Эксперт, на выезд!..

9

— А суп сегодня того… — привычно говорит подполковник Суздальцев, поднося ложку ко рту. — Просто удивительно, как можно вполне доброкачественный продукт перегонять в этакое варево…

— Пусть ОБХСС разбирается, — так же привычно отвечаю я, приканчивая тарелку. — Им за это деньги платят…

— Шутка, — автоматически отзывается Юрка Смолич и придвигает к себе второе.

Необъяснимо, но факт: чем лучше столовая отделана внешне, тем хуже в ней кормят. Мистика какая-то! Можно подумать, что никель, пластик и полированное дерево — вещи сами по себе прекрасные, но, увы, несъедобные, — нахально отнимают какой-то процент вкуса у супов и шницелей.

Так что, как мы ни ждали нашей управленческой столовой, но с ее открытием быстро растеклись по району, ревниво охраняя от сотрудников других отделов тайну калорийных обедов на швейной фабрике, в кафе «Ласточка» и тому подобных нарпитовских точках.

Но сегодня приходится обедать у себя. День — самое спокойное на дежурстве время, однако мало ли что?

Привести сюда Суздальцева тоже не составило никакого труда, ему, в общем-то, все равно. Месяц назад он потерял жену, тоскует, не показывая вида, и мы, его товарищи, стараемся, чтобы рядом с ним всегда кто-то был. И осторожно передаем его с рук на руки.

Михаил Иванович Суздальцев — дактилоскопист. Как у всех дактилоскопистов, глаза у него от постоянного прищуривания окружены густой сеткой морщинок.

— Вот ты, Паша, все говоришь: мы химики, мы физики, мы то, мы се, — Суздальцев отодвигает тарелку. — Можно подумать, что у вас на лазер монопольное право! Нам он во сто крат нужней! К вам в кабинеты заходишь — того и гляди зашибешься, сколько всяких приборов наставили. А вы: давай, давай!

— Диалектика, Михал Ваныч, — говорю я. — Жизнь на месте не стоит.

— Так-то оно так, — соглашается Суздальцев. — Вот только жизнь давно приучила вас за науку держаться, применять ее к нашим делам. Физика, химия… А у нас дактилоскопия — предмет, как известно, в большой науке стоящий несколько особняком. Узкая, в общем, специальность. Не для всех…

Смолич делает большие глаза — старик лекцию начинает.

— Напрасно хихикаешь, Юра. Ты думаешь, я не помню, как ты у меня в секторе работал? Тебя ведь в дактилоскописты прочили, помнишь? На единственное свободное место в ОТО взяли. А ты посидел у меня две недели и бежать. Не могу, дескать, не по мне все это…

Юрка смущается.

— Да что вы, Михал Ваныч, в самом деле, — примирительно бормочет он. — Нашли о чем вспоминать. Это же когда было, подумать страшно…

— Но ведь было? И я тебя отпустил, не держал. Без охоты в нашем деле наворотить можно столько — за всю жизнь не расхлебаешь…

Я в свое время тоже был на стажировке у Суздальцева. Каждый будущий эксперт независимо от своем основной узкой специальности должен уметь все — и пальцы смотреть, и след изъять, и сфотографировать, что надо, и следователю помочь советом — на то он и «лицо со специальными знаниями» на месте происшествия.

Нынешний преступник стал «образованнее» и отлично осведомлен, конечно, о такой узкой и специализированной науке, как дактилоскопия, но все равно, несмотря на все преступные ухищрения, наука эта, без сомнения, остается самой доказательной и самой оперативной во всей криминалистике…

Мне довелось пройти по всем нашим секторам, долго ездить стажером с самыми опытными нашими экспертами, потом сдавать зачеты. Кстати, никогда, ни в школе, ни в институте, я столько не учил и так не волновался! Особенно из-за дактилоскопии — основы основ криминалистики. Поэтому, наверное, и помню то, чему меня учили, так ярко, будто только вчера закрыл учебник.

Тогда, на стажировке, я просидел у дактилоскопистов неделю и с тех пор навсегда проникся к ним уважением. Но если говорить о моем личном отношении к этой науке, это значит говорить о моем личном отношении к Михаилу Ивановичу Суздальцеву.

Несколько дней водил он меня тогда по своему хозяйству. Показывал картотеки, где собраны отпечатки за несколько лет работы. На ящиках маленькие наклейки: «Левая», «Правая», «Завиток», «Петли».

Суздальцев вынимал из ящиков карточки и, водя по отпечатку остро отточенным карандашом, объяснял:

— Больше половины всех отпечатков — петлевые. Видишь, какая петелька в центре узора? Шестьдесят пять процентов от общего числа — это по статистике. А дальше, внутри этой группы, всякие нюансы узоров — простой, изогнутый, половинчатый, замкнутый, встречные петли, параллельные петли… Вот ты химик, и я думаю, что существуют в химии какие-то экспресс-пробы, чтобы сразу определить хотя бы класс вещества. Вот так и у нас. Выедешь на место происшествия — находишь отпечаток. Ага, завитковый! Смотришь пальцы у человека, который мог быть здесь, а у него отпечаток вообще редкого класса — дуговой. Исключаешь его, ищешь того, кто нужен. А вообще-то, возьми вот эту книженцию, прочти. Что непонятно, спросишь.

И я сидел над этой книжкой днями, пугая домашних, которых старался приобщить к криминалистике:

— Мама, у тебя обнаружилось смещение.

— Где? — пугалась мама.

— В узоре. Вот смотри. Узор у тебя типично круговой, а здесь…

Мама ахала и всплескивала руками. Папа дать добровольно свои отпечатки отказался, а когда я окисью меди осторожно опылил его любимую фарфоровую кружку и на гладкой белизне проступил четкий черный узор папиных пальцев, то он обиделся и несколько дней брал предавшую его кружку осторожно, двумя пальцами за край ручки.

Когда я немного освоил квалификацию и, ошибившись только два раза, определил с десяток отпечатков, Суздальцев, прищурившись, сказал:

— Ну, первоначальное определение класса узора — наука не такая хитрая. Сноровка нужна и память. Но ты ведь не дактилоскопистом к нам пришел. А на дежурстве, на осмотре места происшествия нужно другое. Там тебе, не столько определять будет нужно, сколько искать. И находить.

Началась вторая часть науки, прикладная — куда завлекательнее первой. Суздальцев, покряхтывая, снял со шкафа толстый альбом.

— Вот смотри. То, что здесь собрано, конечно, самое сложное, но кто его знает, может, и пригодится. Не дай бог, конечно, здесь дела самые этакие…

Я послушно листал альбом, но куда больше альбома дали мне разговоры с Суздальцевым!

— Допустим, приезжаешь ты на кражу. Замок сломан. Дверь открывается наружу. Соображаешь, что преступник рывком дернул ее на себя и открыл. Без упора такого не сделаешь, ведь верно? Значит, смотри на стене, справа или слева от двери, где ручка — там могут быть следы рук… Соображать надо.

Сам Суздальцев соображает быстро и неожиданно.

Он находил отпечатки на висящей под потолком электролампочке, на кусках похищенной кожи, на обоях, на запечатанных в коробки медикаментах. Он находил отпечатки там, где никто не предполагал их искать, и они становились решающими уликами в деле.

Так, работая по одному очень запутанному делу, он отыскал еле видимый отпечаток пальца на водопроводной трубе, на кусочке асфальтового лака, сохранившегося среди ржавчины, и отпечаток этот в конце концов изобличил преступника.

По тому же делу Суздальцев с товарищами провел такую работу, о которой и сейчас вспоминают с удивлением — неужели такое возможно! — в предельно короткий срок проверил двадцать пять тысяч дактокарт и еще двадцать тысяч рисунков осмотрел непосредственно с рук. Были ли у Суздальцева и у его коллег ночи в то время? Сомневаюсь…

— Так вот я о лазере, — говорит Суздальцев, — у нас ведь, у дактилоскопистов, до сих пор один инструмент на вооружении — глаз. Техническое перевооружение пока у нас выражается в замене двукратной лупы на шестикратную. Огромный сдвиг, конечно… Вот если бы еще запасные глаза выдавали…

Юрка Смолич ухмыляется. Суздальцев не обращает на него внимания.

— А как мы проявляем отпечатки? Номенклатура, как в химическом магазине. Для каждой поверхности свой проявитель! Окиси меди, свинца, цинка, перекись марганца, йод — такой перечень, что не сообразишь сразу, за что браться! Да и не потащишь всего на место! Со съемками пока тоже… Вот взять никелированную поверхность, допустим, бампер. Ведь что приходилось делать раньше? Один дышит на след, проявляет его своим паром, второй тут же с фотоаппаратом старается подлезть. Ведь только совсем недавно додумались коптить никель дымом пенопласта. И так далее и более того…

Юрка опять прыскает. На этот раз на любимое выражение Суздальцева. Тот наконец оборачивается.

— Шли бы вы, товарищ Смолич, — подчеркнуто официально говорит Михаил Иванович. — Зря время теряете. Почитали бы кое-какую литературу по своей узкой специальности. Я слышал, что вы нынче на пулеулавливателе хотели пистолет без бойка отстреливать?..

Смолич тушуется и исчезает.

— Да дойду я, наконец, до лазера или нет? — сердится на себя Суздальцев. — Все время меня в сторону уводит…

Он доверительно наклоняется ко мне.

— Я слышал, что уже ведутся опыты по использованию лазера в чтении. Вроде бы даже японские иероглифы разбирает… А наш пальцевый узор чем не иероглиф? Я уже начальству представление сделал. Снимаем все наши дактоархивы на пленку, это, конечно, работа огромная, но оправдает себя, уверен, переводим их на голограммы, ставим лазер, и, пожалуйста, весь архив можно прогнать за считанное время. Линии считать не придется — будет абсолютное сравнение с данным отпечатком! Не по семи-двенадцати точкам, как сейчас делаем, а полная картина, до мелочей!

— И дактилоскописты обретут долгожданный покой, — улыбаюсь я.

— А вот и нет, Паша, — веско говорит Суздальцев. — Новая машина только, что называется, прогонит массив. Заключение все-таки будем давать мы. По-прежнему. Посмотрим, что там наша машина определит, а потом по старинке — через лупу поглядим да еще иголочкой для верности все штрихи пересчитаем. Под заключением все-таки нам подписываться, не машине…