Энси - Хозяин Времени

5. Люди жертвуют своими жизнями ради всяких глупостей, но я здесь ни при чем, я только контракт написал

Не думаю, что возможно полностью избавиться от эгоистических побуждений. Это, конечно, не значит, что все должны быть как Старикашка Кроули, но капля эгоизма живет в каждом. Даже отдавая что-либо от чистого сердца, ты всегда получаешь что-то взамен, разве не так? Например, удовлетворение при мысли, что осчастливил кого-то. Начинаешь лучше думать о самом себе, и если с утра успел сделать что-то плохое, то теперь все как бы уравновешивается.

Даже Хови, получая нахлобучку за то, что постоянно покупает своей маме не те подарки, тоже извлекает из ситуации кое-что полезное. Каждый раз, когда ему дают подзатыльник за цветы, на которые у его матери аллергия, он уходит с греющим душу чувством, что некоторые вещи никогда не меняются и его вселенная прочна и незыблема.

Что касается моих собственных сомнительных подвигов во имя Гуннара, то мне все больше начинало казаться, что мною двигал завуалированный эгоизм — а все из-за Кирстен.

Лекси полагала, что Кирстен поцеловала меня не просто так. Я придавал мнению Лекси огромное значение — не только потому, что доверял её суждениям, но и потому, что в глубине души сам считал, что этот поцелуй значит нечто большее. А если мы оба ошибаемся, то в моих силах сделать так, чтобы он и вправду стал чем-то бóльшим. Разве это плохо — творить добрые дела, если дополнительным бонусом за них служит благосклонность Кирстен?

Настоящим я, Мэри-Эллен Маккоу, будучи в здравом уме и твердой памяти, передаю Гуннару Умляуту один месяц из отпущенного мне жизненного срока в полное его распоряжение, каковой месяц, а именно июнь, следует изъять из конца моей естественной жизни, но никоим образом не из середины.

«Подпись Мэри-Эллен Маккоу

Подпись свидетеля Энтони Бонано

Благодаря Мэри-Эллен молва о «времяжертвовании» быстро разнеслась по всей школе. Маккоу хвасталась на весь свет, как отдала целый месяц своей жизни несчастному Гуннару Умляуту, и утверждала, что идея целиком принадлежит ей, хотя и допускала, что я тоже внес крохотный вклад в виде листка бумаги.

Однако люди не дураки, видели Мэри-Эллен насквозь и поняли, что она присвоила себе мою идею. И на следущий день ко мне пристала целая дюжина однокашников, желающих поделиться кусочком своей жизни. Гуннар был на вершине счастья и с признательностью принимал все, что ему дарили. На Кирстен это произвело глубокое впечатление.

— Это как раз то, в чем так нуждается мой брат, — проговорила она, когда я показал ей контракт Мэри-Эллен. — Не знаю, как тебя благодарить.

Пожалуй, я мог бы подсказать ей как.

Одна девочка, Эшли Моралес, влюбленная в Гуннара Умляута больше остальных школьниц, захотела сделать свой подарок особенным.

— Я хочу, чтобы мой месяц стал последним месяцем его жизни, — сказала она мне. — Ты сможешь сделать так, чтобы он узнал, что его последний месяц — мой?

Поскольку других претендентов на эту честь не находилось, я с удовольствием выполнил ее просьбу.

Настоящим я, Эшли Моралес, будучи в здравом уме и твердой памяти, передаю Гуннару Умляуту один месяц из отпущенного мне жизненного срока, каковой не должен быть май или июнь, поскольку эти месяцы уже зарезервированы другими. Месяц следует изъять из конца моей естественной жизни, но никоим образом не из середины. Месяц должен быть последним из дополнительных месяцев жизни Гуннара Умляута, за которым может последовать только послежизнь, буде таковая существует.

Подпись Эшли Моралес

Подпись свидетеля Нина Уэйлер

А еще был один парень, которому священник на исповеди назначил прочитать «Аве Мария» четырнадцать тыщ раз за то, что тот расписал Гованус экспрессвей[7] всякими неприличными граффити. Парень упросил дать ему вместо молитв один месяц общественных работ. Я думаю, он посчитал, что подарить этот месяц Гуннару будет самое то.

Правда, пацан жутко волновался, все ли правильно, и подошел к делу еще серьезнее, чем Эшли.

— Не хочу я отдавать месяц без гарантии. А ну как окочурюсь завтра или через неделю? — сказал он. — Тогда я останусь должником, а на кой мне такая головная боль?

— Слушай, но это же не взаправду! — напомнил я ему. — Просто чтобы поднять дух Гуннара!

— Да-а?.. — нудит он. — А что если оно вдруг станет реальностью, навроде тех «писем счастья», что рассылают по мылу? Ну, когда ты должен послать их десяти адресатам, не то помрешь?

— Они тоже не взаправдашние!

— Ага-ага, — твердит он. — А с чего ты так в этом уверен?..

Я задумываюсь, и мне становится очень не по себе, потому что... ну ладно, грешен, я и сам рассылал эти дурацкие письма. Только, как правило, людям, которые мне не нравятся.

— Окей, — вздыхаю я. — Что, если я составлю для тебя открытый контракт на случай, вдруг ты скопытишься до наступления следующего месяца? Тогда ты не будешь ничего должен и можешь спокойно стучаться в жемчужные ворота.

Он подумал-подумал и согласился, после чего весело поскакал обратно к своему священнику — миссия исполнена.

Настоящим я, Джаспер Хорас Джануски, будучи в здравом уме и твердой памяти, передаю Гуннару Умляуту один месяц из отпущенного мне жизненного срока с учетом нижеизложенного:

1. Месяц не должен быть маем или июнем, или последним месяцем жизни Гуннара Умляута, поскольку эти месяцы уже зарезервированы другими.

2. Месяц следует изъять из конца моей естественной жизни, но никоим образом не из середины.

3. Пожертвованный месяц должен быть обнулен, если моя собственная кончина наступит до истечения 31 дня с момента заключения данного контракта.

Подпись Джаспер Джануски

Подпись свидетеля Дьюи Лопес

Должен признать — было приятно делать что-то позитивное для Гуннара, несмотря на то, что второго поцелуя от Кирстен я так и не дождался, хотя салями не ел и только и знал, что полоскал рот. Вероятно, ей не доставила удовольствия фотография нашего первого поцелуя, опубликованная в школьной газете. Хорошо хоть ее поместили не на первой полосе, поскольку Дьюи засек еще и директора Синклера выходящим из туалета с расстегнутой ширинкой, из которой торчал уголок рубашки. Вот это был действительно материал для первой полосы. И все равно — статью на четвертой с жутким заголовком «Любовь не знает классовых преград» читала вся школа.

Не знаю, какое влияние оказала статья на социальный рейтинг Кирстен, но мой взлетел. Меня замучили расспросами, однако я помалкивал. По моему разумению, Кирстен наверняка оценит парня, который не хвастает своими победами направо и налево, пусть даже этот парень на год и семь месяцев младше нее. (Да, я прокрался в канцелярию и сунул нос в досье Кирстен с целью узнать, насколько она старше меня.)

Кирстен никогда и словом не упомянула ни о статье, ни о снимке, ни, если уж на то пошло, о поцелуе. Но она не уставала повторять мне, какой я отличный парень, так что следующая порция жвачки, глядишь, не за горами.

— Это просто потрясающе, что ты так глубоко сочувствуешь маленькой проблеме Гуннара, — проговорила Кирстен, когда я вручил ей месяц, пожертвованный Хови — уже седьмой, и конца им, кажется, не предвиделось.

Тогда, услышав это, я засмеялся, удивляясь, как она может называть болезнь Гуннара «маленькой проблемой». Сейчас я не удивляюсь. И не смеюсь.

Настоящим я, Ховард Бернард Богертон, будучи в почти здравом уме и более-менее твердой памяти, передаю Гуннару Умляуту один месяц из отпущенного мне жизненного срока с учетом нижеизложенного:

1. Месяц не должен быть маем или июнем, или последним месяцем жизни Гуннара Умляута, поскольку эти месяцы уже зарезервированы другими.

2. Месяц следует изъять из конца моей естественной жизни, но никоим образом не из середины.

3. Пожертвованный месяц должен быть обнулен, если моя собственная кончина наступит до истечения 31 дня с момента заключения данного контракта.

4. Если Гуннар Умляут попытается использовать подаренный мной месяц для преступных деяний, как-то: мелкое воровство из магазинов или серийные убийства — ответственность за них не должна быть возложена на меня.

Подпись Хови Богертон

Подпись свидетеля Айра Гольдфарб

К пятнице я накопил для Гуннара целый год жизни.