Эмигранты

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Доктор Зерновский жил в большом одноэтажном особняке с высокими ступенями парадного крыльца. На двери была большая, ярко начищенная медная табличка, своим блеском и видом невольно внушавшая уважение. Доктор Самсон Давыдович Зерновский был популярен и в некоторых случаях любил показывать себя бессребреником. Леонид несколько раз перечитал фамилию доктора на медной табличке и робко позвонил. Дверь сразу же открыл китаец в белой курточку и молча пропустил Леонида в переднюю.

— Доктор будет принимать с шести часов, — сказал китаец, — ваша надо подождать.

— Доктор сказал сейчас прийти, он знает.

— Хорошо, моя говори.

Бой ушел, а Леонид оглядывал большую переднюю, отделанную коричневым дубом. Таких передних Леонид еще не видел. Пол был паркетный, с потолка спускался матовый шар, излучавший мягкий свет.

Неожиданно дверь из комнаты резко открылась и в переднюю выкатился доктор Зерновский. Свет отразился в его гладко выбритой голове и больших очках. Доктор был в жилетке и видимо встал из обеденного стола, потому что еще что-то дожевывал.

— Здравствуйте, юноша, здравствуйте! — Доктор взял руку Леонида и долго тряс ее. — Очень хорошо, что вы пришли! Раздевайтесь, будем обедать! Как вы себя чувствуете? Хорошо?

Подталкивая впереди себя Леонида, Доктор ввел его в большую столовую. За столом сидел юноша лет восемнадцати со скучающим лицом и курил тонкую папиросу.

— Сашенька, ты опять куришь до конца обеда, — укоризненно сказал доктор Зерновский. — Вы с ним будете заниматься спортом, гимнастикой! Надо закалятся, набивать мускулы! — Доктор был весел и похлопывал Леонида по спине. Саша протянул Леониду через стол руку, мягкую, безвольную, сделал почему-то ироническую гримасу и снова сел. Бой быстро поставил обеденный прибор и налил в тарелку суп. Леонид чувствовал себя первое время неловко, но доктор Зерновский был так прост, держался с подкупающей искренностью и ощущение неловкости постепенно прошло. Саша, сидя напротив, медленно курил. Был он очень красив какой-то сусальной красотой. Прядь волос, красивой волной спадавшая на лоб, придавала его лицу несколько женственный облик, да и вообще во всех его движениях было что-то женственное.

— У Саши много друзей, которые собираются каждый вечер, — говорил доктор. — Я для них снимаю помещение на Гоголевской улице. Молодежь должна общаться. Мы приобретем все необходимое для спорта, для занятия всеми его видами! А пока что вы хорошенько перезнакомитесь, подружитесь, выработаете в себе воинскую дисциплину. Да, да, воинскую дисциплину, без нее невозможно ни одно начинание!

Доктор оживленно говорил в течение всего обеда, потом сказал, что хочет немного отдохнуть перед приемом больных и вышел. Саша по прежнему покуривал папиросу и молчал.

— Ну, я пойду, — поднялся Леонид. — До свидания!

— Приходи вечером в наш штаб, — поднялся и-за стола и Саша. Был он выше среднего роста, хорошо сложен, но несколько широковат в бедрах. — Гоголевская, угол Брусиловской, в подвале. Там найдешь. Вход с улицы.

Он так же лениво протянул Леониду мягкую руку и изобразил на лице что-то вроде улыбки.

Матери Леонид рассказал, что доктор Зерновский встретил его очень хорошо, усадил обедать. Познакомил с молодым человеком, с которым будет заниматься спортом и что доктор даже снимает для спортивных занятий молодежи специальное помещение. Вечером надо пойти на первые занятия.

— Добрый человек этот доктор, — растроганно сказала мать. — Так заботится о молодежи. Только ты не перенапрягайся, не забудь, что после болезни надо осторожно заниматься спортом.

Вечером Леонид пошел на первые спортивные занятия. Крутая лестница в подвальное помещение шла прямо с улицы. Леонид открыл дверь и вошел в довольно скудно освещенное помещение, по стенам которого тянулись деревянные лавки, у окна, выходившего на улицу, стоял сбитый из досок стол. В большой комнате было человек двадцать парней в возрасте семнадцати-девятнадцати лет, большинство из них было одеты в черные апашки и черные расклешенные брюки. Сизый табачный дым плавал по комнате густыми облаками, попахивало кислой овчиной. На приход Леонида никто не обратил внимания. У стола несколько ребят резались в карты, остальные толпились возле них и наблюдали за игрой. Игравшие били картами по столу ожесточенно, приперчивая каждый ход крепкой руганью.

— Здравствуйте, — робко сказал Леонид. — Я не опоздал? Не начали еще заниматься?

Несколько человек обернулись к нему, но потом снова занялись наблюдением за карточной игрой.

— Нет, не опоздал, — подошел к Леониду невысокого роста брюнет. — Вешай одежду вон туда, — показал он в угол. — Начальник еще не пришел.

В это время дверь отворилась и вошел Саша. Был он сейчас подтянут, студенческая фуражка была надета набекрень. Шагал он четко, словно чеканил шаг.

— Смирно! — крикнул кто-то из толпившихся у стола и все вскочили. К Саше подбежал высокий парень и вытянув по швам руки отрапортовал:

— Господин начальник, союз монархической молодежи собрался в полном составе! Прикажите строиться?!

— Вольно! — начальственно кивнул Саша и направился к столу. Он разделся, повесил пальто на отдельный гвоздик в углу у стола, поправил свой волнистый чуб и раздраженно кивнул на окно:

— Опят, сволочи, пили! Убрать пустую бутылку, с улицы видно! Сколько раз говорил, чтобы бутылки на подоконник не ставили! Быстро строиться!

— Становись, — крикнул парень, рапортовавший Саше при входе.

Все ребята быстро построились в две шеренги. Леонид сначала не знал — становиться ему в строй или нет, но Саша суровым взглядом показал, что надо становиться и он встал во вторую шеренгу.

— Смирно! — снова крикнул высокий парень. — Равненье налево!

— Здравствуйте, орлы, — поздоровался Саша, проходя перед строем.

— Здравия желаем! — дружно ответил строй.

— Вольно, — кивнул головой Саша. — Сегодня будем заниматься строевыми занятиями. Надо отработать повороты, построения в две шеренги, шаг на месте. Оба отделения занимаются одновременно. Ты будешь в первом отделении — кивнул Леониду Саша. — Скоро нашему союзу монархической молодежи будет устроен смотр и мы должны к нему отлично подготовиться!

Дальше, в течение двух часов, с небольшими перекурами, шли строевые занятия. Уже у скаутов Леонид немного осилил строевую грамоту и теперь шагая на месте, поворачиваясь направо и налево, переходя во вторую шеренгу, он делал все почти безошибочно и командир отделения — небольшого роста брюнет, встретивший его при входе, даже сказал несколько поощрительных слов новичку.

После перерыва, когда почти все закурили, а Леониду стало неудобно, что он некурящий, Саша объявил, что сейчас будут заниматься строевым уставом.

Саша сел за стол, остальные расселись на скамейках и приготовились слушать. Леонид рассматривал ребят. Все они были наэлектризованы воинской дисциплиной: при каждом обращении Саши, который, как понял Леонид, был начальником союза монархической молодежи, вскакивали с места и стояли по стойке «смирно», отвечая на его вопросы и не садились до тех пор, пока Саша не говорил: «вольно, садись».

Перед концом занятий всех опять построили в две шеренги и Саша перед строем сказал, что завтра будет спрашивать по строевому уставу. Потом последовала команда «разойдись» и все стали шумно одеваться. Итак, никаких занятий спортом не было! Что же он скажет матери? Она, конечно, испугается, что здесь политическая организация и не разрешит ходить. Но ему здесь что-то нравилось, эти строевые занятия, строевой устав. Он чувствовал себя здесь военным. И вспомнились слова генеральши: «вам так бы пошла военная форма». Да, военная форма его прельщала, как, вероятно, всех ребят в его возрасте. Скауты ему явно надоели, да и был он теперь среди них самым великовозрастным. Тут же ребята были не чета скаутам — самостоятельные, держались как взрослые и ему не хотелось отставать от них. Но что сказать матери?

Вместе с ним вышел и командир отделения — тот невысокого роста брюнет — Витя Ващенко. Он немного заикался, поглядывая на Леонида снизу вверх, но сразу понравился своей простотой. По дороге он рассказал, что его тоже послал в союз монархической молодежи доктор Зерновский, лечивший его маленькую племянницу. Сейчас плохо с работой, вот уже полгода Виктор нигде не может устроиться, а доктор обещал помочь — устроить на работу. Учился Виктор на втором курсе политехнического института, но пришлось бросить — нечем платить за ученье, а отец умер, мать не работает, у двух сестер дети, она не работает, недавно овдовела. Туго приходится, вся надежда теперь на доктора Зерновского.

Расстались они как старые друзья. Мать дома сказала, что она уже начала беспокоиться, что Леонида так долго нет. Время теперь неспокойное могут эти чернорубашечники где-нибудь избить.

— Ну, а как твои занятия спортом? — спросила мать. — Не очень утомился?

— Нет, ничего, — стараясь не смотреть в сторону матери, ответил Леонид. — Завтра вечером опять надо идти.

Леониду было непривычно лгать матери. Но сказать ей сейчас правду он не мог — она, конечно, запретила бы ему ходить в этот сырой и темный подвальчик. Но не пойти туда — значит оказаться трусом, заслужить презрение этих ребят, кажущихся такими мужественными и самостоятельными. Пусть мать думает, что он занимается спортом. А ему так хочется чувствовать себя чуточку военным. И потом, кто не с мушкетерами и не с черным кольцом — тот против них. А таких — не приставших ни к тем, ни к другим — они не любили и могли в любой момент поколотить.

И на другой день он снова пошел в темный подвальчик, отрабатывал повороты, перестроения, шагал на месте, стараясь четко поднимать колено и махать руками назад до отказа. Строевой устав многие ребята заучили назубок, но устав был не у всех и кое-кто, в том числе и Леонид, плавали с ответами, сбивались и путали.

— Что такое строй? — назидательно спрашивал Саша и тут же сам отвечал: — Строй — это святое место!

Дальше он развивал эту мысль и старался вдолбить, что подчинение военачальникам есть главное условие воинской службы. Из этого следовало, что Саше, как их главному начальнику, нужно беспрекословно подчинятся. Вообще Сашу в часы занятий нельзя было узнать — он становился властным, суровым, предельно лаконичным, и в нем никак нельзя было узнать изнеженного и капризного субъекта, каким его видел Леонид у доктора Зерновского.

— Строевой устав должен быть у каждого! — потребовал Саша. — Пойдите на толкучку и купите у букинистов. Я еще раз повторяю, что скоро будет смотр и мы должны к нему отлично подготовиться!

Ребята в союзе монархической молодежи все время прибывали. Как узнал Леонид, всех ребят направлял в союз под тем или иным предлогом доктор Зерновский. Большинству из них он обещал помочь устроиться на работу. А пока создавал организацию для честолюбивого Саши, хотевшего быть начальником.

Итак, начались каждодневные хождения в подвал. В прокуренном сыром помещении собирались нигде не работавшие парни и убивали свой вынужденный досуг зубрежкой строевого устава и шагистикой. Многие проводили в подвальчике целые дни, «дневали», как полагалось по уставу. Дневальные наводили в помещении относительную чистоту, а потом в большинстве случаев садились перекинуться «в очко», проигрывая друг другу дешевые папиросы поштучно. В дневные часы сюда забредали не только дневальные, но и остальные ребята, не знавшие как убить свободное время.

Здесь впервые Леонид услышал о великом князе Кирилле Владимировиче, которого часть эмиграции провозгласила «законным монархом». Кирилл жил во Франции и милостиво принял титул. Правда часть эмиграции упорно не желала его признавать претендентом на российский престол, вспоминая старые разговоры о его спасении при гибели крейсера в годы русско-японской войны, когда про него говорили, что он потому спасся, что на воде навоз не тонет. Такая характеристика вроде бы соответствовала высокому званию монарха российского. Но старое при желании забывается и легитимное движение все больше завоевывало сторонников в рядах русской эмиграции, тем более, что другого, более подходящего кандидата на должность монарха не находилось.

В Харбине легитимистов возглавил генерал Кислицын. Доктор Зерновский, служивший в свое время под началом генерала Кислицына, одним из первых встал в ряды законопослушных подданных Кирилла. Так по воле доктора Зерновского, как дань почитаемому монарху, возник союз монархической молодежи, коему было предначертано нести и верноподданнические функции и удовлетворять честолюбивые замыслы жившего у доктора Зерновского Саши Рязанцева, к которому доктор питал особую привязанность. Поистине, пути политики неисповедимы!

Леонид учился в первую смену. С учителем он очень отстал, старался нагнать пропущенное во время болезни, но это становилось все труднее — в выпускном классе программа была большая, а тут еще ежедневно надо было ходить вечерами в подвальчик. Матери он говорил, что занимается спортом, а доктор Зерновский, как-то наведавшись к жене генерала Бухтина, сказал матери, что Леонид делает большие успехи в спорте и что его здоровье значительно улучшилось. Доктор Зерновский был знатоком человеческих душ и знал, как повлиять на мать.

Как выяснил вскоре Леонид, не у него одного родители не знали истинной сущности их вечерних занятий в подвальчике. Очень туманное представление имела о вечерних отлучках сына мать Виктора Ващенко. Многие ребята держали флотские клеши и апашки в «штабе» и переодевались, приходя на занятия. Доктор Зерновский был щедр безгранично — всем ребятам он за свой счет заказал форму: черные брюки-клеш, апашки и длинные шарфы-пояса. Как всякая политическая организация, возникшая в эмиграции, союз монархической молодежи нуждался в финансировании и доктор Зерновский взял на себя заботу и высокую миссию содержания своего детища, тем более, что материальные затраты были не велики, а врачебная практика давала отличный доход.

Леонид был единственным учащимся, остальные ребята или уже кончили гимназии или бросили ученье. Большинство ребят курило, некоторые любили выпить и частенько на столе у «дневальных» появлялась бутылка водки и нарезанные крупными кусками колбаса и хлеб. Иногда, возвращаясь из гимназии, Леонид заходил по дороге в «штаб» и заставал там подвыпивших ребят, распевавших песни. Безработица душила Харбин и молодежь нигде не могла устроиться на работу. Вынужденное безделье приводило ее в этот полутемный подвальчик, где они хоть как-то убивали время. Поговаривали о том, что надо ехать в Шанхай — там организованы русские волонтерские полки для охраны имущества иностранных фирм на французской и английской концессиях и для усмирения бунтующих китайцев. Кроме того некоторые ребята, судя по письмам, устраивались «бодигардами» — телохранителями к китайцам-миллионерам, а нескольким счастливцам даже удалось устроиться матросами на иностранные суда. Но в Шанхай без знания английского языка не поедешь, да и проезд туда стоит дорого. И Шанхай рисовался городом сказочной удачи и красивой жизни.

Обедал Леонид по-прежнему в «генеральской» столовой. Генерал уехал служить под начало Нечаева к маршалу Чжан Цзо-лину и, судя по рассказам генеральши, чувствовал там себя не плохо.

— Да, военному человеку нужна боевая обстановка, — говорила генеральша, разнося обеды шоферам. — Вы бы посмотрели, как преобразился мой генерал, надев военную форму! Представьте, даже китайская военная форма ему пошла! Ах, проклятая революция, что она с нами наделала!

Генерал Бухтин изредка заходил вечерами, пил чай и скорбно вздыхал, говоря о болезни жены.

— Умрет скоро, это ясно, — не поднимая головы, сокрушался он. — Все просит увезти домой, в Рязань, хочет, чтобы там ее похоронили. Да разве это возможно?! Она совсем как ребенок стала! Ведь меня то сразу на границе арестуют! Да и вообще туда не пустят! А я все обещаю ей, что скоро поедем, что уже на визу подал, что вот-вот разрешение придет. И она верит! Стыдно врать, а приходится! Я ей говорю: вот уедем в Рязань, ты там поправишься, не надо о похоронах говорить, ты вон как хорошо стала выглядеть, ясно, дело пошло на поправку! Приедем в Рязань и ты совсем поправишься! А ее, может, считанные дни осталось жить!

Генерал подолгу сидел молча и было неловко нарушать эту тяжелую задумчивость. Потом он благодарил за чай, как всегда целовал руку матери Леонида и уходил подавленный, угнетенный непоправимым горем. И только ли болезнь жены была причиной этого горя?

Жена генерала Бухтина умерла ночью. Харбин был во власти грохота хлопушек и барабанов по случаю праздника фонарей. Всю ночь под окнами ходили веселые процессии китайцев, по стеклам окон плавали блики яркого света, дико, по первобытному, гремели барабаны. Генерал Бухтин постучал ночью в комнату и попросил мать Леонида срочно выйти.

— Кончается, — сказал он приглушенно, когда мать вышла в коридор. — Вы около нее посидите, а я за доктором Зерновским сбегаю!

— Нет, Вы не уходите, — так же тихо сказала мать, — а вдруг она без Вас умрет?! Я сейчас Леню за доктором пошлю!

Наскоро одевшись, Леонид побежал за доктором Зерновским. Знакомые и казавшиеся днем русскими улицы сейчас приобрели иной, чуждый облик. С треском рассыпались высоко над головой в темном весеннем небе разноцветные фейерверки, около китайских харчовок собирались толпы нарядно одетых китайцев, галдевших громко и не понятно, пронзительно взвизгивали какие-то национальные инструменты, напоминавшие дудки. Да, сейчас стало ясно, что Харбин — китайский город и русским он только притворяется днем.

Доктор Зерновский пришел быстро, но мог только сказать, что ничем помочь не может. Через несколько минут мать вышла из комнаты Бухтиных, держа у глаз платок.

— Отмучилась, — сказала она. — Спокойно умерла. И все повторяла: «скорей домой, скорей домой». Так в свою Рязань и не уехала!

Похоронили жену генерала в ветреный день. Тайфун с пустыни Гоби гнал песок и теплый воздух. Ленты на венке трепетали и щелкали под порывами ветра, гроб пришлось прикрыть крышкой чтобы покойницу не залепило песком. Проводить ее в последний путь пришло не много народу: какие-то две знакомых семьи генерала, Леонид с матерью, да их квартирная хозяйка. Генерал Бухтин был молчалив, перед могилой долго стоял над гробом, когда опускали гроб в могилу, сказал: «В чужой земле лежать будет!». А с кладбища пошел быстро, не дожидаясь остальных провожавших. Шел он опустив голову, сгорбившись и Леониду вдруг стало очень жаль этого высокого, большого человека, потерявшего все, что было для него дорого — и Родину, и самого близкого друга. И подумалось вдруг: а вот так и он останется один! И особенно остро почувствовал, как ему дорога мать.

Большой пропуск в учении из-за болезни и каждодневные посещения подвальчика — штаба союза монархической молодежи — поставили под угрозу перспективу закончить гимназию в этом году. Первое время учителя старались подтянуть Леонида, но потом, видя, что их старания ни к чему не приводят, поставили вопрос об оставлении его на второй год. Мать Леонида после вызова к директору, пришла расстроенная.

— Ведь ты так хорошо учился, а теперь стал самым отстающим учеником, — сказала она, как то скорбно сложив руки на коленях. — Просто ума не приложу, что с тобой случилось! Быть может занятия спортом тебе так мешают? Я попрошу доктора Зерновского отменить занятия.

— Ну зачем просить, — глядя в сторону, ответил Леонид. Он так и не мог признаться матери, что его ежедневные отлучки вечерами ничего общего со спортом не имели, но эта компания парней, игравших в военных, так затянула его, что он не мог с ней расстаться.

— Нет, я все же схожу к доктору Зерновскому, — решительно сказала мать. И в тот же вечер она пошла на квартиру к доктору. У доктора были приемные часы и мать долго сидела в ожидании своей очереди. В кабинете доктор встретил ее радушно и стал расспрашивать на что она жалуется.

— Доктор, я не как больная, я по поводу ученья Леонида. Понимаете, он очень отстал с учением, может остаться на второй год, а ведь он в выпускном классе. Быть может Вы разрешите ему не посещать спортивные занятия?

Доктор сделал сочувственно-озабоченное лицо, покрутил в руке мраморное пресс-папье. Перспектива потерять члена союза монархической молодежи его явно не устраивала.

— Вы знаете, — сказал он вкрадчиво, — оставлять занятия ему нельзя. Единственно, что я могу сделать — это разрешить посещать спортивные уроки не каждый день. Тогда у него будет больше времени на занятия в гимназии. Он юноша способный и нагонит упущенное.

Мать ушла от доктора несколько успокоенная и как всегда очарованная обаятельным доктором, проявляющим столько заботы о молодежи.

Вечером в подвальчике Саша сказал Леониду: — можешь не каждый день приходить на ученья. Но три раза в неделю обязательно. Устав хорошенько зубри! Скоро смотр будет.

Долгожданный смотр состоялся в одно из воскресений днем. Подвальчик принял необычайно чистый вид. На стене, между скрещенных бело-сине-красных флагов висел портрет великого Кирилла Владимировича. Стол начальника был покрыт зеленым сукном (красный цвет здесь был не в почете), на окне появилась занавеска. По случаю торжества все члены союза монархической молодежи надели форму, так заботливо приготовленную для них доктором Зерновским. Леонид впервые надел флотские брюки-клеш, черную апашку и затянулся поясом-шарфом, концы которого, окаймленные бахромой, спускались у левого колена. Форма была скопирована у союза мушкетеров, только значок был заменен эмалевым трехцветным флажком, крепившимся на апашке слева. В форме Леонид почувствовал себя необычайно подтянутым, показался себе ловким, сильным.

Дневальные все время выбегали на улицу и смотрели не идет ли долгожданное начальство. Саша запретил курить, дабы маленькое помещение меньше напоминало низкопробный кабачек.

— Идут! — влетел в двери дневальный.

— Становить, — крикнул Саша. — Ровняйсь! Смирно! Вольно!

В это время дверь подвальчика открылась и в него вошли генерал Кислицын, генерал Бухтин, (его появлению Леонид очень удивился) доктор Зерновский и еще каких-то два старичка (потом Леонид узнал, что это были генерал Эглау и генерал Беляев).

— Смирно! — звенящим голосом закричал Саша Рязанцев при входе плеяды генералов и чеканя шаг подошел к генералу Кислицыну.

— Ваше высокопревосходительство, — отрапортовал Саша, — к торжественной встрече выстроено тридцать пять человек членов союза монархической молодежи!

— Здорово, орлы! — не дожидаясь конца рапорта, сильно картавя, поздоровался генерал.

— Здравия желаем, Ваше высокопревосходительство! — дружно и четко ответил строй. Репетировали много раз и выучили здорово.

— Молодцы! — крикнул генерал, явно польщенный таким приветствием.

— Рады стараться, Ваше высокопревосходительство! — опять грянул строй.

Все проходило на редкость гладко и четко. Строевые занятия в пределах подвальчика были ограничены местом, но все перестроения и повороты делались старательно. Строй чернорубашечников явно радовал генералов, так истосковавшихся в эмиграции по рапортам подчиненных, по чинопочитанию, по обращению «Ваше высокопревосходительство». Эти ребята старались вовсю. Из них мог получиться не плохой материал для формирования будущей армии, которая двинется под началом генералов освобождать Россию от Большевиков. Эту игру надо поддерживать. Молодец доктор Зерновский — сколотил такую молодежную организацию! Надо будет ходатайствовать перед великим князем, то бишь перед государем Кириллом о присвоении ему генеральского звания за особые заслуги.

Экзаменовали по строевому уставу генералы Беляев и Эглау. Но и знание устава оказалось отличным и генералы все больше убеждались, что союз монархической молодежи, возглавляемый Сашей Рязанцевым, не сидит сложа руки, а занимается важным делом — военной подготовкой эмигрантской молодежи.

Генерал Кислицын перед строем вновь благодарил чернорубашечников и сказал, что теперь союз монархической молодежи является частью легитимистской организации, признающей своим монаршим вождем государя императора Кирилла Владимировича. Далее генерал убедительно доказывал, что только монархия может спасти Россию от большевиков и что русский народ ждет не дождется прихода к власти законного монарха.

Затем генерал обещал союзу монархической молодежи всяческую помощь, объявив, что в ближайшие дни для дальнейшего прохождения воинской службы (он так и сказал «воинской службы» и это очень польстило всем ребятам) будут даны учебные винтовки и быть может даже пулемет. А в дальнейшем у командования есть планы создать училище для подготовки младшего командного состава, а затем, возможно, и офицерского училища, куда попадут те, кто особенно отличился при изучении военных дисциплин.

В заключение генерал еще раз благодарил строй, ему снова отвечали на одном дыхании, затем повернувшись к портрету Кирилла пропели «Боже, царя храни». Генералы и доктор Зерновский ушли на квартиру гостеприимного доктора отмечать успехи легитимного движения, а молодежь, накурившись до тошноты, разошлась по домам, предварительно переодевшись и аккуратно уложив свое чернорубашечное обмундирование в неказистый шкаф, недавно появившийся в подвале.

Вечером Леонид постучал в комнату генерала Бухтина.

— Войдите, — хрипловатым голосом ответил тот. Леонид вошел. Генерал сидел у стола, обхватив голову руками. Глаза у него были мутноватые, видно крепко наугощались генералы у доктора Зерновского.

— Василий Александрович, — робко начал Леонид. Теперь он не знал, как называть Бухтина: ни то по имени-отчеству, ни то «Ваше превосходительство», — я попрошу Вас — не говорите маме, что видели меня сегодня там, в подвале. И вообще, что я там состою! Мама думает, что я там спортом занимаюсь. Я из-за этого и с учением отстал. Она очень расстроится, если правду узнает!

— Конспирация? — усмехнулся генерал. — Ладно, не скажу! А вообще-то твоя мать права. На кой черт ты туда полез?!

— Не я один там. Сейчас вся молодежь где-нибудь состоит!

— Да, отчасти ты прав. Генерал провел по лицу рукой, словно стирая прилипшую паутину. — А что у тебя общего с докторской содержанкой? — спросил он, помолчав. — Что вы другого начальника не могли найти?

— С какой содержанкой? — не понял Леонид.

— Эх ты, святая душа! — усмехнулся генерал. — Ну да ладно, когда-нибудь поймешь! — Он опять замолчал, словно охваченный дремотой. Леонид оглядел комнату. Сейчас она показалась ему особенно пустой, какой-то сиротливой. Куда-то исчезла часть вещей, которые он видел при жизни жены Бухтина. Кровать была застелена грубым одеялом из шинельного сукна, исчезли занавески с окон и теперь в комнату беспрепятственно вливалась с улицы вечная темнота.

— Вот видишь, — словно внезапно проснувшись, поднял голову Бухтин, — я доктора презираю, а его помощью пользуюсь! И жену даром лечил и теперь деньгами помогает! Я, брат, тоже вроде содержанки! И к легитимистам он меня затащил! Не пойдешь — помогать не будет! А жрать надо! Да, почитай, вся эмиграция у кого-нибудь на содержании состоит! Вся! Сод-дер-жжанка! — пьяно мотнул он головой. — Противно, ох как противно!

Генерал опять замолчал. Леонид чувствовал, что ему надо уходить, но разговор казался неоконченным.

— Ладно, иди! — кивнул генерал.

Леонид тихо вышел из комнаты и осторожно притворил за собой дверь.