Another thing: do please refrain from puns, to which I see you have a slight propensity. They are pretty much excluded from serious journalism here.
Покойный мой тезка,
писавший стихи и в полоску,
и в клетку, на самом восходе
всесоюзно-мещанского класса.
Много ль
человеку
(даже Форду)
надо?
Форд
в мильонах фордов,
сам же Форд —
в аршин.
Мистер Форд,
для вашего,
для высохшего зада
разве мало
двух
просторнейших машин?[25]
каламбур на нем. Arsch (~ англ. arse) — «зад», «anus», «podex».
как бы выкроить из него calembourg? выгадай-ка!
А зачем
любить меня Марките?!
У меня
и франков даже нет.
А Маркиту
(толечко моргните!)
за́ сто франков
препроводят в кабинет[26].
Расчетливость (mercantilism, фр. mercantilisme). Маркиты скорее всего ассоциировалась у Маяковского с какими-то словами вроде основы слова маркитант(ка) (< нем. Marktender < итал. mercatante), которое на слух должно было казаться ему французским или во всяком случае романским (ср. фр. mercenaire «корыстолюбивый, продажный»).
Не мне тебя, красавица, обнять.
Входят Мысли О Минувшем, все одеты как попало,
с предпочтеньем к чернобурым. На классической латыни
и вполголоса по-русски произносят: «Всё пропало,
а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни;
б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели.
Но — не хватит алфавита. И младенец в колыбели,
слыша «баюшки-баю»,
отвечает: «мать твою!»
альтернатива: «на латыни» и «по-русски» позволяет увидеть в русском гинекологическом термине бели французское название той, кому они приписаны, — фр. belle «красавица».
В том же тексте отмечу в продолжение ранее рассмотренных форм enjambement’ов[28] реальных и «неосуществленных» («анти-enjambement’ов»), пример последнего в двустишии:
И лобзают образа
с плачем жертвы обреза…
Обманывающий ожидание, неосуществленный (недоговоренный) перенос автометаописательно представлен как «обрезанное» слово (одновременно с более далекой ассоциацией в сторону обре́за).
Tu es très hippique ce matin.
Конница ковала коней.
— калабур на итал. cavallo «конь».
Da steht auch ein Mensch und starrt in die Höhe,
Und ringt die Hände, vor Schmerzensgewalt.
Все молодые евреи и еврейки города были здесь. Они волновались больше всех, и речь их чаще всего переходила в страшный гвалт
Но сам Господь входил в зеленый гвалт берез,
В вино сапожников, в живые буквы жизни.
В таких контекстах русское слово гвалт, как кажется, обнажает свою этимологию из идиш (хотя и оспариваемую Фасмером, который возводит его непосредственно к ср.-верх.-нем. gewalt «сила, власть»). Ср. любопытную форму и контекст в примере у срезневского: КГВАЛТЪ — насилие (gewalt): тежъ естли бы хрестьянинъ нагабалъ [притеснял < пол. nagabać] жида о заставу, которую маетъ жидъ, которая бы ему была через злодѣиство, або черезъ кгвалгь взята (жалованная грамота 1388 г.)[33]. В романе Сологуба эта внутренняя форма предвосхищает актуальное сюжетное насилие насилия (нападение казаков, в той же гл. XIV, и другие эпизоды еврейской сюжетной линии).
Мы, изощренные усталые правнуки,
тоже хотим прежде всего человеческого.
Пример, любопытный своей безыскусственностью, он взят из мемуарного текста, ориентированного прежде всего на информативность (отметим, тем не менее, пушкинскую аллюзию: «звала Полиною Прасковью»).
В салон[е] мадам Я. кроме <…> хозяйки оказалась ее неразлучная подруга <…> Полина (во святом крещении Прасковья) Семеновна. <…> Эта местная пава <…> была замужем за Шарком — представителем крупной голландской фирмы, вывозившей круглый лес из Архангельска едва ли не со времен Грозного.
Сам агент акул империализма у мадам Я. не показывался никогда[35].
— каламбур на англ. shark «акула».