Эллинские поэты

К первой строке приступая, я Муз хоровод с Геликона

Сердце мое вдохновить умоляю на новую песню, —

С писчей доской498 на коленях ее сочинил я недавно, —

Песню о брани безмерной, неистовом деле Арея.

5 Я умоляю, да чуткие уши всех смертных услышат,

Как, на лягушек напавши с воинственной доблестью, мыши

В подвигах уподоблялись землею рожденным гигантам.

Дело, согласно сказанью, начало имело такое.

Раз как-то, мучимый жаждою, только что спасшись от кошки,499

10 Вытянув жадную мордочку, в ближнем болоте мышонок

Сладкой водой упивался, — его на беду вдруг увидел

Житель болота болтливый и с речью к нему обратился:

«Странник, ты кто? Из какого ты роду? И прибыл откуда?

Всю ты мне правду поведай, да лживым тебя не признаю.

15 Если окажешься дружбы достойным, сведу тебя в дом свой

И, как любезного гостя, дарами почту торовато.

Сам я прославленный царь Вздуломорда и здесь на болоте

Искони всепочитаемый вождь и владыка лягушек.

Родом же я от Грязного,500 который с царевною Водной

20 На берегах Эридана в любви сочетался счастливо.

Впрочем, и ты, полагаю, из роду не вовсе простого:

Может быть, царь-скиптродержец и мощный в боях

предводитель?

Ну, не таи же, открой мне скорее свой род именитый».

Тут на расспросы лягушки мышонок пространно ответил:

25 «Что ты о роде моем все пытаешь? Он всюду известен:

Людям, бессмертным богам и под небом витающим птицам.

Имя мое — Крохобор, я горжусь быть достойным потомком

Храброго духом отца Хлебогрыза и матери милой,

Ситолизуньи, любезнейшей дочки царя Мясоеда.

30 А родился в шалаше я и пищей обильной взлелеян:

Смоквою нежною, сочным орехом и всяческой снедью.

Дружба же вряд ли меж нами возможна: мы слишком несхожи.

Жизнь вся твоя на воде протекает, а мне вот на суше

Пища привычна людей, и меня на дозоре не минет:

35 Ни из красивоплетеной корзины калач белоснежный,

Ни с чечевичной начинкой пирог с творогом многослойный,

Ни окровавленный окорок, ни с белым жиром печенка,

Ни простокваша, ни сыр молодой, ни парная сметана,

Ни пирожочки медовые — их же вкушают и боги,501 —

40 Словом, ничто из того, что к пирам повара припасают,

Вкусно приправами всякими пищу людей услащая.

Не убегал никогда я с опасного поля сраженья,

Первому следуя зову, я в первых рядах подвизаюсь.

Даже его не страшусь, человека с огромнейшим телом:

45 Смело на ложе взобравшись, цепляюсь за кончики пальцев

Или пяту ухвачу, и, хоть боль до людей не доходит,

Скованный сном человек моего не избегнет укуса.

Но, признаюсь, опасаюсь и я двух чудовищ на свете:

Ястреба в небе и кошки — великое с ними мне горе, —

50 Также и скорбной ловушки, где рок затаился коварный.

Эти напасти — все страшные, наистрашнейшая — кошка:

Даже к зарытым в норе норовит она ловко пробраться.

Редьки же грызть я не склонен, ни толстой капусты, ни тыквы,

И не питаюсь ни луком зловоннейшим, ни сельдереем —

55 Яства отменные, впрочем, для тех, кто живет у болота!»

На Крохобора слова Вздуломорда со смехом ответил:

«Что ты, о друг, все о брюхе толкуешь? Поверь мне, немало

Есть и у нас, на воде и на суше, чему подивиться.

Жизнь нам, лягушкам, завидно-двойную назначил Кронион:

60 Можем мы прыгать по суше, можем плясать под водою

И обитаем в жилищах, обеим стихиям открытых.

Если желаешь, ты можешь и сам в том легко убедиться:

На спину только мне прыгни, держись, понадежней усевшись,

А уже я тебя с радостью в самый свой дом переправлю».

65 Так убеждал он и спину подставил, и тотчас мышонок,

Лапками мягкую шейку обняв, на лягушку взобрался.

Был он вначале доволен: поблизости виделась пристань,

Плыл на чужой он спине с наслажденьем… Но, как внезапно

Буйной хлестнуло волною в него, проклиная затею,

70 Жалобно тут завопил он, стал волосы рвать и метаться,

Горестно лапки под брюхом ломать, а трусливое сердце

Билось неистово и порывалось на берег желанный.

От леденящего страха стенаньями глушь оглашая,

Правит меж тем он подвижным хвостом, как послушным кормилом,

75 И умоляет богов привести его на берег целым.

Так, чем он более тонет, тем стонет безудержней, громче

И, наконец, исторгает из уст своих слово такое:

«Верно, не так увозил на хребте свою милую ношу

Вол, что по волнам провел до далекого Крита Европу,

80 Как, свою спину подставивши, в дом свой меня перевозит

Сей лягушонок, что мордой противною воду пятнает?»

Вдруг над равниною водной, высокую вытянув шею, —

Вот уж где ужас обоих, — явилася грозная гидра.

Гидру увидев, нырнул Вздуломорда, о том и не вспомнив,

85 Гостя какого, коварный, на верную смерть обрекает.

Сам углубился в болото и гибели близкой избегнул,

Мышь же, опоры лишившись, немедленно навзничь упала,

Лапками лагодя влагу и жалобный писк испуская.

Часто ее заливала волна, но, живучая, снова

90 Наверх она выплывала… Однако судьбы не избегнешь…

Шерстка намокшая с большей все тяжестью книзу тянула,

И, уж волной заливаем, пред смертью промолвил мышонок:

«Ты, Вздуломорда, не думай, что скроешь коварством проступок:

Как со скалы — потерпевшего в море кораблекрушенье,

95 С тела меня ты низвергнул… В открытой борьбе или беге

Не превзошел бы меня ты на суше. Так наглым обманом

В воду меня заманил… Но всевидящий бог покарает

(Грозного не избежишь ты возмездья от рати мышиной)!»

Так он сказал и свой дух на воде испустил. Но случайно

100 Это узрел Блюдолиз, на крутом побережье сидевший.

С писком ужасным пустился он весть сообщить всем мышатам.

Эти же, новость проведав, вспылали ужаснейшим гневом

И повелели глашатаям громко прокликать, чтоб утром

Прибыли все на собранье в палаты царя Хлебогрыза,

105 Старца, отца Крохобора, которого труп по болоту

Выплывший жалко носился — не к брегу родному, однако,

Нет, уносился, несчастный, в открытого моря пучину.

Спешно, с зарей, все явились, и первым в собранье поднялся,

Скорбью по сыну томимый, отец Хлебогрыз и промолвил:

110 «Други, хотя и один я теперь претерпел от лягушек,

Лютая может беда приключиться внезапно со всяким,

Жалкий, несчастный родитель, троих сыновей я лишился:

Первого сына сгубила, свирепо похитив из норки,

Нашему роду враждебная, неукротимая кошка.

115 Сына второго жестокие люди на смерть натолкнули,

С необычайным искусством из дерева хитрость устроив,

Эту-то пагубу нашу ловушкой они называют.

Третий же сын — был и мой он любимец, и матери нежной…

Ах, и его погубил Вздуломорда, сманивши в пучину.

120 Но ополчимся, друзья, и грянем в поход на лягушек,

Тело, как должно, свое облачив в боевые доспехи».

Речью такою он всех убедил за оружие взяться.

Их возбуждал и Арей, постоянный войны подстрекатель.

Прежде всего облекли они ноги и гибкие бедра,

125 Ловко для этого стручья зеленых бобов приспособив, —

Их же в течение ночи немало они понагрызли.

А с камышей прибережных сняв шкуру растерзанной кошки,

Мыши, ее разодравши, искусно сготовили латы.

Вместо щита был блестящий кружочек светильни, а иглы —

130 Всякою медью владеет Арей — им как копья служили.

Шлемом надежным для них оказалась скорлупка ореха.

Во всеоружье таком на войну ополчились мышата.

Живо узнали про это лягушки, и, вынырнув, тотчас

В место одно собрались, и совет о войне учредили.

135 Только пошли пересуды, откуда и кто неприятель,

Вражий внезапно явился, жезлом потрясая, глашатай —

Творогоеда бесстрашного сын, Горшколаз знаменитый.

Он, объявляя войну, к ним со словом таким обратился:

«Я от мышей к вам, лягушки, и послан я с вызовом грозным:

140 Вооружайтесь поспешно, готовьтесь к войне и сраженьям.

Ибо в воде увидали они Крохобора, в чьей смерти

Царь Вздуломорда повинен. Так будьте теперь все в ответе.

Тот же из вас, кто храбрее, на бой пусть скорее дерзает».

Так объявил им глашатай, и, грозное слово услышав,

145 Затрепетали сердца и у самых бесстрашных лягушек,

Но Вздуломорда, поднявшись, их речью такой успокоил:

«Други, не я убивал Крохобора и даже не видел,

Как он погиб: верно, сам утонул он, резвясь у болота,

В плаванье нам подражая. А эти гнуснейшие мыши

150 Вздумали ныне меня обвинять. Ну, тем лучше. Изыщем

Способ мы раз навсегда весь их род уничтожить коварный.

Вот что я вам предложу и что кажется мне наилучшим:502

В броню себя заковавши, мы сомкнутым строем, все рядом

Станем у края болота, на самом обрывистом месте,

155 Чтобы, когда устремятся на нас ненавистные мыши,

Каждый ближайшего мог супостата, за шлем ухвативши,

Вместе с оружием грозным низвергнуть в пучину болота.

Там уже, плавать бессильных, мы быстро их всех перетопим,

Сами же мы, мышебойцы, трофей величавый воздвигнем».

160 Речью такой убедил он лягушек облечься в доспехи:

Голени прежде всего они листьями мальвы покрыли,

Крепкие панцири соорудили из свеклы зеленой,

А для щитов подобрали искусно капустные листья.

Вместо копья был тростник у них, длинный и остроконечный,

165 Шлем же вполне заменяла улитки открытой ракушка.

Так на высоком прибрежье стояли, сомкнувшись, лягушки,

Копьями все потрясали, и каждый был полон отваги.

Зевс же богов и богинь всех на звездное небо сзывает

И, показав им величье войны и воителей храбрых,

170 Мощных и многих, на битву огромные копья несущих,

Рати походной кентавров подобно иль гордых гигантов,

С радостным смехом спросил, не желает ли кто из лягушек

Иль за мышей воевать. А Афине промолвил особо:

«Дочка, быть может, прийти ты на помощь мышам помышляешь,

175 Ибо под храмом твоим они пляшут всегда с наслажденьем,

Жиром, тебе приносимым, и вкусною снедью питаясь?»

Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина:

«Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану,

Даже и в лютой беде их: от них претерпела я много:

180 Масло лампадное лижут, и вечно венки мои портят,

И еще горшей обидою сердце мое уязвили:

Новенький плащ мой изгрызли, который сама я, трудяся,

Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.

Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик

185 Плату великую просит, а это богам всего хуже.

Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем.

Так вот с мышатами… Все ж и лягушкам помочь не желаю:

Не по душе мне их нрав переменчивый, да и недавно,

C битвы когда, утомленная, я на покой возвращалась,

190 Кваком своим оглушительным не дали спать мне лягушки,

Глаз из-за них не сомкнувши, я целую ночь протомилась.

И, когда петел запел, поднялась я с больной головою.

Да и зачем вообще помогать нам мышам иль лягушкам:

Острой стрелою, поди, и бессмертного могут поранить.

195 Бой у них ожесточенный, пощады и богу не будет.

Лучше, пожалуй, нам издали распрей чужой наслаждаться».

Так говорила Афина. И с ней согласились другие.

Тотчас все боги, собравшись, пошли в безопасное место.

Временем тем комары в большие трубы к сраженью

200 Вражеским станам обоим знак протрубили, а с неба

Зевс загремел Громовержец, начало войны знаменуя.

Первым Квакун Сластолиза — тот в первых рядах подвизался —

Метким копьем поражает в самую печень по чреву:

Навзничь упал он, и нежная шерстка его запылилась.

205 С грохотом страшным скатился, доспехи на нем зазвенели.503

Этому вслед Норолаз поражает копьем Грязевого

Прямо в могучую грудь. Отлетела от мертвого тела

Живо душа, и упавшего черная смерть осеняет.

Острой стрелою тут в сердце Свекольник убил Горшколаза.

210 (В брюхо удар Хлебоеда на смерть Крикуна повергает:

Наземь упал он стремглав, и от тела душа отлетела.

Гибель героя увидев и мщеньем за друга пылая,

Камень огромный, на жернов похожий, схватил Болотняник,

В шею метнул Норолазу; в глазах у того потемнело.

215 Тут уже жалость взяла Травоглода, и дротиком острым

Он упредил нападенье врага. Но и сам поплатился:

Ловко копьем дальнолетным в него размахнулся Облиза,

Меток удар был, под самую печень копье угодило.

Он на Капустника, по побережью бежавшего, яро

220 Ринулся, но, не смутившись, тот сам обратил его в бегство.

В воду злосчастный упал и живой уж не выплыл, багровой

Кровью окрасил болото, и, вздутый, с кишками наружу,

Долго еще труп героя у берега горестно бился.)

Творогоед же от смерти и на берегу не сберегся.

225 В ужас пришел Мятолюб, когда Жирообжору увидел:

Бросивши щит, он проворно спасается бегством к болоту.

Соня Болотный убил знаменитого Землеподкопа

[А Водорад поразил беспощадно царя Лизопята,]

Тяжким булыжником череп ему раскроив. Размягченный

230 Из носу мозг его вытек, и кровью земля обагрилась.

Соне Болотному смерть причинил Блюдолиз безупречный,

Дротик свой бросив, и тьма ему взоры навеки покрыла.

Это увидел Чесночник и, за ноги труп расторопно

Крепкой рукою схвативши, в болото Болотного бросил.

235 Тут за убитого друга герой Крохобор заступился,

Ранил жестоко Чесночника в печень, под самое чрево.

Тело простерлось бессильно, душа же в Аид отлетела.

Болотолаз, то увидев, горсть грязи швырнул в Крохобора:

Тина лицо облепила, он зрения чуть не лишился.

240 Гневом вспылал Крохобор и, могучей рукой ухвативши

Камень из долу огромный — земли многолетнее бремя —

В Болотолаза метнул его яростно. Вся раздробилась

Правая голень его, и, подрубленный, пал он на землю.

Тут и Пискун на него напустился и сильно ударил

245 В чрево. Проникло в утробу копье глубоко, и, как только

Крепкой рукою копье извлек из брюха противник,

Тотчас наружу за ним и все внутренности потянулись.

Видя, что на побережье от смерти не убережешься,

Еле плетясь и измученный страшно, сраженье покинув,

250 В ров Зерногрыз пробирался, чтоб гибели лютой избегнуть.

В пятку копьем уязвив, поразил Хлебогрыз Вздуломорду.

(Позже, хоть раненный тяжко, он вынырнул вновь из болота.)

Видя, что дышащий трудно во прахе простерт Вздуломорда,

К первым рядам устремившись, копье в него Луковник бросил,

255 Но уцелел крепкий щит, и копья острие в нем застряло.

Также и дивный Полынник, в сражениях равный Арею,

Сбросить не смог с головы Вздуломорды тяжелого шлема,

Хоть средь лягушек воинственных витязем первым считался:

Слишком уж много врагов на него устремилось. Пред грозным

260 Натиском не устоял он и спешно в болоте укрылся.

Был средь мышей еще юный, но храбростью всех превзошедший,

Славный герой Блюдоцап, знаменитого сын Хлебоскреба.

Из дому вызвавши сына, отец его в бой посылает.

Этот же витязь, с угрозою весь истребить род лягушек,

265 Гордо вперед выступает, пылая с врагами сразиться.

Тотчас лягушки, объятые ужасом, в бегство пустились.

Силой владея великою, тут бы их всех погубил он,

Если бы зоркий Кронион, отец и бессмертных и смертных,

Гибнущих видя лягушек, к ним жалостью вдруг не проникся

270 И, головой сокрушенно качая, богам не промолвил:

«Боги! Великое диво я вижу своими глазами.

Скоро, пожалуй, побьет и меня самого сей разбойник,

Что на болоте свирепствует. Впрочем, его успокоим.

Тотчас Афину пошлем или шумного в битвах Арея:

275 Эти его, хоть отважного, живо от битвы отвадят».

Кроноса сын так промолвил. Арей же ему возражает:

«Ныне, Кронид, уж ни мудрость Афины, ни сила Арея

Лютую смерть отвратить не сумеют от жалких лягушек,

Разве на помощь им все мы направимся, да и оружье,

280 Коим когда-то сразил Капанея, могучего мужа,

Дерзостного Энкелада и дикое племя гигантов,

Ты и теперь пустишь в ход — перед этим и храбрый смирится».

Только промолвил Арей, громовою молнией грянул

Кроноса грозного сын, — и великий Олимп содрогнулся,

285 Знаменье страшное в ужас повергло мышей и лягушек,

Все же мышиное войско сражения не прекращало,

Крепко надеясь лягушачий род истребить совершенно,

Что и могло бы случиться, если б с Олимпа Кронион,

Сжалившись, в помощь лягушкам не выслал защитников новых.

290 Вдруг появились создания странные: кривоклешневы,

В латы закованы, винтообразны, с походкой кривою,

Рот словно ножницы, кожа — как кости, а плечи лоснятся,

Станом искривлены, спины горбаты, глядят из-под груди,

Рук у них нет, зато восьмеро ног, и к тому двуголовы —

295 Раками их называют… И тотчас они начинают

Мышьи хвосты отгрызать, заодно уж и ноги и руки.

Струсили жалкие мыши и, копья назад повернувши,

В бегство пустились постыдное… Солнце меж тем закатилось,

И однодневной войне волей Зевса конец наступает.