Elan I. Легенды Первой Империи

Глава 1

— Мы вне опасности? — крикнула Персефона дубу.

Магда была самым старым деревом в лесу, огромным и величественным. Стоять под ней — все равно, что смотреть на океан или гору, и Персефона чувствовала себя совсем маленькой. Сообразив, что вопрос всего из трех слов звучит чересчур просто или же слишком расплывчато, она добавила:

— Нужно ли сделать еще что-нибудь, чтобы защитить мой народ от фрэев?

Персефона ждала ответа.

Подул ветер, дерево задрожало, и с него упала огромная ветка. Коснись ветвь земли на пару дюймов ближе, она зашибла бы женщину насмерть.

Персефона подпрыгнула от неожиданности.

— И что это было? — спросила она у Сури.

Девочка-мистик с белым волком посмотрела на упавшую ветку и пожала плечами.

— Думаю, просто ветер. Похоже, надвигается буря.

В прошлый раз, когда Персефона обратилась к дереву за помощью, совет Магды спас обитателей далля. Теперь она пришла вновь. Со времени первого визита миновала пара месяцев, и жизнь в Далль-Рэне вернулась в привычную колею. Разрушения, вызванные схваткой двух миралиитов, устранили, однако Персефона знала, что это лишь начало. Остались нерешенные вопросы, на которые не могли ответить ни люди, ни фрэи.

— Что-нибудь есть не так? — спросила Арион.

Фрэя все еще изучала рхунский. Она стояла возле Сури и Минны, наблюдая за происходящим с большим интересом. Падера связала для нее чудаковатую зеленую шляпу, и теперь миралиит выглядела куда более дружелюбно и куда менее божественно. Арион пошла вместе с ними, чтобы увидеть оракула в действии.

Сури посмотрела на дерево.

— Не знаю.

— Что говорит Магда? — крикнула Персефона, стараясь перекрыть нарастающий шум ветра.

Предполагалось, что Персефона задаст дереву вопросы, девочка-мистик послушает шуршание ветвей и листьев и переведет ей ответы. Но Арион подметила верно: творилось что-то неладное. В глазах Сури мелькнула тревога.

— Не знаю, — повторила девочка.

Персефона убрала с лица прядь волос.

— В чем дело? Она говорит загадками или просто тебя игнорирует?

Сури досадливо скривилась.

— Говорить-то она говорит, и еще как! Вот только понять ее невозможно — лепечет быстро и невнятно. Никогда ее такой не видела. Все время повторяет: «Бегите… бегите со всех ног… бегите подальше. Они идут за вами».

— Они? Кто «они»? Это и есть ответ на мои вопросы?

Сури покачала головой, и короткие волосы хлестнули по татуировкам на лбу.

— Магда принялась кричать еще до того, как ты спросила. Не думаю, что она тебя слышала. Непонятно даже, откуда ей известно слово «бегите». Нет, ну серьезно, она ведь дерево! Откуда ей знать, что такое бегать?

— Ты хочешь сказать, что у дерева истерика?

Сури кивнула.

— Магда перепугана до смерти. Есть у меня знакомые мыши, которые куда более разумны, чем она сейчас. Магда даже слова позабыла, просто бушует! — Брови Сури подпрыгнули, лицо застыло, глаза сощурились, рот сжался.

— Что с тобой? — спросила Персефона.

— Дерево зря визжать не станет…

Высокая трава била Персефону по ногам, подол платья трепетал на ветру. Сорванные с ветвей листья дуба сыпались, словно снег в пургу. Под густой кроной неба было не видать, ветер крепчал. Выйдя на простор, Персефона обнаружила, что ясная синева мигом сменилась на грозовое небо. Темные тучи заклубились и превратили полдень в густые сумерки. Кругом разливался странный зеленый свет, придавая окрестностям жуткий, неестественный вид.

— Что происходит? — спросила Арион.

— Дерево в панике, — пояснила Сури.

— Пожалуй, нам лучше вернуться в далль, — заметила Арион, задрав голову. — Пошли?

Минна заскулила и прижалась к Сури, едва не сбив ее с ног. Девочка-мистик присела, чтобы успокоить волка.

— Тебе страшно, Минна?

Арион посерьезнела и перешла с рхунского на родной фрэйский.

— Нам нужно… — Ее оборвала ослепительная вспышка молнии и страшный треск.

Минна взвизгнула и помчалась вниз по склону.

Персефона пошатнулась. Перед глазами вспыхнуло яркое пятно, и она никак не могла проморгаться. Ноздри наполнились запахом горящего дерева, тело обдало жаром.

Магда горит!

Миралиит выкрикнула одно-единственное слово, незнакомое Персефоне. Оно прозвучало как приказ. Раздался хлопок, и объявший старое дерево пожар вдруг исчез. Послышалось громкое шипение, и возник столб дыма, закручивающийся мощным вихрем. Ствол Магды расщепился надвое до самого основания. Почерневшая расселина вспыхивала по краям от каждого порыва ветра. Боги нанесли чудесной праматери деревьев смертельный удар.

Персефона помогла Арион подняться.

— Нам нужно бежать! — закончила фразу фрэя.

— Что? Почему?

Арион схватила ее за руку и потянула.

— Бежим!

Кожу на голове Персефоны покалывало, Арион тащила ее вниз по склону за руку по направлению к густой кроне Серповидного леса, подальше от опасной прогалины. Сури и Минна мчались впереди.

Крак!

Молния ударила в землю позади бегущих женщин.

Крак! Крак!

Еще две молнии рассекли воздух так близко, что Персефону обдало жаром. Вслед за Сури и Минной женщины бросились в шипастые кусты. Пытаясь отдышаться, Персефона оглянулась. От дуба к тому месту, где они остановились, вела дорожка выжженной молниями земли.

Крак!

Треск раздался прямо над головой. Деревья загорелись, как и Магда. Сверху рухнула пылающая ветка.

— Нужно укрытие! — воскликнула Арион и снова потянула Персефону.

— Рядом есть рол! — крикнула Сури. — Вон там!

Девочка ринулась в чащу, Минна не отставала.

Хотя Персефона не понимала язык деревьев, она понимала язык страдания. Лес зашелся в пронзительном вопле. Ветви трещали, стволы стонали — чаща кричала под порывами ветра, срывающего с нее зеленый летний убор. И тут возник другой звук: громкий, идущий со всех сторон одновременно рев. Сперва Персефона приняла его за шум дождя, но он был слишком громкий и неистовый. Сквозь листву стали падать куски льда. Снаряды размером с кулак яростно набросились на кроны, рикошетом отскакивая от ветвей и стволов. Подняв руки над головой, Персефона взвизгнула: две крупные градины стукнули ее по спине. Хотя они прошли вскользь, тело обожгло холодом, да и сила удара была порядочной.

Сури остановилась у подножия отвесной скалы и хлопнула по ней ладонью. К огромному облегчению Персефоны, поверхность разошлась, открыв небольшую полость, аккуратно высеченную в камне. Девочка-мистик влетела внутрь, волк следом. Стоя на пороге, Сури отчаянно замахала руками, приглашая женщин в укрытие. Вождь Далль-Рэна и миралиит вошли вместе, пригнувшись. Персефона тут же обернулась, чтобы посмотреть на гибнущий лес.

Крак!

Воздух рассекла еще одна молния, и чаща озарилась ослепительной вспышкой, на миг затмившей солнце.

Крак!

Ближайший к скале тополь загорелся. Дерево расщепилось пополам, брызнув дождем искр. Ветер раздул их, и вокруг воцарился кромешный ад: лед и пламя, вихрь и обломки. Персефона завороженно наблюдала, одновременно с ужасом и благоговением.

Сури хлопнула по камню, и дверь закрылась.

Снаружи продолжали бить молнии и град, но стены приглушали звуки, и женщины почувствовали себя в безопасности. Хотя они запыхались после быстрого бега, никто не пострадал. Персефона хотела вздохнуть с облегчением и вдруг обнаружила, что в пещере они не одни…

Гиффорд никогда не выиграл бы забег. Левая нога ничего не чувствовала и при ходьбе волочилась. Спина была ничуть не лучше — перекручивалась так, что бедра смотрели в одну сторону, а плечи — в другую. Многие Гиффорда жалели, некоторые презирали. Он не понимал ни тех, ни других.

Все, что остальные считали безнадежным, Роан воспринимала как вызов. Расположившись снаружи домика Гиффорда, девушка крепила к левой ноге калеки хитроумное изобретение из дерева и олова, затягивая кожаные ремни. Она стояла на коленях в рабочем переднике, нос был вымазан углем, темно-каштановые волосы, собранные в конский хвост высоко на макушке, смахивали на петушиный гребень. Ее умелые маленькие руки испещряли десятки порезов от острого металла; Гиффорду хотелось взять их в ладони, расцеловать ранки и облегчить боль. Однажды он попытался взять Роан за руку, и девушка с ужасом отшатнулась. Она не выносила прикосновений. Гиффорд это знал, просто забыл. Подобную реакцию вызывал не только он, так она реагировала и на всех прочих.

Хорошенько дернув ремешок на щиколотке, Роан решительно кивнула.

— Вот так! — Она поднялась и отряхнула руки от несуществующей пыли. — Готов?

Гиффорд поднялся, оперевшись о свой рабочий столик. Конструкция из палок и металлических петель на ноге скрипнула, словно открылась крошечная дверка.

— Наступай на ногу. Пробуй! Посмотрим, выдержит ли эта штука.

Для Гиффорда любая попытка опереться на больную ногу была равносильна хождению по воде, однако ради Роан он готов был даже падать лицом вниз. Может, получится перекатиться, и это вызовет у нее улыбку… Да родись он с двумя крепкими ногами, сильными и ловкими, с радостью плясал бы и кривлялся как дурачок, лишь бы развеселить Роан! Тогда ему удалось бы заставить ее рассмеяться, ведь смеялась она редко. В глубине души она осталась рабыней, существом совершенно ничтожным. Гиффорд мечтал, чтобы Роан увидела себя его глазами, однако сам он был калекой — неверным зеркалом с перекошенным отражением.

Гиффорд подался вперед, перенося немного веса на больную ногу. Хотя ремни вокруг бедра и лодыжки напряглись, нога держала. Он удивленно открыл рот, вытаращил глаза, и Роан наконец улыбнулась.

«Слава Мари! Что за восхитительное зрелище!»

Гиффорд тоже не сдержал улыбки. Он стоял прямо — насколько позволяла скрюченная спина. При помощи изобретенного Роан волшебного доспеха Гиффорд выигрывал битву, которую нельзя выиграть.

— Сделай шаг, — велела она, в волнении сжав кулаки.

Гиффорд перенес вес на правую сторону, поднял левую ногу и занес ее вперед. Скрепы вновь скрипнули. Он шагнул, как нормальные люди делают бессчетное количество раз, — и тут конструкция развалилась.

— О, нет! — воскликнула Роан.

Гиффорд рухнул, чудом не перебив покрытые глазурью чашки, подсыхавшие на утреннем солнышке. Щекой и ухом он приложился об утоптанную землю. Впрочем, основной удар пришелся на локоть, руку и бедро. Для Роан падение выглядело болезненным, но Гиффорд знал, как надо падать. Давно привык.

— Прости-прости-прости! — Роан встала на колени и склонилась над Гиффордом, который уже перекатывался набок. Улыбка девушки исчезла, и мир потускнел.

— Я в нофме, ничего стфашного. И чашки целы.

— Металл подвел. — Роан едва сдерживала слезы, ощупывая крепление израненными пальцами. — Олово недостаточно прочно. Прости меня!

— Ну, какое-то вфемя оно спфавлялось, — заметил Гиффорд, чтобы ее подбодрить. — Не унывай! Все у тебя получится. Я знаю!

— При ходьбе нагрузка больше. Надо учитывать дополнительный вес, ведь вторую ногу ты поднимаешь! — Роан несколько раз хлопнула себя по голове, морщась с каждым ударом. — Я должна была понять! Должна! Как я могла…

Гиффорд схватил ее за руку.

— Не надо…

Роан вскрикнула и в ужасе отшатнулась. Когда она немного пришла в себя, они обменялись неловкими взглядами.

Чтобы замять неловкость, Гиффорд сделал вид, что ничего не случилось, и продолжил разговор:

— Фоан, пфидумывая что-то новое, нельзя учесть все! В следующий фаз выйдет лучше.

Она дважды моргнула, потом отвела взгляд. Иногда Роан думала так напряженно, что он почти слышал ее мысли. Она снова моргнула, подошла к столику Гиффорда и взяла чашку. Неловкий момент миновал, словно его и не было.

— Придумал новую форму? Ты смог бы повторить ее в большем масштабе? Если бы мы…

Улыбка Гиффорда стала более естественной.

— Фоан, ты — гений! Тебе кто-нибудь говофил?

Она кивнула, похожий на петушиный гребень пучок на макушке качнулся.

— Ты говорил.

— Потому что это пфавда, — заверил Гиффорд.

Роан смутилась, как всегда, когда он делал ей комплименты или говорил что-нибудь приятное, затем посмотрела на крепление и вздохнула.

— Нужен материал покрепче. Камень не годится, дерево — тоже.

— Сомневаюсь, что глина подойдет, — сказал Гиффорд, пытаясь ее развеселить. — Хотя я мог бы вылепить для тебя кфасивенькую скфепу.

— Знаю, — на полном серьезе ответила Роан.

Шуток она не понимала: не видела комичности в неожиданных или несуразных предложениях — вроде смастерить скрепы из глины. Ее ум работал совершенно иначе. Для Роан не существовало ничего слишком абсурдного или бредового.

— Мне надо подумать, — объявила девушка, расстегивая ремешок. — Найти способ укрепить металл. Всегда есть способ получше. Так говорит Падера, а она не ошибается.

У Роан было достаточно оснований ценить мнение Падеры так высоко. Ведь самая старая жительница далля видела все на свете. И еще она ничуть не стеснялась говорить, что думает, невзирая на то, хотят люди услышать ее мнение или нет. Как ни странно, особенно сурова была она к Гиффорду.

Пока Роан сражалась с креплением, поднялся ветер и взметнул скатерть на столике. Две чашки упали, издав мелодичный звон. Набежали плотные тучи, заслонив синеву неба и свет солнца. Жители далля поспешили к своим домам.

— Заноси белье! Заноси белье! — крикнул дочери Вив-пекарь.

Братья Киллианы гонялись за цыплятами, Бергин помчался прикрывать партию свежего пива.

— Всего минуту назад был такой чудный денек, — ворчал он, глядя на небо, словно оно могло его услышать.

Новый порыв ветра со звоном смел чашки Гиффорда в кучу. День у гончара выдался довольно плодотворный, пока не зашла Роан. Впрочем, он всегда был рад на нее отвлечься.

— Нужно убрать посуду… — Роан удвоила усилия, но два крепления не поддавались. — Слишком туго затянула.

Ветер крепчал, стяги на чертоге хлопали под его порывами. Жаровни возле колодца боролись до последнего, и все-таки потухли обе.

— Дело плохо, — заметил Гиффорд. — Единственный фаз они погасли в тот день, когда ветфом унесло кфышу.

Солома на крыше домика захрустела, лицо и руки Гиффорда обсыпало землей и травой.

Отчаявшись победить пряжку, Роан сунула руку в карман и достала одно из своих изобретений: два ножа, связанных вместе полоской кожи, чтобы резать обоими сразу. Она быстро перетерла ремень и освободила Гиффорда.

— Ну вот, теперь…

В чертог ударила молния. Посыпались щепки и искры, взмыл столб белого дыма, и раздался такой оглушительный удар грома, что Гиффорду почудилось, будто тот прошел прямо сквозь него. Бревна рассыпались, солома мигом занялась.

— Ты видела… — начал Гиффорд, и тут в другую часть чертога ударила еще одна молния. — Ничего себе!

Гиффорд с Роан изумленно наблюдали, как в чертог ударили третья и четвертая молнии. Кобб, свинопас и по совместительству сторож при воротах, среагировал первым. Он и Бергин кинулись к колодцу, захватив по пути пустые бутыли из тыквы. Вдруг еще одна молния разбила ворот колодца в щепки, и оба бросились на землю.

Молнии так и сыпались с неба внутри и снаружи далля. С каждым ударом раздавались крики, вспыхивал огонь, и клубился дым. Люди вокруг Роан и Гиффорда мчались к своим домикам. Галанты, фрэйские воины, которых далль приютил в изгнании, выбежали из палаток и уставились в небо. Они испугались не меньше остальных, что тревожило куда сильнее, чем разрушительная буря, ведь до недавнего времени фрэев считали богами.

Мимо пробежал пастух Гэлстон. Молния ударила в тот момент, когда он пробирался между поленницей и грядками созревающей фасоли в огороде Киллианов. Гиффорд заметил лишь ослепительную вспышку. Снова обретя способность видеть, он обнаружил Гэлстона на земле с горящими волосами. Бергин кинулся к нему и окатил водой.

— Бежим в погфеб! — крикнул Гиффорд.

Он схватил свой костыль и поднялся.

— Роан! Гиффорд! — заорал Рэйт, подбегая к ним с Малькольмом. Рэйт еще носил оба меча: сломанный медный висел у него за спиной, изящно изукрашенный фрэйский клинок болтался без ножен на поясе. Малькольм сжимал копье. — Вы знаете, где Персефона?

Гиффорд покачал головой.

— Нет, но всем нужно укфыться в яме!

Рэйт кивнул.

— Я оповещу, кого смогу. Малькольм, помоги им!

Бывший раб подставил плечо и буквально понес калеку к погребу. Роан следовала за ними по пятам. До сбора урожая оставался по меньшей мере месяц, поэтому хранилище почти пустовало. Изнутри оно было выложено глиняными кирпичами и пахло плесенью, зерном и соломой. Другие жители далля уже ждали в укрытии. Семейство пекаря сгрудилось у задней стены, взрослые судорожно обнимали дочь и двух сыновей. Энглтон и Вэдон с ужасом взирали на бушующую за открытой дверью бурю.

Брин, недавно назначенная Хранительницей, тоже ждала внутри.

— Вы видели моих родителей? Их здесь нет, — сообщила она дрожащим голосом.

— Не видели, — ответила Роан.

Снаружи не переставая гремели раскаты грома. В проеме серел лишь крохотный клочок неба.

— Я должна их найти! — Брин бросилась к выходу со стремительностью молодой лани. В отличие от скрюченного гончара, она могла выиграть любой забег и была самой быстроногой в далле. Пятнадцатилетняя девушка постоянно занимала первые места во время Праздника Лета, однако Гиффорд был начеку и успел поймать ее за руку.

— Отпусти! — дернулась Брин.

— Там слишком опасно.

— Ну и что! — Брин едва не свалилась, пытаясь освободиться, но Гиффорд держал крепко. — Пусти!

Обе ноги Гиффорда, даже здоровая, были практически бесполезны, потому что мышцы на них почти отсутствовали. Зато постоянная опора на руки превратила их в мощные клещи. Гэвин и Крир, беспрестанно шпынявшие калеку, как-то раз имели глупость побороться с ним на руках. Гиффорд стиснул руку Крира с такой силой, что довел его до слез. Унижение усугубляло то, что мальчишка проиграл калеке. Гэвин решил избежать той же участи и попытался сжульничать, задействовав обе руки. С первым мальчиком Гиффорд еще сдерживался, зато с обманщиком церемониться не стал. Он сломал ему мизинец и косточку, идущую от костяшки к запястью.

У Брин не было ни единого шанса освободиться.

Осень, Фиг, Киллианы и Тресса перевалились через порог, едва дыша после бега. Хит Косвэлл и Бергин вошли следом. Они принесли Гэлстона, который оставался без сознания. Волосы пастуха почти сгорели, голова покраснела и почернела. Бергин был весь в грязи и сообщил: чертог пылает, что костер на празднике урожая.

— Вы видели моих родителей? — спросила Брин у пришедших.

Их не видел никто…

С неба посыпался град, словно ветра и молний было мало. Куски льда размером с яблоко оставляли в земле выбоины.

Люди спешили к укрытию, закрывая головы руками и корзинами. Они забились внутрь, плача и обнимая друг друга. Увы, родных Брин так и не нашла. Наконец прибежал Нифрон со своими галантами, а с ними Мойя, Кобб и Хэбет.

— Отпусти меня! — взмолилась Брин, дергаясь в руках непреклонного Гиффорда.

— Тебе туда нельзя! — воскликнула встрепанная Мойя. — Твой дом горит. Уже ничего…

Снаружи раздался рев, похожий на рык огромного злого зверя. Небо потемнело еще сильнее, ветер задул с неистовой силой. Вдруг домик пекаря распался на части. Сперва слетела солома с крыши, потом отвалились балки, стены рассыпались и исчезли, утянутые мощным вихрем. Не уцелел даже фундамент из глиняных кирпичей. После этого смерч из земли и обломков поглотил все, что оставалось снаружи погреба.

— Закройте дверь! — приказал Нифрон.

Великан Григор начал затворять, и тут ворвался Рэйт.

— Кто-нибудь видел Персефону? — спросил Рэйт, оглядев толпу.

— Она ушла в лес, — ответила Мойя.

Рэйт подался вперед.

— Уверена?

Девушка кивнула.

— Сури, Арион и Сеф отправились поговорить с Магдой.

— Старый дуб растет на вершине гряды, в открытой всем ветрам долине, — медленно произнес Рэйт с таким видом, будто его вот-вот стошнит. Ходили слухи, что дьюриец влюблен в вождя Далль-Рэна, но в последнее время многие сплетни не подтвердились. Впрочем, одного взгляда на Рэйта хватило бы, чтобы избавиться от любых сомнений. Будь Роан снаружи, Гиффорд выглядел бы точно так же.

Все молча сидели или стояли на коленях с полными слез глазами, прислушиваясь к нарастающему грохоту. У запертой двери встал великан, и Гиффорд выпустил Брин, которая упала на пол и зарыдала. Люди дрожали от страха, всхлипывали и поглядывали на потолок, гадая, провалится он внутрь или его унесет ураганом.

Гиффорд стоял возле Роан, прижатый к ней толпой. Прежде ему не доводилось так долго находиться рядом с девушкой. Он ощущал ее тепло и запах угля, масла и дыма — те запахи, которые он теперь связывал с Роан и со всем хорошим. Если бы крыша обвалилась и убила его, Гиффорд вознес бы хвалу Мари за последнюю милость.

Хотя укрытие, по сути, было лишь норой в земле, благодаря тому, что там держали припасы на зиму для всего далля, его выстроили надежно. На погреб пошли самые лучшие строительные материалы. Стены сделали из земли и камня, на потолок пустили крепкие бревна, вкопанные в грунт. Сюда сносили большую часть изделий Гиффорда. В огромных глиняных сосудах хранились ячмень, пшеница и рожь. Сверху их заливали воском, чтобы внутрь не проникли ни влага, ни мыши. Также в помещение сносили вино, мед, масло, овощи и копченое мясо. Летом большинство сосудов пустовало, и погреб был всего лишь норой в земле, зато очень надежной. И все же потолок дрожал, и дверь тряслась.

Сквозь узкую щель в двери проникал тонкий лучик света.

— Все обойдется, — заверил Гиффорд Роан — шепотом, словно сообщил тайну, которую не должен знать никто, кроме них.

Некоторые рыдали в голос, причем не только женщины и дети. Кобб, Хит Косвэлл, Хэбет и Филсон-ламповщик плакали не таясь. Лишь Роан не издала ни звука. Лучик света очерчивал контуры ее лица, и она вовсе не выглядела напуганной. Напротив, в ее глазах светился живой интерес. Если бы не десятки людей между ней и выходом, Роан наверняка открыла бы дверь. Ей хотелось видеть. Роан хотелось видеть все.

Казалось, томительное ожидание длится долгие часы. Наконец, град закончился, сменившись дождем. Вой ветра стих. Смолкли разряды молний.

Нифрон распахнул дверь, выбрался наружу и помахал остальным, чтобы следовали за ним.

Выйдя на свет, люди зажмурились от яркого солнца. На земле распростерся стяг с крыши чертога, края его обгорели. Повсюду валялись солома, бревна, ветки и листья. Не уцелел ни один дом. Двор устилали переломанные тела, лежащие без движения. Тучи в небе рассеивались, стало проглядывать голубое небо.

— Все закончилось? — спросил Хит Косвэлл из глубины толпы.

Словно в ответ на его вопрос раздался громкий гул, и ворота далля дрогнули.

— Что это? — воскликнула Мойя за всех сразу.

На ворота обрушился второй удар, и створки подались.

Рол, где они укрылись, был похож на рол под водопадом, который Сури показала Персефоне пару месяцев назад, когда им пришлось спасаться от волков и свирепой медведицы по имени Грин. Вырубленный в скале зал был размером с хижину в далле, стены возле потолка покрывали загадочные знаки. В отличие от квадратного и более крупного рола под водопадом, этот имел идеально круглую форму и вмещал шесть прочных колонн вокруг цветного камня размером с сосуд для хранения зерна. Вмонтированный в пол кристалл светился призрачным зеленым светом. Камень окружали шесть тяжелых скамеек, словно он был походным костром, возле которого путники рассказывают истории о привидениях. На самой дальней от входа скамье расположились три маленьких человечка. В каждом было не более четырех футов в высоту, и их освещал жутковатый изумрудный свет. Если бы на их лицах не читались потрясение и откровенный страх, Персефона завизжала бы и бросилась прочь.

— П-привет, — смущенно поздоровалась задохнувшаяся Персефона. — Извините, что ворвались к вам. Снаружи немного страшновато.

Никто ей не ответил.

Плотного телосложения, почти квадратные человечки с крупными ладонями, широкими носами, глубоко посаженными глазами и кустистыми бровями стояли неподвижно, словно статуи. На них были рубахи из металлических колец, на соседней скамье лежали в ряд металлические же шапки. Игравший на доспехах зеленый свет создавал впечатление, что они светятся сами по себе.

Дхерги.

Персефоне доводилось встречаться с ними прежде. Она несколько раз путешествовала в Далль-Тирре и ближайший к нему порт Верн, где дхерги держали лавки. Она и ее муж Рэглан вели с ними торговлю от имени Далль-Рэна — обменивали рога, шкуры и гончарные изделия на кусочки олова. Хотя дхерги были гораздо менее устрашающими, чем фрэи, доверять им следовало еще меньше.

Слева стоял дхерг с длинной белой бородой и мечом, справа — тоже с мечом, только борода у него была серая. У среднего не было ни меча, ни длинной бороды. На спине его висела внушительных размеров кирка, вокруг шеи — золотой торк.

— Это ваш рол? — спросила Персефона.

Дхерги молчали, с ненавистью и ужасом уставившись на Арион.

— Вы не против, если мы побудем тут, пока не закончится буря? — невозмутимо осведомилась Персефона.

Молчание.

Персефона задумалась, владеют ли они рхунским. Не все дхерги его знают. Среди них встречаются ярые приверженцы традиций, которые чураются чужаков и всего с ними связанного, включая язык.

— Мне нужно присесть, — проговорила Арион и покачнулась.

Двое дхергов — те, что с длинными бородами — метнулись к выходу. Один ударил по открывающему камню, и дверь поползла в сторону. Внутрь тут же ворвался оглушительный гул.

Этот гул был куда громче шума ливня и рева огня. Так буйствует ураганный ветер. Когда Персефона была маленькой девочкой, отец поднялся с ней на стену далля, чтобы посмотреть, как палец бога скользит по спине Элан. На расстоянии чуть больше мили черный крутящийся вихрь вырывал с корнями деревья. Персефона гадала, каково придется кролику или кроту, если он попадет в центр подобного катаклизма. Теперь она узнала это на себе. Снаружи рола кружились листья, трава, земля, камни, градины, ветви и стволы деревьев. Из глубины бури раздался громкий треск — еще одно дерево разломилось пополам. Персефона почувствовала, что устремившийся внутрь поток воздуха вытягивает ее на поверхность, словно течение могучей реки.

Белобородый дхерг это тоже ощутил и уперся в дверной проем. Он посмотрел на бушующую стихию, потом на Арион, пытаясь сделать выбор. Борода его хлопала на ветру, и он решился.

— Закрывай! Закрывай скорее!

Серобородый дхерг хлопнул по камню. Дверь двинулась в обратном направлении, и рев стихии остался снаружи.

— Это ты все устроила! — упрекнул белобородый дхерг фрэю, тыча пальцем в дверь и яростно сверкая глазами.

Она устало покачала головой и села на скамью.

— Я ни при чем, уж поверь.

Арион сжала, потом выпрямила пальцы. От потрясения и тревоги лицо ее нахмурилось. Она дотронулась до затылка.

— Все в порядке. Оно вернется, — заверила Сури, указывая на высеченные возле потолка ряды рун. — Это из-за знаков.

Они были те же, что и на повязках, которые не давали Арион использовать магию.

Арион медленно кивнула, с явным облегчением вздохнув. Увидев, что дхерг продолжает смотреть на нее с яростью, она указала на руны.

— Эти знаки начертили дхерги, так что ты должен понимать: я не виновата в том, что происходит снаружи.

Персефоне никогда не приходилось видеть таких странных дхергов. Торговцы в Верне не носят металлическую одежду — они одеваются в широкополые шерстяные шляпы ярко-оранжевого или красного цвета и длинные туники, выкрашенные в желтый или синий. На юге металл встречается редко, поэтому дхерги всегда берегли его как святыню, ведь он был разновидностью их магии. Они отчаянно торговались даже за маленькие кусочки олова. Другие их металлы поистине удивительны: чудесная бронза, из которой они куют несокрушимое оружие, и золото с серебром, которые сияют божественным светом. Персефона гадала, не занимают ли эти трое бородачей среди дхергов главенствующее положение. Кем бы они ни были, следовало произвести на них хорошее впечатление. Или хоть как-то сгладить неловкость, возникшую после того, как женщины вломились в рол без приглашения.

— Я — Персефона, вождь Далль-Рэна, — представилась она, решив, что самое время проявить немного вежливости. — Это — Арион, из фрэев. А это, — она указала в сторону девочки-мистика, — Сури. Ах да, и ее волчица Минна; Минна очень хорошая и не причинит вам вреда.

Вероятно, осознав, что Арион не может воспользоваться магией, либо благодаря тому, что Персефона заговорила с ними первая, дхерги наконец обратили на нее внимание. Они смотрели на Персефону все еще подозрительно, но уже без страха.

— Итак, — обратилась она к дхергам с самой дружелюбной улыбкой, которую смогла изобразить. — Кто же вы такие?

Все трое снова сверкнули глазами в сторону Арион, и белобородый проговорил:

— Я — Мороз из Ная. Это — Потоп, — буркнул он, хлопнув по плечу серобородого собрата так, что тот поморщился. — А вот, — Мороз указал на дхерга с киркой, который не кинулся бежать к выходу при виде Арион, — Дождь. Похоже, мои спутники не удосужились караулить дверь, как надо.

— Мы?! А сам ты куда смотрел? — воскликнул Потоп. — Почему следить за дверью должны именно мы?

— Я был занят — вытряхивал камешек из ботинка.

— Наверно, это был твой мозг. Если ты его потеряешь… ну, положа руку на сердце, этого все равно никто не заметит, так что давай, вытряхивай себе дальше.

Мороз насупился.

— Познакомиться с вами — большая честь. — Персефона чопорно поклонилась, к немалому удивлению дхергов.

— Теперь скажите, откуда вы узнали про наш рол? — спросил Мороз, ни к кому особо не обращаясь. — Это — тайное убежище, известное лишь нашему народу.

— Сури — мистик, и прожила в Серповидном лесу всю свою жизнь. — Персефона бросила беглый взгляд на девочку. — Она нас сюда и привела.

Дхерги усмехнулись.

— Всю свою жизнь? Вряд ли жизнь у нее такая уж длинная.

— Сури — особенная… Она нашла много ролов. Верно?

Сури гладила Минну по шее, не обращая внимания на разговор.

— Сури? — Персефона пихнула девочку локтем.

— Чего?

— Я сказала им, что у тебя особый дар отыскивать ролы. Можешь объяснить, как ты это делаешь?

Сури пожала плечами.

— Пустоты внизу чувствуешь иначе, чем землю или камень. Мне нравится находить место, где открывается вход. Хотя иногда я вожусь слишком долго, и Минне становится скучно. Правда, Минна?

— Мы пришли сюда, чтобы укрыться от бури, — объяснила Персефона. — Никто понятия не имел, что рол занят. Надеюсь, вы не против, ведь буря… буря…

Внезапно Персефона сообразила. Кусочки головоломки сложились: внезапность бури, приказ Арион бежать и выжженная молниями тропа, которая осталась позади них.

Она повернулась к миралииту и спросила ее по-фрэйски:

— Арион, как ты поняла?

Безволосая женщина сидела на скамье, подперев голову руками.

— Что именно?

— Ты велела нам бежать. Молния ударила так близко вовсе не случайно… Мне кажется, она пыталась попасть в нас, да?

— Да. — Арион подняла взгляд, болезненно поморщилась и потерла вязаную шляпу на голове.

— Так мы делали во время войны. — Хотя Мороз вроде бы обращался к своим спутникам, говорил он на фрэйском. — Когда фрэи нападали, мы укрывались в ролах.

— Откуда тебе знать о войне? — воскликнула Арион. — Я была совсем юной, но помню. Ты не можешь помнить! Ты наслушался чужих рассказов. Дхерги так долго не живут!

— Не называй меня дхергом, ты… ты… эльф! — рука Мороза метнулась к мечу.

При слове «эльф» брови Арион взметнулись.

— Погодите-погодите! — вмешалась Персефона. — Думаю, нам всем стоит немного успокоиться. Я убеждена, что Арион не хотела вас оскорбить. Буря слишком опасна, чтобы покидать убежище, поэтому давайте держать себя в руках. Неизвестно, сколько нам придется тут просидеть.

Наверху раздался раскат грома, вой ветра не смолкал.

Персефона присела на скамью рядом с Арион и поморщилась: ныла израненная градом спина. И еще она заметила многочисленные царапины на руках и ногах, оставшиеся после колючих кустов. Вдобавок непонятно почему болело левое ухо.

— Вы тоже присаживайтесь, — предложила Персефона троим человечкам.

Мороз и Потоп переглянулись и пошли к дальним скамьям возле светящегося камня. Дождь, разглядывающий руны под потолком, скрылся в тени. Он стоял возле стены, задрав голову, и изучал вытесанные на камне знаки.

— Извиняюсь за вопрос, но если дхе… хм, если Арион неправильно назвала имя вашего народа, то как же к вам обращаться? Я другого слова не знаю.

— Дхерг — фрэйское слово, оно означает «гнусный крот». Вам понравится, если мы будем называть вас рхунами? — спросил Мороз. — Это также фрэйское слово. Ты ведь знаешь, что оно означает? «Варварский», «примитивный», «дикий». Тебе приятно такое обращение?

Раньше Персефона об этом не задумывалась. Для нее и почти для всех представителей Десяти Кланов, из которых мало кто знал фрэйский, слово «рхун» было вполне обычным. И лишь теперь она поняла, насколько оно оскорбительно.

— Как же вы себя называете сами?

— Бэлгрейглангреане, — ответил Мороз.

Персефона собралась с духом.

— Правда? Да ведь… да ведь такое имя и не произнесешь! А что вас привело в Серповидный лес? Не помню, чтобы кто-нибудь из ваших заходил так далеко на север.

Человечки тревожно переглянулись, и Мороз прорычал:

— А вот это уже совсем не ваше дело!

Персефона начала выдыхаться. Похоже, ее попытки поддержать беседу лишь приводили их в негодование.

Буря снаружи начала стихать, теперь раздавался только шум дождя. Шелест капель приятно успокаивал, не суля никакой угрозы. «Неужели все кончилось?» — гадала Персефона. А ведь день начинался так хорошо… Ясное небо, приятная прогулка по лесу помогли отвлечься от напряженного ожидания грядущей войны. Всего пару месяцев назад фрэи представлялись людям бессмертными богами. Потом Рэйт из Дьюрии убил одного и заставил всех усомниться в их божественной сути. Пару недель спустя он победил миралиита Гриндала, на первый взгляд казавшегося всесильным, и люди поняли: фрэи вовсе не боги, невзирая на их могущество. Возмездие стало лишь вопросом времени. И все же Персефона ждала прихода армии, а не молний с неба.

— Голова болит? — спросила Сури, увидев, что Арион потирает виски.

Арион коротко кивнула и поднялась. Дхерги тут же испуганно вскочили. Арион прилегла на пол и прикрыла глаза рукой, и тогда они немного расслабились.

— Что случилось с эльфом? — спросил Потоп.

— Не разговаривай с ними! — оборвал его Мороз.

— Почему ты называешь ее эльфом? — спросила Персефона.

— Потому что они для нас и есть «кошмары», — ответил Мороз.

— Но ведь это по-фрэйски! — удивилась Персефона.

— К чему обзывать на чужом языке? Все равно не поймут.

— Ты произносишь неправильно, — поправила Арион. — Надо говорить «ильф», а не «эльф».

Персефона встала возле Арион на колени. Фрэя лежала и терла глаза руками.

— Боль настолько сильная? — спросила Персефона.

— Да.

— Могу ли я… — Персефона осеклась, потому что земля задрожала.

Все встревоженно переглянулись.

Земля снова задрожала, раздался приглушенный стук.

— Что это? — спросила Персефона.

Никто не ответил.

Дхерги вновь вскочили и встревоженно посмотрели на потолок.

Раздался еще один удар, на этот раз громче, и рол задрожал. С потолка дождем посыпали осколки породы и галька, пригасив свет зеленого камня. Персефона поднялась и подошла к Морозу, который вместе с Потопом пятился к двери.

— Удавалось ли фрэям проникнуть в ваши ролы во время войны?

Двое дхергов переглянулись с такой опаской, что ответа Персефоне уже не требовалось.

— Как они это делали? — спросила она после очередного удара, потрясшего стены.

Потолок треснул, вниз упал кусок скалы, и дождем посыпалась земля. В прогал заглянул огромный глаз.

Глава 2

Огромный глаз отодвинулся, и в уцелевшую часть потолка ударил кулак. Смуглая рука была раз в десять больше человеческой, костяшки задубелые и грязные. Персефона и остальные сбились в кучу, пятясь от сыпящейся на пол земли и камней. Еще один удар, и кулачище пробил дыру, в которую вполне пролез бы тур.

Мороз и Потоп кинулись к двери.

— Арион! — крикнула Персефона.

Фрэя все еще лежала на полу. Она приподнялась, но больше ничего сделать не успела.

В отверстие просунулись две огромные руки. Они обхватили края и разломили крышу пополам. В рол хлынули потоки солнечного света, очертив силуэт великана. Гигант стоял на коленях и копал голыми руками, старательно высунув язык. Отбросив в сторону жменю поросшей корнями лесной почвы, он сунул в нору щербатое лицо, и свет снова погас. Исполин вглядывался, будто исследуя содержимое мешка. Зеленое свечение кристалла делало сцену еще более жуткой. Узкие глазки под обрывом лба злобно выпучились. По обе стороны выдающегося носа проступали тенистые ущелья, под ним зияла впадина рта с неровными, редкими зубами, похожими на покосившиеся могильные плиты.

— Хэг-ла! — проревел исполин, обдав их горячим дыханием, пахнущим сырым мясом и земляникой.

Голова исчезла, вместо нее просунулась рука.

— Бежим! — завопила Персефона.

Мороз и Потоп уже умчались, за ними по пятам следовали Сури с Минной, однако у Арион не было ни единого шанса. Великан схватил фрэю, едва она встала на ноги. Огромная рука сомкнулась, и тут Дождь взмахнул киркой и вонзил острый конец в самый кулачище. Великан мигом выпустил Арион и отдернул руку. Он сжал кровоточащую рану, глядя вниз с сердитым рычанием. Персефона воспользовалась заминкой, чтобы помочь Арион, и они вместе нырнули в открытую дверь прежде, чем великан поднялся с колен и топнул по ролу ногой. Земля задрожала, наружу хлынули камни и пыль.

Лес вокруг рола исчез. Некоторые деревья валялись с вывернутыми корнями, другие разнесло в щепки. Переломанные ветви, бревна и листва устилали проплешину, оставшуюся на месте чащи.

Мороз и Потоп перепрыгивали через поваленные деревья, удирая к укрытию понадежней. Сури и Минна помедлили возле опрокинутого гикори и оглянулись на Персефону, с трудом пробиравшуюся сквозь спутанные обломки ветвей. В отличие от остальных Арион не убегала. Она неподвижно сидела, раскинув руки, и в глазах ее сверкал гнев.

Великан взвыл от досады, пытаясь освободить ногу, застрявшую в дыре на месте рола. Несмотря на его отчаянные усилия, нога уходила все глубже — сперва по голень, потом по колено. Да и со второй ногой тоже приключилось неладное: изуродованная лесная почва внезапно превратилась в смоляное болото.

— Эрг рог! — вскричал великан со злобой и страхом.

Он попытался помочь себе, оперевшись на руки, вот только земля совсем утратила твердость, и их тоже засосало в трясину.

Медленно, но верно, под треск веток и шорох листвы, лесная почва затягивала великана. Он провалился по пояс, потом по плечи, и когда плодородная, богатая перегноем земля сомкнулась вокруг его шеи, Арион опустила руки, прекратив погружение.

Потоп хлопнул Мороза по плечу и указал на фрэю. Впервые за день оба улыбнулись.

— Ты видел? — спросил Мороз.

Потоп кивнул.

— Может, у нас и есть шанс вернуться.

И тогда великан начал кричать. Многих слов Персефона не знала, но под конец он завопил на фрэйском:

— Помогите!

— Знаешь мой язык? — спросила Арион, сидя на стволе упавшего клена.

— Да! Да! — крикнул великан.

— Повезло тебе. — Арион встала и осторожно пробралась сквозь обломки деревьев, подняла связанную для нее Падерой шляпу и вздохнула при виде налипшей на нее грязи и листьев.

— Дай мне жить! — взмолился великан. — Я сдаюсь! Ты победила. Я не буду…

— Что именно? — осведомилась Арион.

Великан замялся.

Арион сердито нахмурилась, и земля засосала его по самый подбородок.

— Я не буду пытаться тебя убить! Нас послали тебя убить!

Арион кивнула, стряхивая со шляпы землю и листья. Потом замерла и озадаченно посмотрела на великана.

— Что значит — нас?..

Толстая балка переломилась пополам, и ворота Далль-Рэна распахнулись. За последние несколько месяцев Гиффорд видел много странного, вошедшего через них: и мертвое тело вождя, а перед этим его сына, и три отряда фрэев, два из которых устроили магический поединок у крыльца чертога, и Рэйта, знаменитого Убийцу Богов. Гиффорд считал, что теперь повидал уже все, однако, стоя возле погреба для хранения зимних припасов посреди разрухи, оставшейся после сокрушительной бури, он понял, насколько заблуждался. То, что вошло в ворота, находилось за пределами его воображения.

Великаны. Много великанов.

Все знали, что они существуют, как и боги, ведьмы и кримбалы. Далль-Рэн даже приютил одного из них. Григор, пришедший с первым отрядом фрэев, оказался очень приятным парнем. Он любил готовить и ни к кому особо не лез. Но эти великаны были другие — злобные и свирепые. И гораздо, гораздо крупнее. Они носили юбки и жилеты, грубо сметанные из шкур самых разных животных. Великаны возвышались над воротами далля, и им пришлось пригнуться, проходя под перемычкой. Ноги их были размером с кровать Гиффорда, в руках они держали деревянные молоты. Двенадцать великанов, вломившись в ворота, размахивали молотами, сминая руины из соломы и сломанных бревен. По пути они прибили чудом выжившую козу, которая имела глупость застыть на груде обломков, вместо того, чтобы броситься бежать со всех ног. Некоторые неторопливо разрыли солому и заглянули внутрь, и тут один из великанов посмотрел в сторону Гиффорда.

Большая часть жителей Далль-Рэна еще сидела в погребе. Несколько человек вроде Гиффорда с Роан завороженно застыли. Великан взвыл от нетерпения, указывая прямо на них. Остальные одиннадцать обернулись, и земля задрожала от топота. После того, что случилось с козой, почти все люди завопили от ужаса и бросились бежать.

Кроме Роан. Она стояла на месте, потрясенно глядя на великанов.

Из погреба выскочили фрэи с оружием наголо, не в силах дождаться, пока великаны до них добегут. Первым нанес удар фрэй по имени Эрес, метнувший два легких копья. Одно пронзило горло ближайшему великану, которого Гиффорд счел грэнморской женщиной, потому что у нее были груди и борода покороче, чем у остальных. Второе копье попало рослому нападавшему в глаз, войдя так глубоко, что из глазницы торчал лишь кончик. Великан зашатался, упал ничком на руины чертога, подбросил подвернувшееся под ноги бревно высоко в воздух и так сильно сотряс землю, что Гиффорду пришлось сделать шаг, чтобы не упасть.

Сэбек, фрэй с короткими светлыми волосами и парой клинков, вбежал прямо в толпу нападающих. Он почему-то промчался мимо первых двух, и Гиффорд не мог понять причины, пока не увидел его цель: самый рослый великан в отряде. Сэбек настиг добычу, проскользнул у него между ног и вонзил в каждую по клинку. Чудовище издало протяжный рык ярости и боли, который стал громче, когда оно дернулось, тщетно пытаясь оторвать ноги от земли. Клинки подались не раньше, чем чудовище утратило равновесие. Раздался грохот, Гиффорд вновь пошатнулся и едва не упал. Шустрый как кролик Сэбек вытащил клинки, промчался по животу великана и вонзил оба меча ему в шею.

Следующий удар нанес Энвир. Он подался вперед, размахивая пращой над головой, и метнул камень. Тот сразил великана средних размеров, а Тэкчин вонзил ему в грудь длинный острый клинок.

Роан сделала шаг вперед. В ее глазах светилось знакомое Гиффорду любопытство — та самая слепая увлеченность, которую он никогда не мог понять. Однажды она свалилась в Серповидную речку и сломала лодыжку, потому что засмотрелась на бабочку. Гиффорд не знал, что привлекло ее на этот раз, однако во время битвы между фрэями и великанами это едва ли имело значение. Если она забредет слишком далеко, если опередит Нифрона, который занял позицию между великанами и жителями Далль-Рэна и стал последней линией защиты, то Гиффорду придется схватить ее за руку, как Брин. Да, она потеряет голову от страха и станет вырываться, но если это единственный способ ее уберечь, то он с радостью стерпит любую боль.

К счастью, дальше Роан не пошла. Великаны ее не интересовали, взгляд девушки переходил от Энвира к Эресу: один фрэй снова зарядил пращу, другой метнул копье. «Всегда есть способ получше», — тихо бормотала она.

К удивлению Гиффорда, в драке Григор присоединился к галантам, а не к своим сородичам. Судя по всему, их родство его ничуть не заботило, и он сразил великана чуть больше себя самого одним ударом.

Ворат, единственный фрэй с бородой — он отрастил такую же, как носят рхуны, — наступал, раскручивая на цепи шипастый шар, а в другой руке держа звездчатую булаву. Он кинулся в драку, словно молниеносный металлический вихрь. Великаны при виде оружия растерялись, и Ворат разрешил их сомнения, сперва ударив врага по коленям, потом проломив ему череп.

С криком, который вполне мог быть командой — Гиффорд не понял, — великаны отступили, унося мертвых собратьев. Фрэи их не преследовали и не вмешались, даже когда один из нападавших метнулся к колодцу за телом, лежавшим невдалеке от того места, где стоял Сэбек.

После их бегства Гиффорд заметил жителей далля, которые не успели укрыться в погребе, и все равно пережили бурю. Старик Матиас Хэггер стоял у отхожей ямы позади того, что некогда было чертогом, перепачкавшись с головы до ног. Арлина с Гилроем, трое их сыновей и дочь Морин сгрудились возле мельничного жернова. Хотя лицо Арлины было залито кровью, в целом она вроде бы не пострадала. Многим другим не так повезло. Повсюду лежали бездыханные тела. Из обломков торчали руки и ноги. Битва кончилась, однако потери только предстояло подсчитать.

Глава 3

Арион лежала на маленьком участке внутри Далль-Рэна, расчищенном от обломков. На ее лицо упала тень, но она не стала открывать глаза. Голова еще пульсировала от невыносимой боли.

— Попробуй, — велела Сури.

Если бы к ней подошел кто-нибудь другой, Арион притворилась бы спящей, однако Сури всегда знала, спит она или нет.

Арион открыла один глаз. Рхунский мистик стояла над ней с дымящейся чашкой, позади маячила старуха Падера. В последнее время эта парочка объединила усилия и действовала сообща, перебирая примитивные рецепты, чтобы найти средство для облегчения боли. Только ничего не помогало. Зная, что они не отстанут, пока Арион не выпьет, не вотрет или не прополощет горло тем, что они принесли, она села и взяла чашку. Хрупкая посудина, которую все в далле называли Чашкой Гиффорда, чудом уцелела во время нападения. Изящное изделие казалось столь же неуместным, как и Арион посреди руин и грязи.

Сури жестом показала, что отвар надо выпить. Арион понюхала вонючее содержимое чашки и брезгливо скривилась.

— Уверена? — спросила фрэя.

— Совершенно уверена, — ободряюще улыбнулась Сури.

Горячий напиток горчил и имел привкус древесины.

— Что на этот раз?

— Кора белой ивы.

— Помогает от головной боли?

Сури кивнула.

— Наилучшее средство.

Арион знала, что девочка-мистик преувеличивает. Если бы отвар действительно был наилучшим средством, то Сури с Падерой опробовали бы его в первую очередь, а они перебрали уже полдюжины рецептов. Она сделала второй глоток, который также ничуть не помог. Впрочем, и хуже ей не стало. Старуха не знала фрэйского, поэтому Арион выдавила улыбку и кивнула. Падера пробормотала что-то неразборчивое и скривилась еще сильнее. Сури учила Арион рхунскому, Арион изо всех сил пыталась расширить познания девочки в фрэйском. Однако словарный запас Арион ограничивался всего несколькими сотнями слов, многие из которых Падера использовала не часто.

— Что она говорит?

— Падера не понимает, почему тебе не становится легче.

— Тогда нас уже двое.

Оглядевшись, Арион увидела, что с тех пор, как она прилегла, мало что изменилось. Разве что тела обернули в ткань и аккуратно положили в общую могилу. Не уцелел ни один дом. Повсюду валялись бревна, солома и обломки каменных фундаментов. Она прикинула, сможет ли все починить — хотя и не знала, как именно собрать все куски воедино, — и решила не рисковать.

Утром, собираясь в лес, Арион думала, что поправилась окончательно, ведь голова не болела много дней. Однако теперь пульсирующая боль заявила в полную силу: надежды на исцеление преждевременны.

Несколько месяцев назад Арион прибыла в далль, чтобы привлечь Нифрона к ответу за мятеж, и какой-то селянин ударил ее камнем по голове. Отрезанная от Искусства, после травмы она не могла сотворить даже самого простого заклинания. И только когда Арион сняла с головы повязки, к ней вернулся дар. Судя по всему, Сури боялась мести фрэи жителям далля, поэтому исписала бинты дхергскими рунами и тем самым блокировала магические способности Арион.

Вновь обретя дар, Арион сразилась с Гриндалом. К концу поединка боль буквально ее ослепила. После битвы она не уснула, а потеряла сознание. Проспав сутки, Арион чувствовала себя разбитой и опустошенной, зато к ней вернулось Искусство. Или так ей казалось…

Задействовав Искусство, чтобы погасить горящую Магду и пленить великана, Арион снова навлекла на себя головную боль. Хотя больше ничего не блокировало ей доступ к силе Искусства, применять ее без ущерба для себя она не могла.

— Ты не спишь. Хорошо. — По охапкам соломы, некогда бывшей крышей, подошел Нифрон. Глава галантов впервые за много недель облачился в доспехи, и бронза ярко сверкала в лучах полуденного солнца. — Неужели ты до сих пор считаешь, что можно найти мирное решение конфликта?

В его голосе звучала злость. Ему хотелось драться — по крайней мере, на словах. Неудивительно, что инстарья стали сословием воинов.

Сури с Падерой удалились, но от Нифрона Арион не смогла бы отделаться с той же легкостью.

Боль вернулась шквальными волнами, замутившими ее взор. Фрэя мучительно скривилась и потерла лоб в надежде, что Нифрон поймет намек и оставит ее в покое.

Тщетно.

Нифрон указал на окружающие их руины.

— Думаешь, нападение было случайным? Одиночная банда грэнморов забрела за три сотни миль от дома сама по себе? Чудом миновала патрули инстарья, промаршировала мимо Алон-Риста и набросилась на этот далль просто так, ради собственного удовольствия? А буря? Тоже роковая случайность?

— Нет, я так не думаю, — проговорила Арион, медленно цедя слова. Она надеялась, что он поймет, как ей плохо. Из чувства простой порядочности он должен…

— Так что ты думаешь?

Ничего она не думала. В том-то и беда. Думать было больно. Ясное дело, атака запланированная, только в кого именно метили? Мстили деревне рхунов за гибель Гриндала? Нифрону за мятеж? Особо впечатляла меткость молний. Неужели принцу Мовиндьюле удалось убедить отца, что Арион представляет угрозу?

— Сейчас не время для подобной беседы. Я устала, голова болит, и я просто хочу отдохнуть.

— Твоя нерешительность уже отняла у нас бесценное время! Пока мы шатались без дела и ничего не предпринимали, прошло несколько месяцев. — Нифрон обвел широким жестом руины. — Вот тебе результат! Мы должны пойти войной на фэйна Лотиана.

— Войной? — Настала ее очередь скептично переспрашивать. — Какой войной? Да, на Далль-Рэн напали, но разве можно винить в этом лично Лотиана? Далль-Рэн принял тебя и твоих галантов, один из его жителей убил Первого министра Гриндала. Это месть, простая и незамысловатая. Война? Нужно разрядить обстановку, а не раздувать пламя.

— Неужели ты настолько наивна? Дело вовсе не в одном далле. Тебе хоть сказали, почему отправляют за мной? Ты знаешь, какой именно проступок я совершил?

— Знаю. Ты напал на Петрагара, нового наместника Алон-Риста.

— Я предпочел избежать ареста за неподчинение приказу — разрушить деревни рхунов, все до единой. Лотиан хочет уничтожить рхунов. Фэйн сам объявил войну!

Арион помнила сгоревшие руины на пути и только сейчас поняла, откуда они взялись и почему.

— Нельзя воевать с Эстрамнадоном! Ты ведь не станешь убивать своих сородичей? Тогда ты нарушишь Закон Феррола и не попадешь в Пайр! Прожить остаток дней в изгнании — это одно, и совсем другое — лишиться загробной жизни.

— Я не собираюсь убивать сам. Я научу драться рхунов. Пусть они и убивают. Рэйт доказал, что они на это способны.

— Думаешь, несколько уроков помогут им выстоять против мощи фэйна?

Нифрон усмехнулся и закатил глаза, будто она выдала нечто одновременно забавное и обидное.

— Мощи фэйна? Да что Лотиан вообще знает о войне? Что знают о войне те, кто живут по ту сторону Нидвальдена? Мы, инстарья, защищали их сотни лет. Если мои многочисленные рхуны станут реальной угрозой, то остальные инстарья к нам тут же присоединятся.

— Думаешь, все настолько просто?

— По крайней мере, мои собратья по оружию не станут вмешиваться в конфликт. Без них у фэйна не будет ни стратегов, ни опытных командиров, ни воинов, ни армии и ни малейшего понятия, как сражаться.

— А как же миралииты? В битве при Мэдоре Фенелия в одиночку победила целую армию дхергов. Твои великие инстарья были всего лишь зрителями.

— Задействуем дхергские руны. Нанесем их на каждый щит, на каждый меч.

Арион была поражена. Нифрон продумал все гораздо основательнее, чем она предполагала. «Умно, только слишком много дыр, пропущенных из-за невежества или глупости». Она вспомнила слова Фенелии: «Легче поверить в диковинную ложь, подтверждающую твои подозрения, чем в очевидную правду, которая их опровергает». Похоже, лгут себе не одни лишь Мастера Искусства.

— Дхергские руны не выиграют войну за тебя, — проговорила Арион, морщась от невыносимой боли, от которой на глаза наворачивались слезы. — Мыслишь ты ограниченно и видишь только то, что хочешь видеть. Руны защищают от воздействия того, кто их носит. Если бы я хотела тебя убить, проще всего было бы предать тебя огню. Он несложен в использовании и не требует особых усилий. Начинающие миралииты осваивают его в первую очередь… Хотя в случае с тобой это не сработает, верно? Пламя не причинит тебе ни малейшего вреда, потому что ты нанес на внутреннюю часть своих доспехов защитные знаки.

Брови Нифрона удивленно взлетели, подтвердив правоту Арион.

— А что будет, если я разверзну под тобой землю? Или уроню на тебя дерево? Что будет, если я изменю русло могучей реки и направлю на твой лагерь? Миралиитов отличает творческий подход ко всему. Мы называем свою магию Искусством не просто так. Как же ты и твоя армия рхунов сможете сражаться с отрядом миралиитов, которые способны обратить против вас саму Элан?

Пульсирующая боль в голове Арион ослабла. Наверное, отвар помог. Теперь ей думалось легче.

— Я забью их численным превосходством. Знаешь, сколько там рхунов? — спросил Нифрон.

— Тысячи.

Нифрон улыбнулся одновременно весело и лукаво.

— Одной из задач инстарья было вести учет численности рхунов, как мы отслеживаем поголовье зверей и состояние дел у грэнморов и гоблинов. Мы считаем их каждые десять лет. Когда рхунов становится чересчур много, мы разжигаем конфликт между гула-рхунами и рхулин-рхунами, чтобы произвести выбраковку лишних.

— Какой ужас!

Нифрон покачал головой.

— Ужас — это когда они плодятся бесконтрольно. За несколько поколений рхуны способны заполонить весь мир, потеснить фрэев и дхергов и вообще стереть их с лика Элан. К тому же они обожают убивать друг друга. Они сражались бы куда больше, не стой мы между ними. Нам следует постоянно быть начеку. Едва рхуны осели в деревнях, даже столь примитивных, как этот далль, их поголовье резко увеличилось. Когда они были кочевниками, их сдерживали хищники и грэнморы, а также нехватка пищи. Теперь же они освоили земледелие.

— Это мы их научили?

— Нет, они стали использовать медь и олово примерно в одно и то же время, поэтому мы думаем, что это сделали дхерги. — Он бросил взгляд на троих дхергов, усевшихся у внешней стены далля. Расслышать их беседу они не могли, но отвращение на лице Нифрона заметили. Все трое поднялись и передвинулись подальше. — Дхерги научили варваров всему, и вскоре рхуны начали строить погреба для припасов и дома, вести оседлый образ жизни и размножаться. Внезапно их стало несколько тысяч, потом десятки тысяч, а теперь… — Нифрон понизил голос, чтобы усилить эффект. — Арион, теперь рхунов больше миллиона!

— Больше миллиона?! — Арион решила, что ослышалась или больная голова сыграла с ней злую шутку. Фрэев было всего около пятидесяти тысяч, и мысль о том, что рхунов в двадцать раз больше, чем фрэев, изрядно встревожила Арион.

— Дальше станет еще хуже. В следующем году в Эстрамнадоне родится — сколько? Десять или двадцать фрэев. У рхунов же появится двадцать пять тысяч!

— Но… но они так быстро умирают! Я слышала, они даже до века не доживают.

— Верно. В год умирает тысяч пятнадцать, однако прирост населения все равно составляет десять тысяч. Когда мы считали их кроткими как кролики, они не представляли ни малейшей угрозы. Теперь же… Рэйт убил Гриндала, не так ли? Раньше для рхунов мы были бессмертными богами, теперь они знают, что нас можно ранить или убить.

Нифрон перевел взгляд с Арион на жителей далля.

— Война неизбежна. Либо нас затопчут, либо мы научимся запрягать и править. Я свой выбор сделал и предлагаю тебе наконец определиться, на чьей ты стороне.

Ревел костер, за одну ночь поглощая сотню лет цивилизации. С момента своего прибытия в Далль-Рэн Рэйт считал его высшей точкой достижения людей. Никогда не доводилось ему видеть поселения столь богатого и роскошного. У каждой семьи был свой дом — круглая хижина из дерева. Погреб для хранения припасов вмещал достаточно еды, чтобы протянуть всю зиму и даже больше. На обширных плодородныъх полях росли злаки. Жители Далль-Рэна кушали хлеб, мясо и рыбу, травы и специи, пили пиво и мед. Все эти богатства защищала высокая стена и крепкие ворота, но они оказались недостаточно прочными…

Тела похоронили еще до наступления ночи, иначе запах разложения привлек бы лесных хищников. Утратив внешние укрепления, люди решили, что лучше всего о погибших близких позаботится земля. Рэйт копал весь день. К радости потного и грязного дьюрийца, колодец уже починили. Дхерги, трое низкорослых человечков, которые пришли вместе с Персефоной, соорудили сосуд из кованого металла. Они назвали его ведром, и он было гораздо лучше тех тыкв, что раньше использовали селяне. Рэйт вылил воду на голову, намочив волосы, густую черную бороду и грудь.

Уцелевшие собрались у костра, сложенного на руинах чертога. Они бросали в огонь бревна, солому и прочие обломки прежней жизни. Не считая галантов, уцелело меньше трехсот человек. Когда Рэйт впервые вошел в далль, там жила почти тысяча… Учитывая разрушения, погибших могло быть гораздо больше.

Непонятно, как уцелела старейшая жительница далля, Падера. Она считала, что обязана этим своему давно умершему мужу, но Рэйт пропустил ее объяснения мимо ушей. Он был занят тем, что закапывал родителей Брин, пока девочка рыдала на груди у Персефоны. В тот день плакали многие. Раненный молнией Гэлстон — Рэйт только сейчас узнал, что он брат Дэлвина и дядя Брин — был еще жив, однако позаботиться о племяннице не мог. Мужчина едва говорил и почти не двигался.

Некоторые селяне во время нападения возделывали поля, либо ушли в лес охотиться и рубить дрова. Если бы великаны напали ночью, потери были бы куда больше. А без галантов не уцелел бы вообще никто… Фрэи их спасли, однако в свете того, что осталось от далля, слово «спасли» вряд ли сюда подходило. Буря разрушила и чертог вождя, и хижины селян. За один окаянный день пропали труды нескольких поколений. Люди вернулись к тому, что имели предки, впервые разжегшие здесь костер.

И все же, несмотря на потери, у них был повод для радости. Люди поняли, что фрэи — не боги, и в пантеоне Рэна появилось достаточно места для героев. Великаны растоптали последние подозрения и недоверие к фрэйским воинам. Вокруг костра мужчины Далль-Рэна сидели плечом к плечу с галантами, деля с ними пиво и мед, поминая погибших.

— Вот ты где, — сказал Малькольм, направляясь к Рэйту с двумя деревянными кубками. — Держи! Бергин открыл кувшины с лучшим пивом, чтобы помянуть мертвых. Думаю, выпить тебе не помешает.

— Лучше скажи, где сейчас…

Малькольм кивнул, Рэйт оглянулся и увидел Персефону, Нифрона и Арион. Персефона выглядела уставшей, глаза покраснели от слез. В тот день такие лица были у многих. Рэйт вновь задумался о своей черствости. Смерть людей его почти не тронула. Впрочем, он до сих пор не испытал чувство утраты после смерти отца и подозревал, что оно так и не придет. Рэйт был дьюрийцем; люди его клана не привыкли ни горевать, ни сочувствовать. Внезапная смерть никогда не застигала их врасплох. Страдание — величина постоянная. Представители клана Дьюрия хорошо усваивали этот урок, причем с младых ногтей. И еще они знали: вытерпеть можно все, даже жизнь.

Рэйт с Малькольмом уселись у костра невдалеке от места, где в круге света расположились трое дхергов. Рэйт указал Малькольму на пришлых, и тот пожал плечами. Когда Нифрон и Арион сели к костру, разговоры прекратились. Персефона осталась стоять, стиснув руки и сделав глубокий вдох.

— Сегодня был черный и горестный день, многие потеряли родных и близких. — Она посмотрела на Брин, сидящую между Мойей и Роан. По щекам девочки струились слезы. — Сегодня мы прощаемся с ними, сегодня мы горюем, сегодня мы вспоминаем прошлое. — Она помолчала и подняла взгляд на звезды. — Завтра будет новый день, и перед нами встает вопрос: как мы его проживем?

— Почему так случилось? — спросил Хэнсон Киллиан. Плотник сидел скрестив ноги рядом с женой, которая прижимала к себе оставшихся троих детей. Рэйт стоял в общей могиле, когда земледелец Уэдон передал ему вниз остальных четырех Киллианов.

Вряд ли Хэнсон рассчитывал услышать ответ. Этот насущный вопрос занимал всех, как бывает после любой трагедии. Почему мой сын? Почему именно сегодня? Люди гибли постоянно во всех кланах, поэтому подобные вопросы были столь же бессмысленны, как и молитвы. По крайней мере, так считалось в Дьюрии. Смертные никогда не получали на него вразумительного ответа.

— Потому что фрэи хотят нас убить, — сказала Персефона.

Некоторые из собравшихся выпивали, некоторые пересаживались, потому что ветер нес дым в их сторону, многие просто сидели, уставившись в темноту или на пламя с отсутствующим видом. Однако, услышав слова нового вождя, все посмотрели на нее. Целую минуту единственным нарушавшим тишину звуком было потрескивание огня.

Никто не объяснил селянам подробностей того, что случилось возле чертога между Арион и Гриндалом в тот день, когда Рэйт убил своего второго фрэя. Жители далля видели магический поединок, но словесная перепалка велась на фрэйском, которого они не знали. Только Персефона, Сури, Малькольм и галанты поняли ее суть. Рэйт знал чуть больше остальных селян. Хотя он владел фрэйским не очень бегло, отец выучил его в достаточной мере, чтобы он понял часть сказанного, и было ясно, что смерть Гриндала — еще не конец конфликта.

— Слухи, которые мы обсуждали на первом общем сборе вождя Коннигера, — правда, — подтвердила Персефона. — Фрэи разрушили далли Дьюрия и Нэдак, теперь к ним добавился и Далль-Рэн. Зато отныне мы знаем, что фрэи — не боги, и их нападения — не месть за гибель Шегона, первого фрэя, убитого Рэйтом. Фэйн, правитель фрэев, уже давно решил избавиться от нас навсегда. Фрэи боятся, потому что людей становится все больше, и мы в силах бросить им вызов, мы в силах их победить!

Персефона сделала паузу, вглядываясь в лица собравшихся, чтобы дать им возможность высказаться. Все промолчали. Огонь затрещал, в небо взмыли искры, и Персефона продолжила.

— Некоторые из вас уже знают или догадываются, что Нифрон и его галанты прячутся здесь потому, что отказались подчиниться приказу убить нас. Арион тоже рисковала жизнью, защищая далль от мага, посланного фэйном Лотианом. Вы сами видели, что случилось. Теперь правитель фрэев наслал на нас великанов и бурю. Но мы все еще живы! Мы уцелели. Я убеждена, что недавнее нападение — вовсе не последнее. Да, они придут снова, и в следующий раз на нас наверняка нашлют целую армию.

Страх вернулся на лица людей, решивших было, что самое страшное позади.

— И все же, — продолжила Персефона бодрым голосом, — мы не беспомощны! Прежде мы не представляли для фрэев угрозы, теперь же станем тем, чего они боятся больше всего. Когда до нас дошли вести о разрушении других даллей, я стояла в чертоге и предложила план спасения. Тогда ко мне никто не прислушался, но сейчас вам придется меня выслушать. — Она сделала шаг вперед, и отблески костра замерцали на ее лице. — Я уже отправила гонцов в Мэнахан, Мэлен, Тирре, Уоррик и к кланам гула-рхунов, вызывая вождей на встречу в Тирре. Мы соберем всех наших правителей, создадим военный совет и назначим кинига, который нас возглавит!

— Как же мы будем сражаться с великанами и бурями? — спросил Кобб.

Нифрон встал.

— Я научу. Многие из вас видели наш бой с великанами. Двенадцать против семерых, а мы победили без единой раны!

— Так вы же фрэи! — воскликнул Филсон-ламповщик.

— Разве Гриндала убил фрэй? — Нифрон указал на Рэйта. — Он убил уже двух моих сородичей. Мой отец научил сражаться его отца, и тот передал навыки сыну. Разница между фрэями и рхунами — лишь в специальной подготовке, оружии и опыте. Мои галанты — лучшие воины в мире, и они научат вас всему, что знают сами.

— Даже вы оказались бессильны, когда пришел Гриндал, — напомнил Энглтон. — Разве у нас есть шансы выстоять против магии?

Нифрон указал на Рэйта.

— Вы видели знаки на щите Рэйта? Вы видели, что случилось, когда маг фэйна обратил свое колдовство против Рэйта? Ни-че-го! Совсем ничего. Рэйт был безоружен, его защищали только знаки, придуманные дхергами сотни лет назад. Так используем их для того, чтобы лишить силы тех, кто применит против нас Искусство! У вас численное превосходство, у вас защита в виде дхергских рун. И вас научат сражаться самые искусные воины, которых знала Элан. Если бы я не верил в вашу победу, меня бы здесь не было. Мы с галантами давно бы покинули далль.

Нифрон указал на Персефону.

— У вас мудрый вождь. Войну можно выиграть, если вы готовы драться.

Он снова сел, и все взоры обратились на Персефону.

— Утром мы начнем сборы в дорогу и отправимся в Тирре. Здесь нас ничто не держит, и чем дальше успеем уйти от Алон-Риста, тем для нас безопасней, — объявила Персефона. — В течение недели клан Рэн выступит на юг!

Глава 4

Сломанные пополам тела лежали вповалку. Погибли сотни, может быть, даже тысячи. Многих Сури не знала, с иными была едва знакома, с третьими дружила, некоторые стали ей родными. Охваченная ужасом, девочка-мистик брела на подгибающихся ногах через погибший лес. Ей уже доводилось видеть буйство стихии: ураганы, ледяные шторма, наводнения и пожары, но все они происходили по воле Вогана. В отличие от этого.

И еще Магда…

Сури с Минной шли по разоренному лесу первыми. Хотя они шагали быстро, Арион поспевала — видимо, головная боль прошла. Фрэя двигалась с девической грацией, несмотря на заявления о своем возрасте. Старой она вовсе не выглядела. Даже без волос или же благодаря их отсутствию Арион казалась Сури самой красивой на всем свете — словно большой лебедь в горном озере или белая сова, которая зимовала на западном склоне горы. Арион обладала той же плавной изящностью и неземной безмятежностью. Вдобавок у нее была идеальная кожа: ни прыщей, ни пятен, ни морщин, ни шрамов. Она казалась существом из другого мира.

Еще с ними отправился Нифрон, глава галантов. Он был не столь красив, зато шел неслышно. Дело не в том, что он молчал — взбираясь в гору, они почти не разговаривали, — он вообще двигался бесшумно. Одетый в металл, вооруженный мечом и щитом, фрэй перемещался вверх по склону тихо, как призрак. Сури гордилась тем, что ходит по лесу беззвучно, да и Минна была не промах, и все же Сури случалось порой останавливаться и смотреть, следует за ней Нифрон или нет. Он всегда был там, причем гораздо ближе, чем она ожидала.

У вершины подъема Сури оглядела священную поляну, на которой из уважения к Великой Госпоже не осмеливалось вырасти ни одно дерево. При виде Магды девочка остановилась. Расщепленный пополам древний исполин стоял голый, без единого листа. С одной стороны ствол почернел, с другой торчали лишенные коры щепы. На земле лежала сломанная ветка. Сури замерла и смотрела, не в силах двинуться с места. Минна прижалась к ней боком и ткнулась носом в руку, но Сури не могла отвести глаз от обломков старейшего дерева в лесу.

Подул ветер и стих. Потом снова подул.

Тишина.

По щеке Сури покатилась слеза. Минна тихонько заскулила и снова подтолкнула девочку. Самый мудрый волк на свете знал, что на такой ужас лучше не смотреть долго. Они двинулись прочь, следуя за Арион и Нифроном, которые не собирались останавливаться и отдавать дань уважения погибшему дубу.

— Кто здесь? — Голос раздался ниже по склону, из густого кустарника, где в земле торчала огромная голова. Незнакомец перешел на фрэйский: — Явились меня добить?

Похоже, заключенный в землю великан учуял их по запаху, потому что голова его смотрела в другую сторону, и повернуть ее он не мог. Сури не особо разбиралась в великанах и в их обонятельных способностях, но все четверо двигались по лесу столь же бесшумно, как легкий летний ветерок.

Нифрон взял инициативу на себя и прошел по заваленному деревьями склону прямо к огромному носу.

— Рэпнагар, какой сюрприз!.. Под словом сюрприз я имею в виду, что ничуть не удивлен, а под Рэпнагаром я разумею, что ты — сын Тэтлинской шлюхи!

Арион последовала за воином-фрэем.

— Ты знаешь этого грэнмора?

Нифрон кивнул и поставил ногу на спинку великаньего носа.

— Зря ты покинул Хэнтлин.

— В наших горах нечего есть.

Нифрон нахмурился и надавил на нос.

— Ну да, конечно. Итак, кто же тебя послал?

— Да иди ты к свиньям! — прорычал Рэпнагар.

Нифрон выхватил меч и пронзил левую ноздрю великана, пригвоздив ее к земле. Грэнмор взвыл.

Арион испуганно отшатнулась.

— Что ты делаешь?

— Я пришел за ответами. — Слова Нифрона предназначались и Арион, и великану.

— От меня ты их не получишь! — сквозь зубы процедил Рэпнагар. — Лучше ты меня просвети! Жаль, я не видел, что мои братцы сотворили с деревней. Скольких мы убили? Григор мертв? Почему уцелел ты? Небось, прятался как последний трус?

— Твои братцы погибли, не добравшись и до ворот далля. Они потоптали цветы и напугали козу, не больше.

— Лжец!

Нифрон провернул меч, и великан снова взвыл.

— Прекрати сейчас же! — крикнула Арион, выходя вперед. — Послушай, — обратилась она к великану, — ваше нападение не удалось. Это очевидно, ведь мы стоим тут целые и невредимые. Единственное, что ты можешь нам предложить — сведения. Думаю, договориться с нами — в твоих интересах.

Рэпнагар ответил не сразу. Его огромные глаза моргнули дважды, губы сместились сначала влево, потом вправо. Наконец он спросил:

— И что мне за это будет?

— Как насчет легкой смерти и достойного погребения? — ухмыльнулся Нифрон. — Я перережу тебе горло от уха до уха. Сделаю все мигом, а миралиит тебя похоронит, и не сожрут твое тело дикие звери… кроме червей, разумеется.

— Не пойдет! Вот если вы меня отпустите…

Нифрон покачал головой, даже не дослушав Рэпнагара до конца.

— Твои сведения не настолько важны. Догадаться несложно. Буря — ключ к разгадке.

— Могу сообщить об их следующем шаге.

— Нет, не можешь. Они думали, что нападение удастся. Если планы и были, то давно изменились.

— Могу сказать, за кем мы пришли. За кем именно!

Нифрон помолчал.

— Это я удостоился такой чести?

— Я бы кивнул, да меч в носу мешает.

Нифрон тут же вынул клинок, великан заворчал и прищурился.

— Кто еще? Они называли другие имена?

Великан покачал головой.

— Нет-нет-нет! Пока не отпустишь, ничего больше не скажу.

— Ладно, сообщи нам, что знаешь, и можешь быть свободен, — кивнул Нифрон.

Рэпнагар поднял взгляд на Арион.

— Она согласна?

— Да, — ответила Арион.

— Арион из миралиитов, Нифрон из инстарья, и все рхуны в деревянной крепости, особенно тот, кого зовут Рэйт, известный как Убийца Богов.

Арион нахмурилась, размышляя.

— И все?

Нифрон посмотрел на нее с любопытством.

— О ком еще ты подумала?

— О ней. — Арион указала на девочку-мистика, маячившую чуть выше по склону. — Мовиндьюле не рассказал своему отцу про Сури. Интересно, почему? Лотиан решил убить рхунов, потому что считает их животными. Если он поймет, что они способны владеть Искусством, то передумает. Сходство с нами не позволит ему уничтожить целую расу. Конфликт закончится, и мы избежим жертв с обеих сторон. Сури — свидетельство того, что рхуны и фрэи гораздо более схожи, чем считалось до сих пор.

Нифрон покачал головой.

— Арион, ты заблуждаешься. Рхуны, владеющие Искусством, представляют куда большую опасность! Те, у кого есть власть, не любят делиться. Лотиан не примет их как равных. Он лишь уверится в своем решении окончательно.

— Не согласна, ведь я знаю Лотиана лучше, чем ты!

— Что ж, каждый останется при своем мнении. Вряд ли мы узнаем правду, особенно теперь, когда фэйну известно о твоем участии в гибели Гриндала.

— Лотиан не знает всех обстоятельств! Он выслушал только одну сторону.

— Думаешь, он поверит тебе, а не собственному сыну? И как же ты намерена получить у него аудиенцию? У тебя не больше шансов попасть в Тэлвару, чем у меня. Добро пожаловать в…

— Эй! — перебил Рэпнагар. — Вы ничего не забыли? Выпустите меня!

— Ты серьезно? — усмехнулся Нифрон. — Думаешь, твоя жизнь стоит трех имен? Нет уж, тебе придется сообщить нам нечто более ценное.

— Чего еще вы хотите знать?

— Ну, начни с того, кто тебя нанял.

— Его зовут Вертум, но он говорил вместо некоего Петрагара.

— Вертум выбрался в Хэнтлин?!

— Притащился прямо в Ярхольд. Даже в дверь постучал. Держался весьма мило.

— Он приходил не один?

— Нет, с ним нянчился Сикар.

— Сикару понравился этот приказ?

— Сикар, похоже, надеялся, что мы вытрем об Вертума ноги. Но мы не стали — Фургенрок подумал, что это ловушка.

— Странно, — протянул Нифрон.

— Да, потому мы их и не убили. Поняли, что это неспроста.

— Нет. — Нифрон наклонился и вытер клинок о волосы Рэпнагара. — Странно другое: Фургенрок способен думать.

Арион подошла так близко, что при желании могла бы коснуться уха великана.

— Что сказал этот Вертум? О чем именно он вас попросил?

— Он сообщил, что на юге нас ждет стадо рхунов, которых можно съесть, если мы убьем Арион, Нифрона и Рэйта. Еще он сказал, что Петрагар — новый наместник Риста, а Зефирон мертв, и его сын стал изменником. Вдобавок инстарья снимают запрет, и мы можем лакомиться рхунами сколько влезет.

— Вчера с вами были миралииты? — спросила Арион.

— Не-а. Даже Вертум не пришел. Они обещали наслать бурю, чтобы нам было легче с вами справиться. К тому же молнии указали бы, где вы находитесь. Большая их часть попала в рхунскую крепость, некоторые били сюда, и я решил проверить.

— С какого расстояния способен миралиит наслать бурю? — спросил Нифрон у Арион.

— По-разному бывает. Если они задействовали Валентрин Лайяртен…

— Что?!

— Такое место в Авемпарте, башне, которая находится на вершине водопада…

— Видел я ее.

— Так вот, башня собирает силу падающей воды и подает в палату, которая значительно увеличивает возможности любого, кто в ней находится. Башню хорошо использовать для поиска. Полагаю, объединив усилия, группа миралиитов способна настичь нас и здесь. Лотиану нужно лишь освободить магов от Закона Феррола.

— О, в этом я нисколько не сомневаюсь. — Нифрон нахмурился и потер подбородок. — Наверняка он даровал им неограниченные полномочия. Да еще и назначил за наши головы награду.

Арион встревожилась. Она посмотрела на землю под ногами, облизнула губы и зловеще проговорила:

— Значит, они нас убить могут, а мы их — нет…

Нифрон улыбнулся.

— Не совсем. Мы просто не можем сделать это сами. Пока не возьмем в руки клинки, Феррол будет смотреть на все сквозь пальцы.

— Когда ты успел стать жрецом-умалином?

— Разве я не прав? Если я уговорю тебя убить другого фрэя, Закон Феррола обратится на тебя, а не на меня. Наказание несет исполнитель, не зачинщик.

— По-моему, это жульничество и эгоизм, так поступают лишь трусы!

Нифрон пожал плечами.

— Не я придумал правила. Скажи спасибо Ферролу.

Арион вздохнула.

— Если у тебя больше нет вопросов, я наконец избавлю господина Рэпнагара от недоразумения, которое он называет жизнью.

— Что? — ахнула Арион. — Нет!

— Что значит — нет? У тебя больше нет к нему вопросов?

— Нет, она не хочет, чтобы ты меня убивал! — крикнул Рэпнагар.

— А ты вообще не лезь, — оборвал его Нифрон. — Тебя это не касается!

— Очень даже касается! Ты ведь обещал, что, если я заговорю, ты дашь мне жить. Я все сказал!

— Великан прав, — заявила Арион. — Мы заключили с ним сделку и должны держать слово!

— Вот в чем разница между мной и тобой, Арион. В то время как я отличаюсь практичностью, ты позволяешь идеализму затуманивать твои суждения. Я не смог бы убить тебя… ну, то есть смог бы, хотя и не без крайне неприятных последствий для себя в виде Закона Феррола. А Рэпнагара я могу убить без проблем. И поверь, он того заслуживает.

— Ничего подобного, к тому же ты дал слово! — крикнул великан.

— Он прав, — кивнула Арион.

Нифрон закатил глаза.

— Ничего я ему не давал. Я просто пообещал. Слово — это другое. Я пообещал отцу, что в случае его поражения приму Лотиана в качестве своего фэйна; еще я пообещал Тэкчину последний кусок хлеба вчера ночью; себе же я пообещал больше не напиваться до потери сознания. Как видишь, мне редко удается сдержать свои обещания.

— Ну… ну… тогда я дала слово от твоего имени, — сказала Арион.

Нифрон покачал головой.

— Ничего подобного.

— Кто-то же дал мне слово! — завопил Рэпнагар.

— Никто тебе ничего не давал, — заявил Нифрон. — Мы ни в чем тебе не клялись. Мы просто заключили некое соглашение, которое я хочу расторгнуть.

— А я не хочу, — объявила Арион.

— Ладно. — Нифрон махнул рукой. — Встань вон там. Можешь отвернуться.

— Ни за что! Я заверила этого грэнмора, что мы его отпустим, значит, так и будет. Убери свою игрушку в ножны, не то я ее расплавлю!

Нифрон заколебался. Арион подняла руки.

— Ладно. — Он сунул меч в ножны. — Учти, ты совершаешь ошибку. Рэпнагар, как и прочие грэнморы, настоящее чудовище. Григор — единственное исключение. На твоем месте Рэпнагар давно бы тобой закусил.

— Сури! — Арион жестом подозвала девочку-мистика. — Помнишь, мы говорили о твоем обучении Искусству? Сегодня я дам тебе первый урок. Ты освободишь этого великана.

Раньше Сури доводилось лишь зажигать огонь и читать будущее по костям, поэтому освобождение великана представлялось ей не более вероятным, чем восстановление леса или воскрешение Магды. Даже если бы это было в ее силах, она уж точно не стала бы утруждать себя помощью Рэпнагару.

Обычно Сури ко всем относилась ровно, однако для Рэпнагара она сделала бы исключение. Он разрушил один из ее любимых ролов и, по собственному признанию, был заодно с теми, кто убил Магду и прочих друзей Сури, вроде красивого молодого клена. Сури познакомилась с деревцем лишь недавно, а теперь оно лежало в куче бурелома. Сури недоумевала, почему Воган не убил великана ночью. Хотя Нифрон был ей мало симпатичен, в решении судьбы грэнмора она встала бы на его сторону.

— Потребуется время, — сообщила Арион инстарья. — Не хочу ее торопить. Так что можешь идти обратно в далль.

— Предпочитаю остаться, — проговорил он, садясь на ствол поваленной березы. Сури ее не знала, но березка выглядела милой. — С удовольствием посмотрю, как учат волшебству, этому вашему Искусству.

Арион пожала плечами.

— Сури, мы, миралииты, называем Искусством способность использовать силу мира потому, что это процесс творческий. Как и в любом творчестве, в нем существуют некоторые основы, принципы и методы. По большей части они нужны только в начале — для того, чтобы ученик уяснил идею. Скоро ты поймешь, что есть лишь ориентиры, и установишь собственные правила. Иногда выбираешь ты, иногда выбор уже сделан за тебя — просто потому, что такова твоя суть.

Хотя Сури ясно слышала все слова Арион, она с трудом понимала, о чем идет речь. За последний месяц безволосая фрэя значительно расширила познания девочки в фрэйском, и все же значения некоторых слов приходилось угадывать.

— Дело в том, — продолжила Арион, — что Искусство способен использовать каждый. Рисовать тоже может любой, однако не все рисунки можно назвать живописью. Точно так же и люди используют силу природы. К примеру, речь — повседневная магия. По сути, это простейшая форма заклинания. Звук и интонация «волшебным» образом передают мысли от одного человека к другому. Улыбка говорящего и ответная улыбка — просто другая форма той же идеи. Понимаешь?

Сури покачала головой.

— Создание огня — еще одна форма простейшей магии. Нифрон тоже умеет делать огонь. Для этого он использует силу трения, которая вызывает тепло. Более продвинутый в использовании сил природы человек взял бы металл и камень, чтобы высечь искры, что гораздо быстрее и легче. Тому же, кто использует трение, этот способ кажется волшебством. В данном случае слово «волшебство» означает «не понимаю, как ты это делаешь». Разумеется, ты знаешь способ гораздо лучше.

Сури улыбнулась. Она видела, как Тура разжигает огонь двумя упомянутыми способами, однако старухе-мистику никогда не удавалось сделать так, как умела Сури.

— Твой способ, Сури, гораздо более легкий и быстрый. Для тебя он просто еще один способ разжигания огня. А для Нифрона, который не понимает, как ты это делаешь, — волшебство. — Арион повернулась к галанту. — Извини, что использую тебя в качестве примера. Ты сам предпочел остаться.

— Ничего страшного, — ответил галант. — Я с удовольствием наблюдаю, как ты прививаешь своей ученице чувство превосходства. Теперь я понимаю, как это происходит.

— Что именно?

— Как вы начинаете считать себя богами.

Арион помолчала, и лицо ее омрачила тень сомнения.

— Я сделаю то же самое, когда буду учить рхунов драться. Уверенность важна, особенно во время войны.

Арион снова помолчала, потом повернулась к Сури.

— На чем я остановилась? Ах да, есть отличие между тем, кто копирует чужую картинку, и тем, кто создает свою, используя собственное воображение. Люди, обладающие врожденным талантом, который, как правило, проявляется в юном возрасте, могут стать Мастерами Искусства. Другие используют магию, опираясь на материальные элементы вроде дерева, воды, минералов и металла. Те, кто полагается на подобные подпорки, становятся фэквинами или стилистами. Ты, Сури, станешь истинным Мастером!

Сури снова улыбнулась, думая, что это похвала. Ей нравилась Арион. Миралиит не просто красивая, она потрясающая! Будто более изящная версия Туры — добрая, понимающая и мудрая. Обе сочились знаниями, словно переполненная влагой губка. Рядом с ними обязательно чему-нибудь научишься.

— Ты продвинешься в Искусстве, когда поймешь принципы взаимодействия элементов и научишься на них воздействовать, — объясняла Арион. — Точно так же учится разговаривать ребенок. Ты изучаешь язык, постигая значение звуков. На звуке основана большая часть магии. Звук и движение создают плетения и связи, похожие на узлы — совсем как в твоей игре с веревочкой. Они скрепляют проявления сил природы в узоры, которые может использовать Мастер Искусства. Зная язык мира и умея на нем говорить, Мастер способен влиять на мир.

Все в мире взаимосвязано. Понимая способы связи, ты способна создавать новые. Для этого тебе нужен контакт с источником силы. В игре с веревочкой — это твои пальцы. В реальном мире сила берется из тепла и движения. Также ты можешь использовать солнечный свет, огонь, силу бегущей воды или даже жизни. Хороший источник силы — семена. Их потенциал велик, и семена удобно носить с собой. В лесу силу можно черпать буквально отовсюду… В общем, есть насколько категорий источников. Изначальные элементы — самые распространенные, как и манипуляции с ними: потрешь дерево — получишь огонь, согреешь воду — получишь пар. Существуют и более мелкие разновидности, вроде Искусства Управления Погодой. Также есть Искусство Жизни и Визионерство, но сейчас о них говорить не стоит. Сегодня мы начнем с вещей более приземленных.

— С каких же? — поинтересовалась Сури.

— С земли и начнем. Она может показаться тебе неживой, однако в ней заключена та же мощь, что и в семенах. Почва питает огромные деревья и даст тебе силу освободить Рэпнагара. Черпать ее ты умеешь — ты делаешь это каждый раз, когда зажигаешь огонь. Прикосновение к силе элемента похоже на глубокий вдох, на вызов огня перед тем, как хлопнешь в ладоши. Закрой глаза, чтобы как следует сосредоточиться. Прислушайся к ветру, ощути землю под ногами. Доверься своим чувствам и слушай. Попытайся почувствовать землю вокруг Рэпнагара. Представь, что она — продолжение тебя. Все и вся в мире является частью единого целого. Мы все взаимосвязаны и влияем друг на друга. Тебе следует лишь потянуть за правильную нить и изменить узор так, чтобы земля отодвинулась от Рэпнагара.

Сури попыталась сделать, как велела Арион, но ничего особенного не произошло. Закрыв глаза, она представила почву и увидела ползающих в ней червей.

Словно ощутив ее затруднение, Арион посоветовала:

— Начни напевать.

— Напевать?

— Да.

— Что именно?

— Ничего. Не мелодию, пой одну ноту. Просто издавай звук.

Сури послушалась.

— Чувствуешь вибрацию? Теперь поменяй тон и ощути разницу. Так ты сможешь найти центр. Тебе нужна точка отсчета. Это поможет сосредоточиться на том, что ищешь. Доверься чувствам и поищи похожий тон вне себя, как делаешь при вызове огня.

Сури ощутила вибрацию в горле, груди и голове. При перемене ноты становилось немного щекотно. Он подумала о том, как нашла огонь. Сури всегда считала, что обращается к духу огня, теперь же поняла, что призывает стихию, затягивая ее в себя как воздух на вдохе. Напевая, Сури почувствовала вибрацию извне. Она была ей знакома — огонь.

Сури широко улыбнулась. До чего здорово узнавать новое о том, чем занимался долгие годы! К примеру, так же она радовалась, когда поняла, что нельзя проглотить пищу, не коснувшись языком неба.

В тот же миг девочка ощутила и другие тона, другие вибрации.

«Звук и движение создают плетения и связи, похожие на узлы — совсем как в твоей игре с веревочкой».

И Сури все поняла: вибрации похожи на веревки, которые можно тянуть и перекручивать. Сама того не замечая, она подняла руки и пошевелила пальцами, словно играла в любимую игру. Знакомые движения помогли ей обрести равновесие и сосредоточиться.

— Вот так, — донесся голос Арион. — Действуй, как в игре. Создай узор, чтобы раздвинуть землю.

Сури попыталась. Она не знала, какие веревки за что отвечают, и чем больше она концентрировалась, тем больше веревок находила. Девочка-мистик растерялась.

— Их слишком много! Я не знаю, за какую…

— Ты на ней стоишь, — ответила Арион.

Сури снова улыбнулась. На этот раз чуть глуповато, потому что ответ был очевиден.

Выявился аккорд, звучавший громче и глубже. Он был куда крепче остальных веревок, скорее толстый шнур. Не раздумывая, Сури стала напевать ниже и зашевелила пальцами. Едва она чуть согнула шнур, раздалось легкое шуршание.

— Вот так! — воскликнула Арион. — Ты его нашла. Зацепи петли пальцами и раздвинь.

Сури продела пальцы вниз, как будто играла со своей веревочкой, и развела руки в стороны. Как и в игре, шнур обвился вокруг пальцев и натянулся.

— Сури, нет! — закричала Арион. — Прекрати! Прекрати!

Остановиться было нелегко. Как и в игре, продев палец в петлю, девочке хотелось дернуть до конца. Закончить узор, почувствовать петли возле костяшек… Все случилось так быстро!

Шуршание перешло в треск, будто ломались деревья.

— Сури!

Арион схватила ее за руки, и Сури открыла глаза.

На лице Арион был ужас, и Сури недоуменно завертела головой. Девочка испугалась, что невольно повредила какое-нибудь дерево, но они выглядели как прежде. Она удивилась, потому что отчетливо слышала треск.

— Чего не так? — спросила Сури.

Арион не ответила, лишь закрыла глаза и приложила к губам дрожащую руку.

Сури посмотрела на Нифрона, с улыбкой сидевшего на поваленной березе.

— Все отлично, — заверил ее галант. — Ты прекрасно справилась.

И лишь тогда Сури заметила Рэпнагара…

Голова великана провалилась глубже, над поверхностью виднелась лишь макушка, смятая, как расколотое яйцо. Сури не раздвинула землю. Она ее сжала.

Глава 5

Персефона изрядно погорячилась, дав людям всего несколько дней на сборы. Даже если бы Далль-Рэн не был разрушен до основания, им потребовалась бы не одна неделя, чтобы сняться с места. Люди просто не знали, как переезжать целой деревней. С тех пор, как клан Рэн стал оседлым, прошли сотни лет, и навыки предков-кочевников утратились. Сперва Персефона хотела обратиться к Брин. Юная Хранительница Уклада должна хорошо знать историю своего народа, однако недавно осиротевшая Брин была сейчас ни на что не способна. Даже если бы Персефона смогла ее расспросить, знания прошлого вряд ли пригодились бы. Раньше мир был совсем другим, и люди жили гораздо скромнее. Богатство потомков им даже не снилось, и поэтому вряд ли опыт предков помог бы в отборе нужного и отбраковке лишнего добра.

Задачу усложняло всеобщее горе. Большую часть времени Персефона занималась тем, что понукала неподвижно сидящих посреди обломков людей. К примеру, утром она наткнулась на Эли-мельника, пытавшегося вытянуть наплечную корзину из остатков своего дома. Вдруг он заметил дочкину ленту для волос, поднял ее и рухнул на землю. Персефона дала ему час, чтобы выплакаться, потом придумала для него поручение, иначе он так и сидел бы до вечера.

— Как идут дела? — спросила Мойя, нагнав Персефону возле колодца.

— Медленно, очень медленно… — Она остановилась и строго посмотрела на девушку. — Уже собралась?

Мойя всем своим видом изобразила негодование.

— Дай-ка подумать… — Она оглядела себя. — Я стою в платье, руки-ноги при мне, значит, собралась!

— Хорошо, тогда понесешь еду. Как думаешь, на пару с кем-нибудь сможешь нести сосуд с зерном?

— Конечно, не вопрос. Может, нам и мельничный жернов захватить? Сеф, в том горшке сотни три фунтов!

Разумеется, Мойя была права, и Персефона кивнула, добавив еще один пункт к списку дел.

— Значит, понадобятся сумки, и побольше. Один сосуд разделим человек на десять-пятнадцать. — Она вздохнула. — Даже если каждый мужчина, женщина и ребенок понесет по тридцать фунтов пшеницы или ячменя, мы все равно не сможем взять с собой даже половину того, что хранится в погребе, а ведь он почти пуст… А как быть со стариками? Не могу же я заставить носить тяжести таких, как Падера!

— За нее не беспокойся. Она покрепче нас всех, вместе взятых. Наверняка старуха захватит пару коз и понесет под мышкой.

— Нужно придумать, как взять с собой все. Вдруг Тирре нас не примет? Если они запрут ворота, придется стоять лагерем под стенами бог знает сколько. Лесов там нет, поохотиться не выйдет. А что делать осенью, ведь урожая мы не соберем? — Персефона повернулась, заметила колодец и снова вздохнула. — И вода… На пути я знаю несколько ручьев, но в середине лета они могут пересохнуть. Воды понадобится много!

Мойя кивнула в сторону богини-покровительницы Далль-Рэна.

— Как насчет Мари? Она довольно увесистая.

— О, во имя любви Элан, как я могла забыть! — Персефона окинула взглядом каменную статую. — Даже в такие тяжелые времена мы не должны бросать свою богиню!

— Вот именно. — Мойя кивнула в сторону галантов, теснившихся возле запасов пива. Больше полудюжины кувшинов уже опустели. Фрэи все еще праздновали победу над великанами. — Может, ее понесет Григор?

Женщины направились к галантам.

— И тут Сэбек подбегает к самому огромному, — вещал Ворат, коренастый фрэй с клочковатой бородой. В руке у него была чаша, из которой выплескивалось пиво.

— Просто он пытался опередить мое копье, — заметил Эрес.

— Нам не помешала бы ваша помощь в сборах, — объявила Персефона и сложила руки на груди, надеясь, что это придаст ей авторитетности. Она оглянулась в поисках Нифрона, но тщетно.

Фрэи некоторое время смотрели на Персефону, потом Сэбек поведал ей с чарующей улыбкой:

— Мы уже помогаем. Изо всех сил пытаемся облегчить вес пива, чтобы вам меньше нести.

Галанты расхохотались. Персефона подождала, пока они успокоятся, и спросила:

— Где Нифрон?

— Еще с утра ушел с миралиитом и мистиком.

— Отлично, — пробормотала Персефона.

— Почему бы тебе не присоединиться к нам?

— Увы, не могу. Мне деревню спасать надо.

— Мойя! — окликнул Тэкчин. — Ты-то ведь можешь остаться? Я припас тебе местечко у себя на коленях.

— Места у тебя там предостаточно всегда, потому что твой малютка-дружок его почти не занимает! — ответила девушка.

Брови Тэкчина взлетели вверх, а Сэбек от хохота свалился с бревна. Мойя открыла было рот, но Персефона схватила ее за руку и поволокла прочь.

— Почему ты так с ними обращаешься? — спросила она. — Почему ты постоянно дерзишь?

— Сеф, они же воины! — Мойя выдернула руку. — Думаешь, лучше лизать им пятки?

Персефона так и не нашлась с ответом, когда заметила Рэйта с Малькольмом, устало бредущих по недавно расчищенной восточной дорожке.

— Вот ты где, — сказал Рэйт. — Теперь тут никого не найдешь.

Оба взмокли от пота. Рэйт скатал рубаху, убрал в сумку из ли-моры и повесил на поясе.

— Мы спасли двадцать три овцы, — похвастался Малькольм. — Почти все паслись в маленькой долине в нескольких милях к северо-востоку. Побегать пришлось изрядно. Сейчас за ними приглядывают Хэбет и Кобб.

— Чудесно, — ответила Персефона, хотя радости в ее голосе не было и в помине.

Попытки собрать разбежавшийся скот напомнили ей, что пастух Гэлстон едва жив, а Дэлвин погиб. Потом она вспомнила про Сару, мать Брин и свою лучшую подругу. Женщина закусила губу и глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки. Столько всего еще предстоит сделать!

Ноги привели Персефону к участку, выделенному для сбора поклажи. Там лежали груды весенней шерсти, которую предстояло вычесать и спрясть. Будь Сара здесь… Персефона сжала дрогнувшие губы, пытаясь не расплакаться.

Три дхерга бессовестным образом развалились на тюках шерсти, словно на огромных подушках. И Персефона вскипела. Выбирая между слезами и яростью, она не могла себе позволить слабость.

— А вы тут чего забыли?! — крикнула она.

Человечки подпрыгнули и не сразу нашлись, что ответить.

— Мы… ну, мы хотим поговорить с той, кого ты называешь Арион, безволосой фрэей. Видишь ли, у нас возникла небольшая проблема, которая…

— Арион сейчас нет, к тому же некогда ей вами заниматься! Как и мне. Неужели не видите, что мы очень заняты?

Мороз начал было говорить, но Персефона отвлеклась на более насущное дело.

— Роан! — завопила она во весь голос. — Во имя Мари, что ты творишь?

На старый домик Роан, некогда выстроенный Ивером-резчиком, наступил великан, и от него мало что осталось. Один столб поддерживал уцелевшую балку, стены сомкнулись и походили на пещеру. Впрочем, Роан хватило и узкого прохода, чтобы добраться до большей части инструментов и припасов. Вместе с Гиффордом она работала снаружи, сколачивая огромный деревянный ящик.

Оба тут же прекратили свое трудоемкое развлечение и посмотрели на Персефону с виноватым видом.

— Роан, — проговорила Персефона, обогнув тюки с шерстью и дхергов, — я думала, что выразилась ясно. Все жители должны собирать свои вещи. — Она оглядела разложенные на земле стамески, молотки и топор. — Нам нужно спешить. Ты же знаешь! Почему ты…

— Фоан помогала мне упаковать мой гончафный столик, и тут у нее появилась одна идея, — вступился за подругу Гиффорд.

— Вечно у нее идеи! — Расстроенная Персефона сорвалась на крик. — Нет у нас времени! Нужно собирать вещи и уходить. Я понятия не имею, когда на нас нападут снова, но если останемся здесь, то точно все погибнем. Эта идея тебе ясна? Роан, ворот больше нет. У нас теперь никакой защиты, да еще фрэи напились!

Прижав к груди большой круглый столик Гиффорда, Роан молча ретировалась в развалины своего домика. Гиффорд встал как можно прямее и поковылял к Персефоне.

— Эта идея — очень важная! — сказал он, стараясь говорить твердо, насколько позволяло изуродованное лицо. С перекрученной спиной и негодной ногой, тяжело налегая на костыль, он являл собой фигуру трагикомическую, однако в его глазах блеснул знакомый огонек.

«Мы пойдем вместе», — сказала Арион много лет назад, когда слабость Персефоны оборвала их дружбу. Женщина замерла и посмотрела мимо Гиффорда на Роан, у которой дрожали губы.

Персефона вовсе не хотела ее огорчить. Она не собиралась кричать, просто… На глаза снова навернулись слезы.

— Роан, прости меня. Рассказывай, что там у тебя за великая идея?

Роан замялась.

— Нет, извиняться должна я. Я не думала, что это займет столько времени… Мы будем собирать вещи. — Роан принялась поднимать с земли инструменты, по щекам покатились слезы.

— Рассказывай, Роан, — повторила Персефона еще мягче.

Роан выпрямилась и утерла слезы. Она посмотрела на Гиффорда, тот ободряюще кивнул. Подойдя к ящику, Роан взяла в руки длинную жердь. Она вытерла глаза насухо.

— Гиффорд расстроился, потому что его гончарный столик очень тяжелый. Зато он круглый, и я подумала, что его можно катить. Ты ведь знаешь, как мы перетаскиваем камни? — спросила Роан.

Персефона пожала плечами.

— Кладем на волокушу, под низ — бревна и толкаем. Когда бревно остается сзади, мы переносим его вперед и снова кладем под низ, потом снова толкаем. Бревна таскать тяжело, толкать тоже довольно трудно, но посмотри-ка сюда…

Роан сунула жердь в дыру по центру столика, приладив круглый камень сбоку. Нажала на жердь, и камень с легкостью описал дугу.

— Теперь представь еще один гончарный столик, совсем как этот, на другом конце жерди. Если вон тот большой ящик, — она указала на конструкцию из дерева, которую Гиффорд сколачивал до прихода Персефоны, — поставить на жердь сверху, то мы сможем положить в него вещи.

— И что дальше? Можно ли поставить в него горшки с пшеницей и ячменем и прочие тяжести?

Роан кивнула.

— Трение уменьшится. Вместо того чтобы касаться бревен всей поверхностью, вес ящика придется на две маленькие точки. — Роан показала, где жердь проходит через диск. — На концах закреплю, чтобы не соскальзывало. — Вдруг девушка погрустнела. — Вторую сторону сделать быстро не смогу. Первый столик Гиффорда я вытесывала неделю. Если постараться… Знаешь, я почти не сплю по ночам. Буду работать день и ночь, и тогда…

— Она сделала колесо, — заметил Мороз, подходя вместе с собратьями ближе.

— Она просто надела гончарный столик на жердь! — воскликнула Мойя.

Кустистые брови Мороза сошлись у переносицы. Слова Мойи его изрядно позабавили.

— Неужели вы не знаете, что такое колесо?

Молчание.

Трое дхергов рассмеялись.

— Вот это да! Она придумала колесо, — проговорил Мороз, глядя на Роан с уважением. — Ты придумала колесо! Пожалуй, первая среди людей. Весьма впечатляет. На свой жалкий и убогий лад, разумеется.

— Не называй Фоан убогой! — сверкнул глазами Гиффорд. — Она потфясающая!

Мороз презрительно скривился.

— Бэлгрейглангреане используют колесо сотни лет, в основном в шахтах. Мы ставим на них тележки. Вроде той, что мастерит этот калека. Колеса мы делаем из металла, оси тоже. Так называется вон та жердь. Мы перевозим на них тысячи фунтов камней.

— Тысячи? Сколько бэлгрейг… бэлгрейгланг… о, во имя Великой Праматери! Должен же быть более легкий способ к вам обращаться, не такой оскорбительный, как дхер… ну, как зовут вас фрэи. Как насчет бэлов?

Человечки нахмурились.

— Мы ничуть не белые!

Персефона смутилась.

— Как насчет маленьких человечков? — спросила Роан.

Брови Потопа возмущенно взлетели.

— Мы не человечки! И размер у нас отличный. Это вы — дылды!

— Ну, вы же маленькие! Как начет гномов? — предложила Персефона. — Знаете, бывают гномьи кролики или гномья пшеница. Они маленькие, но очень хорошие. Гномья пшеница даже лучше обычной, потому что занимает меньше места. Подойдет вам такое название?

Дхерги хмуро пожали плечами.

— Вот и отлично. Так сколько же гномов способно передвинуть тысячу фунтов на такой тележке?

— По ровной поверхности? Один.

— Всего один?

— Ну, чтобы сдвинуть тележку с места, понадобится некоторое усилие, а дальше будет легко. Ясное дело, мы закрепляем колеса на осях и смазываем точки опоры.

— Смазываете точки опоры? — переспросила Роан, пристально глядя на человечка.

— Да, места, где оси касаются колес.

Роан кивнула, просияв.

— Если обойтись без металла, то сможем ли мы перевезти много сосудов с пшеницей и ячменем? Как насчет кувшинов с водой и пивом?

— Запросто, — кивнул Мороз. — Только почему вы не используете бочонки? Они весят куда меньше.

— Что такое бочонок? — хором спросили Персефона с Роан.

Мороз в отчаянии всплеснул руками.

— Я начинаю понимать, почему фрэи называют вас рхунами!.. Бочонок делается из клепок-досок, стянутых металлическими обручами. Они поменьше ваших кувшинов, зато гораздо легче, чем глиняные.

— А те штуки, которые вы называете колесами… Вы могли бы помочь Роан вырезать побольше таких из дерева, чтобы мы сделали несколько тележек?

— Ну, могли бы, конечно… Только лучше свалить большое дерево и напилить дисков из ствола.

— Напилить? — не поняла Роан.

Мороз закатил глаза.

— Милостивый Дроум, неужели вы и правда такие отсталые? Пила используется для того, чтобы резать дерево. С ее помощью мы можем напилить деревянных колес и клепок для бочонков.

— И сколько это займет времени? — спросила Персефона.

— Недолго, если удастся найти немного металла. Дождь, как думаешь, здесь есть металл?

Он кивнул.

— На поверхности много не найдешь, но если копнуть поглубже, то отыщется предостаточно.

— Предлагаю сделку. Вы помогаете Роан, взамен я прошу Арион с вами поговорить. Идет?

— Идет, — кивнул Мороз.

— Что скажешь, Роан? Хочешь поработать с гномами и научиться мастерить новые штуки?

На глаза Роан снова навернулись слезы. Она энергично кивнула, и Гиффорд посмотрел на нее с сияющей улыбкой.

Не прошло и трех дней, как дхерги помогли Роан смастерить шесть тележек и больше дюжины замечательных бочонков. Когда их наполнили жидкостью в первый раз, они потекли. Потом дерево разбухло, металлические обода как следует сжали дощечки, и уже не просочилось ни капли. Персефона не только смогла забрать из погреба все запасы до последнего зернышка, но и наполнить водой шесть бочонков, чтобы в дороге жители Далль-Рэна не страдали от жажды, даже если от летнего зноя пересохнут все ручьи до единого.

Пила оказалась еще большим чудом. С ее помощью удалось изготовить дюжину колес всего за несколько часов, просто напилив на куски ствол толстого дерева, которое росло на краю леса. Забавно было наблюдать, как двое дхергов водили инструментом туда-сюда. Особенно учитывая, что они препирались без роздыху.

Когда с делами покончили, настало время и Персефоне сдержать свое обещание: она предложила выступить посредником между дхергами и Арион. Согласие фрэи она уже получила и очень надеялась, что разговор пройдет гладко, ведь дхерги им помогли. Вдобавок, трое человечков говорили на рхунском лучше, чем на фрэйском, и она беспокоилась, смогут ли они высказать свою просьбу прежде, чем возникнет недоразумение. Персефона отвела их к небольшому навесу, где временно расположилась Арион.

— Сейчас подходящее время? — спросила Персефона на фрэйском.

— Ничем не хуже любого другого.

Персефона поразилась перемене в поведении дхергов. Враждебность и недоверие исчезли, в знак приветствия они почтительно поклонились.

— Как я уже упоминала, гномы нам очень помогли. Теперь путь в Тирре станет гораздо легче. У них есть проблема, и они хотят с тобой поговорить.

— Гномы?

— Да, так мы их называем. Можешь ли ты уделить им немного времени?

— Да, конечно.

Персефона улыбнулась и отошла в сторону, пропуская Мороза вперед.

— Потоп и я из Найя, это городок к югу от Бэлгрейга. Дождя мы встретили в Нэйте.

Персефона перевела для Арион:

— Все трое живут в городе за морем. — Потом она обратилась к Морозу: — Я слышала про Нэйт. Он находится на другом берегу Синего моря напротив Тирре. Возле Кэрика, верно?

— Да. Кэрик — небольшой портовый город, Нэйт — первый город бэлгрейглангреан. Теперь он почти необитаем. Мало кто туда ходит. Хотя говорят, что гору выработали до конца, мы с Потопом решили, что там все еще есть сокровища. Поэтому собрали команду и отправились в путь. Там мы и встретили Дождя. Мы с Потопом — строители.

— Ха! — воскликнул Потоп. — Строитель только один из нас.

Мороз заскрипел зубами и яростно сверкнул глазами из-под кустистых бровей.

— Когда ты уймешься? Я не виноват, что леса рухнули! К тому же, ты ничуть не пострадал.

— Тогда почему я хромаю?

— Вовсе ты не хромаешь!

Потоп сложил руки на груди.

— Тебя мне благодарить точно не за что!

— Болван! — Мороз покачал головой и извиняюще улыбнулся Арион.

Не успел Мороз продолжить, как Потоп выпалил:

— Ну, а твоя мать спала со всей деревней!

— Мы же братья! — напомнил Мороз.

Потоп опомнился. Он усмехнулся, упер руки в боки и проговорил:

— Вот так всегда! Мы братья. Ты не хромаешь. Меня зовут не Шерли. Рыбы не летают. На все у тебя найдется ответ!

Мороз понизил голос и напомнил Потопу:

— Сейчас не время препираться. Прикуси язык!

Мороз дернул брата за бороду и яростно сверкнул глазами. Потоп тоже на него зыркнул. Впервые Персефона заметила, что у них одинаковые глаза и носы, и даже хмурятся они одинаково. Она удивилась, почему сразу не обратила внимания на такое отчетливое семейное сходство.

Занятые перебранкой дхерги не заметили раздражения Арион, и Персефона откашлялась, чтобы привлечь их внимание.

Мороз мигом сконфузился и отвесил уважительный поклон сначала Арион, потом Персефоне.

— Извиняюсь за это маленькое недоразумение, ваше величество!

Персефона обратилась к Арион:

— Они проникли в гору, чтобы отыскать сокровище.

— Да неужели? Значит, они охотники за сокровищами?

— Ну…

— Неважно. Чего они хотят?

— Думаю, пора вам перейти к делу, — сказала Персефона Морозу.

— Конечно-конечно, — виновато пробормотал он. — Как я уже говорил, мы были в составе команды, исследовавшей места, которых нет на карте… заброшенные места. Нас было восемь, включая Дождя. Мы шли по коридору и тут услышали, как оно приближается. Забрались мы глубоко. Там многое можно услышать и почувствовать, ведь на свете нет глубин, подобных Нэйту!

На лице Мороза проступил страх.

— Оно подкралось сзади. Мы забрались в коридор, который заканчивался тупиком. Ничуть не преувеличу, если скажу, что наши жизни висели на волоске. Мы едва не погибли! И тут Дождь начал копать… Никто не умеет копать, как он! Он не знает устали, все роет и роет будто крот. Великан нас не заметил и пустился за ним. Знаете, он реагирует на звук. Все наши разбежались в разные стороны. Там, внизу, заблудиться проще простого. Из семерых выбрались только мы с Потопом. Не думали, что снова увидим Дождя. Его не было очень долго. Потом вдруг появился. Он провел много месяцев глубоко под землей, в полной темноте и почти без еды. Никто не знает, как ему удалось выжить. Он не рассказывает, а мы не спрашиваем.

— Он тоже ваш брат? — поинтересовалась Персефона.

— Нет, хотя сейчас он нам как родной. Потоп и я выжили благодаря Дождю, поэтому мы его должники. Сперва мы помогли ему выбраться из Нэйта, да и из Бэгрейга вообще. Подальше от всего этого, потому что… ну, мы занимались не вполне законным делом… рылись в старых штольнях. Теперь мы здесь, и после того, что она сделала… — Он снова посмотрел на Потопа, затем на Арион. — Я думаю, мы сможем придумать, как все исправить, чтобы вернуться домой, если вы понимаете.

Персефона покачала головой.

— Прости, понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Не удивительно, — заметил Потоп. — Твой народ лишь недавно изобрел колесо. Умом вы явно не блещете.

Мороз хлопнул брата по затылку, и серобородый дхерг поморщился.

— Прояви к госпоже уважение, она у них королева! — Мороз повернулся к Персефоне. — Ваше величество, прошу извинить Потопа. Наша мать никогда о нем не заботилась, и вот к чему это привело!

— Значит, вы хотите попасть домой? — спросила Персефона.

— Ох, знаете, он был огромный, вроде того великана, которого Арион усмирила несколько дней назад. Он все еще там, не пускает наш народ в родные земли. Если бы Арион отправилась в Нэйт и избавила нас от него, тогда бы у нас не было столько проблем из-за того, что мы рылись, где не надо. Гронбах точно даровал бы нам прощение. — Мороз улыбнулся с надеждой.

Персефона перевела Арион:

— Они забрались на запретную территорию и нашли великана. Теперь не могут вернуться домой. Если ты поможешь им избавиться от великана, их, вероятно, простят.

Арион покачала головой, и Мороз помрачнел.

— Увы. Я понимаю их затруднения, но мне нужно остановить войну. Если удастся, я постараюсь им помочь, однако сейчас у меня есть проблемы более насущные.

Персефона обратилась к Морозу:

— Мне жаль, ведь за последние несколько дней вы нам очень помогли… Арион нужна здесь. Она пытается остановить войну между рхунами и фрэями. Можете идти вместе с нами до Тирре. На юге живет много ваших, надеюсь, они вас примут.

Дхерги снова поклонились.

— Мы благодарны вам обеим за ваше время и за приглашение. — Они повернулись и пошли прочь.

— Ну ты и учудил! — сказал Потоп Морозу, когда они вернулись к тюкам с шерстью. — Великан! Ты серьезно?

— Что не так? Оно ведь большое, так? — воскликнул Мороз.

— И что будем делать теперь?

— Не знаю. Эльф — наш единственный шанс. Если убедим ее, что Бэлгаргарат угроза куда худшая, чем война, то она может и согласиться.

Потоп покачал головой.

— Тогда придется рассказать правду.

Глава 6

Разумеется, Мовиндьюле терпеть не мог Видара. Старший советник был старым, и от него ощутимо несло кислым молоком. Если задуматься, Мовиндьюле ненавидел почти всех, а некоторых еще и презирал. В группу презираемых входили типы вроде Видара, Арион-Изменницы, Убийцы Богов и даже собственного отца Мовиндьюле. Остальной мир состоял из личностей, к которым он просто испытывал неприязнь. Следуя за Видаром по мраморным ступеням здания с колоннами, где заседает Аквила, Мовиндьюле понял, что Гриндал — единственный, кто ему откровенно нравился. Гриндал был величайшим из всех фрэев, но его убила бывшая наставница принца, Арион, которая стала изменницей. Хотя голову Гриндалу отрубил Убийца Богов, именно Арион следовало винить за то, что рхуну удалось подобраться так близко.

В качестве младшего советника Мовиндьюле должен был помогать старшему советнику Видару представлять миралиитов в Аквиле. Перед ним стояла предельно простая задача: не делать ничего. В Аквиле право голоса имеют только старшие советники, что сводило роль Мовиндьюле к безмолвному наблюдению. Он пойдет на заседания, чтобы учиться, из чего следует, что Видар — его новый наставник, уже третий за два неполных месяца…

— Аквила основан в восемь тысяч девятьсот первом году, чтобы придать официальный характер и выразить общественное признание группе фрэев, которые помогали Гилиндоре Фэйн более ста лет. — Видар замолчал.

Мовиндьюле заметил на его широком лбу испарину. «Притворяется, что учит меня, а на самом деле старая пыльная развалина запыхалась из-за крутого подъема».

— Гилиндора всегда спрашивала мнения глав каждого племени. Они составляли ее совет по общим вопросам, и их роль заключалась в том, чтобы докладывать о проблемах, выдвигать предложения и содействовать в управлении империей. В те времена нация фрэев не была большой, однако Гилиндора знала, что наша численность вырастет. И фэйну будет не по силам управлять всем в одиночку.

«Считает себя очень умным, но если он остановился, чтобы перевести дыхание, то к чему столько болтать?»

Мовиндьюле завис, поставив ногу на следующую ступеньку, и размышлял, что будет, если он просто пойдет дальше. Оба миралиита надели одинаковые пурпурно-белые ассики, которые, по всей видимости, служили единственным пропуском в здание. Мовиндьюле потопал ногой, выражая нетерпение. Видар, этот рассеянный пентюх, даже не заметил.

— Аквила по-прежнему состоит из шести советников и фэйна, который бывает в Айрентеноне нечасто. Обычно у всех советников есть помощники вроде тебя.

Помощники?! Как объяснил Мовиндьюле отец, принц должен был стать младшим советником. Свои обязанности в паре с Видаром Мовиндьюле видел в том, чтобы следить за стариком: не дай Феррол пустит слюни или забудет свое имя.

«Пока ты с Видаром, не думай, что ты наследный принц, — велел отец. — Учись у него и у всех старших. Посмотри, как действует Аквила. В будущем, когда ты станешь фэйном, этот бесценный опыт непременно тебе пригодится».

Мовиндьюле не понимал, зачем ему это нужно, особенно учитывая, что фэйн вовсе не обязан принимать советы от Аквилы. Гриндалу было плевать, что они там думают. Лучше бы Мовиндьюле стал младшим советником при Гриндале, когда тот представлял миралиитов в Аквиле! Кстати, редко кто совмещал эту роль с должностью Первого министра. Служа с Гриндалом, Мовиндьюле научился бы многому…

Видар продолжал трещать:

— Имали — куратор Аквилы и возглавляет собрания в отсутствие фэйна. Для нилинда она весьма умна, и доверять ей не стоит. Если куратор не способен исполнять свои обязанности, Хранитель Рога назначает нового.

Мовиндьюле окончательно утратил интерес, которого почти не было и в начале урока. И не его в том вина, решил принц. Старый фрэй вещал столь монотонно, что усыпил бы даже бурную реку. Собрания Аквилы никогда принца не интересовали, и он ни разу не потрудился взобраться по лестнице Айрентенона, где заседает совет. Хотя ступени не возвышались над лесной кроной, вид на столицу открывался впечатляющий. Город уютно устроился в долине между трех холмов: на первом стоял Айрентенон, на втором — дворец, на третьем — Сад. У подножия холмов змеилась река Шинара, огибая огромные деревья, дома и лавки. В нескольких местах ее пересекали мосты; самый крупный находился возле площади Флорелла, где ремесленники расставили прилавки с никчемными сувенирами. Со своего наблюдательного пункта Мовиндьюле увидел Сад — маленькое кольцо сочной зелени, священное место для фрэев. Сверху Сад вовсе не выглядел священным. Он выглядел маленьким.

Вскоре принцу наскучил даже вид с высоты птичьего полета, и его внимание привлек ближайший фонтан, выстроенный на мраморных ступенях для украшения. Посреди бурлящей воды стояла чрезвычайно благородная статуя оленя, наклонившего голову. Мовиндьюле крутанул кистью и завертел пальцами, формируя три водяных шара размером с кулак. Он заставил их кружиться в воздухе, гоняясь друг за другом. Насколько проще делать так с помощью Искусства! Что за тупица эта Изменница, принуждавшая принца жонглировать руками, словно обычного фрэя!

— Хватит! — рявкнул Видар.

Мовиндьюле позволил шарам упасть, расплескавшись по ступеням. Несколько капель намочили полу ассики Видара, заставив его нахмуриться.

— Мой принц, сейчас не время для игр. Использовать Искусство в Айрентеноне запрещено, так что возьми себя в руки.

Надо было уронить шары ему на голову!

— Итак, вернемся к тому, что я говорил. Прямой властью Аквила не обладает, поскольку власть фэйна безоговорочна, ведь ее дарует сам Феррол. Однако этот уважаемый всеми орган играет важную роль: советники выбирают, кто из соискателей имеет право протрубить в Рог Гилиндоры. Кто станет фэйном, решают не они, а Феррол, но они определяют того, кто сможет принять участие в поединке, и поэтому весьма могущественны.

Видару впервые удалось привлечь внимание Мовиндьюле.

— Как это происходит? — спросил принц.

На губах старого фрэя появилась снисходительная усмешка, и принц понял: именно этого Видар и добивался. Разве можно сохранять равнодушный вид, заявлять, что знаешь все, чего стоит знать, и при этом задавать вопросы? Мовиндьюле озлился, что проиграл — точнее, бездумно допустил промах, а улыбочку Видара воспринял как личное оскорбление.

— Рог Гилиндоры находится у Хранителя, который обязан держать его в надежном месте и приносить, когда под предводительством куратора Аквила придет к согласию и выберет, кто достоин в него протрубить. Теоретически, право бросить вызов есть у любого фрэя. И все же учитывая, что это дозволено лишь одному фрэю в три тысячи лет, очень важно определить достойнейшего. Претенденты должны обратиться к Аквиле за разрешением, то есть предстать перед советом и изложить свои доводы. Все проходит без лишней огласки. Те, кого не выбрали, сохраняют анонимность, подробности заседаний не разглашаются… Холм, на котором стоит Айрентенон, дал название и совету. Буквально Аквила означает «место выбора».

Видар возобновил подъем, и Мовиндьюле понял, что урок окончен.

Принц задержался на ступенях, разглядывая мраморные колонны Айрентенона и гадая, кто еще был в списке соискателей. Отцу бросил вызов Зефирон, глава инстарья. До сих пор Мовиндьюле считал, что тот был единственным претендентом. Как насчет остальных? Сколько их было? Кто они? Знал ли их Гриндал, старший советник Аквилы?

Стояло прекрасное летнее утро, далеко внизу фрэи занимались своими обычными делами, и принц задумался, много ли среди них его врагов.

Мовиндьюле доводилось слышать о своем первом и до сего дня единственном посещении Айрентенона. Сам он ничего не запомнил, поскольку был младенцем. Палата совета открыта для публики, но не для детей. Фрэй считается взрослым по достижении двадцати пяти лет. Мовиндьюле ожидал невесть каких чудес, однако увиденное его мало впечатлило.

Зал не был ни слишком большим, ни чрезмерно величественным. По крайней мере, он не произвел впечатления на Мовиндьюле, который вырос во дворце. Простой каменный зал с весьма скромными украшениями, не считая скверных фресок Гилиндоры Фэйн и Каратака, намалеванных внутри купола. Сидевшая на спутанных березовых тронах парочка взирала на всех с полуулыбками. Гилиндора красотой не блистала. Если фреску писали при жизни фэйн, что стало с художником, когда она увидела фреску? Ее знаменитый советник Каратак тоже красотой не отличался, и Мовиндьюле стало интересно: неужели в те времена все фрэи были столь невзрачными?

В зале полукругом стояли три ряда расположенных ярусами скамей, на которых могло поместиться человек двадцать или тридцать. Интересно, зачем в маленьком помещении так много сидений? Если советников всего шесть и у каждого по одному помощнику, то почему сидений больше двенадцати? И тогда Мовиндьюле задумался, кто остальные присутствующие. Пурпурное и белое, положенное старшим советникам и их помощникам, надели не все. Вероятно, у советников есть и другие работники. Он хотел спросить у Видара, потом вспомнил усмешку, которую получил в ответ на предыдущий вопрос, и решил больше не веселить старого фрэя.

В центре зала стояло большое кресло. Как и все убранство Айрентенона, оно было вытесано из камня, и на нем лежали пышные золотые подушки. Должно быть, там сел бы отец, если бы пришел на совет. Отца не было в столице. Фэйн Лотиан все еще находился в башне Авемпарты. Подробностей Мовиндьюле не знал.

На кресло с золотыми подушками уселась какая-то немолодая женщина. Как и Гилиндора Фэйн, она отличалась крайней невзрачностью. Лицо плоское, губы тонкие, волосы жидкие и тусклые, глаза чуть великоваты и выпуклые, как у рыбы. Сама высокая и тучная, с широкими плечами и не по-женски сильными руками. Принцу она не понравилась. Очень странная. Женщины не должны быть такими рослыми и крепкими. Она держалась слишком уверенно и властно, оглядывала собравшуюся пурпурно-белую толпу с видом учительницы, ждущей, пока класс угомонится. Мовиндьюле устал от учителей и наставников.

Видар провел его к скамье, они сели. Камень был холодным и твердым, спинка строго вертикальной, и принцу пришлось сидеть гораздо прямее, чем он привык.

— Это и есть куратор? — ворчливо спросил Мовиндьюле, понадеявшись, что если он угадает правильно, то Видар не сможет взять над ним верх и не станет ехидно скалиться.

Видар на него даже не посмотрел, только прошептал:

— Да, это Имали Фэйн, веди себя с ней поосторожнее.

— Фэйн?! — воскликнул Мовиндьюле.

— Имали — прямой потомок Гилиндоры Фэйн. — Видар помолчал и посмотрел на него. — Тебе известно, что Гилиндора была первой фэйн?

Мовиндьюле демонстративно закатил глаза.

— Это мне известно.

— Пятое собрание Аквилы во время Эры Лотиана объявляю открытым, — проговорил низкий голос, и принц подался вперед, чтобы посмотреть, кто это. Говорящий был высокий и тощий, с массивным жезлом в руках. — Да дарует нам мудрость владыка наш Феррол!

— Его величества фэйна Лотиана сегодня с нами нет, поскольку он занят делами в Авемпарте, — проговорила Имали. Она осталась сидеть, положа ногу на ногу. Верхнее колено чуть подрагивало под складками ассики. — Однако здесь его сын, и я прошу всех поприветствовать нашего нового члена, принца Мовиндьюле — младшего советника от миралиитов.

Все, включая Имали, зааплодировали.

— Встань, — строго приказал Видар.

Мовиндьюле поспешно вскочил на ноги, едва не кувыркнувшись через поручни. Видар скривился и покачал головой.

«Еще одна причина тебя ненавидеть», — подумал Мовиндьюле. Впрочем, аплодисменты ему понравились. Благодаря куполу хлопанье двадцати с небольшим человек прозвучало сочно, громко и приятно. Он невольно расплылся в широкой улыбке. Принцу еще никто не аплодировал. Звуки, улыбки и обращенные на него взгляды невероятно бодрили.

Все закончилось слишком быстро. Аплодисменты смолкли, и Видар потянул Мовиндьюле за рукав, будто принц сам не сообразил бы, что нужно сесть.

Лица присутствующих повернулись к куратору — все, кроме одного.

Она сидела в третьем ряду, где разместились фрэи, не носившие пурпурно-белые одежды. Юная, с безупречно выбритой головой девушка-миралиит продолжала улыбаться ему после того, как остальные повернулись к Имали. Мовиндьюле смущенно отвернулся. Он не привык, чтобы на него смотрели. Большую часть жизни принц провел в Тэлваре среди слуг, которые из-за многочисленных дел почти не обращали на него внимания.

Сперва он решил, что девушка его ровесница, потом понял, что она старше, как почти все, кого он встречал. Фрэи рождаются так редко, что появление младенца становится событием городского масштаба.

— … в результате чего возник избыток желудей и мятного чая… — говорила Имали.

Мовиндьюле ее не слушал. Он думал о девушке в третьем ряду. Интересно, она еще смотрит на него? Похоже на то. Он почти чувствовал ее взгляд, щекотавший одну сторону лица, заставляя щеку гореть. Нужно узнать… Принц бросил украдкой самый скромный из своих взглядов.

Девушка еще смотрела. Большие, широко распахнутые глаза были милыми, как у котенка. И тут она закусила нижнюю губу, и в животе у принца стало одновременно легко и щекотно.

Раздалось хмыканье. Видар посмотрел на него сурово и сложил руки на груди.

Мовиндьюле вернулся взглядом к центру зала и увидел, что кресло пусто. Имали задумчиво расхаживала перед собравшимися.

— …нет, боюсь, что нет, — проговорила она словно в ответ на чей-то вопрос. Вероятно, так оно и было. Мовиндьюле пришел в Айрентенон, исполненный благих намерений вникнуть во все текущие проблемы, однако безнадежно отвлекся на девушку в третьем ряду. И вдруг Имали сказала: —…бывший Первый министр Гриндал.

Принц завертел головой и сосредоточился на кураторе.

— Судя по всему, нападение прошло, мягко говоря, неудачно. Провидцы докладывают, что на Арион и Нифроне нет ни царапины. Что касается Убийцы Богов, то его видели с медным мечом на спине и фрэйским клинком на поясе, поэтому я полагаю, что он также не пострадал. Мовиндьюле, это описание совпадает с вашими воспоминаниями о рхуне по имени Рэйт? — обратилась Имали прямо к нему. — С тем, что убил Гриндала?

— Да, — ответил он, раздумывая, не следовало ли встать перед тем, как заговорить.

Имали помедлила, словно ожидая подробностей. Затем продолжила, сжав руки за спиной:

— Грэнморы разбиты. Несмотря на неожиданность нападения и ущерб от бури, галанты не дрогнули. Именно об этом я и предупреждала, выступая против подобных мер.

— Что предпринимается сейчас? — спросил Волхорик.

Мовиндьюле знал его по многочисленным празднествам. Будучи главой умалинов, он был Хранителем Рога и присутствовал на всех религиозных мероприятиях. Хотя он не принадлежал к миралиитам, голова жреца сияла лысиной. Мовиндьюле решил, что не испытывает к нему ненависти. Волхорик обладал своеобразным чувством юмора и довольно часто улыбался. Однако в данный момент был серьезен. Как и все присутствующие. — Правда ли, что фэйн до сих пор в Авемпарте? Будет ли вторая попытка?

— Не знаю, — ответила Имали. — Его величество не посвятил меня в свои планы. Может, его сын что-нибудь нам расскажет?

Все взгляды снова обратились на Мовиндьюле, и его щеки вспыхнули.

Видар вскочил.

— Его сын здесь лишь в качестве наблюдателя. Я уверен, что фэйн не успокоится, пока мятежников не призовут к ответу перед Ферролом!

— Отличная новость. — Имали ласково улыбнулась Мовиндьюле, затем повернулась к старшему советнику. — Видар, как старший представитель миралиитов, не мог бы ты просветить уважаемое собрание, каким образом примитивная деревенька и горстка инстарья умудрились совладать с мощью миралиитов?

— Меня ничуть не трогают ни твой тон, ни твои инсинуации! — отрезал Видар.

Имали удивленно подняла брови. Видар слегка перестарался.

— Могу ли я спросить, какой именно тон я должна использовать? Вероятно, тон крайнего разочарования и удивления? Ах нет, погодите, ведь это я объявила ваш план плохой идеей. Так что удивление будет неуместным. Как насчет отчаяния по поводу того, что кое-кто проигнорировал советы собрания, а теперь изображает оскорбленную невинность лишь потому, что у него попросили объяснений?

— Фэйн не обязан отчитываться перед этим собранием! — возмущенно вскричал Видар.

Имали растянула тонкие губы в улыбке.

— Только вот ты — не фэйн. — Она повернулась к остальным собравшимся и сделала широкий жест. — Или ты претендуешь на титул в его отсутствие, и Лотиан просто медлит с хорошими новостями?

Раздался приглушенный смех. Принц надеялся, что девушка в третьем ряду тоже рассмеялась.

Видар промолчал, сжав костлявые кулаки.

— Надеюсь, фэйн не намерен повторить спектакль, — продолжила Имали. — Одного унижения более чем достаточно, чтобы усвоить урок. Тебе так не кажется, Видар?

Остаток заседания оказался таким скучным, что Мовиндьюле мало что запомнил. Он слышал, о чем говорилось, что-то даже понимал, но позабыл в тот же миг, как двери Айрентенона наконец распахнулись. В пещеру хлынул солнечный свет, и принц вздохнул полной грудью. На смену надежде стать членом большого совета пришло опасение, что менее чем через неделю состоится очередное заседание. При мысли об этом Мовиндьюле стало нехорошо.

Прежде он представлял Аквилу местом для серьезных дебатов о сущности мира. Он так и видел себя убедительно рассуждающим о том, что миралиитов следует признать отдельной и к тому же высшей расой, обособленной от основной популяции фрэев, как считал Гриндал. И тогда он с помощью логики и поэзии убедил бы всех следовать этим разумным курсом!..

Тем временем присутствующие, включая Видара, ринулись вон из здания и поспешили вниз по ступеням. Наставник принца был не в настроении продолжать урок и торопливо удалился — в толпе мелькнули одежды старшего советника.

Мовиндьюле осмотрел опустевший третий ряд. Девушки там уже не было.

Он вздохнул и поплелся к выходу, едва не врезавшись в Имали. Вблизи она оказалась еще крупнее и на добрых пару дюймов выше принца.

Неужели и Гилиндора Фэйн была такой высокой? Неудивительно, что она возглавила все семь племен фрэев. Нет, шесть, мысленно поправил себя принц. Миралииты появились позже.

— Надеюсь, тебе понравился твой первый день среди нас, — проговорила Имали приятным, дружелюбным голосом, разительно отличавшимся от того, которым она обращалась к собранию. — Обычно у нас не так скучно. Иногда бывает и весело. Очень весело.

Имали выделила интонацией последнее слово, будто имела в виду нечто определенное или нечто зловещее, хотя и не стала утруждать себя объяснением. Принц, разумеется, намека не понял, зато оценил, что она не смотрит на него сверху вниз, как Видар; она разговаривала с ним так, будто у них есть общие секреты, даже несмотря на то, что он понятия не имел, о чем идет речь.

— Не поддавайся Видару, — сказала Имали. — Умей за себя постоять. Хотя ты и молод, зато сын Лотиана и, вероятно, следующий наш фэйн. Помни об этом и знай: Видар тоже этого никогда не забудет! — Имали усмехнулась.

Мовиндьюле невольно улыбнулся в ответ. И тут же заставил себя пригасить улыбку. Ему не хотелось испытывать теплых чувств к этой мощной страхолюдной госпоже с рыбьими глазами. Ведь она не миралиит! Имали ему не ровня. Скорее всего, она враг и ему, и его притязаниям. И к чему напоминать, что он станет следующим фэйном? Кстати, почему она сказала «вероятно»?! Иных вероятностей нет и не будет! Он — принц. И когда его старый отец умрет, Мовиндьюле сидят на Лесной Трон.

— Увидимся на следующей неделе, — подмигнула Имали, и принц невольно задумался: нет ли здесь скрытого смысла? Следующая неделя никогда не наступит? Он до нее не доживет? Или она ослепнет и не сможет его увидеть?.. Довольно утомительно разговаривать с Имали.

Мовиндьюле кивнул и вышел за двери следом за самыми старыми и медленными советниками. Пожилые фрэи в пурпурно-белых одеждах неторопливо спускались по ступеням Айрентенона, некоторые останавливались побеседовать. Мовиндьюле знал почти всех в лицо, но не по именам. Разумеется, они все знали его. Каждый житель Эстрамнадона прошел мимо его колыбели или посетил Тэлвару, чтобы увидеть нового наследника Лесного Трона. Все знали друг друга потому, что жили на свете по нескольку веков. Мовиндьюле был молодым деревцем в древнем лесу. И все же он принц и когда-нибудь станет их правителем!.. В данный момент он чувствовал себя иностранцем, чужаком в незнакомом мире.

В одиночестве Мовиндьюле спустился по ступеням на древнюю мостовую площади Флорелла. Скульпторы и художники демонстрировали результаты своих трудов: статуи животных, стеклянные скульптуры, хрупкие, как крылышки мотылька, и захватывающие дух картины бескрайних рубежей. Внимание Мовиндьюле привлекла серия пейзажей возле фонтана Лона, и он решил рассмотреть особенно монументальную картину.

Грандиозный вид на гору Мэдор в лучах закатного солнца. Написано ярко, страстно, будоражит воображение и при этом не имеет ничего общего с действительностью. В свое время Мовиндьюле стоял в той же точке, что и художник. Он наблюдал тот же вид, однако настоящая вершина ничуть не походила на картину: никаких оранжевых отблесков и пурпурных теней, никакого золота на гребнях склонов. Не говоря уже о том, что облака вовсе не закручивались столь живописно. Художник бил на эффект, однако добился впечатления прямо противоположного. Мовиндьюле подумал, что яркие краски и преувеличение размеров горы лишили ее величественности, эффектность обесценила истину.

— Привет!

Принц услышал тихий голос, обернулся — и окаменел. На расстоянии вытянутой руки перед ним стояла девушка из третьего ряда. И улыбалась ему.

— Это я рисовала. — Она указала на картину. — Нравится?

Он кивнул, пытаясь найти в себе силы заговорить.

— Да… очень… очень нравится. Чудесная картина, потрясающая!

Ее улыбка становилась все шире и шире.

Сердце Мовиндьюле пустилось в галоп. Он чувствовал его трепыхание и боялся, что это будет заметно под складками ассики.

— Вообще-то я там не бывала, — призналась девушка. — Я смотрела на чужие картины.

— А я бывал, — сказал он.

— Знаю. Похоже? Как думаешь, мне удалось передать суть?

— Конечно! И даже более того! Даже лучше, чем на самом деле. Ты превзошла саму реальность! Правда! — Мовиндьюле старался не вникать в то, что несет. Он знал, что лепечет полный бред.

Девушка снова улыбнулась, и в животе у него стало легко, будто он лег на воду и поплыл. Нет, не совсем так — его слегка замутило, но на очень приятный лад.

— Я — Макарета.

— А я — Мовиндьюле.

Девушка тихо рассмеялась.

— Ну конечно! Тебя каждый знает! — Улыбка исчезла, девушка встревоженно прищурилась. — Можно ли мне с тобой разговаривать? Я имею в виду, это вообще дозволено?

Мовиндьюле не понял.

— Я бы и не подошла, но ты посмотрел на мою картину, и я подумала… — Она отвернулась, тревожно глядя по сторонам. — Наверное, мне лучше прекратить болтать.

— Почему?

Брови девушки взлетели.

— Ты — сын фэйна, советник Аквилы, важная персона. А я… ну, я — никто.

Мовиндьюле поразился, как такая потрясающая девушка, как Макарета — к тому же миралиит, — может считать себя никем, однако ему понравилось, что она сочла его важной персоной.

— Ты ведь миралиит?

Она кивнула.

— Тогда как ты можешь называть себя никем?

— Я вовсе не великая, как ты. Я просто…

— Все миралииты — великие!

Девушка снова улыбнулась. При ближайшем рассмотрении она была ослепительно хороша. Голубые глаза навевали мысли об озерах, сверкающих драгоценных камнях или бездонных небесах, однако все перечисленные вещи не шли с ними ни в какое сравнение.

— Ты говоришь, как мои друзья, — заметила Макарета. — Они постоянно твердят о том, что миралииты — избранные дети Феррола. Они называют себя Благословенными. Иначе зачем Ферролу даровать нам такие таланты? И упрекают меня в том, что я не в силах принять положение, данное мне правом рождения.

— Похоже, твои друзья мыслят здраво.

— Так думают многие миралииты нашего с тобой возраста. Хочешь с ними познакомиться? На следующей неделе мы собираемся в ночь новолуния, под Розовым мостом на северной окраине города.

— Под мостом? Почему именно там?

Макарета оглянулась по сторонам и прошептала:

— Вряд ли остальным понравятся вещи, о которых мы говорим.

— Неужели? И о чем же вы говорите?

— Приходи и узнаешь. — Девушка опустила взгляд, затем посмотрела на Мовиндьюле. — По крайней мере, я буду рада увидеть тебя снова.

Мовиндьюле небрежно пожал плечами, однако для себя уже решил, что непременно отыщет этот мост.

Глава 7

Роан проверяла тележки, как делала трижды каждый день — утром, после полудня и ночью с тех пор, как они покинули Далль-Рэн. Она залезла под широкий деревянный ящик и осмотрела места, где ось входила в колеса. На длинных шестах появились глубокие бороздки — тяжелый груз делал свое дело, но пока они держались. Персефона нагрузила тележки под завязку. Все зерно, куски копченого мяса, бочонки с водой и пивом, инструменты, оружие, шерсть и даже каменная статуя Мари подпрыгивали на кочках во время эффектной езды. Роан молилась, чтобы тележки дожили до конца путешествия. Если сломаются раньше, виновата будет только она. От нервного напряжения девушка не могла есть, от ходьбы на пустой желудок кружилась голова.

Процессия остановилась, чтобы передохнуть и приготовить обед. Люди собирались группками. Роан к общению не привыкла. Большую часть жизни она провела взаперти в хижине Ивера, который не выпускал ее наружу и наказывал, если она с кем-нибудь заговаривала. Она рано усвоила, что перечить ему не только глупо, но и больно… Хотя Роан интересовало практически все, людей она чуралась. Что поделать, старые привычки живучи…

Гномы всегда привлекали ее внимание. Их металлические рубахи, сотканные из сотен мелких колец, потрясали воображение. А сколько всего гномы знают! Про тележки и колеса, которые построила Роан, они поняли еще до того, как она разобралась сама. Один гном помог сделать оси, тоже новое для Роан слово. Его зовут Дождь. Именно он принес медь и олово, которые вырыл из земли — ей такое даже в голову не приходило! Из металла он посоветовал сделать так называемые втулки, что защищали деревянные оси от трения и не давали колесам распилить их пополам.

Слово «пилить» тоже было новым, производным от замечательного металлического инструмента под названием пила, который с легкостью резал дерево на куски. Роан не могла сосчитать идей, родившихся у нее в голове при виде этого маленького приспособления. Будь она богом и владей волшебной наковальней, Роан изготовила бы десятки пил! Увы, теперь она осталась даже без верстака. От домика Ивера мало что уцелело, да и то немногое пришлось бросить.

Хотя хозяин Роан уже год как умер, он продолжал ее преследовать. Когда дома не стало, порвалась последняя физическая связь. Оставив прошлое позади, Роан надеялась почувствовать хоть что-нибудь — облегчение, покой, надежду… Тщетно. Мир ничуть не изменился, только теперь у нее не было верстака.

— Ну как? — донесся голос Гиффорда.

Выглянув из-под тележки с зерном, Роан увидела Гиффорда и Дождя, опустившихся на колени.

— Расшатывается понемногу, может, еще на день хватит. — Она легла на бок и выкатилась обратно на солнце. — Я думала, сегодняшние кочки сломают ось, и все же она выдержала. — Роан обожала произносить слово «ось». Ей нравилось, как оно складывалось во рту и выходило наружу. — Сколько еще до Тирре?

Гиффорд посмотрел на Дождя.

Человечек пожал плечами, глядя на усыпанные цветами просторы.

— Здесь трудно оценивать расстояния.

Он разговаривал с тем же рокочущим акцентом, что и два других гнома — мелодичный грохот толстых языков растягивал слова в рык. При этом его голос был повыше, слова выходили четкие и рубленые.

Роан сообразила, что он имеет в виду. На широких холмистых плоскогорьях ориентиров не хватало, и было трудно понять, сколько пройдено. Повсюду расстилались бескрайние просторы, рощицы и ручьи встречались редко. Она собралась было кивнуть, когда Дождь добавил:

— Наземные маршруты невозможно измерить точно.

Роан покосилась на него с недоумением.

— Солнце встает на востоке и садится на западе. Если восходящее солнце от тебя справа, то ты смотришь на север, сзади — юг.

Дождь прищурился.

— Север, юг, восток, запад? Какой с них прок? — Он указал вверх под углом. — А там что за направление? — Он указал вниз под тем же углом. — А там? Не восток и не север. Не верх и не низ. Насколько далеко — далеко? Как близко — близко? Какова длина пальца? А сколько до солнца? Под землей все имеет смысл, у камня своя логика. Наверху же… — Дождь скривился, посмотрев на небо. — Наверху дурацкая невнятица! Сплошной воздух и открытые пространства, которых не измеришь и не просчитаешь.

Роан задумалась и поняла, что измерения и правда сложны. Задав вопрос, она надеялась услышать, что им уже недалеко. Сколько именно осталось пройти? Не зная расстояния, нельзя надеяться, что тележки протянут до конца путешествия. Как сказала Персефона, чудо уже то, что они продержались так долго.

Слово «чудо» подходило не только к тележкам, но и к людям. Всего за два дня с начала пути толпа выросла до шести сотен. Раненых жителей Далль-Рэна пришлось оставить в первой же деревне клана Рэн, и в каждом поселении Персефона убеждала людей не сниматься с места и ждать дальнейших указаний. Несмотря на это, шествие набирало все новых участников в каждом городке. Слово «шествие» подходило как нельзя лучше. Падера прихватила с собой случайно уцелевший стяг, упавший с крыши чертога, и Хэбет нес потрепанное полотнище на длинной палке, вышагивая в голове колонны.

Каждый день колонна останавливалась дважды: для обеденной трапезы и после заката, чтобы устроить лагерь на ночь. Как всегда, приготовлением пищи руководили Падера с Григором.

В тот день Рэйт одолжил у Роан топор, чтобы срубить дерево неподалеку. Григор был слишком нетерпелив и не стал дожидаться, пока Убийца Богов закончит, поэтому наломал дров о колено. Широкоплечий Энглтон и двое других мужчин рыли яму для костра. Хэбет, воткнув в землю стяг Рэна, разжигал щепки, используя полоску сыромятной кожи, обернутую вокруг согнутой палки. Кожа охватывала петлей еще одну палку, вертикальную, которая быстро вращалась, когда он двигал изогнутую палку. Туда, где вертикальная палка касалась дерева, он положил клок шерсти, который вскоре задымился. Вокруг Хэбета собрались те, кому было нечем заняться, и наблюдали за лучшим разжигателем огня клана Рэн. Либо они просто знали, что чем скорее он подожжет шерсть, тем скорее будет еда.

Убедившись, что тележки доедут до следующей стоянки, Роан отправилась с Гиффордом и Дождем туда, где раздавался смех. Чуть поодаль от собравшихся вокруг Хэбета расположилась еще одна группа, они хлопали и кого-то подбадривали, словно наблюдая за выступлением бродячих музыкантов. В центре были галанты, окружившие Мойю.

Сперва Роан испугалась, что подругу наказывают — бьют, как ее бил Ивер. Нет, Мойя ни за что не позволит так с собой обращаться!.. Приблизившись, Роан поняла, что с Мойей все в порядке. Она ничуть не выглядела испуганной и смеялась вместе с остальными. В руках девушка держала меч.

— Лучше отойди и брось в меня чем-нибудь, — говорил ей фрэй по имени Тэкчин. Он стоял перед Мойей, отбиваясь от ударов меча крепкой палкой, и веселил собравшихся.

— Что, фэи учат и женщин? — спросил Гиффорд.

Роан поразилась, как Мойя умудряется стоять перед целой толпой людей и богов и не испытывать ни малейшего страха.

Никакие они не боги! Роан приходилось постоянно напоминать себе об этом, как и о том, что Ивер давно мертв. Она видела, как его положили в яму, и даже бросила пригоршню земли. Во время погребения ей казалось, что его бледные до голубизны щеки поморщатся, если на них попадет земля. Роан едва не закричала — она вовсе не думала, что он оживет, просто испугалась наказания за брошенную ему в лицо землю.

— Эрес, — попросил Тэкчин, — дай ей метнуть одно из твоих копий.

Фрэй с легкими метательными копьями посмотрел на него с тревогой.

Тэкчин закатил глаза и покачал головой.

— О, Феррол, это всего лишь оружие, а не священный артефакт! Пусть попробует.

Эрес нахмурился, неохотно подозвал Мойю к себе и протянул одно из копий.

— Бросай от плеча и двигайся вместе с ним, — объяснил Эрес. — Попробуй попасть вон в тот пенек.

— Ты про дерево или про Тэкчина? — с озорной усмешкой спросила Мойя, и все снова рассмеялись, на этот раз гораздо громче.

Глядя на Мойю, Роан только диву давалась. Она словно стояла в круге ревущего огня. Роан и представить не могла себя на ее месте — все на нее смотрят, да еще и галанты здесь. Они усмехались, и Мойя отвечала им тем же. Она куда больше похожа на галантов, чем Роан на нее.

Мойя взяла копье и бросила. Увы, оно не пролетело и половины расстояния до сухого дерева.

Эрес достал нечто вроде палки с чашкой на конце.

— Это называется этлэтл, устройство для метания. Смотри! — Он взял другое копье и вложил пяткой в чашу. Потом он метнул копье, заставив его лететь быстрее и дальше. Оружие вошло в сухое дерево с громким треском.

Мойя посмотрела на него так, будто он сошел с ума.

— С этим у нее выйдет лучше, — сказал Энвир.

Он показал, как бросать камень пращой, и, раскрутив ее над головой, запустил камень вдаль. Мойя смогла кинуть голыш гораздо дальше, чем копье, но совершенно в другом направлении. Раздался звук удара и чья-то ругань, Мойя съежилась.

— Пожалуй, лучше тебе остаться с мечом, — заметил Тэкчин.

Роан оглядела копья и пращу и вспомнила, как Хэбет разводит огонь. Всегда есть способ получше.

— Я могу кинуть камень и подальше, — сказал Гиффорд Роан.

— Она тоже, — ответила Роан.

— Что ты имеешь в виду?

— Мойя может сбить белку с ветки вяза, причем одинаково хорошо бросает обеими руками. Я не знаю, почему она притворяется.

Гиффорд посмотрел на Роан.

— Тебе пфиходилось так делать? Пфитвофяться, что чего-то не умеешь?

Роан подняла взгляд.

— Мне и притворяться не надо. Я и так ничего не умею…

Гиффорд рассмеялся.

— Фоан, ты пошутила! Это чудесно.

Роан посмотрела на него с недоумением.

Гиффорд перестал смеяться и погрустнел. Роан многих расстраивала, но Гиффорд печалился чаще и сильнее остальных. У него стал такой вид, будто он сейчас заплачет, и она не понимала почему. Должна же быть причина!.. И наконец она сообразила.

— Прости меня!

— Не стоит извиняться.

— Нет, правда, я виновата. Она была такая красивая.

— О чем ты, Фоан?

— Ваза, которую ты сделал… с женщиной, похожей на меня… Она разбилась, когда напали великаны. Надо было взять ее с собой в погреб. Прости, что она разбилась. Ты поэтому грустный, да? Я же знала, что не следовало дарить ее мне. Такая красивая была, а я не сберегла…

Гиффорд сжал губы и подался вперед, протянув руки, словно хотел ее обнять.

Роан съежилась.

Он замер.

И заплакал. По его щекам побежали слезы.

— Нет, Фоан, — прошептал он. — Я и не думал пфо вазу. И я не жалею, что она фазбилась. Я бы… я бы дал тебе миллион ваз куда лучше той, если бы только…

Гиффорд отшатнулся и побрел прочь. Роан за ним не пошла. Он хочет побыть один — не любит, когда люди видят его слезы. Это она понимала хорошо.

Сури лежала в поле в зарослях высокой травы. Жужжащие пчелы перелетали с цветка на цветок. Она находилась достаточно близко от лагеря, чтобы услышать, что там собираются обедать, и при этом достаточно далеко, чтобы на нее никто случайно не наткнулся. Минна вскинула голову, и Сури поняла, что их все-таки нашли. Кто именно, догадаться несложно.

— Я тебя искала, — проговорила Арион на рхунском.

— А я тебя избегала, — честно ответила Сури. И дело было не только в том, что Арион шла рядом с козами, которые пугались Минны. До чего глупые животные! Как можно не любить Минну?

— Ты не виновата, — мягко заверила Арион.

— Конечно. Виновата ты!

Фрэя подошла ближе, и ее тень заслонила полуденное солнце. Сури закрыла глаза, чтобы не смотреть на Арион.

— Ты права. Я виновата, — признала фрэя.

— Ты ведь хотела, чтобы я его убила? — спросила Сури.

— Нет! — Арион так опешила, что перешла на фрэйский. — Но… мне следовало тебе объяснить. Искусство использует силы природы, которые не похожи на инструменты вроде молотка или топора. Они подобны огню или ветру. Таким образом, Искусство порой невольно подталкивает тебя, как слишком услужливый друг. Ты должна четко представлять, чего хочешь на самом деле, иначе результат будет… Ну, ты знаешь.

— Я не хотела его убивать! — заявила Сури. Ей было важно сказать об этом вслух, и не только для Арион.

— Верю. С моей стороны глупо было ожидать, что ты справишься с таким сложным узором в самом начале обучения.

— Не хочу учиться. Мне нравится быть самой собой.

— Ты способна на гораздо большее! Ты словно гусеница, которая вот-вот превратится в бабочку.

Сури нахмурилась. Почему она взяла в пример именно бабочку?

— Может, мне нравится быть гусеницей. Что плохого в том, чтобы ползать и поедать листья?

Арион вздохнула и снова перешла на фрэйский.

— Ты и сама в это не веришь. Теперь, когда ты знаешь… когда ты увидела, как все устроено, ты войдешь во вкус и захочешь еще. Коснувшись струн реальности, ты захочешь полететь. Никто из нас не в силах противиться этому желанию. Я помню свой первый раз. Прошла почти тысяча лет, но я прекрасно все помню. Никогда я не чувствовала себя такой живой, как в тот день, когда коснулась струн реальности, когда увидела, что все возможно… Я словно родилась заново. Неужели ты думаешь, что найдется хоть одна гусеница, которая, узнав, что может стать прекрасным крылатым созданием, скажет: «Нет, спасибо. Это не для меня. Мне не хочется стать красивой и взмыть к солнцу на ярких крылышках»?

— Вряд ли. Но лично мне этого не нужно.

Арион присела.

— Почему?

Сури хотелось, чтобы фрэя просто ушла.

— Почему бы не стать красивой бабочкой, Сури?

— Долго рассказывать.

— Времени у нас достаточно.

Арион ждала. Как и Минна, смотревшая на свою подругу с предвкушением — Минна обожала слушать всякие истории.

Сури сделала глубокий вдох и заговорила на фрэйском, чтобы не повторять по два раза одно и то же.

— Как-то раз я нашла полянку отличной земляники. Я ее обожаю, и те ягоды были крупные, спелые и ароматные. Обычно звери добираются до них раньше, но тут мне повезло. Совершенно одна, делиться ни с кем не надо — что за удача! Следовало собрать немного ягод для Туры, но я слопала все. И мне стало очень плохо. Живот крутило и корежило. Я пошла домой, чтобы попросить помощи у Туры, однако ее там не было. Я пролежала в постели несколько часов, чувствуя себя ужасно.

— Тебе стало плохо из-за того, что ты съела слишком много…

— Перестань забегать вперед, — оборвала Сури. — Земляника тут вообще ни при чем! Ягоды просто привели меня домой. — Она помолчала. — Мне было плохо всю ночь. Я звала Туру, но она так и не пришла, хотя раньше всегда приходила. На следующий день я отправилась на поиски и обнаружила ее в саду, лицом вниз.

— Ты хочешь сказать…

Арион умолкла, когда Сури вскочила и сердито на нее посмотрела.

— Надо же, какая ты нетерпеливая! — вспылила Сури. — Мне объяснять или нет?

Арион демонстративно прикрыла рот рукой.

Сури нахмурилась и продолжила:

— Тура умерла, и я осталась одна. Тура заботилась обо мне всю мою жизнь. Диктовала, что делать и чего не делать. Она была мистиком, а я ее ученицей. Тура вечно это твердила. Еще она говорила, что, когда она умрет, мистиком стану я и никто другой. Весь лес будет моим, и мне не нужно будет следовать никаким правилам, никому не придется подчиняться или докладываться. Я так ждала того дня, когда наконец смогу отвечать сама за себя… А в то утро я встала на колени рядом с Турой и умоляла Вогана ее разбудить. Мне вдруг расхотелось быть мистиком. Увы… — девочка помолчала и взглянула Арион в глаза, — превратившись в бабочку, уже не станешь гусеницей, даже если захочешь. Придется махать крылышками и летать, жизнь усложнится, ты больше не сможешь ползать и поедать листья. Нельзя будет остаться в Долине Боярышника у журчащего ручейка. Придется уйти далеко-далеко от леса, что был тебе домом, от всего, что знаешь и любишь. Придется стать другой и отказаться от всего прежнего. За все нужно платить. Не думаю, что красивые крылышки достаются даром. Впрочем, просто так не дается вообще ничего.

Некоторое время они сидели молча.

Солнце пригревало, стало жарко. Пчелы трудились, перелетая с цветка на цветок, стебли качались под их весом. Когда они улетали, цветы распрямлялись и махали на прощание. Сури не знала этих пчел, по крайней мере, так ей казалось. Ветерок приятно освежал — ветерок, знакомый ей по лесу. Что может быть лучше, чем прикосновение прохладного ветерка к разгоряченной коже?

— Я знаю, почему ты так поступила, — наконец промолвила Сури.

— Как именно?

Сури смотрела на таявший в дымке горизонт, где холмы следовали за холмами, пока не превращались в бледно-голубые горы.

— Вместо того чтобы освободить великана самой, ты заставила меня. Дело в твоей голове. Она болит, когда ты творишь магию. Ты долго отдыхала, но когда загорелась Магда, ты ее потушила. Поэтому тебе пришлось прилечь. Потом ты замуровала великана в землю — и едва смогла ходить. Ты заснула, хотя стоял день. Ты обратилась ко мне, чтобы избежать боли.

Сури не знала, какого ответа ждала от Арион и ждала ли вообще. Хранить тайну — все равно, что держать в доме хорька. Ему не нравится в неволе, и он всеми силами пытается прогрызть путь на волю. Хорек может натворить в доме невесть что. То же самое тайна делает с дружбой… Сури считала Арион другом, очень близким другом. Хотя они были знакомы недолго, Сури знала, что Арион, как и Минна, ее лучший друг.

Фрэя долго молчала, сгорбившись посреди цветущего луга, головки цветов нежно касались ее тела. На лицо падали лучи солнца, и Сури увидела сверкающие линии, перечеркнувшие обе щеки. Глаза Арион были закрыты, тело била дрожь. С ее губ не сорвалось ни звука.

Сперва Сури растерялась, потом сообразила — придвинулась ближе к Арион, крепко обняла ее и прижала к себе.

— Ты тоже не виновата. Воган хотел, чтобы великан погиб. После того, что он и его братья сотворили с лесом, о мести взывало все мироздание.

— Я не верю в месть, — шепотом призналась Арион.

— Таких, как ты, больше нет.

Сури обнимала дрожащую Арион и думала о том, что никогда не обнимала никого, кроме Минны. Странное ощущение. Приятное, но непривычное. Вот только что надо делать? Впрочем, наверное, это неважно. Главное — просто быть рядом.

— Сури, я боюсь, — призналась Арион.

— Чего?

Арион не ответила, и они продолжили сидеть, обнимая друг друга среди качающих головками цветов под полуденным летним солнцем.

После обеда Роан отправилась на поиски Брин. Девочка сидела на коленях с комком смятой ткани в руках. До гибели родителей она лучилась радостью, словно вечный источник счастья, она была теплым костром в холодную ночь, прохладной водой для пересохших губ; ее сияющая улыбка согревала не хуже, чем извечный огонь в чертоге. После нападения великанов ничего этого не осталось. Роан хотела что-нибудь сказать или сделать и не знала, что. Одно дело починить сломанный топор, и другое — ногу Гиффорда или Брин. Всегда есть способ получше, если только это не касается людей.

— Ты что-нибудь ела? — спросила Роан.

— Я не голодна.

Роан присела рядом с девочкой.

Лагерь снимался с места. Люди поднимали корзины с вещами и выходили на дорогу. Землю с краев ямы для костра бросали внутрь, чтобы потушить пламя. Мужчины с посохами спускали собак, чтобы собрать овец и свиней. Родители брали детей и шли вперед, чтобы дать маленьким ножкам хоть небольшую фору. Гиффорд вышел раньше всех, потому что передвигался медленнее многих детей и даже медленнее Падеры. Остались только Брин, Роан и Малькольм. Бывший раб сидел невдалеке от девушек, ковыряясь в ботинке.

— Что это? — спросила Роан у Брин, показывая на полоски ткани.

— Это… это… — Брин сделала глубокий вдох и отбросила полосы. — Не знаю. Ничего не знаю. Я слишком глупая!

Девочка заплакала. Роан посмотрела на нее, Малькольм тоже поднял взгляд. В отличие от Гиффорда, Брин было все равно, смотрят на нее или нет. Она ничего не замечала. Роан не знала, что делать, поэтому сделала то, что могла — стала складывать ткань. На полосах были отчетливые значки, нарисованные друг на друге картинки, идущие по всей длине.

Брин понемногу успокаивалась. Она махнула рукой и покачала головой.

— Повязки… те самые, которыми забинтовали голову Арион. Я подумала… — Брин втянула губу и вытерла покрасневшие глаза. — Не знаю. Я подумала, что значки похожи на картинки, которые я рисовала дома на стенах.

Роан кивнула. Один был похож на гору, другой — на человечка без рук.

— Так вот, я подумала… Вроде бы серия картинок может рассказать историю. Смотри. — Брин Брин уперла пятки в землю, расчищая место, потом нарисовала пальцем круг и линию под ним. — Пусть это будет Персефона. Знаю, не очень-то похоже, но ты послушай. — Брин провела вертикальную линию. — Отделим это время от того времени. — Она добавила круг побольше и нарисовала на нем голову с глазами. — Это большой бурый медведь. — Наконец Брин нарисовала тот же круг и линию, что и в начале.

— Снова Персефона! — воскликнула Роан.

Брин подняла взгляд.

— Вот именно! — Девочка провела разделительную линию, и на оставшемся кусочке земли снова нарисовала Персефону и медведя, только глаза у медведя были уже не круглые, а щелочки, и из его середины выходила еще одна линия.

Роан смотрела на рисунок долго. Брин ждала, затаив дыхание.

— Персефона снова… — бормотала Роан, пытаясь разобраться. — Медведь снова… другой, и вот эта линия…

— Ну? — напряженно спросила Брин.

— Это очень похоже на…

— Ну? — Брин придвинулась ближе.

— То есть, вроде как…

— Как что? Как что? — Брин едва не подпрыгивала.

— Как копье в боку, и медведь… глаза у него закрыты, поэтому медведь вроде как мертвый.

— Да! — взвизгнула Брин.

Роан снова изучила рисунки. Показывая по порядку, она проговорила:

— Персефона. Потом медведь. Потом Персефона встречает медведя, и медведь умирает.

Роан подняла взгляд и увидела улыбку Брин.

— Ты все поняла!

— Но Персефона не убивала медведя копьем…

— Неважно! Главное идея, а не реальное событие. Ты понимаешь?

Кое-что Роан точно поняла, хотя и не до конца. Ей было достаточно, что Брин улыбается.

— Рисовать картинки ко всему очень трудно, но… — Брин подняла повязки с рунами, — если я смогу превратить идеи в значки вроде этих, то получится делать истории на ткани. После смерти Мэйв столько всего утрачено! Она мало успела мне рассказать. Я пытаюсь расспрашивать других людей, и все говорят разное. А это… Смотри! — Брин взяла повязки, смяла, дернула и швырнула груду тряпья на землю. — Видишь? Их нельзя испортить. Значки остаются. Если у меня получится, я смогу начертить все истории, которые рассказала Мэйв, и любому, кто захочет узнать, достаточно будет просто на них посмотреть, даже после того, как я умру.

Роан уставилась на картинки, нарисованные на земле. Идея ее восхитила.

— Никто и никогда их не забудет, — сказала Брин, утирая слезы. — Моих маму и папу, наши дома, наши жизни — все! Если я смогу придумать как надо, их не забудут никогда! Может, так они будут жить всегда… Глупо, да?

— Ну что ты, совсем не глупо! Просто чудесно! — похвалила Роан. — Даже лучше пилы, которую сделали те человечки. Лучше тележки и бочонка. Это самая потрясающая идея из всех, что я слышала!

Роан продолжала смотреть на тряпье в изумлении, Брин тем временем скатала повязки и вышла на дорогу.

— Думаю… — проговорил Малькольм, суя ногу в ботинок и вставая. — Думаю, мы стали свидетелями переломного момента в мировой истории. Отныне мир уже не будет прежним!

Глава 8

Первым делом Персефона заметила чаек. Белые птицы кружили стаей, издавая тоскливые крики. Уцелевшие селяне находились в пути уже пять дней. Пять дней! Персефоне верилось в это с трудом, и она подозревала, что Тирре заодно с Синим морем переместился прочь. Путешествие никогда не занимало столько времени. Вместе с Рэгланом они добирались до Тирре всего за два дня. Разумеется, с ними не было нескольких сотен человек, включая детей и стариков. Персефоне не хватило духу гнать колонну быстрее. Они путешествовали не ради удовольствия или торговли с соседями. Многие потеряли родных и близких, дети осиротели, родители лишились детей. Они шагали в неизвестность и несли на себе все, что осталось от прежней жизни. По крайней мере, Персефона могла дать им время для отдыха и приготовления горячей еды, хотя это продлевало ее собственные мучения.

«Сегодня мы узнаем, насколько крепки узы между кланами».

В Тирре знали, что они идут. На следующий день после нападения великанов Персефона отправила гонцов во все далли, чтобы сообщить о случившемся. Гонцам пришлось тянуть жребий, потому что никто не хотел бежать на север в кланы гула-рхунов, с которыми они враждовали много веков.

Фермерам Эбердину, Монтлэйку и Моргану не повезло. Хотя у двоих были семьи, выжившие после нападения, оба мрачно кивнули и безропотно отправились в путь, не сетуя на опасные северные дороги. Они знали, что это равносильно самоубийству, и все же пошли. Персефоне досталась забота об их семьях и растущее с каждым днем чувство вины.

«Вместо одного из них следовало отправиться мне самой».

Далль-Тирре был больше Далль-Рэна и лучше выстроен. Под боком у Рэна был лес с древесиной, ягодами и зверями, у Тирре — море. Вода не просто дает рыбу и соль; за синими волнами находится Бэлгрейг, земля дхергов и источник всяких богатств. Влияние дхергов не заметить сложно. Далль-Тирре весь построен из камня. Хотя некоторые здания сложены из глиняных кирпичей, окружающая далль стена возведена из аккуратно подогнанных блоков, как и чертог вождя. В отличие от Далль-Рэна, часть поселения вышла за пределы укреплений. Самые главные богатства Далль-Тирре сосредоточились в поселке внизу. Сотни кирпичных зданий стояли плотно друг другу по всему крутому склону, поднимавшемуся от берега. Жители Тирре называли это место Верн, что в переводе с дхергского значит «пристань».

Когда процессия Персефоны миновала крутой поворот дороги, устремляющейся вниз по каменистому склону, стал виден весь далль, поселок у берега и бескрайнее море. В далле их тоже заметили. Трудно не заметить колонну из нескольких сотен человек, направляющуюся к твоим широко распахнутым воротам.

— Все в порядке? — спросил Рэйт.

Он шел с ней рядом в течение всего путешествия. Она его об этом не просила. Она не просила Рэйта почти ни о чем. Персефона возглавляла клан Рэн, Рэйт же был дьюрийцем, а не слугой. Рэйт — Убийца Богов, ценное дополнение к клану, собравшемуся воевать с фрэями. И все же для нее он значил куда больше — Персефоне было с ним комфортно. Кроме фрэев, которых Персефона все еще опасалась, остальные люди так или иначе от нее зависели. Чего не скажешь о Рэйте — он не нуждался ни в ком. Временами, когда становилось особенно тяжело, она позорно предавалась мечтам и представляла, что убежит с ним, снимет с себя бремя ответственности и заживет без забот и хлопот… Увы, в реальном мире так нельзя.

— К сожалению, нет, — сказала Персефона. — Я жду, кто окажется сильнее: Мари или Эраф.

— Эраф?

— Бог клана Тирре.

Они начали спуск. Едва Персефона поверила, что все будет хорошо, по крайней мере, следующие несколько дней, как раздался рев рога.

«В нашей судьбе наступил поворотный момент. Что решит Тирре?»

Первый сигнал стих, и Персефона задержала дыхание. Затем протрубили второй и третий раз, и сердце ее упало. Ошибки быть не могло. Один сигнал означает приветствие, два — возможную опасность, три… три сигнала предупреждают об угрозе, призывая всех жителей к оружию.

Примечательно, что ворота не закрыли — точнее, не закрыли сразу. Сперва оживились люди за пределами далля: они побросали дела и побежали внутрь, спеша под защиту стен.

То, чего она боялась больше всего, случилось: в Тирре им не рады.

Липит, вождь далля, никогда не производил впечатления храбреца. Напыщенный и самоуверенный глава клана стал таким благодаря богатству и отсутствию реальных угроз. Богачи, особенно те, кто получают свое состояние без труда, рисковать не любят, а бросить вызов фрэям — затея слишком рискованная. По мнению Тирре, клан Рэн нес заразу, которую они не собирались пускать на свои берега.

Первая тележка перевалила через вершину холма и начала спуск. Управлявшие ею мужчины в основном сосредоточились сзади, впереди тянули только Кобб и Малькольм. До сих пор дорога в Тирре шла по относительно ровной поверхности. Поэтому все очень удивились, когда тележка покатилась вниз сама по себе. Малькольм отскочил в сторону, Кобб замешкался. Переднее колесо проехалось по нему, и тележка покачнулась. Второе колесо оборвало крики несчастного. Идущие впереди люди ударились в панику и продолжали кричать: смерть Кобба ничуть не остановила и даже не замедлила движения вырвавшейся из рук телеги. Пожалуй, она понеслась еще быстрее.

Творение Роан с грохотом катилось вниз по ужасающе ровной дороге, набирая скорость. Теперь тележка обогнала бы и быстроногого кролика. Позади бочонков с водой, зерном и пивом стояла статуя Мари. Богиня выглядела разгневанной и покачивалась в такт движению. Хотя шаткие колеса водило из стороны в сторону, изобретение Роан пока держалось, и тележка набрала немыслимую скорость.

Все, кто мог, разбежались в разные стороны. Некоторые не успели. Рэйт выдернул Персефону буквально из-под колес, а мужчина с женой замешкались. Наконец тележка миновала колонну людей и со свистом промчалась остаток пути до ворот Далль-Тирре.

В огромные ворота все еще проскальзывали запоздалые жители. При виде телеги они завопили и разбежались. Даже охрана покинула свой пост. Телега казалась живым, разгневанным зверем, яростно рвущимся в атаку. Врезавшись в мешки и покатившись по неровной брусчатке, тележка подпрыгнула, так и не замедлив скорости.

А потом она врезалась в ворота.

Звук удара был подобен раскату грома. Одно колесо разбилось в щепки, створки ворот распахнулись. Передняя часть телеги отвалилась, и с нее посыпались бочонки с зерном и пивом, грабли, мотыги, вилы и, наконец, богиня Мари. Обломки скрылись за стеной, больше Персефона их не видела. Раздался еще один удар, потом громкие вопли. И наступила тишина.

Тишина была хуже воплей. Над головами кричали чайки, им вторили людские голоса. Клан Рэн оплакивал утрату тех, кого убило вырвавшейся из рук телегой, некоторые плакали из-за неизвестности. Внутри далля, за стеной, царила тишина, и ничего не было видно. Преодолевая оставшееся до ворот расстояние, Персефона даже представить не могла, что именно обнаружит.

Она приказала остановить другие тележки. Клан Рэн стоял и ждал, пока Персефона, Рэйт и Малькольм сходят в далль. Оглянувшись, вождь заметила сжавшуюся в комок Роан, глядевшую на тело Кобба широко распахнутыми глазами. Персефона хотела поговорить с девушкой, объяснить, что она ни в чем не виновата, но сперва следовало разобраться с проблемой посерьезнее. Нужно было объясниться с Липитом, вождем клана Тирре, и спасти остатки груза.

Одна из огромных створок ворот Далль-Тирре едва держалась на петлях и висела под углом. Войдя внутрь, Персефона огляделась в поисках крови. Никто не лежал на земле. Никто не пострадал. При столкновении с воротами телега распалась. Пустая коробка стояла на боку. Посреди осколков бочек рассыпались груды пшеницы и ячменя. Повсюду валялись инструменты. Чудом не разбились четыре бочонка с пивом. Несколько бушелей гороха и ягод высыпались из корзин. И посреди всего этого, в самом центре двора Далль-Тирре, гордо возвышалась каменная статуя богини Мари, целая и невредимая.

Жители Тирре окружили богиню. Многие стояли на коленях, опустив головы, пока не пришла Персефона со свитой. Люди подняли испуганные взгляды. На каменных ступенях чертога преклонил колена вождь Липит вместе с женой Иффен и тремя сыновьями. Все они носили одежду из мягкого белого льна, как принято в клане Тирре. Вокруг шеи Липита сверкал золотой торк, вокруг шеи Иффен — серебряный.

Персефона молча прошла сквозь просыпанное зерно прямо к Мари. Она размышляла, как бы извиниться за нанесенный урон, но не находила слов. С чего начать и как просить о прибежище после подобного безобразия?

— Простите нас! — Липит заговорил первым, подняв взгляд на Персефону.

Персефона покосилась на Рэйта с Малькольмом, думая, что ослышалась. Оба удивленно подняли брови.

— Нас ввели в заблуждение, — проговорил Липит и яростно зыркнул на мужчину, скрючившегося у подножия лестницы. — Кэлаб сказал, что Эраф могущественнее Мари, что клан Рэн слаб, и что вы пришли попрошайничать! — Он плюнул на лежащего ничком мужчину, который дрожал и стонал, не поднимая лица от земли.

Липит оглянулся на Мари, возвышающуюся посреди моря зерна.

— Ваш бог — могущественный и щедрый. — Вождь посмотрел на сломанные ворота. — Он яростен и силен. Теперь я понимаю, почему вы считаете, что рхуны способны сражаться с фрэями. Ваша богиня — воительница. Простите нас! Мы не знали.

Персефона глубокомысленно кивнула.

— Как насчет нашего гонца?

— Он здесь, не беспокойтесь. Он сказал, что вы созываете Совет кланов, чтобы выбрать кинига, который поведет нас в войне против богов севера.

— Что же вы решили?

Липит снова бросил сердитый взгляд на простертого на земле мужчину.

— Мы решили, что это неблагоразумно. — Вождь боязливо поморщился, покосившись в сторону Мари, которая не отреагировала никак.

— А что вы думаете теперь?

— Думаю, мы поторопились с решением.

Персефона величественно кивнула, надеясь, что ничем себя не выдала.

— Вождь Липит, госпожа Иффен, позвольте представить вам Малькольма, который прожил почти всю жизнь в знаменитой крепости Алон-Рист, и Рэйта из Дьюрии, также известного как Убийца Богов.

Липит кивнул Рэйту.

— Мы о тебе слышали.

— Рэйт — мой Щит.

— Отменный выбор. Позволь выразить глубочайшие соболезнования в связи с гибелью Рэглана и твоего сына Манна. Оба были великими и достойными мужами.

— Спасибо, — поблагодарила Персефона. — Теперь отвечай: клан Рэн желанный гость в Тирре?

Липит бросил взгляд на каменного бога, стоявшего к нему лицом.

— Конечно-конечно! Люди из клана Рэн — наши лесные братья.

— В таком случае, — улыбнулась Персефона, — да благословит Мари этот далль и эту землю!

Плечи Липита расслабились. Он закрыл глаза и перевел дыхание. Жители далля во дворе сделали то же самое и поднялись с колен.

— Персефона, мой добрый друг, пожалуйста, входи, — проговорил Липит куда более дружелюбно, чем обращался к ней прежде. — Я велю принести вина и сыра.

— А мои люди?

— На улицах слишком тесно. Не возражаешь, если они разместятся снаружи, вдоль северной стены?

Персефона выдержала паузу, Липит облизнул пересохшие губы и утер пот со лба.

— Ладно. — Персефона кивнула, потом шепотом обратилась к Рэйту и Малькольму: — Пожалуйста, передайте всем, что можно спуститься… ну, и позаботьтесь о них, пока я не вернусь.

Оба кивнули и зашагали прочь.

К возвращению Рэйта с Малькольмом тело Кобба прикрыли тканью; его большое семейство горько оплакивало утрату. Возле погибших мужчины с женой находился лишь мальчик. Наверное, все трое присоединились к процессии в одной из деревень по дороге, поскольку их никто не знал. Мальчику на вид было лет четырнадцать, худой как палка, с клоком волос на макушке. Он не плакал. Его глаза не покраснели, губы не дрожали.

Суровый парень. Похож на дьюрийца. Видимо, ему многое пришлось пережить.

Роан тоже стояла возле погибших. Она не плакала, но выглядела бледной.

Рэйт не умел говорить речей, но делать было нечего. Он глубоко вдохнул и выпрямился.

— Персефона просила сообщить, что клан Тирре готов нас принять, — громко объявил он. Все повернулись к нему; те, кто находились далеко, подошли ближе. — Однако нам придется придумать, как спустить телеги, чтобы больше никто не пострадал.

Роан сжала челюсти и зажмурилась, будто ее ударили. Когда она их снова открыла, ее губы проговорили: простите меня.

Рэйт просто смотрел в землю.

Малькольм шагнул вперед.

— Мы скорбим по тем, кто покинул нас сегодня. И все же их жертва дала нам, как, наверное, и всем кланам, шанс выжить. Далль-Тирре собирался захлопнуть ворота, но выезд Мари показал им мудрость объединения кланов. Эти люди погибли не напрасно! Они — и телеги Роан — спасли клан Рэн. Давайте почтим их всех! — Он смиренно склонил голову и прошептал тихую молитву.

— Как же нам починить телеги? — тихо спросил Рэйт у Роан. — Как сделать, чтобы они никому не навредили?..

— Она никого не убивала! — воскликнул Гиффорд, находившийся неподалеку. Калека-гончар вышел вперед и встал между Рэйтом и Роан.

Рэйт часто видел их вместе за едой и подозревал, что они больше, чем друзья. Впрочем, за пять дней они даже за руки не взялись ни разу.

— Я знаю, — ответил Рэйт. — И Персефона тоже знает. Сейчас главное…

— Никто не может знать, что случится с чем-то настолько новым и непфивычным, — продолжил Гиффорд, словно не слыша. — Когда кидаешь камешек в водоем, то не можешь знать всех мест, котофых коснется фябь. Если бы не Фоан, всю еду и запасы пфишлось бы оставить в далле!

Рэйт не стал его перебивать. Гиффорд обращался не к нему, он смотрел на Роан.

— Глупо думать, что виновата Фоан! Если я сделаю чашку и кто-нибудь попефхнется до смефти, фазве я буду виноват?

Гиффорд замолчал, и Рэйт повернулся к Роан.

— Можешь закрепить тележки, чтобы они не катились так быстро?

Она кивнула.

— Отлично.

Рэйт снова бросил взгляд на мальчика, потерявшего родителей. Он показался ему смутно знакомым…

Нет, не вспомнить.

Рэйт пожал плечами и отвернулся.

Глава 9

Мовиндьюл знал точно, что будь он в Авемпарте — а еще лучше, если бы отец позволил ему возглавить нападение, — Нифрон из инстарья, Арион-Изменница и все рхуны в той отвратительной деревеньке были бы мертвы. Отец зря положился на Джерида.

Джерид-Глупец, как Мовиндьюле недавно его окрестил, являлся кэлом Авемпарты. Он был самым старым фрэем из всех, кого принц встречал — такой древний, что ему уже не приходилось бриться, поскольку волосы давно выпали. Вместо них голову украшали коричневые пятна, и он походил на пятнистую сову, которую кэл держал в качестве питомца. Эти двое напоминали старых супругов, живущих бок о бок так долго, что стали похожи друг на друга — парочка древних рябых маразматиков. Ни один из них летать не умел.

Сперва Джерид понравился Мовиндьюле. Принц познакомился с кэлом по дороге в Рхулин, когда пустился с Гриндалом в то злосчастное путешествие, и они провели ночь в цитадели. Старый фрэй и его птица показались дружелюбными и даже мудрыми. Теперь Мовиндьюле стал умнее. Жалкий глупец отправил великанов вместо того, чтобы сделать все своими руками. К тому же он и его приспешники использовали слишком слабые средства. Молния и град? Мовиндьюле покачал головой. Верх нелепости! Надо было задействовать огонь и ветер. Надо было спалить весь лес — каждый дом, каждое дерево и каждую травинку. Весь Рхулин следовало превратить в дымящуюся золу. Причем Мовиндьюле на этом не остановился бы. Он наслал бы землетрясение, развалил дороги и сровнял горы с землей. К чему миралиитам сдались великаны? Им требовался человек с принципами, но после гибели Гриндала таких не осталось.

Мовиндьюле понял все это, сидя в зале для совещаний в Тэлваре. Его не пригласили за большой стол, где восседали новый Первый министр, Мастер Тайн, фэйн и командный состав Шадай — войска местной обороны Эриана. Принца отослали за столик рядом с кувшином и стаканами. Его пустили не участвовать в обсуждении, а просто слушать. Посещение подобных мероприятий было частью его учебной программы, чтобы он знал, как правит фэйн. Однако, глядя на происходящее из своего угла, Мовиндьюле подмечал лишь то, чего делать не надо.

— Петрагар докладывает, что инстарья Алон-Риста отказываются принимать участие в атаках, — объявил Кэббэйн.

По сравнению со своим предшественником Гриндалом новый Первый министр представлял собой жалкое зрелище. Он ведь даже не миралиит! Хотя явно не прочь приобщиться к правящему сословию, судя по его изысканной ассике. У Мовиндьюле в голове не укладывалось, что отец выбрал такого никчемного пройдоху.

— Отказываются принимать участие? — недоверчиво переспросил Лотиан. — Они сделают так, как я прикажу! Я поставил над ними Петрагара, и они обязаны ему подчиняться.

— Конечно-конечно, — отступил Кэббэйн, — только подчиняться им явно не по душе.

— Какое мне дело до их душ? — спросил Лотиан.

Кэббэйн открыл рот, не нашелся с ответом и снова его закрыл.

— Что там еще? — спросил Лотиан.

— Мне стало известно, что рхуны собираются вместе, мой фэйн. — Вэсек завернул рукава серого балахона, и на запястьях у него стали заметны ожоги. Кожа там сморщилась, высохла и сильно покраснела. Мовиндьюле скривился. — Похоже, они назначат кинига.

— Кинига?

— Полагаю, он у них вроде фэйна. Один главарь, который объединит все кланы под общим знаменем. Вероятно, они решили воевать.

— Воевать?! — Фэйн усмехнулся. — И с кем же? Неужели с нами?

— Думаю, что да.

Сидящие за столом захохотали, и громче всех — командир Львиного корпуса. Отсмеявшись, он простонал:

— Вэсек, имей совесть!

Вэсек даже не улыбнулся.

— Их великое множество, мой фэйн. Вдобавок они послали гонцов в долину Высокое Копье. Если гула-рхуны объединятся с южными кланами рхунов, дело может обрести серьезный оборот.

— Вряд ли, — отмахнулся Лотиан. — Мы научили их ненавидеть и убивать друг друга. Поручим инстарья разжечь очередной конфликт и таким образом затушим возможные искры мятежа. Все утрясется само собой.

И тут Мовиндьюле не стерпел. Ему не позволили участвовать в планировании нападения великанов — наказания, как выразился его отец, — в результате которого никто так и не был наказан. Он не мог сидеть сложа руки, пока глупцы переливают из пустого в порожнее. Принц вскочил, хлопнул по столику с нетронутым кувшином с водой и воскликнул:

— Утрясется само собой?! Вы себя слышите? Мы должны их убить!

— Мовиндьюле! — рявкнул отец. — Никто не давал тебе голоса!

— Я — советник Аквилы!

— Младший советник, а здесь не присутствуют даже старшие советники.

— У меня должно быть право голоса! Только я знаю, как надо действовать, и точно так же сказал бы Гриндал…

— Первого министра Гриндала здесь нет, — перебил Вэсек. — И никто не знает, что бы он…

— Гриндала здесь нет потому, что его убили! За это они должны умереть. Все до единого!

— Можешь быть свободен, — сурово объявил отец.

— Я не…

— Вон отсюда. Сейчас же!

Мовиндьюле удалился, сперва перевернув столик, разбив кувшин и стаканы. Конечно, ребячество чистой воды, но и они вели себя как дети. К тому же принцу сразу полегчало.

Мовиндьюле не собирался идти к Розовому мосту. Он твердил это себе, даже когда завернул в Сад, чтобы избежать вечерней толчеи на площади Флорелла. Он выберется на северную окраину города, и до моста будет уже недалеко — на случай, если все-таки передумает. Принцу хотелось убраться из Тэлвары, подальше от отца. После собрания фэйн станет его искать, и лучше не попадаться ему на глаза.

«А почему бы не сходить? Неплохо бы снова увидеться с Макаретой. Я и так уже поблизости».

Мовиндьюле понравилось с ней разговаривать. Никакими особыми талантами она не блистала, что делало ее тем более привлекательной. Почти все вокруг принца знали куда больше него или вели себя так, ведь они были на сотни лет старше. Идя через Сад, Мовиндьюле рассматривал планировку и думал, что скалы лежат слишком симметрично, а кусты подстрижены слишком аккуратно. Наверное, чтобы ввести в заблуждение посетителей насчет древности места. Если верить истории, то спроектировали Сад Гилиндора Фэйн и Каратак, а построили основатели племени эйливин. По мнению Мовиндьюле, лучше бы Сад выглядел более естественно, то есть небрежно.

Чем дольше принц изучал окрестности, тем больше убеждался, что Гилиндора все сделала не так. Да что она вообще понимала? Хотя она и стала первой фэйн, ее не было, когда на лике Элан зародилась жизнь. Мовиндьюле твердо верил, что колыбель жизни представляла собой несусветный хаос. Люди всегда ожидают порядка, им нравится верить в симметрию и равномерность, однако эти вещи немыслимы без усилий. Отец наверняка считает правильным изгнание сына из зала совещаний и вовсе не намерен прислушаться к его чрезвычайно дельному совету. Будь жизнь справедлива, отец увидел бы правоту сына. И тогда бы горько раскаялся… Увы, мир устроен иначе — в нем нет ни красоты, ни совершенства.

Подходя к Двери, Мовиндьюле замедлил шаг. Не то чтобы он хотел насладиться моментом, проявить уважение или почтение; нет, просто Дверь его пугала.

Известно, что дети порой подначивают друг друга постучать в Дверь — у них это вроде посвящения. Сам принц вырос в одиночестве и подходил к Двери лишь раз, в день своего двадцатипятилетия. Верховный жрец-умалин приложил руку Мовиндьюле к ее поверхности и объявил его истинным сыном Феррола. Твердая древесина показалась принцу мертвой. Как труп. Вспомнив об этом, Мовиндьюле представил, что касается лица мертвеца, и по его спине пробежал холодок.

По общему мнению, по ту сторону Двери лежит рай — место, куда все фрэи уходят после смерти. Что будет, если она откроется, пока принц стоит рядом? Затянет ли его внутрь? Умрет ли он, переходя через порог?.. Может, никакой там и не рай. Может, что-нибудь совсем другое. Настолько не похожее на рай, что его пришлось запереть покрепче…

Сад спроектировали так, чтобы каждый посетитель попадал прямо в центр, поэтому принцу не удалось совсем не увидеть Двери, зато он обошел ее по внешнему контуру, позади скамеек. Солнце село, по небу разливался бледный серый свет. В сумерках Дверь выглядела зловещей. В детстве Мовиндьюле снились кошмары, в которых он стоял перед нею один и слышал стук. Подходя ближе, принц понимал, что стучат с той стороны. Он изо всех сил боролся с собой и неизменно проигрывал эту битву. Даже протягивая руку, Мовиндьюле пытался уверить себя, что ничего не случится, потому что Дверь нельзя открыть… Он всегда просыпался до того, как видел ужасы той стороны. Пожалуй, это и есть самое плохое — не знать.

Идя по кругу, Мовиндьюле заметил на скамейке посетителя. Днем — обычное дело, но после наступления темноты от таких встреч принца бросало в дрожь. На незнакомце был грязный коричневый балахон, весь драный и в пятнах. На макушке — копна темных волос, лицо заросло щетиной.

Не миралиит.

Незнакомец сидел, подавшись вперед, и пристально смотрел на Дверь. Мовиндьюле останавливаться не стал и тихонько проскользнул дальше.

Пожалуй, стоит наведаться к Розовому мосту. Кто придет на встречу? Кучка психов, которые отреклись от Феррола и поклоняются луне или еще какой-нибудь ерунде? Интересно, много ли человек явится? Хорошо бы пришла только Макарета. Мовиндьюле очень на это надеялся, но ничуть не обольщался. Девушка не из тех, кто будет стоять одна под мостом посреди ночи, хотя принц уже решил, что она не особо умна. Видимо, не все фрэи с даром обладают еще и умом. Порой личности творческие умом далеко не блещут — к примеру, Арион.

А может, Макарета все придумала, чтобы заманить его туда, где они смогут остаться вдвоем? Принц представил, как она застенчиво признается в своих чувствах… Она будет вынуждена сказать правду, когда он придет и никого, кроме них, там не окажется.

«А ничего, что простая девушка вроде меня оказалась с принцем один на один, без сопровождения?» — спросит она.

Выйдя из Сада, Мовиндьюле непроизвольно усмехнулся и быстро зашагал по узкой улочке, ведущей к реке. Если повезет, ему не придется ночевать дома, и пусть отец обыскивает дворец сколько угодно.

Если Мовиндьюле требовались доказательства того, что мир устроен несправедливо, то дальше Розового моста можно было и не искать.

Макарета пришла не одна.

Под мостом через реку Шинару собралось человек пятнадцать или даже двадцать. В середине лета уровень воды низкий, поэтому между плоскими камнями хватило места всем. Сходка походила на странный ночной пикник. Некоторые пришли в плащах и положили их на камни. Принесли корзины с фруктами и сыром, несколько бутылок вина. Вокруг стояли фрэи, прихлебывая из деревянных кубков. У каждого был темный плащ с капюшоном, хотя мало кто удосужился его надеть; хламиды вешали на руку или на плечо — вероятно, на случай холода. Мовиндьюле задумался, не следовало ли ему захватить теплые вещи, однако ночь стояла душная, и вряд ли бы он замерз в своей ассике. Жаль, что он не успел переодеться в короткую льняную и пришел с совета в чем был.

Хотя луна еще не взошла, под мостом разливалось тусклое сияние. Повсюду плавали шары света, переливаясь разными цветами и подпрыгивая, как мыльные пузыри. Принцу доводилось видеть их прежде, обычно на устраиваемых миралиитам празднествах. Шары отражались от поверхности Шинары и освещали пространство под мостом, бросая на лица дрожащие отблески и придавая происходящему карнавальные нотки.

— Ты все-таки пришел! — обрадовалась Макарета, выбежав ему навстречу. Она была в плаще, хотя и отбросила полы за спину. В руке она держала деревянный кубок.

Макарета обняла Мовиндьюле.

Он застыл на месте. Объятий он не ожидал и понятия не имел, что теперь делать. Его еще никто не обнимал. Ходили слухи, что матери обнимают своих детей; Мовиндьюле точно знал, что у отцов такой привычки нет.

Когда девушка отодвинулась, принц заметил, что ее чаша плавает по воздуху. Макарета смущенно улыбнулась.

— Не хотела облить тебя вином. Мне нравится твоя ассика! Хотя при сегодняшней погоде в ней должно быть жарковато.

— Ты вообще в плаще! — выпалил принц и устыдился своего вызывающего тона. К счастью, Макарета ничуть не оскорбилась.

— Мы всех при плащах. Это идея Эйдена. Он решил, что нам нужен символ единства. По-моему, глупая затея. Летом в них слишком жарко, зимой они не особо греют, но мы должны носить их на каждом собрании. Никто эти плащи не надевает, мы просто таскаем их с собой. Лучше, чем татуировки, которые предложил Риналд. Он сказал, что так мы покажем серьезность своих намерений. Договориться о рисунке и месте, где их накалывать, нам так и не удалось. Разгорелись споры, и пришлось ограничиться плащами. Их сделали Инга и Флинн.

— Сшили вручную?

Макарета засмеялась.

— Конечно, нет!

Мовиндьюле все еще вспоминал, как она его обняла. От девушки пахло сиренью; она коснулась теплой щекой шеи принца и прислонила безволосую голову к подбородку. И ее руки обхватили его за спину… Если бы он только знал, если бы не был так ошеломлен, то обнял бы ее в ответ. И тогда смог бы разгадать, где кончается одежда и где начинается сама Макарета.

— Держи. Выпей вина, — предложила девушка, протягивая кубок. — Очень хорошее. Его принесла Инга. Гораздо лучше, чем жуткое пойло, которое Риналд как-то раз достал якобы у известного винодела. Попробуй!

Мовиндьюле схватил парящий в воздухе кубок, влажный с одной стороны. Пить ему не хотелось, потому что вином он не увлекался. Принц пил в основном воду, при случае — яблочный сидр. Вкус вина и меда он не любил. Он не притрагивался к ним с тринадцати лет — с тех пор, как попробовал впервые. И никогда не пил ни с кем из одного кубка. Ведь он принц! Он не делился ничем и ни с кем, но кубок Макареты взял. Внутри плескалась темная жидкость. Поверх края кубка на него выжидающе смотрели огромные кошачьи глаза Макареты. Поднеся вино к губам, принц сделал крошечный глоток. Вкус фруктов, гораздо слаще, чем ему запомнилось. Он попробовал еще раз, отпив чуть больше. Вино оказалось удивительно легким, без привкуса горечи.

После третьего глотка принц заметил вокруг себя толпу безволосых фрэев.

— Здесь все миралииты?

— Конечно! — с неожиданной серьезностью воскликнула девушка. — Не-миралиитам здесь не место!

— Почему?

— Мы говорим о таких вещах, которых им не понять.

— О каких же?

— К примеру, о том, что миралииты не должны прятаться под мостом, чтобы говорить правду. Разве я не прав? — спросил рослый фрэй гораздо выше Мовиндьюле ростом, подходя с двумя кубками, один из которых вручил Макарете.

— Это Эйден, — представила она.

— А ты — знаменитый Мовиндьюле. — Эйден усмехнулся. — Макарета сказала, что есть шанс увидеть тебя на нашем скромном сборище, только я ей не поверил. Да и кто бы мог такое вообразить? Для нас это большая честь.

Эйден смотрелся старше Макареты, хотя и был еще молод — наверное, не больше пяти сотен и уж точно не старше первого миллениума. Те, кому лет больше, кажутся слегка запыленными. Так Мовиндьюле стал недавно думать о фрэях с устаревшими манерами и вкусами, равно как и с архаичными взглядами. Те, кто жил свой второй миллениум, пусть и не выглядели старыми, но двигались, разговаривали и обладали убеждениями, которые выдают возраст. Они словно прибыли из другого, древнего мира… Эйден был молод, как и Макарета, как и все под мостом.

— Чем вы занимаетесь? Я имею в виду, зачем вы сюда пришли? — спросил Мовиндьюле, оглядываясь по сторонам.

Ближе к реке трое юношей в плащах устроили водную баталию. Они выхватывали из потока шары, как недавно проделал Мовиндьюле у фонтана, и швыряли их друг в друга. Принцу доводилось наблюдать за подобными играми миралиитов во время празднеств, и ему всегда казалось, что это очень весело.

— Чтобы насладиться правильной компанией вдали от глупцов, чужаков или тех, кто не видит между нами разницы. Разве я не прав? — спросил Эйден, и Макарета кивнула.

На губах Эйдена постоянно играла легкая улыбка. Мовиндьюле считал, что все улыбки — от притворства. Впрочем, Эйден мог улыбаться искренне, ведь молодым нет нужды притворяться. Вероятно, он радуется присутствию принца.

— Мы считаем, что наша культура находится на пороге новой эры. Прошло почти двенадцать тысяч лет с момента основания Эстрамнадона, когда Гилиндора Фэйн и Каратак возглавили нас и создали общество фрэев. Ты знаешь, что Гилиндора была из нилиндов… ремесленников?

«Неужели он считает меня идиотом?»

— Разумеется, знает! — воскликнула Макарета с таким презрением, что принц заулыбался.

Эйден то ли разозлился, то ли смутился, что ему сделали замечание.

— Ладно, однако знаешь ли ты, что она плела корзины?

Мовиндьюле было приятно, что Макарета удивилась не меньше его.

— Ага! — торжествующе воскликнул Эйден. — Так я и думал. Именно этим она и занималась — плела корзины из камыша. Только представьте! Фэйн — плетельщица корзин! Тогда жизнь была совсем другая. По большей части наше общество создавалось во времена… ну, скажем, до Искусства. И так понятно, что если бы среди изначальных племен были миралииты, то Гилиндора не стала бы первой фэйн. Разве я не прав?

Мовиндьюле покивал и глотнул вина. Эйден не понравился ему с первого взгляда. Начать с того, что юноша был выше принца, да еще все время повторял «разве я не прав?», что изрядно раздражало. Хуже все было то, что он принес Макарете кубок с вином. Конечно, может, они просто друзья, но все равно неприятно.

— То, что твой отец сотворил с главой инстарья на Карфрэйн, изменило все! Он наглядно продемонстрировал, что даже сословие воинов не смеет бросать нам вызов. А как он с ним играл? Потрясающе! Когда Лотиан наконец уничтожил Зефирона, этим он сказал многое. Все остальные племена должны были узнать правду о миралиитах. Мы не просто сильнее, мы — иные. Мы — высшие существа!

— Гриндал говорил, что миралииты — новые боги, — вспомнил Мовиндьюле.

Эйден усмехнулся.

— Гриндал сказал тебе, что он входил в нашу группу?

Мовиндьюле оторопел.

— Вообще-то, он ее основал. Гений! — Усмешка Эйдена сменилась негодованием. — Поверить не могу, что с ним случилось такое! Пасть от руки рхуна…

— Мовиндьюле при этом присутствовал, правда? — напомнила Макарета.

Принц кивнул и допил вино одним глотком. Как ни странно, ему захотелось еще.

— Наверное, это было ужасно, — сказала она, приблизившись.

Мовиндьюле не нравилось, когда к нему подходят слишком близко, но Макарета стала приятным исключением. Еще он обрадовался, что теперь она ближе к нему, чем к Эйдену.

— Все знают, что ты пытался убить того рхуна. Ты задействовал огонь?

Мовиндьюле кивнул.

— Отличный выбор, — заметил Эйден. — Я сделал бы то же самое.

— А вот и нет! — критично отрезала Макарета. — Никто из нас не смог бы ничего сделать. При виде обезглавленного тела Гриндала мы застыли бы как громом пораженные, не в силах ни думать, ни действовать!

— Говори за себя, я точно не растерялся бы! — сердито воскликнул Эйден, явно обидевшись.

Мовиндьюле не хотелось злорадствовать, и все же он не удержался от улыбки.

— Откуда тебе знать, — возразила Макарета. — Единственный раз, когда ты видел смерть — гибель того инстарья на арене. Миралиитом он не был, но я все равно плакала.

— Говори за себя! Я вовсе не плакал. Я смеялся!

Мовиндьюле не плакал и не смеялся. После того, что его отец сделал с Зефироном, Мовиндьюле покинул трибуну, зашел за ближайшую опору у служебных ворот и исторг содержимое своего желудка. Он изо всех сил старался забыть поединок, как и память о том дне, когда погиб Гриндал. Ужасная картина: лужа крови, голова Первого министра отделяется от туловища и катится по траве… Сколько было крови!.. При мысли об этом его снова едва не стошнило.

— Да ты у нас герой! — воскликнула Макарета.

Эйден помрачнел.

— Я просто сказал, что огонь — отличный выбор. Вот и все.

— Да, с этим не поспоришь, — неохотно отступила Макарета. Забрав у Мовиндьюле пустой кубок, она отдала ему свой полный.

— Наверное, — проговорил Мовиндьюле. — Только теперь уже не узнать, потому что Изменница меня остановила.

Он перестал называть Арион по имени. Пусть его прежняя наставница всегда будет известна как Изменница.

Все трое с отвращением покачали головами.

— Дрянь! — воскликнули они в унисон.

Столь полная гармония дала понять Мовиндьюле, что Вселенная с ним заодно. Внезапно ему открылся глубокий смысл происходящего. Все хорошо и правильно. Карнавал плавающих огней и забавляющиеся с водой миралииты были прекрасны. Понравилось вино — и вкус, и ощущения. Понравились дурацкие плащи, тайное братство и атмосфера под мостом. Мовиндьюле даже решил, что ему нравится и Эйден. Однако больше всего ему понравилась Макарета.

— Весело у вас тут, — проговорил принц и сделал еще глоток, удивляясь, что новый кубок почти опустел.

— Значит, ты придешь снова? — обрадовалась Макарета.

— Если приду, то можно мне тоже получить плащ?

— Плащи полагаются только членам группы. Ты хочешь к нам присоединиться?

Раздумывать Мовиндьюле не стал. Да и о чем тут думать? Под мостом собрались самые здравые фрэи, которых он когда-либо встречал, — умные, радушные и куда более родные, чем семья в Тэлваре. И еще с ними Макарета.

Принц облизнул с губ вино, гадая, каков на вкус ее поцелуй.

— С удовольствием. Мы с вами — родственные души!

Глава 10

Навес все еще протекал. Рэйт смотрел, как капли падают с провисшего полотна, на котором скопились три лужицы. Он ничуть не жаловался — совсем наоборот. Его поражало, что после четырех дней непрерывных дождей куски натянутой шерсти еще способны защищать от влаги.

Клан Рэн расположился вдоль северной стены Далль-Тирре. Окружающий деревню каменный барьер давал защиту от ветра, постоянно дующего с моря. Открытый участок был достаточно большим, чтобы все разместились с удобством. Разгрузив телеги, селяне выкопали несколько ям для костров и хранения припасов. Воду брали из тиррского колодца, что сразу осложнило отношения с местными: они настаивали на том, чтобы пришлые ждали, пока запасутся жители Тирре. Остальное складывалось весьма неплохо, — пока не пошел дождь.

Ливень наполнил дни скукой, а ночи превратил в пытку. При таких плачевных обстоятельствах упадок духа вызвал раздражение, переходящее в гнев, вспыхнули разногласия. Посыпались разнообразные жалобы, в том числе сожаления о том, что Персефону выбрали вождем клана и по ее указке покинули Далль-Рэн. Услышав такое, Рэйт стал держаться к ней ближе и ходил, положив руку на меч.

«Нас погубит не война или магия фрэев, а дождь».

И тогда Роан стала раскатывать шерсть.

Охотники сотни лет мастерили навесы из звериных шкур, однако в далле их нашлось не особо много. Чего хватало в избытке, так это шерсти. Роан чуток поразмыслила, и вскоре Персефона выделила ей в помощь целую маленькую армию. Используя копья как шесты, они натянули тугие навесы, одной стороной прилегавшие к стене. Копья закончились быстро, и Роан велела разобрать телеги. При правильном угле наклона вода сбегала, не просачиваясь внутрь. Вскоре соорудили узкую галерею, на которой все желающие могли по очереди поспать или приготовить еду. Возможность укрыться от нескончаемого дождя и поесть горячего снизила бунтарские настроения, по крайней мере, на некоторое время. С тревогой ждали наступления зимы.

Рэйт укрылся под навесом возле костра Падеры, готовящей обед. Время он выбрал неудачное, потому что трое дхергов тоже сидели там. Он не понимал, почему они не уходят и постоянно путаются под ногами.

— Не против, если я взгляну? — спросил Потоп, указав на меч Рэйта.

— Зачем?

Потоп пожал плечами.

— Довольно странно видеть бронзовый меч у такого, как ты. Я думал, твои собратья до сих пор используют копья с каменными наконечниками.

Рэйту его тон не понравился.

— А твои собратья — явно с придурью!

Потоп насупился. Рэйт потянул меч из-за пояса. Дхерг вздрогнул.

— Спокойно. Сам же сказал, что хочешь взглянуть.

— Взглянуть, а не попробовать на себе.

Рэйт передал ему меч рукоятью вперед. Потоп взял клинок в руки, поднял к свету и принялся разглядывать.

— Ты забрал его у эльфа, которого убил?

— Кто такой эльф?

— То же самое, что и фрэй. Только они терпеть не могут, когда их называют эльфами. — Потоп снова указал на меч. — Так он тебе и достался?

Рэйт кивнул.

— Эльфийская бронза. — Потоп скривился и покачал головой, будто меч его оскорбил.

— Лучше оружия у меня не было. Что с ним не так?

Дхерг протянул ему клинок.

— Попробуй, какой он легкий.

— Ну да, именно этим он и хорош.

Потоп закатил глаза.

— Его выковал лентяй! Посмотри на лезвие. Видишь, какого оно цвета? Почти белое.

— И что? — спросил Рэйт, подозревая, что Потоп ищет недостатки там, где их нет.

— Бронзу делают из сплава меди и олова. У олова точка плавления ниже, и его легче расплавить, чем медь. Этот меч легкий, как олово. Поэтому он такой светлый и легкий. Будь в нем больше меди, клинок имел бы золотистый оттенок и был прочнее. Меди… качественной меди мало. Без нее не выковать хорошего клинка, а если она и попадается, то лучше сделать из нее вещь более полезную. К примеру, из черной бронзы вылиты наши самые почитаемые статуи. Она получается при добавлении в медь золота и серебра. — Потоп указал на меч, который Рэйт снова сунул за пояс. — Дешевая побрякушка.

— Зато он разрезал пополам вот что. — Рэйт вытянул из-за спины обломок отцовского меча.

Потоп внимательно осмотрел обломок.

— Откуда он у тебя?

— Семейная реликвия. Якобы его сделал один дхерг.

Потоп нахмурился.

— Бэлгрейглангреанин, если тебя не затруднит.

Рэйт усмехнулся.

— Ты рыгнул?

— Видишь ли, мы не делаем медных мечей со времен Эльфийской Войны. И никто не станет ковать из меди такой длинный меч, потому что он слишком мягкий.

Рэйта не удивило, что семейная реликвия, которую отец любил больше, чем жену, дочь и сыновей, вместе взятых, оказалась негодной поделкой. Он думал, Потоп бросит ему обломок клинка, но дхерг продолжал вертеть рукоятку в маленьких ручках. Он облизнул металл, и на лице его застыло изумление.

— Чего?

— Это же медь!

— Зачем ее облизывать? И так все ясно.

— Чистая медь! Я бы сказал, — он снова лизнул клинок, — меди здесь девяносто пять или девяносто восемь процентов. Я же говорил тебе, медь встречается редко. Почти всю выработали еще во время войны. В наши дни чистая медь ценится выше золота. Сам я не кузнец, но хороший мастер мог бы ее расплавить и выковать несколько превосходных мечей. Гораздо лучше твоей эльфийской игрушки.

Потоп вернул обломок и ушел, оставив Рэйта в задумчивости: возможно, вера отца в ценность своего клинка и не лишена некоторых оснований.

Сразу после того, как Рэйт поел, дождь то ли прекратился, то ли взял очередную передышку. Персефона покинула навес и двинулась вдоль лагеря, обходя коричневые лужи. Рэйт бросил скоблить кроличью шкурку, сунул ее в складки ли-моры и поспешил следом. Далеко Персефона не ушла — только до главных ворот, которые из-за дождя еще не успели починить.

— И куда ты направляешься? — спросил Рэйт.

Персефона посмотрела на него с недоумением.

— Щит не должен сомневаться в действиях своего вождя.

— А вождь не должен удирать от своего Щита. Ты меня избегаешь?

— Нет, совсем нет. — Персефона покачала головой. — Мне нравится, когда ты рядом. Я просто хотела прогуляться, выбраться из шерстяной ловушки. Впрочем, хорошо, что ты здесь. Нам нужно поговорить.

— Серьезно? — Рэйт поднял бровь.

— Да, но это может обождать. Пойдем со мной, немного отвлечемся от происходящего. Ты уже ходил к океану?

— Видел с горы, когда мы прибыли.

Она рассмеялась почти беззаботно. Почти.

— Это не одно и то же. — Персефона протянула руку. — Пойдем, я вас познакомлю.

Персефона провела Рэйта по узкой тропке, вившейся меж скал, к песчаному берегу, заваленному водорослями. Издалека они казались клочьями волос великана, разбросанными как попало. За полосой песка расстилалась серо-голубая плоскость. К земле катились волны — темная рябь разрывала синеву, надвигалась ближе, раскрывала зияющую пасть, показывая белые зубы, и яростно разбивалась о песок. Кипящая пена неслась по берегу, преследуя расхаживающих чаек.

— Какой простор! — воскликнул Рэйт, вглядываясь в бескрайнюю даль.

Персефона кивнула.

— Говорят, океан бесконечен, все тянется и тянется. Это лишь узкий пролив. — Она указала на горизонт. — На той стороне — Кэрик и Нэйт, а если бы ты поплыл вдоль побережья Бэлгрейга, то вошел бы в воды Синего моря.

— Откуда берутся такие большие волны? — спросил Рэйт.

— Их делает морской бог, Эраф. Как считают жители Далль-Тирре, он плещется где-то там. У них со своим богом вовсе не такие отношения, как у нас с Мари. Они не ждут милостей, а боятся его гнева. На прибрежные дома часто обрушиваются сильнейшие шторма, Гнев Эрафа, и только после начала шторма люди понимают, за какие именно прегрешения их постигло наказание.

Глядя на воду и бьющие о берег волны, Рэйт прикинул, что если Эраф на самом деле существует, то он куда больше любого великана и сильнее любого фрэя.

— Пугающе красиво.

Персефона кивнула.

— Совершенно верно. Оттуда мы и пришли. Все рхуны. Ты можешь себе представить, как это было? Гэт из Одеона велел всем взобраться на плавучие бревна и плыть неизвестно куда по бескрайним просторам. Он не знал, чем все закончится, сколько займет времени и есть ли вообще куда плыть.

Они помолчали, думая каждый о своем, потом Персефона сказала:

— Прошлой ночью прибыл Тэган из клана Уоррик и Харкон из Мэлена.

— Я слышал.

— Это последние. Остальные вожди рхунов уже собрались. Совет начнется завтра.

— Тоже слышал.

— Вожди не собирались лет сто… или больше.

— Не все здесь, — заметил Рэйт. — Вэлон и Этен мертвы.

— Нового вождя Нэдака зовут Элвард. От клана осталось всего пятьдесят или шестьдесят человек, в основном мужчины. Они встали лагерем у восточной стены.

— А Дьюрия?

Персефона опустила взгляд.

— Об этом я и хотела поговорить. Я спрашивала у вождей… Других выживших нет, даже в самых дальних деревнях погибли все. Насколько мы можем судить, из клана Дьюрия остался лишь ты.

— Да я счастливчик! — воскликнул Рэйт с большей горечью, чем хотел. Персефона вовсе не была виновата в том, что фрэи уничтожили его клан.

— Наверное, тебе повезло. К тому же другие главы считают тебя вождем Дьюрии.

— И что с того?

— У тебя есть право голоса в выборе кинига. Ты не можешь оставаться моим Щитом. Поэтому я официально освобождаю тебя от должности. Будь ты и вождем, и Щитом, остальные решили бы, что я оказываю на тебя давление. Да и не подходила тебе эта должность. Ты не любишь подчиняться приказам.

— Я не могу быть вождем без клана!

— Что все дьюрийцы мертвы, доподлинно неизвестно. Через месяц или год выжившие могут появиться, и их интересы должен кто-то представлять.

Влажные щеки Персефоны блестели в лучах изредка проглядывающего солнца. Она стояла лицом к морю, закинув руки за голову, и платье реяло на ветру.

Рэйт не выдержал.

— Давно собирался спросить… Много чего произошло с тех пор, как… Я вот о чем: ты не передумала? Пойдем со мной!

— Куда — в Эврлин? — Глаза у нее стали совсем грустные. — Неужели ты до сих пор этого хочешь?

— Послушай! Прежде ты хотела остаться из-за тех, кого считала своей семьей: Сары и Брин, Мойи и Падеры, Гиффорда и Роан. У тебя был дом, за который нужно сражаться, слабость Коннигера угрожала будущему твоего народа. Теперь деревня уничтожена. В Эврлине мы сможем построить что-нибудь новое, что-нибудь хорошее и долговечное. Ты уже убедила вождей собраться вместе и выбрать кинига, Нифрон согласился обучать войска… Свою часть работы ты выполнила. Пусть теперь остальные выполнят свою!

Персефона собралась ответить, но Рэйт еще не закончил.

— Я не имею в виду, что мы должны уйти только вдвоем. Я не прошу бросать тех, кого ты любишь. Бери их с собой! Мы отправимся вместе, Малькольм и Сури тоже. Если уйдем сейчас, у нас хватит времени построить жилье до наступления холодов. Дичи там много, а в реках полно рыбы.

Персефона долго смотрела на него, смущенная, а потом расстроенная.

— Ты же не серьезно! Не могу я уйти. Ведь я отвечаю за многих людей. Весь клан Рэн на меня рассчитывает!

— Уже нет. — Рэйт указал в сторону далля. — За безопасность будет отвечать выбранный киниг. Свою часть обязанностей ты выполнила. Хватит с тебя!

— Нет, не хватит… Да и ты еще не сделал все, что мог. С назначением кинига ничего не заканчивается. Мы, вожди, в ответе за свой народ.

— Нет у меня никакого народа! Сама же сказала. Остался лишь я один, и быть кинигом мне не хочется. Послушай, ты прожила всю свою жизнь в Далль-Рэне, в стороне от войн с гула-рхунами. Ты не представляешь, что нас ожидает. Я тоже не представляю, но понимаю побольше тебя. Если будем воевать, то все погибнем. Если уйдем, то у нас появится шанс. Если выживем, то, может, и сделаем что-нибудь хорошее. Построим дом или целую деревню, которая переживет войну с фрэями хотя бы потому, что они не будут даже догадываться о нашем существовании.

Персефона вскинула руки.

— Ты прав. О войнах мне ничего не известно. Но вот что я тебе скажу: если убежишь от ответственности, то возненавидишь себя и утратишь всякую надежду. Люди должны быть сильнее обстоятельств, и даже один человек в силах изменить очень многое! Людям нужны лидеры, которые в них верят, ведь вера дарует надежду! Когда есть надежда, люди способны на удивительные, невероятные поступки. Между надеждой и отчаянием я всегда выбираю надежду!

— Ни на чем не основанная надежда — это безумие.

— Оснований у меня хватает! Я в нас верю. Я верю, что мы победим, если будем храбрыми и преданными своему делу. Я верю, что люди способны на все, если приложат достаточно усилий.

— Тогда ты веришь в иллюзии.

— Скорее, в мечты. И разве они не достойны веры?.. — Персефона глубоко вздохнула. — Хочешь — уходи. А я остаюсь. Говоришь, у тебя больше нет народа? Открой глаза пошире! Мы все в одной лодке. Мы все один народ. И не важно, из какого ты клана. Пожалуй, тебе стоит поменьше думать о себе и побольше о других!

Она подхватила подол платья и отправилась обратно в лагерь.

Рэйт вернулся под навес из шерсти с единственной мыслью: ухожу.

«Я зря потратил время. Она их никогда не покинет. Ей на меня совершенно плевать! Она скорее погибнет в бессмысленной войне, чем начнет жизнь заново и станет счастливой».

Да и зачем ему Персефона? Другие люди всегда создают проблемы. Братья его били. Отец потащил Рэйта через реку и погиб. Репутация клана Дьюрия лежала на нем клеймом с самого рождения. Окружающие несли только горе.

«Без нее мне будет лучше. Почему я столько ждал?»

Когда Рэйт завернул за угол и добрался до крошечной ниши, где они с Малькольмом хранили свои пожитки, снова зарядил дождь. Копье Малькольма стояло у стены возле вещей Бергина-пивовара и кровати его дочери. Не будучи дьюрийцем, Малькольм не испытывал нужды всегда носить с собой оружие.

Дождь забарабанил по навесу. Рэйт опустился на колени и достал большую сумку, выданную ему Падерой. Роан показала старухе, как продеть шнурок, чтобы сумка закрывалась плотно. Рэйт принялся запихивать в нее свои пожитки: полдюжины осколков кремня, три ножа, каменный топор, маленький молоток, подарок Роан, заменивший гладкий камень, которым он пользовался прежде, иголку и нитки от Мойи вместе с сотканным Сарой одеялом и чашу, сделанную Гиффордом. Поднявшись, Рэйт повесил через плечо бурдюк для воды, тоже подаренный Роан.

И когда он успел набрать столько скарба? До прихода в Далль-Рэн все вещи Рэйта помещались у него в руках. Теперь же их столько, что понадобилась сумка. Лишний вес вовсе ни к чему. Вытянув медный меч из-за спины, дьюриец швырнул его на землю. Может, для дхергов он и ценен, но не для него. Уже нет.

— Далеко собрался? — спросил Малькольм.

— Далеко, — отрезал Рэйт, не оборачиваясь. Он поднял сумку одной рукой, второй шаря в поисках забытых вещей.

— Видимо, дело срочное. Случилось что?

— Ага, проснулся наконец. Вспомнил, что я дьюриец и мир меня ненавидит. — Рэйт поднял палку с намотанной на нее шерстяной нитью и сунул в сумку.

— И кто же тебя ненавидит?

Рэйт обернулся и увидел, что Малькольм пришел не один. Он стоял под краем навеса, обняв за плечи босоногого мальчика, который сжимал в правой руке каменный нож, в левой — обструганную палку. Хотя промокли оба, с мальчика вода лилась в три ручья. Волосы и рваная рубаха липли к бледной коже, над обвязанной вокруг пояса веревкой отчетливо проступали ребра. Под мутными глазами мальчика залегли черные круги, словно он не спал много недель.

— Это секрет? — Малькольм потянулся за одеялом, вытерся и предложил его своему юному спутнику. Рэйт узнал парнишку. Тот самый, чьи родители погибли под колесами сорвавшейся с горы телеги.

Рэйт нахмурился.

— Чего? Нет. Я имел в виду только Персефону.

— Похоже, она с тобой не идет.

— Угадал. — Рэйт раскрыл сумку и уложил содержимое так, чтобы острые края не кололи при ходьбе. — Как выяснилось, она скорее останется и погибнет, чем отправится со мной. Впрочем, чего еще ожидать? Ведь я всего лишь дьюриец… — Рэйт обернулся и посмотрел на мальчика. — Запомни, парень, сейчас тебе кажется, что твоя жизнь ужасна, однако есть вещи похуже. Ты мог бы быть дьюрийцем.

Мальчик слегка расправил плечи.

— Я и так дьюриец.

Рэйт замер.

— Твои родители вовсе не похожи… их одежда…

— Они мне не родители. — Мальчик утер лицо внутренней стороной локтя.

Именно это странное чувство Рэйт и испытал в тот день, когда телега понеслась под гору: мальчик показался ему смутно знакомым. Дьюрийцы иначе двигаются, иначе говорят.

— Кто они?

— Крестьяне из рэнской деревни. Мужчину звали Лон, его жену — Рита. Они дали мне еды и пустили переночевать.

— А где же твои родители?

— Мертвы.

— Ты — дьюриец.

Мальчик ответил ему тяжелым взглядом.

— И что с того?

Другого ответа не требовалось. Парнишка был из его клана.

— Я из Клэмтона, с западной стороны.

— Я с востока, — ответил парень. — Деревня на три семьи. Фрэи убили всех.

— Ходят слухи, что они еще не закончили. — Рэйт посмотрел на Малькольма. — Я ухожу. Ты со мной?

— Неужели ты думаешь, что Персефона не пошла с тобой только потому, что ты дьюриец?

— Не знаю. Наверное. Разве она не такая, как все?

— Почему ты такой злой?

— Я не злой. С чего мне злиться? — Закрывая сумку, Рэйт с такой силой дернул за шнурок, что тот порвался. — Я просто… — Он вздохнул. — Я пытался ее спасти. Фрэев не одолеть, а она и слушать не желает. Вы все погибнете!

Он посмотрел на мальчика.

— Прости, парень, но так и есть. Персефона считает, что нам хватит одной решимости. Вот в чем разница между рэнским и дьюрийским мышлением. — Рэйт указал пальцем на мальчика, потом на себя. — Мы-то с тобой понимаем. Одной веры недостаточно, удача никогда не будет на твоей стороне. Знаешь почему? Боги нас ненавидят и пользуются любым случаем, чтобы это доказать.

— Значит, ты просто уйдешь? — спросил Малькольм.

— Именно. — Рэйт поднял сумку и отрегулировал ремень. — Если ты со мной, хватай копье, пригодится. Думаю, парень может идти с нами, если только не станет ныть.

— Ты — трус! — заявил мальчик.

Рэйт смерил его холодным взглядом.

— Как ты меня назвал?

Если бы его обозвала Персефона или даже Малькольм, Рэйт просто проигнорировал бы их, но мальчик был дьюрийцем и представлял возможные последствия. На выжженных солнцем пустошах, которые были их родиной, не существовало оскорбления страшнее. Такое обвинение смывалось кровью. Парень был в курсе и уже приготовил нож.

— Твой рот выдает обещания, которые твое тельце сдержать не в силах.

Второй дьюриец не дрогнул. Он поднялся на носках и слегка отвел левую ногу назад. Дьюрийцы учатся драться, едва начинают ходить и говорить.

— Ты бежишь от фрэев, которые убили наш народ! И как тебя еще назвать? Хотя я не вождь, и меча у меня нет, я все равно их убью, — холодно заявил ребенок. — Всех до единого, как они нас. Я обязан сделать это ради моих родителей, ради моего клана. И ты, кстати, тоже.

— Мой народ мертв, как и твой.

— Вот именно, — кивнул ребенок. — Слышишь их? Разве ты можешь не слышать их криков в глубинах Пайра? Неужели ты настолько глух? — Мальчик расхрабрился и шагнул вперед. — Я видел, как убили моего отца, а когда моя мать горевала над его телом, один фрэй… — Он стиснул губы и скрипнул зубами, потом задышал через нос, и его ноздри затрепетали. — Я убью их всех до последнего!

Рэйт улыбнулся. Дьюрийцы не отличались ни особым умом, ни красотой, ни богатством, зато в случае необходимости проявляли неимоверную выдержку. По сравнению с другими кланами, они были как гранит среди песчаных дюн. И все же ребенок нес чушь.

— Если попытаешься драться с ними, тебя убьют.

Парень покачал головой.

— Я проскользну в лагерь ночью и…

— Не выйдет. Их острые уши ловят малейший шорох. Врасплох врага не застать. В темноте они видят куда лучше нас и в схватке искуснее любого человека.

— Кроме тебя. Ведь ты — Убийца Богов! — Мальчик ткнул в Малькольма. — Он так и сказал.

— Мне просто повезло.

— Нам везет только на неприятности. Твои слова.

По крайней мере, мальчишка наблюдателен. Рэйту он начинал нравиться.

— Научи меня убивать фрэев.

Рэйт покачал головой.

— Не выйдет. Я ухожу, а ты, видимо, решил остаться.

— Ты должен меня научить!

— Я уже никому и ничего не должен!

— Вождь клана обязан учить молодых. Таков дьюрийский закон.

— Я не вождь. — Рэйт задумался. — Я ведь никогда не говорил, что вождь — я? — Он посмотрел на Малькольма, тот пожал плечами.

— Тогда кто же? — спросил мальчик. — Кто будет говорить за Дьюрию на завтрашнем сборе?

— Дьюрии больше нет…

Мальчик, во взгляде которого мешались недоверие и разочарование, указал на Малькольма.

— Он сказал мне, что ты — Убийца Богов и сможешь научить меня драться с фрэями!.. А научился я бежать от войны, не слышать криков погибших родичей и нарушать законы. Похоже, титул Убийцы Богов достался тебе незаслуженно. И еще кое-что я знаю наверняка: ты не дьюриец!

Рэйт ненавидел своих собратьев — злобных, грубых и жестоких. Без дьюрийцев на лике Элан жилось бы куда лучше. Тем не менее, слова мальчишки его задели. Рэйт сам не знал, почему. В этом было не больше смысла, чем в том, что отец пожертвовал жизнью ради медного меча.

Гордость. Взглянув на мальчишку, он все понял. Многие ли дети в его возрасте, потеряв семью, способны бросить вызов Убийце Богов? Для этого требуется мужество, хотя и дури у мальчишки хватает. Откуда в нем столько силы? Рэйт невольно ощутил гордость за клан, в котором родился и вырос такой ребенок.

Ирония ситуации задела его за живое.

Рэйт поднял сломанный медный клинок, и мальчишка попятился. Рэйт покачал головой.

— Расслабься. Эту битву я уже проиграл, да и дрался я не с тобой. — Он вздохнул, вложил меч в ножны и обернулся к Малькольму. — Где ты его нашел?

— В поле. Наблюдал за тренировкой галантов. Такой худой, того и гляди к утру помрет. А поскольку и мы с тобой вроде как никуда не вписываемся, то я решил: с нами ему самое место.

— Эй, парень, когда ты ел в последний раз? — спросил Рэйт.

Мальчик промолчал, и Рэйт рассмеялся.

— Помнишь все, что я сказал, но не помнишь, когда ел… Либо показываешь характер, либо ел очень давно. Думаю, и то, и другое.

— Я тут припас кусок пирога с тмином, — спохватился Малькольм и стал рыться в куче вещей возле стены.

— Припас? — удивился Рэйт.

— Точнее, приберег на всякий случай.

Рэйт смотрел на него, не веря своим ушам.

— С каких это пор ты стал оставлять еду?

— Общение с тобой привило мне кое-какие дурные привычки. — Малькольм протянул мальчику узелок с остатками пирога.

Парень не двинулся с места. Он смотрел на вытянутую руку Малькольма, едва дыша.

— Ну же, бери!

— Что хочешь? — спросил мальчик.

Малькольм поднял брови.

— Чтобы ты поел. Честно говоря, вы, дьюрийцы, умом не блещете.

— Он имеет в виду другое, — вмешался Рэйт. — Он ждет, чего ты попросишь взамен… Послушай, парень, мы из одного клана, поэтому я за тебя отвечаю. Так у нас принято.

— Что-то не припомню таких порядков. — Мальчик жадно облизнулся, но руку не протянул. — Никто не раздает еду даром. У меня нет ничего, так что же делать?

Рэйт задумался.

— Ну, если уж я собираюсь взвалить на себя непосильную ношу и стать вождем клана Дьюрия, то мне понадобится Щит.

Мальчик оторвал взгляд от еды, посмотрел на Рэйта и недоуменно прищурился.

— Разве ты не уходишь? Коли так, я с тобой не пойду. Я остаюсь и буду драться, и если ты меня не научишь…

— Если заткнешься, то я останусь. Похоже, придется мне хранить традиции и возглавить очень грязный, голодный, но удивительно храбрый клан. — Рэйт посмотрел на мальчишку. — Не стану утверждать, что ты лучший кандидат. Вовсе нет. Честно говоря, ты больше пригодился бы в качестве живого щита, только разве у меня есть выбор?

— А как насчет него? — Мальчик кивнул в сторону Малькольма. — Почему он не твой Щит?

— Он не дьюриец. Ты на него посмотри!

— Полагаю, ты имеешь в виду мою необычайную красоту, — улыбнулся Малькольм.

Рэйт обратился к мальчику:

— Надеюсь, после хорошей кормежки ты хоть на что-нибудь сгодишься. В твою пользу говорит то, что ты дьюриец, значит, подобен кремню. Сколько ни бей, лишь краешек отколешь, да еще порежешься. Поэтому предлагаю еду и кров в обмен на службу — станешь моим Щитом.

— Значит, ты будешь меня учить? Что толку от Щита, если он не умеет сражаться?

Рэйт вздохнул.

— Да. Не хотелось бы нарушать законы и самому же себя наказывать.

Мальчик снова посмотрел на пирог с тмином. Потом сунул нож за пояс и протянул руку, только не Малькольму, а Рэйту. Сделку скрепили рукопожатием.

— Согласен, — кивнул мальчик, взял пирог и проглотил за считаные секунды, не уронив ни крошки.

— Вот так надо обращаться с едой, — назидательно сказал Рэйт Малькольму. Потом вновь посмотрел на мальчика и спросил: — Как тебя зовут?

Парень старательно облизывал пальцы, хотя с них в рот попадало больше грязи, чем крошек.

— Нужно ли мне использовать старое имя или можно выбрать новое?

— Все равно, — пожал плечами Рэйт. — Но как-то тебя звать надо, когда ты понадобишься.

— Пусть будет Фрэйхиндия.

— Нет!

— Это фрэйское слово, — заявил мальчик.

— Знаю. — Рэйт слышал, как Нифрон произносил слово несколько раз, обычно указывая в его сторону, так что вероятно оно значило «уродливый» или «неуклюжий».

— Ты знаешь, что оно означает? — спросил Малькольм.

— Неважно. Оно слишком длинное.

— Оно означает «убийца фрэев», — поведал Малькольм.

Мальчик кивнул.

— Так и зови меня, потому что я стану убийцей фрэев! Я буду самым великим воином всех времен и убью всех фрэев до единого!

Рэйт улыбнулся. Парнишка ему нравился. На подбородке еще ни волоска, а уже готов поднять оружие против целой расы.

— Тут с таким именем жить нельзя.

— Почему?

— Галанты обидятся. Мне нужен Щит, а не мишень. Выбери имя попроще, чтобы язык не ломать.

Мальчик нахмурился и все же уступил.

— Можешь называть меня Тэш.

— Тэш? — переспросил Рэйт. — Отлично! Хорошее дьюрийское имя.

— Мне нравится Фрэйхиндия, — проворчал мальчик.

— Решено, буду звать тебя Тэш, — объявил Рэйт своим лучшим командным голосом, которому явно не хватало властности. — Кстати, почему именно Тэш?

Мальчик пожал плечами.

— Так меня назвала мама.

Глава 11

Дождь наконец прекратился, и клан Рэн высыпал из-под шерстяных навесов на залитое солнцем размокшее поле. В считаные часы мир вернулся на круги своя, а люди — к повседневным делам. Мойя вновь стала прясть, Брюс занялся резьбой по дереву, Риглз — шитьем из кожи. Овец и свиней вывели пастись; крестьяне, лишившиеся полей, смотрели за скотом, лишившимся пастухов.

— Слишком большая, — сказал Гиффорд Роан, ковыляя к ней на своем костыле.

Роан подняла взгляд и заслонила глаза от солнца. Гиффорд стоял над ней — темный силуэт в ли-море, надетой на летний манер так, что было видно колени.

— Так ты огня не фазведешь.

Роан посмотрела на палку, согнутую дугой из-за прикрепленной к обоим концам бечевы.

— Должна быть маленькая. — Гиффорд хихикнул. — А эта фазмефом с тебя.

Роан покачала головой.

— Нет, все правильно. Впрочем, может, потоньше… Я еще не закончила.

Она дернула бечеву пальцем и прислушалась к протяжному глубокому звуку.

— Эта штука не для того, чтобы фазжигать огонь, — понял Гиффорд.

— Нет, — ответила Роан. Поставив согнутую палку на землю, она посмотрела на Гиффорда. Он не спросил, откуда она взяла древесину. Интересно, сообразит ли? Гиффорд умен и догадлив.

Места в телегах не хватало, и с собой удалось захватить далеко не все, однако этот кусок дерева она не могла не взять. Роан слышала, что молния ударила в старый дуб, и непременно решила на него поглядеть. Ствол расщепился надвое, и Роан взяла чуть обуглившуюся сердцевину погибшего дерева просто потому, что хотела сохранить часть Магды. И теперь другой подходящей древесины у девушки не нашлось.

— Тогда для чего?

— Чтобы бросать всякие штуки.

Гиффорд прищурился и смерил палку взглядом, но расспрашивать не стал.

— А чем занимаешься ты? Снова делаешь чашки? — спросила Роан, зная, что большая часть изделий Гиффорда уничтожена. — Вчера Мойя и Брин ходили к поселку у моря. Там есть такое место, где люди меняются вещами — называется рынок. Девочки говорят, что посуда здесь ужасная. Похоже, они до сих пор формуют глину вручную и понятия не имеют о гончарном круге!

— Потому что у них нет Фоан, чтобы сделать гончафный столик. — Гиффорд широко улыбнулся.

— Еще они мажут посуду изнутри смолой, и на вкус у них вся еда как смола. Твоя посуда им точно понравится! Наверняка ты сможешь ее обменять.

— На что?

— На еду, вино, металл, соль. Есть такая ткань под названием лен — очень легкая, самое то для жаркой погоды, ее красят в разные цвета; Мойя положила глаз на одно фиолетовое платье… Поставишь свой прилавок — такой столик, на который кладут вещи для обмена. Брин говорит, на рынке полно людей, что ходят повсюду и заключают сделки. Ты имел бы большой успех!

— Может, мы могли бы пользоваться одним столиком. — Гиффорд указал на стену. — Те большие дефевянные сосуды, что ты мастефишь — настоящее чудо.

Роан прищурилась. Обычно она понимала, что Гиффорд хочет сказать. Из-за сложностей с буквой «эр» он избегал некоторых слов, но порой становился слишком изобретателен. Роан знала, как трудно ему разговаривать, и старалась по возможности угадывать. Хотя порой приходилось и переспрашивать.

— Баррели? — предположила она.

— Вот как ты их назвала? — расстроенно спросил Гиффорд, опуская взгляд.

— Нет. — Она посмотрела на костыль и нахмурилась. — Баррелями их назвал Дождь. У маленьких человечков есть названия для всего на свете.

— Тогда как же? Думаю, не дефевянные сосуды?

— Нет.

— Тогда как?

— Пожалуй, назову их словом «бочка».

— Почему?

Роан пожала плечами.

— Слово короткое. И звука «рэ» в нем нет.

Гиффорд улыбнулся.

— Как думаешь, у нас есть вфемя, чтобы сделать печь?

Роан снова пожала плечами.

— Печь строить недолго. Я помогу.

Гиффорд кивнул.

— Еще понадобится кое-что для глазуфи.

— Тут есть песчаный пляж и соленое море. Скалы я тоже видела. Если повезет, найдем немного металла. Давай сходим после обеда и разузнаем, что и как. — Роан оглядела согнутую дугой палку. — Интересно, можно ли ее укрепить оловом…

— Как это должно фаботать?

— О, сейчас покажу! — Роан достала из груды палок метательное копье.

У Гиффорда едва глаза на лоб не полезли.

— Это же копье галантов!

Роан кивнула.

— Взяла на время.

— Фэй знает? Он сам отдал его тебе?

Роан задумалась. Ни у кого конкретно она не спрашивала, но, когда брала копье, там был Эрес. Он ничего не сказал, значит, не возражал.

— Нет. Полагаю, он меня просто не заметил. Ну-ка, возьми эту штуку. Попробуй на вес.

Пристально глядя на девушку, Гиффорд прошептал:

— Фоан, ты… ты взяла офужие фэев?

Слово «фрэй» он использовал только в особых случаях.

— Да, мне нужно его изучить.

— Сколько оно у тебя?

— Пару дней.

— Дней! — Гиффорд забрал у нее копье. — Я все сделаю сам.

— Почему?

— Неважно.

Гиффорд переносил укусы пчел не морщась, заплывал на самую глубину озера и даже перечил вождю на общих сборах. Он был самым храбрым мужчиной, которого Роан знала, поэтому страх в его голосе ее встревожил.

— Что ты намерен делать? — спросила она.

— Все будет отлично. Я только отдам копье фэям. — Гиффорд невесело улыбнулся.

У Гиффорда было много улыбок, и Роан все их знала. Когда она бранила себя, он улыбался с грустью. Жизнерадостная усмешка служила ему маской. Напряженный зубастый оскал показывал, что Гиффорд чего-то не понял. Реже всего Роан видела его веселую улыбку.

— Ах да, чуть не забыл. Тебя Бфин звала.

— Где она?

— Схофонилась под шефстью.

Роан кивнула.

— Она схоронилась под шерстью с тех пор, как на нас напали великаны.

Гиффорд кивнул.

— Да. Да, пожалуй. Многие из нас схофонились под шефстью и уже давно.

Гиффорд ковылял в сторону лагеря галантов. В одной руке он нес украденное копье, второй опирался на костыль. Воины уважают силу и красоту, а у него не было ни того, ни другого. Долгие годы Гиффорда не оставляла надежда, что все изменится. Он верил: со временем спина его выпрямится, и он встанет на обе ноги. Зря верил.

Нога и спина — еще не самое худшее.

У Гиффорда действовала лишь половина лица. На другой было все, что полагалось, но она ему не починялась, поэтому видеть и говорить он мог с большим трудом.

Лицо — тоже не самое худшее.

Когда ему исполнилось восемь, Гэвин Киллиан прозвал Гиффорда гоблином, а Миртис, дочка пивовара, назвала его увечным. Из двух прозвищ Гиффорд предпочитал «гоблина» — в то время он был влюблен в Миртис. Пока Гиффорд рос, каждый норовил дать ему какое-нибудь прозвище.

Прозвища — тоже не самое худшее.

Почти всю жизнь самым худшим Гиффорд считал свои «утренние ванны». Он не всегда мог контролировать мочевой пузырь, хорошо хоть инциденты случались только ночью. Он регулярно просыпался в мокрой постели — и приспособился к этому, как и к другим невзгодам: старался пить поменьше жидкости и спал один. Одиночество, кстати, не радовало — увечья были иного рода.

Ничто не давалось Гиффорду легко, но он не считал себя жертвой. Лишь глядя на Роан, он понимал, что в его жизни самое худшее. Немощному телу было ни за что с этим не справиться, как бы он себя ни подбадривал.

Гиффорд хотел бы стать высоким, признаться в проступке и геройски защитить Роан. Вместо этого он собирался сделать что мог, в чем изрядно преуспел и с чем, вероятно, справлялся лучше всего.

Роан нашла Брин у стены, между двумя бушелями зерна. На коленях у нее лежал плоский серый камень, похожий на сланец.

— Роан, — подняла взгляд Брин, — мне нужна твоя помощь.

— Ладно. — Роан подумала, что у девочки снова кончилась краска. Наверное, она собирается расписывать стену далля.

— Посмотри и скажи, о чем тут говорится. — Брин подняла камень с нарисованными на нем картинками. — На зачеркнутые не гляди.

— О чем говорится?

— Да. Какая тут главная мысль? Наконец-то я сделала как надо, хотя получилось не сразу.

Роан опустилась рядом на колени и изучила нарисованные Брин картинки: по большей части, линии и круги. Кружочки на первой картинке напоминали облака, под ними — линии. На второй — пушистый шарик, уже без линий. На третьей — кружочек с линиями во все стороны. Картинки были незамысловатые, но милые, и она восхитилась мастерством Брин.

— Как красиво!

— На красоту не смотри! Ты поняла, о чем идет речь? Тебе ясно, что я пытаюсь сказать?

Роан кивнула.

— Не кивай, скажи словами! Что это значит?

— Четыре дня шел дождь, затем вышло солнце.

Челюсть у Брин отвалилась.

— Да! Точно! Отлично! Ты все поняла по трем картинкам! — Брин порывисто обняла Роан.

Роан резко втянула ртом воздух и напряглась всем телом. Голова ушла в плечи, руки и зубы сжались.

Брин тут же ее выпустила.

— Прости, прости! Мне жаль… Я… я так обрадовалась. Ты в порядке?

Роан сосредоточилась на дыхании. Вдох, выдох. По щекам покатились слезы: сначала слева, потом справа. Слева они всегда катились быстрее. Может, глазница мельче…

Вдруг раздались глухие удары. Потом донесся крик Брин.

Брин? Почему она кричит? С ней все в порядке?

— Прекрати! — вопила Брин. — Роан! Роан, прекрати! Прекрати!

Роан опустила глаза и увидела, что бьет себя кулаками по бедру. Хотя удары были сильные, боли она почти не чувствовала.

— Ох, ради Мари! — Брин тоже плакала. — Прости-прости-прости!

Роан перестала себя бить и снова задышала. Он мертв. Он мертв. Он мертв. Дыхание замедлилось. Слезы иссякли. Она вытерла глаза и посмотрела на Брин.

— Ты как?

Вид у Брин был оторопелый.

— Нормально. Позвать Гиффорда?

Роан покачала головой.

— Я в порядке, правда. Прости меня за то… за то, что я — это я.

Брин не ответила, испуганно закрыв рот обеими руками.

Роан захотелось залезть в норку и закопаться. В таких случаях она возвращалась в хижину Ивера, сжималась в комок на своей циновке и пряталась под одеялом. Но хижина Ивера развалилась, а одеяло она потеряла во время бури вместе с прочими вещами. И все же Роан знала наверняка — оставаться рядом с Брин, глядящей на нее с ужасом, она не в силах.

— Извини, — сказала она и ушла, покинув шерстяной навес.

По пути Роан заметила, что люди все как один смотрят в сторону лагеря фрэев. Галанты расположились вдали от селян, на востоке поля. Оттуда доносился странный шум.

— Что стряслось? — спросил Вив-пекарь у Трессы, которая сидела на солнышке и шила.

— Похоже, калека сделал то, чего не следовало.

И тогда Роан побежала. Она помчалась к лагерю галантов. Почти все фрэи стояли кругом. В центре лежал Гиффорд — лицо распухшее и в крови, один глаз заплыл и не открывался. Из носа и изо рта текла кровь. Он сжался в комок, кашлял и отплевывался. Отвесив последний пинок, галант отошел.

Роан застыла, не в силах двинуться с места. Гиффорд смотрел на нее уцелевшим глазом. Из него выскользнула слеза и побежала по щеке.

Ивер умер, но Роан все еще слышала его голос: «Ты убила свою мать, Роан. Ты всю жизнь была для меня обузой и станешь проклятием для любого, кто тебя полюбит. Такова уж твоя суть, Роан. Ты — подлая дрянь и заслуживаешь того, что я сейчас с тобой сделаю…»

— А ты чего ожидала? — спросила Падера у Мойи.

Старуха сидела под навесом на груде шерсти, зарывшись в нее, как паук в паутину. Глаз она не поднимала. Да и вряд ли бы она разглядела что-нибудь сквозь щелки, которые называла глазами. И все же Мойю тревожило, что старуха всегда знает, кто вошел, словно чует по запаху.

— То есть? Выражайся более внятно. — Мойя разлеглась на примятой траве. — Или ты снова болтаешь сама с собой?

— Я не болтаю сама с собой. Хотя следовало бы. С собой мне во сто крат интереснее, чем с вами, занудами.

— Не лопнешь от такого счастья?

Мойя налила воды из кувшина в чашку, отпила половину, остальное выплеснула на голову, намочив шею и верх платья.

— Не знаю, к чему Роан старалась и вешала навес, раз уж ты все равно под ним обливаешься, — заметила Падера.

— Снаружи жарко и влажно. Жаль, не знаю, где Бергин хранит свое пиво. — Девушка прислонилась спиной к прохладной каменной стене, держа в руках пустую чашку.

Старуха продолжала начесывать шерсть. Звук раздражал Мойю.

— Ладно, сдаюсь! Чего мне следовало ожидать?

Падера приоткрыла один глаз и посмотрела на нее.

— Галанты — люди войны. Они говорят с помощью насилия. Таков их язык.

— Никакие они не люди, — заявила Мойя. — Они фрэи.

— Разница невелика.

— Да что ты вообще понимаешь? Тебя там даже не было!

— Жаль, что ты не можешь сказать того же о себе.

— Замолкни, старая ведьма! — Мойя грохнула чашку о землю и отвернулась.

Тэкчин учил Мойю драться на мечах. Она каждый день приходила в лагерь галантов на урок. Часто Тэкчин становился сзади, прижавшись грудью к спине девушки, и направлял движения ее рук. Она слышала, как быстро бьется его сердце. Остальные селяне боялись фрэев, зато Мойя была в лагере частым гостем. Ее приняли. Мойе льстило, как фрэи ее приветствуют, как улыбаются ей. Словно она одна из них. Девушка пришлась по душе всем, особенно Тэкчину. Он тоже ей очень нравился, непохожий на обычных мужчин — напористый, острый на язык, умный и уверенный в себе. Да и смотреть на него было приятно, хотя красотой он не блистал. Благодаря шраму, задубелой коже и грубым рукам Тэкчин выглядел бывалым воином.

Мойя находилась в лагере, когда Гиффорд принес копье.

Гиффорд всегда делал то, что не надо. Вечно на всех наскакивал и нарушал правила. Временами Мойе казалось, что он пользуется своими увечьями, чтобы манипулировать людьми, ведь никто не станет с ним драться, потому что побоится осуждения. На этот раз он зашел слишком далеко. На этот раз он задел того, кто не боялся, что о нем подумают.

Не успел гончар и слова сказать, как Эрес схватил одной рукой копье, а другой — Гиффорда. На секунду Мойя испугалась, что фрэй пронзит тщедушное тельце насквозь. Вместо этого он взял калеку за горло и аккуратно отложил свое оружие.

— Из-з-звини, — выдавил Гиффорд. — Я только хотел посмотфеть.

Эрес орудовал лишь кулаками. Сжавшись в комок и хватая ртом воздух, Гиффорд терпел удары. По его щекам катились слезы.

Остальные галанты наблюдали без особого интереса. Мойя впервые не нашла в себе сил ни заговорить, ни двинуться с места. Она молча смотрела, как избивают Гиффорда. «Я должна была ему помочь. Если бы я попросила Эреса прекратить, разве бы он не остановился? Почему я не осмелилась?»

Сидя под шерстяным навесом с Падерой, Мойя заплакала.

— Ради Мари, он же калека! Зачем они… — Мойя осеклась, стиснув губы.

— Люди никогда не должны вести себя подло, — сказала старуха.

— Гиффорд сам виноват! Фрэи относятся к своему оружию как к детям, даже дают ему имена! Я видела, как они о нем пекутся, а Эрес — больше всех! Гиффорду не следовало брать копье, даже прикасаться не надо было!

— Гиффорд не брал маленькое копье.

Мойя покачала головой.

— Похоже, старуха, не все тебе ведомо. Гиффорд пришел прямо к ним и сказал, что брал.

Падера снова посмотрела на девушку. Странно, что под взглядом ее единственного глаза Мойе стало неловко.

— Он солгал.

Мойя рассмеялась.

— Выходит, ты знаешь, что у людей на сердце? Видишь все их сокровенные тайны?

Падера промолчала, продолжая чесать шерсть. Старуха была так уверена в себе, что даже спорить не стала.

— Копье взял Гиффорд. Я видела, как он его принес. Разве ему пришло бы в голову… — Тут Мойя сообразила, и открытие поразило ее словно громом. — О, Великая Праматерь! Копье взяла Роан!..

Падера кивнула, и Мойе стало совсем плохо.

Роан просто захотела посмотреть, как оно сделано. Она не смогла бы попросить разрешения. Роан не отваживалась заговаривать с фрэями, а когда впадала в задумчивость, то не замечала ничего вокруг.

Вероятно, Гиффорд увидел ее с копьем. И знал, что будет потом.

«Я могла остановить избиение! Я должна была хотя бы попытаться».

Гиффорд ей друг, а она ему не помогла. Ради того, кого любит, он был готов пойти против всех галантов…

Потом Мойе пришла в голову самая страшная мысль. Гиффорд не удивился, что она стояла рядом и ничего не сделала; он этого ожидал.

Желудок завязался в узел. Мойя возненавидела себя так сильно, что ей стало невыносимо больно. Видимо, боль проступила и на лице, потому что Падера сказала:

— Зря ты так убиваешься. Ведь побили не тебя или меня. Гиффорд к боли привык.

Глава 12

День выдался теплый и солнечный, поэтому совет вождей проходил во дворе. В отличие от Рэна, обитатели Тирре не селились возле чертога вождя. Давным-давно рыбаки, ремесленники и купцы перебрались из далля в поселение Верн на берегу, чтобы не ходить туда-сюда каждый день. Наверху остались лишь вождь с семьей и слуги, причем строение было куда больше того, в котором жила Персефона. Благодаря отсутствию хижин вокруг чертога, двор при нем был открытый, прохладный, величественный и мрачный. По центру поставили семь кресел. Слуги Липита вынесли из погребов кувшины с медом. Отказ от угощения обидел бы хозяина, однако Персефона хотела остаться в ясном уме, поэтому собиралась лишь пригубить напиток. Она едва не передумала, обнаружив, что мед не только вкусный, но и холодный.

Присутствовали все семеро вождей рхунов, и Персефона знала каждого, кроме Элварда, нового главы клана Нэдак. Болезненно худой мужчина с жирными волосами облачился в рваную ли-мору в коричнево-желтую клетку — цвета своего клана. Липит усадил Персефону по правую руку, потому что именно она созвала собрание, Рэйта — рядом с ней, видимо, потому что они прибыли вместе. Персефона не ожидала увидеть Рэйта и надеялась, что он передумает. Вдруг ей все-таки удалось вбить хоть немного здравого смысла в его упрямую дьюрийскую голову?

Снаружи круга за каждым креслом стояли люди — старшие члены кланов, Щиты и Хранители Уклада. Тэган из Уоррика привел с собой восемь советников. Харкон из Мэлена прибыл с шестью, включая старика, похожего на Падеру. Персефона явилась с Брин и Нифроном. Девочка несла в руках кусок плоского серого сланца; Персефона понятия не имела, зачем он ей. Нифрона идти с ней она не просила, но, учитывая, что он собрался помочь им в войне против своего народа, то имел право знать все. Остальные вожди смотрели на него во все глаза.

За спиной Рэйта стояли лишь Малькольм и какой-то незнакомый мальчик.

— Что ж, давайте начнем, — проревел Тэган из Уоррика. — Кто станет кинигом? Ты, Липит? Ведь ты для этого нас собрал? — насмешливо добавил он.

Хозяин далля выпрямился.

— Хочешь сказать, я не гожусь?

— Иначе бы ты и не спрашивал.

— Кого же, по-твоему, надо выбрать? — спросил Липит. — Неужели тебя?

— Разумеется. Иначе зачем бы я потащился в такую даль? Я здесь для того, чтобы принять корону объединенных кланов.

Харкон из Мэлена захохотал, громко хлопнув себя по голой груди.

— А остальные притащились, дабы убедиться, что этого не произойдет!

Все засмеялись.

— От меня Липит поддержки не дождется! — объявил Тэган, ударяя по подлокотнику. Ростом он был невысок, зато в плечах широк.

— Я тоже против, — сказал Круген. Вождь Мэнахана единственный нарядился в пышное одеяние, украшенное искусной вышивкой. Идея потратить столько ткани на одного человека казалась всем абсурдной.

— Думаю, мы забегаем вперед, — резко проговорил Липит, желая пресечь возможные возражения. — Пожалуй, сперва стоит послушать Персефону. Ведь это она собрала нас сегодня.

На лицах вождей проступил скептицизм. Для них она всегда была лишь женой Рэглана.

— Неужели? — Тэган бросил на Персефону беглый взгляд. — Я думал, что гонцов послал клан Тирре.

Харкон, скривившись, сложил руки на груди.

— Совет, на который созывает вдова вождя, война с фрэями… Липит, надеюсь, это шутка?

— Нет, если только ты не считаешь смешным смерти тысяч мужчин, женщин и детей! — ответила Персефона. — Может, кто-нибудь из вас думает, что уничтожение Дьюрии, Нэдака, а теперь и Рэна — смешно? Полагаю, когда это случится с вашими даллями, вы измените свое отношение!

Завладев вниманием вождей, Персефона поднялась.

— Фрэи объявили нам войну. Те, кого мы некогда считали великодушными божествами, обернулись коварными недругами. Без причины и без предупреждения они уничтожили два наших клана, а третий едва уцелел.

— Насколько я слышал, один из наших убил фрэя. — Тэган посмотрел на Рэйта.

— Он убил фрэя, — сказал Рэйт, — потому что фрэй убил его отца.

— А я слышал, что люди забрались туда, куда не надо, — упорствовал Тэган. — Они переправились через реку! Все вожди обещали, что этого не произойдет никогда.

— Значит, ты сам во всем виноват? — Элвард свирепо посмотрел на Рэйта.

— Фрэи ополчились на нас вовсе не из-за нарушения границ и убийства. Неужели вы думаете, что они развернули такую масштабную войну из-за гибели одного охотника? — спросила Персефона.

— Пожалуй, я могу внести некоторую ясность, — вмешался Нифрон. — Вы позволите?

Галант выступил из-за кресла Персефоны в центр круга. На плечи фрэя падали длинные волосы. Гладкое лицо без единого шрама служило идеальным холстом для ослепительно голубых глаз. Утренний свет играл на золотистом металле его доспехов.

Нифрон не стал ждать разрешения, которого просил.

— Я Нифрон, глава инстарья, командир знаменитых галантов и законный правитель Алон-Риста. И я подтверждаю слова госпожи Персефоны. Одна-единственная смерть не могла навлечь бедствие на весь ваш народ. Гибель Шегона стала лишь поводом. Фрэи давно собирались стереть всех рхунов с лика Элан и теперь приступили к исполнению своего замысла.

Говоря, он медленно поворачивался и по очереди смотрел в глаза всем вождям.

— Наш фэйн решил, что вас стало слишком много. И в этом он видит угрозу. Ваши успехи на лике Элан, сам факт вашего существования — вот истинная причина его приговора. Фэйн боится, что рхунов станет столько, сколько звезд на небе, и он хочет, чтобы вы исчезли. Все вы.

Нифрон помолчал, но из круга не вышел.

— Если это правда, — Тэгон подал голос первым, — тогда почему среди нас правитель Алон-Риста? Хочешь предложить нам сдаться?

— Ты — Тэган, вождь клана Уоррик? Твои люди торгуют нефритом от восточных отрогов Гэлеша и до западных берегов реки Гэйленон. Я слышал, они любят выпить и поговорить, но не знал, что клан Уоррик также обладает подобной мудростью, ибо вопрос твой очень мудр. — Нифрон замолчал, заставив их ждать, и вожди усомнились, ответит ли он вообще. — Хотя я — законный правитель Риста, к сожалению, остальные мои собратья, включая фэйна, думают иначе. Меня изгнали за то, что я отказался безжалостно убивать рхунских женщин и детей. Предотвратить бойню в Дьюрии и Нэдаке я не смог, зато успел вместе со своим отрядом в Рэн и не дал уничтожить его без остатка. Мы защитили далль сперва от фрэев, потом — от банды грэнморских великанов.

Все зашептались, повторяя слово «великан».

— Сегодня я стою перед вами, чтобы подтвердить: грядет война между нашими расами. Наш бог, Феррол, запрещает мне убивать собратьев, поэтому сражаться за вас я не смогу. Эту битву вы должны выиграть сами, однако вам не придется действовать в одиночку.

— Люди не могут воевать с богами! — воскликнул Липит, ужаснувшись такой перспективе.

— Почему нет? — спросил Нифрон.

— Нас убьют!

— Вас все равно убьют, даже если вы воевать не будете.

— Но… — Липит не выдержал взгляда Нифрона и опустил глаза, — люди не могут убивать богов.

— Перед вами, — Нифрон указал на Рэйта, — человек по прозвищу Убийца Богов. Он убил двоих моих собратьев, один из которых обладал таким могуществом, что призывал с неба молнии и раскалывал землю. Тот фрэй, Гриндал, был одним из наших сильнейших волшебников, из миралиитов. Вам он показался бы богом, и все же рхун… вот этот самый… с ним покончил.

Нифрон снова повернулся и оглядел всех, даже стоявших за креслами вождей советников.

— Вы будете воевать! У вас просто нет выбора. Иначе — смерть… смерть всем рхунам повсюду. Либо будете сражаться поодиночке и погибнете, либо объединитесь и используете свое численное превосходство. Вы станете силой, которой убоится сам фэйн. Я научу вас, как взять верх над моим народом, я покажу вам, как одержать победу!

— Вам нужно иметь единого лидера, — продолжил Нифрон. — Я знаю ваш обычай выбирать сильнейшего воина, способного вести людей в битву. Эту войну не выиграть ни топором, ни мечом, ни копьем или отвагой на поле боя. Что будет, если киниг падет? Кланы разбегутся, союзу конец… А вы не можете позволить себе проиграть эту войну. Второго шанса не дано, перемирие невозможно. Найдите того, за кем пойдут люди, того, кто не увязнет в мелких дрязгах, которые случались у вас в прошлом. Кинигу нет необходимости выходить с вами на поле боя и наносить врагу удары. Тот, кого вы назначите, станет символом вашего союза и поведет вас с умом, мудростью и в соответствии с тщательно продуманной стратегией. Ищите того, кто выше грызни за власть. Того, кому вы сможете верить. Того, в ком не станете сомневаться. Того, кто выиграет для вас войну!

Нифрон замер в ожидании. Стояла полная тишина. Когда он посмотрел на Персефону, она заметила в его глазах нетерпение. В небе закричали чайки, скрипнула несмазанная петля в двери чертога. Фрэй вздохнул, нетерпение сменилось разочарованием.

— Да даруют вам боги мудрость для принятия решения!

С этими словами Нифрон развернулся и пошел прочь.

После речи Нифрона первый за несколько сотен лет совет кланов закончился перерывом на день, чтобы вожди могли посовещаться с советниками и обдумать услышанное. На следующее утро они встретились снова, и каждый сел в свое кресло. Слово взял Тэган, подготовивший целую речь. Он говорил уже не так напыщенно и рассуждал о необходимости воевать с врагом. Рэглан всегда считал Тэгана самым толковым из вождей, и Персефона в этом убедилась: Тэган ни разу не использовал слова «фрэй» или «бог».

После него выступил Харкон, сказав почти то же самое, но подчеркнув важность объединения кланов. Круген повторил чужие слова и предложил составить список претендентов. Все согласились, и второй день совета кланов закончился тем, что вожди ушли для бесед с советниками.

Персефона раздумывала, не сходить ли ей к Рэйту. Он и Малькольм поселились вместе с Бергином, его дочерью Миртис и Филсоном-ламповщиком. Не считая совета кланов, после разговора на берегу она дьюрийца не видела, что было и к лучшему. Персефона легко забывала, что он очень молод. Она к нему несправедлива. Чувство ответственности за других Рэйту пока не знакомо. Он еще даже отцом не стал.

Персефоне нравился Рэйт, но он хотел куда больше, чем она могла дать. В душе она еще была женой Рэглана. Хотя предательство и трусость мужа омрачили память о нем, он все же оставался частью ее жизни. Рэглан продолжал ей сниться, и она вспоминала о его преданности всякий раз, когда скрепляла брэкен-мору подаренной им медной брошью. Персефона помнила его голос, помнила запах волос. В какой-то мере он был жив, хотя и не рядом, и она не могла представить себя с другим мужчиной. Сама идея казалась ей абсурдной, однако Рэйт смотрел на все иначе. Мужчины воспринимают мир по-другому, особенно если они молоды. Наверное, лучше держаться от него подальше. То, что она хотела сказать, вполне подождет.

Третья встреча началась в тех же креслах, и Персефона гадала, ставят ли их слуги заново каждый день или просто оставляют на ночь во дворе.

Первым слово опять взял Тэган.

— Хочу начать с выдвижения того, кто лучше прочих подходит на место кинига: это я. — Он чуть склонил голову и сложил руки на груди, стараясь выглядеть одновременно скромно и благородно.

Персефона ожидала неодобрительной реакции, но раздалось лишь вежливое покашливание. Вожди терпеливо сидели и слушали.

— Я — Тэган, вождь клана Уоррик, сын Эгана Камня, сына Хэгена, сына Гэна. Я веду свой род от Брана из Пайна, Щита Гэта из Одеона, который сразил Орра, одноглазого дракона с берегов Уэйлинга. В моих жилах течет кровь героев. Моя родословная не вызывает сомнений. Уоррик — клан великий и свирепый, у нас сотни опытных копейщиков. — Он поднял вверх свое копье с идеально отполированным древком и красивым нефритовым наконечником. — Камни для копий мы добываем в наших горах, и у моих людей всегда вдоволь мяса.

Тэган продолжил описывать достоинства клана Уоррик и свои собственные достижения в битвах, напомнив, что семь лет назад он победил претендента, который был не только моложе, но также крупнее и быстрее него. Он рассказывал долго, потом сел с довольной ухмылкой на лице, словно все присутствующие вот-вот захлопают и согласятся избрать его кинигом.

Вместо этого поднялся Харкон и объявил:

— Отлично сказано, Тэган. Твоя родословная и навыки весьма внушительны, ты станешь хорошим Щитом, когда кинигом назначат меня. — Харкон принялся объяснять, почему во главе кланов должен встать именно он, и подчеркнул, что ведет свой род от самого Мэлена, основателя клана и великана, разбившего целую армию гоблинов одним дубовым бревном.

Когда поднялся Круген и выдвинул свою кандидатуру, Персефона уже не удивилась. Вот почему никто не возражал против Тэгана: каждый собирался последовать его примеру. Следующим был Элвард, который хоть и недавно стал вождем, а умудрился проследить свою родословную до полубога, помогшего Рэсре, богу-покровителю клана Нэдак, одолеть Западный ветер.

Вожди выступали по кругу, и когда настал черед Липита, он воспользовался положением хозяина, чтобы впечатлить их наглядной демонстрацией силы клана. Щелчком пальцев он призвал отряд из нескольких сотен воинов, которые вошли во двор и окружили кресла. Каждый был статен, обнажен по пояс и стоял, поигрывая мышцами. Они держали в руках большие деревянные щиты и острые копья. Лица они разукрасили угрожающими мазками белого и красного цвета и выглядели весьма свирепо. Липит поднял руку, и воины застучали копьями о щиты, издав воинственный клич. Вождь опустил руку, и они замерли.

Настала очередь Персефоны. Сперва она думала выдвинуть свою кандидатуру, чтобы посмотреть на лица вождей и увидеть, будут ли они столь же любезны с ней, как и друг с другом. В отличие от остальных Персефона не преследовала политических интересов. Она не хотела быть кинигом. Она хотела выиграть войну.

— Я предлагаю назначить кинигом… Рэйта из Дьюрии. — Она говорила просто, без лишнего драматизма, и не удосужилась объявить, кем был его отец или дед. Персефона указала на Рэйта. — Он знает, как их убивать. Он единственный, кто доказал это делом. Его клан погиб, и у него нет ни договоренностей, ни обязательств. Поэтому кинигом он станет справедливым и беспристрастным. Самое главное в том, что вы, может быть, и потомки легендарных героев, а он — сам герой!

Персефона села, сложила руки на коленях и стала ждать. Все посмотрели на Рэйта. Во взглядах вождей читалось удивление и отчасти одобрение. Круген и Элвард закивали, хотя, может, и непроизвольно.

— Я ценю поддержку Персефоны, но есть одна проблема, — сказал Рэйт. — Я отказываюсь быть кинигом.

Вожди воззрились на него с изумлением.

— Как это — отказываешься? — спросил Липит.

— Быть кинигом — величайшая честь для мужчины, — заметил Харкон. — К ней полагается безграничная власть. Твое слово станет законом для всех кланов.

— А зачем мне? — спросил Рэйт.

— Ты же хочешь создать что-нибудь важное и хорошее, — отозвалась Персефона. — Вот твой шанс!

— Войнами ничего не создашь.

— Ты единственный, кто годится на это место! — воскликнула она. — Ты — Убийца Богов, и не только потому, что убил фрэя. Ты убил саму идею их божественности! Ты уже выиграл первую великую битву, причем в одиночку. Просто потому, что ты есть, ты даешь надежду нам всем. Надежду на то, что мы уцелеем, что мы действительно сможем победить! Кто еще способен на такое?

— Поэтому я и не хочу быть кинигом. Я отказываюсь давать вам ложную надежду. Не хочу, чтобы все винили меня, когда мы потерпим поражение.

— Поражение? — вскинулся Тэган. — Хочешь сказать, мы не сможем победить?

— Именно. — Рэйт посмотрел ему прямо в глаза. — Если бы в Далль-Рэн пришли не великаны, а фрэи, то Нифрон с галантами не смогли бы их остановить. Они не сражаются между собой.

— Но ведь Нифрон может научить нас… — начала Персефона.

— Научить нас чему? — Рэйт вынул из-за спины сломанный меч и показал всем. — Вот меч моего отца. Оружие из металла, которому завидовали все дьюрийцы. Когда я дрался с Шегоном, он рассек его пополам словно прутик. Да, я убил Шегона. Я убил фрэя, только сделал это, пока он валялся в отключке. Малькольм стукнул его камнем по голове, подкравшись сзади. — Рэйт помолчал, чтобы до них дошло. — Вы правы. Я — единственный, кто убил бога, и то лишь потому, что он лежал на земле без сознания.

— А как же Гриндал? — возразила Персефона. — Ведь он был миралиитом, Мастером Искусства. Ты и его убил. Он-то не лежал без сознания!

— Неужели вы думаете, что я сумел бы победить его без меча Шегона? И без помощи Арион? Пока фрэи не считали нас угрозой, мы могли подобраться к ним поближе, однако теперь этого преимущества у нас нет. Они будут настороже и больше не станут нас недооценивать.

Персефона задумалась.

— Еще ты бился с Нифроном у ворот Далль-Рэна. Ты дрался с ним на мечах и победил. Думаю, ты недооцениваешь свои возможности.

Рэйт согласно кивнул.

— Да, мы бились один на один. Я воспользовался клинком Шегона, без него бы я погиб. Каким оружием будут сражаться наши воины? Разве копья с каменными наконечниками выстоят против бронзовых мечей фрэев? — Рэйт поднялся, достал меч Шегона и подошел к Липиту. Из-за его спины выступили двое солдат. Рэйт одним взмахом перерубил оба копья.

Защитники вождя отпрянули. На их место кинулись другие, но Рэйт пошел к середине двора — к толстому деревянному столбу, на котором стояла главная жаровня. Он взмахнул мечом и вогнал его поглубже. Потом дьюриец повернулся к кругу.

— Когда они придут, вы столкнетесь с оружием получше этого, — объявил Рэйт. — Может, Нифрон и научит людей драться, только что в этом толку, если у нас лишь палки и камни, у них же — мечи из металла! Да, мы видели, как умирают фрэи, видели дважды. Хотя они и не боги, нам до них все равно далеко. Войну мы уже проиграли. Неужели не понимаете? Эту войну не выиграть. Поэтому я и не хочу быть вашим кинигом. Найдите кого-нибудь еще более безумного, чем вы сами, а я вам не дурак!

Рэйт пошел со двора, а они все смотрели на воткнутый в столб меч.

После совета Персефона отправилась искать Рэйта. Она не нашла его ни под навесом, ни возле стены, и спустилась в деревню. Ей нужно было заставить Рэйта изменить решение, хотя она и не знала, как. Он говорил дельно. Надолго ли хватит их численного превосходства? Если рхунское оружие ломается легко, как копья воинов Липита, то для победы понадобится чудо.

С наступлением темноты она бросила поиски, радуясь, что так и не нашла дьюрийца. «Что бы я ему сказала? Что тут вообще можно сказать?»

Наутро снова пошел дождь, и совет вождей перенесли. На следующий день так и не развиднелось, и пришлось собраться в чертоге. Рэйт не появился. Сначала Персефона опасалась, что он ушел, но Малькольм заверил ее, что он еще в Тирре и учит мальчика драться.

Поскольку в чертоге было тесновато, кроме вождей мало кто присутствовал. Элвард пришел один, Харкон тоже. Тэган взял с собой лишь Щита, которого вроде бы звали Оз. К Персефоне присоединилась только Брин.

— Разве можно так обращаться с хорошим клинком? — покачал головой Элвард, глядя на дождь с порога. Тонкая льняная рубаха трепетала на мокром ветру, и Персефона поняла, что он совсем худой. Вожди питаются хорошо, однако Элвард возглавил клан совсем недавно. — Почему никто его не выдернет?

— Прошу, — отозвался Тэган. — Мы тебя не удерживаем.

Элвард сел.

— Что будем делать?

— Нифрон привел убедительные доводы, — заметил Тэган. — Нужно воевать.

— Рэйт также говорил разумно, — возразил Круген. — Войну мы уже проиграли.

— Пожалуй, стоит вернуться, — сказал Элвард.

— Куда?

— Обратно за море. Сядем в лодки и отчалим, уплывем подальше от фрэев. Разве не там наша родина? Почему бы просто не вернуться домой? — Элвард посмотрел на Брин. — Ведь ты — Хранительница? Что об этом говорится в Укладе?

Все посмотрели на смутившуюся девочку.

— Так что?

Брин бросила взгляд на Персефону.

— Расскажи им, что ты знаешь, — велела она. — Для того нам и нужны Хранители.

— Мы действительно прибыли из-за моря, — начала Брин. — Правда, никому не ведомо, из-за какого именно, но это и неважно. Возвращаться нам некуда. Старый мир затонул. Поэтому и пришлось его покинуть, поэтому мы и приплыли сюда. Если отправимся за море, то упадем за край мира.

— Как насчет Кэрика? — спросил Элвард. — Ведь город дхергов близко?

Липит покачал головой.

— Мы торгуем с дхергами в Тирре, к себе они не зовут. Доверять им нельзя, к тому же они могут заподозрить, что мы посягаем на их земли. Хватит с нас и одной войны.

Элвард помрачнел и ссутулился.

— Все безнадежно. — Круген подался вперед, поставил локти на колени и положил подбородок на руки. — Может, вместо того, чтобы выбирать кинига, следует решить, какому богу мы станем молиться. Ни в коем случае не советую Мэхана! В последнее время он к нам не расположен.

— Круна тоже предложить не могу, — покачал головой Харкон. — С урожаями пшеницы и исцелением больных он справляется, однако войны ему не по силам.

— Я мог бы воздать хвалу мощи Эрафа, — начал Липит, — но… — Он посмотрел на Персефону. — Ее бог сильнее. Мы закрыли перед ними ворота, а Мари сорвала их с петель. Потом она влетела в далль, неся в дар пищу, питье, инструменты и меха. Богиня Рэна — могущественная и щедрая.

Вожди посмотрели на Персефону.

— Это правда? — спросил Элвард.

Персефона бросила взгляд на дверь, в которой виднелась мокрая и черная от дождя статуя.

— Я всегда знала, что она слышит наши молитвы.

— Тогда к ней и обратимся, — подытожил Липит. — Помолимся Мари, чтобы она нашла для нас выход. Попросим дать нам совет!

— У меня есть отличная свинья, — сказал Круген. — Завтра я принесу ее в жертву Мари.

— Мы все принесем ей жертвы, — заверил Тэган. — Предложим лучшее, что у нас есть, и поклянемся в верности в обмен на спасение. Может, она пошлет нам того, кто выдернет меч из столба. А потом обрушит дождь из тысяч мечей, чтобы вооружить каждого крепкого мужчину. И тогда… с навыками Нифрона и с мечами Мари… у нас будет шанс! — Не обращаясь ни к кому в отдельности, он спросил: — Как думаете, сработает?

Липит уставился в открытую дверь с удивлением и испугом.

— Чего ты? — не понял Тэгон.

— Она на него смотрит! — Липит указал на статую Мари. — Она стоит лицом к мечу, воткнутому в столб! Это знак. Если мы отвергнем других богов ради Мари, она пошлет нам достойного кинига и мечи для наших воинов!

Меч принадлежал Рэйту. Об этом знали все. Также им была известна его репутация. Он убивал богов. Клинок останется в столбе до тех пор, пора Рэйт сам его не выдернет. Персефона подозревала, что Липит думает точно так же, но оба промолчали.

— Что думаешь? — спросила Брин у Персефоны, покинув чертог. Брин все еще таскала с собой каменную плитку, прижимая ее к груди.

— О чем именно?

— Если мы… то есть… Думаешь, Мари нам поможет?

Персефона помедлила возле меча Рэйта, по рукоятке которого стекала вода.

— Надежда есть всегда.

Вожди решили ночевать в чертоге. Персефоне было неудобно спать с мужчинами. Ее место — среди ее клана. И все же она не сомневалась, что остальные проведут ночь за выпивкой и разговорами. В той душной и темной могиле будут заключаться союзы и торговые соглашения. Ходят слухи, что Харкон и Круген уже договорились менять шерсть на янтарь и на последнем собрании сидели рука об руку. Персефона теряла позиции. Вождь из нее был неважный, и из-за этого страдал клан Рэн. Впрочем, кому будут нужны торговые соглашения, если не придумать, как бороться с фрэями?

Ноги у Персефоны налились тяжестью, когда она и Брин выходили из ворот. Шея и спина болели от жесткого кресла, хотелось есть. В полдень Липит подал еду, но Персефона к ней почти не притронулась. Аппетит пропал. Теперь они шли усталые и голодные по тропе, которая вилась вдоль стены далля.

— Ваше величество!

Брин с Персефоной обернулись и увидели спешащих к ним Мороза с Потопом.

— Неужели они все еще здесь? — прошептала Брин.

Персефона пожала плечами.

— На одно слово, ваше величество! — умоляюще воскликнул запыхавшийся Мороз.

Двое дхергов по-прежнему были в своих металлических костюмах с широкими поясами и ботинках до колена. Сплетенные кольца рубах звенели на бегу.

— Величество? — переспросила Брин.

Персефона снова пожала плечами.

— Теперь, когда вы посетили совет кланов, не могли бы вы снова помочь нам побеседовать с Арион? Нэйт находится совсем рядом — надо только переправиться через пролив. Я даже выразить не могу, насколько важна для нас ее помощь!

— Извините, у нас своих проблем хватает, — ответила Персефона. — Мы сейчас на грани…

Из-за туч выглянуло солнце, и закатные лучи засияли на металлических рубахах дхергов. Персефона прищурилась, глядя на сверкающие кольца, потом перевела взгляд на мечи в ножнах. Она подтолкнула Брин локтем и указала на оружие.

Сперва девочка не поняла. Потом ее глаза расширились, и она энергично закивала.

— Ну конечно! Многие рассказывают, что они делают оружие. Они куют отличные клинки!

— Бэлгрейглангреане делают лучшее оружие на лике Элан! — воскликнул Мороз. — Мы одни владеем секретом разных сплавов! Наши предки превращали клинки в произведения искусства задолго до того, как ваш народ пришел в Рхулин.

— Ваши клинки так же хороши, как и фрэйские? — спросила Персефона.

Оба дхерга дружно сплюнули.

— Эльфы научились всему, что знают, от нашего народа! — заявил Мороз.

— Ты хотел сказать, они украли у нас знания, — поправил Потоп.

— Вы видели меч Рэйта?

— Который их двух? — спросил Потоп.

— Фрэйский клинок. Вы можете сделать лучше?

— Ну, э-э… — Мороз посмотрел на собрата. — Лично я — нет. Мы с Потопом не кузнецы. Я же говорил: мы строители, наш профиль — стены, колонны и мосты. Тебе нужны укрепления? Их мы построим. Дождь — землекоп. Нужен тоннель — смело обращайся к нему. А в металлургии и холодном оружии мы не разбираемся. Мастера тщательно хранят свои секреты.

— Твой народ умеет делать путные мечи?

Дхерги опешили.

— Ну, конечно же! — объявил Потоп.

— Сколько вы можете сделать?

— В каком смысле — сколько?

— Если твои люди захотят, сколько мечей они способны сделать?

— А если твои люди захотят, сколько хлеба они способны выпечь?

Персефона улыбнулась.

— За короткое время мы испечем тысячи хлебов.

— Во времена короля Мидеона кузни Друминдора ковали для войны с эльфами тысячи мечей в день. И все клинки были получше того, что носит Рэйт.

— Великан, о котором ты говорил… Насколько сильно вам нужно от него избавиться? Если бы я убедила свою подругу Арион помочь вам, смог бы ты убедить своих оружейников помочь нам?

Мороз и Потоп обменялись удивленными взглядами. Потом Мороз сказал:

— Позволь заверить, что Гронбах будет безмерно благодарен за избавление от… от великана, о котором мы упоминали. И хотя я не вправе давать обещаний от его имени, думаю, что смогу условиться с ним о встрече, чтобы вы договорились сами. Устраивает?

Слово «устраивает» прозвучало бледно и неубедительно, особенно учитывая, что от него зависела судьба целой расы…

— Да, — ответила Персефона. — Я буду тебе очень благодарна.

Глава 13

— Ты ведь думаешь об этом, не так ли? — спросила Арион. — Каково касаться струн мироздания?

Девочка-мистик со своей волчицей сидела на поле, вдали от шерстяных навесов. В руках у Сури была веревочка. Она плела этот узор тысячу раз и знала сотни способов менять плетение, чтобы создавать другие узоры, но пальцы ее не двигались.

Сури вопрос проигнорировала, и Арион опустилась с ней рядом. От мокрой фрэи пахло океаном.

— Ты что, свалилась в море? — спросила Сури.

— Я купалась. Тебе тоже стоит попробовать. Впрочем, я не чувствую себя такой чистой, как хотелось бы.

— Разумеется, ты чистая! Ведь ты постоянно моешься.

— Нет, думаю, дело в соли. В воде ее полно. Она ужасно сушит кожу, хотя купаться было здорово! Тебе наверняка понравятся волны. Они поднимают тебя и несут, будто летишь!

Сури усмехнулась. Уже много дней Арион так и сыпала метафорами.

— Недавно шел дождь, знаешь ли. Помогает лучше, чем океан. И никакой соли.

— И все же он не помог, судя по твоему виду. И по запаху.

Сури оглядела себя с недоумением. После проливных дождей, во время которых они с Минной обследовали лужицы на каменистом берегу и продуваемые ветрами просторы вокруг Тирре, на ней не осталось ни пятнышка — не считая босых ног, потому что от грязи никуда не денешься. Не найдя смысла в замечании Арион, Сури снова сосредоточилась на веревочке между пальцами. Она никак не могла решить, что делать дальше. Арион наблюдала, заставляя Сури нервничать.

— Чего? — воскликнула она на рхунском.

— В том-то и беда в забавах с веревочкой, — ответила Арион. — Поэтому в нее и играют лишь начинающие. Как только прикоснешься к настоящим струнам, веревка навсегда станет просто веревкой. Ты понимаешь, что узоров очень много. Хуже того, ты видишь, что это слабое подобие струн природы. Искусство дарует бесконечное множество вариантов. Все в мире вплетено в ткань реальности, все взаимосвязано, каждый прожитый миг создает новые связи, вносит изменения в невообразимо сложную паутину жизни. Некоторые нити трогать нельзя, другие можно. Некоторые сперва кажутся неподвижными, но в правильных условиях их удается передвинуть. Настроив струны, ты научишься их перебирать, создавая музыку. Разные тона составляют язык мироздания и служат строительными блоками всего сущего. Порой чувствуешь, что все на свете возможно, если только распутать сложные места.

Арион потянулась и погладила Минну. Волчица открыла глаза, однако голову поднимать поленилась.

— У тебя есть дар заглядывать за завесу и видеть устройство нашего мира, дар настраивать его на свой лад. Разумеется, ты и сама являешься частью плетения.

— Неужели я паук?

Арион покачала головой.

— Нет, нить ткешь не ты. Мастера Искусства не могут создавать новое, они лишь образуют связи между тем, что уже существует. Мы являемся его частью, а значит и паутиной, отдельными нитями в узоре. Изменяя узоры, ты меняешь мир и саму себя, потому что ты — часть этого мира. Создавая узор, ты создаешь собственную жизнь.

— Всякий раз, когда ты говоришь об Искусстве, оно кажется мне все менее привлекательным.

Арион улыбнулась.

— Скажи правду, Сури. Перед тем, как я села с тобой рядом, ты поняла, что любимая игра больше не радует?

— Она нам больше не нравится, правда, Минна?

Волчица лежала на боку, высунув язык, и тяжело дышала. Сури скривилась.

— Ты испортила мою игру, а теперь посмотри, что ты сделала с Минной! Найди себе кого-нибудь другого…

Из темноты вышла Персефона в сопровождении Брин и маленьких человечков, вечно звеневших при ходьбе.

— Извините, — сказала Персефона. — Я не хотела вам мешать.

— Уж лучше помешай, — проворчала Сури.

— Мне нужно поговорить с Арион.

— О чем? — спросила Арион.

Персефона посмотрела на нее с удивлением.

— Ты так быстро учишься нашему языку!

— Ничего подобного, — отрезала Сури. — Хочешь обсудить что-то важное — говори по-фрэйски. У нее ужасная привычка кивать, будто она понимает. Ты себе стараешься битый час, она кивает и кивает, улыбается, но при этом совершенно ничего не понимает. Смотри, вот как сейчас. Ты поняла, что я сказала?

Арион закусила губу.

— Вы говорили обо мне, — сказала она, четко выговаривая каждое слово. — Что-то плохое. Что-то… — она смутилась и закончила на фрэйском: —…оскорбительное.

— Ну, может, ты и научилась кое-чему, — признала Сури.

— Воспользуюсь фрэйским, — решила Персефона. — Ты слышала про собрания в чертоге?

Арион кивнула.

— Вожди рхунов выбирают лидера. Чтобы вести войну.

Персефона кивнула.

— У нас не все идет гладко.

— Не можете выбрать?

— Есть и другая проблема. Нам нужно оружие. Без него наших людей… как это по-фрэйски?.. — Она провела рукой по шее.

— Убьют, — закончила за нее Сури.

— Перережут, — сказала Арион.

Персефона кивнула.

— И они дадут вам оружие? — спросила Арион, кивнув в сторону маленьких человечков, молча стоящих позади Персефоны. Их было трое. Двое длиннобородых напряженно следили за беседой, в то время как Дождь сел на корточки и гладил Минну.

— Таков наш план — оружие в обмен на услугу.

— Идея Нифрона?

— Нет. Отчасти она принадлежит Рэйту. Он отказался быть кинигом потому, что без хорошего оружия у нас нет шансов.

— Он прав. Выиграть эту войну невозможно. У меня есть идея получше. Гораздо разумнее устранить недоразумение и восстановить отношения между нашими расами.

— О каких отношениях ты говоришь?! — Брови Персефоны взлетели, она уперла руки в бока. — Убиты тысячи людей! Думаю, нельзя это назвать «недоразумением». И я считаю, что гораздо разумнее…

— Убить еще несколько тысяч? Думаешь, тогда всем полегчает? Нужно придумать, как мирно жить вместе. Война тут не поможет.

— А что поможет? — воскликнула Персефона, всплеснув руками.

— Она, — произнесла Арион на рхунском и указала на Сури.

Сури слушала разговор краем уха. Ей было куда интереснее познакомить Дождя с Минной. Он и Брин обнаружили то, что Сури знала много лет: Минна обожает, когда ее чешут за ушами. Однако последнюю фразу было трудно не понять.

— Я? — удивилась девочка.

Арион кивнула.

— Мой народ думает, что рхуны — животные, бездумные твари. Поэтому не испытывает вины, убивая вас. Точно так же вы спокойно убиваете оленей. Я знаю. До встречи с тобой я тоже так думала. Нам нужно доказать моему фэйну… всем фрэям, что вы заслуживаете жизни, достойны уважения и независимости. Если они увидят, что мы похожи, то осознают свою ошибку.

Она повернулась к Персефоне.

— Ты хочешь спасти своих людей, я — своих, но не ценой же многих жизней! Наши народы могут жить в мире, и Сури — ключ к решению проблемы. Она не фрэй, однако владеет Искусством даже без обучения. Вряд ли ты в состоянии оценить, насколько это открытие поразительно. Даже среди фрэев немногие обладают таким даром. Если мой фэйн увидит, что рхуны способны владеть Искусством, то станет ясно, что отличий между нами гораздо меньше, чем сходств.

— Вот почему ты так настаиваешь на моем обучении, — проговорила Сури.

Арион нахмурилась.

— Сури, ты — особенная. Я чувствую это так же, как чувствую смену времен года. Дело не только в том, что у тебя есть дар. Дело в тебе самой. Я уверена, что ты — ключ ко всему! Ты должна доказать фэйну, что рхуны такие же удивительные и достойные права жить существа, как фрэи. Если у тебя получится, они увидят свою ошибку и одумаются. И это произойдет лишь в том случае, если ты примешь свою сущность. Тогда ты сможешь изменить мир.

Персефона долго размышляла, наморщив лоб.

— Мне бы этого очень хотелось, однако сейчас мои люди совершенно беззащитны. Пока у нас нет оружия, мы не можем за себя постоять. Для нашего выживания оружие имеет решающее значение. Сури, что думаешь ты?

— Я думаю, что лета должны быть длиннее зим. Я думаю, что вино из одуванчиков вовсе не такое вкусное, как утверждала Тура. Я думаю, что Минна — самый мудрый волк на свете, и она видит изъяны в плане Арион. Верно, Минна?

— Что за изъяны? — спросила Арион.

— Во-первых, я не владею Искусством. Да, я могу зажечь огонь, но не вижу в этом ничего особенного, да и твоего фэйна это вряд ли впечатлит. Единственный раз, когда я воспользовалась магией, закончился катастрофой, помнишь? Великан заплатил за мою ошибку жизнью.

— Великана, что разгромил рол, убила ты? — изумленно воскликнул Мороз.

Сури удивилась не меньше — она не подозревала, что дхерги знают фрэйский настолько хорошо, что способны следить за разговором.

— Да, только я пыталась его не убить, а освободить. — Она снова повернулась к Арион. — Во-вторых, вряд ли я увижусь с фэйном. Он послал великанов и молнии, чтобы погубить тебя, и значит, ты вообще не сможешь вернуться домой, вдобавок со мной.

— Действительно, теперь все гораздо сложнее. Если бы Гриндал не погиб, было бы легче.

— Позвольте кое-что сказать? — вежливо спросил Мороз у Сури.

Девочка посмотрела на него с любопытством. Татуировки вокруг глаз поднялись вместе с бровями.

— Ты уже сказал кое-что.

— Позвольте сказать еще кое-что?

Сури вздохнула и посмотрела на своего волка.

— Если он продолжит в том же духе, мы застрянем тут надолго. Правда, Минна?

— Я подумал, если великана можешь убить ты, то она нам не нужна. — Он кивнул в сторону Арион.

— Зачем вам его убивать? — спросила Сури.

— В городе Нэйт сидит великан и не дает нам попасть домой. Твой вождь хочет получить от бэлгрейглангреан оружие в обмен избавление от напасти.

— Я же сказала! Первый раз получилось случайно, — заверила его Сури.

— Еще одна случайность нас вполне устроит, — улыбнулся Мороз.

— Никого убивать не надо, — сказала Арион и вернулась к фрэйскому. — Почему все идут на такие радикальные меры, как война и смерть? Есть дюжины других способов разобраться с великаном, и ни один из них не требует его смерти.

— Уверен, после встречи с чудовищем ты передумаешь, — заметил Мороз.

— Все дело в том, что у тебя нет дара. Нас учат мыслить творчески.

— Сури, — напомнила Персефона, — нам действительно нужна помощь. Это очень важно!

— Сделаю что смогу, но от гусениц толку мало.

— Чего? — Персефона растерялась не меньше остальных.

Арион снисходительно махнула рукой.

— Она хочет сказать, что еще ничего не умеет. Как тебе такое предложение: Сури и я отправимся в Нэйт и разберемся с великаном… разберемся, а не убьем его. Смерть Рэпнагара была ошибкой. Виноваты мы обе. Мне не следовало просить ее выполнить столь сложное плетение при ее нынешних возможностях. При правильном обучении она сможет не только избавить Нэйт от великана, но и докажет фэйну, что у нее действительно есть дар. Персефона получит свое оружие, и рхуны больше не будут беззащитны. Хотя меня это очень огорчает, теперь я понимаю, что столкновение неизбежно. Уважение нужно заслужить. Если вы выиграете битву или две, то фэйну придется искать мирное решение. Вот тогда Сури и станет тем решением, которое устроит всех!

Она помолчала и посмотрела прямо на Сури.

— Ты должна согласиться на обучение. Никаких споров. Овладение Искусством уже не твой личный выбор. Ради блага рхунов и фрэев ты должна расправить крылышки!

— Я с вами, — сказала Персефона. — Займусь переговорами насчет оружия. Если мы не достигнем соглашения, никто и ничего делать не будет. Ясно?

— Договорились, — кивнул Мороз. — Но когда вы увидите великана, то поймете: лучше его убить.

— Это уже моя забота, — заверила Арион. — Как я говорила, миралиитов учат подходить ко всему творчески. Вряд ли великану нравится сидеть запертым в вашей горе. Я могла бы уменьшить его до размеров мыши, посадить в сумку и отнести домой.

— М-да, но…

— Не испытывай судьбу! Главное, она идет с нами, — вмешалась Персефона.

Мороз кивнул.

Сури посмотрела на волчицу.

— Минна, ты не перестанешь меня любить, если я стану бабочкой?

Волчица подняла голову и облизнула руку Сури.

— Значит, все решено, — сказала Персефона.

— Что решено? — спросила Брин. — Что происходит? Как я стану исполнять обязанности Хранителя, если вы разговариваете на языке, которого я не понимаю?

— Наверное, тебе стоит выучить фрэйский, — заметила Персефона. — Пойдем, расскажу тебе все, пока укладываю вещи.

— Какие вещи? Куда ты собралась?

Дождь нарушил привычный образ жизни под шерстяным навесом.

Даже после того, как он кончился, земля осталась мягкой. Вытоптанная трава превратилась в слякотную жижу, и колья в ней больше не держались. Перетаскивать тяжелые вещи стало невыносимо трудно. Старые тропы забросили, и высота склона стала новым стандартом процветания. Примерно посередине лагеря образовалась широкая и глубокая лужа. Великая Лужа, как прозвали ее жители, вытеснила несколько семей с насиженных мест и разделила лагерь на Восточные и Западные Хляби. Западные Хляби считались более пригодными для жилья, и там-то Хэбет воздвиг покои для Персефоны. Он убедил Уэдона и Брюса-пекаря помочь ему устроить двухкомнатное помещение, в котором они поставили Первый Трон — единственное, что Хэбету удалось спасти из разрушенного чертога.

Персефона туда даже не зашла. Она осталась в Восточных Хлябях среди корзин, груд инструментов и людей, со страхом ждавших нового дождя. Она поступила так вовсе не специально и не из политических соображений. Персефона поселилась в Восточных Хлябях потому, что там жили Брин, Мойя, Падера и Роан. Она не собиралась их покидать. По крайней мере, пока.

— И куда ты собралась? — кричала Мойя на своего вождя, пока та укладывала вещи.

— Через пролив, в Бэлгрейг, — ответила Персефона, засовывая одеяло в мешок. — Если Арион и Сури разберутся с великаном, то я добуду нам оружие для войны. — Она повернулась к Падере. — Как думаешь, там холодно? Брать мне брэкен-мору? — Персефона никогда не бывала в Бэлгрейге. Кто знает, вдруг там вообще снег идет.

— Лучше взять, чем жалеть, что не взяла, — изрекла Падера, сидя на подушках из шерсти и сшивая нечто похожее на мешок.

— Кто еще идет? — спросила Мойя.

— Никто. Ну, может, еще гномы, конечно.

— Только вы втроем и коротышки?! — Мойя воскликнула это таким тоном, будто Персефона с ума сошла. — Как насчет Рэйта? — спросила она у Малькольма, который наполнял бурдюк водой из большого бочонка.

— Мне он ничего не сказал. Он вообще в курсе? Лично я впервые слышу. — Малькольм повернулся к Персефоне. — Если хочешь, я…

— Нет! — выпалила она.

Все уставились на Персефону.

— Ведь он твой Щит! Ему придется идти с тобой, — заметила Мойя.

— Он уже не мой Щит.

— Чего? Когда это случилось? — Мойя уперла руки в бока, словно мать Персефоны. Сходство было бы полным, не носи Мойя на бедре меч, полученный в подарок от Тэкчина. — Как…

— Он не может быть моим Щитом и вождем одновременно, поэтому я освободила его перед началом совета. И не вздумайте ему говорить! Он попытается пойти со мной или понесется вдогонку. А я хочу, чтобы он остался здесь и возглавил кланы. Для этого ему желательно посещать совет; может быть, тогда вожди его уговорят.

— Разве тебе не нужно оставаться здесь? Ведь совет созвала ты. Нельзя удирать, не доведя дело до конца!

— Все решения принимаются Тэганом, Харконом, Липитом и Кругеном — вождями, у которых еще остались кланы. У Рэйта есть люди, но их совсем мало, и все же его голос громче моего. Он — Убийца Богов, я же лишь вдова Рэглана. Мои слова весят не больше дождевых капель. Однако если я смогу достать оружие, причем хорошее, Рэйт передумает и станет кинигом. Если он решится, другие вожди наверняка присягнут ему на верность.

— Как насчет Брин? — спросил Малькольм. — Разве ее ты не возьмешь?

— Нет, я…

— Нельзя упускать такой невероятный шанс! — воскликнул Малькольм. — Не думаю, что хоть кто-нибудь… ну, по крайней мере, ни один человек точно не ступал на земли Бэлгрейга. Без Хранителя тебе не обойтись.

Брин радостно просияла.

— Она должна остаться в лагере. — Персефона указала на девочку. — Чтобы было, кому рассказать об избрании кинига. Это куда важнее.

— Здесь полно других Хранителей, — возразила девочка. — Я узнаю все у них, когда вернусь.

Персефона посмотрела на восторженную Брин и вздохнула.

— Ладно, пусть идет.

Брин подпрыгнула, ухватила свой мешок и принялась запихивать в него вещи. Про куски сланца она тоже не забыла.

— Ты же не потащишь их с собой?

Брин бросила взгляд на три куска камня, словно это был ее любимый щенок.

— Я на них черчу.

— Что ты делаешь?!

— Я рисую на них воспоминания, то есть веду точный учет событий. Роан понимает. И остальные смогут понять. Когда настанет время учить нового Хранителя, он просто посмотрит на таблички и все узнает. Сначала я чертила мелом, но он смазывается, теперь я делаю глубокие царапины.

— Наверное, камни тяжелые.

— Я справлюсь!

Персефона закончила укладывать вещи и поймала насмешливый взгляд Мойи.

— Как насчет Щита? Если ты отпустила Рэйта, то кого возьмешь на его место?

— Никого. Не нужен мне никакой Щит, — заявила Персефона.

— Сеф, ты собралась в чужую страну бороться с великаном… Без защиты не обойтись! Ради Мари, ты должна идти во главе войска!

Персефона насупилась. Мойя говорила точь-в-точь как мать Персефоны, что ее раздражало и удивляло, в то же время заставляя тосковать по ушедшим родителям.

— С нами отправится Арион. Она лучше пятидесяти сильных мужчин.

— Она — фрэя.

— И что?

— Я не могу доверить ей твою защиту.

— Мойя, мы поплывем на корабле в гости к дхергам, в город, в котором я и Брин наверняка будем сидеть, ничего не делая, пока Арион и Сури разбираются с великаном. Брин узнает много нового, а я тем временем буду умирать со скуки.

Мойю ее заверения ничуть не убедили.

— Ну что еще? — не выдержала Персефона. — Мойя, чего ты от меня хочешь?

Мойя хлопнула себя по бедрам.

— Выбора нет! Я иду с вами.

— Ты уходишь? — впервые подала голос Роан, встревожившись.

— Мойя, не глупи, — отрезала Персефона.

— Неужели ты думаешь, что я не смогу тебя защитить? — Мойя выхватила из-за пояса меч. — Меня тренировал Тэкчин! И говорил, что доволен моими успехами. И мне удалось произвести впечатление на всех фрэев!

— Ты уверена, что он говорил именно о боевых навыках, моя дорогая? — осведомилась Падера.

Мойя так и взвилась.

— На что ты намекаешь?!

Все промолчали, Брин с Персефоной едва не расхохотались.

Мойя сверкнула глазами, взмахнула клинком и нанесла впечатляющий удар сверху вниз, затем быстро перекувыркнулась. Вскочив на ноги, она снова взмахнула мечом и остановила лезвие возле самого горла Персефоны, встав в весьма угрожающую позу.

Персефона отскочила назад, едва не упав.

После этого уже никому не хотелось смеяться над Мойей. Девушка сунула клинок в ножны.

— Я иду с тобой!

— Ладно, — вздохнула Персефона.

— И Роан тоже, — добавила Мойя.

Бывшая рабыня, которая сидела на земле, возясь с палкой и веревкой, посмотрела на нее изумленно.

— Чего? Ну уж нет, — воскликнула Персефона. — Это ни в какие ворота не лезет!

— Мы не можем оставить ее одну.

— Мойя, — строго сказала Персефона. — Здесь Роан хорошо. Она вовсе не одна. С ней остаются Падера, Гиффорд и…

Роан всхлипнула.

— В чем дело? — спросила Персефона.

— Я взяла у фрэя одно из его маленький копий, — прошептала Роан едва слышно. — Я просто хотела посмотреть, изучить его, почувствовать, как оно лежит в руке. Я не думала, что… — Она заплакала.

— Роан?!

За нее ответила Мойя.

— Гиффорд узнал и отнес копье фрэям. Сказал, что это он взял. Его избили до крови.

Персефона всплеснула руками и дернулась в сторону того места, где обычно спал Гиффорд.

— Его там нет. — Падера схватила ее за руку.

— Где он? Что с ним? Он поправится?

Старуха медленно поднялась, крякнув от напряжения, и махнула с таким видом, словно ответа не требовалось.

— Гиффорд как черепаха. Быстро бегать не может, но его твердый панцирь так просто не пробьешь. Я уложила его в Западных Хлябях в той комнате с троном, что построил Хэбет. Отдыхает себе в роскоши.

Персефона посмотрела на Мойю, на Роан и на Малькольма.

— Кто сейчас с ним?

— Ему мало что нужно, — заверила Падера. — Кроме отдыха. Потому я и не хочу, чтобы ты его беспокоила.

Персефона кивнула и поглядела на Роан, которая сидела на земле, качаясь взад-вперед. Мойя опустилась с ней рядом.

— Даже представить не могу, что случилось бы с ней, если бы не Гиффорд! Если бы копье вернула она сама…

— Они ведь не стали бы бить женщину? — спросила Персефона.

Мойя оглянулась.

— Хочется верить, что нет, но посмотри, как они обошлись с калекой… Наверно, мы для них чуть ли не животные. И никто не станет обращаться с нами, как с настоящими людьми…

Персефона посмотрела на Роан, вернувшуюся к работе — она привязывала веревку к длинной палке, которая лежала у нее на коленях. Значит, Ивер воспринимал Роан как получеловека. Иначе почему он был с ней так жесток? Она представила, как Роан избивают фрэи — снова избивают за то, что она получеловек.

— Роан, возьми с собой только самое необходимое. Мы ненадолго.

Поселение Верн было построено в несколько ярусов, спускавшихся по каменистому холму от далля к пристани, и напомнило Персефоне торт, который Падера испекла на пятидесятилетие Рэглана. Вместо диких ягод и орешков слои украшали лавки и домики. Большинство из них соорудили из глиняных кирпичей, некоторые были даже двухэтажными. Дома стояли так плотно, что по тесным улочкам и переулкам пришлось идти гуськом. Мороз, Потоп и Дождь мчались впереди, как гончие.

Лагерь покинули рано на рассвете, отчасти из-за опасений Персефоны, что совет распадется, если они не договорятся, кому быть кинигом, поэтому нужно было спешить. А еще она боялась, что если будет долго думать, то утратить остатки мужества. В основном же час отправления зависел от торгового корабля дхергов. Мороз и Потоп сумели договориться с судном, которое отплывало сразу, как только погрузит припасы.

В общей сложности их было десять, включая Минну и троих дхергов. Персефона продолжала называть дхергов гномами, утратив всякую надежду выговорить их немыслимое самоназвание. Остальные ее спутницы решили проблему проще — они вообще не разговаривали с маленькими человечками.

Мороз шел впереди, за ним следовал Потоп. Пройдя мимо высоких домов, изъеденных белой солью, группа вышла на деревянную пристань к трем стоящим в ряд кораблям. Персефоне доводилось плавать только на лодочках вроде тех, в которых рыбачат на Сумрачном озере, — их свободно переносят на руках двое мужчин. Корабли в Верне оказались длиннее трех хижин; спереди на них были вытесаны из дерева морды зверей, а в центре палубы стоял высокий шест с перекладиной посередине, обернутой тканью.

В душу закрались сомнения. Персефона так хотела раздобыть оружие, что прежде не думала об опасностях конечной цели или о тяготах пути. Сейчас она с ужасом смотрела на бескрайний горизонт.

Что за ним? Не различишь даже, где небо, где вода.

«Вдруг мы наткнемся на место, где плавает Эраф? Вдруг мы потеряемся в темноте и пропустим Бэлгрейг? Вдруг мы доплывем до края мира и свалимся в никуда, как предупреждала Брин?»

Мороз и Потоп подошли к дхергу, который носил короткую бороду и серебряные кольца в носу и в ушах. Они разговаривали на дхергском, и беседа не производила впечатления ни дружеской, ни вежливой.

Глядя на бескрайние морские просторы, Персефона подумала, что все-таки надо было позвать Рэйта или Малькольма, Киллианов, Тоупа Хайленда с сыновьями и… наверное, всех. Она тяжко вздохнула.

— Что не так? — спросила Брин.

— Ничего, — заверила ее Персефона, хотя себя ей убедить не удалось.

Они стояли возле корабля, на котором кипела суета. Все на борту были дхергами, но, в отличие от Мороза, Потопа и Дождя, не носили одежду из металла. Многие обходились даже без рубах, ходили в туниках без рукавов. Причал с кораблем соединял деревянный мостик, гремевший и раскачивавшийся от ударов волн.

— Еще не поздно, — прошептала Мойя. — Мы можем вернуться.

— И что тогда? — спросила Персефона.

Слава Мари, Мойя промолчала. Если бы она ответила, Персефона сдалась бы. Ей не хотелось подниматься на корабль и плыть по бескрайней морской пустыне. Как она могла довериться дхергам?.. Больше всего ее пугало, что победить великана должна именно Сури. Арион права: к освобождению Рэпнагара девочка-мистик не готова. Сможет ли Арион научить ее на этот раз? А если нет, подменит ли ее фрэя в случае необходимости? Арион претила мысль о том, чтобы причинять великану вред, но способна ли она защитить себя и своих спутников?.. Внезапно план Персефоны перестал казаться ей разумным и безопасным.

После чрезмерно затянувшихся переговоров с капитаном Мороз и Потоп помахали товарищам, приглашая пройти на корабль. Замялись все, даже Арион.

— Порядок, Дэнт дал добро, — заверил их Мороз.

— Липит говорил, что рхунам в Кэрике совсем не рады. Твой народ может воспринять наше присутствие как вторжение. Ты уверен, что проблем не будет? — спросила Персефона.

— Если бы вас было больше, то не исключено. Разве могут кучка женщин и пара девчонок представлять хоть какую-то угрозу?

— Тогда почему ты так долго убеждал того парня, Дэнта? Он вроде изрядно разозлился. Почему?

— Из-за груза, — ответил Потоп.

— Минна или я? — четко, хотя и немного сбивчиво спросила Арион на рхунском.

— Война была долгой, — протянул Потоп.

— И очень давно. — Несмотря на сильный акцент, тон Арион выражал явное презрение.

Потоп нахмурился.

— Поражение оставляет горечь, которая длится куда дольше сладости победы.

Арион кивнула.

— Хорошо сказано.

— Пойдемте. — Мороз поспешил по шатающемуся мостику. Дождь, который больше молчал, чем говорил, зашагал следом, Потоп — за ним по пятам.

Остальные молча смотрели на Персефону.

Она шагнула к мостику, скучая по Рэглану как никогда прежде. Если бы он был рядом, то велел бы ей не глупить. Он сказал бы, что затея слишком рискованная. Она принялась бы настаивать, а он взял бы ее за руку и держал, пока не уйдет страх… Персефона смотрела на корабль, и собственные руки казались ей холодными и пустыми.

Все ждали только ее.

Персефона была всего лишь вдовой мужчины, который возглавлял небольшой клан дровосеков, пастухов и охотников, но если она не пройдет по мостику, то с места не тронется никто из ее спутников — даже миралиит.

«Мы сделаем это вместе», — снова послышался ей голос подруги детства Арии.

Персефона схватила ближайшую к себе руку — руку Брин, и крепко сжала, пережидая, пока уйдет страх. Увы, страх не ушел. Ей ничего не оставалось, как пройти по мосту.

Глава 14

Кувшин и стаканы, которые разбил Мовиндьюле в зале совета, заменили. Новые выглядели совсем как старые, и принц задумался, не воспользовался ли его отец Искусством подобно Изменнице, когда та собрала воедино осколки бокала. К сожалению, Искусство не способно сделать то же самое с позицией отца и превратить пыльные предрассудки в нечто более путное. Со времени выходки Мовиндьюле на совете миновала неделя, а отец так и не сказал ни слова — как ни странно, с его стороны не последовало ни нотаций, ни криков, ни наказания. Фэйн — слаб, и точка. Все восхваляли представление, устроенное Лотианом на арене Карфрэйн во время поединка, но Мовиндьюле помнил, как Гриндал разделался с рхунами на границе — щелкнул пальцами, и пятеро рхунов просто взорвались, забрызгав все вокруг кровью. Вышло куда более наглядно. Отец ничего не понимает…

Мовиндьюле снова развалился в кресле, советники отца уселись вокруг большого стола. Они обсуждали… Мовиндьюле понятия не имел, о чем они там болтают. Зачем на них внимание обращать?

В зал влетела муха и уселась на стяг миралиитов, висевший высоко на стене. Мовиндьюле воспользовался Искусством и приморозил насекомое к ткани. Интересно, о чем думает муха. Способна ли она думать? Доступна ли ей идея божественности? Не гадает ли она, какого бога обидела? Если принц ее отпустит, муха вернется домой и расскажет своим собратьям об этом удивительном случае. Она наверняка решит, что божество предназначило ей великую миссию. Да и что еще она может подумать? Вряд ли она сообразит, что заскучавший на совете принц сделал это ради развлечения… Из жалости и доброты, проистекающих из желания Мовиндьюле уберечь муху и ее собратьев от осознания того, насколько они ничтожны, принц сдавил кончики пальцев. На другом конце зала, в девяти футах от пола крошечная муха умерла достойной, хотя и незаслуженной смертью.

— Наемных убийц, чтобы погубить…

Слово «убийцы» вернуло внимание Мовиндьюле к разговору. Он отвлекся, когда Кэббэйн болтал про запрос от гвидрай, которым не хватало дождей для поддержания урожая, в то время как эйливины подали встречный запрос, потому что для окончания строительства очередного храма Феррола им требовалось ясное небо. Гвидрай поддерживали умалины, однако без нового храма тоже не обойтись, как отметил Кэббэйн. Советники спорили монотонными голосами. Наверняка речь шла и о доходах. Принц никогда не вникал в такие нудные вопросы. Впрочем, наемные убийцы не имели отношения к финансам, если только отец не собирался нанять их для Нифрона и Изменницы. В любом случае, стоило обратить внимание.

— Вас, мой великий фэйн! — закончил Вэсек.

— Ты уверен? — спросил отец.

— Вполне, мой фэйн, — заверил тот. — Расследование еще ведется, хотя, как правило, мои источники надежны.

«Рхуны наняли убийц, чтобы погубить моего отца?!»

Мовиндьюле представил, как сородичи мухи насылают на него убийцу. И то, и другое было одинаково маловероятно.

— Не верю. Наверняка это ошибка, нелепый слух.

«Нет, не рхуны. Тогда угроза исходит изнутри?»

— Если они считают свои претензии обоснованными, то вполне могут пойти на крайние меры. В данный момент проблемой престолонаследия озабочены многие. Прочие племена боятся, что Законы Феррола отменят, Рог утратит свою роль, либо поединок станет бессмысленным, потому что результат заведомо предсказуем.

Лотиан захохотал.

— Серьезно? Они уже думают о следующем поединке? До Ули Вермар еще три тысячи лет!

— Как вам сказать, мой фэйн… — Вэсек замялся, всем своим видом выражая крайнюю неловкость. — Либо три тысячи лет, либо ваша смерть. А ведь вы уже не молоды…

Лотиан насупился, потом вздохнул.

— Моя мать прожила слишком долго. — Он посмотрел на Мовиндьюле. — И не надейся! У меня есть по крайней мере тысяча лет.

— Именно непрерывное правление миралиитов и беспокоит низшие племена.

— Если так, одно убийство ничего не изменит, — заявил отец. — Даже если они преуспеют, Лесной Трон займет Мовиндьюле, и хотя он пока слаб в Искусстве, его скудных способностей хватит, чтобы одолеть претендента из любого другого племени. Все равно будет править миралиит.

«Скудные способности?!»

— Возможно, смертоубийство станет сдерживающим фактором, — заметил Вэсек. — Что, если убивать каждого миралиита, который займет Лесной Трон? Вдруг миралииты отступятся и дадут дорогу остальным? Благодаря Рогу Гилиндоры поединок проходит по правилам, но как насчет кубка с ядом или ножа в спину? Их не пережить даже миралииту.

— Думаешь, они на это отважатся, зная, что Феррол их отторгнет? Что они будут изгнаны из общества фрэев и лишатся загробной жизни?

— Вполне возможно — если они решат, что жертва того стоит, и другого выбора нет.

— Ты утверждаешь, что другие племена собираются убить моего отца? — не выдержал Мовиндьюле.

Все обернулись и удивленно посмотрели на принца, словно забыли о его существовании.

— Мы ничего не знаем наверняка, мой принц, — с неожиданным сочувствием ответил Вэсек.

Мастер Тайн явно решил, что Мовиндьюле есть дело до благополучия отца, и принц усомнился, заслуживает ли тот свою должность.

— Не волнуйся, — успокоил сына Лотиан. — Другие племена не представляют, что такое Искусство. Тогда они даже не мечтали бы о подобных вещах. Дворец Тэлвара охраняется надежно.

— Еду для фэйна проверяет миралиит, — объяснил Вэсек. — На ночь все двери и окна защищаются Искусством, и в эти стены могут войти лишь те, кто проживают во дворце. В ближайшее время я докопаюсь до корней этих слухов, и тогда мы уничтожим виновных.

— Мой фэйн? — подал голос Видар. Как обычно, он явился почти к концу совета. Единственно, зачем он был нужен — передать распоряжение фэйна для Аквилы, если таковое случится. — Совет завершается, и я с вашим сыном…

— Да-да. — Лотиан махнул рукой. — Ступайте.

— С вашего позволения, мой фэйн… — Вэсек вскинул руку, прося внимания. — Если слухи подтвердятся, самым безопасным и мудрым решением будет развеять опасения, которые могут привести к столь решительным действиям. Пусть Видар и дальше уверяет прочие племена, что их голос в Аквиле важен и никто не намерен ничего менять. Это поможет снизить напряженность, пока я не узнаю больше подробностей.

Фэйн согласно кивнул.

— Я сделаю все, что от меня зависит, мой фэйн, — уверил Видар Лотиана.

Видар покинул зал, даже не взглянув на Мовиндьюле, и тому пришлось догонять.

Второе собрание Аквилы, на котором присутствовал Мовиндьюле, вышло еще более скучным, чем первое. Макарета не пришла; он высматривал ее, пока Видар не бросил на него свирепый взгляд. Темой для обсуждения стало вовсе не покушение на фэйна, а осушение земель под чайные поля. Однажды Видару даже пришлось пнуть Мовиндьюле — принц заснул.

В кошмарном сне наемный убийца преследовал его по незнакомой части Тэлвары, что было странно, поскольку ему был знаком каждый дюйм дворца. Злодей уже прикончил отца и теперь гнался по бесконечным коридорам за принцем. Внезапно на него прыгнула огромная тень. Мовиндьюле хотел закричать и не смог, попытался прибегнуть к Искусству и тоже не смог. Он бросился бежать, и тут убийца схватил его за ногу и сжал.

Когда принц очнулся, вскрикнуть его заставила не столько боль от пинка, сколько ужас от кошмара. Независимо от причины результат был катастрофичным. Все в зале замерли и потрясенно уставились на Мовиндьюле. Больше всех удивился Видар: он отшатнулся, открыв рот и вытаращив глаза.

— Не отвлекайся, дурачок! — рявкнул Видар.

Может, Видар и не хотел говорить так громко, однако возглас разнесся по всему залу. К сожалению, прелестная девушка-миралиит с глазами котенка, сидевшая в первом ряду галереи, тоже его услышала. Макарета появилась слишком поздно, чтобы не дать принцу уснуть, и как раз вовремя для того, чтобы стать свидетелем самого большого унижения в его жизни с тех пор, как Изменница не дала принцу прикончить Убийцу Богов.

На этом беды принца не закончились. После заседания Видар принялся его отчитывать. Хотя он делал это не в пример тише, Мовиндьюле волновала вовсе не громкость, а скорость. Ему хотелось нагнать Макарету на выходе и предложить прогуляться вместе до вечерней сходки. Он надеялся узнать, где она живет. Вместо этого приходилось выслушивать лекцию второсортного миралиита.

— Твой отец непременно обо всем узнает, однако тебя должно беспокоить совсем другое! — процедил Видар, и Мовиндьюле понял, кто был тенью из его сна: старший советник с клыками и когтями. — Ты запятнал перед высокочтимым советом не только свою репутацию, но и мою!

Видар шагнул ближе и понизил голос:

— Послушай, маленький засранец, твоему отцу, может, и плевать, какое впечатление ты производишь на окружающих, но я из-за твоего поведения краснеть не собираюсь! Пока ты здесь, делай, что я говорю, то есть, не отвлекайся и следи за своими манерами!

Мовиндьюле опешил, но не настолько, чтобы позволить помыкать собой заурядному миралииту. Все-таки он принц.

— Зачем мне это?

И тогда Видар улыбнулся, став похожим на чудовище из кошмара.

— Политика, мой мальчик. Хотя ты и сын Лотиана, уж поверь, я смогу тебя уничтожить. Я сделаю так, что в столице тебя возненавидят все, включая собственного отца.

— Когда я стану фэйном, я тебя казню!

— Мальчик, мне уже двадцать семь сотен лет. Я до этого просто не доживу. А вот тебе жить всю свою долгую жизнь с запятнанной репутацией. Подумай об этом в следующий раз, когда захочешь меня опозорить.

Мовиндьюле вовсе не хотел позорить старшего советника. Впрочем, сейчас ему нравилось, что он так думает. Старый дурак удалился, оставив воспитанника под огромным куполом с Каратаком и Гилиндорой, плетельщицей корзин.

Мовиндьюле тоже собрался уходить и вдруг заметил, что он не один. Имали все еще сидела на своем центральном кресле, глядя на него противными рыбьими глазами.

— Все пошло не так, верно? — спросила она, сложив руки на коленях. Хотя Имали говорила негромко, купол усиливал ее голос, словно она была миралиитом и использовала магию Искусства.

Мовиндьюле горестно кивнул.

— Видар — болван, — произнесла она так отчетливо, что Мовиндьюле ушам не поверил. — Некоторые стремятся занять здесь место, чтобы служить своим собратьям. Одни воспринимают это как призвание, другие — как долг. Типов вроде Видара привлекают престиж и всеобщее уважение. Только он не понимает, что уважение вовсе не прилагается к должности или к прошлым достижениям. Уважение нужно зарабатывать снова и снова, причем у каждого, кого встречаешь в жизни. Видар урок так и не усвоил и в результате не находит уважения, к которому стремится, даже у мальчишки вроде тебя. Хочет, чтобы ему кланялись, а над ним потешаются.

— Вовсе я не потешался, просто задремал и увидел кошмар…

— Неважно. По его разумению, ты сделал это нарочно. Над ним и так всю жизнь люди смеются. Заметь, умысла в их действиях не больше, чем в твоих. Видар видит лишь то, что ищет, к тому же за двадцать семь сотен лет у него сложились определенные ожидания.

Имали встала и подошла к нему. По пути она бросила взгляд на галерею за головой Мовиндьюле. Принц быстро обернулся, надеясь увидеть Макарету, однако ряды по-прежнему пустовали.

Имали улыбнулась.

— Мовиндьюле, — ласково сказала она, — ты еще молод. Знаю, сам ты думаешь иначе, и все же ты почти дитя. Прошу, не пойми меня превратно. Я считаю, что любому фрэю младше тысячи лет не следует выходить на улицу без опеки. — Она хихикнула. — Тебе опека нужна особенно. Ведь ты — принц. Тебе наследовать Лесной Трон, и если переживешь поединок, то станешь фэйном. Многие желают обладать силой, которую ты однажды обретешь.

— Уж точно не Видар!

— Видар — болван, болваном он и останется.

Мовиндьюле расплылся в улыбке. Ему нравилось, как она отзывается о Видаре.

— Есть и другие, куда более честолюбивые и низменные типы. Просто помни: видимая угроза не столь опасна, как угроза скрытая.

И Имали вышла, оставив принца под взглядами Каратака и Гилиндоры.

Мовиндьюле пришел к Розовому мосту рано и уселся на камень на краю берега, где пролет упирается в землю. Ему здесь нравилось — сидишь, будто коршун на скале. В сумерках виднелись воды Шинары.

Он редко бывал предоставлен самому себе. В ранние годы за ним ухаживала толпа слуг: горничные, няньки, повара, затейники. Чем старше он становился, тем меньше их оставалось. Теперь ему полагался лишь наставник. Вот только первый стал изменником, а Гриндал погиб. Принц ожидал, что отец назначит нового, однако тот не спешил. Мовиндьюле это вполне устраивало. Уроки ему не нравились никогда, гораздо лучше — иметь свободное время, чтобы побыть одному, поразмыслить, пожить своей жизнью.

По реке будто лодочка плыл желтеющий лист, кружась на ветру и скользя по ряби. Наблюдая за ним, Мовиндьюле убедился, что в ничтожном листке скрыта великая истина, потому что на вид он совершенно ничтожен. Все знают, что горы и небеса исполнены величия и достойны любования, но никому не придет в голову любоваться листиком. И все же в нем есть определенная красота, простая красота. Ветер срывает с ветвей и несет прочь от дома бесчисленное множество листьев, и каждый из них уникален, его судьба отличается от судеб собратьев. Неизвестно, что за приключения ждут на реке… Вниз по течению плыли и другие листья, чуть позеленее первого. Глядя, как они проносятся мимо, Мовиндьюле чувствовал себя мудрее и значительнее, поскольку лишь он один постиг глубокий смысл листа, уносящегося вдаль.

Едва стемнело, пришли фрэи. В этом и есть суть тайной сходки. Сперва принц не понял, теперь же проникся. Другие племена относятся к миралиитам с подозрением и ищут повода для мятежа. Открытое собрание стольких миралиитов непременно сочтут угрозой.

Сперва Мовиндьюле не узнал никого, он видел лишь безымянные лица. Многие захватили корзинки с едой. Принц оставался на камне, пока они разливали вино и расстилали одеяла. Некоторые его замечали, и он им улыбался, получая улыбку в ответ. Миралииты сидели и разговаривали между собой, и на краткий миг Мовиндьюле представил их листьями на реке — все уникальны, всех несут сильные течения, которым они не в силах противиться. И тогда он понял, что и сам тоже листок…

При появлении Макареты эта мысль сразу улетучилась. Она пришла не с Эйденом, как предполагал Мовиндьюле, а с двумя миралиитами, которых принц не знал. Вероятно, он видел их на прошлой неделе, хотя воспоминания той ночи были смутными. Он надеялся, что девушка поднимется к нему и побудет с ним наедине. Макарета крутанулась на левой пятке, заметила Мовиндьюле и жестом велела спуститься. Когда он пришел, она тут же протянула ему кубок с вином.

— Ты вернулся! — Макарета встретила его с веселым, ребячливым поклоном, и принц мигом воспрял духом.

— Я же говорил, что приду.

— Орлин, Тэндур, это — Мовиндьюле, сын фэйна Лотиана.

Орлин был старше и выше Макареты. Она обрядилась в плащ и подняла капюшон, что придало ей таинственное очарование. Тэндур обернул плащ вокруг руки. Хотя голова у него была обрита, как и у всех миралиитов, он носил аккуратную бородку и усы.

— Я видела тебя сегодня в Айрентеноне, — сказала Макарета.

Принц внутренне сжался, ожидая замечания по поводу того, что он уснул, вскрикнул или получил взбучку от Видара, однако она молчала. Мовиндьюле понимал, что говорить об этом не стоит, и все же ему хотелось выговориться.

— Слушать про орошение полей было так скучно! — Он закатил глаза. — Я просто не мог не уснуть.

— Да, и правда нудновато, — откликнулась девушка.

— Видар меня пнул. Поэтому я и вскрикнул.

— Пнул? — с негодованием воскликнула она. — Неужели он тебя ударил?

Мовиндьюле кивнул и отпил вина, которое на вкус было еще лучше, чем неделю назад.

— Еще бы ты не вскрикнул! Вдобавок он имел наглость тебя отругать! — разгневалась Макарета.

— Он всегда так себя ведет. Вдобавок он мне угрожал.

— Что?! — Ее огромные глаза стали еще больше.

Они заинтересовали присутствующих. Подошел Эйден, которого Мовиндьюле прежде не заметил, и тоже присоединился к кружку, быстро ставшему центром внимания.

— Макарета, что происходит? — спросил Эйден.

Она положила руку на бедро и указала на Мовиндьюле.

— Видар пнул принца, унизил его при всем Аквиле, а потом еще и угрожал!

— Чего? — опешил Эйден.

— Я сама при этом присутствовала, — подтвердила Макарета. — Я слышала, да и все остальные тоже, как он назвал Мовиндьюле дураком. Представляешь?

— Прямо в Аквиле?

Макарета закивала так энергично, что расплескала вино.

Подходили все новые и новые фрэи. Множество глаз смотрело на принца, ожидая, что он скажет.

— Видар обещал погубить мою репутацию. Похоже, у него есть для этого нужные связи.

— Ты ведь принц! — Эйден разгневался не меньше Макареты. — Где это видано! Разве я не прав?

— Да уж, — проговорил Орлин. — Безобразие!

— Проблема в том, — заметил Тэндур, — что Видар зря занимает место в совете. Разве ему быть гласом миралиитов? Раньше он просто прислуживал Гриндалу — к примеру, бегал за водичкой, если тому захочется пить. Но теперь…

— Я согласна с Орлином, — сказала Макарета. — Никуда это не годится! Видар сам не понимает, что творит. На прошлой неделе выставил себя дураком и подарил Имали еще одну победу.

Мовиндьюле сделал второй глоток, слушая, как собравшиеся вокруг фрэи громогласно возмущаются Видаром. Макарета стояла совсем близко, и он провел рукой по ее ассике.

— Что меня бесит, — заявил Эйден, излишне рьяно потрясая кулаком, — так это несправедливость: Мовиндьюле был учеником Гриндала, значит, он и должен занять его место в Аквиле. Тогда как старшим советником стал Видар! Разве я не прав?

Мовиндьюле не понимал, то ли Эйден действительно расстроен, то ли играет роль. Эйден вполне мог быть из тех, кто притворяется, чтобы выставить себя в выгодном свете.

— Видар получил место лишь потому, что он старше. Да это просто пародия на политику! Фэйн не хочет, чтобы люди считали, будто он благоволит своему сыну, поэтому отдал место в совете дураку, неспособному представлять интересы миралиитов!

— Надо принять меры! — воскликнул Тэндур, глядя на Эйдена.

Будто они в силах хоть что-то изменить… Мовиндьюле хихикнул, прикрывшись кубком. Неужели он стал бы мириться с подобным обращением, если бы можно было что-нибудь предпринять?

— Ты о чем толкуешь? — спросил Орлин. — Что мы можем поделать?

«И первый приз за констатацию очевидного факта получает Орлин!»

— Что мы можем поделать? — Эйден расхохотался. — Да что угодно! Ведь мы — миралииты!

Мовиндьюле заподозрил, что в этом для Эйдена — ключ ко всему. Вероятно, он живет в дальнем уголке Эриана, в городке или деревне, где Искусство до сих пор почитается. И уж точно он не бывал в Тэлваре.

— К чему тогда эти собрания, если не для того, чтобы что-нибудь сделать? Каждую неделю мы приходим и рассуждаем о превосходстве миралиитов. Неужели оно существует только на словах? Неужели мы всего лишь пьем вино и жалуемся друг другу?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Макарета.

— Вот он, наш шанс! Разве я не прав? Пора сделать что-нибудь значимое!

Мовиндьюле снова рассмеялся, однако некоторые закивали с серьезным видом. Макарета тоже кивнула.

— Что именно? — спросила она.

— Мовиндьюле — наследник не только Лесного Трона, но и места Гриндала в Аквиле. Видар — позор всему, за что мы ратуем. Он легко идет на компромиссы, потому что не разделяет наших ценностей. Ценностей настоящего миралиита! — Голос становился все громче, обретал ритм. Эйден то и дело рассекал воздух кулаком или тыкал пальцем в невидимого врага. — Видар принижает нас ради блага второстепенных племен вместо того, чтобы убеждать их в превосходстве, мудрости и целесообразности господства миралиитов!

— Вместо того чтобы убедить остальных в божественной сущности миралиитов, — поднял палец Тэндур, указывая на небеса или, по крайней мере, на внутреннюю часть моста, — он лишь подтверждает всеобщее заблуждение, что все фрэи равны. Его срок в Аквиле замедляет наше возвышение!

Со всех сторон раздавались одобрительные возгласы. Некоторые подпрыгивали, не в силах сдержать возбуждения. Вероятно, их взбудоражило вино. К концу этих сходок все бывали изрядно навеселе.

— Что же нам делать? — спросил голос из толпы, плотно окружившей Мовиндьюле и прижавшей к нему Макарету.

— Мы должны его заменить, — заявил Эйден. — Разве я не прав?

Все согласно закивали и одобрительно загудели.

— Только подумайте: заменив Видара Мовиндьюле, мы, Серые Плащи, получим постоянный голос в большом совете! И власть, чтобы укрепить наши позиции.

Все зааплодировали, и Макарета взяла Мовиндьюле за руку.

— Вот, бери, — сказала она, вручая ему плащ. — Теперь ты один из нас!

Глава 15

Скрип прекратился. Корабль больше не нырял носом вниз с равными интервалами, чему Персефона была безмерно рада. Заглянув за борт, она увидела взмывшие в воздух весла, похожие на костлявые крылышки. С них текла морская вода, которую ветер разносил брызгами. Двенадцать моряков-коротышек втянули весла и закрепили их кожаными ремнями. По бокам корабля на крючках висели и постукивали о дерево шесть больших закопченных металлических котлов и пять кастрюль поменьше. Один гном управлялся с огромным сдвоенным рулем, держа по рычагу в каждой руке. Персефона пересчитала на корабле все, что можно, и теперь он казался ей не таким огромным, как в начале пути. Впрочем, любое место становится тесным, если не можешь из него уйти.

Теперь, когда весла убрали, в дело пошел большой кусок материи, обернутый вокруг поперечной мачты. Пока матросы суетились с веревками, он рвался из рук и трепетал на ветру.

— Вот это да! — воскликнула Роан, глядя на парус. Она повторяла это каждые несколько минут с тех пор, как они поднялись на борт. Роан восхищало, как дхерги управляют кораблем, как он разрезает волны, как слаженно гребут матросы, задавая ритм песней. Ее не беспокоило, что поют они скверно. Ее изумляло даже то, что корабль держится на воде, будто девушка, придумавшая колесо, карман, висячий стул, гончарный столик и более совершенный медный топор не знала, что дерево способно плавать. Честно говоря, Персефона и сама испытала изрядные сомнения при виде увесистого груза из двадцати трех бочонков и тридцати двух ящиков. — Нас толкает ветер!

Персефону нисколько не занимало, почему они движутся, лишь бы переправа поскорее закончилась. Из-за качки она пожалела, что взяла утром добавки дхергской каши. То, что вкусно есть, обратно идет без всякого удовольствия. Бледная и стонущая Арион свернулась в комок, обхватив ноги, и ее безволосая голова болталась из стороны в сторону.

Дхерги устроили их в сторонке, среди бочонков и ящиков на носу, который поднимался и падал особенно часто. Персефона подозревала, что они сделали это нарочно. Рхуны морякам не нравились, Арион же они просто ненавидели. Вслух они ничего не говорили, и в этом заключалась часть проблемы. Моряки с ними вообще не разговаривали. Они обращались только к Морозу и Потопу, и то на дхергском. Сперва Персефона решила, что другого языка они не знают, но вскоре подметила, что на замечание Мойи о том, что у одного моряка застряла каша в бороде, они усмехнулись. Неопрятный едок тут же старательно ее вычистил.

Мороз и Потоп перешли на родной язык, не прекращая ворчать и ругаться по любому поводу.

— О, Великая Праматерь! — воскликнула Брин. Девочка изучала повязки Арион — те самые, с волшебными знаками.

Все кроме Арион посмотрели на нее выжидающе. Вместо того чтобы объяснить, Брин принялась чертить на кусках сланца, которые взяла с собой в дорогу.

— В чем дело? — спросила Мойя, сидевшая спиной к бочонку. Ей пришлось завернуться в одеяло, потому что даже в разгар лета утренний ветерок в открытом море изрядно освежал. — Вспомнила, что не погасила дома очаг?

Мойя усмехнулась. Даже в такие минуты девушка умудрялась сохранять чувство юмора.

Брин подняла полоски ткани.

— Здесь вовсе не волшебные знаки или картинки. Это символы!

Разницы не заметил никто, хотя Роан слегка заинтересовалась, как всегда. Еще ее неизменно интересовало, как растут сосульки и как летят по воздуху пушинки одуванчика.

— Символы, — повторила Брин, будто они не расслышали. — Именно их я и пытаюсь придумать! — Брин постучала по каменной табличке пальцем, и та отозвалась глухим звуком.

Роан подползла ближе.

— Они что-то говорят?

— Да! Тут есть послание. Я уверена!

— И что они говорят?

Брин помрачнела.

— Не знаю.

— С чего ты решила, что это слова? — Мойя прикрыла лодыжки одеялом.

— С того, как они нарисованы: они складываются в повторяющиеся узоры. Именно это я пытаюсь сделать. А кто-то уже сделал до меня. — Она указала на круг, перечеркнутый линией. — Этот символ всегда стоит перед квадратным значком.

Все посмотрели на Брин с недоумением.

— Ладно, слушайте. — Девочка перевернула кусок камня и взяла мел. — Я пытаюсь придумать, как записать истории, чтобы Хранители смогли сохранять память о событиях навсегда. Сперва я рисовала картинки, как раньше на стенах своего домика в Далль-Рэне, только изображать целую историю придется невероятно долго, а нарисовать имя вообще не получится. И тогда я задумалась. Как нарисовать имя? Имя — просто звук. Что если звук обозначить символом? Если этот кружочек означает «бр», а этот квадратик «ин», тогда вместе, — она подчеркнула оба значка, — получится имя Брин! Итак, нужно лишь придумать символ для каждого звука. Оказывается, их не так-то много. Вот чем я занималась. И вдруг заметила, что некоторые сочетания повторяются, совсем как узоры на повязке. Конечно, они не такие, как у меня, однако чем-то похожи. Кто-то уже сделал то, что я пытаюсь сделать! — В качестве последнего аргумента Брин протянула им полосы ткани.

Персефона повернулась к Морозу, который сидел неподвижно со сложенными на груди руками и с отсутствующим видом смотрел на воду.

— Это правда? Символы мы нашли в роле. Их начертили твои сородичи. Ты понимаешь, что они означают?

Мороз покосился на нее так тоскливо, будто она велела вымыть ей ноги языком.

— Оринфар? — уточнил Дождь.

— Так вы называете эти значки? — спросила Персефона.

Мороз кивнул.

— Они останавливают магию.

— И о чем же там говорится? — Брин подалась вперед, уронив одеяло.

Мороз пожал плечами.

— Ни о чем. Просто символы. Еще мы используем их для счета. Измеряем и записываем, у кого сколько чего есть. Оринфар мы заучиваем наизусть. Король Мидеон получил их в дар ближе к концу войны с фрэями. Слишком поздно… Эльфийская королева уже наступала нам на пятки.

Голова Арион перестала раскачиваться из стороны в сторону. Один глаз открылся, и она спросила страдальческим шепотом:

— В дар от кого?

Мороз задумался и перевел взгляд на Потопа.

— Не смотри на меня! — вскинулся второй гном. — Ведь ты старше!

— Всего на три минуты!

— Ди-да-ди, до-да-да, бум, — бормотала Брин, разглядывая повязки. — Ди-да-ди, до-ди-ди-ди. Ди-ди-до, да-да-ди. Ди-ди-до-да, бум, ди-ди.

— Что ты делаешь? — спросила Роан.

— Значки повторяются, и так они звучали бы, если бы были звуками… или вроде того.

Арион подняла голову и открыла оба глаза. Сури тоже встрепенулась. Обе изумленно уставились на Брин.

— Что? — спросила девочка.

— Давай еще раз, — велела Арион.

Брин повторила звуки, и глаза фрэи расширились.

— В чем дело? — спросила Персефона.

— Шин хэт ви хоув браген грум, — пропела Арион. — Шин хэт хоув рин, брин, фрум. Шин ауви, хэт элочментс хи. Шин ауви хэт грумз фрэм зи. Это плетение я использовала, чтобы разрушить власть Мовиндьюле над жителями далля. Миралииты называют его гасителем. Оно отсекает практикующего Искусство от источника силы. — Она посмотрела на Персефону и добавила: — Все равно, что поставить подножку бегуну. Так сказать, оборвать связь с землей. — Она говорила на фрэйском, и Персефона перевела, как могла, опустив тарабарщину, которая не относилась ни одному из знакомых ей языков.

— Выходит, эти значки начертаны на языке фрэев? — спросила Брин.

Арион покачала головой.

— Это язык Мироздания.

— Песня птиц, — пояснила Сури. — Шум ветра, дождя и реки, хлопок крыльев, шуршание травы. Голоса деревьев, — промолвила она, пристально посмотрев на Персефону.

— То, о чем ты говорила, эта запись звуков… — Арион помолчала. — Мы называем ее письмом.

— Пись-мо, — повторила Брин.

— Ну да, почти. Удобно посылать короткие сообщения на дальние расстояния, используя птиц.

Брин вытаращила глаза.

— Неужели вы это умеете? Ты понимаешь, о чем здесь говорится?

Брин протянула ей повязки, которыми некогда замотали голову фрэи. Арион изучила знаки и нахмурилась.

— Это не слова. Точнее, не фрэйские слова. Однако звуки, которые ты напевала, узор, ритм… это Искусство. Мне и в голову не приходило, что его можно нарисовать. Значки представляют собой заклинание блокировки силы, именно так и подействовали на меня повязки.

— Звуки что-нибудь означают? — спросила Брин. — Они подобны словам? Их можно перевести?

Арион и Сури кивнули.

— В каком-то смысле, да. Ведь они воплощают идеи. — Она обратилась к Сури на фрэйском, уточняя значения некоторых слов. Потом тихо пропела то же самое, только на рхунском:

— Все это начертано на повязке? — поразилась Мойя.

— И даже больше! — воскликнула Брин. Она водила по ткани пальцем, следя за пением Арион. — Здесь начертано еще что-то. — Девочка положила повязки на колени. — Значит, фрэи могут наносить слова на ткань?

— Некоторые могут.

— А они… м-м, пишут истории?

— Истории? — Арион покачала головой. — Нет. Насколько я понимаю, много слов в них не бывает. В Эриане тех, кто пишет, зовут писцами. Они используют значки для… — Она замялась, шепотом посоветовалась с Сури и продолжила: —…для списков, простых приказов и коротких отчетов. Учиться письму долго. Эти значки мало кто понимает.

Брин хотелось услышать от миралиита еще многое, однако Арион явно устала. Фрэя скривилась, будто ее затошнило, потом застонала и положила голову на колени. Корабль подпрыгнул и упал вслед за волной, Арион снова застонала.

— Сколько нам осталось? — спросила Персефона.

— До темноты прибудем, — ответил Мороз.

— Слава Ферролу! — трижды прошептала Арион.

— Где ваши рубахи из колец? — спросила Мойя у дхергов.

Мороз больше не носил рубаху, два других дхерга тоже. Они сняли их, едва ступили на корабль. Наверное, человечки боялись утонуть в железных одеяниях, поэтому поспешили от них избавиться.

Мороз проворчал что-то себе под нос.

— Мы поменяли их на переправу, — пояснил Дождь. Он возился с киркой, начищая ее до блеска.

— Переправа в Нэйт стоит так дорого? — удивилась Персефона.

— С нею — да. — Потоп кивнул в сторону Арион.

— Вы тоже обошлись недешево, — пробурчал Мороз. — Дэнт еще тот сквалыга!

Корабль продолжать качаться на волнах, и Персефона поискала, что еще можно посчитать, лишь бы отвлечься от мыслей о содержимом своего желудка. Она посмотрела на Роан, которая наматывала бечевку по центру длинной палки. Персефона решила, что Роан собирается использовать ее как посох, поскольку та была почти с нее. Однако Роан обстругала ее ножом так, что палка сузилась к обоим концам и стала плоской везде, кроме середины, обернутой бечевой.

— Что это, Роан? — поинтересовалась Персефона.

— Лук, только не для разжигания огня.

— Чего-чего?

Роан задумалась.

— Мне пришла в голову идея колеса, когда я посмотрела на гончарный столик Гиффорда. А идея лука — когда я увидела, как Хэбет разжигает огонь.

— Только он не для огня?

— Нет.

— Тогда для чего же он, Роан? — немного сердито спросила Мойя.

— Чтобы бросать всякие штуки.

— Какие?

— Помнишь, ты пыталась бросить маленькое копье, и оно далеко не полетело? — Роан достала из сумки прутик покороче, которых настругала несколько. Они были очень прямые, и Персефона удивилась, как она смогла сделать их такими одинаковыми.

Мойя кивнула.

Роан достала бечевку потолще, привязала с одного конца длинного посоха, потом согнула его в лук и набросила петлю на другой конец. Она тронула туго натянутую бечеву пальцем и прислушалась к вибрирующему звуку. Девушка поднялась, взяла прутик с насечкой и натянула бечеву. Прутик она направила в воду и резко отпустила. Бечева распрямилась и толкнула прут. Он понесся с головокружительной скоростью, затем вильнул и упал в море.

Матросы заволновались. Дэнт, гном с кольцом в носу, затопал по палубе и принялся орать на Мороза и Потопа.

— Не делай так больше, — попросил Потоп, когда Дэнт ушел. — Они не любят магию.

— Это вовсе не магия, — заверила Роан.

Мороз и Потоп недоверчиво переглянулись.

— А что же, если мелочь вроде тебя бросает палку так далеко?

Роан пожала плечами.

— Она полетит еще дальше, если я надену на прутик спереди каменный или металлический наконечник, чтобы уравновесить его как копье. Гораздо дальше!

Мойя смотрела в море туда, где упала палка.

— Если ты сделаешь наконечник как у копья и заставишь его лететь прямо… — Она обернулась на Роан и не закончила фразу, но на ее лице появилось выражение восторга, смешанного с ужасом.

Впервые им довелось увидеть Бэлгрейг в лучах заходящего солнца через завесу гонимого ветром дождя. На горизонте возникла серая зазубренная линия, разрастающаяся и темнеющая с каждой минутой. Когда солнце утонуло в море, земля превратилась в черный зубастый силуэт.

Персефона стояла под дождем, держась за одну из бесчисленных веревок, чтобы не вывалиться за борт от сильной качки. Промокшие женщины крепко сжимали одеяла и сумки, не чая выбраться с корабля, и все же скалистый берег прельщал не больше, чем жалкое прибежище на носу среди бочонков.

«Разве мы вдевятером сможем привезти достаточно оружия, чтобы хватило многотысячной армии? Нет, вшестером. Мороз, Потоп и Дождь не вернутся. Что они у нас забыли?»

Засверкали молнии, яркими зигзагами расцвечивая небо, и вдруг стало светло как днем. В мертвенно-бледной вспышке Персефона увидела немыслимую картину. Скалистое побережье с устремленными ввысь пиками на самом деле было вытесанным из камня городом. Вокруг башен, шпилей и арок возвышалась стена во много этажей. Каким бы монументальным ни показался Персефоне город на побережье, в тенях за ним пряталось нечто куда более массивное. При вспышке молний женщина разглядела намек на что-то слишком прямое и симметричное для горы, и при этом чересчур громадное, чтобы быть рукотворным.

Так это и есть земля гномов?

В небе гремел гром, внизу пенились валы, разбиваясь о волнорезы. Городскую стену венчал забор с острыми пиками. По углам каменные горгульи исторгали в море дождь. Враждебное место. Гостям тут не рады. Стена, отголосок древней эпохи, охраняла город-крепость еще до прихода людей, во времена войны дхергов с фрэями. При виде сурового могущества и боевой мощи дхергов Персефона оторопела.

И это — проигравшая сторона?! Сердце у нее упало. Есть ли тогда шанс у Рхулина?

Персефона оглянулась на темное пустое море. «Как мы вернемся домой? За переправу гномы отдали свои рубахи из металла. А чем заплатим мы?»

Парус опустили, дхерги подгребли к берегу. Весла убрали, и после тычков, ударов и проклятий борт судна приложился о привязанные к причалу бочонки, едва не сбив всех с ног. Матросы бросили канаты и закрепили их на кнехтах. Через прогал перекинули деревянный мостик.

— Пошли, — велел Мороз и затопал вперед. Дождь и Потоп двинулись следом.

Персефона собрала остальных и отправила Мойю первой. Сама она подождала и пересчитала своих по головах, желая убедиться, что они сойдут удачно.

— Роан! — крикнула Персефона.

Завороженная стенами девушка смотрела только вверх, не обращая внимания, куда идет. К счастью, от крика она замерла, иначе неминуемо упала бы в воду.

Женщины дружно остановились и посмотрели назад.

— Ну, давайте же! — крикнула Мойя, и они наконец сдвинулись с места.

Ступив на твердую землю, Персефона позволила себе оглядеться. Городская стена была такой прямой и высокой, что пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть ее всю. Она превышала даже стены Алон-Риста, башни казались сном наяву. Нет, одернула себя Персефона, сны не бывают из темного камня, увенчанного острыми пиками. Так выглядят лишь ночные кошмары.

Женщины сбились в кучу между ящиков и мешков на якорной стоянке; сквозь дымку дождя проглядывала дюжина уродливых зданий.

— Так это и есть Нэйт? — спросила Персефона.

— Нет, — ответил Мороз. — Это Кэрик, портовый город. Нэйт — за ним.

— Где? — удивилась Брин. — Там же просто гора.

Мороз скупо улыбнулся.

— Вы видели лишь вход в великий город. Нэйт лежит внутри. — Последнее слово он произнес с нажимом, будто оно имело особое значение. — Теперь держитесь вместе. Потоп, иди сзади и смотри, чтобы никто не отстал. Отгони любого, кто подойдем к ним слишком близко.

— Зачем нужно… — начала Персефона.

— Ладно, двинули! — крикнул Мороз, направляясь к проходу между зданиями. — Идите гуськом, держитесь правой стороны!

Причина приказа стала ясна, когда мимо них прогрохотала ватага гномов с пустыми тележками.

— Тележки! — воскликнула Роан.

Первый подкатчик пронесся мимо, второй заметил их и охнул. Третий замер и уставился на них.

— А ну поживей! — приказал Мороз и ринулся бежать.

Женщины пустились рысью, стараясь не отставать, и вскоре добрались до дверей под стрельчатой аркой. Мороз толкнул створки и выбежал в длинную колоннаду: целую галерею с колоннами и нишами, уходящую вглубь скалы. В полумраке виднелись груды коричневых мешков, светлых сосновых ящиков и двухколесных тележек. Все было залито зеленым свечением, напомнившем Персефоне дхергские ролы.

Мороз быстро провел их мимо снопов пшеницы, ячменя и ржи к каменной лестнице. Они пошли наверх без единого слова. Персефона и Потоп по-прежнему замыкали шествие, приглядывая за остальными. Воздух в пещере был ледяной, и все дрожали в промокшей под дождем одежде.

«Хвала Мари, здесь нет ветра». Чтобы не удариться в панику, Персефона отчаянно пыталась сосредоточиться на положительных моментах. Что-то было не так. Она не знала, почему вскрикнул гном с тележкой и куда ведет их Мороз. Ох, не к добру эта беготня.

Остановившись на очередной площадке с несколькими дверями, Минна наконец отряхнулась. Персефона последовала ее примеру и отжала мокрые волосы. Хотя с бороды Мороза текло в три ручья, он поспешно закрыл и запер за ними двери и продолжил подъем.

Мойя оглянулась на запертую дверь и посмотрела на Персефону с тревогой. Та лишь пожала плечами. Роан вновь погрузилась в восторженное созерцание всего вокруг и даже один раз коснулась осветительного камня, вмонтированного в стену. Арион брела вперед, прикрыв рот рукой, и ее кожа была белее снега. У Брин глаза слипались от усталости. Сури, как всегда, шла хмуро и сосредоточенно.

Миновали помещение с большими деревянными телегами, затем кладовую с бочонками. На новой площадке снова остановились, чтобы запереть за собой двери.

— Зачем ты это делаешь? — спросила Персефона.

Потоп досадливо махнул рукой.

— Некогда объяснять! Времени в обрез!

— Почему?

Потоп посмотрел на Мороза, который странно улыбнулся, и добавил:

— Как я сказал, некогда объяснять. Пошли!

Стремительный подъем по лестнице помог согреться. На самом верху уже никто не дрожал, Персефоне так и вовсе стало жарко. Очередные двери вели в большой зал. По углам стояли деревянные скамьи и столики. С потолка свисали длинные стяги размером не меньше паруса на корабле, выкрашенные в яркий зеленый и золотой. Персефоне доводилось видеть подобные ткани в Алон-Ристе, но она понятия не имела, чем их красят.

Мороз молча вытянул руку, не давая войти в зал. Миг спустя раздалось эхо простучавших по камню каблуков. Они подождали, пока шаги стихнут.

— Почему мы таимся? — прошептала Персефона.

Мороз не ответил и повел их мимо зала в коридор.

Потоп оставил свое место в конце процессии и побежал вперед посоветоваться с Морозом.

Мойя оглянулась, удивленно подняв брови; Персефона покачала головой и направилась к гномам за объяснениями. При ее приближении Мороз сердито потряс головой, ожесточенно шепчась с братом на дхергском.

— Мы не двинемся с места, пока вы не объясните, что происходит! — заявила Персефона.

— Нужно найти Гронбаха, — ответил Мороз на рхунском.

Потоп проговорил что-то по-дхергски и указал на другую, гораздо более широкую и помпезную лестницу справа от них. Мороз осклабился и топнул, огласив каменные своды громким стуком, потом ответил брату на дхергском.

— Что происходит? — повторила Персефона.

Мороз сделал вид, что не слышит, и продолжил разговор на дхергском.

Персефона отыскала Дождя, который стоял рядом с Мойей со сложенными на груди руками и ждал.

— О чем они говорят?

Дождь посмотрел на споривших.

— Нам нужен Гронбах, но он сейчас наверху в Роствэлле, ужинает. Поэтому мы думаем, где бы вас спрятать, пока Гронбах не закончит трапезу. Если его потревожить, он будет сильно не в духе, однако совсем плохо, если мы попадемся, не переговорив с ним.

— Попадемся? Кому? Мы же ничего не сделали! Мороз сказал, что несколько женщин не представляют ни для кого угрозы…

Сзади раздался шумный вдох, и Персефона обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как пухлый дхерг уронил поднос с деревянными мисками. Раздался ужасный грохот, миски разлетелись по всему полу. Серебряный поднос громко звякнул.

Щекастый гном вскочил и, оглашая каменные коридоры громкими воплями, понесся по широкой лестнице. Персефона усомнилась, что события развиваются должным образом. Очевидно, Мороз о многом умолчал.

Она посмотрела на Мороза и Потопа. Оба застыли от ужаса, глядя вслед удирающему дхергу.

— И что нам делать теперь? — спросила Персефона.

Побледневший Мороз нервно сглотнул.

— Только не умирайте! Иначе конец всему!

Глава 16

— Мы пойдем на завтрашний сбор? — спросил Малькольм. Бывший раб уселся на поленницу рэнских дров, чтобы не намокнуть в ручейке, текущем по краю лагеря.

— Нет, — ответил Рэйт с упрямством своенравного ребенка.

— Уже третье пропускаем. Ты подводишь клан, мой вождь.

Малькольм поглядел с улыбкой на Тэша, который выстругивал из деревяшки некое подобие черепашки.

Дожди вернулись, и Рэйту пришлось прервать обучение мальчика. Прежде они целыми днями возились на пляже, изучая все тонкости боя от правильной стойки до умения падать. Из пла́вника сделали учебные мечи и копья. Выяснилось, что мальчик не только быстро учится, но уже многое знает. Тэшу дважды удалось поставить подножку и несколько раз свалить на песок противника гораздо более крупного, чем он сам. Стоило Рэйту зазеваться, как в наказание за оплошность он тут же получал синяк. Однако под дождем продолжать спарринг не имело смысла — видимость плохая, соображать трудно. Пришлось сделать перерыв на целый день.

Рэйт с Тэшем присоединились к Малькольму, сидевшему под шерстяным навесом. Хотя посредине еще оставался островок сухой травы, Рэйт не знал, надолго ли его хватит. Прямо над их головами нависла угроза: по центру навес прогнулся и пропускал воду. Капало не сильно, зато без передышки. Малькольм подставил деревянную миску, которую приходилось регулярно выливать, поэтому спали по очереди, иначе вымокли бы все. Тем не менее, вода вытекала слишком медленно, и лужа над головой росла пугающе быстро.

Малькольм отхлебывал из чашки без ручки. Рэйт понятия не имел, что он пьет, да ему было и не важно. Жажды он не испытывал, голода тоже, хотя не ел с утра. Он очень устал, только не от дневных забот, потому что ничем особым в тот день не занимался. Когда он не учил Тэша, то других дел не находилось — ведь он возглавлял клан всего из одного человека. Рэйт наломал веток для маленького костерка и зашил разошедшийся шов на рубахе. На все про все ушло несколько минут. Большую часть времени он сидел и смотрел на дождь. Беспрерывный стук капель высасывал из него все силы и желания. Праздность порождает скуку. Хотелось спать, но не спалось, и он тяжко вздохнул.

— Понимаю. — Малькольм сделал еще один глоток и кивнул. — До чего утомительно сидеть тут весь день и смотреть, как от влаги сморщиваются пальцы.

— Может, завтра дождь кончится. Тогда мы с Тэшем позанимаемся.

— А если нет? Еще один день будешь глубокомысленно глядеть в поле? Я к тому, что если не ты, то кто же? Ведь ты годишься куда больше, чем представитель любого из правящих кланов.

— Не хочу я быть кинигом, — нахмурился Рэйт.

— Подобное настроение, как сказали бы некоторые, свидетельствует не в твою пользу.

Рэйт сверкнул глазами. Малькольм невинно улыбнулся и посмотрел на Тэша.

— Он тебя сегодня кормил?

Мальчик покачал головой, и Малькольм потрясенно уставился на Рэйта.

— Так мы ничего и не делали, — объяснил Рэйт. — Знаешь, есть каждый день незачем. Ведь он дьюриец. Мы со своими детьми не нянчимся. Либо ты научишься выживать, либо нет. Так-то!

Малькольм кивнул.

— Теперь я понимаю, почему из всего клана осталось лишь двое.

— А что сегодня сделал ты, господин Хлопотун? — спросил Рэйт.

— Помогал с овцами. Стадо снова забрело на чужое поле. Пришлось вступить в драку с местными земледельцами.

— В драку?

— Скорее в потасовку.

— И кто победил?

Малькольм указал на прислоненное к стене копье.

— Нарсирабад.

— Ты что, проткнул кого-то копьем? — с уважением спросил Рэйт.

— Нет! — ужаснулся Малькольм.

— Ты пригрозил им копьем?

— Ну, чуть-чуть… — Малькольм помешал угли. — Еще я проведал Гэлстона.

Хотя Рэйт и прожил в Далль-Рэне больше месяца, он мало кого знал в лицо и еще меньше по именам. Гэлстон выделялся на их фоне. Он был дядей Брин, выжившем после удара молнии. Почти всех раненых оставили в ближайшей деревне по дороге, Гэлстон же последовал с кланом на юг.

— Как у него дела?

— Ходит и говорит, но все еще нездоров. Жалуется на боли в спине и в голове, звон в ушах и бессонницу.

— Люди сочли бы его любимчиком богов, — заметил Рэйт.

— Вряд ли он сам так считает, — ответил Малькольм. — И за стадом пока ходить не готов.

Рэйт покачал головой и откинулся на руки, вытянув ноги во всю длину. Они оказались под дождем. У высокого роста есть свои недостатки.

— Ну вот, о чем я и говорил… Снова нянчишься с людьми! Небольшая боль в спине и в голове не должны мешать мужчине работать. Из-за этих овец могла начаться война. Ему нужно вернуться к своим обязанностям.

Малькольм снова кивнул.

— Он наверняка бы с тобой согласился, если бы знал, что у него есть овцы…

— Как это?

— В придачу к болям и довольно странному ожогу на спине, похожему на красный папоротник, у него проблемы с памятью. Я видел, как он налил в миску воды, умылся, выплеснул воду и минуту спустя продел то же самое заново, не подозревая, что уже умывался. Иногда он вспоминает про овец, иногда забывает имена своих собак. А иногда не может вспомнить вообще ничего… Видимо, разные люди понимают любовь богов по-разному.

— Ты должен пойти на сегодняшний совет! — заявил Нифрон, возвышаясь над Рэйтом.

Свежевыбритый фрэй выглядел не так уж впечатляюще — гладкое лицо делало его похожим на мальчишку.

Рэйт умывался в чистой лужице рядом с лагерем клана Дьюрия. Ему удалось спокойно проспать всю ночь и проснуться на сухом клочке земли возле дымящихся углей.

Рэйт вытер лицо краем ли-моры.

— Ничего и никому я не должен. Я вождь! — Он пытался шутить, потому что совершенно не годился для этой роли.

Нифрон будто не слышал.

— Сегодня совет заседает в чертоге. Без одного из вас мне туда не попасть. — Осознав нелепость своих слов, он добавил: — Я имею в виду, не вызвав переполох. Не хочу гладить их против шерсти, пока рановато. Я могу прийти с твоей свитой, как делал с Персефоной, но необходимо твое присутствие.

— Вот и иди с ней, я-то при чем?

— Ее нет.

— Что значит — нет? Куда она делась?

— Не знаю, да и какая разница? Важно лишь то, что вчерашнюю встречу я пропустил из-за ее отсутствия, и я не собираюсь пропускать еще одну. Главное сейчас…

Рэйт не стал ждать: ответов на вопросы у Нифрона не было. Он пошел вдоль стены, набирая скорость; к Великой Луже он уже подбежал. Не тратя времени даром, бросился вперед и по колено в воде побрел к другому берегу. Оглянувшись, он увидел Нифрона, аккуратно обходящего лужу по краю.

Рэйт ринулся под шерстяной навес, где жила Персефона.

— Где она? — накинулся он на Падеру, которая давно проснулась и уже сидела за прялкой.

Рэйт понятия не имел, сколько именно людей спало под этой частью навеса, но насчет Персефоны, Брин и Мойи был уверен. Наверное, Роан тоже жила с ними — места ей точно хватило бы, — однако кроме старухи он никого не обнаружил.

— И тебе доброго утречка.

— Где Персефона?

— Откуда мне знать?

— Ты знаешь все на свете!

Старуха улыбнулась.

— Ну? — поторопил Рэйт.

— Они ушли позавчера. Поздновато ты спохватился. Разве ты ее не любишь?

Рэйт потрясенно застыл.

— Да ладно! — Улыбка старухи превратилась в усмешку. — Сам же сказал: мне известно все на свете. Так что не удивляйся.

— Но… Ладно, неважно! — Рэйт решил не отвлекаться. — Что значит — ушли? Кто именно? И куда они отправились?

— Персефона заставила пообещать, что я никому не скажу.

— Падера, ты должна мне сказать!

— Ты и правда ее любишь? Сомневаюсь, что она это достаточно ценит. Персефона видит в тебе безрассудного юношу, однако ты истинный дьюриец. Вы растете быстрее, чем она думает. Вряд ли Персефона задумывалась, почему тебе нравится она, а не Мойя. Иногда люди бывают удивительно слепы…

— Со слепотой как-нибудь справлюсь, меня больше тревожит глухота. Ты скажешь или нет?

Втянув губы и прищурившись, Падера стала похожа на сморщенную тыкву, забытую на поле после сбора урожая.

— Ну, полагаю, теперь от этого вреда не будет. Они поплыли в Бэлгрэйг, землю дхергов. И Мойя, и Сури, и Брин, и Роан, и та фрэйская госпожа. Как считает Персефона, ты отказался воевать потому, что оружие рхунов — никудышнее, поэтому она решила раздобыть у дхергов оружие получше.

— И каким же образом? — спросил Нифрон. Он только что закончил обходить озерцо, но вел себя так, будто слышал весь разговор. — Дхерги не пускают чужаков на свои берега. Рхуны сильно рискуют, а больше всех — миралиит. Из-за Арион их мигом убьют.

— Сомневаюсь. Их пригласили дхерги, — ответила Падера. — В обмен на оружие Арион с Сури окажут дхергам какую-то услугу. Вроде бы, помогут избавиться от великана.

— Любопытно, — проговорил Нифрон. — Я собирался захватить Алон-Рист и вооружиться в тамошнем арсенале. Если Персефоне все удастся, то выйдет даже лучше.

— Значит ли это, что с ней ничего не случится? — спросил Рэйт. — Ведь они сами ее пригласили!

Нифрон пожал плечами.

— Дхерги не заслуживают доверия. Ложь — их родной язык, личная выгода — их кредо, поэтому и от других они ждут того же. Они затеяли войну с моим народом, решив, что мы скрываем от них плод, дающий вечную жизнь. Когда мы объяснили, что такого плода не существует, они подумали, что мы лжем, потому что и сами поступили бы так же. Они сделают все, чтобы получить желаемое. Лично я ни за что не стал бы иметь с ними дела, но если Персефона добьется успеха, нам будет гораздо легче.

— А если не добьется? — спросил Рэйт.

Нифрон снова пожал плечами.

— Даже если она погибнет, мы все равно ничего не потеряем!

Рэйт впервые пожалел, что меч Шегона воткнут в столб посреди двора.

Глава 17

Однажды давным-давно Сури имела глупость разворошить осиное гнездо. Ей было восемь. С ветви клена свисал то ли фрукт, то ли огромный комок цвета глины. Тогда Сури еще не повстречала Минну, иначе волчица наверняка отсоветовала бы ей сбивать странный серый гриб ивовым прутом. Из них двоих Минна всегда была умнее. Сури саданула гнездо изо всех сил, и оно упало прямо к ее ногам, как она и хотела. Девочка собиралась разрезать его и рассмотреть. Она обожала яблоки и клубнику, а этот плод был гораздо крупнее. Хотя снаружи он не выглядел аппетитно, внутри вполне могло прятаться лакомство — орехи тоже на вид неказисты.

Едва плод коснулся земли, как из него вылетели тучи жужжащих насекомых. Сури расстроилась: если там столько козявок, то фрукт наверняка сгнил. И все же ей хотелось посмотреть, что внутри. Она ударила еще раз, и содержимое вывалилось из плода злобно шипящей волной. Несмотря на юный возраст, Сури распознала опасность… Шесть лет спустя, в стране маленьких человечков, Сури испытала то же гнетущее чувство. Стоя с остальными у подножия широкой лестницы, она услышала топот ног — вниз мчались полчища дхергов. Девочка надеялась, что знакомство с ними окажется менее болезненным, чем с осами.

В отличие от насекомых при виде Сури и ее друзей человечки остановились как вкопанные. Их было около пятидесяти, многие носили бороды. Одежды дхергов пестрели синими, оранжевыми, красными и желтыми цветами, напоминая Сури птичку, иногда прилетавшую в Серповидный лес по весне. На их лицах мешались шок, страх и злоба. Наконец вперед вышел гном с самой длинной и белой бородой, одетый в желтую рубаху и темно-синий жилет.

— Йонс! — крикнул он, обращаясь к Морозу.

Или к Потопу? Сури вечно их путала. Мороз быстро залопотал на грубом отрывистом языке. Речь Мороза вызвала пронзительные крики, и вскоре Мороз с Потопом вместе орали на человечков, стоявших на лестнице. Сури не понимала ни слова, кроме упоминаний эльфов и рхунов, а однажды Мороз назвал имя Персефоны. Вождь пыталась разобрать, о чем идет речь, и смотрела на дхергов с недоумением и тревогой. «Я понятия не имею, что происходит; надеюсь, что все обойдется» — так воспринимала Сури безмолвный язык нахмуренного лица Персефоны. Именно с таким выражением на нее часто смотрела Минна.

Издалека донеслись громкие голоса. Вбежали люди — точнее, маленькие человечки с бородами — и окружили Сури с ее друзьями. Вновь прибывшие держали в руках длинные шесты, увенчанные огромными лезвиями, и пики из серого металла. Из такого же металла были их доспехи и закрывающие лица шлемы.

— Ничего не делай! — предупредила Арион Сури на фрэйском.

Сури задумалась, что Арион имела в виду и почему ей нельзя этого делать.

Человечки в шлемах принялись теснить группу прибывших к боковому коридору. Раньше Сури с Арион стояли позади всех, теперь оказались во главе процессии. Они прошли длинным коридором, спустились на один лестничный пролет, завернули за угол и наконец остановились перед металлической дверью. Один из человечков протиснулся вперед, отпер ее и знаком велел заходить.

Арион обошла Минну, взяла Сури за руку и втянула внутрь. Остальные тоже зашли, и дверь захлопнулась.

Сури не любила тесных мест, из которых нельзя выйти. К ролам она притерпелась, потому что знала, как их отпирать. В первый раз она запаниковала и стала биться о каменные стены. Неизвестно, что случилось бы, не будь рядом Туры. И вот теперь, стоя в темноте, Сури вцепилась в руку Арион, словно только она и связывала девочку с миром живых.

Сквозь тонкие щели вокруг двери в камеру проникал зеленый свет, позволявший разглядеть лица. Больше не было видно ничего — ни пола, ни стен. Сури пыталась представить, что находится в просторном помещении, например, в пещере. Также она убеждала себя, что дверь не заперта на засов, хотя девочка и слышала его лязг. Может, звякнуло что-то совсем другое.

— Что происходит? — спросила Мойя.

— Понятия не имею, — ответила Персефона. — Мы все тут? Я ничего не вижу.

— Сури, — раздался в темноте голос Арион, — призови свет.

— Как?

— Чтобы создать свет, тебе нужно найти струны. Ты наверняка их видела, когда пыталась освободить великана.

Сури знала, о чем говорит Арион, и в то же время не знала. С Турой бывало то же самое. Старуха-мистик выдавала нечто вроде: «Сходи в погреб и принеси корзинку с кошачьими ушками». Тура говорила так, будто Сури постоянно возилась с кошачьими ушками. Ничего подобного! Сури знала, где находится погреб, знала, что такое кошачьи ушки, и прекрасно знала, что такое корзина, только в подвале никогда не было корзины с кошачьими ушками! Сури с трудом понимала, чего именно Тура от нее добивается. То же самое и с Арион — найди то, что вроде бы найти легко… В прошлый раз она искала то, что велела Арион, и случайно убила Рэпнагара, а ведь тогда она была на открытом пространстве! Вдобавок ей пришлось бы выпустить руку Арион…

— Я не смогу.

— Не надо, Сури, — успокоила ее Персефона. — Роан, ты здесь?

— Да.

— Брин?

— Я здесь.

— Мороз?

Нет ответа.

— Потоп? Дождь?

По-прежнему нет ответа.

Сури сказала:

— Минна здесь.

— Ну, слава Великой Праматери! — воскликнула Мойя, и Персефона вздохнула.

— Что происходит? — поинтересовалась уже Брин.

— Нас… — начала Арион на рхунском, потом сбилась и перешла на фрэйский. — Как сказать — заключили под стражу за преступление?

— Мы под стражей? С чего ты взяла? — спросила Персефона.

— Язык дхергов похож на древний фрэйский. Я поняла не все, но достаточно.

— Почему мы под стражей? — воскликнула Брин. — Что мы такого сделали?

Сури стояла рядом с Арион, поэтому видела ее лицо лучше всех. В слабом свете оно казалось призрачно-зеленым. Фрэя наморщила брови, пытаясь подобрать нужные слова. Сури знала, что Арион из тех, кто не любит ошибаться.

Как следует поразмыслив, фрэя сказала:

— Дхерги не пускают чужаков в Бэлгрейг. Большая проб… для нас это большая проблема.

Сури задышала быстро и крепче стиснула руку Арион. С закрытой дверью справиться не сложно. Если дверь за спиной просто закрыта, она сможет открыть ее в любой момент.

— Так зачем же Мороз нас пригласил, если иноземцам сюда нельзя? — спросила Персефона.

— Не знаю, — медленно ответила Арион, четко выговаривая слова. — Думаю, наши трое дхергов в чем-то провинились. Сильно провинились.

— Ты про великана?

— Пожалуй.

— Так нам придется разбираться с ним или нет?

— Они есть… они это обсуждают. Поэтому пока мы ждем. Все будет хорошо.

Сури услышала, как дверь дрожит при соприкосновении с косяком.

— Мы заперты в комнате, — заметила Мойя. — Разве это хорошо?

«Не заперты! Мы не заперты. Арион сможет сорвать засов. Я не заперта!»

— Наказание за проникновение на земли дхергов — смерть, — пояснила Арион. — Запертая комната — гораздо лучше, правда?

Повисла долгая пауза, потом Мойя ответила:

— Гораздо лучше.

Сури не хватало воздуха. Вдохи получались короткие — вместо того, чтобы дышать, она пыхтела.

— Что будет, если они не договорятся? — поинтересовалась Брин. — Нас убьют?

— Арион, если до этого дойдет, ты ведь сможешь что-нибудь сделать? — спросила Персефона.

Арион замялась.

— Сури сможет.

К мистику повернулись призрачные лица. Сури покачала головой.

— Главное, позволь себе действовать, — сказала ей Арион на фрэйском. — У тебя дар! Таких мощных задатков я не встречала ни у кого из своих учеников. Тебе просто нужен опыт. Ты способна сорвать дверь с петель или разрушить стены вокруг нас.

Сури уставилась на призрачное лицо Арион. Знает ли она?..

— Сури, стоит тебе захотеть, и все дхерги в радиусе мили уснут. Тогда мы сможем взять любой корабль и призвать попутный ветер, который отвезет нас домой за считаные часы. Лишь расправь крылышки и пойми, что пора лететь. — Арион помолчала и мягко добавила: — Стоит тебе захотеть, и ты перевернешь горы.

— Не хочу я трогать горы, — пробурчала Сури и мысленно добавила: «хорошо бы открыть эту дурацкую дверь».

— Знаю. — Наверное, виной тому был тусклый свет, только вид у Арион стал такой грустный, будто она вот-вот заплачет. — Ты напоминаешь мне Фенелию. Она тоже не хотела принимать свой дар. И верила, что именно поэтому он ей и дан. Она оставалась невосприимчива к соблазнам Искусства, ее не трогало могущество, которое чувствуешь, касаясь струн мироздания. Не поддаваться искушению силой — дар очень редкий. Он был у Гилиндоры Фэйн и у Фенелии. Видимо, этот дар есть и у тебя.

— Я не знаю этих людей.

Арион покачала головой.

— Неважно. Когда придет время, ты станешь самой прекрасной бабочкой.

— Давай, отопри! — воскликнула Мойя, тряся дверь.

Сури испуганно отпрянула.

— Но… но… если Сури не сумеет, ты ведь нас спасешь, Арион? — спросила Персефона.

Арион надолго задумалась и наконец мрачно проговорила, будто давала клятву:

— Да. Я сделаю это ради тебя.

В темноте комнатки и при полной неопределенности положения секунды тянулись как дни. После освобождения Персефона подсчитала, что их продержали взаперти считаные минуты — уж точно меньше часа. Когда человечки вернулись, они больше не кричали и не тыкали в женщин копьями. Вместо этого весьма упитанный дхерг с рыжей бородой, лысой головой и в длинной тунике цвета мяты объявил дрожащим голосом:

— Будьте столь любезны, идите за мной.

Хотя сопровождение следовало спереди и сзади процессии, безликие солдаты с серым оружием исчезли. На смену им пришли хорошо одетые гномы, хотя и с мечами на поясах.

Персефону и остальных вели по коридорам, пока она совсем не запуталась. Впрочем, она и так не нашла бы дорогу к кораблю. Она думала, что их приведут в тронный зал вроде той огромной палаты с высоким куполом, которую она видела в Алон-Ристе. Между тем они очутились в кабинете, где их уже ждали Мороз, Потоп и Дождь.

Кабинет был небольшой, но места хватило всем. В передней части ярко горел красивый камин, высеченный в форме звериной пасти, и заполнял комнату теплым приятным светом. Рядом находился крепкий удобный стол, на котором лежали всевозможные инструменты, металлические стружки и старые ящички из промасленного дерева, набитые всякими металлическими же мелочами. Поверхность стола покрывали глубокие царапины. Сбоку от него валялась груда промасленных тряпок, в углу стояло металлическое ведро с желтой жидкостью — видимо, от него и исходил резкий запах смолы, пропитавший всю комнату. По бокам камина располагались полки и шкафчики с маленькими ящиками, оснащенные белыми мраморными ручками. На стене слева висел странный кусок выделанной звериной шкуры — очень тонкой — и на нем причудливая картинка: сотни переплетенных круговых линий, как на стволе спиленного дерева. Стена справа целиком состояла из окна — девять квадратных кусков стекла. Стекло! Персефоне доводилось видеть его в Алон-Ристе, и она не знала никого, кроме Арион, кто видел бы нечто подобное. Поскольку снаружи стояла ночь, стекло волшебным образом отражало комнату.

— Прошу, садитесь. — Рыжебородый дхерг указал на стулья. Сам хозяин опустился на колченогий табурет за столом. — Гронбах Эйк Пригмур, Мастер Ремесел и мэр Кэрика, — представился он с сильным дхергским акцентом. — Насколько я понимаю, вас пригласили эти трое?

Все посмотрели на Персефону, даже Арион.

— Да, — ответила она. — Мы узнали, что у вас возникла проблема с великаном, и прибыли посодействовать в обмен на оружие.

— О каком именно оружии идет речь?

Персефона поняла, что не обдумала этот момент. Ее народ всегда использовал копья и топоры, но, вероятно, лучше подошли бы мечи и щиты…

— Мечи. — Она решилась. — Такие, что выдержат схватку с фрэями.

Гронбах заметил, как Мороз и Потоп переглянулись, и нахмурился.

— Зачем?

— Мы собираемся с ними воевать.

Глаза Гронбаха изумленно округлились, и он посмотрел на Арион.

— Странно… очень странно. — Он потеребил кусок сверкающего серого металла в форме буквы «г». — Мы с фрэями заключили пакт. Крайне суровый для нас и недвусмысленный.

— Он запрещает вам торговать оружием? — спросила Персефона.

Гронбах поднял взгляд.

— Ну, не совсем. Просто никому и в голову не пришло… Я не представляю, как они… Очень странно! — Он снова посмотрел на Арион, на этот раз с подозрением. — Думаю, лучше отправить вас домой и сделать вид, что ничего подобного не было и в помине.

— Только не это! — воскликнул Потоп, и Персефона поняла, что, пока они сидели взаперти, здесь шли бурные обсуждения.

— Они — наша единственная надежда, — напомнил Мороз спокойнее.

— Мы даже не знаем, справятся они или нет, — ответил Гронбах.

— Разве стали бы мы рисковать жизнями, если бы не знали наверняка?! — не выдержал Потоп и указал на Арион. — Она — миралиит, совсем как Фенелия. Мы видели: она разверзла землю, и та поглотила великана. — Гном указал на Сури. — Девчонка — ее ученица и убила того великана. Если кто и может нам помочь, так это они!

— Позволь им попробовать, — сказал Мороз. — У нас нет другого выбора.

— Все из-за вас! — рыкнул Гронбах. — Не жилось вам спокойно! Он сидел там более шести тысяч лет. Три сотни наших храбрейших воинов отдали жизни, чтобы засадить его в ловушку, а вы… — Гронбах снова посмотрел на Арион. — Мы друг друга терпеть не можем, твой народ и мой. Нас разделяет океан крови! Закон един для всех. Если я пущу вас в глубины нашего священного города Нэйт, то меня бросят в пламя Друминдора, как и этих троих.

— Разве ты не правитель своего народа? — спросила Персефона.

Брови Гронбаха взлетели.

— Конечно, нет! Говорю вам, я всего лишь мэр Кэрика.

— Тогда почему бы не поговорить с главой вашего народа? — Персефона обратилась к Морозу, который быстро покачал головой.

— У нас больше нет короля, — объяснил Дождь в повисшем молчании. — Мидеон был последним из бэлгрейглангреанских монархов. С его дочерью Беатрисой прервалась династия и умерла монархия.

— Тогда кто у вас главный? — спросила Персефона.

Гронбах пришел в замешательство.

— Э-э… никто.

— У каждого города и деревни есть мэр или совет, — пояснил Дождь.

— Мы надеялись решить эту проблему тоже, — проговорил Мороз, шагнув вперед. — Нужно вернуть Каменный трон, короновать нового короля, восстановить монархию и былое величие нашего народа! Отсутствие единого правителя обрекло нас на мелкую грызню и бесконечные споры из-за ерунды. В каждой деревне — свои порядки. Мы даже телегу перегнать из Линден-Лотта в Друминдор не можем, потому что дорога меняет ширину на протяжении всего пути. И как тут довести до конца хоть одно дело? Теперь мы не лучше рхунов! Ремесла страдают особенно сильно. Мы утрачиваем навыки, потому что инструменты и секреты предков погребены в горе!

Персефона обратилась к Гронбаху:

— Значит, поскольку ты главный, по крайней мере, здесь, то можешь заключить сделку? Если тебя останавливать некому…

— Ты что, не слушала? Меня остановит любой! Соберется толпа, меня швырнут в пламя Друминдора, и никаких тебе проблем с нестандартными дорогами! — Гронбах сердито зыркнул на Мороза и погладил свою длинную бороду, водя глазами из стороны в сторону. Он попыхтел, постонал, затем обреченно вздохнул. — И все же, если не предпринять вообще ничего…

Гном встал и подошел к рисунку на стене.

— Два дня назад Бэлгаргарат добрался до Великой Наковальни. — Он постучал по рисунку. — Эхо и Кхем повели отряды, чтобы запечатать Великие Ворота в Рол-Берге. — Он указал на другую точку. — Их усилия оказались напрасны… Нам осталось недолго. Кхем считает, что недели три.

— Две, — с уверенностью поправил его Дождь.

— Две? — недоверчиво повторил Гронбах.

Мороз и Потоп кивнули.

— Если Дождь говорит, что две, — заверил Мороз, — значит две.

Плечи Гронбаха опустились, руки беспомощно упали, голова склонилась.

— Мы обречены!

— Гронбах, — воскликнул Мороз, — если это сработает, Нэйт снова будет открыт! Мы наконец вернемся домой!

— А если нет…

— Тогда ты погибнешь гораздо раньше, еще до Друминдора. Они, — Мороз указал на спутниц Персефоны, — наш лучший шанс. Может, даже единственный. С ними миралиит. Фенелия сотворила гору Мэдор на раздавленных телах воинов Десятого и Двенадцатого легионов! Бэлгаргарат точно будет сокрушен!

Гронбах как будто успокоился.

— Мы не станем ничего делать без платы. Нам нужно оружие, — напомнила Персефона.

Мэр Кэрика поднял взгляд и невесело рассмеялся.

— Если сумеете нам помочь, то народ бэлгрейглангреан даст вам… мы дадим вам десять бронзовых мечей.

— Ты шутишь?! — взорвалась Мойя. — Десять! Этот великан угрожает вашему существованию, а ты предлагаешь нам десять мечей? Размечтался!.. Отправь нас домой, как хотел с самого начала.

— Мойя, перестань. — Повернувшись к Гронбаху, Персефона сказала: — Мне нужно десять тысяч бронзовых мечей.

— Десять тысяч? — выкатил глаза Гронбах. — Не бывать такому!

Персефона стиснула челюсти и вперила в него взгляд.

— Могу предложить сотню клинков, — произнес гном.

— Тысячу! — потребовала Персефона. — Это на девять тысяч меньше, чем мне нужно.

— Пусть так, цифра все равно смехотворная. Я не смогу выковать тысячу бронзовых клинков. Просто не из чего.

— Как насчет этого материала? — спросила Арион, указывая на кусок серого металла, которым он играл.

Гронбах опустил взгляд.

— Да это так, ерунда… — Он замялся и сунул кусочек в ящик стола.

— Ведь ваше оружие сделано из него?

— Не твое дело.

Персефона тут же сообразила.

— Ну конечно, вы используете серый металл, и у вас его наверняка много. Нам нужна тысяча клинков!

— Предлагаю сотню бронзовых клинков, — проговорил Гронбах.

— Тогда разбирайтесь со своим великаном сами! Я не смогу вступить в войну с сотней мечей, из какого материала они бы ни были сделаны. Дай мне тысячу клинков, какими пользуются твои люди, либо отправляй нас обратно.

Гронбах подергал себя за бороду и посмотрел на Мороза, Потопа и Дождя. Гномы ободряюще закивали.

— Ладно. Дам тысячу клинков, только не говорите фрэям, откуда они у вас. Фрэи поймут, что оружие бэлгрейглангреанское, однако про меня им знать ни к чему. Идет?

— Идет, — сказала Персефона, вставая. — Мы избавляемся от великана, вы даете нам тысячу мечей из серого металла.

— Великан? — Гронбах замялся. — Разве вы не знаете, что Бэлгаргарат вовсе не великан?

— Они говорили… — Персефона посмотрела на Потопа.

— Ну, размеров он огромных, так что в принципе они правы, вот только он не грэнмор.

— А кто же он? — спросила Арион.

— Бэлгаргарат — демон.

Глава 18

Забрезжил долгожданный рассвет, который Персефона встретила, свернувшись калачиком на кровати в маленькой комнатке напротив кабинета Гронбаха.

Достигнув соглашения, мэр устроил их поуютнее. Персефону поместили неподалеку от кабинета с большим камином, поближе к Гронбаху. Видимо, он побаивался, что незваные гости станут разгуливать по коридорам, и предложил принести все, что им понадобится, прямо в комнаты. Персефона ничего просить не стала, как и остальные. Хотелось поесть горячего, к примеру, ячменной похлебки, но в ту ночь она долго радовалась, что все утряслось, и вспомнила про еду слишком поздно.

Судя по окну, одна стена комнаты была наружной. Опустевшие коридоры и тишина наводили на мысль, что обитателей Кэрика временно переселили в другое место. Вероятно, Гронбах не хотел, чтобы они видели запретных рхунов и ненавистную фрэю. Персефона предпочитала думать, что Гронбах скрывает свое преступление, и иной причины для эвакуации целого района города не существует.

«Тогда ты погибнешь до того, как тебя отволокут в Друминдор».

Интересно, Мороз намеренно сгущал краски?

«Три сотни наших самых храбрых воинов отдали жизни за то, чтобы заманить его в ловушку».

Смогут ли Сури и Арион избавиться от демона, погубившего столько жизней? Увидев схватку Арион с Гриндалом, Персефона не сомневалась, что фрэя справится и с вдвое большим количеством дхергов. К тому же, будь у нее хоть малейшие сомнения, Арион сказала бы сразу.

Комнату Персефоне выделили отдельную, кровать была немного коротковатая, зато удобная. И все же Персефоне не спалось. Она не чувствовала себя желанным гостем и боялась худшего. В любой момент дверь распахнется, внутрь вбегут дхерги и бросят ее в пламя Друминдора — что бы это ни было.

Землю дхергов Персефона представляла себе совсем иначе. Глядя на маленьких человечков в ярких одеждах, она ожидала увидеть приятный мирок с симпатичными домиками на сонном пляже. А угодила в серый каменный мир — неяркий и неприятный.

Пару раз Персефона погружалась в дремоту, и ее сознание скользило по поверхности легкого сна, словно плоский камешек по глади озера. Наконец она села, сдернула с кровати одеяло и укуталась в него по самую шею, чтобы согреться. Мысли снова вернулись к демонам.

Персефона не вполне представляла, что такое демон. Рассказывали разное, но все сходились в одном: демоны злые и могущественные. Низшие божества со скверным характером устраивали бури, губящие урожаи, вызывали убийственно суровые зимы и приносили в далль недуги. Когда-то Персефона верила, что бурый медведь по прозвищу Грин — демон, только вот зверь оказался обычным медведем…

Из окна лился слабый свет — отражение Персефоны в стекле исчезло, и стала видна обстановка комнаты. Возле стола — маленький табурет, идеально подходящий мужчине или женщине-дхергу. Столешница расчищена от хлама, но такая же ободранная, как и в кабинете Гронбаха. Сбоку металлическое устройство, похожее на пару челюстей с перекрученной палочкой, которая смыкает половинки вместе и стискивает все, что между ними положишь. На стене на деревянных колышках висят всевозможные молотки. Роан здесь понравилось бы.

В дверь тихо постучали.

— Войдите, — с опаской сказала Персефона.

К счастью, внутрь просочилась Брин. Она тоже завернулась в одеяло, и его кончик волочился по полу.

— Не разбудила?

Персефона покачала головой.

— Не спится.

— Мне тоже. — Девочка маячила на пороге босиком, переминаясь с ноги на ногу.

— Входи. — Персефона похлопала по матрасу. — Залазь. Пол ледяной.

Брин прыгнула на постель и поджала ноги, прикрыв их одеялом.

— Разве сейчас не лето?

— Камень крадет тепло, и в окна дует.

— Ого! У тебя тут стеклянное окно! — Брин с восхищенной улыбкой посмотрела на светлеющие квадратики.

— А разве у тебя окна нет?

Персефона убрала с глаз Брин выбившуюся прядку. Сколько раз она видела, как то же самое делала Сара, и думала о тщетности ее усилий?..

Девочка покачала головой, и прядка снова упала.

— Я спала с Мойей и Роан… Представляешь, Мойя храпит! Ты знала?

— Увы, да.

Они посидели молча, глядя на рассвет, постепенно обнажающий странные очертания за окном. Персефоне не терпелось поскорее увидеть незнакомый мир, но к ее большому разочарованию из-за холода солнце не смогло растопить туман. Насколько Персефона знала, они были первыми рхунами, которые переправились за Синее море. Бэлгрэйг считался местом таинственным — землей дхергов, некогда великой империей, подавленной фрэями в ходе легендарной войны. Вряд ли все здесь настолько уныло, как им виделось до сих пор.

— Что ты помнишь из рассказов Мэйв про демонов? — спросила Персефона.

Брин взглянула на нее детскими глазами, широко распахнутыми и невинными. И вдруг все изменилось. Девочка уступила место мудрой женщине. Если верить легенде, Хранители не просто запоминают истории наизусть — они наследуют духов прежних Хранителей. Персефона приставала с этим вопросом к Мэйв, однако бывшая Хранительница Уклада ей так и не ответила. Сейчас, глядя в глаза Брин, Персефона снова над этим задумалась. Возможно, они все тут — длинная череда предков, которые выступают на первое место, стоит вождю задать вопрос. Казалось, Брин прислушивается к голосам, слышным лишь ей одной.

— В отличие от природных духов, демоны приходят из того же места, что и боги, — проговорила Брин, уставившись на стол с таким видом, будто ее взору открылось нечто за пределами комнаты. — Они — извечные существа безмерной силы, что некогда соблазнили женщин, давших потом жизнь великанам. Демоны завидуют богам и пытаются разрушить их творения. Они — огонь и лед, темнота и отчаяние, боль и пытка. Умелые, хитрые и злобные сущности, способные обращаться в любую форму. Они являются в виде зверей, огня, вихря и человека. Могут принимать прекрасный облик и склонять людей к отвратительным поступкам. Их цель — предавать, разрушать, сеять хаос среди детей богов, своих недостойных противников.

Брин умолкла, моргнула и подняла взгляд. Ее лицо снова стало детским.

— Тебе страшно?

— Теперь да. — Персефона опять пригладила волосы Брин. — Необязательно идти туда всем вместе. По-настоящему нужны лишь Сури и Арион. — Персефона задумалась. — Конечно, мне тоже придется отправиться с ними.

— Почему?

— Что я буду за вождь, если не поведу свой отряд в битву? — Персефона кивнула сама себе, плотно сжав губы. Большинство битв Рэглана случилось до женитьбы на ней, даже до того, как она родилась. И все же Персефона успела стать свидетелем разногласий с Нэдаком. Рэглан взял копье и щит и вышел из ворот во главе отряда из шестидесяти воинов в боевой раскраске. Вернулось лишь сорок три человека, и Нэдак уже никогда не ставил под сомнение мощь Рэна. Говорят, Рэглан возглавил атаку и убил первого воина мощным броском копья. Персефоне в голову не пришло спрашивать у мужа, было ли ему страшно в ночь перед битвой. Тогда они только поженились, и Рэглан еще не понял, что с женой можно вести серьезные беседы. Персефона помнила, как он сидел в чертоге еще долго после того, как все разошлись. В постель он лег поздно, невольно разбудив жену. Он поцеловал ее в голову… Тогда ей это показалось странным. Теперь Персефона его поняла.

В дверь снова постучали. Не успела Персефона ответить, как вошли Мойя с Роан.

— Почему так холодно?

— Камень крадет тепло, — пояснила Брин.

— Тут много чего не так, — проворчала Мойя.

— Сеф намерена оставить нас здесь и пойти с Арион и Сури, — объявила Брин.

— Скорее я расцелую уродливую Тэтлинскую задницу! — воскликнула Мойя, и Брин захохотала.

Персефона нахмурилась, и девочка виновато сникла.

— Она права. Вы все остаетесь, — проговорила Персефона.

— Только не я! — На этот раз в словах Мойи не было ни малейшей бравады. — Я пойду с тобой. Особенно на встречу с демоном, хотя понятия не имею, что нас ждет.

Она положила руку на эфес маленького меча. Меч, закрепленный на широком кожаном ремне, слегка сползал, соблазнительно подчеркивая бедро. Мойя выглядела бы соблазнительно даже в мешке вместо платья, но ремень на бедрах привлекал особое внимание, а неуместное для женщины оружие заявляло о ее буйном нраве. Перед такой не устоит ни один мужчина. В том-то и беда, подумала Персефона. Мойя всю жизнь нарушает правила, бунтует и вводит в искушение. Вдобавок к прочим табу, они флиртовала с фрэем, завоевала его сердце и повесила на пояс трофейный меч.

— Вряд ли в битве с демоном поможет меч, — заметила Персефона. — Тебе ни к чему рисковать жизнью.

— А ты? Ведь ты даже меч не носишь. Зачем тебе идти?

— Таков долг вождя.

— А я — Щит, и обязана защищать своего вождя!

— Щит? С каких это пор ты стала Щитом?

— Я здесь, чтобы тебя защищать, к тому же оружие есть только у меня. — Мойя не спеша огляделась. — Ты видишь других претендентов?

Персефона рассердилась. Мойя ведет себя просто глупо!

— Ты — женщина, к тому же не особо крупная! Как ты меня защитишь? Это не игра. Тебя и убить могут. Будь посерьезней!

Мойю словно ударили. Она сжала челюсти и прищурилась.

— Сеф, ты тоже женщина! Я хоть раз говорила, что ты не можешь быть вождем?

— Тут совсем другое дело, сама знаешь.

— Почему же?

— Потому что я не изображаю из себя то, чем не являюсь.

Мойя убрала руку с эфеса и безвольно ее уронила. Она долго смотрела на Персефону, сжав губы и тяжело дыша. Потом медленно кивнула.

— Понятно, я не самый лучший воин в мире. Ты права. Куда уж мне? Я тренировалась всего несколько недель, и я женщина. Все знают, что женщины драться не способны, верно?

Персефона промолчала.

— Верно. — Мойя кивнула, приняв молчание за ответ. — Значит, говоришь, я ни на что не гожусь…

— Я вовсе не…

— Зато подумала. Может, ты выразилась бы иначе, потому что ты деликатная, но это правда. — Мойя опустила взгляд. — Думаешь, я не знаю? Думаешь, я не слышу, что обо мне говорят? Конечно, слышу. Поэтому, собственно, никто и не протестовал, когда Коннигер приказал мне стать женой Обрубка. Потому что весь далль считает меня потаскухой!

— Никто не говорил…

— И не надо! — Мойя подняла взгляд, ее нижняя губа задрожала. По щеке покатилась слеза, и она яростно ее утерла. — Знаешь, Сеф, ты права. Я — не мужчина. Во мне нет шести футов роста, и я не в состоянии поднять тебя одной рукой. Честно говоря, я даже не знаю, смогла бы я кого-нибудь убить. И все же… — Она умолкла и всхлипнула. — Ради тебя я умру, Сеф! Чтобы тебя защитить, я готова броситься на меч, на копье или в разверстую пасть демона. Я не стану раздумывать, потому что, как все мы знаем, думать я не способна. Я не гений вроде Роан, не Хранитель как Брин. Я не мистик и не волшебница. Я могу лишь встать между тобой и опасностью. Разве не для этого нужен Щит? Пусть я не обращаюсь с мечом так же ловко, как Рэйт, и не дерусь лучше Хэбета, но будь я проклята, Сеф, если найдется хоть кто-нибудь, способный сражаться ради тебя столь яростно!

По щекам ее катились слезы, Персефона и сама плакала. Как и Брин. Роан бесстрастно подбиралась к столу.

Персефона спрыгнула с кровати и крепко обняла Мойю.

— Прости! Ты права. Ты — мой Щит.

— Я тоже с вами, — объявила Брин, всхлипывая. — Ведь я — Хранитель! Я должна все увидеть своими глазами, как на собраниях совета. Иначе зачем я здесь?

Персефона нахмурилась и все же кивнула. Роан присела, открыла дверцы стола и принялась рыться в ящиках. Мойя прошла через комнату и захлопнула дверцу.

— Вселюбезная Мари, мы не можем оставить Роан одну! Гронбаху я бы даже пары башмаков не доверила на хранение. Этот дхерг еще та шельма!

— Похоже, идут все, — заметила Персефона. — Разве только Минна предпочтет остаться.

— Вряд ли, — ответила Мойя. — Волчица совсем двинутая.

Сури стояла у окна, глядя на пелену утреннего тумана. Каменная комната маленьких человечков была получше хижины из мертвых деревьев в Далль-Рэне, да и дверь никто не запер. Девочка приоткрыла ее, оставив щелку, но все равно тосковала по солнцу и ветру. Минна чувствовала то же самое. Волчица положила голову между лап, глядя на Сури несчастными глазами, словно говорила: «Неужели тебе это действительно нужно?» Ответить Сури было нечего, поэтому она смотрела в окно и избегала беседы. Минна знала, что Сури делает. Волчица всегда ее понимала, и девочка спиной чуяла тяжелый волчий взгляд.

Столько перемен, и так мало перемен к лучшему! Год назад она наверняка плавала в голубом озере, над которым кружатся соколы, или лежала на спине посреди цветущего луга. Середина лета — прекрасное время! Они с Минной радостно исследовали Серповидный лес и давали имена облакам, пожевывая стебли травы. А теперь они сидели в холодной темной комнате далеко-далеко от дома. Сури пыталась сделать вид, что это грандиозное приключение. Пожалуй, так оно и было, только одно дело, когда цветок с удовольствием раскачивается на легком ветерке, и совсем другое, если вихрь вырывает его с корнями. Сури тосковала по дому, жалела Персефону и злилась на Арион. Однако все было не так просто.

«Почему я осталась? Почему не покинула далль, когда все наладилось?» Сури хотела вернуться в Долину Боярышника сразу после смерти Бурой Грин, но почему-то осталась…

Сидя в холодной комнате, девочка представляла, как идет от далля к дому, мимо зарослей земляники, затем перебирается через ручей. Она переходила его по четырем камням, Минна — всегда по воде. На дальнем берегу она прошла бы мимо обожженной земли. Теперь там наверняка растут цветы и трава, скрывая опаленный круг, где Сури навсегда простилась с Турой. Долина Боярышника — счастливое место, в котором прошло ее детство — опустела. Деревья еще стоят, озеро, луг, птицы и пчелы остались, но сердце долины сгорело дотла…

«Потому что мой дом не там, где я его оставила».

Тура для нее всегда была Старухой. В свое время Сури ее ненавидела и целыми днями пропадала в лесу, чтобы выразить неповиновение и показать свою независимость. Старуха не имела права ею командовать. Сури верила, что без Туры в лесу станет гораздо лучше. Она никогда не думала, что Старуха уйдет из него вот так… И уж точно не предполагала, что после нее останется такая дыра. Теперь дом Сури стал просто местом — местом хорошим, только очень пустым, где витает призрачный смех некогда беззаботной девочки и тепло Старухи. Хотя рана в душе еще болела, Сури, к своему удивлению, обнаружила, что Персефоне и Арион удалось отчасти унять эту боль. Совершенно посторонние люди — Арион даже немного потусторонняя!.. Но ведь и Тура была для нее просто Старухой. Странно, что вещи малозначительные становятся важными, в то время как вещи незыблемые, вроде дома, имеют свойство перемещаться.

Арион проснулась незадолго до того, как свет из окна добрался до кровати. Глубокое ритмичное дыхание стихло. Она открыла глаза, потерла лицо и приподнялась на локте, глядя в пол.

— Как самочувствие? — спросила Сури на рхунском.

Арион вскинула голову.

— Очень лучше. Мы с лодкой не друзья. Я боюсь обратного пути.

Сури поняла, что с утра пораньше не стоит поправлять Арион, и снова посмотрела в окно. Арион села, сунув за спину две подушки. Перейдя на фрэйский, спросила:

— Повторяла сборный напев? Пальцы тренировала?

— Ты сказала, что это не обязательно.

— Но и не помешает. Иногда бывает сложно сосредоточиться. При большом количестве вариантов выбирать трудно. Напевы помогают собраться, побороть смятение и нацелиться на выполнение задачи.

— С нацеливанием у меня все в порядке. Сосредоточиваюсь я на раз.

— Сегодня это тебе понадобится.

Сури вгляделась в туман, который наконец начал редеть. Она надеялась увидеть деревья, однако серые очертания в дымке были прямыми, острыми и угловатыми.

— Тебе нужно заниматься, — сказала Арион на рхунском, потому что иначе ее пожелание прозвучало бы лицемерно.

— Мне страшно. Я думала, мы поймаем и перенесем в другое место великана, а Гронбах сказал, что это демон. Что нам делать с демоном? Нужно ли его убивать, как утверждают маленькие человечки? Придется ли мне сокрушить его, как Рэпнагара? Что если я опять оплошаю? Вдруг я убью Персефону, тебя или Минну?

Минна заскулила и посмотрела на Сури, склонив голову набок. Сури почесала волка за ушами.

— Вряд ли это демон, — усомнилась Арион. — Не думаю, что они вообще существуют. Тем не менее, лучше потренируйся. Феррол знает, с чем мы столкнемся. Похоже, гномы совсем перепуганы. Наверняка есть способ разобраться с ним, не убивая. Нифрону этого не понять. Первое побуждение инстарья — убивать и разрушать. Другие способы куда лучше! Мы обе переживаем из-за Рэпнагара. Если удастся позаботиться о Бэлгаргарате без смертоубийства, то, надеюсь, нам полегчает.

Сури и правда чувствовала себя виноватой. Сперва она обвиняла Арион и злилась, что та поручила ей важное дело, хотя девочка была не готова. Сури даже пыталась переложить вину на самого Рэпнагара. Он и те, кто его послал, подожгли лес, и деревья кричали от боли так громко, что у нее сердце разрывалось. Разве можно так поступать? Разве он не заслужил смерть?.. Потом Сури возненавидела себя, сама не зная почему. По большей части она старалась поскорее обо всем забыть.

— Просто я в себе не уверена. — Сури посмотрела на фрэю. — Если я оплошаю, ты сможешь…

Девочка осеклась, увидев на лице Арион страх. Сури вспомнила, как выглядела миралиит в темной камере, какой ужас объял ее в призрачном свете. Наконец она поняла, в чем дело.

— Тогда ты умрешь, — сказала она вслух, неожиданно осознав. — Когда ты применяешь магию, тебе больно. И с каждым разом становится хуже, верно? Вот почему тебе страшно! Ты думаешь, что следующий раз будет последним, что ты зайдешь слишком далеко… Вот почему ты взялась учить меня: ты больше не можешь использовать Искусство!

— Наверное, — ответила Арион. — Не знаю. Впрочем, ты права: мне становится хуже. — Она села, обняв колени, и невидящим взглядом уставилась вдаль. — В прошлый раз мне было так плохо, что я едва не умерла. Моя голова… — Она умолкла, подбирая нужное слово. — Будто закупорена, и сила заперта внутри. Она копится и причиняет дикую боль. Такое чувство… — Фрэя изобразила взрыв и издала звук «пф-ф», словно хотела свистнуть и не смогла. — Надеюсь, со временем я исцелюсь. Надеюсь!

Сури посмотрела на свои руки и почувствовала комок в горле.

— Боюсь, я хотела убить Рэпнагара. Я здорово разозлилась… возненавидела его за то, что он сделал. И при этом я вовсе не собиралась его убивать! Я… я не знаю. Оно само!

— Сила прислушивается к твоим желаниям, без твоей воли ничего не происходит. Ты рассердилась, тебе было больно и страшно. Контролировать чувства и эмоции сложно.

Сури кивнула.

— Хоть Рэпнагар и пытался нас убить, мне очень плохо…

Арион сочувственно прищурилась.

— Как думаешь, почему? — Она спросила так, будто знала ответ.

— Понятия не имею, — пожала плечами Сури, надеясь услышать ответ от Арион.

— Возможно, Искусство пытается тебе что-то сказать.

— Значит, Рэпнагар не был злом?

— Я имею в виду другое. Зло — это убийство без цели.

Сури продолжала смотреть на свои руки.

— Вдруг это случится снова? Мороз сказал, что, увидев Бэлгаргарата, мы тут же захотим его убить! Я не хочу никого убивать. Но если он демон, если я разозлюсь или испугаюсь… то могу убить снова. Я боюсь того, что сделаю или не сделаю…

— Знаю. — Арион склонилась к девочке. — Обещаю, тренировки помогут. Лучший способ победить страх перед неудачей — добиться успеха. Ты позволишь мне помочь? Ты позволишь мне тебя научить?

Сури снова посмотрела на свои руки и кивнула.

— Ладно, покажи еще раз ту штуку с пальцами и напев, о котором ты говорила.

Плотный завтрак им подали в отдельной столовой. Табуретки были низковаты, зато потчевали отменно. Ветчина, сосиски, каша, хлеб, фрукты, яйца — Персефоне никогда не доводилось видеть такого изобилия снеди. К еде почти никто не притронулся. Персефона заставила себя проглотить кусочек хлеба, смоченный в подливе. Стресс и еда сочетаются плохо. Мороз, Потоп и Дождь упаковали еду в специальные кожаные ранцы. Они сказали, что воду брать не нужно, поскольку в Нэйте полно чистых родников и каких-то акведуков.

Им предложили на выбор множество великолепного оружия. Персефона такого не видела никогда, и гномы поделились с ней названиями: алебарды, пики, трезубцы, булавы, кистени… Все было выковано из серого металла, отполированного до серебристого блеска. Персефона изумленно разглядывала оружейную. Вот это мощь! Почему же они проиграли войну?

Персефона взяла щит, который можно вешать на спину, и небольшой меч. Брин со своими кусками сланца и чертилками и Роан со своими палками и веревками смогли взять лишь узкие клинки, наверняка служившие гномам кинжалами. Арион с Сури не брали ничего, кроме еды и постельных принадлежностей. Мойя прихватила большой серебристый щит, кинжал, занявший место на поясе с другой стороны, и опасное на вид копье с зазубринами на длинном остром наконечнике. Затем померила сверкающий шлем, выкованный в виде головы коршуна — клюв прикрывал нос, — и с сожалением отложила: гномьи доспехи людям не годились.

Тяжело топая и позвякивая, они вышли на прохладный утренний воздух. Группу провожал Гронбах и еще один нервный дхерг, одетый в яркие желтые и оранжевые цвета, который непрерывно теребил бороду. Они стояли в самом сердце Кэрика — на квадратной площади с каменным фонтаном. Вокруг были сплошь торговые лавки и дома. Среди немногочисленных жителей попадались и дхергские женщины. Легенды гласили, что их не отличить от мужчин, потому что они тоже носят бороды. На самом деле безбородые дхергские леди, похожие на куколок, щеголяли ямочками на щеках, большими круглыми глазами и щечками, а также малюсенькими носами.

Скота в загонах не обнаружилось, в тумане светили редкие фонари. Быстрое дыхание Персефоны заглушали лишь одинокие крики чаек и беспрерывный грохот волн о скалы. Они стояли почти одни в центре, казалось бы, густонаселенного города. Видимо, Гронбах приказал жителям сидеть по домам, чтобы тайком провести рхунов и фрэю по улицам. Но почему тогда пустуют загоны?..

— Вверх по той дороге, — Гронбах указал направление, — находятся ворота Эсбол-Берг.

Персефона уставилась на поднимающийся в гору проход между двумя сплошными тенями, скрытыми туманом. Они напоминали пару громадных наковален, и сперва Персефона приняла их за облака. Однако они состояли из прямых вертикальных линий. Внимательно всмотревшись, она разглядела, что дорога исчезает в высоких изящных воротах между двумя огромными колоннами.

— Мы пойдем не одни?

— Конечно, нет! Вас проводят Мороз и Потоп.

Мороз хмыкнул и дернул себя за бороду, и Персефона задумалась, не означает ли этот жест у дхергов что-нибудь особое.

— Нам вовсе не обязательно идти обоим, — заметил Мороз.

Потоп усмехнулся.

— Верно, в прошлый раз пользы от тебя не было никакой.

— От тебя, что ли, была?

— Я храбро сражался!

Глаза Потопа округлились.

— Столько пить по утрам вредно. У тебя и так мозги набекрень!

Мороз сделал вид, что не слышит, и заговорил с Персефоной.

— Мы покажем вам дорогу к Бэлгаргарату. Остальное зависит только от вас. — Он помолчал и обернулся к стоявшему позади Дождю. — Никто не имеет права просить тебя…

— Я пойду, — сказал гном.

— Ты не обязан…

— Я пойду.

— Опять те сны? — спросил Потоп.

Дождь кивнул.

— Это всего лишь сны, — заметил Мороз, но Дождь не дрогнул.

Мороз посмотрел на Потопа и пожал плечами.

— Избавьте нас от Бэлгаргарата, — обратился к ним Гронбах, — и вы покончите с многовековым страхом и восстановите давно утраченное наследие дхергов! Нэйт — наша родина. Там находится трон погибшего короля. Дети Дроума вдохнули в эту гору жизнь, и наше величайшее желание — вернуть высеченный в скале город!

Гронбах взял Персефону за руку и даже осмелился взглянуть на Арион.

— Сделайте это для нас и получите не только оружие, которое требуете. Вы сыграете решающую роль в возвращении бэлгрейглангреан на родину, что укрепит отношения между нашими народами! — Он повернулся к троим дхергам. — Искупите вину в глазах своего народа и получите прощение. — Он посмотрел в светлеющее небо. — Помоги им, всемогущий Дроум, краеугольный камень мира, коренная порода наших сердец! Проведи наших будущих спасителей и освяти их путь!

С этими словами Гронбах повернулся к ним спиной; Мороз, Потоп и Дождь возглавили шествие по заброшенной дороге.

— Знаешь, ты ведь получился по ошибке, — сказал Потоп Морозу, поднимаясь в гору. — Мать тебя не хотела!

Мороз покачал головой.

— Идиот, мы же близнецы!

Глава 19

На город Нэйт стоило посмотреть — Персефона просто глазам своим не верила. Если бы у нее спросили, на что похожи башни-близнецы ворот Эсбол-Берг, она сказала бы, что они громадны — нет, не просто громадны, что они огромнее, чем можно представить, да еще умножьте на три. И даже тогда их грандиозность осталась бы непередаваемой. Кэрик, портовый город настолько крупный, что вполне подошел бы великанам, по сравнению с Нэйтом казался скромной рыбацкой деревушкой. Нэйт был пристанищем богов, причем далеко не фрэйского роста.

Путь до ворот занял меньше часа, хотя по ощущениям подъем был долгим. Не то чтобы Персефона спешила, да и остальные тоже не торопились. Некоторое время Арион шла впереди процессии. Она двигалась как обычно, зато другие шли медленно.

— Ты удивительно быстро освоила наш язык, — восхитилась Персефона, нагнав Арион. — Мне потребовались долгие годы практики, прежде чем я смогла поддерживать беседу на фрэйском, а ты выучила рхунский всего за месяц с небольшим!

— Рхунский не очень… — Фрэя замялась. — Не очень трудный и похож на фрэйский, многие слова совпадают. Еще мне помогло, что я больше тысячи лет работала со звуками.

— Больше тысячи?.. — переспросила Персефона, не в силах сдержать изумления. — Ты вовсе не выглядишь…

— До чего же ты милая! — Арион ласково улыбнулась. — Мне две тысячи лет и двести двадцать пять дней, если быть точной. — Она задумалась. — Нет, двадцать четыре.

Две тысячи лет!

— Для фрэев это много?

— Юной меня точно не назовешь, — заметила она с улыбкой. — Некоторые из нас доживают до третьего тысячелетия, но немногие.

— Ты выглядишь молодо.

— Потому что бреюсь наголо, — призналась Арион. — Будь у меня волосы, они были бы седыми.

— Почему ты их сбриваешь? У Нифрона и других фрэев волосы есть.

— Спутанные пряди мешают току силы и затрудняют использование Искусства. Даже наши одежды — мы называем их ассиками — не имеют ни завязок, ни… Как сказать «пуговица»? — спросила она по-фрэйски.

Персефона уставилась на нее с изумлением.

— Что такое пуговица?

Арион открыла рот, потом закрыла.

— Такое приспособление, чтобы смыкать края одежды, для не-миралиитов очень удобно.

— Может, тебе стоит рассказать об этом Роан, — заметила Персефона. — Она недавно изобрела карман, представляешь?

— Что такое карман?

Персефона открыла рот, чтобы объяснить, и покачала головой.

— Неважно. Пусть сама тебе покажет.

Они замолчали, потому что разговаривать на подъеме трудно. Эсбол-Берг — могучие башни и ворота в Нэйт — по мере приближения выглядели еще массивнее. Туман рассеялся, хотя солнце так и не смогло пробиться сквозь серую дымку. Великий Эсбол-Берг не строили дхерги — его изваяла сама природа из головокружительной скалы, взмывающей в небо из крутого склона громадной горы. Колонны, контрфорсы, капители и цоколь высекли прямо в скале. Сами ворота, всего лишь двадцати или тридцати футов в ширину, поднимались на немыслимую высоту. Персефона с облегчением увидела, что они открыты. Если бы они оказались притворены, гигантские плиты было бы не сдвинуть даже совместными усилиями.

— Почему створки открыты? — спросила она, оглянувшись на трех гномов, шедших в конце отряда то ли из-за того, что ноги у них короче, то ли из-за понимания, что их ждет впереди. Персефона надеялась, что причина в ногах.

Все трое посмотрели на нее с недоумением.

— Ворота. — Персефона указала рукой. — Если вы страшитесь, что демон выберется, почему оставили их открытыми?

Дхерги наконец сообразили и переглянулись.

— А смысл? — пожал плечами Потоп. — Они все равно, что тряпка для несущегося на тебя тура.

Персефона посмотрела на Арион, но та продолжала шагать вперед с беззаботным видом.

— Если таким воротам чудовище не остановить, то как вы его пленили? — спросила она у Потопа.

— Чудовище не удержать ни одной клетке на лике Элан, кроме той, из которой он вышел. А она теперь нараспашку…

— Как же вам удавалось держать его взаперти тысячи лет?

— Мы и не держали, — признался Мороз. — Мы задурили ему голову.

— Мы заставили его блукать, — пояснил Потоп.

— Наши предки из поколения в поколение рыли тоннели, опускаясь в сердце мира, — объяснил Мороз. — Видите ли, подземная часть гораздо больше наземной. Внутри мы обнаружили океаны воды и моря расплавленного камня, кристаллические пещеры, залежи соли и реки металла — чудеса, которых вам даже представить не удастся, сокровища из легенд. Под нами — целый мир, туда-то наши легионы и заманили Бэлгаргарата. Демон сидит как паук в паутине. Он чувствует дрожь камня и идет туда. Герои завели Бэлгаргарата в глубь Элан, остальные тем временем установили стукалки — специальные устройства, работающие на силе падающей воды, — которые стучат словно молотки. Стукалки разместили и согласовали по времени так, что едва Бэлгаргарат подберется к одной, как его внимание привлекает другая. Настроив сеть стуков и щелчков, Нэйт объявили закрытой территорией, чтобы никто не прервал вековечные хождения Бэлгаргарата.

— Что сталось с героями?

— Как думаешь, почему мы их так называем?..

Чем ближе они подходили к воротам, тем круче становилась тропа. С высоты открывался впечатляющий вид на море, чуть тронутое по краям туманом. Портовый город Кэрик оказался еще крупнее, чем думала Персефона: улочки тянулись и пересекались в разных местах, что снизу было не незаметно. Город расположился большим полукругом, обнимавшим бухту, где вдоль длинных пристаней стояли корабли. За морем Персефона заметила тонкую полоску берега. Рхулин. Так далеко… И все же, увидев родную землю, Персефона почувствовала себя куда лучше.

Земля под ногами задрожала. Посыпалась пыль, покатились камешки, и градом хлынули осколки скалы. Все поспешно укрылись под перемычкой ворот.

— Что это было? — спросила Мойя.

— Бэлгаргарат, — ответил Дождь.

— Он знает, что мы здесь? — Девушка потянулась к мечу.

Дождь опустился на колени и приложил ухо к камню у их ног.

— Что… — начала Персефона, но Мороз остановил ее жестом.

Через минуту или две неприметный маленький человечек с огромной киркой поднялся и покачал головой.

— Он не знает, что мы здесь. Просто ищет дорогу наверх. Недавно он начал уничтожать стукалки… Так что времени у нас немного.

— Вы не сможете разобраться с ним прямо отсюда? — Мороз посмотрел на Арион и Сури с надеждой.

Они покачали головами, и Арион добавила:

— Вряд ли.

Мороз вздохнул.

— Тогда идемте внутрь. И постарайтесь не топать!

Сури приготовилась к войне с самой собой. Ворота в Нэйт открыты, захлопнуть их вряд ли выйдет. Хорошо! Если есть возможность выбраться, то с ней ничего не случится. Сури ожидала, что внутри будет темно, как в обычных пещерах. Эта была самой большой и красивой из всех, что ей доводилось видеть, поэтому в ней должно быть особенно темно, хотя куда уж темней. Ведь тьма — везде тьма. Сури не особо нравились пещеры. Ее расстраивали любые места со стенами. Пещеры беспокоили ее чуть меньше, чем здания, потому что у них не бывает дверей. Двери — источник всех бед, особенно запертые двери…

Они вошли и очутились у массивной стены, хотя ожидали увидеть нечто более грандиозное. Пещера была меньше, чем у Грин. Зато прямо перед собой Сури заметила красивую и яркую картинку, нарисованную на стене: люди стоят в очереди к какому-то зданию на горе. Разглядывая ее, девочка едва не пропустила, как Мороз пошел влево, а Потоп — вправо, и оба исчезли в небольших проходах. Замешкалась не только Сури. Почти все свернули за Морозом, и вскоре обнаружилось, что обойти стену можно с обеих сторон. И вот тогда Сури поняла, насколько она ошиблась: пещера была огромной и вовсе не темной.

Внутри горы им открылось громадное помещение, освещенное солнечным светом, который проникал через прорубленные в камне шахты. Лучи падали на отполированные поверхности и бассейны с водой, бесконечное число раз отражаясь от зеркальных плит, и заливали необозримый зал словно по волшебству.

— Впечатляет, — пробормотала Арион на фрэйском, стоя позади Сури. — Не знала, что они могли так строить.

Зал тянулся в бесконечность. Вдоль главного прохода стояли скульптуры исполинских баранов, пол был выложен из серебра, инкрустированного золотом. Каждый дюйм стен, вплоть до высокого арочного потолка, украшала декоративная резьба — в основном, узоры из квадратов и кругов. Над головами путников возвышались громадные колонны, будто взрослые родители колонн-малышей в ролах Серповидного леса, гораздо выше и прямее любого дерева. Слева и справа по стенам стекали тонкие струйки воды, сливались в сверкающие завесы и падали в залитые солнцем бассейны.

Сури пришлось признать, что пещера не так уж плоха. Обширное пространство и естественный свет создавали ощущение прогулки в густом лесу, а не под землей. Привычный страх перед пещерами отступил.

Отряд разбрелся в разные стороны, медленно двигаясь меж статуй и фонтанов. Вскоре Сури стали видны двери, проходы и лестницы, ведущие на балконы и к новым дверям. Потоп и Дождь возглавили процессию и направились прямиком к тому, что и было их целью: к большой лестнице. Судя по простоте и скромным размерам, ступенями наверх пользовались не особо часто, в отличие от роскошного прохода в недра горы. Город Нэйт лежал внизу.

Они прошли мимо статуй двух огромных гномов, держащих потолок по обе стороны лестницы, и начали спускаться.

Сури помедлила на площадке. Сквозь осветительные шахты ворвался ветер, издав горестный вой. Песню ветра внезапно прервал хлопающий звук, под потолком мелькнула тень. Внутрь влетела птица, свившая гнездо на резном карнизе. На пол упали пушинки и перья. Сури подошла, склонилась и подобрала несколько полосатых коричневых перышек с белыми кончиками. Ястребы! Она провела пальцем по перу. Сури знавала многих ястребов, и все были ее хорошими друзьями. Перья приносят удачу! Девочка сунула их в сумку на поясе.

Замыкавший шествие Мороз остановился рядом с Сури.

— После долгих веков запустения кто тут только не поселился…

Сури посмотрела на Минну, и волчица явно задумалась, имел ли Мороз в виду лишь птиц. Сури в этом сомневалась, Минна тоже.

И вот начался долгий спуск. Они шли вниз, и вниз и еще немного вниз, проходя мимо роскошных каменных покоев. К седьмому или восьмому пролету солнечный свет сменился иным освещением. Вмонтированные в стены камни давали привычный зеленый и изредка голубой свет. Минне голубые камни нравились больше, у Сури предпочтений не было.

Казалось, миновало несколько часов, и Сури потеряла счет пролетам, хотя особо их и не считала. В отличие от Роан, она считать не любила. Роан наверняка знала, сколько они сделали шагов. Более того, она наверняка знала и количество шагов, отделяющих их от Далль-Рэна.

Едва желудок Сури начал урчать, гномы объявили привал.

— На ночь остановимся здесь, — сказал Мороз.

Это были первые слова с тех пор, как они с Сури говорили про ястреба. Не считая замечания Арион, путники хранили молчание с тех пор, как вошли в Нэйт. Даже когда Мороз объявил остановку, он сделал это очень тихо, словно вор, забравшийся в тщательно охраняемый дом.

Они спустили с плеч ранцы и сгрудились на полу под светящимся камнем. По обе стороны стояли две огромные вазы, чуть ниже светильника в стене была высечена картина из трех частей. На первой гном бил по наковальне, на средней тот же гном поднимал светящийся шар, на третьей он этот шар бросал.

Брин настолько заинтересовалась картиной, что застыла перед ней, не сняв экипировки. Все уже успели устроиться на отдых, а она еще смотрела.

— Дров тут нет, — заметила Персефона, оглядевшись. — Еду не разогреть.

Потоп достал из ранца пять черных камней и сложил их кучкой.

— Они могут гореть.

Мороз положил на кучку клочья тряпки и пух. Потоп принялся стучать камнями друг о друга, высекая искры.

Эхо разнесло звук, и Потоп замер с виноватым видом. Все вгляделись во тьму, ожидая худшего. Ничего не произошло.

— Наверное, лучше пусть это сделает Сури, — предложила Арион.

— Что сделает? — спросил Потоп.

Арион молча посмотрела на девочку-мистика.

Сури разжигала огонь с раннего детства и до недавнего времени не видела в этом ничего особенного. Попросить духа огня зажечь дерево было все равно, что сбегать за водой к ручью по просьбе Туры. Теперь же Сури понимала: дух огня вовсе ни при чем. Сама того не ведая, девочка затрагивала струны реальности, используя скрытую вокруг нее силу. Глубоко под землей тепло взять почти неоткуда. Камни холодные, солнце слишком далеко. В черных камнях, которые принесли гномы, чувствовалась энергия, только ее бы не хватило. Единственным подходящим источником были окружающие ее люди.

Арион успокаивающе кивнула.

— Ты им не навредишь. Нужно совсем немного.

Сури, разжегшая в своей жизни миллион костров и подпалившая одного медведя, заколебалась. Хотя Арион сказала, что никто не пострадает, Сури стало страшно. Если уж на то пошло, миралиит не предполагала, и что Сури убьет Рэпнагара. Девочка оглядела окружившие ее лица и впервые поняла, как дороги ей эти люди. Дружба с ними незаметно прокралась в ее жизнь и постепенно стала ее важной частью. Забрав слишком много тепла, Сури может их погубить — даже гномов, которые нравились Сури меньше всех — при мысли об этом девочка-мистик содрогнулась. Вдруг она убьет Арион? Сури ни за что бы не призналась, но фрэя проскользнула в ту часть ее сердца, которая пустовала после смерти Туры. Эти две женщины были очень схожи, несмотря на многие различия.

— Ты справишься, — подбодрила Арион. — Знаю, тебе страшно, и все же попробуй. Не торопись. У тебя получится!

Все смотрели, заставляя Сури нервничать.

— Не могу… не сейчас. — Сури заметила неодобрение Арион и опечалилась, но убить друга было бы куда хуже.

Арион вздохнула.

— Ладно, — она подняла руки в знак покорности, — я не стану на тебя давить. Сама решишь, когда настанет подходящее время.

— Значит, костра не будет? — спросила Мойя.

Роан достала лук и палку, на которую еще не успела приладить наконечник, и через пять минут трут уже дымился. Мороз подул на него, появилось пламя.

— Благодарю тебя, наша штатная волшебница! — воскликнула Мойя.

Роан промолчала и принялась складывать свои вещи.

— Кто это? — спросила Брин, по-прежнему разглядывавшая картину на стене.

— Дроум, — ответил Мороз. — Каждое утро он выковывает солнце и кидает его на запад, куда оно летит, пока не остынет, потом тухнет и падает. После короткой передышки он снова принимается за работу.

— Чушь! — тихо проговорила Роан, не поднимая глаз. — Зачем ему это нужно?

— Так он делает дни, — с досадой пояснил Мороз.

Роан подняла взгляд и сжалась.

— Я говорила вслух?

— Мороз, далеко ли нам идти? — вмешалась Персефона.

Мороз с Потопом переглянулись и вопросительно посмотрели на Дождя.

— Кто знает, — ответил Дождь. — Бэлгаргарат не сидит на одном месте. Он ищет путь наверх.

— Отправимся туда, где впервые с ним столкнулись, — сказал Мороз так, словно только что принял решение.

— Умно, — усмехнулся Потоп. — В прошлый раз мы там чуть не погибли. Обязательно надо повторить!

Мороз сердито на него зыркнул.

— Есть идея получше?

— Получше, чем смерть? Как насчет жизни?

— Почему ты всегда такой упертый? Разве обязательно спорить с любыми моими предложениями?

— Упертый? Вовсе я не упертый. Когда тебя нет рядом, я просто душа-парень. — Потоп говорил все громче. — Ты будишь в людях самое худшее! Возьми, к примеру, Дождя. Он был законопослушным, ответственным и честным. А теперь? Преступник без надежды на будущее, впереди его ждет лишь злобный демон! И правда, каковы шансы избежать гибели второй раз подряд? Ты портишь все, к чему прикасаешься!

Посреди теней, куда не доходил свет, раздался стук камня о камень. Все повернули головы на звук и некоторое время прислушивались.

— Ну? — не выдержала Мойя, выжидающе глядя на гномов.

Мороз скривился.

— Понятия не имею. Может, зверь какой. Я уже сказал мистику, что после долгих веков кто сюда только ни забрался… Наверное, крыса или белка.

— Судя по звуку, там что-то покрупнее белки! — заявила Мойя и подняла с пола щит.

— Мойя, что ты делаешь? — спросила Персефона.

— Схожу-ка я посмотрю.

— Мойя, не думаю…

— Разве получится спокойно отдохнуть, пока мы не выясним, что это было? Я просто посмотрю. Если крыса — прекрасно!

— А если нет?

Мойя молча подняла копье.

— Ты ничего не увидишь! Там темно!

Дождь подошел к светящемуся камню, легонько тюкнул по нему киркой, отколол кусочек и протянул Мойе. Маленький диск получился размером с камешек, который запускают по поверхности озера, и светился в ладони.

— Если сожмешь в кулаке, то он засияет ярче, — сказал Дождь.

Мойя кивнула, убрала щит за спину и взяла камешек.

Персефона вздохнула и поднялась, доставая свой меч.

— Давай я посвечу, а ты возьми в руку щит, — велела она, и вместе они отправились в темноту.

— Что бы там ни было, оно наверняка перепугалось до смерти, — прошептала Мойя. — На него идут обученный фрэями воин и убийца знаменитого бурого медведя!

Персефона не ответила. Насчет своих боевых навыков она не питала никаких иллюзий. Историю про ее битву с Бурой Грин раздули до предела. Малькольм с Рэйтом допустили небольшое преувеличение, и искра разгорелась до лесного пожара. Людям хотелось верить, что у них отважный вождь. Не исключено, что именно ее прославленный подвиг и вызвал интерес Мойи к боевым искусствам.

«Наверное, если бы Мойя увидела, как я била щитом по морде застрявшего полузадушенного мишку и ревела от ужаса, мой новый Щит не стал бы так рьяно разыгрывать из себя деву-воительницу». Вспомнив кровь и огромные когти, Персефона почувствовала, как к горлу неудержимо подкатывает тошнота.

Тот щит она не помнила, зато нынешнее копье весило изрядно. Лучше бы оно было полегче, а еще подлиннее и точно било в цель…

«Не слишком высоко я его держу? Или слишком низко? Надо ли вообще выставлять копье вперед? Да, иначе никак».

Персефона корила себя за то, что не присматривалась к Рэглану, когда он доставал оружие. К чему женщине боевые навыки?

«И все же вот она я. Почему было не послать дхерга? — Мысль пришла внезапно. — Потому что я — вождь, и либо все по-настоящему, либо я просто притворяюсь».

Тут в ее голове прозвучал другой голос: «Ты ведешь себя ужасно глупо! Вас наверняка убьют из-за твоей дурацкой гордыни. Ты не владеешь боевыми навыками мужчины, зато быстро переняла все его слабости».

Голос показался ей знакомым… Рэглан! Не то чтобы муж мог сказать ей подобные вещи, но в ее голове прозвучал тот самый хриплый рык, которым он заканчивал споры, если бывал сердит и недоволен. Неужели они скоро воссоединятся?

«Почему я вдруг услышала голос Рэглана?»

Женщины двигались молча. Несмотря на браваду, Мойя вперед особо не спешила, и Персефона задалась вопросом, не жалеет ли она теперь, в темноте. К чести девушки, она шла первой — отличный Щит для своего вождя. Персефона подняла светящийся камень и водила им из стороны в сторону, пытаясь освещать Мойе путь.

Им попались столы и стулья, выглядевшие до странности обыденно. Есть что-то тревожное в вещах, принадлежащих давно умершим людям.

«Вдруг они погибли прямо здесь? Найдем ли мы тела или кости?»

Мойя прошептала «Вон там!», и Персефона быстро направила свет в нужную сторону.

На каменном полу лежал небольшой зверек. Женщины уставились на него с изумлением. Размером и видом он напоминал крупную крысу, только с головы и до хвоста его покрывали соединенные между собой пластины.

— Даже крысы у них в броне, — поразилась Мойя, расслабив плечи и уперев копье пяткой в пол. — Значит, гном прав. Зверюшки шалят.

— Мойя, она мертвая! — Персефона опустила камень, рассматривая лужицу крови, которая в зеленом свете казалась черной. Голова крысы выглядела изрядно пожеванной.

— И хорошо, не надо с ней драться. Даже не знаю, смогла бы я ее ударить.

— Мойя, она умерла… причем недавно! Что ее убило?

— Свалилась, видишь? — Мойя указала вверх. — Звук, который мы слышали, раздался от падения этой бронированной крысы.

Явно успокоившись, Мойя направилась обратно. Персефону же ее объяснение ничуть не устраивало. Насколько часто крысы расшибаются насмерть?

Персефона посветила по сторонам в поисках возможных убийц, но ничего не заметила. Подняв взгляд, она посмотрела на балкон, который обнаружила Мойя.

Наверное, девушка права.

И вдруг Персефона со странным торжеством увидела движущуюся тень. Миг назад на ее месте была просто темнота, потом она шевельнулась, и вспыхнули два красных светящихся глаза. Существо размером с человека, хотя явно не человек, не фрэй, не дхерг и даже не гоблин. Гибкое и тощее, руки-ноги неестественно длинные, тело перекрученное, да еще эти страшные глаза!..

«Оно смотрит на меня сверху, а я гляжу на него снизу!»

— Мойя! — Персефона подбежала к ней и схватила за локоть. — Крыса погибла не сама! Ее столкнули!

Мойя рассмеялась.

— Говоришь, крысу убили? Сеф, ты выдвигаешь довольно серьезное обви…

— Я не шучу! Я видела что-то над нами.

Услышав в ее голосе страх, Мойя прищурилась. Она бросила взгляд наверх и шагнула туда, где лежала крыса.

— Нет! — вскрикнула Персефона и потянула девушку обратно. — Идем-идем!

— Погоди! Что ты видела?

— Кое-что.

— Что именно? — спросила Мойя.

— Здесь темно.

— У тебя есть свет.

— Давай поскорее вернемся! Я все объясню, когда мы дойдем до лагеря.

Загадочное существо заставило Персефону ощутить пустоту и холод. Подобного она не испытывала даже при встрече с медведем… Всего в нескольких этажах над ними находится нечто кошмарное!

«Специально ли оно сбросило крысу? Хотело сломать панцирь, как ракушку? Может, оно заманивает нас, чтобы отделить друг от друга? Спускается оно сейчас? Или побежало предупредить своих? Сколько у нас времени, пока они не нагрянут?»

— Животное, растение или минерал? — спросила Мойя у Персефоны, вернувшись в лагерь.

— Что? — спросил Мороз.

Мойя отдернула руку.

— Персефона кое-что видела, но говорить об этом отказывается.

— Так кто шумел? — спросила Брин.

— Крыса, — ответила Мойя. — Странная зверюшка в броне — боевая крыса.

— Мы называем их броненосцами, — поведал Потоп.

— У вас в языке все слова такие длинные? — спросила Мойя. — Обычная беседа растягивается на много часов.

— Ты же вроде не знаешь, что видела Сеф? — удивилась Брин.

Мойя покачала головой.

— Она заметила кое-что еще. Наверху над нами, на несколько уровней выше.

— Что там было? — спросила Брин.

— Понятия не имею. — Персефона заметила, что все еще сжимает клинок, и сунула его обратно в ножны. — Какое-то существо стояло на балконе прямо над боевой крысой и смотрело на меня. Сперва я его даже не разглядела — так, тонкая тень у перил.

— Бэлгрейглангреанин? — спросил Мороз.

— Нет. Не человек и не животное. У него были ярко-красные глаза. Случаем, не демон? Не Бэлгаргарат?

— Нет, — хором ответили гномы.

— Вы уверены?

— Увидев Бэлгаргарата, вы сразу его узнаете, — заверил Мороз.

— Мордочка у крысы была целая? — спросила Сури. Она сидела, скрестив ноги, у светящегося камня, словно в надежде согреться.

Все обернулись к девочке-мистику.

— Ну, ты и чудная! — воскликнул Мороз.

— Нет, она права, — сказала Персефона. — Такое чувство, будто кто-то сжевал мордочку боевой крысы.

— Значит, у вас здесь и рэйо водятся? — обратилась мистик к гномам.

— Рэйо? — спросил Мороз, потянув себя за бороду.

Сури подняла голову.

— Злобный дух, который способен вселиться в тело потерявшегося человека. Не знала, что ваш народ тоже становится их пищей.

— Что делают твои рэйо? — спросил Мороз.

— Много чего. Точно не знаю, но сперва съедают лица. И еще строят гнезда из костей и спят в них. Перед сном им непременно надо добавить к груде новую косточку.

— Значит, они плохие? — спросила Мойя.

Сури кивнула.

— У нас в Серповидном лесу завелся один рэйо на следующий год после Великого Голода. Тура с ним разобралась.

— Как? — Мойя садиться не стала и по-прежнему смотрела в ту сторону, откуда они с Персефоной только что вернулись.

— Заперла в дубовом дупле.

— Тут дубов нет, — сказала Брин.

— Их можно убить? — спросил Мороз.

— Наверное. Хотя, если вдуматься…

— Что? — не выдержала Мойя.

— Я всегда удивлялась, почему Тура предпочла запереть рэйо, а не убить. Она проверяла дерево каждый день — даже спустя многие годы. Как-то раз она постучала по стволу, и я услышала шипение!

— Эти твари опасны? — Мойя по-прежнему стояла с копьем и щитом наизготовку.

— Ты не слышала, что они едят лица людей?! — взвилась Брин. — Да, рэйо стоит бояться. Мэйв рассказывала, как они опустошали целые регионы. Рэйо пожирают всех, у кого есть лицо или мордочка, но особенно любят полакомиться людьми. Иногда приходится сниматься с места всей деревней, иначе погибнут все до единого.

— Сури, это правда? Неужели они действительно настолько опасны? — спросила Мойя.

Мистик пожала плечами.

— Никогда их не видела. Тура оставляла меня дома мыть ягоды, пока ходила по делу, как она выражалась. У нее были странные названия для всего: ходить по делу, будить солнце, звать дождь. Ничего общего с теми словами, в которые она их облекала. Вряд ли кому из вас хотелось бы знать, как она зовет дождь.

— Однако, — не унималась Мойя, — Тура была старухой, как наша Падера. Я вот к чему: насколько опасно существо, с которым может справиться старушка вроде Туры?

На миг лицо Сури озарилось, будто она перенеслась в другое место и время.

— Я видела, как эта старушка отогнала голодного медведя от оленя всего лишь парой яростных слов. Она могла утихомирить улей разозленных пчел или велеть муравьям убраться подальше от нашего пикника. Падера на такое способна? А вы? Тура почти всю жизнь прожила в лесу. До того дня я не видела на ней ни царапины. Она вернулась через несколько часов уставшая, плащ порван в клочья, на руке и на лице глубокие порезы. Выздоравливала она долгие месяцы, да и потом остались тонкие белые шрамы… Точно не знаю, ведь меня там не было. Судя по всему, эти рэйо очень опасны.

— Думаешь, он нападет? — спросила Персефона.

Сури пожала плечами.

— Рэйо нужно поесть, прежде чем лечь спать. Поэтому все зависит от того, насколько он сейчас голоден, и как часто встречаются тут боевые крысы.

Глава 20

Свой серый плащ Мовиндьюле спрятал на дне сундука. Он и сам не знал почему, ведь это была ничем не примечательная тряпка. Принц часто вспоминал о нем и наконец сдался: придвинул к двери стул, выудил плащ и надел. Портные из Инги и Флинна были так себе: стежки шли неровные и запутанные, материя самая дешевая… Просто ужасный плащ! И все же, накинув капюшон, Мовиндьюле вспомнил свой восторг в ту ночь, когда все ему аплодировали, а Макарета даже взяла его за руку.

Дверь задрожала, и сердце Мовиндьюле остановилось. «Попался! Вэсек и его секретные агенты пришли меня арестовать!»

— Мо? Что происходит? — раздался требовательный голос. Еще хуже, чем Вэсек, — пришел отец! — Мо, почему дверь не открывается?

Мовиндьюле сорвал с себя плащ, швырнул тряпку в сундук и опустил крышку, как раз когда отец ворвался в комнату. Вид у Лотиана был встревоженный.

— Почему здесь стул?

— Э-э, я поставил. Убрал с дороги на минуточку.

— Убрал с дороги? Он как раз на дороге! — Отец отодвинул стул, яростно сверкнув глазами, и закрыл за собой дверь.

Несмотря на смущение, Мовиндьюле сообразил, что произошло нечто из ряда вон. Отец никогда к нему не заходил. Принц даже припомнить не мог его последний визит. Уж точно не год назад, когда Мовиндьюле заболел и пролежал в постели целых две недели. К нему наведывался лишь седовласый целитель — такой встревоженный, что Мовиндьюле всерьез считал, что скоро умрет. Отец к недужному сыну не заглянул ни разу.

И когда Мовиндьюле завалил вступительный экзамен в Академию Эстрамнадона, отец тоже не зашел. Трэйя старалась вовсю: приносила цветы, взбивала подушки и говорила другим слугам: «Потише вы, дурачье! Подумайте о принце! Что будет, если он не сдаст Шархасу?» И даже тогда отец его не навестил. Вообще-то, до недавнего времени Мовиндьюле подозревал, что фэйн просто не знает, где находятся покои сына. Да, визит отца показался Мовиндьюле странным, но хуже всего было то, что Лотиан прикрыл дверь: похоже, дело не подлежало огласке.

— Как ты? — спросил Лотиан. Вопрос прозвучал неловко, напряженно и формально. Точно так же чувствовал себя Мовиндьюле, когда разговаривал с Макаретой.

— Хорошо, — ответил он, незаметно отходя от сундука.

«Вряд ли он пришел из-за плаща… А зачем тогда? Наверняка все знает».

— Вэсек говорит, что ты держишься отстраненно…

«Вот оно! Вэсек за мной следил! Либо среди Серых Плащей есть доносчик. Наверно, Эйден, разве я не прав?»

— Думаю, оно и к лучшему, — продолжил Лотиан. — Хорошо, что ты держишься на расстоянии. Не стоит слишком тесно общаться с людьми, которыми ты в свое время станешь править. — Фэйн прошел к окну и выглянул. — В том-то и проблема лидера. Нельзя привязываться к людям. Ведь неизвестно, что может от тебя потребоваться.

Отец замер возле изголовья кровати и коснулся столбика балдахина, задумчиво ощупывая дерево.

«Пытается объяснить, почему хочет меня запереть. Якобы ему жаль, но ради блага народа… Что ж, как-нибудь справлюсь. Может, кого другого это и расстроило бы, а я все равно почти всю жизнь просидел в этой комнате».

— Твоя мать… я не рассказывал тебе о матери?

Мовиндьюле ответил быстро, словно заученный урок:

— Ты говорил, что она похожа на фэйн Гику, чей портрет висит в кабинете.

— Хм. — Отец удивленно вскинул голову. — Ах да, конечно. Очень похожа. Хотя волосы покороче.

— Она еще жива? — спросил Мовиндьюле, чтобы нарушить молчание, и в то же время не желая помогать отцу собраться с мыслями. Последние секунды незнания принцу хотелось растянуть как можно дольше, словно красивый закат, за которым неминуемо следует ночь.

Фэйн отстранился от кровати и снова прошел мимо стула к двери.

— Ну да, она наверняка жива.

«Зачем он вспомнил о матери? Ему ведь просто надо меня арестовать, посадить под замок… Или все гораздо хуже? — Перед мысленным взором принца промелькнули сдвоенные образы летящей с плеч Гриндала головы и отца, убивающего инстарья на арене Карфрэйн. — Нет, я его сын! Я — принц! Он не может… не станет…»

Лотиан потянулся к стулу, замер и вдруг повернулся с решительным видом.

«Все, сейчас он нанесет удар».

— Я не хочу, чтобы сегодня ты присутствовал в Аквиле. Я буду выступать перед советом, и тебя там быть не должно.

— Следует ли мне считать, что я под домашним арестом? — Мовиндьюле напрягся всем телом, чтобы не разрыдаться.

Отец удивился так, словно Мовиндьюле признался, что он замаскированная снежинка.

— Что? Нет! С чего ты взял? Я просто не хочу, чтобы ты приходил сегодня в Айрентенон. Происходит кое-что неприятное, и я не хочу тебя в это вмешивать.

«О чем он?»

— Ты мой сын, наследник Лесного Трона. Уж я тебя знаю! Ты непременно вмешаешься и сунешь нос, куда не надо. Устроишь очередной спектакль. Во дворце подобные выходки — еще куда ни шло, в Айрентеноне же все гораздо серьезнее. Нельзя доставлять Имали такого удовольствия.

— Значит, дело связано с Имали?

— Нет, но это все равно поднимет ей настроение на целый век. В общем, держись сегодня подальше от Айрентенона. Сможешь?

Мовиндьюле понятия не имел, что происходит, и все же покорно кивнул:

— Конечно.

— Хорошо. — Лотиан обошел стул. — И не вздумай больше ставить мебель перед дверью.

«Он меня не наказывает. Он ничего не знает ни про плащ, ни про наши сходки… — Ужас обернулся облегчением, а затем и надменным удовлетворением. — Откуда ему знать? Я слишком умен! Я умнее всех их, вместе взятых!»

Успокоившись, Мовиндьюле почувствовал любопытство.

— Отец? — Слово прозвучало вяло — фальшивая нота, бездарно сыгранная от недостатка практики.

Тем не менее, отец остановился.

— Скажи хотя бы, какие у тебя планы на войну? Иначе я буду единственным, кто ничего не знает.

— На какую войну?

«На какую войну? Отец совсем из ума выжил? Или он думает, что я слишком мал, чтобы делиться со мной военными планами?»

— Разве ты не собираешься изложить Аквиле свой план вторжения в Рхулин? Мне хотелось бы знать, о чем ты будешь говорить.

Лотиан улыбнулся, и его лицо приняло странное, незнакомое выражение: ни язвительности, ни цинизма, ни высокомерия. Даже ни намека на сарказм! Вид у отца стал почти гордый.

— Ты еще молод и должен многому научиться. Ты понятия не имеешь, как устроен мир. Никакой войны не будет. Великаны уже наказали виновных. Нам достаточно лишь увеличить напряженность между кланами, чтобы снизить численность рхунов.

— О чем ты говоришь?

— Хотя грэнморы и не добились полного успеха, мое послание отправлено и получено. Теперь тот город опустел.

— Но ведь убийца Гриндала еще жив! Арион и Нифрон тоже…

— Да, живы еще многие, включая тебя.

Мовиндьюле понятия не имел, что это значит и почему отец включил его в список преступников. Старик наверняка теряет рассудок.

— Мы должны напасть и стереть их с лика Элан!

— Кого?

«Кого?! — Мовиндьюле изумленно моргнул. — Он что — издевается?»

— Рхунов! Их нужно уничтожить, всех до единого!

— Почему?

Мовиндьюле стоял, таращась на отца.

— Они убили Гриндала! — От досады Мовиндьюле почти кричал. — Их нужно наказать! Это не должно сойти им с рук!

Лицо фэйна смягчилось.

— Кто станет уничтожать все стадо из-за того, что одна коза сжевала старый сапог? Через грэнморов я отправил послание. Далль-Рэн больше не существует. Они поняли, что им придется заплатить за неповиновение, каким бы оправданным оно им не казалось. Арион точно знает, насколько я на нее зол. В свое время мы об этом еще поговорим, а пока пускай потомится.

«Сапог!.. Неужели он только что сравнил Гриндала со старым сапогом?!»

— Вэсек сказал, что рхуны готовятся к войне!

Лотиан снова улыбнулся.

— Ты слушал внимательно. Это хорошо, хотя ты и не понял, что рхуны нам не враги. Они ближе к лосям или оленям. Воевать с животными глупо. У рхунов нет ни оружия, ни способностей к Искусству. Нам стоит опасаться лишь массового нашествия, поэтому нужно позаботиться о сокращении их численности.

Мовиндьюле так разозлился, что едва не выболтал отцу про рхуна, который не подчинился контролю Гриндала. Он специально не упоминал об этом ранее, потому что на необходимости сообщить фэйну о существовании девчонки настаивала Изменница. Принц не собирался ей подыгрывать. Он счел своим священным долгом спутать все ее планы.

Мовиндьюле не понимал, почему отец ведет себя столь возмутительно, но ведь Лотиан там не присутствовал! Он не был очевидцем нахальства Арион или того, как грязный рхун снес голову Гриндалу. Отец не видел крови и не слышал, с каким звуком голова упала на землю — с ужасающе обыденным стуком… Спорить с отцом бесполезно. Он не понимает, просто не состоянии понять!

И тут у принца возник вопрос.

— О чем же ты будешь говорить в Аквиле, если не о войне?

— Произошло нечто куда более важное. К тебе это не имеет никакого отношения, — проговорил отец и снова улыбнулся.

После ухода фэйна Мовиндьюле уставился на закрытую дверь, гадая, что это было. Еще больше его интересовало, что будет дальше.

Из-за запрета появляться в Аквиле Мовиндьюле стало решительно нечем заняться. Почти всю жизнь он провел, сидя на стуле, на который только что сетовал отец, или на кровати с ним рядом. Мовиндьюле редко бывал на свежем воздухе и никогда не занимался ни спортом, ни музыкой, хотя Изменница часто ему это советовала. Еще она предложила заняться живописью. Принц попробовал пару раз, но только разозлился. И все же после встречи с Макаретой он всерьез задумался, не написать ли ему пару картин и пригласить девушку к себе посмотреть, узнать ее мнение — поговорить как художник с художником. Ради нее можно и потерпеть. Будь Макарета здесь, он вообще никогда не выходил бы из покоев.

В тот прекрасный летний день компанию ему составляли, увы, лишь стул, сундук, лампа, шкаф и кровать. И принц решил пойти прогуляться: купить красок на рынке Гринвэй, а то и поставить где-нибудь мольберт и приступить к новому хобби. Проблема заключалась в том, что вечером он собирался посетить собрание Серых Плащей. Возвращаться принцу не хотелось, носить повсюду плащ — тоже. Вдруг кто-нибудь увидит? Это всего лишь плащ!

Он достал из шкафа наплечную сумку и запихал в нее плащ.

Что за докука! К чему они вообще нужны?

Мовиндьюле повесил сумку на плечо и вышел. Заметив на дальнем холме купол Айрентенона, он невольно задумался, что там происходит. Запрет отца привел принца в восторг. Нет нужды сидеть на очередном скучном совете — настоящий подарок! Решив даже не приближаться к Айрентенону, Мовиндьюле выбрал короткую дорогу — через Сад. Гулять там приятно, да и до Розового моста недалеко. На сходку идти рановато; можно просто покидать камешки или побродить по воде.

Едва принц вышел на солнце, как ему стало жарко.

Почему Феррол создал и жару, и холод?

Если бы мир сотворил Мовиндьюле, он сделал бы его идеальным. Температура оставалась бы одинаковой в течение года, днем и ночью. И не нужно ни пальто, ни плащей — разве что в качестве знаков отличия тайных обществ. Принц покачал головой: нет, плащи — глупость! Лучше кольца. Да, нужно поднять эту тему на сходке. Кольца — отличная идея! Макарете непременно понравится.

Тот самый незнакомец снова сидел на скамье — в той же грязной одежде, все так же упорно глядя на Дверь.

Служители Феррола созерцают Дверь часами напролет. По праздникам они налетают стаями, как перелетные птицы, сидят и молятся, очищая разум или прося совета. Может, просто думают о том, что у них будет на ужин. Или предаются мечтам о тех, кого вожделеют, или даже замышляют месть против собрата-жреца. Умалины любят изображать благочестие, однако Мовиндьюле уже понял, что в глубине души все эгоисты. Особенно жрецы.

А интересно, не жрец ли его мать… Отец сказал, что она еще жива. Кто она? Почему ей позволили бросить сына? Разве Феррол одобряет подобное поведение? Наверно, она жрец, ведь иерархи Феррола делают, что хотят, и составляют правила для всех остальных. Если бы он не собирался стать фэйном, Мовиндьюле перешел бы к умалинам.

— Ты сегодня рано, — заметил неряшливый не-миралиит на скамье, не отрывая взгляда от Двери.

— Ты со мной разговариваешь?

— Думаешь, я стану болтать с дурацкой Дверью?

«Дурацкая Дверь?!» Мовиндьюле не доводилось слышать таких кощунств, тем более в Саду и перед Дверью.

— Что, в Айрентеноне не хотят марать твое имя своими делишками, да? Пятно на репутации тебе вовсе ни к чему.

— Пятно? О чем ты говоришь?

— Скоро узнаешь. Она расскажет тебе на сходке.

— На какой сходке? Кто «она»? — Принц прекрасно знал, о чем и о ком идет речь, но не понимал, откуда это известно оборванцу.

Тот не ответил и расхохотался.

— Ладно, если хочешь — продолжай притворяться. Я не стану разрушать твой наивный мирок. Однако мне тебя жаль.

Мовиндьюле показалось, что его каким-то образом оскорбили. Он выпрямился, сложил руки на груди и возмущенно насупился. Загадочный незнакомец этого не заметил, он по-прежнему глаз не сводил с Двери.

— Я — принц! — объявил Мовиндьюле, не дождавшись реакции.

— Знаю.

Мовиндьюле помолчал, ожидания продолжения.

Тишина.

Он решил не обращать внимания на оскорбление, если оно вообще было. Чего ожидать от богохульника, который отказывается почитать Дверь?

— Почему тебе жаль?

— Ты парень крепкий. Богатая, жирная почва. Я буквально носом чую ее плодородность. Из тебя произрастут на диво горькие плоды. Когда они созреют, ты пожнешь урожай и сделаешь отличное вино. Потом уберешь его подальше. Хорошему вину требуется время, и ты будешь весьма терпелив.

— О чем ты говоришь?

— О ненависти. Некоторые люди наполняются ею до предела и взрываются. Иные позволяют ей долгие годы сочиться по капле, как из дырявого ведра. В один прекрасный день они замечают, что ведро опустело, и уже не понимают, что на них нашло. Некоторые используют ненависть в качестве оружия и передают ее другим — уродливый, нежеланный дар, замаскированный под благое наследие.

Мовиндьюле был совершенно озадачен. Кто этот человек?

Незнакомец на скамье продолжал говорить, глядя на Дверь:

— Ты ничуть на них не похож. Ты — другой. Как я уже заметил, ты относишься к ненависти будто к вину и веришь, что с годами она становится лучше. А проблема в том, что она может прогоркнуть и превратиться в яд, если держать ее в бутылке слишком долго. Ненависть разъест любой сосуд и просочится в душу, словно подземные воды. Жажда мести не выдохнется никогда, потому что она продолжает бурлить в душе вечно… Ты не понимаешь главного: ненависть не просто в тебе, ненависть — это ты. Выпив вино, ты не сможешь от него избавиться. Ни вытошнить, ни выплюнуть. От себя никуда не денешься.

Незнакомец наконец посмотрел на Мовиндьюле.

— Вот почему мне тебя жаль.

В тот день Мовиндьюле ходил долго и быстро, и при этом так никуда и не попал. Он даже не помнил, где был. Он просто ходил. Вроде бы миновал рынок Гринвэй, на котором что-то хотел купить, однако даже не замедлил шаг. Постоянное движение не давало его мыслям метаться, не давало им вернуться к беседе со странным оборванцем в Саду.

Нет, не к беседе, поправил себя принц, — к кошмару, порожденному лихорадкой. Он ничего не понимал. Сначала отец, потом чудной незнакомец…

Когда солнце опустилось, Мовиндьюле порадовался, что день подошел к концу. Несмотря на ранний уход из дома и отсутствие дел, принц добрался до Розового моста поздно. И остановился в нескольких ярдах, пораженный размером сборища.

Обычно собиралось человек двадцать, иногда приходило не больше восьми. В ту ночь он увидел сорок или даже пятьдесят миралиитов. Костер горел ярко, под мостом вились снопы искр. Темные фигуры танцевали вокруг волшебного пламени, менявшего цвета и поднимавшегося на высоту трех фрэйских ростов. Ветер разносил смех, песни, бой барабанов и даже переливы флейты, хотя вроде бы никто ни на чем не играл. Плавающие шары света носились повсюду, словно обезумевшие светляки. Мовиндьюле услышал радостные вопли и крики, а подойдя ближе увидел, что река поднимается и подпрыгивает в такт музыке. Определенно, тайное общество сошло с ума.

Мовиндьюле неуверенно подошел, оглядывая толпу в поисках знакомых лиц. Хотя все носили серые плащи, многих принц никогда не видел прежде.

«Почему сегодня все не как обычно?»

Мовиндьюле хотел уже отправиться домой, свернуться в кровати калачиком и придушить день шелковыми простынями, как вдруг его заметила Макарета.

— Где ты прятался? — Голос девушки звучал громче, чем обычно. Она подбежала и порывисто его обняла. Мовиндьюле снова растерялся, всеобщее буйное веселье мешало ему думать. — Поздравляю, ваше высочество!

— А? — красноречиво вопросил принц.

Макарета ласково улыбнулась, растопив его демонстративное нежелание веселиться. Что за лицо! Что за глаза! Немного остекленевшие, щеки пылают, слегка шатается. Если бы Мовиндьюле выпил столько же вина, сколько и Макарета, он попытался бы ее поцеловать. Вряд ли она стала бы возражать. К сожалению, Мовиндьюле слишком долго раздумывал. Эх, жаль, что он опоздал! Наверное, всегда кто-то приходит чуть позже, просто он не обращал внимания, потому что увлекался разговорами и вином, не говоря уже о глазах Макареты.

— Поздравляю! — Эйден подошел с широкой покровительственной улыбкой. — Только что пришел?

— Почему все меня поздравляют?

— Как почему? — удивился Эйден и посмотрел на Макарету.

Она пожала плечами и повернулась к Мовиндьюле.

— Я не думаю… то есть… Тебя ведь не было сегодня в Айрентеноне? Мовин, разве ты не знаешь, что произошло?

«Мовин? Что-то новенькое. Вряд ли мне это нравится».

— Отец не хотел, чтобы я присутствовал на совете. А что случилось-то?

— И он узнает последним! Разве я не прав? — выкрикнул Эйден и крепко хлопнул Мовиндьюле по спине.

«Они все пьяны? Неужели и я веду себя так же, когда выпью?»

— Вы о чем?

— Видар признан виновным в государственной измене! — сообщила Макарета. — Твой отец объявил об этом прямо в Аквиле. Он планировал покушение на фэйна.

— Видар?! — На миг Мовиндьюле заподозрил, что речь идет о другом Видаре, о его злобном двойнике. Даже тень, преследовавшая принца во сне, не вязалась с пыльным стариком, слабым и едва способным за собой ухаживать. Видар был болваном, но никак не изменником.

— И новым старшим советником становишься ты, старина! — воскликнул Эйден, хлопая Мовиндьюле по спине еще сильнее и тряся его за плечи. — Теперь ты будешь нашим голосом в совете! Нас наконец-то услышат!

Мовиндьюле почувствовал, как на него напирает толпа. Стая, подумал он, хотя понятия не имел, стая кого, и с чего он это взял. Собаки у Мовиндьюле не было никогда, волка он видел лишь раз в жизни.

Некоторые из собравшихся широко ухмылялись, кто-то сунул Мовиндьюле кубок с вином.

— За нового старшего советника Аквилы! — вскричал Эйден, и все подняли кубки.

— Я тобой горжусь! — воскликнула Макарета, прижимаясь к принцу и чокаясь с ним.

— Почему? Что я такого сделал?

— Я горжусь тем, что ты сделаешь в будущем!

Она сжала его руку. Ее ладонь была горячей и чуть влажной. Это тайное прикосновение и соединенные руки, не видные остальным, взбудоражили принца. Он сделал глоток вина.

Эйден снова поднял кубок.

— За нашу первую победу!

Все подхватили хором:

— За нашу первую победу!

Они выпили. Мовиндьюле пить не стал.

— Погодите! Почему это ваша победа? — спросил Мовиндьюле.

— Ты ведь не думаешь, что Видар и в самом деле изменник? — спросил Эйден с хитрой улыбкой и подмигнул.

Сперва Мовиндьюле принял вопрос всерьез. Он даже открыл рот, чтобы ответить, и вдруг замер.

— Погоди-ка! Ты хочешь сказать, что Видар невиновен?

— Думаю, кое-что он определенно замышлял, только это уже не важно, — сказал Флинн. — Твой отец уверен в его виновности. Лотиан посадил бывшего старшего советника под арест, в ожидании приговора.

— И назначил на его место тебя! — восхищенно добавила Макарета.

Мовиндьюле снова ощутил прикосновение ее руки. Он хотел отстраниться, но это выглядело бы грубо. Ему нужно было подумать, однако близость девушки сбивала с толку.

— Если Видар не убийца, тогда настоящий заговорщик еще разгуливает на свободе.

Слова принца рассмешили почти всех присутствующих.

— Не было никакого убийцы! — заверил Эйден.

— Ты не прав. Был… точнее, есть, — настаивал Мовиндьюле. — Мастер Тайн узнал о заговоре несколько недель назад.

Все покачали головами, даже Макарета.

— Вэсек — идиот! — воскликнул Эйден. — Его шпионов обмануть легче легкого!

— Это Эйден все придумал, — призналась Макарета.

— Ну да, Вэсек вечно ищет заговорщиков, вот мы и подсунули ему одного. Мишень выбрал ты, — сказал Эйден Мовиндьюле. — Избавившись от Видара, мы смогли поставить на его место своего человека.

— Значит, заговор убийц — выдумка?

— Ага. Слух, который пустили мы сами.

Раздался радостный смех.

Мовиндьюле не знал, что и думать. Хотя добрых чувств к Видару он не питал, ему казалось неправильным наказывать человека за преступление, в котором он неповинен. Принц пил вино, пытаясь все осмыслить.

— Вэсек — просто бездарь! Как может асендвэйр хоть с чем-то управиться? Не понимаю, почему твой отец назначил его, а не миралиита. Вдруг Видар и правда был бы убийцей? Вэсек никак не смог бы защитить фэйна от миралиита, — громко объявил Эйден, вызвав одобрительный смех толпы. — Разве я не прав?

Все разразились одобрительными возгласами, ближайшие к Эйдену миралииты хлопали его по спине.

— Ну, не знаю… у Вэсека есть толковые идеи, — произнес Мовиндьюле.

— У Вэсека? Толковые? Эти два слова совершенно несовместимы! Что из сделанного им свидетельствует хотя бы о проблеске ума?

— Охранять дворец он поставил миралиитов. Все окна и двери запечатаны Искусством.

Эйден открыл рот, но Мовиндьюле не дал ему и слова сказать.

— В стены Тэлвары могут войти лишь те, кто там живет.

«Вот так-то, Эйден! Считает остальных тупыми, а сам не слишком-то умен. Кто тайком держит за руку Макарету? Я, кто же еще! Разве я не прав?» От этих мыслей Мовиндьюле невольно улыбнулся.

— Фэйна можно и отравить, — заметил Флинн.

— Нет! Не сработает. — Улыбка Мовиндьюле превратилась в усмешку. — Всю еду проверяют миралииты. Так что да, не будучи миралиитом сам, Вэсек знает, как использовать их в деле.

Все смотрели на Мовиндьюле и задумчиво кивали.

Мовиндьюле чувствовал себя прекрасно, словно только что нанес удачный удар во время поединка на мечах. Сам он никогда даже в руки меча не брал, зато вполне представлял, каково поймать клинок соперника перед смертельным ударом, выбить его и затем нанести свой собственный удар. В кои-то веки у него были все ответы, он отлично донес их до собеседника, да еще в присутствии девушки. От успеха у принца голова пошла кругом, и он в знак победы залпом допил вино.

— Из тебя выйдет великий старший советник! — восхищенно заметила Макарета. — Кого ты назначишь себе в помощники?

Мовиндьюле даже не знал, что это зависит от него.

— Отец наверняка кого-нибудь назначит.

— Выбор младшего советника — прерогатива старшего.

— Да? Я и не знал.

— До недавнего времени ты не знал, что назначен старшим советником… Кого бы ты выбрал?

— Я могу назвать любого?

— Мы не хотели бы, чтобы это был не-миралиит, ведь он станет твоим преемником, — напомнил Эйден.

— Вообще-то законы Аквилы это запрещают, — добавила Инга.

— В самом деле, — кивнула Макарета. — Эти правила утвердили на Первом Кворуме. А так ты можешь выбрать любого из нас.

— Ты многое знаешь об Аквиле, верно? — спросил у нее Мовиндьюле.

— Я бываю там часто. Ты же меня видел! Думаю, за последнюю сотню лет я не пропустила ни одного собрания совета.

Неужели она настолько старая? Выглядит молодо. Видимо, ей слегка за сотню лет, к тому же у нее есть опыт и знания, которых нет у него.

— Итак, ты уже знаешь, кого выберешь своим младшим советником?

— Думаю, да.

Глава 21

Если бы не Минна, они бы даже не узнали, что Брин похищена.

Волчица разбудила их яростным лаем, и Персефона увидела девочку. Ее тащили прочь; рот зажимала бледная рука, пятки вяло упирались в безжалостный камень.

— Брин! — закричала Персефона.

Подобрав осколок светящегося камня, Персефона вскочила и помчалась за Брин. Она не сообразила взять щит и возблагодарила Мари за то, что спала с мечом на поясе, все еще болтавшимся в ножнах. Персефона сама не помнила, как заснула. Она сидела, приглядывая за остальными на случай нападения рэйо. Она сомневалась, что это произойдет. Считая волка, их было десять и всего один рэйо — по крайней мере, она видела лишь одного. Персефона хотела назначить часовых, но потом решила, что сон важнее.

Как глупо!

Утратив знакомые ориентиры, Персефона остановилась и замерла на черно-белом полу в клетку.

Этого просто не может быть!

— Брин! — завопила она, и эхо разнесло звук по огромному залу.

Тишина.

О, великая Мари, только не это!

Поводив светящимся камнем из стороны в сторону, она обнаружила полдюжины коридоров и арочных проходов. Брин может быть в любом из них. Сколько у них времени, чтобы найти ее живой?

В голове Персефоны прозвучал голос Брин. «Ты не слышала, что они едят лица людей?!»

Раздался топот, и в пятно света вбежала Мойя, тяжело дыша.

— Где она? — воскликнула Мойя, выкатив испуганные глаза.

— Не знаю. Не знаю! — крикнула Персефона, сжав покрепче камень, как советовал Дождь, и продолжая обшаривать все кругом.

Со стороны лагеря приближалось пятно света. Дождь отколол еще кусок светящегося камня и тоже искал девочку.

— Мы должны ее найти! — Мойя почти кричала.

Персефона заглядывала в каждый коридор, надеясь обнаружить хоть какой-нибудь след. Может, будь у них больше света, удалось бы разглядеть в пыли отпечатки ног…

— Минна ее отыщет, — заверила Сури, подбегая вместе с волчицей. — Правда, Минна?

Волчица еще дыбила шерсть и щерилась. На коридоры она даже не смотрела. Минна рычала на ведущую вниз лестницу.

— Они побежали туда, — сказала Сури.

Все бросились по лестнице. Волчица вырвалась вперед, чиркнув когтями по камню, и отрывисто залаяла.

Персефона перепрыгивала через три-четыре ступеньки. Рядом бежала Мойя с копьем, но без щита. У подножья лестницы Минна не стала медлить и бросилась к следующему пролету, потом еще и еще, пока Персефона не потеряла им счет. Наконец они добрались до самого низа, и волчица ринулась в темноту. Стремительная как олень Сури не отставала. За ней бежали Персефона с Мойей. Где-то позади колонну замыкали Роан, Арион и гномы.

Персефона едва не ударилась о груду щебня, Мойя чудом разминулась с опрокинутым металлическим шестом, похожим на фонарь. Повсюду валялись разбитые камни, поваленные колонны, рухнувшие арки. Впереди волчий лай перешел в вой, затем в угрожающее рычание.

— Догнала! — объявила Сури.

Через несколько шагов Персефона увидела Минну: волчица припала к земле, готовая напасть. Перед ними стоял рэйо, все еще держа Брин и закрывая ей рот. Персефона впервые разглядела существо. Оно было бледным как брюхо дохлой рыбы, высокое и тощее. Длиннющие руки свободно коснулись бы пола, стоило ему чуть нагнуться. С уродливой головы свисали тонкие черные пряди, покрывая тело словно плащ. Как и говорила Сури, у него были острые когти будто из эбенового дерева, а зашипев на Минну, оно обнажило желтые зубы и кровоточащие десны.

Брин пыталась бороться, через ладонь рэйо вырывались сдавленные крики. Существо остановилось, и, посветив вокруг, Персефона поняла, почему. Футах в двадцати виднелись гладкие плиты, однако перед ними зияла тьмой разверстая пропасть. Фрагмент пола шириной с залу провалился, и рэйо попал в ловушку.

Сури замерла и присела возле Минны, Мойя перехватила покрепче копье, Персефона вынула из ножен меч — на этот раз без малейших колебаний и страха. Она собралась убить тварь за то, что та тронула Брин.

И тут, прямо у них на глазах, рэйо швырнул Брин в пропасть.

Девочка закричала и исчезла в темноте. Крик звучал еще некоторое время, потом резко оборвался.

Персефона и Мойя застыли, не веря своим глазам. Персефона задохнулась, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Существо приблизилось к ним на несколько шагов, развернулось и огромным прыжком перенеслось через провал, едва дотянувшись до края когтистыми руками. Немного повисело и вскоре благополучно подтянулось.

Персефона кинулась вперед, упала на пол, подползла к краю и посмотрела вниз.

— Брин!

— О, всеблагая Мари! — воскликнула Мойя.

Подоспели остальные. Дождь протянул руку со светящимся камнем, помогая разглядеть трагедию внизу.

— Где Брин? — спросила Роан.

Персефона не смогла ей ответить.

— Что он делает? — спросила Арион, глядя, как рэйо карабкается на покосившуюся колонну.

В зале царил полный хаос. Потолок частично обвалился, на постаментах стояло несколько лишившихся своего груза колонн. Рэйо запрыгнул на одну из них и полез вверх. Там он уперся в ближайшую стену и уцелевший кусок потолка и принялся толкать колонну ногами. Та подалась и едва заметно покачнулась. И тут Персефона сообразила. Дыра в полу, в которую упала Брин, была длинной и узкой — размером с опрокинутую колонну. Рэйо намеревался свалить колонну на них. Даже если он промахнется, массивная каменная глыба обрушит оставшийся пол.

— Помогите! — раздался из бездны слабый голосок Брин. — Помогите!

— Брин! — Персефона вгляделась вниз, по-прежнему не в силах ничего разглядеть. — Ты цела?

В ответ тишина.

На той стороне провала рэйо подвинул колонну еще на дюйм.

Мойя сердито сверкнула глазами и отошла подальше от пропасти. На миг Персефона испугалась, что девушка прыгнет вслед за рэйо. Слишком далеко! Ни одному человеку такое не по силам. Даже рэйо едва справился. Впрочем, Мойя и не думала прыгать. Она подбежала к краю и метнула копье. Красивый бросок — копье понеслось прямо, но не долетело, упав у подножья колонны. Движение и шум привлекли внимание рэйо. Он усмехнулся и снова напрягся, заставив колонну пошатнуться.

— Нужно уходить, — сказал Мороз.

— В кои-то веки я с ним согласен. — Потоп кивнул и попятился.

— Мы ее не бросим! — объявила Персефона и крикнула в пропасть: — Держись, Брин!

Мойя стояла возле края, сжав кулаки.

— Ты, сын Тэтлинской шлюхи! Ты, гнусный… — Мойя резко обернулась. — Роан! Роан, где твой лук?

Кивнув, Роан уронила сумку и вытащила из нее палки. Она и Арион единственные успели подобрать свои вещи перед тем, как присоединиться к погоне. Даже гномы позабыли ранцы, хотя кирка Дождя была надежно закреплена у него на спине. Наверняка он и спал с ней.

— Сури. — Арион подошла к стоявшей на коленях девочке-мистику. — Ты можешь его остановить.

Сури обнимала Минну, с ужасом глядя на фрэю.

— Ты должна попытаться. — Хотя Арион и перешла на фрэйский, она продолжала говорить твердо и спокойно.

Сури лишь стиснула Минну покрепче.

Роан мигом натянула бечеву. Мойя взяла у нее лук.

— Что мне делать? Я кладу маленькое копье на бечеву и дергаю, верно?

Роан кивнула.

Мойя взяла палочку. Она прицелилась в рэйо, натянула и отпустила бечевку. Маленькое копье полетело, но совсем не так далеко, как копье.

— Нужно натянуть сильнее, до щеки, и тогда отпускать, — объяснила Роан, протягивая ей еще одну палочку с каменным наконечником. — Не бойся, лук не сломается. Он очень крепкий.

Мойя сделала, как было велено, и большой лук скрипнул от натуги. На этот раз палочка стремительно пролетела через пропасть и прошла рядом с тем местом, где рэйо толкал колонну — так близко, что существо испуганно проводило ее взглядом, — и упала, отскочив от дальней стены.

— Я думала, что теперь получится, — пробормотала Роан.

— Ничего не вышло!

— Сури, — сказала Арион твердо. — Сделай что-нибудь!

— Зря я сюда отправилась, — замотала головой девочка. — Я не владею Искусством. Я ни на что не способна… Я даже не знаю, чего ты от меня хочешь. Нет здесь никакого великана. Только колонна и рэйо, и никакой земли, чтобы их поглотить!

— Ты можешь удержать колонну, — на удивление спокойным голосом предложила Арион, и ее невозмутимость рассердила Персефону — миралиит словно не замечала, в какой они все опасности. — Еще ты можешь обездвижить существо или убить. Используй напев, сосредоточься.

Сури встала, закрыла глаза и нахмурилась.

— Я не уверена, что мне делать. Так много вариантов и так мало источников силы!..

— Нам нужно сделать так, чтобы палка лучше летела, а наконечник шел в правильном направлении.

— Что сделать, Роан? Что? — Мойя умоляюще трясла руками. — Думай, будь ты неладна!

Персефона могла лишь наблюдать. Сури стояла смущенная и сбитая с толку. Роан рылась в сумке, подгоняемая Мойей, которая все еще сжимала лук. Арион обнимала Сури, шепча девочке слова ободрения. Гномы медленно пятились к лестнице.

Персефона снова окликнула Брин, но ответа не было. Разве можно выжить после такого падения?

Раньше Персефона думала, что путешествие в Бэлгрейг будет совсем несложным — сперва они прокатятся на корабле, потом прогуляются до комнаты, где заперт великан. Сури или Арион сотворят какое-нибудь чудо, и они отправятся обратно — с мечами или даже со щитами вдобавок. Было бы неплохо также убедить дхергов принять участие в войне. Если бы получилось, она смогла бы внести свой вклад в общее дело.

По ту сторону провала рэйо наконец удалось раскачать колонну. Существо проворно соскочило, а гигантский каменный столп начал неизбежное падение, будто срубленное дерево. Угол неверный! Колонна их не заденет, потому что приземлится левее, ближе к лестнице, куда пятились гномы.

И вдруг Персефона поняла, что она зря взяла с собой соплеменниц. Надо было вести себя как настоящий вождь и приказать Мойе, Роан и Брин остаться. Хотя виновата только она, боги простерли свое наказание на всех. Во всяком случае, они — лишь горстка неудачников: неопытный вождь, Хранитель-подросток, бывшая рабыня, бедовая красотка, безумный мистик и мятежная фрэя. Хвала Мари, хоть Рэйта она не позвала!

Колонна рухнула, повредив пол прямо перед лестницей. Земля под ногами подалась, и Персефона кувырком полетела в темноту.

«Я жива!» Это была первая мысль, пришедшая в голову Персефоны. Затем она поняла, что тонет.

Она все еще крепко сжимала осколок светящегося камня, однако кромешную тьму под водой ему было не одолеть. Персефона заработала руками и ногами, вынырнула на поверхность — и в тот же миг приложилась лбом о камень. Светящийся осколок позволил увидеть, что она находится под низким потолком. Расстояние между водой и камнем не превышало дюйма: ровно столько, чтобы прижать губы и нос и дышать.

«Я просто упала. Как же я оказалась в ловушке под каменным сводом?»

Вскоре ответ стал очевиден. Хватая воздух ртом, Персефона почувствовала, как камень скользит под кончиками пальцев. Ее волокло мощное течение, струившееся под низким сводом цельной скалы.

Мортон Уиппл!

Персефона не вспоминала о нем несколько десятков лет, но теперь не могла думать больше ни о чем другом. В холодной тьме она снова увидела лицо Мортона — так же ясно, как тогда на озере.

Уипплы возделывали два поля у леса, на краю долины у березовой рощи. У них было шестеро детей, ни один из которых не дожил до зрелого возраста. В ту пору у них еще оставалось двое — Мортон и Эллисон.

Теплым зимним деньком Ария, Сара и Уипплы присоединились к Персефоне, чтобы отправиться к Сумрачному озеру. Метель прекратилась; рыбаки рассказывали, что ветер сдул снег, и озеро обнажилось. Ребятишки задумали покататься. Придя, они увидели, что рыбаки не соврали. Ледяная поверхность замерзшего озера была почти вся голая и гладкая как масло. Они принялись по ней бегать и скользить, пихая друг друга в подтаявшие сугробы.

Вскоре все вымокли от пота и талой воды. Мортон издал хвастливый рык, стукнул себя в грудь и бросился бежать, надеясь проскользить по льду дальше Арии. К сожалению, мальчик выбрал не то направление. Наверное, он не думал, что проедется так далеко — да и никто из них не думал, — и все с ужасом смотрели, как он угодил в прорубь. Он исчез почти без всплеска.

Поверхность озера была гладкая как стекло, подогретая лучами солнца. Персефона видела лицо Мортона, прижатые ко льду пальцы и ладони. Эллисон Уиппл, жить которой оставалось всего два года — она потом утонула в реке Белый Дуб, — стучала по льду, пытаясь его разбить. Маленьким кулачкам было не проломить четыре дюйма промерзшей воды. Мортон держал рот открытым. Это Персефона помнила хорошо. В тот момент она не поняла, почему. Позже она узнала, что между льдом и водой был тонкий слой воздуха, которым мальчик дышал. Еще он двигался. Озеро питали ручьи, стекавшие с гор, и с южного конца оно заканчивалось рекой Белый Дуб. Летом течение было ощутимо, весной — опасно, зимой — смертельно. Разумеется, зимой не купался никто — до той поры, пока под лед не провалился Мортон Уиппл.

Яркая картина — глядящий сквозь ледяную стену Мортон — преследовала Персефону много месяцев. А весной охотники обнаружили останки мальчика ниже по течению, и кошмары вернулись. Во сне Персефона менялась с ним ролями. Она прижималась щекой к холодной поверхности, втягивая воздух вытянутыми как у рыбы губами, а течение волокло ее все дальше. Ария и Сара бежали вперед, расчищали от снега окошко, чтобы увидеть, как она проносится мимо, и вновь срывались с места, чтобы повторить все заново. И все это время Персефона слышала стук разбитых в кровь кулачков Эллисон.

Теперь кошмар сбывался, только вместо льда над Персефоной тянулась стена из камня. Эллисон здесь не было, Арии или Сары тоже. Они мертвы. Наверное, и ее спутники погибли. Насколько Персефона могла судить, она осталась одна.

Пальцы отчаянно искали трещины или выемки, однако вода отполировала поверхность, и зацепиться было не за что. И даже если бы удалось остановиться — что толку? Оставалось лишь надеяться, что рано или поздно течение перенесет ее туда, где можно выбраться из воды.

Как во всех кошмарах, стало не лучше, а хуже. Маленький прогал между водой и камнем исчез, Персефону потянуло вниз. Она погружалась все глубже и глубже, ее крутило и вертело как щепку… и буквально в последний момент, задыхаясь, она опять вынырнула на поверхность. Каменный потолок никуда не делся, зато прогал стал шире — в него спокойно помещалась голова.

«Спасибо тебе, Мари! Спасибо тебе, Мари! Спасибо тебе, Мари!»

Персефона плыла, держа в одной руке светящийся камень, другой же вела пальцами по скользкому потолку. Поток набирал скорость, пальцы онемели. Вдруг она стала падать. Несколько секунд Персефона летела кувырком. Она едва не завопила, однако сдержалась, потому как знала почти наверняка, что снова попадет в воду. Предчувствия оправдались. Персефона очутилась в пещере и услышала рев падающей воды. Как только она начала уставать и отчаиваться, кто-то схватил ее за руку.

— Все хорошо! Это я.

Персефона посветила и увидела лицо Брин.

— Брин!

Девочка подтянула Персефону к каменному выступу, и они выбрались из воды.

— Ох, Брин! Ты цела!

Брин дрожала. Воздух здесь был заметно холоднее, к тому же обе насквозь промокли. Персефона осмотрела девочку и обнаружила на макушке кровоточащий порез.

— Ты ранена!

— Ты тоже, — сказала Брин, коснувшись лба Персефоны и показав ей окровавленные пальцы.

Сквозь шум воды раздался крик. Персефона сжала светоч в кулаке. Они стояли в маленькой узкой пещере, выточенной подземной рекой. С одной стороны был водопад, низвергавшийся через отверстие в потолке. С другой стороны зал сужался, заканчиваясь стоком. Осветив поверхность воды, Персефона обнаружила две вынырнувшие головы.

— Подержи-ка. — Персефона отдала Брин светоч и отправилась помогать Мойе и Роан.

Едва они выбрались на берег, как выплыли Арион, Сури и Минна, потом один за другим вынырнули три гнома.

Долгое время никто не сказал ни слова. Все долго откашливались, сплевывали и пытались отдышаться, дрожа то ли от страха, то ли от холода.

— Поверить не могу, что мы выжили! — воскликнула Мойя. Голова ее была опущена, с волос капала вода.

Брин кивнула.

— С тех пор, как та тварь меня разбудила, я раз пять думала, что умерла! Это был рэйо?

Все ждали ответа Сури, но она промолчала. Мистик стояла поодаль, глядя на водопад.

— Да, — ответила Персефона. — Мы так думаем.

Брин содрогнулась.

— Вы тоже приложились головой о камень? — поинтересовалась Мойя.

В ответ раздались стоны.

— Почему ты ничего не сделала? — спросил Потоп у фрэйи, и сидевший возле брата Мороз мрачно кивнул. — Ты могла его остановить. Убить в один миг. Мы там чуть не погибли!

— Тот рэйо по сравнению с Бэлгаргаратом ничто! Демон… Я даже описать его не могу, разве что скажу, что рэйо рядом с ним — букашка. Мы чуть не погибли, а ты просто стояла! — крикнул Мороз.

Арион посмотрела на его встопорщенную бороду и ничего не ответила.

— Ты же миралиит! — возмущенно воскликнул гном. — Мы видели, на что ты способна. Что случилось? Почему ты не использовала силу своего так называемого Искусства?

Арион отвернулась, глядя на ревущий поток воды.

— Отвечай! — крикнул Мороз.

— Она хотела, чтобы действовала я, — проговорила Сури.

Головы повернулись к ней. Гномы немного поразмыслили, и Потоп обратился к Сури:

— Тогда почему же ты ничего не сделала?

Арион сердито проговорила по-фрэйски:

— Она еще учится, и мы сейчас не в классной комнате! Нельзя проснуться однажды утром и уметь двигать горы.

— Когда нас пытается убить какая-то тварь, неужели самое время для учебы? — прорычал Мороз. — Хочешь учить девчонку — учи себе, но если речь идет о наших жизнях, ты должна вмешаться!

— Ей нужна практика. В спокойной обстановке нужда в Искусстве возникает редко. Лучшие условия для обучения — опасные ситуации, когда надо думать и действовать быстро. Это дает эмоции и добавляет силы. Стресс способствует обучению. Ведь речь идет об Искусстве, а не о мече или паре ботинок.

— Чтобы выковать приличный меч, требуются долгие годы практики, — возразил Мороз.

— Разумеется. Сколько времени требуется, чтобы постигнуть ритмы и устройство мироздания? Ни готовой формулы, ни пошаговых инструкций не существует. Ведь это Искусство — процесс интуитивный, метод проб и ошибок. Им овладеваешь через практику, выясняя, на что каждый ученик способен или неспособен. Что допустимо и что опасно. Что можно выдержать, а что гибельно… Ты считаешь, что Сури менее сильна, чем я, но ты не знаком с Искусством и не можешь оценить ее потенциал. Поверь, если ваш Бэлгаргарат настолько жуткий, как ты утверждаешь, то Сури справится с ним куда лучше меня.

Арион содрогнулась и, перейдя на рхунский, сказала Сури:

— Мне холодно, я промокла насквозь и устала объяснять свою методику. Сури, будь любезна, сделай что-нибудь! Я про холод и мокрую одежду.

— Нам нечего жечь, — вздохнула Роан.

— Ну и что? — Арион повернулась к Сури.

Мистик кивнула, подняла руки, словно собиралась поиграть с веревочкой, забормотала что-то и начала напевать. Пальцы Сури заплясали в воздухе. Потом она остановилась и умолкла. Не успела Персефона усомниться в успехе, как Сури хлопнула в ладоши, и появился язычок пламени. Не костер, просто маленький огонек, танцующий на каменном полу.

— Вот сюда. — Арион указала на центр пещеры. — Переведи его сюда.

Желто-оранжевый огонек подпрыгнул и устремился к центру. Все шарахнулись в сторону. Мойя споткнулась и едва не упала в лужу. Даже Минна зарычала на танцующее пламя.

— Теперь, — велела Арион, — заставь его вырасти.

Сури посмотрела на огонь и зашептала, сжав кулаки. Пламя медленно раздвоилось, потом разделилось на три части, заискрилось и загудело. Вскоре в пещере пылал обычный костер. И хотя в нем ничего не горело, жар, тем не менее, шел, и все радостно окружили огонь, позабыв про страх и радуясь знакомому теплу и свету.

Напев Сури изменился, она выбросила руки вперед и сделала ими пару движений. Когда девочка закончила, Персефона с удивлением обнаружила, что с нее больше не капает вода. От макушки до обуви все стало совершенно сухим. Судя по изумленным взглядам, не говоря уже о высохших волосах, мехе и бородах, то же самое произошло и с остальными.

Арион одобрительно кивнула и наградила Сури улыбкой.

— Хорошо! Очень хорошо.

Персефона расположилась возле воды на плоском камне, прислонившись спиной к стене. Сидеть было удобно, а благодаря костру Сури — даже тепло. При свете пламени выяснилось, что пещера не такая уж большая — всего лишь промоина в камне, затерянная глубоко под землей, вдали от мира света. Вдруг Персефона и остальные умерли? Примерно так она и представляла себе смерть — темно, жестко и холодно.

Духи отважных воинов отправляются в Элисин, где красиво, зелено и тепло. Для остальных есть Рэл, если они прожили достойную жизнь, и Нифрэл, ниже Рэла, если нет. Все три царства Пайра находятся под землей — глубоко-глубоко внутри Элан. Умерли они или нет, Персефона и представить не могла, где им еще быть. Либо они прошли через главный вход по приглашению, либо случайно проскользнули в неохраняемую расселину. Впрочем, итог один: им придется остаться здесь. Чем же заняться человеку после смерти? Живым этот вопрос кажется странным, однако для недавно умерших становится невероятно важным. Персефона пожалела, что не задавала больше вопросов при жизни. Она не предполагала, что смерть штука настолько сложная.

Через несколько часов — сложно сказать, сколько прошло времени, потому что теперь оно вряд ли существовало — некоторые забылись сном. Брин даже не пыталась уснуть, несмотря на заверения Персефоны, что она лично за ней приглядит. У Персефоны перед глазами все еще стояла жуткая картина: малютку Брин утаскивают прочь, рот ее закрывает бледная рука. Вряд ли хоть одна из них когда-либо будет спать спокойно.

Сури сидела в стороне, тихо переговариваясь с Арион. Мойя, Дождь и Потоп взобрались на скалу и искали проход. Персефона слышала, как они обрушивают слои породы, как ворчит Потоп и ругается Мойя. Насколько она могла судить, только Дождь все делал молча.

— Как думаешь, мы мертвы? — спросила Персефона у Мороза.

Седобородый гном сидел у огня, вытянув ноги и оперевшись спиной о скалу. Он удивленно поднял брови и хихикнул.

— Ты смеешься потому, что да или потому, что нет?

— Пока мы очень даже живы.

Персефона сомневалась, можно ли принять его суждение за факт, но Мороз был весьма уверен в своей правоте. Впрочем, Персефона тоже не чувствовала себя мертвой.

— Тогда где же мы?

— Понятия не имею. Так глубоко я еще не забирался. Всю дорогу мы шли вниз — где-то с полмили или даже три четверти. Дождь сказал бы точнее, он горняк. Если тебе нужен дом или крепость, это ко мне. Если тебе нужен канал или колодец — к Потопу. Если хочешь узнать про камень, про темноту, про ходы Нэйта — поговори с Дождем. Он тебе объяснит, где мы находимся. Клянусь, я — хороший строитель, Потоп — еще лучше, только не вздумай передавать ему мои слова! Дождь… Дождь совершенно особый случай. Даже среди наших самых уважаемых горняков он — живая легенда.

— Поэтому он носит на шее золотой торк?

Мороз кивнул.

— Главный приз на соревновании в Линден-Лотт восемь лет назад. Там собрался весь Бэлгрейг, и Дождь ушел победителем. Он невероятно талантлив! Этот парень копает даже во сне. Потому-то он и здесь, потому и стал горняком. Ему постоянно снится девушка, зовущая его из тьмы, вроде как со дна мира. Вроде как ей нужна его помощь. Он был совсем малышом, когда начались такие сны. Нэйт — самое глубокое место на лике Элан, поэтому он с радостью ухватился за наше с Потопом приглашение. Впрочем, мне думается, что даже Нэйт недостаточно глубок, чтобы отыскать некоторые вещи… Хотя Дождь и не нашел свою девушку из сна, он наверняка знает, где мы.

— Хорошо, потому что еды у нас немного. Почти все припасы остались наверху.

— Вероятно, прямо сейчас рэйо смакует мой изюм! — Мороз насупился и пошевелил ногами, скрестив их у голеней. — Не зря я спал в ботинках.

— Мороз? — окликнула его Персефона, не зная, как лучше спросить.

— Чего?

— Ты боишься?

— Чего именно?

— Я не представляю, как мы отсюда выберемся.

Мороз презрительно фыркнул.

— Ты перепугаешься, если провалишься под пол своего чертога и угодишь в погреб?

— Нет, но…

— Вот и я. Нэйт — наш дом. Здесь мы учились копать, рыть тоннели, работать с металлами и гранить драгоценные камни. Здесь мы стали бэлгрейглангреанами. Знаешь, когда-то мы тоже были рослыми как вы. После долгой жизни под землей Дроум одарил нас компактными размерами, чтобы облегчить нам работу и передвижение. На поверхности вы, дылды, чувствуете свое превосходство. Под землей же лучше быть коротышкой. Я дома, поэтому мне ничуть не страшно.

— Но ведь отсюда не выбраться, и еды очень мало!

— Мало еды? Да ее тут полно, только она немного другая. Честно говоря, я не любитель кухни подземного мира.

— И что тут едят?

— Пещерных жуков, мокриц, рачков, сверчков, пауков, саламандр и пещерную рыбу. И, конечно же, многоножек.

— Многоножек?!

Мороз коротко кивнул.

— Под землей они вырастают такими крупными, что справляются даже с летучими мышами.

Персефону передернуло.

— Мы смогли бы прожить тут сколько угодно, если бы захотели.

И что это за жизнь — загробная? Сидеть в темной ловушке и есть многоножек… Похожи, боги сочли ее недостойной и отправили не в Рэл, а в Нифрэл.

— Единственное, чего я боюсь, — Бэлгаргарата, — признался Мороз. — Чем глубже, тем ближе к нему. Видимо, вода заглушала нашу возню, но теперь мы совсем рядом. И я уже начал жалеть, что пригласил миралиита!

— Я все слышу, — проговорила Арион с противоположного угла пещеры.

Мороз нахмурился.

— Будь прокляты их уши!

Возня у них за спиной стала громче.

— Ну? — спросил Мороз. — Как оно там?

— Ничего, — мрачно ответила Мойя. — Еще одна скала.

— Дождь, госпожа желает знать, где мы, — указал на Персефону Мороз. — Она думает, нам отсюда не выбраться.

Самый маленький из трех гномов с огромной киркой посмотрел на Персефону. Его глаза немного расширились, губ коснулась едва заметная улыбка. Из-за короткой бороды увидеть на его лице улыбку было проще, чем у его собратьев. Он покачал головой.

— Выберемся.

— Ты знаешь, где мы?

Он пожал плечами.

— Глубоко. Ниже Рол-Берга. Наверху находится Великая Котловина. Думаю, несколько хороших ударов киркой, и я пробью проход. Конечно, тогда мы утонем. — Он указал наверх и вправо. Вон там — Глубокая Шахта… собственно, по ней сюда и стоило спускаться. Разве что…

— Разве что мы спустились гораздо глубже, верно? — спросил Потоп.

Дождь кивнул.

— Когда вы играли в прятки с Бэлгаргаратом, вы забирались так далеко? — спросила Персефона.

— Не совсем сюда, но почти.

— Теперь уже близко? — уточнил Мороз.

Персефона не сразу поняла. Что именно близко?

Дождь оглянулся на скалу и кивнул.

— Это путь к Темной Развилке. Тут есть стык между плитами, который я смогу открыть, чтобы мы все протиснулись. По ту сторону — Агава.

Пока он не произнес последнее слово, Персефона была уверена, что речь идет о демоне, и ее не радовало, что он так близко. Но когда Дождь упомянул Агаву, трое дхергов обменялись весьма серьезными взглядами. Неужели тут есть нечто гораздо хуже Бэлгаргарата?

— Что такое Агава? — спросила она.

Дхерги проигнорировали вопрос. Мороз присоединился к собратьям, и они, отойдя в сторонку, стали тихо переговариваться.

— Станешь копать — привлечешь демона, — заметил Мороз.

— Мы ведь за этим сюда и шли! — напомнил Потоп.

— Просто я не думал, что мы встретимся с ним настолько глубоко.

— Какая разница? Вопрос в том, убьет ли его фрэя, когда он появится?

— Эх, мы слишком близко к Агаве…

— Что такое Агава? — снова спросила Персефона, на этот раз более настойчиво.

— Камера, — ответил Мороз.

— Какая такая камера? — не поняла Мойя.

— Камера, где сидел Некто Древний. — Потоп проговорил это как почти непреложную истину.

— Что за Некто Древний? — спросила Персефона. — Потрудитесь-ка объяснить!

Мороз и Потоп дружно вздохнули. Мороз приглашающим жестом вытянул руки к Потопу, и тот обреченно опустил плечи.

— Нашим предкам было мало города, который они выстроили внутри горы. Они вгрызались в землю до тех пор, пока не обнаружили Агаву — камеру, окруженную стеной гладкого черного камня. Камера находилась так глубоко, что предки решили, будто достигли дна мира… Однако по ту сторону кто-то был. Они его слышали, разговаривали с ним.

— Как такое возможно? — спросила Персефона.

— Неизвестно. Это существо могло оказаться одним из нас или фрэем, или даже рхуном. Хотя тогда твой народ еще не пришел в мир… Он сказал, что пленник, и попросил его выпустить. Вполне понятно, что наши предки задумались. Что за существо станут держать столь глубоко под землей? Кто посадил его в камеру? Как? Почему?

Мойя присела, завороженно глядя на дхерга. Арион с Сури тоже прислушались. Как, естественно, и Брин.

Потоп продолжил:

— Он заявил, что старше богов. Старше Дроума и Феррола.

Арион кашлянула.

— Он сказал, что его заточили безвинно, и перепробовал все средства, убеждая наших предков выпустить его на волю. Он предлагал дары, и наконец наши пращуры, преисполненные жалости, освободили Древнего. В награду за щедрость коварный Древний натравил на них демона Бэлгаргарата.

— Предполагалось, что Древний охранял нечто огромной ценности, — признался Потоп. — Якобы внутри Агавы лежало сокровище. Вполне объяснимо, что после его ухода наши предки вошли туда. И тогда они обнаружили Бэлгаргарата. Он убил сотни и…

— Остальное она слышала от Гронбаха, — заметил Мороз.

Персефона оглядела гномов.

— Вы пытались проникнуть в Агаву за сокровищем. Если бы не вы, Бэлгаргарат до сих пор беззаботно гонялся бы за стукалками!

— Мы и не предполагали, что он до сих пор там. Прошло шесть тысяч лет! — взорвался Мороз. — Шесть тысяч! Он должен был давно умереть! Столько не живут ни деревья, ни даже фрэи! Мы считали, что если Бэлгаргарат и правда существовал, то он давным-давно потерял силу или ушел. Мы не сомневались, что закон, запрещающий входить в Нэйт, не более чем предрассудок. Мы собрали отряд, чтобы вернуть наше наследие и воскресить славное прошлое!

Персефона скривилась.

— Сперва великан, потом демон, а теперь речь идет о древнем чудище, вызванном к жизни существом, которое старше самих богов?

Потоп посмотрел на Мороза, затем снова на Персефону.

— Ну да, мы опустили пару мелких подробностей.

— Я бы сказала, довольно важных подробностей! — заявила Мойя.

— Может, хотите рассказать нам еще что-нибудь? — поинтересовалась Персефона.

— Нет, это, собственно, все, — ответил Потоп. — Главное, он большой и должен умереть. Идея, что с Бэлгаргаратом можно справиться, не убивая, принадлежит им. — Он указал на Сури и Арион.

— Значит, можно? Я имею в виду, его можно убить? — спросила Персефона.

— Миралиит создала гору Мэдор и убила десятки тысяч наших. Подобная сила наверняка одолеет Бэлгаргарата.

Персефона покачала головой с несчастным видом.

— Нет, это уже слишком. Тут мы бессильны. Надо возвращаться. Это не наша битва, и я не могу просить Арион и Сури…

— Еще как ваша! — заявил Мороз. — Что будет, когда Бэлгаргарат выберется из Нэйта? Конечно, сперва он опустошит Бэлгрейг, но что потом? Думаете, его остановит узкий пролив? Когда вы встретили нас в Серповидном лесу, мы бежали на север, гадая, где он нас не достанет. Бэлгаргарат — воплощение абсолютного зла. Самая цель его существования — убивать: и нас, и вас, и фрэев. Ему все равно. И если он не остановился за шесть тысяч лет, он не остановится никогда!

Персефона посмотрела на Арион; та закрыла глаза и покачала головой.

— Послушайте, — сказал Мороз, — Дождь может вывести нас на поверхность, но ему придется копать. Это привлечет демона, и не успеем выбраться, как он нас настигнет. Либо вы сразитесь с ним здесь, либо ждите, пока он добредет до Тирре и Эстрамнадона. По-моему, уж лучше здесь.

Персефона повернулась к Дождю.

— Где самый короткий путь наверх?

Он указал на скалу.

— С другой стороны.

Персефона прищурилась, сделавшись похожа на Падеру.

— И ты можешь через нее пробиться?

Дождь кивнул.

— Только это привлечет демона.

— Думаю, мы с ним справимся, — сдалась Арион. Фрэя коснулась руки мистика и добавила: — Сперва мне нужно немного побыть с Сури. А вы пока поешьте и попробуйте поспать.

Роан кивнула, порылась в сумке и выудила остатки провизии, выданной дхергами.

— Последняя трапеза? — спросила Мойя.

— Будем надеяться, что нет, — улыбнулась ей Арион.

Глава 22

Сури не знала, что и думать. Она чувствовала себя в западне и в любой другой ситуации ударилась бы в панику. Впрочем, теперешнее заключение представлялось ей довольно необычным: положение вовсе не выглядело безвыходным. Между нею и поверхностью не было ни дверей, ни балок, и она понимала, что в случае необходимости отыщет выход. Им с Минной и прежде доводилось обследовать пещеры. И все же отсутствие свежего воздуха и солнечного света тревожили девочку. В прошлом она держалась слишком самоуверенно и независимо. Тура часто ее в этом обвиняла. Ведь Сури умела находить ролы, взбираться на любые деревья и уж точно была особенной, потому что Минна ее обожала, а такое мудрое и удивительное существо не всякого полюбит. Однако стоило рэйо похитить Брин, и Сури застыла в смятении. Ей попалось дерево, на которое не взобраться, причем настолько высокое, что она испугалась.

Арион отвела мистика к воде поговорить с глазу на глаз.

— Что мне делать? — спросила Сури на фрэйском, чтобы Арион ответила ей как можно точнее.

Ответ Арион ее потряс.

— Не знаю.

— Как так? Почему не знаешь?

Арион пожала плечами.

— Все зависит от ситуации. Я не мастер боевых искусств и все же сомневаюсь, что воин способен объяснить, как выиграть предстоящую битву… что именно делать. Стратегию можно выстроить заранее, но тактика основывается на обстановке и действиях противника. Своего противника мы пока не видели и даже не знаем, что он такое.

— Разверзнуть землю и поглотить… Это хорошая тактика?

Арион подумала и кивнула.

— Наверное. Можешь считать это планом, однако не полагайся лишь на него. Схватка непредсказуема. — Арион посмотрела ей в глаза. — Сури, ты очень изобретательна — в этом и есть источник твоей силы. Учись доверять своим инстинктам.

— Еще есть всякие методы, верно? — Сури подняла руки и вытянула пальцы, словно играла с веревочкой. — То, чему ты можешь меня научить. Известные всем плетения.

Арион кивнула.

— Конечно. За века набрались сотни плетений, которые оттачиваются и пополняются. Но у тебя нет на них времени, к тому же они по большей части бесполезны.

— Тогда как же я…

Арион подняла руку.

— Кто научил тебя игре с веревочкой?

Сури задумалась. Играть ее научила Тура, однако старуха лишь показала, как сделать колыбель и ромб. Девочка пожала плечами.

— Я разобралась в ней сама.

— Именно! В этом и заключается суть Искусства. Я могла бы показать тебе три разных способа превратить этот водоем в лед, а сама ты придумала бы четвертый — более подходящий для тебя. К примеру, возьмем костер, который ты разожгла. Плетение совсем простое, верно? Привлечь тепло, сосредоточить в одной точке, выпустить. Только на деле это не очень-то легко, правда?

Сури покачала головой.

— Тут не было ни дерева, ни масла — поджигать нечего.

— Именно. В прошлом ты наверняка использовала эти источники. Как же ты поступила теперь?

— Вода. — Сури указала на водоем. — В падающей воде есть сила.

— И ты перестроила плетение, чтобы черпать из другого источника. Творческий подход. Ты сама изменила метод, мне не пришлось ничего тебе объяснять. А тебе случалось высушивать одежду в один миг?

— Нет, — призналась Сури.

— И я тебя этому не учила. Так что же ты сделала?

— Я вспомнила Рэпнагара, и как я чувствовала землю вокруг него. То же самое я проделала с водой: я увидела ее на одежде и в прядях волос и вытянула, отделив от всего, чего она касалась.

— Прекрасный подход! Теперь ты знаешь, как создавать свои собственные, совершенно новые плетения. Усвоение этого урока… умение учиться и делать это самостоятельно — часть необходимых для Мастера Искусства качеств. Точнее, самая важная их часть. Некоторым это не под силу. Они лишь повторяют то, что им показал наставник, а это не истинное Искусство. Его суть — в творчестве, и сегодня у тебя получилось!

Арион помолчала.

— Ты сделала нечто большее и наверняка даже сама не заметила, что именно. У тебя — выдающиеся способности! Ты понимаешь, о чем я говорю?

Сури задумалась. Воду с одежды она удаляла впервые, к тому же Арион уже это отметила, да и как высушивание поможет избавиться от Бэлгаргарата, когда они на него наткнутся? Что же она сделала еще?.. Девочка озадаченно покачала головой.

— Когда ты высушила воду, что случилось с костром?

— С костром? Ничего.

— То-то и оно! Ты справилась с двумя плетениями одновременно, да еще с такой легкостью, что и сама не заметила! Вот и сейчас — ты разговариваешь со мной, а огонь горит. Тебе не нужно сосредотачивать на нем внимание, ты спокойно делаешь два дела сразу. Я-то знаю, как это трудно. Среди моих собратьев я знаменита тем, что выполняю несколько плетений синхронно. Поэтому Фенелия и прозвала меня Цензлиором, что значит «стремительный ум». Я учу этому своих студентов долгие годы, однако иным из них это не под силу. Ты же инстинктивно совмещаешь несколько плетений сразу. Просто поразительно!

Сури не видела в этом ничего поразительного. Как она уже говорила Арион, ей нет нужды сосредоточиваться. И все же она радовалась, что Арион довольна.

— Ты можешь научить меня тому, что пригодится в схватке с Бэлгаргаратом?

Арион кивнула.

— Я только что это сделала. Я обратила твое внимание на твои же способности и наглядно показала, как ты сама нашла ответы на свои вопросы. Несомненно, есть некие основные формулы, чрезвычайно мощные и сложные плетения, которые передаются от наставника к ученику. Иным миралиитам требуются годы, порой десятилетия, чтобы усвоить урок. Если честно, такой метод постижения Искусства — самый трудный. Гораздо легче найти свой путь. В этом случае ты способна на все, ты научишь сама себя. Я могу быть твоей наставницей и указать направления, но ты должна совершить свое собственное путешествие, потому что два Мастера Искусства никогда не идут одной дорогой. Они созидают. Такова наша сущность, и мы обязаны создавать новые пути.

Ответ Сури не порадовал. Когда они столкнутся с Бэлгаргаратом, ей понадобится нечто большее, чем пара простых трюков. А лучшее, что могла предложить ее наставница — это фраза «Сделай все, что можешь»!

— Уверена? — спросила Сури на рхунском.

Арион ответила ей обнадеживающей улыбкой.

— Еще бы. Нужнее всего тебе сейчас уверенность в своих силах. Чем больше сделаешь, тем лучше станешь и тем больше уверенности обретешь. Я помогу избежать подводных камней и тупиков. Это ускорит твое развитие, хотя поработать придется. Самый полезный совет, который я способна дать: помни про напев. Он здорово помогает успокоиться, думать становится легче, перестаешь отвлекаться, струны находятся сами собой.

— Откуда мне знать, каких струн касаться?

— А как ты научилась задерживать дыхание под водой?

Сури не ответила. Прежде она никогда об этом не задумывалась.

— Мастерство приходит со временем и с практикой, — сказала Арион.

— У меня нет ни того, ни другого.

— Все будет хорошо. Не бойся! Страх — твоя самая большая проблема. Ты касалась струн реальности и знаешь, каково это. Ты понимаешь, что за огромная сила в них заключена, видела, на что она способна. Ты боишься навредить тем, кого любишь. Страх тебе мешает! Чтобы расправить крылья, ты должна встретиться с ним лицом к лицу и преодолеть. Тогда ты не просто полетишь — ты воспаришь!

Арион протянула руки, успокаивая Сури.

— Пока остальные отдыхают, мы вместе изучим струны. Подозреваю, что тебе известно куда больше, чем ты думаешь. В Эстрамнадоне фрэев проверяют на способности к Искусству. Перспективные кандидаты поступают в академию, где учатся пробуждать и развивать связь с силами природы. — Арион взяла руки Сури в свои. — Я за тобой наблюдала. Сури, у тебя врожденный дар! Ты легко обошла меня в том, чему я училась много лет. Ты зажигаешь огонь, не задумываясь. Ты родилась в полной гармонии с миром природы, чего я вряд ли достигну, даже если проживу еще две тысячи лет. Ты — прирожденный проводник! Тебе почти не нужно меняться. Сури, ты и правда гусеница, готовая стать бабочкой в любую минуту. Единственное препятствие — твой страх, поэтому я хочу научить тебя кое-чему, пока Дождь не начал копать. Я научу тебя использовать жизненную силу тех, кто рядом. Здесь источник силы — текущая вода, но так бывает не всегда. На месте нашей первой стоянки не нашлось ничего, кроме нас самих. Тогда ты испугалась забрать слишком много и кому-нибудь навредить. Сейчас мы потренируемся — просто на всякий случай.

Арион повернулась и посмотрела на лагерь.

— Пойдем, здесь холодно. Не вижу причин, почему нельзя практиковаться в тепле.

Остальные поели, хотя и без особой охоты. Сури была не голодна и даже думать не могла о еде. Пока их спутники укладывались спать, Арион занялась обучением Сури.

Тура всегда твердила, что камни — живые существа, однако, оглядевшись вокруг, Сури обнаружила лишь пустоту. Водопад обладал силой, но камни — старые подземные камни — были мертвы. Сури нуждалась в силе, чтобы затронуть струны реальности, вызвать в ней изменения, камни же ей помочь не могли. Осторожно, очень бережно она потянулась к своим товарищам.

С помощью их жизненной силы она смогла дотянуться до струн и сразу почувствовала глубокие, мощные и мерцающие канаты. Арион ее предупреждала: опоры мироздания, орудия богов. Их музыка оглушала, их сила шла из самого нутра мира и восходила в небеса. Сури сосредоточилась на более тонких струнах. Девочка знала, какие звуки они издадут, что за мелодия выйдет, если затронуть две струны сразу, и как это изменит мир. Количество возможностей поистине бесконечно. Существуют сотни способов разжечь огонь, и далеко не все рациональны, самый же удачный тот, который использовала Сури. Впрочем, некоторые другие варианты, пришедшие ей в голову, были бы более… элегантными, так сказать.

Пещера вокруг нее представляла собой хитросплетение огромного числа струн. Их можно было сгибать, трясти, отодвигать… Она нашла то, что искала, и прошлась по плетению, которое открыло бы землю, как Арион сделала под Рэпнагаром. Обнаружив его, Сури почувствовала себя более уверенно. Она не стала доводить плетение до конца, просто запомнила на будущее и обрадовалась, что теперь знает, как это делается.

Она открыла глаза. Многие спали, но Брин и Персефона смотрели на нее с удивлением.

— Что? — спросила девочка-мистик.

— Ты пела, — сказала Брин.

Дождавшись кивка Персефоны, Дождь достал из ножен за спиной огромную кирку. Хотя орудие казалось неимоверно тяжелым, гном держал его с легкостью, обращаясь с ним, как мать с младенцем. Все окружили гнома в месте, где в скале была трещина, и слои пласта справа не совпадали со слоями слева. Персефона понятия не имела, чего ждать; главное — не показывать страха. На нее смотрели Брин, Роан и даже Мойя. Наверное, искали на лице признаки тревоги. Персефона обязана была сохранять спокойствие и выдержку. Арион уж точно в этом мастер. Фрэя выглядела непринужденной, хотя наверняка притворялась. Даже Минна часто оборачивалась и тяжело дышала.

Дождь оглянулся на Персефону через плечо с торжественным ожиданием.

— Давай! — велела Персефона.

Как следует размахнувшись, копатель вонзил кончик огромной кирки в скалу. То ли инструмент был волшебный, то ли Дождь знал куда бить, но цельная стена разошлась. В стороны прыснули большие куски, словно гном бил по подсохшей на солнце глине. Крупные осколки покатились в водоем. Весь процесс занял так мало времени, что, когда Дождь остановился, все решили, что он просто переводит дыхание. Гном закинул кирку за спину и сунул ее в ножны.

Он отошел в сторону, и Персефона заметила в скале зубастую трещину, в которую вполне можно протиснуться.

Дождь достал светящийся камень и спросил:

— Пойти первым?

— Будь так добр, — ответила Персефона.

Следуя друг за другом по пятам, они забрались в черную нору. Гномам пришлось легче всех, их компактные фигурки идеально годились для таких путешествий. Невзирая на огромную кирку, Дождь хорьком скользнул в тесную расщелину. Проход становился все уже и уже. Глубоко вздохнув, Персефона протиснулась и вылезла в большую залу. Она ожидала увидеть прорубленный дхергами коридор — возможно, не такой роскошный, как сводчатые палаты у входа, что-нибудь более компактное, похожее на ролы дхергов в Серповидном лесу. Выяснилось, что они уже за пределами Нэйта, глубже древнего города. И как за пределами Далль-Рэна расстилался густой лес и заросли ежевики, так и здесь царила глушь. С зубастого потолка свисали острые окаменелые шипы. Сморщенный камень образовывал неровные скошенные стены. Еще один естественный водоем — покрупнее, неправильной формы — наигрывал тоскливую мелодию падающих капель. Известковые клыки наверху сочились каменной слюной, выводя изящные узоры на ровной как стекло поверхности воды. На полу змеилась утоптанная тропа, по которой в лесу непременно ходили бы олени. Наверно, пересохший подземный ручей. Все это Персефона увидела при свете фосфоресцирующих лишайников, чье голубоватое сияние превращало пещеру в сказочный мир чудес. Несмотря на размах и роскошь, дхергские палаты Нэйта не могли тягаться с суровым великолепием этого творения природы. Нэйт вовсе не повергал в столь мощный трепет. В мире, в котором они очутились, не действовали единицы веса и измерения, принятые наверху. Это была неукрощенная стихия.

Путники последовали за Дождем вниз по крутому склону. Вьющаяся зигзагом тропа исчезала в сгущающемся по сторонам мраке.

— Нам куда? — прошептал Мороз. Здесь требовалась благоговейная тишина.

Дождь кивнул налево.

— Долго идти? — еще тише спросил Потоп.

— Примерно сотню ярдов.

Услышав ответ, гномы изумленно подняли брови и взволнованно переглянулись.

— Такое чувство, что мы на дне мира. — Мойя задрала голову, осматривая шипастый потолок.

— Нет, это еще не дно, — ответил Дождь, и Персефона ему поверила. Сейчас она была готова поверить всему, что он скажет.

Брин спускалась последней. У девочки запали щеки, под глазами залегли темные круги.

— Ты в порядке? — спросила Персефона.

Брин кивнула.

Персефона ей не поверила. Брин, некогда беззаботная девчонка из Далль-Рэна, потеряла родителей, дом и едва не рассталась с жизнью в пасти чудовища из кошмаров. Брин вовсе не была в порядке. Как и остальные. Впрочем, мистик безропотно продолжала шагать вперед.

Поразмыслив, Персефона поняла, что никто из них не жаловался. Они страдали от морской болезни на корабле, полном враждебных дхергов, попали в заключение в Кэрике, вызвались сражаться с демоном, едва не утонули, провалившись в трещину, и угодили на такую глубину, что могли и не выбраться. Однако с их губ не слетело ни слова протеста. Никто не ныл, не ворчал, не плакал.

Хотя мужчины крепки как камни, даже камень может дать трещину. Женщины больше похожи на воду. Они вынашивают жизнь и способны придать форму даже твердому граниту благодаря своей несгибаемой воле. Персефона всегда считала, что женщины Рэна куда выносливее и крепче мужчин. Именно они продолжали нести бремя и собирали жизнь по кусочкам, невзирая ни на победу, ни на поражение. Глядя на шагающих по пересохшему ручью Роан, Мойю, Сури и Брин, Персефона ощутила огромную гордость.

Дождь довел их до развилки и остановился. И тут Персефона заметила следы деятельности дхергов. Узкая лесенка вела к короткой дорожке, которая заканчивалась у стены. От потолка до пола по ней бежала изогнутая трещина. Отчего-то она вызывала непонятную тревогу. Инстинкты советовали Персефоне держаться от нее подальше. Чем дольше она смотрела на разлом, тем больше замечала, насколько он неестественный. Будто камень не треснул, а порвался. Будто кто-то разорвал ткань мироздания…

— Там и находится Агава, — сообщил Дождь, указывая на трещину.

Мороз и Потоп уставились на темный проход с благоговением.

— Так близко! — взволнованно воскликнул Мороз. — Дождь, ты чуешь Бэлгаргарата? Он уже приближается?

Гном приложил ухо к земле, затем поднялся и покачал головой.

— Ну пожалуйста! — взмолился Мороз. — Я должен увидеть, что там внутри! Подойти так близко и свернуть в сторону… Мне не будет покоя всю оставшуюся жизнь! Если хотите, идите дальше, но я не могу уйти, пока не загляну туда.

Роан, Мойя и Брин перевели взгляд с Агавы на Персефону и обратно. Все думали об одном и том же. Им тоже хотелось узнать, что там.

Персефона кивнула, и Дождь повел их по тропинке влево.

Когда они подошли к трещине, Дождь поднял светящийся камень, предлагая его любому, кто захочет войти. Как ни странно, ни Мороз, ни Потоп энтузиазма не проявили. Вперед шагнула Мойя, забрала камень и вошла. Остальные последовали за ней.

Вопреки ожиданиям, Агава представляла собой маленькую пещеру. Неровный каменный пол в нескольких местах явно копали, а обломки нагромоздили в середине помещения. Из некоторых камней соорудили мебель: стул и стол. Более тонкие плиты сложили в аккуратную стопку, поднимавшуюся на несколько футов.

Пещера уходила во тьму, и не было видно, где она кончается.

— Пусто, — объявила Мойя.

Воспользовавшись светящимся камнем, трое гномов отправились обследовать закоулки, однако далеко они не ушли.

— Не может быть, что это все! — воскликнул Мороз.

Брин взяла камень Персефоны и принялась изучать стопку плит, затем сняла верхнюю. Персефона надеялась, что девочка не опрокинет их на себя.

Вдалеке, ближе к задней стене пещеры, раздался стук: гномы что-то затеяли. Дождь махал киркой, кряхтя от натуги, потом заворчал от досады.

Мойя указал на проход.

— Думаете, это его рук дело? Я имею в виду Бэлгаргарата.

Персефона оглянулась. Светящийся лишайник позволял разглядеть рваные края огромной трещины.

Персефона пожала плечами.

— Ты просто кладезь знаний! — воскликнула Мойя, дурачась. Девушка умудрялась веселиться, даже находясь на дне мира, запертая в подземелье с рыскающим неподалеку тысячелетним демоном. Как ни странно, Персефону это взбодрило.

— Тебе нужны ответы? Поговори с Роан. Я здесь только ради еды.

Мойя улыбнулась, потом вдруг нахмурила брови.

— Кстати, о Роан! — Она нервно огляделась.

Персефона тоже поискала Роан и заметила ее у противоположной к гномам стены. Девушка возилась в темноте.

— Роан! — позвала Мойя, властно махнув рукой.

— Не стоит так с ней строго, — заметила Персефона. — Взрослая женщина…

— Разве ты ее плохо знаешь? Я не хочу, чтобы она потерялась.

— Потерялась? Тогда скажи, где именно мы находимся!

Мойя нахмурилась.

— Ты меня поняла. Вдруг здесь есть еще одно, — она указала на Брин, — из этих существ? Представляешь, что будет с Роан, если ее схватят?

Персефоне такое и в голову не приходило. Действительно, все может быть гораздо хуже. Она повторила жест Мойи, скомандовав:

— Роан, иди к нам. Садись и поработай над своим устройством для метания копий. Света из трещины как раз достаточно.

Роан вернулась и села.

Гномы бродили в темноте, освещая себе путь камнем. Сури и Минна опустились на пол, Арион осталась стоять. Сури взъерошила шерсть на макушке Минны, потом улеглась на волка как на подушку. Минна не возражала. Она свернулась калачиком и положила морду на плечо Сури, ласкаясь. От безмятежности Арион не осталось и следа. На лбу фрэи залегли две складки, особенно заметные благодаря отсутствию волос на голове.

— Что-нибудь не так? — встревожилась Персефона.

— Нам нельзя здесь находиться, — ответила Арион.

— Почему?

— Стены, — ответила она, оглядывая пещеру.

— При чем тут стены? — спросила Мойя.

Сури кивнула.

— Здесь мертвая зона.

— В каком смысле?

— В ролах то же самое, — объяснила Сури. — Ну… — Она удивленно огляделась, затем вопросительно посмотрела на Арион. — Не совсем. Здесь как-то иначе, и в то же время похоже.

Арион кивнула. Остальные пришли в замешательство.

— Искусству нужна сила, — проговорила Арион. — Солнце, деревья, травы, звери, ветер, дождь, течения… — Она замялась, подыскивая подходящие слова на рхунском.

— Они дают силу для магии, — закончила за нее Сури.

— Здесь ничего этого нет, — сказала Арион.

— Значит, вы не можете колдовать внутри Агавы? — спросила Мойя.

Арион и Сури согласно закивали.

— Тогда это плохое место для встречи с Бэлгаргаратом, — заметила Мойя.

— Разве может быть для этого хорошее место? — воскликнула Персефона.

— Вон там, — указала Арион на трещину, — возле водоема есть несколько источников силы. Не много, но капли падают, и повсюду растет лишайник. Лучше, чем ничего.

— Мы покинем пещеру, как только они вернутся. — Персефона махнула в направлении, где исчезли гномы.

Все, кроме Брин, повернулись и стали наблюдать за медленным продвижением светящегося камня. А тот замер — наверное, гномы остановились переговорить. Брин осторожно разбирала стопку плит, Роан рассматривала свои маленькие копья. Персефона поразилась, до чего эти две девушки увлечены делом, несмотря ни на что. Совсем как дети, подумала она.

— Нужно что-нибудь для устойчивости. И чтобы поймать ветер, — проговорила Роан. — Тогда они полетят как надо. — У нее была привычка думать вслух, поэтому Персефона, Брин и Мойя часто пропускали ее слова мимо ушей. Однако Сури к ней прислушивалась.

— Как перышко? — спросила девочка-мистик.

Глаза Роан заблестели.

— Ну конечно! Думаю, перышко отлично подойдет.

Сури полезла в сумку и достала целую пригоршню перьев.

Роан улыбнулась.

— Чудесно!

Наконец подошли Мороз и Потоп. Лица у обоих были расстроенные. Мороз дергал себя за бороду, Потоп смотрел в пол, едва не плача.

— Там ничего нет, — устало произнес Мороз. — Пещера тянется еще и еще, но дальше… — Гном озадаченно умолк.

— Что дальше? — спросила Персефона.

— Дальше она вроде как заканчивается… — ответил Потоп. — Там есть проход, но войти мы не смогли.

— Дождь пытался его расчистить, ничего не вышло, — поделился Мороз. — Он все еще сидит там, пытается что-нибудь придумать. Такое впечатление, будто здесь мир кончается…

— Столько усилий, столько риска — и напрасно! — всхлипнул Потоп. — Сокровищ нет!

— Еще как есть, — объявила Брин. Она умудрилась разобрать половину стопки, аккуратно разложила ее на полу и осмотрела с помощью светящегося камня. — Вот настоящее сокровище!

Гномы оглядели ее не просто скептично — они окинули девочку такими сердитыми взглядами, словно ей вздумалось шутить на похоронах.

— Брин, это просто камни! — воскликнула Мойя.

— Ничего подобного! Это таблички. Совсем как у меня. — Девочка протянула им одну и осветила, чтобы они увидели высеченные на камне знаки. — Слова рассказывают историю. Начертано на том же языке, что и значки в роле. И… — взволнованно добавила Брин, — думаю, я смогу понять, о чем тут говорится!

Гномы сривились и насупились.

«Чего они ожидали? — подумала Персефона. — Золота и алмазов? Уж точно не табличек со значками».

— И о чем же тут говорится? — спросила Роан, прилаживая перышки к своим маленьким копьям. Она расщепила палочку на конце и воткнула в нее самое прямое перо.

Девочка улыбалась до ушей и указала на первую табличку.

— В ней — ключ ко всему.

Мороз с Потопом встрепенулись.

— Какой ключ? — спросил Мороз.

— К языку, на котором они написаны. Значки обозначают отвлеченные понятия. Первая табличка — это карта, объясняющая, как разобрать остальные таблички. Тот, кто это придумал, хотел, чтобы люди, нашедшие их, все поняли. Он пытался общаться.

Брин умолкла, натолкнувшись на непонимающие взгляды, и вздохнула.

— Тот, кого здесь заперли, оставил послание, которое я могу услышать, используя эти таблички. Понимаете?

Мороз посмотрел на Роан, потом на Арион, на Брин и наконец на Персефону.

— Вы ведьмы?

— Это не магия, — заявила Брин.

— Ты можешь услышать голос того, кто сидел тут тысячи лет назад, и утверждаешь, что это не магия?! — воскликнул Потоп.

Брин хотела ответить, но Арион ее остановила.

— Зря стараешься. Не стоит тратить время на объяснения. Пусть для них это будет магия.

Они с Арион обменялись понимающими взглядами, и на миг Персефона ощутила укол зависти. Девочка постигла некую вселенскую истину — ей удалось заглянуть в мир богов и получить божественный дар, не предназначенный для простых смертных.

— Тот, кто сидел здесь… — начал Мороз, — он был Древний. Старше, чем боги. — Гном потянулся к табличкам и тут же одернул руку. — Говоришь, тут есть его слова?

Брин опустила взгляд на табличку в руке и кивнула.

— Думаю, да.

— Что здесь говорится? — спросила Персефона.

— Пытаюсь выяснить. Похоже, речь идет о создании мира. Здесь говорится про Дроума, Феррола и, — она посмотрела на Персефону и улыбнулась, — Мари.

— Мари? Про нашу Мари?

— По-моему, да.

— А вон там что? — спросила Сури, указав на стол.

Мистик и Брин подошли к столу.

— Полагаю, за ним Древний и начертил все значки.

Дхерги опустились на каменный пол, вне себя от разочарования. Мойя воспользовалась моментом, чтобы прилечь и отдохнуть.

Все занялись своими делами, и лишь Персефона заметила, как Минна подняла голову и напряженно посмотрела в сторону входа. Миг спустя Арион взглянула туда же.

— Сури! — шепотом окликнула Арион.

Минна зарычала.

— Сури, пора!

Глава 23

Дожди прекратились. Собрания вождей снова стали проводить снаружи, и Рэйт вернулся. Теперь за его креслом стоял Малькольм, старший советник, мальчик Тэш, Щит, и Нифрон, которого вождь объявил советником по внешнеполитическим вопросам.

Четверо представляют клан из двух человек. Или, точнее, из полутора — если справедливо оценить худенького мальчишку, одетого все в те же лохмотья.

Рэйт не хотел возвращаться на совет, потому что понятия не имел, как ему держаться после своего драматичного ухода. Он вроде как простился с миром политики, сказал окончательное слово по поводу выборов кинига. Впрочем, в основном, он обращался к Персефоне, теперь же ее здесь не было.

«Они отправились в Бэлгрейг, землю дхергов… С ними Арион, поэтому дхерги убьют их сразу».

Рэйт украдкой посмотрел на кресло, где должна была сидеть Персефона. Никто из вождей даже не спросил, куда она пропала.

Рэйт не знал, долго ли плыть через Синее море. Поход из Далль-Рэна в Тирре занял у беглецов почти неделю. Пересечь море — подвиг посерьезнее.

«По мнению Персефоны, ты отказался воевать, потому что у рухнов никудышнее оружие. Вот она и решила раздобыть у дхергов оружие получше».

Самая идея воевать с фрэями абсурдна. Ни один клан в Рхулине не воевал так много, как Дьюрия, от которой остался лишь он и Тэш. Разве этого недостаточно, чтобы убедить любого, кого влекут прелести войны? Если бы не упрямство отца, если бы в тот день у реки он отдал свой меч Шегону, Рэйта даже не было бы сейчас в Тирре. Они с отцом могли уйти, потом вернуться после того, как Шегон, Малькольм и второй раб уедут. Однако отец полез в драку и погиб, бросив Рэйта на произвол судьбы.

Он оглядел остальных мужчин, сидящих кругом. Все собрались драться, идти на войну. Гибельная авантюра! Самое разумное — исчезнуть, уйти. В суматохе начала боевых действий фрэи не станут охранять границу. Будет легко проскользнуть за реки Берн и Урум и затеряться в глуши, где земля плодородна, и дичи вдоволь. И все же…

Рэйт посмотрел на Тэша, потом на пустой стул, гадая, где сейчас Персефона.

— Я сокрушил воинов твоего отца в теснине возле Зеленого мыса! — Тэган на повышенных тонах обращался к раскрасневшемуся Харкону. Рэйт явно что-то пропустил.

— Тебя там даже не было! — крикнул Харкон. — Атаку возглавил Сайл-Молотобоец!

— Он действовал по моему приказу! — взвился Тэган. — Моя мудрость привела к успеху…

— Скорее, к гибели лучших воинов!

Липит поднялся, глядя на Рэйта.

— Что за глупости! И так ясно, кто будет лучшим кинигом.

— Только он отказывается, — напомнил Круген. — Ты ведь все еще против?

Рэйт кивнул.

— Видите! Вместо того чтобы спорить между собой, давайте лучше постараемся убедить его! Пусть послужит общему делу. — Липит с досадой топнул. — Кинигом должен стать Рэйт! Он единственный, кто подходит на это место!

— Ну почему же единственный? — возразил Нифрон из-за кресла Рэйта. С момента начала встреч он заговорил впервые. Фрэй снова вышел на середину круга. — Есть и другой, более подходящий и достойный кандидат, который умеет вести воинов в бой. Он посвящен в тайны фрэев, знает их силы и слабости и уже составил безупречный план военной кампании.

Заинтригованные вожди подались вперед.

— И кто же этот тайный спаситель? — поинтересовался Тэган.

— Я, — ответил Нифрон. — Уверяю вас, никого лучше для войны с мощью Эстрамнадона вам не найти! Я с рождения обучен возглавлять искусных воинов. Мой отец был главой Алон-Риста — самой значимой цитадели в Эврлине. Я вел битвы против великанов, гоблинов, ведьм и драконов. Обо мне и моих галантах складывают легенды. Я могу научить вас обращаться с копьями и щитами не хуже фрэев, сражаться строем, нападать и отступать. Я покажу, как использовать особенности местности, как заставить врага сражаться в нужном вам месте и в нужное вам время. Я покажу, как сбивать врага с толку, научу разделять и властвовать. Я знаю все лазейки, которыми можно воспользоваться.

Тэган открыл было рот, но Нифрон продолжил:

— Хотите понять, почему я на это иду, почему предаю свой народ? Вообще-то это не так. Сидящий в Эстрамнадоне фэйн и его приспешники ничуть не похожи на инстарья! Они уже не фрэи. Их подчинила себе магия, что действует на фрэев словно яд. Надеюсь, мне удастся избавить свой народ от этого токсина единственно возможным способом… Уничтожим заразу! Мой отец сражался за власть над фрэями, бросил вызов правящему фэйну и был убит. Не потому, что оказался слабее, а потому, что фэйн сжульничал в якобы честном поединке… Я проведу вас через Нидвальден, и мы возьмем Эстрамнадон!

— Как насчет закона, который запрещает тебе убивать собратьев? — спросил Рэйт.

— Я и правда не смогу быть на передовой с оружием в руках, но я необходим вам не для этого. Вам нужен не столько воин, сколько стратег. Военачальник вовсе не обязан находиться на поле боя. Лучший выбор — тот, кто способен на великие свершения, тот, кто верит в себя и в тех, кого ведет за собой, стратег, который видит, что необходимо сделать, и который может претворить свой план в жизнь. Самое главное, чтобы вашим лидером стал человек с убеждениями, готовый пожертвовать всем ради успеха!

— Мы не можем назначить кинигом фрэя, — возразил Липит.

— Конечно, можете! — воскликнул Нифрон. — Вы только подумайте! Будучи фрэем, я свободен от мелких политических интриг, в которых вы увязли. У нас нет ни прошлых дел, ни споров. В отличие от вас, я буду принимать решения справедливо и беспристрастно. Непредвзятость — еще одно мое достоинство.

— Ты не понимаешь, — сказал Харкон. — Мы не можем выбрать фрэя.

Нифрон хлопнул себя по боку.

— Согласен, это необычно, однако если вы действительно хотите выиграть эту войну… если вы хотите остаться в живых, вам пора отбросить мелкие предрассудки и осознать, что ваш лучший выбор — я!

— Господин Нифрон, — проговорил Липит, — предложение очень заманчивое, и мы весьма признательны… — Он огляделся по сторонам, Харкон и Круген согласно закивали. — Только вам никак не стать кинигом.

— Почему же? — всплеснул руками фрэй. — Просто объявите меня кинигом, и дело сделано! Тут нет ничего сложного.

— Мой господин, у нас тоже есть свои законы, которые мы не в силах нарушить. Ваш закон запрещает вам убивать собратьев, а наш требует, чтобы кинигом непременно стал человек из Десяти Кланов. Фрэй стать кинигом не может. Вы отказываетесь это понять, что лишний раз свидетельствует о том, насколько мы отличаемся, и вы совершенно не годитесь на роль нашего верховного правителя.

Нифрон стоял молча, стиснув зубы, с бесстрастным лицом, но Рэйт знал наверняка, что галант буквально кипит от ярости. Тем не менее, ему удалось это скрыть. Без единого слова Нифрон повернулся и пошел прочь.

Вдруг прозвучал рог — три четких сигнала, пронзивших утренний воздух. Сидевшие в кругу вожди оглянулись на стену, с которой им махал часовой.

— Что там? — окликнул Липит.

— Они идут! — прокричал часовой.

— Фрэи? — перепугался Липит.

— Нет. Гулы!

— Полагаю, вот и ответ на вопрос, дошло ли до них послание, — заметил Рэйт, добравшись до верха стены вместе с остальными вождями.

На вершине холма собралась целая орда, то же самое вожди увидели и на двух других пригорках. Все пространство заполонили гула-рхуны — судя по всему, их было несколько тысяч.

С такого расстояния они походили не на людей, а на армию муравьев. Человеческий рой лился с гор, заполняя долину, будто темная вода — воинов было так много, что великий потоп грозил залить весь далль.

— Почему они не ограничились посланниками? — с досадой воскликнул Тэган. Хотя вождь Уоррика храбрился, в его голосе звучал страх.

— Они привели все три клана, — сообщил Рэйт, заметив трехцветные стяги на высоких шестах. — Эрлинг, Стром и Данн — все здесь. — Дьюриец хмыкнул и покачал головой. — Адгар и его знаменосцы как всегда впереди. Ничего не меняется.

— Ты ведь хорошо их знаешь, верно? — спросил Липит. Хозяин далля стоял на стене вместе со всеми, утирая пот со лба. День выдался теплым, но не настолько жарким, чтобы так обильно потеть.

Рэйт пожал плечами.

— Сам я с гулами не сталкивался, однако мои братья только о них и говорили. Многие дьюрийцы делают карьеру, сражаясь с ними… то есть, делали, — поправился он. Это слово прозвучало так, будто он зажег погребальный костер под своим кланом. Рэйт нашел Тэша, могут быть и другие уцелевшие. Между принятием и отчаянием — тонкая грань.

— С ними должен говорить ты! — поспешно воскликнул Липит, утирая пот уже обеими руками.

— Почему? Это твой далль.

— Я их совсем не знаю. Да и никто из нас с гулами не сталкивался, правда?

Вожди согласно покивали, глядя на Рэйта с надеждой.

Отец Рэйта ничуть не уважал вождей южных кланов, жиревших на зеленых пастбищах. Их богатство заключается в шерсти, и как все овцы, они боятся стричься, частенько говаривал Херкимер. Рэйт считал, что отец им просто завидует. Ведь у южных кланов было почти все, за исключением храбрости.

— Он прав. — Тэган подошел и обнял Рэйта за плечи. Вероятно, в кланах вроде Уоррика и Тирре этот жест считался отеческим. Тэган понятия не имел, как отцы обращаются с сыновьями в Дьюрии. Уж точно не обнимают. — Встреча опасная. Действовать нужно крайне осторожно. Малейшая оплошность, и случится непоправимое.

Рэйт захохотал, и хотя вожди смотрели на него с недоумением, остановиться он не мог. Боги над ним насмехались. Вместе с ним хохотали десятки тысяч погибших дьюрийцев.

— Чтобы избежать неприятностей, ты выбираешь в посланники дьюрийца?

Тэган отдернул руку и ощерился. Вот этот отцовский жест был Рэйту отлично знаком.

— Кого предлагаешь ты? — спросил Тэган с упреком, также привычным в обращении дьюрийских отцов с сыновьями.

Наконец-то Тэган выбрал правильную линию, если уж он пытается разыгрывать из себя любящего папашу. Не хватало лишь крепкой затрещины.

— Липита? — спросил сам себя Тэган. — Да простит меня наш дорогой хозяин, он не слишком годится для общения с варварами. Гула-рхуны почуют его слабость и сообразят, что в далле у моря отлично можно устроиться на зимовку.

Липит испуганно выкатил глаза и затряс головой.

— О нет! Только не это!

— Разумеется, — откликнулся Тэган. — Как начет Харкона? Мэлен славится своими поэтами и музыкантами, и если бы гулы ценили баллады, я бы первым выпихнул его на поле. Что до Кругена… он мог бы попытаться их подкупить, только разве можно прельстить вора драгоценностями, которые он и сам возьмет?

— Ты прав, — заметил Круген, нервно потирая свои кольца. — Их не умиротворит ничто из того, что я могу предложить.

— Еще у нас есть Элвард, — продолжил Тэган, указывая на нового главу Нэдака. Все обратили внимание на стройного мужчину в лохмотьях, который испуганно заморгал и сложил губы буквой «о». — Нет, навряд ли.

— Подходишь ты, — заявил Рэйт. — Вдобавок ты умен.

— Я достаточно умен, чтобы понимать: я для этой роли не гожусь. До сего момента я гула-рхунов даже не видал. Мое невежество может привести нас к гибели. Насколько я знаю северян, они — воины, а единственное, что уважает воин — это другого воина.

Рэйт расправил плечи и пристально посмотрел на вождя Уоррика.

— Я не киниг.

Тэган вздохнул.

— На данный момент меня волнует другое. Взгляни-ка! — Он махнул рукой в сторону сползающей с холма армии. — Если ты не заставишь их хорошенько задуматься о том, стоит ли им лезть на эти стены, то киниг нам и не понадобится.

Услышав его слова, Липит простонал. Теперь он утирал пот уже рукавом.

Рэйт снова посмотрел на три стяга, реявшие над приближающейся ордой: Эрлинг, Стром и Данн. Три клана гулов, жестоких сыновей непрерывной войны. С ними Рэйт имел куда больше общего, чем с вождями на стене. Об этом ему и твердил Тэган, вождь Уоррика.

— Ладно, — сдался Рэйт. — Я пойду, только помните: сами так решили. Что бы ни произошло, я не виноват.

— Что может быть хуже нападения? — спросил Тэган, и Липит ахнул.

Рэйт пожал плечами.

— Кто знает? Однажды я повстречался с фрэем по имени Шегон — и посмотрите, что из этого вышло…

Тэган поднял брови и кивнул.

— Все ясно. Я пойду с тобой.

В полдень Рэйт взбирался на холм по высокой луговой траве. Хотя макушки побегов зеленели, стебли уже стали коричневыми, и у них появились семена. Травы доходили Рэйту до пояса, однако все поле лежало из-за неутомимого ветра с океана. Верный своему слову, Тэган шагал рядом. Присоединился к ним и Малькольм, причем вместе с Тэшем, который отнесся к обязанностям Щита с чрезвычайной серьезностью мальчика, впервые получившего взрослое задание. Оружия Рэйт велел не брать. От отца он слышал о встречах на поле боя, куда все приходили безоружными, чтобы показать мирные намерения. Он надеялся, что такой обычай действительно существует, а не является очередной выдумкой Херкимера.

Они дошли до вершины небольшого пригорка между стенами Тирре и полчищем гулов, ставших лагерем напротив. Четверо мужчин ждали на продуваемом всеми ветрами холме.

Гула-рхуны разместились полукругом на возвышенности, заняв каждый крупный холм возле Далль-Тирре. Рэйт слышал звон металла, треск дерева, приказы на странном диалекте и смех. Гулы смеялись от души — с ревом и улюлюканьем, как могут смеяться лишь мужчины, что постоянно сталкиваются со смертью и при этом умудряются сохранить рассудок. И все же некоторые гулы смеялись чересчур заливисто, поэтому Рэйт заподозрил, что многие из них точь-в-точь как его старший брат.

Хайм обожал убивать. Хегель и Дидан рассказывали, что он пристрастился купаться в крови своих врагов. Хайм говорил, что это придает ему силы, отец же твердил, что его старший сын просто упивается смертью и смакует убийства. Для Хайма побоище всегда заканчивалось слишком рано. Видимо, это не считалось чудачеством среди его дружины, которая то и дело бросалась на стены из копий. Отец ничего не имел против привычки Хайма и даже поощрял ее, насколько было известно Рэйту. Херкимер считал ее немного необычной, но то, что приемлемо среди воинов, заставит ужаснуться мирных земледельцев вроде Вэдона или Хита Косвелла. Рэйт снова задался вопросом, имеют ли они хоть малейшее представление о том, куда заведет их Персефона со своими разговорами о войне.

Гула-рхуны заставили себя ждать.

Солнце прошло зенит и клонилось к западу, по траве носились тени птиц. Жужжали пчелы, дул легкий ветерок, кричали чайки.

— Вдруг они не знают, что мы здесь? — предположил Малькольм.

— Знают, — ответил Рэйт.

— С чего ты взял? — спросил Тэган.

При невысоком росте Тэган был мужчиной крупным и выглядел словно камень, который куда тяжелее, чем кажется, судя по размеру. Еще он был смуглым — смуглая кожа, темные волосы и глаза, хотя черная кудрявая борода благодаря седине уже почти сменила цвет. Будь Тэган на фут ниже, вполне сошел бы за дхерга.

— Они заняли позиции на всех холмах, кроме этого, — ответил Рэйт.

— Так себе холм, — заметил Малькольм.

— Зато ближе всех к даллю. — Рэйт посмотрел на орду гулов. — Они не заняли его потому, что оставили для переговоров.

— Гулы похожи на саранчу, да? — проговорил Малькольм.

Тэш поднял руку и указал вдаль.

От толпы отделились трое гулов. На каждом была только ли-мора, намотанная по-летнему и заколотая на плече, причем все — разных цветов. Рэйта больше интересовало, чего на них не было — ни боевой раскраски, ни щитов. Ни один из троих не взял с собой ни копье, ни меч. Отец Рэйта оказался прав, хотя при жизни мудростью вовсе не отличался.

Если бы Рэйту не довелось узнать Григора и его менее приветливых соплеменников, он назвал бы идущего впереди троицы великаном. Хотя он был на добрый фут выше Рэйта, гул был не просто высоким — он выглядел как вылитый грэнмор. Грива рыжих кудрей переходила в густую бороду. Над свирепыми глазами нависали кустистые брови. Плечи, руки и тыльные стороны ладоней покрывала рыжая поросль, больше похожая на мех. Через все лицо тянулся уродливый шрам, соединяя левую щеку с правой стороной челюсти. Удар оставил его без нижней части носа, что придавало гулу отталкивающий мерзкий вид. На груди был еще один шрам — от плеча до соска. Оба его спутника были поменьше ростом, но тоже все в шрамах. У того, что справа, не хватало глаза, у идущего слева вместо руки был кованый медный шип.

Рэйт никогда не считал себя особо цивилизованным. Большую часть жизни он прожил в глиняной хижине, вдыхая дым от горящего кизяка, однако в присутствии гулов почувствовал себя человеком невероятно культурным.

— Я Адгар, сын Хольта, вождь клана Эрлинг, — объявил рыжеволосый с мелодичностью топора, бьющего по бревну. — Нас пригласили на совет, который должен пройти здесь.

— Я Сигель, сын Сигмара, вождь клана Данн, — проговорил бледный воин с пустой глазницей. Рэйт разглядел у него на руке татуировку в виде ползущего вверх змея. Рисунок был превосходный, вот только середина змея прерывалась следом от ожога. — Говорят, что совет выберет кинига для всех племен.

— Я Уортман, сын Ротвелла, вождь клана Стром, — неожиданно мягко произнес гул с шипом вместо руки. — Этот киниг, как говорят, пойдет войной на фрэев.

Принимающая сторона почтительно покивала.

— Таков наш план. Я Рэйт, сын Херкимера, вождь клана Дьюрия. — Рэйту не доводилось присутствовать на мирных переговорах, поэтому он понятия не имел о протоколе — нужно ли, к примеру, вскидывать руки или сплевывать, но поскольку гулы ничего такого не делали, он тоже не стал.

Сперва Рэйт подумал, что допустил промах — наверное, следовало сделать какой-нибудь жест или восхвалить богов. Трое гулов вонзили в него яростные взгляды и отшатнулись.

Сигель поискал на боку то, чего там не было. Уортман скривился от досады. Даже рыжеволосый великан Адгар вздрогнул.

Тэган помялся и начал:

— Я Тэ…

— Сын Херкимера?! — воскликнул Адгар, тыча пальцем в Рэйта. — Быть не может! Все сыновья Медного Меча мертвы! Я лично убил Дидана на Клемской равнине!

— Ты убил моего брата? — переспросил Рэйт.

Стоявший рядом Тэган напрягся, выкатив глаза.

Адгар указал на шрам через все лицо.

— Этим меня наградил Дидан перед тем, как я снес ему голову с плеч!

— Медный Меч лишил меня руки! — прорычал сквозь зубы Уортман.

«Что за чудное наследие мне оставило мое семейство!» — подумал Рэйт и посмотрел на Сигеля.

— А глаза тебя лишил кто — мой отец, Хегель или Хайм?

— Не-а. — Его верхняя губа чуть поднялась, изображая улыбку. — Моя жена схватилась за грабли, пока я спал. Зато я помог убить Хайма в Экфорде, в долине Высокое Копье, во главе отряда из тридцати восьми гулов.

— Выходит, у Медного Меча был еще один сын, — протянул Адгар, изучая Рэйта. — Он тебя прятал. Похоже, ты его любимчик!

Рэйт улыбнулся, подавив смешок. «О да, папа меня просто обожал».

Адгар принял улыбку за утвердительный ответ и кивнул.

— Почему он послал на встречу с нами тебя?

— Никто меня не посылал. Отец мертв.

Все трое обменялись усмешками.

— И кто же его убил?

— Фрэй по имени Шегон.

Их глаза расширились, потом сузились.

— Ты — Убийца Богов, — понял Адгар и посмотрел на Сигеля.

Сигель кивнул.

— Убийца Богов — любимый сынок Херкимера. Его тайное сокровище.

«Точно. Херкимер оставил меня подыхать от голода вместе с женой и дочерью, потому что он нами очень дорожил».

— Значит, ты и есть киниг, который хочет повести нас войной на богов? — спросил Уортман. — Сын пса, укравшего мою руку?

— Я не киниг. — Рэйт повернулся вправо. — Это Тэган, вождь клана Уоррик. Он может…

— Где твои воины? — спросил Адгар.

— Прячутся за стеной? — предположил Сигель.

— Или на кораблях? — указал в сторону берега Уортман.

— Они где-то рядом. — Адгар оглянулся на холмы. — Да. Таков твой план: поймать нас в ловушку у моря. И как мы не догадались! — Он яростно посмотрел на Рэйта. — Твой отец не умер. Он сзади, готовится напасть!

Адгар плюнул в Рэйта и взвыл как дикий зверь. Потом сжал огромные кулаки и погрозил дьюрийцу.

— Так просто нас не убить! Мы еще и тебя с собой заберем, да помогут нам Миноган!

— Вы все неправильно поняли!.. Вас позвали принять участие в совете.

— Ба! Вы слышали? — крикнул Сигель. — Вот он, их подлый план! Они заведут нас в далль и перережут нам глотки!

Трое гулов попятились.

— Нет-нет-нет. Ничего такого мы не хотим! Я говорю правду, — заверил их Рэйт.

— Я убью тебя, сын Медного Меча, при нашей следующей встрече. Будь уверен, тебе ее не избежать! — объявил Адгар.

Рэйт и Тэган стояли и смотрели, как вожди гулов исчезают среди роя воинов. Вскоре послышались звуки рога.

Тэган повернулся к Рэйту.

— Ты был прав. Лучше бы пошел Липит…

Глава 24

Оно приближается…

Персефона не слышала ничего, но знала: приближается сила природы, она чуяла ее, как надвигающуюся бурю.

Арион взяла Сури за руку.

— Мы должны пойти к воде. Идемте все. Ей может понадобиться ваша сила.

Фрэя выглядела спокойной, ничуть не испуганной. Персефона воспряла духом. По поведению фрэи она оценивала обстановку, и поскольку та не проявляла тревоги, Персефона не теряла надежды.

Они последовали за Арион без лишних вопросов, без единого слова. Все поняли, что наступил решающий момент, и он заслуживает уважительного молчания. Выйдя в большую пещеру, Персефона услышала. Звук донесся издалека. Хотя и слабый, он сразу привлекал к себе внимание: резкий визг, похожий на отчаянный плач ребенка или на звук рвущегося камня.

Они шли по светящейся синим светом пещере, пока Арион и Сури не остановились возле водоема. Поверхность больше не была гладкой, как стекло. Она подрагивала. Круги бежали к краям, потом снова возвращались к центру.

— Держитесь позади! — велела Арион, стараясь перекричать шум. — Нам нужно больше места.

— Зачем мы здесь? — спросил Потоп. — Что делать?

— Просто стойте вон там.

Звук стал настолько громким, что Персефона буквально слышала, как рвется камень. Сталактиты над ее головой зашатались, позвякивая словно музыкальные подвески на ветру. Один упал на тропу и разлетелся вдребезги. Персефона и остальные подпрыгнули от неожиданности.

И тогда передняя стена пещеры взорвалась.

Градом посыпались камни, волосы Персефоны взметнуло порывом ветра. В зловещем облаке клубящейся пыли появилось гигантское копыто, похожее на козье, и ударило по земле с такой силой, что все едва не попадали.

Когда пыль осела, в странном голубом свечении Персефона наконец увидела Бэлгаргарата. Нижняя часть демона, с мохнатыми ногами и копытами, досталась ему от козла. Верхняя часть вроде бы принадлежала человеку могучего телосложения, однако голова была настолько уродливая, что в это верилось с трудом. Иссохшая помертвелая кожа обтягивала мышцы и кости, как саван на мертвеце. Голый череп венчала пара витых рогов, посредине лица торчал свинячий пятак с раздувающимися ноздрями, по бокам — крошечные желтые глазки. Огромный рот был широко открыт, демонстрируя ряды острых зубов за слюнявыми губами.

Исполин замер, сверкая желтыми глазками. Выпрямившись во весь рост и чиркнув рогами по потолку, Бэлгаргарат испустил оглушительный рык. Упало еще два сталактита, но даже если они издали хоть какой-то шум, тот утонул в реве чудовища.

Персефона застыла на месте. Вовсе не из особых соображений или из-за магического заклятия — она просто была не в силах пошевелиться. Страх сковал все мышцы тела. Она даже дышать перестала. «И как я могла считать фрэев богами, если в нашем мире есть такое? Кто мог вообразить, что оно вообще существует? Демон — мягко сказано; это кошмар, от которого обычные кошмары с воплем просыпаются».

— Используй движение, используй пыль, используй вибрацию звука! — крикнула Арион стоявшей рядом Сури. Обе находились довольно далеко от остальных — две крошечных букашки возле копыт рогатой горы.

Сури пела — пела Бэлгаргарату! Персефона знала, как это должно сработать, она усвоила, что магия пробуждается вокализацией мелодичных звуков, однако совершенно не представляла, как можно стоять перед чудовищем и петь. Даже Минна отступила, вздыбив шерсть и ощерив клыки.

И все же Сури пела. Мелодия напоминала ту, что она уже исполняла прежде, только на этот раз она была громче, а ритм и мотив постоянно менялись, словно девочка-мистик настраивала инструмент. Глазки чудовища с трудом сфокусировались на двух букашках, и оно шагнуло вперед. Земля дрогнула, по водоему пошли волны. Огромные копыта выбивали искры, чиркая по камням. Чудовище снова взревело, и тогда Персефона увидела: Бэлгаргарат тонет!

Камень под ногами демона расплавился, обратившись в смолу, как в тот раз, когда Арион пленила Рэпнагара. Теперь зрелище вышло более впечатляющим: вязкий камень бурлил, затягивая беспомощную жертву. Исполин ревел от злости и досады, пытаясь вылезти.

— Давай! — приказала Арион.

Сури широко раскинула руки и хлопнула в ладоши. Персефона глазам не поверила: прочные каменные стены, каждая размером с хорошую скалу, повторили движение мистика, ринулись друг на друга. Миг спустя — то ли благодаря магии, то ли в результате обрушения стен — усеянный сталактитами потолок рухнул. Все бросились назад, отступая по тропе к Агаве.

Беглецов настигло облако пыли и крошечных камешков.

— Ты справилась! — похвалила Арион Сури на рхунском. — Я в тебе не сомневалась! Это… — Обернувшись назад, Фрэя недоверчиво покачала головой.

Персефона никогда не понимала выражения «будто мороз по коже». Увидев же на лице Арион страх, Персефона покрылась мурашками с головы до ног.

— Немыслимо! — Арион перешла на фрэйский.

— Что происходит? — спросила Персефона.

Арион продолжала потрясенно смотреть на руины.

— Он все еще жив… и при этом мертв. Он вообще не живой! И никогда не был живым. Я думаю… — Лицо миралиита побелело. — О, Феррол всемогущий, это немыслимо!

— Что? — спросила Персефона, хотя в ответе не нуждалась. Арион сказала достаточно. Они похоронены в сердце горы в миле или больше от поверхности, за чужим морем, — а их единственная надежда перешла на фрэйский потому, что перепугана до смерти.

Брин, Роан и Мойя понятия не имели, что происходит. Ответов они ждали от Персефоны.

Зато гномы услышали Арион и поняли все.

— Ты же миралиит!.. — потрясенно воскликнул Мороз.

— Миралииты способны справиться лишь с бэлгрейглангреанами! — не выдержал Мороз. — Теперь она убила еще трех.

— Чего? — спросила Мойя. — Что происходит?

— Он не погиб, — сказала Персефона.

— Что значит — не погиб? — Мойя встала, уперев одну руку в бок, другой указывая на груду щебня. — Сури сокрушила его и погребла. Почему вы думаете, что он не погиб?

В голосе ее звучала злость. Как и все остальные, она хотела, чтобы это было правдой.

И тут земля задрожала.

Мойя закатила глаза.

— О, клянусь гнилым сердцем Тэтлинской ведьмы! Не может быть!..

Мойя велела Роан бежать, Персефона схватила за руку Брин, и все четверо помчались по тропе за гномами.

— Что прикажешь делать мне? — слабым голосом спросила Сури.

Персефона ожидала услышать сложные магические формулировки, совет сосредоточиться, призвать силу и настроиться. Вместо всего этого Арион крикнула:

— Беги!

Брин потащила Персефону за собой в Агаву. Внутри они остановились, переводя дыхание. Последует ли чудище за ними? Может ли оно протиснуться в проем? Конечно, может! Ведь отсюда оно и вылезло!

— Что будем делать? — спросила Брин дрожащим голосом.

Едва переводя дух после скорого бега, Персефона пробормотала:

— Сомневаюсь, что мы что-то можем сделать.

Мойя последовала за Роан, затем повернулась к расщелине и вытащила меч. Как бы это ни было бессмысленно, Персефона прониклась храбростью девушки, тоже вытащила меч и присоединилась к Мойе. Брин нервно сглотнула, утерла бегущие по щекам слезы и достала свой клинок. Роан посмотрела на пояс, удивляясь, что и она при мече, и вынула его из ножен.

— Концом вверх, держите вот так, — показала им Мойя, подняв оружие вровень с лицом. Она согнула руку в локте, прижала к телу, острие направила вверх.

— Ты думаешь, это теперь имеет значение? — спросила Персефона, копируя позу Мойи.

— Если уж делать, то делать правильно! Левую ногу вперед. Когда он кинется, шагните правой и ударьте или ткните мечом.

— А поточнее? Нужно ударить или ткнуть? — спросила Роан.

Мойя сглотнула.

— Э-э… не знаю. Действуй по ходу дела. Хотя бы попробуй его ранить.

— Металл просто потрясающий. — Роан восхищенно смотрела на клинок.

— Не сейчас, Роан! Сосредоточься!

В расщелину влетели Сури, Минна и Арион, едва не напоровшись на мечи. Персефона не могла не заметить, что Арион снова потирает голову.

— Где он? — спросила Мойя.

— Пока еще под обломками, — ответила Сури.

Арион посмотрела на мечи.

— И что вы собираетесь делать?

— Что сможем! — Мойя ответила Арион яростным взглядом. Она готовилась биться.

Арион кивнула.

— Почему ничего не делаешь ты? — обратился Мороз к фрэе. — В лесу ты справилась легко. Перестань полагаться на девчонку! Ты должна его прикончить!

— Поэтому ничего не вышло? — спросила Сури. Вид у нее стал виноватый. — Потому что я…

— Твоей вины тут нет, — заверила Арион. — Я бы тоже не смогла ничего сделать. Бэлгаргарата нельзя убить, потому что он неживой. — Фрэя сверкнула взглядом на гномов и снова посмотрела на Сури. — Разве ты не почувствовала? Разве ты не поняла?

— Он яркий… — вспомнила Сури. — Похоже на… не знаю. Он почти как толстая струна…

— Он и есть струна. Он не настоящий. Это лишь слепок. У него своя песня, свое плетение. Это Искусство, воплощенное в телесную оболочку. Никогда не видела подобного! Я бы сказала, что такое немыслимо… Я пыталась его продавить — и не получилось, словно его и нет, словно он дым. — Арион перешла на рхунский. — Ни ты, ни я не можем нанести ему вред. — Она посмотрела на обнаженные клинки. — Думаю, никто не сможет.

— Тогда все пропало. — Мороз открыл рот и беспомощно уронил руки.

— Зря мы не пошли на север, пока были в Рхулине! — Потоп схватился за голову.

— Ничего еще не пропало. — Арион посмотрела на гномов. — Заделайте проход.

— Не поможет. Камень тут хрупкий. Он не остановит это существо, — сказал Мороз.

— Я помогу, — пообещала Арион.

— Ты ведь говорила, что не в силах ему навредить, — напомнила Персефона.

— Зато я задержу его на некоторое время. Даже остановлю. — Она сжала кулаки и постучала ими друг о друга. — Искусство не работает против себя, понимаешь? Поэтому с Бэлгаргаратом я ничего сделать не могу. Надеюсь, верно и обратное. Нужно поставить барьер между ним и нами.

Земля задрожала. Все бросились к проходу и выглянули в залитую голубым светом пещеру.

— Поторопитесь, — сказала Арион. — Скоро он освободится.

Верные своему слову Мороз и Потоп оказались отличными строителями. Используя камень из завала и то, что добыл им Дождь, они быстро соорудили крепкую стену, заполнившую расщелину.

Пока они работали, дрожь становилась сильнее и чаще. Вскоре после того, как уложили верхние камни, Бэлгаргарат выбрался на поверхность.

На этот раз Арион не стала дожидаться Сури. Фрэя запела свою песенку.

— Что ты делаешь? — с тревогой спросила Сури, хотя Персефона и не поняла, почему она так беспокоится.

— Не бойся, это несложно. — Несмотря на заверения, Арион медленно опустилась на пол.

Миг спустя чудище добралось до двери. Стена содрогнулась, Арион отлетела назад. Баррикада медленно подалась, но выстояла. Камеру сотряс еще один удар, потом еще два. На этот раз камни даже не шевельнулись.

Сури присела возле Арион, однако фрэя махнула рукой.

— Ничего. Все хорошо, — сказала она.

— Значит, держится? — Мойя огляделась. — Тогда мы в безопасности. Пока сидим здесь, да?

— Когда ему наскучит, и он уйдет? — спросила Персефона у гномов.

— Не надейтесь, — вздохнула Сури. Мистик смотрела на них с несчастным видом. — Арион права. Он не живой. Это какое-то плетение. Он будет ломиться целую вечность, пытаясь пробить эти камни.

— Ну, тогда слава Мари, — заметила Мойя. — Тогда мы уцелеем.

— У нас нет ни еды, ни воды, чтобы протянуть целую вечность, — сказала Роан.

Это было известно всем, кто стоял в кругу с вытянутыми лицами и невидящими взорами смотрел в незавидное будущее. Персефона глубоко прочувствовала, что такое «мороз по коже».

Из ноздри Арион побежала кровавая капля. Фрэя ничего не замечала, пока не коснулась верхней губы.

— Он тебя убивает, — проговорила Сури. — Тебе слишком трудно его удерживать.

Арион посмотрела на окровавленные пальцы. Руки у нее дрожали.

— Давай попробую я, — предложила девочка. — Покажи мне, как надо.

Арион покачала головой.

— Бэлгаргарат — продуманное заклинание. Он перестал биться о стену и теперь ищет лазейку… пытается взломать преграду. Она требует моего постоянного внимания: нужно держать щит. Я тебе рассказывала, что в свое время училась разделять мысли — выполнять две, даже три задачи одновременно. То, с чем справляюсь я, будет очень сложно для тебя. — Арион опять улыбнулась. — Смешно. Перед тем, как покинуть Эстрамнадон, я пыталась научить принца разделять мысли и совершать несколько действий сразу. Как давно это было…

Арион так погрустнела, что у Сури сердце разрывалось.

— И дом я оставила в беспорядке… Думала, быстро разберусь с Нифроном и сделаю уборку, когда вернусь.

Хотя Арион сказала, что Сури ни в чем не виновата, чувство вины буквально съедало девочку. Не справившись с чудовищем, Сури всех подвела. Нет, даже хуже. Она их убила. Ведь она не просто забыла набрать дров или съела всю землянику…

Наверно, Минна почувствовала, что испытывает хозяйка, и положила голову ей на колени. Что за хороший и умный волк! Минна всегда знала, как утешить Сури, но сейчас ей это вряд ли бы удалось.

— Сколько ты можешь держать щит?

— Не знаю… — Фрэя помолчала. — Расскажи мне о смерти.

— Что?!

— Мы живем так долго, что смерть для нас редкая гостья. Вы живете совсем мало, поэтому видите ее часто. Смерти Гриндала и Зефирона были жестокие и ужасные. Так бывает всегда?

Сури вспомнила всех погибших в Далль-Рэне, Магду и другие деревья, зверей вроде медведицы Грин и волка Огарка. А еще — Туру и Мэйв. Туру она нашла в саду, лежащей лицом вниз на свежевскопанной земле. Зато Мэйв умерла у нее на руках. Сури вспомнила, как касалась ее, разговаривала с ней, когда она отходила…

— Вряд ли, — ответила девочка, пытаясь припомнить все подробности. Мэйв просто закрыла глаза и умерла с улыбкой на лице. — Как будто отходишь ко сну, только потом уже не просыпаешься.

Арион кивнула.

— Сон — это даже хорошо. Я люблю спать. Вот бы и сейчас уснуть! — Арион взяла Сури за руку и крепко сжала. Пальцы у фрэи были длинные и красивые. — Запомни! Ты ни в чем не виновата! Ошиблась я. У Искусства, как и у всего на свете, есть хорошие и плохие стороны. Нельзя быть только хорошим. Мироздание порождает и хорошее, и плохое; как и сама жизнь, оно стремится быть. Главная проблема Искусства в том, что оно способно соблазнять, говорить тебе то, что ты хочешь услышать. Легче поверить в самую невероятную ложь, которая подтверждает твои надежды, чем в самую очевидную истину, которая им противоречит. Так учила меня Фенелия. Узколобая самонадеянность приходит вместе с силой, а Искусство — это сила. Я думала… я верила, что даже если ты не справишься с Бэлгаргаратом, то я смогу. Я допустила ту же ошибку, в которой обвиняла Гриндала: тоже возомнила себя богом. — Ее губа дрогнула. — Не будь я столь уверена в себе, я настояла бы на том, чтобы отправиться в обратный путь, едва мы вышли в пещеру. Может, мы и не выбрались бы, но у нас хотя бы появился шанс! Теперь же… Ах, Сури, прости меня!

Арион всхлипнула.

Земля содрогнулась. Камни, закрывающие проход, задрожали: чудовище снова кинулось на барьер.

Арион стиснула зубы.

— Вот видишь! — сказала она, утирая слезы. Из ее носа вытекла еще одна капля крови. — Он постоянно пытается сюда проникнуть.

Мороз, Потоп и Дождь храпели.

Роан всегда нравился треск поленьев в костре, смех и хороший громкий храп. Ивер храпел, когда возвращался домой пьяный и лежал на спине, издавая гортанный рокот. Вот если храп затихал, то Роан стоило тревожиться. Ивер кашлял, выкатывался из кровати и сплевывал. И пока он снова не засыпал, Роан была наготове. Поэтому она любила ложиться поздно, а просыпаться рано. Тратить спокойное время на сон ей казалось непростительным.

Роан задумалась, храпит ли она сама. Многие храпят, если устали и лежат на спине с открытым ртом. Сон Роан был неглубоким, и она предпочитала спать на боку. Как-то раз она целую неделю пролежала на спине, пытаясь услышать свой храп. Ничего не вышло. Либо звук ее не будил, либо она не храпела вообще.

Трое дхергов, которых Персефона называла гномами, а Роан считала просто маленькими человечками, храпели вовсю. Рог у стража Далль-Рэна был ненамного громче, и она не понимала, как все умудряются спать под такой шум. Помимо самого храпа, всегда занимавшего девушку, ее заинтересовала и особая манера, в которой храпели гномы: одинаковые перерывы, одновременный вдох и единообразный рокочущий шум. Ум Роан имел привычку цепляться за повторяющиеся звуки и постоянно возвращаться к сходным событиям, когда она размышляла над какой-нибудь задачей. Так к ней пришло много хороших идей. Лист, кружащийся по поверхности пруда, натолкнул ее на идею гончарного столика для Гиффорда, потом и на колесо. На этот раз Роан охотилась на нечто более неуловимое — как нарисовать язык, язык общения.

Одержимость Брин передалась и Роан. Она сидела на полу и глядела на каменный стол. С этого угла она видела нижнюю часть и обнаружила, что поверхность вовсе не гладкая. Вопрошающее выражение ее лица привлекло внимание остальных.

— Персефона, не трогай ее, — прошептала Мойя. — Она всегда так делает, и уж поверь, сейчас нам это крайне необходимо!

Роан продолжила смотреть на столик. Обычно, когда ей нужно было сосредоточиться, она жевала свои волосы, а если этого не хватало, то тянула их до тех пор, пока не становилось больно. На этот раз она пошла на крайность — вцепилась в пряди и чуть ли не рвала их. Чем сильнее боль, тем острее внимание. Лучшие озарения рождались, когда Ивер ее бил. Ум Роан научился блокировать внешний мир. Ивер, дом, боль, страх — все отступало в далекую дымку, и мысли сосредотачивались в одной точке.

Маленькие человечки храпят. Нет, важен не храп, а промежутки между руладами. Паузы связаны с дыханием. Вдох, храп, выдох — особая манера. При разговоре люди тоже делают паузы, но не для дыхания, точнее, не всегда. Паузы возникают до и после слова; они становятся длиннее, когда меняется идея. Если рисовать слова, то пауза — пустота. Прогалы между значками и есть паузы. Слова разделены прогалами. Новая строка — новая мысль. То, чего нет, так же важно, как и то, что есть.

Это Брин уже выяснила. Девочкина система записи звуков это учитывает. Вот ведь молодец! Несколько значков становятся словом. Их разделяют прогалы. Используя этот принцип, Брин уже начала разбирать значки на табличках. Все прекрасно, только при чем тут храп? И при чем тут столик? Ведь…

— Ведь это совсем не столик, — пробормотала себе под нос Роан.

Сидевшая на каменном стуле Персефона посмотрела на нее и спросила:

— Не столик? Тогда что же это?

— Еще одна табличка, — ответила Роан. — Снизу те же значки.

Мойя с Персефоной наклонились и посмотрели.

— Его так поставили, чтобы на нем работать, — объяснила Роан. — Легче сидеть, убрав под него ноги. Вряд ли высечь все эти значки было просто, да еще стоя на коленях. И поскольку он находится отдельно от прочих табличек, над ним и работали в последнюю очередь.

— Почему же он вверх ногами? — спросила Персефона.

Роан пожала плечами.

— Либо чтобы написать еще и сверху, либо чтобы спрятать написанное снизу.

Мойя и Брин перевернули столик. Почти весь пол Агавы был из сланца — слоистого камня, который легко ломался и разделялся на поразительно тонкие пластины. Таблички были не толще пальца Брин и совсем не тяжелые. Еще они отличались достаточной мягкостью; можно было чертить, а не высекать значки. Брин стала разглядывать новые значки.

— Ничего не понимаю, — нахмурилась она, проведя пальцами по значкам. — С помощью ключа и Оринфара мне удалось разобрать много слов. И даже несколько фраз, но тут я ничего разобрать не могу! — Она помолчала. — Ну, как сказать… Значки те же самые, а в слова не складываются.

Роан кивнула и сразу все поняла. В такие моменты она словно видела вспышку света, и все вокруг озарялось. На миг весь мир открывался, и она могла постигнуть назначение каждой песчинки. Потом свет гас, и ей оставалось лишь остаточное изображение.

Роан указала на храпящих гномов.

— Вы понимаете, о чем они сейчас говорят?

Брин посмотрела на нее с недоумением.

— Роан, гномы храпят. Сейчас они не говорят ничего.

— Их рты открыты и издают звуки.

— Это же не слова! Просто звуки.

— Именно, — сказала Роан. — И на столике тоже нацарапаны просто звуки.

— Не понимаю! — Брин склонилась над столиком, рассматривая исцарапанную поверхность.

— Зато я поняла, — заявила Сури. Мистик сидела и гладила Минну, теперь же она встала и подошла к столику. — Скажи мне, о чем тут говорится.

— Ни о чем! — упорствовала Брин.

— Ты понимаешь значки?

Брин кивнула.

— И они образуют звуки?

— Конечно, но не слова.

— Покажи нам. Заставь их храпеть, — велела Роан.

— Чего? — воскликнула изумленная донельзя Брин.

— Издавай звуки.

Брин пожала плечами и оглядела поверхность камня.

— Я знаю не все. Многие приходится угадывать, поэтому могу и ошибиться. — Она приложила палец к камню, чтобы отметить нужное место, и стала водить слева направо, издавая звуки.

После трех строчек Сури покачала головой.

— Неправильно.

— Что значит — неправильно? Что именно? Откуда ты знаешь?

Мистик пожала плечами.

— Просто неправильно.

— Читай сверху вниз, — предложила Роан.

— Из табличек я узнала, что слова пишутся слева направо по строчкам.

— Попробуй!

Брин снова стала издавать звуки, на этот раз водя пальцем вниз по табличке.

Сури снова покачала головой.

— Попробуй справа налево, — посоветовала Роан.

— Не понимаю, чем мы вообще занимаемся?

— Почитай справа налево.

Когда Брин послушалась, Сури вытаращила глаза и широко улыбнулась.

Сури слушала, как Брин снова издает звуки, на этот раз водя пальцем справа налево. Получалось растянуто и странно, будто она пела песню, которой не знает, на языке, с которым едва знакома. И все же мелодия угадывалась.

Арион ее тоже услышала.

— Это плетение, — сказала она.

— Плетение? — переспросила Брин. — Ты имеешь в виду заклинание? Значит, если я его допою, то случится что-нибудь волшебное?

— Нет, — ответила Арион. — У тебя нет силы.

— Ты просто делаешь узоры на веревочке между пальцами, — проговорила Сури, впервые это осознав. — Владей ты Искусством и умей пользоваться силой источника, ты задействовала бы настоящие струны, струны мироздания — создала бы музыку мира и изменила ее тон.

— Да, — подтвердила Арион. — Именно так.

— И каким образом нам это поможет? — спросила Мойя.

— Как раз над этим работал Древний перед тем, как покинуть камеру, — сказала Роан.

— Прекрасно, Роан, — сказала Мойя. — Только нам-то что?

— Это волшебное заклинание, — заявила Роан.

— Чего?

— Это не просто заклинание, — пояснила Сури. — Это плетение, которое создало Бэлгаргарата.

Сури поняла, что это, едва услышала издаваемые Брин звуки. Накорябанные на камне значки были словно этапы игры с веревочкой, и она видела процесс: шаги и узоры. Тот, кто создал чудовище, тщательно готовился и зафиксировал путь, по которому собирался пройти — своего рода карту, указующую на струны мироздания. Хотя девочка-мистик еще была новичком, она знала достаточно, чтобы понять: создатель был слегка не в себе, а скорее всего, вообще не в своем уме. Он играл с гигантскими струнами, монолитными силами природы, уходящими в бездну.

Что там внизу? Этот вопрос не давал Сури покоя.

«Теперь, когда ты знаешь… когда ты увидела, как все устроено, ты войдешь во вкус и захочешь еще. Коснувшись струн реальности, ты захочешь полететь».

Арион права. Увидев струны и прикоснувшись к ним, нельзя не думать об открывающихся возможностях. Сури чувствовала себя так, словно всю жизнь просидела на пригорке, счастливая и довольная собой. И вот в один прекрасный день она узнала, что ее пригорок — нос огромного зверя. После такого точно не уснешь. Знать о струнах, понимать, что она может изменить мир, и при этом игнорировать свои возможности невыносимо. Если бы струны были лишь тонкими, она наверняка выбросила бы все из головы. Огонь получается от тонких струн, и она разжигала его много лет. Сури притягивала бездна. Пропасть, из которой растут огромные струны, основы мироздания. Чаща, чьи корни скрепляют вселенную.

«Что я почувствую, если дерну одну из них? Какой получится звук?»

Тот, кто создал Бэлгаргарата, прикасался к этим струнам. Он сыграл на них и получил чудовище. Тонкий щит, которым Арион закрывала сложенные камни, казался лунным светом, играющим на поверхности замерзшего озера. И Сури подозревала, что на большее Арион сейчас не способна.

— Как же он это сделал? — вырвалось у Сури.

— Как кто сделал что? — спросила Мойя.

Сури не сразу поняла.

— Чего?

— Ты спросила…

— Я просто размышляла вслух… Если тут был заперт Древний, как же он создал Бэлгаргарата, где взял силу?

Арион отвернулась от прохода.

— Подобное заклинание требует источника огромной силы.

— Если вы его найдете, — проговорила Персефона, — то сможете ли вы нас отсюда вызволить?

Арион кивнула.

— С источником такой силы Сури способна поднять и отшвырнуть гору.

— А ты? — спросила Персефона. — Знаю, ты пытаешься ее учить, но я, как и гномы, думаю, что сейчас не время для уроков. На кону наша жизнь!

— Она не может, — ответила Сури. — Травма головы… В далле Малькольм стукнул ее камнем, и теперь она нездорова… Ей больно каждый раз, когда она использует Искусство. Даже создание преграды ее убивает.

Глаза Персефоны расширились.

— Вот почему ты все перекладываешь на Сури! Вот почему ты не остановила демона!

— Поэтому я и полагаюсь на Сури. Впрочем, я не смогла бы его остановить, даже будучи совершенно здорова. И никто не сможет.

— Погоди! — воскликнула Персефона. — Ты ведь не даешь ему проникнуть сюда. Какой источник ты используешь?

Вид у Арион стал виноватый.

— Всех вас. Чувствуешь усталость? Я краду силу. В основном у них. — Арион кивнула на гномов, все еще храпящих во сне. Она улыбнулась. — Так шуму поменьше.

— Разве в конце концов…

Арион кивнула.

— И скоро это случится?

Арион ободряюще улыбнулась.

— Не волнуйся. — Фрэя утерла нос. — Я умру раньше, чем вы. — Она сглотнула и поморщилась, затем посмотрела на Сури. — Думаю, мне нужно тебя научить, как держать щит.

— Всегда есть способ получше, — пробормотала Роан.

Сури представлялось, что тропа привела их к тройной развилке. Проблема в том, что все три дорожки ведут в одно место. Арион перестанет сдерживать демона, и он их убьет. Либо они умрут от жажды и голода. Либо Сури заменит Арион и рано или поздно использует их силу до конца. И тогда она останется без источника, Бэлгаргарат ворвется и…

Роан права. Должен быть способ получше!

Сури повернулась к Брин.

— Покажи мне, как петь то, что написано на столике.

— Сури, — сказала Арион, — здесь нет силы.

— Тот, кто создал Бэлгаргарата, нашел силу, значит, надо лишь выяснить, где она прячется… Брин, научи меня!

Глава 25

Когда они с Макаретой вошли в Айрентенон, Мовиндьюле понял, что это лучший миг в его жизни. Жизнь наследного принца не баловала. Ему никогда не приходилось совершать ничего достойного, и он практически нигде не бывал, не считая злополучного путешествия в Рхулин.

Отец редко покидал Тэлвару. Поскольку он был фэйн, люди приходили к нему сами. Ежемесячные визиты в Святилище Феррола еще допускались, но бродить по рынку считалось неприемлемым. Жизнь Мовиндьюле была зеркальным отражением жизни отца, и поэтому почти все время он сидел в своей комнате. Считалось, что принц медитирует, совершенствуется в Искусстве. Этим он тоже занимался, хотя по большей части он не делал вообще ничего. Целыми часами он лежал на кровати и грезил наяву, что было занятием непростым, ведь в его жизни мало что происходило. За последние несколько недель мечты Мовиндьюле стали более конкретными, а в тот день — в тот великолепный поддень — некоторые из них даже сбылись.

Прежде старшим советником от миралиитов был Гриндал, и многие годы Мовиндьюле стремился подражать своему герою. Под началом деспотичного Видара принц возненавидел нудные заседания. Однако в тот день все произошло, как в дивном сне: Видар просто исчез. Беднягу обвинили в измене и посадили под стражу. Его место занял Мовиндьюле, и рядом с ним теперь была прекрасная Макарета. Отец не стал обсуждать назначение сына. Он так увлекся разбирательством с Видаром, что не проявил к кандидатуре младшего советника никакого интереса. В кои-то веки все случилось так, как должно. Старое ушло в прошлое, и можно начать все с начала. Да, начать новую, лучшую жизнь! Мовиндьюле представил, что сейчас он входит в Айрентенон впервые. По ощущениям было очень похоже.

И пока они не заняли свои места — пока он не сел на место старшего советника, — он не чувствовал ни малейшей вины.

«Ты ведь не думаешь, что Видар и в самом деле изменник?»

Мовиндьюле избегал вопросов об участи Видара в основном потому, что не хотел знать о планах отца, но еще он боялся вызвать подозрения у Лотиана или Вэсека. Фэйн и так за ним наблюдал. «Вэсек сказал, что ты держишься сам по себе». Интересно, про Серых Плащей им известно? Вдруг Вэсек выяснит, что Видар не изменник? Хуже того, вдруг он выяснит, что принц знал и ничего не сказал? В отличие от Видара, который наказание заслужил, принц был виноват в гораздо меньшей степени. Да и что он мог сделать? Рассказать обо всем отцу? Тогда Макарету и Эйдена взяли бы под стражу или даже казнили. Такого он допустить не мог.

Что было, то прошло. Выбор сделан, причем верный. Видар стар, а у них с Макаретой вся жизнь впереди. Если кем-то и нужно пожертвовать, пусть это будет вредный пыльный старик.

Председатель совета стукнул жезлом о плиты и объявил заседание Аквилы открытым.

Первой выступила Хэмон, гвидрай, и сказала, что индиго осталось совсем мало, и синие краски кончаются. Мовиндьюле тут же утратил к ней всякий интерес и уставился на ноги Макареты. В этот теплый летний день она надела короткую ассику, и благодаря тому, что они сидели на скамье, подол поднялся гораздо выше колен. Правым бедром девушка задела левое бедро принца, их кожа соприкоснулась. Она вроде бы ничего не заметила, но Мовиндьюле почувствовал себя так, будто шагнул со скалы в пропасть. Желудок сжался в комок и ринулся к горлу, дышать сделалось тяжело. Юноша стиснул кулаки, закрыл глаза и попытался успокоиться. Стало только хуже: перед глазами принца закрутились беспорядочные образы…

Арион-Изменница говорила, что у него очень богатое воображение, и якобы это дает огромное преимущество в овладении Искусством. Однако иногда оно превращало жизнь принца в пытку — он не мог его отключить. Мовиндьюле так и видел, как они с Макаретой растянулись на кровати, в тихой комнате, где он всегда сидит один, и ее присутствие превратило комнату в рай на земле. Он представил, как они лежат бок о бок, смотрят друг на друга и беседуют. Макарета все еще в короткой ассике; обнаженные бедра так близко, что он может протянуть руку и коснуться ее гладкой кожи. Она улыбнется, безропотно вздохнет, и это будет означать приглашение…

Открыв глаза, Мовиндьюле прикусил губу, пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце и замедлить учащенное дыхание.

Прежде его фантазии никогда не были такими яркими; впрочем, с другой стороны, они никогда не были так близки к воплощению. Он решил открыть Макарете свои чувства. После заседания они пойдут вдоль реки к восточной поляне. Если она станет возражать, он сумеет настоять на своем. Теперь, став старшим советником и сделав ее младшим, он имеет на это право. У воды стоит скамейка, и туда мало кто заглядывает, несмотря на прелестный вид. Они смогут побыть вдвоем!

Принц задумался, стоит ли сначала спросить разрешения или поцеловать ее сразу. Наверняка он будет запинаться, а с поцелуем разве оплошаешь? Тогда слова будут не нужны. Она может дать ему пощечину, может счесть, что он торопит события. Только ведь он — принц, наследник Лесного Трона и старший советник правящего сословия в Аквиле; он должен держаться уверенно, быть сильным и уверенным в себе. Если он попросит разрешения, то покажет свою слабость и разочарует девушку. Вряд ли она сочтет романтичными сбивчивые объяснения, что при виде ее обнаженных бедер ему становится трудно дышать…

Мовиндьюле ничего не мог с собой поделать. Идеальные ноги! Не слишком толстые, не слишком тощие, гладкие, без единого изъяна — ни веснушки, ни прыщика. Интересно, каковы они на ощупь…

И вдруг она поднялась со скамьи.

— Я вношу предложение, чтобы отныне Аквила делился на две палаты, — обратилась к собранию Макарета громким звонким голосом. — Верхняя палата будет состоять исключительно из миралиитов, в нижнюю войдут остальные сословия под председательством миралиита. Нижняя палата будет подавать предложения верхней, задача которой в том, чтобы их рассматривать и передавать фэйну. Кроме того, верхняя палата станет давать нашему правителю свои собственные советы. Таким образом низшие сословия сохранят право голоса и при этом не будет препятствовать прогрессивному развитию нашего общества!

Когда Макарета закончила говорить, Айрентенон погрузился в молчание. Советники смотрели во все глаза, сперва на нее, потом на принца.

Мовиндьюле буквально онемел. Он не мог поверить в происходящее. Он и не мечтал о том, чтобы выступить с настолько скандальным заявлением в первый же день. Макарета ничего с ним не обсудила. О чем она думала?!

— Уважаемый совет, — начала Имали, как всегда стоя в центре круга, и протянула руку широким жестом. — Позвольте представить вам нашего нового и, судя по всему, весьма ретивого младшего советника от миралиитов. Макарета совершенно не знакома со своими обязанностями и не в курсе, что младшие советники Аквилы права голоса не имеют.

— Я знакома со старыми правилами, Имали. А вот ты не в курсе, что у нас теперь все по-новому!

Имали посмотрела на Мовиндьюле, потом на Макарету и вздохнула.

— Милая, ты ставишь себя в неловкое положение. Не говоря уже о том, что ты позоришь старшего советника. Надеюсь, этот позор станет для тебя уроком.

— Поскольку ты — нилинд, Имали, то должна понимать свое место в новом совете. Тебе следует помалкивать и слушать тех, кто превосходит тебя во всех отношениях!

Остальные советники так и ахнули. Имали подняла бровь, посмотрела на принца в упор и отчеканила:

— Старший советник Мовиндьюле, немедленно усмирите свою строптивую девицу, иначе мне придется привлечь за неуважение к совету вас обоих!

Мовиндьюле съежился от стыда. Будь у него хотя бы секунда, он непременно остановил бы Макарету. Он велел бы ей сесть и молчать. Однако лишней секунды ему не дали.

— Строптивую девицу?! — вскинулась Макарета. Она дернула рукой, и Мовиндьюле не поверил своим глазам. В Айрентеноне Искусство не использовалось никогда, ведь даже Гриндал…

Имали перелетела через весь зал, врезалась в дальнюю стену и рухнула на пол.

— Как ты смеешь разговаривать с миралиитом столь непочтительно?

— Макарета! — в ужасе завопил Мовиндьюле.

Она проигнорировала его и обратилась к остальным:

— Дни равенства кончились! Мы, миралииты, лучше вас. Этого не изменить, как нельзя помешать восходу солнца. Боги священны, и теперь мы тоже боги! Вы будете нам поклоняться, иначе мы вас усмирим, как строптивых скотов!

— Макарета, сядь! — прошептал Мовиндьюле, хотя и понимал, что ситуацию этим уже не исправить.

Имали еще лежала на полу. Слава Ферролу, она шевельнулась! Значит, жива.

Палата взорвалась гневными криками.

— Да как ты смеешь! — завопила Цинтра из асендвэйр.

— Богохульство! — объявил Волхорик.

Мовиндьюле растерялся. Его чудесная мечта обернулась кошмаром. Все изменилось так быстро, что он не мог осмыслить происходящее. И старшие, и младшие советники, и зрители, которых сегодня пришло намного больше обычного, вскочили с мест, топали и кричали. На галерее кто-то громко скандировал: «Миралииты! Миралииты!»

Что вообще тут творится?

— Сегодня начинается новая жизнь, — объявила Макарета, используя Искусство для усиления голоса. — Сегодня миралииты займут свое законное место в пантеоне богов!

— Фэйн вам не позволит! Это… это… это… — Нэнагэл никак не мог подобрать слова, которое выразило бы всю его ярость.

— Ваш новый фэйн сидит со мной рядом! — провозгласила Макарета, положив руку Мовиндьюле на плечо. Теперь ее прикосновение принца ничуть не порадовало. — И он со мной согласен.

— О чем ты? — не понял Мовиндьюле. — Никакой я не фэйн!

Макарета повернула к нему голову и расплылась в улыбке.

— Через несколько минут ты станешь фэйном!

— Не понял. Что происходит? Зачем ты это делаешь?

— Ради нас. — Она коснулась его щеки. — Ради всех миралиитов и ради тебя.

— Стой, погоди-ка, что именно ты делаешь ради меня?

— Идея принадлежит тебе. Ты — гений!

Наверное, ему снится. Не может быть, чтобы это все происходило на самом деле. Так оно всегда и бывает. Кошмар начинается как приятный сон, а не успеешь оглянуться, как Имали летит через весь зал, и мир разваливается на куски.

— Объясни наконец!

Макарета хихикнула. В другое время и в другом месте — пожалуй, в его спальне — принц счел бы это милым, однако в окружении разозленной толпы ее смех отдавал безумием.

— Мы приняли твой план. Ну, не совсем в точности… Ты сделал главное — перекинул для нас мостик.

Советники хотели покинуть Айрентенон, однако двери оказались заперты. О стену у лестницы разбилась брошенная кем-то ваза. Парадные стражи, чьи обязанности Мовиндьюле прежде считал самыми скучными на свете, попытались восстановить порядок, но их отбросила та же сила, что покалечила Имали.

— Макарета, прошу тебя! Опомнись! — умолял принц.

— Ты сообщил нам, что Вэсек принял меры против покушения на фэйна и даже против нападения на Тэлвару. Это нам очень помогло. Хотя мы с Эйденом рассматривали оба варианта, ты избавил нас от ошибок. И тогда родился план!

Советники стучали в двери. Некоторые не таясь плакали. На галерее раздавались взрывы смеха; среди дюжины зрителей Мовиндьюле узнал Ингу и Флинн.

— Какой план?

— Убивать фэйна во дворце слишком рискованно. Зато подготовиться к неожиданному событию, к хаосу он не в силах. Даже Вэсек не мог предположить, что мы заманим его сюда!

«Убить фэйна? Убить моего отца?»

Он уставился на Макарету, не в силах постигнуть смысл ее слов. Вероятно, она заметила выражение лица принца, и смягчилась, одарив его грустной улыбкой.

— Ты и сам понимаешь, что твой отец должен умереть. Он слишком слаб. Знаю, он не виноват, однако мы не можем дожидаться, пока он умрет от старости. Он — порождение своего времени и вырос в ту пору, когда все сословия считались равными. Его эпоха ушла. Наше поколение увидит расцвет мощи миралиитов, и мир вокруг нас изменится в лучшую сторону!

— Макарета, прошу! Не надо!

Она снова рассмеялась.

— Не волнуйся, все будет хорошо. Нам ни к чему бояться гнева Феррола. Миралиитам он не страшен. Законы одного бога неприменимы к другим богам. Ведь мы теперь боги! Знаю, пока ты этого не чувствуешь, но погоди, скоро у нас появится своя паства. Тогда ты все поймешь!

Своя паства?!

Мовиндьюле сдался. Его разум отказывался принять происходящее, поэтому принц просто опустился на скамью.

— Фэйн идет! — крикнули с галереи, и Мовиндьюле показалось, что это Эйден.

— Мне пора. — Макарета помолчала, развернулась на левой пятке и похлопала принца по руке. — Если не хочешь участвовать в этой части плана, мы поймем.

И она оставила его на скамье под куполом, с которого глядели Гилиндора Фэйн и Каратак.

Глава 26

— И что теперь? — спросил Малькольм, взбираясь по скрипучей лестнице.

— Хватит спрашивать! — возмутился Рэйт. Он перевесился через стену, опершись локтями о каменную плиту, которая закачалась под его весом. — Я вам не киниг.

— Ты — дьюриец. Те, кто бедокурит в мирной жизни, в тяжелые времена становятся героями.

— Я не герой.

Малькольм пожал плечами и посмотрел на север.

— Очень жаль. Герой нам весьма пригодился бы.

В темноте горели походные костры гула-рхунов, заполонивших окрестные холмы, словно армия светлячков. И еще северяне питали слабость к барабанам. Все истории отца и братьев Рэйта начинались со слов «мы проснулись под бой гулских барабанов…», «в ночь перед битвой мы заснули под барабаны», «мы ринулись в битву под грохот боевых барабанов…». Рэйту никогда не доводилось воевать с гула-рхунами. Что бы там ни говорил Адгар, Рэйт до этого просто не дорос. Он мог бы отправиться в долину Высокое Копье в следующий призыв, но его так и не случилось. Весь боевой опыт Рэйта сводился к дракам с братьями и прочими дьюрийцами. Жизнь на пустошах, где еды всегда не хватало, зато копий имелось в избытке, дала ему отличную школу. Однако на войне все иначе. Он не знал, как именно, просто чуял нутром и помнил рассказы воинов.

— Как думаешь, барабанщики все те же? — спросил Малькольм. — Я имею в виду, они меняются или нет? Ну, не могут одни и те же люди стучать ночь напролет!

— Знаешь, временами я поражаюсь ходу твоих мыслей.

— А что такого? Думаю, вопрос вполне обоснован. Ведь барабанный бой не смолкает.

Рэйт вздохнул.

— По крайней мере, тут нет Персефоны.

— Она вернется. — Малькольм заявил это с такой уверенностью, что Рэйт заподозрил, не получил ли тот каких новостей про переговоры с дхергами.

— Надеюсь, ей хватит ума держаться подальше отсюда.

Малькольм покачал головой.

— Персефона живет ради своих людей. Пора бы тебе понять! Она никогда их не покинет. Ни под страхом войны, ни из-за любви к мужчине. Пожалуй, это даже трагично. Вы напоминаете мне двух невезучих возлюбленных из старых легенд.

Рэйт посмотрел на него с кислым видом.

— Ты ничего обо мне не знаешь, так что хватит! Тебя совсем избаловали в твоем Алон-Ристе, откармливали, как племенного борова. А я жил…

— В Дьюрии, знаю-знаю, — кивнул Малькольм. — На бесплодном, обдуваемом всеми ветрами плоскогорье среди камней и тощей травы, где еды мало, а сострадания еще меньше. Отца ты ненавидел, хотя умудрился сохранить к старику беззаветное уважение. Еще ты ненавидел старших братьев, да и на прочих сородичей тебе, похоже, плевать. Любил ты лишь мать и сестру, а потом Персефону. Полагаю, ты так быстро и безнадежно запал на нее потому, что она напоминает тебе сестру или мать… возможно, обеих. — Малькольм держал свое копье, Нарсирабад, двумя руками, острием вверх, будто собирался взбивать масло. Они с Рэйтом не смотрели друг на друга, разглядывая костры на холмах. — Ты никогда не рассказывал, как умерли твоя мать и сестра.

— И не собираюсь.

— Ты ведь был тогда с ними? Они умерли, ты выжил. Болезненный опыт, не спорю. И тоже весьма типичный для старых легенд. Похоже, тебя гнетет чувство вины.

Бывший раб частенько бесил Рэйта. Ему никогда не доводилось встречать такого болтуна, как Малькольм.

— Сменим тему.

— Я веду к тому, что Персефона для тебя — нечто вроде второго шанса. Вот почему ты зовешь ее с собой. Хочешь спасти. Тем более, что ты не смог уберечь мать и сестру.

— Теперь это без надобности.

— Говорю же, она вернется! — заверил Малькольм.

— Надеюсь, к тому моменту все закончится. Ты прекрасно знаешь, что гулы нас всех перебьют.

Малькольм долго молчал, затем перехватил копье и вздохнул.

— Они еще не напали.

— Нападут.

— Вожди послали гонцов. Помощь придет.

— Не успеет.

Малькольм стукнул по каменной дорожке копьем.

— Не будь таким оптимистом!

Рэйт посмотрел на него. Они обменялись улыбками.

— Вдруг с ней что-нибудь случится? — спросил Рэйт.

— Например, она попадет в окружение тысяч разъяренных воинов?

— Ну да, типа того.

— Где бы Персефона ни была, хуже, чем здесь, ей не будет.

Рэйт кивнул.

— Вот именно.

— И что — тебе от этого легче? Вовремя ты отправил ее подальше, теперь она пропустит все веселье, — с озорным видом заметил Малькольм.

— Вообще-то да.

— Ты знаешь, что мы будем делать теперь?

Рэйт кивнул.

— Будем ждать.

В темноте Гиффорд пробирался вдоль стены, ведя правой рукой по камням. Поразительно, как много камней набрали жители Тирре! И наверное, долго они их укладывали… Другую руку Гиффорд прижимал к груди, растопырив пальцы, будто собирался клясться; как ни странно, ребра болели меньше, если на них надавливать. Даже дышать было тяжело: с каждым вдохом он чувствовал острый укол, заставлявший делать еще один вдох и вызывавший новую вспышку боли.

— Куда собрался? — спросила Падера, возникшая из темноты словно призрак. Старая вдова вернулась в лагерь быстрее, чем Гиффорд ожидал. Гончар никогда не мог понять, почему Падера неизменно его опережала: то ли из-за своей энергичности, то ли из-за его скрюченной спины. — Небось больно дышать? Отлежался бы ты недельку.

— Я ищу свою подпофку, — сказал Гиффорд.

Падера выбрела на тропку, вившуюся вдоль стены. В последние недели она стала главной улицей для всего клана Рэн. Большая ее часть пролегала под шерстяным навесом, этот же участок находился между Восточными и Западными Хлябями — ничейная земля.

Древняя старуха несла на спине тюк шерсти. И она, и Гиффорд горбились — встреча двух уродливых троллей в темноте.

— Ты про костыль? Ищешь свою палку? Или того, кто ее сделал? Так ее тут нет.

— Что значит — нет?

— Уплыла за море в земли дхергов.

— Фоан нет? — Гиффорду пришлось переспросить, потому что старуха несла какую-то чушь. Видимо, она на пути к маразму, и это единственный забег, который он был не прочь ей проиграть. — Фоан уплыла?

Падера кивнула.

— Поэтому нечего тут мне отплясывать.

Отплясывать? Похоже, Падера уже достигла финиша.

— С чего ты взяла, что Фоан куда-то делась?

Падера прищурилась, давая понять, что ей не нравится, когда ее слова ставят под сомнение. С непревзойденными знаниями приходит и непревзойденный гнев, стоит в них усомниться.

— Персефона отправилась с тремя дхергами за оружием для своего народа, Мойя увязалась следом, чтобы ее защищать, и захватила с собой Роан, дабы та не влезла в какие-нибудь неприятности. И что будешь делать? Допрыгаешь до причала, пытаясь при этом не свалиться в обморок от боли, а потом прорвешься на дхергский корабль? Заставишь капитана переправить тебя в Кэрик, где выследишь ее по запаху? Конечно, тебя поведет любовь! Любовь направит твои скрюченные ножки в нужном направлении, и ты ее отыщешь. Разумеется, отыщешь, потому что так уж устроен мир, верно? Она будет сидеть в какой-нибудь яме со зверем, который изготовился ее сожрать. Ты забьешь тварь до смерти своим костылем — если я разыщу тебе твою палку, чего я делать не стану. И ты спасешь возлюбленную, возьмешь ее на руки и вернешься домой, идя по воде аки посуху.

Избиение фрэев прошло для Гиффорда куда менее болезненно, чем слова Падеры. Калека дрогнул, потом сделал глубокий вдох, позволяя боли пронзить его насквозь. В кои-то веки стало легче.

— За что ты меня ненавидишь? — спросил он. — Ты всегда мила со всеми, кфоме меня. Пфямо настоящая мамочка для каждого в клане. За что… — Голос дрогнул, Гиффорд перевел дыхание. — Почему ты ведешь себя со мной как злющая ведьма?

Старуха пристально посмотрела на калеку, причем двумя глазами. Должно быть, впервые. Она скомкала рот, будто мятый коврик, и нахмурилась так сильно, что у нее появились новые морщины.

— Ты ведь знаешь, как появился на свет?

Гиффорд кивнул.

— Мама погибла, дав мне жизнь.

— Именно. Ария была… — Падера пожевала губы и втянула воздух ртом. — Она была отважной. Всегда! Люди часто о ней говорят, но только я еще помню…

— Что?

Старуха пожевала нижнюю губу, начавшую дрожать.

— Она знала. — Падера попятилась и прислонилась плечом к каменной стене Далль-Тирре, чтобы облегчить вес тюка. Или же ей просто нужно было на что-то опереться — уж слишком тяжелы были ее слова. — Молодые матери часто хотят узнать у мистика, что за будущее ждет детей, которых они вынашивают. Большинство предсказаний Туры были самыми обычными: твоя дочь вырастет красавицей и удачно выйдет замуж, твой сын станет ловким охотником. Хотя некоторым выпадало нечто необычайное. Вот и твоей матери выпало такое. Тура сказала, что тебя ждет великая судьба, только заплатить придется сполна. Ценой станет жизнь Арии.

Гиффорд ахнул.

— Да, она знала. — Старуха втянула нижнюю губу, не в силах унять дрожь. — И могла предотвратить. Избавиться от тебя. Я бы помогла. Вот только твоя мать… она… — Старые губы снова сжались. — Мы любили Арию, весь далль ее любил, потому что она была особенной. Умнее, добрее, отважнее и просто лучше, чем остальные. Мы в ней души не чаяли! — Падера судорожно вздохнула. — Ария пожертвовала ради тебя всем, потому что ты должен был… должен был…

— Что? Что мне нагадала мистик?

Падера снова прищурила один глаз, зато второй был так остер, что мог бы и камень разрезать.

— Она сказала, что ты побежишь быстрее любого мужчины на свете, и судьба твоего народа зависит от того, выиграешь ты забег или нет.

Слова ее прозвучали как удар, причем не слабый, а хороший тумак в живот. Гиффорд действительно убил свою мать…

— Увидев твою скрюченную спину и усохшую ногу, мы поняли: Тура ошиблась. Твой отец отказался поверить в то, что Ария погибла зря, и стал о тебе заботиться сам. Наверное, ему хотелось верить, что ты поправишься, потому что правды он бы не вынес… Он умер от горя. Поэтому вырастила тебя я.

— Ничего подобного!

— Разве? — Падера задорно усмехнулась, и от нее повеяло безумием. — Я превращала твою жизнь в кошмар наяву всякий раз, как представлялась такая возможность. Когда тебе было шесть, кто, по-твоему, надоумил мальчишек швыряться в тебя камнями? А кто, по-твоему, заставил их избить тебя до крови, когда тебе было двенадцать? Кто подал им идею называть тебя гоблином? Кто сделал так, что Миртис тебя возненавидела?

Гиффорд ушам своим не верил. Падера, добрейшая женщина в Далль-Рэне, которая пекла пироги и печенье для детишек и бескорыстно лечила хворых, на поверку оказалась Тэтлинской ведьмой. Хотя, если подумать, не слишком-то она и маскировалась.

— Почему? Ты мне мстила? Ты мучила меня всю жизнь из-за того, что мама не убила меня и…

— Не прикидывайся дурачком! Разумеется, нет! — Старуха скривилась.

— Тогда почему?

— Тура умерла, твоя мать умерла, отец тоже. Все, кто знали пророчество, ушли в мир иной. На тебя смотрят как на калеку, который лепит красивенькие чашечки. Я же еще помню обещание, данное Турой. Может, я и дура, но я верю! Я должна верить! Твоя мать была особенной, и ты тоже должен стать особенным. И, клянусь Великой Праматерью, ты таким станешь, или же я тебя прибью! Придет день, и ты вступишь в борьбу. Чтобы победить, нужно быть сильным. Таким я тебя и сделала: били тебя, потом бил ты. Я научила тебя добиваться невозможного, потому что тебе придется совершить нечто немыслимое, Гиффорд! В один прекрасный день тебе придется бежать быстрее и дальше всех, потому что только так ты спасешь свой народ. Ради этого умерла твоя мать, и я не позволю, чтобы ее смерть была напрасной!

Падера повернулась и пошла прочь.

Гиффорда ноги уже не держали. Он прислонился к стене и уставился в темноту. Он стоял между Восточными и Западными Хлябями, чувствуя себя так, будто заблудился в дремучем лесу. По ту сторону луж он увидел огни гула-рхунов, разбросанные по холмам. Грядет война. В первую очередь погибнут те, кто находится вне стен далля — остатки клана Рэн. Ему хотелось отыскать Роан и сказать ей, что он в порядке. Она наверняка расстроена и винит за его избиение себя. Гиффорду не хотелось умирать, не освободив ее от вины за несовершенное преступление. И ему хотелось облегчить свою совесть — ведь он причинил Роан боль, потому что не был в силах принять побои, вернуться к ней и объяснить, что теперь все хорошо, что она не сделала ничего плохого…

Как выяснилось, прощение уплыло далеко за море.

Гиффорд прислонился спиной к стене и сполз на землю.

— Пфостите меня, — прошептал он в ночь, потому что не мог сказать этих слов тем, кого любил.

Нифрон ворвался в чертог вместе с Сэбеком. Хотя фрэй не имел права присутствовать на совете, судя по выражению лица, его было не остановить. Впрочем, воины Липита и не пытались. Лидер галантов пересек зал и встал перед вождями, сидевшими в кругу. Одно кресло по-прежнему пустовало.

— Что происходит? — потребовал ответа Нифрон. — Что сказал посланник гулов?

— Гула-рхуны избрали кинигом севера Адгара, — ответил Тэган. — Он бросил вызов кинигу юга. Победитель возглавит все десять кланов.

— Значит, нападать они не намерены? — удивился Нифрон.

Тэган покачал головой.

— Наверное, они поняли, что междоусобица нас ослабит, и мы не сможем победить твой народ. У гулов явно больше уверенности в своих силах, чем у нас, однако видеть Рэйта кинигом они не хотят. И поэтому бросили ему вызов. Похоже, они ненавидят и его, и весь его род.

Нифрон обменялся взглядами с Рэйтом.

— Они ждут, что мы выставим Рэйта, и уверены, что Адгар его убьет.

— Еще как убьет! Адгар одолел моего брата, — объяснил Рэйт. — А Дидан был крупнее и гораздо более опытным воином, чем я.

— Что вы им ответили? — спросил Нифрон.

— Попросили два дня на раздумья и послали гонцов в ближайшие деревни, — ответил Липит.

— И что будет через два дня?

— Об этом мы сейчас и размышляем. — Тэган сложил руки на груди. — У нас не хватит воинов, чтобы оказать достойное сопротивление. Гула-рхунов почти двадцать тысяч. Двадцать тысяч! Кто знал, что их придет так много?

— Я знал, — сказал Нифрон. — Это лишь малая часть войска, ожидающего в долине Высокое Копье.

Тэган нахмурился.

— И еще ты знал, что на совет они придут такой ордой? У Липита всего три сотни воинов. Рэн привел две. С окрестных деревень мы наберем сотни четыре-пять. У нас есть стены, однако всем в далле не укрыться. Гонцы вернутся не скоро, если им вообще удалось прорваться…

— Я думаю, надо принять вызов, — заметил Харкон. — Возможно, это лучший способ решить проблему. Будем действовать по старинке.

— Да, пусть все решат боги, — кивнул Липит.

— С ним сражусь я, — заявил Нифрон.

— Мы ведь уже объяснили: фрэй не может стать кинигом, — напомнил Тэган.

— Плевать мне на ваши глупые законы! — Нифрон всплеснул руками и принялся расхаживать по залу. — Эта война — война с моим народом, который превосходит вас во всем, кроме численности. Это вам не дурацкая межклановая грызня и не игра! Если мы проиграем, то потеряем все. На глупости времени нет! Фрэи загнали гоблинов в норы под землей, великанов — в горы. Неужели вы думаете, что без меня у вас есть шанс?

Нифрон провел рукой по лицу, пытаясь успокоиться, сделал глубокий вдох.

— Нет в мире сильнее мощи того, кто сидит на Лесном Троне! Однако победа возможна, и вот почему. Во-первых, фэйн не ожидает, что овцы развяжут войну. Во-вторых, у вас есть я. Кто научит ваших людей сражаться и поведет их к победе? Без меня и моего руководства вы все погибнете!

— Господин Нифрон, — перебил его Тэган. — Даже если все, что вы говорите, правда, взгляните на ситуацию нашими глазами. Как можем мы поставить над собой фрэя, если мы пытаемся избавиться от господства фрэев? Как объяснить это простым людям? Боюсь, вы годитесь лишь на роль ценного советчика, несмотря на все ваши благие намерения.

Нифрон заскрежетал зубами и ничего не ответил.

— И тогда мы снова возвращаемся к выбору того, кто примет вызов, — продолжил Тэган, обращаясь ко всем собравшимся. — Это должен быть один из нас.

Вожди Рхулина молча переглянулись. Хотя многие дни они вроде бы ничего не делали, вид у них был изнуренный: под глазами темные круги, плечи поникшие, лица понурые. Тревога и страх истощили вождей еще до начала битвы. И все же они пришли при оружии. У многих на поясе висели простые ножи, возле кресла Тэгана лежал топор, а Харкон оставил у двери свое копье. Никто не доверял гула-рхунам настолько, чтобы не ждать нападения в любой момент.

Элвард поднялся.

— Разве киниг-гул настолько ужасен?

— Гулы не знают пощады, — заметил Рэйт, — и они всегда ненавидели рхулин-рхунов. Если вам каким-то чудом удастся одолеть фрэев, то жизнь под правлением гулов станет куда хуже, чем теперь.

— А ты обрекаешь нас на нее, потому что отказываешься от поединка! — воскликнул Кругер.

— Ни на что я вас не обрекаю. Я всего лишь констатирую факт. Адгара мне не одолеть. Хотите победы — ищите кого-нибудь другого.

Вожди переглянулись. На их лицах проступила обреченность — безрадостное принятие неизбежного поражения. Кругер посмотрел на свою роскошную мантию и на перстни, будто заранее с ними прощался.

Тэган наклонился вперед. По возрасту вождь годился Рэйту в отцы.

— Придется драться тебе, — сказал он Рэйту тоном, не допускающим возражения. — Другого выбора нет.

— Гула-рхуны куда искуснее в схватке, чем дьюрийцы, — ответил Рэйт. — Адгар — опытный воин. Он множество раз бывал в бою, в отличие от меня. И если он действительно убил моего брата, то шансов у меня маловато.

— Это лучше, чем ничего. К тому же тебе нужно отомстить за смерть брата.

— Своих братьев я ненавидел, — признался Рэйт и вздохнул. — Три года как умерли, а все еще пытаются меня убить.

Глава 27

Роан проснулась в темноте, не понимая, где находится. Не тлели оранжевые угли в очаге, не храпел Ивер… Она всегда боялась просыпаться в тишине. Это означало, что кошмары последовали за ней в явь. Точнее, кошмар, поправила себя Роан.

Послышался шум. Роан задержала дыхание и повернула голову. Не Ивер. В зеленом свечении она увидела Персефону, Мойю и Арион, сидевших в середине большого зала. Роан все вспомнила! Она не дома, она заперта в миле под землей в каменной могиле в чужой стране, без воды и почти без пищи, и еще есть демон, который скоро прорвется через баррикаду и убьет их всех. О, спасибо тебе, Мари! Роан облегченно вздохнула и расслабилась.

Маленькие человечки тоже проснулись и сидели неподалеку от женщин. Между ними лежал светящийся камень, тот, что покрупнее. Второй светил возле стола и стопки табличек. Наверное, там расположились Брин, Сури и Минна.

Роан удивилась, что уснула. Она вовсе не собиралась спать и даже не помнила, чтобы ложилась или закрывала глаза. Ей никогда не удавалось засыпать легко. Большинство ночей она мучилась, возилась и ворочалась. Ивер просто падал и засыпал. Мойя, как вскоре узнала Роан, спала до позднего утра, даже долгими зимними ночами. Если Роан и удавалось заснуть, она вскакивала уже через три-четыре часа. Ее будил любой звук, дальнейшие попытки задремать были бесполезны… Как ни странно, после пробуждения она все еще чувствовала усталость и слабость. Вдобавок у нее слипались глаза.

«Наверное, заболела».

Болела Роан редко, зато тяжело. Он вспомнила последний раз и с запозданием осознала свою ошибку.

«Гиффорд!»

В темноте ей привиделось лицо друга с такой знакомой улыбкой — точнее, перекошенной ухмылкой, за которую мальчишки прозвали его гоблином. Когда Роан валялась в лихорадке, он приносил ей суп. Пожалуй, лучший суп, какой ей доводилось пробовать, а значит, готовил его не Гиффорд. Хотя он умел многое, такой суп мог сварить только один житель далля. Следовательно, Гиффорд ходил к Падере, хотя он никогда не обращался к старухе. Они не ладили, что всегда удивляло Роан, ведь эти двое были самыми лучшими людьми в мире.

Ради Роан Гиффорд шел на любые жертвы. Однажды он решил раздобыть меду к ее дню рождения, и пчелы искусали его до полусмерти. Из-за больной ноги поиски меди для Роан в ямах возле реки были для него не просто мучительно тяжелы, но еще и опасны. Зачем он это делает? Мило, конечно, только Роан чувствовала себя виноватой. Она терпеть не могла хворать из-за той боли, которую это причиняло Гиффорду.

«Сейчас Гиффорд лежит под навесом, избитый и весь в крови из-за меня, потому что я не смогла перестать думать. И в то же время нельзя сказать, что я думала». Роан вовсе не обольщалась на свой счет. Люди вроде Персефоны рассуждают намного лучше, чем она. Остальные не только понимают, что нужно делать, но и когда. С этим у Роан всегда возникали проблемы. Хотя Мойя говорила, что она не виновата, просто так жизнь сложилась, Роан знала: люди, хорошие люди, вечно ее оправдывают.

Гиффорд не искал ей оправданий — он лишь отказывался замечать ее недостатки и неудачи. А ведь их было много: взять хотя бы скобки на ноге Гиффорда, из-за которых он упал в грязь, или швырялку для копий, оказавшуюся бесполезной. Гиффорд видел в Роан только хорошее, вот в чем проблема. Его избили, потому что он отказывался признать очевидное.

«Роан, ты никто! — Голос Ивера всегда звучал хрипло. — Тебя не зря назвали Роан — «никто». Потому твоя мать и выбрала такое имя. Она знала, что ты ни на что путное не сгодишься. Для нее ты была обузой, как и для меня, и ты станешь проклятием для любого, кому будешь дорога. Вот кто ты на самом деле — обуза и проклятие».

Разве можно верить в себя, когда есть столько доказательств обратного? К примеру, происшествие с Гиффордом. Перед глазами так и стояло его избитое лицо.

«Ты станешь проклятием для любого, кому будешь дорога».

— Роан? — окликнула Брин, чей силуэт виднелся на фоне светящегося камня. — Ты проснулась?

Она кивнула, затем поняла, что это глупо, и сказала:

— Да.

— Хорошо. Я к тебе уже подходила, только будить не стала. Все равно я тогда еще не закончила.

— Уже подходила? Сколько я проспала?

— Не знаю. Вроде долго. Достаточно, чтобы я успела разобрать пару табличек. Я поняла, что тут случилось. Я расскажу всем, и ты тоже обязательно послушай!

— Ладно.

Роан выпрямилась и помассировала лицо, пытаясь избавиться от сонливости. Каменный пол украл тепло ее тела и заставил мерзнуть. Девушка растерла руки и ноги, слегка согрелась, встала и побрела к остальным. Идти было тяжело, словно она набрала вес, поэтому Роан с удовольствием опять села, опустившись между Мойей и Персефоной, чуть ей улыбнувшейся.

Арион безотрывно глядела на заделанную трещину. Безволосая фрэя сгорбилась, скрестила ноги, руки положила на колени, веки прикрыла. Пол между лодыжек был закапан черной кровью, падавшей из ее носа. Изнуренными выглядели все. У Персефоны и Мойи под глазами темнели круги, они даже сидели с трудом.

— Хорошо поспала? — спросила Мойя.

Роан задумалась и покачала головой.

— Отдохнуть не удалось.

— Похоже, Арион нужно много энергии, чтобы удерживать дверь, — сказала Персефона.

— Наверное, она погрузит нас в сон, когда придет время. Может, так и лучше, — добавила Мойя.

Подошла Брин с табличками в руках.

— Давайте расскажу вам, что я узнала! — Девочка положила камни на пол перед ними и опустилась рядом с Роан.

— Сури ждать не будешь? — спросила Персефона.

— Она уже знает.

— Где она?

— Заучивает то, что написано на столе. — В зеленом свете Роан заметила под глазами Брин такие же черные круги, как и у всех. Хотя ее личико осунулось, Брин не терпелось поделиться тайной. — Так вот, я изо всех сил пыталась прочесть таблички. Многие слова, увы, непонятны. Они лежат в обратном порядке, то есть первая табличка — в самом низу, верхняя — последняя. Поэтому история начинается с конца.

— История? — переспросила Персефона.

— Все таблички рассказывают историю того, кто здесь сидел.

— Древний? — уточнила Мойя.

— Никакой он не Древний. Насколько я поняла, звали его Три. По-видимому, его убил собственный брат. Они не поделили женщину. Оба любили ту, которая была… истинной? Что-то вроде того. Про женщину я пропустила…

— Убил? — удивилась Мойя. — Как он мог умереть и в то же время находиться здесь? Так не бывает.

— Знаю-знаю. — Брин смущенно пожала плечами. — Просто послушайте! Итак, этот Три — то есть Древний — попал в ловушку, вроде нас. Выбраться сам он не мог.

— Однако выбрался, — отметила Роан.

Брин кивнула.

— Ему помогли гномы. Как сказано в табличках, Три услышал стук молотков и позвал на помощь. Они подошли, но открывать камеру не стали. Он умолял их, а они боялись. Думали, там сидит Уберлин.

— Кто-кто? — спросила Мойя.

— Лукавый, — ответил Потоп. — Древние легенды гласят, что он принес зло в наш мир. Уберлин — худший враг всех и вся.

Брин кивнула.

— Ну так вот, Три знал много всяких штук и предложил гномам ценный дар. Он понял, что они пользуются каменными орудиями, и сказал, что поделится с ними тайной металла под названием медь.

— Погоди-ка, — перебила Мойя, — разве гномы не знали меди? Ведь из нее Роан сделала свой топорик? — Она посмотрела на Роан, и та кивнула.

— Это было ужасно давно, — объяснила Брин.

— Людей тогда не было и в помине, — заявил Потоп.

— А вот и нет! Были, — заявила Брин. — Мне встретилось упоминание о трех народах.

— И каких же?

— Детей Феррола, Детей Дроума и Детей Мари.

Услышав последнее имя, Персефона улыбнулась. Брин улыбнулась ей в ответ.

— Полагаю, что на других табличках об этом говорится гораздо подробнее. Их очень много!

— Сколько ты уже прочла? — спросила Персефона.

— Только две. Еще я помогла Сури разобрать то, что начертано на столе.

— Итак, возвращаясь к нашей истории… — Мойя зевнула, потом посмотрела на Арион. — Ты сказала, что этот узник попросил гномов выпустить его на свободу и?..

— Ну да, — кивнула Брин. — Гномы захотели попробовать его дар и ушли надолго. По возвращении они заявили, что он никуда не годится, потому что медь слишком мягкая.

Роан кивнула.

— Это правда. От нее толку мало.

— И тогда Три предложил им дар получше — тайну изготовления бронзы. Дхергов опять не было очень долго. По возвращении они стали жаловаться, что медь найти трудно, и дар бесполезен.

— Бронзу делают из меди? — восхищенно воскликнула Роан.

— И олова, судя по всему. Формула находится здесь. — Брин указала на лежащую между ними табличку. — Теперь ты понимаешь, почему я хотела, чтобы ты тоже послушала?

Истории Брин всегда были хороши, но эта особенно заинтересовала Роан.

— Им не понравилась бронза? — Персефона посмотрела на гномов с усмешкой.

— Нас ведь там не было! — вскинулся Мороз.

— В любом случае, — продолжила Брин, — Три начал серчать и решил, что гномы им просто пользуются.

— Как я его понимаю! — воскликнула Мойя.

Персефона кивнула, заставив Мороза и Потопа нахмуриться.

— Однако он предложил им еще один дар, при условии, что на этот раз они точно его выпустят. И тогда он открыл им тайну чего-то под названием си-таль.

— Сталь, — поправил Мороз.

— Сталь? — задумчиво посмотрела на него Брин.

— О ней там тоже говорится? — спросила Роан, поглядев на плоский камень на коленях Брин и коснувшись вырезанных на нем знаков. — Я имею в виду, как ее сделать?

Брин кивнула.

— Как и бронзу. Думаю, это серый металл, который мы видели.

— С днем рождения, Роан! — воскликнула Мойя.

Роан оторопела. Она не знала своего дня рождения. Мать Роан, Рианна, умершая, когда Роан было одиннадцать, ни разу не праздновала день, в который родилась ее дочь. Ивер сказал, что она называла его худшим днем в своей жизни.

— В общем, гномы ушли снова. И опять надолго. А вернувшись, заявили, что этого недостаточно. Им хотелось большего. Три пообещал им ключ к бессмертию, то есть плод Первого Дерева. Якобы у него есть семечко, и если его посадить, то гномам достанутся все плоды. Умно придумано, ведь остальные дары были просто знанием, а семечко — реальная вещь, и им пришлось бы проделать отверстие в камне, чтобы его получить. Гномы ушли думать. Три знал, что от такого дара они не в силах отказаться.

Мороз с Потопом зафыркали и заворчали. Брин сделала вид, что не слышит.

— Три хватило бы и маленького отверстия, чтобы вылезти. Но он настолько возненавидел гномов за жадность и вероломство, что не мог позволить им добраться до своего сокровища — до табличек и заключенной в них мудрости. И тогда он придумал, как создать Бэлгаргарата, только он назвал его иначе.

— Бэлгаргарат — наше слово, — сказал Потоп.

— Три дал ему другое имя.

— Надеюсь, покороче, — заметила Мойя.

Брин покачала головой.

— Увы, нет. И я не в силах его произнести. Еще он называл это существо почти живым. Страж должен был жить вечно и не пускать гномов к табличкам. Три дал ему право бродить по всему Нэйту и разрешил наказывать гномов, если они осмелятся войти.

— Ого! — взорвался Мороз. — Он нас проклял? Он обвинил во всем только нас?

Мойя покачала головой.

— Вы сами сказали, что пришли сюда за сокровищами. Похоже, ваши привычки с тех пор не сильно изменились.

— Потише, вы оба! — подняла голос Персефона. — Продолжай, Брин.

— Три запретил своему созданию выходить за пределы горы, чтобы он не стал проклятием для остального мира.

— Погоди! Разве он не может покинуть Нэйт? — спросил Мороз.

— Если верить табличкам, то нет.

— Ну, уже хорошо, — сказала Персефона. — По крайней мере, нам не нужно бояться, что он придет к нашим берегам.

— И что там дальше? — спросила Мойя.

Брин пожала плечами.

— Вот и все. Эту табличку он так и не закончил. Думаю, узник покинул камеру. Здесь говорится о его последней жертве и как он освободится и создаст Бэлгаргарата.

— Как же он выбрался? — спросила Персефона.

— Думаю, гномы вернулись и проделали то отверстие.

— И его хватило?

— Похоже, что да.

— Тебя хочет видеть Арион, — сказала Брин Сури, в последний раз повторявшей заклинание. — Я думаю… — Брин прислонилась спиной к стопке каменных табличек. — Думаю, изучить их все мне не хватит времени…

Таких грустных лиц Сури видеть не доводилось.

Сури кивнула и одобряюще улыбнулась. Потом с Минной прошла через камеру туда, где сидела Арион.

Долгие часы фрэя даже не шевельнулась, и вид у нее был неважный. Кожа посерела, дыхание давалось ей с трудом, из обеих ноздрей сочилась кровь.

— Сури, я почти закончила.

— Хочешь, чтобы я тебя подменила?

— Бесполезно. Ты запомнила плетение со стола? Если у тебя будет источник, ты сможешь его воплотить?

— Наверное. Только… — Сури чувствовала себя ужасно. После ухода из Тирре она терпела неудачу за неудачей, она лишь разочаровывала Арион. А ведь кроме Туры, никто не заставлял ее стремиться к большему; никто в нее не верил. Сама того не зная, Арион заменила Туру — отчасти учителя, отчасти мать, отчасти друга. И Сури хотелось, чтобы она радовалась и гордилась ею, хотелось доказать, что она достойна ее веры. Но не справлялась…

— Я не могу найти источник силы. Такой мощный, чтобы достать до глубинных струн.

— Знаю.

— Прости меня, — сказала Сури. — Наверное, некоторые гусеницы никогда не становятся бабочками.

— Не говори так! — возразила фрэя. — Ты полетишь — однако потребуется плата, тут ты была права.

— Какая плата? Что ты имеешь в виду?

Арион перешла на фрэйский, как делала всегда, если хотела сказать что-то важное.

— Я думала об источнике и, кажется, нашла, причем очень мощный. Видишь ли, жизнь вырабатывает энергию. Ее можно использовать так, как я делаю сейчас. И эмоции эту энергию усиливают. Страх, ненависть, боль — наши чувства сродни порыву ветра: заставляют костер полыхать ярче и сильнее. Думаю, смерть произведет подобный эффект. Я ощутила высвобождение энергии, когда умер Зефирон, а потом и во время гибели Гриндала. Наверное, когда дух покидает плоть, случается некий взрыв. Подозреваю, что если смерть происходит в результате жертвы, особенно того, кого любишь… в общем, выброс силы получается огромным. Длится он недолго, зато позволяет задействовать глубинные струны. — Арион взяла Сури за руку. — Я могу дать тебе эту силу.

Сури затрясла головой.

— Тебе нужно убить меня и…

— Нет!

— Сури, послушай.

— Нет. Я не смогу!

— Я убила бы себя сама, только силы выделится гораздо меньше… Единственной твоей эмоцией будет чувство утраты. А вот если меня убьешь ты, если моя смерть случится от твоей руки, тогда…

— Ни за что! Я не смогу.

— Ты должна, иначе умрут все.

— Я не справлюсь. Я не… Нет, погоди! — радостно улыбнулась Сури. — Давай ты убьешь меня!

Арион указала на свою голову.

— Я едва в силах держать дверь. Я не перенесу прикосновения к глубинным струнам. Кроме того, ты гораздо важнее меня. Ты — ключ к выживанию обеих наших рас. Ты принесешь им мир и взаимопонимание. Вот почему я пришла сюда. И если моя смерть позволит тебе стать выдающимся Мастером Искусства, то цена невысока.

— Я не смогу тебя убить.

— Ты должна!

Сури замотала головой сильнее.

— Ты уже почти мертва, разве в тебе найдется достаточно силы?

— Ровно столько, насколько я тебе дорога. — Арион заглянула в полные слез глаза Сури. — Как думаешь, этого хватит?

Сури затряслась. Они разговаривали слишком тихо, чтобы их услышали остальные, но Минна насторожилась. Она подошла ближе и стала ласкаться к Сури.

— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я перерезала тебе горло? — Слова прерывались, губы девочки дрожали.

— Пойдет.

— Нет, не пойдет! — Сури судорожно вздохнула. — Ты для меня… Ты стала мне… Как я смогу?..

— Знаю. — Арион похлопала ее по руке. — Поэтому ты и должна убить меня, понимаешь? Ты единственная, кто сумеет создать плетение. Жертвовать надо тем, кого ты любишь, а ведь мы с тобой очень сблизились, верно? Мое убийство станет жертвой. Взрыв твоих эмоций подпитает плетение, вспыхнувшая следом печаль позволит тебе сыграть на глубинных струнах. Так он это и сделал. Этот Древний кем-то пожертвовал, кем-то очень для него дорогим. И ты должна сделать то же самое. Сури, убей меня, овладей силой и сплети своего собственного Бэлгаргарата! Отправь его сражаться за тебя, и бегите все наружу.

Сури стиснула Минну обеими руками. Она плакала. Она не могла сдержать слез.

— Давай же, — поторопила Арион. — Действуй! Чем дольше тянешь, тем хуже для тебя.

Какая ложь! Что за чушь! Если Арион права, то растягивание процесса усилит эмоции и выжмет больше силы. Истинную причину Сури видела на лице Арион, в ее небесно-голубых глазах, залитых слезами, и дрожащих губах. «Чем дольше я жду, тем труднее ей. Она в ужасе и не знает, хватит ли ей сил через это пройти. Она думает, что, если я убью быстро, у нее не будет времени передумать и она не попытается меня остановить». Арион не понимает, что такое смерть. Для фрэев она чужда, для миралиитов же стала единственным, чего они боятся.

— Просто возьми кинжал и убей меня.

— Я не могу!

— Сури! — сурово обратилась Арион к ней на рхунском. — Это твой долг!

— Нет! Должен быть другой способ!

— Сури, послушай. Ты не костер разжигаешь и не землетрясение устраиваешь, — ты создаешь существо! Я о таком даже не слышала! Сила потребуется огромная. Чтобы создать независимое существо, тебе придется не просто прикоснуться к глубинным струнам; тебе придется ударить по ним, заставить их прозвучать громко и сотрясти основы мироздания. Такое требует неимоверной силы, и из бегущей воды ты ее не получишь. Подумай об этом. Бэлгаргарату давно не требуется поддержка его создателя! Подобной мощи не соберет даже Авемпарта, ее даст лишь боль, которую ты испытаешь. Ты обязана меня убить, причем немедленно. Бери кинжал, Сури, и становись бабочкой, как задумала!

Сури уставилась на Арион. Девочку трясло.

— Действуй! — приказала Арион. — Мне долго не выдержать.

Сури медленно встала и подошла к Брин, держась так, чтобы свет не падал на ее лицо. Брин сняла пояс с мечом, и выданный дхергами клинок лежал на полу возле стола. Сури подняла его и прижала к себе, потом тихо отступила в темноту. Она не просто дрожала — все тело девочки тряслось, истязаемое страхом и отчаянием. Ей стало холодно. Сури утерла глаза и присела, чтобы подумать. Она положила оружие рядом и закрыла лицо руками.

«Я не буду. Нет! Но разве я могу подвести ее снова?»

Сури хотела одного: вернуться в Долину Боярышника, в свой маленький домик. Не следовало ей приходить в Далль-Рэн, говорить с Персефоной и пускать с горы все эти жуткие камни. Жила бы себе тихо и счастливо…

Она заплакала.

«Должен быть другой способ! О, дорогая Праматерь всего сущего, ведь должен быть и другой способ!»

Сури сидела в темноте, слегка раскачиваясь, и пыталась найти в себе мужество поднять меч. Вдруг она почувствовала рядом Минну. Волчица положила голову Сури на колени, и девочка-мистик обняла ее, зарывшись лицом в мягкую шерсть.

Персефону снова клонило в сон.

Видимо, Арион истощила их всех. Просто сидеть было утомительно, словно она взбиралась по высокой лестнице. Отец называл это состояние смертельной усталостью, мать Персефоны говорила «на последнем издыхании». Сама Персефона чувствовала себя так, будто испытывала и то, и другое, и еще чуть-чуть сверху. Никогда прежде она так не выматывалась. Темный покой не помог отдохнуть. Все указывало на то, что нужно покориться своей участи.

И вдруг усталость исчезла.

Раздался треск, будто что-то сломалось. Звук шел не снаружи, баррикада держалась. Персефона так и не поняла, что произошло, но у нее будто груз упал с плеч. Она ощутила легкость, бодрость и энергичность, которые были присущи ей в юности. Сонливость прошла, многочасовая прострация улетучилась без следа.

Как раз вовремя, чтобы умереть. Персефона изумилась иронии ситуации и едва не разразилась безумным смехом, как вдруг загораживающая вход преграда взорвалась. По полу заскакали камни, ломаясь на куски, и внутрь вместе с пылью и обломками проник синий свет лишайников. Проследив взглядом за просвистевшим совсем рядом камнем, Персефона заметила Арион и все поняла. Арион распростерлась на полу пещеры.

Вот и конец.

Почему-то Персефона ожидала хоть какого-то предупреждения. Арион могла бы поставить их в известность или предостеречь. Миралиит могла бы дать им попрощаться или помолиться. Похоже, Арион слишком устала. Или демон совершил нечто неожиданное. Персефона сама себе удивлялась, что в последние минуты жизни нашла время и силы пожалеть фрэю. Она даже ощутила легкий укол вины за то, что вовлекла ее и всех остальных в эту историю.

Бэлгаргарат с хрюканьем вломился в пещеру, опустившись на свои козлиные колени: рога вились как закрученная веревка, на уродливой морде сверкали острые клыки и крошечные свирепые глазки.

«Настоящий лик смерти! Интересно, все ли видят то же, что и я, в свои последние секунды?»

— Сеф, встань сзади! — Мойя выступила вперед, прикрывая Персефону. Даже теперь она служила своему вождю надежным Щитом.

Столкнувшись с Бэлгаргаратом, вряд ли другие Щиты стояли бы так же храбро, как Мойя. Обрубок точно не остался бы рядом с Коннигером, а Коннигер вмиг покинул бы Рэглана. Мойя не сбежала, а превратила себя в живую преграду. Девушка, прежде известная лишь красотой, твердо намеревалась защитить вождя от двадцатифутового козлоногого демона. Что за отважное сердце бьется в этой женской груди!

«Клянусь Великой Праматерью, как же я люблю тебя, Мойя!»

Бэлгаргарат выпрямился во весь рост и рыкнул так громко, что Персефона невольно заткнула уши. Потом она тоже достала меч. Почему бы и нет, во имя Тэтлинской ведьмы?!

Мороз, Потоп и Дождь, к их чести, заняли место с ними рядом. Двое взялись за мечи, третий достал кирку. Две миниатюрные женщины и три низкорослых гнома стояли плечом к плечу. То ли случайно, то ли по воле богов все подняли оружие одновременно, будто тренировались вместе долгие годы.

«Сейчас я умру», — внезапно осознала Персефона. Один удар копытом, и погибнут по крайней мере двое сразу. Хотя ей следовало бы ужаснуться, в сумбуре овладевших ею эмоций страха не было и в помине. «Мне не страшно. Ни капельки». Персефона удивилась, ведь если иссякла всякая надежда, на ее место должен прийти страх. Глядя на злобную гору, остановить которую даже миралииту-волшебнику оказалось не по силам, Персефона не испытывала ни малейшей надежды. Пожалуй, она даже приободрилась. Впервые она чувствовала себя такой живой. Освободившись из сонливой трясины, в которую погрузила их всех Арион, Персефона ощутила небывалую полноту бытия. Сердце застучало в груди, дыхание участилось. Она вдохнула холодный влажный воздух и услышала, как наконец перестали катиться последние камни.

Бэлгаргарат сделал шаг вперед, передвинув копыто. Персефона с Мойей перенесли вес на заднюю пятку, готовые нанести удар. И тут у них за спиной раздался оглушительный рев.

Два светящихся камня и синий мох в соседней пещере давали мало света. Рев прозвучал в глубине камеры. Громкий, звериный рык. В темноте двигалось что-то огромное.

Неужели их теперь двое?

Бэлгаргарат сделал еще один шаг, и этого хватило, чтобы из тени на свет выскочило нечто огромное и врезалось в демона со страшной силой. Оба ударились о стену возле прохода, проделав в ней новую трещину, и откатились друг от друга.

Персефона схватила светящийся камень и сжала в ладони, чтобы направить луч. Бэлгаргарат столкнулся с еще одним великаном — на четырех лапах, с длинной шеей, хвостом, когтями и кожистыми крыльями.

— Дракон?! — воскликнула Мойя. — Откуда взялся дракон?

Персефона посмотрела на Арион. Фрэя лежала неподвижно, как мертвая.

— Не знаю. Но… по-моему, он на нашей стороне.

Мойя криво улыбнулась.

Двое гигантов снова кинулись друг на друга. На этот раз дракон вцепился в козла передними и задними лапами, одновременно кусая длинной зубастой пастью. Бэлгаргарат топтал его копытами. От шума у Персефоны заложило уши. Бэлгаргарат схватил дракона за шею и швырнул в стену, наделав еще больше трещин в некогда непробиваемом камне.

— Брин! — завопила Сури.

Не крикнула, а именно завопила. Никогда раньше Персефоне не доводилось слышать от мистика подобных воплей. Мойя надрывалась постоянно, Брин тоже, однако Сури никогда. Обычно мистика мало что беспокоило.

Девочка вышла из темноты, вся залитая кровью.

— Ох, Мари! — вскрикнула Персефона.

Лицо у Сури было осунувшееся и бледное. Она плакала и задыхалась.

— Мне нужна Брин! Мне нужна Брин! Сейчас же!

Возле прохода раздался ужасный грохот, за ним — потусторонний вой.

Брин подбежала, возникнув из темноты в свечении призрачного зеленого камня, который держала Персефона.

— Что случилось? Что…

— Имя! — крикнула ей Сури. — Ты должна начертить имя!

— Какое имя? — спросила Брин, с ужасом глядя на мистика. — Сури, что случилось? Откуда столько крови?..

— Она не моя, не моя, — с дрожью в голосе ответила Сури.

Мистика била дрожь, голова тряслась, дыхание — стаккато судорожных вдохов.

Бум!

Камера содрогнулась, подпрыгнули все, кроме Сури. На землю дождем посыпались крошечные каменные осколки.

— Брин! — Сури теснила девочку, пока не оказалась с ней нос к носу. И все равно она буквально кричала, не в силах говорить спокойно. — Мне нужно имя Бэлгаргарата, начертанное на мече!

— На мече? — удивилась перепуганная Брин и с отчаянием посмотрела на Персефону. — Я… я не знаю, как пишется Бэлгаргарат.

— Не Бэлгаргарат! Настоящее имя, которое на табличке. Просто повтори его! Повтори! — Сури указала на стопку табличек. — Повтори, что видишь, только на мече. Давай же! Давай! Давай!

Мистик продолжала вопить, повторяя одно и то же снова и снова, размахивая окровавленными руками.

Брин перепугалась до смерти.

— Сури, прекрати! — Персефона бросила взгляд на дерущихся у стены чудовищ. — Скажи, зачем? И откуда взялся дракон?

Сури судорожно сжимала и разжимала кулаки, не в силах произнести ни слова.

— Сури! — Персефона схватила ее за плечи. — Успокойся! Успокойся. И расскажи, что случилось.

— Дракона сделала я, — неожиданно четко заговорила Сури. — Использовала плетение со стола. И когда я это сделала, то поняла: у него есть имя. Все сущности имеют имена. Вот и весь секрет. Это шов, точка, которая сковывает или освобождает демона. У Бэлгаргарата есть имя, и Брин его знает. Древний вырезал его на табличке. Оно часть заклинания.

Сури была как комок нервов. На месте ей не стоялось, она постоянно поднималась на цыпочки и опускалась на пятки.

— Если бы я только знала! Если бы я поняла, что шов можно разорвать! Тогда мне не пришлось бы… Я бы ни за что… Нет-нет, если бы я этого не сделала, то никогда не узнала бы секрет! Я не поняла бы важность имени и на что оно способно.

— Сури, я тебя совсем не понимаю!

— Все дело в шве. Шов! Неужели не ясно? — с досадой крикнула Сури. — У-у-узел в плетении. Точка, которая все скрепляет! Если пронзить Бэлгаргарата его именем, он перестанет существовать!

— Это его убьет?

— Да! Да! Да!

Мойя крутанула рукоятку меча и протянула ее Брин.

— Пиши на моем мече. Я проткну демона!

От двери донесся визг, потом рев. Персефона обернулась, но исполины уже скрылись в тени.

— Ей не победить! — всхлипнула Сури. Слезы прочертили на ее забрызганных кровью щеках чистые дорожки. — Поспешите.

— Как чертить на мече? — спросила Брин, лихорадочно оглядывая присутствующих.

— Накорябай, — посоветовала Мойя.

— Чем?

— Не знаю. — Мойя посмотрела на гномов. — У вас есть инструменты? Из металла.

Мороз покачал головой.

— Клинки, которые вам дали, слишком твердые. Чтобы нацарапать на них имя… — Он покосился на дерущихся чудовищ. — Нет у нас столько времени! И инструментов тоже нет. — Он оглянулся по сторонам. — Тут не найдется ничего, что способно чертить на этих клинках.

Из темноты тихо выступила Роан и присоединилась к остальным. Никому не хотелось быть в одиночестве, пока дерутся дракон и Бэлгаргарат.

— Нужен именно меч? — шепотом спросила девушка.

— Да! Он нужен, чтобы пронзить тело Бэлгаргарата.

— Подойдет только меч? Можно ли написать имя на чем-нибудь другом?

— Без разницы. Без разницы. Главное — имя. Просто имя… Оно должно проникнуть… пронзить его тело.

— Что ты задумала, Роан? — спросила Мойя.

— Мои маленькие копья сделаны из дерева. На них чертить легче.

— Они сработают? — спросила Персефона, чуть подавшись вперед и глядя в перепуганные глаза Роан. — Ты их наладила? Теперь они сработают?

Роан кивнула.

— Да. Я так думаю. Наверно.

— Роан, так да или нет? — вскричала Мойя, заставив Роан подпрыгнуть.

— Мойя, успокойся! — рявкнула Персефона.

— Они… они… они должны, — пробормотала Роан. — Я вставила в них перышки, но еще не попробовала. Не до того было.

— Значит, ты не уверена? — Мойя топнула ногой.

— Мойя, уймись, — сквозь зубы велела Персефона.

Персефона шагнула к Роан, стараясь ее не коснуться, и в то же время достаточно близко, чтобы девушка видела только ее.

— Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Как ты думаешь, у тебя получится? Теперь они лучше, верно?

Роан подумала и ответила:

— Да.

Персефона отвернулась.

— Я ей верю.

— Чем писать на копье? — спросила Брин.

— Пиши кровью, которая капает с Сури, — сказала Мойя.

Сперва Персефона решила, что Мойя жестоко пошутила, но, взглянув на ее суровое лицо, поняла, что та говорит на полном серьезе.

Сури яростно замотала головой.

— Не годится! Кровь смажется. Имя должно оставаться нетронутым, пока не попадет внутрь.

От передней стены донесся еще один вопль. За ним последовал удар. Персефона направила свет в ту сторону и обнаружила, что дракон валяется на спине недалеко от центра камеры; он упустил демона и едва не упал на Арион, лежащую на прежнем месте, несмотря на схватку чудовищ.

— Мойя, возьми Мороза, Потопа и Дождя и убери оттуда Арион. Несите ее к столу. Роан, придумай для Брин способ сделать нестирающиеся отметины на одном из твоих маленьких копий. Вырежьте их или выжгите, как угодно! Брин, второй светящийся осколок у тебя, поэтому поищи табличку с именем демона.

Все помчались выполнять указания.

Девочка-мистик опустилась на колени. Она закрыла лицо руками, измазавшись кровью еще сильнее, и, всхлипывая, стала раскачиваться взад-вперед.

— Сури? — ласково позвала Персефона и взяла ее за руки. — Сури, что случилось? Чья это кровь?

— Я убила ее, — пробормотала Сури. — Я убила ее. Я убила ее. Я любила ее и убила. Арион сказала, что это единственный способ затронуть глубинные струны, и была права…

Персефона с ужасом покосилась на Арион, Мойя тем временем опустилась на колени возле ее тела. Персефона обняла Сури и крепко прижала к себе, раскачиваясь с ней в такт. Мистик тоже обхватила ее руками, спрятав голову у Персефоны на груди. Она плакала и стонала, содрогаясь всем телом.

Потом девочка замерла и сделала глубокий вдох.

— Мне пришлось… — Лицо еще пряталось у Персефоны на груди, и голос звучал глухо. — Нужна была жертва. Так сказала Арион. Я… я… — она снова зарыдала.

Мойя примчалась обратно, светя себе камнем.

— Мы здесь, — окликнула ее Персефона.

Мойя запыхалась от бега.

— Дракон начал сдавать. Бэлгаргарат швырнул его пару раз, словно корзинку с листьями. Надеюсь, затея с именем сработает!

— Как там Арион? — спросила Персефона, боясь услышать ответ.

— Не знаю, — пожала плечами Мойя. — Слаба, очень слаба. Без сознания, но вроде бы жива. Она измотана, понимаешь? Совсем без сил. Гномы несут ее сюда. — Мойя помолчала и посмотрела на Сури. — Как наш мистик?

— Плохо.

— Что с ней случилось? Откуда столько крови? — спросила Мойя.

Услышав ее, Сури сжалась.

— Она любила меня. Она любила меня, а я любила ее. Я любила ее, и все равно убила…

Мойя прищурилась. Затем в ужасе огляделась, посмотрела на Персефону и проговорила одними губами:

— Нет!..

Персефона кивнула.

— Она была моим лучшим другом, — причитала Сури, — моей сестрой…

Сури зажгла огонь, и все сунули кончики мечей в пламя, чтобы раскалить. Брин опустилась на пол, положив табличку с одной стороны, деревянные копья с другой. Обернув руки тряпками, она принялась выжигать символы на древках — тонкая работа, требующая осторожности, чтобы не поджечь дерево.

— Благодарение Мари, имя умещается в один ряд! — порадовалась Брин. Прикусив кончик языка зубами, она дорисовала последний символ.

Роан взяла древко и сравнила значки с теми, что были на табличке. Потом провела пальцем по четырем перышкам у основания.

Не успела Роан одобрительно кивнуть, как Брин принялась за следующее копье.

В ярком пламени костра и призрачном свете камней двое исполинов были видны отчетливо. Они сражались за вход. Дракон вытеснил Бэлгаргарата из камеры и охранял проход. Демон атаковал с яростью, и пару раз дракон отступал в Агаву, но каждый раз умудрялся отбросить Бэлгаргарата назад.

Раньше Персефона считала обоих существ бездумными тварями, одержимыми желанием уничтожить друг друга. Однако теперь ей стало очевидно, что дракон пытается их защитить. Манеру дракона наклонять голову и горбить спину нельзя было не узнать. Когда он так делал, то слегка поднимал крылья, как прежде Минна дыбила шерсть, рычала и бросалась на врага. Стоило Бэлгаргарату подобраться слишком близко, как дракон взмыл и вонзил все четыре лапы в козлоногое чудовище, вцепляясь ему в шею сзади. Как следует ухватив рогатого зверя, он замахал кожистыми крыльями и унес его прочь, снова вышвырнув из камеры. Несмотря на схватку, на многочисленные удары и столкновения, Бэлгаргарат оставался невредимым и усталости не выказывал.

Иное дело дракон.

К тому времени, когда Брин закончила наносить символы на первое древко, дракон старался беречь правый бок, одно крыло висело чуть ниже, чем другое.

Наверно, заклинание нельзя уничтожить, зато можно ослабить.

— Это все копья, которые у нас есть? — спросила Персефона.

— Да, — ответила Роан.

Девушка разложила всю свою поклажу вокруг себя по аккуратным стопкам, чтобы быстро найти необходимое. Персефона заметила клубок скрученной из растительных волокон веревки, моток шерстяной нити и два маленьких острых ножа, связанных вместе, которые Роан называла резалками. Рядом лежало несколько кусочков ивовой коры — из такой заваривают чай от лихорадки, костная игла, три листочка — дубовый и два кленовых, пригоршня сушеных ягод, шляпа, которую Роан ни разу не надела, три круглых камешка, кусок черного угля, короткая палочка, обгорелая с одной стороны и сплющенная с другой, и одна поразительно красивая чашка, покрытая глазурью, с двумя изящными ручками по обеим сторонам. Как она не разбилась — загадка на целый день, если только Персефона до него доживет.

Из шести маленьких копий перья были на четырех, и два из них с рядами начерченных значков. Два других представляли собой просто деревянные палочки с каменными наконечниками. Гномы стояли возле Персефоны и Мойи, в оцепенении наблюдая за схваткой чудовищ, в то время как мистик и фрэя ее словно не замечали. Голова Арион лежала на коленях Сури, она все еще дышала, но не более того.

Яростным ударом Бэлгаргарат отбросил дракона в сторону и опять ворвался в камеру. Все вздрогнули, Мороз и Потоп отшатнулись, едва не упав. Демону удалось сделать только два больших шага, прежде чем дракон накинулся на него снова. Впившись зубами в лодыжку, дракон потащил демона обратно к проходу, словно собака, играющая с тряпкой.

— Нужно спешить, — заметила Персефона. — Брин, ты еще долго?

— Почти закончила.

— Сури. — Персефона обратилась к мистику, — если не сработает, придется убегать. Как думаешь, у тебя получится поговорить… ты сможешь попросить Минну, чтобы она оттащила Бэлгаргарата от прохода?

Услышав имя подруги, Сури разразилась слезами, однако взяла себя в руки. Девочка покачала головой.

— Не знаю. Может быть. Я попробую.

Персефона кивнула, взяла два простых копья без оперения и протянула Мойе, уже схватившейся за лук.

— Палочек с перьями всего четыре, поэтому потренируйся пока на этих.

Кроме Мойи стрелять было некому. Как самая крепкая и высокая, только она могла натянуть лук. Низкорослые гномы просто не справились бы с ним своими коротенькими ручками. И еще девушке единственной из всех довелось хоть немного поучиться у фрэев.

Мойя кивнула. Приладив первое маленькое копье, она притянула его к груди. Девушка поморщилась, выровняла древко и попробовала снова, положив кончик копья на большой палец, державший лук.

— Дай-ка мне уголек, Роан.

Мойя сделала отметку на бечевке, куда следует помещать древко, чтобы держать на нужном уровне. Отбросив уголек, она пристроила маленькое копье в подходящее место, отвела назад и прицелилась в Бэлгаргарата.

— Не надо! — вскрикнула Персефона. — Слишком рано. Стреляй куда-нибудь еще. Он не должен догадаться!

— Шутишь?!

— Мы ведь не знаем, насколько он разумен. Вдруг сообразит?

Мойя кивнула и натянула лук изо всех сил, пока рука не начала дрожать. Она прицелилась в три больших камня в задней части Агавы и отпустила бечеву. Как и ожидалось, маленькое копье полетело хаотично, переворачиваясь и теряя скорость. Оно упало прежде, чем вышло из поля зрения. Мойя посмотрела на пальцы, дергавшие бечеву, и облизнула их. Еще она чуть сместила вверх руку, которой держала лук. Она взяла вторую палочку без перьев и попробовала снова. Хотя маленькое копье полетело все так же неуклюже, Мойя пробормотала: «Уже лучше».

Стены сотряс громкий удар. Бэлгаргарат швырнул дракона на землю и схватил за шею. Дракон визжал, пытаясь лягаться задними ногами. Сури закрыла лицо руками.

— Пока дракон снизу, у Мойи выгодная позиция для стрельбы, — заметил Мороз.

— Долго еще, Брин? — спросила Персефона.

— Почти закончила.

— Сеф? — вопросительно посмотрела на нее Мойя.

Персефона кивнула.

— Давай. Мойя, стреляй!

Мойя перевела дыхание, обернулась к Роан и сказала:

— Дай мне оперенную палочку.

Роан протянула ей древко с четырьмя перышками и строчкой выжженных значков. Мойя осторожно взяла его и аккуратно совместила с меткой на бечеве.

— Не стоит ли подойти поближе? — спросила Персефона.

— Нет, если копье полетит прямо, — ответила Роан.

Все, кроме Брин и Сури, смотрели, как Мойя изогнула спину и натянула лук. Испустив звенящий звук, бечева распрямилась, и палочка полетела. Все радостно вскрикнули при виде того, как быстро, ровно и далеко понеслось маленькое копье. Слишком далеко — оно пролетело мимо дракона и Бэлгаргарата и исчезло в трещине.

— Ах, Тэтлин меня задери! — вскрикнула Мойя.

Персефона не знала, то ли дружный вопль, то ли просвистевшее мимо копье привлекли внимание Бэлгаргарата. Огромное чудище подняло уродливую голову и посмотрело в их сторону. Вне всякого сомнения, зверь понял, что это сделала Мойя.

— Почти! — воскликнула Персефона. К ней вернулась надежда, а вместе с нею и страх. — Пробуй еще!

— Я не виновата! Эта кулова палка вильнула в сторону, — пожаловалась Мойя дрожащим голосом. — В последнюю секунду я почувствовала толчок.

Бэлгаргарат продолжал таращиться, потом шагнул вперед.

Мойя вытянула руку, сжимая и разжимая кулак.

— Роан, давай… э-э, мне нужна еще одна… еще одна палочка с надписью. Скорее!

Роан протянула ей палочку, глядя, как Мойя трясущимися руками прилаживает ее к бечеве. Она прицелилась и выстрелила. И снова оперенное копье полетело прямо, потом вильнуло влево и исчезло в проходе.

— Ах ты, сволочной сынок Тэтлинской шлюхи! — заорала Мойя.

— Ты здорово наловчилась стрелять сквозь трещину, — заметила Персефона.

— Я не виновата! — крикнула Мойя. — Должно было получиться как надо! Я целилась точно.

— Снова толчок? — спросила Персефона.

— Угу.

Персефона наблюдала за демоном. Бэлгаргарат выглянул в открытый проход. Потом обернулся, посмотрел на Мойю и взревел.

— О, Великая Праматерь! — воскликнула она, когда демон слез с дракона и помчался к ним.

— Дай мне еще! Дай мне еще! Надо стрелять! Надо стрелять! — кричала Мойя.

Персефона передала ей последнее древко.

— Нет! — Роан выхватила его прямо из рук.

Пещера содрогнулась: Бэлгаргарат застучал копытами, выбивая в камне борозды и пиная осколки. Чудовище приближалось и было всего в нескольких футах, когда дракон подсек его ударом хвоста.

Всех осыпало осколками, взметнувшимися от его падения.

— Роан, что ты делаешь? — крикнула Мойя. — Мне оно нужно! Прямо сейчас!

Роан проигнорировала ее и вырвала одно из перышек.

— Приложи этим местом к луку, теперь толчка не будет.

Вид у Мойи был отчаянный и сердитый, и Персефона задумалась, слышала ли она вообще.

Бэлгаргарат лягнул дракона и поднялся на ноги.

Мойя натянула лук и выпустила палочку. На этот раз она не дрогнула и не вильнула. Копье полетело точно в цель и сделало легкую дугу. Наконечник попал в центр груди Бэлгаргарата. Лучше выстрела и быть не могло.

— Да! — крикнула Персефона.

Чудовище посмотрело на торчащее из мертвой кожи древко.

— Разве он не должен погибнуть? — жалобно воскликнул Мороз.

Сури посмотрела на демона с недоумением.

Роан поняла, в чем дело.

— Недостаточно глубоко. Не все имя попало внутрь.

— Надо стрелять, — сказала Мойя. — Мне нужна еще одна стрела!

— Почти готово, — сообщила Брин.

— Нет, — остановила ее Роан. — Начни заново с другой стороны. Черти ближе к наконечнику.

— У нас нет времени! — воскликнула Мойя.

И действительно, Бэлгаргарат выдернул палку из груди и двинулся на них с ужасным рыком.

— Я натяну лук потуже. Давай сюда стрелу!

Брин посмотрела на Персефону.

— Давай же!

Мойя взяла стрелу, приложила к луку и выругалась, потом вырвала зубами четвертое перо.

Дождь взмахнул киркой, держа ее обеими руками, крутанул трижды и вонзил острие в ногу демона. Дракон сделал еще один выпад, но не попал.

Огромное рогатое чудовище с крошечными глазками, острыми зубами и округлой головой ринулось вперед с поразительной прытью. Оно крошило копытами камни, и его было не остановить. При таком разбеге Бэлгаргарат промчался бы по ним и врезался в противоположную стену.

Мойя натягивала лук до тех пор, пока пятка древка не оказалась у самого ее уха.

За миг до того, как стрела полетела, Персефона увидела, что Мойя стоит одна на пути великана — и что это было за зрелище! Мойя не затряслась, не поморщилась и не дрогнула даже при виде жуткой горы, несущейся прямо на нее. Вот кто настоящий герой! И когда девушка выпустила стрелу, Персефона преисполнилась за нее гордостью.

Из нее вышел отличный Щит!

Летела стрела недолго. Учитывая размеры Бэлгаргарата, промахнуться было невозможно. Персефона так и не увидела, куда она попала, потому что в этот миг всех смело с ног. Чудовищный порыв ветра сорвал с шеи Персефоны торк и опрокинул стопку каменных табличек. Стол тоже отбросило прочь. Взрывная волна расшвыряла их мечи, снаряжение, светящиеся камни и все пожитки Роан по стенам. Костер, разожженный Сури, тоже погас.

Глава 28

Из темноты раздался голос Мороза:

— Есть кто живой?

Послышался кашель, и Персефона признала Брин.

— От меня так просто не отделаться, — ответил Потоп. — Дождь?

— Чего? — спросил третий гном.

— Ничего.

— Мойя? Мойя! — позвала Персефона.

— Я здесь, — ответила девушка, с трудом переводя дух. — На этот раз я в него попала!

— Роан? Брин? Сури? — окликнула Персефона, и все ответили. Молчала лишь Арион, но Сури заверила: ей ничуть не хуже, чем раньше.

Персефона заметила приглушенный свет, пробивавшийся сквозь завал, и пошла искать камень. Вытащив его из-под обломков, она посветила вокруг. Камера уцелела, хотя на месте, где стоял Бэлгаргарат, темнело выжженное пятно. Оттуда во всех направлениях разлетелись осколки почерневшего камня. Остальное, включая людей, силой взрыва разметало по стенам.

Голову Персефоны ломило от боли. На затылке она нащупала большую шишку. Похоже, ударилась об пол или об стену.

— Сури, ты можешь разжечь костер? — спросила Персефона.

Сури помедлила, потом раздался тихий напев, хлопок, и появилось яркое пламя. В его свете стала видна вся пещера. Все, что прежде находилось посередине, отлетело к стенам на равном расстоянии от того места, где недавно стоял Бэлгаргарат. На лбу у Брин кровил уродливый порез, заливая глаза. Мойя, по-прежнему сжимавшая лук, ободрала щеку и сбила костяшки, будто дралась с кем-то на кулаках. Трое гномов и Роан отделались пустяковыми ссадинами. Находившиеся у дальней стены Арион и Сури не пострадали вовсе.

Дракон тоже никуда не делся. Он трижды закрутился вокруг себя и лег, обвившись хвостом и опустив голову между передними лапами. Глаза огромного змея не отрываясь смотрели на Сури.

— Ты убила Бэлгаргарата! — воскликнул Мороз, обращаясь к Мойе, не в силах поверить, как и два его собрата. — Это чудовище шесть тысяч лет не пускало нас в наши священные залы, в наш первый и самый древний дом! Воины, великие герои и короли сражались с ним волшебными мечами и погибли, не в силах сделать то, что удалось кучке ведьм с палками и веревкой!

Мойя подняла с пола учебную стрелу, лежавшую у стены Агавы среди прочих вещей.

— Ты уверен, что стоит обзываться, когда у меня в руках эта штука?

Мороз попятился и поднял руки.

— Хорошие ведьмы, очень хорошие! Просто замечательные. Ведьмы ведь не обязательно плохие, верно?

Мойя пристально посмотрела на гнома, сжала губы и кивнула.

— Ну ладно, живи.

Персефона опустилась на колени рядом с Сури и Арион.

— Как она?

Фрэя выглядела лучше. Уже не такая бледная, кровь из носа больше не шла — осталась лишь запекшаяся корка над верхней губой. Сури держала ее безволосую голову у себя на коленях и нежно поглаживала, как раньше гладила Минну.

— Я опоздала! — Сури судорожно вздохнула. — Я опоздала, и теперь они обе… — Она покачала головой, не в силах договорить.

Персефона взяла Сури за руку и крепко ее пожала.

— Ты спасла нас! Понимаешь? Если бы не ты, мы бы все погибли!

— Нас спасла она… — Сури посмотрела на дракона и прикрыла рот рукой.

— Да, — согласилась Персефона. — Конечно, но и ты тоже. Помни об этом! — Она посмотрела на девочку-мистика, которая никак не могла продышаться. — Знаешь, я помню, как белый волк бросился на другого волка, гораздо более крупного и злого, потому что тот хотел тебя обидеть. Сури, если бы ты смогла объяснить, что делаешь, Минна поняла бы. Она была очень умным волком!

Сури заплакала.

Они доели остатки еды и готовились покинуть пещеру, которая служила им убежищем… Сури понятия не имела, сколько прошло времени.

Арион оставалась без сознания, и возник вопрос, что с ней делать. Маленькие человечки предложили оставить ее в пещере и пойти за помощью. Брин предложила посидеть с фрэей. Ей хотелось подольше посидеть с табличками. Персефона всем отказала.

— Здесь никто не останется. Мы уйдем вместе!

Сури сидела в темноте и наблюдала за сборами. Персефона и Роан укладывали вещи в сумки. Брин пыталась захватить с собой побольше табличек, но камни были тяжелые, поэтому ей удалось взять мало. Мойя собрала стрелы и тренировалась в стрельбе, а двое маленьких человечков сооружали носилки для Арион из брекон-моры Персефоны. Дождь отыскал кирку и пошел расчищать путь к лестнице, которую гномы прозвали Лестницей смерти.

Сури сидела в одиночестве возле мертвого волка. Увидев, что она опустилась рядом с неподвижным телом, дракон покинул Агаву и ушел в покрытую лишайниками пещеру.

— Прости, — прошептала Сури.

С тех пор, как белый волчонок вошел в ее жизнь, она разговаривала с Минной каждый день. Они вели бесконечные беседы о звездах и о полете пчел, но теперь Сури растеряла все слова; слова просто не выходили из сжатого горла. Она провела пальцами по знакомой шерсти.

— Прости, — повторила девочка.

Сури коснулась лапы волка. Ее верный друг лежит рядом, и в темноте можно притвориться, что Минна спит, вот только лапа совсем вялая… Ее сестра, товарищ в бесчисленных приключениях, не спит. Минна умерла…

— Прости, — прошептала Сури, гладя Минну по лапе.

Она сидела рядом с мертвым волком, пока Персефона не велела всем покинуть пещеру.

Сури встала и подняла руки. Она медленно сомкнула ладони и потерла друг о друга, набирая скорость.

— Я люблю тебя, Минна. Я никогда тебя не забуду!

В тишине пещеры раздался громкий хлопок. Все обернулись и увидели, как пламя поглотило то, что некогда было самым мудрым волком на свете.

Лестница смерти, как следовало из названия, представляла собой бесконечный ряд крутых каменных блоков. Сури, привыкшая взбираться на водопады, вроде бы не должна была испытывать трудностей с подъемом, но она устала. Нет, не просто устала — она чувствовала себя так, словно лишилась чего-то очень важного. Остальным приходилось часто отдыхать. Как-то раз они даже заснули. Сури сидела у подножия пролета в темноте, обхватив себя руками — без Минны ей было непривычно холодно. Она положила голову на колени и закрыла глаза.

«Ты должна быть очень осторожна, — сказала Тура. Старуха скрючилась на полу их домика, отделяя спелые ягоды от зеленых. — Все-таки это волчонок».

«Она милая!» — заспорила Сури.

«Еще бы».

«Меня ты в лесу не бросила». — Сури попыталась стащить ягодку и получила по рукам.

«Ты — другое дело».

«Почему?»

«Наступит день, причем довольно скоро, когда она будет весить больше тебя, бегать быстрее и дальше, отрастит зубы и когти, способные разрывать плоть, и сможет охотиться сама. Тогда ты Минне станешь не нужна, ты будешь ей только мешать».

Сури посмотрела на комок белого меха с черным носом и закрученным хвостиком.

«Минна никогда меня не обидит».

«Она — дикий зверь. Она прислушивается к ветру и к воле Вогана. При определенных обстоятельствах она может сильно перемениться».

«При каких таких обстоятельствах?» — не поняла Сури.

Тура пожала плечами.

«Если от этого будет зависеть ее жизнь. В голодную зиму она забудет про дружбу и увидит в тебе лишь вкусного кролика».

Сури самодовольно усмехнулась. Она играла со щенком, тянувшим ее за поясную сумку своими зубками-иголочками до тех пор, пока девочка не потеряла равновесие и не свалилась.

«Минна никогда меня не обидит, даже в голодную зиму!»

«Откуда ты знаешь?»

«Потому что она любит меня так же, как я люблю ее!»

«Возможно. Только если бы я умирала с голоду… если бы нам с тобой грозила голодная смерть… Думаю, я смогла бы попробовать волчьего мяса».

«Это лишь доказывает, что Минна гораздо лучше тебя! Минна, ты слышишь? Ты мудрее, чем старая Тура. Наверное, ты самый мудрый волк на свете!»

Сури изловчилась и стащила ягодку. Не успела Тура ее остановить, как девочка сунула добычу в рот. Старуха нахмурилась.

Сури усмехнулась и пожевала, но ягодка попалась зеленая и горькая…

Девочка-мистик проснулась с затекшей шеей и ногой, и еще со щемящим чувством утраты. Блаженный сон распался на части, смутную радость развеяла жестокая действительность. Остальные поднялись, и Сури к ним присоединилась, превозмогая покалывание в ноге.

Вдруг она услышала знакомое дыхание зверя.

Сури мигом оглянулась. Светящиеся камни были впереди, и она увидела лишь темноту.

— Минна? — прошептала девочка.

В ответ тишина, даже дыхание стихло.

Ей хотелось верить. Вспомнились обрывки сна: по полу катается детеныш волка.

— Минна? — позвала она громче.

Тишина.

— Я по тебе скучаю, — сказала Сури, отвернулась и пошла догонять остальных.

Когда они добрались до вершины лестницы, все совершенно вымотались, а идти предстояло еще долго. В огромном зале подземного города Нэйт Сури прилегла рядом с остальными, с удовольствием опустившись разгоряченной спиной на холодный камень.

— Мы добрались только досюда?! — простонала Мойя.

Подняв голову, Сури заметила, что зал выглядит до странности знакомым. По периметру возвышались колонны, большой участок пола обвалился.

— Неужели это?.. — начала Персефона.

— Отсюда мы и свалились, — подтвердила Мойя. — Впереди та самая огромная лестница.

— А еды совсем-совсем не осталось? — спросила Брин.

— Лучше бы найти воду, — сказала Мойя. — Я вспотела, как крыса в пасти у кошки.

— Вода есть на уровне над нами, — сообщил Дождь.

— Тогда нужно подняться, как следует попить и передохнуть, — объявила Персефона.

— Ладно, — согласилась Мойя, с трудом вставая.

Невзирая на усталость, они двинулись к лестнице. Сури осталась сидеть, вглядываясь в темный провал.

— Ты в порядке? — окликнула ее Персефона.

— Нет.

— Ну да, глупо спрашивать. Извини! — Персефона села рядом и ободряюще улыбнулась. — Мой муж Рэглан погиб всего через несколько дней после смерти моего последнего сына. — Она покачала головой, вспоминая. — И я осталась совсем одна… Пустота. Утрата. Злость… Сильная злость, почти ненависть. Она меня переполняла. Я ненавидела весь свет, себя и даже Рэглана за то, что он погиб, будто он сделал это нарочно.

Персефона пыталась утешить Сури, но ничего не помогало. Ее потерю было не сравнить с потерей Сури. Минна не просто умерла. Ее убила лучшая подруга…

— Хочешь побыть одна? — спросила Персефона.

Сури кивнула. Не хотелось ни говорить, ни слушать. Молчание тоже не помогало. Ничего уже не могло ей помочь…

— Ладно. — Персефона встала и задумалась. — Вот, возьми, — сказала она, протягивая девочке светящийся камень. — Мы будем у фонтана на следующем уровне. Не задерживайся, не то я буду волноваться.

Девочка положила светящийся камень на пол, обняла колени и посмотрела вслед процессии, взбирающейся по ступеням. Вскоре шаги затихли, и Сури вновь осталась одна.

Она ждала.

«Воображение разыгралось. Вот и все».

До чего странно находиться в темноте одной! Сури изо всех сил прислушивалась, но тишину не нарушил ни скрип, ни шорох крысы, ни звук капающей воды. Она вздохнула и встала. И вдруг замерла.

Дыхание.

Близко, очень близко — прямо позади нее.

Минна?..

Сури начала поворачиваться, и тут ее рот зажала ледяная влажная рука.

Персефона стала узнавать дорогу и поняла, что они почти выбрались.

Самая трудная часть пути уже позади. Интересно, выбрали ли кинига? Кого — Рэйта? Ясное дело, не рохлю Липита и не трусишку Элварда. Возможно, Рэйт остался непреклонен или даже просто ушел — отправился вместе с Малькольмом на ту сторону реки Берн, чтобы начать новую жизнь. Возможно, вожди сдались. Вдруг они распустили совет в Тирре, подались по домам и оставили проблему нерешенной? А вдруг напали фрэи? Последнее пугало больше всего. Еще Персефона с удивлением обнаружила, что мысль об уходе Рэйта ее не радует. Теперь, по дороге назад, Персефону объял страх и тревога, она очень боялась опоздать. В темноте ей виделись лица: хмурая Падера, криво усмехающийся Гиффорд, улыбающийся как мальчишка Хэбет и даже насупленная Тресса. Что, если пока ее не было, фрэи всех убили?

— Где Сури? — спросила Брин.

Они окружили каменный фонтан величиной примерно с домик Брин. Его плоская чаша была частично утоплена в пол. В центре спиной к спине стояли статуи трех гномов, если только можно назвать гномами семифутовых великанов; у ног каждого находилось ведро, из которого лилась вода. Когда Персефона подошла, все уже напились вдоволь, а Мойя умылась и намочила шею.

— Внизу, — ответила Персефона. — Хочет побыть одна. Скоро она к нам присоединится.

— В чем проблема-то? — фыркнул Мороз. — Это ж просто зверь.

Персефона буквально взвилась.

— Не смей так говорить! Никогда! Ты меня понял? — Она сердито оглядела остальных гномов. — К вам это тоже относится!

— Жизнью рискуете, — кивнула Мойя. — Если Сури услышит, от вас мокрого места не останется.

— Дело не только в этом. Этот волк… Минна… она была для Сури всем! — Персефона пристально посмотрела на каждого. — Если бы они сидели там вдвоем, только Сури и Минна, обе остались бы живы. Сури пожертвовала Минной ради нас. И не вздумайте заставить ее об этом пожалеть! Иначе, помоги мне Мари, я вас… — Она продолжала смотреть, пока не получила кивок от каждого, не считая Арион, которая по-прежнему лежала без сознания на носилках, очень напоминавших висячие кресла Роан. Персефона сделала глубокий вдох, успокоилась и пожала плечами. — Мойя тоже права — не рискуйте зря.

— Сури часто забывает про время, — заметила Мойя. — Ее «ненадолго» может растянуться от минуты до месяца.

— Давайте подождем еще немного, — предложила Персефона.

Через несколько минут она окликнула:

— Сури?

Тишина.

Персефона поднялась и дошла до ступеней.

— Сури, надо торопиться.

Снова тишина. Живот скрутило от страха, и Персефона ринулась вниз. Подбежав ближе, она увидела то, что уже подсказало ей сердце. Светящийся камень лежал на месте, а Сури исчезла.

— Сури! — крикнула Персефона и услышала только эхо. — Сури, ты меня слышишь?..

Паника в голосе Персефоны привлекла остальных. Когда они подбежали, Мойя уже достала меч, Брин и Роан тоже.

— Сури! — закричала Персефона, вынимая из ножен клинок. — Сури, ты где?

Голос Персефоны вернулся эхом, а потом…

— Потеряли еще одну малютку? — раздалось из темноты на искаженном рхунском. Голос был холодный, скрипучий и ехидный. — Теперь она наша. Теперь она во тьме, и вам нас не найти! Ваш песик мертв, и вам нас не выследить!

Голос был прав. Персефона пыталась понять, откуда он идет, но мешало эхо — слова раздавались со всех сторон.

— Сури умеет колдовать! — шепотом напомнила Мойя. — Она ведь сможет себя защитить, правда?

Брин посмотрела на них с ужасом.

— Ей нужно издавать звуки! Петь. И еще ей нужно шевелить пальцами. Рэйо закрывает тебе рот и крепко-крепко держит за руки. От него не вырвешься.

Персефона дернулась и замерла. Она не знала, куда бежать. Каменный пол уходил в лес колонн, терявшихся в темноте со всех сторон.

— У нее милое личико, — поддразнил голос.

— Ох, великая Мари! — содрогнулась Брин.

— Сури! — закричала Персефона.

Кроме эха ей ответил лишь жуткий смешок.

— Отпусти ее! Отпусти девочку, или мы тебя убьем! Мы уже одолели Бэлгаргарата!

Еще один жуткий смешок.

— Вы как мухи, угодившие в мою паутину. Как детишки, которых скоро сожрут. Ну, что же вы стоите? Идите во тьму и ищите меня… — Голос замер.

Поднялся ветер, такой сильный, что Персефона едва устояла на ногах.

Снизу донесся глухой ритмичный шорох. Потом раздался оглушительный рев, посыпались камни. Персефона упала, выронив и светоч, и меч. Следом кто-то завизжал. Затем что-то захрустело, словно кто-то прошелся по тонким веточкам в холодный зимний день. Визг прекратился. Шорох кожистых крыльев стих.

Персефона собралась с духом, подняла с пола светящийся камень и, сжав его в руке, осветила залу.

На противоположном конце лежал дракон, обвив себя хвостом и склонив голову. Сури стояла возле головы дракона и чесала ему нос.

— Хорошая девочка, — приговаривала Сури. — Ты просто умница!

Глава 29

Растерянный Мовиндьюле стоял под огромным куполом Айрентенона. Снаружи доносились взрывы. Принц не был один. У стен сгрудились объятые ужасом члены Аквилы. Галерея опустела. Толпившиеся там миралииты присоединились к Серым Плащам, ожидавшим извне. Там, на ступенях Айрентенона, и происходила битва.

«Так вот что они замыслили!»

Серые Плащи пытались убить фэйна.

«Макарета замыслила убить моего отца».

Мовиндьюле все еще пытался свыкнуться с происходящим, когда услышал плач. Хэмон, старшая советница от гвидрай, скрючилась под каменной скамьей и смотрела на него с ужасом. И остальные тоже. Даже Имали наблюдала за ним с тревогой, сидя у дальней стены, куда ее так грубо швырнула Макарета. Куратор Аквилы сжимала сломанную руку, на лбу сочилась кровью ссадина. Мовиндьюле редко доводилось видеть раны. Вида крови он не выносил, и ему вновь вспомнилось, как враги обезглавили Гриндала…

«Неужели и с моим отцом поступят так же?»

Мовиндьюле кинулся к дверям.

Он успел сделать всего два шага, как здание зашаталось. С потолка посыпалась штукатурка, стали падать декоративные плиты, усеивая мраморный пол белым. Стоящие рядами рифленые колонны задрожали, поддерживаемый ими купол закачался. Часть балкона галереи обвалилась, и один из советников истошно завопил.

Мовиндьюле перепугался до смерти.

Все вокруг рушилось, люди рыдали и истекали кровью. Принц понятия не имел, что происходит, и знать ничего не хотел. Его единственным желанием было очутиться в Тэлваре, в своей комнате, на кровати, и чтобы Трейя принесла ему сидра и пирожков…

Надо бы выбежать наружу, но от страха он не мог даже пошевелиться.

«Нужно выбираться, пока не…»

Совсем рядом на пол рухнул еще один камень, разлетевшись на куски, следом посыпались осколки и пыль.

Мовиндьюле не стал дожидаться, пока камень упадет прямо на него. Принц призвал силу и выпустил ее наружу. Он ощутил здание вокруг себя, охватил его целиком, уцепился за каждую колонну и крепко сжал, связуя все плиты и камешки, окутал их защитной сетью. Огромное мраморное здание сделалось его щитом, и он вовсе не собирался его отпускать.

Айрентенон чернел выжженными отметинами. Ступени с восточной стороны обрушились, огромный вяз — священное дерево, дарующее площади тень со времен Гилиндоры Фэйн, — раскололся пополам и уронил зеленую крону и изломанные ветви прямо на рыночные прилавки.

Стоя возле дверей Айрентенона, Мовиндьюле ожидал увидеть кровь — много крови. На рыночной площади краснели зловещие лужи, но это была лишь краска. Война между миралиитами вылилась в великое, однако бескровное побоище.

Член королевской гвардии отыскал принца и сообщил, что его отец жив. Фэйн со своими войсками преследовал остатки мятежников по улицам города. Вдали раздавались крики.

— Что ты скажешь отцу, когда он вернется? — спросила Имали. Куратор стояла с ним рядом, разглядывая изменившийся городской пейзаж.

— Что я ни при чем. — Мовиндьюле посмотрел ей в лицо. — Я не с ними, ты ведь знаешь!

— Конечно.

Имали баюкала раненую руку, прижимая ее к животу, морщилась от боли и вдобавок хромала. Старый куратор медленно двинулась вниз по остаткам западной лестницы, делая шаг левой и подтягивая правую ногу. Мовиндьюле взял ее за здоровую руку, чтобы хоть как-то помочь.

Они миновали первую площадку, где чудом уцелевший фонтан продолжал исторгать воду, хотя от статуи оленя остались лишь четыре тонких ноги. Мовиндьюле оглянулся на Айрентенон и заметил трещину, перечеркивающую древний фасад, словно уродливый шрам.

— Если бы не ты, все было бы гораздо хуже, — заверила Имали. Она указала на свой порез, из которого по щеке текла кровь. Волосы сбоку намокли, кровь застывала и становилась похожа на клей. Мовиндьюле Имали казалась олицетворением древнего порядка: на обоих было совершено нападение, обоих ранили и изуродовали шрамами.

— Я ничего не сделал…

— Еще стоит, видишь? — Обернувшись, Имали посмотрела на здание. — Да, Айрентенон еще стоит, хотя на нем и появилась трещина. Неужели ты думаешь, что он уцелел бы без тебя?

— Я не пытался сохранить Айрентенон. Я не пытался даже спасти тебя и остальных… — Принц опустил взгляд. — Сейчас мне искренне жаль. Хотел бы я сказать, что действовал из благородных побуждений, защищая наше наследие и укрывшихся внутри фрэев, только это неправда. — Он вздохнул и покачал головой. — Я спасал себя. Когда здание стало рушиться, я испугался. Больше мне ничего не пришло в голову. Я не очень-то сведущ в Искусстве…

Мовиндьюле не признался бы в этом никому, даже самому себе. Он не знал, зачем говорит это ей, хотя кроме Имали сказать было и некому. Она понимала его как никто другой. Для Имали он был не принцем; для нее он был просто юным неопытным фрэем, исполненным благих намерений. Он признался ей потому, что ему хотелось с кем-нибудь поделиться.

— Возможно, — промолвила Имали.

— Возможно? Нет, точно.

— Я тебе верю и убеждена, что именно так ты все и запомнил. Однако это далеко не вся правда.

— Эх, если бы…

Имали одарила его мудрой улыбкой.

— Мовиндьюле, ты вполне мог выбежать из Айрентенона. Почти все бросились наружу. Почему не побежал ты? Полагаю, есть куда более легкие способы защитить себя, нежели соединить воедино все части здания и удерживать их. Гораздо легче, к примеру, оградить щитом только свое тело. Вариантов было несколько, и все же ты выбрал тот, который позволил сохранить наше великое наследие и спасти всех, кто находился рядом! — Она сделала еще один болезненный шаг и остановилась. — По выбору, который мы делаем, можно понять многое, даже если мы действуем в целях самозащиты. Большинство наших решений диктуется страхом: страхом смерти, страхом унижения, страхом одиночества. Важно, что именно мы выбираем. Это и делает нас теми, кто мы есть. Пусть ты думал лишь о себе, зато благодаря твоему выбору я до сих пор жива. По-моему, ты совершил подвиг.

Она кивнула, словно приняв решение. Судя по ее виду, довольно важное.

— Вот тебе на выбор два взгляда на произошедшее. С моей точки зрения, ты действовал как герой, рискнувший жизнью ради защиты Аквилы. Однако ты не привык быть героем, поэтому оцениваешь ситуацию иначе. Ты винишь себя в эгоизме, думаешь, что сделал недостаточно и не заслуживаешь почестей. Ты уверен, что героям чувство вины несвойственно… Лично мне больше нравится мой взгляд на события, хотя выбирать тебе. Главное, про свою версию никому не рассказывай.

— Почему?

— Ты — принц. Однажды ты станешь фэйном. Людям нравится видеть в своих лидерах незаурядные черты. Намного легче преклоняться перед великим и подчиняться тому, кто тебя превосходит.

— Но… но… я не думаю, что я лучше всех!

Имали посмотрела на принца с теплой улыбкой.

— Именно поэтому ты и отвечаешь своему назначению!.. Мовиндьюле, ты хороший фрэй. Тебя несколько испортила замкнутая жизнь и влияние некоторых сильных личностей, но в глубине души ты по-прежнему честный и достойный фрэй. Поэтому и чувствуешь себя виноватым. Вот когда ноющее сомнение и угрызения совести тебя покинут, ты станешь безнадежен. Впрочем, до этого тебе далеко. Пока ты еще можешь спастись.

— Что мне нужно сделать?

— А что ты скажешь своему отцу?

— Правду.

— Какую именно?

— Скажу, что про мятеж не знал. Что пару раз посещал собрания, но об их планах я не знал. Скажу, что меня использовали.

Имали покачала головой.

— Нет, не пойдет.

— Разве?

— Никуда не годится. — Она сделала еще один шаг и поморщилась.

— Нужно отвести тебя к доктору!

— Подумаешь, нога сломана. От этого не умирают. Сейчас есть дела поважнее.

— Какие?

Имали пытливо заглянула ему в глаза, будто пытаясь что-то прочесть.

— Мовиндьюле, ты понимаешь, что произошло и что будет дальше?

— Ну, какие-то фрэи пытались убить моего отца.

— Можно сказать и так.

— А как сказала бы ты?

— Ты осознаешь, что, за исключением Ули Вермара, ни один фрэй никогда не пытался навредить фэйну? Никогда! И до сегодняшнего дня в стенах Айрентенона не было ни единого случая насилия. До сегодняшнего дня это было немыслимо! Самые основы нашего общества закреплены традициями, соблюдением правил. Теперь эти правила поставлены под сомнение, и нас ждет катастрофа!

— Почему?

— Как думаешь, что твой отец предпримет теперь?

Мовиндьюле понятия не имел. Как уже говорила Имали, случившееся было немыслимо. Как и то, что предпримет отец.

— Понятия не имею…

— На него напали его же собратья, миралииты, которым он доверял больше всех. Они едва его не убили, многие друзья фэйна погибли. Что, по-твоему, он чувствует? Злость?

Мовиндьюле кивнул.

— Страх?

С этим уже было сложнее. Принц не мог представить, что отец может испытывать страх.

— Что ты чувствовал, когда снаружи бушевала битва? Тебе было страшно. Ты сам только что сказал. И вот ты окружен, люди вокруг умирают… нет, их убивают. Ни та, ни другая сторона не желает тебе навредить, и все же ты имеешь все основания бояться. Теперь представь, что чувствует фэйн. Его пытались убить, а выбор, как я уже говорила, нам по большей части диктует страх. Вопрос в том, сохранит ли твой отец все здание или же кинется спасать себя? Кстати, ты мог бы на него повлиять.

— Я?!

Имали подпрыгнула на одной ноге и болезненно поморщилась.

— Давай-ка присядем. — Она указала на фонтан с оленьими ногами и опустилась на краешек бассейна. В воде Мовиндьюле заметил чей-то башмак. — Сегодня погибли многие.

Мовиндьюле кивнул. Судьба Макареты была ему неизвестна, но с порога Айрентенона он видел тело Эйдена. Ринальд, Инга и Флинн также были мертвы, как и многие другие знакомые Серые Плащи. Погибло несколько королевских гвардейцев и трое из семи членов Аквилы. Пострадали случайные прохожие, находившиеся на площади, — они работали или делали покупки на рынке, как в обычный день.

— Ради сохранения своего авторитета фэйн обязан принять ответные меры, а еще он наверняка захочет отомстить… заслуженно наказать всех, кто питает к нему хоть малейшую неприязнь. Он не успокоится, пока не докопается до источника заразы. И знаешь, Мовиндьюле, что вызвало эту бойню?

— Миралииты хотят больше власти.

Имали кивнула.

— Разногласия между племенами. Знаешь, почему над нами стоит фэйн? Почему у нас есть Рог Гилиндоры и Ули Вермар? Потому что раньше мы враждовали между собой. Мы сами — свой худший враг! В давние времена фрэи истребляли друг друга до тех пор, пока не пришел Каратак и не принес Гилиндоре Фэйн рог Феррола. Тогда она была простой плетельщицей корзин. И героем себя вовсе не считала. В постоянных битвах за главенство племена едва друг друга не уничтожили. Гилиндора и Каратак изменили все. Они собрали единомышленников из разных племен и пришли сюда. Они построили Айрентенон и установили законы, незыблемые правила, чтобы подобное никогда больше не повторилось. Они нас защищали, они нам служили. Раз в поколение правящей ветви можно бросить вызов. И даже тогда все решается в единичной схватке. Не в войне, не ценой гибели тысяч. Сейчас у нас мир… Но что будет дальше? Что случится, если правила нарушить? Что предпримет фэйн, когда поймет, что старые законы больше не действуют?

— Примет новые.

— Да. — Имали положила раненую руку на больную ногу, чтобы убрать с лица прядь волос. — Он ожесточится и накажет своих собратьев. Думаешь, миралииты его поблагодарят? Или же, увидев, что законы можно нарушать, снова поднимут мятеж? Что, если их соберется гораздо больше, и планировать они станут лучше?.. Мовиндьюле, нам грозит гражданская война! Наш старый путь в конце концов приведет нас всех к гибели.

— Не понимаю, при чем тут я.

— Ты был там. Ты посещал их собрания. Ты — развилка на пути, и ты нам нужен. Нужен как никто и никогда прежде! Решает все твой отец, но у тебя есть возможность повлиять на его решение. Изменить ход истории, пока не стало слишком поздно.

— Все равно не понимаю…

— Ты можешь сказать отцу, что соплеменники пытались его убить, потому что захотели больше власти, и это повернет нас на путь гражданской войны. Или ты можешь сказать, что ими манипулировали. Якобы Серые Плащи действовали по принуждению, и их обольстил некто извне… Ткни пальцем, и все мы сплотимся против общего врага и сохраним Лесной Трон. Либо же начнем междоусобицу, которая в конечном итоге нас погубит.

Мовиндьюле вспомнил, как подставили Видара, и содрогнулся.

— Я не смогу никого оболгать!

— Ты уверен? Всего-то маленькая ложь во спасение своего народа! К тому же я не предлагаю тебе оболгать невиновного.

— Тогда кого же?

— Единственного, в чью вину фэйн поверит сразу. — Имали помолчала. — Нифрон из инстарья!

Мовиндьюле вздохнул с облегчением. Как только она произнесла имя, принц понял: вот оно, решение всех проблем. Следом ему пришло в голову, что это вполне может оказаться правдой. Насколько трудно поверить, что изгой, да еще с Изменницей в придачу, посягнут на самые основы общества фрэев и затеют междоусобицу? Разделяй и властвуй. Разве это не военная аксиома? И тут она едва не сработала.

— Мы снова под угрозой, совсем как под куполом Айрентенона. Что ты будешь делать? Спасешь себя — или используешь свое влияние, чтобы защитить свой народ и сохранить наше наследие? Вот твой шанс стать героем, Мовиндьюле!

Зуд был нестерпимый, сводящий с ума, и хотя наносить ущерб флоре или фауне Сада строжайше запрещалось, Имали все же сломала тоненький прутик, присела на скамью и сунула его в обхватывающий ногу гипс. После нескольких секунд отчаянных попыток достичь нужного места она едва не умерла от блаженства. И буквально растеклась по скамейке со счастливой улыбкой на губах.

— Привет.

Имали открыла глаза. Перед ней стоял незнакомец. Вид у него был такой неопрятный, что она даже засомневалась, фрэй ли он. Хотя кто еще мог забраться в центр Сада в самом сердце Эриана?

— Привет, — ответила она.

— Можно присесть?

Имали кивнула, села прямо и подвинулась, освобождая место.

— Ты бываешь здесь нечасто, — отметил он. — Я прихожу каждый день и раньше никогда тебя не видел.

— Ну да. Видишь ли, я очень занята и…

— Конечно, должность куратора требует большой отдачи. Ты ведь Имали, верно?

Вопрос привел ее в замешательство. Хотя Имали не была фигурой столь заметной, как другие, занимающие менее важные должности, порой ее узнавали.

— Верно. А ты кто?

— Трилос. Рад познакомиться. Отличная у тебя должность. Влияние имеешь, зато держишься в тени.

— А чем занимаешься ты?

Незнакомец улыбнулся.

— По большей части сижу здесь, смотрю на Дверь и размышляю над загадками.

— Значит, ты умалин? Жрец Феррола?

— Едва ли…

Она хотела спросить, из какого он племени, но не успела.

— Все разрешилось как нельзя лучше, правда?

— Что — все?

— Я боялся, что миралииты начнут пожирать друг друга.

По крайней мере, не миралиит.

— Теперь это вряд ли случится, учитывая, что принц рассказал отцу о роли Нифрона в перевороте. Похоже, фэйн обратит свой гнев на мятежника, галантов и рхунов, которые дали им убежище. Я слышал, он собирает армию. Впервые со времен войны с дхергами. Сомневаюсь, что он доверится инстарья. Впрочем, у меня есть один вопрос; странно, что он не возник и у Лотиана.

— Какой вопрос?

— Как он это сделал?

— Как кто сделал что?

— Нифрон. Судя по всему, он сейчас в сотнях лиг отсюда, живет с кучкой своих галантов в диких местах среди аборигенов. Как ему удалось подвигнуть миралиитов на государственный переворот?

— Многие из убитых, которые называли себя Серыми Плащами, были, как я слышала, друзьями Нифрона. Он явно запланировал все заранее, когда ему с отцом позволили вернуться в Эриан для Ули Вермара.

Трилос кивнул с улыбкой.

— Да-да, я тоже это слышал. И Мовиндьюле узнал обо всем во время собраний под мостом.

— Я действительно верю, что так он и сказал.

— Странно, не находишь? Как у сына инстарья, который сотни лет не бывал в Эстрамнадоне, нашлось тут столько друзей, к тому же среди миралиитов? Учитывая, что его отца убил миралиит, вряд ли он стал бы вращаться в тех же кругах. Впрочем, откуда мне знать?

«Вот именно», — подумала Имали.

— Как говорится, в нужде с кем только не поведешься… Полагаю, мы не вправе жаловаться. В конце концов, все сложилось удачно. Не так, как ожидалось, зато очень удобно и чистенько.

— Кто ты? Чего тебе нужно?

Трилос посмотрел на нее с удивлением, изображая полную невинность. Имали ничуть ему не поверила, хотя качество игры оценила.

— Я же тебе говорил! Я — Трилос, очень рад с тобой познакомиться. О чем это я… ах да, как я говорил, война уж точно такой не будет.

— Какой? — не поняла она.

— Чистенькой. Войны полны сюрпризов, по большей части неприятных.

— Вряд ли можно назвать это войной, скорее охотой. Не думаю, что она затянется надолго, — возразила Имали. — Миралииты способны определить местонахождение любого и умеют добиваться того, чего хотят. Так кто же ты, Трилос? Кто ты на самом деле? Я знаю почти всех в Эстрамнадоне, но тебя прежде не встречала.

Трилос поднялся.

— Нет, не встречала. Увы тебе! Однако я весьма рад, что сегодня мы с тобой столкнулись. Отныне я буду за тобой наблюдать…

Глава 30

От рэйо не осталось и следа. Поскольку никто не видел, что именно произошло, все решили, что дракон его съел. Персефоне очень хотелось, чтобы так и было и чтобы дракон начал с лица рэйо.

Теперь дракон следовал за отрядом. Несмотря на свою величину, он вполне помещался: лестницы Нэйта были широкими, потолки — высокими, хотя город и строила низкорослая раса. Там могли пройти и великаны, о чем гномы после появления Бэлгаргарата сильно пожалели. Нападение рэйо придало отряду сил, и теперь они шли без остановок, взбираясь все выше и выше, пока не вернулись в свой первый лагерь. Щиты, одеяла и мешки с едой никуда не делись. Там же решили поесть и передохнуть, но говорить не хотелось никому. Мойя нашла в себе силы потренироваться в стрельбе из лука. В присутствии дракона об опасностях можно было не беспокоиться, и Персефона поняла, что девушке просто очень нравится новое оружие.

Когда все поели, Персефона призвала их продолжить путь. Никому не хотелось испытывать судьбу и снова спать в горе. Дойдя до последней лестницы, Сури с драконом замерли. Персефона остановила отряд и вернулась, чтобы выяснить причину.

— Что случилось?

— Не знаю, — ответила Сури, глядя на дракона, который сел на пол, как раньше делала Минна. — Дальше не идет… Ну же, моя умница, пойдем!

Дракон опустил голову.

Сури смотрела на него, ничего не понимая.

— Он не может идти дальше, — сказала Роан.

— Почему? — спросила Персефона.

Роан кивнула в сторону выхода.

— Мы почти выбрались. Он не может покинуть Нэйт. Сури использовала табличку Древнего. — Она посмотрела на мистика. — Ты там что-нибудь меняла?

Сури покачала головой.

— Только имя.

— Бэлгаргарат тоже не мог выйти.

— Так и есть, — кивнула Брин. — Бэлгаргарат должен был жить вечно, не давая гномам сюда входить. Древний позволил ему бродить по Нэйту и наказывать гномов, однако запретил выходить за пределы горы.

Мойя указала на Мороза, Потопа и Дождя.

— Тогда почему дракон их не съел? Разве он не должен на них накинуться? Ведь он подчиняется тем же правилам.

— Правила относятся к его сущности, а не к действиям. Или же он просто не стал этого делать из-за присутствия Сури, — предположила Брин.

Мороз с досадой потянул себя за бороду.

— Значит, мы уничтожили одно чудовище и тут же создали другое?

— Он не чудовище! — сердито крикнула Сури.

Мороз испуганно отступил.

Персефона напомнила себе, что Сури всего четырнадцать лет, может быть, пятнадцать. Иногда она об этом забывала: ей с трудом верилось, что Сури такая юная. Мистик не выросла ни на дюйм. Физически она оставалась все той же девочкой, которая пришла с ними в Нэйт. Однако во всех прочих отношениях она сильно изменилась. Ее глаза больше не сияли ярким светом. То же самое произошло с Брин. Обе утратили жизнерадостный ореол детской невинности. Перед Персефоной стояли две повзрослевшие девушки, знающие, что за мечты приходится платить. Выживание требует умения смиряться с неудачами, разочарованиями и потерями. Она нисколько не сомневалась, что при необходимости обе будут двигаться дальше, преодолевать трудности и помогать тем, кто рядом. Персефона смотрела на юных женщин и неимоверно ими гордилась.

Сури погладила дракона по носу.

— Он вовсе не чудовище и никогда никого не обидит!

— Он отлично расправился с рэйо, — напомнила Мойя. Заметив пристальный взгляд Сури, девушка добавила: — Я бы на его месте сделала то же самое! Ну, может, я бы его и не съела…

— И что теперь? — спросила Персефона. — Как он станет жить здесь без Сури? И станет ли нападать на гномов, если они попытаются вернуться в Нэйт? Мы ведь не знаем…

— Я знаю. — Сури провела по носу дракона костяшками пальцев. — Он убил рэйо, чтобы спасти меня. Так поступила бы Минна, а у нее никогда не возникало проблем с маленькими человечками.

— Может, лучше сказать ей, чтобы отправлялась вглубь горы? — предположила Персефона. — На всякий случай.

— Нет. — Сури покачала головой, и тут все заметили, что она плачет. — Я не могу оставить его одного… навсегда во тьме. Я с ним так не поступлю! Минна ненавидит одиночество. Я ее не брошу! Я не смогу, просто не смогу!

— Быть с ней ты тоже не сможешь, — со слезами в голосе сказала Брин. — Она-то будет жить вечно, а ты когда-нибудь умрешь. В конце концов, она останется одна.

Сури ее будто не слышала. Она громко всхлипывала.

Снаружи Нэйта их ждало больше дюжины хорошо вооруженных гномов. Они построились в три ряда; утреннее солнце ярко сияло на острых копьях и круглых шлемах. Персефоне стало интересно, получал ли Гронбах отчеты об их передвижениях так же, как узнавал о местонахождении Бэлгаргарата, или же просто поставил охрану в тот день, когда они ушли в Нэйт. Зная Гронбаха, она предположила, что он сделал и то, и другое.

Глава стражи обратился на родном языке прямо к Морозу. Тот ответил, и солдат явно оторопел.

— Он спросил, убили ли мы Бэлгаргарата, — с готовностью перевел Мороз, хотя Персефона уже и сама догадалась.

Солдат оглядел их, особенно заинтересовавшись Арион, которая лежала без сознания на носилках в руках Потопа и Дождя. Состояние фрэи не изменилось. Она продолжала дышать, однако глаз не открывала.

Солдат снова обратился к Морозу.

— Он говорит, что одного не хватает.

— Скажи ему, что он ошибается. Не хватает двоих.

Персефона оглянулась на темные ворота Нэйта. Сури еще не вышла. Они не смогли ее убедить — по крайней мере, пока не смогли. Персефона надеялась, что, немного поразмыслив, Сури смирится. Доложив Гронбаху, Персефона вернется и заберет мистика, пока гномы будут грузить оружие на корабль. За безопасность Сури она ничуть не беспокоилась. Вместо сторожевой собаки у девочки был дракон.

Мороз перевел слова Персефоны. Солдат кивнул. Вполне естественно было ожидать, что они понесут жертвы. Странно, что жертв всего две. Гораздо труднее было поверить в успех экспедиции. Это она тоже прочла на лице солдата, вместе с прятавшейся в усах улыбочкой. Он словно говорил: «Ага, как же».

Глава отряда настоял на том, чтобы они последовали за ним в Кэрик; облаченные в металл воины окружали их на протяжении пути со всех сторон. Вниз спустились мигом, или же так показалось Персефоне, которая всю дорогу дивилась теплому солнышку и приятному ветерку. Хотя они провели под землей лишь несколько дней, Персефона чувствовала себя так, словно вернулась из царства мертвых.

Гронбах принял их в огромном зале, называвшемся Роствелл. Сперва всех обыскали и забрали одолженное оружие. Мойя заспорила из-за бронзового меча, заявив, что он сделан фрэями. Тем не менее, ее попросили оставить меч снаружи. Арион унесли в комнату с кроватью, с ней вызвалась посидеть Роан, никогда не любившая больших сборищ.

В Роствелле столы и стульчики отодвинули к стенам, освободив место для прибывших. Мастер Ремесел и по совместительству мэр Кэрика занял единственный стул, который поставили на ящик, чтобы он мог смотреть на всех сверху вниз. Гронбах обрядился в полное боевое облачение, включая серебристый нагрудник и остроконечный шлем, явно ему великоватый. Его окружала дюжина солдат в латах, с пиками и щитами. Персефона надеялась, что гномы так вырядились и вооружились до зубов в честь их победоносного возвращения. Однако суровые взгляды из-под шлемов заставили ее в этом усомниться.

— Мне доложили, что вы уничтожили Бэлгаргарата, — проговорил Гронбах, подавшись вперед. — Это правда?

— Да, — ответила Персефона и почтительно кивнула.

— А фрэя? Что с ней?

— Ранена. Не знаю, насколько серьезно. Время покажет.

— Мне сообщили, что она без сознания и едва дышит.

— Так и есть.

Гронбах кивнул. Персефона не заметила в его суровых глазах ни тени сожаления, но, по крайней мере, он и не улыбался.

— Вы закончили делать мечи, о которых мы договорились? — спросила Персефона.

Гронбах откинулся на спинку стула, с досадой скривив губы, и она поняла, что ее ждут плохие новости. Не дождавшись ответа, она продолжила:

— Значит, вы даже не начинали? Сколько потребуется времени?

— Про какие мечи ты говоришь? — Гронбах сложил пальцы домиком. На лице у него появилось выражение деланой невинности.

— Какие мечи?! — потрясенно повторила Мойя, и Персефона поняла, что на этом она не остановится.

Она придержала Мойю, подняв руку.

— Мы заключили с тобой сделку. Тысяча мечей из серого металла в обмен на то, что мы убьем демона. Бэлгаргарата мы убили, так что…

— Вы принесли его голову? — Гронбах демонстративно приподнялся в кресле и вытянул шею. — Я ее не вижу.

— Он взорвался, оставив после себя лишь пыль.

Глава гномов устроился в кресле поудобнее и скептично поднял брови.

— Ну разве не удачный исход!..

— Ты обвиняешь меня во лжи?

Гронбах расплылся в жуткой презрительной ухмылке.

— Трое женщин-рхунов, две девочки-рхуны, фрэя и трое преступников отправляются в Нэйт… Начинается как анекдот, а? Вы идете на демона, который легко уничтожил целые армии хорошо обученных и вооруженных бэлгрейглангреанских героев. Потом вы болтаетесь неизвестно где несколько дней и приходите ко мне с этой историей — заявляете, что разделались с тем, кого одолеть невозможно. — Гронбах вытянул руки и сделал вид, что стряхивает с них пыль. — Чудище мертво, говорите вы. Бэлгаргарат уничтожен, дело сделано, никаких проблем! — Он подался вперед, снисходительно улыбаясь. — Неужели ты думаешь, что я вам поверю?

Персефона указала на Мороза, Потопа и Дождя.

— Мои слова могут подтвердить твои же люди!

— Еще бы. Преступники подтвердят что угодно, лишь бы остаться в живых. К тому же мы с тобой никакой сделки не заключали. Нет у меня привычки раздавать опасное оружие чужеземцам! Это запрещено законом!

— Каким законом? У вас ведь нет короля. В Кэрике ты сам закон!

— Ну да. — Гронбах усмехнулся. — И посему, — громко объявил он на весь зал, — властью, данной мне Ассоциацией ремесленников Кэрика и жителями города Кэрик, я постановляю, что эти рхуны с фрэей заодно, как и злодеи Мороз, Потоп и Дождь, за преступное вторжение в земли бэлгрейглангреан и осквернение священного города Нэйт подлежат смертной казни. Приговор привести в исполнение немедленно!

— Что?! Ты серьезно? — взвилась Мойя, надвигаясь на Гронбаха, который съежился в кресле. — Мы убили эту тварь. Лично я убила! Арион едва не погибла, она на грани жизни и смерти. Сури лишилась Минны. Мы можем отвести тебя прямо туда и показать… — Двое гномов схватили Мойю за руки и оттащили.

— Мойя, он лжет, — заявила Персефона, ощутив на себе гномью хватку. — Он знает, что мы убили Бэлгаргарата.

— Этот мерзавец просто не хочет выполнять свою часть сделки! — крикнула Мойя.

Персефона попыталась вырваться, однако хватка у гномов была столь же крепка, как и их металл.

— Ты и не собирался давать нам мечи! Теперь, когда Арион ранена и больше не представляет угрозы, ты думаешь, что мы беспомощны.

Гронбах улыбнулся.

— Я рад, что ты понимаешь свое положение. Отведите арестованных во двор. Пусть Кирн закует их в кандалы. Мы бросим чужестранцев в море, из которого они явились. Так будет лучше всего. Меньше возни, а если спросят, мы честно скажем, что они утонули.

Гномы потащили пленников к выходу. Мойя сопротивлялась изо всех сил: швырнула одного гнома на пол и почти освободилась от второго, прежде чем ее вновь схватили.

— Будут сопротивляться — сломайте им руки! — крикнул Гронбах, стоя на краю ящика.

— Ваши проблемы на этом не кончаются! — объявила Персефона. — Как насчет дракона?

Гронбах опешил.

— Что? Ты сказала — дракон?

— Да. — Персефону почти дотащили до двери. — В битве с Бэлгаргаратом Сури, ученица миралиита, создала дракона. Он по-прежнему в Нэйте и ничуть не менее грозен, чем Бэлгаргарат!

— Лжешь!

— Пошли кого-нибудь проверить. Дракон в полной боевой готовности вместе с девятым участником нашего отряда, Сури, и сделает все, что она прикажет. Неужели ты считаешь нас настолько глупыми и наивными, чтобы мы доверяли твоему племени? Если мы не вернемся, Сури явится с драконом сюда. Вряд ли тебе это понравится.

Гномы замерли. Персефона не думала, что дхерги знают рхунский, но, как выяснилось, в Кэрике — по крайней мере, в этом зале — его понимали многие, поскольку тащить ее к дверям перестали. Гном, державший Персефону за локти, не давал ей восстановить равновесие, зато никуда не волок.

Гронбах кивнул гному у двери, и тот выбежал.

Мастер Ремесел медленно сел в кресло и оглядел пленников, внимательно всматриваясь в их лица.

«Не можешь понять, блефую я или нет, жалкий червяк?» — подумала Персефона.

— Предположим, дракон действительно существует, — начал Гронбах. — Что вы предлагаете с ним делать?

— Мы избавим вас от него. Уничтожим.

— Каковы ваши требования?

— Во-первых… — Персефона рванулась в руках стражников и с яростью посмотрела на Гронбаха.

Мастер Ремесел кивнул, и ее отпустили.

— Во-первых, обращаться вы с нами будете хорошо. Вообще-то, в твоих же интересах предоставить нам лучшие комнаты, горячую ванну, еду и питье. Иначе дракон расстроится.

— И все?

— Нет. Нам нужно переправиться обратно в Тирре. Дай нам корабль с хорошей командой и прикажи доставить нас в целости.

Гронбах сжал губы и задумался.

— Хм, вроде бы «Колдер Нолл» скоро отбывает в Верн.

— Завтра после заката, — ответил гном, стоявший за Персефоной.

— Устраивает? — спросил Гронбах.

— Также мне нужны эти трое. — Персефона указала на Мороза, Потопа и Дождя, которых все еще крепко держали. Дождя скрутили сразу трое гномов — двое вцепились ему в руки, третий — в шею.

Такого Гронбах не ожидал. Он недоуменно переводил взгляд с Персефоны на троих гномов и обратно.

— Зачем они тебе?

— Какое твое дело? Если отдашь их мне… отправишь в изгнание… мы покинем твою страну, и все останутся довольны.

— Как насчет мечей, которые ты хотела получить? Их ты тоже потребуешь?

Персефона покачала головой.

— Нет. Ты все равно их не дашь, даже если я пригрожу опустошить весь Кэрик. Дело тут не в упрямстве, а в страхе. Я не смогу склонить тебя с помощью угроз, потому что альтернатива гораздо хуже. Ты боишься, что фрэи узнают, откуда у нас оружие. Они страшат тебя куда больше, чем дракон.

— Эльфы едва не стерли нас с лица земли, — вздохнул Гронбах. — Наша единственная надежда — не давать им повода.

Персефона кивнула.

— Этот аргумент мне уже доводилось слышать.

Дождь плюнул на пол и что-то сказал Гронбаху, заставив мэра насупиться.

— Ну, договорились? — спросила Персефона.

— Как вы разделаетесь с драконом? — спросил Гронбах.

— Так же, как и с Бэлгаргаратом. Если же ты опять решишь отказаться от своих обещаний, тебя ждет нечто похуже дракона. Посмей предать меня снова, и я сотру Кэрик с лица земли! Убьешь нас — подпишешь смертный приговор каждому жителю города. Ясно?

Гронбах кивнул.

— Чего уж тут неясного?

— Нам кое-что потребуется. Чтобы уничтожить дракона, нужен меч.

— Мне сказали, что у нее есть свой меч. — Гронбах указал на Мойю.

— Необходим особый клинок. Его следует изготовить по табличкам. Покажи ему, Брин.

Девочку еще держали, поэтому она не могла и с места двинуться.

— Отпустите всех, — приказал Гронбах с досадой.

Брин посмотрела на Персефону.

— Покажи ему, — велела вождь.

Брин воспользовалась своей брекен-морой, чтобы захватить с собой часть табличек Древнего. Она развернула ткань и выложила их перед Гронбахом.

— Мы нашли их в Агаве, — объяснила Персефона. — На этих камнях есть надписи, в которых рассказано, как изготовить меч, чтобы убить чудовище. Брин и Роан понадобится доступ к металлу и инструментам.

Брин изумленно подняла брови, но язык, к счастью, придержала.

Гронбах на нее не смотрел и поэтому ничего не заметил.

— Эти камни говорят, как выковать волшебный меч?

— Да, — ответила Персефона ровным тоном и с непроницаемым выражением лица.

— Как насчет клинка, которым вы уничтожили Бэлгаргарата? Где он?

К этому вопросу Персефона была готова.

— Он исчез вместе с демоном.

— Понятно. — Гронбах уставился на таблички в руках у Брин и облизнул нижнюю губу розовым язычком, взъерошив щетину. — Отлично. Отдайте камень, и наши кузнецы выкуют вам меч.

К этому Персефона тоже подготовилась.

— Ничего не выйдет. Вы не сможете прочесть таблички.

— Однако вряд ли эта ваша девочка, Бриин, и другая женщина владеют молотом в достаточной степени, чтобы выковать меч.

— Ее зовут Брин.

— Мне плевать, как ее зовут. Она всего лишь дитя и не может махать молотом!

Персефона заставила себя выдержать паузу, сделав вид, что размышляет. Гронбах уже заерзал от нетерпения, когда она наконец кивнула.

— Ты прав. Пусть Роан и Брин поработают над мечом вместе с твоими кузнецами.

— Это мы устроим.

— Вот и хорошо. Меч изготовим вечером, утром вернемся в Нэйт и уничтожим дракона. Потом все мы, включая Мороза, Потопа и Дождя, сядем на корабль и отплывем. Договорились?

Гронбах погрузился в размышления.

— Если что, Сури велит дракону стереть Кэрик с лица земли.

Гронбаха угроза особо не впечатлила, он продолжал пристально смотреть на Персефону. Она не отвела взгляда и даже не моргнула и не шевельнулась, чтобы не показывать слабость. Это была битва характеров. Торговля с дхергскими купцами в Верне всегда превращалась в битву между спросом и предложением, но на этот раз ставки взлетели слишком высоко.

— Ну? — спросила она немного погодя.

— Если дракон действительно существует, я соглашусь лишь при одном условии. — Гронбах посмотрел на Брин. — Ты должна вернуть таблички, которые украла.

— Что? Нет! — возмутилась Брин.

— Они из нашей горы и принадлежат нам.

— Но… но вы ведь даже не сможете их прочесть! — недоуменно воскликнула Брин. — Зачем они вам?

— Таблички — часть нашего наследия. И место им — здесь. Иначе никакой сделки.

— Ладно, — сказала Персефона.

— Сеф! — вскричала Брин.

— Я сказала «ладно»!

— Ты — подлый и мелочный гном!

— Сокровище принадлежит нам по праву! И я — бэлгрейглангреанин, не гном, не дхерг и ничуть не подлее любого другого.

— А вот и подлый, — повторила Брин, — и я сделаю так, что об этом узнают все!

Вид у Гронбаха стал озадаченный.

— Я — Хранитель Уклада Далль-Рэна, и весть о твоем предательстве я доведу до всех нынешних Хранителей и до тех, кто придет после меня. Будущие поколения станут поносить тебя как гнусного вруна!

Гронбах рассмеялся.

— Деточка, история бэлгрейглангреан куда длиннее, чем история рхунов. Она продолжится и после того, как фрэи сотрут вас с лика Элан. Никто и не вспомнит, что там обо мне рассказывала ты или еще кто.

— Ошибаешься! — воскликнула Брин. — Я собираюсь об этом написать.

— Что ты творишь, Сеф? — спросила Мойя, едва они остались одни.

Пленников отвели в комнату с тремя кроватями, где уже лежала Арион. Потом Роан и Брин отправились ковать меч. Роан выглядела скорее озадаченной, чем напуганной, и Брин обещала ей все объяснить. Едва они вышли, как Мойю и Персефону заперли. Персефона понятия не имела, где сейчас Мороз, Потоп и Дождь, и ее это особо не тревожило. Убивать их Гронбах не собирался, просто хотел как следует допросить, ища нестыковки. Персефона надеялась, что они ничего не сболтнут.

— Сеф, Брин и Роан не знают, как выковать волшебный меч!

— Потише! — Персефона оттащила Мойю от двери. — Пусть гномы остаются в неведении.

Мойя прищурилась.

— Ничего не понимаю!

— Послушай, я хочу, чтобы Роан присутствовала при изготовлении меча и увидела, как это делается. Брин запишет все подробности. Кузнецы даже не поймут, что она там рисует. Они решат, что это колдовство.

— Сеф, ты же пообещала уничтожить Минну!

— Это больше не Минна, ты и сама знаешь.

— Знаю, но убеждать тебе придется не меня…

Персефона вздохнула и оправила волосы.

— Мойя, будем решать проблемы по мере поступления. Ладно? Во имя любви Великой Праматери, я изо всех сил стараюсь сохранить нам жизнь!

Она упала на одну из свободных кроватей.

— Ненавижу этого мелкого бородатого паршивца! Так бы и придушила его! Мы ведь едва не погибли! — Персефона передразнила Гронбаха забавным голоском: — Про какие мечи ты говоришь? — Она швырнула подушку через всю комнату, закинув ее на свободную кровать. — Подлое отродье Тэтлинской ведьмы!

Мойя изумленно подняла брови и улыбнулась, глядя на упавшую подушку.

— Ну вот, совсем другое дело. Надеюсь видеть тебя такой почаще.

— Если будет, кого видеть!

Мойя озадаченно выпрямилась.

— Если нас всех не убьют, — пояснила Персефона и задумалась. — Утром я попрошу тебя остаться с Арион.

— Меня? Я твой Щит, я должна идти с тобой.

— Роан и Брин будут писать на мече имя, и я не могу рисковать жизнью Арион… Ее нельзя оставлять здесь одну! Поручаю тебе проследить, чтобы все попали на корабль и были готовы отплыть, как только мы вернемся. Я очень рассчитываю на тебя, Мойя. Не подведи!

Мойя кивнула.

— Не подведу, но кто же тогда… ну, ты понимаешь, кто убьет дракона?

— Ну, очевидно, я… — Персефона взяла с кровати одеяло и прижала к груди. — Мойя, мне страшно!

— Знаю.

— А тебе разве не страшно?

— Я слишком глупая, чтобы бояться.

— Ты не глупая!

— Умной меня тоже не назовешь. — Мойя села рядом с Персефоной и взяла ее за руки. — Я никогда бы не сделала то, что удалось тебе! Если бы не ты, мы сейчас лежали бы на дне моря.

— Я всего лишь солгала.

— Зато как! Вышло впечатляюще. Даже я тебе поверила. — Мойя положила голову Персефоне на плечо. — Ты — лучший вождь, который когда-либо был в Рэне!

— Если моя затея не сработает, я же стану и последним…

Следующее утро выдалось ясным и жарким. Персефона, Роан и Брин под конвоем поднимались по длинной извилистой дороге в Нэйт. На этот раз Гронбах пошел с ними, так и не сняв полного боевого облачения. Персефона с удовольствием наблюдала, как он потеет под палящим солнцем. Дойдя до входа, Мастер Ремесел совсем взмок.

У ворот остановились. Никто из гномов не хотел соваться туда вместе с убийцами дракона, что Персефону вполне устраивало.

Когда она, Брин и Роан вошли в прохладные глубины Нэйта, Персефона с еще большим удовольствием отметила, что Гронбах будет жариться до тех пор, пока она не решит вернуться. Спешить было некуда.

— Были трудности с изготовлением меча? — спросила Персефона, едва они зашли за украшенную стену, подальше от ушей Гронбаха. По известным только Роан причинам она завернула меч в одеяло, словно священный артефакт.

Брин покачала головой.

— Они спросили, что им делать. Я отыскала на табличке нужный текст и упомянула про то, что надо расплавить металл в печи, чтобы избавиться от примесей, которые должны осесть. Похоже, кузнецам это и так было известно. Потом я болтала про чередование слоев угля и железа. Понятия не имею, что это значит, но они мигом сообразили. Вряд ли я рассказала им то, чего они не знают. У них свой метод, и они просто делали все, как привыкли. Через некоторое время нас уже не замечали. Иногда я кивала и говорила «правильно» или «хорошо». Сомневаюсь, что они вообще меня слышали.

— Это было невероятно! — пробормотала Роан.

— Ты все приметила, Роан?

Она кивнула.

Ну еще бы, подумала Персефона. Отправить Роан в кузницу — все равно, что послать собаку в лавку мясника и спрашивать, заметила ли она мясо.

Вскоре они наткнулись на дракона. Тот лежал и смотрел на них, подняв голову.

— Сури?

Девочка устроилась на одеяле: положила голову дракону на бок, а подобие Минны обвило ее хвостом. Вместе они являли довольно странную картину: покрытая татуировками босая мистик в красном плаще прильнула к страшному исполину — сплошь когти и чешуя, крылья и зубы. Девочка и ее верный друг.

— Я гадала, вернешься ли ты.

— Я же сказала, что вернусь! Я никогда бы тебя не бросила!

Сури грустно улыбнулась.

— Сури, мне нужно поговорить с тобой о Минне… — начала Персефона, но мистик ее перебила.

— Вообще-то, он не Минна.

— Нет, конечно.

Сури положила руку дракону на шею.

— И все же где-то глубоко внутри него сидит частичка Минны. Я не могу ее бросить.

— Я тебя об этом и не прошу. — Персефона посмотрела на Роан и кивнула.

Роан шагнула вперед, положила сверток на землю и развернула, однако к мечу прикасаться не стала. Клинок вышел просто поразительным. Металл был ярким, как серебро, а по краям, где смыкались тени, отливал синим. Рукоятку сделали из того же металла, и складывалось впечатление, что весь меч выкован из цельного куска. Не такой парадный, как меч Рэйта, и не такой изысканный, как у галантов, он был совершенен в своей простоте… Часто музыкальное сопровождение лишь отвлекает внимание от голоса великого певца; вот и дхергское мастерство достигло таких вершин, что любое добавление было бы излишним.

Роан вытащила сверток поменьше и развернула. Внутри лежал крошечный молоток и полдюжины инструментов для гравировки.

— Мне нужно знать ее имя, — сказала Брин.

Сури кивнула.

— Напиши. — Хранительница вручила мистику кусок мела.

Сури начертила значки на полу.

Все трое принялись за гравировку, Персефона и дракон за ними наблюдали. Понимает ли он?.. Бэлгаргарат вроде бы понял, когда Мойя выстрелила в него в первый раз, а вот дракон то ли не понимал, то ли ему было все равно. В открытых глазах светилась пустота. Наверное, и Сури видела там лишь пустоту.

Когда они закончили, Сури опустилась на колени, посветила себе камнем и провела пальцами вдоль клинка, по выгравированной надписи.

— Это ее настоящее имя. Я называла ее Минна, потому что так пела птица, когда я нашла волчонка. Мне казалось, что птица сообщает мне имя. Только оно не было настоящим. — Девочка коснулась клинка. — Ее настоящее имя нашлось в плетении. — Она утерла лицо и задрожала, потом встала и посмотрела на дракона. — Просто не верю, что мне приходится снова это делать. Вы не могли бы оставить нас вдвоем?

— Сури, если хочешь, я…

Девочка-мистик покачала головой.

— Это должна сделать я.

Персефона кивнула.

Роан собрала инструменты в сумку, и все трое двинулись обратно к воротам. Уходя, Персефона оглянулась и увидела, как дракон смотрит на Сури, поднимающую меч. И тут женщине стало страшно. Вдруг он чует свою смерть? Вдруг он нападет?

Сури держала меч с таким видом, словно он тяжелее самой Элан. Дракон продолжал смотреть на мистика, и тогда Персефона кое-что увидела. Всего лишь проблеск, но он ей не почудился. В огромных глазах исполина, таких знакомых даже Персефоне, светилось прощение.

— Минна, — заговорила Сури ласковым, прерывистым голосом. — Минна… помнишь, как мы пришли домой и обнаружили Туру на земле в саду…

Персефона вывела Роан и Брин наружу, где ждал Гронбах с солдатами. Он посмотрел на них подозрительно.

— Готово?

— Почти, — ответила Персефона.

Выплеск силы отбросил огромные ворота Нэйта, распахнув их словно обычные двери в спальню. Облако пыли на миг затмило солнце. Все уставились на вход в ожидании. Прошло несколько минут, и Персефона уже начала волноваться за Сури, когда мистик вышла на свет. Девочка была вся в пыли, не считая блестящих дорожек на щеках, оставленных слезами, всхлипывала и обеими руками прижимала к груди меч.

Гронбах смотрел на мистика, не веря своим глазам. Он оглянулся на солдат, потом обратно на Сури, не в силах признать очевидное. Сури ничуть не походила на драконоборца. Он знаком велел солдату удостовериться, что дракона больше нет. Вскоре тот вернулся и кивнул.

И тогда Гронбах отдал приказ на дхергском языке, и Персефону вновь схватили гномы.

— Ты что, и правда такой болван? — вскричала она. — Мы убили и Бэлгаргарата, и дракона! А ты все еще не собираешься сдержать свое слово?

Гронбах хихикнул.

— Болваны — это вы. Если я лгал прежде, почему вы решили, что я не солгу снова? Лучше уж вам умереть, потому что таким дуракам жить ни к чему! — Заметив в руках Сури меч, он добавил: — Вижу, вы и сами солгали, что волшебный меч исчезает вместе с чудовищем.

Он уставился на клинок жадными глазками и протянул руку.

— Отдай его мне!

Сури посмотрела на Гронбаха так, словно впервые его видит.

— На нем ее имя. — Она подняла клинок, чтобы гном увидел знаки.

— Мне плевать, чье на нем имя, девчонка! Он мой.

— На нем ее имя, — повторила Сури уже громче.

Гронбах закатил глаза.

— Умом она не блещет, да? — Он покачал головой и схватил меч за рукоятку, Сури тоже вцепилась в него изо всех сил. Они тянули меч то туда, то сюда, и вдруг земля задрожала.

С ворот Нэйта сорвалась одна из двух огромных каменных плит, упала и разлетелась вдребезги. Башни Эсбол-Берг закачались. Камни срывались с мест крепления, вниз по склону с грохотом пронеслась громадная глыба размером с хижину.

Гронбах выпустил меч, и тряска прекратилась.

Он посмотрел, куда упал камень, потом оглядел башни.

— На мече ее имя, — повторила Сури, не заметив, что землетрясение едва не обрушило древний город Нэйт.

Гронбах перевел взгляд с величественного наследия дхергов на Сури. Он всмотрелся мистику в глаза, потом покачал головой.

— Быть того не может!

И снова потянулся к мечу.

— Гронбах, не смей! — крикнула Персефона. Она попыталась его остановить, однако не смогла вырваться из гномьей хватки.

На этот раз Гронбах был более настойчив и выхватил оружие из рук Сури, заодно отпихнув ее подальше.

Прогремел гром, темные тучи закрыли солнце.

Сури с яростью посмотрела на гнома и забормотала, шевеля пальцами. Тем, кто плохо ее знал, могло показаться, что она просто рассердилась и ругается вполголоса.

— Гронбах, верни ей меч! Сейчас же!

Он проигнорировал Персефону, рассматривая оружие.

Поднялся ветер. Заклубилась пыль.

— Сури, не надо… — начала Персефона.

Толчок был настолько резким, что Персефоне пришлось опереться на державших ее гномов.

— О, Великая Праматерь! — воскликнула она, когда из открытых ворот Нэйта донеслись удары, треск и грохот — болезненные стоны древнего города.

То, что пережило бремя тысячелетних войн, упадка и демона по имени Бэлгаргарат, не выдержало возмездия из рук девочки-подростка. За считаные минуты легендарный бэлгрейглангреанский город Нэйт пал. Расшатанные колонны не смогли больше поддерживать тяжесть камня, и гора обвалилась. Земля дрожала, пустоты под ногами рушились. Великие башни Эсбол-Берг закачались и упали. Одна — в сторону моря, верхушкой задев пристань и подняв гигантскую волну, которая подхватила корабли и разбила о причал. Другая башня сложилась внутрь и осыпалась, исчезнув в облаке пыли. Порыв ветра и дождь из осколков швырнули Персефону на землю, державшие ее гномы отпрянули.

Все исчезло во тьме. Персефона не видела ни Сури, ни Брин, ни Роан, которые стояли с ней рядом. Она прикрыла лицо рукавом, чтобы через него дышать.

— Сури! Прекрати! Сури! Сури!

Земля успокоилась. Тряска прекратилась, и наступила полная тишина. Ни голосов, ни пения птиц, ни жужжания пчел. Единственным звуком был приглушенный стук сыпавшихся дождем мелких камешков. Ветер отнес облако пыли к морю, проглянуло солнце.

Конвой гномов исчез. Персефона видела сверкающее на доспехах солнце — солдаты удирали вниз по склону. Ошеломленный Гронбах стоял на прежнем месте, крепко сжимая меч.

— На мече ее имя, — повторила Сури в четвертый раз. — Я не могу его отдать.

Мистик протянула руку.

— Ради всех богов и нашего спасения, верни ей меч! — велела Персефона.

Гронбах, вероятно, был слишком перепуган и не мог пошевелиться. Это Персефона могла понять. Она и сама пришла в ужас. Хотя теперь она хорошо изучила Гронбаха. «Он просто не хочет проигрывать».

— Отдавай меч! Мы сядем на корабль и отплывем. И помоги тебе Мари, если хоть что-нибудь случится с Мойей или Арион — их Сури любит еще больше, чем этот клинок!

Гронбах перевел взгляд на Персефону и кивнул. Он вручил меч Сури, и та прижала его к груди.

— В отличие от тебя, я — женщина слова. Мы уходим, — заявила Персефона и прошла мимо Гронбаха по дороге в Кэрик.

Пока отряд Персефоны поднимался на борт «Колдер Нолл», из домов высыпала до странного тихая толпа и заполонила порт. Гномы собирались на улицах и площадях, плача и стеная. Некоторые перешептывались на своем языке, и Персефона радовалась, что не понимает, о чем они говорят.

Ни капитан, ни его команда не промолвили ни слова. Персефона провела свой отряд в грузовой отсек в передней части корабля. Проследив, как отдали швартовы и кораблик отчалил, она бросила взгляд на Нэйт. Солнце освещало то, что осталось от горы. Огромные ворота и башни исчезли. Величие Нэйта пропало, и теперь извилистая дорога вела лишь к испорченному воспоминанию и разбитой мечте.

Во время пути команда «Колдер Нолл» держалась в стороне. Арион, бледная, завернутая в одеяла, все еще дышала. Персефона сочла это хорошим знаком. Если бы миралиит собиралась умереть, давно бы уже умерла.

Все сидели вокруг распростертой фрэи, укрывая ее от морских ветров и по очереди держа ее голову на коленях, — палубу сильно качало.

— Тебе не удалось захватить таблички? — спросила Брин у Мойи.

Та пожала плечами.

— Вы ушли, и к нам стали относиться как к узникам. Я уж думала, нам конец, когда явились дхерги и отвели нас в порт.

Мороз и Потоп согласно закивали.

— Мы живы, — сказала Персефона Брин, — и на пути домой. Этого достаточно, и хвала Мари!

— К сожалению, я мало что разобрала на тех табличках. Хотела изучить их вчера, но…

— Она уснула, — проговорила Роан.

Брин склонила голову набок.

— Разве ты сама не спала?

— Нет, я не сплю, если нужно над чем-то поработать, а вчера у меня было полно дел. — Роан улыбнулась. — Ладно тебе, все хорошо!

Брин кивнула.

— Знаю. Жаль только, что я не сумела…

— Ты не поняла: все и правда хорошо. Я обо всем позаботилась.

— То есть?

Роан открыла сумку и достала тонкую скрученную трубочку. Брин придвинулась ближе. Роан развязала веревочку и развернула свиток.

— Маленькие человечки называют это пергаментом, его делают из шкур овец. На пергаменте рисуют карты и чертежи. Материал очень тонкий и легкий. На нем можно писать тем, что называется чернилами. Увы, их-то у меня и не было под рукой.

Внутри пергамент покрывали значки, которые очень напоминали те, что были начертаны на каменных табличках.

Брин смотрела на них с изумлением.

— Как тебе это удалось?

— Приложила пергамент к табличкам и втерла уголь сверху. Получились значки.

Брин потянулась за свитком.

— Осторожно, — предупредила Роан, — не то смажешь.

Наблюдая, как они изучают свиток, Персефона улыбнулась. Затем она посмотрела на Сури, и улыбка исчезла. Мистик по-прежнему сжимала меч, глядя в никуда.

— Красивый меч, — похвалила Персефона. — Роан, теперь, когда ты наблюдала за гномами, ты сумеешь сделать такие же мечи?

Роан кивнула.

— Этот клинок прочный?

Роан снова кивнула.

— Думаю, следующий выйдет даже лучше. Если бы я могла…

— Погоди, а этот клинок прочный? Он не хуже бронзового?

— Даже лучше.

— Уверена?

Роан снова кивнула.

— Вот и прекрасно. — Персефона прищурилась, разглядывая значки на лезвии. Они отличались от тех, что она видела на табличках. — Что здесь говорится? — спросила она у Сури. — Какое у нее настоящее имя?

Мистик промолчала.

Брин посмотрела на Сури с опаской.

— Его… его трудно произнести.

Корабль качало на волнах, и Персефона порадовалась, что Арион теперь не будет страдать от морской болезни, которая поразила ее на пути в Кэрик.

Много часов они молчали. Наконец Сури заговорила — впервые с тех пор, как они покинули Бэлгрейг.

— По-настоящему ее звали Гиларэбривн.

Персефона чуть улыбнулась.

— Минна мне нравится больше.

— Мне тоже, — сказала Брин.

— И мне, — согласилась Сури. Она посмотрела на меч и подняла его над головой.

— Не надо! — вскрикнула Персефона. — Что ты делаешь?

— Мне кажется, он тоже должен остаться в прошлом, — заявила Сури.

— Если он тебе не нужен, можно я сперва им воспользуюсь?

— Зачем?

— Изменю мир!

Сури с недоумением посмотрела на клинок.

— Клинок волшебный, Сури. Таким его сделала Минна.

— Ты ведь знаешь, что настоящей силы в нем нет. — Сури протянула меч Персефоне.

— Поверь мне, Сури, — проговорила Персефона, ощущая в руках тяжесть клинка, — этот меч изменит все!

Глава 31

Вожди пытались всячески показать Рэйту свое расположение, однако это лишь напоминало дьюрийцу о том, что жить ему осталось считаные часы. Последнюю ночь он провел в чертоге — Липит уступил свою кровать. На ужин ему достался сочный поросенок — тот самый, которого Харкон припас для пира. Круген угостил своим лучшим вином, но Рэйт пить не стал. Отец научил его, что перед битвой голова должна быть ясной. Выпить можно и потом.

Еще Липит предлагал ему женщин. От них Рэйт также отказался. Херкимер считал, что женщины вытягивают из мужчин жизненную силу. Разумеется, Рэйт знал, что большая часть его «отеческих наставлений» — полная чушь, особенно те, что касались семьи и того, что меч и репутация — превыше всего. Отказался он по иной причине: ему было неинтересно. Эти женщины ничего для него не значили; Рэйту хотелось, чтобы в последнюю ночь с ним была совсем другая…

Рэйт не имел ни малейших сомнений, что Адгар его убьет.

Один из столпов схватки — уверенность. Чтобы победить, воин должен верить в свою победу. Рэйт знал совершенно точно: ему ни за что не одолеть Адгара. Хотя по дьюрийским меркам он сам слыл неплохим воином, среди гулов Адгар считался великим бойцом, а ведь даже отец Рэйта признавал, что в бою гула-рхуны лучше дьюрийцев. Такими гулов сделала безнадежность их положения, ведь они были единственными на лике Элан, кому приходилось труднее, чем дьюрийцам. Сотни лет фрэи посылали на них войска, и война стала неотъемлемой частью жизни гулов.

— Ты собираешься его убить, да? — спросил Тэш, открывая окна и впуская утренний свет. Ночью мальчишка спал на подстилке возле кровати, пораженный роскошью комнаты.

— Конечно, — ответил Рэйт. — Я же Убийца Богов, верно? С гула-рхуном наверняка справиться легче, чем с фрэем.

— Ты станешь кинигом!

— Похоже на то.

— Твое слово будет законом для всех кланов, для тысяч и тысяч людей!

— По идее, да.

Мальчик дошел до окон, выходящих на море, и продолжил открывать ставни. Он все еще был худым как мешок с костями, зато у него появился здоровый румянец. Впервые Рэйт заметил на подбородке и верхней губе Тэша пробивающуюся щетину — и внезапно огорчился, что не увидит, каким мужчиной станет этот ребенок.

— Наверное, тебе понадобится новый Щит. У кинига должен быть настоящий Щит!

— Ты и есть настоящий Щит.

— Ну, ты понимаешь…

Через несколько часов Рэйт все равно умрет, так какая разница?

— Послушай, ты — единственный дьюриец со мной рядом. Конечно, тебе нужно немного подрасти, зато происхождение у тебя достойное. Вырастешь, обзаведешься мускулами, хорошенько потренируешься и в один прекрасный день станешь величайшим воином в мире, по большей части потому, что ты дьюриец. — Рэйт поднял башмак с пола и сунул в него ногу. — Только… — Он замялся и топнул, чтобы надеть его получше.

— Что — только?

— Я не смогу научить тебя тому, что ты хочешь знать. Ни один человек не сможет.

— Конечно, сможешь! Ведь ты — Убийца Богов. Ты…

— Говорю же, мне просто повезло. Я выжил по чистой случайности и благодаря тому, что Малькольм имеет странную привычку бить камнем по голове кого ни попадя. Дело в том, что ни один из живущих людей не в силах научить тебя драться так же, как они. Чтобы уметь убивать, ты должен учиться именно у фрэев. Ты увидишь, как они дерутся, заметишь их сильные и слабые стороны, откроешь их тайны и не дашь им узнать твои. Хочешь научиться убивать фрэев? Учись у фрэев! Да, они будут скрывать свои слабости, и тебе придется разгадать все их уловки.

Тэш открыл было рот, чтобы возразить, однако Рэйт его оборвал.

— Не вздумай говорить, что они тебе не нравятся! Тебе нравилась твоя деревня? Тебе нравились камни и змеи? Тебе нравилось мерзнуть зимой потому, что кизяков на растопку не хватает? Тебе нравилось целыми днями голодать? Тебе нравилось пить мутную воду с привкусом металла? Мне точно не нравилось. И ни одному дьюрийцу, которого я знал, это было не по нраву. И все же каждый день мы вставали, пили вонючую воду, рылись в камнях и жгли кизяки, потому что дьюрийцы привыкли выживать и не жаловаться. Значит, если хочешь научиться убивать эльфов, ты должен научиться этому у них. Тебе ведь уже было сказано: прислушивайся к ним, тогда ты сможешь их победить.

— Кто такие эльфы? — спросил Тэш.

— Те, кого ты хочешь убить.

Мальчик посмотрел на него с недоумением.

— Думаешь, они заслуживают, чтобы их называли богами?

Тэш улыбнулся.

— Я наблюдал за ними, ходил на тренировки, смотрел, что они умеют. У всех разные боевые стили, каждый — мастер в своем деле. Сэбек пользуется двумя короткими мечами и яростно бросается в атаку. Тэкчин предпочитает длинный легкий клинок и очень подвижен. Эрес любит швырять всякие снаряды, в основном обычные и метательные копья. Энвир применяет пращу, сеть и клив, который он тоже вращает. Нифрон дерется со щитом и мечом, вроде тебя. — Ребенок задумался. — Если я стану учиться у них, то придется освоить разные умения.

— Отличная затея.

Мальчик смотрел, как Рэйт надевает второй башмак.

— Ты правда его убьешь?

— Мы только что об этом говорили.

— Просто он такой… он очень большой.

— Ну да.

— Зато управляется со своим весом Адгар с легкостью. У него отличное чувство равновесия, и шныряет он шустро.

— Шныряет?

Мальчик пожал плечами.

— Так часто говорил отец.

— Что это значит?

— Это слово отец использовал, когда бросался к матери в кровать, едва вернувшись из долины Высокое Копье. Но наверняка есть и другие значения, потому что отец называл наших овец паршивыми шнырками, а Хэдена Вулмана — чокнутым шнырком. — Мальчик задумался. — Опять же, кто его знает.

Рэйт с удовольствием рассмеялся. Наверное, уже в последний раз. Парнишка продолжал его удивлять. Не своими познаниями в языке, а точными наблюдениями за Адгаром. Как ребенок способен столько разглядеть? У него талант. Вероятно, он станет великим воином — если, конечно, выживет.

Рэйт взял ли-мору.

— Где у нас… — начал он и увидел, что Тэш высунулся из окна. — Что ты там углядел?

— Отсюда виден порт. В него входит дхергский корабль!

Киниг гулов уже прибыл. Рэйт заметил Адгара с его соратниками во дворе. Там и должен был состояться поединок — удобное замкнутое пространство, где зрители могут рассесться по стенам и все увидеть. Хотя приступить к обмену ударами противники должны были не раньше полудня, парапеты уже почти заполнились. Великий день настал.

Такова неизбежная участь всех дьюрийцев. Миноган вечно жаждут крови. В отличие от отца, приносившего перед битвой жертвы, Рэйт к богам войны не обращался. Зато у богов на него были свои планы.

По крайней мере, ему суждено погибнуть при большом стечении народу. Немногие могут этим похвастаться, за исключением почетных гостей на повешении, обезглавливании или сожжении. Часто люди умирают самым незамысловатым образом: давятся едой за столом, замерзают в горах или тонут в реке. Когда они с отцом отправились на запад, Рэйт был уверен, что расстанется с жизнью из-за нелепой случайности. К примеру, сломает ногу в самой глуши и умрет с голоду. Смерть от руки Адгара куда лучше. Адгар — мастер своего дела. Он прикончит его мигом.

Рэйт снова вспомнил слова отца: худшее, что с тобой может случиться — ты умрешь. Для кого-то это даже шаг вперед. Умирают все. Рэйт уже пережил целый клан.

В отличие от отца и братьев, он не сделал убийство своей профессией, но гадал: дарует ли ему этот поединок право попасть в Элисин? С одной стороны, заманчиво, и все же чем провести вечность с типами вроде его братцев, лучше уж отправиться в Рэл. Именно там сейчас его мать и сестра, достойные и отважные, никому не причинившие зла. Что за неразбериха царит в загробной жизни, если злобных убийц за жестокость ждет вечная награда?

Не желая тянуть до полудня, Рэйт вышел из чертога. Он решил сразиться с Адгаром сразу, чтобы поскорее со всем покончить. Это было до того, как трое женщин вошли в ворота.

Роан и Мойя последовали за Персефоной во двор далля прямо с пристани. Брин, Сури и гномам вождь велела отнести Арион к Падере. Судя по скоплению народа, происходило что-то важное. Собрались все вожди, обрядившиеся в лучшие одежды: надели торки и парадные ли-моры, чтобы обозначить свое высокое положение. Галанты сгрудились на траве справа от ворот, и место вокруг них пустовало, словно там пролегал невидимый барьер, за который никто не отваживался переступить.

Среди моря лиц на стенах Персефона заметила Хита Косвела, сидевшего рядом с Хэнсоном Киллианом. Там же расположились старик Матиас Хэггер и семейство пекаря, болтая босыми ногами, словно гигантская многоножка. На земле возле пустого закрома стоял земледелец Уэдон, обнимая за плечи пастуха Гэлстона, который выглядел потерянным и бледным, словно не видел солнца долгие месяцы. Гиффорд опирался на костыль и на левое плечо Хэбета. При виде его синяков у Персефоны сердце защемило, однако Падера была права: Гиффорд способен переносить удары куда лучше любого.

«По крайней мере, все живы и невредимы».

Рэйт спускался по ступеням чертога. Увидев Персефону, он облегченно вздохнул, расплылся в улыбке и помчался ей навстречу. Подбежав, он немедля заключил ее в объятия и оторвал от земли.

— Я так соскучился! — прошептал он. — Боялся, что ты не вернешься!

Его черная борода царапала кожу, но Персефоне было только приятно.

— Конечно же, я вернулась!

Рэйт опустил Персефону на землю, и она с трудом встала на ноги. Встреча ее обрадовала, однако пора было заняться тем, ради чего она так рисковала. Рэйт раскружил ее словно невесту, а это вовсе не сочеталось с тем образом, которого ей следовало придерживаться.

Когда он наконец опустил ее на землю и разомкнул объятия, Персефона спросила:

— Что происходит? Кинига уже выбрали?

— Пока нет, — весело ответил Рэйт, глядя ей в глаза.

Она вздохнула.

— По-прежнему не согласен? Ты не возглавишь нас, потому что нет оружия?

— Видишь ли…

— Неважно. Я хочу сделать объявление. Думаю, тебе тоже будет интересно. — Персефона улыбнулась. — Послушайте все! — крикнула она толпе. — Я — Персефона из Дома Гэта, вождь клана Рэн.

Персефона уже привлекла к себе изрядное внимание благодаря теплой встрече, которую ей устроил Рэйт. Она заметила Тэгана, Харкона, Липита, Кругера и Элварда у колодца и посмотрела на них.

— До моего отъезда у некоторых из вас были сомнения в успехе противостояния с фрэями. Мы обладали численным превосходством, но не имели подходящего оружия. — Она повернулась и позвала: — Мойя! Роан!

Девушки выбежали вперед. Мойя несла лук, Роан — сверток.

— Я отправилась за море в землю дхергов, в старинный город Нэйт, и вернулась с надеждой на будущее для нас всех!

Двор затих, не считая оживления, возникшего при виде свертка. Персефона достала меч и подняла над головой. Все дружно разинули рты. Утреннее солнце засияло на зеркальной поверхности клинка. Персефона пошла по кругу, показывая оружие, и дошла до столба, куда Рэйт воткнул меч Шегона. Он все еще торчал там, словно ветка на дереве.

Персефона указала на бронзовое лезвие.

— Этот прекрасный фрэйский меч воткнул сюда Рэйт из Дьюрии, Убийца Богов. Он способен перерубить любое наше оружие. Считалось, что против фрэев нам не выстоять, потому что они владеют подобным оружием. Потому что их металл очень прочный.

Персефона бросила взгляд на Роан, стоявшую перед ней, стиснув руки, сделала глубокий вдох и прошептала молитву Мари. Взяв меч обеими руками, она подняла его над головой и изо всех сил рубанула по фрэйскому клинку. От удара меч едва не вырвался у нее из рук, но она справилась, и гномий клинок рассек фрэйский. Когда Персефона подняла взгляд, в колонне торчал лишь обломок бронзового меча. Эфес валялся на земле у ног Рэйта.

Толпа ахнула.

Как и остальные, Рэйт пораженно взирал на сверкающий меч.

— И сколько таких мечей вам дали дхерги?

— Всего один. — Она не смогла сдержать улыбки.

— Один? — Рэйт посмотрел на нее с недоумением. — Всего один меч? Одним мечом армию не вооружишь! — Его улыбка растаяла, плечи опустились. — Даже если бы они дали тебе тысячу, этого все равно не хватило бы.

— Вот именно! Поэтому я и не привезла с собой мечей. Расскажи ему, Роан!

Роан вертела в руках одеяло, в которое прежде был завернут меч. Услышав свое имя, она застыла.

— Расскажи ему, — настаивала Персефона.

Роан что-то пробормотала, но при опущенной голове и упавших на лицо волосах слов было не слышно.

— Громче, Роан, — велела Мойя.

Роан подняла голову.

— Я… я могу их сделать.

— Ты?! — удивился Рэйт.

Она робко кивнула.

Персефона прокричала, указывая на Роан:

— Эта женщина знает секрет изготовления таких мечей!

От крика Персефоны Роан съежилась и отступила на несколько шагов назад, слившись с толпой.

Персефона передала меч Рэйту. Он уставился на оружие, потом на Роан. Девушка втянула голову в плечи, словно черепаха в панцирь, однако нашла в себе мужество сказать:

— Я могу сделать меч и получше этого.

Рэйт бросил взгляд на отсеченное лезвие в столбе.

— Этот меч перерубил меч Шегона.

— Знаю, только я могу сделать еще лучше. Я… они… не следовали всем указаниям. Дхерги не знали, как прочесть знаки на камнях. Одна Брин умеет их читать. Вообще-то, они даже не знали про таблички, пока мы не вынесли их из горы. Поэтому ковали меч так, как привыкли. Способ Древнего намного лучше. Больше угля делает металл крепче, менее гибким и чуть более хрупким, зато его можно заточить острее, и клинок будет легче, гораздо легче. Я могу сделать меч в два раза длиннее и вполовину легче этого. Ну, может и не вполовину, но на треть точно. Не знаю. Надо попробовать.

Подошли остальные вожди.

— Это магия? — спросил Тэган, косясь на клинок в руках Рэйта, как на опасную змею.

— Нет, — ответила Персефона. — Роан и других научит, как делать клинки. — Она шагнула к Рэйту. — Я вернулась не с тысячей мечей, я вернулась с тысячей мечей в месяц!

— И даже больше… — Роан снова заговорила. Девушка держалась как мышка, если дело не касалось того, как что устроено. — Мы будем ковать мечи в несколько смен. Главная задача — найти нужный материал. — Она достала из кармана красноватый камешек. — Железо. Точнее, из этой породы можно выплавить железо. У дхергов таких много.

Вожди подошли ближе, рассматривая камень с серебристыми крапинками.

— И дхерги поделятся? — спросил Кругер.

— Разве что за большую цену, — критично заметил Липит. — Дхерги — жуткие скряги.

— Даже не надейтесь! — заверила Мойя. — Как бы ни была высока цена…

— Тогда какая нам польза…

Гиффорд протиснулся через толпу, орудуя костылем, как пастух посохом.

— Я такой камешек уже видел! — заявил он, расталкивая всех локтями.

— Гиффорд! — Роан подбежала к другу и остановилась, едва его не касаясь. — Ты в порядке! Тебе лучше!

— Фазве по мне не видно? — усмехнулся он.

— Я думала… я думала, что ты…

— Я пфо тебя думал то же самое.

— Где ты его видел? — вмешался Харкон.

Гиффорд глаз не мог отвести от Роан, и когда он говорил, то обращался к ней.

— Я копался в земле, искал, из чего изготовить глазуфь. Мы с Фоан нашли всякие металлы. Но с таким камешком я ничего не смог сделать, поэтому мы его не использовали.

Роан улыбнулась.

— Нужно нагреть, пока он не станет очень горячим. С помощью большого мешка, который подает воздух, — «кузнечные мехи» называется.

— И часто он попадается? — спросил Липит.

— Думаю, очень часто, — ответил Тэган. — В Уоррике мы добываем медь в горе возле реки Гэйлэннон. Меди маловато, зато таких камней полно.

— Если добудем железо, то сможем делать не только мечи, — сказала Персефона. — Мы сможем изготавливать доспехи, рубахи из металлических колец, как у дхергов. Хотя и легкие, они спасают от самых острых клинков. И еще мы сможем делать щиты, которые не раскалываются. Дайте только время, и мы превзойдем в вооружении армию фрэев!

Рэйт обнял Персефону за плечи и усмехнулся, глядя на нее так, как не смотрел никогда прежде.

— Ты справилась, — с благоговением проговорил он. — Тебе все удалось!

Персефона взяла его за руки.

— Значит, ты согласен? Ты станешь кинигом?

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Нет.

— Нет?! Но ты же понимаешь, как трудно было…

Рэйт повернулся к остальным вождям и не дал ей договорить.

— Я так и не успел выдвинуть свою кандидатуру.

Все посмотрели на него с недоумением.

— Да и зачем? — спросил Тэган. — Персефона ведь назвала тебя.

— А я предлагаю ее! Пусть нашим кинигом станет Персефона, вождь клана Рэн.

Персефона удивилась даже больше остальных.

— Рэйт! Нет, я…

— Согласна! — воскликнула Мойя, широко улыбаясь.

Рэйт снова обратился к вождям, которые вовсе не обрадовались его предложению.

— Целыми днями мы сидели тут и спорили, не в силах ничего решить. Пока мы говорили, пока мы сомневались, Персефона рисковала жизнью. Она отправилась за море и отыскала решение наших проблем. Разве она взяла с собой армию? Разве она сражалась мечом и копьем в битве? Нет. Она взяла наши лучшие умы и преуспела, используя мозги, а не мускулы. Ты смог бы это сделать, Тэган?

Вождь Уоррика покачал головой и посмотрел на Персефону уже другим взглядом, более серьезным.

— Как насчет тебя, Липит? Ты живешь у самого моря, прямо напротив дхергов, и торгуешь с ними каждый день. Почему ты не раздобыл секрет волшебного металла?

Липит промолчал, глядя то на Персефону, то на сверкающий меч в руках Рэйта.

— Правда в том, что никто из нас на такое не способен. Включая меня. — Голос Рэйта поднялся до крика. — А ты, Адгар? Ты смог бы сделать то, что сделала эта женщина?

Персефона повернулась к огромному уродливому мужчине, стоявшему в дальнем конце двора. У него не хватало части носа, и он весь порос густыми рыжими волосками.

— Персефона, вождь Далль-Рэна, — Рэйт жестом указал на гиганта, — познакомься с Адгаром, кинигом гула-рхунов.

— Так ты — вождь? — спросил Адгар глубоким зычным голосом.

— Да, — ответила она, глядя снизу вверх на громадного гула.

— И это ты позвала сюда нас? Гулов собрала ты?

— Все это целиком ее идея, — пояснил Рэйт. — Она первая осознала надвигающуюся угрозу, первая поверила, что мы сможем победить. Именно Персефона предложила назначить единого лидера. И когда нам понадобилось оружие лучше, чем у фрэев, она добыла оружие. Я никогда не верил в невозможное. Я не верил в то, что один человек в силах что-то изменить. Персефона доказала, что я не прав. Я мало во что верю, но… я верю в нее! Персефона постоянно совершает невозможное! Посмотрите на Адгара. Глава гула-рхунов стоит в Далль-Тирре и принимает участие в выборах кинига всех десяти кланов! Липит, разве ты думал, что такое возможно?

Вождь покачал головой.

— Я тоже, зато Персефона осознала такую необходимость и все устроила. Когда я понял, что оружие фрэев непобедимо, я сдался. Киниг не сдается. Персефона не сдалась! Посмотрите, что ей удалось совершить с помощью кучки женщин и пары девчонок! Представьте, что она сможет сделать, объединив мощь всех кланов! — Он покачал головой и посмотрел на женщину-вождя. — Персефона, я не могу быть кинигом. Потому что киниг — ты! — Рэйт перевел взгляд на Адгара. — И не просто киниг рхулин-рхунов. Она должна стать кинигом всех кланов!

— Ты шутишь! — Нифрон ворвался в круг, в котором стояли Персефона и Рэйт. Едва он заговорил, как стоящие рядом с ним попятились, включая Адгара, ожегшего фрэя яростным взглядом. С места не двинулись только Рэйт и Персефона, что не осталось без внимания толпы.

— Когда ты предложил себя на место кинига, — напомнил Рэйт Нифрону, — ты сказал, что кинигу вовсе не обязательно махать мечом. Ты сказал, что кинигу нет нужды находиться на поле битвы. Ты сказал, что требуется тот, кто видит цель и может составить план достижения цели. Чем не дхергский секрет получения металлов!.. Еще ты сказал, что нужен тот, кто верит в наше дело и готов пожертвовать ради него всем. Персефона потеряла мужа, сына, большую часть клана и свой далль. И ни одна из утрат ее не остановила. Она не сдается, никогда. И она не просто готова пожертвовать… она уже это сделала!

— Но что ей известно о сражениях? — спросил Нифрон. — Разве она сможет…

Мойя усмехнулась и вышла вперед, обращаясь к фрэю как всегда смело и дерзко.

— Знаешь ли, дхерги вовсе не горели желанием делиться своими самыми сокровенными тайнами! Если ты думаешь, что они вручили нам секрет оружия с улыбкой, то сильно ошибаешься! — Мойя стояла, опираясь на лук Роан; без натянутой бечевы он походил на тонкий посох. — Нам пришлось за него побороться.

— Вам? Побороться? — Адгар фыркнул. — И с кем же сражалась ты, девчушка? Разделалась с дхергскими котятами?

Мойя улыбнулась.

— Тот, кого убила я, счел бы тебя букашкой. Бэлгаргарат был в сто раз страшнее, чем твоя уродливая рожа.

Адгар усмехнулся.

— Ты не считаешь меня страшным?

Мойя непринужденно поправила выбившуюся прядку.

— После того, что нам довелось увидеть? Да ты просто вислоухий щенок!

Ухмылка Адгара исчезла.

— Довольно! Думаете, меня так легко обмануть? Вы все подстроили! Лживость южных кланов вошла в легенды, однако все ваши подлые замыслы я вижу насквозь. Пора биться! — Адгар ожег Рэйта яростным взглядом. — Сыну Медного Меча пора умереть!

— Что происходит? — спросила Персефона.

— Гула-рхуны выбрали своего кандидата в киниги. Теперь они хотят определить в поединке главу Десяти Кланов, — объяснил ей Рэйт.

— Почему все вопросы нужно решать непременно в драке? — вскричала Персефона.

— Чтобы узнать, кто сильнее! — заорал Адгар. — Чтобы узнать, кто достоин стать главным! Теперь прочь с дороги и дай мужчинам с этим покончить!

Адгар посовещался с гулами — крупными мужчинами, одетыми в меха с головы до ног. Один протянул ему меч и копье.

— Я сражусь с ним. — Рэйт посмотрел на вождей. — Только выступлю от имени Персефоны. Если я одержу верх, кинигом станет она. Согласны?

— Ты сможешь его одолеть? — тихо спросила Персефона.

Рэйт промолчал.

Зрители во дворе заметно оживились. Представление, ради которого они пришли, начиналось. Те, кто стояли рядом, попятились назад; те, кто сидели на стенах, подались вперед. Гул толпы нарастал.

— Рэйт?..

Он посмотрел на меч, потом взглянул ей в глаза.

— Не знаю. Раньше я думал, что это невозможно, теперь же… — Он снова посмотрел на меч. — Наверное, с его помощью смогу.

Когда Адгар повернулся, Рэйт встал между ним и Персефоной.

— Ну, и с кем мне биться? — спросил Адгар. — Выставишь вместо себя сына Медного Меча? Или сразишься со мной сама? Или отправишь ту красотку-хвастунью? — Он расхохотался. — Неважно. Кто бы ни вышел против меня, я убью его и стану кинигом. Кого выбираете? Кто пойдет?

— Я, — объявил Рэйт.

— Нет, не он! — быстро проговорила Персефона, выходя вперед.

Рэйт обернулся.

— Не сходи с ума! Он тебя убьет!

— Не убьет.

Рэйт отвел Персефону в сторону и яростно зашептал:

— Адгар — лучший воин во всех кланах! Во всех — и среди гулов, и среди рхулов.

— Лучше, чем ты?

Рэйт снова промолчал. Персефона сжала его руку.

— Ты тут ни при чем. У меня есть Щит.

— Что?!

Персефона отступила от Рэйта и без страха посмотрела на Адгара, который стоял, выпрямив плечи и задрав подбородок. На его жутком, покрытом шрамами лице играла самодовольная усмешка. Персефона обернулась к Мойе, та едва заметно кивнула.

— Если ты считаешь, что без поединка не обойтись, пускай за меня выступит Мойя. — Персефона указала на своего Щита.

— Эта хвастливая девчонка с большими глазами? — Адгар оглядел Мойю, не скрывая удивления. — Ага, ясно. Думаешь, у меня рука не поднимется на красотку. Надеешься, я откажусь от боя и сделаю кинигом тебя… Ни за что! Я убил немало красоток. Вызов принят!

— Да неужели? — воскликнула Мойя.

— Погоди! — Тэкчин кинулся к Мойе. Фрэй посмотрел на Адгара, словно голодная пума на брошенного младенца. — Вместо нее буду сражаться я!

Липит повернулся к Тэгану.

— Если бы я знал, что будет столько добровольцев, я боролся бы за место кинига упорнее.

— Фрэям тут не место! — объявил Адгар. — Мы выбираем своего кинига. Убивать фрэев мы будем позже.

— Мойя, не надо! — взмолился Тэкчин, но она на него даже не взглянула.

— Это безумие! — сказал Рэйт Персефоне. — Он убьет ее! Мойя погибнет!

— И тогда гула-рхуны будут править всеми, — напомнил Липит. — На кону не только ее жизнь!

Большую часть обратного пути, в Нэйте и на корабле, Персефона наблюдала, как Мойя тренируется с луком. На корабле она отточила свое мастерство, стреляя до тех пор, пока не научилась попадать в леерное ограждение много раз подряд, стоя в задней части трюма. Хотя для стрельбы на дальние расстояния кораблик был маловат, Адгар вряд ли будет далеко, к тому он слишком крупный, чтобы промахнуться. И все же деревянный столбик — не живой человек, и Персефона вопросительно посмотрела на девушку.

Мойя оперлась на лук и обезоруживающе улыбнулась. Потом она склонила голову набок и одними губами произнесла: «щенок».

Не будь Персефона так встревожена, она бы расхохоталась.

— Если ты действительно считаешь, что я должна стать кинигом… — Персефона посмотрела на Рэйта. — Если ты думаешь, что я смогу привести наш народ к победе над фрэями, ты должен верить и в то, что я смогу победить этого гула. Я знаю, тебе это кажется невозможным. Но ты сам говорил, что я доказала: невозможное вполне осуществимо. Прошу тебя, поверь: я знаю, что делаю. Ты веришь мне, Рэйт? Ты действительно веришь в то, о чем говорил так красноречиво? Ты веришь в меня?

— Разве Мойя… — начал Рэйт.

— Просто ответь на вопрос. Это несложно.

Рэйт долго молчал, потом ответил:

— Да.

Персефона не смогла сдержать легкой улыбки. Рэйт в нее влюблен. Он признался ей на берегу и в Далль-Рэне, когда попросил ее уйти с ним. Он готов на все, чтобы ее защитить. И одним словом он доказал больше, чем свою любовь — он доказал, что доверяет ей, даже если разум говорит, что доверять не стоит.

Она посмотрела на других вождей.

— Ну, согласны? Вы назначаете меня представлять рхулин-рхунов? Вы даете мне право выбрать того, кто выступит за меня? И если мой кандидат победит, примете ли вы меня в качестве главы всех кланов?

— Выиграй поединок и обретешь мою вечную преданность, — заявил Тэган.

— Вы с ним согласны? — спросила Персефона, и все кивнули. — Решено! В поединке с Адгаром за место кинига меня будет представлять Мойя.

Толпа оживилась. От маленькой, зато громкой группы в мехах раздались крики «Гула!» и «Адгар!», остальные завопили «Рхулин!». Имя Мойи не кричал никто.

Персефона подошла к девушке, согнувшей лук, чтобы натянуть тетиву.

— Ты боишься?

Мойя обернулась на Адгара, который разминал руки и хрустел шеей.

— Его, что ли? — с оскорбленным видом спросила она.

Персефона смотрела, как Мойя управляется с тетивой. Руки у нее не дрожали, движения были спокойными и плавными.

«Неужели она так уверена в себе?»

— Не волнуйся. На весах лишь будущее каждого рхулин-рхуна и, вероятно, всей нашей расы. Так что беспокоиться не о чем.

Мойя сверкнула глазами.

— Нет, серьезно… — Персефона замялась. — Он ведь не демон. Тебя это не тревожит? Я имею в виду убийство человека.

Мойя снова посмотрела на Адгара.

— Нет, если речь о нем.

Персефона кивнула.

— Тогда ладно.

Толпа раздалась, прижавшись к стенам и освобождая место. Рэйт подошел к Персефоне, и они встали с краю.

Персефона вознесла молитву Мари, а Мойя тем временем достала из поясной сумки пять оперенных стрел.

— Палочки?! Ты пойдешь на меня с палочками? — расхохотался Адгар. Он поднял копье и стукнул им о щит, прикрепленный к руке, издав глухой звон. — Ну же, иди сюда, малявка!

Мойя взяла все пять стрел, одну приложила к тетиве.

— Вот еще!

Адгар поднял копье и сделал шаг вперед. Мойя отпрянула, согнув лук, сама прямая и уверенная.

Девушка отпустила стрелу. Раздался звук, похожий на шорох крыльев вспорхнувшей птички, и на противоположном конце двора киниг гулов замер и рухнул на землю.

После его падения не раздалось ни звука. Двор хранил полное молчание. На всех лицах отразилось полнейшее изумление; толпа продолжала напирать в предвкушении поединка, который уже закончился.

Адгар корчился на земле, вцепившись в шею, под ним растекалась лужица крови. Его ноги дергались, изо рта доносился ужасный клокочущий звук, покидавший глотку вместе с ручейком крови.

— Что происходит? — спросил кто-то в толпе, пребывавшей в смятении.

Наконец Адгар перестал дергаться, хотя кровь еще текла, впитываясь в землю. Зрители качали головами, щурились и шептались.

Один из гула-рхунов подошел к распростертому телу и осмотрел. Все ждали объяснений. Воин поднялся, на его лице была полная растерянность.

— Адгар… Адгар мертв!

Толпа молчала. Такого ответа люди не ожидали. Если бы не кровь, они заподозрили бы, что Адгар притворяется. Хочет подманить противника и нанести удар. Они не верили собственным глазам, потому что такая маленькая женщина просто не в состоянии убить гиганта-гула. Вдобавок в течение одного вдоха.

Рэйт посмотрел на поверженного воина, потом на Мойю, снимавшую тетиву с лука.

— Ты смогла! — Он повернулся к Персефоне. — Она смогла! Она действительно справилась! Это было… это было невероятно!

— Мойя, ты в порядке? — спросила Персефона.

Мойя кивнула, но от улыбки и дерзкого ответа воздержалась. Вид у нее был мрачный и серьезный, как у настоящего воина.

— Да будет благословенна рука Мари, — пробормотал Липит и неуверенно шагнул вперед, пытаясь осознать произошедшее. Он бросил взгляд на лежащего ничком Адгара. Затем вождь Тирре с благоговением посмотрел на Персефону. — Ты действительно киниг!

Тэган кивнул.

— Ты — киниг! — Вождь клана Уоррик преклонил перед ней колени.

— Да, ты — киниг! — подтвердил Харкон, тоже опускаясь на колено.

Кругер с Элвардом последовали их примеру.

— Я положил бы к твоим ногам меч, — сказал Рэйт, — только оба моих клинка сломаны.

— Я сделаю тебе новый! — пообещала Роан. — Хороший. Такой, что не сломается никогда…

Тэкчин подбежал к Мойе.

— А мы-то думали, что ты не способна метать копье! Поразительно! Никогда не видел ничего подобного! Даже не заметил, как оно пролетело.

— Да ну? — взвилась Мойя. — Еще увидишь, если снова посмеешь обидеть тех, кого я люблю!

Тэкчин попятился, не понимая, в чем дело.

Мойя придвинулась. В ее глазах полыхала такая ярость, какой не досталось даже Адгару. Она указала на Гиффорда.

— Если ты еще хоть раз так сделаешь, клянусь Мари, моя рука не дрогнет…

Тэкчин поднял ладони, защищаясь.

— Я ничего не…

— Но ты его и не остановил. Тэкчин, серьезно, я прибью тебя, как гадюку! Тебя и любого галанта. — Она свирепо уставилась на Эреса. — И я вполне уверена, что смогу выстрелить гораздо дальше сотни ярдов!

— Мойя, — вмешался Гиффорд, — все в пофядке.

— Нет, не в порядке! — Мойя яростно взирала на Тэкчина. — Ты мог этому помешать, а ты лишь стоял и смотрел, как он… как его…

— Мне тоже не понравилось то, что происходило, — сказал Тэкчин.

— Но ты его не остановил! Почему? Ты слышал крики Гиффорда. И что же ты сделал? Ничего!

Она всхлипнула.

— Мойя, мне…

Она вскинула руку, утерла слезы и медленно пошла к Гиффорду. В глаза ему смотреть она не могла, поэтому смотрела в ноги.

— Гиффорд, я… прости! Мне очень, очень жаль!

Гиффорд отбросил костыль и крепко обнял девушку обеими руками.

— Да ладно!

Мойя покачала головой.

— Мойя, ты только что спасла нас от Адга Ужасного! Я тебе отпускаю.

— Отпускаю? — не поняла Мойя.

— Он имеет в виду — отпускаю вину, то есть прощаю. Ему трудно выговаривать букву «р», — пояснила Роан.

Гиффорд улыбнулся.

— Я согласился бы еще на пафу сломанных костей. Ты молодец!

Пока Мойя плакала в объятиях Гиффорда, Тэкчин опустил голову и направился прочь.

— Погоди! — окликнула его Мойя. Она поцеловала Гиффорда в лоб и прошептала: — Спасибо тебе! — Затем она повернулась к Тэкчину. — Красотой ты не блещешь, верно?

Тэкчин кивнул.

— Ты уже говорила это раз или два.

Мойя сложила руки на груди и нахмурилась.

— Ну, на случай, если ты забыл или думаешь, что сильно изменился, пока меня не было, хочу тебе сказать, что нет, ничуть. Ты все равно противнее, чем Тэтлинская ведьма, но…

— Но?.. — Тэкчин склонил голову набок, прищурился и чуть разомкнул губы, вопросительно глядя на девушку. — Но что?

— Но это вовсе не означает, что я хочу, чтобы ты ушел.

Фрэй улыбнулся.

— И не ухмыляйся мне тут! — предостерегла Мойя.

Внезапно гула-рхуны затеяли между собой потасовку.

— Таков закон! — раздался крик.

Один толкнул другого, тот дал сдачи. Взметнулся кулак. К драке присоединились еще двое. Кто-то бросил копье, и гул упал. Воин с копьем с ненавистью уставился на Персефону. Выдернув оружие из окровавленного тела, он помчался к ней через двор.

Рэйт, который после поединка пошел показывать Тэшу новый клинок, ринулся наперехват. Мойя тоже побежала, выхватывая на ходу меч. Гула-рхун опередил их обоих и остановился в футе от Персефоны. Он был помельче Адгара, однако не менее грозен: кривые желтые зубы, пустая глазница, на плече татуировка в виде змеи, огромные руки, сжимавшие копье, испачканы в крови.

Персефона застыла на месте. Парализованная ужасом, она даже моргнуть не могла, однако взяла себя в руки, склонила голову набок и посмотрела в его единственный глаз. «Циклоп. Я погибну от руки циклопа!»

— Я — Сигель, сын Сигмара, вождь клана Данн.

На большее, чем наклон головы, Персефона оказалась неспособна. Она стиснула зубы и не отводила взгляда. Гул удивился, потом отошел на шаг и осмотрел ее с головы до ног.

— На вид ничего особенного. — Он покивал, одобрительно выпятив нижнюю губу. — Зато храбрая.

«Не храбрая, а застывшая от страха», — подумала Персефона.

Циклоп, не замечавший ни Рэйта, ни Мойи, оглянулся на своих собратьев, потом снова посмотрел на Персефону.

— Ты покажешь нам, как это делается? — Он кивнул на Мойю. — Как убивать богов на расстоянии?

— Они не боги, — заверила его Персефона. — Всего лишь фрэи. Да, Мойя вас научит. Роан даст вам железные мечи, которые сломают бронзовое оружие. И щиты со знаками, что защитят вас от магии.

Сигель показал в ухмылке кривые зубы и повернулся к Рэйту.

— Сын Медного Меча, ты согласен? Ты веришь, что она приведет нас к победе?

— Адгар меня убил бы, — сказал Рэйт. — Мы оба это знаем.

— Да.

— И все же я готов был сражаться. Я умер бы, умер за нее. Ни за кого другого, только за нее.

Сигель обернулся к Персефоне.

— Значит, пригласила нас ты?

— Вы нужны нам, чтобы победить. Мы нужны вам, чтобы выжить. Вместе мы обретем свободу!

Он усмехнулся и громко объявил:

— Она убила Адгара!.. Боги сделали выбор. Персефона из клана Рэн — киниг! Киниг Рхулина и Гула.

Сигель взялся за наконечник копья и провел ладонью по острому краю, сделав длинный порез. Затем протянул окровавленную руку Персефоне.

Рэйт подошел ближе, вручил ей стальной клинок и кивнул.

Персефона посмотрела на свою нежную белую руку, стиснула зубы, поборов накатившую тошноту, и коснулась лезвия. Рэйт накрыл ее ладонь своей и быстро провел по острому краю. Боль обожгла как огонь.

Персефона не хотела смотреть. Она боялась увидеть, что за след оставил меч. Вместо этого она потянулась к Сигелю, он с ухмылкой взял ее руку и пожал. Было больно, но Персефона понимала, что если бы он захотел, то легко переломал бы ей все кости. Она продолжала сжимать зубы, Сигель продолжал улыбаться.

— Киниг — ты, — проговорил он. Схватив Персефону за запястье, вождь поднял ее руку, едва не вырвав из плеча, и заорал: — Киниг — она!

Персефона прижала пульсирующую от боли руку к груди, и Рэйт тут же обернул ее тряпицей. Персефона отвернулась от Сигеля, удаляющегося в сторону ворот вместе с остальными гулами, посмотрела на Мойю и одними губами прошептала: «Ой!»

— Роан, приведи Падеру, — распорядилась Мойя. — Скажи, чтобы захватила повязки и иголку. Рэйт, ты не обижайся, но киниг Десяти Кланов заслуживает самого лучшего.

— Острый, да? — широко улыбаясь спросила Роан.

— Очень, — процедила Персефона сквозь стиснутые зубы.

— Роан, сейчас же зови Падеру! Бегом! — рявкнула Мойя, и Роан помчалась прочь.

Вожди приказали вынести вино и насадить мясо на вертела в честь первого совместного рхулин-гулского праздника.

— Ну, как ты? — Мойя обняла Персефону.

— Рука болит, а так все хорошо.

Мойя прижала ее к себе.

— Знаешь, кто ты теперь?

Персефона медленно кивнула.

— Я — киниг.

Глава 32

— И что теперь? — спросил Нифрон, тряхнув головой. — Все шло отлично до тех пор, пока… Почему ты не знал про дурацкое правило, что кинигом может стать лишь рхун? Ты же сам рхун! Почему ты не знал?

Они гуляли по берегу вдоль полосы прибоя. Вид у Малькольма был ничуть не виноватый и даже не обеспокоенный. Бывший раб отца Нифрона слегка улыбнулся и посмотрел на море.

— Знаешь, рхуны все прибывают, — заметил Малькольм. — Из Уоррика, Мэлена и Мэнахана шагают многие тысячи. Армия, о которой ты мечтал, уже в пути. Персефона обеспечила тебя средством, чтобы их вооружить. Осталось лишь научить людей сражаться.

— Ничего подобного! — прорычал Нифрон. — Армия — не моя, потому что я не киниг! Ты все испортил! Ты был так уверен… — Он схватил Малькольма за плечо и развернул. — Погоди-ка! Ты знал! Ты все знал!

Малькольм снова улыбнулся.

— Вообще-то, нет. Будучи рабом в Алон-Ристе, я не мог знать всех нюансов рхунских традиций и обычаев. Однако подозревал, что они не доверят эту роль фрэю. Особенно в случае войны с твоим народом.

— Тогда почему ты так самодовольно ухмыляешься? Что я упускаю?

— Странно, что ты сам не додумался… Закон запрещает тебе стать кинигом, но ничто не мешает на нем жениться. В качестве мужа Персефоны ты сможешь править с ней вместе.

Жениться? На рхуне?! Неудивительно, что Нифрону это даже в голову не пришло. Он и не собирался жениться. Брак — лишняя трата времени. С годами люди неизбежно отдаляются друг от друга. Его отец не был женат на его матери, и обоих это устраивало. Идея брака с рхуном казалась еще более абсурдной.

— Не говори чепухи!

— Ей нужно, чтобы ты обучал ее войска, помогал разрабатывать стратегию, указывал на слабости фрэев и на то, как лучше ими воспользоваться. Без тебя тысячи вооруженных воинов — лишь кучка пугливых земледельцев. Они побегут при первом же землетрясении, которое устроят миралииты. — Малькольм позволил себе широко улыбнуться. — Если подать это предложение в нужное время и в правильном свете, может и сработать. Даже если Персефона не находит тебя привлекательным, она наверняка осознает целесообразность подобного союза. Она женщина весьма практичная и целиком предана своему народу.

Нифрон оглянулся на далль. Рхуны собирали припасы. Теперь у них был новый лидер, новая надежда и вполне боевое настроение.

— Разумеется, ты переживешь и ее, и всех детей, которых она нарожает, — продолжил Малькольм. — После ряда поколений люди будут помнить лишь то, что захочешь ты… Про Персефону, про войну, про тебя… Я уверен, что когда-нибудь ты станешь зваться Нифроном Великим и твоя империя будет считаться самой могущественной в мире.

— Ты можешь ей хоть чем-нибудь помочь? — спросила Сури у старухи.

Арион была раз в двадцать пять старше Падеры, однако при этом не обладала признаками мудрости вроде морщин и седых волос. У Падеры же хватало морщин, чтобы считаться самой мудрой в мире; если верить Мэйв, то под платком она была не просто седой, а совершенно лысой. Даже Тура, которая могла вылечить кого угодно, не выглядела настолько старой.

— Хм-м, — протянула старуха, втянув нижнюю губу и покатав ее словно завиток из теста. Она задумчиво обошла вокруг фрэи.

Расставшись с Персефоной у ворот, Сури, Брин и трое гномов пронесли Арион вдоль стены Далль-Тирре и положили в лагере под навесом. Там осталась одна Падера. Старая вдова сидела у груды мятой одежды, споро зашивая дыру в рубахе, которая явно была для нее слишком велика.

Падера вскочила и положила руку на лоб Арион. Ее невероятно подвижные губы задумчиво шевелились. Старуха приложила большие пальцы к глазам фрэи и склонилась, будто собиралась ее поцеловать. Потом она сжала горло Арион, пощупав нежную шею. Падера кивнула сама себе и отправилась к очагу, бросила на угли два полена, раздула огонь и повесила над ним бурдюк.

— Ну как? — спросила Сури.

— Поживем — увидим. — Падера налила в бурдюк воды из тыквы. — Она как будто не здесь. Не мертва и не жива.

Фрэя была бледная, почти белая, хотя и раньше особым румянцем не отличалась. Ни в пещере, ни на корабле Сури этого не замечала. Теперь, среди знакомой травы и земли, она увидела, насколько Арион стала бесцветной — фрэя казалась мертвой.

— Она не мертвая, — заверила Падера.

Мистик вздрогнула, заподозрив, что старуха прочла ее мысли.

— Нет, не мертвая, но почти. Так бывает обычно у больных лихорадкой. Они потеют, стонут, видят то, чего нет. Потом успокаиваются, лежат тихо и колеблются… словно решают, уйти им или остаться.

— Мы можем убедить ее остаться?

— Вряд ли, — проговорила старуха, вынимая листья из горшка и швыряя их в кипящую воду. Тут же запахло пижмой. — У тебя есть ивовая кора?

Сури кивнула.

— Так я и думала. Давай сюда!

Старуха взяла кору, поломала и добавила в отвар.

— Если она захочет уйти, то уйдет, и мы бессильны. Зато если захочет остаться, мы облегчим ей возвращение.

Сури поникла.

— Похоже, в земле дхергов все прошло не так уж гладко? — спросила Падера. — Вы хоть получили то, что искали?

Сури промолчала.

— Где твой волк?

Брин, начавшая разбирать сумку, застыла.

— Не думаю, что стоит… — пробормотала девочка.

— Я убила Минну, чтобы спасти Арион, — ответила Сури.

Старуха кивнула и взяла девочку за руки.

— Перестань себя винить! Этим ты никому не поможешь.

Горло у Сури сжалось.

Падера погладила Сури по спине и отошла. Переведя взгляд на Брин, она осведомилась:

— А ты что там делаешь?

Брин, рывшаяся среди сложенных у стены пожитков, ответила:

— В Кэрике я видела карту из обработанной шкуры. Мягкая, как тряпочка. Ее нарисовали тем, что называют чернила, то есть краской из мелового камня. Роан говорит, что может сделать и получше. Есть такое дерево — книжная сосна. Из ее сока получается смола. Если ее поварить, то она становится очень темной.

— Есть такое дело.

— Роан думает, что полая соломинка, перо или тростинка будет держать смолу, и значки станет выводить гораздо легче. Я ищу перья, которые вроде бы тут лежали.

— И зачем тебе это нужно?

Брин подняла сияющий взгляд.

— Хочу написать историю мира! Я запишу все на мягких выделанных шкурах животных, потому что их легко носить с собой, и они очень долговечны. И через сотни лет после моей смерти люди смогут по ним узнать, что произошло. Даже если фрэи победят в войне, даже если нас всех убьют, моя история останется! Я напишу истинную правду обо всем. Никто не сможет ни солгать, ни изменить ее, ни позабыть. Каждый будет знать, что был некогда подлый гном по имени Гронбах, ужасное чудовище Бэлгаргарат, отважная воительница Мойя, блестящий лидер Персефона и гениальная Роан. — Брин посмотрела на Сури. — Еще люди узнают о могущественной волшебнице Сури, о мудрой фрэе Арион… и о храброй и красивой волчице по имени Минна — самом мудром волке на свете.

— Спасибо тебе, — прошептала Сури.

— Про своих родителей я тоже напишу, чтобы их помнили. И тогда, в каком-то смысле, они будут жить. В общем, я напишу обо всем, чтобы никто не забыл ни их, ни нас. Еще я добавлю туда то, что узнала из табличек. Я создам самую полную, самую лучшую историю всех времен!

— Как ты ее назовешь? — спросила Падера. — Сказания клана Рэн?

Брин покачала головой.

— Это будет больше, чем история нашего клана. Больше, чем история Рхулина или Гула. Там будет обо всем. — Девочка умолкла и задумалась. — Знаю! Я назову ее «Мои записки соком книжной сосны».

— Думаешь, через сто лет люди будут знать, о чьих записках идет речь? Лучше используй свое имя и сделай покороче. Назови ее «Книжные записки Брин». Или еще короче — «Книга Брин».

— Мне нравится! Да, пусть будет так. — Брин улыбнулась.

Падера принесла чашу с отваром и влила немного в рот Арион. Фрэя застонала, но не закашлялась и не захлебнулась. Лекарство попало куда нужно.

— Падера, неужели ты больше ничего не можешь для нее сделать? — воскликнула Брин.

— Должно помочь. Лучшего я предложить не могу.

— Сури, а ты? — продолжала настаивать Брин. — Неужели ты не в силах ей помочь?

Сури посмотрела на нее с недоумением.

— Как?

— Дитя, мистики — не знахари, — объяснила Падера. — Тура в этом немного разбиралась, знала разные лечебные травы и все такое, но их призвание в другом.

— Сури не только мистик, — напомнила Брин. Она подошла ближе, нервно поглядывая на Падеру, словно ей было неловко говорить в ее присутствии. — Помнишь, что ты сделала, когда мы покидали Бэлгрейг? Или то, что было в Нэйте? Если тебе удалось все это, разве нельзя… — Брин указала на Арион. — Я не понимаю, как работает твое Искусство, только мне кажется, что вы с Арион способны на все, если не заперты в тюрьме и не отрезаны от источников… Здесь ты на свободе, и я подумала: вдруг помочь ей сможешь ты? Ну, хотя бы попробуй!

Сури это и в голову не приходило. Слова Брин наполнили ее волнением и страхом. Ведь она понятия не имеет, как исцелять больных, вдруг сделает только хуже?.. Однако, держа Арион за холодную руку, глядя в ее бледное лицо, мистик поняла, что хуже некуда.

— Если можешь, действуй поскорее, — велела Падера. — Довольно часто такие больные выбирают смерть, а не жизнь.

Руки Сури задрожали. Это вам не открыть или закрыть землю, и не создать дракона из лучшего друга! У нее не было вырезанного на каменной табличке заклинания или наставницы, шепчущей подсказки. Придется действовать наугад, вслепую ища путь, которого, может, и вовсе нет. Требовалось создать особую фигуру, совершенно незнакомую ей прежде. В случае ошибки Арион умрет. «Смогу ли я жить, убив их обеих?»

Сури не знала, что делать. Оставить все как есть — самое мудрое решение. Если она ничего не предпримет, и Арион умрет, то девочка будет неповинна в ее смерти.

Брин с Падерой смотрели на нее выжидающе. Сури закрыла глаза и отрешилась от всего.

«Ты просто боишься. Страх — твоя самая большая проблема. Ты касалась струн и знаешь, каково это. Ты понимаешь, что в них заключена огромная сила, ты видела, на что она способна. Ты боишься использовать Искусство, чтобы не нанести вред тем, кого любишь. Страх тебе мешает, значит, ты должна встретиться с ним лицом к лицу и преодолеть, чтобы расправить свои крылышки».

Сури погладила руку Арион. Такая холодная, такая неживая…

«Что мне делать? Тура, Минна, Великая Праматерь! Прошу, помогите мне решить! Что мне делать?»

— Глядите-ка! — воскликнула Падера. — Впервые вижу тут такую. Думала, морские ветра для них слишком опасны. Она ведь очень хрупкая.

— Красавица! — обрадовалась Брин.

Сури открыла глаза и справа от себя заметила бабочку. Большие зелено-золотые крылья по краю были окантованы черным. Гостья не издала ни звука, лишь некоторое время попорхала под навесом. За всю жизнь Сури ни разу не видела подобных бабочек. Вскоре та развернулась и вылетела прочь.

— Думаю, она заглянула на минутку, чтобы поздороваться, — заметила Падера.

— Вряд ли. — Сури сделала глубокий вдох, подняла руки и объявила: — Держись, Арион! Я иду к тебе!