Экспаты

Сегодня, 12 часов 49 минут.

— Кейт! Привет!

Каролина улыбалась и махала рукой, приближаясь к ней по узкому парижскому тротуару. Еще одна женщина-экспатриант, голландка, одна из школьных мамочек. Еще одна владелица огромного набора одинаковых чемоданов, купленных в радиусе мили от места, где они сейчас остановились, от рю де Верней, в сотне метров от строгого Пон-Руаяль, ведущего через Сену к Лувру и Тюильри.

Каролина начинает что-то говорить — мощный поток энтузиазма и восклицаний. Она вообще легко возбуждается, заводится, очень амбициозная и общительная, чрезмерно дружелюбная, патологическая любительница со всеми знакомиться и повсюду совать свой нос, постоянно раздающая приглашения всем членам огромного сообщества экспатов, обитающих на Левом берегу. Голландки, как успела убедиться Кейт, вообще очень общительны.

Кейт, не в силах уследить за скороговоркой Каролины, смотрит ей в рот, едва понимая ее монолог — что-то насчет нового кафе за углом, на рю дю Бак, о походе всем коллективом школьных мамочек на первый в этом школьном году пикник и про новую американку, только что приехавшую из Нью-Йорка, — Кейт с ней уже успела познакомиться?

Кейт улыбается и кивает этой женщине, с которой уже год как знакома и видится почти каждый день, иногда по два, по три раза за день, у огромной зеленой школьной двери, на мощенной булыжником улице, в кафе рядом и в ресторане в квартале отсюда, в табачном и газетном киосках, на детских игровых площадках и в парках, в Музее д’Орсэ, на теннисном корте или за кофе, во время шопинга, покупая вещи для детей или красное вино, обувь и сумки, занавески и свечи, за разговорами о бебиситтерах и экономках, об удобствах на трансатлантических рейсах и о наборах из десяти одинаковых чемоданов.

Женщина, которую Кейт, возможно, больше не увидит, и этот их разговор — последний. Такова жизнь экспата: никогда не знаешь, когда некто, кого привык видеть ежедневно, вдруг исчезнет навсегда, в мгновение ока превратившись в фантом. И очень скоро ты уже не в состоянии припомнить ее имя и фамилию, цвет глаз и в каком классе учились ее дети. Ты пока даже не можешь себе представить, что завтра с ней уже не увидишься. И не в силах вообразить, что и сама можешь просто исчезнуть в один прекрасный день. Но в реальности ты именно такая, такая же, как все они, экспаты.

— Завтра увидимся? — спрашивает Каролина. Она-то полагает, будто это просто риторический вопрос.

— Да, — отвечает Кейт. Бездумное выражение согласия, но при этом она отлично понимает, что в реальности целиком и полностью согласна с чем-то совсем иным, подтверждает собственную приверженность некоему плану, который весь последний час обдумывает, напрягая мозги.

Кейт знает, что теперь ей уже не понадобятся ни битком набитые сумки, приготовленные в сто сорок пятый раз к уикэнду, ни полностью заправленная «ауди». Ее семья никуда не едет. Ни нынче вечером, ни завтра.

Существует совсем другая жизнь, которую Кейт может здесь вести. И теперь ей известно, как осуществить этот план и превратить такую жизнь в реальность.

Глава 22

Ф-ф-фук!

Кейт резко обернулась, напуганная хлопком еще одной вылетевшей пробки, — это Кристина открыла очередную бутылку, видимо, слишком пьяная, чтобы медленно вытащить, она ее просто выдернула, позволив содержимому пенной волной выплеснуться на полотенце, потом вытерла бутылку и быстро разлила вино, неуклюже, расплескивая и проливая. В кухне, должно быть, уже валялось немало пустых бутылок, разбросанных повсюду.

Нынче вечером у них было первое совместное мероприятие со времени поездки в Швейцарию, лыжных прогулок и ужина в компании так называемых Маклейнов — это было неделю назад. Вчера они вернулись в Люксембург.

Кристина вновь наполнила бокал Кейт — хрустальный, тяжелый. Неужто у этих людей и впрямь имеются в запасе дюжины таких хрустальных бокалов? На тысячу долларов — или больше? — стекла и хрусталя?! И только для встречи Нового года?!

Кейт заметила Джулию в соседней комнате. В последний раз они разговаривали, стоя под внезапно разразившимся снегопадом возле ресторана в том курортном городке. Ледяной обмен фальшиво-дружескими поцелуйчиками в щечку, отвлекаемые надоедливыми детьми и на удивление приятной компанией Кайла, под впечатлением только что полученной информации: эти агенты ФБР подозревают ее мужа в краже примерно пятидесяти миллионов евро.

Кейт все еще ничего не сказала Декстеру по этому поводу.

Самым обычным для этой вечеринки было общение на английском. Но поскольку хозяева датчане, многое звучало и на этом вибрирующем, жужжащем языке, неотличимом для Кейт от шведского и норвежского и едва разнящемся с голландским и немецким. Кейт вполне свободно управлялась с романскими языками; она могла общаться на любом из них, даже на своем убогом португальском с его труднопроизносимыми звуками. Но вот эти северные языки… Сплошная тарабарщина.

Джулия поймала ее взгляд. Кейт глубоко вдохнула, стараясь сохранять спокойствие.

Декстер был в джинсах и черной рубашке, как и многие оказавшиеся здесь мужчины. Но у него единственного эта рубашка не заправлена в джинсы, тогда как у остальных на поясе были туго затянутые ремни с выдающимися статусными пряжками, с серебряными или даже золотыми логотипами — большие хвостатые буквы H или G в рамочке; нынче такие в большой моде. А Декстеру даже в голову не пришло прикупить себе нечто подобное и заправить рубашку в штаны, дабы всем демонстрировать этот символ высокого статуса. Нет, такого за ним не водилось; уж она-то знала своего мужа — подобное не в его стиле. Но конечно же, знала она его не до конца.

Кейт огляделась, изучая присутствующих мужчин. Все эти банкиры с платиновыми часами и туфлями из шкуры аллигатора, в облегающих джинсах из толстого денима с лайкрой, в рубашках из смеси шелка и хлопка с сияющими перламутровыми пуговицами и вручную обработанными петельками разговаривают о своих новейших лыжах, о шале в Швейцарии с полным обслуживанием, о виллах в Испании и полетах первым классом в Сингапур, о покупке на будущий год новой «ауди», о последних моделях «ягуара», о курсе доллара к евро, о налоговых декларациях, о «коротких» деньгах. Сплошные деньги, деньги, деньги: как их заработать, как их истратить. Как их съесть, выпить, износить.

Декстер на Рождество подарил Кейт часы — золотые, на кожаном ремешке, простые и элегантные. Цена была ясно и четко обозначена на образце, выставленном в витрине на рю де ла Бушери, ее мог видеть любой: 2100 евро. Все мужья два раза в год приезжают за покупками на центральные улицы — на Рождество и перед днем рождения жены. Они пялятся на витрины одних и тех же магазинов на одних и тех же улицах, обозревают и изучают те же цены, которые изучают все женщины, так что любому, кому до этого есть дело, точно известно, сколько стоит та или иная сумочка: среднего размера — 990 евро, а с карманчиками побольше — 1390.

И эти женщины, эти мамочки — все бывшие адвокатши, учительницы, психиатры и журналистки. Все бывшие. Все экспаты. Теперь все они — кухарки и уборщицы; ходят по магазинам, занимаются мытьем и готовкой. В головах и в руках у них ценники, эти проекции доходов их мужей и собственного желания потратиться на всякую ерунду. На семейное благополучие.

Неужто и Декстер незаметно для нее превратился в такого мужчину? Если так, ему и теперь удается это скрывать. А Кейт оставляет ему свободу действий. Потому что понимает, что конфронтация с ним — в момент, когда агенты ФБР расследуют его дела, — не принесет ничего хорошего. Ей самой нужно выяснить правду. А она вполне способна это сделать, ничуть не хуже кого-то другого. Нет, даже лучше: она имеет доступ к его компьютеру, к его вещам, знает его расписание. Его прошлое. И как работают его мозги.

— Привет, Кейт, — сказала Джулия.

Кейт не могла понять, что за выражение у нее на лице. Никак не могла определить, на каком уровне правдивости или на какой глубине продолжающегося обмана они по умолчанию согласились общаться, пусть даже посреди этой толпы. Честность — консенсуальный континуум, она основана на обоюдной договоренности сторон, пусть не выраженной словами.

Знает ли Джулия об осведомленности Кейт, что она агент ФБР? И в чем заключается ее задание?

Кейт отбросила в сторону собственную гордость. Или свое отвращение. Свою защитную стену, свою враждебность.

— Привет, Джулия.

Ну какое же это полное одиночество?! Вокруг масса людей, переполненных неправдами, неспособных никому сообщить что-то реальное, настоящее. Непонятные, ненужные знакомства, случайные друзья, закадычные приятели, даже ее единственный душевный друг, единственный человек в мире, ее напарник, спутник жизни, союзник, ее все. Вот он, откинул голову в безудержном смехе, очки съехали набок, волосы взъерошены, на лице кривая улыбка. Она так его любила! Даже когда ненавидела.

Кейт задумалась о собственном муже, о тайнах и секретах, возникших между ними, о дистанции, которую эти секреты создавали. О своих собственных секретах, своей тайной жизни. О шпионских наблюдениях за ним, которые она уже проделала и еще намерена проделать, о мощной стене лжи, с каждым днем становившейся все выше, с каждым разговором, который у них не получился, с каждым не сделанным допущением.

Кейт поднялась по лестнице. Тихо, в одиночку, миновала этаж, занимаемый родителями, взошла на следующий, детский, в ничью ванную комнату, самую дальнюю. Коричневый налет на бортиках ванны, бутылки шампуня, украшенные незнакомыми персонажами мультиков, выпущенных во Франции, Германии, может, Дании. Несколько тюбиков зубной пасты на разных стадиях использования, с налипшими и застывшими наплывами — всеобщая неконтролируемая небрежность, обычная для детской ванной.

Кейт присела. На противоположной стене, выложенной керамической плиткой, — зеркало в полный рост: приглашение, даже вызов, полюбоваться собственной наготой. Кейт уставилась на себя, полностью одетую: черная юбка, нейлоновые чулки, черный свитер, слишком тяжелые серьги и эти новенькие дорогие часы. Идиотская ювелирка.

Теперь это уже казалось очевидным: ее, конечно же, привлечет человек, ведущий тайную жизнь. Конечно, ее потянет к мужчине, под обычной внешностью которого скрывается нечто нечистое, скользкое, нечто невидимое и тайное.

Она насильно вынудила себя поверить, будто оставила все это в прошлом, когда выбрала Декстера; оставила в ушедшем мир, где все люди двуличны. И в ее собственной жизни, полной обманов, этот был самым значительным — этот самообман.

Декстер как-то говорил, что лучший хакер всегда использует человеческие слабости. Кейт знала, что и у нее имеются собственные слабости. Они есть у всех. Но она никогда не анализировала их, не отдавала себе отчета, в чем они проявляются. А теперь она это знает.

А вот знает ли она собственного мужа?!

Кейт снова заплакала.

Дверной замок щелкнул, Декстер ушел, отправился в свой офис — впервые за последнее время, считая с недели до Рождества. Пошел в ту самую комнату, куда забиралась Кейт. К компьютеру, в который она не сумела влезть, к папкам с бумагами, которые пересмотрела. К видеокамере, висевшей в углу под потолком.

Конец новогодних праздников. Возвращение к домашней рутине, первый день, когда Кейт уже твердо знала, что ее муж, вероятно, уголовный преступник. Обратно к походам по магазинам, тасканию покупок, их распаковке, размещению в шкафах и на полках. К загрузке и разгрузке посудомоечной машины. К сортировке выстиранного белья, стопка за стопкой. Белое, цветное, черное, разноцветное.

Улицы нынче утром покрылись черным льдом — тонкой пленкой невидимой опасности, обволакивающей любые мощеные поверхности; всюду скользили, вертелись и сталкивались автомобили — на узких улочках, на шоссе и магистралях, на крутых подъемах и спусках, на подъездных дорожках. Кейт радовалась, что живет в центре, где рано начинающееся уличное движение, машины, везущие на работу банковских служащих, разбивают лед еще до того, как она ровно в восемь садится на подогретое сиденье своего автомобиля и едет, маневрируя между уже попавшими в аварию. Вот «порше», въехавший в каменную стену, а это «феррари» оттаскивают тягачом от ствола дерева. В темно-сером тумане мигают огоньки аварийной сигнализации.

Декстер уже добрался до офиса. Если он первым делом проверяет записи с камеры наблюдения, стало быть, он уже все знает.

Кейт, вероятно, уже сотню раз смотрела на свой мобильный, опасаясь, что пропустила звонок Декстера, каждый раз ожидая увидеть на экране сигнал голосовой почты и услышать его гневный вопрос: «За каким чертом ты залезла в мой офис?!» Но сигнал так и не появлялся. Единственным, кто ей позвонил, оказалась Джулия. Кейт не ответила, а Джулия не оставила никаких сообщений.

Декстер отправился на работу позже, чем обычно, и домой вернулся тоже раньше обычного.

— Я утром лечу в Лондон, — сообщил он. — На какой-то период времени это будет моя последняя поездка. Последняя командировка. Но на уик-энд мы едем в Амстердам, ты не забыла?

— Конечно, я помню, — ответила Кейт.

Эту поездку в Амстердам Декстер готовил сам, намереваясь встретиться там со своим старинным другом, собравшимся туда по делам; это был его коллега, с которым они вместе начинали заниматься внутрисистемным программированием. Они связались через Интернет и решили, что будет здорово увидеться после стольких лет, да еще в Европе.

Так что это стало первой поездкой, которую Кейт не готовила сама, ничего не заказывала и не бронировала прямо из дома. С компьютера, которым Джулия однажды пользовалась в течение десяти минут, чтобы проверить свою электронную почту, когда у нее отрубился Интернет.

Декстер встал задолго до рассвета. Кейт оставалась в постели, лежала, не двигаясь, и смотрела на темную стену, пока он спешно принимал душ и одевался. И поднялась, только услышав, как хлопнула, закрывшись, входная дверь.

И начала свои расследования в предрассветной мгле — полезла в компьютер. Открыла страничку их текущих банковских счетов — один здесь, в Люксембурге, другой в Вашингтоне. Американский счет имел минимальную онлайновую защиту — ничего особо сложного, всего лишь имя пользователя и пароль. А вот люксембургский требовал длинного и сложного имени пользователя, целой цепочки бессмысленных цифр и букв. За ним следовал аналогично сложный пароль. Затем на экране возникала замысловатая таблица, которую требовалось правильно заполнить, чтобы получить доступ к данным, и Кейт надо было вставить в нее нужные цифры и буквы ключа, напоминающего пазл.

Если такая бодяга необходима для их счета на одиннадцать тысяч восемьсот девятнадцать евро, то можно себе представить, что за сложности вводятся для счета на пятьдесят миллионов евро. На пятьдесят миллионов украденных евро. Такого рода коды и пароли слишком сложны, чтобы Декстер их запомнил; чтобы вообще кто-то мог их запомнить. Значит, где-то должны храниться записи номеров счетов и программ обеспечения их безопасности. Вряд ли они находятся в его офисе в административно-офисном центре, окруженном со всех сторон разными службами охраны и правопорядка. В это здание нетрудно попасть, вломиться, его легко захватить и закрыть, а имущество конфисковать.

Значит, он хранит эту информацию здесь, в квартире.

Кейт начала открывать все файлы на жестком диске и внешних носителях, высматривая аналогичный набор букв и цифр, но предназначенный совсем для другого счета.

Когда час спустя проснулись голодные мальчики, Кейт еще ничего в компьютере не обнаружила. Иного она и не ожидала. Как говорил Декстер, влезть можно в любой компьютер. Стало быть, следует действовать терпеливо и тщательно.

Код должен быть где-то здесь.

Ей потребовалось два часа, чтобы просмотреть содержимое ящика с папками, проверить каждый клочок бумаги, каждый конверт и скоросшиватель в поисках написанных от руки заметок, листы формата А1 с распечатками на их домашнем принтере, каракули, нацарапанные на телефонных счетах, куда Декстер мог занести свои коды.

Ничего.

Кейт занялась книгами, которые он привез с собой из Штатов — несколько романов, словари, путеводители, инструкции к домашней технике. И обнаружила лишь, что он особенно восхищается несколькими пассажами из «Конфедерации идиотов».[81]

Она исследовала все записные книжки, разбросанные по квартире, маленькие и средней величины блокноты мальчиков, большие альбомы и огромные рисовальные планшеты, стараясь при этом не отвлекаться на их живописное искусство. Бен, например, как раз проходил этап портретной живописи, обращая особое внимание на носы своих персонажей.

Счета из их американского банка, балансовые справки, корешки чеков. Фотоальбомы. Паспорта детей. Прикроватная тумбочка. Шкафчик с аптечкой. Карманы пальто. Ящики кухонных шкафов.

Ничего.

В половине одиннадцатого Декстер вернулся из Лондона совершенно вымотанный. Казалось, он уехал несколько лет назад, а не нынче утром. Они едва успели поговорить — полет прошел нормально, все встречи состоялись, — прежде чем он свалился в постель с толстенной книгой на груди — огромным томом сводок с финансовых рынков.

Он все еще ни словом не обмолвился о записи с видеокамеры в своем офисе. И вообще не сказал ничего, имеющего хоть какое-то значение.

Она тихо легла рядом с ним, взяла журнал, открыла оглавление, полистала страницы, пытаясь читать, но лишь скользила взглядом по словам и фотографиям.

Декстер скоро заснул. Кейт не отрывала глаз от журнала, просто убивая время, тихонько переворачивала страницы и все смотрела на фотографии, словно пытаясь разбить изображения на составляющие их пиксели, на абстрактные формы и цвета. Это был глянцевый журнал двухмесячной давности, полученный из Штатов, — сплошные устаревшие сплетни из жизни разных знаменитостей и безликие комментарии вроде как из области культуры, а еще длиннющий текст якобы политического характера, словно пришедший не просто из другой страны и с другого континента, но вообще из иного мира. С планеты, где она когда-то жила, но теперь не в силах узнать.

Кейт подождала минут пять после того, как Декстер сонно засопел, и тихо выбралась из кровати.

Она на цыпочках спустилась вниз, в темноту. Достала его бумажник, отнесла в ванную и закрыла за собой дверь. Вынула из него все, что там было, один предмет за другим: кредитные карты, удостоверение личности, счета и чеки, разнообразные банкноты.

Кейт изучила все это и ничего не обнаружила.

Потом сняла полотенце с крючка в кухне и отнесла его на письменный стол, где заряжался мобильник Декстера — на зарядном устройстве горел красный глазок. Завернула телефон в полотенце, чтобы приглушить звук сигнала, когда она отсоединила его от зарядника. Вернулась в ванную, села на унитаз и проверила память аппарата: все полученные и исходящие звонки, все записи, дающие возможность набрать и упрятать в память набор цифр или букв.

Она обнаружила, что за весь проведенный в Лондоне день он не делал и не получал никаких звонков. Потом Кейт просмотрела список всех звонков за последние шестьдесят дней и выяснила, что во время своих командировок Декстер не сделал ни единого международного звонка, не считая звонков домой, ей.

Она закрыла аппарат, раздумывая над странностью этих деловых командировок, в которых не требовались телефонные переговоры. И никаких секретарш, фиксирующих встречи, никаких заданий, требующих выполнения, — заказать машину, зарезервировать столик. Ни результатов деловых встреч, ни предварительных согласований. Ни подробностей обсуждаемых вопросов, ни когда, ни с кем…

Это представлялось ей совершенно невероятным.

Это было просто невозможно.

Либо он вообще не ездил в эти командировки, либо имел другой мобильный телефон.

Когда Кейт пыталась представить то, чем ей совсем не хотелось заниматься — например, ей не хотелось шпионить за Декстером, — перед глазами возникала именно такая картина: она тихонько пробирается по собственной квартире в темноте, в ночи, и роется в личных вещах мужа, пока тот спит.

Именно поэтому, выходя за него замуж, она и дала себе обещание никогда не расследовать его дела, его жизнь. Она не хотела этим заниматься, не хотела даже думать об этом, желать этого.

Но вот вам, пожалуйста, она тащит его кейс в ванную, запирает за собой дверь. Ощупывает все внутренние кармашки, расстегивает молнии, отщелкивает запоры, отдирает застежки-липучки, уже не рассчитывая ничего найти, но тут… Что такое? Шелковая лента-ярлычок на дне кейса…

Пульс сразу зачастил. Она потянула за эту квадратную петельку, внезапно обретя надежду, подняла твердую нейлоновую крышку, и вот вам, секретное отделение. А внутри — телефон. Незнакомый маленький предмет, металл с пластиком.

Она уставилась на эту первую находку, первое доказательство своей правоты, открывающее вход в кроличью нору, из которой ей, возможно, не суждено выбраться. Она еще подумала, не положить ли эту штуку обратно в маленькое секретное отделение, а сам кейс отнести назад в холл. А потом подняться наверх и напрямую спросить мужа: «Декстер, какого черта, что происходит?!»

Но не стала этого делать.

А включила телефон. Экран осветился, ожил. Она смотрела на холодное синеватое сияние, на иконки, на кнопки. Потом коснулась иконки «телефон», вызвала память о последних звонках и уставилась на появившийся на экране список. Стенки кроличьей норы начали сдвигаться, нора — углубляться, а она все смотрела и смотрела.

«Марлена, вчера в 9:18 утра».

«Марлена, позавчера, 7:04 вечера».

Лондонский номер, код страны и города 44–20, в память контактов не убран, звонок в 4:32 пополудни.

«Марлена, за день до этого и еще раз, вечером прошлого понедельника».

Кейт открыла список состоявшихся контактов: их оказалось всего два. С Марленой, по ее лондонскому номеру. И с Нико — код она не распознала. Кейт запомнила оба номера.

Марлена и Нико. Кто это такие, черт бы их побрал?!

Декстер проснулся поздно. Позавтракал вместе с Беном и Джейком и не стал подниматься наверх, чтобы принять душ и побриться, пока дети не уехали в школу. Вдруг обленился, словно до предела вымотался, четыре месяца подряд вкалывая как последний трудоголик.

Когда Кейт вернулась домой, он уже ушел. Поехал в свой офис, к видеокамере, записавшей ее приход. В свой непонятный, необъяснимый офис. К своему тайному телефону, непостижимым контактам, к пятидесяти миллионам украденных евро. В свою другую жизнь.

Кейт едва успела перевести дыхание.

И снова принялась за работу. Спустилась в подвальную кладовку, просмотрела все хранившиеся там вещи, американскую электронику, не работавшую в Европе. Осмотрела заднюю панель старого телевизора, внутреннюю поверхность абажуров старых настольных ламп, все щели тостера, фильтр кофеварки. Коробку с посудой, разрозненные стеклянные бокалы, китайские чаши, купленные совершенно напрасно, под влиянием минутного импульса. Летнюю резину для машины. Велосипедный насос. Чемоданы и ярлычки на них.

Среди всего этого невостребованного барахла имелась еще и коробка с рабочей одеждой Кейт — черными шерстяными костюмами и накрахмаленными белыми блузками с чуть пожелтевшими воротничками. Это была ее прежняя жизнь, упрятанная и забытая в подвальной кладовке.

Потом она отправилась в соседнюю булочную, заказала себе там сандвич с ветчиной. Дожидаясь заказа, она думала, как ей выяснить, кто такие Марлена и Нико, воздержавшись от прямых звонков им. Звонки легко отследить, ее могут засечь.

Если Декстер еще не видел запись с видеокамеры наблюдения, то кто уже мог ее увидеть? И вообще, зачем там эта камера?

Она просмотрела содержимое его ящиков — для носков, для белья, с майками; проверила карманы джинсов, пиджаков и пальто; внутренние швы поясных ремней. Подкладку галстуков. Заглянула под стельки всех его туфель, проверила каблуки.

Потом забрала из школы детей, купила им по пирожному, пристроила перед телевизором — там шли мультики на французском. Опять этот Губка-Боб, кажется, его тут все время показывают.

Затем исследовала надписи на футлярах CD-дисков, карманы фотоальбомов, оборотные стороны фотографий.

— Мамочка, я есть хочу! — сообщил Джейк.

Она забыла накормить детей.

Кейт не слышала, как вернулся Декстер. Жужжал включенный вентилятор кухонной вытяжки, она готовила соте.

— Привет.

Она аж подскочила, сжимая в правой руке сковородку и поднимая ее с плиты, цыпленок взлетел в воздух, край сковородки задел локоть левой руки, тут же оставив на нем след ожога, и она, с грохотом уронив сковородку на керамическую поверхность плиты, вскрикнула, коротко и громко.

— Ох! — сказал Декстер, влетая в кухню, но тут же остановился в полной беспомощности, не зная, как и чем помочь.

Кейт бросилась к раковине, пустила воду, подставила руку под струю.

— Извини, — сказал он. — Я не хотел…

На эти несколько секунд она забыла про видеокамеру, про украденные деньги, про Марлену и Нико. Но теперь вспомнила.

Декстер положил руку ей на плечо.

— Извини, — снова повторил он, наклонился, поднял с пола цыпленка и отложил его в сторону. Потом собрал с плиты остатки жаркого, сложил их обратно в сковородку. — Мы ведь еще можем это съесть, верно?

Она кивнула.

— Принести какую-нибудь мазь?

Красная линия ожога протянулась на два дюйма по внутренней стороне локтя, ярко выделяясь на бледной коже. Она так и держала руку под струей холодной воды.

— Да, — ответила она. — Спасибо.

Она обернулась и посмотрела на мужа. Посмотрела в глаза, прямо глядевшие на нее; на его лице было озабоченное выражение. Уж он-то никогда не обжигается, когда готовит. Да и готовит он нечасто, чтобы совершать подобные промашки. Он никогда не резал себе палец кухонным ножом, не обдирал ногти теркой, не проливал на себя кипящую воду, не обжигал тыльную сторону ладони кипящим жиром, стреляющим со сковородки.

Что он сделал, так это спер пятьдесят миллионов евро.

Потом был ужин, кончившийся так же, как и начался. Взрослые почитали детям, затем почитали сами, Декстер уснул, так ни словом и не упомянув видеокамеру и запись.

Она лежала рядом с ним без сна.

Марлена и Нико не выходили из головы.

— А как насчет Декстера? — спросила Клэр. Они стояли во дворе школы, ожидая окончания уроков.

— Простите? — переспросила Кейт, погруженная в собственные переживания. Она пока не выяснила ничего стоящего, не выявила ниточек, ведущих к Марлене и Нико, не наткнулась на информацию, что некто украл у кого-то пятьдесят миллионов евро. Ниоткуда подобных данных не поступало. Плюс к тому ее семейство нынче вечером отбывало в Амстердам, а Кейт еще не успела сложить вещи для этой поездки. Декстер вернется домой к половине пятого, уже в нетерпении, стремясь поскорее отправиться в дорогу. Времени совсем не оставалось.

— Я говорю, что Себастьян дома ни на что не годен. А как Декстер, он что-нибудь умеет?

— Нет, — пришлось признаться Кейт. — От него не много проку в домашних делах. Я сама занимаюсь хозяйством.

— Вы когда-нибудь собирали эти уродские штуки из ИКЕА? — спросила Клэр. Кейт однажды самостоятельно собрала комодик, состоявший из трехсот восьмидесяти восьми отдельных частей.

— Да, — призналась она. Это заняло у нее четыре часа.

— Себастьян тоже может попытаться, — заявила Клэр. — Но только если я его попрошу.

— С Паоло точно такая же история, — кивнула София.

— И с Хенриком тоже, — сообщила Кристина, наклоняясь ближе и понижая голос. — Мне приходится делать ему минет, чтобы вдохновить на замену перегоревшей лампочки.

Кейт отлично знала, что Кристина, конечно, шутит. Однако это, возможно, совсем неплохая идея, потому что Декстер никогда…

Нет, один раз, припомнила Кейт, он все-таки занимался этим прозаическим делом, домашним ремонтом. Всего один раз.

Она побросала на кровать носки и белье, сложила стопкой рубашки и штаны, кое-как рассовала футболки и свитеры.

И пошла в атаку, вооружившись электрической отверткой. Бззз-бззз, вывернула болты, сняла наружную панель, потом внутреннюю, разделительную, затем наличник и верхнюю обшивку, отделанную пластиком, разбирая на части комод в комнате мальчиков, этот единственный предмет меблировки от ИКЕА, которым занимался Декстер — ремонтировал его (если это можно так назвать) вскоре после того, как собрал. Когда это было? Месяц назад? Или два? Она уже не помнила, да это и не важно.

Она ощупала раму комода, прошлась пальцами сверху вниз, потом перевернула его вверх ножками и наклонилась над открывшимся квадратом из дюймовых брусьев, державшим все сооружение, затем открутила их, отсоединив один от другого.

Ничего. Кейт не верила собственным глазам. Она не сомневалась — абсолютно! — что именно здесь что-то есть.

Она обследовала концы брусков, осмотрела отверстия, оставшиеся после вынутых болтов.

И тяжко вздохнула.

В нижней части ножки имелась… что это такое?.. как будто прорезь в дереве, которую она не замечала, пока комод стоял в нормальном положении; она попыталась сунуть туда указательный палец, но он не входил, не влезал даже мизинец, и тогда она схватила отвертку и впихнула ее… сперва прямо, потом под углом… прижала что-то к боковой поверхности и потащила…

И на ковер упал листочек, сложенный в несколько раз, превратившийся в спрессованный квадратик.

Она подняла его, этот маленький клочок бумаги, развернула — он был размером с обычную обертку от жевательной резинки — и уставилась на непонятный набор написанных от руки цифр и букв.

Глава 23

Ее часы — дорогой рождественский подарок — показывали 3 часа 51 минуту. Кейт огляделась вокруг, осмотрела развал, устроенный в комнате мальчиков: разбросанная одежда, разобранный на части комод, все детали раскиданы, инструменты в беспорядке валяются на полу.

Декстер будет дома через сорок минут, даже через тридцать девять, чтобы тут же отправиться в долгий путь в Голландию.

Кейт разложила листок на полу. Достала из кармана телефон, щелкнула камерой, проверила качество изображения. Потом аккуратно вложила бумажку обратно в прорезь в ножке комода.

Подняла отвертку и начала по памяти восстанавливать комод — составлять детали, закручивать болты, заворачивать шурупы.

В 4 часа 02 минуты в дверях возник Джейк.

— Мам, ты чего делаешь?

— Ничего особенного, милый.

— Мам, Губка-Боб закончился.

Бззз-бззз.

— А что-то еще там показывают?

— Да, только мне это не нравится.

Бззз-бззз.

— Ну а что я могу сделать, милый?

— Ты можешь переключиться на другой канал.

— Черт тебя возьми, Джейк! — заорала она, потеряв терпение. Мальчик в ужасе отступил. — Мне нужно закончить! Дай мне это доделать!

Он заплакал и ушел. Ей было ужасно жаль его, она даже запаниковала.

В 4 часа 13 минут рама комода была полностью восстановлена.

Кейт облегченно вздохнула. Сколько времени займет сборка ящиков? Она принялась за работу над первым, засекая время. Дело оказалось более сложным, чем она рассчитывала, и заняло четыре минуты. А ящиков было шесть.

Она заспешила. Со вторым ящиком было легче, она больше не путалась, но все равно оставалось много шурупов, которые следовало завернуть. Это заняло почти три минуты. Но она все равно не успевала.

— Мамочка! — Теперь в дверях возник Бен.

— Да? — Она даже не обернулась.

— Это же папа сделал.

— Верно, — ответила она. — Это он собирал в прошлый раз.

— А разве он плохо собрал? И теперь тебе нужно все переделывать?

Ох, Боже мой! Ну и как ему объяснить?!

— Нет, — сказала она. — Просто эта штука снова сломалась.

Вот вам и еще одна проблема, совершенно неожиданная. Она поднялась и подошла к сыну.

— Только папе ничего не рассказывай, ладно?

— Почему?

— Он расстроится.

— Потому что плохо ее собрал?

«Да, — подумала она. — Он плохо ее собрал, эту штуковину».

— Верно.

— Ага.

— Так что давай сохраним это в тайне. О’кей? — Она учит своего сына лгать, вот что она делает. И это просто ужасно.

— О’кей, — улыбнулся Бен, любитель всяческих тайн, и наконец ушел.

Сборка третьего ящика заняла две минуты, но столько же длился разговор с Беном. Время: 4 часа 27 минут.

Кейт в отчаянии огляделась. Декстер, конечно, опоздает; он всегда опаздывает. Никогда не приходит вовремя, как обещал.

Кроме тех случаев, когда должен уехать из города.

Нет, она не успевает закончить сборку. Она подняла переднюю панель ящика и соединила ее с дном и боковыми стенками просто так, без шурупов, без задника, без полозков. Конструкция как-то держалась. Она подняла ее и аккуратно вставила в корпус комода, медленно, очень медленно. Передняя панель отвалилась и с грохотом упала на пол.

— Папочка! — донеслось снизу.

Она подняла панель и снова вбила ее на место, ударив кулаком.

— Привет! — заорал он ей с лестницы, еще не поднявшись наверх.

— Привет! — заорала она в ответ и повторила ту же операцию со следующим ящиком. Снизу доносились обрывки разговора, голоса мужа и детей, но она не могла расслышать, о чем они говорят. Сцена вроде той, в комиксе «Пинатс», когда взрослые ничего не понимают.

Вбила на место еще один ящик.

Услышала его шаги, постукивание кожаных подошв по каменным ступеням лестницы.

Оставался последний ящик. Она не успеет, у нее не хватит времени, чтобы просто собрать его воедино. Она схватила оставшуюся переднюю панель правой рукой. А левой подтащила к себе здоровую пластиковую корзину с деталями «Лего». Вставила переднюю панель ящика туда, где ей следовало стоять, и прижала корзиной, чтобы не вывалилась.

— У вас все готово? — спросил Декстер с верхней ступеньки, поворачивая за угол.

Она обозрела образовавшийся развал: вещи, одежда и — черт побери! — коробка с инструментами. Схватила оранжевое одеяло с постели Джейка и набросила его поверх коробки в тот момент, когда Декстер появился в дверях.

— Ну, вы готовы? — Он огляделся по сторонам. — Что тут происходит?

Кейт откинула волосы со лба, заправила их за уши.

— Разбирала их вещи. Накопилось много таких, из которых они выросли. Надо бы выбросить.

Его взгляд остановился на комоде — он был не до конца придвинут к стене.

— Извини, я несколько отвлеклась.

Она прошла в другой конец комнаты, подальше от комода, подальше от своей неудачной попытки собрать его и скрыть таким образом свои тайные делишки. Схватила дорожную сумку, которую принесла сюда еще утром — и почему она тогда же не собрала вещи?! — и потащила ее к кровати.

— Это займет всего минуту, — заверила она. — Ты сам-то собрался?

— Да, — ответил он. — Еще утром. А ты?

Она помотала головой.

— Ладно, — сказал он, берясь за сумку. — Я уложу их вещички.

У нее словно язык отнялся.

— Где то, из чего они выросли? — спросил он.

— Я… э-э-э, я от них уже избавилась.

— Неужели? — поднял он брови. — И что ты с ними сделала?

Подозревает что-то. Или это просто любопытство?

— Сложила их… э-э-э… в бак для старых тряпок… на переработку… В подвале.

— Разве туда кладут носильные вещи? Это же для простыней, старых полотенец и всякого такого.

— Для одежды тоже, — сказала она. — Они их сами потом сортируют, на фабрике по переработке. — Так оно или нет, она понятия не имела.

— Хм! Ну ладно. — Он положил руку ей на плечо. — Иди собирайся.

Как бы его отвлечь? Может, предложить спуститься вниз, составить компанию детям? Придумать еще какую-нибудь ложь, чтобы не дать остаться в комнате одному? Нет, ничего не выйдет.

Может, он хочет остаться здесь один? Неужели догадался, что тут происходит?!

— Спасибо, — сказала она. — Извини, что не успела собраться.

Она вышла из детской и постояла в коридоре, навострив уши, стараясь услышать, что он делает. Звуки были слишком слабые — шорохи, дыхание. Ничего похожего на передвигаемую пластиковую корзину, детали ящиков тоже не стучат по полу.

Она старалась как можно быстрее собрать свои вещи. Поездка будет, как и все прочие, на сорок восемь часов. Так они ездили в Страсбург, в Брюгге, в Кельн. Достаточно успели поездить, чтобы знать, что́ ей понадобится. Не надо снова об этом думать, опасаться набрать ненужного. Поездка ничем особым не отличается от ежедневных уходов из дома на целый день, разве что будет в два раза длиннее.

Она притащила кучу своих вещей в детскую, поспешно, торопливо, ей не терпелось…

Декстер стоял посреди комнаты, держа в руках оранжевое одеяло Джейка.

Коробка с инструментами стояла на виду. Открытая. Электрическая беспроводная отвертка лежала на ковре рядом с пластиковой емкостью.

Декстер смотрел прямо на нее, складывая одеяло. И не произнося ни слова.

Она прошла через комнату, к постели Бена, где стояла дорожная сумка, открытая, наполовину заполненная вещами детей. Засунула в нее свою одежду и застегнула молнию.

Она наблюдала, как Декстер продолжает складывать одеяло, потом кладет его на кровать, выходит из комнаты, по-прежнему молча. Бросила взгляд на комод. Передняя панель нижнего ящика, не скрепленная с остальными его деталями, немного вылезла наружу. Ее все еще держала пластиковая корзина, не давая окончательно выпасть. Но любому, бросившему туда взгляд, сразу станет ясно, что она не закреплена. Отвалилась или была снята. Что что-то тут нечисто.

Успел Декстер это заметить?

Каналы Амстердама сверкали в холодной ночи, вода походила на сморщенное одеяло, испещренное точечными отсветами, отражениями уличных фонарей, огней ресторанов, баров, жилых домов. Все жалюзи на окнах были подняты, шторы и занавески раздвинуты, люди сидели в своих гостиных и столовых, читали газеты, пили вино. Семьи собирались у обеденных столов, дети смотрели телевизор, и все это на глазах у соседей, у посторонних, у всего мира.

Декстер нашел возле отеля местечко для парковки на берегу канала и медленно и осторожно, буквально по дюйму, завел туда машину — между вымощенной булыжником проезжей частью и десятифутовым обрывом к воде не было никаких заграждений. Он купил в автомате парковочный талон за сорок пять евро и прилепил его к ветровому стеклу — талон давал право стоять здесь целые сутки. Еще несколько месяцев назад Декстер не имел ни малейшего понятия, как это делается. А теперь это вошло у него в привычку, стало второй натурой — разбираться в инструкциях на незнакомых языках, нажимать на всякие кнопки, обращаться с кредитными картами, этими твердыми пластиковыми штучками, заполнившими бумажник, которые надо засовывать в разные автоматы и турникеты, чеками и талонами — их лепят к ветровому стеклу или к приборной панели, и они тут же падают, стоит только открыть дверцу, особенно в ветреный день.

Декстер стал гораздо более компетентным в подобных вещах. Теперь он умел даже правильно парковаться.

Они пересекли мост. По обе стороны канала тянулись высоченные кирпичные дома, множество подсвеченных стекол, сияющие полировкой двери, выкрашенные в одинаковый темно-зеленый цвет, почти черный. Она снова и снова повторяла про себя воображаемый разговор с мужем. «Декстер, — скажет она ему, — Билл и Джулия — агенты ФБР, сейчас работают на Интерпол. Они считают, что ты украл пятьдесят миллионов евро. Мне известно, что у тебя есть тайный банковский счет и, по-моему, ты и впрямь их украл. Но самое важное сейчас придумать, как тебе уйти от ответственности».

А Декстер спросит: «Откуда тебе известно про этот счет?»

И Кейт расскажет, как разобрала комод и нашла этот клочок бумаги.

«А откуда взялись эти подозрения, эти шпионские штучки? Из небытия, просто так?»

Именно на этой стадии разговора воображение ей отказывало. Кейт все не могла придумать ответа на этот вопрос — этого она не в силах объяснить. «Ну, не совсем», — ответит она. А затем что последует, какие вопросы? Как ей начать эту историю, которая непременно приведет к разоблачению: «Я в течение пятнадцати лет была агентом ЦРУ». Как?

И сейчас, идя по улицам Амстердама, озябшая, усталая и голодная, она снова отбросила эти мысли — в сотый раз, в тысячный, разве сосчитаешь?!

— Как насчет этого заведения? — Декстер остановился напротив кафе, отделанного внутри коричневыми деревянными панелями, с непокрытыми столиками, огромными потемневшими зеркалами, рядами бутылок на массивных полках — все дерево было необработанным, некрашеным, потемневшим от старости.

Им указали последний свободный столик в главном зале — остальные были заняты веселыми компаниями и парочками. Вечер пятницы, ничего удивительного. Меню выглядело здорово — все блюда, если судить по описаниям официантки, необыкновенно вкусные. А они умирали с голоду. Надо было поесть в дороге, но они так и не собрались, пока не стало слишком поздно, — зоны отдыха остались позади, а они уже ехали по пригородной трассе.

Правда, детям выдали шоколадные батончики. Перчаточный ящик был забит шоколадными батончиками.

Официантка принесла пиво и содовую в тяжелых стаканах и с солидным стуком поставила их на темную столешницу. Мальчики, как обычно, занялись рисованием. Взрослые знали, как припарковать машину в чужом городе, дети знали, как и чем заняться в ресторане, когда уезжаешь далеко от дома. Когда сам дом далеко от настоящего дома.

— Зачем тебе понадобилась коробка с инструментами?

Вот оно, из ниоткуда. Скрытая атака, через пять часов после содеянного.

Кейт молчала, мысли скакали и путались.

Декстер не стал продолжать, распространяться на эту тему, не повторил вопрос, не дал ей предлога для отсрочки ответа.

А она не могла вспомнить, какую ложь приготовила для ранее придуманного разговора.

— Я… э-э-э… окно…

Тут она заметила, что Бен прислушивается к их разговору. Непонятно только, что он подумал? Что это забавно? А может, всерьез? Заложит он ее или нет? На его губах блуждала улыбочка.

— Хотела закрепить занавеску. — И быстро сменила тему: — Мальчики! Пойдемте мыть руки!

— Я схожу с ними, — сказал Декстер. — Бен, Джейк, пошли.

Декстер встал, взял ребят за руки и повел. Пройдя полпути через зал, Бен обернулся и заговорщически улыбнулся матери.

Поскольку поездка в Амстердам была его идеей — он хотел встретиться со своим приятелем, — именно Декстер выбирал гостиницу и бронировал номер. Этот отель, кажется, был более дорогим, чем те, в каких они обычно останавливались. Четыре звездочки, но явно недалеко от пяти, а вовсе не ближе к трем.

Пока Декстер регистрировал их приезд, Кейт и мальчики ждали в вестибюле, сидя на обитом плюшем диванчике с резной деревянной спинкой в окружении цветастых обоев, мощных гипсовых колонн, переходящих в высокий пятнадцатифутовый потолок.

— Бен, — шепотом позвала она сына, — ты папе не говорил, что я делала?

— Когда?

— Наверху. В вашей комнате.

— А когда я ему не говорил?

— Ну, в туалете, в ресторане. Вообще не говорил?

Бен поглядел на старшего брата, словно ища объяснений или поддержки. Но Джейк уже свернулся клубочком, прижавшись к своему плюшевому медведю. Он почти спал. Никакой помощи от него не дождешься.

— Про то, как плохо он собрал ту штуку?

— Точно. Так говорил или нет?

Тут Декстер обернулся, улыбнулся Бену и вновь обратно к портье.

— Нет, — ответил Бен. Он тоже улыбался.

— Бен, ты мне правду говоришь?

— Да, мамочка. — И продолжал улыбаться.

— А почему ты так улыбаешься, милый?

— Не знаю.

Дети заснули мгновенно. Их уложили на раскладном диване вместе с плюшевым медведем, очень веселым и довольным на вид, но потрепанным и выцветшим.

Кейт уже поняла, насколько это было абсурдно — априори отказываться от всяких подозрений в отношении Декстера. Но теперь она по крайней мере осознала, почему вела себя столь нелепо: лжецы не склонны считать лжецами и других людей, поскольку в таком случае эти другие заподозрят во лжи их самих — а ведь она и есть врунья, и когда-нибудь ее на этом вранье поймают.

Декстер вышел из ванной в белых трусах-боксерах и в белой майке, руки и ноги покрыты порослью курчавых волос, резко выделяющихся на бледной коже, нездорово бледной. Бледный муж, погрузившийся в сумерки бессолнечной зимы.

Он лег в постель, сложив руки на животе. Не взял ничего почитать и ни слова не произнес.

Джейк всхрапнул, как возбудившийся жеребец, и снова засопел. Декстер лежал тихо, неподвижно. Кейт не хотелось смотреть в его сторону, она не желала видеть, что за выражение у него на лице, понимать, о чем он думает. Не нужна ей сейчас никакая дискуссия.

Но она все равно начала ее. От отчаяния. Ей требовалось хоть что-нибудь, какой угодно предлог, чтобы наконец открыться. Следовало прекратить нанизывать одну тайну на другую, придумывать все новые и новые вопросы.

Кейт закрыла путеводитель и положила его на живот, исполнившись решимости, и отчетливый грохот собственных мыслей словно оглушил ее. Она повернулась к нему, пульс громко стучал в ушах, она уже начала говорить, готовая сбросить с плеч это бремя или хотя бы частично избавиться от непереносимого груза, получить хоть какое-то облегчение, все что угодно, она и сама не знала, что именно, только все же заговорила.

— Декстер, — повернулась она к нему. — Я…

И замерла, замолчала, едва начав фразу, едва оформив в голове эту мысль, едва решившись. Он уже спал.

Они посетили Музей Ван Гога и цветочный рынок, скудный в середине зимы: садовые лопатки и совки, цветочные луковицы, пакетики семян. Они сочли, что посещение Музея Анны Франк вызовет слишком много неприятных вопросов, на которые почти невозможно найти ответ, и решили вычеркнуть его из своей программы.

Когда настало время побаловать детей, они отправились в магазин игрушек. И дали ребятам карт-бланш, свободу выбрать любой набор «Лего». Любой небольшой набор.

— Я сам этим займусь, — сказал Декстер, лишь отдаленно представляя себе, какие споры, соображения и дебаты последуют за этим решением.

Так что Кейт просто вышла на улицу, на Хартенстраат, забитую, как и следовало ожидать в субботний день, народом — все были в пальто и шубах, в шапках и шляпах, курили и смеялись, ехали на велосипедах и шли пешком. Краем глаза она заметила знакомую фигуру в дальнем конце квартала. Эту позу, эту манеру держаться Кейт узнала бы в любой момент. Женщина в большой темной шляпе и шерстяной накидке смотрела в витрину, в огромное, отражающее улицу пространство безупречного стекла.

Она совершенно не ожидала, что Кейт так быстро выйдет из магазина, всего через десять секунд после того, как туда вошла. На такой оборот она совсем не рассчитывала. И позволила себе расслабиться, осталась без прикрытия. И попалась.

Сегодня, 13 часов 01 минута.

Кейт отпирает ящик письменного стола, затем запертую шкатулку. Достает оттуда «беретту»; пистолет гораздо легче без заряженного магазина. Гладкий черный металл холодит ладонь.

Она бросает взгляд на фото в антикварной кожаной рамке, стоящее на столе, небольшой мимолетный снимок: смеющиеся мальчики в пене прибоя в Сен-Тропе. Больше года назад, бронзовые от загара, с выгоревшими на летнем солнце волосами, зубы сверкают белизной, золотистый свет отражается от волн Средиземного моря, поздний полдень в середине июля.

В конечном итоге Декстер оставил за Кейт решение, где они будут жить. Заявил, что сам предпочитает либо деревню, либо маленький городок в Тоскане или Умбрии, в Провансе или на Лазурном Берегу, даже на Коста-Брава. Но Кейт подозревала, что в действительности Декстер вовсе не хотел бы жить ни в какой деревне. Единственное его желание — проспорить. Заставить ее чувствовать себя так, словно она одержала победу, настояла на своем. Что это было ее решение, несмотря на его противодействие.

Кейт не могла не заподозрить, что он просто играет с ней, по любому поводу и все время, манипулирует ею. Огромная разница, прямо-таки разворот на сто восемьдесят градусов: она-то много лет была уверена, что он самый не поддающийся манипулированию человек из всех, кого она знала.

Ее собственные, наверное, чрезмерно избыточные, аргументы в пользу Парижа в основном касались детей. Они должны вырасти образованными и в достаточной мере космополитами, не избалованными и не привыкшими дичиться; она вовсе не желала, чтобы они разбирались только в теннисе и парусном спорте. А взрослые вполне могут в любой момент съездить в Прованс, когда сыновья начнут учиться в университете.

Кейт откидывается на спинку стула, по-прежнему держа пистолет в руке и думая об этих людях: о другой паре, чужаках, незнакомцах, которых она считает своими друзьями и которые притворяются врагами. И о своем — на удивление дьявольски хитром — муже. И о собственном поведении, и сомнительном, и оправданном одновременно. И о том, что намерена предпринять.

Она вставляет магазин в рукоять «беретты». Поднимает твердую прокладку на дне сумочки — там секретное отделение, весьма напоминающее такое же в кейсе Декстера, где он держит свой тайный телефон. Кладет пистолет на дно, опускает прокладку.

Тянется к заваленной барахлом книжной полке, отсоединяет мобильник от зарядного устройства. Она не пользовалась этим телефоном уже больше полутора лет, но всегда держит его подзаряженным. Она включает его, набирает длинный номер. Подобные номера она не доверяет ни телефонному справочнику в памяти аппарата, ни записной книжке.

Она не узнает голос, отвечающий ей на другом конце линии связи — женщина говорит «bonjour!» — но она и не ждала, что узнает его.

— Je suis 602553,[82] — говорит Кейт.

— Одну минуту, мадам.

Кейт выглядывает в окно, смотрит поверх островерхих крыш предместья Сен-Жермен, через Сену, за Лувр, на стеклянные купола Гран-Пале впереди, на Эйфелеву башню слева. Лучи солнца пробиваются сквозь облака позади нее, невидимые здесь, но бросающие золотистый отсвет на город, золотят весь этот потрясающий, даже слишком безупречный вид.

— Да-да, мадам. Дамская комната в «Бон марше». Через пятнадцать минут.

Кейт смотрит на часы.

— Merci.

Она поспешно идет к двери, спускается на лифте, минует холл и вылетает на улицу, на рю дю Бак, которая вливается в бульвар Распай, и пробирается на юг сквозь плотные толпы людей, обычные в час ленча, проталкивается в универсальный магазин, на эскалатор, распихивая медленно ползущих женщин, влетает в дамскую комнату, где уже звонит телефон-автомат.

— Алло! — говорит она в трубку, закрывая за собой дверь будки.

— Рад слышать твой голос, — отвечает Хайден. — Давненько не общались.

— Я тоже рада, — произносит Кейт. — Нам надо поговорить. Тет-а-тет.

— У тебя проблема?

— Не то чтобы… Нет. Скорее, речь идет о ее решении.

Он не отвечает.

— Мы можем встретиться в четыре? — спрашивает она.

— В Париже? Боюсь, нет. Я, скажем так, не рядом.

— Но недалеко ведь. И если я не ошибаюсь, у тебя теперь есть возможность пользоваться самолетом.

В прошлом году Хайден получил повышение, несмотря на долгую карьеру «в поле», а не на административных постах. И отныне, что совсем неудивительно, он — заместитель босса по Европе. Пост, дающий право пользоваться реактивным самолетом. Равно как и распоряжаться персоналом от младших офицеров в Лиссабоне и Катании до руководителей полевых операций в Лондоне и Мадриде. И в Париже тоже.

Он молчит.

— Ты помнишь про пятьдесят миллионов евро, которые украли у того серба? — спрашивает Кейт.

Пауза. Потом:

— Ага, понял.

— Так в четыре?

— Давай в пять.

Глава 24

Кейт пребывала в полном изумлении от того, как глубоко умудрилась запрятать голову в песок. Как она не замечала очевидного, хотя давным-давно обязана была увидеть, что Маклейны уже несколько месяцев кряду отслеживают каждое движение семейства Мур.

Джейк помахал ей рукой из окна магазина. Кейт помахала в ответ. Декстер и мальчики покупали шоколад, а она стояла снаружи. Она видела их широко распахнутые глаза — они тыкали пальцами в разные стороны и попрошайничали, извиваясь всем телом. Мальчишки в магазине сладостей.

Кейт решила притвориться, что не заметила Джулию. Повернула в другом направлении и пошла вверх по Хартенстраат, обратив взгляд в противоположную сторону, позволяя этой агентше ФБР слинять, так и не поняв, поимели ее или нет.

И сейчас Кейт стояла совсем на другой улице, и ее мысли крутились вокруг осознания: это было самое начало слежки, в тот дождливый день — жутко дождливый, лило как из ведра, — в конце сентября, более трех месяцев назад, на парковочной площадке возле торгового молла «Белль этуаль» в Штрассене. Джулия заявила, что забыла мобильник в машине Кейт. И настояла, чтобы Кейт осталась под крышей, не промокла под дождем. И вернулась к машине одна, установив в ней нечто маленькое и незаметное, а потом возвратилась к Кейт с хитренькой улыбочкой на губах, знаком тайной победы. Тоже мне, Мона Лиза.

С того момента Биллу и Джулии было известно, где находится Кейт.

Стало быть, Маклейны все уже знали на следующий день, в пятницу, когда Кейт и Декстер отправились к югу по магистрали А3, пересекли французскую границу, миновали реакторы атомной электростанции в Тионвилле, свернули в Меце на шоссе А4 и направились к Реймсу. После этого поворота Билл и Джулия, видимо, и решили отправиться в погоню за ними, запрыгнули в свою маленькую «БМВ» и рванули следом в надежде их догнать, сократив разрыв между ними на трехчасовом отрезке пути до Парижа, сбросив скорость до ста сорока километров в час, только когда джи-пи-эс предупредил их об ограничении скоростного режима, контролируемого видеокамерами. Или, может, вообще не сбрасывая скорость. Какое ФБР дело до штрафов за превышение скорости, действующих в странах Европейского союза?!

И когда Муры искали в Париже местечко для парковки, Маклейны мчались еще по шоссе через Шампань, где виноградники были сплошь забиты припаркованными на ночь грузовиками, прямо в поле. Ничего удивительного, время сбора урожая. Потом они нашли оставленный универсал Кейт в мрачном, грязном гараже. Обзвонили соседние гостиницы, одну за другой, пока не обнаружили ту, в которой номер был зарегистрирован на имя мсье и мадам Мур. Маклейны остановились поблизости и начали слежку.

Следить за Мурами было нетрудно. Они представляли собой достаточно большую группу, передвигались медленно, ездили на метро и никогда на такси, стороной обходили многолюдные улицы. И все время находились в общественных местах, доступные наблюдению.

Маклейны, видимо, следили по очереди — десять минут слежки, десять минут отсидки в укромном месте или шагая за партнером в отдалении, пока тот сопровождал их семейство, — наблюдали за ними, дожидаясь удобного случая, естественного стечения обстоятельств, подходящего места, полного туристов, чтобы якобы случайно повстречаться, столкнуться вроде как невзначай, не прилагая для этого особых усилий. Они уже позвонили в отель, где остановились Муры, убедились, что там есть служба бебиситтеров, поэтому не сомневались, что им удастся провернуть это дело: Декстер и Кейт примут приглашение провести вечер вместе, вволю попить винца, смотаться в модный клуб, закрепить дружеские отношения, довести их до почти интимных.

Вся эта субботняя вылазка, якобы спонтанная, на самом деле была тщательно продумана и подготовлена. И даже неудавшееся нападение бандитов было липой, постановкой.

Все это началось три месяца назад.

Декстер что-то скрывал, прятал — может, эти самые пятьдесят миллионов евро? — и агенты ФБР плотно сидели у него на хвосте. Следили за каждым его движением — в Люксембурге и в Бельгии, затем в Голландии и теперь таскались за ним по Амстердаму. Они что-то нарыли, нащупали и не желали выпускать Декстера из виду даже на один уик-энд. Интересно почему?

Мальчики высыпали из шоколадной лавочки с видом победителей, гордо демонстрируя свою добычу — «Мамочка! Ты только погляди!» — и непременно желая показать маме, что папа позволил им все выбирать самим. Невинные, наивные дети.

Кейт улыбнулась им, дрожа от холода и страха.

— Отлично прошлись, ребята!

Что бы ни происходило вокруг, у нее складывалось твердое убеждение: это дело приближается к завершению. Кейт отчаянно надеялась, что это завершение обойдется без насилия. Однако нужно быть готовым ко всему.

Кейт оказалась в полном одиночестве посреди моста, остановившись, чтобы полюбоваться небом: вид был и впрямь впечатляющий — темная густая синева, как покрывало из дамаста, быстро несущиеся по ней пышные слоистые облака, словно толстые серебристо-серые ломти, громоздящиеся друг на друга. Окна вокруг были освещены, на всех велосипедах горели фонари, и их свет отражался в воде.

Декстер увел мальчиков в гостиницу, они собирались перед ужином посмотреть телевизор; встреча с его никому не нужным приятелем Брэдом была назначена на восемь часов.

На дальнем конце моста последний из бутиков пропадал в темноте. От парочки тинейджеров, украшенных косичками-дредами, долетал мощный запах марихуаны.

Кейт нашла банк и вошла в маленькое помещение с банкоматом. Она не стала доставать из бумажника торчавшие из его прорезей кредитные карты, которыми пользовалась повседневно. Вместо этого заглянула в другое отделение, где хранилось с полдюжины пластиковых карточек, ненужных в Европе, которые она тем не менее таскала с собой: ламинированная карточка американской службы социального страхования, старое служебное удостоверение, членская карточка спортклуба. И банковская карта — текущий счет на ее прежнюю фамилию. Декстер о его существовании не знал.

Она сняла со счета разрешенный максимум — тысячу евро.

И сняла максимальную сумму с их общего люксембургского счета — еще одну тысячу. Плюс по тысяче евро авансом с двух кредитных карт.

Вернувшись на улицу, она обнаружила, что уже загораются красные фонари, вокруг вертелись женщины, толстые, огромные, непривлекательные, явная Юго-Восточная Азия, сплошные пояса с чулками, высокие каблуки, тяжеленные груди, вылезающие из отделанных кружевами вырезов.

Кейт нашла магазинчик хозтоваров, купила упаковку пластиковых мешков для мусора, рулон липкой ленты, бутылку воды. Ее мучила жажда, она здорово нервничала.

Улицы становились у́же, фасадные окна и витрины жались все теснее, мимо проследовали шесть девиц, одна за другой, симпатичные европейки с темными волосами; за углом встретились несколько африканок, толстогубых, с огромными задницами. Видимо, тут существовало свое разделение территорий, по национальным признакам, по отделам. Как в универсальном магазине.

Она зашла в хорошо освещенное кафе, вполне безопасное на первый взгляд снаружи, но подозрительное внутри. Заказала кока-колу, оставила на стойке несколько монет и быстро выпила. Прошла в дальний конец зала, нашла табличку туалетной комнаты, указывающую в сторону шаткой на вид винтовой лестницы. Внизу торчали двое мужчин, занимались какими-то тайными делишками — от них исходило ощущение опасности.

— Извините, — сказала она, протискиваясь мимо, и заперла за собой дверь. Достала из кармана купленные мешки, оторвала один по линии перфорации, остальные бросила в мусорное ведро. Потом из пачки крупных купюр, полученных в банке, отсчитала несколько сотенных и сунула их в правый карман пальто; стопка двадцаток уже лежала в левом. Оставшееся от четырех тысяч евро засунула в пластиковый мешок. Выдавила из него воздух, плотно сложила, обмотала липкой лентой.

Присев на крышку унитаза, она стянула левый сапог. Скрещивая ноги, она всегда клала правую на левую. Она не знала, придется ли ей скрещивать ноги, — она вообще пока не представляла, как все это будет происходить, если вообще произойдет. Но лучше уж перебдеть, чем проявить легкомыслие.

Сапожки у нее были на низком каблуке, но сойдет и так. В задней части подошвы, там, где начинался подъем и кожаная подметка подходила к каблуку с его резиновой набойкой, имелось вполне достаточно места. Именно туда она вбила пакет с деньгами и примотала его скотчем.

И снова на улице — кругом шаркают ногами мужчины, бросая скользящие взгляды сквозь сверкающие панели оправленного в бархат стекла. Заводные тинейджеры группами по три, по четыре старались перещеголять друг друга своей бравадой, стремясь компенсировать отсутствие опытности. Некоторые мужчины среднего возраста в строгих костюмах пытались держаться незаметно, другие, наоборот, нагло — постоянные посетители квартала «красных фонарей» или просто плюющие на чужое мнение; им хорошо известно, что все здесь занимаются исключительно собственными делами, преследуют лишь свои цели. Как, впрочем, и везде.

Кофейни полны народа, оттуда исходят громкий шум и запахи тухлятины и прогорклого масла, острые, едкие дымы вырываются из дверей и стелятся вдоль тротуаров.

Молодой человек встретился с ней зовущим взглядом. Она отвернулась и пошла дальше.

Пошла вдоль следующего канала, здесь все было совсем иначе, чем в верхнем Амстердаме с его сплошными секс-шопами, ночными клубами и кварталами «красных фонарей». Громкий пьяный смех, несущийся из баров, английский с австралийским акцентом, толпы возбужденных, пошатывающихся и хихикающих женщин.

Еще один мужчина поймал ее взгляд, этот постарше, поувереннее, покруче. Он кивнул ей, она кивнула в ответ. Он сказал что-то по-голландски, и она замедлила шаг, но ничего ему не ответила.

— Вы что-т’ ищете? — Акцент вест-индский, далеко он забрался от родного дома. Так же, как она.

— Да.

Сверкнул золотой зуб.

— Что именно?

— Что-нибудь особенное, — ответила она. — Что-нибудь стальное. Со свинцом.

Его улыбка тут же исчезла.

— С эт’ дел’ ничем не могу помочь.

Она сунула руку в карман, достала двадцатку:

— А кто может?

— Идит’ к Дитеру. Вон туда. — Кивнул в нужную сторону, косички-дреды раскачиваются, подрагивают.

Она пошла дальше по краю узкого канала, запахи и звуки тянулись следом. Перед входом в секс-клуб стояли плакаты, не оставляющие сомнений, какое шоу там демонстрируют, и торчал мужчина в блестящем черном костюме, остроносых ботинках, с узким кожаным галстуком; он внимательно наблюдал за каждым входящим и выходящим.

— Guten Tag,[83] — поймал он взгляд Кейт.

— Привет. Это вы — Дитер?

Он кивнул.

— Я ищу тут кое-что. Один приятель сказал, что вы можете мне помочь. Нужно кое-что стальное.

Дитер явно ничего не понял.

— Стильное?

— Нет. Сталь. Металл. — Она подняла руку, вытянула вперед указательный палец, как бы прицеливаясь в него.

Дитер наконец понял и отрицательно покачал головой.

— Невозможно.

Она вытащила из кармана две синие двадцатки, протянула ему. Он состроил гримасу, деньги не взял, снова помотал головой.

Кейт достала еще одну банкноту, на сей раз сотенную.

Дитер бросил взгляд на зеленую бумажку, достоинство которой легко опознать по цвету.

— Идите за мной, — сказал он, хватая банкноту. Шел он быстро, то и дело поглядывая по сторонам, ему было явно не по себе в этой роли, не связанной с секс-торговлей. Они миновали мост, потом узкую многолюдную улочку, из каждого окна которой торчали весьма привлекательные шлюхи — очень популярный район, входит в число сорока самых посещаемых, никаких ограничений. Потом повернули в еще более узкую и темную улицу, по сути, в переулок с парой красных фонарей и длинными кирпичными стенами по обе стороны.

Дитер остановился у освещенного красным окна, и Кейт встала рядом. Симпатичная блондинка, сидевшая внутри, посмотрела на него, потом на Кейт и молча открыла дверь. В лицо ударил запах ароматических курений, сигаретного дыма и аммиачного дезинфектанта. Дитер прошел мимо девицы через ее гнусную маленькую комнатку, мимо аккуратно убранной постели, обставленной со всех сторон зеркалами. Девица старалась не встречаться с Кейт взглядом.

Они миновали узкий коридор — стены отделаны дешевыми панелями, ничем не украшены. В конце его возникла плохо освещенная шаткая лестница под низким потолком.

Кейт занервничала и остановилась.

— Пошли. — Он коротко махнул рукой, не слишком ободряюще. — Пошли.

Они поднялись по лестнице, свернули вбок на предательски шатающейся площадке, поднялись еще выше в новый коридор, недавно пристроенный. Половицы так и вибрировали под ногами, потом Кейт начала различать звуки — сперва бас-гитара, явный хип-хоп, затем ревущий низкий бас, синтезированная музыка звучит все громче, а вот и слова — английский текст, вульгарный и грубый. Кейт сошла с ковровой дорожки на пол, выложенный керамической плиткой, — это был еще один холл, более широкий, с высоким потолком, этакий переход из трущобы в приличный особняк, каким-то непонятным образом затесавшийся сюда, — пара высоких дверей, добротно покрашенные панели… Дитер оглянулся на нее и распахнул одну из этих дверей…

Кейт окинула взглядом громадную комнату, в которой царил полный разгром, чистой воды анархия. Диваны, кушетки и кресла, кофейные столики и персидские ковры, лампа с украшенным бахромой абажуром, мраморные камины, массивные рамы окон, выходящих на канал, повсюду замершие на месте девицы на разных стадиях раздевания, одна из них уткнулась в колени татуированного мужика с яростным выражением на лице, а он за уши толкает ее голову вниз и тащит вверх, а посреди всего этого бардака ярко-оранжевая шевелюра, склоненная над кофейным столиком с зеркальной столешницей; ее обладатель, втягивая в себя белую пудру, откидывается назад, и длинные пряди колотятся по лицу.

— А-а-а-ах! — выдохнул он. — Здо-о-ор’во, мать твою!

Он вытер нос, поглядел на Кейт, потом на Дитера.

— И хто эта ‘зда?

Дитер пожал плечами:

— Ей чего-то надо.

— Так ты ‘е знаишь?

— Ващще не знаю.

— Ну и ладно.

Дитер пожал плечами повернулся и вышел, закрыв за собой дверь, явно радуясь, что отделался от Кейт и ее надоедливых приставаний.

— Анжелик! Проверь ‘е!

Девица плавным движением поднялась на ноги — полных шесть футов! — в трусиках и туфлях на высоченных шпильках — их еще зовут «стилеты». Мужик с оранжевыми волосами смотрел на нее с вожделением. Анжелика являла собой фантастический образчик шлюхи — ей было не более семнадцати. Она быстренько обыскала Кейт и неторопливо вернулась в свое кресло к журналу «Вог». Прелестная картинка: голая девица, читающая журнал мод.

— Так че те надо?

— Одну штучку.

Татуированный мужик, кажется, готовился кончить, все яростнее толкая и дергая голову своей девицы, а та задыхалась, глотая и стараясь не скулить.

— А мне тож’ нужна одна штучка. — Он широко улыбнулся. — Вот ты, к пример’, мож’ мне дать попользовать’ твоей штучкой?

Кейт широко улыбнулась:

— Да мне пистолет нужен, мать твою, ты, безмозглый шотландский недоносок!

— А-а-а-ах! — простонал второй мужик.

— Чево-о? Ты слышь, Колин?

— А-а-а-а-ах! — Колин держал свою девицу за волосы, собрав их в пучки. — Не мешай, Рэд!

— Пистоль, говоришь?

Кейт не ответила.

— Ты хто, вроде как коп, или как? И где твоя подслушка?

— Нет никакой подслушки.

— Ну тогда разденься и покажь.

Кейт посмотрела ему прямо в глаза; он даже не моргнул.

— Или катись ко всем чертям.

Она поколебалась секунду, потом медленно сняла жакет и уронила его на пол, по-прежнему глядя ему прямо в глаза.

Стянула свитер через голову, одним быстрым движением; волосы затрещали — статическое электричество. Протянула руки за спину, расстегнула молнию юбки, дала ей упасть на пол. Отступила в сторону, уперев руки в бока.

— Ты американка? — спросил он.

На ней теперь не было ничего, кроме нижнего белья и сапог. Она промолчала.

— Снимай остальное, — прищелкнул он пальцами. — Все остальное.

— Хрен тебе!

— Зачем тебе пистоль?

Ей отчаянно хотелось одеться, но она чувствовала, как побеждает с каждой последующей секундой, пока держит их всех на расстоянии. И пускай себе наслаждаются ее унижением, они, кажется, черпают из этого силы.

— Колин? Че у нас есть для нее?

Колин застегивал молнию на своих черных джинсах. Он подошел ближе, еще без рубашки — его торс был покрыт неразличимыми разводами выцветших чернил — наклонился над столиком, увенчанным зеркалом, и нюхнул кокаину. Потом выпрямился, прошел через комнату, выдвинул ящик письменного стола и заглянул внутрь.

— «Беретта», — сказал Колин.

— О-о-ох! — улыбнулся Рэд. — Классный ствол! Я его на улице нашел неделю назад.

Кейт не собиралась выслушивать вздор, который он нес, желая доказать, будто это не его оружие.

— Дай-ка посмотреть.

Колин скользящим движением извлек из пистолета магазин и бросил сверкнувший стальной предмет через комнату — отличный бросок на взгляд Кейт, без труда поймавшей оружие. Ей потребовалась всего минута, чтобы убедиться в его пригодности, а заодно показать Рэду, что надуть ее не удастся. Это была модель 92FS, отличный инструмент для убийства, король среди пистолетов. И кажется, в отличном состоянии.

— Две тыщи, — сказала она, не желая, чтобы он сам назвал цену и получил возможность торговаться. Окончательная цена все равно определится в результате переговоров и не будет иметь ничего общего с реальной стоимостью этого оружия. В итоге оно может обойтись ей и в пятьдесят евро, и в двадцать тысяч — это уж чьи доводы перевесят.

— Катись отсюда к траханой матери! Ей цена десять тыщ!

Она подняла с пола юбку. Надела ее, застегнула молнию.

— О’кей, восемь, — сказал он, и Кейт поняла, что выиграет. И стала натягивать свитер.

— Ладно. Двадцать пять сотен. — Она просунула голову в воротник свитера.

— Пошла отсюда к черту, шлюха гребаная!

Она надела жакет.

— Пять, и ни пенни меньше!

— Ладно, даю три.

— Хрен тебе!

Она пожала плечами и повернулась к двери.

— Четыре, — сказал он.

— Тридцать пять сотен, — улыбнулась она. — Тридцать пять или ни гроша.

Он еще попытался поиграть в гляделки, заставить ее отвести взгляд, но скоро понял, что это безнадежное предприятие.

— Ладно. Тридц’ пять сотен, — сказал он. — И плюс минет!

Она не удержалась от смеха:

— Трах тебя перетрах!

Он широко улыбнулся:

— А че? Эт’ тож' будет оч’ хорош’ дополнение. Вроде как компенсация.

Кейт настояла на экскурсии в музей науки — он располагался на пирсе рядом с гаванью. А после ленча они отправились на блошиный рынок, находившийся в бывшей церкви. Там она ходила-бродила, покупала то да се, фарфоровое блюдо, серебряные кухонные принадлежности. Потом ей захотелось где-нибудь посидеть и выпить кофе, угостить детей пирожными.

В сумке, убранной под стол, тяжелым грузом лежала «беретта», а еще тяжелее она давила на ее совесть.

Декстер признал, что Брэд и в самом деле превратился в непереносимого урода за те десять лет, что они не виделись. Он перебрался в Нью-Йорк и занимался чудовищно идиотским делом — вел какой-то кретинский курс для начинающих бизнесменов. Напропалую хвастался своей должностью (подумаешь, главный администратор!), трепался о летнем отдыхе в Хэмптоне, в Виргинии, и вообще нес сплошную ахинею. Кейт всегда считала этого Брэда невыносимо самодовольным болваном и теперь радовалась, что Декстер пришел к такому же мнению, поскольку Брэд достиг окончательной стадии своего развития, расцвел и стал исключительным недоумком, на что и раньше подавал надежды. Нью-Йорк здорово помог ему в этом, вскормил и вспоил его поразительную наглость и самодовольство.

Если Декстер действительно заполучил пятьдесят миллионов евро и ухитрился хорошо где-то спрятать, то добился немалых успехов, не превратившись при этом в самодовольного козла.

Кейт заказала еще чашку кофе. Ей ужасно хотелось, чтобы этот день наконец закончился — час дня, потом два, потом три, пока она наконец не уверится, что ко времени возвращения в Люксембург будет уже достаточно поздно, дети отправятся спать, а свет в их комнате можно будет вообще не включать. И Декстер не сможет побыть в комнате мальчиков, заметить и рассмотреть наполовину разобранный комод — свидетельство ее подозрений, доказательство ее находки.

Они мчались по плоской равнине Нидерландов, с шоссе через каждые пару миль открывался очередной съезд, и за каждым съездом располагался очередной город. К заходу солнца они добрались до Брюсселя, передохнули немного, объехали город по кольцевой магистрали и рванули дальше на юг по валлонской Бельгии, темной, холмистой, через редкие деревушки, через овраги и леса — и больше ничего, совсем ничего.

Кейт смотрела в окно машины на темные Арденны, где гремели битвы обеих мировых войн, где было пролито столько крови. Битва в Арденнах, самая страшная, самая крупная во Второй мировой войне. Это было шестьдесят с лишним лет назад. А что теперь? Теперь здесь даже нет границы, разделяющей Германию, Францию, Бельгию и Люксембург. Так в чем же смысл кровавых схваток за эту территорию, за целостность рубежей, если сегодня не нужно предъявлять паспорт, чтобы проехать из страны, когда-то входившей в состав союзников.

Джордж Паттон[84] похоронен в Люксембурге, недалеко от школы, где учатся ее дети, рядом с пятью тысячами американских солдат.

Автомобиль немецкого производства летел со скоростью сто пятьдесят километров в час, тихо рыча мотором, пробиваясь сквозь быстро несущийся туман, скользящий по асфальту. То вверх, то вниз по безмолвным темным холмам, посреди бесконечности во тьме ночи, навстречу редким машинам и грузовикам.

Отличное местечко, чтобы исчезнуть навсегда.

Глава 25

Восемь часов утра. Пять минут девятого. Семь минут… Пора — самое время! — ехать в школу, они уже опаздывают, но Декстер еще не ушел, успел только проснуться и встать и сейчас принимает душ.

Если Кейт уедет, то квартира окажется в полном распоряжении Декстера. И он сможет зайти в любую комнату и вообще делать что угодно. Например, осмотреть комод и обнаружить, что она его разбирала. Он даже может проверить корзину в кладовке за кухней и найти там «беретту».

— О’кей, мальчики, — сообщила она из кухни, уже вытащив пистолет из корзины и сунув его в сумку. — Мама готова.

Нет, так жить невозможно.

— Хелло? Дома есть кто-нибудь?

Она медленно и тихо прикрыла парадную дверь.

— Хелло?

Бросила взгляд на керамическую чашу на столике в передней, куда он обычно кладет свои ключи. Пусто.

— Декстер?

Она поднялась наверх, предварительно проверив все помещения — холл, их спальню, их ванную. Проходя мимо комнаты мальчиков, она посмотрела на комод — он пребывал в том же состоянии, наполовину разобранном. Ничего не изменилось. Ну ладно, скоро она им займется.

Теперь обратно вниз, в холл, в переднюю, через гостиную. Она заглянула в кухню, на всякий случай. С каждой секундой нервничая все больше, почти до дрожи.

Потом села к письменному столу. Открыла лэптоп. Проверила электронную почту, оттягивая неизбежное. Ответила на какие-то тривиальные послания, прочла что-то, не имеющее никакого значения. Даже опустошила корзину, очистила ее от спама.

Больше ей тут делать нечего.

Она достала свой телефон, открыла фотогалерею. Нашла снимок клочка бумаги, запрятанного Декстером в ножку комода, — номера счетов и пароли. Название банка указано не было. Но сколько может быть подходящих банков? И сколько времени это займет? Полчаса? Час?

Кейт встала из-за стола. Прошла на кухню, налила себе чашку кофе. Как будто кофеин может помочь в такой ситуации.

Потом снова села к компу, руки над клавиатурой, и задумалась. Начать надо с самого легкого: с банка, где они держали свой общий счет.

Она кликнула по нужной иконке. На экране возникла приглашающая рекламная картинка и запрос на номер счета и пароль.

Она снова взглянула на телефон, на изображение, на номера…

И стукнула по клавишам, вбивая первую цифру, восьмерку — ее безымянный палец завис над знаком звездочки над этой цифрой… — и задумалась о чем-то… об этом компьютере…

И тут возникла мысль о Джулии. О том дне, когда та появилась в ее квартире, заявив, что у нее пропала связь с Интернетом, и желая проверить свою электронную почту. Когда Джулия уселась на этот самый стул и подняла руки над этой самой клавиатурой.

И Кейт поняла: Джулия вовсе не проверяла электронную почту. Она всадила в комп какой-то вирус, шпионскую программу, фиксировавшую все действия Кейт, все ее удары по клавишам, тайно пересылая напечатанное Джулии и Биллу, демонстрируя им все, бывшее у нее на экране, все, на что смотрела она сама, а значит, они легко могли выяснить и выкрасть номера счетов Муров и пароли доступа к ним, мониторить их балансовые счета и инвестиционные портфели, отслеживать путешествия и заказы номеров в гостиницах.

Маклейны регистрировали все, проходившее через этот комп. Но ведь поездка в Амстердам заказывалась вовсе не по этому компьютеру!

Да-да, конечно! Маклейны не знали, куда поедут Муры, на какой срок и зачем. Потому что Декстер бронировал номер в отеле из своего офиса. Из своего засекреченного офиса, со своего компьютера, в который невозможно забраться. Значит, эти фэбээровцы не представляли, убегают Кейт и Декстер или нет. Собираются ли они смыться, скажем, на остров Мэн, в Гамбург или в Стокгольм. И начать бродячую жизнь, все время меняя место проживания, прячась, используя фальшивые паспорта и кофры, набитые наличностью.

И тогда фэбээровцы бросились в погоню, занервничали, желая убедиться, что их подозреваемые никуда не скрылись.

И Кейт убрала руки с этой засвеченной, скомпрометированной клавиатуры.

— Алло, Клэр? Это Кейт. Кейт Мур.

— А, Кейт! Привет! Как ты?

— Все хорошо, спасибо. — Кейт заметила знакомое лицо, мелькнувшее возле телефонной будки. — Клэр, у меня необычная просьба. Можно, я к тебе заеду и немного попользуюсь твоим компьютером?

Комната Клэр, служившая ей кабинетом и офисом, располагалась в уголке за лестницей и выходила окнами на подъездную дорожку; это было самое малопривлекательное помещение во всем огромном доме, выстроенном в деревенском стиле. Кейт смотрела на проезжающие машины и размышляла, не вздумают ли Джулия и Билл заявиться сюда следом за ней, сопровождая по улицам, не выпуская из поля зрения?

Она запустила сетевой браузер. И начала с самых крупных банков, названия которых торчали по всему городу, красовались на крышах зданий, на спонсорских плакатах и баннерах во время фестивалей, на майках спортивных команд.

На листке Декстера были номера двух счетов. Первый сопровождало имя пользователя, пароль и прочая информация; ко второму никаких дополнительных данных не прилагалось. Кейт решила вообще не касаться второго номера — это было бессмысленно.

Зато имело прямой смысл повозиться с первым. Это оказалось даже слишком легко и быстро: через десять минут после начала поисков, когда она дошла до пятого в списке банка, первый номер оказался действующим.

Она со свистом вдохнула воздух, задержала дыхание и ввела пароль… Сработало.

После чего ей следовало выбрать правильную иконку из предлагаемого набора, кажется, из тридцати; на листке Декстера была подсказка, слово «dog». А затем нужно было воспользоваться цепочкой букв с того же листка. После чего на экране возникло диалоговое окно:

И тут экран погас.

Кейт замерла, охваченная паникой, лихорадочно завертела головой, оглядываясь по сторонам, теряясь в догадках, что это могло означать…

А экран вновь засветился, выдав сводные данные по счету — скупая информация, голая суть, не более. Ее глаза метались по строчкам, впитывая всю имеющуюся информацию.

Никаких цифровых данных на этой странице не было, никаких сумм, только эта скупая информация, из которой невозможно сделать выводов, она ни на что не указывала, ничего не доказывала, не подтверждала. Кейт совсем пала духом.

И тут заметила значок «Активы» и ухватилась за мышь, переместила курсор, кликнула и стала ждать целую леденящую миллисекунду, сгорая от нетерпения, пока на экране ничего не происходило, потом еще одну ужасающе длинную миллисекунду, когда экран погас, а затем снова осветился белым и синим, выбросив в центре две строчки:

Это была целая куча неожиданно свалившихся откуда-то денег. Но она не имела ничего общего с пятьюдесятью миллионами евро. Кейт испустила вздох облегчения, откинулась на спинку стула, подальше от компьютера. Чем бы Декстер ни занимался, это была вовсе не кража пятидесяти миллионов евро.

Она смотрела на экран, теряясь в догадках. Мысли скакали и путались… она ломала голову, что все это может означать, эта зияющая пропасть между четырьмястами тысячами и пятьюдесятью миллионами…

И тут она заметила еще одну иконку, обозначающую совсем другой счет.

Она смотрела на этот осветившийся экран, раскрыв от изумления рот, целую минуту смотрела, не двигаясь.

Она отсоединилась от интерфейса банка, очистила память браузера и стерла остальные следы в его памяти, выгрузила найденные сокровища, вышла из этой программы и снова запустила драйв жесткого диска, обдумывая и формулируя следующие действия.

В кухню она ввалилась с деланой улыбочкой на лице. Клэр пришла в некоторое замешательство, когда Кейт спросила, не может ли воспользоваться «БМВ» Себастьяна.

— Моя машина издает какие-то странные звуки, — заявила она. — А на улице такое столпотворение… Боюсь, она сломается посреди дороги, да еще в такой денек. Я эту тачку завтра же отгоню в ремонт.

По мере продвижения на запад, в долину Петруса, протекающего в центре страны, ландшафт становился более равнинным, почти плоским. За рекой снова появились холмы, потом начались пологие подъемы, плато, спуски к мостам, пересекающим ручьи и протоки, прежде чем дорога опять устремилась вверх.

Между пятьюдесятью миллионами, которые, как считает ФБР, украл Декстер, и двадцатью пятью миллионами на его счете большая разница. Это только половина суммы. Но отличие лишь в сумме, а не в самом факте, не в порядке величин. Общая идея остается та же: огромное количество денег. Невыносимо огромное.

Кейт промчалась сквозь лес, деревья здесь теснились близко к дороге, тонкие стволики с белой корой, устремленные вверх, к небу, к свету. Потом деревья стали еще белее и ярче — один из тех насквозь промерзших участков, которые регулярно появляются в сельской местности в подобные холодные дни, когда температура падает чуть ниже ноля по Цельсию, а предрассветный туман забирается во все щели и оседает на поверхностях, становясь плотнее, замерзая и заковывая в ледяной панцирь деревья и кусты, побеги и иголки вечнозеленых растений, дорожные знаки и фонарные столбы, окутывая их белесым наростом, сверкающим и слепящим. Словно пришедшим из другого мира.

Должна же быть уважительная причина, какое-то оправдание… Декстер ведь нормальный, хороший человек. Если он сделал что-то плохое, значит, для этого имеется основание.

В конце концов и она однажды сделала самое ужасное, что только можно вообразить. И она — хороший, добрый человек. Не так ли?

Половина от пятидесяти миллионов…

Машина мчалась через заброшенные сельскохозяйственные угодья, замерзшие, отрезанные от остального мира, пустые, голые, здесь даже невысокие строения казались башнями — сараи, амбары, одноэтажные каменные домики, выстроенные рядом с дорогой, повторявшей средневековую тропу, расширенную в эпоху Возрождения и превращенную в тракт для конных экипажей, потом снова увеличенную и в конечном итоге замощенную в двадцатом веке — для автомашин. Нынешний ее вид — лишь краткий отрезок в череде перевоплощений, всего пять процентов жизни — узкая второстепенная дорога, оказавшаяся на задворках европейской истории.

Так где же вторая половина?.. Наверное, на том втором счете, чей номер Декстер записал на листке, но без дополнительной информации, не указав ни имя пользователя, ни пароль. И почему он записал все данные только по одному счету? Только на половину всей суммы?

Машина с ревом неслась по избитому асфальту, то врываясь в очередной лес, то выныривая из него, здесь, наверху, росли в основном вечнозеленые хвойные.

Да потому, что у него имеется партнер, вот почему. Марлена? Нико? Или оба?

Кейт не стала включать джи-пи-эс-навигатор, имевшийся в машине Себастьяна. Идея воспользоваться его автомобилем преследовала цель избежать слежки. Так что она пользовалась картой, с которой приходилось то и дело сверяться на этих извилистых дорогах, не имевших нумерации, да и названия их менялись через каждые несколько километров, то вливаясь в другие, то кончаясь тупиками или поворотами назад.

В конце концов она оказалась в Бигонвилле, на рю де Пен, Сосновой улице, плотно обсаженной вечнозелеными деревьями, которую нетрудно было пропустить без какой-либо дорожной разметки. Действительно, Сосновая улица.

Теперь Кейт была уверена — на девяносто девять процентов, если не на все сто, — что Декстер и в самом деле умудрился незаконно прибрать к рукам огромную сумму, миллионы евро. И из этих денежек платил за все — за их квартиру, за провизию и игрушки, за дизельное топливо, которое залил вчера утром в бак машины — шестьдесят три евро за полный бак, почти на сто долларов солярки для подержанной «ауди».

Подержанная машина. Вот тут две несопоставимые, несочетаемые реальности столкнулись лоб в лоб: с чего бы это человеку покупать бэушную тачку, когда у него в банке лежат двадцать пять миллионов евро?!

Весь ужин вчера в Амстердаме Кейт страдала в обществе этого самодовольного болвана Брэда. У этого парня и впрямь имелось в банке несколько лишних миллионов. И все свободное время он их тратил, расходуя на это свою энергию. На свои дома, свои машины, курорты. Точно как богатенькие банкиры в Люксембурге, чей бизнес заключался именно в том, чтобы делать деньги, а страсти сводились к их трате.

Но ее муж вовсе не один из них.

Узенькая дорога то и дело поворачивала и извивалась, ныряла вниз и тянулась вверх, на пути попадались заснеженные и обледенелые участки, густые леса и петляющие ручьи, за извивами которых следовала трасса; у них тут явно не хватало денег, чтобы построить хоть один нормальный мост, да и никогда, видимо, не будет.

Вся эта история — полная бессмыслица.

Дорога ушла в сторону от ручья и начала круто подниматься вверх, потом выровнялась на вершине очередного хребта, где лес отступил в стороны, открыв впереди широкий вид на поднимающиеся один за другим холмы и хребты, неровности и складки, покрытые серо-белым налетом, похожим на шкуру старого шарпея. Вдоль дороги теперь тянулась деревенская каменная стена, ее огромные валуны явно были снесены сюда с поля, чтобы сделать его пригодным для обработки. Стена являлась всего лишь побочным результатом местной деловой активности, участком, где можно сложить собранные камни. Поле было огромное, заросшее низкой буро-зеленой травой, оставленное под паром.

Кейт заметила фермерский дом, крашенный белой краской, с черной шиферной крышей, как и все крыши в этой маленькой стране, не имеющей выхода к морю; дом был окружен рощицами голых дубов. Летом они, видимо, дают хорошую тень. Земли вокруг дома вдоль и поперек разделяло множество низких каменных перегородок, наполовину осыпавшихся, выглядевших словно древнеримские развалины и напоминавших остатки стен, разъединявших когда-то гигантские комнаты какой-нибудь виллы — обеденные залы, огромные фойе, вомитории, в которые эти древние римляне блевали, когда в желудке уже не оставалось места, чтобы насладиться следующим блюдом.

Она максимально сбросила скорость и посмотрела в зеркало заднего вида, вновь убедившись, что никто за ней не следит. Нигде не было видно ни легковых машин, ни грузовиков, ни тракторов; деревянные ставни на окнах наглухо закрыты. И ни единого признака жизни, никаких местных обитателей в этом отдаленном доме, замкнувшемся в гордом одиночестве под охраной дубов и сосен.

Места на обочине, чтобы поставить машину, не было — дорожное полотно резко и опасно обрывалось в глубокие дренажные канавы. Подъездная дорожка к дому проходила сквозь узкий разрыв в каменной стене, перегороженной цепью, защелкнутой на висячий замок. На одной из каменных колонн у въезда — маленькая белая эмалированная табличка с номером 141, выписанным черным. Значит, это действительно дом номер 141 по рю де Пен, Бигонвилль, Люксембург.

Кейт остановила машину посреди дороги. Особо здесь не развернешься — никаких площадок, где можно подождать обитателей дома. Она огляделась по сторонам — на протяжении полумили вокруг нет никакого укрытия. И пробраться в дом тоже невозможно.

Странное место для штаб-квартиры компании, стоящей двадцать пять миллионов евро. Это больше напоминало убежище, берлогу, где можно залечь, спрятаться.

Дюжина мамочек, собравшихся на вечеринку, сидели на барных табуретах вокруг высокого стола. Не прошло и получаса, как большинство уже были подшофе.

Эту вылазку Кейт придумала, чтобы разгрузить мозги, запутавшиеся в неразрешимой ситуации. К тому же она ведь должна поддерживать видимость нормальной жизни. Это всегда являлось составляющей ее подготовки как агента, оперативного сотрудника, было частью карьеры, частью ее самой: что бы ни происходило, веди жизнь обычного человека. Занимайся повседневными делами, встречайся с рядовыми людьми. Не давай повода расспрашивать, сомневаться в тебе, что-то насчет тебя выяснять. Никогда ничего не объясняй не в меру любопытным людишкам, вообще не отвечай ни на какие вопросы, которые могут возникнуть после твоего исчезновения. Старайся не возбуждать подозрений, иначе кто-нибудь подумает, что ты совсем не то, чем представляешься.

Сидевшие вокруг стола мамочки вовсю развлекались сплетнями и слухами, необоснованными, злобными. У этой муж трахается со своей секретаршей. У той бебиситтером работает известная всей школе шлюха. Эти чехи, которых все считают богачами? Вздор, они нищие. А эта громогласная вульгарная техаска, у которой трое детей? Да она же проходит курс лечения от бесплодия — хочет заиметь четвертого.

А эта, как ее бишь, она и впрямь такая и сякая…

А Кейт тем временем размышляла о собственном муже, о том, что он натворил и еще собирается натворить. И откуда он взял эти пятьдесят миллионов евро; не может быть, чтобы именно тем способом, в котором его подозревает ФБР, то есть попросту украл.

Она незаметно положила на стол банкноту в десять евро, пока никто не смотрел в ее сторону, и вышла, словно направляясь в дамскую комнату. Но на самом деле прихватила из стойки свой зонтик и выскользнула на улицу, в туман, под свет плавающих в испарениях уличных фонарей, к похожему на статические разряды бормотанию текущей рядом реки, пополняемой тающим снегом.

Вокруг моста впереди теснилось множество кафе, каждое со своей тайной микроатмосферой, полной дыма и звуков: в одном — воплей болельщиков, следящих по телевизору за матчем по регби; в другом — завываний попсы, орущей из музыкального автомата; криков пьяных в стельку тинейджеров в третьем, где висел плакат, запрещающий вход любому, не достигшему шестнадцати лет, и поэтому привлекающий сюда всех шестнадцатилетних юнцов города.

Миновав мост, Кейт вошла в длинный, хорошо освещенный тоннель, вырубленный в скале, на которой был выстроен haute ville.[85] Грубо обтесанные стены пестрели граффити, слегка попахивало мочой, как в любом городском тоннеле, даже в самых чистых, вылизанных городах. Ей требовалось пройти с сотню футов наверх, чтобы добраться до своего квартала, расположенного на этой скале, — отличное физическое упражнение, если бы она отправилась туда по рю Ларж, но сегодня Кейт не хотелось никаких упражнений. Ей нужны ответы на вопросы, а не тренировка сердечной мышцы; ей сейчас хотелось быть дома, наедине с собственными мыслями. Следовало еще расплатиться с бебиситтером и отпустить ее, пока муж играет в теннис с агентом ФБР, который за ним следит. Кошмарная каша!

Из прибывшего лифта высыпались парочка тинейджеров, два типчика, похожих на банковских клерков, и одинокая женщина, которая поймала взгляд Кейт и изобразила на лице нечто вроде солидарности.

Кейт вошла в лифт — одна — и стала ждать, когда он тронется. Потом услышала топот ног в тоннеле — кто-то спешил, хотел успеть. Похоже, мужчина — тяжелые шаги, широкая поступь. Она нажала кнопку, еще и еще — нерациональный и бессмысленный порыв, но все же понятное и приемлемое действие.

Двери закрылись в тот момент, когда мужчина подбежал и попытался вставить руку в щель между сдвигающимися стальными панелями, но опоздал на долю секунды.

Лифт поднимался медленно, погромыхивая и поскрипывая тросом. Добравшись наверх, Кейт вышла на улицу, на плато Сент-Эсприт, к административному комплексу, задним дворам, правительственным учреждениям и небольшой площади посередине, между неправдоподобно чистенькими зданиями. Территория была отлично освещена, но пуста и погружена в полное молчание.

Кейт торопливо пошла по булыжной мостовой. Миновала ночной клуб — изнутри доносилась грохочущая музыка, но снаружи не было ни души. Повернула за угол и двинулась в сторону следующей площади. Здесь имелся бар, фонтан, роскошный ресторан, стояло такси. Пара среднего возраста вышла из ресторана и села в машину.

Она оглянулась через плечо: никого. Быстро миновала площадь, выбралась на улицу — тротуар взрыт, в глубоких рытвинах валяется строительное оборудование. И услышала за спиной шаги.

Кейт заспешила, перешла на рысь, потом снова на быстрый шаг. Пробежала перекресток, оставила позади битком набитый итальянский ресторан, дворец великого герцога, и поняла, что сейчас окажется прямо под окнами Маклейнов.

Человек позади нее, несомненно мужчина, не отставал, его башмаки звучно стучали по камням мостовой. Она оглянулась. Длинное черное пальто, шляпа с полями. Тот же самый, из тоннеля? Возраст и рост не определить, их скрывает ночная тьма. Ничего не распознать.

Кейт посмотрела на итальянский ресторан, подумала, не рвануть ли туда в поисках убежища. Но продолжала идти дальше еще быстрее — мимо китайского ресторана, бара, потом резко свернула в переулок — кратчайший путь к ее дому, к сожалению, слишком крутой — и перешла на бег. Бежать было неудобно, она спотыкалась и подскальзывалась на высоких каблуках на этом крутом подъеме, вымощенном мокрым булыжником. Дотянувшись до оштукатуренной стены, Кейт попыталась избежать падения, заскребла пальцами по неровной поверхности, на полной скорости свернула за угол, помогая себе раскрытым зонтиком, сосредоточенная на единственной цели — скорее добраться до дома; она бежала уже практически со спринтерской скоростью, но, нырнув в темный проход, переменила решение.

Проход вел к парадной двери здания, похожего на ее дом, — еще одно средневековое строение, обновленное и перестроенное до полной неузнаваемости, каменные стены оштукатурены, деревянные балки заменены новыми, в окнах рамы с двойным остеклением, каминные трубы забраны в современные кожухи.

Она прижалась к стене, распласталась, укрылась, спряталась, затихла, приготовилась.

Шаги все ближе грохочут по булыжнику — звук скольжения по крутому подъему, и вот уже совсем рядом, в трех секундах от нее, потом в двух, потом…

Кейт оттолкнулась от стены, вылетела на узкую улочку, подняв правую руку, импульс изначального толчка помог замахнуться в полную силу — в мощный удар напряженной ладонью, обрушившийся на шею мужчины, она сумела вложить всю силу, сломив сопротивление плоти и костей.

Мужчина упал на колени, хватаясь руками за шею, пытаясь глотнуть воздуха. Она перехватила зонтик обеими руками, развернула его деревянной ручкой и ударила преследователя по затылку, и тот упал лицом в булыжную мостовую, наверное, сломав себе нос.

Кейт проверила, действительно ли он без сознания, но живой. И тут заметила, что на нем нет шляпы. Это был не тот мужчина, что следовал за ней несколько секунд назад.

Она достала из его кармана бумажник и выяснила, что только что напала на швейцарца адвоката, жившего в одном с ней доме.

Сегодня, 4 часа 57 минут.

С тех пор, когда Кейт в последний раз носила с собой оружие, прошло немало времени. Тогда ей приходилось опасаться полиции и камер наружного наблюдения и стараться не нервничать. Знакомые ощущения, напоминающие боль в старой зажившей ране.

Она бросает взгляд на экран над платформой метро. Первый поезд, идущий до станции «Ла Шапель», прибывает через минуту, следующий через четыре. Она подождет второго. Правда, ей нужно ехать на первом из них, чтобы добраться до места к пяти или чуть позже.

Кейт оглядывается, осматривает платформу. Она еще пытается определить, кто из пассажиров следит за ней, но это бессмысленное занятие. Она листает «Пари матч», видит фотографии людей, обычных на этих страницах. Она когда-то считала, будто французские сплетни о знаменитостях отличаются от американских, что они выше классом. Но, прожив год во Франции, поняла, что это не так.

Второй поезд больше набит людьми, чем первый, толпа пассажиров растет и уплотняется по мере приближения часа пик. Свободных мест нет, придется стоять. Она прислоняется к стене вагона возле дверей, переминается с ноги на ногу, все больше волнуясь.

Кейт ничего не может с этим поделать: ей ужасно хочется узнать, кто же ее преследует. Она изучает и обдумывает все возможные кандидатуры — обычный набор завсегдатаев метро в пять часов вечера. Никто не встречается с ней взглядом, не отводит намеренно глаза. Это может быть любой из окружающих. Или никто из них.

Поезд останавливается на станции «Сольферино» — ничего вокруг не меняется. Далее следует «Национальная ассамблея» — по-прежнему никаких изменений. Потом «Конкорд», поезд замедляет ход, подъезжая к огромной, забитой пассажирами платформе; толпы людей, ожидающих посадки, бросаются к поезду, еще не успевшему остановиться. Она слышит мужской голос, низкий и важный, как раз в тот момент, когда двери открываются.

— Перейдите здесь на другую линию. И идите в «Бобур», в кафе наверху.

Двери открылись, и она выходит из поезда.

Она так и не видела мужчину, передавшего ей это распоряжение; она даже не пыталась его увидеть. Он повернулся к ней спиной, когда последний звук его голоса еще висел в воздухе, преднамеренно тихий, никому не слышный в шуме и гомоне толпы шепот.

Кейт прокладывает себе путь через correspondence, переход с одной линии на другую, сперва вверх по ступеням, потом вниз, поворот за один угол, за другой, длинные тоннели, выходящие в еще более длинные, пока она наконец не останавливается на платформе. Поезд как раз въезжает на станцию, он набит битком, как и все поезда на этой центральной линии, — толпы закончивших работу устремляются в вагоны на каждой остановке, люди толкаются и бегут; все эти неудобства продолжаются целых пять перегонов, пока она не позволяет толпе вынести ее наружу на станции «Отель де Билль».

И вот она уже наверху, на улице, идет прочь от реки, и тут — без всякого предупреждения! — впереди возникает гигантское переплетение громадных водопроводных труб, это чудовищное уродство — Центр Помпиду; он угрожающе нависает над ней — примитивные, словно первобытные цвета и сверкающая сталь на фоне ярко-синего послеполуденного неба.

Кейт покупает билет, входит, ступает на эскалатор, она здесь единственный пассажир.

Она хорошо ориентируется в этом музее. Это одно из тех мест, куда она ходит вместе с Декстером на каждую новую выставку, где они обычно проводят час, прежде чем устроить себе ленч в ресторане на крыше, откуда открывается прекрасный вид на правый берег Сены.

Она входит в ресторан, кивает официантке, направляется к угловому столику у дальней стены. На столике стоит бутылка минеральной воды и два стакана. За столиком сидит человек.

Женщина по соседству бросает взгляд на Кейт, переводит его на чашку кофе, а ее спутник изучает свои ногти. Это ее прикрытие.

Пульс у Кейт ускоряется. Она вскользь вспоминает о заряженном пистолете в тайном отделении на дне ее сумочки, равно как и о спрятанном оружии у людей вокруг — в сумках, в подплечных кобурах — здесь, у этой рафинированной публики, сидящей на крыше, спортивные пиджаки свободного покроя, позволяющие скрыть «пушки», которые они всегда таскают.

Хайден привстает, чтобы поцеловать ее в щеку, отросшая к полудню щетина царапает ей кожу, сухую после длительного пребывания на открытом воздухе в летнюю жару, а также из-за давнего пренебрежения ко всяким солнцезащитным кремам. Его дыхание пахнет кофе и мятой.

— И опять в музее, — говорит Кейт, присаживаясь. — Да ты, оказывается, большой ценитель искусства, не так ли?

— Это одна из главных причин, почему я живу в Европе.

— Ага.

— А как у тебя?

— Моя главная причина — приключения.

— Ну конечно! Мы все любим приключения, разве нет? — Хайден наливает ей стакан минералки, вода тихонько шипит, пузырьки лопаются. Он выдавливает из себя тонкую улыбку, их у него в запасе, кажется, великое множество.

— Итак. Ты что-то говорила о некоей сумме украденных денег.

Кейт делает глоток воды, берет себя в руки, стараясь быть твердой и неуступчивой. Она не допустит, чтобы ею манипулировали, не позволит обвести себя вокруг пальца.

— Да, — отвечает она. Ставит стакан на стол, поднимает глаза на Хайдена. — Но я хочу получить кое-что взамен.

Он кивает.

— Две вещи вообще-то.

Глава 26

На двери была табличка «REGISTRE DE COMMERCE ET SOCIETTES».[86] Небольшое новое офисное здание расположено на улице, на которой Кейт никогда не бывала и даже не подозревала о ее существовании. За столом сидела женщина, перед ней стоял компьютер и лежали очки в ярко-красной оправе.

Кейт наизусть выучила все новые слова из словаря и проверила все глагольные окончания. И даже прихватила с собой карманный словарь. Она ожидала услышать много незнакомых слов и выражений в этом общенациональном бюро регистрации бизнеса. Но после первой фразы Кейт на французском женщина ответила по-английски.

— Конечно. Пожалуйста. Как называется эта компания?

— «Люкстрейд».

Женщина впечатала название в компьютер, уверенно нажала клавишу «Enter».

— Президент и директор компании — мсье Декстер Мур.

— А о самой компании там что-нибудь имеется?

— Здесь написано, что она занимается инвестициями на рынке финансов.

— Когда она была основана?

— Не знаю.

— Извините, меня интересует, когда она была зарегистрирована здесь, в Люксембурге.

Женщина взглянула на экран:

— В октябре прошлого года.

— Спасибо. Что-нибудь еще можете мне сообщить?

— Здесь больше ничего нет.

Кейт поднялась с намерением уйти, но остановилась:

— В октябре прошлого года, так. Значит, три месяца назад, верно?

— Нет, мадам. «Люкстрейд» была зарегистрирована в Люксембурге пятнадцать месяцев назад.

Пятнадцать месяцев назад? Это же за год до их переезда сюда! Тогда Декстер ушел из своего банка и перешел на вольные хлеба, стал фрилансером. По-видимому, именно в тот момент он начал осуществлять свой план по уводу огромной суммы и решил спрятать их в Люксембурге.

Кейт как в тумане брела в подземный гараж торгового молла по широкой Джей-Эф-Кей[87] с быстрым уличным движением; вокруг высились огромные деловые здания, сплошное стекло и сталь, мимо ехали автомобили, тоже сплошное стекло и сталь, разнообразные формы и размеры контейнеров для человеческих жизней; одинокий пешеход на улице, не предназначенной для пешеходов. Брела навстречу ветру, жесткому и холодному, его резкие порывы причиняли боль.

По обеим сторонам выстроились здания различных компаний с ограниченной ответственностью и закрытых акционерных обществ — разнообразные варианты деловых объединений, призванные оберегать их владельцев от налогов и судебных исков. Повсюду виднелись подъемные краны и сгребающие землю бульдозеры — шло строительство новых зданий, офисных башен, окружающих этот свежеиспеченный музей современного искусства, — нового здания оперы, нового спортивного центра и других общественных сооружений, создание которых финансировалось за счет скудных налогов, которыми облагались ежедневно и ежечасно поступающие сюда деньги. Как и те двадцать пять миллионов евро, принадлежащих компании «Люкстрейд».

Кейт поднялась по ступеням, вошла под сень молла — сплошные сталь и стекло — и на несколько секунд оказалась среди живых, дышащих людей, прежде чем в полном одиночестве спуститься по огромному эскалатору.

Декстер зарегистрировал компанию «Люкстрейд», инвестиционную компанию — или что она там такое? — в Люксембурге пятнадцать месяцев назад. Как такое могло случиться?

Кейт услышала скрип тормозов, шум двигателя, грохот захлопнувшейся дверцы.

Она шла по подземной стоянке, расчерченной линиями, отделявшими пешеходную зону от проезжей части, — соблюдала все правила, оглядывалась по сторонам, прислушивалась.

Резкий удар где-то вдалеке — еще одну магазинную тележку вбили в длинную цепочку других.

Кейт шла туда, где, как ей казалось, осталась ее машина. Она услышала шаги неподалеку, но никого не увидела. Она отбросила страх, так ей досаждавший, но передумала и приняла этот страх как должное. Снова оглянулась по сторонам, более внимательно, пытаясь уловить другие звуки, лучше бы, конечно, обычные и нормальные, успокаивающие, но также необычные, ненормальные, устрашающие.

Эта подземная парковка в Люксембурге в середине дня гораздо более безопасна, нежели почти любое место в Вашингтоне, округ Колумбия, в любое время суток. Не говоря уж обо всех других опасных местах, где она провела большую часть своей прежней жизни.

Кейт уже держала ключи в руке, оглядывая пространство. Она услышала шаги, потом грохот захлопнутого багажника и шум автомобиля, набирающего скорость вверх по аппарели, погромыхивание тележки с разболтанным колесом, и тут увидела — слава Богу! — свою машину: клик-клик, дверь отперта, быстро скользнуть за руль, включить зажигание, переключить скорость, снять с тормоза и дать газу, поскорее убраться отсюда к чертовой матери. Страх сменился удивлением: с чего бы это ей так бояться парковки под «Ашаном»? Она опустила боковое стекло, чтобы вставить парковочный талон в автомат, шлагбаум поднялся, и Кейт рванула вверх по аппарели к дневному свету, к выходу…

С заднего сиденья послышался шорох и донесся голос, низкий, суровый.

— Следующий поворот направо, — произнес мужчина.

Кейт взвесила варианты дальнейших действий. Можно врезать по тормозам, открыть дверцу и выпрыгнуть из машины, побежать посередине улицы, криком призывая полицию.

Или остановиться и отказаться ехать дальше, пока он не объяснит, в чем дело.

Или дотянуться до сумочки, лежавшей рядом на пассажирском сиденье, вытащить «беретту», повернуться назад и всадить пару пуль в этого агента ФБР.

Или же спокойно выслушать его объяснения.

— Куда мы едем?

Билл не ответил. Он сидел посередине сиденья, не сводя глаз с ее отражения в зеркале заднего вида.

Кейт повернула вправо, как было приказано, потом еще раз, объехала по кругу чудовищную клумбу на площади с железной скульптурой в центре. Кто-то утверждал, что это работа Ричарда Серра,[88] но ей это имя ничего не говорило. Она остановила машину там, где он велел, в нескольких сотнях ярдов от круглой площади, возле узкой полоски парковой зелени на пологом спуске с холма, рядом со скамейками и фонарным столбом; невдалеке проходил старик с маленькой собачкой.

— Выйдем. — Билл отвел ее к ближайшей скамейке. Место открытое, посещаемое; нельзя даже предположить, что здесь небезопасно. В том-то все и дело, поняла Кейт.

Билл сел. Кейт подумала, не отойти ли к другой скамейке, к любой вместо этой, выбранной намеренно. Но и эту тоже выбрали случайно, не так ли? Ей было трудно отделить собственные решения от навязанных, принятых другими вроде как от ее имени, но на самом деле их собственных.

Мимо проехала машина, следом еще одна, очень похожая на машину Эмбер Мандельбаум. Кейт уже бывала здесь, проезжала возле этого парка. Все ездят по этой улице.

— Люди могут подумать, что у нас роман, — заметила Кейт, садясь рядом с Биллом на холодные планки из оструганного дерева.

— Это было бы гораздо лучше, чем есть на самом деле.

Подъехал знакомый автомобиль. Кейт напряглась, снова вспомнила про пистолет в сумочке. Джулия выскочила из машины, подошла к скамейке, села по другую сторону от Билла.

— Привет, Кейт. — Слабая, натянутая улыбка человека, здоровающегося со знакомым на похоронах.

Кейт промолчала.

— Неужели ты решила, что сказочная фея по имени Кайл Финли может забраться в сводную базу данных ФБР и Интерпола и никто про это не узнает? — спросил Билл. — И не предупредит полевых агентов?

Кейт поглядела на Билла, на Джулию, потом снова на Билла. Только сейчас она догадалась, что они бросают ей прямой вызов и можно вытянуть из них кое-какую информацию. А самой постараться ничего им не выдать.

— Ну и в чем дело?

— Послушай, — сказал Билл. — Мне трудно тебя к этому подготовить…

Кейт от души рассмеялась.

— Но, как полагаю, ты уже и сама к этому готова. Так что вот, получай: Кейт, твой муж — вор.

Кейт поразилась, насколько это удивительно — услышать такое в открытую от агентов, расследовавших дело. Редкий момент полной ясности, полной уверенности. По крайней мере Кейт была уверена, что этот человек верит в свою правоту.

— Ну рассказывай, что тебе вроде как известно.

— Насколько мы знаем, свое первое преступление он совершил прошлым летом, когда вы еще жили в Вашингтоне. Он украл миллион долларов, осуществив незаконную электронную трансакцию.

Кейт молчала.

— Там остался электронный след, — продолжал Билл. — И выяснилось, что украденные деньги он перевел в Андорру. Но сама кража была произведена с компьютера, находящегося в Штатах. Ну вот, мы начали изучать криминальные профили американцев, прибывавших в аэропорт Барселоны, самый близкий к Андорре, у которой нет своего.

— Своего — чего? — спросила Кейт, стараясь выиграть время, прервать его рассказ, чтобы вспомнить события прошлого лета, поездку Декстера в Барселону, случившуюся так неожиданно…

— Аэропорта, — сказал Билл. — В Андорре нет своего аэропорта. Итак, через четыре дня после увода денег среди американцев, прилетевших в Барселону, оказался человек, считающийся, кстати, одним из лучших специалистов во всем мире в области защиты электронных банковских операций.

Кейт скрестила руки на груди.

— Этот человек взял напрокат машину, чтобы продолжить свою поездку из Барселоны, занявшую три часа. На следующий день он вернулся. Машина дорогая. И знаешь, куда он ездил?

Кейт посмотрела на Джулию, не сводившую с нее внимательного взгляда.

— Этот человек ездил на взятой напрокат машине в Андорру на один день. Потом он вернулся и улетел домой, в Штаты. Затем купил билеты на самолет до Франкфурта. Четыре билета: два взрослых и два детских. И дал объявление, что его дом сдается. Свою машину он выставил на продажу, после чего оформил перевод прав собственности в Отделе регистрации транспорта. Что же касается его жены, то она уволилась с работы.

Кейт посмотрела Биллу в глаза и поняла, что он знает, кто она такая и чем занималась. Чем раньше занималась. Потом она перевела взгляд на Джулию. Та тоже знала, они оба знали.

— Ну и как это, по-твоему, называется? — спросил Билл.

Кейт отвернулась, наблюдая, как трио автомобилей спускается по склону холма. Уличное движение на этой и без того загруженной улице набирало силу.

— На первый взгляд напоминает убегающего преступника, — ответил он на собственный вопрос. — У нас уже была создана группа, занимающаяся расследованием хищения того миллиона, но потом мы связались с Интерполом и начали проводить совместную операцию, чтобы следить за этим подозреваемым в Европе с полным на то правом и доступом ко всем данным, которые могут нам понадобиться.

— Зачем?

— Что — зачем?

— Зачем вы следили за ним? Он украл — сколько, вы сказали? — миллион долларов? Многие крадут по миллиону чуть ли не каждый день. Так зачем следить за кем-то за границей?

— Потому что мы не смогли установить, каким образом он это проделал.

Кейт ничего не поняла, по-видимому, что-то упустив. Она покачала головой.

Тут вступила Джулия:

— Поскольку мы не поняли, как он это проделал, то не могли определить, каким образом его можно остановить. Украсть любую сумму в любой момент, когда кто-то переводит средства в любой точке мира.

Ага. Подобная уверенность стоит того, чтобы начать маленькую тайную операцию.

— Что вскоре и произошло. — Джулия наклонилась вперед. — В ноябре, а точнее — в День благодарения. Помнишь День благодарения, Кейт?

Кейт с ненавистью посмотрела на эту женщину. На разрушительницу ее семьи.

— Могу поспорить, ты сейчас здорово злишься. Твой муж тогда уехал, цитирую, «в деловую командировку». Он сказал, что едет один?

Кейт не собиралась ничего им открывать и потерла ладони, чтобы согреть руки. Ей казалось, что становится все холоднее и холоднее с каждой секундой.

— Ну ладно, — пожала плечами Джулия и достала из своей сумки большой конверт из коричневой оберточной бумаги. И извлекла оттуда какие-то снимки. — Он был в Цюрихе, — сказала она и сунула их в руки Кейт. — С некоей женщиной.

Кейт взяла эту пачку — пачку моментальных фотографий, надписанных авторучкой, — едва понятная вязь, даты, места, имена. Декстер с какими-то сомнительными людишками в кафе в Сараево. Декстер в банках — в Андорре, в Цюрихе. Декстер в ночном клубе в Лондоне со сногсшибательно красивой женщиной. Кейт перевернула фото, прочла надпись, дату и имя: Марлена.

— И что это такое? — спросила она, стараясь сохранить присутствие духа, не развалиться немедленно, прямо сейчас, на составные части, полностью и, наверное, навсегда. Она никак не ожидала, что эта Марлена окажется столь крупного калибра — настоящая супермодель. — И что это доказывает?

— Каждый из этих снимков подтверждает тот или иной факт. И все эти факты, собранные вместе, — истинная правда.

Кейт не могла оторвать взгляда от цюрихского снимка — это было в июне прошлого года, Декстер снят в ювелирном магазине рядом с этим прелестным созданием и улыбается ей. Марлена, значит. А за этим снимком следовало еще несколько фото, также сделанных в Цюрихе, — Марлена и Декстер входят в холл отеля или выходят из него, идут к лифту. Сидят в ресторане отеля, завтракают. Завтракают! А затем Лондон — в ресторане, на ступенях белого дома, переделанного из бывшей конюшни.

Кейт помотала головой.

— Фотошоп способен творить настоящие чудеса. — Она не ожидала, что будет так ревновать, так волноваться. — На приличном принтере любой умелец может сфабриковать какую угодно историю.

Тут у Кейт зазвонил мобильник. Клэр. Кейт нажала на кнопку «Отказ».

— Ты можешь забрать эти фото, — сказала Джулия, игнорируя негативную реакцию Кейт. — Проверь их по календарю. Сравни с посланиями по электронной почте, с данными в памяти телефона, с чем хочешь. И ты убедишься, что Декстер всегда был там, где, мы уверены, он и находился. Открывал счета в банках, один за другим, номерные счета, по всей Европе. И общался с этой женщиной.

— Вообще-то вы могли все это подстроить, — сказала Кейт, борясь с собой, не желая поверить, что Декстер все последнее время жил двойной жизнью, жизнью преступника, к тому же с другой женщиной, то ли из Цюриха, то ли из Лондона. От подобного заключения трудно было уйти, оно буквально напрашивалось, черт бы его побрал.

— И в Цюрихе, — продолжала Джулия, — он проделал то же самое. Но на этот раз украл двадцать пять миллионов евро.

У Билла дернулось лицо, он нахмурил брови, прищурился.

— Сколько? — переспросила Кейт, вовремя вспомнив, что следует изображать удивление.

— Двадцать пять миллионов, — повторила Джулия.

Билл чуть приоткрыл рот, его глаза метнулись в сторону. Но он тут же сжал губы и снова посмотрел на Кейт.

— Это же огромная сумма, — сказала Кейт. Хотя совсем не та, о которой говорил Кайл. — И у кого он ее украл?

— У одного сербского торговца оружием.

Кейт посмотрела на фото, которое все еще сжимала в руке. Роскошная Марлена. Плюс двадцать пять миллионов евро. С таким трудно состязаться.

— Кто вы такие? — спросила она, отринув эту мысль.

— Ты знаешь, кто мы.

— ФБР и Интерпол?

Джулия кивнула.

— Вы суперагенты, группа, занимающаяся киберпреступлениями. Вы следили за моим мужем, вели его до Люксембурга по подозрению в хищении двадцати пяти миллионов евро в ноябре прошлого года плюс миллиона долларов прошлым летом.

— Совершенно верно.

— И для вас важно поймать его, потому что вы не имеете понятия, как его остановить.

— Да.

— И для чего вы все это мне рассказали?

Оба молчали, дожидаясь, пока Кейт сама сделает нужное заключение. Кейт посмотрела на Билла, потом на Джулию. И поняла, что была права. Знала, на что они рассчитывают.

Телефон Кейт зазвонил снова. Опять Клэр. Возможно, что-то важное. Да что сейчас неважное?! Она открыла крышку аппарата.

— Привет.

— Кейт? У тебя все в порядке?

— Э-э-э… — Ну и вопросик! — Я…

— Твои ребята остались одни. Все остальные разъехались.

Вот дерьмо! Кейт взглянула на часы: детей следовало забрать пятнадцать минут назад!

— Извини, — сказала она, вставая с места. Только сейчас она поняла, почему на улице такое оживленное движение: мамочки несутся из магазинов в школы, чтобы забрать детей. — Спасибо, что позвонила, Клэр. Я через пять минут буду на месте.

Кейт сунула телефон в карман.

— Мне надо ехать за детьми.

Джулия кивнула, это выглядело как разрешение, отчего Кейт прямо-таки взбесилась. Она повернулась и пошла прочь, к машине, к своим детям, а мысли тем временем скакали и путались, крутились водоворотом вокруг новой идеи. Нового плана действий.

Глава 27

Кейт проснулась в два часа ночи. Попыталась было заснуть снова, но поняла, что это ей не удастся, да она и не хочет. Она спустилась вниз — в халате и шлепанцах. В квартире было холодно и тихо, в углах таились разные секреты. Казалось, будто она не в своем доме. Она выглянула в окно, в глубокий провал мрака, как в ущелье — уличные фонари, редкие машины, слишком быстрые для этих кривых и скользких улиц холмистого города.

Она включила компьютер и начала открывать файлы. Снова то же самое. Все те же файлы, что и раньше, всего-то неделю назад. И снова погрузилась в сетевые страницы, в банковские счета. Неделю назад ей ничего не удалось обнаружить. И нынче ночью будет то же. Но именно так поступает любая подозрительная жена, пока спит ее муж, которому она уже не доверяет. Именно так она и должна поступать. И пусть хоть все увидят, чем она занимается.

В четыре утра она выключила компьютер. Достала толстый маркер и крупными, легко читаемыми буквами написала короткую записку, которую отнесла наверх. Заглянула в комнату ребят, как делала всегда, проходя ночью мимо. С минуту смотрела, подпитываясь ощущением их невинности.

Потом вернулась в спальню, включила слабую лампу для чтения. Постояла над кроватью, глядя на мужа — тот крепко спал, открыв рот.

Она толкнула его.

Декстер заморгал спросонья, недовольный, не понимающий, что стряслось, и уставился на листок бумаги в руке жены — она держала его прямо перед его лицом.

Десять часов спустя Кейт поднялась по ступеням к отделанному керамической плиткой входу и показала метрдотелю три пальца:

— Troi, s’il vous plait.[89]

— Je vous en prie,[90] — ответил тот и повел ее через слабо освещенный бар в более светлое заднее помещение.

Именно здесь Кейт и Декстер ели в тот вечер, когда подписали договор на аренду квартиры. Праздновали. Дети уже спали под присмотром бебиситтера из отеля.

Неужели это случилось всего полгода назад, даже меньше? Тогда было тепло. Выставленные на тротуар столики кафе и ресторанов занимали обе стороны мощенной булыжником улицы, впереди виднелась небольшая площадь, спрятавшаяся в тени огромного дерева, пристроившегося на самом краю утеса, — восхитительный вид. Кейт и Декстер сидели за покрытым белой скатертью столиком в вечерних сумерках, улица полнилась деловыми молодыми людьми — все со стаканами в руках и дымящимися сигаретами.

После ужина Декстер взял ее руку и пощекотал ладонь. Она прижалась к нему, ощущая, какой он теплый и какая нежность исходит от их отношений, от их брака.

Тогда в Северной Европе стояло лето. И никто из них не задумывался, как все это будет выглядеть в середине зимы.

А сейчас Кейт бочком села у окна — за ним как раз начал падать снег, — глядя на кажущийся чужим зал: строгие обои, бра с непрозрачными абажурами, темная тяжелая мебель, косо освещенная серебристым предутренним светом. Сумку с «береттой» она поставила на скамейку рядом.

Официантка принесла меню и положила его на столик с обычным люксембургским «Wahlen Sie, bitte».[91]

Почти все столики были заняты мужчинами — парами, вчетвером, сплошные пиджаки и галстуки. На другом конце зала сидела женщина, одна. Вот она пригладила волосы и огляделась по сторонам, стараясь привлечь к себе внимание. Маневр, на который могла решиться только непривлекательная одиночка.

Окружающие вели себя соответственно.

В дверях появились Джулия и Билл. Оба мрачные.

Кейт старалась сохранять нормальный вид, характерный, обычный для нее.

— Хелло, — поздоровалась Джулия, бросая пальто на пустой стул. — Ты хотела нас видеть? — Она вела себя так, словно это была чреватая конфликтами, противостоянием встреча с целью прощупать давно назревшую проблему.

Официантка снова нависла над столом. Они заказали выпивку. Когда официантка отошла и уже не могла их слышать, Кейт ровным голосом заявила:

— Вы ошибаетесь.

Джулия кивнула, словно соглашаясь с некоей отличной мыслью, например, с предложением устроить пикник на берегу озера в ясный весенний день.

— Проблема в том, Кейт, — она выдавила из себя снисходительную улыбочку, — что мы не можем доказать, что Декстер и впрямь имеет рабочий контракт с каким-то банком.

Кейт поразилась неуместности этой подробности — чисто формальной. Она отлично помнила контракт, о котором шла речь, он прямо-таки стоял у нее перед глазами, засунутый в невинную на вид папку с документами о выплатах по закладной на дом.

— Контракт конфиденциальный, — сообщила Кейт, добавляя еще одну неуместную, не относящуюся к делу подробность.

— Мы также не можем найти, — продолжила Джулия, — никаких документов о том, откуда он получает свои доходы. Мы проверили ваш банковский счет, открытый на вас обоих. Проверили и кредитные карты, и дебетные, и сводки по балансам, присылаемые вам на дом. Так что видим все поступления и регулярные траты. Но нам неизвестно, откуда поступают эти доходы.

Джулия сделала паузу, помолчала, глядя на Кейт, давая той возможность переварить услышанное, прежде чем начать детализировать и объяснять сказанное.

— Все трансферты идут с номерного счета, — продолжила она. — Безымянного, анонимного.

— Ну, это же обычная практика в Люксембурге. Тут все этим занимаются. Это называется банковская тайна.

— Ты когда-нибудь встречалась с кем-то из его коллег? — спросила Джулия, продолжая игнорировать реплики Кейт, ее участие в разговоре. — Ты когда-нибудь видела рабочий контракт Декстера?

Это было первое заявление, которое Кейт могла опровергнуть. Потому что и в самом деле видела этот контракт, короткий, ничем не примечательный документ, который Декстер запрятал подальше, в папку с наклейкой, относящейся совсем к другим делам. Но она продолжала молчать.

— Ты видела его зарплатные чеки? Он что-нибудь получал от своего работодателя по почте? А сам он заполнял какие-нибудь отчеты? Страховые формы, например?

Кейт уставилась на старый потрескавшийся стол. Конечно, контракт мог оказаться липой. Нет, он действительно был липой!

— Деловые карточки? Корпоративные кредитные карты? Карту-ключ для доступа в офис?

Официантка принесла напитки, громко стукнув бокалами по столу, — две коки-лайт и пиво.

— Ты когда-нибудь хоть что-то такое видела? Что угодно — абсолютно любое! — способное доказать, нет, даже не доказать, это слишком сильное выражение, просто показать, что твой муж работает на какую-то конкретную компанию?

Джулия взяла стакан с кокой, отпила глоток. И прекратила свои нападки.

— Это целая коллекция косвенных улик, — заметила Кейт.

— Косвенных улик может оказаться недостаточно, чтобы осудить человека. Но их почти всегда хватает, чтобы выяснить правду. Не так ли?

— Все это косвенные улики, подтверждающие совершенно дикие предположения.

— Неотвратимые умозаключения вообще-то. — Джулия смотрела на Кейт твердым взглядом с полной убежденностью, стараясь донести через стол эту свою уверенность.

Кейт отвернулась, посмотрела в окно на крутящийся снег.

— Так чего вы хотите? — спросила она. — От меня-то чего вам надо?

После длительного молчания Джулия произнесла именно то, чего Кейт и ждала:

— Мы хотим, чтобы ты нам помогла.

— Декстер!

Он поднял взгляд от тарелки, где старался подцепить на вилку какую-то вкуснятину с соусом. Предполагалось, что это лучший ресторан во всей стране. Шеф-повар как-то заполучил самую престижную премию в мире. Награждение случилось давным-давно, но все же…

— Я все знаю, — заявила Кейт. Тело ее затекло и прямо-таки чесалось от напряжения и страха. Разговор предстоял очень трудный, и от него многое зависело.

— Что ты знаешь? — Декстер сунул в рот этот неопознанный пищевой объект. НПО.

— Я знаю, что ты никакой не консультант по вопросам компьютерной безопасности.

Декстер уставился на нее, медленно прожевывая свой НПО.

— Я тебя что-то не совсем понимаю.

— Я знаю про тайный банковский счет.

Он тут же перестал жевать, но сразу же зажевал снова, погрузившись в задумчивость.

Кейт придержала язык. Теперь был его ход, и она хотела дождаться его ответа. Он проглотил. Взял с колен салфетку, промокнул уголки рта.

— И что же ты, по-твоему, успела узнать?

— Не пытайся это отрицать. — Это прозвучало враждебнее, чем она намеревалась.

— Кто и что тебе рассказал? Только точно.

Между столиками было достаточно места. Они практически вели приватную беседу, которую никто не мог подслушать в самом центре этой разодетой толпы — сплошные темные костюмы, галстуки, жемчуга и супермодные сумочки.

— Никто мне ничего не рассказывал. Не было в этом никакой нужды, — ответила она. — Я нашла счет, на котором лежит двадцать пять миллионов евро.

— Да ничего подобного, — сказал он медленно и спокойно, полностью держа себя в руках. — Такого просто не существует. У меня нет счета с двадцатью пятью миллионами евро.

Кейт уставилась на Декстера, пораженная его ложью. Он тоже смотрел на нее, не отводя взгляда.

— Ты с кем пообщалась, Кейт?

Она пробормотала что-то невразумительное.

— С кем?

— С Биллом и Джулией, вот с кем! Они из ФБР, сейчас работают на Интерпол.

Декстер, кажется, задумался над услышанным.

— Они приехали сюда, в Люксембург, в погоне за тобой, Декстер. Это крупная операция по раскрытию крупного преступления, и подозреваемый — ты.

Прибыла пара официантов, неся белые блюда под серебряными колпаками, они поставили блюда на стол, одновременно подняв колпаки. Один из официантов принялся объяснять, что это такое, на языке, который можно было принять за английский или, возможно, суахили, насколько Кейт могла понять — она не обращала на них особого внимания.

— Ты украл эти деньги, Декстер?

Он молча смотрел на нее.

— Декс?!

Он опустил взгляд в тарелку, взял вилку.

— Когда мы это съедим, — сказал он, — мы на минутку выйдем в туалетную комнату.

Декстер закрыл и запер дверь.

— Разденься, я хочу видеть, что на тебе нет подслушки.

Она уставилась на него, но не сказала ни слова и не сделала ни единого движения.

— Раздевайся!

Она поразилась, насколько оскорбило ее это приказание, это насилие. Однако, конечно же, именно это сделал бы на его месте любой другой. Вот и ему пришлось тоже.

Кейт сняла блузку. Много воды утекло с тех пор, как ее в последний раз подвергали личному досмотру. И вот вам, пожалуйста, второй раз за неделю! Она расстегнула молнию юбки, уронила ее на пол, шагнула в сторону. Декстер ощупал подкладку, молнию. Да он же не в состоянии определить «жучок», даже если тот укусит его в нос!

Декстер вернул ей вещи.

В нынешние времена транзисторные подслушки могут оказаться чем угодно и любого размера. Взять, к примеру, ту, что была на ней сейчас: тонкий маленький диск, прикрепленный снизу к ее наручным часам. К подарку, который Декстер преподнес ей всего пару недель назад, в утро Рождества, в Альпах, в роскошном футляре с фирменной шелковой ленточкой и именем ювелира с рю де ла Бушери. Эти швейцарские часы доставили сперва розничному торговцу в Нидерланды, потом переправили в бутик в Люксембурге, затем Декстер самолетом привез их обратно в Швейцарию, чтобы Кейт развернула их во Франции, в тридцати милях от места изготовления, и они полетели с ними обратно в Люксембург, где в мужском туалете в подвале под пивной их «довел до ума» секретный агент ФБР, а теперь их проглядел, не обратил никакого внимания этот американский вроде как уголовный преступник, сидящий в этом ресторане, в отделанном серебристыми обоями зале.

Кейт оделась, застегнула пуговицы и молнию.

Декстер открыл ее сумочку, порылся там: губная помада, пудреница, телефон, ручки и ключи, пакетик чуингама и черт знает что еще — все это вполне могло записывать и передавать их разговор. Этой сумочке невозможно выдать сертификат полной невинности после столь поверхностного осмотра.

А «беретту» она оставила в квартире.

— Я сейчас отнесу твою сумочку в машину, — заявил Декстер. — Встретимся за столиком.

Она, пошатываясь, выбралась из туалетной комнаты в вестибюль. Взяла себя в руки, постояла, прислонившись к стене, прежде чем сделать следующий шаг по роскошному ковру.

Все оказалось намного труднее, чем она ожидала. Она и раньше попадала в подобные ситуации. Но никогда с собственным мужем. Поэтому — по многим причинам — полагала, что на сей раз ей будет легче.

Кейт старалась сохранять спокойствие. Она отпила вина, потом глоток воды. Вытерла рот салфеткой и, поиграв с вилкой, потерла переносицу.

Наконец вернулся Декстер.

— Извини, — сказал он. — Мне вовсе не хотелось всего этого делать.

Официантка взгромоздила на белую скатерть гигантские белые блюда. Первое, суп. Несколько ложек жидкости, на поверхности которой плавало нечто, напоминающее плоть лобстера.

— Ты понимаешь, что мне пришлось это сделать?

Кейт смотрела в свою тарелку с супом.

— Прежде всего, — продолжал Декстер, — я ничего не знаю ни про какие двадцать пять миллионов евро. — Как они прошлой ночью договорились, выйдя на промозглый балкон, заранее расписывая сценарий будущего диалога, в нем будут присутствовать три большие лжи. Эта была первая. — И я вообще ни у кого не крал никаких денег. — А это была вторая ложь. — Те методы, которыми я зарабатывал на жизнь, должен признать, были не совсем законные.

— Значит, ты не консультант по вопросам безопасности?

— Да, уже не консультант. Я трейдер, покупаю и продаю ценные бумаги. Я занимаюсь этим уже несколько лет, сперва параллельно с основной работой, это было вроде как хобби. Потом, полтора года назад, я провел целую серию успешных операций… К тому же мне надоели мои прежние занятия, поэтому я… Кейт, извини… Я ушел с той работы.

Помощник официантки убрал со стола грязную посуду, разгладил скатерть и удалился.

— Так что именно в твоих нынешних занятиях незаконно?

— Я как хакер влезаю в корпоративные сети, чтобы заполучить инсайдерскую информацию, которую использую для обеспечения прибыльности своих торговых операций.

Это была третья ложь, выданная спокойным тоном. Отличное исполнение.

Подошла официантка, осведомилась, все ли в порядке и не нужно ли чего еще. Абсурдные вопросы.

— И сколько же денег ты заработал?

— Благодаря этой… э-э-э… деятельности я заработал порядка шестисот тысяч евро.

Кейт чуть улыбнулась ему и ободряюще кивнула. Последние две минуты были самыми трудными в их разговоре. Самыми проблемными с точки зрения исполнения. Декстер справился с этим весьма прилично. Остальное будет гораздо легче. И гораздо ближе к правде.

Официантка церемонным жестом подняла еще несколько серебряных колпаков, под которыми красовались птичьи грудки — лакированная кожица, вязкий коричневый соус на скользких маленьких кусочках овощей, словно в детском саду.

— Кто такая Марлена? Мне показали фото, на которых ты запечатлен с очень красивой женщиной.

— Проститутка. Помогает мне соблазнять мужчин, чтобы получить доступ к их компьютерам. Именно таким образом я забираюсь внутрь их систем.

— Это ужасно!

Он не стал защищаться.

— Значит, у тебя нет постоянного места работы. Но я обнаружила рабочий контракт, спрятанный в папке. Это липа?

Он кивнул.

— Но ты имеешь разрешение на работу? Мы здесь на законных основаниях?

— Да. У меня здесь есть собственный бизнес.

— Но у тебя ведь были какие-то проблемы? Когда мы только приехали, в американском посольстве?

— Проблема заключалась в том, что заявление на разрешение работать я подал раньше, еще до нашего сюда приезда. А между тем, в промежутке…

— Промежуток был около года?

— Правильно. В течение этого года правительство Люксембурга начало в автоматическом порядке рассылать копии новых разрешений на работу по всем иностранным посольствам. А я не знал об этих изменениях. Так что при обычном развитии событий посольство должно было в сентябре получить копию моего разрешения, если бы я получил его тогда, когда они — когда ты — думали, будто я его получил; тогда я заявил, что уже имею его. Но получил я его не тогда.

— Ну и что мы с ними будем делать? — спросила Кейт.

— С кем, с Маклейнами? У них нет никаких улик по этим двадцати пяти миллионам украденных евро, потому что я не крал эти деньги. Так что не о чем беспокоиться.

— А как бы нам устроить, чтоб они оставили нас в покое? — спросила Кейт. — Заставить их убраться? — Она изучала второе мясное блюдо — два крошечных кусочка баранины, чопсы, великолепные на вид, розовые, хорошо прожаренные, с косточками, сложенными крест-накрест, словно скрещенные сабли. На столе уже стояло другое вино — бокалы размером с детскую голову, наполненные темно-красным содержимым, похожим на кровавое месиво в заброшенном карьере в каком-нибудь фильме ужасов.

— Думаю, они сами скоро уберутся, — подхватил ее мысль Декстер. — Именно поэтому они и вышли на тебя после… сколько времени они уже здесь, месяца четыре?

— Как ты думаешь, чего они добиваются?

— Хотят нарыть какие-нибудь улики. Например, если мы начнем тратить большие суммы. Будем покупать машины, яхты, огромные виллы на Ривьере. Жить в самых дорогих отелях, летать только первым классом, заказывать вертолетные экскурсии на Монблан. Делать все, что мы делали бы, будь у нас двадцать пять миллионов евро.

— Тогда скажи, как, по-твоему, все это может закончиться?

— Не думаю, что нам нужно предпринимать какие-то особые шаги, — произнес Декстер. — Вот разве что прекратим всякие отношения с Биллом и Джулией. Так мне кажется.

— И какие мы им приведем причины?

— А нам и не надо приводить никаких причин. Они сами прекрасно знают, почему так произойдет.

— Нет, не им. Другим нашим друзьям.

Декстер пожал плечами. Ему это безразлично, у него не было настоящих друзей.

— Может, сказать, что Билл к тебе приставал? Распускал руки? — предположил он. — Или что Джулия вешалась мне на шею? Что тебе больше нравится?

У Кейт перед глазами тут же встала картинка из прошлого: рождественский прием в посольстве, Декстер и Джулия выходят из кухни.

— Джулия запала на тебя, — сказала она. — Это более весомый аргумент. Ссора возникла между мной и Джулией, а не между тобой и Биллом.

— Да, пожалуй.

Кейт принялась за нечто экстравагантное — этакая шоколадная фантазия, появившаяся перед ней на столе.

— О’кей. Стало быть, больше мы с ними не разговариваем. Что еще?

— Рано или поздно — скорее рано — они сами сдадутся. Улик у них никаких. И они их никогда не найдут, потому что находить нечего.

Кейт вонзила ложку в шоколадную корочку торта, обнажив множество слоев разных видов и цветов, упрятанных внутрь твердой темно-коричневой раковины, имевшей вид простейшего десерта.

— Так что они скоро уедут, — сказал Декстер, тоже разрушая гладкий коричневый панцирь, отчего по всей тарелке разлилось его сладкое содержимое. — И мы никогда их больше не увидим.

Сегодня, 7 часов 03 минуты.

Мужчину Кейт заметила первым — он переходил улицу с противоположной стороны перекрестка, выйдя из набитого посетителями кафе, обычного пристанища туристов. Темные очки подняты на лоб, кустистая бородка — современный стиль деловых мужчин в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе; Кейт видела их снимки в журналах. Актер на фото, снятом скрытой камерой: утром в воскресенье, на Беверли-Драйв, в руке стаканчик с кофе, что продают навынос, с соломинкой.

Кейт уже понимает, что эти двое сидели в том кафе, прячась за солнечными очками, наблюдали за ней с Декстером и ждали. Очень хорошо подготовились, это производит должное впечатление. Но и подает сигнал тревоги. Столько времени прошло, а у них по-прежнему хватает сил и энергии.

Хорошо еще, что Кейт аккуратно обошлась с сахарницей, когда садилась. Надо всегда смотреть в оба — это здорово помогает.

— Bonjour, — говорит мужчина. Женщина начинает всех целовать — сплошное притворство.

Тут же появляется официант, крайне внимательный к мсье Муру и его гостям. Все как обычно. Мсье Мур всегда оставляет здесь приличные чаевые. Вообще-то он их повсюду оставляет.

— Ну как поживаете? — спрашивает Декстер.

— Неплохо, — отвечает Билл. — Совсем неплохо.

Снова появляется официант, представляет Декстеру бутылку вина. Декстер кивает. Официант достает штопор и начинает сдирать фольгу с горлышка бутылки.

— Вы теперь здесь живете? — спрашивает Билл.

Декстер кивает.

Пробка вылетает из бутылки — хлоп! — и официант наливает немного в бокал Декстера — попробовать. Декстер пробует, кивает. Официант разливает вино, четыре бокала, наполняет их наполовину посреди всеобщего молчания.

Четверо американцев смотрят друг на друга не в силах начать разговор. Кейт еще теряется в догадках, для чего эта встреча и как ее использовать в собственных интересах. У нее свое расписание дел. Она знает, что у Джулии и у Декстера имеется собственное, общее, отличное от ее, и к этому, возможно, причастен и Билл. Или, может, у Билла есть свое расписание. А может, и нет.

— Итак, — говорит Декстер и смотрит на Джулию, потом на Билла. — Я получил ваше сообщение. Насчет полковника.

Джулия кладет локти на стол, сцепляет пальцы. Бриллиант на ее обручальном кольце ловит луч света и сверкает. За кого это Джулия собралась замуж? Или это еще одна уловка, новое прикрытие?

— Да, — кивает Билл. Он скрещивает ноги, устраивается поудобнее, прежде чем изложить свою историю. — Вы, конечно же, знаете, что некто увел у него целое состояние в ходе электронной трансакции.

Кейт про себя отмечает, что Билл не упоминает конкретную сумму.

— Да, я слыхал об этом, — говорит Декстер.

Мужчины неотрывно смотрят в глаза друг другу. Настоящая партия в покер, причем оба блефуют. Или притворяются.

— Ну так вот, поставщик полковника в этой операции — русский экс-генерал по фамилии Вельтен — был в бешенстве, когда по завершении сделки эта огромная сумма не поступила на его счет в швейцарском банке.

— Могу себе представить.

— Так что у полковника, находившегося в тот момент в Лондоне, выдалась крайне неприятная ночка. Или, вернее, со стороны все выглядело чертовски приятно и весело — там, в трехзвездочном ресторанчике в Западном Лондоне, где он сидел с роскошной русской шлюхой по имени Марлена. Только я-то уверен, что в тот момент он чувствовал себя как на иголках.

Билл крутит бокал, болтает в нем вино, отпивает глоток и некоторое время держит жидкость во рту, прежде чем проглотить.

— И вот, — выпячивает он губы, — на следующее утро полковник проснулся и начал распродавать свое добро — машины, драгоценности, яхту, все движимое имущество — и переводить денежки на счет генерала. За неделю продал лондонскую квартиру и перевел полученную сумму Вельтену. Потом он…

— Где она располагалась?

Оба посмотрели на Кейт, удивленные, что она перебила рассказ.

— Где располагалось что?

— Его лондонская квартира.

— В Белгравии, — отвечает Билл и поворачивается обратно к Декстеру.

— Где именно?

— На Уилтон-Кресент.

Кейт бросает взгляд на мужа, и тот отвечает едва заметным пожатием плеч, словно признавая себя виновным в полном соответствии с предъявленным обвинением и готовым понести заслуженное наказание за обладание кучей денег. Теперь Кейт понимает, почему они тогда стояли на этой кривой улице возле Белгрейв-сквер, перед всеми этими роскошными особняками и фантазировали, где будут жить, когда разбогатеют. В тот момент Кейт и в голову не приходило, что этот адрес может иметь какое-то иное значение. И быть частью лжи, выдаваемой ее мужем.

— Полковник продал и свою квартиру в Нью-Йорке. Но положение на рынке в тот период было неважным, особенно в части таких вот небольших квартирок богатеньких людей — так называемых pied-a-terre. А времени у него уже не осталось. Так что пришлось ему продать ее буквально за гроши. — Билл поворачивается к Кейт: — Кажется, она была на Восточной Шестьдесят восьмой улице. Рядом с Пятой авеню.

— Спасибо за подробное объяснение.

— Всегда к вашим услугам.

— Стало быть, он лишился всех своих активов, — замечает Декстер, пытаясь вернуть разговор к сути этой истории. — Но по-прежнему оставался должен кучу денег.

— Да. Полковник одновременно отчаянно старался провернуть еще одну сделку — с продажей партии ракет земля-воздух, — но информация о его катастрофе в Конго уже просочилась. Так что возникли определенные трудности. А генерал между тем проявил завидное терпение, какого от него никто не ожидал. Все происходило через год после того, как образовался этот должок.

— И почему он был так терпелив? — спрашивает Декстер.

— Потому что Вельтен не потерял реальных денег. Ему вовсе не было необходимости платить за эти МиГи по рыночным ценам; он их попросту украл. Так что все равно на этом деле заработал. Но тем не менее желал получить все остальное, остаток договорной суммы. В конечном итоге полковник все же ухитрился подготовить еще одну сделку. Но она сорвалась в самый последний момент.

— Каким образом?

— Думаю, некто в правоохранительных органах Соединенных Штатов тайно сообщил поставщику, что за полковником установлено постоянное наблюдение.

— Интересно, — говорит Декстер. — Сплошное невезение.

— Просто ужасное.

— И полковник оказался без средств, — констатирует Декстер. — И выбора у него не осталось.

— Совершенно верно, — согласно кивает Билл. — И что же он сделал, как вы думаете?

— Думаю, исчез. Подался в бега.

— Absolument![92] Спрятался где-то, на Бали или в Буэнос-Айресе. Либо еще где-нибудь. Кто знает, где может прятаться нелегальный торговец оружием от своего разъяренного поставщика, готового его убить? Но через несколько месяцев он сделал глупость — вдруг объявился на Брайтон-Бич. Вы знаете, что это за местечко?

— Да, это в Нью-Йорке. Там живут русские эмигранты.

— Exactement.[93] Ну так вот, он появляется на Брайтон-Бич или даже живет там, не важно. Мне неизвестны подробности, как и где он поселился. Но я знаю точно, что вечером в прошлую пятницу, примерно около одиннадцати вечера, он вышел из ресторана с двумя спутниками — мужчинами среднего возраста, как и он сам. Ресторанчик маленький, дешевый, его только местные посещают.

Билл отпивает еще глоток вина. Кейт отмечает, что Джулия к своему бокалу не прикасалась.

— Полковник никогда не отличался особой красотой. Но большую часть жизни обладал большими деньгами и властью и с такими активами вполне мог привлекать некоторых женщин. Или по крайней мере мог себе позволить дорогих женщин. А теперь, увы, ничего подобного. Ну так вот, он со своими такими же малопривлекательными приятелями выходит из ресторана на Брайтон-Бич-авеню и пытается подцепить парочку юных девиц, которые ждут такси, чтобы ехать на Манхэттен, в ночной клуб, где планируют как следует повеселиться и надраться за счет некоего менеджера хеджингового фонда, а потом переспать с профессиональными баскетболистами. Очень сексуальные девицы, всем заявляют, будто им уже исполнился двадцать один год. Что на самом деле означает семнадцать-восемнадцать.

— И полковник со своими приятелями — не их поля ягоды.

— Ага, они совсем из другой оперы. Но это очень настырные ребята и жутко желают потрахаться. Владелица ресторана наблюдает эту сцену из окна — как они пристают к девицам — и уже подумывает, не кликнуть ли на помощь официантов и уборщиков, а то и вызвать копов. И тут появляется белый микроавтобус. Открывается боковая дверь — а он еще и остановиться не успел, — и оттуда выпрыгивают двое парней в масках. Бах-бах, и оба приятеля полковника получают пулю в лоб, девицы с головы до ног забрызганы кровью. Они орут и визжат так, что за десять миль слышно. Владелица ресторана тоже орет и визжит. Жуткий переполох.

— А что полковник?

— Полковника бьют кулаком в морду, поднимают с тротуара, тащат к вэну и запихивают внутрь. Дверь закрывается, визжат по асфальту шины, и вэн исчезает в отдалении.

— Полагаю, номерных знаков на вэне не было.

— Rien.[94]

— И что потом?

— Потом ничего, ни в субботу, ни в воскресенье.

— Длинный же у полковника выдался уик-энд, — задумчиво произносит Декстер.

— Vraiment.[95]

— Что это ты, Билл, все по-французски изъясняешься? — перебивает его Кейт.

— Красивый язык.

— И что затем? — интересуется Декстер.

— Вот я и практикуюсь.

— Да нет, идиот, меня вовсе не интересуют твои упражнения во французском. Что дальше было с полковником?

— Ага, вас понял. Ну так вот, утром в понедельник огромный ретривер, спущенный с поводка на пляже Брайтон-Бич, отказался сходить с тротуара.

— Полковник нашелся.

Билл кивает.

— Без рук, — добавляет он. — Отрезали.

Кейт охает.

— Ноги тоже.

— Боже мой!

— От полковника остался один торс, приделанный к голове. А его глаза…

— Да?..

— Глаза у него открыты. — Билл отпивает еще глоток дорогого красного вина. — Вы знаете, что это значит?

Все знают, но никто ему не отвечает.

— Это значит, что его заставили смотреть, — говорит Билл. — Смотреть, как отрезают его собственные руки и ноги.

Глава 28

Декстер взглянул на написанную Кейт записку, потом ей в лицо, затем на часы. Было шесть минут пятого. Утро того дня, вечером которого они отправились в ресторан.

Кейт пыталась избежать этого объяснения или, скорее, с нетерпением ждала его, предвкушала, боялась, старалась забыть, и все это длилось долго-долго, наверное, целую вечность. И теперь, когда этот момент в конце концов наступил, она не удивилась, обнаружив, что по-прежнему не слишком хочет начинать малоприятный разговор. Не слишком хочет завершить ту часть своей жизни, когда этот разговор еще не состоялся. Не стремится выяснить, на что будет похожа ее жизнь после него.

Она медленно сошла вниз по лестнице. Прикусила губу, вдруг почувствовав, что вот-вот расплачется. В ее внутренних борениях перед этим разговором преобладали злость и страх. Но не печаль, не грусть. Однако именно печаль подавляла ее сейчас, когда решительный момент наконец наступил.

Что с ними станется после этого разговора? Будут ли они и дальше жить вместе? Или это уже все? Конец? И она вскоре упакует свои вещи, разбудит мальчиков, отвезет их в аэропорт, возьмет билеты на ранний утренний рейс, чтобы улететь… куда? В Вашингтон? А кто ей там поможет, в округе Колумбия? Кто выручит? Кому она сможет поплакаться в жилетку?

Декстер — это все, что у нее есть. Он был и остается всем в ее взрослой жизни. Она вспомнила, как возвращалась после очередного задания в Гватемале, сидя в ледяном чреве военного транспортного самолета, глядя на борт фюзеляжа, усеянного заклепками, осознавая, что на свете есть только одна вещь, только один человек, которого она хочет видеть в Вашингтоне.

Держась спиной к Декстеру, она вытерла глаза, остановила поток слез. Они надели пальто и сапоги и вышли на холодный, продуваемый ветром балкон, нависающий над черным глубоким провалом. Изнутри сюда доходил слабый свет, но его было достаточно, чтобы Кейт видела лицо Декстера: он уже понял, что происходит и о чем пойдет речь.

— Декстер, — сказала она и глубоко вдохнула, стараясь взять себя в руки, но не особо в этом преуспела. — Я все знаю про двадцать пять миллионов — или, возможно, пятьдесят миллионов — украденных евро. Я все знаю про номерные счета, про «Люкстрейд», про фермерский дом… Я знаю… Декстер, я знаю, что ты вовсе не консультант по вопросам безопасности компьютерных систем и ни в каком банке здесь не работаешь. И то, чем ты занимаешься, продолжается уже давно.

Ветер ударил Декстера в лицо, и он поморщился.

— Я все могу объяснить.

— Не нужны мне никакие объяснения! Просто убеди меня, что я ошибаюсь. Или признай мою правоту.

Кейт уже знала правду; и вовсе не это надеялась сейчас услышать. Первое и главное, что она хотела выяснить: станет ли Декстер все отрицать. Какой выбор он предпочтет, будет ли нагромождать новую ложь на старую? И осталась ли у нее хоть какая-то надежда или все уже потеряно?

И еще на долю секунды Кейт задумалась, стоя на высоте пятидесяти футов над мощеной дорожкой, не вздумает ли Декстер убить ее прямо здесь и прямо сейчас. Мысль совершенно иррациональная, но тем не менее…

Кейт много раз представляла себе различные варианты этого разговора. Если Декстер скажет А, она скажет Б, а он ответит В, а она… и так далее. Она пыталась определить, какой сценарий будет наилучшим и какой наихудшим. Сравнивала их, изучала. Пробовала поменять местами разные части этих сценариев, кончавшихся тем, что она уходила из дома вместе с детьми, чтобы никогда больше не видеть Декстера; даже рассматривала возможность применить пистолет. «Беретта» была спрятана в квартире, рядом, над радиатором отопления — скрытая за портьерой, купленной ею в молле «Белль этуаль», — подвешенная к крюку, который она сама закрепила на стене, просверлив в ней отверстие сверлом с алмазной насадкой, приобретенным во время своего третьего визита в огромный магазин хозтоваров и домашней утвари, — это случилось не так уж давно, когда она была еще обычной домохозяйкой-экспатрианткой. Достаточно давно, когда ее жизнь внезапно пошла наперекосяк. Или даже до того, как она поняла, что все пошло наперекосяк.

Когда Декстер открыл рот, все возможные сценарии, как показалось Кейт, обрушились на нее разом, почти заткнув ей уши — она едва расслышала, как он сказал: «Да, ты права».

Она ничего ему на это не ответила, а он не стал вдаваться в подробности. Так они и стояли — молча, на ледяном ветру, не глядя друг на друга.

— Зачем мы сюда вылезли? — спросил Декстер, по-прежнему глядя куда-то вдаль.

— Потому что Билл и Джулия — агенты ФБР и работают на Интерпол, следят за тобой. И наш компьютер, я совершенно уверена, они тоже отслеживают. В машине стоит «клоп» и радиомаячок. Телефоны прослушиваются. И квартира тоже вся в подслушках.

Ему потребовался один момент, чтобы это переварить.

— А здесь безопасно?

Кейт пожала плечами. Потом наконец повернулась к мужу. Его лицо свидетельствовало, что он с ума сходит от беспокойства. «А это очень хорошо, — подумалось ей. — Если бы он оставался спокоен, если бы ему было безразлично, тогда было бы гораздо хуже».

— Можно, я теперь все объясню? — спросил он. — Пожалуйста…

Она кивнула.

— Это довольно длинная история. — Декстер махнул рукой в сторону стульев и стола, подождал, пока она усядется, сел сам.

— Ты помнишь, что мой брат служил в Корпусе морской пехоты?

Господи, а это здесь при чем?

— Конечно, — резко ответила она, более злобно, чем собиралась, и добавила уже мягче: — Да-да, помню.

— И знаешь, что он погиб в Боснии. Но я никогда не рассказывал тебе, как именно он погиб.

— Ты говорил, что тогда он уже не был в морской пехоте. А стал одним из военных советников. — Кейт многое было известно об этих парнях. — Его взяли в плен и убили.

— Верно. Он попал в плен к сербскому полковнику по фамилии Петрович. Ты когда-нибудь о таком слышала?

Кейт покачала головой.

— О Петровиче немногие знают, даже в Европе. Но на Балканах он знаменит. Как садист. У него хобби такое — пытать пленных для отдыха и развлечения. Понимаешь, что это значит?

— Думаю, да.

— Он пытал людей просто из удовольствия. Наслаждался, выдергивая им ногти пассатижами. Отрезая уши мясницким ножом. Отрубал руки мачете. Уродовал, калечил, убивал медленно, чтобы было побольше крови и боли. Он вовсе не выпытывал у них какие-то сведения, делал это потому, что ему нравилось. Потому что такая у него была репутация — варвара. Он сам себе ее создал.

Когда нашли тело моего брата, у него не было ни одного пальца на руках. И на ногах тоже. И гениталий не было. И губ. Петрович отрезал Дэниелу даже губы.

У нее по спине прошла волна дрожи.

— Петрович запытал моего брата до смерти просто так, ради собственного кайфа. А потом оставил его тело гнить в какой-то канаве, чтобы его жрали бродячие кошки, крысы да одичавшие собаки.

Это было гораздо ужаснее, чем Кейт себе представляла. И тем не менее она никак не могла связать эту историю с миллионами украденных евро. И еще не понимала, почему эта история не попала в поле ее зрения, когда она расследовала прошлое Декстера.

— Это ужасно! Я вовсе не хочу показаться нетерпеливой и безразличной к таким несчастьям сукой, однако какая, черт возьми, связь между всем этим и украденными тобой пятьюдесятью миллионами евро?

— Двадцатью пятью.

— Сколько бы их там ни было, этих гребаных миллионов! Черт бы тебя побрал, Декстер!

— Связь очень простая. — Он глубоко и прерывисто вдохнул. — Потому что Петрович и есть тот человек, у которого я их украл.

— О’кей, — сказала она, хватаясь за боковины стула и пытаясь успокоиться. — Объясняй дальше. Как ты про это узнал?

— Как я узнал про что? — Голос Декстера дрожал, и Кейт видела, что он может вот-вот заплакать.

— Про все это. Про своего брата. Про Петровича.

Декстер снова глубоко вдохнул.

— В сообщении Госдепа о смерти Дэниела были фотографии его тела.

— Когда ты познакомился с этим сообщением?

— В конце девяностых. Один тип из Госдепа связался с нашими родителями. Сообщил, что с документов по этой войне сняли гриф секретности, включая сообщение о смерти Дэниела.

— Ты видел само сообщение?

Он закивал яростно, даже агрессивно, голова так и моталась вверх и вниз.

— Фотокопию. Сообщение кончалось информацией, что Петрович жив и здоров и ведет роскошную жизнь, нелегально торгуя оружием. Продает его самым гнусным гадам на земле: мексиканским наркобаронам, суданцам, погрязшим в геноциде, Талибану.

— Все это было в сообщении о смерти Дэниела?

— Нет. Это отдельно полученная информация, от того парня, который вышел на наших родителей. Я с ним встречался пару лет спустя. Ему не слишком многое было известно, помимо того сообщения. Но он свел меня с одним хорватом беженцем, эмигрантом по имени Смолич, многое знавшим про все эти военные дела. И у Смолича была информация о полковнике. Они вместе воевали, и Смолич отлично знал, на что способен этот полковник.

Это была самая невероятная история, какую Кейт когда-либо слышала.

— Ну вот, я тогда стал платить Смоличу нечто вроде содержания, — продолжал Декстер. — Чтобы он продолжал отслеживать полковника. Куда он ездит, чем занимается, какую недвижимость приобретает, какие сделки с оружием проворачивает.

— Чья это была идея, чтобы Смолич следил за полковником? Его или твоя?

Кейт заметила намек на улыбку на лице Декстера, улыбку облегчения. И поняла, что он подумал: раз уж она задает подобные вопросы, значит, пытается понять, разобраться. Пытается найти ему оправдание, прощение. Он прав, именно так и было.

— Не помню, — ответил он. — Может, он намекнул, что это нетрудно проделать, и я дал ему возможность попробовать. Давно это было.

— А где ты встречался с этим Смоличем?

— В парке. На Фаррагут-сквер.

Конечно. Именно туда Декстер и направлялся, когда Кейт заметила его красную шапочку на противоположной стороне улицы. Это было прошлой зимой.

— И зачем тебе это понадобилось?

— Хороший вопрос. Правда в том, что я и сам толком не знаю. У меня не было никаких планов, если именно это тебя интересует. Просто в руки попала информация, и мне казалось, что я должен ею воспользоваться.

— О’кей, — подвела итог Кейт, отбрасывая в сторону нереальность этого сценария. — Значит, Смолич начал отслеживать для тебя действия полковника. Это более или менее ясно. Но вот чего я не понимаю, Декстер, почему ты никогда не рассказывал мне об этом? Хотя я работала на правительство.

Тут Кейт пришло в голову — несмотря на кажущуюся невероятность ситуации, — что здесь имеется шанс и для нее: выйти сухой из воды, избавиться наконец от прошлого. Просто сделать одно-единственное чистосердечное признание — и это станет тем самым камешком, который вызывает горную лавину. Но в данный момент провинившийся — самый виноватый! — пока Декстер. Оправдываться нужно ему.

— Все это началось еще до того, как мы с тобой познакомились, — сказал он. — И то, чем я занимался, вовсе не казалось особенно осмысленным. Мне попросту было стыдно в этом сознаться. Я не хотел, чтобы ты узнала.

Признание показалось Кейт глупым, но по крайней мере честным.

— О’кей. И что потом?

— Потом, несколько лет назад, произошло нечто, не имеющее никакого отношения к этой истории, просто случай в моей профессиональной деятельности. В процессе испытаний нового протокола для системы компьютерной безопасности я обнаружил, так сказать, запасной выход, возможность красть деньги в ходе трансакций в электронном виде, виртуальным способом.

— Ты случайно это обнаружил?

— Нет. Это была не случайность, не простое совпадение, произошедшее, когда я проверял систему eBay. Это же моя работа! Именно этим я занимаюсь! Вот я и выискивал возможные бреши в защите от несанкционированного вторжения и закрывал их.

— Да-да, верно.

— И одновременно выяснил, что полковник устраивает свои сделки именно с помощью электронного перевода денег. Регулярно переводит миллионы, иной раз даже десятки миллионов с одних номерных счетов на другие. Регулярно. Проворачивает свои нелегальные делишки с оружием прямо с домашнего компьютера.

— И ты решил ограбить его. Втемную. Так?

— Да. Но я хотел не просто обнулить его банковский счет; это была бы обычная кража. — Голос Декстера уже перестал дрожать, теперь он говорил громче, быстрее, увереннее. Он явно испытывал облегчение, получив возможность объясниться, все рассказать жене. Своему лучшему другу. — Чего я добивался, так это найти слабое звено, уязвимую точку, момент, когда у него будет куча денег, ему не принадлежащих, то есть в процессе, в середине очередной сделки. Огромная сумма, которую он должен кому-то выплатить.

— Кому-то, кто будет крайне недоволен, не получив их.

— Именно так.

— Чтобы это была не просто финансовая месть, так что ли?

— Да, — кивнул Декстер. — Я хотел, чтобы полковника убили.

Кейт поразилась прямоте и мстительности Декстера.

— В том-то и заключалось все дело, Кейт: я хотел добиться справедливого возмездия. — Он вымученно улыбнулся, как бы подбадривая себя. — Я эти деньги вовсе не из жадности украл. Я это сделал, чтобы наказать одного из самых гнусных людей в мире.

Кейт некоторое время обдумывала это не вполне оправдывающее его объяснение.

— Ну это с какой стороны посмотреть…

— А что, есть и другая сторона?

— С другой стороны, ты просто вор.

— Кажется, я вполне заслужил такой эпитет.

— Ты вор и приверженец суда Линча.

— Я освободил мир от еще одного мерзавца.

— Возможно. Только не так, как мы это обычно делаем.

— Кто это — мы?

— Американцы. Это не американский способ добиваться справедливости.

— Не американский? Ты имеешь в виду арест, официальное предъявление обвинений, суд, приговор, кассации, тюремное заключение?

Кейт кивнула.

— И как ты намерена его осуществить, этот способ, в отношении сербского гражданина, проживающего в Лондоне?

— Объявить его международным военным преступником.

— Ну попробуй это проделать в Гааге, в Международном суде. Это ведь тоже совсем не американский способ, не так ли?

— Он вполне американский, потому что при этом соблюдаются международные законы.

Декстер фыркнул.

— Конечно, — добавила она, — при этом тебе не обломится двадцать пять миллионов евро.

Грузовой поезд с грохотом прополз по железнодорожному мосту, раскинувшемуся над отрогом хребта, — груз шел на север, поезд был длинный, тяжелый и медленный.

— И что ты совершил первым делом? И когда? — Кейт начала потихоньку устанавливать некоторую дистанцию между собственным предательством, злостью и поведением Декстера. Она постепенно переходила на его сторону. Или по крайней мере обретала способность смотреть на вещи его глазами.

— Примерно полтора года назад. Я тогда зарегистрировал здесь компанию, инвестиционную фирму. И открыл номерной счет на нее. И начал плотно отслеживать всю деятельность полковника, его счета, трансакции, высматривая, какие возможности могут открыться и стараясь определить, как мне ими воспользоваться.

— И как ты это делал?

— Во время одной из командировок — в Милан — он использовал компьютерную сеть отеля, чтобы провести электронную трансакцию, и это позволило мне ввести на его жесткий диск свою программу и хорошенько ее там упрятать — эта программа регистрировала все его операции на компе, вела их запись. И каждую ночь, вернее, в четыре утра по среднеевропейскому времени, если его компьютер был включен, он сам высылал мне по электронной почте запись всех операций полковника за предыдущие двадцать четыре часа. С ее помощью я не мог получить его пароли и все такое прочее; она просто позволяла мне видеть, чем он занимается. То есть, в сущности, отстреливать всех зайцев по очереди.

После этого, к началу августа — значит, полгода назад, я был готов действовать. Все встало на место. Ну почти все. Но сначала мне следовало доказать себе, что я и впрямь могу это проделать.

— Каким образом?

— Провести тест. Я всегда умел пробиваться сквозь защиты и преграды в компьютерных сетях банков. В одном таком банке, в Андорре, некая юридическая фирма держала свои фонды до того, как начинала их распределять среди клиентов. Эта фирма представляла интересы одной страховой компании, занимающейся страхованием жизни. Несколько лет назад, ведя в суде дело по поводу вопиющего нарушения всех законов и правил, фирма не только сумела защитить этого страховщика от иска, но и заставила истца заплатить все судебные издержки — полтора миллиона долларов. Фирма получила свой гонорар — ей причиталась треть присужденных средств — и держала эти деньги в Андорре. Потом перевела остальные две трети на счет клиента. Или, вернее, попыталась перевести.

— Миллион долларов. И ты их украл?

— Верно. У тебя не возникло никаких подозрений насчет того, что это за страховая компания?

Кейт попыталась мысленно отследить возможные варианты, даже самые неподходящие, но тут же поняла, что один из них вполне реальный. Она давненько не вспоминала об этой компании, почти два десятка лет.

— «Америкен Хелф», — пробормотала она. Одно время дела с «Амхелф» занимали большую часть ее времени. Она спорила с ними, заполняла всяческие формы, требовала встреч, просила, умоляла, твердила, что это их прямая обязанность — оплатить лечение ее отца, несмотря на напечатанное в страховом полисе мелким шрифтом предупреждение о противном. — Ты, значит, спер миллион долларов у «Америкен Хелф».

— Миллион грязных долларов. Они по праву принадлежали людям вроде твоего отца. Или вроде тебя самой. Тот иск был подан дочерью от имени умершего отца.

— И это и был твой тест?

— Я решил, что вполне могу использовать для опытов эту морскую свинку, тем более что она сволочная. После чего был готов завалить полковника.

— Это случилось, когда мы сюда переехали?

— Да.

— О’кей, — сказала она, наклоняясь вперед. Теперь все приобрело какой-то смысл. — Объясни, как ты это проделал.

Глава 29

Декстер оказался несколько иным человеком, чем Кейт его считала. Однако явно не настолько иным, как она опасалась.

— Первым делом, — начал он, — мне требовалось получить доступ в компьютер полковника. И я нанял в Лондоне одного человека, который стал помогать мне, — молодую женщину.

Она испытала огромное облегчение.

— Как ее звали?

— Марлена.

Это была одна из тех двоих, кому Декстер звонил по своему секретному телефону. Нико, видимо, второй, решила Кейт.

— А как зовут Смолича? По имени?

Декстер несколько опешил, но все же ответил:

— Нико.

Так, это его второй контакт. Два имени, два человека. Все сходится.

— И эта Марлена, — продолжала спрашивать Кейт, — что она делала?

— Помогла мне получить доступ в его комп.

— Как?

— Она с ним переспала, — пояснил Декстер.

— Так она проститутка?

— Да.

— А ты с ней тоже спал?

Он прямо-таки заржал.

— Нет уж, нечего ржать над моими вопросами, что бы я ни спрашивала. Тебе такое право надо еще заслужить.

— Извини.

— Ну так? Трахался?

Он пригасил улыбку.

— Ты знаешь, как она выглядит, эта Марлена?

— Да, я видела ее фото.

— Я же понимаю, что исключительно красив и привлекателен. Мы с тобой, Кейт, оба прекрасно это знаем. Неужто ты на самом деле думаешь, будто женщина вроде Марлены станет со мной спать?

— Но ты же ей платишь. Чтобы заниматься сексом.

Декстер лишь скривился, дескать, оставь ты меня наконец в покое.

— Ну ладно, — сказала Кейт. — Давай дальше.

— Марлена русская, ей двадцать два года. Для полковника это, скажем так, особо привлекательно, он на таких специализируется. Я подставил ее, ввел в соответствующую ситуацию — в бар отеля, где, как всем известно, можно склеить подобную красотку.

— Значит, он знал, что она проститутка.

— Да.

— И она просто зашла в его квартиру и влезла в компьютер вроде хакера?

— Нет, это должно было стать более длинной операцией. Когда они познакомились, она дала ему телефон своей эскортной службы. Он позвонил — она же эскортница, девица по вызову, — и она приехала к нему. В эту первую ночь с ним она выдала экстрапредставление, по высшему классу.

— Что это такое?

— Сверхактивный секс с перебором. Плюс задушевные беседы шепотком на подушечке, в ходе каковых она доверительно сообщила ему, что хотя и занимается сексом с разными мужчинами почти каждую ночь, никогда прежде не получала такого… э-э-э… удовлетворения и не испытывала такого удовольствия от клиента, как сегодня. Она четко и ясно дала ему понять, что это для нее совершенно уникальный опыт. И она будет просто в восторге, если полковник станет ее постоянным клиентом.

— И он купился?

— А кто бы не купился?!

Кейт никогда не могла понять, отчего мужчины так глупы.

— До их пятого свидания ничего не происходило, но однажды полковник оставил ее одну на достаточно долгое время, чтобы она в совершенно приватной обстановке поработала с его компьютером. И она вставила в него некое устройство, именуемое у хакеров «сниффером»,[96] способное выявлять все имена пользователей и пароли. И к следующему визиту Марлены — они теперь встречались раз в неделю — я подготовил программное обеспечение, которое она и установила в его комп, а оно включало в себя логгер, фиксировавший нажимы на все клавиши, и он все эти нажимы регистрировал и пересылал мне по электронной почте.

Потом мне пришлось потратить чуть ли не сто часов, чтобы разгадать алгоритм его меняющейся системы паролей, чтобы я мог влезать в его файлы с банковскими счетами, и он бы об этом не узнал. Жутко нудное занятие. И еще несколько недель после этого потребовалось на создание поддельного сетевого сайта для его банка.

— Зачем?

— Затем, что когда человек переводит миллионы долларов, он не просто нажимает на значок «Переслать» на экране своего компьютера. Он еще и звонит в банк соответствующему менеджеру, чтобы подтвердить перевод. Клиент сообщает детальные подробности, после чего менеджер производит перевод. Так банки защищаются от мошенников.

— И каким образом этот фальшивый сайт прошел проверку системы безопасности?

— Очень простым. Полковник-то полагал, что вошел на сетевой сайт своего банка, а на самом деле вышел на программу, вставленную в его компьютер, на его жесткий диск, а не в сеть. Нажатия на клавиши и изображения, возникавшие у него на экране, были фикцией, не имели никакого отношения к работе с его счетом. С его счетом на самом деле работал я, находясь на достаточном расстоянии.

— Стало быть, как ты говоришь, он полагал, будто уже онлайн и переводит деньги. И воспользовался телефоном, чтобы подтвердить перевод. А ты в это время осуществил совсем другой перевод совсем на другой счет. Верно?

— Совершенно верно.

— Блестяще!

Декстер вернулся на балкон, надев свою лыжную шапочку. Протянул Кейт ее шапку, и она натянула ее глубоко, на уши, уже горевшие от холода. Под шерстяной тканью они быстро согрелись.

— Полковник всегда совершал крупные сделки с различным оружием, — продолжил Декстер. — Но та, которую я отслеживал, была чрезвычайно крупная, а в качестве покупателей выступали какие-то комично-мерзкие африканцы. Это должно было стать моей самой перспективной возможностью — точно такой вид сложной виртуальной трансакции, на какой я рассчитывал. Полковник закупал у бывшего советского генерала целую партию МиГов, а потом перепродавал их одному конголезскому революционному фронту. Ты ведь знаешь, что в Конго по-прежнему идет война?

Кровавые столкновения в странах «третьего» мира когда-то были основным занятием Кейт. Но это вовсе не означало, что она полностью ушла от подобных дел. После всего этого она навсегда останется политически ангажированной.

— Самый крупный военный конфликт после Второй мировой войны, — сказала она. — Более пяти миллионов погибших.

— Точно. Поэтому данная сделка полковника требовала большого доверия со стороны этого русского генерала, Ивана Вельтена, и полковник пользовался таким доверием, заработал его за два десятка лет тесного сотрудничества с генералом. Сделка также требовала почти одновременного осуществления нескольких денежных переводов, в тот же день, когда были доставлены МиГи. И это случилось в День благодарения.

Кейт кивнула. Вот почему Декстера в тот день не было дома.

— Утром дня сделки конголезцы перевели всю сумму платежа на счет полковника, который тут же половину перевел Вельтену. И половину истребителей перегнали из Замбии, где генерал держал свои самолеты, украв их с авиабазы в Казахстане, на аэродром вблизи ангольской границы. На этом этапе сделки полковник должен был выплатить генералу следующий транш. Он инициировал перевод, и сумма ушла с его счета. Но так и не поступила на счет генерала.

— Потому что ты перевел ее на свой счет.

— Да. Теперь полковник задолжал генералу двадцать пять миллионов евро, которых у него не было, и он попытался выяснить, что произошло. Связался со своей банкиршей, но у той имелась запись их разговора, в ходе которого он подтвердил распоряжение о переводе денег из этого банка. Но полковник и генерал держали свои счета в банке «Свисс дженерал». Трансферты в пределах одного банка производятся немедленно, поскольку банк имеет возможность проверить наличие денег на счете. Я тоже завел себе счет в «Свисс дженерал».

— А разве банк не мог проверить, куда именно ушли эти деньги? На чей именно счет? И точно определить его в своей-то собственной системе?

— Да, они могли это сделать. Более того, я уверен, что именно это они и сделали. Но в итоге обнаружили пустой счет, открытый одним парнем, которому я заплатил, чтобы он его открыл, — это было год назад. Он не имел понятия, кто я такой, не знал, как меня зовут, никогда меня не видел. А я немедленно снял всю сумму с этого счета в «Свисс дженерал» и перевел ее на совсем другой в другом банке.

— Но они могли проследить и эту трансакцию?

— Да, при нормальном ходе дел могли бы. Но в тот день у них случился сбой в системе безопасности в их штаб-квартире в Цюрихе. Гораздо раньше — за несколько месяцев до этого — я абонировал в этом их отделении банковскую ячейку. Утром того дня, когда полковник перевел свои деньги, я отправился туда и навестил эту ячейку. Меня провели в конференц-зал, куда я перенес коробку из ячейки. Из нее я достал маленькое беспроводное электронное устройство — оно имеет вид кабеля питания для компьютера — и подключил его к распределительной коробке под столом конференц-зала. И ушел оттуда. От коробки шли провода питания ко всей основной компьютерной системе банка, и мое устройство ввело в нее соответствующий радиосигнал, так что в итоге я получил возможность доступа в эту систему, даже находясь вне их здания.

— А почему ты не вошел в систему прямо из конференц-зала?

— Потому что если бы я начал работать оттуда, подключившись к системе напрямую, любой администратор сумел бы меня отследить и обнаружить, где я расположился. Плюс к тому я не хотел подсоединяться к ним, находясь внутри, поскольку отдавал себе отчет, что их служба безопасности немедленно перекроет все выходы из здания, как только обнаружит сбой в системе.

— А они перекрыли?

— Да. Но я-то к тому моменту уже вернулся в свою гостиницу по соседству. Мои окна выходили на улицу. Я установил там направленную антенну, чтобы поймать этот радиосигнал.

— А откуда ты знал, что это сработает? Вся эта техника?

— Я такое уже испытывал раньше, в свой предыдущий приезд туда. Проверил все технические аспекты своей системы, а также перехватил пароли к банковской системе защиты от несанкционированного доступа. После чего получил возможность проанализировать все составляющие их системы, все протоколы и меры безопасности, предпринимаемые их администраторами. В тот момент я еще не имел возможности действовать, но уже знал, что смогу проделать, когда придет время.

— И когда оно пришло?

— После того, как я перенаправил перевод полковника на другой счет, а потом перевел всю сумму из «Свисс дженерал» на счет в Андорре. Мне потребовалась всего пара минут, чтобы забраться в ту часть банковской системы, которая регистрирует пути следования переводов, сделанных в данный день, и их номера.

— И стер все записи?

— Именно. И в этот момент администратор заметил мое вторжение, закрыл систему и перекрыл все выходы из здания. Но к тому времени я уже перевел деньги на добрую дюжину счетов по всему миру, причем при каждой трансакции переводились разные суммы. А потом со всех этих счетов деньги вернулись обратно на счет в Люксембурге.

— А чем ты занимался в своем офисе? Сидел там каждый день допоздна, все уик-энды… что тебя там держало?

— Мне требовалось изучить и проанализировать множество систем обеспечения безопасности — компьютеров полковника, компьютеров «Свисс дженерал». Вторжение в чужую систему требует много времени. Это настоящий каторжный труд, сплошная возня, сбор данных, их анализ… И за всем этим стоит огромных размеров теоретическая база.

— Но почему этим нужно было заниматься поздними вечерами?

— Поздно вечером у меня в основном была другая работа — я отслеживал все переговоры полковника, его электронную почту, телефонные разговоры, чтобы плотно следить за всеми его сделками. Частенько мне приходилось подолгу торчать там и ждать, особенно после того, как кто-нибудь из его контрагентов заявлял: «Я тебе перезвоню через пару-тройку часиков». Вот я и сидел там и ждал.

— Просто ждал?

— Да. Но использовал эти перерывы и для других дел. Это было что-то вроде хобби: исследование некоей весьма сложной категории ценных бумаг.

— Зачем?

— Я пришел к выводу, что если ценные бумаги выпускаются столь сложными и изощренными способами, чтобы простой человек не мог понять суть дела, значит, банкиры-эмитенты непременно скрывают нечто весьма привлекательное и чрезвычайно прибыльное. У них такая кружная, окольная логика построения всевозможных ухищрений — созданная, я уверен, специально, чтобы запудрить людям мозги, — что у человека вроде меня вызывает восхищение. Как бы то ни было, это еще одна форма азартных игр на рынке ценных бумаг. В последние пару месяцев мы на подобных инвестициях получили четверть миллиона евро. Именно таким образом я теперь зарабатываю нам на жизнь.

— А я-то уж думала, что ты зарабатываешь на жизнь воровством.

— Нет, — ответил он. — Воровством я занимаюсь для развлечения.

Кейт поставила на стол две кружки. Пар от кофе поднимался густыми белыми клочьями, зависая в плотном и холодном предрассветном воздухе. Она села и поплотнее закуталась в одеяло.

— И как тебя можно поймать?

Кейт все еще мысленно пробивалась сквозь джунгли логистических схем Декстера. Отмахиваясь при этом от более абстрактных понятий — морали, честности, супружеских прав, уголовной ответственности — и сосредотачиваясь на одной лишь их практичности. Пока, только сегодня, только сейчас.

— Это невозможно.

— Нет? Совершенно невозможно?

— Совершенно.

Кейт удивилась — на нее произвела должное впечатление эта полная, жуткая уверенность мужа. Откуда она у него взялась?

— А если ФБР найдет эти деньги?

— Это не будет иметь никакого значения. Им не смогут отследить трансакции через многочисленные счета. Кроме того, Кейт, эти счета более не существуют: и все следы моих трансакций давно уничтожены. Все это невозможно отследить и привязать ко мне.

— Все?

— Абсолютно все.

— А если они просто обнаружат эти деньги? Как их обнаружила я? Чем ты объяснишь, откуда они у тебя взялись?

— А мне вовсе и не нужно кому-то что-то объяснять. Именно поэтому деньги и находятся здесь, в Люксембурге. Здесь хорошо соблюдается банковская тайна вклада.

— Потому-то мы здесь и оказались?

— В основном да.

— Кстати, раз уж об этом зашла речь: мы уже можем вернуться домой? В Америку?

— Конечно.

— Но?..

— Но нам не следует держать приличных сумм в американских банках. И мы не можем переводить зараз более десяти кусков с одного счета на другой. Не можем приобретать собственность в США. Тратить там крупные суммы. Мы также не должны получать там никакого дохода, значит, не сумеем продать наш дом в округе Колумбия; нам придется по-прежнему сдавать его в аренду. Мы не должны привлекать к себе внимание налоговой службы.

Это Кейт понимала. Им следовало скрываться от налоговиков, чтобы иметь возможность защититься от федералов.

— А тот человек, у которого ты украл эти деньги, этот полковник… Он не может тебя выследить?

— Он за мной не охотится. Я подставил одного парня. Устроил так, будто это он украл деньги полковника. Это еще один сербский головорез, бывший армейский чин.

— И что с ним произошло, с этим другим парнем?

— Еще одна низшая форма жизни прекратила свое существование. Он получил то, что заслужил.

Так. Что еще ей требуется выяснить?

— А тот счет? Те двадцать пять миллионов? Такая круглая цифра. Проценты на нее капают?

— Нет.

— Ты не хочешь оказаться в положении, когда по закону требуется сообщать о своих доходах, да? Даже здесь?

— Правильно. Потому что тогда придется сообщать властям обо всех доходах. И здесь, и везде.

— И так будет всегда?

— Всегда. Пока мы являемся американскими гражданами, нам следует подавать налоговые декларации в Америке.

— И что нам с этим делать?

— Ограничить свои доходы до сумм, которые я зарабатываю на законных инвестициях. Но это вовсе не значит, что нам придется ограничивать наши расходы.

— А расходование украденных денег в твои планы входит? Или ты стремился только наказать человека, которого ненавидишь?

— В мои планы входит их тратить.

Кейт помолчала, переваривая услышанное, перекатывая эти его слова во рту, словно глоток вина.

— И когда?

— Как только это будет полностью безопасно. Полагаю, когда ФБР оставит нас в покое.

В тот момент его ответ казался вполне разумным, а она была слишком перегружена информацией и впечатлениями от поразительного рассказа Декстера. Пройдет немало времени, прежде чем Кейт заметит изъян в логике его построений, в самой основе всех его рациональных рассуждений. А изъян заключался в том, что если Декстер дожидается, когда ФБР оставит их в покое, значит, он уже давно знает об их слежке. И знал еще до того, как она ему об этом сказала.

— А теперь расскажи про фермерский дом.

— Это всего лишь почтовый и банковский адрес. Просто он далеко. За ним невозможно следить.

Он мог бы служить надежным убежищем, если когда-нибудь таковое понадобится. Но Декстер мыслил в рамках налоговых адресов. Надежные убежища — это епархия Кейт.

— Ты взял напрокат машину, чтобы туда съездить. А сам сказал, что едешь в Брюссель. Почему?

— Сделка должна была вот-вот состояться. Вот я и открыл уйму новых счетов, коротких, на неделю, только чтобы перекинуть через них деньги. Все бумаги, все документы по этим счетам приходили по почте в этот фермерский дом. И мне требовалось их забрать. Чтобы уничтожить, порезать в лапшу.

— Понятно. И тогда же ты спрятал данные по своим тайным счетам в комод в комнате мальчиков. Так?

Ему явно стало стыдно.

— Это было уже после… э-э-э… трансакции. Когда тайна этих счетов стала гораздо более актуальной проблемой.

Кейт хорошо помнила ту ночь.

— И когда объявился этот якобы папаша Джулии, не так ли? Когда мы с ним ужинали, да?

— Правда? Не помню точно.

Это казалось маловероятным. Невозможным. Кейт снова охватили подозрения.

— Да неужто?

Он лишь пожал плечами.

— Ну и кто он такой, как тебе кажется? — спросила она. — Его звали Лестер, верно?

— Вероятно, их босс. Или коллега.

Некоторое время они сидели в молчании, думая о своем, но их мысли и умозаключения явно шли параллельными курсами.

— А почему бы тебе не спрятать данные об этих счетах в своем офисе? Или в фермерском доме?

— Неохота за ними тащиться, если они вдруг понадобятся, — сказал он. — Или если нам придется смываться по-быстрому.

— А почему нам может понадобиться смываться по-быстрому?

— Если я окажусь на грани поимки.

— Но ты же сказал, что это невозможно.

— И тем не менее. Надо заранее принять меры предосторожности.

Кейт невольно подумала, что главные меры предосторожности он принимал против нее. И это вернуло ее к мысли о камере видеонаблюдения. Она никак не могла решить, нужно ли поднимать эту тему. Насколько ей необходимо знать, видел ли Декстер запись с этой камеры в своем офисе. И соответственно, не может ли он отследить все ее обманы и притворства, а ведь их мириады. Она по-прежнему хранит свои тайны и секреты, бережет, как курица яйца.

— А разве твой офис не безопасное место? — спросила она.

— Вполне безопасное.

— У тебя там есть система видеонаблюдения? — Раз начав, она уже не могла остановиться.

Его лицо по-прежнему ничего не отражало, никаких особых эмоций.

— Да, я купил видеокамеру.

У нее замерло сердце.

— Но так и не собрался подсоединить ее к своему компьютеру.

Значит, Декстеру ничего не известно.

А что ему вообще известно?

Декстер не знает, что Кейт выкрала у него кольцо с ключами. Он не знает, что Кейт забралась в его офис и рылась в его вещах. Не знает, что Кейт начала подозревать его задолго до того, как Билл и Джулия ей о нем сообщили. Он не знает, что Кейт подозревала также и Билла с Джулией. Что Кейт залезла и в липовый офис Билла, связалась со старым знакомым из конторы, проживающим в Мюнхене, и с новыми знакомыми в Берлине и Женеве. Он не знает, что всего несколько недель назад Кейт считала этих сыщиков потенциальными убийцами, ассасинами.

Декстер не знает, что и сам он, и все его семейство метались по всей Европе, гоняясь за его собственным хвостом.

И еще он не знает, что его жена раньше служила в ЦРУ.

В небе не появилось даже намека на утреннюю зарю, но машин, грузовиков и автобусов стало больше. Для наступления дня света вовсе не требовалось.

— А зачем ты в прошлый раз мотался в Лондон? Перед Рождеством? Чтобы расплатиться с Марленой?

— Да.

— Сколько заплатил?

— Двадцать тысяч фунтов.

— Это, кажется, не так уж и много.

— Да, не очень много. И это намеренно. Я заплатил ей достаточно, чтобы побудить хорошо выполнить эту работу, но не так много, чтобы она вообразила, будто я вовлек ее во что-то крупное. Не думаю, что большая сумма обеспечила бы большую безопасность, наоборот, это могло привести к осложнениям.

Кейт поразилась предусмотрительности Декстера.

— А что происходило с Марленой потом, после твоего… э-э-э… как бы нам это назвать?

— Моей трансакции?

— О’кей, трансакции. Что с ней было дальше?

— Она виделась с полковником в ту ночь, но отменила свидание на следующей неделе. Она спряталась, правда, осталась в Лондоне. В случае, если что-то пойдет не так и ей придется снова с ним встречаться. Она заранее заготовила правдоподобную историю, будто на нее напал клиент и она теперь всего боится. Я даже нашел парня, на которого это можно свалить.

— Ты, кажется, все предусмотрел, а?

— Да.

— Значит, с ней покончено?

— Да.

— Но она жива?

— Кажется, я понимаю, куда ты клонишь.

— И что?

— Прежде всего она не знает всех подробностей дела, которое я провернул с ее помощью; ей известна только ее собственная часть этого пазла.

— И все же…

— У меня целая куча улик против нее. Изобличающих ее в многочисленных уголовных преступлениях.

— Она может поторговаться с властями, обменять свои свидетельства против тебя на иммунитет от судебного преследования, не так ли?

— Это довольно длинный список. И некоторые из ее преступлений весьма серьезны.

— И тем не менее.

— Да, — раздраженно сказал Декстер. — Ты права. Есть маловероятная возможность, что в один прекрасный день она выступит против меня. — Он выдержал взгляд жены. — Но что прикажешь с этим делать?

В его глазах светился вызов: дескать, ну наберись же смелости, произнеси вслух то, что хочешь сказать и сказала бы, если бы оставалась тем человеком, которым была когда-то.

Тот человек сказал бы: «Убить ее». Но этот, теперешний, человек такого не скажет.

Невысказанные слова словно повисли в воздухе, наводя Кейт на мысль о еще одном выпавшем ей шансе вернуться к былому, снова и немедленно сыграть, как когда-то, в ее бесчестном прошлом. Но и этот шанс, подобно многим другим, дававшим новые возможности, она позволила себе упустить. Вместо этого ее мысли устремились по иному руслу, перешли в наступление вместо защиты, как она нередко поступала, когда ей требовалось обороняться: почему Декстер все это скрывал от нее?

Но и это было из той же оперы: а кто такая, собственно, сама Кейт, чтобы оспаривать чьи-то мотивы или поступки, требующие сохранения тайны? Она и сама могла придумать хорошие причины — тысячи причин! — почему Декстер скрывал это от нее. Не было у нее прав задавать подобные вопросы.

Но разве брак ничего подобного не подразумевает? Задавать супругу вопросы, на которые она вроде бы не имеет права. Так или не так?

— Декстер, а почему ты мне ничего не рассказывал?

— Когда? — спросил он. — Когда я должен был тебе рассказывать?

Кейт уже репетировала ответ на этот вопрос, и не раз.

— Когда только начал разрабатывать этот безумный план? — продолжал спрашивать он. — Или когда нанял лондонскую шлюху, чтобы она соблазнила старого уголовника, открывая мне возможность влезть в его компьютер? Или когда мы перебрались в Люксембург, чтобы я сумел увести деньги, полученные от этой африканской сделки? Да ты бы меня тут же бросила!

Она покачала головой: нет, это не так. Или, может, именно так? Кейт никогда не допускала мысли, что Декстеру может быть что-то про нее известно. Но сегодня ночью впервые усомнилась в этом. Потому что Декстер оказался гораздо более умным, гораздо более лживым и хитрым, чем она считала. Она заблуждалась на его счет, все эти годы заблуждалась. Интересно, насколько сильно?

— И что нам теперь, по-твоему, делать с этими фэбээровцами? — спросил он. Кейт в тот момент не поняла, насколько неискренним был этот вопрос.

Она уставилась пустым взглядом в пространство, обдумывая ответ.

— Утром я позвоню Джулии, — сказала она, посмотрев на часы. Дети вот-вот проснутся. — И договорюсь о встрече.

— Зачем?

— Затем, что они наверняка попросят меня о помощи. Я изображу негодование, но они будут настаивать, угрожать, что сделают нашу жизнь невыносимой, если я не стану с ними сотрудничать. — Сейчас, когда Кейт произнесла это вслух, план зазвучал как точный и правильный курс действий. — И в итоге я соглашусь.

Декстер удивленно приподнял брови:

— И что потом?

— А потом мы с тобой отправимся в какое-нибудь местечко, не слишком посещаемое публикой, словно стараясь увериться, что за нами никто не следит. Какое-нибудь нейтральное местечко, местное кафе, выбранное наугад. Или ресторанчик. — Кейт замолчала, мысленно ища подходящий уголок. Стараясь уладить последние проблемы, все разом.

— Ну и что потом?

— А потом мы устроим представление, небольшое шоу. Исключительно для них.

Глава 30

Представление наконец закончилось. Машина мчалась сквозь ночь, впереди расстилалась прямая двухполосная дорога, неосвещенная и пустая, колеса шуршали по асфальту, неся их через поля к подсвеченному вдали небу над городом, над их домом, над их детьми; там их ждало возобновление прежней нормальной жизни или начало новой.

Декстер вел машину быстрее, чем обычно. Может, он выпил в ресторане лишнего, поддавшись настроению, под давлением этого представления на радость агентам ФБР, сидевшим где-то и слушающим трансляцию. Подслушка продолжала работать, передавать.

Они позволили молчанию воцариться в салоне машины, чтобы омыться, очиститься от прошлого — теплая ванна тишины, безмолвия, бездействия. Впервые, насколько они помнили, воцарившееся между ними молчание не было наполнено многочисленными слоями лжи, громоздящимися один поверх другого. Но Кейт оставалась настороже: огромная ложь все еще висела над ними.

Она смотрела на дорогу, на гипнотизирующую разделительную линию посреди черной полосы асфальта. Она опять колебалась, пребывала в нерешительности. Потом ей вдруг стало противно самой себя, непереносимо противно.

Все, хватит.

— Декстер, — сказала она, заставив себя решиться и не давая времени отступить, передумать, — можешь остановиться на стоянке где-нибудь впереди?

Он снял ногу с педали газа и посмотрел на жену.

— Мне надо кое-что тебе рассказать.

Стоянка для отдыха располагалась в нескольких милях к югу от города — огромная площадка, забитая припаркованными восемнадцатиколесными фурами, пьяными тинейджерами, вылезающими из побитых машин типа «шкода», чтобы закупить огромные сумки пива, сигарет и чипсов, а также юными голландками (все в сплошном пирсинге), преодолевающими огромные расстояния, возвращаясь из Альп, молчаливыми измотанными рабочими-португальцами, поедающими сандвичи по пути домой после тяжкого отмывания полов в ресторанчиках фаст-фуда от липких потеков кетчупа.

Декстер оставил мотор работать на холостом ходу, оставив также включенным подогрев сидений, но выключив фары. И повернулся к Кейт.

Тут она вспомнила про работающую подслушку. И хотела было предложить Декстеру выйти на парковочную площадку, где можно обрести мрачное уединение. Но ФБР и Интерпол отлично знают все, что она намеревается ему рассказать, так зачем об этом беспокоиться?

— Декстер, — сказала она, — я никогда не занималась подготовкой аналитических справок для правительства.

Ей было трудно рассмотреть выражение его лица в тусклом свете приборов на панели управления. Она поборола желание отвернуться и спрятать глаза. Ей пришлось преодолеть давно вошедшую в плоть и кровь привычку прикрывать собственную ложь, чтобы теперь наконец сказать правду.

— И я никогда не работала на Государственный департамент.

Мимо протащился трейдер, медленно двигаясь на низшей передаче, ревя и громыхая мощным двигателем под лязганье и позвякивание прочих механизмов. Кейт дождалась, пока он уедет вместе со своим грохотом.

— А чем я занималась, чтобы иметь заработок…

Тут она передумала. Отлично знала, что́ намерена сообщить, но не представляла, какова будет реакция Декстера.

Кейт бросила взгляд на ярко освещенное здание в центре парковки — универсальный магазин и кафе, до блеска вымытые полы и аккуратно расставленные столики.

Она расстегнула браслет, сунула часы в карман на кожаной обивке сиденья и сказала:

— Пойдем выпьем кофе.

Декстер опустил монету в кофейный автомат, нажал на кнопку и подождал, когда тот начнет с шипением выдавать эспрессо, выплескивая и разбрызгивая его из обесцветившегося носика насадки в хлипкий одноразовый стакан.

Кейт отпила глоток своего капуччино. Он был неплох, этот кофе, приготовленный автоматом на автомобильной стоянке, — горячий, крепкий и вполне приличный. В Европе повсюду можно получить хороший кофе.

Они выбрали столик со стеклянной столешницей, уселись в легкие кресла из стальных трубок у огромного окна, выходившего на шоссе. В противоположном конце кафе сидела женщина с усталыми заплаканными глазами, явно в скверном, кризисном состоянии: может, нежданная беременность или неудачный роман. У этих людей свои проблемы, какое им дело до чужих, они не станут подслушивать.

Не было никакого смысла придумывать вступление. Кейт протянула руки через столик и сжала ладони Декстера.

— Я работала в ЦРУ, — сказала она. — Таких называют шпионами.

У Декстера расширились глаза.

— Я руководила деятельностью агентуры в Латинской Америке. Работала в Сальвадоре, Венесуэле, Никарагуа, Панаме и Гватемале. Но более всего в Мексике.

Казалось, он хочет что-то сказать, но так ничего и не сказал.

— Я начала работать в ЦРУ сразу после окончания колледжа. И это вся моя трудовая деятельность. Я сама выбрала такую карьеру, поскольку думала, что не могу никого полюбить. То, что произошло с моими родителями, с моей сестрой… Я стала тупой и невосприимчивой, словно онемела. И решила, что вообще не способна на интимные отношения. Уверилась, что у меня никогда не будет собственной семьи.

Кейт сжала ладони Декстера, подчеркивая последние слова, — это был самый действенный компонент во всей ее многослойной истории, во всех просьбах о прощении.

— Я полагала, что всегда буду одна. Считала, что никогда не придется никому врать, никому, кого я люблю, потому что у меня никогда не будет таких людей. Я была молодая и ущербная, мне здорово досталось, и я даже не представляла, что когда-нибудь стану другой. Ты помнишь, что это значит — быть молодым?

Он кивнул, по-прежнему молча.

— Невозможно вообразить, как быстро это проходит! Тогда казалось, что молодость будет длиться вечно. Но это всего лишь миг.

Женщина, сидевшая за столиком в другом конце кафе, громко всхлипнула.

— И, встретив тебя, я, конечно, не сказала, чем занимаюсь. Я тогда считала, что мы скоро расстанемся. Или я тебя через полгодика просто брошу, или тебе самому надоест со мной возиться — я такая закрытая, непонятная… И ты сам от меня избавишься. Совсем не думала, что у нас возникнут постоянные отношения, ведь до того у меня такого ни с кем не было.

Декстер внимательно смотрел ей в лицо.

— Но я ошибалась. Как потом оказалось, я влюбилась в тебя.

Внимание Кейт привлек мужчина, который вошел в магазин и бросил взгляд в ее сторону. Интересно, настанет день, когда она прекратит подозревать всех и каждого, кто просто проходит мимо.

— Я давно хотела тебе рассказать, Декстер. Пожалуйста, поверь. Я тысячу раз об этом думала. Почти каждый день, все то время, что мы с тобой знакомы. Но никак не могла выбрать подходящий момент, когда мне следовало тебе об этом рассказать.

Это был тот самый аргумент, которым он воспользовался прошлой ночью на балконе, — вполне оправданный, законный способ откровенно во всем сознаться, после чего они планировали устроить фальшивый выход с якобы чистосердечными признаниями, который и проделали с помощью нынешнего представления на радость федералам. И вот теперь, сидя в придорожном кафе, они возвращались к откровенности и интимной близости своего брака.

— Потом мы поженились, а я все еще не решалась тебе рассказать. Это было ужасно! Правда ужасно. Я полностью признаю — с моей стороны это просто чудовищно.

Декстер слабо улыбнулся — маленькая уступка с его стороны.

— Потом, когда родился Джейк… — Кейт сделала паузу, раздумывая, стоит ли сообщать ему все подробности и насколько полной будет ее откровенность по ее собственным критериям. — …Я перевелась в другой отдел, больше не занималась полевыми операциями, стала аналитиком, просто чиновником в Вашингтоне. Ты не знаешь, что это такое. Это похоже… это как в бейсболе, когда из игроков переходишь в тренеры.

Декстер когда-то был ярым бейсбольным болельщиком. Он снова улыбнулся Кейт — слабой, болезненной улыбкой, но так и не смог что-нибудь сказать. Словно лишился дара речи.

— В сущности, я бросила свою карьеру. Но оставалась в ЦРУ. Нам нужны были деньги, которые мне там платили, и страховка, а ты тогда мало зарабатывал.

Декстер поморщился; ей не следовало упоминать об этом. В Люксембурге, слава Богу, здравоохранение всеобщее и бесплатное.

— Как бы то ни было, — продолжала она, — я так и не собралась все тебе рассказать. — Кейт не могла понять, злится он или нет; или, может быть, негодует, или просто в шоке. Гораздо позже она осознает, что лишь на это стоическое молчание и терпение он и был в тот момент способен. Он не имел опыта подобных противостояний, похожих, скорее, на очную ставку, да и сам ни от природы, ни в силу своей профессии не был склонен к хитростям и уверткам. Такое с ним могло произойти разве что случайно.

— А когда мы переехали сюда, я, конечно, ушла с этой службы. Но в тот момент зачем мне было рассказывать тебе правду? Да и как я могла на это решиться? Я лгала тебе десять лет. А теперь ложь закончилась. У меня были все причины считать, что отныне это несущественно, и с каждым днем таких причин становилось все больше. Так зачем мне было признаваться? Что это могло дать? Однажды, помню, ты сказал по поводу секретности дел твоего предполагаемого — а на самом деле несуществующего — клиента: если есть секрет, то это секрет для всех, и исключений из этого правила нет.

Декстер смотрел в другой конец зала, в пространство.

— Только я ошибалась, Декстер, теперь я знаю, что ошибалась. Мне следовало найти способ в какой-то момент все тебе рассказать. Но я не стала его искать. — Она пыталась изобразить на лице раскаяние, мольбу о прощении. — И мне очень, очень жаль, что не стала.

Теперь Декстер широко улыбнулся Кейт, и улыбка эта говорила о полном отпущении грехов и несколько надменном снисхождении. Такую улыбку человек пускает в ход, когда слышит важное признание и искреннюю просьбу о прощении. Улыбка терпимости, но одновременно и превосходства. Улыбка, словно говорящая: «Я готов принять твои извинения, но теперь ты передо мной в долгу».

Или по крайней мере такой она показалась Кейт в ту минуту.

Она еще полтора года будет определять истинный смысл этой улыбки, но на самом деле улыбка Декстера означала огромное облегчение. Это была улыбка человека, который наконец может перестать притворяться, будто чего-то не знает, хотя на самом деле давно уже в курсе дела.

Начался дождик, как обычно. Сперва несильный, он застлал туманом широкое окно, выходившее на шоссе. Потом громче застучал крупными каплями по стеклянной крыше атриума.

Перед зданием развернулась машина, на секунду осветив фарами глаза Декстера.

— И чем ты там занималась?

— В основном встречалась с разными людьми, — ответила Кейт. — И уговаривала их делать то, что мы — США или в крайнем случае ЦРУ — хотели от них. Убеждала.

— Каким образом?

— Давала деньги и информацию. Помогала сорганизоваться. Иногда угрожала тяжкими последствиями, если они не будут с нами сотрудничать.

— Какими именно?

— По большей части прекращением поставок того, в чем они нуждались. Денег, оружия или поддержки правительства США. Тем, что вместо них эту поддержку получат их соперники и конкуренты. Или деньги. Или оружие.

— Но иногда было и что-то другое?

— Иногда я говорила, что иначе их просто убьют.

— Ты убьешь?

— Обычно я не сообщала таких подробностей.

— И что с ними было потом? Их убивали?

— Иногда.

— Ты убивала?

— Не совсем.

— И что это должно означать, «не совсем»?

Кейт не хотелось отвечать. Она и не ответила.

Декстер посмотрел в сторону, готовый задать еще один вопрос, хотя вовсе этого не желал.

— А в твою работу входили занятия сексом с этими людьми?

— Нет.

— Но ты занималась?

— Чем именно?

— Спала с другими мужиками?

— Нет, — ответила она. — А ты с другими бабами?

— Нет.

Кейт отпила последний глоток капуччино, остывшего до комнатной температуры, пришедшего в соответствие с окружающей средой. Эта часть разговора на не относящуюся к делу тему супружеской верности стала для нее неожиданностью — никто из них никогда другого не обманывал.

— Ты когда-нибудь убивала?

Она понимала, что рано или поздно этот вопрос будет поднят — и ужасно боялась этого момента, — но пока так и не решила, что ответит. Или насколько полным будет ее ответ.

— Да, — наконец произнесла она.

— И скольких?

Она не желала называть эту цифру. Это и была одна из основных причин, в силу которой она не открывала Декстеру правду. И дело было не только в подписке о неразглашении, данной ею, которую она не хотела нарушать, и даже не в нежелании признаваться, что лгала все эти годы. Основная причина заключалась в том, что она вообще не хотела начинать этот разговор и отвечать на этот вопрос, заданный ей человеком, который уже не будет относиться к ней как прежде.

— Нескольких.

Он явно желал больших подробностей, большей откровенности. Но Кейт лишь покачала головой. Точную цифру она ему не сообщит ни за что.

— Недавно? — спросил он.

— Не очень.

— То есть?

В его голосе звучало нетерпение, он устал от ее уклончивых ответов.

— В последний раз через несколько месяцев после рождения Джейка. Это был один человек в Мексике.

Если сообщить его имя, то придется рассказать и всю связанную с ним историю. Ну почти всю.

— Это был политик, проигравший президентские выборы. Он планировал еще одну попытку и хотел получить нашу поддержку. Мою поддержку. А я уже списала его со счетов, да и вообще это была моя последняя поездка в Мексику. Мне тогда нужно было встретиться и с другими политиками, другими парнями, собиравшимися участвовать в выборах. А он узнал об этом. И когда я оказалась там, буквально заставил меня с ним встретиться.

— Заставил? Как?

— Практически похитил. Прямо с улицы. Никакого насилия, но угроза явно присутствовала. Встреча превратилась в долгую и нудную перепалку по поводу того, почему мы — почему я — должны его поддержать. Потом он показал мне фото, снятое с улицы через окно, на нем была я с Джейком на руках в нашей гостиной.

Декстер чуть склонил голову набок, словно ища подтверждения, что правильно ее понял.

— Он угрожал мне. Если я не буду его поддерживать, моей семье грозят неприятности. Я не поняла, насколько серьезна эта угроза и следует ли вообще обращать на нее внимание. Я бы не стала принимать ее всерьез, но следовало помнить, что этот человек вполне способен на иррациональные поступки. Подвержен пустым мечтаниям. А у меня уже был ребенок. Мой первенец. Наш первенец.

— И ты?..

— И я не нашла более надежного способа его обезвредить. Подобный парень — с хорошими связями по всему миру, несмотря на жизнь в изгнании или даже тюремное заключение, — это серьезная угроза. Если бы он решил устроить неприятности, нам их было бы не избежать.

— Поэтому ты его убила.

— Да.

— Как? Где?

Ей вовсе не хотелось выдавать этот убийственный натурализм, да еще покадрово. Не хотелось подробно рассказывать, как она ехала через Манхэттен, какой длины было лезвие ножа-выкидушки, сколько раз она нажимала на спусковой крючок, какого цвета были заляпанные кровью обои в том гостиничном номере, как этот человек валился на ковер, а в соседней комнате номера плакал ребенок, и оттуда вышла женщина и уронила на пол бутылочку, от которой отскочила соска, и молоко пролилось на ковер, как она молила: «Por favor»,[97] подняв руки к потолку, тряся головой и прося — заклиная — сохранить ей жизнь: огромные черные глаза широко распахнуты, словно глубокие озера страха. Кейт направила на нее свой «глок» — бесконечный миг борьбы с собой: ребенок казался ровесником Джейка, еще грудничок, а эта бедная женщина была того же возраста, что и Кейт, несчастная, не заслуживавшая смерти.

— Декстер, я не хочу возвращаться к этим подробностям.

Она не желала рассказывать ему про кровь, пропитывавшую ковер, сочась из огромной дыры на затылке Торреса. Проклятье!

— Может, когда-нибудь расскажу, — сказала Кейт. — Но не сейчас. О’кей?

Декстер кивнул.

— И что я тогда поняла, — продолжала Кейт, — так это то, что подобные штучки слишком тяжелы для меня, они стали слишком сильно на меня действовать. И больше мне не хочется заниматься подобным и делать то, что противно. Я поняла: с оперативной работой пора кончать и следует оборвать все эти связи и контакты с агентурой.

Та молодая женщина видела Кейт в лицо, она видела, как Кейт убивала Торреса и его телохранителя. Та женщина, свидетельница хладнокровного убийства, могла отправить Кейт в тюрьму. Могла отнять у нее ребенка, мужа, прежнюю жизнь.

— Ну так вот, убив этого парня, я отправилась к себе в контору и попросила перевода в другой отдел.

Кейт целила пистолет в грудь женщины, поддерживая правую кисть левой рукой, ее уже охватила паника, сомнение, что хватит сил это сделать. И донимала мысль, достанет ли у нее сил этого не делать.

А в соседней комнате снова закричал, заплакал ребенок, еще громче.

Дело не заняло слишком много времени — полностью очиститься, рассказать всю правду после стольких лет лжи. Удивительно, но она вовсе не ощущала в себе сейчас перемен, сейчас, когда все — ну или почти все — было высказано.

У них обоих имелось теперь право злиться. Однако эти два отдельных ощущения — обиды и негодования — вроде как взаимно нейтрализовали друг друга, поэтому никто из них не злился. Правда, на лице Декстера отражалось некоторое беспокойство. Кейт решила, что он тревожится за их будущее. Может, обдумывает, как сложится дальше их совместная жизнь, ведь оба оказались обманщиками… Их брак, как выяснилось, был выстроен на неправедных, лживых основах. Они слишком долго вели фальшивую жизнь.

Кейт не догадывалась, что Декстер признался не во всем, раскрыл не все свои обманы. Точно так же, как и она открылась ему не полностью.

Он смотрел на нее, словно боролся с каким-то искушением, а потом решился:

— Мне тоже очень жаль, Кэт, что все так случилось. Очень!

Пока они сидели в этом кафе на парковке, как позднее поняла Кейт, Декстер боролся с желанием поведать ей и самую глубоко запрятанную тайну, самый большой свой обман. Но не решился.

Так же, как и она сама.

Глава 31

Кейт ощупью продвигалась по коридору к чуть светящейся в темноте двери в комнату мальчиков. Оставив их после ужина, она, пребывая в расстроенных чувствах, забыла задернуть шторы. И уличный свет просачивался к ним в комнату, окутывая все серебристым сиянием — весь этот словно припудренный мир миниатюрных одежек, игрушек и невинных маленьких мальчиков с гладкими лобиками и невозможно тоненькими ручонками и плечиками.

Она подошла к их кроваткам с крохотными матрасиками — «для детей младшего возраста» — чуть больше, чем матрасы в качалках или колясках, но тем не менее именуемые «постелями для больших мальчиков». Поцеловала каждого в макушку, в шелковистые, пахнущие свежестью волосики. Дети разметались во сне, приняв смешные позы, руки-ноги раскинуты в стороны, словно они упали на эти постели с большой высоты.

Кейт выглянула в окно, прежде чем задернуть шторы. Бебиситтер уже влезала на пассажирское сиденье, Декстер за рулем, готовый везти ее через мост к Gare,[98] к ее узенькой улочке, забитой азиатскими ресторанчиками средней руки. В Люксембурге огромный бифштекс au poivre[99] стоит вполовину меньше, чем жуткие китайские блюда.

В конце квартала стояло припаркованное такси, водитель выпускал клубы сигаретного дыма сквозь приспущенное окно, и те образовывали облачка плотного горячего дыма, клубящиеся в холодном ночном воздухе.

В противоположной стороне можно было с трудом разглядеть фигуру человека под дубом, посаженным в центре небольшой полянки, где землю прикрывала черная железная сетка. Он, видимо, будет торчать там до самого рассвета — или, возможно, они меняют друг друга на этом ночном наблюдательном посту, — дабы удостовериться, что семейство Муров не собирается никуда бежать. Вон он стоит на камнях мостовой — в неудобной позе, прислонившись к острым прутьям решетки, кутаясь и дрожа под ледяным ветром, ноги болят от напряжения, он устал, голоден, ему холодно и до смерти все это надоело.

Такая уж у него работа. И хотя Кейт в тот момент этого не знала, он недавно сделал некое открытие, здорово поднявшее мотивацию его усилий, достигших ныне такого накала, что их вполне можно охарактеризовать как навязчивую идею. И стало быть, его теперь обуяло еще более страстное желание преуспеть в своей работе, которое наверняка поможет ему переждать всю эту длинную и холодную ночь.

Когда Декстер вернулся, Кейт снова сидела на балконе. Он бросил ключи в плошку на столике в холле, где всегда оставлял их. Прошел через полуосвещенную комнату, ступая по полированным каменным плитам, точно таким, как в любой другой квартире Люксембурга. Вышел на балкон и закрыл за собой дверь.

Дождь вместе с облаками унесло ветром. Ночное небо очистилось, поблескивали звезды.

— У тебя есть выбор, — сказала Кейт. — Либо я, либо эти деньги. — Она уже приняла решение, не подлежавшее обсуждениям. Она была уверена, что знает характер Декстера. Этот мужчина вовсе не стремится покупать яхты и спортивные машины и платить за них крадеными деньгами, к тому же запачканными кровью. Он хотел всего лишь украсть их. — Но ты не можешь сохранить и то и другое.

Они смотрели в глаза друг другу, сидя в этой холодной темноте вторую ночь кряду, успев проделать за это время огромный путь через разделявшее их чудовищное расстояние.

Декстер откинул голову и уставился в небо.

— Тебе непременно нужно так ставить вопрос?

— Да не хотелось бы. Но нужно.

Он понял: у них обоих земля уходила из-под ног. И теперь невозможно понять, как вести себя дальше.

— Тебя я выбираю, — сказал он, глядя на нее. — Это же ясно: только тебя.

Она в ответ посмотрела на него. Что-то произошло, что-то промелькнуло между ними, она не могла сказать, что именно, может быть, понимание, признание, знак уступки, благодарность, какая-то неведомая смесь эмоций, которой обменялись двое людей, давно уже состоящих в браке. Он протянул руку, сжал ее ладонь.

— Мы оставим эти двадцать пять миллионов на том же счете, — сказала она, — и никогда не будем к ним прикасаться.

— Тогда зачем их там держать? Почему не избавиться от них? Построить школу во Вьетнаме. Или клинику в Африке для больных СПИДом. Да что угодно.

Кейт никогда не приходило в голову, что она может справиться с такой задачей: избавиться от гигантской суммы денег. Что получит возможность кому-то ее просто подарить. Она еще раз задумалась над своим планом, над имеющимися вариантами именно с этой, новой, точки зрения. Несколько минут они молчали, погрузившись в размышления.

— Сомневаюсь, что это нужно, — сказала она. — Лучше оставить их в качестве подушки безопасности. На случай, если все же придется смываться. Их хватит, чтобы начать новую жизнь с нуля в любой момент.

— С какой стати?

— Я не уверена, что тебя никто никогда не поймает. Всегда остается такая возможность — попасться. Могут существовать улики, о которых ты не знаешь. Эта девица в Лондоне, твой хорватский информатор, кто угодно, где угодно. И еще те, с кем они общаются, с кем спят. И эти агенты ФБР, и результаты их расследований. И Интерпол.

Декстер поглубже устроился в кресле. Был уже час ночи.

— Нам придется все время быть настороже, и долгие годы, — продолжала Кейт. — Может, всю оставшуюся жизнь. И нам нужно в любой момент быть готовыми исчезнуть — с чемоданом, полным денег.

— О’кей. И сколько нам потребуется? Миллион? А как быть с остальными?

— Остальные оставим нетронутыми. Это будет вроде как онкольный счет. До востребования.

— Зачем?

— Затем, что в один прекрасный день нам, возможно, придется эти денежки вернуть.

Кейт проснулась как от толчка, внезапно, вся в поту.

Она прошлепала по коридору, поцеловала мальчиков, прислушалась к их дыханию, убедилась, что все в полном порядке.

Потом выглянула в окно. Билл торчал все там же — желал быть полностью уверенным, что они не собираются удрать.

Декстер крепко спал, свалив с плеч огромное бремя.

А Кейт мучилась бессонницей, ее преследовал все тот же демон, постоянно возникавший и мучивший, особенно когда она пыталась о нем забыть.

Спуск был крутой и узкий, за ним резкий поворот на девяносто градусов, еще один трудный поворот за воротами подземного гаража при выезде на тесную улочку, зажатую между двумя каменными стенами, тоже круто спускавшуюся вниз, потом еще несколько крутых поворотов. Кейт осторожно вела машину по этим куцым улочкам, то поднимающимся вверх, то опускающимся вниз, по скользким булыжным мостовым, объезжая острые выступающие углы домов. Радио было настроено на волну «Культура Франции», по ней шла программа утренних новостей, сплошные политические скандалы. Она по-прежнему не понимала четверти всех этих слов, но ее вполне устраивал общий смысл сказанного. Мальчики на заднем сиденье обсуждали, какие фрукты самые вкусные и как их надо резать. Джейк предпочитал яблоки. Бен, к ее удивлению, высказался в пользу киви.

Кейт достигла такого уровня усталости, что у нее вот-вот должны были начаться галлюцинации. Подобное ощущение она помнила по временам, когда ее мальчики были грудничками — каждую ночь приходилось просыпаться в четыре утра, чтобы покормить их грудью. Еще такое бывало во время выполнения заданий: подъем в три часа ночи, чтобы успеть на непредвиденный вылет в пять утра — на незарегистрированном самолете, с импровизированной взлетной полосы где-то в джунглях.

Она провела детей через кампус — они плыли в утреннем тумане, обмениваясь приветствиями и улыбками с доброй дюжиной друзей и знакомых. Она еще успела быстренько поболтать с Клэр. А Эмбер познакомила ее с новой, только что приехавшей американкой, веснушчатой женщиной из Сиэтла, чей муж работал в системе «Амазон», а жили они в перестроенной старой пивоварне в районе Грунд. Кейт договорилась присоединиться к ним и вместе выпить кофе перед тем, как забирать детей — через шесть с половиной часов, после этого ежедневного «окна», дающего возможность отправиться на шопинг и в химчистку, сходить в кино и пофлиртовать с тренером по теннису. Немного пожить своей тайной жизнью, какую только можешь себе придумать. Или просто и совсем не тайно выпить кофе с такими же домашними хозяйками из экспатов.

Внизу, у подножия холма, размещалась опасная зона — там шло строительство; дальше виднелся железнодорожный переезд, за ним снова подъем и опять спуск, к реке Альзет в Клаузене, потом подъем к Виль-От, идущий мимо поворота ко дворцу великого герцога, мимо толстого, надутого стража в темных очках, и дальше к их дому с его подземной парковкой.

Снова начался дождь. Кейт направилась к центру города по улицам, которые уже знала наизусть, знала все подъемы и спуски, витрины и владельцев магазинов.

Возле церкви Сен-Мишель стояла старая монашка.

— Bonjour, — поздоровалась она с Кейт.

— Bonjour, — ответила Кейт, подходя поближе и глядя на монахиню — очки без оправы, тесная ряса под темным суконным пальто. Она оказалась не так уж стара, эта монахиня; просто издали смотрелась старухой. Вероятно, ровесница Кейт.

С Клаузена, с вершины холма, открывались потрясающие виды во все стороны от этого узкого плато, широкие пространства в коричневых и серых тонах, мокрые, мышиных цветов. Дождь усилился, и Кейт поплотнее завернулась в пальто.

По высокому, похожему на акведук мосту над ущельем пронесся поезд. По подмерзшей поверхности реки металась и непрестанно крякала одинокая утка, звуки были такие, словно старый капризный покупатель спорит с кассиром. Троица японских туристов в пластиковых пончо перебежала через улицу.

Кейт забралась на смотровую вышку, устроенную над бастионами, расходившимися под ней путаницей тоннелей. Сотни миль тоннелей проходили под этим городом, некоторые достаточно высокие, чтобы пропустить лошадь, повозку с мебелью и даже конный полк. Во время войны население могло прятаться — могло жить — в этих тоннелях, спасаясь от кровавой бойни наверху.

Кейт сделала последний шаг и вышла на платформу смотровой вышки. Там уже стояла женщина, глядя на северо-восток, на блестящие башни учреждений Европейского союза в Кирхберге. Стояла на вершине старой Европы и смотрела на новую.

— Вы ошиблись, — сказала Кейт.

Женщина — Джулия — обернулась.

— И вам следует оставить нас в покое.

Джулия покачала головой:

— Вы нашли эти деньги, не так ли?

— Черт бы тебя побрал, Джулия! — Кейт старалась сохранять спокойствие. Она была не столь уж уверена, что сумеет выиграть. — Это просто не соответствует истине.

Джулия сморщилась: порыв ветра бросил ей в лицо пригоршню дождевых капель.

— Ты лжешь.

За всю свою карьеру Кейт ни разу не теряла самообладания, особенно при выполнении заданий, в ходе подобных столкновений и споров. Но когда ее дети были совсем маленькими, они постоянно истощали ее духовные силы, она часто теряла терпение и регулярно выходила из себя. Это уже стало вполне привычным ощущением — тяжесть, стеснение в груди, перед тем как сорваться.

— И я намерена это доказать, — добавила Джулия, делая еще шаг в сторону Кейт и демонстрируя невыносимо самодовольную улыбочку на своих нелепо накрашенных губах.

Кейт взмахнула рукой и закатила Джулии хорошую пощечину; когда ладонь коснулась влажной кожи, раздался звучный шлепок; оплеуха получилась просто отличная и оставила на лице здоровенную красную отметину.

Джулия прижала ладонь к щеке, посмотрела Кейт в глаза — ее взгляд, казалось, выражал полное удовлетворение. Она даже улыбнулась.

И тут же бросилась вперед, ухватила Кейт за плечи, за горло, навалилась на нее, пиная ногами. Кейт отпрянула к лестнице и поняла, что скатится по ступеням, если не сумеет восстановить равновесие. Она крутанулась вбок и остановилась, прижавшись к низкой каменной стенке, отделявшей ее от семидесятифутового провала.

Кейт огляделась, посмотрела на опасный обрыв скалы, уходивший вниз с трех сторон от платформы; Джулия стояла на верхней ступеньке с четвертой стороны, отрезая путь к отступлению. Японцы, ставшие невольными свидетелями этой сцены, уже исчезли. Других туристов рядом не было, никаких любопытствующих — середина недели в североевропейском городе в разгар зимы, да еще и под ледяным дождем, льющим как из ведра.

Они были совершенно одни.

Джулия сделала шаг по направлению к Кейт, опустив голову, сжав челюсти, со злобным лицом. Потом еще шаг. Кейт оказалась прижатой к стенке.

Джулия была совсем близко. Кейт резко выбросила кулак вперед. Джулия пригнулась, ушла нырком, крутанулась на месте и выдернула руку из кармана — в ней серебром сверкнуло что-то блестящее.

Носком правого сапога Кейт ударила Джулию под руку, державшую оружие, но пистолет из ее ладони не выпал, а вот Кейт потеряла равновесие на скользких мокрых каменных плитах. Она упала, сильно ударившись затылком о твердый и неровный камень.

И все померкло.

Но только на долю секунды. Зрение вернулось к ней, сперва точками, сверкающими звездами и крутящимися разноцветными вихрями; она сунула руку в карман и различила Джулию, которая тоже старалась восстановить равновесие, а потом снова бросилась на Кейт, уже поднимавшую руку, — стремительный взмах, шорох ткани о ткань…

Джулия стояла над Кейт, целясь из пистолета ей в голову, черная матовая «беретта» Кейт смотрела Джулии прямо в грудь.

По улице внизу с ревом промчался автобус, невидимый отсюда, водитель переключал скорости, чтобы одолеть последний подъем к вершине холма Клаузена.

Женщины смотрели друг на друга, сжимая пистолеты. Обе промокли насквозь, вода стекала по их волосам, по их лицам, попадала в глаза. Кейт сморгнула, Джулия вытерла лоб свободной рукой.

И они продолжали пристально сверлить друг друга взглядом.

Вдруг Джулия опустила пистолет. Секунду смотрела на Кейт, потом кивнула. Это был едва заметный кивок, шея чуть-чуть склонилась вперед, голова едва опустилась. Или, возможно, она совсем не меняла положения, и лишь в ее глазах мелькнул некий отсвет. Щеки чуть расслабились — то ли улыбка, то ли гримаса.

Кейт потом долго будет вспоминать этот загадочный взгляд, не однажды, в течение полутора лет. Джулия, кажется, пыталась что-то сообщить ей, там, под секущим дождем на смотровой вышке. Но Кейт так и не поняла, что именно.

Потом Джулия развернулась, прошла через платформу, вниз по ступенькам и исчезла из вида. Ушла, как надеялась Кейт, навсегда.

— Вы слыхали, Маклейны уезжают?

Кейт стояла возле школы, дожидаясь трех часов. Было холодно, но небо оставалось безоблачным и ярко-синим, такой день был бы обычным где-нибудь в северо-восточных штатах Америки в самый разгар зимы, но здесь казался редким и радостным явлением, этаким перерывом в вечной серости, в la grisaille, как говорят французы.

Вопрос задал кто-то, стоявший футах в десяти в стороне, довольно далеко от Кейт. Ей не хотелось оборачиваться и принимать участие в этом разговоре, но хотелось подслушать, что еще будет сказано.

— А что такое?

— Они уезжают. Может, уже уехали.

— Обратно в Америку? — Женский голос казался знакомым. — Почему вдруг?

Огромная дверь растворилась, и изнутри посыпались дети, удивленно глядя на сияющее солнце.

— Не знаю. Я только слышала, что они уезжают. От Саманты. Вы же знаете, она работает в агентстве недвижимости. Она только что получила информацию насчет квартиры Маклейнов. Проверила у брокера, и оказалось, что они подали уведомление о прекращении аренды, поскольку возвращаются в Америку. Прямо сейчас. Будут работать там.

Джейк вышел на солнце, огляделся в поисках матери, и лицо его засветилось широкой улыбкой, как и всегда, как каждый день.

— Мамочка, привет!

Кейт повернулась и посмотрела на сплетничающих женщин. Лицо одной было смутно знакомым. Другая — та, что делилась информацией. Кейт чувствовала на себе взгляд этой женщины, известной приятельницы Джулии Маклейн, взгляд, возможно, окрашенный некоторой неприязнью от того, что она знала причину, заставившую уехавших так быстро убраться отсюда.

Первая женщина, та, со смутно знакомым лицом, оказалась «просто Джейн». Она встретила взгляд Кейт и опустила глаза — ей явно стало стыдно. Видимо, она приняла все это на свой счет, решила, будто ее роман с Биллом разрушил его брак. Ха-ха. Мы вечно считаем себя центром происходящих событий.

Зима уходила, катилась прочь. Они провели неделю в Барселоне, там было теплее, чем на севере континента, пальто не нужно, хватит и куртки или жакета. Потом смотались на машине в Гамбург. Затем в Вену, на уик-энд, но самолетом. Чужие страны, чужие языки.

Кейт провела уик-энд в Париже, в одиночестве, уехав туда скоростным экспрессом в пятницу утром — удобная и комфортабельная двухчасовая поездка, потом бодрящая прогулка от Gare de l’Est[100] к крытому рынку, ленч там за столиком, накрытым клеенкой, вокруг клубы пара, исходящие от стойки с блюдами вьетнамской кухни: пресное тесто шипит на широких сковородах для блинчиков, стоят блюда с архитектурно выпуклыми свиными ножками. Огромные универсальные магазины на Больших бульварах. Лувр.

В субботу, ближе к вечеру, она стояла на Новом мосту. Внизу текла река, спокойная, серебристая, посверкивая и поблескивая в отсветах зимнего солнца. Она потуже затянула новый шарф, потуже, чтоб было теплее. Потом вернулась по мосту на оживленно гудящий Левый берег, к кафе и пивным, забитым людьми, уже приступившими к первой вечерней выпивке в сигаретном дыму, а солнечный свет уходил за горизонт, уступая место электрическому. Дожидаясь зеленого светофора на углу Пляс Сен-Мишель среди сотен людей, Кейт обратила внимание, что на ветке дерева, нависшей над перекрестком, уже появились первые бутоны.

Покидая Люксембург на летние каникулы, которые собирались провести на юге Франции, они думали, что через пять недель вернутся назад. Собирались отправить детей в ту же самую школу, в следующие классы. Но за месяц на Средиземном море пересмотрели свои планы. Разве им действительно хочется жить в Люксембурге? Разве им и впрямь это нужно?

Что им было нужно — действительно нужно в тот момент, — так это чтобы Декстер получил возможность открыть свои сверхзащищенные номерные счета, необходимые для осуществления его коварных замыслов. Ему требовалось подключить свое société anonime к какому-нибудь легитимному бизнесу, на который никакие власти не станут обращать особого внимания: начать инвестиционные операции на финансовом рынке Люксембурга. Платить подоходный налог в каком-нибудь месте, не подпадающем под юрисдикцию ФБР.

Так нужно ли им жить в Люксембурге? Нет. Они вполне могли бы поселиться в Швейцарии, на Каймановых островах или в Гибралтаре, да вообще в любом маленьком и аккуратненьком, дружественном и обеспечивающем приватность государстве. Декстер бывал во всех этих местах за год до того, как они перебрались в Европу. И выбрал Люксембург, поскольку тот казался самым привлекательным налоговым раем, в котором можно жить спокойно. И это было реальное место под солнцем, а не какой-нибудь отдаленный остров в Ирландском или Карибском море, скорее напоминающий сельский клуб, и даже не каменистая долина где-то в Пиренеях. Здесь имелись процветающая колония экспатов, хорошие школы, свободный доступ к культурным богатствам Западной Европы.

А в Америке никто и не подозревает, что такое Люксембург. Американец, услышав, что вы переезжаете в Цюрих или на Большой Кайман, тут же решает, будто вам нужно спрятать свои денежки или просто бежать. Или и то и другое. Но никто никогда не узнает, чем вы занимаетесь в Люксембурге.

Короче говоря, Кейт должна была признать, что Люксембург — отличный выбор для всей семьи. Но теперь он вроде как скомпрометирован — из-за той самой причины, по которой они туда переехали. И из-за Маклейнов.

И теперь, когда компания Декстера была зарегистрирована в Люксембурге и стала давать законный — и, на удивление, очень приличный — доход от инвестиций, на который можно вести вполне обеспеченную жизнь, теперь, когда у них имелся вид на жительство в любой стране Европейского союза, а также соответствующие водительские удостоверения, когда они уже привыкли подавать налоговые декларации в Люксембурге… теперь, заполучив все это, разве должны они оставаться в Люксембурге?

Нет.

Дети первыми нашли себе новых друзей на пляже в Сен-Тропе. А на следующий день познакомились и взрослые. А потом они снова оказались рядом на том же пляже и в конце недели вместе сидели за ленчем, попивая холодное розовое вино под веселую болтовню обычных американских экспатов. Кейт слушала анекдоты из парижской жизни, веселые сплетни о международной школе в предместье Сен-Жермен и нынешнем отличном положении на рынке недвижимости…

А потом был ранний рейс из Марселя — волосы у мальчиков были уже вымыты и аккуратно причесаны, рубашки заправлены в брюки, такси отвезло их из аэропорта прямо в школу, после чего последовали короткие собеседования с детьми и более длительные со взрослыми. Затем был обмен рукопожатиями с председателем приемной комиссии, улыбки и уверения, что для мальчиков в этой школе точно найдется место.

Они перекусили и немного выпили в кафе «Флора». И снова тронулись в путь. Был знойный и душный летний день посреди рабочей недели. Они зашли в agence immobilière,[101] окна которого украшали фотографии разнообразных апартаментов. Представились и отправились на обзорную экскурсию по сдающимся в аренду помещениям.

И на следующее утро подписали контракт со школой и договор об аренде квартиры.

Люксембург в середине августа казался совершенно опустевшим. Или освободившимся от экспатов. Все друзья Кейт разъехались в отпуск: американцы — в Америку, европейцы — в свои взятые в аренду коттеджи в Швеции, в белоснежные виллы в горах Испании или в пастельных тонах домики с бассейнами в Умбрии.

Кейт бродила по старому городу: знакомые лица продавцов магазинов, торговцев на рынке на Пляс Гийом, официанток, выскочивших покурить, гвардейцев возле дворца. Их имен она не знала, но эти люди — неотъемлемая часть ее жизни здесь. Ей казалось, что она должна попрощаться со всеми.

Жаль, что сейчас здесь не было никого из друзей. Ей очень хотелось посидеть в кафе с Клэр, Кристиной и Софией, выпить кофейку, обняться на прощание. Но так, наверное, лучше. Она терпеть не могла эти сцены прощания.

Кейт вернулась в свою квартиру, прихватив с собой сандвич с ветчиной, завернутый в вощеную бумагу, и снова принялась за разбор детских игрушек, отбирая то, что следует выкинуть, кому-то подарить или взять с собой. Ребята с Декстером возились на детской площадке с пиратским кораблем — в последний раз.

Вторично переезд будет легче перенести. В этом Кейт не сомневалась. Самые тяжелые моменты покажутся менее трудными, а более радостные превратятся в сплошное веселье. Это как со вторым ребенком, с Беном: все будет менее обременительно — скажется уже приобретенный опыт.

Им по-прежнему требовалось сохранять за собой какое-то жилье в Люксембурге, официальный адрес, с которого они будут отправлять налоговые декларации — притворяться, что живут. Маленький фермерский домик в Арденнах, взятый в аренду за тысячу в месяц, прекрасно подойдет. В углу гостиной уже стояла куча ящиков, предназначенных к отправке в этот дом, набитых недорогими светильниками, ставшей ненужной посудой и разрозненными предметами домашнего обихода. И еще там был маленький сейф, в котором они будут хранить миллион, обращенный в наличные.

К деньгам полковника они почти не прикасались, те так и остались на том самом номерном счете, возможно, навсегда. Теперь там было двадцать четыре миллиона.

Кейт выглянула в окно, на открывающийся панорамный вид, на широкие просторы Европы в пределах видимости с этого места ее кратковременного проживания. На глаза навернулись слезы. Она вдруг ощутила жуткий прилив отчаяния и безысходности — со всем этим уже покончено. Неумолимая судьба, неотвратимый ход жизни, ведущий к неизбежному концу.

Глава 32

Сегодня, 7 часов 32 минуты.

Воспоминания начинают стираться, превращаться в неопределенные тени и угрызения совести, прячущиеся по углам памяти, и эти смутные тени потихоньку скапливаются и сгущаются, разъедая уверенность Кейт в реальности данных событий. Они имели бы гораздо более истинный смысл, если бы она все это придумала, просто вообразила всю свою предыдущую жизнь. Тогда сегодняшний день стал бы просто сегодняшним днем, следующим за каким-то другим, отчетливо видимым днем из прошлого.

Минуло полтора года с того момента, когда Кейт и Джулия оказались под секущим ледяным дождем на открытой площадке смотровой вышки, нависающей над вершиной холма в Клаузене, вооруженные, злые и совсем не уверенные, что одной из них придется застрелить другую.

А сейчас в этом парижском кафе они тупо смотрят в глаза друг другу, словно новоявленные любовники во время первой ссоры.

Тело Джулии льнет к Биллу, словно его притягивает магнитом. Что-то новое появилось в поведении этих двоих, когда они вместе. Может, это выглядит более естественно, чем тогда в Люксембурге. А может, и менее.

— Итак, — говорит Джулия, — что это вы задумали?

Вопрос предназначен Кейт. Теперь, когда мужчины покончили со своими мужскими делами, обсудили подробности нелегальных сделок с оружием и отрубанием рук и ног, пришла очередь женщин.

Кейт оглядывается на Декстера. Он не встречается с ней взглядом, не дает руководящих указаний. Он, кажется, вполне комфортно себя чувствует, как будто эта встреча и обмен информацией не таят никаких возможных подвохов, не сулят ничего плохого, ничего угрожающего. Поэтому Кейт не сомневается в своей правоте по поводу того, что между ними произошло. Это ж тройной обман, вот что это было, в этом она теперь совершенно уверена.

Непонятно только, как отныне разговаривать с этими людьми, делать вид, будто все нормально и они все нормальные и это просто обычная встреча настоящих друзей или пусть даже яростная схватка настоящих врагов. На какую степень честности и откровенности рассчитывает Джулия? И какого рода разговор, по ее мнению, у них сейчас состоится?

— Почему вы переехали в Париж? — спрашивает Джулия. Надеется, видимо, что на этот более конкретный вопрос получит более конкретный ответ.

— А почему бы и нет? — резко отвечает Кейт.

Билл поднимает вверх руки и обводит ими окружающее.

— Потому что все это похабно и ужасно.

В глазах Джулии мелькает умоляющее выражение.

— Перестань, Кейт. Я ничего особого не прошу. Нам не нужно притворяться, что мы… друзья.

Кейт опускает глаза.

— Но не требуется и быть врагами. Мы не враги, Кейт. Мы здесь вовсе не для… это не… — Она умолкает и отводит глаза.

Кейт долго смотрит на Джулию, сложив руки, опустив локти на стол, наклонившись вперед, подняв брови, голова чуть склонилась набок, она с нетерпением ждет любых подробностей — даже несущественных — этой не относящейся к делу истории. Любых. В позе Джулии, как кажется Кейт, видится какое-то странное желание, стремление. Может быть, надежда восстановить былые отношения, былую дружбу…

— Я… — Кейт вдруг становится ужасно грустно. — Что ты хочешь услышать, Джулия?

— Да я и сама не знаю, Кейт… Что угодно. Ты скучаешь по Люксембургу?

Кейт лишь пожимает плечами.

— А я вот скучаю, — вдруг признается Джулия. — По друзьям скучаю. И по тебе, Кейт.

Кейт отворачивается, стараясь подавить желание расплакаться.

— Дамы, — говорит Билл, поднимая бокал. — Давайте-ка прекратим эти сантименты. Выпьем за Люксембург!

Кейт смотрит, как Джулия касается губами вина и ставит бокал обратно на стол.

— За Люксембург!

— Прошу меня простить за прямоту, — говорит Кейт, делая шаг, который, кажется, никто не желает сделать, — но зачем вы здесь оказались?

Джулия и Билл обмениваются быстрыми взглядами.

— Мы приехали, — говорит Джулия, — чтобы сообщить вам — собственно, Декстеру, — о полковнике.

— Ага, — кивает Кейт. — Понятно.

Снова воцаряется молчание.

— Я только не понимаю, — снова начинает Кейт, — почему это потребовалось делать лично. И главное, почему вам вообще захотелось это делать. Декстер ведь, в конце концов, человек, за которым вы следили, подозревали и обвиняли в крупном преступлении. Да вы, по-видимому, и теперь уверены, что он виновен.

— Мы также были друзьями, — говорит Джулия.

Кейт резко наклоняется вперед:

— Да неужто?

Они пристально смотрят друг на друга, эти женщины.

— Мне так казалось. Я и сейчас так думаю.

— Однако… — Кейт пытается изобразить на лице замешательство.

— А тогда я… мы тогда делали то, что считали нужным, — говорит Джулия.

Кейт чувствует облегчение оттого, что Джулия не стала утверждать, будто они выполняли свою работу. По крайней мере она хоть в этом честна. Ибо ее работа не имела никакого отношения к тому, что она делала.

— Есть и еще кое-что, — говорит Билл. — Мы хотели вам сообщить, что, поскольку полковник мертв, расследование прекращено.

— Окончательно? — спрашивает Декстер.

Секунду все сидят тихо и неподвижно. Вокруг царит обычный для Парижа предвечерний шум. Билл допивает вино, снова наполняет бокал.

— Окончательно. И навсегда.

Полицейский в синем мундире стоит, облокотившись на свою машину, и флиртует с молодой женщиной, оседлавшей мопед. Она курит сигарету. Глаза Кейт прикованы к пистолетной кобуре полицейского, небрежно сдвинутой вбок. Его нетрудно повалить и сцапать пистолет, пока он занят другими, более французскими, делами.

Кейт поворачивается обратно к своим спутникам. Намерены эти люди хоть когда-нибудь поговорить с ней начистоту? И сама она намерена ли полностью открыться перед ними?

Весь последний год она была совершенно честна и откровенна с Декстером. Ну почти. И полагала, что и он тоже совершенно честен и откровенен с ней. Но сегодня после обеда она полностью освободилась от этой иллюзии. И теперь сама себе не верит, что ей потребовалось столько времени, чтобы добраться до его выпускного альбома и заняться им; теперь она понимает, насколько велика та ее оплошность.

Это была просто маленькая фотография, плохо отпечатанная и выцветшая от времени. Третий ряд, вторая справа; не слишком красивая молодая женщина с широкой улыбкой и бледно-розовой помадой на губах, с растрепанными светлыми волосами.

— Итак, — говорит Кейт, — что вы намерены делать с вашей половиной?

Та же самая не слишком красивая женщина сидит сейчас через стол от нее — брови подняты, улыбка уже исчезла, она притворяется удивленной.

— С нашей половиной чего?

— С вашей половиной тех денег.

Ни Джулия, ни Билл никак не отвечают на это — выражение лиц не меняется, никаких телодвижений или звуков, вообще ничего; хорошо отрепетированный, не раз проверенный на практике уход, отказ от ответа, свойственный профессиональным лжецам. Но с этими двумя все ясно, даже более чем ясно. Они не такие хорошие актеры, как Кейт считала раньше; даже не такие хорошие, как она сама. Может, в ЦРУ не зря утверждают все эти полвека неприязни между двумя учреждениями, что агенты ФБР далеко не такие способные и умелые, как агенты ЦРУ. Или же они, как и сама Кейт, просто давно не практиковались.

— Каких денег? — спрашивает Джулия.

Кейт покровительственно улыбается.

— Значит, еще не решили? — Она смотрит на одного, потом на другую и на третьего своего спутника, изучает защитные экраны, выставленные ими в попытке как-то прикрыть лживые утверждения, которыми они пичкали друг друга. Лживые утверждения, которые они по-прежнему пытаются как-то подтвердить и поддержать. В надежде, что эта ложь поможет им продержаться в течение всей своей удобной и комфортабельной жизни, несмотря на наличие правды, которую они предпочли не сообщать самым близким и важным для них людям.

Кейт не сводит глаз с главного обвиняемого, с Джулии. Когда нынче днем она поняла, что Декстер и Джулия — настоящее имя Сьюзен Погновски — знакомы еще с колледжа, первой ее мыслью было: этот план они составили совместно в те давние времена или вскоре после того. Только никак не получалось совместить такой сценарий с реальностью, с ее Декстером. Он человек совсем другого типа. Он не умеет манипулировать людьми. Но и не из тех, кем можно управлять.

И только потом Кейт поняла, что дело обстоит иначе: это Джулия все придумала и разработала, это она всех обвела вокруг пальца. У них с Декстером никогда не было сексуальных отношений, вообще ничего романтического. Зато была чрезвычайно высокая способность к хитроумным комбинациям и обману, а также поразительное умение планировать и предвидеть.

Увидев то фото в выпускном альбоме в первый раз, Кейт почувствовала себя глубоко задетой, обиженной, преданной, она разозлилась, но и задумалась в нерешительности. Однако, бродя по шумным, запруженным людьми улицам Парижа, она все поняла, составила пазл, кусочек за кусочком. И по мере составления этого пазла все меньше и меньше злилась на Декстера и все больше и больше поражалась Джулии. И, остановившись наконец на рю Сен-Бенуа, напротив элегантного эркера кафе «Le Petit Zink», Кейт простила Декстера. А пройдя еще один квартал, заново продумала весь план своей будущей жизни. И несколько минут спустя, войдя в квартиру, уже была готова предпринять необходимые действия.

Кейт понимает теперь, почему Декстер должен был держать в тайне от нее именно это. Потому что, признав правду, он вынужден был бы признать и кое-что еще: он знал о службе Кейт в ЦРУ, никогда не признавался в этом, но не мог смириться. Не мог смириться с мыслью, что ему следует откровенно сообщить жене о своем обмане.

А Декстер еще не знает, что уже прощен. Пока ему известно лишь, что его обман только что раскрыт. И теперь он так встревожен, что едва способен усидеть на месте. Тут Кейт вспоминает, как ей приходилось пристегивать детей к их высоким стульчикам, чтобы они не сбежали из-за стола, не желая есть. Она даже представляет себе, как протягивает руку и защелкивает пряжку привязного ремня, пристегивая Декстера к этому плетеному креслу. Это сюрреалистическое видение заставляет ее улыбнуться.

Улыбка Кейт прибавляет Джулии смелости, и она наконец нарушает молчание:

— Что за чертовщина, о чем это ты?

Что подталкивает Кейт к ответу:

— Да я о вашей половине от пятидесяти миллионов евро. — И добавляет затем для пущей важности: — Вот я о чем, Сьюзен.

Билл чуть не давится вином.

— Вы меня, пожалуйста, поправьте, — говорит Кейт, — если я в чем-то ошибусь. О’кей?

Билл, Джулия и Декстер по очереди смотрят друг на друга, почти синхронно, словно три марионетки. Потом кивают в унисон.

— Никто из присутствующих никогда не жил в Иллинойсе, — начинает Кейт. — Билл, ты не учился в Чикаго. Джулия, ты не была студенткой университета Иллинойса. Вы придумали это чикагское прошлое, зная, что я никогда там не бывала и у меня нет там ни друзей, ни знакомых. Но эта игра у вас не заладилась. Билл, ты тут вроде как не при делах. Вот вы двое, — ткнула она пальцем в Декстера и Джулию, — то ли жили в одном общежитии, то ли учились в одной группе, там и познакомились. Думаю, это произошло еще в первом семестре вашего первого года обучения.

Минуту Декстер и Джулия молчат, но оба рефлекторно дергаются, еще не до конца понимая, что их веселые пляски закончены.

— В общаге, — признается наконец Джулия; она первая приходит к заключению, что от правды — или по крайней мере от этой вот правды — никуда не деться. — На первом году.

— И что-то там произошло, выведя ваши отношения за пределы простого знакомства соседей по общаге. Что именно?

— Мы попали в одну группу во втором семестре, — говорит Джулия. — Учили вместе французский.

— Так значит, вы стали близкими друзьями еще на первом году в университете, когда легко подружиться с кем угодно. Точно так же, как будучи экспатом.

Кейт вспоминает день знакомства с Джулией. Вечером, стоя рядом с Декстером в ванной комнате и чистя на ночь зубы, она сказала ему, что их новая жизнь напоминает первый год в университете. И что она познакомилась с женщиной из Чикаго. А Декстер стал ее подначивать, мол, она никогда не сможет подружиться с этой вновь прибывшей женщиной — при ее-то антипатии ко всему чикагскому! Спокойно так, насмешливо. Кейт и понятия не имела, что ее муж способен на такое притворство, такой обман. Она и сейчас еще под впечатлением от его актерства, несмотря ни на что.

— Но со временем вас разнесло по разным группировкам. Кликам, так сказать, — продолжает Кейт. — К моменту окончания университета вы уже не были настоящими друзьями, это время прошло. Никто из ваших коллег никогда не назвал бы вас приятелями. Если опросить ваших однокурсников, ни один из них не припомнит, что вы хоть какое-то время были близки. Потому что только вы двое знали о своих отношениях. Общественности о них было неизвестно. Вы хранили это в тайне.

По-прежнему никакой реакции. Никаких поправок.

— И вот прошло пятнадцать лет. Ты, — кивок в сторону Джулии, — работала в ФБР. Специализировалась на расследовании киберпреступлений. В то время происходил бешеный рост банковских операций онлайн на потребительском рынке, за два года их количество с нулевых отметок выросло до миллиардов, а затем, за последующие пять лет, они охватили практически все такие операции в мире, и деньги начали переводиться через Всемирную сеть. Ты же превратилась в настоящего эксперта, крупного специалиста по расследованию преступлений в этой сфере, выбилась в верхушку ведущих фэбээровских следователей. Да?

— Да.

Кейт поворачивается к Декстеру:

— А ты работал в банке. Ты тоже стал ведущим экспертом, только другого рода, но в той же области. И однажды совершенно неожиданно налетел в толпе на старую подругу, свою бывшую подругу. Где это произошло?

— В книжном магазине, — тихо отвечает Декстер.

— Как мило. Итак, вы встретились в книжном магазине, и эта старая подруга пригласила тебя выпить вместе, так? Конечно, ответил ты, надо наверстать упущенное. И вы отправились в бар, потрепались о том о сем, а потом Джулия выложила свой план. Она, видите ли, разработала схему, как применить ваш общий опыт и знания для того, чтобы влезть в какую-нибудь крупную трансакцию в день какой-нибудь крупной выплаты. В один прекрасный день. Так?

— В основном.

— Ее план состоял в том, что если вам двоим удастся выяснить, как хакерским способом влезть в банковскую операцию по переводу крупной суммы денег и вам удастся провернуть эту кражу, она сможет обеспечить и гарантировать, что вас никогда не поймают. Поскольку именно она будет заниматься расследованием, возглавит охоту. А потом вы разделите украденное пополам.

Стало быть, вам обоим пришлось поплясать вокруг друг друга. Джулия, ты наверняка контролировала все его действия. Вернее, наши действия и передвижения. Выяснила, что мне надоела моя работа и я покончила с карьерой. Что у нас не стало денег. Что Декстер в отличие от других компьютерных гениев своего поколения никогда даже не мечтал составить себе на этом состояние. Его это несколько расстраивало, так что у него имелась мощная мотивация. Финансовая.

Кейт смотрит на дьявольски умную и хитрую женщину, сидящую напротив, на ее слабых и беспомощных партнеров по обе стороны.

— И конечно же, тебе было известно, что он лелеет в душе давнюю ненависть и жаждет отомстить человеку, убившему его брата.

Она еще не решила, выпускать ли из клетки это чудовище. Да или нет? Нет или да?

Кейт открывает рот, чтобы добавить новый штрих к нарисованной картине, новое обвинение. Еще одно слово, которое изменит для Декстера все на свете:

— Предположительно лелеет.

Глава 33

Сегодня, 8 часов 08 минут.

Декстер явно в замешательстве. Билл тоже. Оба хмурят брови.

— Что ты имеешь в виду под этим «предположительно»?

Джулия сжимает челюсти, прищуривается.

— Пока ты обдумывал ее предложение, Декс, — Кейт снова оборачивается к мужу, — пока со свойственным тебе усердием и прилежанием его изучал, ты ведь получал все время новые данные о полковнике? Какие-нибудь чрезвычайно занимательные сведения?

Декстер не качает отрицательно головой, не кивает, не моргает, даже не открывает рот. Он смотрит на нее, думает, старается понять собственную жену, принять какое-то решение, прежде чем она произнесет это вслух, чтобы избежать хотя бы такого унижения.

Кейт одаряет мужа улыбкой — этакая похвальба по поводу очередной победы. Неспортивно, конечно, это следует признать. И хотя она его простила, Кейт все же наслаждается потрясением на его лице.

— Ну конечно, ты получал, милый. — Она чувствует себя вправе хоть немного отомстить, открыть, что его водила за нос, обманывала эта женщина, которой он доверился. Это будет больно, но долго не продлится. В отличие от обмана, растянувшегося на целых десять лет.

Кейт почти слышит, как скрежещут шестерни тяжких мыслей в голове Декстера, почти ощущает запах горелого масла по мере того, как он осознает, что его анонимный хорватский источник информации был фальшивым, поддельным, еще одним платным актером в этой замысловатой пьесе. Декстер поворачивается к автору-драматургу.

— Так ты была этим источником?!

Джулия отвечает Декстеру прямым взглядом, в котором нет даже намека на просьбу о прощении.

— Да.

У него глаза вылезают из орбит. Он старается переварить это поразительное, чудовищное открытие, судорожно роется в памяти, пытаясь вернуться к началу истории.

— Разве я рассказывал тебе о смерти Дэниела? — спрашивает он. — Тогда, в колледже?

— Да.

— И, начав работать в ФБР, ты подняла это дело? И выяснила, что это полковник убил Дэниела?

Кейт видит лицо Декстера — как у обиженного ребенка. Перед ней взрослый человек, отчаянно пытающийся разобраться в ситуации. В надежде вновь обрести уверенность в собственной правоте.

Так выглядят дети, обсуждая пиратов, динозавров и путешествия в космос. «Если волосы отрастут подлиннее, как у птиц, — объяснял ей Бен нынче утром, — тогда можно научиться летать. Правда, мамочка?»

Джулия молчит, сдерживается, чтобы не разрушить этой последней крохи наивности Декстера.

А он смотрит в свой бокал. Кейт видит, как он погружается в прошлое, сдирая с него ложь слой за слоем: если в природе никогда не существовало хорвата-информатора, значит, не было и того чиновника из Государственного департамента, который вывел его на этого типа. Следовательно, рапорта о жестокой расправе с Дэниелом тоже не было. А это, в свою очередь, означает…

— Полковник Петрович не имел никакого отношения к смерти Дэниела, да?

Кейт тянется через стол, берет руку Декстера.

— Вот, значит, как! — говорит Декстер. Брови его поднялись так высоко на лоб, что дальше некуда. Он выдергивает руку из ладони Кейт и откидывается на спинку стула, подальше от стола, погружается, уходит в себя, чтобы в одиночестве пережить унижение. — Ну и дела!

— Извини, — говорит Джулия. — Мне очень жаль. Петрович в любом случае был ужасный человек, просто ужасный. Он…

Декстер поднимает руку, прерывая ее.

— Так. Давай-ка все проясним до конца. — Он яростно смотрит на Джулию. — Ты устроила этот липовый телефонный звонок якобы из Госдепа, чтобы тот типчик сообщил мне, будто моего брата убил полковник. Ты сфабриковала поддельный рапорт о его смерти и направила ко мне липового чиновника, который потом связал меня с подготовленным тобой хорватским экспатом, и тот длительное время — сколько? лет десять? — снабжал меня фальшивой информацией о полковнике. Так?

— Вкратце, да, так, — признает Джулия.

Повисает пауза.

— Нико по-хорватски значит «никто», — добавляет Джулия.

Декстер издает громкий звук, нечто вроде грубого хохота.

— Но я хотела бы кое-что прояснить, — продолжает Джулия. — Большая часть информации о полковнике соответствует действительности.

— Но не относящейся к гибели Дэниела. И, таким образом, ко мне.

Кейт переводит взгляд на Билла. Тот по-прежнему молчит. Она догадывается, что он тоже не имел понятия о данном аспекте этой истории. Но его это не особенно волнует. Для Билла нынешнее представление всего лишь развлечение. У него предостаточно собственных нечестных ходов и обманов, которые следует прикрывать.

— Ты присылала мне новые сообщения о полковнике через этого так называемого Нико, — продолжает Декстер. — И таким образом заставляла все глубже и глубже заглатывать крючок, все больше и больше запутываться в этой истории подпольного торговца оружием, якобы изуродовавшего и убившего моего брата. И все это, чтобы у меня возник мощный мотив — заставить меня помочь тебе обокрасть некоего богатого человека. Так?

— Да.

— Стало быть, этот план ты разработала лет десять-двенадцать назад?

— Да.

— Ничего не понимаю! — говорит Декстер, и на его лице действительно написано недоумение. — А что бы ты стала делать, если бы полковника за это время убили? Если бы он разорился, обанкротился? Или я отказался с тобой сотрудничать? После всех этих усилий и времени, которое ты на меня затратила?

— А почему ты полагаешь, — спрашивает Джулия, — что ты такой один?

— Monsieur, — окликает Джулия проходящего мимо официанта. — Un carafe d’eau, s’il vous plait.[102]

Кейт отмечает, что французский Джулии здорово улучшился — ей теперь нет нужды притворяться, будто она плохо владеет языком.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Декстер.

— Что мне захотелось пить, — говорит Джулия, она тянет время, дожидаясь, пока они снова останутся одни. Официант наполняет два стакана — для обеих дам. Джулия отпивает большой глоток, выпивает весь стакан. Наполняет его снова, продолжая держать всех в напряжении. Потом говорит: — Ты был не единственным моим клиентом.

— Не понимаю.

— Ты и полковник — не единственная парочка врагов, которую я создала.

Теперь уже и Кейт пытается понять ее мысль. Но это ей не удается до того, пока Джулия не поясняет:

— Декстер, ты не единственный человек в мире, способный провернуть подобную хакерскую операцию. В сущности — и мне очень жаль это тебе сообщать, — ты во многом наименее квалифицированный из всех, говоря откровенно. Я даже удивилась, что ты справился с этим делом.

— Что-что?

— Я потратила много лет — посвятила этому всю свою карьеру — на поиски самых умных, самых изощренных специалистов в области компьютерной безопасности. Я со всеми встречалась лично. И интересовалась их глубоко запрятанными тайнами и секретами. Их самыми большими страхами и самыми сильными желаниями. Их жгучими обидами и неконтролируемыми приступами ненависти. Их слабостями, на которые можно надавить, чтобы потом манипулировать.

— И как тебе это удалось?

— Это совсем нетрудно, нормально и даже оправданно — задавать кому угодно любые вопросы, когда работаешь в ФБР и беседуешь с новыми сотрудниками или ведешь какое-то расследование.

Кейт все больше поражалась и приходила в восхищение.

— В конце концов у меня на крючке оказалось полдюжины отличных хакеров.

— Если я самый малоквалифицированный из них, то почему ты выбрала именно меня?

— Это был не мой выбор. Свой план, свою схему я предложила им всем. Кто пришел первым, тот и выиграл.

— Значит, я пришел первым? — Декстер пытается скрыть гордость, а прошло-то всего несколько секунд после того, как он успел переварить сокрушительное оскорбление.

— Да. Но одновременно я выяснила, что перед нами стоит кое-какая проблема. — Джулия поворачивается к Кейт. — Пока мы не запустили этот проект, я ничего не знала о тебе, Кейт. Конечно, я все выяснила про Декстера, всю его подноготную. Но не стала копаться в подробностях о женах моих кандидатов, об их подружках и бывших бойфрендах их мамаш. Но когда он начал нашу игру в Сети, пришлось этим заняться.

— И что?

— Скажу честно, я уже подумывала, не похерить ли свой план. Или как минимум избавиться от Декстера. Сообщить в качестве причины, что в его исполнении это не сработает, и передать все его идеи кому-нибудь другому. Я также не исключала, что и меня, возможно, кто-то подставляет. Но потом выяснила, что Декстер не знает о твоей работе.

Кейт не понравилось, что это прозвучало вслух, даже при такой маленькой аудитории. Она-то считала, что только сама имеет право унижать своего вероломного супруга. Но не желала оставлять подобную возможность Джулии. Она его и без того уже достаточно унизила.

— Декстер весь такой правильный, законопослушный, — продолжала Джулия. — Его нетрудно было проверить, вся его жизнь вне подозрений. Он не являлся шпионом, «кротом», чьей-то марионеткой. Он был тем, кем был. И не знал, что ты совсем другая.

— И что ты сделала?

— Все ему рассказала.

— Зачем?

— У меня не было выбора. Именно Декстер был мне нужен. Он мог стянуть эти деньги. Потребовалось довольно много времени, чтобы понять это, и я вовсе не была уверена, что кто-то из других моих кандидатов способен на подобное. Так что с Декстером пришлось идти до конца. И с его планом. Или вытянуть из него все секреты, а потом убить.

Декстер взрывается смехом, но понимает, что это вовсе не шутка. И хмурит брови.

— Однако, конечно же, убийство супруга сотрудницы аналитического отдела ЦРУ вряд ли приемлемый выход из положения. И вместо этого я должна была убедиться, что с тобой Декстер ведет себя предельно сдержанно и аккуратно. Какие бы меры секретности и безопасности он ни принимал, их следует удвоить. Он не должен был лично выходить на контакты со мной, никогда, но точно следовать всем инструкциям, буквально всем, усвоить, что каким бы серьезным ни считал наше предприятие, в действительности все гораздо серьезнее и опаснее.

— Почему ты решила, что он тебе верит?

— Ты же сама видишь, вот она я, сижу здесь, напротив тебя.

— Почему ты ей верил? — спрашивает Кейт.

— А зачем ей было врать про все это?

— Почему ты не мог просто сказать мне?

Вместо него отвечает Джулия.

— Да перестань ты! — фыркает она. — Он что, по-твоему, должен был рассказать офицеру ЦРУ, что мы замышляем хакерскую атаку на банковскую трансакцию, чтоб украсть целое состояние?

— Ценное замечание. Что было потом?

— Потом мы — то есть я — провели всю эту серию трансакций так, чтобы их можно было проследить только до Декстера. Он должен был оставаться единственным человеком, видевшим в глаза хоть один пенни. И на долгое время. Его единственного можно было бы признать виновным в крупных преступлениях и связанных с ними мелких нарушениях закона, например, подделке данных, незаконном проникновении со взломом, мошенничестве, краже средств «Америкен Хелф». Это дало нам некоторую сумму на текущие оперативные расходы, включая обеспечение вашей семьи. Эта кража стала также изначальным преступлением, изначальным предлогом для меня начать расследование и раскрыть его — что, естественно, было довольно легко проделать, — а потом сообщить о нем своему начальству, чтобы меня назначили вести новое дело, новое аналогичное преступление. Эту непрекращающуюся серию электронного увода средств. У меня даже имелся наиболее вероятный подозреваемый, который, как я предсказала, непременно сбежит из страны. Как оказалось, я была права, что и помогло мне застолбить это дело за собой. У меня и впрямь оказался хороший нюх на последствия.

— То есть все зависело от того, что именно ты будешь вести данное расследование, — говорит Кейт. — Почему так?

— Потому что Декстера могли застукать.

— Я могла?

— Конечно, ты. Набралось огромное количество улик, которые могут навесить на тебя, Декстер. Данные о том, как ты открывал счета, проводил через них операции, а потом их закрывал, даже фотографии и записи с видеокамер, свидетельствующие, что ты посещал эти банки, через которые проходили украденные деньги.

Декстер снова пребывает в замешательстве.

— Имеются также данные о твоих связях с той девицей по вызову, которую ты нанял для проституции, мошенничества и кражи. Понятное дело, есть и сама девица, а также ее сокрушительные свидетельские показания, что ты готовил заговор с целью проделать именно то, что проделал и все еще делаешь.

Декстер качает головой.

— Это вполне убедительные свидетельства серьезных преступлений.

— Не понимаю, — говорит он.

А Кейт уже все поняла.

— Это же ее страховой полис, ты, идиот, — замечает она.

Бедный малый!

— Это правда? — Он снова поражен двойной игрой Джулии.

— Мне нужно было полностью удостовериться, что ты доведешь дело до конца, — признается Джулия. — Необходима была возможность на тебя воздействовать, понукать. А кроме всего прочего мне требовалось быть единственным следователем в Бюро, занимающимся этим делом, чтобы никто другой не мог обнаружить то, что мне известно и происходит на самом деле. Поскольку именно я все это и проделала.

Кейт оживляется в конце рассказа, ведь именно это признание и ожидала услышать.

— И тут настала очередь заняться мной, — говорит она, уже предвкушая, как забьет еще парочку гвоздей в крышку этого гроба — в качестве собственного вклада в это дело.

— Да, тобой, — соглашается Джулия. — Ты же могла стать тормозом в созданном мной механизме. Ну а я бы не позволила какой-то жене-цэрэушнице вывести своего мужа из моей игры. Я, конечно, не думаю, что ты попыталась бы это сделать — не могу себе представить жену, собственноручно разрушающую свою жизнь просто потому, что ее муж — вор. В конце концов, он ведь крал у человека, которого считал самым мерзким паразитом на свете, негодяем, убившим его брата. Как говорится, вполне оправданное преступление при смягчающих обстоятельствах. И конечно же, тот первый миллион, который мы увели у сраных краснобаев-защитничков этой гнусной и бессердечной страховой компании, никаких угрызений совести у нас не вызвал.

Но мне следовало быть абсолютно в нем уверенной, понимаешь? А значит, проверить эту его жену. Заманить внутрь нашей схемы, заставить понять, что ее муж — преступник. Что ФБР идет по его следу и его агенты правы в своих подозрениях. Я должна была позволить ей выяснить истину и посмотреть, что она сделает с ней дальше.

— Я польщена, что ты столь серьезно отнеслась ко мне.

— Ну если честно, то у меня была и другая мотивация работать против тебя.

— И какая именно?

— Это был я, — вступает Билл.

Кейт не перестает восхищаться искусными действиями этой женщины, упрятанными в сложную паутину фальсификаций.

— Стало быть, все то время, что вы пребывали в Люксембурге, — говорит она Биллу, — ты полагал, будто ведешь официальное расследование?

— Точно так.

— Ха! — восклицает Кейт, поворачиваясь к Джулии. — Отлично проделано, дорогая! Абсолютно блестяще!

— Спасибо.

— Значит, задание, которое вы вдвоем выполняли, было совершенно законным, должным образом санкционированным начальством ФБР и не вызывало никаких подозрений: вы расследовали дело о краже первого миллиона, который увел Декстер. И ты, Джулия, являлась в вашей паре ведущим следователем. А этот красавчик клоун — твоим партнером.

Джулия кивает.

— И вас направили сюда, в Люксембург. Под видом супругов. Чтобы не спускать глаз с моего бедняжки мужа, отсматривать, какие суммы он тратит, следить за его жизнью. Неужто это тот самый малый, что только что спер целый миллион? Неужто именно он придумал, как красть неограниченные суммы, причем в любое время, по своему желанию?

Кейт в притворном недоумении покачивает головой.

— А он живет в скромной квартирке. Останавливается в недорогих номерах в гостиницах для людей среднего достатка, не летает первым классом, каждый день ходит на работу. Его жена сама чистит туалетные комнаты. Он специально ездил в Эш-сюр-Альзет, чтобы приобрести подержанную «ауди». Миллионеры не ездят в Эш и уж тем более не покупают бывшие в употреблении универсалы.

Та самая подержанная «ауди» по-прежнему служила им семейным автомобилем. Они так и не собрались купить что-то новое. Или, возможно, просто сочли, даже не обсуждая это, что старенькая «ауди» прекрасно им подходит. Машина и машина, в конце-то концов.

— Нет, решили вы в конечном итоге. Это вовсе не тот парень, так хитро задумавший и осуществивший преступление, и эта семья вовсе не богата. И тем не менее ваша работа должна была принести какие-то положительные результаты. Потому что рано или поздно вам следовало вернуться в здание имени Гувера с готовым отчетом, от которого зависела ваша дальнейшая карьера. И как же вы поступили в такой ситуации?

К столику подходит официант с новым графином воды, и Кейт ждет, пока он уйдет, шаркая по парижскому тротуару. Между тем сгущаются сумерки, загораются фонари. Толпы людей, мечтающих об ужине, уже запрудили улицы и перекрестки — проголодавшиеся, веселые, жизнерадостные. Кейт ощущает эту атмосферу всеобщего благополучия, сидя в приятном месте с умными людьми, которых теперь полностью понимает, как и их хитроумный план, которым с каждой минутой все больше восхищается, словно сама была его участником. Вся эта задумка, черт бы ее побрал, совершенно блестящее решение.

— Отдаю вам должное, — говорит Кейт. — Мне эта ваша штучка страшно нравится. Вы это очень умненько проделали, попытавшись переманить жену подозреваемого на свою сторону. Во-первых, придумали хилое прикрытие, которое, вы были уверены, сразу вызовет у меня подозрения: Чикаго. Потом дали мне возможность выяснить, когда я смогу проникнуть в офис Билла, — вы мной так успешно манипулировали, что я сама предложила им играть в теннис в середине дня, не так ли?

Джулия поднимает бокал с вином и делает еще один небольшой глоток, смакуя напиток. А заодно и историю, которую Кейт восстанавливает, подтверждая ее исключительное хитроумие.

— А в этом офисе я не обнаружила ничего, подтверждавшего бы вашу легенду прикрытия. Которую вообще-то нетрудно сфабриковать. И тем не менее вы не стали этого делать. А просто подложили туда пистолет, а также пачку кондомов. Вы придумали этот фальшивый офис и фальшивую профессию для себя. Вы приехали из несуществующего места, и я знала, что оно вымышленное, вы прикрывались фиктивным браком, который именно так и выглядел. Вы водили меня за нос с помощью всех этих фальшивок. Спрашивается, зачем?

— Я хотела, чтобы ты их обнаружила.

— Да-да. Но с какой целью?

— Чтобы я могла контролировать все твои находки и открытия. Чтобы ты выяснила, кто мы такие и чем занимаемся. Ты должна была сама обнаружить, что твой муж — преступник и все деньги у него. И его в любой момент могут арестовать и предать суду. Мне требовалось, чтобы ты влезла в это дело, стала его частью, участницей преступления. Его преступления. И еще я хотела, чтобы ты сама все для себя определила.

Кейт улыбается, ей понятна ирония ситуации.

— Ну может, не совсем для себя, — признает Джулия, — но почти.

Кейт чувствует, что ее взгляд невольно притягивает металлическая сахарница, полная кубиков сахара, куда она час назад незаметно подложила передатчик, которым снабдил ее Хайден. Вот на этом она и отыграется, это ее доля в их общем деле.

— А кто такой Лестер? — спрашивает Кейт. — Твой фальшивый папаша якобы из Нью-Мексико?

— Лес? Это наш босс.

— А зачем он сюда заявился?

— Это произошло сразу после нашей крупной кражи. Лес хотел лично посмотреть на подозреваемого и его жену. Заинтересовался, неужели именно эти люди только что стащили пятьдесят миллионов евро? И он стал расспрашивать эту жену насчет ее привычек обедать в столицах разных стран. Желал выяснить, сколько звезд присвоено каждому такому отелю. Результат: маловероятно, что эти двое — воры. Тем не менее Декстер по-прежнему оставался подозреваемым номер один. Единственным подозреваемым, при условии, естественно, что виновен именно он. Так что Лестер дал нам еще месяц, чтобы довести расследование до конца.

— И тогда вы решили навалиться на меня.

— Да. В конце-то концов, ты ведь всегда была патриотом. — Джулия улыбается. — И плюс к тому мы могли предъявить тебе улики, которые очень впечатляюще выглядели, поскольку подтверждали подозрение, что твой муж завел роман с красивой молодой женщиной и встречается с ней в пятизвездочных отелях в Швейцарии. Сама-то ты никогда не ночевала в пятизвездочных отелях. В Никарагуа таких ведь вообще нет, не так ли?

— Нет.

— Ну вот мы и навалились на тебя, хотели поглядеть, что ты станешь делать, и таким образом довести наше дело до конца.

Кейт припоминает тот день в начале января, когда они втроем сидели на промерзшей скамейке в парке. И Джулия назвала неверную цифру — двадцать пять миллионов. И выражение на лице Билла, пытавшегося понять, что может означать это несовпадение. Сумма украденных денег — он это прекрасно знал — была в два раза больше.

И сейчас Билл смотрит на Кейт — точно такой же невозмутимый взгляд без малейших признаков смущения, который она не раз замечала раньше, в ночном клубе в Париже, на Гран-Рю в Люксембурге. Взгляд, который подтверждает: ты отлично знаешь, кто я такой. Но также и бросает некий вызов: и что ты станешь делать в этой связи?

Кейт недооценила Билла. Он-то узнал правду гораздо раньше, еще до того, как Джулия все ему рассказала.

И опять Кейт понимает, что просмотрела, пропустила огромную часть этого пазла. И что это за часть? А то, что Билл все это время вел собственную игру, осуществлял собственный обман. И человек, которого он обманывал, — Джулия.

Глава 34

Сегодня, 5 часов 50 минут.

— Ты что, шутишь? — У Хайдена на губах играла едва заметная улыбка.

— Нет, — ответила Кейт. — Вовсе не шучу.

Было уже почти шесть вечера. Толпы людей, высыпавших после работы на улицы, и туристы, заказавшие столик на этот ранний для ужина час, начали прибывать к ресторану «Жорж». Один из коллег Хайдена сунул метрдотелю двадцатку, чтобы обеспечить им отдельное место, где их никто не подслушает. Но долго это не продлится.

— И как ты себе это представляешь? — спросил Хайден.

— Я свободно владею испанским. А теперь вполне прилично — французским. И более или менее знакома с Европой. Вполне могу найти любое посольство, консульство или офис какой-нибудь неправительственной организации. Я еще не забыла, как действовать.

— Но ты никого тут не знаешь. У тебя нет нужных связей.

Именно по этой самой причине Джулия и заявила, что не может работать декоратором в Люксембурге. Убогая отговорка. Примитивный рационализм. «Я поняла, что придется начинать с нуля. И по-видимому, так там и останусь, на уровне плинтуса. Навсегда».

Хайден отодвинулся от стола.

— И зачем тебе все это?

Кейт в свое время потребовалось много думать, чтобы признать, что ей больше не нужна ее работа, ее карьера. Что она желает стать матерью на полную ставку. Но за прошедшие два года она поняла, что ошибалась. Это было в конечном итоге совсем не то, чего она хотела.

— Мои дети в школе, моя жизнь стала… пустой, мне требуется что-то, чтобы заполнить свободное время. Но прежде необходимо найти достойную причину для этого. Любая причина сойдет, это все-таки лучше, чем такая скука.

Она понимала, что это будет отнюдь не прежняя ее работа. Видимо, она никогда уже не выйдет на задание с оружием, никогда не ощутит прилива крови в момент смертельной опасности, поджидающей ее за дверью или при следующей встрече с агентом. Так что это будет слабое подобие прежней жизни, былой карьеры, приливов адреналина. Но все же больше, чем ничего.

С другой стороны, работать она будет в более цивилизованной среде. Плюс к этому у нее теперь много денег, она живет в Париже, а ее дети становятся все более независимыми, им уже не нужны подгузники, к тому же у нее теперь более близкие отношения с собственным мужем… И ей нужно немного больше.

— Чего я точно не хочу, — продолжала объяснять она, — так это беспокоиться, что моих детей может похитить какой-нибудь латиноамериканский психопат. Более всего мне подошла бы тихая, спокойная работенка.

Хайден вздрогнул и нахмурился:

— Значит, в этом была причина?

— Извини, не поняла?

— Торрес угрожал твоей семье?

Кейт не ответила. Она не собиралась признаваться в хладнокровном, заранее обдуманном убийстве иностранного гражданина на американской земле.

— Я готова на некоторый компромисс, — сказала она, отбрасывая в прошлое то давнее нарушение закона и зная, что Хайден тоже не станет будить и дергать за хвост эту старую спящую собаку. — Так что я пришла сюда, чтобы заключить сделку.

— О’кей. И что ты можешь нам предложить?

— Человека, укравшего пятьдесят миллионов.

— Интересно.

— А взамен хочу получить свою прежнюю работу.

Он кивнул:

— Счастлив это слышать.

— Вот и отлично, — подвела она итог.

Он наклонился над столом и протянул руку для пожатия.

— Однако, — тут же сказала она, — имеются некоторые сложности.

Его улыбка сразу же исчезла. И рука убралась.

— И это?..

— Мне нужно получить иммунитет, освобождение от судебного преследования. И мне, и моему мужу.

— Иммунитет? За то, что ты всадила несколько пуль в Торреса? Ой, да брось ты! Никто даже не думал начинать какое-то рассле…

— Нет, дело не в этом.

— Еще за одно убийство, ты хочешь сказать?

— Не знаю, что ты имеешь в виду под словами «еще одно», — проговорила она, по-прежнему не желая, чтобы ей инкриминировали давнишнюю кровавую кашу. — Нет, это не убийство. Это интеллектуальное преступление, проделки «белых воротничков». Ну вроде того.

Его брови удивленно поползли вверх.

— Ну, так мы заключаем сделку?

Несколько секунд Хайден молчал, лишь пристально смотрел на Кейт, ожидая, что она расскажет больше. Но в конце концов понял, что этого не случится, и сдался.

— Извини, Кейт, — произнес он. — Ничего не выйдет.

Кейт через час следовало оказаться на том берегу, чтобы встретиться с Джулией, Биллом и Декстером. И ей нужно было добраться туда прежде остальных. Прежде мужа.

Она оглянулась на город, на улицы, расходившиеся во все стороны от музея, на бесконечные крыши. Смиряясь с мыслью, что в конце концов ей все равно придется все рассказать Хайдену, всю правду. Или по крайней мере большую ее часть.

Кейт приходит в голову, что Хайден сам сидит в вэне, припаркованном за углом, и слушает их разговор. Или, возможно, торчит на той стороне улицы и наблюдает. Когда они расстались два с половиной часа назад, он очень туманно пояснил, чем займется в оставшуюся часть дня. Хайден большой специалист по таким вот неопределенным формулировкам.

— Твоя последняя идея, — говорит Кейт, снова обращаясь к Джулии, — твоя, так сказать, последняя молитва, последняя Ave Maria, заключалась в том, чтобы нажать на меня. Но это ничего тебе не дало. Потому что мы тут же оборвали все связи с вами. И у вас больше не было доступа к своему подозреваемому. Ваше расследование оказалось в явном тупике. Игра закончилась. А тут еще весь город, казалось, обратился против вас, подверг вас остракизму.

— Я как раз собиралась спросить тебя, — говорит Джулия. — Кому и что ты сказала?

— Эмбер Мандельбаум, эта еврейская супермамочка, сплетница, умеющая жалить не хуже овода. Я сказала ей, что Джулия — моя лучшая подруга! — попыталась запрыгнуть в постель к моему мужу. Сука такая! И понятное дело, все дружеские отношения у нас закончились.

— Естественно.

— И вы уехали, — продолжает Кейт. — Да у вас и не было много друзей, если на то пошло, — в конце концов, вы слишком мало пробыли в Люксембурге, чтобы наладить там нормальную жизнь. И для тебя, Билл, это, вероятно, стало даже облегчением — отвалить подальше от твоей тогдашней любовницы. Надо полагать, Джейн уже стала требовательной. Надоедливой.

Джулия вскипает.

— По-моему, если оставаться точным, ее нельзя называть любовницей, поскольку на самом деле ты не был женат.

Билл продолжает молчать.

— Как бы то ни было, вы вернулись в Вашингтон с пустыми руками. И с сожалением — даже со стыдом — вынуждены были признать, что ошибались: Декстер Мур вовсе не тот вор. Интерпол закрыл дело. Вы возвратились к своей прежней рутине. Но после того как затратили столько времени на столь дорогостоящее и впечатляюще безуспешное расследование, ваши звезды сияли уже не так ярко. Не правда ли, Джулия?

Джулия не отвечает.

— Поэтому вовсе не удивительно, что вы вышли в отставку. Особенно после того, как стало известно, что, выдавая себя за семейную пару, вы и в самом деле стали супругами.

Билл чуть смещается на стуле. Декстер снова — в который уже раз — растерян, и это отлично видно по его лицу. Джулия кивает ему, признавая, что все сказанное верно. Он удивленно качает головой.

— Такое частенько случается, не правда ли? — продолжает Кейт. — Со мной, правда, никогда не было, заметьте. Но я много раз видела подобное. У других оперативников.

Кейт замолкает, раздумывая, насколько сильно на них еще можно давить, есть ли тут какой-то верхний предел. Она отлично знает, что самое опасное, самое разрушительное — это восхищение собственным умом и догадливостью. За такие штучки людей, случалось, убивали.

Но кажется, уже ничего не может с этим поделать.

— Ну, Джулия, когда ты ввела Билла в игру?

— Это имеет какое-то значение?

— Для меня — да, имеет.

— Я все ему рассказала после того, как вышла в отставку, — отвечает Джулия. — Когда мы ушли из Бюро.

Мысли Кейт невольно устремляются назад, в последние полтора года во Франции, потом дальше, обратно в Люксембург, к предпоследней зиме, к тому вечеру в ресторане, когда они с Декстером давали представление специально для транслирующего их диалоги фэбээровского передатчика, и к предыдущей ночи, когда он раскололся и все ей выложил начистоту — почти все.

— Сколько времени вы встречались?

— Несколько месяцев.

Кейт бросает взгляд на Билла, который по-прежнему молчит, предоставляя Джулии возможность самой поведать всю историю, даже его собственную.

— Зачем ты ему это рассказала?

— Я люблю его, — заявляет Джулия. — Мы с ним строим совместную жизнь. — Она демонстрирует кольцо на безымянном пальце. — Мы помолвлены.

— Это прекрасно, — криво улыбается Кейт. — Примите поздравления. Но когда вы, ребята, впервые оказались в койке?

— Тебе-то что за дело? — спрашивает Билл. Теперь он весь в напряжении. Кейт подозревает, что он уже понял, куда именно ведут ее вопросы. И почему.

— Да просто любопытно. Я пытаюсь собрать все воедино.

Билл уставился на нее — взгляд тяжелый, желваки подрагивают, перекатываются. Кейт знает: ему уже очевидна ее осведомленность.

— Ближе к концу, — отвечает Джулия. — Перед самым отъездом из Люксембурга.

Память возвращает Кейт к той скамье в парке в Кирхберге, когда она столкнулась с Биллом и Джулией.

— Стало быть, на Рождество вы вместе не были? В Альпах?

Джулия тихонько хихикает.

— И на Новый год не напились и не переспали?

Кейт не заметила, когда именно рука Билла скользнула под стол, но она скользнула именно туда.

— Нет.

Тут воспоминания Кейт со скрежетом тормозят и останавливаются на том моменте, когда Джулия произнесла «двадцать пять миллионов евро», а Билл выглядел озадаченным и даже открыл было рот, собираясь что-то сказать, поправить Джулию, мол, на самом деле там пятьдесят миллионов. Но он смолчал, оставив промашку Джулии без комментариев, а потом проверил в своей штаб-квартире в округе Колумбия и получил подтверждение: сумма, украденная у полковника, составляет пятьдесят миллионов, вдвое больше, чем та, которую Джулия выплюнула в лицо Кейт, — странное, удивительное несоответствие, слишком заметное и смелое, чтобы оказаться случайной оговоркой или провалом в памяти. И он убедился, что этому должно быть какое-то логическое объяснение, обдумал и проанализировал возможные причины и в итоге выяснил, в чем дело, вероятно, увидел все детали этого заговора с высоты птичьего полета и отложил дело в сторону, чтобы потом изучить, не спеша, на досуге; он же понимал, какие огромные деньги стоят на кону, вот и решил использовать свои сильные стороны — красивую внешность, обаяние и умение хранить тайны, самые жуткие, и хранить их вечно, несмотря ни на какие слабости и соблазны, — а также использовать ее беззащитность, одиночество и отчаянное стремление заиметь семью перед лицом абсолютной и беспощадной бесперспективности выйти замуж.

— Может, — продолжает вслух размышлять Кейт, — это произошло в Амстердаме? — Она наклоняется вперед, чуть смещаясь на стуле. Затем откидывается назад, но принимает уже другое положение, снимает левую руку с бедра и кладет ее обратно на стол — и все эти телодвижения и перемещения призваны прикрыть тот факт, что ее правая рука осталась под столом и сейчас лезет в сумочку.

Билл тоже смещается на стуле, меняет положение, не так резко, как Кейт, но достигает — она это знает точно — того же результата.

Джулия оборачивается к своему новому возлюбленному. Да нет, не такому уж и новому: это произошло в прошлом январе, полтора года назад. Длительный период пребывания с человеком, которого не любишь. Или, может, Билл теперь и впрямь любит Джулию? Привык, так сказать, прижился.

— Ну что же, — говорит Кейт, — Амстердам, надо полагать, место весьма романтическое. Со всеми своими наркотиками и проститутками. — Но она знает, что это произошло после Амстердама. Это произошло после встречи на скамейке.

Кейт медленно и осторожно просовывает руку глубже, минуя пудреницу, темные очки, пачку жевательной резинки, записную книжку и разрозненные клочки бумаги, все глубже и глубже, на дно сумочки, где у нее лежат самые тяжелые предметы. И один из них — под твердой прокладкой, которую она поднимает.

Теперь они в упор смотрят друг на друга, Кейт и Билл, смотрят, не отводя глаз. Их окружают тысячи людей, на перекрестке напротив театра «Одеон», уже опускаются ранние сентябрьские сумерки, а погода, свет, вино и само кафе просто прекрасны, как на картинке. Европа в лучшем своем облике, какой многие ее и представляют.

Кейт смыкает пальцы на рукояти «беретты».

Правая рука Билла по-прежнему под столом.

Кейт поворачивается к Джулии. Она была несчастной, одинокой женщиной, пока рядом не появился этот мужчина. А теперь — вот они, вроде как даже счастливые. Лицо Джулии сияет, щеки раскраснелись.

Но ведь в основе этих нынешних отношений, этого их счастья лежит гигантский обман. Нечистые помыслы. Эта женщина совершила маленькую ошибку, назвав неправильную цифру. И мужчина реконструировал всю интригу, весь этот сложный замысел — после чего последовало соблазнение, роман, любовные отношения и в конце концов предложение руки и сердца. Целая жизнь — и всего лишь по причине ее ошибки и его догадки. Он просто использовал ее ложь в своих целях.

Но разве это делает их отношения менее реальными? И может изменить ситуацию, если они действительно любят друг друга?

Кейт поворачивается к Биллу, замечает его напряжение, его решимость, готовность на все. Что он может предпринять, чтобы сохранить свою тайну?

Кейт и Билл направили друг на друга свои пистолеты под мраморной столешницей. Неужели он действительно готов ее убить, вот прямо сейчас? Нажмет он на спусковой крючок здесь, в центре Парижа, выстрелит ей в живот? И станет после этого вечным беглецом, изгнанником. Готов ли он наплевать на всю свою жизнь — на всю свою только что заново созданную жизнь! — лишь для того, чтобы Кейт не раскрыла Джулии его тайну?

А тайна его заключается в том, что он выяснил, чем на самом деле занималась его партнерша и их подозреваемый, занимались совместно. Но вместо того чтобы поговорить начистоту с Джулией, он сам влез в эту кашу. Сделал вид, будто ничего не знает, не понимает, что происходит. Сделал вид, будто втюрился в нее. Сделал вид, что это для него сногсшибательная новость — когда Джулия в конечном итоге все же рассказала ему правду.

Кейт оглядывается на Джулию, на эту постаревшую женщину, с таким острым, блестящим умом, способную на очень многое, но не желающую видеть того, что находится у нее под самым носом.

Но кто знает?.. Может, Джулия отлично все видит и понимает. Может, она давным-давно выяснила правду, еще до того, как все это стало правдой; может, ее оговорка про двадцать пять миллионов вовсе не была ошибкой, и она сделала вид, будто оговорилась, чтобы довести Билла до кондиции — чтобы он поймал ее на этом, соблазнил и женился на ней. Может, она все это тоже умненько организовала одновременно со всем остальным тщательно продуманным долгосрочным мошенничеством.

И возможно, Декстер оставил в гостиной свой выпускной альбом вовсе не по забывчивости.

Мысли Кейт бегут все дальше, и глаза ее, как шарик пинг-понга, перескакивают с одного заговорщика на другого, на расставленные по столу предметы и в итоге останавливаются на винном бокале Джулии. Он почти полон, она отпила всего на дюйм от края. А они сидят за этим столиком уже часа полтора и приканчивают вторую бутылку. А Джулия отпила всего пару глотков. И это та самая женщина, которая могла усидеть за ленчем целую бутылку! А теперь она попивает водичку…

И еще: Джулия набрала вес, килограммов пять, а может, и все десять.

— Ох Боже мой! — восклицает Кейт. — Да ты беременна!

Джулия краснеет. Несмотря на свое заявление два года назад, что у нее не может быть детей. Еще одна грань ее сложного прикрытия.

Беременна! Это все меняет, полностью.

Кейт и Хайден сидели под сияющим небом, над ними плыли белые облака, словно специально раскиданные по небосклону, призванные хоть как-то разбить эту монотонную синеву, подсвеченную золотистыми лучами заходящего солнца. Сцена, достойная кисти художника, освещение в стиле Вермеера.

Кейт никогда особо не ценила живопись Северной Европы, пока сама не пожила там. Пока не поняла, что небо, изображенное этими художниками, вовсе не плод их фантазии, не их изобретение, не причудливое искажение реальности, но точное отображение здешнего уникального небосвода. В Бриджпорте, штат Коннектикут, или в Вашингтоне, округ Колумбия, в Мехико-Сити, в любом другом месте, там, где проходила ее жизнь и где она иногда смотрела в небо, оно выглядело совершенно иначе.

— Ты должна мне сообщить, — сказал Хайден, — за что тебе нужно освобождение от судебного преследования.

Их противостояние продолжилось. Но Кейт понимала, что ее позиция едва держится на чистом блефе, а его — совсем нет. Ибо она в конце концов определила, чего хочет, что ей нужно, и Хайден может ей это дать. Но вот ему-то от нее не нужно ни черта!

Кроме всего прочего, ее здорово подгоняло истекающее время, ей следовало покончить с этим сейчас и вовремя вернуться на Левый берег.

— За участие в краже, — наконец сказала она. — В краже пятидесяти миллионов.

Хайден поднял свой стакан, отпил большой глоток воды, поставил стакан обратно на стол и снова пристально уставился на Кейт.

— Можно рассматривать это вот каким образом, — продолжала она. — Операцию того типа наша контора была бы не прочь провести сама. Этот полковник был сущим фурункулом на теле планеты. Не просто мерзкий человечишка, а безответственный маньяк, поставлявший кому угодно оружие, которое в один прекрасный день окажется — если уже не оказалось! — в руках людей, стремящихся причинить вред американцам, может, прямо в самой Америке.

Хайден продолжал сидеть с непроницаемым лицом.

— Стало быть, мы — не я, заметь!.. Ладно, в любом случае этот полковник был убит. И его денежки между тем не попали в руки других мерзавцев, таких же, как он. Плюс к тому имеется еще один бонус, который, я уверена, ты сочтешь чрезвычайно пикантным.

— Да-да?

— Один из преступников — ну, второй участник кражи — был, можешь себе представить, агентом ФБР!

Он рассмеялся густым и хриплым смехом, от всей души, сопроводив нехарактерным для него фырканьем. Видимо, решил, что это очень смешно и, черт побери, забавно.

— А какие идеи насчет этих денег?

— Мы их отдадим, — сказала Кейт. — Ну не совсем обратно в те же рук, как таковые… Ну не знаю… тебе? И еще одно, я должна сознаться, что у нас не вся сумма…

Хайден посмотрел на своих коллег, сидящих на крыше, на подчиненных в другом конце ресторанного зала. Потом повернулся обратно к Кейт.

— Ну так мы договорились? — спросила она.

— Мои поздравления, — говорит Кейт. — Когда тебе рожать?

— Я же… Еще и четырех месяцев нет…

— Это великолепно! — Кейт поворачивается к Биллу: — И тебя поздравляю!

Его рука все еще под столешницей, готовая выступить на защиту этой тонкой и изящной обертки, прикрывающей громоздкую упаковку лжи, изготовленной Джулией. То, что у него поставлено на карту, огромно: не просто двадцать пять миллионов евро, но и жена и будущий ребенок. Словом, целая жизнь.

А Кейт уже решила оставить все как есть. Плюнуть на все остальное. Она будет молчать по поводу этого его двуличия. Всегда.

Она засовывает «беретту» обратно под твердую прокладку на дне сумочки. Вынимает руку из-под стола, кладет ладонь на руку Джулии, чувствуя острые грани бриллианта на обручальном кольце. Гладит Джулию большим пальцем.

Билл кивает Кейт, подмигивает — никакой ошибки, это он ее так благодарит. Он тоже чуть смещается на стуле, вынимает руку и этой освободившейся правой рукой хватается за винный бокал.

Кейт не хочет, чтобы эта женщина рожала в тюрьме. Она не желает нести ответственность за те ужасные последствия, к которым может привести подобная ситуация.

Она уже и так несет тяжкий груз ответственности за нечто не менее ужасное.

Нет, то, что она сделала, гораздо страшнее.

На Парк-авеню прозвучал клаксон такси; засвистели, заскрипели пневматические тормоза восемнадцатиколесной фуры. Сквозь полупрозрачные занавески, висевшие под плотными бархатными шторами, просачивался утренний свет, в его лучах плясали пылинки. Поднос, доставленный в номер из ресторана, завален нетронутыми тостами, наполовину съеденной яичницей, ошметками бекона, кусочками жареной картошки. Серебряный кофейник и фарфоровая чашка стоят на краю стола, комнату наполняет аромат кофе, кофейник блестит на солнце.

Кровь Торреса потихоньку вылилась из его простреленных груди и головы, застыла лужами, пропитала ковер.

Снова закричал, заплакал ребенок.

В голове Кейт за долю секунды пронесся огромный объем информации. Ей, конечно, было известно про жену Торреса, умершую несколько лет назад от осложнений после рядовой хирургической операции. Но это устаревшие сведения.

Кейт ничего не знала об этой новой женщине и о ребенке. Конечно, она навела кое-какие справки: в какой гостинице, в каком номере, сколько телохранителей, где они расставлены, когда меняются. Конечно, спланировала эту операцию: как из округа Колумбия тайно добраться до Нью-Йорка, от вокзала доехать до места назначения, как потом избавиться от оружия и незамеченной убраться из отеля.

Но оказалось, она была ленива, нетерпелива и вообще отнеслась к делу халатно. Не навела надлежащие справки, не довела до конца сбор необходимой информации. Не вызнала все, что следовало вызнать.

И вот вам, пожалуйста, — сюрприз! Молодая женщина стоит в дверях спальни номера люкс в отеле «Уолдорф-Астория», повернув голову в ту сторону, откуда доносится плач ребенка, не в силах справиться с непреодолимым материнским инстинктом, стремлением успокоить своего младенца. Не ведая, что, разорвав визуальный контакт с Кейт, перерезав эту нить человеческого взаимопонимания, созданную их встретившимися взглядами, дает Кейт возможность совершить самое худшее, что она когда-либо делала в своей жизни.

Да, это была вина Кейт. Ее неспособность тщательно спланировать дело. Именно поэтому ей придется завтра утром шагать в кабинет своего куратора и подавать рапорт об отставке.

В соседней комнате опять заплакал ребенок. И Кейт нажала на спусковой крючок.

Кейт смотрит на сахарницу, думает о спрятанном в ней микрофоне. Всего два часа назад она находилась в миле к северу отсюда, по ту сторону реки, обсуждая детали своей сделки с Хайденом. И вот она здесь, приводит этот план в действие.

Это вовсе не входит в условия сделки — засадить этих двоих за решетку или даже участвовать в их аресте. Ей просто нужно заставить их во всем признаться, чего она уже почти добилась. А завтра ей предстоит перевести двадцать четыре миллиона евро на счет секретного фонда, используемого для финансирования тайных операций в Европе. Одну из которых предстоит проводить ей самой.

— Тебе нужно что-то получить от Декстера, чтобы иметь доступ к твоей половине этих денег?

Джулия кивает. Но одного кивка недостаточно.

— Что именно?

— Мне нужен номер счета. У меня есть имя пользователя и все пароли, но нет номера счета.

Декстер тоже кивает. Время пришло. Он сует руку в карман пиджака, достает листок бумаги. Но Кейт перехватывает его руку.

Он удивленно поворачивается к ней. Все пребывают в некотором замешательстве, не понимая, что происходит. Даже сама Кейт поражена этим своим неодолимым порывом, стремлением все всем простить. Противостоять ему просто невозможно. Она отлично понимает, что это из-за беременности Джулии, отчего она из чудовища и мерзавки превратилась в достойную сочувствия героиню романа. Вот так. И теперь Кейт болеет за Джулию, а не против нее. Ну в основном.

Левая рука Кейт вцепилась в запястье Декстера, а у него в пальцах зажат этот клочок бумаги. Правой рукой она подхватывает сахарницу и высыпает ее содержимое на стол. Большим и указательным пальцами подцепляет жучок-передатчик и поднимает его повыше, чтобы все видели. У всех брови лезут на лоб.

Кейт роняет передатчик в свой бокал с вином.

— У вас есть одна минута, — говорит она. — Может быть, две.

Глаза Джулии мечутся между передатчиком в бокале Кейт и листком с номером счета в руке Декстера. Кейт аккуратно переворачивает свой бокал, выливая на скатерть вино вместе с утопленным передатчиком. Создает таким образом причину, оправдание, почему эта штука внезапно перестала функционировать.

— Деньги эти вы не получите, — говорит Кейт. Темно-красное вино уже пропитало скатерть насквозь, его потеки расползаются во все стороны. Та же самая картина, как в «Уолдорф-Астории». — А если поспешите, то ваша свобода останется при вас.

Джулия и Билл быстро вскакивают, но не паникуют, не привлекают к себе ненужного внимания.

— Идите через вестибюль отеля, — продолжает Кейт. — А потом вниз и наружу через черный ход, на боковую улицу.

Джулия уже набросила на плечо ремешок сумки. Она пристально смотрит на Кейт, на ее лице смесь самых разных, противоречивых чувств. Билл хватает ее за локоть, он уже делает первый шаг прочь от стола, прочь от Муров, прочь от денег.

— Удачи вам, — говорит Кейт.

Джулия снова оборачивается к Кейт и Декстеру. Она успевает мимолетно улыбнуться, в уголках глаз тут же собираются морщинки, рот открыт, словно она хочет что-то сказать. Но ничего не говорит. И снова отворачивается.

Кейт смотрит, как они исчезают в плотной толпе, а на улицах уже зажглись фонари и лампы, маленький красный «фиат» сигналит ярко-зеленой «веспе», задерживающей движение, полицейский не обращает на это внимания, по-прежнему флиртуя с симпатичной девицей, над столиками, заполненными винными бокалами, стаканами и фужерами, графинами и бутылками, тарелками с ветчиной и фуа-гра и прочими деликатесами и закрытыми салфетками корзинками с хрустящими свежими багетами, уже нарезанными ломтями, поднимается сигаретный дым, женщины в шарфиках, завязанных на шее, мужчины в спортивных пиджаках в клетку, отовсюду доносятся взрывы смеха, игривые замечания, люди пожимают друг другу руки, целуются, здороваются и прощаются, словом, вокруг царит оживление, кипит жизнь и толпятся веселые парижане, радующиеся этому вечеру в городе света и любви, и в этой суете быстро, но спокойно исчезает, растворяется очередная парочка экспатов. Экспатриантов. Изгнанников.