Эклипсис

Глава 5

– Как красиво, – благоговейно произнес Итильдин.

Он лежал в траве рядом с Лиэлле, заложив руки за голову, и смотрел в безлунное ночное небо, усыпанное звездами. Степная земля, впитавшая летнее солнце, грела спину и покалывала ее травинками, ночной ветерок приятно освежал кожу. А над ним расстилалась бархатная чернота ночи с россыпью бесчисленных разноцветных блесток. Они мерцали, как светлячки или магические «лепестки огня» в хрустале. Казалось, он парит над бездонным омутом, в котором отражаются огоньки эльфийских фонарей. Можно было представить, что он снова в Грейна Тиаллэ, под сплетенными кронами деревьев, за которыми не видно звезд, смотрит в глубину темных вод Сиалламэйн Илар, озера, на берегу которого начинались торжественные праздничные церемонии. Можно было… Но зачем? Это бессмысленно. Он все равно ни на мгновение бы не забыл, где он сейчас на самом деле. В Дикой степи, под бескрайним, безлунным, бездонным небом, на пути в неизвестность. Рядом со своим возлюбленным, утомленный бесстыдными жадными ласками. Поодаль от костров эссанти, откуда доносился шум голосов, смех, вскрики, потрескивание сухого дерева, пожираемого огнем, шипение жира, падающего на раскаленные угли.

Они были одни. Ненасытный жеребец эссанти, вдоволь поваляв их по степной траве, отправился прощаться со своими друзьями. Ритуал этот повторялся каждую ночь, с тех пор как они покинули становище и двинулись к границе таинственного, незнакомого Арислана, страны, которую не видел еще ни один эльф. А если и видел, то никогда не рассказал об этом своим сородичам.

Они были одни, но Кинтаро все равно незримо присутствовал здесь. Голоса его, вопреки обыкновению, не было слышно, но поодаль валялась его одежда и меч, в ушах Лиэлле покачивались его агатовые серьги, которые кавалер примерил и забыл снять. И запах его, приставший к обнаженной коже. Итильдину он уже не казался неприятным, скорее воз… э-э-э, пробуждающим настороженность.

Всю дорогу от становища бывший вождь эссанти не докучал им своим вниманием. Будто давал Итильдину время привыкнуть к своей персоне, до того как им придется постоянно пребывать в обществе друг друга, деля кров и еду, а не только постель и чувства к рыжему зеленоглазому Лиэлле.

Эти чувства варвар упорно не желал признавать, хотя неоднократно высказывал, пусть и в сильно завуалированной форме. Например, когда Альва начал допытываться, чего все-таки ради Кинтаро, вождю одного из трех самых многочисленных племен Дикой степи, пришла в голову фантазия бросить свое племя и отправиться на поиски приключений. Разумеется, он хотел услышать что-нибудь для себя лестное, напрашивался на комплимент. Но он не учел, что имеет дело не с придворным льстецом, а с простым и грубым варваром. Кинтаро заявил:

– Да я давно уж собирался свалить из племени. Драться научился, всего, чего можно, достиг, всех симпатичных парней перетрахал. Чего еще там ловить? Вот и решил, что пора двигать. Посмотрю мир, попытаю счастья. Глядишь, представится случай, завоюю королевский трон своим мечом, как Конна Разрушитель. Ты будешь моей королевой, а эльфа сделаем первым министром.

– Значит, я буду согревать твою постель, а Итильдин – решать дела государственной важности? – обиженно сказал Альва.

– Согревать мою постель будете оба. А первым министром он будет потому, что провидец и все такое.

И Кинтаро поцеловал Альву, чем прервал его дальнейшие расспросы. Так и не сказав ему, какой он красивый и сексуальный, чего избалованный поклонниками Альва так настойчиво добивался. Итильдин сомневался, что степняк ему хоть когда-нибудь это говорил.

– Говорят, что новолуние – благоприятное время для начала путешествия, – задумчиво произнес Лиэлле. – Кинтаро сказал, что сегодня днем мы выехали за пределы земель эссанти. А мне в безлунные ночи как-то не по себе.

Итильдин повернулся и обнял его. Возлюбленный эльфа продолжал, прижимаясь щекой к его плечу:

– Без луны небо кажется пустым. Моя кормилица рассказывала, что это ночной глаз бога, которым он смотрит на нас. Если луны нет, значит, глаз закрыт.

– Я родился в таком густом лесу, что мне приходилось взбираться на дерево, чтобы увидеть луну. Я мог смотреть на нее часами, – тихо сказал Итильдин. Воспоминания о Грейна Тиаллэ все еще колыхались в его сознании, как поверхность пруда, когда в него бросишь камешек.

– Если ты сейчас признаешься, что ты бог лунного света или что-то в этом роде, я нисколько не удивлюсь, – Лиэлле улыбнулся, и эльф улыбнулся тоже.

– Меня выносила женщина, так же как и тебя, эрве.

– Иногда я в этом сомневаюсь. Ты слишком красив для создания из плоти и крови.

Легкие пальцы молодого кавалера пробежали по щеке Итильдина. Эльф накрыл их ладонью, поднес к губам и поцеловал.

– В нашем положении это не к лучшему, Лиэлле, – рассудительно заметил он. – Я привлекаю ненужное внимание.

– Я уже думал об этом, – беспечно отозвался молодой кавалер. – Переоденемся в девушек, и вся недолга.

Итильдин широко распахнул глаза и совершенно онемел. Не замечая, Лиэлле продолжал:

– Я буду двоюродной сестрой кавалера Ахайре, благородной леди Альдис Аланис, ты будешь моей подругой, недавно овдовевшей и по сему случаю пребывающей в глубокой печали, по имени, ну, к примеру, Ци-линь Ци-джанг. Типа горянкой. Хи-хи, надеюсь, бессмертное, прости господи, творчество графа Исмены в Арислане неизвестно. Им повезло больше, чем нам…

Тут кавалер Ахайре, не дождавшись реакции своего эльфа, приподнялся на локте.

– Что с тобой? – с беспокойством спросил он. – Ты будто привидение увидел.

– Я не могу этого сделать, Лиэлле! – выдохнул Итильдин почти с мистическим ужасом. – Это страшный грех!

Кавалер Ахайре озадаченно смотрел на него.

– Ложь и притворство чужды природе аланна, – торопливо пояснил Итильдин. – Мы не меняем своего обличья, дабы ввести в заблуждение. А выдавать себя за существо другой расы, другого пола… – не договорив, он содрогнулся.

Растерянный Альва долго молчал. Его продуманный план рушился на глазах. Итильдину больно было видеть упрек в его взгляде. Но ведь должен быть другой выход! Он может, например, закрывать лицо… или сидеть безвылазно дома. Без него кавалера Ахайре никто не опознает – мало ли красивых рыжих северян в этом мире!

– Я не подозревал, что у вас табу на переодевания, – сказал наконец Лиэлле, задумчиво сдвигая брови. – Неужели вы даже не краситесь?

– Конечно нет. Это неуважение к тому, чем тебя наделила природа. Гордость не позволит аланну украшать свою внешность!

– Но вы же носите одежду из дорогих тканей, драгоценности, серебро и золото.

– Так мы показываем мастерство нашего народа, красоту вещей, которые нас окружают.

– Динэ, когда война шла в Великом лесу, эльфы одевались в зеленое и раскрашивали лицо, чтобы их нельзя было заметить в лесной чаще. Я знаю это доподлинно.

Теперь замолчал Итильдин. Он знал, что должен возразить Альве, разубедить его, но никак не мог подобрать слов.

– Тебе трудно понять меня. Я просто знаю… это другое, они воины… и может быть, они вовсе не пользовались краской, в сражении ведь невозможно сохранить лицо и руки чистыми…

– В тебе говорят предрассудки, любовь моя. Грязь или пыль ничем не отличается от краски, если она помогает маскироваться.

– Одно дело сражение, война, и другое – мирное время.

– А кто сказал, что мы не на войне? Кинтаро проболтался, что к тебе тоже подсылали наемных убийц. И в Арислане нас не труднее выследить, чем в Криде. Северяне там всегда привлекают внимание.

– Я не могу, Лиэлле! – в отчаянии воскликнул Итильдин. – Если бы я мог хотя бы посоветоваться с предками, со старшими…

– Ах, вот в чем дело… – протянул кавалер Ахайре. – Не можешь сам принять решение? После того, как нарушил столько правил твоего народа, ни с кем не советуясь?

Итильдин закрыл лицо руками. Альва был прав. Он и так изгой, покрывший себя позором, что для него еще один грех!

Из глаз его покатились слезы. Альва обнял его и прижал к себе.

– Мы еще вернемся к этому разговору, солнце. Что-нибудь придумаем. Я не стану тебя принуждать.

Ширван Одноглазый, хозяин таверны «Ахмани аль-Рияд», что в переводе с фарис означало «Благословенный сад», наливал вино из бочонка, когда на стойку облокотился здоровенный варвар.

– Эй, хозяин, говорить нормальный язык? – громогласно изрек он на ломаном всеобщем.

Ширван чуть не счел себя оскорбленным. Это же был приграничный Исфахан, полный купцов со всего света. Каждый уважающий себя хозяин таверны говорил на всеобщем. Как можно из-за незнания языка терять посетителей? А если узкоглазый варвар думает, что при виде его все онемеют от удивления, то он глубоко заблуждается. Эка невидаль! Исфаханские купцы нередко нанимают их для охраны караванов, а кое-кто держит в качестве телохранителей. Тьфу, нечестивцы! Кто же не знает, каким мерзостям предаются варвары у себя в степи! Не иначе, у этого в хозяевах какой-нибудь смазливый купчишка из Марранги, виляющий задом, как женщина…

Все эти мысли, мгновенно промелькнувшие в голове Ширвана, никак не отразились на его лице. Он широко улыбнулся и сказал на безукоризненном всеобщем:

– Добро пожаловать в славный торговый город Исфахан, господин! Чего изволите?

Эти варвары прямо в детский восторг приходят, когда говоришь им «господин». Небось, пока в степи коням хвосты крутил, никто так не называл…

Варвар задрал нос и важно сказал:

– Моя сопровождать две знатные северянки. Они хотеть самый большой комната, самый большой зеркало, самый большой бадья для купания и самый горячий вода! И смотри, чтобы туда можно было пройти с черный ход, потому что… – тут варвар подмигнул и понизил голос, – эти глупые бабы в пути стать грязный и хныкать: «Ах, мы не можем появиться перед людьми в таком виде!»

Слова «знатные северянки» произвели на хозяина поистине магическое действие. Он пулей вылетел из-за стойки и беспрерывно кланяясь, повел варвара на второй этаж, показывать «самый большой комната».

– Сгодится, – небрежно кивнул тот и высыпал хозяину в руку несколько криданских серебряных монет. – Твоя приказать принести бадья для купания. Прислать купцы со всякий женский барахло и побрякушки. И еще зажарить нам самый жирный барашек и подать огненный вода!

На обоих этажах таверны «Благословенный сад» закипела жизнь, несмотря на полуденный зной и отсутствие посетителей. Мелькали туда-сюда слуги, поварята и мальчишки для поручений. Служанки тащили в комнату ведра с горячей водой, повара хлопотали над ягненком в шафранном соусе, купцы распаковывали тюки с дорогими тканями, открывали ларцы с украшениями. Ширван, блаженно прижмурив свой единственный глаз, с наслаждением прислушивался к этой суете. Мало того, что северянки заняли лучшую комнату и щедро заплатили. Они еще собираются прожить здесь несколько дней, осмотреть город, и кто, как не Ширван, подскажет им лучшие чайханы и лавки! А за то владельцы отстегнут ему небольшой процентик. Без сомнения, слух о заезжих иностранках скоро пронесется по округе, и местные жители валом повалят, надеясь увидеть хоть одним глазком бесстыдно оголенные по северному обычаю женские плечи, а если повезет, и кое-что поинтереснее…

В разгар хлопот в таверну через черный ход проскользнули две фигуры, с ног до головы закутанные в плащи. Женщины были высокими, как и положено северянкам, всего на голову ниже своего сопровождающего. Ширван никакой особой грязи на их дорожной одежде не заметил, но кто их поймет, этих женщин! Его собственные жены все время хнычут, что им нечего надеть, хотя все шкафы забиты шальварами, кофточками да шарфиками! Приложив ухо к двери, Ширван услышал совершенно обычные для женщин вскрики, визги, смех и плеск воды. «Ой, смотри, какая прелесть, настоящая бирюза!» – донеслось до него. Женщины в любой стране одинаковы, философски подумал он и занялся более насущными делами.

Высунув от усердия язык, Альва провел тонкой кисточкой по верхнему веку, оставляя серебристую линию, потом повторил ту же операцию с правым глазом. И откинулся в кресле, инспектируя в зеркале плоды своих трудов.

– Ха, не зря я переиграл столько женских ролей в театре Академии! – хвастливо воскликнул он. – Сейчас я такую девочку нарисую, что у самого на нее встанет!

Кавалер уже был облачен в шелковое платье до пят с атласными вставками, нежного бирюзового оттенка, с широченным подолом, призванным скрыть определенные особенности анатомии. Цвет платья необычайно шел к его рыжим волосам и зеленым глазам, но само оно, на взгляд Итильдина, выглядело на кавалере весьма странно.

– Прекрати пялиться, у меня рука дрожит! – Альва капризно надул губы, совсем как придворная кокетка, и эльф виновато отвел глаза.

Но выяснилось, что Лиэлле адресовался вовсе не к нему.

– Ну, что ты лыбишься? – продолжал он, поворачиваясь к Кинтаро, развалившемуся на кровати. – Сам попробуй подводить глаза, когда тебе смотрят под руку.

– Ты сидишь ко мне спиной, сладкий.

– Ага, и вижу в зеркале, как ты меня глазами раздеваешь и трахаешь.

Кинтаро заржал так, что Альва чуть не выронил кисточку.

– Как можно работать в такой нервной обстановке? – Он указал кисточкой, словно обвиняющим перстом, в сторону степняка. – Иди прогуляйся, разведай окрестности, мы тебя позовем, когда закончим.

– Вот прямо так сразу? – невозмутимо отозвался Кинтаро. – Я, между прочим, с утра не трахался. Может, ты мне отсосешь по-быстрому, пока губы не накрасил?

– Грубый мужлан! – Альва захохотал и кинул в него тем, что попалось под руку. Под руку попалась пудреница, и Кинтаро лениво вынул ее из воздуха в дюйме от своей головы. Потом встал и потянулся.

– Белая госпожа приказать – моя сделать, – сказал он скорбно, но уголки его губ подрагивали от сдерживаемого смеха. – И раз никто здесь не давать себя любить, моя пойти любить седло барашка.

– Кинтаро, нельзя же так смешить, у меня сейчас тушь потечет! – прорыдал Лиэлле, закрываясь платочком. – Где ты научился так коверкать всеобщий?

– У своих же воинов, – ухмыльнулся Кинтаро. – Они-то в монастырях не обучались, примерно так и говорят. Не буду же я в Арислане изъясняться языком классических романов.

И он вышел, а Лиэлле вернулся к прерванному занятию. Итильдин сел у его ног и робко поинтересовался:

– А почему ты не оденешь что-нибудь более… нейтральное? Примерно то, что носят в Трианессе?

– О, сейчас я тебе прочту лекцию по теории современного криданского костюма. Ты, наверное, обращал внимание, что в Криде у мужчин и женщин не особо много различий в одежде. Если кто к тебе спиной стоит, особенно в длинном приталенном камзоле, то пол ни за что не угадаешь. Разве что по росту или по ширине плеч. Ну, а если лицом – тогда проще, если грудь имеется. Я сам однажды пари проиграл: девочка была плоскогрудой и страшненькой, а я ее принял за хорошенького мальчика! Даже длина волос не показатель. Лэйтис ты сам видел, и офицерш из ее гарнизона, и в столице, чувствую, скоро войдут в моду короткие стрижки. Но у женщин есть одна привилегия – платья. Вот такие, старинные, по моде времен короля Тизанну, основателя нынешней династии. Подчеркивают женственность, знаешь ли. Дамы приберегают их на балы, праздники, вечеринки… Ах, знаешь, как романтично – забираться под все эти юбки где-нибудь в темном уголке! – Лиэлле мечтательно прикрыл глаза. – Наши аристократки считают своим долгом одеваться за границей только так, особенно в пуританском Арислане. Одна дама из Трианесса произвела фурор, явившись с полуголой грудью на прием к халиду. Так что мне придется держать марку развратной северянки, – Альва подмигнул Итильдину и начал выщипывать брови.

– Зачем тогда столько косметики? – Эльф кивнул на изобилие баночек-скляночек на столике перед зеркалом. – Кавалеры в Криде тоже красятся, я видел, но не становятся от этого женственней.

– Динэ, я не крашусь, я гримируюсь. Навыки бурной юности в действии. Чтобы выглядеть как женщина, мало одеться в платье и размалевать лицо. Это тонкое искусство – чуть подправить разрез глаз, линию бровей, подрисовать губы, скулы, нижнюю челюсть… Когда я закончу, ты меня просто не узнаешь.

Итильдин прижался щекой к его колену и закрыл глаза. Как хорошо – касаться Лиэлле, слушать его мелодичный голос, от которого тепло разливается по всему телу.

– Я женское платье надевал только на сцену, просто так – никогда. А вот Озра, например, обожает переодеваться. В роли девушки он чудо как хорош. Ладно бы мужчин снимал – когда до постели дойдет, мало кто ему откажет, даже фарри замшелый. Да и разница-то невелика, верно? Но Оз, распутник, в таком виде дам соблазнял, представляешь? Тащит его, значит, какая-нибудь леди-офицер «в нумера», с намерением отыметь по полной программе, а под подолом у милой девушки такое! – хихикнул Альва. – Впрочем, дамы ему тоже не отказывали, если не врет. Кстати, они с Вейстле неслабо на тебя заглядывались… – небрежно заметил он.

Итильдин удивленно заморгал. Сей момент он как-то проглядел.

– Я им сказал, что на мое совращение у них ушло три месяца, а на твое уйдет не меньше трех лет.

– Думаю, что ты не совсем прав, Лиэлле, – с самым серьезным видом произнес эльф. – Озра и Вейстле очень симпатичные кавалеры, так что управились бы за два с половиной… – он выждал паузу и закончил, все-таки фыркнув: – …века!

Альва закусил губу и сделал страшные глаза.

– Будешь меня смешить – тоже пойдешь любить седло барашка, пока тебя будет любить Кинтаро! Лучше подай-ка мне вон те голубые бусы. Там, кажется, еще были браслетики в пару.

Как заправская горничная, Итильдин застегнул на Альве широкое ожерелье из переливающихся камней, помог надеть браслеты и серьги.

– Отвернись на минутку.

Обостренный эльфийский слух уловил звон браслетов, шорох расчески по кудрям, шелест шелка, звук открываемых флакончиков.

– Теперь можно!

Итильдин повернулся и – остолбенел.

Перед ним, величественно выпрямившись, стояла прекрасная дама. Локоны цвета червонного золота обрамляли узкое лицо с яркими зелеными глазами. Глаза эти манили, затягивали в свою прозрачную глубину, тонкий пряный аромат обволакивал… Итильдин взглянул на высокую шею, украшенную несколькими рядами бус, и ему нестерпимо захотелось прижаться к ней губами. Что он незамедлительно и сделал, отводя в сторону рыжие кудри. Дама глубоко вздохнула и откинула голову.

– Вижу, тебе нравится, – промурлыкала она.

Близко-близко Итильдин увидел ее серебристые губы и розовое ухо с оттягивающей мочку длинной сережкой… Под ладонями скользкий шелк, а под ним – горячее тело, и аромат, струящийся откуда-то из выреза платья, кружит голову… Эти ресницы, густые и тяжелые от краски, серебристо-изумрудные тени на веках, щеки, тронутые деликатным румянцем… И губы, влажные, клубнично-сладкие на вкус…

– Что ты делаешь… размажешь… помада… Динэ…

Баночки полетели на пол. Что-то разбилось. Шелк шуршал под пальцами.

– Пусти, не здесь же… Ох, Динэ… не так сильно, синяк останется… Динэ… М-м-м… ну скорее…

Через секунду новоиспеченная леди Альдис Аланис сидела на шатком столике, прижатая спиной к зеркалу, с подолом, задранным чуть ли не до груди, обнимала коленками в прозрачных чулочках бедра своего партнера и стонала, зажимая себе ладонью рот, в такт его движениям. Все же она была достаточно практична, чтобы подумать о салфетках, спасающих платье от мокрых пятен, почти сразу же после. Да, почти сразу – минут через десять.

– Великий боже, Динэ, я не думал, что это тебя так заведет! – выдохнул Альва и тихонько засмеялся совершенно счастливым смешком, нежась в объятиях своего эльфа.

Итильдин стыдливо порозовел и прижался лбом к его плечу. Он едва понимал, что на него нашло, откуда взялась эта волна непреодолимого желания, захватившая его целиком и сразу при одном взгляде на подкрашенные шальные глаза Лиэлле.

– Ты так похож на женщину, что я бы не задумываясь просил твоей руки… Был похож, – уточнил Итильдин, бросая на него быстрый взгляд. Сейчас его вряд ли можно было принять за женщину – растрепанного, с размазанной косметикой, в сползшем с плеча платье, бесстыдно раскинувшего в стороны мускулистые длинные ноги.

– Вот вы чем без меня занимаетесь, распутницы! – присвистнул Кинтаро, входя в комнату. – И даже дверь не заперли! Заходи кто хочешь, люби кого хочешь…

Тут Итильдин помог Альве слезть со стола и поправить подол, и Кинтаро слегка онемел, меряя взглядом своего любовника.

– Я что-то не понял, ты в своем театре шлюх, что ли, играл? – выговорил он, наконец. – Да в таком виде тебя стража заберет прямо на выходе из таверны.

– Меня, благородную леди, между прочим, чуть не изнасиловали, пока мой телохранитель шлялся неизвестно где! – сказал Лиэлле, надувая губки, и принялся стирать краску с лица. – Но этот благородный эльф спас меня от изнасилования. Он меня уговорил!

Итильдин смутился, не зная, куда деваться от пристального взгляда степняка.

– Наш ледяной красавчик растаял при виде юбки! Кто бы мог подумать… Раз так, я тоже хочу себе женщину для забав! – заявил тот. – Давай, сладкий, разукрась нашу куколку.

– Поищи себе женщин в другом месте, – отрезал Итильдин, воинственно поднимая подбородок. – Я в жизни не надену платья.

И тут Кинтаро, подобравшийся близко, схватил его и заломил ему руки за спину.

– Давай, Альва, пока я его держу! Вон те красные тряпки вполне сойдут.

– Нет, Лиэлле, мы же договорились! – вскрикнул эльф, пытаясь стряхнуть с себя цепкие лапы варвара.

Хищно улыбнувшись, Альва подступил к нему и стиснул его талию.

– Я сказал, что принуждать тебя не стану, и я не стану. Только видит бог, Динэ, если ты откажешься, я тоже откажусь. Никаких женских платьев, никакой косметики… больше никогда, Динэ, ни единого чертового раза. Подумай над этим.

И поцеловал его в губы, долго и страстно, и это действие вряд ли могло облегчить процесс обдумывания даже у Древнего.

– Ты не можешь… энкины тебя опознают…

– Угу, и тебе больше никогда не придется задирать на мне такую славную, шуршащую длинную юбку… и никакой клубничной помады, и никаких арисланских духов, и никаких пошлых блестящих украшений…

Итильдин покорно закрыл глаза и перестал вырываться.

– Вот это мы снимем… Кинтаро, подай вон то черное платье с серебром. Динэ будет исполнять роль безутешной вдовы. Самое оно для отваживания любопытных.

– Черное? Он и так бледненький.

– И ты еще меня будешь учить, ты, эссанти? Да я спал с самыми изысканными модниками столицы! Мой предпоследний любовник перед зеркалом проводил три часа каждое утро! Не слушай его, Динэ. Как раз все подумают, что ты кажешься бледным по контрасту. Ну, и будешь носить с собой пудреницу и временами демонстративно припудривать носик. Или вуаль прицепим… полупрозрачную такую, газовую…

– Зачем все это, Лиэлле? – простонал Итильдин. – Мы не должны привлекать к себе внимание!

– Нет, мы будем привлекать к себе внимание! Но не как авантюристы, скрывающиеся от неприятностей, а как две красивые дамы, путешествующие в поисках развлечений! И поэтому я буду кокетничать напропалую со всеми, кто встретится нам на пути, покупать в лавках безделушки и наряжаться в яркие тряпки.

– Только не позволяй им залезть к тебе под юбку, а то весь маскарад псу под хвост, – вставил Кинтаро.

– Дам за коленку подержаться, и хватит с них. Арисланцы не в моем вкусе. К тому же, они с таким предубеждением относятся к мужской любви… Кстати, вот еще одна причина, почему мы должны переодеться в девушек. Компания из трех мужчин, которые живут вместе и не водят женщин, вызывает вполне определенные подозрения. Так, сейчас наведем красоту и пойдем испытывать маскировку на хозяине. Значит, благородная криданская леди Альдис Аланис, ее не менее благородная, но рано овдовевшая подруга Ци-линь Ци-джанг и их телохранитель… Эй, вождь, а тебя как звать?

– Хорошо же тебя оттрахали, аж в беспамятство впал! – ухмыльнулся Кинтаро. – Или входишь в роль пустоголовой девицы?

– Тьфу, дурак. Я говорю, как нам тебя называть? В целях той же маскировки?

– Придумал тоже. Может, и мне в бабу переодеться? – заржал тот.

Похоже, Альва слишком живо представил себе Кинтаро в женском платье, потому что чуть не зарыдал от смеха.

– Я своим приказал не болтать, что вождем у них теперь Акира. Энкины, небось, думают, что мы все еще в моем шатре кувыркаемся. А станут нас искать – думаешь, кто запомнит, как меня звали? Запомнят только, что варвар с мечом, даже племени не отличат. А имя – то ли Ахтаро, то ли Хэйтаро, то ли вообще Таргай, кинжал ему под ребра…

Между тем быстрые пальцы Альвы порхали у лица Итильдина, нанося на него кисточками тени, тушь, помаду. Эльф переносил это стоически. Близость Лиэлле успокаивала, убаюкивала, и… Ведь безопасность его возлюбленного стоила таких жертв! И каких еще грехов бояться ему, оставившему свой народ ради смертного мужчины! Ради мужчины, который… о, как он был хорош в женском обличье, словно воплощенная мечта об идеальной возлюбленной, лелеемая эльфом в далекой юности… Чтобы снова увидеть эту женщину, скрывающуюся внутри его Лиэлле, как бабочка внутри цветка, он был готов даже остричь себе волосы.

– А волосы придется покрасить, – сказал Лиэлле, вторя его мыслям, и эльф тяжело вздохнул.

– Ушки, – напомнил варвар. – Ножичек дать? Подровняем!

– Балда, платком прикроем. Так, последний штрих… Все, можешь открыть глаза. Динэ?

Итильдин выпрямился у зеркала, глядя на незнакомое отражение в свободных черно-серебряных одеждах. У отражения было лицо немного испуганной девушки с пухлыми розовыми губами и глазами, густо обведенными черным по южному обычаю. Не веря своим глазам, Итильдин протянул руку, коснулся девушки – и по ту сторону стекла она тоже протянула руку и соединила свои пальцы с его.

Он беспомощно оглянулся на Лиэлле.

– Это я?

Ответить тот не успел.

– Твою мать! – лаконично выразился Кинтаро, схватил эльфа за талию и швырнул на кровать.

– Черт побери, хоть бы один похвалил мое искусство! – не сдержался кавалер Ахайре, но его уже никто не слышал.

– Пусти, свинья! Похотливый ублюдок! Осторожно… ох… порвешь… – Вскрики эльфа сменились неразборчивыми всхлипами.

Немного погодя Кинтаро, шумно дыша, перекатился на спину рядом с Итильдином. Эльф, пряча глаза, торопливо приводил в порядок одежду. Альва ехидно заметил:

– Похоже на то, вождь, что тебя тоже заводят юбки?

– Он и раньше был похож на девчонку. Но теперь, уж не знаю как, ты сделал его похожим на человека. – Приподняв бедра, вождь застегнул штаны и добавил: – Мне определенно нравится Арислан.

Наутро знатные иностранки с телохранителем почтили своим присутствием главный зал таверны «Благословенный сад», и обладатель каждой пары глаз, которая смотрела в их сторону, тут же умолкал, разинув рот. Сам Ширван, стоявший за стойкой, вспомнил о незакрытом кранике бочки, только когда вино потекло на пол. Посмотреть действительно было на что. Даже в шумном торговом Исфахане нечасто можно было увидеть такую диковинную компанию.

Старшая из женщин, рыжеволосая, выглядела как королева инкогнито. Помимо ослепительной красоты и роскошной одежды, она обладала той поистине царственной уверенностью в своей власти над окружающими, которая гарантирует, что к оброненному платку тут же протянутся десятки рук, чтобы с нижайшим поклоном поднести его красавице в надежде на одну лишь благосклонную улыбку. Даже в таверне для зажиточных купцов эта дама смотрелась как райская птица, случайно впорхнувшая в убогую лачугу. Такие экзотические цветы произрастают только в покоях аристократов, в окружении богатств и роскоши, дорогих ковров и изысканной утвари. Ширван Одноглазый, конечно, слышал, что в северной стране, лежащей за Дикими степями, каждая красивая женщина чувствует себя королевой, но впервые получил такое зримое подтверждение.

Впрочем, свыкнувшись с первым впечатлением, Ширван нашел рыжеволосую даму слегка вульгарной. Приличные женщины не улыбаются так мужчинам и вообще не ведут себя столь свободно и независимо. И хотя спутница ее совершенно терялась в блеске своей подруги, словно лилия рядом с розой, сердцу Ширвана она была куда милее. Само совершенство: прекрасные миндалевидные глаза, подведенные тушью, лилейная кожа, стройная фигура, едва угадывающаяся под свободными черными одеждами и оттого еще больше волнующая воображение. Ширвана просто пленили ее скромно опущенные ресницы, тихий голос и привычка прикрывать нижнюю часть лица вуалью по моде арисланской аристократии. Сразу было видно, что дама эта благонравна и добродетельна. Служанки уже донесли, что она носит траур по своему безвременно усопшему мужу. Глядя на ее изящные белые пальчики, на высокую лебединую шейку, украшенную всего лишь одной ниткой жемчуга, Ширван какое-то время предавался размышлениям: нет ли такого средства, чтобы заставить даму с вуалью подумать о новом супруге и пойти к кому-нибудь в дом третьей женой? Например, к нему, Ширвану. Да что там третьей, ради такой северной лилии он бы отослал обеих жен к родителям! Мечты были крайне приятны, но все равно оставались мечтами. Было заметно, что дамы относятся друг к другу крайне нежно и явно не захотят расставаться друг с другом. А таких женщин, как подсказывал опыт Ширвана, замуж можно зазвать только вместе. Собственно, так он сам и обзавелся двумя женами, что было куда дороже и хлопотнее, чем одна жена и пара-тройка наложниц.

С дамами был уже знакомый Ширвану плечистый варвар с длинным мечом за спиной, который не утруждал себя другой одеждой, кроме кожаных штанов, словно для того, чтобы каждый желающий мог лицезреть его внушительную мускулатуру, боевые шрамы и пару кинжалов на поясе. Ширван мог поспорить, что в сапогах варвара припрятана еще пара метательных ножей, а в черных косах – с десяток дротиков. Его не удивило, что женщины пустились в путь всего лишь с одним телохранителем. Ширван не раз видел варваров в деле и умел распознавать боевой опыт и хладнокровие под этой напускной расслабленностью. Такой воин стоил десятерых. Ширван надеялся, что тот сможет справиться с большинством неприятностей, подстерегающих красивых женщин в таком городе, как Исфахан. Оставался, правда, вопрос: что заставило женоненавистника-варвара пойти на службу к северянкам. Однако, понаблюдав за ними короткое время, Ширван заподозрил, что рыжая крутит шашни со своим телохранителем. А то, что ради такой дамы можно забыть и про мальчиков, сомнению не подлежало.

Пообедав, прекрасные гостьи внимательно выслушали рекомендации Ширвана, чем еще больше расположили его к себе, и отправились в город.

Огромный исфаханский базар напоминал о Селхире – такой же многоязыкий, яркий и шумный. Лиэлле чувствовал себя здесь в своей стихии: глаза его горели, руки сами тянулись к вышитым покрывалам, веерам и серебряным украшениям, которыми особенно славился Арислан. Да, это была та самая цивилизация, о которой он мечтал в шатре вождя эссанти. Итильдин же радовался вдвойне: при виде довольного лица Лиэлле и недовольного – Кинтаро. Варвар совершенно явно недолюбливал такие заведения, как лавки, чайханы и шутовские балаганы. Впрочем, с действительностью его слегка примирила оружейная лавка, полная разнообразных орудий убийства, а также ослепительная улыбка ее молодого хозяина, которая могла поразить чье-то сердце не хуже рапир, что он продавал. Смазливый белокурый юноша охотно рассказал, что родом из Марранги, провел уже три года в Исфахане и очень скучает по обычаям своей родины. При этом он, не скрываясь, строил глазки Кинтаро, чтобы не осталось сомнений, по каким именно обычаям он соскучился. Кинтаро щурился и смотрел на парня тяжелым взглядом хищника, подстерегающего добычу.

– У меня есть совершенно особенный товар, который вам, без сомнения, понравится, – пропел юноша. – Если вы, уважаемый, соблаговолите последовать за мной…

Альва, который до той поры откровенно веселился, наблюдая за ситуацией, моментально нахмурился.

– А вам, уважаемые дамы, я советую заглянуть в соседнюю лавку, к моему другу, где можно найти самые прекрасные ювелирные изделия во всем Исфахане. Время, проведенное там, покажется вам кратким мигом.

В ответ на возмущенный взгляд Лиэлле Кинтаро ухмыльнулся нагло и скрылся за парчовым занавесом вслед за юношей.

– Шлюха! – процедил разозленный кавалер, не уточняя, кого конкретно он имеет в виду.

Итильдин слегка пожал плечами с видом: «А чего ты ждал от варвара?» Он начал сомневаться, действительно ли это было хорошей идеей – путешествовать вместе с Кинтаро. Варвар, конечно, хороший воин и готов отдать за Лиэлле жизнь, но какой от него прок, если его так легко увлечь парой улыбок и смазливым личиком? В душе эльфа затеплилась слабая надежда, что Кинтаро, вдоволь наигравшись в любовь, в один прекрасный день просто исчезнет с их пути. Это было бы куда как славно. Лиэлле будет огорчаться недолго, если Кинтаро и впредь будет им так откровенно пренебрегать. Сейчас молодой кавалер был порядком разозлен. Он подобрал подол своего роскошного платья и выскочил из лавки, кипя от злости. По его виду можно было с уверенностью сказать, что Кинтаро в ближайшие несколько дней не то что секса – слова от него не дождется.

– Не стоит возвращаться в таверну одним, – шепнул ему Итильдин. – У нас даже мечей нет.

Да уж, женщина в платье и с мечом выглядела бы странно не только в Арислане, но и в самой Криде. Из оружия у каждого были только небольшие кинжалы, пристегнутые специальным ремешком к бедру под платьем. Ходячим арсеналом полагалось быть Кинтаро.

Между тем перед ними возник ювелир, хозяин соседней лавки, и стал нахваливать свой товар на ужасной смеси фарис и всеобщего. Надувшийся Альва окатил его ледяным холодом, однако растаял, когда хозяин преподнес ему серебряную безделушку. А когда тот стал наливать прохладный шербет в фарфоровые чашки, молодой кавалер сдался и переступил порог лавки.

Итильдину там почему-то не понравилось. Во-первых, кроме хозяина, в лавке было еще двое мужчин, крепких с виду и с оружием. Вероятно, охранники. Не лишняя предосторожность в ювелирной лавке. Но разве принято в Арислане так откровенно разглядывать женщин? Эльфу под их взглядами стало неуютно. Альва зато был в своей стихии – хихикал, попивал шербет, перебирал драгоценности и болтал с хозяином, поминутно переспрашивая, как на фарис называется то или это.

Беспокойство Итильдина не проходило. Он даже незаметно сдвинул ремешок с кинжалом пониже, чтобы его легче было выхватить при необходимости. И, как выяснилось, оказался прав.

Улыбка Альвы вдруг стала слегка напряженной, и он сказал:

– Спасибо, уважаемый, за гостеприимство. Однако нам пора. Я только что вспомнила, что у нас есть одно важное дело, правда, дорогая? – Он повернулся к Итильдину, и взгляд его так много говорил, что эльф тут же оценил расстояние до двери.

Хозяин заступил им дорогу и залопотал что-то, одновременно делая выразительные знаки охранникам. Те стали подбираться ближе, и Итильдин понял, что пришла пора действовать. В его руке мгновенно оказался кинжал, который он прижал к горлу торговца.

– А ну, с дороги!

В такие минуты он охотно вспоминал о ненависти своей расы к смертным, передававшейся из поколения в поколение даже тем, кто смертных никогда не видел. Этому гнусному типу он перерезал бы глотку не задумываясь. Однако они все-таки находились в чужой стране, и внимание властей было им ни к чему. Вполне достаточно просто вырубить бандитов и спокойно уйти. А в том, что это бандиты, Итильдин уже не сомневался.

– Хватайте их! – закричал хозяин, словно в подтверждение.

Эльф сбил его с ног одним из тех приемов, которым научили его друзья Альвы, гвардейцы, и толстяк шумно приземлился на пол. Сам Альва ловко опрокинул столик под ноги подбегающим громилам, но тут у двери появился еще один. Итильдин трезво оценил обстановку. Звать на помощь Кинтаро бесполезно, он вряд ли услышит. Придется справляться самим, тем более что их явно намеревались брать живыми. Внутренне он усмехнулся. Плохо же бандиты знакомы с криданскими дамами, если думают, что их можно повязать без шума и суматохи.

В следующее мгновение расклад изменился. Пошатнувшись, Альва оперся рукой о стену, и громилы подхватили его под локти. Великие боги, как он сразу не догадался! В питье им что-то подмешали! А поскольку он прежде никогда не пробовал шербет, то не почувствовал разницы во вкусе. Какая удача, что на него не действуют никакие человеческие снадобья!

Громила у дверей осклабился и вытащил меч. Двигаться в длинной свободной одежде было неудобно, поэтому на то, чтобы отобрать меч и отбросить потерявшего сознание бандита в сторону, у Итильдина ушло три секунды вместо одной.

Почти одновременно с этим два других громилы осели на пол, и Кинтаро подхватил Альву на руки.

– Уходим через заднюю дверь, – отрывисто сказал он. – Там чисто.

Переступив еще через пару неподвижных тел, они вернулись в лавку белокурого марранца. Судя по невнятным звукам, доносившимся из шкафа в дальней комнате, именно там был заперт хозяин с кляпом во рту. Почему-то это совсем не удивило Итильдина. Все-таки он ошибся насчет Кинтаро. Мысль вызывала столько же досады, сколько облегчения.

– Они меня опоили какой-то дрянью! – простонал Альва. Его мутило. – Хорошо, что я не выпил всю чашку. Вовремя услышал, как эти ублюдки обсуждают, сколько выручат за таких красивых девочек, как мы. Ох, черт, как мне плохо!

– Говори тише, сладкий мой, а то мальчишка услышит.

– Ты понимаешь фарис? – удивился Итильдин.

– Еще как понимаю, я его два года изучал в Академии. Говорю только плохо, но писать могу и «Шах-намэ» читаю в подлиннике. Кинтаро, а ты как там оказался? Я уж думал, мы теперь тебя до вечера не увидим.

Кинтаро выглянул за дверь лавки, запер ее на замок и вернулся к ним.

– Ты думал, я могу оставить вас хоть ненадолго в чужом городе, одних и без оружия? – мягко сказал он, беря Альву за подбородок, и поцеловал в губы. – Я надеялся, что ты обо мне лучшего мнения.

Зардевшись, Альва улыбнулся ему такой теплой беззащитной улыбкой, что Итильдин почувствовал что-то близкое к ревности. В этот момент Кинтаро стиснул его плечи и сказал весело:

– А ты молодец, куколка! Хорош в деле. Только не стоило ушами так долго хлопать. Я-то сразу понял, что дело нечисто. У мальчишки глаза бегали, как стая тушканчиков. Вот я и решил проверить, что к чему.

– Что ты с ним сделал? – спросил Альва, впрочем, без искреннего интереса в голосе.

– Да ничего, съездил по морде пару раз да связал. Сейчас мы его допросим.

Вернувшись в лавку, Кинтаро сгрузил с плеча юношу и протянул Альве бутылку.

– На вот, глотни, госпожа, полегчает.

Лиэлле немедленно воспользовался советом и облегченно вздохнул. Кинтаро между тем вытащил платок изо рта пленника. Тот немедленно заорал:

– Что вы делаете, негодяи, я честный купец, в городскую стражу пожалуюсь!

– Городская стража будет просто счастлива узнать, что честный купец помогает работорговцам и путается с мужчинами. Так что сделай одолжение, не строй из себя целку, красавчик, а то мой варвар порвет тебя на сигнальные флажки, – сказал Альва с убийственной ласковостью. Пережитая опасность, головокружение от наркотика, а также факт, что вертлявый парнишка пытался увести у него мужика, отнюдь не способствовали развитию в нем человеколюбия.

Юноша понурил голову и рассказал, чуть не плача, что местная шайка под названием Райские Перья использует ювелирную лавку как прикрытие. Промышляют они разными темными делишками – воровством, подделкой драгоценных камней, не гнушаются и похищением людей.

– Вся стража у них куплена. А про меня они грозятся донести, что я встречаюсь с мужчинами, или лавку сжечь. Вот и приходится выполнять их поручения. Сегодня мне велели завлечь вашего телохранителя. Я бы и сам это сделал, – сказал он простодушно, поднимая глаза на Кинтаро. – А то бы они вас убили, сударь.

– Для этого понадобится целая армия, – отрезал Альва. – Кончай с ним кокетничать, Кинтаро. Надо отсюда убираться.

– Не так быстро. Должен же я поблагодарить нашего друга. – И степняк с похабной улыбкой стал расстегивать на юноше рубашку.

– Тьфу, – сказал Альва и закатил глаза.

Поняв, что убивать его не будут, а будут совсем даже наоборот, юноша расцвел и потянулся к Кинтаро губами. Тот снова вскинул его на плечо и потащил в другую комнату, и через короткое время оттуда донеслись характерные стоны и скрип кровати.

– Вот скотина! – Альва поморщился и глотнул еще вина. Потом он посмотрел на эльфа, и мысли его приняли другое направление.

– Любовь моя, у тебя, кажется, чулок сполз. Я поправлю?

И, не дожидаясь ответа, залез Итильдину под юбку.

…Хозяин ювелирной лавки явно не ожидал их увидеть. Только что сидел, грустно подпирая рукой голову, прижав медяк к фингалу под глазом, – а тут вскочил, выпучив глаза, и попятился. Кинтаро аккуратно уложил ему под ноги двух громил, которые едва успели очнуться от предыдущего визита эссанти, пару раз врезал под дых, а потом сгреб за воротник и поднял в воздух.

– Эти дамочки – под моей защитой. И мальчишка-оружейник тоже. Еще хоть раз посмотрите в их сторону – ноги повыдираю, – лаконично сообщил он.

Демонстрация была столь убедительной, что ювелир, докладывая о случившемся главарю шайки, настоятельно рекомендовал оставить опасных иностранцев в покое. Главарь был вынужден с ним согласиться, особенно когда Кинтаро сломал обе руки наемному убийце, посланному по его душу. Главарь отправил в таверну «Благословенный сад» подарок с извинениями, даже не засунув в коробку парочку ядовитых змей. Ограничился маленьким скорпионом.

– Как я понимаю тех людей, которые заставляют женщин закрывать лицо, – сказал Кинтаро благодушно, глядя, как Итильдин вытряхивает из коробки скорпиона, берет поперек спинки и выпускает за окно. К яду пресмыкающихся и насекомых эльф тоже был невосприимчив. – Может быть, вам загримироваться под уродливых старых баб, а, рыженький? Как бы и этот твой друг, к которому мы собираемся, не попробовал затащить вас в гарем.

– Бахрияр – очень приличный человек, ученый, литературовед и переводчик, – чопорно сказал Альва. – Думаю, все, на что он способен, это предложить мне руку и сердце.

– Ну, это ничего, пока он другое не начнет предлагать. – Кинтаро расстегнул штаны и показал, что именно.

– Ух ты, – сказал Альва, облизывая губы. – Дашь подержаться?

На следующий день господин Тамани, получивший письмо от леди Альдис Аланис, прибыл в таверну «Ахмани аль-Рияд», чтобы лично проводить благородную криданскую леди и ее спутников к себе в поместье.

Леди Аланис передала ему письмо от кавалера Ахайре, написанное его красивым летящим почерком, хорошо знакомым Бахрияру Тамани. Арисланский филолог переписывался со знаменитым криданским поэтом уже года три или четыре, с тех пор как взялся переводить на фарис его стихи. Он был большим поклонником творчества Альвы Ахайре и криданской национальной литературы в целом. Тот факт, что Альва и Бахрияр ни разу не встречались лично, не мешал им испытывать взаимную дружескую приязнь. В свое время они обменялись портретами, и теперь Бахрияр сразу же узнал фамильные черты в двоюродной сестре кавалера Ахайре. Даже волосы у нее были такие же – роскошные и рыжие, только несколько длиннее, чем у кузена. Бахрияр не мог не отметить, как красива госпожа Аланис. Если быть точным, ему показалось, что более красивой женщины он за всю жизнь не видел. Впрочем, это впечатление, скорее всего, было следствием душевного подъема благородного ученого, вызванного письмом от своего кумира и встречей с его сестрой, а также фанатичным преклонением перед северной культурой и северным же типом женской внешности, который ему столь редко удавалось лицезреть в Арислане. Пределы родной страны ученый покидал редко, поскольку был большим домоседом, и все нужные сведения черпал из книг и рассказов путешественников. Именно поэтому он очень любил принимать гостей в своем поместье, расположенном в нескольких часах пути от Исфахана, в живописной зеленой долине. Приглашения к нему не мог избегнуть ни один образованный иностранец, слух о котором достигал ушей Бахрияра. В общем, избегать никто и не собирался, потому что господин Тамани заслуженно прослыл интересным собеседником и гостеприимным хозяином.

Учтиво поцеловав ручки дамам, Бахрияр заметил:

– Как жаль, что раньше кавалер Ахайре никогда не упоминал, что у него есть сестра. Мы могли бы свести с вами дружбу гораздо раньше, сударыня!

Леди Аланис весело ответила, ничуть не смутившись:

– Наше солнце криданской поэзии крайне не любит вспоминать о моем существовании. Он не может перенести, что людская молва, уж не знаю почему, считает меня гораздо красивее его и удачливей в любви. – Она очаровательно улыбнулась, и сердце Бахрияра начало плавиться, как воск на огне. Кажется, именно в этот момент он впервые подумал, что будет рад, если леди Аланис не просто посетит его поместье, а останется там надолго. Может быть, навсегда.

Путешествие было коротким и приятным, поместье – обширным и уютным. Итильдин впервые увидел такую особенность архитектуры, как внутренний дворик с фонтаном, и был весьма впечатлен. Большой дом из белого мрамора окружали фруктовые сады, виноградники, кукурузные поля, покрытые сложной сетью оросительных каналов. Густые заросли на берегах протекающей поблизости реки обещали отличную охоту. В доме было все, что только могло понадобиться для работы и отдыха, включая огромную библиотеку, винный погреб, арисланскую баню и обычную северную купальню, прекрасных поваров, расторопных слуг, домашний театр и небольшую обсерваторию. Хозяин считал своим долгом всячески забавлять гостей, приятно разнообразя развлечения. В один день они брали породистых коней из конюшни Бахрияра и скакали на охоту, в другой день проводили время за ученой беседой и бокалом вина, в третий осматривали хозяйство и поместье – в общем, наслаждались жизнью.

Итильдин, до того с успехом исполнявший роль безутешной вдовы, в обществе Бахрияра слегка расслабился и перешел к роли вдовы умеренно скорбящей. Господин Тамани очень располагал к себе. Он был человек с добрым сердцем и широкой душой, милый, воспитанный и разносторонне эрудированный. Как-то эльф провел часа три наедине с этим достойным ученым мужем, увлеченно обсуждая трактаты двух мудрецов, арисланского и криданского, об искусстве войны, пока леди Аланис с телохранителем гуляли в саду (на самом деле, наверняка валялись в ближайших кустах, натурально). Столь нехарактерные для мирной женщины интересы Итильдин, не моргнув глазом, объяснил тем, что происходит с отрогов Хаэлгиры, из старинного горского рода, испокон веков почитающего воинскую доблесть превыше всего. Бахрияр был в восторге.

Возраст его Итильдин затруднился бы определить, но Альва сказал, что Бахрияру уже ближе к сорока. Он обладал характерной для арисланцев внешностью: сухощавое телосложение, тонкие черты лица, кожа цвета кофе с молоком, нос с легкой горбинкой, густые брови, сходящиеся на переносице, живые черные глаза, волнистые черные волосы. И еще у него была короткая, тщательно подстриженная бородка. Эту деталь волосяного покрова, никогда прежде не виденную, Итильдин находил довольно забавной. Как пояснил Альва, у кридан и кочевников почти не было волос на теле, за исключением паха. Конечно, у тех северян, чьи предки происходили с Юга, вполне могла пробиваться борода или, скажем, волосы подмышками, но их безжалостно сбривали. В Арислане же усы и бороды у мужчин старше тридцати – традиция. Чем старше арисланец, тем длиннее борода. И на груди у них волосы росли, как убедился Итильдин на примере Бахрияра. Конечно, голым тот при дамах не появлялся, но из-за жары иногда расстегивал пуговку-другую на рубашке.

В первую неделю пребывания в поместье Тамани Итильдин никак не мог отделаться от беспокойства. Ему казалось, что их здесь слишком легко выследить. Он поделился своими сомнениями с Альвой:

– Что, если шпионы энкинов дознаются, что ты изучал фарис и коротко знаком с Бахрияром Тамани? Тогда они сразу догадаются, кто гостит в его поместье!

– Да брось, – улыбнулся Лиэлле. – Бахрияр любого путешественника с Севера затаскивает к себе в гости, он же известный здесь, как бы это выразиться, любитель и пропагандист криданской культуры. И кому придет в голову, что мы отправились в Арислан, где официально запрещена мужская любовь?

Шло время, и ленивая нега, в которой они проводили дни, стала действовать даже на Итильдина. Грозные видения ему не являлись, а значит, они пока были в безопасности. После нескольких месяцев лишений и тревог так приятно было расслабиться в умиротворяющей обстановке поместья Тамани, посидеть с книгой у фонтана под пение птиц, побеседовать о прекрасном и вечном. Единственное, что не слишком ему нравилось – отношения Альвы и Бахрияра.

Как и следовало ожидать, с каждым днем хозяин поместья все больше подпадал под обаяние леди Аланис. За всю жизнь он не встречал в женщинах подобной раскованности, остроумия, свободы суждений и поступков. В Арислане женщины в маленьких городках и селеньях до сих пор закрывали лицо покрывалом и не появлялись на улице без сопровождения мужчин. Даже в столице все еще жив был обычай носить вуаль разной степени прозрачности, причем не только для девушек и молодых женщин, но и для юношей – чтобы защитить красоту от злого глаза. До сих пор частенько о браке сговаривались с родителями девушки, и она видела своего будущего мужа только на свадьбе. Неудивительно, что столь независимая и смелая женщина, как леди Аланис, совершенно околдовала арисланца.

Итильдин не мог осуждать ни самого Бахрияра, ни своего возлюбленного. Нельзя было сказать, что Альва безбожно флиртует или строит глазки Бахрияру. Напротив, он вел себя куда скромнее, чем на балах в Трианессе, где его видел Итильдин. И вряд ли постель арисланца уж слишком его привлекала. Но, увы, манера Альвы говорить и держаться была насквозь пронизана соблазном, и он совершенно не умел удерживать в узде свою сексуальность. Впрочем, для пуритански воспитанного арисланца многие криданские обычаи могли показаться верхом распутства. Бахрияр был куда более свободомыслящим человеком, чем его сограждане, но и он невольно принимал за заигрывания самые невинные жесты Альвы.

Сложность заключалась в том, что Лиэлле совершенно не привык не спать с тем, кто ему нравится. А Бахрияр ему очень нравился – это понимал даже Кинтаро. Они так долго общались в письмах, и теперь у них было много что сказать друг другу. И с кем еще Альва мог побеседовать о поэзии, не с Кинтаро же и не с Итильдином! Казалось, Альва с легкостью влез в шкуру леди Альдис Аланис и не испытывает ни малейшей неловкости по поводу того, что слишком много скрывает от своего друга: и собственное имя, и пол, и наличие двух любовников.

С легкой печалью в сердце эльф следил за тем, как много времени эти двое проводят вместе, и как Бахрияр все глубже увязает в своей безнадежной влюбленности. Ему было жаль Бахрияра и очень не хватало Лиэлле. Оставались наедине они только ночью, но и тогда приходилось остерегаться откровенных наслаждений и разговоров. Вечная необходимость сдерживать стоны, запирать двери, пробираться в комнату возлюбленного украдкой, говорить шепотом, перепихиваться по-быстрому, стараясь, чтобы кровать не скрипела…

Не хватало порой и более банальных занятий. Как-то раз эльф с удивлением понял, что скучает по стрельбе из лука. Он даже опасался, не изменит ли ему его меткость: ведь залог мастерства – постоянная практика, а он не брал в руки лук со времени боя с энкинами в памятный день затмения. Эльфийский лук, с которым он приехал из Грейна Тиаллэ, Итильдин не смог оставить в становище эссанти и возил с собой, сняв тетиву, но достать ни разу не рискнул. И открыто практиковаться в стрельбе тоже не решался: его выдала бы нечеловеческая быстрота и точность. Кинтаро, как Итильдин не раз уже имел шанс убедиться, предпочитал в бою меч, метательные ножи, короткое копье, однако лук с собой взял на всякий случай – тяжелый и длинный степной лук, похожий на криданский осадный. У эльфа прямо зачесались руки, когда Кинтаро демонстрировал его Бахрияру. Итильдин не сомневался, что будет вторым, кто сумеет натянуть тугую тетиву. Бахрияру так и не удалось, и его главному егерю тоже. Альва даже пробовать не стал, чтобы не портить образ изысканной леди.

Оказалось, что Кинтаро не упустил тоскливый взгляд Итильдина, брошенный на его лук. На следующий день рано утром он заявился в комнату Альвы, где эльф спал в обнимку со своим возлюбленным (по их настоянию, всем троим отвели смежные покои) и сказал:

– Одевайся, куколка. Я иду на стрельбище, а ты составишь мне компанию.

И почему-то эльфу совершенно не хотелось возражать.

В молчании они дошли до поля с мишенями. Вокруг было тихо и пустынно, только птицы щебетали в листве. Так же в молчании они установили мишени и принялись стрелять по очереди, пока руки не устали и поднявшееся солнце не стало припекать. Тогда они спрятались в тенечке под деревьями, за густым кустарником.

– Наигрался? Вас, эльфов, хлебом не корми, дай за лук подержаться, – добродушно сказал Кинтаро, растянувшись на траве.

– А вас, варваров, хлебом не корми, дай потрахаться, – парировал эльф. – Я думал, ты меня за этим и позвал.

– Ха, уж один-то день я могу выдержать без секса, что бы ты там себе ни думал.

Итильдину вдруг стало смешно и… как-то уютно, что ли? Он сказал, еле сдерживая улыбку:

– Да ну? А если я сейчас разденусь? Сколько ты выдержишь?

– Ты? Сам? Разденешься? Не гони.

Эльф снял с головы платок, которым прикрывал уши, распустил косу, тряхнул головой, чтобы рассыпались по плечам выкрашенные в пепельный цвет волосы. Снял туфли и взялся за подол платья. Помедлил немного и стащил его через голову.

Тесные трусики, призванные маскировать наличие мужских половых признаков, Кинтаро содрал с него сам. В остальном он не был и вполовину так неистов, как обычно. Они занимались сексом так же, как практиковались в стрельбе – неторопливо и старательно. И поцелуи Кинтаро были почти нежными. Да, атмосфера безделья и спокойствия действовала на всех, даже на дикаря-эссанти.

Итильдин уже привык к тому, что довольно хорошо ощущает настроение степняка. Лежа с ним рядом, касаясь плечом его мускулистого плеча, смежив веки, Итильдин вдруг сказал:

– Ты собирался поговорить со мной.

– Угу. Пострелять, потрахаться, поговорить.

– Про Альву?

– Угу.

– Ну, говори.

– А что тут говорить… – выдохнул Кинтаро и надолго замолчал. Потом сказал: – Слушай, Итильдин, что происходит, черт побери?

Эльф пожал плечами, не затрудняя себя ответом. Они еще немного полежали молча. Кинтаро сорвал травинку и принялся задумчиво ее жевать. Итильдин повернулся на живот, положил подбородок на локти и стал смотреть на проползающую мимо букашку. Великие боги, он лежит рядом с варваром – и чувствует себя уверенно. В безопасности. Очень необычно.

– Зачем рыжий кружит башку этому парню? – нарушил молчание Кинтаро. – Из этого все равно ни хрена не выйдет, я же вижу.

– Тебе-то что? – Эльф посмотрел на него искоса. – Ревнуешь?

– Может, и ревную, – согласился Кинтаро. – Чего ему не хватает?

Итильдин подумал и ответил коротко:

– Флирта.

– Кому нужно это дерьмо… – пробормотал степняк. – Не понимаю я. Ну хочешь ты его – возьми да трахни, делов-то. А так только зря парня мучает.

– Он тебе что, нравится?

– Может, и нравится.

«Тут тебе ничего не светит», – хотел злорадно сказать Итильдин. Отвлечь Бахрияра от леди Аланис хоть на какое-то время не представлялось возможным. Но вместо этого он сказал:

– Не вздумай к нему приставать. Здесь это запрещено.

– Да знаю. Только тоскливо мне здесь как-то… как в клетке.

– Не тебе одному, – проронил Итильдин, глядя в сторону.

Кинтаро продолжал, воодушевленный его поддержкой:

– Мы тут прилипли, как мухи на мед. Лично я уже подыхаю со скуки. Сколько можно плевать в потолок, полоскаться в фонтане и жрать персики? Даже трахнуться толком нельзя, все время надо прятаться по углам. Чего молчишь?

– Жду, чего еще скажешь.

– Черт, жизни здесь не хватает. Все как будто спят наяву. И нас это болото затянет.

– А ты хочешь всю жизнь драться? – поднял тонкие брови эльф.

– Хорошая драка – как хороший секс и хорошая выпивка, а здесь ни черта этого нет. Хорошо рыжему, он играется с Бахрияром, как кошка с мышкой. А мне что делать?

– Ну, есть еще женщины…

– Ты еще скажи, книжки читать, – усмехнулся Кинтаро. – На хрена мне эти пустоголовые дуры? В Криде женщины еще ничего, наглые, их любо-дорого объездить пару раз. А тут… тьфу.

– Тебе не хватает острых ощущений.

– В точку, куколка.

– Езжай на охоту.

Степняк фыркнул.

– Птичек стрелять или диких кошек?

– Между прочим, Альве нравится мирная жизнь, в отличие от тебя. Всегда было ясно, что мы трое слишком разные.

– А теперь ты скажешь: скатертью дорожка, тебя никто не держит, ага. По-моему, ты только и думаешь о том, чтобы я свалил куда подальше.

– Сейчас я думаю не об этом, – вырвалось у эльфа.

Он сел, и Кинтаро выразительно скосил глаза на его эрекцию.

– О том, чтобы трахнуться?

– О том, чтобы трахнуть тебя, – ровно проговорил Итильдин и лег к нему на грудь, легонько потираясь бедрами. – Хочешь острых ощущений – вот тебе шанс.

– Вот как щас дам в морду, – ухмыльнулся Кинтаро.

Эльф сощурился.

– Попробуй. Все равно закончится тем, что ты захочешь трахаться.

– Эй, эльф, ты какой-то странный сегодня. На солнце не перегрелся?

– Может, и перегрелся, – в тон ему ответил Итильдин. – У нас как будто перемирие сегодня. Ты меня, я тебя – все честно.

Вот за это эльф больше всего не любил варвара: в его присутствии в голову лезли совершенно дикие желания, неизвестно откуда появлялись непристойные мысли и образы. Вот и сейчас перед глазами упорно стояла картина: потная смуглая спина, выгнутая поясница, крепкие ягодицы… Может, дело было в непривычной мягкости Кинтаро. Захотелось снова почувствовать власть над ним. С Лиэлле было не так, он и в пассивной позиции умудрялся вести, и трудно сказать, кто кого берет, когда тебя хватают за гениталии и укладывают на себя. А Кинтаро отдаваться не умел – и оттого брать его было особенно сладко.

И все же до последнего момента Итильдин не ожидал, что Кинтаро повернется на живот и раздвинет ноги. Все было так, как он себе представлял: и спина, и поясница, и бедра, ходящие ходуном, и лопатки, и позвоночник, и ребра, и иссиня-черная коса на плече, и вздохи в такт, и – перед самым концом – сбивчивые тихие ругательства.

Прежде чем встать и одеться, Итильдин наклонился к уху Кинтаро и сказал:

– Судьбу нельзя погонять, можно только следовать за ней. Нельзя узнать, что будет завтра, но можно быть готовым к этому. Когда нечего делать – ничего не делай. Когда наступает время действовать – действуй. Затишье долго не продлится, будь уверен.

«В моей жизни веками ничего не происходило, пока не появился ты», – хотелось ему сказать, но вместо этого он только молча прикоснулся губами к плечу Кинтаро и принялся одеваться.

На следующий день вечером Альва с Бахрияром здорово перебрали вина, и случилось то, что давно должно было случиться. Итильдин мог бы удержать Лиэлле, поскольку был совершенно трезв, но не стал и сделал знак Кинтаро не вмешиваться, когда Бахрияр вышел вслед за Альвой во внутренний дворик. Эти двое должны были объясниться.

Однако вначале объяснением и не пахло. Оказавшись наедине у фонтана, в сумерках, наполненных ароматом жасмина, Бахрияр и Альва сами не заметили, как начали целоваться, пьянея от желания все больше и больше. Сами собой подвернулись подушки, разбросанные вокруг фонтана, руки сами собой зашарили по телу…

Итильдин и Кинтаро услышали удивленный вскрик, потом двое у фонтана заспорили, и с каждой минутой все громче. Они переглянулись, хмыкнули и отправились выяснять, в чем дело.

– Доигрался, рыженький? – ласково сказал Кинтаро, окидывая взглядом мизансцену.

Итильдин мельком взглянул на степняка и поразился перемене в нем. К нему снова вернулась вся его самоуверенность, и наглая улыбка снова была при нем, и хищный похотливый огонек в глазах. Вчерашний день казался сном. Полно, было ли это – плечи, лопатки, бедра, покорные тихие вскрики?

– Я не понимаю, – жалобно говорил Бахрияр, держась за голову. Он слегка пошатывался и отпихивал Альву, который пытался его поддержать.

– Я вам потом все объясню, – уговаривал Альва, но Бахрияр его не слушал, повторяя:

– Нет, ну как же это, а? Зачем? Как вы могли? Я же вам доверял… Я же не знал… Вы меня обманули!

– Подумаешь, невидаль, – сказал Кинтаро, подставляя арисланцу плечо, на которое тот немедленно оперся, и повел его, спотыкающегося, в дом. – Пойдем, поговорим, как мужчина с мужчиной.

Альва вдруг сдавленно захихикал, уткнувшись в плечо Итильдина.

– Как мужчина с мужчиной, ой не могу. Знал бы он, что это значит по обычаям Дикой степи! Прости, это нервное… Представляешь, у меня будто туман в голове случился…

– Знаю этот туман, называется «Алазанская долина», красное, – ехидно подсказал Итильдин.

Лиэлле снова зашелся смехом, тщетно пытаясь зажать себе рот.

– Умира-а-ю… хоть ты не дразни. Мне надо куда-нибудь лечь. Черт… смотри, до сих пор стоит, – и он положил руку эльфа на свой твердый член, очень хорошо прощупывающийся под тонким шелком платья. – Ох, кто бы врезал мне по морде… Я же не знал, что он так расстроится…

– Так ты, значит, все-таки дал ему залезть себе под юбку, – усмехнулся Итильдин и поцеловал пахнущий вином и Бахрияром рот Лиэлле. Постанывая, тот повис у него на шее, подставляя губы.

– Динэ… хочу… – шептал он в перерывах между поцелуями. – Трахни меня… до беспамятства… господи, какая же я сука… эльф, мой эльф… любовь моя…

– Здесь или в спальне?

– Здесь… а потом – в спальне…

Итильдин завалил Лиэлле на спину и сделал с ним то, о чем он просил.

За кавалером Ахайре водилась одна особенность, давно замеченная Итильдином, – после секса он стремительно и необратимо трезвел. Когда они влезли в спальню «леди Аланис» через окно, Альва уже твердо держался на ногах, смущенно отводил взгляд и тяжело вздыхал.

Из соседней комнаты доносился неразборчивый диалог – уговаривающий голос Кинтаро и обиженный Бахрияра. Альва прислушивался к ним с видом нашкодившего котенка. Потом голоса затихли… на какое-то время. А потом послышалось такое, что Альва широко раскрыл глаза и растерянно посмотрел на Итильдина.

– Ты слышишь то же, что и я?

– И даже больше, – усмехнулся эльф.

Он различал не только характерные стоны и скрип кровати, но и горячий шепот Бахрияра, и не оставалось сомнений, что арисланец принимает в этом самое деятельное участие. А Кинтаро, как всегда, был на высоте, и наверняка Бахрияр будет утром поглядывать на него так же томно и мечтательно, как смотрели придворные кавалеры и дамы в Трианессе, воины эссанти, мальчишка-марранец и даже временами сам Альва.

– Вот скотина! – выговорил Лиэлле, потрясенный до глубины души. – Это уже слишком! – он снова нервно захихикал, не в силах с собой справиться.

Итильдин поступил с ним просто – заткнул ему рот своим.

О да, ему определенно нравился Арислан.