Эскадра его высочества

4. Игры дипломатов

Любезно полуобернувшись к гостю, проконшесс провел его в свой кабинет, усадил перед камином, предложил вина, которое сам предварительно отведал, – словом, являл собой воплощенную добросердечность.

– Позвольте ваш плащ, барон. У нас не холодно.

– Право, вы ставите меня в неловкое положение, святой отец.

– Почему? Я слышал, вы не слишком религиозны.

– И все же особа духовного сана…

– Э, бросьте. Ни духовный сан, ни тем более моя особа почтения у вас не вызывают, – пренебрежительно сказал Гийо. – Между тем, в жизни бывают моменты, когда для пользы дела полезно забыть об этикете.

Обенаус не ожидал подобной прямоты прямо с порога.

– Полагаете, такой момент наступил? – спросил он, не скрывая удивления.

– Полагаю. Еще как полагаю! Есть очень серьезные причины для того, чтобы сегодня в этой келье оказались не проконшесс сострадариев и померанский барон, а лишь два трезво мыслящих человека.

– Разве можно трезво мыслить в келье? – усмехнулся барон.

– Почему же нет, если подают вино? – ответно усмехнулся проконшесс.

Обенаус отпил глоток и удовлетворенно кивнул.

– С таким вином может и получиться. Что ж, давайте попробуем.

– Дорогой Альфред… вы позволите так себя называть?

– Сделаете одолжение, дорогой Пакситакис.

– Вот и превосходно. Видите ли, мы с вами враги не только волею случая. Мы служим не столько своим господам, сколько своей идее, своей общественной системе. И служим искренно. Я сомневаюсь, что кто-то лучше меня знает, сколько удобных поводов использовать служебное положение в личных целях вы отвергли. Должен признать, я давно оставил надежду вас подкупить. Но из-за этого же уверен, что на ваше слово можно полагаться.

– Право, мне неловко, – сказал Обенаус.

– О, скромность есть величайшая добродетель, сын мой. Но я еще не все сказал. Вы – человек далеко не робкого десятка. Вы умны, умелы, находчивы, и вообще, щедро одарены судьбой. И вот, используя перечисленные качества, вы нанесли интересам Покаяны ущерб таких размеров, что возместить его можете только сами. Поэтому, если бы получилось привести вас на службу ордену и Пресветлой я считал бы это главным успехом своей жизни.

Обенаус сделал протестующее движение, но Гийо остановил его плавным жестом.

– Как вы знаете, уважаемый коллега, у меня есть основания вас не любить. Но я способен стать вашим преданнейшим другом. Верите?

А пусть его, пусть еще похвалит, – решил Обенаус. Приятно же. В полной мере только профессионал способен оценить профессионала. Да и время потянуть требовалось.

– Мне кажется, вы преувеличиваете значение моей особы, – все еще скромно отозвался он, оставляя вопрос о доверии в стороне.

Проконшесс без труда уловил в его словах оттенок кокетства и едва не усмехнулся. Вероятно, всерьез рассчитывал на успех вербовки.

О том, что вербовка началась, без труда догадался барон. Гийо не побоялся начать ее с комплиментов, поскольку все, что он сказал, являлось правдой. Однако правда в руках дипломатов – всего лишь средство, отнюдь не цель. Правда способна многократно усилить мощь похвалы. Искушенный бубудуск на этом и строил свой расчет.

– Преувеличиваю? Помилуйте, Альфред! Сила Поммерна – в торговле. Но прямого выхода к морю у вас нет – только через Муром. И вы платите немалую пошлину за транзит по Текле. Ох, и во многом же благополучие курфюрста зависит от позиции посадника! А эту позицию вот уже четыре года обеспечиваете вы, дорогой Альфред. Я бы даже сказал, очень дорогой Альфред… Что, разве не так?

– Ну, не совсем. Посадник прекрасно понимает, что если Поммерн ослабеет, Муром против вас долго не выстоит. Так что дело в собственных интересах этой купеческой республики. И не надо забывать о пошлинах, взимаемых за перевозку наших товаров. Муром действительно имеет от этого свой гешефт.

– Верно, все верно, – терпеливо кивнул проконшесс. – Но вы же не хотите сказать, что ваша деятельность бесполезна?

– Надеюсь, что нет.

– Об этом и речь.

– Хорошо, я понял вас.

– Вот и отлично.

Напольные часы в кабинете Гийо пробили четверть девятого. Большие и красивые, в корпусе из орехового дерева, с бронзовыми гирями.

– Кажется, эти часы изготовлены в Мюхельне? – предположил Обенаус, прислушиваясь к замирающему звону.

– Вы торопитесь?

– Нет. Просто очень ценю каждую минуту беседы с вами, дорогой Пакситакис. Это случалось не часто, правда?

– Да уж, мы досаждали друг другу какими угодно способами, только не визитами.

– Чего вы хотите? – вдруг спросил Обенаус.

Он всегда очень точно чувствовал момент перехода к сути, начало поединка, и стремился сделать первый выпад. Но в этот раз противник у него был неслабым.

– Стать вашим другом, разумеется, – мгновенно ответил Гийо.

– Это невозможно, – так же быстро заявил Обенаус, не теряя темпа.

Гийо мягко притормозил.

– Почему?

– Потому, что я служу Поммерну, а вы – Покаяне.

– Сейчас особый момент. При всех противоречиях у Поммерна и Покаяны появился общий интерес. И очень существенный.

Обенаус продолжал стрелять короткими вопросами.

– В чем?

– В предотвращении нашей общей гибели от лап ящеров. Полагаю, вы об этой опасности знаете.

– Да, конечно. Но всего лишь один корпус нашей армии до сих пор справлялся с этой проблемой.

Проконшесс сделал пренебрежительный жест.

– Это потому, что до сих пор ящеры пытались пробиться только через узкое ущелье Алтын-Эмеле. А что случится, если они двинутся во многих местах? Во сколько раз их орды многочисленнее ваших войск? В десять раз? В двадцать? В сто?

– В других местах располагаются горы. Рептилии не могут пройти через вечные снега.

– Да, так считалось, – усмехнулся Гийо. – До недавнего времени.

Обенаус на миг растерялся. То, что окаянный покаянец знает о сражении в ущелье, его не удивляло. Среди тысяч солдат корпуса генерала де Шамбертена непременно должны были отыскаться шпионы сострадариев. В армию курфюрста они стремились попасть с маниакальным упорством, особенно в артиллерийские части (там реже убивают). Но вот то, что Гийо знает о прорыве десятка ящеров из племени хачичеев через заснеженный и почти никому не известный перевал Грор, вот это оказалось сюрпризом. Приходилось делать вывод о том, что разведка Пресветлой работала несколько лучше, чем об этом думали в Поммерне. И уже ради такого неприятного открытия стоило побеседовать с проконшессом Гийо. Да пребудет Свет со всеми его ипостасями…

– Ну, что же вы молчите, дорогой Альфред?

– Думаю, именно это я и должен делать. Мы все еще не союзники.

– А пора бы.

– Что вы предлагаете?

– Мы готовы помочь.

– То есть ввести армию базилевса в Поммерн?

– Чем же еще можно остановить ящеров?

– Никаких ящеров у нас нет.

– Помилуйте! Когда они появятся, будет поздно. Давайте заглянем хотя бы на один ход вперед.

– А если заглянуть на два? Ввести ваши войска просто, а вот вывести гораздо сложнее. Простите, дорогой Пакситакис, ну вот нет у меня уверенности в бескорыстии его люминесценция Робера.

– Напрасно, – усмехнулся Гийо. – Его люминесценций Робер эпикифор особый. Ничто человеческое ему не чуждо, в том числе и бескорыстие. И потом, разве у вас есть выбор?

– А разве нет?

– Барон, вы блефуете.

– Отнюдь. Почему вы так уверены, что курфюршество не способно защитить себя?

– Потому, что ящеров много, слишком много, – терпеливо сказал проконшесс. – А свои лучшие дивизии курфюрст держит где? Правильно, отнюдь не в корпусе де Шамбертена, а на границе с нами, с Покаяной. Вместо того, чтобы двинуть их всем скопом на юг, к Драконьим горам. Причем ускоренным маршем…Неприступных крепостей не бывает, дорогой Альфред. А тринадцать тысяч солдат из корпуса де Шамбертена – это смешно.

Обенаус тут же прикинул, что тринадцать тысяч солдат в ущелье было около двух недель назад. Быстро работают сострадарии, быстро. Очень могло быть, что в Ситэ-Ройале располагали и более свежей информацией. Следовало попытаться узнать так ли это.

– Вы начинаете открывать карты, дорогой Пакситакис?

– Вот именно, вот именно. Только начинаю. И поверьте, не намерен останавливаться на полпути. Дело нешуточное! Если ящеры прорвутся, под угрозой окажется не только Поммерн, а весь север Афразии. То есть все земли, заселенные собственно людьми. И Покаяна не может игнорировать такую угрозу, поймите.

– Как не понять, понимаю. На каких условиях вы согласны помогать?

– На вполне разумных. Содержание войск – за счет Поммерна. Согласитесь, это будет вполне естественно.

– Что еще?

– Разумеется, группировка должна быть достаточно сильной.

– Сколько?

– Тысяч шестьдесят – семьдесят. Но лучше девяносто. Знаете, резервы никогда не бывают лишними. Его люминесценций говорит, что удача любит большие батальоны.

– Его предшественник на Земле говорил несколько иначе. Что бог всегда на стороне больших батальонов.

– У эпикифора был предшественник на Земле? – недоверчиво спросил Гийо.

– Некий Наполеон Бонапарт. Но прошу вас, продолжайте.

– Извольте. Боевые действия союзников могут быть успешными только при едином командовании.

– Чьем?

– Нашем, – после некоторой заминки сказал Гийо. – Но его высочество Бернар Второй может выражать несогласие по персональным кандидатурам.

– Понятно. Все?

– Нет. Войсковой тыл должен быть обеспечен от возможных беспорядков. Поэтому нужны небольшие гарнизоны в Нанже, Юмме, Бистрице. Ну, и еще кое-где.

Обенаус внутренне усмехнулся. Предложение означало оккупацию всей юго-восточной части Поммерна. Капитуляция без боя! А уж к Бистрицу бубудусков подпускать не годилось и на пушечный выстрел. Близ этой деревушки скрывался главный секрет и последний стратегический козырь Поммерна. Обенаус принадлежал к очень узкому кругу лиц, посвященных в высшую государственную тайну. Он знал, что в окрестностях деревушки Бистриц находится законсервированная база небесников. То есть землян.

Но и без этого предложение Гийо вызывало массу опасений. Союз кота и мыши… Армия Покаяны расположилась бы всего в двух-трех переходах от курфюрстенбурга Бауцен, столицы Поммерна. При этом в руках покаянцев оказались бы знаменитые Неза-Швеерские ворота, горная узость, о которую споткнулось уже не одно нашествие из Пресветлой.

Установив контроль над проходом, базилевс-император одним росчерком пера мог увеличить численность своей армии хоть до миллиона солдат. Будучи в здравом рассудке, на все это можно согласиться только под угрозой полной и неминуемой гибели. При всей ужасности ящеров до такой степени опасность еще не вызрела. И ее отсутствие проконшесс изо всех сил старался восполнить различными доводами для рассудка и апелляциями к чувствам.

– Дорогой барон! Присутствие иностранных войск – дело неприятное. Однако вопрос слишком важен для того, чтобы к нему подходили с традиционными мерками. На карте – миллионы жизней. Только вместе мы можем защититься от орд ящеров. Таким результатом будут гордиться потомки! Ибо это торжество разума над застарелыми предрассудками, пример свободного объединения народов перед лицом общей опасности. Это ли не достойная цель?

Несмотря на весь свой скепсис по отношению к правящей верхушке Покаяны вообще, и к Гийо в частности, Обенаус не мог не признать, что и смысл и логика в предложениях проконшесса присутствуют. Он даже на минуту усомнился в своих подозрениях, а также в необходимости тех мер предосторожности, которые предпринял. На часах было уже восемь тридцать пять, а плохих намерений бубудуск никак не проявлял.

– Благодарю вас, Пакситакис. Обязательно подумаю. Все, что я от вас услышал, непременно передам канцлеру Бройзе и его высочеству. Со всей возможной скоростью.

– Я очень рад, что мы можем понимать друг друга, – улыбаясь, сказал Гийо. – Предлагаю тост за улучшения отношений между нами и нашими странами.

– С удовольствием.

Оба выпили.

– Кстати, – небрежно заметил проконшесс. – Если его высочество так уверен в своих силах, то почему тогда он готовит пути к отступлению?

– Какие пути? – совершенно искренне удивился Обенаус.

Гийо взглянул на него с некоторым сочувствием.

– Хорошо держитесь, коллега. Ничего не отвергаете, ничего не подтверждаете, стремитесь ответить вопросом на вопрос… Как губка впитываете все, что выбалтывает неосторожный проконшесс. Но вот козырей в вашей колоде нет, а у меня их предостаточно, можете проверить.

– Например?

– Например, мне известно, что ваш флот в очень большой спешке готовится к дальнему походу. Разве это не означает возможность покинуть государство для вашего осмотрительного государя?

Обенаус огорченно развел руки.

– Даже не знаю, что вам и сказать, дорогой Пакситакис. Из множества объяснений вы избрали самое невероятное, и тут же в него уверовали.

– Так ли уж невероятное? Тогда объясните, что же еще могут означать все лихорадочные приуготовления курфюрстенмарине?

Барон решил не отрицать самого факта подготовки, который, судя по всему, был твердо установлен разведкой Покаяны. Взамен он надеялся узнать кое-что неизвестное для разведки Поммерна.

– Тому есть много причин. Соседство с ящерами заставляет нас заботиться о пополнении запаса импортных товаров. Это столь естественно, что…

– И курфюрст так этим озабочен, что готов предоставить для торговли даже «Поларштерн», свою личную яхту? – поинтересовался проконшесс.

И вновь Обенаус едва не поежился: информированность Гийо впечатляла. Так же, как способность видеть во всем не самые лучшие побуждения.

– Почему же нет? Его высочество Бернар – человек не меньших достоинств, чем его люминесценций Робер.

– Допустим, допустим. Объяснение правдоподобное.

Гийо вновь до краев наполнил бокалы неплохим померанским шерисом и пододвинул вазу с магрибскими фруктами. Обенаус вновь внутренне усмехнулся.

С собственными деликатесами в Пресветлой всегда было напряженно. Дефициты, карточная система, палочная дисциплина для населения. А спецраспределители – для бонз. Каторжники, послушники монастырей и армейские части в борьбе за чахлый урожай… И все это – вместо такой естественной частной собственности на землю. Обенаус подумал, что, по-видимому, любая общественная система, лишенная этой основы, может держаться только с помощью либо значительного насилия, либо значительного обмана. А чаще – того и другого, вместе взятых. Однако основной человеческий продукт такого общества должен быть двуличным и вороватым. Без данных качеств трудно выжить в системе, где власть говорит одно, подразумевают другое, а добивается третьего. Сделать какую-то карьеру, тем более – дипломатическую, без этих качеств уж и совсем невозможно.

Словно подтверждая мысли барона, святой отец отсалютовал полным бокалом, сделал добрый глоток и зажмурился от удовольствия. Он уже прикинул, сколько казенного винца можно списать на этот служебный ужин. В интересах Пресветлой, разумеется. И в рамках официального задания Бубусиды… Получалось неплохо. Все пока получалось неплохо. Этот померанец начинал плыть!

– Объяснение вполне правдоподобное, дорогой Альфред, – добродушно повторил проконшесс. – Но не будет ли полезной несколько большая степень откровенности? Давайте обмениваться информацией. Это значительно укрепит доверие между Ситэ-Ройялем и Бауценом.

– А вы не слишком форсируете события? – холодновато спросил Обенаус. – Улучшение отношений между нами началось меньше часа назад. До этого мы восемьдесят лет враждовали.

– Ставки слишком высоки. Дорог каждый день. И вы совершенно правильно поглядываете на часы, которые действительно сработаны в курфюрстенбурге Мюхельн. Никто ведь не знает, когда и где ящеры решатся на вторжение. Быть может, оно уже началось, пока мы беседуем. Между тем, войскам Покаяны потребуются многие недели, чтобы прийти на помощь. Почему бы уже сегодня не начать утрясание деталей?

– Был бы рад. Вопрос лишь в том, с какого конца браться.

– О чем вы?

– Два месяца тому назад флот базилевса-императора без всякого повода нанес повреждения нашему линкору «Прогиденс» и потопил фрегат «Сенжер». После этого начались захваты торговых судов. Об этих инцидентах и говорится в ноте, которую я вам вручал. Мне кажется, следует начинать с утрясания именно таких мелочей, дорогой Пакситакис.

Проконшесс спокойно кивнул.

– Да, этого вопроса не избежать. Видите ли, при дворе базилевса существует влиятельная группа лиц, которые считают что нападение на ваши корабли вкупе с блокадой устья Теклы сделает курфюрста более сговорчивым.

– Вы считаете морской разбой лучшим способом установления дружеских отношений?

Гийо поморщился.

– Пожалуй, «разбой» слишком сильное выражение. Не забывайте, мирный договор между нами так и не подписан. Следовательно, с юридической точки зрения наши страны все еще находятся в состоянии войны. Но если вы согласитесь на совместную оборону от ящеров, Поммерн получит вместо «Сенжера» равноценный фрегат, а родственникам погибших выплатят компенсацию. Торговые корабли будут возвращены, морскую блокаду, разумеется, снимут. Что скажете?

– Лучше все сделать в обратной последовательности.

– Это так важно?

– Да, у нас ведь тоже есть горячие головы.

– Если говорить серьезно, у ваших горячих голов нет шансов противостоять Покаяне ни на суше, ни на море.

Обенаус покачал головой. Он все ждал того момента, когда на него начнут давить, и, похоже, дождался. Что ж, пришла пора расставлять точки…

– А вы не спешите с выводами?

– Я? Спешу? – очень удивился Гийо. – Линейный флот курфюрста, даже если учитывать дряхлый «Зеелеве» и поврежденный «Прогиденс», насчитывает всего семь единиц. Помилуйте, что они могут сделать против тридцати шести линкоров базилевса? На что вы рассчитываете, дорогой Альфред?

Вот оно, – подумал Обенаус. Вот для чего затеяна встреча!

Коллега Пакситакис с самого начала не слишком рассчитывал на союз кота и мыши. Коллега желает знать планы курфюрстенмарине! Видимо, семь линейных кораблей – не такой уж и пустяк. Особенно, если учесть, что морские силы королевства Альбанис, исконного врага Пресветлой, лишь немногим уступают Покаяне. В этих условиях гибель трех-четырех крупных кораблей означает конец покаянского превосходства на море. Кроме того…

– Численное превосходство решает не все. Исходы сражений бывают неожиданными, дорогой Пакситакис. В любом случае ваш флот может понести потери.

– Вот-вот! Максимум, чего сможет добиться ваш доблестный Мак-Магон, и то при очень большом везении, – так это прорыва сквозь наши заслоны. Куда? В открытое море? Ну а дальше-то что? Без баз, при многократном превосходстве императорского флота эти корабли все равно обречены. Когда они погибнут – вопрос лишь времени.

– Тогда что вас беспокоит?

– Вот эти самые потери, о которых вы упомянули, – откровенно заявил Гийо. – Их надо свести к минимуму. И как только ваши горячие головы потеряют надежду чем-то повредить нам на море, их будет легче убедить в необходимости союза на суше. А выиграют все, поскольку уменьшится опасность уничтожения людей ящерами. Вдумайтесь: опасность полного истребления! Да по сравнению с такой угрозой все наши прошлые обиды по меньшей мере несерьезны, а по большому счету самоубийственны. Пора отбросить все, что мешает объединению! Право, барон, опасность столь значительна, что я решился прямо спросить вас, чего же ищет адмирал Мак-Магон в открытом море? Если у него нет задачи просто вывезти вашего государя на далекий остров с хорошим климатом?

Как ни владел собой Обенаус, он все-таки откинулся на спинку своего кресла. Конечно, следовало ожидать чего-то подобного. Но не в такой же незамысловатой форме! И так поспешно…

Гийо явно наскучило бродить вокруг да около. И проконшесс с восхитительным простодушием перешел к самой примитивной вербовке. В хорошем обществе, если нет возможности отвесить пощечину, подобные предложения отвергают с порога, либо оставляют без ответа. Однако на часах было только без девяти минут девять, следовало потянуть время еще. В этом не слишком хорошем обществе.

– Кхэм. Дорогой Пакситакис, я думаю, что о планах адмирала Мак-Магона лучше всего осведомлен сам адмирал.

– О, только не старайтесь убедить меня, что ВЫ ничего о них не знаете, – отозвался Гийо с проницательной улыбкой.

Видимо, он уже решил, что защита противника если не прорвана, то дает трещины, поэтому пришла пора усилить нажим.

– Альфред, поймите, крови не будет! До боя дело просто не дойдет. В любом месте, куда захочет отправиться Мак-Магон, мы можем собрать такие силы, что адмиралу ничего не останется кроме капитуляции. На самых почетных условиях, разумеется. В результате удастся избежать бесполезных жертв. Это ли не достойная задача, дорогой барон? Вы ведь пацифист, насколько мне известно.

Обенаус кивнул.

– Да, я противник войн. Все споры можно и нужно решать путем переговоров. Только для этого требуется обоюдное желание.

На лице Гийо проступил слабый румянец.

– Вот и давайте же, давайте! Судьба предоставляет нам уникальный шанс!

– Но я действительно не знаю планов адмирала Мак-Магона, дорогой Пакситакис…

И тут померанский посол выбросил наживку.

– …а мои личные догадки вряд ли кому-либо интересны.

В ответ проконшесс вывалил целую корзину.

– Ошибаетесь, очень даже ошибаетесь, дорогой мой Альфред. Ваши догадки настолько интересны, что вполне могут быть оценены графским титулом, как мне кажется.

Тут проконшесс заметил на лице собеседника невольную гримасу и поспешил исправиться:

– Впрочем, зная вашу исключительную щепетильность, я буду просить обрата эпикифора так не поступать. В самом деле, род Обенаусов испокон веков живет в Поммерне, именно ему и должен служить в будущем. Но вот в каком качестве? Я убежден, что вы, дорогой Альфред, как нельзя лучше подходите для роли канцлера. И это вполне возможно! Когда Поммерн и Покаяна заключат союз, мнение люминесценция ордена сострадариев станет весьма и весьма весомым, не так ли?

Часы наконец пробили девять.

Обенаус почувствовал усталость. Нет, он был более высокого мнения об искусстве одного из лучших дипломатов Пресветлой. Оставалось окончательно сорвать с него маску. Гийо выболтал вполне достаточно. Для одной беседы – даже более чем достаточно.

– Нет, такое предложение я принять не могу.

– Почему? – искренне удивился проконшесс.

– Дорогой Пакситакис, – с почти искренним сочувствием сказал Обенаус (выкладывался же человек изо всех сил!) – право, мне жаль, что вы понапрасну потратили на меня столько времени. Вы очень старались…

Гийо нетерпеливо его прервал.

– Но почему, почему вы отказываетесь?

– Да по многим причинам. Например, потому, что взятки брать нехорошо. В любой форме.

– Взятки? Какие взятки? Люминесценций не дает взяток! Он награждает.

– Ну, вот в этом наши мнения и расходятся, – мирно сказал Обенаус, поднимаясь из кресла. – Благодарю за очень полезную беседу. Был рад вас видеть, ваше просветление.

Проконшесс вспыхнул. Легкий румянец на его щеках превратился в крупные красные пятна.

– Жаль, – сказал он, дергая за шнурок. – Невероятно жаль. Видит Пресветлый, я действительно старался. Старался не доводить дела до крайности! Но, во имя Пресветлого, я обязан довести дело до конца.

– Крайности? Какие крайности? О чем вы, святой отец? – с недоумением спросил Обенаус.

– О том, что вы не уйдете, пока не ответите на некоторые вопросы. Я был с вами откровенен, дорогой Альфред, очень откровенен. Теперь – ваша очередь!

Гийо позвонил, и в дверях появилась очень хорошая охрана проконшесса.

– Ну вот, – огорченно сказал Обенаус. – И охота вам портить вечер, Пакситакис? Так хорошо посидели…

Гийо молча махнул рукой и бубудуски вошли в кабинет. Обенаус спокойно извлек свою шпагу. В другую руку он взял каминные щипцы. Гийо наблюдал за ним с ироническим любопытством.

– Не смешите, – фыркнул он.

Тем не менее благоразумно спрятался за спины своих монахов с военной выправкой.

Уже оттуда добавил:

– Учтите, Великий Муром гуляет. До завтра никто вас разыскивать не будет. Когда же нас спросят, мы ответим, что никакого барона Обенауса в глаза не видели. И совершенно неважно, поверит ли этому посадник. Обыск посольства Пресветлой Покаяны немыслим. Дорогой Альфред, вы проявили большую опрометчивость, явившись сюда. Сюда нужно либо не приходить, либо быть более сговорчивым. Добрый совет: не стоит переоценивать своих возможностей. Поверьте, есть боль, которую человеческий организм вынести не может.

– Боль? О! А ведь Орден сострадариев осуждает пытки. Разве не так?

– Речь идет не о пытках, а всего лишь о наказании, сын мой.

– Разве имеет право посол Покаяны наказывать посла Поммерна?

Гийо презрительно рассмеялся.

– Право? Жалкие уловки! Пытаетесь выиграть время, заговаривая мне зубы?

– Я пытаюсь уберечь вас от греха, святой отец, – серьезно сказал Обенаус. – Быть может, даже спасаю вашу душу. Дорогой Пакситакис, душа-то у вас только одна, в отличие от лиц.

– Вас беспокоит моя душа? Я тронут.

– Представьте себе, беспокоит. Кто знает, вдруг ваш Корзин в чем-то прав? Ну, например, в том, что тот свет в какой-то форме существует. А вместе с ним и какая-то форма ответственности за все, что мы творим на этом свете.

Гийо вяло хлопнул ладонями.

– Это был хороший ход, дорогой Альфред. Но бесполезный. Да, один посол не вправе наказывать другого. Но проконшесс истинного учения полномочен воспитывать заблудших любого ранга. Для ордена вы всего лишь один из померанских окайников. Только и всего.

– А, воспитание. Вот интересно, верите ли вы-то в Светлое учение.

– Не имеет значения.

– Пожалуй, вы ответили на мой вопрос.

– А вы не оставили мне выбора. Согласно учению святого Корзина Бубудуска…

Тут проконшесс был вынужден отвлечься.

– Эй, что там за шум?

Через зарешеченное окно послышались крики, визг, хохот, крутая муромская ругань. Из коридора протолкался обрат Сибодема и что-то возбужденно зашептал на ухо обрату проконшессу.

Гийо не сдержался.

– Стрелять? Стрелять надо было раньше, болван! Еще когда они полезли через ограду!

– Так ряженые ведь, ваше просветление… Иван Купала, уважение обычаев, и все такое прочее. Вы же сами приказывали… Да и много их, чуть ли не сотня.

– О, силы небесные! Олухи, кретины!

– Ето кто? – басом осведомились из коридора. – Эй, поп! Пошто сухой бродишь, пошто Заповедный не чтишь?

– Ваши законы не распространяются на подданных его величества Тубана Девятого, милейший.

– Еще чего! В Муроме? В Муроме распространяются. Всех макали, и тебя макнем.

– Что-о?!

– То-о.

– Немедленно убирайтесь! Да вы знаете с кем вы… Я – Пакситакис Гийо! Я проконшесс! Я – посланник самого базилевса!

– Ну, так и соблюдай обычаи, посланник. Магрибского посла макали? Макали. Прецедент! И лорда альбанского облили. Эвон, сам посадник муромский окропился, а ты чего – выше Тихона хочешь стать? Не, не выйдет! Да и нескромно. Тут у нас Муром, а не сумасшедшая Покаяна. Того ради и Бубусида нам не указ. Да чего там рассуждать, хватай его, ребята!

Тут в кабинет плеснули из ведра. Для пробы. Монахи разом повытаскивали из-под широких одежд оружие, но вдруг скисли, засомневались. Обенаус не видел, что творилось за дверью, но там что-то такое показали обратьям-телохранителям. Эдакое, серьезное, убедительное. Те разом и присмирели.

– Дикость, варварство! – бушевал Гийо. – Барон, вы когда-нибудь видели, чтоб так обходились с дипломатом?!

Обенаус простодушно улыбнулся.

– Да ни разу в жизни, дорогой Пакситакис. Вы чуть-чуть не успели показать.

Когда хорошая охрана расступилась, он еще имел удовольствие видеть, как покаянского дипломата за руки и за ноги тащили по лестнице.

– А-а! – вопил Гийо, – знаю я, чьи это проделки! Вас подставили, идиоты муромские!

– Каки таки проделки? – прогудел предводитель ряженых. – Закон Заповедный справляем. Ты давай того, поаккуратнее, т-твое просветление! Ишь какой неслушный…

А потом добавил, умница:

– Еттого, со шпажонкой, – тоже в бочку.

– Так мокрили уже, – сказал кто-то.

– Разве? Когда?

– Да поутру. Господин барон… это. Кавальяк выставляли. Предводитель ряженых почесал затылок.

– Кавальяк? Ну и чего? Пущай с попом побарахтается. Тудысть!

– Хлипкий он какой-то.

– Ничего. Не застудится, – ухмыльнулся Егудиил. – В бочке, почитай, вода уже святая!

Ряженые обидно захохотали. А Гийо, бултыхаясь в бочке под водосливом, лишь скрипел зубами. До него начало доходить, как тонко Обенаус все рассчитал и как изящно себя освободил: ни одного из участников опознать невозможно. Сколько сейчас ряженых в Муроме… И еще учел Обенаус, что ссориться с посадником Покаяне вообще ни к чему. Поскольку на носу война с Поммерном. Умен, пес. Ловок, шельма. Но ничего, ничего, ничего. Теперь против этого барончика ополчится весь Орден сострадариев и вся Пресвятая Бубусида. А уж проконшесс-то Гийо постарается…

– Шпагу, шпагу не отбирайте, – вдруг заволновался обрат Сибодема. – У барона то есть.

– А пошто?

– Иначе война будет! В виде боевых действий.

Ряженые опять захохотали.

– А если со шпагой макнем, война будет?

– Нет, наверное, – с умудренностью сказал Сибодема. – Только насморк.

И шумно высморкался. У него сильно чесалось под мокрой рясой, но он героически не чесался на виду у муромских дикарей. А то возомнят о себе несусветное.