Елизавета Тюдор

Глава 1 1536 год

После казни прошло всего одиннадцать дней, а Генрих уже объявил женой ту самую фрейлину, которая недавно восседала у него на коленях. Джейн была девушкой тихой и кроткой, представляя собой полную противоположность предыдущим жёнам короля.

Фредерико всё это время находился в Англии и с ужасом наблюдал за разыгрываемой на его глазах кровавой драмой. По большому счёту на острове его больше ничто не держало, и он мог бы спокойно ехать во Францию к любимой. Но граф де Вилар не отпускал соотечественника от себя, давая ему мелкие поручения, а в основном используя его в качестве собеседника. Граф любил практиковаться в языках и заставлял Фредерико во время разговора по нескольку раз переходить с английского на испанский и на французский.

— Короля в Риме уже давно отлучили от церкви, — объяснял де Вилар, — он ничего не боится. Поверь, если эта жена не родит ему сына, он и её отправит на эшафот. Первый брак короля признан недействительным, принцесса Мария — незаконнорождённой. Теперь та же участь постигла и принцессу Елизавету. Что хуже, её мать обезглавлена. Брак также признан недействительным. Генрих может продолжать в том же духе бесконечно. Англиканская церковь полностью подчиняется ему, и ей плевать на мнение папы.

— Сколько мы ещё будем оставаться в Англии? — время от времени интересовался Фредерико. — Франция и Испания снова ведут военные действия. Не пора ли нам покинуть двор английского короля?

Но граф никуда не торопился и всеми силами удерживал Фредерико возле себя. Лишь однажды последнему удалось пересечь Ла-Манш. Осенью ему поручили отвезти тайное послание Франциску. В Англии начинался мятеж — новый указ короля о закрытии монастырей вынудил людей открыто выступить в защиту католической веры. Формально никто Генриха свергать не предлагал. Требования касались лишь воссоединения с Римом, признания принцессы Марии законной наследницей престола и ограничения власти короля, особенно в вопросах церкви и веры.

За простыми мятежниками стояли и более важные персоны. Воспользоваться случаем хотелось многим — на стороне восставших было в десятки раз больше народу, чем на стороне тех, кто защищал короля. Тем не менее помощь Франциска совсем не помешала бы. Оттянув силы на борьбу с внешним врагом, Генрих не смог бы в полную силу противостоять внутреннему.

Добраться из Лондона до Йорка, где ждали Фредерико, чтобы передать ему письмо, было непросто. Преданные королю войска стояли полукругом, отрезая путь к столице. Они не вступали в открытое противостояние с превосходившими силами восставших, но переезд на север страны стал представляться делом практически невозможным. Впрочем, обратный путь тоже несказанно осложнялся. Но Фредерико пока предстояло преодолеть первую часть путешествия.

— Мы приглашены в Хэтфилд Хаус, — объявил граф прямо перед отъездом.

— Это тот небольшой дворец неподалёку от Лондона, где живёт принцесса Елизавета? — поинтересовался удивлённый Фредерико.

— Точно! — граф улыбнулся. — Ты поедешь в сторону Йорка с личным поручением от графини Норфолк. Её племянник стоит на стороне короля. Так что тебя пропустят без проблем на всём протяжении пути.

— Почему графиня помогает мятежникам? — не понял Фредерико.

— Она является ревностной католичкой. В глубине души, конечно. Графине не нравится то, что делает король с монастырями и с религией в принципе. Она женщина пожилая и сама не может предпринимать какие-то решительные действия. Тем более что она приставлена к Елизавете, незаконнорождённой принцессе, дочери казнённой королевы Анны. Разве такое положение при дворе не унизительно?

Когда Фредерико и де Вилар прибыли в Хэтфилд Хаус, там царило небывалое оживление. Оказалось, принцессу решила навестить сама королева. Джейн старалась не портить отношения ни с Марией, ни с Елизаветой. Со старшей дочерью Генриха наладить хорошие отношения было практически невозможно. А маленькая Бэт, недавно потерявшая мать, быстро привязалась к новой жене короля. И Джейн старалась почаще приезжать в Хэтфилд. Ей и самой было куда приятнее проводить время в небольшом, тихом дворце при дворе Елизаветы, чем в шумных покоях Гринвича или Ричмонда.

Неожиданно вслед за королевой к Елизавете пожаловал и отец. Не успели испанцы разместиться в своих комнатах, как суматоха, поднявшаяся во дворце, только усилилась.

— Если бы я не был так скромен, то подумал бы, что вся эта суета из-за нас, — засмеялся Фредерико. — Не отменили бы нашу встречу с графиней.

— Не думаю, что кто-то заметит наше присутствие. А уж тем более — что кому-то потребуется присутствие престарелой графини, — усмехнулся граф. — Пошли, попробуем покончить с делами побыстрее. Чем раньше ты выедешь отсюда, тем лучше.

Граф ошибался. Их присутствие заметили. Правда, позвали только Фредерико. И не кто-нибудь, а сам король. Он шёл по коридору, окружённый свитой. Испанцы почтительно отошли к стене. Но Генрих увидел Фредерико и поманил его пальцем.

— Ага, а не тот ли это верный слуга моей достопочтимой сестры, который несколько лет назад просил отпустить его в Испанию? — король подошёл к Фредерико поближе. — Как твоя больная матушка?

Иногда Генрих поражал поданных великолепной памятью. Он вспоминал мелочи, которые, казалось, давно забыты и не имеют никакой важности. Фредерико вздрогнул, но постарался сохранить спокойствие.

— Ваше величество, узнав меня, вы мне оказываете великую честь. — Он низко поклонился.

— Кому же ты теперь служишь? — спросил король. — И что делаешь при дворе моей дочери Елизаветы?

Фредерико постарался быстро обдумать сложившуюся ситуацию.

— Я служу графу де Вилару. Он тоже из Испании и был так любезен, что взял меня к себе в услужение. Здесь мы проездом. Собирались на север, но там, говорят, сейчас неспокойно, — Фредерико понял, что, скорее всего, всё-таки сморозил глупость, но отступать было уже некуда.

— Э, да ты мне пригодишься, — кивнул король, — иди за мной. У меня будет к тебе поручение. Граф как-нибудь обойдётся несколько дней и без своего слуги.

Фредерико послушно пошёл за королём. Де Вилар остался растерянно стоять в коридоре.

— Итак, — начал король, войдя в небольшую комнату, — тебе надлежит встретиться с предводителями восстания и привезти их требования мне. Пусть напишут: кто против чего и что хотят. Я лично не могу с ними вести переговоры. Ты же понимаешь, королю не пристало заниматься такими делами. — Генрих говорил негромко и даже, можно сказать, ласково. — Тебе же следует добраться до них, не выдавая себя до поры до времени. И после, встретив тех, кто возглавляет мятеж — а возглавляют его, конечно, не крестьяне и не плотники, — скажешь, что приехал по поручению короля.

— Ваше величество, но почему они должны доверять мне? — спросил, не совсем понимая сути задания, Фредерико.

— Это уже твоя задача сделать так, чтобы доверяли. Скажи, король хочет знать, чем недоволен его народ. Что он готов пойти на уступки, но ему не докладывают всей правды. Поэтому он и просит передать требования лично ему. Поезжай сегодня же. Думаю, ты справишься. — Король махнул рукой в сторону двери. — Ах, да, — остановил он в последний момент испанца, — подожди немного. Я велю подготовить тебе сопроводительные письма, чтобы ты без проблем добрался куда надо…

«Куда надо», означало пробираться в Йорк почти через полстраны.

— Ты ведь едешь именно в то место, в которое мы и хотели направиться, — порадовался граф. — Король, сам того не ведая, отправил тебя туда своим собственным приказом!

И ранним утром Фредерико выехал из замка Елизаветы, не успев даже мельком увидеть маленькую принцессу. Да в общем-то ему было и не до неё. За пазухой привычно приютились письма: верительные грамоты от Генриха и два письма от графини, племяннику и некоему Роберту Акту, якобы возглавлявшему мятеж.

Погода в начале декабря не придавала Фредерико ни оптимизма, ни хорошего настроения. Из-под копыт его лошади вылетали комья грязи и брызги грязной жижи, хлюпавшей при каждом прикосновении копыта к земле. Судя по всему, лошадь тоже была недовольна: она постоянно фыркала и трясла гривой, пытаясь закусить удила. Фредерико вспоминал Матильду, которую он так давно не видел, проклинал Англию и обещал самому себе, что в эту страну, где люди творят что хотят, не считаясь ни с Богом, ни с собственным королём, ни уж тем более с другими странами, он больше не вернётся…

Первым его принял сам герцог Норфолк. Он ознакомился с письмом тётки, с грамотами короля и беспрепятственно пропустил Фредерико дальше. На пути следования теперь стояли мятежные Шеффилд и Йорк. Где-то там следовало искать некоего Роберта Акта, а может и кого ещё.

В рядах мятежников народа было побольше, чем в войсках короля, а порядка гораздо меньше. Но пронырливый Фредерико всё же сумел попасть куда следовало. Только одно лицо, как выяснилось, отправляло письмо Франциску, и совсем другое — Генриху. Искренне сохранять монастыри от разграбления собирался тот, кто писал Генриху, и его действительно звали Роберт Акт. Он честно перечислил требования народа в своём послании королю, заверил Генриха в преданности его вассалов, поставил подпись и приготовился ждать ответа. Лорд Каннингем преследовал совершенно иные цели: свергнуть короля с престола, а заодно вернуть в страну католическую веру и поддержку Рима. Если французский король начнёт против Генриха военные действия, то королевские войска будут оттянуты с севера страны на юг, к проливу Ла-Манш. Тут-то лорд и его приспешники смогут беспрепятственно занять Лондон.

Содержания писем Фредерико не знал. Он привычно положил бумаги за пазуху и снова поскакал в сторону Лондона.

Елизавете — три года. Она слышит голос отца и выбегает из своей комнаты. По чьему приказу отправляли её мать на эшафот, ей неизвестно, да она пока над этим вопросом и не задумывается. Бэт бежит навстречу крупному, высокому мужчине. У него на голове красуется синий бархатный берет с пером. Бэт хочется с пером поиграть, но она побаивается, что отец рассердится.

Генрих подхватывает младшую дочь на руки. Она чудным образом напоминает ему самого себя и Анну. От этого ощущения порой сжимает сердце, но король не позволяет себе подобной слабости.

Маленькая ручка всё же касается пера. С огромной высоты Бэт опускают на пол.

— Как вела себя моя принцесса? — спрашивает отец.

— Хорошо, — Елизавета кивает и делает реверанс. Ей трудно устоять на ногах, но она очень старается и держит спину прямой-прямой, как велит герцогиня.

Отец идёт дальше, а Елизавета возвращается к себе. В комнате сидит Джейн. Милая подружка, папина новая королева. Она не очень хороша собой, зато очень добра. Джейн рассказывает Елизавете, что хочет родить мужу сына. Тогда король обрадуется, и Джейн будет считать, что свой долг перед страной выполнила. Бэт не совсем понимает, о чём речь, но с удовольствием слушает спокойную речь мачехи. Она тоже с нетерпением начинает ждать появления на свет брата.

Иногда отец при Бэт обсуждает важные вопросы. Елизавета не очень понимает, о чём речь, но с удовольствием слушает голос Генриха:

— Испанец, бывший слуга моей отошедшей в мир иной любимой сестры Екатерины, привезёт требования мятежников. Я с ними ознакомлюсь и приглашу зачинщиков мятежа к себе для их обсуждения. Так мы получим возможность ознакомиться с планами наших врагов, а также получим самих врагов тихо и мирно.

— Ваше величество считает, что они поверят отправленному вами человеку?

— Думаю, да, — Генрих хлопнул руками по толстым ляжкам, обтянутым панталонами. — Мятежники не говорят о свержении короля, они лишь хотят вернуть в Англию католическую веру, власть папы и сохранить монастырские земли и богатства. Нам надо выяснить, не стоит ли за всем этим что-то ещё.

— Всё-таки заговор?

— Увидим…

Бэт нравилось слово «заговор». Окружающие произносили его чуть слышно, оглядываясь по сторонам и втягивая голову в плечи, словно это была какая-то большая тайна, секрет, который хотелось раскрыть. Она вспоминала сказки — «заговора» в них не бывало, но ей казалось, что слово очень хорошо бы гуда вписалось.

А вскоре выяснилось, что мачеха Джейн ждёт ребёнка. Все засуетились и начали гадать, кто у неё родится. Бэт так же, как и Джейн, хотелось, чтобы родился мальчик. Свою старшую сестру Марию видела она редко и не очень любила. Та постоянно Елизавету обижала, дразнила и никогда с ней не играла, а даже напротив, часто отбирала игрушки, хоть и была уже взрослой. Отец тоже недолюбливал старшую дочь и говорил, что «она некрасива — пошла в мать». Так что вся надежда была на Джейн, которая родит Елизавете брата…

Рождество 1536 года Елизавета праздновала весело: Генрих пригласил дочку во дворец в Гринвиче. Там, кроме радостной Джейн, находился и новый друг Бэт, Роберт. Мальчик был ровесником принцессы, сыном графа Уорвика. Детям сразу понравилось общество друг друга. Они играли, открывали подарки, которые в огромном количестве вручили Елизавете, и не обращали внимание на суетившихся вокруг взрослых.

Король также пребывал в прекрасном настроении. Фредерико блестяще справился с данным ему поручением и привёз список тех, кто руководил мятежом. Не то чтобы его составляли специально для отправки Генриху. Просто они все поставили свои подписи под требованиями, изложенными в письме королю. Генрих лишь усмехнулся проявленному простодушию. Он велел пригласить подписавших послание в Лондон.

— Для обсуждения требований, — пояснил король, — пусть подъедут сюда лично.

Он отпустил испанца восвояси, даже не отдав приказ за ним проследить. Зачем? Даже если мятежники и вели двойную игру, Генрих посчитал дело сделанным. Вскоре в Лондон прибудут те, кого следовало казнить. Их письма, секретные переговоры и великие планы разрушатся в одночасье.

— Ведь когда враг мёртв, то он уже и не враг, — заключил Генрих.

Новый год обещал перемены к лучшему: король надеялся получить, наконец, наследника, мятеж будет подавлен без особых усилий, монастырские богатства окончательно перетекут в казну. Он с нежностью посмотрел на молодую жену — неприятности закончились, воспоминания о предыдущих браках ушли в прошлое вместе с неудачными жёнами, канув в Лету.

Глава 2 1537 год

Опять он опоздал. С письмом к Франциску Фредерико прискакал тогда, когда мятеж был полностью подавлен.

— Что ж за невезение такое, Матильда? — вопрошал он свою возлюбленную, положив голову ей на колени. — И тут я не успел. А главное, из-за меня казнили столько народу! Генрих обещал рассмотреть требования мятежников, а сам хитростью заманил их в Лондон и прилюдно казнил. Всех, кто подписал письмо, которое я привёз королю, повесили во дворе Тауэра. Проклятое место! И как казнили! — продолжал Фредерико взволнованно. — Снимали с верёвки ещё живыми, потом вынимали внутренности и четвертовали.

Матильда смотрела на испанца круглыми от ужаса глазами. Не то чтобы во Франции людей предавали смерти какими-то милосердными способами, но всё-таки ей хотелось верить, что Франциск был чуть менее жесток.

— Некоторых, особенно не угодивших своим поведением королю, подвешивали на цепях, которые опутывали всё тело. Несчастные умирали в страшных муках несколько дней!

— Тебе не стоит возвращаться в Англию, — пролепетала Матильда, — оставайся здесь.

На некоторое время Фредерико решил и в самом деле задержаться во Франции. Граф де Вилар писал ему из Лондона, рассказывая последние новости и выражая надежду, что его преданный слуга всё же одумается и вернётся. А Матильда надеялась, что испанец выполнит обещание и женится на ней. Пока же Фредерико выполнял поручения двора французского: королева не забыла его и вовсю пользовалась умением Фредерико скакать без устали на лошади из одного конца страны в другой. У неё всегда находились письма, которые следовало тайно кому-нибудь передать. Оплачивала она свои поручения щедро, и молодой человек с удовольствием удирал из очередного замка, в котором располагался двор непоседливого короля Франции.

В конце лета Элеонора в очередной раз попросила Матильду привести Фредерико к себе. Король и его приближённые разместились в Фонтенбло. Перестроенный Франциском замок поражал великолепием. Английские замки больше не казались Фредерико лучшими в мире — за годы своего правления Франциск сумел возвести несколько строений, впечатлявших даже видавших виды путешественников.

Отправляли с поручением Фредерико в Лондон.

— Не избежать мне этой страны, — жаловался он фрейлине, — но скоро у короля должен родиться наследник…

— Или очередная наследница, — звонко рассмеялась Матильда.

— Или наследница, — согласно кивнул Фредерико, — всё равно будет интересно. Да и граф не собирается уезжать в такое время. Будут вершиться судьбы королевства, — заключил испанец высокопарно, процитировав предложение из последнего письма де Вилара.

— Я по тебе очень скучаю. Ты постоянно уезжаешь, — пожаловалась Матильда, — а сейчас ещё и решил ждать родов английской королевы. Конечно, это куда лучше, чем сидеть со мной. Особенно если родится девочка.

— Почему? — Фредерико не понял путаной речи своей возлюбленной.

— Потому что Генриху, видимо, снова придётся разводиться или отправлять жену на эшафот. Он по-другому не может.

— A-а! Нет, ты не права. Он обычно даёт жене шанс родить нескольких детей. И вот, когда они все поумирают при родах или окажутся девчонками, только тогда он приступает к аннулированию брака.

Они оба захохотали. Проблемы королей касались их постольку-поскольку и не воспринимались серьёзно.

— Ладно, — заключил Фредерико, — перед отъездом я на тебе женюсь. — Он встал перед Матильдой на одно колено. — Будь моей женой, дорогая. Если, конечно, твоя королева и госпожа позволит тебе выйти за меня замуж, а мне уехать в Англию чуть позже.

Матильда запрыгала от радости и захлопала в ладоши.

— Нам разрешат пожениться, я уверена! Пойду, попробую поговорить прямо сейчас! — И она побежала к двери. — Жди меня здесь, никуда не уходи! — Юбки мелькнули и исчезли вслед за хозяйкой.

Фредерико почесал за ухом. «Ладно, я ж не король Генрих. Женюсь один раз и навсегда», — пообещал он себе.

Конечно, Элеонора позволила своей фрейлине выйти замуж, а Фредерико немного задержаться во Франции. Она даже щедро выдала им хорошую сумму денег на свадьбу. Фредерико приглашать было некого. Его семья жила в Испании, немногочисленные друзья — в Англии. А вот у Матильды родственников хватало, и все они жили в одной деревне неподалёку от Парижа. Это был достаточно знатный род, представители которого свысока и с презрением смотрели на испанского жениха. Они считали, что, находясь при дворе, Матильда могла бы найти себе мужа и более высокородного, и более богатого. Впрочем, приданое дали…

Так Фредерико, родившийся в Испании и пристроенный в юные годы служить королеве Екатерине Арагонской в Англии, женился на фрейлине королевы Элеоноры Французской.

Обе королевы были родом из Испании, что объединяло всю компанию. Правда, Екатерины уж не было на свете, но это дела не меняло.

Молодая семья вместе пробыла недолго — Фредерико умчался на остров, где его заждались и граф, и те, кто вёл переписку с французской королевой. Она активно обсуждала вопросы веры с теми, кто в Англии стоял на стороне Католической церкви и Рима. Противоборствующие стороны объединял Генрих — он вовсе не собирался отрекаться от библейских заповедей, позволяя себе лишь вносить небольшие, скромные правки в текст. Он же являлся и причиной раскола — земли и богатства, принадлежавшие церкви, ныне принадлежали ему. Из соборов и монастырей добро выносили мешками. Казна пополнялась, король радовался, а вот отдельные его вассалы негодовали.

Отчасти такая развесёлая жизнь даже привлекала Фредерико. Испания и Франция потихоньку воевали, лишая себя радости разводиться с королевами, лишать принцесс права наследия престола, менять церковный устав, людей неугодных попросту жечь на костре, четвертовать и вешать. Нет, всё же последнее — многочисленные казни — происходило и на материке. Но как-то без должного задора и азарта. Рим тоже пытался принимать посильное участие в перетягивании на свою сторону то одних, то других, то третьих. Из всей троицы Англия оказывала папе самое ожесточённое сопротивление. Испанцы и французы, тем не менее, по очереди делали попытки подружиться с Генрихом, которому главное было не дружить с Римом.

Так рассуждал Фредерико, продвигаясь к проливу. В перерывах между размышлениями о политике он вспоминал молодую жену и улыбался. Пока приключения представлялись ему чем-то необременительным. Даже смерть держалась в сторонке, занимаясь другими. В те дни у неё было много дел: войны, казни, болезни не давали ей передышки.

Он прибыл в Лондон в начале октября. Церковную реформу, полным ходом идущую в Англии, начало затмевать событие более важное. Королева номер три должна была вот-вот родить. Король не стал заранее готовить турниры и празднества, но ему очень нравилась жена, он искренне к ней привязался и потому надеялся, что Джейн его не подведёт и родит сына.

— Ты вовремя, — поприветствовал Фредерико де Вилар. — Третье действие спектакля под названием «Жены короля» только начинается…

Джейн лежала вся в поту, её била лихорадка, и ей уже было всё равно, кто там у неё родится: так плохо она себя чувствовала. А вокруг царила суета — родился-то всё-таки наследник престола, мальчик! Принцессе Елизавете было позволено навестить мачеху, и теперь она сидела на низкой скамеечке возле Джейн, сочувственно держа её за руку. Бэт, конечно, тоже обрадовалась тому, что у неё родился брат, но она видела, как мучается Джейн, и не могла не печалиться.

— Наши молитвы услышаны! — Генрих, ещё больше поправившийся за последний год, вошёл в спальню королевы. — И пусть наши враги увидят: Бог на стороне английского короля! — Он нагнулся к жене, словно не замечая Елизавету, примостившуюся рядом. — Дорогая, выздоравливай скорее. Тебя ждёт великолепный праздник в честь рождения наследника!

Джейн с трудом приоткрыла глаза и постаралась, собрав последние силы, кивнуть. На её лице даже появилась улыбка. Она искренне была рада видеть мужа, которого сумела нежно полюбить. Пожалуй, Джейн единственная не боялась его и с лёгкостью терпела приступы плохого настроения короля. Но с ней у Генриха плохое настроение случалось редко. Внешне эта пара менее всего подходила друг другу: Джейн была невысокого роста, неброской внешности, и Генрих возвышался над ней как скала. А вот по характеру, видимо, королю и нужна была кроткая, заботливая жена, не пытавшаяся вмешиваться и государственные дела, флиртовать с другими мужчинами и выказывать крутой норов мужу.

Бэт вслед за Джейн тоже улыбнулась. Она положила головку на постель и смотрела на отца снизу вверх. Впервые после смерти матери окружающий мир начинал понемногу теплеть.

— Я тоже хотела бы пойти на праздник, — тихонько произнесла Елизавета.

Отец её услышал. Посмотрел на рыжеволосую дочку, которая как солнышко озаряла тёмную комнату королевы.

— Конечно. У тебя наконец-то родился брат. Это великое событие для всей Англии, для всех подданных! Ты сможешь присутствовать, Бэт.

Врач, стоявший в стороне, почтительно опустив голову, нервничал. Королеву следовало оставить в покое. Роды проходили тяжело, а после что-то пошло и вовсе не так, как должно было. Вторые сутки Джейн лихорадило, она потеряла много крови, и главное, её состояние только ухудшалось.

— Я ещё навещу тебя, — пообещал Генрих, решив, наконец, покинуть жену, — хочу посмотреть на сына. — Он повернулся к двери и снова заметил Елизавету. — Пойдём, не надо утомлять Джейн.

Бэт послушно встала со скамеечки. Напоследок Джейн легонько пожала ей руку. Девочка расправила платье и серьёзно посмотрела на мачеху. Бледное, бескровное лицо королевы было почти неразличимо на белоснежных подушках. «Дорогая Джейн, не умирай, — подумала Елизавета, — без тебя и мне, и папе будет очень плохо». Она тихонечко вышла из комнаты вслед за отцом.

— Где вы были, ваше высочество? — спросила обеспокоенная герцогиня, встретив Елизавету в одном из коридоров дворца. — Я вас ищу несколько часов. Вы не должны уходить одна и так надолго.

— Я навещала Джейн. Мне позволили посмотреть на брата и посидеть возле королевы. А после пришёл отец и разрешил мне присутствовать на празднике, который он придумал провести в честь рождения брата, — быстро протараторила Бэт и сделала реверанс.

Пожилая герцогиня вздохнула. Она не могла заменить маленькой принцессе мать, да и не очень старалась это сделать. Но леди Маргарет сочувствовала малышке и понимала, как той тяжело расти одной без матери, да фактически и без отца, который был занят куда более важными делами, чем общение с объявленной незаконнорождённой дочерью.

День проходил за днём, а королеве не становилось лучше. Елизавета оставалась во дворце и поэтому постоянно приходила к Джейн. Бэт привычно присаживалась возле кровати, брала мачеху за руку и сидела какое-то время молча. Говорить было не с кем: те, кто лечил и ухаживал за королевой, не обращали внимания на девочку, а сама Джейн практически не приходила в сознание или была так слаба, что не могла вымолвить и слова.

Вскоре праздник в честь сына короля, названного Эдуардом, состоялся, несмотря на тяжёлое состояние королевы. Генрих был уверен, что его жена поправится, и не желал обращать внимания на очевидное — Джейн умирала.

Она выбралась из своей комнаты. Врач был против, но королева должна присутствовать на чествовании её сына, быть рядом с королём. Её одели, причесали, и, с трудом передвигая ноги, Джейн появилась в огромном зале, забитом людьми. Она, казалось, плыла над полом, едва касаясь его ногами. Она улыбалась запёкшимися губами, кивала направо-налево тяжёлой, постоянно болевшей головой, протягивала ледяную руку для поцелуев. По спине противными струйками протекали капли пота. Ноги подкашивались, ослабев от перехода из одного помещения в другое. Глаза старались разобрать мелькавшие лица, но тщетно…

Бэт Джейн заметила сразу. Это лицо она не могла не заметить, ведь видела она его все последние дни рядом, у постели. Преданный детский взгляд, в котором мелькали то ужас, то слёзы, то радость оттого, что её наконец заметили. Королева кивнула девочке, та кивнула в ответ. Странное чувство возникло между ними — обе понимали что-то, что было известно, пожалуй, лишь им одним да ещё Господу Богу. Остальные от итого знания были избавлены.

На торжестве присутствовал и придворный художник. Ему велели не просто запечатлеть портреты короля и королевы, но и изобразить их всех вместе, собравшихся в честь чествования Эдуарда. Ганс Гольбейн сидел в сторонке и делал наброски. Его больше всего привлекала фигурка Елизаветы — принцессы, не имевшей никаких прав на корону. В отличие от своей старшей сестры Марии она даже в четыре года выделялась из толпы серьёзным взглядом и каким-то прямо-таки королевским поведением.

«Не простая девочка», — подумал Ганс и сделал набросок принцессы.

Генрих пребывал в прекрасном расположении духа. Он, казалось, и не замечал состояния своей жены.

— Спасибо, дорогая, за прекрасный подарок, — шептал он Джейн на ухо, — надеюсь, последует продолжение. Мы должны порадовать Англию детьми. Господь был благосклонен к нам. Наши действия находят поддержку свыше.

Джейн старалась понять, что ей говорит муж, но у неё не получалось. Все голоса, близкие и далёкие, сливались в один постоянный, непрекращающийся гул. Она забывалась на какое-то время сладкой дрёмой, из которой её выдёргивал чей-то громкий голос или прикосновение руки Генриха. В такие мгновения королеве хотелось умолять их оставить её в покое: «Я родила вам наследника престола. Я сделала всё, что могла. И даже больше того, что могла. Позвольте мне удалиться. Тихо, никому не мешая, удалиться и немного отдохнуть».

Но её никто не слышал. Только Бэт хотелось подойти чуть ближе и как-то поддержать мачеху. Она видела в её глазах боль и страдания и не могла понять, почему они там поселились. Их взгляды иногда пересекались, и две женщины посылали никому не ведомые сигналы. Маленькая ловила их и в бессилии что-то предпринять начинала покусывать ногти. Старшая с облегчением вздыхала, понимая, что хоть кто-то пытается ей сопереживать, и начинала кусать и так уже донельзя искусанные губы…

Долгий вечер подходил к концу. Генрих проводил жену в её спальню, не пытаясь настаивать на близости.

— Дорогая, мы можем и подождать. Сын родился, и тебе стоит собраться с силами, чтобы произвести на свет других детей, — объявил он Джейн у входа в комнату, нежно прикасаясь губами к её руке, — отдыхай. У тебя есть время.

Она вошла к себе и обессиленно упала на кровать. Фрейлины осторожно снимали с неё тяжёлое, бархатное платье, украшения и заколки, крепившие замысловатую причёску на голове. С плеч спал немыслимый груз, волосы рассыпались по спине, и наступило долгожданное облегчение. Джейн мгновенно заснула, а врач обеспокоенно дотронулся рукой до её лба. Жар не спадал.

На следующий день ей стало хуже. Казалось бы, куда уж хуже? Но теперь глаза Джейн совсем не открывались, а рука, раньше отзывавшаяся на прикосновение Бэт, оставалась бессильно лежать на простыне. Жар спал, но телу это не принесло долгожданного облегчения, оно будто уснуло, перестав посылать сигналы вовне.

— Ваше величество, — к Генриху осмелился обратиться герцог Сеймур, дядя Джейн, — вам, наверное, следует навестить вашу жену. Она умирает.

Генрих с удивлением посмотрел на посетителя.

— Умирает? — переспросил он, словно его будили ото сна. — Вчера всё было в порядке. Она присутствовала на торжестве, посвящённом рождению нашего сына, и чувствовала себя прекрасно. О чём вы говорите? — Генрих рассердился. Что происходит? Жена, которая его устраивала во всём, собиралась покинуть этот мир в самый неподходящий момент! Разве он её велел казнить? Отправить на эшафот? Аннулировать брак? Разве он был чем-то недоволен? Как можно выполнять приказ, который никто не отдавал?

— Врачи говорят, что ничего уже нельзя сделать. Она не приходит в сознание, — пробормотал герцог, пятясь к двери.

Генрих схватился за голову. Берет, украшенный пером и драгоценными камнями, соскользнул на пол. Странные видения начали проступать перед глазами короля: кровь, заполнившая серебряные кубки вместо вина, человеческие внутренности на круглых подносах, украшенных виноградной лозой, расширившиеся от ужаса зрачки, губы, которые продолжали шевелиться на лице обезглавленного, пальцы, которых на руке не пять, а шесть…

Он очнулся и увидел валяющийся под ногами берет.

— Что я сделал не так? — спросил Генрих сам себя, и хорошо, что услышать его было некому. Да, впрочем, вряд ли бы кто осмелился ответить. — В обмен на сына я должен отдать ту единственную, которую действительно люблю. Король должен уметь расплачиваться за то, что необходимо его стране. Если на то воля Божья, я вынужден ей подчиниться. — Генрих с трудом встал и направился к двери. Снаружи его ждала смерть.

— Мы ничего не смогли сделать, — бормотали врачи, — так неожиданно. Она умерла только что, не дождавшись вашего прихода. Ей становилось лучше, — они пытались оправдать действия Всевышнего, не понимая, что их никто не слушает.

Король преклонил колено перед лежавшей на кровати женой. Она прожила всего две недели после рождения сына. Две недели, в течение которых её чествовали, превозносили и называли лучшей из лучших.

— Ты выполнила свой долг, и тебя забрали на небеса, — произнёс еле слышно Генрих, — такова воля Божья. Не мне вступать с Ним в спор.

Рядом сидела никем не замечаемая Бэт. Джейн отчего-то больше не отвечает ей. Джейн больше не смотрит на Елизавету. Больше не говорит ни слова. Её голова на месте и не катится по чёрному полу. Но она, так же как и мама, ушла и не хочет быть с Елизаветой. Бэт одна. Плакать — самое простое. Больше Бэт ничего не умеет…

— Меня похороните рядом с ней, — велит Генрих, — никто другой не сможет заменить мне Джейн. Когда я умру, похороните меня рядом…

Глава 3 1539 год

Со дня смерти Джейн прошло два года. Генриху настойчиво советовали снова жениться. Да и он, храня в сердце искреннюю признательность к жене за рождение сына, всё же начал потихоньку смотреть по сторонам.

Разве король мог долго придаваться своему горю? Разве король мог оставаться вдовцом? Нет. За ним стоит его королевство, которое настойчиво требует заключения выгодного для страны брака. Ближайшее окружение короля начало срочно искать невесту. О любви тут уже никто не говорил, но Генриху хотелось видеть рядом с собой особу не только подходящую Англии, но и располагающую к себе его самого. Он располнел, он грузен и высок. Ему бы женщину под стать — крупную телом.

— Нам выгоден брак либо с испанцами, либо с французами, — вкрадчиво втолковывал королю сэр Томас. — Отношения со странами, которые, как и прежде, поддерживают Рим, испорчены. И поэтому у Англии слишком много врагов.

Генрих слушал молча, не перебивая.

— Если ваше величество женится на католичке, да ещё и близкой родственнице французскому или испанскому королю, мы сможем не опасаться, по крайней мере, одного из своих врагов. Положение наше станет более выгодным.

— Ещё одну испанку? — Генрих вспомнил свою первую жену. — Нет! Мне не нравится характер испанских женщин. Они слишком упрямы и несговорчивы.

— Поискать кого-нибудь из француженок? — Сэр Томас посмотрел на короля исподлобья. «Соглашался бы быстрее», — ему надоело уговаривать Генриха заключить нужный для королевства брак, найти невесту, которая будет не столько хороша собой, сколько необходима Англии с точки зрения политики.

— Хорошо, — король призадумался, — тем не менее, — неожиданно громко продолжил он, — ищите девушку привлекательную. Не пойми на ком я жениться не собираюсь.

Задача, стоявшая перед Томасом Кромвелем, была не так проста. Слишком нелестная слава шла об английском короле по Европе. Три жены — уже сама по себе цифра большая. А тот факт, что все трое ушли из жизни, одна за другой в очень короткий промежуток времени, так и вообще не прибавлял желания становиться четвёртой. Конечно, последняя жена умерла сама по себе во время родов — никто её не травил, никто не отправлял на эшафот. Но кто ж будет задумываться над подобными нюансами. Умерла — и дело с концом. Лишних голов на плечах у европейских невест явно не наблюдалось, ехать на остров желания никто не выказывал.

В какой-то момент показалось, что ситуацию может спасти, как ни странно, французский король. Франциск, прослышав о поисках невест для Генриха, намекнул, что не против породниться с английским королём. Франциску представлялась выгодной подобная партия, он всегда старался соблюдать в отношениях с Англией и Испанией некий баланс, не обещая вечной дружбы и преданности ни одной из сторон. Он испортил в очередной раз отношения с Испанией, и перспектива породниться с Генрихом стала ему представляться совсем уж радужной. Франция в тот момент могла предложить ни много, ни мало пять невест. Все состояли в близком родстве с королём и могли составить прекрасную партию Генриху.

Всё испортил англичанин. Несмотря на то что сам Генрих был толстым, обрюзгшим, не очень здоровым, да ещё и обладавшим пренеприятным характером, он желал выбрать такую невесту, которая ему понравится.

— Поэтому, — попросил передать французам Генрих, — пусть привезут всех пятерых девиц в Кале, а я выберу ту, что мне больше всех подойдёт.

Франциск от такой наглости недолго приходил в себя. Он тут же сообщил представителям английского короля, что невест для Генриха у него нет.

— Французские женщины слишком хороши, чтобы терпеть подобное унижение. Мы оказали честь, предложив его величеству прекрасных невест. Но они не кобылы, чтобы их осматривать перед свадьбой, — резко заключил Франциск, закончив обсуждение этого вопроса.

Подданные Генриха вернулись домой ни с чем, продолжив поиски невест в других странах — там где, возможно, ещё существовали не боявшиеся эшафота и не очень гордые дамы. Одна такая нашлась. Звали её Анна, и была она дочерью немецкого герцога Клевского.

— Она красивая? — спросил Генрих, нетерпеливо постукивая кулаком по креслу. — Пожалуй, надо отправить к ней художника. Пусть Гольбейн съездит и нарисует её портрет. Вы сами-то, сэр Томас, на невесту смотрели? — скривив губы, глянул он на Кромвеля.

— Да, конечно, — заверил преданный подданный, вспомнив Анну, которая при знакомстве была одета в плотное, закрытое платье, скрывавшее очертания фигуры, а головной убор не давал толком разглядеть её лица, не говоря уж о волосах, — красивая, — покивал Кромвель, — то, что надо.

Король вздохнул. Жениться нужно было срочно. Англия становилась островом не столько географически, сколько политически. Франциск и Карл опять начали сотрудничать, на время забыв старые распри, а Рим во второй раз, проявляя завидное постоянство, отлучил Генриха от церкви. Англии не хватало сторонников. Короля вполне бы устроили и протестанты. Почему бы нет?

— Анна Киевская не умеет петь, не говорит ни на одном языке, кроме немецкого, не танцует и не ведёт светские беседы, — громко прочёл Генрих, — кроме вас, сэр Томас, слава богу, существуют и другие люди, которые могут доставить мне информацию. Что вы на это скажете?

Кромвель откашлялся и промокнул выступивший на лбу пот. С королём шутки плохи, и он старался об этом не забывать: эшафот, костёр и всякие прелести, поджидавшие человека в Тауэре, не давали расслабиться.

— Да, воспитана девушка в строгости. Она скромна и застенчива. Но разве это так плохо? Прибыв в Англию, Анна быстро выучит язык и освоится при дворе.

— Она уже была помолвлена. С этим фактом что делать? — настаивал король.

— Мы знаем точно: помолвка давно была официально расторгнута. Всё в порядке.

— Я буду ждать портрет. — И Генрих велел накрывать на стол. Ел он часто и помногу. Разговор был окончен. Гольбейн отправился рисовать невесту…

Художник старался, как мог. Отпуская его в Германию, Кромвель строго велел изобразить Анну в лучшем свете. И нельзя сказать, что она была нехороша собой, но на всякий случай Гольбейн всё-таки придал ей некоторое, едва уловимое сходство с предыдущими жёнами короля, смягчил некоторые черты лица и добавил мягкости и кротости во взоре.

Увидев портрет, Генрих пришёл в восторг.

— То, что надо! — воскликнул он. — Везите её в Англию.

В декабре Анна прибыла в Кале, где встречавшие её англичане снова сошлись на том, что она хороша, воспитана и очень мила. Генрих не мог откладывать встречу с невестой и тайно поехал в Рочестер.

В отведённой для свидания короля и его будущей жены комнате никого не было — пару оставили наедине. Но говорить им было решительно не о чем, да и при всём желании невозможно: Анна не говорила по-английски, а Генрих, хоть и слыл полиглотом, не снизошёл до беседы по-немецки. Невеста ему не понравилась, и, просидев с ней вместе около часа, он вышел из комнаты с твёрдым намерением помолвку расторгнуть.

— Вы обманули меня! — кричал король, обрушивая свой гнев на всех, кто был рядом. — Эта страшная кобыла не мила и не прелестна! Она молчит, словно глупая корова! Я на ней жениться не буду!

Король напоминал маленького ребёнка, которому подарили неудачную игрушку. Кромвель кусал губы: расторгнуть помолвку и вернуть невесту обратно на родину означало нажить себе ещё одного смертельного врага. А врагов вокруг было и так предостаточно.

— Нам она понравилась, ваше величество. Может быть, вам стоит попытаться присмотреться к этой девушке получше. Брачный договор подписан. Если мы вернём Анну назад, то скандал неминуем.

— Ладно, я попробую к ней привыкнуть. — Генрих понимал, что отделаться от непонравившейся невесты так просто не удастся. — Она не только похожа на кобылу, но от неё и пахнет так же ужасно, — добавил он, передёрнув плечами, — если я не смогу выполнить свой долг в постели, вам всё равно придётся подумать о том, как меня с ней развести. Так что лучше подумайте об этом заранее.

После того как Матильда исчезла, Фредерико практически не улыбался. Как рассказывали родственники, она пропала, уехав к нему в Испанию. Якобы приехал какой-то человек от Фредерико и сказал Матильде, что ей надо ехать к мужу. На самом деле Фредерико понятия не имел, кто и зачем приезжал к его жене. Он искал её везде, где мог, но следы Матильды терялись ещё во Франции. До какого-то места Фредерико понимал, где она проезжала, но очень скоро ниточка, которая вела его к цели, обрывалась, не оставляя даже лучика надежды.

— И зачем она туда поехала? — не переставая, задавал себе вопрос Фредерико. — Послушала непонятно кого.

Прошёл год. И в момент, когда Генрих разочарованно смотрел на свою очередную невесту, Фредерико снова приехал в Англию. Граф де Вилар встречал его в Лондоне.

— Представь себе, Генрих в четвёртый раз женится! — воскликнул при встрече. — Поговаривают, жена ему не понравилась. А что делать? Вернуть назад не получилось.

На эшафот, — проговорил Фредерико, — и её туда же. Или в монастырь. Или ещё куда-нибудь, — он безучастно перечислял методы избавления от королевы.

— Что-то мне не нравится твоё настроение, — де Вилар нахмурился, — ты так и не нашёл Матильду? Ты был в Испании?

— Да, она ехала в Толедо, в дом моих родителей. Так, по крайней мере, мне сказали её родственники. Но до Толедо Матильда не доехала. То есть даже до самой Испании, не знаю, добралась ли? — Фредерико устало махнул рукой.

— Но зачем было кому-то отправлять её в Испанию, не пойму? — удивился граф. — Странный поступок. У тебя есть враг? Кто-то, кто хочет причинить тебе боль, отомстить?

— Скорее всего, есть, — кивнул Фредерико. — Я несколько лет выполняю поручения разного толка. С моей помощью отправляют тайные письма, которые я развожу чуть ли не по всей Европе. Оплачиваются мои услуги очень хорошо, но вот только не из-за них ли пропала Матильда?

— М-да, — промычал граф, не отягощённый ни женой, ни детьми, — я всегда думал, что все эти тайные поручения могут выйти боком тому, кто их выполняет. Впрочем, подобные мысли никогда не мешали мне продолжать делать свою работу.

Фредерико тяжело вздохнул:

— Ладно, оставим этот разговор на время. Что происходит в Англии? Зачем вы хотели меня здесь видеть?

— Англия, как всегда, сама по себе. Тут всем плевать на то, что думает Европа. Генрих задумал жениться и перебрал чуть ли не всех достойных невест из Испании и Франции. Некоторых весьма смущала его репутация. Иметь трёх жён, из которых две умерли явно не своей смертью. В итоге невеста прибыла из Германии, а он и ею не доволен.

— Что так?

— Говорят, счёл её некрасивой и дурно пахнущей. Даже не может выполнять свой супружеский долг. Ходят слухи, она так и осталась девственницей. Но все остальные от королевы в восторге. У неё спокойный, дружелюбный характер, и она в прекрасных отношениях с детьми Генриха.

— И с Марией? — удивился Фредерико, помня о пренеприятном характере старшей дочери короля.

— Представь себе, и с ней. Она возится с маленьким Эдуардом и играет с Елизаветой. А с Марией ведёт беседы на религиозные темы. Та хочет превратить мачеху в истинную католичку. Королеве, по-моему, всё равно.

Граф задумался. Он внимательно посмотрел на своего слугу. Не провалит ли он очередное поручение, если все его мысли заняты пропавшей женой? С другой стороны, муж, разыскивающий свою жену, не вызовет подозрений, разъезжая по всей Испании.

— Итак, — де Вилар хлопнул Фредерико по плечу, — думаю, ты не будешь возражать против того, чтобы отправиться в Толедо? Потом, скорее всего, надо будет съездить и в другие места. Заодно попробуй разыскать Матильду в самой Испании.

— Вы отправляете меня на родину? Когда вы сами были в Испании в последний раз? — поинтересовался Фредерико.

— Давно, — признался граф, — но я привык жить в Англии и не хочу отсюда уезжать. Если только иногда во Францию. Не более. А ты передашь письмо моему другу Альеро де Альйо. Расскажи ему о Матильде. У него много знакомых повсюду. Вдруг удастся что-то разузнать.

— Спасибо, — искренне поблагодарил графа Фредерико, — хотя надежды найти Матильду осталось мало. Я уже почти смирился с тем, что потерял её навсегда.

Некоторое время испанец оставался в Лондоне. Он ждал, когда граф даст ему последние указания, касающиеся поездки в Испанию. При дворе английского короля мало что менялось: пожалуй, чаще всего менялись жёны, да ещё становился всё толще король. В отличие от высокого, но не полного Франциска и уж тем более в отличие от худощавого Карла, Генрих возвышался над окружавшими его людьми, как скала. Правда, ему всё труднее было ходить, всё реже он выезжал на охоту, всё реже устраивал турниры. Новая жена не прибавляла ему прыти.

«Найдёт в итоге себе новую, — подумал Фредерико, — не тот человек Генрих, чтобы терпеть нелюбимую жену».

В начале 1540 года он покинул Англию. Плыть предстояло к берегам Испании. Привычная дорога через Дувр в Кале сменилась на путь, лежавший через море напрямую к цели путешествия. Фредерико был рад снова не заезжать во Францию. Там всё ему напоминало о любимой Матильде. Да и море обычно его отвлекало от грустных мыслей, обуревавших Фредерико во время путешествия по суше. Море редко бывало спокойным, волны и ветер мешали предаваться горьким раздумьям.

Так, Фредерико пустился в плавание на одном из торговых кораблей, державших курс через Испанию в Африку. Приняли его на борт по рекомендательному письму, написанному графом, так как запросто брать с собой незнакомых людей у торговцев принято не было. Несмотря на письмо, они смерили Фредерико подозрительным взглядом, но пустили на корабль, велев не совать нос не в свои дела и сидеть тихо, что бы там ни происходило во время плавания.

Корабль пустился в плавание в феврале, и погода вовсе не желала путешествующим удачи. Штормило, проливной дождь заливал палубу, а на небе не было видно ни единого просвета. Лишь чёрные тучи нависали над тёмно-синим морем, изрыгавшим из себя пену, водоросли и бог ещё знает что.

— Никто не подумает, что в такую погоду ты поплывёшь па корабле. Тебя будут ждать во Франции, — предупредил де Вилар, — мы обманем всех, кто готовится к встрече. Путь предстоит непростой и долгий. Но торопиться нам не следует. Главное, довести бумаги до адресата.

— Боюсь, пропущу тут в Англии очередной развод короля, — невесело пошутил Фредерико, — передайте Генриху, чтобы потерпел жену подольше.

— Передам, — рассмеялся граф, — поезжай спокойно. Тут тебе беспокоиться не о чем. В Англии жизнь будто застыла. Видимо, все свои войны они отвоевали, казнили, кого могли, и пока предоставляют действовать остальным. Никто им не указ.

Испанцы Генриха недооценивали, но даже и не догадывались насколько…

Глава 4 Июль, 1540 год

Странное было время. С одной стороны, ей стало интересно. Люди приобретали лица и характеры, к ним у неё вырабатывалось собственное отношение, чувства окрашивались в разные цвета, и постепенно из жизни исчезал серый. Но с чем-то Елизавете всё равно было сложно справиться. Например, с быстрым исчезновением жён отца. Не успела она успокоиться после смерти Джейн, как при дворе появилась Анна. Крупная, высокая женщина обладала приятным характером и быстро подружилась со всеми вокруг, включая Бэт. Пышной свадьбы не было, но не в свадьбе же дело.

Прошло всего полгода, и очередная мачеха хоть и не умерла, но перестала быть папиной женой. Елизавета начала путаться. Она не понимала, почему отцу больше не нравится Анна. Бэт и не подозревала, что жена не нравилась Генриху с самого начала и он пытался от неё избавиться ещё с момента знакомства. Прошло шесть месяцев — повод развести короля с его женой нашёлся. Как обычно, главную скрипку сыграл Томас Кромвель.

— Итак, мы добились развода на том основании, что Анна Клевская была уже обручена несколько лет назад. А также на том основании, что брак должен считаться недействительным — король не лишил её девственности. Он не может выполнять свой супружеский долг, а значит, в браке не появятся дети. Королю нужна другая жена, с которой он сможет иметь детей.

Все покивали и согласились. Генриху же вообще было на формулировку наплевать. В последнее время он всё больше и больше мучился из-за болей в ноге и в такие моменты бывал в страшном гневе, обрушивая его на всех, кто находился рядом.

Оставалось только получить согласие королевы. Ей предлагались прекрасные условия, по крайней мере по сравнению с эшафотом. То, что огласил ей сэр Томас, привело Анну в восторг.

— Вам предлагается стать любимой сестрой короля, передаётся один из королевских дворцов для проживания, щедрое содержание и штат прислуги, — перечислял Кромвель.

«Любимой сестрой» в своё время не захотела становиться первая жена Генриха, настаивая на том, что их брак был законным. Но Анна сопротивляться не стала — сестра так сестра. Её ставили в один ряд с ближайшими родственниками короля. Первой после его следующей жены и дочерей. Неплохое место. Весьма почётное.

И Елизавета смирилась с неизбежным: Анна остаётся живой и невредимой, не уезжает из Англии, продолжает приезжать в Хэтфилд Хаус навещать Бэт.

— Мне здесь понравилось, — объясняла Анна своё нежелание возвращаться на родину, — люди приветливые, много развлечений, красивой одежды и украшений, — она говорила, немного коверкая английские слова, но в целом понятно и правильно, — и я привязалась к тебе, — новоявленная сестра короля потрепала Елизавету по щеке, — и к Эдуарду.

Против общения бывшей жены со своими детьми Генрих ничего не имел. Поэтому для них с разводом практически ничего не изменилось. Но Елизавете стало всё-таки не по себе. Ей хотелось постоянства, которого никак не хватало. Она от всей души полюбила маленького брата — единственную память о Джейн — и проводила с ним всё время, что могла. Бэт и сама ещё была мала, но боль утраты так глубоко поселилась в сердце, что она пыталась всеми силами показать Эдуарду, как его любит.

Тогда в июле не стояло обычной несносной жары, и дети много времени играли в саду. К ним часто приезжала Анна, которую уже, пожалуй, любил весь двор, за исключением короля, конечно. Хотя и Генрих тоже с удовольствием начал общаться с бывшей женой.

— В качестве сестры она меня вполне устраивает, — говорил он, — хорошая, добропорядочная женщина. С ней бывает интересно поговорить. Но любить я её не могу.

За труды тяжкие сэру Томасу пожаловали титул графа Эссекса — так что Кромвель за организацию развода с Анной Клевской получил от короля неслыханную награду. Он поднаторел не только в аннулировании браков, но и в умелом обращении с Генрихом. Стараясь не перечить королю, он в то же время умудрялся проталкивать собственные идеи, получая от этого немалую выгоду.

Потихоньку Елизавета начинала читать. Её обучали сразу трём языкам: собственно родному английскому, французскому и латыни. Она всё схватывала на лету и с лёгкостью, удивлявшей в шестилетней девочке, читала сложные тексты.

— Давай поиграем, — часто предлагала Анна, — оставь книжки. Я и сейчас, сказать по правде, читаю с неохотой. В твоём возрасте я столько не училась. Я вообще не училась в твоём возрасте, — и «сестра» короля расхохоталась.

— Что же вы делали? — удивилась Бэт. — Постоянно играть неинтересно. Я играю с Эдуардом, потому что он — малыш. Ему и трёх лет пока нет. Думаю, в три года я тоже с удовольствием играла.

Анна покачала головой и нежно провела рукой по рыжим волосам принцессы. Ей хотелось пожалеть Елизавету, но почему-то девочка жалости не вызывала. Она не казалась несчастной и забитой. В Бэт чувствовалась сила её отца, стальной стержень, поддерживавший это маленькое тельце, облачённое в тяжёлое бархатное платье, и не дающий согнуться под ударами, которые сыпались на её головку.

— Меня воспитывали не так, как тебя, — снова заговорила Анна, — у меня было мало возможности общаться с другими людьми, я не читала и не играла на музыкальных инструментах, не танцевала. Мои платья, Бэтти, не были такими прекрасными, как у тебя.

— Должно быть, это ужасно скучно — так проводить своё детство, — Елизавета сжала губы и посмотрела на бывшую мачеху глазами, которые, казалось, видели её насквозь.

— Нет. Я же не знала, как ещё можно проводить детство. — Но я много играла, гуляла по парку. А иностранный язык, как видишь, можно выучить и будучи взрослой.

— У меня уже получается неплохо писать стихи, — похвасталась Бэт, меняя наскучившую тему, — я пишу на латыни, потому что этот язык мне нравится больше других.

— Но зачем он нужен? — пожала плечами Анна. — На латыни никто давно не говорит.

— Вы всё-таки ничего не понимаете, да? — иногда беседуя с Анной, Елизавета начинала понимать, почему отец с ней расстался. Правда, вряд ли бы она смогла это чётко выразить словами, но где-то в глубине души Бэт решение Генриха оправдывала, — разве так важно, что никто на этом языке не говорит? На нём написано столько книг! Их же надо как-то читать, — втолковывала она Анне, словно шесть лет тут было ей.

Неподалёку на лужайке вместе с няней играл Эдуард.

— Пойду к ним, — показала в их сторону Анна. Она встала со скамейки и направилась к принцу. Бэт взяла в руки на время отложенную книгу. Но сосредоточиться на ней не смогла. Она вспоминала вчерашний день, когда к ней в гости привезли Роберта Дадли. Вот он её понимал хорошо, хоть и не был взрослым. Они виделись редко, но каждый раз были рады видеть друг друга и с удовольствием начинали разговаривать. Когда-то Бэт и Роберт вместе играли. Теперь они говорили о книгах, о музыке и дальних странах.

Елизавета вздохнула. Она снова попыталась начать читать. Перед собой вместо лужайки Бэт видела бушующее море, большие корабли, плывущие навстречу друг другу. В воздухе вместо запаха цветов стоял запах гари. Палили пушки, поверженные корабли были объяты пламенем. Люди бежали по палубе и бросались в воду, отчаянно пытаясь спастись. Слышались крики и треск разламывающегося дерева…

— Ага, вот ты где спряталась! — Громкий голос отца неожиданно ворвался в сознание Бэт. Она подняла голову и увидела его прямо перед собой.

— Извините, отец, я не заметила, как вы подошли, — проговорила Елизавета, спешно сползая со скамейки, чтобы сделать реверанс.

— Мне сказали, что ты делаешь успехи. — Генрих взял у Бэт книгу и с интересом пролистал несколько страниц. — Тебя интересуют морские битвы?

Елизавета кивнула. Отец возвышался над ней, как огромная гора, но ей страшно не было. Она знала, что у него теперь постоянно болит нога из-за раны, полученной во время охоты. Бэт показала пальчиком на больное место:

— Как ваша нога?

Генрих взял Бэт под мышки, поднял в воздух и поставил на скамейку. Теперь они стали почти одного роста. Посмотрев ей прямо в глаза, король произнёс:

— Иногда болит. Рана никак не заживает. Но есть боль, которая гораздо сильнее, и она поселилась в моём сердце.

— А её можно вылечить? — Бэт хотелось погладить отца по голове, но она полагала, что так делать нельзя. По голове гладят детей, а не взрослых, тем более королей.

— Нет. Я сделал много плохого и неправильного, Бэтти. Ничего нельзя исправить, потому и болит сердце. — Он резко опустил Елизавету на землю и пошёл прочь. Высокая, крупная фигура отца ещё долго не исчезала из виду, мелькая между деревьями парка.

Неожиданно Бэт почувствовала, как и у неё заболело сердце. Ей захотелось догнать отца, сказать, как она его любит, и всё-таки погладить по голове. Пусть он король, не ребёнок и очень большой. Взрослых королей тоже нужно иногда кому-нибудь жалеть. Она вздохнула и побрела во дворец. Скоро должен был начаться урок музыки.

На скамейке осталась лежать книга о великих морских сражениях. На лужайке Анна играла с Эдуардом, который рос хилым и слабым мальчиком. Вот и сейчас он тихонько сидел в тени, отбрасываемой раскидистым дубом. Генрих ненадолго остановился возле сына и покинул дворец.

— Как дела у вашего высочества? — поинтересовался учитель музыки.

— Спасибо, хорошо, — ответила Бэт.

— Что нового вы узнали за те дни, что мы не виделись?

— Я узнала, как болит сердце, — серьёзно сказала девочка, — оказывается, оно у меня болело и раньше, а я думала, что болит душа. Мне просто никто не говорил раньше, что это сердце.

— По-моему, сердце и душа находятся в одном месте, — задумчиво произнёс музыкант.

— Может быть, вы и правы. — Бэт устроило такое объяснение, и она начала открывать ноты…

Нет, он не мог её найти. В какой-то момент Фредерико подумал, что ему вся предыдущая жизнь привиделась. В самом деле, он лишь скачет из страны в страну, или плывёт на корабле, или идёт пешком, закинув за плечи мешок. У него нет дома, нет семьи и друзей — только дорога, звёзды, небо и солнце, а чаще, к сожалению, дождь и ветер. Почему ему редко везло с погодой? Наверное, Господь редко благословлял его в путь. Потому что редко его миссия бывала благородна.

Вначале, когда он помогал первой жене Генриха, Фредерико искренне верил в чистоту помыслов тех людей, которые его отправляли туда-сюда с тайными посланиями. Позже он узнал, что далеко не всегда их целью была помощь Екатерине. Но Фредерико смирился, получая за свои услуги неплохие деньги, и перестал задумываться над тем, что везёт в очередной раз.

Теперь же он сидел в грязной, богом забытой таверне в одном из самых отвратительных кварталов Толедо. Де Вилар велел ему ждать некоего человека, который разузнал кое-какую информацию о Матильде. Фредерико не верил в удачу, просто потому что не верил уже вообще ни во что. Он понуро ковырял ложкой в миске, наполненной вонючей жижей, которую хозяин называл супом. В тёмно-коричневой похлёбке плавали пара бобов и жилистый кусок мяса.

— Эй, парень, не меня ли ты ждёшь? — Здоровый мужичина плюхнулся за стол к Фредерико. — Хозяин, принеси кувшин вина, — гаркнул он в сторону, — и хлеба!

— Вы от графа? — спросил равнодушно Фредерико. Он не сомневался, что посетитель пришёл на встречу именно с ним, — в таверне просто-напросто больше никого и не было.

Мужчина кивнул и отхлебнул вина, отправив в рот кусок хлеба.

— Мне поручили кое-чего узнать для тебя. Ты ведь ищешь женщину из Франции?

— Она не женщина из Франции, она — моя жена, — поправил Фредерико.

Не переставая жевать, мужчина хмыкнул и продолжил:

— Матильда в Испании.

— Где? — встрепенулся Фредерико. — Не может быть! Где она? В каком городе? Я искал её повсюду.

Собеседник спокойно выпил ещё вина. Потом посмотрел прямо ему в глаза:

— Она добралась до Испании, и кто-то ей сильно в этом помогал. Кто вывез твою жену обманом из Франции и кто привёз сюда, я выяснить не смог. Но этот незнакомец очень богат и знатен. На всём их пути из Франции в Испанию пахнет деньгами. — Мужчина повёл носом, словно надеясь учуять запах денег в таверне.

— И где же Матильда? — Фредерико готов был задушить здоровяка, если тот будет рассказывать всю историю так долго.

— Она не в Толедо, — процедил тот сквозь зубы и оглянулся. Впрочем, в пустой таверне их никто не слышал. — В Кадисе.

— Что она там делает?! — воскликнул Фредерико. — Я сейчас же еду за ней!

Мужчина привстал и хлопнул его по плечу:

— Погоди. Не торопись. Граф велел выяснить, кто её там держит. Мы узнаем и только тогда сможем действовать.

Из таверны Фредерико вышел, едва держась на ногах.

Но не от усталости у него подгибались колени, а от волнения, бессилия и злобы на самого себя. Он согласился остаться в Толедо в ожидании дальнейших указаний графа. А ведь по-хорошему надо бы мчаться в Кадис и разыскивать Матильду, несмотря ни на что и ни на кого.

Однако и в этот раз Фредерико подчинился обстоятельствам. Он побрёл к дому, вспоминая о том, как впервые познакомился с Матильдой. Тогда ему казалось, что он может всё, что судьба на его стороне и всё складывается как нельзя лучше. Его не смущало отсутствие денег, неопределённость сложившейся ситуации. Перед ним стояла красивая девушка, фрейлина французской королевы, а остальное не имело значения.

Вскоре граф отправил Фредерико в Англию с очередным заданием. Чьи интересы преследовал де Вилар, для него оставалось загадкой. Судя по тому, когда и куда посылали Фредерико, граф играл на стороне французов, пытавшихся поссорить Генриха и с испанцами, и с Римом. Письма испанец передавал некоему высокопоставленному лицу из окружения короля. Кто это был, Фредерико мог только догадываться — с ним встречался человек в маске и надвинутой на глаза шляпе.

В июле Генрих умудрился аннулировать очередной брак, отношения с Римом окончательно испортились, хотя, казалось бы, куда уж им быть хуже. Но принимаемые английским королём решения, которые он даже не пытался согласовывать с папой, продолжали вызывать гнев. Как догадывался Фредерико, граф развитием событий был вполне доволен. Единственное, что оставалось загадкой, так это кто будет следующей женой любвеобильного короля. За тем, видимо, и отправляли Фредерико в Англию — указать на выгодных для французов персон женского пола.

Конечно, мысли о Матильде не оставляли, но граф пообещал узнать всё, что возможно.

— Гийом, с которым ты встречался в таверне, знает своё дело, — заверил де Вилар. — Видишь, он сумел проследить весь путь Матильды от её дома до Кадиса. Что, кстати, оказалось не таким уж трудным делом. Многие запомнили богатого вельможу, с которым путешествовала красивая француженка.

— Но зачем, зачем она с ним поехала?! — опять задал мучивший его вопрос Фредерико.

— Тебе же уже объяснили её родственники: человек сказал, что он от тебя. Она поверила и поехала. Женщины часто ведут себя простодушно, — хмыкнул граф.

— Если он её обманул, то что он хочет? — недоумевал Фредерико. — Держат Матильду в Кадисе давно. От меня ничего не требуют и её не отпускают. Не пойму.

— Вот это и постарается разузнать Гийом, — терпеливо втолковывал де Вилар, — тебе там появляться рискованно. Этот человек может знать тебя в лицо. Он испугается и неизвестно, что предпримет.

Оставалось только согласиться с доводами графа. Привычным путём Фредерико отправился в Париж забрать письмо и затем — в Лондон. На этот раз Ла-Манш не штормило. Без всяких преград он добрался до конечной цели своего путешествия. В Лондоне только и говорили о разводе короля. Как понял Фредерико, Анна понравилась всем, кроме Генриха. А ведь жену искали ему долго: ни французские, ни испанская принцессы ни в какую не соглашались выходить замуж за короля, который рубит головы своим жёнам, аннулирует с ними браки или они просто-напросто мрут во время родов. Прямо скажем, картина складывалась ужасная. Не все в этом винили самого короля, многие перекладывали ответственность на проклятие, витавшее над родом Тюдоров.

— Говорят, — делился с Фредерико случайный знакомый, остановившийся на том же постоялом дворе, — их власть не может быть крепка, потому что получили они корону нечестным путём. Тюдоры — незаконные наследники престола, — шептал он на ухо Фредерико, оглядываясь по сторонам. — Господь не даёт Генриху сыновей, потому что не хочет, чтобы они продолжали править страной. Да ещё ведь наш король проклят папой. И не единожды. Ему хоть бы что: он под защитой дьявола. А вот жёны его умирают одна за другой. И дети тоже, — пьяный собеседник откинулся на стуле, довольный произнесённой речью.

— Но последняя жена осталась в живых, — заметил Фредерико.

— Она — немка. Говорят, их так просто не сживёшь со света. И потом, бывшая королева согласилась стать сестрой короля и особенно с ним не спорила. Так что ей достался дворец, деньги и положение при дворе. Впрочем, кто знает, что её ждёт дальше?

«Интересно, что пишут по этому поводу в письме из Парижа?» — задал сам себе вопрос Фредерико. Его так и подмывало открыть послание и прочитать его содержимое. Все эти годы он сдерживал себя, как мог, не без оснований полагая, что незнание отчасти делает его жизнь более безопасной: «Ignorance is blessing»[5].

Вернувшись после ужина к себе в комнату, он достал из-за пазухи сложенный листок бумаги, запечатанный большой сургучной печатью. Покрутил его и так и эдак. Поднёс поближе к свечке. Ничего не просвечивало сквозь плотную бумагу. Отрывать печать Фредерико не решился: удастся ли снова её прилепить обратно, он не знал, так как никогда не пытался такое проделать.

«Сначала попробую запечатать обычный лист бумаги. Потом отлеплю и попробую прилепить снова. Вот так и выясню, заметно ли будет, что письмо читали».

Почему Фредерико вдруг захотелось начать читать послания, которые он перевозил, ему самому было непонятно. Но желание прочно засело у него в голове, не отпуская. «И что с того? — размышлял он ночью, ворочаясь с боку на бок. — Какое мне дело до всех этих королевских интрижек? Спокойно возил эти письма, а тут вдруг решил почитать, что они там пишут…»

Так он и заснул под утро, не догадываясь, что порой нашими поступками руководит сам Господь, направляя их туда, куда мы сами иным путём никогда не попадём.

Светало. Скоро в Англии должна была появиться новая королева. Пятая жена Генриха Восьмого, третья мачеха для Марии, Елизаветы и Эдуарда.

Глава 5 1540 год. Продолжение

Одна рука даёт, другая отбирает. Если бы только на этом король остановился. Но в странном порыве наказать Томаса Кромвеля он пошёл гораздо дальше: Генрих его просто-напросто казнил. То есть сначала, как это принято, посадил в Тауэр, а потом уже отрубил голову. Всем такой поступок казался странным, но если бы Фредерико читал письма, которые он возил из Франции в Англию, то он легко смог бы объяснить, что произошло. Впрочем, до поры до времени испанцу подобное в голову не приходило.

Новоявленный граф Эссекс умолял короля его помиловать, но вокруг было слишком много врагов, заинтересованных в том, чтобы сэра Томаса убрали.

Елизавета помнит, каким был тогда отец. Он весил сто сорок килограммов, а то и больше, потому что ел часто и много, ни в чём себе не отказывая. Генрих с трудом двигался, но в то время ещё ходил сам. У него страшно болели ноги, особенно та, на которой никак не хотела заживать рана. Он стал гораздо раздражительнее, чем раньше, из-за постоянной, не утихающей боли. Его голос пугал окружающих теперь не потому что грохотал, как волны, обрушивающиеся на берег во время шторма, а потому что гнев короля превратился в неконтролируемый поток, готовый смести со своего пути всякого. Но Бэт отца, как и прежде, не боялась. Она его жалела…

— Кромвель, — Генрих поднял тяжёлый взгляд на герцога Норфолка, — в чём мы его обвиняем? Он находится в Тауэре и ждёт суда. Надо что-то решать.

— Если ваше величество распорядится, то Кромвеля казнят без суда и обвинительного приговора, — вкрадчиво произнёс герцог. — Зачем устраивать суд, если граф Эссекс всё равно будет твердить, что невиновен?

Нога заболела сильнее, чем обычно. Королю хотелось закончить надоевшую беседу как можно быстрее.

— Он подобрал для вас неподходящую жену, — продолжал Норфолк.

— Он же и исправил собственную ошибку. Кромвель нас развёл. — Генрих, с трудом поднявшись из огромного кресла, пересел к столу.

— Сначала подобрал жену, а потом с ней развёл. Не кажется ли вам такой поступок странным? Стоило ли изначально настаивать на этом браке? Это же была его идея.

Генрих, постанывая то ли от удовольствия, то ли от боли, вонзил зубы в сочный кусок мяса. По массивному подбородку потёк жир. Он капал на рубашку, но король не обращал на это ни малейшего внимания.

— И потом, — не унимался Норфолк, — слишком уж он рьяно проводит церковную реформу. Не много ли денег скопилось в его собственных карманах? И не слишком ли он настаивает на реформировании? Англия не отказывается от католической веры, мы только перестали признавать единовластие папы, — герцог откашлялся, — потому что единственным указом нам служит желание вашего величества.

Генрих продолжал есть. В полной мере наслаждаться пищей ему мешал продолжавший говорить герцог. «Надо выставить его за дверь», — подумал король.

— Хорошо. Мы велим казнить Кромвеля без суда. Мне вполне достаточно того, что вы сказали, для вынесения приговора, — Генрих протянул руку за следующим куском, — идите.

— Простите, ваше величество, прежде чем я покину вас, осмелюсь обсудить ещё один, на сей раз последний вопрос. — Норфолк согнулся перед королём в три погибели. — Простите, что мешаю, но он не отнимет много времени.

Король вздохнул. Дела государственные превыше всего.

— Говорите, — Генрих взял серебряный кубок с вином и громко икнул, — только быстро. У меня есть и другие дела.

— Конечно, — герцог успел к тому времени разогнуться, но не счёл для себя за труд поклониться снова, — я о вашей новой жене…

— Вы заблуждаетесь, — загоготал король, — я на днях развёлся с Анной Клевской и просто не успел жениться вновь. Времени было мало, — он продолжал икать, пить вино и смеяться.

— Я заметил, ваше величество, что вам нравится моя племянница, Кейт, — осторожно проговорил Норфолк, — она составила бы вам прекрасную партию.

Генрих вспомнил очаровательную, юную девушку, фрейлину его бывшей жены. Её карие глазки всегда ярко блестели, она мило улыбалась, когда принимала подарки от короля, и искренне его благодарила. Эдакое чудное дитя! Король непроизвольно заулыбался, и неожиданно икота прекратилась. Приняв это за доброе знамение, он покивал:

— Да, Кейт мне нравится. Это правда.

— Почему бы вашему величеству не взять её в жёны? Моя племянница прекрасно воспитана, и её родословная весьма благородных кровей.

Тут королю пришла в голову неприятная мысль: Кейт Говард не только приходилась герцогу племянницей, она ещё и была кузиной второй жены Генриха. Как только он представил себе Анну Болейн, его рот скривился в горькой усмешке.

— Кейт скрасит вам одиночество. Она молода, красива и неиспорченна. Моя племянница будет верной и преданной женой. — Герцог не отставал. Цель женить короля на родственнице придавала сил и смелости. Тем более он видел, что Генрих колеблется. Он побоится брать в жёны ещё одну невесту из Европы. Опять подсунут невесть кого! Одной любимой «сестры» королю вполне достаточно. Пускаться в путешествие, чтобы посмотреть на товар лицом, Генрих не сможет. Слишком уж он стал для подобных перемещений тучен и нездоров…

Самому Генриху в этот момент стало совсем плохо. Он вытер рот и махнул платком в сторону герцога.

— Идите же! — приказал он. — Кромвеля казнить за измену королю без суда. А я и правда женюсь на Кейт. Подготовьте всё необходимое для казни и для свадьбы. Ступайте, ступайте. Вы и так отняли у меня слишком много времени!

Дверь за герцогом закрылась. Никто больше не мешал королю есть. Он представил себе юную невесту и велел привести её к нему. Кейт всегда умела улучшить настроение Генриху. Вот уж поистине радостное и живое существо.

Когда она вошла в комнату, король не заметил и тени отвращения на её лице. Всё-таки когда ты готовишься вот-вот стать королевой, пусть даже пятой по счёту, надо держать себя в руках. Старого, толстого, неповоротливого мужа с гноящейся ногой и похотливым взглядом вполне можно терпеть, если твоя цель ни много, ни мало — корона на голове. Насколько голова глупенькая — неважно, главное — чтоб по эшафоту не покатилась.

Ей было почти семь, и свадьбу Елизавета помнила хорошо. Никакого великолепного зрелища, никаких балов и больших празднеств. Позже, правда, отец регулярно устраивал для молодой жены праздники и даже сам пытался с ней танцевать. Но нога болела, а большой вес не позволял много двигаться. Кейт всегда была в хорошем настроении и постоянно улыбалась. Отец заваливал её подарками. Восторгам не было предела: меха, драгоценности и даже замки сыпались на Кейт в изобилии.

Бэт относилась к ней хорошо. Один был недостаток у мачехи — уж больно она была глупа. Всё образование Кейт сводилось к тому, что в доме тётки она отлично научилась флиртовать с мужчинами. Эта наука Елизавету пока не интересовала, а больше с Кейт и говорить-то было не о чем. Они, тем не менее, сдружились. Бэт искренне полюбила Кейт, потому что других подруг у неё не было, а со старшей сестрой отношения никак не складывались. Мария постоянно Елизавету обижала и категорически отказывалась вести себя как-то иначе. Да и виделись они редко: Мария жила в замке вдали от Лондона.

Конечно, всех поданных более всего радовало отличное настроение короля. Несмотря на постоянные боли, он стал меньше жаловаться и срываться на окружающих. Генрих даже пожалел о скоропалительной казни Кромвеля. Длилось его раскаяние недолго — ведь часть замков сэра Томаса он подарил Кейт. Ей также достались и бывшие владения Джейн. Генрих был готов делать что угодно, только бы увидеть радость на лице жены.

Но глупость есть глупость: there is no sin except stupidity[6]. Кейт хотелось внимания мужчин помоложе. Она позволяла себе слишком многое в отношениях с ними. До поры до времени ей это сходило с рук. А что Бэт? Ей-то и подавно было всё равно — Кейт была забавна, мила и прекрасно с ней ладила. Елизавета старательно стирала из памяти прошлое, надеясь, что завтрашний день принесёт ей чуть больше тепла и душевного покоя. Иногда она прислонялась своей головкой к плечу мачехи, закрывала глаза и представляла рядом с собой мать. Одиночество и боль ненадолго оставляли Бэт, принося на время долгожданное облегчение.

Перед глазами Фредерико разворачивался захватывающий спектакль: король развёлся, король велел казнить своего лучшего советчика и помощника в делах альковных, король женился. Передав письмо по назначению, испанец думал, что пройдёт некоторое время, пока Генриху подыщут жену. Но нет, к удивлению многих, он выбрал фрейлину своей любимой «сестры» и, не долго думая, обвенчался.

Вестей от графа не было, да и не могло быть так скоро. Конечно, Фредерико времени зря старался не терять. Он изучил все возможные способы незаметного вскрытия писем и изготовления сургучных печатей. Но просто сидеть в Лондоне, колдовать над бумагой, сургучом и наблюдать за английским двором Фредерико позволить себе не мог. Он решил не ждать дальнейших распоряжений и ехать в Кадис самому. В этот-то момент ему и передали очередные письма: одно в Париж, другое графу, находившемуся в Испании. Фредерико был рад снова пуститься в путь.

Приехав в Дувр, он нашёл себе комнату для ночлега и, поужинав, сел за изучение писем. Первый раз приступать ко вскрытию тайных посланий было страшно. У него слегка дрожали руки, и, чтобы успокоиться, Фредерико несколько раз прошёлся по маленькой каморке с низким потолком.

— Надо решаться, — сказал он себе, — или не решаться. Но что-то делать надо. И почему раньше Господь не вкладывал в мою беспутную голову такие мысли?

Присев обратно за стол, Фредерико аккуратно срезал нагретым над свечой ножиком печать на первом письме и начал читать. В Париж писали о том, что всё прошло так успешно, как и не ожидали. Кромвель обезглавлен без суда.

— Ага, вот почему Генрих принял такое непонятное решение, — пробормотал Фредерико, — оказывается, его к нему умело подтолкнули. Правда, думали, что посадить Кромвеля в Тауэр и затем казнить будет долгим делом. Но король особенно в суть не вникал и сделал всё быстрее, чем кто-либо предполагал.

Фредерико снял слепок со срезанной печати и сделал точно такую же. Письмо было снова запечатано. Со вторым он расправился уже быстрее и увереннее. Но вот содержание письма его удивило — в нём шла речь о самом Фредерико.

«Из Франции он будет отправлен в Испанию самой опасной дорогой из всех. Думаем, его смерть не вызовет никаких подозрений. В Париже подготовят письмо, которое будет необходимо передать в Пиренеях. Если его до этого не съедят волки, то убьют местные разбойники, коих в горах полным-полно. Будьте уверены, Фредерико до Толедо не доедет, а значит, не доедет и до Кадиса».

Второе письмо предназначалось лично графу. В последнее время тот переезжал с места на место, нигде не останавливаясь надолго. Но так ли это было в самом деле? Фредерико задумался. Точного местонахождения де Вилара он никогда не знал, кроме тех случаев, когда где-то был вместе с ним. А вот где находился Фредерико, граф знал всегда. У них было условлено, что Фредерико даёт о себе знать через людей графа, где он, когда и куда прибыл. А люди у де Вилара были везде.

Выходило, что, получив в Париже послание для графа, который якобы находится в Испании, Фредерико отправится на верную смерть.

«За что? Почему? Чем я ему не угодил, служа верно и преданно семь лет?» — задавал он себе вопросы и не находил ответа.

Тем не менее Фредерико решил ехать, как и было условлено, в Париж. Судя по всему, опасность там его не поджидала. Заодно он выяснит, что же его попросят отвезти в Испанию. А вот дальше придётся рассчитывать каждый свой шаг.

Ла-Манш, обычно неспокойный, бурлящий и постоянно штормивший, словно застыл. Водная гладь, по которой не пробегала даже рябь от ветра, отражала яркое летнее солнце. Вдали белели многочисленные паруса. Фредерико не верилось, что в кои-то веки он сможет пересечь пролив, не борясь ни с ветром, ни с волнами. Но мысли о графе не давали ему покоя. Он прекрасно помнил о том, что Матильду разыскали по поручению де Вилара, и выходит, что она тоже в опасности. Раз хотят избавиться от Фредерико, то и узнавать о Матильде незачем, и спасать её некому.

Больше всего Фредерико беспокоила собственная беспомощность — ведь когда не знаешь, почему тебя хотят убить, то трудно это убийство и предотвратить. Не понимаешь, за что оправдываться.

— Возможно, я просто слишком много знаю? — бормотал себе под нос Фредерико. — Граф не верит в мою верность и преданность? Считает, что я могу его предать? Рассказать что-то, чего и сам не ведаю?..

Бесполезно: сколько он ни ломал себе голову, ничего путного в неё не приходило. Так он и попал во Францию — со страдающей, не находящей покоя душой и разбегающимися во все стороны мыслями. В Париже у него забрали письмо и передали новое.

— В этот раз задание сложное, — послание передавал один из шотландских гвардейцев, служивших французскому королю, — тебе предстоит тяжёлый путь через Пиренеи. В горах тебя должен встретить наш проводник. Он проведёт дальше вглубь страны. Но где он сумеет тебя перехватить, неизвестно. Будь предельно осторожен — это самая опасная часть путешествия.

Фредерико молча покивал в ответ. Уверен он был в одном: вернувшись к себе, вскроет письмо. И, возможно, узнает правду.

«Человека, который передаст это послание, следует убить», — вот и всё, что прочитал чуть позже Фредерико. На листе бумаги были написаны лишь эти слова. Они не добавили ничего нового — ни ответа на вопрос «почему», ни ответа на вопрос «зачем». Он снова запечатал письмо и пошёл на улицу. Скоро он обнаружил то, что хотел. На земле, прислонившись к стене собора, в некотором удалении друг от друга сидели попрошайки. Фредерико выбрал самого молодого и крепкого. Поманил его к себе, показав монету. Попрошайка гут же поднялся с места.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Фредерико.

— Лион. А чего хочет господин? — спросил тот, сплёвывая и утирая грязным рукавом рот.

— Ты умеешь ездить на лошади? Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Испанию, — произнёс Фредерико, — я тебя одену, буду кормить и поить. Доедем до одного места, а дальше ты поедешь один. Денег на путешествие я дам.

Попрошайка почесал в голове. Сидеть возле одного и того же парижского собора надоело. Поездка в Испанию представлялась весёлым приключением, да ещё за которое неплохо заплатят.

— Хорошо, хозяин, пошли. С лошадью я как-нибудь справлюсь, — не оглядываясь на оставшихся товарищей, решил попрошайка.

Фредерико заставил своего нового попутчика помыться, дал ему новую одежду и накормил.

— Завтра выезжаем. Тебе следует выспаться. Ехать предстоит долго…

Вместе они добрались до подножия гор. Теперь, чтобы попасть в Испанию, путешественник, которому не достало ума ехать как-то по-другому, должен был углубиться в леса, окружённые горами и кишащие разным зверьем и разбойничьим людом. Бывший попрошайка из Парижа совершенно очевидно не подозревал о том, что ему предстояло. Фредерико стало его жаль — он посылал человека на верную смерть. Даже если он не погибнет от руки убийцы, то всё равно вряд ли сможет добраться до сколько-нибудь безопасной местности. Но собственная жизнь была испанцу дороже. А главное, он не мог рисковать жизнью Матильды — погибнет он, погибнет и она.

Лион попрощался с Фредерико и поскакал в сторону гор. У него было две возможности: ехать дальше, вперёд, куда велел хозяин, или повернуть назад. Назад повернуть он не мог, так как Фредерико сделал вид, что следует за ним.

— Дальше мы разделимся, — объяснил он, — дорога опасная. Так на нас обоих одновременно не нападут. Ты поедешь первым. Я тебя прикрою. Если мы потеряем друг друга из виду, езжай в Кадис. Буду ждать тебя там. — Зачем Фредерико добавил последнюю фразу, он и сам не знал…

Фигура Лиона скрылась вдали. Фредерико вздохнул и направил лошадь в сторону Ла-Рошели. Ему тоже предстоял долгий путь, но, как он надеялся, менее опасный, чем через Пиренеи. Фредерико собирался плыть в Кадис, чтобы разыскать там жену.

— Если мне понадобится стучать там в каждый дом, то буду стучать в каждый дом, — объяснял он лошади. Та вела ухом и делала вид, что слушала и всё понимала, — то есть сначала лучше проследить за каждым домом, а потом стучаться. Впрочем, надо следить только за богатыми домами, а это существенно экономит время.

Лошадь фыркнула, выражая своё согласие…

В Ла-Рошели, как и в Дувре, не штормило. Потратив на поиски полдня, Фредерико нашёл судно, которое шло в Кадис.

Глава 6 Февраль, 1542 год

Елизавета всё больше привязывалась к Кейт, но подружка из мачехи была никудышная. Слишком уж юная королева любила развлечения. Кейт окружала себя поклонниками, ей хотелось внимания. Она не ограничивала себя ни в чём, принимая щедрые подарки от короля и льстивые комплименты от фаворитов. Кейт с удовольствием общалась со всеми, включая «любимую сестру» короля Анну, устраивая романтические ужины, на которых присутствовал Генрих, Анна и сама Кейт. Короля эта черта жены умиляла, и он был даже готов простить ей отсутствие наследников.

То, что муж вызывал в ней чувство брезгливости, Кейт тщательно скрывала, но ничего не могла поделать со своим желанием получить в любовники более привлекательного и молодого мужчину. Весь двор замечал, как она флиртует то с одним, то с другим, но никто не осмеливался доложить об этом королю. Ведь Генрих был счастлив: несмотря на постоянные боли в ногах, незаживающую рану и огромный вес, он старался во всём соответствовать поселившейся рядом с ним молодости. Его настроение почти всегда было приподнятым, он улыбался и шутил, забывая обо всём вокруг.

Но слишком многим хотелось убрать Кейт с дороги. Её семья начала уж очень возноситься над другими, особенно дядюшка герцог Норфолк, который потихоньку занял место главного советчика короля. Все только и искали повод, чтобы доложить Генриху об изменах жены. Его по-прежнему боялись, поэтому рискнуть сказать правду до поры до времени никто не решался.

Кейт не чувствовала угрозы и вела себя всё менее и менее осмотрительно. Она уже практически и не скрывала своих романов, в открытую принимая у себя в спальне любовников. За её спиной шептались, а в её окружении появились фрейлины, которые только и делали, что подсматривали и подслушивали. Информация не собиралась по крупицам — она текла рекой. Кейт сама себе рыла яму, даже не догадываясь об этом. Её наивное и недальновидное поведение удивляло, но и развязывало руки врагам. В какой-то момент время словно остановилось. Застывшие в одном положении стрелки будто ждали сигнала, чтобы начать двигаться дальше. На сей раз с устрашающей скоростью, нагоняя упущенное…

В спальне короля царил полумрак. Всякий, кто к нему допускался, непроизвольно хотел зажать нос и выбежать из комнаты: запах в ней стоял отвратительный. Несмотря на постоянные перевязки, рана и язвы на ногах гноились и не наживали. Когда Генриху стало чуть лучше, к нему пришёл архиепископ Кентерберийский. Возвышенный когда-то королём до своего нынешнего положения, Кранмер считал делом чести всё-таки доложить Генриху о похождениях его жены.

— Ваше величество, — архиепископ неуверенно топтался на одном месте. Его предыдущая попытка предупредить короля о неверности жены потерпела крах. Осенью Генрих попросту выставил Кранмера за дверь, да ещё велел больше ничего подобного ему про Кейт не говорить, — ваше величество, — архиепископ откашлялся, — могу ли я снова привлечь ваше внимание к одной очень важной для Англии проблеме?

Генрих недовольно посмотрел на говорившего:

— Снова? Если вы уже пытались это сделать, ваше преосвященство, то, судя по вашим словам, неудачно. Надо ли опять обсуждать нечто совершенно бесполезное?

— Я не думаю, что наш разговор бесполезен. У нас появились неопровержимые доказательства, — архиепископ запнулся. Для него не было большей пытки, чем стоять в спальне короля, пропахшей мазями и гнойными выделениями, и произносить все эти слова, — доказательства того, что ваша жена вам изменяет. И что она вела неподобающий юной девушке образ жизни до свадьбы с вами и скрыла это.

Дело было сделано. Роковые слова сказаны. В комнате повисла звенящая тишина. Слышались лишь прерывистое дыхание Генриха да отдалённый звук колокола, доносившийся с улицы. Король застыл, словно огромное изваяние, вылепленное неумелым скульптором: он был непропорционально велик, голова склонилась набок, лицо, как маска, не выражало эмоций, перевязанные ноги стояли нелепо, будто отдельно от хозяина.

— Проводите расследование, — голос Генриха, обычно раскатистый и громкий, прозвучал тихо и печально, — я разрешаю её допросить, — и он замолчал, давая понять, что аудиенция окончена.

Вечером он потребовал перо и бумагу.

«Моё сердце не знает, что такое покой. Ни одна жена не приносила в мою душу тепла и света. Они, мой друг, либо сварливы и упрямы, либо внушают отвращение, либо изменяют мне в моём собственном доме и не знают благодарности в своих чёрных душах, — писал король Франциску, — последние новости о возлюбленной супруге лишили меня сил и веры в искренность женских чувств. Её измена унижает меня, и счастья, испытываемого мною последние два года, более не чувствую».

Странные чувства обуревали французского короля, когда он читал послание Генриха. Они были практически ровесники, взошли на трон с разницей в шесть лет и с тех пор то дружили, то враждовали, но постоянно ощущали нечто общее, связавшее их судьбы навсегда. Короли походили друг на друга внешне и по характеру, имели похожие привычки и увлечения, оба были прекрасно образованы и ценили искусство. Их политические интриги часто были направлены друг на друга, но и это не разрушало невидимой, внутренней связи.

Иногда короли писали друг другу письма. В этот раз Франциск искренне переживал за короля, что правил по ту сторону Ла-Манша.

«Истинного рыцаря никогда не сможет унизить женщина, которая не оценила его благородства, — писал он в ответ, — ветреность и легкомыслие, к сожалению, являются частью женской природы. Но никогда Ваши доблесть и храбрость не будут поставлены под сомнение из-за недостойного поведения женщины. Примите заверения в моей искренней дружбе и расположении к Вам…»

В то время как короли вели переписку, Бэт продолжала усердно учиться, проводя большую часть времени всё в том же дворце, куда её сослал отец сразу после рождения. В феврале Кейт не приезжала в Хэмптон Хаус, чтобы навестить Елизавету. Девочка скучала и с нетерпением ждала, когда её пригласят в Гринвич к отцу.

Тогда же сама Кейт уже находилась в Тауэре. Она искренне недоумевала, как туда попала. Вместо того чтобы признаться в давней связи со своим любовником и сказать, что они были помолвлены, она только всё отрицала. А ведь у неё был шанс дать Генриху возможность аннулировать брак — если бы помолвка имела место, Кейт осталась бы жива. Но глупенькая головка и сильный страх лишили её такой возможности.

А помогавшая организовывать тайные свидания фрейлина, спасая свою голову, рассказывала о королеве всё новые и новые подробности. Впрочем, любовники тоже не молчали. Собственная жизнь им была куда важнее, чем любовь к Кейт. Король больше не мог отрицать очевидного.

— Казнить всех! — прорычал он, прочитав показания.

— Фрейлина королевы, герцогиня Рошфор, за время пребывания в темнице сошла с ума, — спокойно сообщил архиепископ, — по закону мы должны сохранить ей жизнь.

— Она тоже будет казнена. Мы не оставим ненаказанной женщину, потакавшую разврату и грехопадению. В закон будут внесены изменения.

Двор Тауэра в последние дни зимы был залит кровью. Долго и мучительно умирали любовники королевы — им не рубили одним махом головы, напротив, лишали жизни медленно и с особой жестокостью, разрезая тела на куски, вынимая внутренности и оставляя лежать на земле, чтобы вороны могли всецело насладиться вкусом своих беззащитных жертв.

Кейт взошла на эшафот последней из всех. Она видела мучения бывших фаворитов, но глаза её были безумны. Она не читала молитвы и не просила прощения. Так до конца и не поняв, что с ней произошло, королева лишилась головы…

— Почему не приезжает её величество? — поинтересовалась у леди Джейн Елизавета.

Женщина, жившая с Бэт в Хэмптон Хаус с рождения, считала своё положение при дворе незаконнорождённой принцессы унизительным и никогда не испытывала к Бэт тёплых чувств. Она фыркнула и ответила равнодушным голосом:

— Её казнили. Отрубили голову.

Как же так? Кейт умерла? Кейт, такая живая, умерла. И Бэт снова осталась одна. Кейт ушла туда, где мама. Её голова также покатилась по чёрному полу, и она никогда не будет говорить с Бэт.

Кейт Говард похоронили рядом с Анной Болейн.

Елизавета после того, как узнала о её смерти, молчала несколько дней. Никто не обратил на это внимания. Никому не было дела до восьмилетней девочки, знавшей к тому времени пять языков и не способной вымолвить ни слова даже по-английски…

Фредерико покидал Кадис. Делать ему там больше было нечего. Он лежал на жёсткой кровати в тёмной, грязной, маленькой комнате, подложив под голову мешок с немногочисленными пожитками, и смотрел в потолок. Перед глазами всплывали картины двух последних лет: граф, поиски Матильды, тайные письма, Англия — всё смешалось в один страшный кошмар, не покидавший Фредерико с недавнего времени ни на минуту.

Сначала он вспомнил, как, добравшись до Ла-Рошели, нашёл торговое судно, направлявшееся в Кадис. Погода тогда стояла отличная, и вскоре они отправились в путь. Но не успели испанцы отплыть от берега хоть на сколько-нибудь приличное расстояние, как на них напали каперы. С подобными захватами Фредерико сталкивался в своей жизни не раз. Иногда каперы грабили судно и приводили его обратно в порт относительно целым и невредимым. Но каперы редко бывали настолько благородны. Закон для них был писан, а следовать ему или нет, оставалось на совести морских разбойников.

Их судно быстро лишилось своего груза. Нападавшие забрали также все съестные припасы и воду, бросив купцов на произвол судьбы. До берега было недалеко, и кое-как команда сумела вернуться к берегам Франции. Фредерико опять попал в Ла-Рошель.

Через неделю он нанялся на военный корабль матросом. Это было французское судно, направлявшееся в Марокко. На самом деле у корабля было тайное задание исследовать испанское побережье и выяснить, насколько возможно, численность военных кораблей Карла. Путешествие предстояло долгое и опасное. Нанимаясь на службу, Фредерико сказал, что он француз, прекрасно знающий испанский и английский языки, так как много служил на разных каперах, и отлично владеющий оружием. Командовал кораблём граф Сан-Мариньи. Ему требовались опытные люди, и он не стал разбираться в хитросплетениях непростой судьбы Фредерико.

Прошёл месяц, и только тогда он наконец-то добрался до Кадиса. Он отпустил бороду, и без того смуглая кожа стала практически чёрного цвета, волосы, напротив, выгорели, ноги привыкли к постоянной качке, а перед глазами постоянно стояла голубая гладь моря.

Фредерико вышел на берег и тут же в порту увидел Лиона. Он сидел на земле возле собора и просил милостыню — по сути ничего не изменилось после их первой встречи, лишь собор да город, в котором происходило действие. Фредерико подошёл поближе:

— Привет, приятель! Не с тобой ли мы расстались чуть больше месяца назад возле гор? — он был искренне рад видеть попрошайку, так как совесть всё же периодически напоминала ему о человеке, которого он отправил на верную смерть.

— А, хозяин! — Лион заулыбался, обнажая кривые, полусгнившие зубы. — Я, значит, правильно запомнил, что мы встречаемся в Кадисе! Ох, и непросто мне было сюда добраться…

— Могу себе представить! Пошли, я тебя накормлю, и ты мне расскажешь о своих приключениях. Потом обсудим наши планы.

Лион легко вскочил на ноги, отстегнул деревянный костыль и бодро отправился вслед за Фредерико на своих двоих.

— Значит, расстались мы с тобой, хозяин, и пошёл я дальше один-одинёшенек, — говорил Лион с набитым ртом, — старался держаться открытых мест. То есть скорее так, чтобы меня видно не было, а я видел всё вокруг. Такие, хозяин, места в Пиренеях редкость.

Фредерико кивнул. Он хорошо помнил свой единственный переход из Франции в Испанию через горы. Тогда он остался в живых только потому, что шёл вместе с басками, которые хоть и молчали всю дорогу, но зато провели его через горы.

— Ночью я, конечно, не шёл. Но зверье чует человека. Поэтому не могу сказать, что спал крепко, — Лион ухмыльнулся, — вначале-то, когда ты мне дал много денег, я подумал, что хозяин мой не очень умён. Потом уж понял, в какой опасный путь ты меня снарядил. Так шёл я с неделю. Однажды под утро я почувствовал, что есть кто-то рядом. Сначала я человека не разглядел. Но чуть позже он вышел из-за деревьев и протянул руку, сказав одно лишь слово: «Письмо». Я полез в ботинок — письмецо было спрятано именно туда. Воняло оно, конечно, да, главное ж, в целости. Тут-то, хозяин, и началось самое страшное.

Фредерико напрягся. Он понимал, что они дошли до самого интересного для него места в рассказе Лиона.

— Человек тот прочитал письмо, кивнул и вынул нож. «Лучше бы тебе не шевелиться», — сказал он мне на странном языке, но я отчего-то его сразу понял. Я заметил, как неслышно появились ещё два человека. Я спросил, что им от меня нужно, я ведь отдал им письмо и спешу к своему хозяину. «Не торопись, — сказали они мне, — тебе теперь торопиться некуда». Они злобно засмеялись. Я догадался, что значат их слова, — они хотят меня убить. И я также понял, почему мы с тобой разделились. Так бы нас убили обоих, и ты не смог бы доехать до Кадиса. А дело, судя по всему, у тебя тут важное.

Принесли второй кувшин вина, и Лион вновь наполнил свой кубок до краёв. Фредерико кивнул:

— Ты прав. И я рад, что ты выжил. Мне понадобится твоя помощь. Как же ты от них сбежал? — искренне поинтересовался Фредерико.

— Ты ж, хозяин, помнишь, что при мне было?

Конечно, Фредерико помнил, как собирал Лиона в путь.

Он всё-таки не желал ему смерти, и подготовились они основательно. С собой Лион взял и прочную верёвку, и меч, и арбалет.

— Сказать тебе по правде, хозяин, я ж много разбойничал когда-то. Потом всё надоело, решил старость встретить спокойно.

— Попрошайничая? — ехидно спросил Фредерико.

— Не смейся, хозяин. Сидеть у собора с пристёгнутой ногой куда приятнее, чем шнырять по морю, преследуя торговцев.

— Так ты был капером?

— Разбойником я был, морским разбойником. Не пытайся придумать мне красивую работу. То, что мы делали на море, можно назвать только разбоем. Ладно, короче, я ж был всё время наготове — всё моё оружие болталось на поясе, а верёвку я всегда держал в руках. Приноровился на кораблях кидать её на большие расстояния. Чтобы свалить человека с ног, мне много времени не надо. Так что они глазом моргнуть не успели, как двое уже лежали на земле. Я выхватил арбалет и пальнул в третьего. Он тут же и упал мёртвый. Те двое пытались встать, но я, хозяин, их рубанул мечом. Жизнь-то своя дороже. Дальше шёл ещё осторожнее. Оставив горы позади, начал узнавать, как до Кадиса добраться. Сначала попал в Толедо. Понравилось мне там. Но решил, что раз договорился с хозяином встретиться в Кадисе, надо идти дальше. А то будет думать, что я помер. Получилось-то, что я думал, ты помер. Уже хотел опять вспомнить прошлое и на корабль наниматься. Тут ты, хозяин, и нашёлся.

Теперь глядя в потолок и вспоминая то время, Фредерико понимал, как ему тогда повезло с Лионом. Узнав о Матильде и графе, Лион сразу согласился помочь. Они отметили все богатые дома города и, снова разделившись, начали следить за каждым из них. Долго искать Матильду не пришлось. Она не выходила на улицу, но Фредерико заметил жену в одном из двориков, сидящей у фонтана. Матильда была всё так же красива, но печаль лежала на её лице. Она не улыбалась и сидела, сложив руки на коленях, глядя куда-то перед собой.

Лиону удалось передать Матильде письмо от Фредерико. Постоянно наблюдая за домом, они выяснили, что туда часто наведываются граф и Гийом. Но живёт там только Матильда и прислуга. Фредерико старался не попадаться де Вилару на глаза, хотя узнать его было бы сложно: часть лица скрывала борода, волосы, которые он всегда стриг, отросли и, не собранные в хвост, рассыпались по плечам из-под широкополой шляпы.

Долго готовили друзья побег Матильды. За ней следила прислуга, дальше отгороженного от улицы двора она не выходила. Но в январе действовать пришлось быстро: Матильда сообщала в письме, что её собираются куда-то увозить. Под покровом темноты незаметными тенями Фредерико и Лион пробрались к дому. Лион умело закинул на окно Матильды верёвку, и она начала спускаться вниз. Побег обнаружили очень быстро, но все трое уже сели на лошадей и поскакали в сторону порта. В заброшенном сарае была припрятана мужская одежда для Матильды.

У берега их ждали. Это был торговый корабль, и плыть на нём было опасно. Но Фредерико не мог вместе с Матильдой попасть на военное или каперское судно — слишком велик был риск. Море штормило. Однако ветер дул в нужную сторону, и корабль отчалил от берега. Фредерико было всё равно, куда он плывёт, лишь бы быстрее покинуть Кадис…

Когда они уже считали себя в безопасности, их догнали люди графа. Маленькое манёвренное судёнышко нанятых де Виларом пиратов подошло совсем близко.

— Выдайте нам людей, которых вы взяли на борт, и мы вас отпустим, — крикнули капитану, — иначе придётся расстаться с жизнью всем!

— Я не знаю, кого вы имеете в виду, — искренне ответил капитан, — я всю команду собирал заново.

— Тогда мы поднимаемся на корабль, — и пираты со всех порой начали забираться на палубу. Их пытались сбрасывать в воду, в воздухе запахло гарью — кто-то выстрелил из арбалета. Завязалась драка.

В итоге поднаторевшие в подобных схватках моряки отбились от пиратов. Оставшиеся на разбойничьем судёнышке быстро развернули его в сторону берега. Но и капитан тоже понёс потери. Среди погибших Фредерико с ужасом обнаружил Матильду и Лиона…

Он встал с кровати, заплёл длинные волосы в толстую косу и оделся. В Кадисе ему нечего было делать — граф исчез из города, Матильда была мертва.

— Месть не любит поспешности, — процедил сквозь зубы Фредерико, — она должна быть как следует продумана и совершена на холодную голову.

Он вышел из комнаты. В голове постоянно крутились слова Матильды:

— Два года назад у тебя родился сын, Фредерико. Уже здесь, в Испании. Я до последнего момента верила, что еду к тебе. В этом только моя вина — мне надо было оставаться дома и ждать тебя. Но так уж случилось. Сын родился в Толедо. Там его у меня и забрали, а я оказалась в Кадисе. Граф признался, что давно влюблён в меня, предлагал выйти за него замуж. Но я тебе была верна, поверь! Теперь, когда мы снова вместе, надо найти нашего сына…

— Я клянусь тебе, Матильда, — Фредерико стукнул кулаком по двери, распахивая её настежь, — я не только найду сына, но и отомщу за твою гибель!

Море полностью слилось с небом. Ни одного корабля не было видно на горизонте. Волны со всей силы обрушивались на берег. Лицо Фредерико стало мокрым, то ли от брызг, то ли от слёз…

Глава 7 1542 год. Продолжение

К лету ему удалось найти сына. Для того чтобы достичь поставленной цели, Фредерико пришлось заглушить желание отомстить и заставить себя хладнокровно следить за де Виларом. Он много открыл интересного, следуя за графом по пятам. Ведь раньше Фредерико ездил по его поручениям, а теперь он видел, что делает сам граф лично. Оказалось, де Вилар разыгрывает свои партии не только в Англии, Франции и Испании, но и в Османской империи. И что более всего поразило Фредерико, так это то, что граф имел несколько жён: он держал целый гарем на Востоке, и, видимо, Матильде была уготована судьба очередной жены.

К сожалению, граф никак не выводил Фредерико на сына.

«Может, он и не навещает его. С какой стати графу заботиться о чужом ребёнке? — размышлял Фредерико. — Надо попытаться подойти к решению с другой стороны».

Другой стороной был выбран Гийом. Здоровенный мужичина то тут, то там появлялся в окружении графа. Они явно не показывали своего близкого знакомства, но если следишь за каждым шагом какого-то человека, отдельные, не заметные другим людям нюансы становятся более чем очевидными тому, кто следит.

Фредерико выяснил, где в Толедо останавливается Гийом, и нагрянул к нему в гости посреди ночи, воспользовавшись верёвкой, по которой он запросто влез в окно хозяина. То, что хозяин крепко спит, стало понятно ещё у окна: до слуха Фредерико стал доноситься громкий храп. Он проскользнул в комнату. Гийом спал на спине, раскинув ноги и руки, явно не ожидая никаких гостей. Фредерико вынул кинжал и подошёл к кровати. Прежде чем разбудить Гийома, он накинул верёвку на его руки и ноги. Приём, которому научил Фредерико Лион, заключался в следующем: жертва, начиная двигаться, сама затягивает на своих конечностях верёвки. Чем больше человек двигается, тем сильнее оказывается связанным по рукам и ногам.

Гийом перестал храпеть и попытался резко сесть. Приём сработал: верёвки крепко затянулись на его теле.

— Итак, — начал Фредерико, приставляя кинжал к горлу здоровяка, — где мой сын?

— Какой сын? Не знаю я ни тебя, ни твоих сыновей, — у Гийома плохо получалось врать, тем более спросонья.

— Хорошо. Тогда я просто убью тебя, — спокойно произнёс Фредерико. Кинжал чуть поранил шею. Сквозь кожу начала проступать кровь. Гийом заёрзал. Верёвки ещё сильнее вонзились в кожу.

— Я скажу, но тебя разыскивает граф. Не надейся, что избежишь смерти.

— Не надеюсь. Но перед тем как умру, я увижу сына. И больше мне ничего не нужно, — Фредерико слукавил, но он был не на исповеди, чтобы говорить правду и только правду.

— Его отдали в семью герцога Перавьо. Дом герцога несложно будет найти — один из самых богатых дворцов Толедо. Жена герцога родила мёртвого ребёнка. Поэтому они с удовольствием взяли мальчика, выдав его за собственное дитя.

— Спасибо. — Фредерико повернулся к окну. — Моё почтение графу.

С этими словами он полез на улицу. Гийом не скоро выпутается из верёвок. У Фредерико было в запасе несколько часов до наступления утра, когда кто-нибудь да развяжет несчастного узника.

Дом герцога и в самом деле несложно было отыскать. Внутри все спали. Найти спальню двухлетнего малыша в большом дворце уже представляло более сложную задачу. Фредерико пробрался внутрь. Первый этаж исследовать было бесполезно — спальни обычно располагались выше. Когда он поднимался по лестнице, то представлял себя птицей: настолько легко Фредерико касался ногами ступенек, что казалось, он парил над полом. Тем не менее иногда ступеньки предательски поскрипывали. Тогда он замирал на минуту, а потом вновь продолжал свой путь наверх.

Пробравшись на второй этаж, Фредерико начал по очереди открывать двери комнат. Некоторые и так были открыты, некоторые приходилось открывать, осторожно просовывая голову внутрь. Искал Фредерико недолго. В очередной комнате в кресле сидела толстая женщина, склонив голову к груди и время от времени издавая негромкие стоны. Рядом в кроватке спал ребёнок. Фредерико прокрался внутрь и нагнулся над спящим мальчиком. Впервые за последние месяцы улыбка озарила его лицо.

Попав снова на улицу, Фредерико сел на землю и прислонился к дереву.

— Первое дело сделано. Мальчик из этой семьи никуда не денется. Они хорошо о нём заботятся. Сейчас ему два года. Разговаривать с ним о его настоящих родителях рано. Ну что ж, следует вернуться сюда лет через пять-шесть и открыть ему правду. — Фредерико вздохнул, вспомнив лицо ребёнка, так напоминавшее Матильду. — Утром граф узнает, что я был у Гийома и знаю, где мой сын. Мне надо покинуть Испанию на время, чтобы потом, притупив бдительность де Вилара, суметь ему отомстить.

Фредерико встал и быстро пошёл к ближайшему постоялому двору. Там он купил лошадь, немного еды в дорогу и поскакал в сторону моря. Стояло лето. До Англии он надеялся добраться без особых приключений. Почему его потянуло именно туда? Наверное Фредерико и сам не знал. Пожалуй, слишком многое напоминало ему о Матильде во Франции и Испании. А Англия, которую он любил, пожалуй, даже больше, чем страну, в которой родился, поможет отвлечься и даст ему необходимый покой и время на раздумья.

В Англию Фредерико прибыл в августе и сразу попал на войну. Спокойной обстановку в стране назвать было трудно. Шотландцы разбили англичан при Хаддон-Риге и пытались вновь собрать ополчение для следующего удара. Недолго думая, Фредерико вступил наёмником в английское войско.

— А вот и занятие для настоящего мужчины, — решил он, — да и графу будет гораздо сложнее отыскать меня в Англии, если я буду не при дворе, а на поле битвы…

Сколько трудностей ни приходилось преодолевать Фредерико, но война оказалась делом куда более кровавым, чем ему представлялось. Конечно, секретная переписка дело непростое, и Фредерико не раз преодолевал опасности, поджидавшие его па каждом шагу. Морские штормы, заливавшие палубу; страшные ветры, норовившие сорвать паруса и отправить судно в противоположную от берегов сторону; разбойники, лютовавшие на дорогах и не знавшие пощады; дождь и снег, сплошной пеленой застилавшие всё вокруг, — это лишь небольшая толика того, с чем боролся Фредерико, перевозя письма.

Он хорошо владел самым разным оружием, умел лихо скакать на лошади, и англичане с удовольствием приняли его и свои ряды. Войско, в состав которого входил Фредерико, состояло из трёх тысяч человек, и расположилось оно недалеко от границы с Шотландией, в городке Карлайл. До ноября военные действия не велись. Но в тайных донесениях, приходивших от шотландского короля Якова Пятого, чётко говорилось о том, что он снова собирает ополчение на очередную битву с Англией.

Маленький город не справлялся с тем количеством солдат, которые в нём квартировались. В непротапливаемых помещениях было сыро и холодно, не хватало продовольствия. Сэр Томас Уартон, стоявший во главе небольшого войска, пытался поддерживать боевой дух в своих солдатах, а про себя уже даже желал, чтобы шотландцы, наконец, нарушили границу и ступили на спорные земли.

Генрих оставался в Лондоне, отслеживая действия племянника из столицы. Действия эти ему всё больше и больше не нравились. Якова хотелось проучить, и надолго. Когда он отказался поддержать Генриха и тоже послать Рим к чёрту, его простили и закрыли на проступок глаза. Но после того как шотландский король просто проигнорировал назначенную ему встречу с дядей в Йорке, терпение Генриха лопнуло. Он твёрдо вознамерился проучить шотландцев и, несмотря на поражение при Хаддон-Риге, был уверен в победе.

Осенью англичане под руководством графа Норфолка вошли на приграничные территории Шотландии, сожгли Роксбург и Келсо, а затем ретировались обратно, не начиная сражения. В ответ на эти действия шотландцы пересекли реку Эск, вошли на территорию Англии и начали жечь владения семьи Грэхам. Семья была богата, принадлежавшие ей земли простирались на мили, и так как шотландцы не собирались отступать, а продолжали бесчинства, Уартон решил действовать.

Отправленные на разведку солдаты донесли, что шотландцев у границы собралось около восемнадцати тысяч человек. Имея всего три тысячи, сэр Томас вывел своё войско навстречу врагу. В боевых действиях Фредерику предстояло принять участие впервые. На нём был шлем, щит с изображением красного креста, сверху был накинут плащ. Ему предстояло ехать на боевом коне с копьём наперевес. Конницу Уартон выпускал вперёд вслед за солдатами, вооружёнными мечами.

Не пройдя и пяти миль от Карлайла, они столкнулись с шотландцами. К великому удивлению Фредерико, у врага не было конницы. Плотными рядами англичане вклинивались в строй шотландцев, копьями протыкая всех, кто попадался им навстречу. Копыта коней топтали падающие тела, солдаты наносили удар за ударом. В какой-то момент Фредерико стало трудно отличать своих от чужих — в бою уже вовсю участвовали и пешие силы англичан, которые смешались с шотландцами в одно неразделимое море людей.

— Through! Through[7]! — слышалось со всех сторон. Слова, словно град, сыпались с неба.

— За Шотландию! — иногда различал в потоке боевых выкриков Фредерико. Но понять, кто и что кричит, порой было невозможно.

Он старался разглядеть белые кресты на синем фоне на груди, ноге или руке шотландцев или, напротив, красный крест на белом фоне у англичан. Но наносить удары следовало быстро, и присматриваться к грязной, испачканной кровью одежде было некогда. Да ещё и очень скоро, кроме утреннего тумана, всё поле заволок дым от аркебуз, густой и едкий. Единственное, что мог выхватить глаз, были знамёна и штандарты, развевающиеся то тут, то там.

Фредерико свисал с лошади и протыкал копьём очередную жертву, перестав в какой-то момент медлить. Ему казалось, что прошло несколько часов после начала сражения. Но он не чувствовал ни усталости, ни голода, ни холода. Ставший цепким взгляд вырывал из толпы вражеский шлем, белый крест, а то и попросту сразу чем-то не понравившееся лицо — уж шотландцы-то точно знали, что Фредерико на стороне англичан, своей конницы у них не было.

Позже он узнал, что бились они не больше часа. Несмотря на огромное численное превосходство, шотландцы быстро упали духом и перестали подчиняться приказам командующего. Вскоре Фредерико заметил, что они рассредоточились по полю. Большинство бежало в сторону болот, кто-то лежал мёртвым, кто-то попал в плен. Конница продолжала преследовать бежавших. Но, подъехав к болотам, за которыми простиралась река, Фредерико, как и его товарищи, остановился: дальше ехать было бесполезно: на их глазах в болотах тонули люди…

На обратном пути с Фредерико поравнялся Джеймс, солдат, с которым он успел подружиться в Карлайле:

— Говорят, в плен попали сплошь приближённые короля, — Джеймс усмехнулся в обвисшие от влаги усы, — хорошая добыча! Остальные трусливо бежали с поля боя.

— Я видел, — кивнул Фредерико, — они потонули в болоте.

— Туда им и дорога! — Джеймс поправил промокший плащ и постучал по своему шлему, — эти черти сумели меня вначале свалить с коня. Ну и удар был! Не поверишь, думал, сейчас мне конец придёт, — радостно рассказывал Джеймс, продолжая стучать железной перчаткой по шлему. — Но я не впервые в бою, да и коня выдрессировал за эти два месяца. Молодец, не ускакал, опустился к земле. Я смог снова забраться в седло! — он захохотал, будто сказал что-то смешное. — Ты как? Первый раз бывает тяжело.

— Да, — Фредерико оглянулся назад, — с коня не падал, но пришлось непросто. Вначале всё боялся своего убить. Не видно вокруг ничего, — он замолчал, покусывая потрескавшуюся губу.

— Это пройдёт, — успокоил Джеймс. Он перестал хлопать себя по шлему, — на войне главное — уцелеть самому…

Прошло две недели после победы при Солуэй-Мосс. Генрих чувствовал себя плохо и, несмотря на прекрасный исход битвы, срывал свой гнев на приближённых. Врачи не могли ему никак помочь: ноги болели всё сильнее и сильнее. Единственным развеселившим короля событием стал проход взятых в плен шотландцев по улицам Лондона: бывшие приближённые Якова шли в плащах с нашитым на них красным крестом. Генрих велел их особенно не мучить, а даже выказывать некие знаки почтения.

— Позже мы отправим их на родину. Пусть говорят о том, какой я добрый король, — на лице Генриха отразилось некое подобие улыбки, — мы им укажем, какую точно политику мы бы хотели проводить в Шотландии. Думаю, из благодарности к тому, что мы их не пытали и не казнили, большинство противиться подобному исходу не станут.

Но раньше, чем Генрих успел претворить свой план в жизнь, из Шотландии пришли печальные новости.

— Ваше величество, — доложили ему, — король Шотландии Яков Пятый скончался после внезапной болезни. Он умер быстро, не мучаясь.

— Да здравствует королева Мария Стюарт, — пробормотал Генрих, — не мучаясь, — повторил он ещё тише, — не мучаясь и быстро, — он постарался забыть о собственной боли, не отпускавшей его с момента казни Кейт ни на минуту, — нам надо воспользоваться этим и провести с шотландцами выгодные для Англии переговоры. Хм, может, даже, пожалуй, женить нашего сына на королеве Марии. Сколько ей?

— Две недели, ваше величество.

— Самый прекрасный возраст для того, чтобы обручиться, не так ли?

— Конечно, ваше величество.

— Ну что ж, займитесь этим вопросом. Иногда для того чтобы завоевать государство, вовсе не нужно вступать в бой. Хотя мы и в бою доказали свою силу, — Генрих тяжело вздохнул. Встать он не мог и лишь откинулся на спинку огромного кресла.

Боль, на самом деле его волновала только эта бесконечная боль. И где-то в глубине души ему всё-таки хотелось иметь жену, верную, преданную женщину, которую не придётся казнить, с которой не придётся разводиться. Что ж, и это не поздно ещё сделать. Договориться о судьбе сына и потом подумать о своей…

Глава 8 Июль, 1543 год

Одиночество его накрывало неожиданно — вдруг посреди ночи становилось жутко и страшно, хотелось любви, ласки и нежности. Генрих злился на судьбу, которая никак не хотела даровать ему женщину верную и преданную, окончательно просыпался, чтобы в мучениях провести остаток ночи.

Боль не покидала его ни на минуту, растекаясь по телу едкой, вонючей жижей, вкручиваясь в мозг, проникая в лёгкие, выворачивая сердце. Нечто чёрное заполняло комнату, залезая то под кровать, то под кресло, то вдруг закрывая собой окно. А иногда оно накрывало самого короля, и тогда он лежал по нескольку дней, а всё вокруг, казалось, только и думали, что он скоро отойдёт в мир иной. Но ему рано ещё было умирать — и Генрих хватался за жизнь, бросая остатки сил на борьбу со смертью.

По коридорам дворца его частенько перевозили на кресле с колёсами — тяжесть собственного веса так давила на больные ноги, что те не справлялись с возложенной на них задачей. Тем не менее Генрих не упускал возможности присмотреть себе жену. На заморских принцессах он давно поставил крест и выбирал из имеющихся в наличии англичанок. В наличии даже не в Англии, а непосредственно в королевском дворце — дабы ходить за невестой было недалеко.

Конечно, следующая жертва королевской любви нашлась быстро. То была Екатерина Парр, женщина, за которой Генрих время от времени ухаживал последние несколько лет. В первый раз Екатерину выдали замуж в семнадцать лет за двадцатипятилетнего сэра Эдварда Боро. Тогда-то король впервые её и заметил. Он останавливался в доме деда Эдварда, лорда де Берга, и познакомился с золотоволосой Екатериной.

Эдвард был слаб здоровьем и через четыре года после свадьбы умер на руках у заботливой жены. Екатерина не долго оставалась одна — в следующем же году она приняла предложение сорокачетырёхлетнего барона Латимера, как и она, вдовца. Они счастливо прожили несколько лет вместе. Екатерина, как родных, воспитывала двоих его детей и стойко переносила сложности, которые на неё обрушивала судьба.

Впервые при дворе будущая королева появилась именно тогда, когда казнили Кейт. Второй муж серьёзно болел, а Екатерину во второй раз заметил Генрих. Как и многие другие, она его боялась и со страхом и неохотой принимала ухаживания короля. Тем более, ей нравился брат Джейн Сеймур — Томас. Но Генрих привык добиваться поставленной цели и, вновь увидев летом овдовевшую Екатерину, сделал предложение. Королю отказывать было опасно…

Она пыталась — яркие картины казни предыдущих жён Генриха слишком чётко стояли перед глазами. Екатерина не видела ни одну из них, но почему-то отчётливо представляла себе свою будущую судьбу.

Генрих не сдавался. Ей было его жаль…

Так и поженились два человека, которые неожиданно стали близки друг другу. Свадьба состоялась двенадцатого июля в Виндзорском дворце. В окружении короля считали, что эта партия — самая удачная из тех, что были, — Екатерина успела вызвать к себе расположение практически всех, кто окружал короля. Единственное, чего она пока не знала, это то, что симпатии двора меняются с головокружительной скоростью.

Елизавете почти десять. Она посмотрела на себя в зеркало и вспомнила мальчика, которого изредка привозили в Хэтфилд Хаус. Роберт Дадли, каким он видит её? Рыжей девчонкой в веснушках — Бэт провела рукой по белоснежной коже и поморщилась. Может ли она понравиться мужчине такой? Бэт изо всех сил помотала головой из стороны в сторону, и уложенные в сложную причёску кудри рассыпались по спине.

— Хм, — она резко остановилась, — так красиво. — Бэт покрутилась, и тяжёлая юбка слегка приподнялась над полом.

В комнату вошла леди Джейн:

— А вы опять растрепались. Причёска никуда не годится, — сердито процедила герцогиня. — Сейчас сюда приедет ваш отец, чтобы представить новую королеву Англии. Вам следует привести себя в порядок, — и она пошла звать фрейлин.

Елизавета со вздохом провела по волосам. Затем она вспомнила, что минуту назад сказала герцогиня. Во дворец едет отец. И он привезёт свою жену.

— Екатерина Парр, — произнесла Бэт имя мачехи, — какая она? Так же красива и глупа, как Кейт? Или некрасива и умна, как Анна? Будет ли она со мной мила?

Дверь снова открылась, и вошли фрейлины. Они начали причёсывать Бэт, укладывать непослушные кудрявые волосы в аккуратную причёску с пробором ровно посередине головы. Локоны заплели в косы и закрепили на затылке. Тут уже как ни тряси головой, а рассыпать такое сооружение было бы непросто. Вскоре началась суматоха — приехал король. Про Елизавету опять на время забыли.

— Ну и где же вы? — леди Джейн, как всегда, сердилась. — Все пришли: ваш брат и старшая сестра. Только вас нет.

Она схватила Бэт за руку и потащила в огромный зал, где изредка устраивались балы и где было принято торжественно принимать Генриха.

Помещение заполнилось людьми. Мэри и Эдуард действительно стояли впереди, готовые начать знакомиться с королевой. Герцогиня протолкнула Елизавету к ним, напоследок больно пхнув в спину. Мэри обнаружила рядом с собой сестру и фыркнула, надменно задрав подбородок. Эдуард подошёл с другой стороны и взял Бэт за руку.

— Какая она, ты знаешь? — спросил он её.

— Нет, но надеюсь, что хорошая.

Брат согласно кивнул, и тут в зал вошёл король. Разговоры затихли. Все посмотрели в его сторону. Рядом с королём стояла невысокая стройная женщина с красивыми карими глазами. У неё были золотистого цвета волосы и приятное, располагающее к себе лицо. Екатерина вместе с Генрихом подошли к детям. Она нежно посмотрела на всех троих.

— Очень рада с вами познакомиться, — голос у мачехи тоже был приятный и ласковый.

У Елизаветы стало тепло на сердце. Она сразу почувствовала, что полюбила Екатерину. Красота её была неброской, спокойной красотой зрелой женщины, в глазах читался ум. Бэт улыбнулась. Как ни странно, но в душе ещё оставалось место для любви и надежды.

Отец тоже выглядел лучше, чем обычно. Его лицо не было так напряжено, как все последние месяцы. Генрих не выглядел моложе, как когда-то с Кейт, но взгляд стал добрее, улыбка мягче, а в голосе не звенели гневные нотки.

— Я слышала, ты любишь читать и знаешь много языков? — неожиданно Екатерина обратилась к Бэт.

— Да, — кивнула девочка, — я знаю латынь, французский, испанский и итальянский.

— Мы могли бы с тобой обсуждать прочитанные книги, — предложила королева, — и писать друг другу письма на разных языках.

— С удовольствием, — совсем тихо произнесла Бэт, чувствуя на себе испепеляющий взгляд сестры.

Екатерина попыталась поговорить и с Мэри, но та холодно приняла попытку мачехи подружиться. Эдуард, крепко держа за руку Бэт, серьёзно смотрел на королеву и отца, постоянно переводя взгляд с одной на другого. Елизавета знала, что он ревнует, — внимание короля к наследнику престола было огромно, и мальчик не желал делить это внимание с очередной женой Генриха.

С того момента жизнь изменилась у всех четверых: Генрих обрёл душевный покой и с удовольствием проводил время за беседами с женой; Мария, несмотря на нежелание общаться, всё же попала под обаяние мачехи и постепенно перестала говорить ей колкости; Эдуард перестал ревновать Екатерину к отцу и обрёл в её лице мать, которой он никогда не знал. А Бэт? Бэт привязалась к Екатерине сильнее остальных — они часто виделись, так как королева лично занялась её образованием, и стали переписываться. В своих письмах Бэт наконец-то получила возможность обсуждать интересовавшие её вопросы. Наконец-то она хоть кому-то стала нужна….

Война с Шотландией ещё не закончилась для Англии, но для Фредерико конец наступил уже весной. Он распрощался с товарищами и поехал в Лондон. Поиски графа следовало начать здесь. Фредерико нашёл себе комнату, по старой привычке маленькую, довольно-таки грязную и дешёвую. Хозяйка, необъятных размеров толстушка в неопрятном переднике, спросила, нужно ли ему готовить еду, и, услышав отрицательный ответ, покачивая широкими бёдрами, вышла из комнаты.

Фредерико кинул мешок на пол и сел на кровать. Первым делом следовало отыскать в Лондоне своих людей. Люди, которые были связаны с Фредерико, знали графа, но не работали на него. Люди, для которых не существовало ничего святого, кроме звона монет и острия кинжала. Они обитали как раз в таком месте, где нашёл себе пристанище Фредерико, — в той части Лондона, куда не захаживают приличные люди, где пахнет помоями и воняет от реки, куда не пробивается солнце и небо отчего-то бывает только серым.

— Граф? — перед ним сидел мужчина неопределённого возраста, с давно не мытыми волосами и дурным запахом изо рта. — Давно не видел. Уж года два как.

— Врёшь? — полуспросил, полуконстатировал Фредерико.

— Зачем? — мужчина вопросительно поднял бровь. — Я и вправду не знаю, где твой граф.

— Может, тебе помочь вспомнить? — Фредерико кинул на стол несколько монет. — Это обычно освежает память.

Мужчина сгрёб деньги. Он посмотрел по сторонам, снял ботинок, положил в него монеты и засунул вонючую ногу обратно.

— Попробую узнать чего-нибудь. Приходи сюда через пару дней. Если что узнаю, заплатишь ещё столько же. Если нет, то хватит и того, что дал.

Фредерико кивнул. С такими людьми спорить было бесполезно. Они помогали ему в прошлом. Доверять теперь он мог лишь им, людям, на первый, да и на второй взгляд, недостойным никакого доверия вообще. Но короли, герцоги, графы остались в прошлом. Их истинные лица прятались за тонким кружевом, струящимся шёлком, мягким бархатом. Они прятались в аккуратные бородки и усы и маскировались красивыми словами, с лёгкостью произносимыми на самых разных языках.

«Если они плетут интриги друг против друга, то кто я такой, чтоб считаться с моими чувствами? — размышлял Фредерико, оставшись один. — Если король отправляет на плаху собственных жён, то почему надо переживать за жизнь других женщин? Почему не попытаться понравившуюся женщину заполучить обманом?» Предавшись печальным воспоминаниям, он возвращался домой. Перед его глазами предстал Генрих, каким он увидел его впервые. Красивый, высокий мужчина с громогласным голосом и оглушающим смехом. Тогда он собирался избавиться от первой жены. Кто мог предвидеть, что будет дальше?

Фредерико вздохнул. Нет, предвидеть не мог никто ни судьбу короля, ни судьбу Фредерико. «Так что какая разница, кто ты: Генрих или простой испанец в услужении у графа. Ты всё равно не распоряжаешься своей судьбой».

Через два дня он пришёл в таверну, где его уже ждал старый знакомый.

— Графа в Лондоне нет. Это точно. Можешь тут его не искать.

— Нет ли сведений о том, где он находится? — без особой надежды на ответ спросил Фредерико.

— Кое-какие есть, — кивнул собеседник, — придётся заплатить втрое.

— Хорошо, — согласился Фредерико и достал деньги, — итак?

— Говорят, граф в Османской империи, — он помолчал, бегая взглядом по таверне, — или в Париже. Или в Кадисе.

— Да, прекрасный выбор! — воскликнул Фредерико возмущённо. Мужчина приложил палец к губам, оглядываясь по сторонам. — Я и без тебя имел такой же прекрасный выбор! — добавил он чуть тише.

— Э, нет, — прошипел его собеседник, скривив рот в жуткой ухмылке, — Эдирне тебе в голову не приходил.

— Эдирне? — переспросил Фредерико. Название было смутно знакомо.

— Столица империи. У де Вилара там ни много, ни мало — гарем.

— Почему именно там? Что его туда занесло? — продолжал недоумевать Фредерико.

— Франция вела и ведёт с Османской империей секретные переговоры. Граф — одно из доверенных лиц. Имеет в Эдирне небольшой дворец и небольшой гарем, — мужчина опять усмехнулся, — я твои деньги отработал, — он встал и пошёл к выходу.

Фредерико остался сидеть за столом. Было о чём подумать. Искать де Вилара опять предстояло в трёх странах. Место Англии заняла Османская империя, что не добавляло Фредерико радости. Он, конечно, знал о том, что Франциск на протяжении последних лет вёл секретную переписку с Сулейманом. Но то, что в этом принимает участие граф!

— Вездесущий де Вилар! — пробормотал Фредерико. — Наверное, он и Матильду хотел отправить в свой гарем. Ну что ж, начнём, как обычно, с Франции. Она ближе всего.

Когда он вышел на улицу, стало совсем темно. Фредерико привычно оглянулся по сторонам, положил руку на рукоять кинжала и пошёл к дому. Неожиданно за спиной послышался шорох. Едва заметная тень пролетела по стене дома, и Фредерико почувствовал, как сильный удар сбивает его с ног. Он постарался быстро вскочить на ноги, но тут на него обрушился следующий удар, и лезвие ножа блеснуло перед глазами…

Он очнулся. Тупая боль разливалась по всему телу. Фредерико приоткрыл глаза, думая, что он по-прежнему лежит на земле, не дойдя нескольких футов до дома. Но вместо этого он увидел светлую комнату с окном, через которое струился мягкий солнечный свет. Приятный запах каких-то эссенций смешивался с резким запахом лекарств. Фредерико попробовал подняться с кровати, но со стоном откинулся обратно на подушки.

— Вам нельзя вставать, — послышался женский голос, — вас тяжело ранили, и вы едва не погибли, — голос приблизился, — если бы не счастливая случайность, то вы бы так и умерли, бедняжка. — Наконец Фредерико увидел того, кто с ним говорил: девушка словно сошла с картины — платье нежно-голубого цвета прекрасно сочеталось с бледным цветом кожи и волосами, чей золотистый оттенок подчёркивало падающее на них солнце.

С трудом разлепив губы, он спросил:

— Это вы — моя счастливая случайность?

— Нет, наш кучер. Был поздний вечер, и он свернул не на ту улицу, по которой ездил обычно. Хорошо ещё, что он вас заметил. А то бы лошадь вас могла затоптать. Он и привёз вас сюда. Несколько дней мы думали, что вы так и умрёте, — девушка схватилась руками за лицо и покачала головой, — но сейчас врач говорит, жизнь ваша вне опасности.

— Спасибо, — произнёс Фредерико, — можно ли спросить, как вас зовут и где я нахожусь.

— Меня зовут Маргарет. Я племянница леди Джейн, герцогини Норфолкской. Находитесь вы в загородном доме герцогини.

— Наверное, моё присутствие здесь не очень уместно. Я вам очень признателен за заботу, но мне нужно покинуть наш дом.

Девушка улыбнулась:

— Пока врач не позволит вам вставать, вы отсюда не уйдёте. Ваше присутствие никого не тяготит. Тётушка практически постоянно живёт в Хэтфилд Хаусе с принцессой Елизаветой и принцем Эдуардом. Здесь она появляется редко.

Прошёл месяц, и Фредерико уже мог прогуливаться в большом саду, размышляя, что ему делать дальше. Он был уверен: граф, как и прежде, желает его убить. Человек, который принёс Фредерико информацию о де Виларе, явно вёл двойную игру. Он рассказал графу про встречу с Фредерико и о том, где она состоялась. Поэтому-то его так легко и выследили. Продолжать идти по следу своего врага было опасно. Впрочем, пора было покинуть и гостеприимный дом герцогини.

Фредерико не хотелось уезжать. Он часто беседовал с Маргарет, но он не смел признаться самому себе в том, что она ему нравилась. Племянница леди Джейн — не пара мужчине без дома, без родины, без звания. Всё, что имел Фредерико, — это сын, живший у чужих людей в Толедо, и враг, шнырявший чуть не по всей Европе и жаждавший его смерти. Поэтому однажды Фредерико всё же решился уехать. Как бы ни было ему хорошо в этом доме, не следовало позволять своим чувствам взять верх над разумом.

— Я уезжаю, — объявил он Маргарет, — и вправду более неловко пользоваться вашей добротой и гостеприимством.

— Вы знаете, я поговорила с тётушкой. Во дворец требуется садовник. Она готова рекомендовать вас.

— Но я ничего не знаю о том, как ухаживать за садом, — нахмурился Фредерико.

— Вас обучат. Там огромный сад, и в нём работают старые садовники. Просто им совсем не помешает лишняя пара рук. Пока вы будете делать лишь то, что они вам скажут.

«Хм, почему нет? — подумал Фредерико. — У меня будет время полностью выздороветь и обдумать план действий. А графу искать меня во дворце наследного принца и в голову не придёт».

Так в самом начале осени Фредерико попал в Хэтфилд Хаус. И в самом деле, сад и парк там были очень большими. Работы хватало всем. Он постепенно осваивал премудрости садового дела, старался не путать названия цветов, тщательно копал там, где велели копать, и поливал то, что велели поливать. Изредка он встречался взглядом с рыжеволосой девочкой с печальным взглядом карих глаз. Она начала узнавать его, слегка улыбалась и удостаивала едва заметного кивка…

Глава 9 1544 год

Фредерико хотелось удрать из тихого, спокойного дворца. Стояла тёплая весна, и сама природа подталкивала к тому, чтобы он тронулся с насиженного места, вновь пустившись на поиски заклятого врага. Раны затянулись не только телесные — Фредерико чувствовал, что и на душе стало как-то спокойнее. Нет, он не отказался от своей мести, просто боль, ранее не дававшая ему глубоко вздохнуть, отпустила. В нём словно жили теперь два человека: один хладнокровно разрабатывал план отмщения, другой замечал красоту распускавшихся цветов, подмигивал рыжеволосой принцессе, собирал для неё букеты, а ещё частенько думал о Джейн…

Разрешилось всё самым неожиданным образом. Во дворец нагрянул король, который, в отличие от своей новой жены, детей частыми посещениями не баловал. Война с Францией всё больше захватывала его внимание и время. Вот и на сей раз, несмотря на окруживших его детей, Генрих говорил с Екатериной о войне. Фредерико случайно вышел к их беседке и услышал последние фразы, которые они говорили друг другу.

— Вы слишком плохо себя чувствуете, чтобы пускаться в путь, — тихо, но настойчиво произносила королева, — ваша нога не даёт вам покоя здесь в Англии, когда рядом врач и заботящаяся о вас жена. Во Франции за вами не будет такого ухода.

— Я должен ехать, — Генрих будто даже помолодел. Он с трудом встал, опираясь на плечо стоявшего рядом слуги, — у нас собрано хорошее войско. Карл ждёт от меня решительных действий. Герцоги Норфолк и Саффолк уже на месте. Но они слишком медленно двигаются по землям врага. Им нужен король, который поведёт их к победе! — он слегка пошатнулся, но удержал своё громоздкое тело на ногах.

В этот момент король заметил Фредерико.

— Ну-ка, поди сюда, — прищурившись, поманил он пальцем испанца, — я тебя помню. Во время мятежа ты очень помог мне. Подойди ближе.

Фредерико сделал несколько шагов вперёд. На него ободряюще смотрела Елизавета. «Если что, я заступлюсь за тебя», — читалось в её взгляде.

— Так как тебя зовут? Напомни, — приказал король.

— Фредерико, ваше величество, — он низко поклонился, не растеряв за годы, что прошли с их первой встречи, умения кланяться до самой земли.

— Итак, что ты думаешь, ехать ли мне на войну? — усмехнувшись, спросил Генрих, продолжая стоять, несмотря на то, что ему это явно давалось с трудом.

— Не смею советовать вашему величеству, — опять поклонился Фредерико, — но если король желает возглавить войско и собственным примером показать, как должен вести себя храбрый и мужественный воин, и если сам Господь не противится такому желанию, то следует ехать.

На минуту установилась тишина. Присутствовавшие пытались осознать длинную и витиеватую фразу, сказанную простым садовником.

— А ты не глуп, — наконец вымолвил король, — я помню, ты с ловкостью выполнял мои поручения. Почему ты не при дворе? Занят не достойным твоих способностей делом?

— В прошлом году, ваше величество, разбойники напали на меня в Лондоне. Я был при смерти. Поэтому залечиваю раны, работая в саду.

— Залечил? — строго спросил Генрих, окидывая Фредерико с ног до головы. — Ты не выглядишь ни больным, ни слабым. Пора снова послужить королю. Ты англичанин?

— Я родился в Испании, но большую часть жизни провёл в Англии.

— Значит, англичанин, — подвёл итог король, — я жалую тебе титул эсквайра. Мы сегодня же подготовим королевскую грамоту, подтверждающую твоё новое положение. Также назначаю тебя своим оруженосцем. Во Францию поедем вместе.

С большими садовыми ножницами в руках, в потрёпанной куртке и выгоревшей на солнце шляпе, Фредерико никак не походил ни на эсквайра, ни уж тем более на оруженосца короля. Он посмотрел по сторонам: в мире ничего не изменилось, но его жизнь перевернулась. Месть де Вилару опять откладывалась на неопределённый срок.

— Ваше величество, я готов служить вам доблестно и преданно, — отчитался Фредерико, поклонившись.

— Для начала ты поедешь со мной в Виндзор. Там тебя приведут в подобающий для приближённого короля вид. Ну и затем мы выдвинемся во Францию. Наши войска стоят недалеко от Кале. Я думаю присоединиться к графу Саффолку и идти на Булонь.

Королева поняла, что её доводы не приняты во внимание, и начала беседовать с детьми. Елизавета кинула прощальный взгляд на бывшего садовника, на её глазах возведённого в эсквайры, и отправилась за Екатериной. Генрих уселся в кресло и велел нести его к карете: устав, он часто не решался идти пешком.

— Ты идёшь со мной, — скомандовал он Фредерико. Тот положил ножницы на скамейку и пошёл вслед за королём. Его немногие пожитки остались лежать в каморке. Ему не было их жаль: ничего ценного или памятного Фредерико не имел. Он привык хранить то, что ему дорого, в сердце, а не носить с собой…

В королевском дворце Фредерико привели в порядок волосы, отрезав ставший уже привычным хвост, выдали подобающую одежду и оружие. Он посмотрел на себя в зеркало и вполне остался доволен результатом. Конечно, он выглядел гораздо более загорелым, чем те, кто служил при дворе.

Но для воина и оруженосца короля такой образ походил куда более, чем бледные, безбородые, узкие лица настоящих наследных дворян.

Оставшиеся до отъезда во Францию дни прошли в суматохе. Короля продолжали отговаривать от поездки и твердили, что его личное присутствие на поле боя не является необходимым. В то же время испанский император настаивал на том, чтобы Генрих быстрее приступал к активным действиям и шёл на Париж.

У Фредерико совета никто не спрашивал. Он просто повсюду следовал за королём, стараясь во время помогать ему то сесть, то встать. Фредерико видел, какую ошибку совершают все те, кто окружал короля: Генрих из упрямства всё больше и больше склонялся к тому, чтобы возглавить военную кампанию самому. А назло Карлу ещё и не хотел идти на Париж, а стоял на своём решении брать Булонь, которая, на взгляд Фредерико, никакой ценности для английской короны не представляла. Ну если только была расположена неподалёку от Кале…

Из Лондона король выдвинулся в конце мая. Процессия двигалась в сторону Ла-Манша медленно, растянувшись на несколько миль. Король то и дело велел останавливаться, устраивая себе короткие передышки. Двигаться ему и в самом деле было трудно: скакать на лошади он не мог, долгая езда в карете его утомляла. Огромное кресло тащили вслед за Генрихом, и иногда он восседал на нём, преодолевая некоторое расстояние с относительным удобством для своего тела.

Фредерико ехал на коне с копьём наперевес возле короля. На него бросали завистливые взгляды: как же, какой-то выскочка без роду и племени, непонятного происхождения получил титул, почётную должность при короле ни за что, на пустом месте, просто вовремя попав королю на глаза. Но Фредерико было всё равно, что думают другие. Он вновь ехал по знакомой дороге в сторону пролива и непроизвольно возвращался мыслями к графу. Где он сейчас? В какой стране? Против кого плетёт тонкую паутину интриг? Ясно было одно: пока Фредерико служит английскому королю, так просто граф его убить не сможет.

Насколько его рассуждения были наивны, Фредерико понял, прибыв в Дувр.

— Существует много способов отправить тебя на тот свет, — прошептал ему на ухо один из герцогов, состоявших в свите Генриха, — помолись о том, чтобы без приключений пересечь Ла-Манш. И помни — тебя вознамерился убрать со своего пути очень влиятельный человек. А если он что-то задумывает, то всегда выполняет.

— Где граф? — Фредерико резко обернулся к собеседнику.

— Граф далеко, а вот его люди всегда близко, — усмешка на лице герцога обезобразила его больше, чем пересекавший щёку шрам, — тебе повезло два раза. Повезёт ли на третий? Впрочем, может быть, тебе всё-таки поучаствовать в войне? — герцог засмеялся, но его взгляд оставался холодным и дерзким. — Погибнешь героем во время битвы. Так погибают многие. Такая смерть не вызывает подозрений и не привлекает к себе большого внимания, — герцог резко развернулся и пошёл прочь.

Над Ла-Маншем тёмно-синим полотном расстилалось усыпанное звёздами небо. Погода обещала поспособствовать успешному переходу на другой берег. Корабль короля был готов к отплытию.

Около шестнадцати тысяч человек неторопливо, можно сказать, прогуливаясь и наслаждаясь свежим воздухом, брели со стороны Кале к Булони. Все понимали, что город просто так сдаваться не будет и придётся какое-то время его осаждать. И никто никуда не торопился. Среди солдат большинство составляли наёмники, для которых что Франция, что Англия — всё едино. А уж несчастный город, ставший для Генриха отчего-то желанной целью, тем более не представлял никакого интереса. Катились пушки, мерно похрапывая, трусили кони, их тащившие, в воздухе не пахло ни дымом, ни порохом.

Где-то к востоку от Парижа Карл вёл длительную осаду Сен-Дезье. Город сопротивлялся и не давал ему продвигаться дальше. Императора раздражала настойчивость английского короля, достойная, на его взгляд, лучшего применения. Сам Карл двигаться в сторону Парижа не мог, а вот Генрих вполне был в состоянии вместо демарша на Булонь идти брать столицу, которая и так была овеяна паникой.

На самом деле, конечно, Генрих упирался не из простого упрямства. Он хотел объединить всё морское побережье от Кале до Булони, а желательно и дальше, сделав все эти территории английскими. А так как Кале уже принадлежал Англии, дело было за малым. Париж как-то в эти планы вписывался плохо. Париж — это цель Карла, сумевшего завоевать пол-Европы и не желавшего останавливаться. В середине июля Генрих догнал свою армию, успевшую приблизиться к Булони и начать осаду.

Фредерико всюду следовал за королём. Преодолев в начале лета Ла-Манш, теперь он ждал либо яда, подсыпанного в кубок, либо выстрела из-за угла, либо лезвия кинжала. Он не мог забыть слов герцога и понимал, что вялотекущая осада Булони тем не менее и в самом деле давала его врагу неплохой шанс.

В течение всего августа вплоть до сентября англичане упорно наносили удар за ударом по плохо укреплённой нижней части города, выходившей к морю. От грохота пушек постоянно закладывало уши, в воздухе пахло порохом и гарью. Генрих сидел в своём кресле и смотрел на карту:

— Город разделён на две части. В верхней части расположена крепость, которая может продержаться довольно-таки долго, — размышлял король вслух. Ему уже успела наскучить война, ноги ужасно болели, и хотелось вернуться домой к заботливой жене. — К стенам крепости подойти будет сложно. Французы постоянно ведут огонь. Лучше попробовать заминировать стены. Это нужно делать медленно и аккуратно, чтобы французы нас не заметили. Ночью.

В сентябре план короля сработал. Взрывы пробили брешь в стене крепости, и французы были вынуждены сдаться. В то же время Карл, взявший в августе после полутора месяцев осады Сен-Дезье и потихоньку продвигавшийся вглубь Франции, остановился и прекратил наступление. Фредерико был отправлен к испанскому императору с письмом.

— Мне очень хотелось бы знать о его планах, — сердясь, сказал Генрих, — почему он поворачивает назад и сворачивает наступление. Булонь пала. Я сделал то, что хотел.

Фредерико с письмом от Генриха пустился в путь, полный опасности. Вычислить месторасположение Карла было не так уж сложно, но пробраться через французскую территорию к тому месту, где он остановился, оказалось делом непростым. Фредерико ещё раз похвалил себя за прекрасное знание языков — и французы, и испанцы принимали его за своего.

— Ваше величество, письмо от английского короля, — Фредерико стоял в сторонке, наблюдая, как Карл разворачивает испещрённый мелким почерком листок бумаги.

Император быстро прочитал написанное.

— Сегодня же я напишу ответ. Позовите того, кто привёз мне письмо, и оставьте нас одних.

Фредерико подошёл ближе.

— На словах передайте Генриху, что я настоятельно прошу его продолжать вторжение. У меня закончились деньги, и мне нужно время. Пусть его величество действует, не медля. Франциск ослаблен войной и тоже нуждается в средствах. Это мой ответ. И поторопитесь, мой друг, — Карл окинул Фредерико взглядом, — вы не похожи на англичанина.

— Я родом из Испании, — Фредерико отвесил поклон, — но так случилось, что жизнь меня забросила в юности в Англию. Сейчас я служу английскому королю.

— Прекрасно. Вы можете послужить двум королям сразу. Отправляйтесь в путь!

Обратный путь нужно было преодолеть как можно быстрее: Генрих хотел вернуться в Англию и с нетерпением ждал ответа от Карла. Карл, не имевший материальных возможностей продолжать войну, был заинтересован в том, чтобы Генрих продолжил наступление. Но ехать быстро не удавалось. Погода испортилась, и пошли настоящие, осенние, проливные дожди. Французы, не понимавшие толком, с кем воюют, в каждом путешественнике видели врага. Фредерико пытался изо всех сил выглядеть истинным французом. Постепенно он пробирался к Кале, где его ждал готовый отплыть на родину английский король.

Находясь совсем неподалёку от пролива, Фредерико был вынужден остановиться. Дождь полил уж совсем немилосердно, и ехать дальше стало невозможно. Он заночевал на постоялом дворе, надеясь, что после дождя сможет быстро прибыть к королю. Ближе к полуночи в дверь комнаты раздался настойчивый стук.

— Кто это? — спросил настороженно Фредерико.

— Друг, — послышалось из-за двери. Фредерико открыл. Перед ним стоял граф де Вилар.

— А ты как был наивным мальчишкой, так и остался, — улыбнулся граф. Он втолкнул Фредерико в комнату и прошёл внутрь. — Послушай, дорогой друг, — произнёс де Вилар, — придётся тебе вновь поработать на меня. Сейчас не время тебя убивать, хоть и руки чешутся. Ты ведь погубил мою любимую женщину. Похитив Матильду, ты сам обрёк её на смерть. Да ещё и, судя по всему, вознамерился мне мстить, — граф сел на кровать, держа руку на шпаге, — ну что ж, взаимная месть подождёт. Есть дела поважнее.

Фредерико продолжал стоять посреди комнаты, быстро пытаясь решить, что делать дальше. Граф снова встал и прошёлся по комнате.

— Франциск и Карл должны заключить мир, который будет выгодным для некоего третьего лица. Вмешательство Генриха только помешает. Он должен закончить наступление и вернуться в Англию. Но чтобы Генрих не помешал заключить мир, он не должен о переговорах ничего знать. Карл уже едет в Крепи. Туда же направляется Франциск. Тайно от Генриха.

— Не понимаю, при чём здесь я, — встрял Фредерико.

— У тебя письмо. Я знаю, о чём в нём говорится. Карл просит продолжать наступление. Письмо необходимо заменить на другое. В нём Карл предлагает прекратить войну. Пока Генрих будет раздумывать, мирный договор подпишут, а наступление будет отложено. Генриху ничего не останется делать, как вернуться в Англию. И ещё, ты занимаешь сейчас прекрасное положение при английском дворе. Говорят, тебя приметил не только король, но и юная принцесса Елизавета. Я буду пользоваться твоими услугами. Твоя смерть ни к чему, пока ты мне нужен. В твоих интересах служить моим интересам. Ты же понимаешь, что убить меня не сможешь. Слишком сложная это задача — тебе не по зубам. Но мы тоже можем заключить мирный договор. Такой же шаткий и недолгий, как Франция и Испания. Но пока мы все выступаем против Англии, у нас есть шанс выжить, не так ли? Мы все заинтересованы в дружбе против Генриха. Знаешь, ведь бывает дружба друг с другом, а бывает против кого-то. Прочнее последней нет, поверь.

Граф остановился напротив Фредерико и посмотрел ему прямо в глаза:

— Мы договорились?

— Да, — тихо произнёс Фредерико, не отводя взгляда в сторону.

— Надеюсь, тебе не придёт в голову вести двойную игру, — сказал граф и вынул письмо из-за пазухи, — вот что надо передать Генриху, — с этими словами он вышел из комнаты.

— Мне пришло в голову именно это, — Фредерико поднёс подложное письмо к свече, — вести двойную игру, граф.

Когда он прискакал в Кале, Генрих уже узнал о проводимых между Францией и Испанией мирных переговорах. Он прочёл письмо, призывающее его продолжать наступление, и оглушающее расхохотался:

— Они меня держат за дурака, думая, что могут использовать короля Англии в своих интересах, — Генрих стукнул кулачищем по столу, — не выйдет. Война с Францией продолжается. Я возвращаюсь в Англию. Но герцог Саффолк остаётся здесь для обороны Булони…

Глава 10 Январь, 1547 год

Несколько раз за последние три года опасалась Елизавета за жизнь мачехи. Они постоянно переписывались, и Бэт привязывалась к ней всё больше и больше.

«Если отец вас казнит, я этого не вынесу, — писала Елизавета Екатерине в одном из писем, — вам следует быть осторожнее и меньше доверять тем, кто вас окружает».

То и дело Генрих начинал верить тем, кто настраивал его против жены и отправлял за ней стражу. В последний момент ей всегда удавалось избежать наказания за несовершённые грехи — Екатерина обладала удивительным даром успокаивать короля и убеждать его в своей невиновности.

Бэт всё это не успокаивало. Она постоянно волновалась. В страхе потерять ещё одну ставшую ей близкой женщину, Елизавета обдумывала разные способы спасения мачехи от гнева отца, понимая, что неспособна защитить ни её, ни саму себя. Екатерина заботилась о детях Генриха, как могла. Для Елизаветы и Эдуарда были наняты лучшие учителя. На них обратили внимание и заботились больше, чем когда-либо. Но самое главное случилось позже. Екатерина сделала то, что казалось совершенно невозможным…

— Признать Марию и Елизавету? — Генрих полусидел на кровати, не в силах пошевелиться. Боль мешала как следует осознать слова жены.

— Да, ваше величество, именно так, — Екатерина произнесла тихо, но твёрдо, — Эдуард слаб. Мальчик вряд ли проживёт долго. И тогда кто займёт его место? Тюдоров на престоле сместит кто-то другой.

Некоторое время Генрих молчал. Его и самого мучили похожие мысли. До Елизаветы очередь, скорее всего, не дойдёт. Но уж больно напоминала она ему самого себя. Девочка явно обладала твёрдым характером, была умна и развита не по годам. В отличие от Марии, она всегда с удовольствием общалась с отцом и ладила со всеми его жёнами.

— Пожалуй, ты права, — произнёс наконец король, в интересах Англии сейчас признать дочерей законными наследницами престола, — его голос уже не звенел раскатистым громом и не обрушивался на собеседника всей своей мощью. Несмотря на внушающую ужас фигуру, Генрих скорее вызывал жалость, чем страх.

Ночью он опять плохо спал. Он думал о том, что сказала ему Екатерина, и вспоминал детей. Все трое родились от разных женщин, все трое были разными внешне и очень отличались характером. Мария, яростная католичка, походила на мать — довольно-таки сильную характером, упрямую, но не очень умную женщину. Она не была красива. Её лицо с плотно сжатыми губами и тяжёлым взглядом не вызывало к себе расположения. Старшая дочь плохо сходилась с людьми и не дружила ни с Елизаветой, ни с Эдуардом. Бэт, уже в тринадцать лет прекрасно образованная, умная девочка, была удивительным образом похожа и на мать и на отца. В её внешности сочетались, казалось бы, несочетаемые черты обоих родителей. В ней отсутствовало сумасшедшее кокетство Анны, но Генрих не раз замечал, что она притягивает взгляды мужчин. Что-то неуловимое витало вокруг неё, не красота, а сверхъестественная, магическая способность, присущая и её матери тоже, влюблять в себя. Бэт дружила со всеми жёнами отца и обожала младшего брата. «Родилась бы она мальчиком», — вздохнул Генрих.

Здоровье Эдуарда было слишком слабым. Единственное, что беспокоило Генриха, это болезненное состояние сына. Он рос сообразительным мальчиком, хорошо учился, не был замкнут, а внешне скорее походил на девочку. Золотые кудри, пухлые губы и мягкий подбородок никак не придавали его облику мужественности.

— Внешность не самое главное, — Генрих сел на кровать, с трудом пошевелив больными ногами, — главное то, что он нездоров. И тут Екатерина права. Именно в этом. После Эдуарда на трон должны взойти мои дети и продолжить род Тюдоров. Признать необходимо обеих дочерей. Кто из них сумеет удержать в своих руках власть, неизвестно, но Мария старше Бэт. Поэтому Елизавету лишать права унаследовать престол было бы глупо, — Генриху стало не хватать воздуха, голова закружилась.

Он снова упал на подушки. Запах, исходивший от гноящихся ран, не забивался ни благовониями, ни мазями, которыми лечили его врачи. Немощность, вселившаяся в человека огромной душевной мощи, больше всего выводила его из себя.

— Что самое ужасное в этой болезни? В подкрадывающейся откуда-то сзади невидимой тенью смерти? — рассуждал Генрих сам с собой. — Самое ужасное, что у тебя ещё есть столько желаний, столько чувств, столько целей. А сил их выполнить нет. Нет сил просто встать и идти. Нет сил любить, не сил воевать, сердиться, радоваться. Жизнь вытекает из тела вместе с гноем, что выделяется из ран, по каплям. Король, что обладает властью, данной ему Богом, не может владеть собой, своими ногами, руками, головой. Он бессилен перед слабостью, сковавшей его хуже любых цепей. Такая медленная смерть гораздо тяжелее пыток, четвертования и дыбы.

Генрих позвал слугу. Он не мог больше находиться в одиночестве.

— Позови ко мне мою жену. Пусть придёт Екатерина.

Вскоре в комнате появилась королева. Она тихонько подошла к кровати больного мужа, присела рядом с ним и положила свою руку поверх его.

— Тебе следует исповедаться, Генрих, — произнесла она еле слышно, — ты хочешь это сделать?

Хочет ли он это сделать? Хороший вопрос. Исповедаться в чём? От каких грехов освободить свою душу? Екатерина свято верила в то, что он хотел. Хотел рассказать о том, как заблуждался, казнил невинных, принимал неверные решения. Как она желала знать точно, о чём муж думал в те последние часы своей жизни! Как ей было жаль, что она не могла откровенно говорить с ним, задавать вопросы, которые мучили и жгли изнутри!

— Да, мне нужно исповедаться, — Генрих покачал головой, — но я ни о чём не жалею, слышишь? Я всегда был уверен в своих поступках. Всё было сделано верно! — он заговорил громче. — А вот меня предавали. Моим доверием пользовались. Женщины изменяли. Кто знает, может, и ты тоже, — Генрих даже чуть поднялся с подушек, но тут же бессильно откинулся назад, — и ты тоже. Кто знает? Кому известна эта истина?

— Богу известна, — Екатерина зашептала совсем тихо. Она понимала, что её ещё успеют казнить, если она скажет одно неверное слово, — Богу известно, я была верна тебе. Ты не должен в этом сомневаться ни секунды.

В комнате опять повисла тишина. И каждый в то мгновение думал о своём. Перед глазами Екатерины вставали образы двух её умерших мужей, а также образ мужчины, которого она тайно любила все те годы, что провела с Генрихом. Он умрёт, и она сможет выйти за Томаса замуж. У неё впереди ещё много счастливых лет, главное сейчас не оступиться, и тогда она останется при дворе, с благодарными ей за все детьми Генриха.

«Ум дан мне для того, чтобы им пользоваться себе на благо, а не во вред, — размышляла королева. — Человек, который лежит передо мной, весь сгнил снаружи и изнутри. Он не хочет сдаваться, но болезни одерживают над его могучим телом верх. Страдания подчиняют себе его рассудок».

Катерине было короля жаль. Но она не имела права поддаваться чувствам, которые готовы были затуманить разум. Следовало думать о себе и только о себе. Больной, страдающий муж способен на многое — его разум затуманен давно. Наветы, клевета — слишком многие хотели убрать её с дороги. Как она смогла победить? Только оставаясь холодной и расчётливой внутри, добродушной и ласковой женой снаружи.

Генрих смотрел на жену и пытался угадать её мысли. Действительно ли она так простодушна, как кажется? Вдруг ему стало страшно — Екатерина единственная из жён, оставшаяся в живых. Нет, конечно, Анна Клевская тоже была жива, здорова и наслаждалась жизнью при дворе. Но она более не являлась его женой и не претендовала ни на власть, ни на влияние на короля.

«И всё же, а не следовало ли её казнить? — промелькнуло в голове у Генриха. Ведь пару раз он посылал стражу с приказом отвести Екатерину в Тауэр, ей удавалось избежать наказания. — Прав ли я был, что слушал её?»

Знакомое состояние, когда гнев и злоба поднимались откуда-то со дна к самому горлу, нахлынуло на Генриха. От Екатерины захотелось срочно избавиться. Признать законными дочерей? Исповедоваться? К чему? Он застонал. Бессилие отнимало у него последние силы. Липкий, холодный пот тонкими ручейками потёк по спине…

На следующий день Генрих подписал указ о признании Марии и Елизаветы законными наследницами престола. Поставив подпись, он вздохнул с облегчением: что-то ему подсказывало — решение принято верное.

— Ваш отец вернул вам права на трон, — сказала герцогиня Елизавете.

Та лишь передёрнула плечами. Бэт и не помышляла о короне. После смерти отца королём станет её брат. Вот и всё. Законная она наследница престола или нет, не имеет никакого значения. Елизавета будет продолжать жить в уединении в своём дворце неподалёку от Лондона, будет читать любимые книги, писать письма Екатерине и изредка навещать брата.

— Как он себя чувствует? — спросила она наконец герцогиню. — Ему лучше?

— Ему уже никогда не станет лучше, — ответила леди Джейн сухо.

— Почему вы так говорите? — Бэт вспылила. Рыжие кудряшки колыхнулись и в беспорядке рассыпались по плечам. — Вам всё равно, как чувствует себя король Англии? — в голосе зазвучали знакомые нотки. Герцогиня поёжилась: больно уж похожа сейчас была Елизавета на своего отца. И голос, по-девически звонкий, всё же раскатился мощной волной по уголкам холодной комнаты.

— Нет, конечно, дорогая, — леди Джейн взяла себя в руки, — здоровье короля Англии волнует всех его подданных. Раз он способен подписывать важные бумаги, значит, ему лучше.

— А Екатерина пишет, что ему плохо, — Бэт присела на низкую скамеечку и расправила платье, — как бы я хотела его увидеть, — слёзы застыли в её глазах, так и не покатившись по щекам, — скоро у меня не останется никого, ни отца, ни матери.

Герцогиня постаралась подавить в себе жалость.

— Вам пора на урок. И вы не одна. У вас есть брат и сестра.

— Конечно, вы правы, — Бэт медленно встала и подошла к окну.

На улице шёл снег. Огромные снежинки кружились в воздухе в замысловатом танце. Некоторые таяли, не долетая до земли. Их жизнь была так коротка, короче не придумаешь. Бэт останется кружиться в воздухе, а отец растает, словно его и не было. Она повернулась к герцогине.

— И всё же спросите, пожалуйста, могу ли я повидать его, — Елизавета вышла из комнаты с прямой спиной, проглотив слёзы и крепко сжав губы.

— Нас с тобой признали законными наследницами престола, — навстречу вышла Мария, — меня-то понятно почему.

Нo ты? Кто ты такая, чтобы признавать тебя? Эдуард слаб. Долго он не проживёт. Следующей королевой буду я. Запомни! — Мария пошла дальше, не дождавшись ответа.

Елизавета снова передёрнула плечами: «Дался им всем этот престол». Она прошла в комнату, где проходили занятия по латыни. Учитель поклонился:

— Ваше высочество, я слышал приятные новости. В будущем вы станете королевой.

— Извините, но я устала от этих бессмысленных разговоров, — ответила Бэт, — приступим к занятиям. Я прочитала то, что вы задали. Кроме этого, написала стихотворение, — она достала испещрённые аккуратным почерком листки.

— Давайте начнём с перевода, — предложил учитель, — потом посмотрим ваше творение.

Елизавета читала, переводила на английский, а сама думала об отце. Мысли о нём неотступно преследовали её на протяжении всего урока. «Он умирает, а они только и говорят, что о престоле, — вертелось в голове, — глупые, глупые, глупые люди, не понимающие, что такое смерть». Она вспомнила эшафот и шевелившиеся на отрезанной голове матери губы. Бэт вздрогнула. Книга задрожала в её руках.

— Вам холодно? — подобострастно поинтересовался учитель.

— Нет, но я плохо себя чувствую. Нам придётся закончить урок раньше обычного, — она встала и направилась к двери.

— Конечно, — услышала она за спиной.

Не оборачиваясь, Елизавета вышла из комнаты. Все, кто попадался ей навстречу, кланялись сильнее обычного. Из незаконнорождённой дочки короля она превратилась в будущую королеву. «Они думают, я запомню, кто кланялся мне ниже, — подумала Бэт, — нет, я запомню лишь тех, кто был со мной рядом всегда. А кто был рядом?» — с сожалением она поняла, что вспомнить ей некого. Неожиданно в памяти всплыл Роберт, друг детства, — вот, пожалуй, и всё.

— Вы простудитесь и заболеете, — раздался голос герцогини, — зайдите внутрь.

Елизавета вдруг поняла, что стоит на улице. Холодный воздух ворвался в лёгкие, не давая дышать полной грудью. Она сделала шаг назад и вновь оказалась в тёплом помещении.

В ту ночь умер Генрих. На следующий день к нему должен был прийти священник. Но исповедаться он не успел. Так и остался он не прощённым, не выслушанным и не понятым, страдающий и ищущий искренней любви, но так и не сумевший найти искомое. На мгновение застыла жизнь вокруг, словно в заколдованном королевстве. И чуть позже все задвигались, зашевелились. Екатерина вздохнула с облегчением: груз, лежавший на её плечах чуть менее четырёх лет, исчез. Более не нужно было бояться, подбирать слова и вздрагивать от каждого стука в дверь. Чуть переждав, можно было пытаться прибрать власть к своим рукам. Конечно, количество врагов только увеличится. Но главного врага уже нет в живых. С остальными она справится.

Но смерть Генриха обрадовала не всех. И кто-то всё же по нему искренне горевал, сожалея, что больше не прогремит его громкий голос под сводами дворца, что не пройдёт по коридорам высокий, мощный мужчина, заполонявший пространство вокруг себя необъятной энергией и силой.

Фредерико вспоминал первую встречу с Генрихом. Насмешливый взгляд уверенного в себе человека, слова, которые он произносил, всплывали в памяти и никак не позволяли поверить в то, что его больше нет.

— Разве будет когда-нибудь ему достойная замена на троне? — размышлял Фредерико. — Королю, который никогда не давал повода думать, что с Англией можно не считаться? И мог ли кто сомневаться в том, что этот человек позволит собой помыкать?

А в Хэтфилд Хаус царила суматоха. Десятилетний принц Эдуард должен был со дня на день стать королём. Его сёстры, будучи за день до смерти признаны королём законными наследницами престола, тоже получили свою долю внимания: ведь всем было хорошо известно, что Эдуард нездоров и вряд ли проживёт долго.

Мария не переживала совсем. Она готова была бороться за трон столько, сколько Господь сочтёт необходимым. И не важно, какой ценой ей достанется корона, — она так просто сдаваться не собиралась.

Елизавета о власти не думала. Она сидела рядом с Эдуардом, чьё серьёзное лицо не выражало ни печали, ни скорби, ни страха. Бэт держала его за руку, и единственное, что он испытывал в тот момент, была благодарность сестре за поддержку. А она понимала, что больше у неё не осталось на этой земле никого, кроме брата.

«Отец, и ты ушёл от меня, не простившись и не объяснив ничего. Я остаюсь одна, не услышу больше твоего голоса. Не увижу тебя в конце аллеи в красивом берете и развевающемся плаще. Я знала, ты всегда спасёшь маленькую Бэт. Теперь я совсем одна».

Так они и сидели вместе с братом, взявшись за руки, пытаясь справиться с миром, упорно выступавшим против них, стараясь справиться с горем, борясь с душившими их слезами. Вскоре к ним приехала Екатерина. Она заверила Эдуарда, что будет помогать ему править страной и что беспокоиться по этому поводу ему не следует.

— И ты, Бэт, не волнуйся. Я не забуду про тебя, — говорила королева, — вы для меня родные дети, о которых я всегда буду заботиться.

Им стало легче от её слов. Позже придётся научиться не верить, не доверять и вообще разучиться любить. Но пока Эдуард и Елизавета с надеждой смотрели на мачеху, не ведая о том, какие планы вынашивались в её голове…

Через два месяца после смерти Генриха во Франции умер его преданный друг и заклятый враг король Франциск Первый. Эпоха полных жизни мужчин, обожавших охоту, искусство, женщин и войну, закончилась. Как они умудрялись одновременно любить и ненавидеть друг друга, так и останется непонятной, неразгаданной тайной взаимоотношений двух высоких, статных, громкоголосых королей, которые, казалось, правят не одной страной, а целым миром, не считаясь ни с кем и ни с чем…

Генриха похоронили возле Джейн Мур, той самой кроткой, тихой жены, так недолго прожившей на свете, но сумевшей подарить ему наследника. Такова была воля короля…