Экстаз

Глава 1

Дагон, принц Арамаса, молча наблюдал, как женщина в голубом одеянии шепотом дает наставления работорговцу. Закончив, она величественно удалилась. Довольный сделкой Ашур бросился к Дагону.

— Знаешь ли ты, какая удача улыбнулась тебе, варвар? Это сама леди Зинейда из Кавы! Если сумеешь держать в узде свой злобный нрав, проживешь жизнь в роскоши и безделье, обслуживая женщин Кавы. Такие причиндалы, как у тебя, похоже, станут для них неиссякаемым источником наслаждения! — нагло ухмыляясь, заметил он. — Сейчас тебя вымоют и отошлют в лагерь госпожи. Завтра на рассвете она отправляется в Каву.

Дагон не произнес ни слова, однако последовал за помощниками работорговца в публичные бани, где те рассказывали каждому встречному и поперечному, что чужеземный варвар куплен самой главной сводней Кавы. Взволнованный ропот прошел по толпе собравшихся. Но тут вперед вышел главный банщик, и счастливчика раба передали ему. Его стражники уселись на корточки и стали терпеливо ждать окончания процедуры.

— Что это за место такое, Кава? — спросил Дагон у банщика.

— Знаменитый и прославленный сказочный город женщин. Неужели никогда не слыхал раньше? Никто не ведает, где он находится, ибо те, кто пытался следить за караваном из Кавы, клянутся, будто верблюды и лошади исчезают прямо у них на глазах, растворяются в воздухе, не оставляя ни единого следа на пустынных тропах. Раз в год их главная сводня приезжает в Рамасхан за рабами. И покупает исключительно мужчин. В Каве правят женщины. Говорят, богатство их огромно и бесконечно, а земля поразительно плодородна и прекрасна. Огромные караваны с грузами золота и драгоценных камней из тамошних рудников частенько проходят через нашу страну. Кроме того, Кава славится своими шелками, спрос на которые поистине огромен, как и на легкое сукно, которое ткут тамошние мастерицы.

— В таком случае откуда тебе известно, что это город женщин? — удивился Дагон. Он хотел собрать как можно больше сведений о тех особах, которые самонадеянно полагают, будто завладели им.

— Когда-то, много лет назад, — поведал банщик, — из Кавы сбежал один раб. Ему удалось достичь Рамасхана, хотя путешествие было долгим и опасным. Долго бедняга не прожил, но перед смертью успел рассказать о странном городе, где мужчины прислуживают женщинам, выполняют все их прихоти и капризы, но сами не имеют права выходить в город после наступления темноты, если не считать особых случаев. Он рассказал о таком месте, где детей мужского пола отнимают у матерей по достижении восьми лет. Следующие восемь лет они проводят в непрерывных воинских учениях. Если верить слухам, это еще один источник дохода. Обитательницы Кавы продают целые полки искусных и отважных воинов. Это самые лучшие наемники в мире.

— Но если никто не знает, где находится город, каким же образом ведутся торги? — допытывался Дагон.

— Во время зимнего солнцестояния, — пояснил банщик, — женщины-воины Кавы привозят своих солдат на празднество, которое проводится за стенами города. Желающих приобрести товар столько, что на всех не хватает. Иногда полк всего один, иногда два или три. Однажды на моей памяти они вообще не явились. Ну что же, садись. Нужно вымыть тебе волосы и подстричь ногти.

Банщик сосредоточенно принялся за работу.

— Ты хорош собой, настоящий здоровяк и, вне всякого сомнения, подаришь немало сыновей красавицам Кавы.

Дагон плотно стиснул губы. Он узнал все, что хотел. Жаль, что никогда не узреет Кавы… Зато будет что порассказать своим людям, когда доберется до Арамаса. Но первым делом он прикончит предателя, своего брата-близнеца Ногада, занявшего его законное место наследника короля Арамаса. Он воспользуется караваном из Кавы, чтобы покинуть Рамасхан, а через два-три дня исчезнет без следа, чтобы вернуться домой. Придется пересечь две пустыни и три моря, но он вернет утерянное. Ногад горько пожалеет о том дне, когда решил избавиться от брата.

Искупав Дагона, банщик обернул вокруг его чресел чистую набедренную повязку, а помощники работорговца отвели вновь купленного раба в лагерь госпожи Зинейды. Одетая в кожаные доспехи женщина-воин встретила их у границы лагеря, и охрана Дагона почтительно попрощалась, не преминув, однако, отпустить несколько ехидных замечаний относительно будущих любовных утех раба. Женщина презрительно оглядела парочку, пожала плечами и знаком велела Дагону следовать за ней. Она привела его в самый большой шатер, находящийся в центре, и откинула занавеску, прикрывающую вход.

— Заходи, варвар. Главная сводня ждет тебя, — буркнула она.

Дагон медленно шагнул вперед. Обстановка шатра оказалась поистине роскошной. Женщина в парчовом одеянии, уже без чадры, сидела на небольшом возвышении. Несмотря на пышные формы, она оказалась настоящей красавицей: кожа цвета белого жасмина, тонкая и мягкая, как шелк… прямой носик, маленький, похожий на розовый бутончик рот.

— Входи! Входи!

Пухлая ручка поманила его, темные глаза сверкнули.

— Садись напротив. Ты голоден? Ну, разумеется, — ответила она сама себе, прежде чем он успел раскрыть рот. — Сомневаюсь, что еда в невольничьих бараках может быть хотя бы съедобной, не говоря уже о вкусе.

С полдюжины девушек принялись расставлять тарелки и блюда, от которых исходили соблазнительные запахи. Золотой кубок наполнили темно-красным вином. Ноздри Лагона судорожно дернулись.

— Сначала назови свое имя, а потом поужинаешь, — велела леди Зинейда. — Уверена, ты уже знаешь, кто я. Рамасхан бурлит слухами. Настоящее гнездо сплетников.

— Я Дагон, принц Арамаса, — не колеблясь ответил он и потянулся к кубку.

— И как же ты попал на невольничий рынок Рамасхана, Дагон, принц Арамаса? — удивилась она, поднимая брови.

— Из-за предательства своего брата-близнеца, желавшего занять отцовский трон, — пояснил Дагон. Он разорвал цыпленка и стал жадно есть.

— Ты родился первым, — констатировала Зинейда.

Дагон кивнул и проглотил крылышко.

— Да, госпожа. Говорят, когда я появлялся на свет, пальцы Ногада вцепились в мою щиколотку, словно он пытался помешать мне войти в мир раньше его.

— Грозный враг, — кивнула Зинейда. — Поешь, и мы потолкуем.

Дагон жевал медленно, тщательно, не позволяя себе объедаться: он слишком хорошо знал, что происходит с людьми, которые после долгого поста набрасывались на еду. Вот уже несколько месяцев он почти голодал.

Дагон прикончил цыпленка, каравай хлеба, проглотил с дюжину устриц, запивая красным вином, так что служанке пришлось дважды наполнять его кубок. Когда ему предложили блюдо с фруктами, он выбрал персик, разломил и, восторженно жмурясь, проглотил, не обращая внимания на то, что по подбородку течет сок. Наконец, дочиста облизав пальцы, Дагон поднял глаза на Зинейду.

— Вы всегда так хорошо кормите рабов, госпожа?

— В Каве никто не голодает, — спокойно объяснила она. — Мы никогда не обращаемся с людьми жестоко. В отличие от мужчин.

— Но все же без них вы не можете обойтись, — тихо возразил он.

— Они трудятся в полях, рудниках и выполняют другую тяжелую работу.

— А где мое место? — полюбопытствовал Дагон.

— А ты умен, — одобрительно кивнула Зинейда, игнорируя намек. — Я верю тому, что ты сын короля, ибо осанка у тебя благородная. После того как я купила тебя, несомненно, нашлись люди, которые наполнили твои уши непристойными слухами, и многие из них правдивы. Да, мужчины Кавы — невольники и служат женщинам, но почему это так уж отличается от тех государств, где женщины во всем подвластны мужчинам?

— Но мужчины во всем выше женщин, — поспешно возразил Дагон. — Они выше, сильнее, мудрее.

— Да, выше ростом и сильнее, но мудрее?! Нет, Дагон, ты ошибаешься, именно женщины превосходят мужчин, хотя бы потому, что боги избрали именно их для того, чтобы воспроизводить себе подобных. Но прежде чем ты возразишь, что для этого необходимо мужское семя, позволь напомнить: это единственное, что требуется. Твое семя бесполезно без женщины, которая вынашивает его в чреве своем. Когда же оно расцветает и на руки матери ложится младенец, она кормит его своим молоком. Мужчинам нечем питать новорожденного. Без плодоносной почвы наших тел твое семя ничего не стоит, Дагон. Поэтому мужчинам далеко до женщин. Каково предназначение мужчин в этом мире? Именно они затевают войны, в которых гибнут не только невинные, но и торговля и искусство. И чего они добиваются? Больше земли? Богатства? И что они делают со всем этим? Ба! Поэтому и существует Кава, где правят женщины. Мы пользуемся силой мужчин и их семенем, но и только. Мужчины всегда будут нам подвластны. Таковы наши обычаи. Мы не воюем с соседями и при этом куда богаче, чем ты способен представить, потому что неустанно трудимся. Впрочем, ты скоро сам во всем убедишься.

Улыбнувшись ему, она сделала глоток вина и продолжала:

— На троне Кавы сидит королева. Когда ей приходит пора соединиться с мужчиной, мы избираем новую властительницу. Нынешняя королева Халида еще ни разу не влюблялась и при этом правила дольше остальных. Она сама предложила уступить место вновь избранной преемнице, но мы не позволили, ибо это противоречит нашим законам. Прежде она обязана полюбить и взять себе мужчину.

— И ты считаешь, что именно я гожусь ей в мужья? — спросил Дагон.

— Возможно, — уклончиво пробормотала Зинейда. — Но пойми, сначала королева должна влюбиться в тебя, а не просто лечь в твою постель. Очень мало женщин Кавы остаются девственницами до пятнадцати лет. Мы рано привыкаем радоваться жизни и не стыдимся отдаться красивому мужчине. Чувственность Халиды поистине ненасытна, но, к сожалению, ни один мужчина до сих пор не завоевал ее сердца. Если ты сумеешь добиться этого, мой прекрасный принц, твоя судьба будет поистине ослепительной. Будешь жить во Внешнем дворце консортов вместе с мужьями бывших королев и иметь все, что пожелаешь, даже других женщин.

— Но если верить тому, что я узнал, мои сыновья будут отняты у матери в восемь лет, после обучения посланы наемниками в другие страны и навсегда разлучены с родителями, — возразил Дагон.

— Разве это не любимое занятие мужчин, Дагон? Драки и бои. Мы просто учим наших сыновей сражаться и выживать в мире мужчин. Каванские наемники не имеют цены, и владетели всего мира стараются их заполучить. Превращаем пороки мужчин в товар! — хмыкнула Зинейда и, с трудом дотянувшись, погладила его по руке. — Тебе не запретят видеться со своими детьми. Их казармы находятся неподалеку от дворца. Ты будешь встречаться с ними чаще, пока они будут жить в городе. Кроме того, ты не станешь вести жизнь раба для любовных утех. Будут и другие обязанности, которые не оставят тебе много свободного времени. Молодой человек, которому предназначалось стать королем, наверняка имеет и другие таланты, кроме могучего мужского достоинства. А теперь ты, разумеется, захочешь возлечь с женщиной, чтобы удовлетворить так долго копившееся сладострастие. Как давно ты был лишен плотских радостей?

Дагон вспыхнул от столь откровенного вопроса.

— Несколько месяцев, — признался он.

Зинейда понимающе улыбнулась, показав белые ровные зубы.

— Бедный мой принц, — утешила она и обратилась к молодым служанкам: — Ну, кто из вас хочет его сегодня? Только не ссорьтесь, у каждой будет возможность его попробовать.

— Мы уже все решили между собой, госпожа, — объявила желтоволосая девушка. — Тянули жребий, и мне досталась первая ночь.

— Как умно, не правда ли, Дагон? Ни споров, ни свар. Все ли мужчины так рассудительны, когда речь идет о красивой женщине? — усмехнулась Зинейда. — Вряд ли. Обязательно начнется распря, и потом бедняжке придется развлекать с полдюжины похотливых животных. Кстати, ее зовут Доре. Идите и наслаждайтесь компанией друг друга, — напутствовала она.

Доре взяла Дагона за руку, подняла с подушек и провела его в отгороженное красной шелковой занавеской помещение для сна. Занавеска упала с тихим шорохом, отсекая их от остальных женщин. Дагон огляделся. Здесь ничего не было, кроме большой перины, брошенной на деревянное возвышение.

— На колени, раб! — скомандовала Доре. — Пора тебе понять, что отныне твои властительницы — женщины.

Она негрубо, но решительно толкнула его. Первым порывом Дагона было взорваться, но он вовремя успел взять себя в руки. Только завоевав доверие этих негодниц, он сумеет скрыться.

Доре выскользнула из своего простого платья, оставшись обнаженной.

— Заложи руки за голову, раб. Тебе запрещено дотрагиваться до меня, пока я не дам на это своего позволения. Понятно?

— Да, госпожа, — кивнул Дагон.

— Вот и хорошо, — довольно улыбнулась Доре. — Я вознагражу тебя, раб. Можешь полизать мою маленькую щелку, но не смей проникать языком внутрь, пока я не разрешу.

Она растянулась перед ним и расставила ноги так, что кружево светлых завитков очутилось прямо перед его губами. Дагон наклонился и стал гладить кончиком языка сомкнутые створки пухлого венерина холма. Ее пышное тело пахло цветами, а мускусный женский аромат непреодолимо возбуждал Дагона. Он умирал от желания более смелых ласк, но не смел нарушить запрет.

Доре неожиданно выгнулась и обеими руками разомкнула розовые складки, открывая его взгляду потаенные сокровища.

— Ублажи меня, раб, — беззастенчиво потребовала она, — но помни, ты должен держать руки за головой.

Его язык немедленно нашел бутон ее наслаждения и начал снова лизать, сначала нежно, потом все энергичнее. Она оказалась слаще меда, и он зачарованно наблюдал, как крошечная поначалу изюминка растет и наливается багровым цветом.

Доре возбужденно застонала и содрогнулась, достигнув пика наслаждения. Отняв руки, она громко вздохнула:

— Это было чудесно! Обязательно расскажу остальным, как ловко ты владеешь языком, раб. А теперь встань, и я отвечу лаской на ласку.

Дагон поднялся, неспешно размотал набедренную повязку, и Доре, в свою очередь упав на колени, втянула в рот его большой палец.

— М-м-м, — пробормотала она, лаская его свободной рукой, — для мужчины у тебя такая мягкая кожа.

Продолжая посасывать каждый его палец по очереди, она неустанно гладила его ягодицы. Дагон стоял неподвижно, глядя на нее сверху вниз. Ничего не скажешь, хорошенькая девчонка, с крепкими круглыми большими грудями, которыми он, несомненно, не раз еще успеет насладиться до рассвета.

— Боги! — прорычал он, когда она неожиданно взяла в рот его плоть. Очевидно, игра с пальцами была всего лишь прелюдией перед основным блюдом. Доре оттянула кожу, коснулась языком бархатистой головки и долго дразнила розовым кончиком напряженный отросток, прежде чем принялась сосать, втягивая в самое горло с такой силой, что он мгновенно затвердел и поднялся. О, как ей удается удержать в изящном ротике столь набухшую громадину?!

Дагон снова застонал и, не в силах сдержаться, исторг в ее глотку любовный нектар.

— Ах-х-х-х! — вырвалось у него, но Доре не выпустила его, продолжая сосать, пока не проглотила до последней капли все, что он мог ей дать. Ноги Дагона едва не подкосились, но он сумел сохранить равновесие.

Но тут, так же проворно, как начала свою сладкую пытку, Доре отпустила его и вскочила, облизываясь, словно кошка, укравшая сливки.

— Ну вот! Твой голод немного утолен, и теперь мы можем предаваться похоти хоть всю ночь. Но впредь не смей изливать свои соки, пока я не прикажу. Теперь можешь прикасаться ко мне. Пойдем, ляг со мной, Дагон!

Она потянула его к перине.

— Вижу, ты опытна, — едва слышно выдавил он, когда они очутились на импровизированной постели.

— Смею надеяться! — воскликнула Доре, задорно тряхнув волосами цвета соломы. — Мне семнадцать, и у меня уже было не меньше дюжины любовников, если считать самого первого. Он был слугой матери, и я отдалась ему в мой четырнадцатый день рождения. Мы лежали под полной летней луной. Мать застала нас, когда он лежал на мне и пронзал, казалось, до самого сердца. Мать была вне себя от злости.

— Потому что ты украла ее возлюбленного? — полюбопытствовал Дагон, теребя ее сосок.

— О нет! Она давно не пускала Бранна в свою кровать. Он оставался всего лишь ее слугой. Мать рассердилась, потому что он был сверху. Я не имела права давать мужчине такую власть над собой, и Бранн знал это не хуже меня. Она собственноручно выпорола его и отдала на всеобщую потеху. На целый день, представляешь? — Доре хихикнула. — Женщины так отделали его, что к тому времени, когда срок наказания закончился, он едва мог ходить!

— Что значит «на всеобщую потеху»? — допытывался Дагон, накрывая сосок губами.

— О-о-о, как чудесно! — промурлыкала Доре. — Видишь ли, хозяйка может отвести непокорного раба на главную площадь города, где велит лечь на возвышение. Там его распластывают, приковывают за руки и за ноги, и каждая женщина имеет право использовать его, как считает нужным. Возвышение вращается, так что мужчину можно взять в любом положении, приличном или нет, высечь, пытать, издеваться. Большинство женщин определяют время наказания всего в несколько часов, но мать, возмущенная тем, что Бранн не объяснил мне, где ему подобает быть, когда мы забавляемся друг с другом, отдала его городу на целый день. Правда, с тех пор я узнала, что не такой уж он хороший любовник. А теперь на спину, раб! Я желаю принять твой меч в свои ножны.

И прежде, чем он успел запротестовать, что еще не готов для нее, Доре протянула руку, завела ладонь под яички и надавила пальцем на какую-то столь сверхчувствительную точку, что он громко охнул. К его бесконечному удивлению, она повторила процедуру несколько раз, прежде чем его плоть вздыбилась и восстала. Доре немедленно набросилась на него и, поцеловав, взгромоздилась сверху, медленно насаживая себя на острие, откинувшись назад и балансируя на руках. Глаза ее были закрыты.

— Изумительно, — пробормотала она, облизываясь. — Никогда еще не встречала мужчину с таким громадным копьем!

Дагон приподнялся, стиснул в ладонях округлые мячики грудей и принялся мять, пока девушка самозабвенно скакала на нем, ведя к мучительно-сладостной развязке.

«Неужели все женщины Кавы столь похотливы?» — гадал Дагон, проснувшись на следующее утро. Четыре раза она возбуждала его, беззастенчиво брала и давала удовлетворение. В последующие дни он получил ответ на свой вопрос. Женщины Кавы были поистине ненасытны, и не было того, на что бы они не отважились в постели. Служанки Зинейды делили его между собой почти каждую ночь.

— Ты должен быть готов ублажить королеву! Еще бы, с таким-то достоинством! Ты несомненно привлечешь ее внимание, мой маленький принц, — твердила главная сводня. — Ну а потом научишь ее любви. Ты ведь знаешь, что это такое, не так ли, Дагон?

— Да, — кивнул тот. — Я был влюблен в Аурею, дочь соседнего короля. Со временем нам предстояло пожениться и объединить наши владения, ибо Аурея была единственной наследницей короля Арлена. Теперь же мое место займет брат, да смилостивятся боги над Ауреей. Та терпеть не могла Ногада, но он хотел ее, потому что она предназначалась мне. Ногад всегда завидовал тому, что принадлежало мне, и старался отнять у меня все, что мог.

— Опять те же жадность и амбиции мужчин, — мягко напомнила Зинейда.

Дагон быстро понял, что убежать не удастся. Днем ему на шею надевали ошейник и ставили в длинную шеренгу невольников, скованных одной цепью. На ногах у них болтались кандалы. Караван медленно продвигался по пустыне, и за процессией рабов наблюдали зоркие глаза женщин-воинов. Ночами же его едва ли не насиловали служанки Зинейды, и как-то раз, когда очередная крепко заснула, Дагон поднялся, намереваясь выскользнуть из шатра, ибо только в это время его руки и ноги были свободны. Он не мог подойти к охраняемому выходу, поэтому потихоньку приподнял ткань сзади и обнаружил, что шатер заключен в железную клетку. Позабыв об осторожности, он направился к входу и увидел такие же металлические прутья. Поразительно, как он не услышал скрипа опускаемых решеток! Что же, ничего не попишешь. Придется улизнуть из Кавы. Вполне возможный, хотя немного необычный выход.

Они путешествовали караванными тропами почти неделю, пока не свернули на север по узкой дорожке, ведущей к высившимся на горизонте горам, увенчанным снежными шапками. Еще неделя — и они очутились в совершенной глуши, у подножия холмов, где почти неразличимые стежки вились по крутым склонам. Овраги становились уже, каменные стены — выше, и только над головами синели клочки неба. Однако каждую ночь они раскидывали лагерь в уютных лощинах близ горных ручьев: очевидно, места для каванцев были знакомыми.

Каждому рабу была выдана пара крепких кожаных сандалий, чтобы уберечь ноги от камней и колючек. К удивлению Дагона, мужчинам не запрещали разговаривать между собой, и у него постепенно вошло в привычку беседовать с теми, кто шел впереди и сзади. Оба, перед тем как попасть в рабство, знали о Каве и были счастливы оттого, что выбор главной сводни пал на них.

— Старая Зинейда сама когда-то была королевой, — пояснил один из мужчин, по имени Уит, когда они, по обыкновению, говорили о будущем.

— Откуда ты знаешь? — поразился Дагон.

— Вон та женщина-воин разболтала, — с ухмылкой буркнул Уит. — Я ей приглянулся, так что наше путешествие проходит достаточно приятно. Лучше скажи, почему ты каждую ночь проводишь в шатре сводни? Добился ее особого расположения?

Теперь настала очередь Дагона смеяться.

— Нет, — покачал он головой, — но она намеревается подарить меня своей теперешней королеве.

— Ах, — пробормотал другой спутник, Зив, — вот что значит иметь причиндалы вдвое больше, чем у простого смертного, и вполовину мощнее, чем у богов.

— Их женщины истощают мои силы, — пожаловался Дагон. — Никогда не встречал таких сладострастных созданий. Женщины не должны быть столь дерзкими и откровенными! Это неестественно! Обращаются со мной, как с игрушкой, которой можно удовлетворять все свои желания и страсти. Я для них не более чем кукла!

— А я не могу сетовать на такое обращение, — серьезно возразил Уит. — Такова мечта каждого мужчины, друг мой. Горячая бабенка, которой можно насладиться без всяких обещаний и обязательств! Я буду очень счастлив в Каве!

Караван поднимался все выше в горы. Рабам раздали легкие светлые шерстяные плащи, ибо, несмотря на то что солнце светило ярко, дни становились прохладнее, а ветер — все резче.

Как-то вечером Зинейда объявила Дагону, что они в трех днях пути от Кавы и завтра вступят во владения королевы.

— Твое могучее орудие славно потрудилось, — добавила она. — Мои девушки поют тебе дифирамбы, маленький принц. Но теперь ты должен хорошенько отдохнуть, чтобы королева почувствовала всю силу твоей страсти, когда ты впервые с ней ляжешь. Сегодня я расскажу тебе о Халиде.

Они сидели друг против друга перед жаровней, в которой ярко пылал древесный уголь. Перед этим им подали вкусный ужин: жареное мясо газели и только что выловленная рыба на ложе из зелени, миска с овсяной кашей и большая кисть винограда. Дагон согрелся, а вино притупило обычную осторожность.

— Она красива? — с любопытством спросил он.

Зинейда кивнула:

— Богиня более чем благосклонна к ней и наделила не только красотой. Бабка Халиды была королевой Кавы. Сама Халида очень горда и умна. Именно этим, вероятно, и объясняется ее неспособность полюбить. По-моему, она просто не верит, что может отдаться тому, кто ей неровня. Множество мужчин привозила я в Каву, и благородных и нет, но никогда до сих пор не встречала сына короля, будущего монарха. Думаю, что сама богиня прислала тебя для Халиды.

— А я думал, тебя привлекло мое огромное достоинство, — мягко поддразнил он. Зинейда хмыкнула.

— Да, — согласилась она, — но разве все это не замысел богини, решившей столкнуть нас на жизненной тропе?

Дагон тоже засмеялся. Ему нравилась эта крупная добрая женщина, обладавшая неистощимым запасом материнской любви и заботы и совсем не походившая на знатную даму, тоже бывшую когда-то королевой.

— Расскажи, какая она, Халида, — попросил он. — И каковы же дары богини, которыми она ее благословила?

— Для женщины она, пожалуй, чуть высоковата. Ее голова доходит тебе до плеча. Стройна, хотя фигура ее соблазнительно-женственна. Груди — словно высокие снежные конусы, увенчанные розовыми маковками, цвета рассветного неба над горами. Лицо в форме сердечка, лоб гладкий и высокий. Глаза — словно две изумрудные миндалины, рот большой, но очень, очень чувственный, волосы — золотистые нити, отливающие серебром. Ты никогда не видел ничего подобного!

— Она действительно прекрасна, если верить тебе, — тихо согласился Дагон.

— Но если хочешь завоевать ее, придется ступать по тонкому льду, идти по канату, мой маленький принц, — остерегла Зинейда. — С ней следует обращаться как с королевой и одновременно пробудить сознание того, что она истинная женщина. До тебя никому такое не удавалось. Добейся этого, и твоя судьба решена. Тебя ждут счастье и богатство.

— Ты просишь меня переломить собственный характер, изменить свою природу, чтобы угодить королеве, Зинейда, а я не знаю, способен ли на подобное, — откровенно признался Дагон. — Твои служанки, бесстыдно оседлав меня, твердят каждую ночь, что мужчина ниже женщины, хотя я уверен в обратном. Как мне смириться и признать, что вы правы? А я должен сделать это, если хочу добиться успеха.

— Хотя о таком не принято говорить вслух, но мужчине привычнее занимать господствующее положение в спальне любовницы, — спокойно заметила Зинейда. — У нас все не так. Но я, хоть и буду все отрицать на людях, привыкла, когда мой возлюбленный, Дурантис, лежит между моими толстыми ляжками. Это легче, чем взбираться на его тощий живот. Кроме того, я бы просто раздавила бедняжку. Но когда-то я была такой же худой, как наша королева. С годами я отяжелела, но хочу сказать, что и тогда мы с Дурантисом пробовали самые разнообразные позы. А тебе придется проявить немалые выдержку и терпение, Дагон, мой прекрасный принц. Сначала нужно привлечь Халиду своими недюжинными мужскими способностями. И только потом — умом и сообразительностью.

— Но как мне лучше приблизиться к ней? — справился он у своей наставницы.

— Прежде всего с уважением, ибо она наша и твоя властительница, хотя ты равен ей по рождению. Не сделай ошибки, подобной той, которую сотворил несколько лет назад один несчастный глупец, вообразив, что королева — всего лишь красивая легкомысленная девчонка, нуждающаяся в твердой мужской руке. В эту же ночь его отдали на общую потеху, а потом отослали на алмазные рудники, где он до сих пор и пребывает, смиренный и раскаявшийся, а товарищи, если мне не солгали, в лицо называют его дураком. Сначала Халида может испытывать твое терпение и даже показаться высокомерной, но по-другому она просто не умеет, поскольку с четырнадцати лет правит Кавой. Как только она поймет, что ты ценишь ее по достоинству, можешь благополучно начинать борьбу за ее сердце. Поверь, у каждой женщины оно есть, даже у Халиды, властительницы Кавы.

— Попытаюсь не разочаровать тебя, великая госпожа, — заверил Дагон. Нет. Он не разочарует ее, ибо единственный способ сбежать из Кавы и вернуться в Арамас — это стать возлюбленным и супругом королевы. Это позволит ему жить во Внешнем дворце консортов, где за ним никто не станет следить. За последние несколько недель он многое узнал от служанок Зинейды. Супруги-консорты бывших королев считались людьми, достойными доверия. Женщины-воины, охранявшие город, не обращали внимания на их передвижения. Придется действительно набраться терпения, ведь на осуществление плана могут уйти месяцы. Но он все равно добьется свободы! И в один прекрасный день вернется в Арамас. Пусть даже Ногад успеет жениться на Аурее и подарить ей сыновей, Дагон все равно прикончит своего изменника-брата, а вместе с ним и его отродье. Если Аурея попробует заступиться за них, ей тоже не жить. Дагон не может жениться на женщине, опозоренной подлецом! А если отец еще жив, он полностью одобрит поступок сына. Отец — человек чести. Если же он отправился к богам, Дагон просто уничтожит Ногада и его семью и займет законное место на троне Арамаса.

В середине следующего дня караван остановился у подножия высокой горы, извергавшей черный дым. Главная сводня встала перед гладкой черной скалой и, трижды стукнув по ней жезлом, символом своей власти, произнесла:

— Во имя богини Суневы, откройся!

Послышался скрежет, и в скале образовалось отверстие. Караван двинулся по широкому, хорошо освещенному туннелю. Дождавшись, пока все окажутся в скале, Зинейда повернулась и, ударив жезлом в землю, воскликнула:

— Во имя богини Суневы, закройся и сохрани нам жизнь!

Отверстие мгновенно исчезло.

Они шли по туннелю несколько часов. В наступившей тишине были слышны лишь звуки шагов и стук копыт. Дагону было совсем не страшно: сухо, светло и не холодно, только чуть пахнет сыростью. Сначала Дагон подумал, что они приблизились к вулкану, но здесь, под землей, не было заметно никаких признаков готовящегося извержения.

Они остановились поесть и отдохнуть. Женщина-воин освободила Дагона, приковав Уита к Зиву.

— Госпожа Зинейда требует твоего общества, варвар, — сообщила она.

Дагон подошел к главной сводне и почтительно поклонился. Зинейда вручила ему лепешку и предложила флягу с вином.

— До самого вечера будешь держаться рядом со мной, — велела она.

— Благодарю за доброту, — ответил Дагон.

— Неплохо, — одобрительно заметила Зинейда. — Вежливо, но без ненужного пресмыкательства. Я знала, что ты сумеешь управлять своими инстинктами, Дагон.

— Почему гора курится? — поинтересовался он. — Ведь это не вулкан, благородная госпожа?

— Ты наблюдателен, Дагон. Этот дым — наших рук дело. Люди видят его и предполагают, что гора опасна и может извергать огонь и камни, а нам только этого и нужно. Наверху установлен котел с кипящей смолой. Он покоится на глиняной жаровне, так что языков пламени не видно.

Она протянула ему руку, и Дагон, подняв женщину, помог ей сесть в тележку, запряженную двумя крепкими белыми лошадками.

— Еще час, — сообщила она, — и мы окажемся в долине Кавы, мой маленький принц. Оттуда до города полтора дня.

Солнце уже клонилось к закату, когда они вышли из туннеля. Незамедлительно раздался трубный глас, эхом отдававшийся в зеленых холмах, окружавших долину. Оглядевшись, Дагон заметил укрепления, разместившиеся у самого зева туннеля. На высоких стенах стояли женщины-воины и с полдюжины трубачей, приветствующих караван и одновременно извещавших о его прибытии те форты, что располагались ближе к городу. Дагон невольно восхитился такой предусмотрительностью.

Этой ночью они раскинули лагерь вблизи укреплений туннеля. Осматривая долину, принц Арамаса подумал, что никогда не видел места прекраснее.

Первые впечатления его не обманули. На следующее утро они тронулись в путь, в горы, и Зинейда показывала, где находятся их рудники. Позже караван оказался среди холмов, где паслись коровы и овцы, а в лощинах раскинулись фруктовые сады и виноградники. Они миновали несколько деревушек, самой интересной особенностью которых было полное отсутствие мужчин и подростков.

— Неужели здесь совсем нет мужчин?

— Кроме стариков, которые своим примерным поведением и покорством заслужили право оставаться со своими подругами. Остальным разрешается приходить на время посадки, сбора урожая и, разумеется, по праздникам, — пояснила Зинейда. — Каждый год в праздник Суневы по всей стране собираются восьмилетние мальчики. Их привозят в казармы и начинают обучать воинскому искусству.

— А у тебя есть сыновья? — осторожно осведомился он.

— Дурантис — отец моих семерых детей. У меня три мальчика и четыре девочки, — деловито ответила Зинейда. — Сыновья давно покинули Каву, а дочери — величайшее наше утешение. Но мужчины и без того уходят из родительского дома, стоит им только жениться, — рассудила она. — Так или иначе, они оставили бы родителей, мой маленький принц.

Утром следующего дня Дагон впервые увидел город и должен был признать, что другого такого столь же великолепного и величественного места нет на свете. Позолоченные купола и посеребренные крыши взмывали над домами белого мрамора к самому небу, зеленые висячие сады и сверкающие водоемы словно манили к себе.

— Это и есть Внешний дворец консортов, — заметила Зинейда, показывая на изумительной красоты здание. — А казармы мальчиков вон там.

Дагон отметил, что и то и другое — довольно далеко от городских стен. К удивлению Дагона, караван свернул в сторону, но Зинейда пояснила, что новых рабов мужского пола следует вымыть, оценить и разослать хозяйкам.

— А что будет со мной? — поинтересовался он. — Меня отправят во дворец?

— Нет, — покачала та головой. — Ты мой личный дар королеве, Дагон. Я приобрела тебя не на деньги из городской казны, а на свои собственные. Ты пойдешь в мой дом, искупаешься, поешь и отдохнешь. Сегодня вечером я предложу тебя Халиде вместе с моим почтением.

— А я думал, мужчинам не дозволено показываться по ночам в городе, — заметил Дагон.

— Всем, кроме любовников, — улыбнулась Зинейда. — И должна заметить, мой пост имеет свои преимущества, как тебе хорошо известно, маленький принц.

Дворец главной сводни представлял собой изящную постройку из кремового мрамора. Войдя в двор, Дагон заметил грациозные колонны, поддерживающие портик из мрамора с красными прожилками. Сад утопал в цветах.

К тому времени, как его повели в баню, служанки Зинейды уже успели распространить легенду о необычайных мужских достоинствах пришельца, и Дагона немедленно окружила взволнованная толпа.

— Убирайтесь от него, похотливые ведьмы, — пожурила банщица шепчущихся девушек, бесцеремонно тыкавших пальцами в раба. — Он дар нашей госпожи самой повелительнице, и нечего истощать его силы своим неумеренным сладострастием. Прочь, негодницы! Прочь!

Разочарованные служанки удалились.

— Надеюсь, он не угодит ей и она пошлет его на площадь на общую потеху, — пробормотала какая-то девушка. — И тогда, клянусь Суневой, я стану объезжать этого жеребца, пока у него пена изо рта не пойдет!

— Боюсь, на это у тебя сил не хватит, Гайя, — поддела другая, и остальные разразились хохотом.

— Теперь они спать не будут, — прокудахтала старуха банщица и, сняв с пленника набедренную повязку, широко раскрыла глаза. — Клянусь Суневой, они не солгали! Я мыла многих мужчин в своей жизни, но никогда не видела ничего подобного! Неужели какая-то возлюбленная может полностью принять его в себя?

— Может, — буркнул Дагон.

— Ах! — с сожалением воскликнула старуха. — Стать бы снова молодой!

Она погладила орудие Дагона и, покачав головой, вздохнула, но тут же опомнилась, взяла скребок, намыленную рукавицу и принялась купать раба. Пришлось звать на помощь девушек, ибо работы оказалось много.

Не дав одеться, его увели, накормили и снова вымыли, прежде чем отправить в постель. Дагон проспал несколько часов, прежде чем его разбудили, искусно задрапировали чресла белоснежной тканью и повесили на могучую шею скрученное из золотой проволоки ожерелье. Сандалии из позолоченной кожи украсили его большие ступни. Зинейда собственноручно расчесала его густые черные волосы и умастила сандаловым маслом, а потом связала на затылке золотым шнурком. Проведя ладонями по обнаженным плечам Дагона, она велела ему повернуться и погладила широкую грудь.

— Ты прекрасен, — призналась она. — Смотри не теряй головы, мой маленький принц, помни, что я тебе говорила.

Она направилась к выходу. Дагон последовал за женщиной.

— Мы пойдем пешком?

— Дворец королевы на другой стороне площади, — пояснила она.

Им было незамедлительно позволено пройти, поскольку Зинейду знали все. Для особы такого роста и веса она двигалась с удивительной ловкостью. Красивая молодая женщина, показавшаяся Дагону знакомой, выступила вперед, чтобы приветствовать их. Она была одета, как офицер стражи.

— Добрый вечер, госпожа! — воскликнула она.

— Добрый вечер, капитан! — отозвалась главная сводня. — Дагон, это моя средняя дочь Береника, капитан личной гвардии королевы.

Дагон поклонился:

— Рад встрече, капитан Береника.

— Он великолепен! — не отвечая Дагону, сказала матери Береника. — По-твоему, ему удастся добиться успеха?

— Все в руках богини, дочь моя, — вздохнула Зинейда. — Королева ждет? Что ей сказали?

— Только то, что у тебя для нее подарок, — сообщила Береника и, вперив взгляд в низ живота Дагона, по-детски капризно попросила: — Позволь мне увидеть, мама! Ну, пожалуйста!

Зинейда строго покачала головой, но все же осторожно приподняла край набедренной повязки. Береника громко ахнула и, протянув руку, нежно погладила бархатистую плоть. Зинейда тут же оттолкнула ее.

— Я не желаю, чтобы сегодняшний вечер был испорчен, Береника! Стыдись!

— Мне ты никогда не привозила таких подарков, — пожаловалась дочь.

— Он сын короля и годится только для королевы! — бросила Зинейда. — А теперь нам пора. Поправь одежду, Дагон, — упрекнула она, словно случившееся было его виной. — Пойдем! Если я немедленно не сбуду тебя с рук, в этих стенах начнется мятеж!

Она потянула за собой раба. В конце коридора высились двойные двери из кованой бронзы. Стражники широко распахнули створки.

— Надеюсь навеки сохранить твою дружбу, госпожа, — тихо пробормотал Дагон.

Зинейда, на мгновение обернувшись, улыбнулась, но тут же проплыла вперед и низко склонилась перед троном.

— Приветствую тебя, Халида, королева Кавы!

Дагон устремил взор на королеву, и в это кратчайшее мгновение потерял душу навеки. Зинейда уверяла, что Халида прекрасна, но никогда в жизни принц Арамаса не встречал столь изумительного создания. В этот момент он понял, что пойдет на все, лишь бы завоевать ее сердце.