Эмпат

Глава 4

Начало

Теплый ветер ласкал лицо. Запах черемухи, душистой и терпкой, ангельским нимбом нависшей над головой, ударялся в ноздри. Анья сидела на потертой скамейке, на редком участке, заливаемом солнцем, недалеко от главного входа в клинику. Анья думала.

То, что произошло вчера, казалось невероятным. Рейнард Либлик стоял в каких-то сантиметрах от Аньи. Ничтожных сантиметрах! И нес чепуху. Небывалую чепуху. «Беги», – велел психопат. – «Улепетывай отсюда так быстро, как можешь», – пытался напугать и без того напуганную Анью.

Почему он так сказал? Почему намекнул, что в противном случае, Анья лишится жизни?

Подумать об этом времени не было: Анья поспешила запереться в архиве. Как только пришла в себя, открыла дверь и закрылась с обратной стороны. «Успокоиться, нужно успокоиться».

Анья успокоилась, взяла себя в руки, а затем задала вопрос: Что теперь делать?

Ответ нашелся быстро – Анья помчалась к доктору Бергману.

Нужно сообщить об инциденте ему. Конечно! Кому как не доктору Бергману, главному врачу, основателю и учредителю данной клиники, следовало об этом доложить? Он должен знать, что произошло. Он должен знать, что его пациент – особо опасный пациент! – свободно разгуливает по коридорам. Пациент, который должен сидеть в изоляторе и вроде как туда направлялся в сопровождении персонала клиники. Как он оказался у архива? Как сумел улизнуть?

В прошлый раз Рейнард Либлик воспользовался невнимательностью охранника: тот открывал камеру, чтобы пропустить к нему санитара. В итоге ни санитару, ни охраннику не повезло: их едва не оставили инвалидами, ходя охранник вместе с коллегами добежал до столовой. А вот Рейнард Либлик оказался на свободе.

Анья узнала об этом на днях, когда ходила на обед. Один из медбратьев, который стоял за ней в очереди на раздаче, заговорил с ней как с участницей происшествия и поведал «последние новости».

Неужели и на этот раз кого-то побил, схитрил, сумел провести? Нужно скорее предупредить персонал. Мало ли что еще учинит? Или убежит?

Доктор Бергман находился у себя в кабинете: стандартных размеров аскетичной комнате с парой кушеток и жалюзи на окнах – он сливался с белыми стенами. Доктор Бергман готовился к обходу пациентов, однако с обходом пришлось повременить: Анья без стука влетела к нему и с порога заявила:

– Он! Он на свободе!

Доктор Бергман, опешив, посмотрел на Анью.

– Кто на свободе? – не понял доктор. Он стоял у рабочего стола, перебирал бумаги. – Анья, что случилось? Почему вы такая…

– Рейнард Либлик! – со смаком выдала Анья. – Он снова выбрался из камеры. Или не дошел до нее, не знаю, но он разгуливает по клинике. Я видела!

– Что?! – поразился доктор – бумаги разом выпали из рук. – Не может быть! Мы же усилили бдительность!.. – Несмотря на слова, он потянулся к телефону и нажал на одну единственную кнопку.

Дозвонившись, куда следует, доктор Бергман дал распоряжение немедля проверить клинику и в частности камеру Рейнарда Либлика. А после вновь сосредоточился на ней.

– Анья, вы уверены? Где вы могли его видеть? Может быть, вам показалось?

Такое показаться не могло. Анья рассказала, что Рейнард Либлик явился к ней в архив, повторила слова, что он говорил. Доктор Бергман внимательно слушал, неверие читалось в глазах. Однако сказанного не оспаривал, поскольку помнил недавний случай.

– Я, конечно, не забыл о выказанном к вам интересе в столовой…

А затем к ним пришли результаты проверки, которые поразили более всего. Доктор Бергман положил телефонную трубку и озадаченно взглянул на нее.

– Рейнард Либлик на месте, заперт в изоляторе, – оповестил Анью мужчина. – Как только закончился групповой сеанс, охрана отвела его в камеру и закрыла на десять замков. Дежурный полицейский подтвердил: Рейнард Либлик никуда не бежал: «сидит на полу и пялится в стену. Как ему и положено».

Анья растерялась, она ничего не понимала.

– Как же так, он же приходил ко мне! – выпалила Анья. Недоверчивый взгляд доктора Бергмана ей не нравился.

И тут Анья все поняла. До нее дошло, наконец, что происходит.

Она приблизилась к доктору Бергману.

– А вы не думали, что он…ну,… – ей было неловко такое произносить, –…он дает взятки, – прошептала Анья, доверительно подавшись к доктору. – Вы уверены в честности своих работников?

Серые глаза округлились, в то время как Анье казалось такое вполне логичным. Разумеется: Рейнард Либлик дает, кому нужно, денюшку, и тот выпускает его «погулять» по клинике. Чего так удивляться, вполне себе распространенное явление. Кому понравится постоянно сидеть взаперти? А в этот раз он и до камеры не дошел: договорился с охраной и сбегал к ней на подходе. Потому полицейский в изоляторе ничего не знал о выходке Либлика… А, может, и вовсе с ними заодно.

Доктор Бергман прочистил горло.

– Анья, персонал клиники не был замечен в подобном…

– Что вовсе не значит, что такого не может быть.

– Анья! – осадил ее доктор, мол, ну что ты несешь. Затем, однако, подумал-поразмышлял и уже спокойнее проговорил: – Хорошо, Анья, убедили. Раз вы настаиваете,…мы просмотрим камеры наблюдения.

Разговор произошел вчера. Сегодня Анья планировала узнать о результатах проверки, хотя в результатах не сомневалась: одна из камер, несомненно, запечатлела, как Рейнард Либлик отделяется от охранников, а спустя время снова к ним присоединяется.

Анья собиралась поговорить с доктором Бергманом, но выжидала время: у доктора личный прием. Потому она сидела здесь, с пользой использовала перерыв: обогащалась кислородом.

Анья потянула носом, вдыхая запах весенней свежести с нотками душистой молодой листвы. Оглядела «приусадебные» владения клиники: аккуратно подстриженные газоны, тонкие, извилистые дорожки, высокие тяжелые деревья, образующие густые фигуристые тени. Тени разбавлялись островками солнечного света. И тут заметила старичка. Того самого больного и хрупкого, которому Рейнард Либлик угрожал ножом. Он сидел в стороне напротив и словно голубь водил головой.

Анья немного подумала, а затем встала и пошла к нему.

Про старичка ей также рассказали. Звали его Тальво, но местные по-доброму называли его Тальви. Безобидный, добродушный и ранимый, он был предоставлен самому себе: ходил, куда вздумается, никого не тревожил. Все, вплоть до уборщиц, относились к нему как к члену семьи: клиника давно уже стала ему домом родным. Потому и разрешали обедать в столовой, в одном помещении с медицинским персоналом.

Анья присела рядом с ним на скамейку: говорить ничего не хотелось, она лишь желала составить компанию и поделиться своим теплом. Тальви на нее не смотрел: сидел, разглядывал собственные руки, временами поглядывая в небо, на пролетающих мимо птиц. В какой-то момент он все же «очнулся» и повернул к ней всклокоченную голову, однако взгляд не задержал: снова сосредоточился на себе.

Анья наслаждалась пением птиц, наблюдала за мелькавшими перед клиникой «белыми халатами». В таком гармоничном, расслабленном состоянии Анья провела минуты три, когда ощутила на себе пристальный взгляд. Посмотрела на Тальви – Тальви настороженно смотрела на нее. Анья улыбнулась: напугать его не хотела. Только ответной реакции не получила: старичок все сидел и молча смотрел.

Отвернулась: что ж, нет, так нет.

Она продолжила изучать округу, но через пару минут ощутила, как Тальви передвинулся ближе к ней. Теперь он сидел совсем вплотную и заглядывал Анье в глаза: морщинистое лицо открытое, взгляд как у олененка.

Стало неловко, странное внимание причиняло дискомфорт. Просидев напряженную минуту, Анья встала и спешным шагом пошла по тропинке к клинике. Анье хотелось поскорее уйти, чутье говорило «надо». Лучше подождет доктора Бергмана в столовой.

Через полчаса Анья обнаружила доктора Бергмана в зале для водных процедур. Огромный круглый бассейн, с растворенными в воде минеральными солями, занимал центральную площадь остекленного помещения. Анья знала, что лечебные ванны стимулируют нервную систему, но не знала, что в клинике доктора имеется роскошный бассейн. Впрочем, Анья многого еще не знала.

В воде плескались три человека в шапочках. Недалеко от них у бортика стоял доктор Бергман, который, как только увидел Анью, изменился в лице. Он потянул секунды две и все же пошел Анье навстречу, понимая, для чего она пришла.

– Ну как? – спросила Анья, стоило остановиться напротив него. – Вы видели? Он договаривается с персоналом, не так ли?

– Нет, Анья, не договаривается, – удивил доктор Бергман. – На камерах прекрасно видно, как Рейнард Либлик в компании двоих охранников прямым путем добрался до изолятора: из пункта А в пункт Б. Не останавливаясь, никуда не сворачивая, не переговариваясь с охраной. А затем сидел в собственной камере. До сих пор сидит. Никто ему дверь не открывал, бежать не помогал, сам он также выбраться не пытался. К двери камеры больше не подходили.

Анья была ошарашена. Что такое говорит доктор Бергман? Как это не останавливался, как это не сворачивал? А как же его визит к Анье? Она же смотрела ему в глаза. В эти хищные, пугающие глаза!

– Вы уверены? – спросила Анья. – Может быть, тот, кто просматривал камеры, что-то упустил, не заметил…

– Я сам просматривал камеры.

Невероятно. Что же он проделал, каким таким образом подобрался к Анье? Как-то же сумел обхитрить людей! И она поняла.

– В камерах ошибка, – заявила Анья. – Наверняка, тот, кто с ним заодно, кому невыгодно попадаться на глаза, успел их подправить. Смонтировать. Просто вы не обратили на эти мелочи внимания.

Доктор Бергман и бровью не повел.

– Анья, мне кажется, вы насмотрелись фильмов. Кому нужно проделывать такие сложные маневры с нашими скромными камерами?

– Рейнарду Либлику! Ему и нужно! Он творит за вашей спиной, что пожелает, ваш персонал ему помогает, а вы даже не догадываетесь об этом!

Теперь доктор Бергман покусывал губу: не знал, как быть. С ней, с Аньей. Анья чувствовала его растерянность.

Едва заметно покачав головой, он, наконец, проговорил:

– Я поговорю с Либликом. Возможно, что-нибудь выяснится. Но это все, что я могу. Я понимаю, что работать приходится с непростыми пациентами, и доверия к ним мало, однако бездоказательно обвинить человека я тоже не могу.

– А я до сих пор не могу понять, почему «особо опасные» личности занимаются в общей группе.

Доктор Бергман усмехнулся. Отчего-то сказанное его позабавило.

– Групповая терапия – очень действенный инструмент. Поскольку такие пациенты, как Либлик, тоже нуждаются в действенной помощи, они становятся членами групп. Я такое практикую. Во вторых, Анья, в следующий сеанс обратите внимание на его правую щиколотку – вам станет легче смириться с происходящим. А теперь идите, Анья, и хорошенько выспитесь. Вы не только излишне чувствительны, но и страшно впечатлительны.

Доктор Бергман отвернулся и пошел обратно к своим подопечным. Анья молча смотрела ему вслед.

– Звали ее Анабель. Она входила в ту же балетную труппу, что и я. Отношения не задались с самого начала, хотя в лицо мне она улыбалась. Изначально мы обе выступали в массовке: кордебалет и все такое. Но в какой-то момент меня сделали второй солисткой, и вот тут наше скрытое противостояние перешло на новый уровень. Она буквально меня возненавидела: постоянно подсиживала, гадила исподтишка. То на спектакле подтолкнет во время сложного па, то пачку испортит, то косметичка у меня пропадет. Не говоря уже о том, что злословила за моей спиной, придумывала обо мне всякие нелепицы. Доказать такое сложно, вот и приходилось терпеть, куда деваться. То, как выстраиваешь отношения с коллегами, исключительно твои проблемы, решай их сам.

Вечерами я выступала на любительских подмостках: ставила смешанные по жанрам танцы – балет, современность, – и демонстрировала для непритязательной толпы. Нарабатывала необходимый опыт. Я не хотела всю жизнь пропахать на вторых ролях. Да, сегодня ты в обойме и получаешь неплохие роли, однако завтра вместо того, чтобы сделать первой солисткой, тебя отправят обратно в запас: станешь снова подтирать колонны. А до примы и вовсе как до луны. А потому я участвовала в конкурсах: искала информацию, подавала заявки и отправлялась в другие города. Я хотела о себе заявить.

Она пришла за мной. В те же любительские труппы.

Изначально в качестве зрителя: часами высиживала в первых рядах. А затем зачислилась в рабочий состав: в такие труппы брали кого и «попроще», однако для Анабель, с ее послужным списком, открыты были не только двери, но и крыша разобрана. Она и запрыгнула. Вот только на этом не остановилась.

В один из вечеров я увидела, с чем именно она выступает. Впервые в жизни я испытала шок. Мне казалось, я наблюдаю собственный танец: мною поставленный и мною же представленный. Немного видоизмененный, где-то дополненный, но любой адекватный танцор, продемонстрируй мы танцы по очереди, сказал бы, что они идентичны. Да. Потому что Анабель вырывала хореографию из моих постановок кусками. Мою авторскую хореографию, над которой я корпела долгими ночами и длинными вечерами.

Понимаете, есть движения базовые, повсеместно используемые, которые в разных интерпретациях составляют основу любого танца и пылятся в загашнике любого танцора. А есть хореографические находки, изюминки, «фишки», которые формируют авторский стиль и делают того или иного танцора уникальным. Так вот, Анабель даже музыку подбирала идентичную, пытаясь воссоздать похожую атмосферу.

Поначалу я решила, что надумываю: совпадения вещь нередкая, может, мы мыслим в одном направлении, и идеи к нам приходят схожие. Но затем я просмотрела не одно ее выступление: мне на радость «концерты» наши записывались, только запись попроси.

Мои худшие догадки подтверждались: она вцепилась в меня клещами и словно паровозик тянулась за мной.

Терпеть ее выходок я больше не могла. Желая убедиться в своих подозрениях, ну, и от злости, конечно, я смонтировала ролик, в котором сравнила одинаковые, на мой взгляд, куски из наших постановок. Ну, знаете, типа сравнения фотографий одного и того же платья «на первой актрисе» и «на второй актрисе», кому больше идет. И назвала ролик «Я и моя тень». Вроде как фильм такой был. А после выложила его на «Ютуб».

На мое удивление, видео стало популярным. Думала, посмотрит его от силы человек пятьдесят, но нет. Людей не волновали наши перипетии, однако танцы были классные…

После очередного спектакля она ворвалась в гримерку разъяренная, словно фурия. Вцепилась мне в волосы, и поехало: стала водить меня по всей комнате. Я не знаю, что ей там сказали, может быть, тоже ролик посмотрела, но такой Анабель я никогда не видела: до приторности милая она держала все в себе.

Пару раз она заехала мне по лицу, еще пару раз бросила на туалетный столик. Затем долбанула лицом о зеркало: до сих пор помню, как повыпадали лампочки подсветки. Мне потом швы накладывали. Я и сообразить не успела, все произошло в мгновение ока.

Под руку попались ножницы, большие и острые. Бывало, приходилось подправлять костюмы на ходу. Я только развернулась, а она на меня… Анабель застыла…

Я уверена, мои глаза стали такими же круглыми, как и голубые глаза Анабель.

Я посмотрела на руку с ножницами, и увидела, как на белоснежной пачке разрастается ярко-алое пятно…

В общем, итог ясен: полиция, расследование, все дела. Родители наняли адвоката, затем повели меня по специалистам. Я же тот еще невротик, невролог – мой лучший друг: я наблюдалась у него последние два года. С теми нагрузками, что были у меня, постоянными репетициями, без праздников, без выходных, я потом ночами не спала, забывалась только под успокоительные. Да и головные боли постоянные… В общем, много чего нашли, и теперь я здесь.

Дауцен замолчала и, оглядев собравшихся, посмотрела на доктора Бергмана.

Дауцен недоговаривала. Словно у нее над головой включилась лампочка, высветившая одно единственное слово: обман. Невротик не психопат. Из-за головных болей в психбольницы не закрывают. Закрывают тогда, когда проблемы с психикой…или хотят отмазать ребенка от тюремного срока.

– Спасибо, Дауцен, – сказал доктор Бергман. – Молодец, что поделилась с нами. Рейнард, не хочешь последовать примеру Дауцен?

Анья посмотрела на Рейнарда Либлика: как и на прошлом сеансе, он сидел напротив нее. Развалившись на стуле, сложив на груди руки, он демонстрировал полнейший безразличие к происходящему. Взгляд Аньи опустился ниже: в который раз за последний час она посмотрела на мужскую щиколотку. И в который раз увидела тонкий металлический обруч, который выглядывал из-под задранной штанины.

– Если только вы, доктор, поделитесь своей, – ответил Рейнард Либлик, даже не шелохнувшись.

Образовалась пауза.

– Своей? – переспросил доктор Бергман.

– Своей. Об истории, связанной с вашим пациентом, Маркусом Йохансоном.

Доктор Бергман молчал. Он побледнел, закаменел лицом, однако взгляда с Либлика не спускал.

– Ясно, – сказал доктор Бергман, внезапно расслабляясь. – Значит, будем ждать еще полгода.

Он сосредоточился на других пациентах, а Анья сосредоточилась на его словах. Дауцен рассказала свою историю только сегодня. У девушки открытый характер, затягивать с рассказом она не стала бы. Значит, Дауцен здесь недавно. Тогда как Рейнард Либлик посещает терапию уже полгода. Значит ли это, что нынешняя группа в его жизни не первая?

Анья сделала себе очередную пометку в планшете, затем внесла информацию в личные бумаги пациентов, которые вела по настоянию доктора Бергмана.

…красная капля упала на бежевые брюки. Затем еще одна и еще.

Анья выпрямилась. Должно быть, авторучка покапывает. Только чернила в авторучке синие, тогда как на ткани расползались капли красные.

Не понимая, что происходит, она поднесла пальцы к носу – из носа сочилась кровь. У нее из носа шла кровь!

Такого с ней никогда не бывало, даже в детстве не мучилась подобной проблемой.

Пораженная, взглянула на испачканные пальцы. Точно: кровь. Посмотрела на доктора Бергмана, зачем-то взглянула на психопата: Рейнард Либлик исподлобья наблюдал за ней. А кровь все шла, шла и шла, замарав и перед кремовой блузки.

– Извините. – Анья вскочила и, оставив бумаги с планшетом, побежала к выходу.

– Через три минуты и сорок четыре секунды она грохнется в обморок…

Анья выскочила из аудитории и, как могла, откинув голову назад, добралась до ближайшего туалета. Подбежала к раковине и включила воду. Нарвала бумаги для сушки рук и, смяв ее, прижала к носу. Из зеркала на Анью смотрела растерянная, испуганная девушка с красным от крови лицом и заляпанной кровью блузкой.

Чувствуя тошноту, Анья вымыла руки: сначала одну, потом вторую. Попыталась протереть лицо, но в этот момент, пропуская воздух, отворилась дверь туалета. Анья обернулась: перед ней стоял встревоженный доктор Бергман. А затем закружилась голова, и Анья провалилась в обморок.

С трудом разлепила веки: в глазах двоилось, ясно видеть мешала пелена. Анья лежала на кушетке, в одежде, укрытая тонким покрывалом, и кое-как различала предметы: кажется, шкаф в углу, да и стены. И еще человек, сидящий на стуле рядом с кушеткой.

– Я на тебя страшно зол, – произнесли недовольным голосом, и голос показался знакомым. – Я же тебя предупреждал, говорил, что пора валить. Вот чего ты добилась? – В глазах немного прояснялось: как и подумала, перед ней – мужчина. В возмущении отвернув лицо, сложив ногу на ногу, он сидел сейчас перед ней.

Это был Рейнард Либлик. И Рейнард Либлик «хрустнул» яблоко.

– Нужно было слушаться меня, – жуя, он посмотрел на нее. – Чего ты так смотришь? Теперь не раз еще сюда попадешь. Даже пропишешься тут. И у меня из-за тебя проблемы. Вот что мне теперь делать? – Он снова откусил яблоко, кажется, зеленое, которое мгновенно уменьшилось вдвое. – Нам будет сложно ужиться вместе, – глядя в сторону, проговорил мужчина, и мужчина покачивал головой. – Ну, спи, – встрепенулся Либлик, наклонился к ней и коснулся ее виска.

«Камера» отключилась.