Еще раз о немецких деньгах

Этот факт свидетельствует о крайней нервозности германских представителей в Спа, поскольку они должны были знать, что Иоффе вообще не было в Германии, а Радек в Берлине еще не арестован. Немецкие политики и дипломаты, проводившие переговоры с представителями стран Антанты, опасались, что из-за пребывания Радека в Берлине может возникнуть подозрение в закулисных германо-русских переговорах, грозящее ответными мерами в виде продления срока режима перемирия, как это следовало из приведенного выше сообщения прессы. Эта озабоченность была в значительной мере обоснована, поскольку Радек неоднократно (в том числе в первом телефонном разговоре с Гаазе и по поводу Учредительного съезда КПГ) заявлял о возможности германо-большевистского союза против Запада и о предоставлении денежных средств на пропагандистскую работу среди находившихся в Германии военнопленных из союзнических держав. К тому же Антанта была недовольна действиями германских войск в Прибалтике. Маршал Форш сделал по этому поводу в начале января 1919 г. весьма резкое заявление. Генерал Гейкинг, английский представитель в комиссии по перемирию, также считал, что Германия должна более активно действовать против большевизма.

В этой ситуации 12 февраля 1919 г. в Берлине был арестован Радек [...]. Предварительно в начале января проходила дискуссия между МИДом и Советом солдатских депутатов 10-й Восточной армии, который Радек противопоставлял Союзу Спартака, заявляя, что советские войска в случае необходимости будут пропущены через линию фронта для оказания помощи восставшим немецким коммунистам. Совет солдатских депутатов телеграммой от 8 января опроверг это сообщение. Председатель Центрального совета рабочих и солдатских депутатов Ляйнерт назвал это утверждение Радека бессмысленным и оскорбляющим немецкий пролетариат, сыновья которого находятся на фронте. Это недоразумение было улажено радиограммой советского наркома иностранных дел Чичерина от 15 февраля, в которой он опроверг утверждение, что у Радека при аресте якобы нашли документы, свидетельствующие о намерении советского правительства послать войска в Германию в случае коммунистического восстания. Нет никаких оснований опасаться русского вторжения. Русское заявление свидетельствует лишь о том, что в случае революции в Германии и последующего за ней наступления западных держав немецкому пролетариату будет оказана помощь. Чичерин ссылался на резолюцию ЦК РКП(б) от 3 октября 1919 г. и выступление Ленина на пленуме.

Как уже говорилось, во время ареста Радека при нем действительно не было найдено никаких уличающих его в этом отношении материалов. Управление юстиции передало прессе лишь утрированные данные, основанные на кратком заявлении Радека, которое он сделал по тактическим соображениям. Ведь он находился в окружении солдат и ожидал, что его антифранцузское замечание вызовет симпатии и улучшит обращение с ним.

Таковым было положение дел, когда 23 февраля прибывший из Лондона генерал Гейкинг заявил "как солдат" немецкому генералу Гаммерштайну в Спа, что "мы все должны теперь совместно бороться с коммунизмом", который становится все сильнее. Общественное мнение Великобритании придерживатется мнения, что Германия слишком слабо борется с коммунистами. Генерал вручил своему германскому коллеге официальное письмо, в котором была выражена просьба к германскому правительству передать найденные у Радека документы. Это было бы для британского правительства доказательством готовности Германии к сотрудничеству. Гейкинг, который обсуждал эти дела с генералом Нудантом и главами союзнических комиссий по перемирию, просил также назвать имена англичан, работающих на большевиков (телеграмма Ганиеля No 898 в МИД, Эрцбергу, верховному командованию и военному министру; дело МИД 580).

Это привело официальные круги в Берлине к сильному замешательству, поскольку прокурору пришлось признать, что сообщения в немецкой прессе сильно преувеличены и что "добыча" была не слишком велика. Если эти сведения распространятся дальше, то недоверия со стороны стран Антанты не избежать. Поэтому следует продемонстрировать принципиальную готовность пойти им на встречу и попросить прислать специальную комиссию. К этому времени в Берлине можно будет "подготовить" материалы, такие как протоколы допроса и др. В этом смысле в Берлине 25 февраля, после получения из Спа соответствующего напоминания (замечание Надольного от 24 февраля), начали подготовку. Затем в течение двух недель ничего не происходило, после чего в Берлин внезапно прибыл французский капитан Деруа, чтобы ознакомиться с материалами Радека (Ганиель от 13 марта в МИД о сообщении генерала Нуданта). Он в течение трех дней напрасно старался получить эти документы. Затем, 14 марта, в сопровождении майора Шобера, офицера связи межсоюзнической комиссии при военном министерстве, Деруа посетил МИД.

Военное министерство было, по-видимому, не очень-то заинтересовано в том, чтобы облегчить офицеру Антанты поиски доказательств параллельной агитации большевиков в войсках западных держав. Министерство было против выдачи разрешения очевидно потому, что там также знали, что в материалах Радека не было ничего важного, так что немецкая сторона теряла ценный пункт в переговорах (военное министерство от 17 марта 1919 г., за подписью фон Франсецки--в МИД).

Совершенно другой позиции придерживалось министерство юстиции, где делом Радека занимался тайный государственный советник д-р Тиггес. Там были бы рады выдать Радека Антанте, чтобы избавиться от возрастющих день ото дня забот. МИД в лице советника посольства барона фон Тэрмана был заинтересован в содействии офицеру Антанты, чтобы убедительно продемонстрировать антибольшевистское настроение правительства. Фон Тэрман лично проводил 15 марта французского офицера вместе с майором Шобером к прокурору д-ру Вайсману из земельного суда 1. Последний старался на основании дела Радека и других коммунистов доказать, что большевистская опасность для стран Западной Европы чрезвычайно велика (отчет прокурора от 20 марта 1919 г.). Он особенно отмечал показания Радека, что находящиеся у д-ра Оскара Кона деньги, переведенные ему через г-жу Ветцель-Май, были предназначены для организации большевистской пропаганды во Франции и Великобритании. Также должна быть подготовлена в Берлине листовка, предназначенная для большевистской агитации среди оккупационных войск на левом берегу Рейна. Германия является "мощнейшим и последним барьером". Поэтому необходимы продовольствие и сырье. Равным образом немецкая сторона в беседах с французским офицером требовала свободы действий для защиты границ на востоке. Но все же фон Тэрману пришлось добавить, что материалы весьма скудны и, в частности, ничего не содержат о связях Радека с Францией и Англией.

Чтобы произвести более глубокое впечатление на скептически настроенного француза, ему устроили встречу в Объединении борьбы с большевизмом на Шеллингштрассе, 2, генеральным секретарем которого являлся известный публицист Эдвард Штадлер. Это объединение выпустило в январе плакат, обещавший вознаграждение в 10000 марок за содействие в аресте Радека. 17 марта французского офицера в сопровождении офицеров дивизиона гвардейской кавалерии провезли по улицам восточных и северных районов Берлина, где незадолго перед тем происходили вооруженные выступления. При отъезде капитана Деруа в Париж вечером 17 марта немецкая сторона была уверена, что французский офицер убедился в серьезных намерениях германского правительства делать все возможное для борьбы с большевизмом. Однако тот выразился вполне дипломатично, сказав, что международное сотрудничество будет, по-видимому, возможно лишь после подписания мирного договора, вежливо добавив, что он лично надеется на возвращение в Берлин и совместную работу. Таким образом, по отношению к Франции цель не была достигнута, поскольку демонстрацией решительной антибольшевистской позиции правительство Германии намеревались добиться смягчения условий мирного договора (замечание фон Тэрмана от 18 марта).

Прибывшая вскоре после этого британская делегация привнесла более благоприятные психологические предпосылки. Ганиель передал 15 марта из Спа сообщение генерала Гейкинга о выезде в Берлин британской офицерской комиссии (майор Берти, капитан Гардинг и капитан Брандт). Она должна была наряду с изучением путей сообщения в Германии ознакомиться с делом Радека. Гардинг должен был затем остаться в Берлине "для изучения большевистского движения". Фон Тэрман пытался убедить англичан "в серьезности положения и особенно в полной готовности и серьезных намерениях германского правительства вести борьбу с этой мировой опасностью". В противоположность французскому офицеру, англичане заявили, что коммунистический переворот в Германии или переход на советскую систему исключит в дальнейшем любую возможность для Германии вести переговоры о мирном договоре. Немецкой стороне пришлось сделать из этого вывод, укрепляясь в собственных ожиданиях, что, наоборот, успешная борьба с любым большевистским проникновением в Германию создаст более благоприятные предпосылки на мирных переговорах в Версале, но об этом практически не могло быть и речи. В этом смысле капитан Деруа оказался намного честнее.

Д-р Вайсман был поражен той основательностью, с которой английские офицеры изучали дело Радека, и надеялся, что британская сторона согласится на совместную борьбу с большевизмом. До тех пор и в Великобритании существовало подозрение, что Германия сильно преувеличивает большевистскую опасность. Там все еще предполагали, что "существует сильная империалистическая партия, которая использует идеи большевизма для своих целей и пытается раздуть очаг контрреволюции в качестве единственной меры спасения от большевизма", от чего д-р Вайсман старался отговорить британских офицеров. Впрочем в апреле майор Берти, капитан Гардинг и капитан Брандт вернулись в Берлин из Лондона, куда их вызвали для доклада, с очевидным разочарованием из-за незначительности того впечатления, которое произвел их отчет в Англии и Франции. После этого стало преобладать стремление к достижению соглашения с Советской Россией.

Отражением этого мнения являются пункты рапорта барона фон Тэрмана от 3 апреля 1919 г. относительно восстановления дипломатических отношений с Россией (Наследие Брокдорфа-Рантцау, дело 18, Н 235 124). Комиссии стран Антанты, изучавшие в Берлине дело Радека, стали пробным камнем для проверки честности антибольшевистской позиции германских властей. Дилемма состояла теперь в том, что германское правительство не могло отклонить требования советских властей о высылке Радека и других арестованных русских "ввиду действительного отсутствия достаточного обвинительного материала". Однако на страны Антанты подобного рода мероприятие произвело бы "губительное впечатление". Лишь британское предложение сулило приемлемое решение.

9 апреля в сопровождении полковника Данси и майора Гибсона в Берлин прибыл британский майор Вишер, чтобы неофициально заявить германским властям от имени британского правительства, что британское правительство убеждено в опасности большевизма для Великобритании и намерено с целью защиты от большевизма начать поставки продовольствия и сырья в Германию. После ознакомления с материалами по делу Радека британское правительство начало сомневаться в возможности длительного содержания Радека под стражей. Однако британское правительство считает Радека опасным большевистским агитатором. Поэтому Вишер уполномочен передать прусским властям предложение о выдаче Радека англичанам путем перевода его в Кельн. Уголовно-правовым обоснованием этой меры может служить признание Радека, что найденные при нем деньги были предназначены для пропаганды против стран Антанты. Прусское министерство юстиции 11 апреля ходатайствовало перед МИДом в пользу английского предложения телеграммой находившемуся в то время в Веймаре министру.

13 апреля д-р Вайсман заявил британской комиссии, что для обсуждения британского предложения германским властям понадобится существенное время, так как Германия озабочена участью находящихся в России немецких заложников. Англичанин предложил тогда совместное англо-германское содержание Радека под стражей в Кельне, что и было поддержано прокурором. 13 апреля все три британских офицера были приняты в Берлине министром иностранных дел, после чего один из них (Гибсон) был приглашен в Веймар. Министр сослался еще раз на выданную им министерством инструкцию от 25 февраля, предлагавшую сотрудничество с англичанами в борьбе с большевизмом и разрешавшую ознакомление с делом Радека. За это Брокдорф-Рантцау потребовал немедленного снятия блокады, указав, что это необходимо для укрепления положения правительства. Он высказал серьезные внутриполитические доводы против намерения перевести Радека в Кельн. Ведь даже при условии сохранения немецкой охраны это означало бы "весьма существенный отказ от собственного суверенитета". Британские офицеры были явно смущены таким ответом. Брокдорф-Рантцау запросил затем письменное подтверждение британского предложения. Гибсон ответил, что англичане предпримут совместные с остальными союзническими странами меры, так как они видят, что Радек во время своего пребывания в Германии намеревался вести пропаганду в большей степени против Антанты, чем против Германии.

Брокдорф-Рантцау в этой беседе, которая полностью соответствовала тогдашнему направлению его политики, пытался убедить западные страны в том, что голодная блокада Германии "самым гнусным образом" ведет ее к большевизму. Большевизм в Германии примет более упорядоченную, но и более заразную, чем в России, форму. 19 марта граф Брокдорф-Рантцау заявил британскому генералу Эварту, что ему хотелось бы, чтобы и англичане боролись с большевизмом. Это дало генералу повод возразить, что если бы граф выступал подобным же образом в Версале, условия мирного договора были бы более благоприятными для Германии. В том же смысле Брокдорф-Рантцау беседовал 19 апреля с американским уполномоченным Эллисом Дреселом.

Брокдорф-Рантцау надеялся найти в совместной борьбе с большевизмом основу для сближения с бывшими противниками, о чем он информировал также и англичан. Между тем Брокдорф-Рантцау весьма скептически оценивал возможности идти этим путем в связи с малой склонностью стран Антанты следовать такой политике. Можно предположить, что в подобной обстановке он не был готов добровольно уступить Радека, служившего важным подспорьем для сближения с Востоком. Ведь он все же по всей вероятности читал письмо Радека от 11 марта, которое переслал ему А. Пакве с интересной сопроводительной запиской.

А. Пакве считал Радека "хотя и сангвичным, неуравновешенным и бесцеремонным человеком, но в то же время личностью с необычным политическим чутьем и определенной европейской целью". Лично он стоек, как солдат. Он из тех людей, которые препятствуют Англии; этот довод не мог пройти мимо Брокдорфа-Рантцау. Пакве считал, что в этом отношении Радек является лучшим агитатором. Он смог бы пробить широкую брешь для немецких рабочих и переселенцев в Россию. Однако и в случае вынужденной массовой эмиграции в США Радек сможет стать тем человеком, который "усилит то движение на Западе, которое направлено против олигархии в ее опасной для свободы Старого света форме".

Эти мысли А. Пакве в какой-то мере совпадали с тогдашними воззрениями Брокдорфа-Рантцау, о чем свидетельствует его стремление весной 1919 г. не допустить превращения Германии в послушный инструмент союзнических держав, не получив за то конкретных уступок. Возможность получения подобных уступок еще до подписания мирного договора он теперь оценивал намного скептичнее, чем в начале года. Также не мог он разделять и неисчерпаемый оптимизм генерала Грснера, который ожидал всего от благоразумной позиции США. 4 апреля 1919 г. состоялась беседа между обоими этими влиятельными личностями молодой республики, которая позволила выявить принципиальные позиции обеих сторон и закончилась чрезвычайно резкими разногласиями. В наследии Брокдорфа-Рантцау имеются полный и сокращенный протоколы этой беседы.

Грснер в этой беседе резко защищал необходимость и оправданность вступления германских войск в Бельгию в 1914 г. "И в будущем мы сможем вести на Западе только наступательную войну". Генерал далее возложил вину за прорыв фронта на собственную страну, против чего граф решительно возражал. В отношении внешней политики Грснер полагал возможным переубедить американцев, в частности, по вопросам ответственности за войну, что, по-видимому, явилось следствием его бесед с уполномоченным главного командования США в Европе. В качестве ответной услуги он называл решительную борьбу Германии с большевизмом. Для этого требуется крепкое правительство, явный вотум недоверия также и министру иностранных дел. Генерал изложил в качестве мнения верховного командования мысль, что Германия, как только развеется дым революции, "в недалеком будущем снова должна превзойти по своей мощности" Францию.

Брокдорф-Рантцау существенно охладил пыл генерала. "Вильсон в нас разочаровался". Внутриполитическое и военное положение Германии следует оценивать значительно менее оптимистично. Нужно считаться с третьей революционной волной, которая будет намного мощнее первых двух. Генерал Грснер полагал, что для этого достаточно разогнать советы рабочих и солдатских депутатов и получить разрешение поставить к стенке руководителей "Союза Спартака". Носке необходимы свободные руки. Со стороны внешней политики, по мнению Грснера, необходима война против Советской России. "Германия должна в этом вопросе идти в кильватере Америки..."

Какое-либо взаимопонимание между этими столь противоположными точками зрения было невозможно. Дело дошло до специального заседания кабинета министров, протокол которого от 24 апреля 1919 г. за подписью Розенфельда был опубликован бюро рейхспрезидента. Здесь была выработана "Инструкция по нашему образу действия на германо-русском фронте". Существующую линию фронта следует удерживать, отказываясь, однако, от наступательных действий. Германскому правительству предоставляюся все возможности: "Либо оставаться в обороне, либо достигнув договоренности, выступить совместно с Антантой против большевиков; либо же вместе с большевиками--против Антанты".

Таким образом, решение было принято ни по Грснеру, ни по фон Брокдорфу-Рантцау, но в то же время оно весьма отличалось от проводившейся до тех пор политики правительства. Если раньше считали, что за счет жесткой политики сдерживания можно завоевать благоволение западных держав и особенно США, то теперь доверие к такой политике было в значительной мере подорвано. На заседании правительства 24 апреля даже Эрцбергер выступил против Грснера, поскольку сами США хотели мира с Советской Россией. Так была принята точка зрения, что следует оставить за собой все возможности. Конечно, такое решение могло бы быть принято также и без прямого или косвенного воздействия того факта, что в Берлине в это время находился Радек. Тем не менее приводившиеся здесь сведения из архивных материалов не оставляют сомнения в том, что Радек своими аргументами заставлял задумываться своих влиятельных посетителей и стоящие за ними организации и побуждал их пересматривать многие господствовавшие представления о германо-советских отношенииях. Поэтому этот эпизод неспокойного 1919 года неизбежно должен был оказать существенное воздействие на формирование будущей германской внешней политики.

Примечания

1. John W. Wheeler-Bennet. The Nemesis of Power, the German Army in Politics 1918-1945. London, 1953, p. 123.

2. Lionel Kochan. Russland und die Weimarer Republik. Dusseldorf, 1955, S. 22.

3. Karl Radek. Die Russische und die deutsche Revolution und die Weltlage. Berlin, 1919.

4. Arnold Struthahn. Die Entwicklung der deutschen Revolution und die Aufgaben der kommunistischen Partei. Berlin, 1919.

5. Die auswartige Politik des deutschen Kommunismus und der Hamburger nationale Kommunismus. Hamburg, 1919.

6. А. Thahlheimer. Gegen den Nationalbolschevismus. Berlin, 1920.

7. Karl Radek. In den Reihen der Deutschen Revolution, Munchen, 1921.

8. Alfons Paquet. Der Geist der russischen Revolution. 1919.

9. Alfons Paquet. Im kommunistischen Russland. Jena, 1919.

10. Illustrirtes Geschichte der Deutschen Revolution. Berlin, 1929, S. 282.

11. Stenografisches Protokoll des Kongress. Berlin, 1919, S. 276.

12. Hans Volz. Novemberumsturz und Versailles, 1918-1919. Berlin, S. 43, Anmerkung 3.

13. Zehn Jahre deutsche Geschichte, 1918-1928. Berlin, 1928, S. 36.

14. Valeriu Marku. Schatten der Geschichte. Leipzig, 1929.

15. Paul Scheffer. Sieben Jahre Sowjetunion. Leipzig, 1930.

16. Arvid Fredborg. Storbritannien och den ryska fragen 1918-1920. Stockholm, 1951, S. 196.

17. Rut Fischer. Stalin und der deutsche Kommunismus. Frankfurt, 1948.

18. Barbara K. Becker. Karl Radek in Germany 1918-1923. Universitat von Illinois, 1956.

19. Herbert Helbig. Die Trager der Rapallo-Politik. Gottingen, 1958, S. 16.

20. M. Gerstl. Die Munchener Rate-Republik. Munchen, 1919, S. 34.

21. Herbert Helbig. Unholy Alliance, Russian-German Relations from the Treaty of Brest-Litovsk to the Treaty of Berlin. London, 1957.

Приложения

РАДЕК В БЕРЛИНЕ В 1919*

1.

РАПОРТ ОБ АРЕСТЕ РАДЕКА

26 февраля [1919], 19 часов.

Передано Кноте 26.2. (абзац нечитабелен)**.

Благодаря многолетней деятельности в социал-демократической партии и связанному с этим опыту и личным знакомствам мне удалось разыскать тех лиц, которые могут общаться с товарищем Радеком. При этом следовало иметь в виду, что общение с Радеком поддерживали лишь те, кто еще до [германской] революции имели связи с русским посольством либо работали там. Среди таковых следует назвать прежде всего Кэти Раух, улица Малплакет, 13, и Лину Беккер, проживающую в Берлине-Лихтенберг, улица Риттергут, 22. Я установил, что Радек живет в (берлинском) предместье под фамилией советника по экономике доктора Ф., у вдовы офицера, что он располагает документами, выданными ему Бременским советом рабочих и солдатских депутатов, и у себя на квартире поддерживает общение с товарищами по партии.

Из наблюдений на протяжении нескольких недель за названными лицами выяснилось, что Раух также поддерживает отношения с русскими, что она после революции продолжает свою деятельность в (группе) помощи русским военнопленным. Далее, выяснилось, что Беккер каждый день почти регулярно с 9 до 11 утра уходит из дома. Наблюдением установлено, что она едет трамваем из Лихтенберга до вокзала на Принценштрассе, отсюда--подземкой, с пересадкой на Глайсдрайэк и Виттенбергплатц до станции метро "Уландштрассе". Она ведет себя очень осторожно, а я не хочу попадаться ей на глаза, и потому иногда невозможно вести слежку. Особенно трудно следовать за ней после станции "Уландштрассе", потому что здесь она ведет себя с особой осторожностью.

От станции "Уландштрассе" она пользовалась трамваем линии "Н" и часть пути шла пешком. 10 сего месяца за Луизой Беккер была установлена слежка, в которой принимают участие несколько сотрудников. В первый день этой строгой слежки она не появилась. Во вторник, 11-го, слежка была отменена, в среду возобновлена с новой силой, в нескольких местах уже известного маршрута были расставлены наши сотрудники. Однако Беккер в среду не воспользовалась обычным маршрутом, по дороге она занималась дополнительными делами. Так, она поехала на Доротеяштрассе и забрала там множительный аппарат, затем отправилась на квартиру Радека. Если в предыдущие дни

*) Даются в переводе с немецкого. Опубл. как приложения в статье Отто-Эрнста Шюддекопфа "Карл Радек в Берлине. Глава германо-русских отношений в 1919 году" [Otto-Ernst Schuddekopf. Karl Radek im Berlin. Ein Kapitel deutsch-russischer Beziehungen im Jahre 1919], сс. 87-109.

**) Указание О. Шюддекопфа.--Прим. Ю. Ф.

она проявляла крайнюю осторожность, то тут, 12-го, она спокойно отправилась со станции метро "Уландштрассе" на Паульсборнерштрассе 93 в Вилмесдорфе, и так нам удалось обнаружить местонахождение товарища Радека. На Паульсборнерштрассе она внезапно исчезла в каком-то доме, и благодаря расспросам консьержки удалось установить, куда именно она пошла. Консьержка сказала, что Беккер бывает у госпожи Каллманн, живущей в белъэтаже. На звонок дверь квартиры открыли, и наши сотрудники обнаружили там Радека, сидящим за столом. В его комнате находились также Беккер и госпожа Остерло. Поначалу Радек отрицал, что это он, но затем был вынужден признать это. Сотрудники сообщили об этом в полк Рейнгарда. Вскоре прибыли солдаты полка с бронированным автомобилем. Когда вошли солдаты, Радек спросил нашего сотрудника, не может ли тот остаться с ним, он будет ему очень признателен. Радек был доставлен в полк, а затем в следственную тюрьму Моабит. При допросе он заявил, что ничего не предпринимал против Германии, потому что после первого путча выяснилось, что Германия еще не созрела для большевизма. Напротив, его аресту будет очень рада Франция, потому что он собирался насаждать большевизм там. Из денег у Радека имелось всего 8 тысяч марок. Никаких существенных обличительных материалов при обыске квартиры не найдено.

Примечание на полях от 5 февраля: Я был тем сотрудником вышестоящей инстанции, которая вела описанную (следует нечитабельное имя)* слежку, на основе чего был арестован Радек.

---------------------------------------

*) Указание О. Шюддекопфа.--Прим. Ю. Ф.

2.

К. РАДЕК. ИЗ ПИСЬМА ЖЕНЕ*

20 марта, Берлин, Следственная тюрьма Лертерштрассе.

[...]** Самое трудное во всей этой истории--это чувство, что ты при каждом сообщении о страшном характере борьбы здесь мучаешься мыслями, что со мной, а у меня нет возможности послать тебе весточку. Не буду пускать тебе пыль в глаза. Смерть Розы,

*) Роза Маврикиевна Радек. Копия письма хранится в архиве бывшего Прусского министерства юстиции (Бундесархив) за No 67 1036/19. Очевидно, письмо было с рассчетом на то, что будет перехвачено цензурой, или же писалось с разрешения министерства юстиции. Основная цель письма указать и германскому и советскому правительствам, что Радек опасается за свою жизнь. В этом плане интересны как указание Радека жене "потребовать" от Ленина обеспечить его безопасность, так и перечисление жертв белого террора: Либкнехт, Люксембург, Тышко и Бела Кун. Письмо жене--не единственное указание на немужественное поведение Радека. 3 апреля 1919 г. специалист по России в МИДе Германии барона фон Тэрмана дал для Брондорфа-Рантцау заключение, в котором обвинял Радека в цинизме и личной трусости: "Радек при аресте скулил, прося сохранить ему жизнь, и теперь дрожит в своей камере перед каждым посещением" (Наследие Брокдорфа, МИД, дело No 18, Н 235124 фф.--Цит. по статье О. Шюддекопфа).--Прим. Ю. Ф.

**) Все отточия принадлежат О. Шюддекопфу.--Прим. Ю. Ф.

Карла и--этого ты, верно, еще не знаешь--Лео* -- достаточно красноречиво говорит о том, чем чревата здешняя ситуация. Поэтому я во время мартовских сражений честно и откровенно указывал на эти возможности правительству через моего адвоката. Несмотря на это они оставили меня в тюрьме, где в других крыльях живут добровольцы, и министр юстиции Гейне считает возможным с трибуны ландстага рекомендовать меня вниманию патриотов как "преступника мирового масштаба", который всей душой стремился к унижению Германии. Тут уж ничего не поделаешь. Самое опасное, если они меня вышлют. Путь следования лежит через Восточную Пруссию, которая находится в руках армии. Если меня отправят не под прикрытием политически ответственных людей или Красного креста или нейтралов и если немецкое правительство не возьмет на себя обязательство передать меня прямо в руки русской комиссии, то опасность равновелика как на восточно-прусской территории, так и на "бесхозных" землях между двумя армиями. Я сделаю все, чтобы добиваться необходимого здесь, ты же потребуй у Ленина, чтобы правительство из Москвы по телеграфу выставило те же требования. Все остальное от нас не зависит. Я буду защищать свою жизнь всеми доступными мне средствами [...]. Риторика.

С точки зрения юридической дело ерундовое. Следствие, конечно, опрокидывает представления читателей романов о заговорах, единственная реальная улика--это фальшивый паспорт и участие в коммунистической пропаганде, к тому же направленной против [других коммунистических] течений. Если все пойдет нормально, в мае я уже должен быть с вами. А пока что надо ждать. Камера у меня чистая, с воли мне передают еду, книги, я целыми днями занимаюсь, восстановил свой английский. Если заключение затянется, напишу книгу. Для отдыха пишу также воспоминания о юности. [...] Очень беспокоит отсутствие известий о состоянии дел. Наши последние известия перепечатываются в здешних газетах очень редко, в остальном же печатается всякая чушь, хотя иногда и проникают верные сообщения. Очень прошу Осинского написать мне краткий, чисто фактический отчет об экономическом положении, отношении партий к правительству (переведи его на немецкий, иначе защитник не сможет мне его принести). Насколько я понимаю ситуацию из прессы Антанты, опасность извне кажется мне ничтожной, главное--это экономическое положение.

Моя жизнь в Германии протекала тихо и уединенно. С Розой и Лео мы с самого начала договорились не обсуждать наши личные дрязги, и я никогда не говорил на эту тему с Розой. Только после ее страшной смерти, накануне моего ареста, Лео пришел ко мне и мы провели вместе четыре часа. Лео предложил мне издавать ее статьи по истории и тактике и ее наследие. Он сказала: мы осиротели, у нас нет Розы, нам нужно сплотиться еще теснее. И мы говорили о самых личных вещах, и я рад, что он понял, что все действительно забыто. А теперь и он мертв. Мы осиротели еще больше. Оба основателя партии погибли. Я просил позаботиться о том, чтобы его тело похоронили особым образом, чтобы мы могли перевезти его в Польшу. Роза должна остаться здесь, на Берлинском кладбище, а его историческая роль принадлежит польскому движению. День, когда я узнал о его смерти, был самым трудным днем в тюрьме. Я постоянно вспоминаю о моих годах ученичества, которые связали меня с ним.

*) Лео Йогихес, польский социалист, ведущий член Спартака, после убийства Либкнехта и Люксембург возглавивший его. Был арестован и расстрелян 10 марта 1919 г.--Прим. О. Шюддекопфа.

О Беле* газеты сообщили, что он убит в Будапеште [...]. Я телеграфировал Зигмунду Кунфи**, он приличный человек, и он ответил, что речь идет о легкой ране и Бела уже поправляется. (жене--любовь и пр.) Передай приветы Ленину, Бухарину, Оболенскому, Сосновскому, Сокольниковым, шоферу Злобину, если увидишь его. Привет Юрию и Кристи Раковским и Свердлову. Я уже думаю о работе, которой займусь по возвращении.

Твой Карл.

*) Бела Кун (1886-1939), венгерский коммунистический деятель, один из организаторов и руководителей венгерской компартии. Нарком иностранных дел в венгерском советском правительстве (1919). После поражения революции эмигрировал в СССР. Расстрелян.--Прим. Ю. Ф.

**) Зигмунд Кунфи--член социал-демократической партии, в начале 1919 года министр просвещения в кабинете Кароле, принимал участие в установлении Венгерской республики.--Прим. О. Шюддекопфа.

3.

К. РАДЕК

ПИСЬМО МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНИИ ГЕРМАНУ МЮЛЛЕРУ

Написано от руки.*

1 июля 1919 г.

Господин министр!

Я узнал из газет то, что не посчитало нужным сообщить мне министерство иностранных дел: что советское правительство Украины назначило меня своим дипломатическим представителем в Берлине и что немецкое правительство отказалось вступать в дипломатические отношения с рабоче-крестьянским правительством Украины. В мою задачу не входит выносить суждение по тому поводу, что немецкое правительство, признавшее в качестве украинского правительства Скоропадского, царского генерала, главу юнкерско-капиталистической белогвардейской банды на Украине и помогавшее ему оружием--даже тогда, когда ваш коллега по партии Шейдеман принадлежал к правительству Макс фон Баденского, -- отказывается признать правительство украинских народных масс. Эта политика является всего лишь частью политики Германии относительно России, политики, определяемой контрреволюционной ненавистью к рабочей революции и мелкобуржуазной верой в могущество победоносного капитала Антанты, политики, в результате которой Германия, отрезанная от сырьевых источников России, которые могли помочь повысить занятость рабочих в стране, отрезанная от русского народа правительствами, созданными и водруженными с помощью немецкого оружия, Германия выдана на милость--или немилость--Антанты, и вынуждена смотреть на то, как созданные ею с целью блокирования России так называемые "окраинные

*) Указание О. Шюддекопфа.--Прим. Ю. Ф.

государства" теперь по указке Антанты блокируют Германию. Близок день, когда немецкий народ сам вынесет уничтожительный приговор этой политике. Узнав о решении немецкого правительства, я пишу к Вам, чтобы обратить Ваше внимание на то, что Министерство иностранных дел в ответе на радиотелеграмму украинского правительства совершенно исказило историю моего ареста.

Министерство иностранных дел заявляет, что при рассмотрении моего дела не будут приняты во внимание политические соображения. Но это противоречит фактам. Я был арестован ... января на основании приказа об аресте от 16 января, в котором говорилось, что меня подозревают в том, что я во время январских волнений помогал Ледебуру и Ген*. при совершении ряда преступлений, как то--нарушение общественного порядка, подрыв закона о взрывных материалах и т.д. Сам этот арест является актом политической борьбы, а не юридическим мероприятием, поскольку--как показало следствие--прокуратура не располагет не только ни одним фактом, но даже не имеет в наличии факта, позволяющего подозревать меня в совершении преступления, на котором оно могло бы основать свой приказ об аресте. Меня было приказано арестовать на основании общих рассуждений, возникших из известного вам мировоззрения прусской прокуратуры, что коммунист, да еще--к тому же! -- русский! -- не может не участвовать в преступлениях, которые связаны с нарушением общественного порядка, взрывными веществами и тому подобными жуткими делами. Следователь не получил от прокуратуры ничего, что он мог бы расследовать. Поэтому он принялся расследовать найденные у меня документы. Это были статьи и брошюры, частью готовые к печати, из которых, однако, вытекало, что они должны служить распространению принципов коммунизма и поэтому даже, со своей точки зрения, решительно возражали против всякой попытки захвата власти, прежде чем большинство рабочего класса обратится к коммунизму. В статьях, опубликованных в бременском "Коммунисте" до январских волнений, я обозначил предстоящий период коммунистической политики как период агитации и организации. В одной из брошюр, найденных у меня в виде рукописи, об уроках берлинской гражданской войны, где описывается развитие и перспективы немецкой революции, я критикую коммунистическую политику, поскольку в январские дни она не смогла кратко и доходчиво объяснить массам, что в тот момент нельзя было думать о захвате власти, хотя этого мнения придерживался в том числе и центральный комитет коммунистической партии Германии. В других написанных или переданных мною сообщениях я также самым настойчивым образом предостерегаю от актов насилия.

Если бы следствие не ставило перед собой никаких политических целей, то, выяснив такие обстоятельства, меня тут же бы освободили. При этом прокуратура все равно не могла бы возбудить против меня дело на том основании, что я, как представитель центрального комитета русских советов рабоче-солдатских депутатов, то есть верховной власти России, по приглашению Берлинского совета рабоче-солдатских депутатов, то есть в то время верховной власти в Германии, легально прибыл в качестве делегата на конгресс советов рабоче-солдатских депутатов, что я открыто, под собственным именем, выступал в Берлине на съезде коммунистической партии, но скрывался после январских событий под чужим именем, чтобы избежать судьбы Либкнехта и Люксембург. Хотя прокурор, в силу, вероятно, незаурядного по нашим временам чувства юмора, представил это использование чужого паспорта для защиты жизни как поступок с корыстными целями-

*) Так в документе. Возможно, речь идет о Генрихе Дорренбахе, командире Народной морской дивизии, активном участнике коммунистического восстания в Германии, в решающий момент поддержавшем Ледебура.--Прим. Ю. Ф.

так утверждается в приказе от 19 февраля--чтобы перевести малозначительное нарушение, а именно использование чужих документов, в разряд тяжкого преступления, однако ему нехватило мужества отменить первый приказ об аресте и, за неимением материалов для следствия, поставить меня перед судом на основании второго приказа об аресте. Он не мог это сделать, так как знал, что ни один суд не примет во внимание его утверждение, что член русского правительства живет в Берлине под чужим именем с целью спекуляции продовольственными карточками--ибо к этому сводится подозрение, что я обзавелся фальшивыми документами в корыстных целях. Точно так же он не мог привлечь меня к суду на основании обвинения в разжигании классовой ненависти, потому что найденные у меня статьи либо были уже напечатаны и не вызвали вмешательства юридических властей против опубликовавших их газет, либо имелись в рукописи, то есть не могли представлять собой правонарушения, не говоря уже о том, что содержание статей лишало прокурора всякой надежды на то, что меня осудят, несмотря даже на растяжимость понятия "подстрекательство".

Итак, чтобы держать меня в тюрьме, пришлось вести следствие о мнимых преступлениях. Но поскольку не было ничего пригодного для расследования, следователь занялся сбором материала к моей биографии. Он расспрашивал меня о моей деятельности до и во время войны, о моей деятельности в качестве члена русского правительства, он даже обзавелся отзывами членов бывшего немецкого посольства в Москве. Когда и с этим было покончено, он перешел к литературно-историческим штудиям. Мне были предъявлены фантастические сообщения немецких журналистов, в которых описывалось, какое грандиозное впечатление произвело на Ленина известие о моем аресте, или же выражалось восхищение моим литературным талантом, затем в ход пошли мои старые статьи, которые при кессельской цензуре немецкая буржуазная пресса перепечатывала из московских "Известий". Все это времяпрепровождение не имело ничего общего с преступлением, в котором меня обвиняли, однако это никого не трогало, поскольку прокуратура имела возможность заявить в прессе, что следствие продолжается. Наконец, удалось разыскать живых "свидетелей". Так, допросили господина, который заявил, что видел меня в машине с Эйхгорном--что неправда, но даже если бы это было так, это не имеет ни малейшего значения, поскольку, по показаниям свидетеля, это происходило до январских волнений. Второй свидетель--страшно произнесть! -- видел у пивной во время беспорядков машину, про которую кто-то сказал, что я там сижу. Так это или нет--он не знает. Третий во время беспорядков видел во главе толпы человека, про которого сказали, что это Радек. Во время очной ставки со мной он заявил, что это был другой человек. Наконец, из Гамбурга за государственный счет привезли свидетелей, один из которых собщил страшный и точный факт, что ему кажется, что он в период с ноября (когда я был за границей) до января видел меня в гамбургской ратуше, но не может в этом поклясться, а второй явно хотел создать мне алиби, утверждая, что видел меня в Гамбурге 7, 8, 9 января--то есть в те дни, когда я, якобы, совершал преступления в Берлине. Достигнув этого пункта, когда появилась возможность, что найдутся свидетели, которые будут клясться, что я в период январских волнений плавал с Леттов-Форбеком в открытом море, следователь заявил мне, что он закрывает следствие, с тем чтобы господин прокурор получил возможность со своей стороны приступить к аналогичным изысканиям.

Если мой безосновательный арест явился актом политической борьбы против коммунизма, то мое длящееся уже четыре с половиной месяца пребывание в тюрьме есть акт чистого насилия. И зеленую улицу этому применению насилия дал прусский министр юстиции Гейне, который, проигрноровав декларируемый министерством иностранных дел принцип невмешательства в незаконченное следствие, с трибуны ландстага заявил общественности, что мое участие в январских беспорядках доказано и рекомендовал меня как "международного преступника" вниманию подчиненных ему (!) органов правосудия и приданной его юстиции добровольцев. И те, и другие оказались достойны своего хозяина. Апелляционный суд первого земельного суда отклонил ходатайство моего защитника о моем освобождении из-под ареста, обосновав это решение тем, что, хотя это никак не доказано, надо мной тяготеет подозрение в участии в январских беспорядках. Добровольное правосудие уже 13 июня пыталось привлечь меня к ответу: из казармы напротив в меня несколько раз стреляли. Все попытки замазать это дело разбиваются о высказывания солдат, которые подтверждают не только выстрелы, но и то, что перед стрельбой в казарме шел разговор о том, что я нахожусь во дворе. В довершение всего, юридические власти отказываются перевести меня из этой тюрьмы, в которой от добровольцев меня отделяет всего лишь деревянная стена, в которой я до недавнего времени был свидетелем того, как забивали арестованных в марте, как упражнялись в стрельбе по живым мишеням, в Моабитскую тюрьму, где, как утверждает мой защитник, я буду в большей безопасности*. Я не знаю, по каким причинам юридические власти держат меня в этой тюрьме, в которой сейчас содержат кратковременно лишь уголовных преступников, находящихся под следствием. Я лишь хочу обратить Ваше внимание на то, что если в один прекрасный день господам офицерам надоест терроризировать Германию под прикрытием правительства Носке, если они возьмутся за какие-то дела сами, то, конечно, препроводить в царство небесное еще одного вождя мирового коммунизма им будет гораздо проще оттуда, где нет других политических заключенных, в отличие от Моабита, где их сотни. Я не сомневаюсь, что потом окажется, что официальные власти этого вовсе не хотели, но можете быть уверены, что мое правительство не посмотрит ни на какие уважительные причины, по которым члена центрального комитета советов рабочих и солдатских депутатов, после незаконного ареста, держат месяцами в заключении в тюрьме с наиболее благоприятными возможностями для несчастного случая.

Вы можете проверить все мои утверждения, не вмешиваясь "в незаконченное следствие". Для этого только нужно--и кстати, это Ваша обязанность, --поскольку немецкие граждане и служащие, являющиеся заложниками в России, головою отвечают за мою безопасность--потребовать от министерства юстиции конкретизации доказательств, собранных против меня во время пятимесячного следствия. Министерство юстиции не сможет назвать Вам ни одного даже самого ничтожного факта, который мог бы доказать, что в моем случае дело идет об охранном аресте. Тем самым я Вам заявляю, что этот охранный арест уже сейчас составляет угрозу для моей жизни. Вы знаете, что в момент военного путча эта угроза станет явью. Я обращаю ваше внимание на то, что, если вы не выполните ваш элементарный долг как министр иностранных дел и не положите конец этому незаконному задержанию члена русского и представителя украинского правительства, то вы ответственны не только за мою безопасность, которая вас явно не слишком волнует, но за безопасность немецких граждан, которых мое правительство сочло вынужденным взять в качестве заложников за меня.

Цель моего письма--установить эту ответственность и лишить министерство иностранных дел возможности утверждать, что оно было не информировано и что к нему никто не обращался. Мое правительство, несмотря на то, что следователь всячески

*) Неясно, почему в конце письма указано, что оно написано из следственного изолятора Моабит, если Радек только требует еще туда своего перевода. Шюддекопф считает, что Радек был переведен в Моабит в самом начале августа 1919 г.--Прим. Ю. Ф.

задерживает информацию обо мне, в курсе дела. А через него будут информированы также венгерское советское правительство, Жан Лонг, МакДональд, Модильяни, а также социалистические партии нейтральных стран. Пусть все знают, господин министр, имеете ли Вы право апеллировать к ним относительно актов насилия со стороны Антанты.

Берлин, Моабит, следственная тюрьма.

1 июля 1919. Карл Радек

член русского и представитель

украинского советского правительства

член Центрального комитета

Коммунистической партии России

. Цит. по: Baron S.H. Plekhanov in War and Revolution, 1914--17.--International Review of Social History (Amsterdam), 1981, vol. 25, pt. 3, p. 346--348.

. Senn A.E. The Myth of German Money During the First World War. --Soviet Studies, 1976, vol. 28, 1, p. 83--90.

. Possony T. Lenin: The Compulsive Revolutionary. Chicago. 1964, p. 183, 192.

. The Unknown Lenin. Yale University Press. 1996, p. 12.

. Николаевский Б.И. Тайные страницы истории. М. 1995, с. 257, 260.

. Написано рукою Алексинского. -- Прим. Ю.Ф.

. Написано рукою Алексинского. -- Прим. Ю.Ф.

. Написано рукою Сватикова. -- Прим. Ю.Ф.

. Архив гуверовского института, колл. Б.И. Николаевского, ящик 150, папка 11. Из папки бумаг Департамента полиции. Машинописная копия. Конец октября 1917 г., нов. ст. (датировано по содержанию). -- Прим. Ю.Ф.

. Здесь и далее в оригинале нумерация нарушена. -- Прим. Ю.Ф.

. Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.

. Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.

. Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.

. Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.

. Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.

. Русская мысль, 8.V. 1956.

. Русская мысль, 17.V.1956.

. Русская мысль, 14.VI.1956.

. Новое русское слово, 6.VII.1956

. Русская мысль, 23.VIII.1956.

. Ящик 151, папка 12.

. Эту слежку я видел сам.

. Письмо на бланке газеты Бурцева "Общее дело".

Fritz T. Epstein. Zwischen Compiegne und Versailles, geheime amerikanische Militardiplomatie in der Periode des Waffenstillstandes 1918/19: die Rolle des Obersten Arthur L. Conger. - Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte III, 4. Oktober 1955. Stuttgart, 412-445. О реакции командования сухопутными войсками см.: H.Phelps. Aus den Groener-Dokumenten. II: Внешняя политика командования сухопутными войсками вплоть до заключения мира. Deutsche Rundschau, 76, 1950, стр. 616-625; Wilhelm Groener. Lebenserinnerungen, Gottingen, 1957, S. 484 и далее, а также Dorothea Groener-Geyer. General Groener, Soldat und Staatsmann. Frankfurt a. M. 1955, S. 136 и далее.

Herbert Helbig. Die Trager der Rapallo-Politik. Gottingen, 1958; Gunder Rosenfeld. Sowjetrussland und Deutschland 1917-1922 . (Восточный) Берлин 1960.

Особую благодарность хотелось бы выразить руководителю Политического архива г-ну советнику посольства I класса д-ру Йоганесу Ульриху за разрешение пользоваться архивом и служащим отдела за их постоянную помощь и поддержку.

Гельбиг, там же стр. 11-27; Отто-Эрнст Шюддекопф "Левые справа, национально-революционные меньшинства и коммунизм в Веймарской республике", Штутгарт, 1960, гл. 8, стр. 65-67.

Д-р Виктор Науманн (8 мая 1865 г. - 10 октября 1927 г.) имел уже во время I мировой войны, когда он был журналистом, вследствие своих многочисленных связей, большое политическое влияние, в том числе на рейхсканцлера графа Гертлинга (см. его книгу "Документы и аргументы", изданную посмертно в 1928 г. д-ром Паулем Майлером). В январе 1919 г. он пишет тогдашнему министру иностранных дел, графу Брокдорф-Рантцау, вслед за чем получает от него приглашение прибыть в Берлин для беседы. (Министерство иностранных дел, Германия, 122, No 2, том 6, "Министерство иностранных дел с 1 февраля по ноябрь 1925 г., стр. 1024). Затем, с 6 февраля по 18 августа 1919 г., Науманн - руководитель службы новостей министерства иностранных дел (посланник и директор), представляющий доклады непосредственно министру иностранных дел. Вероятно, вследствие конфликта из-за подписания мирного договора, он подает в отставку и в конце ноября 1919 г. покидает дипломатическую службу. Но, кажется, и со своим начальником, заместителем министра иностранных дел Эрнстом Фр. Лангвертом фон Зиммерн он соглашался не всегда. В архиве Брокдорф-Рантцау находится его секретная записка о беседе в июне 1919 г. с рейхспрезидентом Эбертом по поводу его отставки, где он называет назначение Науманна, произошедшее по совету Лангверта и посланника фон Бергена, ошибкой. Эберт называет Науманна "занимательным собеседником, которому все аплодировали, но который решительно не соответствовал занимаемой должности. Попытки Науманна снова поступить на дипломатическую службу в качестве посла, которые он продолжил и при Штреземанне, потерпели неудачу, Науманн жил в Мюнхене. Его жена, Альма Науманн-Ревин, переехала после смерти своего мужа к родным в Венесуэлу, где и умерла. Архив Науманна обнаружить не удалось.

Документ 5.

Разрозненные сведения о Карле Мооре можно найти в: Фридрих Гееб "Albert Berner und die Unionsdruckerei, ein Lebenswerk", Берн, 1946, стр. 51-53; "Das grune Husli", воспоминания Германа Грейлиха", изд. Гертрудой Медичи-Грейлих, Цюрих, 1942; высказывания Карла Моора о причинах участия в выборах в "Schwezer Blatter fur Wirtschafts und Sozialpolitik" ("Швейцарский журнал экономической и социальной политики") ХХ, Берн 1912, стр. 171-178, с историческими сведениями; Петер Биллер "Альберт Штек, 1843-1899, основатель социал-демократической партии Швейцарии", Ольтен, 1960; Й.Белли "Красная полевая почта при исключительном законе против социалистов", Берлин, 8.А. 1926; Франц Бергхоф-Изинг "Социалистическое рабочее движение в Швейцарии", Лейпциг, 1895; Й.Лангхарт "Анархическое движение в Швейцарии от истоков до настоящего времени и его руководители" Берн, 1909. Благодарю г-на Берта Андреаса (Versoix-Genf) за хронологическую таблицу с основными датами жизни Карла Моора.

Мною найдены некрологи на смерть Карла Моора в: "Berner Tagwacht" 1932, NoNo 163, 165. Эмиль Вебер "Пионеры свободы, сто биографий передовых борцов за свободу, право и культуру", Берн 1943. "Vorwarts" No 276 от 14 июня 1932 г. и "Arbeiter Illustrierte Zeitung", Берлин 10 июля 1932 г. с большим и документированным некрологом Альфреда Куреллы.

"Историко-биографический лексикон Швейцарии", т. 5, Гессенбург 1929, нем. изд. д-ра Г.Триболета и доклад австро-венгерского посланника в Берне барона Мусулина от мая 1917 г. No 68 Д министру иностранных дел графу Чернину в Домашнем, придворном и государственном архиве, Вена РА I карт. 960. Я выражаю глубокую благодарность Австрийскому Государственному архиву за предоставленные мне фотокопии этого и других докладов барона Мусулина, а также г-ну государственному архивариусу доценту университета д-ру Л.Миколецки (Вена) за дружескую поддержку. Поиски в записях рождений и крещений в Генеральном архиве земли Баден в Карслруэ и в Нюрнбергском Государственном архиве были, к сожалению, безрезультатными. Фамилия отца иногда ошибочно пишется "Buerette" и "Birnette".

Эти не поддающиеся проверке, но вполне вероятные данные взяты из упоминавшегося некролога Альфреда Куреллы. Карл Радек, который познакомился с Моором в 1904 г. в Берне, также пишет в своем берлинском дневнике, что Карл Моор был членом I Интернационала. (Отто-Эрнст Шюддекопф "Карл Радек в Берлине, глава немецко-русских отношений в 1919 г."; "Архив социальной истории, Ганновер 1962, том II, стр. 151)

Эти сведения взяты из упомянутого выше доклада австро-венгерского посланника в Берне и кажутся надежными. Барон Мусулин также сообщает, что Карл Моор переехал в Швейцарию только после смерти своего отца.

Это единогласно утверждают все швейцарские источники. Его урна захоронена на кладбище Бремгартен-Берн, за могилой ухаживали до 1972 г. по распоряжению президента профсоюза железнодорожников в Берне национального советника Г.Дюби. Этими и другими ценными сведениями я обязан библиотекарю швейцарского объединения профсоюзов в Берне г-ну Вилли Келлеру.

Приводимые в источниках даты вступления в эту должность колеблются между 1 октября 1893, весной 1894 и 1895 г.

Швейцарская журналистка Эмми Моор написала автору следующее: "Некоторое время, когда "Tagwacht" только начала выходить, и была очень бедной газетой, Loosli совместно с Карлом Моором возглавлял редакцию. Он рассказывал мне, что у них тогда не было даже бюро, и что они вместе писали свои статьи в кассовом зале центральной почты Берна. А когда почта закрывалась, то они дописывали статьи просто в зале ожидания вокзала. Потом шли к наборщику и, пока тот не заканчивал работу, оба - большие Bohemiens - до закрытия сидели в кафе. А потом обычно еще раз заходили к наборщику, чтобы до утра просмотреть гранки." (Письмо автору от госпожи Эммы Моор от 8 августа 1962 г.).

У "Berner Tagwacht" в августе 1901 г. было 4500 подписчиков. Спор внутри партии принимал очень личные формы. В феврале 1896 г. Моор, как прежде в Базеле, был арестован якобы за преступление против нравственности по отношению к 17-летней девушке, но был оправдан. Противники Моора, которые называли его "смесью Рейнеке-лиса, Ричарда III и Казановы", хотели добиться его отставки. Но большинство Рабочего союза стояло за Моора, так что дело дошло до раскола в партии, который был преодолен только в 1900 г. после смерти Штека.

Вероятно, с 1906 по 1910 г. он жил в Германии. На партийном съезде 1906 г. в Ольтене Моор в большой речи выступил за Бернскую резолюцию по военному вопросу, требовавшую от солдат в случае, если их будут использовать против бастующих рабочих, отказа от выполнения приказа и финансовой помощи солдатам. Эта резолюция была принята. (Базельская "Vorwarts" No 36 от 13 февраля 1906 г. о съезде социалистической партии в Ольтене и военный доклад No 13 майора фон Бюло-Штолле от 26 октября 1903 г. J.Nr 106/03 в "Министерство иностранных дел, папка: Европа, Generalia. 82: Социал-демократия в Швейцарии", том 14). В 1912 г. Моор написал статью "Право женщин участвовать в выборах", он и тогда еще называл себя редактором.

Письменные сообщения автору от г-жи Дженни Гримм (Берн, 6 июля 1962 г.) и Вилли Келлера (Берн, 6 июля и 8 августа 1962 г.). Надгробную речь в Берне держал тов. Оскар Шнеебергер, член совета общины, похороны состоялись 16 июня в крематории Берлин-Вильмерсдорф при активном участии КП Германии. Поиски архива Карла Моора не дали результатов, возможно, он находится в Москве.

Членами комитета были: Гиальмар Брантинг (Hjalmar Branting), вождь шведской социал-демократии, П.И.Трульстра (Troelstra), руководитель Голландской братской партии и Камилл Гюисман (Camille Huysmans), бельгийский социалист, секретарь II Интернационала. О предыстории Стокгольмской конференции см.: Густав Майер "Воспоминания", Мюнхен, 1949, стр. 252 и далее. Майер, который, как и Моор, был прекрасно знаком с руководителями международной социал-демократии, прибыл в Стокгольм с одобрения германского правительства в качестве наблюдателя и регулярно посылал отчеты в Берлин. В этом отношении он играл в Стокгольме ту же роль, что и Моор.

В.И.Ленин "Полное собрание сочинений", 5 издание, М., 1964, том 31, стр. 560, прим. 149. Автор указывает немецкое издание, (Восточный) Берлин, 1960, том 25, стр. 527, прим. 70. О Борбьерге см. Вернер Гальвег "Возвращение Ленина в Россию в 1917 г.", Лейден, 1957, стр. 100, прим. 96.

См. речь Ленина "По вопросу о положении в Интернационале и задачах РСДРП" от 29 апреля (13 мая) 1917 г. на 7 Всероссийской конференции РСДРП. В.И.Ленин "ПСС", op. cit., том 31, стр. 441. Автор указывает немецкое издание, там же, том 24, (Восточный) Берлин 1959, стр. 297.

Сообщение 2 отделения Временного Генерального штаба No 5935 от 25 марта 1917 г. Центральному Бюро министерства иностранных дел "о поездке швейцарского социалистического лидера Карла Моора (Mohr - sic!) в Милан и его намерении распространять в итальянской социал-демократии мысли о заключении мира" (Министерство иностранных дел, папка "Европа. Generalia, 82: Социал-демократия в Швейцарии" том 15). Эту поездку упоминает и австро-венгерский посланник в Берне в уже цитированном докладе.

См. опровержение члена федерального совета Шультеса в "Bund" от 13 августа 1918 г., приложение I, о поручении правительства Моору в связи с его поездкой в Москву. Австрийский посланник, который сообщает об этом 14 августа (доклад 105/В), упоминает намек Шультеса на "подчеркивание германофилии и услуг, оказанных Моором Германии" (Австрийский домашний, придворный и государственный архив, РА XXVII, Швейцария, карт. 62).

Автор руководствуется здесь, в частности, письмом к нему Б.И.Николаевского от 25 августа 1962 г., где Николаевский утверждает, что относительно того, был ли Моор платным агентом немецкой разведки, по его мнению, не может больше существовать никаких сомнений. В первый раз Н. услышал об этом 40 лет тому назад от Теодора Либкнехта, который вел в своей газете "Volkswille" борьбу за выяснение обстоятельств убийства своего брата Карла. Н. пишет, что у него сохранились письма Теодора Либкнехта об этом.

Николаевский убежден, что Моор являлся упоминаемым в немецких документах под именем "Байер" ("Baier" или Bayer, Beier) агентом немецкого военного атташе при немецкой миссии в Берне. Но исследования в журнале личного состава Политического Архива министерства иностранных дел показали, что оба, Моор и Байер, записаны отдельно, что говорит против предположения Николаевского. Агент (доверенное лицо) "Байер" встречается в собрании документов Z.A.B.Zeman "Германия и революция в России 1915-1918 г.г.", Лондон 1958, где он указан как агент немецкого военного атташе Нассе. Нассе, о котором очень интересно и увлекательно пишет Густав Майер в цитированных выше "Воспоминаниях", был только помощником военного атташе майора фон Бисмарка.

См. вышеупомянутое сообщение австро-венгерской миссии в Берне от 4 мая 1917 г.

Доклад барона Мусулина от 25 августа 1917 г. графу Чернину за No 133 С приложенным сообщением Моора (Австрийский дом., придв. и гос. Архив, Вена, РА I, карт. 960). См. документ 1.

Густав Майер "Воспоминания", там же стр. 267-281.

Наверняка в это время в Стокгольме у Моора были также контакты с жившими там представителями Заграничного Бюро ЦК РСДРП(б), Карлом Радеком и Фюрстенберг-Ганецким, с которыми тесно общался и Густав Майер.

Г.Майер, там же, стр. 262. Письмо Ленина в "Собрании сочинений", том 35, (Вост.) Берлин 1962, стр. 295-301, впервые опубликовано в 1930 г. Русск. текст по: Ленин, "ПСС" изд. 5, М. 1964, том 49, стр. 447.

Швейцарский социалист Роберт Гримм ездил с согласия немцев весной 1917 г. в Россию, пребывание в которой он, несмотря на свою известную про-антантскую позицию, пытался использовать для того, чтобы содействовать через члена Федерального совета Гоффмана немецко-русским переговорам о сепаратном мире. Он вынужден был покинуть Россию и по решению упомянутой Лениным комиссии Циммервальдских левых оставил свой пост председателя Международной Социалистической Комиссии (июнь 1917 г.). Это решение было утверждено осенью 1917 3 Циммервальдской конференцией в Стокгольме.

Не имея возможности подробно вдаваться здесь в эту, ставшую сегодня снова столь актуальной тему, отсылаем читателя к оценке положения дел в кн. "Левые справа", op. cit., стр. 51-52, а также прим. 12 и 13 на стр. 412-413.

Отто-Эрнст Шюддекопф "Карл Радек в Берлине" op. cit. стр. 152. О поездке Байера в Россию через Берлин см.: Zeman "Германия и революция в России" op. cit., стр. 71 и далее.

См. док. 2. "Копия выдержанного в форме частного письма отчета агента Байера, который намеревается сопровождать Иоффе в его скорой поездке в Москву". С этой пометкой действительный советник посольства и исполнительный советник Диего фон Берген (Diego von Bergen) представил 4 августа 1918 г. министру иностранных дел фон Гинтце отчет Моора от 1 августа. Фон Гинтце сделал на нем пометку от руки: "Командованию сухопутными войсками. Многое верно, многое ошибочно. Г. 5/8" (Министерство иностранных дел. Документы, касающиеся общих вопросов России. Россия No 61, том 160, 23 июля - 5 августа 1918: AS 3573).

Л.Красин был позднее уполномоченным по делам внешней торговли Советского Союза. Сокольников - членом Политбюро партии большевиков, образованного 10 (23) октября 1917 г., Ларин - экономист-теоретик, принадлежавший ранее к меньшевикам; Менжинский стал в январе 1926 г. руководителем ГПУ.

Байер имеет в виду убийство немецкого посла графа Мирбаха левыми социал-революционерами, которые этим поступком во время V Всероссийского съезда Советов хотели добиться разрыва отношений между Российским правительством, к которому они еще принадлежали, и Германией.

Телеграмма в Вену от 11 августа 1918 г. (Австрийский домашний, придворный и государственный архив РА XXVII, Швейцария, карт. 62).

Телеграмма министра иностранных дел из Версаля барону Лангверту от 3 мая 1919 г. в связи с различными упреками из-за восточной политики на заседании кабинета 2 мая (Немецкая мирная делегация в Версале: документы, касающиеся наших отношений с Россией, май - июль 1919 г., том I, W.K. 534 (I).

По поручению социал-демократической партии Норвегии адвокат М.Пунтерволд (M.Puntervold) (правый социалист) и адвокат Верховного суда в Христиании Эмиль Штанг (Stang, в др. месте - Strang) (левый социалист) предприняли ознакомительную поездку по Советскому Союзу. Они освещали эту поездку в прессе в марте-апреле 1919 г. Штранг писал об этой поездке и в письмах к знакомому ему сотруднику немецкой миссии в Христиании, д-ру Вольгасту (Министерство иностранных дел, Общие вопросы России, No 61, том 172). Д-р Дек использовал статьи этих норвежских социалистов для своей серии во "Франкфуртской газете", они появились в номерах 364 (18 мая 1919 г.), 383 (25 мая), 410 (5 июня) и 434 (15 июня). Статья со сведениями Моора, посланная д-ру Науманну, за исключением двух начальных предложений полностью соответствует второй статье во "Франкфуртской газете". Контакт д-ра Дека с Карлом Моором мог произойти через шведского левого социалиста, депутата Рейхстага и журналиста Фредрика Стрема. В своем отчете от 25 августа 1917 г. Моор причислял этого главного редактора "Folkets Dagblad Politiken" к крайне левым в Швеции. Некоторое время после Октябрьской революции Стрем был официальным представителем Советского Союза в Швеции. Немецкий посланник в Стокгольме в своем отчете от 27 мая 1919 г. называет Стрема "хорошо информированным" в отношении советской внешней политики. (Министерство иностранных дел, папка Война 1914 г., мирная конференция в Версале. Мировая война, 31, том 4, документ 932203). Стрем подписал также известную "декларацию чести" (Ehrenerklarung) от 7 апреля 1917 г. для проезжавших через Германию большевиков, а в 1917 г. некоторое время выпускал информационный бюллетень, очевидно, в тесном сотрудничестве с Радеком и Ганецким (Министерство иностранных дел: служба новостей: "Пресса в Стокгольме". Швеция 2, том 2, 1 апреля - 31 декабря 1917 г.). Отчеты Пунтерволда - Штанга шли из посольства в Стокгольме через Берлин также в Версаль рейхсминистру иностранных дел.

Письмо Науманна к рейхсминистру иностранных дел от 24 мая 1919 г. см.: Мирная конференция. А.843 pr. (Министерство иностранных дел. Мировая война: 526, 3, Документы о его превосходительстве г-не рейхсминистре Брокдорф-Рантцау, том I, 1 апреля - 6 июня 1919 г., Pol. No 16).

Письмо Науманна министру ин. дел от 28 мая 1919 г. см.: Мирная конференция, 848 (документы, указанные в прим. 36). Об "опросе" командования сухопутными войсками в мае 1919 г. см. документ 30 в книге: Отто-Эрнст Шюддекопф "Армия и республика", Ганновер/Франкфурт/Майн, 1955, стр. 92.

Письмо Науманна от 9 июня 1919 г. графу Брокдорф-Рантцау (Документы, указанные в прим. 36, том 526/4, листы 079-080).

Национальный советник Вальтер Брингольф, председатель городского общинного совета Шаффгаузена, о своей встрече с Моором в 1924 г. в Москве (Любезное сообщение В.Келлера автору от 30 августа 1962 г.). Последние известные действия Карл Моор предпринял летом 1919 г. в Берлине, чтобы облегчить положение Карла Радека в тюрьме Моабит и помочь ему наладить связи с внешним миром. Об этом см. упоминавшийся дневник Радека и книгу Рут Фишер "Сталин и немецкий коммунизм", Франкфурт/Майн, 1948, стр. 251-252.

Альфред Курелла приводит в своем некрологе в "Arbeiterte Zeitung" от 10 июля 1932 г. факсимиле поздравления Исполнительного комитета Коминтерна от 11 декабря 1926 г. по поводу празднования в Москве 74-летней годовщины со дня рождения Карла Моора. В поздравлении говорится: "Товарищу Карлу Моору, испытанному передовому борцу швейцарского и международного пролетариата, верному, беззаветному другу русской революции - самые сердечные поздравления и приветы в день его 74-летия." В числе прочих "с партийным приветом" подписались Н.Бухарин, Клара Цеткин, Реммель, Джон Пеппер, Бирк, Тельман и Сталин.

* Kстати - Прим. Ю. Ф.

** Cразу же - Прим. Ю. Ф.

* Буйный сумасшедший. - Прим. Ю. Ф.

* Смысл существования. - Прим. Ю. Ф.

** Свысока. - Прим. Ю. Ф.

Статья швейцарского посланника Odier "Правление Ленина. Доклад M.Odier" (Приложение к отчету " 294 немецкой миссии в Берне от 18 марта 1919 г.: папка "Министерство иностранных дел: Россия" " 61, том 171 (появилась в No 73 "Journal de Geneve" от 15 марта 1919 г.