Эмпат

Глава 5

Помощь

Малиновый свет врезался в сетчатку: темный, пустынный коридор, и он горел неоновым огнем. Анья шла, подмечала детали, при этом не спускала настороженный взгляд, поскольку ощущала неясную тревогу. И сырость. Посмотрела под ноги – шла по воде, и вода достигала щиколоток.

Еще до того, как вскинула голову, Анья поняла, что картина изменилась: Анью окутал туман, который зарождался далеко впереди, но вот настиг и ее. Анья ощутила себя в парилке: мокрой, удушающей, горячей,… а затем ударила вода: справа, слева – отовсюду, словно по всем фронтам треснули трубы. И продолжали трескаться по коридору дальше.

Вода ударила в лицо, Анья едва удержалась на ногах. Но тут ее с силой схватили за плечо и, развернув, швырнули на пол. Анья лицом нырнула в воду…

Открыла глаза. В окно улыбалось солнце, заливая комнату утренним светом.

Анья села. Чувствовала себя хорошо: ничего не болело, самочувствие в норме. В клинике Анью обследовали: взяли необходимые анализы и нарушений не обнаружили. Сказали, здоровье у нее отменное. Скорее всего, причина недомогания: кровоизлияния из носа и потери сознания, кроется в переутомлении: новое, специфическое окружение, тяжелая атмосфера, дополнительный объем работы. Желая ее скорейшего восстановления, доктор Бергман освободил Анью от субботних трудов, воспринимавшихся персоналом повинностью, и велел на выходных хорошенько отдохнуть. А заодно подумать, готова ли продолжать стажировку в клинике. Возможно, дополнительные нагрузки ей пока ни к чему?

Оглядев махровые стены в обрамлении миниатюрных семейных фотографий, а также полок для всяких безделушек, Анья запустила ноги в тапочки, в любимые ею мохнатые, и хотела встать, когда взгляд остановился на Угольке: новом друге, сидевшем на полу и смотревшем на нее.

– Ну, чего ты так смотришь? – заговорила Анья. – Со мной уже все хорошо, – и тут замолчала. Поняла, что практически процитировала того, кого цитировать совсем не следовало.

О Рейнарде Либлике Анья думать не хотела. Да и в разговоре с доктором Бергманом о странном типе, который явился к ней в палату, решила промолчать. Она сама не знала, в действительности ли видела его, то ли он ей во сне привиделся. Потому Анья выкинула его из головы: вдвойне «страшно впечатлительной» выглядеть не хотелось.

Анья поднялась. Оглядела неприбранные уголки…

Комната была небольшой, но такой уютной. В параллель кровати расположился письменный гарнитур. На другом конце, у входа, разместился коренастый платяной шкаф. Вся мебель белая, потертая, в стиле английской классики. Ее дополняли ажурные занавески на открывающем город окне.

Комнату Анья обставляла с удовольствием.

Воскресное утро Анья решила посвятить студенческим делам: нужно было написать реферат на тему преодоления личностно-профессионального кризиса и проштудировать два методических пособия. На столе давно возвышались материалы, дожидавшиеся ее внимания.

Анья покормила голодных домочадцев, которые ей на радость между собой поладили. Коты сегодня крутились вокруг нее чаще. Может, действительно, чувствовали переутомление Аньи и желали ей помочь?

Уделила внимание и Хромоножке, которому стало намного лучше: дворняжка встретила Анью с радостной улыбкой. Потрепав собаку за загривок, Анья сделала себе молочный чай, поскольку к кофе относилась равнодушно, и принялась напрягать интеллект.

В поисках необходимой информации для реферата Анья потратила уйму времени. Анья искала сведения в интернете, пролистывала книги, поглядывала в справочники. В какой-то момент Анья не стерпела и все же ввела в поисковой графе браузера «Рейнард Либлик». Однако поисковик ничего не выдал. По отдельности и имя, и фамилия всплывали, вот только безотносительно к личности знакомого ей социопата.

Раздосадованная Анья вздохнула и продолжила заниматься дальше.

Анья провела за ноутом большую часть дня, перекусывая на ходу сухомяткой: бутербродами и печенюшками, а ближе к вечеру решила наведаться к бабушке с дедушкой: пускай хоть они ее нормально накормят. Предварительно позвонив и предупредив о своем визите, Анья переоделась из домашней одежды в парадную, накинула плащик и вышла из дома.

Встретили Анью радостно, впрочем, как всегда: по-другому бабуля не умела. И тут же завалили вопросами. Ожидаемыми вопросами о работе: как дела в клинике, не тяжело ли приходится, как справляешься. Не желаешь ли уйти?..

Об это спросила бабушка, разрезая второй кусок пирога с яблочным повидлом и подавая его Анье. Словно знала, что произошло. Сама она после обморока наверняка захотела бы уйти. Да она и не пошла бы на такую работу в силу непригодной для подобных дел утонченной натуры. Она от капли крови шарахалась. Видимо, поэтому всю свою жизнь госпожа Михельсон посвятила «общению» с цветами.

Ответ остался неизменным, Анья была непоколебима. Несмотря на то, что доктор Бергман также поднимал данный вопрос, советуя подумать о передышке, уходить из клиники Анья не собиралась. Это же такой бесценный опыт! Ей было интересно изучать людей, наблюдать за непохожими судьбами. Подумаешь, кровь из носа пошла, специалисты клиники ее осмотрели, просканировали от и до. И подытожили: Анья здорова. Тогда как на слова неадекватных социопатов Анья предпочла не обращать внимания.

На следующее утро Анья шла по мостовой. Мимо симпатичных сувенирных магазинчиков, ярких строений и старинных зданий. Намечалась одна единственная пара, после которой, забежав домой, Анья собиралась поехать в клинику.

Она не сразу заметила, как пожилые люди оборачиваются ей вслед. Такое же странное поведение она приметила вчера по дороге к родным, только не придала тому значение. Да и сегодня следовало ли? Может, им плащик Аньи понравился красивого цвета шампанского? Тем более оборачивались не все старички.

По окончанию пары Анья направилась к остановке. Вдыхая ароматы душистой выпечки, которые вырывались из уютных кофеен, запахи корицы, миндаля и какао, Анья пересекала оживленную улицу. И в этот момент увидела его, мужчину. Молодой брюнет шел ей навстречу и в упор, с надеждой в глазах смотрел на нее.

«Ооох, нет-нет-нет». Анья отвела глаза. «Только не к ней, не к ней, пожалуйста, она спешит».

Анья знала этот взгляд: на нее так смотрели часто. Очень часто. Непозволительно часто. На нее так смотрели тогда, когда желали о чем-то попросить: например, просили подсказать, как им добраться «туда-то», либо, где находится «то-то». Вокруг – десятки людей, однако останавливали именно ее, словно у нее на лбу, сверкая хрусталем, висела табличка «Справочное бюро». Другие же обращались с просьбами: например, одногруппники – помочь с курсовыми либо с иными личными пожеланиями. Тогда как бедняки, встречаемые на улицах, просили денег.

В помощи Анья не отказывала, разве что, когда совсем уже в невмоготу. В таком невыгодном положении, когда придется искать поддержки, мог оказаться каждый, в том числе и она. Но, когда останавливают и спрашивают так часто, что начинаешь от такого уставать, при этом жертвуя самой необходимым временем…. Это утомляло.

Почему она? У Анья что, на лице золотая пудра? Либо в глазах читался призыв?

Ожидания оправдались и теперь. Приблизившись, мужчина попросил подсказать, как добраться до ресторана «Ламбер». Анья подсказала: с чего бы ни подсказать, она как раз прошла мимо него. А затем побежала к остановке, больше не глядя ни на кого вокруг.

Стоя в ожидании автобуса, Анья приметила еще одну странность в лице бездомного кота, овивающегося вокруг ее ног,…затем в лице второго. Они ластились именно к ней, тогда как поблизости находились трое горожан. Как и от своих домашних питомцев нынче утром, Анья получала от этих котиков повышенное внимание…

Начиная задаваться вопросами, Анья добралась до клиники и, перед тем как пойти в архив, решила показаться доктору Бергману на глаза. Во-первых, следовало сказать, что «да», она остается. Пускай не считает ее пугливой. Во-вторых,…вдруг он вновь возьмет ее на интересное задание?

Так и вышло. Взял. Они направились по белоснежным коридорам к ожидающей в приемной женщине, которая страдала симулятивным расстройством или иначе синдромом Мюнхгаузена.

Проблема Кристел заключалась в том, что она, мать-одиночка, совершала много нелицеприятных поступков, чтобы привлечь внимание бывшего мужа. Например, травила себя и своего ребенка.

Поначалу Кристел, как могла, пыталась попасть в больницу сама: ломала пальцы, падала, обжигала руки. Однако этого ей оказалось мало: когда личностный ресурс себя исчерпал, Кристел переключилась на дитя… Такие пациенты составляли особую разновидность «симуляторов»: они вредили не только себе, но и окружающим, дабы получить необходимое внимание. Любовь, заботу, ласку. Мол, «посмотри, до чего ты довел, посмотри: наш ребенок в больнице». И бывший муж подключался, на чувствах вины оказывал помощь: подарки, деньги, поддержку…

Внимание. Оно ценилось превыше всего. Кристел жалели, ей сочувствовали, окружали заботой все: муж, родные, друзья.

Пришла Кристел вместе с сестрой. В светлом кабинете, на мягких диванчиках, сестры сидели напротив них, огороженные журнальным столиком.

Ребенка у нее отобрали: столь частые страдания девочки, после очередного «визита» в больницу, вызвали подозрения медиков. А саму отправили на лечение. Симпатичная брюнетка с вьющимися волосами. Как могла пойти на такое?

На протяжении всего сеанса Анья чувствовала утомляющую тяжесть. Словно горы усталости обрушились на плечи, и она не могла их с себя согнать. Силы ее покидали. Каждый раз, как тревожная пациентка заглядывала Анье в глаза, Анья глаза отводила. Взгляд глубоких синих глаз не был просящим, не был потерянным, он казался требовательным. Только что она могла от Аньи требовать?

Невзирая на разумные доводы, Анью не покидало стойкое ощущение, что Кристел сосредоточилась именно на ней и будто пыталась поймать глазами. Захватить сознанием, подавить посредством разума и, подчинив своим желаниям, замотать в толстенный кокон. Только Анья ей не давалась: отводя от нее глаза, Анья ускользала в решающий момент.

По окончанию сеанса Анья переговорила с доктором Бергманом и вышла из приемной. Она намеревалась отправиться в архив, теперь он превратился в ее личную каморку, но тут остановилась: слух зацепился за кое-что интересное. Необычное. Те же удивительные звуки Анья слышала на подходе сюда.

Анья посмотрела в конец прохода: в сторону обратную той, в которую предстояло идти. А затем и сама прошла вперед по тонущему в свете коридору в направлении сплошных вертикальных окон.

Анья вышла к балюстраде.

Красивое ограждение из белого камня огораживало площадку второго этажа. С этой точки открывался вид на первый. Анья посмотрела вниз и увидела то, о чем и подумала.

Небольшое зальное пространство, со всех сторон украшенное растительностью: большие и маленькие кадки с высокими и не очень растениями расположились по всему периметру. Интересные витражные стекла, добавляя ярких мерцающих красок, поднимались на два этажа. Зал походил на оранжерею: уютную, зеленую, остекленную, в которой по центру, добавляя комфорта, лежал внушительный прямоугольный ковер. И на нем играли дети.

Вот чьи голоса Анья слышала, вот откуда шум. Внизу организовали детский уголок.

Пятеро ребят четырех-шести лет рассыпались, словно бисерины по полу. Кто-то играл, кто-то рисовал, кто-то крутился у спортивных горок, объединенных с магнитно-маркерными досками – Анья приметила много игрушек. От развивающих головоломок до развлекающих конструкторов, от кубиков до игрушечных домиков.

Анья огляделась в поисках лестницы и отыскала целых две. Немного поодаль, справа и слева, вниз уходили дугообразные марши. Словно ручки кувшина из застывшей глины они огибали помещение с двух концов.

Сместившись влево, Анья стала спускаться.

Оказавшись на первом этаже, Анья по-новому увидела пространство: если по левую руку возвышались окна, то по правую, под балюстрадой, были припрятаны остекленные перегородки. Через них, с нижнего этажа, проглядывалась детская комната. Там же находились двери. Таким образом, попасть сюда можно было, как «сверху», так и «снизу».

На другом конце зала Анья приметила молодую шатенку-медсестру, по-видимому, дежурную. В клинике Анью визуально знали, если не все, то многие. Но она все равно кивнула девушке и показала именной бейдж, который с некоторых пор висел у нее на блузке. А затем, подумав, направилась к ней.

– Это дети с посттравматическим стрессом, – ответила медсестра на вопрос, что за ребята здесь собрались. – У каждого свои причины переживаний: у кого-то домашнее насилие, унижения, страхи, постоянное нервное перенапряжение. Травмы разные, и мы работаем с ними.

Внимательно слушая девушку, Анья не отрывала глаз от мальчика. Она приметила его еще наверху, почему-то за него зацепился взгляд. Сейчас Анья смогла рассмотреть ребенка лучше. Темненький, лет шести, он сидел за игрушечным столом и вырезал фигуры из бумаги.

Анья, не торопясь, пошла к нему, а, подойдя, присела рядом.

– Привет. Что ты делаешь? – спросила, улыбнувшись, у ребенка.

Мальчик поднял сосредоточенный взгляд, но не ответил: вернулся к своему занятию.

– Это Айво, – сказала дежурная, подоспевшая следом. – Продолжительное время он становился свидетелем драматичных семейных сцен. А недавно родители вовсе исчезли, он пробыл в одиночестве несколько дней. Семья неблагополучная, родителей ищут, а мальчика направили к нам.

Анья присмотрелась к тому, что он делал: из картона и цветной бумаги мальчик вырезал круги и овалы, а после складывал из них человечков.

– Тебя попросили их вырезать?

Мальчик кивнул.

– А знаешь, для чего?

Мальчик отрицательно качнул головой.

– Чтобы тебе стало лучше, – проинформировала ребенка Анья. – Чем больше ты будешь говорить о том, что с тобой случилось…или рисовать, или лепить,… тем скорее ты поправишься.

Айво молчал, однако в глазах зародился интерес. В больших, выразительных глазах, глубоких, словно синие воды. И будто нити закружились в зрачках…

И будто Анья полетела с горы.

Анья помнила эти ощущения: полнейшего погружения в чужую трагедию. Она уходила в глухую реальность, покидая мир цветных картин…

Анью охватила паника: она не желала испытывать этого снова, не желала познавать чужую боль. Принимать ее, пропускать через себя и не иметь возможности отпустить. Освободиться от нее, очиститься, поскольку боль оставалась с ней, срастаясь с клетками души и тела.

Она попыталась выпустить детскую руку, которую не понимала, когда схватила. Только собственная рука не слушалась: она сияла. Призрачным белым светом, согревая ею детскую ладонь: область слияния источала тепло и пульсировала в ритме сердца.

По телу прошлась удушающая волна, сковав канатами участки тела. И так тревожно стало, так страшно, боль и обида растравили душу – глаза моментально наполнились влагой. Невыносимо. Хотелось кричать. Хотелось плакать, смеяться, истерить, чтобы хоть как-то избавиться от муки, которая внезапно на нее накатила.

Казалось, эмоции разорвут изнутри. Они опустошали, лишали сил…

Лопнула лампочка: одна, вторая, третья. Сработала пожарная сигнализация: замигали датчики, заверещала сирена, из потолка полилась вода.

У нее внутри зарождался хаос, из недр души поднималось торнадо, сметая все на своем пути, и в первую очередь саму Анью.

Анья вырвала руку, отшатнулась, повалилась на пол…

…и, сотрясая клинику, раздался взрыв: взрыв выбитых разом стекол. Время на мгновение замерло, и Анья рассмотрела, как миллиарды осколков, словно стрелы целясь за километры – на далекие безопасные километры, – полетели в стороны.

Звон стекла мгновенно оглушил, ослепил, испугал, обездвижил. И запустил вторую волну: окна взрывались одно за другим. Снизу вверх и сверху вниз, витражи «стреляли», разбивались вдребезги в унисон противоположным им перегородкам.

Казалось, палили из тысяч ружей, рождая симфонию осколочного звона. Казалось, в клинике началась война.

Закричали дети.

Анья мигом повались на Айво, закрывая ребенка собой. И молилась, страстно желала, чтоб внезапно настигшая катастрофа сохранила детям жизнь…

Она пролежала, дожидаясь покоя, дожидаясь, когда же утихнет буря, длительное время. И буря прошла.

Анья с осторожностью подняла голову: с нее попадали обломки стекла.

Действительно: тишина, покой, вперемешку с последствиями осколочного танца. А еще… призрачный шлейф, который тянулся волной от Аньи: белесый, совсем эфемерный, он овивал собой детей. Детей, свернувшихся калачиками.

Анья моргнуть не успела, как шлейф растворился в воздухе. Будто дым, которого не было.

Анья закрыла рот. Ей нужны были ответы. Ей нужен был Рейнард Либлик.