Энола Холмс и Леди с Лампой

Глава седьмая

На Парк-Лейн в наемных экипажах недостатка не было.

— Кеб! — выкрикнула я, поднимая руку в перчатке.

— Кеб! — выкрикнул вслед за мной джентльмен, оказавшийся у меня за спиной, и поспешил к следующей после моей четырехколесной повозке.

Я лениво проводила его взглядом, но потом меня словно молнией ударило. Я его узнала. За сегодняшний день он встречался мне дважды, только в те разы выглядел далеко не как джентльмен. У этого высокого широкоплечего господина был благородный акцент и такая же походка — неудивительно, что утром он зацепил мой взгляд в ист-эндской толпе! Обычный рабочий не шел бы, сунув руку за пояс за спиной, с поднятой головой и расправленными плечами, будто на них не давил груз забот. Да, такой самоуверенный человек уместнее смотрелся в районе Гайд-парка. Грубый кожаный ремень он снял, а нелепую клетчатую кепку заменил шляпой-котелком. Если не смотреть на обувь, его можно было бы принять за состоятельного торговца в просторном костюме.

Я села в свой кеб и выглянула в окошко, чтобы лучше разглядеть его лицо. Оно оказалось крайне примечательным. Идеально симметричные, приятно гладкие черты, не резкие и острые, как у большинства аристократов, профиль идеальных с художественной точки зрения пропорций — и при этом как-то странно знакомый. Где же я могла его видеть?

Так или иначе, в данный момент меня заботило другое: как от него оторваться?

Мы не проехали и нескольких улиц, как я, приняв решение, постучала кулаком по крыше экипажа, тем самым приказывая кучеру остановиться.

Объяснять я ему ничего не стала, только спокойно произнесла: «Благодарю, любезный» — и заплатила полную цену.

Потом вернулась на стоянку. Кеб загадочного джентльмена, как и ожидалось, тоже остановился. Проходя мимо него, я краем глаза увидела Классический Профиль — такое я дала ему прозвище. Он смотрел в окошко экипажа, провожая меня взглядом.

Я заметила девочку, продающую цветы, и купила у нее маленький букетик ландышей — по двум причинам: чтобы оправдать свой внезапный поступок, тем самым уняв возможную тревогу в моем преследователе, и чтобы незаметно проверить, где он сейчас. Мой кебмен уже уехал на поиски другого пассажира, а экипаж Классического Профиля все еще стоял на месте, на что я и рассчитывала.

Я с улыбкой поднесла к лицу букетик, как бы наслаждаясь ароматом, а затем подошла к другой четырехколесной повозке, стоящей чуть поодаль, и заплатила кучеру заранее, туманно объяснив, что «мне так будет удобнее». Приказав отвезти меня к Британскому музею, я забралась в салон и ровно в то мгновение, когда он хлестнул лошадь поводьями, выскользнула на дорогу так, чтобы экипаж полностью загораживал меня от зоркого взгляда Классического Профиля. Пройдя несколько футов подле двигающегося кеба, я незаметно спряталась за чью-то припаркованную карету и принялась наблюдать за тем, что будет дальше.

Разумеется, кеб моего преследователя сел на хвост теперь уже пустому экипажу, держащему путь в Британский музей, и вскоре они оба скрылись из виду.

Я даже восхитилась своей собственной хитрости.

Однако восхищение быстро угасло. В голове возник другой, куда более суровый голос: «Энола, прекрати себя нахваливать. Чего ты добилась? Этот человек следил за тобой еще с утра от самого Ист-Энда. Он знает, где ты живешь».

Нет, все, чего я добилась, — это выиграла немного времени. Чтобы потратить его с умом, я поспешила домой.

— Пока вестей нет, мисс Месхол, — сказала Флорри, когда я спросила про миссис Таппер. Она заламывала худые руки, и узловатые суставы пальцев ее громко хрустели. Чтобы прекратить этот жуткий звук, я протянула ей свой букетик. А сняв шляпу и перчатки, показала тщедушной служанке то, что заранее подготовила за время поездки в экипаже, а именно — несколько карандашных набросков. Я всегда носила в подкладке на грудь все необходимое, включая бумагу и карандаш, и сегодня с их помощью изобразила несколько образов своего загадочного преследователя: в кепке, без кепки, в фас, в профиль и так далее. Художественного таланта у меня нет, зато удивительно хорошо получаются так называемые карикатуры, лица с преувеличенными чертами, особенно когда настроение не из лучших.

Как вот сейчас. Меня снедало волнение. Сильная тревога за мою милую глухую хозяйку. Во что же ее втянули?

— Эт’ он! — тут же завопила Флорри. — Молодой, с ‘орошими зубами! Без бороды, но энто он, точно вам говорю, он забрал миссис Таппер!

— Вместе со своим подельником, — напомнила я, проверяя, не изменятся ли ее показания. — Более взрослым, с плохими зубами.

— Да, мэм!

— Вас обеих ударил тот, кто старше, грубый здоровяк?

— Нет! Нет, мисс Месхол! — Палец Флорри, наведенный на один из карандашных портретов Классического Профиля, дрожал, хотя от ежедневной тяжелой работы руки у нее были сильные и крепкие. — Эт’ был он! Он и меня огрел, и миссис Таппер!

Джентльмен ударил бедную старушку?!

Какой кошмар! А ведь на первый взгляд он кажется благородным господином. По спине у меня пробежали мурашки. Что же за нрав скрывает его приятное пропорциональное лицо?

Все еще тыча пальцем в портрет, Флорри воскликнула:

— Откудова у вас энто, мисс Месхол?

На этот вопрос я не ответила, поскольку девочка и так слишком много обо мне знала, и было бы чересчур еще и признаваться в том, что это мой рисунок.

— Флорри, запри двери и никого не впускай без моего разрешения, — бросила я через плечо, убегая по лестнице на второй этаж, где меня ждало срочное дело.

Не прошло и минуты, а я уже сидела у окна в своей комнате и там, на свету, изучала древний кринолин миссис Таппер. Колючий, жесткий и огромный, он чуть ли не погребал меня под собой.

Хм.

Все обуревавшие меня чувства слились в горячую целеустремленность, и я сосредоточила все свое внимание на синих лентах, вышитых цветами. Вскоре мне стало ясно, что ленты добавили не для того, чтобы скрыть швы. Они лежали свободно, как будто впоследствии их хотели снять.

Очевидно, их пришили к этому кринолину, чтобы тайно передать некое послание — однако зачем выбирать такой уродливый предмет...

— Ну конечно, — прошептала я, — кринолин никто не будет стирать! Нижние юбки и все другое женское белье попали бы в руки служанкам или прачкам, их могли украсть, потерять, а кринолин всегда оставался при хозяйке! — Как же хитро, — пробормотала я с нарастающим уважением к острому уму Флоренс Найтингейл.

Не было никаких сомнений, что она сама придумала создать тайный шифр из вышитых цветов, шифр, на который не обратил бы внимания ни один мужчина. Те два непутевых бандита перевернули вверх дном весь дом и ушли с пустыми руками. Даже мой брат Шерлок вряд ли справился бы лучше их. Проклятье, я и сама чуть не проглядела эту деталь!

Я с искренним восхищением разглядывала криптограмму, в которой большинство увидели бы лишь вышитый на лентах узор.

Возможно, любезный читатель вспомнит, что узор состоял из седмичников и цветков шиповника самых разных оттенков — розовых, красных, желтых, персиковых, лавандовых, белых, фиолетовых и так далее, а также редких зеленых листиков. Первым делом я попыталась разобраться в том, какое значение имеет цвет, и для этих целей достала ножницы, чтобы срезать ленты. Как я уже говорила, пришиты они были слабо и поэтому отошли легко. Голый кринолин я отбросила в угол. Он встал ровно, держась на своем каркасе, словно мутно-белое видение, словно призрак миссис Таппер.

Поспешно отмахнувшись от этой зловещей мысли — никогда нельзя терять надежду! — я разложила ленты на кровати в том порядке, в котором они были нашиты на кринолин, сверху вниз, то есть от самой короткой до самой длинной.

Теперь они напоминали мне строчки шрифта. Возможно, цвета не имели никакого значения и были выбраны лишь для отвода глаз, чтобы их разнообразие отвлекало внимание от того, что сам узор, наоборот, достаточно однообразен.

Семь петелек «ленивых маргариток», самое простое изображение седмичника.

Цветки шиповника, или, другими словами, дикие розы, — маленькие и круглые.

Листочки.

И небольшие пропуски между цветами.

Пропуски окончательно убедили меня, что это шифр, а не обычный узор. Кто стал бы оставлять пустые места на ленте, вышивая ее цветами? Нет, другого варианта быть не могло.

Только как зашифровать целое послание, используя всего три символа — седмичник, розу и лист? Правда, иногда листья встречались и по двое.

Я почувствовала страшную усталость, но заставила себя взять лист и перенести шифр на бумагу в виде более простых символов. В последнее время для этих целей я пользовалась не карандашом, а пишущей машинкой. Седмичник я обозначила звездочкой, миниатюрную розу — точкой, а лист — косой чертой.

Вот что у меня получилось:

О да, ну теперь мне все ясно!

(Надеюсь, любезный читатель догадался, что таким образом я попыталась пошутить.)

Я сверлила взглядом листок до тех пор, пока у меня не потяжелели веки. Действительно, я ведь почти не ела и совсем не спала уже около двадцати часов. Обычно это не мешало мне размышлять, однако сейчас выжать из себя ни одной дельной мысли не получалось.

Вероятнее всего, два листа отмечали конец — чего? Слова? Предложения?

А что тогда означал один лист?

Он тоже походил на некий разделитель. Оставались только звездочка и точка (так я стала называть про себя седмичник и розу) — но разве можно было составить послание всего из двух символов?

Очевидно, я что-то упустила. Значение цвета? Французские узелки вместо сердцевин седмичников? Возможно, они чем-то различаются между собой? Не выпуская бумаги из рук, я бросилась к кровати, где все еще лежали синие ленты, и принялась всматриваться в крошечные стежки. Уже наступила ночь, и их освещал лишь слабый огонек свечи.

Наконец, поддавшись усталости, я рухнула на постель — не раздевшись, с зажатым в руке листком — и тут же уснула.