Экономика символического обмена

Есть еще одна ситуация, где деньги удобоваримы как средство чествования – когда они выражают общественное восхищение. Современные коммуникации вполне допускают благотворительность в обезличенной, заочной форме, что в корне меняет дело. Как только даритель оказывается деперсонифицирован, порочная аура денег, мешающая дару, бесследно улетучивается. (Так, деньги принято и приятно получать в форме коллективного подношения. В этом случае реципиент не знает, кто именно и какую сумму выделил, не знает субъективной ее ценности для дарителя и у него нет повода для этической интерпретации подарка.) Нет ничего честнее и деликатней денег, обращенных в такого рода трансферы.

По Б. Малиновскому, это и есть «чистый дар», то есть тот, в отношении которого открытое ожидание ответного дара немыслимо и антисоциально[726]. Коллаборативная фильтрация вплотную подводит к этой практике. Однако денежные трансферы в рамках нее самой не есть дар. Хотя процесс выработки рекомендаций опирается на добровольные платежи, все же по сути они представляют собой не дар, а экономически оправданную операцию. Во-первых, платежи окупаются поставляемой взамен информацией о качестве, во-вторых, затраченные на сигнализирование средства могут сторицей вернуться плательщику, что придает этому занятию оттенок биржевой игры. Таким образом, денежные потоки рекомендательной системы частично закольцованы, и процесс полностью вписан в бизнес-схему.

В тесной связи с рекомендательными системами так и напрашивается некая форма беспосреднических коммуникаций художника с его поклонниками. Вполне вероятно, что люди будут рады перечислить экстраплатежи, зная, что те пойдут напрямую в адрес творцов. Так таланты смогут обрести в лице своих почитателей коллективного патрона, избавляющего их от пут бизнеса.

Очистив акт дарения от латентных выгод, потребители обнаружат в деньгах наиболее свободную, бескорыстную и благотворную форму дара. В этом варианте дарения не будет ни скрытой меркантильности, ни эмоционального вампиризма, ни навязчивости, ни бахвальства (разве что последнего самую малость). Из даров выветрится дух «хау». Таким образом, схема коллаборативной фильтрации позволяет обслуживать обмен не только между потребителями, но и между потребителями и производителями продуктов. Второй необязательный платеж, направляемый в адрес автора, вберет в себя две новоявленные функции денег – альтруистическую и личностно-измерительную.

4.8.1. Деньги и микропатронаж

Как ни утопична, на первый взгляд, попытка встраивания денег в систему заочного дарения, именно к этой возможности в последнее время обращено внимание аналитиков. Казалось бы, установка «дарить вместо присваивать» противоречит потребительской психологии. Тем не менее практика чаевых[727], пожертвования уличным музыкантам и другие известные факты вселяют некоторый оптимизм. Проблемы бизнеса, связанные со спецификой цифровых продуктов (не истощаемых в потреблении и низкозатратных в копировании), подстегивают поиск новых моделей расчетов с потребителями. Всех беспокоят перспективы оплаты за контент, поскольку неясно, удастся ли надежно ограничить круг пользователей только плательщиками.

В коммерческом плане информационные продукты предполагают два принципиально различных подхода. Первый основан на том, чтобы путем ограничения доступа вывести благо из категории общественных и пресечь любые поползновения к бесплатному использованию. На это нацелена, в частности, система управления правами на цифровую собственность (DRM – Digital Rights Management)[728]. Второй способ зарабатывать на общественном благе: опереться на нравственные нормы и пойти по пути контрактов, основанных на доверии.

4.8.2. Добровольческие схемы оплаты

В литературе по цифровому контенту последних двух-трех лет все чаще проскальзывают идеи, так или иначе связанные с «реверсивным» использованием денег, т.е. с добровольными схемами, где плата берется не как условие доступа, а после него или в качестве инвестиционного взноса. Большая часть этих идей возникла в связи с развитием пиринговых сетей[729]. Продукты, попадающие в сеть (или имеющие на то шансы), практически неисключаемы в потреблении, иными словами, от них трудно отсечь «безбилетников».

Вариантом решения этой проблемы стала бизнес-модель Street Performer Protocol (SPP)[730], которая строится на том, чтобы, не гоняясь за справедливостью и поголовной оплатой, объявить подписку среди тех, кого продукт действительно интересует[731]. Провайдер (продавец) устанавливает фиксированную общую стоимость своего товара и дату, до которой она должна быть собрана. Каждый потенциальный пользователь решает сам, в какой степени он примет участие в коллективных инвестициях. Как только сумма взносов превысит искомую, продукт поступит в открытый доступ в сети. (При этом подписчики мирятся с тем, что кто-то его получит, не производя платы.) В противном случае он остается недоступным, и взносы возвращаются[732]. (Далеко не все товары подходят для этой модели, например новости не подходят.)

Разумеется, обеим сторонам такого рода контракта необходимо иметь представление о совокупной готовности платить по нему. Но получить такую информацию не так-то просто. (Легче по привычке установить фиксированную цену за доступ к продукту единичного пользователя.) Для музыки или кино такая система вообще вряд ли годится, учитывая, что заранее никто не может гарантировать, что в итоге будет создан шедевр. Однако известны случаи, когда модель SPP себя оправдала. В частности, когда фирма Blende, разработчик бесплатного 3D софта, разорилась, была объявлена подписка на сумму 100 000 евро, по получении которой все взятые ею ранее обязательства были выполнены[733].

Одна из проблем SPP в том, что сбор денег может не дотянуть до требуемой суммы, плюс к этому производитель может не оправдать ожиданий и не завершить работу с надлежащим качеством. Кроме того, если сумма не собрана в полном объеме, а продукт тем не менее изготавливается или уже изготовлен, то его следует искусственно придержать. Т.е. угроза, что он не появится в открытом доступе, должна быть правдоподобной, иначе подписчикам будет выгодно не платить, а просто подождать, когда терпение инициатора иссякнет. Создатель, который по тем или иным причинам не готов ждать, уязвим. Чтобы снять эти проблемы, SPP-модель совершенствуют, для чего взносы разбиваются на транши, в рамках которых перечисляется часть суммы[734]. Так инвесторы, рискуя меньшими капиталовложениями, узнают о взаимной готовности платить. Так же и автор, например писатель, может выкладывать произведение по частям, чтобы читатели определились, хотят ли они спонсировать его целиком.

Фигейредо предлагает поощрять музыкантов, по аналогии с тем, как это делается с бесплатным программным обеспечением[735]. (Оно доступно всякому, но пользователей призывают к добровольным пожертвованиям. Обычно к программе прилагается файл с адресом, по которому можно выслать чек. Считается, что деньги переводят в расчете на совершенствование программы и просто из добродетельности.) Исследователь размышляет над тем, как увязать платежи с потребительской оценкой песни, тем самым его мысль развивается в том же направлении, что и наша. Но дальше Фигейредо идет стандартным путем: суммировать отчисления и формировать рейтинги[736]. По его мнению, сводные данные о платежах в адрес того или иного артиста или произведения служат хорошими индикаторами качества для новичков, что, как мы знаем, не совсем так, а точнее, совсем не так. Кроме того, публикация общих сумм пожертвований может остудить пыл тех, кто сочтет артистов неприлично разбогатевшими. Неясен также источник средств на содержание данного сервиса.

Р. Вудхед предлагает предоставлять контент в пользование с последующей оплатой в форме чаевых[737]. Как он уверен, распространись этика чаевых на интеллектуальную собственность — и проблема интернет-­дистрибьюции исчезнет. Опираясь на собственный опыт, автор утверждает, что требование платы за интеллектуальную собственность – путь тупиковый. В течение 2,5 лет (на момент выхода его статьи) у Вудхеда действовал (и продолжает действовать) сайт, на котором выкладываются руководства и программное обеспечение для промоушна в сети. Часть контента – бесплатная, а для некоторых опций публикуется рекомендованная цена. Пользователям предоставляется право выбора – платить больше или меньше нее. Результаты таковы: каждый десятый заплатил больше обозначенного уровня, двое из пяти – меньше (при этом часто письменно извинялись, откладывая вознаграждение до лучших времен), средний размер «чаевых» оказался вдвое выше ожидаемого.

Так, не фиксируя премию, а оставляя ее на усмотрение пользователей, владелец сайта вдвое увеличил свой доход. Перечисления поступают как от тех, кто ничего не заплатил бы, затребуй он, по их мнению, слишком много, так и от тех, кто готов платить больше. Установи он твердую таксу, осталась бы только вторая категория. Автор объясняет совестливость своих клиентов тем, что сайт персональный. Пользователи имеют дело не с обезличенной корпорацией, а с конкретным человеком[738]. Именно поэтому модель чаевых годится для интеллектуальной собственности – тут ведь всегда известен автор. Вспоминая экс­перимент Стивена Кинга с поэтапной публикацией романа «Растение» в интернете по схеме постфактумной оплаты (писатель просил читателей заплатить по $1, если глава им понравилась[739]), Вудхед считает, что Кинг напрасно зафиксировал цену. Вместо этого лучше было позволить читателям самим решать, сколько заплатить. Тогда бы многие, вероятно, перечислили больше, что компенсировало бы недоборы.

Провал кинговского эксперимента никоим образом не ставит крест на идее добровольной оплаты. Во-первых, с тех пор интернет стремительно рос, а издержки оплаты для клиентов снизились, и сегодня Кинг, вероятнее всего, собрал бы желаемую сумму. Во-вторых, наивно думать, что разумное начало обречено на успех только в силу того, что оно разумно. Не реально перебороть привычку с помощью одной отдельно взятой книги. (Как нельзя пристрастить к кока-коле с помощью разовой рекламной акции). Социальные нормы – это сетевое благо. Чем больше людей их исповедует, тем четче они исполняются. Наконец, в-третьих, Кинг не знал о коллаборативной фильтрации. А ведь она одновременно служит и пряником (повышение кпд потребительского выбора), и кнутом (исключение злостных неплательщиков). Подобный расклад способен склонить чашу весов в пользу посфактумной оплаты.

Глава 4.9. Перспективы копирайта

Последнее, что хотелось бы сделать, это по мере возможности внести ясность в вопрос, поднимавшийся еще в самом начале книги, – речь идет о копирайте, столпе современной коммерческой культуры и настоящем Измаиле для аналитиков. Говорить о его будущем имеет смысл с позиций теории благосостояния культуры, а также в свете двух центральных новаций: электронной торговли произведениями и денежной коллаборативной фильтрации. Первопричину возникновения копирайта мы уже неоднократно называли: артисту для продвижения нужен коммерсант, а тот не возьмется за дело без уверенности в том, что плоды его деятельности подконтрольны ему самому, а не отойдут кому-то еще. Вопрос в том, служит ли копирайт, возникший как орудие меркантильных интересов, культуре на современном этапе?

4.9.1. Копирайт – мост между искусством и коммерцией

Прежде чем сконцентрироваться на современном состоянии вопроса, познакомимся с истоками копирайта. При этом обратим внимание на родственные институты, регулирующие коммерческое обращение информации. Что означает «закрепить за кем-то право собственно­сти на нематериальный объект»? Для начала ограничимся констатацией того, что вытекает из семантики слова «копирайт»: нельзя без разрешения множить принадлежащий другому лицу информационный продукт (в коммерческих целях или без оных, если это наносит ущерб владельцу).

В мире, основанном на обмене информацией, законодательство о ней должно играть ключевую роль. Однако регулирование в интересах коммерции не может не задевать прочих интересов участников. Институт есть правило, подкрепленное санкциями за его нарушение[740]. Правила и санкции, а также контроль за их исполнением могут порождать негативные эффекты за рамками решаемых задач. Межличностная коммуникация, в частности коммуникация творческая, подразумевает некие права и свободы. Если копирайт в силу экономических причин считается непременным условием расцвета художеств, но при этом одновременно ведет к ущемлению свобод, то вред может перевешивать преимущества. Социальная система будет сопротивляться и перестраиваться так, чтобы минимизировать наносимый ущерб. Может последовать так называемая экзаптация – непредусмотренная реакция на вносимое возмущение. Если перегнуть палку (а отфиксировать этот момент не просто) это спровоцирует сбой в культурной программе. Копирайт задумывался как инструмент вспомоществования культуре через коммерческую мотивацию участников. Но, как видно на примере государственного субсидирования, чтобы деньги стимулировали творческую активность, требуется ювелирная точность. Вовсе не факт, что копирайт работает столь тонко. Напротив, как показывает эволюция звукоиндустрии, копирайт программирует такие перемены в этой области, что на каком-то этапе польза от него становится как минимум спорной.

Чтобы в самых общих чертах понять, зачем нужен и как работает копирайт сегодня, возьмем ситуацию зрелого рынка, насыщенного художественными объектами. В начальный момент, после того как творец поставил точку, он является монополистом на рынке своего произведения (допустим, он не связан никакими прежними контрактными обязательствами). Однако ценность и сила этой монополии сомнительны. Автор не обладает собственной системой оповещения, и по большому счету рынок для него закрыт. К тому же, его со всех сторон теснят подобные ему монополисты. Цель каждого – пробиться к публике. Профессиональные посредники на рынке искусств упорядочивают конкуренцию между авторами и ведут отсев, взвешивая коммерческие перспективы. Авторы, прошедшие этот фильтр и снискавшие успех у публики, приобретают конкурентное преимущество в виде репутации перед другими сочинителями, возможно, столь же хорошими, но неизвестными. В результате внимание закрепляется за наиболее удачливыми творцами (звездами), и никто из новичков не в силах в одиночку завоевать рынок. У авторов практически нет альтернативы при выборе стратегии входа на рынок – пробиваться самим или заручаться поддержкой посредников. Они со всей очевидностью нуждаются в услугах по организации производства и дистрибьюции, а также во многом другом, что требует инвестиций и специальных нехудожественных компетенций.

Так, автор (режиссер, писатель, художник) и коммерсант (продюсер, издатель, агент) становятся партнерами в процессе, итоги которого важны обоим. Стало быть, им нужно как-то договориться о разделе полномочий и заработка. Институтом, обеспечивающим эту договоренность, и служит копирайт. Первичное право на произведение естественным образом находится в ведении творца. (Кроме него о нем никто не знает и, будь на то его воля, никогда не узнает.) А вот для того чтобы реализовать это право, автор должен поделиться им с коммерческим партнером. Беря на себя технологические издержки и финансовые риски, тот взамен должен получить гарантии дохода. Ими служат права копирования. Если прокатная судьба произведения не сложится, инвестор потеряет деньги. Симметрично, в случае успеха ему должна отойти доля прибыли. Поэтому необходимо застраховаться от того, чтобы любой сторонний игрок, с которым первичный правообладатель вдруг вознамерится вступить в альянс, не пришел бы на все готовенькое. Ведь в момент, когда удача уже улыбнулась, риски проекта существенно снижаются. Не будь творец связан контрактом на переуступку прав копирования, он мог бы договориться с другим, более покладистым и щедрым издателем, в результате чего первый инвестор не дополучил бы дохода от своих вложений.

Копирайт – это мостик от творчества к коммерции. Мостик, которым спешат воспользоваться сами творцы, чтобы оторваться от преследования со стороны коллег по цеху. Именно они – конкурирующие творческие единицы, а вовсе не коммерсанты, являются первейшей угрозой отдельно взятому автору. Скрепив альянс с коммерсантом контрактом, автор выбивается «в люди», и тут – долг платежом красен – ­самое время блюсти финансовые интересы союзника. Нужно развивать коммерческий успех и подбрасывать топливо в костер популярности, чтобы он не потух. Попутно не грех позаботиться и о себе.

Критики копирайта требуют освободить творца от унизительной зависимости от бизнеса (как прежде пытались освободить его от самодура-патрона). При этом не учитывают того, что вне коммерции автор лишен главного – шансов на всеобщее признание. Радетели творческой свободы категорически против этого спасительного мостика. Можно ли отсюда заключить, что, имея благие намерения выбить почву из-под мезальянса (так им кажется) художника с бизнесом, они способны предложить что-либо взамен? Каким секретным оружием предполагается снабдить художника во время атаки бастионов популярности? Если демонтировать мост, то как иначе преодолеть пропасть между творчеством и рынком, нужным для продвижения в массы? На этот вопрос следуют маловразумительные ответы. Кто и как обеспечит координацию, мотивацию, навигацию, дистрибьюцию и прочиe жизненно важныe процессы, не получая за это денег? Как мотивировать нетворческих работников, не наделяя их правами собственности и не обеспечивая тем самым законной доли от приносимого ею дохода? Неужели лучше никому не давать ни прав, ни прибыли? Возможно, подспудно предполагается, что творческая и сопутствующая деятельность станут прерогативой лишь сверхобеспеченных людей? Как же быть с жизненными шансами всех прочих? Или считается, что прогресс в коммуникации сам по себе соединит всех и вся? Но как быть с публикой, нуждающейся в услугах посредников-селекционеров? Копирайт – прямое логическое продолжение профессионализации творческого труда. Если признавать тот факт, что профессионалы в творчестве достигают лучших результатов, чем любители, то надо признавать и копирайт.

4.9.1.1. Зарождение авторского права

В Средневековье литературное произведение не отделялось от материала, на котором было записано. Отношения собственности регулировались общим правом, и закон не признавал различий во владении рукописью и недвижимостью. С изобретением печатного станка возникла необходимость защищать собственника текста. Регулирование началось во времена Тюдора с системы королевских патентов, предоставляющих монополию на право печатать отдельные книги или категории книг[741]. В основном патенты использовались монархом в качестве вознаграждения за услугу и верность или как награда фавориту. Патенты бывали двух видов: общие, касавшиеся целого класса литературы (например альманахов или трудов по законодательству), и частные, дававшие право на публикацию какой-то определенной книги.

В Англии, на родине копирайта, официальное признание прав издателей относится к 1557 году, когда Мария Тюдор даровала им «Хартию об образовании» (Charter of Incorporation). Гильдия, в которую вошли печатники, книготорговцы и переплетчики (всего 97 человек), была организована для контроля за изданиями – другими словами, для цензуры[742]. Книжники не возражали против объединения, усматривая в этом личный экономический интерес: любой член Компании (в основном печатник), получив во владение рукопись, имел право зарегистрировать ее для публикации, и в дальнейшем никто не мог тиражировать это произведение без его разрешения (причем он имел полное право вообще его не издавать).

В те времена литературное «пиратство» уже было распространенным явлением[743], и в книгоиздательском деле сразу появилось многое из того, что мы наблюдаем и поныне. Нечистые на руку издатели нанимали писак, чтобы те вносили небольшие изменения в тексты существующих произведений, и после этого публиковали их под новыми названиями. Но «всякий раз, когда уникальная по величине прибыль привлекала нарушителей, эти случаи неправомерной конкуренции рассматривались Компанией с такой тщательностью, которая в наши дни считается сверхвозможной и практически никогда не достигается»[744].

Во многом благодаря Компании копирайт обрел современное обличье. Хотя закон в известной мере ограждал привилегированных издателей от помех со стороны, находились те, кто не признавал легитимности установленного порядка и действовал в обход него. Борьба за литературный рынок строилась на узах, связывающих автора с издателем, а они в свою очередь зависели от понимания сути авторских притязаний. В этом вопросе соперничали два подхода. Один уходил корнями в концепцию общего права, согласно которой покупатель вещи был вправе распоряжаться ею по своему разумению, в том числе делать сколько угодно копий[745]. В соответствии с другой, возобладавшей в итоге точкой зрения считалось, что автору принадлежит не материальное (бумажное) воплощение идеи, а ее суть. И прежде чем тиражировать идею, следует обзавестись согласием творца.

На протяжении долгого времени во главу угла ставились права издателя на воспроизведение рукописи, но никак не права автора. Пружиной процесса были люди с деловой сметкой, но и авторы не хотели упускать своего. В 1704 году Даниэль Дефо опубликовал «Эссе о регулировании печати», описав всю несправедливость и унизительность положения автора: при существующем законе его могли разве что наказать за содержание сочинения, как преступника, но никак не защитить его права собственности[746].

Первый закон об авторском праве (Statute of Anne) вступил в силу в Англии 10 апреля 1710 года и постепенно распространился в других странах[747]. В США принцип защиты авторского права был включен в Конституцию 1776 году, а первый Федеральный акт об авторском праве (Federal Copyright Act) вышел в 1790 году. Он предоставлял право вето на копирование авторских работ без разрешения, что придавало сочинителям некую силу в переговорах с издателями. Хотя закон 1710 года и позволял авторам издаваться, не расставаясь с правами полностью, те предпочитали продавать рукописи издателям.

4.9.2. Экономический анализ копирайта

4.9.2.1. Что такое копирайт?

В обыденном представлении копирайт – это право автора запрещать кому бы то ни было создавать и распространять копии его произведений. С точки зрения экономики копирайт – это институт[748], система формальных правил, регулирующих отношения, связанные с возникновением, использованием и защитой прав на продукты интеллектуальной и творческой деятельности[749]. Под термином «копирайт» обычно подразумеваются как права авторов, так и смежные права других лиц, причастных к произведению[750].

Копирайт охраняет две группы прав, различных по природе. Первая проистекает из естественных притязаний автора на созданный им продукт и обязательств общества по отношению к творцам[751]. Это так называемые неимущественные права, в составе которых выделяются три наиболее важных аспекта:

− право на авторство, т.е. право на признание в качестве создателя своих работ и защиту от плагиата;

− право на целостность – право на защиту от изменений или искажений своей работы и право вносить в нее изменения;

− право обнародовать свой труд (или не делать этого)[752].

Эти права априори числятся за автором, неотчуждаемы и не имеют срока давности. Автор может продать или передать свои права агенту на определенных условиях.

Вторую группу составляют имущественные права, призванные служить благосостоянию общества. Они нацелены на:

− воспроизведение (копирование) произведений;

− адаптацию произведений (создание производных произве- дений);

− распространение копий;

− публичное исполнение;

− доведение до всеобщего сведения[753].

В действующей системе копирайта основные права изначально закреплены за автором. (Будь они закреплены за покупателем копии с правом распоряжаться произведением, подобно тому как распоряжаются приобретенной вещью, – это была бы ситуация свободного копирования.) В то время как при продаже материального товара все важные права, связанные с ним, автоматически переходят к новому владельцу, в случае креативных продуктов они остаются за автором. Это делается для экономического стимулирования творчества. Предполагается, что в противном случае сочинитель лишится источника средств к существованию, поскольку после первого предъявления произведения утратит контроль над его распространением.

В самом деле, если не исключить «безбилетников» (тех, кто делает копии без договора с владельцем прав), это вроде бы грозит оскудением потока оригинальных работ, из-за того что их создатели не получат вознаграждения. Предоставляя монопольные права, копирайт позволяет назначить такие цены, чтобы как минимум окупить затраты на производство. Иначе цены устанавливались бы на уровне издержек копировальщиков, и создатель оригинала прогорал бы. Таким образом, копирайт корректирует провал рынка, состоящий в недопроизводстве общественного блага[754].

4.9.2.2. Тестирование фундаментальной логики копирайта

Из сказанного вроде бы следует, что законодательная охрана автор­ского права – вынужденная мера, и в ее отсутствие часть произведений просто не появится на свет и не осчастливит человечество. Ведь если не попридержать конкурентов, то, возможно, ни у кого не окажется стимулов первым инвестировать в культурное производство.

Звучит убедительно, но все-таки, что будет, если государство не сочтет нужным или в силу ряда причин окажется не способным в дальнейшем гарантировать работу института, торящего дорогу предпринимательству на ниве культуры? Культура пойдет на спад? Почему вообще производственные отношения должны быть предметом заботы государства, а не решаться рыночными агентами между собой?

Более конкретные вопросы таковы[755]:

1. На самом ли деле система авторского права является непременным условием создания новых продуктов?

2. Ценнее ли продукты, которые рождаются в условиях копирайта, чем те, которые могли бы появиться в его отсутствие, если бы на их производство были направлены ресурсы, сэкономленные при отказе от поддержания системы копирайта?[756]

3. Если выгоды от института авторского права и существуют, то не сводятся ли они на нет противоречиями и административными издержками, скрытыми в самом законе? (В частности, издержками судебной защиты и полицейского преследования нарушителей.)

Вопросы, очевидно, не праздные, но как их веками ни муссируют, до настоящего момента нет четких ответов. Дилемма «быть или не быть» копирайту не только не снята с повестки дня, но звучит все настойчивей: целесообразно ли обществу охранять право части его членов зарабатывать на культуре с помощью копирайта? Может быть, социум получит все то же самое, и даже больше, в отсутствие столь проблематичного в последнее время института?

А. Плант, автор новаторской работы по экономике копирайта, формулирует этот вопрос так: «Будут ли в таких обстоятельствах (свободного копирования. – А.Д.) писаться книги и будут ли они издаваться? Будут ли в этом случае, во-первых, авторы, а во-вторых, издатели, иметь достаточно стимулов для продолжения своей деятельности?»[757] Плант решительно разводит интересы авторов и продюсеров.

«Всякому ли творцу нужно денежное вознаграждение за его труды?» – вопрошает Плант. Нужен ли ему коммерсант и, соответственно, копирайт? Множество произведений увидели свет без прицела на какое-либо материальное вознаграждение. К примеру, Ф. Кафка завещал, чтобы его работы были уничтожены после смерти. Есть авторы, которыми движут немеркантильные мотивы. В частности, ученые или поэты вообще сами готовы платить за то, чтобы их книги издавались. Конечно, они будут рады получить какое-либо вознаграждение за свой труд, но не это для них главное. Они и без того счастливы, видя как распространяются их идеи. Проще говоря, этим авторам важнее, чтобы их читали, чем платили, и для них контроль над копированием не столь актуален. «Часть наиболее ценной литературы, которой мы обладаем, увидела свет именно таким образом», – считает А. Плант[758].

Если так, то нужны ли обществу, к примеру, писатели, для которых на первом месте деньги? Хуже или лучше пишется за деньги? Если за письмо вообще перестать платить, литература исчезнет? Но поэты как-то существуют, а ведь им почти ничего не платят. Они сочиняют сверхурочно и в свое удовольствие. А у прозаиков, судя по всему, так не выходит. Крупные формы, вероятно, лучше вызревают в условиях, не отягощенных заботами о хлебе насущном.

Так или иначе, большинство произведений появляется с прицелом на доход, а в этом случае этика символических отношений переворачивается. Коммунистическое «от каждого по способностям – каждому по потребностям» сдает позиции капиталистической идее отношений. Символическое партнерство творца и почитателя становится непаритетным. Деньги, выплачиваемые автору, переводят его из положения человека, действующего в свое удовольствие, в положение работника с обязательствами. Параллельно и реципиент теряет статус пусть младшего, но ценимого, духовно родственного партнера, вступающего в меру сил и способностей в коммуникацию с автором. Он становится клиентом с соответствующими правами и претензиями.

В стремлении обогатиться и нравственно и монетарно автор угождает публике, чтобы та одновременно и любила его, и приплачивала с постоянством, обеспечивающим пансион по высокому классу. Для каждой из двух граней успеха требуется недюжинное мастерство, а чтобы достичь их разом, нужно быть вдвойне виртуозом. Однако не все детища автора одинаково хороши и не все в одинаковой мере тешат публику. Как заметил на этот счет Филдинг, «писатель должен смотреть на себя не как на барина, устраивающего званый обед или даровое угощение, а как на содержателя харчевни, где всякого потчуют за деньги. В первом случае хозяин, как известно, угощает чем ему угодно, и хотя бы стол был не особенно вкусен или даже совсем не по вкусу гостям, они не должны находить в нем недостатки: напротив, благовоспитанность требует от них на словах одобрять и хвалить все, что им ни подадут. Совсем иначе дело обстоит с содержателем харчевни. Посетители, платящие за еду, хотят непременно получить что-нибудь по своему вкусу, как бы он ни был избалован и разборчив; и если какое-нибудь блюдо им не понравится, они без стеснения воспользуются своим правом критиковать, бранить и посылать стряпню к черту»[759].

Ряд искусств вообще не мыслится в отсутствие коммерсанта, например кино, требующее больших стартовых инвестиций, а также театр, филармония, телевидение и всякое культурное предприятие, где задействовано много людей, оборудования и рекламы. Чем сложнее технологическая цепочка, тем больше на кону стоит денег и ответственности. В отсутствие механизма, гарантирующего возврат инвестиций, произведения с высокими издержками производства могут вообще не появиться. «Тем не менее совсем не обязательно, что гарантия монопольных авторских прав – это единственно возможный подобный механизм, равно как и то, что такая монополия является наиболее предпочтительным вариантом»[760].

Всякому ли коммерсанту нужен копирайт? По-видимому, только такому, который приноровился вести культурный бизнес определенным способом и наработал специфические активы. Так, хотя тиражирование звуконосителей всегда было весьма дешево, музыкальные корпорации росли благодаря тому, что копирайт не позволял другим компаниям «пристраиваться» в хвост к их бизнесу. В результате рынок двигался в сторону олигополии, основанной на аккумулировании авторских прав[761]. Четыре компании[762] делят 80% рынка музыкальных звукозаписей и контролируют механизмы их раскрутки и распространения. Еще недавно их деятельность казалась эффективной[763]. Однако с приходом пиринговых технологий картина принципиально изменилась – причем с точки зрения как потенциальных конкурентов, так и потребителей. Интернет сулит и тем и другим преимущества беспо­среднических коммуникаций[764].

Не повод ли это для того, чтобы переосмыслить значение копирайта?

4.9.3. Копирайт и прогресс цифровых технологий

4.9.3.1. Моральный износ копирайта

Прежде копирайт был относительно простым и вполне работоспособным законом, распространяющимся на сравнительно небольшую часть творческой деятельности. Однако поле отношений, которые регулирует этот институт, резко меняется, к тому же его интенсивно расшатывают технологические новации. Пиринговые сети и копировальная аппаратура создают условия для нарушений копирайта в массовом порядке. В то же время система технических мер по ограничению доступа способна защитить владельцев некоторых видов контента и без копирайта. Первое новшество (пиринг) подрывает копирайт, второе (DRM) делает его в ряде случаев ненужным. Как отмечает Т. Коуэн, «на протяжении всей истории Запад так и не смог заставить работать закон об авторском праве. Возникающие проблемы меняли свои формы, но появлялись вновь, что было лишь вопросом времени. <…> Закон об авторском праве в музыкальной сфере, писанный во времена игры на пианино, бумажных нот и партитур, кажется абсолютно неуместным в век цифровой музыки. <…> Для эффективной реализации авторских прав необходимо, чтобы технологические возможности защитников авторских прав превосходили возможности нарушителей. В наше время это вряд ли достижимо»[765].

Суть интриги в том, что копирайт расширяется и ужесточается в ответ на увеличение обходных путей завладения продуктом. Чем проще и доступней дублирование оригинала (или фирменной копии), тем шире круг культурных практик, где бизнесу требуется контролировать эту операцию, и тем жестче регламентируется право копирования. В силу технологических особенностей компьютеров работа с цифровой информацией неразрывно связана с ее копированием. По этой чисто технической причине действия пользователя, вне зависимости от намерений законно или незаконно использовать цифровой контент, попадают под контроль правообладателя. Тем самым копирайт из закона, регулирующего конкуренцию рыночных агентов, превращается в инструмент вмешательства в частную жизнь миллионов людей[766].

Сила этого вмешательства определяется масштабом копирайта (т. е. ди­а­пазоном прав, которые предоставляются в соответствии с этим законом), а также широкими и подчас тайными возможностями технических средств, которые используются для обеспечения действия данного института. В США в момент принятия закона 1790 года область применения копирайта была относительно невелика. Теперь она кардинально расширилась. Если прежде копирайт распространялся на переиздание целостных работ, то сегодня за владельцем признано право контроля над любым производным объектом.

4.9.3.2. Проблема производных творческих продуктов

Как указывает Л. Лессиг, «если вы напишете книгу, никто не сможет снять по ней кино без вашего разрешения[767]. Никто не может перевести ее без разрешения… Иными словами, сейчас копирайт – не просто эксклюзивное право на произведение, но и исключительное право на большую часть работ, созданных по мотивам»[768].

Изначально распространение копирайта на производные объекты служило борьбе с очевидными нарушениями закона. «Вдруг я напишу книгу, а вы поменяете в ней одно слово и потом заявите о своем автор­ском праве на новую, другую книгу? Ясно, что такая ситуация превратила бы авторское право в фарс, поэтому закон следовало должным ­образом расширить, исключив незначительные модификации»[769].

В отсутствие защиты прав на производные объекты кинематографисты могли бы зарабатывать, не делясь с авторами литературной основы, по которой снят фильм. Точно так же производители, например игрушек, могли бы бесплатно эксплуатировать образы, полюбившиеся публике через фильмы и книги. Может быть, для культуры это было бы и неплохо, но бизнес не приемлет подобного альтруизма. Закрепляя права на производные объекты, копирайт преследует ту же цель, что и защита брендов. Он призван избавить от нахлебников продукт, в продвижение которого правообладатель вложил деньги. Редко когда заимствования оправданы одной лишь творческой необходимостью (ведь не составляет особого труда закамуфлировать первоисточник так, чтобы обойти копирайт). Объектом покушений главным образом становится брендовая составляющая, известность. Но защиту автоматически получают любые произведения вне зависимости от брендовой составляющей, поскольку на законодательном уровне невозможно отследить столь тонкие различия.

В итоге распространение копирайта на производные объекты привело к опасным и труднопредсказуемым последствиям. Как отличить значимые части от незначимых, заимствование от реминисценций, а подражание от пародии? Для этого нужно располагать объективной мерой эстетической и смысловой дистанции, а также учитывать интерпретацию и контекст восприятия. В противном случае любой производитель рискует подвергнуться волюнтаристскому и абсурдному преследованию. Устраняя одну крайность, закон открыл дорогу другой – судебным спорам по любому поводу. Крупнейшим корпорациям это на руку: творческий процесс легче контролировать, когда все и вся втянуто в зону действия копирайта.

Теперь, куда ни кинь взгляд в поисках источника вдохновения, художник сталкивается с собственниками текстов и знаков и необходимостью оформления арендных отношений[770]. Коммерческий склад культуры забит под завязку тоннами на первый взгляд никому не принадлежащего сырья. Но поди знай, не объявится ли вдруг несговорчивый владелец приглянувшегося тебе высказывания. Не окажется ли так, что придуманное тобой самостоятельно кто-то уже застолбил. Всякое слово, образ, буквосочетание, чуть ли не штрих могут числиться чьей-то собственностью. Попадание под защиту закона не требует от автора никаких усилий и даже простого волеизъявления[771]. В некоторых странах, например в США и России, права на все творческие работы защищаются автоматически[772]. Если даже автор не поставил «копирайт» и не планировал вводить ограничения на использование своих трудов, этому могут помешать законодательные препоны. Любому человеку, даже не помышляющему о наживе, ничего не стоит на всякий случай маркировать соответствующим значком любой свой опус. Как следствие, копирайт, подобно всякому общественному благу, переэксплуатирован. Тучи «копирайтеров» пасутся на просторах культуры, испещряя их своими значками, из-за чего здесь опасно перемещаться, как по минному полю.

4.9.3.3. Размытые контуры копирайта

Автору не только могут быть неизвестны потенциальные претенденты на «соавторство», более того – он может иметь слабое представление о том, где именно ему следует проявлять предусмотрительность. Как говорит Лессиг, «контуры сегодняшнего копирайта чрезвычайно сложно очертить. Он распространяется на музыку так же, как на архитектуру, драму и компьютерные программы. Собственно говоря, копирайт распространяется практически на любое творческое произведение, облеченное в реальную форму»[773]. Из-за этого в принципе бывает трудно понять, что можно делать автору, а чего нельзя.

Так, Уильям Брайт из альтруизма создал веб-сайт (IPodSubwayMaps.com), позволяющий всем желающим бесплатно скачивать карту метро на свой телефон и пользоваться ею[774]. Как выяснилось, данный контент попадает под юрисдикцию копирайта (хотя, казалось бы, схема не особенно творческий продукт). Транспортные службы Нью-Йорка и Сан-Франциско пригрозили Брайту судебными разбирательствами[775], Брайт заартачился и, чтобы уйти от ответственности, воспроизвел схемы в собственном дизайне. Не тут-то было. Цвета веток его оригинальной схемы дублируют официальную раскраску, а посему продукт по-прежнему нелегитимен и будет вновь опротестован истцами[776]. Конечно, можно было бы использовать другие оттенки, но потребительская ценность перекрашенных схем неизмеримо ниже.

Географические карты охранялись прежде по соображениям военной безопасности, право на схемы принялись закреплять недавно, а вот общественные буквосочетания и значки уже во множестве обращены в чью-то собственность. К примеру, Google организовал популярную почтовую службу Gmail, не удосужившись узнать, что двумя годами раньше британская компания Independent International Investment Research (I.I.I.R.) зарегистрировала торговую марку под тем же именем. Теперь владельцы настаивают на том, чтобы Google выкупил у них магическое слово, приносящее успех в бизнесе. Композиция из пяти букв, ставшая брендом исключительно благодаря Google, оценена в £25-34 миллиона. Хотя инвестиции сделаны Google, собственники буквосочетания подали в суд. По нормам правосудия приоритет на их стороне, и хотя они свой заголовок почти не использовали, поисковику с большой вероятностью придется заплатить отступные[777]. Хотя формально это пример и не из области копирайта, а из законодатель­ства о торговых знаках, последствия едины. Скоро в семиосфере и шагу нельзя будет ступить, не рискуя нарушить приватную зону, которую кто-то уже успел застолбить, для чего всего-то нужно было – повесить табличку у входа. Все это придает двойственность закону о защите авторских прав по отношению к культуре. Возводя барьеры для потенциальных «безбилетников», копирайт вроде бы обеспечивает экономические стимулы к творчеству. Но, выстроив полезные барьеры, он тут же порождает и вредные, обязывая автора договариваться с порой неведомыми владельцами того, что может быть квалифицировано как источник произведения.

Фетишизация экономической стороны творчества с помощью закона о копирайте проявляется не только в охране имеющихся табличек, но и в запрете на распространение информации о неугодных табличках. Урок, с трудом укладывающийся в рамки здравомыслия, преподал Окруж­ной суд Пекина, признав «крупнейший китайский поисковик Baidu.com виновным в нарушении авторских прав звукозаписывающей компании Shanghai Push. Суд запретил поисковику предоставлять ссылки на сайты с пиратскими МР3-файлами и обязал выплатить истцу более $8000, или по $247 за каждую из 36 композиций, бесплатно скачанных „по подсказке“ ответчика. Это решение суда, первое в своем роде, фактически запретило размещение ссылок на пиратские материалы, несмотря на то, что поисковая система не связана с сайтами, попадающими в ее базу, и не предоставляет возможности для скачивания файлов...»[778]

Поисковик оштрафован как владелец доски объявлений, позволившей пиратам известить о своем местонахождении в сети. Как следует из решения суда, СМИ ответственно за деяния рекламодателя безотносительно к тому, знает оно или нет о содержании, которое стоит за объявлениями. Почему тогда не штрафуют издания, где рекламируются владельцы притонов, нечистые на руку интернет-казино, производители поддельных лекарств и биоактивных добавок (БАД), эзотерические врачеватели и наводчики порчи? Рекламирование вредных и не очень вредных вещей неизбежно их приукрашивает, и, стало быть, рекламодатель извлекает выгоду из спланированного введения в заблуждение, за что может быть привлечен по статье «мошенничество». Издания, публикующие подобные объявления с указанием мест продажи, очевидно содействуют мошенникам и, соответственно, тоже могут быть наказаны. Каким тогда образом через СМИ вообще просачивается информация об универсамах и ярмарках, буквально ломящихся от контрафактного товара, родом, кстати говоря, оттуда, где все законопослушны, кроме, оказывается, интернет-поисковика. Рисковал ли «Коммерсантъ», публикуя новость о Baidu.com? Ведь уважаемое издание, надо полагать, понимало свою роль в цепочке сбытчиков краденого. Раньше читатели не ведали, где узнать, где находится место, где сообщается о том месте, где авторская собственность выставлена на всеобщее обозрение. Теперь, благодаря «Коммерсанту», вся цепь как на ладони. А не оказывается ли автор данной книги причастным к сему злодеянию, пересказав этот сюжет?

Раньше многое ускользало от правосудия, а теперь безобидное на первый взгляд действие может привести на скамью подсудимых. Доказательство ведется с помощью безупречной формальной логики. Допустим, некое правонарушение доказано для случая N. Как только его удается проследить для случая N+1, то для всех последующих N+2, N+3 и так до бесконечности вина устанавливается автоматически. Это не что иное, как рекуррентная формула из школьной программы, в которой N – это порядковый номер того, кто раскрывает информацию об источнике информации. Развивая эту же логику, закономерно предположить, что сам суд, предавая огласке приговор, где названы ответчики, становится звеном преступной цепи. Следовательно, слушания должны вестись тайно. Налицо неувязка. Информация о местонахождении информации не может быть предметом судебного разбиратель­ства. В противном случае неизбежен крах судебной системы.

Как видим, понимание того, что законно, а что нет, недюжинного ума дело, особенно учитывая, что граница дозволенного чрезвычайно мобильна. Некоторые творческие области, например текстиль или кулинария, вроде бы не охвачены копирайтом. Но ведь производители страдают из-за этого. Почему не призвать на помощь власти? Что если копирайт распространится на узоры тканей и подстегнет монополию на пошив одежды? Или это уже произошло, а мы еще этого не знаем?

С лета 2005 года в Италии ужесточено наказание за пиратство, и теперь покупка подделок с логотипом известной фирмы – уголовное преступление. Закон распространяется и на иностранцев – для контроля полицейским в штатском предписано дежурить в местах скопления туристов. Считается общеизвестным, что подлинные сумки, туфли, платки и прочие товары знаменитых марок не могут продаваться на уличных развалах. Тем, кто этого не понимает, грозит штраф в размере от 3333 до 10000 евро[779]. Так, 60-летняя датчанка попалась на покупке солнечных очков якобы от Dior. Она могла не заметить вензель, тем не менее была оштрафована на максимальную сумму. Такой же удар судьбы настиг филиппинку, купившую во Флоренции очки за 10 евро с логотипом Prada – штраф составил 3333 евро. Другой курортнице предъявили штраф в связи с тем, что она приобрела поддельную сумку от Louis Vuitton[780]. (При этом продавцы неизменно скрывались от правосудия[781].)

Незнание закона не освобождает от ответственности. Как видим, незнание цены от нее тоже не освобождает. Если так, то легко спрогнозировать ситуацию, когда цена, вполне, кстати говоря, креативная вещь, сделается предметом копирайта. Странно, что производители роскоши до сих пор не взяли на вооружение эту идею.

4.9.3.4. Двусторонний эффект новых технологий

Помимо новых технологий копирования произведений, развиваются и те, что позволяют рыночным игрокам пеленговать нарушителей. Правообладатели тотально патрулируют семиосферу на предмет неразрешенного заимствования. Время от времени в прессе сообщается о результатах этих облав, иногда курьезных. Так, один уральский предприниматель использовал для рекламы своей продукции мужской портрет. Тут же из-за океана ему был вчинен иск в связи с незаконным использованием внешности Брюса Уиллиса, принадлежащей международному концерну. Дело рассыпалось, потому что изображение на рекламе оказалось фотографией не кого-нибудь, а самого предпринимателя, и джентльмены неотличимы как две капли воды.

Цифровые технологии распространения контента позволяют ввести дополнительные ограничения по сравнению с теми, что создает копирайт. Казалось бы естественным и нормальным обращаться с оцифрованным материалом хотя бы так же, как с книгой. Но электронные версии романов, по которым истек срок авторских прав, по усмотрению распространителей могут ограничиваться в количестве прочтений[782].

Если прибавить к этому техническую блокировку копирования на жесткий диск (это главное, что закрепила Европейская директива «О гармонизации некоторых аспектов авторского права и смежных прав в информационном обществе» от 22 мая 2001 года), то вырисовывается тревожная перспектива. В целом, копирайт наступает по всем направлениям: по сроку, типу и числу охраняемых объектов, а также по видам регулируемых действий потребителя. Злоупотребления становится проще выявлять и контролировать. Все это ускоряет процессы интеграции на рынке СМИ. Фирмы, которые можно пересчитать по пальцам, сконцентрировали в своих руках контроль над производством контента, над каналами оповещения и физического распространения[783]. Никому со стороны туда не пробиться, разве что в порядке исключения[784]. В результате возникает искажение рынка, которое ведет к уплощению культуры[785]. В этой связи понятно высказывание М.Ф. Брауна, заметившего: «История свидетельствует о том, что правовое регулирование культуры в лучшем случае – бесплодная инициатива, а в худшем – созда­ние новых форм манипуляции для сильных мира сего»[786].

4.9.3.5. Авторское право – медвежья услуга авторам?

Усиливающаяся концентрация рынка дает скептикам один критический довод в адрес копирайта, пожалуй, самый сильный. Среди экономистов на него указала Р. Тауз, вспомнившая подзабытый парадокс: вопреки своему названию институт авторского права не защищает авторов. (Так было на заре становления института, а теперь уж и подавно. Неслучайно в ранних редакциях закона об авторском праве нет ни слова об авторах[787].) По мнению Р. Тауз, авторское право не обеспечивает достаточных экономических стимулов для творческой деятельности[788]. Что бы ни твердили юристы, писаный закон не гарантирует получения денег. Гонорары определяются на рынке в ходе переговоров, и реальные доходы от обладания авторским правом зависят от соотношения рыночной власти фирм и художников. Возможности влияния у последних, за исключением суперзвезд, значительно слабее, ибо предложение на рынке творческого труда устойчиво избыточно. Прояви какой-либо артист строптивость, всегда найдутся желающие его заменить. Доходы подавляющего большинства мастеров, кроме суперзвезд, небольшие и не позволяют подолгу сидеть без заработка, а обратиться, кроме нескольких фирм, некуда. К тому же автор не уверен в спросе на свою продукцию, тогда как предприниматель знает о нем гораздо больше. Из-за этого условия заключения сделок не равны[789]. Бизнес «бесплатно получает» готовность авторов к творчеству[790], а авторы недополучают вознаграждение[791]. Таким образом, в условиях олигополии институт копирайта оказывает авторам (кроме баловней судьбы) медвежью услугу. Но объективно оценить ситуацию создатели/исполнители смогут лишь тогда, когда увидят реальные альтернативы копирайту.

4.9.4. Регулирование масштаба копирайта

Лучший режим копирайта тот, при котором издержки, связанные с его функционированием, удачно сочетаются с выгодами от стимулирования творцов. Но как выявить это на практике, учитывая, что ни издержки, ни выгоды не измеримы, и к тому же баланс между ними перманентно «плывет» с развитием информационных технологий? А эффективный правовой режим должен постоянно учитывать эти изменения. Возможно ли столь тонкое регулирование? Сторонники копирайта настроены на этот счет оптимистично. Залогом работоспособности копирайта они считают его пластичность и гибкость.

Во-первых, охраняется не идея, а ее объективное выражение[792]. В противном случае вообще застопорились бы все инновации. Благодаря этому у авторов имеется некоторая степень свободы, поскольку зафиксировать факт заимствования художественной идеи очень трудно из-за проблем идентификации ее границ[793]. На практике суды могут по-разному расценить, сколь тождественны художественные формы, выражающие одну и ту же идею[794].

Во-вторых, ограничен срок правовой охраны; в большинстве случаев – семьюдесятью годами после смерти автора (неимущественные права охраняются бессрочно). В реальности же сроки действия копирайта постоянно растут (см. ниже).

В-третьих, хотя создание производных произведений запрещено, но суды могут по-разному трактовать границы производного продукта, так как они размыты.

В-четвертых, в особых случаях разрешено свободное (и бесплатное) использование без согласия автора, как то: цитирование в научных, информационных и образовательных целях, использование для иллюстраций и т.п.[795] В общем случае данное право предоставляется, когда это связано со значительными социальными выгодами и не наносит ощутимого экономического ущерба создателю произведения. Отсюда основная проблема законодательства – поиск баланса между предоставлением доступа и выплатой авторского гонорара[796]. На практике данным параметром можно манипулировать, поскольку суды могут по-разному интерпретировать понятие «свободного использования» и оценивать издержки и выгоды от предоставления соответствующего права.

4.9.4.1. Закон что дышло?

Благодаря резерву пластичности закон вроде бы позволяет судьям решать любую вновь возникшую ситуацию, руководствуясь здравым смыслом и справедливостью. Но не слишком ли велики люфты в опре­делении масштаба копирайта в зависимости от обстоятельств (сроки прав, доктрина свободного использования, разнообразие трактовки производных продуктов и проч.)? Кому на руку эта свобода? Видя, как и по чьей инициативе менялся срок действия копирайта, гадать не приходится.

В США Copyright Act от 1790 года устанавливал срок действия авторских прав в 14 лет с возможностью продления еще на столько же. Двухэтапная система позволяла не продлевать права, если в том не было смысла для правообладателя, и, соответственно, не перегружать систему копирайта балластом. В 1831 году начальный срок действия прав был увеличен до 28 лет. Потом вырос срок действия прав после продления: в 1909 году до 28 лет и в 1962-м до 47 лет. Copyright Act 1976 года отменил продление на второй срок, зато удлинил срок действия прав до 50 лет после смерти автора. Это означало, что объекты, более не нуждавшиеся в защите, все равно ее получат и не перейдут в общественное достояние. Для компаний срок действия прав составлял 75 лет с момента публикации творческого продукта или 100 лет после его создания (в зависимости от того, какой срок истекал раньше). Корпорации постоянно давили на Конгресс и добились того, что в течение последних сорока лет срок действия существующих прав увеличивался одиннадцать раз. Дважды за этот период Конгресс продлевал срок действия авторских прав на вновь создаваемые произведения. Последней поправкой в закон стал Copyright Term Extension Act 1998 года, известный как «Sony Bono», увеличивший срок до отметки в 70 лет после смерти автора. Права компаний также удлинились на 20 лет и составляют теперь 95 лет с момента публикации. В результате переход произведений в общественное достояние перенесся в далекое будущее.

Кампанию по продлению сроков действия авторских прав возглавляла корпорация Disney. Под пролонгацию прав попали не только новые, но и прежние работы, что было жизненно важным для «Диснея», у которого истекали права на образ Микки-Мауса. Сам этот образ почерпнут, как известно, из старых европейских сказок и американского фольклора, так что «Диснею» никому платить не приходится[797].

Реакция экономистов не была однозначной. В 2002 году группа из 17 выдающихся ученых современности обратилась в Верховный суд США, возражая против продления срока действия авторских прав[798]. Стоит отметить, что в составе протестующих выступили величайшие знатоки институционального устройства мира, нобелевские лауреаты Р. Коуз, М. Фридман, К. Эрроу, Дж. Бьюкенен и Дж. Акерлоф. Ими были высказаны следующие аргументы:

− для творцов положительный эффект от продления срока дей­ствия авторских прав крайне незначителен[799];

− польза нововведения в отношении уже созданных работ отсутствует;

− продление срока увеличит социальные издержки, прежде всего издержки заимствования.

Однако те из экономистов, кто специализировался на проблемах копирайта, заняли иную позицию. С. Лейбовитц и С. Марголис доказывали, что положительный эффект по отношению к новым работам недооценен, по отношению к уже созданным не учтен, а социальные издержки преувеличены[800]. В. Лэндс и Р. Познер высказались за неограниченное продление срока действия авторских прав (по аналогии с товарными знаками)[801].

Итак, экономисты, по складу ума и роду занятий привыкшие рассуждать с позиции «над схваткой», не пришли к единству даже по одному четко поставленному вопросу – о сроке действия прав. А ведь таких неочевидных и спорных аспектов в копирайте не один и не два. Ясно одно: на практике абсолютно невозможно определить, является ли нынешний уровень копирайта оптимальным, заниженным или завышенным[802]. К тому же спецификация прав собственности[803] (что можно и чего нельзя делать собственнику) постоянно усложняется, поэтому будь режим копирайта идеальным на каком-то отрезке времени, он нуждался бы в непрерывной перенастройке[804]. Но это невозможно делать слишком часто[805].

Копирайт защищает творчество через экономические интересы. Поэтому когда экономисты расписались в неспособности договориться, проблематика перешла на откуп политикам и юристам. Благодаря копирайту для них открылось непаханое поле деятельности, обеспечивающее постоянную занятость и высокооплачиваемую работу.

Крупным фирмам это на руку, широкая вариативность в толковании копирайта сделала его инструментом хищнического поведения или вымогательства. Судебные и адвокатские издержки вырастают в существенную статью затрат, а раз так, то становятся орудием конкурентной борьбы. Чем зыбче доказательства, тем дороже обходится искомая правда. При наличии денег можно гнуть закон в разные стороны. Выигрывают от такого положения те, у кого больше денег, а также юриспруденция. Это показал суд над Napster, в той его части, где решался вопрос о пользе или вреде сэмплинга (ознакомления с образцами продукции)[806]. Обе стороны представили заключения экспертов. Однако доводы одних были выслушаны судом благосклонно, а вторых едва не обвинили в шарлатанстве. И это в не самом трудном для прояснения вопросе! (Хотя по нему до сих пор нет полной ясности.)

4.9.5. Экономическая философия копирайта

Вокруг копирайта разворачивается далеко не одна интрига. Институт, призванный регулировать производственные отношения в культуре, стал орудием в игре, которая имеет мало общего с заявленными целями. Несмотря на то что копирайт не защищает идеи, он устанавливает монополию на их опредмечивание. Чтобы донести до людей нечто новое, необходимо использовать общеупотребительный словарь. Но он, оказывается, приватизирован, и использование любого знака, прочно вошедшего в жизнь, требует чьего-то разрешения и должно быть выторговано. Права одних, вырвавшихся вперед участников защищены, всех прочих – ущемлены. Тем самым созданы условия для тотального навязывания обществу правил, за которыми стоят интересы узких групп.

Например, тот, кто хочет слушать музыку, должен заплатить цену, назначенную монополистами. Кто не в состоянии выложить такую сумму – не должен слушать. Справедливо? Но как быть с теми, кто не хочет слушать данную музыку, но поневоле вынужден это делать, поскольку самые мощные каналы заняты ею и она звучит отовсюду? Потребитель вольно или невольно перманентно пребывает в медийном шоу-руме. Наслушав-насмотрев чего следует, он, повинуясь законам мерчендайзинга, как зомби направляется в супермаркет, где покупает именно то, что ему имплантировали в сознание под прикрытием «культурного» флера. Ведь на что, казалось бы, рекламно-непорочна музыка, и та прилажена для продакт-плейсмента – ненавязчивого упоминания товаров путем вплетения их наименований в речитатив песни. Это изобретение не может не привлечь фирмы, заинтересованные в продвижении своих товаров, вслед за Макдоналдсом, объявившим о готовности платить рэперам за употребление нужных слов. Пираты тут не помеха, потому что слов из песни они выкинуть не могут, а их активность лишь на руку рекламодателю. Так что вполне возможно, что правообладатели уже взяли свое вознаграждение сполна на смежных рынках. И, возможно, оброк, собранный ими с околокультурной пашни, много больше тех незначительных сумм, что потенциально можно выжать из интернет-аудитории, застращав ее до смерти.

Особенно остро стоит вопрос в отношении бедных стран. Полицейская кампания, развернутая против процветающего там пиратства, попахивает лицемерием и все больше походит на ширму для гегемонии иного рода. Экспортеры требуют от страны-медиаимпортера зеленой улицы для во­площения своих неоглашенных замыслов. Иначе ее не пустят в сообщество «порядочных» стран. Но, с другой стороны, правителям догоняющих стран не мешало бы крепко задуматься, не разыгрывают ли их втемную, понуждая бичевать собственный народ по поводу и без повода.

Почему, экспортируя продукцию в страны с низкой платежеспособностью населения, мейджоры держат цену как для богатых? Почему не прибегают к скидкам? Ведь понятно, что для среднеобеспеченного европейца $15 за DVD составляет какой-то малый процент от его свободного бюджета (сверх трат на неотложные нужды), а например для украинца – это вся его месячная квота на культуру. Предельная стоимость диска чуть меньше $1, и его можно было бы с выгодой продавать в ряде регионов за $3-4, успешно вытесняя пиратов. Ценовая дискриминация тут вполне уместна. Вместо этого настоятельно требуют, чтобы людей сажали в тюрьму. Неужели не шокирует такая дикость, как принуждение малоимущих покупать искусство через суд? Впрочем, таков, может быть, изощренный пиар-замысел, делающий популярным то, что в условиях легкой доступности не было бы столь притягательно.

А ведь у культурного сообщества есть чем ответить. Стоит популяризировать автоматизированные рекомендательные системы, и почти весь продаваемый втридорога балласт мигом превратится в неликвид. Что тогда запоют корпорации?

В символическом пространстве наблюдается настоящая экс­пансия, ведущая к стратегическому доминированию в экономической сфере. Поэтому, когда прием в ВТО увязывают с введением драконовских мер против пиратства, на весах на самом деле лежит нечто большее, чем экономические интересы отдельных индустрий культуры. Еще вопрос, кто кому должен: медиапотребители производителям или наоборот. Вполне вероятно, что это экспортеры должны благодарить за допуск троянского коня идеологии в национальное эфирное простран­ство. Должно быть, мудры те правительства, которые не слишком рьяно включаются в чужестранную культурно-полицейскую игру, оправдывая свою «халатность» моральной и инструментальной приблизительностью копирайта. Вчистую искоренить пиратство все равно не удастся (тем более в интернете), а Бог даст в скором времени нужда в этом отпадет сама собой.

Правительствам благополучных стран тоже есть в чем выказать мудрость: не пленяться экономическими доводами аудиовизуальных корпораций и поумерить пыл при завинчивании гаек копирайта. То есть завинчивать, но соблюдая меру и осознавая, что пиратство в чем-то сродни несанкционированной гуманитарной помощи отстающим регионам. Нелегальные каналы – это спасительные аварийные клапаны, позволяющие стравливать избыточное напряжение в мировой экономико-символической системе. Перекрывать их наглухо обойдется себе дороже, потому что возможен взрыв котла перегретыми парами.

4.9.5.1. Копирайт и фольклор

К тому же вопрос не прояснен и с точки зрения морали. Все понимают, насколько опасно глубоко ворошить эту тему, и сводят ее к поверх­ностной морализации. Иначе станет ясно, что копирайт регулируется не по совести, а в угоду циничному перекачиванию богатств между народами. Это видно из ситуации с фольклором. Почему авторские права на него не защищены? Почему точкой отсчета для действия копирайта выбрана та, которая выгодна корпорациям? Действительно ли из-за того, что трудно приписать кому-то владение продуктом? Но на образе Микки-Мауса тоже зарабатывает множество акционеров «Диснея». Или из-за того, что фольклор редко имеет четко очерченную форму? Этими и другими не менее острыми вопросами на стыке культуры и собст­венности задается Майкл Ф. Браун, автор книги «Кто владеет народным творчеством?»[807]. Общий ее вопросительный посыл: «Не потакает ли современная модель собственности в культуре западным интересам? Не в угоду ли ей навязываются взгляды на то, что является культурой, а что нет?»

Но даже будь права собственности на фольклор совершенно ясны, какому суду доверить их соблюдение? Допустим, суды в бедных странах стали бы решать, не много ли взяла корпорация типа «Диснея» из местного устного творчества, и начали бы взимать с нее штрафы[808]. Известен случай, когда три племени маори получили от компании «Лего» компенсацию за использование слов из маори и полинезий­ского языка в компьютерной игре. Куба неровен час заявит права на национальные музыкальные ритмы и обвинит рекордз-лейблы в культурном пиратстве. Какое-то государство сочтет выгодным судиться за фильм, действие которого происходит на его территории, и т.д.

Настаивая на авторских правах в фольклоре, бедные страны разыгрывают карту моральной неопределенности закона о копирайте. Они чувствуют, что имеют право на компенсацию, и ни у кого из потенциальных плательщиков не находится стоящих моральных аргументов, способных отмести их неудобные претензии. Но благополучные страны, понятно, не горят желанием проявить великодушие в спорном вопросе и, пока суд да дело, нести на себе бремя белого человека. Они отстаивают удобную позицию, согласно которой копирайт пригоден для защиты их культурных продуктов, но не продуктов государств-аутсайдеров[809]. Как сказал русский баснописец, сумевший обратить заимствование ко всеобщей пользе, «у сильного всегда бессильный виноват».

4.9.5.2. Пример: пиявки в общественном водоеме

Допустим, некто, занятый разведением пиявок, убедил сообще­ство в полезности этих существ, создал вокруг них соответствующий ­ореол и использует для своего ремесла общественный водоем. Хотя не все купальщики приемлют процедуру пиявкотерапии, а у некоторых кровососущие вызывают крайнюю неприязнь, вплоть до отказа от купания, тем не менее пиявки прикрепляются ко всем без разбору. На этом основании производители данной услуги взыскивают плату, для чего создают специальные структуры, следящие за потреблением. Ответным шагом со стороны противников пиявок было бы взимание платы за отнятую кровь, но устройство пиявок таково, что ее потерю можно не заметить. Таким образом, вопрос, кто кому должен – это вопрос соотнесения ценности водоема с пиявками и без оных. (Пример не совсем честный, потому что люди терпеть не могут пиявок, а к музыке, пусть даже плохой, они терпимы.)

Мораль, вытекающая отсюда: признавая чье-то право на высказывание, не стоит абстрагироваться от симметричного права – его не слышать. До тех пор, пока закон будет регулировать одни права, пренебрегая другими, он будет идти вразрез с общественными интересами и наталкиваться на сопротивление. Многие интуитивно чув­ствуют, что в нынешнем виде закон неправеден и отчасти никчемен, а посему легко преступают его. Такое отношение, кстати, не противоречит культурологическим воззрениям, согласно которым создание произведения все больше понимается не как его непосредственное рукотворение, а как селекция. Потребитель – активный участник этого процесса – исполняет функции селекционера, но ему не воздают по заслугам. Не в этом ли добавочная причина небрежения копирайтом? Найдя что-то стоящее, потребитель делится с товарищами плодами своего труда. Тем самым он не совершает ничего дурного, а всего лишь восстанавливает статус-кво человека, который потрудился не зря. Судить ли за это? Пиратство не распространилось бы повсеместно, не имей оно массовой поддержки на другом конце.

Если суд и впредь будет внимателен только к экономическим резонам корпораций и не начнет принимать к сведению другие интересы, культуру ожидают серьезные передряги.

4.9.6. Возможен ли рынок без копирайта?

Что ни говори, а большинство знатоков вопроса сходятся в том, что если копирайт и зло, то скорее всего наименьшее из зол. До тех пор, пока не найдется иной способ стыковки разнообразных интересов, существование этого института со всеми его издержками будет оправданным. Что на это скажешь?

В ряде случаев задачи, препорученные копирайту, решаемы в его отсутствие, а именно: через рынок, в том числе путем технических мер по ограничению доступа, через социальные нормы и с помощью государственной поддержки и патронажа. Рыночные механизмы могут защитить правообладателей и в отсутствие законодательной охраны прав. Так, онлайновый музыкальный сервис iTunes торгует чуть ли не себе в убыток, но корпорация Apple, зарабатывающая на продаже плееров, в целом не в накладе. Распространение нелегальных дисков хотя и вредит легальным продажам, но зато повышает отдачу от живых концертов[810]. Музыканты, потеряв в одном, переключаются на ­другое[811]. Записи промоутируют туры, что, по мнению Т. Коуэна, ведет к росту числа хороших живых концертов[812].

При определенных условиях снижение уровня защиты от копирования может пойти на пользу производителям[813]. Пусть доля рынка, контролируемая законным владельцем и упадет, зато сам рынок может расти (и/или вырастет смежный рынок), а с ним и интегральные показатели дохода. Так было в целом ряде широко обсуждавшихся случаев – копирование стимулировало спрос на новых рынках. Появление копировального автомата в 1959 году и широкое внедрение его с середины 1970-х в практику работы публичных библиотек поставило перед издателями журналов ту же проблему, с которой сегодня столкнулись звукозаписывающие компании. Но мрачные предсказания не сбылись: число подписчиков выросло. В подобных случаях дилемма между ограничением доступа и стимулированием спроса утрачивает смысл. Тем более когда возможна ценовая дискриминация[814]. (Цена журналов для библиотек выше розничной[815], так же как цена видеокассет для проката[816].) К тому же цифровые технологии позволяют вообще исключить бесплатных пользователей в случае остроактуального контента.

Еще одна стратегия: реализовать преимущество первого хода, собирая большую часть выручки, прежде чем на рынке появятся копировальщики. Подобным образом действуют дизайнеры в индустрии моды (хотя это оборачивается невероятной гонкой). Как напоминает А. Плант, во времена манускриптов «не было даже мыслей об авторском праве. Рукописи продавались напрямую, и автор знал, что покупатель мог сделать любое количество копий для дальнейшей продажи, и первый покупатель знал, что каждая копия, которую он продал, была источником для множества других копий. В продаже копий он, таким образом, использовал временное преимущество... Кроме того, повторные копии, естественно, имели более низкие цены из-за накопления ошибок…»[817]

В ХIХ веке права американских компаний, издававших иностранные книги, не были защищены. Несмотря на это, право первой публикации ценилось настолько, что английским авторам выплачивали гонорары – для «прикорма»[818], – превышающие зачастую аналогичные выплаты английских издательств. Сегодня подобным образом производители одежды вознаграждают дизайнеров. Некоторое преимущество поставщику дает разрешение автора. (Дж. Р. Толкиен сопроводил им свою трилогию «Властелин колец» для борьбы с нелегальными публикациями[819].)

Как видим, в ряде случаев рынок может обойтись без копирайта, если например:

− оригинал лучше копий;

− издержки производства копий высоки;

− весомо преимущество оригинальной работы, первой появившейся на рынке;

− возможна ценовая дискриминация «копировальщиков».

Увы, эти ситуации не особенно часты, и интернет-бизнес к ним никак не причислишь. Другая альтернатива копирайту – государственные субсидии, гранты, премии и т.п. Используется и принудительное лицензирование – это когда произведения поступают в свободный доступ, но устанавливается сбор с третьих лиц, чья деятельность, как считается, наносит ущерб доходам авторов. Потери композиторов и музыкантов от свободного копирования аудиовизуальных записей пытаются компенсировать сборами с производителей проигрывателей и кассет. Когда обсуждалось введение подобных мер в интернете, предлагалось внедрить так называемую глобальную лицензию стоимостью порядка 10 евро, которая предоставляла бы пользователям право неограниченного копирования. В данный момент неясно, будет этот абонемент распространяться только на песни или на фильмы тоже. (Во Франции это предложение было в конце концов отвергнуто.) Однако все это, как показано выше, не слишком эффективно. Государство, попросту говоря, не знает, кому давать деньги. Поэтому лучшее, что оно может – содей­ствовать тем, кто точнее ориентируется и кто добросовестен, например меценатам. Для них, так же как и для творцов, могут устанавливаться налоговые льготы.

4.9.7. Копирайт с экономико-символических позиций

Несмотря на то что копирайт с течением времени породил ситуацию, противоречащую его первоначальному замыслу, в сегодняшнем мироустройстве на него тем не менее завязано слишком многое. Коль скоро этот институт существует в рамках трехсотлетней традиции, наивно думать, будто его судьба находится в чьих-то руках или зависит от накала дискуссии о нем. Тем более что критика копирайта до сего момента не выглядела достаточно убедительной. Подход экономи­стов – «фокусироваться на поиске компромисса между эффективностью потребления (максимизация количества потребляемого культурного продукта) и эффективностью производства (поддержка намерений создавать этот продукт)»[820]. Варианты оптимального соотношения одного с другим описываются в терминах благосостояния, которое экономически определяется суммой потребительских излишков (разница между обретенной и оплаченной ценностью) и валовой прибыли производителя. Попросту говоря, что лучше: дать миллион долларов фирме Sony, чтобы она разработала новый плейер, или раздать по доллару миллиону потребителей? Поскольку потребительские излишки – величина, которая сегодня никак не выявляется, возможен лишь качественный анализ. Но для нахождения оптимума (а только такая постановка вопроса имеет смысл) необходимы вычисления. Однако при данном состоянии экономической дисциплины, как уже отмечалось, сосчитать эффекты не получается. Их не то что пересчитать, их сложно даже опредметить.

Тогда, вместо того чтобы гнуть антикопирайтную линию, как это принято сейчас, лучше сконцентрироваться на другом – довести до общественного сознания экономико-символическую систему координат, которая позволила бы объемно взглянуть на проблему. Для этого нужно, во-первых, пересмотреть отношение к информационным, трансакционным и прочим издержкам, сопутствующим культурному потреблению, а во-вторых, договориться об ином понимании ценности времени. Универсальный смысл искусства в насыщении жизни качественным личностным временем – лишь с этой позиции могут предстать в истинном свете те институты, которые обустраивают данную сферу. До тех пор, пока предлагаемый подход не получит общественного признания, у законодателя попросту не поднимется рука на модернизацию копирайта. В данный момент на весах слишком много явных и неявных, счетных и несчетных «за» и «против». Экономика символического обмена пока ничего не позволяет «посчитать». Но путь, который она подсказывает, приведет к возможности расчетов. И путь этот связан с экспликацией потребительских излишков, с информационным обменом среди потребителей и с беспосреднической схемой вознаграждения творцов.

Противникам копирайта не нужно его изничтожать. Его судьба определится в конкуренции с альтернативными схемами сотрудничества различных агентов, действующих в поле культуры. Если новые институты окажутся работоспособны, копирайт автоматически сдаст позиции.

4.9.8. Культурный коммунизм – это копилефт плюс коллаборационизация всей культуры

В скором времени у авторов может снизиться потребность в копирайте. Сейчас как-то забылось, что первоначальная санкция на дея­тельность этого института – прерогатива творцов. Очевидно, что без их согласия ничего бы не было. Но до настоящего момента оно во многом было предопределено. На пути к признанию автор нуждался в поводыре, торящем дорогу к уму и сердцу потребителя, а заодно и к его кошельку. С того момента, как подавляющее большинство художников оказались в кабале у бизнесменов, те, опираясь на капитал и лучшее знание рынка, диктуют свои условия.

Но с развитием прямых, беспосреднических связей между авторами и публикой, нужда в посредниках и, стало быть, в копирайте будет ослабевать. Поскольку главное оправдание этого института – риски продюсеров, то по мере того как их возьмет на себя экспертное потребительское сообщество, автору может оказаться стратегически выгодным отказаться от копирайта и прибегнуть к его антиподу – копилефту (copyleft).

4.9.8.1. Что такое копилефт?

Публикация на условиях копилефта означает, что данный авторский материал можно копировать, публиковать и даже видоизменять по своему усмотрению при выполнении некоторых условий лицензии. В частности, необходимо указывать первоначального автора и источник. Казалось бы, простейший способ сделать произведение свободным – передать его в общественное достояние. Однако велик риск, что кто-то, внеся изменения, примется распространять продукт под грифом «копирайт»[821]. Поэтому одной из центральных идеей копилефта является обеспечение принципа «наследования» свободы пользования. Никто не может обойти волеизъявление первого автора и ввести ограничения при повторном распространении или изменении, т.е. изъять объект из свободного оборота. Вторичный пользователь ни при каких условиях не сможет зарегистрировать производный (видоизмененный им) продукт как объект авторского права. Копилефт опирается на закон о защите авторского права, но вместо средства приватизации он превращается в средство сохранения свободы распространения[822].

Идее копилефта более 20 лет. В 1980-х годах Ричард Столлмен из Массачусетского технологического института, считая абсурдным, что плохо работающие компьютерные программы невозможно модернизировать, поскольку их исходные коды засекречены, выдвинул идею «открытого кода». Был предложен инструмент легализации подобного рода деятельности – GNU General Public License (Стандартная общественная лицензия GNU GPL)[823]. Это лицензия на свободное программное обеспечение, созданная в рамках проекта GNU в 1988 году, сокращенно GNU GPL или просто GPL[824].

«Чтобы применить к программе copyleft, – пишет Столлмен, – мы сначала защищаем ее авторским правом; затем мы добавляем условия распространения, которые служат юридическим инструментом, дающим каждому право на использование, изменение и повторное распространение кода программы, но только если условия распространения не изменены»[825].

Первоначально GNU GPL предполагалось использовать только для компьютерных программ, но позже ее распространили на другие виды как цифровой, так и нецифровой продукции: научные разработки, произведения искусства и проч.[826]

Серию лицензий класса сopyleft разработала некоммерческая организация Creative Commons, основанная в 2001 году в США Лоуренсом Лессигом (Lawrence Lessig) – профессором Стэнфордской юридической академии. Лицензия Creative Commons позволяет сохранить авторство и защитить некоторые права (Some Rights Reserved)[827]. В целом она до­зволяет свободное копирование, распространение, демонстрацию и исполнение объектов авторского права – музыки, видео, рисунков, фотографий, книг (в том числе и в коммерческих целях), а также создание на их основе производных объектов авторского права. Чтобы воспользоваться этой лицензией, третьему лицу достаточно лишь указать автора стартовой работы и то, что она распространяется на условиях CC (Creative Commons).

Свободное распространение вовсе не обязательно бесплатное. Родоначальник движения Р. Столлмен не только не возражает против оплаты, но, наоборот, «поощряет тех, кто распространяет свободное ПО настолько дорого, насколько они хотят или могут»[828]. Хотя люди не обязаны платить за распространение свободных продуктов, но общественные нормы, а также экономия на издержках поиска и пробы служат мощным стимулом к этому. Все зависит от художников, композиторов, ученых, независимых продюсеров и пользователей, способных лично содействовать реализации свободного творческого обмена[829].

Это то, что мы уже обсуждали выше и на что делается ставка в проекте нового рекомендательного института: не принуждение, а добровольность. То, что нельзя защитить, целесообразно доверить. От схемы «не давать тем, кто не платит» следует перейти к схеме «платит тот, кто согласен». Если читателю понравилось произведение, то, независимо от того, опубликовано оно первым издателем по соглашению с автором или другими издателями, благодарственные платежи все равно могут быть адресованы автору. Теперь уже он будет главным в альянсе с издателем и сможет увязывать вознаграждение последнего с потребительскими перечислениями, которые в новой схеме зависят от качества самого продукта, а не маркетинговых действий. Как ни удивительно это звучит, но автор и продюсер поменяются ролями: не издатель платит роялти автору, а наоборот, автор выделяет долю тому, кого он подрядил обслуживать свой творческий замысел.

При этом нужно сделать существенную оговорку. Даже если само произведение будет свободным (распространяться на условиях копи­лефта) и оплачиваться добровольно, информация о его качестве должна быть платной. Как ни симпатична идея копилефта, в нынешнем виде она может прокормить главным образом уже состоявшихся звезд, обеспечивая конвертацию популярности в заработки на смежных рынках[830]. Кроме того, копилефт подстерегает проблема шумовых помех, т.е. перегруженности продуктами низкого качества. Этим недугом страдают пиринговые сети, и именно он грозит охладить энтузиазм сторонников так называемой концепции «длинного хвоста».

4.9.9. Анатомия «длинного хвоста»

Концепция «длинного хвоста», изложенная К. Андерсоном, связывает будущее индустрии культуры с узкими рынками[831]. Андерсон видит проблему культуры в плохом сочетании спроса и предложения, иными словами, в неэффективной дистрибьюции: «Кинотеатр не станет показывать фильм, если не планирует привлечь как минимум полторы тысячи человек в течение двухнедельного показа. Магазин аудио- и видеозаписей должен продать самое меньшее 2 экземпляра диска в год, чтобы вообще имело смысл его выставлять – такова арендная ставка в пересчете на габариты диска. То же самое для DVD, видеоигр, книжных магазинов и газетных киосков»[832]. Из-за географической разреженности аудитории множество произведений с суммарно высоким спросом не в состоянии осилить этот барьер. Например, анимационный фильм «Троица из Белльвиля», номинированный на Оскар в 2003 году и получивший 16 призов на других фестивалях, попал в прокат только в шести кинотеатрах США. Опирающаяся на хиты экономика, доминирующая в настоящее время, приводит к тому, что не хватает места и каналов вещания, чтобы донести все до всех – таков исходный посыл описываемой концепции.

Иллюстрация «длинного хвоста»[833]

По мнению Андерсона, решить данную проблему позволят неограниченные по размеру дигитальные вместилища, коими становятся онлайновые службы, для которых размещение ассортимента не сопряжено с дополнительными издержками и которые способны работать с рассеянной аудиторией. Музыкальный сервис Rhapsody, например, предлагает в 19 раз больше наименований, чем Wal-Mart с его без малого сорока тысячами позиций. В хвостовой отсек попадает спрос именно на малоизвестные мелодии. За пределами 40 000 топовых наименований магазины типа Wal-Mart показывают нулевой спрос (просто потому, что не выставляют то, что не продастся в сотне тысяч экземпляров). В онлайн-магазинах, которые имеют «капающие» продажи, ситуация иная[834]. На них-то и делается ставка. На «длинном хвосте», полагает Андерсон, можно найти абсолютно все: старый каталог, забытые, но еще кем-то любимые мелодии и т.п. Там, конечно, много всякого мусора, благодушно замечает автор, но не больше, чем прячется на радио между хитами. Действительно ли на «хвосте» можно будет найти все, чего душа пожелает, или Андерсон излишне оптимистичен?

Автор очарован идеей «длинного хвоста», но, кажется, недооценивает один очень важный аспект – ограниченность временного ресурса, отпущенного на потребление (хотя вскользь он этого касается). Как будто нет издержек потребительского выбора и тестирования и как будто снятие входных барьеров на публикацию одновременно не оборачивается их возрастанием в навигации. Вот к чему он клонит: вместо того чтобы исследовать спрос по нехитовым произведениям, легче «просто взять и выпустить диск (надо полагать, какой у кого получится. – А. Д.) <…> Издатели компьютерных игр могут выпускать игры как 99-центовые скачиваемые файлы через три года после их первого выпуска – без поддержки, гарантий и упаковки (это уже явный перебор. – А. Д.) <…> То же самое можно приложить и к музыкальной индустрии. Она должна получать права на выпуск всего и как можно быстрее – бездумно, на автомате, в индустриальном масштабе (курсив мой. – А. Д.)»[835].

Если воплотить идею Андерсона, то в реальности она выльется в следующее. Подавляющее большинство из здравствующих homo sapiens арендует персональные ячейки памяти для множества оцифрованных проявлений своей личности. В результате бескрайнее пространство репрезентации будет заполнено, к примеру, подростковой лирикой, детскими рисунками и фотографиями, а также снимками представляющих интерес пожитков и вообще всем, что душа пожелает. Все это творческое микропроизводство будет терпеливо ждать своего звездного часа, пока не найдутся ценители, возжелавше пожертвовать небольшую монетку.

Налицо впадение в крайность, где никакая коллаборативная фильтрация не спасет. Хотя Андерсон на нее уповает, причем, похоже, в версии Amazon. Но, вероятно, исследователь не берет в расчет того, что тестирование в рамках фильтрации неизбежно связано с издержками или с потерей точности, кроме того, он сбрасывает со счетов проблему разреженности оценок. Тащить потребителя в дальний конец «хвоста» предполагается с помощью низких цен. Экономика этого процесса не очевидна, а если на входе не будет установлено хоть какого-нибудь фильтра (трудно представить какого, кроме дорогостоящей «ручной» экспертизы), то затея провалится с треском.

Как уже говорилось, пиринговые сети удобны для распространения контента, но раскрутка через интернет до сих пор проблематична и, вероятней всего, таковой останется и впредь, если не последует стыковки с денежной коллаборативной фильтрацией. С удешевлением коммуникаций растет их плотность, но проблема вкусового несовпадения никуда не исчезает. А значит, популяризация контента как была, так и остается прерогативой других каналов. Поэтому пиринговые сети тяготеют к традиционной рекламно-спонсорской модели либо идут на конфликт с законом об авторских правах. Чтобы избежать того и другого, нужно сделать фильтрацию и возможность исключения безбилетников из круга пользователей заботой самих пользователей. Единственно извест­ный и, по-видимому, наилучший способ добиться этого – коллаборативная фильтрация.

Общепризнанно, что проблемы культуры произрастают от денег, но если копнуть глубже, то окажется, что от правил обращения с ними. Это тот случай, когда клин вышибается клином. Однако контуры этого спасительного клина и способы его применения стали очерчиваться совсем недавно – до этого культура была безоружной против денег и недужной в операциях с ними. Но, как бы культура ни чуралась финансовых расчетов, без них ей не вырваться из удушающих объятий бизнеса. Его прагматика зиждется на денежных исчислениях и координации – на них же может опереться и прагматика культуры.

Принято считать, будто между деньгами и чувствами, числами и вкусом – пустое множество позитивных связей. Тем не менее число, при умелом обращении с ним, позволяет уточнить, кодифицировать и опубликовать вкусовое суждение. Б. Гройс чуть ли не единственный, кто ранее четко сформулировал эту мысль: «Без обращения к денежному коду эстетическая оценка превратилась бы для нас в демонстрацию малоинтересного выбора между простыми „да“ и „нет“, или „хорошо“ и „плохо“, или „нравится“ и „не нравится“». <…> Между этими двумя вариантами не было бы пространства для дифференцированной оценки собственного эстетического чувства. Называние цены художественного произведения дает шанс судить об искусстве намного более точно и… вовсе не означает отказаться от эстетических чувств и переживаний и сосредоточиться на жестком расчете… Называние цены, которую ты готов заплатить из собственного кошелька за произведение искусства, – вот единственная герменевтика, адекватная искусству»[836]. Гройс подразумевал куплю-продажу живописи. В этой книге проводится мысль о целесообразности платы за качественное время, порождаемое искусством. Именно эта плата является оптимальным способом фиксации, измерения, сигнализирования и в конечном счете наращивания этого самого времени. Последнее, с моей точки зрения, является целью человека и миссией культуры.

Деньги и объединяют, и разделяют людей по определенным признакам. По каким – это зависит от правил обращения с ними. Можно сделать так, чтобы интегрирующая/дифференцирующая функция денег таким образом структурировала символическое пространство, чтобы ни одной из групп не навязывался чужой вкус, и в тоже время не утаивался от нее. В этом случае деньги сослужат добрую службу культуре, поскольку они позволят деликатно отрефлексировать такую тонкую и трудноуловимую субстанцию, как художественное качество. В новой символически-ориентированной схеме отношений бизнеса с культурой третейская функция денег позволит каждой стороне делать свое дело. Бизнес сможет производить сколь угодно большое разнообразие, а культурное сообщество вычленит с помощью постфактумных платежей многочисленные кластеры качества, подходящие для разных сообществ.

Главное, что новая схема обращения с деньгами позволит превратить их в средство тонкой дифференциации и улавливания динамики символических процессов. Денежные знаки, напрямую связанные с субъективными оценками, выведут суждения из плена бинарных оппозиций – тех самых набивших оскомину «да» и «нет», «высокого» и «низкого», бесконечное перемалывание и пережевывание которых не продвигает ни на йоту вперед. Ведь именно в этой полярности камень преткновения гуманитарной мысли, оказывающейся хронически бесплодной в анализе многополюсных пространств, сотканных из разнородных мотивов и интересов. Курт Левин, ясно понимавший эту сложность, предложил теорию поля. Однако для ее практического применения необходимы количественные измерения, которым в его время было вовсе не подступиться[837]. Можно сколь угодно тщательно описывать состояния и фиксировать нюансы, но когда приходит черед практических действий, различия языка, на котором стороны пытаются договориться, становятся непреодолимой преградой. То же относится к ситуациям, в которых действуют разнонаправленные силы. Даже если их удалось верно нащупать и поименовать, вопрос с измерением остается открытым – а без этого невозможно вывести равнодействующую силу и определиться с общим вектором движения. И уж совсем катастрофа, когда все решает относительная динамика процессов[838]. А такое бывает весьма часто. Или когда система близка к пороговым значениям, за пределами которых она радикально меняется. (В переломные моменты сторонники разных позиций могут находиться по разные стороны «склона», и в силу этого по-разному оценивать положение. Зачастую они не осознают этого и не способны мыслить в единой системе координат.) Потому и не удается вырваться из топких дискуссий о «высоком» и «низком», о том, что хорошо, а что плохо – вербальные конструкции не предполагают суммирования разнородных логик. Их удается обозначить, но никогда – свести воедино и сбалансировать.

Как читатель мог убедиться, идея по-новому приладить деньги к культуре буквально витает в воздухе. Однако для того чтобы создать реально работающий механизм, необходимо с ювелирной точностью состыковать ряд моментов. Деньги в их обычном применении эффективны благодаря комплексности их функций: измерения, обращения, платежа, накопления. Точно так же патро­натно-коллаборативные схемы с использованием деньг войдут в обиход только при условии совмещения сразу нескольких функций. Первейшая из них – сигнальная, вторая – патронатная (отчисления в адрес авторов и правообладателей), третья – учетная (самоуправление индивида с учетом личностной активности). Причем принципиально важно, чтобы процедура учета была удобной, необременительной и чтобы сам человек был в ней искренне заинтересован, поскольку запустить процесс за счет волевых усилий мало реально[839].

К настоящему времени в распоряжении изобретателей и практиков оказались многие важные слагаемые новой схемы, предложенной в данной книге: файлообменные технологии, добровольные постфактумные платежи, коллабортивная фильтрация. Но взятые по отдельности, они не складывались в самодостаточную жизнеспособную систему и оставались инструментами для ограниченного круга задач. Ключевая новация современности – институт независимой потребительской сертификации культуры – возможна лишь при условии, что будет задействован весь комплекс идей, а также при полной совместимости с рыночными механизмами.

Когда речь идет о социальных благах, связанных с добровольной оплатой за культурные продукты, большое значение имеет набор критической массы приверженцев. Всякая норма поведения формируется в соответствии с законами сетевых благ – чем больше людей ее исповедуют, тем она ценней и устойчивей. Но чтобы множество людей перешли к практике постфактумных платежей, идея должна быть сначала понята и принята, а это приходит в основном все с той же практикой. Сложность именно в синхронности и параллельности названных процессов, впрочем, эта задача решаема, и она не многим труднее, чем при всяком реформировании. Учитывая, что человек глуховат к неэкономической аргументации, платежи, сигнализирующие о качестве продукта или услуги, следует популяризировать не как форму патронажа, а как способ информационного самообеспечения пользователей.

Большие и малые социальные процессы (от революций до «голосования ногами», когда зритель выстраивается в очередь «за культурой») – их ход и сама возможность во многом зависят от того, насколько застрельщики/лидеры/активисты осведомлены об умонастроении и намерениях других людей. Ведь решимость действовать подпитывается поддержкой. Тут срабатывает та же логика, что и с сетевыми благами: их вес увеличивается с расширением круга пользователей. Электронная сеть достигла такого уровня развития, когда сообщества единомышленников консолидируются с необычайной быстротой, – а это стократно преумножает шансы полезной инноваций. К тому же в настоящее время рынки вышли на уровень столь тонких рефлексий, когда они способны выявить не усредненное качество, и даже не то, как его оценивают потребители, а то, что последним известно друг о друге.

Для обществ, построенных на уважении индивидуальных ценностей и свобод, изобретение взаимовыгодной денежной фильтрации –настоящий кладезь возможностей, сопоставимых разве что с открытием новых видов энергии. Людям предстоит освоить новый информационный ресурс, вызволив его (словно из недр атома) из составляющих социум элементарных частиц – из самих себя. А конкретным формам применения этого ресурса несть числа: от простейшей (но сейчас нетривиальной) персональной навигации в товарном изобилии до фундаментальных изменений в культурных процессах.

Аакер Д., Йохимштайлер Э. Бренд-лидерство: новая концепция брендинга. М.: ИД Гребенникова, 2003.

Абульханова К., Березина Т. Время личности и время жизни. СПб.: Алетейя, 2001.

Акерлоф Дж. Рынок «лимонов»: неопределенность качества и рыночный механизм // THESIS. Вып. 5. 1994. С. 91–104.

Альбини С. Контракт твоей мечты // Maximum Rock’n’Roll [on-line]. № 133. 1993 [цит. 5 окт. 2004]. Доступно по URL: .

Алябьева Л. Литературная профессия в Англии в XVI–XIX веках. М.: Новое литературное обозрение, 2004.

Аузан А. Институциональная экономика. М.: Инфра-М, 2005.

Батай Ж. Проклятая доля / Пер. с фр. Б. Скуратова и П. Хицкого. М.: Гнозис; Логос, 2003.

Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости: Избранные эссе / Пер. с нем.; под. ред. Ю.А. Здорового М.: Медиум, 1996. С. 15–65.

Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. М.: Библион – Русская книга, 2004.

Бризицкий Т. Обман слуха // Chip Special. № 6. 2004. С. 48–53.

Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // THESIS. Т. 1. Вып. 3. 1993. С. 137–150.

Варгафтик А. Музыкальный процесс: в ожидании невозможного // Апология. № 1. 2005.

Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984.

Винер Дж. Концепция полезности в теории ценности и ее критики // Вехи экономической мысли. Теория потребительского поведения и спроса / Под ред. В.М. Гальперина. В 3 т. Т. 1. СПб.: Экономическая школа, 2000.

Волкова А. Игра на деньги: Продажи МР3-проигрывателей будут расти каждый год // Коммерсантъ. № 10. 24.01.05.

Гаврилов Э.П. Комментарий к закону РФ об авторском праве и смежных правах (с судебной практикой). М.: Экзамен, 2005.

Горохов А. Дыра, прикрытая глянцем. М.: Ад Маргинем, 2007.

Гройс Б. О современном положении художественного комментатора // Художественный журнал. № 41. 2001.

Гройс Б. Язык денег // Художественный журнал. № 47. 2002. С. 11–15.

Гройс Б. «Большой проект» как индивидуальная ответственность // Художественный журнал. № 53. 2003. С. 40–43.

Гройс Б. Комментарии к искусству. М.: Художественный журнал, 2003.

Долгин А. Второй универсум // Логос. № 5–6. 2002. С. 243–291.

Долгин А. Заплетающийся язык денег. Открытое письмо Борису Гройсу // Художественный журнал. № 51/52. 2003. С. 78–82.

Долгин А. Плацебо-эффект в литературе // Критическая масса. № 2. 2004. С. 40–43.

Долгин А. Ухудшающий отбор на рынке литературы // Книжное дело. № 1. 2004. С. 52–58.

Долгин А., Гаспарян А. Кто повелевает модой? // Критическая масса. № 4. 2004. С. 20–30.

Дробо К. Секреты сильного бренда: как добиться коммерческой уникальности. М.: Альпина Бизнес Букс, 2005.

Дружинин В. Психология общих способностей. СПб.: Питер, 1999.

Дружинин В. Современная психология. М.: Инфра-М, 1999.

Жданова Е., Иванов С., Кротова Н. Управление и экономика в шоу-бизнесе. М.: Финансы и статистика, 2003.

Жук А. Hamburg заплатят €2 млн за проигранный матч // Коммерсант-Дейли. 14.02.2005.

Зелизер В. Социальное значение денег. М.: Дом интеллектуальной книги, Издательский дом ГУ ВШЭ, 2004.

Зиммель Г. Философия денег // Теория общества. М.: КАНОН-Пресс-Ц, 1999.

Золотухин В. «Честная» футболка // Полит.ру [on-line]. 11.07.2005 [цит. 1 мая 2006]. Доступно по URL: .

Идлис Ю. Вас тоже сделали на нашей кровати // Полит.ру [on-line]. 12.07.2005 [цит. 13 мая 2006]. Доступно по URL: .

Ильин Е. Мотивация и мотивы. СПб.: Питер, 2000.

Ионин Л. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. М.: Логос, 2000.

Ипполитов А. Цена Афины в третьем тысячелетии // Глобалрус.ру [on-line]. 21.12.2005 [цит. 28 фев. 2006]. Доступно по URL: .

Кларк Д.Б. Потребление и город, современность и постсовременность // Логос [on-line]. № 3–4. 2002 [цит. 28 фев. 2006]. Доступно по URL: .

Кончаловский А. Победа рынка над искусством. Как маркетологи берут верх над творцами // Российская газета. 9.02.05.

Коуз Р. Природа фирмы. М.: Дело, 2001.

Купцов А. Вина Франции. М.: Изд. Жигульского, 2001.

Лебенстайн Х. Эффект присоединения к большинству, эффект сноба и эффект Веблена в теории покупательского спроса // Вехи экономической мысли. Теория потребительского поведения и спроса / Под ред. В.М. Гальперина. Т. 1. СПб.: Экономическая школа, 2000. С. 304–326.

Лебрехт Н. Кто убил классическую музыку? М.: Классика-ХХI, 2001.

Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб.: Речь, 2000.

Лессиг Л. Свободная культура // Компьютерра [on-line]. 6.06.2005 [цит. 13 дек. 2005]. Доступно по URL: .

Малиновский Б. Научная теория культуры. М., 1944. Переиздание: М.: ОГИ, 2005.

Малиновский Б. Магия. Наука. Религия / Пер. с англ. М.: Рефл-бук, 1998.

Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры / Пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия, 2004.

Мамардашвили М. Литературная критика как акт чтения // Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М., 1990.

Маршалл А. Принципы экономической науки / Пер. с англ. В 3 т. Т. 1. М.: Изд. группа «Прогресс», 1993.

Мень Е. Перерождение экспертов. Беседа с А.Л. Доброхотовым // Глобалрус.ру [on-line]. 06.12.2005 [цит. 28 фев. 2006]. Доступно по URL: .

Милгром П., Робертс Дж. Экономика, организация и менеджмент / Пер. с англ.: под ред. И.И. Елисеевой, В.Л. Тамбовцева. СПб.: Экономическая школа, 2004.

Михайлов В. Музыкальная карьера: Противная, мерзкая и холодная – правда о контрактах в рекорд-индустрии // ЗВУКИ. РУ [on-line]. 21.09.2004 [цит. 5 окт. 2004]. Доступно по URL: .

Михин М. Наследие Эдисона // Chip Special. № 6. 2004.

Мосс М. Очерк о даре // Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии / Пер. с франц., послесловие и комментарии А.Б. Гофмана. М.: Восточная литература, РАН, 1996.

Нуреев Р.М. Теория общественного выбора: Курс лекций. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005.

Обзор мировой индустрии развлечений и медиа на 2002–2006 гг. PriceWaterhouseCoopers.

Определение Окружного cуда США по делу RIAA против Napster от 26 июля 2000 г.

Пасс К., Лоуз Б., Дэвис Л. Словарь по экономике. СПб.: Экономическая школа, 2004.

Пигу А. Экономическая теория благосостояния. В 2 т. Т. 1. М.: Прогресс, 1985.

Портякова Н. Поисковик засудили за ссылки на пиратские сайты // Коммерсантъ. 26.09.2005.

Пригожин И. Политика – вершина шоу-бизнеса. М.: АСТ, Алкигамма, 2001.

Пыжов И., Шепелев А. Музыка в цифрах // Chip Special. № 6. 2004.

Радаев В.В. Социология рынков: к формированию нового направления. М.: ГУ ВШЭ, 2003.

Саймон Г.А. Рациональность как процесс и продукт мышления // THESIS. Вып. 3. 1993. С. 16–38.

Салинз М. Экономика каменного века. М.: ОГИ, 1999.

Селезнева М. Суд не признал «Ревизора» образцом пошлости // Новые Известия. 28.03.2005.

Серго А. Интернет и право. М.: Бестселлер, 2003.

Сибрук Дж. Nowbrow. Культура маркетинга. Маркетинг культуры. М.: Ad Marginem, 2005.

Сильверстайн М. Дж., Фиск Н. Зачем платить больше? Новая роскошь для среднего класса. М.: Альпина Бизнес Букс, 2004.

Сорокин В. Mea culpa? «Я недостаточно извращен для подобных экспериментов» // Независимая газета [on-line]. 14.04.2005 [цит. 22 апр. 2006]. Доступно по URL: .

Сорос Дж. Алхимия финансов. М.: Инфра-М, 2001.

Тироль Ж. Рынки и рыночная власть: теория организации промышленности. В 2 т. 2-е изд., испр. СПб.: Экономическая школа, 2000.

Фомичева И. Индустрия рейтингов. Введение в медиаметрию. М.: Аспект Пресс, 2004.

Фридмен М. Методология позитивной экономической науки // THESIS. Вып. 4. 1994. С. 20–52.

Фромм Э. Иметь или быть. М.: АСТ, 2000.

Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. Философские фрагменты / Пер. с нем. М. Кузнецова. М.–СПб.: Медиум, Ювента, 1997.

Чемберлин Э. Теория монополистической конкуренции. М.: Экономика, 1996.

Чернозуб О. Стоимость бренда: реальность превосходит мифы // Маркетинг и маркетинговые исследования. № 1(43). Февраль 2003.

Шаститко А.Е. Неоинституциональная экономическая теория. М.: ТЕИС, 1999.

Шириков А. Союз нерушимый артистов свободных // Компьютерра [on-line]. № 28. 10.08.2004 [цит. 18 янв. 2005]. Доступно по URL: .

Шумпетер Й.А. История экономического анализа. В 3 т. СПб.: Экономическая школа, 2004.

Эрроу К. Дж. Возможности и пределы рынка как механизма распределения ресурсов // THESIS. Вып. 2. 1993. С. 53–68.

Эрроу К. Дж. Коллективный выбор и индивидуальные ценности. М.: ГУ ВШЭ, 2004.

Якобсон Л. Экономика общественного сектора / Под ред. Е. Жильцова, Ж.-Д. Лафея. М.: Экономический факультет МГУ, ТЕИС, 1998.

Adler M. Stardom and Talent // American Economic Review, Vol. 75, № 1, 1985. Р. 208–212.

Adomavicius G., Sankaranarayanan R., Sen S., Tuzhilin A. Incorporating Contextual Information in Recommender Systems Using a Multidimensional Approach // ACM Transactions on Information Systems, Vol. 23, № 1, January 2005.

Adomavicius G., Tuzhilin A. Multidimensional Recommender Systems: A Data Warehousing Approach // Proc. Second International Workshop Electronic Commerce (WELCOM ’01), 2001.

Adomavicius G., Tuzhilin A. Toward the next generation of recommender systems: a survey of the state-of-the-art and possible extensions // IEEE Transactions on Knowledge and Data Engineering, Vol. 17, № 6, June 2005.

Albert S. Movie Stars and the Distribution of Financially Successful Films in the Motion Picture Industry // Journal of Cultural Economics, Vol. 22, 1998. P. 249–270.

Anderson Ch. The Long Tail [on-line]. 13.12.2004 [cited Nov. 29, 2005]. Available from URL: .

Andrews F.M. Stability and change in levels and structure of subjective well-being: USA 1972 and 1988 // Social Indicators Research, Vol. 25, 1991. P. 1–30.

Argyle M. The Psychology of Happiness. London: Routledge, 1989.

Arnold D. The Handbook of Brand Management. New York: Economist Books, 1992. P. 6–9.

Avery C., Resnick P., Zeckhauser R. The Market for Evaluations // American Economic Review, Vol. 89(3), 1999. Р. 564–584.

Azar O.H. The implications of tipping for economics and management // International Journal of Social Economics, 30(10), 2003. Р. 1084–1094.

Azar O.H. The social norm of tipping: a review // Journal of Applied Social Psychology (forthcoming), 2006.

Baeza-Yates R., Ribeiro-Neto B. Modern Information Retrieval. Addison-Wesley, 1999.

Bagella M., Becchetti L. The Determinants of Motion Picture Box Office Performance: Evidence from Movies Produced in Italy // Journal of Cultural Economics, Vol. 23, 1999. Р. 237–256.

Bain J.S. Barriers to New Competition: Their Character and Consequences in Manufacturing Industries. Cambridge: Harvard University Press, 1956.

Baker W.E., Faulkner R.R. Role as Resource in the Hollywood Film Industry // The American Journal of Sociology, Vol. 97, № 2, September 1991. Р. 279–309.

Bakos Y., Brynjolfsson E. Bundling and competition on the internet // Marketing Science, Vol. 19, 2000. Р. 63–82.

Bakos Y., Brynjolfsson E. Bundling information goods: Pricing, profits and efficiency // Management Sciеnce, Vol. 45, 1999. Р. 1613–1630.

Barbato J. The Dawning Of On-Demand // Video Age International, Vol. 24, № 2, March/April 2004.

Basu C., Hirsh H., Cohen W. Recommendation as Classification: Using Social and Content-Based Information in Recommendation // Proc. Recommender Systems. Papers from 1998 Workshop, Technical Report WS-98-08, AAAI Press, 1998.

Baumol W.J., Baumol H. On the Economics of Composition in Mozart’s Vienna // Journal of Cultural Economics, Vol. 18(3), 1994. Р. 171–198.

Baumol W.J., Bowen W.G. Performing Arts – the Economic Dilemma. New York: Twentieth Century Fund, 1966.

Becker G. A Note on Restaurant Pricing and Other Examples of Social Influences on Price // Journal of Political Economy, Vol. 99, № 5, 1991. Р. 1109–1116 .

Belkin N., Croft B. Information Filtering and Information Retrieval // Comm. ACM, Vol. 35, № 12, 1992. Р. 29–37.

Belleflamme P. Pricing Information Goods in the Presence of Copying [on-line]. Department of Economics, Queen Mary, University of London, August 2002 [cited Aug. 2003]. Available from URL: .

Benhamou F. Book review: on Towse R. (2001) Creativity, Incentive and Reward. An Economic Analysis of Copyright and Culture in the Information Age // Journal of Cultural Economics, Vol. 28, 2004. Р. 157–163.

Besen S.M., Kirby S.N. Private Copying, Appropriability, and Optimal Copyright Royalties // Journal of Law and Economics, Vol. 32, 1989. Р. 255–280.

Bianchi M. Collecting as a Paradigm of Consumption // Journal of Cultural Economics, Vol. 21, 1997. Р. 275–289.

Billsus D., Pazzani M. Learning Collaborative Information Filters // Proc. Int’l Conf. Machine Learning, 1998.

Billsus D., Pazzani M. User Modeling for Adaptive News Access // User Modeling and User-Adapted Interaction, Vol. 10, № 2–3, 2000. Р. 147–180.