Эмблема печали

1

Часы на здании почтамта показывали один час пятьдесят минут, когда, поднявшись по эскалатору и толкнув носком начищенного ботинка стеклянную дверь станции метро «Чистые пруды», вышел на маленькую площадь и остановился немолодой, начинающий лысеть мужчина. Одет он был в непритязательный серый плащ, под которым просматривались аккуратные, отутюженные, серые, в цвет плаща, брюки и серые полуботинки. Щеки тщательно выбриты, из-под расстегнутой верхней пуговицы торчит кривовато узел галстука — ничего особенного, если не считать необычного значка, прикрепленного к левому отвороту плаща. Значок отражал солнце и блестел. Он немного не вязался с обликом этого человека.

Произошло это за пять дней до октябрьских событий 1993 года. В городе было еще тихо. Если и вспыхивала в столице по ночам стрельба, то в дневные часы город выглядел вполне пристойно.

Поднявшийся из подземного перехода лысоватый мужчина разглядывал выстроившиеся здесь рядами коммерческие ларьки, будто выбирал что-то. Не сделав сразу своего выбора, прогулочным шагом он перешел улицу, ненадолго задержался возле здания биржи, немного покрутился в толпе на ступеньках, после чего вернулся назад и остановился перед облюбованным заранее коммерческим киоском.

Указывая пальцем на витрину, он сказал:

— Хотелось бы взглянуть на этот диктофончик!

— Чего на него смотреть, — отрываясь от своей книги, отозвался продавец, — он в упаковке.

— Ну, хотя бы инструкцию!

— Это пожалуйста.

Продавец зачем-то снял с витрины и взвесил в руке заклеенную в целлофан яркую картонную коробочку. Поставил на место. Вынул из стопки, перешелушив ее пальцами, нужную брошюрку. Протянул в окошечко. Ему очень хотелось вернуться к чтению. На самом интересном месте прервали. Он почти ненавидел покупателя. Некоторое время человек в плаще изучал инструкцию, потом сказал:

— Пожалуй, возьму. Хорошая фирма.

— Шестьдесят баксов! — отодвигая свою книгу, проинформировал продавец. Ему очень хотелось дочитать хотя бы главу.

— Нет, вы не поняли, я хочу взять его бесплатно!

— С какой стати? — Продавец почти высунулся из своего окошечка, разглядывая лицо покупателя.

Ему уже случалось попадать в опасные ситуации, где приходилось вот так просто отдавать товар, а потом самому расплачиваться с хозяином. Однако прилично, но скромно одетый человек, стоящий перед киоском, никак не напоминал прикрывающих фирму местных бандитов. Скорее он походил на безработного инженера. Серый плащ распахнут, черный узенький галстук. Бритая круглая физиономия. Вежливая улыбочка.

— Бесплатно! — повторил покупатель. Он усмехнулся и вдруг сказал голосом театрального заговорщика: — Посмотрите внимательно. Посмотрите. — Двумя пальцами он загибал отворот плаща. — Как видите, я имею на это право.

— Не надо… Не стоит, товарищ! — как мог жестче сказал продавец, отвергнув идею ограбления. Он просунул в окошечко руку и ловким движением выхватил у неприятного покупателя книжечку инструкции. — Мы торгуем только на валюту, — добавил он уже помягче, — но в принципе вы можете заплатить рублями, по курсу.

Покупатель никак не отреагировал. На полном лице все еще сохранялась формальная улыбка.

— По курсу какому? — спросил он.

— Только по курсу продажи. Сейчас посмотрим. — Снаружи сквозь стекло было видно, как продавец вынул из своей книжки закладку. Узкий листок, исписанный сверху донизу цифрами. Палец его заскользил по колонке. — Тысяча двести тридцать за доллар. В общем, верно, — улыбнулся он. — Деревянными платить — все равно что бесплатно!.. Ну так вы берете?

— Я же сказал, беру!

Покупатель повернулся так, что солнечный луч угодил прямо в значок, приколотый слева к его плащу. Только теперь продавец смог как следует рассмотреть это украшение. Маленькая, пять-семь сантиметров, серебряная лилия, заключенная в прозрачный эллипс, казалась совершенно настоящей, надписи на значке никакой не было, серебряная лилия лежала на черном фоне и сверкала.

— Шестьдесят баксов! — повторил продавец.

— И все-таки вы не поняли! — В голосе покупателя прозвучала нотка удивления. — Я не хотел бы платить за эту вещь деньги. Я хотел бы взять ее бесплатно.

— Отойдите лучше! — Продавец снова сменил покладистый тон на раздраженный. — Отойдите, гражданин. Вы мешаете работать.

Неприятный покупатель чуть отодвинулся от ларька, будто нарочно, чтобы его можно было получше разглядеть.

— Вы не правы, молодой человек! — сказал он. — Вы совсем не правы. Вы не хотите уступить, и это печально.

«Да он просто псих… — подумал продавец. — Тихий псих… У него от перестройки что-то в голове неправильно переключилось… Нужно будет ребятам рассказать».

— Но почему? Где логика? — проверяя свою версию, спросил он. — С какой стати я должен вам бесплатно дорогой диктофон дарить?

Покупатель наклонился таким образом, чтобы значок — серебряная лилия — опять оказался перед глазами продавца.

— Ваше дело, конечно. Но, по-моему, с вашей стороны это просто неоправданный риск.

— Уходите по-хорошему!

Резким движением захлопнув окошечко изнутри, продавец пару секунд взвешивал, что же делать дальше: пойти позвонить в контору или позвать милицию. Хоть он и тихий, этот псих, а ведь всю торговлю испортит. Продавец уже потянулся за табличкой «Закрыто», но, выглянув, увидел, что неприятный покупатель уходит, серый плащ только мелькнул еще пару раз в толпе и пропал.

«Точно псих, — отметил продавец и вновь погрузился в свою книгу. — Безработный, наверное. По сути, несчастный человек… Инженер небось, по роже видно! Не моя головная боль! На каждого несчастного обращать внимание…»

2

Часы на здании почтамта показывали два часа пятнадцать минут. Продавец точно запомнил время. Он почти дочитал детектив и прикидывал, сладко потягиваясь внутри своего тесного ларька, когда пойти перекусить: теперь же или через полчасика. На следующий день, вызванный для дачи показаний, он сообщил вежливому, почти ласковому следователю, что нападение было совершенно неожиданным.

Бандиты окружили ларек мгновенно. Нападавших было четверо. Они подошли разом, остановились, вынули из-под одежды длинные резиновые дубинки, будто пародируя милицию из недочитанного детектива.

Сквозь стекло на продавца уставилась оскаленная квадратная физиономия. В глупой улыбке не хватало нижнего зуба. Продавец хотел захлопнуть окошечко, но не успел. Рожа отодвинулась, и в окошечко просунулась рука. В лоб продавцу уперся ствол. И молодой веселый голос сказал:

— Сиди тихо! Не дыши!

В отличие от пухлой физиономии наводчика, надолго застрявшей в памяти, лицо человека с пистолетом продавец разглядел плохо. Солнечный свет, отраженный в стеклах, почти не давал возможности его увидеть. Лицо было прикрыто высоко поднятым воротником куртки, только глаза весело сверкали из-под темных волос. По крайней мере, давая свои показания, продавец утверждал, что лица он не разглядел.

— Дернешься — я в тебе дырку просверлю, — сказал бандит. — А будешь хорошим мальчиком — в больницу поедешь и дальше будешь жить.

— Не убивайте, пожалуйста! — шепотом взмолился продавец. — Я студент! Я на первом курсе учусь… Не убивайте меня! Мне восемнадцать лет!..

Ощущая ледяное прикосновение металла между бровей, он попробовал поднять руки, хотя никто и не просил его об этом.

Разом дубинки обрушились на ларек. Солнечным фейерверком брызнуло стекло. Ствол отняли ото лба продавца, но тот так и остался сидеть с поднятыми руками, только зажмурился. Маленькая витрина осыпалась. Полетели во все стороны дешевые электронные часы, китайские плейеры, жвачки, конфеты из Сингапура, калькуляторы, упаковки с отечественной и немецкой пиротехникой, видеокассеты. Разлетающиеся с силой осколки резали лицо, шею. Погибший товар сыпался на пол и на колени. Все продолжалось не более трех минут.

— Поджигай! — крикнули рядом, и было слышно, как зашипел фитиль.

Тут же воздух внутри ларька стал густым и горьким. Теряя сознание, продавец все-таки открыл глаза, хотя и не опустил руки. Он держал их поднятыми столько, сколько хватило сил. Сквозь брызнувшие слезы он увидел, как один из нападавших пошарил по краю разбитой витрины и схватил красную пачку «Мальборо».

Грохнуло. Ноги продавца обдало жаром — это огонь добрался до пакета с «восходящей звездой». Зеленая ракета, вырвавшись, трижды отрикошетила внутри ларька, вылетела в стеклянную пробоину и погасла где-то далеко на мокром асфальте, в центре собирающейся толпы.

— Уходим, Коша! — донеслось откуда-то уже совсем издали.

Чиркнула спичка, задымилась сигарета. Продавцу запомнилась рука в коричневой перчатке, которая держала карманные часы. Свисала вниз серебряная цепочка.

— Рекорд поставили. Сто восемьдесят пять секунд, — сказал молодой веселый голос, и палец защелкнул крышечку часов. — Всех дел-то!

3

Сорок минут спустя серебряная лилия появилась уже в другом конце Москвы, в помещении Экспортстройбанка на Гагаринской площади. Туда вошел нищий. Он толкнул рукой в грязной нитяной перчатке огромную зеркальную дверь, вошел, подволакивая ногу, и сразу направился к одному из окошечек. На изодранном ватнике нищего с левой стороны красовался значок, точно такой же, как тот, что был приколот к плащу первого «бесплатного покупателя». Серебряная маленькая лилия на черном фоне, заключенная в прозрачный пластик.

Охранник у двери в этот момент отсутствовал, и никто оборванца не остановил. Народу в банке было не много. Жалкий вид нищего не мог вызвать у остальных клиентов ничего, кроме раздражения. Конечно, многим хотелось вышвырнуть его за пределы сверкающего чистотой банковского зала, но кому же охота время тратить, у всех свои проблемы.

Прошествовав, таким образом, никем не остановленный, к окошечку номер четыре, нищий наклонился и мокро покашлял, чтобы привлечь к себе внимание молоденькой кассирши. Выбор кассы был обусловлен лишь тем, что у остальных окошечек стояли люди, а это было свободно. Впрочем, так же как и в других окошечках, за стеклом рядом с миловидным женским личиком было размещено неприятное объявление:

«ОРГАНИЗАЦИИ И ЛИЦА, ПРОИЗВОДЯЩИЕ ПОКУПКУ ИЛИ ПРОДАЖУ НА СУММУ БОЛЕЕ ПЯТИ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ, ОБСЛУЖИВАЮТСЯ ВНЕ ОЧЕРЕДИ. В НАЛИЧИИ ИМЕЮТСЯ ТОЛЬКО СТОДОЛЛАРОВЫЕ КУПЮРЫ».

Внимательно ознакомившись с трафаретом, нищий еще раз покашлял и очень вежливо попросил:

— Девушка, выручи старика… — У него были бесцветные, давно пропитые глаза. Рука в нитяной перчатке просовывалась в окошечко ладонью вверх. Грязные пальцы дрожали. — Дай немного денег.

Почувствовав неприятный запах, молоденькая кассирша дернула головой, инстинктивно поправила шелковую белую кофточку на груди и одарила клиента самым презрительным взглядом, какой позволяли ее красивые голубые глаза.

— Не понимаю! — сказала она. — Вообще, кто вас сюда впустил?

Кассирша поискала глазами в зале охранника, но охранника все еще не было. Позже во время внутреннего банковского расследования охране было категорически запрещено употребление пива во время работы и перед работой.

— Девушка, милая, дай старому человеку двести долларов, — голосом просителя настаивал нищий.

— Сколько?

— Двести! — Нищий послюнявил грязный палец и потер кончиком этого пальца значок у себя на ватнике. — Ты посмотри сюда. Ты видишь, что у меня здесь?

— У вас, наверное, чек? — на мгновение усомнившись в своих действиях, спросила кассирша. — Давайте!

Она вопросительно глянула на нищего старика. Всякие клиенты бывают. Но грязный оборванец сразу рассеял сомнения.

— Да ничего у меня, милая, нет, — пробубнил он. — Значок только вот. Ты посмотри на меня, откуда у такого чеку-то взяться? Прошу тебя, милая, не скандаль, уважь старика, и разойдемся миром!

— Уходите! — с трудом удерживаясь, чтобы не заткнуть ноздри, сказала кассирша. — Предупреждаю вас: уходите, иначе я вызову охрану.

— Значит, не дашь денежки?

Кассирша в ярости даже приподнялась, оторвавшись от своего стула.

— Я вас предупредила!

— Дело, конечно, твое… Твое… — Нищий попятился. Разваливающиеся ботинки, оставляя на мраморном полу грязные следы, прошлепали до двери. — Напрасно ты, девушка. Я войну прошел. Имею право получить, — пробубнил он совсем уже приниженно, тихо. — Я не много попросил. Всего двести долларов. Двести…

4

Нищий растворился в толпе на площади, а вскоре к дверям банка подкатил БМВ с зеркальными стеклами. Чиркнули по асфальту новенькие покрышки. Хлопнули дверцы. Из БМВ вышли двое.

Охранник уже справился с последствиями выпитого им с утра немецкого пива и стоял на своем обычном месте у двери. Он не остановил этих посетителей, мало чем отличавшихся от обычных клиентов банка, хотя его насторожили широкие уродливые куртки. Беспрепятственно бандиты вошли в холл.

Руководство банка полностью полагалось на электронное наблюдение и не желало шокировать посетителей: в банковском зале постоянно присутствовал лишь один охранник. Вооруженная группа охраны находилась в одном из внутренних помещений, буквально в десяти метрах от кассового зала.

С некоторой задержкой охранник оценил ситуацию и понял, что вряд ли здесь поможет один его пистолет. Он быстро вытащил из кармана черный сотовый радиотелефон. Кончики пальцев пробежали по мелким клавишам, но было уже поздно.

Бандиты не сделали и трех шагов по мраморному полу, встали почти на пороге, куртки их распахнулись, и из-под курток появились автоматы. За грохотом очередей охранник уже не услышал гудка своего телефона.

Паузы между появлением стволов и выстрелами не было почти никакой, может быть, пара мгновений.

Две длинные очереди, выпущенные с небольшого расстояния, просто снесли барьер с окошечками. Все продолжалось секунд десять. Не было истошного крика: «Это ограбление!», не было малейшей попытки взять деньги.

Все случилось так быстро, что группа прикрытия, мгновенно среагировавшая на стрельбу, не успела даже пробежать до конца банковского коридора, а нападавшие уже покинули банк.

Пораженный подобной стремительностью дежурный отшвырнул рацию, выхватил пистолет, но выстрелить не смог. Один из нападающих обернулся, автоматная очередь хлестнула по наружным стеклам, рассыпая их в прах.

Стекла брызнули в лицо охранника, в глаза. Ослепнув от собственной крови, он упал на колени. Рядом валялась пластмассовая коробочка сотового телефона, в которой все еще дрожал гудок. Пистолет был в руках, но глаза не видели, и все-таки он выпустил обойму в сторону БМВ. Ожидая ответных выстрелов, кинулся лицом вниз, упал на живот, вдавил окровавленное лицо в асфальт. Но перестрелки не случилось, БМВ сразу отъехал.

Поднявшись на ноги, охранник стер кровь и попытался рассмотреть помещение банковского зала. Никто из клиентов не пострадал. Многие даже не успели как следует испугаться, так все быстро закончилось.

В воздухе кружились и падали на мраморный пол стодолларовые купюры. Немногочисленные свидетели потом утверждали, что стреляли не вообще по барьеру, оба автомата были направлены на одно окошечко. Они были направлены на окошечко номер четыре, то самое, к которому незадолго до нападения подходил нищий старик в рваном ватнике с серебряной лилией.

5

Почти в то же время лилия на черном фоне всплыла в магазине «Юпитер» на Новом Арбате. Если в предыдущих двух случаях странный покупатель был незнаком продавцу, то здесь случилось наоборот.

Сверкающий значок был приколот к кожаному пиджаку одного из завсегдатаев «Юпитера», профессионального фотографа. Его даже знали здесь по имени. С ним здоровались. Этот фотограф и накануне заходил в магазин. Продавцы утверждали, что тогда значка на лацкане не было.

Немного потоптавшись возле отдела химреактивов и, что было ему несвойственно, ничего не купив, этот человек направился в отдел, торгующий импортной фототехникой. Там он столь долго, столь тщательно проверял выбранный фотоаппарат, что продавец не удержался и спросил:

— Ну, ты закончил уже?

— Да, все в порядке.

— Берешь?

— Беру. Отличная машина.

— Восемьсот двадцать долларов, — сказал продавец. — Потянешь столько?

— Извини, Слава. — Голос покупателя дрогнул, осторожно он опустил аппарат на прилавок. — Разве ты не понял? Ты должен отдать мне это просто так, бесплатно.

— Чего ради?

— Посмотри сюда! — свихнувшийся фотограф потер пальцами кожаный лацкан своего пиджака, демонстрируя значок. — Ты ничего не видишь?

— Красивая штучка. Ну и что с того?

— Так я могу его взять?

— Выбей чек в кассе, — уже раздраженно сказал продавец. — И бери, если денег у тебя, конечно, хватает. А если не хватает, пойди подкопи еще. Потом приходи. Может, тебе подешевле что-нибудь подберем?

На этот раз нападения вовсе не было, все произошло бесшумно, так что посетители магазина «Юпитер» ничего не заметили. Фотограф ушел, он был явно обескуражен и расстроен. «Юпитер» продолжал свою работу. Далеко не сразу было замечено отсутствие продавца в отделе импортной фотоаппаратуры.

Продавца обнаружили уборщицы. Он лежал внизу под прилавком, его совершенно бесшумно закололи шилом. Дежурный, стараясь не привлекать к себе внимания, вызвал милицию, но не успела милиция приехать, как пришлось все-таки закрыть магазин. Непонятным образом в центре торгового зала оказалась разлитая ртуть.

Спустя два часа лилия появилась возле станции метро «Университет». Молодая, хорошо одетая женщина отказалась заплатить уличному торговцу цветами. Завладев большим букетом, она безапелляционно заявила, что тот не имеет права просить с нее деньги за эти розы.

Продавец-южанин колебался, он уже готов был подарить букет цветов молодой красивой женщине, но в обмен на букет хотел получить у красавицы хотя бы адрес. Мог бы разразиться веселый уличный скандальчик, но по непонятной причине женщина со значком, криво усмехнувшись, вдруг вернула цветы.

Вернула и ушла, посверкивая своей яркой брошкой, щелкая каблучками по мокрому асфальту.

А спустя пятнадцать минут перед торговцем появились двое крепких парней в синих спортивных костюмах, с одинаковыми безразличными лицами. Плохо владеющий русским небритый кавказец так и не понял, за что его покалечили. На первый взгляд это было просто особо циничное хулиганство.

Опрокинув аквариум с растениями, молодые люди в спортивных костюмах на глазах улюлюкающей толпы взяли торговца за шиворот и сунули головой в урну, после чего один из них придерживал южного гостя, а второй поливал его из литровой бутыли пищевым спиртом, приобретенным тут же, в соседнем киоске. Отшвырнув пустую тару, он сделал своему товарищу знак отойти, вынул спички и поджег спирт.

Свидетели этого происшествия утверждали, что к плащику наглой покупательницы была приколота все та же брошка — маленькая серебряная лилия. «Эмблема печали» — так позже окрестили этот значок.

6

Появление лилии и связанные с ней бандитские нападения были столь молниеносны, столь изящны, столь законченны в своей чудовищной эстетике, что за ними угадывалась рука какого-то талантливого извращенца, какого-то художника-маньяка, больше озабоченного формой преступления, нежели получаемой выгодой.

Все эти кровавые преступления были начисто лишены логики. По сути, они больше походили на хулиганские выходки разгулявшегося злодея-авангардиста.

В первый день в Москве было совершено еще семь нападений, а в течение следующих пяти дней эта цифра возросла до семидесяти четырех. И все они совершались по одному сценарию.

К коммерческому ларьку, или к продавцу в магазине, или к окошечку сберкассы подходил человек с красивым значком, приколотым слева на груди — серебряная маленькая лилия хорошо отпечатывалась в памяти жертв, — и вежливо просил бесплатно отдать ему тот или иной товар. Получая отказ, шутник пожимал плечами, что-то бормотал недоуменно, пытался еще раз продемонстрировать свой значок, но долго возле прилавка не задерживался, уходил и терялся в толпе. После чего в течение получаса магазины и ларьки подвергались нападению.

Больше ничего общего в этих случаях не было. Обладателем значка мог оказаться подросток и нищий, обыкновенный инженер, рабочий, проститутка или бизнесмен, в двух случаях это были молодые богатые женщины без определенных занятий, а один раз даже депутат Верховного совета: насмерть перепуганный продавец коммерческого ларька в Щукине опознал слугу народа по фотографии в газете.

Еще больший разброс был в тех предметах, которые обладатели лилии пытались бесплатно заполучить. С равной жестокостью был разгромлен провинившийся овощной магазин на Филях, там продавщица отказалась подарить обладателю значка килограмм бананов, и магазин-салон на Малой Грузинской, где обладательница лилии желала уйти в приглянувшейся ей песцовой шубке.

Без сомнения, серебряная лилия могла вызвать в городе настоящую панику. Так случалось уже при появлении серийных маньяков. Не имеет значения, что запускает механизм страха, красное женское пальто или серебряный значок. Лидия могла сработать мощным детонатором общественного мнения, так бы и случилось, но все это происходило накануне других, куда более масштабных событий.

Когда штурмом берут телецентр и обрываются посередине радиопередачи, когда в стране, хоть и на короткий срок, появляются сразу два законных президента, никто не обращает внимания на разгромленный коммерческий киоск, никому не интересен даже самый изощренный маньяк-провокатор с романтическим цветком на левом лацкане.

Не было б происходящее столь фантастично, столь жестоко и столь бессмысленно по своей сути, без сомнения, органы МВД сразу бы обратили внимание на странную серебряную эмблему, но, во-первых, все преступления рассматривались долгое время как отдельные, и лишь через несколько месяцев часть их объединили в одно дело, а во-вторых, события 3–4 октября 1993 года не только смешали все в Москве, а еще и дали возможность многое сбросить со счетов.

7

Первые события, связанные с серебряной лилией, произошли в первую декаду октября, а специальная следственная группа была создана лишь в начале марта. Огромная бюрократическая машина вообще малоспособна к синтезу, в особенности та часть этой машины, что именуется правосудием.

Пока на Петровке занимались вооруженным нападением на банк, дело о коммерческом ларьке, как и остальные дела такого же плана, медленно кувыркалось в объятиях обычного милицейского дознавателя и готово было уже по истечении установленного срока расследования отправиться на полку.

Наконец усилиями городской прокуратуры несколько дел по факту идентичности были соединены в одно. Прокуратура подозревала за жутковатыми художественными выходками политическую подоплеку, поэтому расследование было передано в ФСК.

Тогда-то и появилось на свет уголовное дело номер 7678-78 и была создана следственная группа под руководством майора ФСК Александра Жукова.

Хоть и с большим опозданием, но за работу взялись профессионалы, и очень скоро была собрана более или менее исчерпывающая информация.

Выяснилось, что в период между началом ноября и концом марта зафиксированных случаев, подобных октябрьским нападениям, насчитывалось лишь два. После путча «Эмблема печали» практически не упоминалась в отчетах.

Один из подозрительных случаев произошел в районе станции Переделкино, там был застрелен в упор из револьвера известный художник, и свидетели преступления показывали, что видели на груди убегающего убийцы вроде какой-то блестящий значок. Другой случай был столь же сомнителен. Трое грабителей в масках во время ограбления небольшой сберкассы в одном из «спальных» районов, кроме несвежих женских чулок, натянутых на головы, имели каждый на груди небольшой кусочек картона с нарисованной карандашом безыскусной лилией.

— Ну что мы можем теперь, когда два месяца прошло? — спрашивал Жуков недовольным голосом во время очередной оперативки. — Значок больше не появляется. В последние два случая я не верю. Явная липа!

И действительно, серебряная лилия, мелькнувшая на короткий срок в октябре, теперь просто исчезла. Зловещий преступник затаился.

8

Дальнейшие оперативно-розыскные действия были проведены с некоторым даже блеском. Опираясь на спецподразделение ОМОНа, Жуков работал с максимальной широтой охвата. За две недели были выявлены и задержаны из семидесяти четырех одиннадцать бандитских групп, причем три в полном составе. Были предъявлены и полностью доказаны обвинения в разбойных нападениях. Но, увы, эти мероприятия не разъяснили ситуации в целом, а только еще сильнее запутали.

Во всех случаях одна картина. Приказ по телефону. Моментальный налет и награда. В нескольких случаях наградой служила сама брошь с изображением серебряной лилии, но большинство получало полностью обеспеченный банковский чек.

Провокаторы со значком не только не были связаны с бандитами, они никак не были связаны и между собой. В основном это были совершенно лояльные граждане.

Особо изучалось дело банка на Гагаринской площади. Автоматчиков из БМВ обнаружить так и не удалось, зато старика-нищего легко нашли. Увы, значка у него уже не оказалось.

Старик был напуган происшедшим в банке, считал себя виновным и дал подробные показания. Показания эти еще сильнее запутали следствие.

Старик утверждал, и не верить ему было глупо, что накануне, перед тем как отправиться в банк с серебряной лилией на ватнике, он получил небольшую бандероль. Бандероль, в которой был значок, принес курьер.

— Даже расписаться не заставил, мальчишка, — рассказывал старик. — Только документы мои попросил. Такой-то, такой-то? Ветеран Великой Отечественной? Получите. Инструкция в конверте. Какая инструкция? — спрашиваю, а его уже как ветром сдуло.

— И что же было в конверте?

Следователь задавал вопросы осторожно, не желая спугнуть вдруг разговорившегося старика.

— Бумажка. Когда в банке произошло, я бумажку эту от страху сжег.

— Вы помните, что там было написано?

— Помню, конечно. Там было сказано, что они провели большую благотворительную лотерею, за основу взяли вроде номера военных билетов сорок второго года призыва, и тем, кому выпало, полагается специальный значок. Значок этот, ну, так же, как магнитная карточка, вроде того, позволяет взять в магазине любую приглянувшуюся вещь, или денежек тоже можно немножко попросить в банке. Теперь всякое бывает, я, конечно, дурень, поверил. Нацепил на телогрейку и пошел прямиком в ближайший банк. Стоял бы себе тихо на паперти, на хлеб бы и так хватило.

— Больше ничего?

— Был еще телефонный номер, куда обратиться, если откажут обслужить. Я сразу и позвонил из автомата, как вышел. Знать бы, что так получится, ни за что бы не стал…

— Номер не запомнили?

— Да нет…

— А куда вы дели сам значок?

— Продал!

— Кому?

— Да неловко мне такое украшение хранить у себя, когда оно еще опасность такая. В общем, не помню, кому продал. Пьяный был, на бутылку обменял.

Показания остальных задержанных в большой степени походили на показания старика-нищего и работали на версию использования случайных людей. Значков ни у кого из задержанных не нашли.

После того как происходило нападение, серебряную лилию либо крали прямо из кармана где-нибудь в переполненном автобусе, либо владелец продавал ее и потом не мог вспомнить, кому и когда, либо просто молчал, сохраняя чудовищный сувенирчик у себя и, вероятно, предполагая когда-нибудь еще раз им воспользоваться. Жуков так и не сумел присовокупить к делу ни одной броши с изображением лилии.

Но вот телефонный номер, по которому владельцы значка имели право позвонить и пожаловаться, несколько задержанных, в отличие от нищего старика, все-таки назвали.

Телефонный номер всякий раз был другим. Всего набралось шестьдесят номеров. Проверка показала, что это просто выхваченные по непонятной схеме номера из телефонной книги.

Возникла версия о некоем синдикате, охватывающем несколько десятков разрозненных банд. Но ни один из бандитских главарей, якобы отдававших приказ о налете, так и не признался в этом. Все выплаченные в вознаграждение за налет деньги были перечислены на анонимный банковский счет под хорошие проценты задолго до октябрьских событий. И здесь след также терялся.

Нападения прекратились, но серебряная лилия все еще бродила по городу. Не имея прямых доказательств, следствие располагало достаточной информацией на этот счет. Теперь обладатели значка не требовали невозможного, а брали, вероятно, по мелочи, понемногу. Никто уже не решался потребовать песцовую шубу в салоне, никто уже не решался открыто прикрепить значок себе на грудь, но, например, подойти к коммерческому ларьку и взять бутылку дорогого коньяка или даже видеомагнитофон было совсем не трудно. Обладатель эмблемы накалывал ее перед тем, как попросить у продавца товар, и, получив свое, сразу снимал значок и прятал.

Продавцы же были настолько запуганы, что и просто обсудить эту тему с ними было почти невозможно. Им было проще отдать товар. Несколько раз из осведомленных источников поступала информация, что к продавцу одного из коммерческих магазинов обратился гражданин с пресловутым значком и немедленно получил в подарок тот или иной предмет.

С целью задержания новых носителей лилии были устроены по всему городу специально ларьки-ловушки. Но в течение месяца они не дали результата и были ликвидированы.

9

Какие старания ни прилагал Жуков, версия объединенной следственной группы, появившаяся к концу апреля, выглядела довольно беспомощно. Дело было поручено ФСК, и мотивировку начальство требовало соответствующую. Нужна была политика. Никакой политики не было, и Жуков ее придумал. Он не любил ссориться с начальством. Дело уже раздулось до четырех больших томов, но краткий отчет уместился на двух страницах:

«В период с октября по декабрь месяц в г. Москве был совершен ряд бессмысленных, жестоких бандитских нападений, на первый взгляд не преследующих никакой цели.

Следствием установлено, что с 20 по 30 сентября 1993 года в Москве неизвестными лицами был распространен значок-символ — серебряная лилия в черном круге. Значок доставляли по почте или курьером под видом выигрыша в анонимной лотерее. Гражданин, получивший подобный значок, мог быть вовсе не посвящен в суть вопроса, его вовлекали в преступную акцию, и он превращался против своей воли в провокатора. Ни в одном из случаев отправитель установлен не был.

Из инструкции, приложенной к значку, следовало, что владелец имеет право получить бесплатно любой товар в магазине или коммерческом ларьке. В той же инструкции был указан номер телефона, по которому организаторы акции рекомендуют звонить в случае отказа продавцов.

По фактам жалоб на торгующую организацию производился бандитский налет с применением огнестрельного оружия, но известно несколько случаев, когда преступники не остановились перед физической расправой.

На данный момент можно считать доказанным, что в нападения были вовлечены случайные люди. Уникальные значки с изображением лилии были разосланы практически бесплатно в виде поощрения.

Следственной группой выявлено около пятидесяти человек, один или два раза воспользовавшихся лилией.

В разгромах банков и коммерческих ларьков принимали участие несколько десятков различных бандитских группировок. Отдельные группы налетчиков задержаны и привлечены к уголовной ответственности. Из их показаний следственная группа установила, что бандиты получали приказ уничтожить торговый объект, коммерческий ларек или банк. Приказ, отданный по телефону авторитетным руководителем банды, выполнялся в считанные минуты.

Следствие пока не располагает достаточными основаниями для привлечения к ответственности указанных уголовных авторитетов.

Наши аналитики работают над схемой, способной связать воедино все эти факты, но ни одна из версий до сих пор не получила достаточного подтверждения.

На данном этапе расследования можно сделать вывод, что некая, до сих пор никак не проявлявшая себя группа террористов посредством неоднократно продублированных действий пыталась с неясной для следствия целью создать в городе повышенное напряжение.

Таким образом, мы можем допустить чисто политическую подоплеку происходящего.

На эту версию работает тот факт, что после первой вспышки насилия бессмысленные нападения не возобновлялись. Результат, на который, вероятно, рассчитывали террористы, достигнут не был или был достигнут частично.

К сожалению, в данный момент практически невозможно определить ту политическую группировку, что организовала налеты. Если на этот счет существует какая-то секретная информация, следственная группа готова ее учесть…»

Далее в документе следовал осторожный намек на то, что если нужно сориентировать дело «лилии» в каком-то конкретном политическом направлении, то это будет несложно сделать.

10

Расследование растягивалось на неопределенный срок, а ясности не прибавлялось. Это дело все сильнее и сильнее раздражало Жукова. Ко всему прочему у майора разгулялась застарелая язва желудка.

В эти дни сотрудники ФСК, пришедшие на обед, могли видеть Жукова, неподвижно сидящего за столиком. Еда на тарелке нетронута, лицо бледное. Никто не решался составить ему компанию, и когда к столику Жукова подошел со своей тарелкой в руках старший следователь Максим Чухонцев, многие даже отвели глаза. Все хорошо знали о давней неприязни Чухонцева и Жукова и о конкуренции между двумя отделами.

— Неприятности, Саша? — спросил Чухонцев. Он опустился на свободный стул, поставил свою тарелку. — Выкладывай. Может, что подскажу. Две головы лучше…

Недолюбливавший коллегу, Жуков в этот момент готов был хоть священнику исповедаться, все равно кому, только бы высказаться.

— Слышал про серебряную лилию?

— Ну, предположим.

— Вот именно, что предположим, — неожиданно раздражился Жуков. — Чем больше фактов, тем меньше ясности. Я совсем запутался, Максим.

Чухонцев слушал не перебивая.

— Наводчики, все до единого, абсолютно случайные люди. Исполнители все на поверхности. Никакой выгоды. Все нападения совершены по приказу. Ни один из отдавших приказ о нападении не имеет мотивов. Кроме того, у большинства из них алиби, не могли они физически этого приказа отдать. Например, в то время, когда был дан приказ о нападении на меховой салон, человек, который якобы его отдал, сидел в зубоврачебном кресле. Пять свидетелей. А получивший приказ исполнитель на Коране клянется, что по телефону слышал голос шефа.

— Ты сказал — по телефону? Во всех случаях распоряжение передавалось по телефону? Может, здесь копнуть?

— Верно, только по телефону, — покивал Жуков и принялся нарезать бифштекс у себя на тарелке. — Эту версию я тоже проверил. Никаких концов.

Он замолчал и сосредоточился на еде.

— Имитация голоса, работает какой-то артист?

— Вполне возможно. Я проверил все варианты. Теоретически — да, практически — нет. Подобная имитация требует, оказывается, не столько природного таланта, сколько многолетней практики. Тут ведь нужно было выучить несколько десятков голосов и в точности сымитировать. Если только какой-то самородок прорезался… И со всеми перезнакомился. Но все равно не понимаю, — он в раздражении бросил вилку. — Предположим, он разослал эти значки, предположим, обзванивал бандитские группы. Какой смысл? Да и невозможно это. Нужно же точно знать, когда позвонить, куда. Нужно круглосуточно сидеть на телефоне с картой и всеми адресами, чтобы мгновенно отреагировать. Понимаешь, — Жуков непроизвольно склонился над столом, — бандиты появляются моментально. Поддельный приказ по телефону идет точно. Нападает ближайшая к месту происшествия вооруженная группа. Ни одной промашки. Я по схеме проверил. Когда разгромили обувной магазин на Протоке, по нашим данным, на выбор там рядышком ошивалось две группы, так этот артист спровоцировал ту, что была буквально на полквартала ближе. Ни одной ошибки не допускает.

— Монстр! — довольным голосом сказал Чухонцев. — У тебя, Саша, выходит, что он, во-первых, чудовищно богат, если может выбрасывать на ветер такие суммы. Ведь он анонимно оплачивает каждое нападение. Он еще и талант-самородок: имитирует любые голоса без всякой подготовки. — Чухонцеву приятно было подколоть товарища по работе, он не любил Жукова, считая его карьеристом и занудой. — Не спит, круглые сутки на телефоне сидит. Обложился картами города. В любую минуту готов позвонить в нужное место и спровоцировать бойню. — Чухонцев с нескрываемой иронией смотрел на Жукова. — Саша, тебе не кажется, что все это полная чушь? Тебе не кажется, что нужно было начать с простого?

— С чего? — жестко спросил Жуков. — С чего начать?

— Да хотя бы с этой лилии. Ведь кто-то ее делает. Я ее видел, потрясающая штучка, тонкая работа, это должен быть как минимум опытный ювелир. Ты говоришь, нет смысла?

— Где ты ее видел? — с трудом сдерживая поднимающееся в нем раздражение, выдавил из себя Жуков.

Чухонцев отодвинул тарелку и поставил на стол свой небольшой черный портфель.

— У меня, Саша, для тебя есть кое-что интересное. — На глазах у всей столовой он вынул из портфеля и протянул Жукову толстый иллюстрированный журнал. — Полистай на досуге! И подумай над такой простой мыслью: что, если наши новые русские таким странным образом взвинчивают цену на оригинальное ювелирное изделие? — Чухонцев поднялся из-за стола. — Извини, у меня работа. — Уже сделав пару шагов, он обернулся и добавил: — Так что, Саша, мой тебе совет: ты лучше фирму-изготовителя поищи.

11

Это был сентябрьский номер журнала «Диво». Чисто рекламная продукция, яркий, толстый, лощеный журнал. На первый взгляд вещь совершенно бесполезная, но при внимательном рассмотрении на шестнадцатой странице обнаружилась реклама небольшой ювелирной фирмы. Организация предлагала в ряду иных драгоценностей (не особо дорогие кулоны и кольца с изумрудами) и небезызвестную серебряную лилию. На цветной фотографии рельефно просматривались все тончайшие детали серебряных лепестков и тычинок.

Обнаружив рекламу ювелирной фирмы, Жуков даже огорчился. Сколько времени потрачено, а необходимая информация на самой поверхности лежит.

Утром еще до планерки он связался по телефону с прокурором Центрального округа, на территории которого располагался ювелирный магазин, и попросил ордер на обыск. И в течение суток ордер был выдан.

В результате от того момента, как Жуков обнаружил рекламку ювелирной фирмы «Эмблема печали», и до того момента, как оперативная группа ворвалась в небольшой магазин на Остоженке, прошло всего каких-то тридцать часов.

Все было сделано оперативно, но, пожалуй, с излишней помпезностью. Магазин находился на первом этаже старого четырехэтажного дома. Оперативники вышли из трех машин. Семь человек в защитной форме заняли боевые позиции снаружи, прикрывая черный ход и окна, трое вместе с Жуковым вошли внутрь.

В небольшом зале царила полутьма, сверкали только специально высвеченные поддельные камни и цепочки в витринах. Покупателей в магазине было не много. Стены оклеены черным, за округлым мягким прилавком стоял продавец.

— Это ограбление? — поправляя очки, спросил продавец, с удивлением и без тени страха рассматривая Жукова.

— Нет, обыск. — Жуков вытащил свое удостоверение. — Я мог бы увидеть директора?

— У вас есть постановление прокуратуры?

Майору не понравился этот осторожный, почти печальный, певучий голос.

— Пожалуйста! — Он достал ордер и разгладил его на черном бархате прилавка. — Так я могу увидеть директора?

Оперативники у входа по одному проверяли напуганных посетителей и выпускали их на улицу.

— Я директор! — сказал человек за прилавком и снова поправил очки. — Что будем искать?

Через одиннадцать часов, когда последний оперативник захлопнул за собой дверь магазина, молодой человек в очках подошел к телефону и набрал номер.

— Алексей, ты? — спросил он усталым голосом.

— Что-то случилось, Сережа? — отозвался собеседник на том конце. — Голос у тебя нехороший!

— Случилось! Погоди, я включу транскодер. — Рука хозяина магазина слепо пошарила по столу, он сильно устал и плохо соображал. Наконец он вставил телефонную трубку в пазы кодирующего устройства и снял другую. Теперь, даже если бы телефон и прослушивали, голосов их не смогли бы разобрать. — У меня в магазине только что закончился обыск.

— Прости, но я тут при чем? — спросил мальчишеский голос в трубке. — По-моему, это твои проблемы! Кстати, ты проверил, кто первый купил «Эмблему»?

— Тебе это очень надо?

— Так ты посмотрел, Сергей?

— Да, я поднял ведомость. Она от двадцать седьмого сентября. Ювелирное изделие приобретено за наличный расчет. Уплачено в кассу двадцать пять тысяч долларов США. Ты знаешь, я припоминаю. Мы довольно долго с ним тогда проболтали, очень приличный дядька. Лет сорок ему на вид. Об Америке рассказывал. Говорил, что покупает наше изделие как коллекционер. Я так понял, он гражданин США, но я могу путать. Кажется, Петр Петрович…

— А фамилия?

— Извини, но фамилии не было. Только имя-отчество. Он меня — Сергей Александрович, я его — Петр Петрович, так и разошлись.

— И больше ничего?

— Слушай, Алеша, — устало надавил голосом хозяин магазина. — Они произвели полную инвентаризацию «Эмблемы печали».

— Всей фирмы?

— Нет, их интересовала только брошь. Они, кажется, как следует взялись. — Он сделал длинную паузу. — Я тебя прошу, прекрати. Не нужно больше ничего. Хватит. И без того цену взвинтили до потолка…

— Но ведь спрос есть? — нахально спросил голос в трубке.

— Я прошу тебя, Алексей, не нужно больше… Ничего не нужно!

12

Ни обыск в магазине, а позже и в офисе фирмы, ни допрос совладельцев фирмы: директора магазинчика Сергея Маколина и начальника крохотного ювелирного цеха, а также и продавцов не привели ни к чему. Документы организации были в полном порядке. Товар на складе строго соответствовал накладным. В момент обыска лилии в продаже и на складе не оказалось.

После позорной истории с журналом «Диво» Жуков больше не доверял своим подчиненным и сам провел несколько допросов. Во время обыска ему показалось, что щупленький очкастый директор был в достаточной степени напуган и теперь нужно только немножко на него надавить — и все встанет на свои места. Но, увы, он ошибся.

— Это уникальная вещь. Ее невозможно подделать, — отвечая на вопросы Жукова, не только не напуганно, а даже с каким-то ехидным удовольствием объяснял Маколин. — Таких значков очень немного сделано. Их существует всего около трехсот во всем мире. Видите ли, это не пластмасса и даже не серебро, это настоящая, живая лилия. Как она стала серебряной? Ноу-хау нашей фирмы, интеллектуальная собственность. Хотя в основе — обыкновенная гальванопластика. Ни один ювелир в мире не сможет повторить метода обработки серебром без деформации цветка. Да и сама карликовая лилия уникальна. Она растет лишь в определенных климатических условиях. Места ее популяции малодоступны, я точно даже не знаю, где это. Кажется, на Дальнем Востоке. Растение занесено, конечно, в Красную книгу, но его образцов вы не найдете даже в Британском ботаническом саду. Наши покупатели — крупнейшие коллекционеры мира.

— Откуда же эти значки у вас?

— В общем-то это вопрос не совсем ко мне. Лучше спросите об этом начальника нашего ювелирного цеха. Я знаю только то, что броши были изготовлены нашими специалистами. Партия карликовых лилий была вывезена с Дальнего Востока экспедицией студентов-ботаников Московского университета. Разрешение на покупку цветка у ботаников у нас имеется. Сделка надлежащим образом оформлена. Первая партия ювелирных изделий была пробной. Тогда же у нас появились и первые зарубежные партнеры.

— А отечественные партнеры у вас есть?

— Видите ли, мы торгуем в основном с дальним зарубежьем и внутреннюю цену на уникальное ювелирное изделие установили соразмерно с ценой, которую предлагают наши западные заказчики. Получилось очень дорого.

— Но были какие-то русские покупатели?

— Русских много! В основном это эмигранты. Богатые эмигранты. Трудно сказать, почему они покупают нашу брошь, но у меня есть предположение, что с какого-то момента украшение вошло в моду и стало для них знаком престижности, а может быть, просто символом Родины. За полную стоимость в магазине было продано только одно изделие. Можно поднять ведомость. Какой-то бизнесмен. Заплатил не торгуясь, наличными. А документов мы у покупателей не спрашиваем.

— Ваши значки были неоднократно использованы при бандитских нападениях.

— Я официально заявляю и прошу включить в протокол: никакого отношения ни к каким преступлениям наша фирма не имеет.

— Тогда как могли бы вы объяснить использование вашей столь уникальной продукции бандитами?

— Очень просто могу объяснить. Вы бы и сами могли это объяснить, если бы, прежде чем ворваться в магазин с ордером, удосужились ознакомиться с вашими же материалами. Год назад контора была ограблена, и в ряду прочего пропали девяносто две броши интересующего вас образца.

— Вы заявляли о краже?

— Конечно. Тогда же, по всей форме.

— Можем мы позаимствовать у вас экземпляр броши? Это нужно в интересах следствия.

— В фирме, поверьте, в данный момент нет ни одного экземпляра броши. Вы можете заплатить и заказать в нашем ювелирном цехе, но это обойдется недешево.

— Сколько?

— Двадцать пять тысяч долларов. Я бы с удовольствием помог следствию, но, видите ли, фирма принадлежит не мне, надо собирать совет учредителей. Так что можно только заказать с предоплатой. Я мог бы оформить сразу же по перечислении вами денег, можно по безналичному, льготная предоплата у нас пятьдесят процентов.

По прошествии четырех месяцев дело было закрыто, и четыре большие папки под общим номером 7678-78 отправились в архив. Александр Жуков получил выговор, был временно отстранен от занимаемой должности, но вскоре восстановлен.

Серебряная лилия исчезла с улиц города, и только почти год спустя «Эмблема печали» вновь всплыла. Лилия неожиданно появилась в связи с одной бандитской разборкой. Странная брошь мелькнула в деле о нападении на пассажирский поезд и чуть позже в деле о подпольном цехе по изготовлению наркотических препаратов. Делом этим по иронии судьбы занимался старший следователь ФСК Максим Чухонцев.

Брошь мелькнула и исчезла, но, как от искры, вспыхнуло от нее другое, куда более загадочное и страшное дело. Опять на улицах Москвы среди бела дня загремели взрывы и выстрелы, опять полилась кровь. Но и на этот раз в прессе не было почти никакого отзвука. Пресса всегда занята политической ситуацией в стране.

1

Сквозь пыльное стекло девушка смотрела на перрон. Она была одна и немного скучала. Поездка на юг, когда сезон уже окончился и идут над морем дожди, кого может обрадовать?

До посадки оставалось более часа. Лида поднимала руку и проводила по своим волосам. Уже после покупки билета она сделала короткую стрижку, сунула отрезанную косу на дно сумки и теперь как бы проверяла каждую минуту, так ли это на самом деле.

Поезда приходили, полные веселых и шумных людей, а уходили полупустыми. Интересно было разделять общую толпу с чемоданами и рюкзаками на две группы: на людей, только что вернувшихся из отпуска, и людей, собирающихся на юг.

Рядом с газетным киоском остановился средних лет крепкий мужичок небольшого роста, поставил рядом с собой чемодан, глянул на часы, потом на табло прибытия. Он, так же как и она, ожидал поезда. В правой руке он держал небольшой черный чемоданчик.

Остановив свой взгляд на этом ничем не примечательном человеке, Лида через минуту была вознаграждена краткой сценкой, не имеющей никакого объяснения. К человеку у киоска подошел другой человек, что-то спросил. У него в руке была авоська с двумя арбузами. Дальше все было похоже на пародию детективного фильма, довольно глупую пародию: как один шпион обменял черный чемоданчик на авоську с арбузами.

Если бы Лида стояла у другого окна или сидела, уткнувшись в книгу, если бы она простояла в очереди за билетом или провела в парикмахерской на десять минут больше, то ничего бы не увидела, не запомнила бы подозрительную личность.

Толпа, хлынувшая из прибывшего с юга поезда, закрыла газетный киоск и смешных шпионов. Лида тоже посмотрела на часы, и в эту минуту объявили посадку.

— Лида? — Она обернулась. — Не узнаешь?

Возле самого вагона стоял Алексей. Маленькая сумка в руке, длинные волосы почти накрывают смеющиеся глаза.

— Алешка?

— Ну!

— Ты тоже едешь?

— Да. Только вот билета у меня нет. Хотел купить, но уже не успеваю. Слушай, можно я с тобой впишусь?

— Конечно!

Они не виделись, наверное, года полтора. А перед тем как расстаться, не успели даже попрощаться, так получилось. И пытаясь пристроить зайца в свой вагон, Лида совершенно забыла о смешном обмене арбузами.

С молодыми попутчиками договориться не получилось, в общем, они и не пытались, зато меланхоличный проводник пошел навстречу с первого же подмигивания. Алексей сунул проводнику смятую зеленую бумажку, и бумажка тут же оказалась в форменном кармане проводника. Никаких проблем, вагон полупустой идет.

Только позже, несколько дней спустя, Лида пожалела и о том, что вовремя не отвернулась от пыльного вокзального стекла, и о том, что пристроила своего приятеля именно в этот вагон.

«Надо же, Алешку встретила!.. — думала она, разбирая свою сумку и еще раз ощупывая пальцами туго сплетенную отрезанную косу, лежащую на дне. — Забыла про него совсем… Забыла. Странно».

2

— Арбуз! — предложил немолодой лысоватый мужчина, одетый в майку и дешевые джинсы. Он был весел, он хотел всех угостить арбузом. — Освежиться не желаете? — Он наклонился к столу и тонким длинным лезвием моментально, в одно ловкое касание разделил небольшой твердый шар.

Пахнуло влажным и сладким, но легче никому из пассажиров не стало. Матово-белое солнце раскалило туман. Оно висело даже перед крепко зажмуренными глазами. Подскакивая звонко на стыках, невыносимое это солнце, похожее на экзотический серебряный цветок за толстыми стеклами, раздваивалось слепящим крестом.

«Самый обыкновенный арбуз… — узнав в своем попутчике смешного шпиона, подумала Лида. — Зрелый, сладкий!..»

— Душно как-то очень!.. — хрипло сказала она. Слепо глядя прямо перед собой, она пыталась расстегнуть свой давно расстегнутый воротничок. — Жарко… Жарко сегодня… — Пальцы бессознательно дергали белую пуговичку в вороте. — Кошмар какой-то…

— Позволю себе заметить, по-коммунистически красный! — разнимая с хрустом половинки арбуза, улыбнулся полными губами мужчина. — А вы не хотите, ребята?

Сидящий напротив Лиды модно одетый молодой человек, при посадке немного напугавший попутчиков своим наполовину обожженным лицом, искривил губы в ухмылке:

— Не откажемся небось! — сказал он бодро. — И сами кое-что можем предложить. Верно, Константин?

— Ее… ее, родную… — пропел в ответ второй молодой человек. Он стащил через голову мокрую от пота футболку, обнажая при этом загорелую красивую грудь, отшвырнул ее в угол и сразу взялся развязывать рюкзак. — Где-то она у нас тут, драгоценная!.. А как нашу барышню, кстати, величать?

— Лидия! — будто проснувшись, представилась она. — Если желаете, можно просто Лида!

Голубой глаз на обожженной, коричневатой стороне лица выглядел особенно голубым, он просто сверкал.

— Желаем! — крепкая рука хлопнула по коленке. — Я Вадик. Он, как можно было уже понять, Константин… — Один голубой глаз закрылся, а второй уставился на лысеющего весельчака.

— Петр Петрович, — бодро сообщил тот, отнимая от арбуза ломоть и сразу его пробуя. — Сладкий какой, сволочь. — По крупному белому подбородку Петра Петровича потекла розовая пена. — Угощайтесь, угощайтесь, ребятки…

Попутчики не понравились Лиде. Она задавала себе вопрос: почему сидит с далеко не симпатичными людьми, когда рядом, в соседнем купе, едет человек, которого она когда-то любила? Задавала вопрос и отвечала себе:

«Нечего ворошить. Что прошло, то уже прошло. Лучше я выпью водки с этими мужиками, чем начинать заново давно погибший роман».

— И вы угощайтесь! — Выдернув из рюкзака бутылку, Константин со всего размаху поставил ее на середину стола, прямо в натекшую лужицу арбузного сока. — Прошу! — он щелкнул пальцами, как факир после фокуса. — Завод «Кристалл». «Столичная», винтовая, к вашим услугам!

3

Приоткрылась зеркальная дверь купе. Лицо Алексея мелькнуло только на миг и исчезло. Он пробормотал невнятно какие-то извинения.

— Простите, мальчики, — поднимаясь и распахивая дверь, сказала Лида. — Но мне нужно выйти.

Возле последнего окна Лида приостановилась, взвешивая ситуацию. Поезд еле тащился, за раскаленными стеклами коридора проплывала унылая зеленая поросль. Лесополоса была чахлая, и сквозь нее вдалеке явно проглядывали какие-то черные трубы и кубы. То ли от этой помрачающей разум духоты, то ли по какой-то другой причине, но ей совсем не хотелось сейчас разговаривать с Алексеем. Первая нечаянная вспышка радости погасла, уступив место сомнениям. Лида твердо определила себе дистанцироваться от Алексея.

«Это уже не тот беззащитный, гениальный мальчик, которым она могла вертеть как захочется. Прошло достаточно времени, чтобы он вырос! Мальчики быстро растут!.. — подумала она, распахивая следующую дверь. — Я была у него первой. И я понятия не имею, что у него было потом».

Алексей стоял в тамбуре, поджидая ее. Тонкими пальцами он прибрал свои длинные волосы за уши. Лида отметила, что волосы у него ухоженные, пушистые. Раньше он вовсе не занимался своей внешностью.

— Привет! — сказала она, все-таки испытывая неловкость и не в силах скрыть этого.

— Да мы с тобой вроде уже виделись.

— Как устроился? — спросила Лида сухо. Она пыталась всем своим видом показать безразличие. Чтобы он понял: ей плевать на прошлое. Все забыто.

«Нужно вернуться назад, в купе, выпить водки и не вспоминать о прошлом», — думала она.

— Вполне комфортабельно устроился! — похвастался Алексей. — У меня в купе только один человек с гитарой. Кажется, собирается развлекать песнями. Может, присоединишься?

— Нет… — сказала Лида. — Не хочу.

— Почему? — Он заглянул ей в глаза, сделал длинную паузу и вдруг добавил каким-то совсем незнакомым серьезным голосом: — Не везет нам с тобой…

— Не везет!

Вагон был старый, и грохот в тамбуре почти перекрывал его тихий голос.

— У меня к тебе просьба, — сказал Алексей и осторожно взял Лиду за руку, чуть сдавил пальцы. — Так уж получилось. Бывают же неприятные совпадения. Давай поменяемся местами!

Лида отрицательно мотнула головой.

— Зачем это?

— Есть причина.

— Извини, не получится! Там уже все перезнакомились. Мальчишки водку открыли. — Лида выжидающе смотрела в узкое бледное лицо Алексея. — Объясни мне, — резко добавила она. — Чего ты добиваешься? Зачем тебе это нужно?

Алексей повернулся и встал лицом к маленькому окошечку в двери. Голос его прозвучал сухо и неприятно.

— У тебя в купе очень опасный человек, — сказал он. — Прошу тебя, отнесись к этому серьезно.

— Который опасный? — спросила Лида. — Наверное, этот, с обожженным лицом?

— Нет, лицо у него в порядке, — сказал Алексей. — Ему лет сорок на вид. Лысоватый такой.

Лида смотрела на затылок Алексея. Ей почему-то стало так же, как много лет назад, жалко этого мальчика, ей захотелось погладить его по голове, осторожно намотать на руку прядь этих чистых волос, потянуть, а когда он вскрикнет от боли, сжать в ладонях это узкое лицо, притянуть к себе и поцеловать в губы.

— Вполне безобидный дядька, — сказала она. — По крайней мере на вид. Я догадалась. — Она придала своему голосу нарочито игривую интонацию. — Он маньяк-убийца?

Алексей повернулся, и ей пришлось отдернуть руку.

— Не знаю. — Глаза его были совершенно серьезными, и он не отводил взгляда. — Мало вероятно, что он маньяк. Скорее всего профессионал.

— Я вспомнила, — скованная взглядом Алексея, но все еще не в силах избавиться от принятого тона, сказала Лида. — Я видела его на вокзале. Смешно даже. Представляешь, смотрю, а два мужика, вроде как два шпиона, обменялись…

— Чемоданчиками?

— Не совсем. У моего попутчика действительно был чемоданчик, а у второго — сетка с двумя арбузами.

— Он тебя видел?

— Нет, не видел… — Она наконец справилась с голосом и отвела глаза.

— Не знаю… — сказал Алексей. — Арбузами, говоришь, обменялись? — По его тонким губам проскользнула улыбка. — По крайней мере это кое-что объясняет…

— Ладно тебе туману напускать! Хватит. — Чтобы разглядеть в полутьме крохотный циферблат наручных часов, Лиде пришлось их поднести к самому лицу. — Пойду я. Если он профессионал, то мне не стоит задерживаться… Пойду я. — Она беспомощно пожала плечами. — Ну правда, Алешка, меня ждут. Водку уже открыли!

— Конечно. Иди, но постарайся не говорить ничего лишнего. Прикинься дурой, ладно? Поверь мне, это действительно опасно.

— А я и так дура! — сказала Лида. Она посмотрела на свои пальцы и сжала их в маленький кулачок. — Ничего лишнего не скажу. Обещаю. Но если ты хочешь, чтобы я за ним следила, тебе придется объяснить зачем! Не люблю быть безмозглым орудием!

Прежде чем вернуться в купе, Лида зашла в туалет и быстро намочила лицо. Взглянула в зеркало, показала себе язык. Состроила смешную гримасу.

4

«Петр Петрович… Опять Петр Петрович, — думал Алексей, возвращаясь в свое купе и комфортабельно вытягиваясь на нижней полке. — Очень распространенное сочетание. Но совпадает и возраст. Если бы мне удалось сохранить его фотографию, все было бы значительно проще… Все-таки уверенности нет. А если это совпадение?..»

Единственный попутчик, бородач лет тридцати в штормовке, сидел напротив Алексея. Он весь сосредоточился на своей гитаре. Осторожно поворачивал колки, пробовал струны.

— Не мешаю? — спросил он, и в густой бороде появилась улыбка.

— Даже приятно… — сказал Алексей. — У вас хорошая гитара, Борис. Только, кажется, ля не строит.

Бородач согласно покивал и начал подтягивать колки.

Алексей закрыл глаза и сосредоточился. Он по порядку проанализировал сложившуюся ситуацию.

Неделю назад он вернулся из Болгарии. Нарочно не брал с собой к морю компьютер, хотел отдохнуть. Но как же от работы избавишься, все равно в голове крутится. Приехал, только включил машину, как позвонил Сергей, и пришлось снова собираться в дорогу.

Встреча произошла в помещении ювелирного магазина, принадлежащего его старому приятелю Сергею Маколину. За последние два года многие обзавелись своим делом. Студенческий бизнес иногда принимает самые причудливые формы и дает неплохую прибыль. Обычно студенты сколачивали небольшие группы и работали вместе. Алексей всегда был одиночкой, но иногда помогал. Если требовалась серьезная консультация в его области, не отказывал.

— Ты не хочешь прокатиться на юг? — спросил Сергей, жестом предлагая присесть.

Разговор происходил в его кабинете, в магазине. Хотя обычно по старой привычке они встречались в университетском общежитии.

— Я только что из Болгарии вернулся, — сказал Алексей. — И потом, какое море?! Осень, Сережа! Осень на дворе.

— Я не сказал, море. Я сказал, на юг. Нужна помощь. Ты слышал, что наши ребята взяли в аренду несколько заводских цехов?

— Ну, слышал… Это где-то под Орлом, что ли?

— Так вот, они таки арендовали этот завод и занялись делом. Нужно отладить там сервер. Химики, они в компьютерах плохо секут. Съездишь на денек?

— А чем они там занимаются?

— Опыты ставят, — весело проинформировал Сергей. — Деньги зарабатывают. Ну так ты съездишь?

Ему очень не хотелось опять уезжать из Москвы, но отказать другу Алексей не смог. Думал обернуться за пару дней, и вдруг две неожиданные встречи: сначала Лидка, потом Петр Петрович.

По одному ему понятной причине Алексей искал этого человека в течение всего последнего года. Искал, не имея практически ничего, кроме общего внешнего описания, предположительного гражданства и имени-отчества. Искал при помощи общей информационной системы через свой компьютер. Алексей научился получать практически любую информацию о любом интересующем его лице, но на этот раз столкнулся с неожиданными сложностями. Некто называющий себя Петром Петровичем, человек, неожиданно и раньше назначенного времени воспользовавшийся серебряной лилией, человек, заплативший за лилию баснословную сумму, вычислению не поддавался. Ни в одной из доступных картотек — а Алексею как опытному взломщику компьютерных кодов удавалось проникать даже в закрытые картотеки ФСК — человека с подобными данными просто не было. Сотни, тысячи похожих лиц, но в избыточной информации не было той единственной, необходимой.

Только совсем недавно, взломав кодовые пароли картотеки Интерпола, Алексей нашел какой-то материал. Совпадали основные параметры: место и время пребывания в Москве, внешние данные.

Службы международной полиции разыскивали мужчину средних лет, полноватого, небольшого роста, с прогрессирующей залысиной. Кличка отсутствовала, в досье было указано, что разыскиваемый человек, вступая в контакты, называет себя Петром Петровичем и предположительно он является гражданином США. Этот Петр Петрович разыскивался по делу распространения на территории США и Европы нового химического наркотика под названием «китайский белок».

В картотеке была фотография, и фотографию опознал директор магазина. Без всякого сомнения, это был он. Сценка на вокзале, подмеченная Лидой, при всей ее абсурдности могла быть расшифрована только одним способом. Многие перевозчики химических наркотиков пользуются, как тарой, свежими фруктами. Обычно это апельсины. В мякоть плодов при помощи обыкновенного шприца накачивают препарат, и таким образом наркотики в составе остального груза проходят через таможню.

«Нет, пантомима с арбузами определенно доказывает, что это именно он. Гениальная идея перевозки. Таможенники ищут ампулу или флакон, а товар просто растворен в мякоти арбуза. Абсолютно безопасно… Только непонятно, зачем он арбуз этот на юг России потащил? Неужели и здесь нашел покупателя?»

5

Бутылка с мелким звоном очень медленно ползла по белому пластиковому покрытию. Поезд раскачивало. Вот уже минут двадцать, пытаясь наверстать опоздание, скорый «Москва — Адлер» все прибавлял и прибавлял скорость. Было несколько непредусмотренных задержек, и теперь он пытался прибыть в Орел хотя бы в три часа вместо отмеченных в расписании двух. Старенькие вагоны, не выдерживая напряжения, истошно скрипели, раскачивались на рельсах, и от серебряного лязга колес, от этой звонкой дроби у Лиды разболелась голова. Жара становилась просто непереносимой.

— А вы, ребята, откуда едете? — Петр Петрович аккуратно ножом подчищал арбузную корку, срезая прозрачный розовый слой и отправляя его себе в рот.

Лида глянула на бутылку, откинула голову назад и, вместо того чтобы хоть как-то стереть пот, некрасиво мазнула себя ладонью по щеке.

— С соревнований едем! — Константин покосился на блестящую мокрую щеку девушки. Он отвернулся и опять стал рыться в своем рюкзаке.

— С соревнований?

— Гонщики мы, гонщики… — Он вытянул из рюкзака кружку и поставил ее на стол рядом с бутылкой. — Трековый велосипед знаете?

— Угощайтесь!

— Да уж угостимся, не беспокойтесь, не постесняемся… А вообще-то мы школьные учителя. Вы не верите? — он посмотрел на Лиду.

— Почему бы и нет!

— Вот, поверили. А никто не верит.

— Не правда, что ли?

— Правда, правда. Людям вообще-то верить надо. — Он придавал своему голосу нарочито шутливое выражение. — Давайте выпьем за то, чтобы верить людям?

Поймав скользящую по столу бутылку, Вадим с той же легкостью фокусника снял пробку. Она отскочила под его пальцами с небольшим щелчком.

— Угощайтесь.

— Не откажемся… — сказал Петр Петрович. От разливаемой водки пахнуло жарко сивухой. — За веру, за царя, за отечество. Как говорится, за знакомство. А вы, Лидочка?

— Можно, я не буду?

— Пьянка — дело добровольное. Конечно, можно. — Константин улыбнулся и взял себе кусок арбуза. — Насильно пьян не будешь.

— Действительно, не подумаешь, — поддерживая напряженное веселье, сказал Петр Петрович. — И любопытно, как же вы сочетаете? Учеба, спорт. — Он зачем-то разрезал свою вычищенную корку пополам и сложил на столе крестом. — В общем, здоровый образ жизни?

— Здоровый, — согласился Вадим. — Пять дней соревнования, два выходных. А потом сборы. Крути педали, пока не догнали. — Он взял в руку кружку. — А сейчас, вы представляете, двухмесячный отпуск. Пьем пока! — Он запрокинул голову и влил в себя водку, после чего сочно закусил арбузом. — Вот такие соревнования.

Вернувшись в купе и осторожно, чтобы не привлечь его внимания, изучая лицо Петра Петровича, Лида не обнаружила в этом полноватом, чисто выбритом лице никаких отклонений. У Петра Петровича была вполне искренняя, даже добродушная улыбка, а вот молодые учителя ей не понравились. Что-то в них было не так. Не нужно быть особо проницательным, чтобы заметить напряжение и тревогу в молодых лицах.

«Чего-то они оба очень боятся, — отметила для себя Лида. Она глянула на сложенные крестом арбузные корки, припомнила смешную сценку на перроне и с трудом удержалась от улыбки. — Но арбузы-то тут при чем?»

— И что, действительно вы учителя? — спросил Петр Петрович, отрезая следующий сладкий большой кусок.

— Действительно! — Вадим покивал и казенным маленьким полотенцем вытер пот, собравшийся на груди. — Все правда. Не бойся, батя, физкультуры!

— А вы откуда сами-то? — спросила Лида.

— Тула! — Поезд качнуло, и солнечный угол осветил темную сторону лица велосипедиста. — Тула, родной наш город. Город ювелиров и оружейников… — сказал Вадим. — В общем, очень хороший город. Уж поверьте нам.

— И что, правда, у вас там любое оружие можно легко достать? — поинтересовался Петр Петрович.

— А это кому как… — Бутылка в руке велосипедиста-учителя подпрыгнула, и воздух снова наполнился щиплющим запахом сивухи. — Покажи, Вадик, дяденьке игрушку.

— Не стоит! — возразил Петр Петрович.

— Ну, отчего же. — В первый раз за все время Лида позволила себе проявить интерес. — По-моему, очень интересно посмотреть… на игрушку…

— Верно, Лидочка, верно… — Константин снова полез в свой рюкзак. Он одну за другой вынимал из него вещи, вероятно, игрушка находилась на самом дне. — Игрушки — это всегда интересно и познавательно. А купить, оно конечно, каждый может, хоть на рынке! — Он глянул на Петра Петровича. — Купить может всякий, но не всякий может унести.

— А он тяжелый такой? — полюбопытствовала девушка, через голое плечо Константина заглядывая в его рюкзак. — И стоит очень дорого?

— Нет, не очень. К примеру, пистолет Макарова и ведро патронов — триста зеленых. А чуть отойдешь в сторону, два ствола упираются тебе в спину и два голоса вежливо просят все-таки вернуть, вроде как ошибка вышла.

— Интересно, — сказал Петр Петрович. — Интересно.

— У нас народ тихий, — объяснил Вадим, — но очень суровый. По закону живем.

6

— Вот случай был недавно… — рассказывал Вадим. Его уже никто не перебивал. — Идет по городу девушка, такая вся из себя, новенький костюмчик джинсовый, волосики по плечам разбросаны, ноготочки розовые — маникюр, а навстречу небольшая компания. «Раздевайся! — говорят. — И мы тебя пальцем не тронем». Ну, что сделаешь, вечер все-таки, дяденьки милиционера в обозрении нет. Ну, понятно, дяденька милиционер у нас совсем не дурак, чтобы на глазах торчать. У нас принято без грубости, но что против ножа сделаешь? — Он взял со стола нож, которым перед тем резали арбуз, и скрипнул пальцем по лезвию. — Разделась. Идет дальше, плачет.

— Голая идет? — спросила Лида.

— Нет, зачем же. — Константин достал из рюкзака коробку и протянул Вадиму. — Что мы, звери?! В трусиках она и в бюстгальтере. Лето, жарко. Ничего особенно страшного. Ну, так вот, идет она по стеночке, плачет, а навстречу молодой человек…

Фирменная коробка лежала уже на столе. Вадим открыл ее, и черной рукоятью сверкнула новенькая «беретта» двадцатого калибра.

— Интересная история? — спросил Вадим.

— Любопытно!.. — покивала Лида. — Дальше-то что было?

— Ну так вот, — с интонацией сказочника продолжал Вадим. — Успокоил девушку молодой человек, приласкал, пиджачок на плечики накинул, по волосам погладил, она ему все и рассказала. Какой костюмчик был, какое колечко золотое с камешком, какая цепочка. А он, значит, спрашивает: «Узнаешь их в лицо-то, грабителей?» «Узнаю, — говорит, — конечно…» Тут молодой человек просит извинить и лезет во внутренний карман своего пиджачка, что на ее плечиках, достает из кармана лезвие и, держа голову девушки одной рукой, другой рукой режет ее по глазам. «Теперь не узнаешь, — говорит. — Не получится».

Он отрезал себе кусок арбуза и поверх корки сосредоточенно посмотрел на попутчицу. От этого взгляда Лиду передернуло, как от холода.

— Страсти вы какие рассказываете. Неужели правда?

— Правда! И что вы, Лидочка, так перепугались? Это же по нынешним временам сказка для младшего школьного возраста… Для детей! Хотите, я для взрослых расскажу?

— Не стоит!

— Ну тогда, может, выпьете для храбрости?

— Интересная у вас игрушка какая! — сказал Петр Петрович, протягивая руку и вынимая пистолет из коробки. — Редкая вещица. Дорого стоит?

— Мне за семьсот баксов досталась.

— Совсем не дорого.

— По знакомству принесли. — Константин взял бутылку. — У друзей всегда дешевле выходит.

— Чаю бы хорошо, — сказала Лида. — Как вы считаете, Петр Петрович, здесь можно чаю купить?

— Может быть, все же водочки? — Константин галантно поднес ей кружку.

— Ну, я не знаю… Ну, ладно… Действительно, за знакомство, что ли? — Она взяла кружку и залпом проглотила содержимое, поморщилась, глаза заблестели от слез. — Закусить, что ли?.. — Она закашлялась, зажала рот ладошкой. — Можно мне закусить, ребята?

— Запить? — Вадим отрезал быстро кусок арбуза и протянул девушке. — Это как запить…

Лида впилась зубами в текущую красную мякоть. Через секунду лицо ее слегка оплыло и расслабилось. На кофточке неприятно затемнели упавшие капли сока.

— Хорошо? — спросил Константин.

— Нормально!

— Еще?

— Пока нет.

Одна капля скатилась по изгибу шеи за белый отворот расстегнутой блузки, и, проследив ее глазами, Константин облизал губы. Капля проступила изнутри расплывающимся алым пятнышком.

— Что вы так смотрите? — возмутилась Лида.

— А как я должен смотреть?

— Пожалуйста… — Девушка пыталась взять себя в руки и сосредоточиться. — Пожалуйста, не нужно.

Не обращая внимания на остальных находящихся в купе, Константин осторожно склонялся к Лиде. Он высовывал язык, прицеливаясь острым его красным концом в раздернутый воротничок.

— Чего же не нужно? — зашептал он. — Я не понял?..

Металлический сухой звук напугал его. Константин резко повернул голову. Обожженное лицо сразу сделалось трезвым. Петр Петрович щелкнул предохранителем «беретты».

— Брось! — сказал Вадим. — Брось, заряжено. — При этом он не двинулся с места. — Положи игрушку в коробочку, дядя. Не надо баловаться.

— А если нет?

— Лучше положи! — Голос Вадима сделался совсем тихим и злым. — Положи на место, в коробочку.

— Эх, ребята, ребята!.. — нажимая пальцем на предохранитель и возвращая его в исходную позицию, сказал Петр Петрович. — По-моему, должно быть стыдно. — Он положил пистолет на место и опять принялся за свой арбуз. — Стыдно и глупо…

— Почему глупо? — Константин привалился к стенке купе и расслабленно сбросил на колени руки. — Учителя мы школьные. Физкультуру преподаем. Неужели еще непонятно?! Педали на треке крутим.

Тонкие пальцы Лиды сдавили пуговицу, и пуговица сломалась. Все замолчали. Звонко перебирали колеса поезда, все надбавляющего и надбавляющего скорость. Солнце за окном уже не походило на крест, жаркое и белое, болезненным пятном оно подскакивало, ходило в тумане, повторяя вибрацию двойного толстого стекла.

Лида демонстративно подвинула пустую кружку по столу, достала книгу и сразу открыла ее на заложенном месте. Петр Петрович последовал ее примеру. Открыл чемодан, вынул книгу. Поверх страницы Лида глянула на его открытый чемодан, но ничего подозрительного не заметила. Пистолет исчез в рюкзаке. Остатки водки были без единого слова разлиты велосипедистами и так же без слова выпиты.

Шелестели под пальцами странички книги, звенели колеса. Гуднул тепловоз. Еще один гудок.

— Вадик, это, между прочим, Орел, — прилипая лицом к стеклу, сказал Константин. — Нужно бы запереть купе.

— Ты думаешь, они нас здесь достанут?

— Если Мозгляк капнул, точно достанут, а он, я думаю, капнул, сволочь.

— Спрятать?

— Спрячь!

Лида все-таки удержалась и не подняла глаз от книги. Петр Петрович перелистнул страничку и улыбнулся, было похоже, что он всецело погружен в свое чтение. Вадим опять порылся в рюкзаке, извлек из него блеснувший под солнцем туго закрученный небольшой целлофановый пакет, взвесил его в руке и вышел из купе. Напряженно прислушиваясь, Лида сосчитала его шаги по коридору. Отметила: пошел направо, к рабочему тамбуру. Она уловила щелчок двери. Минуты через три Вадим вернулся.

— Спрятал?

— Спрятал! — сухо отозвался Вадим. — Хорошо прибрал, не найдут, суки.

В небе за окном, в тумане над возникающими уже мутными контурами городскими окраинами что-то колыхнулось, и через секунду последовал отдаленный громовой раскат. Спешащий поезд нагоняла гроза.

7

Поезд, омываемый теплыми потоками дождя, долго с лязгом и скрежетом останавливался, будто осторожно причаливал к поблескивающей черной асфальтовой платформе. Откуда-то из вагона дошел до слуха хриплый голос проводника:

— Стоянка три минуты. Всего три минуты… Стоянка у нас сокращена! Три минуты, говорю… С большим опозданием идем.

Сквозь двойное залитое стекло, припадая к нему лицом, Вадим разглядывал зонтики и чемоданы садящихся в поезд людей.

— Кажись, пронесло! — возвращаясь на свое место, сказал он и тыльной стороной ладони вытер со лба пот. — А я уж думал…

— А ты не думай, — попросил Константин. — Не надо думать. Вредно. Студенты пускай думают.

Будто совсем издали пришел надрывный и протяжный гудок. Порывом ветра по стеклам сильно хлестнуло сорванными с плоской крыши перронного киоска водяными прозрачными струями.

— Водки не осталось?

— Нет.

— Дай-ка арбуз.

— Тебя успокаивает, что ли, красное?

— Не выпить, так хотя бы запить!

Вагон всею своей массой вздрогнул, и большие металлические буквы «ОРЕЛ», как и зеркальные окна ресторана, уплыли куда-то назад и вбок.

— И все-таки зря вы эту свою игрушку всем подряд показываете, — откладывая книгу, сказал Петр Петрович. — Честное слово, ребята, плохо это кончится.

— Вполне вероятно, — усталым голосом согласился Константин. — Плохо кончится!..

— Мы больше не будем! — сказал Вадим. Он какими-то печальными глазами смотрел на мокрое стекло.

За стеклом, за пеленой дождя медленно двигался мимо город. Поплыли парки пригорода с низенькими чугунными оградами и памятниками. Потом какие-то бесконечные серые бетонные заборы. Колючая проволока, грубые каменные башни, недымящие трубы оборонных заводов.

— А вы что с таким увлечением читаете? Позвольте полюбопытствовать? — выбивая по обложке собственной книги пальцами коротенькую дробь, спросил Петр Петрович. — Что-нибудь интересное? Историческое? Детектив?

— Да нет… Это ерунда какая-то… Детектив, кажется. — Лида оторвала глаза от книги и тоже посмотрела в окно. — Теперь долго будем ехать.

— Да-да, долго… Большой перегон. Часа три.

— Я, знаете, не люблю станций, — сказала она и захлопнула книжку. Ее заметно поташнивало, и она изо всех сил пыталась это скрыть. — По мне, лучше всего самолет. Садишься в Москве, и через два часа ты уже на месте. — В вагоне за дверью в эту минуту послышался какой-то новый шум. — Что это? Вы слышали?

— А вы, оказывается, москвичка? — спросил Петр Петрович, но девушка не успела ответить.

Можно было уловить, как за дверью остановился кто-то, похоже, не один человек, а двое или трое. Голос прозвучал напористо и громко:

— Ну такой, с обожженным лицом, велосипедист, курчавый?

— С велосипедом в вагон не сажал. — Видимо, проводник сверился со своим списком. — Вот тут едет, в шестом купе, ваш курчавый.

8

Наконец бородач в штормовке настроил свою гитару. Сильно ударил гром, и, будто по команде свыше, пальцы пробежали по струнам.

— Ну, вот и полегчало! — сказал он.

Алексей повернулся и присел. Выглянул в окно.

— Сейчас ливанет!

Беспокойство овладело им.

«Напрасно я ее попросил, — вглядываясь в потоки дождя, напрочь заволакивающие перспективу, подумал он. — Лучше бы ей не знать ничего. Одно неосторожное слово — и все. Этот не промахнется. — Он поудобнее устроился на своей нижней полке, положил руки на стол и в который уже раз прокрутил в голове неприятную ситуацию. — И бандиты какие-то нехорошие у нее в купе, наверное, его телохранители. Ясно же, след на роже у парня от утюга. Наверное, пытали. Нужно было мне сразу туда идти: подсел к знакомой девушке, в лицо меня Петр Петрович не знает… Какие могут быть подозрения? Дурак я, зачем сказал ей? Не знала бы ничего, было б спокойнее. Ничего, скоро будем на месте. Еще четыре часа, и я на месте. Не надо было вообще ехать. Сидел бы в общаге в своей комнате за компьютером и работал бы себе спокойно».

— А что это у вас? — Парень в штормовке протянул руку и взял отложенную Алексеем книгу. — Ого! Ролевое общение… — Глаза у попутчика были лукавые, веселые. — Психологией увлекаешься?

— Немножко.

— А по-моему, все это без толку. — Борис вопросительно глянул на попутчика. — Ты не будешь против, если я немножко поиграю? Руки соскучились.

— Конечно… — рассеянно покивал Алексей. — Я же сказал, кажется… — И вдруг спросил: — А что не бесполезно?

— Психологией мир не переменишь, — сказал Борис. — Туфта это все!

Совсем не мешая разговору, из-под его пальцев лилась негромкая сложная мелодия. Алексей попробовал угадать автора музыки.

— Дураков не вылечишь, как говорится, — сказал Борис. — А со сволочью один разговор… К стенке. — Его толстые, с виду неуклюжие пальцы вдруг оказались быстрыми и гибкими. Мелодия, оставаясь тихой, стала быстрее. — Нечего со всеми этими бандитами церемониться! До чего страну довели! — Похоже было, что эту пылкую речь гитарист повторял уже не раз и не два точно так же, под собственный гитарный аккомпанемент. — Не хочет жить по-человечески, так пусть вообще не живет! Просто мы боимся, а бояться как раз не нужно. — Он говорил, увлекшись, почти речитативом. Гитара звучала все громче. — Нельзя их бояться! Страх — вот что самое паршивое. Страх и лень.

9

Лиду поташнивало от жары, от глупо выпитой водки. Мысли путались. Недалеко в вагоне приятно зазвенела гитара. Отраженные в стекле легкие тени велосипедистов, вдруг закачавшиеся, запрыгавшие по купе, даже насмешили ее. Она медленно обернулась и только после этого сообразила, что происходит нечто крайне неприятное.

— Закрыто! — Снаружи на дверь сильно нажали, она скрипнула. — Сволочи, заперлись! — Дверное зеркало задрожало от ударов. — Говоришь, с велосипедом не сажал?

Лицо Вадима сделалось от напряжения каким-то узким и сильно побледнело. Глаза налились мутью. Губы дрогнули и вытянулись болезненной синей ниткой. Дрожащими руками велосипедист-педагог взял коробку с оружием, достал пистолет и, сняв его с предохранителя, направил ствол на дверь.

— Ну вот! — сказал почему-то довольным голосом Петр Петрович. — Ну, вот и здрасьте? Доигрались, кажется, в игрушку.

— Скорее уж до свидания, — вынимая из кармашка рюкзака финку, одетую в чехол, сказал весело Константин. — Так-то, дядя!

Зеркало опять покачнулось от удара, изуродовав отраженное лицо велосипедиста. Из-за двери грубо потребовали:

— Открой. Открой, Глобус. Я знаю, ты здесь. Открой, хуже будет.

— Это вы Глобус? — спросил Петр Петрович, обращаясь к Константину.

— Точно, это я! — одними губами проговорил тот, вытаскивая финку из чехла. — Жалко вот только…

Но чего ему было жалко, Петр Петрович узнать не успел. Дверь щелкнула и с силой откатилась вправо. Громко стукнул выстрел. Вадим не целился, просто ударил из своей «беретты» в открывшийся за зеркалом проем.

Раздался страшный стон. Раненого отбросило назад, в глубину коридора, он развернулся и в следующем безумном движении повалился внутрь купе. Лида непроизвольно отпрянула, подобрала ноги.

Огромный, одетый в кожаную куртку бандит упал между полками лицом вниз. Одутловатая рука с размаху уцепилась за железную ножку стола. Пахнуло перегоревшим портвейном и луком.

— Убил, гадина! — простонал в пол человек в кожаной куртке, и его опухшая рука судорожно сдавила металлический стержень. — Суккаа!..

— Вы!.. — сказала Лида и зачем-то выпрямилась на своем месте, приподняла голову. — Вы!.. — Больше она ничего из себя выдавить не смогла. — Вы!..

— Мама!.. Во… Бо… — сказал человек в кожаной куртке и на полувздохе замолк.

10

Толстые пальцы замерли на струнах. Бородач вопросительно посмотрел на Алексея.

— Я не понял! — сказал он. — По-моему, стреляли!

— «Беретта» двадцатого калибра. — Алексей поднялся и чуть-чуть приоткрыл дверь купе.

— Ты разбираешься в оружии?

— Совсем немного!

В щели мелькнула матросская роба, и сильная рука снаружи захлопнула дверь.

— Менты? — спросил гитарист, зачехляя свой инструмент и забрасывая его подальше на багажную полку. За дверью раздавались шаги и голоса. Алексей прислушался.

— Не думаю. Похоже, нас взяли на абордаж.

— И что теперь?

— Разберемся, — сказал Алексей. — Кажется, это ты хотел кого-то поставить к стенке?

Выждав минуту, он снова потянул дверь, но на этот раз не приоткрыл ее, а, напротив, сразу распахнул до конца и вышел в коридор. Поезд шел на большой скорости. Вагон раскачивало. В коридоре слоями повисал дым.

— Назад! — скомандовал за спиной неприятный мужской голос. — Всем сидеть по полкам и не высовываться!

Прямо перед Алексеем возник молодой человек. Молодой человек был в светлой рубашке и брезентовых брюках, в глаза бросался грязный воротничок. Тонкая сизая шея, царапина под ухом, голова наголо выбрита. Он сильно толкнул Алексея в грудь тощей рукой. Алексей отступил. Дверь купе захлопнулась.

Но прежде чем опять оказаться внутри купе, Алексей все-таки успел разглядеть то, что хотел.

«Стреляли изнутри, — подумал он. — Неужели Петр Петрович стрелял? Не нужно было Лидку там оставлять! Не нужно было!»

11

В раскрытой двери купе сквозь повисающий пороховой дымок Лида видела окно коридора с раздвинутыми желтыми занавесками. За окном не было уже ни каменных башен, ни колючей проволоки. За окном проносилась на большой скорости бесформенная зеленая масса. За окном купе тоже летела назад бугристой темной широкой лентой лесная ширь. Не рискуя высовываться из купе, Вадим держал под прицелом своей «беретты» дверь. Константин вскочил на стол, посыпались вниз арбузные скользкие корки. Одна корка проехала по бугру затянутой в кожу неподвижной спины мертвеца. Константин обеими руками нажимал на раму, но та не хотела поддаваться. В коридоре было тихо. Только дробили, дробили звонко на стыках колеса.

— Заклинило! — сказал Константин.

— Попробуй стекло разбить…

— Чем только? — Константин наклонился и взял пустую водочную бутылку, взвесил ее в руке. — Глупо! — Изо всей силы он ударил бутылкой в толстое стекло. Бутылка не разбилась. В стекле сверкнула длинная молниеобразная трещина. — Без толку!.. — Еще один удар, еще одна трещина и звон посыпавшегося стекла. — Сволочь! — Он ударил в окно ногой. Трещина чуть удлинилась. — Чем? — Глаза его рыскали по купе. — Чем разбить?

«Бандиты! Это бандиты… Никакие они не педагоги-велосипедисты… — лихорадочно соображала Лида. — Но Алексей сказал, что следить надо за дядей, а он, похоже, даже не в курсе происходящего… Ерунда какая-то».

— Я бы не рекомендовал вам прыгать через окно на полном ходу, — сказал Петр Петрович. — Это опасно. Но если вы уж твердо решили прыгать и другого варианта нет, то я бы посоветовал вам разбить стекло молотком.

— Молотком? — простонал Константин.

— В вашем случае в качестве молотка вы прекрасно можете использовать рукоять пистолета.

— Слушай-ка, а он, кажется, того? — сдавливая пальцы на рукоятке пистолета, сказал Вадим и вдруг наклонился к кожаной куртке. — Умер он.

Второй свободной рукой Вадим дотронулся до мягких волос. Наклонился еще ниже и отпрянул. На пальцах осталась кровь.

— Я не могу… Я его, кажется, знаю… — еще сильнее побледнев, прошептал он. — Это же Кожаный!

— Дай пистолет! — потребовал Константин, протягивая руку. — Дай его мне…

— Зачем? — Горло Вадима свело судорогой, и на губах выступила рвота. — Зачем?

— Стекло разобью!.. Дай сюда…

— Он мертвый! — плаксиво сказал Вадим. — Мертвый! — Рука, сжимающая «беретту», медленно опустилась, так что пистолет теперь смотрел стволом в пол. — Он кончился…

Моментально соскочив со стола, Константин схватил свою финку и приставил ее к горлу товарища:

— Ты что, сука?! Сопли?

— Не могу я!.. — сквозь слезы и рвоту простонал Вадим. — Тошнит…

— Подождите секунду, у меня, кажется, есть нашатырь, — сказал, совершенно не меняя своего тона, Петр Петрович. — Сейчас посмотрю, был где-то в чемодане.

— Шутишь, дядя? — Финка мелькнула в воздухе. Константин резко обернулся и приставил свое оружие к горлу попутчика. — Не время для шуток…

— Напрасно вы отказываетесь! — вздохнул Петр Петрович. — Честное слово, нашатырь значительно лучше действует, чем холодное оружие.

В свете, падающем из коридора, мелькнуло что-то. Палец надавил спуск, и направленная стволом вниз «беретта» два раза выстрелила. В проеме двери мелькнула лысая голова и тут же исчезла. В коричневом линолеуме пола появились две дымящиеся дырочки.

— Лысый, сволочь! — простонал Вадим.

С явным сожалением Петр Петрович наблюдал за тем, как Константин покачнулся и очень-очень медленно и беззвучно стал заваливаться на пол. Пуля, выпущенная из коридора, вошла в затылок велосипедиста и выдавилась через глаз. Так что один глаз подернула пленка, а вместо второго образовалась смотрящая на Лиду кровоточащая черная дыра. Падая, Константин задел девушку мертвой рукой. Лида дернулась, как от удара током, согнулась пополам и уткнулась лицом в мокрую поверхность стола.

— Дай, пожалуйста? — попросил Петр Петрович, вынимая из руки Вадима пистолет. Пальцы плачущего велосипедиста разжались. После чего оружие было поставлено на предохранитель и возвращено обратно в коробку. — Так будет спокойнее. И нам, и тебе спокойнее. — Петр Петрович надавил ладонью сверху на крышку, и та защелкнулась. — Давай не будем больше убивать людей.

— Не будем… — простонал Вадим.

В проеме двери выросла большая фигура в матросской робе. Крепкий удар кулака отбросил Вадима. Его расслабленное, дрожащее тело дернулось назад. Велосипедист ударился головой об оконную раму с такой силой, что лишился сознания.

12

Это был детина на вид лет тридцати-тридцати пяти, за исключением огромного роста (когда он выпрямлялся, голова его оказывалась почти под потолком купе), ничем не примечательный. Матросская роба подпоясана офицерским ремнем, на ногах — светло-коричневые сандалии на шнуровке.

— Боже, Кожаный! — растирая ушибленные костяшки пальцев, пробормотал он. — Что ж ты, дурак, так глупо умер? — Он наклонился к лежащему на полу мертвецу. — И Глобус туда же. — Он перевел взгляд с одного трупа на другой. — Умер. Ну, так и лучше, за компанию; за компанию вам веселее будет. Унесите, унесите его, ребята… Я не хочу его здесь больше видеть… От него портвейном пахнет. У меня от одного запаха изжога!

На минуту в купе сделалось совсем тесно, вошедшим нелегко оказалось развернуться с двумя трупами, и Петр Петрович помог, приподняв со своей стороны тело велосипедиста и протолкнув его в испорченную дверь. Мертвая голова Константина тупо стукнулась о зеркало.

Лида, не отнимая от стола головы, тихонечко зарыдала.

— Ну, не надо. Не надо так убиваться, девушка… — сказал детина в матросской робе. — Они были, честное слово, не лучшие из людей. — Он присел рядом с Вадимом, усаженным уже на нижнюю полку, но так еще и не пришедшим в сознание. — А с тобой нам надо поговорить. У меня к тебе есть вопросы.

Но ни похлопывание по щекам, ни поднесенный к носу несчастного педагога флакончик нашатыря результата не дали. Тело велосипедиста только сводило иногда судорогой. И несколько стонов было единственное, что удалось из него извлечь.

— Да оставьте его, хватит уже… — попросил вежливо Петр Петрович, завинчивая крышечку на флаконе с нашатырем. — У него сотрясение мозга, кажется, серьезное. Да к тому же и шок. Не шутка, в первый раз человека убил.

— А думаете, во второй раз легче? — полюбопытствовал детина, и во рту у него отчетливо блеснули золотые зубы.

— Думаю, легче.

— А в третий?

— В каждый следующий легче, чем в предыдущий, опыт набирается. — Петр Петрович убрал флакончик обратно в свой чемодан. — Я думаю, если он даже придет в сознание, то все равно ничего не скажет.

— Переборщил я, — грустным голосом согласился детина. — Ну да и Господь с ним, по сути дела, можно обойтись без него. Мальчики! — позвал он и хлопнул большими ладошами, как делают воспитатели в детском саду, пытаясь организовать общую игру. — Мальчики, будем шмонать купе. И поподробнее.

13

Два мальчика, оба бритоголовые, неряшливо одетые, ловко, со знанием дела выпотрошили рюкзаки велосипедистов, распространяя вокруг себя почему-то запах одеколона «Соваж». Чуть позже стало понятно, что дорогой туалетной водой обильно политы их бритые головы.

Мальчикам на вид было никак не больше шестнадцати — восемнадцати лет, но их мелькающие в чужих вещах руки работали с проворством бывалого таможенника или опытного вохровца. Покончив с рюкзаками, они так же без тени робости обработали и чемодан Петра Петровича. Тот, что был в грязной рубашке, препарировал вынутым из кармана скальпелем кожаную сумочку Лиды прямо в луже на столе.

В пять минут купе было превращено в дикую свалку вещей и продуктов, а еще через пять минут все было тщательно просмотрено и свалено в кучу. Сумка Лиды была безнадежно испорчена, и левый замок с непослушного чемодана в горячке сбит.

— Нет здесь ничего! — сказал мальчишка сконфуженно. В мутном свете, падающем из окна, поворачивающийся его череп казался скользким. — Ну, ей-богу, Мирный, нет ничего!

— Этого осмотрите! — верзила в матросской робе указал на Вадима. — Нужно его раздеть.

Он наклонился и, подобрав с пола почему-то осколки пуговицы и маленькую арбузную корку, рассматривал эти предметы пристально, пока молодые люди раздевали донага велосипедиста-педагога.

— Нету, Мирный! — Бритая голова задралась, молодой человек сидел перед раненым на коленях. — Нету! — Он заискивающе и немного напуганно смотрел на верзилу. — Что будем делать?

— Найдем! Куда оно денется. — Верзила сдавил пуговицу и арбузную корку в большом ободранном кулаке и сказал, обращаясь к первому подростку: — Пойди скажи ребятам, что на стреме стоять больше не стоит, некого нам здесь стрематься. Станция через три часа. — Он перевел взгляд на Лиду, спокойно сидевшую на своей нижней полке, и вежливо попросил: — А вы раздевайтесь пока, девушка.

— Зачем? — искренне удивилась Лида.

— Как у доктора. Совсем раздевайтесь.

Сопротивляться не имело смысла. Больше не пытаясь ничего сказать, Лида начала расстегивать на своей блузке перламутровые пуговицы. Было понятно: лучшее, что сейчас можно сделать, это изображать перепуганную насмерть дуру. Все равно ее заставят раздеться. Так лучше это сделать самой. Второй подросток хихикнул и сказал в кулак:

— Слышь, Мирный, а доктора бывают разные, ты ей не сказал, у какого доктора… У терапевта, к примеру, до трусов оголяют!

— Действительно, — согласился верзила и опять посмотрел на Лиду. — Раздевайтесь, как у гинеколога. Догола. Это действительно принципиальный вопрос.

Рука девушки нервно прыгнула. Вся напрягшись, она заставила себя подняться на ноги и продолжала расстегивать пуговицы.

— Послушайте! — неожиданно сказал Петр Петрович немножечко уже другим голосом, однако не теряя иронии. — Хватит вам. Товара здесь нет. Ни денег, ни наркотиков.

— Я что-то слышал? — Очень медленно Мирный повернулся и уставился глупыми большими глазами на Петра Петровича.

— Я сказал, что в нашем купе героина нет. Я видел этот пакет. Там, кажется, некоторая сумма денег и порошок. Перед Орлом Константин выходил. Вероятнее всего, он спрятал пакет где-то в вагоне.

— А откуда тебе известно, что я ищу героин и деньги?

— Ну-у! — восторженно протянул подросток, так и сидящий на корточках со скальпелем в руке.

— Он выходил не больше чем на три минуты, — продолжал Петр Петрович так, будто его и не прерывали. — Я, правда, читал в это время книгу, но у меня хорошее чувство времени. За пределы вагона вряд ли он успел выйти. Если только выбросил пакет в окно. Но это мало вероятно. Не думаю.

Петр Петрович привстал, дотянулся до своего пиджака, аккуратно разложенного на сетчатой вещевой полке, и двумя пальцами отвернул отутюженный лацкан.

Отразив свет из окна, что-то блеснуло. Лиде показалось, что к лацкану пиджака был прикреплен какой-то значок с изображением серебряного цветка.

— Весьма печально будет, если я попрошу вас о чем-то, о какой-нибудь маленькой материальной услуге, — сказал Петр Петрович и опять поправил лацкан.

— Очень, очень интересно, — сказал Мирный и опустился напротив Петра Петровича на полку. — Все вон отсюда! — прибавил он, не меняя направления своего взгляда. — Все вон!

Подросток, даже не поднимаясь на ноги, выгнулся мостиком. Следующим почти акробатическим движением он с сопением выбросился в коридор. Его будто тихо сдуло. Но Лида, желая задержаться в купе, продолжала изображать идиотку, парализованную страхом. Она заметила блестящий значок на пиджаке Петра Петровича. От одного вида этого значка бандит переменился в лице. Ей хотелось понять, в чем тут дело. Она расстегнула манжеты на кофточке и сняла ее, завела руки за спину и, все так же сохраняя неподвижное выражение лица, расстегнула на себе бюстгальтер.

— Выйди вон, сучка! — гаркнул Мирный.

Оказавшись в коридоре и увидев перед собою за стеклами все так же разворачивающуюся и несущуюся назад грязно-зеленую ленту, Лида наконец расслабилась. Она вытерла краем желтой занавески глаза. После чего, не долго думая, вырвала эти занавески вместе с металлическим штырем, стянула вниз сперва левую, потом правую и ловко соорудила прикрытие для груди. Когда она затягивала маленький узел, подросток, сидящий на корточках и, высунув язык, наблюдающий восхищенно за процедурой, сказал:

— Ну ты прямо секс-клуб!

— В секс-клубе если одеваются, то не так! — ответила зло, но с неожиданной улыбочкой Лида. — Ты вряд ли поймешь.

14

О серебряной лилии Мирный слышал много, но увидел впервые. За короткий срок в бандитской среде значок стал символом невидимой власти. О тех силах, что стоят за блестящей серебряной брошью, ходили самые невероятные слухи и легенды.

Лилия появилась перед глазами неожиданно и вызвала у громилы острый приступ суеверного страха. Мирный знал: не только продавцы коммерческих ларьков погибают после появления серебряной лилии.

Одним нажатием Мирный умудрился вернуть дверь на место и закрыть ее. Лида уже подняла руку, чтобы постучать, но передумала и отступила обратно к окну.

— Закурить у тебя есть? — спросила у бритого подростка.

— Правильно! Не стоит их беспокоить! — сказал подросток, поднимаясь с корточек. Он оказался почти одного роста с девушкой. — Извините, мадемуазель, не курю. Вредно очень.

«В каком же купе Алешка? — соображала Лида, разглядывая закрытые двери. — Забыла! Выпало из головы. Но кто же мог знать, что так обернется».

Наверное, минут пять она прислушивалась. За дверью в купе раздавались негромкие голоса, настолько негромкие, что слов не разобрать, потом дверь со скрежетом открылась. Мирный вышел как-то задом, пятясь и кланяясь.

— Прошу прощения, что побеспокоили, — обращаясь к невидимому с ее места Петру Петровичу, бубнил верзила. — Прошу прощения… Со всяким, знаете, может случиться…

1

Оказавшись в коридоре, бандит притворил за собою дверь. Он повернулся и увидел Лиду. В раздражении пихнул ее вялым кулаком. Поезд качнуло. Девушку бросило на металлический поручень, и она больно ударилась. Импровизированная кофточка из желтой занавеси лопнула. Груди вывалились, и Лида сильно прижала их растопыренными ладонями.

— Тебе велено раздеться, сука? — спросил негромко, но совсем уже иным тоном Мирный. — Тебе сказано, чтобы, как у гинеколога, все было нараспашку… Чего задумалась? Раздевайся совсем! Быстро!

С трудом оторвав ладони от груди, Лида мгновенно одеревеневшими пальцами расстегнула юбку, зачем-то повесила ее на металлический поручень, расправила и стала послушно стягивать шелковые трусики, хотя на нее никто уже и не обращал внимания. В стекле она видела зыбкое отражение на фоне зеленой ленты: бледное сосредоточенное лицо и желтые лохмотья на дрожащих плечах.

— Убрать ее! — с отвращением глянув на голое женское тело, приказал Мирный. — Всех пассажиров убрать. Чтобы никого в коридоре не было.

— Прошу, мадам! — сказал лысый, отодвигая дверцу купе.

— Не сюда, в другое. Сюда ее, пожалуй, не стоит! — бросил через плечо Мирный и зашагал по коридору.

— Тогда сюда! — промурлыкал лысый и распахнул дверь другого купе.

— Прошу!

Лида с облегчением вздохнула. Надо же, чтоб так повезло. В купе, куда ее впихнул лысый, сидел Алексей, на другой полке напротив покачивался бородач в штормовке.

2

Пока она натягивала на себя предложенный бородачом черный тренировочный костюм, оба, и Алексей и бородач, сидели, отвернувшись к окну.

— Можно смотреть! — сказала Лида и устало опустилась на полку рядом с Алексеем. — Стриптиз окончен!

Поезд все прибавлял и прибавлял скорость. Стекло, залитое дождем, настолько искажало проносящийся мимо пейзаж, что теперь трудно было понять: город за окном или лесополоса, какие-то тени. Мелькали столбы.

— Борис! — протягивая девушке руку, представился бородач.

— Лидия! — Она механически пожала руку.

— Вы можете мне толком сказать, что происходит?

— Толком? Нет! — Лида повернулась к Алексею: — Может, ты мне объяснишь, что все это значит? — Она разозлилась и теперь не скрывала своих чувств. — При чем здесь этот Петр Петрович? — Она старалась смотреть в глаза Алексею. — Ты знал, что на поезд нападут?

— Конечно, не знал. Скажи, — он будто не замечал ярости, вспыхнувшей в девушке, не замечал ее язвительного тона, — как он себя вел во время нападения? Ты не заметила ничего странного?

— Было странное, — немного успокаиваясь, сказала Лида. — Чем-то твой дядя напугал этого большого бандита в бушлате. Какой-то значок у него был к пиджаку приколот. Он показал значок, и тот сразу в лице переменился. Потом — не знаю, меня выпихнули в коридор… — Она сделала паузу и с нажимом сказала: — И все-таки ты не ответил на мой вопрос.

«Все складывается… — подумал Алексей. — Если до сих пор и могли оставаться сомнения, то теперь все. Это он. Он показал бандиту лилию. Естественно, тот испугался. Бандиты вообще перед цветочком испытывают какой-то мистический страх. Знали бы они, как это все устроено на самом деле».

— Погодите, ребята, — перебил его Борис. — Я что-то не понял, вы знали о нападении?

— Нет, — сказал Алексей. — Минуту! — Движением руки он не дал Лиде задать следующего вопроса. — Все не так просто!

В коридоре послышалась какая-то возня, кто-то застонал. Громыхнула дверь. Лида глянула в зеркало. Облизала губы, прибрала свои короткие волосы руками и осталась довольна собственным хладнокровием.

— Рассказывай, рассказывай, раз уж начал, — попросила она.

— Я уже год гоняюсь за этим типом.

— Чем же он тебе так насолил? — спросила Лида, и в голосе ее прочитывалось явное недоверие.

— Он залез в мой компьютер! — сказал, будто и не заметив этого недоверия, Алексей. — Залез и кое-что мне испортил. А я не знаю, как…

— А при чем здесь тогда арбуз?

Алексей промолчал.

— Я понял! — Бородач даже ударил кулаком по столу от возбуждения. — Бандиты напали на наш поезд, желая отнять арбуз?

— По-моему, это совершенно не связанные вещи, — сказала Лида. — Я так думаю: эти двое велосипедистов «обули» своих. Взяли пакет с большой суммой денег и героином и попытались смыться. Я сама видела этот пакет. Он спрятан в поезде. — Она задумалась на секунду. — И, кажется, я знаю где. Я могла бы определить, в какое купе он заходил. По-моему, если против хода поезда, то это будет через дверь. — Она показала рукой в стену. — Но это не точно.

Бородач поднялся со своего места и, надавив на зажимы, с силой потянул вниз оконную раму. Окно подалось и как по маслу соскользнуло вниз.

— Дожили, — сказал он, выставляя голову наружу и подставляя лицо под колючие дождевые струи. — С ума сойти. Деньги! Наркотики! Компьютерный шпионаж! Перестроились!

3

Поезд на скорости мотало все-таки основательно. Раскачиваясь, Мирный прошел до тамбура. В тамбуре с зажженными папиросами в руках стояли четыре человека. Сладко пахнуло травкой. Заглатывая с удовольствием дым, татарин Абдулла выкатил блаженно большие глаза. Он обернулся и посмотрел на хозяина. Мирный захлопнул железную дверь и спросил, протягивая руку к карману бритого подростка, из которого торчал край пакетика с травой:

— Что с трупами делать будем?

Коричневые глаза Абдуллы сильно косили. Мирный достал трехгранник и протянул его на ладони татарину.

— Ясненько! — осклабился Абдулла и, осторожно прикрыв за собою дверь, легким шагом побежал в сторону второго рабочего тамбура.

Мирный вытащил папиросу. Из протянутого пакетика взял в ладонь щепотку темной травы. Понюхал, вытряс на ладонь табак, перетер и умело, быстрым вращательным движением набил «косячок». Закурил.

— Нашел? — спросил лысый.

В ответ он получил взгляд, полный сдерживаемого бешенства, отчего даже попятился и прижался спиной к стене.

Нападение на поезд было не первым нападением, организованным Семеном Ивановичем Сувориным по кличке Мирный, но оно, так же как и несколько предыдущих налетов, было не в его вкусе. Воспитанный улицей, рано угодивший за решетку, Мирный всегда серьезно относился только к воровским авторитетам, а в течение последних двух лет обстоятельства вынудили его работать на этих новых русских, на этих бухгалтеров в черных нарукавниках, отслюнявливающих доллары чистыми пальцами и не знающих ни одного слова по фене. Последние два года он постоянно испытывал сомнения в правильности своей жизни.

Глобус украл прямо из сейфа фирмы пакет с героином и долларами, так при чем же тут он, Мирный? Почему он должен гоняться за мальчиками по всему свету, а потом, настигнув их все-таки, ломать себе голову, куда подевался чужой пакетик? Сумма, конечно, была приличной — семьдесят тысяч, героина в пакете было граммов сто, хорошего качества, но Сеня знал, что и героин и деньги все равно достанутся не ему, а достанутся они некоему хилому фраеру по кличке Никон. Куда-то этот Никон собирался ехать, то ли в Англию, то ли в Грецию. Деньги были вроде командировочными на поездку.

Мутные от травки глаза лысого смотрели напуганно. Он ждал.

— Наш пакетик с товаром и денежками эти суки спрятали, — сказал Мирный. — Где-то здесь, в вагоне, спрятали. Теперь придется смотреть в каждую щель… Каждую рожу обыскать… Всех обыскать! — Он сбивался со спокойного тона на хрип. — Всех! — Он поднес кулак к молодому и острому подбородку лысого. — Надеюсь, понятно?

— А чего тут не понять? — Лысый дернул плечом, как обиженная девочка. — Всех шмонать нужно… Каждую щелочку…

— Наизнанку каждого вывернуть! Нужно закончить до следующей станции. — Мирный плюнул себе в ладонь и затушил в плевке папиросу. — В общем, так: Абдулла, Зяма и Коша — с этого конца, а ты пойдешь со мной. Кто-нибудь, покажите время!

На сверкающем циферблате часов, появившихся из жилетного кармана Коши, черные усики стрелок образовывали острый дрожащий угол.

— Половина четвертого. У нас в распоряжении два с половиной часа! — сказал Мирный и растоптал свою «беломорину». — Пошли!

Подмигнул темным глазом из другого конца вагонного коридора Абдулла. Он уже успел выбросить трупы через дверь рабочего тамбура, полил свои темные узкие ладони теплой водой из титана и тщательно вытирал их о занавеску, уделяя внимание каждому пальцу в отдельности.

Проходя мимо двери, за которой находился Петр Петрович, Мирный не удержался и пихнул ее слегка кулаком. Коша, изучив как следует свои серебряные часы, потянул цепочку и отправил их обратно в жилетный карман.

— Пошли! — Из кобуры под мышкой Коша вынул пистолет. Приложил к губам ствол, подул в него и весело подмигнул Абдулле. — Вперед, мальчики!

4

Дверь последнего купе, никем не запертого изнутри, под нажимом руки легко поехала вправо. Коша вошел. Знаком он приказал татарину встать снаружи. Он подправил галантно пиджак, присел на полку и положил пистолет на белую крышку стола.

— Здравствуйте, девочки! — Коша чуть подвинулся, давая возможность девице, лежащей на полке, туго закутаться в простыню. — Приношу всяческие извинения, но, выходит, мы должны немножко познакомиться.

В купе были три молодые девушки и старуха на верхней полке. Стрельба и грохот в вагоне, загнавшие всех пассажиров на свои места, вызвали всеобщую нервозность, но нервозность эта проявлялась у всех по-разному. Две девицы из трех по инерции продолжали улыбаться.

— Погода хорошая, не правда ли? — сказал Коша и кончиками пальцев погладил свой пистолет. — Вы знаете, обожаю, когда дождь. Льет как из ведра, а ты в дороге, а ты в уютном купе… — Он протянул руку, на которой блеснуло обручальное золотое колечко, и взял развернутую чужую книгу, заглянул. — Ах, «Анжелика»… Чудное чтиво! Но дурно, очень дурно все это переведено… По-французски! По-французски, девочки, читать надо. Ну да ладно. — Он громко захлопнул книгу. — Я, собственно, по делу!..

— Да ты тут кто такой? — девица, лежащая на нижней левой полке, неожиданно села и отбросила простыню. — Кто вы такой? — Она потерла заспанные глаза. На ее простом деревенском лице прочитывалось мучительное похмелье. Она запахнула и застегнула свой халатик. — Пошел вон!

— Боже, Боже, к нам явилась сама простота… — грустно сказал Коша. — Большие Говнищи собственной персоной… Абдулла! — позвал он. — Мадемуазель интересуется, откуда мы? — Он сделал знак только пальцами. — Пожалуйста, расскажи ей содержательно.

Татарин влетел в купе. Напугать до смерти могли уже только его черные веселые глаза. Ни слова не сказав, он ухватил девушку за запястье, вывернул ей за спину руку, причем девица испустила только один коротенький, но жуткий горловой вопль, и вытащил в коридор.

— Я опять прошу прощения, — сказал Коша. — Конечно, мы поступаем крайне некрасиво, можно даже сказать, дурно поступаем, но мы, увы, ограничены временем.

В полураскрытую дверь всунулась улыбающаяся физиономия Абдуллы.

— Я ее обыщу? — спросил он.

— Конечно… Конечно, поищи у нее, мало ли куда можно засунуть пакетик…

— Мы ее вдвоем обыщем!

Дверь захлопнули снаружи. Коша повернулся к девушкам, сидящим напротив него, и сказал голосом строгого учителя:

— Так вот что меня интересует! — Глаза девушек были сосредоточенны, и в них — напряжение. — С нами в одном вагоне едет такой молодой человек. Его трудно перепутать, половина лица у него, как у негра, черная. Он обжегся неудачно.

— Обжегся? — неожиданно спросила одна из девушек и сразу замолчала.

— Утюгом! Не хотел сказать, где лежала одна вещь, гладил брюки и обжегся. Бывает. Так вот, меня интересует: может, он заходил к вам? Может, оставлял какой-то предмет?

Одна девушка отрицательно покачала головой, другая почему-то кивнула, но кивок также явно означал — нет, старуха со своей верхней полки беглым движением щепотью окрестила Кошу.

— Понятно! — вздохнул тот. — Понятно… — Он взял пистолет со стола, снял с предохранителя и направил ствол на верхнюю полку. — Начнем с бабуси…

— Чего тебе, антихрист?! — прошипела старуха.

— А ты, бабуся, не ершись, не ершись, а то пристрелю ведь, я же сказал, времени у меня нет. Давай быстренько раздевайся и скидывай все сюда, на пол. Не стесняйся, твои мощи моему глазу противны, я не смотрю.

Больше старуха ничего членораздельного не произнесла, она только кряхтела, но довольно быстро исполнила неприятное указание.

— Простыню… Потом наволочку, одеяло, подушку, матрас!

— Я буду, да… — начала было девица, но качнувшийся ствол пистолета заставил ее на полуслове замолкнуть.

Тяжелой волной вниз повалился желтый полосатый матрас, и голая старуха с каким-то звериным подвывом забилась в глубину совершенно пустой полки.

Коша ударил весело каблуком по красному пластмассовому Буратино и сообщил:

— Ничего у бабуси нету, видите?

Одна из девушек зачем-то кивнула.

— Ант-тихрист! — прорычала неразборчиво старуха.

— Впрочем, я так и ожидал. — Ствол пистолета сделал в воздухе небольшую металлическую петлю. — Теперь ваша очередь, девочки.

За дверью в коридоре раздавалось громкое сопение и царапанье, будто длинные ногти скребли по кожзаменителю откидного стула.

— Вот ты! — Коша показал стволом в грудь светловолосой крупной девицы. Девица была одета в платье на шнуровке. — Расшнуровывайся потихонечку. А потом и чемоданы посмотрим.

— У меня сумка! — сильно побледнев, сказала девица.

— Значит, сумку посмотрим! Расшнуровывайся!

Лицо девушки окаменело и стало похоже на мраморную надгробную маску. Потом застывшие ноздри неожиданно с силой раздулись, светлые глаза болезненно помутнели, она подалась немного вперед и негнущейся рукой, действующей будто по чужой воле, слегка царапнула Кошу по щеке.

— Ого! — сказал Коша. Он поднялся на ноги, снова наступив, на этот раз уже случайно, на красного Буратино, и переложил пистолет в другую руку. Мраморное лицо девицы перекосило страхом, она завизжала и, пытаясь спрятаться, забралась в самый угол своей полки. — За удовольствие придется уплатить, мадемуазель, — сказал Коша. — По счету!

Медленно придвинувшись, он сперва ладонью правой, свободной руки вдавил голову девушки в обитую дерматином стену, а затем левой рукой резко, но не сильно ударил рукояткой пистолета в переносицу. Девушка всхлипнула и упала на полку.

— Дура! — отчетливо просипел за зеркальной дверью голос Абдуллы. — Не дергайся!..

Вагон сильно качнуло. Коша с интересом разглядывал последнюю девушку: пышная, большеглазая блондиночка в старомодном красном платье с блестками, обрисовывающем ее крупные формы, вскочила на ноги. Голова ее оказалась на уровне груди вежливого бандита.

Неожиданно девушка размахнулась и изо всей силы хлестнула бандита ладонью по щеке. Удар, в отличие от предыдущего, не был ударом мягкой деревяшки, он вышел тяжелым и влажным.

— Уважать женщин надо! — сказала она и облизала мгновенно пересохшие губы. — Понял?

— Отчего ж не понять… — Коша помассировал пальцами слегка побагровевшую щеку. — Можешь не раздеваться.

— Это почему же?

— А я тебе и так верю! На первый раз.

За дверью произошло какое-то шумное движение, в дверь стукнули. Зеркало отъехало в сторону так, что Коша не успел рассмотреть собственную сильно зачесавшуюся щеку, и в образовавшуюся щель просунулась голова Абдуллы.

— Там пьяный спит! — сообщил он.

— А как зовут барышню? — спросил Коша дерзкую девушку.

— Пьяный! — повторил татарин. — Спит!

— Маргарита!

— А вы, наверное, думаете, что Христос пеленок не пачкал? — В голосе Коши возникли новые нотки.

— Не знаю! — Маргарита тряхнула головой. — Вероятно, пачкал.

— Так что с пьяным делать будем? — спросил Абдулла.

— Ты с девушкой закончил? — спросил Коша, оборачиваясь к нему.

— Ну!

— Возникла необходимость. — Коша стволом пистолета указал на Маргариту. — Требуются новые сексуальные услуги.

— А сам что? — спросил Абдулла и облизал губы.

— Ты же знаешь, я иногда бываю настолько нечувствителен, что самому от себя тошно, — сказал Коша. — Я не могу, а девушка вся заждалась ласки.

— Эта? — Абдулла ухватил за руку Маргариту.

— Да! — печальным голосом подтвердил Коша. — Эта. Имей в виду, у мадемуазель есть имя. Ее зовут Маргарита! Я тебе ее доверяю!

Коша ладонью надавил на лицо татарина, выжимая его в коридор. Тут же за дверью послышался судорожный женский крик, настырное сопение татарина и треск раздираемой одежды.

На обыск купе потребовалось совсем немного времени.

— Я должен вас покинуть. Увы! Дела! — на прощанье сказал Коша, задирая голову и обращаясь исключительно к старухе на верхней полке. — Но я надеюсь, мы с вами еще увидимся, мадемуазель. — И он сделал жест, будто на голове была шляпа и он слегка ее приподнял.

Когда он прикрыл за собою дверь, в коридоре совершенно голая Маргарита скрючилась возле окна. Она прятала лицо в колени и постанывала. Вокруг нее была разбросана порванная одежда.

— Как быстро ты, — удивился Коша.

— Нету ничего! — сказал Абдулла, застегивая брюки. — Совершенно точно…

— Нету! — простонала сидящая на откидном коридорном стуле Маргарита, ее лицо запухало огромным синяком. — Нету… — Колени ее дрожали, слабая рука пыталась дотянуться до платья, втоптанного в пол. Слезы лились ручьями. — Нету у меня!

— Я ей верю, — сказал Абдулла. — Коша, давай не будем ее больше обыскивать?

— Не будем! — согласился Коша. — Вообще правильно, женщинам надо иногда верить. Хотя бы через раз.

5

Трое голых командированных сидели на нижней полке рядком и, будто по команде «равняйсь», смотрели в окно купе. Абдулла перекапывал чемоданы, ломая замки и работая ножом в случае малейшего затруднения.

— Выпивали… — сказал он, когда Коша появился в дверях. — Выпивали и закусывали. Красавцы! — Он обвел в воздухе контур одного из командированных острием ножа. — Ты смотри, какие красавцы!

— Действительно симпатичные ребята! — согласился Коша. — А в чем проблема?

— А вот проблема! — кончик ножа указал на верхнюю полку. С верхней полки свешивалась опухшая рука, оттуда раздавался свистящий мощный храп. — Что с этим делать будем?

— Будем просыпаться! — сказал Коша и убрал свой пистолет в кобуру. Он шагнул внутрь купе. — Мужик, ку-ку! — И уже громко произнес в самое ухо спящему: — Приехали!

— Куда? — поинтересовался тот, не открывая глаз. И тут же шумно перевалился на другой бок, закрывая ухо фиолетовой ладонью. — Замерз я! — прошипел он в мокрую подушку. — Сам наливай, я отдохнуть хочу…

— Наливай! — очень-очень тихо вздохнул один из голых.

Абдулла взял бутылку и высосал один глоток. Закусил с хрустом. Показал бутылку Коше:

— Ты как?

— Оставь! — махнул рукой Коша. — Пошли, дальше посмотрим.

После криков и возни в вагоне стало почти тихо. Только звонко громыхали на стыках колеса.

Приложив ухо к двери своего купе, Алексей напряженно прислушивался. Бородач хотел что-то сказать, но Алексей знаком остановил его.

— Что там? — после продолжительной паузы все-таки спросила шепотом Лида.

— Кажется, они вошли туда. В то купе, где спрятан пакет.

— Ну?

— По-моему, не нашли. Точно, не нашли ничего. Двинули дальше.

— Плохо! — сказал бородач.

— Почему же плохо? — удивилась Лида.

— Если б нашли, отвязались бы от остальных! — сказал бородач. Он опять перебирал струны своей гитары. — Честное слово, братцы, надоела мне вся эта петрушка.

— Если они не нашли, значит, это должны сделать мы! — сказал Алексей.

— И как ты себе это представляешь? Как ты в коридор выйдешь? Сразу пристрелят!

Бородач скованно улыбнулся и хотел уже с силой ударить по струнам, но Алексей перехватил его руку:

— Погоди, не сейчас. Попозже. Ты их отвлечешь, а я попробую выйти!

— И как же я их отвлекать буду? — спросил бородач, ему явно надоело бояться, и он смотрел на Алексея даже с любопытством.

— Какую-нибудь блатную песенку погромче нужно! Они все укуренные, точно среагируют.

Бородач отрицательно качнул головой.

— Какую блатную-то?

— Да все, что в голову придет. Только нужно распахнуть дверь и как можно громче… В полный голос.

— В полный голос — это сколько угодно, я люблю громко спеть, для благодарной публики. Но только что петь? Какой у нас будет репертуар?

Алексей снова прикладывал ухо к двери.

— Да я же говорю, все равно… Ну, не знаю. Высоцкого… Окуджаву! Все равно!

— Когда начало концерта? — спросил бородач.

— Я скажу! — Алексей очень осторожно надавил на ручку, чуть-чуть приоткрыл дверь и выглянул в коридор. — По крайней мере не сейчас!

6

Коша стоял посреди коридора, когда дверь со стороны рабочего тамбура распахнулась и появился Мирный, из-за спины Мирного высовывалась ухмыляющаяся физиономия лысого.

Прежде чем приступить к обыскам, Мирный счел необходимым проверить, хорошо ли заперты переходные тамбуры, и провозился с замком довольно долго. Откинув ковровую дорожку, он дернул за кольцо и распахнул находящийся под вагоном ящик для белья. О существовании такого ящика мало кому известно, но у Мирного был некоторый опыт. В подобный ящик прекрасно помещался живой человек, также при необходимости в него можно было спрятать до четырех трупов. Ящик был совершенно пуст, но чтобы убедиться в этом, Мирный опустился на колени и сунул вниз голову, посветил зажженной спичкой. Поднялся, отряхнул ладони, выматерился.

В коридоре как-то слишком одинаково, каждая возле своего окна, стояли две девицы. Одна совершенно голая, другая в разорванном халате. Обе спинами. Обе спины дрожали. Это не могло не насмешить.

Зачем-то поскоблив ногтем римское золотое «два», нарисованное на двери купе, лысый приложил палец к губам, предлагая Мирному, прежде чем войти, сначала послушать. Действительно, за дверью раздавались довольно громкие голоса.

— …И поэтому глупо, глупо. Мы прямо как маленькие дети, честное слово, спрятались под одеяло и ушки заткнули… — слышался молодой мужской голос с резким украинским акцентом. — Ясно же. Ясно, нельзя так…

— А по мне, вполне можно и так, — отозвался другой молодой голос, уже почти без акцента. — Мне бы домой целым доехать. Чтобы руки и ноги в комплекте и в шкуре чтобы дырки не свистели. А на остальное мне, прости, насрать! Понял? И ты меня не стыди, не надо.

— Ну-у! — развеселым голосом гаркнул лысый, распахивая дверь. — Ты смотри, Мирный, да это же свои ребята, наши мужики. Мать твою, в комплекте!..

За мокрым стеклом купе проносились какие-то домики, мелькнула большая телескопическая антенна, зеленая треугольная кровля. Сырой воздух, струей прорываясь в узкую щель между рамами, дергал занавесь.

— Владимир! — улыбаясь, поднялся навстречу широкоплечий парень в военном кителе. Он протянул плоскую белую ладонь. — Чего ищете-то, ребята?

— Меня Сеня зовут! — пожимая эту руку, сообщил Мирный. — Ты уж извини, Володя, — он немного задержал его руку в своей и сдавил слегка, — но мы должны ваше купе обыскать. И вас тоже обыскать. — Он отшвырнул чужую ладонь, а свою вытер о матросскую робу. — Понимаешь, серьезное дело.

— Так что чемоданчики открыли… — помахивая пистолетом, сказал лысый. — А сами быстренько догола разделись. Типа в бане.

— Да вы что, мужики? Да вы что?

— Давай! — сказал лысый. — Давай, Володечка! А то я у тебя в гимнастерке дырку просверлю, там, где для ордена. — И он направил ствол своего пистолета почему-то вовсе не в грудь, а в лоб дембеля, прицелился в точку между глаз. — Давай как в бане, быстро! Или как по побудке.

Минут через пятнадцать, засунув свой пистолет в кобуру, закончив личный обыск и перекапывая очередной чемодан, лысый наткнулся на пачку писем. Он со значением посмотрел на Володю, застегивающего брюки, вытянул одно из писем и, причмокивая губами, вслух прочел:

— «Володя, здравствуйте! Вчера мне исполнилось семнадцать лет. Был дядя Вася, мама и Клава…» — Лысый глянул поверх листка на Мирного, также занятого одним из чемоданов.

— Брось! — сказал Мирный. — Времени мало.

Но лысый пожал плечами и продолжал чтение:

— «Весь вечер мы говорили о том, что в Москве путч опять, страшная скучища. Клава подарила мне оренбургский платок, он белый такой, как из снежинок, и очень мне идет. Я его накинула себе на плечи и так кружилась перед зеркалом. А мама подарила мне колечко, не очень драгоценное колечко, так себе! Но да что же я, дрянь такая, на маму ругаюсь. Колечко, в общем, ничего, с блестящим таким камешком. В чеке написано: химического происхождения изумруд. Сенька, правда, все испортил, пришел с вином, сам его выпил и обозвал меня беременной бабой. Он, сволочь, ограбил третьего дня коммерческий ларек на улице Ульянова-Ленина и вообще стал от страху какой-то невменяемый и грубый. А в общем, у нас все очень хорошо. Маринка отелилась. Ну, что же это я все про себя да про себя. Вы-то там как, в армии, милый Владимир? Как служится, как дружится? Не грозит ли вам внеплановая отправка в Чечню? Я слышала, там кошмар. Я вообще азиатов боюсь. Вчера я читала «Полюбить любимую» Ивана Петрова, роман такой. Признаюсь, даже всплакнула, а потом подумала, что вот приедете вы из армии, и мы как поженимся! Жду ответа, как соловей лета!» Кайф какой! — расслабленным ртом проговорил лысый и выпустил слюну. — Во заливает, сучка.

Мирный, ничего не сказав, бросил чемодан на пол, растоптал его лениво и перешел в следующее купе. Дембеля молча натягивали сапоги. Наслюнявив палец, лысый взял еще одно письмо.

— «Все я вру! — с чувством прочел он. — Всегда вру, хотя и не вру, конечно, а события описываю так, как их описать все-таки можно. Полуправда выходит и полуложь! Дурно мне сегодня, Владимир, ой как дурно! Помнишь, я писала тебе про день рождение, так я не всю правду написала. Даже полправды в моем письме нету. Я с полвечера ушла. Поругалась со всеми и ушла. Меня давно к себе один человек звал. Он узбек по национальности, хозяин трех кооперативных ларьков. Обещал двадцать долларов, а утром дал пятьдесят пять и еще полкоробки конфет в карманы насыпал. Приперлась в семь часов домой, губы болят, ноги нарастопырку, плачу, пьяная-пьяная! А теперь вот, беременная стала на пятом месяце».

Больше лысый ничего прочесть не успел, сильный удар в левое ухо опрокинул его на бок, а второй, более сильный удар кованого сапога лишил на мгновение сознания. Перед глазами лысого запрыгали сперва черные, а потом и белые круги, у лица замелькали чужие подметки. От удара сапога флакон в кармане его лопнул, и по купе распространился сильный запах туалетной воды от Диора. Все та же белая плоская рука сдавила его подбородок, а другая рука вынула из кармана пистолет. После чего лысого вышвырнули в коридор. Дверь закрылась, и щелкнул замок.

— У меня именной! — сказал голос с украинским акцентом, и даже из коридора можно было услышать, как он с треском вытаскивает спрятанный в щель между полками и незамеченный при обыске пистолет. — А ты, Вовчик, возьми эту штуку.

— Думаешь, полезут? — почему-то удивился Владимир.

— А кто ж их знает, какие у них планы?

Отчетливо через дверь было слышно, как они проверяют оружие.

— Гадина! — вскакивая на ноги, заорал лысый и изо всей силы ударился о дверь. — Открой сейчас… — Но пуля, выпущенная наугад, больно обожгла его пальцы на левой руке, и он сразу сник, выпустил из горла невыносимо протяжный, режущий стон и отступил.

— Что там еще? — высовываясь из соседнего купе, спросил Мирный. — Почему ты стреляешь? Делать нечего?

— Да ничего… Так, мы с ребятами пошалили немного… — осклабился лысый, дуя на свои только лишь сильно ободранные пальцы. — Говорю же, наши мужики. Мать твою… В комплекте!

7

— Буржуи! — сказал лысый, вступая в следующее купе. — Вдвоем едут!

— Я не понимаю! — навстречу ему поднялся мужчина в идеальной белой рубашке и костюмных брюках, на ногах — обувь, будто минуту назад обработанная щеткой, только пиджака нет и узел галстука немного отпущен. — Может быть, вы объясните мне…

— Объясним! — сказал лысый и болящим кулаком стукнул несильно куда-то поверх галстука, в зубы.

Мужчина аккуратно сел на полку и схватился за щеку. На женщине был строгий серый костюм, плоские туфельки на ногах. Ее светлые волосы были красиво прибраны в прическу.

— Вы нас тоже хотите обыскать? — поднимаясь, спросила она.

На своего спутника она бросила лишь один очень коротенький злой взгляд, глаза ее были спокойны.

— В общем порядке! — почему-то немножко сконфуженно сказал Мирный. — Мы бы хотели посмотреть ваши вещи…

— И личный обыск! — добавил лысый.

— Я должна буду раздеваться? — спросила женщина, поправляя свою прическу.

— Оба! — сказал лысый.

— Все равно, — согласился мужчина, потирая щеку. — Но должен вам сообщить: я, между прочим, известный писатель.

— Ой! — сказал лысый, снимая сверху желтый дорогой чемодан и ставя его на стол. — Прямо заинтриговал.

— И что пишете? — спросил Мирный.

— Публицистика! — сухо сказала женщина, она так и стояла в проходе, положив острый локоть на правую верхнюю полку. — У него и имя есть! — В голосе ее была некоторая брезгливость. — Но вы, вероятно, не читаете?

В другом конце вагона сдавленно вскрикнула женщина. Было слышно, как за перегородкой в соседнем купе с пыхтением возятся дембеля, вероятно укрепляя дверь. Мирный тупо смотрел на красивые загорелые ноги в дорогих туфельках.

— Обязательно прочту, — сказал он. — Но чуть позже. Хорошо? — Он перевел взгляд с ног на лицо женщины. — Я прочту, а вы мне скажите: где лежит пакет?

— Увы! — женщина дернула плечом и сняла локоть с полки. — Ничем и никак не могу вам помочь.

Из чемодана на пол выпала электробритва, от удара отскочил и запрыгал под ногами прозрачный колпачок. Мужчина оставил свою щеку, протянул руку, взял очки, протер их, надел, сквозь стекла посмотрел снизу вверх на Мирного и вдруг крикнул:

— Убирайтесь!

— Жить надоело? — спросил Мирный и погрозил ему пистолетом. — Сиди тихо, писатель. Снимай рубашку.

— А вы сама тоже, наверное, писательница? — вываливая разом из чемодана все на пол, ухмыльнулся лысый.

— Пишу!

— Статейки?

— Уголовная хроника.

— Во как!

— Нет!.. — закрывая лицо руками, сказал плаксиво мужчина. — Я не могу!.. Не могу… — Он раскачивался, сидя на месте. — Не могу!..

— Надо снять рубашку… и штаны… — повторил Мирный. — Писатель… Ку-ку! — и он пошевелил волосы на его голове стволом пистолета. — Давай быстренько, времени в обрез, как у зубного врача. Сделал дело и свободен. Давай, давай…

— Но мы же интеллигентные люди? — На Мирного смотрели сквозь стекла очков заплаканные, полные отчаяния глаза. — Мы же интеллигентные…

— Интеллигентные! Да! — согласился Мирный. — Штаны, говорю, снимай.

— А вы убийства освещаете? — спросил лысый. — Ну такие… — он разинул зачем-то рот и скривил рожу, — страшные… Загадочные…

— Освещаю!

— А он потом детективчики строчит, да? Про майора Пронина и про его собаку Джульбарса?

Женщина смотрела пристально на ствол пистолета и, когда ствол, смотрящий на ее туфлю, медленно пополз вверх по ноге и дошел до края юбки, решительно взялась за ткань и обеими руками, растопырив тонкие красивые пальцы, медленно задрала ее.

— Вас это интересует?

В другом конце вагона раздавались истошные крики и удары, что-то сыпалось под звон колес и громко раскатывалось по полу.

— Эй! — сказал лысый, и рука его метнулась к кобуре.

8

В раскрытой двери купе стоял проводник. Плешивый, заспанный, он моргал мутными голубыми глазами, и слюнявые губы его шевелились. Рот проводника расплылся в багровый мягкий овал, глаза округлились. Лысый хотел уже выстрелить, но Мирный сделал знак, мол, не надо.

Проводник поправил обеими руками свою синюю мятую форму, можно было подумать, что он даже не понял грозящей опасности, и, потерев большим темным пальцем смешную бородавку у себя на носу, сказал:

— Чай пить будете?

— Жорж, ты будешь пить чай? — спросила журналистка, искривив губы в улыбке.

Писатель отрицательно покачал головой.

— Два стаканчика, будьте любезны! — сказал Мирный. — Или три? — он посмотрел на лысого.

— Нет! Руки заняты.

— Тогда два!

— То-то-ва-ри-щ!.. — прошептал писатель. — По-мо-ги-те!..

Но проводник уже исчез, двинувшись дальше по вагону.

— Сопля, — сказал Мирный и дал понюхать писателю ствол своего пистолета. — Детективы. Дерьмо, а с такой бабой живет.

— А он что? — спросил лысый. — В смысле проводник?

— Он больной человек, — объяснил Мирный. — Ничего не видит, кроме светофоров, чая и постельного белья. Он даже не вспомнит ничего… Мы уже с ним работали. Алкоголик. Его показания ничего не стоят.

Проводник двигался по вагону, и действительно, ни в его походке, ни в выражении его лица не было ничего нового, необычного. Проводник просто разносил в положенное время чай. Дверь купе была чуть приоткрыта, и Алексей увидел проводника, наверное, минуты за три до того, как тот оказался перед ним.

— Вы можете связаться с начальником поезда? — шепотом спросил он.

— Пока нет! — почти беззвучно шевельнулись синеватые губы, и громко, на весь вагон, проводник продекламировал свое: — Чаю не желаете?

— Три стакана, пожалуйста! — так же громко отозвался Алексей.

Проводник кивнул. Он вовсе не был идиотом.

9

Долгое движение, которым Мирный поправил свою матросскую робу, все же выдало небольшое беспокойство. Время уходило и уходило, шансы на то, что пакет с героином все-таки будет найден, с каждой ушедшей минутой падали, и было совершенно понятно: если не удастся найти, то спросят с него. Не нашел — возмести. Если бы не травка, при подобном раскладе Мирный уже давно и без всякого смысла перекалечил бы своим тяжелым кулаком несколько человек, такое уже случалось. Но травка была хорошая, азиатская, крепенькая — она делала его почти добродушным.

Голая Маргарита все еще стояла у окна. Вид ее насмешил Мирного.

— Иди в купе! — сказал он.

Маргарита присела и осоловелыми глазами уставилась на Мирного.

— В купе! — Мирный растворил дверь и как мог вежливо попросил: — Извините, я к вам барышню подселю. А то замерзла в коридоре, бедняжка.

— Я не против! — приподнимаясь со своей полки, сказал Петр Петрович. Он протянул руку несчастной Маргарите и, втянув девушку внутрь купе, притворил дверь.

Когда дверь защелкнулась, Мирный сделал несколько шагов вдоль вагона, заглянул в другое купе и заулыбался. Тыча друг друга острыми голыми локтями и судорожно озираясь, командированные, будто наперегонки, застегивали брюки. Один из них, с третьего раза наконец застегнув ремень, возбужденно постукал ребром ладони о полумягкий коричневый край верхней полки, отчего пьяный, так и не разлепляя глаз, охнул во сне и тяжело повернулся на другой бок.

Если бы Мирный не отвернулся, он увидел бы то, что искал. Перевалившись на другой бок, пьяный перевернул мокрую от слюны и пота подушку. И из-под подушки выскользнул туго набитый целлофановый пакет.

В коридоре снова раздался истерический женский визг, колеса со звоном перешагнули прогнившую шпалу, и звука, с которым пакет шлепнулся на пол, никто не уловил. Возбужденные командированные, шепотом на ухо друг другу жалуясь, даже не заметили маленького происшествия.

— Сеня, а почему ты этого не обыскал? Он с ними вместе ехал? — спросил Коша, останавливаясь рядом и указывая на закрытую дверь, за которой находился теперь Петр Петрович. — По-моему, нужно дядю еще раз как следует тряхнуть.

— Не нужно.

— Что так? Есть причина?

— У него на пиджаке лилия! — негромко сказал Мирный. — Ты про лилию слышал?

— Правильно! — сказал Коша. — Если лилия, конечно, не надо. Не будем его допрашивать.

Он отвернулся, чтобы Мирный не заметил изменившееся выражение его лица. Никто в банде и не подозревал, что он, Коша, в течение нескольких месяцев тоже был обладателем загадочной серебряной лилии. Он получил брошку по почте через неделю после налета на коммерческий ларек. К брошке прилагалась записка. В записке было сказано, что этот сувенир полагается ему в уплату за блестяще проведенную акцию.

На следующий день после получения Коша опробовал лилию. Выбранную в ювелирном магазине цепочку ему не отдали, он набрал указанный в записке телефонный номер, продиктовал положенные цифры и не без удовольствия наблюдал, как был разгромлен магазин. Следующую попытку он сделал на совсем малую сумму и спокойно получил две бесплатные бутылки коньяка. Коша пользовался брошкой с крайней осторожностью, никто в банде не должен был знать о лилии. Ему нравились не столько даровые приобретения (при надобности он мог то же самое взять просто так или при помощи оружия), ему нравилась загадочная сущность маленького серебряного цветочка, его безотказность.

Но, к несчастью, во время пьяной драки, свалившись в Москву-реку, он вместе с кожаной курткой потерял и брошь. Теперь Коша готов был заплатить любую цену, только бы снова сделаться тайным обладателем серебряной эмблемы.

На удивление быстро и легко вагон был обеспечен горячим чаем. Вода в титане закипела, проводник заварил чай, разлил его по стаканам и отнес всем желающим. Все те, кто уже подверглись обработке и обыску, били зубами в горячие края стаканов. Не в состоянии сделать ни одного глотка, они проливали кипяток себе на колени и на руки, почему-то от этого успокаиваясь. Те же, до кого бандиты еще не дошли, пили чай в неприятном ожидании. Отказались только дембеля, так и не пожелавшие открыть свое купе.

— Теперь пора! — сказал Алексей, повернувшись к Борису. — Засекай время. Я выйду за проводником, когда он пойдет собирать пустые стаканы. Нужно устроить шум через две-три минуты после того, как я выйду. Сделаешь?

Бородач кивнул. Лида ничего не сказала, она только прикусила губу, стараясь не выдать своего волнения. На весь вагон разносились голоса запертых в своем купе дембелей.

— Они перекрыли оба тамбура, — звучал голос Владимира за дверью. — Проход по поезду закрыт. Должны же на это обратить внимание.

— Не обязательно… — возражал другой солдат. — Кому это надо? Перегон трехчасовой, мало ли, дверь заклинило, можно подождать до станции.

— А если они нас из автомата через дверь порубят?

— Ты думаешь, у них есть автомат?

— Может оказаться.

— Будем стрелять с этой стороны. Чтобы нас порубить из автомата, нужно встать напротив, сбоку не выйдет, будем стрелять, чтобы не встали…

— А если через стенку?

— Да тише ты!..

10

Когда в проеме раскрытой двери опять появилась человеческая фигура, командированные, как один, замерли и повернули напряженные лица. Но это был всего лишь проводник. Мятая фуражка плотно надвинута на голову, потертая кокарда поблескивает, так же как и стаканы на дрожащем в его руках казенном подносе.

— Чай пить будете? — бесцветным голосом спросил проводник, слепо всматриваясь вовнутрь купе.

Один из командированных даже рот беззвучно раскрыл, когда из-за спины проводника возник Алексей. Приложив палец к губам, Алексей тихо присел на нижнюю полку так, чтобы его нельзя было увидеть из коридора.

— Нет, какой чай, вы с ума сошли? — Обитатели купе с неприязнью косились на незваного гостя.

— Сережа, а почему не попить чайку? — возразил вдруг один из командированных, затягивая ремень. — Все же обошлось… по-моему?

— Конечно… Обошлось! А он горячий? — Белая рука с коротко подстриженными ногтями потянулась к подносу и, посреди движения вдруг испугавшись, нырнула обратно, куда-то за спину. — Да, собственно, какая разница… — Он укоризненно посмотрел на Алексея, все еще прикладывающего палец к губам. — Чай — это хорошо! — Голос окреп. — Чай — это очень хорошо! Чай — это что-то совсем нормальное.

Проводник вошел и поставил поднос на дрожащий столик. Один за другим снял с подноса четыре стакана. Положил рядом со стаканами сахар.

Пакет лежал на полу рядом с неуклюжим ботинком проводника. Через целлофан можно было разглядеть зеленую долларовую бумажку.

«Бывает же! Россия-матушка, только здесь такое возможно, бардак! — усмехнулся про себя Алексей. — Бандиты по всему вагону людей убивают, а предмет поиска тут, на полу, просто валяется, посредине купе! Отдать им пакет? Но если я его отдам, то скорее всего в награду меня же и пристрелят! Спрятать? Эти дураки точно проболтаются, — он покосился на командированных. — Нужно его уничтожить как-то!»

— А что это у вас? — сказал проводник. Он наклонился и поднял пакет. — Безобразничаете, граждане!

«Чего ты так орешь?.. — подумал Алексей. — Действительно блаженный какой-то. Олигофрен!»

Вероятно, бандиты обратили бы внимание на происходящее в купе у командированных, но как раз в этот момент на весь вагон грянула гитара. Борис вложил в первые аккорды всю силу, которую имел.

— Это не мое! — прошептал, в ужасе пятясь, один из командированных. — Не мое!

— Разрешите! — попросил Алексей и взял пакет.

— Ваш? — спросил проводник.

— Мой! — Алексей ловко надорвал целлофан, вытянул толстую пачку долларовых купюр и сунул их себе в карман.

Из надорванного пакета посыпался белый порошок. Алексей потер его между пальцами.

— Нас всех убьют, граждане, если найдут это! — сказал он и повернулся к проводнику: — Сможете вы это выбросить из вагона?

— Деньги тоже выбросить? — постным голосом спросил проводник.

— С деньгами я, пожалуй, рискну! Деньги без упаковки сами по себе ничего не значат! Так вы возьметесь?

Проводник покивал. Он взял пакет, положил на чайный поднос и прикрыл его салфеткой.

— Сережа, Сергей Николаевич, — почему-то прикрывая спиной вход, прошептал первый командированный. — По-моему, это то, что они ищут. — Он нервно повел шеей и вылупил глаза. — Слышишь, Сережа, песни поют?

— Верно, Дима, оно, — согласился второй командированный.

— Может быть, отдать бандитам эти наркотики? — вялым шепотом предложил первый командированный. — Может быть, они…

Но он осекся под взглядом Алексея. Замолчал, сконфуженно отвернулся и сделал вид, что разглядывает пустую водочную бутылку, поставленную под стол.

— Но если пронесет, — совсем уже тихим шепотом сказал второй командированный, — то сколько это будет на человека? Если поровну разделить?..

— Хотите все? — Алексей сделал вид, что вынимает из кармана пачку купюр.

— Нет! Нет! Ничего не нужно! — командированный попятился, опустился на полку и закрыл лицо дрожащими руками. — Как-нибудь и на зарплату… На зарплату проживем!

Проводник зачем-то снова покивал, при этом постное его лицо оставалось совершенно спокойным. Он вышел из купе, никем не остановленный, прошел до конца вагона, причем в одном месте пришлось просто протискиваться между двумя бандитами, и остановился возле двери в туалет.

Туалет оказался плотно занят. Выдавленное на алюминиевом кружке «ЗАНЯТО» красноречиво указывало на это. Проводник мог бы воспользоваться своей отмычкой, но воздержался. Он подождал, пока туалет освободят.

Зяма, уже второй день страдающий поносом после отравления нечистым самогоном, застрял надолго. Когда бандит все-таки вышел и по-доброму щелкнул проводника пальцем по носу, тот не расстроился, шагнул в кабинку и, даже не запираясь изнутри, разорвал тугой целлофановый пакетик. Белый сухой порошок посыпался в железную воронку унитаза, потом уродливый мозолистый ботинок с силой надавил на рифленую грязную педаль.

11

— Смотреть на них не могу! Сволочи! — сказал Мирный, поднимая окно в коридоре. Ветер налетел в лицо. Тепловоз гуднул. — Можно ведь по-другому, интеллигентно?.. — Лицо Мирного приятно обдало прохладой и влагой. — Сволочи!..

— Интересно, чего это он так разошелся? — спросил лысый, замерший рядом с Мирным.

Гитарный перебор, налагаясь на звон колес, звучал все громче и громче. В противоположном конце вагона Абдулла занялся очередной женщиной. Послышался истошный визг, грохот, и вдруг поперек кошмарного шума приятный голос запел:

— Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу! — Это был хорошо поставленный, но уже порченый, прокуренный голос. — Уехал сам, уехал сам, не по этапу!

— Слышь? Поет, — сказал лысый. — Музыка!

Коша поднес опять ствол пистолета к своим губам и пытался тихонечко свистнуть.

— Прямо филармония!

Борис намеренно искажал слова песни:

— Быть может, кто-то скажет: «Зря! Как так решиться?! Ведь там сплошные лагеря, а в них убийцы. — Он повысил голос. — А в них убийцы!»

Мирный развернулся в сторону песни. Он увидел, что дверь в купе распахнута. На нижней полке сидел бородач в штормовке и, низко склоняясь к своей гитаре, пел:

— Мой друг поедет сам собой — с него довольно, с него довольно! Его не будет бить конвой! Он добровольно! Он добровольно!

Напротив бородача неподвижно сидела Лида. Алексея в купе не было, но, вероятно запутавшись в обилии пассажиров, бандиты не обратили на это внимания.

— А что за песня? Что за песня?… — пытаясь заглянуть Мирному снизу в лицо, заискивающе спрашивал лысый. Он тоже накурился и плохо соображал. — На блатную похожа… Но не блатная!..

Мирный с раздражением оттолкнул его. Лысый не удержался на ногах и полетел на пол. Даже падая, обезумевший от травки бандит не потерял своей идиотской улыбки.

— Любопытный какой у нас концерт? — сказал Коша, заглядывая в купе. — Ты сумасшедший, наверно?

— Не порть! — сказал в ухо ему Мирный, подойдя сзади. — Не порть. Пусть допоет. Хорошая песня!

— Ну пусть…

Ствол пистолета опять оказался у губ, и, вполне в ритме гитары, Коше удалось насвистеть несколько музыкальных фраз. Рука Мирного почему-то сильно сдавила плечо Коши. В другом конце коридора опять истошно закричала женщина.

— Сволочь ты! — вдруг переставая играть, сказал Борис. Он поднял голову и посмотрел своими голубыми глазами в глаза Мирному. — Мерзавец и убийца!

Пуля, выпущенная почти в упор, отшвырнула гитариста к стене, от запаха выстрела заложило ноздри, а от звука — уши, но можно было услышать, как с опозданием лопнула струна на свалившейся в проход гитаре.

Лицо Бориса побледнело, но он нашел в себе силы на шепот.

— Как и было сказано! — прохрипел негромко он. — Сволочь и убийца!

— А скажите мне, чего ради он такой у нас шум устроил? — спросил Коша, оборачиваясь к девушке. — Похоже, он заинтересовать хотел. Я вот только не соображу, чего ради?

Лида сильно побледнела и сжала зубы. Ее била дрожь. Бородач все еще пытался приподняться и крикнуть, но крика не выходило. Изо рта Бориса текла кровь.

— Заткни ему глотку! — попросил Мирный.

Взяв свой пистолет обеими руками, Коша отступил немного и три раза выстрелил в уже размякшее, брызжущее кровью тело, в мятую штормовку, в черную задранную бороду. На этот раз от грохота уши заложило надолго. Когда барабанные перепонки немножко пришли в норму, Мирный сказал грустно:

— Готов! — Он склонился к застывшему в нелепой позе гитаристу. — Испортил песню, дурак!

Дверь в купе со скрежетом двинулась в пазах и встала на место. Лида кинулась к распростертому телу. Пачкаясь в крови, повернула его, припала ухом к груди. Ясно услышала биение чужого сердца.

— Жив он… — сквозь слезы очень-очень тихо прошептала она. — Врача нужно!

12

Услышать сквозь лязг колес и звон гитары шум спускаемой в туалете воды было почти невозможно, но Сергей Николаевич, замерший между полок посредине своего купе, так хотел услышать, что услышал дважды. Сперва воду спустил аккуратный Зяма, а затем проводник.

— Сережа! — прошептал командированный. — Сережа, он спустил наши наркотики в туалет!..

— Какой черт наши?! — Сергей Николаевич уперся подбородком в дрожащий край верхней полки и заглянул в помятое лицо пьяного. — Здесь у него, под подушкой, пакетик лежал… Помнишь, молодой перед станцией заходил?

Второй командированный покивал. Потом присел на свое место внизу, сжал голову руками и простонал так же тихо:

— Это невозможно выдержать… Дрянь какая… Дрянь…

— Кто это дрянь? — спросил Алексей. — Хотя дрянь, конечно… Иначе не скажешь.

— Мы дрянь! — признался командированный. — Я дрянь! Нельзя же так…

— А что, умереть? — спросил Сергей Николаевич.

Он сильно тряхнул спящего за плечо, потом взял его холодными пальцами за нос и повернул. Пьяный застонал и не проснулся.

— Все проспал. Ты смотри, все проспал… Ничего не заметил. А проснется — пойдет опохмеляться. — Он опять повернул опухший нос пьяного, и тот замычал, открыл на мгновение глаза. — Больно? — спросил Сергей Николаевич.

— Пусти!.. Пусти!.. Больно!..

Мимо в проеме раскрытой двери мелькнул силуэт Зямы, он даже не заглянул. Поезд раскачивало, и неосторожно Зяма ударил локтем в следующую закрытую дверь.

Грохнул выстрел. Посыпалось стекло. Пуля, выпущенная напуганным солдатом, вероятно все это время стоящим перед зеркальной дверью с поднятым оружием, отрикошетила с визгом от поручня и вошла в деревянную панель.

За толстым стеклом под загибающимся краем занавески мелькали какие-то домики, поезд промахнул переезд. Машины за шлагбаумом. Маленький светофор. Зяма осторожно, кончиком пальца потрогал то место, куда вошла пуля. Дерево вокруг дырки было горячим.

Музыки больше не было, но зато женский голос причитал безумно в одном из купе:

— Что я ему скажу? Что я ему скажу? Он меня выгонит… Он скажет, я сама отдалась… Он скажет, ты сама этого хотела… Он скажет, ты сама этого хочешь… Он скажет, ты всегда этого хочешь… Он скажет, что ребеночек может получиться… Он скажет, иди, делай, дура, аборт! Он скажет, и я пойду, дура, делать аборт… Что я ему скажу… Он меня выгонит…

Переезд остался позади, и за окнами изгибалось зеленой темной волной до горизонта то ли болото, то ли гиблое поле. Зяма понюхал собственный палец. Палец имел отчетливый запах пороха.

— Автомат бы, — сказал Зяма, посмотрев на улыбающуюся рожу Абдуллы. — Порубили бы переборку!

— Да ну, автомат… — Щербатый рот Абдуллы зачем-то растянулся до ушей. — Тебе интересно? А мне неинтересно. Зачем убивать, дело надо делать. Дело!

13

Маргарита, до этой минуты плотно прижимавшая колени к голой груди, от звука выстрела почему-то выпрямилась и села на полке ровно. Она щелкнула зубами и спросила, посмотрев сквозь муть на Петра Петровича:

— Все?

— По-моему, еще нет… — Петр Петрович осторожно собирал арбузные корки в целлофановый пакет. — Потерпите еще немножко. — Он осмотрел одну из корок, как можно было осмотреть порванную, но ценную книгу, и присоединил ее к остальным. — И, прошу вас, оденьтесь наконец.

Под столом возле ноги девушки было черное, уже сухое пятно крови. Заметив пятно, Маргарита дернулась, опять щелкнула зубами и потянулась к своему чемодану.

— Это не мое! — вынимая из чемодана чужую блузку и вдруг осознав это, сказала она.

— Мне кажется, не будет беды, если вы возьмете эти вещи, — сказав Петр Петрович. — Я уверен, хозяйка не обидится на вас. Беру ответственность на себя.

— А почему? — Перебирая чужие женские вещи, спросила Маргарита вдруг, припомнив что-то. — Почему они вас-то не тронули? — Она надела бюстгальтер и застегнула его на спине, не отводя глаз от этого полного, не в меру спокойного лица. — Вы кто?

— Интересный вопрос. — Лишь на одно мгновение глаза попутчика стали ледяными и твердыми. — Но ответ, увы, банален… — Глаза опять были прежними, Петр Петрович ни на миг не терял улыбки. — Я просто человек, который их не испугался…

— Зато они вас испугались, — зло сказала Маргарита. Она быстро застегивала на себе вынутую из чемодана шелковую кофточку. — Почему они вас не тронули?

— Это другой вопрос.

— Конечно, другой… Так почему же?

Петр Петрович наклонился и ловил ускользающую под стол арбузную корку, он выглядел немножко смешным, и Маргарита вдруг подумала, что он тоже смертельно испуган. Она подумала, что ни один нормальный человек не станет сейчас собирать арбузные корки в целлофановый пакет, что налицо явные признаки истерики, и на этом успокоилась.

— Извините! — сказала она. — Я дура! Задаю дурацкие вопросы… — Она застегнула последнюю пуговичку под горлом, и стянутый узкий ворот сдавил шею. — Извините, а у вас нет ничего спиртного? Я бы выпила сейчас!

— Увы! — Петр Петрович развел руками, — Я бы тоже выпил сейчас!

Прислушиваясь к истеричному женскому причитанию, то затихающему в коридоре за дверью, то начинающемуся вновь, Маргарита поняла, что теперь главное — не высовываться, и тоже попробовала улыбнуться.

— Корки-то вы зачем?.. — спросила она.

— Не знаю, видимо, душа просит порядка.

14

В тот момент, когда очередная женщина, над которой издевался укуренный Абдулла, зашлась в невыносимо громких горловых рыданиях, Алексей, показав командированным кулак, прошептал:

— Закройте за мной, — и осторожно выскользнул в коридор.

Он правильно угадал нужный момент. Проводник с подносом в руках как раз стоял возле своего рабочего купе. В паузах между женскими воплями можно было уловить, как стаканы мелко звенят.

— Извините! — не скрываясь, крикнул Алексей. — Можно мне еще стаканчик взять?

Он рассчитывал, что в общей суматохе бандиты не разглядят, из какой двери он вышел. Он не без основания опасался, что если за командированных еще раз возьмутся, те сразу со слезами на глазах расскажут все. Изображая пьяного, он бегом кинулся по коридору в сторону проводника, и тут же за спиной раздалось грозное:

— Стоять! — и щелкнул затвор.

— Да я чаю… Чаю… Стакан… В туалет я! Писать хочу! — Алексей повернулся и оказался лицом к лицу с ухмыляющимся Зямой. Ствол пистолета медленно опустился.

— Ладно! — ощерился Зяма. — Пойди пописай! Я разрешаю!

Когда Алексей вышел из туалета, проводник уже избавился от своего подноса со стаканами и отпирал второе служебное купе.

— Посиди здесь пока… Обалдуй! — бубнил он. — Я тебе сюда чаю принесу. Посиди!..

В мутной голове Зямы что-то щелкнуло, и он было хотел последовать за Алексеем, но за одной из закрытых дверей, судя по звуку, с багажной полки свалился чемодан. Зяма подскочил.

— Вы не имеете права! — закричал мужчина.

Зяма распахнул двери, и тело, выброшенное огромным кулаком Мирного, вылетело прямо на него.

— Займись… — попросил Мирный, показывая все еще сжатым кулаком внутрь купе. — Дурак совсем какой-то!..

Начисто позабыв про Алексея, Зяма сунулся в купе.

— Морду бить будем? — спросил он.

— Не нужно! Вы не имеете права меня бить… — послышалось в ответ. — Не надо, прошу вас!

— Надо! — сказал Зяма. Дверь затворилась, но даже сквозь стенку купе было слышно, как его ободранный, крепко сжатый кулак наехал на выпяченную в страхе дрожащую челюсть. — Где пакет спрятал? Скажи, а? Где? — Под ударом ботинка отчетливо хрустнуло ребро. Зяма повторил удар ногой. Новый хруст. — Скажешь?

— Я… я не знаю! — задохнулся от боли мужской голос. — Не зна… Не бейте меня!

— Ну, ты чего, чувак? — склоняясь к поверженному и рассматривая его своими вылезающими из орбит безумными глазами, ласково спросил Зяма. — Чайку хочешь?

— Я ничего, я так, вы, конечно, имеете право, имеете…

— Заткнись, — попросил Зяма. — Ну, чего испугался? Что тебе плохого сделали?

— Да, я заткнусь, заткнусь, — согласился тот, отплевывая кровь. — Молчу… Ничего не сделали!..

Зяма поставил коричневый модный ботинок ему на грудь, на белую рубашку инженера, и в позе победителя поднял голову. Лицо Зямы морщилось, он уже чувствовал новые спазмы в желудке.

15

После стрельнутого гитариста на душе Мирного было грустно. Дело было даже и не в гитаристе, пожалуй, а в самой песенке. Репертуар на зоне узкий, привычный, но пахан, когда-то пригревший Сеню на Колыме, пел именно эту песню. Пахана того зверски замочили, и за все прошедшие годы как-то больше не встречал он этой мелодии и от воспоминания размяк, а может быть, просто обкурился.

— Нашли что-то? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Время наше кончилось. Нашли?

Абдулла отрицательно покачал головой. Мирный посмотрел на лысого, тот также покачал головой и отвел глаза.

— Финита! — доставая часы и вглядываясь в блестящий циферблат, сказал Коша, он оторвал глаза от стрелок и указал в сторону служебного купе. — Тут один фраер по коридору бегает, — сказал он. — Если его только пощупать?

— Дайте!.. Дайте мне его! — подпрыгивая на месте, закричал Абдулла. — Дайте, я из него кишки вытащу…

— Заткнись! — попросил Мирный и, прошлепав тяжело по вагону, отпихнул проводника и заглянул в служебное купе. Плюнул. — Опять бабы.

— Дай мне ее, дай мне ее! — подскакивая, попросил Абдулла. — Я ее всю наизнанку выверну…

— Что, очень хочется? — поинтересовался Мирный.

— Ага, — ошалело посмотрел на него Абдулла. — Хочется!

— Ну так и перехочется, — бросил через плечо Мирный и закрыл за собой дверь.

Алексей лежал на полке лицом к стене. Длинные чистые волосы его были разбросаны в беспорядке, и он действительно напоминал девушку. Когда дверь закрылась, он повернулся на полке и присел, притворяться пьяным не было больше нужды.

— Мучить будете? — спросил он с интонацией застенчивого картежника, неожиданно снявшего банк.

Возвышаясь в узком купе прямо над мальчишкой, Мирный смотрел с явным сомнением.

— А ты что, не боишься совсем? — поинтересовался он.

— Боюсь. — Светловолосый и худенький, с острым бледным личиком, более женским, чем мужским, с несоразмерно большими руками, в каком-то измятом костюме, Алексей сидел напротив бандита, ехидно заглядывая снизу вверх в его глаза.

«Если он начнет меня раздевать, — думал Алексей, и мысль его была почти спокойной, холодной, — то сразу конец. Увидит деньги, и — конец! Если взбесится, ударит, выстрелит, то, может, и пронесет меня! Он не один год на зоне отмотал, у него реакция на педераста специфическая! Если задену эту струнку, не станет он меня лапать!»

— Конечно, боюсь, — сказал он. — Если потребуешь, ботинки твои лизать буду. А раздеться, может быть, так пожалуйста! А то, может, и ты разденешься?

— Зачем это? — не понял Мирный.

— А так… Для кайфа!

— Ну, ты наглый! — протянул удивленно Мирный.

— Не знаю, я про себя так раньше не думал.

В вагоне было довольно тихо, было слышно, как прошел мимо двери сумасшедший проводник, и вдруг поезд качнуло. Вероятно, поздно среагировав на светофор, машинист начал экстренное торможение.

От толчка Мирный не удержался на ногах и повалился на полку прямо в объятия Алексея. Громко прозвенел гудок. Мирный даже не почувствовал, как худенькие пальцы отвели матросскую робу и взялись за рукоятку оружия.

Поезд не остановился. Теперь он снова разгонялся. Вероятно, опять горел зеленый на светофоре.

Пистолет тяжело подпрыгнул, как на куске резины, в полудетской выгибающейся ладошке.

— Хорошая машинка! — сказал Алексей, упирая ствол в матросскую робу.

— Хорошая! — согласился Мирный.

Он, как завороженный, смотрел на парнишку, не в силах справиться с поднимающейся внутри черной тягучей тоской.

— Ты из этого ствола гитариста убил?

— Нет, не я… — сказал Мирный. — И не из этого!..

— Тогда ладно, а то я думал, ты совсем зверь. — Ствол все сильнее и сильнее упирался Сене под ребра. — Ты ведь старшой у них?

— Может, я и зверь, — испуганно согласился Мирный. — Не знаю, не думал!..

— Наркотики ищете?

— Пакетик с героином, — сказал Мирный. — И деньги… — зашептал он испуганно. — Ты чего?.. Оставь! Брось!..

Алексей чуть отодвинулся, отнимая ствол от груди бандита и направляя его Мирному между глаз.

— Раздевайся! — сказал он почти сладким шепотом.

— Зачем?

— Глупые вопросы задаешь, начальник… — Ствол пистолета не дрожал в маленькой руке. Черная дырочка смотрела Мирному в лоб. — А вообще я тебе скажу зачем. Для подобия. В природе много подобия…

— Ты умный, что ли, студент? — спросил Мирный и посмотрел с надеждой на закрытую дверь.

— Студент, студент, не сомневайся. Давай! Делай что велено…

— У тебя пакет? — стягивая через голову робу, спросил Мирный.

— Нет у меня пакета, — сказал Алексей. — И где он, я тоже не знаю. Давай-давай, побыстрее, не задерживай…

Когда Мирный разделся догола и опять сел на свое место, мальчишка сказал:

— Вот теперь и познакомиться можно. Меня Алеша зовут. И ты зря подумал, я не голубой! Мне девочки нравятся!

«Если я сейчас пристрелю эту падаль, — спокойно соображал он, — меня просто изрешетят. Ничего не поможет. Взять его в заложники? Не тот случай, им терять уже нечего. Нужно как-то иначе».

— А меня Сеня зовут, — плохо сознавая, что происходит, пробубнил Мирный.

— Слушай, Сеня, а ты, по-моему, пистолета боишься, — сказал Алексей. — Слушай, Сеня, а если мы так поступим — я тебя отсюда выпущу в коридор и запрусь изнутри, а ты воздержишься и дверь ломать снаружи не будешь?

Мирный качнул головой в знак согласия. От близости заряженного ствола он действительно чувствовал себя крайне неуютно.

— А для верности, Сеня, — сказал Алексей, — я вот эту интимную деталь твоего туалета у себя оставлю! — Свободной рукой он подхватил с пола сброшенные трусы Мирного. — Так что давай одевайся! Не тяни!

Неуклюже пригибаясь, бандит оделся.

«Одно из двух, — соображал Алексей. — Либо он разъярится окончательно и взломает дверь, либо проглотит. Все зависит, к сожалению, от порядков той зоны, на которой он последние годы проживал. К сожалению, я их точно не знаю. В любом случае можно будет стрелять через дверь!»

— Оказался мальчик! — сказал за дверью голос Абдуллы. — Сеня, — голос Абдуллы сделался гадостным и слащавым, — как мальчик?

— Думаешь, любовь у них? — спросил лысый.

— Чужой интим — это святое! Вряд ли пакетик у него! — сказал Коша. — Вот я бы хотел понять, куда делся наш любимый проводник. А ты чего такой перекошенный? — спросил он у Зямы, непроизвольно хватающегося за живот. — Тошнит тебя?

— Не, я трупа не боюсь… Поносит после самогона. Дрянь самогон, гнилой. Вчера пили.

— Пойди в сортир! — оскалился лысый.

— Нет, — сказал Коша. — Придется тебе в штанишки делать на ходу. На сортир времени больше нет. Да что же он так долго! — Коша легонечко постучал в закрытую дверь: — Мирный, не тяни. Время кончилось!

Алексей глянул на дверь и поправил свои длинные волосы. Тоненькая рука не дрожала, а глаза из-под волос смотрели спокойно и ехидно.

— Боишься, Сеня? — спросил он.

— Боюсь! — тихо пробубнил Мирный.

— Трус ты, Сеня, трус, вынужден с тобой согласиться, но таким уж ты родился, ничего не поделаешь.

Мирный не шевельнулся, он тупо сидел, выпятив нижнюю губу, и остекленевшими глазами смотрел на Алешу.

— Что там у тебя? — послышался из-за двери голос Коши.

— Уйди! — громко и отчужденно сказал через дверь Мирный. — Уйди, пока не выстрелил.

16

В вагоне заметно потемнело. Опять начался дождь, и движущееся пространство медленно заволакивало водяными потоками. Поезд заметно сбросил скорость. Опять мелькнул мимо маленький светофор, и мокрые машины блестели за полосатой чертой шлагбаума.

— Последний перегон, сматываться надо, — шепнул Абдулла прямо в ухо Зямы. — Накроют, как зайчиков!

— Посмотри, где там наш проводник? — сказал Коша одному из бритых и указал в конец коридора. — Быстро!

Теперь поезд тащился уже совсем медленно, не больше двадцати километров в час. За текущей по стеклам водой пейзаж почти останавливался.

— Он куда-то исчез! — закричал со стороны тамбура лысый. — Нету здесь!

— Наш, наш… — Хватаясь за живот, Зяма почти приседал. — Он же сумасшедший.

— Думаешь?

— А ты видел, он чай носил, когда мы по купе шмонали. Ясно — псих со справкой.

— А теперь этот псих открыл своим ключом тамбур и ушел, — сказал Коша. — Наверное, за заваркой.

— Сейчас заварят нам чифирчику! — сказал Абдулла. — Горяченького!

— Точно! — согласился Коша. — С лимоном!

— Что случилось? — спросил Мирный. Он вышел из купе, застегивая ремень. — Нашли что-то?

— Проводник исчез, — ответил Коша. — Ни хрена не нашли. И не возьмем уже.

— Почему?

— А время кончилось! Нету у нас больше времени.

Лысый почему-то знаками из другого конца коридора просил подойти.

— Пойду посмотрю, — сказал Коша. Через минуту он вернулся. — Тамбур по ходу с той стороны закрыт. Против хода, думаю, тоже. Брать будут. — Он улыбнулся, проверил свой пистолет и зачем-то опять посмотрел на часы. — Сейчас приедем. Думаю, искать больше не стоит! — Весело покосился на Зяму и прибавил: — Немножечко еще потерпи. Сейчас нам дадут просраться.

— Плохо, — сказал Мирный. — Они, наверное, группу сюда пригонят.

— Полк!

— А ты думал? Сейчас оцепят и передушат, как цыплят.

— Как это отцепят, у нас же не последний вагон?!

— Не отцепят, а оцепят, понял? Обработают, как между тонкими листами фанеры.

— Как? — почему-то наморщив лоб и растерев его до красноты кулаком, спросил Мирный. — Как обработают?

Убрав под пуговицу свои часы и проверяя запасную обойму, Коша объяснил:

— Знаешь, в Москве на Кирпичном король один был, мужик без рук, так он ногами долбил. В ментовке убили, потому что отстреливаться не умел, только драться и убегать. Положили меж двумя листами фанеры и — сапогами, и — сапогами!.. Даже рук выкручивать не стали, потому что рук у него и не было.

Зачем-то потерев свои большие ладони о робу, Мирный посмотрел на руки. Почему-то в голове его все еще вертелись слова оборвавшейся песни, и эти слова занимали его больше, нежели то обстоятельство, что, скорее всего, в течение часа либо пристрелят, либо арестуют.

— Ну, что?

— Крышка! — Лысый немного задыхался.

— Это мы посмотрим, какая крышка, — сказал Коша. — Вот только плохо, не нашли мы, братцы, ничего. А крышку поднимем! — И он ласково потрепал Зяму по лохматой голове. — Не боись, обойдется!

Лысого, вооруженного стареньким наганом, отправили дежурить в другой конец вагона, так чтобы по дороге закрыл двери купе, а все остальные собрались возле титана.

Титан был еще горячий, но, кажется, пустой. Зяма, рассчитывая унять кипяточком желудочные спазмы, пальцами вертел краник, но в подставленный стакан выкатилось лишь несколько капель.

— Я думаю, снайперов не будет, — сказал Мирный, — но на всякий случай перед окнами не красуйтесь. Абдулла — со мной здесь, остальным рассредоточиться по вагону. Зяма и Коша — в купе, они нас, скорее всего, с обеих сторон брать будут…

— С четырех сторон! — поправил его Коша.

— Лысый — здесь, в коридорчике… В общем, если кому-то удастся уйти, то завтра у памятника Ленину в семь часов.

— Это у какого Ленина, который сидит или который стоит?

— У того, который в кепке, понял?

— Понял, — попятился Зяма. — Понял… В кепке!

Рассредоточиться по вагону они все-таки не успели. Поезд тряхнуло, и он с лязгом остановился, не доехав до вокзала несколько километров. Очень осторожно опустив предохранитель своего оружия, Коша выглянул в окно. Дождь перестал, но по стеклу скатывались еще последние мутные капли. Вокруг с обеих сторон располагался песчаный карьер.

— Точно, брать будут, — улыбнулся Коша. — Передавят, как цыплят в барабане. Ощиплют, как сказал классик, минуя убойный цех.

— Не могу!

— Ну чего ты не можешь? — Коша повернул голову и посмотрел на Зяму.

— Срать охота!

— Так пойди… Пойди просрись! — Мирный сильным пинком направил скорченного Зяму в сторону туалета. — Только не забудь там приоткрыть окошко и посмотреть…

— С параши стрелять сподручнее даже!.. — попробовал пошутить и лысый, но осекся под взглядом Мирного.

Смяв в руке занавеску, Мирный тоже осторожно выглянул. Совсем недалеко от поезда стояла милицейская машина-фургон. Рядом с машиной вздымался ковш ходячего экскаватора, из ковша торчала милицейская фуражка.

— Во идиот! — сказал лысый, указывая пальцем на эту фуражку. — Смотри, куда залез.

— Отойди немножко!

Коша опустил стекло и, тщательно прицелившись, выстрелил по фуражке. Фуражка исчезла.

— Убил! Убил мента! — сказал испуганно лысый.

— Я не думаю, что убил, — усомнился Коша. — Если б я его убил, то он бы, наверное, из ковша все-таки выпал. А он, видишь, не выпал, а, напротив, вовнутрь спрятался.

Вторая выпущенная пуля с визгом отрикошетила от металла, и, как ответ на режущий ее стон, послышался надтреснутый голос из мегафона:

— Сопротивление бесполезно, вы окружены. Если хотите сохранить жизнь, сейчас же выпустите пассажиров и выходите по одному с поднятыми руками! — Говоривший не сдержался и добавил: — А не выйдете, суки, порубим вас из автоматов.

— Так прямо и порубите! — удивился Коша. — Пассажиров, говоришь, выпустить? — Он повернулся к Мирному, будто оценивая его взглядом. — Слушай, Сеня, а ты ведь пассажир?

— Я пассажир? — удивился Мирный.

— Сеня, ты жить хочешь? Если хочешь, значит, ты пассажир. Иди-ка быстренько переоденься, возьми документы и билет, а я сейчас приведу парочку из тех купе, где тебя не видели.

— А ты как же?

— А за меня не беспокойся, я живучий.

17

«Нет в этом никакой опасности! Нет! — лихорадочно соображал Коша. — Я же не коммерческий ларек или магазин. Что он может мне сделать? Я ничего не продаю… — Сердце его неприятно колотилось. — Нужно просто пристрелить его и отнять брошку! — Воспользовавшись тем, что в коридоре никого не было, Коша распахнул дверь нужного купе. — Пристрелить, и все!»

Две головы разом повернулись в его сторону. Несчастная Маргарита даже зажмурилась от ужаса, вновь увидев перед собой галантного бандита. Петр Петрович посмотрел вопросительно. Он успел надеть свой пиджак, но лилия, вероятно, была приколота с внутренней стороны отворота.

— Какие-то проблемы, молодой человек? — спросил Петр Петрович, и формальная улыбка появилась на его полных губах.

— Да… — с трудом преодолевая почти мистический ужас перед носителем лилии, выдохнул Коша. — Проблемы!

— Насколько я понимаю, вы не нашли пакет?

Коша уже разглядел выбивающийся из-под темной отглаженной ткани тоненький серебряный ободок, но все еще был не в силах решиться протянуть руку и сорвать с этого пиджака вожделенную брошку.

— Не нашли.

— Наверное, я смог бы вам помочь!

— Помочь? — удивился Коша.

— Видите ли, перед самым Орлом Константин выходил из купе. И я мог бы приблизительно сказать…

— Ну так скажите! — Коша сделал маленький шаг.

Маргарита дико завизжала и, в ужасе отпрянув, сжалась в углу на полке. Она подтянула к себе колени и уткнулась в них.

— Покажи цацку! — облизав мгновенно пересохшие губы, потребовал Коша, он все больше и больше наклонялся к Петру Петровичу. — Где она у тебя? Здесь?

Одной рукой сжимая рукоятку пистолета, Коша протянул другую руку и пальцами отвел лацкан пиджака. В мутном свете окна блеснула серебряная лилия. Удивительно, но взгляд Петра Петровича не переменился, взгляд его оставался таким же спокойным, только улыбка сошла с губ.

— Вы не боитесь? — спросил он все тем же, почти дружелюбным голосом. — Серьезная вещь.

Маргарита просто заходилась от крика. По ее голым коленкам текли слезы.

— Я надеюсь, на этот раз обойдется! В виде исключения! — сказал Коша. Ухватив пальцами брошку, он оторвал ее с мясом от пиджака Петра Петровича.

— Вы уверены, что обойдется?

— В любом случае — телефона поблизости нет, — сказал Коша, поднося лилию к глазам и вглядываясь в нее. — Если только у вас в кармане сотовый.

— Увы! — вздохнул Петр Петрович. — Нет!

Несильно размахнувшись, Коша ударил его в челюсть рукояткой пистолета. Петр Петрович потерял сознание и обмяк. Маргарита продолжала визжать.

— На всякий случай… — сказал, ни к кому не обращаясь, Коша. — На всякий случай! Извини, дядя!.. — И он еще раз ударил Петра Петровича, на этот раз сильнее и в затылок.

18

— Ну, сейчас, кажется, повеселимся! — сказал Коша, засовывая в жилетный карман поглубже вожделенную брошку.

Он прошел по вагону и заглянул в купе, где Мирный с угрюмым видом натягивал на себя чужие брюки.

Отец семейства стоял рядом в других брюках, и было видно по его лицу — человек настолько устал от происходящего, что не в силах больше бояться. Он вздрогнул и повернулся, продолжая застегивать рубашку. В другом конце вагона неприятно стукнул выстрел, потом другой выстрел, и через стекло закрытой двери Коша увидел сперва лысую голову, а потом только мазнувшую окровавленную ладонь.

— Что? — спросил Мирный.

Коша пожал плечами. По всему было похоже: стреляли через стекла, не открывая тамбура.

— Шальная пуля! — сказал он. — Лысого, кажись, укокошили… — Он покосился на окно, за которым все так же неприятно поблескивал ковш экскаватора. — Давай быстрее! Они ждать долго не будут…

Убрав свое оружие, Коша прошел в рабочий тамбур и, стараясь не делать резких движений, распахнул тяжело скрипнувшую дверь. В лицо его пахнуло сырым прохладным воздухом, и Коша с трудом удержал улыбку. Абдулла, стараясь не высовываться, подталкивал, колол финкой в спины и ягодицы выбранных пассажиров. Женщины боялись даже повизгивать. Одна из них зажала себе рот ладонью, глаза ее были полны слез.

— Ребята… Меня убили… — стонал лысый, судорожно слизывая с губ собственную соленую кровь. Кровь была горячей и пугала, но никакой боли он не чувствовал, только страх. — Ребята…

Он с трудом повернул непослушную голову и увидел очень далеко над собою стеклянное окошечко в железной двери. В окошечке было почему-то темно и пусто. Он ощупал себя. Одна пуля, оказывается, только чиркнула по левой щеке, вторая задела плечо.

Когда четверо командированных с дружно поднятыми руками, старуха и три девицы уже стояли в тамбуре перед открытой дверью, к ним присоединился Мирный. В солидном темном костюме, при галстуке, он, не в состоянии изобразить на лице подобающий жертве ужас, старался вообще не шевелить губами и не моргать, хотя прихваченные документы, лежащие в кармане, были подлинными. Он выбрал военный билет с маленькой фотографией, где не отличишь лица, и несколько справок.

Сжав в кулаке и подняв над головой газовую белую косынку, Коша спрыгнул с подножки и пошел в сторону экскаватора. Навстречу ему из-за ковша появился рыжий лейтенант.

Не доходя до него шагов десять, Коша сказал:

— Часть пассажиров мы отдадим, а часть себе оставим. Если вы пропустите поезд до вокзала, гарантирую, что все останутся живы.

Лейтенант исчез за ковшом и, через минуту появившись, кивнул:

— Хорошо, контрпредложений нет.

Коша закрыл за собою дверь вагона, когда усиленный мегафоном голос того же рыжего объявил:

— Если вы не причините пассажирам вреда, поезд может проследовать до вокзала.

19

В компании женщин и командированных Мирный не вызвал особенных подозрений. Группу освобожденных пассажиров отвели в сторону, проверили документы, после чего подкатил микроавтобус, и их увезли. Охраны никакой не было.

«Оперативники под поезд залезли, — думал Мирный, комфортно устроившись на сиденье. — Будут штурмовать или все-таки сдержат слово, пропустят до вокзала? Если будут штурмовать, всем хана. Если пропустят, есть какой-то небольшой шанс… Заложники — это всегда шанс! Зря я мальчишку упустил. Зря. Понятно, пакет у него остался. Больше негде! Зря упустил. Нужно было пристрелить!»

При первой остановке Мирный просто встал, не обращая на себя особого внимания, и ушел по шоссе. Он объяснил попутчикам, что у него здесь, в двух километрах, рядом, дача и что, когда надо будет давать показания, он, конечно, явится незамедлительно, а теперь вот понервничал, устал и хочет прилечь в гамаке. За поворотом шоссе он легко остановил белую «Волгу» и поехал в город.

20

Запершись в туалете, Зяма сперва вынул оружие, снял с предохранителя, положил его на мокрый пол и лишь после этого с облегчением спустил штаны. Сквозь матовое стекло видно ничего не было, но за стеклом бродили какие-то тени. Он подумал, что, если начнут ломиться, успеет схватить пистолет с пола. В таком положении при сильной боли, режущей изнутри половину тела, держать оружие в руках он побоялся.

Сквозь закрытую дверь туалета было хорошо слышно, как Коша сказал:

— Пойди-ка посмотри, что там?

— По-моему, там все! — отозвался Абдулла. — По-моему, не надо смотреть.

— Пойди и посмотри! — повторил Коша, и Зяма услышал, как зашелестели быстрые шаги, удаляясь вдоль вагона.

— Сейчас поедем! — обещал Коша.

— Думаешь?

— Не станут они рисковать драгоценными пассажирскими жизнями. Им эта падаль дороже тонны героина. Если хоть один из этих жирных животов кончится по их вине, с них же погоны посрывают и в Африку с голой жопой отправить тоже могут.

Окно в туалете было закрыто толстым матовым стеклом, и Зяма, слезая с унитаза, косился на яркий стеклянный прямоугольник. Он поднял с пола свое оружие и только после этого надавил на педаль. Под вагоном явно кто-то завозился.

Зяма заглянул в железную воронку унитаза, на дне которой открылась круглая крышечка. Сквозь открывшееся отверстие лилась вниз вода, и сквозь него была видна трава, прорастающая между шпал под поездом.

Подумать, что именно случилось, Зяма не успел. В круглом отверстии прямо под ним произошло какое-то движение, мелькнул рукав милицейской форменной рубашки, и тут же появился смотрящий из глубины унитаза темный человеческий глаз.

Зяма направил ствол в этот глаз, в самый центр воронки, и два раза выстрелил, потом отпустил педаль. Под ногами глухо охнуло. Он повернул голову к свету.

В следующий миг под ударом автоматной очереди стеклянный прямоугольник рассыпался вдрызг. Одна пуля вошла Зяме в живот, вторая расплющила переносицу. Он не осознал собственной смерти, так быстро она его настигла.

Лысый больше не оборачивался на выстрелы, он раскрыл дверь тамбура. Ему показалось, что он смотрит в зеркало. И в зеркале была такая же точно лысая мальчишеская голова, но только окровавленная, лежащая на железном полу затылком, и веки, прозрачные, фиолетовые, и такие же фиолетовые губы.

В кармане оказался трехгранник. Распахнув дверь вагона, лысый с диким криком выскочил с другой стороны поезда и побежал, не глядя, куда-то к центру карьера.

Вокруг засвистели пули. Прохрипел что-то мегафон. Обернувшись, он увидел выглядывающие изо всех окон лица измученных пассажиров. Потом пуля попала в ногу и заставила присесть. Затравленно лысый крутился на месте, пытаясь выстрелить в бегущие фигуры милиционеров, но на спусковой крючок нажал только один раз, чтобы промазать.

Пуля обожгла тело, еще одна, он захлебнулся острым потоком воздуха и упал лицом на холодный мокрый песок.

— Дурак! — весело сказал Коша. — Мальчишка! — Обращаясь к Абдулле, он прибавил: — Будем вести круговую оборону, если я погибну, считайте меня коммунистом, но если вдруг уцелею, то тогда не надо.

В эту минуту поезд дрогнул и тронулся было, но, не пройдя и двухсот метров, опять остановился.

— Крышка, — сказал Абдулла.

— Капут, — подтвердил Коша.

— А в Бухаре — дыни, — выкатив черные укуренные глаза, сказал Абдулла.

— Какие дыни?

— Ты когда-нибудь ел бухарскую дыню?

— Спрашиваешь!

— Они сладкие… Может, сдаться?

— Да не стоит! Ты что, ментов с пушками испугался?

— Ментов? Нет!..

Никто не выходил и даже не высовывался из своих купе, всех пугала продолжительная тишина, но, когда голос Коши, чистый высокий тенор, вдруг поперек этой тишины запел, у некоторых пассажиров сделалось плохо с сердцем.

— Я был в Саратове, Ростове, Кишиневе, я был в Тамбове, Могилеве и Баку, — бодро выводил голос Коши. Бандит высунул на бутылке забытую командированным шляпу. Пуля пробила шляпу и с визгом отрикошетила от металлического обода купейной двери, за которой упал на свою нижнюю полку, хватаясь за сердце, отец семейства, а Коша продолжал: — В Могилеве я купил себе халат… Ол’райт!

Нападающие били из автоматов, но не трудно было понять: из автоматов били лишь над крышей вагона и по звенящим под пулями колесам, для острастки.

— А теперь я отдыхаю, в потолок себе плеваю, — надрывался Коша, — кушать, пить, курить у нас тут есть…

Сжимая пистолет обеими руками и тщательно целясь по бегущим фигурам, одетым в милицейскую форму, он, почти как в тире, бил их одну за другой, в шею, под горлышко бронежилета, и пел:

— Может быть, кому обидно, может быть, кому завидно, так может подойти и тоже сесть!

Нападающие, конечно, не могли расслышать слова песни, вероятно, их раздражала вовсе не она, а точные выстрелы бандита, вероятно, был отдан короткий приказ «стрелять на поражение», и пули, до этой минуты свистевшие под вагоном и над вагоном, вдруг посыпались прямо в стекла. Потеряв несколько человек, нападающие перестали заботиться о жизни пассажиров.

— Ды-ни! — прохрипел Абдулла.

Он посмотрел на Кошу помертвевшими мокрыми глазами, чем-то напоминавшими взрезанные бухарские дыни, и упал в проходе, на его спине расплывалось звездообразное багровое пятно. Он подгреб под себя руки и, с трудом перевернувшись, не имея сил даже хрипеть, так вдруг сдавило внутри, сел, привалился спиной к закрытой двери.

— Глупо-то как! — сказал Коша, протянул руку и закрыл темные стекленеющие глаза Абдуллы. — Поспи пока.

Поезд стоял на месте, и, разбив стекла своего купе, дембеля тихо выбирались через окно и прыгали на насыпь. Автоматная очередь, просвистевшая над головой Владимира, заставила его отбросить оружие и поднять руки.

— Не стреляйте! Свои! — крикнул он. — Мы заложники!

Снаружи были хорошо видны прижимающиеся изнутри к стеклу напуганные, бледные лица пассажиров.

— Если хотите сохранить свою жизнь… — загремел опять усиленный мегафоном голос…

— Хотим! — сказал Коша, грустно посмотрел на растресканные стекла и добавил веселым шепотом: — Сволочи! Пассажиров не жалко, так себя бы пожалели!

Он выпустил последнюю пулю в появившегося в проходе милиционера, отшвырнул, подобно солдату, свое раскаленное пустое оружие и поднял руки.

21

Зачем-то проводник прошел еще раз по вагону и проверил билеты. Он был в сопровождении немолодого майора и все время переспрашивал:

— До конца? Значит, до конца?

Майор потирал грубой рукой красную шею, и плохо зашнурованный бронежилет его неприятно выдувался из-под милицейской формы. Он ничего не говорил. Когда майор отвернулся, Алексей сунул в сухую руку проводника пачку зеленых банкнот.

Трупы перенесли из вагона в машины. Тяжело раненного гитариста и нескольких женщин взяла «скорая». Алексей увидел через окно, как вместе с женщинами в «скорую» садится Петр Петрович. Голова Петра Петровича была уже перебинтована, и, судя по всему, он плохо понимал, что с ним происходит. Найденное в вагоне оружие переписали, пистолет Мирного Алексей успел выбросить в коридор, и он, так же как и прочие стволы, был занесен в список.

Единственного уцелевшего бандита, заковав в наручники, посадили в отдельную «Волгу». С двух сторон по милиционеру, вооруженный милиционер рядом с шофером на переднем сиденье. Коша почему-то все время улыбался и отпускал шуточки.

— Убежит он! — сказала Лида, выглядывая в окно коридора.

— Почему ты думаешь? — спросил Алексей.

— Не похоже, чтобы его до тюрьмы довезли! Ну, не знаю. Просто, не похоже!

«Волга» фыркнула выхлопной трубой, лихо развернулась на песке и побежала в сторону шоссе.

— Гитариста жалко! — сказала девушка. — Теперь останется калекой на всю жизнь!

— А больше тебе никого не жалко?

— Что? — она с интересом взглянула на него. — Нет! — она тряхнула головой. — Кстати, кто-то обещал мне рассказать про этого Петра Петровича. — Она сделала короткую паузу. — Скажи, Алеша, почему ты его искал?

— Разве я обещал?

Лида улыбнулась. Высунувшийся было из своего купе писатель, заметив эту крамольную улыбку на молодом лице, с силой захлопнул изнутри дверь. Вообще в вагоне было относительно тихо. Только прерывистое женское всхлипывание иногда и сквозь шум колес монотонный голос следователя, производящего первичный допрос.

— Теперь, я думаю, придется нам пересесть в другой поезд, — сказала Лида.

— Тебе. Я уже приехал.

— Знаешь, я тоже, наверное, дальше не поеду, — задумчиво сказала Лида. — Ну его, это море. Все равно холодно. А куда ты теперь?

— У меня здесь небольшая работа. Надеюсь управиться за пару дней и обратно, в Москву, домой! По крайней мере, впечатлений набрались. Есть о чем рассказать.

— Точно, впечатлений под завязку. Знаешь, — она вовсе не смотрела на него, но обращалась все-таки к нему, — а ведь здорово, Алешка, что мы с тобой опять столкнулись.

— Лбами!

— Лбами! Нет, ты не обижайся… Я тебя вообще-то забыла начисто… Ушел и ушел… И не надо.

— А теперь ты меня вспомнила?

— Если хочешь, опять забуду! Хочешь?

Пятна крови на полу и на дверях успели уже высохнуть, и приходилось все время смотреть в окно, чтобы глаза случайно не попадали на них. Лида не боялась этих следов чужой смерти, но воображение против воли начинало выстраивать неровные кляксы во что-то законченное. Одни походили на уродливые лица, другие — на странных многолапых зверей, она боялась запоминать. Она всегда думала про себя, что профессиональный художник не должен держать в памяти ни одного лишнего образа. И старалась не держать.

1

Милицейская машина, куда, предварительно обыскав и надев наручники, втолкнули Кошу, оказалась совсем развалюхой. Несколько раз, имея полное на то право, водитель пытался включить сирену или, на худой конец, мигалку, но, кроме пронзительного скрежета тормозов на мокром асфальте и захлебывающегося рева движка да еще, пожалуй, тяжелых раскатов грома, никакие другие торжественные звуки арестованного не сопровождали. Мигалка на крыше, правда, сперва вспыхнула, озарив голубым судорожным светом грозовой полумрак, но тотчас и погасла.

Зажатый с двух сторон двумя конвоирами в пропитанной насквозь дождевой влагой, противно пахнущей форме, Коша долго ворочался, пытаясь принять положение поудобнее.

— Ну чего ж ты извертелся весь! — наконец, не выдержав этих телодвижений, возмутился милиционер, сидящий справа от бандита.

— Холодно! — сказал Коша.

— Это чего ж тебе холодно?

— Простудился, пока стрелял! — хмыкнул другой милиционер. — Чувствительный очень!

Машину немного занесло на повороте, и грузное тело в форме тяжело навалилось на Кошу.

— Холодно! — повторил тот и нарочито лязгнул зубами. — И запах от вас нехороший. Пахнете, гражданин начальник! А у меня аллергия на запах пота. К тому же вы и мокрый!

— Сейчас ты у меня будешь мокрый.

Насколько хватило пространства, милиционер развернулся и сильно ударил разговорчивого бандита локтем в зубы. По скуле Коши побежала струйка крови. Заметив эту струйку в зеркальце, водитель машины даже фыркнул от удовольствия.

— Ну как, понравилось? — спросил милиционер, поправляя свой немного задравшийся рукав.

— Ничего, — сказал Коша и выплюнул кровь. — Спасибо. Очень приятно. Больше не пахнет.

Ливень все усиливался, и машина пробивала дождевые струи почти в темноте. Водитель включил фары, но конусы дрожащего света застревали в стеклянном барьере дождя. За ветровым стеклом появились здания города.

— Куда едем-то?

Пощупав языком зуб, Коша понял, что зуб цел, и это обрадовало его. Никто не соизволил ответить на его вопрос. Милиционер справа тихо посапывал — голова запрокинута назад, спит, а милиционер слева только пробубнил что-то неразборчивое.

— Менты, я не понимаю! — резко приподнимаясь между ними, закричал Коша. — Куда? Куда? Я же нервный… От меня нельзя ничего скрывать! Я могу нагадить под себя, я могу покусать! — Он, как мог громко, щелкнул зубами. — Мой укус ядовит!

Опустившись на сиденье, Коша не без удовольствия отметил, что лицо сидящего слева от него милиционера надулось и покраснело, тот с трудом сдерживал ярость.

— Заткнись! — с трудом ворочая языком, сказал милиционер. — Иначе я тебя выведу сейчас из машины и пристрелю!

— Что, правда? — тихим, печальным голосом спросил Коша. — Честное слово, вот так возьмешь и пристрелишь? А потом скажешь, что это случилось, потому что я хотел убежать.

— Именно! — Милиционер потер пятерней свое вздувшееся лицо. — Пристрелю при попытке к бегству. Пусть с меня потом даже звездочку снимут.

— Не снимут! — вмешался с переднего сиденья водитель. — Если только пайка лишат, а так вряд ли еще чего. Кому он нужен? Ему кроме вышки все равно ничего больше теперь не светит. Сколько народу положил. Пайка, оно конечно, жаль, но если решишься, я остановлю.

— Пайка жалко, это точно!.. — скучным голосом сказал Коша, он зевнул и подмигнул своему взбешенному стражу. — Скука-то какая у вас в провинции. Смертная! Я бы на вашем месте сам бы застрелился. Нет, честное слово, зачем жить, когда за какую-то ерунду могут звездочку от погона оторвать и паек отнимают?!

2

Когда они вышли из машины, мордастый милиционер все-таки не выдержал и тут же, во дворе отделения, несколько раз изо всей силы ударил Кошу кулаком в живот. Не удержавшись на ногах, тот упал и больно ударился спиной о припаркованный тут же, зачехленный в брезент мотоцикл. Зубы Коши скрипнули, руки, скованные стальными браслетами, дернулись, кулаки сжались, но он моментально овладел собой.

— Спасибо, господин начальник!

— Тебе понравилось? — Милиционер перевел дыхание и вытер ладонью мокрое то ли от дождя, то ли от пота свое лицо. — Я знал, что тебе понравится. Ты парнишка со вкусом. Как ты сказал? Господин начальник? Правильно сказал!

Так же, придерживая под руки, его проводили внутрь ярко освещенного двухэтажного желтого здания и усадили на деревянной ребристой скамье в конце коридора. При ударе о мотоцикл (он наскочил спиной прямо на укрытый брезентовым чехлом руль) в позвоночнике что-то подозрительно хрустнуло, и теперь боль неожиданно усилилась.

Здесь было полно народу, потрескивал за стеклом дежурного селектор, гудела рация, из маленького динамика прямо над головой Коши мокрыми толчками вырывался чей-то усиленный аппаратурой кашель. Вероятно, забыли выключить микрофон, и бронхит дежурного служил весомым дополнением к шороху подошв, звонкому женскому мату, шелесту больших серых листов бесчисленных протоколов и такому же мокрому отдаленному, уходящему шуму грозы.

— Кто там у нас еще? — спросил дежурный. За стеклом было видно его бледное, усталое лицо, маленькие усики топорщились. Он снял фуражку и подправил коричневой расческой волосы. — Следующий кто?

Два милиционера, придерживая за локти пьяного мужика, — пьяный был почти без сознания, и на его разбитом лице гуляла почти детская, невинная улыбка — поставили его перед стеклом дежурного по отделению.

— Чего натворил-то? — спросил тот, надевая свою фуражку.

— Я Вася! — сказал пьяный и попытался сесть на пол.

— Имя! — сказал дежурный, и по тому, как наклонилась кокарда, Коша догадался: он вынул лист протокола и приготовился писать.

— Не имеешь права! Ты меня должен уважать!.. Я войну прошел! — вдруг взревел пьяный, и его огромный кулак мягко ударил в стекло. — А ты меня… А ты меня за руки хватаешь.

Алкоголику на вид было никак не более сорока, и максимум, где он мог повоевать, так это в Афганистане, но уже через минуту выяснилось, что войну прошел не он сам, а его зарезанный в пьяной драке собутыльник-ветеран, с которым на пару они распили бутылку водки и два флакончика краденого французского лосьона на своем рабочем месте, в подвале бойлерной. Он совершенно не помнил, как ударил лопатой старичка. Он, плохо понимая происходящее, все пытался продолжить военную тему, которая несколько часов назад была прервана его собственной рукой, схватившей совковую лопату и раскроившей ветерану-собутыльнику череп.

— Потом! — сказал дежурный. Он получил из рук милиционера, доставившего убийцу, мятые, мокрые документы. — Потом. Пусть оклемается. В отдельную его пока.

— В отдельной места нет.

— А и хрен! — Кокарда опустилась еще ниже, дежурный что-то быстро записывал. — Давай в аквариум.

Глянув вдоль коридорчика, Коша сосчитал двери камер. Их было всего четыре. Слишком мало для центрального городского управления. Двери были, вероятно, совсем недавно обиты металлическим листом. Один из милиционеров придерживал лжеветерана, а другой, отомкнув ближайшую к дежурному дверь, распахнул ее.

— Пустите меня! — заорал пьяный, когда его втолкнули внутрь. — Рана ноет! Жжет рана!

И как бы в ответ на его стон к решетке соседней камеры изнутри прилепилось женское темное лицо. Губы женщины, разделенные вертикально металлическим круглым прутом, раскрылись.

— Миллион, миллион, миллион алых роз! — выдала она хрипло и громко. — Миллион-a, миллион-а…

— Заткнись, Зуева! — сказал в микрофон дежурный. — А то до утра у меня полы драить будешь!

— Миллион-a, миллион-а!..

— Пращук, — рявкнул дежурный. — Пращук, мать твою хором!

В конце коридора появилась массивная фигура того самого милиционера, что сидел в машине слева от Коши. Милиционер еще не просох. Его сапоги оставляли на полу темноватые следы. В одной руке он держал большой ломоть черного хлеба с колбасой, в другой — наполовину початую бутылку минеральной воды «Саяны».

— Чего?

— Прошу тебя, Пращук, уйми ее. Не могу я больше ее пение слушать!

— А чего я? Видишь, я пищу принимаю!

— Пращук! — неожиданно прервав свою песню, сказала Зуева, и ее темные губы чмокнули громко. — Пупсик мой целлулоидный, подойди! — Сквозь решетку просовывались такие же темные, как и губы, дрожащие пальцы. — Я тебя хочу… Подойди, я тебя хочу за погон потрогать. — Она стукнула ногой внутри камеры, так что обитая металлом дверь завибрировала. — Не подойдешь, всю ночь песни орать буду. Что хочешь со мной делай, все равно буду орать, если не подойдешь.

— Поди, поди, Пращук! — взмолился дежурный, и микрофон усилил его голос. — Поди к ней!

Отдаленно громыхнуло за окном. Коша подвинулся на скамейке, в спине его неприятно кольнуло. Милиционер приблизился к камере и подставил свой левый погон. Напряженный темный палец Зуевой пролез между прутьями решетки, и грязный ноготь, с трудом дотянувшись, чиркнул по широкой золотой полоске. Женщина вздохнула, всхлипнула так сладко, будто ее только что как следует удовлетворили, и темное лицо исчезло из окошечка. В отделении стало тихо.

По звуку мотора Коша понял: подъехала еще одна машина. Хлопнули дверцы. Он подумал, что прошло уже, наверное, полчаса, как его сюда привезли, а еще даже не обшмонали, халтурщики.

Рядом с ним на скамье сидела очень красивая светловолосая женщина. Длинные ноги скрещены, над заплеванным полом раскачивается блестящая, острая лодочка туфли, торчит отточенно каблучок. Сухое черное платье и такой же сухой зонтик, лежащий на ее коленях, говорили о том, что эту женщину привели сюда еще до грозы, значит, много часов назад. Серебряная цепочка в вырезе платья, такая тонкая, что казалось, одним резким нажатием можно перерезать шею. Цепочка ясно говорила о том, что эту длинноногую тоже пока не обыскивали.

— Добрый вечер! — преодолевая боль в позвоночнике и стараясь улыбнуться, сказал громким шепотом Коша.

Женщина вздрогнула, повернулась, и на него посмотрели очень холодные, очень трезвые синие глаза:

— Не добрый!

Она раскрутила зонтик в руках и вздохнула, хотела что-то еще добавить, но только прикусила губу.

— Я понял, — сказал Коша. — Недобрый. Как вас зовут?

— Марина!

— А я Коша! Будем дружить?

Она взглянула на него, на этот раз в синих глазах появилось брезгливое желание оттолкнуть, такое выражение лица бывает у учителя математики, вынимающего собственной рукой из ученического портфеля живую лягушку.

— Нет! Не будем!

Дождь опять зарядил, на этот раз мелкий и, вероятно, очень холодный. Наружное стекло заволокло мутью. За мутью сверкал во дворе отделения небольшой прожектор. С Кошиного места были видны распахнутые ворота и дома за воротами по другую сторону улицы. Почему-то ему стало очень тоскливо от того, что в квартирах горит свет.

«Провинция, — подумал он, опять подвинувшись на скамейке. — Скука!»

3

Большие электрические часы на стене показывали без пяти восемь. Мотор за окном заглушили. Коша скорее почувствовал, чем догадался, что эта машина приехала по его душу. Он подумал, что теперь, наверное, заберут его отсюда подальше от симпатичной неприступной соседки. Вот так, не снимая протокола, не обыскивая — он даже покрутил кистями рук внутри браслетов, — не снимая отпечатков пальцев. Вообще странно, что сюда привезли, не по рангу, ладно бы в линейную на ЖД, так нет же, идиоты, из горотдела машину зачем-то пригнали, бардак! Сейчас посадят в воронок и — в приличное место. А там двойные тяжелые ворота, охранники на вышках и ток через колючку пропущен. Там уже никаких шансов. Оттуда легко не смоешься. Он разглядывал вошедшего в дежурку лейтенанта, лейтенант как раз подавал в окошечко какие-то бумаги.

— Так зачем его к нам-то привезли? — позабыв выключить микрофон, спросил удивленно дежурный. — Что мы с ним, таким хорошим, делать будем?

— Транспорт за ним пришлют только завтра, — сказал лейтенант. — Больше его пока некуда. Пусть у вас побудет. Веселый парень. Народу угрохал, как в американском кино, кучу. Вы тут с ним повнимательнее.

— Он с поезда, что ли?

— С поезда, с поезда! — дожевывая свою колбасу, сказал из другого конца коридора Пращук. — Меткий стрелок!

— Их двое осталось, — объяснил лейтенант, — один ушел. Сейчас его ищут. А этого, — он глянул на Кошу, — завтра в Москву повезем разбираться. Дело серьезное.

— Наркотики?

— Вроде. Что-то они там в поезде не поделили. Целый вагон перекалечили.

Женщина, сидящая рядом на скамейке с Кошей, повернула голову и опять заглянула ему в глаза. На этот раз взгляд ее не был холодным. В синих глазах появилось любопытство. Она чуть подвинулась и, осторожно взяв Кошину руку, пожала ее в своей твердой теплой ладони.

— Ну что, будем дружить? — очень тихо спросил Коша.

— Будем! — так же тихо отозвалась она.

— Тогда смотри сюда.

С трудом подняв закованные руки, Коша отогнул у себя на груди куртку так, чтобы женщина могла увидеть приколотый на подкладку блестящий значок.

— Поняла?

Женщина кивнула.

— Позвонить можешь, если попрошу?

— На меня ничего нет… — быстро зашептала она. — Меня сейчас отпустят. Кому нужно позвонить?

— Я не помню номера. Найдешь по телефонному справочнику. Фирма называется «Спектр». Позвони в центральный офис и скажи, что Кошу взяли. Скажи, что завтра, наверное, в Москву повезут.

— Ладно! — Женская рука еще раз сдавила руку бандита, отдернулась и опустилась на ручку зонтика. — Не беспокойся, я все сделаю!

Ее отпустили через полчаса. Сидя в комнате штатного дознавателя и глядя ему прямо в глаза, Коша сквозь стену пытался уловить, что происходит в коридоре. Он желал понять, за что эту синеглазую женщину продержали здесь, наверное, часов десять, не меньше. Но дежурный все-таки отключил свой микрофон, и уловить ничего не удалось.

Прежде чем отвести бандита в комнату штатного дознавателя и снять первые показания, его наконец обыскали.

— Ну, иди сюда, веселый, посмотрим, что у тебя в карманах, — сказал все тот же милиционер по фамилии Пращук. Он уже просох и насытился. Толстым, жирным пальцем он поманил Кошу. — Иди-иди сюда, дорогуша, я тебя немножко полапаю!

Почему-то с него не сняли куртку, большие горячие ладони только прошли по бокам. Вытащили из ботинок шнурки, присовокупив их к предметам, вынутым из карманов.

— Документов нет. Золота нет. Часы на цепочке, вроде серебро. Коробок спичек, внутри три спички, — бубнил дежурный, принимающий вещи. Он раскладывал содержимое Кошиных карманов поверх протокола и заносил в список. — Брошка с изображением цветка, изготовленным из металла белого цвета.

— У бабы, наверное, украл! — наклоняясь к стеклу и разглядывая брошку в руках дежурного, сказал Пращук. — Дорогая какая вещица. Убил небось бабу и с тела снял.

— Михайлов, Валентин Афиногенович! — крикнул дежурный, поворачивая в пальцах маленькую серебряную лилию на булавке. — Иди сюда, погляди, можешь оценить?

В комнате дознавателя у Коши наконец сняли отпечатки пальцев. Старичок-следователь в сером мятом костюме закрыл на окне шторы, после чего долго раскладывал на столе свои письменные принадлежности, бумаги с какими-то уже заполненными протоколами, чистые листы. Он даже зачем-то достал и поставил на край стола скоросшиватель и только после этого вынул из внутреннего кармана пиджака черную чернильную авторучку.

— Имя-отчество ваше? — сказал он, посмотрел тускло сквозь Кошу и снял с авторучки колпачок.

— Константин Ашотович!

— Фамилия?

— Зуднев.

— Место жительства?

— В столице!

— Поконкретнее, пожалуйста. На какой улице какой столицы проживаете, номер квартиры. Один проживаете, Зуднев, или с кем-то совместно?

— По-моему, ни к чему, господин начальник, вам проникать в такие интимные подробности, как, например, номер моей квартиры.

— Следствие обязано проникать, гражданин Зуднев, — сказал старичок. — Но, если вы не желаете точно отвечать на мои вопросы, мы могли бы записать такую, скажем, формулировку: «Отвечать на вопросы отказался». Давайте запишем? — он с надеждой глянул на Кошу. — И вы спать в камеру пойдете, устали, наверное, и я — домой. Все равно вас завтра заберут. Все равно мы с вами больше, Константин Ашотович, никогда не увидимся.

«Никакая это не забота о подследственном, — с грустью подумал Коша. — Мент ленивый, от работы отлынивает. Сейчас ты у меня поработаешь».

— Согласен! — сказал он. — Но я хочу сделать заявление.

Лицо следователя при слове «заявление» неприятно вздрогнуло. Тонкие вялые губы распались так, что стала видна никотиновая желтизна на зубах.

— Вы имеете такую возможность.

— Пожалуйста, — сказал Коша. — Запишите: во время обыска у меня была изъята небольшая брошка с изображением серебряной лилии. Я хочу ответственно заявить, что все дела, связанные с этой брошкой, находятся в ведении контрразведки.

— И что? — устало удивился следователь.

— Вы обязаны связаться с Москвой, Валентин Афиногенович, и сообщить. Это не наркотики. — Он, как мог, изобразил в своем голосе твердость. — Это политическое, очень серьезное дело.

Зная по опыту, что чем больше разных ведомств занимаются одновременно твоим делом, тем легче запутать следствие и даже бежать, Коша сделал свой ход. Почему-то он подумал, что будут бить. Никто лишней работы не любит, а тем более ее не любят в милиции. Теперь, после его заявления, им придется звонить, связываться с Москвой. Им придется произносить это новое для слуха и такое неприятное слово — ФСК. Может быть, этому ленивому следователю с желтыми зубами придется полночи просидеть у телефона, ожидая, пока в столице наконец поднимут нужное дело и прикажут не спускать глаз и не снимать показаний с арестованного.

Но бить не стали. Валентин Афиногенович вывел Кошу из комнаты дознавателя и запер дверь на ключ.

— Серьезное дело тут! — сказал он, обращаясь к дежурному.

В отделении было совсем тихо. На скамеечке для задержанных спал сидя еще незнакомый Коше милиционер. Пращук стоял возле окошечка женского аквариума и тихим-тихим шепотом разговаривал с тусклой пропитой женщиной. Иногда он причмокивал губами, и было слышно, как с той стороны двери по железному листу скребет в ответ женский пальчик.

— Нужно связаться с Москвой.

— Свяжемся, куда мы денемся, если нужно! — Дежурный защелкал клавишами на своей панели.

Сквозь стекло было видно, как замигали лампочки. Щелчки переключателей немного походили на щелчки капель о жесть подоконника.

— Его бы пока в отдельную поместить! — сказал следователь.

— Куда в отдельную? — проснувшись на своей скамейке, сказал милиционер, он сладко потягивался. — В одной, Валентин Афиногенович, у нас ремонт, только что стены покрасили, ты хочешь, чтобы этот гад там увековечился в полный рост? А вторая занята, в ней этот, убийца трех женщин.

— А он-то чем отличился, чтобы один сидеть? — не отрываясь от своего пульта, подал голос дежурный. — К нему давай и подсадим!

— Не, не получится. Хитрый мужик. Убил жену, — милиционер на скамейке загнул темный от никотина палец, — тещу и сестру тещи. А когда мы вчера к нему того мокрушника для пары подсадили, и его чуть не грохнул.

— Может, надо к нему поздоровее кого? — предположил следователь. — Чтобы не справился.

— Не, тот здоровый громила был, ну, тот псих с вокзала. Мордюков его брал. Тоже фрукт: удушил кассиршу в помещении кассы, открыл окошечко и стал билетами торговать. Его утром в дурдом увезли.

— Того в дурдом, этого в ФСК. — Дежурный сквозь стекло окинул Кошу оценивающим взглядом, после чего снял фуражку и опять причесался. — Нет, нельзя его к убийце тещи, хиловат, пожалуй.

В общей камере-отстойнике, куда через некоторое время втолкнули Кошу, сильно пахло мочой. На нарах лежали, слепившись как любовники, двое, и на полу еще четверо. В камере все спали.

Переступая через тела спящих, Коша подошел к окну. Окошечко было маленькое, зарешеченное и располагалось очень высоко. Коша встал на цыпочки. В позвоночнике кольнуло опять. За прутьями решетки торчал острый осколок стекла. Влажно подуло в лицо.

Провинция засыпала. В рамке распахнутых ворот гасли окна домов.

Непроизвольно Коша зевнул и, вдруг почувствовав сильную усталость, тихо опустился на пол. Он заснул через минуту, сидя и чему-то улыбаясь во сне.

4

В кассовом зале маленького провинциального вокзальчика было пусто и гулко от эха собственных шагов. Лиду насмешили большие яркие витражи, украшающие стены. Двухметровые картины, созданные, вероятно, еще в эпоху бурного коммунистического роста, отражали великие этапы этого роста. Задирая голову, девушка надолго застыла перед гигантским желтым гербом, сооруженным из пшеничных колосьев. Наблюдая ее со стороны, Алексей, конечно, догадался, что думает она о чем-то другом, что мыслью Лида находится вовсе не здесь.

Ее короткая стрижка, удивившая Алексея в первую минуту встречи, теперь показалась даже симпатичной. Жестокая девочка с толстой косою, туго ударяющей по спине при каждом шаге, исчезла. Исчезла навсегда та Лида, которую он знал и до сих пор боялся. Эту, стриженую, бояться не было причин, она показалась почти чужой.

Все четыре окошечка касс были закрыты. Из небольшого объявления, прилепленного изнутри к стеклу, следовало, что раньше чем через сорок минут ни одно из них не откроется. Алексей хотел сначала проводить Лиду, посадить ее в поезд, а уж потом только идти на завод и браться за работу. В ожидании он устроился на банкетке, вытащил маленький терминологический словарик и, как делал это всегда в подобных случаях, углубился в зазубривание трудных длинных слов.

— Английский учишь? — спросила Лида, закончив обзор витражей и опускаясь рядом на скамейку.

— Немецкий!

— Почему не английский? От английского, по-моему, пользы больше.

— Потому что английский я знаю хорошо.

— Покажи!

Она взяла книжечку из его руки и, перевернув, глянула на переплет.

— «Малый терминологический словарь компьютерной технологии», — прочла она. — Ничего себе у тебя словарик!

Алексей отнял свою книжечку.

— Немецкий я в общем-то тоже неплохо знаю. Здесь чисто профессиональная лексика.

— Алешка, Алешка, — она ласково посмотрела на него. — Ты же был физиком всегда, как я помню? Теперь, значит, на лингвистику переключился?

— Скорее уж на кибернетику.

Лида посмотрела удивленно, и Алексей смутился.

— Ты слышала когда-нибудь про хеккеров?

— Ну! Предположим, слышала… это такие компьютерные хулиганы в Америке… Электронные вирусы и все такое!..

— Не только в Америке. В основном хеккеры, кстати, занимаются системами коммуникаций, а вовсе не вирусобандитизмом.

— Но почему кибернетика? Ты же всегда считал, что нет ничего важнее физики… — В голосе ее появились нотки иронии. — Физики — самые нужные люди, — она цитировала по памяти когда-то в запальчивости брошенные Алексеем глупые фразы. — В любой стране приличный физик всегда найдет себе работу по высшему классу!

— Это было! — совершенно серьезно отозвался Алексей. — Скажем, еще вчера! Сегодня деньги уже почти ничего не значат, так же как и все эти ядерные боеголовки. Что можно сделать при помощи боеголовки? Уничтожить мир можно. Но управлять миром при помощи физики нельзя. Управляет тот, кто имеет информацию. Только информация сегодня чего-то стоит…

Лида отвернулась. Ей не понравилось ни то, что говорил Алексей, ни его неожиданно возникший запал. Она просто не хотела думать обо всем этом. Прокручивая происшедшее в поезде, она против желания все возвращалась и возвращалась к нескольким неприятным вопросам: какое отношение ко всему происшедшему имеет Алексей, почему он искал этого Петра Петровича, почему, в конце концов, ни Петра Петровича, ни Алексея бандиты не тронули? Впрочем, кажется, ее соседа по купе все-таки увезли на «скорой» с перебинтованной головой. Куда делся пакет с деньгами и героином? И что это была за странная серебряная брошка, столь напугавшая Мирного?

Кассу открыли на пятнадцать минут позже назначенного времени.

— До Москвы один плацкарт! — сказала Лида, склоняясь к окошечку.

— Билеты только на утро!

— А на сейчас, если посмотреть? Можно в общем вагоне или в мягком.

— Никаких нету.

— Ну пожалуйста, посмотрите получше, может быть…

— Вы что, не понимаете русского языка, девушка?! Люди с юга едут, толпой. Все забито. У меня брони нет. Понимаете вы? Всю бронь выкупили уже. Ну так вам на утро нужен билет?

— Один! — сказала Лида.

За своей спиной Лида услышала, как скрипнули двери вокзала и быстрые каблучки защелкали в сторону кассы. Загудел кассовый аппарат.

— На восемь двадцать в общий вагон берете? — спросила кассирша.

Лида покивала.

— Двенадцать тысяч!

— Есть билеты до Москвы? — спросил рядом женский голос.

Лида обернулась и увидела знакомое лицо. Эта девушка, раздетая и изнасилованная бандитами, была вынуждена взять вещи Лиды. При выходе из поезда обе испытали неловкость, обмениваясь одеждой. Лида напряглась и припомнила имя — Маргарита. Укуренный татарин изнасиловал эту девушку прямо в коридоре.

После происшедшего в поезде лицо Маргариты переменилось в лучшую сторону. Синяки были тщательно замазаны гримом и припудрены. Оставаясь таким же кукольным, лицо это немного осунулось, и теперь во всем облике несчастной Маргариты прочитывалась какая-то нездоровая решительность.

— Не стойте! — сказала кассирша. — Больше билетов не будет. Этот последний. Приходите после двенадцати, будем торговать на следующие сутки.

Быстрыми движениями Лида ощупала сумочку, чуть не выронила пудреницу, уколола палец шпилькой, но кошелька в сумочке не оказалось. Она вытряхнула и пересчитала мелочь. Получилось всего восемь тысяч.

— Не хватает!

— Ну, если вам не хватает, тогда я возьму, — сказала Маргарита. — Разрешите. — Она неприятным движением локтя подвинула Лиду и припала к окошечку кассы. — Девушка, дайте мне этот билетик.

5

На улице за вокзальными узкими и высокими окнами лил дождь. Встав у окошка и глядя на улицу, Лида пыталась погасить в себе раздражение, и это никак не получалось.

«Ну, приду я сюда в двенадцать, ну, поеду позже. Никто меня дома не ждет все равно, — убеждала она себя. — Ничего страшного не произошло. Шальные деньги легко уходят. Нужно только где-то достать еще тысяч пять, а то и после двенадцати на билет не хватит. Нужно у кого-нибудь стрельнуть. У Лешки, наверное, нет ничего, он вообще зайцем путешествует. Попросить у этой? Если она мой законный билет прихватила, почему бы ей не одолжить мне пять тысяч? Противно, конечно, унижаться. Но ведь не откажет, наверное».

Все так же погруженный в свой словарик профессиональных терминов, Алексей сидел почти неподвижно, он только иногда поправлял сползающие на глаза длинные волосы, при этом немножко морщился и кусал губу.

Маргарита устроилась напротив, будто другого места в зале не было, и, закинув ногу на ногу, подправляла помадой губки. Она смотрелась в маленькое зеркальце и близоруко щурилась на свое отражение.

— У меня к вам просьба!

Лида подошла к Маргарите и тоже присела.

— Слушаю!

— Кошелек в вагоне вытащили, теперь не хватает денег на обратный билет. Вы не могли бы мне…

— Могла бы! — Маргарита защелкнула свою пудреницу, убрала ее и достала пачку денег. — Сколько вам нужно?

— Тысяч пять. Я верну.

— Нечем записать телефон! — сказала Маргарита, вручив Лиде пятитысячную купюру и доставая блокнотик. — Бумага есть, ручка нужна. Молодой человек, у вас не найдется авторучки?

— Вы скажите, я запомню! — не отрываясь от словарика, сказал Алексей. — У меня абсолютная память!

В помещении вокзала постепенно собирались люди. В основном это были пассажиры из атакованного бандитами вагона. Застучали в опять закрывшееся окошечко кассы, зазвучали неприятные разговоры. Прислушавшись, Алексей уловил даже какие-то героические интонации.

— Он говорит, раздевайтесь! А я смотрю ему в глаза, вижу, глаза-то трусят, понимаешь? Трусят!.. Думаю, пальнет или не пальнет? Как в бане, говорит, нечего стесняться… Я разделся, конечно. Когда на тебя дырочка ствола смотрит, кто хочешь разденется!.. Но трусы не снял. Он говорит, снимай трусы, а я нет, не снял! Другие все сняли трусы, а я нет. Я ему говорю, зачем? Неужели вы думаете, что в трусах можно что-то спрятать серьезное? Может быть, женщине это и удалось бы, но я ведь мужчина… Смотрю на него, прямо в глаза, не снимаю, только пальцы за резинку заложил, и вдруг чувствую — зашевелилось… Бывает, неделю без причины не зашевелится, а тут…

— Да знаю я, что у тебя там, в трусах, — отозвался женский голос. — Ничего у тебя там нету! В следующий раз как хочешь, но поедем в одном вагоне. Я не знаю, какие уголовники у вас там ходили, но пойми меня, Миша, когда у мужа все белье оказывается вывернутым наизнанку, что можно думать?

— Дура, такая стрельба была, а ты не веришь!

«Так я ее никогда в поезд не посажу. — Алексей захлопнул свой словарик. — Глупо ждать».

Он поднялся со своей банкетки и убрал словарь. В здании вокзала становилось душно. Около мозаик собралась маленькая толпа.

— Пошли отсюда, девочки, — сказал он, обращаясь сразу и к Маргарите, и к Лиде. — Пошли, поедим чего-нибудь. Противно здесь стало, как в музее этнографии народов СССР.

— Точно, пошли отсюда! — согласилась Лида. — Ее возьмем?

— Почему нет? Я угощаю!

Большой ресторан находился всего в квартале от вокзала, но все трое успели порядочно намокнуть, пока добежали до него.

Светилась за пологом дождя огромная аляповатая неонка: «РЕСТОРАН «КОЛУМБ», и из распахивающихся дверей ресторана долетали обрывки музыки и соблазнительные запахи.

— Погоди! — сказала Лида и придержала Алексея за рукав. — Чем платить-то будем? Кто-то обещал угостить?

Маргарита спрятала ехидную улыбку за поднятым воротничком.

— Обещал, конечно! — сказал Алексей. — Пошли! Закажем музыку. Ты какую музыку любишь, Лида? — Он вытянул свой рукав из ее пальцев и, порывшись в кармане, достал деньги, большую пачку, перехваченную бумажной ленточкой банковской упаковки. — Я думаю, мы имеем право немножко повеселиться.

Поднятые на его узкой ладони доллары засверкали под дождем, на упаковке отразилась красная неоновая реклама.

— Они тебя не обыскали? — поморщившись, спросила Лида.

— А тебя?

— По-моему, этот диалог между нами уже был. Нет, серьезно, Леш? Откуда у тебя такие бабки? Ты все-таки нашел пакет?

— Ну предположим!..

— А где героин?

— Героин я отдал проводнику, и он его в сортир на глазах у бандитов высыпал. Ну так мы идем питаться под эту крышу или будем мокнуть, как кретины?

Пачка долларов, вдруг появившаяся в худенькой руке этого мальчишки, немного напугала Маргариту. На секунду она даже усомнилась, стоит ли принимать приглашение этих в общем-то симпатичных ребят. Она зажмурилась, сосредоточилась, желая теперь же повернуться и уйти. Чтобы повернуться и уйти, оказывается, нужно было сделать над собой огромное усилие. Сделать такое усилие Маргарита, как выяснилось, была не способна.

— Действительно, вы извините, конечно, что я интересуюсь, я понимаю, что это деньги случайные, их не жаль. Но хотелось бы узнать, сколько здесь? — спросила она. — Тут ведь, наверное, тысяч пятнадцать в американских долларах? Да и неосторожно вот так показывать крупную сумму малознакомым людям. Скажите правду, Алексей, иначе я с вами дальше не пойду.

— Шестьдесят тысяч! — Он тряхнул головой, и мокрые длинные волосы дернулись по его худеньким плечам. — Но поверьте, это вовсе не большие деньги. Поверьте мне, я зарабатываю такую сумму вполне законным трудом за пару недель.

— И что же это за труд? — язвительно спросила Лида.

Алексей повернулся к ней, он говорил совершенно искренне.

— Продаю идеи. Новые идеи… — Он будто оправдывался. — За границу. Я вообще-то очень богатый человек. Это правда, я торгую помаленьку интеллектуальной собственностью.

«Что ж ты, гений, на билетик мне денег не одолжил? — подумала в раздражении Лида, но вслух этого все-таки не произнесла. — Сама виновата, попросила бы, дал бы, конечно. Завтра в восемь домой бы уже уехала».

— Чем? Чем вы торгуете? — встряла Маргарита.

— Интеллектуальной собственностью, — повторил Алексей. — Но если вас интересует, что я понимаю под термином «интеллектуальная собственность», то я готов обсуждать это только за столиком!

«Воистину, деньги к деньгам… — поежившись от холода, подумала Лида. — Глупо ему не верить!»

Кулаком с зажатой в нем пачкой зеленых купюр Алексей указал на двери ресторана и спросил:

— Ну, вы как, идете?

Маргарита кивнула.

— А ты идешь? — он повернулся к Лиде.

Лида пожала плечами, потом кивнула утвердительно. Она поняла, что действительно замерзла и очень хочет есть.

6

Единственный в городке ресторан был в этот вечерний час переполнен. Музыканты на небольшой круглой эстрадке были пьяны, и музыка, хоть и очень громкая, звучала фальшиво. Солист, утирая плешивую голову платочком, отдыхал. Он устроился за ближайшим к эстрадке столиком и пил шампанское. Солист был немолод, как, впрочем, и большинство посетителей ресторана. Сильно выделялись только уже знакомые Лиде демобилизованные солдаты из их злополучного вагона.

Заметив девушек, они замахали руками, закричали, пытаясь перекрыть музыку. Они явно желали, чтобы те присели за их столик. Лида только покачала отрицательно головой.

— По-моему, провинция просто больна гигантоманией, — сказал Алексей. Он весело рассмеялся, указывая пальцем на огромный деревянный нос парусника, нависающий прямо над столиком дембелей. — Прямо глаз отдыхает на этих симпатичных извращениях!..

Перестав смеяться, он галантно отодвинул для Лиды стул и жестом пригласил обеих девушек за столик, расположенный подальше от эстрадки и от угрожающе нависшего над залом дизайнерского излишества.

— А что им делать, если у них здесь ничего нет? — возразила Лида. — Я смотрела путеводитель: ни храмика, ни дворца какого-нибудь захудалого. Совсем нечего показать туристам. Наверное, одни «почтовые ящики».

— Вот туристы и не ездят! — невпопад вставила Маргарита.

— «Почтовые ящики» теперь тоже туристический объект, — сказал Алексей. — Особенно интурист их любит.

— Скучно как у вас выходит! — томным голосом сказала Маргарита. — Все любят что положено, хотят что положено… Жить неинтересно даже!

— Ну, почему же, — возразил Алексей. — По-моему, прямо напротив, нет ничего интереснее всеобщей одинаковости. Нас связывают одни и те же социальные условия, психология, рефлексы… Разве не удивительно, например, что столько совершенно разных людей ведут себя в одной и той же ситуации абсолютно идентично…

— Ну, не идентично! — возразила Маргарита. — Это слишком!

— Именно, именно идентично. Простой пример. В поезде все послушно по первому требованию разделись… Социальная игра. Расчет. Я бы мог, например, имея общий расклад социальных групп пассажиров плюс сложившуюся ситуацию, просто при помощи компьютера просчитать: у кого какая будет реакция, кто что скажет… кто как будет поднимать руки. Плюс-минус полторы фразы! Человек управляем, и это куда интереснее любых исторических памятников!

— Значит, мы как марионетки на ниточках… — Маргарита сверкнула глазками в сторону Алексея. — Но и вы тоже марионетка в таком случае. Если вы человек, значит, тоже марионетка?

— Не совсем так, хотя, в сущности, верно. Как раз в поезде я провел небольшой эксперимент. Сознательно нарушил правила социальной игры. Это, конечно, могло плохо кончиться, но, как вы видите, кончилось хорошо. Кроме того, если бы я оставался в рамках предложенной бандитами инсценировки, то сейчас нам было бы просто нечем заплатить за этот ужин.

— Ты действительно теперь зарабатываешь на своих идеях? — неожиданно поперек общего тона спросила Лида.

Алексей кивнул.

— И вы тоже нарушили условия игры? — спросила Маргарита, обращаясь к Лиде. — Поэтому с вами и не случилось… — она запнулась на миг, — таких неприятностей, как со мной?

— Нет, — сказал Алексей. — У нее просто мощное природное чутье.

— Хватит! — Лида посмотрела на Алексея с раздражением. — Честное слово, это неприятно!

— Молчу, молчу…

Музыка стихла. Солист, тяжело поднявшись из-за столика, взошел на эстрадку. Он так нагрузился уже, что было непонятно, как он теперь будет петь.

— Наши друзья… — сказал он и поправил микрофон, так что зал наполнился скрежещущим звуком. — Наши доблестные воины заказали песню для своей знакомой девушки. — Лида поморщилась. Язык у солиста, вопреки ожиданию, не заплетался. — «Миллион алых роз» от Владимира, — он заглянул в записочку, вероятно переданную ему официанткой, — для Маргариты.

— Что будем кушать?

Немолодая официантка в белом кружевном фартучке, туго натянутом на огромный бюст поверх глухого синего платья, и с белой наколочкой на голове застыла перед столиком. Она подняла свой блокнотик и прицелилась в него карандашом.

— Я жду, молодые люди. — Она по-матерински улыбнулась невыносимо яркими губами. — Ну так что мы будем кушать?

Два года назад, когда Лида с Алексеем вот так же в конце лета зашли в ресторан, зашли только погреться немножко (денег в складчину хватило только на чашечку кофе), тоже за стеклами шел дождь. Они сидели за столиком, покрытым, так же как и здесь, белоснежной скатертью, и молчали. В том маленьком частном ресторанчике в Москве тоже была музыка, но музыка там была еле слышная какая-то, нежная, а народу в уютном зале — никого. Или им просто очень хотелось так думать, что никого. Они пили эту единственную чашечку кофе, неохотно принесенную официантом, передавая из рук в руки через стол, и, казалось, проходили долгие часы, хотя на самом деле их выгнали, как только в чашечке открылось дно. Выгнали, правда, вежливо, без скандала, они и не сопротивлялись, а когда опять оказались на улице, дождь уже кончился.

— Зачем же ты в поезд вписывался, если у тебя столько денег? — ковыряя красивой длинной вилкой бифштекс, спрашивала Лида. Она опять, как и тогда, в том ресторанчике, почувствовала что-то малознакомое, но сильное, вдруг соединившее ее с этим мальчиком. — Скажи, Алешка, зачем?

Непроизвольно ноготь Алексея щелкнул по так и не початой бутылке.

— Захотелось вспомнить молодость, — сказал он. — Прокатиться на третьей полке. И еще одна причина была… — Он замолчал вдруг.

Лида тоже молчала. Желая прервать неожиданную неприятную паузу, возникшую за столом, Маргарита сказала неуверенно:

— А я вообще не понимаю, ребята, вы вообще давно знакомы, что ли?

— Да, это так… — выдохнул Алексей, поворачиваясь к Лиде, и, неотрывно глядя ей в глаза, продолжал: — Видите ли, Марго, когда-то, много лет назад, одна очень опытная девушка соблазнилась наивным мальчиком. Мальчик не любил ничего, кроме физики… — Лида нарочно не отводила глаз и старалась не моргнуть. — Но она привела его однажды вечером к себе… Шел дождь. Представляете, Марго, шел дождь… Шел дождь, и они лежали в постели… — Лида сморгнула слезинку, и, резко повернув голову, Алексей заглянул в глаза смущенной Маргариты. — Представляете?

— Я представила, да… И что дальше?

— Ничего дальше. Лишила девственности. Как вы думаете, какие у них после этого могли сложиться отношения? Маргарита, вы вообще верите в любовь?

Ощутив сильное смущение, Маргарита поднялась из-за столика. Сначала она хотела просто встать и уйти, но, заметив приглашающий жест — дембеля, как только она поднялась, сразу замахали руками, — направилась к их столику.

— Извините, ребята, — сказала она. — Они мне песню подарили. Я ненадолго!

— Вспомнить молодость? — Лида поставила локти на стол и погрузила голову в свои ладони. Она смотрела на Алексея и не могла понять, изменился он хоть чуть-чуть или остался все таким же. — А сколько же тебе лет, мальчик?

— Двадцать два!

— А сколько же тебе тогда было, Алешенька, когда у нас с тобой все начиналось?

— Семнадцать.

— Выходит, ты меня толкнул на преступление. Прибавил себе год, выходит, я думала, что влюбилась, а на самом деле развращала малолетнего?

— Выходит, что так!

Микрофон опять загудел. Солист объявил:

— Еще одна песня для Маргариты. «Колумб открыл Америку»! Поаплодируем, господа!

7

Если бы Маргарита как следует рассмотрела столик, к которому направилась, то, наверное, не стала бы подходить. Надо было развернуться и вообще уйти из ресторана. Что стоило подождать утреннего поезда на банкеточке под симпатичными мозаиками в помещении вокзала?

На столике уже стояли два насухо выпитых графина и один только-только початый. Закусок почти никаких не было. Три тарелки с недоеденными бифштексами сдвинуты на свободный угол стола, а между тремя графинами, там, где могла бы быть хрустальная салфетница или перечница, почему-то стоял полный стакан томатного сока.

— Маргарита! — привставая навстречу, сказал молодой солдатик с украинским акцентом, он вовсе не выглядел пьяным. — Прошу вас! — Он, вежливо шаркнув сапогом, подвинул свободный стул. — Разрешите представиться — Святослав.

Она присела, судорожно поддернула свою юбку, и Святослав, как в хорошем заграничном фильме, немедленно овладел ее рукой и поднес эту руку к своим губам.

— А это… — Он уронил ее руку, и, расслабленная, она чуть не угодила в грязную тарелку. Все-таки он был пьян. — Это Владимир! Мой лучший друг. Между прочим, чемпион по боксу.

Третьего сидящего за столом солдата Маргарите так никто и не представил. Третий солдат, похоже, вообще ничего не пил и был трезв. Только фиолетовые круги под глазами указывали на сильное похмелье, которое он зачем-то желал пережить всухую. Зло глянув на женщину, он схватил стакан с томатным соком так, будто Маргарита могла этот стакан у него отнять, и тут же единым залпом осушил наполовину.

— Вам пришлось нелегко, я знаю! — сказал Владимир. На глаза его наворачивались слезы. Он, так же как и Святослав, потянулся за женской рукой. — У нас было оружие. Мы мужчины. — Так и не завладев спрятавшейся под скатерть рукой, он грудью напирал на стол. — Мы можем биться, мы можем постоять за себя и за вас. — Он глянул на своего приятеля и повторил громче: — Мы можем биться? — Святослав послушно покивал. — Вот, мы можем! А вы, слабая женщина… — Он плеснул себе в рюмку водки и сразу выпил. — Вы жертва насилия!

— Прекрати! — сказал Святослав. — Не надо, Вова!

— А что я такого сказал?

— Ты гадишь языком, понял? — Святослав тоже выпил. — Гадишь!

Вокруг губ третьего безымянного дембеля остался красный след томатного сока. Маргарита смотрела на этот след как завороженная и не могла оторваться. Она хотела встать, хотела кинуться к выходу, но, как иногда бывало, не могла даже шевельнуться.

— Хотите соку? — безымянный протянул ей свой грязный полупустой стакан.

Музыка опять смолкла, и крик Маргариты заставил повернуться почти все головы отдыхающих за столиками посетителей.

— Нет! Не хочу!

Вместо того чтобы вскочить, она схватила край скатерти и судорожно потянула на себя. Непонятно как, но ей почти удалось выбросить из головы все случившееся в поезде, но теперь близкое прошлое неожиданно всплыло. Маргарита почти обезумела.

— Простите нас… — сказал Святослав и, сразу обернувшись к своему приятелю, добавил, изменив интонацию: — Что, гад, добился?! Очень откровенно! Сильно! Телок можешь на мясокомбинате глушить!

Рука нетрезвого дембеля потянулась к пустому графину, но не дотянулась, пальцы крепко сцепились на горлышке полной тары, стоящей ближе. Следующим движением Владимир, не поднимаясь со своего места, рубанул графином о край столика. Во все стороны полетели осколки, и в воздухе завоняло разбрызганной водкой. Засияла огромная хрустальная «розочка» в руке дембеля.

Маргарита хотела вскочить, хотела закричать, но слова застряли у нее в горле. Стеклянная «розочка» дернулась рядом с ее лицом и задела щеку. Маргарита потрогала щеку пальцем. Кровь.

— Пистолет его где? — спросили беззвучно губы, перепачканные томатным соком. — Где его именной?

Третий, безымянный, дембель отодвинулся вместе со стулом и сказал, не крикнул, а просто громко скомандовал:

— Смирно! Смирно, рядовой Власенко!

Уловив краем уха за музыкой какой-то нехороший стеклянный звон и ощутив неладное, Алексей посмотрел через зал, но за танцующими парами не смог увидеть распоясавшихся солдат.

— Пойдем отсюда? — сказал он. Он надорвал банковскую упаковку и вытянул одну банкноту. — Пойдем!

— Нет, давай еще посидим, — сказала Лида. — Ты расскажи мне поподробнее, кто же такие эти хеккеры?

— Каста! Если хочешь, движение электронных хиппи. Они начинали еще в пятидесятых. В основном паразитировали на международных телефонных линиях. Высшим пилотажем считалось позвонить из Нью-Йорка в Нью-Йорк через Токио и при этом не заплатить ни цента!

— А сегодня?

— Сегодня при помощи хорошего компьютера можно сделать значительно больше…

— Больше, чем ядерная бомба?

— При желании — да. Больше. Только у настоящего хеккера такого желания возникнуть не может. Ты же знаешь хиппи, они миролюбивы.

8

С удивлением Лида поворачивала голову, разглядывая вдруг совершенно изменившийся зал. Алексей был прав, когда сказал, что пора уходить. Оказалось, что ресторан был накачан спиртным под завязку, и при первой же искре все это спиртное взорвалось. Забурлили невнятные громкие голоса, посыпались удары кулаков. Не принимали участия в драке только человек пять азербайджанцев. Как только раздались крики и на пол полетели осколки, азербайджанцы поднялись из-за двух своих столиков, расплатились и быстро покинули ресторан. Проследив за ними глазами, Алексей увидел сквозь витрину, как они сели в две иномарки и уехали.

«Серьезные ребята, — отметил он про себя. — Не принимают участия в случайных разборках. Интересно, для каких разборок они появились здесь, в провинции?»

— Смирно! — кричал безымянный дембель и бил ладонью по столу. — Смирно!

— Не трогайте девушку! — громыхнул раскатистый бас из-за соседнего столика.

И тут же другой мужской голос возразил:

— А чего это ты, Игнатий, в чужую жизнь лезешь? Его баба, пусть, если хочет, трогает. Когда зарежет, милиция разберется, за что он ее пырнул.

— Я лезу?! А ты не лезешь?! — Обладатель баса был уже на взводе. — Софью Марковну кто в школьном спортзале трахал, я, что ли?

— Это когда?

— В прошлое воскресенье после урока каратэ. Забыл?

Дальнейшее потонуло в реве музыки. Администрация «Колумба» почему-то посчитала правильным просто заглушить разрастающийся скандал, увеличив количество децибелов. Но музыка только сильнее взбудоражила гостей. Люди поднимались из-за столов, хватали друг друга за грудки, били по морде. Пьяные провинциалы дрались с увлечением, азартно.

Драка, стихийно возникшая в ресторане «Колумб», по своей бессмысленности и суете могла бы соперничать с плохим американским вестерном. Уже через три минуты после того, как рука дембеля ударила о край стола графином, вдруг выяснилось, что посетители ресторана, только что чинно сидевшие за столиками и обсуждавшие насущные политические или экономические проблемы, вовсе не прочь поломать вокруг себя мебель и помахать руками.

— Театр абсурда какой-то! — сказала зло Лида.

— А по-моему, весьма банально! — Алексей, прикрываясь стулом, медленно отступал к дверям. — Трусость нашего народонаселения хорошо известна, и всегда нужно иметь в виду, что изредка она прорывается бурей! Говорил же тебе, уйдем!

— Ты был прав. Мерзость. Я думаю, у них это часто. Скучно здесь, наверное, очень, не Москва!

Подобные драки и впрямь не были редкостью в городе, и о них быстро забывали. Однако на этот раз в самый разгар драки произошло событие из ряда вон выходящее.

Далеко не все в зале пили водку и шампанское, подаваемые официантами. Дорого слишком. Большинство посетителей «Колумба» приносили спиртное с собой. В ресторане не торговали пищевым спиртом, а загорелся именно спирт.

На внутренний карниз, на узкий, выкрашенный золотой краской бордюр испанского галеона, не замеченная в общей свалке, взобралась немолодая женщина. Она была сильно и неряшливо накрашена. Одетая в черное шелковое платье с мощным декольте и в черные лакированные туфли, она выглядела совершенно безумной. Она сорвала с пальца золотое обручальное кольцо и швырнула его вниз, за кольцом последовал шикарный светлый парик.

Как она взобралась на такую высоту без лестницы и как умудрилась не выронить литровую бутылку пищевого спирта, так и осталось непонятным. Дико хохоча и выкрикивая ругательства, женщина сидела на карнизе. Она свесила ноги и поливала горючей жидкостью из литровой бутылки деревянный нос испанского галеона, нависающий над эстрадой, и саму эстраду. Какое-то время на нее почти не обращали внимания, слишком было шумно, слишком грохотала музыка.

Туфля соскочила с ее ноги и тоже полетела вниз. Туфля стукнулась о доски эстрады и была поднята удивленным клавишником. Клавишник задрал голову, только теперь он увидел женщину, сидящую на карнизе.

Потом первые капли спирта упали на плешивую голову солиста. Не прерывая своей песни и не выпуская из правой руки микрофон, солист другой рукой провел по своей лысине, на вздохе лизнул собственный палец, осекся после следующего куплета и сказал пьяно на весь зал под механический скрежет:

— Спирт капает!

После этих слов женщина с диким хохотом выплеснула из бутылки содержимое.

— Ну, хватит! Что я, лысый, что ли, вам? Нашли мальчика! — сказал также в микрофон солист. Он вытянул из кармана квадратный портсигар с выдавленной на серебряной крышке грудастой русалкой, вытащил длинную женскую сигарету, похлопал себя по карманам, после чего, пошарив по залу пьяными глазами, попросил: — Мужики, огонька не найдется?

— Лови фирменную!

И от ближайшего столика под ноги солиста кто-то швырнул открытую зажигалку «zippo». Эстрадка разом вспыхнула. Нос испанского галеона обдало пламенем, и женский пьяный визг, как и треск ломаемой мебели, перестала заглушать музыка, потому что музыканты мгновенно ретировались со своих рабочих мест.

На улице, залив светом своих фар автомобильную стоянку, затормозила милицейская «канарейка». К дверям уже бежали, придерживая свои фуражки и размахивая дубинками, милиционеры. Лида беспомощно глянула на Алексея.

— Прости меня! — сказала она. — Ты был прав. Нужно было сразу уходить!

Вспыхнувшее пламя мгновенно остудило драку. Тяжело дыша, провинциалы поворачивали мокрые от пота лица и пытались сориентироваться, откуда же дым. Солист горел со спины, он страшно кричал и вертелся, и в этом уже не было ничего смешного.

Пожар погасили. Лиду и Алексея в качестве свидетелей пригласили проследовать в отделение милиции.

Из головы Алексея все не шли осторожные азербайджанцы, а Лиде запомнилась сюрреалистическая картина: грудастая официантка — кружевная пышная наколка съехала на ухо — из огнетушителя поливает нос испанского галеона.

9

Заснул Коша сидя, прислонившись спиной к бетонной стене. Он очнулся от резкой боли в позвоночнике. Камеру наполнял храп. Но проснулся не один Коша. Кто-то стоял на коленях возле двери. Он прижимался лицом к металлу и сладко сопел.

— Что там? — спросил Коша.

— Тихо ты! Их из кабака привезли, сейчас бабу раздевать будут.

— Кого привезли? — Коша встал, руки его были все еще закованы в браслеты.

— Драку из ресторана привезли, из «Колумба», — сказал человек от двери. Он подсматривал за происходящим в отделении через какую-то незаметную щелочку. — Сейчас менты эту бабу раздевать будут. Они мастаки, я тебе скажу, на это дело!

Прислушавшись, Коша уловил за дверью знакомые голоса. Не сразу, но ему удалось припомнить имя девицы. Встав на колени возле двери, Коша плечом отжал мужика и пристроился глазом к щели. Мужик зашипел, но в драку не полез.

— Ладно, — сказал он. — Будем смотреть по очереди. Только уговор, ты мне будешь пересказывать, а я тебе! Смотри, смотри!.. Секс бесплатный!

Электрические часы в дежурке показывали без десяти четыре. За окном сверкала острым серпиком сентябрьская луна, будто вымытая дождевыми струями. Участников и свидетелей драки привезли на двух больших автобусах только к половине пятого, но несколько раньше в отделение вошли те, кого доставили на патрульных машинах. Дежурный, как обычно к этому времени, начинал засыпать. Он никак не желал мириться с тем, что преступность в городе вместе с ним засыпать не хочет, пил растворимый кофе, нервничал и очень злился.

— Имя! — спрашивал он, тупо глядя сквозь стекло на очередного задержанного.

— Лидия!

— Нехорошо, девушка! Зачем же вы спиртом нос декоративного корабля полили! Нехорошо… — Несмотря на большую дозу кофе (скомканные золотистые пакетики валялись уже по всему рабочему столу), полусонный дежурный видел лицо женщины смутно, оно то наплывало, то пропадало. Так же пропадала связность в голове самого дежурного. — Теперь мы вас посадим! Посадим!..

— Да не, то не она полила нос корабля, то другая — возникая сбоку от женщины, сообщил неугомонный Пращук. — То ж свидетель происшедшего. Двое их, свидетелей, только. Обвиняемых я насчитал сорок пять человек, а еще сколько смылись?! А свидетелей двое!

— А где эта поливальщица? — спросил дежурный.

— Главную дамочку мы как раз и не взяли, — совершенно не сонным, сытым голосом объяснил Пращук. — Представляешь себе, от нее муж неделю назад ушел, гомосеком оказался, скрипач его какой-то столичный соблазнил, так она залезла на карниз прямо поверх сцены и стала водкой музыкантов поливать.

— Спиртом, — поправил дежурный и, заглянув в листок протокола, сам себе подтвердил: — «Спиртом поливала музыкантов, — его палец скользил по строке. — В результате чего произошло возгорание одежды певца во время исполнения лирической песни».

— Ну, пусть спиртом, — согласился Пращук, совсем уже оттесняя Лиду. — А певец этот сам виноват, пьянь, прикурил и спичку бросил!

— Зажигалку. В протоколе написано — зажигалку.

— Так тот же протокол я и составлял. Точно, зажигалку бросил и загорелся со спины!

— И куда стерва эта делась? Сбежала? — спросил дежурный, пытаясь найти ответ на свой вопрос в протоколе. Он даже перевернул листок и посмотрел его на просвет. Но в протоколе ответа не было.

— Не, врачи ее задержали. Обгорела сама сильно.

Сквозь щелочку разглядывая скамейку для задержанных, Коша сосредоточился на юнце. Этот длинноволосый тощенький мальчишка хорошо запомнился ему. Коша еще в поезде удивился, что его так и не обшмонали. Мирный не дал. Рядом с мальчишкой сидела девушка, также ехавшая в вагоне, в одном купе с Глобусом. Еще одна знакомая девушка с порезанной щекой стояла, пригибаясь, возле стены. Коша принюхался, сквозь запах мочи и пота отчетливо щекотал ноздри запах крепкого кофе.

— Раздевают? — в самое ухо спросил любитель стриптиза.

— Нет!

— А что они? Бьют?

— Разговаривают! Кофе кушают, сволочи!

Запах кофе неприятно напоминал о нынешнем незавидном положении. Запястья в браслетах горели.

— Не та смена! — сказали огорченно за спиной Коши. — В этой раздевать, наверное, не будут. В этой только морду бить умеют. Я посплю пока лучше… Но если что интересненькое, ты, парень, меня пихни! Пихнешь?

— Пихну! — шепотом пообещал Коша.

— Свидетели потом! — сказал дежурный. — Виновники есть?

— Грузят… Человек сорок, не меньше, два автобуса загрузили. Но пока еще не привезли. Если только вот эта. — Рука милиционера подтолкнула несчастную Маргариту, и та оказалась перед окошечком дежурного. — С нее началось! Семь свидетелей подтверждают.

— Бабы небось одни подтверждают?

— Ясно, бабы. Кто ж еще?

— Имя! — сказал дежурный, и перед глазами его опять помутнело. — Слушай-ка, Пращук, мне на минуточку выйти надо, башка что-то болит. Ты ее пока оформляй потихонечку, я сейчас. — Он вышел из-за своей перегородки и направился, пошатываясь, по коридору. — Сейчас вернусь, умыться надо!

Просунув толстые пальцы под узел галстука, Пращук расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и, чуть покачиваясь, встал перед Маргаритой, ощупывая девушку сперва только глазами.

— Колющие, режущие предметы есть? — спросил он ласковым голосом. — Огнестрельное оружие? Яды?

Маргарита отрицательно покачала головой и зачем-то прикрыла ноющую ранку у себя на щеке.

Склонившись к уху Алексея, Лида шепнула:

— Нужно что-то сделать, иначе ее искалечат!

Алексей почти незаметно для глаза пожал плечами.

— По-моему, ей самой нравится, — сказал он. — Социальная игра по Берну. Красная Шапочка и серый волк.

— Я не виновата! — сказала Маргарита, с трудом сдерживая лезущее из горла рыдание. — Они сами пригласили меня. Песню заказали… «Миллион алых роз» от Владимира. — Все-таки она всхлипнула. — Меня избили! А вы!..

— Стало быть, жертва! — сказал Пращук и, покосившись на скамеечку для задержанных, оценил ситуацию.

По его мнению, ситуация была не то чтобы совсем благоприятная, но на скамеечке точно не было никого, чьим показаниям можно было бы доверять. Один длинноволосый, еще одна стриженая девица, почему-то она совсем не приглянулась Пращуку, показалась неинтересна, и двое пьяных завсегдатаев с побитыми мордами. Еще одного пьяного вводил и никак не мог ввести другой милиционер. Это его устроило.

— Побои снимать будем?

— Зачем?

— Если на вас нет побоев, то вы, может так случиться, и не потерпевшая, — объяснил Пращук.

— А кто я тогда?

— Как повернуть… Но выходит, что организатор драки. А ведь жертв очень много! — Он посмотрел на Маргариту взглядом опытного педагога, делающего внушение несчастному ученику. — Вы в курсе, что по вашему поводу сказано в Уголовном кодексе?

— Ну, если так, давайте снимать побои? — спросила упавшим голосом Маргарита.

— Ну, милая! — Пращук хлопнул себя пухлой ладонью по ляжке, утянутой в мышиную ткань. — Побои!.. Обрадовалась, где же я тебе доктора возьму? — Он, не глядя, указал пальцем на часы. — Четыре ночи!

— И что же, ничего сделать нельзя?

— Ну почему?.. В общем, кое-что мы сделать можем. Немножечко отступить от правил… — Он впился глазами в сильно дышащую грудь Маргариты. — В общем, так, я сам все и сделаю. Раздевайся!

— Как, опять? — Маргарита прижала ладони к груди. — Я не буду!

— Не будешь? Тогда посадят, скорее всего. Надолго сядешь, жертв очень много, — пообещал Пращук.

Остальные милиционеры участия в спектакле не принимали. Один из них стоял, подпирая стеночку и осклабившись, только наблюдал, другой деловито возился с пьяным, никак не мог втащить в помещение дежурки. Пьяный все время молча падал.

Алексей поднялся со скамьи и, разминая ноги, шагнул к перегородке дежурного. Посмотрел через стекло.

— Хорошо!.. — прошептала Маргарита. — Если иначе нельзя… — Уже расстегивая платье, она озиралась. — А здесь нет другого помещения, где у вас снимают побои? Может быть, если нет врача, есть для него помещение?..

За перегородкой рядом со столом размещался большой металлический сейф. На сейфе сверху лежали грудой несколько коричневых пакетиков, в какие обычно упаковывают изъятую у арестованных мелочь. Один пакетик был надорван чуть-чуть, и торчала наружу, отражая лампу, маленькая серебряная лилия. Заметив брошку, Алексей даже языком прищелкнул.

— Есть такое помещение! — сказал Пращук. — Сразу могла сказать, что мужчин стыдишься. Пошли в другое помещение! — И, размахивая огромной связкой ключей, он увел Маргариту куда-то по коридору. Платье ее было уже наполовину расстегнуто, а в глазах стояли слезы.

— Ну, что там? — спросил сонный голос за спиной Коши. — Раздел?

— Увел!

— Вот гад, — сказали за спиной, и было слышно, как грузное тело заворочалось на полу, поудобнее устраиваясь. — Только о себе печется. Плевать ему на людей!

Пьяный опять упал и на этот раз застонал в голос. Не отрываясь, припав к своей щелочке, Коша смотрел на мальчишку. В туалете в конце коридора сильно лилась вода, и оттуда доносилось сквозь этот шум пофыркивание дежурного. Дежурный подставлял голову под холодный кран, и это действовало намного лучше растворимого кофе.

10

Задремавший в своем кабинете, прямо за столом над телефоном в ожидании звонка из Москвы, дежурный следователь Валентин Афиногенович Михайлов был разбужен шумом за дверью. В дежурке происходила какая-то возня. Он услышал, как крикнула женщина. Поднялся и вышел из кабинета, зевая и прикрывая ладонью рот.

Дежурный с мокрыми волосами, зачесанными на пробор, уже сидел за перегородкой и что-то записывал, не обращая внимания на поднявшийся гвалт. В дверь женской общей камеры одновременно били не меньше шести кулаков, и, аккомпанируя ударам, мерзкие бабьи голоса переходили с плаксивого рева на отборный мат.

— Пращук! — выделился из других голосов один, наиболее звонкий. — Пращук!..

— Что происходит? — спросил Валентин Афиногенович, обращаясь к дежурному.

— Ждем! — сказал тот, не отрываясь от своего протокола. — Должны арестованных из «Колумба» доставить. Там была большая драка. Но что-то пока еще не доставили.

— Ты на холуя похож! — сказал следователь. — Причешись, что ли! Фуражку надень!

К женским воплям и ударам кулаков о железо присоединились теперь еще и мужские голоса из соседней камеры. Мужские голоса были глуше, и тема в мужской камере была иная. В мужской камере заключенные хотели спать и бурно возражали против шума. Через какое-то небольшое время между камерами завязался даже такой диалог:

— Вы заткнетесь там, проститутки?! — сипел простуженно, но очень громко еще не совсем трезвый голос.

— Сам ты проститутка! — взвизгнули за дверью женской камеры, и Валентин Афиногенович отвернулся, чтобы не видеть темного лица, прижавшегося изнутри к решетке окошечка.

— Мужиков-проституток не бывает, — возразил хриплый голос.

— Как еще бывает, как еще бывает!.. — Похоже было, что баба за дверью приплясывает. Лицо дергалось за решеткой как в лихорадке. Алексей, было вернувшийся на свою скамью, тоже отвернулся. — Голубая проститутка! Голубая проститутка!

— Всем по пятнадцать суток! — сказал устало Валентин Афиногенович, нагибаясь к окошку. — Всем, кто не заткнется в течение тридцати секунд!

— Всем по пятнадцать суток даем! — включив микрофон, сонно сообщил дежурный, и было слышно, как покатилась по столу его авторучка. — Тридцатисекундная готовность! — Отследив тоненькую стрелочку на казенных часах, он заорал, как мог суровее: — Молчать!

Гвалт оборвался, и сразу стало слышно, как стонет где-то за одной из дверей несчастная Маргарита.

— А это что еще за сладкие стоны? — спросил Валентин Афиногенович.

— Побои Пращук снимает с пострадавшей!

Подступив сзади, Алексей очень осторожно тронул следователя за плечо. Тот вздрогнул и обернулся.

— Простите, — сказал Алексей. — Но я случайно заметил там, на сейфе… — Он указал где. — Там лежит одна драгоценнейшая вещь. По-моему, ее нельзя так оставлять. Украдут. Я видел ее в английском каталоге. Эта вещь стоит двадцать пять тысяч долларов.

— Ваши документы? — попросил Валентин Афиногенович.

Алексей вынул паспорт и подал его в развернутом виде.

— По какому поводу этого задержали? — изучив паспорт, спросил у дежурного Валентин Афиногенович.

Дежурный старательно расчесывал свои мокрые волосы, перекладывал пробор слева направо, смотрелся в маленькое зеркальце, но ничего не выходило, во всех возможных вариантах прическа сохраняла что-то холуйское.

— Этот? — он глянул через стекло, оторвавшись от зеркальца. — Этот — свидетель!

Коша сидел возле влажноватой бетонной стены, прижав к ней поврежденный позвоночник. Он прислушивался к разговору и боялся пропустить хотя бы одно слово.

«Тот самый длинноволосый. На девушку похож… — соображал он. — Не обыскал его Сеня в поезде… Напрасно не обыскал!»

Нужно было бы еще раз посмотреть на длинноволосого, хотя бы как следует запомнить лицо, а то ведь как это у них бывает: волосы сбреет, панковскую загогулину на черепе нарисует — и никогда ты его уже не опознаешь.

Как следует разобраться в происходящем Коше здорово мешали застрявшие у двери мужики, они хоть и замолкли после угрозы получить по пятнадцать суток, но уже окончательно проснулись и теперь пытались что-нибудь еще предпринять. Один из них вытянул из своей рубашки длинную нитку, привязал на конец этой нитки сигарету и, опустив ее между прутьями решетки, сильно раскачивал. Сигарета, по замыслу, должна была достигнуть окошечка женской камеры.

— Но дело даже не в цене! — продолжал Алексей, улыбаясь. — Дело в том, что лилия эта — талисман. Вы можете приколоть ее на свой пиджак и бесплатно сидеть в кабаке сколько вам вздумается. Можете зайти в любой магазин и взять бесплатно любую вещь.

«И про цветочек он знает, — подумал Коша. — Очень хорошо знает. Может, он продавец из коммерческого ларька? Да нет, не похож. Тогда откуда же он знает? Говорит, в английском каталоге видел… Может, газет начитался? Да не было почти ничего в газетах. Не было!»

Так же, как и Коша в своей камере, Лида прислушалась.

«Откуда он все это берет? — подумала она. — Неужели так красиво блефует?! Но какой в этом смысл? Что это ему даст? Какое вообще отношение имеет Алешка к этому значку? Ведь именно этим значком там, в поезде, Петр Петрович напугал бандита. Странно. Нужно будет у него потом прямо спросить».

— Я об этом в газете прочитал! — продолжал Алексей. — Там и фотография была. Точно такой же цветочек. Конечно, я могу ошибаться, фотография была черно-белая, но кажется, все-таки он. Так что я очень советую, гражданин следователь…

Открылась комната в конце коридора, вышел Пращук. Он на ходу застегивал ремень на своих брюках, за Пращуком показалась и Маргарита. Кровь из лопнувшей ранки на ее щеке была размазана по лицу. Маргарита ступала на негнущихся ногах и была похожа на какой-то покалеченный манекен. Валентин Афиногенович хотел и у нее спросить документы, но в эту минуту в ворота отделения с шумом вкатились долгожданные автобусы с задержанными из ресторана. Дежурный отложил расческу и надел фуражку.

Двери автобусов открылись, усталые милиционеры начали вносить преступников. Лида поднялась со своего места. Два милиционера рассадили на скамейке пьяных. В дежурке стало жарко и душно от вдруг набившихся в нее людей.

— Это очень опасный цветочек, — сказал Алексей. — Прошу вас, будьте с ним предельно внимательны.

Но Валентин Афиногенович уже не слышал его. За дверью в кабинете заливался телефон.

— Москва! — определил по звонку Валентин Афиногенович. — Я сейчас!

Он вбежал в кабинет, оттолкнул дверь, сорвал трубку. Все отделение замерло, прислушиваясь. Но дежурный следователь ничего не говорил, только кряхтел и слушал. Наконец он произнес официально и подобострастно:

— Так точно, все понял, сделаем. — И трубка звякнула на рычажках аппарата.

— ФСК Зуднева забирает, — сказал, вновь появляясь перед барьером дежурного, Валентин Афиногенович. — Завтра будет фургон и сопровождение. — Он глянул на электрические часы, потом на свои наручные механические, сравнивая и устанавливая соответствие стрелки личных часов с показанием казенных. — Уже сегодня! — сказал он, чувствуя, как стоя засыпает. — Сегодня!

1

Нападение на вагон перепутало все расписание, и утренний на Москву, который должен был прийти в восемь двадцать и на который у Маргариты чудом оказался билет, запаздывал. Стоянка поезда была здесь две минуты, и ожидающие не могли даже вернуться в помещение вокзала. Было уже совсем светло. Алексей и Лида также стояли на платформе. Они покинули отделение милиции вместе с Маргаритой и хотели убедиться, что она без приключений сядет в свой поезд.

— Он был третьим! — вдруг прерывая тягостное молчание, всхлипнула Маргарита.

— Кто? — спросила Лида.

— Милиционер… — Маргарита достала из сумочки платочек и высморкалась. — Вчера у меня был только один мужчина. А сегодня их у меня было уже трое!

Подошел поезд. Громко прозвучало по станции радио:

— Стоянка скорого «Симферополь — Москва», прибывающего на второй путь, сокращена. Стоянка одна минута.

Маргарита вошла в вагон. Поезд почти сразу тронулся, но Лида успела увидеть сквозь зеленоватое стекло купе несчастное женское лицо. Она пыталась припомнить что-то важное, что-то задевшее, еще в милиции, какое-то слово или фразу, но не могла. Фраза ускользала.

— Куда мы теперь? — Она шла рядом с Алексеем и смотрела себе под ноги. — Очень хочется спать. У тебя есть идеи, где перекантоваться?

— Большой кожаный диван тебя устроит?

— Вполне!

— Тогда пошли. — Алексей изучал табличку с названием улицы. — Кажется, диван недалеко. Правда, здесь все недалеко.

— А у кого этот большой кожаный диван стоит? — с трудом поспевая за ним, спрашивала Лида.

Алексей шел легко, быстро, будто и не провел безумной ночи без сна.

— Думаю, в кабинете директора есть кожаный большой диван.

— А где кабинет? Кстати, если ты такой богатый, — она задыхалась от быстрого шага, — может быть, ты мне билет до Москвы купишь?

Увлекаемая своим неутомимым спутником, Лида вдруг заметила, что давно уже остались позади последние дома, а Алексей ведет ее вдоль высокого бетонного забора с колючкой поверху.

— Это тюрьма? — спросила девушка и остановилась.

— Любая русская провинция немного похожа на тюрьму! — отозвался Алексей. — Это завод. Ребята арендовали здесь пару цехов. Меня попросили отладить их компьютерную сеть. Химики, они в электронике ни черта не понимают.

— Значит, это и есть твоя работа? — останавливаясь, спросила Лида. — Ты сюда и направлялся?

— Сюда! — Он повернулся. — Ну, ты идешь?

Больше она не стала возражать. Какая разница, где этот кабинет директора? Сейчас бы только на что-нибудь голову положить и глаза сомкнуть.

Большие зеленые ворота были закрыты, и судя по грязи, скопившейся перед ними, они давно уже и не открывались. Асфальт залеплен подсыхающей на солнышке после ночного дождя глиной. В глине не было никаких отпечатков шин.

— Твой диван там? — спросила устало Лида и неуверенно показала рукой на ворота.

— Там!

Не обнаружив калитки, Алексей постучал носком ботинка в железную воротину. От ударов жестяная красная звезда, плохо приклепанная к воротине, задрожала. Лиде даже показалось, что звезда сейчас соскользнет по зеленой краске, но, тряхнув головой, она отогнала сон.

Стучать пришлось долго, Алексей уже хотел идти дальше вдоль этого забора и поискать какую-нибудь дыру, но ворота скрипнули, чуть-чуть отъехали в сторону, и в образовавшейся щели появилась патлатая рыжая голова.

— Лютик! — сказал Алексей. — Давно не виделись!

— Проходная, между прочим, с другой стороны! — сказал рыжий и сделал знак рукой. — Пролезайте сюда, ворота электрические, дальше все равно не отодвинутся!

Когда вслед за Алексеем Лида протиснулась между металлическими створками, Лютик сунул ей в руки что-то белое и мягкое.

— Знакомься, это Лютик, он у нас гений технологической цепочки. Мы с ним на параллельных курсах учились.

— Наденьте халат, пожалуйста, — попросил Лютик. — Иначе могут быть неприятности!

Пространство, открывшееся за бетонным забором, поразило Лиду. Оно было запущенно и огромно. Все кругом перерыто, асфальтовые дорожки вспороты. Криво стояли под солнцем какие-то огромные неряшливые чаны, полные дождевой воды. Под ноги попадались то куски оплавленной стекловидной массы, то драные, также пропитанные водой огромные брезентовые мешки. Там, где нога проваливалась вдруг в почву, оставался след, и след этот был неприятно белесым. Ближайшее здание — кубическая махина, имеющая только два небольших окошка под самой крышей — отстояло от ворот метров на сто, и следуя за Лютиком, одетым в белый халат и белые кроссовки, Лида успела оцарапать ногу какой-то ржавой проволокой.

— Это действительно военный завод? — спросила она, когда их провожатый, воткнув длинный ключ, отпирал дверь.

— А ты думала, я пошутил?

— Наш собственный военный завод, — сказал рыжий Лютик, проходя первым. — «Почтовый ящик 300-67». Раньше здесь биологическое оружие делали, а когда Миша Горбачев конвенцию подмахнул, перестали делать. Осторожнее, пожалуйста, здесь ступеньки!

При свете слабых электрических лампочек они поднимались вверх по лестнице. Везде здесь царило запустение. На площадках — мусор, окурки, тряпки, ржавая пыль. В распахнутых дверях огромных цехов — неприятная темнота, оттуда, из темноты, несло чем-то едким.

— Предприятие закрыли два года назад, — объяснял рыжий. — Всех рабочих уволили, только охрана осталась. Конечно, они разрешили нам по договору работать. Хоть какие-то деньги. Правда, я не знаю, кому в карман эти деньги попадают. Мы наличными платим!

— Много зарабатываете? — спросила Лида.

— И не только зарабатываем. — Лютик поскреб пятерней голову. — Вообще-то мы организовали здесь неплохую лабораторию…

— Наукой они здесь занимаются, — пояснил Алексей. — Когда в университете их тему закрыли и прекратили финансирование, они сюда перебрались, за свой счет все построили. Охота пуще неволи, они больше тратят, чем зарабатывают. На чистую науку, сама понимаешь, никаких денег не хватит.

— Мне всегда казалось, что на чистую науку нужно очень много денег! — сказала Лида.

— Много! — Рыжая голова Лютика часто покивала. — Пришлось организовать производство. Кое-что делаем для, так сказать, отечественных химзаводов по договорам, кое-что для фармакологов… Но от них хрен деньги за работу получишь… Кое-что на Запад продаем…

На пятой по счету площадке не оказалось очередного пустого цеха, а за красивой дверью с изящной табличкой «Администрация» потянулись так же плохо освещенные, но уже не выкрашенные зеленой краской, а обшитые деревом широкие просторные коридоры. На ковре под ногами здесь попадалась только бумага, неиспользованные заводские бланки. В одном месте Лида заметила разбитый, вероятно, в сердцах о стену телефонный аппарат и рассыпанные по темному ковровому покрытию скрепки и кнопки.

— Ты все еще хочешь спать? — спросил Алексей. Лида кивнула. Алексей повернулся к рыжему: — Мне помнится, в кабинете директора был вполне приличный кожаный диван?

— А ты разве был у нас раньше? — удивился рыжий.

Они вошли в кабинет. Окно кабинета выходило во двор. Здесь был нормальный воздух, если только, может быть, немножко спертый, стоял невероятных размеров шикарный письменный стол, был холодильник, сейф, и здесь действительно нашелся диван — огромный кожаный монстр с архаически вздувающимися коричневыми подушками.

— Телефон работает? — спросил Алексей.

Опустившись на диван, Лида раскинула на спинке руки. Диван был теплым, его прогрело солнце.

— Здесь все работает… — сказал Лютик. — Можно в любую минуту возобновить выпуск бактериологического оружия.

— Компьютер ваш где? — спросил Алексей.

— Там! — Лютик показал на одну из дверей. — Военные все вывезли, конечно. Все, что можно на рынке толкнуть или себе взять, но здесь уже стоит наше оборудование.

— А подключение к сети? — быстро спросил Алексей, и Лида ощутила в его голосе совсем незнакомую жесткую нотку.

Она закрыла глаза. На веках лежало солнце, сон постепенно овладевал Лидой, только звучали отдаленные веселые мальчишеские голоса и шаги.

«Нужно будет у него обязательно про эту брошку спросить, — уже отключаясь, подумала она. — Нужно спросить!..»

2

Сон налетел темной волной и растаял, на глазах снова лежало солнце. Она так и проспала несколько часов, раскинув в стороны руки по кожаной спинке дивана.

Проснувшись, Лида вспомнила все происшедшее до мельчайшей детальки: нападение на поезд, упущенный единственный билет до Москвы, несчастную Маргариту, драку в ресторане, отделение милиции, она вспомнила даже собственную последнюю мысль.

«Откуда брошка с изображением лилии взялась в отделении милиции? Это как раз понятно, ее отобрали у задержанного бандита. — Лида пробовала припомнить лицо бандита, и ей это почти удалось. — Он, вероятно, ограбил Петра Петровича. Один бандит панически испугался, когда Петр Петрович показал ему лилию, а другой, напротив, постарался ею завладеть. Алексей тоже как-то связан с брошкой. — Лида восстановила свой разговор с Алексеем в тамбуре поезда еще до нападения и другой разговор, произошедший чуть позже в купе. — Конечно, — сообразила она. — Он ничего мне не сказал, сообщил только, что давно по какой-то причине ищет этого человека. Но когда я упомянула о лилии на отвороте пиджака, что-то его, Алешку, задело, что-то он про себя отметил. Дальше, если он взял из пакета деньги, то почему бандиты его не тронули? Он сказал, что торгует интеллектуальной собственностью? Что это за собственность может быть у недоучившегося студента-физика? Или он все-таки окончил свой физтех? — даже не спросила. Так, что еще?»

Не открывая глаз, Лида прислушивалась, но вокруг было тихо, никаких голосов. Только где-то на самой грани слышимости мягко и неровно постукивало что-то. Звук напоминал работу хорошей пишущей машинки.

«В отделении милиции он будто сам напрашивался на мордобой. Что он говорил следователю, нес какую-то полную чушь, какой-то бред, лилия… бесплатно посидеть в ресторане…»

Она опять прислушивалась. Предполагаемая пишущая машинка замолкла, и вдруг что-то запищало, зазвенело с той стороны, откуда перед тем приходил стук по клавишам. Лида поднялась с дивана. Кабинет заливало яркое сентябрьское солнце. Было душно. Она осмотрелась, зачем-то застегнула воротничок, вышла в коридор. Щелчки по клавишам возобновились. Очень медленным шагом девушка прошла вдоль ряда лакированных запертых дверей, из некоторых замков торчали наружу ключи, остановилась перед той дверью, из-за которой раздавался шум. Постучала.

— Да не заперто!.. — вздохнул в ответ женский голос. — Входите!

В небольшой комнате, в отличие от директорского кабинета лишенной окна, спиной к двери сидела за столом женщина в черном платье. Даже низкое кресло не могло скрыть ее роста. Лида прикинула: метр девяносто, никак не меньше, баскетболистка. Пальцы женщины бегали по белым клавишам небольшого персонального компьютера, на экране вспыхивали и исчезали разноцветные полосочки цифр. Туфля на высоком каблуке отбивала ритм в такт работе пальцев.

— Подождите минуту, я сейчас закончу! — попросила она, не поворачивая головы. — Осталось два файла переписать!

Лида присела в кресло слева от стола. Через минуту женщина закончила свою работу и повернулась.

— Марина, — протягивая длинную ладонь, представилась она. — Вы, насколько я понимаю, Лида? Вас Алексей привез? — У нее были пронзительные ярко-синие глаза. Она весело подмигнула. — Интересный парень, правда?

— Где он, кстати?

Рука Марины оказалась какой-то неестественно мягкой и одновременно гибкой.

— Ребята внизу, в лаборатории, — сказала она. — Хотите, чтобы я вас проводила?

Лампочки на лестнице совсем ослабли, видимо, что-то происходило с напряжением в сети. Кроме того, что свет был тусклым, лампочки еще и сильно мигали. Спускаясь вслед за Мариной и глядя себе под ноги — здесь легко было зацепиться и упасть, — Лида больше ни о чем не думала. Было понятно: сейчас все должно разъясниться, сейчас она получит ответы на все свои вопросы.

Лаборатория располагалась в цехе первого этажа. В отличие от других цехов, металлические створки были плотно сомкнуты, и это была, не считая наружных ворот со звездой, первая запертая дверь. Марина надавила кнопку звонка, створки со щелчком разошлись, и Лида вошла в цех. Шагнув в остро пахнущую полутьму, она опять уловила щелчки клавиш. Здесь тоже кто-то работал на компьютере. Девушки прошли по залу между каких-то холодных агрегатов, пыли здесь не было, пол тщательно вымыт. Здесь недавно еще работали.

«Неужели студенты способны за свой счет арендовать вот такие лабораторные помещения? — быстро соображала Лида. — Что они здесь делают, на территории военного комплекса — завода, еще недавно выпускавшего биологическое оружие? Что такого ценного может изготовить группа студентов на этом оборудовании? Рыжий говорил, кажется, что-то связанное с фармакологией?»

Алексей сидел в самой глубине зала, склонившись к большому экрану. На мониторе высветились сразу несколько столбиков цифр, и Алексей производил с ними какие-то действия, столбики то убавлялись, то вновь вырастали. Рядом с ним стоял незнакомый высокий парень в белом халате.

— Так что искомую сумму мы вряд ли сможем получить раньше чем через два, два с половиной месяца! — сказал Алексей.

— Плохо, — сказал длинный. — За это время, боюсь, нетерпеливые заказчики нас перестреляют.

— Нечего было связываться! — сказал жестко Алексей. — Работали бы на фармакологов, зла бы не знали. Сами виноваты.

Марина подошла к длинному и что-то сказала ему шепотом. Они были почти одного роста.

— Самогон, что ли, здесь гоните в промышленном масштабе? — спросила нарочно громко Лида. И эхо разнесло ее голос под высоким потолком.

— В промышленном, в промышленном, — Алексей повернулся вместе с креслом. Почему-то она ожидала увидеть его расстроенное лицо, но лицо Алексея хранило обычное выражение. — Но не самогон. — Он, не глядя, щелкнул какой-то клавишей, на экране появилась очередная колонка цифр. — Не самогон… Денег им, видите ли, на научные изыскания не хватает. Наркотики продают…

— Зачем ты водишь сюда лишних людей? — недовольным голосом спросил длинный. — Мы же, кажется, договорились!

— Я могу уйти! — сказала Лида.

— Нет, погоди! — Алексей поднялся из кресла и, взяв Лиду за плечи, осторожно усадил ее на свое место. — Слушай, малыш, ты ведь ехала в этом проклятом вагоне. Может быть, ты что-то видела? Я что-то упустил, а ты что-то видела?.. Попробуй припомнить! Любая подозрительная деталь может быть интересна, любая мелочь!

— Сначала ты объяснишь, что здесь происходит!

Лиде не понравилось ни то, что он говорил, ни то, как он это говорил. Этот с виду маленький, щупленький мальчик, которого сто лет назад она лишила невинности, вызывал в ней уже легкое отвращение.

Алексей вопросительно посмотрел на длинного. Тот кивнул.

— Чего скрывать. Ты уже и так все рассказал.

— Я так поняла, вы арендовали завод и наладили производство химических наркотиков? — обращаясь к длинному, спросила Лида.

— Не совсем так, — возразил Алексей. — Они, в общем, честные ребята. — Голос его содержал издевательские нотки. — Они чистой наукой занимаются, эксперименты ставят, поддерживают переписку с ведущими химическими лабораториями во всем мире, Нобелевской премии жаждут, но вот только денег им немного не хватает. Взяли заказ на партию искусственного героина, выполнили, заработали и, как порядочные люди, поставили точку. Вроде один раз можно ради науки. Но они-то точку поставили, а заказчики нет. Заказчик требует продолжения банкета.

— И какой же выход? — перебила его Лида.

— Одно из двух: либо изготовить еще одну партию и сменить точку. Либо откупиться деньгами… Но видишь, — Алексей взглядом указал на экран монитора, — необходимой суммы ни я, ни они набрать в нужные сроки не можем.

— Значит, нужно сделать героин?

— Поздно, — отозвался длинный. — Мы слишком далеко зашли… Кроме того, для этого также нужно время, а ждать эти сволочи не хотят.

— Юные гении, — ехидно сказал Алексей. — Движители науки. — Он указал на длинного: — Паша Новиков — отличный химик, без пяти минут лауреат премии Крамера. Наивный, как ребенок. Второй год предлагаю им свою материальную помощь, и второй год эти гордецы отказываются. Видишь, — он опять показал на экран, — теперь возникла реальная угроза их жизни. Перестреляют же, как кроликов, из-за ерунды!

— Я все поняла, — сказала Лида жестко. — Пожалуйста, сформулируй поточнее, что я должна вспомнить?

Длинный сложил на груди руки, лицо его покрылось красными пятнами, вероятно невротического характера.

— Может быть, действительно, — сказал он. — Может быть, вы что-нибудь вспомните.

— Я не понимаю, — сказала Лида. — Если речь идет о пакетике с героином, то, кажется, его проводник в унитаз спустил.

В разговоре образовалась неприятная пауза. Длинный Паша глянул на Алексея и неуверенно предложил:

— Скажи ей.

Лида повернулась к Алексею.

— Я предполагаю, что кроме героина в том же вагоне провозили очень сильный химический наркотик. Но это только предположение. Доказательств у меня нет. — Он взял Лиду за руку. — Этот химический препарат должен был находиться в том купе, где ты ехала!

— И вы хотите найти его и отдать взамен героина? — спросила Лида, выдергивая свои пальцы из руки Алексея.

— Если найдем.

— Как выглядит этот препарат?

— Химическое соединение объемом кубиков пятьдесят-шестьдесят. Это может быть ампула… Но этот препарат можно растворить в чем угодно, в любой жидкости, и ни одна таможня не заметит. В обычной практике его вводят в апельсины или ананасы. Я думал, он в арбузе. Я специально зашел в твое купе, когда нас освободили, но ты же помнишь, там были только арбузные корки.

Марина, удалившись в другой конец зала, судя по звуку, один за другим открывала какие-то металлические шкафы. Эхо повторяло звякающие одинаковые щелчки. Алексей, склонившись к доске компьютера, пробежал по клавиатуре пальцами. Цифры исчезли с экрана, и на нем вспыхнуло одно большое слово: «ВСПОМНИ».

— Хорошо! — сказала Лида. — Если ты, конечно, обещаешь не называть меня больше малышом. Честное слово, противно. Кое-что я помню. — Оба, и длинный Паша, и Алексей, повернулись к ней. — Я, конечно, точно не знаю, это довольно глупо. Но все равно больше ничего в голову не лезет. На вокзале в Москве я видела, как этот Петр Петрович обменял свой кейс на авоську с арбузами. Да съели его, съели ваш арбуз, я корки потом видела!

— Погоди! Лидка, сколько было арбузов? — спросил Алексей и вдруг, ухватив Лиду за плечо, резко повернул кресло.

— Два.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Второй остался лежать под полкой. Когда мы уходили из вагона, он был все еще там, совершенно целенький.

— Значит, существует вероятность, что препарат все еще находится в вагоне, — сказал Алексей. — Оставленный арбуз могли не тронуть. И если его не сожрали менты, вряд ли кому-то из них пришло в голову приобщить арбуз к делу о наркотиках в виде вещественного доказательства. Если его не унесла уборщица…

— Если арбуз кто-нибудь не прихватил с собой, просто так, хотел освежиться после драки… — язвительно продолжил за него длинный директор. — Если вообще этот вагон не катится себе, набитый пассажирами, дальше на юг…

3

В цехе происходило какое-то движение. Шаги, негромкие голоса, шипение вытекающего газа. Запахло чем-то кислым. В отдалении с лязгом прикрыли железную дверь.

— Отсрочка возможна? — не отрываясь от клавиатуры компьютера, спросил Алексей.

— Нет, — сказал длинный Паша. — Они почему-то уверены, что наркотики здесь, на заводе. Обещали, если мы не продадим им следующую партию товара, всех перестреляют. Конкурентов боятся. Думают, что мы крутим, что нас другие купили. Для них наши действия нелогичны, они в них поверить не могут, у них в голове не укладывается. Другой мир, другая логика.

— А если попробовать потянуть время?

— Бесполезно, потянули уже… Они нам не доверяют.

— Может, все-таки сделаем еще партию?

— Нет сырья. Да и времени тоже нет.

— Ну и вляпались же вы, — сказал Алексей.

— А сколько нужно денег? — спросила Лида.

— Триста тысяч.

— Не слабо! А почему так много-то?

— По-моему, они и не рассчитывают на то, что мы заплатим, они хотят заставить нас работать дальше. Но если бы было чем заплатить, то, может быть, мы хотя бы выиграли время. В общем, деньги были, — Паша вздохнул, — но мы их все ухлопали на оборудование.

— Для производства искусственного героина разве нужно такое дорогое оборудование?

— Да для себя, для себя… — вдруг взорвался Паша. — Для работы. Нам нужно было оборудование для наших экспериментов. Героин в производстве стоит, считай, три копейки литр. Было бы сырье. Нам одной проданной партии хватило. — Он не загибал пальцы, но говорил все громче и громче. — Первое — оборудоваться, приборы купили, второе — за полгода вперед аренда, третье — оплатить всю патентную документацию!..

— Хорошая была у вас партия! — сказал Алексей. — Теперь, по крайней мере, понятно, чего они к вам привязались! Я на их месте поступил бы точно так же!

Паша больными глазами уставился на Алексея:

— Скажи, зачем тебе вся эта головная боль? — зло спросил он. — Тебе-то что, это наши проблемы. Уезжай. Возьми свою девушку и уезжай. Здесь, вероятно, скоро будет очень жарко.

В глубине зала хлопнула нервно дверь, прошелестели быстрые шаги, и к ним подошел незнакомый Лиде молодой человек в белом халате.

— Паша, они звонят, возьмешь трубку?

— Да. Переключи на этот аппарат.

Подвинув ногой большой телефонный аппарат, Паша поиграл пальцами по теплому пластику. Аппарат вздрогнул, но не успел прозвонить, Паша снял трубку.

— Да, я. Нет, мы не… Машину присылать не стоит, мы не готовы. Может быть, через неделю! — Голос его был сухим и казался совершенно спокойным. — Нет, иначе мы не можем. Трудности с технологической цепочкой. Нет, деньги мы сегодня тоже вернуть не можем, они вложены… Минуту! — Он с удивлением взял из руки Алексея пачку долларовых банкнот. — Сегодня мы могли бы… — Он зажал трубку и спросил шепотом: — Сколько здесь?

— Шестьдесят! — так же шепотом отозвался Алексей.

— Шестьдесят тысяч, — сказал Паша в трубку. — Остальное немного позже, вас устроит?

По изменившемуся выражению лица можно было догадаться, что ему ответили. Алексей вынул авторучку и быстро записал вспыхнувшие на определителе цифры номера. Когда Паша повесил трубку, он объяснил:

— Сейчас попробуем прослушать их через сеть! По крайней мере, будем знать, что они решили.

4

Из двух небольших белых колонок-усилителей шел волною визг и гам, наверное, сразу десятка телефонных разговоров. Алексей осторожно выводил какую-то линию на экране. Белая линия ломалась, становилась вдруг красной, вспыхивала табличка «ЭРРОР», и работа начиналась сначала.

— Вообще почему так случилось, что от них не хотят отвязаться? — заглядывая через плечо Алексея, спрашивала Лида. — Я понимаю, большая партия, маленькая оптовая цена. Но если уже сказано твердое «нет»… какой смысл все эти угрозы имеют? При чем тут деньги?

— Мы для мафии золотое дно, — объяснил Паша. — Курица с золотыми яйцами. — Белая линия прошла до конца, вспыхнули на экране цифры нужного номера. — Я уверен, они уже половину Средней Азии этой дрянью завалили. Раньше им сам покупатель сырье поставлял. А теперь наркотики возникли будто ниоткуда. Деньги здесь вообще-то ни при чем, здесь только два варианта: либо курочка продолжает нести золотые яички, либо ее придется зарезать.

— Но зачем, это же нелогично?

— Более чем логично. Они как рассуждают: если не нам, то кому? Они не верят, что выпуск наркотиков просто прекращен по морально-этическим соображениям, у них другой вид логики, они уверены, что товар просто перепродается еще кому-то. А при таких объемах лучше уничтожить производителя, чем допустить перенасыщение рынка конкурентами. Они не могут позволить себе, чтобы товар пошел мимо, транзитом!..

Динамик неприятно запищал, и из него послышался длинный телефонный гудок. Гудок оборвался, сняли трубку, и голос с южным акцентом сказал:

— Вахтанг, включи защиту!

Щелчок — и вместо речи из динамика, как колотые орехи из большой сумки, посыпались быстрые звуки, никак не напоминающие человеческий голос.

— Частотный инвертор? — появляясь за спиной Алексея, спросил еще не знакомый Лиде молодой парень в белом халате.

— Даже не скриммер, — не оборачиваясь, отозвался Алексей.

Включив запись, он быстро подбирал на клавиатуре соответствующие коды. Было понятно, что возникшие сложности так легко не обойти.

— Вокскодер, — сказал он и глянул на Лиду. — Ты видела, чтобы в России пользовались вокскодерами?

— Я вообще таких слов не знаю, — сказала она.

— Современные средства защиты от прослушивания разговоров. Их рекламируют вовсю, и богатые граждане охотно раскупают, но неумело пользуются. Очень модные примочки.

— Расшифровать можно? — спросил студент в халате.

— Машина не потянет, боюсь, — вздохнул Алексей. — Впрочем, вокскодер дешевенький, можно попробовать!

Прошло не более пятнадцати минут, а Алексею уже удалось справиться с расшифровкой. Он торжественно поманил Пашу пальцем и, щелкнув клавишей, запустил полностью раскодированную запись. Пропали только несколько первых слов.

— Давай их кончать, Вахтанг, — загудел из динамика голос с акцентом. — Деньги никакие, тьфу. Но если мы их не потрогаем, кто нас уважать будет? Кто с нами работать будет? У меня здесь человек восемь. Если скажешь, я их завод с асфальтом сровняю.

— Погоди! — отозвался другой голос с акцентом. — Ты прав, Жора, но если они дадут товар. Лучше товар. Нас ждут, не забудь об этом… Если не будет поставки, потеряем рынок. Потряси студентов. Не убивай, заставь их работать. Это важнее! Пугни, но не убивай, по крайней мере всех.

Паша слушал молча, он даже не присел, стоял, держась рукой за спинку кресла, и лицо его казалось очень напряженным.

— Слышал? — выключая запись, спросил Алексей.

Паша отпустил спинку кресла и потер нервно ладони, вероятно, это было его привычкой в минуты сильного возбуждения.

— Я так понял, можно попробовать задурить им голову. Если мы сейчас твердо пообещаем им изготовить партию, скажем, в течение недели, то все, может, еще и обойдется? — сказал Паша. — За неделю мы успеем переправить куда-нибудь оборудование и откажемся от аренды…

Он вопросительно посмотрел на Алексея.

— Я не думаю, у меня создалось впечатление, что это только отмазка. Могли бы они и подождать пару дней. Просто вы со своим пролетарским рвением лишнее колесо в их телеге. В любом случае вас попробуют убрать.

— Есть еще вариант, — сказал Паша. — Можно просто быстро всем уйти отсюда. В этом случае мы, конечно, теряем все, что уже наработали, но патенты-то при нас остаются, будет с чего начать на новом месте. — Он с вопросом смотрел на Алексея. — Как ты считаешь, а если нам всем просто бежать?

— Найдут! — сказал Алексей. — От них не спрячешься.

— Конечно… — Паша опять потер ладонь о ладонь так, будто сильно замерз. — И работу жалко бросать. И нас найдут, и аппаратуру они перекалечат. Мы с Лютиком такую штуку здесь смонтировали, не поверишь!..

— Я в курсе, чем вы здесь занимаетесь, кроме изготовления героина, — сказал Алексей. — Но лично я считаю, что чистая наука значительно опаснее для человечества, чем даже самые изощренные наркотики.

5

Паутинка, чуть-чуть тлеющая за большим стеклом цехового прожектора, постепенно накалялась, она покраснела, и красный цвет ее с краев постепенно переходил в сверкающую белизну. Лютик прикрыл ладонью глаза, прожектор наполнил цех светом, зажужжали какие-то краны, мощно зашипели подключенные газовые трубки.

— Дали все-таки электричество, бюрократы, — сказал он и засунул в карман халата авторучку, которой перед тем, напрягая глаза, переписывал в блокнотик показания полуослепших приборов. Блокнотик он сунул в карман. — Не зря я с ними скандалил!

В синих глазах Марины блеснула ухмылка.

— Ты ведь у нас ничего зря не делаешь?

Они стояли рядом, скрытые от глаз остальных зачехленной в брезент производственной махиной, и Лютик позволил себе осторожно прикоснуться к руке Марины. Со стороны они выглядели комично, он знал это. Опасаясь пройти с этой девушкой, которая на две головы выше его, по улице, Лютик привел ее сюда, в цех. Он добился даже того, чтобы Марину включили в список при разделе премии, ей теперь полагалось два процента, и все это лишь для того, чтобы иногда вот так можно было, на одну секунду оказавшись рядом, ощутить ее дыхание, заглянуть в издевающиеся синие глаза, прикоснуться к руке.

— Гений ты наш! — сказала Марина, поворачивая один из кранов. — Что бы мы без тебя делали?

В голосе ее также была ирония. Стрелочка на манометре колыхнулась. Давление росло.

— Все равно придется консервировать процесс, — сказал Лютик.

— По-моему, у них проблемы, — Марина показала глазами через зал, где у компьютера стояли длинный директор и этот длинноволосый, утром приехавший из Москвы. Длинноволосого звали Алексей, а его подругу Лида, больше Марине узнать ничего не удалось, и это немного раздражало. Девушка поворачивалась в кресле. Длинноволосый, склоняясь к компьютеру, долго рассказывал что-то, но на таком расстоянии за общим шумом слов было не разобрать.

Марина глянула на манометр, одна из стрелочек пошла вправо. Давление увеличивалось. Лютик тоскливо поморщился и нажатием рубильника прекратил процесс.

— Все! — сказал он устало. — Можно пойти немного поспать.

В противоположном конце зала открылась дверь, и на пороге возникла фигура в белом халате.

— Элли, давай к нам, — замахал руками длинный директор. — Знакомьтесь, наш ведущий специалист по белковому синтезу, вы не смотрите, что ножки у нее красивые. Ножки — это архитектурное излишество. Такого специалиста поискать, японцы приглашали, немцы, а она, видите, с нами. Правда, Элли?

— Что у вас тут? — спросила девушка. — Почему давление опускаете?

— Пока все! — сказал Лютик. — Консервируем систему.

— Значит, можно пойти поспать?

— Значит, можно!

— Карасев! — крикнул, поворачиваясь, Паша. — Погоди! Передай всем, чтобы никто с территории не выходил.

— Да знаю я! — лениво послышалось от двери. — Сколько можно повторять? Сидим и ждем все дружно, пока нас перекокают.

Лида взглянула на Алексея.

— К нам это тоже относится?

Алексей склонился к ней и шепнул в ухо так, чтобы никто, кроме нее, не услышал:

— К нам это не относится!

Во дворе Марина, вынужденная все время сбавлять шаг, чтобы не обгонять Лютика, остановилась. Сентябрьское солнце показалось таким жарким, каким оно бывает только, наверное, в разгар августа, воздух быстро прогревался. Марина потянулась. После полутьмы цеха и жесткого электрического света, то угасающего, когда падает напряжение, то вновь режущего по глазам, этот солнечный свет почти расстроил ее. Лютик тоже замер, он задрал рыжую голову, прикрыл глаза маленькой ладошкой, и в сердце Марины что-то даже шевельнулось, такой он был тщедушный, беспомощный, похожий на четырнадцатилетнего мальчика. Не удержавшись, она погладила Лютика по голове, он дернулся, Марина чмокнула его в щеку.

— Пойдем, поспим немножко. Ты уже, по-моему, вторые сутки на ногах.

Лютик покивал.

Оборудованные для отдыха помещения находились метрах в двухстах от основного здания, в бывшем корпусе администрации. Здесь на втором этаже стояли собранные со всего завода диваны. Несколько человек уже спали, двое сидели за письменным столом, на котором стояла бутылка кефира и лежали бутерброды с колбасой. Они лениво обсуждали что-то, голоса у них тоже были совершенно сонные, граненые стаканы в руках дрожали.

— Устали люди… — сказал серьезным голосом Лютик. — А толку никакого. Если мы не сделаем продукт, азербайджанцы нас перестреляют. Глупо!

Он опустился на свой диван и, положив руки на колени, задрал голову, поглядел на Марину.

— Ты тоже поспи… — сказал он. — Нужно отдохнуть, не гордись! — Глаза его сами закрылись. — Пожалуйста, — заваливаясь на чистую наволочку, прошептал он. — Поспи тоже!

Он проснулся от неприятного голоса Паши:

— Лютик, где твоя дамочка?

— Где?

Протирая глаза, он присел на диване, еще ничего не соображая. На столе стояла пустая бутылка из-под кефира и грязные стаканы. Вокруг все спали.

— Ушла она! — сказал зло Паша.

— Куда ушла?

— Ее засекли наружные видеокамеры. Лютик! — Паша тряхнул его с силой за плечи. — Кого ты к нам привел?

— Женщину! — Лютик дернул шеей, он вдруг осознал, что произошло. — Я не знаю… Я видел ее документы. Она аспирантка на нашей кафедре. Я думал…

Оттолкнув Пашу, он вскочил с дивана. Сон пропал. Выбежав во двор, Лютик секунду покрутил головой.

«Если Марина ушла тихо, если она хотела уйти незамеченной, то через центральную проходную ей было никак, — соображал он. — Значит, через вторые ворота… Она, наверное, просто решила проветриться. Трудно женщине взаперти… В чем они ее заподозрили?.. — Он уже бежал через двор, задевая ногами какие-то торчащие проволоки и кучки песка. — Идиоты!..»

— Лютик, погоди! — крикнул за спиной Паша, но тот только рукой махнул.

— Я ее сейчас приведу! Идиоты вы все!..

Протиснувшись в узкую щель чуть-чуть отжатых ворот, он пробежал вдоль бетонного забора и, оказавшись в начале улицы, опять остановился. Нужно было сообразить, куда Марина могла пойти? Почему-то решил, что она пошла просто в магазин, просто купить какой-нибудь еды. Лютик зачесал свои рыжие непослушные волосы пятерней и сказал сам себе:

«Ничего страшного не случилось, все нормально!» — и быстрым шагом пошел в сторону ближайшего магазина.

— Ну чего ты вскочил, дурачок?

Марина стояла прямо перед ним, ее пронзительные синие глаза улыбались.

— Я подумал… Извини…

— Ничего. Нужно купить что-нибудь пожевать. Хочешь есть?

«Идиот! — обругал себя Лютик. — Чего я кинулся?.. Неловко как вышло… Вот дурак!»

— Хочу!

Удар по голове был несильный, он не видел, кто его ударил. Только в последнюю минуту услышал короткий шорох за спиной. Человек вышел из жилого подъезда и сразу ударил. Ощутив тупую боль в затылке и одновременно слабость в ногах, Лютик хотел повернуться. Перед глазами наслоился мрак. Но он еще услышал, и это было хуже удара по голове.

— Спасибо, — сказал рядом, где-то над ним, голос Марины. — Надоел сопляк, сил больше нет.

6

Небольшой, по виду очень тяжелый микроавтобус никак не напоминал привычный глазу Пращука «автозак». Больше он походил на какую-то машину-лабораторию. Но черная «Волга» с двумя длинными торчащими антеннами и зеркальными стеклами места для сомнения не оставляла. Пращук стоял во дворе и, разминая затекшие плечи, курил. Пошли уже вторые сутки без сна, и ему было теперь наплевать даже на ФСК. Пусть делают что хотят, через полчаса он сменится и пойдет домой даже в том случае, если эти пижоны захотят зачем-нибудь подпалить отделение с четырех концов или найдут в конфискованных вещах пластиковую бомбу. Все равно, как только явится смена, он отваливает.

На металлическом белом боку микроавтобуса была какая-то надпись латинскими черными буквами. Латинского алфавита Пращук не знал, поэтому прочесть не смог. «Волга» остановилась, хлопнули дверцы сразу с двух сторон, и из машины вышли четверо. Все четверо в черных штатских костюмах, все четверо при галстуках. Правда, белоснежная рубашка под галстуком верзилы, без единого слова отпихнувшего Пращука, как-то странно топорщилась.

«Низколобая сволочь!.. Сволочь… — подумал лениво Пращук, последовав за прибывшими внутрь отделения и разглядывая коротко стриженный затылок замыкающего. — Бронежилет под пиджак надел, а руку все равно на кобуре держит… Хотя у него кобура-то, наверное, под мышкой… Почему же он там руку держит?»

Дежурный дремал за своим стеклом, положив блестящую голову на сложенные руки. Слышались размеренные шаги внутри одной из камер, храп из другой. Поскольку драка в «Колумбе» обошлась только материальным ущербом и телесными повреждениями, без жертв — только пара сломанных ребер, несколько разбитых носов и один обгоревший со спины солист, — дело не обещало быть особо утомительным. За неделю до разгрома «Колумб» был застрахован, и администрация намеревалась содрать всю сумму убытка с какой-то крупной страховой компании. Вот пусть страховая компания и определяет виновников.

К половине седьмого утра в отделении было не протолкнуться, основную активность проявляли женщины. Частично привезенные на автобусах, частично явившиеся сюда в поисках своих похмельных мужей, они подняли такой гвалт, что Валентин Афиногенович в какой-то момент не выдержал и заперся в своем кабинете.

— Дежурный! — воспользовавшись внутренним телефоном, попросил он. — Гони их всех в шею! Перепиши паспортные данные и гони!

— Понял! Гнать всех в шею! — глухо отозвался дежурный. — Сделаем!

Он успел еще раз полить голову холодной водой, и в глаза ему текло с волос. Капли падали на листы протокола и портили их. Но к моменту приезда группы из ФСК все испорченные листки уже были сложены в папку.

К семи часам утра в отделении стало совсем тихо. Толпа схлынула, остались только задержанные накануне, но они еще дремали, утомленные ночным концертом. Только убийца в отдельной камере, долгое время не проявлявший никакой активности, ходил из угла в угол и болезненно громко сопел.

— Гости! Гости у нас… — осторожно кашлянув, сказал Пращук и постучал тихонечко в дверь кабинета. — Валентин Афиногенович, из ФСК группа. Уже приехала!

Развернутое удостоверение, всунутое под нос дежурному, так перепугало неожиданно разбуженного, уставшего человека, что он не только не смог сразу подняться со стула, он даже не смог ничего членораздельного произнести, только зачем-то, как был — сидя, отдал честь и, дотянувшись второй рукой, схватил и нахлобучил на мокрую голову фуражку.

— Мы забираем гражданина Зуднева, Константина Ашотовича, — сказал оперативник в черном костюме, продемонстрировавший свое удостоверение. В отличие от остальных узколобых, высоченных и широкоплечих парней, он был среднего, даже скорее небольшого роста.

Запел вызов на пульте:

— Милиция! — сказал в микрофон дежурный, почему-то кивая на дверь женской камеры.

— Московский ОМОН беспокоит, майор Красин, — раздалось из микрофона.

— Слушаю вас!

— Неувязочка получилась у нас с железнодорожной милицией. Мы вчера в поезде взяли бандита, так его почему-то к вам отвезли…

— И что? — спросил дежурный, показывая Пращуку, чтобы тот открыл камеру. — Чего вы хотите? Его ФСК к себе берет.

— ФСК, так и Бог с ним, — сказал Красин. — Помощь наша не требуется больше?

— Нет, спасибо. За ним уже приехали!

Не в силах заснуть, так болел у него позвоночник, Коша старался не прислоняться к стене. Даже от минутного соприкосновения с бетонной поверхностью боль усиливалась. Он сидел, подогнув колени и положив на них голову. Когда женский визг и шум в дежурке за дверью утихли, он почти задремал, но, уловив звук моторов, сразу встал и подошел к окну. Из окна невозможно было как следует ничего разглядеть, обзор перекрыл металлический бок автобуса, но из-за автобуса высовывался черный передок «Волги» с номером. Увидев этот номер, Коша сразу все понял. Стараясь привести себя в чувство, он просунул ладонь между решетками, проколол подушечку большого пальца о торчащее грязное стекло, пососал собственную кровь: иногда это помогало. Боль в позвоночнике утихла.

— Где бандит? — спросил за дверью холодный незнакомый голос.

— Который вам нужен? — отозвался голос следователя.

— Ночью вы сообщили, что привезли сюда задержанного рецидивиста.

— Того, что из поезда?

— Точно!

— А вот он, пожалуйста. Забирайте!

— Заберем, не беспокойтесь. Оформляйте документы.

«Почему они не спросили про лилию? — подумал Коша, жадно вылавливающий каждое слово. — Если про цветочек сразу не спросили, значит, эти из другого отдела. Будут меня колоть только по делу нападения на поезд…»

Через щель в двери Коша не мог разглядеть, что взял оперативник у дежурного. Со своего места он мог видеть только мордоворота в дверях.

Через стенку, из отдельной камеры раздался негромкий, но страшный крик убийцы. Тот перестал ходить, он, вероятно, относил слова на свой счет. Коша припал ухом к стене и сказал:

— Чего ты?

— Боюсь! — послышался в ответ плачущий бас.

— Не бойся! — сказал Коша. — Все будет в порядке! Я тебе обещаю, мы с тобой еще выкурим по хорошей «гаване», сидя на хрустальном очке.

— Чего? Чего ты сказал?

— А ну молчать! — рявкнул Пращук. — Разговорились!.. Раскудахтались!

После конца смены нужно было немного размять затекшие мышцы, и, вытащив свою резиновую дубинку, Пращук уже собирался немного поработать, но низколобый детина подвинул милиционера в сторону и сам заглянул в открытую камеру.

— Зуднев Константин Ашотович! — позвал он. — Есть тут такой?

— Есть! — лукавым голосом отозвался Коша. — А что нужно, гражданин начальник?

— Выходите, — сказал низколобый. — Поедем!

Двое оставшихся верзил застряли в дверях, они замерли, расставив ноги на ширину плеч, и в их совершенно неподвижных глазах отражалось зарешеченное, залитое солнцем окно.

— Все в порядке, помощь не требуется, не беспокойтесь! — сказал в микрофон дежурный и выключил связь.

«Сколько же ведомств одним делом занимаются? — подумал он. И к этой вполне естественной мысли сильно уставшего человека сразу присовокупилась другая: — А сколько же дел, которыми вообще никто не занимается?»

Дежурный тряхнул головой, окончательно просыпаясь, и наконец встал со своего стула.

— Нужно расписаться, — сказал он, не глядя в сторону неприятного удостоверения.

— Ключи от наручников? — раздалось в ответ.

Недовольно Пращук вытащил требуемые ключи, подал. С Коши сняли наручники.

Выворачивая шею, Коша пытался рассмотреть, взял ли оперативник пакет с личными вещами. Ему это почти удалось. За стеклом дежурного на сейфе лежали часы и шнурки. Лилии видно не было. Кошу сильно толкнули в спину и вывели из здания милиции.

— А я! — застонал убийца в камере. — А я?..

И этот сыроватый плачущий бас поддержал негромкий жалостный вой женского аквариума.

— Тебя потом! — обещал Пращук. — Потерпи!

В окно он наблюдал за тем, как задние дверцы автобуса-лаборатории открылись и Кошу втолкнули внутрь. Два низколобых мордоворота последовали за ним, остальные двое вернулись в черную «Волгу».

Через минуту и шума моторов умчавшихся машин уже не было слышно.

7

Таблички с названиями улиц, как это часто случалось, поменяли не полностью, и здание городского почтамта, следующее сразу за зданием мэрии, оказалось уже помечено не Ямским проездом, как мэрия, а, несмотря на то что стояло к ней впритык, все еще несло на себе табличку «Улица Ленина, дом 17».

Почта была еще закрыта. Марина смотрела на часы. Те, кого она обещала встретить, опаздывали на восемь минут. Секундной стрелки на ее маленьких золотых часиках не было. Медленно переставляя ноги, она ходила вдоль нижней ступеньки почтамта и старалась не наступать на темные пятна еще не просохшего до конца асфальта. Она услышала шаги за спиной, но не обернулась.

— Вы нам звонили?

— Я звонила, если вы из фирмы «Спектр».

Она повернулась, нарочно погромче стукнула каблуками.

Оказавшийся перед Мариной мужчина в элегантном костюме, таких же изящных ботинках и сером галстуке с любопытством разглядывал ее. С левой стороны пиджак немного вздувался. И во вздутии легко угадывался засунутый в маленькую для него кобуру револьвер.

— Где он? — спросил мужчина.

— В отделении. Пока в простом отделении. Я так поняла, что сегодня его должны забрать в ФСК. Если он вам нужен, стоило бы поспешить.

— Ситуация подходящая, — сказал он, под ее взглядом одергивая пиджак и пытаясь ликвидировать нехорошее вздутие. — Вы покажете нам, надеюсь, где оно, это простое отделение? Наш водитель всегда путается с названиями улиц.

— Покажу! Где ваша машина?

Машин было две. Увидев их стоящими возле здания мэрии, Марина не удержалась, фыркнула в кулак. Одна из машин — потрепанная черная «Волга» с красной надписью «Спектр» на дверце и нелепо приделанной второй, явно бутафорской, антенной — не выдерживала никакой критики, но стоящий рядом с ней большой зеленый «автозак» просто поражал воображение.

— Вы что, хотите изобразить из себя агентов КГБ? — устраиваясь на сиденье рядом с шофером и захлопывая дверцу, спросила Марина.

— Сотрудников ФСК, теперь это так называется.

— Ну, хорошо, пусть это так называется. — Она указала рукой: — Направо, пожалуйста, потом будет еще один поворот направо.

«Волга», постреливая плохо отрегулированным мотором, сделала поворот.

— Позвольте тогда спросить? Я, конечно, понимаю про ваши усы, — Марина покосилась на псевдоантенну, торчащую на передке мчащейся «Волги», — но где вы достали «автозак»?

— Вам очень любопытно?

— Да просто спортивный интерес.

— Машина официально принадлежит фирме. Мы ее у ментов два месяца назад перекупили.

— Понятно. Пожалуйста, еще раз направо и сразу въезжаете в ворота. — Она повернулась к парню в элегантном костюме, сидящему на заднем сиденье: — У вас, надеюсь, документы все подготовлены?

Из поддельного удостоверения, не без помпы проплывшего перед носом Марины, следовало только то, что сделано это удостоверение было в спешке.

— С такой ксивой вам долго не жить, майор Саркисьянц. В левом углу должна стоять маленькая круглая печать, а вовсе не маленькая треугольная, тиснение скошено, и скажите мне, какой дурак заполняет подобные документы синей шариковой авторучкой?

— А какой было нужно?

— Черной. Только черные чернила. «Радуга» не годится, «паркер», в крайнем случае «пеликан». Вы что думаете, менты в этих тонкостях не секут? Разве что выклейка хорошо сделана.

— Выклейка подлинная, — распахивая дверцу, сказал представитель фирмы «Спектр», по документам майор Саркисьянц. — Вы с нами?

— Нет, увы, меня там уже видели. — Марина перебралась на заднее сиденье и там прилегла. — Подожду в машине.

За окошечками камер белели лица задержанных. Окошечек было четыре. В одном выдувалось бледное дрожащее лицо того самого любителя эротики, что разбудил Кошу ночью, в другом, в контраст, дрожало перекошенное страшной похмельной головной болью женское лицо, и слева от него в третьем окошечке сиял почти детский наивный взгляд убийцы трех женщин. Убийца смотрел вовсе не на машины, он смотрел на солнце и плакал. Четвертое окошечко было свеже окрашено и пусто.

— Здрасьте, гражданин начальник! — крикнул бледный алкоголик-эротоман, просовывая нос между прутьями и почти касаясь самым его острым кончиком грязного стекла. — Доброе утро!

После отъезда железного микроавтобуса-лаборатории не прошло еще и десяти минут, и появление во дворе новой черной «Волги» с лишними антеннами сразу насторожило Валентина Афиногеновича. В здание милиции, так же как и в прошлый раз, вошли четверо. Правда, эти четверо не были одинаково одеты и они не были одного роста. Зато Валентин Афиногенович отметил, что у них совершенно одинаковые механические швейцарские наручные часы.

— Майор Саркисьянц, ФСК! — представился вошедший и протянул ладонь для рукопожатия.

— По какому поводу? — спросил в микрофон дежурный.

— Нам сообщили. У вас здесь задержан некто Зуднев, Константин Ашотович… Вчера его сняли с поезда.

— Был такой! — сказал в микрофон дежурный. Но на этот раз микрофон почему-то не усилил его голоса.

— Что значит был? — Майор в элегантном костюме прошел через помещение дежурки и заглянул в окошечко мужской камеры. — Его что, нет здесь?

— Да мы ж его десять минут назад отправили! — сказал Пращук. — К вам и отправили! Была уже машина. Маленькая такая, железная, на лабораторию «Горочиствод» похожа.

Еще толком не сообразив, что происходит, дежурный уже давил на кнопку экстренной связи. Но кнопка эта даже не щелкала.

— Увезли его! — сказал, появляясь в окошечке камеры, бледный алкоголик. — В ФСК!

— Куда его увезли? — Майор в сером костюме резко развернулся и вдруг грозно навис над переволновавшимся дежурным следователем. — Я плохо понял. Повторите, куда его увезли?

— Была машина, — сказал Валентин Афиногенович и непроизвольно прикрыл живот сжатым кулаком, ему почему-то показалось, что сейчас сильно ударят по печени. — Из Москвы… Документы у них…

— А мы, как вы считаете, откуда приехали? Вы отдаете себе отчет, что передали опасного преступника в руки бандитов, скорее всего сообщников?!

— Так они были ненастоящие! — с ужасом в голосе вздохнул милиционер, все последние полчаса проведший в расслабленной позе на скамейке задержанных и только минуту назад окончательно проснувшийся. — Бандиты под КГБ работают!

— А я подумал… Подумал же, что не так тут что-то, не чисто! — сказал Пращук. — Не могут быть органы все поголовно одеты в одинаковые черные костюмы.

— Если подумал, чего ж молчал? — спросил дежурный.

— А чего я буду говорить? Моя смена кончилась еще два часа назад. Считай, что меня тут уже нету!

С трудом оторвав свой судорожно сжатый кулак от живота, Валентин Афиногенович поднял руку и потер этим кулаком лоб.

— А ваши документы, — неуверенно попросил он, — можно мне посмотреть?

— Глупо, — сказал Пращук. — Ты, Финогеныч, в окошко посмотри. «Автозак» нормальный, не «Горочиствод». Две антенны. Ты помнишь, сколько у тех антенн было? Вспомни. Одна у них была, и сверху еще одна!

Пращук поднял вверх и показал напряженный грязный палец. В женской камере раздались истерические рыдания. В дверь ударили быстрые кулачки.

— Тихо! Всем! — сказал Пращук. — Серьезное дело!

Порывшись в кармане своего серого пиджака, сотрудник ФСК вытащил удостоверение и ткнул это удостоверение в побледневшее лицо Валентина Афиногеновича.

— Вы видите, что здесь написано? — спросил он.

— Вижу! — замирающим голосом отозвался тот. — Майор ФСК Никанор Анисович Саркисьянц.

— А то, что здесь шариковой синей авторучкой все заполнено, вас не наводит ни на какие мысли?

— Не наводит…

— Чему вас учат? Запомните, удостоверение может быть заполнено только синей шариковой ручкой. На нем должна стоять вот такая вот маленькая треугольная печать! Какая печать была на тех документах, что вам показали пятнадцать минут назад?

— Круглая.

— А чернила были какие?

— Черные!

— Я думаю, вам лучше самому пустить себе пулю в лоб, — сказал майор Саркисьянц. — На зоне, как вы знаете, вас, ментов, не любят.

Палец дежурного бил и бил по клавише, но лампочки на пульте умерли. Заметив это, Пращук щелкнул выключателем. Лампочка под потолком тоже не загорелась.

— Опять ток отключили! — пожаловался он особисту, застрявшему в дверях. — Ладно бы свет, связь вся вырубается!

8

«На хрена мне такая работа, за такие копейки? — думал Валентин Афиногенович, сидя за столом и сквозь распахнутую дверь своего кабинета наблюдая за суетой, охватившей отделение. — Ведь каждую запятую помню. Какие чернила, какая печать! Так ведь нет больше тех запятых… Все документы сменили… Как теперь сориентируешься, когда и у невиновного человека три паспорта: старый, новый и загран, а у преступника иногда и по дюжине».

Он припомнил, как два месяца назад был задержан один гражданин с ворованным женским паспортом. В паспорте было все учтено: и прописка, и год рождения. Вот только забыли пол изменить, в спешке лепили, и фотографию немного криво приклеили. Когда задержанный понял, в чем соль, то, конечно, прикинулся транссексуалом, стал упирать на свое активно превалирующее женское начало, и сам в свою фантазию так поверил, что пришлось-таки отправить его в дурдом. Припомнив забавный случай, Валентин Афиногенович немножко успокоился и вышел из своего кабинета.

— Уехали? — спросил он, делая короткое приседание.

— Все нормально! — отозвался дежурный. — Хорошо, электричество включили, хоть ненадолго, но как раз хватило. Омоновцы обещали шоссе заблокировать, так что, я думаю, теперь все будет в порядке, отбрыкаемся. Представляешь, вертолет нам предложили в помощь.

— И что мы?

— Мы отказались. Зачем вертолет, когда их уже засекли? По шоссейке в сторону Тулы шпарят. Гаишники сообщили, до двухсот жмут, сволочи. Ясное дело, с такими номерами. Были б у нас такие номера, мы бы тоже… — он крякнул и потянулся, — тоже могли бы!..

В микроавтобусе не было окон. Неярко горела лампочка. Напротив Коши сидели двое верзил с неподвижными лицами. Маленький автомат покачивался между коленями того верзилы, что сидел ближе к двери, второй верзила только расстегнул свой черный пиджак, и из-под пиджака торчала металлическая рукоятка револьвера. Когда машину подбрасывало на выбоинах, эта рукоятка звонко ударялась о накрахмаленную рубашку-бронежилет. Рука на автомате играла с предохранителем, и это также было неприятно.

— Курить хочу! — сказал Коша.

Бессмысленные маленькие глаза посмотрели на него, но твердые губы охранника даже не шевельнулись.

— И где они вас, таких одинаковых, берут? — спросил через некоторое время Коша, растирая и растирая красные кольца на своих освобожденных запястьях. — Или, может быть, вы братья? Может, вы от одной мамки? Если так, тогда понятно. — Он очень хотел расшевелить как-то свою охрану, но это не получалось. Каменные лица оставались каменными, даже желваки на них не шевелились. — А может быть, вы такие получились не случайно, может быть, вы жертвы преступных генетических опытов? Тоже можно предположить. Сколько мировая общественность ни протестует, никак мы не хотим прекратить эти антигуманные эксперименты над человеком. Тяжело вам, ребята, приходится… Я ошибся, наверное? У вас небось и мамки-то никакой не было?.. Разве может живая баба такое родить?

Сквозь металлический кузов вдруг пробился молодой голос, усиленный мегафоном:

— «Волга», номерной знак 0009-МАП, и следующий за ней микроавтобус, прекратите движение! В противном случае будет открыт огонь.

Твердые губы охранников синхронно раздвинулись в улыбках, и Коша догадался, что обе машины бронированные.

— Последнее предупреждение. «Волга» 0009-МАП. Приказываю остановиться! Через десять секунд открываю огонь на поражение!

Загорелась яркая красная лампочка сбоку от Коши, замигала. И голос из невидимого динамика сказал:

— Внимание, дорога перекрыта.

Палец на предохранителе автомата выжидательно замер. Но больше ни в фигурах охранников, ни в их лицах ничего не переменилось.

— Когда наши к власти придут, я попрошу, чтобы вас безболезненно усыпили! — пообещал Коша, прислушиваясь. — Я понял, вы такие неразговорчивые получились просто от отсутствия родительской ласки и от тяжелого недосыпа.

Шоссе шло под уклон. С большого расстояния Марина сквозь трясущееся ветровое стекло «Волги» ясно видела всю картину в целом. Если бы не душераздирающий вопль дежурного, прозвучавший на милицейской частоте и привлекший к этой операции спецподразделение московского ОМОНа, то было почти нереально на разваливающейся, старенькой машине догнать, а тем более атаковать бронированный эскорт.

Группа захвата была та же, что атаковала накануне захваченный бандитами вагон. Всмотревшись, Марина увидела сперва перегораживающие шоссе два грузовика, вероятно привлеченные ОМОНом тут же, на шоссе. За скатом в кювете ожидала, также не милицейская, скорее всего, просто частная потрепанная «Победа». Марина разглядела даже рупор мегафона, но слов на таком расстоянии за шумом двигателя не разобрала.

— Протаранят и дальше поедут, — утирая пот со лба, сказал водитель. — Что им два КамАЗа? Как пылинку с рукава девушки сдуть.

— Ты их недооцениваешь, — возразила Марина. — Остановят, конечно. Вот только, боюсь я, вашего клиента внутри машины в сито превратят, пока мы до них доберемся.

— Хорошо придумали ребята, с фантазией! — наконец разобравшись в происходящем, согласился шофер. — Таланты!

Заслон на дороге был всего лишь для отвода глаз. Настоящий таран омоновцы спланировали совсем иначе. Черной «Волге» с двумя антеннами оставалось до повернутых поперек шоссе грузовиков еще более пятидесяти метров, когда на шоссе выкатилась снизу, видимая Марине, но невидимая водителю «Волги», спрятанная за скатом обочины, беспомощная старенькая «Победа».

При неожиданном лобовом ударе пуленепробиваемое ветровое стекло «Волги» выпало, и два оперативника, вспрыгнув на мятый капот, несколькими точными выстрелами уничтожили сидящих в машине.

— Круто!

— Не тормози, — попросила Марина. — Рано еще.

«Победу» ударом сбросило с дороги, и она бездымно перевернулась в кювет. «Волгу» ФСК развернуло, и при следующем ударе, когда на переднюю машину налетел бронированный микроавтобус, двух омоновцев просто отбросило в разные стороны.

Микроавтобус пошел юзом. Судорожно завизжали тормоза. Внутри погасла лампочка. Вероятно, при ударе повредило проводку. Квадратные лица охранников, только что маячившие перед глазами Коши, провалились в темноту. Он услышал, как револьвер вывалился из кобуры и прыгнул по железному полу. Замкнутое пространство медленно поворачивалось вокруг бандита. От грохота заложило уши, одна из пуль обожгла голень, отрикошетив, наверное, перед тем несколько раз. Перевернувшись, микроавтобус встал на крышу, загорелась лампочка, но еще прежде чем она загорелась, в руке Коши был выпавший у охранника револьвер. Он выстрелил только два раза и в изнеможении присел на корточки. Автомат, зажатый в руках одного из мертвых охранников, был направлен прямо в лоб задержанного, и бандит отодвинул его от себя рукой. Было слышно, как снаружи подкатила еще одна машина.

С любопытством Коша разглядывал убитых им секунду назад двух здоровенных профессионалов. Одному пуля угодила точно в кадык над узлом галстука, в полусантиметре от верхнего края бронежилета, второму просто в лоб. На Кошу смотрели распахнутые бессмысленные глаза.

— Извини, — сказал он. — Не получилось усыпить, но и так вроде не очень больно вышло!

Из подъехавшей потрепанной «Волги» вышел бандит, выдающий себя за майора ФСК Саркисьянца. Сделав несколько быстрых, уверенных шагов, он остановился перед руководящим операцией омоновцем…

— У вас все в порядке? — спросил подошедший.

— Убитых нет!

— Саркисьянц.

— Капитан ФСК?..

— Майор. Благодарю за помощь, очень нужный свидетель.

Краем глаза он следил за Мариной. При помощи двух плечистых омоновцев та вскрывала перевернутый фургон. Тяжелые бронежилеты мешали омоновцам, и двери фургона распахнули не сразу, только с третьей попытки.

Когда дверь наконец отвалилась, послышался дружный хохот. Трудно было удержаться от хохота, увидев Кошу. Он сидел на корточках в темной глубине машины прямо под мигающей лампочкой и более всего напоминал растрепанного, нахохлившегося воробышка на насесте. Слева от Коши лицом вниз лежал охранник, и справа от Коши также лицом вниз лежал охранник.

— Побились ребята, — сказал один из омоновцев. — Нам здесь делать нечего.

Если бы дверцы помогали взламывать другие члены той же группы захвата, то воробышек этот был бы удостоен не смеха, а, может быть, сразу пули. Но помогавшие Марине парни в бронежилетах не видели бандита во время вчерашней атаки.

9

— По машинам! — прогремело в мегафон, и Коша услышал, как, отнеся свой рупор от губ, омоновец сказал уже тихо: — Пусть сами разбираются… Мы свое сделали…

И другой омоновец отозвался:

— Не пачкайся, кагэбэшники сами разберутся! Поехали!

Они даже не стали растаскивать грузовики, перегораживающие дорогу. Две оперативные машины, спрыгнув высокими колесами в кювет, обошли препятствие по полю и через минуту на большой скорости исчезли, мелькнув хорошими номерами на самом гребне круто поднимающегося шоссе. Кроме бандитов на месте боя остались только водители грузовиков и несчастный хозяин искалеченной и теперь догорающей «Победы».

«Волга» с двумя антеннами не загорелась и не перевернулась при ударе, спасла свинцовая плита на дне и несколько особых предохраняющих систем. У нее вылетело только лобовое стекло. Ботинки Коши скользили по мокрому от крови капоту, когда он осторожно взобрался на него.

«Куда-то он ее, наверное, в карман сунул… Пока лбы смотрели, он мою медальку за отвагу куда-то в карман… — соображал Коша, ощупывая один за другим трупы, теперь, к сожалению, невозможно было определить, кто здесь какого роста, костюмы одинаковые, а отличительной приметы никакой не было. — Медальку взял, а шнурки, сволочь, ментам оставил…»

С третьей попытки пальцы, проникшие за тугой отворот пиджака, наткнулись на что-то.

— Ну и все… Извини, друг, но это не твое, я должен забрать! — Коша заглянул в мертвые глаза, вытащил блеснувшую под ярким солнцем вещичку и поморщился. — Ну ты гад! — В его руке была круглая голографическая брошка с изображением Джорджа Вашингтона. — Неужели ты медальку мою, дурак, ментам оставил! Ну ничего, — пообещал он, щелчком отбрасывая брошь. — Мы ее и у ментов заберем!

— Бронежилет понравился? — спросил, заглядывая снаружи, лжемайор. — Тонкая вещь. Вылазь. Нам тоже ехать надо.

— Куда ехать? — спросил Коша.

Осторожно просунув руку за спину трупа и таким образом спрятав ее от глаз Никона, он проверил оружие.

— Ты думаешь, мы тебя так, за красивые глаза вытащили?

— Слушай, Никон, давай по-хорошему! — сказал Коша. Он взобрался на капот, спрыгнул, держа правую руку с револьвером за спиной, и медленно вынес ее, приставил ствол к животу спасителя. — Ты же бухгалтер по образованию, ты считать умеешь. Если я прострелю тебе сейчас желудок — заметь, я не собираюсь тебя убивать, — сколько это будет стоить? В смысле, дальнейшее лечение?

Бандиты, увлеченные грабежом фургона, где они обнаружили кроме бронежилетов еще и рацию, и неплохой боекомплект, были метрах в двадцати сзади и немного сбоку. Они не могли слышать Кошиного негромкого голоса. Они не могли видеть вылезающие из орбит от страха глаза своего босса.

— Его действительно зовут Никон? — спросила Марина. Облокотившись вальяжно на покореженный капот, положила на руки голову и с любопытством наблюдала за разговором.

— Ты-то как здесь?

— Понравился, и вот я здесь! Ты не ответил.

— Бухгалтер. — Коша надавил стволом Никону в живот, и тот рефлекторно, как лягушка под током, вдавился внутрь. — Я плохо понимаю, почему они его прислали? Он должен был куда-то в отпуск уехать. Должен был уехать, а у него из сейфа, понимаешь, командировочные Глобус свистнул. Вот, видишь, и не уехал. Бухгалтер он, в прошлый раз я его в черных нарукавниках и синем халате видел. Он ведомости проверял.

— Наверное, его повысили? — предположила Марина.

— Думаю, да, — согласился Коша. — Если на разборки уже посылают, конечно, повысили. — И спросил, обращаясь к Никону: — Чего вы от меня хотите? — Ствол опять надавил, и живот опять вжался. — Зачем спасали?

Перегораживающие шоссе грузовики наконец со скрежетом разъединились, ветерок приносил лютый мат шоферов и надсадный стук дизелей.

— Партия, конечно, не особо что… — сказал, с трудом выпуская свой живот, Никон. — Не особо… — Элегантный пиджак на нем шевелился и дрожал, как сдираемая кожа. — Но я не могу поехать в Италию. В пакете кроме героина деньги. Я не могу уехать без них! Не могу…

— Не бубни, — попросил Коша. — Толком! Толком говори.

— Я за деньгами. Мне нужен этот пакет! — пробулькал Никон. — Пакет где?

— Пакет взял Глобус! А Глобуса мы убили, — сказал Коша и, поставив револьвер на предохранитель, сунул его себе в карман. — Мы весь вагон обшмонали на ходу. Так что же вы, из-за этой ерунды весь спектакль устроили? Вы что думали: я героин скинул, а доллары у меня в камере с собой?

— Я на тебя зла не держу! — сказал Никон, с трудом переводя дыхание. — Но ты мне мое верни. Героин, между прочим, был чистяк. Четвертый номер.

— Другой не устроит? — спросила Марина.

Никон глянул на девушку зло.

— Может, пакетик в отделении где остался? — с надеждой в голосе предположил Никон. — Или где-нибудь здесь, в машине?

— Дурак ты в черных нарукавниках, — сказал Коша. — Конечно, в отделении, где же еще? В сейфе.

Уже сидя за рулем, Коша повернулся к Марине.

— Ты в «Спектр» позвонила и они сразу приехали? — спросил он, притягивая девушку к себе. — Чем ты их проняла?

Не давая поцеловать себя в губы, немного отводя голову, Марина сказала:

— Дурак-то какой, он, значит, себе в липовом удостоверении настоящее имя записал.

— Никон — это кличка.

Все-таки Коша овладел ее губами.

— Куда мы теперь? — спросила Марина, вырываясь.

— В отделение вернемся, должок нужно вернуть. И вещички мои там застряли. Знаешь, когда ботинки без шнурков, ноги скользят. Шнурки хочу вернуть.

— Значит, никакого героина в сейфе нет?

— Откуда?

Бандиты, наконец оставив микроавтобус в покое, теперь разделись по пояс и натягивали на себя бронежилеты-рубашки. Никон стоял возле «автозака» и смотрел на них горестно.

— Так что вернемся! — сказал Коша, одним нажимом переключая скорость, круто поворачивая руль и обходя сидящего прямо посреди шоссе плачущего хозяина старенькой «Победы».

10

На электронных часах в дежурке было уже десять часов двадцать минут, а из всей смены, которая должна была прийти, появился только один младший сержант. Дежурный крутил телефонный диск. Электричество так и не включили, пульт не работал, ни одной исправной рации в управлении не было уже второй месяц, с тех пор как закрыли единственную в области ремонтную мастерскую. Дежурный попытался связаться хоть с каким-нибудь начальством, но местная городская АТС, пущенная в эксплуатацию еще в пятьдесят первом году, сильно барахлила. В высоких кабинетах никто не отвечал, а обзванивая сменщиков по списку, дежурный узнал, что один из них сломал ногу, а второй простужен.

В двери камер уже устали стучать. Задержанные больше не требовали справедливости, они просто хотели получить положенный по закону завтрак.

— Смотри-ка, вернулись! — сказал стоящий у окна сержант.

— Которые вернулись? — спросил дежурный. — Те, что в «автозаке», или те, что с микроавтобусом?

— С «автозаком»!

— Ну, я же говорил, они настоящие, — сказал Пращук. — А ты еще со мною спорил! — И выглянув через плечо с погоном, вдруг заорал: — Ты что, гадина, делаешь! Назад… Назад подай… Ослеп?

Черная потрепанная «Волга», уже потерявшая одну из своих антенн, вкатилась в ворота отделения, развернулась и крепким ударом отбросила зачехленный брезентом мотоцикл. Мотоцикл с грохотом упал набок.

— Зачем? — спросила Марина.

— А, так, ерунда! Спиной о руль ударился, позвоночник больно ушиб.

«Автозак» тоже вкатился в ворота и, развернувшись, встал, перегораживая всякий проход.

— Ты знаешь, почему пала Бастилия? — проверяя прихваченный из другой черной «Волги» маленький короткоствольный автомат, спросил Коша и сам же ответил: — Бастилия пала из-за жестокости своих нравов. А там, между прочим, даже шнурки не отнимали.

Сидящий рядом с водителем «автозака» Никон повернулся к зарешеченному окну. Бандиты сидели на деревянных скамеечках молча. Один из них все еще ощупывал с удовольствием свою новую рубашку-бронежилет.

— Мы не вмешиваемся, — сказал Никон. — Пусть он сам возьмет. Когда выйдет с пакетом, стреляйте.

— В дамочку тоже стрелять?

— А зачем она тебе? — спросил другой бандит, расстегивая верхнюю белую пуговку красивого бронежилета. — Вернемся в Москву, я тебе такую телку приведу… А хочешь — парочку. Блондинки, массажистки, третий размер, ноги до пупа!

Никон ощутил неприятное покалывание в животе. До сих пор, исключая шикарные заграничные командировки, он занимался преимущественно конторской работой. Впервые участвуя в настоящей разборке, он уже сильно утомился происходящим, и ему очень хотелось, чтобы как-нибудь поскорее все закончилось.

— Стрелять умеешь? — спросил Коша. Марина кивнула. — Пойдешь со мной туда? — Последовал еще один кивок, и Марина, взяв автомат с сиденья, сама распахнула дверцу. — Я тебя сразу угадал, — сказал Коша. — У тебя запах настоящей женщины!

Все табельное оружие в ожидании смены уже было прибрано в сейф, и, наконец сообразив, что происходит что-то неладное, дежурный пытался этот сейф отпереть. Но руки дежурного дрожали, и ключи несколько раз падали на пол. Единственный пистолет, готовый к бою, оказался у того милиционера, что первым заметил возвращение «автозака».

— Стреляй! — поворачивая ключи в замке, прохрипел дежурный. — Не жди их, Коля!

Коша был уже в дверях, когда короткая очередь, выпущенная Мариной из автомата почти в упор, раздробила оконные стекла. Так и не успев вытащить из заклинившей кобуры свой пистолет Макарова, милиционер повалился навзничь. Бабы в камере истошно завыли, в мужской камере стало тихо. Убийца замер было посреди своего помещения и вдруг опять быстро зашаркал из угла в угол.

В отделении помимо задержанных находилось всего пять милиционеров. Валентин Афиногенович ушел домой за пять минут до нападения, и дежурный, распахивая сейф, теперь черной завистью позавидовал везению следователя.

— К стене лицом! Руки за голову, ноги на ширине плеч! — крикнул весело Коша, врываясь в помещение дежурки. — Всем смирно!

Дежурный, уже отворивший тяжелую дверцу, вытащил пистолет и пытался вставить обойму. Очередь пробила тонкий барьер, пули с визгом отлетали от сейфа. Дежурный опустился и обмяк, одна пуля попала ему под правую лопатку, другая прямо в висок. Голова дежурного стукнулась об пол, фуражка соскочила, и стало видно, что волосы у него все еще мокрые.

— На ширине плеч ноги! — сказал Коша, ударом своего ботинка подправляя испуганного Пращука, послушно замершего у стены. — Когда гимнастику утром делаешь, ты как ноги ставишь? Вот так же! Понял?

— Понял, понял!

— Мариночка, постой здесь минутку… Я должен забрать свои вещи.

Оставив замерших милиционеров под присмотром Марины, Коша взломал дверь кабинета следователя и, раскидав папки, вытащил свое дело. Он сложил листки протокола, сложил листок с собственными отпечатками пальцев и сунул все это к себе в карман. Потом вышел обратно в помещение дежурки и, порыскав между сваленными на сейфе пакетами с личными вещами, нашел свой. Вытянул за цепочку часы. Часы показывали десять двадцать. Потом с придыханием вынул из пакета и с размаху сразу налепил себе на грудь брошку — серебряную лилию на черном фоне.

— Уходим? — спросила Марина.

— Погоди!

Коша присел на скамью для задержанных и зашнуровал ботинки, потом, вытащив из кармана Пращука связку ключей, одну за другой открыл все четыре камеры, включая пустую свежевыкрашенную.

— Свобода! — крикнул он. — Выходите, вы свободны! Идите… купите водки, выпейте ее… А ты… — он похлопал по плечу напуганного и смущенного происходящим эротомана, — купи себе в ларьке порнушку, и нечего по отделениям шляться, смену выгадывать. Погоди-ка… — Он повернулся к стоящим у стены с поднятыми руками милиционерам. — Кто из вас вчера ночью девушку насиловал? Ты?

Пращук дико замычал и грохнулся на колени. Коша приставил к его мягкому жирному затылку ствол и надавил спуск. Тело тяжело ударилось о стену. Выстрелом Пращуку снесло половину головы.

— Дурак, ну зачем же ты себе жизнь усложнил? — спросила Марина.

Коша посмотрел на нее нехорошими глазами и зачем-то кивнул.

Сидящий в кабине «автозака» Никон сказал:

— Отменяется. Не стрелять, когда они выйдут. Я передумал, пусть он сначала деньги вернет. Пусть пока дышат.

— И баба тоже пусть живет?

— Пусть!

В глубине двора под брезентом стоял новенький милицейский «газик», и давно приметивший его Коша, выскочив из отделения, побежал вовсе не к покореженной «Волге», а к этому «газику». Марина, в последний раз окинув взглядом разгром в дежурке, последовала за ним. Она с трудом сдерживала подступившую тошноту.

На полу, повернув тело Пращука на спину, сидела похмельная женщина с черным старым лицом и все никак не могла зарыдать. Другие женщины, осторожно вышедшие из камер, столпились рядом.

Заметив, как в дверях отделения нерешительно топчется убийца трех женщин, Коша крикнул:

— Ну, чего смотришь?! Чего застрял, уходи! — Ключи зажигания были в замке, и мотор завелся с полуоборота. — Иди, иди! Дверь открыта! Тебе нужно цветы отнести на могилу тещи, пока тебя еще не расстреляли!

1

В лицо несло жарким влажным воздухом. Мирный потянулся, не открывая глаз, и уперся ладонями в какой-то очень низкий, протекающий потолок. Не сразу, не в первую минуту он припомнил, что произошло накануне. Весь этот сумасшедший шмон запертого несущегося вагона как-то потерялся в памяти, и он подумал, что опять находится в Матросской тишине, в первом карцере. Открыв глаза, он утвердился в своей идее: перед глазами оказалась облезающая бурая стена. По стене сбегали капли, где-то совсем рядом натужно гудел какой-то большой насос.

Только повернув голову и увидев низкие своды подвала, толстенные трубы в драной теплоизоляции вокруг себя, Сеня припомнил, что с ним вчера было.

Чудом бежав, он под проливным дождем купил колбасы и булок, купил литровку пищевого спирта, после чего, никем не замеченный, нырнул в этот подвал, где и заснул на старом вонючем тюфяке. Литровка стояла рядом. Синяя шикарная этикетка мерцала в покачивающемся слабом свете. Эта литровка была четвертым опытом такого рода. Когда-то Мирный прочитал в фармакологическом справочнике, что смертельная доза спирта равна тысяче миллиграммов. С тех пор он, впадая в уныние, залезал куда-нибудь поглубже, подальше от чужих глаз, выпивал яд в нужном количестве и засыпал. Каждый раз он надеялся, что наконец умрет, не дураки же писали справочник, и каждый раз все не получалось.

— Хорошо, все-таки не тюрьма! — протискиваясь по узкому коридору и хлюпая по лужам, говорил он себе. — Сейчас, Сеня, мы пойдем на воздух, и голова перестанет болеть!

В голове его играли будто два сломанных патефона. Две тупые иглы чертили в разные стороны в завитушках мозга две кривые, каждый раз повторяющиеся дуги. Когда он вылез из подвала и, шарахнув кулаком в дверь подъезда, оказался на свежем воздухе, одна из граммофонных игл сломалась с треском и утихла, зато вторая раскрутилась еще сильнее.

«Куда? — глядя мутным похмельным взором на прохожих, на кирпичные унылые строения вокруг, пытаясь размять в пальцах мокрую крошащуюся папиросу, думал Мирный. — Куда? Пакетик мы так и не нашли, если я пойду без него, как я смогу доказать, что я его нигде не припрятал? А если я доказать не смогу, со мной будет то же, что с Кожаным, то же, что с Глобусом… То же, что с тем гитаристом в штормовке! Живых никого, кроме меня, не осталось? Или остался кто? Может, лысый уцелел? Может, Зяма, раненный, в тюремном госпитале мается…»

В глубине улицы будто сквозь муть проступила знакомая каменная фигура. Ленин стоял лицом к Мирному, и в его протянутой гранитной руке была зажата гранитная кепка. Именно здесь, у этого чудом уцелевшего монумента, была назначена встреча. Но на встречу никто не пришел.

Тоска одолела вдруг Мирного с такой неистребимой силой, что покрыла с лихвой всю похмельную жалкую абстиненцию. Он припомнил парня в штормовке, припомнил, как тот смотрел в глаза.

«Ведь никакого страха ни капли в нем не было, только презрение. Героин-то, наверное, он спрятал, больше некому! Мы всех прощупали, весь вагон прочесали. Точно, он. Куда-то он его засунул и хамил от страха. Гитара у него хорошая. Может, жив?»

Мирный и сам толком не понял, как он оказался в помещении городской центральной больницы. Просто брел по улице и вдруг свернул, толкнул стеклянную дверь с белыми буквами, выведенными на стекле, и оказался у окошечка.

— Девушка, а вот с поезда раненых сюда доставили к вам…

— Кого конкретно вы ищете?

Мордочка у девчонки была симпатичная, губки совсем без помады, и это почему-то еще сильнее расстроило Мирного.

— Лет тридцать ему, — сказал Мирный. — В штормовке такой парень… С гитарой!

Ушло, наверное, минут пятнадцать на то, чтобы выяснить: все-таки жив гитарист, сделали ему операцию, четыре пули вынули, состояние средней тяжести. В реанимации лежит.

Мирный понимал, что если его портреты с подписью «ВООРУЖЕН И ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСЕН» еще и не развесили по всему городу, то в ближайшие час-два развесят, что каждому постовому уже вручен этот портрет, правда, без подписи, но с жесткой инструкцией вместо нее, с инструкцией, рекомендующей стрелять без предупреждения. Он ясно отдавал себе отчет, что пора отрываться из города и что уж совсем ни к чему бродить по больнице, где лежат раненые из проклятого вагона, но остановиться он все равно не мог. Нужно было спросить, где пакет. Оставался шанс. А остатки страха тонули в тяжелом похмелье.

Поднялся на второй этаж, на цыпочках прошел в отделение реанимации мимо дремлющей дежурной сестры и вступил, также на носочках, в большую палату.

Коек здесь было три. В нос ударил неприятный густой запах лекарств. Вокруг что-то тикало и капало. Три голых человека, каждый с большим синим баллоном в головах, каждый опутан проводами и датчиками, в каждого воткнуто по полсотни игл, оказались перед Мирным. Удивительно, но он сразу узнал гитариста. Подошел, склонился. Глаза гитариста были закрыты. Но губы шевелились.

— Гражданин! — сказал кто-то за спиной. — Гражданин, посещение родственников запрещено.

Но Мирный не обратил внимания. Он смотрел на синеватое худое лицо, и ему становилось все горше и горше. В лице раненого было что-то знакомое, что-то давно потерянное. По странному стечению обстоятельств чудом выживший гитарист был похож на пахана, много лет назад выручившего Мирного на тюремной правилке.

— Пожалуйста! — попросил расклеившийся бандит. — Я только тридцать секунд посижу рядышком. Я из Ново-Актюбинска специально ради этого прилетел.

— Ну, хорошо, — послышалось за спиной. — Три минуты, не больше.

— Где пакетик спрятал? — склоняясь к обескровленному лицу, спросил Мирный.

Губы гитариста были пересохшие, черные, страшные, но эти губы шевелились, будто во сне.

— А ты не понял?

«Не скажет, — со всей отчетливостью понял Мирный. — Как бы его…»

— «Мой друг уехал в Магадан, — зашептал он в самое ухо гитариста. — Снимите шляпу…» Помнишь, ты пел?

Вдруг глаза гитариста открылись, и в них кроме боли оказалась еще и изрядная доля ехидства. Ему было очень трудно, но он поддержал своим слабым голосом:

— «Уехал сам, уехал сам, не по этапу».

Глаза закрылись. Мирный разогнулся, сказал в сторону белого халата совсем уже тихим шепотом:

— Спасибо!

И на цыпочках бесшумно вышел в коридор. Только в эту минуту он окончательно поставил для себя крест на поисках проклятого пакета. Голова совсем уже разламывалась под давлением крутящейся в мозгу тупой граммофонной иглы.

2

«Куплю себе гитару… — думал Мирный, вышагивая пьяно посередине улицы. — Действительно, чего?! Взять деньжат и умотать куда-нибудь, в какой-нибудь, действительно, Ново-Актюбинск, залечь в трясину до конца жизни и только перебирать пальцами струны. Вот только где денег взять? Банк подломить какой-нибудь из новых и мотать! А то можно к какой-нибудь геологической партии прибиться, так и банка брать не нужно».

Он настолько увлекся своими сентиментальными мыслями, что не заметил двух последовавших за ним людей. Но даже если бы Мирный прислушался, то вряд ли уловил бы свистящий напуганный шепот одного из них:

— В милицию нужно сообщить! В милицию, Сергей Николаевич. Он, считай, под нашим прикрытием ушел.

— Да откуда мы знали? Мы что, его видели? Нас вывели, и его вывели.

— Да уж видели, Сергей Николаевич. Вы видели, и я видел. Струсили.

— И ты хочешь после этого его отпустить?

— Я говорю, в милицию.

— Что в милицию? Будто не знаешь, что вся милиция ими куплена! Я предлагаю так: проследим его до какого-нибудь местечка поукромнее и сделаем. Если ты не пойдешь, я сам. Мне лучше, знаешь, рискнуть, чем всю жизнь потом себя самого стесняться.

Двое командированных, затравленных в поезде, тоже застряли в этом небольшом городке. Достать билеты им не удалось, идти было некуда. Переночевав в местной гостинице и теперь желая немного развлечься и успокоиться, они зашли в больницу, где хотели сделать себе по противостолбнячному уколу. Оба были в порезах. В больнице они наткнулись на бандита, и уколы отодвинулись на второй план. Не сговариваясь, командированные двинулись за ним. И теперь, припадая к стенам и пряча в воротниках лица, они тихим-тихим шепотом спорили: убить лучше или просто как следует накостылять.

— Давай его по башке треснем сзади. Спереди подходить не стоит. Видишь он какой здоровый! Разденем и одежду унесем с собой.

— А может, у него при себе большие деньги?

— Тоже хорошо… Если найдем, будет нам с тобой, Сергей Николаевич, компенсация за моральный ущерб.

— Согласен. Чем стукнем?

— В каком смысле?

— В смысле, чем мы его по башке стукнем?

Мирный вошел в тот же подъезд, откуда час назад вышел. В его кармане на этот раз была только поллитровка спирта, он больше не собирался кончать с собой. Открыв двери, ведущие в подвал, он прислушался на всякий случай. За спиной хлопнула дверь подъезда, и раздалось судорожное нервное дыхание, как после бега. Тут же истошно, но негромко, почему-то на вдохе мужской голос крикнул:

— Бей!

Мирный успел еще повернуться, он увидел прямо перед собой искаженное ужасом бледное лицо одного из командированных, увидел занесенную руку. В руке было что-то большое, прямоугольное, завернутое в газету. Он, наверное, мог бы перехватить эту руку, но почему-то не стал. Только рефлекторно прикрыл ладонью карман бушлата, где лежала бутылка. Удар пришелся сверху прямо в лоб, и Мирный потерял сознание. Он рухнул навзничь внутрь подвала, головой в теплую лужу, натекшую из бойлерной.

3

Очнулся он оттого, что по телу шарили чьи-то маленькие быстрые руки. Подумал, что сейчас как ни крути, а придется этих субчиков все-таки придушить. Ладно, кирпичом в газете удостоили, он стерпел, потому что настроение было нежное, но еще и грабить?! Он открыл глаза и увидел прямо перед собой бутылку водки, а сквозь бутылку какое-то остренькое, грязное, как ему показалось, женское лицо.

— Отдай! — попросил он и сел тяжело в луже.

— А если отдам, нальешь?

Мирный прищурился. Зрение еще не вполне вернулось к нему. Только искаженное линзой бутылки, грязное лицо могло сойти за женское. Женщин поблизости не было. Никого не было, кроме пацанов. Пацаны стояли вокруг, человек восемь-десять, сразу не сосчитаешь, и некоторые из них были с железными длинными прутами в руках.

— Еще куплю! — сказал Мирный.

— Не купишь! — возразил пацаненок с бутылкой, отступая на шаг.

— Это почему?

— Деньги-то, вот они… — другой пацаненок покрутил в пальцах вытянутый из его кармана бумажник. — Как ты без них купишь, дядя?

— Это не деньги! — вздохнул Мирный и, держась за стену, поднялся.

Он широко улыбнулся, и тусклый свет подвала золотым отблеском мелькнул за его губами. Поправил неловко пиджак. Пиджак хоть и был его размера, но с чужого плеча. Привыкнув к свободной матросской робе, Мирный чувствовал себя будто туго спеленутым. Галстук он, конечно, давно снял и выбросил, но чужой воротничок и расстегнутый натирал шею.

Возле труб было тепло и сыро, мальчишки приволокли небольшой письменный стол, расставили на столе пластмассовые стаканчики, разлили. «Беломор» в карманах Мирного совсем испортился, и он стрелял у пацанов дорогие сигареты. Появилась откуда-то гитара. Грязные маленькие пальцы пробежались по струнам.

Никогда раньше Сеня не позволил бы себе подобной слабости. Уйти на дно после драки, забиться, как крыса, в подвал?! Довериться каким-то пацанам?! Но что-то окончательно сломалось в нем. «Новые русские», раскатывающие на шикарных «мерседесах» и «кадиллаках», по любому поводу выхватывающие из-под плаща автомат и, глазом не моргнув, разряжающие его в детей и женщин. «Новые русские», обученные бухгалтерским премудростям, готовые ради копейки заморить голодом целый детский дом. С ними невозможно было сосуществовать. Старые воровские законы потеряли всякую цену. Бывшие авторитеты, как шавки, пресмыкаясь перед прыщавыми молокососами в дорогих плащах, принимали заказы: убийства, взрывы средь бела дня, доставка наркотиков. Знакомый воровской мир постепенно перешел на какое-то холуйское положение, старые кореша превращались на глазах в пошлых шестерок, и сам он, не избежав общей судьбы, превращался в такого же холуя.

«Если сейчас пойти в фирму, в «Спектр», сдадут ведь… — размышлял он, разглядывая чумазые лица пацанов. — Из политических интересов сдадут… Безо всякой правилки. Купленные менты придут на малину и наденут на меня стальные браслеты!»

От следующей порции водки он окончательно размяк, и как-то против желания поплыли перед глазами знакомые лица пацанов. Сказался, наверное, и удар по голове. В жизни Мирного было много крови, особенно много крови пролилось за последние девять лет перестройки, но как-то до сих пор так складывалось, что своих он почти не терял. За минувший год двоих замочили, и тех за дело, а тут разом все.

— Тебя, например, как зовут? — спросил Мирный, склонясь к мальчишке в красном толстом свитере и коротковатых, сильно испачканных мелом джинсах.

— Зяма!

— Нет, правда, не шутишь?

— Точно так. — Он оскалился, одного переднего зуба у него не было. — Конечно, это кликуха.

— А тебя как?

— У меня кликухи нет! — вежливым голосом сообщил коротко стриженный щупленький мальчик, сидевший на корточках слева от Мирного. — Они ко мне не липнут!

— Прилипнет! — обещал Мирный. — Будешь Лысый, а ты, — Мирный ткнул толстым пальцем в слабую грудь третьего подростка, — будешь Абдулла!

4

Лютик очнулся только после того, как ему сделали укол. Голова не пробита, только кожа на затылке разорвана. Били сзади чем-то тяжелым. Выбежав вслед за Лютиком, Паша сперва потерял его, а потом нашел в центре быстро собирающейся толпы. Лютик лежал на асфальте, белый халат его был распахнут. В первую секунду Паше почудилось, что Лютик уже мертв. Вчетвером на руках его принесли обратно в помещение завода. Подняли на пятый этаж и уложили на директорском диване.

— Ну, как ты? — склоняясь, спросил Павел, когда Лютик наконец открыл глаза.

— Нормально. Тошнит.

— Лежи тихо. Скорее всего, у тебя сотрясение мозга.

— Кто меня? — спросил Лютик, приподнимаясь все-таки на локтях. Лицо его скривилось от боли. — Я пошел за ней… Больше ничего не помню. — Он хватал Пашу за рукав. — Кто?

— Не знаю.

Алексей, а за ним и Лида тихонечко вошли в кабинет. Остановились на пороге.

— Эти приходили? — спросил Лютик, голова его уже легла на подушку, глаза закрылись.

— Нет!

Лютик уже спал. Дыхание его выровнялось.

— Что ты ему вколол? — спросил Павел, разглядывая на свет пустую ампулу. — Снотворное?

— Снотворное собственного производства? — криво усмехнувшись, спросила Лида. Она отобрала ампулу и покрутила ее в пальцах. Ампула была фирменная.

— Ты ошиблась, — усталым голосом сказал Паша. — В моей команде нет наркоманов. Другой у нас кайф. — Он прищурился и хитро посмотрел на девушку.

— Какой же? — спросила она.

— А догадайся!

Молодой человек в белом лаборантском халате упаковывал свою аптечку в небольшой чемоданчик.

— Самое легкое вколол, что было. — Молодой человек защелкнул замочки, поставил чемоданчик рядом с телефонным аппаратом на столе и, повернувшись, склонился к Лютику. — Черт! Кровь пошла… Нужно было повязку наложить. — Он осторожно, так, чтобы не потревожить, повернул рыжую голову. — Обойдется. Сама остановится. Не буду его будить!

Неприятный разговор состоялся в соседней комнате. Здесь, в отличие от кабинета, не было ни дивана, ни стола, только оборванная карта Советского Союза на стене и несколько больших кресел. Телефон стоял прямо на полу.

— Сколько у нас времени осталось? — спросил Алексей. — Когда мы должны расплатиться?

Паша ответил не сразу. Директор крутил пуговицу у себя на халате и смотрел в окно. Потом он сказал:

— Сегодня в двенадцать они присылают за товаром.

— Отсрочка возможна?

— Кажется, уже нет.

— Кажется или нет?

— Нет!

— Можно предложить вместо героина «китайский белок»? — спросил Алексей. — По крайней мере, это шанс. Если нам удастся найти его, конечно. В любом случае стоит попробовать.

Он вопросительно посмотрел на Пашу.

— Не верю я в этот арбуз, — сказал длинный директор. — Может быть, тебе все-таки удастся найти деньги?

— Вряд ли, слишком мало у нас времени. Ничего не получится!

На экране компьютера медленно расплывались какие-то радужные кольца. Шипение в цехе прекратилось.

«Слишком много совпадений, — подумала Лида, медленно поворачиваясь в кресле. — Слишком много. Выходит, что в одном и том же вагоне везли независимо друг от друга пакет героина и сильно действующий химический наркотик. Впрочем, по нынешним временам, если как следует обыскать любой поезд, обязательно найдется что-нибудь такое в нескольких экземплярах. Но этот цветочек, брошка — серебряная лилия. Как-то она связана с происходящим, но как?»

— Необходимо найти вагон и осмотреть его, — сказал Алексей. — Придется нам с тобой, Лида, пойти туда. Ты точно видела второй арбуз? Ты запомнила, где он?

— Я пойду только в том случае, если ты мне все расскажешь! Если нет, я поворачиваюсь и ухожу. Меня не интересуют ваши проблемы.

— Что ты хочешь знать?

Лида слегка прикусила губу, пытаясь точно сформулировать вопрос, потом сказала:

— Ну, в первую очередь я бы хотела понять, что это за странная брошка, отпугивающая бандитов. Ты ведь имеешь к ней какое-то отношение?

— Ну, предположим.

— А если без «ну»?

— Ну, предположим, я в некотором смысле ее автор.

— Можно поподробнее?

— Ты хочешь знать про «Эмблему»?

— Про что?

— Про серебряную лилию, я уже говорил, в каталоге она обозначена как «Эмблема печали».

— Действительно существует каталог?

— Существует. — Алексей помолчал немного, потом сказал: — Ладно, все это уже не тайна. Пойдем, лучше один раз показать, чем рассказывать!

5

Последовав за Алексеем, Лида оказалась в уже виденной ею комнате с компьютером. Здесь в прошлый раз работала Марина. Алексей устроился в кресле, пальцы его опять забегали по клавиатуре.

— Смотри, — он наклонился к экрану. — Сейчас я свяжусь по модему со своим московским компьютером, и ты получишь исчерпывающую информацию.

В уголке экрана вспыхнула маленькая серебряная лилия, и компьютер три раза прогудел.

— Вот, смотри, это имитация рабочего вызова! — сказал Алексей. — Сейчас ты увидишь лилию в действии. — Он быстро переключал что-то. — Придется довольствоваться имитацией. Очень давно не было ни одного случая, продавцы охотно отпускают бесплатно. Привыкли. Я переключу на экран, и ты сейчас все увидишь.

— Ну-у-у! — протянул, появляясь за спиною Лиды, длинный директор. — Это, значит, ты придумал. Я догадывался, что кто-то из наших. Честное слово, не ожидал от тебя.

— И все-таки я не понимаю, в чем дело? — спросила Лида. — Что я должна увидеть?

— Кредитная карточка по-русски, — объяснил Паша. — Человек демонстрирует продавцу значок и получает бесплатно любой товар.

— А если продавец откажет?

— Последнее время мало кто отказывает, — продолжая свои манипуляции на клавишах, сказал Алексей. — Боятся!

— Если откажут, — сказал почему-то очень довольным голосом Паша, — то их тут же и накажут.

Лида поймала восторженный взгляд директора, обращенный на Алексея.

— Нет, меня трудно удивить, а ты удивил, честное слово, поразил до глубины души.

Все пространство экрана теперь занимала карта города. На карте вспыхнула желтая точка, потом в другом месте зеленая, рядом с желтой появился красный кружочек. Кружочек замигал.

— Вот сюда смотри, — сказал Алексей, указывая на желтую точку. — Это абонент, он сообщает о том, что в какой-то торговой точке его отказались обслужить. Программа занимается обработкой адреса и одновременно с тем ищет подходящую группировку в нужном квадрате, она находит в картотеке голос, которым нужно отдать приказ, синтезирует его и делает телефонный звонок. А это, — он указал на красный кружок, — объект для нападения!

— Кайф какой! — похоже совершенно позабыв о собственных неприятностях, прошептал Паша. — Гениально!

— В общем-то я не делал из всего этого особой тайны, — сказал Алексей. — Просто до сих пор никому не приходило в голову меня вот так просто спросить… Ты хочешь знать, какая связь между мною и «Эмблемой печали». Очень простая связь: я ее придумал и заставил работать.

Картинка исчезла. По экрану монитора летели яркие синие звезды.

Лида прищурилась, глядя на эти всполохи.

— Ну так я тебя слушаю, рассказывай! — сдержанно попросила она.

— Ты вообще представляешь себе возможности современного компьютера? — спросил он, не обращая никакого внимания на Пашу. Лида кивнула. — Ты представляешь себе, что может совершить человек из обыкновенного научного интереса, ради эксперимента?

— В общем-то на любое преступление, наверное, пойти может!

— Я ничего не делал! — сказал Алексей. — Ничего противозаконного. Я просто написал компьютерную программу и проверил ее в действии. Вот, смотри. — Он тронул клавиатуру. Звездочки на экране исчезли, появилась опять картинка. — Человек получает по почте значок, почтовые отправления производятся самыми обычными почтовыми кооперативами, заказ на отправление поступает с компьютера. Списки получателей составляются при помощи телефонного справочника методом случайных чисел, с учетом, конечно, различных социальных групп. Таким образом, человек получает по почте вот это, — Алексей указал на серебряную лилию, медленно проявляющуюся в уголке экрана. — Лилию и инструкцию. В инструкции написано, что данный значок — это приз, подобный призу в телевикторине, и он дает право на бесплатное приобретение любого товара в любой торгующей организации. Точно Паша сказал, вроде бы такая кредитная карточка. Скажи, если бы ты получила такой приз, ты воспользовалась бы им?

— Да, конечно…

— Ну вот, все и пользуются. В прилагаемой инструкции указано, что если кто-то отказался бесплатно отпустить товар предъявителю значка, нужно просто сообщить об этом по телефону в течение десяти минут после отказа. Ты бы позвонила?

— Да, я, наверное, позвонила бы, — задумчиво отозвалась Лида. — Конечно, если я не знаю о связанных с этим преступлениях.

— Ну вот, все и звонят. В компьютер поступает такой звонок, машина принимает его, устанавливает точно район и расположение коммерческого ларька или проштрафившегося банка, в программу введена подробная карта города с нанесенными торговыми точками, это просто сделать. После этого машина сама, без всякого моего участия, выбирает находящуюся в этом районе подходящую бандитскую группу.

Адреса и телефоны бандитских фирм я сначала брал просто из сводок МВД. Подключился к их оперативной сети, вскрыл пароли и пользовался. Это была самая объемная часть моей работы. А потом, отталкиваясь от исходной информации, программа, подключенная к обыкновенной телефонной сети, добавляет к ней новые файлы. Она и сейчас постоянно занимается самообучением: определением номеров, прослушиванием телефонных разговоров, если надо, дешифровкой, но это редко. Очень большое место занимает синтезатор речи, ведь компьютер не просто должен отдать приказ определенным голосом, не просто смоделировать правильный тембр. Команда «приказ» обязательно учитывает фонетические, лексические и всякие прочие особенности речи бандита, его положение в иерархии. — Он запнулся и неуверенно продолжил: — Здесь много тонкостей, понимаешь?

— Но какой интерес бандитам громить коммерческий киоск? — спросил директор. — Извини, не понял. Неувязка у тебя.

— Конечно, никакого интереса, — согласился Алексей. — Они просто не могут поступить как-то иначе. Условия социальной игры не позволяют. Выбрав соответствующую группу, машина роется в своей памяти, весь процесс не занимает у нее и доли секунды, и сама производит телефонный звонок. Она синтезирует при помощи хорошей звуковой карты голос определенного бандитского шефа и этим голосом дает жесткое указание. Размышлять времени не остается. Законы разборки никто отменить не может, и поэтому главное — скорость.

— Где б такую брошечку взять? — игриво спросил директор и вдруг осекся. — Хорошо все это, конечно. Здорово даже. Но сейчас нам твоя лилия никак не поможет. — Он тоскливо посмотрел на неоновые трубки, идущие под потолком цеха.

— Ты еще что-то хочешь узнать? — отрываясь от компьютера и поднимая лицо к Лиде, спросил Алексей. — Или на первый раз хватит? — Лида смотрела на него не мигая. — Ну так что, пойдешь со мной? — Лида в знак согласия дважды закрыла глаза. — Вот и отлично. Считай, полдела сделали, теперь нужно поискать, где он, этот проклятый вагон.

6

Обзорные видеокамеры давали изображение на все мониторы, находящиеся в помещении завода, и теперь семь маленьких черно-белых квадратиков висели дрожащей стайкой в левом верхнем углу экрана. Иногда Алексей, отдыхая от основной своей работы, поглядывал на них, оценивая общую обстановку.

Обстановка была неважной: все три выхода с завода были заблокированы машинами. При увеличении изображения можно было хорошо разглядеть автоматы в руках приехавших. С задействованных наружных трех точек весь забор вокруг завода просматривался — не перебраться, снимут пулей.

Паша ушел. Договорились, что он посмотрит, какое оружие есть на территории завода, — все-таки студенты выполняли здесь еще и функцию охраны, — а когда появится представитель для переговоров, предложит выпустить с территории трех человек. В какой-то степени приходилось открыть карты. Паша решил, что скажет о том, что потеряно сырье, но в случае его замены или в том случае, если удастся найти утерянное, весь процесс изготовления не займет и двух часов.

И теперь Алексей пытался найти в компьютерной сети диспетчерскую систему железнодорожных перевозок и хотя бы приблизительно вычислить местонахождение проклятого вагона. Был незначительный шанс, что арбуз все еще там, и этим шансом следовало воспользоваться. Проработав минут пятнадцать, он с удивлением обнаружил, что несколько часов назад на этой же машине кто-то уже пытался осуществить аналогичную операцию. Если бы он прямо спросил Лиду, сидящую молча в кресле рядом и наблюдающую за ним, та бы могла ответить, кто это был, но Алексей не стал открываться.

Подремав несколько часов, Лютик все-таки встал. Ему сделали перевязку, и он теперь везде следовал за своим директором.

— В общем, оружие есть, — сказал Паша, разглядывая большой письменный стол в нижнем этаже здания дирекции, на котором собрали все, что нашли. — Сколько у нас человек?

— Одиннадцать! — сказал Лютик. — Это у меня с головой плохо, а не у тебя, между прочим! — Он постучал пальцем в свою забинтованную рыжую голову. — Забыл, что ли?

— Это не считая Алексея и его девицы? — Паша взял со стола револьвер и покрутил его неумело в руках. — Слушай, а ты стрелять умеешь?

— Я — нет. Но Карасев умеет, у него даже какие-то медали по стендовой стрельбе были, даром что в армии не служил. Еще, наверное, Прошин может, он служил.

— А еще кто служил?

Паша пересчитал собранное оружие. На столе лежали два карабина, четыре стареньких револьвера и одно охотничье ружье. Оружия было, похоже, больше, чем умеющих с ним обращаться.

— Из наших больше никто не служил. Нужно у Алешки спросить, может, он умеет с этим обращаться? Кстати, а откуда у нас здесь охотничье ружье?

Тихонечко загудела, заулюлюкала в четверть мощности сирена. По договоренности, сирену должны были включить только в случае появления визитеров.

— Идут! — сказал Паша. Поколебавшись, он взял все-таки револьвер и сунул его себе за пояс брюк, прикрыл халатом. — Пусть Карасев возьмет карабин и сядет в кабинете директора у окна, — сказал он. — А я пойду, попробую с ними как-нибудь договориться. И вообще… — Он поправил сильно мешающий револьвер. — Раздай всем желающим оружие. Ладно, Лютик?

Ворота открыли с дистанционного пульта, и они медленно распахнулись. Видеокамеры все-таки искажали картину. Стоящему посреди двора Паше стало видно, что машина — горчичного цвета «мерседес» — стоит метрах в сорока перед воротами. Приехавшие на этом «мерседесе», прячась за ним, подняли свои автоматы. Неприятное ощущение, возникающее, когда в тебя направлен ствол, овладело Пашей. Он опять потер ладони. Его немного знобило. Халат раздувало ветром. Директор боялся, что совершенно бесполезный револьвер, по глупости сунутый под ремень, будет замечен и это может быть неверно истолковано.

«Мерседес» стоял радиатором к воротам, и очень толстому, неуклюжему человеку в кепке пришлось обойти собственную машину. Он поднял зачем-то руку. Сказал что-то не по-русски и, выдав уже по-русски несколько веселых фраз, быстро зашагал в сторону завода.

Паша, не желая лишнего напряжения, тоже сделал несколько шагов навстречу. Он посчитал время, и у него получилось, что Карасев с карабином уже на месте у окна. Это немножечко ободрило.

«Если Алешке удастся через сеть нащупать этот проклятый вагон… Если каким-то чудом арбуз еще там… — лихорадочно стучали мысли в его голове. — Только спокойно, этот бандит не должен видеть моего страха. Только спокойно!»

Коричневый пиджак был расстегнут, и вперед выдувался огромный, затянутый в шелковую желтую рубашку дрожащий живот. Кепка бросала тень на и без того темное от щетины лицо, а под мышкой явственно виднелась кобура с рукояткой пистолета.

— Хорошая погода! — сказал он, оказавшись рядом с Пашей, лицом к лицу. — Где товар прячешь, дорогой? Куда ты его дел?

— Товара нет… — сказал Паша. — Я в прошлый раз сказал вам уже, кажется. Мы больше не будем производить наркотиков. Ни за какие деньги.

— Неинтересно говоришь, скучно! Слушай… — Почему-то Паша сосредоточил взгляд на его длинном черно-золотом галстуке. Галстук дрожал и подпрыгивал на мягкой дыне живота и казался отдельным существом. — Слушай меня сюда, если ты не хочешь со мной работать, так сразу и скажи — не хочу… Не крути!..

— И что будет, если я это скажу?

— Ты знаешь, знаешь, что будет. Я тебе об этом уже в прошлый раз рассказывал. Разве забыл?

— Хорошо, — сказал Паша. — А если не героин? Если это будет другой наркотик?

— Какой другой?

— Очень мощный препарат. В России его не было еще. «Китайский белок». Слышали про такой?

— Не дури мне голову. Откуда «китайский белок»? Где?

— Это мои проблемы. Вас устроит такой вариант: вы получаете «китайский белок» и оставляете нас в покое?

— Хорошо! Я тебе опять поверил. Когда?

— Через два часа устроит? — спросил Паша.

— Ты можешь через два часа? Как ты можешь через два часа мне его отдать? Заплати сколько сказал, и мы уедем. Лучший вариант, а?

— Денег у меня нет, — сказал Паша, ему было очень трудно изображать спокойствие. — Но все готово, весь процесс займет сорок минут, и вы сможете увезти товар. Давайте договоримся: вы выпустите с территории троих. Они принесут исходный продукт. Ну, скажем, им понадобится полтора-два часа на это. Мы делаем работу, и вы забираете готовый товар.

— Двоих! — Лицо под кепкой, кажется, расплылось в улыбке. — Мне нравится. Если можешь так быстро сделать, сделай. Хорошо! — Он поднял руку, задрал рукав своего пиджака и глянул на часы. — Я даю тебе время до семи!

7

Схема нужной станции висела на экране перед Алексеем, и он осторожно соединял с ней графики движения поездов. Схема двигалась, на ней возникали и гасли обозначенные темно-желтыми точками отдельные вагоны, точки складывались в составы, составы исчезали, уходили за границу схемы, и на их месте появлялись другие.

— Он не уходил со станции, этот вагон! — сказал Алексей. — Но я могу определить его местонахождение только приблизительно. Где-то здесь. — По схеме промелькнула маленькая белая стрелочка. — В одном из этих тупиков, больше им просто некуда его деть.

— Мы сможем его найти?

— По крайней мере, нужно попробовать.

Он встал и выключил компьютер. Экран монитора вспыхнул и погас. В дверях стоял Паша.

— Ну что, договорился об отсрочке? — спросил Алексей, прибирая за уши свои длинные волосы.

— Да, вы можете уйти. Но только вдвоем.

— Почему только вдвоем?

— Мы не можем бросить оборудование! — сказал Паша. — Они разрешили выйти с территории двоим. Если они заметят, что мы пытаемся бежать, разнесут все к чертовой матери. Это уж точно. К тому же еще и эта Марина. Мы же даже фамилии ее не знаем… Похоже, она работала на них. — Паша раздраженно ударил ладонью себя по колену. — Говорил же, нельзя приглашать непроверенных людей. — Он взглянул на забравшуюся с ногами в большое кресло Лиду. — Что теперь?

— Да не переживай ты так! — Алексей вытащил пачку денег и сунул ее в руку бледного директора: — Возьми, может быть, удастся его как-то задобрить. Мне можешь не возвращать. Будем считать, что это подарок от моей фирмы твоей фирме.

— Спасибо! — сказал Паша, запихивая деньги в карман халата. — Уходи и девушку свою возьми, вы здесь случайно, вы в наш бизнес не играли, вам-то чего пропадать? А если получится найти арбуз, сам понимаешь!

— Погоди-ка, — сказала Лида, поднимаясь из кресла. — А что будет, если им твой серебряный цветочек показать? Может, испугаются?

— Да уж наверное испугаются, — сказал Алексей. — Но видишь ли, «Эмблемы печали» у меня нет. С собой. Вообще-то я не носил ее никогда.

— Значит, не получится! — огорченно вздохнула Лида. — А то я уже решила, что ты всемогущ.

Втроем они спустились во двор. Ворота были все еще открыты. Паша протянул руку и сильно сдавил в ней маленькую ладонь Алексея.

8

Никон играл пальцами на руле и не смотрел на Кошу. На Кошу опять надели браслеты, и запястья его горели. Боль в позвоночнике тоже давала о себе знать неприятными покалываниями. Он злился на себя: ведь исключительно по собственной глупости оказался в этом новом, крайне щекотливом положении. Ушел бы на милицейской машине, вот только горючего в баке оказалось на две минуты. Он сидел в «Волге» на переднем сиденье, смотрел на серебряный обломок бутафорской антенны, и звуки, долетающие из поставленного рядом, впритык «автозака», раздражали его, наверное, сильнее, чем неподвижность собственных запястий.

— Сколько стоит девочка?

Треснула разрываемая ткань, послышалась возня, громкое дыхание.

— На время, правда, но зато бесплатно! Смотри, какие сиськи!

— Навряд ли бесплатно. — Голос Марины почему-то был совершенно спокойным, как будто слова бандитов и разорванная одежда относились не к ней. — На время я стою значительно дороже, чем на ночь!

— Давай, ложись! На спину сама ложись. Нечего рассуждать! Рассуждать она еще будет!

Коша с трудом удерживался, чтобы не повернуть головы, не посмотреть. «Волга» стояла в тупике между двумя высокими кирпичными стенами, и «автозак» находился слева от нее. Кузов «автозака» почти соприкасался с кузовом «Волги». Даже повернув голову, он все равно бы ничего не увидел, кроме металлического ободранного борта.

— Давай по-хорошему! — сказал Никон. — Ты возвращаешь деньги — и мы опять станем нежными друзьями. Хочешь, я скажу мальчикам и они ее сразу отпустят?

— Хочу!

Громкий шлепок, напоминающий удар материнской ладони по голой детской попке, и после небольшой секундной паузы истошный мужской крик:

— Сучка!

Глухой удар. Опять громкое дыхание, возня.

— Руки… Руки вяжи… Давай ее крестом, к поручням. И ноги тоже давай… Вот так, затягивай!..

— Сильная-то какая, тварюга!

— Сильная, зато симпатичная. Люблю сильных!

Никон ударил ладонями по рулю.

— Ну, если хочешь, то отдай.

— Я подумал, может быть, деньги там, в вагоне, где же им еще быть? — сказал Коша. — Плохо мы смотрели, обкурились, как суки…

— А поконкретнее?

— Публику обшмонали, а нужно было пройти по верхним ящикам, там этих дырок, наверное, больше сотни. В общем, я могу там порыться.

— Гарантии?

— Женщину вам оставлю.

— Недостаточно!

— Других нет. Но если вы меня кончите, с вас же и спросят. С тобой будет в точности то же, что со мной сейчас. Кто тебе поверит?

— Мне как раз поверят! — Никон вытащил револьвер и осторожно подправил стволом волосы Коши, спадающие на глаза. — Мне как раз поверят, — повторил он. Наконец он убрал револьвер в кобуру. — Где он, твой вагон? Я думаю, нам стоит попробовать!

1

Оставив и «автозак» и «Волгу» в тупике, — теперь после нападения на отделение милиции их было просто опасно использовать, — бандиты, рассредоточившись на две небольшие группы, вышли на улицу. Пока Коша, с которого все-таки сняли наручники, ловил такси, Никон, галантно вынув из своего галстука булавку, вручил ее Марине. Зло на него глянув, Марина заколола разорванное платье, но ничего не сказала.

Управление железнодорожной станцией находилось в пяти минутах езды. Унылое серое здание имело четыре этажа. Первый этаж полностью занимал магазин под кривой неоновой вывеской: «ТОВАРЫ ДЛЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКА». Слева от магазина висела табличка: «ДИРЕКЦИЯ СТАНЦИИ. ДИСПЕТЧЕРСКАЯ».

— Нужна твоя ксива! — сказал Коша, распахивая перед Никоном дверь. — А вы здесь подождите, — он сделал знак остальным. — Мы как-нибудь вдвоем. Или я не похож на офицера ФСК? — Он игриво повернулся, показывая себя. — Мариночка, как ты считаешь, я похож?

Хорошее настроение вернулось к Коше, и он был несколько обескуражен тем, что глаза Марины в ответ на его шутку вместо того, чтобы вспыхнуть яростью, вдруг мягко, по-матерински улыбнулись.

«Редкая женщина, такую поискать… — взбегая по ступенькам, застланным вытертыми ковровыми дорожками, и минуя лестничный марш за лестничным маршем, размышлял Коша. — Только вот нужно ясно понять, откуда эта редкая женщина вдруг появилась на моем пути? В отделении она сидела рядышком, паинька, на скамеечке для задержанных. Нужно будет спросить, за что это ее задержали? Но, в общем, понятно, она скажет какую-нибудь ерунду типа: паспорт просрочен. Можно не спрашивать… — Сориентировавшись по табличке на третьем этаже, он, не сбавляя скорости, зашагал по ярко освещенному коридору. — Я один раз попросил, и она позвонила в «Спектр». Эмблему она, конечно, знает, это факт. Она не на меня глаз положила, а на мою лилию. Стреляет она вполне профессионально, кажется, даже с обеих рук, а вот обилие трупов переносит неважно… Нужно разобраться!.. Жаль, они не успели ее изнасиловать, была бы хоть какая-то ясность. Но зато можно это удовольствие оставить для себя…»

Прошествовав гордо мимо очереди и только глянув коротко и властно на секретаршу, Никон первым вошел в кабинет. Он сразу вытащил из кармана свое удостоверение и сунул его под нос миловидной женщине, сидящей за столом.

— И чего вы от меня хотите? — устало спросила она и поправила белую шелковую блузочку на плечах.

— Нина Ивановна, голубчик… — прочитав имя хозяйки кабинета в одной из бумаг, лежащих на столе, и нагло присаживаясь на край стола, сказал Коша. — Вчера была сильная стрельба на путях, вы знаете?

— Бандитская разборка? — неуверенно спросила женщина, подавшись назад.

— Она самая. Нам нужно точно установить: куда вы перегнали после осмотра тот вагончик?

— Не знаю… — Белые плечики поехали вверх. — Откуда мне знать, это не моя компетенция. Может быть, начальник станции вам поможет?.. — Проследив подозрительным взглядом исчезнувшее в кармане Никона удостоверение, она защелкала клавишами селектора. — Николай Петрович, голубчик, тут у меня люди из ФСК, они ищут один отцепленный вагон. Вчера была перестрелка на путях…

— Знаю, знаю… — послышалось недовольно из динамика. — Гони их в шею, Ивановна! Гони!

— Николай Петрович, у меня народу полная приемная, — пожаловалась хозяйка кабинета, она опять недоверчиво глянула на Никона. — Помоги. Они же от меня не отвяжутся так просто!

— Точно! — сказал Коша. — Мы от вас не отвяжемся, пока не скажете, куда вагон засунули.

— Ну, откуда я знаю… — так же недовольно загремело в динамике. — Откуда я знаю, куда его дели? С рейса сняли, сам подписал, пришлось вчера искать замену, сама знаешь, нет у нас свободных вагонов. А куда потом?.. Ладно, пусть подойдут, попробую диспетчеров потрясти.

— Спасибо, Николай Петрович! — Хозяйка кабинета опять поправила кофточку и развела руками: — Все! Вы удовлетворены?

Они уже выходили из кабинета, когда на улице за окном отдаленно громыхнуло. И после паузы посыпались еле слышные на таком расстоянии знакомые звуки, будто горошины застучали быстро по дну кастрюли. Где-то в другой части города стреляли из автоматов. Хозяйка кабинета подошла к окну, выглянула.

— Странно, — сказала она. — На химическом что-то случилось!

За время их отсутствия один из людей Никона успел зайти в ближайший двор и вывести оттуда машину. Белые новенькие «Жигули» стояли прямо напротив витрины магазина, и дверцы их были распахнуты. Марина сидела внутри на заднем сиденье.

— Очень кстати ты! — сказал Никон. — Пешком много не сделаешь в этой жизни! Куда мы, на станцию? — он повернулся к Коше.

— Погоди, — попросил тот, — есть одна симпатичная идея.

Звуки выстрелов не стихали. Сыпали и сыпали короткие автоматные очереди, даже на большом расстоянии можно было уловить противный режущий свист. Но стреляли не только из автоматов, иногда по сухому звуку можно было определить карабин.

2

Коша вынул из кармана куртки лилию, подышал на поверхность, протер. Лилия засверкала.

— Смотрите, сейчас будет фокус!

Почему-то его раздражали звуки отдаленной пальбы. В окошко своего кабинета прямо на Кошу смотрела женщина в белой блузке.

«Сейчас у вас не будет никакой мучительной очереди, — мысленно сказал ей Коша и послал воздушный поцелуй, распахивая дверь магазинчика. — Сейчас вся ваша очередь разбежится».

— Я бы хотел взять у вас вот эту фуражку железнодорожника, — сказал он, изучив с видом знатока товары, лежащие на прилавке. — Мне нравится кокарда.

— Эту?

Девушка-продавщица сняла с полки фуражку.

— Да, симпатичная, правда?

Коша примерил фуражку, осмотрел себя в зеркале со всех сторон.

— Четыре тысячи двести! — сказала девушка, и ручки ее зависли над кассовым аппаратом. — Выбивать?

— Очень хорошая, добротная вещь, — сказал Коша. — Ничуть не жмет. Я в ней похож на настоящего кондуктора. Но выбивать, наверное, все-таки не надо, зачем вам?

— Так вы берете? — раздраженно спросила продавщица.

— Беру! Бесплатно! Вы что, не хотите мне ее подарить? — Коша снял с сожалением фуражку и двумя руками осторожно вложил ее в руки продавщицы. — Нет, серьезно, вы не хотите мне ее подарить? — Он все еще придерживал фуражку. — Ведь я так хорош в ней. Нет, вы жестоки!

Продавщица вырвала фуражку из его рук и положила ее на место, на полку.

— Я бы вам ее подарила, молодой человек! Но, к несчастью, если я вам ее подарю, то стоимость этой фуражки вычтут из моей зарплаты. Вы знаете, какая у меня зарплата?

— У вас зарплата фантастическая! Я знаю! — сказал Коша. — У меня, например, никогда такой не было! — Уже открыв дверь, он повернулся: — Да, а вы видели цветочек? Может быть, вы не обратили внимания?

— Хватит издеваться, молодой человек! — Продавщица готова была уже заплакать. — Уходите лучше по-хорошему, а то я наших грузчиков позову.

Сквозь ветровое стекло Никон видел, как Коша вышел из магазина и сразу вошел в телефонную будку. Но в будке задержался не больше минуты. Отдаленная стрельба не утихала. Коша забрался в машину.

— Поехали? — спросил Никон.

— Погоди… Ты хочешь исправить себе настроение? — Никон покивал. — Ты ведь любишь бесплатный цирк. Сейчас здесь будет небольшое выездное представление бесплатного цирка.

— Акробаты? — поинтересовалась с заднего сиденья Марина.

— Нет, — возразил Коша. — Скорее мастера пиротехники, чародеи и фокусники! А может, боевые искусства? Да мало ли еще что?! Давай только чуть-чуть отъедем. Сейчас будет немножко жарко.

Минут пятнадцать ничего не происходило. Прислушиваясь к отдаленным выстрелам, Никон пытался сообразить, что же этот Коша еще припас из своих штучек, но предпочитал немного подождать, нежели расспрашивать. По тем анекдотам, что рассказывали в «Спектре», шуточки Коши действительно были веселыми и запоминающимися.

— Внимание! — вдруг сказал Коша. — Кажется, представление начинается. Смотрите не пропустите. Спектакль обещает быть шикарным, но предупреждаю, он также обещает быть и очень коротким. Не пропустите своего зрительского счастья, господа.

— Сволочь ты, — буркнула на заднем сиденье Марина, и ее голос не ускользнул от слуха Коши.

— А что будет-то? — поинтересовался также с заднего сиденья один из людей Никона. — На что смотреть надо?

К витрине магазина как раз приблизились два мальчика, оба достаточно оборванные, грязные, они что-то прятали под одеждой. На вид мальчики были лет двенадцати, никак не больше.

— Малолетние факиры! — объявил Коша.

Больше он ничего добавить не успел. Один мальчишка, отступив шага на три, бросил камень в витрину. Большое толстое стекло не разлетелось вдребезги, а только покрылось все тонкой паутиной трещин. В центре паутины получился пролом, и тут же другой мальчишка швырнул в этот пролом гранату.

— Ложись! — крикнул Коша и согнулся пополам. Осколок гранаты неприятно царапнул дверцу машины. Грохот покрыл все остальные звуки. Мотор машины был включен, и Никон надавил педаль газа.

— Я, конечно, могу оценить твой юмор, — сказал он, когда, прорвавшись через дымовую завесу, машина уже выкатила на шоссе. — Но какое отношение весь этот спектакль имеет к нашему делу?

— Да хотел фуражку взять, — сказал Коша. — Такая была красивая, с кокардой. Как я теперь буду на железной дороге без фуражки работать? И, кроме того, я думаю, вся милиция слетится на этот фокус, тогда мы спокойно сможем работать на станции.

3

Опять пошли какие-то перебои с подачей электричества, и лампочки внутри помещения завода то вспыхивали, то почти совсем меркли, обдавая неприятной позванивающей темнотой. Взбегая по ступенькам наверх, Паша зацепился за что-то штаниной, упал и разбил себе губы. Вкус крови — эта жутковатая горечь во рту — почти парализовал директора. Если до сих пор он держался, по своей собственной оценке, неплохо, то тут силы покинули его.

Из распахнутой двери на темную лестницу вырывался острый лучик солнечного света. Внизу около здания опять раздалась автоматная очередь и крик. Заурчал мотор «мерседеса». Начавшаяся по истечении назначенного времени атака имела полный успех. И если бы не Карасев с карабином, наверное, оба «мерседеса» были бы давно во дворе, а против семи убитых студентов-химиков не было бы ни одного убитого азербайджанца. Теперь карабин Карасева замолчал.

Не решившись сразу вернуться в кабинет, Паша вошел в соседнюю комнату и включил компьютер. Одну за другой он вывел на экран монитора изображения с внешних и внутренних видеокамер. Уменьшенные и лишенные цвета, мертвые тела выглядели не так уж и страшно. В первых воротах догорала машина. Пуля, выпущенная из карабина, угодила точно в бак. Рядом с машиной можно было различить два белых вытянутых пятна на земле и одно темное пятно. Бандита убило пулей из все того же карабина. Ребят в первую же секунду порезали из автоматов. Всего он насчитал по территории девять трупов. Семь своих и трое нападавших. Одного раненого бандита отнесли за периметр завода и уложили в машине.

Среди химиков раненых не оказалось.

«Нужно позвонить в милицию… В милицию, — прозвучали в его голове какие-то чужие слова. — Если сейчас позвонить… Они приедут… Они обязательно приедут… Но они приедут только тогда, когда все кончится».

Судя по звуку мотора, третья машина находилась уже во дворе, до слуха долетали обрывки чужой, не русской речи. Опять очередь из автомата и стон. На экране монитора Паша увидел, как распахнулась простреленная насквозь дверь здания дирекции и из нее выпала еще одна белая фигура.

— Тимофеев! — сказал Паша.

Он поднялся из кресла и ударом ладони выключил компьютер. Он просто не мог больше смотреть на экран. Подступила изнутри мучительная тошнота. В кабинете директора громко звонил телефон.

— Кто это? — спросил Паша. Он вошел в кабинет и сразу увидел на полу мертвое тело, сжимающее в руках карабин. Пробитое автоматной очередью стекло. Но все же хватило сил снять трубку звенящего аппарата. — Кто это?

— Это Жора. Послушайте, может быть, договоримся? — Голос с акцентом, казалось, выжигает ухо. — Может быть, вы не будете больше в нас стрелять?

— Разве мы стреляли? — удивился Паша.

— У нас, дорогой, четыре человека убитых. Мы больше не хотим. Сколько вас еще тут?

«Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, сколько нас? Рожа гнусная…» — подумал Паша.

Подхватив телефонный аппарат, он выглянул в окно. Действительно, «мерседес» стоял уже во дворе. В окно было видно все значительно лучше, чем на экране монитора.

— Сейчас!.. — сказал он в трубку. Он уже плохо контролировал себя. — Сейчас!..

Жора стоял внизу открыто, и сквозь пробитое стекло можно было разглядеть белую телефонную трубку с антенной в его темной руке.

— Я не слышу! Пропадает связь. Я предлагаю прекратить стрельбу и всем уходить. Я думаю, скоро здесь будет ОМОН.

Но Паша уже осторожно положил телефонную трубку на стол рядом с аппаратом. По одному разжав мертвые пальцы, Паша вытянул карабин из рук Карасева, подошел к окну, приложил к плечу приклад.

Фигура в коричневом костюме с белой телефонной трубкой возле уха была там же, казалось, до нее совсем близко. Казалось, что не попасть просто невозможно. Еще три фигурки с автоматами, похожие на пластмассовых солдатиков, растянулись по двору. Паша положил палец на спуск, совместил прорезь с маленькой мушкой и спокойно, как учил инструктор с военной кафедры, которую Паша вечно прогуливал, задержав дыхание на вдохе, выстрелил.

Наверное, пуля стукнула где-то рядом, коричневая фигурка дернула ножкой, уронила телефонную трубку и, распахнув дверцу машины, скрылась внутри. Паша прикусил соленую губу и еще раз, задержав дыхание, надавил на спуск. Фары «мерседеса» вспыхнули, он резко подал назад, но на этот раз выстрел достиг цели. Даже отсюда, сверху, из окна, было видно, как осыпалось ветровое стекло и как отбросило темную фигуру назад, на сиденье. Похоже, пуля попала в голову.

Грохот автоматов и звон разлетающегося стекла кабинета совсем не напугали Пашу. Он действовал теперь словно во сне, медленно и методично. Проверил обойму, опять приложил приклад к плечу, прицелился. На грохот странным образом наложился с трудом доходящий до сознания писк из телефонной трубки. Двое автоматчиков бежали, пытаясь укрыться за бетонной стеной снаружи, а один, встав на колено и задрав ствол, бил прямо по окну.

Один из бегущих будто оступился. Паша выстрелил, автомат не утих.

Вытерев рукавом пот, моментально заливший лицо, Паша увидел внизу Лютика. Рыжая забинтованная голова мелькнула возле самой машины. Фары все еще горели. Лютик двумя руками сжимал револьвер и целился уже во второго бегущего.

— Да мы стреляем, кажется! — соглашаясь с каким-то несуществующим собеседником, сказал Паша. — И кажется, вполне удачно.

Фигура в темном костюме мелькнула у стены и скрылась из виду. Лютик посмотрел вверх, махнул рукой. Паша хотел закричать, но крика не получилось, только хрип выдавился через его разбитые губы. Лютик качнулся назад. А автоматчик очередью с близкого расстояния ударил его еще раз. Тело Лютика кинуло обратно, и оно, перевалившись через капот машины, соскользнуло на землю.

Несколько раз он целился, несколько раз надавливал осторожно спуск, но попасть в автоматчика Паша уже не мог, пули летели куда-то совсем не туда. Правда, и автоматчик не мог в него попасть. Выпустив еще одну очередь по окну директорского кабинета, он побежал через двор и скрылся под защитой бетонной стены.

Паша стоял посреди кабинета и плакал. Голоса так и не было, он плакал почти беззвучно, опираясь на карабин как на железный неудобный костыль, чтобы не упасть от сильного головокружения. Потом он услышал легкие шаги в коридоре, ясно прозвучавшие среди наступившей тишины. Поднял голову.

Это была Элли, единственная девушка в команде. Халатик на Элли был, как и всегда, чистенький, выглаженный, ни пятнышка, волосы прибраны в пучок на затылке. Только пистолет в ее маленькой ручке выглядел как-то неестественно, кощунственно.

— Уходим, — сказала она и сунула пистолет в карман халата, как могла сунуть в него какой-нибудь небольшой лабораторный прибор. — Никого больше не осталось из группы, только мы с тобой, Паша. Будет глупо, если и нас тоже убьют.

4

В жаркой полутьме подвала, налив до краев стакан, Мирный прислушался к отдаленному треску выстрелов. Он попытался определить, из какой марки оружия бьют. Он поднес стакан к губам, когда совсем уже невдалеке громыхнул взрыв. Наверху в доме посыпались стекла. Мягкой пылью обвалилась с потолка штукатурка. Он выпил под раскатившееся эхо взрыва и сказал:

— Не пойму я что-то, бомбят нас?

Ответ на свой вопрос он получил минут через пятнадцать, когда в подвал спустился возбужденный, улыбающийся маленький Зяма.

— Магазин железнодорожников подзорвали! — крикнул он. — Митька с Лысиком. Митька камень в витрину кинул, а Лысик лимонку туда же.

— Зачем они это? — спросил Мирный.

— Им Кривушин велел. Лысик говорит, позвонил по телефону и велел пойти кинуть гранату в витрину. Если Кривушин чего просит, делать надо сразу. Иначе — обида.

— Надоел мне ваш Кривушин. Пахан не пахан, черт-те чего, зачем вы за ним ходите, не пойму!

— Может, и пахан, — задумался Зяма. — Только он уже старый и больной весь. — Щербатый рот Зямы оскалился. — Из койки не вылезает. Мы думаем, скоро кони двинет. Но пока не двинул еще, надо не обидеть.

— Чем же ему этот магазин помешал? Где живет-то ваш пахан? Знаешь?

— Здесь, на пятом! — палец Зямы показал в потолок.

— Отведи, — попросил Мирный. — Познакомь.

Можно было, конечно, воспользоваться и лифтом, но Мирный хотел подумать немножко. Поднимаясь по лестнице, он пытался представить себе, зачем это старому и больному пахану понадобилось бросать гранату в магазин железнодорожников.

«Может, они процент отказались платить? — соображал он, останавливаясь перед дверью. — Но не так это делается, на кой хрен молодняк-то гробить? Глупо. Глупо и бесполезно».

Дверь открыл Лысик. Мальчик был сильно возбужден и все время порывался еще и еще раз пересказать происшедшее. Курточка на ребенке немного обгорела сбоку, он тушил ее, наверное, валяясь по мокрой грязи. Черные струпья ткани перепачканы желтой подсохшей глиной, а на лбу Лысика красовалась огромная кровоточащая царапина.

— Меня осколком задело… Осколком как чиркнет!.. Я думал, башку пробило, как больно! Потом посмотрел в зеркало — царапинка. — Он поковырял пальчиком свою рану. — Дешево отделался!..

Кривушин лежал на узкой постели посреди комнаты. Когда Мирный вошел, тихо ступая по половичкам, темное лицо на подушке повернулось. В комнате кисло воняло американским растворимым аспирином и табаком, шторы на окнах были приспущены.

— Чего надо? — спросил Кривушин, подтягивая на груди красное ватное одеяло.

— Познакомиться!

— Чего со мной знакомиться?.. — Голова на подушке отвернулась, когда Мирный, поставив стул, присел у кровати. — Я тебе не баба! — Мирный молчал, и Кривушин вынужден был продолжить: — Это ты в подвале на матрасе поселился?

— Временно! — сказал Мирный.

Нащупав рукой тонкое твердое горло Кривушина, он слегка сдавил его. Кривушин захрипел. Пятки ударили судорожно по деревянному краю кровати.

— Ты зачем детей подставил? — спросил Мирный, ослабляя руку. — Если есть причина, скажи!

— Не знаю я… — прохрипел Кривушин, стараясь обеими руками отодрать лапу Мирного от своей шеи. — Сам не знаю. Какая-то сволочь позвонила по телефону моим голосом и приказала взорвать магазин. Не я это!..

— Врешь!

С металлической синей миской в руках Лысик подошел с другой стороны постели. Примостив миску на тумбочке, вынул из нее мокрый платок, отжал, сложил и, приложив на лоб Кривушина, разгладил.

— Оставь его, — попросил он. — Это же я ошибся… Перепутал. Но голос был очень похожий. Похожий, но не такой.

Мирный снял руку с горла Кривушина.

— А какой?

— Да такой же, — сказал Лысик. — Только ты, Кривушин, сказал слово, кашлянул, еще сказал слово, еще кашлянул. А по телефону ты вроде и не кашлял совсем, я еще подумал, выздоравливаешь.

Прихватив из холодильника Кривушина бутылку водки и банку килек в томатном соусе — даже хлеба на загаженной кухне не нашлось, Мирный спустился назад, в подвал. Почему-то внизу отдаленная пальба различалась намного яснее, чем наверху, в доме. На матрасе сидели двое малолеток и шлепали новенькими блестящими картами.

— Кто там войну устроил? — сгоняя мальчишек с матраса и усаживаясь, спросил Мирный. — Кто скажет?

Он поставил на каменную приступочку пустой стакан, вылил в него капли из предыдущей бутылки и, пожалев, что не прихватил консервный ключ, ножом попробовал вскрыть консервную банку.

— Можно посмотреть. Я схожу? — Мальчишка засунул колоду в карман и вскочил в ожидании разрешения.

— Нет, — сказал Мирный, утирая испачканные томатным соусом ладони о грязный матрас. — Не наша печаль. Никто никуда не пойдет, и никто ни на что смотреть не будет.

5

Здание вокзала было переполнено ожидающими пассажирами. Недовольное гудение голосов, чавканье, детский плач кругом. Не интересуясь наличием свободных мест на московские поезда, Коша в сопровождении Никона быстро миновал кассы и уперся в небольшую дверь с надписью: «НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ. ДИСПЕТЧЕРСКАЯ». Дверь была заперта изнутри и имела глазок. Никон сильно постучал, он уже решил сунуть прямо в глазок свое липовое удостоверение. Шум в зале ожидания вдруг усилился и приобрел какую-то вполне определенную окраску. Коша, ощутив неприязненный взгляд, обернулся. В беспорядочно движущейся толпе он почувствовал ненависть. Кто именно на него смотрел, не имело значения, в его сторону смотрели сразу несколько человек. Все это были пассажиры того вагона.

— Нам нужно пройти к начальнику станции! — сказал Никон, закрывая глазок удостоверением.

Когда дверь закрылась за спиной Коши и щелкнул замок, в нее тотчас постучали сразу несколько рук.

— Не открывайте, пожалуйста! — попросил Коша женщину, пропустившую их. — Не надо!

— Но я должна хотя бы посмотреть! — Женщина вырвала руку. — Пустите, больно!

За дверью слышались возбужденные голоса:

— Тот самый, это он, я его узнала!

— Он, он! Нужно милицию вызвать…

— Да пока они приедут…

— Откройте сейчас же! У вас там опасный преступник!

Глаза женщины округлились, она смотрела на Кошу и уже не тянулась к замку.

— Да, — сказал Коша. — Это я опасный! Огромная просьба, проведите-ка нас в кабинет начальника.

— А по какому вопросу? — с трудом проговорила она, наезжая спиной на стену коридора.

— По вопросу вагона! — сказал Никон. — Вы, наверное, плохо рассмотрели. — Он сунул уже ей прямо под нос свое удостоверение. — Вас ФСК беспокоит!

— А, тогда понятно! — Женское лицо мгновенно успокоилось, но приобрело замкнуто-злобное выражение. — Прошу вас!

Они прошли по коридору. Шум отдаленной перестрелки здесь полностью тонул в пощелкивании реле и гудении микрофонов. Сорванные голоса диспетчеров, грохочущие через далекие репродукторы, укрепленные над путями, казались почти ласковыми. Они перебивали друг друга, ругались, то и дело протяжно и неприятно звенел сигнал.

— Прошу вас! — Женская рука толкнула большую дверь, обитую дерматином. — Николай Петрович, тут пришли из ФСК по вопросу вагона. Я не хотела пускать, но что я могу с ними сделать?

— Из ФСК?! — послышался недовольный голос из кабинета. — Я занят. Пусть обождут минут двадцать.

— Не примете? — удивилась она.

— Обождут! — подтвердил голос из кабинета. — Не те времена сегодня, чтобы их бояться!

Краем уха уловив, как открылась дверь в кассовый зал и как осторожно прошелестели по коридору шаги пассажиров — почему-то никто из них больше не кричал в возмущении, все делалось тихо, — Коша сунул руку под пиджак стоящего рядом Никона и, выдернув револьвер, приставил его к голове женщины.

— Очень спокойно, очень-очень спокойно, — сказал он шепотом. — Крикнешь, убью!

— Бандиты! — взвизгнула женщина.

Коша не выстрелил. Револьвер только сухо щелкнул. Никон ворвался в кабинет, отшвырнув ногой дверь. Коша рукояткой револьвера оглушил женщину, и та мягко повалилась на пол.

— Так бы сразу и сказали! — поднимаясь из-за небольшого письменного стола, заваленного какими-то графиками и листами отчетов, сказал немолодой человек. Он покачал седой головой. Начальник станции был без пиджака, только в рубашке. Галстук топорщился поверх расстегнутого ворота. — А то — ФСК! Сразу бы так и сказали — бандиты! — Голос у хозяина кабинета был почти благодушный, он снял телефонную трубку. — Центральная…

— Не надо, дядя! — сказал Коша, направляя на него ствол револьвера.

— Центральная… — повторил в трубку хозяин кабинета и постучал по рычажкам. — Тут у меня такое дело, вооруженное нападение на кабинет начальника станции.

Телефон был мощный, и можно было различить прозвучавшее в ответ:

— С какой стати ему на тебя, Николай Петрович, нападать?

— Нет, серьезно! Вот он стоит и пистолетом машет!

Сунув свое удостоверение в карман, Никон хотел что-то спросить, но не успел, Коша выстрелил. Ударом пули начальника станции отбросило назад.

— Что там у тебя случилось? — спросил голос в трубке.

На белой рубашке медленно расплылось большое пятно, но начальник станции был еще в сознании.

— Дурачье! — сказал он тихо. — Стрелять не умеете…

— Где вагон? — спросил, склоняясь к нему, Никон. — Тот, что отцепили вчера от московского.

— Дурак! — прошептал тот, но приставленный ко лбу пистолет Коши немного изменил его настроение. — Куда-то мы его в тупик поставили. В диспетчерской нужно узнать…

В коридоре слышался шум шагов, стук открываемых дверей, возбужденные негромкие голоса.

— Николай Петрович, что у тебя? — гудело в трубке. — Говори громче, плохо слышно.

— У меня гости! — рявкнул в трубку Коша.

— Уходим?

Никон попробовал открыть окно, за которым была видна пустая платформа, но шпингалеты оказались намертво вбиты. Окно не открывалось.

— Пусти!

Подвинув раненого начальника станции, Коша встал на подоконник и тремя ударами ноги выбил раму. Со скрипом окно растворилось, поехала старая клейкая бумага. В дверь били кулаком снаружи. Повернувшись и выпустив еще одну пулю в эту обитую дерматином дверь, Коша выпрыгнул на пустой перрон. Никон последовал за ним.

6

Нырнув под платформу, они прошли, никем не видимые, до конца ее, и потом, легко перебравшись через пути, двинулись вдоль длинной вереницы гнилых товарных вагонов. Над головой грохотал репродуктор диспетчера:

«Распоряжение начальника станции. Всем сцепщикам прекратить работы и вернуться в помещение вокзала. Внимание, на путях опасные преступники. Они вооружены. Всем сцепщикам вернуться в здание вокзала!»

— Он еще распоряжаться может! Ты ему пулю в сердце всадил, а он видишь как… — бубнил Никон, с трудом поспевая за Кошей. — Крепкий какой начальник попался!

— Это вряд ли я ему в сердце попал… — возразил Коша. — Пошли отсюда!

День закончился. Быстрые, похожие на летние, сумерки только охватили станцию и город, как вдруг стало почти темно. Сильными порывами ветра нанесло тучи. Но дождь не пролился, только сырой мрак затопил все вокруг. Замигали судорожно фонари. Затлели, не в силах справиться с резким исчезновением солнечного света, жалкие осветительные приборы.

Еще издали Коша приметил двух мужичков в ватниках, лениво ковырявшихся между вагонами, до того как разразился приказами репродуктор, а теперь и вовсе замерших с поднятыми головами. Сцепщики никуда не собирались бежать, по виду оба они были нетрезвы. Один из них повернулся и вытянул откуда-то снизу квадратный металлический фонарь.

Приостановив Никона за плечо, Коша показал на сцепщиков.

— Ты хочешь… — тихо спросил Никон.

— А ты хочешь блуждать по путям, пока менты здесь все не прочешут? Ты знаешь, где этот вагон?

— Откуда?!

— Значит, надо спросить дорогу. — Коша показал рукой. — Пройдешь под вагоном так, чтобы они тебя не заметили.

Далеко-далеко, на самой грани слышимого, появился гудок электровоза, и тут же совсем рядом громко звякнули буфера.

«Внимание! — хрипел репродуктор прямо над головой Коши. — Внимание, всем работникам вокзала собраться в помещении администрации!»

Никон сделал крюк и скрылся под вагоном. Коша, сжимая рукоятку револьвера под курткой, с открытой улыбкой направился к мужикам. Он перешагнул рельсы и оказался стоящим прямо перед ними.

— Привет, — сказал он весело. — Как жизнь?

— Вот, а ты, Прокофьич, не верил, — не отозвавшись на вежливое приветствие, сказал мужик с фонарем своему напарнику. — Смотри, он руку под курткой держит, у него там пистолет. Так что проспорил, с тебя бутылка! — Фонарь в его руке повернулся и теперь был направлен в глаза Коши. — А морда не бандитская, на Ваську из токарного похож чем-то.

— Васька постарше!

— Точно, постарше! — И, обращаясь уже к Коше, крикнул: — Чего надо-то? Чего ты тут ищешь? Этот, — он постучал кулаком по доскам, — не почтовый! В этом уголь привезли.

Шум приближающегося поезда возрастал. Московский экспресс должен был сделать двухминутную остановку на станции, и Коша прикинул, что даже если стоянка и будет сокращена, пока тормозить станет, пока разгоняться, на пять минут этот экспресс всех отвлечет. Он подумал о белой машине, открыто припаркованной на площади, о девушке, прижатой на заднем сиденье двумя мордоворотами, и, прикидывая путь к отступлению, решил, что с этой любовью придется проститься и возвращаться на площадь не стоит. Он вытянул из кармана часы, изучил стрелки.

— Сколько теперь? — спросил один из сцепщиков, и в нетрезвом его голосе не было никакого беспокойства.

— Без пяти.

Защелкал опять репродуктор:

«Внимание. На второй путь прибывает скорый поезд «Таганрог — Москва». Стоянка поезда сокращена до одной минуты. Внимание…»

— Мужики, мне нужно найти один вагон! — дружелюбно сказал Коша, прибирая часы в карман. — Тот, что бомбили вчера. Я знаю, он здесь, в тупике где-то. Покажите, а?

— Показать ему? — спросил один из них у другого. — Нормальный парень. Не ментам же его сдавать?

— Пусть идет… — возразил другой, и в грохоте налетевшего поезда остальные слова его просто потерялись.

Только на секунду повернув голову, Коша заметил вдалеке на путях возле каких-то невысоких обширных зданий, плохо различимых в темноте, движение, мелькание фонарей. Он скорее почувствовал, чем увидел. Это была не милиция. Похоже, кто-то еще искал опечатанный вагон.

— Ах ты сучонок!

Разводной ключ мелькнул в воздухе, отразив блеск приближающихся фар, как длинное железное зеркало, и угодил бы Никону в лоб, но тот увернулся, и ключ со всего размаху попал ему в плечо. Было слышно, как хрустнула раздробленная кость. Никон неприятно застонал, соскочил с вагона и присел на рельсы.

Выстрелив два раза на звук, за шумом поезда выстрелы оказались совсем не слышны, Коша, вспрыгнул на подножку. Один из мужиков повис головою вниз, он был мертв, другой вжался спиной в дощатую стенку вагона. Он держал фонарь у живота. Бородатое лицо кривилось от боли. Пуля попала в плечо.

— Там кто-то еще бродит! — простонал снизу голос Никона. — Там… — он показывал рукой.

— Где вагончик? — спросил Коша, склоняясь к сцепщику. От сцепщика сильно разило перегаром.

— Обойдешь этот состав справа, там будет разветвление путей: слева депо, а справа все забито вагонами. Он прямо между двумя цистернами.

— Спасибо! — сказал Коша, отбирая из слабой руки фонарь. — Почему ты сразу не сказал?

— А зачем? — удивился искренне сцепщик и опять сильно дыхнул перегаром. — Я же говорю, между цистернами, в тупик его загнали. Только пломбы на дверях.

7

Все время прислушиваясь, Алексей все-таки не уловил тот момент, когда стало тихо. Лида отвлекла его. Она все время пыталась что-то спросить, что-то совсем ненужное, пустое, и он упустил, когда вдруг прекратилась стрельба у химического завода.

— Слышала? — спросил он.

— Да, тихо стало!

Лида, бредущая за ним по путям, остановилась, поправила волосы.

Гремели хрипло динамики, развешанные повсюду, но слов не разобрать. С шумом приближался какой-то поезд. Быстро добравшись до станции, они уже второй час блуждали по путям. Схема, полученная из компьютерной сети, только запутала. Не будь ее, Алексей нашел бы нужный вагон значительно раньше.

— Пошли!

В разбитой фарами поезда темноте он со всей ясностью увидел впереди на путях, зажатый между двумя нефтяными цистернами, знакомый вагон. Возле вагона кто-то возился, судя по моментально увеличившейся и пропавшей тени, человек был один. Цистерны сверкнули черным и тоже погрузились в темноту. Несколько раз они прошли с Лидой мимо этих самых цистерн, и Алексей подумал, что если в следующий раз придется вот так что-то искать, то нельзя доверять компьютерным схемам. Россия товарная в схему не укладывалась.

— Как мы в темноте арбуз этот искать будем? — спрашивала Лида, опять следуя за ним.

— Если он там, не проблема. Он, во-первых, круглый, во-вторых, большой. Нащупаем как-нибудь.

— Он сладкий, наверное. — Она облизала губы. — Как ты думаешь, он сладкий?

Пломба на двери вагона оказалась сорвана. Склонившись, Алексей нашел внизу и след ноги. След ясно отпечатался в сырой земле. Зазвенели провода. Прибывший поезд встал у платформы. Что-то опять объявили громко и неразборчиво.

— Мы тут не одни?

— Похоже на то. Тихо!

— Давай посмотрим другую дверь.

— Правильно.

Пломба на другой двери оказалась цела. Продев под шнурок пальцы, Алексей потянул. Пломба с негромким хрустом подалась и рассыпалась в ладони. Вытянув из кармана небольшую отвертку, Алексей вскрыл вагон.

— Подожди меня здесь, — склонившись к уху Лиды, попросил он. — Пять минут. Если я не найду арбуз, сразу возвращаюсь. Поняла?

Стало очень холодно, она присела на рельсы. Ухватилась рукой. Металл прожигал ладонь насквозь, но Лида осталась сидеть. Пять минут в таком положении — это очень много, она знала по опыту.

«Нужно сосредоточиться на главном, — подумала она. — Иначе станет страшно; если станет страшно, я проиграла».

Остановившись в рабочем тамбуре и притворив за собою дверь, Алексей замер. Он ждал, когда глаза привыкнут к темноте. За окошком он ясно разглядел — вдалеке на путях замелькали фонари. Оценил расстояние. Через пять — семь минут здесь будет много народу. Набегут железнодорожники с лопатами, а то и сразу ОМОН.

Наружная дверь была плотно закрыта, и за ней не было никакого соединительного тамбура. Дверь, ведущая внутрь вагона, также закрыта. Прислушавшись, Алексей уловил шорох шагов. Стук открываемого купе. Кто-то уже находился там, внутри. Глаза привыкли, и, уже неплохо различая все вокруг, он потянул металлическую ручку. Вошел бесшумно.

Нарастал гул уходящего поезда. В другом конце станции включили мощный прожектор, и белый его свет бил прямо в окно напротив туалета. Стук двери повторился, вероятно, тот, другой человек никак не мог попасть в нужное купе.

Сквозь окошечко внутренней двери был виден коридор. Нужно было подождать, но ждать не было времени. Вдруг почувствовав неладное, Алексей выглянул наружу. Он увидел Лиду, сидящую на корточках. Лида смотрела вдоль вагона. Она опустилась и почти вжалась в землю.

«Еще кто-то в гости пришел… — подумал Алексей. — Молодец какая Лидка… Ведь ни звука!..»

Новые посетители не заботились о тишине, они ворвались в вагон шумно, и фонарь осветил ряд закрытых дверей купе.

— Ну ты чего? — спросил Коша. — Чего застрял?

— Больно очень! — пожаловался Никон. — Он мне плечо раздробил!

— В тюремном лазарете тебя починят! — обещал Коша. — Держи фонарь.

— Вы же уже искали… — простонал Никон.

— Суетились слишком. Поэтому и не нашли. Он должен быть где-то в районе этого купе.

Одной рукой сжимая рукоятку револьвера, Коша другой рукой отвел дверь. Он выстрелил, даже не увидев, в кого стреляет, для того чтобы нажать спуск, ему хватило просто шагнувшей навстречу тени.

Прячась за дверью, Алексей выглянул осторожно. Грохнул второй выстрел.

Услышав выстрелы, Лида приподнялась на локтях, хотела встать. Но не смогла.

— Не двигайтесь, девушка! — сказал в самое ухо молодой голос.

Скосив глаза, Лида увидела рядом с собой темно-зеленую куртку омоновца. Ступивший мимо ботинок оставил рубчатый след во влажной земле. Звякнул металл.

Никон внес в купе фонарь. Коша склонился к убитому им человеку и перевернул его.

— Дядя, — сказал Коша, — хотел бы я у тебя кое-что спросить, да жалко, ты мне ответить уже не сможешь. Но если ты, дядя, сюда сам пришел, то пришел ведь не просто так?.. — Поворачиваясь, Коша осматривал купе. — Пакетик где-то здесь должен быть!

Он наклонился и поднял лежащий рядом с головой такой же круглый и темный, как голова, предмет.

— Так ты, значит, за арбузом сюда приходил, дядя? Ты, оказывается, в нашем поезде свой арбуз позабыл! Не доел, значит, и вернулся?

Прежде чем покинуть купе, Коша передал арбуз Никону и, склонившись к мертвецу, пошарил в его карманах.

— Посвети, — открывая паспорт мертвого, попросил он.

Неловко перекладывая арбуз из руки в руку, Никон приподнял фонарик.

— И что ж ты, Петр Петрович, — сказал Коша, вглядываясь в паспорт и переводя взгляд с фотографии на лицо мертвого. — Зачем ты арбуз в поезде оставил, если он тебе так дорог, почему сразу с собой не прихватил?

8

Прожектор, освещающий издали вагон, на мгновение погас. Нога в тяжелом ботинке наступила на руку Лиды. Лида нарочно громко застонала. Она могла бы стерпеть, но хотела как-то предупредить Алексея. Подняв голову от земли, Лида увидела, как прямо в руки омоновцев из двери вагона соскользнула его маленькая фигурка.

Внутри вагона опять выстрелили, и громкий знакомый голос веселого бандита объявил:

— У меня тут заложник. Если не договоримся полюбовно, я ему башку оторву.

Вокруг произошло сильное движение, омоновцы перестраивались.

— Чего ты хочешь? — спросил знакомый голос через мегафон.

— Освободите первую дверь. Подгоните на соседний путь паровоз без вагонов.

«Неужели они выполнят его условия? — думала Лида, когда ее и Алексея под конвоем вели вдоль товарного длинного поезда. — Откуда там заложник?.. Неужели непонятно, заложник — тоже бандит!»

— Погодите… — попросила она сопровождающих ее омоновцев. — Погодите, ведь заложник — это просто второй бандит. Это обман.

— Там был еще кто-то! — сказал Алексей.

— Ты уверен?

— Да. Как ты думаешь, в кого он стрелял?

— А арбуз был?

— Я не видел. — Он склонился к ее уху: — Попробуем еще раз вернуться!

Уже из окна кабинета, куда их привели, Лида увидела черный маслянистый паровоз. Паровоз мелькнул вдоль платформы и скрылся с глаз.

За столом перед ними сидел усталый майор в защитной форме.

— Показания давать будете? Или потом? — спросил он, обращаясь к Алексею.

— Я скажу все, что вам будет интересно, отвечу на все вопросы, — сказал Алексей. — Но только вы сначала выполните одну мою небольшую просьбу.

— Это смотря какую просьбу!

— Сейчас вы наберете телефонный номер. Я вам его продиктую. Вы удивитесь, но на том конце окажется ваше непосредственное начальство, полковник Прохоров. Вы скажете вашему непосредственному начальству о том, что вы нас задержали. И послушаете, что он вам ответит.

— А что он мне ответит? — без особого любопытства спросил усталый майор.

— Он попросит записать наши паспортные данные и отпустить сейчас же.

— Больше ничего?

Загудел недалеко невидимый паровоз. Загремел неразборчиво на расстоянии голос, усиленный мегафоном.

— Может быть, он еще предложит вам принести извинения, — сказал Алексей. — Но этого я точно не знаю. Может быть, и нет.

На некоторое время их оставили в покое. Из обрывочных переговоров по телефону и приказов, отдаваемых устно, Лида поняла: на поданном для бандитов паровозе спрячутся в угольной яме несколько омоновцев, и, когда паровоз уйдет за пределы станции, они нападут. Никто и не принимал всерьез мифического заложника, задача ставилась иная. Группа захвата не хотела перестрелки в пределах станции, потому что могли взорваться цистерны с нефтью или погибнуть невинные люди. Сквозь толстые стены в кабинет пробивался шум толпы.

Пассажиры слышали выстрелы, но никто не желал уходить далеко от вдруг открывшейся кассы. Раненый начальник станции, отказавшись от госпитализаций, приказал составить дополнительный на Москву и, отбиваясь от врачей, изучал возможности графика, пытался втиснуть несуществующий поезд, вел переговоры с Москвой, ругался. Только уже ближе к полуночи он дал согласие и сам, почти без посторонней помощи, вошел в машину «Скорой», где и прилег на носилки.

— Ну, теперь давайте вами займемся! — сказал усталый майор, возвращаясь на свое место за столом. — По какому номеру вы предлагаете мне позвонить?

Через десять минут покидая здание вокзала, Лида никак не могла отделаться от ощущения, что здесь какой-то обман, подвох. Она никак не могла поверить, что после дурацкого телефонного звонка их вот так просто взяли и отпустили.

— Он что, родственник, что ли, твой? Этот Прохоров?

— В каком-то смысле.

— Дядя?

— Скорее уж сын. — Алексей грустно улыбался. — Неужели ты до сих пор не поняла? Ему отвечал мой персональный компьютер. Я на всякий случай зарезервировал телефонный номер, и синтезатор по первому требованию выдал соответствующий текст. Давай мы потом об этом поговорим.

— Но если он не… то почему?..

Остановившись посреди площади, Лида смотрела на белую машину. За стеклом машины на заднем сиденье она ясно увидела знакомое женское лицо.

— Смотри, это же Марина!

— Где?

Белые «Жигули» развернулись и покатили прочь. Задний номер так отблескивал фонарным светом, что толком не разобрать.

— Там была эта Марина! — сказала Лида. — Я ясно видела. У меня глаз художника.

— Все равно они уехали, — сказал Алексей. — Пойдем куда-нибудь поедим. Страшно жрать охота. Нам еще придется вернуться сюда.

9

«Не будут они здесь тир устраивать… Не станут. Мы же можем и в сторону зала ожидания пальнуть… — прижимая ствол к голове Никона, думал Коша. Он медленно двигался вдоль цистерны. — Они на нас потом нападут. На паровозе, наверное, спрячут несколько человек! Не страшно…»

Поднявшись по черной лесенке наверх, на паровоз, Коша вынужден был ждать, когда Никон также сможет подняться. Никону это было трудно. Одна рука его повисла плетью, а в другой он сжимал небольшой арбуз. Арбуз выскальзывал, но Коша успел уже объяснить, что пакетик, скорее всего, внутри этой бахчи, и выронить его Никон не мог себе позволить.

— Пошел вон! — сказал Коша и, двинув рукояткой пистолета машиниста по затылку, спихнул его вниз.

— А ты с машиной с этой справишься? — спросил Никон, осторожно опуская арбуз на пол и сам присаживаясь.

— Ты справишься, — сказал Коша. — Я покажу, на что нажимать.

— Почему я?

На Кошу глянули снизу измученные глаза.

— Потому что я пока пойду пошарю в угольной яме. Мне почему-то кажется, что нам в уголь гадости подмешали.

— Думаешь, взрывчатка в антраците?

Бросив несколько лопат угля в топку, Коша потянул за что-то, и судорожный, невыносимо громкий гудок наполнил воздух. Фара паровоза вспыхнула сильнее, впереди на путях можно было увидеть фигурку стрелочника.

— Вот эту рукоятку жми до упора! — показал Коша, осторожно перебираясь в угольную яму, повернулся и приложил палец к губам.

Паровоз рванулся вперед. Арбуз катался по полу под ногами Никона, и тот испугался даже, что бахча разобьется и порошок из пакетика просыплется на этот жирный от копоти, заплеванный пол, и придется по сантиметру под ураганным огнем снайперов отскабливать бритвенным лезвием героин и складывать в носовой платок.

Мимо пролетел встречный. Никон посигналил. Пламя в топке шумело, красно-белые языки лизали заслонку. Никону стало весело от всего происходящего, впервые в жизни он управлял такой большой чугунной машиной.

Спрятавшегося под слоем угля омоновца Коша нашел почти сразу, потом обнаружил и второго. Воспользовавшись двумя встречными гудками, он, неслышимый, шагнул вперед и, нажав ногой на лицо одного из омоновцев, выстрелил в голову другому. Под ногой неприятно шевельнулось, Коша отступил и выстрелил еще раз. Только вспорхнула черная угольная пыль.

— Ну чего? Есть еще кто-нибудь здесь? — спросил Коша, осторожно поворачиваясь на месте.

Ветер разодрал куртку на его груди, и почему-то Коша подумал, что прицепленная к отвороту серебряная лилия может отколоться и потеряться в этой угольной куче. Ему доставляло удовольствие, что «Эмблема печали» вновь приколота к его груди, и хотелось поскорее добраться до какого-нибудь города, до какого-нибудь магазинчика, пусть хоть жалкие скобяные товары будут или булочная, чтобы проверить еще разок, как она работает.

Раззадорившись, Никон опять потянул за шнур. Новый бессмысленный гудок сотряс воздух. Если бы автомат третьего омоновца не забило пылью, то он убил бы Кошу еще после первого выстрела. Не замеченный бандитом, он воспользовался теперь новым гудком и, отбросив испорченный автомат, с ножом кинулся на бандита сзади.

В позвоночнике Коши кольнуло, он повернулся от этой случайной боли, и нож скользнул по куртке. Ствол пистолета оказался приставленным к животу нападавшего. Выпущенная в упор пуля бросила его назад, но рука, неожиданно вцепившаяся в куртку Коши, задержала падение.

— Вот сучонок! — сказал Коша. Барабан был пуст. Оттолкнув раненого, он быстро перезаряжал револьвер. — Как же я тебя в темноте не заметил-то?

В руке омоновца была зажата брошь. Он стоял на краю платформы и покачивался. Омоновец покачивался на краю, но не падал.

— Шаг вперед! — сказал Коша. — Не волнуйся, сделай один шажок… Отдашь мне цацку, будешь жить! — Бледное лицо омоновца дернулось, он попытался удержать равновесие, но уже не смог и полетел вниз. Коша выпустил вдогонку пулю.

— Сволочь! — плачущим голосом крикнул он, вглядываясь в несущуюся темноту. — Сволочь! Цацку мою украл!

В надежде, что омоновец выронил брошь, видно было все-таки довольно плохо, Коша потратил несколько минут, стоя на коленях и разбрасывая уголь.

— Жми на тормоз! — приказал он, спрыгивая и вставая рядом с Никоном. — Давай!

С диким скрежетом паровоз проделал свой тормозной путь и остановился. Коша сошел вниз, на насыпь. Он вернулся по насыпи назад и, наверное, минут десять потратил в поисках свалившегося с паровоза омоновца. Он искал бы и дальше, но на трассе замаячили фары, и поиск пришлось прекратить.

— Пошли! — сказал Никон. Он прижимал к себе арбуз. — Видишь? — Он показал рукой в сторону приближающихся фар. Стала уже слышна и милицейская сирена. — Не тяни. Пошли.

Арбуз они вскрыли через час. Припугнув дежурного револьвером и уютно устроившись в маленькой будочке, Коша длинным ножом располовинил бахчу. Арбуз оказался на редкость зрелым.

— Глупость-то какая… Глупость! — истерично усмехнулся Никон. — Какой хрен ты решил, что деньги в арбузе?

— Ошибся, извини! — Коша взял ломоть арбуза и смачно откусил. — Зато сладкий!

За окном был виден торчащий вверх полосатый шлагбаум. Зеленый свет на светофоре сменился красным — приближался еще один поезд.

10

Вагон, зажатый между двумя нефтяными цистернами, был опять прощупан тщательно, и опять на него налепили две пломбы. Но охраны не поставили.

Когда Лида и Алексей вернулись спустя два часа, им не составило труда снова войти внутрь. Освещая себе путь фонариком, Алексей легко нашел нужное купе.

— Его застрелили в упор! — сказал он, наводя луч на большое темное пятно на полу. — Он тоже вернулся сюда за арбузом. Что доказывает нашу правоту.

— Ты все-таки думаешь, что в арбуз был впрыснут «китайский белок»?

— А что я еще должен, по-твоему, думать? Вот только нет никакого арбуза. — Луч фонарика бродил по полу, по пустым полкам, по стенам купе. — Но я уверен, он был. Иначе зачем с таким риском нужно было возвращаться сюда? Был, и его, похоже, унесли с собой эти бандиты.

— Значит, мы не сможем помочь ребятам?

— Нужно вернуться туда, — сказал Алексей. — Может быть, удастся хоть кого-нибудь спасти.

Никем не замеченные, Лида и Алексей вновь прошли через пути, но на этот раз очень не хотелось входить в здание вокзала, и они обошли его.

— Куда теперь? — спросила Лида.

— И этот разговор уже был. — Она пыталась удержать его за руку, но Алексей не остановился. — Я же сказал, нужно вернуться на завод. Если хочешь, пойдем вместе, я думаю, сейчас это совершенно безопасное дело. А потом я возьму билеты до Москвы.

— Каким образом ты возьмешь билеты?

— Ты же слышала, в семь часов пойдет дополнительный, можно просто в кассе купить.

Город был совсем маленький, и большое по первому впечатлению расстояние, оказывается, можно было пройти за несколько минут. Там, где заканчивались стены домов и начинался бетонный забор, Алексей взял ее за руку, и дальше они шли уже рядом. Ярко светили фонари. Туча прошла, так и не упав дождем, на небе обозначились звезды. Воздух вокруг был по-летнему теплым, свежим.

Ворота, сквозь которые они накануне днем вошли на территорию завода, были опечатаны, и пришлось оторвать пломбу. В отдалении маячил милицейский фургон, стояли и курили несколько человек в черной форме оперативников, вероятно оставленных для охраны. Но удалось пройти незамеченными.

Подстанция опять давала полное напряжение, и двор завода заливал яркий белый свет прожекторов. Везде следы шин, оборванные веревочки заграждений. Воткнутые в грунт, торчали красные треугольные флажки. На земле и на асфальте были нарисованы мелом кривые человеческие фигуры. Лида насчитала их семь. Такие же фигуры были и внутри здания. Обогнув сгоревший «мерседес» и опять сорвав пломбу, они вошли внутрь здания. Здесь тоже было светло. В помещении на втором этаже — полный разгром, тут взорвалась, наверное, граната, и от нее сдетонировали какие-то химические емкости.

Суеверно переступая белые линии на полу, Лида пыталась осознать, что вот только несколько часов назад был живой человек, молоденький, очень талантливый студент, а теперь от него остался лишь меловой след, похожий на неуклюжий рисунок ребенка.

— За что они их? — спросила она, и эхо немного усилило голос.

— Ты же знаешь, — отозвался Алексей. — Они взялись изготовить большую партию наркотиков. А потом совесть замучила. Решили прекратить. Впрочем, и за одну партию они получили более чем достаточно.

— А зачем им нужно было столько денег?

— Для своей работы. Они хотели синтезировать первичное состояние Вселенной. Маленькая физико-химическая модель. В общем, могло получиться очень опасно. Но они об этом не думали.

Поднявшись наверх, в кабинет директора, Лида присела на диван, раскинула руки, зажмурилась, она представила себе, что все это просто приснилось, что вот сейчас откроет глаза и увидит солнце за окном.

— Милиция теперь быстро работает. — Алексей зачем-то выдвигал ящики письменного стола. — Приезжают, когда все закончилось. Раз-два — подобрали трупы, три-четыре — все обежали… Сели в машины и уехали! — Он держал в руках какой-то вынутый из стола листочек. — Пошли, — сказал он. — Здесь должна быть еще одна лаборатория. Может быть, кто-то остался.

Бегом они спустились по лестнице, прошли, раздавливая стеклянные осколки, через цех во втором этаже. Помещение за цехом не было освещено, и Алексей снова воспользовался фонариком.

— Наверное, нарочно лампочку разбили, — сказал он, обшаривая лучом стены. — Чтобы менты дверь не нашли.

Но живых все-таки не оказалось. В небольшом, открывшемся за незаметной железной дверью цехе, так же как и везде, царил разгром. Алексей нашел выключатель. Загудели под белым низким потолком неоновые трубки. Кругом выдернутые провода, такое же битое стекло, перевернутый стол.

Алексей замер с рукой на выключателе.

— Бедный Паша! — сказал он.

Паша лежал на спине, и одна его рука в задранном белом рукаве все еще тянулась к высокой колбе, криво стоящей внутри прибора. Тело его было в трех местах пробито пулями. Ногами к мертвому директору, почти подошва к подошве, лежало другое мужское тело, темно-коричневый костюм сразу бросался в глаза на светлом линолеуме пола. Маленький автомат с узеньким магазинчиком, чуть-чуть загнутым вперед, отброшен к стене, скрюченные мертвые пальцы вцепились в тонкую ножку лабораторного стола, а на пиджаке — большая дырка, и сквозь дырку в белых лохмотьях виден был целенький металл бронежилета.

Подвинув носком ботинка лежащее на полу длинное охотничье ружье, Алексей наклонился к девушке. Элли, так же как и Паша, лежала на спине. Ее светлые волосы шевелились в струях сквозняка, а голубые глаза, прищуриваясь, смотрели в потолок.

— Жива?

— Нет.

— Я не понимаю… — Лида, сдерживая подступившие слезы, отвернулась и смотрела напряженно на металл, торчащий из-под коричневого костюма. — Почему?

— Чего ты еще не понимаешь?

Алексей осторожным движением закрыл мертвые глаза.

— Почему он умер, этот бандит? В нем нет ни одной дырки. Она влепила ему заряд из ружья прямо в бронежилет.

— Так бывает… — сказал Алексей. Он взял за руку Лиду и, перед тем как вывести ее из комнаты, погасил свет. — Пуля бьет в жилет и не пробивает его. Но человек умирает просто от разрыва сердца. Аритмия. В особенности если стрелять в упор из охотничьего дробового ружья двенадцатого калибра.

Повернув голову в полутьме, Лида сквозь собственные слезы увидела слезы, выступившие на глазах Алексея. Голос его дрогнул, но он продолжал:

— Я отомщу за вас, ребята. — Казалось, он обращается уже не к ней, а ко всем здесь, к невидимым теням погибших, витающим вокруг в колеблющемся мраке пустого заводского цеха. — Я их уничтожу. Всех! — Алексей выпустил из своих пальцев руку Лиды и быстро пошел по гулкому полу. — Я обещаю: ни один из бандитов не останется жить. Они все сдохнут. И это произойдет очень, очень скоро! Я убью их всех!

— Что ты такое говоришь, Алешка? — громким шепотом спросила Лида, и эхо подхватило шепот. — Что ты говоришь? Кого ты убьешь? Как?

— Извини! — Алексей понизил голос. Он распахнул железную дверь на лестницу, и дверь оглушительно скрипнула. — Всех не получится, — сказал он, и зубы его неприятно скрипнули. — Их слишком много!

Выбравшись через те же ворота, Алексей и Лида опять взялись за руки. Медленно они шли вдоль бесконечного бетонного забора. Когда тошнота, заставившая Лиду на некоторое время замолчать, все-таки отступила, она сказала:

— Но почему?! Почему так?! Жестоко. Бессмысленно. Просто глупо… Неужели не было какого-то другого пути?!

— Был, — отозвался Алексей. — Но они не знали его.

— А ты знаешь?

— Я попробую… — Истерика, охватившая Алексея в цехе, теперь прекратилась, но пальцы его, сжимающие пальцы Лиды, были ледяными и жесткими. — Я должен отомстить. И я отомщу за их смерть…