Энеолит СССР

Древнейшие раннеземледельческие памятники Закавказья и вопросы хронологии и периодизации

В настоящее время на территории Закавказья известно свыше 70 раннеземледельческих памятников. Наиболее широко они выявлены и изучены на территории Азербайджана и Грузии (карта 2). Так, в пределах Азербайджанской ССР открыто не менее 50 ранних оседло-земледельческих поселений. Ряд памятников выявлен в Армении, а также по другую сторону Кавказского хребта — в Дагестане. Хотя материалы большинства памятников опубликованы еще недостаточно полно, мы располагаем уже определенными данными, позволяющими осветить вопросы развития древнейшей раннеземледельческой культуры Закавказья.

Самым известным энеолитическим памятником Азербайджана и всего Кавказа является, несомненно, Кюльтепе I близ г. Нахичевани, точнее, нижний (или первый) слой этого многослойного поселения. Более 15 раннеземледельческих поселений зафиксировано в Мильско-Карабахской степи, причем из них раскапывалось лишь поселение Иланлытепе, а на Камильтепе был заложен разведочный шурф. В этой части Азербайджана, на юго-восточных склонах Малого Кавказа, в междуречье Гуручая и Кенделенчая, также открыто несколько поселений со слоями энеолитической эпохи (Каракепяктепе, Гюнештепе, Зергертепе, Маинатепе, Кюльтепе, Чадыртепе, Шерекялы и др.). Группа энеолитических поселений имеется и в Муганской степи (Аликемектепеси, Сулутепе, Учтепе, Мишарчай I–IV, Гурудере I–VI и др.), но широко исследовалось лишь поселение Аликемектепеси. Отмеченные памятники, таким образом, расположены в южной части Азербайджана — от Нахичевани на юго-западе до Мугани на юго-востоке.

Другая группа раннеземледельческих поселений сконцентрирована в западной части Азербайджана на правом берегу р. Куры. Здесь, главным образом в пределах Казахского района республики, раскопаны такие поселения, как Тойретепе, Шомутепе, Бабадервиш и Гаргалартепеси, и рекогносцировочно обследован ряд аналогичных памятников (Тойретепе II, Ментеж, Рустепеси и др.). Энеолитические памятники открыты также и в бассейне Таузчая и Шамхорчая.

С этой группой смыкаются раннеземледельческие памятники, расположенные в Марнеульском и Болнисском районах Грузии, соседних с Западным Азербайджаном. Здесь концентрируется значительная группа энеолитических поселений. Это, прежде всего, поселения у станции Шулавери и селения Имири (Шулаверисгора, Дангреулигора, Храмис Дидигора и Имирисгора), у селений Арухло (поселения Арухло I–III при слиянии рек Храми и Машавера) и Цопи (бассейны Банушчая и Дебедчая). Все эти памятники обследованы в разной степени. Наиболее изучены среди них Шулаверисгора, Имирисгора и Арухло I (грузинское «гора» соответствует тюркскому «тепе-тапа-депе», армянскому «блур» и арабскому «телль»).

Отдельные энеолитические памятники выявлены и в других районах Грузии, в частности в Ахалцихском и Тетрицкаройском районах, на территории г. Тбилиси и бассейне р. Арагви, в Восточной (Кахетия) и ряде пунктов Западной Грузии. Названные памятники пока слабо изучены, и их связь в культурно-хронологическом отношении с группой раннеземледельческих поселений, расположенных в западной части Азербайджана и соседних с ней районах Грузии, не совсем ясна.

Раннеземледельческие памятники на территории Армении представляют поселения Техут и Кюльтапа в окрестностях Эчмиадзина, Мхлутапа у сел. Цахкунк, Адаблур (Кзяхблур). Видимо, к эпохе энеолита относятся и такие поселения Араратской равнины, как Маштоцблур и Шенгавит I. Все эти памятники мало исследованы и почти не опубликованы (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 151). Исключение составляет лишь Техутское поселение (Торосян Р.М., 1976).

С отмеченными памятниками Закавказья в культурно-хронологическом отношении до некоторой степени, возможно, связаны несколько энеолитических поселений в Горном Дагестане (Северо-Восточный Кавказ). Единственным исследованным памятником среди них является поселение в урочище Гинчи (Советский р-н Дагестанской АССР). Аналогичные указанным памятники в других регионах Кавказа пока не открыты. Правда, там известен ряд комплексов, принадлежность которых к энеолиту очевидна. Это древнейшие погребения Нальчикского могильника на Северном Кавказе и группа памятников на Черноморском побережье Кавказа.

Энеолитическая культура Закавказья представлена исключительно бытовыми памятниками — поселениями. Большинство их представляет собой, подобно переднеазиатским теллям, небольшие искусственные холмы — тепе; другие расположены на невысоких естественных холмах. Поселения находятся в основном на речных аллювиальных равнинах и сконцентрированы в Мильско-Карабахской степи и на Мугани, в Араратской равнине (на берегах древних притоков р. Араке) и в долинах древнего течения р. Куры и ее правых притоков — Храми, Дебеды и Акстафачая (карта 2; табл. XXVI, 1). Помимо поселений в виде жилых искусственных холмов, расположенных в предгорных и низких межгорных долинах, ряд раннеземледельческих поселений зафиксирован в более высокой зоне — на естественных речных террасах, на мысах у слияния рек или на склонах (Чубинишвили Т.Н., Челидзе Л.М., 1978, с. 61). Эти поселения часто располагаются компактными группами из нескольких (три-пять) холмов близ берегов рек и русел древних протоков. Все они естественно «укреплены». В настоящее время большинство исследователей рассматривают закавказские раннеземледельческие памятники, предшествующие куро-аракской культуре раннебронзового века, как единую культуру — древнейшую раннеземледельческую культуру Закавказья — на разных этапах ее развития, а наблюдающиеся отличия в комплексах тех или иных поселений объясняют локально-хронологическим положением их в общем ряду энеолитических памятников Южного Кавказа (Джавахишвили А.И., 1973, с. 255; Мунчаев Р.М., 1975, с. 85; Кигурадзе Т.В., 1976, с. 150).

Как же в настоящее время решаются вопросы, связанные с установлением хронологии древнейшей раннеземледельческой культуры Закавказья вообще и периодизации отдельных ее групп в частности? Относительное хронологическое положение данной культуры ясно: стратиграфия ряда памятников, как и другие важные данные, убедительно свидетельствуют о том, что она предшествует по времени куро-аракской культуре, датируемой концом IV–III тысячелетием до н. э. Небольшая серия радиокарбонных дат, полученных для нескольких раннеземледельческих поселений Закавказья, а также некоторые сравнительные данные позволяют уже сейчас определить общую хронологию рассматриваемой культуры. Укажем памятники, датированные по С-14:

1. Шомутепе — 5560±70 лет до н. э. (ЛЕ-631). Образец угля взят из слоя поселения на глубине 1 м (Семенцев А.А., Романова Е.Н., 1969, с. 56).

2. Тойретепе — 4295±125 лет до н. э. (определение Бомбейской лаборатории). Образец взят из средней части четырехметрового слоя поселения (Нариманов И.Г., 1966, с. 123).

3. Кюльтепе I близ г. Нахичевани — 3807±90 лет до н. э. (ЛЕ-477). Образец взят на глубине 18,2 м, т. е. в нижней половине энеолитического слоя памятника (Артемьев А.В., Бутомо С.В., Дрожжин В.М. и др., 1961, с. 11).

4. С Гаргалартепеси изучены два образца угля: из очага, открытого в материковом слое, — 4800±60 лет до н. э. (ЛЕ-1083) и из очага, раскопанного на уровне 2 м выше материкового слоя, — 4175±60 лет до н. э. (ЛЕ-1084) (Нариманов И.Г., 1977, с. 57).

5. С поселения Шулаверисгора анализу подвергнуты четыре образца, взятые с разных уровней культурного слоя и исследованы в разных лабораториях. Получены даты: а) 3995±300 лет до н. э. (ТБ-15). Образец взят на уровне строительного горизонта II поселения, на глубине 0,2 м; б) 4660+210 лет до н. э. (ТБ-16). Образец, взятый на уровне того же строительного горизонта, был разделен на части и еще дважды подвергнут определению, в том числе в той же лаборатории Тбилисского университета, а также в Институте геологии и геофизики Сибирского отделения АН СССР. Получены даты: 4900±55 лет до н. э. (ТБ-72) и 4260±100 лет до н. э. (СОАН-1292). (Чубинишвили Т.Н., Челидзе Л.М., 1978, с. 66); в) 4750±80 лет до н. э. (ЛЕ-1099). Образец взят на уровне строительных горизонтов VI–VII; г) 4360+130 лет до н. э. (ЛЕ-1100). Образец взят на глубине 4,4 м на уровне строительного горизонта IX. (Бурчуладзе А.А. и др., 1975, с. 90; Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, с. 127).

6. Для Имирисгора получены две даты: 4350±120 лет до н. э. (ТБ-19) и 4540±120 лет до н. э. (ТБ-27). Образцы взяты на уровне строительных горизонтов IV–I (Бурчуладзе А.А. и др., 1975 с. 90).

7. Храмис Дидигора — 4570±70 лет до н. э. (LJ-3270). Определение сделано в лаборатории С-14 Калифорнийского университета по образцу, взятому на уровне позднейшего строительного горизонта V (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 168; Linick T.W., 1977, р. 30). Укажем, что для этого памятника получена еще одна радиокарбонная дата, близкая к вышеприведенной: 4680±50 лет до н. э. (ТБ-301). Образец взят с глубины 4,2 м (Менабде М.В., Кигурадзе Т.В., Гогадзе К.М., 1980, с. 34).

8. Для Арухло I получены три даты, две из которых опубликованы: 4770+60 лет до н. э. (ТБ-92) и 4817±60 лет до н. э. (ТБ-277). Образцы взяты в верхних строительных горизонтах (Чубинишвили Т.Н., Челидзе Л.М., 1978, с. 64; Горидзе А.Д., 1979, с. 425).

Количество радиокарбонных дат, как видим, довольно ограниченно. Необходимо отметить, что сотрудником Института истории, археологии и этнографии АН Грузинской ССР Г.Л. Кавтарадзе, исходя из «калибрационной кривой» Р.М. Кларка, а в тех случаях, когда дата старше 4500 лет до н. э., путем экстраполяции этой кривой, получены калиброванные даты многих названных памятников Закавказья. Все они старше приведенных выше дат на 600 лет и более (Кавтарадзе Г.Л., 1981, с. 136–138). При определении хронологии мы исходим из отмеченных выше радиокарбонных дат. Таким образом, мы имеем в общей сложности около 15 таких дат (включая две дополнительные даты для одного образца из Шулаверисгора) для восьми раннеземледельческих памятников Южного Кавказа, в том числе для семи поселений, расположенных в Центральном Закавказье, и для одного памятника (Нахичеванский Кюльтепе I) в Южном Закавказье. Для поселений Шомутепе, Тойретепе и Нахичеванский Кюльтепе I получено по одной дате, для Гаргалартепеси, Имирисгора и Храмис Дидигора — по две, для Арухло I — три и для Шулаверского поселения-шесть. До сих пор, к сожалению, нет ни одной радиокарбонной даты для памятников Мильско-Карабахской и Муганской степей и Араратской долины. Для памятников других областей Кавказа, в частности Кавказского Причерноморья, мы имеем единственную пока радиокарбонную дату — 3810+90 лет до н. э. (ЛЕ-1347), полученную для энеолитического слоя Мачарского поселения в Абхазии (Бжания В.В., Папаскири Л.А., Габелия О.Н., 1979, с. 497).

Учитывая ограниченное число радиокарбонных дат, отсутствие значительной их серии хотя бы для нескольких памятников, а также несоответствие отдельных дат сравнительной стратиграфии поселений, мы не будем рассматривать каждую из этих дат и таким образом определять хронологическую последовательность изучаемых памятников. На основании этих дат представляется возможным говорить с уверенностью лишь об абсолютной хронологии рассматриваемой культуры в целом. Большинство приведенных дат приходится на V тысячелетие до н. э., одна — на середину VI тысячелетия до н. э. и две — на начало IV тысячелетия до н. э. Видимо, развитие культуры энеолита Южного Кавказа относится в основном к V тысячелетию до н. э., ее формирование и начальные этапы генезиса — к VI тысячелетию до н. э., а позднейшие стадии — к началу IV тысячелетия до н. э. Как будет показано ниже, в пользу такого общего заключения свидетельствуют и некоторые археологические данные.

Центральнозакавказская, или шулавери-шомутепинская, группа памятников, судя по радиокарбонным датам, старше Нахичеванского Кюльтепе I, на что указывает и сравнительный анализ материалов данных комплексов. А поскольку почти все памятники, известные в Мильско-Карабахской и Муганской степях, по материалу ближе Нахичеванскому Кюльтепе I и Аликемектепеси, чем памятникам среднего течения р. Куры, они, следовательно, могут быть объединены с Кюльтепе I условно в одну хронологическую группу — нахичеванско-мильско-муганскую или южнозакавказскую. Причем в этой условно выделяемой группе относительно ранним является, вероятно, само Кюльтепе I близ Нахичевани, а поселение Аликемектепеси на Мугани — сравнительно поздним комплексом, представляющим, видимо, завершающий этап рассматриваемой культуры.

Таким же поздним памятником, относящимся к IV тысячелетию до н. э., является Техут — наиболее исследованное раннеземледельческое поселение на территории Армении. Следует отметить, что своеобразие Техутского комплекса, в том числе его керамики, заметно выделяет этот памятник среди остальных раннеземледельческих поселений Араратской равнины и Южного Кавказа в целом. А это в свою очередь затрудняет определение места Техута в культуре энеолита Закавказья. Хронологическое положение других энеолитических памятников Армении в настоящее время определить трудно, так как они слабо обследованы и материалы их почти не изданы. Судя по той небольшой коллекции керамики, которая известна по публикациям, ряд этих памятников в культурном и хронологическом отношениях ближе памятникам Центрального Закавказья, чем, например, Техуту.

В значительной степени аналогично им и Гинчинское поселение в Дагестане. Этот памятник, судя по инвентарю, несомненно, моложе раннеземледельческих поселений Центрального Закавказья и относится, вероятно, также к IV тысячелетию до н. э. Его керамический комплекс, включающий небольшое число образцов расписной посуды, также весьма специфичен. Хотя в Горном Дагестане известны уже и другие аналогичные ему поселения, Гинчи — пока единственный раскопанный памятник. До сих пор неясно, характеризует ли этот памятник самостоятельную культуру энеолита Северо-Восточного Кавказа вообще либо Горного Дагестана в частности или же он представляет локально-хронологический вариант закавказского энеолита на поздней стадии развития.

Как отмечалось выше, первая попытка наметить периодизацию раннеземледельческих памятников Закавказья и представленной ими культуры уже сделана (Кигурадзе Т.В., 1976). Т.В. Кигурадзе на основе изучения стратиграфии и других данных, прежде всего, квемо-картлийских поселений (Шулаверисгора, Имирисгора, Гадачрилигора, Дангреулигора и Храмис Дидигора), выделяет более пяти ступеней в развитии этой культуры, которую он именует шулавери-шомутепинской. Первую, или древнейшую, ее ступень представляет в настоящее время всего один памятник — Шулаверское поселение, точнее, его строительные горизонты IX–IV. Ко второй ступени относятся горизонты III–I Шулаверисгора, горизонты VII–VI Имирисгора и Гадачрилигора, к третьей — горизонт V Имирисгора, к четвертой — горизонты IV–I Имирисгора, горизонты I–IV Храмис Дидигора, нижний слой Дангреулигора, а также Шомутепе, Тойретепе, Бабадервиш и Хатунарх, к пятой — горизонты V–VII Храмис Дидигора, а также Арухло I, Гаргалартепеси, Иланлытепе, Нахичеванский Кюльтепе I, нижние горизонты Аликемектепеси. К поздним ступеням этой культуры относятся поселение Цопи, верхние горизонты Аликемектепеси и др.

В связи с недостаточной изученностью памятников Квемо-Картли и соседних с ней районов Азербайджана, а особенно других областей Закавказья, не все звенья периодизации Т.В. Кигурадзе представляются достаточно обоснованными. Прежде всего, не совсем ясно, какой единый принцип положен в ее основу. Ниже мы увидим, что характер поселений для всех ступеней одинаков, архитектура также в целом единая, представленный в них каменный и костяной инвентарь в общем единообразен. Те небольшие различия, которые наблюдаются в материале, например, памятников всех ступеней квемо-картлийской группы, заметно не меняют общего представления о комплексах каждой ступени. Исключение составляет, пожалуй, лишь керамика. Весьма малочисленная керамика, представленная в Шулаверисгора, в горизонтах VII–VI Имирисгора и Гадачрилигора, т. е. в памятниках первой-второй ступеней, как будет показано ниже, сравнительно архаична, отлична по орнаментации и, видимо, по формам от глиняной посуды памятников последующих ступеней. Однако преувеличивать значение этого факта едва ли правомерно, поскольку памятники первой-второй ступеней единичны (сейчас их известно три, и все они находятся в одном микрорайоне), а их материал, особенно керамический, крайне ограничен.

В этой связи следует отметить, что у некоторых исследователей раннеземледельческой культуры Закавказья вызывает сомнение правомерность рассмотрения Шулаверского поселения как наиболее раннего памятника изучаемой культуры. Они считают, что раннюю ступень древнейших оседло-земледельческих памятников Закавказья на основании двух названных выше радиокарбонных дат представляют Шомутепе и Храмис Дидигора и что поселение Арухло I, например, нельзя относить к столь поздней ступени развития (Чубинишвили Т.Н., Челидзе Л.М., 1978, с. 64–66). К сожалению, до сих пор не опубликованы данные по стратиграфии Шомутепе, Арухло I и других поселений, равно как и археологические материалы по строительным горизонтам этих памятников, что сделано уже для квемо-шулаверских поселений. Согласиться с мнением названных исследователей тем более трудно, что материалы Шомутепе и Арухло I, известные в настоящее время по публикациям, свидетельствуют об их относительно позднем возрасте.

Видимо, в настоящее время нет достаточно прочных оснований распространять предложенную Т.В. Кигурадзе периодизацию не только на раннеземледельческие памятники всего Закавказья, но даже на ту ее область, которая охватывает Южную Грузию и Западный Азербайджан. Эта периодизация может быть уверенно применима сейчас, прежде всего, к той группе памятников, на основе которой она создана, т. е. к квемо-картлийской группе. По мере накопления новых данных, очевидно, появится больше оснований для привязки к ней памятников других областей Южного Кавказа и создания более обоснованной периодизации раннеземледельческих памятников Закавказья вообще и отдельных региональных групп в частности.

Подводя краткий итог проведенному обзору, можно констатировать, что в настоящее время в Закавказье выделяются две крупные группы раннеземледельческих памятников эпохи энеолита, в целом датируемые VI–IV тысячелетиями до н. э. Первая из них, сосредоточенная главным образом в среднем течении Куры (в пределах Западного Азербайджана и соседних районов Грузии), сравнительно широко и полно исследована. Это — условно — центральнозакавказская, или шулавери-шомутепинская, группа, которая рассматривается отдельными исследователями и как шомутепинская или шулавери-шомутепинская культура. Вторая группа включает памятники, расположенные в Южном Закавказье, от Нахичевани на западе до Мугани на востоке. Эту группу условно можно назвать южнозакавказской, или нахичеванско-мильско-муганской. В ней широко исследованы два памятника — Нахичеванский Кюльтепе I и поселение Аликемектепеси. Сюда же мы включаем пока и Техутское поселение в Армении. Особое положение как в географическом плане, так и в других отношениях занимают памятники Горного Дагестана, в частности Гинчинское поселение. Памятники центральнозакавказской группы, как установлено, хронологически предшествуют памятникам южнокавказской группы и тем самым представляют более ранние этапы развития раннеземледельческой культуры Южного Кавказа.

Центральнозакавказская, или шулавери-шомутепинская, группа памятников

Среди памятников центральнозакавказской группы наиболее полно исследованы поселения Шомутепе, Тойретепе, Гаргалартепеси, Арухло I, Шулаверисгора и особенно Имирисгора. Это небольшие поселения в виде теллей (тепе). Они расположены отдельными группами из нескольких холмов (табл. XXVI, 1, 2). Так, например, квемо-шулаверская группа на правобережье Храми включает Шулаверисгора, Дангреулигора, Гадачрилигора и Имирисгора, занимая площадь около 500 га. Большая часть этой площади — пригодная для земледелия равнина. Расстояние между поселениями составляет от 0,5 до 1,7 км (Джавахишвили А.И., 1973, с. 8–11). В Квемо-Картли зафиксированы еще две группы памятников, состоящие из нескольких холмов каждая. Это группы Цители сопели и Качагани (табл. XXVI, 1в, 1 г), пока еще не исследованные (Джавахишвили А.И., 1973, табл. 2а).

В 8 км к западу от этих поселений, близ сел. Арухло при слиянии р. Храми с Машавера, находится другая группа из пяти близко расположенных друг от друга холмов (табл. XXVI, 1а), из которых раскапывались три (Арухло I, II и III). Примерно в 50 км к востоку от отмеченных поселений Квемо-Картли, в долине р. Акстафы, при слиянии ее с Курой, локализуется еще одна группа раннеземледельческих поселений: Бабадервиш, Шомутепе, Тойретепе I и Гаргалартепеси. Число поселений здесь меньше, чем в Квемо-Картли. Это объясняется, возможно, тем, что дельта р. Акстафы значительно уже, чем, например, рек Дебеды и Храми (Джавахишвили А.И., 1973, с. 83). Наконец, группа поселений (Тойретепе II, Ментеж, Рустепеси) зафиксирована в бассейнах Таузчая и Шамхорчая.

Мощность культурного слоя центральнозакавказских поселений неодинакова. Так, в Шулаверисгора она составляет около 8 м, в Имирисгора — 4,4 м, в Гадачрилигора — 4–5 м, в Арухло I — 5 м, в Шомутепе — в среднем 1 м (на отдельных участках до 2,5 м), в Тойретепе — 4 м, а в Гаргалартепеси — около 10 м. Хотя в большинстве случаев культурный слой представляет собой довольно сложные напластования остатков, надстроенных друг над другом различных сырцовых и глинобитных хозяйственно-бытовых построек, в нем часто удается выделить несколько строительных горизонтов, например, в Шулаверисгора — не менее девяти, в Имирисгора и Храмис Дидигора — по семь (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 151–156).

Чтобы получить более полное представление о рассматриваемых памятниках, дадим описание некоторых из них. Начнем с Шулаверисгора, поскольку ряд исследователей считают его наиболее ранним памятником центральнозакавказской группы. Шулаверское поселение располагалось на правобережной равнине р. Храми. Холм был сильно разрушен. До повреждения это было округлое тепе диаметром свыше 100 м и высотой 6 м (табл. XXVI, 5). Площадь поселения составляла около 1 га. Остатки поселения, возможно, имеются и за пределами холма (Джавахишвили А.И., 1973, с. 14), следовательно, площадь его могла быть несколько больше. Раскоп площадью 252 кв. м был заложен приблизительно в центре холма, но на материк выведен небольшой участок раскопа (32 кв. м). Культурный слой залегал на 2 м ниже современного уровня; общая мощность его достигала 8 м. На вскрытой площади наблюдались очень сложные напластования остатков жилых и разнообразных хозяйственных сооружений (табл. XXVII). Выделено девять строительных горизонтов (IX–I), в которых раскопаны остатки 32 сооружений в виде стен жилищ и хозяйственных построек, оград двориков и ям-хранилищ (Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, с. 203). Принципиальные отличия в планах, конструкциях, строительных приемах или материалах, указывающие на эволюцию или изменение архитектурного типа в разных горизонтах, здесь не наблюдались (Джавахишвили А.И., 1973, с. 17).

Постройки сооружены из кирпича-сырца, скрепленного глиняным раствором (толщина швов 2–4 см), и глинобита. В качестве основного строительного материала использовался кирпич плоско-выпуклой формы (так называемый плано-конвексный). Средние размеры его составляют 30×20×8; 30×15×8; 25×15×7 см. Кладка стен производилась горизонтально, из одного ряда кирпичей, на грунте или на предварительно выровненных развалинах более ранней постройки. Все постройки в плане округлые или овальные, конусовидные или цилиндрические в разрезе. По размерам постройки делятся на три группы: крупные (диаметром 2,5–5,0 м), средние (1,25-2 м) и мелкие (0,50-0,75 м). Первые служили жилищами, остальные имели хозяйственное назначение (кладовые и ямы для запасов пищи и воды).

Жилое сооружение представляло собой однокомнатный куполообразный кругло-овальный в плане дом высотой не ниже 2,5 м и площадью от 7 до 17 кв. м. Входной проем размерами 0,5×0,6 или 0,6×0,7 м находился в стене выше уровня двора и пола дома. Кроме того, видимо, имелись узкие оконные проемы в стенах. Пол был устроен из слегка утрамбованного слоя глины толщиной 5–7 см. В одном помещении на полу отмечены следы фиолетово-красной охры. В каждом жилом помещении у стены находился вмазанный или вкопанный в пол глиняный очаг яйцевидной формы размерами 0,5×0,6 м при толщине стенок 5–7 см, выступавший над уровнем пола на 10–20 см. Предполагается, что кроме того, в домах разводили небольшие костры. Четко прослежены следы ремонтов и перестроек зданий, в частности случаи повышения и обновления полов, поднятия и перемещения дверных проемов, возведенные в некоторых местах заново стены и т. д.

Исследованный участок поселения отличается чрезвычайной плотностью застройки и отсутствием какой-либо планировки как в нижних горизонтах, так и в верхних (табл. XXVII, 1, 2). Вероятно, так же плотно были застроены и другие участки поселения. Лишь в некоторых случаях можно предполагать наличие комплексов, объединяющих жилой дом, отдельные хозяйственные сооружения в виде небольших круглоплановых построек, очаги и дворик. Обычно маленькие толосовидные постройки находятся между жилыми домами, иногда примыкают к ним или друг к другу. Между жилыми и хозяйственными постройками выявлены очажные сооружения.

Обратимся теперь к другому памятнику — поселению Имирисгора, расположенному на левом берегу р. Шулаверисгеле, на северо-западной окраине сел. Имири. Это оплывший холм, вытянутый, как и Шулаверисгора, с юго-запада на северо-восток (табл. XXVI, 3), диаметром около 90 м и высотой в среднем 4 м (Джавахишвили А.И., 1973, с. 37). Раскоп площадью 800 кв. м был заложен в северо-восточной части поселения. Кроме того, здесь был сделан специальный стратиграфический зондаж и проведены разведочные работы на западной оконечности холма. В результате установлено, что поселение распространяется за пределы холма и его площадь составляет более 1 га, т. е. приблизительно столько же, сколько и в Шулаверисгора. Выяснено также, что на западной окраине поселения имеется канава шириной 6,50 м и глубиной 1,25 м, похожая на ров. Была ли она заполнена водой, пока остается неясным (Джавахишвили А.И., 1973, с. 40–41).

На Имирисгора выделяются не менее семи строительных горизонтов (VII–I), давших остатки 60 построек из сырцовых кирпичей плоско-выпуклой формы (50×20×10; 41×16×10; 38×16×8; 38×16×11; 32×20×7 см). Верхние горизонты Имирисгора нарушены впускными погребениями эпохи ранней и поздней бронзы и периода раннего железа. Основным типом жилой архитектуры и на Имирисгора является круглопланово-купольный или овальный дом, однако нет такой скученности сооружений, как в Шулаверисгора. Здесь наблюдается более свободная застройка площади поселения, а постройки отличаются сравнительно правильной геометрической формой и большей четкостью планировки (табл. XXVIII, 1). Сделанные в процессе раскопок наблюдения позволили признать традиционной для Имирисгора круговую планировку поселения с центральной, свободной от застройки площадью (Джавахишвили А.И., 1973, с. 51). Установлено, что во всех горизонтах, кроме двух нижних, в средней части поселка находилась округлая площадка диаметром около 12 м, вокруг которой располагались тесно примыкавшие друг к другу жилищно-бытовые комплексы (Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, с. 206). Следовательно, здесь мы наблюдаем принцип планировки, характерный для древнейших раннеземледельческих поселений Ближнего Востока, в частности поселений хассунской культуры (Телль Хассуна, Ярымтепе I и др.) и дохассунского времени (Умм-Дабагия и Телль Сотто) Месопотамии.

На каждом строительном уровне сохранились остатки нескольких хозяйственно-бытовых комплексов, включавших жилой дом, хозяйственные постройки и дворик. Среди вскрытых сооружений выделяется здание 8 (табл. XXVIII, 2, 3), к основной овальной в плане купольной постройке (3,60×4,25 м) которого сделана пристройка, имевшая дверной проем и узкое вертикальное отверстие для света. На том участке дома, где постройка примыкала к основному объему и давала перегрузку, были сделаны контрфорсы в виде двух стен, подпиравших здание изнутри. В центре овального помещения имелся очаг в виде глубокой ямы. Судя по обнаруженным в этой постройке предметам (орудия для обработки камня и обсидиана, нуклеусы, отходы производства в виде отщепов), она, помимо жилища, служила и мастерской (Джавахишвили А.И., 1973, с. 57). На Имирисгора были открыты очаги в виде глиняных необожженных сосудов яйцевидной формы, служившие для поддержания огня, но они находились здесь не в помещениях, а во двориках.

Определенный интерес представляет и здание 9-10, располагавшееся на краю поселения и погибшее от пожара. Оно также состояло из двух помещений — основного, овального в плане (4,5×3,0 м), и примыкавшего к нему с западной стороны круглого диаметром 3,2 м (табл. XXVIII, 4, 5). В центре овального помещения в полу был устроен округлый очаг диаметром 0,65 м и глубиной 0,40 м. Рядом с очагом находилась округлая яма (диаметр 30 см, глубина 25 см), в которой лежал уплощенный валун. Деревянный столб, стоявший на валуне, поддерживал плоское перекрытие дома. В центре круглого помещения зафиксирован плоский камень, укрепленный в полу. Он также, видимо, служил опорой деревянного столба, поддерживавшего кровлю. Таким образом, конструкция перекрытия отличает данный жилой комплекс от остальных как в Имирисгора, так и на других древнейших раннеземледельческих поселениях Закавказья (Джавахишвили А.И., 1973, с. 63–64). Своеобразие этого здания, по мнению А.И. Джавахишвили, заключается и в его интерьере, в частности в оформлении очага широким бордюром, под который (с ритуальной целью?) была подстелена пшеница, и в приподнятом уровне пола заднего помещения с плоским подиумом. Необычность комплекса свидетельствует, видимо, о его особом назначении (Джавахишвили А.И., 1973, с. 66). Кстати, в той же части поселения вскрыты остатки еще одного такого же здания.

Рядом с Шулаверисгора и Имирисгора находились, как отмечено выше, еще два поселения — Дангреулигора и Гадачрилигора. Первое было почти полностью уничтожено при закладке виноградника, а от второго сохранился лишь небольшой останец. Работы на этих памятниках ограничились сбором подъемного материала и небольшой шурфовкой. В результате в Дангреулигора выявлены остатки круглого в плане жилища, возможно, полуземлянки, а в Гадачрилигора — сырцовый дом с почти целым куполом (Джавахишвили А.И., 1973, с. 71, 73).

Группа древнейших селищ у сел. Арухло на правобережье р. Храми занимает площадь около 800 га и включает пять сильно оплывших холмов (табл. XXVI, 1а). Последние, за исключением Арухло I, имеют небольшие размеры и округлую форму. Наиболее полно исследовано поселение Арухло I, вероятно, центральное в группе (Чубинишвили Т.Н., Кушнарева К.Х., 1967, с. 537–541). Оно несколько вытянуто с северо-востока на юго-запад. Его размеры 150×100 м, высота 6 м. На вершине холма и восточном его склоне были заложены раскопы общей площадью около 400 кв. м (табл. XXVI, 4). Кроме того, с целью изучения рвов вокруг холма было пробито не менее десяти траншей длиной от 15 до 50 м, шириной 4 м и глубиной 5 м. Установлено, что верхние горизонты культурного слоя толщиной 1 м относятся к античному времени, а нижележащие — к энеолиту. Сведений об общем количестве выделенных здесь строительных горизонтов нет. На раскопе у восточного склона холма зафиксировано четыре строительных уровня. Видимо, Арухло I насчитывает не менее восьми строительных горизонтов. В энеолитических слоях открыты остатки исключительно круглых в плане однокомнатных домов диаметром ют 2 до 3,2 м. Стены их толщиной 30–35 см были сложены из плоско-выпуклых сырцовых кирпичей размерами 40×13–15×8; 32×18×6 см и т. д. Полы были глинобитными. Под полом одного из домов обнаружено погребение черепа младенца. У подножья восточного склона Арухло I, на поле, вскрыты расположенные рядом друг с другом полуземлянки (Чубинишвили Т.Н., Небиеридзе Л.Д., Пхакадзе Г.Г. и др., 1976, с. 55–61; Гогелия Д.Д., 1979, с. 13–18). Они вырыты в грунте, имели неправильную округлую в плане форму (диаметр 4,1–4,6 м) и глинобитные неровные полы. Обращает на себя внимание одна из полуземлянок (14), в которой от центра до западного края стены устроено возвышение в виде платформы высотой 35 см с небольшой ямкой, заполненной костями животных, керамикой и обсидиановыми отщепами. По существу, характер планировки Арухло I не установлен. Можно думать, что четкой планировки здесь не наблюдалось ни в одном строительном горизонте. Поселение было, видимо, плотно застроено круглыми однокомнатными жилыми и хозяйственными постройками. Есть основания считать, что такими же по форме и размерам кирпичными домами и хозяйственными сооружениями были застроены и соседние поселения Арухло II и III.

Особо следует остановиться на рвах, исследованных в Арухло I. Здесь вскрыты два больших и глубоких рва, окружавших холм и вырытых в разное время. Первоначальный, наружный ров имел трапециевидную форму. Ширина его в верхней части достигала 9,5 м, у дна — 2,5 м, глубина — 2,0 м. Судя по характеру заполнения, ров был обводнен. Естественному стоку воды способствовал уклон (10°) его русла с северо-запада на юго-восток. Предполагается, что ров функционировал на начальном этапе существования поселения (Чубинишвили Т.Н., 1971, с. 31), поскольку слой, перекрывающий ров, содержит энеолитические находки, а в заполнении рва вырыты некоторые отмеченные выше полуземлянки. Второй ров был сухим. Он вырыт в заполнении наружного рва и достигал в ширину 11 м при глубине 4–5 м. Рядом с ним выявлены контуры еще одного рва (Чубинишвили Т.Н., Небиеридзе Л.Д., Пхакадзе Г.Г. и др., 1976, с. 58). Исследователь Арухло I Т.Н. Чубинишвили предполагает наличие здесь в энеолитическую эпоху системы оросительных каналов, питавшихся водами р. Машавера. Частью такой системы был и обводненный наружный ров. Он мог выполнять одновременно и оборонительные функции. По мнению отдельных исследователей, в настоящее время нет еще достаточных оснований для суждения об искусственном происхождении и ирригационном использовании открытых в Арухло I рвов, в том числе наружного (Колесников В.И., 1979, с. 35–36). До завершения раскопок поселения Арухло I и всестороннего его изучения не представляется возможным ответить на многие вопросы, в частности касающиеся рвов (Джавахишвили А.И., 1973, с. 79).

Примерно в 40 км к востоку от квемо-картлийской группы, в нижней части долины р. Акстафа, в пределах Казахского р-на Азербайджана, локализуется еще одна группа древнейших раннеземледельческих поселений Закавказья. Здесь раскопаны поселения Шомутепе, Тойретепе I и Бабадервиш (Акстафачайское поселение). Сравнительно широко исследовалось Шомутепе на окраине железнодорожной станции Акстафа.

Шомутепе — небольшой холм округлой формы диаметром, видимо, около 100 м. Мощность культурного слоя в среднем составляет около 1 м, хотя на отдельных участках достигает 2,5 м (Нариманов И.Г., 1964; 1965а; 1966). Вскрыто примерно 400 кв. м площади поселения на уровне одного строительного горизонта. Круглые в плане жилые (диаметр 3 м и более) и хозяйственные (диаметр до 2 м) постройки сооружены из сырцового кирпича (50–55×22-25×8; 36×16×9 см.). Вход в помещение сделан в стене выше пола в виде небольшого проема подчетырехугольной формы (0,5×0,5 м). Печи не обнаружены, но следы костров у стен отдельных помещений имеются. Эти толосовидные постройки с купольным перекрытием либо вплотную примыкали друг к другу глухими стенами, либо между ними были стены с обычными для каждого помещения проемами. Жилые дома обычно имели в куполе отверстия для света и дыма. На поселении открыт комплекс из двух круглых жилищ и двух хозяйственных помещений той же формы. Некоторые жилища имели ямы-зернохранилища (?), а возле стен находились глиняные необожженные сосуды вытянуто-яйцевидной формы, как в Имирисгора. Любопытно, что в Шомутепе очаги обнаружены во двориках, как в Имирисгора, а не в домах, подобно Шулавери. Наконец, в Шомутепе, помимо отмеченных сырцовых кирпичных построек толосовидной формы, выявлены и остатки округлых в плане жилищ-полуземлянок.

В 3 км к востоку от Шомутепе, на правобережной равнине р. Куры, у с. Гёгчели находится Тойретепе — холм диаметром более 100 м и высотой 6 м. Здесь под слоем эпохи поздней бронзы и раннего железа залегает четырехметровая толща энеолитического слоя, в котором выделены четыре строительных горизонта (Нариманов И.Г., 1966; Нариманов И.Г., Рустамов Д.Н., 1960; Рустамов Д.Н., 1965). В 8 км от Шомутепе расположено энеолитическое поселение Гаргалартепеси. В сохранившейся небольшой части холма культурный слой имеет толщину 10 м. Здесь исследованы остатки построек на четырех строительных уровнях (Аразова Р.Б., Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972). Формой жилых и хозяйственных построек, характером строительных материалов и, видимо, планировкой поселения Тойретепе и Гаргалертепеси не отличаются от Шомутепе. В Тойретепе открыты такие же полуземлянки, как в Шомутепе. Не исключено, что они были и в Гаргалартепеси. Несколько округлых в плане полуземлянок диаметром 3–3,8 м раскопано еще на одном энеолитическом поселении этой группы — в Бабадервиш, в 3 км к юго-западу от г. Казаха. Здесь имеются три холма, один из которых содержит энеолитические материалы в виде архаичной керамики, обсидиановых и костяных орудий, причем все они обнаружены в землянках.

Выше приведены почти все известные данные, характеризующие домостроительство и строительное дело поселений центральной части Закавказья в энеолитическую эпоху. Все рассмотренные раннеземледельческие памятники этого региона представляют один тип поселений с одинаковыми по существу застройкой и планировкой, формами жилых и хозяйственных сооружений, возведенных из плоско-выпуклых, близких по формату сырцовых кирпичей. Наблюдающееся своеобразие строительных комплексов отдельных поселений, например, Имирисгора, или элементов планировки не меняет этого общего заключения. Перед нами тип раннеземледельческого поселения, характерный для широкого ареала Передней Азии.

Итак, для поселений Закавказья типичны однокомнатные круглые дома с купольным перекрытием, сооруженные из сырцовых кирпичей, и отсутствие четкой планировки площади поселения (табл. XXIX, 1, 2). Некоторые дома, судя по реконструкции раскопанной части поселения Шомутепе, в отдельных случаях были связаны между собой стенами, образующими общий двор и отделявшими эти дома от других (Ахундов Д.Н., 1973). Обращает на себя внимание наличие на ряде поселений округлых в плане жилищ-полуземлянок. Последние, видимо, не характерны для жилой архитектуры Закавказья эпохи энеолита и сохранились как пережиток древней формы местного домостроительства. Рвы-каналы, зафиксированные в Арухло I и в Имирисгора, выполняли, очевидно, оборонительные функции, а главное — использовались для орошения. Ниже приводятся и другие данные, указывающие на то, что население энеолитической эпохи некоторых районов Закавказья, во всяком случае, обитатели поселений Арухло I и Имирисгора, практиковали искусственное орошение. Поскольку материалы, касающиеся типа исследуемых поселений, характера их застройки и принципов общей планировки, форм построек и техники их сооружения и т. д., в целом идентичны, они не могут служить основой для изучения генезиса и периодизации культуры, представленной рассмотренной группой энеолитических памятников Закавказья. Они не указывают и на относительное хронологическое положение этих поселений в общем ряду рассмотренных памятников. Правда, некоторое разнообразие форм построек в Имирисгора, более четкая его планировка, наличие пилонов в сооружениях верхних горизонтов поселения и т. д. позволяют видеть в нем несколько более поздний по сравнению, например, с Шулаверисгора памятник.

Рассмотрим теперь последовательно основные категории археологических материалов раннеземледельческих памятников Центрального Закавказья, прежде всего, наиболее широко исследованных. Коллекции поселений Шулаверисгора, Имирисгора, Храмис Дидигора, Гадачрилигора, Дангреулигора хранятся в Государственном музее истории Грузии, материалы Арухло I — в фондах Института истории, археологии и этнографии АН Грузинской ССР (г. Тбилиси), коллекции Шомутепе, Тойретепе, Бабадервиш и других поселений Западного Азербайджана — в фондах сектора археологии Института истории АН Азербайджанской ССР (г. Баку).

Каменный инвентарь. Изделия из обсидиана, кремня и других пород камня составляют самую значительную группу находок, представленных на раннеземледельческих поселениях Квемо-Картли и в соседних районах Азербайджана. Количество их на каждом памятнике достигает нескольких тысяч. В Шулаверисгора обнаружено более 3000 обсидиановых и кремневых предметов, а в Имирисгора — 7168, причем 60–70 % этих изделий на обоих памятниках функционально представляют собой орудия (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 171). Сравнение общего количества находок в Шулаверисгора и Имирисгора с соответствующими коллекциями более ранних памятников Кавказа и Ближнего Востока показывает, как это ни удивительно, что на первых двух памятниках каменных и обсидиановых изделий больше (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 171). Бели мы обратимся, допустим, к синхронным памятникам Месопотамии (хассунской и халафской культур), то не обнаружим в них подобного комплекса обсидиановых и кремневых предметов. Многочисленность каменного инвентаря, следовательно, можно рассматривать как одну из особенностей шулавери-шомутепинской группы раннеземледельческих памятников Закавказья.

Каменный инвентарь этих памятников не только многочислен, но и весьма разнообразен. Он включает орудия, характерные для более раннего времени. Среди обсидиановых и кремневых предметов имеются конические и призматические нуклеусы и множество орудий на пластинах, в частности пластины со скошенным концом, с боковой выемкой, с выделенной головкой, с зазубренным краем, с ретушированным концом, а также резцы, скребки, скребла, долотовидные орудия, отдельные проколки и комбинированные орудия, микролиты и др. (табл. XXX–XXXV). Значительную группу орудий составляют вкладыши серпов в виде ножевидных пластин. Так, из 210 изученных под бинокуляром орудий из Шулаверисгора 50 оказались вкладышами серпов (Коробкова Г.Ф., Кигурадзе Т.В., 1972, с. 53–58). Следует подчеркнуть, что перечисленный инвентарь встречается как в нижних, так и в верхних горизонтах квемо-шулаверских поселений, т. е. представлен в комплексах всех выделяемых ступеней развития этих памятников (табл. XXX–XXXV).

Изучение каменного инвентаря поселения Арухло I также показывает наличие в его составе ряда архаических типов изделий (табл. XXXIV, 14–24). В частности, в нем представлены многочисленные обсидиановые пластины и отщепы с ретушью, значительное число резцов, скребков, скоблящих орудий, проколок, редкие микролитические орудия (три трапеции, два сегмента и три микропластины), около десятка мелких нуклеусов призматической формы и другие изделия (Чубинишвили Т.Н., Челидзе Л.М., 1973, с. 26; Чубинишвили Т.Н., Челидзе Л.М., 1978, с. 64; Челидзе Л.М., 1979, с. 20–24). Всего обсидиановый инвентарь Арухло I включает 1711 изделий. Орудия сделаны на небольших заготовках, пластинах и отщепах с помощью приемов резцового скола и разнообразной ретуши — мелкой и крупной приостряющей, полукруглой и крутой (Челидзе Л.М., 1979, с. 20).

Каменный инвентарь энеолитических памятников Азербайджана подвергнут специальному исследованию. Так, установлены источники сырья, изучена техника расщепления и обработки камня, дана типологическая и функциональная классификация каменных индустрий (Аразова Р.Б., 1974). Анализ орудий с поселений Шомутепе, Тойретепе, Гаргалартепеси, Бабадервиш и других показал, что подавляющее их большинство изготовлено из обсидиана Параванского источника, расположенного в Грузии (Аразова Р.Б., 1974, с. 8). Вероятно, квемо-картлийские поселения снабжались обсидианом из того же источника. На поселениях Казахского р-на встречается также обсидиан, происходящий из месторождения Атис в Армении. Около 17–20 % орудий (главным образом вкладыши серпов и ножей, а также скребки, сверла и др.) изготовлены из таких пород камня, как кремень, туффит, аргиллит и мергель, которые в изобилии имеются в северо-восточных предгорьях Малого Кавказа. Широко использовалась и речная галька. Каменный инвентарь рассматриваемых поселений включает призматические и конусовидные нуклеусы, заготовки, многочисленные отбросы производства и сами орудия. Обработка камня и изготовление орудий производились, несомненно, на самих поселениях. Установлено, что поселения Шомутепе, Тойретепе и Гаргалартепеси характеризуются единой пластинчатой техникой, одинаковыми набором орудий и сырьем для их изготовления (Аразова Р.Б., 1974). Основными заготовками для орудий служили пластины (около 84 %); крупные пластины и отщепы, а также нуклеусы редки. Для набора орудий типичны пластины с ретушью на продольных краях и с выщербинами по одному или двум краям. Характерны также резцы, изделия с подтеской концов и отщепы с ретушью. Незначительный процент орудий на этих поселениях составляют острия, скребки и пластины с ретушированным концом (Аразова Р.Б., 1974, с. 19).

Бинокулярным исследованием коллекции орудий (667 экз.) Шомутепе Р.Б. Аразовой определено их функциональное назначение. Среди них имеются: вкладыши серпов (161 экз.), скобели (171 экз.), разнообразные скребки (93 экз.), ножи (76 экз.), резцы (67 экз.), долотовидные орудия (44 экз.), проколки (10 экз.), сверла (17 экз.), развертка, ретушеры (10 экз.), комбинированные орудия (скобели-ножи, ножи-проколки и др.) (Аразова Р.Б., 1974, с. 22–26). Таким образом, количественно преобладают скобели и вкладыши серпов.

Жатвенные наборные серпы — преимущественно кремневые, с одним зубчатым или просто ретушированным краем. Вкладыши неправильной прямоугольной и реже — сегментовидной формы вставлялись в деревянную или костяную оправу изогнутой формы. Их рабочий край от употребления заполирован. Наряду с отмеченным типом жатвенного орудия в центральнозакавказской группе энеолитических памятников присутствует и другой по характеру оформления рабочего края тип серпа. Довольно четкое представление о нем дает почти полностью сохранившийся экземпляр такого жатвенного орудия, обнаруженный на поселении Шомутепе. Это серп с деревянной, несколько изогнутой основой. В Шомутепе найдена и костяная (из нижней челюсти быка) основа такого серпа. В пазы обоймы под углом были вставлены вкладыши, образовавшие крупнозубчатый рабочий край орудия (табл. XXXV, 13). В обойме (длина 16,8 см) сохранились три из четырех вкладышей: два кремневых отщепа и обсидиановая пластинка, сколотая с призматического нуклеуса (Нариманов И.Г., 1964, с. 283). Они были укреплены в пазу с помощью битума или озокерита (горный воск, как его иногда называют) — продукта естественного выветривания нефти. Вкладыши таких серпов с характерной для них угловой заполировкой и следами битума-озокерита (табл. XXXV, 9-12), кроме Шомутепе, найдены еще в Тойретепе I, Бабадервише, Шулаверисгора и других раннеземледельческих поселениях Центрального Закавказья (Коробкова Г.Ф., Эсакиа К.М., 1979, с. 59). В Шулаверисгора они собраны в верхних разрушенных слоях (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 153). Эти серпы представляют, вероятно, один из архаичных типов жатвенного орудия. Во всяком случае, это самые древние жатвенные орудия, известные в Закавказье. И.Г. Нариманов вполне обоснованно сопоставил их с пластинчато-зубчатыми наборными серпами с неолитических и энеолитических памятников Центральной и Юго-Восточной Европы (Нариманов И.Г., 1964, с. 284–286).

На широкое развитие каменной индустрии указывают и найденные на поселениях Центрального Закавказья каменные утяжелители для палок-копалок (табл. XXX, 7; XXXI, 11–13), зернотерки (табл. XXX, 5; XXXI, 15–16; XXXII, 1–3; XXXIII, 3–4), терочники, песты, ступки (табл. XXXIII, 6), наковальни, шлифовальные камни, а также долота и топоры. Среди последних преобладают подшлифованные клиновидные топоры (табл. XXX, 6; XXXI, 5–9; XXXIII, 1, 2), но имеются и топоры в виде молотов с желобчатым перехватом (табл. XXXIV, 13). Ряд предметов указывает на развитие техники сверления камня. Так, в Шулавери и Арухло I найдены тесловидные орудия с двусторонним сверлением (табл. XXXI, 8, 9), а также навершия булав (табл. XXXIII, 5). В Храмис Дидигора обнаружена сланцевая мотыжка, оббитая с двух сторон по краям. Она пока не опубликована.

Обращает на себя внимание почти полное отсутствие в рассматриваемых памятниках такого обычного для древности предмета, как наконечники стрел. Отметим двусторонне обработанный обсидиановый наконечник стрелы, происходящий из нестратифицированных слоев Имирисгора (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 155, табл. 26, 12). Единичные экземпляры наконечников стрел треугольной формы с прямым основанием, найденные в Цопи, как и отдельные микролитические орудия этого комплекса в виде сегментов, считаются случайными типами в каменном инвентаре памятника (Коробкова Г.Ф., Эсакиа К.М., 1979, с. 52). В неолитических памятниках Кавказа наконечники стрел есть, но они представлены единичными экземплярами. На раннеземледельческих поселениях Ближнего Востока наконечников стрел нет совсем или они встречаются крайне редко, но там в большом числе находят глиняные снаряды или (реже) круглые камни для пращи. Поэтому предполагается, что лук там был заменен пращой (Чайлд Г., 1956, с. 345). К тому же выводу приходят исследователи применительно к Северо-Западному Кавказу неолитической эпохи (Формозов А.А., 1965, с. 58). Для энеолитических памятников Закавказья также характерна праща — глиняные, а чаще каменные снаряды для пращи обнаружены на многих поселениях, особенно в Шомутепе, где только близ одного из помещений находилось скопление 155 таких снарядов (Нариманов И.Г., 1965а, с. 49).

Таков в целом характер каменного инвентаря раннеземледельческих памятников Центрального Закавказья. Если мы обратимся к соответствующим таблицам, иллюстрирующим комплексы инвентаря последовательных ступеней развития квемо-шулаверских поселений, то увидим, что между каменным инвентарем, допустим, Шулаверского поселения, характеризующего ступени I–II шулавери-шомутепинской культуры (периодизация Т.В. Кигурадзе), и позднейших слоев Имирисгора (ступени III–IV той же периодизации) нет в общем сколько-нибудь существенной разницы. Т.В. Кигурадзе, тщательно изучивший эти комплексы, находит, однако, некоторые различия в каменном инвентаре и других категориях материала в каждой из выделяемых им ступеней развития этой культуры (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 157–164). Заслуживают внимания, например, его наблюдения над тем, что вкладыши серпов с угловой заполировкой шомутепинского типа появляются на III ступени, что микролитических орудий (трапеций и сегментов) нет в памятниках ранних ступеней и что они в небольшом количестве встречаются только на поселениях IV–V ступеней. Интересны выводы Т.В. Кигурадзе о том, что на отдельных памятниках (Храмис Дидигора) многочисленны каменные полированные орудия, в основном топоры, что с развитием культуры растет процент сверл и особенно долотовидных орудий и вкладышей серпов, что на первых трех ступенях заметно преобладают пластины, а на пятой-уже отщепы и т. д. Безусловно, эти наблюдения очень интересны и важны, но обобщать их применительно ко всему материалу памятников Центрального Закавказья в настоящее время представляется несколько преждевременным. Ведь каменный инвентарь квемо-шулаверских поселений, как было отмечено выше, весьма близок (с точки зрения техники производства, набора орудий, количественного соотношения обсидианового инвентаря и т. д.) соответствующему комплексу Арухлинского поселения и энеолитических поселений на территории Западного Азербайджана. Именно на этом основании, кстати, Т.Н. Чубинишвили и Л.М. Челидзе полагают, что нельзя считать Шулаверисгора памятником более ранним, чем Арухло I (Чубинишвили Т.Н., Челидзе Л.М., 1978, с. 66).

Можно, следовательно, уверенно констатировать, что многочисленные и разнообразные изделия из обсидиана, кремня и других пород камня, представленные на раннеземледельческих поселениях Центрального Закавказья, характеризуются в общем единством. В составе этого инвентаря имеется значительная серия орудий довольно архаичных форм. При их сравнительном анализе исследователи обращаются, как правило, не к синхронным комплексам, например, Месопотамии, а к таким более ранним памятникам, как Али Кош в долине Дех Лурана (Иран), Джармо в Иракском Курдистане, Чатал-Гуюк в Южной Турции, Вейда в Иордании (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 158–160). Известно, что в комплексах хассунской и тем более халафской культур (VI–V тысячелетия до н. э.) Ближнего Востока почти нет многих названных орудий, в таком большом количестве присутствующих на раннеземледельческих поселениях Центрального Закавказья. Это обстоятельство следует признать одной из выразительных особенностей данной группы энеолитических памятников Южного Кавказа.

Костяной инвентарь. Следующую категорию инвентаря памятников Центрального Закавказья составляют изделия из кости и рога. Среди них имеются орудия труда, различные бытовые и единичные культовые предметы. Наиболее распространенными костяными орудиями здесь, как и на многих других раннеземледельческих памятниках широкого ареала, являются шилья, проколки, лощила, мотыги. Изготовление этих орудий и других костяных предметов практиковалось на каждом поселении. Установлено, что на отдельных из них, как, например, в Шомутепе и Имирисгора, была высоко развита обработка кости. Так, в Шомутепе обнаружено множество разнообразных костяных и роговых предметов, в том числе основы серпов. Кроме обычных шильев, проколок и мотыг (табл. XXXV, 18–29), в шомутепинской коллекции представлены иголки с ушком и несколько искусно сделанных ложек (Нариманов И.Г., 1965, с. 50), близких по форме и размерам соответствующим предметам с древнейших раннеземледельческих памятников Ближнего Востока, в частности из Чатал-Гуюка (Mellaart J., 1967, р. 98–102). Отметим, что подобные костяные ложки найдены также на квемо-шулаверских поселениях (табл. XXX, 37), в комплексах первых трех ступеней (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 157–158). К категории интересных находок относятся костяные антропоморфные фигурки. Одна такая фигурка, изображающая женщину с подчеркнутой талией, обнаружена в Шомутепе (табл. XXXV, 30), а другая, тоже женская, — в верхних разрушенных горизонтах (IV–I) Имирисгора. Последняя фигурка фрагментирована и до сих пор не опубликована (Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, с. 208).

Чтобы получить несколько более широкое представление о костяном инвентаре, обратимся к комплексам, отражающим последовательные ступени развития квемо-шулаверских поселений, и посмотрим, какой набор костяных предметов представлен в каждом из них. В горизонтах IX–IV Шулаверисгора (I ступень) костяных изделий сравнительно немного (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 157). Это обычные шилья и проколки, в том числе биконические с округлым стержнем, лощила, ложки, единичные орудия из рога оленя, в частности мотыги (табл. XXX, 38–47). Тот же набор орудий представлен и в комплексах II ступени, в частности в горизонтах III–I Шулаверисгора и горизонтах VII–VI Имирисгора. Новыми типами изделий являются здесь лощила, изготовленные из костей крупного рогатого скота, «наконечники стрел», четырехугольная «подвеска» из кабаньего клыка с округлыми отверстиями (горизонт I Шулаверисгора) и обломок рогового топора с круглым проухом (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 159–160). Среди орудий особенно выделяются лощила. Одни из них изготовлены из ребер особей крупного рогатого скота, другие — на ребрах лопаток, третьи — из тонкопластинчатой кости. В строительном горизонте V Имирисгора (III ступень) обнаружены шилья (табл. XXXII, 35–37), лощила (табл. XXXII, 25–27, 33), в том числе из тонкопластинчатой кости, орудия из рога (табл. XXXII, 28–31), включая мотыги, подвески. Одна такая подвеска фигурная (табл. XXXII, 34). Она не доделана. Среди новых типов изделий Т.В. Кигурадзе выделяет мотыгу, изготовленную из массивной трубчатой кости. Количество таких орудий значительно возрастает в комплексах IV–V ступеней, причем мотыги здесь имеют уже отверстия для рукояти, а большинство их изготовлено из рога оленя. Встречены «копалки», «муфта» и «навершие жезла» из того же материала (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 163).

В комплексах следующей, IV, ступени, в частности в горизонтах IV–I Имирисгора, также немало костяных орудий (табл. XXXIII, 34–43). Это шилья, разнообразные лощила, в том числе одно тонкопластинчатое с резным зигзагообразным узором (табл. XXXIII, 37), ножевидные предметы (табл. XXXIII, 32, 35, 36), один из которых украшен с двух сторон орнаментом (табл. XXXIII, 36), подвеска из кабаньего клыка (табл. XXXIII, 38), крупная игла с выделенной головкой (Кигурадзе Т.В., 1976, табл. 33, 10) и др. Интересны мотыга с круглым горизонтальным проухом из метаподия особи крупного рогатого скота и мотыги из лопаток тех же животных с просверленным сверху вертикальным проухом (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 163–164). Особо следует отметить два наконечника дротиков с длинным ребристым лезвием и коротким черешком, найденных в Имирисгора и неоднократно опубликованных (Джапаридзе О.М., Джавахишвили А.И., 1971, рис. 33 и 35; Джавахишвили А.И., 1973, табл. 10; Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, рис. 41, 11; Кигурадзе Т.В., 1976, табл. 32, 11; 51, 1). Первоначально эти предметы, происходящие из нестратифицированных слоев памятника и, как правильно подчеркнул А.И. Джавахишвили, весьма напоминающие ранние образцы подобного металлического оружия (Джавахишвили А.И., 1973, с. 68), были включены в комплекс материалов горизонтов IV–I Имирисгора. В дальнейшем их принадлежность к раннеземледельческому комплексу была поставлена под сомнение самим исследователем поселения Имирисгора (Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, с. 208). Возможно, эти костяные наконечники дротиков связаны с погребениями эпохи бронзы и раннего железа, совершенными на площади поселения Имирисгора и разрушившими верхние горизонты культурного слоя памятника. Неудивительно поэтому, что Т.В. Кигурадзе не включил их в состав костяного инвентаря квемо-шулаверских раннеземледельческих поселений (Кигурадзе Т.В., 1976, табл. 57–59).

В горизонтах V–VII Храмис Дидигора (ступень V) представлен в основном тот же набор костяных орудий (табл. XXXVI, 12–37). В их числе довольно много мотыг. Новыми видами являются здесь плоские дисковидные предметы с одним или несколькими отверстиями (табл. XXXVI, 27, 28), крупные иглы (табл. XXXVI, 14, 16) и наконечник (?) стрелы (табл. XXXVI, 15), роговые молотовидные «навершия жезлов» (табл. XXXVI, 26, 29, 35), и орудия (табл. XXXVI, 21) с резным и рельефным орнаментом (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 165).

Таков костяной инвентарь квемо-шулаверских поселений. Укажем, что многие названные изделия, особенно наиболее характерные типы орудий (шилья, проколки, лощила, мотыги), представлены также в Арухло I и на поселениях территории Западного Азербайджана (Челидзе Л.М., 1979, с. 26; Коробкова Г.Ф., 1979, с. 97–100). Но каково соотношение их для каждого из этих памятников, каков характер костяного инвентаря отдельных слоев данных поселений, не ясно. Поэтому на основании рассмотренной категории находок определить относительное хронологическое положение каждого поселения в общей группе шомутепинско-шулаверских памятников затруднительно. Ведь если, например, судить по находкам костяных ложек, то Шомутепе следует синхронизировать с горизонтами IX–I Шулаверисгора и горизонтами VII–V Имирисгора, в то время как другая, более многочисленная, группа находок — мотыги — позволяет рассматривать данный памятник как одновременный позднейшим горизонтам (IV–I) Имирисгора.

Итак, количество изделий из кости и рога в Шулаверисгора сравнительно невелико. В комплексах же относительно поздних (III–IV ступеней) костяных предметов заметно больше, а формы их разнообразнее. Последнее касается, прежде всего, таких орудий, как лощила и особенно мотыги. Действительно, на материалах комплексов квемо-шулаверских поселений прослеживается тенденция в сторону увеличения количества и разнообразия типов орудий, связанных с земледельческим процессом. Если, например, в Шулаверисгора (горизонты IX–IV) роговые орудия единичны и ни одно из них не имеет отверстия для крепления рукояти, то в комплексах IV–V ступеней многочисленные мотыги, изготовленные из рога оленя и трубчатых костей особей крупного рогатого скота, имеют такие отверстия. В целом весь этот инвентарь типологически и функционально весьма близок соответствующей категории находок с раннеземледельческих памятников широкого ареала, в частности Ближнего Востока, где они представлены как в относительно древних комплексах, так и в синхронных. Укажем для примера, что в памятниках хассунской и халафской культур, как и в предшествующих им комплексах Месопотамии (Телль Сотто, Умм-Дабагия и др.), представлены многие костяные орудия, которые имеются в памятниках Закавказья.

Керамика. Рассмотрим, наконец, последнюю и значительную категорию инвентаря — керамику, наиболее ярко характеризующую своеобразие культуры, представленной исследуемой группой раннеземледельческих памятников. Керамика обнаружена на всех раннеземледельческих поселениях Центрального Закавказья. Она включает глиняную посуду (табл. XXX–XXXI, XXXIV–XXXIX) и небольшое число антропоморфных фигурок (табл. XL, 3–8).

Глиняная посуда весьма проста по формам, довольно грубой выделки. Вся она плоскодонная и лишена ручек; лишь отдельные сосуды имеют ручки в виде горизонтальных выступов. Незначительно число сосудов лучшего качества. Они слегка залощены, имеют красновато-коричневый и реже — желтовато-коричневый цвет, изготовлены из глины с растительной (солома) примесью. В Арухло I и в Цопи найдено несколько фрагментов тонкостенных сосудов с розоватой ангобированной, хорошо залощенной поверхностью, которые рассматриваются как импортные (Чубинишвили Т.Н., Кушнарева К.Х., 1967, с. 338, 340). Основная же часть керамики — черного, буроватого и серого цветов, содержит в глине примеси песка, дресвы, шамота и редко — толченого обсидиана. Она более грубой выделки, редко залощена. На днищах отдельных сосудов имеются отпечатки плетенки. Посуда преимущественно баночной формы. Есть небольшие чаши и горшки, иногда со слегка отогнутым наружу венчиком или четко выделенным днищем, но встречаются и довольно крупные бочковидные сосуды. Орнаментирована лишь незначительная часть керамики. Преобладает орнамент в виде шишкообразных выступов — сосцов, расположенных обычно в один или несколько рядов, или кучно, ниже края сосуда, и вертикальных налепов. На обломках отдельных сосудов отмечены резной орнамент, в том числе елочный, украшение в виде параллельных линий, выполненных зубчатым предметом, пуговкообразный выступ и рельефный волнистый поясок. Следует подчеркнуть, что в керамическом комплексе шулавери-шомутепинской группы памятников почти нет расписной посуды. Имеются небольшое количество обломков сосудов со следами краски вишневого цвета из Гаргалартепеси (Аразова Р.Б., Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972, с. 479) и два расписных черепка из нестратифицированных слоев Имирисгора (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 155, табл. 35, 12; 44, 9). Один из последних расписан широкими вертикальными полосками вишневого цвета по розовому фону, на другом красная и черная роспись покрывает ребро валика, украшавшего сосуд. Такова самая общая характеристика керамики раннеземледельческих поселений Центрального Закавказья.

Обратимся теперь к рассмотрению керамики по памятникам, а именно по стратифицированным комплексам квемо-шулаверских поселений. При ознакомлении с керамикой (горизонты IX–IV) поселения Шулаверисгора, прежде всего, бросается в глаза малочисленность коллекции. Во всех шести нижних горизонтах поселения обнаружено, как это ни удивительно, менее 50 фрагментов от 10–15 сосудов, причем в самом нижнем горизонте (IX) найдено всего три обломка сосуда (или сосудов), а в горизонте IV — около 20. Эта керамика весьма грубой выделки и слабого обжига, серовато-коричневого цвета, изготовленная из глины с примесью толченого базальта или дресвы, а в редких случаях — слюды (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 157). Формы ее предельно просты: горшки с загнутым внутрь или слегка отогнутым наружу краем на плоском, слегка выступающем массивном поддоне (табл. XXX, 1–4; XXXVII, 1-15). Некоторые сосуды украшены вдоль края одним рядом налепов в виде сосцов.

В вышележащих слоях (III–I) Шулаверского поселения и соответствующих им горизонтах VII–VI Имирисгора, а также в Гадачрилигора керамики обнаружено также немного (табл. XXXI, 1–4; XXXVII, 1–9). Удалось реставрировать один сосуд из Шулаверисгора (табл. XXXI, 4; XXXVII, 6). Формы посуды на этом этапе остаются прежними, но имеются уже сосуды розоватого обжига с выровненной, а иногда с залощенной поверхностью. Встречены отдельные обломки керамики с примесью соломы в тесте, а также фрагменты лощеных тонкостенных сосудов розоватого цвета. Основным признаком, определяющим своеобразие керамического комплекса II ступени развития квемо-шулаверских поселений, считается появление в орнаментации резной техники и елочных геометрических вертикально-волнистых мотивов, нанесенных на плечико, а также насечек по венчику или по верхнему краю сосуда (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 158). Следует отметить, что резной елочный и геометрический орнаменты имеют лишь отдельные сосуды в Шулаверисгора (табл. XXXI, 1; XXXVII, 7, 8). Подобного орнамента на керамике Имирисгора (горизонты VII–VI), судя по публикациям, нет. Резной орнамент некоторых черепков из Гадачрилигора (табл. XXXI, 2) несколько отличается от орнаментации шулаверской керамики, однако это очень близкий по характеру орнамент, к тому же украшавший сосуды почти одинаковой формы. Кроме того, края таких сосудов из Шулаверисгора и Гадачрилигора украшены насечками. Налепной орнамент в виде сосцов-шишечек сохраняется не только на керамике памятников II ступени, но и на всех последующих ступенях. Резная орнаментация в дальнейшем исчезает. Она характерна только для керамики поселений II ступени, конкретно — позднейших горизонтов (III–I) Шулаверисгора и Гадачрилигора. Таково одно обстоятельство, которое обращает на себя внимание при изучении энеолитической керамики Центрального Закавказья.

Другое обстоятельство заключается в том, что подобный резной елочный и геометрический орнамент, как и украшение в виде налепных шишечек, встречается на керамике отдельных неолитических памятников Западной Грузии, в частности поселений Одиши и Анасеули II (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 157). Как будет показано ниже, резным елочным узором покрыты и некоторые сосуды Гинчинского поселения в Дагестане. Культурно-хронологическое соотношение рассматриваемых памятников Квемо-Картли и отмеченных поселении пока не ясно. Поэтому сейчас нет достаточных оснований, чтобы считать случайным наличие единой или чрезвычайно близкой по мотивам и технике исполнения орнаментации на сосудах памятников Западной Грузии, Квемо-Картлийской долины и Северо-Восточного Кавказа или наоборот. В том и другом случае возникает вопрос о происхождении подобных орнаментальных мотивов в керамике Кавказа. Известно, что резной елочный орнамент — один из характернейших атрибутов стандартной керамики хассунской культуры, а керамика так называемой архаической Хассуны украшена рельефным орнаментом, в том числе в виде конических шишечек и сосцевидных налепов. Поэтому было бы соблазнительно связывать появление соответствующих орнаментальных узоров на древнейшей кавказской керамике с влиянием культуры Хассуны. Однако такое заключение в настоящее время представляется по крайней мере преждевременным, не вытекающим из широкого сравнительного анализа комплексов Ближнего Востока и Кавказа.

В строительном горизонте V Имирисгора (ступень III) обнаружена значительная коллекция керамики (табл. XXXVIII, 1-31). Она генетически связана с керамикой более ранних слоев данного памятника и поселения Шулаверисгора, хотя и заметно отличается от нее характером обработки поверхности и разнообразием форм. Здесь выделяются три группы: сосуды с грубой поверхностью бурого цвета; сосуды со сглаженной поверхностью и сравнительно тонкостенные двусторонне лощеные сосуды розоватого цвета (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 162). На днищах многих сосудов имеются четкие отпечатки спиралевидной плетенки. Формы сосудов III ступени несколько разнообразнее. Преобладают различные по размерам горшки баночной и яйцевидной форм с загнутым внутрь или слегка отогнутым наружу венчиком, на плоском поддоне, часто с выделенной пяткой (табл. XXXVIII, 1). Отметим непропорционально узкое днище некоторых сосудов (табл. XXXVIII, 1). В числе новых форм имеются бочковидные (табл. XXXVIII, 4), характерные для стратиграфически последующих горизонтов квемо-шулаверских поселений. Вообще бочковидные сосуды нередко довольно крупных размеров, в том числе снабженные ручками в виде выступов, типичны для всей рассматриваемой группы памятников. Орнаментация керамики горизонта V Имирисгора — рельефная, причем более разнообразная, нежели на сосудах из горизонтов VII–VI Шулаверисгора (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 162). Наряду с обычными сосцевидными налепами здесь есть вертикально расположенные в один ряд вокруг края или на плечиках сосудов миндалевидные налепы, а также налепы в виде окружности, полуокружности, валика, часто в различных сочетаниях (табл. XXXVIII, 22–31).

Керамика, представленная в комплексах IV ступени, т. е. в горизонтах IV–I Имирисгора, горизонтах I–IV Храмис Дидигора и нижнем слое Дангреулигора, включает по существу те же формы сосудов, главным образом горшки баночной и яйцевидной форм (табл. XXXIX). На днищах некоторых сосудов также имеются отпечатки плетенки (табл. XXXIX, 7). Характер орнамента в целом такой же (табл. XXXIX, 6, 8, 10–15), хотя и несколько более разнообразный (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 163). Отдельные горшки украшены теперь налепными шишечками, расположенными в три ряда и обведенными иногда рельефной полоской (табл. XXXIX, 18), змеевидными и крестовидными налепами (табл. XXXIX, 13, 17), рельефными антропоморфными изображениями (табл. XXXIX, 16). Отмеченные выше единичные расписные черепки, обнаруженные в Имирисгора, также связываются с керамикой IV ступени (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 163).

Керамика V ступени, характеризуемая Т.В. Кигурадзе материалами горизонтов V–VII Храмис Дидигора (табл. XXXVI, 1-11) и верхних уровней Арухлинского поселения (табл. XXXIV, 1–9), по формам, характеру и мотивам орнаментации в общем не отличается от сосудов, представленных в комплексах предшествующей ступени, в частности в горизонтах IV–I Имирисгора (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 163). Отмечается сравнительно большее число черепков с окрашенной и тщательно залощенной поверхностью. Среди посуды Храмис Дидигора выделяется овальный сосуд бочковидной формы с ручкой в виде горизонтального ушкообразного выступа (табл. XXXVI, 9). Подобные ручки имеются и на некоторых других сосудах. Орнаментальные мотивы несколько разнообразнее: это подковообразные налепы (табл. XXXVI, 2, 7), рельефные геометрические изображения в виде квадратов и кругов (табл. XXXVI, 10), пуговковидные налепы (табл. XXXVI, 11) и различные их сочетания.

Такие мотивы орнамента особенно широко представлены на керамике поселения Арухло I (табл. XXXIV, 5–8). Действительно, если принять это во внимание, то Арухло I следует отнести к сравнительно поздним поселениям квемо-картлийской группы. Но мы пока не знаем, какими особенностями характеризуется керамика нижних горизонтов этого поселения. Если и там имеются сосуды подобных форм с такой же орнаментацией, то этот памятник, безусловно, моложе Шулаверисгора и Храмис Дидигора. До настоящего времени, например, в Арухло I не обнаружена керамика с резным орнаментом или аналогичная посуде самых ранних горизонтов Шулаверского поселения. Вместе с тем здесь много керамики с разнообразным налепным орнаментом, характерным для Имирисгора, Храмис Дидигора и других памятников. Следует подчеркнуть и такой интересный факт: отдельные сосуды Арухлинского поселения украшены рельефными антропоморфными изображениями, близкими по форме и исполнению тем, которые имеются на отдельных горшках из Имирисгора и Храмис Дидигора. Этот мотив единичен в орнаментике раннеземледельческих поселений Закавказья и отмечен пока, насколько нам известно, лишь на сосудах двух памятников Квемо-Картли — Имирисгора и Арухло I. Наличие его на керамике Арухлинского поселения является, безусловно, одним из аргументов в пользу синхронизации определенных горизонтов данного памятника с горизонтами IV–I Имирисгора, т. е. на Арухло I имеются слои, характеризующие не только V ступень развития шулавери-шомутепинской культуры (по Т.В. Кигурадзе), но и предшествующие, в частности IV ступень.

К тому же заключению можно прийти на основе изучения керамики энеолитических поселений, расположенных в смежном районе — на территории Западного Азербайджана. Керамика Шомутепе, Тойретепе, Гаргалартепеси и других памятников этого региона в общем одинакова (Нариманов И.Г., 1965а, с. 50; Нариманов И.Г., 1966, с. 123–125; Мунчаев Р.М., 1975, с. 97–98). Она мало отличается от керамики квемо-картлийских поселений и составляет с ней единый культурный комплекс. Так, например, керамика Шомутепе в основном грубой лепки и слабого обжига, темно-серого, бурого и желтовато-коричневатого цветов. Лишь отдельные сосуды залощены и содержат в глине только примеси соломы. Остальные сосуды изготовлены из глины с примесью и соломы, и дресвы, и (реже) толченого обсидиана. На днищах некоторых сосудов имеются отпечатки плетенки. Формы сосудов довольно простые: все они плоскодонные и, как правило, лишены ручек (табл. XXXV, 1–8). Преобладают горшки баночной формы. Часты и бочковидные сосуды, в том числе довольно крупные. Украшено очень небольшое число сосудов. Орнамент состоит из округлых шишечек-сосцов (табл. XXXV, 5) и овально-удлиненных вертикальных налепов, характерных для керамики квемо-картлийских поселений. Сосуды с резным орнаментом, как в Шулаверисгора, здесь не обнаружены. Заслуживает внимания и такое наблюдение: в Шулаверисгора керамика с растительной примесью присутствует лишь в верхних горизонтах культурного слоя (Джапаридзе О.М., Джавахишвили А.И., 1967, с. 298), в то время как в Шомутепе и Тойретепе она встречается во всех горизонтах, начиная с самого раннего (Нариманов И.Г., 1966, с. 123).

Приведенные факты свидетельствуют о том, что Шомутепе, Тойретепе и другие поселения в Западном Азербайджане моложе Шулаверисгора. Нам не известны какие-либо убедительные данные, которые позволяли бы считать Шомутепе более ранним памятником, чем Шулаверское поселение, и даже одновременным ему. Этот памятник, как Тойретепе и другие, следует синхронизировать, судя по керамике, с такими раннеземледельческими памятниками Квемо-Картли, как Имирисгора, Храмис Дидигора и Арухло I. Однако это вовсе не означает того, что на территории Западного Азербайджана и Восточного Закавказья в целом не может быть синхронного Шулаверскому поселению раннеземледельческого памятника, и тем более того, что исследуемая культура распространилась из квемо-шулаверской долины на смежные районы Закавказья. Не исключено, что памятники, синхронные Шулаверисгора или даже непосредственно предшествующие ему, будут открыты не только на правобережье среднего течения Куры, но и в других областях Закавказья.

Подведем итоги. Мы видим, что керамический комплекс поселений Центрального Закавказья весьма оригинален. Он резко отличен как от керамики Триполья и Анау, так и от керамики культур смежных областей Передней Азии. Так, он не обнаруживает ничего общего с керамикой халафской культуры Месопотамии, отличающейся высоким качеством выделки и обжига, многообразием форм и богатой расписной орнаментацией. Керамика же хассунской культуры с резным (так называемая стандартная) и налепным (керамика архаической Хассуны) орнаментом сопоставима с некоторыми сосудами из Шулаверисгора и других поселений шулавери-шомутепинской группы. Еще более сопоставима с закавказской по орнаментации керамика недавно открытых в Северной Месопотамии памятников предхассунского времени. Многие груболепные толстостенные сосуды этих памятников, в частности поселений Умм-Дабагия и Телль Сотто, украшены аналогичными по форме рельефными орнаментами в виде сосцевидных и пуговковидных налепов в один или два ряда, удлиненных овальных выступов и т. д. (Бадер Н.О., 1975, с. 104–105, рис. 4–5; Kirkbride D., 1972, pl. XI). Некоторые сосуды Умм-Дабагия (Kirkbride D., 1973а, pl. XI, а) и Телль Сотто (Merpert N.J., Munchaev R.M., Bader N.O., 1977, pl. XXX; 1978, pl. XXIV), что особенно удивительно, орнаментированы, подобно отдельным сосудам Имирисгора, Храмис Дидигора и Арухло I, похожими налепными антропоморфными изображениями. В остальном (по формам сосудов и т. д.) между керамическими комплексами Хассуны, Умм-Дабагия и Телль Сотто, с одной стороны, и шулавери-шомутепинских поселений — с другой, такие параллели не наблюдаются.

Чем объяснить отмеченную близость в орнаментации керамики древнейших раннеземледельческих памятников Центрального Закавказья и Северной Месопотамии, пока сказать трудно. Ведь эти группы памятников относятся к разным культурам и не являются синхронными. Было бы необоснованно утверждать сейчас, что наличие налепных украшений на закавказской керамике, особенно рельефных антропоморфных изображений, есть или результат месопотамского влияния (прямого или опосредованного) и длительного сохранения подобной орнаментальной традиции в Центральном Закавказье, или же последняя возникла здесь совершенно самостоятельно в то время, когда так уже давно не украшали посуду в Месопотамии.

Обратимся к следующей категории инвентаря энеолитических памятников Центрального Закавказья — глиняным антропоморфным фигуркам. Они известны в настоящее время на нескольких поселениях шулавери-шомутепинской группы памятников. Так, часть фигурки из верхних разрушенных слоев Шулаверисгора (Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, с. 206) предположительно отнесена Т.В. Кигурадзе к комплексу материалов II ступени шулавери-шомутепинской культуры (Кигурадзе Т.В., 1976, с. 161). Это стилизованное антропоморфное изображение с коротким конусовидным торсом и вытянутыми вперед ногами (табл. XL, 8). Фигурка украшена резным орнаментом: на ногах нанесено по восемь горизонтальных линий, на торсе — колосообразный знак (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 94). Два обломка глиняных обожженных фигурок происходят из нестратифицированных слоев Имирисгора (Отчет Квемо-Картлийской археологической экспедиции, 1975, с. 208). Судя по описанию, они представляют собой схематизированные женские скульптурки с конусовидным туловищем, вытянутыми и спаренными ногами. Головки обеих статуэток отбиты. Одна из фигурок украшена косыми насечками (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 94). Обломок глиняной фигурки с прочерченной спереди линией, идущей от правого плеча к левому и изображающей, как предполагают, перевязь, найден в Шомутепе (Нариманов И.Г., 1966, с. 125). Почти целая антропоморфная статуэтка обнаружена в верхней половине культурного слоя Гаргалартепеси (Аразова Р.Б., Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972, с. 479–480). Она украшена мелкими насечками и изображает женщину в полусидячей позе (табл. XL, 3).

На всех отмеченных выше памятниках, как мы видим, находки глиняных антропоморфных фигурок единичны. Лишь на одном из исследованных раннеземледельческих поселений Центрального Закавказья — в Храмис Дидигора — обнаружена целая серия таких фигурок. Коллекция включает 21 фигурку (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 88). Из них 17 найдены в очажном сооружении одного из круглых домов верхнего строительного горизонта энеолитического слоя поселения. Вместе с ними в очаг были заложены округлые и овальные «лепешки» из сырой глины. Не обожжены и сами фигурки, вследствие чего они оказались сильно фрагментированы. Восстановлена лишь одна из них (табл. XL, 7). После публикации рассматриваемой коллекции на поселении Храмис Дидигора Т.В. Кигурадзе обнаружено еще примерно такое же число новых глиняных фигурок, однако использовать их в настоящей работе не представляется возможным.

Фигурки из Храмис Дидигора небольшие по размерам (высотой от 2,8 до 5,6 см) и по положению ног делятся на два типа: сидящие с согнутыми ногами, приподнятыми в коленях, и сидящие с вытянутыми ногами (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 88). Представление о первом типе дают, в частности, три более или менее удовлетворительно сохранившиеся статуэтки (табл. XL, 4, 6, 7). Они изображают женщин. Среди них имеется одна целая фигурка с четко выделенными бедрами, грудью и головой (табл. XL, 7), со спаренными и согнутыми ногами. Руки, как и на остальных статуэтках, не вылеплены. Шея не выделена. Лицо намечено защипом. Предполагается, что глубокие круглые глазницы были инкрустированы (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 91). Довольно выразительны и две другие статуэтки, вылепленные в аналогичной манере (табл. XL, 4, 6). Головки обеих отбиты. Торс одной из них резко отогнут назад и расширяется в плечах (табл. XL, 4). На груди вылеплены два параллельных горизонтальных жгута. На них по бокам ложатся спускающиеся от плеч такие же налепные жгуты, причем жгут от левого плеча переходит на бедро и достигает колена, а от правого — заворачивает у бедра и ложится на живот. Создается впечатление, что жгуты изображают руки. Эти элементы затрудняют определение пола изображенного (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 92–93). Среди фрагментарного материала есть четыре головки фигурок первого типа. Одна из них тщательно моделирована (табл. XL, 5). Четко отмечена шея, детально проработано лицо, окрашенное белой краской. Выделены круглые глубокие глазницы и брови, рот и небольшой плоский лоб. Головка завершается асимметричным конусом, изображающим прическу или головной убор (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 93). Вдоль левой глазницы и на шее сохранились следы росписи в виде нескольких крупных черных точек.

Второй тип статуэток Храмис Дидигора, представленный лишь обломками нижних частей фигурок, а также торсов и ног (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 93), отличается упрощенностью и схематизмом изображения. Эти фигурки имеют конусовидный торс с приплюснутой с двух сторон верхней частью (головкой?), широкие бедра, вытянутые и в большинстве случаев спаренные ноги. К этому типу, кстати, относятся и упомянутые фигурки из Шулаверисгора, Имирисгора и Гаргалартепеси.

Описанными находками исчерпывается коллекция антропоморфной скульптуры раннеземледельческих памятников не только Центрального Закавказья, но и всего Южного Кавказа. Правда, на поселении Арухло I найдены две обработанные и окрашенные красной охрой маленькие гальки, изображающие человеческие головки (табл. XL, 1, 2) с ясно проработанными деталями лиц. Одно из этих изображений выполнено с помощью процарапанных линий, в которые затерта красная краска (табл. XL, 2), черты другого (табл. XL, 1) оформлены углублениями и штриховыми линиями (Кушнарева К.Х., Чубинишвили Т.Н., 1970, с. 25–26). Эти находки уникальны.

Как известно, антропоморфная скульптура — один из существенных атрибутов культур обширной раннеземледельческой ойкумены. Неудивительно, что она представлена и в энеолитических памятниках Закавказья, хотя и в крайне ограниченном количестве по сравнению с раннеземледельческими памятниками Передней и Средней Азии (Антонова Е.В., 1977). Малочисленность антропоморфной скульптуры рассматриваемых памятников, по нашему мнению, можно рассматривать как одну из особенностей культуры энеолита Закавказья и Кавказа в целом. Характеризуя описанные фигурки, следует подчеркнуть их определенную типологическую близость некоторым группам антропоморфной скульптуры отдельных раннеземледельческих культур Старого Света. Действительно, в раннеземледельческих памятниках Ближнего Востока и Средней Азии представлены антропоморфные статуэтки, как схематизированные, так и вылепленные в натуралистической манере, в сидячей позе и с вытянутыми ногами, нередко украшенные росписью, различными налепами, резным или вдавленным орнаментом. Предполагается, что в развитии антропоморфной скульптуры во всей раннеземледельческой ойкумене, исключая Анатолию, наблюдается тенденция от натурализации изображения в неолите к схематизации его в энеолите (Антонова Е.В., 1977, с. 43). На отдельных статуэтках, подобно фигурке из Шомутепе, имеется перевязь (Антонова Е.В., 1977, табл. LXIII, 1–2; LXVIII, 7; LXX, 7). Кстати, перевязь отмечена и на статуэтках с памятников Кавказа III–II тысячелетий до н. э. (Формозов А.А., 1965, с. 129–130). Однако при более конкретном рассмотрении закавказских фигурок мы видим, что они все-таки отличаются от антропоморфной скульптуры раннеземледельческих культур других областей, в частности от антропоморфной пластики культур Анау и Триполья (см. соответствующие таблицы в настоящем издании), как и от скульптуры памятников неолита и энеолита Ирана и Анатолии (Антонова Е.В., 1977, табл. VI–XXXII, LVI–LIX).

Выше отмечалась определенная близость в орнаментации керамики квемо-картлийских поселений и памятников предхассунского времени Северной Месопотамии. Особенно удивительно то, что отдельные сосуды из Имирисгора и Арухло I, с одной стороны, и Умм-Дабагия и Телль Сотто — с другой, украшены почти одинаковыми налепными рельефными антропоморфными изображениями. В этой связи небезынтересно сравнить антропоморфную пластику памятников Месопотамии с закавказской. В Умм-Дабагия и Телль Сотто обнаружены одна-две почти целые и обломки примерно десяти других глиняных фигурок, вылепленных в натуралистической манере и в большинстве относящихся к типу сидящих фигурок со спаренными и вытянутыми ногами (Kirkbride D., 1973б, pl. VII, 1–3, VIII; Merpert N.J., Munchaev R.M., Bader N.O., 1977, pl. XXVIII–XXIX). Эти фигурки, исключая некоторые образцы из Телль Сотто (Merpert N.J., Munchaev R.M., Bader N.O., 1977, pl. XXVIII), типологически близки закавказским, в частности из Храмис Дидигора, но различия в моделировке отдельных частей фигурок из комплексов Закавказья и Месопотамии имеются, и довольно заметные. Антропоморфные статуэтки хассунской культуры (Мерперт Н.Я., Мунчаев Р.М., 1971, рис. 6) резко отличаются от женских фигурок как закавказских памятников, так и Умм-Дабагия и Телль Сотто. Однако безусловная типологическая связь прослеживается между определенной частью статуэток из памятников халафской культуры Северной Месопотамии (Антонова Е.В., 1977, табл. XLIV–XLVI, 1, 3, 5–7, 11) и описанными фигурками из Храмис Дидигора. Они близки позой и характером моделировки некоторых частей (торса и особенно массивных ног с приподнятыми коленями). Статуэтки Храмис Дидигора из всей месопотамской коллекции антропоморфной пластики более всего, пожалуй, схожи с халафскими. Правда, большинство халафских статуэток имеют руки и расписаны; их головки иначе моделированы (Глонти Л.И., Джавахишвили А.И., Кигурадзе Т.В., 1975, с. 97).

Таким образом, небольшая коллекция мелкой антропоморфной скульптуры раннеземледельческих памятников Центрального Закавказья, несмотря на определенную схожесть с отдельными типами переднеазиатской терракотовой пластики эпохи неолита и энеолита, отличается самобытными чертами, да и керамика этих памятников в целом выступает как самостоятельный, можно сказать, сугубо местный комплекс, придающий оригинальность представленной ими культуре.

Таковы основные категории производственно-бытового инвентаря шулавери-шомутепинской группы раннеземледельческих поселений Закавказья. До настоящего времени в Центральном Закавказье не исследованы погребальные комплексы рассматриваемой эпохи. Исключение составляет одно погребение, открытое на поселении Бабадервиш. Оно было совершено в скорченном положении на боку в сопровождении кремневого скребка и двух крупных обработанных речных камней (Нариманов И.Г., 1966, с. 122). Видимо, можно предполагать, что энеолитическому населению Центрального Закавказья (или некоторым его группам) не был чужд широко распространенный во всем ареале раннеземледельческих племен обычай захоронения на площади поселения.

Южнозакавказская или нахичеванско-мильско-муганская группа памятников

Наибольшую известность среди памятников этой группы, как, впрочем, и энеолита всего Кавказа, получило в литературе поселение Кюльтепе I, располагавшееся в одноименном селении в 8 км к северу-северо-востоку от г. Нахичевани. Холм длиной с севера на юг около 150 м, а с запада на восток 100 м, вероятно, имел овальную в плане форму. Высота его над окружающей местностью достигала 14 м (Абибуллаев О.А., 1959б, с. 431). Сохранившийся останец тепе был полностью раскопан (табл. XXVI, 6). Выявлены четыре разновременных культурных слоя общей мощностью около 22 м (Абибуллаев О.А., 1959а, с. 11–13; 1959б, с. 431; 1963, с. 157). Нижний (или первый) слой мощностью 8,5–9,0 м относился к энеолиту. Он был перекрыт таким же мощным (8,5–9,5 м) слоем куро-аракской культуры. Между этими слоями прослежена стерильная прослойка толщиной от 15–20 до 30–40 см (Абибуллаев О.А., 1963, с. 157). Верхние (третий и четвертый) слои содержали материалы эпохи поздней бронзы и раннего железа.

Нижний слой поселения Кюльтепе I исследован на площади примерно 300 кв. м. По всей его толще материалы однородны. Кроме того, в нижнем слое, между жилыми постройками и под ними, открыты 73 погребения (Абибуллаев О.А., 1965б), совершенные в скорченном положении на боку и на спине с различной ориентировкой, 25 из которых содержали инвентарь (сосуды, различные бусы, обсидиановые изделия). В двух погребениях обнаружены скелеты собак (Абибуллаев О.А., 1963, с. 158; 1965б, с 65–73). В верхних горизонтах слоя открыты остатки 13 помещении. Жилища сохранились плохо. Они круглые и прямоугольные в плане, сооружены из камня и сырца, обычно с земляными полами. Круглые постройки достигают в диаметре 6,0–7,7 м, размеры прямоугольных жилищ 4×3 м. Стены толщиной 35–55 см сохранились на высоту до 25 см (Абибуллаев О.А., 1963, с. 157). Судить о характере планировки поселения не представляется возможным. По-видимому, дома располагались поблизости друг от друга. На разных уровнях нижнего слоя расчищены остатки очагов овальной формы (1,25×0,72 м) со стенками толщиной 4–5 см и более, а также ямы диаметром 0,7–0,9 м и глубиной 0,5–1,0 м, заполненные золой, землей, иногда костями животных, обломками сосудов и т. д. (Абибуллаев О.А., 1959б, с. 445–446).

В нижнем слое Кюльтепе I обнаружены обсидиановые и каменные орудия, изделия из кости и рога, медные предметы, собрана значительная коллекция керамики. Основным материалом для производства орудий служил, как установлено, обсидиан месторождений Атис и Сисиан в Армении (Аразова Р.Б., 1974, с. 8). В коллекции древнейшего слоя Кюльтепе I представлены обсидиановые нуклеусы, пластины и отщепы (табл. XLI). Многочисленны нуклеусы одноплощадочные призматические и конусовидные (табл. XLI, 17, 18). Среди них имеются довольно крупные экземпляры.

Основной формой заготовок служили правильные призматические пластины, четырехгранные в сечении (Аразова Р.Б., 1974, с. 10–11). Отщепы использовались редко, только в качестве заготовок. Почти все пластины ножевидной формы, длиной иногда 10–15 см, частично обработаны по краям ретушью, имеют следы сработанности (табл. XLI, 12–16, 19, 20). Несомненно, часть их являются вкладышами для серпов. Характерно, что такие орудия, как резцы, изделия с подтеской, выемчатые пластины, присутствуют в комплексе в ничтожном количестве, а кремневых вкладышей серпов, острий и скребков вообще нет (Аразова Р.Б., 1974, с. 20). Найдены каменные зернотерки (табл. XLII, 1–3), ступки (табл. XLII, 4, 5), терочники и песты (табл. XLII, 6, 7), мотыги овальной формы (длиной до 15 см) со сквозным сверленым отверстием поперек лезвия (табл. XLII, 8). Среди каменных орудий имеются также клиновидные топоры-тесла (табл. XLII, 9, 10) и молоты (длиной от 9,7 до 19,7 см) с желобчатым перехватом (Абибуллаев О.А., 1959а, табл. 9, 3, 4). Обнаружены и каменные навершия булав шаровидной и грушевидной форм (табл. XLII, 12, 13), иногда с недосверленным отверстием. Одна гематитовая булава найдена в погребении (Абибуллаев О.А., 1963, с. 161).

Каменный инвентарь Кюльтепе I в общем типичен для раннеземледельческих поселений широкого ареала. В частности, он близок соответствующим категориям орудий центральнозакавказских поселений, но далеко не идентичен им. Самое существенное различие этих комплексов заключается, несомненно, в том, что нахичеванский комплекс не содержит тех многочисленных и разнообразных орудий архаического типа, которыми изобилуют поселения шулавери-шомутепинской группы. Он типологически ближе, конечно, соответствующим комплексам раннеземледельческих культур других областей, например, Месопотамии (культуры Хассуны и Халафа).

Орудия из рога и кости, обнаруженные в Кюльтепе I, также представляют собой обычный для раннеземледельческих поселений набор изделий. Среди них преобладают проколки и шилья (табл. XLII, 14–18). Обнаружены круглые в сечении тонкие длинные иглы с зашлифованной поверхностью (Абибуллаев О.А., 1959б, с. 448), скребки и лощила, изготовленные из оленьего рога и трубчатых костей особей крупного рогатого скота. На некоторых лощилах сделаны поперечные нарезки. Имеются орудия из коронной части рога и трубчатых костей со сквозными отверстиями, служившие мотыгами. Отметим также находки обработанных клыков кабана (Абибуллаев О.А., 1959б, с. 448). Указанные изделия из кости и рога, как известно, широко представлены в энеолитических памятниках Центрального Закавказья, однако на поселениях шулавери-шомутепинской группы они более разнообразны.

Значительный интерес представляет небольшая коллекция металлических изделий из нижнего слоя Кюльтепе I. Она состоит из семи медных предметов (Абибуллаев О.А., 1963, с. 161; 1965а). Это плоский ромбовидный предмет (табл. XLII, 19), четырехгранная проколка со стержнем (табл. XLII, 22), две бусинки (табл. XLII, 20) и три обломка неопределенных предметов (табл. XLII, 21). Спектральный анализ показал, что ромбовидный предмет и проколка содержат в своем составе соответственно 1,1 и 1,15 % мышьяка, а проколка — еще и 1,6 % никеля (Селимханов И.Р., Марешаль Ж.Р., 1966, с. 146–147, табл. 3).

В Центральном Закавказье металл встречен до сих пор на трех энеолитических памятниках. В Гаргалартепеси у стенки постройки 17, относящейся к нижнему горизонту поселения, найдена свернутая из медной пластинки цилиндрическая бусинка (Аразова Р.Б., Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972, с. 435), аналогичная по форме, обнаруженной на поселении хассунской культуры Ярымтепе I (Мерперт Н.Я., Мунчаев Р.М., 1977, с. 157, рис. 1, 4). Еще две находки — медные (?) стержень и игла — сделаны на Делисском поселении в г. Тбилиси (Абрамишвили Р.М., Окропиридзе Н.И., Небиеридзе Л.Д. и др., 1978, с. 471; Абрамишвили Р.М., Окропиридзе Н.И., Григолиа Г.К. и др., 1979, с. 493). Наконец, полукруглый медный предмет происходит с поселения Храмис Дидигора (Менабде М.В., Кигурадзе Т.В., Гогадзе К.М., 1980, с. 34). Таким образом, перед нами комплекс довольно архаичных по форме металлических изделий, нередко встречаемых в раннеземледельческих памятниках. Вместе с отдельными медными предметами с других памятников энеолита Южного Кавказа, которые будут отмечены ниже, они составляют коллекцию древнейшего металла Закавказья.

Обратимся к керамике Нахичеванского Кюльтепе I. Основную часть ее составляет посуда грубой выделки и слабого обжига, сделанная из глины с примесями соломы и в редких случаях песка. Она преимущественно светлых тонов, красного цвета; есть также сосуды бурого и серого цветов. Поверхность сосудов неровная, сглаженная или слегка залощенная. Вся посуда плоскодонная, редкие экземпляры имеют ручки. Выделяется несколько форм сосудов (Абибуллаев О.А., 1959б, с. 448–450; 1963, с. 162–163). Наиболее многочисленны миски или глубокие чаши (табл. XLIII, 1–6). Некоторые из них имели вместо ручек выступы, расположенные у верхнего края сосуда. Есть кувшины с округлым туловом и невысокой цилиндрической горловиной (табл. XLIII, 15–18). Немало баночных, бочковидных и цилиндрических сосудов (табл. XLIII, 7-14, 19–22), в том числе крупных и с ручками-выступами. Все отмеченные формы сосудов лишены орнамента.

Наряду с ними обнаружено небольшое количество расписной керамики. Она представлена 20 обломками и одним целым сосудиком. Ее можно расчленить на две группы. В первую входят целый горшочек и обломки сосудов (табл. XLIV, 1, 2, 4), отличавшихся хорошим обжигом, сравнительно высоким качеством выделки и тщательно залощенной поверхностью. Они были украшены сложными геометрическими узорами, выполненными черной, коричневой и красной красками (Абибуллаев О.А., 1963, с. 163). Ко второй группе относятся обломки сосудов, изготовленных из глины с примесью соломы или травы, но лучшего, чем массовая керамика с растительными примесями в тесте, качества. Они орнаментированы довольно простыми геометрическими узорами, выполненными черной, желтой и красной красками (табл. XLIV, 3). Учитывая, что расписная керамика первой группы по тесту, обжигу, качеству лепки и относительной сложности орнаментальных узоров резко отличается от остальных расписных черепков и от основной массы керамики нижнего слоя Нахичеванского Кюльтепе I, исследователь памятника О.А. Абибуллаев предположил, что она привозная. Расписная керамика второй группы, аналогичная по технологическим признакам массовой керамике слоя, по его мнению, изготовлена на месте в подражание импортным образцам (Абибуллаев О.А., 1963, с. 163). Импортная посуда представлена упомянутым целым экземпляром (табл. XLIV, 1), находящимся в экспозиции Музея истории Азербайджана (г. Баку). Это миниатюрный горшочек (высотой около 8–9 см) с округло-уплощенным дном, несколько вздутым туловом и сравнительно высокой (более 2 см) шейкой. Он красновато-розового цвета, залощен и украшен коричневой росписью. По тулову двумя горизонтальными линиями образован широкий пояс, заштрихованный почти вертикальными полосками. Коричневой краской расписан и самый край венчика с внутренней стороны, ниже которого той же краской выполнена волнистая линия (возможно, изображение змеи). Этот горшочек по форме, цвету, качеству и характеру росписи аналогичен соответствующим образцам халафской керамики (Dabbagh T., 1966, р. 23–24).

В керамическом комплексе энеолитического слоя Нахичеванского Кюльтепе I отсутствуют антропоморфные и зооморфные статуэтки, но есть несколько глиняных пряслиц. В раннеземледельческих памятниках других регионов, например, Месопотамии, пряслица (глиняные и каменные) встречаются часто.

В этой связи вызывает некоторое удивление отсутствие их на энеолитических поселениях Центрального Закавказья.

Сравнение комплексов керамики Нахичеванского Кюльтепе I и шулавери-шомутепинской группы памятников показывает между ними определенную близость. В частности, их сближают технологические особенности: грубая выделка, слабый обжиг, наличие в глине растительных примесей, характер обработки и цвет поверхности. В обоих случаях все сосуды плоскодонные, лишь отдельные из них имеют ручки, причем почти одинакового типа — в виде выступов. Близки и некоторые формы посуды — баночные и бочковидные. Различие проявляется, прежде всего, в формах сосудов. Так, в Нахичеванском Кюльтепе I они сравнительно разнообразны и лишены орнамента, хотя имеются отдельные образцы расписной керамики, в том числе импортной.

Посуде Нахичеванского Кюльтепе I, включая расписные сосуды, более близка керамика ряда поселений, зафиксированных в Мильской степи (Иессен А.А., 1965, с. 13–15, рис. 2), таких, как Шахтепе, Безымянное тепе в 5 км к северо-востоку от Шахтепе, Кямильтепе и некоторые другие. Они приурочены к пересохшим или пересыхающим водостокам древней гидрографической сети (Иессен А.А., 1965, с. 15). Ни один из этих памятников раскопкам не подвергался, поэтому наши представления о них основываются исключительно на подъемном материале, главным образом керамике. Основная часть ее, как и в Кюльтепе, представлена грубыми толстостенными сосудами, изготовленными из глины с растительными примесями. Все сосуды плоскодонные, как правило, без ручек; иногда они имеют псевдоручки в виде горизонтальных выступов. Отдельные черепки в два-три слоя свидетельствуют о том, что некоторые сосуды формовали в несколько приемов (Нариманов И.Г., 1965б, с. 37). В коллекции керамики из Мильской степи представлено около 20 расписных черепков. Роспись, выполненная коричневато-бурой, черной и (реже) красной красками по светлому ангобу, состоит из косых полос и углов-шевронов, вписанных один в другой (табл. XLIV, 5-13). Расписаны в основном чаши, причем как с внешней, так и с внутренней стороны. Среди фрагментов расписной керамики выделяются плотные, лишенные растительных примесей черепки и плохо обожженные фрагменты, содержащие в тесте примеси соломы или травы (Иессен А.А., 1965, с. 15).

Расписная керамика найдена и на энеолитических поселениях в Карабахской степи и особенно на Мугани. Здесь в районе Астраханбазара, по берегам Мишарчая и Гурудере, выявлено около десяти энеолитических поселений — Мишарчай II, IV–VI и Гурудере 1–6, на которых собран подъемный материал (Нариманов И.Г., Махмудов Ф.Р., 1967, с. 88–96). Найденная здесь простая керамика имеет многие черты, присущие основной массе керамики из Кюльтепе I и Мильской степи (Нариманов И.Г., Махмудов Ф.Р., 1967, с. 89–95). На муганских поселениях представлены такие же сосуды с плоским днищем и без ручек, а иногда с ручкой-выступом, в том числе залощенные по светлому ангобу. Цвет сосудов преимущественно красно-коричневый. Они изготовлены из глины с растительной примесью; иногда в качестве примеси добавлялся песок. Обнаружены хорошо обожженные фрагменты без примесей в тесте. Трехслойные черепки единичны. Интересны обломки сосудов со следами красной краски на поверхности с поселения Гурудере 4 (Нариманов И.Г., Махмудов Ф.Р., 1967, с. 94).

Среди муганских памятников значительную коллекцию расписной керамики содержит поселение Аликемектепеси — единственный исследованный пока энеолитический памятник в юго-восточной части Закавказья. Его материалы позволяют судить о характере и особенностях культуры эпохи энеолита данного региона. К сожалению, они до сих пор почти не опубликованы. Имеется лишь ряд информационных сообщений, на основании которых представляется возможным дать общую характеристику этого интересного памятника (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972; 1974а; 1974б; 1975а; 1975б; 1976; Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., Аразова Р.Б. и др., 1977).

Поселение Аликемектепеси находится на северо-восточной окраине сел. Учтепе Джалилабадского р-на Азербайджанской ССР, на правом берегу Инчечая. Это холм высотой не менее 4 м и площадью около 1 га (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972, с. 480). Раскопки его, начатые в 1971 г., продолжаются в настоящее время. Приносим глубокую благодарность И.Г. Нариманову и Ф.Р. Махмудову, подробно ознакомившим нас с материалами Аликемектепеси и разрешившим использовать в настоящей работе некоторые находки с этого памятника.

Мощность культурного слоя поселения достигает 5 м, в том числе толщина энеолитического слоя — 4 м. Верхний слой содержит смешанный материал — энеолита, эпохи средней бронзы и главным образом античного времени. Культурные отложения на глубину 1,2 м разрушены мусульманскими погребениями и хозяйственными ямами эпохи бронзы (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1975а, с. 472; 1975б, с. 11–12). Общая раскопанная площадь поселения составляет около 400 кв. м; на материк выведен раскоп в 140 кв. м.

Энеолитический слой расчленяется на шесть строительных горизонтов, включая горизонт 0 — самый поздний и сильно потревоженный (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1975б, с. 13; 1976, с. 503). Остатки жилых и хозяйственных сооружений выявлены во всех горизонтах. Все они сложены из сырцовых кирпичей размерами 50×20×12; 48×18×12–15; 42×20×10; 36×18×10–15; 40×20×8; 35×18×9 см (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972, с. 481). В горизонте 0 расчищены остатки стены одного помещения, ямы, неподвижно установленные крупные хозяйственные сосуды и остатки керамической обжигательной печи (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1975б, с. 13; 1976, с. 503). В горизонте 1 дома прямоугольные. Выявлен участок, где к дугообразной кирпичной стене длиной более 7 м пристроены с обеих сторон небольшие (площадью 2–2,5 кв. м) хозяйственные постройки, вокруг которых находились жилые помещения. В углах или у стен жилых комнат расчищены подпорные столбики, а в середине или у стен — очаги открытого типа (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1976, с. 503). В том же горизонте вскрыты остатки трех гончарных печей с топкой вытянуто-овальной формы. В горизонте 2, исследованном наиболее широко, наряду с прямоугольными имеются овальные в плане сооружения (табл. XLV, 21). Среди последних обращает на себя внимание двухкамерная постройка 8. Вход в нее находился в большой камере, видимо, жилой и сообщавшейся с меньшей камерой, служившей кладовой. В жилой части постройки близ одной из стен обнаружен очаг, у других стен — десять глиняных сосудов и скопление глиняных необожженных ядер для пращи. В кладовой найдены такие же ядра и каменные топоры, зернотерки, песты, ступка, костяная мотыга, кремневые и обсидиановые орудия (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974а, с. 454; 1974б, с. 12–13). Группа построек этого горизонта была обведена кирпичной стеной (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., Аразова Р.Б. и др., 1977, с. 494). Кроме того, в горизонте 2 расчищены остатки гончарной двухъярусной печи. В горизонте 3 вскрыты одна прямоугольная и несколько круглых наземных построек, а также остатки округлой в плане землянки. Глиняная обмазка стен землянки была побелена известью, а затем расписана красной охрой (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974а, с. 454). В древнейших горизонтах 4–5 открыты круглые сооружения диаметром в среднем 3,5 м с пристроенными к ним маленькими четырехугольными хозяйственными помещениями и остатки двухъярусных гончарных печей (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974б, с. 13).

Следует отметить, что во всех домах, раскопанных на Аликемектепеси, находились очаги открытого типа. Иногда их было по два-три в каждом помещении, у стен и в центре. В пол некоторых жилых построек были вкопаны крупные (высотой до 1 м) глиняные толстостенные сосуды чашеобразной, бочковидной и цилиндрической форм. Планировку ни одного строительного горизонта поселения установить не удалось. На всех уровнях наблюдалась плотная застройка поселка.

Архитектура нижних горизонтов (3–5) Аликемектепеси, как видим, довольно близка по форме и технике постройкам Нахичеванского Кюльтепе I и поселений Центрального Закавказья. Наиболее сопоставимы с ней, пожалуй, кирпичные постройки круглой, полукруглой и четырехугольной форм со следами окраски полов и стен, открытые на поселении Иланлытепе в Карабахской степи (Нариманов И.Г., 1969, с. 396). Отметим, что на Иланлытепе расчищены остатки корытообразной керамической печи (Нариманов И.Г., 1969, с. 396), аналогичной гончарным обжигательным печам, в значительном количестве вскрытым на Аликемектепеси. К сожалению, Иланлытепе обследован рекогносцировочно, и судить о генезисе его архитектуры пока не представляется возможным. На Аликемектепеси в отличие от всех остальных энеолитических памятников Южного Кавказа наблюдается заметное изменение форм домостроительства на протяжении жизни поселения. Возможно, открытые в горизонте 2 овальные постройки являются промежуточной формой между ранними круглыми и поздними прямоугольными жилыми сооружениями. Чем было вызвано такое резкое изменение форм домостроительства на этом поселении, сейчас ответить трудно.

В верхних горизонтах энеолитического слоя поселения Аликемектепеси открыто 10 погребений: одно в горизонте 0 и девять в горизонтах 1–3 (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974а, с. 455; 1976, с. 503). Они находились между жилищами, в слое, под полами построек. Погребения были совершены в сильно скорченном положении на правом или левом боку, головой в разные стороны. Костяки окрашены красной охрой. Перед лицом каждого погребенного находился глиняный сосуд (чаши).

Материал поселения включает каменные и обсидиановые орудия, изделия из кости, значительную коллекцию керамики и другие находки. Аликемектепеси отличается от Кюльтепе I и поселений шулавери-шомутепинской группы материалом, техникой обработки и набором орудий. Основным сырьем для производства орудий здесь служил кремень (78,3 %); обсидиан (21,7 %) использовался значительно меньше (Аразова Р.Б., 1974, с. 21). Последний доставлялся сюда из Кельдбаджарского источника, расположенного менее чем в 300 км от Аликемектепеси (Аразова Р.Б., 1974, с. 8). В одинаковой степени использовались пластины и отщепы. Среди орудий преобладают кремневые вкладыши серпов. Укажем для примера, что от общего числа орудий, обнаруженных здесь за первые три сезона раскопок, они составляют 32 %. Большинство вкладышей имеют крупные размеры и полированный до блеска рабочий край; лишь некоторые отличаются угловой заполировкой. На многих вкладышах сохранились следы битума, с помощью которого они были укреплены в костяной или деревянной основе серпа.

В числе кремневых и обсидиановых орудий небольшую серию образуют скребки и скобели. Редки отбойники, ножи из обсидиана для разделки туш животных (табл. XLV, 18, 19), обсидиановые строгальные ножи, резцы и сверла (Аразова Р.Б., 1974, с. 21, 26–27). Представлены каменные ладьевидные и с плоской рабочей поверхностью зернотерки, ступки, пестики и терочники; около 20 обычных тесловидных топоров, изготовленных из речных галек (табл. XLV, 11). Есть каменное клиновидное орудие, видимо, нож для обработки дерева (табл. XLV, 17).

Костяной инвентарь поселения представляет набор типичных для раннеземледельческих памятников орудий. Он включает значительное число шильев и проколок (более 100), подобные шулавери-шомутепинским лощила, мотыги и другие изделия из рога оленя, пластинчатые орудия с двумя заостренными концами (табл. XLV, 20), сделанные из ребер крупных животных и использовавшиеся, как полагают, для плетения рыболовных сетей (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1975б, с. 13).

В разных горизонтах Аликемектепеси обнаружены украшения в виде бус и подвесок, главным образом плоские дисковидные бусины из морских раковин (табл. XLV, 14–16). В одной из ям, вырытых в горизонте I, найдено свыше 150 таких бусин (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974б, с. 12). В коллекции много подвесок из клыков хищных животных и грызунов, есть медная, две бирюзовые и круглая сердоликовая с двусторонним сверлением бусинки и крупная бусина из черного камня (табл. XLV, 13). Весь этот набор украшений может быть признан характерным и для смежных с юга и юго-запада раннеземледельческих памятников Передней Азии. Так, бусы из меди, бирюзы и сердолика, и подвески из клыков встречаются в комплексах Месопотамии халафского, хассунского и предхассунского времени.

Наиболее значительную и интересную категорию материала поселения Аликемектепеси составляет керамика. Во всех горизонтах нижнего слоя она одинакова по формам, орнаментации и технологическим признакам. Правда, в самых верхних горизонтах (0–1) представлена керамика, поверхность которой покрыта косо-горизонтальными линиями, нанесенными гребенчатым предметом (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974б, с. 14). Ниже отмеченных горизонтов такой керамики нет. Расписные сосуды и сосуды с окрашенной поверхностью обнаружены во всех горизонтах Аликемектепеси. Керамика в целом хорошего качества, изготовлена из тщательно отмученной глины, содержащей, как правило, растительные примеси, ровно обожжена. Большинство сосудов ангобировано и залощено, светлых тонов (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1972, с. 481; 1974б, с. 14).

Выделяются несколько форм сосудов. Наиболее распространенными были чаши и глубокие миски с широкими плоскими днищами (табл. XLV, 1, 8-10). Ниже края многих таких сосудов имеются по две пары удлиненных налепов-выступов, заменяющих ручки. Наиболее крупные чаши и миски достигают в диаметре 50 см (по краю венчика). Отдельную группу составляют горшки (табл. XLV, 3, 4), в том числе с ручками-выступами. Довольно распространенной формой являются бочонковидные и котловидные сосуды. Почти все котловидные сосуды снабжены ручками в виде массивных горизонтальных выступов (табл. XLV, 2). Размеры их в среднем (в см): высота 23–25, диаметр по венчику 20–22, диаметр днища 34–35. Некоторые экземпляры бочонковидных сосудов, обнаруженных в полах построек, довольно массивны и достигают в высоту 1 м. Значительной серией на Аликемектепеси представлены кувшины с одной массивной круглой в сечении ручкой (табл. XLV, 5, 6). Наиболее крупные из них имеют высоту до 40 см. Орнаментированы лишь отдельные сосуды. Налепной орнамент в виде зигзагообразной полоски и шишечек-сосцов образует иногда ряд по бортику и плечикам. В горизонте 1 найден обломок кувшина, украшенного налепной полоской с пальцевыми защипами. Часть сосудов, кроме того, расписаны, но преобладает посуда с целиком окрашенной поверхностью (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974б, с. 15).

Коллекция расписной керамики Аликемектепеси включает около 200 обломков. По технологическим признакам расписная посуда делится на две основные группы: грубоватую из глины с растительными примесями и более качественную, из глины без каких-либо примесей. В числе последних имеются обломки отдельных сосудов очень высокого качества, возможно импортных. Расписаны в основном сосуды малых форм — чаши (табл. XLV, 8-10) и небольшие горшочки (табл. XLV, 7). Преобладает роспись черной, коричневой и красной красками разных тонов по ангобу кремового, коричневатого и коричневато-розового цветов (Махмудов Ф.Р., Нариманов И.Г., 1974а, с. 454). Часто роспись покрывает и внутреннюю поверхность сосуда. Мотивы росписи носят исключительно геометрический характер: треугольники (иногда вписаны друг в друга); ромбы; ряды волнистых и зигзагообразных линий, опоясывающих сосуд; простые горизонтальные линии по краю или вдоль венчика; прямоугольники, составляющие шахматный узор; опускающиеся от края горшка вертикальные и косые пересекающиеся полоски, образующие сетку, и т. д. (табл. XLVI).

На Аликемектепеси, как и в Нахичеванском Кюльтепе I, нет глиняных антропоморфных и зооморфных фигурок, но найдены пряслица обычного типа, а также обломки крышек (?) сосудов и фрагменты толстостенных «сковородок» с невысоким бортиком, близких по форме обнаруженным в памятниках Кавказа эпохи ранней бронзы (Мунчаев Р.М., 1961, с. 121, рис. 41). К числу же наиболее распространенных глиняных предметов относятся пращевые пули яйцевидной формы. Их находят здесь скоплениями по 70-130 штук, иногда у очагов. Эта категория находок наиболее характерна именно для данного памятника, хотя подобные предметы встречены и на других раннеземледельческих поселениях Южного Кавказа, например, в Иланлытепе (Нариманов И.Г., 1969, с. 397). Массовыми сериями такие глиняные яйцевидные пули для пращи представлены, как известно, в раннеземледельческих памятниках Северной Месопотамии, в частности в комплексах Телль Сотто и Умм-Дабагия (Kirkbride D. 1973b, pl. LXXX, b; Merpert N.J., Munchaev R.M., Bader N.O., 1976, pl. XXXIX, 10–11) Хассуны (Munchaev R.M., Merpert N.J., 1969, p. 128), Халафа, (Munchaev R.M., Merpert N.J., 1973, pl. X, 2) и Убейда (Tobler A.J., 1950, pl. LXXXVII, b).

Таким образом, поселение Аликемектепеси — довольно выразительный комплекс, особенности которого проявляются в известной степени в архитектуре, но в основном, в массовом материале — керамике. Так, здесь выделяется несколько групп керамики. Первая представлена только в двух верхних горизонтах и отличается специфической обработкой поверхности с помощью гребенчатого предмета. Прямые аналогии ей известны в настоящее время только на двух энеолитических памятниках Закавказья — поселениях Кечили III и Сиони. Кечили III расположено в Шамхорском р-не Азербайджанской ССР, к юго-востоку от шулавери-шомутепинской группы памятников (Кесаманлы Г.П., Гусейнова М.А., Джафаров И.Ф. и др., 1976, с. 502). Это небольшое поселение с сильно разрушенным культурным слоем толщиной около 1,4 м, где открыты остатки полов и стен построек, видимо, округлой формы. Основной материал — керамика с растительными примесями в глине. Наиболее распространенная форма сосудов — чаши. Есть и горшки с округленным корпусом и невысокой трубчатой горловиной, как в Аликемектепеси. Некоторые сосуды украшены пояском из сквозных круглых отверстий ниже края венчика, другие — налепным сосцевидным орнаментом. В одном случае отмечен рельефный поясок. На обломках нескольких чаш имеется роспись черного цвета, как правило, в виде полосы по краю венчика с внутренней и внешней сторон. Поселение Сиони находится в Марнеульском р-не Грузинской ССР. Его исследование начато в 1978 г., но результаты раскопок пока не опубликованы. Пользуясь случаем, благодарим Т.В. Кигурадзе и Г.П. Кесаманлы, ознакомивших нас с материалами названных памятников. Итак, керамика с обработанной гребенчатым предметом поверхностью может указывать на относительное хронологическое положение того памятника, в котором она присутствует. На этом основании, в частности, можно считать, что горизонты 0 и 1 Аликемектепеси и Кечили III, где такая посуда встречается по всей толще культурного слоя, относятся к позднейшей группе энеолитических памятников Южного Кавказа. Наличие ее в Кечили III и Сиони доказывает, кроме того, что памятники с такой керамикой были распространены не только на Мугани, т. е. в Юго-Восточном Закавказье, но и в центральной части Закавказья.

Вторую и основную группу керамики Аликемектепеси составляет светлоангобированная посуда, представленная во всех горизонтах. Отдельные формы ее встречаются и на других энеолитических памятниках Закавказья, особенно в Нахичеванском Кюльтепе I, но отличительной ее особенностью, как, впрочем, и всего керамического комплекса Аликемектепеси, является наличие ручек на многих сосудах — как в виде выступов, так и кругло-проемных.

К третьей группе керамики относится расписная посуда, причем количество ее на Аликемектепеси во много раз превосходит расписную посуду всех остальных энеолитических памятников Закавказья, вместе взятых, что также является одной из особенностей памятника. Среди расписной керамики Аликемектепеси встречаются образцы, аналогичные обломкам расписных сосудов из Нахичеванского Кюльтепе I и поселений Мильской степи. В числе последних имеются фрагменты сосудов грубой лепки из глины с примесями самана и обломки чаш и горшков высокого качества выделки. То же самое наблюдается и в Аликемектепеси. Сосуды более высокого качества, изготовленные из глины без каких-либо заметных примесей, являются, возможно, привозными, в подражание им вылеплены и расписаны на месте остальные сосуды.

Выше отмечалось уже, что единственный целый расписной горшочек, найденный в Нахичеванском Кюльтепе I, имеет северомесопотамское происхождение и по технологическим особенностям, форме и мотивам росписи, выполненной коричневатой краской, полностью соответствует аналогичным сосудам собственно халафской культуры (Mallowan М., Rose J.C., 1935, fig. 59, 4, 6; 64, 3, 9; 65, 3). Близкими к халафской керамике являются, видимо, еще несколько обломков расписных сосудов из Нахичеванского Кюльтепе I (Иессен А.А., 1963, с. 12). Что же касается расписных черепков с поселений Мильской степи, то среди них нет ни одного, который можно было бы уверенно считать халафским, хотя в общей массе они и расписная керамика Нахичеванского Кюльтепе I составляют если не единый, то достаточно близкие комплексы, более тяготеющие к керамике некоторых памятников смежной с юга территории Северного Ирана, датируемых концом V — началом IV тысячелетия до н. э. (Мунчаев Р.М., 1975, с. 120–130). Но образцов расписной посуды на поселениях Мильской степи крайне мало, и среди них нет ни одной целой формы, что затрудняет ее сравнительную характеристику. Другое дело — расписная керамика Аликемектепеси, составляющая относительно большой и выразительный комплекс. Ее геометрические мотивы орнамента почти все до единого имеются и на керамике халафской культуры в Месопотамии. Многие халафские сосуды украшены красной, коричневой и реже — черной росписью преимущественно по светло-коричневому фону различными геометрическими узорами. Это треугольники, часто вписанные друг в друга, заштрихованные ромбы, квадраты, составляющие шахматный рисунок, косые, вертикальные и горизонтальные полосы, образующие сетки, волнистые и зигзагообразные линии, сложные фигуры, а также изображения животных, птиц и т. д. На керамике Аликемектепеси нет такого разнообразия мотивов росписи. Нет здесь и изображений животных и птиц, какие встречаются на отдельных халафских сосудах. Формы халафской посуды также значительно разнообразнее. В керамике Южного Закавказья, в частности на поселении Аликемектепеси, наличествует, можно сказать, лишь одна из характерных для Халафа форм посуды — чаши, украшенные наиболее простыми и наиболее распространенными в халафских комплексах мотивами росписи. Но, подчеркиваем, в отличие от расписного горшочка из Нахичеванского Кюльтепе I это не собственно халафская керамика, а только форма посуды халафского типа с отдельными характерными для Халафа мотивами росписи.

Такие же мотивы росписи представлены на подобных чашах ряда памятников Северного Ирана, в частности в соответствующих слоях Яниктепе на восточном побережье Урмии и особенно Долматепе на Солдузской равнине (Мунчаев Р.М., 1975, с. 125–128). Сопоставление керамики отдельных энеолитических памятников Южного Закавказья и долматепинского комплекса обнаруживает определенные совпадения, которые едва ли могут быть признаны случайными. Так, некоторые сосуды с поселений в Карабахской степи (Иланлытепе, Кюллитепе) и других районов (Нариманов И.Г., 1968, с. 317; 1970, с. 374), как и группа керамики из Долматепе, окрашены с внутренней и внешней сторон краской вишневого оттенка (Young T.C., 1962; 1963). Подобно сосудам Долматепе, отдельные горшки из Иланлытепе орнаментированы штрихами, оттиснутыми треугольниками и кругло-овальными ямками (Нариманов И.Г., 1969, с. 396). На поселении Геойтепе, в той же Карабахской степи, найдены обломки сосудов, нижняя часть которых, как и у долматепинских, покрыта глиняной обмазкой, а верхняя залощена (Нариманов И.Г., 1970, с. 374–375). В этой связи обратим внимание и на отмечавшуюся выше находку в Аликемектепеси фрагмента сосуда, украшенного ногтевыми вдавлениями. Такой же почти орнамент встречается на керамике Долматепе. Укажем также, что среди керамики других муганских памятников (мишарчайские поселения, Гурудере) имеются образцы, сопоставимые с долматепинскими (Мунчаев Р.М., 1975, с. 128). Керамика грубой лепки и плохого обжига с отпечатками ткани или рогожи происходит в основном из древнейшего слоя Долматепе (Young T.C., 1963; Dyson R.H., 1960; Hamlin С., 1975). В вышележащем слое представлена расписная посуда, изготовленная из глины с примесью соломы (Young T.C., 1963; Hamlin С., 1975). По залощенной иногда поверхности светлого тона черной, коричневой и вишневой красками нанесена роспись геометрического стиля (треугольники, ромбы, вписанные друг в друга, зигзагообразные линии и т. д.).

В энеолитическом слое Яниктепе среди основной массы керамики, характеризующейся грубой выделкой и растительными примесями в глине, выделяется небольшая группа сосудов высокого качества с хорошо залощенной поверхностью, украшенной иногда черной и коричневой росписью по светло-коричневому ангобу. Мотивы орнаментации — простые шевроны, треугольники и другие геометрические узоры (Burney C.A., 1962, р. 135, fig. 8-10), совпадающие с элементами росписи долматепинской керамики и посуды Нахичеванского Кюльтепе I, поселений Мильской степи и Мугани. Расписная керамика, следовательно, не характерна для Яниктепе, как и для закавказских памятников. Наличие ее и в Яниктепе, и в энеолитических поселениях Закавказья объясняется, несомненно, связями обитателей этих поселений между собой и с соседними племенами, широко пользовавшимися расписной посудой. Приведенные выше факты, в частности, указывают на их связи с носителями культуры, представленной поселением Долматепе. Подчеркнем, что и расписная керамика закавказских поселений, особенно Аликемектепеси, больше все-таки тяготеет к расписной керамике Долматепе, чем Халафа. Она ближе долматепинской технологически. Основная форма расписной посуды здесь, как и в Долматепе, — глубокая чаша. Совпадают и элементы орнаментации, хотя отмечалось уже, что керамика Аликемектепеси содержит некоторые типичные мотивы росписи халафской посуды.

К сожалению, памятники типа Долматепе выявлены и изучены крайне недостаточно. Поэтому многие вопросы, касающиеся культурно-исторического развития Северо-Западного Ирана в эпоху неолита и энеолита вообще и всесторонней интерпретации долматепинского комплекса в частности, пока не ясны, что, естественно, затрудняет установление подлинного характера и путей направления культурных и прочих связей между раннеземледельческими общинами Закавказья и смежной областью Ирана. В последнее время, кстати, советской экспедицией в Месопотамии получены некоторые данные, указывающие на связи племен халафской культуры и с населением Северо-Западного Ирана. Кроме того, установлено, что границы халафской культуры на востоке и юго-востоке почти вплотную подходили к Северо-Западному Ирану. Через его территорию, следовательно, халафские влияния также могли проникать на северо-восток, в районы Закавказья.

В этой связи, разумеется, встают важные вопросы, связанные с хронологизацией Халафа и Долматепе и установлением на ее основе датировки рассматриваемых энеолитических памятников Закавказья. Слой Долматепе с расписной керамикой сопоставляется с поздним Халафом. Он датирован по С-14 4036±87 и 4216±90 лет до н. э. (Watson Р.J., 1965, р. 88). Тем же почти временем — 4210±130 лет до н. э. — датирован соответствующий ему слой халафского поселения Ярымтепе II в Северной Месопотамии (ЛЕ-1015). Исходя из этих дат, представляется возможным также ориентировочно датировать Нахичеванский Кюльтепе I (видимо, большую часть слоя), поселения Мильской степи и Аликемектепеси последней четвертью V — началом IV тысячелетия до н. э. Некоторые названные памятники Карабахской степи и Мугани, керамика которых, как отмечалось, находит параллели в соответствующем материале древнейшего слоя Долматепе, являются относительно более древними.

Сравнительный анализ соответствующих комплексов шулавери-шомутепинской и нахичеванско-мильско-муганской групп раннеземледельческих поселений Закавказья, а также известная в настоящее время небольшая серия радиокарбонных дат убедительно показывают, что центральнозакавказские памятники старше южнозакавказских. Хронологически промежуточными между ними являются, вероятно, древнейшие горизонты Нахичеванского Кюльтепе I, Иланлытепе и ряд поселений в Карабахской степи и на Мугани. Наиболее поздними следует считать Аликемектепеси (горизонты 0–1) и Кечили III, а также Сиони. В круг последних можно условно включить и Техутское поселение — единственное пока раннеземледельческое поселение, сравнительно широко исследованное на Араратской равнине. Здесь известны и другие энеолитические памятники.

Из них целенаправленные разведочные работы были осуществлены, пожалуй, только на Кзяхблуре (Адаблуре), где в культурном слое мощностью 3 м выделены четыре строительных горизонта. В керамическом комплексе обращают на себя внимание крупные груболепные сосуды и несколько обломков расписной керамики (Арешян Г.Е., 1972, с. 221–222). Что касается древнейшего слоя Шенгавитского поселения (Шенгавит I), то степень его изученности и характер представленного в нем материала определить должным образом не удается (Сардарян С.А., 1967, с. 133–149). Собранный на поселениях Шенгавит I, Маштоцблур, Кзяхблур (Адаблур), Тертеридзор материал, прежде всего, керамический (табл. XLVII, 1-10), по технологическим особенностям, форме и орнаментации обнаруживает близость не с комплексом Техута, а с рассмотренными памятниками сопредельных областей Закавказья. Но эти поселения, как и ряд энеолитических поселений (Звартноц, Хатунарх и др.) близ Эчмиадзина (Кушнарева К.Х., Чубинишвили Т.Н., 1970, с. 40–44), еще не исследованы.

Техутское поселение

Это небольшое однослойное поселение, расположенное на одном из безымянных холмов в 3 км к югу от г. Эчмиадзина. Холм овальной формы с плоской вершиной, площадь его около 2,5 га (Мартиросян А.А., Торосян Р.М., 1967, с. 52–62; Торосян Р.М., 1976, рис. 1). Толщина культурного слоя поселения составляет 1,6 м.

В Техуте открыты остатки сырцовых построек толосовидной формы диаметром 2,6–3 м с глиняным полом и очагом. Стены некоторых жилищ были сложены из плоско-выпуклых кирпичей (30×40×10 см), подобных тем, из которых сооружены дома на многих других энеолитических поселениях Закавказья. На стенах отдельных жилищ отмечены следы краски. Здесь нет такой плотной застройки, которая наблюдается, например, на поселениях шулавери-шомутепинской группы. Жилища располагались отдельными группами вокруг площадок в некотором отдалении друг от друга (Торосян Р.М., 1976, с. 127). К ним примыкали круглые хозяйственные постройки диаметром до 1,5 м. Рядом находились хозяйственные ямы. Техут, таким образом, представляет характерный для энеолита Закавказья тип поселения с сырцовой архитектурой в виде небольших однокомнатных круглых домов с пристроенными к ним хозяйственными помещениями.

На поселении обнаружен разнообразный материал (хранится в краеведческом музее г. Эчмиадзина), также в общем типичный для энеолитических памятников Закавказья, особенно Южного Закавказья. Подавляющую часть изделий из обсидиана и кремня составляют пластинчатые орудия — ножевидные пластины, вкладыши серпов и ножей с краевой ретушью (табл. XLVIII, 1–4), а также скребки. В отличие от шулавери-шомутепинских поселений в Техуте, как и в ряде южнозакавказских памятников, почти нет орудий архаических типов (микролитических орудий, резцов, скобелей и др.), но обнаружена значительная коллекция каменных зернотерок, ступок, терочников, грузил (табл. XLVIII, 5) и других предметов (Торосян Р.М., 1976, табл. II). Многочисленны изделия из кости. Среди них представлены такие обычные орудия, как мотыги, иглы, лощила и особенно проколки и шилья (табл. XLVIII, 6-10). К числу редких находок относится прямая основа для жатвенного ножа (длиной 18 см), сделанная из бедренной кости особи крупного рогатого скота. Следует особо отметить, что здесь, как и в нижнем слое Нахичеванского Кюльтепе I, обнаружены металлические предметы. Это плоский ножичек вытянуто-овальной формы (табл. XLVIII, 11) и два обломка четырехгранного шила (Торосян Р.М., 1976, с. 62). Спектральный анализ показал, что они изготовлены из медно-мышьякового сплава: обломок шила содержит 3,6 % мышьяка и 0,1 % никеля, а нож — 5,4 % мышьяка (Селимханов И.Р., Марешаль Ж.Р., 1966, с. 145–146, табл. 3). Это наиболее древние металлические изделия, обнаруженные на территории Армении. Они, как и медные изделия других энеолитических памятников Закавказья, относятся к архаическим типам металлических предметов, которые получают дальнейшее развитие в культурах раннебронзового века. Происхождение древнейшего металла Кавказа, представленного небольшим комплексом медных (и медно-мышьяковых) предметов из ряда энеолитических памятников Закавказья (почти исключительно Южного Закавказья), остается пока не ясным, но важен сам факт, что древнейшие земледельческо-скотоводческие племена Южного Кавказа были уже знакомы с металлом и использовали его.

Рассмотрим наиболее массовый материал памятника — керамику. Последняя представлена значительным числом обломков разнообразных сосудов, в том числе расписных. Кроме того, здесь обнаружены многочисленные обломки глиняных передвижных мангалов — жаровен в виде круглых чаш с высоким (до 10 см) бортиком, край которого иногда загнут внутрь (табл. XLVIII, 25, 26). Они достигают в диаметре 25–30 см. Некоторые из них снабжены большими налепными ручками. Почти все мангалы ниже края опоясаны одним рядом небрежных сквозных отверстий. Они грубо обработаны, хотя отдельные (обычно небольшого размера) залощены изнутри. На донной части некоторых мангалов отмечены остатки золы. Техутское поселение — единственный пока известный нам энеолитический памятник Закавказья, где обнаружены передвижные глиняные мангалы.

Отличительной особенностью всего керамического комплекса памятника, включая и мангалы, является наличие в глиняной массе значительных примесей одновременно соломы и песка. Часто сосуды покрыты с двух сторон тонким слоем глины другого цвета, главным образом желтоватого. Такая многослойность стенок, как мы видели, характерна для некоторых сосудов из нижнего слоя Нахичеванского Кюльтепе I и древнейших раннеземледельческих поселений в Мильско-Карабахской степи и на Мугани. Укажем также, что на обломках многих сосудов с внутренней стороны заметны отпечатки ткани (Торосян Р.М., 1976, с. 95, рис. 17). Несомненно, следовательно, что ткань как основа широко использовалась здесь при производстве глиняной посуды.

Посуда Техутского поселения делится по характеру выделки на две группы. Первая из них включает основную часть керамики. Она довольно груба, имеет шероховатую, плохо обработанную поверхность, на которой отчетливо выступают примеси песка и соломы. Небольшую группу составляет керамика сравнительно высокого качества, иногда лощеная до блеска. Формы сосудов здесь несколько разнообразнее, чем в Нахичеванском Кюльтепе I и Аликемектепеси. Это крупные сосуды с шаровидным туловом и шейкой разной высоты, горшки яйцевидной и баночной формы, в том числе с вогнутым днищем, кувшины, миски и чаши (табл. XLVIII, 12–19, 27). Среди керамики высокого качества преобладают обломки посуды малых форм — чаш и мисок. Они обычно желтоватого цвета, имеют плотный черепок, часто лишенный каких-либо примесей. Особого внимания заслуживает небольшая серия обломков расписных сосудов. Роспись выполнена черной или красной красками по розовато-красноватому и преимущественно желтоватому фону (Мартиросян А.А., Торосян Р.М., 1967, с. 62; Торосян Р.М., 1976, табл. X). Элементы росписи — горизонтальные и волнистые линии (струйчатая роспись), зигзаги, ромбы, в том числе вписанные друг в друга и др. (табл. XLVIII, 21–24). Среди расписной керамики имеются также образцы сосудов высокого качества, которые считаются импортными. Возможно, в подражание им расписаны сосуды основной части комплекса, характеризующиеся грубой выделкой.

Как видим, керамика Техута по ряду признаков, главным образом технологического порядка, обнаруживает близость посуде отдельных памятников Южного Закавказья. Как и посуда, например, Нахичеванского Кюльтепе I, она не имеет ручек и лишена орнаментации, за исключением небольшого числа расписных сосудов. В целом же керамика Техута отлична от соответствующих комплексов других энеолитических поселений Закавказья, прежде всего, нахичеванско-мильско-муганской группы. В частности, большинство форм техутской посуды имеет мало общего с сосудами других энеолитических комплексов Южного Закавказья. Они несколько разнообразнее, и можно уверенно сказать, — более совершенны. Специфична и расписная керамика памятника, отличающаяся и по формам, и по мотивам от расписных сосудов Нахичеванского Кюльтепе I и Аликемектепеси.

Отдельные образцы керамики Техута аналогичны соответствующим формам посуды халафской культуры (Мунчаев Р.М., 1975, с. 120–121), но элементы и мотивы росписи на сосудах из Техута и Халафа не совпадают. Для техутской керамики типична преимущественно струйчатая роспись в виде вертикальных линий, спускающихся прямо от края венчика. Такая роспись для халафской керамики не характерна, но близкая ей по типу роспись имеется на посуде культуры Северного Убейда (Tobler A.J., 1950, pl. LXVIII, а, 11, 16; LXIX b, 18; LXX b, 9, а. о.; Mallowan М., Rose J.C., 1935, fig. 33, 10; Dabbagh T., 1966, pl. XIV, 230–232). Вообще же струйчатая роспись появляется значительно раньше, на что указывает наличие керамики с подобной орнаментацией на памятниках джейтунской культуры Средней Азии и в некоторых комплексах Передней Азии. В Нахичеванском Кюльтепе I и Аликемектепеси такого вида роспись отсутствует. Возможность сопоставления и тем самым синхронизации Техута с комплексом Северного Убейда подкрепляется и наличием на Техутском поселении типичных для халафской посуды форм. Дело в том, что культура Северного Убейда представляет собой симбиоз халафских элементов и южномесопотамских культурных традиций (Массон В.М., 1964, с. 411–414). Такие сопоставления дают основание связывать Техут именно с Северным Убейдом, а не с предшествующей ему халафской культурой, тем более, что мотивы росписи техутских сосудов находят параллели в орнаментации сосудов верхнего (III), постхалафского, слоя Тилкитепе в районе озера Ван (Мунчаев Р.М., 1975, с. 122).

Известно, что сфера влияний убейдской культуры по своим масштабам значительно превосходила области, испытавшие воздействия халафской культуры (Массон В.М., 1962; 1964, с. 408). Североубейдские влияния прослеживаются не только в памятниках Сирии, но и значительно восточнее Северной Месопотамии, вплоть до Средней Азии. В частности, заметны североубейдские влияния на смежной с Закавказьем территории Северо-Западного Ирана. В этой связи необходимо отметить, прежде всего, поселение Пижделитепе, находящееся к югу от озера Урмия на Солдузской равнине. Материалы этого памятника свидетельствуют о его близости к комплексу Северного Убейда (Dyson R.H., Young T.C., 1960, р. 19–28; Массон В.М., 1964, с. 417–422) и настолько перекликаются, что исследователи Пижделитепе готовы считать его чуть ли не памятником убейдской культуры. Несомненно, влияние Северного Убейда на данную территорию было сильным, поэтому-то некоторые исследователи и находят возможным видеть здесь локальный вариант Северного Убейда (Массон В.М., 1964, с. 217). По-видимому, проникновение в смежные с Закавказьем области Ирана убейдских культурных элементов имело место в первой половине IV тысячелетия до н. э., ближе к его середине.

Укажем радиокарбонные даты, полученные для памятников Северного Убейда. В частности, раннеубейдские слои (XVII–XVIII) Тепе Гавра датированы 3446±325 лет до н. э. (Массон В.М., 1964, с. 413) и 3450±800 лет до н. э. (Watson P.J., 1965, р. 88). Четыре даты получены и для Пижделитепе: 3587±88, 3688±85, 3674±164 и 3510±160 лет до н. э. (Watson P.J., 1965, р. 89). Очевидно, тем же временем датируется и Техутское поселение. Соответствующий анализ материалов этого памятника, на наш взгляд, с достаточной убедительностью свидетельствует о том, что он сравнительно моложе Нахичеванского Кюльтепе I и, возможно, Аликемектепеси. Таким образом, Техутское поселение и, вероятно, верхние горизонты (0–1) Аликемектепеси можно рассматривать в настоящее время как памятники, характеризующие заключительную фазу энеолита Закавказья.

Отмеченные особенности техутского комплекса, в частности керамики, доказывают, что перед нами памятник, представляющий один из локально-хронологических вариантов энеолитической культуры Закавказья на позднем этапе ее развития. Другой подобный вариант, который локализуется в Юго-Восточном Закавказье и который можно условно назвать муганским, характеризуется таким памятником, как Аликемектепеси. Составят ли отдельные варианты культуры энеолита Южного Кавказа памятники, расположенные между Араратской равниной и Муганью, покажут, будущие исследования.

Итак, мы рассмотрели с возможной полнотой памятники двух основных раннеземледельческих групп Закавказья. Первая из них располагается на ограниченной территории Центрального Закавказья, включающей западную часть Азербайджана и Южную Грузию. Ей свойственно почти полное единообразие форм архитектуры и техники домостроительства, производственного инвентаря и керамики. Типологическое изучение материалов и их сравнительный анализ, а также серия радиокарбонных дат свидетельствуют, что памятники этой группы, выделяемые отдельными исследователями в самостоятельную культуру (шомутепинскую или шулавери-шомутепинскую), относительно старше памятников второй группы. Шулавери-шомутепинская группа раннеземледельческих памятников Закавказья датируется концом VI–V тысячелетием до н. э. Исходя из современного уровня знаний, базирующегося на рассмотренных материалах, мы можем считать, что эти памятники позднего неолита и энеолита характеризуют начальные (но не самые ранние) этапы развития раннеземледельческой культуры Кавказа вообще и Закавказья в частности. Вторую группу составляют памятники, расположенные в южной части Закавказья. В нахичеванско-мильско-муганскую группу раннеземледельческих поселений условно включено и Техутское поселение в Араратской долине. Эти памятники датируются, видимо, концом V — первой половиной IV тысячелетия до н. э. При некоторых общих чертах и параллелях в отдельных категориях инвентаря они не обнаруживают между собой того единства, которое характерно для шулавери-шомутепинской группы памятников. Действительно, мы видим, что и Нахичеванский Кюльтепе I, и Аликемектепеси и, наконец, Техут представляют по существу совершенно самостоятельные комплексы. Они включают более развитые формы каменных и обсидиановых орудий и керамики, а также содержат металл и образцы расписной посуды. Их относительно поздний возраст по сравнению с шулавери-шомутепинской группой не вызывает сомнений. И на Араратской равнине, и в Карабахской степи, и в других районах Южного Кавказа имеются энеолитические поселения, которые, вероятно, занимают промежуточное положение и являются связывающими звеньями между рассмотренными центральнозакавказскими и южнозакавказскими памятниками. Но пока с уверенностью о такой промежуточной группе, равно как и непрерывном генезисе развития местной культуры в рассматриваемую эпоху, говорить не приходится.

Мы можем, таким образом, констатировать сейчас с достаточной определенностью, что рассмотренные группы памятников характеризуют древнейшую раннеземледельческую культуру Закавказья. Все относительно ранние памятники этой культуры сконцентрированы в одном из регионов Центрального Закавказья, но здесь ли началось ее формирование, сказать трудно. Тем более нет пока достаточных оснований считать, что именно отсюда она распространилась на смежные области, в частности в южные районы Закавказья, где в результате дальнейшего ее развития, с одной стороны, и связей с населением сопредельных районов Передней Азии — с другой, сложились такие локально-хронологические комплексы, как Нахичеванский Кюльтепе I, Аликемектепеси и Техут. В настоящее время очевидно, что раннеземледельческая культура закавказского и в целом переднеазиатского типа была распространена не только на Южном Кавказе, но и по северную сторону Кавказского хребта — в Дагестане. На это указывает ряд известных там энеолитических памятников, прежде всего, Гинчинское поселение.

К вопросу об энеолитических комплексах Дагестана Гинчинское поселение

Гинчинское поселение находится в урочище Гинчи Советского р-на Дагестанской АССР, в Гидатлинской долине, на высоте 1600 м над уровнем моря, на берегу р. Гидерилор. Располагаясь у подножия южного склона хребта, на одной из верхних речных террас, оно было естественно защищено с двух сторон, а с открытой стороны ограждено каменной стеной. Площадь поселения составляла около 1,5 тыс. кв. м, а мощность культурного слоя 1,2 м (Гаджиев М.Г., 1966, с. 55–56; 1980б, с. 8). В нижних горизонтах представлены материалы IV тысячелетия до н. э., а верхние содержат комплекс, близкий куро-аракской культуре III тысячелетия до н. э.

В исследованной части поселения (320 кв. м) на протяжении 15 м расчищена каменная оборонительная стена толщиной до 2 м и высотой до 1,15 м (Гаджиев М.Г., 1966, с. 55; 1980б, с. 10). Общая длина этой стены и время ее сооружения пока не установлены. Вполне вероятно, что стена связана с древнейшим слоем поселения, так как она сложена тем же способом, что и раскопанное в нижнем горизонте большое однокамерное помещение прямоугольной формы. Открыты остатки и других жилищ, в том числе округлых в плане диаметром до 4 м (Гаджиев М.Г., 1980б, с. 11–12). Их стены толщиной до 1,5 м сложены насухо из крупных необработанных камней. Такими домами с массивными каменными стенами была плотно застроена, видимо, большая часть поселения. Здесь раскопана также и полуземлянка диаметром 2,5 м (Гаджиев М.Г., 1980б, с. 12). Кроме того, обнаружены простые очаги округло-овальной формы диаметром 0,60-1,90 м и девять круглых в плане хозяйственных ям диаметром 0,60-1,05 м и глубиной 0,25-0,60 м. Таким образом, Гинчи предстает перед нами как прочно оседлое поселение, расположенное в отличие от рассмотренных выше памятников Закавказья в горной зоне. Особенностью его является и каменная жилая архитектура, представленная в основном домами прямоугольной формы, а не круглыми, как в Закавказье.

Инвентарь Гинчинского поселения типичен для ранних оседло-земледельческих поселений. Он включает каменные орудия труда, изделия из кости и рога, керамику и другие предметы. Имеются данные, указывающие на то, что обитателям поселения был знаком металл (Гаджиев М.Г., 1978а, с. 27). Среди орудий из камня обращают на себя внимание крупные зернотерки (длиной 51 см и шириной 30 см) с сильно сработанной рабочей поверхностью (Гаджиев М.Г., 1978б, рис. 4, 21). Они, как и терочники, изготовлены из речных камней продолговатой формы. Подавляющее большинство орудий сделаны из кремня (98,74 %), изделия из обсидиана (1,26 %) единичны. Кремень, меловой, качественный, светло-серого и дымчатого цветов, происходит из соседних районов горного Дагестана, в частности Акушинского (Гаджиев М.Г., 1978б, с. 9–12). Месторождений обсидиана в Дагестане нет вообще; редкие образцы его, встреченные в Гинчи и на других памятниках, происходят из Закавказья или с Центрального Кавказа.

Для кремневой индустрии Гинчи характерна пластинчатая техника. Основными формами заготовок являются правильные призматические пластины преимущественно четырехгранного сечения длиной 5–7,5 см и шириной 1,5–2 см (Гаджиев М.Г., 1978б, с. 12). Кремневые изделия представлены скребками (ведущий тип орудий), скобелями, вкладышами серпов, ножами для разделки туш животных, орудиями полифункционального назначения. Единичны сверла, резцы, ретушеры, призматические или конусовидные нуклеусы и их обломки (Гаджиев М.Г., 1978б, с. 12–17, рис. 2–3). Для жатвы использовались серпы двух типов. Это, прежде всего, серп изогнутой формы, лезвие которого состояло из одной крупной ретушированной по краям пластины длиной 8–9,5 см. Практиковались и серпы, составленные из нескольких пластин с зубчатым рабочим краем, как в Закавказье. Пластинчатая техника и набор орудий сближают кремневый инвентарь Гинчи с кремневыми и обсидиановыми изделиями рассмотренных комплексов Закавказья, особенно Южного Закавказья. Здесь, как и в Нахичеванском Кюльтепе I, Аликемектепеси и Техуте, каменный инвентарь не столь разнообразен и не содержит такого количества архаических типов изделий, как в памятниках шулавери-шомутепинской группы Центрального Закавказья. Вместе с тем комплекс кремневых изделий Гинчи, как и других памятников Дагестана, имеет свои технико-морфологические и типологические особенности, позволяющие выделить на Кавказе наряду с шулавери-шомутепинским и западнокавказским еще один — северо-восточнокавказский очаг каменной индустрии (Гаджиев М.Г., 1978б, с. 18, 37).

Орудий из кости и рога в Гинчи мало — менее десяти. Это обычные предметы — шилья, проколки и лощила, широко представленные в раннеземледельческих памятниках.

Интересна керамика Гинчинского поселения. Она, пожалуй, дает наиболее полное представление об особенностях как самого памятника, так и самобытности характеризуемой им культуры. Из нижнего слоя Гинчи происходит значительная коллекция керамики. Она в основном толстостенная, грубой лепки; глина содержит много примесей песка и дресвы (Гаджиев М.Г., 1966, с. 57). Сосуды преимущественно красного и коричневого цветов. Поверхность их часто ангобирована и залощена, иногда до блеска. Встречены обломки сосудов, внешняя поверхность которых обмазана слоем жидкой глины. На внешней поверхности многих обломков грубых горшков имеются отпечатки рогожи. Некоторые черепки, как и закавказские (особенно из Техута), имеют в изломе четко выраженную трехслойность. Посуда Гинчинского поселения отличается значительным разнообразием форм (Гаджиев М.Г., 1980б, с. 14–15): миски, крупные шаровидные плоскодонные сосуды, горшки с выпуклым или яйцевидным туловом, сосуды с высокой цилиндрической шейкой (табл. XLIX, 17), чашки, кружки и др. (Гаджиев М.Г., 1966, с. 57). Особо следует выделить чаши или глубокие миски (табл. XLIX, 16), опоясанные ниже края рядом круглых сквозных отверстий, подобно мангалам-жаровням из Техута. Судя по наличию на закраине сосуда ряда круглых сквозных отверстий, эти чаши (или миски) могут быть связаны, вероятно, с отдельными образцами неолитической керамики Дагестана. Кроме того, в керамическом комплексе поселения имеются части глиняных предметов грубой выделки, стенки которых (высотой до 18 см) от основания и почти до края беспорядочно продырявлены сквозными отверстиями (табл. XLIX, 15). Это не сосуды, так как у них нет днища. В закавказских комплексах подобные предметы не известны, но в памятниках других областей они встречаются (Мунчаев Р.М., 1975, с. 111–113). Предполагают, что это цедилки или жаровни, а чаще всего курильницы. Некоторые сосуды имеют ручки — вертикальные с круглым отверстием (табл. XLIX, 12) и реже — в виде горизонтального выступа с вертикальным отверстием. Отдельные сосуды украшены орнаментом двух типов — резным елочным (табл. XLIX, 13, 14, 17) и рельефным, в виде налепной полосы с защипами (табл. XLIX, 9). Последний тип орнамента на закавказской керамике совершенно не представлен.

В Гинчинском комплексе присутствует небольшая группа керамики, резко выделяющаяся из общей массы высоким качеством обжига, звонкостью черепка, чистотой теста, почти лишенного примесей. Она преимущественно красного и красно-коричневого цветов, залощена иногда до блеска и с двух сторон. О формах ее судить трудно. Большая часть обломков принадлежит миниатюрным тонкостенным сосудам, видимо, с плоским, иногда слегка углубленным днищем, изредка с налепной ручкой, имеющей вертикальное отверстие (табл. XLIX, 6), но есть и фрагменты высокогорных сосудов с округлым туловом. Эта группа керамики справедливо рассматривается как импортная (Гаджиев М.Г., 1966, с. 59).

Значительный интерес представляет расписная керамика Гинчи. Найдено всего 12 черепков с росписью (табл. XLIX, 1–5, 7, 8, 10, 11). Шесть из них отличаются довольно высоким качеством выделки: они изготовлены из хорошо отмученной глины, почти лишенной примесей, имеют хороший ровный обжиг, желтовато-коричневый цвет, обе поверхности их залощены. Они принадлежат миниатюрным сосудам — мисочкам и горшочкам, расписанным обычно с двух сторон. Остальные черепки — от толстостенных сосудов грубой выделки, серого или розовато-коричневого цвета, с примесью песка в глиняном тесте. Роспись выполнена красно-коричневой краской в виде прямых полос, точек, округлых и овальных пятен, горизонтального ряда ломаных зигзагов и скрещивающихся линий, образующих сетку из треугольников и ромбов. Безусловно, черепки расписных сосудов высокого качества принадлежат группе импортной керамики, представленной в Гинчи и образцами нерасписной посуды, имеющей южное происхождение (Гаджиев М.Г., 1966, с. 59–60). Что же касается нескольких грубых толстостенных черепков с росписью, то они принадлежат сосудам, по технологическим и прочим признакам аналогичным массовой керамике поселения, но в подражание привозным образцам, расписанным на месте. Таким образом, в Гинчи наблюдается то же самое явление, что и на некоторых раннеземледельческих памятниках Закавказья.

К сожалению, расписная керамика Гинчи весьма малочисленна и представлена довольно мелкими обломками, что затрудняет ее сопоставление с соответствующими южными комплексами, как закавказскими, так и североиранскими. Она не похожа на расписную посуду Нахичеванского Кюльтепе I, поселений Мильской степи и Техута. По технологическим признакам и отдельным мотивам росписи ее можно сравнить с некоторыми образцами расписной керамики Аликемектепеси, с одной стороны, и Долматепе — с другой. Иными словами, нам представляется, что небольшое число обломков сосудов с росписью и отдельные образцы нерасписной керамики высокого качества с Гинчинского поселения связаны своим происхождением скорее всего с памятниками Южного Закавказья и Северо-Западного Ирана. Несомненно, что эта посуда попала в Дагестан из Закавказья, где близкая ей керамика, как показано выше, представлена на ряде памятников, датированных предварительно концом V — первой половиной IV тысячелетия до н. э. К тому же отрезку времени, видимо, следует отнести и нижний слой Гинчинского поселения.

Гинчи — не единственное раннеземледельческое поселение, известное в Дагестане. В настоящее время в равнинных и предгорных районах Дагестана выявлен ряд памятников с материалами (керамика), характерными для Гинчинского поселения и сопоставимыми с закавказскими, в том числе с отдельными образцами керамики поселений шулавери-шомутепинской группы. Очевидно, в Дагестане был самостоятельный очаг раннеземледельческой культуры, отличавшийся самобытными чертами, связанный с Закавказьем и сложившийся, вероятно, на местной, неолитической основе.

Мы лишены, по понятным причинам, возможности дать более полную характеристику культуры, представленной Гинчинским поселением и другими энеолитическими памятниками Дагестана, и определить степень ее самостоятельности. Но уже очевидно, что эта культура, как и культура раннеземледельческих памятников Закавказья, в какой-то степени связана с общим процессом становления и развития производящего хозяйства, охватившим в VII–IV тысячелетиях до н. э. значительные области Старого Света. Любопытно и вместе с тем довольно важно, что в эпоху энеолита, когда в Закавказье и на Северо-Восточном Кавказе развивалась уже ранняя земледельческо-скотоводческая культура, здесь довольно четко прослеживаются определенные южные влияния. Последние могут, вероятно, свидетельствовать о том, что развитие производящей экономики на Кавказе, в особенности в Закавказье, если и было в значительной степени самостоятельным, то протекало не изолированно и, видимо, не без определенного влияния с юга, прежде всего, из смежных областей Передней Азии.

К вопросу о культуре энеолита Кавказского Причерноморья и Центрального Предкавказья

Мы рассмотрели значительную серию раннеземледельческих памятников Закавказья и Дагестана. Аналогичные им памятники до сих пор не открыты в других областях Кавказа, в частности в районах Кавказского Причерноморья и Северного Кавказа. Возможность их открытия не должна совершенно исключаться. Едва ли можно сомневаться, что в Кавказском Причерноморье и в центральных районах Северного Кавказа развивалась энеолитическая культура. О том, что носителями этой культуры были местные земледельческо-скотоводческие племена, свидетельствует небольшая группа открытых здесь памятников. Речь идет о поселении Тетрамица в Западной Грузии, ряде памятников на территории Абхазии и к северу от нее, древнейшей группе погребений Нальчикского могильника в Кабардино-Балкарии. Чтобы составить представление об этих памятниках и таким образом проследить особенности культурно-исторического развития населения данных областей Кавказа в эпоху энеолита, кратко остановимся на них.

Поселение Тетрамица находилось на правом берегу р. Риони в г. Кутаиси на вершине небольшого холма (Киладзе Н.З., 1951). К сожалению, обследование памятника ограничилось сборами подъемного материала. Вероятно, это однослойный памятник, хотя его коллекция при первом ознакомлении не производит впечатления единого комплекса. В ней есть, например, обломок значительно более позднего по возрасту глиняного предмета (Киладзе Н.З., 1951, с. 263). Судя по находкам кусков обмазки стен жилищ, можно предполагать, что это были легкие постройки из жердей, обмазанных глиной.

На Тетрамице обнаружены разнообразные орудия из обсидиана, кремня, песчаника, базальта и других пород камня. Большой архаичностью отличается кремневый инвентарь, правда, в его составе нет микролитических орудий геометрических форм. Он аналогичен соответствующему инвентарю неолитических комплексов Западной Грузии. В нем преобладают скребки, есть резцы, проколки и различные комбинированные орудия. Найдены также кремневые нуклеусы, пластины, отщепы (Киладзе Н.З., 1951, с. 263–264). В каменном инвентаре памятника представлены крупные мотыгообразные орудия, в том числе мотыжки «сочи-адлерского» типа, и макролитические орудия типа «пик» (Киладзе Н.З., 1951, табл. VII, 1–2), зернотерки (до 30 обломков), песты, ступки. Есть кремневые вкладыши серпов (табл. L, 11, 12) с одним зубчатым краем (Киладзе Н.З., 1951, табл. III, 1; VI, 1, 3; VII), много наконечников стрел и дротиков (табл. L, 1–8), среди них доминируют черешковые. Но более всего на Тетрамице каменных клиновидных орудий, имеющих вид плоских шлифованных топоров, стамесок и долот (табл. L, 9, 10). Еще одну группу находок составляют обломки браслетов из мергеля (табл. L, 13, 14), в основном в виде плоских колец, узких или широких (Киладзе Н.З., 1951, табл. XII). Керамика найдена здесь в небольшом количестве, причем в мелких обломках, что не дает возможности судить о ее формах. Ясно только, что сосуды толстостенные, грубой выделки, бурого цвета, содержат в тесте примеси кварцевого песка (Киладзе Н.З., 1951, с. 263). Указанные особенности сближают керамику Тетрамицы с местной керамикой предшествующей и последующей эпох. Инвентарь поселения включает также обломок глиняной сильной стилизованной антропоморфной статуэтки (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 114). Ни в одном случае не дано описание этой статуэтки, не опубликован и рисунок сохранившейся ее части. Отмеченными категориями инвентаря исчерпывается коллекция Тетрамицы. Недалеко от нее находилось поселение Сатаплиа, где собран подобный материал (Пиотровский Б.Б., 1949, с. 28).

Культура, представленная комплексом Тетрамица, генетически связана с неолитом. Таким образом, здесь наблюдается преемственность в развитии местной культуры. Она, как мы видим, отличается от энеолитической культуры Центрального и Южного Закавказья. Развитие земледельческо-скотоводческой культуры в данной области Кавказа, как и во всем Кавказском Причерноморье, шло своим, особым путем. О том же свидетельствуют энеолитические памятники, открытые на территории Абхазии. К числу последних относятся стоянки с тяпкообразными мотыжками в с. Гантиади, селище на горе Гуад-Иху, нижний слой поселения у с. Мачара (Бжания В.В., 1966а, б) и поселение в с. Атара Армянская (Барамидзе М.В., Пхакадзе Г.Г. и др., 1979).

До сих пор ни одна из гантиадских стоянок не исследована стационарно. Материал стоянок однороден. Все эти памятники представляют собой открытые поселения. Нигде не выявлены остатки жилищ. Правда, предполагается, что на одном из участков Мачарского поселения было огороженное жилище в виде полуземлянки (Бжания В.В., 1966a, с. 114). Она имела овальную в плане форму и достигала в поперечнике 3,4 м. В центре прослежена каменная выкладка со скоплением углей и керамики — очевидно, очаг (Бжания В.В., 1966а, с. 115). Производственный инвентарь памятников состоит из обломков зернотерок, терочников, пестов и значительного количества грубых каменных мотыжек, изготовленных техникой скола, причем на Мачарском поселении найдены только дисковидные мотыжки, которые называют иногда «мотыжками сухумского типа» (Бжания В.В., 1966а, с. 115), а на остальных — тяпкообразные, или «сочи-адлерского типа» (табл. L, 15–20). Последние встречаются значительными сериями на многих памятниках от г. Гагры до Сочи, доказывая тем самым наличие на данной территории земледелия.

Тетрамица — самый крайний юго-восточный пункт находок мотыжек «сочи-адлерского типа». К югу от Гагры такие мотыжки известны на Очамчирском поселении эпохи ранней бронзы в Абхазии (Соловьев Л.Н., 1939). Для памятников Центрального и Южного Закавказья этот тип орудий не характерен. Поселение Храмис Дидигора в настоящее время — единственное на этой территории, где обнаружены каменные мотыжки. Они близки по форме аналогичным предметам из некоторых комплексов Ближнего Востока, главным образом из Северной Месопотамии IV тысячелетия до н. э. (Джемдет-Наср и особенно североубейдские памятники, например, Тепе Гавра). Хассуна — единственный памятник Северной Месопотамии VI тысячелетия до н. э., где найдены такие орудия. В памятниках халафской культуры (V тысячелетие до н. э.) они до сих пор не известны. Считается, что их появление на Кавказе есть все-таки результат переднеазиатского влияния (Формозов А.А., 1965, с. 61) — через Восточную Анатолию и бассейн Чороха (Федоров Я.А., 1973, с. 53).

Остановимся и на некоторых других категориях инвентаря, представленного в памятниках Абхазии. В материалах Мачарского поселения обращает на себя внимание значительное количество примитивных каменных проколок и других орудий, изготовленных из галечных отщепов техникой скола, без шлифовки (Бжания В.В., 1966а, с. 115), в то время как на других поселениях встречены подшлифованные орудия — долота и тесловидные топоры (табл. L, 21–26). Характерны для абхазских памятников и каменные грузила для рыболовных сетей. Они представляют собой небольшие округлые или овальные плоские гальки, у которых с двух противоположных краев путем скола сделаны выемки (табл. L, 27–29). Кремня мало. Например, на Мачарском поселении обнаружено всего 12 кремневых отщепов. Несколько кремневых наконечников стрел найдены на гантиадском селище Барановка (Бжания В.В., 1966а, с. 116). Среди них имеются как черешковые, так и с плоским основанием, аналогичные некоторым типам наконечников стрел из Тетрамицы и вместе с последними указывающие на то, что данный вид оружия получает здесь широкое распространение в энеолите. О том же свидетельствуют находки совместно с мотыжками «сочи-адлерского типа» двусторонне обработанных наконечников стрел асимметричной формы на стоянке Бочаров ручей близ Сочи (Формозов А.А., 1957, с. 141). Наряду с луком и стрелой здесь в эпоху энеолита использовали и пращу (Бжания В.В., 1966а, с. 116–117, рис. 3, 4, 6).

Представление о керамике памятников Кавказского Причерноморья дают находки обломков глиняной посуды на Мачарском поселении. Она грубой выделки, изготовлена из глины с примесью крупных зерен гранитной дресвы, а иногда частиц морского гравия или кальцитового песка, отличается слабым обжигом. Цвет ее темно-красный, буровато-красный и коричневый. На поверхности сосудов заметны следы заглаживания гребенкой или пучком травы. В отдельных случаях применялся ангоб. Все сосуды плоскодонные с массивными поддонами. Преобладают сосуды чашевидной формы с узкими днищами и невысокими венчиками, слегка отогнутыми наружу (табл. L, 32–34). Сосуды лишены ручек, хотя на других памятниках имеются образцы с петельчатыми ручками (Бжания В.В., 1966б, с. 8). Посуды с орнаментом здесь нет. На днищах некоторых сосудов хорошо заметны отпечатки листьев (табл. L, 31), а в двух случаях (табл. L, 30) — оттиски циновки (Бжания В.В., 1966а, с. 116, рис. 2, 5, 6). Те же особенности присущи керамике поселения в с. Атара Армянская Очамчирского р-на (Барамидзе М.В., Пхакадзе Г.Г. и др., 1979, с. 78). Описанная керамика близка местной неолитической посуде, но в общем более совершенна и разнообразна. По ряду признаков близка она и посуде памятников бронзового века, что в совокупности с другими фактами свидетельствует о преемственности в развитии местной культуры. Последняя, как и культура, представленная поселением Тетрамица, весьма своеобразна, что выражается в керамике и наличии специфических типов орудий, например, мотыжек «сочи-адлерского типа». На одном из памятников региона (на селище Гуад-Иху) найден металл — два небольших слитка свинца (Бжания В.В., 1966б, с. 8). Вероятно, знакомство с металлом населения Кавказского Причерноморья произошло именно в эпоху энеолита.

О том, что культурно-историческое развитие Западного Кавказа шло несколько изолированно от остальных областей Кавказа, свидетельствует и ряд памятников, открытых к северу от Абхазии, в районе Сочи-Адлера. Это стоянки Ахштырь 1–5, Имеретинская бухта, Молдовка и др. (Формозов А.А., 1962, с. 126–128). К сожалению, большинство их не раскапывалось. Они содержат разновременный материал, но основная часть его довольно однотипна и по существу не отличается от инвентаря энеолитических памятников Абхазии. Там найдены аналогичные тяпкообразные мотыжки, обломки зернотерок, песты, терочники, плоские полированные топоры, грузила для сетей и грубые кремневые пластинки, фрагменты плоскодонной неорнаментированной керамики (Формозов А.А., 1962, с. 126–129). Таким образом, на значительной территории Кавказского Причерноморья в рассматриваемую эпоху, как и в неолите, была распространена единая в своей основе культура со специфическими особенностями, заметно отличающими ее от раннеземледельческой культуры Закавказья. Установлено относительное хронологическое положение комплексов данной культуры (Формозов А.А., 1957; 1962; Бжания В.В., 1966а; 1966б). Они занимают промежуточное положение между памятниками типа Одиши, Кистрик и Нижняя Шиловка, характеризующими культуру местного неолита, и Очамчирским поселением, Воронцовской пещерой (ранние стоянки) и другими, относящимися к эпохе ранней бронзы. Предложенная их датировка IV — началом III тысячелетия до н. э. может быть принята. Она подтверждается в определенной степени и приведенной выше радиокарбонной датой — 3810±90 лет до н. э., полученной для энеолитического слоя Мачарского поселения.

Древнейшая культура Северного Кавказа изучена крайне слабо. Как отмечалось, наши знания о позднем неолите и энеолите Центрального Предкавказья по существу продолжают до сих пор базироваться на материалах Агубековского поселения и Нальчикского могильника (ранняя группа погребений), исследованных в Кабардино-Балкарии на рубеже и в начале 30-х годов. Агубековское поселение по традиции все еще рассматривается как неолитический памятник. Однако его материалы имеют сравнительно поздний облик, что позволяет датировать поселение и эпохой энеолита. Несмотря на отсутствие ясности культурно-хронологического положения данного памятника и учитывая, что он не рассматривается в соответствующем выпуске «Археологии СССР», посвященном неолиту, мы считаем целесообразным дать здесь краткую характеристику Агубековского поселения. Это, несомненно, поможет несколько расширить представление о культуре Северного Кавказа, предшествующей бронзовому веку.

Агубековское поселение располагалось в районе г. Нальчика, на правом берегу протока, на холмообразной возвышенности, ограниченной оврагом (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 51). Культурный слой его достигал 0,4–0,6 м и был насыщен керамикой, каменными и обсидиановыми орудиями, кусками стен легких плетеных хижин и др. Планировка поселка и особенности хозяйственно-бытовых построек (форма, размеры и т. д.) не установлены.

Комплекс каменных орудий поселения включает терки, крупные экземпляры которых (22–25×10-14 см) служили, вероятно, зернотерками, терочники, песты, округлые в сечении и почти цилиндрической формы полированные топоры, долотца, точильные камни и дисковидные орудия с округлым отверстием в центре (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, рис. 6–7, табл. II–III). Большинство орудий сделано из кремня и обсидиана местного происхождения. Это, прежде всего, разнообразные скребки, обработанные сколами или мягкой ретушью, с округлым рабочим краем, дисковидной формы (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 55). Имеются проколки и острия из кремневых пластинок. Выделяется группа орудий из кремневых и обсидиановых отщепов и пластин с небольшими выемками по краю (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 58, рис. 5, 14, 15). Найдено немало ножевидных пластин, обработанных по краю ретушью; некоторые из них использовались, возможно, как вкладыши серпов (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 51–59, рис. 5, 16, 17 и др.). Обнаружены также кремневый наконечник стрелы вытянутой треугольной формы с выемкой в основании и обломки каменной булавы (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 56, рис. 4, 13, с. 60, табл. II, 1).

Итак, орудия Агубековского поселения не отличаются в общем от соответствующего инвентаря закавказских памятников. Кремневые и обсидиановые изделия Агубекова в технико-морфологическом отношении ближе инвентарю древнейших памятников Дагестана, особенно Гинчинского поселения (Гаджиев М.Г., 1978б, с. 27–29), что, по мнению отдельных исследователей, позволяет говорить о связи Агубекова с древнейшими оседлыми поселениями Северо-Восточного Кавказа (Гаджиев М.Г., 1978б, с. 29). Следует подчеркнуть здесь и типологическую близость кремневых и обсидиановых изделий Агубековского поселения орудиям, представленным на поселениях раннебронзового века Северного Кавказа — майкопской культуры.

На Агубековском поселении найдено более 1000 обломков глиняных сосудов. Посуда довольно однообразна. Она изготовлена из глины низкого качества с примесями чешуек слюды и зерен кварца, отличается грубой лепкой и слабым обжигом. Цвет сосудов преимущественно желтоватый с красноватым или сероватым оттенком (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 53). Целых форм нет. Установлено, что почти все сосуды были плоскодонными. Найден лишь один фрагмент миниатюрной круглодонной чашечки (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 53, рис. 3, 2). Выделяются горшки с несколько расширяющимся краем и сосуды с резко отогнутым наружу венчиком (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 54). Некоторые горшочки имели ручки в виде просверленных ушек (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 55, рис. 3, 5, 6). Орнамент на керамике отсутствует. Исключение составляет один черепок, украшенный горизонтально расположенным выступом (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 55, рис. 3, 4). Мы видим, что керамика Агубековского поселения отличается от глиняной посуды энеолитических памятников Закавказья, Северо-Восточного Кавказа и Кавказского Причерноморья. Это свидетельствует о том, что культура позднего неолита и энеолита Центрального Предкавказья имела локальные особенности. В какой-то степени доказательством тому служит и обломок найденной в Агубекове глиняной антропоморфной статуэтки, довольно стилизованной. Сохранившаяся ее часть изображает плоскую овальную головку, моделированную одним защипом, на высокой шее, с девятью дырочками по краям (Кричевский Е.Ю., Круглов А.П., 1941, с. 55, рис. 3, 1). Эта фигурка не похожа на глиняную антропоморфную скульптуру раннеземледельческих поселений Закавказья, описанную выше. Таким образом, Агубековское поселение доказывает существование в Центральном Предкавказье в эпоху позднего неолита и энеолита локальной оседлой культуры, базировавшейся, вероятно, на земледелии и скотоводстве.

Нальчикский могильник также дает некоторое представление о характере культуры, в частности погребального обряда, населения данной области Кавказа в изучаемую эпоху. Могильник площадью около 300 кв. м находился на территории г. Нальчика, имел плоскую и низкую (до 0,67 м) насыпь и содержал 147 погребений. Они располагались в супесчанистом слое, а некоторые — в подстилающих его галечных отложениях (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 69). В центре могильника открыты скопления костяков, а на периферии костяки распределялись относительно равномерно, будучи отделены друг от друга. Количество костяков в отдельных группах колебалось от пяти до восьми. По-видимому, каждая семейная или семейно-родовая ячейка имела здесь свой участок для погребения сородичей. Часть погребений находилась под каменной кладкой.

Погребения совершены, как правило, в скорченном положении на правом (30) или левом (27) боку и ориентированы по осям восток-запад, север-юг или юго-запад — северо-восток. В 12 случаях погребения произведены на спине с подогнутыми ногами, в пяти — на груди, также с подогнутыми ногами (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 104). Большинство женских захоронений совершено на левом боку, а мужских — на правом. Из 27 детских погребений четыре сопутствовали захоронениям взрослых. Отмечены случаи парных и коллективных захоронений. Большинство костяков имело следы окрашенности красной краской. Наиболее сильно окрашенными оказались погребения, ориентированные по оси восток — запад. Такая ориентировка присуща большинству погребений, причем, как выяснилось, древнейшим в могильнике. Почти все погребения, ориентированные с севера на юг, относятся к позднему времени. Ранним погребениям в отличие от поздних свойственна сравнительно слабая скорченность. Таким образом, погребальные комплексы памятника образуют две разновременные группы. Первую и основную группу составляют древнейшие погребения могильника, относящиеся к энеолиту, а вторую — захоронения, датирующиеся временем около середины II тысячелетия до н. э.

Остановимся на инвентаре древнейших захоронений могильника. Подавляющее их большинство не имело инвентаря. Одним из немногих захоронений с инвентарем является женское погребение 86. Здесь найдены разнообразные предметы: большое количество мелких белых бус цилиндрической формы (табл. LI, 13–17); обломок венчика глиняного сосуда; медное, согнутое из тонкой проволоки колечко (лежало у черепа, на костях правой кисти); два каменных браслета (по одному на каждой руке); 30 целых и 17 обломков просверленных клыков оленя и резцов быка — подвесок (табл. LI, 5-11, 18–23); цилиндрическая пронизь (табл. LI, 4); две подвески из обломков каменных браслетов; черная каменная (возможно, из гишера) бочонкообразная уплощенная бусина; обломок кремневой пластины. Из чего были сделаны мелкие цилиндрические бусины — стекловидной пасты, глины или камня — неясно (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 120). Такие же предметы встречены и в других погребениях, содержавших инвентарь. Исключение составляет погребение 92, где найдено кремневое орудие в виде ножевидной пластины с ретушью по краям и на конце (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 102, рис. 56). Отметим для примера, что в погребении 41 обнаружены 33 каменные бусины (бочонковидные, круглые и цилиндрические). Большинство их — мраморные, есть также бусы из змеевика и одна из гишера (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 81). Погребение 8 сопровождали подвески из зубов козы (или овцы), оленя, лисы и кошки, костяные кольца, круглые плоские каменные бусины и просверленные раковины (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 70, 74, рис. 8). В погребениях 46 и 83 и близ погребений 54 и 55 найдены каменные браслеты.

Итак, погребальный инвентарь Нальчикского могильника ограничивается предметами украшения и не содержит глиняной посуды, производственных и бытовых предметов. Лишь в одном из вскрытых до начала стационарных исследований памятника погребений найдена антропоморфная статуэтка. Документация для этого погребения отсутствует. Известно, что она находилась близ костяка, рядом с которым обнаружена шаровидная булава. Статуэтка сделана из мергеля и изображает женщину. Фигурка плоская, слегка изогнутая, в нижнем конце имеет круглое отверстие; талия подчеркнута, ноги не расчленены (Круглов А.П., Пиотровский Б.Б., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 120, табл. VII, 1).

Именно крайней ограниченностью материалов объясняется продолжающийся до сих пор спор о культурно-хронологическом положении Нальчикского могильника. Этот памятник рассматривался и как неолитический, и как энеолитический, и, наконец, как синхронный памятникам раннебронзового века Северного Кавказа (Мунчаев Р.М., 1975, с. 141). Представленные в инвентаре ранних погребений Нальчикского могильника типы украшений, включая медное колечко, в целом довольно архаичны. Среди них выделяются, пожалуй, каменные браслеты (табл. LI, 24–29). Известно, что подобные украшения появляются довольно рано. Они присутствуют в таких ранних памятниках, например, Месопотамии, как Джармо, Телль Магзалия, Телль Сотто и др. На Кавказе же в отличие от Передней Азии они сохраняются, судя по находкам в Тетрамице, Нальчикском могильнике и в двух майкопских памятниках (Мунчаев Р.М., 1975, с. 144), вплоть до эпохи энеолита и ранней бронзы. Анализ каменных браслетов и других типов украшений из Нальчикского могильника, как и обряда захоронений в нем, убеждает нас в том, что данный памятник хронологически предшествует майкопской культуре и относится именно к энеолиту. Нальчикский могильник следует датировать второй половиной IV тысячелетия до н. э. Видимо, тем же временем датируется и Агубековское поселение.

Культура, представленная Нальчикским могильником, была распространена, вероятно, и в других областях Северного Кавказа, в частности на территории Чечено-Ингушетии. Здесь известны два погребения, которые по ряду признаков связываются с ранней группой захоронений Нальчикского могильника. Это, во-первых, погребение в кургане 6 у сел. Бамут (Мунчаев Р.М., 1961, с. 139–140), совершенное в сильно скорченном положении на спине, головой на юг — юго-запад. Погребение было густо посыпано красной краской. У правого предплечья умершего найдена кремневая пластинка (табл. LI, 1) с ретушью по краям и на конце, аналогичная пластинке из погребения 92 могильника в Нальчике. По всей могиле был разбросан мелкий настовый бисер. Это захоронение до мельчайших деталей повторяет ранние погребения Нальчикского могильника. Любопытно, что в обоих могильниках пластинки находились у плечевых костей, и в том и в другом был найден бисер. Второй памятник на территории Чечено-Ингушетии — это остатки скорченного погребения в г. Грозном. Оно тоже было густо посыпано красной краской (Милорадович О.В., 1956, с. 132). В нем найдены кремневая ножевидная пластинка с ретушью по краям (табл. LI, 2) и круглая подвеска из мергеля (табл. LI, 3). У верхнего края подвески просверлены два отверстия для прикрепления ее к одежде. Это украшение сопоставляется с аналогичной шлифованной подвеской из порфирита, обнаруженной в Мариупольском могильнике (Милорадович О.В., 1956, с. 132–133), и с круглыми просверленными раковинами из погребений 3 и 8 Нальчикского могильника.

На основании материалов погребальных памятников довольно определенно можно сделать вывод: в эпоху энеолита на Северном Кавказе существовал уже обычай погребения под курганной насыпью, получивший здесь широкое распространение в бронзовом веке. Можно предполагать наличие связей между племенами отдельных областей Предкавказья. Однако ясно, что ни этих материалов, ни данных, полученных при раскопках Агубековского поселения и Нальчикского могильника, недостаточно для всестороннего изучения и понимания культуры Северного Кавказа эпохи первого появления металла. Несмотря на неполноту и отрывочность данных, все же имеются основания утверждать, что как Причерноморье, так и Северный Кавказ в рассматриваемую эпоху до некоторой степени отставали от Закавказья. Это свидетельствует об определенной неравномерности в культурно-историческом развитии отдельных областей Кавказа на заре эпохи металла. Несомненно, основными причинами, ускорившими эволюцию энеолитической культуры Закавказья и Дагестана, явились факторы социально-экономического характера. Именно усиленное развитие производящих форм хозяйства — земледелия и скотоводства, сопровождавшееся расширением и активизацией связей местных племен между собой и с населением сопредельных (с юга) районов Передней Азии, привело к сложению и расцвету здесь самобытной раннеземледельческой культуры.