Еще не вечер

Майя

Она родилась в интеллигентной семье среднего достатка, отец – кандидат технических наук, мать – художник-декоратор. Родители были людьми спокойными, уравновешенными, дочь особо не баловали, не требовали непременных пятерок, не заставляли играть на пианино и декламировать стихи, когда собирались гости. Вообще воспитанием ее не третировали, полагая, что в здоровой семье вырастет здоровый ребенок и станет хорошим, нравственным человеком. Все к этому и шло. Майя росла девочкой самостоятельной, искренней, в классе ее любили, училась она легко, не надрываясь, и числилась (в школе придумали нерусское слово) хорошисткой. Круглой отличницей она была в спортзале и на стадионе, где превосходила не только подруг, но и мальчишек. Она бегала быстрее всех, прыгала дальше всех, ходила на лыжах, прекрасно плавала.

Однажды физрук оставил Майю после урока и спросил:

– Ты знаешь, что природа порой бывает несправедлива? – И, не ожидая ответа, задумчиво разглядывая девочку, продолжал: – Крайне несправедлива. Тебе она выделила лишнее, кому-то недодала.

– Я виновата? – Майя растерялась.

– В школе создается спортивный класс. Как ты к этому относишься?

– У меня химия и физика хромают, трешки стала получать.

– Тебе бегать надо, а с физикой и химией мы договоримся.

– А после школы? – рассудительно спросила она. – Все бегать будут?

– У меня впечатление, что ты, девочка, способна убежать очень далеко. Загадывать трудно, жизнь рассудит, все зависит от того, как ты покажешь себя в работе. Сегодня ножками можно на такую высоту подняться, на которую иной физик-химик взглянет – у него шея переломится.

Когда Майя рассказала о предложении физрука дома, отец рассмеялся и сказал:

– Бегай, дочка, на то и юность человеку дана, только не забывай: аттестат зрелости должен выглядеть достойно.

В пятнадцать лет Майя получила первый разряд. В спортобществе, куда ее определил физрук, она не выделялась, часто смотрела соперникам в затылок, не знала, что тренер, который, как говорится, в спорте собаку съел, сразу углядел в ней незаурядные способности и, уберегая от зазнайства и лени, ставил ее на дорожку с мастерами. Единственно, чем Майя тренера не устраивала, так это своей мордашкой. Девушка хорошела на глазах, мужики начали оглядываться. Сегодня она на их взгляды не обращает внимания, но сегодняшним днем жизнь не кончается. Серьезные результаты показывают девушки невидные, для кого спорт становится делом главным и единственным, где они отыгрываются и могут отомстить своим смазливым соперницам. С внешностью Майи тренеру явно не повезло, и он был с ней строже, требовательней, чем с другими.

– Бегаешь? – спросил он, останавливая после тренировки. – Работать надо, здесь стадион, а не парк культуры. Я тебя оформил на ставку, будешь получать сто рублей.

Майя знала: некоторые подруги получают спортивные стипендии, талоны на питание.

– Спасибо, – просто ответила она. – У нас семья не нуждается, но не помешает.

– Девочка, знаешь, такое дело. – Тренер неожиданно смутился, начал застегивать и расстегивать молнию на ее курточке. – Ты об этих деньгах не распространяйся. Родителям скажи. Кстати, пусть отец на тренировку зайдет. Просто рок какой-то, – соскочив со скользкой темы, он заулыбался, – как посредственность, так ее предки чуть ли не ночуют на стадионе, а вот твоих я в глазки не видел.

– Они не придут, если только на соревнования.

– Это почему же?

– Считают, что я самостоятельной должна расти.

В семье Майи к слабостям и недостаткам друг друга и окружающих относились терпимо, не прощалась только ложь. Если отец хотел человека заклеймить, что случалось крайне редко, он говорил сухо и коротко:

– Этот человек лгун…

Что лгать не то чтобы нехорошо, а просто нельзя, абсолютно недопустимо, Майя усвоила с детства, с молоком матери.

– Ты, дочка, коли не можешь или не хочешь сказать правду, молчи, – говорил отец. – Все зло на земле от лжи, мягкой, удобной и многоликой.

В семнадцать Майя стала кандидатом, в восемнадцать – мастером спорта. После школы она поступила в инфизкульт, но ей не понравилось, и Майя, не закончив даже первого курса, ушла, решила готовиться в университет на филфак. Основные соперницы выступали за рубежом. Майя выиграла первенство Москвы, завоевала серебро на Союзе. О ней заговорили серьезно, включили в списки предолимпийской подготовки. Теперь она получала сто восемьдесят, когда не находилась на сборах, талоны на питание по пять шестьдесят в день плюс дорогостоящее спортивное обмундирование. С ростом результатов взаимоотношения с подругами-сопеpницами усложнялись и портились. Она давно уже не бегала по дорожке, а работала, или, как выражаются в спорте, пахала. Составленный тренером и утвержденный в Госкомитете индивидуальный план подготовки требовал от нее порой невозможного.

– Девочка, тебе придется подколоться, – сказал однажды тренер. – При таких нагрузках организм требует.

– Допинг? – спросила Майя.

– Ты что, рехнулась? – Глаза тренера округлились, изображали лживое возмущение. – Подколем тебе витаминчики, таблеточек тонизирующих покушаешь.

– Не надо песен на болоте. – Майя рассмеялась. – Вы подколете мне мужской гормон, и голос у меня будет, как у Веры, оттягивать в хрип. Никогда!

– Дело твое. – Он пожал плечами и отвернулся. – Впереди Европа, без фармакологии тебе не подготовиться, ты будешь без шансов.

– А как же знамя советского спорта? Мы клеймим, изобличаем, а сами?

– Движения науки не остановить. – Тренер усмехнулся. – Ты что же думаешь, далеко за семь метров девочки прыгают на энтузиазме? Талант талантом, а медицина медициной.

– Так ведь нечестно. И антидопинговый контроль существует.

– Это не твоя забота. Одни придумывают контроль, другие ломают голову, как этот контроль обойти.

– Моя забота! Моя! И если вы мне платите деньги и кормите на девять рублей в день, то еще не купили, в собственность не приобрели!

– Ты что, психованная? – Тренер явно испугался. – Я забочусь о тебе, предложил – решай.

– Считайте, что ничего не говорили. – Майя поправила на костюме тренера молнию и пошла в раздевалку.

На первенство Европы основная соперница Майи не поехала, хотя время она показывала рекордное. Девчонки поговаривали, что результаты анализов у нее оказались никудышными, видимо, врач промахнулся. Руководство побоялось скандала, и поехала на первенство Майя.

В финале, на финише, она была третьей. Руководитель, бывший комсомольский работник, молодой человек лет сорока с лишним, в легкой атлетике разбирался, знал, что бегать надо быстрее, прыгать дальше и выше, что золотая медаль хорошо, а бронзовая значительно хуже. Когда Майя закончила дистанцию, он, страдая одышкой, подбежал, обнял за мокрые плечи, полез целоваться.

– Молодец! Но! – Он поднял пухлый палец. – Надеюсь, понимаешь? На Олимпиаде «бронза» нам не нужна. А так молодец.

У Майи кружилась голова, ноги мелко дрожали, она бездумно кивала, вяло отпихивала навалившуюся на нее пухлую грудь руководителя.

– Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть! – прошептала она пересохшими губами. Майю так тошнило, что мечтала она лишь об одном – где бы укрыться и спокойно поблевать.

Майе исполнилось двадцать два, она утвердилась в первом резерве сборной. Мужчины в ее жизни, не как начальники, а как существа другого пола, значили крайне мало. Они улыбались, заискивали, ухаживали, с одним она время от времени устало спала. До Олимпиады оставалось два года, Майя хотела быть «золотой», какие уж тут мужики, успеется. Это ее первая и последняя Олимпиада.

Майе дали однокомнатную квартиру, отношения с родителями разладились, старики не понимали, почему она не учится. Сборы, поездки на соревнования, каждодневные тренировки, после которых не то что учиться, жить не хочется. Подруги по команде нельзя сказать, чтобы недолюбливали ее, просто сторонились. Во-первых, конечно, мужики, которые вертелись вокруг «бронзовой» красотки, вызывали у соперниц здоровое чувство зависти. Потом, находясь за рубежом, Майя не очень экономила скудную валюту, не бегала в свободный день по магазинам, вещи покупала только себе и родителям, никогда для продажи, в общем, не как люди, странная.

Жизнь шла своим чередом. Майя «пахала» не за страх, время показывала не рекордное, но на уровне, взаимоотношения с тренером нормализовались. Он даже с гордостью поговаривал за ее спиной, что, мол, иные-некоторые со своими ученицами химичат, а его девочка чисто «бронзовая», не подкопаешься, в любой стране, при любом контроле свои секунды обеспечит. Уже составлялся план непосредственной подготовки, когда разразился скандал.

Отвечая на вопросы иностранных журналистов, Майя сказала, что сейчас не работает и не учится, лишь тренируется, за что ее поят, кормят и одевают. Сенсационного сообщения, появившегося в зарубежной газете, Майя не видела. Запыхавшийся тренер не дал ей переодеться, прямо в тренировочном костюме усадил в машину и привез в кабинет. Начальник, которого Майя никогда не видела, – возможно, его перебросили на спорт за ошибки, допущенные на другой руководящей работе, – тыча пальцем в иностранную газету, спросил:

– Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? Ты что, профессиональная спортсменка? Миллионы занимаются спортом, а ты одна профессионалка?

– А кто же я? – Майя понимала, что подходит к краю и сейчас шагнет в пустоту, только остановиться не могла. – Во-первых, разговаривайте со мной на «вы»! Я сказала, как есть, меня с детства учили говорить правду!

– Спокойно, Майечка, спокойно, – быстро заговорил тренер, – не надо волноваться, пригласим журналистов, ты расскажешь, как училась в инфизкульте, сейчас готовишься поступать в университет. Ты же про деньги, ну, о стипендии, ничего не говорила?

– Вот вы собирайте журналистов, а я скажу! – Майя вышла из кабинета.

Когда она перешагнула порог здания и вышла на улицу, то оказалась не на улице, а в космосе, в безвоздушном пространстве.

Она еще бегала, даже выступала, тренер порой подходил, говорил равнодушные слова, но на очередной сбор ее не взяли, как не берут в дорогу ненужный чемодан.

– А чего ты ждала? – спросил тренер. – Ты олимпийская чемпионка и без тебя не обойтись? Характер хорош на дорожке, а в кабинете… – Он присвистнул. – Потом, и объективно тебе уже двадцать три. Какие у тебя перспективы? Со сборной тебе придется расстаться, а в спортобществе поговорим, как-то поддержим, молодая, здоровая, у тебя вся жизнь впереди.

Но самый страшный удар, который и выбил ее из людского сообщества, караулил Майю впереди.

Она пришла домой, к папе с мамой, все рассказала и, не обратив внимания, что отец лицом осунулся и взглядом посуровел, начала философствовать:

– Цапля голову под крыло прячет, думает, ее вообще не видно. Любители, профессионалы, все чушь непроходимая. Солист Большого театра в свободное от репетиций и спектаклей время где-то еще немножко работает? Представляю себе, выходит на эстраду конферансье и объявляет: «Дорогие друзья! Сейчас перед вами выступит лауреат Государственной премии, победитель международных конкурсов в Париже и Риме, народный артист СССР Голопупко. Любимец публики вернулся с гастролей по Сибири и Дальнему Востоку, посетил города Средней Азии. Две недели он проведет в Москве, после чего отправится в четырехмесячное турне Канада – США – Южная Америка. Работает Гоша Голопупко токарем на заводе». Каково? Звучит?

Мать рассмеялась, отец тоже не сдержал улыбку.

– Кого обманывают и ради чего? – Майя повысила голос. – Почему они противопоставляют чемпиону мира значкиста ГТО? Почему нельзя все сделать по-человечески, честно? К примеру, работает девчонка на фабрике и поет в самодеятельности. Хорошо поет. Заметили, предлагают перейти в профессиональный ансамбль. Она приходит домой, советуется с родителями. «Ну, а не получится, не станешь ты Людмилой Cенчиной?» – «Так вернусь на фабрику», – отвечает она. То же должно быть и в спорте. Выступаешь за заводской коллектив и работаешь, перешла в команду мастеров, отдала трудовую книжку в спортобщество, стаж идет, закончила выступать – ты человек, трудовой человек. Нет, надо врать, изворачиваться.

– И что же ты решила? – спросил отец.

– Решили за меня, я лишь правду сказала.

– Ты почему не училась? Большинство же учится.

– Ну, я вот не нашла себя! – вспылила Майя. – Упорства, силенок не хватило. Свое-то дело я делала честно! А теперь меня на помойку?

– Дочка, тебе только двадцать три, – вмешалась в разговор мать.

– Мне опять к вам на шею? А если бы у меня вас не было? Ты думаешь, прежде чем отчислить, меня спросили, какая семья, кто содержать будет? И за что отчислили? За правду!

– Да. – Отец снял очки, потер переносицу. – Значит, ты так все и сказала?

– В принципе, конечно, долго мне говорить не дали.

– И что же, ты и в будущем будешь такую правду начальству говорить?

– Отец, ты же сам всегда внушал. И потом, правда такая или другая, она разная бывает?

– Ты дура! Мать, мы вырастили идиотку! Иисус Христос за правду на крест пошел, так ему уже два тысячелетия свечки ставят. Да, правда правде рознь, это ты здесь, – он постучал пальцем по столу, – должна говорить правду. А там следует говорить то, что от тебя хотят услышать. Играть по установленным правилам. Перед идущим танком не становятся, переедет и внимания не обратит! Ты что же думаешь, я директору института могу правду на совете сказать?

Неожиданно ноги у Майи ослабли и задрожали, ее начало тошнить, словно она только закончила дистанцию. Девушка смотрела на отца и не узнавала.

– Ты всегда меня учил… – Она с трудом, совершенно больная, поднялась со стула, пошла к двери.

– Дочка! – Мать вскочила.

– Сиди! – хлопнул отец по столу. – Жрать захочет – придет! Правдолюбица!

Тренироваться Майя перестала, гимнастику по утрам делала автоматически, по привычке. Подруги звонили несколько раз, затем разъехались по сборам и соревнованиям. Через два месяца деньги кончились, она продала японскую радиоаппаратуру. Два раза приходила мама, один раз – отец. Она терпеливо слушала, ждала, пока уйдут. Главной ее заботой стало, как убить время, дожить до вечера, когда можно включить телевизор. Она спала, ела, листала какие-то книги, думала, думала. Готовиться в институт? Какой? Точные науки отпадают, с математичкой, химичкой, физичкой ее пастыри в свое время «договорились». Иностранного языка не знает, литературу – кое-как. Допустим, поступит в гуманитарный, закончит, и за сто двадцать рублей служить от звонка до звонка? К тому времени ей будет под тридцать. Последние годы ей только на кормежку в день выделяли почти червонец. А тряпки?

«Мой любимый папа сказал, что играть следует по установленным правилам. Начнем играть». Во-первых, никаких столкновений с властями, и она легко устроилась инструктором физкультуры на крупный завод: восемьдесят рублей, два раза в неделю по три часа.

Она вышла из ванной, оглядела стройное тренированное тело, оглядела себя в трюмо. «Правила установили мужчины, они и будут платить. Двадцать лет у меня еще есть. А там, как говорил мудрый Ходжа Насреддин, либо эмир умрет, либо ишак, либо я умру». Ее никто не совращал, не опаивал, не втягивал. Майя начала заниматься древнейшей профессией добровольно и осознанно, все просчитав и взвесив. «Ты, папочка, хочешь, чтобы я жила по правилам, согласна, только я буду жить по своим правилам. – Она достала палехскую шкатулочку, куда бросала визитные карточки тяжело вздыхающих мужиков, отобрала, с ее точки зрения, денежных. – Я не стану сидеть в баре и ловить иностранцев, установим простой порядок: один основной и двое на скамейке запасных. Для поддержания спортивной формы им будет разрешено делать подарки, вывозить меня в свет, и никаких глупостей».

И мужчины соглашались, строптивых из команды исключали. С родителями Майя встречалась редко, рассказывала, что работает в институте гидом.

Через год она стала своих попечителей недолюбливать, через два – не любить.

Встретив Артеменко, она возненавидела его с первого взгляда. «Гладкий, ухоженный, самодовольный победитель, ты мне заплатишь за все», – решила Майя, почувствовав, что платить этому человеку есть чем. Она долго не понимала причину своей ненависти. Спустя полгода догадалась. Артеменко ассоциировался с тем спортивным боссом, который вышвырнул ее из жизни.

Однажды Майя услышала по телефону девичий возмущенный голос:

– Майя Борисовна? Говорит секретарь комсомольской организации. Вам надлежит немедленно погасить задолженности по взносам и сняться с учета. – Девочка торопилась, боялась, что перебьют и она запутается, не договорит. – В противном случае мы вынуждены будем исключить вас из наших рядов.

– Вы кто такая? – бархатным голосом спросила Майя. – Чем занимаетесь? Бегаете, прыгаете?

– Я кандидат в мастера…

– Понятно, – перебила Майя. – Сто двадцать и жратва. Ты, милочка, бегай и прыгай, занятых людей не беспокой. Раньше надо было звонить, значительно раньше. Мастер спорта международного класса Майя Борисовна померла.