Elan II. Хроники Рийрии

Глава 1

Адриан Блэкуотер сошел с корабля и не успел сделать и пяти шагов, как его ограбили.

Из рук вырвали сумку — его единственную сумку. Адриан даже не сумел разглядеть вора. В освещенной фонарями сутолоке на пирсе он вообще мало что различал. Расталкивая друг друга, одни пассажиры спешили поскорее убраться подальше от трапа, другие же, наоборот, стремились приблизиться к судну. За время долгого плавания Адриан привык к ритму постоянно качавшейся палубы и теперь думал только о том, как удержать равновесие на неподвижном причале в сжимавшей его со всех сторон толпе. Очевидно, подобные ощущения испытывали и прочие пассажиры, многие из которых передвигались с чрезмерной осторожностью, создавая тем самым заторы. Люди на берегу, пришедшие к прибытию корабля, выискивали друзей и родных, кричали, подпрыгивали, размахивали руками, пытаясь привлечь чье-то внимание. Среди них выделялись те, кто явился сюда по делу: они высоко поднимали факелы, выкрикивали предложения жилья и работы. Какой-то лысый человек, взобравшись на ящик, трубным голосом возвещал о том, что в трактире «Черная кошка» подают самый крепкий эль по самым низким ценам. В двадцати футах от него балансировал на шаткой бочке его конкурент, утверждавший, что лысый лжет. Более того, настаивал он, «Счастливая шляпа» — вот единственный из здешних трактиров, где вас не накормят собачьим мясом, выдав его за баранину.

Адриан не обратил внимания на выкрики местных зазывал. Сейчас он мечтал лишь об одном: поскорее выбраться из толпы, чтобы разыскать вора, стащившего его сумку. Однако уже через несколько минут стало понятно, что ничего у него не получится. Что ж, значит, остается только уберечь от подобной участи кошелек да считать, что еще повезло. По счастью, ничего ценного не пропало — в сумке лежала только одежда, хотя перспектива остаться без нее холодной авринской осенью не слишком радовала.

Адриан следовал по течению. Впрочем, иного выбора и не было: мощный поток тел, над которым он возвышался на голову, нес его вперед. Причал скрипел и стонал под ногами пассажиров, бегущих прочь из тесных кают, более месяца служивших им домом. На смену свежему, с соленым привкусом воздуху, к которому они привыкли за несколько недель, проведенных в море, пришли едкие запахи рыбы, дыма и дегтя. Огни города, видневшиеся высоко над тускло освещенным портом, казались яркими маяками в звездном мире.

Адриан шел следом за четырьмя темнокожими калианцами, тащившими ящики с разноцветными птицами, которые издавали пронзительные крики и с грохотом бились о прутья клеток. Сразу за ним плелись бедно одетые мужчина и женщина. Мужчина нес две сумки — одну через плечо, другую под мышкой. Судя по всему, их пожитки никого не заинтересовали. Адриан понял, что допустил ошибку: конечно, надо было одеться как-то иначе. Его восточные одежды — белый льняной сауб и тонкий плащ с золотой каймой — совсем не защищали от холода, зато сразу привлекали к себе внимание в стране кожи и шерсти, намекая на то, что их обладатель богат.

— Эй! Сюда! — послышался чей-то голос, едва различимый в какофонии криков, свиста, стука колес и звона колоколов. — Сюда! Да-да, вы, идите сюда. Ну же, скорее!

Преодолев большую часть заторов, Адриан наконец добрался до конца пирса, где заметил одетого в лохмотья худосочного подростка, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу в ярком свете качающегося фонаря. В руке он держал сумку Адриана. На лице сияла широкая радостная улыбка.

— Да-да, вы! Подойдите, пожалуйста. Сюда-сюда! — звал он, размахивая свободной рукой.

— Это моя сумка! — воскликнул Адриан, пытаясь пробраться к пареньку сквозь остатки толпы, запрудившей узкий пирс.

— Да! Да! — Босоногий юнец улыбнулся еще шире. Глаза его светились воодушевлением. — Вам очень повезло, что я забрал ее у вас, а то бы ее непременно украли!

— Ты ее и украл!

— Нет! Нет! Вовсе нет. Я преданно защищал ваше самое ценное имущество. — Подросток расправил костлявые плечи и приосанился, будто собираясь отдать честь. — Не пристало такому человеку, как вы, самому носить свои вещи.

Адриан протиснулся мимо трех женщин, которые остановились успокоить плачущего ребенка, но тут перед ним вырос какой-то старик, тащивший невероятных размеров сундук. Тощий, словно бесплотное привидение, и седой как лунь, старик перегородил узкий проход, который и без того уже был завален горой сумок, небрежно сброшенных на пирс с корабля.

— Что значит «такой человек, как я»? Что ты хочешь этим сказать? — прокричал Адриан из-за сундука.

— Ну как же! Разве вы не прославленный рыцарь?

— С чего ты взял?

Мальчишка вскинул руку в сторону Адриана.

— Меня не проведешь! Вон вы какой высоченный! Да еще мечи носите — целых три! А на спине-то какой огромадный! Такие бывают только у рыцарей.

Сундук застрял между опалубкой и пирсом. Адриан вздохнул, наклонился и высвободил его, за что получил от старика несколько благодарственных слов на непонятном языке.

— Ну, что я говорил! — вскричал мальчишка. — Только рыцарь окажет помощь попавшему в беду незнакомцу, как это сделали вы!

На кучу рядом с Адрианом обрушилось еще несколько сумок. Одна из них скатилась вниз и с глухим всплеском нырнула в темную воду. Адриан метнулся вперед, чтобы уберечь голову от очередных сброшенных с корабля вещей, а главное — вернуть свои собственные.

— Я не рыцарь. А теперь отдай мне сумку!

— Я ее понесу. Меня зовут Пиклз. Однако нам пора. Идемте скорее! — Паренек прижал к груди сумку Адриана и затрусил прочь.

— Эй!

— Скорее, скорее! Не стоит здесь задерживаться.

— Куда ты торопишься? О чем ты вообще говоришь? И верни мне наконец сумку!

— Вам очень повезло, что у вас есть я! Я превосходный проводник. Знаю, где найти все, что вам нужно. Со мной вы будете иметь все самое лучшее за меньшие деньги.

Наконец Адриан догнал мальчишку, ухватился за сумку и потянул ее, но вместе с сумкой подтащил к себе и Пиклза, который намертво вцепился в парусиновую ткань.

— Ха! Видите? — ухмыльнулся тот. — Из моих рук никто не вырвет вашу сумку!

— Послушай… — Адриан остановился на минутку, чтобы перевести дыхание. — Мне не нужен проводник. Я не собираюсь здесь оставаться.

— Куда вы направляетесь?

— На север. Далеко на север. В место под названием Шеридан.

— А! В университет…

Слова Пиклза изрядно удивили Адриана. Парнишка не производил впечатления человека, хорошо знающего мир. Скорее он напоминал брошенную собаку, которая когда-то, возможно, имела хозяина и носила ошейник, но теперь у нее были только блохи, торчащие ребра и обостренный инстинкт выживания.

— Так вы собираетесь стать ученым? Как же я сразу не догадался! Прошу меня простить, если нечаянно оскорбил вас. За такую мою оплошность вы должны лишить меня чаевых. По всему видно, вы очень умны — разумеется, из вас получится великий ученый. И мне это даже больше по душе. Я знаю, куда мы с вами сейчас двинемся. По реке Бернум ходит баржа. Да, баржа — вот что нам нужно, и она как раз отправляется сегодня вечером. Следующая будет только через несколько дней, но вы ведь не хотите задерживаться в этом ужасном городишке. Мы быстренько доберемся до Шеридана.

— Мы? — усмехнулся Адриан.

— А я вам еще пригожусь! Ведь я хорошо знаю не только Вернес, но и весь Аврин — исколесил его вдоль и поперек. Я буду сопровождать вас, стану вашим помощником, буду защищать ваши интересы и оберегать вещи от воров, пока вы заняты учением. Согласитесь, уж с этой работой я великолепно справляюсь!

— Я не студент и не собираюсь им становиться. В Шеридане мне всего лишь нужно повидаться с одним человеком, и никакой помощник мне не нужен.

— Ну конечно, зачем вам помощник, раз вы не собираетесь становиться ученым! Но как сын благородного лорда, только что вернувшийся с востока, вы, несомненно, захотите обзавестись слугой, а из меня получится отличный слуга. Я позабочусь о том, чтобы ваш ночной горшок всегда был пуст, а зимой всегда жарко горел огонь. Летом же я буду обмахивать вас опахалом и отгонять надоедливых мух.

— Пиклз, — твердо сказал Адриан. — Я не сын лорда, и мне не нужен слуга. Я… — Он замолчал, заметив, что внимание паренька привлекло что-то другое, а радостное выражение на его лице сменилось испугом. — В чем дело?

— Я же говорил, нужно поторопиться. Мы должны немедленно убраться из порта!

Обернувшись, Адриан увидел, как по пирсу маршируют вооруженные дубинами здоровяки. От их тяжелых шагов сотрясался весь причал.

— Вербовщики, — тихо пояснил Пиклз. — Не успеет причалить корабль, как они тут как тут. Отлавливают новоприбывших вроде вас, и потом те просыпаются уже в трюме отплывшего корабля. О нет! — Судя по этому восклицанию, один из вербовщиков их заметил.

Здоровяк похлопал товарищей по плечам. Раздался короткий свисток, и все четверо повернулись в сторону Адриана и Пиклза. Мальчишка вздрогнул и, слегка согнув ноги в коленях, чуть подался вперед, как человек, который в следующую секунду пустится наутек, но затем, взглянув на Адриана, только прикусил губу и не сдвинулся с места.

Люди с дубинами бросились к ним, но, увидев мечи Адриана, замедлили шаг и в нерешительности остановились. Всех четверых легко можно было принять за родных братьев, настолько одинаковыми выглядели их заросшие щетиной лица, неопрятные сальные волосы, задубевшая кожа и злобное выражение, которое, похоже, редко покидало их лица, о чем свидетельствовали глубокие, похожие на вмятины складки, образовавшиеся между вечно насупленными бровями.

С минуту они в замешательстве рассматривали Адриана. Затем вперед выступил верзила в замызганной рубахе с разодранным рукавом и спросил:

— Ты рыцарь?

— Нет, я не рыцарь, — закатывая глаза, сердито сказал Адриан.

Другой верзила рассмеялся и с силой толкнул товарища с драным рукавом.

— Ну ты и тупица! Он же немногим старше этого мальчишки.

— Да не пихайся ты на скользком причале, болван! — Вербовщик вновь перевел взгляд на Адриана. — Не так уж он молод.

— Да кто их разберет, — пожал плечами один из его товарищей. — Благородные иной раз такое вытворяют! Слыхал я, один король как-то посвятил в рыцари своего пса. Его называли сэр Шарик.

Вербовщики захохотали. Адриану эта история тоже показалась забавной, и он чуть было к ним не присоединился, но его остановило выражение ужаса на лице Пиклза.

Верзила с разорванным рукавом приблизился к ним еще на один шаг.

— Наверняка он какой-нибудь оруженосец. Милостивый Марибор! Вы только гляньте на все эти железяки! Где твой господин, парень? Поблизости?

— Я не оруженосец, — ответил Адриан.

— Нет? А откуда тогда столько железа?

— Не ваше дело.

Вербовщики зловеще ухмыльнулись.

— Думаешь, ты такой крепкий орешек, а?

Верзилы окружили Адриана и Пиклза, крепче стиснув дубины. У одного из них через дырку в рукоятке был пропущен кожаный шнурок, обернутый вокруг запястья.

«Знают, видно, что так надежнее», — подумал Адриан.

— Лучше оставьте нас в покое, — дрожащим голосом сказал Пиклз. — Разве вы не знаете, кто это? — Он указал на Адриана. — Это знаменитый мечник — прирожденный убийца.

Снова послышались смешки.

— Да неужели? — спросил стоявший ближе всех вербовщик и сплюнул сквозь редкие желтые зубы.

— О да! — настаивал Пиклз. — Он ужасен — настоящее чудовище — и чертовски обидчив! Представить себе не можете, до чего он опасен!

— Это сопляк-то? — Вербовщик окинул Адриана оценивающим взглядом и презрительно скривил губы. — Вымахал, конечно, на славу, ничего не скажешь, но сдается мне, у него еще молоко на губах не обсохло. — Он перевел взгляд на Пиклза. — Ну а ты-то ведь не жестокий убийца, а, малец? Ты — грязный уличный крысеныш, вчера я видел тебя в пивной, где ты подбирал с полу объедки. Тебе, мальчик мой, предстоит начать новую жизнь в море. Для тебя это наилучший вариант. Там тебя накормят и научат работать — трудиться в поте лица. Станешь настоящим мужчиной.

Пиклз попытался увернуться, но верзила схватил его за волосы.

— Отпусти его, — сказал Адриан.

— Как ты там говорил? — усмехнулся здоровяк, державший Пиклза. — Не ваше дело?

— Это мой оруженосец, — заявил Адриан.

Снова раздался дружный хохот.

— Ты же сказал, что не рыцарь, помнишь?

— Он работает на меня, этого достаточно.

— Нет, недостаточно, и теперь он работает на морское судоходство.

Обхватив мускулистой рукой шею Пиклза, вербовщик заставил мальчишку нагнуться, а другой громила, вытащив из-за пояса моток веревки, вплотную подошел к нему.

— Я сказал, отпусти его, — повторил Адриан громче.

— Эй! — рявкнул верзила с разорванным рукавом. — Ишь, раскомандовался, сопляк! Можешь убираться восвояси! У тебя наверняка есть хозяин, ведь кто-то же всучил тебе аж три меча, и этот кто-то как пить дать заметит твое исчезновение. А нам такие неприятности ни к чему, ясно? Но и ты не нарывайся на неприятности. Еще раз попадешься нам на глаза, все кости тебе переломаем. Будешь упрямиться и грубить, закинем в лодку. А если совсем встанешь как кость в горле, так и без лодки обойдемся.

— Как же я ненавижу таких типов, как вы! — сказал Адриан, печально качая головой. — Я только что сюда приехал. Месяц провел в море — целый месяц! — чтобы убраться подальше от подобных делишек. — Он с отвращением скривился. — И вот на тебе, тут же нарвался на вас — да и на тебя тоже! — Адриан ткнул пальцем в сторону Пиклза, которому вербовщики связывали руки за спиной. — Я не просил тебя о помощи. Я не искал проводника, помощника или слугу. Я и один неплохо со всем справляюсь. Так нет, надо же было тебе схватить мою сумку да еще выказать столько дружелюбия! А хуже всего то, что ты вовремя не смылся. Не знаю, может, тебе для этого мозгов не хватило… Но мне почему-то кажется, что ты остался мне помочь.

— Жаль, не получилось… — грустно посмотрел на него Пиклз.

Адриан вздохнул.

— Черт подери! Ну вот, снова-здорово! — Он оглянулся в сторону вербовщиков, уже зная, чем все обернется — чем всегда оборачивалось нечто подобное! — но решил прежде хотя бы попытаться их урезонить. — Послушайте, я не рыцарь и не оруженосец. Эти мечи принадлежат мне, и хотя Пиклз думает, что блефовал, я и в самом деле…

— Ой, да заткнись ты!

Верзила с разорванным рукавом сделал шаг к Адриану и замахнулся на него дубиной. На скользком причале Адриану не составило труда схватить громилу за руку и так вывернуть локоть и запястье, что раздался треск — как будто раскололась скорлупа ореха. Он оттолкнул орущего от боли вербовщика, и тот со всплеском рухнул в воду.

Адриан мог бы обнажить мечи — и по привычке чуть было так и не сделал, — но он дал себе слово, что теперь в его жизни все будет иначе. Кроме того, прежде чем столкнуть вербовщика в воду, он выхватил у него дубину — кусок твердого пеканового дерева более фута длиной и диаметром примерно дюйм. От частого ее применения на протяжении долгих лет рукоятка дубины сделалась гладкой, а другой конец побурел от крови, въевшейся в древесину.

Один вербовщик удерживал Пиклза, а двое атаковали Адриана. Окинув опытным взглядом положение их ног и рассчитав вес и направление удара, Адриан увернулся от замаха первого нападавшего, поставил второму подножку и, пока тот падал, ударил его по затылку. При соприкосновении дубины с черепом раздался глухой звук, словно удар пришелся по тыкве, и рухнувший на деревянный настил верзила уже больше не двигался. Другой снова замахнулся. Адриан отразил удар пекановой палкой и попал вербовщику по пальцам. Тот заорал и выпустил из рук дубину. Адриан ухватился за нее, болтающуюся на кожаном шнуре, резко дернул, заломив руку противника назад, и с силой потянул. Кость не сломалась, но вывих плеча был бедолаге обеспечен. Ноги вербовщика задрожали, боевой дух окончательно его покинул, и Адриан столкнул его в воду вслед за товарищем.

Когда Адриан повернулся, чтобы сразиться с последним из четверки, Пиклз уже стоял в одиночестве, потирая шею. Его потенциальный пленитель уносил ноги с неимоверной быстротой.

— Как тебе кажется, он приведет друзей на подмогу? — спросил Адриан мальчишку.

Пиклз промолчал. Он лишь таращился на Адриана с открытым ртом.

— Думаю, нет смысла оставаться, чтобы это выяснить, — ответил самому себе Адриан. — Так где, говоришь, эта твоя баржа?

Вдали от морского причала город Вернес был все таким же гнетущим и удушливым. Узкие, мощенные булыжником улицы образовывали лабиринт в тени почти касавшихся друг друга балконов. Свет фонарей и луны едва проникал сюда, а некоторые одинокие улочки и вовсе тонули во мраке. Теперь Адриан был рад, что судьба послала ему Пиклза. Оправившись от пережитого страха после столкновения с вербовщиками, «уличный крысеныш» вел себя скорее как охотничий пес. С легкостью, выдававшей немалый опыт, он уверенно бежал по городским закоулкам, перепрыгивая через лужи, от которых несло отходами, и ловко обходя бельевые веревки и строительные леса.

— Здесь живут в основном корабельщики, а вон там, возле пристани, — общежитие портовых рабочих. — Пиклз указал на мрачное трехэтажное здание с одной дверью и немногочисленными оконцами. — Большинство в этой части города живут здесь или в таком же бараке на южной окраине. Здесь все связано с судоходством. А вон там, высоко на холме — видите? Это цитадель.

Адриан поднял голову и разглядел темные очертания освещенной факелами крепости.

— Это не совсем замок, скорее, контора, где работают спекулянты и купцы. Чтобы сберечь все то золото, что они там хранят, нужны высокие, прочные стены. Вот куда идут деньги с моря. Все бежит под гору, но золото течет наверх.

Пиклз обогнул перевернутое ведро и спугнул пару крыс размером с хорошего кота, которые шмыгнули под защиту более густой темноты. Почти проскочив мимо какой-то двери, Адриан вдруг понял, что куча тряпья на крыльце — на самом деле древний старик с всклокоченной седой бородой и изборожденным морщинами лицом. Старец сидел неподвижно, казалось, даже не моргал, и Адриан заметил его только после того, как чашка его курительной трубки запылала ярким оранжевым светом.

— Грязный городишко, — бросил через плечо Пиклз. — Я рад, что мы уезжаем. Тут слишком много чужеземцев — особенно с востока, а сколько еще, наверное, прибыло на одном с вами корабле! Странный народ эти калианцы. Их женщины занимаются ворожбой и предсказывают будущее, но по мне, так лучше поменьше знать о своем будущем. На севере, к счастью, нам не придется сталкиваться с подобными вещами. В Уоррике ведьм зимой жгут как дрова. Ну… во всяком случае, так мне рассказывали… — Пиклз резко остановился и обернулся к Адриану. — Как вас зовут?

— Наконец решил спросить, а? — усмехнулся Адриан.

— Мне нужно знать, чтобы обеспечить вас местом на барже.

— Я и сам могу об этом позаботиться. Если, конечно, ты действительно ведешь меня к барже, а не в какой-нибудь темный уголок, где шарахнешь по голове, чтобы наконец обчистить до нитки.

— Я бы никогда так не поступил, — обиделся Пиклз. — Неужели вы считаете меня таким дураком? Я же видел, что ожидает того, кто попытается шарахнуть вас по голове. Да к тому же мы уже прошли с десяток отличных темных уголков. — Пиклз улыбнулся своей удивительной широкой улыбкой, отчасти озорной, отчасти гордой, но более всего простой и радостной от того, что он вообще живет на свете. Адриан и припомнить не мог, когда сам в последний раз чувствовал себя так, как выглядел сейчас Пиклз.

Главарь вербовщиков верно угадал возраст мальчишки. Пиклз был всего на четыре-пять лет моложе Адриана. «Пять, — подумал он. — Парень на пять лет младше меня. Он — это я, до того как ушел из дома. Неужели и я тогда так улыбался?»

Адриан задумался над тем, как долго Пиклз прожил в одиночестве и сумеет ли он сохранить эту свою улыбку через пять лет.

— Адриан. Адриан Блэкуотер. — Он подал Пиклзу руку.

Мальчишка кивнул.

— Хорошее имя. Очень хорошее. Лучше, чем Пиклз. А впрочем, любое получше будет.

— Тебя мать так назвала?

— Ох, ну конечно! По слухам, она и зачала, и родила меня на одном и том же ящике с пикулями. Как не поверить в подобную историю? Даже если это вранье, так вполне могло быть.

Оставив позади мрачный лабиринт, они вышли на широкую улицу, пролегавшую в более высокой части города. Внизу Адриан увидел пирс и мачты корабля, на котором он прибыл из Калиса. На берегу все еще толпился народ — кто-то искал ночлег, а кто-то свои вещи. Адриан вспомнил упавшую в воду сумку. Сколько еще людей окажутся в незнакомом городе без своего единственного добра?

Где-то рядом залаяла собака. Адриан повернул голову, и в конце небольшой узкой улочки ему почудилось едва уловимое движение. Впрочем, он не был в этом уверен. Во всем кривом переулке горел один-единственный фонарь. Большая же его часть тонула во мраке, местами неравномерно разгоняемом сизым сиянием луны. Тут квадрат, там треугольник — видно при таком освещении было плохо, и определить расстояние удавалось с трудом. Может, еще одна крыса? Да нет, не похоже… Вроде бы что-то побольше. Адриан ждал, вглядываясь в темноту. Никакого движения.

Он обернулся и увидел, что Пиклз уже пересек большую часть площади, дальняя сторона которой, к радости Адриана, вплотную примыкала к очередному порту. Этот порт располагался в устье реки Бернум, в ночное время походившей на широкую полосу тьмы. Адриан бросил последний взгляд на узкие улочки. Там по-прежнему не было никакого движения. Призраки. Вот в чем дело — его преследовало собственное прошлое.

От Адриана разило смертью. Смрад этот не ощущали окружающие, но, прилипчивый, как запах пота после долгой ночной пьянки, и не смываемый водой, он повсюду преследовал Адриана. Однако не выпивка была причиной отвратительной вони, а кровь. Нет, Адриан не пил ее, хотя знавал и таких, кто этим не брезговал. Просто весь он, с головы до ног, был пропитан кровью. Но теперь этому настал конец. Во всяком случае, он убеждал себя в этом со страстью недавно протрезвевшего человека. Того, другого, Адриана, совсем юного, он оставил на другом краю света и теперь что было сил бежал от него.

Вспомнив, что так и не забрал свою сумку у Пиклза, Адриан бросился ему вдогонку, однако не успел он подбежать к мальчишке, как тот влип в очередную неприятную историю.

— Это его сумка! — кричал Пиклз, указывая на Адриана. — Я помогал ему добраться до баржи, пока она не отплыла.

Парня окружили шестеро солдат, облаченных в кольчуги и с квадратными щитами в руках. Грудь и плечи того, который, судя по всему, был главным, защищала пластинчатая броня, оканчивающаяся латной юбкой из шипованной кожи. Шлем был украшен роскошным плюмажем. К этому человеку обращался Пиклз, тогда как двое других удерживали мальчишку на месте. Все они повернулись, когда подошел Адриан.

— Твоя сумка? — спросил стражник.

— Да, и парень говорит правду. — Адриан указал в сторону реки. — Он сопровождает меня к той барже.

— Торопишься покинуть наш прекрасный город, не так ли? — В голосе стражника слышалось подозрение, и он внимательно рассматривал Адриана.

— Не хочу оскорбить Вернес, но это действительно так. У меня дела на севере.

Стражник шагнул ближе.

— Как тебя зовут?

— Адриан Блэкуотер.

— Откуда ты?

— Изначально из Хинтиндара.

— Изначально? — скептически переспросил стражник, и его брови поползли вверх.

Адриан кивнул.

— Я несколько лет прожил в Калисе, — пояснил он. — Только что вернулся из Дагастана вон на том корабле.

Стражник бросил взгляд в сторону порта, затем посмотрел на одежду Адриана: сауб до колен, свободные хлопковые штаны и куфия на голове. Подавшись вперед, он потянул носом воздух и скривился.

— Действительно только с корабля, и наряд у тебя калианский. — Он вздохнул и повернулся к Пиклзу. — Но этот мальчишка ни на каком корабле не был. Утверждает, что едет с тобой на север. Это так?

Адриан покосился на Пиклза и увидел в глазах паренька надежду.

— Да. Я нанял его в качестве… э… слуги.

— И чья это была идея? Его или твоя?

— Его. Но он мне очень помог. Без него я бы не нашел эту баржу.

— Ты только что с одного корабля, — проговорил стражник, — и уже торопишься сесть на другой. Мне это кажется странным.

— Ну, вообще-то я никуда не тороплюсь, но Пиклз говорит, что баржа скоро отходит, а следующая будет только через несколько дней. Это правда?

— Да, — ответил стражник. — Очень удобно, не так ли?

— Могу я спросить, в чем наша вина? Или существует какой-то закон, запрещающий нанимать провожатого и платить ему за то, чтобы он с тобой путешествовал?

— Нет, но в городе творятся ужасные вещи — прямо скажем, отвратительные. Так что мы, естественно, интересуемся каждым, кому не терпится уехать, а в особенности теми, кто ошивался в городе последние несколько дней, — стражник уставился на Пиклза.

— Я ни в чем не виноват, — пробурчал мальчишка.

— Ты уже это говорил. Но даже если это правда, возможно, тебе что-нибудь известно. Сдается мне, ты стараешься сделать все возможное, чтобы поскорее исчезнуть, и лучший способ это осуществить — прибиться к кому-нибудь, кто находится вне подозрений, правильно?

— Я ничего не знаю об убийствах!

Стражник повернулся к Адриану.

— Ты свободен. Можешь идти своей дорогой, но тебе лучше поторопиться. Пассажиров уже созывают.

— А как же Пиклз?

Стражник покачал головой.

— Я не могу отпустить его с тобой. Вряд ли мальчишка виновен в убийствах, но он может знать, кто их совершил. Уличные сироты видят много такого, о чем не хотят говорить, если полагают, что им удастся избежать расспросов.

— Я уже сказал, что ничего не знаю. Я даже не был на том холме!

— Тогда тебе не о чем беспокоиться.

— Но… — Казалось, Пиклз вот-вот заплачет. — Он собирался увезти меня отсюда. Мы хотели ехать на север. Мы собирались ехать в университет.

— Эй! Эй! Заканчивается посадка! Баржа в Колнору! Заканчивается посадка! — проорал кто-то на причале.

— Послушай… — Адриан развязал кошелек. — Ты оказал мне услугу и заслуживаешь вознаграждения. Возьми эти деньги. Когда тебя закончат допрашивать, отправляйся в Шеридан, если еще не оставишь мысль работать у меня. Сядешь на следующую баржу или повозку на север, не важно. Я пробуду там около месяца или, по крайней мере, пару недель. — Адриан вложил монету в руку юноши. — Когда приедешь, спроси профессора Аркадиуса. Я еду к нему, и он тебе расскажет, где меня искать. Хорошо?

Пиклз кивнул с несчастным выражением на лице. Затем он посмотрел на монету, выпучил глаза, и на губах его заиграла широченная улыбка.

— Да, сэр! Приеду, как только смогу. Конечно же, вы можете на меня положиться. А теперь бегите, пока баржа не отошла без вас.

Адриан кивнул, подобрал сумку и помчался к причалу, где у трапа, ведущего на продолговатую плоскую лодку, ждал портовый служащий.

Глава 2

Со второго этажа донеслись крики, и Гвен поняла, что уже ничем не сможет помочь. Она опоздала. Потолок задрожал, и в кружки пьянчуг у барной стойки посыпался мелкий мусор. Глухой стук наверху походил на удары дубиной по голове.

«Нет, не дубиной, — догадалась Гвен. — Он бьет Эйвон головой об пол».

— Эйвон! — закричала она, взбегая по лестнице.

На повороте с лестничной клетки в коридор она со всего маху врезалась плечом в стену. Висевшее там маленькое зеркало упало на пол и разлетелось на тысячи осколков. Гвен помчалась по коридору, туда, откуда слышались нечеловеческие вопли, напоминавшие о скотобойне — полные безысходности крики обреченных на смерть.

«Стейн убьет ее», — в ужасе подумала Гвен.

Она рванула дверь на себя, однако та оказалась заперта изнутри на задвижку. Тогда Гвен попыталась вышибить дверь, но крепкое дерево не шелохнулось под натиском ее легкого миниатюрного тела. Между тем звук глухих ударов в комнате, казалось, стал мягче, не такой резкий и теперь напоминал влажное чавканье. Крики стихли и сменились слабыми стонами.

Гвен ворвалась в комнату напротив, где Мэй развлекала рыжеволосого клиента из Восточной марки, но жуткие вопли Эйвон вынудили их прекратить то, чем они занимались. Мэй испуганно вскрикнула, а Гвен с ходу пнула шатавшийся столбик в изножье кровати. Плотник сколотил каркас из цельных кусков клена, но неплотно подогнал фрагменты друг к другу. Еще два удара, и ножка отвалилась. Матрас, а вместе с ним и Мэй с рыжеволосым клиентом из Восточной марки скатились на пол.

Разбежавшись, Гвен, словно рыцарь на турнире, врезала ножкой в дверь комнаты Эйвон. Таран вылетел у нее из рук, однако оставил на дверном полотне внушительную вмятину. На косяке появилась трещина. Гвен судорожно подхватила с пола ножку кровати, и в этот момент в коридоре появился Рэйнор Гру.

— Черт подери, тупая сука! Что ты вытворяешь?!

Из последних сил Гвен снова ударила по двери, стараясь попасть в то же самое место. Ей это удалось. Косяк сломался, и дверь с треском распахнулась. Гвен влетела в дверной проем и рухнула на пол, поскользнувшись в луже крови.

— Борода великого Марибора! — выругался замерший на пороге Гру.

Стейн, сидевший без штанов верхом на Эйвон, прижимал ее к полу, стискивая пальцами шею девушки.

— Она все никак не замолкала, — пробормотал он.

Невидящие глаза Эйвон были открыты, волосы залиты кровью.

— Убирайся отсюда! — рявкнул Гру, хватая Гвен и выволакивая ее в коридор. — Иди вниз! Ты мне должна за новую дверь и сломанную кровать, черт возьми!

— Она мертва? — спросил Стейн. Тело его блестело от пота, на груди виднелись брызги крови.

Носком сапога Гру тронул голову Эйвон.

— Ага, ты ее пришиб.

— Ублюдок! — Гвен бросилась на Стейна.

— Заткнись! — рявкнул Гру, схватил ее и отшвырнул в сторону. Споткнувшись, Гвен снова упала на пол.

— Прости, Гру, — промямлил Стейн.

Тот скривился и покачал головой, рассматривая брызги крови на деревянном полу. По его позе и брезгливой гримасе на лице Гвен стало ясно, что в мертвой Эйвон он видит не красивую девушку, безвременно покинувшую этот мир, а всего лишь досадный беспорядок, устранение которого потребует дополнительных хлопот.

Гру вздохнул.

— Не нужны мне твои извинения, Стейн. Придется тебе за это заплатить. Эйвон пользовалась популярностью.

— Сколько?

Гру задумался. Он покусал зубочистку, которую редко вынимал изо рта, и почмокал губами, как делал всегда в минуты размышлений.

— Восемьдесят пять серебряных тенентов.

— Серебряных? Восемьдесят пять? Да она стоила всего шесть медяков!

— Ты ее пришиб, безмозглый сукин сын! Я потерял все, что она могла бы заработать в будущем. Да я с тебя золотом должен брать!

— Нет у меня таких денег.

— Придется раздобыть.

Стейн кивнул:

— Ладно, раздобуду.

— Прямо сегодня!

Стейн помедлил, но все же согласился:

— Хорошо, сегодня.

— Гвен, возьми ведро и приберись тут, — приказал Гру. — Ты тоже, Мэй. Рыжий, с тебя на сегодня хватит. Убирайся отсюда! И скажи по пути Уилларду, чтобы поднялся наверх. Поможет мне стащить тело.

— Ты позволишь ему уйти безнаказанным? — поднимаясь с пола, прошипела сквозь стиснутые зубы Гвен.

До сих пор она не проронила ни слезинки и сама удивлялась, как ей это удается. Может быть, от злости? Пока она колотила в дверь, у нее вскипела кровь, и Гвен никак не могла успокоиться.

— Он оплатит ущерб, так же как и ты.

— В таком случае я еще не закончила наносить ущерб!

Гвен схватила ножку кровати и бросилась на Стейна. Она бы раскроила ему голову, но Гру схватил ее за руку, круто развернул и наотмашь ударил ладонью по щеке. Девушка снова упала. Ножка кровати отлетела в раскуроченный дверной косяк и, не нанеся никаких повреждений, откатилась в коридор.

— Иди вниз, черт бы тебя побрал! Мэй, тащи ведро! И где Уиллард? Уиллард!

Гвен в оцепенении сидела на полу. Ударь он ее кулаком, она бы некоторое время не могла подняться, может даже, сплевывала бы выбитые зубы. Но Гру знал, как обращаться со своими девушками, и, по возможности, не оставлял следов побоев. Щека горела, а боль, от которой свело зубы, растекалась по всему лицу. Гвен встала и помчалась вниз. Посетители пивной смотрели на нее кто с недоумением, кто с ужасом. Девушка вылетела через главную дверь трактира «Гадкая голова» на улицу и прямиком направилась в приемную шерифа.

Порывистый ледяной ветер пробирал до костей, ночь была холодная, но Гвен, ничего не замечая, неслась по покрытым потрескавшейся грязью улицам Медфорда. Вокруг было пусто — все приличные люди давно легли спать.

Даже не удосужившись постучать, она просто толкнула дверь и ворвалась в комнату шерифа.

Итан спал в кресле, положив голову на скрещенные на столе руки. Гвен ударила ногой по ножке стола, и шериф подскочил, будто испуганная куропатка.

— Что за?!.

Прекрасно!

Она хотела, чтобы он рассердился. Она хотела, чтобы он рассвирепел.

— Стейн только что убил Эйвон в «Гадкой голове»! — прокричала Гвен. Итан вздрогнул. — Этот мерзавец бил ее головой об пол, пока не раскроил ей череп. Я предупреждала Гру, что рано или поздно это случится! Я говорила ему больше не пускать Стейна, но он меня не слушал. А теперь идите туда!

— Хорошо, хорошо… — Итан снял со спинки стула портупею и на ходу принялся ее застегивать.

— Три дня назад этот негодяй поставил Джоллин синяк под глазом, — рассказывала Гвен, пока они шли по Кривой улице. Итан едва плелся, и его медлительность раздражала девушку, хотя время уже не имело значения — Эйвон не вернешь, а Стейн вряд ли поумнеет. И все же она хотела, чтобы свершилось правосудие — и поскорее. Стейн не должен был намного пережить Эйвон, он этого не заслуживал. Гвен считала, что каждый его вздох может привести к новому преступлению. — А за месяц до этого сломал руку Эбби. Только такой идиот, как Гру, мог заставить Эйвон пойти с ним. Она хорошо знала, что собой представляет этот тип, и жутко его боялась, но Стейну как раз это и нравится. Страх его возбуждает, а чем больше он возбуждается, тем больше причиняет вреда. А Эйвон — упокой Марибор ее душу, — не помнила себя от ужаса. Гру должен был знать, чем это закончится!

Дверь трактира все еще была распахнута настежь. С крыльца на исполосованную рытвинами дорогу падал длинный косой луч света. Может, она и эту дверь сломала? Было бы неплохо. Пьянчуг и след простыл; скорее всего, их выставили за порог. Гру и Уиллард несли вниз тело, завернутое в одеяло, и за ними по ступеням тянулся кровавый след.

— Что ты здесь делаешь, Итан? — От натуги на шее Гру вздулись жилы. Он уже не кричал, просто злился, а значит, пришел в себя.

— В смысле? За мной прибежала твоя девчонка…

— Я ее не посылал.

— Я спал, как мертвец, а она меня разбудила, вот я и пришел. Что здесь случилось?

— Ничего, — сказал Гру.

— Что-то не похоже… Кто это в одеяле? Эйвон?

— А тебе-то что?

— Я обязан следить за порядком. И чтобы никто не нарушал закона. Стейн наверху?

— Ага.

— Ну так зови его сюда.

Гру нахмурился, помедлил, затем опустил свою ношу на пол.

— Уиллард, сходи за ним, — велел он своему помощнику.

Гвен задыхалась от ненависти к Стейну и Гру, и все же не могла не чувствовать за собой вины. Кому, как не ей, было знать, что должно произойти? Ей следовало что-нибудь предпринять, увести отсюда Эйвон — вот только она и сама не могла уйти. Но обязана была сделать хоть что-то, хотя бы попытаться. Она не сделала ничего. А теперь Эйвон мертва.

Гвен смотрела, как возле края одеяла собирается маленькая лужица, и удивлялась, что до сих пор не утратила способности держаться на ногах. Ее раздирало чувство вины. «Разве возможно стоять прямо, когда тебя выворачивает наизнанку?» — отстраненно думала она.

Стейн спустился по лестнице, на ходу застегивая штаны. На его выцветшей от солнца рубахе виднелись размазанные пальцами следы крови. Кровь была и на лице, под носом.

— Ты убил эту девушку? — спросил Итан.

Стейн не ответил, только молча кивнул и шумно засопел.

— Серьезное преступление. Ты ведь это понимаешь?

— Да, сэр.

Гвен перехватила злобный взгляд Гру. Позже она за все заплатит, но увидеть, как Стейна постигнет та же участь, что и Эйвон, стоит побоев. Хотя, конечно, это не одно и то же. Итан не станет снова и снова бить его головой об пол. Убийцу просто повесят. Однако это будет публичное действо. Перед смертью ему придется вытерпеть унижения. Хотя бы что-то.

Итан откинул с лица волосы и помассировал шею сзади. Прикусив нижнюю губу, он пристально смотрел на завернутый в одеяло труп. Наконец шериф вздохнул и обратился к Стейну:

— Придется тебе выплатить компенсацию за нанесенный ущерб.

— Что-что? — нервно спросил Стейн.

— Ты должен возместить Гру убытки. Заплатить ему за утраченное имущество.

— Мы это уже обговорили, — сказал Гру. — Он заплатит мне восемьдесят пять.

— Серебром… верно? — уточнил Итан, кивая. — Думаю, это справедливо. Еще какой-нибудь ущерб имеется?

— Сломанная дверь, зеркало и кровать, но в этом виновата она. — Гру указал на Гвен. — И мне за это заплатит.

— Она все это поломала, пытаясь вытащить вон ту? — Итан махнул рукой в сторону завернутого в одеяло тела.

— Наверное.

— Сдается мне, она бы этого не сделала, если б он не взялся колотить Эйвон, так что пускай это тоже Стейн оплачивает. Ясно?

— Да, сэр.

Шериф кивнул:

— Тогда все.

Итан шагнул назад, и Гвен увидела, что он поворачивается, намереваясь уйти.

— Как это все? — воскликнула она. — Так нельзя! Он должен заплатить.

— Заплатит. Восемьдесят пять и…

— Девушка мертва! Он убил ее и заслуживает смерти!

— Шлюха, — поправил Гру.

Гвен бросила на него гневный взгляд.

— Шлюха мертва, а это не то же самое. Никто не станет казнить рабочего только за то, что его слегка занесло.

— Она мертва!

— И пострадавшая сторона в этом деле — я. Если я говорю, что наказание справедливо, значит, так оно и есть. Тебя это вообще не касается. Так что заткнись!

— Вы не можете этого допустить! — крикнула Гвен Итану.

— У нее есть родственники? — спросил тот.

Девушка грустно покачала головой.

— Будь у кого-нибудь из нас родственники, — сказала она, — неужели вы думаете, мы бы здесь работали?

— Ну, значит, ответственность за нее несет хозяин. Он удовлетворен, стало быть, вопрос закрыт. — Шериф снова повернулся к Гру. — Вывези тело из города до полудня, понял? Иначе главный констебль надерет мне задницу, а тогда и тебе не поздоровится. Все ясно?

Гру кивнул, и Итан ушел.

Двое мужчин снова подняли мертвое тело и понесли к входной двери. Проходя мимо Гвен, Гру сказал:

— Угадай-ка, кого ожидает взбучка, когда я вернусь?

Гру и Уиллард вышли, а Гвен осталась на месте, глядя на Мэй и Джоллин. Между ними стоял Стейн. Он гнусно улыбнулся и подмигнул ей.

— Уж я с тобой повеселюсь, — сказал он и, шагнув к ней, прибавил шепотом: — Как только скоплю еще восемьдесят пять.

— Он больше никогда тебя сюда не пустит!

— Кто? Гру? — Стейн рассмеялся. — Эйвон не первая. Была еще девка в Роу. Если я буду при деньгах, мне тебя преподнесут на блюдечке с голубой каемочкой. — Он покосился на Мэй, а затем на Джоллин. — Не переживайте, про вас я тоже не забуду!

Стейн снова ухмыльнулся, и Гвен почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Он приблизился к двери, но не вышел из трактира, а только выглянул на улицу и осмотрелся, а затем закрыл дверь и похотливо улыбнулся, уставившись на Гвен.

— Беги! — закричала Джоллин.

Бросившись к черному ходу, Гвен услышала сорвавшееся с губ Стейна проклятие. Он тяжело рухнул на пол, вероятно, поскользнувшись в луже крови Эйвон. Судя по грохоту, он опрокинул то ли стул, то ли стол, но Гвен к тому времени уже бежала сквозь тьму, придерживая юбку. Она промчалась по переулку мимо кожевенной лавки и выскочила на мостки — узкие деревянные доски, переброшенные через канаву со сточными водами, которая пролегала за домами. Не помня себя от страха, Гвен неслась, не разбирая дороги и не видя ничего перед собой. Нога соскользнула с шатких, покрытых слизью досок, и девушка упала в грязь. Руки по локоть погрузились в вонючую жижу, но хотя бы лицо удалось уберечь.

Гвен содрогнулась от ужаса, что негодяй догонит ее, сожмет горло окровавленными руками и утопит в мерзком месиве, от которого несло мочой и отходами. Она резко обернулась, но никто за ней не гнался. Поблизости вообще никого не было. Гвен осталась одна.

Девушка вытащила руки из грязи и принялась вытирать их о платье. У нее мало что получалось, и Гвен наконец заплакала от отчаяния. Сидя на краю вонючей канавы, она всхлипывала так сильно, что у нее разболелся живот. Каждый вдох душил ее запахом нечистот.

— Я не знаю, что делать! — выкрикнула Гвен. — Скажите, что мне делать! — Схватив пригоршню навоза и грязи, девушка что было сил швырнула ее в никуда, запрокинула голову и закричала, обращаясь к небесам: — Вы слышите меня? Я недостаточно сильна. Я такая же, как моя мать, я не выдержу! — Дрожа, она судорожно захватила ртом воздух. — А если и выдержу, то он все равно меня убьет! Меня, Джоллин, Мэй и всех остальных. Я не могу… Я не могу больше ждать. Слышите? Не могу! Прошло пять лет! Я больше не могу его ждать.

Она тяжело дышала и ждала ответа, но не услышала ничего, кроме воя ветра.

Глава 3

Две сильные ломовые лошади тянули баржу вверх по реке Бернум. На палубе, сжавшись от холода, стоял Адриан. Подняв голову, он вглядывался в утренний туман в надежде увидеть что-нибудь родное, привычное. Фермерские угодья, зажатые меж холмов за линией берега, смутные очертания маленьких городков — все выглядело незнакомым. Чужая земля, населенная странными людьми со странными обычаями и непривычным языком. В родном краю он чувствовал себя чужаком и не был уверен, когда и что надо говорить и как себя вести. Ему казалось, что и окружающие видят в нем чужестранца, хотя от дома, где он родился и прожил первые пятнадцать лет своей жизни, его отделяли всего лишь полдня пешего пути.

Из каюты вышел тучный мужчина, ударил себя в грудь и глубоко вдохнул.

— Утречко бодрит, а? — сказал он, глядя на небо.

Может быть, он обращался к богу Марибору, но Адриан все же счел нужным ответить:

— Прохладно. Я отвык от холода.

Он выбрал это место на палубе, потому что здесь можно было укрыться от ветра. Адриан надел всю имевшуюся у него одежду: две пары мешковатых штанов, дорожный и выходной саубы, кушак, плащ и головной убор, но все равно замерз. В Колноре первым делом надо купить что-нибудь из шерсти, подумал он, что-нибудь тяжелое, что весит, как доспехи. Без лишних фунтов на теле он чувствовал себя обнаженным.

— Вы только что из Дагастана, не так ли? Там, наверное, тепло.

Адриан поплотнее закутался в сауб.

— Когда я уезжал, достаточно было тонкой льняной одежды.

— Завидую. — Мужчина тоже плотнее запахнул плащ. Осмотревшись вокруг, он разочарованно нахмурился, будто ожидал, что за ночь здесь все чудесным образом преобразится. Затем пожал плечами и присел напротив Адриана, вроде бы тоже укрываясь от ветра. — Я Себастьян из Ибера, — представился он и протянул Адриану руку.

— Адриан, — ответил тот, пожимая мужчине руку. — Вы путешествуете втроем?

Адриан заметил их прошлой ночью. Себастьян и двое его спутников были одеты в одинаковые роскошные плащи. Когда Адриан наконец добежал до баржи, выяснилось, что ему незачем было так торопиться: отплытие задержали из-за многочисленных сундуков этой троицы. Троица же только покрикивала на портовых рабочих и сыпала на их головы проклятия, будто в сундуках были какие сокровища, могущие разбиться от неловкого обращения.

Мужчина кивнул:

— С Сэмюэлем и Юджином. Мы занимаемся одним делом.

— Купцы?

Себастьян улыбнулся.

— Вроде того. — Он перевел взгляд на мечи, висевшие по бокам у Адриана. — А вы кто будете? Солдат?

Адриан тоже улыбнулся.

— Вроде того.

— Хороший ответ, — усмехнувшись, сказал Себастьян. — Но если серьезно, вам нет нужды носить при себе оружие. Кроме вас, тут никто не вооружен, так что не знаю, зачем вы… Ах, ну да… Понятно!

Адриан рассматривал Себастьяна. По опыту он знал, что люди делятся на два типа: те, кому можно доверять, и другие. За последние пять лет Адриан привык полагаться на мужчин, облаченных в металл, украшенных шрамами и свистевших сквозь дыры от выбитых зубов. Себастьян был одет в плотный плащ — роскошный и дорогой — и на каждой руке носил по золотому кольцу. С этим типом людей Адриан тоже успел свести знакомство. Что бы сейчас ни сказал Себастьян в продолжение своей мысли, Адриан был уверен, что ему это не понравится.

— Что вам понятно?

— Вы слышали про убийства? — понизив голос до шепота, спросил Себастьян. — Когда мы отплывали, весь город был наводнен стражниками, и они всем задавали вопросы.

— Вы говорите об убийствах в Вернесе?

— Да, именно. Три убийства за три ночи.

— И вы подозреваете меня? — поинтересовался Адриан.

Себастьян усмехнулся.

— Разумеется, нет! Вы же только что сошли с «Восточной звезды», которая прибыла из Калиса. Вас выдает одежда. Логичнее было бы подозревать меня. По крайней мере, у меня имелась такая возможность. Вас-то даже в городе не было.

— То есть мне следует подозревать вас?

— Вовсе нет! Мои товарищи могут поручиться за меня, а рулевой скажет вам, что мы оплатили проезд авансом несколько недель назад. Кроме того, разве я похож на ассассина?

Адриан никогда не встречал ассассина, но ему казалось, что Себастьян не очень подходит на эту роль. Круглый и мягкий, с пухлыми пальцами и заразительной улыбкой, он, скорее, больше походил на того, кто заказывает убийства посредством письма без подписи.

— Я скажу вам, кто похож. — Себастьян выразительно взглянул на нос баржи, где стоял человек в плаще с поднятым капюшоном. Он стоял к ним спиной и вместо того, чтобы выйти погреться на солнце, предпочитал скрываться в тени, отбрасываемой ящиками. — Вот он похож на ассассина.

— Почему вы так думаете? Плащ с капюшоном?

— Нет, дело в его глазах. Вы видели его глаза? Холодные, уверяю вас. Мертвые. Глаза человека, который привык не только видеть смерть, но и раздавать ее.

— И все это вы можете понять по глазам человека? — с усмешкой спросил Адриан.

— Разумеется! У человека, привыкшего убивать, взгляд волка — бездушный и жадный до крови, — Себастьян наклонился вперед, но не сводил глаз с человека на носу. — Когда узнаешь правду о некоторых вещах, теряешь невинность. Таким же образом, когда убиваешь, теряешь душу. Каждое убийство забирает по кусочку человечности, пока наконец убийца не превращается в зверя. Дух терзает голод, жажда вернуть утраченное, но, как и в случае с невинностью, назад пути нет — душу нельзя возродить. Из нее навсегда уходят радость, любовь и покой, и на их месте воцаряется жажда крови и смерти.

Себастьян говорил серьезным тоном человека, знающего толк в таких вещах. Его уверенная и легкая манера держать себя свидетельствовала о житейской мудрости, накопленной вместе с опытом. Но если рассуждения Себастьяна хоть отчасти справедливы, то, заглянув в глаза Адриану, пухлый купец из Вернеса никак не должен был по доброй воле сидеть рядом с ним.

— Я скажу вам кое-что еще, — продолжал Себастьян. — Он поднялся на борт в последний момент, и при нем не было ни сумки, ни чемодана.

— И откуда вам это известно?

— Я был на палубе, когда он оплачивал проезд. Почему он явился так поздно и без багажа? Люди ведь не отправляются в долгое путешествие, как на дневную прогулку на лодочке, не так ли? Кому придет в голову просто так запрыгнуть на баржу, идущую далеко на север? Может, он оторвался от погони и решил, что на барже удобнее всего бежать.

— Я тоже поздно прибыл, — возразил Адриан.

— Но у вас хотя бы есть сумка.

— Вот ты где, Себастьян! — Из каюты вышли двое его товарищей.

Один из них, Сэмюэль, выглядел старше Себастьяна. Высокий и страшно худой, он напоминал длинную раскатанную полоску теста. Плащ болтался на его тощем теле, а рукава были настолько длинными, что почти полностью закрывали кисти рук, оставляя на виду только самые кончики пальцев. Второго звали Юджин. Он был намного моложе, по возрасту ближе к Адриану, и его фигура, судя по всему, до сих пор не определилась, хочет ли она походить на Сэмюэля или же сделаться круглой и пухлой, как у Себастьяна. Он тоже был одет в изысканный плащ цвета красного вина, перехваченный на плече красивой золотой пряжкой.

Оба выглядели измученными, словно всю ночь тяжко трудились, а не только что встали с постели. Сэмюэль заметил человека в капюшоне на носу баржи и толкнул локтем Юджина.

— Он что, вообще никогда не спит?

— Всему виной нечистая совесть, — ответил Юджин.

— У такого человека вообще нет совести, — решительно заявил Себастьян, если можно о чем-либо решительно заявить шепотом.

В синем небе над баржей с гоготом пролетел неровный клин гусей. Все подняли головы и проследили за их полетом, а затем плотнее запахнули плащи, словно гуси предупреждали о скором приближении зимы. Юджин и Сэмюэль разместились рядом с Себастьяном, и все трое прижались друг к другу в поисках тепла.

Себастьян кивнул на собеседника.

— Это Адриан… э… Адриан… — он щелкнул пальцами в поисках помощи.

— Блэкуотер. — Адриан пожал протянутые ему руки.

— И откуда же вы родом, Адриан? — спросил Юджин.

— В общем-то из ниоткуда.

— Человек без дома? — Сэмюэль говорил гнусавым голосом, в котором сквозила подозрительность. Адриан подумал, что такой человек, наверное, станет пересчитывать даже те деньги, которые ему вручил священник.

— О чем ты? — удивился Юджин. — Он же из Калиса. Прибыл на корабле. Мы же вчера ночью это обсуждали.

— Не говори глупостей, Юджин, — поморщился Себастьян. — Разве у калианцев бывают светлые волосы и голубые глаза? Калианцы — темнокожие верзилы, а какие хитрые! Никогда им не доверяйте.

— И чем же вы занимались в Калисе? — Тон Юджина сделался подозрительным и злобным, как будто это Адриан обвинил его в глупости.

— Работал.

— Полагаю, старался сколотить состояние, — сказал Себастьян, указывая на Адриана. — Кошелек у него весьма внушительный. Тебе бы, Юджин, не мешало стать хоть вполовину таким успешным, как он.

— Да у него там небось одни калианские медяки. — В голосе Юджина по-прежнему слышалось некое ожесточение. — А иначе он бы носил дорогой шерстяной плащ вроде наших.

— Он носит меч из хорошей стали, даже два. Так что тебе следует поаккуратнее выбирать выражения, — заметил Себастьян.

— Три, — поправил его Сэмюэль. — Еще один меч остался в каюте. Самый большой.

— Вот так-то, Юджин. Человек тратит все деньги на сталь, но тебя это, похоже, не заботит. Что ж, продолжай оскорблять его. Уверен, мы с Сэмюэлем и без тебя отлично управимся.

Юджин сложил руки на груди и стал рассматривать проплывающие мимо холмы.

— Чем вы занимаетесь? — спросил Сэмюэль, поглядывая на кошелек Адриана.

— Я был солдатом.

— Солдатом? Никогда не слышал о богатых солдатах. В чьем войске?

Адриан чуть было не ответил: «Во всех», — но сдержался. Хотя сначала ему это показалось забавным, мгновение спустя разговор о реальном положении дел начал угнетать его, и ему совершенно не хотелось объяснять свое прошлое, от которого он бежал на другой край океана.

— Я много переезжал с места на место, — туманно ответил он.

Простой шаг в сторону, легкий маневр. В сражении подобная тактика ничего не решала, но при довольно частом применении она могла дать неплохой результат: утомить или разозлить противника и заставить его сдаться. Сэмюэль был упрям и, похоже, сдаваться не собирался, однако в этот момент дверь из каютного отделения снова открылась и на палубу вышла женщина.

Ее звали Вивиан, и прошлой ночью Адриан не мог не заметить, как бережно, с каким вниманием относились к ней купцы. Вот и сейчас, стоило ей только подняться на палубу, как все трое мгновенно вскочили на ноги. В отличие от остальных, Вивиан не куталась в шерстяные плащи или накидки. На ней было простое серое платье, которое могла бы носить супруга преуспевающего ремесленника. Впрочем, ее наряд не имел значения. Адриан подумал, что она и в мешковине выглядела бы потрясающе. На его взгляд, Вивиан была красавицей, а ему было с чем сравнивать, ведь он только что вернулся из Калиса, коренные жительницы которого — особенно из племени тенкинов — считались, наверное, самыми красивыми женщинами в мире. Вивиан ничем на них не походила. Именно это, как ему казалось, и поразило его воображение. Хрупкая, белокурая и светлокожая, стоя в окружении мужчин, она напоминала фарфоровую статуэтку. Это была первая западная женщина, с которой Адриану довелось общаться за последние два года.

Сэмюэль помог Вивиан устроиться между собой и Себастьяном, из-за чего Юджину пришлось пересесть к Адриану.

— Вы хорошо спали? — спросил Юджин, наклоняясь к ней куда ближе, чем позволяли приличия.

— Отнюдь. Меня мучили кошмары, ужасные кошмары! Всему виной события прошлой ночи.

— Кошмары? — нахмурился Себастьян. — Милая дама, вам больше не о чем беспокоиться. Вернес и все эти омерзительные преступления остались далеко позади. Кроме того, всем известно, что этот негодяй убивал только мужчин.

— Признаться, меня это мало успокаивает, сэр, к тому же тот человек, — она указала на одинокий силуэт на носу корабля, — очень меня пугает.

— Здесь вам нечего бояться, дорогая леди. Только безумец отважился бы совершить какое-либо злодеяние на столь маленькой лодке, — сказал Сэмюэль. — Для преступлений тут слишком мало места, недостает уединенности, и некуда отступить после завершения дела.

— «После завершения дела» — как остроумно, Сэмюэль, — проворчала Вивиан, но купец, похоже, не оценил собственного каламбура.

— И посмотрите на этого человека. — Себастьян указал на Адриана. — С нами на борту молодой солдат. Он только что вернулся из дебрей Дагастана. Вы ведь защитите даму от любого покушения, не так ли?

— Конечно, — искренне ответил Адриан, хотя и тешил себя надеждой, что до этого не дойдет.

Он уже начинал жалеть, что выставил напоказ свои мечи. В Калисе они были столь же обычным зрелищем, как его льняной сауб и куфия. По правде говоря, человек, не имеющий при себе хотя бы одного меча, выглядел бы по меньшей мере странно. Адриан забыл, что в Аврине это редкость, но теперь ему было бы неловко оставлять оружие в каюте. Кроме того, за пять лет он так привык к весу мечей на своем теле, что они стали такой же его частью, как собственные пальцы, а их отсутствие досаждало ему, словно выпавший зуб. Хоть он и полагал, что умозаключения Себастьяна, которыми тот поделился ранее, основаны скорее на услышанных от кого-то историях, нежели на личном опыте, Адриан знал, что в одном купец прав: за убийство всегда приходится расплачиваться.

— Ну вот видите, — сказал Себастьян женщине и хлопнул в ладоши, как будто только что проделал волшебный фокус. — Вы в безопасности!

Вивиан слабо улыбнулась, но ее взгляд снова устремился в сторону носа баржи и человека в капюшоне.

— Может быть, кому-то из нас стоило бы поговорить с ним? — предложил Юджин. — Если мы узнаем его историю, то, возможно, поймем, что бояться нечего.

— Наш юный подмастерье говорит дело! — воскликнул Себастьян. Прозвучавшее в его голосе удивление заставило молодого человека сердито нахмуриться. — Неприятно находиться рядом с тигром, когда не знаешь, голоден ли он. Пойди поговори с ним, Юджин.

— Нет уж, благодарю! Хватит и того, что я выдвинул эту идею.

— Ну, я-то точно не могу, — заявил Себастьян. — Слишком уж я разговорчив. От этого у меня нередко возникают неприятности. Мы ведь не хотим дополнительно провоцировать этого человека. Может, ты сходишь, Сэмюэль?

— С ума сошел? Нельзя посылать ягненка расспрашивать тигра. Пускай идет солдат. Ему нечего бояться. Даже убийца дважды подумает, прежде чем бросить вызов человеку с двумя мечами.

Все посмотрели на Адриана.

— И что вы хотите узнать? — спросил тот.

— Ну, скажем, его имя, — предложил Себастьян. — Откуда он. Чем занимается…

— Не убийца ли он! — выпалила Вивиан.

— Не убежден, что следует начинать с подобного вопроса, — покачал головой Сэмюэль.

— Но разве не это мы все желаем знать?

— Да, но кто же в таком признается? Не лучше ли просто побольше разузнать о нем, чтобы из сложившейся картины сделать определенные выводы и докопаться до правды.

— Но прямой вопрос станет ему предупреждением о том, что мы его раскусили, что мы начеку. Может, это напугает его и заставит отказаться от своих коварных планов.

— Давайте я лучше буду действовать по обстоятельствам, — вздохнул Адриан, вставая.

Лошади, медленно ступая по бечевнику, плавно тянули баржу вверх по реке. Качки не было, но Адриан все же внимательно смотрел под ноги, пока поднимался по лесенке на переднюю палубу и обходил покрытые брезентом и крепко связанные рыболовными сетями ящики. Отсюда он видел всю ширину реки Бернум. В лицо ударил холодный ветер, пахнуло запахом сосен. «Одежда из шерсти, — снова пообещал себе Адриан. — Плотная рубаха и тяжелый плащ».

— Прошу прощения, — сказал он, подходя к человеку на носу баржи. Тот слегка повернул голову, но капюшон по-прежнему скрывал его лицо, не видно было даже носа. После разговора с Себастьяном Адриану стало любопытно взглянуть загадочному незнакомцу в глаза. — Меня зовут Адриан Блэкуотер.

— Поздравляю, — последовал ответ, такой же ледяной, как принесший его ветер.

— Э… а как ваше имя?

Человек отвернулся.

— Оставь меня в покое.

— Я просто хотел выказать вам свое расположение. Нам предстоит несколько дней провести вместе на этой барже. Почему бы и не познакомиться…

Ни звука в ответ. Будто разговариваешь со стеной.

Стены обычно надежно защищают всякую крепость. Чтобы проникнуть внутрь, нужно осадить крепость, сделать подкоп либо подослать лазутчика, который откроет ворота. Однако всегда остается еще одна возможность — самоубийственная лобовая атака. Может, Вивиан дело говорила…

— Я просто подумал, что вам неплохо было бы знать: на борту может находиться убийца.

Голова снова повернулась в его сторону, на сей раз чуть больше, и Адриан сумел разглядеть один глаз. Ничего необычного он не заметил: глаз не светился, вертикального зрачка тоже не наблюдалось, но Себастьян, возможно, был прав. В пронзительном взгляде, который Адриану нередко доводилось видеть раньше, он распознал угрозу, за которой обычно следовал звон клинков.

— И не один, я в этом уверен, — сказал человек в капюшоне. — А теперь уйди.

Ворота оказались накрепко заперты. Адриан отступил и вернулся к своим попутчикам.

Первой заговорила Вивиан:

— Ну что?

Адриан передернул плечами.

— Не слишком разговорчивый человек. Слова из него не вытянешь.

— А глаза его вы видели? У него глаза волка, правда? — спросил Себастьян.

— Ну, тип он, конечно, неприятный, это точно. А что до глаз… Я бы не считал это убедительным доказательством.

— Он убийца! — торжественно изрек Себастьян. — Я так и знал!

— По крайней мере, теперь мы в этом убедились, — согласился Сэмюэль, пытаясь закатать рукава так, чтобы они не сползали. — И мы можем кое-что предпринять, чтобы обезопасить себя.

— Ни в чем мы не убедились, — возразил Адриан. — То, что он избегает общества и не желает разговаривать, еще не делает его убийцей.

— А я, пожалуй, соглашусь с Сэмюэлем, — проговорила Вивиан. — Мы должны действовать. Что мы можем предпринять?

Она прижалась к Себастьяну, словно от него исходило тепло, как от костра на привале. Скрестив руки на груди, она сунула ладони под мышки, чтобы согреть их.

— Ну, в любом случае не стоит оставаться с ним наедине, — посоветовал Адриан. — На дверях кают крепкие замки. Запирайтесь, когда вы у себя.

— Почему бы нам просто не запереть весь спальный отсек? — спросил Юджин.

— Сдается мне, ему не очень понравится, если он лишится возможности пройти к своей койке, особенно учитывая, что он заплатил за нее, как и все мы, — возразил Адриан.

— Но мы-то не убийцы! — воскликнул Юджин.

— Про него можно сказать то же самое.

— Мы могли бы связать его, — предложил Себастьян.

— Вы что, шутите? — Адриан не поверил своим ушам.

— Превосходная идея! — согласился Сэмюэль. — Вместе мы сумеем его одолеть. Ростом он невысок. Мы могли бы повалить его, связать по рукам и ногам и запереть в трюме до конца рейса. А в Колноре сдадим его городской страже. Они отвезут его вниз по реке обратно в Вернес и передадут тамошним властям. Может, нас даже вознаградят за поимку убийцы.

— Вы не можете так поступить, — нахмурился Адриан. — Мы не знаем, он ли совершил все те преступления.

— Но вы же видели его глаза! Неужели вы всерьез полагаете, что этот человек невиновен? Да пусть даже не он убил тех людей в Вернесе, наверняка за ним числится какое-то… какое-то страшное злодеяние.

Адриан раньше уже поступал, как велели люди вроде Себастьяна, и всегда потом себя за это ненавидел. Когда никто не говорит правду, человеку свойственно верить в то, во что он захочет.

— А как бы вы себя чувствовали, если бы с вами так поступили? — спросил Адриан Себастьяна.

— Не говорите глупостей! Я не такой, как он. Я приличный человек.

— Неужели? Откуда мне это знать?

— Потому что я вам это говорю.

— А если бы он сказал то же самое?

— А он сказал?

— Я не спрашивал.

Обращаясь скорее ко всем остальным, нежели к Адриану, Себастьян изрек с самодовольным видом:

— И не нужно было. Достаточно на него посмотреть, и все становится ясно. У него руки в крови. Это страшный человек, говорю вам.

Адриан переводил взгляд с одного лица на другое и на каждом видел необъяснимую убежденность в собственной правоте. Поведение этих людей лишено было всякой логики, и Адриан терялся в догадках, что бы это значило, пока ему в голову не пришла мысль о том, что ими движет исключительно страх. Только страх стирал грань между здравомыслием и безумием, а иногда даже выдавал одно за другое. Но когда стадо обращается в паническое бегство, на пути у него встает только глупец.

Теперь уже сожалея, что Пиклз не смог его сопровождать, Адриан поднялся.

— Куда вы? — спросила Вивиан.

— Я не могу с вами согласиться. Так что прошу вас ни во что меня не втягивать. — Сделав пару шагов, он повернулся. — И вот еще что: если вы попытаетесь связать его, бросить за борт или что-то в этом духе, будьте уверены, я помогу ему, а не вам.

Наступила тишина. Слышался только скрип деревянной баржи. Лица попутчиков изумленно вытянулись. Адриан отошел на корму, надеясь скрыться от их взоров за возвышением кают. До него донеслись слова Себастьяна:

— Он молод и наивен.

Да, Адриан был молод. Этого он не мог отрицать, но каждый год, проведенный в Калисе, сошел бы за несколько лет обычной жизни. Он многое познал и слишком рьяно брал у жизни уроки, страстно желая навсегда избавиться от отцовской кузницы с его щипцами и молотом.

Он взобрался на корму и прислонился к борту, глядя на восток. В низинах в большинстве мест трава все еще оставалась зеленой, но на склонах холмов листья уже меняли цвет. Где-то вдалеке, упрятанная в холмах, скрывалась крошечная поместная деревушка, которую Адриан не видел пять лет и в которой вряд ли что изменилось. В таких местах, как Хинтиндар, где люди из поколения в поколение жили и умирали в изоляции от остального мира, перемены происходили крайне медленно. Некоторые жители были прикреплены к земле и не могли покинуть ее, другие — как его отец — не желали этого. Вдоль дороги между каменным мостом и поместьем его светлости — дороги, которая возникала из ниоткуда и уходила в никуда — располагалось всего несколько хижин. Адриан сбежал из деревни, когда ему едва исполнилось пятнадцать, и сейчас был совсем близко от дома, ближе, чем когда-либо за прошедшие пять лет… Впрочем, еще ближе он подходить и не собирался.

Представив себе деревню, он вдруг подумал, что кое-какие перемены там все же произошли. Должно было появиться надгробие на холме между двумя южными полями. Скорее всего, просто врытый в землю столбик, а может, и плита с гравировкой. На ней выжжено имя, но нет дат. Деревенские жители не знали календаря.

— Хороший будет денек, а? — сказал рулевой. Одну руку он держал на руле, а ноги закинул на борт.

Адриан кивнул и обнаружил, что уже не дрожит от холода. Сквозь редеющий туман пробивался дневной свет. Солнечные лучи проникали сквозь кроны деревьев, разбрасывая блики по воде за кормой. Бернум была глубокой, широкой рекой, особенно вблизи моря. Она выглядела спокойной, лениво виляя меж приземистых холмов, похожих на растопыренные пальцы. Но внешнее спокойствие было иллюзией, за которой скрывалось свирепое подводное течение, ежегодно уносившее немало мужчин, женщин и скота. Весной низины затапливало, поэтому по берегам не было ферм. Баржа то и дело проплывала мимо голого фундамента дома или разрушенного сарая: река Бернум не терпела стеснения, по крайней мере надолго. Отец Адриана говорил о реке так, словно это было живое существо, злая женщина, заманивающая мужчин охладиться в ее водах. Она позволяла им доплыть до середины, а затем утаскивала на дно. А еще он говорил, что если на реке когда-нибудь задумают возводить плотины — а это, утверждал он, невозможно, — то найдут в ней тысячи скелетов. Река никогда не возвращала своих мертвецов.

Адриан не верил в эти сказки. Даже будучи ребенком, он никогда не принимал на веру то, чего нельзя было увидеть своими глазами. Отец же рассказал ему немало подобных историй.

— А вы молчун, не так ли? — дружелюбно заметил рулевой. Он казался очень земным, словно свежевспаханные угодья. Обветренное лицо с глубокими морщинами свидетельствовало о жизни, проведенной на воде, а руки походили на куски плавучего дерева. — Прошлой ночью я вас почти не видел. Почти как того, другого — на носу. Кстати, меня зовут Фарлан.

— Мое имя Адриан.

— Знаю. Я всегда стараюсь заранее что-то узнать о своих пассажирах. По крайней мере, их имена. Вообще-то не хочется выглядеть слишком назойливым, как некоторые лодочники. Это у нас, знаете ли, издержки ремесла. Когда катаешься вверх-вниз по реке и видишь одни и те же берега, приятно пообщаться с людьми, ну хотя бы во время рейса. Рад с вами познакомиться, сэр. Надеюсь, вам у нас понравится. Я, конечно, не капитан корабля, но стараюсь, чтобы пассажиры были довольны обслуживанием.

Адриан махнул рукой в сторону носа баржи:

— А его как зовут?

— Ох, его… Он не представился, а я и не настаивал. Такого человека лучше оставить в покое и надеяться, что он окажет тебе взаимную любезность. Лучше не раздражать, понимаете?

— И что же он за человек?

— И так ясно, правда, сэр?

— Думаете, он убийца?

— Ну, я не знаю… но его присутствие вызывает у меня тревогу.

— Если у вас возникли подозрения, почему вы не донесли на него городской страже?

— Надо было, конечно… Да я бы так и сделал, если бы не дергался из-за задержки. Погрузка всех этих ящиков заняла столько времени, что мы не смогли отплыть по расписанию, а я не люблю заставлять коноводов и их помощников ждать. Патрульные приходили, обыскивали баржу, но этого человека тогда не было в числе пассажиров. Он поднялся на борт в последнюю минуту, когда мы уже отчаливали. Я торопился и просто не обратил на него внимания. А когда мы уже пошли по реке, понял, что свалял дурака. Надо было уговорить коновода подождать, придумать какой-нибудь предлог, например, что я забыл запастись маслом для ламп или что-то подобное. А теперь придется ждать до Колноры.

— И что потом?

— Расскажу шерифу об убийствах и поделюсь своими подозрениями насчет этого типа. Шериф Малет — хороший малый… смекалистый. Он проведет расследование и докопается до истины. На вашем месте я бы не рассчитывал по прибытии в Колнору сразу отправиться в дорогу. Наверняка шериф захочет допросить всех пассажиров.

— Ну, я не тороплюсь. Надеюсь только, что ему с этим парнем повезет больше, чем мне. — Адриан бросил еще один взгляд в сторону носа баржи и стоявшего там в одиночестве человека.

Пассажиры собрались на палубе, чтобы пообедать. Как и предрекал Фарлан, день выдался чудесный, жаркое полуденное солнце выжгло туман и холод. Баржа сделала остановку у почтовой станции. Фарлан пришвартовал ее, обвязав канат вокруг тумбы, коновод распряг лошадей. Мальчик вывел новую пару лошадей и начал их впрягать.

Фарлан подал обед. Горячей еды не было, однако холодная курица, вчерашний хлеб и свежие яблоки показались Адриану куда вкуснее солонины и галет, к которым он успел привыкнуть за время плавания на «Восточной звезде». Условия на барже были не самые лучшие, но это был довольно быстрый способ передвижения, поскольку она шла днем и ночью. Пассажиров воспринимали почти как груз. За каждую милю брали медяк, что могло показаться чрезмерно высокой платой человеку, привыкшему ходить пешком, но для того, кто обычно ездил в карете, это было очень дешево. Пиклз сделал правильный выбор: по сравнению с подпрыгивающим и трясущимся экипажем ехать на барже было даже приятно.

— Так чем же вы занимаетесь, Себастьян? — спросил Адриан, подсаживаясь к знакомой компании с деревянной тарелкой в руках. По правде говоря, ему это было совсем неинтересно, но он не хотел возвращаться к обсуждению планов своих попутчиков относительно человека в капюшоне.

— Вы хорошо знаете Вернес, Адриан?

— Я? Нет. Да я, в общем-то, с корабля сразу попал на баржу. А что? Вы тамошняя знаменитость?

— В некотором роде. Я владелец самой богатой ювелирной лавки во всем Вернесе.

— Лавка Себастьяна — старейшая в городе, — подтвердила Вивиан, сидевшая там же, где и раньше, но теперь у нее на коленях покачивалась тарелка. Еды она взяла очень мало. Такую порцию мать могла бы дать маленькому ребенку.

— Вы все ювелиры? — спросил Адриан.

— Сэмюэль — мой двоюродный брат, а Юджин — сын моей сестры. Я обучил их ювелирному делу и одолжил Сэмюэлю денег на открытие собственной лавки. — Себастьян коварно улыбнулся. — Если покупателей не устраивают мои цены или хотя бы покрой моего платья, они в гневе покидают лавку, заявляя, что я упустил выгодную продажу. Из вредности идут дальше по улице и платят больше за тот же товар в лавке Сэмюэля. Думают, что таким образом отомстили мне, но я совладелец обеих лавок, так что они, так или иначе, платят мне.

— А Юджин? — спросил Адриан.

— Вот как раз из-за него мы и едем в Колнору, — кивнул Сэмюэль и пояснил: — Открывать ему лавку.

— Пора мальчику расправить крылья, — прибавил Себастьян.

— Никакой я не мальчик, — недовольно буркнул Юджин.

— Пока не вернешь долг, будешь тем, кем я тебя назову.

Юджин скривился, хотел было ответить, но, передумав, просто отправил в рот кусок курицы.

— А вы, милая леди? — Адриан повернулся к Вивиан, которая деликатно надкусывала отрезанный кусочек яблока. — Что вас сюда привело?

Улыбка сползла с лица женщины, и она уставилась в тарелку с едой.

— Я сказал что-то не то? — смутился Адриан.

Вивиан молча покачала головой. Себастьян положил руку ей на плечо и мягко похлопал.

— Прошу извинить меня. — Она встала и отошла на нос баржи. Сейчас там было пусто — человек в капюшоне разминал ноги, прогуливаясь по бечевнику.

— Я не хотел сказать ничего дурного, — заверил Адриан остальных, чувствуя себя ужасно.

— Это не ваша вина, — поддержал его Себастьян. — Подозреваю, с дамой случилось что-то страшное.

— Что вы имеете в виду?

— Сами посудите: женщины редко отправляются в путь без сопровождения. К тому же вы видели, она почти ничего не ест. Ее явно что-то гнетет.

— Может, она всегда столько ест, а в Колнору едет, чтобы с кем-то встретиться.

— Возможно, но мне кажется, ее терзает страх. Кстати сказать, нас всех изрядно напугали слухи об этих убийствах в Вернесе.

Вивиан, отставив тарелку, сидела на одном из ящиков, созерцая реку. Она подняла руку и отерла слезы.

Адриан вздохнул. С женщинами он всегда чувствовал себя несколько неловко и нередко говорил невпопад. Он хотел бы подойти к ней и успокоить, но был уверен, что сделает только хуже. Адриан не думал, что может почувствовать себя еще более одиноким, чем обычно. Впрочем, в последнее время он часто заблуждался.

После обеда они снова двинулись в путь. Фарлан ушел вниз, чтобы немного поспать, и на смену ему пришел второй рулевой. Его имени Адриан не расслышал. Он был моложе и, несмотря на бороду и насупленные брови, выглядел ребенком по сравнению с Фарланом. Не проронив ни слова, новый рулевой занял свой пост. Ему явно недоставало искренности и доброжелательности старшего товарища.

Как только они отплыли, Вивиан скрылась у себя в каюте. Возможно, она боялась, что человек в капюшоне снова займет место на носу. Однако передняя палуба баржи по-прежнему пустовала.

Адриан провел день, наблюдая за проплывающим мимо пейзажем и затачивая короткий меч. Уход за оружием вошел у него в привычку так же, как у некоторых входило в привычку грызть ногти. Это помогало ему подумать, расслабиться, разобраться с трудностями. Сейчас ему нужно было и то, и другое, и третье.

Вивиан вернулась вскоре после заката. На сей раз она не села, как обычно, рядом с купцами. Увидев, что на носу по-прежнему пусто, она устроилась там в свете покачивающегося фонаря. На небе высыпали звезды. Теперь, когда солнце зашло, вернулся осенний холодок. Заметив, что женщина дрожит, Адриан поднялся на переднюю палубу.

— Возьмите, — сказал он, снимая плащ и закутывая ее плечи. — Он легкий, но хоть немного согреет.

— Благодарю вас.

— Надо было раньше вам его предложить. Я вел себя как дурак. Хотел бы попросить у вас прощения.

Вивиан подняла на него удивленный взгляд.

— За то, что раньше не дали мне плащ?

— За то, что расстроил вас своими вопросами…

Казалось, она не совсем поняла, о чем он говорит, но потом догадалась.

— Неужели это беспокоило вас все это время? — Она мягко коснулась его руки. — Присаживайтесь.

— Вы уверены? Я вел себя не очень-то вежливо.

— Не знай я, что вы солдат, то приняла бы вас за джентльмена — за замаскированного рыцаря.

Адриан усмехнулся.

— Все хотят сделать из меня рыцаря.

— Прошу прощения?

— Да нет, ничего. Я не рыцарь. И не привык к изысканному обществу.

— Значит, меня вы относите именно к такому обществу?

— По сравнению с людьми, к которым я привык? Да.

Вивиан на мгновение опустила глаза.

— Мне далеко до изысканности и утонченности, — тихо сказала она. — Я родилась в бедной семье. Мое положение изменилось только благодаря замужеству, но теперь…

Она замолчала, глядя на палубу.

— Что случилось? — спросил Адриан.

— Я здесь… одна… потому что мой муж мертв. Его убили два дня назад, он один из тех жертв в Вернесе. Я боялась за свою жизнь и… и… бежала. А теперь думаю, что совершила ужасную ошибку.

— Зачем кому-то понадобилось убивать вашего мужа? А тем более зачем убивать вас?

— Дэниэл был весьма состоятельным человеком, а у богатых людей много врагов. Наш дом перевернули вверх дном. Даже гобелены со стен сорвали. Я ужасно испугалась и бежала в том, что на мне было, даже плаща не взяла. За место на барже я расплатилась обручальным кольцом, но, боюсь, мои беды последовали за мной. Мне кажется, убийца не нашел того, чего искал, и последовал за мной сюда, чтобы забрать это.

— И что же ему нужно?

— Не знаю. Да разве это имеет значение? Все равно у меня этого нет, но он мне не поверит — он и спрашивать не станет. Просто убьет меня, как убил моего мужа, а затем обыщет каюту.

Вивиан слегка повернула голову, и Адриан заметил, что она смотрит куда-то через его плечо. Обернувшись, он увидел, что человек в капюшоне вернулся на палубу и стоит у поручней на корме. Адриан гордился тем, что никогда не судит людей по внешнему виду, но сейчас не мог отрицать: от этого человека прямо-таки исходила волна враждебности. У Адриана уже стали вызывать беспокойство его молчание и темный капюшон, который тот ни разу не снял с тех пор, как они отплыли. Это был мрачный и нелюдимый тип.

Если бы Адриан был суеверным, то счел бы его злым духом, призраком или каким-нибудь темным колдуном. Он был уверен, что именно суеверие рождает всякие жуткие небылицы. Когда пассажиры сойдут на берег в Колноре, они расскажут о таинственном безликом незнакомце, и в каждом новом изложении история начнет обрастать немыслимыми подробностями. Пройдет совсем немного времени, и народ станет собираться вокруг очагов, чтобы послушать рассказы о том, как сама Смерть путешествует по реке Бернум в черном плаще с капюшоном.

— Даже не представляю, что мне делать, когда мы прибудем в Колнору, — сказала Вивиан.

— У вас там есть родня? Или какие-нибудь знакомые, кто мог бы вам помочь?

Она покачала головой, и Адриан заметил, что у нее дрожат губы.

— В общем-то это не ваши проблемы, — печально вымолвила она. — Как-нибудь выживу…

— Послушайте, по прибытии в Колнору Фарлан намерен доложить обо всем шерифу. Начнется расследование. Если человек в капюшоне виновен, его будут судить и вынесут ему соответствующий приговор. Тогда вы сможете вернуться домой в Вернес. Вряд ли воры забрали все, что у вас было. Ваш дом все еще на месте, вы могли бы сдавать комнаты внаем или что-нибудь подобное.

Вивиан снова посмотрела на человека в капюшоне и прошептала:

— А если я вообще не доберусь до Колноры? Вдруг он убьет меня прямо здесь, на барже?

— Я этого не допущу.

— Как бы мне хотелось в это поверить! Но вы не сможете его остановить. Он проберется ко мне в каюту, и утром я уже буду мертва, и никому не будет до этого дела.

— Знаете, просто заприте дверь и загородите ее всем, что найдете в каюте. Он не сможет проникнуть к вам, не наделав шума. Я услышу и тотчас же приду на помощь.

Она вытерла глаза.

— Так я и сделаю, спасибо. Остается только надеяться, что этого будет достаточно.

Глава 4

После побоев даже пустые ведра на коромысле казались Гвен неподъемными и причиняли боль спине и плечам. Гру не простил ей вмешательства Итана. Однако следов он не оставил; порченый товар всегда продавался со скидкой.

Дойдя до общественного колодца на Кривой улице, Гвен сняла ведра, присела на край колодца и огляделась по сторонам. Время было еще раннее, солнце едва проглядывало между покатой крышей трактира и покосившейся крышей дома напротив. Эйвон рассказывала, что там когда-то находился постоялый двор, но это было давным-давно. Гвен почти могла себе это представить. Теперь дом пустовал, там никто не жил, кроме крыс и охотившихся на них псов. Состояние постоялого двора отражало состояние всего Нижнего квартала, в особенности Кривой улицы — тупик во всех смыслах слова.

Сколько Гвен себя помнила, мать бесконечно рассказывала ей о Медфорде, который однажды станет для них домом. Гвен представляла себе красивое место, полное каменных зданий и роскошных карет. Она мечтала, что они поселятся в одном из красивых домов с фонтаном, откуда можно будет брать воду, и поющими торговцами, как в Калисе. Даже сейчас, сидя на каменном краю колодца, Гвен не переставала удивляться тому, сколь разительно отличались ее детские мечты от действительности.

«Представляла ли мама на самом деле, куда мы направляемся?» — в который уже раз задавалась она вопросом.

Вся жизнь ее матери была подчинена одной-единственной цели — добраться до Медфорда. Годами она говорила об этом городе. Оглядываясь назад, Гвен видела теперь то, о чем в детстве не задумывалась. Они с матерью путешествовали вдвоем. Женщина с ребенком никогда бы не отправилась в далекое плавание одна, не будь у нее на то веской причины, даже если бы в конце пути ей был обещан рай. Кроме того, тенкинки никогда не путешествовали без сопровождения.

Странным было и имя, которое Иллия выбрала для своей единственной дочери: Гвендолин. Мать родилась в племени ованда и, согласно обычаю, должна была назвать ребенка в честь какого-нибудь предка, но у них в роду точно не могло быть никого по имени Гвендолин. Красивое имя, но не тенкинское. Так могли назвать светлокожую, белокурую девочку с голубыми глазами. До прибытия в Вернес Гвен никогда не видела женщин со светлыми волосами, и даже там они были редкостью. Лишь много лет спустя, когда Гвен наконец поселилась на севере, она повстречала других девушек с похожими именами. Однако имени оказалось недостаточно, чтобы ее сочли своей в чужих землях. Все светлокожие путешественники и лавочники смотрели на нее с презрением.

Жители Калиса тоже относились к белым гостям с некоторым подозрением. Большинство калианцев полагали, что чужеземцы приносят болезни, однако это никогда не мешало им налаживать с приезжими деловые отношения. На севере все было иначе. Даже в Вернесе, где, казалось бы, должны были привыкнуть к многоликой толпе иммигрантов, люди избегали общества Гвен и ее матери.

Они умерли бы с голоду, если бы не дар ее матери. В Вернесе было множество приезжих калианцев. Они поселились на холмах за городом, где разбили большой лагерь с красочными шатрами, совсем как в Дагастане или Ардоре, и его обитатели по достоинству оценили талант провидицы. Иллия предсказывала будущее по ладоням своих соотечественников, а те, в свою очередь, были рады иметь рядом с собой столь умелую гадалку.

У тенкинок этот талант всегда передавался от матери к дочери, и Иллия обучила Гвен всему, что знала.

— Свое будущее ты прочесть не можешь, — говорила ей Иллия, — как не можешь увидеть собственное лицо, но точно так же, как ты иногда видишь свое отражение в темном стекле или спокойном водоеме, ты сумеешь отыскать свой путь среди линий жизни других людей.

Мать учила Гвен своему ремеслу, показывая ей ладони клиентов.

— Что ты видишь? — спрашивала она, подставляя обветренную руку мужчины.

— Корабль, большой корабль с парусами, — отвечала Гвен.

— Какого цвета?

— Синего.

— Это, скорее всего, прошлое.

Гвен посмотрела на мужчину, которого мать держала за руку, и тот подтвердил ее слова:

— Я только вчера прибыл на корабле.

— Недавние события прочесть легче всего, — пояснила Иллия. — Они самые яркие.

Вскоре Гвен и сама занялась гаданием. Поначалу она видела только недавнее прошлое, и, чтобы не сердить клиентов, мать заканчивала гадать за нее. Так проходили все их уроки, и Гвен удивлялась, почему мама никогда не показывает ей собственные руки и не предлагает учиться по ним. Сначала Гвен думала, что слишком близкое родство не позволяет видеть будущее друг друга, но по мере того как росло ее мастерство, Иллия все чаще стала носить перчатки.

Спустя какое-то время они покинули лагерь калианцев и примкнули к каравану, который направлялся на север, но в дороге Иллия заболела, и им пришлось отстать от попутчиков. Гвен привезла мать в какой-то городок, где несколько дней пыталась найти врача, готового их принять, но все ее старания оказались тщетными. Предвидя скорую кончину матери, Гвен наконец решилась задать ей все мучившие ее вопросы. «Почему мы покинули Калис? Почему ты дала мне северное имя? — настойчиво спрашивала она. — И самое главное: почему для тебя так важно, чтобы мы добрались до этого таинственного места под названием Медфорд?»

Мать упорно отказывалась отвечать и говорила лишь, что так ей повелел бог. Когда Гвен спросила, какого бога она имеет в виду, мать ответила:

— Того, что ходит в обличье человека.

На оплату тесной комнатушки Гвен потратила почти все имевшиеся у них деньги. На протяжении многих дней ей так и не удалось добиться помощи врача, оставалось только прикладывать к голове матери влажную тряпку, а Иллия тем временем лежала, неподвижная и безмолвная, с закрытыми глазами. Но как-то утром она пошевелилась.

— Обещай мне… — прошептала она, — обещай, что поедешь в Медфорд, как мы всегда того хотели. Поклянись, что не остановишься на полпути, доберешься до этого города и поселишься там. Ты должна осуществить то, что не получилось у меня. Ты должна быть там ради него.

Гвен ничего не поняла из предсмертного бормотания матери, и она больше ничего не узнала о нем, но обещание дала. В ту минуту она готова была поклясться в чем угодно, даже если бы мать попросила ее выйти замуж за гоблина или поселиться на облаке.

Спустя два дня Иллия скончалась в крошечной комнатке в незнакомом городе, далеко и от Калиса, и от Медфорда. Гвен было всего четырнадцать лет.

Она предоставила матери роскошь умереть в постели, а не в канаве, и это окончательно разорило ее. Денег не осталось даже на еду, не то что на похороны. Мысль о том, что придется отдать тело матери городским стражникам, которые всегда относились к ним с невиданной жестокостью, повергала ее в ужас. Оставшись одна в маленькой комнатке, Гвен сделала единственное, что могла сделать: села и заплакала. Сквозь рыдания она едва расслышала стук в дверь.

На пороге стоял высокий худощавый человек с переброшенным через плечо кожаным мешком.

— Прошу прощения, я пришел к Иллии, — вежливо начал он.

— Моя мать умерла.

Гвен вытерла слезы. Тогда ей не пришло в голову спросить, откуда он узнал, где их искать.

Мужчина кивнул, не выказав ни малейшего удивления, как будто уже знал об этом.

— Мне очень жаль, — сказал он, глядя на кровать, где лежала закутанная в свою любимую шаль мертвая Иллия, и прибавил: — Твоя мать гадала мне по руке, но тогда у меня не было денег, чтобы заплатить ей. Я пришел отдать долг. — Он положил на ладонь Гвен шесть монет. Увидев их цвет, она раскрыла рот от удивления.

— Этого слишком много, — покачала она головой. — За гадание мама брала три медяка. Это… это…

Гвен никак не могла произнести вслух то, что вертелось у нее на языке. Сжимая монеты, она чувствовала себя так, будто держит в руках лето или солнечный свет. Помнится, она тогда подумала: «Такую силу нельзя держать такими грязными руками».

— Она предсказала кое-что очень хорошее, — пояснил мужчина.

Странная это была встреча. Незнакомец явно не был калианцем, а, насколько Гвен знала, Иллия никогда не гадала жителям севера.

Гвен увидела на лице мужчины улыбку. У него было хорошее, доброе лицо.

Все последующие годы она сотни раз переживала этот момент, спрашивая себя, что тогда произошло. Отчасти дело было в его манящих глазах, которые привлекли ее. Отчасти — в ее отчаянии. Гвен осталась одна как перст и не помнила себя от охватившего ее страха. Ее мучили вопросы — не только о том, кто он такой, но и кто она сама. Что ей делать теперь, когда она лишилась главной и единственной опоры в жизни? Вопросов было столько, что когда она посмотрела на незнакомца, все они явственно читались на ее лице.

Иллия научила Гвен всем премудростям гадания по руке, но она никогда не говорила, что бывает, если тенкинская провидица пристально посмотрит человеку в глаза. Мать объясняла так: линии на ладони — это жизненный путь человека, написанный его душой. Прочитать его почти так же просто, как книгу. Но сейчас Гвен обнаружила, что глаза — это окна, заглянув в которые утрачиваешь способность держать себя в руках. Посмотреть в глаза — это как прыгнуть со скалы в реку, не зная, какая там вода, какая глубина… И, как она поняла в тот день… в глазах можно утонуть.

Она бы и утонула, если бы он не отвернулся. Смотреть ему в глаза было все равно что созерцать вечность. Гвен не сошла с ума только потому, что незнакомец быстро отвел глаза, но того немногого, что она увидела, было достаточно. Силы покинули ее, и она в слезах рухнула перед ним на колени.

Ее головы коснулась ласковая рука, и Гвен услышала слова:

— С тобой все будет хорошо. Возьми эти монеты. Одну из них потрать на погребение матери. Будь щедрой — она заслуживает самого лучшего. Второй монетой оплати дорогу до Медфорда и будь бережлива. Оставшиеся четыре монеты сохрани и спрячь. Ты не должна тратить их, как бы плохо тебе ни было. Береги их, пока не поймешь, что иного выхода у тебя нет.

— Почему? — Теперь она не могла с уверенностью сказать, действительно ли задала этот вопрос или прошедшие годы заполнили провалы в памяти. Гвен с трудом верилось в то, что она сохранила дар речи после того, как посмотрела ему в глаза — после того, что там увидела.

— В Медфорде к тебе придет человек, попавший в беду, — сказал незнакомец. — Он придет ночью, слабый, беспомощный, облаченный в собственную кровь, и помолит о помощи. Ты должна быть там. Ты должна его спасти.

Мужчина подошел к кровати, где лежала покойница, и несколько секунд постоял возле тела. Когда он повернулся, Гвен заметила на его щеках слезы.

— Позаботься о ней. Она была хорошим человеком.

Это произошло целую жизнь назад, далеко отсюда. Четыре спрятанные монеты стали для Гвен священной реликвией. Она хранила их под щербатой доской в маленькой комнате в конце коридора, там, где была кровать с расшатанной ножкой. Пять лет Гвен берегла их, никому никогда о них не говорила и часто на них молилась.

— Чтоб ты провалился, дурацкий бесполезный кусок дерьма!

Гвен вздрогнула, услышав голос Диксона. Возчик ударил ногой по колесу телеги со сломанной осью, стоявшей возле склада Беннингтона, всем видом напоминая раненое животное. Сам Диксон выглядел не намного лучше. Он был силен, как бык, но лицо со впалыми щеками выглядело изможденным. Кривая улица для многих становилась концом пути. Диксон остановился, заметив, что девушка смотрит на него, и почтительно приподнял шляпу.

Этот жест вызвал у Гвен улыбку, и она кивнула в ответ.

Солнце поднялось высоко над косыми крышами, окрасив улицу в золотой цвет. По небу проплывали хмурые осенние облака, предвещавшие холодные дожди. Гвен с сочувствием посмотрела на Диксона. У нее хотя бы было пропитание и крыша над головой, а это уже немало. Ведь ее жизнь могла сложиться еще хуже… И как только она об этом подумала, жизнь ее и в самом деле стала хуже. По улице шел Стейн, держа в руке молоток, а под мышкой — кусок дерева.

— Притащил кусок дерева, — сообщила она Гру после того, как Стейн отнес свою ношу вверх по лестнице в «Гадкой голове». — Откуда он взял древесину?

— Не знаю и знать не хочу. Он должен починить дверной косяк. Давно пора. Небось паршиво сделает. Он ведь рыбак или портовый рабочий, что-то вроде того. Уж во всяком случае, не плотник.

Странно, подумала Гвен, неужели Гру не знает, что Стейн занимается рыболовными сетями на судне «Леди Банши»? Может, и знает, но прикидывается несведущим, чтобы подчеркнуть дистанцию между собой и Стейном. Таков был Гру — не из тех, кто поддерживает человека, когда меняется погода. Конечно, вполне возможно, он и правда не знал. В конце концов, Гру только наливал этому мерзавцу выпивку. Не ему же приходилось спать с ним и выслушивать потом его болтовню.

Гру вытирал опивки с обитой сосновыми досками барной стойки. И зачем он только понапрасну тратил время? Никому не было дела до чистоты прилавка. Те, кто являлся сюда по вечерам, с удовольствием расселись бы и возле сточной канавы на задах, лишь бы Гру продолжал им наливать. Не выпуская из рук грязной тряпки, Гру подошел к лестнице и крикнул:

— Постарайся сделать так, чтобы дверь легко открывалась и плотно закрывалась!

— Он что, получил жалованье? — спросила Гвен.

— Похоже на то. — Гру вернулся к барной стойке и потряс бочки, чтобы определить, насколько они полные. — Все, кто работает в порту, получают жалованье в новолуние, а вчера ночка была темная.

— Сколько? Сколько ему заплатили?

— А мне-то почем знать?

— Больше восьмидесяти пяти?

Гру помедлил, повернулся к ней и помахал полотенцем перед ее лицом.

— Это он уже оплатил.

— Я знаю. А теперь у него есть еще деньги…

— И что с того? Нам-то только лучше. У него есть деньги на починку двери и на выпивку.

— И на женщин?

— Ты о чем, безмозглая потаскушка?

— Ты не можешь отдать меня ему, Гру. Не можешь!

— Парень уплатил долг. — Гру подошел к грифельной доске и постучал по ней. Его мокрые пальцы оставили черные пятна на списке имен, напротив которых значилась сумма долга. На месте стертого имени Стейна зияла пустота. — Он больше ничего не должен.

— Если у него есть деньги, он меня убьет. Теперь он знает, что ему это сойдет с рук. Он даже цену знает — сколько ты берешь за это удовольствие.

— Неправда, — фыркнул Гру. — То, что произошло с Эйвон, просто несчастный случай. И не надо делать из Стейна чудовище, которое убивает девочек ради развлечения.

— Так оно и есть!

Гру нахмурился.

— Вовсе нет. Он платил за тебя несколько раз, и ничего, ты до сих пор жива. Да он со всеми здешними девочками развлекался не единожды. Стейн всегда был хорошим клиентом. Ты просто должна понять, что парням вроде него — тем, кто изо дня в день ковыряется в вонючей рыбе и выполняет приказы лодочников и портовых рабочих, — иногда нужна передышка. Им хочется почувствовать себя мужчинами, поэтому они время от времени любят похулиганить. Схватить девчонку за волосы, слегка встряхнуть — это дает им почувствовать, что они тоже чего-то стоят. Вот за чем он приходит. Вот за чем они все приходят — посмотреть, каково это — никому не подчиняться и делать, что вздумается.

Гвен молчала, скрестив руки на груди и слегка покачиваясь из стороны в сторону.

— Это был несчастный случай, Гвен, — повторил Гру. — Кроме того, неужели ты всерьез полагаешь, что я стал бы терпеть, вздумай он — или кто угодно — убивать моих девочек? Моему заведению от этого один вред. Мало того что теперь придется искать Эйвон хорошую замену, но и народу не понравилась эта выходка. Я начну терять посетителей, да еще пол от крови отмывай! Уж поверь, будь у меня причина подозревать, что смерть Эйвон — не обычный несчастный случай, я бы Стейна и на порог не пустил.

— Но он и раньше это делал. Он сказал мне, что была еще девушка в Роу.

Гру недовольно закатил глаза.

— С чего бы он стал тебе об этом рассказывать? Дальше ты обвинишь его в том, что он распространяет чуму и топит щеночков. Великий Мар, Гвен! Я знаю, ты все еще расстроена, но Стейн не убийца. И я с ним уже провел длительную беседу. Больше такое не повторится, поняла?

Гвен, разумеется, в это не верила, но не видела смысла продолжать бесполезный разговор.

— Я сказал ему, что если бы он взял напрокат лошадь и сломал ей ногу…

— Лошадь? Ты сравнил нас с лошадьми?

Гру усмехнулся:

— Ему так понятнее.

Гвен была уверена, что и самому Гру так понятнее.

— Стейн обещал хорошо себя вести, — успокаивающе сказал он.

— Он убьет меня, Рэйнор. — Назвав хозяина трактира по имени, Гвен надеялась достучаться до него, вдруг он воспримет ее слова как личную просьбу, обращенную к старому другу, а не к человеку, принудившему ее заниматься проституцией. — Он затаил злобу и убьет меня за то, что я пошла к шерифу.

— Ну так раньше надо было думать, ты так не считаешь?

Гвен промолчала. Что она могла на это ответить? Будь она мужчиной, избила бы Стейна до полусмерти, однако будь она мужчиной, в этом не было бы необходимости.

Заметив выражение ее лица, трактирщик немного смягчился.

— Послушай, я просто хочу сказать, что ты сама во всем виновата. К тому же, захоти Стейн тебя убить, он бы сюда не пришел, а расправился с тобой в другом месте. Но все это не имеет значения. Он просил оставить ему Джоллин.

— Он просил? И ты согласился? Ты и правда отдашь ему очередную девушку?

— Эль, азартные игры и женщины — вот чем я зарабатываю на жизнь. Вот и все.

— Не смей этого делать! Черт возьми, Гру, ты не можешь! Ты просто не можешь!

— Да угомонись ты! Я тебе уже сказал, он просил не тебя.

— Мне все равно. Он убьет Джоллин. Разве ты не понимаешь?

— Против Джоллин он ничего не имеет.

— Против Эйвон он тоже ничего не имел. Ему просто нравилось видеть страх на ее лице.

— Гвен, твоя болтовня мне порядком надоела! Хватит уже! — Гру грубо оттолкнул ее с дороги и вернулся к бочкам, тряхнув бочонок с темным элем сильнее, чем следовало.

— Мы не твоя собственность.

— Да неужели?

— Итан не позволит тебе держать нас здесь против нашей воли. Шерифы должны докладывать верховному констеблю, а тот — королю, а король Амрат думает о…

— Что, во имя Новрона, ты можешь знать о короле Амрате и о чем он думает? Или о шерифе, если уж на то пошло? Ты просто тупая шлюха, и я вообще не обязан тебя здесь держать. Я тебе это уже говорил. Можешь убираться отсюда! В любое время! — Он схватил Гвен за волосы и, подтащив к двери, вытолкнул на крыльцо. — Вот… иди. Ну давай, проваливай! — Он уставился на девушку. — Куда ты пойдешь? Что будешь делать? Зима на носу, по ночам уже холодно. Где ты будешь спать? Что будешь есть?

— Я могу делать то, что делала и здесь…

— Как в прошлый раз? Как Хильда? Ну давай, попробуй! Мешать не стану. Но второй раз обратно я тебя не приму. Иди-иди! Может, протянешь дольше, чем Хильда. Она продержалась пару недель. У тебя получится лучше. Ты умнее. Готов поклясться, продержишься целый месяц. Хотя… может, и нет. Она-то была местная.

Хильда и Эйвон работали в «Голове» до того, как туда пришла Гвен. Они никогда не говорили, как давно этим занимаются. Хильде не терпелось вырваться, поэтому она скопила немного денег и как-то ночью, после того как ее в очередной раз избили, сбежала от Гру. По слухам, она пыталась найти приличную работу, но ничего у нее не получилось. Она даже обратилась в другую пивную, но ей везде отказали, поскольку всем было известно, что это девочка Гру. И Хильде не оставалось ничего иного, кроме как торговать собой на улице, в переулке за кожевенной лавкой. Продержалась она всего две недели. Ее тело нашел Итан. Хильду ограбили и задушили. Убийцу искать никто не стал. Им мог оказаться кто угодно.

Гру посторонился, демонстративно освобождая Гвен дорогу.

— Хочешь жить? Значит, останешься здесь и будешь делать все, что я велю. — Он подергал свою жиденькую бороденку, состоявшую из разрозненных пучков волос, которые явно не желали расти вместе более чем на три дюйма. — Послушай, — сказал он уже мягче, — не хочу тебя пугать, но даже я знаю, что отдавать тебя Стейну — дерьмовая затея. Поэтому он возьмет Джоллин.

Гвен широко раскрыла глаза.

— Значит, он все-таки просил меня!

— Ага, но он тебя не получит. Уж сегодня-то точно. Не получит, пока я не буду уверен, что он оставил свои проделки в прошлом.

— Но он не оставит — у него это в крови, Гру! А даже если и не так, он сделает это от злости, чтобы хоть как-то отомстить мне. Он убьет Джоллин, потому что знает, какую боль причинит мне ее смерть. Если пока он не может поквитаться со мной за шерифа иным способом, его и это устроит.

Гру провел рукой по лицу и потряс перед девушкой кулаком.

— Гвен, я устал с тобой препираться. Ты здесь ничего не решаешь. Как только он починит дверь, я пошлю к нему Джоллин. Я уже все решил.

— Я тебя предупреждаю, Гру…

Он ударил ее с такой силой, что девушка пошатнулась, еле удержавшись на ногах.

— Сначала ты грозишься уйти, потом угрожаешь мне? Тебя погубит эта твоя калианская кровь! Не стоило мне вообще тебя привечать. С тобой хлопот не оберешься. Я знаю, мужчин привлекает твой экзотический вид, усматривают в тебе что-то новенькое, необычное. Но если б я знал, сколько от тебя будет неприятностей…

Гру схватил Гвен за плечи, сдавив их длинными грязными, похожими на звериные когти пальцами.

— Сейчас я скажу тебе, что делать, и ты все сделаешь. Поняла? — Он грубо встряхнул ее. — Я хочу, чтобы ты пошла, разбудила Джоллин и подготовила комнату. Приберись в маленькой, Стейна лучше не оставлять в комнате с кровавым пятном, а то неизвестно, что ему в голову взбредет.

Гру затащил девушку обратно в трактир и с силой толкнул к лестнице. По пути Гвен врезалась в стол и чуть не уронила стул.

— И больше я не желаю слышать от тебя ни единого слова! — Он поднял указательный палец. — Ни… единого… слова.

Стук, стук, стук — стучал молоток Стейна.

Гвен вошла в комнату к девушкам, где все они спали на двух матрасах на полу, словно щенята. Работа в «Голове» редко начиналась раньше заката, поэтому днем они обычно дремали. Не считая Гвен, самой старшей среди них была Джоллин, а самой младшей — Роза. Той было, наверное, лет четырнадцать, но Гвен так и не добилась от нее прямого ответа на вопрос о возрасте и потому точно не знала. Самой миниатюрной была Мэй, напоминавшая маленькую хрупкую птичку, и Гвен всегда передергивало, когда она видела, как эта девушка поднимается наверх с верзилами, которым даже в трактирном зале приходилось нагибаться, чтобы не задеть головой потолок. Этта никогда не отличалась красотой, а теперь выглядела и вовсе ужасно из-за переломанного сплющенного носа и двух выбитых передних зубов — следствия побоев, после которых она полтора дня пролежала без сознания. В основном она занималась уборкой и прислуживала в пивной. Кристи и Эбби могли бы сойти за родных сестер, настолько они были похожи, хотя Кристи приехала из Холодной лощины, а Эбби родилась на Кривой улице. Все они были уроженками Медфорда или окрестных ферм и деревень и за всю свою жизнь едва ли проехали больше пары миль — все, кроме Гвен, которая явилась с другого конца света.

Стук, стук, стук.

— Гру, я почти закончил, — крикнул Стейн.

Гвен пересекла океан, проехала через два государства и пять королевств. Она видела горы, джунгли и великие реки. Она побывала на улицах восточной столицы и крупнейшего города на западе, но за время всех ее скитаний не встретила ничего, что могло бы сравниться с увиденным ею в крошечной комнатушке, где скончалась ее мать, — с тем, что она увидела в глазах незнакомца, который вложил ей в ладонь шесть золотых монет.

«Береги их, пока не поймешь, что у тебя нет иного выхода», — вспомнились ей слова незнакомца.

— Вставайте! Просыпайтесь! — Она трясла всех девушек по очереди. — Собирайте вещи, и побыстрее!

Девушки медленно поднялись, потягиваясь, и теперь больше напоминали кошек, нежели щенят.

— Что случилось? — спросила Джоллин, потирая лицо, и, прищурившись, посмотрела на свет за окном.

— Нам нужно уходить.

— Уходить? — удивилась Джоллин. — Что это тебе в голову взбрело?

— Мы больше не можем здесь оставаться.

Джоллин закатила глаза.

— Опять ты за свое, Гвен! Ну, если ты еще раз хочешь попытаться, уходи!

— Я не могу уйти одна. Поодиночке никто из нас не выживет, но вместе может получиться.

— Где выжить? Как?

— У меня есть немного денег, — сказала Гвен.

— У нас у всех есть немного денег, — заметила Кристи. — Но этого не хватит.

— Нет, у меня есть настоящие деньги.

— Сколько? — спросила Эбби.

Гвен вздохнула.

— У меня есть четыре золотые монеты.

— Врешь! — вскричала Эбби.

— Четыре золотых? — пробормотала Мэй. — Быть не может! Ты никогда бы столько не заработала, даже если бы переспала со всеми мужчинами Медфорда.

— Я их не заработала, — пояснила Гвен. — Мне их дали. Я просто не знала, как их лучше потратить… а теперь знаю.

Джоллин усмехнулась:

— Я подозревала, что у тебя где-то припрятаны деньги, но не думала, что так много. Впрочем, этого все равно не хватит.

— Значит, придется еще заработать, — решительно кивнула Гвен.

— Что ты задумала? — спросила Эбби.

В том-то и беда: Гвен пока ничего не задумала. Она понятия не имела, что делать. Знала лишь, что не хочет окончить свои дни, как Эйвон, но одной ей не выжить. Может, вместе им больше повезет. Она подошла к окну, за которым виднелись грязные улицы Нижнего квартала.

— Я все продумала, доверьтесь мне.

— Нас никто не возьмет на работу, — сказала ей Джоллин. — В более-менее приличный дом, чьи хозяева могут себе позволить нанять служанку, никогда не возьмут человека без рекомендательного письма, даже мыть полы и выливать ночной горшок. А гильдии не принимают женщин в ученики.

— Она права, — согласилась Этта. — Меня-то уж точно никто не возьмет! Кому же захочется каждый день видеть мое лицо? Даже мне противно на него смотреть.

— Тебе все это прекрасно известно, Гвен. Однажды ты уже попробовала уйти, помнишь? Ничего у тебя не вышло! А про Хильду ты забыла?

— Хильда пыталась выжить в одиночку. Я тоже, — отозвалась Гвен. — Вот в чем была наша ошибка. Но если мы будем держаться вместе…

— То составим друг другу компанию, пока будем помирать с голоду? — съязвила Джоллин.

— Может, нам уйти куда-нибудь подальше? — предположила Мэй. — Туда, где нас никто не знает?

Джоллин покачала головой.

— Там захотят все про нас узнать. Никто не возьмет на работу тех, чье прошлое неизвестно. Мы там будем чужими, и никто не предпочтет незнакомца человеку, которого знал годами.

— У меня на глазах мать умерла от голода, — тихо проговорила Роза. — Я не хочу повторить ее судьбу.

— Нет, уйти от Гру слишком опасно, — заключила Джоллин. — Даже если у нас было бы достаточно денег на еду, нам негде спать, разве что на улице. Как скоро нас тоже ограбят и задушат? Гвен, неужели ты думаешь, что, будь у нас выбор, мы бы оставались здесь?

Гвен отвернулась от окна.

— Но у меня есть золото…

— Чудесно, Гвен! Купи себе красивое платье или что-нибудь еще. — Джоллин снова улеглась на матрас и потянулась за покрывалом.

— Но ты не понимаешь…

— Все я понимаю! Ты считаешь, что где-то может быть лучше, чем здесь. Да, Гру часто ведет себя как последний мерзавец, но поверь мне, это еще не самое страшное, что есть в жизни. Уж я-то знаю! Надо смотреть правде в глаза: как бы отвратительно здесь ни было, если мы уйдем, то почти наверняка погибнем. Кому, как не тебе, это знать?

— Ты права, — кивнув, Гвен хлопнула себя руками по бокам. — Ты совершенно права!

— Ну надо же! Оказывается, и ее можно в чем-то убедить.

Джоллин натянула покрывало на голову и зарылась в подушку, чтобы не слышать доносившегося из коридора стука.

— Что, Джоллин, грохот мешает тебе спать? — спросила Гвен. — А знаешь, что это за стук? Стейн чинит дверь, которую я сломала.

— И что? — Джоллин скинула с головы покрывало и покосилась на Гвен.

— А то, что у него появились деньги, и Гру собирается отдать ему тебя.

Джоллин смертельно побледнела и медленно села на матрасе.

— Меня?

— Он же ее до смерти изобьет, — ужаснулась Этта, пришепетывая так, что слово «смерть» прозвучало как «шмерть», и слова, произносимые ее покалеченными устами, казались не просто словами и звучали особо угрожающе.

— Да, изобьет, и это будет не последняя его жертва — если только мы не уйдем… прямо сейчас.

— Но ты же чуть не погибла, когда попыталась, и Хильда…

— Повторяю: и я, и Хильда совершили одну и ту же ошибку… Тогда я этого не понимала. Каждая пыталась выжить в одиночку. К тому же у Хильды было всего несколько медяков, поэтому она оказалась на улице, а когда я бежала, то не взяла свои монеты… Они остались здесь, в тайнике. А на них мы можем приобрести собственное жилье — безопасное жилье. И что с того, что нас никто не возьмет на работу? Какая разница? Гру неплохо на нас наживается, и Хильда правильно решила оставлять всю прибыль себе. Мы можем открыть собственный дом. Если мы будем вместе, у нас есть шанс выжить. Это лучше, чем надеяться на то, что Стейн лишится работы и останется без денег или превратится в нормального человека.

На лицах девушек появилось выражение сомнения. Гвен поняла, что они прикидывают свои шансы.

— Всё, я иду за деньгами! Кто уходит со мной, собирайте вещи! Ждать нам нечего, если решили уйти, надо сделать это немедленно.

Гвен выскочила из комнаты, чтобы избежать лишних вопросов и успеть покинуть трактир до того, как Стейн закончит работу. По правде говоря, эта мысль пришла ей в голову буквально минуту назад, и не все фрагменты мозаики пока что сложились в единую картину.

Стук, стук, стук. Стейн стоял на коленях, прибивая новую доску из светлого дерева к дверному косяку. Увидев Гвен, он гнусно улыбнулся.

— Ну вот, здесь я почти закончил. Потом немного повеселюсь…

Гвен зашла в маленькую комнату напротив и захлопнула за собой дверь. Прислонившись к ней спиной, она выждала какое-то время, чтобы убедиться, что Стейн не последует за ней. Из коридора по-прежнему доносились звуки рубанка и молотка. Значит, ей ничто не угрожает… пока. В маленькой комнате не было запора, как в той, другой, где была убита Эйвон. Это всегда немного беспокоило Гвен. Днем ей никогда не удавалось проверить, на месте ли деньги, но сейчас она явилась сюда не для того, чтобы удостовериться в их сохранности.

Она прошла по комнате, отодвинула стол и, вознося молитву, подняла половицу. То, что ей удалось так долго скрывать эти деньги под самым носом у Гру, само по себе было чудом. Клиенты всегда платили за девушек Рэйнору, но некоторые, те, что подобрее, давали девушкам на чай. Не больше пары медяков, и Гру позволял им оставлять чаевые себе. Но он и понятия не имел, что Гвен хранит под полом в маленькой спальне целое состояние. Если бы знал, сам прикончил бы ее ради этих денег.

Доска легко сдвинулась. Под ней лежал небольшой мешочек, сшитый Гвен из рукава, который Гидеон Хок оторвал от ее платья в ночь, когда выпил восемь кружек вместо обычных четырех. Последний раз, когда она пересчитывала свои сбережения, у нее было сорок пять медяков в дополнение к четырем золотым тенентам. Весомая сумма… Не просто все ее сбережения, но священное сокровище. Она сунула мешочек в лиф и вышла из комнаты.

Стейн, закончивший работу, то открывал, то закрывал дверь, проверяя, плотно ли она прилегает к косяку. Увидев Гвен, он бросил:

— Скажи Джоллин, чтобы причесала волосы и оставила их распущенными.

Когда Гвен вошла в спальню, все девушки уже поднялись и ждали ее — все до единой.

— Гвен, — сказала Этта, — не знаю, что на тебя нашло, когда ты велела нам паковать вещи — ты же знаешь, что у нас ничего нет!

— Великий благословенный Марибор, Гвен! — прошептала Джоллин. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…

— Просто идите за мной.

Все девушки были босыми. Гру считал обувь излишней роскошью, но сейчас им это только помогло — они спустились по деревянным ступеням почти бесшумно, как пущенная под гору телега. Однако как раз в тот момент, когда Гвен открыла дверь на улицу, из маленькой кладовой возле кухни вышел Гру. Увидев девушек, он недовольно проворчал:

— Что это здесь происходит?

На секунду Гвен замерла на месте, а потом быстро вытолкнула девушек на крыльцо, где они в замешательстве остановились. Кошки превратились в утят, а Гвен поневоле — в утку-мать, которая встала между своим выводком и злобным псом.

— Я тебя предупреждала, Гру! Мы уходим!

— Господи, ты, тупая потаскуха! Я же тебе только что сказал: некуда тебе идти! Для вас всех это единственное место. Ну идите! Давайте, проваливайте! Погуляйте немного по городу. Когда устанете — когда стемнеет, похолодает и брюхо сведет от голода, — вот тогда вы поймете, как вам здесь было хорошо, и вернетесь как миленькие. Но запомните: когда вернетесь, я больше не стану терпеть ваши выкрутасы. Будете делать то, что я велю. И вот еще что: за все те неприятности, что вы мне тут устроили, вас ждет хорошая порка!

Гвен молча вышла на улицу и закрыла за собой дверь.

У нее дрожали руки, ее всю трясло. Ей казалось, она вот-вот упадет прямо на крыльцо.

— Что мы будем делать, Гвен? — спросила Эбби.

— Ты не знаешь, ведь так? — Джоллин нервно усмехнулась.

— Ты бы с нами так не поступила, правда же? — спросила Мэй. — Не взбесила бы Рэйнора, если бы не знала, куда пойти?

Роза коснулась руки Гвен и посмотрела на нее своими большими, как у олененка, глазами.

— Пожалуйста, скажи нам. Куда мы идем?

Гвен дрожала, прислонившись к двери. Солнце наконец поднялось достаточно высоко, чтобы стереть тени, которые отбрасывала «Гадкая голова», и напротив нее возвышался полуразвалившийся постоялый двор.

— Туда, — указала Гвен.

— Ты сошла с ума, — прошептала Джоллин.

— Возможно. — Гвен кивнула. — Но это лучше, чем смерть.

Глава 5

— Мы уж думали, с вами что-то случилось, — сказал Себастьян, когда утром следующего дня Адриан вышел на палубу. — Юджин стучался к вам в каюту, но дверь была заперта и вы не отвечали.

Адриан посмотрел на небо. Солнце уже почти поднялось у них над головами.

На палубе собрались все пассажиры, кроме господина в капюшоне, который по-прежнему избегал общества. Сейчас его нигде не было видно. В центре небольшой группы сидела Вивиан, закутавшись в плащ Адриана. Она одарила его теплой улыбкой.

— Я поздно лег. Должно быть, слишком крепко заснул и не слышал, — пробормотал он виноватым голосом ребенка, которого обвинили в лености.

— Надо же, а я всю ночь глаз почти не сомкнул, — покачал головой Себастьян.

— Не думаю, что кому-то из нас удалось выспаться, — прибавил Сэмюэль.

Адриан набрал из висевшего на поручнях ведра пригоршню воды и плеснул себе в лицо. Потом потянулся и зевнул. После позднего пробуждения он всегда чувствовал себя уставшим и разбитым. Большую часть ночи он просидел с открытой дверью, не отрывая взгляда от маленького коридора, который вел к другим каютам, и часами наблюдая за качающейся лампой, но так никого и не увидел. Наконец, когда уже взошло солнце, запер дверь и улегся в постель, чувствуя себя круглым дураком.

Адриан присел рядом с Юджином. Самый молодой из купцов в восхищении рассматривал свои растопыренные пальцы. У него были обкусанные, грязные ногти, и потому Адриан решил, что юноша любуется кольцами. Их у него было еще больше, чем у Себастьяна, — по три на каждой руке. Адриан колец не носил. Просто не видел в этом смысла. Однажды богатый военачальник подарил ему перстень, но Адриану не понравилось, что кольцо затрудняет хватку, и он отдал его в качестве чаевых подносчице в трактире. Наверное, его попутчики, будучи ювелирами, придерживались иного взгляда на украшения.

Вивиан подтянула колени к груди и совершенно утонула в складках плаща. Адриану никогда не нравилось тонкое одеяние, которое в Калисе называлось бишт. Он купил его у приставучего базарного торговца в Дагастане незадолго до посадки на корабль в Аврин. Торговаться Адриан никогда не умел, поэтому явно переплатил. На востоке с ним такое часто случалось, и плащ служил физическим напоминанием о годах, проведенных в Калисе. Но на Вивиан он смотрелся очень хорошо.

Баржа продолжала двигаться вверх по реке, изредка делая остановки у почтовых станций. Там меняли лошадей и кучеров и взяли на борт сменщика рулевого, чтобы Фарлан мог поспать. За ночь окружающий пейзаж разительно переменился. Река Бернум стала уже, шумливее, а берега поднялись. Стены каньона погружали реку во мрак, а бечевник из проселочной дороги превратился в узкую тропку, пролегавшую по краю утесов, где из скудной каменистой земли торчали обнаженные корни редких кривых сосен.

Таким Адриан и помнил север: горы и ущелья, лед и заснеженные вершины. За годы, проведенные вдали от дома, с ним столько всего произошло. Сразу за утесами начинались земли королевства Уоррик, расположенного к северу от его родной деревни. Правил там старый Кловис Этельред. Жестокий правитель, но других Адриану встречать и не доводилось. Король Этельред собрал неплохое войско. Адриан считал себя знатоком в такого рода вопросах, поскольку сражался как на стороне этого войска, так и против него. Вот откуда он знал здешние каньоны и утесы: помнил их с того времени, когда, будучи совсем молодым солдатом, вынужден был пробираться в горы и удерживать высоту, сражаясь с врагом, который всего несколько месяцев назад был его другом.

Он снова покосился на Вивиан. Встретившись с ней взглядом, он быстро отвернулся и уставился на берега реки, слишком поздно осознав, что подобное поведение может показаться не только невежливым, но и подозрительным.

— Вы уже решили, где остановитесь в Колноре, господин Блэкуотер? — спросила Вивиан.

— Пока не знаю, — признался Адриан.

— Но вы же солдат, — бросил Юджин небрежным, полным превосходства тоном, который привел Адриана в раздражение.

— А вы купец, — сказал Адриан, хотя на языке вертелось словечко покрепче.

Юджин криво усмехнулся.

— Я имел в виду, что вы остановитесь в каких-нибудь казармах, не так ли?

— Вообще-то… я в отставке.

— В отставке? — усмехнулся Себастьян. — По вашему виду не скажешь, что вы успели хотя бы вступить в армию.

— И все же… — Адриан с улыбкой развел руками.

— Но тогда какие же у вас планы на будущее? — поинтересовался Сэмюэль.

Адриан начинал понимать человека в капюшоне, который предпочитал держаться от них подальше.

— Просто путешествовать.

— И куда вы направляетесь?

— На север.

— Север большой. Куда-либо конкре…

Лодка покачнулась, напоровшись на валун. Буксирный канат ослаб и провис, а затем снова натянулся. Обернувшись, Адриан заметил, что рулевого нет на месте.

— А где Фарлан? — спросил он.

Себастьян наклонил голову и бросил взгляд поверх своих спутников.

— Не знаю.

Все встали и последовали за Адрианом на корму. Рулевого и след простыл. Себастьян указал на веревку, обмотанную вокруг ручки руля.

— Обычно он так делает, когда уходит отдыхать, но он никогда надолго не покидает свой пост. Может, пошел готовить завтрак? Что-то он сегодня припозднился…

Посмотрев назад, Адриан увидел, что река, до сих пор относительно прямая и спокойная, теперь сплошь усеяна торчавшими из воды валунами и змеей извивается меж высоких утесов.

Он бросил взгляд в сторону кают.

— Думаете, Фарлан не вышел бы после такого толчка?

Все выжидающе уставились на дверь, ведущую в помещение, где располагались каюты, но когда она открылась, оттуда выглянул человек в капюшоне. Так и не открыв лица, он осмотрелся, затем, не проронив ни слова, снова ушел вниз.

— Кое-кто вообще ни о чем не беспокоится, — заметил Себастьян.

— А кто-нибудь сегодня видел Фарлана? — спросил Адриан.

Ювелиры и Вивиан переглянулись.

— Дайте-ка подумать… Кажется… нет. Я не видел. А вы? — обратился Себастьян к своим товарищам.

Все покачали головами.

— Сменный рулевой ушел после ужина, так? — спросил Адриан.

— Вроде бы да, — ответил Себастьян. — Когда меняли лошадей.

— Может, Фарлан тоже сошел на берег, а мы не заметили? — предположил Адриан.

— Возможно, возникла какая-то путаница, — сказал Юджин. — Ну, скажем, ошибка в расписании… Может, кучер тронул лошадей до того, как Фарлан вернулся на борт?

— Думаю, Фарлан велел бы ему остановиться.

— Сигнализируйте коноводу, — скомандовал Себастьян.

Сэмюэль свистнул. Юджин махал руками до тех пор, пока кучер не остановил лошадей. Адриан отвязал руль и подогнал баржу к берегу, куда ее и так несло течение. Купцы обыскали баржу, но так и не нашли пропавшего рулевого. Все пассажиры сошли на берег, даже человек в капюшоне, который наблюдал за ними издалека.

— Сменные рулевые приходят и уходят, но Фарлан никогда не покидает лодку. Он отплыл после того, как я запряг своих девочек, — сообщил коновод. Его звали Эндрю, это был пожилой мужчина с коротко стриженными волосами, который, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке, общаясь с пассажирами. Он смущенно похлопывал лошадей по крупу. — Никогда не видел, чтобы старик Фарлан сходил на берег, разве что погрузить провизию или взять на борт груз.

— Тогда где он? — спросил Себастьян.

— Может, свалился в реку, — предположил коновод. — Всякое бывает… С Фарланом, правда, такого не случалось, но про других я слышал.

— Может, нам следовало бы его подождать? — спросил Адриан. — Не мог он доплыть до берега? А вдруг он сейчас бежит и пытается нас догнать?

Эндрю покачал головой.

— Если упал за борт, то ему конец, утонул. Эта река — воплощение зла, особенно здесь. Течение жуткое, бесполезно с ним бороться, а уж посередине и подавно. До берега не доберешься. А подводное течение в этом месте такое, что утащит даже самого сильного пловца. Схватит и сожмет зубами, как крокодил оленя. Тела никогда не всплывают. Река их глотает.

— Но если он все же выбрался? — настаивал Адриан.

Эндрю пожал плечами.

— Тогда с ним все будет в порядке, если только его не сильно побило о камни. Скорее всего, пошел назад к последней почтовой станции или просто будет сидеть на берегу и дожидаться следующей баржи.

— Почему назад? Почему не вверх по реке?

— Впереди больше остановок не будет. Мы входим в ущелья. Следующая остановка — Колнора. Конечно, он мог бы добраться до города, но под гору идти легче, чем в гору.

— Значит, сменных рулевых больше не будет?

Эндрю опять покачал головой.

— Ни рулевых, ни новых лошадей. Остались только мы с Бесси и Гертрудой.

— И что же нам делать? — спросил Сэмюэль.

— Придется вам ждать тут, пока я схожу обратно на почтовую станцию. Даже если Фарлана там не окажется, мне нужен какой-нибудь другой рулевой до конца путешествия.

— Сколько времени это займет? — спросил Себастьян.

— Думаю, большую часть дня, и то, если у них сейчас имеются свободные рулевые. Если нет, придется ждать следующую баржу, а она будет через три дня.

— Это невозможно! — отрезал Сэмюэль.

— Совершенно невозможно, — поддержал его Себастьян. — Мы сами можем управлять баржей.

Эндрю круговыми движениями погладил лошадей. Судя по его виду, в эту минуту он предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь.

— Ну, наверное… сможете… Вот только до Колноры еще целый день, а этот последний отрезок пути…

— Стало быть, так и сделаем! — заявил Себастьян так громко, что его возглас эхом разнесся по утесам.

— Кто сядет за руль? — спросил Юджин.

— Будем меняться. Ты можешь начать, Юджин. Уверен, не так уж это трудно. — Он посмотрел на Эндрю.

— Ну… — пробормотал Эндрю. — Просто держитесь середины реки и старайтесь обходить камни. Вот и все. Всю тяжелую работу выполняют вот эти дамы. — Он снова погладил одну из кобыл по крупу.

Баржа снова тронулась в путь. Место у руля занял Юджин. Поначалу он действовал довольно неуклюже, и хотя Адриан тоже не умел управлять лодкой, какое-то время он сидел рядом с юношей, пока тот не стал более уверенно обходить камни. Трудно было понять, благодарен ли ему подмастерье ювелиров за опеку или же присутствие Адриана его раздражает, поэтому вскоре Адриан покинул место у руля.

— Его убили, — сообщил Сэмюэль Адриану, когда тот вернулся на палубу, где сидели ювелиры и Вивиан. Человек в капюшоне снова стоял на носу. Видимо, его обеспокоило то, что баржей управляет Юджин, и он не хотел оставаться внизу. — Тот тип перерезал ему горло и скинул труп в реку.

— Нам это неизвестно, — возразил Адриан. Судя по лицам попутчиков, только он в этом сомневался.

— Неужели вы считаете, что опытный рулевой мог сам упасть в реку на маршруте, которым ходил, наверное, раз сто? — спросил Себастьян.

— Нет, но мне также не хотелось бы подозревать худшее.

— Очнитесь, глупый мальчишка! — вскричал Сэмюэль. — Человек мертв! И вам отлично известно, кто в этом виноват.

Адриана передернуло.

— А еще громче вы этого сказать не хотите? А то Эндрю с Бесси вас, кажется, не услышали. Вот вы настаиваете, что Фарлана убили, но забыли одну очень важную деталь.

— Это какую же? — поинтересовался Сэмюэль.

— Зачем? — Вопрос Адриана повис в воздухе. — Вы можете мне объяснить, зачем ему понадобилось убивать Фарлана? Мне в голову не приходит ни одна разумная причина, разве что он сумасшедший, но он не производит впечатления безумца.

Казалось, это остудило пыл купцов. Они переглянулись, на лицах читалось непритворное смятение. Пока они молча размышляли над вопросом Адриана, Вивиан проговорила тихим, дрожащим голосом:

— Думаю, я могу объяснить…

Все удивленно уставились на нее.

— Он был здесь вчера, не так ли? — спросила она, глядя в сторону носа. — Когда мы с вами беседовали. Он был поблизости, когда вы сообщили мне, что Фарлан намерен обратиться к шерифу с просьбой начать расследование убийств в Вернесе.

— Это правда? — насторожился Себастьян.

Адриан кивнул.

— Ему нужно было, чтобы Фарлан исчез, — сказал Сэмюэль, тоже переводя взгляд на нос. — Нет Фарлана, нет расследования, проблема решена.

— Ну вот, все ясно, — выдохнул Себастьян. — Не осталось никаких сомнений, и теперь…

— Что теперь? — спросил Адриан.

— Теперь мы просто обязаны принять меры, — пояснил Себастьян.

— Что вы хотите сказать?

— Мы всё знаем, не так ли? Нам всё известно.

— И что же нам известно?

— Что он в ответе не только за убийства в Вернесе, но и за гибель Фарлана. Более того — он знает, что мы его раскусили. Если он пошел на убийство Фарлана, неужели вы думаете, он на этом остановится? Да он нас всех прикончит — для него это единственный выход спасти свою шкуру!

— Да вы шутите, — нахмурился Адриан. — Нас тут пять человек, даже шесть, если считать Эндрю. Я бы сказал, победа за нами.

— Он застигнет нас врасплох, когда мы ляжем спать или останемся на дежурстве у руля. Перебьет всех поодиночке, словно хищник, прореживающий стадо.

— Значит, решено, — на сей раз Сэмюэль говорил шепотом. — Мы должны его опередить, убить раньше. Мы — или он. Он не крупнее Юджина — даже поменьше будет, — и я не вижу у него никакого оружия. Мы могли бы расправиться с ним прямо сейчас. Адриан, одолжите нам свои мечи и возьмите большой из каюты. Мы вместе нанесем удар, а потом столкнем тело этого мерзавца в воду, как он поступил с Фарланом.

Себастьян кивал с суровой решимостью на лице, будто судья на процессе.

Адриан пролил столько крови, что хватило бы на три жизни. Однако возможно, даже вероятно, что они правы. Господин Капюшон обвинял самого себя. Почему он держится особняком? Ведь наверняка слышал, о чем они говорят. Почему бы не подойти и не опровергнуть обвинения, если он действительно невиновен? Такое поведение вызывало подозрения, а его отношение к делу — беспокойство, но это еще не доказательство.

— Нет, — ответил Адриан. — Я не стану убивать человека только на основании предположений. С Фарланом что-то случилось, что-то необъяснимое, но мы даже не знаем, мертв ли он. Даже если его убили, с чего вы взяли, что это сделал человек в капюшоне? Ну да, парень держится особняком, и что с того? Глаза его вам не нравятся! И что это доказывает? Разве не мог убить рулевого Юджин, или кто-то из вас, или даже я?

Ювелиры в растерянности покачали головами.

— Мы толком ничего не знаем, — продолжал Адриан. — Я думаю, мы должны сделать именно то, что собирался сделать Фарлан. Переживем остаток сегодняшнего дня и ночь, а когда прибудем в Колнору, Эндрю приведет шерифа. Если вас это успокоит, я позабочусь, чтобы никто не сошел на берег, пока шериф не поднимется на борт и во всем не разберется.

— Вы что, серьезно? — воскликнул Себастьян.

— Вполне вероятно, Фарлан жив и здоров и в данную минуту наслаждается горячим супом на предыдущей почтовой станции. А если он объявится в Колноре, и окажется, что вы убили ни в чем не повинного человека?

— Вы действительно полагаете, будто мы станем сидеть сложа руки и ждать, пока нас всех перережут?

— Я полагаю, вам следует угомониться и дождаться шерифа. Пусть законные власти решают, что делать. — Адриан встал, подчеркнув огромным ростом серьезность своих намерений. — Если вы хоть пальцем его тронете, я вас уверяю, лишитесь руки.

— Вы защищаете убийцу!

— Вовсе нет. Я защищаю от обезумевшей толпы человека, виновность которого не доказана. Он вам не понравился с первой же минуты, как только поднялся на борт.

— А как же мисс Вивиан? Вы только вчера обещали защищать ее!

— Обещал и защищу. — Он посмотрел на женщину. — Я вас защищу. Обещаю.

— А нас? — спросил Сэмюэль.

— Вам я советую держаться вместе. Вы сами сказали: поодиночке вы уязвимы. Не давайте ему шансов, и я уверен, с вами все будет хорошо.

— Это ничего не изменит, — нахмурился Сэмюэль. — Разве вы не понимаете, в какой мы все опасности? Вы слепец и… дурак!

Адриан спокойно положил руку на рукоять короткого меча, и Сэмюэль замер.

— К вашему списку я добавлю еще и глухоту, но только сейчас, — тихо сказал Адриан и пошел прочь.

На маленькой барже ему было тесно. Он чувствовал, как Сэмюэль сердито смотрит ему в спину. Настроение Себастьяна было сложнее угадать. Адриан готов был поклясться, что не угодил ни одному из купцов, но по их поведению не мог определить, отказались ли они от своей безумной затеи убить человека в капюшоне.

Адриан увидел, что с высокого поручня планширя можно забраться на крышу спального отделения — чуть покатую и сложенную из просмоленных досок. Под прямыми солнечными лучами смола стала мягкой, но не липкой. Он устроился в одиночестве на этом самом высоком месте баржи, откуда хорошо просматривалась вся палуба. На корме расположился, положив ноги на перила, Юджин. Совсем недавно в такой же позе там сидел Фарлан, и Адриан очень надеялся, что старик рулевой благополучно добрался до берега. Хотя они не успели толком познакомиться, Адриану он понравился. Внизу продолжали переговариваться, понизив голос, Себастьян и Сэмюэль. Они сидели близко друг к другу в своих одинаковых плащах, а рядом с ними — Вивиан. На носу стоял, глядя на реку и, казалось, ни о чем не подозревая, человек в капюшоне.

Ближе к вечеру Адриан вновь занял полюбившееся ему место на крыше кают и стал разглядывать звезды. Сидеть здесь было не так удобно, как на палубе, — не к чему прислониться, но зато, чтобы взобраться на крышу, требовались немалые усилия и ловкость, и это гарантировало уединение. Ни Вивиан, и никто из ювелиров не полез бы на поручни в своих роскошных развевающихся плащах. Оставался только человек в капюшоне, но Адриан сомневался, что он сюда явится.

День прошел спокойно, без потрясений. Лишившись рулевого, пассажиры делали что могли. Себастьян, Сэмюэль и Вивиан готовили обед и ужин. Адриан занял место у руля после Юджина, затем его сменил Сэмюэль, а последний отрезок пути оставался за Себастьяном. Хотя очередность на самом деле не имела значения. Все толклись на корме, и Адриан сомневался, что кто-нибудь из них этой ночью вообще ляжет спать. Они не дадут друг другу уснуть, проследят, чтобы никто не подвергался риску, и, если возникнет необходимость, будут меняться. Человек в капюшоне так и бодрствовал на носу баржи, а Вивиан заперлась у себя в каюте.

Русло реки все более сужалось, а стены каньона делались выше. Адриан знал, что судоходная часть реки Бернум заканчивается где-то к югу от Колноры у Янтарного водопада. Он понятия не имел, откуда ему это известно, но знал он это так же точно, как и то, что не стоит совать руку в огонь или стоять на вершине холма во время грозы. Должно быть, кто-то ему об этом рассказал, но он не помнил, кто и когда. Таким способом он накопил немало знаний, хотя наверняка многие из них были ошибочными.

Еще мальчишкой в маленькой родной деревушке он слышал немало историй, которые рассказывали гости — в основном странствующие жестянщики. Только они регулярно навещали долину Хинтиндара, а Адриан подозревал, что со времени его отъезда ничего не изменилось. Наиболее частым гостем был Рыжий Пэкер, о появлении которого за милю давали знать дребезг его телеги и ореол огненно-рыжих волос. На закате и впрямь казалось, будто вокруг головы Пэкера полыхает пламя. Жестянщик с изрядной ловкостью продавал свой товар и торговался, но его истории всегда были бесплатными, за что его тепло принимали в любом доме.

Пэкер утверждал, что побывал в самых дальних уголках изученного мира — от непроходимых лесов у реки Нидвальден, которая, по его словам, служила границей древнего эльфийского королевства, до несоизмеримо высоких башен Друминдора — древней гномьей крепости, которая могла изрыгать расплавленные камни на сотни футов. Жители деревни обожали его рассказы, главным героем которых обычно выступал он сам, оказавшийся посреди ночи на глухой безлюдной дороге. Чаще всего он потчевал благодарных слушателей фантастическими историями о встречах с призраками, гоблинами или феями, которые пытались заманить его к себе и обречь тем самым на безвременную погибель.

В детстве одной из любимых историй Адриана был рассказ о том, как Пэкера окружили гоблины. Он описывал их как маленьких зеленых человечков с острыми ушами, выпученными глазами и рожками на голове. Этот изысканный народец был одет, по словам Пэкера, в одинаковую форменную одежду и цилиндры. В лунном свете они выглядели настоящими щеголями и говорили с калианским акцентом. Гоблины хотели забрать Пэкера к себе в город и женить на своей королеве, но жестянщик перехитрил их. Он убедил гоблинов, что медный горшок обладает волшебными свойствами и, если надеть его на голову, он покажет будущее. Байки Пэкера собирали всех деревенских жителей у очага, и все они — и Адриан в том числе — раскрыв рты следили за каждым поворотом событий. Адриан четко представлял себе гоблинов такими, какими их описывал Пэкер, и верил каждому слову жестянщика. Это было задолго до того, как он покинул Хинтиндар, до того, как отправился в Калис и увидел настоящего гоблина. К тому времени Адриан уже начал сомневаться в жизненном опыте Пэкера, но несусветную глупость его историй осознал, лишь оказавшись в джунглях и встретившись с первым представителем ба ран газели. Стало очевидно, что Пэкер никогда не видел живого гоблина. Иначе не дожил бы до того дня, когда сумел бы рассказать об этом.

Большую часть знаний Адриан приобрел у различных очагов зимой или в тени раскидистых деревьев летом, слушая истории людей, никогда не удалявшихся более чем на несколько миль от дома. Никто в Хинтиндаре не знал, что находится за пределами долины, кроме лорда Болдуина и отца Адриана.

Данбери Блэкуотер родился не в Хинтиндаре. Отец пришел в деревню всего за несколько лет до рождения сына, но никогда не говорил о своей юности. Скорее всего, думал Адриан, и рассказывать-то было нечего. Данбери был простым человеком, его больше заботило, как сделать лемех для плуга, нежели приключения. Адриан считал отца человеком скучным и с презрением относился к его ограниченности. Отчасти поэтому он ушел из дома — слишком велико было желание увидеть мир своими глазами.

Может, Пэкер и лгал насчет гоблинов, призраков, фей и эльфов, но географию он знал превосходно. Судоходная часть реки действительно заканчивалась вблизи Янтарного водопада возле крупнейшего из городов Апеладорна — Колноры. Далее она превращалась в несколько быстротечных каскадов, падавших с высокогорья, где Адриан провел большую часть солдатских лет. За все то время Адриан ни разу не бывал в городе.

Он зевнул, сожалея о потерянных часах сна. Ноги затекли. Стоило ему встать, чтобы размяться, как к двери в каютное отделение направился человек в капюшоне. Адриан быстро спустился с крыши, но когда вошел в спальное помещение, понял, что господин Капюшон просто направляется к себе в каюту.

Адриан пошел к своей двери, но звук его шагов, вероятно, напугал Вивиан.

— Кто это? — дрожащим голосом позвала она. — Кто там?

— Не волнуйтесь, мисс Вивиан. Это всего лишь я, Адриан.

— Ох, хвала Марибору! Не могли бы вы минутку подождать?

Адриан услышал грохот, как будто в каюте двигают что-то тяжелое, и после некоторых манипуляций с замком дверь открылась.

Девушка жестом пригласила его войти и широко распахнула дверь.

— Мне нужно вернуть вам плащ, а еще я хотела бы кое о чем попросить.

Все каюты на барже были одинаковые, кроме, разве что, той, которую занимали ювелиры. Та была двойная, как казалось Адриану, и Юджину, вероятно, приходилось спать на полу. Комната Вивиан ничем не отличалась от каюты Адриана: такая же узкая койка, а возле нее — сундук, одновременно служивший столом. С потолка свисал фонарь, и Адриан задел его головой точно так же, как постоянно задевал у себя в каюте.

Войдя, он с удивлением заметил, что Вивиан жестом просит его закрыть дверь. Он выполнил просьбу, и девушка принялась распускать завязки плаща. Пальцы у нее дрожали.

— Я вам очень за него благодарна, — сказала она, когда ей наконец удалось освободиться от плаща.

Адриан взял плащ. Девушка зябко потерла руки.

— Если вам все еще холодно, можете оставить его себе. Я не возражаю.

Она покачала головой.

— Нет, не нужно. Во всяком случае, я надеюсь, что сегодня он мне не понадобится…

Адриан не понял, что она хотела этим сказать.

Вивиан провела языком по губам и прошептала:

— Я знаю, это прозвучит странно, но все же эту ночь вряд ли можно причислить к разряду обыкновенных… — Она замолчала. Свет фонаря окружал ее изящную фигуру легким ореолом. — Мне не стыдно вам признаться, господин Блэкуотер, что я страшно напугана. Я боюсь, что если сегодня ночью закрою глаза, то никогда больше их не открою.

— Я обещал защитить вас. И пусть вас не смущает то, что я молодо выгляжу, вы вполне можете на меня положиться. Я в соседней комнате. Если что-нибудь…

— В том-то и дело. Вдруг он перегородит вашу дверь и вы не сможете выбраться? Или вдруг заснете и не услышите, как он пробирается ко мне? Сколько нужно времени, чтобы перерезать горло? — Она коснулась рукой шеи, затем медленно провела ею по груди, вздохнула и, закрыв глаза, прибавила: — Я бы чувствовала себя в большей безопасности, если бы эту ночь вы провели в моей комнате.

Адриан удивленно поднял брови.

— Вы даже представить себе не можете, — продолжала Вивиан, — как много это для меня значит. Последние несколько дней были самыми страшными в моей жизни. Я потеряла все. Рухнула вся моя жизнь. И я уверена, этот человек собирается меня убить. — Она вздрогнула и шагнула ближе. — Прошу вас, для меня это очень важно. Я позабочусь о том, чтобы ночью вам не было холодно… — Девушка взяла его за руку.

Адриан прищурился. Он был молод, но отнюдь не глуп.

— Хорошо. Я… Я посижу у двери — прислонюсь к ней спиной, и даже если случайно засну, никто не сумеет войти, не разбудив меня. Что вы на это скажете? Согласны?

Адриан и не думал всерьез предлагать нечто подобное, просто ему хотелось увидеть, какова будет реакция на его слова.

И реакция не заставила себя ждать.

Не выказав ни удивления, ни раздражения по поводу его непонимания или необходимости разъяснять, что она имела в виду, ни желания уговаривать или что-либо доказывать, Вивиан спокойно принялась развязывать шнуровку на платье. В отсветах фонаря тень девушки медленно покачивалась из стороны в сторону в ритме мелодичного скрипа деревянного судна. Расшнуровав лиф, она стала вытягивать из-под него атласную ткань, обнажая бледную кожу. Адриан наконец понял, почему ей постоянно холодно: платье было надето на голое тело.

Между тем Вивиан перестала трястись от холода, словно в каюте вдруг стало очень тепло. Ее ловкие пальцы больше не дрожали, она смотрела Адриану в глаза.

— Я хочу отблагодарить вас за то, что окажете мне услугу и проведете ночь в моей каюте, — взволнованно прошептала она. — Знаю, я создаю вам определенные неудобства, но надеюсь, что сумею вознаградить вас за эту жертву.

— Не хотелось бы портить момент, но разве ваш муж не скончался совсем недавно? Вы говорили, его убили…

— И что с того? — Ее руки снова приступили к работе, пальцы забегали по груди Адриана.

— Я так понимаю, верность ему вы не хранили.

— Он мертв. А я жива и хочу жить дальше! — Слегка изогнув спину, Вивиан приподнялась на цыпочках и томно прикрыла глаза.

— Тогда я бы посоветовал вам убрать руки с моего ремня.

Она открыла глаза.

— Что?

— Не хотите объяснить, что тут на самом деле творится?

— Не понимаю…

— Я тоже, в том-то и проблема. Вашего мужа никто не убивал, не так ли?

— Да, но это не значит, что я не нуждаюсь в защите.

— От чего?

В этот момент раздались крики.

Крики резко оборвались еще до того, как Адриан, толкнув ногой дверь каюты и велев Вивиан запереться на ключ, выбежал на палубу с мечом в руке. На палубе никого не было. Он прислушался, но не уловил ни характерного звука драки, ни стука сапог по деревянному настилу палубы, который свидетельствовал бы о бегстве убийцы. Ничего! Только плеск воды за бортом.

Он ждал.

Тишина.

Нет, не совсем тишина — все так же монотонно шептала река. Было, однако, что-то странное в звуке набегавшей на корпус баржи воды. Громкий и напористый во время движения, теперь он изменился, стал мягче, тише и казался каким-то… неправильным. И это была не единственная перемена. Баржа стояла на месте.

Адриан осмотрел открытую палубу.

Никакого движения.

Он медленно подошел к корме и неподалеку от руля увидел Сэмюэля. Ювелир лежал лицом вниз в растекающейся луже крови.

«Где же Себастьян и Юджин?» — подумал Адриан.

Он много раз видел смерть. За свою короткую жизнь он убил людей больше, чем хотелось бы помнить, но убеждал себя, что каждая смерть была необходима. Это было ложью, в которую Адриан так и не смог поверить, сколь бы ни старался убедить себя, что это правда. И все же все его схватки, заканчивающиеся смертью других людей, происходили на поле боя или на арене. Тут же дело обстояло иначе — это была ничем не оправданная резня.

Ночь, еще недавно такая тихая и мирная, приобрела некий грозный оттенок. Покачивающиеся фонари едва освещали палубу, и вкупе с тусклым светом половинки луны рождали тысячи причудливых силуэтов. Адриан не боялся за свою жизнь: то, что здесь произошло, так или иначе закончилось. На палубе он чувствовал себя в безопасности, но оставались еще трюм и каюты. Взяв фонарь, он перебрался на нос и там обнаружил двух других купцов. Оба были мертвы. Себастьян и Юджин с перерезанными горлами лежали в лужах собственной крови.

В нескольких футах от их тел находился люк, ведущий в трюм. Замок был снят, дверца открыта. Адриан заглянул внутрь. Там виднелись плотно сложенные многочисленные ящики, мешки, сумки и коробки. За ними вроде бы никто не таился. Адриан снова прислушался, и снова ответом ему была лишь мертвая тишина. Спустившись, он, держа короткий меч наготове, продвигался по узкому проходу, который доходил до середины баржи. Здесь Адриан обнаружил огромные раскрытые сундуки, принадлежавшие ювелирам. Внутри лежали дорогие плащи, роскошные тарелки, столовое серебро, золотые кубки, ожерелья, подсвечники, блюда и хрустальные бокалы. Потом он увидел небольшой сундучок и сейф. Оба были открыты и пусты, а неподалеку валялись два замка.

Оставив все в том виде, в каком он это нашел, Адриан вернулся на палубу.

Там по-прежнему царила тишина… мертвая тишина.

Неожиданно Адриан вспомнил о кучере и о том, что баржа стоит на месте. В тусклом сиянии луны он различил лишь силуэты лошадей, освещенные фонарем Эндрю. Адриан пошел назад в каюты.

В коридоре он не обнаружил никаких изменений, дверь в каюту Вивиан была цела. Он знал, что девушка придет в ужас, и на сей раз на то у нее есть веская причина. Единственное, чем он мог ее успокоить, это то, что им теперь ничто не угрожает. Человека в капюшоне и след простыл.

— Отоприте, мисс Вивиан, — сказал он, постучавшись. — Это…

Дверь со скрипом чуть приоткрылась. От изумления и дурного предчувствия Адриан перестал дышать. Сердце яростно заколотилось в груди. Он с силой толкнул дверь и окинул взглядом маленькую каюту, все еще освещенную фонарем. Дверь на что-то наткнулась с глухим звуком, и Адриан увидел руку — только руку с чуть согнутыми пальцами. Вивиан лежала на животе в луже крови, которая, растекаясь по полу, впитывалась в сухое дерево.

«А если я вообще не доберусь до Колноры? — вспомнил Адриан ее слова. — Вдруг он убьет меня прямо здесь, на барже?»

Адриана замутило. Он покачал головой и, отступив, задел фонарь на потолке. По стенам заплясали тени.

Он обещал защитить ее. Заверил, что ей нечего бояться…

Адриан попятился и задом вышел из каюты, оставляя за собой алые следы.

«Что происходит со мной и смертью? — мелькнуло у него в голове. — Я проделал такой путь, сотни миль, чтобы уйти от нее как можно дальше, и все равно оставляю за собой кровавые следы».

Адриан вернулся к себе в каюту и собрал вещи. У него была только одна сумка, вмещавшая все его богатство. Закинув ее на плечо, он вдруг подумал о Пиклзе. Выходит, стражник, задержавший мальчишку на площади неподалеку от речного порта, спас тому жизнь. Большой меч Адриана все еще висел на крючке на стене. Он перекинул перевязь через плечо, поправил меч на спине и выбрался на палубу.

Без лошадиной тяги и должных действий рулевого баржа сама, словно маятник часов, прибилась к берегу. Адриан легко спрыгнул на землю. Когда он подошел к лошадям, подтвердилась его страшная догадка. Эндрю исчез. Трупа не было, но кровавый след, тянувшийся к реке, говорил сам за себя.

Адриан обнаружил, что стоит на бечевнике у подножия голого каменного утеса, заслонявшего большую часть неба. Фонарь Эндрю отбрасывал на камень исполинскую тень Адриана. Не считая крови и пропавшего коновода, на берегу было так же спокойно, как на лодке. Привязанные к дереву лошади, Бесси и Гертруда, ждали сигнала к отправлению.

Адриан привязал лодочный канат к другому дереву и распряг лошадей. Конец повода он закрепил между двумя камнями, чтобы сильное течение не унесло баржу в другое место, и снова вернулся к лошадям. Он привязал Бесси — или Гертруду? — к тому же дереву, что и лодочный канат, и запрыгнул на спину второй лошади.

— Нет смысла оставлять тебя здесь, — сказал он кобыле и слегка ударил ее по бокам. Лошадь, не привыкшая к всаднику у себя на спине, плелась очень медленно, что вызывало у Адриана раздражение, но все же это было лучше, чем идти пешком.

Адриан гадал, не встретит ли он человека в капюшоне в каком-нибудь трактире или на постоялом дворе. Он представил, как найдет его, когда тот, расслабившись, будет пить и хвастаться, как только что прикончил всех пассажиров бернумской баржи, и эта картина придала ему сил.

Адриан устал от убийств, но, несмотря на данное себе обещание, для человека в капюшоне готов был сделать исключение.

Глава 6

На протяжении двух лет Гвен смотрела из окон трактира «Гадкая голова» на заброшенный дом напротив, но до сегодняшнего дня ни разу туда не заходила. Были такие, кто пробовал зайти. Когда окончательно покидали силы и зимний холод пробирал до костей, многие отчаявшиеся люди искали приют в руинах, которые становились последним их прибежищем. Каждый год Итан выволакивал из полуразрушенного здания по меньшей мере одно замерзшее тело. Нижний квартал был подобен городской клоаке, а тупик на Кривой улице — сточной канаве. Сейчас, стоя среди развалин бывшего постоялого двора, Гвен гадала, сколько пройдет времени, прежде чем этот жуткий водоворот засосет их всех.

У дома сохранились только две стены, третья, извиваясь, как набегавшая на берег волна, клонилась внутрь, а от последней вообще почти ничего не осталось. Часть второго этажа обвалилась, равно как и большая часть крыши. Сквозь дыры в ней Гвен видела проплывавшие по небу облака. Из щелей в полу проросли три чахлых деревца, одно из которых возвышалось на четыре фута, и его ствол был толщиной с ее большой палец.

— А здесь не так плохо, — послышался голос Розы.

Гвен оглянулась, но в сумраке руин не увидела ее. Войдя в заброшенный дом, все девушки бесцельно бродили по развалинам, слово призраки.

— Где ты?

— Не знаю… наверное, в гостиной?

В гостиной? Гвен едва не рассмеялась. Не столько из-за абсурдности этого слова, сколько от того, как безмятежно и непринужденно прозвучал голос Розы. Гвен заметила Джоллин — та обходила разрушенную лестницу, скрестив руки на груди и наклонив голову, чтобы пробраться сквозь обломки. Их взгляды встретились, и девушки обменялись одинаковыми улыбками. Только Роза могла усмотреть на этой свалке гостиную.

Они пошли на голос Розы и обнаружили единственную комнату, где уцелели все четыре стены. По полу, покрытому толстым слоем пыли, грязи и крысиного помета, были разбросаны обломки старой мебели. Под стропилами семейство ласточек свило гнездо из веток, и пол внизу был густо забрызган белыми и серыми пятнами. Однако все обратили внимание на камин. В отличие от деревянных и гипсовых стен он, сложенный из плитняка, не поддался разрушительному воздействию времени и выглядел почти нетронутым, даже красивым.

— Смотрите! — воскликнула Роза, поворачиваясь к остальным. В руках она держала железные каминные щипцы. — Я нашла их под рухлядью в углу. Мы можем развести огонь.

До сей минуты Гвен была почти уверена, что совершила самую большую в своей жизни ошибку, которая немногим отличалась от предыдущей — побега от Гру.

В свой первый день в Медфорде, исполнив наконец мечту матери, Гвен считала, что ей неслыханно повезло. Она не просто добралась до города, но и в тот же день получила работу. Гру взял ее подносчицей в «Гадкую голову», предоставил ей комнату и пропитание. В большой спальне с матрасами на полу, конечно, жили и другие девушки, поэтому монеты Гвен спрятала под половицей в маленькой комнатушке напротив — там, где стояла только одна кровать. Следовало бы сразу понять, что скрывается за мнимой добротой Гру. В северных краях она ни от кого не видела доброго к себе отношения. Гвен отличалась от этих людей, и чем дальше она продвигалась на север, тем чаще ловила на себе полные презрения взгляды. В день, когда она обнаружила, что подносчица — значит шлюха, Гвен попыталась уйти из трактира.

Гру избил ее.

После этого он не спускал с нее глаз, не давая даже приблизиться к открытой двери. Так продолжалось несколько недель, а потом Гру ослабил внимание и, проявив беспечность, однажды оставил девушку одну в пивном зале при открытой двери. Гвен сбежала. Драгоценные монеты остались под половицей, но она вырвалась на свободу. По крайней мере, так она тогда думала.

Гвен бродила по городу в поисках работы, подачек, помощи, но повсюду сталкивалась лишь с равнодушием, а иногда и с неприкрытой ненавистью. Ее осыпали оскорблениями, она слышала в свой адрес только дурные слова, которыми обычно называли калианских простолюдинов. Прошло больше недели — она точно не знала, сколько, просто потеряла счет времени. Питаясь лишь объедками, найденными в кучах мусора и отбросов, Гвен вконец обессилела от усталости и голода. В глазах у нее двоилось, она едва держалась на ногах. Как и Хильда, она попыталась устроиться в другие бордели, но везде получила отказ. Тогда-то она поняла, что разговоры о Хильде вовсе не были досужими слухами. Гвен охватил ужас. Она осознала, что скоро умрет.

«Береги их, пока не поймешь, что иного выхода у тебя нет», — вспомнились ей слова таинственного незнакомца.

Трудно было представить более отчаянные обстоятельства, нежели те, в которых она сейчас оказалась. Видимо, пришло время воспользоваться монетами… вот только Гвен оставила их в трактире. Голод погнал ее обратно в «Гадкую голову». Пришлось рискнуть. Она знала, что незаметно пробраться внутрь ей едва ли удастся, и приготовилась к очередным побоям. Возможно, на сей раз Гру ее убьет, но выбора не было. На улице она все равно бы погибла.

К удивлению Гвен, Гру не только не убил ее, но даже пальцем не тронул. Он просто уставился на нее тяжелым взглядом и грустно покачал головой. Затем отправил девушку в постель и велел дать ей поесть — сначала суп, потом немного хлеба. Она говорила себе, что заберет монеты, когда поправится и окрепнет. Шли дни. Она ела и спала, спала и ела. К ней приходили другие девушки, обнимали ее, целовали и плакали, жалея ее и радуясь, что с ней все хорошо. Впервые со дня смерти матери Гвен почувствовала человеческое тепло и ощутила дружеское прикосновение. Она тоже расплакалась.

Вскоре появился и сам Гру.

— Я не обязан был брать тебя назад. Ты ведь это понимаешь? — сказал он, возвышаясь над ней, скрестив руки на груди. — Ты молодая и глупая, но может быть, теперь наконец увидишь мир таким, каков он есть. Никто тебе не поможет. Всем на тебя наплевать. Не знаю, что за ужасы ты себе навоображала обо мне и что ты обо мне слышала, но позволь сказать тебе вот что: большая их часть — правда. Человек я дурной, зато никогда не вру. Благородные, люди с хорошей репутацией — вот кто вечно врет. Плевать я хотел с высокой колокольни, кто что обо мне думает. Мне уже давно до этого нет дела. Так что можешь мне поверить, я не проронил бы и слезинки, если бы ты подохла, и твой побег не лишил меня сна. Однако, по правде говоря, с тобой я заработаю больше, чем без тебя, поэтому получается, что я единственный человек на свете, кому небезразлично, что с тобой произойдет. Я не стану запирать тебя, как раньше. И следить за тобой не буду. Захочешь уйти — уходи. Уходи и подыхай, как прочие. — Он повернулся и взялся за ручку двери. — С завтрашнего дня выходишь на работу.

Той ночью Гвен не спалось. Она могла бы забрать монеты и бежать. Но неделя на улице доказала, что в Медфорде перед ней закрыты все двери, кроме «Гадкой головы». Если она хочет выжить, придется вернуться на юг. Четырех монет вполне достаточно, чтобы добраться до Вернеса или даже до Калиса. Это на севере ее могут обвинить в колдовстве, но среди своих сограждан она могла бы зарабатывать гаданием и скопить небольшое состояние, как сделала ее мать.

Для этого требовалась самая малость — забыть о предсмертном желании матери.

Это ведь так просто… Чего стоит последняя воля покойной перед лицом грозившего Гвен рабства? Может, если бы мать знала… но в том-то и дело. Любой другой счел бы пророчества глупостью, эфемерными, детскими фантазиями, но Гвен с матерью знали, что это не так. Иллия бросила все. Отказалась от семьи, дома, от всей своей жизни, чтобы только доставить дочь в Медфорд, — и Гвен знала почему.

Ее матери все было наперед известно. Иллия изучила руку Гвен и поняла, какую цену придется заплатить ее дочери. И все равно отправила ее сюда — заставила дать слово. Если не доверять собственной матери, то кому же тогда верить?

Кроме того, Гвен сама видела его. Она посмотрела в глаза того человека, поняла, кто он, и увидела истину. Что бы ни случилось, Гвен должна была оставаться в Медфорде, выжить любым путем. Ничто другое не имело значения: ни свобода, ни безопасность, ни достоинство, ни даже ее жизнь. Эти монеты предназначены для чего-то большего, а не для того, чтобы просто не умереть с голоду.

«Береги их, пока не поймешь, что иного выхода у тебя нет».

Наверное, настал момент, который он имел в виду. Но осень — не лучшее время для того, чтобы заявлять о своей независимости. Как жаль, что она заранее все не продумала, не выяснила, куда можно пойти, не подыскала настоящий дом, а не эту кучу сгнивших досок. Может, сегодня она спасла Джоллин от гибели — Стейн мог бы убить ее, но не исключено, что, уговорив девушек покинуть трактир, Гвен обрекла их всех на верную смерть.

Голос Розы, прозвучавший как музыка, вырвал Гвен из мрачных размышлений.

— Красиво, правда? — спросила девушка, указывая в сторону камина щипцами, которые держала наподобие меча. В ее голосе слышались мечтательные нотки. — Будет просто замечательно.

Гвен посмотрела на радостное лицо Розы и разрыдалась. Подойдя к маленькой девушке, она прижала ее к груди.

— Спасибо, — прошептала она.

Отстранившись, она заметила озадаченное выражение на лице Розы.

— Это всего лишь щипцы…

— Это начало. Раз у нас есть огонь, мы не замерзнем.

— Что мы будем есть? — спросила Эбби, глядя на птичий помет с гримасой отвращения.

— Я куплю нам еды, — ответила Гвен.

— Гру нам не продаст. — Джоллин уныло покачала головой. — И если он велит, никто в Нижнем квартале не станет с нами даже разговаривать.

Гвен кивнула.

— Купим все необходимое в Купеческом квартале. — Она осмотрелась. — Нам нужны одеяла и кое-какие инструменты.

— Инструменты?

— Нужно будет привести дом в порядок.

— Какие инструменты? — спросила Этта. Из-за выбитых зубов это прозвучало как «инфтрументы». Она выглядела обеспокоенной, словно Гвен собиралась заставить их за один день починить фундамент.

— Метла бы не помешала, ты так не считаешь? Мы же не хотим спать в этой грязи.

— Мы не можем здесь оставаться, — заявила Джоллин.

Она уперла руки в бока, и от улыбок, которыми обменивались девушки, осталось лишь воспоминание.

До сих пор Гвен так ничего и не решила. Она не думала об отдаленном будущем, зная лишь, что они могут провести тут хотя бы одну ночь, но когда Джоллин сказала это — может быть, из-за того, как она это сказала, — Гвен приняла решение.

— Почему нет?

— Нам не позволят.

— Кто не позволит? — спросила Гвен.

— Город. Это не наш дом.

— А чей же?

— Я не знаю… но я знаю, что никто не позволит нам просто так здесь поселиться.

— А я и не собираюсь просто так здесь поселиться, — разозлилась Гвен. Она устала от того, что перед ней закрывались все двери. Возможно, Джоллин и права, но Гвен не желала сдаваться. Только не теперь, когда наконец мелькнул слабый проблеск надежды на то, что она сможет начать прокладывать в жизни собственную дорогу. В ее последующих словах было больше гнева, чем смысла. — Гру зарабатывал на нас целое состояние. Мы будем делать то же самое, прямо здесь, и нам не придется носить лохмотья. — Она посмотрела на свои покрытые грязью ноги. — И купим обувь, черт возьми!

Джоллин закатила глаза.

— Этим домом никто не пользуется, — напирала Гвен, будто Джоллин только что привела ей четкие аргументы. — Уже много лет. Какое людям до него дело?

— Это не важно. Есть определенные правила.

— Какие?

Джоллин пожала плечами.

— Откуда мне знать! Я всего лишь тупая шлюха.

— Мне надоели правила! — воскликнула Гвен. — Хочешь вернуться? Возвращайся! Уверена, Стейн все еще ждет тебя! Он ведь не за мной туда пришел. Ты забыла об этом? Гру пообещал ему тебя. Я могла бы сидеть внизу и слушать, как твоя голова бьется об пол в спальне. Хочешь превратиться в очередное кровавое пятно, которое Гру будет прятать от посетителей? Ты этого хочешь? Ну же! Ну?!

Джоллин молчала.

— Это я рискую своими четырьмя золотыми, — продолжала Гвен. — А Гру пообещал держать Стейна подальше от меня. Но не от тебя — о нет, не от вас всех. Он каждую из вас готов отдать ему. Почему бы и нет? Посмотрите, сколько он заработал на смерти Эйвон! Вы для него просто грязь, шлюхи, каких полно! Я хочу хоть что-то изменить в нашей жизни, пытаюсь спасти нас всех, а в ответ слышу только жалобы!

Гвен заметила, как у Джоллин подрагивает нижняя губа. Девушка тяжело дышала, втягивая носом воздух, ее грудь поднималась и опускалась вдвое быстрее обычного, глаза наполнились слезами. Все ее возражения объяснялись не капризами или злостью, а обыкновенным страхом. Ее охватил ужас по той же причине, по которой Гвен так рассчитывала на нее: из всех девушек Джоллин была самой рассудительной.

Гвен смягчилась.

— Все хорошо, — сказала она. Взяв Джоллин за руку, она сжала ее пальцы. — Все будет хорошо. Ты просто должна мне довериться.

— Но ты не знаешь, как заводят свое дело. Ты даже не знаешь, можем ли мы… разрешено ли это.

— Вообще-то я немного устала от того, что разрешено, — проворчала Гвен. — Мужчинам разрешено избивать и убивать нас, держать нас в рабстве и наживаться на нашем унижении. Ходить босиком и одеваться в лохмотья — вот что разрешено нам. Я устала. Меня от этого тошнит — до смерти, если на то пошло. Нас обучили одному ремеслу, которым мы можем зарабатывать на жизнь, значит, этим и займемся — по крайней мере пока. И мы сделаем это в Медфорде, потому что хорошо знаем этот город. У нас уже есть клиенты, готовые платить, и только один враг. Но ты права. Пока мы не знаем ничего из того, что нам нужно. Стало быть, придется узнать. Когда пойдем в Купеческий квартал, попытаюсь расспросить людей. Там все ведут дела, они нам и расскажут.

— Это будет стоить денег. Много денег, Гвен. Даже не представляю сколько.

Гвен подумала о золотых монетах, которые были спрятаны за лифом платья. Она всегда считала их целым состоянием, и каждая из них обладала волшебной силой, исполняющей желания, но хватит ли их?

— Почему бы нам и это не выяснить?

Город Медфорд был разделен на четыре части, даже пять, если считать королевский замок в центре, но это все равно что считать кость частью мяса. Никому не было пользы ни от замка, ни от короля. Дворянский квартал располагался у главных городских ворот на севере. В Купеческий квартал дворяне ходили за покупками и развлечениями, Ремесленный квартал выполнял главные работы в городе, а Нижний служил сточной канавой.

Гвен никогда надолго не покидала Нижний квартал. За его пределами запруженные телегами, лошадьми и людьми с корзинами на голове или плечах улицы были шире. До слуха Гвен доносились крики людей, визг свиней и непрекращающийся шум торговли. Всем нужно было куда-то, и все спешили. Никто не обращал внимания на нескольких босых, одетых в лохмотья женщин, которые двигались медленнее людского потока, не зная, куда идти. Когда их все же замечали, Гвен ловила на себе хмурые взгляды и усмешки.

Дама за прилавком магазина, торговавшего товарами из шерсти, вообще не удостоила Гвен взглядом, даже враждебным.

— Я бы хотела купить семь одеял, — сказала Гвен.

Женщина никак не отреагировала на ее слова.

— Вон те подойдут… — Гвен указала на стопку одеял, надеясь, что они окажутся самыми дешевыми в магазине.

И снова женщина повела себя так, будто Гвен не существует, не удосужилась даже поднять глаза.

— У меня есть деньги, — проговорила Гвен тихим голосом, уже зная, что это не имеет значения.

Она опустила голову, признав поражение, и отошла в сторону.

— Ну-ка дай мне кошелек, — шепнула Джоллин и подошла к прилавку.

— Что вам угодно? — спросила лавочница, одарив девушку любезной дежурной улыбкой.

— Сколько стоят вон те одеяла?

— Одно за семь динов, два за сес.

— Я дам вам три сеса за семь одеял.

— За три сеса вы можете приобрести шесть одеял.

— Три сеса и три дина за семь, — прищурилась Джоллин. — Неплохо звучит, правда?

— Три сеса и шесть динов звучит лучше.

— Три и пять.

Женщина кивнула и принесла одеяла. Джоллин вынула золотую монету. Лицо лавочницы выразило крайнее изумление. Когда она отсчитала сдачу, Джоллин вернула Гвен кошелек и передала одеяла остальным девушкам.

— У нее есть такие деньги? — Лавочница указала на Гвен.

— Да, у нее полно денег. Как жаль, что вы вели себя так грубо. Сегодня моя госпожа намерена сделать столько покупок, что не хватит нескольких тележек, чтобы все их погрузить. Но, разумеется, не в вашей лавке. Возможно, это вас кое-чему научит. Моя госпожа очень щедра с теми, кто понимает, что истинная красота внутри, и очень жестока с теми, у кого маленькое, черствое сердце и такие извращенные мозги, что…

— Джоллин! — рявкнула Гвен.

— Ах, как видите, моей госпоже не терпится покинуть вашу лавочку и найти место, где ее примут как полагается.

— Но я… — начала лавочница.

— Стерва? — сладко улыбнувшись, спросила Джоллин. — Кто бы спорил…

Девушка гордо вышла из магазина.

Гвен и остальные последовали за ней, смеясь и похлопывая Джоллин по спине. Затем Джоллин и Эбби отправились на поиски еды, а Мэй и Роза пошли за метлой. Остальные ждали вместе с Гвен под навесом гончарной лавки, наблюдая за прохожими. Первыми вернулись Мэй и Роза. Они так гордились своей покупкой, что по очереди подметали улицу. Гвен подумала, что это, наверное, первая вещь, которую они купили в жизни. Вскоре Джоллин и Эбби принесли сыр и хлеб.

— Это все? — спросила Гвен.

— Не уверена, что мы можем позволить себе что-либо еще, — сказала Джоллин.

— Да сколько же стоит еда? Мне казалось, должно хватить…

— Не в этом дело. Я разговорилась с пекарем, и он сказал, что тебе нужно приобрести королевскую грамоту.

— Что? На еду?

— Нет… чтобы открыть свое дело. Он назвал ее свидетельством о разрешении или как-то так. Без нее свое дело открыть нельзя, иначе тебя арестуют.

— И как ее получить?

— Нужно пойти в приемную городского оценщика на Дворянской площади. Эти грамоты дорогие…

— Сколько?

— Он не знал. Пекарь сказал, что все зависит от рода деятельности. Мне кажется, у нас ничего не получится.

— Зачем же заранее думать о провале? Мы еще ничего не предприняли. Пока что давайте вернемся на постоялый двор, — вздохнула Гвен и добавила с раздражением: — Или существует закон, запрещающий девушкам есть хлеб с сыром в заброшенном крысятнике?

Когда они вернулись с покупками из Купеческого квартала на Кривую улицу, солнце уже село. Похолодало. Сколь бы ужасно ни выглядело полуразрушенное здание днем, темнота сделала его еще страшнее. В отличие от Купеческого квартала, где лавочники зажигали фонари перед магазинами, Нижний квартал полностью был погружен во тьму. На Кривой улице свет лился только из окон «Гадкой головы» и ложился на улицу растянутыми прямоугольниками. Гвен корила себя за то, что не добавила фонарь в список покупок, но этим можно будет заняться завтра.

Из трактира доносился звон стаканов и приглушенные звуки дудки, на которой играл Диззи. Символом чего была эта мелодия — свободы или изгнания? Трудно сказать… И на улице, и даже в развалинах здания все заглушал вой ветра, стучавшего ставнями и мучившего мертвые листья. Очертания бывшей гостиной едва различались в свете луны, обнажавшем различные дыры и бреши, через которые ветер насвистывал свою мелодию, куда более печальную, чем музыка Диззи.

Эбби и Этта принялись разводить огонь. Они склонились в темноте перед каменным очагом, словно заговорщицы. Гвен понятия не имела, зачем Гру вообще их держал, особенно Этту, которая за год не заработала ни медяка. Обе девушки проводили большую часть времени на кухне. Эбби — из-за своего крепкого, ширококостного телосложения, а теперешняя наружность Этты никак не подходила для их ремесла. Даже Гвен сомневалась, стоило ли брать девушку с собой. Им нужно выжить, а Этта будет камнем на шее. Но оставь Гвен девушку в трактире, это породило бы обиду и со временем привело к большим проблемам. Сейчас главное — сделать так, чтобы все они чем-то занимались.

Чтобы выжить, ей нужно стать крепче, сильнее. Она посмотрела на огни трактира.

После встречи с человеком, вручившим ей золотые монеты, Гвен обнаружила, что способна увидеть чужую жизнь не только в его глазах. С тех пор она изредка проделывала это и с другими, требовалось лишь немного внимания. Ей приоткрывались фрагменты чужих жизней — редко приятные, — и сам процесс тяготил ее. Потом ей часто снились кошмары. Но за два года, проведенные в «Голове», Гвен ни разу не взглянула в глаза Гру. Не потому что боялась увидеть содеянное им зло, а потому что могла понять, почему он его совершил.

Среди развалин оказалось достаточно обломков досок, сухих листьев и веток, и какое-то время, хоть и недолго, в камине горел огонь. Совсем скоро, однако, они едва не задохнулись от дыма, и Гвен впервые обрадовалась, что в гостиной столько дыр.

— Что не так? — спросила откуда-то из темноты Мэй.

— Камин забит, — ответила Этта глухим голосом, как будто она говорила из печной трубы. — Кажется, тут везде гнезда и листья. Нет тяги.

— Что ж, больше не пытайся разжечь огонь, а не то нам придется спать на улице, — сказала Джоллин и демонстративно покашляла, чтобы доказать справедливость своих слов.

Ели девушки в полной темноте.

Гвен рассчитывала на веселый огонь и горячий ужин. Это могло бы хоть ненадолго преобразить постоялый двор, превратить его во что-то знакомое, что-то ободряющее. Вместо этого они, прижавшись друг к другу в поисках тепла в углу гостиной подальше от дыр, молча жевали хлеб с сыром, слушая призрачную песню ветра.

Джоллин повернулась к Гвен и тихо спросила:

— Думаешь, мы можем себе это позволить?

Ей нужно было подтверждение — Гвен слышала это в ее голосе.

— У нас все еще много денег. — Гвен отщипнула от хлеба, который они передавали по кругу.

— Но нужно будет привести дом в порядок. Как мы это сделаем? — спросила из темноты Эбби.

— Давайте сначала узнаем, сколько стоит это разрешение. — Гвен почувствовала, как ей в руки вложили ломоть сыра.

Постепенно дым рассеялся, но запах гари остался. Ветер задул сильнее, и Гвен подумала, уж не предвещает ли это бурю. Воздух был холодным и влажным — видимо, к дождю. Этого только не хватало. Гвен смотрела на небо сквозь дыры в потолке. Девушки теснее прижались друг к другу, кутаясь в тонкие шерстяные одеяла.

— Что это вообще за место? — спросила Мэй.

Она целиком завернулась в одеяло, натянув его на голову, как капюшон. Мэй сидела рядом с Розой, девушки походили друг на друга, словно сестры, разве что у Мэй волосы были светлые, а у Розы каштановые.

— Раньше здесь был постоялый двор, — объяснила Джоллин.

— Что с ним произошло?

Джоллин пожала плечами, на миг показавшись в полосе лунного света, и снова исчезла во мраке.

— Я слышала… — начала Эбби.

— Ничего ты не слышала, — оборвала ее Джоллин.

— Но я…

— Говорю же, ты ничего не слышала.

— О чем вы? — насторожилась Мэй. — Чего она не слышала?

Розу, сидевшую между Мэй и Эттой, уже клонило в сон, но она моргнула и подняла голову.

— Это всего лишь слухи, — отмахнулась Джоллин.

— Что? — На сей раз вопрос задала Роза.

Джоллин бросила на Гвен извиняющийся взгляд.

— Поговаривают, что хозяин убил свою жену, — сказала она. — А потом ее призрак вернулся, чтобы отомстить.

Девушки испуганно начали вглядываться в изрезанную редкими пучками лунного света темноту, скрывавшую так много страшных тайн. Наверху время от времени раздавался стук. Гвен знала, что это грохочут ставни, но стук до ужаса напоминал звук, который издавала голова Эйвон, когда Стейн бил ею об пол. Откуда-то доносилось тихое царапанье… Что это: мышь, белка? А может быть, ногти покойницы?..

— Вот и молодчина! — заявила Роза так громко, что все уставились на нее. — Может, Эйвон так же поступит с Гру и Стейном.

Джоллин посмотрела на Гвен и улыбнулась.

Гвен улыбнулась в ответ.

— Может быть.

Глава 7

Когда Адриан наконец добрался до города, заморосил мелкий дождик. От пирса, где заканчивался бечевник, вверх по склону каньона шла более широкая и куда более крутая тропа. Перед подъемом Адриан спешился и взял лошадь под уздцы. Несчастное животное весь день тянуло баржу, и он не хотел мучить его дополнительным весом на спине. Когда они достигли вершины, оба тяжело дышали. Изо рта вырывались клубы пара, но скорее от влажности, нежели от холодного воздуха. Да и сами они уже не ощущали холода, приложив столько усилий для преодоления крутого подъема.

В городе улицы оказались вымощены неровным булыжником, что создавало при ходьбе определенные трудности. И все же это было лучше немощеной дороги, которая под дождем мгновенно превратилась бы в грязное месиво. Близился рассвет. В городе было много уличных фонарей, но ни один из них не горел. Редкие прохожие, оказавшиеся на улице в столь ранний час, шли медленно, время от времени позевывая и с негодованием поглядывая на небо. Колнора оправдывала свою репутацию самого крупного города всего Аврина, о чем свидетельствовало несметное число разбегавшихся во все стороны улиц и сотни самых разных домов и магазинов. На глаза Адриану попалась лавка, где продавали только дамские шляпки. Как можно выжить, торгуя одними шляпами, он не мог понять, особенно если клиентуру составляют только женщины. В другой лавке продавались мужские тапочки — не сапоги, не ботинки, а тапочки! Адриан ни разу в жизни не надевал тапочек. «ОСТАВЬТЕ ГРЯЗЬ НА УЛИЦЕ!» — призывала вывеска над большой витриной. «Интересно, — подумал Адриан, — видел ли хозяин лавки когда-нибудь свою улицу?» Перед входом в магазин было идеально чисто. Адриан чувствовал себя призраком на кладбище или вором, залезшим в чужой особняк. Все здания и улицы тонули во мраке, ничто не нарушало тишины, кроме звонкого стука дождевых капель, падавших с крыш домов на каменную мостовую.

После тяжкого восхождения на гору Адриан окончательно выбился из сил. Сейчас ему больше всего хотелось найти постоялый двор, да пусть даже сухое крыльцо под крышей — что угодно, лишь бы не мокнуть под дождем и на несколько часов закрыть глаза. Заснуть ему, конечно, не удастся — в этом он был уверен. Его преследовало навязчивое видение — мертвая Вивиан. Он вспоминал и о других убитых, но именно она, лежавшая ничком на полу каюты в темной луже крови, постоянно возникала перед глазами. Согнутая рука, голова повернута так, что он не видел лица — хоть на том спасибо.

Он бродил по улицам. За ним, цокая копытами, следовала его огромная лошадь. От реки город поднимался вверх, будто его построили на вершине горы. Чем выше Адриан поднимался, тем красивее становились здания, и ему вспомнилось замечание Пиклза: «Все остальное бежит под гору, но золото течет наверх». Дома здесь были построены из обработанного камня, высотой в три-четыре этажа, со множеством застекленных окон, рельефными бронзовыми воротами и даже башенками, словно каждый дом являл собой замок в миниатюре. Адриан понятия не имел, что это за квартал, но чувствовал себя тут крайне неуютно. Ему никогда не доводилось видеть такой роскоши. Здесь имелись тротуары и канавки для стока дождевой воды, чтобы поддерживать чистоту на улице. Улица. Адриан усмехнулся. Слово «улица» не очень подходило для описания ведущих к вершине холма дорог. Это были красивые бульвары, вымощенные роскошным шлифованным камнем, втрое шире любой обычной улицы. Ряды деревьев, садов и фонтанов образовывали по центру великолепные островки. Самым удивительным Адриану показалось полное отсутствие лошадиного навоза, и он предположил, что по ночам каменные плитки моют и полируют.

Он шел дальше, сворачивая наобум, разглядывая вывески в поисках подсказок. Добравшись до невысокой стены, он посмотрел вниз и понял, как высоко забрался. Далеко внизу протекала река, тонкая лента на дне каньона, а то, что он принял за крышу лодочного сарая, казалось не больше медного дина, если держать монетку на расстоянии вытянутой руки.

Убедившись, что на вершине он не найдет того, что ему нужно, Адриан спустился другим путем. Наконец он заметил вывеску с изображением короны и меча, которая висела на здании, похожем на орудийную башню замка, сложенную из крупных каменных блоков и увенчанную зубчатым парапетом на высоте двух этажей. Адриан привязал лошадь к столбу, поднялся на крыльцо и забарабанил в дверь у подножия башни. После четвертого удара он задумался, не достать ли большой меч — головку его рукояти можно было использовать как молоток, — но тут дверь открылась. На пороге стоял крепкий мускулистый мужчина со щетиной на разукрашенном свежими синяками лице. Он окинул Адриана сердитым взглядом опухших глаз.

— Чего надо?

— Вы из городской стражи? — спросил Адриан.

— Шериф Малет, — прохрипел тот в ответ.

— Совершено убийство… даже несколько… на реке.

Малет мрачно посмотрел на улицу, оценивая погоду.

— Черт побери!

Он жестом пригласил Адриана в маленькую комнатку, где имелись печь, стол, смятая постель и столько мечей, щитов и прочих военных орудий, что их вполне хватило бы для вооружения небольшой армии.

— Вытри ноги и оставь лужу за дверью. — Малет был один. В руке он держал свечу, пламя которой освещало его лицо снизу, придавая ему гротескный вид каменной горгульи. Он поставил свечу на стол и уставился на Адриана. — Как звать?

— Адриан Блэкуотер.

— Блэкуотер — это где?

— Это не название местности.

Малет, одетый только в ночную сорочку, поднял с пола штаны. Присев на край стола из темного дерева, он сунул ноги в штанины.

— Тогда что это за ремесло?

— Это просто фамилия. Она ничего не значит.

Малет устало и мрачно посмотрел на Адриана.

— И к чему она мне, если она ничего о тебе не говорит?

— Почему бы вам не называть меня просто Адрианом?

— Так и сделаю. — Он встал и застегнул штаны. — Откуда ты, Адриан?

— Изначально из Хинтиндара… Это маленькая деревушка к югу отсюда, в Ренидде.

— Изначально? Это еще что значит? Ты недавно переродился где-то в другом месте?

— Нет. Я просто имел в виду, что много лет там не был.

— Много лет? По твоему виду не скажешь, что ты прожил на свете много лет. — Шериф перевел взгляд на мечи. — Много железа таскаешь, Адриан. Ты, случайно, не оружейных дел мастер?

— Мой отец был кузнецом.

— А ты сам нет?

— Послушайте, я пришел сюда, чтобы доложить об убийствах. Хотите об этом послушать?

Малет почмокал губами.

— Ты знаешь, где сейчас убийца?

— Нет.

— Трупы могут встать и уйти?

— Нет.

— Тогда куда торопиться?

— Понимаете, я немного устал…

Малет вскинул кустистые брови.

— Правда? Как же мне тебя жалко! Знаешь, я тоже слегка вымотался. Весь день угробил на то, чтобы предотвратить кровавую бойню на западной стороне, потому что какой-то недоумок плюнул не туда. Двое моих парней заполучили ножевые ранения в качестве сувениров. А всего несколько часов назад мне врезали по носу, пока я вытаскивал двух пьянчуг из трактира «Серая мышь», которым вздумалось разнести его в пух и прах, потому что они решили, что это будет занятно. И только я рухнул в постель, какой-то мерзавец стал колотить по моей двери, видите ли, не мог дождаться утра. Спал я всего ничего, и башка трещит так же, как когда я лег. Это ведь не я стучался к тебе домой, а, Адриан? Вот и не хнычь мне тут, что устал. — Шериф повернулся к печке. — Кофе будешь?

— Разве вы не хотите увидеть тела?

Малет вздохнул и потер переносицу.

— Они там, снаружи? На улице?

— Нет, на реке, милях в трех отсюда, наверное.

— Тогда нет, я не хочу увидеть тела.

— Почему?

Шериф бросил через плечо взгляд, полный недоверия и раздражения.

— Темно, идет дождь, и я не собираюсь тащиться вниз по грязному спуску до восхода солнца. Поверь моему опыту, мертвецы — народ терпеливый. Не думаю, что они не смогут подождать пару часов, а? Так ты будешь кофе или нет?

— Буду.

— Хорошо. — Он принялся запихивать в печь поленья, сложенные рядом с ней. — Давай, рассказывай свою историю.

Адриан сел за маленький стол и пересказал события последних нескольких дней, пока шериф готовил кофе и одевался. Когда Малет закончил оба эти дела, в окне, за которым раньше была сплошная чернота, проявилась мокрая улица в тусклом размытом свете.

— И эта баржа стоит в трех милях вниз по реке возле бечевника? — спросил шериф, присаживаясь напротив Адриана у окна и держа железную кружку у себя под носом.

— Да, я привязал ее перед тем, как идти сюда. — Кофе оказался горьким и гораздо слабее того, к которому привык Адриан. В Калисе кофе легко можно было найти в каждом доме, но в Аврине он был редкой и, как счел Адриан, дорогой роскошью.

— И раньше ты ни с кем из этих людей знаком не был?

— Нет, сэр.

— И в Колноре никогда не бывал?

— Нет, сэр.

— И ты утверждаешь, что парень в черном плаще с капюшоном убил всех на лодке, а также троих в Вернесе, а затем просто испарился?

— Да.

— Так скажи мне, Адриан, как тебе-то удалось выжить?

— Ну, наверное, потому что я один был вооружен. К тому же я вообще не ложился спать. Вот почему мне бы хотелось поскорее с этим разобраться.

— Ага. А как же этому парню удалось убить всех на крошечной барже, а ты этого не видел? Ты ведь не видел? Он перерезал всех этих людей, включая женщину, с которой ты был — эту Вивиан, — а затем сбежал, и ты даже не видел, как он плыл к берегу?

— Я не знаю, как он это сделал.

— Ага. — Шериф громко отхлебнул кофе. — Говоришь, ты не кузнец… Кто же ты, Адриан?

— В данный момент никто.

— Стало быть, ищешь работу?

— Скоро начну искать. Пока что я еду в Шеридан.

— В университет? Зачем?

— Друг нашей семьи сообщил, что скончался мой отец, и просил меня приехать.

— Я думал, ты родом из Хинтиндара.

— Так и есть.

— Но твой отец умер в Шеридане?

— Нет, он умер в Хинтиндаре… наверное. Но его друг живет в Шеридане. Он должен мне кое-что отдать.

— А откуда у тебя мечи?

— Я был солдатом.

— Дезертир?

— Почему вы меня допрашиваете? — возмутился Адриан.

— Потому что ты явился сюда с рассказом о том, как ты один выжил после массовых убийств, стало быть, ты очевидный подозреваемый.

— Если бы я их убил, разве пришел бы к вам? Почему бы мне просто не скрыться?

— Может, в том и дело. Может, ты считаешь, что если повесишь убийства на Вихря, я не стану тебя подозревать.

— Кто такой Вихрь?

Шериф недоверчиво усмехнулся и сделал еще глоток.

— Я должен его знать? — спросил Адриан. — Представьте себе, я не знаю…

Малет смерил его озадаченным взглядом. Затем, приподняв брови, с тихим стуком поставил кружку на стол.

— Год назад, прошлым летом, по городу прокатилась волна на редкость жестоких убийств, совершенных человеком по кличке Вихрь. Судью, адвокатов, купцов, кое-кого из моих ребят и нескольких бунтарей с сомнительной репутацией порезали и подвесили, как украшения. Каждое утро появлялись новые украшения, жутковатые произведения искусства. Опасность грозила всем. Убивали даже членов «Черного алмаза». Это продолжалось все лето. Улицы опустели, народ был так напуган, что боялся нос из дома высунуть. Страдала торговля, и каждый проклятый купец обзывал меня самыми разными словечками.

— И все это из-за одного человека?

— Ходили такие слухи…

— Вы его так и не поймали?

— Нет. Однажды убийства просто прекратились. И с тех пор горожане каждый день возносят хвалу Новрону и Марибору. Так что можешь понять, почему мне не очень приятно выслушивать твою историю.

— С чего вы взяли, что это тот же самый человек?

Шериф пожал плечами.

— Убийцу мало кто видел, но свидетели говорили, он носил черный плащ с капюшоном.

Малет выглянул в окно, допил остатки кофе и снял с крючка плащ.

— Ладно, пошли посмотрим, что ты оставил на реке.

Лил дождь. Они ехали верхом по скользкому бечевнику, где раскисшую землю прорезали сотни грязных ручейков. Теперь Адриан понял, почему Малет не хотел спускаться к реке до рассвета. С каменистых стен каньона на тропу обрушивались десятки настоящих водопадов. От более мощных путников защищали деревянные навесы, которые Адриан не заметил в темноте. Их можно было обойти. Другие же так затрудняли продвижение, что приходилось то и дело спешиваться и вести лошадей под уздцы. Адриан все еще был одет в свою калианскую льняную одежду, он вымок до нитки и дрожал от гулявшего по ущелью ледяного ветра.

По узкому бечевнику невозможно было ехать рядом, и Адриан шел первым. Он чуть замедлил ход, а потом и вовсе остановился.

— Что-то не так? — спросил шериф.

— Да. Это то самое место. Она была здесь.

— Баржа?

— Да.

Малет пустил свою лошадь, изможденную гнедую кобылу с жиденькой черной гривой, по кругу.

— Я думал, ты ее пришвартовал.

— Так и было. Прямо здесь. — Адриан соскочил с лошади в грязь.

Он посмотрел вниз по реке и не увидел ничего, похожего на баржу.

— Ну… наверное, течение стало сильнее, и канат развязался. — Он нашел дерево, к которому пришвартовал баржу, и увидел слабую отметину, но ничего, что хотя бы отдаленно напоминало след от веревки.

Малет поджал губы и кивнул.

— Все может быть.

Адриан осмотрел бечевник в поисках каната, крепившегося к упряжи, но он тоже исчез. Еще больше его беспокоило отсутствие лошадиных хомутов и второй кобылы. Не осталось ничего. Он прошел дальше по тропе до небольшой излучины, откуда хорошо обозревалась река. Баржу он так и не увидел.

— Пойдем-ка обратно и поговорим с Беннетом на погрузочной платформе, — сказал Малет, когда Адриан вернулся. — Интересно, что он думает о пропаже своей лодки.

Адриан кивнул.

Между стенами каньона за причалом виднелась деревянная постройка, своей красотой не уступавшая убогой хижине шахтера, но удлиненной формы, как у лодочного сарая. На крыше красовалась вывеска: «ГРУЗОВЫЕ И ПАССАЖИРСКИЕ ПЕРЕВОЗКИ КОЛНОРА — ВЕРНЕС».

— Закрыто! Уходите! — раздался голос, когда Малет постучал в дверь.

— Открывай, Билли, — сказал Малет. — Нам нужно поговорить о барже, которая должна была прийти сегодня.

Дверь приоткрылась, и выглянул низкорослый лысый мужчина.

— Что… кто?

— Баржа, которую ты ожидал утром… она не придет. Если верить этому парню, — Малет кивком указал на Адриана, — там всех попереубивали.

Старик прищурился.

— Вы о чем? Какая баржа?

— Что значит «какая баржа»?

— Я не ждал сегодня никакой баржи. Следующая баржа через три дня.

— Да ну? — удивился Малет.

— Честное слово, — ответил Беннет, потирая рукава.

— На тебя работает штурман по имени Фарлан? — спросил шериф. — Это твой рулевой?

Беннет покачал головой.

— Никогда о таком не слышал.

— Может, он на кого другого работает, ты не знаешь? А может, сам по себе, независимый?

Беннет снова покачал головой.

— А коновод? Есть у тебя человек по имени Эндрю?

— И о нем никогда не слышал.

Малет снова повернулся к Адриану. Вид у шерифа был весьма недовольный.

— А вот эта лошадь? — спросил Адриан, похлопав кобылу, которую он считал Гертрудой.

— А что с ней? — удивился Беннет.

— Это одна из лошадей, тянувших баржу.

— Это твоя лошадь? — обратился шериф к Беннету.

Лысый мужчина вытянул шею. На него попало немного воды, и он снова отступил под крышу. Утеревшись рукавом, он скривился и сказал:

— Никогда прежде не видал эту лошадь.

— Но как же ювелиры? — Адриан повернулся к Малету. Ему с трудом удавалось держать себя в руках. Из-за всей этой истории он выглядел сумасшедшим. Хуже того, он и сам начинал сомневаться в здравости своего рассудка. — Вы что-нибудь слышали о скором открытии новых ювелирных лавок?

Малет сверлил Адриана взглядом, с кончика носа у него стекала дождевая вода.

— Нет, не слышал. А ты, Беннет?

— Да что-то не припомню…

— Ладно, Билли, прости, что разбудили тебя. Можешь спать дальше.

Мужчина закрыл дверь, не сказав на прощание ни слова.

Взгляд шерифа стал жестче.

— Ты говорил, что едешь в Шеридан, верно?

Адриан кивнул.

— Мой тебе совет: отправляйся в путь сейчас же, пока я не начал всерьез размышлять, какого черта ты разбудил меня затемно и вытащил под этот мерзкий ливень. Не будь я таким усталым и не выгляди ты столь же погано, как я сам, бросил бы тебя в тюрьму за неоправданное беспокойство.

Адриан смотрел, как шериф, ворча, поднимается обратно по склону. Он пытался найти этому загадочному происшествию хоть какое-то объяснение, но все его старания ни к чему не привели.

Глава 8

Стоя в очереди на улице перед приемной городского оценщика, Гвен и Роза вымокли до нитки. Даже под проливным дождем Дворянский квартал выглядел красиво. Вода сбегала по каменным тротуарам и исчезала в зарешеченной канализации. Здесь не было грязи; все дороги были вымощены гладким камнем, а вдоль них выстроились высокие красивые дома.

— Наш дом будет выглядеть вот так? — спросила Роза у Гвен.

С мокрыми, зачесанными назад волосами девушка походила на ласку. Она указывала на большое здание через дорогу. Красивый зеленовато-голубой дом окружала невысокая ажурная ограда. Большую часть фронтона занимало большое декоративное окно. С одной стороны возвышалась квадратная башня, на целый этаж выше остального дома, благодаря чему он становился похож на замок. Полукруглое крыльцо с крышей и белыми колоннами опоясывало фасад дома, придавая ему цветистый, женственный вид.

— Если мы так отделаем старый постоялый двор, — сказала Гвен, — констебль велит сжечь нас на костре за колдовство.

— У нас получится. Я знаю, что получится, — уверенно сказала Роза.

Гвен слабо улыбнулась:

— Что ж, посмотрим. Мы пока живы.

Сегодняшним утром она не могла предложить более ободряющих слов. Дождь еще более испортил настроение. Девушки провели ночь в холоде, на рассвете начался ледяной ливень, от которого не спасали дырявые стены бывшего постоялого двора. Лица у всех побелели, губы приобрели синеватый оттенок, а зубы не переставали стучать. Гвен заставила их работать. Мэй подметала пол новой метлой, но с таким же успехом можно было пытаться очистить поле от грязи. Несмотря на дождь, несколько человек из тех, кто доставлял товары в «Голову», остановились посмотреть на них. Хотя это было безумное занятие, работа согревала девушек и не позволяла Гвен кричать.

Она оставила Джоллин за главную и на Дворянскую площадь взяла с собой Розу. Она боялась, что без волшебного разрешения Итан выгонит их, поэтому хотела одной из первых утром встать в очередь. Дождь и в самом деле помог им. В такую непогоду Итану, должно быть, не хотелось совершать обход. Гвен не знала, что потребуется для того, чтобы получить грамоту, и надеялась лишь, что это не слишком дорого.

— Следующий! — Мужчина в длиннополом пальто ударил посохом по деревянному крыльцу.

Гвен схватила Розу за руку и затащила девушку внутрь.

Мир тут же погрузился в тишину. Шум ливня напоминал теперь отдаленный гул, грохот повозок остался снаружи, а внутри царило молчание. За большим столом сидел пожилой мужчина в камзоле с накрахмаленным воротником. Позади него, не произнося ни слова, сновали туда-сюда четверо молодых людей, сортировавших стопки пергамента и книг без переплета.

По другую сторона стола стула не было.

— Я смотрю, дождь все еще идет, — сказал старик.

— Да, сэр, — ответила Гвен и быстро присела в реверансе, как учила ее мать. Она не делала этого много лет и чувствовала себя неловко.

— Чем могу помочь? — Вопрос застал Гвен врасплох. Она была готова к тому, что здесь к ней отнесутся так же, как в лавке шерстяных изделий: прогонят, оскорбят или вообще не заметят. Потому-то она и взяла с собой Розу, посчитав, что никто не сможет сказать «нет», глядя в большие, круглые глаза девушки, но старик даже не смотрел в сторону Розы.

— Э… На Кривой улице, — пролепетала Гвен, — в Нижнем квартале напротив трактира и пивной «Гадкая голова» есть заброшенное здание. Я…

— Постойте. — Старик отклонился назад и бросил взгляд через плечо. — НК, квадрат номер четырнадцать, — крикнул он. Один из молодых людей подбежал к полке и начал рыться в пергаментах.

— Я… — снова заговорила Гвен, но оценщик поднял руку.

— Подождите, пока я не увижу, о чем мы говорим. Медфорд — город большой, нельзя ожидать, что я помню каждый его уголок, особенно такой маленький, как квадрат номер четырнадцать в НК. Там мало что происходит.

Гвен кивнула. Вода стекала со лба ей в глаза, но она не решалась вытереть лицо, не будучи уверенной, что это позволяют приличия, и только часто моргала. Удивительно, насколько громким может быть звук капель, падающих с одежды, в полной тишине.

— Вы ведь не из этих мест? — спросил оценщик.

— Я родилась в Калисе.

— Это я вижу. Как вас зовут?

— Гвен ДеЛэнси.

— Ага. А кто это с вами? Не сестра. — Он кривовато улыбнулся.

— Нет. Это Роза.

— Откуда вы будете?

Роза очаровательно улыбнулась. Она превосходно справлялась с отведенной ей ролью — именно потому, что не играла.

— Я родом из Холодной лощины, это между Королевской дорогой и…

— Я знаю, где это.

— Мы… — Гвен помедлила, — деловые партнеры.

— Правда? Молодые девушки редко ведут дела.

— Мы в этом отношении необычны.

— Действительно.

Клерк положил стопку пергаментных листов на стол перед оценщиком. Тот стал осторожно их просматривать.

— Вы говорите о лоте четыре — шестьдесят восемь. Постоялый двор «Заблудший путник».

— Это больше не постоялый двор… просто куча полусгнивших досок.

Оценщик кивнул.

— Теперь понятно, почему с этого лота вот уже… восемь лет семь месяцев и шесть дней не поступали налоги. Что вам там нужно?

— Я бы хотела купить его, — сказала Гвен.

— Купить? — удивился оценщик.

— Да.

— Вы не можете его купить.

Спина Гвен ссутулилась. Его слова прозвучали весьма категорично.

— Но им никто не пользуется, — попыталась возразить она.

— Это не имеет значения. Вся земля в королевстве Меленгар находится в собственности его величества. Он не расстается ни с одной ее частью — никогда. Так что если у вас нет армии, которая может вторгнуться сюда и удерживать… — он снова посмотрел на пергамент, — лот четыре — шестьдесят восемь силой, он остается владением короля.

— Но постойте… а как же «Гадкая голова» напротив? Ведь ею владеет Рэйнор Гру.

Старик со вздохом покачал головой.

— Я только что вам сказал: все в этом королевстве принадлежит королю. Рэйнор Гру не владелец… — оценщик снова посмотрел на пергамент, — лота четыре — шестьдесят семь. Ему всего лишь дана привилегия держать на этом месте трактир и пивную.

— Привилегия? То есть разрешение?

— Королевское свидетельство о разрешении.

— Тогда я хочу такое же.

— Какое дело вы намерены там открыть?

— Бордель.

Оценщик наклонил голову и пристально посмотрел сначала на Гвен, потом на Розу.

— Ясно.

— Это нельзя?

— У вас есть родственники в Холодной лощине? — обратился он к Розе.

— Да, — ответила Роза. — Мама… я ее там похоронила в прошлом году.

— А отец?

— Будь у меня отец, наверное, и мама до сих пор была бы.

Мужчина кивнул. Лицо его приобрело серьезное выражение.

— А у вас? — спросил он у Гвен.

— Мои родители тоже мертвы. Поэтому нам нужно открыть дело.

Старик поджал губы и покачал головой.

— Свидетельство будет стоить вам два золотых тенента плюс регистрационный сбор в размере восемнадцати медных динов. У вас есть такие деньги?

— Ах… да. Да, есть! — радостно воскликнула Гвен. — Всего два!

Оценщик, казалось, удивился и одарил ее легкой улыбкой. Он взял пергамент и, обмакнув перо в чернила, начал писать.

— С момента выдачи свидетельства вы облагаетесь налогом относительно вашего дохода. Если вы не сумеете ничего заработать в течение шести месяцев с момента выдачи свидетельства или же не сумеете заплатить требуемые налоги в течение одного месяца после последней оценки, которая далее будет проводиться дважды в год, вы будете выселены без компенсации вложений. — Он говорил быстрым речитативом, в котором слышалась скука. — У вас имеются при себе два тенента и восемнадцать динов?

— О… да. — Гвен вытащила кошелек из-за лифа.

— Свидетельство будет действительно в течение одного года. По прошествии этого срока вам нужно будет приобрести новое.

— Мы можем поселиться там прямо сейчас — сегодня, так?

— Вы можете делать что угодно до тех пор, пока это законно, не угрожает безопасности города и королевства, обеспечивает облагаемый налогом доход и одобрено королем.

— Король нанесет нам визит? — изумленно спросила Гвен.

Оценщик поднял голову и усмехнулся.

— Нет. Его величество не станет наносить вам визит. Но кто-нибудь из купеческой гильдии Нижнего квартала непременно явится с проверкой.

— И если он одобрит то, что мы делаем, мы сможем оставить здание себе? — Гвен протянула монеты.

— Вы сможете использовать его, — поправил старик. — Помните, что любые изменения, выполненные на этом месте, становятся собственностью короля, а ваше свидетельство может быть в любой момент отозвано королевским указом.

Гвен быстро убрала монеты.

— Что это значит?

— Если король захочет, он может вас выгнать.

Девушка нахмурилась.

Старик наклонился вперед.

— Будьте успешны, но не слишком.

Гвен кивнула так, словно поняла его слова, и вручила ему монеты, чувствуя смесь облегчения и ужаса. Она приобрела дом для них всех. И только что отдала большую часть имевшихся у них денег в обмен на разрушенную лачугу.

— Дом наш, — сообщила Гвен девушкам, когда они с Розой вернулись.

Все еще лил дождь, но Гвен уже не обращала на него внимания. Дом принадлежал им, весь, до последней гниющей балки! Стало теплее, а непрекращавшийся дождь Гвен посчитала преимуществом. Из-за ливня многие люди, в том числе и Итан, останутся дома. Пока дом не отремонтирован, девушки будут уязвимы, словно мыши в открытом поле. Дождь очень мешал им, но он сдерживал ястребов, давая время вырыть норку. Щенки, котята, уточки, а теперь вот мыши — она и сама не могла понять, почему все время сравнивает девушек с маленькими зверьками, разве что они были такими же милыми, хотя часто становились обузой.

— Через несколько дней к нам зайдет человек, и если он одобрит, все это станет нашим.

— Все это? — кисло спросила Джоллин.

В отсутствие Розы и Гвен девушки смогли вычистить только небольшую часть мусора и закрыть дыры полусгнившими досками. Ветер гулял на улице, дождь перестал заливать гостиную, но дом так и оставался свалкой старой рухляди со сломанными стенами.

— Все будет выглядеть лучше, — заверила их Роза. — Просто нужно сделать ремонт.

— Сегодня будет холодно и мокро, — сказала Мэй. — Можно подметать сколько угодно, но это не поможет.

Гвен кивнула.

— Надо до темноты расчистить печную трубу и камин. Сожжем обломки дерева, чтобы убрать лишний мусор. У меня осталось немного денег, хватит на покупку древесины, но нужно использовать все, что сможем.

— Мы не разбираемся в плотницком деле. — Этта шмыгнула носом. — Мы ни за что не сможем это отремонтировать.

— Мы с Эбби пытались сдвинуть те балки, что побольше. — Кристи указала на огромную балку, которая, упав, перегородила лестницу. — Не вышло.

— Нам понадобится помощь. — Гвен медленно кивала, внимательнее разглядывая развалины.

— Никто нам не поможет, — сказала Джоллин. — Никому нет дела до кучки беглых шлюх, которым не хватило ума уйти куда-нибудь подальше, а не на другую сторону мерзкой улицы.

Гвен в который раз порадовалась дождю, который своим грохотом заполнил повисшую тишину. Пришло время принять серьезное решение. Вчера они покинули заведение Гру, руководствуясь исключительно страхом. Ни у кого не было времени все обдумать. Проведя целый день в холоде, занимаясь физической работой после того, как всю жизнь зарабатывали деньги лежа на спине, и предвидя очередную холодную и мокрую ночь, они наконец получили возможность как следует обдумать ситуацию.

Гвен не сделала ничего, чтобы дать им уверенность или надежду на будущее. Она лишь выбрала место для ночлега и купила немного еды и тонкие одеяла. Прямо напротив «Гадкая голова» навевала мысли о тепле. У Гвен были только идеи и планы, но что значат идеи по сравнению с сухими постелями?

— Нам нужен кто-нибудь сильный, — подала голос Роза. — Тот, кто станет работать задешево.

«Благослови ее Марибор», — подумала Гвен и добавила:

— Или бесплатно.

— Размечтались! — Джоллин села на деревянную ступеньку лестницы, которая вела в никуда, оканчиваясь кучей деревянных щепок. — Почему бы нам просто не встать на колени и помолиться о том, чтобы кончились все наши беды? Успех будет тот же.

— Посмотрим, — сказала Гвен. — Проследи, чтобы все начали расчищать печную трубу и убрали мусор подальше от камина, а я пойду посмотрю, что можно сделать.

— Гвен собирается превратить это место в дворец, — мечтательно проговорила Роза.

Поначалу ее слова прозвучали как жестокая шутка, но сказано это было без малейшего намека на юмор.

— Мы видели дом на Дворянской площади, — безмятежно продолжала Роза, — и мы собираемся сделать наш таким же. Какой это был дом! С башенкой… и все такое.

Гвен грустно улыбнулась. Тот дом наверняка принадлежал барону или капитану дальнего плавания. Он, должно быть, стоил несколько сундуков золотых слитков, а может, даже милостей со стороны дворянства. У них не осталось ничего, кроме одной золотой монеты и денег, накопленных каждой из них за всю жизнь, а это было несколько динов и сесов. Прекрасная мечта, но неосуществимая. Роза, как все невинные люди, верила в невозможное.

— Медфордский дом, — сказала Роза.

— Что? — спросила Джоллин.

— Мы назовем его Медфордский дом. Можно, Гвен? Это будет лучшее заведение в городе.

Никто не рассмеялся. А следовало бы. Джоллин первой должна была хохотать до слез и колик, но она молчала.

— Пусть будет Медфордский дом, — согласилась Гвен. — Но прежде здесь нужно прибраться. Мы должны открыть наше заведение как можно скорее.

— Как думаешь, сколько у нас времени? — спросила Мэй.

— Не знаю. — Гвен смотрела на проливной дождь, из-за которого лужи на улице казались кипящей водой. — Девочки, помогите Джоллин. Я вернусь через несколько минут.

Гвен покинула убогое укрытие в развалинах постоялого двора и снова вышла под ливень.

В отличие от Дворянского квартала, на Кривой улице не было зарешеченных стоков, и в такие дни, как этот, она всегда превращалась в темно-бурый пруд. Если дождь не прекратится в ближайшее время, вода поднимется выше уровня грязной сточной канавы, и улицы затопит смесь лошадиного навоза и мочи пьяниц.

Вымокнув до нитки, Гвен даже не пыталась прикрыть голову или пройти по сухим местам. Она шлепала по лужам, поднимая волны, и, несмотря на отчаянную неопределенность и даже опасность теперешнего их положения, испытывала небывалое до сей поры радостное чувство. Она впервые шла по Кривой улице, не ощущая себя так, будто ее засасывает вонючая сточная канава. Теперь ее ничто не сковывало, кроме рамок, которые она сама установила. Она могла пойти куда вздумается и оставаться там столько сколько пожелает. Неожиданно улыбнувшись, Гвен прыгнула в самую большую лужу и с удовольствием прошлепала по ней.

Миновав общественный колодец, она оказалась возле сломанной телеги Диксона. Сам Диксон, уперевшись локтями в колени и положив подбородок на руки, сидел рядом. По его лицу стекала вода, словно он был скульптурой в фонтане.

Гвен опустилась рядом с ним прямо в грязную лужу. С минуту она молчала, затем сказала:

— Хороший день для того, чтобы созерцать телегу.

Диксон повернул голову и посмотрел на нее. С полы его шляпы обрушился целый водопад.

— Я тоже так решил, — мрачно ответил возчик.

— Послушай, я знаю, ты человек занятой, но видишь вон то старое здание? — Она указала на бывший постоялый двор. — Мы с девочками, которые раньше работали в «Гадкой голове», собираемся его отремонтировать.

— Да ну? А я смотрю, гадаю, что вы задумали. Собираетесь там что-то устроить?

— Хотим открыть бордель.

— Неплохо…

— Знаешь, мы скоро собираемся ужинать. Может, даже будет что-нибудь горячее, если удастся прочистить камин. — Гвен пожала плечами. — Ужин небогатый, сам понимаешь, но если разведем огонь — это уже что-то, да?

— Звучит здорово.

— Мы бы хотели пригласить тебя составить нам компанию.

— Меня? — удивленно спросил Диксон.

— Надеяться особо не на что. Даже хлеб промок.

— Как ни странно, именно такой хлеб я и люблю.

— Значит, придешь?

Он опустил голову, сливая со шляпы накопившуюся там воду.

— У меня ни гроша за душой, Гвен. Честно говоря, будь у меня монетка, я бы ее подбросил, чтобы решить, что мне купить: еду или выпивку. Бутылка крепкого алкоголя кажется самым разумным решением. Еда лишь продлевает страдания.

— Нам не нужны твои деньги. Мы пока не работаем. Я просто приглашаю тебя поужинать, вот и все. — Гвен смахнула с лица мокрые волосы. — Вернее, это не совсем правда. Я бы хотела предложить тебе работу.

— Какую работу?

— Каторжную. — Она не видела смысла лгать. — У нас осталось немного монет на провизию, и если мы сможем немного прибраться в доме — обустроить пару комнат, купить кровати, — то сумеем заработать еще денег. — Задумавшись на мгновение, Гвен рассмеялась. — Роза хочет превратить этот дом в дворец. Сделать его изящным и красивым, как здания на Дворянской площади. Она хочет назвать его Медфордским домом и надеется, что он станет лучшим борделем в городе.

— Мы ведь говорим о старом постоялом дворе? О том, на который ты сейчас указала — который заваливается, словно пьяница, и пытается опереться на соседний трактир?

— О нем самом.

— Ты знаешь, что тебе понадобится разрешение, а оно стоит…

— Я его уже получила.

Диксон удивленно раскрыл глаза.

— Правда?

— Да, сэр, честное слово! — Она похлопала себя по груди, где хранила свою копию свидетельства. — Всего час назад его подписал городской оценщик. — Гвен покивала и улыбнулась. — Может, сейчас дом ничего собой и не представляет и, наверное, никогда не станет таким роскошным, как мечтает Роза, но это уже что-то.

— А я тебе зачем?

— Ты когда-нибудь видел Мэй?

— Худенькая такая, да?

— Размером с певчую птичку. Ты когда-нибудь видел, как певчая птичка поднимает грубо вытесанную дубовую балку и закидывает ее на плечо?

— Не сказал бы.

— И не увидишь. — Она коснулась его руки. — Для такой работы нужен бык.

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе построить дом?

— Я хочу, чтобы ты помог мне построить Дом.

Диксон улыбнулся.

— А то, что я уже неделю не могу починить свою телегу, не заставит тебя передумать?

— Если встретишь хорошего плотника, готового работать за кусок размокшего хлеба, пожалуйста, укажи мне на него. А пока я готова довольствоваться просто сильной спиной.

— Это у меня есть.

— Могу я передать дамам, что ты зайдешь в гости?

Диксон посмотрел на телегу так, словно это было тело покойника.

— Если у тебя есть веревка, я могу прочистить ваш камин.

— Попробую достать веревку.

— Не покупай. Одолжи у Генри Рыбака в южных доках. Она ему сегодня не нужна. Скажи, что это для меня. Он… — Диксон посмотрел на нее и усмехнулся. — Давай-ка я лучше сам схожу.

— Как сочтешь нужным.

— Женщине с твоей внешностью не стоит тащиться через весь город и искать в пивной угрюмого рыбака. — Возчик внимательно посмотрел на нее и покачал головой.

— Что? — не поняла Гвен.

— Ты красивая, Гвен.

— Спасибо, Диксон.

— Я только хотел сказать, что никто никогда не примет тебя за мужчину.

— Не думаю, чтобы кто-то когда-либо принимал.

— Начнут, если и дальше будешь так себя вести. Я вот на секунду решил, что разговариваю с мужчиной.

— Для женщины моего ремесла это дурные новости.

— А как, по-твоему, я себя чувствую? Только что получил новую работу и вдруг выяснил, что ослеп.

— Главное, чтобы не оглох и не онемел.

— Ничего не могу обещать. Получишь меня таким, каков есть.

— Сойдет.

Гвен отправилась с Диксоном к Генри Рыбаку. Генри работал на лодке, расставляя сети на реке Галевир, а затем продавал улов в рыболовные хозяйства Риверсайда. Здесь же он держал лодку в ненастную погоду — в паре шагов от пивной «Три паруса». Трактир мог бы составить конкуренцию «Гадкой голове», располагайся они в одном квартале или будь заведениями одного уровня. «Три паруса» считался трактиром более презентабельным, несмотря на то что обслуживал буйных моряков и портовых рабочих. Стены, потолок и даже полы были выбелены и, скорее всего, регулярно протирались. Войдя, Гвен почувствовала запах щелочи.

— Хозяин — бывший морской капитан, — пояснил Диксон, когда они вошли в зал, украшенный корабельными штурвалами, такелажем и сетями. — Возможно, тебе лучше подождать снаружи.

— Пытаешься защитить меня от разгульной трактирной жизни?

Диксон улыбнулся.

— Нет, но войти сюда с тобой под руку — все равно что идти к барной стойке со своей выпивкой. В «Парусах» работают свои женщины.

Гвен осталась ждать у двери, разглядывая толпу посетителей. В «Голове» никогда не бывало столько народу, даже в дождливые дни. Она не углядела ни одного знакомого лица, хотя все равно не помнила каждого, кого обслуживала. Не считая горстки постоянных посетителей, большинство мужчин оставляли в памяти лишь расплывчатое воспоминание. Незнакомцы в ночи, которых она скорее узнала бы на ощупь. Немногие из клиентов «Гадкой головы» приходили из порта — слишком далеко, когда не терпится выпить, слишком далек путь назад, когда напьешься. И все же среди клиентов ей довелось встретить нескольких лодочников. Разумеется, они не рассказывали ей о своей работе всю ночь, но их выдавал въедливый запах рыбы. К тому же все они были одеты одинаково. Рыбаки и портовые рабочие носили одинаковую шерстяную форму, а их мозолистые руки напоминали наждачную бумагу.

Если она хочет преуспеть, ей понадобятся клиенты, живущие за пределами Нижнего квартала, в таких местах, как это. Гвен примерно представляла себе, сколько берет Гру, хотя он и пытался это скрывать. Зачем же признаваться, как он наживается на их труде? Кроме того, он не брал одинаковую плату за каждую девушку. Если бы девушки знали, что между ними существует разница, это могло бы навлечь дополнительные неприятности. Гвен находила такое поведение умным. У Гру было много недостатков, но глупцом он не был, впрочем, и хорошим предпринимателем тоже. Он кое-как сводил концы с концами, а может, притворялся, изображая из себя бедного, но как хозяин единственного трактира на Кривой улице, он должен был быть гораздо успешнее. Гвен понятия не имела, куда девались все его деньги. Она знала лишь, что в «Голову» он ничего не вкладывает. Гру считал, что мужчинам, которые пили у него, плевать, земляной пол у них под ногами или мраморный. В общем-то он был прав, но ему никогда не приходило в голову, что если в трактире прибраться, то можно привлечь новых посетителей — тех, кому было не все равно, потому что у них водились деньги и они могли себе позволить местечко получше.

Она повернулась лицом к улице и стала ее разглядывать. Речной порт считался самым неприятным местом в городе, но, по мнению Гвен, он выглядел не хуже Кривой улицы. Запах рыбы был немногим сильнее вони мостков, но внешний вид местных жителей убедил Гвен, что обитатели Нижнего квартала куда беднее. Ее заведение должно пользоваться таким же успехом, как «Три паруса».

Мимо прошел мужчина, тащивший свежие доски. Затем девушка с рулоном ткани. Каменщик поставил пустой лоток у двери, прежде чем войти в трактир. Это был Ремесленный квартал. Все, что хотела Гвен, было здесь: рабочие, чтобы построить ей дом, и клиентура, чтобы иметь возможность заплатить за это. Ей просто нужно было взяться за дело.

Диксон вышел один.

— Его нет? — спросила Гвен.

— Да там он! Где ему еще быть? Просто не считает нужным выходить под дождь только ради того, чтобы дать мне веревку. Заберем у его дамы.

— Он женат?

— Я про лодку.

Гвен последовала за ним к деревянному причалу. Всего два дома отделяло «Три паруса» от реки: сарай, куда сдавали рыбу, и здание администрации. Гвен представила себе, как рыбаки швартуются и приносят улов в первое здание, получают деньги во втором и тут же тратят их в третьем.

Гвен редко удавалось увидеть большую реку, да и сейчас не очень-то получилось. Лодки с одной или двумя мачтами загораживали большую часть обзора; остальное скрывала пелена дождя. Привязанные к швартовым тумбам и крепительным планкам лодки покачивались на волнах. Большинство из них были укрыты натянутым брезентом, остальные лежали на причале вверх дном, пряча под собой буйки, сети и весла. На носу каждой лодки было написано ее название: «Госпожа Удача», «Сестра Син», «Плавучая Бьюла».

— Почему лодки всегда называют женскими именами? — спросила Гвен.

Диксон пожал плечами.

— Я назвал свою телегу Долли в честь лошадки, которая ее таскала. Я так привык покрикивать на нее, чтобы она пошевеливалась, что продолжал это делать и после того, как старушка испустила дух.

Диксон отыскал лодку Генри — «Лорали» — и порылся под брезентом. Пока он этим занимался, Гвен рассматривала кораблестроительные доки, расположенные вверх по реке. Она увидела большую строительную люльку, похожую на эшафот, которая протянулась над стапелями. С нее свисали огромные тали. Даже сквозь шум дождя она слышала стук молотков.

— Ты не знаешь, где тут плотницкие мастерские? — спросила она, когда Диксон вернулся. Он обмотал веревку вокруг талии, словно кушак.

— Думаю, начать стоит с Ремесленного ряда.

Гвен улыбнулась. Могла бы и сама догадаться.

Они шли назад по дощатому настилу, когда Гвен увидела в толпе первое знакомое лицо. Стейн смотрел на нее так, как собака смотрит на незваного гостя у себя во дворе.

— Меня ищешь? — спросил он, не обратив на Диксона внимания.

— Нет, — бросила она, не замедляя шага.

Стейн схватил ее за запястье.

— Ты проделала такой долгий путь — должна хотя бы поздороваться, — заявил он.

— Отпусти меня! — Гвен попробовала вырваться, но он только сильнее сжал пальцы.

— Очень грубо себя ведешь, — прошипел Стейн. — Ты пришла извиниться?

— Сдается мне, ей не нравится, как ты в нее вцепился, — сказал Диксон.

— Отвали, — буркнул Стейн, не сводя глаз с Гвен.

— По-моему, ты не понимаешь, — продолжал Диксон. — Моя лошадь сдохла год назад.

Впервые Стейн озадаченно посмотрел на него.

— И что?

— А то, что поскольку у меня больше нет лошади, весь последний год я сам таскал и толкал тяжелую телегу по улицам этого города.

— А мне-то какое дело?

— Ты и вполовину не такой тяжелый, как моя телега, так что я могу что-нибудь тебе сломать, когда буду швырять тебя в реку. — Диксон перехватил руку Стейна, которой он держал Гвен, и тот, вздрогнув, отпустил девушку.

Диксон с силой толкнул его и прижал к стене сарая.

— У меня здесь много друзей, — проговорил Стейн. — На вашем месте я бы сюда больше никогда не приходил.

— А я бы на твоем месте не лез в Нижний квартал, потому что я не люблю мужчин, которые причиняют зло женщинам, а много друзей мне и не потребуется…

Пока они не вернулись на улицу, Диксон так и шел между Гвен и Стейном.

— Спасибо, — выдохнула Гвен. — Но будь осторожен. Это он убил Эйвон.

Диксон остановился. Лицо его побагровело, и он повернул назад.

— Не надо, — попросила она, коснувшись его руки.

— Так вы поэтому сбежали из трактира?

— Он грозился вернуться за остальными, а Гру не возражал.

— Я бы возразил.

Гвен улыбнулась и взяла его за руку.

— Поздравляю, ты такой один. — Она снова зашагала по улице, но Диксон все еще колебался, по-прежнему оглядываясь.

— Оставь его! — сказала Гвен. — Он больше не представляет угрозы.

— Еще раз побеспокоит, и от него вообще мокрого места не останется.

Они шли под дождем обратно в Ремесленный ряд. В каждом квартале были районы получше и похуже, и тот, что граничил с Нижним кварталом, был местным вариантом Кривой улицы. Его называли просто Рядом. Это была цепь узких двухэтажных мастерских и лавок, таких маленьких, что большая часть работ проводилась на улице. Обычно это мешало движению, вынуждая людей маневрировать вокруг столов для резки дерева, станков и подставок, но сегодня дождь загнал всех внутрь. Под крышами, похоже, мало что происходило.

На вывеске на одной из построек было написано: «БРАТЬЯ УИЛЬЯМС, СТРОИТЕЛИ». Под этим словами были нарисованы молоток и пила.

— Может быть, зайдем сюда? — спросила Гвен Диксона.

— По-моему, они тут все одинаковые.

Она кивнула и остановилась под навесом на крыльце, чтобы, прежде чем войти, отжать воду из волос и юбки. На нее устремились все взгляды. Дождь не давал людям работать. С десяток мужчин стояли, сидели или бродили по дому среди опилок и плотницких инструментов. Гвен подошла к прилавку, выпрямилась и, посмотрев мужчине в глаза, сказала:

— Я хочу нанять вас для постройки дома в конце Кривой улицы в Нижнем квартале.

Никто не ответил.

— С тобой говорит дама, — тихо пророкотал Диксон.

— Не вижу тут дамы, приятель, — фыркнул сидевший на табурете мужчина. Он был тощий, светловолосый, в кожаном фартуке и с заткнутым за правое ухо куском графита.

— Не вижу тут приятеля, — ответил Диксон.

Гвен вынула из-за лифа мешочек, вытащила оттуда последний золотой и подняла его перед собой.

— Сколько я на это могу купить?

Мужчина поднялся с табурета, взял у нее монету и поскреб ее ногтем. Брови у него поползли вверх, голос стал громче.

— Зависит от стоимости дерева, — сказал он. — Что вы хотите?

— Я хочу дом, похожий на тот, что находится напротив приемной городского оценщика на Дворянской площади. Его необходимо построить на месте развалины в конце Кривой улицы. Я хочу два этажа и много спален, а также просторную гостиную, салон и… и небольшой кабинет — да, пожалуй, кабинет на первом этаже. О, и еще полукруглое крыльцо с ограждением из фигурных столбиков по бокам.

Строитель изумленно уставился на нее, словно она напилась краски.

— Это будет стоит гораздо дороже.

— Я так и думала. Но пока мне хватит и одной комнаты.

— Комнаты?

— Постройте мне комнату внутри этой развалины — просто четыре стены и дверь. И почините крышу, чтобы не протекала. Можете использовать все, что удастся оттуда вытащить. За эту монету вы можете сделать такую работу?

Строитель посмотрел на монету, на мгновение задумался, а потом кивнул.

— Вот и хорошо, — сказала Гвен. — Начните с этого, и мы сможем начать зарабатывать. По мере поступления денег у меня будет для вас еще работа. По рукам?

— Ты та калианская шлюха, которая работает в «Голове»? — спросил мужчина.

— Была ею.

— Кем была? Калианкой или шлюхой?

Диксон сделал шаг вперед, но Гвен остановила его прикосновением руки.

— И тем, и другим. Теперь я из Медфорда, и у меня свое дело.

Мужчина прищурился.

— Что за дело?

— Медфордский дом, самый лучший бордель в городе.

— Никогда о нем не слышал.

— Странно… Ты же его строишь.

Глава 9

Дождь лил не прекращаясь, и Адриан пробыл в Колноре пять дней, большую часть которых просто спал. В остальное время бродил по улицам, заглядывая в трактиры и постоялые дворы в надежде увидеть знакомый капюшон. Тщетно! Человек в черном плаще будто сквозь землю провалился, зато Адриану повсюду мерещилось лицо Вивиан. Почти все, что произошло с ним на пути из Вернеса, чудесным образом стерлось из памяти, и если бы не лошадь, он усомнился бы в реальности недавних событий и принял бы их за дурной сон. Когда наконец распогодилось и прекратился ливень, Адриан с радостью покинул Колнору, всей душой желая оказаться как можно дальше от загадочных, не поддающихся объяснению событий последних дней, а заодно и от новых призраков.

Огромную ломовую лошадь он обменял на красивую верховую кобылку по кличке Танцорка с белым ромбиком на лбу и такими же белыми носочками на задних ногах. Купил он и новую одежду из шерсти и кожи, плотную и теплую, которая пришлась как нельзя кстати в дождливую холодную погоду, и Адриан очень быстро к ней привык. В пути он уже был два дня, однако ощущение, что призраки следуют за ним по пятам, так и не покидало его.

Оставив город далеко позади, он, опустив покрытую капюшоном голову, ехал через фермерские угодья, испещренные выкрашенными в яркие цвета амбарами. Чем дальше на север, тем более серыми и невзрачными они становились. Вскоре и амбары, и поля исчезли, и на третье утро он оказался в густом лесу. Росшие по обе стороны дороги дубы образовывали коридор, слегка порушенный недавним ураганом. Дорога казалась выстланной золотисто-красным ковром, сотканным из крупных листьев, ярких и красивых на фоне влажной черной земли. Вода всегда делала любой цвет более насыщенным, подчеркивая его красоту. Стволы и ветви деревьев приобретали чернильно-черный оттенок, а листья, обычно блеклые в сухую погоду, становились желтыми, точно золото, и красными, как кровь.

Адриан придержал лошадь и огляделся по сторонам. Он был один в лесу, но ему постоянно мерещилось чье-то присутствие.

Воздух казался неподвижным. Адриан слышал стук падавших с деревьев капель, шумное дыхание Танцорки и бряцание колец на уздечке, когда лошадь тряхнула головой. Ей явно не нравилось, что они остановились. Видимо, тоже было не по себе.

В историях, которые люди рассказывали у очага или за столом в трактире, именно с этого и начинались все несчастья. Некий молодой человек заезжал на лошади глубоко в лес. Он был один в призрачной тишине и не слышал ничего, кроме капающей воды, шепота листвы, а потом… Потом могло произойти все, что угодно. Он мог увидеть свет среди деревьев и последовать за ним себе на погибель, а мог и услышать, как его преследует чудовище.

— Думаешь, я сошел с ума, да? — спросил Адриан Танцорку. — Скажи об этом шерифу Малету из Колноры, наверняка он с тобой согласится.

Он тихонько ударил ее по бокам, и лошадь снова пошла вперед. Но как только она сдвинулась с места, Адриан краем глаза вновь заметил какое-то движение. Не просто упал очередной лист — мелькнуло что-то большое, темное, притаившееся за яркими красками леса. Он повернул голову и уставился туда. Только деревья. Больше ничего…

— Ты это видела? — прошептал он, обращаясь к Танцорке.

Лошадь, не останавливаясь, продолжала свой путь.

Адриан долго всматривался в заросли, но так ничего и не увидел. Вскоре они отъехали слишком далеко, чтобы можно было что-то разглядеть, но он продолжал бросать через плечо тревожные взгляды. В рассказах преследователь обычно оказывался получеловеком-полуволком, троллем или призраком. Будь это одна из невероятных историй Пэкера, это непременно был бы гоблин в костюме и цилиндре. В воображении Адриан мог нарисовать злодея в каком угодно обличье, но он точно знал, что это, конечно же, не гоблин. «Может, разбойник?» — предположил он. Всадник в добротной новой одежде да еще с поклажей, несомненно, покажется заманчивой целью для любого грабителя. Адриан ехал дальше, вглядываясь в густую чащу и прислушиваясь к тихому завыванию ветра, но преследователь так и не появился.

Географические познания Адриана, приобретенные во время ночных посиделок у очага с Пэкером, заканчивались неподалеку от Колноры, как, впрочем, и его собственные передвижения в бытность солдатом. Он все еще был в Уоррике, королевстве Этельреда, но уже ближе к северной границе. Шеридан располагался севернее Уоррика — это он знал. Дорогу он выбрал верно, но не имел ни малейшего представления о том, сколько ему еще добираться и как не пропустить поворот на Шеридан, если там не будет указателя. Мимо нескольких троп, бежавших в сторону от главной дороги, он уже проехал, решив, что путь к университету должен быть более людным. Единственным местом севернее Шеридана, которое когда-либо упоминал Пэкер, было государство Трент. Старик-жестянщик описывал его как горное королевство, населенное свирепым народом. Адриан не думал, что проехал нужный поворот, хотя в жизни ему доводилось делать и более глупые вещи.

Поздним утром он въехал в маленькую деревушку с бедными домами, крытыми соломой, косыми заборами и расчищенными от камней полями. Опять моросил мелкий дождь, и на улице было пусто. Адриан хотел было постучаться в дом, где из печной трубы валил дым, но тут заметил человека, тащившего тележку с навозом.

— Что это за деревня? — спросил его Адриан.

Мужчина медленно поднял голову — так медленно, будто она весила слишком много. Адриану было хорошо знакомо это движение, в котором читалась некая обреченность. Ему часто доводилось видеть подобную реакцию местных жителей, когда их войско входило в какую-нибудь деревушку. Страх. Эта реакция была инстинктивной, как бегство оленя, и Адриан был уверен, что если бы мужчина с тележкой мог бежать со скоростью оленя, его бы уже и след простыл. По опыту службы во многих армиях Адриан знал, что право захвата таких деревень было чем-то само собой разумеющимся и даже никогда не обсуждалось. В лучшем из домов командующий обычно устраивал свой штаб. В остальных размещались лейтенанты, выгоняя хозяев на улицу и забирая себе даже их одеяла. Остаться в доме дозволялось только красивым дочерям хозяев. Если командир изволил пребывать в хорошем настроении, то посмевшего возражать отца могли всего лишь избить, но у командиров редко случалось хорошее настроение… Адриан не мог припомнить, бывал ли он когда-либо именно в этой деревне. В его памяти все они были похожи друг на друга так же, как поля брани сливались в нечто одинаковое и бессмысленное. Однако было очевидно, что этому человеку уже доводилось сталкиваться с появлявшимися в деревне всадниками, встречи эти не приносили ничего хорошего, и в его душе навсегда поселился страх.

Адриан спешился и мягко сказал:

— Прошу простить меня, господин, я не хотел пугать вас. Я здесь проездом. Надеялся, что вы сумеете указать мне нужное направление.

Мужчина с опаской покосился на него.

Адриан улыбнулся.

Мужчина улыбнулся в ответ.

— Уиндам.

— Это название деревни или ваше имя?

— Э, название деревни, сэр, — смущенно сказал мужчина. — Меня зовут Пратт, сэр.

— Рад познакомиться, Пратт. А что это за река?

— Галевир, сэр.

— Значит, это какое королевство?

— Мы находимся в провинции Чедвик королевства Уоррик.

— То есть все еще в Аврине?

— Конечно, сэр, — удивленно сказал Пратт. — Но на том берегу уже начинается королевство Меленгар.

— А это тоже еще Аврин?

— Да, сэр.

Мужчина отставил тележку и вытер лицо рукавом.

— А вы, значит, направляетесь в Трент?

— Нет, в Шеридан. Просто я в пути уже несколько дней и опасался, что заехал слишком далеко.

— В Шеридан? О нет, сэр. Вам еще полдня пути.

Адриан посмотрел на влажное серое небо.

— Замечательно. Можете мне что-нибудь рассказать о том, какая дальше дорога?

— Я никогда не бывал на том берегу реки, сэр.

— А что, берега враждуют между собой?

— Нет-нет, Этельред и Амрат мирно соседствуют уже много лет. На Входном мосту не было охраны с тех пор, как я тут поселился, а я живу здесь с рождения. Просто мне незачем переправляться на тот берег. Горшечник Биб, вот он был там. Он продает в Медфорде свои глиняные изделия. Ездит туда дважды в год. Это столица королевства Меленгар. Вон там находится. — Пратт указал на противоположный берег, чуть влево от моста. За завесой дождя Адриан разглядел лишь размытые серые очертания каких-то зданий. — В ясную зимнюю ночь, когда деревья голые, отсюда видны огни замка Эссендон, а утром на Праздник зимы слышны колокола Маресского собора. Биб привозит из Медфорда соль и цветные ткани, а однажды даже привез жену. Красивая девушка, но… — он понизил голос, — ленивая, как сурок. Обед не заставишь приготовить, да она, в общем-то, и готовит не лучше сурка. У Биба дома теперь такой кавардак…

— Так вы знаете, куда мне ехать, чтобы добраться до Шеридана? — перебил его Адриан.

— Конечно, знаю. Сам я там не был, но через нашу деревню и в ту, и в другую сторону проезжает немало народу. С некоторыми я разговаривал. Редко, правда, встречаются такие любезные, как вы… Кажется, на том берегу есть развилка. Биб говорит, там нет никаких указателей, но левая дорога ведет в Медфорд — ее называют Королевской. Вам нужно оставаться на правой, проехать всю Восточную окраину, мимо Высоких лугов. Сам-то Биб там никогда не был — он ездит только в Медфорд, — но другие говорят, что школа расположена возле Лугов, немного на восток.

— Что ж, спасибо… Пратт, да?

— Да, сэр. Вы откуда едете, сэр?

— Из Колноры.

— Слыхал я о ней. Говорят, большой город. Не понимаю я людей, зачем селиться так близко друг к другу и жить в такой тесноте. Как-то это неестественно. А когда Марибор дает им это понять, они едут сюда, чтобы скрыться от его гнева. Лет шесть назад здесь свирепствовала чума. Это они занесли. Столько хороших людей погибло! Если бы не Мертон с Фэллонской трясины, мы бы, наверное, уже все были на том свете… Как там сейчас дела, в этой Колноре?

— Странно, Пратт. Дождливо и странно.

Незадолго до заката солнцу удалось продырявить облака, и Шериданскую долину, к которой приближался Адриан, залили его косые лучи. Эта благодатная картина вселяла в Адриана надежду, что теперь удача будет на его стороне, хотя в глубине души он не слишком в это верил.

Адриану не везло с тех пор, как он получил письмо. Сам факт, что оно нашло его в восточных джунглях, можно было считать чудом — или проклятием. В этом он и сам до сих пор не разобрался. В тот памятный день он пребывал в дебрях Калиса в городе под названием Мандалин. На большой арене, окруженной белыми башнями, всегда собирались самые почетные зрители. Той ночью он участвовал в трех схватках, но запомнил только последнюю. Возможно, он испытал бы те же чувства, даже если бы не прочел письма. Ему хотелось так думать, чтобы вернуть себе самоуважение и смягчить чувство вины. Мысль о том, что отцу надо было умереть, чтобы заставить его бросить арену, делала его причастным к отцовской смерти и заставляла чувствовать себя виноватым. Логики в подобных мыслях не было никакой, но иногда именно такие мысли больше всего и помогали. В смерти Данбери его вины не было, но и совсем невиновным он себя не чувствовал.

Пратт дал ему верные указания, и стоило Адриану заметить колокольню на востоке, он решил, что добрался до конечного пункта своего путешествия. Вид долины поразил его, он не помнил, чтобы когда-либо видел такую красоту. Университетские здания окружали тенистую лужайку, словно каменные монолиты в джунглях Гур Эм. Святилища тамошних племен обладали такой же мистической аурой, одновременно священной и непознаваемой. Но эти здания были намного больше. В центре лужайки возвышалась огромная статуя какого-то человека. В одной руке он держал книгу, в другой — меч. Адриан понятия не имел, кто это такой. Может, основатель школы? А может, это и не статуя вовсе, а великан, воздвигнувший эти невероятные дома и каким-то образом окаменевший. По крайней мере это объяснило бы наличие здесь каменных строений. Нигде, на много миль вокруг, Адриан не видел строительного камня, а для того, чтобы передвинуть хотя бы один из каменных блоков, понадобился бы десяток ломовых лошадей и сани со смазанными маслом полозьями, не говоря уж о том, чтобы сложить из них четырехэтажные здания. Если это не работа великана, то как еще объяснить существование этого места?

Ступив на круглую площадку, он заметил с десяток молодых людей, одетых в мантии. Они шли по тропинкам, придерживая полы, чтобы не замочить их в еще не высохших лужах. Некоторые остановились и стали его разглядывать, и Адриан почувствовал себя не в своей тарелке, поскольку ничего не знал об этом месте и понятия не имел, куда ему идти. В его представлении университет должен был располагаться в одном здании, скорее всего, вообще в одной комнате, куда можно будет просто постучаться и спросить профессора. Перед ним, однако, раскинулся целый городок немалых размеров.

Подъехав к скамье, он спешился и привязал к ней Танцорку.

— Ты что, собираешься здесь учиться? — спросил, разглядывая его, один из юношей постарше.

Судя по презрительно сморщенному носу, эта идея ему не очень нравилась. Для такого молодого, низкорослого и безоружного человека у юноши был слишком заносчивый тон.

— Я приехал, чтобы увидеться с человеком по имени Аркадиус.

— Профессор Аркадиус в Глен-холле.

— Глен-холл… это который… — спросил Адриан, окидывая взглядом здания с колоннами, которые теперь, когда он стоял на земле, казались еще выше.

— Который большой, — ответил юноша.

Адриан едва сдержал смешок, гадая, какая из этих громадин представляется юноше маленькой.

Ученик указал на здание с колокольней.

— А… спасибо, — поблагодарил его Адриан.

— Ты мне не ответил. Собираешься поступить в школу?

— Нет… школу я уже закончил.

Молодой человек в изумлении уставился на Адриана.

— Ты закончил Шеридан?

Адриан покачал головой и улыбнулся.

— Нет, я закончил другую школу. В нее проще поступить, но выпускные экзамены там просто убийственные. Не последишь за моей лошадью, а? Только будь осторожен — она кусается.

Оставив юношу и троих его товарищей возле скамьи, он направился к массивным дверям Глен-холла, чувствуя, как озадаченные ученики смотрят ему вслед.

Внутри здание поразило Адриана не меньше, чем снаружи. С тех пор как он сбежал из Хинтиндара, большая часть его жизни проходила в военных лагерях. Он мало что видел, кроме солдатских палаток и костров, лесов и полей. Конечно, довелось ему повидать и несколько замков, но только во время штурма, и он почти ничего не помнил. Когда сотня разъяренных людей размахивает стальными клинками и стреляет из луков, сложно подмечать тонкие нюансы точеного камня и резного дерева. Более всего на то, что он сейчас видел, походили арены — те, на которых он сражался ближе к концу своего пребывания в Калисе, уже после того, как вышел из джунглей. Огромные амфитеатры с восходящими рядами, топот ног и гром аплодисментов. Там был такой же размах, но тонкость работы не шла ни в какое сравнение. Войдя в Глен-холл, Адриан испытал желание снять обувь.

Сразу при входе потолок устремлялся вверх на высоту трех этажей. Под ним висела люстра с двумя дюжинами горевших свечей, зажженных, на взгляд Адриана, непонятно зачем, поскольку сквозь высокие окна на мраморный пол проливался сияющий свет. По центральной лестнице, достаточно широкой, чтобы по ней прошла шеренга из пяти человек, эхом разносились чьи-то голоса. Адриан шагал по отполированному холлу, стуча сапогами и заглядывая во все углы в надежде кого-нибудь встретить. Однако единственным лицом, которое он увидел, было лицо старика на портрете ростом с Адриана. Он остановился, удивляясь, как можно было написать портрет такого размера.

На башне зазвонил колокол, вмиг разрушив тихую сонную атмосферу и наводнив пустоту шумом шагов и взволнованных голосов. По лестнице промчалась толпа молодых людей. Со всех сторон коридора замелькали мантии самых разных цветов. Адриан прижался к стене, словно оказался в ущелье во время панического бегства скота.

— Нет, это неправильно! Профессор Аркадиус говорил, что камень, который светится, это «Утренняя звезда», — доказывал один юноша. То ли он был слишком высоким для своих лет, то ли старше своих товарищей.

— Это была магнезия, — ответил его спутник, прижимавший к груди книгу. Он был ниже ростом и стройный, как молоденькое деревце. Адриан чуть было не принял его за девицу.

— Не согласен.

— Хочешь поспорить? — Юноша с книгой схватил второго за руку. Поток студентов разошелся надвое вокруг них. — Будешь месяц делать за меня работу по хозяйству?

— Я сын барона. Я не могу мыть полы.

— Конечно же, можешь! Я тебя научу. Даже сын барона может научиться мыть полы.

Сын барона молча усмехнулся.

— Ладно, Энгдон, — прищурился юноша с книгой, — тогда, может, на месяц поменяемся обедами?

— Да ты с ума сошел!

— Это не отрава.

— Для меня — отрава. Не представляю, как ты ешь эти помои!

— Ты боишься, потому что знаешь, что я прав.

Сын барона с силой толкнул собеседника, отчего тот упал на пол, и надменно улыбнулся.

— Я ничего не боюсь. Запомни это! — Энгдон круто развернулся, намереваясь гордо уйти, и ему бы это удалось, если бы у него на пути не оказался Адриан, в которого сын барона тут же врезался. — Смотри, куда идешь, болван! — вскричал он.

— Нет, извини, меня не так зовут. Я Адриан. — Улыбнувшись, Адриан протянул парню руку.

Энгдон злобно посмотрел на него.

— Мне плевать, кто ты такой. Уйди!

— С радостью. Не покажешь, как мне пройти к кабинету профессора Аркадиуса?

— Я тебе не слуга! Тоже мне, нашел провожатого!

Юноша злился, глаза его сверкали яростью, но Адриан был старше и явно сильнее, к тому же Энгдон не мог не заметить мечей, а потому, в отличие от ученика возле скамейки во дворе, не стал продолжать разговор.

— Это была «Утренняя звезда», — на ходу бросил Энгдон через плечо.

— Магнезия, — пробормотал второй юноша.

— Твой друг? — Адриан протянул руку и помог студенту подняться.

— Энгдон — дворянин, — объяснил юноша.

— А ты нет?

Юноша удивленно поднял брови.

— Шутишь, что ли? Я сын купца. Шелк, атлас и бархат, которые… — он с несчастным видом потряс свою мантию, — теперь грязные.

— Адриан.

— Бартоломью. — Юноша пожал его руку, забыв про мантию. — Я могу проводить тебя к профессору, если хочешь.

— Очень любезно с твоей стороны.

— Да мне не трудно! Нам сюда.

Бартоломью взбежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки зараз. На втором этаже он свернул в коридор, затем еще в один и, остановившись перед дверью в самом его конце, постучал в нее кулаком.

— Профессор, к вам посетитель, — громко объявил он.

Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге показался человек весьма преклонного возраста с седой бородой и в очках. Все сведения Адриана об Аркадиусе сводились к детским воспоминаниям о незнакомце, который несколько раз навещал его отца. Он всегда появлялся неожиданно, гостил несколько дней, а затем так же внезапно уезжал, часто даже не попрощавшись. Он показывал волшебные фокусы, чтобы позабавить деревенских детей, мановением руки заставлял распускаться цветы и зажигал свечи, а однажды утверждал, что вызвал дождь, хотя в тот день небо и так было затянуто тучами. Адриану нравился этот старик. Он всегда был весел, учтив и куда дружелюбнее вечно хмурого отца. Вскоре после смерти матери — Адриану тогда было шесть лет — Аркадиус приехал в последний раз. Они с Данбери беседовали до поздней ночи. С тех пор он больше не появлялся, а отец никогда не вспоминал о старике.

Адриан сделал шаг вперед.

— Здравствуйте, я… — начал он.

Аркадиус жестом остановил его, погладил свою бороду и, чуть приоткрыв рот, провел языком по зубам.

— Старики никогда не меняются так сильно, как молодежь. Мы меняемся постепенно, как деревья наращивают новые кольца, — тут появилась новая морщинка, там стало немного больше седины, — но молодые как будто превращаются из гусениц в бабочек. Словно за одну ночь становятся совершенно новыми людьми. — Он покивал, широко улыбаясь. — Адриан Блэкуотер, как же ты вырос! — Затем повернулся к юноше и сказал: — Благодарю, Бартоломью. И кстати, это все же была «Утренняя звезда», но белая, а не красная.

Юноша замер от изумления.

— Но…

— Иди-иди, — выпроводил его старик. — Адриан, когда войдешь, будь добр, закрой за собой дверь.

Адриан сделал шаг и замер. То, что творилось в кабинете профессора, едва ли можно было назвать беспорядком. Это было воплощением хаоса, запертого в комнате. Она напоминала склад причудливых вещей, однако большую часть ее занимали книги. Адриан никогда не видел столько книг в одном месте. Полки простирались до самого потолка, и ни на одной из них не было свободного места. Не поместившиеся там книги были сложены на полу в гигантские стопки, походившие на шаткие, качающиеся колонны. Некоторые из них уже обрушились, и книги валялись по всему полу, будто останки древних руин. Между ними стояли бочки, бутыли и банки самых разных размеров. Из всех видимых щелей торчали камни, перья и засушенные растения. В углу, над клеткой, которую занимала семейка опоссумов, висело старое осиное гнездо. В других клетках обитали птицы, грызуны и рептилии, наполнявшие комнату писком, щебетом и стрекотанием.

Тем временем старик ловко пробрался сквозь кучи хлама в дальний угол кабинета и уже сидел на высоком табурете за маленьким деревянным столом. Адриан не успел заметить, каким путем воспользовался Аркадиус, и ему пришлось самому прокладывать себе дорогу. Ступая очень осторожно, он, преодолев многочисленные препятствия, наконец приблизился к профессору.

Аркадиус снял очки и начал протирать стекла тряпкой, по виду очень похожей на старый носок.

— Стало быть, ты получил мое письмо?

— Даже не представляю, как оно меня нашло. Я был в Мандалине, в Калисе.

— Ах… древняя столица Восточной империи. Ну и как там дела? Город еще стоит, полагаю.

— Частично.

— Теперь отвечу на твой вопрос: я отправил Трибиана ДеВоула разыскать тебя и передать мое послание. Этот человек не менее настырен, чем куратор церкви, к тому же он там родился и хорошо знает Восток.

— И все равно я не понимаю, как ему удалось меня найти и откуда вы вообще узнали, что я в Калисе.

— Магия.

— Магия?

— Разве отец не говорил тебе, что я волшебник?

— Отец вообще про вас никогда не говорил.

Аркадиус открыл было рот, затем помедлил и кивнул.

— Ах да, конечно. Могу себе представить. — Он подышал на вторую линзу и принялся протирать ее тряпкой-носком.

— Если вы умеете колдовать, почему бы не попытаться исправить себе зрение?

— А я и исправляю. — Аркадиус надел очки. — Вот, так гораздо лучше.

— Ну какая же это магия!

— А разве нет? Если бы я сейчас выстрелил из лука и убил Финеаса, лягушку в клетке позади тебя, ты посчитал бы это магией?

— Нет.

— Но если бы я щелкнул пальцами и бедняга Финеас свалился замертво, это была бы магия, так?

— Наверное…

— В чем разница?

— Ну… обычно люди не могут убить лягушку щелчком пальцев.

— Почти верно. Правильный ответ заключается в том, что это магия, ведь ты не знаешь, как я убил лягушку. Если бы ты знал, что за минуту до того, как ты вошел, я отравил бедного маленького Финеаса, это все еще была бы магия?

— Нет.

— А теперь позволь спросить: каким образом эти очки помогают мне видеть более четко?

— Не знаю.

— Магия! — лучезарно улыбнулся старик, глядя на Адриана поверх очков. — Видишь ли, чем старше я становлюсь, тем сложнее мне видеть. Мир не изменился — изменились мои глаза. Зная, что стекло изменяет восприятие посредством фокусирования, я могу создавать эти маленькие стеклышки, которые помогают мне усиливать зрение. Это и есть магия, понимаешь? Наблюдения в сочетании с логикой, знаниями и рассуждениями помогают такому волшебнику, как я, понять законы природы, что, в свою очередь, дает мне возможность использовать ее силу в своих целях. — Профессор поднял голову, будто что-то услышав. — Не волнуйся, Финеас, на самом деле я не давал тебе яду.

Адриан повернулся и увидел, что у него за спиной в клетке действительно сидит лягушка. Когда он снова посмотрел на Аркадиуса, тот был занят табуретом, пытаясь установить его поудобнее.

— Что касается тебя, — продолжал профессор, — тут дело еще проще: важно было лишь держать ухо востро и собирать новости о великом воине. Я знал, что отец научил тебя отлично владеть оружием, а когда я виделся с ним уже после твоего ухода из Хинтиндара, он рассказал мне о твоем желании стать солдатом. Все эти сведения практически гарантировали, что ты непременно должен прославиться. Определить твое местонахождение было не так уж трудно.

Адриан кивнул, чувствуя себя дураком. Не надо было спрашивать.

— Я хочу поблагодарить вас за то, что сообщили мне о смерти отца и распорядились его делами в мое отсутствие. Я рад, что у него был кто-то, на кого он мог положиться, особенно после того, как вы вроде бы перестали приезжать к нам в гости.

— Мы с твоим отцом были старыми друзьями. Я познакомился с ним задолго до твоего рождения — примерно тогда, когда он поселился в Хинтиндаре. В те дни я часто ездил к нему, однако со временем… Видишь ли, годы берут свое. Тяжело отправляться в далекие путешествия, когда и по коридору-то ходишь с трудом. Такое бывает… время летит незаметно.

— Как вы узнали о его смерти?

— Я навещал его в прошлом году, и мы вспоминали старые времена. Он был уже сильно болен, и я знал, что ему недолго осталось, поэтому попросил известить меня о любых переменах в его состоянии.

— Значит, вы вернулись в Хинтиндар?

— Нет, и уже, наверное, никогда не вернусь.

— Но вы писали, что должны передать мне какие-то вещи отца.

— Если выражаться точнее, одну вещь. Когда я в последний раз виделся с Данбери, он просил отдать ее тебе.

Адриан с трудом представлял себе, как среди всего этого хлама можно найти какую бы то ни было вещь, если только она размером не меньше собаки. Подняв голову, он заметил сову, которая угнездилась на перилах балкона второго этажа, различные ящики и сундуки и человеческий скелет, болтавшийся на кончике воткнутого в стену васарианского боевого копья.

Аркадиус улыбнулся и снял с шеи амулет на цепочке. Адриан узнал этот медальон. Отец носил его не снимая, даже когда спал или мылся. Амулет был настолько неотъемлемой его частью, что увидеть медальон отца в руках другого человека было все равно что увидеть отсеченный палец. И если до сей минуты Адриан втайне воображал, что отец на самом деле жив, то теперь все его иллюзии окончательно развеялись, и на мгновение он снова увидел окровавленного тигра, который, делая последний вздох, смотрел на него тоскливыми глазами, и в них светился один-единственный вопрос: за что?

— Не хочешь присесть? — мягко спросил Аркадиус. — По-моему, тут где-то есть еще один стул. Вообще-то их должно быть пять. Ну, ты можешь воспользоваться моим табуретом. Мне вредно так много сидеть.

Адриан вытер глаза.

— Со мной все хорошо…

Аркадиус предложил ему тряпку-носок, но Адриан покачал головой.

— Он говорил обо мне?

Аркадиус, уже успевший встать, снова уселся на табурет и со стуком положил медальон перед Адрианом.

— Он рассказал мне о твоем отъезде. О том, что вы крепко поссорились, но в детали он не вдавался, а я не настаивал на подробностях.

— Я назвал его трусом. Это было самое оскорбительное, что пришло мне в голову, и последнее, что я ему сказал.

— На сей счет я бы не переживал. Его и более страшными словами называли.

— Но не родной сын! Не единственный человек, оставшийся у него в целом мире. — Адриан склонился над медальоном на столе. Серебряное украшение размером чуть больше монеты было выполнено в форме круга, состоявшего из переплетенных между собою узлов. — Откуда он его взял? Это моя мать ему подарила?

— Нет, подозреваю, что этот медальон — фамильная драгоценность, передававшаяся из поколения в поколение. Он очень ценный. Твой отец просил передать тебе то, что когда-то сказал ему его отец. Ты должен всегда носить этот медальон, ни при каких обстоятельствах не продавать его и передать сыну, если таковой у тебя будет. Это первая часть его предсмертного желания.

Адриан поднял медальон за цепочку, и теперь он качался между его пальцами.

— А вторая?

— К ней мы еще вернемся, но пока достаточно и первой. Ты проделал долгий путь, похоже, вымок до нитки. Полагаю, ты бы хотел высушить свою одежду, возможно, принять ванну, вкусно поужинать и хорошенько выспаться в теплой постели. К сожалению, я могу предложить тебе только три из четырех перечисленных пунктов… Сегодня у нас на ужин… гм… пироги с мясом.

— Спасибо. Я немного… — У Адриана перехватило дыхание, и он смог лишь пожать плечами.

— Я понимаю. — Аркадиус посмотрел в сторону двери и крикнул: — Бартоломью!

Дверь в кабинет приоткрылась.

— Сэр?

— Будь молодцом и проследи, чтобы Адриан получил ужин и постель. Кажется, Винсент Куинн уехал домой, так что в спальне в северном крыле должно быть свободное место.

— Э… конечно, но… э… как вы узнали, что я все еще здесь?

— Магия. — Старый волшебник подмигнул Адриану.

— Пиклз! — радостно воскликнул Адриан, увидев мальчишку.

Бартоломью проводил Адриана наверх в спальню. Это была вместительная комната, в которой в ряд стояла дюжина аккуратно застеленных кроватей. Все они пустовали, и только на одной сидел Пиклз. Услышав свое имя, уличный сирота из Вернеса подскочил и одарил Адриана знакомой широкой улыбкой.

— Я приехал, любезный сэр. Мчался так быстро, как только мог! Боялся, как бы не упустить вас! Но, как видите, я здесь, прибыл в это замечательное место на два дня раньше вас.

— По дороге у меня возникли кое-какие трудности, и пришлось на некоторое время задержаться в Колноре. А тебе повезло, что ты не попал на ту баржу!

Адриан взял парнишку за руку и крепко сжал ее. Они были едва знакомы, но оба оказались здесь чужаками, которых уже связывало общее прошлое. Хотя они провели вместе не так много времени, пока шли через кишащий крысами город, в эту минуту Пиклз был старейшим и ближайшим другом Адриана.

— Любезный сэр, вынужден снова принести свои извинения за то, что был арестован именно тогда, когда вы более всего во мне нуждались.

— Не нужно за это извиняться, и можешь называть меня просто Адриан.

Пиклз изумленно уставился на него.

— Я ваш преданнейший слуга! Я не могу называть вас по имени.

— Ну а от обращения «сэр» мне не по себе, да и люди могут решить, что я прикидываюсь рыцарем.

Пиклз задумчиво наморщил лоб, затем снова улыбнулся.

— Тогда — господин Адриан.

«Ладно, сойдет», — подумал Адриан, хотя ему это тоже не очень нравилось.

— Это удивительное место, господин Адриан! Я никогда не видел ничего подобного. Здесь так чисто! Не воняет ни рыбой, ни лошадиным навозом.

Лошади, подумал Адриан. Танцорка. Он совсем про нее забыл.

— Мне надо найти место для моей лошади.

— Я знаю такое место, — с гордостью заявил Пиклз. — Я видел конюшню. Могу пристроить вашу лошадь. К тому же мне все равно нужно сходить вниз и отнести эту книгу.

На кровати мальчишки Адриан заметил фолиант огромного размера.

— Ты умеешь читать? — удивился он.

Пиклз покачал головой.

— О нет, конечно, нет, но в этой книге много картинок. Профессор сказал, я могу посмотреть их, чтобы занять себя, пока дожидаюсь вашего приезда, только нужно обязательно вернуть ее в библиотеку в восточном корпусе, откуда он ее взял. Я занесу книгу, а потом разберусь с вашей лошадью, ладно? Где вы ее оставили?

— Я тебе покажу.

— Не нужно. Я рад служить вам. Вы можете остаться здесь, поваляться на кровати и всласть полениться.

Адриан окинул взглядом суровую комнату, напомнившую о многочисленных солдатских бараках, в которых ему не раз приходилось ночевать.

— Ничего, я уже и так всласть поленился.

Скрывшись за холмами, солнце оставило после себя лишь слабое сияние в небе. На лужайке какой-то юноша, забравшись на лестницу, зажигал фонари. Пиклз, шагавший рядом с Адрианом, с трудом удерживал тяжеленную, словно конкурсная тыква, книгу и с ворчанием перекладывал ее из одной руки в другую.

— Давай я тебе помогу, — предложил Адриан.

— О нет! — Пиклз прибавил шагу и перешел на бег, видимо, желая продемонстрировать свою самостоятельность, а может быть, чтобы добраться до нужного места прежде, чем у него не выдержат руки.

Они вошли в здание поменьше, расположенное рядом с Глен-холлом, и Адриан наконец заметил, что дома здесь действительно разные, хотя все выглядят впечатляюще. Внутри было много отдельных закутков, парт, больших столов и беспорядочно стоявших стульев. Библиотека оказалась не слишком большим помещением, но все стены снизу доверху занимали полки с книгами, хотя их было куда меньше, чем Адриан ожидал увидеть. Многие полки пустовали, и он догадался, что стоявшие там книги сейчас находятся на руках у студентов. Пиклз выпустил книгу из рук над столом в центре, и она грохнула так, что эхо разнеслось по помещению.

— Вот! — сказал он, театрально выдохнув, и рухнул на стол, словно только что получил смертельную рану. — Не выйдет из меня ученого. — Он медленно поднялся, тяжело дыша. — Не знаю, как вам удается таскать мечи, ведь они наверняка тяжелее книг.

— Плохие мечи — да.

— А что, мечи бывают хорошими и плохими?

— Как и люди.

— Правда? — Судя по тону, Пиклз не очень в это верил.

— Плохие мечи — неудобные и тяжелые, а правильно сделанные — довольно легкие и обладают хорошим балансом.

— Все равно не думаю, что смог бы поднять меч.

Адриан вынул короткий меч и протянул его Пиклзу, рукоятью в его сторону.

Пиклз с сомнением посмотрел на оружие.

— Что-то не похоже на хороший меч. Вы уж меня простите, господин Адриан, но он выглядит каким-то затертым.

— Внешний вид часто бывает обманчив.

Улыбка Пиклза стала еще шире.

Он обхватил рукоять обеими руками, скривившись в предвкушении неудачи. Затем Адриан отпустил лезвие, и оно взлетело вверх так резко, что Пиклз едва не упал навзничь.

— Какой легкий! — вскричал мальчишка. — Конечно, не сказать, что как перышко, но гораздо легче, чем я думал.

— Два с половиной фунта.

Пиклз разжал левую руку, держа меч только правой.

— А кажется еще легче.

— Это из-за баланса, о котором я говорил.

— Разве ему не нужно быть тяжелым?

— Чтобы пронзить кожу, вовсе не нужен большой вес. Важнее скорость.

Пиклз опустил руку и махнул мечом в воздухе.

— С ним я чувствую себя почти героем.

— Почти — это все, на что можно рассчитывать, когда держишь такое оружие.

Пиклз вытянул меч перед собой и осмотрел лезвие, закрыв один глаз.

— Значит, его выковал прославленный оружейник?

— Его выковал я.

— Вы, господин Адриан? Правда?

— Мой отец был кузнецом. Я вырос рядом с кузницей.

— Ох, — смутился Пиклз. — Приношу самые искренние извинения, господин Адриан. Мне очень жаль, что я назвал его затертым.

— Он и есть затертый, — усмехнулся Адриан. — И уродливый — уродливое орудие для гадкого дела.

— А вон тот — нет! — Пиклз указал на огромный меч на спине Адриана.

— Тот ковал не я.

Адриан забрал у Пиклза меч и вложил его обратно в ножны, куда он скользнул с громким хлопком.

Они вернулись на лужайку. Адриан расстегнул ремни, которыми его поклажа была привязана к Танцорке. Пиклз тем временем отвязал уздечку. Закинув вещи на спину, Адриан поднял голову и внезапно увидел то, чего совсем не ожидал. На третьем этаже Глен-холла из последнего окна слева выглядывал человек с баржи — мрачный незнакомец в черном капюшоне. Адриану потребовалось мгновение, чтобы понять, кого он видит, и тут человек отступил назад, растворившись в темноте, словно призрак.

— Ты это видел? — спросил Адриан у Пиклза.

— Что? — не понял мальчишка.

Адриан указал на окно.

— Вот в том окне только что мелькнул человек в капюшоне.

— Нет, господин Адриан, я никого не вижу. Какое окно вы имеете в виду?

— Вон то, — снова указал Адриан.

Пиклз внимательно всмотрелся в окно и покачал головой.

— Вы уверены? Человек, да еще в капюшоне! Зачем кому-то надевать капюшон в комнате? Там очень тепло.

— Не знаю, — пробормотал Адриан, не отводя взгляда от окна. — Ты точно ничего не видел?

— Да, сэр… то есть, господин Адриан.

Адриан почувствовал себя глупо. Это никак не мог быть человек с баржи. Если там вообще кто-то был, то, скорее всего, какой-нибудь ученик.

— Хотите, я сбегаю и посмотрю, есть ли там человек в капюшоне?

— Нет, давай лучше поставим Танцорку в стойло, — сказал Адриан, но, прежде чем окончательно сдаться, бросил последний взгляд на окно.

Оставив Танцорку в конюшне, они снова поднялись по ступенькам и вошли в гигантские двери Глен-холла. Теперь, после захода солнца, внутри все выглядело иначе, не столь радужно и гостеприимно. Люстра и настенные фонари не справлялись с освещением огромного вестибюля, лестниц и темных коридоров, и Глен-холл походил на глубокую, мрачную пещеру.

— Профессор сказал, вас ждут в столовой, — сообщил Пиклз, пока Адриан складывал свои вещи и мечи на предоставленную ему свободную кровать.

— А ты?

— Я? Я останусь здесь и буду охранять ваши многочисленные ценности от многочисленных любопытных глаз и многочисленных ловких незанятых пальцев.

— Это школа, Пиклз. Тут не разрешается воровать.

— В Вернесе тоже не разрешается, но вы удивитесь, узнав, сколько вещей исчезает каждый день.

— Это другое. Уж не думаешь ли ты, что какому-нибудь мальчишке придет в голову прихватить мой большой меч? Где он его спрячет?

Пиклз задумался, глядя на огромный меч, лежавший на кровати.

— И все же, — сказал он, — моя задача оберегать ваши замечательные вещи, чтобы их не украли.

— Я настаиваю, чтобы ты пошел со мной.

— Но я…

Адриан со строгим видом скрестил руки на груди.

— Что для тебя важнее? Я или мои вещи? По школе нельзя разгуливать с оружием, но что я буду делать, если кто-нибудь на меня нападет?

Пиклз с любопытством посмотрел на него.

— Мне кажется, с тем, кто на вас нападет, случится что-то не очень приятное, господин Адриан.

Адриан нахмурился.

— Мне все равно нужно, чтобы ты меня прикрывал. Простое предупреждение может спасти мне жизнь.

— О да! Это правда. — Пиклз энергично закивал, и эти движения были настолько полны воодушевления, что их едва ли можно было назвать обычными кивками. — Вы слишком доверчивы! Я пойду с вами и буду следить и предупреждать вас.

Когда Адриан направился к двери, Пиклз схватил его вещи и засунул их под матрас.

— Ну вот, — радостно улыбнулся он, — теперь ничьи незанятые руки не доберутся до замечательных вещей господина Адриана.

— Показывай дорогу, Пиклз.

Они вошли в большую залу с длинными столами, за которыми ужинали студенты. С потолка свисало несколько знамен, весь остальной интерьер состоял только из дерева, камня или олова. Голоса сотен учеников сливались в оглушительный шум.

На лице Пиклза появилось мечтательное выражение.

— Прекрасное место! Просто заходишь и берешь еду.

Он схватил пару пирогов с кухонного стола, где их раскладывали по большим деревянным поддонам; затем они с Адрианом втиснулись на места в самом конце длинного стола. Из всех присутствующих только они с Пиклзом не были одеты в мантии и потому выделялись на фоне остальных.

Несмотря на голод, Адриан не сразу приступил к ужину. Какое-то время он просто смотрел на пирог, снова и снова мысленно возвращаясь к окну на третьем этаже и человеку в капюшоне.

«Это не мог быть он. Откуда ему здесь взяться?» — уговаривал себя Адриан.

И тем не менее Адриан был свидетелем убийств и оставался единственным человеком, который мог опознать убийцу.

«Свидетелем чего? Нет ни лодки, ни ювелиров, ни Вивиан».

Капюшон мелькнул в окне лишь на мгновение. Может, ему просто померещилось? Или это был обман зрения, вызванный светом или, напротив, его отсутствием. Ведь Пиклз стоял рядом, но ничего не увидел.

«Он бы не нашел меня здесь, правильно? — продолжал размышлять Адриан. — Разве на барже я упоминал Шеридан?»

В этом он не был уверен. Возможно. Он много говорил, купцы и Вивиан постоянно задавали вопросы. Все возможно. Но как этот человек проник в школу? Впрочем, самого-то Адриана никто не останавливал и ни о чем не спрашивал. Юношей на лужайке он не брал в расчет. Скорее всего, ни один из них не заговорил бы с таким мрачным типом, а если бы и заговорил, то человеку в капюшоне — Адриан был уверен — это помешало бы еще меньше, чем ему самому.

— Кто вы такие? Вы не студенты! — послышался чей-то сердитый возглас.

Адриан оторвал взгляд от пирога и узнал недовольного студента. Энгдон, сын барона, который врезался в него в коридоре.

— Гости, — ответил Адриан. — И мы с тобой уже встречались. Я Адриан, помнишь? Пару часов назад ты налетел на меня в коридоре.

— Ах да… Болван, который не может вовремя убраться с дороги.

— И все это ты понял, когда столкнулся со мной?

— Ты не уступил мне дорогу и не знал, куда идти, так что я многое понял. А это еще что за существо с тобой?

Сын барона Адриану совсем не нравился.

— Этого замечательного молодого человека, сидящего напротив вас, зовут Пиклз.

— Пиклз? Что это за имя? — заинтересовался другой юноша.

Адриан увидел, как Пиклз поник.

— Запоминающееся, ты не находишь? — весело ответил Адриан.

— Дурацкое, но ему оно явно подходит, — фыркнул Энгдон. — И чьи же вы гости? Или просто пришли красть нашу еду?

— Профессора Аркадиуса. А ты был прав насчет «Утренней звезды». Только она не красная, а белая, — миролюбиво заметил Адриан.

— Думаешь, самый умный? Надеешься добиться похвалы за то, что поддержал меня?

— Нет, просто я подумал, что тебе приятно будет это узнать.

— Я уже знаю. Мне не нужно, чтобы какой-то крестьянский неуч подтверждал мои знания. И присутствие твоей грязной персоны за моим столом мне тоже не нужно. Забирай свой украденный пирог и своего Пикуля и ешь на улице, где тебе самое место, несчастный…

В лицо Энгдона прилетела тарелка Пиклза. Тарелка упала на пол, а вместе с ней отвалившаяся корка пирога. Начинка прилипла к щекам гневливого юноши. Все это могло бы показаться весьма забавным, не будь пирог таким горячим. Энгдон завопил, пытаясь ногтями отскрести содержимое пирога от лица.

Покрасневший Пиклз уже был на ногах и стиснул кулаки. Адриан подумал, что мальчишка готов перепрыгнуть через стол и наброситься на вопившего от боли сына барона. Взяв свой пирог, Адриан схватил Пиклза и потащил его к выходу, пока остальные ученики искали полотенца и воду, чтобы помочь товарищу.

— Не надо было этого делать, — попенял Адриан Пиклзу, когда они покинули столовую.

— Вы совершенно правы! Нужно было избить его ножкой от стула!

— Я не это хотел сказать. Мы же договорились, что ты будешь только следить и предупреждать меня, помнишь? А не швырять пироги или ввязываться в драку.

Возле лестницы они замедлили шаг.

— Ладно, забудем об этом, — вздохнул Адриан. — Разделим мой пирог в спальне. Я все равно не был голоден.

— Вам надо было позволить мне сразиться с ним!

— У тебя из-за этого были бы неприятности. Он сын барона — благородный.

— Не показался он мне особенно благородным.

— Кроме того, Энгдон крупнее тебя.

— Зато я крепче, чем он, — возразил Пиклз.

— У него полно друзей.

— Возможно, — ухмыльнулся Пиклз и, остановившись на лестнице, добавил: — Но у меня есть один друг, который стоит больше всех его друзей, вместе взятых.

Адриан не сумел сдержать улыбку.

— Так и есть. И у меня, судя по всему, тоже.

Глава 10

Адриан провел ночь на свободной кровати Винсента Куинна, который, вероятно, был намного ниже ростом или же просто смирился с тем, что его ноги свешиваются с края маленькой койки. Сейчас все кровати были заняты студентами, и это зрелище напомнило Адриану солдатские бараки, в которых он когда-то спал. Много собранных в одном месте мужчин, ведущих аскетический образ жизни, владеющих лишь тем имуществом, которое они способны унести на себе, — цепные псы герцога или короля. Жизнь, в общем-то, неплохая, но совершенно бессмысленная. Именно это более всего и тяготило Адриана. От солдата требовалось, чтобы он был колесом телеги и катился, куда приказано. Адриан же всегда интересовался выбором направления и не любил чувствовать себя мечом, который используют для колки дров.

Пиклз спал на другой свободной постели в дальнем конце комнаты. Накануне вечером никто из учеников не обсуждал с ними происшествие в столовой, но оба они ловили на себе косые взгляды. Время от времени между койками проносился тревожный шепот, и Адриан несколько раз услышал слова «пирог с мясом». Матрас был жесткий, не такой удобный, как на постоялом дворе в Колноре, но лучше холодной земли. Адриан разделся, вытянулся на кровати, закрыл глаза и мгновенно уснул.

Возможно, его разбудил кошмарный сон. Подобные сны нередко посещали его, но по пробуждении они рассеивались, оставляя после себя лишь легкое чувство необъяснимой тревоги. Адриан открыл глаза. Было еще темно, но темнота уже приобрела сероватый оттенок. Он снова закрыл глаза, но заснуть не удавалось, и он просто лежал, уставившись на темные потолочные балки, прислушиваясь к храпу ученика по имени Бенни и думая о человеке в капюшоне, которого видел в окне. Может, это тоже был кошмарный сон?

«Вы видели его глаза? Холодные, уверяю вас. Мертвые», — вспомнились ему слова ювелира.

Попытка снова заснуть превратилась в настоящую битву, которую ему не суждено было выиграть. Адриан решил отступить. Он сел на кровати и коснулся босыми ногами пола. Холодно. Он надеялся, что утро будет теплее, чем те, которые он провел в дороге. Впервые за два дня он проснулся в сухой постели, но без одежды. Сбросив одеяло, Адриан вздрогнул от холода. Двенадцать молодых людей должны были согреть спальню теплом своих тел, как лошади согревают конюшню, но для этого комната была слишком велика. Он взял одежду, немного жесткую, но сухую, и стал одеваться. Маленькая койка издала жалобный скрип.

Адриан не представлял, сколько сейчас может быть времени, и полагался только на то, что мог увидеть. Мрак в комнате рассеялся, оставив лишь неясные тени, а сквозь прежде невидимое окно падал серый свет. Ничто не нарушало тишины, кроме умиротворяющего хора глубоких вдохов и периодического шороха одеял. Кошмар — что бы это ни было — оставил после себя чувство беспокойства, которое заставило Адриана взять с собой оружие. Он застегнул пояс, стараясь разместить мечи подальше друг от друга, и шагнул в сторону двери. Под его весом заскрипела половица. Один из учеников открыл глаза, посмотрел вверх, прищурившись, затем повернулся на бок и зарылся под одеяло.

За пределами спальни Адриана встретили тихие пустые коридоры, царство тускло освещенного дерева и камня. Дойдя до главной лестницы, Адриан остановился и посмотрел наверх. Он стоял на втором этаже. Окно, в котором он видел капюшон, было на третьем.

«Ты еще там?» — мысленно спросил он.

Да нужно быть слегка сумасшедшим, чтобы поверить, что убийца преследовал его аж до самого университета, и уж совсем безумным, чтобы решить, будто он все еще здесь. Однако тогда, на барже, Адриан ошибся в своих выводах, и это стоило жизни шестерым.

Он поднялся по лестнице, замедлив ход, когда вошел в северный коридор. Фонари не горели, и он крался по коридору на ощупь, пока наконец не добрался до его конца. Приподняв щеколду, Адриан слегка толкнул последнюю дверь, ведущую в помещение, которое выходило окнами на лужайку. Дверь с тихим скрипом отворилась внутрь, и в бледно-сером свете Адриан увидел комнату, по размеру чуть больше чулана и, вероятно, используемую как склад. Большую ее часть занимали ящики, ведра и даже уложенные штабелями доски.

В дальнем конце комнаты было окно с полукруглым верхом, которое Адриан запомнил со вчерашнего дня. Вот оно! Последнее окно на третьем этаже.

Адриан подошел к нему и выглянул на улицу. Внизу раскинулась лужайка. Сейчас, на рассвете, там было пусто, спокойно, и он представил, как они с Пиклзом стояли возле скамьи, к которой он привязал Танцорку.

Складское помещение.

Студент бы сюда не зашел.

У него волчьи глаза, не правда ли?

Все утро Адриан бродил по коридорам, словно призрак. Глен-холл оказался больше, чем ему представлялось, и имел столько разбегавшихся в разные стороны коридоров, что в них можно было заблудиться. Поначалу Адриан даже подумал, что стоило бы разбудить Пиклза — тот, наверное, лучше знает здесь все ходы-выходы, — но потом отказался от этой мысли. Скоро они снова отправятся в путь, и хорошо бы дать мальчишке как следует выспаться.

Поплутав по запутанным коридорам, Адриан спустился на первый этаж, где увидел знакомую огромную картину. Он оказался возле главного входа, а отсюда рукой подать до столовой, путь к которой был ему уже известен. Он уже слышал звон тарелок и стук горшков. В очереди за горячим завтраком вместе с ним стояли только ранние пташки с книгами в руках. Затем они разошлись, чтобы занять за многочисленными пустыми столами места поудобнее. В отличие от вчерашнего дня все разговаривали шепотом.

— Как спалось? — раздался зычный голос Аркадиуса, бесцеремонно нарушивший утреннюю тишину.

Профессор сидел у камина, где собралось большинство присутствующих, желавших погреться у огня, поскольку каменные стены все еще хранили ночной холодок. На столе перед ним стояли кружка и маленькая пустая тарелка. Профессор выглядел так же, как вчера. Пряди седых волос беспорядочно ниспадали во все стороны, как вода на камни. Очки так и висели на самом кончике носа, словно со вчерашнего дня ему так и не пришлось ими воспользоваться. Он по-прежнему был одет в ярко-синюю мантию, только теперь усыпанную крошками.

— Не знаю, я просто опустил голову на подушку и закрыл глаза, — ответил Адриан.

Старик улыбнулся.

— Тебе нужно поступить сюда учиться. Обычно требуется много месяцев на то, чтобы отучить студентов делать необоснованные предположения. Отведай горячего сидра. Алкоголя в нем нет, но если добавить корицы, он придаст твоему утру особенный вкус.

Адриан взял себе сидр, и Аркадиус указал ему на место подле себя. Адриан сел, чувствуя, как от горящих поленьев по его телу растекается приятное тепло. Из кружки в лицо ему ударил пар, и Адриан обхватил ее ладонями, пытаясь согреть руки. Профессор откинулся на спинку роскошного, обитого кожей кресла, одного из четырех в комнате. То ли он явился в столовую одним из первых, то ли профессора пользовались особыми привилегиями.

— Если подумать, в этом и заключается моя главная трудность, — сказал Аркадиус, потирая бока своей кружки.

— В чем именно?

— Как заставить учеников забыть то, что, как им кажется, они знают. Стереть дурные привычки. — Старик осторожно прикоснулся губами к кружке, хотя из нее больше не поднимался пар. — Видишь ли, мы все рождаемся с вопросами. — Аркадиус поднял кружку. — Пустые чаши горят желанием наполниться любой поступающей информацией, даже если это чушь. Вот, например, какого цвета этот стол?

— Коричневый.

— Откуда ты это знаешь?

— Ну… я же вижу.

— Но как описать цвет, не прибегая ни к каким сравнениям? К примеру, как бы ты описал синий цвет в разговоре со слепым от рождения человеком?

Адриан хотел было сказать, что это прохладный или спокойный цвет, похожий на небо или воду, но ничто из этого на самом деле не давало определения синему цвету. Мантия Аркадиуса была синей, и она не походила ни на что из вышеперечисленного.

— Ты не можешь, — наконец подытожил профессор. — Мы знаем цвета лишь по предметам, к которым они относятся. Твой отец, скорее всего, указывал на сотни предметов одного и того же цвета, и со временем ты понял, что цвет выражается тем словом, которое он использовал. Существует много таких вещей, абстрактных идей, никак не выраженных материально. Добро и зло, к примеру. Проблемы начинаются тогда, когда человек, который жаждет наполнить свою чашу, воспринимает идеи тех, кто, фигурально выражаясь, не различает цветов. Когда ты запомнишь идею, когда она укоренится у тебя в голове и осядет там, от нее сложно избавиться, как от старой шляпы. И поверь мне, у меня много старых шляп. Некоторые я не носил годами, но все равно храню их. Сентиментальность встает на пути практичности. С течением временем даже идеи становятся старыми друзьями, а если ты не можешь избавиться от старой шляпы, которую никогда не надеваешь, представь, насколько сложнее отказаться от идей, на которых ты вырос. Чем дольше отношения, тем сложнее их разорвать. Поэтому я и стараюсь заполучить учеников совсем юными, до того как их мозги закоснеют во всей той чепухе, которую они выучили в мире. Пока не различают цвета. Однако на этом поприще меня не всегда ожидает успех.

Он посмотрел на юношу, который сидел напротив, и подмигнул, отчего тот нахмурился и отвернулся.

— Как я понимаю, ты нашел своего друга Пиклза?

— Да. Мы вчера вместе ужинали.

— Слышал, слышал… Брошенный пирог с мясом. Где ты познакомился с этим безрассудным молодым человеком? Не в Калисе же…

— В Вернесе. По пути сюда. Парнишка не очень цивилизован.

— Я так и понял. Но расскажи мне, чем ты занимался после того, как ушел из дома?

— Что-то из этого вы наверняка знаете или угадали, коль скоро сумели меня найти.

— Твой отец сказал, что ты пошел в солдаты.

— Я сказал ему, что ухожу, чтобы вступить в армию короля Урита.

— И как, вступил?

Адриан кивнул, склонившись над пахнувшей корицей кружкой.

— Но ты там не остался? — предположил профессор.

— Видите ли, там у меня возникли кое-какие трудности.

— Понимаю. Солдаты-ветераны редко прощают тех, кто превзошел их в бою, особенно если их унизил пятнадцатилетний мальчишка.

Адриан рассматривал старика сквозь клубы пара.

— Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять это, — сказал он. — Наверное, я полагал, что произведу на них впечатление, они похлопают меня по плечу и будут мне рукоплескать. Но вышло совсем иначе.

— И ты ушел?

— Мне больше повезло в армии Уоррика под предводительством короля Этельреда. Там я уже не старался показать себя и солгал насчет своего возраста, прибавив себе годков. Стал капитаном, но тут Этельред рассорился с Уритом, и оказалось, что я должен воевать против людей, вместе с которыми служил почти год. Я ушел в отставку, надеясь поступить на службу к королю каких-нибудь земель подальше. Так и переходил с места на место, пока в конце концов не оказался в Калисе.

— Идеальное место для того, чтобы исчезнуть.

— Я тоже так подумал, да, собственно, так и случилось… в некотором роде. — Адриан бросил через плечо взгляд на дверь. Вошло еще несколько студентов в небрежно накинутых мантиях. — Часть меня действительно исчезла.

Аркадиус окунул палец в кружку и помешал напиток.

— Что ты имеешь в виду?

— Джунгли меняют людей… или… не знаю, может, они просто выносят на поверхность то, что уже скрыто внутри. Там ничто тебя не сдерживает, не вынуждает следовать установленным в обществе правилам, в которых, конечно, можно запутаться, но которые служат тебе чем-то вроде якоря. Ты видишь себя без прикрас, и мне не понравилось то, во что я превратился. Когда я получил ваше письмо, во мне будто что-то сломалось.

Адриан посмотрел на мечи. Этим утром, надевая их, он думал о них не больше, чем о сапогах, — даже меньше. Сапоги, по крайней мере, были новые.

— Ты обнажал их с тех пор, как покинул Калис?

— Не для боя.

Аркадиус кивнул из-за кружки. На старческом лице его внимательные глаза казались на удивление яркими, словно только что отполированные бриллианты в древней потускневшей оправе.

— Я не могу не думать о том, сколько людей осталось бы в живых, если бы я послушался отца и остался в Хинтиндаре.

— Скорее всего, они бы все равно погибли. Издержки военной профессии.

Адриан кивнул.

— Может быть, но, по крайней мере, их кровь не запятнала бы мои мечи.

Аркадиус улыбнулся.

— Странный взгляд для воина.

— За это можете сказать спасибо моему отцу. Ему и его дурацкой курочке.

— Как это? — не понял профессор.

— На десятый день рождения отец подарил мне только что вылупившегося цыпленка и заявил, что теперь я несу ответственность за жизнь этой птицы и должен оберегать ее. Я старательно заботился о птице. Назвал ее Гретхен, кормил с руки. Даже спал с ней в обнимку. Ровно год спустя отец заявил, что его сын на день рождения должен поужинать жареной курятиной. Других кур у нас не было. Я умолял его не делать этого и клялся, что, если он убьет Гретхен, я не съем ни кусочка. Только отец и не собирался убивать Гретхен. Он вручил топор мне. «Научись ценить чужую жизнь, прежде чем отберешь ее», — сказал он. Я отказался. В тот день мы вообще ничего не ели, на следующий тоже. Я был намерен перебороть отца, но старик словно был сделан из камня. Я вытерпел всего два дня, не помогли ни гордость, ни жалость, ни сострадание. Во время ужина я обливался слезами, но съел все до последней крошки. Потом я целый месяц не разговаривал с отцом и так и не простил его. Я ненавидел его то за одно, то за другое, пока наконец не ушел из дома. Мне потребовалось пять лет боев, чтобы осознать важность того ужина, из-за которого я никогда не наслаждался убийством и не закрывал глаза на чужую боль.

— И все это из-за одной курицы?

— Нет. С курицы все началось. Были и другие уроки. — Адриан бросил взгляд на сидевших поблизости студентов, делавших вид, что не слушают их разговор, и сказал: — Вам повезло, что вас обучает профессор. Есть учителя гораздо хуже.

— Он учил тебя ценить жизнь, — улыбнулся Аркадиус.

— И в то же время тренировал меня, как наиболее эффективно отнять ее? Разве человек станет учить сына летать, одновременно внушая ему страх высоты? Я хотел чего-нибудь добиться в жизни. Применить мастерство, которое он вбил в меня. К чему ловко управляться с мечом, если всю жизнь будешь ковать лемехи? Я видел других — богатых рыцарей, которых великие лорды прославляли за их умения, — и знал, что могу одолеть любого из них. У них было все: лошади, шикарные женщины, поместья, доспехи. У меня не было ничего. Я думал, что если только сумею показать им… — Адриан осушил кружку и отвернулся, уставившись на удлинившуюся очередь на завтрак.

— Итак, скажи мне, Адриан, теперь, когда ты вернулся, чем намерен заняться? Полагаю, ты больше не собираешься вступать в войско кого-либо из местных властителей.

— Мои солдатские дни миновали.

— Как же ты будешь жить?

— Пока я об этом не думал. У меня есть деньги, какое-то время продержусь. А потом… не знаю… Пока не хочу об этом думать, мне нравится просто плыть по течению. Не знаю почему… Может, я надеюсь, вдруг что-нибудь подвернется — что-нибудь само найдет меня.

— Правда?

Адриан пожал плечами.

Профессор подался вперед, хотел было что-то сказать, но снова откинулся на спинку кресла.

— Дорога сюда из Калиса долгая. Надеюсь, путешествие было приятным? — спросил он.

— Вообще-то нет — хорошо, что вы об этом упомянули. Вы на днях, случайно, не встречали в школе человека, который не был бы студентом? Человека, который все время носит черный плащ с поднятым капюшоном.

— Почему ты спрашиваешь?

— На барже, которой я добирался в Колнору из Вернеса, были убиты шесть человек. Пятеро за одну ночь, им перерезали горло. Человек в капюшоне скрылся прежде, чем я сумел найти его. Думаю, он мог последовать за мной сюда.

Аркадиус окинул взглядом окружавших их юношей.

— Давай-ка пойдем ко мне в кабинет, — предложил он. — Что-то огонь тут слишком жаркий.

— Я сказал…

Аркадиус жестом прервал его.

— Продолжим этот разговор в моем кабинете, где единственный, кто может распускать слухи, — это белка по имени Сисарус.

Аркадиус поднимался по лестнице медленно, придерживая подол мантии, под которым обнаружилась пара тапочек такого же синего цвета.

«Оставьте грязь на улице!»

Они дошли до двери в кабинет профессора, и там Аркадиус остановился и повернулся к Адриану.

— Помнишь, я вчера упоминал о предсмертном желании твоего отца?

Прежде чем Адриан сумел ответить, профессор открыл дверь. За ней, в дальнем конце кабинета, сидел человек в капюшоне.

Он сидел в углу под осиным гнездом возле клетки с рептилиями. Как всегда, закутанный в черный плащ. Лицо скрывал капюшон. И все же Адриан был уверен, что это он. Сидя убийца выглядел меньше и напоминал черную лужу или бесплотную тень, но его одеяние ни с чем нельзя было спутать.

Аркадиус шагнул в кабинет, не заметив незваного гостя.

— Профессор! — вскрикнул Адриан.

Обнажив оба меча, он проскочил мимо Аркадиуса. Просто взяв в руки оружие, он почувствовал себя увереннее, нежели раньше, и хотя ему не нравилось то, чего они вместе достигли, мечи оставались его лучшими друзьями.

Человек в капюшоне не сдвинулся с места, даже не вздрогнул.

Адриан встал между Аркадиусом и убийцей.

— Профессор, вам надо уходить!

К его удивлению, Аркадиус продолжал возиться с дверью, пытаясь запереть ее на замок.

— Это он, — тихо сказал Адриан, указывая мечом на человека в капюшоне. — Убийца с баржи.

— Да, да. Это Ройс, — спокойно ответил Аркадиус. — Можешь опустить мечи.

— Вы его знаете?

— Ну конечно. Я послал его в Вернес, чтобы он проводил тебя сюда. Велел ему искать человека с тремя мечами. Таких мало, особенно среди тех, кто едет из Калиса. Он должен был показать тебе дорогу сюда. — Профессор сердито посмотрел на человека в капюшоне и добавил погромче, с явным упреком: — Я рассчитывал, что он подойдет к тебе и представится, как это сделал бы любой цивилизованный человек на его месте. Надеялся, что вы познакомитесь по дороге сюда.

— Я привел его сюда живым, а это было непросто, — отозвался Ройс.

— Ты убил тех людей! — Адриан перешел на крик. Он вовсе не собирался убирать мечи в ножны, пока человек в капюшоне был в комнате.

— Да, — кивнул тот небрежно, словно Адриан говорил о погоде. — Вернее, это преувеличение — я убил не всех.

— Хочешь сказать, я все еще жив? — оскалился Адриан. — Ты поэтому сюда явился? Довести дело до конца? Думаю, ты скоро поймешь, что совершил ошибку. — Адриан поднял мечи и бросился в атаку.

— Адриан! Остановись! — закричал профессор.

Человек в капюшоне наконец-то сорвался с места — быстрее, чем Адриан когда-либо видел. Он ловко взобрался по полкам и запрыгнул на балкон второго этажа, до которого нельзя было достать. Наверху закричала сова. Перепуганный голубь заколотил крыльями в клетке. Адриана остановило скорее удивление при виде атлетических способностей человека в капюшоне, нежели слова профессора. Он не понимал, что именно увидел. Человек превратился в черное пятно, движущееся с невероятной скоростью.

— Ройс не собирается тебя убивать, — заверил его Аркадиус.

— Он только что сказал это!

— Ничего подобного. Он…

— Если бы я хотел тебя убить, ты бы уже не доставал меня своей тупостью, — донесся сверху голос Ройса.

— Ройс, прошу тебя! — Профессор размахивал руками, а в голосе его сквозило раздражение.

— Почему ты это сделал? — спросил Адриан. — Почему ты их всех убил?

— Чтобы спасти тебе жизнь.

Адриан не был уверен, что все правильно расслышал.

— В смысле? — переспросил он.

— Я надеялся, что ваша встреча произойдет в более дружеской обстановке, — вздохнул профессор, обойдя Адриана и встав перед ним. — Но, видимо, это были пустые надежды, не так ли?

— Было бы неплохо предупредить меня заранее. Например, вежливо заметить: «А кстати, утром мы будем пить чай с убийцей!» Этот человек убил троих купцов, женщину, кучера по имени Эндрю и рулевого Фарлана. Все они…

— Рулевого — нет, — коротко сказал человек в капюшоне. В его голосе — Адриану он казался бесплотным звуком, исходящим из темных недр плаща — звучала явная досада. — Рулевого убила женщина.

— Женщина? Вивиан? Ты с ума сошел?

Сама мысль об этом вынудила его шагнуть к лестнице из кованого железа.

— И зачем ей это было делать? — крикнул Адриан.

— Она же сама тебе сказала. Фарлан собирался доложить шерифу и начать расследование.

— Да, расследование, в котором подозреваемым был ты.

— Но я никого не убивал. По крайней мере в Вернесе… По крайней мере в те три дня.

— А Вивиан убивала?

— Да.

— Ты всерьез считаешь, что я в это поверю?

— Верь во что хочешь. Они знали: если начнут расследование, в их ящиках обнаружатся вещи, пропавшие из домов людей, убитых в Вернесе.

— Подожди… их ящики? О чем ты говоришь? Ты обвиняешь ювелиров в причастности к убийствам?

— О Мар, как же медленно ты соображаешь! — Ройс издал звук, который мог бы сойти за презрительный смешок. — Сначала Фарлан проболтался, что собирается доложить обо всем Малету, а потом, после того как они его за это прикончили, ты во всеуслышание объявил, что намереваешься совершить такую же глупость. Ты нарисовал мишень у себя на спине, а стирать ее пришлось мне.

— И ты не смог придумать ничего лучше, чем убить их всех? — с негодованием спросил Аркадиус. — Ты знаешь, что я об этом думаю.

— А ты знаешь, что мне нет дела до того, что ты думаешь, — пробурчал Ройс. — Ты хотел, чтобы он добрался сюда живым, — он здесь. Радуйся! И если тебе от этого легче, не я это начал. Они пришли за мной. Толстый и тот, помоложе, пытались наброситься на меня, когда я выходил из трюма. Наверное, им не понравилось, что я раскрыл их тайну.

— А может, Себастьян и Юджин просто думали, что ты убийца, — сказал Адриан. — И напали на тебя от страха. Ты ведь не знаешь. У тебя нет никаких доказательств, и ты не можешь ни в чем их обвинить, так же, как они не могли обвинить тебя.

— Я видел, как женщина убила лодочника, — веско проговорил Ройс. — Она думала, что все остальные внизу. Она присела рядом с ним, такая нежная и беспомощная. Сказала, что ей холодно, одиноко. Лодочник был рад, что кто-то составил ему компанию. Она протянула руку с ножом к его шее, и он еще улыбался, когда она перерезала ему горло. Сама столкнуть труп в реку она не смогла — слишком тяжелый, — поэтому позвала на подмогу Сэмюэля и Себастьяна. Насколько я понимаю, так же она действовала и в Вернесе. Изображала искреннее дружелюбие, а потом перерезала мужчинам горло. Остальные трое таскали тяжести. Неплохая система.

Наступила тишина. Адриан пытался обдумать услышанное.

«— Не хотите объяснить, что тут на самом деле творится?

— Не понимаю, — сказала Вивиан.

— Я тоже, в том-то и проблема. Вашего мужа никто не убивал, правильно?»

Он уже тогда понял, что здесь что-то не так. Женщина, несколько дней назад потерявшая мужа, не стала бы приглашать его на ночь к себе в каюту. И каким странным ему казалось то, что все настаивали на виновности человека в капюшоне, несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств.

Подумав, он убрал мечи в ножны.

— Это значит, что он будет вести себя хорошо? — донеслось со второго этажа. — Могу я спуститься?

— Да, да, я уверен, тебе ничто не угрожает, — ответил Аркадиус. — Не так ли, Адриан?

Он кивнул.

Ройс с легкостью спустился. Он по-прежнему держался на расстоянии, капюшон все еще прикрывал голову, но был откинут чуть больше, и теперь Адриан увидел его лицо. Он был очень бледный, что было ясно с самого начала по виду его носа. Черты лица острые, рельефные, глаза холодные и расчетливые.

Адриан проигрывал события у себя в голове.

— Баржа… Как тебе удалось сделать так, чтобы исчезла целая баржа?

— Никак. Я отправил ее со всем, что на ней было, вниз по течению. Работы всего-то на пять минут. Потом я поговорил с хозяином баржи у него в приемной. Убедил его сказать Малету, что в тот день он не ждал никакой баржи. Я уверен, лодку давно нашли. Шерифу, наверное, уже сообщили, и он, скорее всего, корит себя за то, что тебя не послушал.

— Постой-ка, ты убил Эндрю. Хочешь сказать, он тоже был к этому причастен?

Ройс покачал головой.

— Нет, но нельзя же убить четырех человек и оставить в живых свидетеля. Это просто непрофессионально.

— Ты оставил меня в живых.

— Я тебя защищал.

— Ройс, не следует убивать невинных людей. — Профессор бросил в его сторону сердитый взгляд.

— А тебе не следует надеяться, что я тебя послушаю.

— А владелец баржи? — спросил Адриан. — Ты потом и его убил, чтобы замести следы?

— Я не оставил следов.

— Наверное, в этом отчасти виноват я, — проговорил Аркадиус. — Я должен был быть умнее. Ройс не очень… — Он вздохнул. — Как бы сказать… общительный, что ли. Но теперь, когда мы во всем разобрались, давайте обсудим дело, ради которого сегодня утром здесь собрались.

— Какое дело? — спросил Адриан.

Старик снял очки и снова протер их все тем же носком, который он, судя по всему, держал на столе именно для этого. То ли стекла запотели от напряжения, то ли Аркадиус протирал их для того же, для чего другие люди грызли ногти или напивались до потери сознания, как Адриан.

— Твой отец попросил меня приглядеть за тобой, когда ты вернешься. Он предчувствовал твое нынешнее состояние и знал, что тебе может понадобиться наставник.

— Мне обязательно при этом присутствовать? — спросил Ройс.

— Вообще-то да, поскольку тебя это тоже касается. — Профессор снова повернулся к Адриану. — Как я уже сказал, я обещал ему, что помогу тебе найти смысл в жизни.

— И что же предлагает ваша величайшая мудрость?

— Не нужно говорить таким тоном. — Старик наклонил голову, глядя на Адриана так, словно опять смотрел поверх очков.

— Вы уж меня простите, но мне от него не по себе, — Адриан мотнул головой в сторону Ройса.

— Всем от него не по себе. Ничего, привыкнешь.

— Не думаю, что придется.

— Именно в этом все и дело. Я пригласил вас обоих сюда, потому что хочу, чтобы вы стали напарниками.

Ройс и Адриан резко повернули головы, уставившись друг на друга.

— Ты шутишь? — недоверчиво проговорил Ройс.

Адриан засмеялся:

— Забудьте об этом!

— Боюсь, что не шучу и не забуду, — нахмурился профессор. — Вы оба оказались в тупике, и оба обладаете уникальными способностями, но страдаете от одного и того же вопроса: что дальше? Как тот, кто наставляет юные умы, я могу сказать, что ни один из вас не готов встретиться с миром один на один. Однако для вас еще может быть надежда. Выражаясь проще, я считаю, что вы положительно повлияете друг на друга. Кроме того, у меня есть дело, которое необходимо выполнить, а выполнить его успешно можно лишь в том случае, если вы будете работать вместе. Я надеюсь, когда вы увидите преимущества дарований друг друга, вы оцените возможность установить долгосрочные деловые отношения.

Ройс отошел от стены. Адриана поразила легкость, с которой он пересек коварный ландшафт. Убийца бросил на Аркадиуса угрожающий взгляд и ткнул в профессора пальцем, как бы подчеркивая свои слова.

— Послушай, старик… Для дела он мне не нужен. Я не хочу напарника, а если бы и искал кого-нибудь, то однозначно того, кто наделен хитростью, тонкостью и хоть каким-то интеллектом.

— Я уверен, Адриан обладает всеми этими качествами, равно как и другими, которые ты не перечислил. Что касается умений, которыми он не наделен, тебе просто придется обучить его.

— Он мне не нужен.

— А я говорю, нужен.

— Ты дурак.

— Это плата, которую ты мне должен, Ройс.

Ройс откинул капюшон, открыв черные волосы. Он был моложе, чем казалось Адриану, возможно, лет на пять-десять старше его самого.

— Ты обещал, что это будет только одно дело. Я не намерен терпеть его всю жизнь.

— И я сдержу свое обещание.

— Это точно?

— Да.

— И все? Потом вы оба оставите меня в покое? — с подозрением спросил Ройс.

— Если ты так пожелаешь. — Аркадиус опять надел очки и сел за стол, сложив руки с видом человека, только что раскрывшего карты и довольного своей ставкой. — Хотя я надеюсь, ты все же будешь иногда меня навещать.

— А если он погибнет? Я не отвечаю за его глупость.

— Этого я от тебя и не жду. Но я хочу, чтобы ты дал ему попытку — обращался с ним по-честному, намеренно не подстраивал неудачу.

Ройс бросил косой взгляд на Адриана.

— Согласен.

— Не знаю, о чем вы разговариваете, — сухо сказал Адриан. — Я приехал сюда лишь для того, чтобы забрать вещи, которые мне оставил отец. Дело сделано, так что я уезжаю.

— И куда ты поедешь? — спросил профессор. — У тебя есть какой-либо план? Идея? Хотя бы намек на то, чем ты собираешься заниматься остаток жизни? Ты хотел знать, о чем еще просил меня твой отец, — вторую часть его предсмертного желания.

— Если вы скажете, что речь шла о партнерстве с… — Адриан указал большим пальцем в сторону Ройса, — то нет.

— Вообще-то да.

— Вы думаете, я вам поверю?

— Почему нет? — язвительно заметил Ройс. — Ты поверил всему, что тебе наболтали Вивиан и ее мальчики. — Он вернулся под осиное гнездо и сел, закинув ноги на ящик, на котором было написано: «ОПАСНО! НЕ ОТКРЫВАТЬ ДО ВЕСНЫ».

— Ройс, помощи от тебя… — Аркадиус наклонился вперед и снова уставился на Адриана поверх очков. Адриан не понимал, зачем он вообще их носит, если никогда не смотрит в них. — Это правда. Ты ведь не думаешь, что твой отец тренировал тебя лишь для того, чтобы ты стал кузнецом в Хинтиндаре?

— Он так говорил.

— Он говорил это мальчику, мечтавшему о величии. Остаток рассказа он припас на будущее, вот только мальчик сбежал, так и не узнав правды.

— И в чем же заключается правда?

— Ты можешь это выяснить, только если объединишься с Ройсом.

— Или вы мне просто расскажете.

— Будь это так просто, твой отец сам бы тебе рассказал. Это — как и любую истину — ты должен узнать сам. Честно говоря, я не представляю, что мог бы тебе рассказать отец. Но я знаю, что он считал тебя слишком оптимистичным, слишком наивным, а Ройс… скажем так, не такой. Когда мы в последний раз виделись с твоим отцом, я рассказал ему о Ройсе. Данбери хотел — это было его последнее желание, — чтобы я познакомил вас, если когда-нибудь найду его пропавшего сына. Думаю, он полагал, что Ройс сумеет дать тебе последний кусочек мозаики, то, чего не дал тебе он сам. Считай это последним испытанием с курицей, если хочешь, уроком, пользу которого ты пока не осознаешь. — Профессор огладил бороду. — Подозреваю, ты жалеешь о том, как ушел из дома. Возможно, чувствуешь себя виноватым. Это твой шанс облегчить чувство вины. Это дверь, которую твой отец оставил для тебя открытой. Да и я же не прошу тебя жениться на Ройсе, а всего лишь выполнить вместе с ним одно мое поручение.

— Какое поручение? — вздохнул Адриан.

— Мне нужно, чтобы вы принесли мне одну книгу. Дневник бывшего профессора этого университета.

— Проще говоря, он хочет, чтобы мы украли книгу, — хмыкнул Ройс. Он подобрал с пола нечто, похожее на шестидюймовый медвежий клык, и вертел его в руках.

— Точнее, без разрешения взяли на время, — объяснил Аркадиус.

— Разве вы не можете просто попросить эту книгу почитать, особенно если хотите взять ее только на время? — спросил Адриан.

— Боюсь, это невозможно. Во-первых, если я прочту эту книгу, меня объявят еретиком, а во-вторых, ее владелец никому не одалживает своих вещей. Он вообще всю жизнь прожил, отгородившись от мира.

— Кого вы имеете в виду?

— Главу Церкви Нифрона, его святейшество патриарха Нилнева.

Адриан рассмеялся.

— Патриарха? Того самого патриарха?

На лице старика не было ни намека на веселье.

— При последнем подсчете у нас все еще был только один патриарх.

Адриан продолжал усмехаться, качая головой. Он ходил по кругу, аккуратно выбирая, куда наступить, чтобы не обрушить стопки книг.

— Честное слово, стоит ли размениваться на такие мелочи?

— Что ты хочешь сказать?

— Почему бы вам сразу не потребовать, чтобы мы украли луну с небосвода? — воскликнул Адриан. — Не попросить у меня помощи в похищении дочери Господа нашего Марибора?

— У Марибора нет дочери, — ответил Аркадиус без тени юмора.

— Ах, ну тогда все понятно!

Ройс улыбнулся:

— Он начинает мне нравиться.

— Я тебе не доверяю, — бросил ему Адриан.

Ройс одобрительно кивнул.

— Пока это самая умная вещь, которую я от тебя слышал. Возможно, ты прав, старик, — обратился он к Аркадиусу. — Мне кажется, я уже оказываю на него положительное влияние.

— Это не шутка, Адриан, — произнес Аркадиус. Его голос вдруг сделался очень глубоким. — Над этим делом Ройс думал несколько месяцев. Он уверен, что оно выполнимо.

— Выполнимо только при условии, что я сделаю это один, — поправил старика Ройс. — Я не принимал в расчет никого другого, а уж тем более его.

— Либо ты делаешь это с Адрианом, либо вообще не делаешь.

— Значит, и говорить не о чем. Я отказываюсь.

— Хорошо. Но тогда получается, что ты не вернул мне долг. Если хочешь со мной расплатиться, вот моя цена. Играй по моим правилам и выполни мои условия. Так мы с тобой договаривались.

— О какой книге идет речь? — осведомился Адриан.

— Дневник Эдмунда Холла.

Адран почему-то рассчитывал, что название окажется ему знакомым. Не стоило на это надеяться. Хотя отец обучил его грамоте, Адриан знал мало книг и, уж конечно, не сумел бы отличить одну редкую или ценную книгу от другой.

— И что это за книга?

— Редчайший экземпляр. Это не просто единственный существующий экземпляр книги, но, насколько мне известно, ее читал только один человек.

— Дайте угадаю, кто этот человек. Патриарх?

Старик кивнул.

— Согласно легенде, Эдмунд Холл нашел древний город Персепликвис. По возвращении его немедленно взяли под стражу. Его и его книгу заперли в Эрваноне, и больше их никто не видел. Поскольку это произошло более ста лет назад, думаю, мы смело можем распрощаться с надеждой найти господина Холла, но его книга, скорее всего, еще там вместе с остальными древними сокровищами Гленморгана.

— Зачем она вам? — спросил Адриан.

— А вот это уже касается только меня.

Адриан хотел было потребовать более подробного ответа, но понял, что это бесполезно.

— А зачем вам я? — полюбопытствовал он. — Я не умею воровать, никогда этим не занимался.

— Отличный вопрос, — заметил Ройс. — Почему для тебя так важно, чтобы он отправился вместе со мной?

Аркадиус повернулся к человеку в капюшоне.

— Адриан превосходный боец, и если что-то пойдет не так, ты еще поблагодаришь меня за то, что я заставил его пойти с тобой.

Ройс скептически разглядывал Адриана.

— Да он никогда не сможет туда подняться.

— Подняться? — переспросил Адриан.

— Сокровищница находится на вершине Коронной башни, — пояснил Аркадиус.

О Коронной башне слышал даже Адриан, даже фермеры в Хинтиндаре знали о ней. Говорили, это все, что осталось от какого-то легендарного древнего замка.

— Я в хорошей форме. Несколько лестниц меня не убьют.

— Все входы и выходы из башни хорошо охраняются, и единственный способ забраться наверх — это лезть снаружи, по стене, — ответил Ройс, не сводя глаз с длинного клыка, который он продолжал вертеть в руках.

— А разве она не… ну, я слышал, она довольно высокая.

— Самое высокое строение, созданное человеком. Из тех, что сохранились до наших дней, — уточнил Аркадиус.

— Стало быть, мне следует взять с собой обед? — съязвил Адриан.

— Учитывая, что мы начнем подниматься после заката и будем лезть всю ночь, я предлагаю поздний ужин, — заметил Ройс в том же тоне.

— Я пошутил.

— А я нет. Но прошу тебя только об одном.

— О чем же?

— Когда будешь падать и разбиваться насмерть, делай это тихо.

— Это займет всего день или два, — заверил профессор Адриана. — Съездишь туда, привезешь книгу и можешь жить дальше, зная, что ты выполнил все, о чем просил твой отец. Что скажешь?

— Я подумаю.

Дожди, лившие несколько дней, наконец прекратились, оставив после себя прекрасное осеннее небо — чистое и синее. В летний зной нечасто можно было увидеть такой цвет, а Адриан не видел его почти два года. В джунглях вообще редко доводилось увидеть небо и горизонт. Когда все же удавалось, оно было подернуто дымкой. В такой ясный день, какой выдался сегодня, Адриан работал бы с отцом в кузнице, потом тренировался; наконец, улизнул бы к дубу на холме и устроился бы под ним, чтобы немного помечтать. Он смотрел бы в бесконечную синеву и воображал себя благородным рыцарем, возвратившимся после битвы, разумеется, с победой, и лорд Болдуин принимал бы его у себя в поместье за своим столом. Адриан держался бы скромно, но его бы уговорили рассказать о своих доблестных деяниях: о том, как он убил чудовище, спас королевство и завоевал сердце прекрасной принцессы. Он видел это так ясно, словно отражение в тихом пруду, которое исчезало, стоило ему протянуть руку. Смертельную рану этой мечте нанесло его первое сражение, день, когда он убил человека с бородой. Человек этот был первым из многих, но Адриан до сих видел его лицо, до сих пор встречал его в кошмарах. К этому его не смогли бы подготовить все цыплята в мире. Его идиллические представления о спасении королевства и рыцарской доблести разбились о жестокую кровавую реальность. Небо утратило свою синеву, и он увидел новый цвет, яркий цвет, окрасивший все в свой отвратительный оттенок.

А теперь Адриан вернулся под то самое синее осеннее небо. Отец, запрещавший ему добиваться своей мечты, скончался, но профессор был прав: Адриан понятия не имел, что ему теперь делать. Когда-то, в детстве, знал, или так ему казалось. Все было так же ясно, как небо, и так же просто, как мечта мальчишки.

Не мечта… обещание, данное самому себе.

Так ему казалось. Но насколько важно сдержать обещание, данное ребенку, особенно если этот ребенок умер много лет назад в далекой стране?

В поисках Пиклза Адриан заглянул в конюшню. Когда он вернулся от Аркадиуса, мальчишки не было в спальне, не было его и в столовой. Оставалась только конюшня. Войдя, Адриан увидел, что Танцорка тщательно вычищена, даже копыта и подковы, накормлена и напоена. Пиклза, однако, нигде не было.

— Я так и подумал, что найду тебя здесь, — послышался голос Аркадиуса. Прикрывая глаза от солнца рукой, профессор зашел в конюшню.

— Вы что, никогда не работаете? — удивился Адриан.

— Почему же, тружусь не покладая рук. — Аркадиус широко улыбнулся. — Только что закончил читать лекцию по углубленной алхимии. А теперь хотел бы выяснить, как у тебя дела.

— То бишь узнать, готов ли я выполнить последнюю волю отца?

— В общем-то, да.

— Кто такой этот Ройс…

— Мельборн.

— Да, Ройс Мельборн. — Адриан вспомнил шерифа Малета и стал гадать, что можно узнать о человеке по имени, и ему не понравилось, куда его завели эти мысли.

Аркадиус улыбнулся.

— Он словно щенок прославленного охотничьего пса, которого били все когда-либо имевшиеся у него хозяева. Он драгоценный камень, который требует огранки, требует определенных усилий. Он будет испытывать тебя — тщательно проверять. Ройсу нелегко заводить друзей, и быть его другом тоже нелегко. Не злись. Именно на это он и рассчитывает. Он этого ждет. Он попытается оттолкнуть тебя, но ты его проведешь. Слушай его, доверься ему. Этого он никак не ожидает. Да, это трудно. Тебе придется набраться терпения. Но если получится, ты заведешь друга на всю жизнь — такого, который без оружия полезет в пасть дракона, если ты его об этом попросишь. — Аркадиус видел, что Адриан ему не верит, и заговорил тише. — При всех твоих испытаниях и лишениях ты, дружочек, по сравнению с ним вел жизнь, полную привилегий. Начнем с того, что Ройс никогда не знал своих родителей. У него в памяти не осталось ни размытого образа, ни знакомого голоса, мелодии или интонации. Его бросили младенцем в грязном городе. Он даже не знает, как ему удалось выжить, или, по крайней мере, отказывается рассказывать. Он мне совсем не доверяет, но при этом доверяет мне больше, чем кому-либо другому. Это о многом говорит. Все, что мне удалось у него выпытать — он бы, разумеется, употребил слово «украсть», — это то, что его воспитали волки.

— Волки?

— Спроси его об этом как-нибудь.

— Не больно-то он разговорчив, особенно со мной.

Адриан снял с перил щетку и провел ею по спине Танцорки. Лошадь не надо было чистить, но он подумал, что ей это будет приятно.

— Думаю, ты прав! Да и истории его весьма печальны, но что еще может рассказать человек, которому в семилетнем возрасте приходилось душить своих друзей, чтобы выжить. Примерно в этом возрасте Ройс совершил первое убийство. Вообще-то он не знает, сколько ему лет, понимаешь ли. Ему недоступно многое из того, что мы считаем само собой разумеющимся.

— Как вы познакомились?

— Я его купил, — сказал профессор.

Адриан замер.

— Так… Это не совсем то, что я ожидал услышать.

— А чего ты ожидал?

Адриан вскинул руки, как бы сдаваясь. Он и в самом деле не знал.

— Ну… в любом случае не этого.

— Видимо, мои приятные манеры ввели тебя в заблуждение, и ты решил, что я осуждаю рабство.

— Он ваш раб? — ужаснулся Адриан.

Танцорка повернула голову и ткнулась в него носом. Адриан все еще держал в руке щетку, но забыл, для чего она ему нужна.

Аркадиус рассмеялся:

— Нет, конечно. Я действительно осуждаю рабство и считаю сию практику отвратительной, да и Ройс убил бы меня, реши я провернуть что-нибудь подобное. Он вообще ненавидит, когда его контролируют, так что я, как ни странно, одновременно его заклятый враг и лучший друг. Между этими понятиями очень тонкая грань. Как будто дружишь с тигром.

Адриан уставился на него.

— Вы сказали, дружишь с тигром?

— Да. А что?

— Просто вы не первый, кто сравнивает его с тигром.

— Это важно?

— Не знаю…

Аркадиус посмотрел на него с любопытством, но Адриан не стал ничего объяснять. Ему вообще не хотелось об этом думать, просто показалось весьма странным, что два человека использовали в отношении Ройса слово «тигр» — два человека, которые, скорее всего, никогда не видели живого тигра. Но Адриан видел.

Танцорка переступила с ноги на ногу и принялась хвостом отгонять муху. Вспомнив о щетке, Адриан снова занялся лошадью.

— Так почему вы еще живы? — спросил он профессора. — Вернее, почему он вас до сих пор не убил?

Аркадиус снял с крюка на стене пустое ведро, перевернул его, поставил на землю и осторожно уселся.

— Если я слишком долго стою, у меня начинает болеть спина, а я простоял на ногах большую часть лекции. Надеюсь, ты не возражаешь, если я присяду. Возраст — отвратительная штука. Может, поэтому Ройс меня не убил, оставил страдать, а может, в нем еще осталось немного человечности. Видишь ли, он был заключенным в Манзанте, в соляной шахте. Воистину чудовищное место. Говорят, соль там высасывает из человека душу, прежде чем забрать у него жизнь. Я дорого заплатил за его освобождение, но при условии, что он пойдет со мной. Он согласился и позволил мне учить его.

— Разве разумно было его освобождать? Насколько мне известно, люди обычно попадают в тюрьму не случайно.

— Это никоим образом не было случайностью, хотя, как ни странно, его туда отправили за преступление, которого он не совершал.

— Сомневаюсь, что есть хоть какие-то преступления, которых этот человек не совершал.

— Наверное, ты прав. Я не совсем точно выразился. Он не совершил то конкретное преступление, за которое его посадили в тюрьму. — Старик скривился, стараясь занять более удобную или хотя бы менее болезненную позу. Видно было, что сидеть на ведре в конюшне ему нравилось не больше, чем Адриану путешествовать под дождем.

— Зачем вы пришли сюда и рассказываете мне все это? — спросил Адриан. — Чтобы заставить меня пожалеть этого парня? Он не особенно вызывает жалость.

— Я пытаюсь помочь тебе понять его. Показать тебе, что он — продукт той жизни, которая выпала на его долю, и людей, которых он в этой жизни встречал.

— Зачем?

— Потому что я надеюсь, ты это изменишь. Все, кого он знал, ранили, предавали или бросали его.

— Понятно почему.

— Я думаю, ты поймешь, что у него есть скрытые достоинства, как и у всех нас. Он бы тоже оказал на тебя положительное влияние.

— Не вижу, каким образом. Убивать я уже умею. Или вы считаете, что он научит меня, как избавляться от угрызений совести?

— Нет, конечно. Видишь ли, ты слишком рано ушел из дома, твой отец не успел объяснить тебе многие важные вещи. С тех пор ты жил в военных лагерях или в еще более дурных условиях. Это изолированное существование, извращенный микрокосм, фальшивый аналог реальности. Реальный мир не живет по правилам, и то, что в тебя вбили Данбери и жизнь в бараках, — лишь бледное подражание тому, с чем тебе предстоит столкнуться. Ты не видел, как работает сей ужасный механизм, тебя не кусало чудовище. Согласен, Ройс слишком циничен, ты, однако, чрезмерно доверчив.

— Я не чрезмерно доверчив.

— Тебя уже едва не убили на той барже, и Ройсу ты по меньшей мере обязан жизнью. Ты не обратил внимания на очевидное, Ройс же мгновенно во всем разобрался, вот и лишнее доказательство, что тебе есть чему у него поучиться. Ройс умеет выживать. Ты никогда не видел чудовища, а он всю жизнь провел у него в желудке, но ухитрился сделать так, чтобы его не переварили. А учитывая, что Ройс занимается крайне опасным делом, ему бы не помешали некоторые твои умения, которым обучил тебя отец. Ему бы пригодился человек, который в момент опасности может его прикрыть. При всех его способностях глаз на затылке у него нет. — Профессор хлопнул руками по бедрам. — Совсем недавно ты сказал мне, сколь ненавистной представляется тебе сама мысль о продолжении солдатской службы. Ты устал убивать, но у тебя талант к бою, так что же тебе делать? Вот твой шанс. Я уверен, Ройс укажет тебе направление и обеспечит много возможностей пустить в ход свои таланты.

Адриан отложил щетку. До этой минуты он считал, что старик лишь догадывается о том, как складывалась его жизнь. Бесспорно, профессор был исключительно умен, сколько мудреных слов он наговорил, вроде «микрокосм» и «аналог». Это ли не доказательство? Однако образованность Аркадиуса тут ни при чем, из его намеков сразу становилось ясно, что он знает гораздо больше, чем готов признать. Может быть, этот человек, Трибиан ДеВоул, давно вернулся и обо всем ему рассказал? А может, он отправлял профессору донесения. «Вы не поверите, чем тут занимается этот парень! Да, я могу его разыскать. Это совсем не сложно». Может, поэтому профессор упомянул тигра? Впрочем, какое это имеет значение? Осведомленность профессора никоим образом не должна беспокоить Адриана — и не беспокоила. В конце концов, Аркадиус не его отец. Просто старый знакомый, которого Адриан встречал всего-то несколько раз в жизни, да еще так давно, что едва мог это вспомнить.

Снова вернулось давящее на грудь чувство вины. Известие о смерти отца было шоком, настоящим ударом, но Адриан не мог отрицать, что испытал в некотором роде облегчение — теперь ему не придется встречаться с отцом и объяснять, где он был и чем занимался. Эта смерть открыла Адриану дорогу домой. Вновь обретенная свобода, которой он оказался обязан смерти отца, делала ее наказанием. Но, как и любое наказание, это следовало пережить и забыть. Адриан надеялся, что оставил свое прошлое в Калисе, но у Аркадиуса, должно быть, остался какой-то его кусочек, тайное знание, которое он пока не намеревался раскрывать.

— Кстати, о доверии, — сказал Адриан. — Я не верю, что последним желанием моего отца было то, чтобы я вместе с этим парнем украл книгу. Вы ведь никогда не обсуждали с ним меня и Ройса?

— Вообще-то обсуждал, — ответил Аркадиус. — В день, когда он вручил мне амулет, я рассказал ему о Ройсе, с которым на тот момент был знаком всего ничего, и мы с Данбери подробно обсудили возникшие у меня в связи с этим проблемы. — Старик, скривившись, медленно поднялся с ведра. — Но кое в чем ты, безусловно, прав: я никогда не обсуждал с ним похищение книги, о котором попрошу его сына. В этом отношении вы с Данбери слишком похожи, и он, конечно же, не одобрил бы воровства. Так что задание, которое я вам дал, придумал я сам, но отец твой был со мной согласен в том, что общие с Ройсом дела пойдут тебе на пользу — ты многому сможешь у него научиться, так же как он у тебя. Если тебе от этого легче, считай это компенсацией за то, что я устроил дела твоего отца.

— Вы просите плату?

— Если это заставит тебя отправиться в путь вместе с Ройсом, то да. Это дело для меня крайне важно.

Разговор с профессором никак не убедил Адриана, но единственное, в чем он был уверен, это то, что книга действительно имеет важное значение для Аркадиуса. Если это так, то в обмен можно потребовать что-то стоящее.

— Что скажете о Пикзле?

— Прости?

— Я соглашусь, если мальчишка останется здесь и будет учиться — образование даст ему шанс на нормальную жизнь. Мне кажется, вам не составит труда это устроить.

Аркадиус облизнул губы, задумчиво погладил бороду и закивал.

— Я мог бы поговорить с ректором. Думаю, что смогу что-нибудь сделать.

— И это ваше задание будет единственным, так?

Аркадиус помолчал, потом улыбнулся и сказал:

— Ну разумеется.

Глава 11

Крюк снова соскользнул. Он сорвался с края камня, и, падая вниз, Адриан почувствовал, как внутри у него все переворачивается. Он пролетел всего два этажа и приземлился на большую кучу соломы, но все равно было больно. Из него будто дух вышибло, и он лежал, глядя на небо и стену.

На лицо ему упала тень Ройса.

— Жалкое зрелище.

— Ты как будто этим наслаждаешься, — проворчал Адриан. — Я уже сомневаюсь, что ты честно пытаешься мне помочь.

— Поверь, я искренне хочу, чтобы у тебя получилось лучше и ты упал бы с гораздо большей высоты.

Адриан протянул руку, но Ройс отвернулся и отошел в сторону.

— Попробуй еще раз, — буркнул он.

— Знаешь, мне трудно, я ведь выше тебя.

— Неудивительно, что природа решила наложить на тебя проклятие.

Злобно глядя на Ройса, Адриан поднялся на ноги и стряхнул с себя солому.

Адриан научился читать движения тела, как второй язык. Это было важной частью боя, помогавшей предвидеть дальнейший его ход. Наблюдая за тем, как человек распределяет свой вес, как повернуты его плечи и куда направлен взгляд, Адриан мог предсказать следующий шаг противника и оценить степень угрозы. Даже вне боя манера держаться отражала уверенность человека в себе и то, насколько он владеет своим телом и сколь развито у него чувство равновесия. То, как он ставил ноги при ходьбе, выдавало атлетические способности и уровень тренированности. Отец Адриана всегда говорил, что невозможно полностью скрыть, кто ты, и большинство людей даже не пытаются это сделать, поскольку во время движения приобретенный опыт непременно раскроет их тайну.

В последние несколько дней Адриан, наблюдая за Ройсом, изменил свое мнение о нем. Большую часть путешествия по реке тот неподвижно стоял на носу баржи, плотно закутавшись в складки длиннополого плаща. Адриан мог отметить лишь его рост — не сказать, чтобы слишком низкий, но, в общем-то, маловпечатляющий. Не было у него и оружия, во всяком случае на первый взгляд, а по обращению с оружием Адриан всегда мог оценить достоинства и слабости противника. Вскоре он понял, что Ройс не случайно ведет себя столь скрытно. Этот человек был заперт, как шкатулка на ключ, и изо всех сил старался таковым оставаться. По нему вообще ничего невозможно было понять.

Но он обладал невероятными способностями.

Во время тренировок Ройс сбросил плащ, и Адриан не сразу поверил в то, что увидел. Если тела других людей говорили языком прозы, то движения Ройса были настоящей поэзией. Адриан никогда не видел никого, кто двигался бы так же, как он. Первым, что пришло ему в голову, было сравнение с быстротой, грацией и ловкостью белки. Ройс мог в мгновение ока перейти от полной неподвижности к стремительному движению. Он обладал таким великолепным чувством равновесия и времени, что Адриану, смотревшему на него с восхищением, то и дело хотелось аплодировать. При помощи надевавшихся на руки крюков Ройс мог подняться по наружной стене Глен-холла на крышу за более короткий срок, чем потребовался бы Адриану, чтобы взбежать по лестнице. И Адриан понял, что эти способности делают Ройса куда более опасным, чем его волчьи глаза.

Чем больше Адриан наблюдал за Ройсом, тем больше тосковал по своему оружию.

Мечи Адриана, как и плащ Ройса, лежали в маленькой чердачной комнатке, в которую их обоих — а также Пиклза — поселил Аркадиус. Большую часть времени мальчишка сидел в комнате, оберегая их снаряжение и разглядывая книги с картинками. Поначалу Ройс ожесточенно сопротивлялся, возражая против такого проживания, но профессор настаивал. Адриан надеялся, что победу в этой битве одержит Ройс, поскольку делить с ним комнату было почти то же самое, что спать под занесенным над головой топором. Пиклз никогда не говорил о Ройсе, но пристально следил за ним.

Однако все оказалось не так ужасно, как представлялось Адриану. Ройс всегда приходил в комнату очень поздно, тихо прокрадывался к своей постели и спал не раздеваясь. Он ни разу не проронил ни слова и даже не удостоил их взглядом. Утром он исчезал, даже не прочистив горло, не зевнув, не потянувшись. Казалось, он вообще не человек.

Адриан предпринял еще одну попытку взобраться по северной стене и сорвался всего в нескольких футах от земли. В следующий раз ему удалось добраться до окна третьего этажа, но тут налетел ветер, крюк запутался в плюще, и нога соскользнула с выступа. Адриан грохнулся вниз прямо лицом в солому и больно ударился ногой.

— Ты безнадежен, — сказал Ройс, наблюдая за тем, как Адриан корчится на соломе и ощупывает ногу в страхе, что при падении с такой высоты вполне мог ее сломать. — В Коронной башне шестьдесят этажей, а ты и трех не можешь осилить. Ничего у тебя не получится.

Ройс снял с него крюки и исчез прежде, чем Адриан поднялся на ноги.

Когда Адриан доковылял до кабинета Аркадиуса, Ройс уже был там.

— Я же говорил! — кричал Ройс. — Он не в силах подняться даже до окна третьего этажа! Прошло три дня, а у него никаких улучшений. Мы теряем время, скоро похолодает, а я не желаю лезть наверх, когда стена обледенеет.

— А, Адриан, входи! — Профессор помахал ему рукой. Он держал под мышкой мешок с кормом и обходил комнату, раздавая его содержимое своим питомцам. — Ты что, ногой ударился?

— Неудачно приземлился.

— В следующий раз постарайся приземлиться на шею, — без тени юмора посоветовал Ройс. — Это будет менее болезненно для нас обоих.

— Ройс, — сказал Аркадиус, остановившись возле клетки с беспокойным енотом и глядя в окно. — Если бы Адриан сломал ногу, а тебе нужно было бы поднять его на Коронную башню, как бы ты это сделал?

— Никак. Я бы его бросил. Разве что он начал бы стонать или плакать. Тогда бы я перерезал ему горло и посмотрел, куда его можно затащить, чтобы…

— Да, да, понятно… Но если бы тебе нужно было доставить его наверх. Как бы ты это сделал?

Еще мгновение Ройс хмурился; затем на глазах у Адриана выражение его лица переменилось. Раздражение испарилось с такой же легкостью, как исчезает пламя погасшей свечи, а в глазах появилось сосредоточенное выражение. Он повернулся к выходящей на улицу стене кабинета и провел пальцами по камню.

— Я бы захватил с собой веревку и какие-нибудь ремни. Потом я бы вбил в швы между камнями тонкие клинья — что-нибудь, к чему можно прикрепить веревку, с помощью которой он бы мог себя подтянуть.

— Так почему бы тебе сразу так не сделать?

Ройс резко обернулся. Лицо его снова выразило раздражение.

— Это слишком долго. Я могу подняться наверх за час, максимум за два, но если мне придется пользоваться веревочным подъемником, это займет уже четыре, пять, а то и шесть часов.

— Тебе повезло, — улыбнулся Аркадиус. — Приближается зима, ночи становятся длиннее. У тебя будет куча времени.

— Для того чтобы так долго болтаться на стене, нужно много сил. Я смертельно устану.

— Захвати еще один подъемник для себя, и ты сможешь отдыхать, пока он лезет.

— Это глупо. — Ройс повысил голос. — Если ты так хочешь получить свою дурацкую книжонку, просто дай мне сходить за ней. Один я быстро управлюсь.

— Мы так не договаривались.

— А почему мы так не договаривались? — огрызнулся Ройс. — Почему я должен тащить его с собой? А даже если и возьму, почему бы ему просто не остаться с лошадьми? Хоть какая-то польза будет! Ты за этим вытащил меня из Манзанта? Чтобы играть со мной? Я что, одна из твоих многочисленных зверушек в клетке? Тебе доставляет удовольствие связывать мне ноги и смотреть, смогу ли я убежать? Опыты на мне ставишь?

Ройс уже не говорил, а рычал, и Адриану не понравилось, как играли его мускулы. Пес не просто рычал. Он оскалил зубы, шерсть на загривке вздыбилась.

Аркадиус поставил мешок на пол и без страха повернулся к Ройсу.

— Ты отведешь его к башне, и вы заберете книгу вместе. Именно так мы с тобой договаривались.

Ройс угрожающе шагнул вперед.

Профессор даже не вздрогнул. Адриан вообще не был уверен, что старик дышит.

«Стой абсолютно неподвижно, — сказал Адриану отец, когда им случилось повстречаться с медведицей и медвежатами. — Просто дай им пройти. Она боится тебя не меньше, чем ты ее. Страх кого угодно толкает на глупости. Сделаешь шаг вперед, и она решит, что ей нечего терять. Сделаешь шаг назад, и она подумает, что у нее есть преимущество, и станет действовать. Единственный способ победить — это не двигаться и ждать, пока она сама не уйдет».

Аркадиус играл в ту же самую игру и делал это весьма успешно. Ройс отвернулся и отошел.

— Перерыв до тех пор, пока я не сделаю для тебя подъемник, — со злостью сказал он. — Способный выдержать мертвый груз вроде тебя.

Он рванулся к выходу и захлопнул за собой дверь, погасив стоявшую рядом свечу. На мгновение в кабинете воцарилась тишина. Адриан и Аркадиус продолжали смотреть на дверь.

— Он прав. — Адриан, хромая, подошел к столу профессора и присел на его краешек. — Я буду лишь обузой. Вам лучше предоставить ему свободу действий.

Аркадиус тяжело вздохнул. Старик выглядел усталым и каким-то поникшим. Протянув руку, он схватился за край маленького стола, обошел его и медленно опустился на свой табурет. Потом снова вздохнул и погладил бороду.

— Скажи мне, Адриан, как ты научился сражаться мечом?

— Что?

— Когда отец приступил к твоему обучению, он сразу вручил тебе тот большой меч и вы стали биться?

— Он начал обучать меня, когда мне было четыре года. Тогда я не мог поднять никакой меч, тем более тот.

— Так как же тебе это удалось? Как ты набрался сил, чтобы управляться с этим огромным стальным клинком?

Адриан вспомнил деревянные тренировочные мечи, которыми пользовался в детстве, но они были легкими, как перышко.

— При помощи молота, — ответил он, рассуждая вслух. — Как только я подрос, чтобы достать до наковальни, отец заставлял меня колотить по ней молотом. Если долго махать молотом, на руках и плечах развиваются мускулы.

— Вот именно! А если лежать, ничего не делая, или даже просто поднимать руки над головой, сильнее не станешь. Нужен вес. Нужно сопротивление. Нужны препятствия. А как Данбери придавал форму стали?

— Стали?

— Да, с чего он начинал?

— Расплавлял металл, потом заливал его в форму.

— А если он ковал меч — хороший меч? Одновременно острый и крепкий. Как он это делал?

— Нужно начинать с очень хорошей стали, правильной смеси углерода и железа. А затем складываешь ее.

— Складываешь? Зачем?

— От этого углерод и железо распределяются равномерно по слоям и взаимодействуют, обеспечивая как крепкость, так и гибкость, а также твердость, необходимую для того, чтобы сохранить остроту.

— Насколько горячим должен быть кузнечный горн, чтобы можно было это сделать?

— Очень горячим. И нужно зарыть металл в уголь и надолго оставить его там, до тех пор, пока он не станет цвета золота.

— Ты ковал мечи, не так ли?

— Я выковал те, которыми пользуюсь.

— Ты бы назвал процесс изготовления хорошего меча приятным?

— Приятным? — Адриан задумался. — Не сказал бы. Он требует много усилий и иногда превращается в сущую пытку. Он занимает много времени, и никогда нельзя быть уверенным, все ли у тебя получилось, до тех пор, пока не опустишь клинок в воду и не увидишь, как он закаляется. Только тогда можно понять, насколько хорошо соединились железо и углерод.

— Ты когда-нибудь думал о том, как себя при этом чувствует меч?

Адриан удивился.

— Меч? Нет.

Аркадиус снова начал кормить животных.

— Вот почему проще быть кузнецом.

Прошло два дня, а Ройс все еще не закончил изготовление подъемника. Адриана это вполне устраивало, он не торопился. Ему нравилось думать, что Ройс работает на совесть, поскольку от тщательности его работы зависела жизнь Адриана. Или смерть… Самому же Адриану пока нечем было заняться. Нога еще болела, для полного ее выздоровления требовались время и покой, но погода стояла прекрасная, и ему не хотелось сидеть в четырех стенах.

Выйдя на лужайку, Адриан принялся разглядывать статую. За время, проведенное в университете, он узнал, что каменный гигант — это памятник Гленморгану Первому, который, судя по всему, был близок к тому, чтобы вновь объединить четыре государства, населенные людьми, после падения древней империи, погруженной в пучину гражданской войны. Адриану сказали, что это было крайне важно. Гленморган основал столицу на севере, в Эрваноне, где воздвиг огромный дворец. Он же построил и Шериданский университет. Адриану казалось удивительным, что завоеватель мира одновременно заботился о создании места для учения, и он старался получше рассмотреть лицо гиганта, поскольку думал, что этот человек мог бы ему понравиться.

— Вы умеете читать? — послышался за спиной голос Пиклза.

— Да, — ответил Адриан, не сводя глаз со статуи. — Меня научил отец. Почему ты… — Адриан повернулся к Пиклзу и замолчал, увидев опухшее, покрытое синяками и ссадинами лицо мальчишки. Один его глаз так заплыл, что вообще не открывался, а раздувшаяся верхняя губа вплотную прижималась к носу. Адриан сел на скамейку. — Энгдон?

— Вы правильно сказали насчет его друзей… — Медленно, то и дело вздрагивая, Пиклз опустился на траву и устроился у основания статуи. Потом несколько раз судорожно вздохнул, стараясь успокоиться.

— Они тебя держали?

Пиклз покачал головой.

— Им даже не пришлось это делать. Энгдон дерется гораздо лучше, чем я.

— Это я вижу.

— Они все лучше меня.

— Дворян с детства обучают боевым искусствам. — Адриан вытянул ногу, проверяя, что с ней. Боли не было — во всяком случае, острой, только ноющее ощущение и легкое одеревенение. — Так почему ты хотел знать, умею ли я читать?

— Я подумал, может, вы меня научите? Я никогда не видел столько книг.

— Думаю, тебе сейчас вообще трудно что-либо увидеть. С тобой все нормально?

— Да, все хорошо.

— Ну разумеется. А тебе не кажется, что вместо чтения мне стоит научить тебя драться?

— Поэтому я и хочу, чтобы вы научили меня читать. — Пиклз попытался предъявить свою знаменитую улыбку, но скривился от боли. — Я уже решил, как одолею этого сына барона, Энгдона.

— Правда?

Пиклз чуть наклонился, словно собираясь поделиться самой сокровенной тайной.

— Я стану самым успешным купцом, — заявил он, — заработаю кучу золота, буду ездить в роскошной карете, одеваться в тончайшие шелка и жить в самом шикарном дворце. Я буду жить той жизнью, о которой он только мечтает, но добьюсь всего собственным трудом и своим большим умом. Вот как я его одолею. У него будет только титул дворянина, а у меня будет жизнь дворянина. Умей я читать, я научился бы вести себя так, как самые могущественные люди в цитадели Вернеса.

— Ты говорил об этом с профессором Аркадиусом, да?

— Немного.

— С Аркадиусом невозможно говорить немного.

— Так вы научите меня читать? Я готов отказаться от любой оплаты, которую вы собирались мне дать, в пользу уроков.

— Понятно. Что ж, у меня есть для тебя хорошая новость и плохая. Плохая новость заключается в том, что если ты действительно хочешь добиться успеха, тебе потребуется нечто большее, чем простое знание грамоты. Но ты сейчас оказался в знаменитом университете, и это хорошая новость.

— Но такого, как я, здесь обучать не станут. Это школа для сыновей дворян и купцов, а я… ну… я вообще никто.

— Профессор Аркадиус занимает здесь важное место, и он хочет, чтобы я кое-что для него сделал. Видишь ли, я скоро уеду, а ты останешься здесь.

— Но я…

— Никаких «но». Ты останешься здесь, и профессор проследит, чтобы ты получил первоклассное образование, иначе я не стану выполнять его поручение.

— Вы хотите сделать это для меня? Но почему? Ведь на самом деле я вам даже не настоящий слуга!

— Потому что я не хочу выполнять поручение профессора, но вижу, что все равно придется. Так что я могу хотя бы получить что-то взамен. По крайней мере, для одного из нас должна быть в этом деле какая-то польза. И может быть, однажды, когда у тебя будут горы золота, ты наймешь меня охранять их, а?

— Конечно! — Несмотря на боль, Пиклз снова расцвел в улыбке. — Что профессор хочет, чтобы вы для него сделали?

Адриан снова посмотрел на Глен-холл и синее небо над ним.

— По правде говоря, Пиклз… я не уверен, что…

В тот же день, ближе к вечеру, Адриан отправился на поиски Ройса.

Нога почти не болела, и только когда он наступал на нее, ощущалось небольшое болезненное покалывание, заставлявшее его слегка прихрамывать. Он участвовал в десятках сражений и не получил ни царапины, но один день с Ройсом сделал его чуть ли не калекой.

Адриан обошел всю школу и ее окрестности и, не найдя Ройса, направился в кабинет Аркадиуса. По дороге его остановил какой-то студент.

— Вы Адриан, не так ли?

Раньше Адриан не видел этого парня. По крайней мере, так ему казалось. В школе училось множество мальчишек и юношей, и для него все были на одно лицо.

— Да.

— Э… ваш друг, совсем юный, который странно говорит, он…

— Пиклз?

— Ну да… наверное.

— Что с ним?

После разговора возле статуи Гленморгана Адриан отвел избитого мальчишку к профессору, а тот проводил его к школьному лекарю. Адриан думал, что Пиклз пробудет там весь день, но, очевидно, серьезного лечения не потребовалось. Наверное, его только избили, но ничего не сломали.

— Он послал меня за вами. Он в конюшне.

— В конюшне?

— Сказал, это очень важно. Он хочет, чтобы вы поскорее пришли…

Забыв о боли в ноге, Адриан бросился вниз по лестнице прежде, чем ученик закончил говорить. Он выбежал во двор. Был еще ранний вечер, но окруженная высокими холмами долина, казалось, утопала в сумеречном свете. Конюшня, построенная на западной окраине лужайки, там, куда попадало меньше всего света, уже погрузилась во мрак. Внутри тоже было темно.

— Пиклз? — позвал Адриан, заглянув внутрь. — Что с тобой случилось?

Никто не ответил. Адриан подошел к стойлу Танцорки и поздоровался с ней, ласково похлопав по крупу. В ответ лошадь тихонько стукнула копытом о землю и помахала хвостом.

Танцорка повернула голову, и Адриан представил, что она улыбается. Он всегда считал, что боги ошиблись, не наделив животных способностью улыбаться и смеяться. Каждое живое существо должно иметь возможность испытать это удовольствие, хотя, если подумать, не так уж приятно сознавать, что собственная лошадь могла бы над тобой смеяться.

В конюшне вдруг стало совсем темно, будто кто-то перегородил дорогу тусклому свету, проникавшему со двора. Повернувшись, Адриан увидел в дверях чей-то смутный силуэт.

— Пиклз?

Это был не Пиклз. Адриан насчитал пять человек, прежде чем они начали закрывать двери. Вспыхнул фонарь, и Адриан увидел Энгдона. Вместо мантии он был облачен в шерстяные штаны и легкую рубаху — дворяне считали это домашней одеждой. Стало ясно, почему Пиклз проиграл схватку. Энгдон был не намного ниже Адриана, и у него были мощные руки и плечи, какие Адриану доводилось видеть у батраков в поле или у собственного отца.

— Прости, но Пиклз не придет. Так, значит, ты говорил, тебя зовут Адриан. — Энгдон ударил рукоятью топора по ладони. Остальные были вооружены палками, мантий на них тоже не было. — Похоже, тебе недостает твоих мечей, Адриан.

— Они никуда не делись. Я оставил их в комнате. — Адриан надеялся, что юноша достаточно умен, чтобы услышать скрытую в его словах угрозу, но Энгдон пропустил ее мимо ушей.

— Вот об этом ты еще пожалеешь.

— Почему же?

Помахивая палками, парни медленно окружили Адриана. Пристально глядя на него и угрожающе ухмыляясь, они принялись громко стучать палками по бочкам и стойлам, явно находя особое удовольствие в запугивании противника. Им было весело. Это было своего рода ритуалом, помогавшим раззадорить себя и обрести уверенность в собственных силах. На поле боя все происходило почти так же, только с большим размахом и более устрашающими способами.

Каждое сражение начиналось с того, что противники выстраивались друг против друга в бесконечные шеренги в пять-десять рядов. Их разделяла полоса травы, шириной не более ста ярдов. Сначала они пристально смотрели друг на друга, затем начинали колотить по щитам мечами и топорами и, наконец, выть, как волки. Никто не давал им такого приказа, ни один командующий не велел им вести себя подобно зверям: люди, готовящиеся к убийству, сами превращались в зверей, у которых заложенные природой инстинкты рвались наружу. Обе стороны делали все, что в их силах, чтобы запугать противника. Это и была настоящая битва. В любом из сражений, в которых участвовал Адриан, равновесие сохранялось до тех пор, пока противники не видели друг друга. Как правило, чаша весов склонялась в пользу более многочисленной, но отнюдь не более боеспособной стороны. Никому не нравится быть в меньшинстве. Страху добавляла конница, вид несущихся во весь опор лошадей. Грохотом и звериным воем солдаты пытались добиться перевеса в свою сторону, потому что выигрывал не тот, кто лучше сражался. Сражения никогда не длились до последнего боеспособного человека. Побеждала всегда та сторона, которая первой обращала противника в бегство. Адриан не раз видел, как бежит войско, которое могло бы одержать победу, если бы не думало, что проигрывает.

При любой стычке шансы на победу возрастали, если с самого начала удавалось вселить в противника страх и чувство безнадежности. Адриану это было известно лучше, чем Энгдону и его дружкам, которые действовали скорее инстинктивно. Как и вой, подобные вещи легко усваивались теми, кто хотел нанести вред. Это был ключевой момент любой схватки, и Адриану — одному против большинства — отводилась в ней определенная роль: дрожать от страха и, если возможно, плакать и молить о пощаде.

— Ты дружишь с Пиклзом, — сказал Энгдон обвинительным тоном. — Вам нравится ставить меня в неловкое положение. Вы находите забавным унижать тех, кто, несомненно, лучше вас. Но я этого не потерплю. И никто из моих друзей тоже.

— Я видел, что вы сделали с Пиклзом. По-моему, это слишком жестокая плата за какой-то брошенный пирог.

— Мы преподали Пиклзу урок. Это все-таки школа, для того она и существует, чтобы получать пользу от уроков. Однако большая часть того, чему здесь учат, бесполезна — просто слова. За пределами этой долины слова ничего не значат. Но я учу кое-чему важному, как в настоящей жизни. Мои уроки не проходят даром и запоминаются на всю жизнь, и сейчас я преподам тебе, Адриан, один из таких уроков. Я научу тебя уважать тех, кто стоит выше тебя.

— Ценю твою заботу, но я не студент.

— Это бесплатный урок. — Энгдон обошел вокруг Адриана и крепко схватился обеими руками за рукоять топора.

Адриан слегка расставил ноги, согнул колени и равномерно распределил вес тела. Он следил за движениями Энгдона и за тем, куда был направлен его взгляд. Сын барона собирался замахнуться справа налево, целясь Адриану в бок, а не в голову, стало быть, он хотел избить его, а не убить. Сзади послышался шорох сена, говоривший о том, что остальные подходят ближе.

Энгдон чуть развернулся и крепче сжал рукоять топора. Видно было, как напряглись его мускулы, а на шее вздулись жилы, он начал замахиваться, но за спиной юноши мелькнула какая-то тень, и топор словно застыл на месте.

— Мффтт… — тихо выдохнул Энгдон, изогнув спину и широко раскрыв глаза.

В следующее мгновение он рухнул на колени, замер, а затем повалился на бок. На рубахе проступило кровавое пятно, которое стало быстро расплываться, пропитывая ткань.

Тень превратилась в безликий черный плащ и капюшон. Мрачный жнец сделал шаг вперед, и остальные ученики бросились к дверям, судорожно пытаясь их открыть. Вырвавшись из конюшни, они помчались прочь, уронив на траву фонарь, который тотчас погас, выдохнув тонкую ниточку дыма.

— Зачем ты это сделал? — закричал Адриан и бросился к раненому юноше.

Ройс отступил в тень, подобрал кожаные ремни и молча вышел из конюшни.

— Мы это уже обсуждали, Ройс! — бушевал Аркадиус. — Я же тебе говорил, что нельзя ранить студентов!

— Ты говорил, нельзя убивать, — ответил Ройс. — Если хочешь избежать недопонимания, выражайся точнее! Не волнуйся, выживет твой маленький барон. Поверь, я знаю, куда втыкать нож.

Они были в кабинете профессора. После происшествия в конюшне Адриан отнес раненого Энгдона в школьный лазарет и отправился к Аркадиусу, а тот вызвал Ройса. Войдя в кабинет, вор откинул капюшон. В руках он держал кучу ремней и пряжек, которые разложил на одном из ящиков, и теперь, усевшись на другой, продолжал шить толстой изогнутой иглой, словно дама из благотворительного кружка по изготовлению стеганых одеял.

— Начнется расследование, — процедил профессор. — Этого непременно потребует ректор.

— Меня это не касается, если он меня не побеспокоит, — сухо ответил Ройс.

— Боюсь, он станет настаивать на твоем аресте.

— Не повезло ему.

— Я не допущу, чтобы ты превратил университет во вторую Колнору.

— Вот и нечего было меня сюда приводить.

Аркадиус раздраженно опустил плечи. Он обошел стол и устало сел на свой табурет. Профессор был стар, наверное, он был самым древним человеком, которого Адриан когда-либо видел, а сейчас выглядел так, словно прибавил еще десяток лет.

— Зачем ты это сделал? — спросил Аркадиус.

— Он хотел мне помочь, — попытался объяснить Адриан.

Ройс оторвался от своего рукоделия и, улыбнувшись Аркадиусу и мотнув головой в сторону Адриана, сказал:

— Он себе льстит. Эти маленькие мерзавцы собирались избить его рукоятками топоров. Зная, какой он хрупкий и что ты заставишь меня ждать, пока он поправится, а зима, между прочим, не за горами, я за него вступился.

— Вообще-то мне не требовалась твоя помощь, — заметил Адриан.

Ройс усмехнулся.

— Ну разумеется, не требовалась! Ты, как всегда, был на высоте. Поэтому и нажил себе пятерых врагов за четыре дня. Поэтому купился на такой очевидный трюк. Поэтому не взял с собой оружия, позволил им последовать за тобой и преградить себе путь к отступлению. Но помощь тебе не требовалась! Так же, как и на лодке. Ты чрезвычайно хитер: даешь нам всем почувствовать свое превосходство, прикидываясь полным идиотом.

Закончив свой гневный монолог, Ройс повернулся к Аркадиусу.

— Кстати, я понял, почему ты хочешь, чтобы я взял его с собой. Почему настаиваешь, чтобы он непременно добрался до верха. Ты заключил пари! Подозреваю, ты поставил против меня. Ты вытащил меня из Манзанта, чтобы устроить большое состязание, игру для развлечения… кого? Наверное, какого-нибудь состоятельного герцога? Или кого-то, кого я знаю лично? — Последние слова Ройс произнес с откровенной угрозой в голосе. Взгляд, который он нацелил на Аркадиуса, заставил профессора подняться и отступить на шаг назад. — Предупреждаю: мне и раньше бросали вызов. Так все и началось, знаешь ли. Именно так действовал Хойт. Если ты не слышал, Хойт теперь мертв. Я убил его медленно и оставил его труп у всех на виду. Так что если ты ищешь развлечений, обещаю тебе: ты их получишь!

— Это не игра, — заверил его Аркадиус. — Но теперь это уже не имеет значения. Ты ранил Энгдона. Вас ждет расплата, а значит, вам обоим пора уходить отсюда.

Ройс повернулся к Адриану.

— Собирай вещи и седлай лошадь! Встретимся в конюшне.

— Я не одобряю того, что ты сделал, — сказал Адриан. — Но все равно спасибо.

Ройс покачал головой.

— Ты понимаешь, что сейчас я поведу тебя на верную смерть?

— Надеюсь тебя разочаровать.

— Не удастся.

Глава 12

Гру сидел за шатким столом возле единственного окна в «Гадкой голове», достаточно чистого, чтобы сквозь него можно было что-либо разглядеть. Кто-то плеснул на окно выпивку и вытер стекло, оставив чистый круг. А может, ее слизали — от пьянчуг, каждую ночь являвшихся в «Голову», и не такого можно было ожидать. Они бы не проводили каждую ночь в этой части города, будь у них хотя бы капля того разума, которым Мюриэль наградила собак. Сквозь более-менее ясный кружок размером с кулак Гру наблюдал за тем, что происходило по другую сторону улицы.

Давным-давно на этом месте стоял постоялый двор под названием «Заблудший путник». Поговаривали, что это было весьма приличное заведение. В честь его даже назвали улицу. На протяжении многих лет постоялый двор процветал при разных хозяевах, пока вдруг не прогорел. Одни говорили, что постояльцы не желали тут останавливаться из-за произошедшего в нем жестокого убийства. Другие утверждали, будто жена хозяина сбежала с другим мужчиной, отчего тот пал духом и не смог продолжать дела. Точно Гру знал лишь одно: крыша «Заблудшего путника» рухнула в ту зиму, когда ему самому исполнилось двенадцать. С тех пор здание никто не трогал, разве что для того, чтобы стащить обшивочные доски и растопить ими печь. С годами «Заблудший» приобрел серый цвет совершенного отчаяния, свойственный всем прочим домам и лавкам Нижнего квартала и придававший ему тягостную унылую атмосферу. Однако шлюхи в рекордное время превратили его в яркое бельмо на глазу.

Стучать молотками там начали неделю назад. Сначала лишь изредка, время от времени. Выстроили стену, потом вторую. У них там и кровать была. Гру видел, как заносили матрас, пока только один, насколько ему было известно. То и дело мимо его окна мелькали какие-то люди с досками в руках и сумками на плечах. Гру их не знал, видимо, это были плотники из Ремесленного ряда. Скорее всего, оттуда. В Нижнем квартале сбежавшим девкам никто бы не стал помогать без его дозволения.

Когда прекратились проливные дожди, Гру стал слышать стук каждый день, и ему это не нравилось. Весь этот грохот напротив и тишина в его собственном трактире раздражали его. Раньше он этого не замечал, но, как теперь понял, он привык к топоту босых ног и музыкальному ритму кроватных каркасов. Гру никогда не нравилась тишина — он ей не доверял. Тишина воцарялась тогда, когда кого-то придушили.

Напротив прибивали свежие, светлые доски. По цвету они были похожи на кожу — будто бледная задница, выставленная по другую сторону дороги, чтобы насмехаться над ним. Этим утром плотники приступили к работе над вторым этажом, и пока они таскали древесину, Гру со злостью тыкал вилкой яичницу. Он был не один, кто, не отрываясь, следил за происходящим. Тупые зеваки собрались кучками, чтобы поглазеть на стройку. Четверо стояли возле городской конюшни, двое в грязи на улице, а еще трое на его собственном крыльце, будто это трибуна на турнире, а не вход в пивную. Он не стал зазывать их в пивную и требовать, чтобы купили выпивку, поскольку было утро. Будучи деловым человеком, он не хотел, чтобы его обвиняли в моральном разложении квартала. Сам Гру никогда не пил до того, как туман поднимется с полей. Как-то священник сказал ему слова Новрона о том, что поступать иначе — значит оскорблять богов, хотя, возможно, это были всего лишь строки из полузабытой песни. Тем не менее Гру принял их близко к сердцу и с недоверием относился к тем, кто поступал по-другому. Не то чтобы он отказывался продавать кому-либо выпивку. В конце концов, если Марибор допускает, чтобы солнце светило безумцам и безбожникам, то кто такой Гру, чтобы не давать им напиться? Но он испытывал презрение к этим низким людям и уважал стойкость тех, кто толокся у него на пороге, не требуя выпивки. Однако после полудня они непременно должны ее купить, или пускай стоят в грязи вместе с теми, кто не успел занять местечко получше.

— Стекла в окна вставляют.

Голос Уилларда, напоминавший скрежет трущихся друг о друга камней, резанул Гру по нервам. Уиллард в этом был, в общем-то, не виноват: он родился с песком в горле. Все дело было в том, что Гру прошлой ночью основательно перебрал с выпивкой. Третью ночь подряд он засыпал, сидя за этим столом. Он посмотрел на стекло с чистым кругом. Может, он сам пролил туда выпивку? Кажется, прошлой ночью он вроде бы затеял ссору с этим окном и обвинял его в том, что оно слишком грязное.

Гру рассчитывал, что к этому времени шлюхи уже вернутся.

Полагал, что они погуляют пару дней, набьют себе кровавых мозолей и проголодаются. Когда зайдет солнце и задует холодный ветер, они постучатся к нему в дверь с мрачными лицами, виновато опустив голову. Каждая из них будет дрожать у него на крыльце. Он намеревался заставить их провести ночь прямо там. Уроки необходимо учить. Лошадь достаточно объездить один раз, и пока ездишь на ней регулярно, она помнит тренировки, но шлюх нужно учить постоянно. Особенно он хотел избавить их от привычки следовать за ней.

Гру наблюдал за Гвен через грязное окно. Она стояла на сломанной телеге, покрикивала и раздавала указания, будто капитан корабля. Ему это не нравилось. Вся эта свобода ударила девчонке в голову и разрослась до такого размера, что теперь не пролезет к нему в дверь. Гвен всегда была чересчур самоуверенной. Когда он впервые увидел ее, то сразу понял, что она не раз обеспечит ему головную боль. Даже в изношенной, залатанной юбке она, вне всякого сомнения, выглядела потрясающе. Темнокожая, темноглазая, с длинными черными волосами — будто южная демоница, чьи глаза выдавали порочность, как раз как нравилось мужчинам. Он предложил ей работу, и она согласилась. Но потом притворилась, будто не поняла, в чем заключается ее работа, и вела себя так, словно все, что от нее требовалось — это подавать выпивку. Пришлось три раза пустить в ход ремень, чтобы вправить ей мозги.

— А какие хорошие окошки, — сказал Уиллард.

— Бочки все полные? — От звука собственного голоса у Гру заболела голова.

— Вроде бы да.

— Что мне с твоего «вроде бы»!

Уиллард был здоровяком с ладонями размером не меньше крышки бочки, но ленивый, как сурок. Как-то ночью Гру нашел его спящим за барной стойкой. Парню некуда было пойти. Он чинил дорогу, пропивал зарплату и терял сознание в трактире, а его товарищи по утрам будили его. Как выяснилось, Уиллард пил в кредит, так что Гру потребовал, чтобы он отработал долг. Два года спустя Уиллард все еще отрабатывал тот самый долг.

Гру снова бросил взгляд на здание напротив. Уиллард был прав — окошки и правда хорошие, большие, с тонкими стеклами. Небось стоили мешок серебра.

«Как ей это все удалось?» — недоумевал Гру.

Наверное, где-то подрабатывала, прибирала себе монеты, а он и не знал. Но это же невозможно… Он внимательно следил за ней, а клиенты не стали бы идти в обход Гру. Все, кто заходил в «Голову», понимали, что к чему.

Рэйнор Гру — король Кривой улицы.

Достижение, конечно, сомнительное, но он все равно им гордился. Большая часть здешних построек были просто складскими помещениями, забитыми барахлом тех, кто жил и работал в более приятных местах. Кривая улица — иногда ее называли Последней улицей в Медфорде — отделяла тех, у кого не было ничего, от тех, кто ничего собой не представлял. Забавно, но еще одним успешным предпринимателем на улице был Кенион Чистый. Он варил мыло, вонь которого вынудила его перебраться на Последнюю улицу в Медфорде, где кошмарный запах сливался с прочими ароматами. Остальные обитатели квартала работали в полсмены и постоянно пили, как, например, Мейсон Грумон, открывавший свою кузнечную лавку тогда, когда он был достаточно трезв для работы.

Рэйнор Гру держал руку на пульсе Нижнего квартала, и это делало его королем Кривой улицы, тираном и хозяином кранов пивных бочек. Он не просто держал единственную пивную на улице (эль они с Уиллардом варили в подвале), но предлагал также азартные игры и — еще неделю назад — женщин.

Каким-то образом Гвен скопила денег — и немало. Ей понадобился бы как минимум золотой или два только на документ на этот дом. Гру, как и любой монарх, не желал терять даже крошечный кусочек своего королевства. Он не считал себя жестоким диктатором, а просто прагматичным человеком и, наблюдая за девушкой через окно, решил доказать, кто здесь хозяин.

— Выставь бочки к моему возвращению и не забудь подсунуть под них клинья. Мне надоело таскать бочки, в которых остался еще галлон. Прошлой ночью я потянул себе спину.

— Ты куда? — спросил Уиллард. Его внезапный интерес напомнил Гру о собаке, которая бежит за хозяином до двери.

— Никуда. Иди работай.

Снаружи солнце было жарче, чем ему казалось. Дождь обещал раннюю зиму, но настроение богов менялось со скоростью света. Гру не был ярым приверженцем церкви Нифрона, но это не означало, что он не был религиозен. Напротив, он считал себя более набожным, чем прочие, поскольку почитал в десять раз больше богов. Гру ежедневно молился богу эля и был, наверное, единственным, кто знал, как сильно он отличается от своего брата, бога пива, и их порочной сестры, богини вина. Недавно ему пришло в голову, что бог азартных игр, которого он называл Уолтером, также контролировал погоду и был до невозможности переменчив. Сегодня Уолтер пребывал в радостном, солнечном настроении, и это лишний раз доказывало, что Гру и Уолтер редко были согласны друг с другом.

Гру пробрался через почти высохшие борозды на улице и подошел к Гвен, которая все еще стояла на телеге спиной к нему. Платье на ней выглядело чистым, и он задумался, как ей это удается, когда она вдруг повернулась и вздрогнула при виде его.

— Гру! — вскрикнула она, словно никак не ожидала увидеть его в десяти футах от собственного дома.

— А ты что, думала, я подох?

— Ах… нет, конечно, нет. — Гвен отодвинулась и прижалась бедрами к дальнему бортику телеги. Дальше ей некуда было уйти, ведь она купила дом прямо напротив трактира.

— Что строишь, девочка?

— Бордель… — Она произнесла это тихо, словно стыдилась, как ребенок, которого поймали у дверей игорного дома Брэкстона с зажатой в кулаке серебряной монеткой, украденной у отца.

— Откуда берете деньги на все это?

— Зарабатываем понемногу…

— Ясно. — Гру кивнул и обошел телегу, остановившись поглядеть на стройку, как будто только что ее заметил. — Похоже, местечко будет очень симпатичное.

— Спасибо, — выдавила Гвен.

— Почему же ты не спросила меня, можно ли тебе этим заниматься?

— Не считала, что это нужно.

— Нет? Думала, построишь бордель напротив моего заведения, а мне будет все равно, а?

— Думала, тебе, может быть, понравится. — Она врала; он понял это по ее слабому и полному надежды тону. Таким же тоном он как-то говорил у Брэкстона, прежде чем отец выбил ему передний зуб керамической кружкой. — Приличное место привлечет больше посетителей, а мы уж позаботимся, чтобы у них разыгралась жажда. Твоя клиентура удвоится.

Гру надоело смотреть на нее снизу вверх. Его бесила необходимость смотреть так, но, кроме того, Уолтер поместил слепящее солнце прямо за головой девчонки, отчего Гру приходилось щуриться. У него болели глаза, привыкшие к темным комнатам с грязными окнами.

— У тебя большие планы, как я посмотрю. Но ты все еще шлюха — моя шлюха, — и это моя улица. Без моего разрешения здесь ничего не происходит. А я не давал тебе разрешения. Вы с девочками неплохо погуляли, посмотрели мир, подышали воздухом. Честно говоря, я думаю, вы правильно сделали, что ушли. Это неприятное дело с Эйвон… что ж, вам надо было после него проветриться… Перерыв всем пошел на пользу, и пора кончать с этими глупостями. Я терпеливый человек, но вы, девочки, стоите мне денег. Вы тратите большие деньги на глупости, а я этого не потерплю. Я хочу, чтобы ты отослала плотников обратно к ним в квартал и привела девочек в «Голову». Сегодня я устал, так что если поторопитесь, я, скорее всего, обо всем забуду — может, даже позволю вам оставить то, что вы заработали, кувыркаясь на новой кровати. А если заставите меня ждать, я познакомлю вас с новым ремнем, который недавно купил.

— Мы никогда не вернемся, Гру, — она сказала это громче, с новой интонацией. Гру никогда такого не слышал в ее голосе.

— Не испытывай мое терпение, Гвен! Ты мне нравишься, это правда, но я не могу допустить, чтобы одна из моих девок невесть что о себе воображала. Ты будешь делать то, что тебе велят, а не то даже Этта тебя пожалеет. Давай, слезай с этой чертовой телеги.

Гвен упрямо стояла на своем, и это разозлило его. Он пытался вести себя прилично — простил ее за глупость, за то, что сбежала. Девчонка должна быть ему благодарна, но она посмела дерзить и возражать прямо посреди улицы — на глазах у этих чертовых плотников. Гру дал ей шанс. Хватит с него унижения. Доброта никогда ни к чему хорошему не приводила; она лишь помогала рыть более глубокую яму, из которой сложнее было выбраться. Нового ремня Гру не покупал, но когда девки вернутся, он, скорее всего, ему понадобится.

Гру поставил ногу на телегу и уже почти забрался на нее, как вдруг мозолистая рука схватила его за горло и отбросила назад. Он упал в грязь, больно ударившись затылком.

— Это моя телега, Рэйнор. Еще раз тронешь, и я сверну твою проклятую шею.

Уолтер снова светил ему в глаза, и Гру едва сумел различить силуэт стоявшего над ним возчика Диксона.

— Груза это тоже касается.

Гру с трудом поднялся и отряхнулся. От падения в лужу на спине осталось мокрое пятно.

— Это большая ошибка, возчик.

Диксон сделал шаг вперед, и Гру отступил.

— Я только хочу, чтоб ты знала, — обратился Гру к Гвен, — я предлагал уладить дело миром. Готов был все забыть, но ты отказалась. Я просто хочу, чтобы ты это помнила.

Плотники перестали стучать молотками и уставились на него. Остальные шлюхи тоже вышли на улицу.

— Я хочу, чтобы вы все это помнили… когда придет время.

Гру вернулся в трактир, словно медведь, который возвращается в берлогу, чтобы зализать раны и наточить когти. Девять часов спустя он все еще чувствовал боль от падения и то и дело стряхивал с одежды высохшие комья грязи. Весь день и большую часть ночи он просидел в ожидании и раздумьях.

Он ссутулился за столом возле стойки, стараясь не смотреть на входную дверь, думая, что это, наверное, как стоять над чайником и ждать, пока он закипит. Гру был уже не молод, падения могли привести к непредвиденным последствиями. На счастье, он ничего не сломал, однако репутация его, вероятно, пострадала.

История об этом могла промчаться по кварталу, как поток мочи по сливной трубе. «Гру утратил контроль за Кривой улицей. Им теперь командуют женщины. Собственные шлюхи толкают его в грязь и смеются». Он не помнил, чтобы кто-то смеялся; никто даже не улыбнулся. Гвен, скорее, выглядела до смерти перепуганной, когда он упал на дорогу, но это не имело значения. Скорее всего, они смеялись потом, а если и нет, потом будут рассказывать, что так и было — а значит, так и было. Он мог бы призвать на помощь войска. Уиллард знал пару портовых рабочих, которых звали Гритти и Брок, — большие ребята с большими кулаками. Втроем они и мокрого места не оставили бы от Диксона. А если бы Гру всерьез хотел им навредить, он позвал бы Стейна — этот парень совсем безумен и сделает что угодно за бутылку и девицу, лишь бы ему это сошло с рук. Диксон ему еще заплатит, это обещание Гру себе уже дал, но в данный момент он мог подождать. У Гру были другие планы.

Свеча на столе дрогнула, и он заметил оловянный подсвечник — последний оставшийся. Он специально его выставил.

Памятуя о том, что нельзя смотреть на дверь, Гру повернулся к барной стойке и сосредоточил свое внимание на висевшей там картине. Сегодня он часто поглядывал на нее; она помогала ему успокоиться. Вся «Гадкая голова» была построена из краденого или найденного возле ближайших построек дерева. В этом смысле «Голова» олицетворяла Нижний квартал — плод всего, что было раньше, ублюдок, лишенный наследства. Входная дверь, на которую Гру отказывался смотреть из страха, что она никогда не откроется, первоначально принадлежала «Заблудшему путнику» и до сих пор оставалась лучшей на улице. Два больших окна когда-то позаимствовали из лавки разорившегося портного, а маленькое, по слухам, вырвали из борта корабля, севшего на мель возле причалов. Подобных артефактов в «Гадкой голове» было много, и, казалось, трактир хранил историю всего Нижнего квартала.

Вот как Рэйнору Гру нравилось смотреть на все это. Он имел склонность поворачивать факты так, чтобы жизнь казалась легче. Он мог быть старым несчастным человечишкой, кое-как перебивающимся за счет людских пороков, но гораздо лучше считать себя авторитетным дельцом, который живет в настоящей сокровищнице истории, обеспечивая занятость некоторым трудолюбивым людям. Конечно, верны были обе трактовки, но Гру отдавал предпочтение последней. Отчасти потому, что верил в необходимость предоставляемых им услуг, и отчасти потому, что жизнь его была неплоха.

Гру не знал точно, сколько лет «Гадкой голове», и многое в трактире было для него загадкой. Например, картина в деревянной раме над баром. От времени она потемнела так, что превратилась в ночной пейзаж. Гру мог часами сидеть и смотреть на эту картину, гадая, как она сюда попала, кто ее нарисовал, но чаще всего ему просто хотелось оказаться там, под темным небом, рядом с озером. Порой, обычно после шести рюмок крепкого алкоголя, он слышал плеск воды и крики двух гусей, обозначенных едва различимыми мазками краски. Картина была одной из сотен диковин «Гадкой головы», и Гру тоже внес свою лепту, чтобы не на шутку озадачить следующего владельца. Оловянный подсвечник на столе — его приобретение. Он купил десяток таких у лудильщика однажды ночью, когда тот был слишком пьян для того, чтобы торговаться. Девять уже украли. Перед ним стоял последний. Гру вытащил его из тайника, чтобы немного приукрасить помещение. Он услышал стук копыт и фырканье лошади и понял, что тот, кого он ждал, наконец прибыл. Никто из пятнадцати завсегдатаев, благодаря которым Гру не прогорал, и двадцати с лишним случайных гостей не ездил верхом.

— Уиллард, — позвал он. — Принеси ту бутылку, которую я храню в тайнике, и два стакана с верхней полки.

Входная дверь «Гадкой головы» отворилась. Ворвался порыв холодного осеннего воздуха, пламя свечи колыхнулось. Придерживая полы плаща, чтобы не зацепились за дверь, вошел Реджинальд Лэмпвик. На голове у него была широкополая шляпа, подвязанная под подбородком, а на руках перчатки, которые он начал стягивать по одному пальцу, обводя равнодушным взглядом столы. Заметив Гру, он подошел, стуча тяжелыми сапогами по полу.

— Сэр. — Гру встал и уважительно склонил голову.

— Рэйнор, — сказал Реджинальд, не подавая руки. Гру этого и не ожидал.

Подошел Уиллард с бутылкой и стаканами.

— Я ненадолго, — сказал Реджинальд.

— Ночь сегодня холодная, — ответил Гру. — Еще холоднее оттого, что вам пришлось ехать аж из Дворянского квартала. Это самое малое, что я могу сделать.

Гру наполнил бокалы. Если Реджинальд уйдет, он выпьет оба. Придется. Можно сколько угодно таращиться на картину, но это ему не поможет, если Реджинальд хотя бы не выслушает его.

Реджинальд бросил взгляд на стакан, но не прикоснулся к нему.

— Вы не знаете, что я собираюсь сказать, — начал Гру. — Но это ведь не имеет значения? Я вам не нравлюсь, и вам неприятно даже приходить сюда. Должно быть, вы уже раз десять меня прокляли.

— Ты себя недооцениваешь, ограничиваясь всего десятком.

Гру улыбнулся. По крайней мере, он верно угадал настроение этого человека.

— И пока вы так долго сюда добирались, наверняка решили: что бы я ни сказал, я лишь потрачу впустую ваше время.

— Похоже на то.

— Вы можете причинить мне немало бед, сэр. Я не хочу злить вас сильнее, чем уже это сделал. Выпейте, прошу вас. — Он указал на бутылку. — Это лучшее, что у меня есть. Двенадцать лет назад я приобрел эту бутылку у торговца из Колноры. На ней была красивая этикетка с изображением обнаженной женщины, но несколько лет назад она отвалилась. Виски хороший и достаточно дорогой даже на ваш вкус, я думаю. Если выпьете и вам понравится, то путешествие не пройдет совсем впустую, независимо от того, что я скажу.

Реджинальд сжал тяжелый бокал двумя изящно согнутыми пальцами. Сначала он понюхал виски, затем пригубил. На лице его так и осталось каменное выражение. Гру это раздражало. Виски действительно был отличным — гость мог бы это признать.

Реджинальд промолчал, но все же снял шляпу и плащ и сел.

— Так что у тебя такого важного, раз ты потребовал, чтобы я посетил тебя в твоем жалком так называемом трактире?

Гру постучал по окну краем бокала.

— Ваш начальник выдал разрешение на дом напротив.

Реджинальд посмотрел в сторону бывшего постоялого двора и, кивнув, сказал:

— Женщина по имени Гвен ДеЛэнси подала заявление на право владения неделю назад. Бордель, насколько я помню.

— Дом терпимости под управлением шлюхи. Это, по-вашему, правильно? К тому же она чужестранка.

Реджинальд пожал плечами.

— Это, конечно, необычно, но не так уж чтоб совсем неслыханно. Я так понимаю, ты недоволен.

— Не то слово! Эти шлюшки раньше работали на меня. — Гру проглотил виски, который обжег ему горло, затем снова наполнил стаканы. — Я получаю прибыль от трех вещей: эль, азартные игры и женщины. Там, через улицу, находится треть моей прибыли — даже больше, поскольку от азартных игр в последнее время доходов мало.

Это была неправда, но он не собирался признаваться Реджинальду в том, что дела идут хорошо. Гру никогда не нравилась купеческая гильдия Нижнего квартала и то, как они помогали городским оценщикам регулировать налоги. Предатели, все до единого. Будучи инспектором района, Реджинальд был худшим из перебежчиков. Чем меньше он будет знать, тем лучше.

— Давай по существу.

— Вы еще не написали отчет об этом доме?

— Нет. У меня есть список, и те, кто уже платит налог, идут впереди тех, кто только подал прошение.

Хорошие новости. Гру пригубил виски, на сей раз прочувствовав вкус.

— Меня это устраивает. На самом деле я бы хотел, чтобы вы раздули этот список и пропихнули вперед еще несколько имен.

— Зачем?

— Должно быть, вы видели этот дом. Шлюхи строят там чуть ли не дворец. Два этажа, новое дерево, окна… Я даже слышал, они собираются покрасить его. Чем дольше вы ждете, тем больше будет готово.

Реджинальд сделал большой глоток, снова поджал губы и прищурился.

— А тебе-то что с того? — спросил он натянутым голосом.

Гру поднял бокал так, что мутную жидкость озарило пламя свечи, придав ей медный оттенок.

— Я хочу, чтобы вы подождали, пока работы почти закончатся, а затем отказали им. На следующий день я подам прошение на этот дом, и вы его одобрите.

— И зачем, во имя Новрона, мне это делать?

— Потому что я буду отдавать вам половину всей прибыли… до вычета налогов.

Для Гру следующие несколько секунд решали все. Он всматривался в каждую черточку лица инспектора. Ничего. Из Реджинальда получился бы отличный игрок, но Гру был лучше. Даже «ничего» имело значение. Инспектор не сказал «нет».

Он мог всплеснуть руками или в ярости перевернуть стол. Однако Реджинальд вообще не двигался, даже не поднял бровей. То ли он обдумывал предложение, то ли хотел услышать еще — скорее всего, и то, и другое, — и это дало Гру возможность продолжать.

— Я врал о том, сколько денег заработал на этих девицах, — признаваться в таком было все равно что сбрасывать карты. Если инспектор откажется от сделки, Гру больше ни гроша не получит от проституции, так что это не имело значения. Если же он согласится, они станут деловыми партнерами, и Гру знал, что налоговый инспектор будет следить за прибылью от совместного дела. Лучше признаться сейчас и воспользоваться возможными преимуществами честности и соблазна. — Я заработал на них больше, чем на эле. Только посмотрите туда! Знаете, как они все это оплачивают? У них там одна кровать. Одна! И этот единственный матрас финансирует стены, окна и двери. К ним сюда ходят клиенты из Купеческого квартала. Все эти плотники и торгаши, у которых водятся лишние денежки. Не знаю, может, у них идет натуральный обмен, но именно такую прибыль и можно ожидать. И, как я сказал, там всего одна кровать. Как только они закончат работу — если у них хорошо получится, — дом станет привлекать посетителей со всего города. Добавим еще несколько девочек, еще несколько кроватей, и таким виски, как мы сейчас пьем, можно будет полоскать рот.

Гру заметил, как кончики губ Реджинальда едва заметно приподнялись.

— Вы честный человек, и я знаю, что никогда бы не заключили подобной сделки с тем, кого инспектируете. — Гру не был уверен, что это ложь, но он также не был уверен, что утром взойдет солнце. — Но вы трудитесь в поте лица, ездите по всему городу — и что за это получаете? Уверен, не так уж много. А что вы будете делать, когда состаритесь и не сможете совершать обходы? Было бы неплохо иметь доход на стороне — маленькое дельце, которое будет сыпать деньги вам в кошелек, не так ли?

Реджинальд уже не потягивал виски. Он опустошил стакан одним глотком и постучал по нему, требуя еще.

— Никому не нужно об этом знать, — продолжал Гру, снова вытягивая пробку. — Вам ни к чему, чтобы это всплыло, да и мне тоже. Мне нужно заботиться о своей репутации. Люди должны верить, что я держу все под контролем — по крайней мере на Кривой улице. Эти шлюхи бросают мне вызов, и лучше, чтобы все выглядело так, словно я сам с ними справился. Поэтому все, что от вас требуется, это немного потянуть с инспекцией — думаю, нескольких дней будет вполне достаточно, — а затем преподнести им плохие новости. Я подготовлю прошение. Вы просто поставите галочку, продвинете бумагу, а я сделаю все остальное.

Инспектор осмотрел комнату с небрежностью медведя в салоне.

— Что скажете? — спросил Гру.

Реджинальд встретился с ним взглядом и с улыбкой поднял бокал. Гру ударил о него своим.

Глава 13

Адриан ехал следом за Ройсом. Дорога на север была такой широкой, что на ней вполне могли бы поместиться в один ряд три телеги, а не то что два всадника, но он умышленно держался позади. Ехать рядом означало проявлять дружеские чувства, а Адриан вовсе их не испытывал. Может, Ройс и в самом деле спас ему жизнь на той барже, но по каким-то своим, весьма сомнительным причинам. Да и в конюшню он явился отнюдь не для того, чтобы помочь ему как другу. Адриан был уверен, что для Ройса он нечто вроде камня посреди бурного потока, без которого не перебраться на другой берег, но который нужен лишь на короткое мгновение, пока на нем стоит нога.

Их путешествие длилось уже много часов. Солнце село, на смену ему пришла луна, но с тех пор, как молодые люди покинули кабинет Аркадиуса, Ройс не проронил ни слова, даже ни разу не оглянулся. За это время с Адрианом могло произойти что угодно: он мог заснуть и упасть с лошади или вообще свалиться с обрыва, а Ройс даже бы этого не заметил или, уж конечно, не принял бы близко к сердцу.

Кругом простирался мрачный, бесплодный пейзаж — ветреное высокогорье, голая каменистая почва, изредка перемежавшаяся островками высокой травы, которая по воле могучего ветра клонилась до самой земли в одну и ту же сторону. Вдалеке Адриан разглядел скалистые горы с острыми пиками, темные и мрачные. Это был Гент — по крайней мере, так эту землю называли Ройс и Аркадиус. Ни один из них не счел нужным посвятить Адриана в детали задания. Судя по всему, для Аркадиуса важно было непременно отправить Адриана вместе с Ройсом, а не вдаваться в подробности, разъясняя, что и как. Впрочем, Адриана это устраивало. Он вообще не хотел никуда ехать. Воровство — дело дурное, в этом он был убежден, но, узнав о возложенной на него миссии, не смог должным образом возмутиться, потому что за свою недолгую жизнь наделал куда больше дурных дел. Он искренне хотел стать лучше, но пока у него хорошо получалось лишь отовсюду бежать. Адриан удрал из дома, дезертировал то из одного войска, то из другого, уехал из Аврина в Калис и, наконец, когда больше некуда было бежать, вернулся домой. Он сбежал даже из Вернеса, хотя мог бы остаться и помочь Пиклзу, и покинул Колнору, вместо того чтобы попытаться раскрыть загадочные убийства на барже. Теперь ему предстояло стать вором, и ему это совсем не нравилось, хотя он и утешал себя тем, что должен украсть всего-навсего какой-то старый запылившийся дневник, а не обобрать семейство, лишив его средств к существованию. И если это сомнительное деяние поможет изменить жизнь Пиклза, вытащить мальчишку из отчаянной нищеты и дать ему надежду на нормальное существование, то, возможно, оно очень даже добродетельный поступок.

Адриан старался не думать об этом. Ни Ройсу, ни Аркадиусу он не задавал вопросов — наверное, поэтому знал так мало, — но провести в Шеридане несколько дней и ничего не узнать было невозможно. Во-первых, он выяснил, что главным занятием в здешних местах является производство шерсти и что здесь гораздо больше овец, чем людей. Во-вторых, узнал, что Гент, а вернее, город Эрванон, был когда-то столицей трех из четырех населенных людьми государств, объединенных в империю, которая, впрочем, долго не протянула. Ни один из этих фактов не показался Адриану особенно интересным или важным. Однако третье, что он услышал, его изрядно удивило и в какой-то степени опечалило. Гент входил в состав Аврина и занимал северную его окраину, а между тем не являлся ни королевством, ни княжеством. Гент принадлежал церкви Нифрона и находился под непосредственным ее управлением, а Эрванон был резиденцией церкви и постоянным местом пребывания патриарха. О патриархе Адриан слышал и раньше, хотя отец никогда не говорил о церковных делах, а в Хинтиндаре даже не было священника, тем не менее все знали о патриархе, равно как о богах Новроне и Мариборе. Получалось, что ему предстоит ограбить церковь. Если он еще не разгневал богов, то это наверняка станет последней каплей, которая переполнит чашу их терпения.

Пока что Гент не произвел на Адриана особого впечатления. Склоны холмов, покрытые жухлой редкой растительностью, напоминали ему украшенные шрамами лица стариков-ветеранов. Повсюду царило запустение, куда ни кинь взгляд, везде только неухоженные, вытоптанные, лишенные жизни поля. От хорошего камня, которым некогда была вымощена дорога, остались только жалкие осколки, большей частью погребенные под слоем грязи. Весь окружающий пейзаж выглядел истощенным, словно из него высосали жизнь. Былое величие оставило лишь покрытые пылью веков воспоминания.

Они добрались до поворота, где дорога шла скорее на запад, чем на север, и где росла приземистая ель, которую Адриан разглядывал последнюю четверть мили, принимая за медведя.

Как раз в ту минуту, когда они миновали причудливое дерево, Адриан наконец пришел к заключению, что Аркадиус просто-напросто выжил из ума. Профессор был очень стар. Старше всех, кого Адриан когда-либо встречал. Даже старше отца, который на момент его ухода из деревни был самым старым человеком в Хинтиндаре, хотя все наперебой утверждали, что возраст ему к лицу. Профессора возраст совсем не красил, а старики иногда лишались рассудка. Да что там старики! Адриан знавал одного военачальника в Гур Эм, который говорил о себе в третьем лице и иногда затевал с этим «лицом» споры, приводившие к скандалу, и тогда он отказывался говорить сам с собой и требовал, чтобы другие передали что-то «этому дураку». А ведь военачальнику было еще очень далеко до возраста Аркадиуса. Единственный момент в пользу Аркадиуса — он прекрасно справлялся со своим безумием и скрывал его так ловко, что Адриану потребовалось проделать немалый путь до медвежьего дерева, чтобы понять, насколько глубоко профессор страдает старческим слабоумием.

Наверняка это так. В противном случае разве стал бы он просить Адриана работать с Ройсом?

Если на свете существовала некая полная противоположность Адриана, то сейчас она ехала на темно-серой лошади перед ним, и эта мысль занимала Адриана на протяжении нескольких часов. Даже в седле Ройс держался иначе. Он туго натягивал поводья, а Адриан давал Танцорке почти полную свободу. Ройс нагибался вперед, прижимаясь к лошади; Адриан, напротив, отклонялся назад, чувствуя ритм шагов. Адриан обычно смотрел вперед, на дорогу, или опускал глаза на седло, развлекая себя завязыванием и развязыванием узлов на ремнях. Ройс же все время вертелся в седле, озираясь по сторонам, — только назад, разумеется, ни разу не посмотрел.

Почему Аркадиус настоял, чтобы он поехал с Ройсом? Зачем сказал, что таково было последнее желание отца? Вряд ли дело в книге. Ройс не раз с пеной у рта кричал, что в одиночку ему удобнее и он справится быстрее. И Адриан, как бы ему ни хотелось доказать обратное, вынужден был с этим согласиться. Он солдат, а не вор. Вот если бы им предстояло штурмовать башню, его военный опыт вполне мог бы пригодиться, но в данной ситуации Адриан не понимал, зачем ему ехать. Он чувствовал себя мертвым грузом, и человек, который его тащил, на дух его не выносил, что всегда обещало веселенькое путешествие.

Ройс съехал с дороги, направив лошадь мимо камней и кустарников, поднялся на холм и спустился с другой стороны. Они оказались в укромном месте, где их нельзя было заметить с дороги. Там, возле нескольких густых кустов, Ройс спешился и привязал лошадь. Затем, подыскав подходящее место, расстелил на траве одеяло и лег. За всеми этими действиями Адриан наблюдал, оставаясь в седле.

— Я так понял, мы разбиваем здесь лагерь, верно? — поинтересовался он.

Ройс промолчал, по-прежнему отказываясь замечать спутника.

— Ты мог бы сказать: «Мы проведем здесь остаток ночи», — возмутился Адриан. — Нет, постой-ка, для тебя это слишком длинно! Лучше так: «Спим здесь». Всего два слова. Даже ты можешь это осилить, правда? Я же знаю, ты умеешь говорить. В кабинете у Аркадиуса ты много чего наговорил. Не мог удержаться, целую речь произнес! А сообщить, что мы останавливаемся на ночлег, выше твоих сил!

Адриан спешился и начал разгружать Танцорку.

— Сколько мы ехали? — Он замолчал, глядя на луну. — Часов пять, шесть, должно быть? Ни слова, черт подери! Может, мне самому с собой поговорить? «Тебе не кажется, что похолодало, Адриан? Луна похожа на коготь, не так ли, Адриан? Вон то дерево напоминает жуткого медведя, не правда ли, Адриан?» Молчишь? Кстати, если ты не заметил, по дороге на меня напал ястреб, а еще гном верхом на свинье, который стрелял в меня из рогатки яйцами. Он вышиб меня из седла, и я, наверное, целых полчаса боролся с гномом, ястребом и свиньей. Гном все время метал яйца мне в лицо, а чертова свинья пригвоздила меня к земле и слизывала их. Потом ястреб превратился в мотылька и упорхнул на свет луны. — Ройс повернулся на бок, так и не сняв капюшон. — Что ж… хвала Марибору и Новрону, что мне сейчас не понадобилась твоя помощь.

— Тебе и в конюшне не требовалась моя помощь, — буркнул Ройс.

— Оно говорит! — воскликнул Адриан. Выбрав место по другую сторону от лошадей, он разложил на земле защитное покрытие и расстелил сверху одеяло. — Но я тебя уже поблагодарил.

— Меня тронула твоя искренняя благодарность.

— Тебе не обязательно было ранить этого парня. И вовсе не обязательно было убивать тех людей на барже. Мог бы просто сказать мне, кто ты, кто они и что они задумали.

— У тебя свои методы, у меня свои. Твои не произвели на меня особого впечатления. Мои всегда срабатывают.

— Ну, тогда, конечно, продолжай в том же духе. Может, тебе повезет, и ты вернешься в тюрьму. Я слышал, там полно тех, кто думает так же, как ты.

— Передай червям от меня привет, — сказал Ройс.

— Червям?

— Те, кто рассуждает, как ты, рано или поздно оказываются в могиле.

— Не все. Только везучие. Для этого нужен кто-то, кто тебя похоронит. Ты знаешь кого-нибудь, кто это сделает?

— Если я мертв, то какая мне разница? А если жив, то лучше бы яма оказалась очень глубокая.

— У тебя есть друзья?

— Один.

— Аркадиус?

— Нет.

— Где этот друг?

— Понятия не имею.

— Когда ты его видел в последний раз?

— Когда он повесил на меня вину за убийство и отправил в тюрьму.

— По-моему, ты не понимаешь значения слова «друг».

— А мне кажется, ты живешь в сказочном мире, где значение слов никогда не меняется. Грамоту знаешь?

— Отец обучил.

— Отлично. Ты когда-нибудь замечал, что слова «друг» и «враг» различаются только двумя буквами? Возможно, это совпадение, а может, и нет.

— Ты оптимист, этого у тебя не отнять. — Адриан набросил на себя второе одеяло и лег на бок, повернувшись к Ройсу спиной.

— Хоть что-то у тебя осталось? — вдруг спросил Ройс.

— Что осталось?

— Ну… от этих яиц. Если осталось, можно утром приготовить завтрак.

Адриан озадаченно помолчал, но потом до него дошло, и он едва не рассмеялся.

На второй день Ройс и Адриан снова ехали молча, однако теперь это не так тяготило Адриана. Шутка про яйца немного разрядила гнетущую атмосферу — может, Ройс все-таки человек. Адриан и сам не любил болтать. Просто ему казалось, что разговор, оборвавшийся на полуслове, когда они бежали из Шеридана, следовало бы довести до конца, и упорное молчание Ройса мучило его, как загноившаяся под кожей заноза. Разумеется, эта заноза все еще никуда не делась, но вошла так глубоко, что надо было просто подождать, пока она сама не выйдет. Что ж, бывали ситуации и похуже, а эта продлится всего пару дней. Во всяком случае, так ему обещал Аркадиус.

Последние несколько миль Адриан неотрывно смотрел на то, что казалось ему игрой воображения, как дерево-медведь, только оно было гораздо дальше и значительно больше. Одна вертикальная линия, подобная огромному столбу, торчащему из горизонта. С каждым часом столб становился все больше. Когда в полдень они сделали остановку, чтобы перекусить, столб уже приобрел ясные очертания башни, но до нее еще было много миль.

— Это она, да? — спросил Адриан.

Ройс стоял на коленях, роясь в холщовом мешке. Он поднял голову, и Адриан кивнул в сторону горизонта.

— Башня? Ага. Еще около дня пути.

Адриан уставился на нее. На таком расстоянии все было окутано синеватой дымкой, и гигантское сооружение приглушенного, словно выцветшего, голубоватого оттенка сливалось с небом. Башня стояла на вершине огромного холма посреди равнины.

«Идеальное место для размещения войска», — подумал Адриан.

Он представил шеренги пехотинцев, выстроившиеся в чистом поле. Конницу, разъезжавшуюся широкими дугами. Многочисленные легионы могли здесь маневрировать без труда; скорее всего, так и было когда-то. Башня высилась над руинами — единственный уцелевший фрагмент более крупного строения. Когда-то это был настоящий исполин. Адриан почти видел ее, огромную крепость на холме, обращенную к широкой равнине. Последняя битва войны оставила на этой земле глубокие шрамы, и велась она вокруг холма и замка, который когда-то венчал ее.

Адриан сел на траву, опершись спиной о камень, и открыл мешок с провизией, на дне которого лежало много яблок. В это время года всегда был богатый урожай, и стоили они очень дешево. В Калисе яблок не было, и Адриан, соскучившийся по ним, купил сразу полдюжины. Откусив кусок яблока, он выудил к нему ломоть сыра.

— На чем это ты спал прошлой ночью? — спросил Ройс.

Адриан хотел было ответить: «На земле», — но потом понял, что он имеет в виду.

— На просмоленной парусине. В Гур Эм везде страшная сырость. Ложишься на одеяло, а оно тут же промокает до нитки. Смола не пропускает воду. Здесь, конечно, не джунгли, но я помню, что от росы постель все равно становится мокрой.

Ройс одобрительно кивнул.

— Интересно. Я об этом не подумал. Хорошая мысль. В армии научили?

— Нет, — Адриан пожал плечами. — Просто надоело спать в луже. Однажды в порту я увидел, как моряк покрывал смолой свою шляпу. Сказал, что делает ее водонепроницаемой. Это и подало мне идею.

— Умно, — сказал Ройс не без нотки удивления в голосе, глядя на Адриана прищуренными глазами.

— Если хочешь, могу тебе такую же сделать. Надо только найти парусину и где-то достать смолы.

— Ничего. Обойдусь.

— Да это просто, только нужно правильно все рассчитать. Если смолы слишком мало, вода все равно пройдет. Если слишком много, то потрескается, когда свернешь парусину, влага проникнет сквозь трещины и…

— Мне и так хорошо.

— Да нет, правда, я могу тебе показать…

— Мне не нужна твоя помощь, — прорычал Ройс, снова натягивая капюшон, хотя большую часть дня держал его откинутым.

Больше они не разговаривали. Закончив трапезу, они снова сели на лошадей и двинулись дальше.

По небу плыли огромные серые тучи. На западе лил сильный дождь, но он обошел их стороной. Оглянувшись назад, Адриан понял то, что Танцорка ощущала на себе уже давно: они постепенно поднимались вверх. Здесь была потрясающая видимость. Он не помнил, чтобы когда-либо видел так далеко. Леса казались маленькими кустиками, а горы, еще вчера выглядевшие такими мрачными и внушительными, сделались крошечными холмиками. Башня продолжала расти. Прежде безликая, колонна утратила свой голубоватый оттенок и приобрела более четкие очертания. Она оказалась сложена из блоков. Зубчатые стены с бойницами, сделанные из другого камня, яркого, словно известняк — может, из мрамора, — огибали вершину. Скорее всего, некогда все сооружение целиком было облицовано белым камнем — возможно, даже весь замок, — но этот красивый материал наверняка растащили грабители. Нечто подобное Адриан видел в Старом Калисе. Разрушенные великие крепости, некогда грандиозные здания, по кусочкам разобранные для того, чтобы построить загоны для овец. Камень сохранился только на верхушке, куда было не добраться. Какими бы красивыми ни были эти белые плиты, они не стоили того, чтобы из-за них проститься с жизнью. Результат получился впечатляющим: серая башня в белой… короне.

Адриан тихо рассмеялся.

Ройс повернулся и посмотрел на него.

— Коронная башня, — сказал Адриан, указывая на нее. — Теперь понял.

Ройс закатил глаза.

Деревушка Ибертон примостилась на берегу продолговатого озера, исчезавшего в желтеющей траве у подножия холма. У пирсов, вгрызавшихся в воду, словно редкие зубы, покачивались на волнах десятки лодок. Дома здесь были небольшие, изящные, сложенные из камня, покрытого штукатуркой. Из каждой печной трубы поднимался дым, повсюду раскинулись огороды, полные спелых овощей. По пирсам бегали дети, за которыми, играя, носились две черные собаки. Адриану, почти два дня слышавшему только вой ветра, их смех показался музыкой.

За озером, за холмами на севере, возвышались настоящие горы — их острые заснеженные вершины устремлялись в небо, словно обнаженные клыки. За ними кончался Аврин и начиналась уже другая страна — Трент. К башне вела дорога, возвышавшаяся над всей местностью, кроме гор. Адриану казалось, что они поднялись по высокой лестнице и достигли верхней ступени. Вид производил неизгладимое впечатление, но находиться здесь было нелегко.

Ройс съехал с широкого тракта на узенькую тропу, ведущую к деревне, и спешился возле небольшого дома с вывеской, на которой была изображена пивная кружка с пенной шапкой. Хотя время было позднее и уже сгустились сумерки, внутри оказалось еще темнее, и поначалу Адриан увидел лишь пламя фонарей, подвешенных на потолочных балках. Он остановился у входа, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, а вот Ройс двинулся прямиком к маленькому столику между каменным очагом и окнами.

— Как делишки? — улыбаясь, приветствовал человек за стойкой. Он протянул руку, и Адриану пришлось сделать несколько быстрых шагов, чтобы пожать ее. У хозяина было крепкое рукопожатие и приятная манера смотреть в глаза. — Я Дуган. А ты кто будешь?

— Адриан.

— Рад встрече, Адриан. Что я могу тебе предложить?

— Ну… — Адриан замялся и посмотрел на Ройса, который вновь скрылся в глубинах капюшона. — Пиво.

Кабатчик выглядел огорченным.

— Прости, парень. Мы не подаем пиво. Пиво можно выпить в любом обшарпанном трактире на любой пыльной дороге, куда его привозят в бочках целыми телегами, продержав несколько недель на жарком солнце. А ты приехал в Ибертон. Говори конкретнее.

Трое посетителей, сидевших за стойкой, кивнули и посмотрели на путников с сожалением. Это были весьма пожилые господа, которые обычно посещают трактиры в дневное время.

— Простите, — пробормотал Адриан. — Я не понимаю. Что же вы предлагаете?

— Эль, много эля — самого лучшего в Генте.

— Самого лучшего на свете, — сказал старший из сидевших за стойкой. У него была длинная седая борода, которую он разместил прямо на стойке, а потертый дорожный плащ в нескольких местах был порван и залатан разноцветной тканью. — Мне ли не знать, где я только не бывал.

Он поднял кружку. Остальные последовали его примеру, и каждый сделал глоток. Затем все кружки с одинаковым глухим звуком одновременно опустились на деревянный прилавок.

— Значит, буду эль, — с улыбкой сказал Адриан.

Снова скорбные взгляды.

— Какой? — спросил Дуган, наклонившись вперед и упершись локтями в стойку.

Он мотнул головой в сторону стен, увешанных дощатыми панелями, на каждой из которых были нарисованы наполненные доверху чашка, стакан или кружка и подписаны названия вроде «Вкус летнего утра», «Ячменный банкет» и «Сладкая горечь до конца».

Панели покрывали все стены, и Адриан принялся их изучать.

— Откуда ты? — спросил Дуган, продолжая смотреть на него с теплой, добродушной улыбкой.

— Из Ренидда, — ответил он, решив, что о крошечном Хинтиндаре здесь никто не слышал.

— А… с юга. Значит, ты тут впервые?

Адриан кивнул. Он все еще рассматривал развешанное по стенам меню трактира. Некоторые панели украшали прелестные картины с видом на озеро или искусно вырезанные барельефы. Другие были выточены достаточно грубо или вообще представляли собой куски бересты, расписанные углем.

— Значит, так. Это ячменный город, — пояснил Дуган. — Вот чем все здесь занимаются. Выращивают ячмень.

— И рыбачат, — вступил в разговор упитанный джентльмен, сидевший ближе к двери. Он был одет в сутану священника и много жестикулировал. Он изобразил, как забрасывают удочку, и прибавил: — Здесь хорошо клюет, если вас это интересует.

— Я думал, Гент славится овцами и шерстью, — сказал Адриан.

— О, этого здесь тоже предостаточно, — заверил его Дуган. — Если тебе нужна хорошая шерстяная рубаха или плащ, я знаю отличное местечко, где их можно приобрести. Но если ты пришел за элем, дальше идти нет нужды. Так вот, многие выращивают ячмень, и большая часть этих людей делает собственный эль. Здесь для этого превосходное место, лучшее во всем Элане. Ячмень великолепный, а какое озеро! Просто выйди и зачерпни ведро воды, и увидишь, до чего она чистая. Кристально чистая! У нас даже колодца нет. Берем воду прямо из озера. Так что все местные фермы делают собственные сорта эля, вроде «Сладкой горечи» или «Летнего утра». Эти с ферм на северном берегу, а «Ячменный банкет» и «Старик Марбери» с юга. — Дуган указал на полку под потолком, заставленную огромными металлическими кружками. На каждой из них были выгравированы какие-то слова, но буквы были слишком малы, и Адриан не смог разглядеть с такого расстояния. — Это трофеи, которые выдают каждый год. У нас тут идет борьба за первое место. Как видишь, Ибертон серьезно относится к элю.

Все сидевшие за стойкой — все посетители трактира, кроме Ройса, — выжидающе смотрели на Адриана. Чтобы не попасть впросак, он решил подстраховаться:

— А вы что посоветуете?

Священник беспокойно поерзал на стуле. Кабатчик вздохнул.

— Ты ставишь меня в неловкое положение, — укоризненно покачал он головой. — Поскольку я наливаю, то должен соблюдать нейтралитет.

— Бери «Старика Марбери», остальными подавишься, — посоветовал сидевший дальше всех мужчина, единственный, кроме Адриана, кто имел при себе меч.

— Прежде чем примете решение, — сказал священник, — вам следует знать, что это лорд Марбери.

— Правда? — Адриан выпрямился и поклонился. — Ваша светлость.

Все смущенно улыбнулись, кроме самого лорда Марбери.

— Еще раз так сделаешь, — нахмурился он, — и я ударю тебя мечом по ноге.

Адриан посмотрел на Дугана, который благодаря своей обаятельной улыбке уже стал для него маяком в бурю.

— Теперь это уже скорее почетный титул, — пояснил кабатчик.

— Церковь не признает в Генте дворянских титулов, — кивнул священник.

— Церковь не признала бы… — заворчал Марбери.

— Еще налить, ваша светлость? — громко сказал Дуган, выхватив у лорда кружку.

— Я еще не допил.

— А по-моему, допили. К тому же не будем забывать, что мы так и не выяснили, на чьей стороне этот юноша, не так ли? И его товарищ тоже. — Дуган выжидательно уставился на Адриана. — Ну что, решил?

Адриан не до конца понял, куда завел его этот разговор. Затем Дуган снова указал на рекламные объявления.

— Ах… понятно. Ну… — Адриан покосился на лорда Марбери, который, сгорбившись над стойкой, мрачно смотрел на Дугана. — Думаю, я попробую «Старика Марбери».

И его светлость, и Дуган улыбнулись, и Адриан почувствовал, что наконец-то сделал что-то правильно, как будто речь шла о некоем важном решении, а не об обыкновенном заказе выпивки в трактире.

— Я предпочитаю «Сладкую горечь», — признался бородатый путешественник, который первым поднял кружку.

При каждом движении он издавал звон, но звенело не оружие, а многочисленные металлические побрякушки, которые свисали с его широкого пояса.

— Вы жестянщик? — спросил Адриан.

— Жестянщик Бреми, — представился мужчина. Его рукопожатие было вялым и каким-то торопливым. — Если вы приехали рыбачить, у меня есть отличные крючки.

— А чем можно заинтересовать твоего друга? — спросил Дуган, указывая на Ройса.

— Хороший вопрос. Вообще-то мы с ним не так давно знакомы.

— Встретились в дороге, да?

— Нет, мы…

— Я не хочу пить, — сказал Ройс.

Марбери бросил на него недовольный взгляд.

— Тогда зачем, во имя Марибора, ты сюда явился?

— Он хотел пить. — Ройс указал на Адриана. — А я просто хотел укрыться от ветра. Ничего?

— Конечно, — кивнул Марбери и повернулся к Адриану: — Заботливый у тебя приятель.

— О да, — с улыбкой подтвердил Адриан. — Именно так я его всем и представляю: заботливый до невозможности.

Ройс усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Я продаю палатки из плотной ткани, которые защищают даже от самых сильных ветров, — сообщил жестянщик. — К каждой прилагаются морской канат и колышки, чтобы крепче стояла. Разложишь эту дамочку, и она будет греть тебя всю ночь.

Дуган с грохотом поставил перед лордом Марбери и Адрианом кружки, над которыми, в точности как на картинках, пенились белые шапки. Посетители затихли, наблюдая, как Адриан подносит кружку к губам. Он привык к небольшим порциям столового пива в Калисе, где перебарщивали с хмелем. Здешний напиток был крепче, богаче на вкус и свежее. Лицо Адриана осветилось довольной улыбкой еще до того, как он опустил кружку.

— Ха! — Марбери ударил кулаком по стойке. — Я же говорил! В этом году я возьму главный приз. Вы только посмотрите на него! Счастливее человека я давно не видел.

— Изумительно! — подтвердил Адриан.

— Да он просто вежливый молодой человек, — заметил священник. — Видно же, воспитанный, из хорошей семьи. Матушка, должно быть, была верной прихожанкой церкви Нифрона.

— Моя мать умерла, когда я был еще ребенком, — ответил Адриан. — Что же до отца… он поминал богов, только когда портил сталь или получал ожог в кузне.

— Так вы сын кузнеца! — воскликнул жестянщик. — Я должен был догадаться, увидев, сколько стали вы на себе носите. Я продаю прекрасные щипцы и молоты. У меня есть даже молот, который я приобрел у кузнеца-гнома — лучший из всех, что вам когда-либо доводилось видеть.

— Почему же гном с ним расстался? — спросил священник.

— Кажется, ему нечем было кормить семью. Печальная история…

Воспользовавшись тем, что посетители на минуту отвлеклись от его персоны, Адриан подошел к Ройсу, который сидел спиной к очагу, глядя в окно.

— Ты сейчас на редкость молчалив, но с таким же успехом я мог бы сказать: «Ой, смотри-ка, ты дышишь».

Ройс подался к нему и прошептал:

— Почему бы тебе сразу не выложить им, что мы воры, если уж на то пошло?

— Ты о чем? — ответил Адриан в таком же тоне. Он испытывал чувство неловкости оттого, что они шепчутся, словно заговорщики, под самым носом у незнакомцев — или, в данном случае, за их спинами. — Я просто поддержал дружескую беседу.

— Ты назвал им свое имя, место, где родился, и чем занимался твой отец, дал понять, куда мы направляемся, и сообщил, что никогда раньше здесь не бывал. Если бы я тебя вовремя не остановил, ты бы рассказал, кто я такой и откуда именно мы приехали.

— И что в этом плохого?

— Когда идешь на дело, не нужно привлекать к себе внимание. В памяти людей лучше оставаться неясной тенью. Не оставлять ничего такого, по чему тебя можно выследить. После того как мы влезем в башню, нас станут искать и непременно вспомнят разговорчивого незнакомца с тремя мечами, который приехал с юга и наверняка отправился обратно.

— Если ты не хотел, чтобы нас заметили, зачем мы вообще сюда пришли?

— Это другой вопрос. Я жду гостей.

— Гостей? — Адриан поднял кружку, чтобы сделать глоток.

— Тех пятерых, что ехали по дороге за нами.

Адриан опустил кружку.

— О чем ты говоришь? Я никого не видел.

— Меня это не удивляет.

— Что? Думаешь, они нас преследуют?

— Не знаю. Поэтому мы здесь и остановились.

— Погоди… но ведь это могут быть просто люди, которые едут в том же направлении!

— Я считаю, что меня все преследуют, пока не докажут обратное.

— Это глупо.

— Они вооружены и ехали очень быстро.

— И что?

— А то, что их пятеро! Для гонцов слишком много, для подкрепления слишком мало, да и кто еще скачет так быстро? Разве что охотники… Пятеро — самое подходящее число для отряда, преследующего двоих, обвиняемых в том, что пырнули ножом сына барона, и замеченных на дороге, ведущей на север от Шеридана.

Адриан повернулся и посмотрел в окно, однако не увидел ничего, кроме каменной стены, дороги и озера за ней. Последние лучи заходящего солнца отсвечивали золотом на поверхности воды.

— Тут есть черный ход. — Ройс кивнул в сторону коридора, проходившего мимо барной стойки. — Он выходит на канаву, куда выливают ночные горшки. Когда объявятся наши гости, выйдем через эту дверь и подождем. Если они последуют за нами, можешь быть уверен, что им не просто приспичило выпить в то же время, что и нам. Аркадиус говорил, ты вроде умеешь драться. Очень на это надеюсь, потому что если они пойдут за нами, придется их убить. Всех. А потом вернемся сюда и убьем этих четверых.

— Что? Этих четверых? Зачем?

— Потому что ты решил подружиться и поболтать с ними. Нельзя же оставить пять трупов в канаве и четырех живых свидетелей, которые повсюду об этом раструбят! Сначала ты разберешься с лордом Марбери — он тут один представляет угрозу. Я убью священника и жестянщика. Кто первым освободится, прикончит Дугана. Постарайся не забрызгать тут все кровью. Когда покончим с ними, все тела оттащим к черному ходу. Если повезет, выгребная яма окажется достаточно глубокой, чтобы их туда сбросить. Если крови будет мало, происшествие заметят только через несколько часов. К тому времени мы уже затеряемся на улицах Эрванона.

— Я не стану их убивать, — отрезал Адриан. — Это хорошие люди.

— Откуда ты знаешь?

— Я с ними разговаривал.

— Ты и со мной разговаривал.

— Про тебя не могу сказать, что ты хороший человек.

— Знаю, знаю, у меня волчьи глаза, о которых тебя предупреждал старик Себастьян. Помнишь его? Хороший человек, который вместе со своей хорошей дамой собирался перерезать тебе глотку!

— Но насчет тебя он был прав.

— О том я и говорю. Возьми любого человека, и он, скорее всего, окажется нехорошим. На первый взгляд все выглядят хорошо. Прилично одеты и широко улыбаются, как Дуган, но я тебя уверяю, если потереть поверхность монеты, под верхним слоем обнаружишь жесть. Люди всегда притворяются добрыми и дружелюбными, особенно воры и головорезы.

— Почему же ты не притворяешься?

— Потому что я на удивление честен.

— Я не стану их убивать!

— Тогда зачем ты здесь? Аркадиус сказал, мы должны работать вместе. Я должен был показать тебе, как вести себя, отправляясь на дело. Он говорил, что ты превосходный боец, опытный солдат. Ладно. Хоть мне это и не нравится, но я признаю, что иметь с собой человека, который умеет обращаться с мечом, может быть выгодно как раз в такой ситуации. Так в чем твоя проблема?

— Я не люблю убивать.

— Понял, не дурак. Вопрос в другом: почему? Аркадиус меня обманул? Ты на самом деле торгуешь мечами и поэтому таскаешь на себе все эти железяки? Или он послал тебя со мной, чтобы ты впервые отведал вкус крови?

— Уж поверь, я ее вдоволь напился.

— Тогда в чем дело?

— Просто понял, что это плохо.

— Что-что? Ты сказал, «плохо»?

— Ну да, знаешь, есть такое слово «плохо», а противоположность ему — «хорошо».

— Сколько тебе лет? Ты что, до сих пор веришь в добрых фей-крестных, истинную любовь и исполнение желания, если загадать его, увидев падающую звезду?

— А ты не веришь, что в жизни есть плохое и хорошее? Добро и зло?

— Конечно, верю. Добро — это то, что хорошо для меня, а зло — то, что мне не нравится, и вот это как раз и есть очень, очень плохое.

— Тебя и правда воспитали волки, а?

— Да.

— Так вы, мальчики, значит, из Ренидда? — К ним подошел лорд Марбери и, подтащив стул, уселся рядом.

Адриан надеялся, что лорд ничего не слышал. Не то чтобы Адриан его боялся. Даже с мечом этот человек не представлял для него угрозы. Как и большинство высокородных дворян, Марбери наверняка понятия не имел, как драться. Для них мечи были тем же, что меха и пурпур: знаками положения в обществе и власти, — но Адриану становилось неловко при мысли о том, что лорд мог услышать их споры о совершении убийства. Этот человек ему нравился. Марбери и в самом деле казался благородным.

— Есть какие-нибудь новости с юга? — спросил его светлость. — Здесь у нас такая скучища, будто мертвая коза не может привлечь ни единой мухи. — Он громко рыгнул. — Все, что держит меня на плаву, это эль, но не удивлюсь, если церковь и это отберет. Так что там слышно в королевских дворцах?

Прищурившись, Ройс гневно смотрел на Адриана.

— Да я как-то не бывал во дворцах, — ответил Адриан. — Меня туда в такой одежде не пустят.

Марбери стукнул кулаком по столу и усмехнулся.

— Меня, подозреваю, тоже. Я что-то вроде двойгера, полуэльфа-получеловека, только в моем случае получается помесь дворянина с крестьянином-арендатором. Лорд на земле, где дворянство вне закона. А ведь мой феод принадлежал моему роду еще со времен Гленморгана.

— Да ты-то, черт возьми, откуда это знаешь? — бросил, не отходя от стойки, священник.

Марбери круто развернулся, задев локтем свою кружку и чуть не расплескав эль.

— Разве я приглашал тебя вступить в беседу? — недовольным голосом спросил он священника.

— Нет, но и они тебя не приглашали, — парировал тот.

— Хардинг, иди благослови себя.

— И тебе того же.

Лорд Марбери вновь повернулся к Адриану и Ройсу.

— Как я говорил, моя семья получила свой феод от Гленморгана.

— Я только недавно о нем узнал, — признался Адриан. — Это ведь тот Гленморган, который почти объединил древнюю империю, только Калис не сумел завоевать? Там было слишком много раздробленных королевств, слишком много военачальников и, конечно же, гоблины.

— Он самый. Императором его не называли. Церковь окрестила Гленморгана Наместником Новрона, потому что не хотела отказываться от безумной мечты найти пропавшего наследника. — Лорд откинулся на спинку стула и помахал перед носом руками, словно хотел разогнать дым. — Гленморган правил всем этим, всем. В том числе и Рениддом. Он построил Коронную башню, где теперь обитают патриарх и архиепископ. Ты прав — он не смог завоевать Калис, но его внук, Гленморган Третий, спас Аврин. Мой прапрапра… и так далее дед сражался вместе с ним в битве при Виланских холмах, где мы не дали гоблинам захватить Аврин. Это и подвело Глена Третьего. Дворянам и церкви, которые разжирели во время жалкого правления Глена Второго, не нравилось, что Глен Третий столь же могуч, как его дед. Все эти уютно устроившиеся джентльмены в мехах и трезвонившие в колокола епископы предали его. Они обвинили Гленморгана Третьего в ереси и заперли в замке Блайтин, в Альбурне. А когда народ восстал, церковники, будучи ребятами хитроумными, обвинили во всем дворян, и власть перешла к сутанам.

— К сутанам? — переспросил Адриан.

— К людям вроде меня, — снова заговорил священник. — Он имеет в виду церковь.

— Именно!

— Ты понимаешь, — воскликнул священник, — что в таких речах можно усмотреть одновременно измену и ересь?

— Да плевать мне на это с высокой колокольни! Ну что ты сделаешь, пошлешь за серетскими рыцарями, чтобы они устроили мне судилище? Донесешь куратору, чтобы тот покарал весь Ибертон?

Адриан понятия не имел, кто такие серетские рыцари или куратор, но звучало это весьма неприятно.

— Нет.

— Так я и думал. — Марбери снова обратился к собеседникам за столом, на этот раз шепотом: — Иногда мне даже хочется, чтобы он это сделал, но в этом нет нужды. Я и так будто кастрированный бык. Ни на что не гожусь, разве что бродить по полям да делать ячменный эль.

— Никогда раньше не видел, чтобы бык делал такой хороший эль, — хмыкнул Адриан.

Марбери рассмеялся.

— Ты мне нравишься, парень! — Он посмотрел на Ройса. — Он тоже мне нравится. Эдакий молчун, себе на уме. Молчаливые все умные. Знают, что лучше помалкивать, а не молоть языком, как старые кастрированные быки-дворяне, пригодные только для того, чтобы варить эль.

Адриан посмотрел на Ройса. Тот наклонил голову, пряча глаза.

— Ему нравится считать себя умным, — проговорил Адриан, — но он знает далеко не все.

— Я никогда не говорил, что знаю все, — возразил Ройс. — Только то, что важно.

— Для кого? — спросил Адриан.

— Для меня.

— Да, ты прав. Это действительно далеко не все.

— Достаточно для того, чтобы принимать разумные решения. Ты позволяешь чувствам вставать на пути разума.

— У меня прямо противоположная проблема, — признался лорд Марбери. — Я позволяю разуму вставать на пути чувств. Например, мне следовало проткнуть Хардинга мечом еще три года назад, и я бы так и сделал, если бы доверял своим чувствам.

— Между прочим, я все слышу, — заявил священник.

— Да знаю я, чертов поп!

— Он кажется довольно приятным человеком, — вступился Адриан.

— Так и есть. Он отличный парень. Два года назад я подхватил лихорадку, и он сидел со мной, когда все остальные смылись, опасаясь, что вернулась чума. Да он даже задницу мне подтирал. Такое не забывается. Хардинг — один из столпов здешнего общества.

— Не ты один так считаешь, — отмахнулся Хардинг.

— Заткнись! — Марбери глотнул эля из кружки. — Дело в том, что он все равно один из них — ползучий змей, отравляющий все на своем пути. Они разрушили империю Гленморгана и вытеснили семьи, вроде моей, в поля. Они превратили меня из рыцаря, служившего императору, в жалкого фермера, подающего эль, и будь я хоть вполовину таким, как мой прадед, я бы давным-давно отрубил ему голову.

— Еще не поздно, — сказал Ройс.

Марбери рассмеялся и шлепнул рукой по столу.

— Ты слышал, Хардинг? Парень в капюшоне со мной согласен.

Солнце окончательно скрылось за холмами, и все вокруг озарил призрачный свет темнеющего неба. Дети убежали с пирсов, собаки свернулись калачиком на обочине дороги, и в наступившей темноте о продолжении жизни говорили только вспыхнувшие огни.

Ройс резко наклонил голову, подался вперед и сказал:

— Докажи, что я не прав.

Затем встал и быстро направился к черному ходу. Мгновение спустя Адриан услышал звук приближающихся шагов.

Вошли пятеро. Все они были закутаны в темные плащи, но позвякивание скрытых под ними кольчуг нельзя было не узнать, и Адриан будто снова почувствовал запах крови, хлюпающей грязи и вечно мокрых ног. Лица незнакомцев раскраснелись от ветра, спутанные волосы откинуты назад. Они внимательно осмотрели комнату.

— Добро пожаловать, господа, меня зовут Дуган. — Кабатчик протянул руку, но никто из вошедших не удосужился ее пожать. — Чем могу служить?

Один из них, видимо, командир, слегка откинул плащ и показал красную подкладку и герб с изображением разбитой короны на груди, а заодно продемонстрировал меч — тилинерскую рапиру с широкой гардой и заостренной головкой эфеса. Адриан видел сотни таких мечей. Их предпочитали все профессионалы. Это было хорошее рабочее оружие, изготовленное в Тилинере, в Делгосе, практичное и действенное орудие убийства.

— Мы ищем двух молодых мужчин из Шеридана, которые ударили ножом мальчика, — сказал командир.

Дуган вскинул брови.

— Правда?

— Да. — Они разошлись в разные стороны, грохоча тяжелыми сапогами по старому полу, окинули пристальным взглядом жестянщика и священника, затем трое окружили стол, за которым сидели Адриан и лорд Марбери. — А вы кто такие?

— Это лорд Марбери, — сообщил Дуган. В его тоне слышалось мягкое предупреждение. — Он владеет большей частью земли к югу от озера.

— И он немного выпил, — повернувшись, добавил Хардинг, — так что я бы не сказал, что он сегодня в хорошем настроении.

— Верно, — зарычал на священника Марбери, — и ты мне его еще дополнительно портишь!

— Нас предупредили, что один из беглецов имеет при себе три меча, — произнес другой мужчина, возвышавшийся над Адрианом. У него были густые брови и коротко подстриженная бородка, разделенная на подбородке шрамом в виде полумесяца. — Какой-то солдат, возможно, наемник.

— Это мой друг из Ренидда, — заявил Марбери. — Он кузнец. Сам выковал эти мечи, правильно я говорю?

Адриан молча кивнул.

— Стало быть, это образцы вашей работы? — спросил человек, склоняясь над ним и поглаживая рукой рукоять своего меча.

— Да, — подтвердил Адриан.

— Дайте-ка взглянуть. — Он протянул руку.

Адриан был уверен, что двое позади него сменили позицию, но не мог обернуться — это показалось бы подозрительным. Ройс был снаружи, возле канавы, и ждал возможности перерезать горло любому, кто пойдет за ним следом. Скорее всего, он слышал каждое слово. Адриан покосился в сторону черного хода. Если он попытается бежать, эти двое за спиной схватят его, а остальные успеют обнажить мечи. Ройс, конечно, услышит. Разыграется кровавое сражение, а потом…

«Докажи, что я не прав».

Он проверял Адриана. «Аркадиус говорил, ты вроде умеешь драться». Может, он хотел удостовериться, прежде чем идти на дело? Хотел убедиться, что Адриан способен вонзить фут стали в человека, узнать, может ли он убить невинных людей, если придется.

«Докажи, что я не прав».

Адриан посмотрел на лорда Марбери и решил, что так и сделает.

Он вынул из ножен короткий меч, осторожно взял его за лезвие и протянул рукоятью вперед склонившемуся над ним человеку, внимательно наблюдая, как тот обхватывает ее пальцами. По хватке было видно, что человек этот умеет обращаться с оружием, но пока он только разглядывал его, не собираясь тотчас вонзать Адриану в грудь. Пока…

— С чего это вдруг сереты занимаются какой-то жалкой поножовщиной? — спросил Марбери.

«Значит, это сереты», — подумал Адриан.

— Раненый юноша — сын барона Лервика. — Человек поднял короткий меч, помахал им в воздухе, затем прокрутил рукоятку поверх тыльной стороны ладони и снова поймал ее.

— А-а, Лервик, — протянул Марбери. — И давно это произошло?

— Несколько дней назад.

— А что, парень скончался?

— Нет. — Серет похлопал лезвием по ладони.

— При смерти?

— Нет.

— Что-то слишком много хлопот из-за пустяка.

— Барон так не думает, — пожал плечами серет. — Архиепископ тоже.

Марбери усмехнулся.

— Правда? Мои поздравления — у вас прекрасные лошади. — Марбери повысил голос: — У этих людей самые быстрые скакуны в Аврине, раз они сумели узнать о драке, съездить в Монрил, переговорить с бароном, затем в Эрванон к архиепископу и вернуться сюда — и все за один день!

Серет не обратил на его слова никакого внимания.

— Этот меч очень потертый, — заметил он.

— Я им много пользуюсь, — ответил Адриан.

— Вы же говорили, что вы кузнец, а это просто образец.

— Разумеется, образец! — подал голос жестянщик. — Потому-то он и выглядит не лучшим образом. Мне ли не знать! Я занимаюсь жестяным ремеслом дольше, чем все здесь присутствующие прожили на свете. Когда торгуешь инструментами, покупатели черт знает что с ними вытворяют. Пока решат, купить или нет, весь товар могут перепортить — чего только не делают: по камням бьют, дрова пытаются колоть, в землю втыкают. Вот и выбираешь один инструмент, показываешь его как образец.

Мужчина снова посмотрел на оружие и презрительно скривился:

— Не самое красивое изделие.

— Я пока не очень хороший кузнец, — вздохнул Адриан.

— Давно здесь этот парень? — Серет, державший меч Адриана, посмотрел на Дугана.

Кабатчик пожал плечами:

— Трудно сказать.

— Три дня, — заявил Марбери. — Он остановился в моем доме на северном берегу. Я заказал ему новую медную бадью, чтобы варить сусло для моего эля.

— Это правда? — спросил серет кабатчика.

— Откуда мне знать, что творится в доме его светлости? — снова пожав плечами, ответил Дуган.

— А вы что скажете, преподобный? Можете подтвердить слова этого человека?

Хардинг покосился на Марбери.

— Я бы никогда не стал подвергать сомнению слова его светлости. Он всеми уважаемый, честный член нашего сообщества.

— Правда?

— Чистая правда.

— Кто-нибудь еще останавливался в вашем трактире?

— Здесь только мой племянник, — скривился Марбери. — Он там, на задах, с ночным горшком. Наелся сегодня несвежей курятины, до сих пор расплачивается. Хотите, вытащу парнишку сюда, чтобы вы и его помучили?

Серет нахмурился, со звоном бросил меч Адриана на стол и направился к двери. Остальные последовали за ним. У выхода он остановился и бросил через плечо:

— Мы еще вернемся. Мы ищем двоих молодых парней — один высокий, второй пониже, одет во все черное. Если заметите кого-нибудь похожего, буду благодарен, если дадите нам знать.

— Непременно. Приходите, когда у вас найдется время спокойно посидеть здесь и пропустить по кружечке. — Дуган улыбнулся и помахал им на прощание.

Адриан убрал меч в ножны и посмотрел на лорда Марбери.

— Я делаю для вас медную бадью? — уточнил он.

— Ты, очевидно, на редкость ленив, потому что, как мне кажется, еще и не начинал. — Лорд поднял кружку. — Товарищ тебя бросил?

— Нет. Он ждет у черного хода. Устроил засаду на случай, если они затеют драку.

— Стало быть, это он пырнул мальчишку ножом?

— Да, но он…

Марбери поднял вторую руку, прервав Адриана.

— Не нужно объяснять. Жаль, что не ткнул ножом самого барона.

— Вы не любите барона Лервика?

— Ни капельки. Лжец, мошенник и бесчестный негодяй.

— А еще он хороший друг его преосвященства архиепископа, — вставил Хардинг.

— Поэтому у него на службе серетские рыцари.

— Кто такие сереты? — спросил Адриан.

— Солдаты церкви, — пояснил священник.

— Церковная гвардия, — сказал Марбери. — Задиры и звери. Много столетий назад этот рыцарский орден основал лорд Дариус Серет, отъявленный мерзавец, каких поискать. Вся его семейка была тронутая. Лервик приходится им потомком по какой-то линии, а это многое объясняет. Жуткие ублюдки.

Адриан посмотрел в коридор, ведущий к черному ходу.

— Может, тебе сходить и проверить, как там твой дружок? — кивнул Марбери.

Адриан встал, с грохотом отодвинул стул и вышел в коридор. Как и говорил Ройс, там была дверь, возле которой стоял ночной горшок. Он поднял щеколду и толкнул деревянную дверь. Та отворилась наружу. За ней оказался переулок с земляной дорогой.

— Ройс?

Ему ответили лишь холодный воздух и темнота.

Адриан обогнул трактир и подошел к главному входу, где увидел Танцорку, по-прежнему привязанную к столбу. Лошади Ройса не было. Вместе с ней исчезли длинные веревки и прочие приспособления для подъема на башню.

Адриан вернулся в трактир. Бреми, Хардинг, Дуган и вновь разместившийся за барной стойкой Марбери устремили на него вопросительные взгляды.

— Наверное, он уже в двух милях отсюда, скачет вниз по дороге, — угадал Марбери. — Я же говорил, что он умный.

Глава 14

Ройс так и не вернулся. Не появился он и на следующее утро. Накануне поздно вечером лорд Марбери, как бы в подтверждение выдуманной им истории, пригласил Адриана провести ночь у него дома на южном берегу озера, которое, как выяснилось, называлось Морган и славилось не только кристально чистой водой, но и обилием окуня. От приглашения Адриан отказался, полагая, что лучше переночевать в трактире на случай, если объявится Ройс. Весь вечер он провел за разговорами и бесконечной дегустацией эля. Его заставили попробовать все сорта, и он выпил как минимум на две кружки больше, чем следовало. Помимо названия озера, ему было подробно рассказано обо всех обитающих в нем разновидностях окуня — белом, полосатом и большеротом. Еще он узнал, что Агнес, вторая жена пастуха Вилли, ожидает третьего ребенка, а у Вилли это будет уже четвертый, и что на неделе перед Зимним праздником снова пройдут ежегодные состязания по подледному лову. На это время замерзшее озеро украшается сотнями фонарей и становится чем-то вроде центральной городской площади. Как обычно, главным призом будет бочонок трофейного эля. Слушая рассказы своих собеседников и новости, которые приносили проезжавшие мимо всадники, Адриан смотрел в окно и прислушивался к стуку копыт, но Ройс так и не вернулся. Наконец Дуган погасил фонари и, позволив Адриану переночевать в кладовой, отправился спать.

Теперь Адриан при всем желании не смог бы выполнить задание Аркадиуса: у него не осталось даже веревки. Утром он оседлал Танцорку. Едва ворочая пересохшим с похмелья языком, он поблагодарил Дугана за ночлег, попросил передать наилучшие пожелания лорду Марбери и двинулся в сторону Шеридана. Он выехал на широкий тракт, который, как он узнал, назывался Дорогой Наместника. После выпитого накануне голова раскалывалась, желудок горел огнем, раздражение возрастало с каждой милей и вскоре переросло в настоящую ярость. Когда пришло время остановиться на ночлег, Адриан уже разговаривал сам с собой.

— Я могу понять, почему ты мне не доверяешь. Ты меня не знаешь. И я тоже тебя не знаю, — обращался он к воображаемому Ройсу. Разговор начался в мыслях, но к тому времени, как Адриан улегся спать, он уже говорил вслух. — Конечно же, ты нервный, словно комар-кровосос, но если ты намеревался бежать, почему не предупредил меня?

Он представил гнусную ухмылку Ройса или — того хуже — смешок.

— Я пытался, — растягивая слова, ответил себе Адриан высоким голосом. Ройс никогда не говорил с такой тягучей, манерной интонацией, и тембр голоса у него был отнюдь не женский, но Адриан произносил его реплики так, как ему хотелось их слышать. — Я сказал, что за нами погоня. Я сказал, надо убить всех, а ты начал спорить. Потом вмешался лорд Марбери со своими вопросами. Что мне оставалось делать?

— Ты мог бы остановить его. Мог бы извиниться и шепнуть мне: «Послушай, если сюда войдут пятеро парней с мечами, нам лучше бежать через черный ход». — Адриан остался доволен собственным ответом, прозвучавшим, на его взгляд, весьма разумно и аргументированно.

Ройс — в воображении Адриана — закатил глаза. Он постоянно их закатывал с тех пор, как Адриан покинул утром трактир в Ибертоне, и это только добавляло раздражения.

— Какой в этом смысл? — возразил порожденный фантазией Ройс. — Я с самого начала не хотел, чтобы ты ехал со мной.

— А если бы меня схватили? Если бы они засадили меня в местную тюрьму за преступление, совершенное тобой? Или решили бы никуда меня не тащить, а быстренько обезглавить прямо в трактире?

Последние слова Адриан едва не выкрикнул, ударив кулаком по покрытой одеялом траве, и гневно уставился на звезды. В нескольких футах от него Танцорка переступила с ноги на ногу и, наклонив голову, вопросительно посмотрела на него.

— Это не мои проблемы, — ответил воображаемый Ройс.

Из-за того, как он это сказал, презрительно скривившись и одарив надменным взглядом своих волчьих глаз, Адриан пожалел, что его здесь нет, а не то бы он врезал ему прямо по ухмыляющейся физиономии.

«Вот мерзавец!» — уже про себя подумал он.

В Шериданскую долину Адриан вернулся только следующей ночью. Он намеренно не торопился и ехал медленно, чтобы оказаться в университете после наступления темноты. Дождавшись, когда на лужайке никого не останется, он направился прямиком в конюшню. Он нашел открытое стойло, но оставил Танцорку оседланной. Он уже решил, что надолго здесь не останется. Объяснит Аркадиусу, что случилось, посмотрит, как там Пиклз, а потом… Что делать потом, он толком и сам не знал. Наверное, снова поедет на юг, может, в тот город, о котором говорил крестьянин по дороге в Шеридан. Город на северном берегу Галевира, где горшечник Биб продает свои гончарные изделия. Там можно поесть чего-нибудь горячего и провести ночь в постели на каком-нибудь постоялом дворе. Если это устраивает гончара, то и для него сгодится. Закупит провизии, потом, может быть, вернется в Колнору.

«А дальше что?» — спросил он себя.

Адриан уже повидал полмира, сколотил и растратил состояние, прислуживал королевам и военачальникам, а планов на будущее никаких. Он подумал о возвращении в Калис. Это была слабость — сродни тем, что случаются у пьяниц, и он ненавидел себя за одну только мысль об этом. Тигр и известие о смерти отца пробудили его от кошмара, который он считал всего лишь сном. Он не мог вернуться к той жизни. Снова стать солдатом он тоже не хотел. Он сравнивал теперешнее свое состояние с взрослением. Однажды в юности он заметил, что девочки стали казаться ему красивыми; после этого он уже не мог их дразнить. В детстве ребенок вынужден постоянно слушаться взрослых и следовать их бесконечным указаниям, но вырастая, каждый человек должен покончить с этим своеобразным рабством или же принять его на всю оставшуюся жизнь. Он видел тех, кто остался служить, солдат-карьеристов, и знал, почему они остались: они жаждали власти. Каждый следующий чин давал привилегии, власть, уважение. Адриану все это было не нужно. Он во всем достиг зенита и понял, что ему такая жизнь приносит несчастье. Он больше не мог обнажать меч по приказу других людей, как не мог дразнить женщин. Пожалуй, это было единственным, в чем он был уверен — кроме, разве что, желания никогда больше не видеть Ройса Мельборна.

«Но что же мне делать?» — размышлял Адриан.

Ну хотя бы перед Пиклзом открывались какие-то перспективы, и не без его, Адриана, участия. Адриан улыбнулся, представив бедного мальчишку из Вернеса в школьной мантии. Его собственная жизнь пошла под откос, но Пиклз вышел на хорошую дорогу. По крайней мере Адриан мог утешать себя тем, что сыграл большую роль в переменах, выпавших на долю Пиклза.

Адриан поднялся по лестнице, ведущей в кабинет Аркадиуса. Ему удалось избежать встречи с учениками. Дверь была закрыта, и пришлось постучаться.

— Войдите, — отозвался знакомый голос профессора.

Открыв дверь, Адриан обнаружил в кабинете все тот же чудовищный беспорядок. Профессор сидел за столом. Перед ним лежала открытая книга, в руке он держал чашку, от которой поднимался пар. Адриан сделал всего три шага и вдруг заметил Ройса Мельборна. Как и во время первой встречи, вор сидел по другую сторону беспорядочно разбросанных по полу вещей, только на сей раз он небрежно развалился на сундуке и грыз яблоко. Он снял свой неизменный плащ и набросил его на плечи скелета, свисавшего с острия копья и теперь напоминавшего жутковатую марионетку.

— Ты! — только и смог выдавить Адриан.

Ройс адресовал ему не менее изумленный взгляд, затем недоверчиво покачал головой, порылся в кошельке и извлек оттуда монету. Потом встал и, положив ее на стол перед профессором, снова вернулся к сундуку.

— Я честно не ожидал снова тебя увидеть, — сказал он.

— Я тоже надеялся, что больше никогда тебя не увижу, — фыркнул Адриан. — Ты меня бросил!

— Если точнее, я оставил тебя умирать. Как тебе удалось выжить?

— Я с ними не дрался.

— Ты бежал? Должно быть, ты быстро бегаешь.

— Никуда я не бежал. Я провел ночь в трактире, думая, что ты можешь за мной вернуться.

Ройс усмехнулся:

— Вряд ли нечто подобное пришло бы мне в голову.

— Теперь это для меня очевидно.

— Так как ты выжил?

— Меня защитили лорд Марбери и другие люди в трактире — те самые, которых ты собирался убить! Они солгали, чтобы выгородить меня. Они даже про тебя придумали вранье, но в этом не было необходимости, потому что ты, как последний трус, к тому времени уже сбежал.

— Я бы не назвал это трусостью.

— А как бы ты это назвал?

— Необходимостью. Мне нужно было от тебя избавиться. Обычно это не составляет труда, но, — он кивнул в сторону Аркадиуса, который был поглощен чтением, — воплотить в жизнь первое, что пришло мне в голову, было нельзя.

— Это она? — Адриан указал на маленькую потрепанную книжечку, которую читал профессор.

— Да, да, — ответил Аркадиус. — Дневник Эдмунда Холла.

— От успеха этого дела зависела моя свобода, — продолжал Ройс. — Я не мог допустить, чтобы ты все испортил.

— Ты и сам все испортил, — заметил Аркадиус.

Ройс резко повернул голову.

— Что? Ты же сказал, это та самая книжка!

— Мы договаривались, что ты не просто заберешь книжку. Вы оба должны были это сделать.

— Да какая разница? Нужно было добыть книжку. Она у тебя. Дело сделано. Он ехал на случай неприятностей, но их не случилось.

— По-моему, я выразился более чем ясно… А ты опять не выполнил моих указаний. Нужно было поднять Адриана наверх.

— Увы. — Ройс еще раз громко откусил от яблока и проговорил с набитым ртом: — Мы не тренировались с подъемником, да и делать это таким образом… — Он помахал яблоком в воздухе, посмотрел на потолок, будто ища там ответа, но, видимо, так и не нашел. — В общем, это с самого начала была дурацкая затея. Как видишь, я прекрасно справился один.

Аркадиус закрыл книгу и, спустив очки с переносицы, посмотрел на Ройса.

— Я очень доволен, что ты достал книгу. Кстати, она очень интересная. Но я дал тебе четкие указания, а ты не просто их проигнорировал, но еще и жульничал. Ты все еще у меня в долгу.

Ройс поднялся и шагнул в сторону профессора. Лицо его исказилось от злобы.

Адриан положил руки на мечи и тоже сделал шаг вперед.

— Это легко исправить, — быстро сказал Аркадиус. — Всего лишь положи книгу на место — и ты свободен от обязательств.

— Что?

— Тебе нужно вернуть ее на прежнее место. Но на сей раз ты должен выполнить мои требования и взять Адриана с собой.

— Да ты издеваешься! — Ройс гневно посмотрел на профессора. — Теперь ты… постой-ка. Ты говорил, что я должен принести эту книгу, а сам все это время собирался заставить меня тащить ее обратно?

— Ты вполне мог поразить меня и взять с собой Адриана в первый раз.

На лице Ройса мелькнуло удивление, сменившееся недоверчивой натянутой улыбкой.

— Да, дорогой мой, — кивнул Аркадиус. — Я не так глуп, как тебе кажется, а твои действия не так сложно предугадать. Итак, чтобы выполнить условия нашего соглашения, ты должен положить книгу на место — разумеется, после того как я ее прочту. Однако на сей раз ты возьмешь Адриана с собой наверх. Я настаиваю, чтобы именно он нес книгу и сам положил ее на место.

— Почему? — изумленно спросил вор.

— Ройс, тебе ли не понимать, какие проблемы могут возникнуть, если не следовать четким указаниям? — Аркадиус повернулся к Адриану. — Всего несколько минут назад он выражал свое негодование по поводу того, что ты отказался убивать посетителей ибертонского трактира. — Старик посмотрел на Ройса. — Ты говорил: «Он не может выполнять простейшие инструкции». Только дело в том, что Адриан тебе не слуга.

— Ага, он обуза.

— Нет, он твой напарник. Его мнение равноценно твоему. Вы с ним должны работать вместе.

— Но он мне не нужен! Вот тому доказательство — у тебя на столе! И мне удалось провернуть это дело быстрее, чем он сюда доехал.

— Дело твое, Ройс, но если хочешь от меня избавиться, такова цена. Помоги Адриану вернуть книгу туда, откуда ты ее взял, и на сей раз не жульничай.

Ройс швырнул яблоко через всю комнату. Оно отскочило от стены и исчезло в куче пергамента. Затем, все с той же жутковатой скоростью, он встал и подошел к Адриану. Тот инстинктивно обнажил мечи.

Ройс не обратил на оружие никакого внимания.

— Не вздумай все испортить! Будь перед стеной Глен-холла через пять минут. Если мы действительно должны это сделать, будем тренироваться по ночам. — Он взглянул на мечи, которые Адриан скрестил перед собой, и усмехнулся. — Когда я захочу тебя убить, ты даже не заметишь, как я подойду.

Адриан подтянулся и встал на крыше Глен-холла. Холодный ветер трепал его плащ и развевал волосы. Внизу качались деревья, а статуя на лужайке казалась игрушечной.

— Ну как? — спросил он, глядя на Ройса. Они стояли рядом, все еще опоясанные кожаными ремнями, соединенными веревкой.

— Лучше, чем я ожидал, — неохотно буркнул Ройс.

Разочарование, явственно прозвучавшее в его голосе, вызвало у Адриана улыбку.

— Тебе нечем гордиться, — насупился Ройс. — Ты и понятия не имеешь, чего я ожидал.

Это не имело значения. Адриан знал, что у него все отлично получилось. На самом деле подниматься оказалось не так уж сложно. Основную работу выполнял Ройс: он лез вверх и втыкал клинья, а Адриан просто подтягивался, протаскивая веревку между двумя металлическими кольцами у себя на поясе. Эта веревка удерживала его без труда. Он быстро понял, что самое главное — не дать веревке запутаться. Сложнее всего было вынимать якоря, а ему приходилось это делать, чтобы продолжать тянуть веревку через кольца. Ройсу они были нужны для подъема, поэтому Адриан клал их в мешок у себя на поясе. Будь у него три руки, это было бы просто. Он сжимал поддерживающий вес канат одной рукой и, болтаясь на опасном для жизни расстоянии от земли, засовывал в сумку железные колья. От мысли, что он держит в одной руке свою жизнь, большую часть пути наверх у него перехватывало дыхание. После того как все лицо Адриана покрылось потом, в какой-то момент он обнаружил, что перестал думать о том, где он сейчас, и сосредоточился исключительно на деле, а когда наконец добрался до крыши, испытал неимоверное счастье и удивление. Ему это удалось, и в награду он мог стоять на овеваемой ветрами крыше Глен-холла рядом с порожком, где свил гнездо ястреб, и любоваться видом, который, как ему казалось, никогда никому не был доступен, кроме строителей и ястреба.

— Книжку не потерял? — спросил Ройс.

Он велел Адриану взять с собой книгу, которую подобрал наугад с пола в кабинете Аркадиуса. Она была примерно такого же размера, как дневник Эдмунда Холла, и называлась «Работы из камня: расцвет строительства жилых домов». Адриан спрятал ее под рубаху и прижал перевязью и ремнями подъемника.

— На месте, — сказал он, похлопав себя по груди.

Ройс обошел его с недовольным выражением на лице.

— Не нужно брать мечи. Они только добавляют вес и могут запутать канаты. К тому же шума наделают.

— У меня ножны из кожи. Там нет металла, значит, звенеть ничего не будет. Я сражался против ба ран газель в Гур Эм и, поверь, знаю, как соблюдать тишину.

— Сомневаюсь, — недоверчиво покачал головой Ройс. — В джунглях я не бывал, но подозреваю, звуков там больше, чем в закрытой комнате посреди ночи.

— Раз ты так беспокоишься насчет шума, позволь заметить, что твои ремни с железными крюками и кольцами звенят, как саночные колокольчики.

— Во время подъема звук — не проблема, а на вершине башни, прежде чем куда-либо идти, мы их снимем. Я их так разработал, что они легко снимаются и надеваются. Просто не понимаю, почему тебе недостаточно одного маленького меча. Хотя бы большой оставь в седле.

— Он может мне понадобиться, — возразил Адриан.

— Тебе может понадобиться ночной горшок, но ты же не потащишь его наверх. Зачем тебе вообще три меча? У тебя есть невидимая третья рука? Это, признаюсь, было бы здорово, — говоря все это, Ройс начал подтягивать подъемник Адриана, поправляя крепления, затягивая ремни потуже.

— Я пользуюсь им в сражениях другого типа.

— В чем разница?

— Лучше не сражаться со мной, когда я орудую этим мечом.

— Правда? — Вора это не убедило. — Тогда почему ты не пользуешься им всегда? Предпочитаешь давать противнику честный шанс убить тебя?

— Все дело в подборе подходящего орудия для определенного вида работы. Ты же не станешь забивать гвоздь кувалдой. Вот ты пользуешься кинжалом, так? Зачем? Это ставит тебя в чрезвычайно невыгодное положение, если у противника меч.

— Казалось бы, да?

— Точно так же тебе кажется, что мне не нужны все эти мечи. — Адриан поднял вверх мизинцы. — Вот эти пальцы мне тоже не очень нужны, но я их все равно возьму с собой.

— На здоровье! Тебе же таскать свои железяки туда-сюда.

Ройс подошел к краю и посмотрел вниз. Он стоял на самом краю крыши так спокойно, что Адриана замутило, и он ощутил внезапное желание оттащить его. Он и сам не понимал почему. Еще час назад он бы принял известие о смерти Ройса с чувством удовлетворения, может, даже облегчения.

— Отсюда мир всегда выглядит лучше, — произнес Ройс так тихо, что Адриан едва расслышал его слова.

Ветер прижимал плащ вора к спине, а его края хлопали подобно темным крыльям, делая его похожим на ястреба, высматривающего мышей.

— Как? — спросил Адриан.

— Тихим, неподвижным, темным и далеким. Куда более управляемым, менее беспокойным. Люди совсем маленькие, их можно игнорировать. — Он поднял голову в сторону незримого горизонта. — С такой высоты весь мир кажется крошечным. Его организация почти имеет смысл, как будто наблюдаешь за муравейником. Когда смотришь на него, то никогда не думаешь о политике, о жалких предубеждениях и тщеславии, которое ими управляет, но принцип везде одинаковый. У королевы есть фавориты, придворные. Крупные муравьи управляют мелкими, более производительные — слабыми, везучие — неудачниками. Просто мы не слышим их ссор. Мы слишком высоко. Они кажутся такими целеустремленными, такими простыми, такими счастливыми. Может, мы кажемся Марибору и остальным богам такими же. — Он взглянул на звезды. — Может, поэтому им никогда не приходит в голову помочь.

Ройс вздохнул и покосился через плечо, словно удивляясь, что Адриан все еще там. Он проверил свой подъемник, затем улыбнулся.

— А теперь будет весело. Только постарайся не обжечь руки веревкой, если будешь спускаться слишком быстро.

Коварно улыбнувшись, Ройс шагнул через край и рухнул вниз. До слуха Адриана донесся свист веревки, проносившейся через кольца на подъемнике Ройса, пока он летел вниз вдоль стены, отталкиваясь ногами, отскакивая от стены до тех пор, пока всего через несколько секунд не опустился на землю.

— Твоя очередь, — крикнул он, и его голос эхом разнесся между зданиями.

Адриан подошел к краю, еле переставляя ноги. Мышцы дрожали от напряжения. Он лег на живот и, перевалившись через край, повис на краю крыши, боясь отпустить руки, хотя чувствовал, что подъемник поддерживает его тело.

— Хорошо бы ты спустился сегодня ночью, — позвал Ройс.

Адриан еще раз проверил веревку, чтобы убедиться, что она не запуталась и на ней нет узлов. Его колотила дрожь, и он не знал, от чего: от страха, холода или судорог в мышцах.

— Давай упростим задачу, — крикнул Ройс. — Представь, что на тебя несутся двадцать стражников с острыми мечами, еще двадцать стреляют из арбалетов, и их стрелы отскакивают от камня. Самое главное, что тебе нужно спуститься не просто до того, как они зарубят или застрелят тебя. Тебе нужно спуститься до того, как они поймут, что им всего-то нужно перерезать веревку.

Адриан разжал хватку, окончательно перенеся свой вес на канат и думая о том, как глупо доверять свою жизнь скрученному куску растительного волокна. Болтаясь на высоте, он пропустил канат через кольца и стал медленно ползти вниз по стене. Он пропустил еще немного каната и почувствовал, что падает. Его охватил ужас. Он подтянул последнюю веревку под углом к кольцу и быстро остановился. Замер на мгновение, чувствуя, как сердце возвращается на место после падения в пятки, но при этом улыбнулся. Он понял, как работает этот механизм. Ройс ему объяснял, но ничто не может заменить личного опыта. Оттолкнувшись ногами, Адриан оторвался от стены и позволил веревке скользить. Он ощутил возбуждение и даже некое чувство изящества, когда снова осторожно коснулся ногами стены и опять оттолкнулся. На сей раз он лучше рассчитал движение каната и представил себя пауком, ныряющим вниз с паутины. Следующий отрезок пути, когда оттолкнется, Адриан собрался полетать по-настоящему, но тут его ноги коснулись травы.

Он посмотрел на Ройса и сказал:

— Давай еще раз.

Весь следующий день Ройс и Адриан просидели у себя в комнате. После ранения Энгдона Лервика Аркадиус предпочитал, чтобы никто не знал об их возвращении, и даже велел им запереть дверь изнутри. Адриан был огорчен тем, что не сможет повидать Пиклза, которого после зачисления в университет перевели в спальню первокурсников, но, с другой стороны, он понимал, что, возможно, так даже лучше. После четырех дней в пути и ночных восхождений по стене Глен-холла Адриан смертельно устал. Большую часть дня они спали и проснулись только тогда, когда посланный профессором мальчик принес им еду. Спросонья Адриан никак не мог понять, завтрак это или обед, но оказалось, что уже ужин. К мискам горячей овощной похлебки и круглому ржаному хлебу прилагалась записка от Аркадиуса, в которой он просил их прийти к нему в кабинет сразу после ужина и постараться сделать так, чтобы их при этом увидело как можно меньше студентов. В адресованном Ройсу постскриптуме говорилось, что если им повстречаются только несколько студентов, то это не страшно. Эти слова были подчеркнуты дважды.

Они ели молча. Ройс разделил хлеб на две части и протянул Адриану большую половину. Остаток ужина Адриан обдумывал этот его жест. «Что бы это значило? Проявление доброты? Тонкий намек на заключение мира? Или он считает, что поскольку я крупнее, то мне полагается кусок побольше?» Половина хлеба, которую Ройс ему вручил, была не намного больше, и в конце концов Адриан пришел к выводу, что это получилось случайно и Ройс вообще не заметил разницы.

Они спустились в кабинет Аркадиуса без происшествий, и Адриан был уверен, что их никто не видел. К этому времени солнце уже село, и комнату профессора освещали только свечи. Их было несколько дюжин, и все они были расставлены столь же беспорядочно, как и все остальное.

— Ну что, надеюсь, вы поели и передохнули? — спросил профессор.

Оба кивнули.

Казалось, их вид позабавил Аркадиуса. На его лице мелькнуло подобие улыбки, которая, впрочем, тут же исчезла.

— Я дочитал книгу, — сказал он. — Увлекательная история, хотя читать ее весьма затруднительно. Почерк ужасный, к концу вообще неразборчивый. Но, как бы то ни было, книга готова к возвращению. Настоятельно вам рекомендую приступить к делу немедленно, поскольку здесь вам оставаться опасно. — Старик обошел вокруг стола, сунул палец в клетку и погладил спящего бурундука. — Вы выбрали самое неподходящее время, чтобы влипнуть в неприятности. Наутро после вашего отъезда сюда явился советник Секстант из делегации Эрванона. Обычно он приходит в надежде застать нас за чем-нибудь неподобающим. Подозреваю, все члены делегации уверены, что мы здесь только и делаем, что развращаем молодежь, обращая ее в еретиков и заманивая колдовством. Большинство считает, что именно это я и преподаю.

— А что вы преподаете? — спросил Адриан.

Аркадиус удивленно посмотрел на Ройса.

— Он мне ничего не рассказывает, — пояснил Адриан.

— Меня это не удивляет, но сам-то я тоже хорош, да? Я ведущий преподаватель фольклора в этом университете.

— Фольклора?

— Ну да, знаешь, история, басни, мифы и легенды. Все, что случилось до установления нового порядка и всяческих секретов.

— Значит, дневник Холла — это книга по фольклору?

— Разумеется… но, как я говорил, наутро после вашего отъезда прибыли Секстант и его ребята. Как обычно, его сопровождали десяток рыцарей и лакеев и, к сожалению, барон Лервик, отец Энгдона. Его очень обеспокоило известие о том, что на его сына совершено нападение. Энгдон обставил происшествие как покушение на убийство.

Ройс усмехнулся и вздохнул.

— Энгдон обвиняет в этом вас обоих. Друзья подтвердили его показания. Меня, конечно, допросили, и я объяснил, что ничего не знал об этом инциденте и что вы оба уехали прошлой ночью, никому ничего не сказав. Лервик был в ярости, узнав, что на его сына напали два обычных бандита, и потребовал, чтобы Секстант отправил за вами рыцарей.

— Откуда они узнали, куда мы направились?

Профессор пожал плечами.

— По-моему, он отправил поисковые отряды в обоих направлениях.

— Значит, это те воины, которые были в трактире в Ибертоне? — спросил Адриан.

— Да, и они, вероятнее всего, скоро вернутся.

— И если они увидят нас здесь… — начал Ройс.

— Именно. Так что я думаю, вам нужно уехать до рассвета. И лучше какое-то время сюда не возвращаться, поскольку, как я подозреваю, дело затянется надолго.

— На сколько?

— До тех пор, пока Энгдон не уедет отсюда и не сможет вас опознать. Может быть, на год.

— Я вообще не вижу смысла сюда возвращаться, — скривился Ройс. — Он положит книгу на место, и на этом все закончится, так? Я больше ничего тебе не должен?

— Верно.

— Значит, у меня нет причины тащиться обратно, правильно?

Аркадиус кивнул:

— Разумеется, но вдруг тебе самому захочется… Много ли в мире найдется мест, куда ты можешь пойти и где тебя всегда примут? Возможно, тебе будет приятно иногда возвращаться сюда. Да и я бы хотел рано или поздно узнать, чем закончилось ваше приключение. Возможно, вы поразите меня тем, что когда-нибудь приедете вместе. Как я уже говорил, мне кажется, из вас получится отличная команда.

— Он и я — команда? — усмехнулся Ройс.

— Да, команда, партнеры, два человека, которые работают вместе и используют свои таланты для достижения общей цели. В языке эльфов есть для этого специальное слово. Они называют это…

— Рийрия, — закончил вместо него Ройс.

— Ты знаешь эльфийский? — удивился Адриан.

Ройс бросил на него такой взгляд, как будто его раздражало, что Адриан все еще здесь.

— Дело в том, — не унимался профессор, — что если во время этого дела вы обнаружите, что ваши умения идут друг другу на пользу, вам стоит подумать о том, чтобы продолжать работать вместе.

— Так вот зачем ты все это затеял, — протянул Ройс. — Могу тебя заверить: этому не бывать!

— Да, — согласился Адриан. — Не представляю, чтобы один из нас по доброй воле остался с другим. Я даже не уверен, что мы можем жить в одном городе. Мы полные противоположности.

— В этом-то весь смысл, — поднял палец Аркадиус. — Кому нужны двойники? Противоположности увеличивают размах, знание, способности. Если бы вы поладили между собой, то стали бы грозной силой, как раз потому, что вы такие разные. Каждый из вас стоит на перепутье и не знает, куда двигаться дальше. Научитесь доверять друг другу, и, может быть, вы сумеете найти свой путь.

— Ага. — Ройс встал. — Учитель, могу я пойти собирать вещи? — язвительно спросил он.

Аркадиус нахмурился.

Ройс посчитал это положительным ответом на свой вопрос и вышел.

— Что ж, Адриан, надеюсь, хоть ты воспримешь мои слова серьезно, — покачал головой профессор.

— У меня нет никаких планов на будущее, но… — Адриан вздохнул, не видя ни малейшей возможности последовать совету Аркадиуса. Он понял, что старик ему нравится, и хотел дать ему надежду. Однако несмотря на все старания старого профессора, желание его было невыполнимо. — Вы как будто просите меня довериться ядовитой змее. Он же дикий зверь. Временами ведет себя более-менее нормально, а то я вдруг выясняю, что он готов в любую минуту меня предать. Я не могу ему доверять. Когда он отдаст вам долг, мне кажется, находиться рядом с ним будет опасно. Когда исчезнет то, что его хоть как-то сдерживает… ну, я просто знаю, что не смогу заснуть.

— Тяжело жить в постоянном страхе, не доверяя человеку рядом с тобой и зная, что он в любую секунду может перерезать тебе горло, не правда ли?

— Вот именно…

Аркадиус снял очки и положил их на стол, а затем обошел вокруг стола и встал прямо перед Адрианом. Его глаза мягко смотрели на него из-под нависших седых бровей. Он положил руки Адриану на плечи.

— А Ройс так живет каждый день, — тихо сказал профессор. — Я верю, что под этим плащом скрывается человек, Адриан. Тебе просто нужно найти способ достучаться до него.

— Наверное, для начала мне нужно отыскать причину, чтобы это сделать, — ответил Адриан. — Честно говоря, если бы не Пиклз, я бы, наверное, вообще не полез на эту башню.

На лице профессора появилось тревожное выражение.

— Я боялся, что ты так скажешь.

— Почему? Его ведь приняли в школу? Вы его зачислили?

— Я организовал зачисление, но, Адриан, боюсь, у меня для тебя плохие новости.

— Он что-то натворил?

Аркадиус провел рукой по губам и запустил пальцы в бороду.

— Пиклз… погиб.

Адриан не понял. «Что он имеет в виду? Как это — погиб? Умер?»

— Вы сказали, погиб? — переспросил он.

Профессор молча кивнул.

— Я говорю о Пиклзе! — воскликнул Адриан. — Ну, вы его знаете. Мальчишка из Вернеса, такой, с широченной улыбкой. Вот о ком я говорю!

— Да-да, тот самый Пиклз, — подтвердил Аркадиус. — Он мертв.

Адриан смотрел на него, все еще не в силах осознать услышанное.

— Энгдон обвинил Пиклза в том, что тот пытался его убить, — пояснил профессор.

— Но…

— Друзья Энгдона подтвердили его слова. Я сделал все, что смог, но доказательства были на стороне Энгдона. Пять авторитетных, достойных доверия студентов — дворянских сыновей — против истории никому не известного сироты, который к тому же странно разговаривает.

— Что произошло?

— Пиклза казнили за заговор против дворянина и покушение на убийство.

— Почему вы их не остановили? Как вы могли допустить?! — вскричал Адриан. — Пиклз не имел к этому никакого отношения! Сына барона ранил Ройс!

— Мне очень жаль. Я сделал все, что мог.

— Да неужели?! Вы же преподаватель фольклора! Вас называют волшебником! Хотите сказать, волшебник не мог помешать им убить ни в чем не повинного мальчика?!

Адриан инстинктивно положил руки на рукояти мечей, чувствуя непреодолимое желание их обнажить. В такие мгновения его лицо обычно было забрызгано кровью, и он мог, замахнувшись на кого-либо, дать волю своим чувствам. Но сейчас перед ним стоял старик, который, казалось, вот-вот заплачет.

— Я не волшебник, — дрожащим голосом проговорил Аркадиус. — Когда-то существовали настоящие волшебники. Те, кто мог творить истинную магию, но с падением империи все они исчезли. Я всего лишь обыкновенный учитель. Мое влияние распространяется на учеников, а не на гентских теократов. Власть церкви здесь абсолютна, и она не потерпит вмешательства. Меня и так уже считают чуть ли не еретиком. Дважды вызывали в суд, и я едва избежал кары. Все, что я мог сделать, это сказать им правду, и, поверь мне, я это сделал. Но они не особенно прислушиваются к тому, что я говорю…

Профессор опустил голову, отвернулся и медленно отошел к столу.

Адриан чувствовал себя так, словно его ударили в живот. В груди появилось мерзкое ощущение пустоты, от которого стало трудно дышать. Рассудком он понимал, что Аркадиус ни в чем не виноват. Даже Ройс не виноват. Иногда ужасные вещи происходят сами по себе, без всякой причины. Однако никакие доводы рассудка не могли его успокоить. Ему просто придется злиться до тех пор, пока злость не пройдет сама собой.

— Что они с ним сделали? — спросил он профессора.

— Не знаю. Его увезли из школы. Как ни странно, показательный спектакль из этого не устроили. По-моему, никто из учеников даже не узнал об этом. Его казнили на одном из близлежащих холмов. Я попросил отдать его тело, но даже в этом мне отказали. Может, повезли показывать отцу Энгдона. — Аркадиус сел, склонился над столом и положил голову на руки. — Мне так жаль, Адриан.

— Почему вы не сказали мне об этом сразу, как только я приехал?

— Сначала хотел, но ты был так зол на Ройса из-за того, что он тебя бросил. Вот я и подумал, пусть парень как следует выспится.

— Спасибо вам за это, — отозвался Адриан. — И прошу прощения. Я знаю, это не ваша вина.

Профессор вздохнул и, помолчав, сказал:

— Полагаю, теперь ты не станешь заканчивать работу с Ройсом. Теперь, когда я тебе уже не нужен.

— Конечно, я все сделаю. — Адриан провел ладонями по рукоятям мечей. — Вы выполнили свою часть уговора, устроили Пиклза учиться. Было бы нечестно с моей стороны отказываться сейчас, только потому что…

У Адриана вдруг перехватило дыхание. Он несколько раз сглотнул, пытаясь избавиться от кома в горле. На глаза навернулись слезы. Он стиснул зубы, стараясь дышать поглубже.

— Спасибо, Адриан, — кивнул Аркадиус. — Напоследок скажу: я искренне верю в то, что для каждого события есть своя причина.

— Какая же причина могла существовать для смерти Пиклза?

— Возможно, мы это еще узнаем…

Глава 15

Старая гниющая развалина в конце Кривой улицы исчезла. На ее месте красовалось новое здание с окнами, эркерами и свежим слоем краски — в основном белой с отделкой в зеленовато-голубых тонах. Белая краска стоила дешево; голубая была дорогой, но Гвен никак не могла забыть дом на Дворянской площади и хотела хотя бы немного воспроизвести этот дух, который символизировал разницу между обычным зданием и чем-то особенным.

Крыльцо пока было только намечено. Посетителям все еще приходилось залезать на ящики и подходить ко входу по мосткам, а над внутренней отделкой предстояло еще работать и работать. Пока все свои усилия Гвен сосредоточила на внешнем облике дома. Она была уверена, что красивое здание привлечет больше клиентов. Потом, решила она, девушки позаботятся о том, чтобы им захотелось сюда вернуться. Посмотреть на странные дела, творящиеся в конце Кривой улицы, народ приходил аж из самого Купеческого квартала. У Гвен не было денег на вывеску, и все называли это место просто Домом.

Гвен искренне гордилась тем, чего они достигли, и с улыбкой водила по дому инспектора Реджинальда из гильдии купцов Нижнего квартала. Она пыталась ограничиться законченными комнатами, но он настоял на том, чтобы сойти с тропы и осмотреть места, заполненные досками, опилками и инструментами. Обычно дом оглашал стук молотков, но на время инспекции Гвен прогнала плотников. Однако она ничего не могла поделать с кровельщиком Кларенсом и Мэй, которые занимались делом в «главной комнате». Мэй знала, что нужно соблюдать тишину, но никак не могла утихомирить клиента, а Кларенс создавал много шума.

— Две недели… — повторил инспектор, когда они шли через гостиную.

Эти слова он повторял постоянно, и, к разочарованию Гвен, пока что они были единственными, какие он вообще произнес. Этого человека сложно было разгадать. На его лице застыло каменное выражение, а тон оставался столь унылым, что ему позавидовала бы сама тишина.

— Как вы все это оплатили? — наконец спросил он.

Словно по заказу, сверху донеслись громкие вопли Кларенса, напоминающие визг свиньи. Гвен лишь улыбнулась и покачала головой.

— Да, да, я понимаю характер вашего ремесла, — кивнул Реджинальд. — Но такой дом требует больших расходов, — он посмотрел на дверной косяк, — и, как я погляжу, работа очень качественная. А прошло всего две недели.

— Мы привлекаем клиентов из Ремесленного и Купеческого кварталов, так что можем брать дороже, — пояснила Гвен.

— Это не единственный бордель в городе.

— Но у нас более качественное обслуживание.

— Я видел ваш ассортимент, и хотя вас лично я не учитываю, про остальных должен заметить, что выглядят они не лучше, а то и похуже, чем в других заведениях.

Ассортимент. Это слово не должно было удивить ее, но все же удивило. С его точки зрения, их дело мало чем отличалось от разведения свиней, и Кларенс никак не способствовал тому, чтобы опровергнуть эту идею. Наверху кровать сдвинулась, и изголовье начало стучать о стену. Гвен про себя отметила, что нужно прикрутить каркасы к полу и смазать швы.

— Внешность играет роль до определенного момента, — пояснила она. — Красивая девушка может привлечь внимание посетителей. Полагаю, в другие заведения многие заходят впервые, но мы получаем выгоду от повторных посещений и положительных отзывов.

— В чем же ваш секрет?

— Мы не рабыни и оставляем себе все, что заработали. Многие из нас впервые получили возможность распоряжаться своей жизнью и своими доходами. Вас удивит, насколько это вдохновляет. Думаю, можно сказать, что девушки по-иному относятся к клиентам, стараясь доставить им удовольствие. Посетителям это, должно быть, нравится, раз они возвращаются.

Гвен отвела инспектора обратно в гостиную.

— Как только я смогу установить печь, мы станем предлагать еду и, возможно, напитки. Надеюсь, это лишь начало. Мы все работаем здесь ради того, чтобы улучшить свою жизнь. Возможно, когда-нибудь это место перестанет быть борделем и превратится в роскошный постоялый двор, как было когда-то. — Она вздохнула, понимая, что это звучит наивно и не очень убедительно.

Вместе с инспектором они вышли на улицу. Реджинальд обернулся и осмотрел дом.

— Вы проделали удивительную работу, — сказал он, заткнув большие пальцы за пояс и кивая.

— Значит, вы одобрите грамоту?

— Конечно, нет.

— Что?! — Гвен показалось, что она ослышалась. — Почему?

— Потому что вы чрезвычайно умны, и я верю в ваш успех в этом деле. Однако ваш пример может навести других на крамольные мысли. Не ровен час, женщины начнут требовать разрешения обучаться в гильдиях! Вы чужестранка, но должны знать, что здесь подобные вещи не проходят. Моя работа — защищать город от опасных идей вроде вашей.

Он повернулся, намереваясь уйти.

— Нет, постойте! — Гвен не могла его отпустить, только не теперь, после всего, чего они достигли! Она схватила инспектора за руку. — Прошу вас, нет! Вы должны изменить свое решение! Вы не можете просто закрыть нас.

— Это не мое решение. Я лишь даю оценщику рекомендацию, как ему поступить. Конечно, за двадцать лет он ни разу не принял решение, которое шло бы вразрез с моими рекомендациями, но, возможно, ваш случай станет первым.

Гвен развернула его ладонь так, чтобы на нее падал свет. Инспектор выдернул руку, но она успела разглядеть то, что ей было нужно. Реджинальд гневно посмотрел на нее и брезгливо вытер кисть, словно Гвен была заразна, затем взобрался в седло.

— У меня еще три осмотра, один из которых в Холодной лощине. Полагаю, у вас есть время до завтра, прежде чем оценщик вас выселит.

— Это Гру вас подговорил! — воскликнула Гвен.

На его лице она увидела изумление и нечто похожее на испуг.

— Как я уже говорил, вы слишком умны, — оправившись, сказал инспектор и, развернув лошадь, двинулся вверх по Кривой улице, оставив Гвен стоять между «Гадкой головой» и Домом.

Гвен смотрела, как мимо приемной городского оценщика проехал экипаж. На белой с золотой отделкой карете не было ни пятнышка, словно слуги хозяина ежедневно мыли и полировали ее. По улицам Дворянского квартала одетые в плащи и камзолы мужчины сопровождали дам в роскошных нарядах, подолы которых, несмотря на то что подметали землю, оставались девственно чистыми. Повсюду царили яркие цвета: красный, золотой, желтый, зеленый, которыми отличалась не только одежда богатых горожан. Знамена, флаги, гирлянды, даже матерчатые навесы уличных торговцев развевались на ветру, придавая всей улице яркость и красочность. И, разумеется, здания. Вновь ожидая своей очереди у приемной оценщика, Гвен и Роза смотрели на прекрасное строение напротив. Зеленовато-голубое. То, что в прошлый раз было для Гвен всего лишь красивым зданием, теперь казалось ей чудом. Новый опыт помог ей оценить стоимость каждой балюстрады, каждого оконного стекла. Медфордский дом был лишь жалкой тенью этого великолепия, но он принадлежал им — их дом, их мечта. Она не могла позволить Гру отобрать его.

— Что ты будешь делать? — спросила Роза. Она задавала этот вопрос с тех пор, как они вышли из дома.

Гвен молчала. Ничего определенного она сказать не могла, но отвечать, что и сама не знает, было бессмысленно. Стараясь уйти от прямого ответа, она всячески юлила, но и лгать отказывалась. Этим девушкам и так часто лгали. Если ее постигнет неудача, у них не останется иного выхода, кроме как вернуться к Гру. Он накажет каждую за предательство, и первой будет она сама. Ожидая своей очереди, Гвен никак не могла унять дрожь в руках.

У нее была одна надежда — что городской оценщик окажется столь же алчным, как и любой другой человек. На это она сделала ставку.

— Увидишь, — сказала она Розе.

— Следующий! — выкрикнул лакей в длинном плаще и с посохом в руках.

Гвен снова схватила Розу за руку и затащила внутрь.

За тем же столом, что и в прошлый раз, сидел тот же старик, только в другом камзоле. Подняв взгляд, он прищурился.

— Ваше лицо мне знакомо, — сказал он.

— Меня зовут Гвен ДеЛэнси. Я открыла бордель в Нижнем квартале.

— Ах да! Припоминаю… — Оценщик откинулся на спинку стула и выкрикнул: — Лот четыре-шестьдесят восемь. Как у вас дела? — снова обратился он к Гвен.

— И хорошо, и плохо. Видите ли…

Клерк поднес оценщику пергаменты, и тот бросил на них беглый взгляд.

— Инспектор Нижнего квартала пока не представил отчет о вашем заведении.

— Я знаю. Я также знаю, что, когда он его представит, в отчете будет рекомендовано не выдавать нам грамоту.

Старик печально посмотрел на нее.

— Что ж, мне очень жаль. Я должен полагаться на отчеты администраторов кварталов и членов квартальных гильдий. Если вам отказали, я больше ничего не могу для вас сделать.

— Возможно, я смогу кое-что сделать для вас.

Старик с любопытством посмотрел на нее и прищурился.

— Думаю, вы должны понимать, что одна из причин, по которой я занимаю эту ответственную должность, заключается в том, что я не так легко поддаюсь чарам красивого личика и обещаниям ночных приключений.

— Я вам это и не предлагаю.

— Нет?

— Всего за две недели я превратила жуткое бельмо на Кривой улице в самое красивое здание на ней. Еще через две оно станет самым красивым местом во всем Нижнем квартале. Ко мне уже приходят клиенты из Ремесленного и Купеческого кварталов — люди с тугими кошельками. Каждый из этих мужчин ищет то, чего не может найти нигде в городе, — чистое, уютное место, где на несколько часов он может почувствовать себя королем. Я сделала все это, имея при себе лишь несколько монет и шесть девушек. Вместе мы создали нечто, что может стать самым успешным предприятием в Нижнем квартале. Это наш шанс убежать от мужчин, подобных Рэйнору Гру, но мы можем добиться этого, только если вы нам поможете. Понимаете, инспектор Реджинальд Лэмпвик отказал мне не потому, что я не принесу прибыли, а потому, что он заключил сделку с Рэйнором Гру, который не желает видеть, как женщины, которых он еще недавно держал за своих рабынь, процветают. Как только вы мне откажете, Рэйнор подаст собственное прошение. Лэмпвик его одобрит, и Гру унаследует всю проделанную мной работу.

— И зачем Лэмпвику это делать? — удивился оценщик.

— Гру согласился сделать его партнером и отдавать ему четверть прибыли.

Гвен многое увидела у Лэмпвика на ладони. На обед он съел кусок баранины и тыквы; ключ от сейфа он носил на шее на цепочке, подаренной ему матерью, которая повесилась у него в покоях; однажды его насмерть собьет телега в Купеческом квартале. Но понятия не имела, какую долю выделил инспектору Гру. Девушка знала лишь, что они заключили — или заключат — подобное соглашение. Долю она сказала наугад.

Оценщик нахмурился.

— Некоторые инспекторы от гильдий принимают дары от владельцев заведений. Это не противоречит закону. Возможно, если бы вы заключили подобное соглашение с господином Лэмпвиком, вы бы тоже получили от этого преимущество.

— Именно это я и хочу сделать. Только я предлагаю сделку не ему, а вам. Лэмпвик сказал, что окончательное решение не за ним, а за вами, и я готова отдать четверть всей прибыли борделя в обмен на грамоту. — Она подняла кошелек и поставила его на стол. — Мы только начали. Мы еще даже официально не открылись, и большая часть прибыли пока что уходит на строительство с небольшим вычетом на еду, но такую сумму вы можете ожидать сразу, и я обещаю, будет больше… гораздо больше.

Оценщик заглянул в кошелек и вскинул брови.

— Вы не обязаны верить мне на слово. Реджинальд Лэмпвик уже оценил имущество. Но он не понимает, что Гру никогда не сумеет управлять этим заведением так же успешно, как я. Если бы мог, давно бы уже это сделал. Только я могу воплотить это в жизнь, и я единственная, кто может сделать так, чтобы это заведение росло и процветало. Почему от вашего решения должен процветать Лэмпвик? Выдайте мне грамоту, и я позабочусь о том, чтобы вы и ваша семья многие годы получали хороший доход.

Старик сердито посмотрел на нее.

Вот и все. Гвен выложила на стол все карты, больше у нее ничего не осталось. Ей не понравился его взгляд. Во время первого ее визита оценщик казался таким добрым, таким понимающим и отзывчивым. Он был одним из немногих в городе, кто не обращался с ней как с прокаженной. Она испытывала к нему такую симпатию, что ей совсем не претила мысль о разделении с ним успеха, но теперь она поняла, что недооценила этого человека. Глядя на старика, Гвен осознала свою ошибку. Он был одет не так, как Диксон или Гру. У него водились деньги, возможно, больше, чем он мог потратить. Был ли смысл предлагать ему еще несколько монет каждый месяц?

Гвен почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. Она потерпела крах, и теперь всем им придется…

— Как часто я бы получал подобный дар, будучи, разумеется, уверен, — оценщик осторожно поднял палец, — что это всего лишь дар, а не партнерство?

— Конечно… э… лучше всего ежемесячно, но по необходимости можно и еженедельно.

— Ежемесячно, — подтвердил он.

Гвен кивнула.

Старик взял перо и принялся писать.

— Проследите, чтобы эти дары доставлялись каждое новолуние.

Гвен не сумела сдержать счастливой улыбки.

— Я сделаю все возможное, чтобы у вас не было сил поднять их.

Оценщик улыбнулся в ответ.

— Боюсь, мое решение весьма разочарует господина Лэмпвика. — Он посмотрел на одного из клерков. — Принесите мне королевскую печать.

Теплым вечером Гвен вышла на деревянный настил, на месте которого скоро должно было появиться крыльцо Медфордского дома. У нее за спиной, в гостиной, весело болтали и смеялись девушки. Роза в четвертый раз рассказывала историю их визита к оценщику, теперь специально для Диксона и Мэй, которые пропустили первые три. С каждым новым изложением возрастало количество использованных Розой слов вроде «великолепно» и «чудесно». Гвен отошла на край будущего крыльца — каркасной платформы, поднятой на три фута над землей — и дотронулась до неровной балки, которая когда-нибудь будет поддерживать крышу крыльца. В «Гадкой голове» напротив было тихо. Сквозь грязные окна пробивался тусклый свет, но дверь была закрыта и не ощущалось никакого движения. Интересно, Гру уже знает новости? Впрочем, трудно себе представить, что в Нижнем квартале остался хоть один человек, который бы еще не знал. Роза так рассказывала эту историю, будто Гвен победила огнедышащего дракона, просто плюнув ему в глаз. Гвен совершила невозможное. Она спасла их всех. Гвен стала героиней.

Она прислонилась к балке, испытывая странное чувство грусти.

«Это сражение я выиграла, — подумала она, — но не проиграла ли войну?»

Две собаки бежали зигзагами по Кривой улице, вынюхивая объедки. Кроме них и трепетавшей на ветру парусины, не было никакого движения. Гвен думала о том, что потратила золотые монеты. Их больше нет. На что она их обменяла? Да, конечно, она спасла себя и, возможно, еще несколько человек, но правильно ли она угадала момент? Что, если этого не должно было произойти? Скорее всего, своей слабостью она все разрушила. Ведь не просто так ей вверили эти монеты. Со дня смерти матери она каждое утро просыпалась с чувством, что у нее на земле есть особое предназначение. Сейчас, стоя на крыльце, Гвен вдруг подумала, что лишилась единственного осязаемого подтверждения того, что человек с золотыми монетами когда-либо существовал. Веру в чудо она обменяла на надежность и безопасность, но ее не покидало чувство, будто она утратила лучшую часть себя самой.

«Может, я опередила события? — размышляла Гвен. — Или, напротив, опоздала…»

Вряд ли это имеет значение теперь, когда монет уже не было. Она вполне могла восполнить их утрату. Она не лгала оценщику, рассказывая, какую прибыль приносит Дом, но ей казалось, что любые заработанные ею деньги не смогут заменить тех четырех золотых монет, призванных сыграть в ее жизни особую роль. Главная трудность заключалась в том, что она понятия не имела, когда и как должны исполниться слова странного незнакомца и от чего это зависит. Ей были известны лишь разрозненные знания, напоминавшие клочки ткани, из которых была сшита ее юбка. И то, и другое складывалось в некий неопределенный узор. Она поняла, что именно так чувствуют себя люди, которым предсказывают будущее. Ее мать бросила все и умерла, пытаясь доставить Гвен в Медфорд, но она никогда не говорила, почему это так важно. Может, и она не знала. Всю правду знал лишь человек с золотыми монетами. Впервые в жизни Гвен удалось добиться по-настоящему большого успеха, но никогда прежде она не чувствовала себя такой неудачницей.

Девушка уставилась на улицу. Человек, которому она должна помочь, придет оттуда. «Облаченный в собственную кровь…» Она знала это — нутром чувствовала, как чувствуют приближение бури. Кто он такой, если привлек внимание человека, давшего ей золотые монеты? Наверняка кто-то великий, возможно, король или священник. Может, даже…

— Ты что здесь делаешь? — послышался голос Диксона. Роза закончила свое повествование, и здоровяк замаячил в дверях, загораживая свет. — Не холодно?

— Не очень.

— Эта твоя Роза здорово рассказывает.

— И каждый раз история становится все длиннее.

Диксон вышел, держась за потолочные балки, чтобы не упасть, и встал рядом с ней.

— Ветер крепчает. Будет буря, — сказал он.

— Хорошо, что мы закончили крышу, — кивнув, ответила Гвен.

— Приятно будет просто полюбоваться дождем. — Он мягко положил огромную руку ей на плечо. — Ты молодец.

Гвен улыбнулась и кивнула, удивляясь сочувствию, прозвучавшему в его голосе. «Неужели я выгляжу настолько несчастной?» — подумала она.

— Я так тебя и не поблагодарил за то, что приютила меня, — проговорил Диксон.

— Ничего подобного я не делала! Мне очень нужна была твоя помощь. И сейчас нужна. — Она накрыла его руку своей.

Он шагнул вплотную и обнял девушку за талию. Гвен чувствовала, как тело Диксона приближается к ней, словно лодка, идущая к пристани, ощущала его тепло. Это было приятное чувство, чувство безопасности. Диксон никогда не пользовался очевидными преимуществами, которые давало ему положение защитника борделя. Сейчас он впервые прикоснулся к ней. Его мощные руки и пальцы казались такими легкими. Гвен чувствовала его неуверенность, смущение, страх и любила его за это.

Она обняла Диксона за талию, насколько это было возможно, и слегка сжала ее руками.

— Ты хороший человек, — шепнула Гвен.

— А ты хорошая женщина. Знаешь, я думаю, это заведение ждет настоящий успех. Скорее всего, тебе не придется выполнять каждодневную работу, как остальным девушкам. Лучше тебе заняться другими делами.

— Я и так слишком ими занята.

— Вот об этом я и говорю. А раз такое дело… ну, кто-то может задуматься о том, чтобы сделать из тебя честную женщину.

— Кто-то вроде тебя?

— Ну… разве что мусорщик Рой выражал подобные намерения. Но если так, будет драка, — Диксон широко улыбнулся. Затем улыбка сошла с его лица, и он спросил серьезным голосом: — Что ты об этом думаешь?

— Не знаю, — ответила Гвен. Услышав ее слова, Диксон как-то сразу поник, и она почувствовала себя ужасно. Он весь словно съежился, рука упала с ее плеча, а взгляд переметнулся на улицу. — Ты мне очень нравишься. Просто я не уверена…

— Как ты это сделала? — спросил он.

Гвен не поняла, о чем он говорит.

— Как ты узнала, что задумал инспектор? — Диксон убрал руку и отошел чуть дальше, не сводя глаз с улицы.

— Ах это…

— Ага, как ты узнала… про Гру и Лэмпвика?

— Я… э… — Она колебалась. — Это… мой маленький секрет.

Диксон удивленно посмотрел на нее.

— Секрет? Ты не можешь мне сказать?

Обида явственнее проступила на его лице.

— Просто дело в том, что… Я боюсь, что ты… Большинство людей это бы напугало… Я не хочу тебе разонравиться.

Обида сменилась беспокойством.

— Это невозможно, ты всегда будешь мне нравиться. — Он слегка улыбнулся. — Так как ты это сделала?

— Я прочла по его ладони.

Диксон в изумлении уставился на нее.

— Что ты сделала? — с недоверием спросил он.

— В Калисе гадание по ладони не является чем-то необычным или предосудительным. Многие умеют гадать, и при этом никто не считает их ведьмами. Они в то же время занимаются каким-нибудь другим ремеслом, к примеру держат лавки, как сапожники, и являются уважаемыми членами общества.

Диксон вскинул руки.

— Я и не собирался называть тебя ведьмой.

— Нет?

— Нет.

— Тогда что ты собирался сказать?

— Я хотел узнать, как ты этому научилась.

— А-а… — Гвен смутилась. — Меня научила этому искусству мама, еще много лет назад. Говорю же, в Калисе многие умеют гадать. Кто-то лучше, кто-то хуже, а некоторых мать называла мошенниками. Но сама она очень хорошо знала свое дело.

— Как это происходит?

— Я вижу рисунок в линиях и читаю его, как ученые люди читают книги. В голове складываются впечатления, образы прошлого или будущего. Некоторые из них совсем размытые. Большая часть вообще не имеет смысла и становится яснее только потом. Потом оказывается, что все всегда имеет смысл. Но бывают и очень яркие образы, четкие, как в случае с Лэмпвиком. Мне повезло. В общем-то, я и сама толком не знаю, как это происходит. Как работают глаза человека? Ты ведь не знаешь — просто смотришь и видишь, верно? Это похоже на зрение. Просто способность видеть. Иногда мне еще снятся сны, в которых я вижу будущее, а иной раз достаточно просто посмотреть человеку в глаза, но это редко.

«И страшно», — подумала Гвен, но вслух этого не сказала. Она не хотела, чтобы Диксон задавал слишком много вопросов, на которые ей не хотелось отвечать.

— Значит, ты правда видишь будущее? Не шутишь?

— Не шучу.

Диксон протянул ей ладони.

Она посмотрела на них и мягко улыбнулась:

— То, что я вижу, не всегда приятно. Чаще всего я вижу дурное, поэтому так редко гадаю.

— Мне бы хотелось знать, что меня ждет, — настаивал Диксон. — Но ты должна пообещать, что скажешь правду.

Гвен знала, чего он хочет узнать. Улыбнувшись, девушка взяла его за руки, подвела к фонарю и посмотрела на его ладони. Главную линию всегда было проще прочесть, и пока она решала, которая из них главная, в глаза ей бросилось кое-что странное.

Девушка озадаченно подняла голову.

— Что ты видишь? — с интересом спросил возчик.

— Такого раньше не бывало…

— Чего?

— История твоей правой руки короче, чем история левой. Как странно…

— Ты меня разыгрываешь?

— Что? Нет, конечно, нет!

— А в чем разница?

— Пока не знаю. Надо прочесть.

Руки у Диксона были такие большие, а линии такие четкие, что даже при тусклом свете читать по ним не составляло труда.

Маленький мальчик в маленьком фермерском домике между двумя красивыми кленами. Его отец силен и управляется с плугом так, словно это часть его тела. Матери нигде не видно, и Гвен догадалась, что та скончалась в родах. Большая часть искусства основывалась на угадывании, на том, чтобы собрать общую картину из имеющихся деталей.

Ферма горит; там, где должны зеленеть всходы, голая потрескавшаяся земля; наводнения и бури. Гвен не знала, в каком порядке что произошло; картины прошлого появлялись беспорядочно. Вот Диксон, молодой человек, стоит под дождем возле красивого ухоженного домика. Это не его дом; здесь живет рыжеволосая девушка. Он влюблен в нее, но отец девушки выдает ее за другого, богатого человека постарше. Диксон стоит под проливным дождем и наблюдает за свадьбой с дальнего конца каменной стены. Никто не видит, что он плачет. Проливной дождь всегда напоминает ему о том дне. Вот Гвен сидит рядом с Диксоном возле телеги под проливным дождем на Кривой улице — это день, когда она предложила ему работу. Он думает о рыжеволосой девушке.

Охромела лошадь Диксона, и ему пришлось ее убить. В тот день он тоже плачет. Потом он сам впрягается в телегу и тащит ее. Он шагает по деревенским дорогам. Телега катится прочь от него по склону холма, врезается в камень, ломается ось колеса. У него нет денег, чтобы починить ее. Снова идет дождь, и он стоит на середине Входного моста над Галевиром и смотрит на поток. Он близок к тому, чтобы прыгнуть в реку. Гвен не знала, что тому причиной: телега, рыжеволосая девушка или что-то еще. Она даже не была уверена, что это не часть его будущего.

Страшная битва, война. Диксон облачен в самодельные доспехи и сражается в Дворянском квартале у городских ворот. Он атакует противника и…

На этом месте руки начинали рассказывать разные истории.

— На правой руке линия заканчивается сражением, здесь, в Медфорде. А левая говорит, что ты погибнешь в другом сражении, в какой-то крепости, много лет спустя.

— Но я в любом случае умру в сражении? — уточнил Диксон.

— Похоже на то, но это случится через много лет.

— Это хорошо… наверное. А про тебя там ничего нет? — спросил он с надеждой.

— Мы с тобой на всю жизнь останемся добрыми друзьями, — кивнув, сказала Гвен.

— Только друзьями?

— Да, друзьями.

Он вздохнул.

— Ты не это хотел услышать? — неловко проговорила Гвен.

— Все равно это хорошая судьба. Я бы даже сказал, чертовски хорошая. Лучше, чем…

Девушка все еще смотрела на его ладонь. Увидев кое-что новое, она перестала его слушать.

Диксон и его телега, но теперь ее тянет лошадь, не та, что была раньше, другая. Они не в городе — где-то в другом месте, может, в деревне, на ферме. Блеют овцы, снова идет дождь, буря, страшный ураган. На земле лицом вниз в огромных лужах лежат какие-то люди. «За ними придут другие солдаты, — слышит Гвен. — Оставьте нас, или они узнают, что вы нам помогали».

Этот голос! Он донесся из будущего Диксона. Он говорил с ней.

«Сюда! — Старик машет рукой. — Помогите им — прошу вас. Вы должны увезти их отсюда. Просто сбросьте доски и спрячьте их на телеге. Увезите их».

Сверкает молния. Дождь кончился, но сейчас темно. Телега стоит на Кривой улице. Из нее выбирается какой-то человек. Небольшого роста, слабый, он колотит в дверь конюшни и зовет на помощь. Он весь залит кровью.

«Облаченный в собственную кровь…»

— В чем дело, Гвен? Что ты видишь? — тревожно спросил Диксон.

Гвен дрожала, как в лихорадке.

— Ты купил новую лошадь?

— Нет, я… э…

— Что?

— Я думал об этом. Деньги, которые ты мне заплатила, я пустил на починку оси на телеге, ну… а теперь коплю на… Один парень из Ремесленного квартала дешево продает лошадку. Она, конечно, уже старовата, но…

— Вороная, а одно ухо белое? — спросила Гвен, и Диксон ошарашенно уставился на нее. — Что ты будешь делать, если купишь лошадь?

— Ну, я собирался обсудить это с тобой попозже, но раз работы тут почти закончены, я думал снова заняться перевозками. Все равно я буду здесь большую часть времени — на случай, если вдруг тебе понадоблюсь. Но мне уже поступило одно выгодное предложение. Один из плотников хочет доставить на север древесину и говорит, что фермер, который ее заказал, пришлет шерсть ткачу сюда, в Медфорд. За одну поездку я заработаю больше, чем получал с тех пор, как испустила дух моя прежняя кобылка.

— Когда ты уезжаешь? — Она схватила его за плечи, повысив голос.

— Да я еще не знаю, поеду ли, — смущенно ответил Диксон. — Вообще-то у меня пока нет денег на лошадь. Я думал взять взаймы из тех, что получу за доставку дерева, но как-то боязно, и я не уверен…

— Так и сделай! — Гвен едва не закричала, но заставила себя успокоиться.

— Думаешь, дело стоящее? А вдруг что-то пойдет не так? Я ведь…

— Я покрою твой долг. Если нужно, я сама куплю лошадь.

— Правда?

— Ты даже не представляешь, как важно доставить эту древесину. Очень важно!

— Да? Почему?

— Просто поверь мне. Купи лошадь, возьми древесину и выезжай как можно скорее. Обещаешь?

— Обещаю.

— Спасибо, — Гвен коснулась руками его лица и, встав на цыпочки, поцеловала его. — И еще, Диксон, когда доберешься до места, если будет идти дождь и ты увидишь двух раненых мужчин, привези их сюда, хорошо?

— Конечно.

— Большое тебе спасибо…

Гвен снова посмотрела на улицу, где поднявшийся ветер, предвещавший ураган, трепал парусину.

«Он идет!»

Глава 16

Перед ними маячила Коронная башня, отбрасывая тень на землю, словно огромные солнечные часы. На глазах у Адриана темная стрелка пересекла равнины и холмы и дошла до деревни Ибертон, отметив наступление темноты. С каждой пройденной милей башня становилась все больше. Они подошли к ней ближе, чем в прошлый раз, миновав поворот на Ибертон, который теперь остался позади и далеко внизу в виде горстки домишек. С каждым шагом они приближались к холмистой долине и каменному великану, которому собирались бросить вызов, но Адриан не мог думать ни о чем другом, кроме Пиклза.

Он до сих пор видел лицо мальчишки, его широкую улыбку, слышал счастливые нотки в его голосе. «Вы ведь прославленный рыцарь, правда?» Парень не видел ничего, кроме мечей. Пиклз наблюдал за всеми, кто сошел с корабля в Вернесе, и решил, что человек с тремя мечами, должно быть, состоятельный рыцарь, но Адриан его подвел.

«Он собирался забрать меня отсюда. Мы хотели отправиться на север. Мы должны были ехать в университет».

Насколько было бы лучше, если бы Адриан оставил мальчишку в Вернесе. Пиклз до сих пор бегал бы за сумками на пристани, скрывался от вербовщиков и, может, однажды встретил бы настоящего рыцаря — того, кто не бросил бы его умирать.

Видимо, бросать кого-то уже вошло у Адриана в привычку.

Он хотел увидеть тело юноши, попрощаться, но не смог сделать даже этого. Адриан представил, что труп Пиклза сбросили в канаву или ничем не отмеченную общую могилу. Ради бездомного сироты из далекого города никто не станет разводить церемонии.

Адриан стиснул поводья и гневно уставился на башню, словно она была источником всех несчастий. Не будь этой башни… если бы он не уехал из Шеридана, Пиклз остался бы жив. От этой мысли ему стало невероятно горько, тем более что предыдущее путешествие в Эрванон было совершенно бесполезным.

В этот раз они ехали в основном ночью, а днем спали, потому что именно так придется делать в день, когда они полезут на башню. Кроме того, путешествие в ночное время уменьшало вероятность встречи с серетскими рыцарями, которые, как они полагали, должны были ехать днем. Ройс свернул с дороги и проложил путь сквозь терновник и кусты к влажной низине, скрытой за зарослями шиповника. Вычищенная полянка и остатки костра выдавали место прошлого ночлега Ройса. До башни оставалось всего несколько сотен ярдов вверх по косому склону через лабиринт узких каменных улочек. С такого близкого расстояния она уже не походила на башню. Ее основание было слишком широким. Не запрокинув головы, Адриан мог бы принять ее за слегка искривленную стену.

Ройс первым нарушил тишину.

— Ты умеешь готовить? — не поднимая глаз, спросил он, укладывая дрова для костра. — Это у нас последняя возможность поесть. Мы войдем в город, как только солнце скроется за горизонтом, а когда появятся звезды, начнем подниматься. Как только выполним задание, будем двигаться быстро. Никаких остановок. Никакой еды. — Он посмотрел наверх. — По крайней мере, для меня. Ты поступай как знаешь. Вообще-то я предпочел бы, чтобы ты пошел другим путем. Я, скорее всего, поеду на восток в сторону Данмора, так что можешь выбрать себе любое другое направление. — Ройс достал трут из сумки. — Подъем будет долгим и тяжелым даже с подъемником, так что важно плотно поужинать. Иначе я не рискнул бы разводить костер. Повар из меня никудышный, вот я и подумал, если Аркадиус прав насчет того, что мы с тобой противоположности, надеюсь, ты в этом деле мастак.

— Пиклз мертв, — сказал Адриан.

Мгновение Ройс молча смотрел на него.

— Что?

— Ты прекрасно меня слышал! — с негодованием воскликнул Адриан. — Ты слышишь каждое дурацкое слово, которое кто-либо произносит! Это меня в тебе больше всего раздражает. Нет, пожалуй, не больше всего… Вообще-то довольно сложно выстроить то, что меня раздражает, по порядку. Список невероятно длинный.

— Ты говоришь про того мальчишку в школе?

— Конечно! А ты думал, про кого?

Ройс пожал плечами.

— Раз я спросил, умеешь ли ты готовить, то и подумал, что ты говоришь… ну… о пикулях.

— Я говорю о Пиклзе! Его казнили за преступление, которое совершил ты!

— Ага, — Ройс кивнул. — Разве это ответ на мой вопрос о твоих кулинарных умениях?

— Ага? — повторил Адриан. — Это все, что ты можешь сказать? Мальчика казнили за то, что сделал ты, а ты отвечаешь: «Ага»?

Ройс подтащил к костру, который как раз начал разводить, сухое полено и сел на него.

— Я его не убивал.

— Значит, ты знал, что он мертв?

— Ты же сам сказал: я слышу каждое дурацкое слово, которое кто-либо произносит.

— И ты не чувствуешь ни малейших угрызений совести?

— Не-а. Его повесили люди вроде тех, которые живут в этой башне, по навету Энгдона и его папочки. Меня там даже не было.

— Ты совершил преступление, за которое Пиклза повесили.

Ройс озадаченно уставился на него.

— Я помешал им избить тебя до полусмерти, и ты называешь это преступлением?

— Мне не требовалась твоя помощь.

— Правда? — тон вора был пронизан сарказмом.

— Правда!

Ройс издал звук, похожий на смесь вздоха и смешка.

— Пятеро против одного, каждый вооружен дубинками, а у тебя из оружия только руки? Уж прости, но я тебе не верю.

— Почему ты просто не показал им, что готов помочь мне? Двое против пятерых — такой расклад заставил бы их задуматься, особенно если бы ты помахал своим кинжалом.

Ройс одарил его очередным озадаченным взглядом, будто Адриан говорил на иностранном языке.

— В каком мире ты живешь? — спросил он.

— В том, где не ранят ножами мальчиков и не допускают, чтобы из-за этого казнили других мальчиков.

— Мальчиков? Да при чем тут их возраст? Если кто-то собирается напасть на тебя с палкой в руках, разве имеет значение, сколько ему лет?

— Да, представь себе, имеет! Они еще дети, которые недостаточно повзрослели, чтобы понимать, что творят.

— И ты тоже.

— Я? Ты сам не намного старше.

Ройс наконец развел огонь и теперь аккуратно подкладывал в костер сучья. Прервав свое занятие, он поднял голову и сказал:

— Это не важно. Думаю, даже если ты доживешь до возраста Аркадиуса, все равно останешься таким же невежественным. В свои годы ты уже должен был усвоить простую вещь: если кто-то намерен причинить тебе зло и у тебя есть возможность убить его — убивай. Все прочее ведет к ненужным осложнениям.

— Однако ты его не убил…

— Вот именно! Если бы убил, мы бы сейчас это не обсуждали.

— Так почему же тогда не убил?

— Я дал слово, и это связывает меня по рукам и ногам. Аркадиус требует соблюдения определенных правил: одно из них — не убивать учеников.

— Вот уж не думал, что ты так трепетно относишься к данным тобою обещаниям. Почему ты просто не убил Аркадиуса? Ты ведь именно таким способом решаешь все проблемы?

— Именно это я и собирался сделать, вот только слово я дал не старому профессору, и обещание как раз заключалось в том, чтобы не убивать Аркадиуса — по крайней мере, до тех пор, пока не рассчитаюсь с ним.

— И кому же ты дал слово? — Адриан не мог себе представить, что кто-то сумел внушить подобное убеждение человеку, напрочь лишенному морали.

— Не твое дело. Так ты умеешь готовить или нет? — Ройс отошел от костра, порылся у себя в сумке, достал горшок и ложку и протянул их Адриану.

— Тебе совершенно все равно, что Пиклз мертв?

Ройс нахмурился и засунул горшок и ложку обратно в сумку.

— Абсолютно. И я не понимаю, какая нам с тобой польза от этого разговора.

— Он приносит пользу мне, потому что я хочу знать, как человек может быть таким чертовски жестоким.

— Это дар.

— Ты ублюдок, ты это знаешь?

— Поскольку я сирота, понятия не имею, но, возможно, ты прав. Теперь-то мы наконец можем поесть?

— Не буду я с тобой есть! И готовить для тебя тоже не собираюсь.

— Хорошо. — Ройс загасил костер. — Тебе же хуже. По правде говоря, я просто о тебе заботился. Думал, захочешь устроить себе последнюю трапезу. Надеюсь, ты понимаешь, что через несколько часов будешь покойник? Посмотри вон туда. — Он указал на башню. — По-твоему, она похожа на Глен-холл? Думаешь, у нас есть такая длинная веревка?

Адриану не приходило это в голову, но Ройс был прав. У них были длинные веревки, но ни одной, которая могла бы достать до вершины.

— Поскольку ты не умеешь лезть по стене, нам придется брать с собой несколько мотков каната и подниматься, преодолевая путь наверх частями. Это значит, что ты должен будешь отсоединять один канат, поддерживать свой вес с помощью этих крошечных креплений и подсоединять другой. — Ройс поднял руку над головой. — Чувствуешь ветерок? Здесь, внизу, он кажется всего лишь легким приятным дуновением. Но наверху тебе начнет казаться, что сам Марибор пытается сдуть тебя с камня. У тебя смертельно устанут руки. Мышцы сведет судорога. Ты будешь умирать от жажды, но тебе будет слишком страшно сделать глоток. И там будет холодно — очень холодно. От ветра и ночного осеннего холода у тебя так онемеют пальцы, что ты потеряешь всякое представление о том, насколько крепко держишь веревку. Дышать тоже будет тяжело — ты не сможешь сделать глубокий вдох, потому что мышцы будут слишком напряжены. Думаю, ты сорвешься вниз где-то через три четверти пути. Из-за глупой ошибки. Пальцы онемеют так, что ты не сможешь ими пошевелить, мышцы устанут так, что тебе уже будет все равно. Ты рухнешь на улицу и лопнешь, как бурдюк с водой. Книга у тебя, ее найдут на твоем теле, а поскольку Аркадиус сказал, что не станет винить меня, если ты грохнешься сам по себе, то мои обязательства будут выполнены. Я осторожно спущусь через секунду или две, чтобы не влипнуть в неприятности. У основания башни нет караульного помещения или патруля, так что даже если поднимут тревогу, я успею спокойно добраться сюда, прежде чем меня поймают. Конечно, придется быстро бежать, но лошадь будет уже оседланной и навьюченной всем необходимым, так что мне останется только запрыгнуть в седло и скакать вон туда. — Он указал в темноту. — Всего через несколько минут я буду так далеко, что никто никогда не найдет меня, и скорее всего, решат, что ты единственный вор. Если в тебе, конечно, опознают человека.

Он сунул руку в мешок с едой и вытащил кусок солонины.

— А потом я найду хорошее, уютное местечко и отпраздную удачное завершение дела, устроив себе настоящий пир. Я просто подумал, что ты предпочел бы поесть сейчас.

Адриан с яростью посмотрел на него.

— Я заберусь на эту башню. Я положу книгу на место, а потом покажу тебе, что умеет большой меч у меня на спине. И мы еще посмотрим, кто первым разобьется о камни.

Город Эрванон являл собой средоточие противоположностей. Хотя он был не намного больше какой-нибудь деревеньки, здесь на квадратный фут приходилось больше строений, чем в Колноре. Множество узеньких улочек были вымощены булыжником. Здесь не строили домики с тростниковыми крышами — только каменные здания, не из разномастного плитняка, как в Уиндаме, но из больших блоков известняка, и каждое походило на маленький собор. Высота домов и магазинов не превышала трех этажей, и все они теснились у основания Коронной башни, которая возвышалась над ними подобно гигантскому сказочному бобовому стеблю на центральной площади, выложенной плитами с разноцветной мозаикой.

Кроме того, здесь не было городской стены.

Обернув тяжелые мотки канатов вокруг плеч, Ройс и Адриан пересекли овражек, заросший низким кустарником, пробрались через узкую брешь между двумя строениями и вошли в проем между домами, настолько узенький, что Адриану пришлось протискиваться по нему боком. Солнце зашло. В небе остался лишь слабый намек на свет. Горело всего несколько фонарей и факелов. Адриан, зажатый между каменными стенами и нагруженный канатами, ждал, пока Ройс осматривал улицы.

Адриан слышал эхо от стука колес и копыт по камню. Вдалеке раздался чей-то голос, затем последовал свист. Тихий смех и хлопок деревянной двери. Фоном Адриан улавливал музыку и низкое хоровое пение. Слов он не разбирал. Невозможно было определить, откуда идет этот звук. Каменные стены Эрванона отражали звуки, словно зеркала — изображения.

Постояв тихо несколько минут, Ройс вдруг выбежал на улицу. Адриан рванулся за ним. Вряд ли Ройс намеревался снова бросить его, но Адриан уже один раз обжегся и больше не хотел рисковать. Безумная затея Аркадиуса стала для него делом чести, и он хотел довести его до конца.

Улицы оказались не намного шире переулка. Одна груженная яблоками тележка могла перегородить всю дорогу, а крепившиеся к стенам баки, выполнявшие роль общественных рукомойников, были установлены в нишах, иначе застревала любая повозка выше двух футов. Ройс подскочил к одной из таких ниш, где они встали по обе стороны пустого рукомойника, ожидая, пока проедет карета. Черный экипаж был сделан специально для улиц Эрванона и отличался продолговатой формой, как будто сначала был смят грудой падающих камней, а потом растянут в длину. Этот город представлял собой отдельный мир, и Адриан гадал, уж не являются ли здешние жители необычайно высокими и стройными или, может, плоскими, как лепешка.

Они протиснулись через еще один переулок. Стены были неровными, и расстояние между соседними домами сужалось по мере того, как они продвигались дальше. Ройсу удалось пробраться спокойно, а вот Адриану пришлось запрокинуть голову и задержать дыхание.

«Это что, очередная попытка избавиться от меня?» — подумал он.

Адриану казалось, что Ройс ищет трудности там, где их нет, однако он также знал, что у него есть на то причины.

Выскользнув из переулка, они ступили на мозаичные плиты, по другую сторону которых возвышался столб непроглядной тьмы. Все затеняло подножие Коронной башни. Ее не освещал ни один фонарь, солнце скрылось, а луна — та малая ее часть, которую они увидят этой ночью, — еще не появилась на небосводе. Адриан остановился, чтобы посмотреть вверх, и едва не упал. Какое чудовищное сооружение! Вблизи стало заметно, что каждая каменная плита была размером с дом.

«Это просто безумие», — решил он.

Ройс начал обходить башню по кругу. Он что-то искал. Как он рассчитывал найти что-то в непроглядной темноте, было для Адриана загадкой, но не настолько интересной, чтобы задавать вопросы. Прошло то время, когда ему хотелось о чем-то спрашивать Ройса. Осталось лишь подняться наверх. А потом…

Наконец Ройс остановился, нацепил крюки и безмолвно начал подниматься по стене.

Адриан остался ждать. Больше ему нечем было заняться. Именно так они отрабатывали восхождение в Шеридане, но почему-то у Адриана возникло ощущение, что сейчас все иначе, будто Ройс намеренно оставляет его бездействовать, обращаясь с ним, как со слугой, который вынужден ждать по прихоти господина.

Адриан прислонился к башне, озираясь по сторонам и пытаясь разглядеть что-либо во мраке, прислушиваясь, не доносится ли звук приближающихся шагов. Ничего, кроме воя крепчающего ветра, он не услышал. Посмотрев вверх, он увидел, что Ройса уже и след простыл, отчего разозлился еще больше. Можно подумать, все это так легко и просто! В непроглядном мраке Ройс находил нужную ему цель и стремительно поднимался по башне, будто бежал за девушкой по пологому, поросшему травкой холму. Даже дорогу сюда Ройс преодолел с легкостью, пробираясь между стенами так, будто он кролик, а город — его личный садок.

Ощутив спиной холодный камень, Адриан вгляделся в неясные очертания зданий напротив и подумал: если он вернется сюда один, сумеет ли найти путь назад? Как он найдет тот единственный проход, ведущий в переулок, по которому они добрались сюда? Какая улица выведет его в другой переулок, который, в свою очередь, приведет к овражку, пустоши и лошадям?

Адриан понял, что уже совершил первую ошибку, не запомнив обратной дороги. Эта мысль лишь разожгла кипевшую в нем ярость. Через мгновение рядом с ним упал, стукнув о плитку, конец каната.

Подгоняемый злостью, Адриан полез наверх. Перебирая руками, он подтягивался и не сводил глаз с темного силуэта Ройса наверху. Теперь, когда он выбрался из городской тени, появился источник света — всего лишь тусклый мерцающий свет звезд, но его было достаточно, чтобы различить черный плащ Ройса. Адриана приводила в бешенство легкость, с которой вор едва ли не бежал по каменной стене. Впрочем, его злило все, что делал Ройс, и он был уверен, что тот отвечает ему взаимностью, поскольку с тех пор, как они оставили лошадей, ни один из них не проронил ни слова.

На первых трех канатах переход прошел почти незаметно. Подъем не показался Адриану трудным; наоборот, он даже доставил ему радость. Его охватила ярость, и мышцы требовали нагрузки. Первую половину пути он так злился, что вообще не обращал внимания на переходы. Он машинально отцеплял канат, затем закреплял другой, даже не думая о том, где находится. Он чувствовал удовлетворение при виде удивления на лице Ройса, возникавшего всякий раз, как тот смотрел вниз и замечал, что Адриан все еще следует за ним. Его колотило от ледяного ветра. Сильный порыв развернул Адриана, и какое-то мгновение он покачивался, будто черепаха, на спине. Именно тогда он понял, что одной ненависти недостаточно. По мере того, как стихала ярость, он все больше чувствовал усталость мышц.

Хотя определить высоту с его позиции было трудно, Адриан предположил, что поднялся уже больше чем на три четверти, и наконец решил передохнуть. Он натянул веревку и смотал канат в кольцах так, чтобы можно было надежно удерживать себя одной рукой, и просто заболтался в воздухе. Адриан впервые посмотрел вниз, и то, что он увидел, показалось ему нереальным. Все выглядело слишком маленьким. Дома и улицы скрылись в темноте; только крошечные огоньки размером с булавочную головку, напоминавшие стайку неподвижных светлячков, выдавали расположение города. Другое скопление огоньков обозначало Ибертон. Адриан заметил серебристую волнистую линию, реку, отражавшую звездный свет и проходившую от места почти точно под ними до озера Морган. Не считая этих указателей, он был окружен только звездами.

Порыв ветра отбросил его от камня. Он почувствовал, как в животе у него все переворачивается, и представил, что падает. Некоторое время он медленно вращался на веревке, словно игрушка. Сердце бешено стучало. Затем ветер стих. Адриан врезался плечом обратно в стену. Тело покрылось потом, но заметил он это, лишь ощутив холодное дыхание ветра. Наверху Ройс остановился.

«Это он ради меня остановился или тоже устал?» — размышлял Адриан.

Вор болтался на высоте так же, как Адриан, но вовсе не выглядел ни усталым, ни хоть чем-то обеспокоенным. Казалось, он не боится смерти, и в минуту озарения Адриан удивился, почему ему самому так страшно.

«Что я боюсь потерять? Жизнь?» — подумал он.

Взирая на звездную вселенную, Адриан чувствовал себя не просто ничтожным — он чувствовал себя так, будто его вообще не существовало. Даже медная монета имеет бо́льшую ценность.

«Разве это вообще важно — прожить хотя бы еще один день?»

У большинства людей были на то причины: любимые люди, цель — создать что-то, куда-то отправиться, что-то увидеть. Адриан покинул дом, чтобы посмотреть мир и прославиться. Он хотел быть героем, исправлять содеянное зло, спасать прекрасных дев, убивать драконов. Вместо этого он стал мясником, убийцей. Такое имя он себе создал, заработал. Поначалу он полагал, что Удача на его стороне. Все просто: у кого-то плохой день, а у него хороший. Он был моложе, они — старше, или они были моложе, а у него больше опыта. Его атаковали группами. Ни одного пореза. Выражение на лицах зрителей нельзя было назвать даже восторгом. Как легко было решить, что он особенный, избранный, любимец богов. Все так говорили. Некоторые даже почитали его как бога. Это были дни безумия, месяцы крови и вина, дни, которые закончились, когда он сразился с тигром и увидел, как тот умирает. Он не был героем. Герои не убивали невинных и не позволяли погибнуть бедным мальчишкам.

А еще герои не взбирались по безумно высоким башням и не воровали книг у священников.

Дорогу, которую он искал, он так и не сумел найти.

Возможно, ее и вовсе не существовало.

Адриан почувствовал, как дернулась веревка, и Ройс снова полез наверх. И тогда он понял, что у него все-таки есть причина остаться в живых. Если он упадет, Ройс окажется прав, а он никак не может доставить мерзавцу такое удовольствие.

Адриан снова схватил веревку обеими руками, уперся ногами в стену и полез дальше. Сделать шаг, потянуть, обернуть, удержаться; сделать шаг, потянуть, обернуть, удержаться… Он поднимался все выше и выше. На последнем отрезке они пустили в ход длинный канат, вдвое длиннее остальных. Ройс хотел использовать его наверху, чтобы при необходимости они могли скрыться из виду. Адриан тащил моток наверх на плечах. Сняв его, он сразу почувствовал облегчение.

— Отсюда — без разговоров, — сказал Ройс, поднимая моток над головой. Ему пришлось кричать, чтобы Адриан услышал его на ветру.

«Это он так шутит?»

Они оказались ровно под алебастровым камнем «короны», и тут Ройс поднялся без инструментов; затем, как паук, он, пятясь, подобрался к внешнему кольцу, зацепил канат и сбросил его. Канат свисал со стены на расстоянии двух футов от Адриана. Они так не тренировались. Он посмотрел наверх, но Ройс уже снова лез.

«Отсюда — без разговоров».

Он сделал это специально. Чтобы последовать за ним, Адриану придется отцепиться от ремней безопасности и совершить прыжок в воздухе, чтобы схватить другую веревку. Всего два фута, но любое расстояние, на другом конце которого была смерть, казалось чрезмерно большим.

«Разве это действительно важно?»

Важно! Он прошел весь этот путь не затем, чтобы потерпеть крах. Хотя кому есть дело до того, умрет он или нет? Адриан сосредоточился на болтающемся канате и представил себе, как Ройс застыл наверху, готовясь передвинуть канат, как только он прыгнет.

«Вот видишь, Аркадиус, я же говорил, он не сумеет».

Вот подлец!

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы заставить себя прыгнуть. Поймать канат было несложно, но он так раскачивался, что Адриан от неожиданности едва не соскользнул вниз по всей его длине. Ладони вспыхнули, собственный вес тянул его к земле. Он чувствовал жар между бедрами и крепко зажал веревку между ногами. Болтаясь на канате, он сильно ударился костяшками пальцев и щекой о камень.

Наверху Ройс уже перешагнул на парапет.

Глава 17

Иначе.

По второму разу все всегда бывает иначе. Не то чтобы Ройс обычно делал что-то дважды, но в те редкие моменты, когда вынуждали обстоятельства, он никак не мог воспроизвести ту же последовательность. В случае с Коронной башней ему это тоже не удалось. Оно и понятно, учитывая олуха, которого он тащил за собой, но дело было даже не в нем. Про него он уже забыл и сосредоточился на том, что впереди.

Иначе.

Даже путешествие в Эрванон проходило по-другому. В первый раз он добрался незаметно, не считая досадного появления дураков-серетов, которые и понятия не имели, какую опасность он представляет. Стоило ему переключить их внимание на Адриана, как он стал призраком, неприметным, незримым. На этот раз дорога была наводнена всадниками. Адриан, конечно же, их не заметил. Он вообще ничего не замечал, даже собственную глупость, которая следовала за ним, будто верный пес. Кража этой книжки поставила весь Гент на ноги, и за Ройсом все еще охотились. Солдаты, даже те, кто работал на церковь, действовали по установленным правилам, вошедшим у них в привычку, — рыскали по дорогам днем, а ночью спали. Избежать встречи с ними было несложно, хотя с такой проблемой Ройс прежде не сталкивался. Он никогда раньше не возвращался на место преступления через несколько дней после того, как совершил его. Неожиданность, разумеется, шла подобному действию на пользу, но последствия могли быть непредсказуемы, словно стихийное бедствие.

Несколько месяцев Ройс тщательно разрабатывал это дело. Прежде всего досконально изучил распорядок дня слуг и патрульных, купеческих караванов и даже пьяницы по имени Мозли, который каждый день брел мимо башни домой. Это придавало уверенности в себе, хотя он плохо представлял, что находится наверху. Об этом было очень мало сведений. По слухам, в алебастровой части башни располагались личные покои патриарха, главы церкви Нифрона. Этот человек был почти легендой, его видели разве что архиепископ и, возможно, кураторы церкви. Если у него была прислуга, он держал ее при себе, и при свете дня ее никто не видел, кроме как за окнами.

Снизу вершина башни выглядела небольшой, но Ройс определил, что в «короне» более одного этажа. В этом ему помог Аркадиус. Он послал Ройса снять мерки с помощью палок и бечевки; затем сам рассчитал размеры и установил, что в алебастровой части не менее четырех этажей или как минимум два, если там высокие потолки. Размер башни сам по себе предполагал куда более вместительные жилые помещения, чем в большинстве крепостей, следовательно, там мог иметься весьма многочисленный служебный персонал. Решив, что патриарх мало чем отличается от короля, Ройс предположил наличие личной часовни, библиотеки, обширного зала для приемов, роскошной спальни и кабинета. По слухам, на вершине Коронной башни хранились богатства Гленморгана и церкви, так что можно было ожидать и наличие какой-нибудь сокровищницы. Вряд ли там мог оказаться обычный тайник, разве что рассказы о сокровищах гроша ломаного не стоят, но Ройс подозревал, что это правда. Если где-либо существовало идеальное место для хранения сокровищ, оно было там, наверху. Ему всего лишь нужно было найти комнату с самым большим замком.

Насчет замка Ройс просчитался. Книгу он обнаружил в открытой неохраняемой комнате, забитой всяческими диковинами, орудиями, доспехами, кубками и драгоценностями, которые валялись в полном беспорядке подобно хламу на чердаке. К счастью для Ройса, там было всего несколько книг и среди них только один потрепанный дневник. Чтобы взять его, потребовалось всего несколько минут. Не пришлось даже обследовать верхние этажи, хотя трудно было побороть любопытство. В этот раз он точно знал, куда идти, и полагал, что управится еще быстрее. Единственной помехой был Адриан.

Посмотрев вниз, он увидел, что этот дурак все еще болтается там, вцепившись в веревку и раскачиваясь, будто тряпичный клоун на ниточке. Своим условием Аркадиус приковал Ройса к безмозглой корове.

В отличие от Адриана, Аркадиус не был идиотом, и мотивы старика по-настоящему беспокоили Ройса — впрочем, все, что делал профессор, постоянно ставило его в тупик. Оплатив освобождение Ройса из тюрьмы — этот свой поступок он никак не объяснил, — он предоставил вору комнату в университете, кормил и учил его. Поначалу Ройс не усмотрел в его действиях ничего странного. Он был уверен, что Аркадиусу необходимо свести с кем-то старые счеты, и, поскольку ему требовался хороший наемный убийца, он просто купил его.

Гениальный ход, ничего не скажешь: спасти убийцу от верной смерти, такого зверя даже можно приручить. Личный убийца мог пригодиться кому угодно. Но, несмотря на всю свою ученость, Аркадиус ничего не знал об этике убийц или, быть может, неправильно оценил Ройса. Ройс вовсе не хотел, чтобы его приручали.

На момент знакомства с профессором Ройс уже знал грамоту и счет, что изрядно удивило старика, но позволило ему сразу перейти к истории и философии. Почему Аркадиус хотел дать вору и убийце столь глубокое образование — это была одна из загадок, ответ на которую профессор отказался давать. Нет, не то чтобы отказался. Аркадиус никогда напрямую ни в чем не отказывал. Он всегда давал ответ на любой вопрос, но только не тот, которого ожидал Ройс. Это был один из показателей ума профессора. «Я искренне верю, что каждый человек должен получить образование, — объяснял Аркадиус. — Невежество — бич нашего мира. Знание дает понимание, и если люди поймут разницу между тем, что хорошо и что плохо, они, конечно, будут поступать хорошо». Подобные абсурдные утверждения заставляли Ройса гадать об истинных мотивах поступков профессора, однако за два года, проведенных вместе, он так их и не выяснил.

Шли месяцы.

Ройс ожидал, что Аркадиус даст ему список людей, которых нужно устранить, но такого списка он так и не получил. Старый профессор даже позволил Ройсу надолго уехать из Шеридана, «чтобы разобраться кое с какими незавершенными делами». Ни до, ни после Аркадиус не задал ни единого вопроса, и больше они на эту тему не говорили, даже в шутку. Это окончательно убедило Ройса, что Аркадиус прекрасно знал, где он провел эти месяцы, и подтвердило его подозрения, что профессор опасно умен и совершенно непонятен. Прошло еще более года, и за это время единственной просьбой профессора было проводить Адриана в Шеридан. Теперь Аркадиус бросал Ройсу ключ к свободе, но почему? Будь на его месте кто-либо другой, Ройс решил бы, что это задание должно провалиться. Он повидал немало подставных работ и мог распознать их признаки. Но почему? Зачем было выкупать его из тюрьмы, чтобы потом отправить обратно или убить?

Иначе.

На этом задании все было не к месту: объяснение, цель, дурацкие условия. Ройсом манипулировали, но он никак не мог понять, как и почему. «Я хочу, чтобы вы работали вместе, — сказал ему Аркадиус. — Ты можешь оказать на этого молодого человека хорошее влияние. Адриан отлично владеет мечом. Любым оружием, я бы сказал. В честном сражении никто не может одолеть его, но я боюсь, что не все сражения, которые ему предстоят, будут честными. Он живет в выдуманном мире и верит, что в людях есть доброта и честь. Подобное отношение сделает его легкой добычей тех, кто пожелает использовать его незаурядные умения. Ты можешь помочь ему крепче встать ногами на землю, стать его якорем в жизни, познакомить его с реальным миром — с миром, который ты знаешь слишком хорошо. А он станет тебе неплохим помощником. Тебе может понадобиться человек, хорошо владеющий мечом».

Все это, наверное, было ложью. Адриан ни разу не пустил в ход ни один из трех мечей, несмотря на то что его дважды едва не убили. Не говоря уж о том, что он, как идиот, позволил заманить себя в ловушку без оружия. Но главное заключалось в том, что у него отсутствовал инстинкт убийцы. Адриан оказался слишком мягок. Ройс пришел к выводу, что мечи — это обман, фокус, призванный произвести впечатление угрозы, которой на самом деле не существовало. Оставался один вопрос: зачем Аркадиус приложил столько усилий, чтобы заставить их вместе отправиться на задание? Чего на самом деле хотел старик?

Иначе.

Ройс спустил оставшийся моток веревки и посмотрел вниз. Он ожидал, что к этому времени идиот уже сдохнет. Упорное желание Адриана остаться в живых не на шутку раздражало Ройса, но его упрямое карабканье по веревке само по себе неплохо могло устранить проблему.

Ройс вынул из складок плаща нож.

Он представил, как говорит Аркадиусу: «Я же тебя предупреждал. Он упал и разбился, как я и предсказывал». По крайней мере это не будет ложью.

Канат, за который держался Адриан, был привязан к зубцу башни и дергался, натянутый под весом его тела. Адриан раскачивался на нем, словно маятник. Ройс протянул руку с ножом, и лунный свет отразился от клинка Альверстоуна. От кинжала исходило серебристо-белое свечение, которое ударило по глазам, едва не ослепив вора. Это был хороший кинжал — превосходный кинжал, — но в эту минуту Ройс предпочел бы любой другой.

Ройс раздраженно покачал головой. «Я обещал не убивать только старика», — подумал он. Но яркое свечение кинжала в его руке не померкло от этой мысли. Он заключил сделку с единственным важным для него человеком. Это было глупо. Тот человек мертв. Нет смысла держать слово, данное призраку. Ройсу удалось отгородиться от большинства воспоминаний о тюрьме Манзант, но в руке он держал кинжал — прощальный подарок человека, который спас нечто большее, чем его жизнь, и просил всего лишь о скромном одолжении. Этим белым лезвием Ройс перерезал десятки глоток и ни разу не колебался, но теперь не мог перерезать одну несчастную веревку.

Он вспомнил, как Аркадиус сказал: «Такова плата, Ройс».

«И это все? После этого я избавлюсь от вас обоих?»

«Да. Но ты должен пообещать, что честно дашь ему шанс. Поступишь справедливо. Ты не можешь специально подстроить неудачу».

Ройс вздохнул, убрал кинжал в ножны и встал.

«Когда мы вернем книжку на место, я свободен от всех клятв», — успокоил он себя.

Хмурое выражение на его лице сменилось улыбкой. Назад он отправит Адриана первым — потом, если придется, развяжет чертову веревку. Если повезет, кто-нибудь внизу услышит его крик и обнаружит труп. Ройс же спустится с другой стороны башни, ближе к выходу, и исчезнет. Конечно, было бы куда лучше, если бы при Адриане нашли украденный дневник. Ройс снова выругал себя за глупость.

Вскоре ему надоело ругать себя, а поскольку Адриан все еще не достиг вершины, Ройсу оставалось лишь сидеть смирно и наслаждаться видом. Больше всего он любил хорошие крыши. Чем выше, тем лучше, а он никогда не бывал на крыше выше этой. Воздух здесь был свежее, луна казалась ближе, а люди — гораздо дальше. Он прислонился к зубцу, слушая кряхтенье Адриана, а над головой у него, несмотря на набегающие тучи, искрились звезды. Приближалась буря. Это хорошо. Тучи делали ночь темнее. Буря затруднит поиск. Ройс не привык к везению, но, похоже, Новрон был на его стороне.

Свою любовь к высоте Ройс находил забавной, учитывая, что большую часть жизни он провел в канаве. Теперь все изменится. Он покончил с городами. Ему больше некуда возвращаться — об этом он позаботился. Не просто сжег все мосты; он уничтожил их так, будто настал конец света. С прежней жизнью его связывала одна тонкая ниточка, которую необходимо разорвать, и сегодня он это сделает. Как ни странно, эта мысль доставляла ему не только удовольствие, но и горечь. Он снова обретет свободу, но в то же время останется совсем один.

«Мне лучше работается одному», — убеждал он себя.

Ройсу хотелось в это верить, но даже после всего, что произошло, он все еще скучал по Меррику.

Он встретил Меррика в начале пути, когда только прибыл в Колнору. Оба они были новичками в воровской гильдии «Черный алмаз». Как и у большинства людей, начало жизни Меррика не было столь ужасным, как у Ройса. Меррик происходил из состоятельной семьи, и хотя рано рассорился с родителями, те все же вырастили сына и дали ему образование, надеясь, что он пойдет по стопам отца и станет мировым судьей. Меррик избрал другой путь.

Гильдия сделала Ройса и Меррика напарниками, чтобы Меррик познакомил Ройса с городом, но тот всегда делал больше, чем от него требовалось. Ройс стал для него своеобразным проектом, и новый напарник всерьез взялся за его обучение. Он научил Ройса читать и считать, показал самые надежные пути отступления и укрытия. Однажды ночью на крыше он разделил с ним первую украденную бутылку «Монтеморси». С тех пор Ройс даже не смотрел на другое вино, а высота стала для него священна. Ройс ничего не знал о мире, и Меррик стал его проводником. Ничего удивительного в том, что они оказались так похожи, настоящие родственные души с одинаковыми устремлениями и отношением к жизни. У Ройса никогда не было семьи, и Меррик стал для него как брат. Они бы так и продолжали терроризировать улицы, переулки и крыши Колноры, если бы Меррик не предал Ройса и не отправил его в тюрьму. Это предательство убедило Ройса в том, что доверять нельзя никому. Люди заботились только о себе. Ни одно, даже самое незначительное действие не совершалось без какой-либо выгоды для того, кто его совершал. Даже доброта была плодом желания заслужить уважение или восхищение того, кому ты помог. Это был очередной урок, который Меррик преподал Ройсу, а Меррик знал все. Когда вокруг шеи затягивалась петля, когда дул холодный ветер, любой человек — не важно кто — заботился только о себе.

Обдумывая это, Ройс вдруг почувствовал, как подрагивает деревянный настил, опоясывавший корону. Это не могли быть шаги Адриана — тот все еще лез наверх.

«Ветер крепчает?» — подумал Ройс.

Возможно, но ему это не понравилось. До сих пор ему везло, однако по натуре Ройс был циником и знал, что боги переменчивы. Он прислушался. Завывание ветра, тяжелое дыхание Адриана, который наконец подтянулся к краю амбразуры, рухнул на мостки и так и остался лежать. Ройс снял ремни и жестом велел Адриану сделать то же самое. Затем молча махнул рукой направо, указывая направление, куда им нужно идти. Окно, через которое он влез в прошлый раз, располагалось на полпути отсюда. Теперь ему нужно было только одно: чтобы Адриан следовал за ним. Подрагивание деревянного настила встревожило его, и он не желал попусту тратить время.

Ройс шел медленно, хотя очень хотелось поторопиться. Если настил содрогался под чьими-то шагами, нельзя было допустить, чтобы стали слышны и его шаги. И все же он ускорил движение, глядя вперед, выискивая признаки чьего-либо присутствия за поворотом.

Иначе.

Раньше на парапете не было патруля, но своим прошлым визитом Ройс мог потревожить улей. А может, они нашли лошадей? Или кто-то в городе заметил, как Адриан пробирался по улицам? Может, кто-то увидел мотки веревок и догадался об их предназначении? Охрана уже могла понять, каким образом Ройс проник в башню в прошлый раз. Могла предпринять меры. И все же ему требовалось всего несколько минут. Ройс добрался до окна — все еще незаперто. «Это хорошо или плохо?» — не мог решить он. Вор толкнул створку и влез внутрь. Темно, но не совсем тихо: откуда-то доносился звук дыхания. В комнате Ройс никого не обнаружил. Дыхание доносилось из передней. Сделав несколько шагов, он увидел священника, который сидел на скамье и тяжело отфыркивался. Рядом проходила лестница, и, судя по тучной фигуре священника, он не привык по ней карабкаться.

Священник представлял собой лишь незначительное препятствие. Он сидел спиной к окну и дышал так шумно, что своим поведением чуть ли не просил перерезать себе горло. Ройс вынул кинжал и подался вперед.

Мгновение спустя в комнату ввалился Адриан. Еще через мгновение священник обернулся — и закричал.

Ройс прервал крик священника, но все же громкий пронзительный звук успел нарушить царившую в комнате тишину.

— Бросай книгу и беги к канату! — велел Ройс Адриану. — Все кончено. Теперь каждый сам по себе!

Вор промчался к окну и выпрыгнул наружу прежде, чем Адриан смог ответить, хотя ему нечего было сказать, кроме как согласиться.

Адриан выполнил указания. Он вынул дневник Холла и положил его на скамью, возле которой в расползающейся луже крови распростерся священник. Затем Адриан вылез в окно. Ройса нигде не было. Адриан понятия не имел, в какую сторону побежал вор, направо или налево, да теперь это и не имело значения. Он кинулся направо, туда, откуда они пришли.

Ройс бросил его. Адриан не смел и надеяться, что догонит его; вор был слишком быстр, слишком ловок. Он, наверное, уже перескочил через парапет и спускается где-то на середине башни. В лицо Адриану ударил свирепый ветер. Все еще пытаясь восстановить дыхание после тяжкого подъема, он замедлил бег и перешел на быстрый шаг.

Завывал не только ветер. Сквозь вой шквального урагана до него доносились гневные крики людей. Адриан точно не мог определить, где они раздаются — позади него или впереди. Наверняка он знал только одно: Ройс ушел, а он остался в башне один на один с последствиями работы вора. Он подумал о Пиклзе и стиснул зубы.

Тишина, ветер, тишина, ветер. Каменные зубцы стояли на пути у бури. Слева сверкали усеянные звездами кусочки неба, справа проходила сплошная каменная стена. Впереди Адриан заметил канат и два подъемника.

«Представь, что на тебя несутся двадцать стражников с острыми мечами, еще двадцать стреляют из арбалетов, и их стрелы отскакивают от камня. Самое главное, что тебе нужно спуститься не просто до того, как они зарубят или застрелят тебя. Тебе нужно спуститься до того, как они поймут, что им всего-то нужно перерезать веревку».

Адриан остановился возле самого края и подобрал свой подъемник.

«Сколько у меня времени? Несколько секунд?»

— Зачем я вообще его снял? — пробормотал он вслух, оглядываясь через плечо и натягивая ремни на ноги. И вдруг он замер. — Почему здесь два подъемника?

Адриан перегнулся через край. На ветру лениво покачивалась брошенная веревка. Вора нигде не было. При всей своей скорости Ройс никак не мог бы уже оказаться на земле. Разве что он упал. Адриан посмотрел на второй подъемник, закрепляя кожаные ремни вокруг плеч. Издалека по-прежнему доносились крики. Он почувствовал, как задрожал деревянный настил. На парапете показались люди.

Настил шел вокруг всей короны башни. Окно, через которое они проникли внутрь, находилось на полпути от того места, где они поднялись. В каком бы направлении от окна ни бежать, рано или поздно все равно придешь к веревке. Адриан пошел направо по тому же пути, по которому они пришли. Теперь он понял, что Ройс побежал налево.

Когда противников было всего двое, у Ройса еще оставался хоть какой-то шанс выжить. Трое означали верную смерть, а теперь их стало пятеро. По крайней мере это все были стражники башни, доморощенные лакеи — не сереты. Тем не менее у них были такие же длинные мечи, что давало им преимущество в три фута. Он оказался в ловушке на узком парапете, ему некуда было свернуть и негде спрятаться.

Ройс бросил взгляд через плечо. Впрочем, Адриана и не должно было здесь быть. Он пошел в другую сторону. У каждого из них были равные шансы, и Адриану повезло больше. Он обошел башню с той стороны, где стражи не оказалось, вернулся к веревке и наверняка уже стремительно спускался по ней. Меньше чем через пять минут его бывший напарник окажется на улице и направится к лошадям. Через пятнадцать он пустит коня рысью, прочь от башни. Адриан поступил с Ройсом так, как он сам намеревался с ним поступить. Только в его случае это всего лишь случайность.

Стражники наступали. Ройс подался назад.

Вдоль парапета имелись другие двери и окна, но он опасался, что внутри короны притаилась толпа народу, готовая убить его. У Ройса был один шанс. Он мог рвануться назад, обогнуть башню, как это сделал Адриан, и добраться до каната. Если он сделает это достаточно быстро, то сумеет перебраться через край и спуститься на несколько футов прежде, чем обрежут веревку. Если он успеет надеть когти и уцепиться за камень, то, возможно, ему удастся сползти вниз. И все же он, скорее всего, попался. К тому времени как он спустится, внизу его будут уже ждать. И это еще наилучший вариант.

Ройс медлил, удивляясь, почему лакеи колеблются. Они продвигались вперед короткими шагами и кололи мечами воздух. Никто не предпринял серьезной попытки ранить его. Они напоминали стайку кухарок с метлами и преследовали Ройса так, будто он был забравшейся на крышу белкой. Подобные люди обычно были не из пугливых — разве что они уже знали, кто он такой. Он что-то упустил.

Время было не на его стороне. Ройс повернулся, чтобы осуществить свой план, но прежде чем успел сделать хотя бы шаг, заметил, как еще двое стражников шагнули из башни на парапет. Теперь он был окружен со всех сторон, и число противников все увеличивалось.

«Так вот чего вы ждали», — мелькнуло у него в голове.

Никто из наступавших не произнес ни слова. Никто не потребовал, чтобы он бросил кинжал или сдался. Похоже, церковь ввела строгое наказание за осквернение резиденции их святого владыки. У Ройса было только два варианта: смерть от меча или смерть от падения. Он прижался спиной к стене, желая увидеть, кто нанесет первый удар. Человек справа с короткой бородкой усмехнулся.

Ройс сжался, приготовившись к броску. Наилучший выход для него — это нырнуть под удар. Резко ударить нападающего в сердце или легкое, затем просто броситься вперед. Стражники сгрудились вокруг. Возможно, ему удастся опрокинуть парочку и ударить одного или двоих ножом, прежде чем…

Раздался крик.

Он прозвучал за спиной у Ройса.

У Ройса не было времени повернуться, поскольку господин с бородкой воспользовался мгновенным замешательством и атаковал. Колющий удар. Ройс увернулся, затем ринулся вперед. Повернувшись, он врезался в противника со всей силы плечом и ударил его Альверстоуном под мышку. Клинок вошел в тело, и стражник со стоном повалился навзничь. Столкновение опрокинуло также солдата, стоявшего прямо за ним. Третий оказался проворнее, чем надеялся Ройс. Он опустил лезвие, нанося удар. Ройс прокатился вдоль внутренней стены, и вражеский клинок пронзил бедро поднимающегося стражника, отчего тот пронзительно закричал и вновь рухнул на доски. Ройс вскочил на упавшего и вонзил кинжал в ногу противника, который растерянно хлопал глазами от того, что ранил товарища. Боль отрезвила воина, и он замахнулся на Ройса, но тот вновь успел отскочить. Стражник поспешно шагнул назад, и двое подоспевших солдат загородили его от Ройса.

Ройс в любой момент ожидал получить удар в спину. У него не было времени повернуться, и он не мог отражать удары с обеих сторон. Маленькое войско у него за спиной имело перед собой уязвимую цель, и он недоумевал, почему же они тянут. Давно пора кончать с этим. Их медлительность даже раздражала его.

Затем Ройс услышал лязг стали и еще один крик. Наконец, воспользовавшись секундной возможностью, он обернулся и увидел валявшиеся на дорожке окровавленные тела четырех стражников. Над трупами, держа в каждой руке по обагренному кровью мечу, стоял Адриан.

Как и все на парапете, кто еще оставался в живых, Ройс в немом изумлении уставился на эту картину. В голове теснились самые невероятные мысли. Вор застыл, не в силах соображать, потому что мир у него на глазах буквально встал с ног на голову. Поначалу он просто отказывался верить, что это действительно Адриан. Должно быть, это кто-то другой. Возможно, это сам Новрон, услышавший мысли Ройса о переменчивости богов и явившийся, чтобы покарать его, а стражники просто оказались у него на пути. Почему-то эта мысль казалась Ройсу более правдоподобной, нежели то, что видели его глаза.

«Неужели этот идиот просто не нашел веревку?» — подумал он.

Адриан перепрыгнул через трупы и, подойдя к нему, сказал:

— Спрячься за мной!

У Ройса, однако, была идея получше. По какой-то причине боги сочли нужным дать ему второй шанс, и он намеревался им воспользоваться. Проскользнув мимо Адриана, он помчался к канату.

Бежать было недалеко, и Ройс уже видел место, где висел канат, но тут путь ему преградили два стражника, выпрыгнувших на настил из окна. Они не были похожи ни на обычных солдат, ни на серетов. Таких Ройс никогда раньше не видел. Поверх рубах, украшенных вертикальными красными, пурпурными и желтыми линиями, с пышными рукавами и длинными манжетами они носили золотые нагрудники. Костюм дополняли широкие штаны такой же расцветки, собранные ниже колена, и полосатые чулки. Головы воинов защищали украшенные крылышками золотые шлемы, лица скрывали решетчатые забрала. Даже оружие у стражников было необычное: длинные алебарды с причудливо изогнутым с обеих сторон лезвием, которые они держали, прижав к бокам, опустив одну руку вниз вдоль тела, а другую подняв над грудью.

Ройс не знал, смеяться ему или бежать. Выглядели эти люди невероятно глупо. Но они были высокими и крепкими, и его беспокоило то, что он не видит их глаз. Они не медлили, в отличие от предыдущих, напоминавших кухарок, не размахивали попусту мечами в воздухе. Они надвигались на него с такой уверенностью, что Ройс решил бежать.

— Великий Мар! — воскликнул Адриан, снова наткнувшись на Ройса. — Что ты на этот раз нашел?!

— Не знаю, но они мне не нравятся.

Адриан шагнул между Ройсом и двумя золотыми стражниками, двигавшимися друг за другом. Они не торопились, но и не колебались.

— Где те, другие? — спросил Ройс.

— Я убедил их уйти.

— Молодец!

Адриан вытер рукавом стекавшие на глаза капли пота и крови. Настил дрожал от грозной поступи разноцветных солдат.

— Как только я вступлю в бой, беги назад вокруг башни к веревке и спускайся!

Адриан всего лишь высказал вслух собственные мысли Ройса. Вор сделал шаг назад и уже собрался сорваться с места, как вдруг заметил кое-что совсем непонятное.

— Эй, да ты уже надел ремни! — удивленно пробормотал он.

— Ну да. Тебе повезло — я вовремя понял, что ты влип в неприятности.

Золотые стражники приближались.

Адриан пригнулся и поднял мечи.

— Поторопись! — крикнул он Ройсу.

Адриан бросился вперед навстречу первому противнику. Ройс с трепетом смотрел, как Адриан, словно танцуя, схватил древко алебарды одной рукой и нанес удар другой. Казалось, ему удалось пронзить нагрудник, но клинок отскочил. Стражник отшвырнул Адриана назад с такой силой, что тот врезался в Ройса.

— Я же велел тебе уходить!

— Ухожу!

Ройс отступил. Адриан снова атаковал. На сей раз стражник замахнулся, опуская лезвие вращательным движением. Адриан отразил удар не глядя, и Ройс с изумлением увидел, что лезвие его меча раскололось надвое.

— Ух ты! — Адриан отступил.

Стражник продолжал атаку. Адриан нырнул под его руку, и вращающееся лезвие высекло искру о камень стены. Не останавливаясь, стражник развернул алебарду, нацелив нижнее лезвие на Адриана. Тот отразил удар сломанным мечом, но это лишь позволило парню в золоте нанести еще один направленный вниз удар. Это должно было убить Адриана. Ройс видел достаточно битв, чтобы знать: долго они не длятся. Одна-две защиты — вот и все, на что обычно можно рассчитывать, и то только если обе стороны фехтуют честно, по правилам. Золотые боги, атаковавшие Адриана, сражались даже не мечами. Направленный вниз удар был сильным и быстрым.

Лязг!

Ройс не понял, как Адриану это удалось, но тот сумел поднять уцелевший меч достаточно высоко, чтобы отразить удар, который должен был разрубить его надвое. К несчастью, это не спасло второй меч: осколок лезвия свистнул, перелетев через край парапета, и исчез внизу. Адриан избежал смерти только потому, что упал на колени.

— БЕГИ! — крикнул он.

Ройс помчался вокруг башни. Добежав до трупов, он перепрыгнул через них, поскользнулся в луже крови и проехал по дорожке так далеко, что едва не выпал через амбразуру.

Трупов было восемь. Семерых убил Адриан.

Ройс почти добрался до каната, и тут перед ним вырос золотой стражник. Он был один, но бой Адриана доказал, что и одного слишком много. «Сколько же их?» — подумал вор. И тут Ройс понял, что это второй противник Адриана. Наверное, Адриан убит. Другой стражник, должно быть, направился в противоположную сторону, по кругу, и скоро он появится за спиной у Ройса.

Сражаться с ними — чистой воды безумие. Ему нужно только проскользнуть мимо них. Если он сумеет избежать одного нападения, у него будет шанс добраться до веревки. Не останавливаясь и ничего не ожидая, Ройс побежал к стражнику и нырнул сначала влево, потом вправо. Золотой шлем чуть качнулся, следуя за движениями вора, а потом воин замахнулся с невиданной скоростью, едва не задев левую ногу Ройса. Круто развернувшись, Ройс по инерции пронесся через узкое пространство между стеной башни и золотыми доспехами. Он слишком поздно вспомнил о том, что у оружия стражника есть второе лезвие.

Ройс почувствовал, как сталь вонзилась ему в бок. Он намеревался приземлиться на правую ногу и продолжать бежать, но нога отказалась повиноваться. Он рухнул под тяжестью собственного тела и прокатился по настилу, скользкому от его же крови. Перевернувшись на спину, он смотрел, как безликий стражник опускает вращающееся, похожее на косу лезвие к его груди, собираясь нанести последний, решающий удар.

Лязг!

Алебарда врезалась в стену, рассыпая искры. От стены отлетел большой кусок камня. Над Ройсом стоял Адриан. В руке он держал большой меч. Круговым движением он нанес удар между воротом стражника и краем его шлема. По крайней мере, Ройсу так показалось. Голова золотого бойца должна была отлететь на милю, но вместо этого он просто врезался в стену, и его шлем выбил еще один кусок камня.

Адриан продолжал напирать, нанося удар за ударом, вынуждая стражника отступать. Ройс попытался встать. Приподнявшись на локтях, он увидел, что порез у него на боку глубокий, а рубаха промокла от крови. Он попытался доползти до веревки, но от боли едва не потерял сознание.

Почти сломив защиту Адриана и почувствовав собственное преимущество, стражник замедлил наступление.

Лежа на спине и приподнимаясь на локтях, Ройс с ужасом понял, что случится дальше, но ему не хватило времени предупредить Адриана. Наступив в лужу крови, Адриан поскользнулся.

Ему удалось отразить удар, держа огромный меч обеими руками, словно посох, но его отбросило к каменной стене башни. В отличие от стражника, у Адриана не было шлема. И все же ему удалось предугадать удар вторым лезвием. Адриан попытался отразить его, но проделал это не слишком удачно и, вскрикнув, рухнул рядом с Ройсом.

Стражник занес оружие над обоими. Оставалось только бросить монетку, чтобы определить, кто умрет первым.

Вот только Адриан умирать не собирался.

Теперь стражник тоже стоял в крови Ройса. С воплем, в котором, как показалось Ройсу, слышались и боль, и решимость, Адриан с размаху ударил острием большого меча прямо в центр нагрудника стражника. Ройс счел это жалким актом отчаяния, но затем понял, что Адриан и не пытался пронзить доспехи. Он просто отбросил золотого солдата к краю парапета, точно в открытую амбразуру. Ударившись о низкий каменный борт и поскользнувшись в крови, облаченный в золото исполин взмахнул руками и беззвучно вывалился в амбразуру.

Адриан и Ройс лежали рядом, глядя на черное небо. Тучи уже полностью закрыли звезды.

— Спуститься сможешь? — спросил Ройс.

— Кажется, да, — ответил Адриан.

— Тогда поторопись.

— А как же ты?

— Я остаюсь. — Может, это вовсе не тучи. Все казалось темнее, чем обычно. Глаза застилал чернильный туман. — Я либо умираю, либо вот-вот потеряю сознание. Один из нас должен выбраться отсюда живым.

У вора бешено колотилось сердце, слишком быстро для человека, неподвижно лежавшего на спине. Сквозь звон в ушах он услышал, как Адриан поднимается на ноги.

— Почему ты это сделал? — спросил Ройс.

— Что?

— Вернулся. Ты же был в безопасности. Уже добрался до каната. Почему ты вернулся?

— По той же причине, по какой и теперь тебя здесь не оставлю.

Ройс услышал скрежет стали по камню. Адриан подобрал меч. Через мгновение Ройс почувствовал, как сильные руки сдвинули его с места. Тело пронзила острая боль, и все поглотила тьма.

Когда Ройс открыл глаза, он не сразу понял, что происходит. Он находился в вертикальном положении, лицо его было прижато к спине Адриана, и они вдвоем летели по воздуху вниз. Потом полет замедлился, и Ройс ощутил, как тело сдавили ремни подъемника. Запрокинув голову, он увидел, что они только на полпути к подножию башни. Улица внизу казалась узкой серой полоской, шириной с веревку.

— Что ты делаешь? — спросил Ройс.

— Добро пожаловать назад.

— Вот идиот!

— Знаешь, без сознания ты мне нравился гораздо больше. — Адриан отпустил еще один канат, и они опять полетели вниз.

Когда снова затормозили, от боли у Ройса на мгновение помутилось сознание. Ремни, затянутые вокруг пояса, давили так, что ему было тяжело дышать.

— Я просто хочу убедиться, — прошипел он, — что ты понимаешь, какой ты на самом деле идиот. Ты ни за что не выберешься отсюда, если потащишь меня с собой.

— И почему я раньше не ценил твою молчаливость? Ведь это одно из твоих достоинств. — Они висели неподвижно. Адриан готовился к следующему прыжку. — Не дергайся.

Ройс не рассмеялся только потому, что боялся, как бы у него не вывалились внутренности. Он ничего не видел, но, судя по звукам, предполагал, что будет дальше.

Адриан засопел, пошевелился, снова засопел. От резкого движения голова Ройса дернулась, и он ударился щекой о кожаные ножны большого меча.

— Ты был прав насчет мечей, — признался Ройс. — Тебе и вправду нужны все три.

— Ты как будто пьяный.

— Я чувствую себя пьяным, а я ненавижу пьянеть. Все идет неправильно. И я начинаю вести себя как последний дурак… как ты.

— Ты вообще понимаешь, что я пытаюсь спасти тебе жизнь, а?

— Какую часть слова «дурак» ты не понял?

Адриан снова пошевелился, и Ройс почувствовал, как натянулись ремни. Они снова рухнули вниз, покачнулись, замедлили ход, оттолкнулись и опять упали.

— Те два меча сломались, словно куриные кости, — припомнил Ройс.

— Да уж, не знаю, как это произошло.

— А большой нет.

— Ага.

— Так почему бы не ковать все мечи такими же?

— Тот большой выковал не я.

— То есть мало того, что ты дурак, так еще и паршивый кузнец?

— Я ведь могу тебя и уронить.

— Но мечник из тебя потрясающий. В этом Аркадиус был прав. Вот подлец! Ненавижу этого старикашку!

Еще одна смена канатов, еще пара падений, и они наконец приземлились. Откуда-то издалека доносились крики, должно быть, с противоположной стороны башни. Ройс осмотрелся, но нигде не увидел тела золотого стражника. Видимо, Адриан толкнул его дальше, чем казалось.

— Милостивый Марибор, какой же ты тяжелый! — прорычал Адриан, развязывая веревку.

— Вовсе нет. Просто ты ранен. — Ройс пощупал окровавленную одежду. — Господи, из нас кровь хлещет, как из перерезанного горла.

— Из тебя больше, чем из меня, — заметил Адриан.

— И что, тебе от этого лучше?

— По правде говоря, да.

Освободившись от каната, Адриан, пошатываясь, двинулся вперед по улице, таща на себе все еще пристегнутого к спине Ройса. Они слышали хлопки входных дверей и все новые и новые крики, но пока никого не видели.

— Что дальше? — спросил Ройс.

— А почему ты меня спрашиваешь? Я же дурак, если помнишь! А ты у нас гений. Что нужно делать? Возвращаться к лошадям, правильно?

— Мы ни за что до них не доберемся.

— Но ты сказал, туда легко дойти.

— Я это говорил, когда мог идти и когда мы не оставляли за собой кровавый след. У нас и правда никаких шансов.

— Что-то пока меня не впечатляет твоя гениальность.

— Вынужден признаться, я лучше соображаю, когда не истекаю кровью.

Адриан нырнул в узкий проем между двумя каменными домами. Где-то прозвучал звук рога. Источник звука невозможно было определить, поскольку сигнал тревоги путешествовал между зданиями.

— Как насчет реки? Я видел ее с башни. Она совсем рядом, верно? — Адриан продвигался все дальше по застроенному домами и лавками кварталу. Держась переулков, они добрались до низкой стены, которая шла вдоль извилистой, мощенной камнем улицы. В двадцати футах внизу проходила река. — Можно прыгнуть.

— Ты спятил? — спросил Ройс.

— Мы могли бы поплыть по течению, так? Никакого кровавого следа. Река сама вынесет нас за пределы города.

— Я утону.

— Ты не умеешь плавать?

— Вообще-то умею, но обычно я и ходить умею. Просто не уверен, что смогу плыть и одновременно удерживать собственные внутренности. Опять же, прыжок. Как только ударюсь о воду, я потеряю сознание.

— Ты пристегнут ко мне. Я буду удерживать твою голову над водой.

— Тогда мы оба утонем.

— Возможно…

Адриан вгляделся в реку. В этот момент снова послышались звуки рога, а затем зазвонил колокол.

— Ладно, — вздохнул Ройс.

— Что ладно?

— Ладно, давай прыгнем в реку.

— Уверен?

— Ага. Главное, сделать это вместе — так я буду уверен, что если уж сдохну, то и ты тоже.

Адриан рассмеялся:

— Договорились.

Он сделал шаг вперед. В это время Ройс четко разглядел переулок и заметил сломанный ящик.

— Подожди.

— Что?

— Возьми-ка вон тот деревянный ящик в переулке.

Адриан обернулся.

— Как ты его увидел?

Колокольный звон становился все сильнее. Звуки рога разрывали ночную тишину города, как в полночь в Зимний праздник. Наконец, подобрав ящик, Адриан забрался на стену. Ройс ощутил, как напарник пошатнулся, подтянувшись и едва не оступившись.

— Задержи дыхание, — велел Адриан, — и постарайся не кричать. Будет больно.

— Скорее всего, только секунду, — усмехнулся Ройс. Ему уже стало все равно, и все попытки Адриана казались совершенно бессмысленными.

— Ты оптимистичен, как всегда.

— Прыгай уже!

— Хорошо, готов?

— Да.

— Раз… два…

— Прежде, чем я умру, пожалуйста.

Адриан застонал. Ройс почувствовал, как он напрягся. Прыжок. Падение. Налетевший ветер отбросил назад его волосы. Затем… пустота.

Глава 18

Роза стояла позади Гвен, наблюдая за тем, как та, качая головой, преграждала посетителю вход в Медфордский дом. Она сердито смотрела на него, запрокинув голову, потому что посетитель был исполинского роста. Мужчина был так высок, что ему пришлось бы наклониться, чтобы войти, впусти она его.

— У меня хорошие деньги! — взревел великан, склоняясь так, что чуть не коснулся своим носом носа Гвен.

Роза никогда не видела медведя, но этот посетитель напоминал ей огромного, чудовищного медведя, который пытался ворваться к ним в дом. Ей казалось, что именно так вел бы себя медведь — рычал, встретив на своем пути лисицу, которая по какой-то необъяснимой причине не давала ему пройти.

— Мне наплевать, даже если у тебя в кошельке драгоценности из сокровищницы Коронной башни, — решительно ответила Гвен. — У нас свои правила.

— В гробу я видал ваши правила! Я пришел сюда за шлюхой. У меня есть деньги. Я ее получу.

— Только с моего позволения. А я не позволю, если не будешь следовать правилам.

— Не буду я принимать ванну! — Медведь выдохнул эти слова Гвен в лицо с такой силой, что у нее всколыхнулись волосы.

Гвен скрестила руки на груди.

— Значит, ты не получишь даму, — сурово сказала она.

— Мне не нужна дама! Мне нужна шлюха, а чтобы получить шлюху, мыться не обязательно!

На самом деле медведя звали Хоппер, и он действительно был грязный. Как и все разы, что Роза видела его раньше, он был одет в шерстяную рубаху с темно-желтыми пятнами под мышками. В его волосах и бороде, напоминавших плохо ухоженные живые изгороди, торчали два листа. Возможно, ему было невдомек, что, покопавшись в его голове, белки найдут богатый строительный материал для своего гнезда, а может, он все знал, но думал, что подобный вид придает ему привлекательность в грубом, мужском смысле слова.

— В этом доме ты будешь называть женщин дамами. Ты должен быть чистым и вести себя вежливо, иначе неси свои деньги в заведение напротив.

Роза увидела, как лицо Хоппера вытянулось от изумления. Но потом, вероятно, до него дошло, и он нахмурился.

— Так у Гру больше нет шлюх, — буркнул медведь. — Они все здесь.

— Ну пойди к Гру и выпей.

— Не хочу я выпивать! Мне нужна женщина.

— Тогда поищи ее себе в другом заведении.

— Другие того не стоят.

— Что с ними не так?

— От них не так хорошо пахнет.

Уж ему ли говорить, подумала Роза. От великана несло так, будто он только что вылез из отхожей ямы.

Хоппер довольно часто приходил в «Гадкую голову», но Роза знала его только в лицо — они никогда не проводили время один на один. Обычно Хоппер посещал Джоллин, и та нередко жаловалась на исходивший от него ужасный запах. По ее мнению, Хоппер был скорее не медведем, а скунсом. Многие из мужчин, которых они принимали, подходили под это описание, поэтому Гвен ввела новое правило.

— А ты предпочитаешь чистую девушку, от которой приятно пахнет, не так ли?

— Вот именно.

— Потому что тебе противно нюхать грязь и застарелый пот, верно?

— Верно.

— Все дамы здесь согласны с тобой, поэтому ты должен мыться, прежде чем посещать нас.

— Меня не волнует, что им нравится. Плачу-то я. Значит, я и музыку заказываю.

— Уже нет. Теперь ты можешь либо пойти к Гру и пропить свои деньги, либо отправиться к цирюльнику, привести себя в порядок и вернуться сюда. Но если вернешься, предупреждаю: ты должен вести себя вежливо и уважительно.

— Уважительно по отношению к шлюхе?

— Уважительно по отношению к даме. Или можешь возиться в грязи со шлюхой.

Хоппер стоял на месте, тяжело дыша и выпятив нижнюю губу. Потом фыркнул и опустил глаза.

— Да у меня денег не останется, если я заплачу за то, чтобы помыться.

Гвен дружески коснулась руки медведя.

— Вымойся. Побрейся. Постирай одежду и возвращайся. Мы что-нибудь придумаем. Я настаиваю не только на том, чтобы наши посетители были чистыми. Я хочу, чтобы они чувствовали себя счастливыми.

Хоппер уставился на нее. Выражение лица стало мягче.

— Правда?

— Чистая правда.

Он потянул себя за рукав около плеча и принюхался.

— Ну, может, и правда нужно слегка простирнуть, — буркнул он и ушел.

Как только исполин скрылся из виду, Гвен подошла к одному из новых мягких кресел и упала в него.

— Здорово! Теперь ты их прогоняешь, — улыбнулась Роза.

Девушка подошла и села на скамейку возле Гвен. Это был один из последних образцов старой мебели, просто доска — часть развалин постоялого двора, из которой Диксон сколотил сиденье. Роза не знала, почему она все еще стоит здесь среди красивой мебели, которую Гвен лично выбирала в лавках Ремесленного ряда, но это была одна из немногочисленных реликвий, одно из напоминаний о том, с чего все начиналось, и Розе почему-то нравилось сидеть на ней.

— Мы можем себе это позволить, — ответила Гвен. — Но он вернется. Знаешь… нужно купить еще несколько ванн. Клиенты смогут мыться прямо здесь, а мы будем брать с них деньги за дополнительную услугу.

— Отличная идея. Ты никогда не перестанешь поражать меня.

Роза улыбнулась, и Гвен улыбнулась в ответ. В последнее время все девушки часто улыбались. Поначалу их к этому понуждала Гвен, утверждая, что улыбка приносит пользу делу, но теперь ей не нужно было им об этом напоминать. А какими красавицами они выглядели в новых платьях! Гвен приобрела ткань в той же лавке, где заказывала шторы, и получила скидку и на то, и на другое. Девушки так похорошели и выглядели так респектабельно, что Гвен стала называть их дамами, а каждую — госпожой Дома. Ей очень нравилось, как это звучит, и она настаивала, чтобы остальные обращались к ним так же. «Вы должны вести себя так, словно вы это заслужили, иначе вас не будут уважать», — наставляла Гвен девушек. Она знала, о чем говорит. Гвен завоевала уважение каждого мастера из Ремесленного ряда. Она дала им работу, и благодаря ей на столе у плотников, дегтярщиков, стекольщиков и каменщиков появилась еда, но кроме того, когда они приходили в Дом, Гвен встречала их так, будто каждый из них был по меньшей мере наследным принцем. Мужчины, которые прежде насмехались над ней, когда она заходила к ним в лавки, теперь нередко обращались к ней за советом. Конечно, никто не приглашал ее на ужин и не предлагал занять должность главы квартала, но ей улыбались, встретив ее на улице, и нередко открывали перед ней двери. Она перестала быть чужестранкой и стала полноправной жительницей Медфорда. Наконец она нашла свое место.

Гвен переполняли все новые и новые идеи. Дважды в неделю она устраивала танцы. Они назывались «Ночи скрипки, трубы и барабана». Танцы были бесплатными, и до окончания мероприятия никто не занимался делом. На несколько часов девушки превращались в благородных девиц на балу, к тому же это привлекало хороших посетителей. Конечно, на самом деле они не были настоящими леди. Леди — женщины иного происхождения, и к тому же не носили под красивыми новыми платьями нижние юбки, перешитые из прежних лохмотьев.

Когда похолодало, Гвен стала приглашать в Дом бедняков и бесплатно кормить их похлебкой из репы и лука, но дело было не только в ее доброте. «У каждого отыщется какой-нибудь талант», — говорила она им и оказывалась права. У большей части этих бедняков прежде было свое ремесло: лудильщик, ковровщик, пахарь, трубочист. Она дала работу каждому, а те, кто был слишком стар или слаб, обучали других тому, что знали. Крестьянам Гвен велела очистить и вспахать кусок земли за Домом, чтобы на следующий год собрать с огорода урожай и иметь дополнительные продукты. Старик, раньше торговавший медом, пообещал поставить им улей.

Гвен оказалась не такой, как остальные. Каждая из девушек по разным причинам когда-то сдалась, махнула рукой на свои мечты и покорилась требованиям жестокого мира. Роза видела, что Гвен вела себя иначе, у нее даже походка была другая, но самое главное, она иначе разговаривала с мужчинами. И хотя всех девушек она называла дамами, Роза знала, что единственная настоящая дама в Медфордском доме — это Гвен ДеЛэнси.

На крыльце раздались шаги, и входная дверь распахнулась. От порыва холодного ветра дрогнуло пламя светильников. В гостиную вошел Стейн. Его одежда была заляпана грязью. От него несло рыбой, сальные волосы прилипли ко лбу, под носом топорщились неряшливые усы.

Гвен вскочила с кресла.

— Тебе что здесь надо? — вскричала она.

— А ты как думаешь? Это же бордель, не так ли?

Гвен покачала головой еще до того, как он закончил говорить.

— Не для тебя!

— Что ты хочешь этим сказать? Не для меня?

— Тебе сюда ход закрыт — навсегда.

— Не имеешь права, — сказал он, шагнув на новый ковер грязными сапогами. — Ты утащила всех хороших шлюх и держишь их тут под замком. Ты не можешь так поступать с мужчинами!

— Еще как могу!

Стейн сделал еще шаг, и на его тонких кривых губах появилась гнусная ухмылка.

— Я знаю, что Диксона здесь нет, — заявил он. — Уехал из города два дня назад и еще не вернулся. Сейчас здесь только ты и я. Никто тебя не защитит. У тебя не осталось даже Гру. — Он сделал еще шаг. — А знаешь, Гру, наверное, неплохо заплатил бы кому-нибудь, чтобы спалили это местечко. — Стейн осмотрелся. — Жаль было бы смотреть, как все это горит. Странно, что он до сих пор этого не сделал.

— Гру не такой дурак, как ты! Я приобрела королевское разрешение на содержание этого заведения, и мой партнер — сам городской оценщик. Как и тебе, ему хорошо известно, что Гру только и мечтает, чтобы мы потерпели крах. Случись здесь подозрительный пожар или умри кто-нибудь, кого, по-твоему, обвинит оценщик? Поджог любого здания в Медфорде — это преступление против короля, потому что владелец этой собственности — он, мы ее только арендуем. И если ты причинишь вред одной из нас…

— Не собираюсь я никому причинять вреда, просто хочу приятно провести время.

— Иди в другое место.

Стейн остановил взгляд на Розе.

— Я возьму ее.

Роза сдавленно пискнула и отступила на три шага к лестнице.

— Убирайся, Стейн! — велела Гвен.

— Или, может быть, я возьму тебя!

Гвен не двинулась с места. Она стояла лицом к Стейну, не моргая, смотрела ему в глаза, и вдруг ее лицо исказила гримаса ужаса и отвращения.

— О великий Марибор, — пробормотала она, прижав руку ко рту. — О боже мой!

Внезапная перемена удивила Стейна. Он озадаченно посмотрел на девушку.

— Что случилось? — Стейн покосился на Розу и снова перевел взгляд на Гвен. — Что за игру ты тут затеяла?

— О, Стейн, мне так жаль, — выдохнула Гвен, и на ее лице отразилось сострадание.

Роза замерла от изумления. Поначалу она решила, что Гвен притворяется, играет какую-то роль, пытается обмануть, вот только Гвен не притворялась. Роза никогда не видела на ее лице такого ужаса.

Лицо Стейна тоже изменилось. Угроза уступила место беспокойству.

— Почему?

— Из-за того, что должно произойти.

— О чем ты, черт возьми, говоришь? — Стейн отступил на шаг и осмотрел гостиную, как будто здесь ему что-то угрожало.

— Он тебя убьет… — Голос Гвен дрогнул и стал каким-то отстраненным, мягким. Она не выдумывала. Она протянула к нему дрожащие руки.

— Кто? — дернулся Стейн.

— Это будет медленно… невероятно медленно. Он… он разрежет тебя и оставит истекать кровью. Подвесит на Купеческой площади и украсит твое тело свечами.

— Кто? О чем ты говоришь? Диксону не хватит…

— Не Диксон. — Казалось, Гвен с трудом выговаривала каждое слово, но голос ее теперь звучал уверенно и властно. — Ты его не знаешь. Ты будешь спрашивать, за что, но он не ответит. Он не произнесет ни слова, лишь продолжит резать, и резать, и резать… а ты будешь кричать…

— Заткнись!

— Это случится поздно ночью, — продолжала Гвен. Она шагнула вперед, не опуская трясущихся рук.

— Заткнись! — Стейн попятился к выходу, словно она протягивала ему ядовитых змей.

— Никто тебе не поможет, и всюду… всюду кровь. Это ужасно! Как может быть в человеке столько крови? — Гвен замолчала, глядя в пол и качая головой от искренней печали. Она зажала уши руками. — Ты все кричишь, а он подвешивает тебя и зажигает свечи.

— Я же сказал, закрой пасть! — рявкнул Стейн.

— Он уходит, а ты медленно умираешь. На улицу выходят люди. Они смотрят, но никто тебе не помогает. Они знают, что ты за человек, всегда знали, хотя и не все, на что ты способен. Кто-то из них знает про Эйвон, но никто не знает про Рун, Ирэн и Элси. И никто не узнал, что ты сделал с женой Каллахана.

— Откуда ты знаешь?! — в панике вскрикнул Стейн.

— И о дочерях Олдэма — обеих. Ты ужасный человек, Стейн, настоящее чудовище!

Роза никогда не видела на чьем-либо лице такого испуга, как на лице Стейна. Он выплескивался из его широко раскрытых, бегающих глазок.

— Они смотрят, как ты умираешь, — продолжала Гвен, хотя Розе хотелось крикнуть, чтобы она замолчала. — Один человек даже ставит у тебя под ногами ведро, чтобы собрать кровь. Он смешает ее с кормом и отдаст свиньям. О, Стейн, то, что ты сделал с Эйвон, то, что ты сделал со всеми другими девушками, настолько чудовищно, что ты должен понести за это кару, но даже я не пожелала бы тебе такой смерти… хотя, наверное… ты ее действительно заслужил.

Слова Гвен действовали не только на Стейна — Розу они пробирали до костей, сильнее, чем самый ледяной ветер, но от выражения на лице Гвен, от смеси искреннего сочувствия и отвращения у нее едва не остановилось сердце. Каким-то образом Гвен действительно увидела смерть Стейна, а через нее и он, и Роза тоже это увидели.

— Ты чокнутая сука, вот ты кто! — заорал Стейн. — Оставь меня в покое!

Он выскочил на улицу, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Гвен пошатнулась и протянула руку к стене, чтобы удержаться на ногах.

— С тобой все в порядке? — встревожилась Роза, подбегая к ней.

Гвен схватила Розу, сжала ее в объятиях и зарыдала.

— Вот, держи, — сказала Роза, протягивая ей чашку чая, из которой поднимался ароматный пар.

— Фарфоровая чашка с блюдцем? — Гвен изумленно посмотрела на нее.

— Мы собирались подарить ее тебе на Зимний праздник, но, похоже, тебе не помешает подарок сейчас, а к тому времени мы найдем что-нибудь получше.

— Лучше фарфоровой чашки?

— Потерпи немного, сама увидишь!

Девушки сидели на крыльце, которое пахло свежей краской и опилками. Они устроились на деревянной скамье, подобрав под себя ноги и завернувшись в одеяло, которое Роза сняла со своей кровати. Это было одно из тех одеял, в которые они кутались в первую ночь, проведенную в темной разрушенной гостиной, когда делили между собой ломоть хлеба и кусок сыра.

Какой же далекой казалась та страшная ночь! Как будто это осталось в другой жизни или вообще происходило не с ними. Столько всего переменилось с тех пор, как все они горбатились на Гру! Это не могли быть они. Это никак не могла быть Гвен. Сидя рядом с ней на крыльце принадлежавшего им дома, после того как она выгнала Стейна, будто копавшуюся в мусоре крысу, Роза не могла себе представить, что когда-то Гвен подчинялась Рэйнору.

Стояла холодная ночь. Заморосил мелкий дождь. Сначала послышался легкий стук по крышам домов Кривой улицы; постепенно дождь стал сильнее, и, наконец, стук перешел в непрерывный гул. Крыльцо закрывала крыша, и из-за стекавшего с нее сплошного потока Розе казалось, будто она сидит внутри водопада.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она Гвен.

— Благодаря тебе гораздо лучше. — Гвен склонила голову к Розе. — Чай замечательный.

— Гвен… — Роза запнулась. — Что произошло? Что ты сделала со Стейном? Это было…

Гвен поставила чашку на подлокотник скамьи и поплотнее подтянула одеяло. Ее лицо приобрело строгое, почти суровое выражение.

— Я не ведьма, Роза.

— Конечно, нет. Я так и не думала. — Роза повернулась к ней, стараясь не задеть хрупкую чашку.

— А что ты подумала? — спросила Гвен, не отводя глаз от сплошной стены дождя. Тело ее было закрыто одеялом, но Роза почувствовала, как под ним она скрестила руки на груди.

— Не знаю… потому и спрашиваю.

— Я просто посмотрела ему в глаза, понятно? — фыркнула Гвен. — Посмотрела и увидела… Я увидела его смерть. Мне трудно это объяснить.

— Это магия? — тихо спросила Роза.

Она знала, что магия — это зло. Так всегда говорила ее мать. Но если магией занимается Гвен, значит, это не может быть злом, поскольку Гвен, как искренне считала Роза, была совершенством, а мать никогда не отличалась умом.

— Нет, — поспешно отозвалась Гвен, все еще глядя на дождь. — Это дар. — Наконец она снова повернулась к Розе. — Так всегда говорила моя мать. Она называла это Видением. Некоторые женщины, в основном из племени тенкинов глубоко в джунглях, обладают Видением. Они могут посмотреть на человека и действительно увидеть его будущее. Безопаснее всего ладони, но глаза… глаза могут служить окнами, через которые видно душу. Если смотреть слишком внимательно, можно провалиться сквозь окно и потеряться. Ты видишь, слышишь и чувствуешь все. — Гвен вздохнула. — Моя мать обладала Видением, и я тоже.

На мгновение повисла тишина.

— О чем ты сейчас думаешь? — шепнула Гвен. — Ты меня боишься?

Роза взяла Гвен за руку.

— Нет. Просто я никогда раньше такого не видела.

— То, что я сделала со Стейном… Я не хотела этого делать. Обычно так не бывает. Почти никогда.

— Хорошо, что это случилось, — заметила Роза. — Сомневаюсь, что Стейн когда-либо вернется. Спасибо тебе. И не только за то, что выставила Стейна. То, что ты сделала для меня, для всех нас… ты дала нам шанс, который мы никогда бы без тебя не получили. Ты спасла нас. Ты моя героиня.

— Мы все спасли друг друга, — возразила Гвен.

— Я так не считаю.

— Конечно же, спасли. Мы как одна семья, а в семье всегда заботятся друг о друге, поддерживают друг друга и…

— Как семья? — Роза едва не рассмеялась, но, если подумать, это было не смешно, совсем не смешно. — В семьях так не бывает.

— Думаешь?

— Как угодно бывает, но не так, уж поверь мне.

— У нас с мамой все было именно так, — улыбнулась Гвен.

Роза поежилась и отвернулась. Ей не нравилось спорить с Гвен.

— А как было в твоей семье?

— Это не важно, — ответила Роза. — Кажется, будто все происходило много веков назад. Я была… В общем, нет смысла теперь вспоминать…

— Я знаю истории других девушек, — мягко сказала Гвен. — Знаю историю Джоллин, и Мэй, и Этты. Только ты никогда о себе не рассказывала.

— Да и рассказывать-то нечего.

— Все было настолько ужасно?

Роза на мгновение задумалась, потом молча покачала головой. Ведь и в самом деле ей не пришлось пережить каких-либо особых ужасов. Ее никогда не избивали и не запирали в темном чулане. Родители не продали ее в рабство, и их не убили разбойники с большой дороги. Она оказалась на дне не по какой-либо из этих жутких причин.

— Нет, — наконец выговорила она. — Просто печально.

— Расскажи мне.

Теперь Роза почувствовала себя неловко. Глупо, что разговор повернул в это русло. Она пожала плечами, словно этим жестом хотела убедить Гвен, что все случившееся давно не имеет для нее никакого значения.

— У моих родителей был небольшой клочок земли неподалеку от Холодной лощины — это в паре миль к востоку, между Королевской дорогой и Вестфильдом. Сплошь камни и заросли терновника, больше почти ничего. Наверное, отец старался что-то на ней вырастить, но просто не знал, как это сделать, а может, земля была плохая — выглядела она вовсе непригодной. Может, семена попались плохие или погода была слишком холодной. Мать все время его оправдывала. Не знаю почему, сам-то он только и делал, что во всем ее обвинял. Однажды он ушел. Просто ушел и больше не вернулся. Мать и тогда заняла его сторону, сказала, мол, нам нечего есть, а он не хотел смотреть, как мы умираем с голоду. Наверное, она считала, что таким образом он выражает свою любовь. А по мне, так она просто нашла ему очередное оправдание, ну, по крайней мере, оно было последним.

Роза почувствовала, как Гвен под одеялом гладит ее руку. Ее темные миндалевидные глаза были такими нежными, добрыми, полными сострадания. Вероятно, она ожидала услышать какую-то чудовищную историю, и Роза почувствовала себя виноватой, поскольку не могла рассказать ничего ужасного, лишь историю о том, к чему приводит человеческая глупость.

— После его ухода у нас ничего не осталось, — продолжала она. — Отец, который так сильно любил нас, забрал мула и последние имевшиеся в доме медяки. Ту зиму мы прожили, питаясь только кореньями и орехами. Мама все шутила, что мы живем, как белки, а я к тому времени уже разучилась смеяться. Она не желала попрошайничать и отказывалась просить о помощи. Все повторяла: «Он вернется, вот увидишь. Твой отец найдет работу и вернется домой, привезет нам поросят, кур, мешок муки и даже молочную козу — тебе бы это понравилось, да?» Она говорила это, пока я на обед жевала кору.

Гвен стиснула ее руку, и Роза смутилась еще больше, почувствовав жалость и сострадание Гвен. Неожиданно Роза расплакалась. Ей не нравилось плакать в присутствии Гвен. Она хотела быть такой же сильной, а лить слезы из-за чего-то незначительного и глупого было проявлением слабости. Она ненавидела слабость.

— Мать любила меня, — объяснила Роза. — Она была глупой, но меня любила. Она отдавала мне любую еду, которую мы находили, и лгала, что сама уже поела. Следующей зимой, когда уже негде было отыскать ни орехов, ни кореньев, нам пришлось есть сосновые иголки. Мать умерла от лихорадки. К тому времени она превратилась почти в скелет. — Роза вспомнила лицо матери, запавшие щеки, губы, натянутые так, что приоткрывались десны. — Но ее убила не лихорадка. И не голод. Моя мать умерла от гордости — глупой, бессмысленной, упрямой гордости. Я уверена, что это так. Гордость не позволяла ей попросить о помощи и признать, что ее муж — несчастный, никчемный ублюдок. Гордость не позволяла ей съедать свою порцию…

Голос изменил ей. Он застрял у нее в горле, которое вдруг перехватило так, будто во рту оказалось что-то слишком горькое, что невозможно было проглотить. Дрожа, Роза судорожно вздохнула и ребром ладони вытерла струившиеся по щекам слезы.

— Она была слишком гордой, чтобы есть те жалкие крохи, которые у нас были, и всегда говорила мне, что сама уже поела. Клялась, что поела. И каждый раз, когда я жаловалась, что у меня от голода болит живот, давала мне орех или полусгнившую репу, утверждая, что нашла две и свою уже съела.

Роза всхлипнула и снова вытерла глаза.

— Когда ее не стало, я бросила бессмысленную гордость в нашей маленькой лачуге и попрошайничала по дороге в Медфорд. Я была готова на что угодно. После того как целый день гоняешься по дому за мухой и целиком глотаешь пауков, после того как от вида червей, которые вылезают из земли, когда голыми руками роешь матери могилу, рот наполняется слюной, уже нет ничего, на что бы ты не пошла. Все, чего я хотела, это выжить. Я забыла обо всем. Ком грязи не может мечтать. Осколок камня не понимает, что такое надежда. Каждое утро я хотела только одного — дожить до следующего рассвета. Но ты все изменила.

Гвен с трудом сделала глоток чаю. Ее щеки тоже были влажными.

— Ты не такая, как моя мать, — сказала ей Роза. — И не такая, как я. Ты можешь постоять за себя и за других. Ты делаешь мир таким, каким он должен быть для тебя. Я так не умею. И Джоллин не умеет. Никто не умеет — никто, кроме тебя.

— Во мне нет ничего особенного, Роза.

— Еще как есть! Ты героиня, и ты умеешь заглянуть в будущее.

Некоторое время они сидели молча, слушая стук дождя над головой. Дождь превратился в настоящий ливень, и с крыши стекали мощные потоки воды. Где-то капли с гулким звоном падали в железную бадью. Лужи на дороге, сливаясь друг с другом, превращались в бурные реки и глубокие пруды.

— Почему бы нам лучше не поговорить о Диксоне? — лукаво улыбнулась Роза.

Гвен подозрительно прищурилась, глядя на нее поверх красивой новой чашки.

— А что с ним? — спросила она.

— Ходят слухи, что он сделал тебе предложение.

— Ничего подобного! — изумленно воскликнула Гвен.

— Этта говорила, Диксон предложил «сделать из тебя честную женщину».

— Ах… ты об этом.

— Так это правда?

Гвен молча пожала плечами.

— Что ты ему ответила? — не унималась Роза.

— Я сказала, что мы с ним навсегда останемся добрыми друзьями. Он очень хороший человек, но…

— Но что?

— Он не… он.

— Он? Кто? — не поняла Роза.

Гвен смущенно повозилась под одеялом.

— Я не знаю, — с трудом вымолвила она.

— Как это не знаешь?

Гвен покачала головой и, зарывшись лицом в одеяло, глухо проговорила:

— Может, его и на свете нет. Может, я просто придумала его, собрала по кусочкам за эти годы. Может, я стараюсь убедить себя, что он настоящий, а не всего лишь надежда на нечто возможное.

— Ты отказала хорошему, работящему, настоящему мужчине из-за придуманного? — в изумлении воскликнула Роза.

Гвен выглянула из-за складок одеяла.

— Глупо, правда? Вот видишь, не гожусь я на роль героини.

— Ну… это, наверное, очень романтично, но…

— Можешь прямо сказать: это глупо. Я дура.

— А если этот рыцарь на белом коне никогда не появится?

— Он не рыцарь. Я не знаю, кто он, но точно не рыцарь. И если я его не выдумала, то он обязательно придет.

— Откуда ты знаешь?

— Я отправила за ним Диксона…

— Что? Как ты…

— На ладони Диксона я увидела, что это он приведет его сюда.

— Постой… Я думала, этот человек, этот не-рыцарь, просто мечта, всего лишь плод твоего воображения.

— Возможно, так и есть.

Гвен замолчала. Похоже, ей не хотелось продолжать этот разговор, но Роза не желала останавливаться на полпути, особенно после того, как вынуждена была поведать Гвен историю своей недолгой жизни.

— Прошу тебя, объясни, — настаивала она.

Гвен нахмурилась.

— Умирая, мама заставила меня пообещать приехать сюда… в Медфорд. А те золотые монеты мне дал человек, который сказал то же самое. Вот почему мне дали деньги. Чтобы я помогла… ему.

— Кому?

— Ему.

Роза раздраженно покачала головой.

— Говори яснее, пожалуйста!

— Не могу, потому что мне самой ничего не ясно. Я не знаю, почему должна была приехать в Медфорд. Я не знаю, кто этот человек, я ничего о нем не знаю. Знаю лишь, что должна быть здесь, когда он появится. Я должна помочь ему и…

— И что?

Гвен опустила голову, пряча глаза.

— Ну же, говори! — нетерпеливо воскликнула Роза.

— Я не знаю. Просто я так долго ждала его, думала о нем, понимаешь? Гадала, каким он окажется. Кто он на самом деле, как выглядит… И почему именно я должна ему помочь.

— Хочешь сказать, ты влюбилась в человека, которого никогда не встречала?

— Может быть.

— Но это нормально, потому что так и должно быть, да? Вы предназначены друг для друга, разве нет?

Гвен пожала плечами.

— Об этом мне никто не говорил. Просто хочется в это верить. Может быть, он вообще женат.

— Но тебе хотя бы сообщили его имя?

Гвен грустно покачала головой и неловко улыбнулась.

— Наверное, я совсем пала в твоих глазах, да?

— Шутишь? Ты умеешь колдовать, и у тебя таинственная судьба. Я хочу быть как ты.

Гвен застенчиво улыбнулась.

— Судьба есть у всех.

Роза посмотрела на свою руку и, выставив ее вперед, сказала:

— Какая судьба у меня?

— Ты не боишься? — неуверенно спросила Гвен. — Даже после того, что произошло со Стейном?

— Я ведь говорила, что не боюсь тебя. Вот доказательство — моя рука! Давай, загляни в мое будущее. Может, меня тоже ждет таинственный незнакомец. Только не рассказывай мне про смерть. Думаю, в этом отношении лучше пребывать в неведении. Ладно?

Гвен вздохнула:

— Хорошо, давай посмотрим.

Роза с любопытством наблюдала, как Гвен разжала ее пальцы и принялась рассматривать ладони.

— Интересно… Ты влюбишься. Он красивый. У него доброе лицо. Ты полюбишь его и…

Пальцы ее задрожали, хватка ослабла. Роза увидела, как Гвен перевела взгляд на деревянный настил крыльца.

— Кого? Кого я полюблю? — спросила девушка. — Ты знаешь его имя?

Гвен отпустила ее руку и потянулась за чаем. Блюдце выскользнуло у нее из рук, и красивая фарфоровая чашка упала и разбилась.

Гвен резко выдохнула, глядя на разбросанные по крыльцу снежно-белые осколки.

— Мне так жаль. — Она подняла полные слез глаза. — Мне очень, очень жаль…

— Не переживай, — улыбнулась Роза. — Мы купим тебе другую чашку.

Гвен обняла ее. Не так, как после ухода Стейна. Сейчас она обняла Розу так, словно только Роза могла спасти ее от бури, и плакала, повторяя:

— Мне так жаль.

Глава 19

Над озером Морган занимался серый рассвет. Тишину, сменившую на рассвете гул дождя, нарушал только плеск воды и крик диких гусей. Ройсу трудно было что-либо разглядеть, пока они плыли по реке под дождем. Волны ударяли ему в глаза, отчего приходилось часто моргать. Большую часть времени он вообще не открывал глаз. По крайней мере, не нужно было волноваться, что он промокнет. Промокнуть еще больше он просто не мог. Остаток ночи они с Адрианом дрейфовали, вцепившись в ящик. Колокольный звон постепенно оставался позади и наконец стих. Они оба заснули прямо в воде или потеряли сознание — трудно было судить. Течение гнало их на приличной скорости, но вот наступило утро, и теперь они вместе со своим ящиком болтались в неподвижной воде в безмолвном туманном мире.

— Ты жив? — спросил Адриан.

— Если бы я умер, вряд ли на том свете увидел бы гусей. — Ройс запрокинул голову и разглядел движущийся на юг птичий клин. — Но может, это злые гуси.

— Злые гуси?

— Мы понятия не имеем, что творится в мире водоплавающих. Может, это банда, крадущая чужие яйца.

— По-моему, у тебя жар. — Адриан осмотрелся. Когда он заговорил, в его голосе звучали радость и удивление. — Это же озеро Морган! Где-то здесь, на берегу, должен быть трактир, в котором мы останавливались.

— Вон там. — Ройс указал на скопление домов слева и поморщился: малейшее движение причиняло ему резкую боль.

— Я ничего не вижу, кроме какого-то темного пятна, — прищурившись, сказал Адриан.

— Когда вернемся в Шеридан, напомни мне, чтобы я попросил Аркадиуса одолжить тебе очки. Но мы не можем идти в трактир, если ты об этом думал.

— Дуган нам поможет.

— Ты слышал колокола вчера ночью? На дорогах будет полно солдат, и все они зайдут в этот трактир.

— Мы могли бы пойти к лорду Марбери. В прошлый раз он меня приглашал. Он нам поможет. Он терпеть не может церковь.

— Где дом Марбери?

— Не знаю… но Дуган знает.

— Мы не можем идти в трактир, — упрямо повторил Ройс.

— Всего на минуту. Только спросим. И потом, в такое время там наверняка никого не будет.

— Ты опять ведешь себя как идиот.

— Как тогда, когда вернулся за тобой? Когда спустил тебя по веревке и настоял, чтобы мы прыгнули в реку?

— Вот именно!

— Нам нужно обсохнуть. И получше перевязать твои раны.

— Это твоя повязка меня так стянула?

— Без нее ты бы не пережил ночь.

— Я едва дышу.

— Это лучше, чем истечь кровью.

Ройс заметил, что плечи Адриана прикрывает только шерстяная рубаха.

— Ты замотал меня своим плащом? — недоверчиво спросил он.

— Куском плаща, — ответил Адриан. — Послушай, чтобы выжить, нам необходимо хоть что-нибудь съесть, высушить одежду и нормально перевязать раны. Поэтому мы идем в трактир. Или ты знаешь, где еще мы можем достать еду и сухую одежду?

— Я бы все это украл, как обычно. Но обычно я могу ходить.

— Ты это уже говорил.

— Мне нравится ходить.

— Ладно, просто держись.

Адриан поплыл, толкая перед собой ящик и таща за собой Ройса. При каждом толчке боль ударяла Ройсу в живот. Хорошо, что было за что держаться на воде. Он просто висел на Адриане, чувствуя, как болтаются его ноги, пока тот, задыхаясь, плыл к берегу.

Деревня будто вымерла. Единственные звуки исходили со скотного двора, где блеяла овца и одиноко звенел колокольчик на шее у козы. Адриан выбрался из воды на каменистый берег неподалеку от трактира. Беглецы оказались на открытой местности напротив деревенской площади, и теперь, когда уже окончательно рассвело, кто угодно, глядя из окна, из переулка или с далекого холма, мог бы увидеть их. Они были совершенно уязвимы.

— Не думаю, что смогу нести тебя, — тяжело дыша, проговорил Адриан. — Надеюсь, ты как-нибудь сам доковыляешь с моей помощью.

Он расстегнул стягивавшие их ремни и осторожно поднял Ройса на ноги. Сколь бы холодно ни было в воде, но стоило из нее вылезти, как воздух нанес им чудовищный удар, как будто на них обрушилась глыба льда. Ройс задрожал, по телу прокатилась волна нестерпимой боли. Сознание снова помутилось. В глазах потемнело, но ему удалось удержаться на ногах, ухватившись за Адриана. Ноги казались чужими. Невероятно слабые, они отказывались двигаться, и ступни просто волочились по земле, пока Адриан, сильно прихрамывая, тащил его по гравийной дорожке к входу в трактир.

Адриан толкнул дверь.

— Черт возьми! Заперто…

— Прислони меня к двери, и я это исправлю.

— Нет, мы не будем взламывать замок. Мы пришли просить о помощи. — Адриан постучал кулаком по дереву, отчего раздался тихий, приглушенный звук. Они ждали. Адриан прислонил Ройса к дверному косяку. За спинами у них раздался одинокий крик гагары. Адриан повернулся и посмотрел в сторону озера. — Я слышал, у них тут хороший клев.

Ройс приподнял голову и посмотрел на него.

— Ты очень странный человек.

— Ага, но о злых гусях рассуждал ты.

Дверь отворилась. За ней показался заспанный Дуган. Прищурившись, трактирщик выглянул наружу.

— Дуган, — сказал Адриан, — нам нужна помощь.

Трактирщик бросил беглый взгляд поверх их голов, затем махнул рукой, приглашая войти, и закрыл за ними дверь.

— Нам нужны только бинты, иголка с ниткой, немного еды и, может быть, сухая одежда, — попросил Адриан. — Я все оплачу.

Адриан подтащил Ройса к самому большому столу в главном зале — с прочной столешницей из кленового дерева и с четырьмя крепкими ножками — и положил его туда. Хотя в трактире было намного теплее, чем на берегу, Ройса не переставал колотить озноб, и в голове у него царил туман.

Дуган, одетый только в длинную шерстяную рубаху, потер глаза и зевнул.

— Что вы на сей раз натворили? — поинтересовался он.

— Украли сокровища Коронной башни, — ухмыльнулся Ройс и перехватил ошарашенный взгляд Адриана. — Но ничего страшного — мы все положили на место.

Дуган улыбнулся.

— Ха! Не припомню, чтобы ты в прошлый раз был таким разговорчивым и веселым.

— О да, — отозвался Адриан. — С ним от смеха можно умереть, если узнать его поближе.

Ройс почувствовал, как с него сняли плащ. Потом он остался один. Он слышал, как Адриан разговаривает с Дуганом в соседней комнате. Они искали тряпку и швейную иглу. Где-то рядом капала вода, будто крыша дала течь. Потом Ройс понял, что вода капает из него. Он лежал на столе, словно губка, из которой на пол стекает вода… или это кровь?

Комната поплыла у него перед глазами. Сквозь туман он увидел, что вернулся Адриан.

— Так, э… давай-ка посмотрим. Учти, может быть больно.

Ройс почувствовал, как Адриан дернул кусок ткани, туго стягивавший его талию. Ощущение было такое, будто его снова ударили клинком, и на мгновение Ройс забыл, где находится. Он подумал, что все еще плывет по озеру. Ему казалось, что он тонет; потом все окутала тьма.

Боль.

Он снова потерял сознание. Он не знал, сколько длилось его беспамятство. Ему было все равно. Ройс понял, что проснулся, потому что тело терзала жуткая боль. Он был уверен, что стоит ему пошевелиться, как боль станет еще сильнее, и потому лежал неподвижно, с закрытыми глаза, ничего не слышал и плохо соображал, где он и что происходит. Он мог находиться где угодно, в любое время. Снова в Манзанте, в мансарде в Колноре, в комнате в Глен-холле, где-то на дороге, в тюрьме, в гробу — пока Ройс не открывал глаз, все эти варианты оставались равноценными. Он пребывал в том состоянии, когда все возможно, до тех пор, пока не услышал скрип стула поблизости.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Адриан.

Ройс удивился, откуда тот узнал, что он пришел в сознание. Или, может, он часами задавал один и тот же вопрос? Скорее всего, определил по дыханию.

— Как будто кто-то пытался убить меня, вспоров мне брюхо, а потом кто-то пытался меня добить и утопить в реке, — не открывая глаз, сказал Ройс. — Ну и как я на самом деле?

— Не так плохо, как я думал. Рана не слишком глубокая. Тебе разрезали мышцу и ударили по нижнему ребру, но, по-моему, оно даже не сломано.

— И это все? — насмешливо спросил Ройс.

— Уверен, это очень больно.

— Думаешь?

— Главная опасность в потере крови и потрясении, которое испытал твой организм. Я положил на рану немного соли. Она ее подсушит и предотвратит кровотечение и нагноение.

— Ты еще и лекарь?

— За пять лет боев мне приходилось обрабатывать множество ран. Пробовал по-всякому и поначалу нередко все делал неправильно. Радуйся, что ты не из первых, кому я пытался оказать помощь. Теперь ты почувствуешь себя намного лучше. Двадцать семь швов.

— Я так рад, что ты их посчитал. Без этого я бы не знал, как жить дальше.

Ройс понял, где находится, как только услышал первый вопрос Адриана, но вся картина целиком еще только продолжала вырисовываться. Запоздавшие фрагменты мозаики медленнее, чем остальные, вставали на свои места. Он вспомнил крик гагары и слова Адриана о рыбалке, а затем и то, как они вылезли из озера. Вспомнив, как они плыли, Ройс с удивлением заметил, что одет в сухую льняную рубаху и накрыт одеялом, даже несколькими, судя по весу.

— Я принес тебе суп, — сказал Адриан. — Надо поесть.

Ройс приоткрыл один глаз и увидел, что Адриан сидит рядом с ним и держит в руках обернутую полотенцем оловянную тарелку, из которой поднимался пар.

— Убери это от меня.

— Тошнит?

— Сейчас вырвет.

— Ага, так бывает. Лучше не надо, а то порвешь мои швы.

Ройс открыл оба глаза и устремил на него сердитый взгляд.

— О да, именно поэтому я не хочу, чтобы меня рвало. Не хотелось бы испортить твою работу.

— Я просто пытаюсь помочь.

«И у тебя паршиво получается!» — Ройс уже открыл рот, чтобы это сказать, но не проронил ни слова. Это неправда. Правда заключается в том, что он давно был бы покойником, если бы Адриан не рисковал жизнью ради его спасения. Где-то в темных глубинах сознания Ройс обнаружил, что эта мысль донимает его не меньше, чем дыра в боку, а может, даже больше. Поступок Адриана казался бессмысленным, не поддающимся никакому объяснению и сбивал с толку, терзая так же, как боль. «Почему он это сделал?» Этот вопрос мучил Ройса с той минуты, как он увидел, что Адриан явился на помощь, уже надев ремни и будучи почти в безопасности. Это уже даже глупостью не назовешь. Никто не мог быть настолько глуп. К тому же Адриану хватило мозгов, чтобы перевязать его, спуститься с ним с башни и добраться до Ибертона. Адриан не был идиотом. Сумасшедшим — может быть, но не идиотом. «Это Аркадиус его подговорил? Наверняка старик заранее все спланировал… Наверное, все это…»

Нет.

Даже в своем извращенном дьявольском воображении, полном невероятных теорий заговора, Ройс не мог представить, что такое можно спланировать заранее. Они оба чуть не погибли. И все еще могут погибнуть. Кто же станет следовать плану или соблюдать уговор, когда собственная жизнь висит на волоске? У Ройса перед глазами мелькнули ломающиеся мечи Адриана и кончик клинка, перелетавший через парапет. Он вспомнил, как Адриан, поскользнувшись в луже крови, рухнул на деревянный помост и лезвие стражника вонзилось ему в бедро. Это никак не могло быть игрой.

«Тогда почему?» — недоумевал он.

Ройс не находил ответа. Они едва знали друг друга. Они испытывали друг к другу явную неприязнь. Ройс даже сказал бы, они друг друга ненавидели, и все же… В действиях Адриана он не мог отыскать никакого смысла. Ройс был уверен только в одном: после всех событий на башне он должен быть мертв.

— Спасибо, — пробормотал он.

Адриан поднял глаза.

— Что?

Ройс нахмурился.

— Ты слышал.

— Может, тебя тошнит от того, что ты прилагаешь слишком много усилий, чтобы это выговорить?

Ройс усмехнулся, но подумал, что, возможно, в этом есть доля правды. За всю свою жизнь слова благодарности он произнес только дважды. Это был третий раз. Вор ненавидел такие моменты. Это слово всегда отдавало горечью, и произносил он его в моменты слабости.

— Как твоя нога? — спросил Ройс.

Адриан посмотрел на льняные бинты, проглядывавшие сквозь разорванную штанину.

— Неплохо.

Они были уже не в зале трактира. Ройс лежал на кровати в маленькой комнате, обставленной простой мебелью.

— Мы в доме лорда Марбери? — спросил он.

Адриан покачал головой.

— В спальне Дугана. Он очень гостеприимен.

— Мы пойдем к Марбери?

— Дуган говорит, его арестовали.

— Когда?

— Пару дней назад.

— А где Дуган?

— Пошел за водой.

— Ты в этом уверен? Сколько нужно времени, чтобы перейти улицу и вернуться?

— Колодец в деревне.

— Колодец?

— Он так сказал, — пожал плечами Адриан.

— Нам нужно уходить — немедленно!

— Сейчас? — ошарашенно спросил Адриан. — Ты можешь идти?

— Подтолкни меня, и проверим.

Адриан нахмурился, но помог ему встать.

Боль была острая, но не такая невыносимая, как… вчера? Когда это было? Ройс оттолкнулся от кровати, словно лодка от берега, и замер в вертикальном положении.

— Видишь? Мне лучше, — прошипел он сквозь стиснутые от боли зубы. — Идем!

— Куда торопиться?

— Дуган нас выдаст. Наверное, пошлет сообщение ближайшему патрулю или стоит на дороге в надежде остановить проезжающих мимо солдат.

— С чего ты взял? — нахмурился Адриан.

— А из-за кого, по-твоему, арестовали лорда Марбери?

— Почему именно Дуган?

— Ты видишь тут еще кого-нибудь из твоих знакомых? В прошлый раз они тебя прикрыли, а теперь все — кроме Дугана — исчезли.

— Это ничего не доказывает. Дуган здесь живет, а остальные просто заходят выпить.

— Ага, только в прошлый раз Дуган сказал тебе, что деревенские жители берут воду из озера. Он сказал: просто набери в ведро, она чистая и прозрачная. В деревне даже нет колодца, помнишь?

— Пойду соберу вещи.

Адриан вышел, и Ройс услышал, как он копошится за стойкой. Ройс осторожно последовал за ним, проверяя себя. Он шел медленно, хватаясь руками то за кровать, то за дверной косяк, то за стену в коридоре. Появился Адриан. Под мышкой он держал сверток, к спине был пристегнут большой меч. Ройс оперся на руку напарника, и они, хромая, вышли на улицу.

Солнце уже было высоко, и вдалеке Ройс слышал обычные для деревни звуки: хлопанье дверей, смех, скрип колес, но их заглушал громкий стук собственного сердца, эхом отдававшийся в голове. Тело выражало недовольство. Оно требовало покоя, лежания на мягком матрасе под несколькими одеялами и громко заявляло о своей неспособности заниматься чем-либо другим.

Беглецы двигались невероятно медленно, едва волоча ноги, и Адриан тащил Ройса за собой, словно неподъемный якорь. Они прошли немного вверх по дороге и, не доходя до главного тракта, завернули за южную оконечность озера. У кромки воды сгрудились дома. Избежать встречи с людьми можно было, только двигаясь на юго-запад, в поросшие вереском холмы.

Они шли уже несколько часов, как казалось Ройсу, на медленной, но ровной скорости, пробираясь через ломкую жухлую траву и заросли терновника. По дороге Ройса все-таки вырвало. Он упал на колени, оперся руками о землю и застонал от боли. Его тошнило несколько минут.

— Давай остановимся на привал, — предложил Адриан.

Все еще стоя на коленях, глядя на траву и сплевывая, Ройс пробормотал:

— Хорошая мысль.

Он отполз на несколько футов и перевернулся на спину, глядя на темнеющее небо. Адриан рухнул на траву рядом с ним, и они лежали плечом к плечу, тяжело дыша и постанывая от боли.

Ройс вытер рот рукавом.

— Ну и где хваленая подстилка из пропитанной смолой парусины, которую ты собирался для меня сделать?

— Я об этом забыл.

— Да на тебя вообще нельзя положиться.

— Ну да. Брошу тебя при первых признаках опасности.

Ройс повернул голову и пристально посмотрел на него.

— Ты же знаешь, что я бы так и сделал, — признался он, когда Адриан посмотрел на него в ответ. — Бросил бы тебя умирать. Именно так я и хотел поступить.

— Знаю.

Ройс в изумлении моргнул.

— И ты все равно вернулся?

— Ага.

— Почему?

— Я же идиот, забыл?

Ройс повернулся на бок, сплюнул и снова лег на спину.

— Нет, правда… почему? — не унимался он.

Адриан поднял взгляд к небу.

— Ты же мой напарник.

Ройс рассмеялся и вскрикнул:

— Не смеши меня — больно! — Он осторожно втянул воздух. Ему потребовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание. — Ты… ты серьезно?

Адриан промолчал, и они тихо лежали под ночным небом, на котором появились первые звезды, и просто дышали.

Давным-давно Меррик пытался научить Ройса распознавать созвездия. Ройс запомнил только Великого короля, скопление звезд на севере, которое вроде бы напоминало человека на троне с короной на голове. В народе его также называли Новроном в честь первого императора, утверждая, что, будучи наполовину богом, он взошел на небеса. Ройс заметил первые звезды из знакомой короны, мерцавшие в сумерках.

Меррик научил его почти всему, что он знал: читать, писать, считать, распознавать звезды, — но если бы Меррик оказался с ним на той башне, он бы точно оставил Ройса умирать.

— Ты понимаешь, что, после того как ты вернул книгу, мы перестали быть напарниками? — наконец поинтересовался Ройс.

— Ах да… ты прав. Ха! Все-таки надо было оставить тебя умирать.

— В чем истинная причина? Ты даже грозился убить меня после выполнения задания. Собирался показать мне, как рубишься своим большим мечом.

— Я и показал. Ты разве не видел?

— Видел, но ты собирался убить им меня.

— Черт возьми… ты прав. Совсем забыл. — Адриан устало потянулся к рукояти меча. — Давай попозже? Я сейчас так удобно устроился. — Его рука шлепнулась обратно на траву.

— Почему ты вернулся? Почему ты просто не ушел?

— Тебя это действительно волнует? — лениво спросил Адриан.

— Да! Да, волнует!

Адриан чуть передвинул ноги и застонал, затем втянул в себя воздух и долго выдыхал.

— Я вернулся, потому что я такой человек. — Помолчав, он добавил: — Тебе, наверное, этого не понять, да?

— Это не причина.

— Ладно, послушай, попробуем так: я сбежал из дома, сбежал из Аврина, сбежал из Калиса. И я ничего не достиг, только бесконечно убивал. Я устал от этого.

— От убийств?

— От всего. Да что угодно назови, я и от этого устал. Сейчас я даже дышать устал. Называй это неудовлетворенностью, если хочешь. Я просто устал бежать. А еще больше я устал обрекать людей на смерть.

— Ты о том мальчишке? Пиклзе? Которого убили из-за меня?

— Его убили не из-за тебя. Может, и не из-за меня, но мне просто кажется, что, когда я убегаю, люди, которых я оставляю, гибнут. Так что если тебе так необходимо узнать причину, как видишь, она довольно проста. Я слишком устал, чтобы снова бежать.

Некоторое время они лежали на холме. Затем Ройс пошевелился и застонал от боли.

— Ты понимаешь, что нам нельзя возвращаться в Шеридан? — спросил он.

— Знаю.

— Нам придется дальше идти на юго-запад, а я совсем не знаком с этими местами. Скорее всего, мы заблудимся или столкнемся с патрулем на дороге.

— Ну… — Адриан покосился на бок Ройса, — у тебя опять пошла кровь, у меня, по-моему, тоже. Так что сообщу тебе хорошую новость: мы, скорее всего, умрем еще до утра. И все же, думаю, могло быть и хуже.

— Как?

— Нас могли схватить в трактире. Или мы могли утонуть в реке.

— Тогда мы уже были бы покойниками, а мы все еще живы, и на данный момент я склонен считать это лучшим из всех возможных вариантов.

— Всегда может стать хуже, — заверил его Адриан.

Они лежали, глядя на небо и наблюдая за тем, как тучи постепенно затягивают звезды. Прежде чем почувствовать на лице первые капли начинавшегося дождя, Ройс услышал, как они застучали по траве на склоне холма. Он снова повернулся к Адриану.

— Я и впрямь начинаю тебя ненавидеть.

Закутанный в плащ, Ройс проснулся и услышал тот же грохот дождя, под который заснул, но от холода и влаги ему окончательно расхотелось спать. Дрожа, он со стоном приподнялся на локтях и выглянул из капюшона. Плотная завеса дождя затеняла все, делая мир бесцветным и мертвым. Вода сбегала по склону холма, а поскольку Ройс лежал в расселине, под ним образовался ручеек, который, точно плотина, перегораживало его тело.

Напарники расположились на травянистом склоне холма, усеянном камнями и поросшем колючим чертополохом и кустами можжевельника. Все здесь было колючее, будто они погрузились в море репейника и крапивы. Внизу, словно ряды зубов, торчали выбеленные каменные стены, еле видные из-под мха и плюща. Горы Трента — если они уже добрались туда — скрывались за завесой дождя. Ройс понятия не имел, где они. Их бегство прошлой ночью всплывало в памяти в виде размытых картин, а по темному небу невозможно было определить направление. Он видел дороги — незнакомые тонкие серые линии, прорезавшие холмы внизу, и на каждой из них быстро скакали парами всадники, и ветер трепал их плащи. Были отряды и побольше, шеренги пехотинцев. А еще он слышал непрерывный звон колоколов, который поначалу принял за шум дождя или игру своего больного воображения, но звук шел отовсюду, со всех сторон. Лишь когда ему удалось распознать разные тона, он понял, что в каждой деревне, в каждом городе на много миль вокруг били тревогу.

Адриан тоже заставил себя сесть. Бледные и серые, как дождливый день, они оба походили на поднявшиеся из могилы трупы, удивленные тем, что все еще связаны с миром живых.

— У нас есть какая-нибудь еда? — Теперь, когда боль немного улеглась, Ройс умирал от голода.

Адриан осмотрел склон.

— Наверное, на некоторых кустах могут быть ягоды.

— Я имел в виду, ты прихватил что-нибудь из трактира?

— Нет. У меня не было времени попросить еды.

— Попросить?! — на секунду Ройс замер, забыв, что занимается важным делом — выбирается из образовавшегося под ним небольшого озера. — Почему ты просто не взял чего-нибудь? Я думал, ты этим и занимался за стойкой.

— Я собирал нашу одежду. Я ее там сушил.

Ройс осмотрел себя.

— Хвала Марибору, ты ее высушил.

— Что ты хотел, чтобы я сделал? Обокрал Дугана?

Ройс театрально кивнул.

— Я не вор, — буркнул Адриан.

— Ты вор, и пора тебе к этому привыкнуть.

— Чтобы быть вором, нужно у кого-то что-то украсть. Я вернул книгу на место.

— Расскажешь им об этом, когда нас поймают! Уверен, это поможет.

Дрожа и кривясь, Ройс забрался повыше. Мышцы онемели, в животе горело, каждое движение причиняло боль. Он чувствовал себя хуже, чем раньше. Ничего удивительного, ведь он провел ночь в холодной луже. Сейчас ему было тяжело даже поднять руки.

— Ты слышишь колокола? — спросил Адриан.

— Да.

— Это не могут быть только колокола Эрванона.

— Нет.

— Может, у них здесь религиозный праздник?

— Не-а.

— Это плохо. — Адриан повертел головой из стороны в сторону, всматриваясь в дождь.

С прилипшими к голове волосами, мертвенно-бледным лицом и потухшим взглядом, он выглядел побежденным. Ройс знал, что означает этот взгляд; не раз видел такие глаза — чуть ли не каждый день видел на улицах города, где прошло его детство. Они напоминали окна домов на улице Вестника после болезни.

В Ратибор, где вырос Ройс, каждый год приходила лихорадка. Обычно это случалось зимой, но однажды, когда Ройс был маленьким, болезнь вторглась в город в середине лета. Такого раньше никогда не случалось, и люди сочли это дурным предзнаменованием. Все знали, что это плохо, но никто не понял насколько. Улица Вестника была довольно приятным местом, одним из немногих в Ратиборе. Ройсу нравилось там гулять, когда его что-то тревожило. Когда становилось совсем невмоготу, вид красивых домов успокаивал его, можно было просто помечтать. Тем летом дома выглядели по-другому. В городе царили жара и сушь. В такое время окна обычно распахивали настежь, чтобы впустить хоть какой-то ветерок, но тогда все они были наглухо закрыты и занавешены. Светлое кружево за грязным стеклом приобрело особенный оттенок серого — лишенный жизни цвет безнадежности, цвет унылой пустоты, которая наступает, когда у человека есть время, чтобы с головой окунуться в кошмар трагедии. Глаза Адриана напоминали окна домов на улице Вестников: тот же цвет, та же отстраненная пустота, то же выражение капитуляции.

— Как твой бок? — В голосе Адриана звучали нотки сомнения и страха.

— Немного лучше, чем вчера, — солгал Ройс, сам не зная зачем. Что бы это изменило? — Так что, ягоды съедобные?

После минутного молчания, словно требовалось столько времени, чтобы услышать слова Ройса, Адриан повернул голову к кустам, потом медленно, будто старик, встал, и Ройс услышал резкий вдох, когда тот наступил на левую ногу. Подойдя к кустам, он остановился, словно забыл, что надо делать.

Ройс наблюдал за ним. Если Адриан сломается, то это произойдет сейчас. Пережив худшее, Ройс знал, что выжить можно. Он никогда не верил, будто боги наказывают его. Кара богов обрушивается на кого-то по-настоящему важного, значительного, кто достоин их внимания, а Ройс был всего лишь одним из многих, незаметным человеком, чья жизнь должна была рано оборваться. Просто он был слишком упрям, чтобы бездействовать, а с годами стал слишком зол, чтобы сдаться. Но он ничего не знал об Адриане. Был солдатом, но что это означало? Провел ли он свои недолгие взрослые годы, разъезжая на хорошей лошади, никогда не испытывая голода и убивая безоружных пехотинцев, тогда как его защищали стальные доспехи? Бывал ли он когда-нибудь один, покинутый всеми перед лицом смерти?

Если Адриан сломается, это произойдет сейчас. В пылу схватки мало кто сдавался. Это всегда случалось потом, когда появлялось время на раздумья. Тогда закрывались окна и задергивались кружевные занавески. Ройс молча наблюдал за ним. Еще вчера он бы только посмеялся над ним, даже попытался бы подтолкнуть к краю бездны. Сейчас он только ждал. Жалости он не испытывал — его самого никто никогда не жалел. Время шло, а Адриан так и стоял под дождем, уставившись невидящими глазами на долину.

Потом он нагнулся и сорвал ягоду.

Через несколько минут он подошел к Ройсу с пригоршней ягод.

— Черника, — сообщил он, усаживаясь рядом.

Ройс попробовал. Кислые. Он понял, что, несмотря на голод, его желудок еще не вполне готов принять пищу.

— Расскажи мне свою историю, — сказал Адриан.

— Что?

— Свою историю — прошлое.

— У меня ее нет.

— Ты знаешь, кто твои родители?

— Нет. Самое мое раннее воспоминание… — Ройс помедлил, напрягая память, — это когда я дрался с собакой из-за объедков.

— Сколько тебе было лет?

Ройс пожал плечами.

— Я даже не знаю, сколько мне сейчас. Я рос в работном доме — такое место для сирот. Я оттуда сбежал. Мне тогда было лет пять-шесть. После этого начал воровать еду и стал питаться гораздо лучше. Довольно скоро влип в неприятности.

— Городская стража?

— Волки.

Адриан озадаченно уставился на него.

— Что за волки?

Ройс попробовал другую ягоду. Слаще.

— Детская банда. Самые лучшие карманники младше двенадцати. В Ратиборе много сирот. Большая конкуренция. За охотничьи угодья боролись около пятнадцати банд. А я все делал один и ничего не знал. У меня не было шансов. Но все же я хорошо умел воровать. Волки меня заметили. Я действовал на их территории, и им это не понравилось. Они предложили мне сделку. Или они утопят меня в бадье, или я покину город — а в моем возрасте это был смертный приговор, — или присоединюсь к их шайке.

— Какими они были?

— Такими же, как все, только еще более жестокими. Добрыми до тех пор, пока у тебя было то, что им нужно. Я выжил благодаря им. — Он взял еще одну ягоду с ладони Адриана. — А твоя история? Где ты научился так сражаться?

— Отец научил. Начал тренировать меня чуть ли не с рождения. Днем и ночью, без выходных, даже во время Зимнего праздника. В Хинтиндаре, впрочем, и так нечем было заняться, но он был просто одержимым, как будто бой — это нечто вроде религии. Я считал, что у него на то есть причина, что он видит в этом какой-то смысл. Я полагал, он готовит меня к военной службе, думал, пошлет меня в особняк, где я поначалу стану стражником, а потом, может, дослужусь до каптенармуса. Если повезет, лорда Болдуина призовут на службу, и я отправлюсь вместе с ним. Если очень повезет, я совершу какой-нибудь ратный подвиг, и король Урит посвятит меня в рыцари. По крайней мере, я считал, что так думает мой отец.

— А он о чем думал?

Адриан медленно покачал головой, глядя на раскинувшееся далеко внизу озеро.

— Не знаю. Но когда мне было пятнадцать, я спросил его, когда мне можно будет устроиться на службу в особняк. Большая часть мальчиков становится пажами в гораздо более раннем возрасте. В пятнадцать уже становятся оруженосцами, если ты дворянин, или солдатами, если нет. Отец сказал, что я вообще никогда не буду служить в особняке. В Аквесте я тоже служить не буду. Я никуда не поеду. Он хотел, чтобы я заменил его в деревенской кузнице, когда он станет слишком стар, чтобы махать молотом.

— Тогда зачем он тебя так тренировал?

— Этого он мне никогда не говорил. — Адриан закинул в рот последние ягоды и прожевал.

— Поэтому ты ушел из дома? — спросил Ройс.

— Не только. Я был влюблен в девушку у нас в деревне — может, не так уж влюблен, но, наверное, больше, чем когда-либо. Я собирался на ней жениться.

— Что же тебе помешало?

— Подрался с соперником, едва не убил его.

— И что?

— Он был моим лучшим другом. Мы оба ее любили. Хинтиндар — маленькая деревенька, у меня там не было будущего. Я решил, что всем будет лучше, если я уйду. В том числе и мне. Ну… я и ушел и вступил в войско. С тех пор сражаюсь.

Далеко внизу, в двух-трех милях, Ройс заметил дюжину мужчин, двигавшихся по дороге. Один из них, облаченный в черные пластинчатые доспехи и красный плащ, ехал верхом. Остальные — пехотинцы — были вооружены пиками и луками. Впереди бежала свора собак.

— В чем дело? — спросил Адриан.

— У них собаки. Ненавижу собак.

— У кого?

— У того патруля. — Ройс указал вниз, в долину.

Адриан посмотрел.

— Какого патруля?

— У того большого патруля вон там.

Адриан прищурился и пожал плечами.

— Поверь мне, — сказал Ройс, — там дюжина пехотинцев и рыцарь в черных доспехах. Может, это один из серетов, которых ты тогда встретил в трактире. Ты ведь сейчас ничего в трактире не оставил?

— Ты о чем?

— Что ты сделал с куском плаща, которым сначала перевязал меня? Там бросил?

— Да. Зачем нам окровавленная тряпка.

— Черт возьми!

— А что? С ними гончие? — спросил Адриан. — Охотничьи собаки?

— Ага.

— Но ведь собаки не могут взять след под дождем?

— Нет… конечно, нет. — На самом деле Ройс ничего об этом не знал, но ему очень хотелось, чтобы это оказалось правдой.

— Что они делают?

— Просто идут.

— Где?

— Прямо под нами.

На глазах у Ройса собаки свернули с дороги в кусты сбоку.

— Ой-ой…

— Что?

Собаки скрылись из виду и исчезли в зарослях вереска. Через мгновение он услышал лай.

— Мне не послышалось? — спросил Адриан.

— Нас обнаружили. — Стоило Ройсу подняться, как у него закружилась голова.

— Я думал, гончие не чувствуют запаха под дождем.

— Эти почувствовали.

Шатаясь, Ройс начал подниматься по склону холма. Ему казалось, что при каждом шаге в живот ему втыкают раскаленный клинок.

— Мы не сумеем убежать от них, да? — спросил Адриан, догоняя его.

— Не смогли бы, даже будучи здоровыми.

Позади них лай собак сливался с шумом дождя и звоном колоколов.

Адриан первым поднялся на вершину холма.

— Ферма! — воскликнул он.

— Лошади есть?

— Даже мула не видно.

Оглянувшись, Ройс увидел, как патрульные бегом спускаются по склону холма. Впереди, следуя за собаками, скакал рыцарь. Скорее всего, беглецов они пока не видели, но вот-вот могли заметить.

— Может, спрячемся на ферме?

— Ферма? — процедил Ройс, споткнувшись. — И что там выращивают? Камни?

— Это лучше, чем столкнуться с патрульными на открытой местности.

Земля здесь была достаточно ровной, однако повсюду из травы торчали камни, будто недавно на землю обрушился град из огромных камней, заваливший ущелья и подножия холмов. На каждом шагу попадались препятствия, не позволявшие уверенно двигаться вперед, и Ройс с Адрианом, чтобы не споткнуться, вынуждены были пробираться вниз по склону почти на ощупь.

Не было ничего удивительного в том, что хозяйский дом, амбар и даже силосное хранилище были выстроены из камня. Осыпающаяся стена ограждала небольшой загон для овец, между домом и амбаром, там, где в грязи по обе стороны каменной тропки образовались многочисленные лужицы, разгуливало с полдюжины цыплят.

Из печной трубы, торчавшей из соломенной крыши, поднимался дым, и Ройс с Адрианом поспешили к входной двери. Адриан остановился, намереваясь постучаться, но Ройс, опередив его, вошел без стука. За столом сидел пожилой мужчина, возле очага хлопотала женщина. Оба вздрогнули при его появлении.

— Не двигайтесь, а не то вам конец, — сказал Ройс, с трудом держась на ногах и стискивая зубы от боли. Так даже лучше, промелькнуло у него в голове: стиснутые зубы придавали ему более угрожающий вид.

— Прошу прощения за вторжение, — сказал вошедший следом за ним Адриан.

Из одной из задних комнат выбежал мальчик лет десяти и замер, широко раскрыв глаза. Старик схватил его за руку и подтащил к себе. Седовласый лысеющий мужчина двигался быстрее, чем ожидал Ройс. Он был не так уж стар.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросил мужчина.

— Делайте, что велят, — прошипел Ройс.

— Меня зовут Адриан, а это Ройс, и нам просто нужно на некоторое время укрыться от дождя, — мягко сказал Адриан и улыбнулся — не зловеще, не угрожающе, не безумной пугающей улыбкой, а просто весело. Будь он собакой, наверное, повилял бы хвостом.

— Вы ранены, — заметил старик. — Вы… вы те два вора, которых тут разыскивают.

Ройс обнажил кинжал и поднял так, чтобы на него упали отблески огня из очага. Это всегда производило жуткое впечатление. У Альверстоуна был особенный клинок.

— Мы вооружены, опасны и, как вы, может быть, догадываетесь, ни перед чем не остановимся. — Ройс подошел ближе, старик встал из-за стола и спрятал сына у себя за спиной. Мальчик запрокинул голову, чтобы лучше видеть. — Очень скоро сюда придет рыцарь во главе патруля пехотинцев. Они спросят, видели ли вы двух чужаков — двух раненых мужчин. Вы ответите, что не видели. Вы убедите их, что нас здесь нет, и не позволите им войти в дом.

— Зачем мне это делать? — спросил старик.

— Потому что мы будем в задней комнате с вашей женой и сыном. — Ройс помолчал и грозно посмотрел на мальчика, как бы подтверждая серьезность своих намерений. — И если они войдут или я услышу, как вы что-то им нашептываете — если попробуете обмануть нас, — я перережу обоим глотки.

— Ничего подобного он не сделает! — вмешался Адриан.

— Еще как сделаю! — Ройс бросил через плечо свирепый взгляд, будто спрашивая, на чьей Адриан стороне.

— Послушайте, мы не сделали ничего дурного, — обратился Адриан к хозяевам. — Произошло некое недоразумение, потом завязалась драка, и мы защищались. Теперь нас преследуют, и мы будем очень благодарны, если вы нам поможете.

Все трое молча уставились на него.

Ройс покачал головой и гневно посмотрел на Адриана.

— Да им на нас наплевать! — прошипел он. — Их заботит только то, что мы у них дома, и они хотят, чтобы мы отсюда убрались. Этих людей нельзя уговорить. Это их войска, и они их идут защищать. Не станут они нам помогать.

— Лорд Марбери мне помог, — возразил Адриан.

— И его, если помнишь, за это арестовали!

В доме не было окон, но сквозь щель между дверью и косяком открывался неплохой обзор. Ройс хорошо видел амбар и цыплят, выискивавших в лужах дождевых червей, а также часть главной дороги. Пока на ней никого не было.

Адриан сел, потирая ногу над перевязанной лоскутом от плаща раной.

— Вы знакомы с лордом Марбери? — спросил старик-фермер.

Адриан кивнул:

— Хороший человек. Недавно я пил с ним эль.

— Когда?

— Четыре-пять дней назад.

— Где?

— В Ибертоне, в маленьком трактире на берегу озера.

Мужчина переглянулся с женой. Та по-прежнему хмурилась.

— Замолчи, — прошипел Ройс.

— Мы у них в доме и просим о помощи, — вздохнул Адриан. — По крайней мере, должны ответить на их вопросы.

— По-моему, ты не понимаешь значения слов «крайняя мера».

Варево в котле закипело.

— Займись котлом, женщина, — кивнул жене фермер. — А то сгорит.

Женщина не сдвинулась с места.

— Да какая разница? — буркнула она. — Все равно отберут.

— Было бы неплохо чего-нибудь поесть, — признался Адриан. — Мы не ели уже… — Он задумался.

Мужчина кивнул.

— Дай им по тарелке похлебки, — распорядился он, обращаясь к жене.

— Ты что, совсем ума лишился? — возмутилась она.

Женщина была полная, с круглыми щеками, двойным подбородком и пухлыми пальцами. Ройс удивлялся, как она такой стала, если у них в хозяйстве одни камни.

— Под этой крышей мы никому не отказываем в угощении, — нахмурился старик.

— Они не гости, — прошипела жена.

— Они в моем доме, — повернулся к ней мужчина. Ройс никогда раньше не видел такого фермера. У него было крепкое тело, особенно для его преклонного возраста. Десятилетия тяжелой работы за плугом заставляли человека горбиться, делали его меньше, но этот был высоким, широкоплечим, с сильными руками и прямой спиной. — Не хочу, чтобы меня упрекали в жадности по отношению к незнакомцам.

Голос тоже был необычным — в нем слышалась какая-то скрытая гордость. На своем веку Ройс встречал не так много фермеров, особенно этих, с севера, которые, на его взгляд, выращивали только камни, но чувство собственного достоинства, выказанное стариком перед угрозой смерти, искренне удивило его. Такого он не ожидал — разве человеку до гордости, когда врываются в его дом?

— Они преступники, — не унималась женщина. — Они вне закона, в бегах, и их преследует церковь.

Старик сурово посмотрел на нее.

— Лорд Марбери не преступник, но это не спасло его от ареста. Так что налей им по тарелке.

— Это тебе не лорд Марбери! Не вздумай им помогать! У тебя будут неприятности.

— У меня и раньше случались неприятности.

— А обо мне ты подумал? А что станется с твоим сыном?

Мужчина задумался всего на мгновение, затем развернул мальчика и посмотрел ему в глаза.

— Можно делать то, что правильно, и то, что для тебя безопасно. Большую часть жизни ты делаешь то, что безопасно, иначе погибнешь без причины. Но бывают случаи, когда то, что безопасно, тоже может убить тебя. Только это будет совсем другая смерть. Смерть медленная, которая будет пожирать тебя изнутри, пока жизнь не превратится в проклятие. Ты меня понимаешь?

Мальчик растерянно кивнул, но Ройс знал, что тот не понял ни слова. Хотя, наверное, не в этом дело. Фермер рассчитывал, что однажды у мальчика будет повод вспомнить воров, которые ворвались к ним в дом. Может быть, тогда его слова обретут смысл, но, скорее всего, нет, и мальчик лишь покачает головой, думая о том, каким глупцом был его отец.

Женщина гневно посмотрела на мужа и тяжело вздохнула. Схватив стопку деревянных тарелок, она подошла к очагу.

— Как вас зовут? — спросил Адриан фермера.

— Том. Том Перышко. А это мой сын Артур.

— Рад познакомиться. И очень благодарен вам за гостеприимство.

Женщина подала им тарелки с похлебкой. Ройс ел возле двери, устроившись на скамье, которую ему удалось туда подтащить. Он намеревался и дальше наблюдать за улицей, но не мог устоять на ногах.

Дождь колотил по лужам и стекал с соломенной крыши в узкую канавку, окружавшую дом. «Как собаки могут вынюхивать что-то под дождем?» — думал Ройс. Это несправедливо. Великий Марибор, как же он ненавидел собак! И все же его не покидала надежда, что в такую мокроту гончим труднее взять след по запаху, да еще оставалась вероятность, что неожиданно выскочившие кролик или белка собьют их со следа. На худой конец разбушевавшаяся стихия тоже может сыграть на руку. Разве захочется рыцарю, привыкшему в такую непогоду отсиживаться в теплом замке, разгуливать по мокрым, усеянным камнями полям? А ведь прочесать ему придется огромную территорию. Разве предпочтет он поиск под дождем теплому очагу и горячему обеду?

Похлебка оказалась из баранины — густой суп с большими кусками мяса, моркови и картофеля, приправленный тимьяном и даже солью. Все было свежее. Самое лучшее из всего, что Ройс ел на протяжении долгих месяцев, и это его озадачило. Он полагал, что фермеры ведут скучную, унылую жизнь, полную тяжелого труда, плоды которого вмиг уничтожает переменчивая погода. Наверное, в хорошие времена, когда случался богатый урожай, они ели, как короли.

Гав!

Ройс услышал отдаленный звук и замер, задержав дыхание.

Гав! Гав!

Собаки.

Он прижал лоб к двери в том месте, где она прилегала к косяку, и посмотрел в щель. Ему открылся вид на дорогу, и он увидел направлявшийся в сторону дома патруль.

— Они уже здесь…

Глава 20

Вскоре вслед за лаем собак стали слышны крики людей и стук копыт. По мере их приближения к дому Ройс, прятавшийся вместе с Адрианом и женой и сыном Тома Перышка в задней комнате, улавливал обрывки их разговора.

— Жалкие твари.

— …овцеферма…

— …любые дочери были бы…

— …всегда сначала вымыть…

— А все равно от овечьей вони не избавишься.

— …нечасто.

— Клянусь Маром, зачем тебе это?

Смех.

Свет и тепло от очага проникали в маленькую комнатку фермерского дома, где из мебели был только набитый соломой матрас. Том оставался в главной комнате. Все знали, что сейчас в дверь постучат, и напряженно ждали этой минуты, и тем не менее раздавшийся грохот заставил их всех вздрогнуть.

Через несколько секунд голоса сделались громче, не такими приглушенными, и Ройс понял, что дверь открылась.

— Ты кто такой? — требовательно спросил голос.

— Том Перышко.

— Перышко? — Кто-то, стоявший дальше, усмехнулся.

— Он и вправду худоват, — заметил другой голос.

— Мы разыскиваем двоих мужчин. Воров. Они ранены. Один высокий, ростом с меня, второй пониже.

— Кроме вас, я тут незнакомцев не видел, — последовал ответ Тома.

Ройс услышал, как распахнувшаяся дверь с силой ударилась о стену.

— Мы не незнакомцы. Мы из церкви. Там, снаружи, сэр Холвин, рыцарь Серета.

Тишина.

— Наши псы привели к твоему дому, это значит, что воры у тебя.

— Это значит, что ваши псы взяли неверный след.

— Ага.

Звук шагов. Ройс услышал, как сдвинулся стол.

— Это мой дом. Вы не можете…

— С дороги, жалкий деревенщина!

— Вы не имеете права…

Стон, звук падения, затем скрежет меча, вынимаемого из ножен.

Прежде чем Адриан сделал шаг вперед, Ройс уже понял по его глазам, что тот собирается сделать. Ройс быстро усваивал уроки, особенно в отношении поведения людей, а Адриан не представлял собой особой загадки. Он был самоубийцей, когда дело касалось безопасности других. Ройс не пытался его остановить, потому что сейчас это уже не имело значения. После того как солдаты прикончат Тома, они все равно войдут и обнаружат их. Но то, что Ройс угадал намерения Адриана за секунду до того, как тот сдвинулся с места, позволило ему не мешкая последовать за ним.

В главной комнате он увидел лежащего на полу Тома рядом с перевернутой табуреткой. Два солдата в кожаных доспехах и шлемах ждали возле двери. Над фермером стоял, обнажив меч и зловеще усмехаясь, человек в кольчуге. Он был явно раздражен неслыханной дерзостью фермера, посмевшего оказать сопротивление. Воин был без шлема, и он стоял сбоку от спальни, слегка повернув голову, отчего на шее у него обнажилась впадина.

Адриану оставалось еще три шага до цели, и тут Ройс метнул Альверстоун. Перевернувшись в воздухе, кинжал вонзился в горло солдата. Тот захрипел и упал, как будто кто-то уронил набитый тряпьем чугунный горшок. Ройса удивила мгновенная реакция Адриана. Ни секунды не колеблясь, не застыв от удивления и даже не обратив внимания на упавшего человека, он атаковал стоявших у двери. Не дав им времени на то, чтобы обнажить оружие, своим огромным мечом Адриан с размаху отсек голову солдату, который находился ближе. Больше всего Ройса поразило то, что изначально он замахивался слева направо, из-за чего после первого удара, снесшего голову одному солдату, острие меча оказалось направлено на другого. Быстрым колющим ударом Адриан завершил сражение. По крайней мере, во время битвы Адриан предвидел все на три хода вперед.

Мгновение спустя эту картину увидела жена Тома и закричала от ужаса.

— Дверь! — рявкнул Ройс.

Остававшийся снаружи отряд бросился к двери, но Адриан успел захлопнуть ее у них перед носом и подпереть какой-то деревяшкой. Через мгновение дверь задрожала под ударами солдат.

— Что дальше? — спросил Адриан. Все уставились на дверь.

— Нелишне будет напомнить тебе, что я был прав, — мрачно сказал Ройс. — Нет чтобы оставить меня в башне.

Ройс вытащил кинжал из шеи солдата и вытер его. Убедившись, что дверь еще какое-то время продержится, Адриан вернул большой меч в ножны и подобрал оба меча, принадлежавших стражникам. Стоя между двумя комнатами и не отводя глаз от окровавленных трупов, жена фермера прижимала мальчика к себе. Том поднялся с пола, подошел к ней и обнял обоих. Женщина, всхлипывая, прижалась к груди мужа.

— Хобарт! Бичэм! — крикнул кто-то снаружи. Солдаты продолжали атаковать дверь.

— Отсюда нет другого выхода, — заметил Ройс.

— Это не важно, — ответил Адриан. — Эти господа свое дело знают. Они окружили дом. Еще одна дверь или окно были бы всего лишь очередным входом, который нам пришлось бы защищать. Нам даже повезло, что их всего два.

— Два?

— Дверь и крыша.

Ройс поднял голову и посмотрел на деревянные балки, сквозь которые проглядывала солома, покрывавшая крышу.

— Думаешь, они ее подожгут?

— Давно бы подожгли, если бы не такой ливень.

— Дождь когда-нибудь кончится.

— Да… да, кончится.

Стук в дверь прекратился.

— Хорошая у вас дверь, — кивнул Ройс.

— Спасибо, — ответил Том. — Дубовая.

— Полагаю, в амбаре или в сарае есть топор?

Том вопросительно посмотрел на мальчика.

— Я занес все в дом, как только пошел дождь, — ответил тот и пояснил: — Отец не любит, когда головки ржавеют.

— Возможно, они принесли топоры с собой, — предположил Адриан. — Стандартное снаряжение для патруля — это топор, горшок и лопата.

— Им потребуется много времени, чтобы разбить эту дверь, — произнес Том. — Дерево что тебе камень. Пока я ее делал, три пилы затупил.

Теперь, когда солдаты перестали колотить по двери, Ройс снова заглянул в щель. Снаружи стояли четверо и с ними рыцарь, который до сих пор так и не спешился. Еще несколько человек оставались сзади. Больше он никого не видел. Патрульные тихо переговаривались между собой.

— Жаль, мы не прикончили рыцаря, — вздохнул Адриан. — Остальные без него просто разбежались бы.

Ройс сел за стол. У него снова кружилась голова, вернулась тошнота. Он съел слишком много и слишком быстро.

— Так, что еще они могут сделать? — задумался он. — Найти что-нибудь, что можно использовать как таран? Привязать веревку к двери, чтобы лошадь сорвала ее с петель? Они могут забраться на крышу и без труда прорубить себе путь через нее или подождать, пока кончится дождь, и поджечь нас. Или они могут вообще ничего не делать. Время играет им на руку. Скорее всего, они отправили гонца с сообщением, что их псы нас загнали.

— Верно. — Адриан кивнул. — Судя по тому, как трезвонили колокола, через несколько часов сюда прибудет целое войско. Нам придется действовать, и лучше раньше, чем позже.

— Как действовать? — спросил Ройс.

Адриан оглянулся на дверь, словно видел сквозь нее.

— Нам нужна эта лошадь. Без нее у нас нет надежды на побег. Если сумеем убить рыцаря и захватить лошадь, у нас будет возможность скрыться.

— Я думаю, там человек девять. Девять пехотинцев — у некоторых есть луки, — и всадник в пластинчатых доспехах. Что ты хочешь сделать? Распахнуть дверь и броситься на них? Ты со своей раненой ногой и я с дырой в животе?

— Разве у нас есть выбор?

Ройс промолчал. На это ему нечего было ответить.

— Они убьют нас независимо от того, будем ли мы сидеть здесь и ждать или же выйдем, — проговорил Адриан. — Но если мы останемся здесь, дождь рано или поздно кончится, и они подожгут дом этих людей. А может, и убьют их. Эти люди ни в чем не виноваты, они помогли нам, накормили, как ты помнишь! Если мы пойдем в атаку, то наверняка погибнем, но семья Тома будет в безопасности.

— Нам-то до этого какое дело?

— Хорошо, скажу иначе, чтоб тебе было понятнее. Мы можем сидеть здесь и ждать, пока не сгорим в огне или не задохнемся от дыма, а можем попытаться забрать некоторых из них с собой на тот свет.

Ройс улыбнулся.

— Это лучше.

Адриан наклонился и перевернул труп солдата, одетого в кольчугу.

— Вроде достаточно большая, — сказал он и принялся стягивать кольчугу с мертвеца. — Кстати, отличный бросок. Не знал, что ты так умеешь.

— Я полон сюрпризов.

— Эй, вы! — раздался крик из-за двери. — Я сэр Холвин из Эрванона, рыцарь ордена Серета. Бросайте оружие и выходите. Вы арестованы во имя Господа нашего Новрона и по велению церкви Нифрона.

Ройс покосился на Адриана, потом на стоявших рядом и дрожавших от страха женщину и мальчика. Покачав головой, он вздохнул и встал.

— В доме находится семья. Фермер, его жена и мальчик. Я держу нож у горла мужчины. Если вы снова попытаетесь войти, мы перережем им глотки. Слышите?

— Это вам не поможет. Вам некуда деваться. Если выйдете сейчас же, обещаю, что доживете до суда.

— Я не шучу. Я убью этих людей, — крикнул Ройс. Он повернулся к Адриану и прошептал: — Доволен?

Адриан улыбнулся в ответ и кивнул.

Том выглядел испуганным, женщину еще больше затрясло от страха.

— Успокойтесь, — заверил их Адриан. — Он сказал это только для того, чтобы солдаты не думали, будто вы нам помогаете.

— Да делайте с ними что хотите, — ответил рыцарь. — Мне все равно. Но чем дольше вы заставляете меня ждать под дождем, тем хуже для вас.

Ройс заметил удивление на лице жены фермера.

— Я бы сказал то же самое, — заверил он ее, но женщину его признание, судя по всему, не успокоило.

— Сдавайтесь, — крикнул рыцарь. — Доверьтесь Новрону!

— С ними от смеха умрешь! — отозвался Ройс и снова сел за стол. Перед атакой, которая наверняка убьет их, он хотел немного передохнуть.

Адриан натянул кольчугу, но, помучившись некоторое время, снял.

— Слишком маленькая для меня. Хочешь?

Ройс покачал головой:

— Я и свой-то вес едва выдерживаю.

— Может, от стрел защитит.

— Мне без нее проще будет от них уклониться.

— Ты умеешь уклоняться от стрел?

— Иногда.

— Ты и впрямь полон сюрпризов.

— Обычно мне не приходится от них уклоняться.

Адриан прицепил большой меч на спину и снова взял захваченные мечи, проверяя их вес.

— Я скучаю по моему оружию. Эти просто ужасные. Ну как, готов?

— Стойте, — сказал Том, высвобождаясь из объятий жены и сына. Он скрылся в задней комнате, затем вернулся, держа в руках огромный щит и лук размером с него самого. — Я когда-то был лучником на службе у лорда Марбери. Сражался с ним бок о бок. Он даровал мне эту ферму. Его светлость — великий человек. Сереты арестовали его по обвинению в измене — за то, что помог двум беглецам скрыться от церковной справедливости. Полагаю, это были вы. Но если лорд Марбери посчитал, что за вас стоит постоять, я не стану бесчестить его доброе имя бездействием. Кроме того, вы сами слышали, как церковь заботится о жизни моей семьи.

— Мой папа — лучший стрелок в округе, — вставил мальчик.

— Том Перышко. — Адриан кивнул.

Том протянул Адриану каплевидный щит.

— Он сделан для того, чтобы останавливать стрелы, и неплохо защищает тело.

За плечом у фермера виднелся колчан, полный стрел.

— Что вы собрались делать? — поинтересовался Ройс.

— Мы с Зефиром вам поможем — сразимся во имя его светлости в последний раз.

Ройс закрыл глаза и уронил голову на руки.

— Я только что убедил их, что вы нам не помогаете, — простонал он. — Мы уходим из дома, чтобы они не спалили его и не убили вас. Если вы начнете стрелять, они поймут, что вы на нашей стороне.

— Если я буду стрелять, у вас появится шанс выжить.

— Вы так хорошо стреляете? — спросил Адриан Тома.

— Из Зефира я могу попасть в кролика на расстоянии двухсот ярдов и выпустить шесть стрел в минуту. Он сделан из хорошего северного тиса — если туго натянуть тетиву, стрела пробьет пластинчатый доспех.

— Но если мы не убьем всех девятерых, вас казнят, — предупредил Ройс. — Первый и последний раз в жизни я совершаю такой поступок. Не надо все портить.

— Он прав, — сказал Адриан. — Мы всего лишь… — Он взглянул на Ройса. — Мы всего лишь пара никчемных воров. Подумайте о сыне.

Старик посмотрел на мальчика, которого все еще обнимала мать.

— Я и думаю.

— Пусть поступает как хочет, — подытожил Ройс. — Я устал от боли, и если все равно суждено умереть, не вижу смысла страдать. Покончим с этим. — Он подошел к двери и глянул в щель. — Снаружи четверо, рыцарь все еще в седле. Не знаю, где лучники. Лобовая атака — не мой конек. Что будем делать?

Адриан надел щит на левую руку.

— Вытащи кол, я выйду первым. Держись за мной, поближе. Когда нам окажут сопротивление, я двинусь налево, а ты беги направо. Если удастся, не вступай в бой с пехотинцами. Иди прямиком к лошади. Если сможешь, перережь стремя и дерни. Рыцарь рухнет под собственным весом. Затем хватай лошадь, держись незаметно и предоставь мне разобраться с остальными.

— Тогда тебе придется убить пятерых, не считая лучников.

— Ты не в состоянии сражаться. К тому же если ты столкнешь рыцаря с лошади, тебе не придется беспокоиться об остальных. Как только я расчищу дорогу, мы запрыгнем на лошадь и поскачем прочь. Я только надеюсь, что лучники не попадут по движущейся мишени. Готов?

Ройс внимательно посмотрел на Адриана, на его глаза. На улице Вестников наступило лето, и окна домов были широко открыты.

— Ты же понимаешь, что мы сейчас отправимся на тот свет, — сказал Ройс со вздохом. — Какая жалость! Только ты мне начал нравиться…

Резко распахнув дверь, они выбежали из дома. Цыплят не было, двор утопал в лужах, по которым с грохотом барабанил дождь. Они будто снова прыгнули в реку.

Адриан бросился вперед и замахнулся, прежде чем кто-либо из солдат понял, что происходит, прежде чем была пущена первая стрела. Они застали патрульных врасплох. Но даже опомнившись, люди на скотном дворе не оценили угрозы. Ройс и Адриан бежали, словно овцы из загона. Один из солдат даже не стал обнажать меч, а выставил вперед руки, будто пытался поймать их, оставив открытым путь в ту сторону, куда, на его взгляд, никак не мог побежать невысокий раненый человек, вооруженный только кинжалом.

Как только Адриан замахнулся, Ройс стиснул зубы и помчался к рыцарю.

Боль пронзала тело, его снова тошнило, кружилась голова, но страх гнал его вперед. Он промчался по лужам, взметая вверх грязную бурую воду, будто назло падающим с неба сероватым потокам. Что-то пролетело мимо его головы, звук напоминал жужжание быстро летевшей по своим делам пчелы. Ройс и в самом деле умел уклоняться от стрел, но если стрела была только одна и он видел, откуда она летит. Под дождем, однако, он мог рассчитывать лишь на везение и еще на то, что ливень мешает лучникам целиться не меньше, чем ему видеть.

Бежать было недалеко. Скотный двор занимал всего несколько ярдов, и в центре его, возвышаясь над всеми, на белом коне величественно восседал рыцарь, с головы до ног облаченный в стальные доспехи, по которым с грохотом стекала вода. Клубы пара, вырывавшиеся изо рта лошади, образовывали причудливую дымку, напоминавшую серое чудовище. Рыцарь сидел высоко над грязью, в безопасности и отстраненно взирал на происходящее. Возможно поэтому, подумал Ройс, он его не замечал.

Все внимание рыцаря было приковано к Адриану. Он поднял забрало шлема, прикрывая от дождя глаза, и все еще не замечая Ройса, который был от него всего в нескольких шагах. Воин потянулся за мечом, намереваясь пришпорить коня.

Ройсу необходимо было правильно рассчитать время, воспользоваться силой инерции, схватить рыцаря за ногу, но при этом избежать удара, который мог бы рассечь его надвое, и не поскользнуться в грязи. Как оказалось, избежать падения было невозможно.

Боль, пронзившая его, была настолько острой, что если бы в него попало несколько стрел, он не заметил бы разницы. Головокружение становилось все сильнее. Звон в ушах начинал перекрывать шум дождя, и снова подкрадывалась темнота. Ройс вцепился в ногу рыцаря. Действие было неуклюжим — не столько нападение, сколько жалкая попытка устоять на ногах. Другой рукой он перерезал стременной ремень, задев лошадь, и та взвилась на дыбы. Ройса поразило, что животное, весившее три четверти тонны, могло двигаться так ловко. Тогда-то он и поскользнулся. Когда лошадь дернулась, Ройс, все еще державшийся за ногу сэра Холвина, упал в грязь. Не выпуская ноги рыцаря, он намеревался стащить его на землю, но оказался слишком низко, под неудачным углом. Используя Альверстоун подобно когтям для подъема вверх, он резанул бок рыцаря, пробивая дыры в металле — великий Мар, как же он любил этот кинжал! Теперь сэр Холвин наконец заметил его. Но Ройс был так близко, что рыцарь не имел возможности замахнуться. Он ударил Ройса рукоятью меча по голове, потом в лицо, но Ройс по-прежнему не отпускал его. Он знал, что ему нужно лишь удержаться. Рыцарь был правшой, а Ройс находился слева. Сэр Холвин приподнялся, упершись в стремена, и вся эта громада стали, лишенная опоры, начала падать вниз. Они падали все. Не только рыцарь, не только Ройс, но и лошадь, которая дернулась еще дважды после того, как Ройс услышал звук пчелиного жужжания, и тут он увидел, как на него обрушиваются полторы тысячи фунтов лошадиного веса вместе с рыцарем, закованным в тяжелые стальные доспехи.

Ройс попытался отклониться и отпихнуть их в сторону, пока его не придавила вся эта громадина, и отчасти ему это удалось. Рыцарь грохнулся рядом, но лошадь была огромная. Круп вдавил его левую ногу в грязь и вывернул ее. Ройс вскрикнул, почувствовав, как ломается кость. Стук в голове и звон в ушах достигли безумной громкости, словно все колокола мира звонили тревогу, а его голова была языком колокола. Лошадь перекатывалась и била ногами, пытаясь подняться и вдавливая Ройса глубже в грязь.

— Ройс!

Он услышал возглас Адриана и увидел, как из мрака на него надвигается силуэт.

Адриан все еще держал каплевидный щит, который теперь украшали пять стрел. Он воткнул щит в грязь и принялся вытаскивать Ройса.

— Рыцарь! — крикнул вор.

— Он мертв, — ответил Адриан, раскапывая грязь, чтобы подхватить Ройса.

В дверях он заметил Тома с большим луком. Тот обстреливал лучников, засевших возле амбара.

— Почему лошадь не встает? — забеспокоился Ройс.

— Она тоже мертва. Лучники паршиво стреляют.

Ройс откинулся в грязь. Дождь хлестал его по лицу.

— Нам была нужна эта лошадь…

Адриан просунул руки под Ройса и вытянул его. Когда нога выскользнула из-под лошадиной туши и Ройс почувствовал, что на него больше ничто не давит, вновь послышалось пчелиное жужжание. Адриан вдруг вздрогнул и замер. Том выругался и выпустил еще одну стрелу, с другого конца скотного двора донесся чей-то стон.

Адриан, стоявший на коленях, начал медленно валиться вперед. Ройс поймал его, насколько это было ему по силам, и нащупал торчавшее у него из спины древко стрелы.

— Девять! — крикнул Том.

Адриан лежал, положив голову на грудь Ройса, и с хрипами откашливал кровь.

— Ты слышал… мы победили…

Лил дождь.

Из ливня он перешел в настоящий потоп. Небеса разверзлись и низвергли на землю море воды. Ройс ничего не видел. Он не мог встать. Сломанная нога увязла в грязи. Они с Адрианом утопали в луже бурой воды, смешавшейся с их кровью, отчего она приобрела цвет чая.

Адриан, рухнувший на вора словно мокрая тряпичная кукла, перестал кашлять, а может быть, и дышать. Ройс не мог определить.

— Адриан?

Ройс сделал глубокий вдох и подавился водой. Он старался держать голову повыше, а она болталась, как цветок на сломанном стебле.

Громко шлепая по лужам, к ним подбежали Том и Артур.

— Оставьте нас, — прорычал Ройс. Он попытался встать, но не смог даже сесть. Швы разошлись. Он чувствовал, как у него на боку расползается кожа. — Вместо этих придут другие солдаты. Оставьте нас, или они узнают, что вы нам помогали.

Все кружилось перед глазами. Голова Адриана неподвижно лежала у него на груди. Если бы не грязь с кровью, можно было бы подумать, что он спит.

— Он жив, — прокричал Том Перышко сквозь грохот дождя, обращаясь то ли к сыну, то ли к Ройсу. — Повезло, что эти жадные ублюдки пользовались узкими наконечниками, а не широкими. — Он вытянул стрелу из спины Адриана. Тот даже не шевельнулся.

Том засунул Адриану под рубашку кусок ткани.

В чудовищный грохот ливня ворвался посторонний звук — стук лошадиных копыт. Это не могла быть лошадь рыцаря. Та лошадь так и лежала на боку в грязи. Сэр Холвин, судя по всему, утонул в луже после того, как его придавила лошадь. Возможно также, что он скончался еще до этого. Ройс продырявил его доспехи Альверстоуном, а лужа под ним была такого же чайного цвета.

Лошадь, стук копыт которой донесся до слуха вора, остановилась неподалеку от них. «Подкрепление? — подумал Ройс. — Быстро же они…»

— Сюда! Скорее! — с отчаянием в голосе закричал Том.

«Умен, ничего не скажешь. Что ж, старина Том, а ты не так глуп, как я думал. Исполнилось твое желание, Адриан… Фермерской семье ничто не угрожает… А битва была славная. Как же тебе удалось перебить столько народу с раненой ногой? Аркадиус оказался прав насчет тебя. Жаль, я раньше этого не понял. Но ты все-таки дурак, Адриан. Надо было оставить меня в башне. Сейчас отдыхал бы в каком-нибудь трактире, а не подыхал в грязной луже».

Ройс застонал, почувствовав, как его поднимают чьи-то сильные руки. Его поместили на телегу.

«А ведь и правда везут на суд! Но все равно последним посмеюсь я — умру до суда».

Рядом с ним положили Адриана и набросили поверх покрывало. Дождь перестал хлестать по щекам и только громко стучал по полотнищу в двух футах над лицом Ройса. Этот звук слился с грохотом и звоном в голове, и наконец накатилась тьма, на сей раз отказывавшаяся отступать. Хотя Ройс уже не сопротивлялся — он был готов умереть.

Нащупав руку Адриана, он слегка сжал ее.

— Старый безумец был прав… Команда из нас получилась хорошая.

Глава 21

Телега остановилась. Ройс проснулся — и сразу пожалел об этом. Боль была нестерпимой, он чувствовал себя так, будто на него упала лошадь.

«Ах да», — вспомнил он.

Вор попытался открыть глаза. Удалось разлепить только один, второй распух. Было темно и тихо. Рядом лежал Адриан, натянутая сверху тряпка все еще отгораживала их от внешнего мира. Ройс протянул руку и попробовал сдернуть ее, но та оказалась крепко привязанной к телеге. Пошарив возле себя, он нащупал Альверстоун. Рукоять кинжала была покрыта коркой засохшей грязи.

«Сколько же мы ехали?» — подумал он.

Полоснув ножом по прикрывавшему их полотну, Ройс сделал в нем длинный разрез. Сквозь него ворвался холодный воздух, и Ройс увидел звезды над головой. Дождя не было, тучи рассеялись. Ройс приподнялся и выглянул наружу.

Повсюду дома. Убогие деревянные хибары с заляпанными грязью стенами. Телега стояла на узкой грунтовой дороге, изборожденной ямами и рытвинами, в которых поблескивали еще не просохшие лужи. Ройс повернул голову, и его замутило. Еще дома. Они в городе. В паршивом, уродливом городе. Место ему было не знакомо. В домах по обе стороны дороги было темно, на улице — пусто. Посмотрев вперед, он обнаружил, что кучера нет на месте. Солдаты тоже нигде не маячили.

Они были одни.

Может, их вообще в плен не брали? Маленькая телега больше походила на крестьянскую.

Ройс прислушался. Адриан еще дышал.

Дыхание было слабым, хриплым и прерывистым, будто шею ему стягивала удавка. Если они продержались так долго, может, еще не все потеряно…

Ухватившись за бортики телеги, Ройс попытался сесть. Тело пронзила резкая боль, но он проигнорировал ее. Сидеть удавалось, только держась руками, причем они тряслись так, что, казалось, содрогалась вся телега. Ройс не мог придумать, как ему из нее выбраться. Сил, чтобы вылезти, у него не было.

«Как долго мы здесь пролежали? Сколько ему осталось?» — думал он.

Судя по всему, Адриан задыхался или был близок к этому.

Возможно, впервые за много лет Ройс действовал без какого бы то ни было плана. Меррик учил его никогда ничего не предпринимать, если нет четкой цели и средств для ее достижения. В эту минуту у него не было ничего, кроме смутного ощущения, что Адриан умирает и он, Ройс, должен что-то сделать, чтобы этого не допустить. Оставалось только одно. Он перевалился через бортик и упал с телеги.

При ударе о землю из груди вырвался крик, и от боли Ройс снова едва не потерял сознание, но он знал, что сейчас никак не может себе этого позволить. Он втянул ртом воздух и оттолкнулся здоровой ногой. Упираясь в землю ладонями и коленом, волоча за собой сломанную ногу, он подполз к ближайшей двери и постучал кулаком по нижней ее части. Ни звука, ни огонька. Он пополз обратно, чувствуя приближение агонии. Голова отказывалась соображать, он больше не мог думать. Высохшая одежда затвердела, но на рубахе проступило свежее мокрое пятно. У него снова шла кровь.

В отчаянии Ройс крикнул:

— Помогите! — и не узнал собственного голоса. Он не помнил, когда в последний раз произносил это слово. Наверное, еще мальчишкой… Он ненавидел звук этого слова, ненавидел вкус, который оно оставляло во рту. — Помогите нам!

Он услышал, как в окнах верхних этажей захлопнулись ставни. Если прежде какие-то двери и были открыты, то теперь их заперли. Никто не хотел иметь с ними дела.

Ройс лежал на улице, в бессилии ударяя ладонями по грязи.

— Спасите хотя бы его… — прошептал он. — Он не сделал ничего плохого. Он только хотел помочь. — На глаза у него навернулись слезы. — Он не заслуживает смерти, он не должен умереть вместе со мной.

Из последних сил Ройс запрокинул голову и закричал:

— Помогите нам!

Он почувствовал, как к его руке прикоснулась чья-то рука, мягкая и нежная.

— Все хорошо. Теперь все будет хорошо — ты в безопасности.

Ройс открыл глаза. Его снова обволакивала тьма, и казалось, он сейчас утонет в море боли, но в узком тоннеле еще не помутившегося до конца сознания, словно сквозь дымку, он увидел женское лицо. Длинные темные волосы, миндалевидные глаза, нежные и ласковые, притягивавшие своей добротой.

— Адриан… — прошептал Ройс, — на телеге… Его нужно…

— Диксон, поторопись! Вытащи второго из телеги.

Сапоги тяжело прошлепали по мокрой грязи, и Ройс услышал, как Адриан вскрикнул от боли.

— Как он? — спросила женщина. — Что с ним?

— Жив… стрелой ранило, — ответил грубый хрипловатый мужской голос. — Думаю, выживет.

— Занеси обоих в дом, а потом сходи за доктором. Приведи Линдермана из Купеческого квартала, не Бэзила.

— Хорошо.

Опять полил дождь, но Ройс почти его не чувствовал. Он снова был близок к обмороку.

— Спасите Адриана, — взмолился Ройс. — Он…

— Я знаю, — ласково сказала женщина. — Я все знаю, и я спасу вас обоих. Все будет хорошо. Вот увидишь. Я ждала тебя… Я так долго тебя ждала.

Глава 22

Рен наблюдал за тем, как профессор Аркадиус сломал восковую печать на депеше и, водрузив очки на переносицу, принялся читать. Старик казался встревоженным. Аркадиус никогда не отличался аккуратностью и особенной чистоплотностью, но сейчас преподаватель фольклора выглядел хуже, чем когда-либо. Седые волосы беспорядочно торчали во все стороны, мантия казалась более грязной и измятой, чем обычно. Рен был уверен, что застарелое пятно от студня, украшавшее грудь старика, появилось еще до отъезда гонца. Постепенно напряжение отпускало профессора, плечи и шея расслаблялись, судорожное прерывистое дыхание становилось глубже и спокойнее.

Не зная, насколько длинным окажется письмо, Рен поискал, где бы ему присесть. В кабинете преподавателя фольклора, как всегда, царил чудовищный беспорядок, и Рен нашел табурет, задвинутый между клеткой с голубем и бочонком с уксусом. Присев, он вздрогнул, почувствовав на теле мокрую одежду, хотя перед тем, как войти в университет, постарался тщательно стряхнуть с нее снег. Рен зябко потер руки, согреваясь, постучал ногами друг о друга, стряхивая оставшиеся хлопья, и прислушался к гомону животных в клетках.

— Хорошие новости? — нетерпеливо спросил он. В конце концов, ему тоже были небезразличны содержавшиеся в письме известия.

Профессор лишь поднял палец, призывая к молчанию и не отрывая взгляда от страницы.

Рен слегка ссутулился и посмотрел на голубя. Птица была белая с черными глазками, может, это вовсе и не голубь. Может, горлица или какая-нибудь редкая птица, которую профессору привезли из далеких неизведанных земель.

«Откуда здесь все это?» — подумал Рен.

Он выглянул в окно. Снег все еще падал и скапливался на подоконнике и прочих горизонтальных поверхностях — первый настоящий снег в этом году. Рен давно не видел снега.

— Они в безопасности, — наконец сказал Аркадиус. Опустив письмо и сдвинув очки на кончик носа, он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. — Во всяком случае, известий о том, что их убили или схватили, нет, так что я полагаю, они выбрались живыми.

— Где они сейчас?

— В городе Медфорд в Меленгаре. Но церковь считает, что они бесследно исчезли, а посему поиск воров, влезших в Коронную башню, прекращен. По официальной версии никакого ограбления не было. Власти Эрванона пребывают в полной растерянности. У них на башне полдюжины мертвых солдат, но книга-то на месте. Они никак не могут взять в толк, что произошло и почему. — Профессор самодовольно улыбнулся. — Единственная имеющаяся у них зацепка — это показания трактирщика из Ибертона, который утверждает, что Ройс и Адриан были там и оба ранены.

Рен подался вперед, едва не опрокинув клетку с голубем.

— Насколько тяжело они ранены?

— Сложно сказать. Трактирщик упомянул, что Ройс был почти без сознания и Адриан накладывал ему швы на одном из столов.

Ройс Рена не интересовал.

— А что с Адрианом? — с тревогой спросил он.

— Он тоже был ранен, но не так тяжело, как Ройс. Вряд ли его рана оказалась серьезной, раз трактирщик не обратил на нее особого внимания. Но вот что странно: патруль под командованием сэра Холвина — рыцаря Серета — как в воду канул, бесследно исчез в той же местности.

— Исчез?

Аркадиус молча пожал плечами.

— Сколько было патрульных? — спросил Рен.

— Десять, включая сэра Холвина.

— Десять? — удивленно переспросил Рен. — Вы же не думаете…

Профессор улыбнулся и кивнул.

— Подозреваю, сталь наконец закалилась.

— Но десять человек? И при том, что Адриан и Ройс ранены…

Профессор встал, зачерпнул суповой тарелкой птичий корм из корзины, стоявшей возле стола, и подошел к клеткам.

— Что произошло на самом деле, мы не узнаем до тех пор, пока они не вернутся, — сказал он, бросая корм сквозь прутья.

— Вы уверены, что они вернутся? Прошло уже немало времени.

— Ройс знает, что сразу возвращаться нельзя. Он будет выжидать. Год, может быть, два.

— Но постойте… — Рен повысил голос, чтобы его было слышно среди громкого хлопанья крыльев и птичих криков. — Если церковь потеряла их след в Ибертоне, откуда вам известно, что они добрались до Медфорда?

Аркадиус с улыбкой посмотрел на него поверх очков и подмигнул.

— Магия.

— Серьезно? — с недоверчивой усмешкой спросил Рен.

— О, абсолютно серьезно!

— Ладно, не говорите, — вздохнул Рен. Ответ был вполне в духе старика. Работать с ним — все равно что иметь дело с камнем. Аркадиус отказывался что-либо объяснять, но Рен подозревал, у него были на то причины. У всех были свои причины. — Значит, я могу здесь…

— Нет. — Профессор покачал головой, увенчанной шапкой растрепанных седых волос. — Мы не можем позволить себе рисковать. А вдруг они неожиданно вернутся и застанут тебя здесь? Ты же мертв, не забыл?

Рен нахмурился.

— Прошу вас, только не говорите, что я должен вернуться в Вернес, — проговорил он изменившимся голосом и добавил: — Я вовсе не уверен, что это хорошая идея…

— Нет, не в Вернес.

— А зачем вы послали туда и меня, и Ройса?

— Потому что, посылая за кем-либо Ройса, я никогда не знаю, прибудет ли этот кто-то на своих двоих или в гробу, а верить ему на слово я не могу. Ты был моими глазами и ушами.

— Но если мне не надо в Вернес, то куда? — поинтересовался Рен.

Аркадиус поставил тарелку с кормом на лежавшую рядом высокую остроконечную шляпу, которую Рен ни разу не видел у него на голове.

— Никуда.

— Вы меня отпускаете?

— Пока — да.

Рен ожидал подобного ответа, но, услышав его, почему-то почувствовал разочарование. Накатившееся странное уныние удивило его самого. Раньше он никогда не интересовался чем-либо, кроме собственного выживания.

— Такая уж это работа, — словно угадав его мысли, развел руками Аркадиус. — Ты же знаешь. Так было всегда.

Рен продолжал хмуриться, глядя на грязную лужу растаявшего снега у своих ног.

— А ты хорошо поработал, — участливо произнес профессор.

— Ха! — усмехнулся Рен. — Даже на дурацкую баржу попасть не смог! Слишком уж хорош был маскарад. А потом я так оплошал, что позволил Адриану застать меня в спальне за чтением. Я думал, всему конец.

— А потом был пирог.

Рен нахмурился еще больше.

— Вы говорили, я должен заручиться его симпатией. Вот я и решил, что верный способ этого добиться — встать на его защиту. К тому же Энгдон тот еще тип. Честно говоря, удивляюсь, как это вы раньше меня не упрекнули.

— Я решил, что хватит с тебя и побоев. Однако все сложилось идеально. С результатами не поспоришь. Ты заручился его доверием, его симпатией. Если бы не желание устроить судьбу несчастного сироты Пиклза, Адриан ни за что бы не поехал с Ройсом.

— Тогда зачем вы сказали ему, что Пиклз мертв?

Аркадиус выпустил из рук пергамент, снял очки и принялся их протирать.

— Я не мог допустить, чтобы Адриан привязался к тебе. А ты уже начал быстро превращаться в его приемного брата.

Рен улыбнулся.

— Мне нравится Адриан.

— Пиклз ему тоже нравился. Это читалось в его глазах — поэтому уличный мальчишка должен был исчезнуть, чтобы Адриан остался так же одинок, так же изолирован от всего мира, как Ройс, иначе ничего бы не получилось.

— Рискованная игра.

Аркадиус помолчал, поглаживая бороду, и, вздохнув, сказал:

— Если бы она могла побелеть еще больше, то непременно бы это сделала.

— Но зачем нужно было меня казнить? Почему бы не устроить мне, к примеру, несчастный случай?

— Ройс бы не поверил. Он подозрителен. В его мире не бывает настоящих несчастных случаев. А вот к зловещим бессмысленным смертям он всегда готов. К тому же сообщение о твоей казни усилило напряжение, взволновало Адриана. Его трудно растормошить.

Некоторое время оба молчали. Рен бросил взгляд в окно.

— Думаю, мне пора уходить, пока снег еще не слишком глубок. — Он поднялся и посмотрел на профессора. Так открыто он не вел себя уже долгие годы. — Кстати, вы узнали то, что вам было нужно, из книги, которую украл Ройс? Что в ней такого важного?

Профессор снова улыбнулся.

— Ровным счетом ничего.

— Но тогда зачем…

Аркадиус неопределенно покачал головой. Его глаза весело сверкали, словно у ребенка.

— Видишь ли, невозможная цель — это кузница, в которой куется дружба.

Рен кивнул.

— Послушайте, я хочу, чтобы вы знали, как я вам благодарен. Не представляю, что бы я делал…

Аркадиус снова надел очки. Может быть, Рену это только показалось, но старик выглядел глубоко тронутым его словами и печальным.

— Куда ты теперь? — спросил профессор.

— Не знаю. Домой, наверное.

— Я слышал, в это время года Ратибор очень красив.

Рен усмехнулся.

— Ратибор никогда не бывает красив. Я дам вам знать, где я, когда сам это выясню. Вы со мной свяжетесь, если я еще понадоблюсь, да?

— Конечно.

Рен знал, что это неправда — слишком велик риск. Старик вложил в это дело все, что мог. Рен пробрался по захламленному полу к выходу, но возле двери вдруг остановился и, повернувшись к профессору, спросил:

— Будет война, не так ли?

— Боюсь, что да.

— Но у нас все еще есть шанс, правда?

— Надежда есть всегда, — сказал Аркадиус не слишком уверенным тоном. Старый профессор посмотрел в окно, словно мог увидеть, как где-то там, под снегом, прячутся Ройс и Адриан, и прибавил: — Мы заронили семена. Теперь нам остается только ждать и смотреть, что из них прорастет.