Энеолит СССР

Введение Постановка вопроса Понятие «энеолит»

Определение характера эпохи, которой посвящен данный том, представляет собой важную и сложную проблему. В энциклопедических справочниках энеолит обычно определяется как переходный период от эпохи неолита к бронзовому веку либо как историко-археологический период, характеризующий конец эпохи неолита. В полном соответствии с семантикой слова этот период характеризуется как «медно-каменный век», время, когда медные орудия употреблялись наряду с каменными, причем каменные преобладали (Энеолит, БСЭ, 1957, т. 49, с. 67; Энеолит, ИЭ, 1976, т. 16, с. 132–133; Archaeology, 1960, р. 128–129). В качестве синонимов используются также термины «халколит» и «медный век», но понятие «энеолит» распространено в советской литературе наиболее широко.

Отношение исследователей к самому понятию различно. Так, Дж. Мелларт в одной из ранних работ, вышедших в свет до открытия Чатал-Гуюка, по материалам древнеземледельческих культур Малой Азии относил к раннему халколиту комплексы с расписной керамикой и редким металлом (Mellaart J., 1964, р. 5). Позднее в сводной работе, посвященной неолиту Ближнего Востока, тот же исследователь характеризует неолит как время ранних земледельцев и отмечает, что его зрелая фаза, или энеолит, в Малой Азии часто именуется ранним халколитом, но добавляет, что этот термин потерял свое значение (Mellaart J., 1975, р. 9). В целом такая формулировка отражает отношение многих ученых Англии к термину, которого они стараются избегать, ограничиваясь понятиями «неолит» и «бронзовый век» (Монгайт А.Л., 1973, с. 200). Аналогичным образом польские археологи не выделяют в своих классификационных схемах и в археологической периодизации энеолит как особое явление: за поздним неолитом сразу следуют культуры ранней бронзы (Кухаренко Ю.В., 1969). В Северной Европе под энеолитом понимается переходный период от неолита к бронзовому веку, когда в археологических комплексах появляются первые металлические изделия, местные или привозные. А.Л. Монгайт, давая обзор западноевропейской археологии, писал: «Учитывая эту разнополосицу, а также то, что для исторической периодизации выделение эпохи энеолита не имеет принципиального значения, я рассматриваю в этой главе культуры неолитические и энеолитические совместно» (Монгайт А.Л., 1973, с. 200), что также не решает существа вопроса.

Можно выделить два основных подхода к определению понятия «энеолит»; с ними, собственно, и связаны возникающие противоречия и неувязки. Первый подход можно определить, как формально-семантический, когда во главу угла ставятся медные и каменные изделия и этим дело по существу ограничивается. Однако следует иметь в виду, что археологическая периодизация — это не периодизация одних только орудий труда, хотя они и играют в ней важную роль как один из существенных признаков. Археологическая периодизация основана на учете изменений всего комплекса культурных явлений, находящих соответствующее отражение в археологических материалах и в типах вещей в первую очередь. Более перспективным является подход к понятию «энеолит», который может быть назван содержательным и в разработке которого большая роль принадлежит советской исторической науке. Приведем несколько примеров. Так, Б.Б. Пиотровский в университетском курсе по археологии Закавказья рассматривает энеолит как определенный и весьма важный этап развития человеческого общества. «Энеолит, — пишет Б.Б. Пиотровский, — относится к тем стадиям первобытной культуры, когда общность хозяйственных форм создает поразительное сходство, материальной культуры вплоть до мелких деталей» (Пиотровский Б.Б., 1949, с. 41). В этой формулировке звучит некоторая увлеченность теорией стадиальности, но общая установка на рассмотрение энеолита как периода, отражающего определенные эпохальные закономерности, достаточно показательна. В учебнике А.В. Арциховского общее определение энеолита отражает в первую очередь семантический подход, поскольку автор говорит, что в это время «появилась уже медь, но подавляющее преобладание в индустрии принадлежало еще камню», хотя далее отмечает, что знакомство с металлом, как правило, соответствует широкому распространению земледелия и скотоводства и что из энеолитических поселений наиболее типичны так называемые поселения с расписной керамикой, которые располагаются на территории от Киева до Дуная и «всюду отмечают одну и ту же ступень общественного развития» (Арциховский А.В., 1954, с. 60, 61). А.В. Арциховский перечисляет пять наиболее характерных для памятников этого типа признаков: господство мотыжного земледелия; появление медных орудий при преобладании каменных и кремневых; большие обычно глинобитные дома первобытно-общинных коллективов; статуэтки родоначальниц, характерные для материнского рода; расписная керамика. В заключение А.В. Арциховский подчеркивает ту же мысль, что и Б.Б. Пиотровский: «Редкое сходство социально-экономической обстановки всюду вызывало сходные формы прикладного искусства. Впрочем, керамика сходна, но не тождественна» (Арциховский А.В., 1954, с. 61). Таким образом, в перечислении признаков энеолита у А.В. Арциховского соединены признаки материальной культуры, т. е. чисто археологические, и признаки исторического порядка, связанные с формами семейно-брачных отношений. В принципе подобный подход, направленный на раскрытие содержания периода, выделяемого археологической периодизацией, наиболее перспективен.

Как особый, самостоятельный период рассматривает энеолит на сибирских материалах и М.П. Грязнов, отмечая, что в Южной Сибири он совпадает с другим важным нововведением — земледелием и скотоводством (Gryaznov M.P., 1969, р. 45–46). В развитие подобного подхода в литературе было предложено стадию архаической производящей экономики на материалах Ближнего Востока и Средней Азии именовать неолитической, а время сложившихся земледельческо-скотоводческих культур, когда широко входит в употребление медь, существенно потеснившая кремень, — энеолитическим (Массон В.М., 1964, с. 84; Средняя Азия…, 1956, с. 8–9).

Новые археологические материалы ясно показывают, насколько устарело формально-семантическое понимание энеолита, особенно после открытия медных изделий в малоазийских памятниках VIII–VII тысячелетий до н. э. — Чатал-Гуюке и Чейюнютепеси. Однако первое применение меди или даже открытие ее плавки, стимулированные успехами раннеземледельческих племен в сфере теплотехники, не привело на начальных этапах к изменениям в составе орудий труда, определяющих основные отрасли хозяйства южных племен — земледелие и скотоводство. Производительность использовавшихся в этих сферах кремневых, костяных и роговых орудий труда, как показывают экспериментальные исследования, была весьма высока и, надо полагать, определенное время удовлетворяла потребности ранних земледельческо-скотоводческих обществ (Коробкова Г.Ф., Массон В.М., 1978, с. 105).

Вместе с тем не приходится умалять значительную роль металла в развитии технологии и хозяйства древних обществ в целом. В этом отношении показательно выступление С.С. Березанской, направленное на отрицание роли металла в общественном прогрессе вообще. Справедливо указывая на то, что металл по техническим качествам не мог заменить камень, автор поспешно заключает, что он «практически ничего не давал для развития экономики» (Березаньска С.С., 1971, с. 9). Если исходить из формально-семантического понимания терминов «энеолит» и «бронзовый век», то позицию С.С. Березанской в известной мере можно понять, но и в таком случае сами по себе хозяйственная роль и значение металлургии оказываются неоправданно приниженными. Экономический эффект новых металлических изделий в такой решающей сфере, как производительность труда, определяется четырьмя обстоятельствами. Во-первых, воспроизводство в металле традиционных типов орудий повышало их рабочую эффективность (Семенов С.А., 1963; Рындина Н.В., 1971, с. 7). Эксперименты с каменными и медными теслами показали, что вторые по количеству времени, затраченного на изготовление из дерева лодки-долбленки, на 25 % эффективнее, не говоря уже о качестве работы. Во-вторых, пластичность меди, применение разных способов отковки и отжига рабочего лезвия позволяли получать орудия неизвестной ранее высокой эффективности, особенно при обработке дерева и кости, при доведении до конца разного рода тонких работ по этим материалам (Gryaznov M.P., 1969, р. 46). Выдающимся нововведением энеолита назвал М.П. Грязнов и рыболовный крючок (Gryaznov M.P., 1969, р. 46). В-третьих, на первых порах металлические инструменты положили конец чрезмерной дифференциации форм кремневых орудий. Медный нож одной и той же формы, а иногда просто один и тот же с успехом мог использоваться при целом ряде операций, выполнявшихся различными вкладышевыми орудиями (Семенов С.А., 1969, с. 14). В-четвертых, и это обстоятельство часто упускается из виду, большую роль сыграла высокая эффективность самого процесса изготовления медных изделий, особенно с внедрением литья, позволившего массовое тиражирование объектов. Повышение производительности труда в этой сфере в немалой степени должно было способствовать общему экономическому прогрессу.

Неоднократно указывалось на то обстоятельство, что ассортимент и количество медных изделий в ранних комплексах весьма невелики. Показательно, что на таких раннеземледельческих поселениях Северной Месопотамии, как Телль Сотто и Ярымтепе I, тщательно изученных советскими археологами, медные изделия представлены главным образом украшениями — бусами, колечками, пронизками (Мерперт Н.Я., Мунчаев Р.М., 1977, с. 156–158). В Средней Азии наряду с украшениями первые медные изделия включают иглы, так называемые пробойники, бывшие скорее всего долотами, и небольшие ножи. На раннем этапе Триполья также известны в основном украшения — бусы, пронизки, подвески, амулеты, нашивные бляшки, реже — шилья, рыболовные крючки, еще реже — крупные долота и топоры (Рындина Н.В., 1971, с. 136). О сходном составе первых медных изделий говорит и М.П. Грязнов, называя в их числе иглы, булавки, сверла, небольшие ножи, миниатюрные долота (Gryaznov M.P., 1969, р. 46). Однако следует иметь в виду, что в руки исследователей попадает лишь определенная выборка древних изделий, состав которой во многом обусловлен источником информации. Так, при раскопках могил это будут в первую очередь украшения; крупные металлические изделия неизменно шли в переплавку и лишь в редких случаях попадали в состав культурного слоя, обычно представляющего собой по существу бытовой мусор.

В этом отношении весьма показательно, что в том же северомесопотамском Ярымтепе I сами медные изделия единичны, тогда как кусков медной руды довольно много. Совершенно ясно, что в распоряжение археологов попадает лишь ограниченный и поэтому весьма специфичный набор медных изделий. Вместе с тем одним из косвенных показателей их широкого внедрения в хозяйство является определенная деградация кремневого инвентаря, проявляющаяся в небрежности техники расщепления, резком сокращении тщательно оформляемых ретушью изделий, в сокращении или исчезновении ряда категорий, в частности геометрических микролитов. В этом отношении показательно, что по данному признаку было высказано предположение о наличии медных изделий в хассунской культуре Месопотамии, затем получившее подтверждение в находках на Ярымтепе I и в Телль эс-Саване.

С другой стороны, вопрос о соотношении и взаимозамене каменных и медных изделий требует конкретного подхода и истолкования с учетом специфики местных условий. Так, на юге Средней Азии внедрение металлургии привело к довольно быстрому исчезновению кремневых изделий, за исключением наконечников стрел и редких вкладышей серпов. Напротив, в трипольских комплексах Северного Причерноморья кремневые и костяные орудия обильны и широко использовались на всех этапах для земляных работ, обработки дерева и шкур. Это скорее всего объясняется сложностью получения в больших количествах медной руды, поступавшей, как установили специальные исследования, из месторождения Баната на территории культуры Винча (Рындина Н.В., 1971, с. 137), и богатством сырья для изготовления вкладышевых орудий — кремня, дерева, кости и рога. Показательно, что на протяжении почти всего времени существования трипольских комплексов охота в целом сохраняет большое значение, причем добывались преимущественно благородные олени (Цалкин В.И., 1970, с. 211–216), из рогов которых изготовлялись в первую очередь мотыги самых разных форм.

Учитывая, что энеолит выделяется, как правило, на основании археологических материалов, его следует рассматривать как понятие археологической науки, как археологический комплекс, в котором набор типов объектов отражает культурные стереотипы и инновации, соответствующие образу жизни оставивших этот комплекс древних племен. Таким образом, можно заключить, что энеолит — не плод отвлеченных кабинетных комбинаций, не какой-то случайный переходный период, а проявление в конкретном археологическом материале реальной исторической эпохи. Вместе с тем мы имеем не абстрактный энеолит, а многочисленные археологические комплексы энеолитического типа, отражающие все богатство и многообразие реального исторического процесса, диалектическое сочетание общего и особенного. По критериям археологической периодизации под энеолитом следует понимать эпоху внедрения и широкого использования медных изделий, приводящих, как правило, к деградации кремневой индустрии, обеднению наборов каменных орудий. Энеолитические археологические комплексы, выделяемые на основании археологических критериев, соответствуют определенной эпохе в развитии древних культур, характеризуемой в первую очередь интенсивным развитием производящей экономики — земледелия и скотоводства в различных их сочетаниях — и сопутствующими новому образу жизни культурными инновациями, ярко проявившимися в новых устойчивых наборах археологических типов (плоскодонная, как правило, богато орнаментированная керамика, мелкая пластика, прочные жилища с ровным полом). Этот набор типов в сочетании с медными и деградирующими кремневыми изделиями (отсутствие геометрических микролитов как массовых серий и ряд других признаков) и характеризует, археологические комплексы энеолитического типа.

Наиболее отчетливо энеолитические комплексы представлены в южной зоне, где внедрение медных орудий позволило земледельцам и скотоводам достигнуть значительных успехов в развитии производства (Массон В.М., Мунчаев Р.М., 1977). Здесь особенно ярко видно, что энеолит — это не какой-то переходный этап, а самостоятельная и важная историческая эпоха. На территории СССР могут быть отмечены три основных центра развития земледельческо-скотоводческих культур энеолитического облика: среднеазиатский, кавказский и северопричерноморский. Определенную роль сыграл энеолитический период и в зоне преимущественно скотоводческого развития производящей экономики, охватывающей примыкающие к этим центрам евразийские степи. Однако там в полной мере стремительный расцвет, нашедший отражение в определенном наборе археологических типов, приходится уже на эпоху бронзы. Поэтому рассмотрение этих энеолитических комплексов в общей системе «Археологии СССР» отнесено в том, специально посвященный палеометаллическим культурам степной зоны.

Далее на север роль энеолитического периода убывает. Внедрение медных орудий в хозяйственные системы охотников и рыболовов имело меньшее значение, чем в зоне оседло-земледельческих культур. Аналогичный сдвиг на севере происходит, но не всегда с внедрением металлургии бронзы, а то и железа. Поэтому в этой зоне комплексы, выделяемые как энеолитические, скорее являются звеном археологической систематики, чем отражением исторической эпохи. В данном отношении показателен вопрос об энеолитических памятниках Карелии. Ряд исследователей предлагал при их выделении исходить из установки Монтелиуса о том, что к эпохе металла следует относить памятники, в которых не только отмечено знакомство с металлом, но и сами металлические орудия образуют типологические ряды (Брюсов В.Я., 1952). Н.Н. Гурина писала, что, несмотря на отсутствие таких типологических рядов в Карелии, следы местной плавки меди налицо, однако предлагала ограничиться термином «эпоха раннего металла», включая сюда и пору раннего железа (Гурина Н.Н., 1961, с. 82). Вместе с тем, характеризуя карельские материалы, Н.Н. Гурина уже тогда выделяла группу памятников поры энеолита, на которых встречались кусочки металла, шлаки, тигли, льячки. Отличались они и типами керамики, и кремневым инвентарем. Дальнейшие исследования увеличили число таких памятников, причем медеплавильня была зафиксирована и в комплексе с типичной ямочно-гребенчатой керамикой (Журавлев А.П., 1975). А.П. Журавлев, посвятивший этим памятникам специальное исследование, говорит об энеолите Карелии как об особой эпохе, охватывающей в основном III тысячелетие до н. э. вплоть до поры раннего железа. Помимо следов металлургического производства, здесь известны и сами медные изделия: пластинки, кольца, проколки, рыболовные крючки (Журавлев А.П., 1977). Однако, как отмечает сам автор, внедрение меди не повлекло радикальных изменений в хозяйстве и орудиях труда — каменная индустрия сохранилась на достаточно высоком уровне (Журавлев А.П., 1977, с. 13). В результате памятники Карелии, определяемые как энеолитические, не обнаруживают резких изменений в общем наборе археологических типов по сравнению с эпохой неолита. Благоприятная природная ситуация (самородная медь Заонежья) в данном случае способствовала относительно раннему развитию металлургии, но в условиях традиционной охотничье-рыболовческой системы хозяйства не вела к существенным изменениям в образе жизни и соответственно в наборе орудий. Поэтому комплексы лесной зоны, как и зоны степных скотоводов, характеризуются в томе, посвященном бронзовому веку лесной полосы.

В настоящем томе рассматриваются энеолитические комплексы, сложившиеся в зоне южных земледельческо-скотоводческих культур, где они выделяются особенно четко. Отдельная глава посвящена общей характеристике энеолита степной зоны, тогда как детальное рассмотрение конкретных археологических комплексов (древнеямных, кемиобинских, афанасьевских и др.) будет предпринято в другом выпуске «Археологии СССР». Такое выделение энеолита ярко выражено в самих комплексах как устойчивых сочетаниях типов археологических объектов, изучаемых археологией как особой наукой, что соответствует реальному развитию древних племен и народов, материальным воплощением культуры которых они являются. Сами по себе медные изделия еще мало о чем говорят, как и специфический набор типов иных категорий, но именно их сочетание и характеризует энеолитические комплексы. При этом могут быть отмечены два основных их вида. В одном случае энеолитический период, выделяемый средствами археологии и являющийся археологическим понятием, соответствует большой исторической эпохе, в другом — энеолит — понятие, почти исключительно относящееся к сфере археологической систематики. В настоящем томе рассматриваются энеолитические комплексы первого вида, распространенные на юге СССР и отразившие важнейшую эпоху в истории племен и народов нашей страны — пору расцвета земледельческо-скотоводческих культур. Эти южные энеолитические культуры тесно связаны с древнейшими очагами земледелия и скотоводства, сформировавшимися на Ближнем Востоке. Именно эти ближневосточные связи наряду с местными предпосылками к переходу к производящим формам экономики определили качественный скачок в развитии племен юга СССР. Одновременно наблюдается и значительная зависимость от ближневосточных культурных эталонов некоторых объектов материальной культуры. В соответствии с конкретными направлениями линий взаимодействий это влияние ближневосточных эталонов в каждом из центров различно. Например, в Северном Причерноморье оно вообще проявляется лишь через посредство балканских комплексов и культур, но именно оно составляет одну из общих черт в развитии трех энеолитических центров юга СССР.

Следует иметь в виду то немаловажное обстоятельство, что изученность энеолитических комплексов юга СССР далеко не одинакова. Раньше всех, еще в конце XIX в., начато исследование памятников трипольского типа в Северном Причерноморье. Сейчас здесь выявлены сотни поселений, раскопаны десятки объектов, накоплены громадные коллекции и имеется обширная литература. Близкие по культуре, а иногда и просто идентичные им памятники распространены в Болгарии и Румынии и привлекаются для дополнительных характеристик. Поэтому энеолитическим памятникам Северного Причерноморья посвящен в данном томе наиболее значительный раздел. Хотя первые раскопки энеолитических памятников Средней Азии были произведены едва ли не одновременно с трипольскими, их систематическое и планомерное исследование развернулось лишь в 50-х годах. Занимаемая ими территория несоизмеримо мала по сравнению с Северным Причерноморьем, да и число их более ограниченно. Еще более коротка история исследования энеолитических памятников Кавказа. Относимые к их числу комплексы выявлены в ходе полевых работ 60-70-х годов. Все это, естественно, сказывается и на вопросах археологической систематики. Так, если в Средней Азии четко выделяется оседло-земледельческий неолит — джейтунская культура, то в Закавказье такое членение менее ясно и по существу неолитические и энеолитические раннеземледельческие комплексы рассматриваются нерасчлененно. Менее ясна здесь и культурная группировка памятников. Степень изученности определила и подход авторов к организации предлагаемого материала. В тех случаях, когда типологические связи, позволяющие говорить о надежном выделении культур и локальных вариантов, слабо разработаны, памятники рассматриваются по территориальным группам. В других случаях использована группировка по типологическим признакам с использованием традиционной триады понятий: культурная общность, культура, локальный вариант. В ряде случаев обширность материалов как будто позволяет использовать более гибкую понятийную сетку, в большей мере учитывающую конкретно-историческую ситуацию (см., например, Дергачев В.А., 1978), но в целом традиционная триада остается вполне надежным исследовательским инструментом.

Том подготовлен авторским коллективом в составе В.М. Массона (введение, часть I, гл. 6 части III с использованием материалов Е.К. Черныш, заключение), Р.М. Мунчаева (часть II), Е.К. Черныш (главы 1–7 части III, гл. 1 и 6 в соавторстве с В.М. Массоном) и Н.Я. Мерперта (часть IV).


Загрузка...