Эра милосердия

Убийство на Цветном бульваре

— Скажите, а к убийству оперативника Векшина из Ярославля Вы имеете отношение?

Ну уж нет, опера этого зря мне шьете. Я к нему ни сном, ни духом. Фокс-то меня в топтуны определил.

-Пасти будешь, кого я скажу. Гляди, Беглый, не офоршмачься только. Память у тебя на лица хорошая, да и котелок быстро варит. Это мы ещё по Пскову помним, — и ухмыляется паскудно.

Видать, тогда, под Псковом они нам тройную проверочку устроили. Не случайно мне тот гад с галунами на глаза попался в комендатуре, ох, не случайно! Интересно, что было бы, коли сдал бы я его? Да чего теперь старое поминать...

— Легенда тебе будет такая, — так меня Фокс инструктировал. — Ты экспедитор из Коканда, приехал за трофейными реактивами для химического института, из Москвы эвакуированного. Пока их тебе тут собирают да выписывают, ты сам в Москве кантуешься, культурный уровень повышаешь.

Дал он мне паспорт с кокандской пропиской, удостоверение командировочное, накладные.

— Командировки я тебе раз месяц менять буду на свежие. А фатеру новую сам себе всякий раз меняй. На Курском среди бабок подыскивай себе комнату в коммуналке, выбирай обязательно ту, что с телефоном. Для работы тебе, дескать надо, с начальством связь держать.

Вот так я и стал вечным командировочным. Тут меня Фокс крепко держал, без свежей командировки-то я гол как сокол оказался бы, на первом шмоне сгорел.

— А коли запросят обо мне там, куда я приехал? Или откуда?— спрашиваю.

— Номерок вот этот дашь московский. Там и отзовутся, как надо, и про тебя всё подтвердят. Не киксуй! Предприятие режимное, адрес почтовым ящиком обозначен, так что мильтоны туда не сунутся. А в Коканд и звонить не станут, связь сейчас дурная, не прозвонишься. Ну, а сгоришь подчистую, пиши рапорт, что со СМЕРШем сотрудничаешь. Только имя моё не моги упоминать, за раскрытие оперативного сотрудника контрразведки тебе срок светит. И про Валгу написать не забудь, и про остальную твою одиссею.

Нет уж, думаю, про это я писать никому не буду. За мои дела могут и вышака присудить, на СМЕРШ не оглянутся. Да и есть ли тот СМЕРШ? Фокс — мужик тёртый, хитрый... Мог и закосить под лягавого запросто.

В самом Коканде я, понятное дело, никогда не бывал. А вот посылочки из Коканда передавал, бывало такое. Что там внутри не знаю, не заглядывал, да и кому относил толком не ведаю. Брал у Фокса и сбрасывал мужику какому-то раза три-четыре. Встречу, так узнаю, а нет, так нет. Тут Фокс не соврал, лица я запоминаю чётко, лучше любой «Лейки».

Думал ли я о том, как это так удачно Фокс меня выпас и прихватил на хабаре? Думал, гадал, чуть мозги не поломал. На откровенность-то Фокса самого расчитывать не приходилось. СМЕРШ-де всё про вас, стервецов, знает, вот и вся недолга. Да только не знал он про меня не рожна, помимо абверовского моего прошлого. Значит, по личности моей опознал меня и на хвост сразу сел. Фартануло ему!

В тот день злополучный я ведь в Клин мотался, бульбу на колхозный рынок отвозил. А оттуда уже, стало быть, к бабке и подъехал. Не иначе, Фокс с Осой тоже там ошивались по своим делишкам темным, вот Фоксу и свезло — опознал он меня.

— Фарт, он повсюду, как ветерок тебя обдувает — поучал нас Фокс в Валге. Надо только головой вертеть, да примечать всё. Это первое условие. Второе — шевелить мозгами очень скоро. Ветерок сейчас здесь, а через миг уже усвистел за тридевять земель. И главное условие, что во всякий момент своей жизни ты твердо должен знать, чего хочешь от неё. Не сомневаться ни на секундочку, ни во сне, ни наяву. Сомнение, как ржа, всю твою жизнь заедает.

Такую, значится, теорию фарта нам Фокс преподавал. Заратустра, дескать, такое послание нам оставил. Вот ему самому жизнь и улыбнулась, ведь коли не встретил бы Фокс меня в тот день в Клину на базаре, да не сел сразу на хвост, лежал бы он сейчас в безымянной могиле с пулей в голове...

Вот так я и бегал по Москве, пас разных личностей, каких мне Фокс указывал. Связь у меня с ним опять же по телефону была, через бабку какую-то. Коли мне чего надо было, я ей звонил, Фёдором представлялся и Аню спрашивал, а уж Фокс тогда мне на фатеру сам перезванивал. А уж коли ему чего надобно, то я обязан был беспременно у телефона находиться.

— Векшина Вам тоже поручил, как Вы это говорите, «пасти»?

С Векшиным получилось немного по другому. В тот день он меня прямо с теплой постельки на Цветной выдернул.

— Дело, — говорит — простое, нехитрое. Нужно по бульвару поошиваться, на людей посмотреть. Запомни крепко портрет человечка одного, его и нужно определить, будет он тут или нет. Вот тебе кепочка-малокозырочка, пока не встретишь, в ней прогуливайся. А коли засечешь фигуранта нашего, к булочной на углу быстренько подскочишь и кепку долой.

И газетку мне показывает из своих рук. Фраерок, которого я выпасти должен, за столом на ней сидит, с умным видом в объектив смотрит. Стол вроде президиума какого, скатертью застеленный, графин со стаканом стоит, по обоим сторонам от фраера ещё людишки расселись. Но их мне Фокс особо не светил, загнул газетку так, что б я только своего человечка видел. Газетка вроде малотиражки заводской, бумага серая, но портрет я хорошо разобрал, качественно. Ну, и потрусил себе по бульвару.

Обычное дело, одним словом, ничего тревожного. Да и шухера никакого я не ждал: белый день на дворе, да и Цветной бульвар это ведь не Марьина роща, чего тут может случиться? Знал бы, как всё оберётся, не сдал бы я кореша вашего.

Гуляю, посвистываю. Прохожих оглядываю с ленцой, вроде я любопытствующий бездельник. Там прикурю, здесь дорогу спрошу, вроде как и при деле. Дай-ка думаю, штиблеты почищу, всё же занятие какое-то. Высмотрел будочку айсора, покатываю к ней вразвалочку, а за ней — Бог ты мой! — сам объект мой пришухерился. С корешем каким-то. Я виду не подал, прошёл спокойненько мимо, да к булочной и направился. А тут ещё нежданное обстоятельство: Осу, его собственной персоной, засек я вдруг зрением боковым, на скамеечке бульварной, с фраером каким-то базарящим.

До булочной там метров двести ещё осталось. Ну, я сразу соображать начал, как поступить мне теперь. Ведь, скорей всего, Оса-то и должен был снять мой тревожный сигнал, да прошляпил я появление объекта. Толково он за будочкой этой клятой пристроился! Так что решил я напрямую сигнал подать. Подрулил на полусогнутых к скамейке, да у фраера этого, с Осой базарящего, время вежливенько так и спрашиваю. Не откажите, мол, в любезности, товарищ дорогой. Оса на меня глаза злющие свои поднимает, а я возьми да кепочку-то и сними. Пот вытираю, совершенно натуральный при этом — прошиб он меня тогда знатно. В общем, подал я знак, что грязно нонеча на Цветном бульваре, намусорено по самое не балуйся. А что сей же час и мокро ещё будет, того мне знать было неоткуда.

Оса, конечно, матерый жук, он и бровью не повёл. Но оценил всё моментально. А вот фраерки ваши ничего сообразить не успели. Прошмыгали, что рассекречена их засада, что волк с охотником местами поменялись. А скумекали бы толком — так жив бы остался ваш оперок.

Нам-то в Валге твёрдо-натвердо вколачивали в головы, что никаких случайностей на встрече с агентом не бывает, что любой мимолетный контакт с посторонними лицами означает провал. Законы природы, дескать, которые вывели передовые арийские ученые, таковы, что вероятность эта настолько близка к нулю, что рассматривать её ты не имеешь никакого права. Хоть подкурить попросят, хоть о времени осведомятся, хоть плечом толкнут — значит метят тебя лягавые, хвост к тебе пришивают. А уж коли шею потирают при этом, головной убор теребят, али хоть нос почешут, значит считаные секунды тебе остались на то, что бы отвалить. Пусть даже и по-мокрому придется это делать, а всё едино сваливай, потому как другого выхода у тебя уже нет.

А что было далее, мне не ведомо. Дошел я до булочной на углу, повторил сигнал от греха, как было велено, да и отчалил восвояси.

— И виновным себя в гибели Векшина Вы не считаете?

Нет, товарищи дорогие, не считаю. Каждый ведь своё дело делать должен. Я вот своё сделал, а сделали бы вы своё — и мусарок ваш не отбыл бы в вечную увольнительную на санитарной карете. Ну, да с Осой вы посчитались, как я слышал мимоходом, так ведь, товарищи?