Впоследствии, когда он уже станет знаменитым, когда о его открытиях будет говорить весь мир, он сам подробно расскажет о том, как все это начиналось, — с вершины был хорошо виден весь пройденный путь. Но это все будет позднее. А тогда, летом 1924 года, он, честно говоря, не придал особого значения словам своей лаборантки и уж, конечно, не подумал о том, что воспоследствует из их довольно краткого разговора: дело было в перерыве между лекциями, он спешил, к тому же, действительно, было маловероятно, чтобы мисс Салмонс могла увидеть в гостях у своих новых знакомых череп ископаемого бабуина — ну хотя бы потому, что никто и никогда еще не находил в Южной Африке черепов ископаемых павианов.
Вслух он, конечно, ей этого не сказал, не любил прибегать к аргументам, так сказать, общего порядка, проще было поглядеть находку и, если лаборантка ошиблась, показать ей, в чем ошибка, и потому он коротко ответил, что ему хотелось бы взглянуть на череп. «Думаю, что сумею это устроить», — сказала мисс Салмонс. И верно, череп был доставлен профессору Дарту в тот же день.
Самым потрясающим оказалось то, что это действительно был череп древнего бабуина.
Раймонд Дарт был человеком дела. Коль скоро череп был из известнякового карьера Таунг в Бечуаналенде, имело смысл разузнать, не находили ли там другие такие же черепа. И вообще было бы совсем недурно поговорить с кем-либо из владельцев или служащих этого карьера.
Недолго думая, Дарт садится в свой видавший виды «форд» и едет к приятелю — геологу, коллеге по университету, несколько лет работавшему на юге страны.
«Конечно, — говорит приятель. — Это даже не очень сложно: на днях буду на соседнем руднике и заеду к производителю работ в Таунге. Думаю, он не откажет в таком пустяке. Да, да, можете не сомневаться, все новые находки окажутся в вашем распоряжении».
А вернувшись из поездки, рассказывает Дарту, что не только получил соответствующее разрешение, но и договорился о том, что профессору перешлют целую коллекцию костей. Ее подарил начальнику карьера старик-рудокоп, который собирал ее едва ли не всю свою жизнь.
Что же, все складывалось как будто неплохо.
Оказались бы в коллекции кости хотя бы еще одного бабуина!
Багаж, как ему и было положено, прибыл несколькими днями позднее. И совершенно не вовремя. В доме Дарта свадьба (женится его ближайший друг, специально приехавший для этого в Иоганнесбург), идут последние приготовления. Дарт — шафер, пора ехать в церковь, и вдруг, на тебе, два большущих ящика, которые, кряхтя, вносят в переднюю служащие Южноафриканской железной дороги.
Увидев ящики, жена профессора всплеснула руками: «Только этого нам не хватало!.. Прошу тебя, Рей, — добавила она, — не вздумай их сейчас распаковывать, нас ждут».
Их действительно ждали, но Дарта уже было трудно остановить. Не успела жена выйти из комнаты, как он расстегнул ворот крахмальной рубашки, засучил рукава и принялся распаковывать груз.
В том ящике, с которого он начал, не было ничего особенно интересного: какие-то ничем не примечательные обломки костей, черепашьи панцири, следы окаменевшей яичной скорлупы. В общем, ничего существенного. Конечно, не худо бы потом поглядеть повнимательнее, но ясно одно: нет здесь никаких бабуинов.
А во втором?
В нетерпении срывает Дарт тщательно прошитую проволокой крышку — дело не обходится без царапин — и на самом верху, на куче камней видит отвердевший слепок внутренней части черепа.
Ученому достаточно одного взгляда, чтобы понять: слепок необычен. Он раза в три больше, чем череп бабуина, и крупнее, чем у шимпанзе. Относительно большой и выпуклой формы мозг с хорошо развитой передней частью.
Позабыв о свадьбе, обо всем на свете, Дарт перерывает буквально весь ящик. И находит камень, в который, как в футляр, входит слепок. В камне — едва различимые очертания сломанного черепа и даже нижней челюсти!
Увы, ему не дают поразмыслить над находкой. Единственное, что он еще успевает заметить — на задней части верхней поверхности слепка четко видны две хорошо очерченные бороздки, те самые, которые встречаются и у обезьян, и у людей. У человека расстояние между бороздками больше — ведь больше и мозг, и бороздки отходят назад. У обезьяны — расстояние соответственно меньше. Так вот на слепке расстояние между бороздками значительно больше, чем у любой из известных Дарту современных обезьян.
Странно. Похоже, что это существо должно было быть более разумным, чем любая из нынешних обезьян.
…В дверях появляется рассерженный жених. Ничего не поделаешь — надо ехать. Дарт переодевает рубашку, облачается в парадный сюртук, прикалывает розу.
Жена в нетерпении машет ему рукой. «Иду, уже иду»? — говорит Дарт. Он направляется к двери, потом возвращается назад и прячет слепок и камень с челюстью в гардероб.
Первое, что он сделает, вернувшись домой, — откроет гардероб и достанет свое сокровище.
Находка и в самом деле была интересной. Похоже, очень похоже было на то, что в поисках бабуина ученому удалось набрести на следы необычной обезьяны. Быть может, древней антропоидной обезьяны. Но что делала, как жила она здесь, вдалеке от лесов, в открытых, лишенных деревьев, выжженных солнцем прериях Трансвааля, эта древняя обезьяна, если учесть то немаловажное обстоятельство, что климат тут не менялся едва ли не с ледникового периода. И что, следовательно, нечем ей тут было питаться, разве что только она, наподобие бабуинов, довольствовалась насекомыми и скорпионами, ящерицами и птичьими яйцами, ягодами и личинками гусениц.
Впрочем, только ли этим?
Дарт вспоминает, что в черепе бабуина, который ему передала мисс Салмонс, было отверстие, и очень похоже, что это отверстие было результатом удара палкой или камнем. Не исключено, конечно, что бабуин мог свалиться и удариться о камень; но вероятность этого не так уж велика.
Так что же? Значит, все-таки кто-то проламывал им черепа и делал это с помощью каких-то орудий?
Кто же? Это должно было быть существо достаточно высокоорганизованное, существо, умевшее хотя бы пользоваться орудиями.
…Перед ученым — камень. В камне — череп. И никого, кто бы мог помочь ему советом.
Сначала Дарт пустил в ход молоток и зубило. Потом, когда стали более или менее четко видны очертания черепа, взял в руки вязальную спицу. Инструмент этот оказался довольно удобным.
Два с лишним месяца, едва ли не все свое свободное время, выковыривал Дарт затвердевший известняк из глазных впадин и передней части черепа. И чем дальше шла работа, тем яснее становилось: у новоявленного существа надбровные дуги поменьше, чем у обезьян. И челюсть не выпячена вперед, а несколько укорочена.
За неделю до Нового года, 23 декабря, Дарт наконец увидел лицо.
Насколько можно было судить, существо, обладавшее столь относительно большим мозгом, вовсе не было гигантской обезьяной наподобие, скажем, гориллы. Нет, рост, очевидно, был сравнительно невелик. И вообще это была не взрослая особь, а «ребенок» лет шести с полным набором молочных зубов и с начавшими появляться первыми молярами.
Дарт нарек малыша «Бэби из Таунга».
Да, тут было над чем подумать. Мы уже говорили: необычным был объем мозга, больше, чем у взрослого шимпанзе. Необычна форма мозга, не широкого и приплюснутого, как у обезьян, а более высокого. Узким и относительно высоким был, естественно, сам череп. И в отличие от обычного обезьяньего, передний мозг полностью закрывал задний.
Таунгский младенец не походил ни на шимпанзе, ни на гориллу. У него были, в общем, не очень покатый лоб и маленькие, как у людей, клыки, которыми он, вероятно, пользовался для разжевывания пищи.
Обезьяно-человек? «Очень похоже», — напишет Дарт.
Австралопитек — южная обезьяна — так называет своего малыша ученый, поскольку находка была сделана в Южном полушарии. И хотя кое-кого из специалистов шокирует столь вольно составленное новообразование (Дарту мало, что он нашел якобы какое-то гибридное существо, негодуют они, он еще принялся выдумывать гибридные названия, смешивая латинские и греческие слова), название это в общем было принято без особых возражений.
Что же касается сути дела, то здесь, как водится, мнения разделились. Писали разное. И то, что новая форма, так счастливо обнаруженная профессором Дартом, — «связующее звено между высшими обезьянами и одним из низших типов человека». И то, что вряд ли какие-либо признаки делают данную особь ближе к человеку, чем аналогичные признаки, характерные для черепов современных шимпанзе, и что, следовательно, Дарт, в лучшем случае пролил свет не на происхождение человека, а на происхождение человекообразных обезьян. Упрекали ученого в скоропалительности: всего четыре месяца работы — и вот такие далеко идущие выводы.
Последнее, впрочем, было не слишком справедливо. Дарт был одним из лучших специалистов в своей области и работал он тщательно. А то, что он более или менее быстро опубликовал результаты исследований, так за это ему надо было быть только благодарным. Он ввел в научный оборот новые факты.
…Дарт стоял на своем. По его мнению, «Бэби из Таунга» был тем недостающим звеном между обезьяной и человеком, которое давно искали ученые. «Бэби», подчеркивал он, более сродни человеку, чем любой из ныне живущих антропоидов.
Детеныш австралопитека, найденный близ Таунга, жил, по его расчетам, примерно миллион лет назад.
Напомним, единственным достоверным «звеном» наука в ту пору признавала найденного голландцем Дюбуа в 1891 году на Яве питекантропа. Еще впереди открытие синантропа, оно произойдет в 1927–1929 годах.
Для того, чтобы вынести вердикт австралопитеку, для того, чтобы тщательнее взвесить все «за» и «против» и разобраться в том, что же это все-таки за существо, надо бы, приходят к выводу специалисты, получить дополнительные данные. Вопрос сложный, нужны новые факты.
А вот новых фактов, то есть остатков новых особей загадочного существа, как раз и нет.
Проходит год, другой, третий.
Никаких новостей.
1936 год. Некий мистер Барлоу, который присутствовал при находке таунгского младенца, назначен начальником взрывных работ в Стеркфонтейн. Это не очень далеко от Иоганнесбурга, и здесь издавна известны находящиеся неподалеку от каменоломни многочисленные пещеры. Они глубоко уходят в известняковую толщу ущелья, и кирка и лопата тут не очень в помощь.
Места эти древние, для геологов и палеонтологов непочатый край работы.
В числе участников экспедиции и Роберт Брум. Собственно говоря, он по профессии врач. Но так увлекся ископаемыми костями, что в конце концов отказался от медицинской практики. Впрочем, хотя он и был неплохим врачом, человечество, вероятно, от этого только выиграло.
Узнав о том, что в Стеркфонтейне будут вестись взрывные работы, Брум немедленно отправляется туда. Он находит Барлоу, отводит его в сторонку и говорит: «Вы ведь помните таунгского младенца. Если найдете что-нибудь в таком же роде — сохраните. И немедленно сообщите мне. Мне это было бы очень интересно».
Барлоу не нужно это повторять дважды. Старый пройдоха прекрасно осведомлен о том, что и древние кости — это тоже деньги.
Несколько дней спустя Брум становится владельцем четырех фрагментов черепной крышки. Правда, их еще надо отделить от известняка.
А через неделю Брум и сам находит несколько фрагментов. На этот раз речь идет о взрослой особи. Особь эта похожа на изученного Дартом австралопитека, хотя кое в чем второстепенном несколько отличается от него.
Так это начинается. Двумя годами позднее, все в том же Стеркфонтейне Барлоу вручает Бруму кусочек небной кости с сохранившимся первым моляром. На кости — свежий надлом. Означает ли это, что она сломана сравнительно недавно?
Именно этот вопрос Брум и задает Барлоу!
— Ко мне она попала в таком виде, — уклончиво отвечает тот. Ему не очень хочется выдавать свои профессиональные секреты, но все же он продолжает: — Находка сделана не мной, и не в Стеркфонтейне.
— Где же? — спрашивает Брум.
— В трех километрах от Стеркфонтейна, на ферме Тербланш близ Кромдрайя. Нашел эту кость сын владельца фермы, Герт Тербланш.
Брум отправляется на ферму. Мальчик в школе. Но нетерпение исследователя так велико, что он идет в школу и просит вызвать мальчика с уроков. Узнав, из-за чего приехал ученый, Герт спокойно вытаскивает из кармана четыре зуба, те самые, которых не хватает на кости, проданной Барлоу.
Позднее Брум со свойственной ему пылкостью воскликнет: «Самые замечательные зубы во всей мировой истории!»
Брума можно понять: зубы принадлежали еще одному, до этого невиданному экземпляру австралопитека!
Тербланш отдает Бруму и нижнюю челюсть с еще двумя зубами.
Три месяца спустя в Лондоне появляется отчет о находке плезиантропа массивного, как окрестит Брум нового австралопитека.
…Находки множатся. Удается разыскать кости левой руки, нижнюю часть правого предплечья и бедренную кость. Дарт был прав: судя по найденной бедренной кости, существо было явно невысокого роста — метр пятьдесят, метр шестьдесят и передвигалось на двух ногах.
Новые находки подтверждают и мнение Дарта о пище, которую употребляли австралопитеки. Во всяком случае, двое специалистов, исследовавших зубную систему найденных Брумом австралопитеков, засвидетельствуют: «Состояние зубной полости показывает, что их обладатели уже в значительной степени перешли от фруктов и растений к употреблению мясной пищи».
Австралопитеки находятся либо на той линии, которая привела к человеческим формам, либо где-то вблизи нее, — напишет в 1941 году один из самых известных английских антропологов сэр Артур Кизс.
А открытия продолжаются. В 1947 году Брум находит в Стеркфонтейне лицевую часть черепа юноши-австралопитека с шестью зубами и лицевую часть детского черепа с молочными молярами. Годом позже буквально рядом с тем местом, где был найден первый стеркфонтейнский череп, взрыв обнажил еще один — на сей раз почти целехонький череп, возможно, принадлежавший женской особи. Затем последовали — год был прямо-таки урожайный — другие находки.
Брум имел все основания быть довольным. В коллекции, собранной им и его сотрудниками Шеперсом и Робинсом, к тому времени насчитывалось уже более двухсот зубов австралопитеков, пять мало-мальски целых и восемь неполных черепов.
Удача сопутствует не только ему. В 1945 году среди студентов Дарта появляется молодой и энергичный Филипп Тобайас. Сейчас он в антропологии звезда первой величины, а тогда только-только начинал приобщаться к науке. И с первых же шагов зарекомендовал себя как вдумчивый и удачливый исследователь.
Вместе с несколькими студентами он отправляется в долину Макапансгат, в Центральном Трансваале. То, что он там видит, настолько многообещающе, что когда он об этом рассказывает Дарту, профессор приходит к решению: ехать, и немедленно! Уж очень похоже, что и в тамошнем известняковом карьере удастся найти следы австралопитеков.
Так оно и получается. В Макапансгате — пещеры, напоминающие древние пещеры Стеркфонтейна. В них тоже отложились толстые слои извести, в них тоже на протяжении тысячелетий время от времени селилась всякая живность. Как и в Стеркфонтейне, в пещерах, видно, находили себе приют и австралопитеки.
Сначала Дарту попадается задняя часть черепной коробки. Потом, уже в 1948 году, нижняя челюсть австралопитека.
Черепная коробка была найдена примерно там же, где за двадцать два года до этого удалось разыскать следы древней золы. Было очень заманчиво связать эти две находки. Сделать это, однако, Дарту не удалось. Но в память о его гипотезе (а предположение, что австралопитеки могли пользоваться огнем или использовать огонь, как рабочая гипотеза не отвергнуто и поныне) осталось многозначительное название, данное им владельцу найденного черепа: австралопитек — прометей. Череп и в самом деле несколько отличался от тех, что были найдены в Стеркфонтейне и Кромдрае, хотя несомненно принадлежал австралопитеку.
Что же касается нижней челюсти, то она принадлежала подростку, вероятно, лет двенадцати, может быть, старше, и была сломана в двух местах. Отсутствовало четыре передних зуба. Было похоже, что они были выбиты.
Собственно говоря, ничего удивительного в таком предположении не было. К тому времени у Дарта набралось достаточно данных о том, что австралопитеки, насколько можно судить, использовали при охоте какие-то орудия и делали это достаточно целенаправленно и ловко. Ну вот хотя бы история с бабуинами. Череп, принесенный мисс Салмонс, был вовсе не единственным в своем роде. Во время поисков австралопитеков исследователям в тех же слоях нередко попадались и черепа бабуинов. И Дарт знает совершенно твердо, он сам это подсчитывал: из сорока двух черепов бабуинов по меньшей мере двадцать семь имеют следы ударов, нанесенных спереди!
Есть все основания считать, что это — работа австралопитеков. Ни шимпанзе, ни, допустим, горилла — можно не сомневаться, что так обстояло дело и с их дальними родичами, — не могут, не в состоянии наносить удары дубинкой. А эти существа, очевидно, могли: лишнее свидетельство тому, что у них в общем уже наладилось прямохождение и соответствующим образом были развиты глаз и рука.
Кстати говоря, не может ли послужить способность австралопитеков к подобного рода охоте еще одним свидетельством в пользу предположения об их близости к человеку?
Дарт понимает, что не худо бы разобраться, чем же все-таки наносились удары. И приходит к выводу, что вероятнее всего в дело шли кости. Да, да, плечевые кости антилоп, которые во множестве встречались во время его раскопок. И вроде бы получалось, что именно эти кости, Дарт проверял это не единожды, служили для охоты на бабуинов. Во всяком случае, они точно входили в отверстие.
Ну что же, не исключено, конечно, что тяжелая кость действительно могла быть орудием охоты. Но Дарт высказал ту мысль, что из этого подручного материала австралопитеки выделывали едва ли не все необходимые им орудия.
Он, конечно, несколько увлекся. И он принялся доказывать, будто кости животных были изначальными орудиями, что век кости предшествовал каменному веку.
Это не очень-то подтверждается. А вот то, что «Бэби из Таунга» — открытие прелюбопытнейшее, становится все более ясным. Это вынуждены признать даже те, кто еще сравнительно недавно посмеивался над «чудачествами» Дарта…
Итак, существа, шагавшие на «своих двоих», существа, чьи руки были высвобождены, существа, систематически использовавшие в качестве средств защиты и нападения, в том числе и как орудия охоты, камни, кость, палку, употреблявшие мясо и имевшие больший объем мозга, чем современные нам обезьяны, что-то около пятисот двадцати кубических сантиметров, — кем, собственно, они были? Чьими предками следует их считать?
Конечно, людей, говорят одни. Ведь по своему анатомическому строению они более близки к человеку, чем любая из ныне живущих обезьян. Какие же австралопитеки обезьяны, если они передвигаются на двух ногах, пользуются орудиями, может быть, даже изготовляют их сами? Возьмите в расчет объем мозга, некоторую необычность формы мозга! Не забудьте, что у них рука уже в известной степени была рукой.
Ну, о мозге — разговор особый, говорят другие. Он, конечно, по своему относительному весу несколько больше, чем у современных обезьян. Но ведь не секрет, именно при изучении австралопитеков стало ясно: господствовавшее еще сравнительно недавно суждение, будто развитие мозга следует относить к первоначальному фактору человеческой эволюции, по меньшей мере опрометчиво. И уж если на то пошло, у австралопитеков еще больше, чем мозг, похожи на человеческие зубы, кости конечностей, челюсть. И все-таки не стоит причислять австралопитеков к семейству людей.
…Идут, идут споры об этом охотнике «широкого профиля» — хватком, ловком. И хотя число найденных австралопитеков, точнее, их остатков, все увеличивается; хотя множится число найденных зубов, черепов, костей конечностей, и ученые вроде бы согласились, что для южноафриканских австралопитеков — а других в ту пору наука еще не знает — характерны по меньшей мере два вида: австралопитеки грацильные, меньшие по размеру, с более гладким, лишенным костного гребня черепом и сравнительно небольшими коренными зубами, и австралопитеки массивные, покрупнее, чем первые, с более крупным черепом, для которого обычен костный гребень, с крупными коренными зубами; хотя и становится ясным, что так удивившая в самом начале Дарта приспособляемость к засушливым и открытым землям, на которых не могли просуществовать полудревесные обезьяны, какие-нибудь близкие родственники гориллы и шимпанзе, как раз и характерна для австралопитеков (они находят себе добычу на деревьях, на земле, под землей, они справляются с рептилиями, птицами, грызунами, хищниками), несмотря на все это — многое еще остается неясным, спорным, сомнительным. И прежде всего — можно ли считать австралопитеков тем самым «недостающим звеном» между обезьяной и человеком, которое так упорно искали исследователи. Действительно ли австралопитеки — непосредственные предки древнейших людей? Или слишком оптимистична такая оценка — ведь возраст этих самых «предков» не так уж значителен: семьсот тысяч лет, от силы миллион лет отложениям, в которых так удачливо находили австралопитеков, будь то в Таунге, Стеркфонтейне, Кромдрае, Макапансгате или Сварткрансе.
Но ведь так же примерно оценивается и возраст питекантропов, с которых начинали историю древнейших людей.
Не могли же «предки» и «детки» жить в одно и то же время! Да и нашли следы этих то ли «предков», та ли вовсе никаких не предков, в каком-то странном окраинном районе, далеко-далеко от тех мест, где разыскали следы древнейших людей!
Ну в самом деле, где до того находили останки древнейших людей? В основном в Азии. А тут вдруг — Южная Африка, бог знает какие края!
Кем же все-таки их считать?
Идет время, а между учеными все нет согласия по этому поводу.
Но все большее распространение получает та точка зрения, что австралопитековые — уже не обезьяны, но еще и не древнейшие люди, что в них в лучшем случае следует видеть некую модель ближайших предшественников человека, ветвь, так и не давшую желанных побегов, близкую к человеческой, но уклонившуюся в сторону, сошедшую, если так позволительно выразиться, с магистрали.
Итак, в лучшем случае при всех своих совершенствах — боковая, заглохшая ветвь эволюции.
Ну, хорошо, допустим. Но кто же все-таки был непосредственным предком древнейших людей?
Случилось так, что за два года до того, как Дарт получил обещанную ему коллекцию, в 1922 году, некий студент оказался вынужденным прервать свою учебу в Кембридже. Травма, полученная во время игры в регби, повлекла за собой сильные головные боли, и врачи порекомендовали ему почаще бывать на свежем воздухе.
Студент внял совету. И предложил свои услуги одной британской экспедиции, отправлявшейся на поиски динозавров в Восточную Африку.
Много лет спустя, уже будучи известным исследователем, Луис Лики однажды заметит, что первая его экспедиция дала ему закалку на всю жизнь. Мне повезло, напишет он. И действительно, руководитель экспедиции канадский палеонтолог В. Катлер был не только сведущим специалистом в своей области, но и создателем новой методики сохранения ископаемых костей. Его методикой Лики будет пользоваться всю жизнь.
Луис Сеймур Базетт Лики родился в 1903 году в Кении. Родители его были миссионерами. Шестнадцати лет от роду он из африканской глуши — семья жила на землях, принадлежавших племени кикуйю, — попадает в Лондон: отец и мать хотели, чтобы он завершил среднее образование.
Два года спустя Лики зачисляется в университет. «Спецкурс по первобытной истории? — удивленно переспрашивают его. — Да нет такого на первом курсе. Вы можете выбрать языковые спецкурсы». — «Превосходно! — отвечает студент. — С вашего разрешения, я выбираю французский и кикуйю».
Французский — это всем понятно. Но кикуйю?
«Молодой человек, — говорит ему декан, — мне хотелось бы вам заметить, что по положению спецкурс следует выбирать на мало-мальски известном языке». — «Это очень известный язык, — спокойно отвечает студент. — На нем изъясняются примерно два миллиона человек».
Возразить что-нибудь трудно. В конце концов студент имеет право на выбор того или иного курса. Но где же взять преподавателя?
Дело завершается компромиссом. Лики готов сам обучить одного из преподавателей, владеющего родственным кикуйю языком, и пусть тот потом принимает у него экзамен.
Университетское начальство вынуждено согласиться.
Впервые за всю историю Кембриджа в его стенах преподают язык далекого африканского племени.
Лики доволен. Язык его земляков официально признан в британской столице.
…Он вырос среди кикуйю, он знал не только их язык, обычаи тоже. Тринадцати лет он стал членом племени, едва ли не единственным белым членом этого племени.
И его с детства влекла африканская земля.
Сначала он хотел стать орнитологом, это была его первая любовь. Став немного постарше, он однажды нашел древнее каменное орудие.
Как зачарованный смотрел мальчик на каменное чудо. Кикуйю называли их небесными стрелами. Но в одной из книг в отцовской библиотеке говорилось о том, что это древнее орудие людей…
1925 год. Лики завершает учебу в Кембридже. И предлагает организовать экспедицию, которая займется поисками ископаемых людей и исследованием начал первобытной истории.
— Куда же вы собираетесь отправиться? — спрашивает Лики только что поздравивший его с окончанием университета профессор.
— В Восточную Африку.
— Мне хочется вас предостеречь, — сказал профессор. — Там вряд ли можно найти что-нибудь дельное. Если вы хотите посвятить вашу жизнь изучению первобытных людей, езжайте лучше в Азию.
— Нет, — ответил Лики. — Я родился в Восточной Африке. И мне посчастливилось удостовериться, что там можно разыскать следы древнего человека. А помимо всего прочего, я убежден в том, что Африка, а не Азия, является прародиной человека.
1926 год. Луис Лики отправляется в свою первую самостоятельную экспедицию. Экспедиция состояла из двух человек: Лики и его помощника. Они ехали в Африку третьим классом.
В 1929 году, пробираясь сквозь лесные дебри, неподалеку от местечка Кариандуси, в Кении, Лики споткнулся, упал, ушиб ногу. Уже поднимаясь, он заметил торчавшее в отвесной стене ручное рубило. Последовали раскопки — и вот первая удача. Тут некогда явно была палеолитическая стоянка. И давняя — примерно двухсоттысячелетняя.
Это было само по себе достаточно интересно. Но изучая научную литературу, Лики обращает внимание на тот факт, что, судя по описаниям, кости, ископаемые кости, лежавшие рядом с каменными орудиями в Кариандуси, напоминают кости животных, найденные в 1913 году в Олдовайском ущелье (ныне территория Танзании) известным немецким геологом Гансом Рекком.
Недолго думая, Лики пишет письмо Рекку. В письме он, конечно, извиняется, что беспокоит профессора, тем более что незнаком с ним, знает его всего лишь по книгам, и осведомляется, не нашлись ли в Олдовае, помимо костей животных, каменные орудия.
Пассажирские самолеты в ту пору в Кении еще не летали, письмо в Германию идет довольно долго, но в конце концов Ганс Рекк все-таки получает его. Нет, отвечает он Лики, к сожалению, не было никаких орудий. И вообще ему представляется, что, хотя в Олдова и захоронено бесчисленное множество останков ископаемых животных, было бы несколько опрометчиво считать, что там должны сыскаться орудия. Он во всяком случае там ничего не нашел.
Кажется, ясно? Но Лики человек упрямый. Давайте проверим, пишет от Рекку. Давайте проверим, — и добавляет: «Я готов заключить пари, что не позже, чем через двадцать четыре часа после начала поисков мне удастся в Олдовае найти ручное рубило».
Молодость? Конечно. Но, кроме того, у этого двадцатитрехлетнего человека хороший запас знаний; едва ли не вся литература, относящаяся к первобытной археологии, во всяком случае на английском, французском, испанском языках, проштудирована им досконально. И он знает — этому его учили друзья-кикуйю — нужно упорство в достижении цели.
Упорство и терпение, терпение и наблюдательность — вот те заповеди, которым он будет верен всю жизнь.
В один из зимних вечеров 1930 года в квартире профессора Рекка раздается звонок. Хозяин открывает дверь. На пороге — высокий худощавый молодой человек.
— Добрый вечер, профессор, — говорит он. — Я Лики. Не хотите ли вы получить дополнительные сведения об Олдовае?
— Не имею ничего против, — отвечает Рекк, — но к сожалению, как я вам уже писал, у меня очень не важно обстоит дело с деньгами.
— С деньгами я уладил, — весело говорит Лики. — Так что же, едем?
В сентябре 1931 года Рекк и Лики встречаются в столице Кении — в Найроби.
Это сейчас в Найроби небоскребы и автомашины. А тогда здесь было небольшое поселение, затерявшееся в безбрежной степи, и, как заметит Рекк, было в общем не совсем понятно, почему именно здесь выбрали место для столицы.
Экспедиция немногочисленная. Помимо Рекка и Лики, палеонтолог Хопвуд и Хьюлетт — стрелок и охотник.
Сохранилась фотография. Старый грузовик с крытой брезентом кабиной, чем-то напоминающий наши довоенные полуторки. На ступеньке кабины стоит Лики. В кузове — остальные участники. Машина уже погружена, вот-вот она тронется в путь.
Этот снимок сделан перед дальней дорогой. Домика Лики здесь не видно. Но именно в нем, отстроенном самим хозяином домике, неподалеку от такого же скромного дома родителей, провели члены экспедиции день перед отъездом.
Потом была неделя адской тряски и жары, неделя спусков и подъемов, езды по выжженной солнцем африканской степи, тучи саранчи, которые, как смерч, пронеслись меж небом и землей, стада грациозных антилоп, львиные рыки.
И наконец — Олдовай.
Словно вырубленное гигантским мечом, со своими стометровыми, уходящими вглубь обрывистыми стенами змеится посреди безбрежной степи это ущелье — на полдороге между Килиманджаро и озером Виктория, самой высокой в Африке горой и самым большим здешним озером.
Степь славится дикими зверями и животными. Антилопы, жирафы, зебры, львы, леопарды — кто не читал книг о знаменитом заповеднике Серенджети, а ведь это, в общем, неподалеку.
Но самым необычным заповедником является само ущелье — тянущийся на несколько десятков километров каньон, в котором, как в склепе, но в какой-то мере открытом склепе, замурованы остатки живых существ, населявших на протяжении сотен тысячелетий этот удивительный уголок Африки.
Один из самых известных и удачливых антропологов нашего времени Кенигсвальд (он нашел на Яве еще несколько черепов питекантропа) скажет после того, как побывал в Олдовае, что здешние обнаженные слои представляют двойной интерес. Во-первых, последовательные остатки фауны, которые в них находят, дают представление об ее общей истории в Африке. А во-вторых, эти слои в своей совокупности воссоздают эволюцию человеческой цивилизации.
И добавит: трудно найти этому какую-нибудь аналогию в других местах.
…Жара в ущелье, внизу, была совершенно немыслимая. В степи хоть какое-то движение воздуха. Здесь стены буквально раскалены.
В первый же день помощник Лики, Юма, показал Рекку только что найденное в ущелье ручное рубило.
То, что это орудие изготовил человек, — можно было не сомневаться. Человек времен каменного века.
Впрочем, еще до Юмы древние скребки из обсидиана, вулканического стекла нашел тут и Лики.
Некогда в этих местах плескались волны большого озера. Потом оно стало высыхать. Огненные языки лавы из близлежащих вулканов спускались по склонам к озеру, пласт за пластом, оседая на дне. Большущий разлом коры надежно отделил образовавшееся ущелье от степных просторов. Остальное доделали дожди.
Стены здесь плоские, а ущелье во многих местах так обрывисто, что порой только подойдя вплотную, замечаешь: еще шаг — и пропасть.
И иной мир.
И даже как-то странно, что о его существовании европейцы узнали сравнительно недавно. Первым, в 1911 году, тут был немецкий ученый Каттвинкель, охотник за бабочками. Лишь в 1913 году, во времена первой экспедиции Рекка, оно было весьма приблизительно положено на карту. Даже в 1931 году едва ли не ощупью вели свои работы участники второй Олдовайской экспедиции, чьи успехи, наверное, были бы значительно меньше, если бы не помощь местных жителей и проводников.
Сейчас оно широко известно. И в этом немалая заслуга Луиса Лики.
В 1931 году он вместе с Рекком (позднее к ним присоединился и англичанин Вивиан Фукс, который в 1958 году возглавит экспедицию, преодолевшую белые просторы Антарктики) проведет здесь около трех месяцев.
В 1935 году он вернется сюда в сопровождении двух студентов из Кембриджа, девушки и юноши.
Девушку звали Мэри Николь. Ее отец Эрскин Николь был художником-пейзажистом и часто брал с собой дочку на этюды. Так уже пяти лет от роду девочка впервые попала в доисторические пещеры Юго-Западной Франции. В одиннадцать лет она увлеклась древними орудиями и раскопками. Это, наверное, было семейной чертой: ее прадед Джон Фрер был среди первых исследователей каменных орудий в Англии.
Она стала женой и помощницей Луиса Лики.
Тридцать семь лет подряд, за исключением разве что шести военных лет, с 1939 по 1945, приезжали Луис и Мэри в Олдовай, как правило, увы, не надолго — на семь-восемь недель. На большее не хватало денег, да и не всегда легко было выбраться: Лики работал, и многообразные обязанности директора музея в Найроби поглощали порой немало времени.
Росли дети, трое мальчиков — Джонатан, Ричард, Филипп. Их тоже с самого раннего детства брали с собой «в поле».
В одной из своих статей Лики однажды шутливо заметил: «Право, я не делаю никакого секрета из нашего метода, он достаточно прост, и я с удовольствием рекомендую его всем желающим. Единственный его недостаток заключается в том, что он не очень удобен. Мы ползаем на коленках, осматривая едва ли не каждый сантиметр земли, и иногда останавливаемся там, где встречаются интересующие нас вещи. А далее… далее в ход идут щеточки, кисти и сообразительность».
Но бывали и отклонения: сначала находили, а потом ползали.
Так случилось и в 1959 году.
Рассказывая позднее об этих событиях, Лики писал, что все началось с головной боли.
И верно, он проснулся с головной болью. «Останься дома, — сказала Мэри. — Отлежись, отоспись. И не вздумай возражать, сегодня начальник я». Сезон в разгаре, жаль было терять день, но Лики действительно чувствовал себя неважно.
Он уже было совсем задремал, когда внезапно раздался все усиливающийся шум мотора: вездеход возвращался назад.
«Что-то случилось, — подумал ученый. — Не в правилах Мэри мчаться с такой скоростью. Что бы это могло быть? Скорпион? Змея? Леопард?»
— Луис, — крикнула миссис Лики, — просыпайся, я нашла его!
— Кого ты имеешь в виду? — спросил Лики.
— Нашего человека! Правда! Я нашла его зуб.
Лики не нужно было повторять это дважды, он бросился к машине.
— Вот, — сказала миссис Лики, — гляди.
Неподалеку от того места, где он в 1931 году нашел свои первые олдовайские орудия, в скале виднелись два белых, довольно больших зуба, похожих на человеческие. А рядом обломок кости, вероятнее всего, фрагмент черепной крышки.
…Девятнадцать дней провели здесь Мэри и Луис Лики. Девятнадцать дней с утра до вечера они терпеливо извлекали из скалы обломок за обломком замурованные в ней сокровища.
Более четырехсот порой мельчайших фрагментов!
Разобраться в этой мозаике, восстановить облик найденного существа было делом сложным. Но Мэри и Лики не нужно было этому учить. Когда все собрали воедино, стало ясным: череп меньше, чем череп гориллы. И меньше, чем череп современного человека. Несомненным представлялось и то, что существо явно держало голову прямо. Передние его зубы и очертания лица напоминали человеческие.
Судя по всему, череп был очень древний. Не менее миллиона лет пролежал он в каменном склепе скалы.
Задолго до того, как Мэри Лики нашла данный череп, Луис — это было еще в 1931 году — обратил внимание на небольшие оббитые обломки камня, встречавшиеся то здесь, то там в нижних слоях олдовайских отложений. Многие из этих голышей были небольшие, с заостренными порой краями, и было в общем не очень понятно: природа ли тут виновата, или же все-таки это какие-то орудия, очень древние, очень примитивные, но все же орудия.
Мнения ученых, как это часто бывает, поначалу разошлись; но потом вроде бы большинство специалистов согласились: да, действительно древнейшие орудия.
Так, с легкой руки Е. Вайленда, нашедшего галечные орудия все в той же Африке, в Уганде, в 1927 году, и Луиса Лики, разыскавшего их четырьмя годами позже в Олдовае и назвавшего их олдовайскими, оббитые голыши, оббитые гальки были признаны наукой.
Итак, орудия. Может быть, точнее было бы сказать, праорудия, яйцевидные уплощенно-овальные голыши с оббитой рабочей частью и с галечной коркой на «рукоятке», там, где их держали рукой.
Но если орудия, значит кто-то ими пользовался, кто-то их делал?
Кто же?
По самым скромным подсчетам, орудиям было не менее миллиона лет.
Мы уже говорили о том, что к шестидесятым годам нашего века большинство ученых пришли к заключению: австралопитеки — боковая, ушедшая в тупик ветвь. Хотя, насколько можно судить, в какой-то степени и близкая к той, которая привела к человеку.
Не является ли новое существо (Лики назвал его зинджантропом — от «зиндж», что на древнеарабском означало «Восточная Африка», то есть то место, где была сделана находка) представителем именно этой неуловимой ветви? Тем прямым и давно искомым «недостающим звеном», предшественником питекантропа, которое давно ищут ученые.
Лики казалось, что клыки и резцы зинджантропа не были столь основательны, чтобы он мог с их помощью освежевать тушу даже такого небольшого животного, как кролик.
А судя по всему, зинджантроп ловил не только птиц, грызунов и рептилий, он не прочь был полакомиться и молодыми животными. Не следовало ли из этого, что он пользовался орудиями — теми примитивными, чуть оббитыми гальками, которые находил Лики в Олдовае И что он их, быть может, и выделывал?
«Не исключено», — напишет Лики. И добавит: «Череп зинджантропа больше похож на череп современного человека, чем череп гориллы».
И все-таки Лики ошибся. Он явно переоценил возможности своего «зинджа». Это стало ясно довольно скоро, едва ли не через год после того, как Лики доложил о своей находке. Правы оказались те, кто считал, что «зиндж» — «из австралопитековых».
Но вот что любопытно. Если брать проблему более широко, то прав оказался в конечном итоге все-таки Лики. Ведь это ему принадлежали поистине исторические слова: «Я всегда считал, что как раз в Олдовае сыщутся следы более ранних, чем питекантроп и синантроп, представителей человеческого рода».
Слова эти были написаны в 1960 году.
Они подтвердились годом позже.
Мы говорили: уже в первый свой сезон в Олдовае Лики понял, что перед ним настоящий музей каменного века. Иссушенные солнцем, выветренные всеми ветрами, размытые дождевыми потоками граниты, гнейсы и известняки Олдовайского ущелья и в самом деле замуровали немало ценного, позволившего яснее представить себе целые эпохи далекого прошлого.
Лики сопутствовала удача. Одних только древних животных, давным-давно вымерших, порой никому до этого не известных, он разыскал более ста. И среди них доисторического кабана ростом с доброго носорога (у этого кабана были такие клыки, что один немецкий ученый принял их за слоновьи бивни); овцебыка с рогами длиной в четыре или пять ярдов; некое подобие жирафа, но с короткой шеей и рогами, напоминающими рога современного лося; гигантского бабуина…
Ассортимент был достаточно обширен. И все же когда три года спустя сын Лики Джонатан нашел в низшем слое ущелья обломок челюсти саблезубого тигра — это стало сенсацией. По правде говоря, Джонатан вначале даже не понял, что именно он нашел, поскольку очень уж был далек от мысли о саблезубом чудище. И не удивительно: никто никогда еще не находил этого пещерного зверя не только в Олдовае, но и вообще во всей Восточной Африке.
Естественно, что Джонатан продолжил поиск. Ему помогала мать. И вот, пожалуйста, — нашелся зуб.
Но только зуб этот не имел никакого отношения к тиграм. А за зубом последовала ключица, обломки черепа, несколько фаланг пальцев.
И в довершение всего — стопа, пяточная кость и щиколотка.
То, что речь идет о чрезвычайно интересной находке, было ясно с самого начала. Именно это и сказала мужу Мэри Лики. Разговор шел по радио (Лики находился в Найроби), слышимость была плохая, но суть дела Лики понял сразу. «Приезжай скорее, — сказала жена. — Впрочем, спеши медленно, не позабудь прихватить с собой продукты». И она продиктовала целый список.
Триста сорок семь миль от Найроби до Олдовая Лики проделал за тринадцать часов. На его счастье кончился дождливый сезон. С марта по июнь дороги здесь становятся непроезжими, машины порой передвигаются едва ли не со скоростью пешехода, в этот период такое путешествие могло бы занять и несколько суток.
Уже после приезда Лики последовала новая серия находок: фрагменты черепа, большой обломок нижней челюсти.
Все это, как и первые находки, было обнаружено неподалеку — метрах в двухстах от того места, где за год до этого они разыскали «зинджа».
Но только в несколько более глубоком слое.
Зубки, зубки пошли — это ведь и сейчас событие в жизни любого ребенка. С вниманием и заботой следим за этим мы, взрослые. Сначала молочные зубы — на первом или втором году жизни. Затем первые коренные, моляры. Уже постоянные, на всю жизнь, они появляются в пять, пять с половиной лет. А вторые коренные обычно после одиннадцати, двенадцати.
Судя по зубам (первые коренные зубы уже немного поизносились, а вторые успели появиться, но выглядел совсем новенькими), существу, чьи остатки разыскал в то лето в Олдовае, в год его гибели исполнилось лет одиннадцать-двенадцать, вряд ли больше.
Слово «гибель» употреблено здесь вполне закономерно. Во всяком случае после обследования находки Лик писал, что малыш, вероятно, умер не от болезни, а стал жертвой насильственной смерти. Левая теменная кость хранила следы сильного удара. Пролом, очевидно, заполнил внутреннюю полость, трещина расходилась во все стороны. В современных протоколах о подобных ударах обычно пишут: нанесен каким-то тупым орудием.
Впрочем, все это имело второстепенное значение.
Гораздо более основательным был другой вопрос а кто, собственно говоря, этот «Бэби из Олдовая»?
Уже в одной из первых публикаций Лики скажет: «В свое время я утверждал, что зинджантроп, как мне представлялось, самый древний человек, поскольку у нас не было оснований сомневаться, что он выделывал те орудия, которые были найдены в одних слоях вместе с ним. Сейчас установлено, что зинджантроп по своему строению весьма близок к австралопитеку.
Новая находка, как мне представляется, нечто иное чем этот околочеловек. Думается, что это иной тип гоминид — я не говорю “человек” — с большим мозгом и с зубами, хотя и большими, но иными, чем у упомянутого околочеловека».
Потом последовало еще одно сообщение. Оно появилось в английском журнале «Нейчур» в 1964 году и, помимо Луиса Лики, было подписано еще двумя крупными специалистами: Джоном Нейпиром из Лондона и Филиппом Тобайасом, который стал преемником Дарта в университете Иоганнесбурга.
Вернемся немного назад. Презинджантроп, так окрестил погибшего малыша Лики, был найден в июле 1960 года. А в начале июня 1961 года, когда исследования новонайденного еще только начинались, — их будут вести еще добрых три года — из Калифорнийского университета в Олдовай пришло письмо. Американский ученый Куртис уведомлял Лики о том, что, хотя полученные в возглавляемой им и доктором Эвериденом лаборатории результаты носят предварительный характер, они настолько ошеломительны, что он считает своим долгом сообщить о них.
А далее следовали три знаменитые строчки, которые открыли новую эру в наших представлениях о родословной человека: «“Зиндж” и “Презиндж” значительно старше, чем кто-либо, исключая разве что Вас и миссис Лики, мог предполагать. По нашим с доктором Эвернденом подсчетам, присланные Вами пробы дают возраст порядка миллиона семисот пятидесяти тысяч лет… Олдовайский человек древен, древен, древен».
Это действительно было потрясающе! Но верно ли? Можно ли было доверять подсчетам?
Сейчас метод, которым пользовались американские специалисты, испытан неоднократно. Более того — общепризнан. А тогда он был еще в какой-то степени внове, хотя положенный в его основу принцип сам по себе был известен и ранее.
Еще со времен Беккереля и Марии Жолио-Кюри человечество познакомилось с радиоактивностью, получило представление о распаде и полураспаде тех или иных радиоактивных элементов. Именно этот феномен и лежит в основе «часов времени», придуманных учеными для датировки прошлого.
Самый знаменитый из них — это радиоуглеродный, или, как его иногда называют, радиокарбонный метод.
…Где-то в верхних слоях атмосферы под влиянием космических лучей, идущих из глубин Вселенной, образуется изотоп углерода, который в отличие от обычного, имеет атомный вес не двенадцать, а четырнадцать — С14. Он вступает в соединение с кислородом. Образуется углекислый газ, в котором содержится радиоактивный углерод.
Попадая из воздуха в растения или животные организмы, он спокойно пребывает там, вступая во взаимодействие с обычным углеродом, и чувствует себя совсем неплохо до тех пор, пока организм живет, пока идут процессы обмена. Но как только организм погибает, доступ новых порций изотопа углерода прекращается. С14, однако, остается в органических остатках и постепенно, очень медленно, начинает распадаться.
Скорость его распада ученым удалось установить. Она — величина постоянная.
На этом, собственно, все и построено. Сжигая органические остатки и зная, в каких пропорциях по отношению к обычному углероду должен в них находиться С14, ученые, пользуясь радиоактивным счетчиком Гейгера, высчитывают достаточно точно, когда начался распад, иными словами, когда органическое вещество перестало быть живым.
Но углеродный метод, если можно так выразиться, «ближнего действия»: он действен, когда речь идет о временах, отстоящих от нас не далее чем на пятьдесят тысяч лет — таков период полураспада.
А ежели нужно получить сведения о более давних временах?
Вот тут-то предпочтение отдается другому методу, так называемому калий-аргоновому. Он тоже основывается на постоянном изменении атомного состава, свойственного некоторым элементам. В данном случае на превращении калия-40 в кальций-40 и аргон-40.
Ученые называют исходный элемент (здесь калий-40) «отцовским», а получаемые элементы (кальций-40 и аргон-40) — «дочерними».
Это часы, рассчитанные на очень долгий срок. Само по себе превращение атома калия-40 в дочерний происходит в долю секунды, но происходит очень редко. Насколько? Ну вот, к примеру, если поместить восемнадцать атомов калия-40 в герметическую колбу на 1,3 миллиарда лет, то в конце этого срока только девяти распадутся на дочерние. Распад, таким образом, происходит чудовищно медленно, но это величина постоянная. Остается только подсчитать результат изменений и становится ясным, как долго длится процесс.
…Исследователям, рассказывал впоследствии исчисливший возраст презинджантропа Куртис, был необходим скальный грунт, относящийся к временам, непосредственно последовавшим за теми, когда жили найденные ископаемые существа, была необходима порода, в которой аргон-40 накапливался уж после того, как зинджантроп оставил здесь следы своего пребывания.
К счастью, подобная порода сыскалась: вулканический туф с необходимой содержащей калий субстанцией, называемой анартоклейз. Когда лава находилась внутри, аргон-40 не задерживался в анартоклейзе, газообразные элементы в этом случае просто выпариваются. Но стоит только лаве излиться на поверхность и остыть, и в анартоклейзе остаются почти все появляющиеся «дочерние» атомы аргона-40.
Повезло и с тем, что вулканические извержения происходили и до того, как тут жили интересовавшие ученых существа, и после этого. Таким образом, пласты, относящиеся к нужным временам, находились между слоями вулканического туфа.
Короче говоря, здесь были пласты, образовавшиеся всего лишь через несколько тысячелетий после того, как погибло найденное ископаемое существо.
Конечно, для соответствующих подсчетов нужна была точная аппаратура. Но это все уже было, так сказать, делом техники. С помощью масс-спектрометра исследователи отделили атомы аргона-40 от других атомов аргона по их атомным весам.
Выяснилось: возраст найденного ископаемого существа миллион семьсот пятьдесят тысяч лет!
Это была сенсация! Неизвестны были науке до той поры ни австралопитеки столь давнего времени — те, что разыскали Дарт и Брум, были моложе по крайней мере на три четверти миллиона лет, — ни тем более древнейшие люди.
А потом новая дата напрочь изменила принятые границы четвертичной эры: ведь по общепринятым канонам четвертичный период длился в лучшем случае всего лишь миллион лет. Между тем находку разыскали в четвертичных слоях!
Но и это было не все. Поскольку останки найденных существ нашли в тех же слоях, что и олдовайские голыши, то не следовало ли из этого, что прежний их возраст, миллион, примерно, лет, необходимо пересмотреть. И что тем самым к гораздо более древним временам необходимо отнести и начало истории техники?
Добавим: более точные подсчеты показали, что презинджантропу, останки которого залегали на шестьдесят сантиметров ниже, чем остатки зинджа, было около двух миллионов лет.
Ну хорошо. Зинджантроп, на этом как будто все сошлись, — самый древний из известных до того представителей австралопитековых.
Кто же таков презинджантроп?
…Свое опубликованное 4 апреля 1964 года сообщение Лики, Тобайас и Нейпир озаглавили так: «Олдовайский презинджантроп — новая разновидность Homo erectus» (человек прямоходящий).
Помните, Лики с самого начала утверждал, что новое существо отличается от «зинджа», что оно представляет собой новый тип гоминид.
«Визитная карточка» презинджантропа была, как мы знаем, далеко не в лучшем виде, но все-таки достаточно полной, чтобы специалисты могли приступить к изучению особенностей ее владельца.
Прежде всего рука. Ею по просьбе Лики занялся Джон Нейпир.
…Все это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Перед ученым пятнадцать костей — древних, немыслимо древних костей. Похожи ли они на человеческие? Пожалуй, нет: они более грубые, фаланги несколько изогнуты. И в то же время, пожалуй, да. Вот, к примеру, конечные фаланги: они несколько уплотнены, более широки, чем у обезьян, и весьма напоминают человеческие. Или, если хотите, ископаемая рука — еще не человеческая, но уже не обезьянья. Но все же некоторые элементы, сходные с рукой современного человека, заставляют задуматься доктора Нейпира.
В самом деле, для того чтобы рука получила название человеческой, она должна так же свободно обращаться с иголкой, как с топором. Что касается силы, хватательной способности, похоже, что рука из Олдовая обладала ею полностью. Весьма возможно, что еще в большей степени, чем у нас.
Если же говорить об иголке, о том, чтоб держать в руках кисть, скальпель, ручку, то для этого необходимы по меньшей мере три условия: большой палец должен противопоставляться всем остальным и заканчиваться широкой, длинной фалангой. Сплющенными и расширенными должны быть и конечные фаланги других пальцев; наконец, длина пальцев должна быть такова, чтобы большой мог смыкаться с любым из остальных — подушечка к подушечке.
Так вот, очень похоже, что рука из Олдовая отвечает по крайней мере первым двум из этих требований. Одна из нужных косточек не найдена, трудно решить вопрос о третьем условии, но и того, что есть, вполне достаточно, чтобы Нейпир мог написать: «Основываясь на анатомических признаках, следует признать, что рука из Олдовая была уже достаточно сильной и цепкой, и что ее владелец вполне мог употреблять орудия».
Мог ли презинджантроп и изготовлять орудия?
Нейпир не спешит с ответом. Подождем, говорит он. Посмотрим, что покажет исследование черепа. Но если мозг это позволял, нет как будто никаких противопоказаний к тому, что такая рука могла изготовить обработанные гальки, найденные в тех же слоях, знаменитые олдовайские орудия. Если же последнее верно, заключает ученый, тогда следует признать, что изготовление орудий было свойственно человеческой ветви задолго до того, как рука обрела современную форму.
Затем настала очередь стопы.
Первое, что бросается в глаза, — ее размеры: она маленькая, эта нога. Впрочем, гораздо более существенно иное: если в отношении руки можно было еще спорить, способна она или не способна к производству орудий, то с ногой вопрос ясен и обсуждению не подлежит, она вполне соответствует условиям прямохождения.
Разница между этой стопой и стопой современного человека — лишь в деталях, напишет Нейпир.
Вероятно, это закономерно. Рука еще сравнительно отстала, но зато стопа позволяла существу передвигаться на ногах, весьма похожих на наши, — очевидно, так и шло развитие.
Всему свое время!
Не служит ли все это подтверждением тому, что в процессе человеческой эволюции существеннейшую роль сыграло изменение нижних двигательных конечностей — ног и, разумеется, таза.
Черепную коробку исследовал профессор Тобайас. Собственно, сначала ее надо было воссоздать в том или ином зримом объеме. Сохранившиеся кости давали в лучшем случае возможность восстановить нижнюю часть черепа. Когда это было осуществлено, Тобайас определил объем этой части — триста шестьдесят три кубических сантиметра.
Как же узнать общий объем? Тобайас прибегает к сравнению. Он исчисляет величину аналогичной части черепа и ее отношение ко всему объему черепа у австралопитеков (череп «зинджа») и у питекантропа и получает 50,2 % в первом случае и 56,5 % — во втором. Теперь можно подсчитать и общий объем. Для австралопитека получается 723 см³, для питекантропа — 642 см³.
Чтобы ответить на поставленный вопрос, вернее всего взять среднюю цифру. Тобайас так и поступает. 680 см³ — таков примерно объем черепа. Это, конечно, значительно меньше, чем объем мозга питекантропа, но выше, чем у австралопитека. Объем мозга «Бэби из Таунга», который в свое время высчитал Дарт, составляет 520 см³; а зинджантропа (его исследовал не кто иной, как сам Тобайас) — 530 см³.
Что касается зубов, то они были меньше, чем у австралопитеков, но не такие широкие, что приближало их к человеческим.
…Так что же, может быть, это действительно древнейший из известных предков человека, находившийся на более прямой линии, чем австралопитеки?
А тем временем Олдовай преподносит новые находки. В распоряжение ученых попадают кисть, стопа и зубы взрослого презинджантропа; голень и зубы другого; фрагменты черепа и зубы третьего; лобная кость и нижняя челюсть четвертого.
И по мере того, как в Лондоне и Иоганнесбурге продолжают исследование, становится все яснее, что такого еще не было!
…Невысокого роста существо — этак сантиметров сто тридцать, с небольшим сравнительно объемом черепной коробки. Зубы, несколько напоминающие человеческие. Прямая походка. Не слишком еще развитая, но довольно крепкая кисть.
Существо, которое ближе к человеку, чем любая из найденных австралопитековых особей.
Лики, Нейпир и Тобайас дают ему новое родовое название: Homo habilis — человек умелый.
Когда девяносто с лишним лет назад Фридрих Энгельс написал свои знаменитые слова, что «труд создал человека», многим из его современников это показалось странным.
Сейчас, наверное, не найти специалистов, которые — независимо от других своих воззрений — сомневались бы в том, что умение изготовлять орудия является специфически человеческой чертой.
Умел ли их изготавливать гомо габилис?
Рядом с останками презинджантропа, а кое-где и отдельно нашлись галечные орудия.
Были найдены в Олдовае и кварцевые осколки. И такое впечатление, что на некоторых из них следы обработки. В Олдовае кварца нет. Значит, его откуда-то принесли. Самая большая россыпь — в трех километрах.
Еще одна любопытная деталь — рядом с останками первого презинджа нашли остатки какого-то сооружения из камня, нечто вроде круга, образованного вбитыми в землю камнями.
Примитивное убежище? Ветроломные стены?
Возражали: слишком рано. Но кто и когда установил тут какие-то неизменные временные границы? Кто доказал, что человек, как считали совсем недавно, «получился» всего лишь за последние шестьсот-семьсот тысяч лет? Не противоречат ли такого рода представления об антропогенезе некоторым накопленным учеными в самое последнее время данным?
А ведь, наверное, стоило бы и раньше задуматься над тем, что наука не знает ни одного рода млекопитающих, достоверно возникшего и развившегося на протяжении одного лишь четвертичного периода, да еще четвертичного периода, на который в лучшем случае отводят миллион с небольшим лет.
А тут речь идет о целом семействе! О семействе существ с относительно медленной сменой поколений. Неужто и в самом деле темпы эволюции человека могли столь резко отличаться от темпов эволюции других млекопитающих?
Так что же все-таки: очередной вариант теперь уже признанных всеми австралопитеков, очередная их разновидность? Или существо, уже принципиально отличное от них?
На VII конгрессе антропологов в Москве, в 1964 году, Филипп Тобайас скажет: «Наполовину человек, наполовину австралопитек». И добавит: «Хотя возможно, что оба они — и австралопитек, и человек умелый — делали орудия, последний кажется более вероятным претендентом на эту роль, вследствие прогрессивности своего строения».
А Лики напишет: «Весьма похоже, что существовало два типа гоминид, развивавшихся и сосуществовавших в Олдовае примерно около двух миллионов лет тому назад. Один из них — “зиндж”, тип, который в конечном итоге по особенностям строения своего тела — “околочеловек”. Что же касается другого существа, то хотя оно было тоже еще очень и очень примитивным, но в его костях и зубах уже есть некоторые особенности, напоминающие человеческие. И отец этого существа (Лики имел в виду первого презинджантропа, “ребенка” лет одиннадцати-двенадцати. — А. В.) был, вероятно, человеком — в том смысле, что он выделывал орудия».
Чтобы после всего сказанного немного реабилитировать австралопитеков, напомним мнение Роберта Брума. Маститый ученый считал, что, для того, чтобы жить в пещерах, охотиться и убивать бабуинов, уметь разыскивать кротов и зайцев в их убежищах, ловить молодых антилоп, нужно было обладать достаточной сообразительностью, большей, чем у любого живущего на свете существа, за исключением человека.
Не всех, конечно, убеждают доводы Лики и его сторонников. Более осторожные считают, что правильнее было бы говорить не о Homo habilis, а об Australopithecus habilis, не о новом виде рода гомо, а об одном из видов рода австралопитековых. Еще нужно доказать, говорят они, что использование орудий, и, может быть, в какой-то степени и их производство составляют привилегию габилисов: оббитые гальки находили и вместе с останками различного рода австралопитековых.
И вообще, не правильнее ли все же было бы начинать гоминид с питекантропов и синантропов? У них уже значительно больший мозг, и, что не сбросишь со счетов, в коре развились области, роль которых в трудовой деятельности человека трудно переоценить. А австралопитеков, при всем их разнообразии, вместе с габилисом включить в самостоятельное семейство двуногих приматов.
…Скептики всегда находят возражения. В науке зачастую это даже полезно. Полезно потому, что заставляет изыскивать новые доказательства, заостряет мысль, делает явными уязвимые места.
Эфиопия, как известно, страна древнейшая. Здесь, как и в соседней Танзании, тоже есть места, поистине заповедные для палеонтологов и антропологов. Места редкостные, удивительные, где на многие миллионы лет вглубь уходят следы былой жизни, где словно бы сама природа позаботилась о том, чтобы сохранить для будущих поколений спрессованные в пласты свидетельства о давным-давно миновавших годах.
Так же, как и Олдовай, до сравнительно недавнего времени они были мало известны даже специалистам. А если и были известны, то в силу тех или иных причин «работали» отнюдь не на полную мощность. Не так-то просто порой организовать экспедиции в далекие земли.
Нечто подобное было до недавнего времени и с одним любопытным уголком Эфиопии — в долине реки Омо, что несет свои воды в озеро Рудольф. Остатки ископаемых животных тут нашли еще в начале двадцатого века — их обнаружила французская географическая экспедиция. Но лишь в 1932–1933 годах удалось послать комплексную экспедицию, уже не столько географическую, сколько геолого-палеонтологическую. Четыре тонны костей ископаемых животных доставили в Париж с берегов далекой африканской реки. Исследователи разыскали немало занятного. Но остатков ни высших приматов, ни человека не обнаружили.
Означало ли это, что их тут не было?
В 1967 году (к тому времени слава Олдовая гремела по всему миру) эфиопские власти обратились к ученым с призывом продолжить изыскания в бассейне Омо. Были все основания считать, что здесь, в этом уже признанном палеонтологами месте, могут сыскаться вещи не менее интересные, чем в Олдовае.
Во всяком случае, хотелось так думать.
И в самом деле, некогда на берегах озера Рудольф и там, где пробирается к нему река Омо, гремели взрывы: с окрестных вулканов стекала лава, в воздух поднимались тучи пепла, он падал на землю, спрессовывался, а кое-где вместе с песком и верхним слоем почвы, попадая на дно, превращался в ил. В застывшей лаве, вулканическом туфе, в иле оставались замурованными кости животных — все шло примерно так же, как в Олдовае, и даже примерно в те же времена, три-четыре миллиона лет назад в эпоху активности смирных ныне или вовсе исчезнувших вулканов и раскола континента: именно тогда и образовался Большой Африканский рифт.
…Экспедиция состояла из трех отрядов. Французским руководил Камилл Арабур, тот самый, что участвовал в изысканиях 1932–1933 годов; американским — известный ныне антрополог, профессор Чикагского университета Кларк Хауэлл; кенийским — Луис Лики, а после его смерти (он умер в 1972 году) Ричард Лики, его сын.
Уже в первый год становится ясно: место выбрано удачно. Тот факт, что предыдущая экспедиция не нашла никаких костей приматов, ровным счетом ни о чем не свидетельствует. Было мало опыта, не в тех слоях искали — после Олдовая на многое стали смотреть другими глазами. И методика поиска, естественно, теперь стала строже, и оснащение экспедиции лучше: тогда просто не было таких возможностей. Так или иначе, но дело продвигается успешно.
Сделанные здесь теперь находки становятся открытиями первостепенного научного значения. И не удивительно: речь идет о фактах, которые совсем еще недавно казались бы просто невероятными.
Представьте себе покрытую множеством кустарников степь, реку (она катит свои волны к озеру Рудольф) и неподалеку от устья — удивительное место: участок длиной в четыре-пять километров и шириной в два-три, в котором выходят на поверхность плейстоценовые слои! Полукилометровая толща, самые молодые слои которой полуторамиллионной давности, а ведь есть и трех- и четырехсполовиноймиллионные!
И в этой толще вулканических, речных, озерных отложений, содержащих такие древние горизонты, что просто оторопь берет, поистине бесценные сокровища.
Давно ли шли споры о том, возможно ли, чтобы «Бэби из Таунга» жил около миллиона лет назад?
Уже находки в Олдовае оказались достаточно красноречивыми. Но то, что находят исследователи теперь, превосходит все ожидания. Не только потому, что правы оказались те, кто предсказывал, что в конце концов австралопитеки сыщутся и здесь — и они действительно сыскались, но прежде всего из-за того, что найдены они были в ряде случаев в таких пластах, которые сначала удвоили, а потом едва ли не утроили их возраст.
Вот цифры. С 1967 по 1971 год экспедиция обнаружила несколько нижних челюстей, неполный череп и сто пятьдесят зубов и множество длинных когтей. Все они принадлежали австралопитековым. Самые древние из этих находок отодвинули горизонты истории австралопитековых до трех миллионов пятисот тысяч лет. Но 19 февраля 1970 года американский ученый Брайан Паттерсон из Гарвардского университета объявляет о том, что тщательные исследования позволяют отнести одну из шести найденных нижних челюстей, самую древнюю, к значительно более ранним временам: ей пять — пять с половиной миллионов лет!
Хотя, как известно, современному человеку и свойственно абстрактное мышление, но все же признаемся честно: подобные цифры воспринимаются плохо. То есть умом их понимаешь, но вот конкретно себе представить такую давность трудно.
И все же дата высчитана с помощью «часов времени», проверена и перепроверена и, надо думать, верна. Но это значит, что еще дальше уходит начало рода австралопитеков, что отметка миллион семьсот пятьдесят тысяч лет, вызывавшая еще так недавно всеобщее удивление и отнюдь не всеми в свое время встреченная с достаточным доверием, уже преодолена, и что как-то все менее значимым становится мнение тех, кто уж очень скептически отнесся к австралопитекам. Все же, как ни говорите, пять миллионов лет — это срок. И потом ведь эта цифра по состоянию, что называется, на сегодняшний день. Кто может поручиться, что завтра она не станет еще большей?
Это был отнюдь не единственный сюрприз, преподнесенный новыми изысканиями.
Позднее Ричард Лики шутливо заметит, что своим открытием он во многом обязан верблюду Джорджу — большущему, неуклюжему животному, к которому он к тому времени уже успел проникнуться симпатией: Джордж был работягой. Именно на нем отправился в путь через каменистую пустыню, простирающуюся к востоку от озера Рудольф, молодой Лики в сопровождении зоолога экспедиции Мив Эппс, которая станет его женой, и двух своих помощников — Ндзюбе Мутвива и Камойя Кимеу. Остальные участники экспедиции остались в базовом лагере на восточном берегу озера.
Итак, верблюды неспешно шагали по пустыне, люди успели устать от не слишком привычной тряски, дело близилось к вечеру и становилось все ясней, что засветло, как предполагалось по плану, добраться до границы Кении и Эфиопии не удастся.
Именно в это время они и увидели довольно значительный каменистый выход осадочных пород. «Если бы мы путешествовали с относительным комфортом, — напишет впоследствии Ричард Лики, — например, на машине, мы бы, безусловно, миновали его». Словно желая, чтобы люди остановились, принялся капризничать Джордж.
— Давайте устроим привал, — предложил Лики. — Осмотрим выход, а завтра двинемся в путь.
…Утром, шагая вдоль русла пересохшего ручейка, Ричард Лики увидел череп. В первый момент он даже не поверил собственным глазам: было просто непонятно, откуда здесь, возле колючего кустарника оказался этот характерный череп: костный гребень, большие надбровные дуги, плоское лицо, невысокая черепная коробка с убегающим, покатым лбом, — никаких сомнений, австралопитек! Более того, своего рода двойник зинджантропа!
Череп, если не считать отсутствия нижней челюсти и зубов, был в общем в неплохой сохранности.
Сколько же лет пролежал он в нижних горизонтах породы, пока воды ручейка не подмыли их?
Вопрос отнюдь не праздный, ведь, помимо всего прочего, в этой неизученной пустыне исследователи нашли множество древнейших орудий. Проверка по калий-аргоновому методу показала, что орудиям два миллиона шестьсот тысяч лет!
Таких древних орудий в Олдовае не находили. Впрочем, их не находили и в других местах.
Это были древнейшие из когда-либо найденных на свете орудий.
Но ведь череп был из тех же самых слоев!
…Все то, о чем мы рассказываем, происходило в июне 1969 года. Ричард Лики уже второй год работал в Кобой Форе. Здесь еще полным-полно всяких хищников: львов, гиен, крокодилов. Для этих мест лев возле самой палатки — дело более или менее будничное. Задрали же однажды львы зебру в каких-нибудь полсотне метров палатки Лики и умудрились сделать это так, что никто из людей ничего не слыхал. Правда, на дворе была ночь (бесчинство обнаружилось лишь утром) и дул сильный ветер, его порывы могли погасить шум.
На следующий день после того, как Ричард нашел своего зинджа, его помощник Нвонгело Муока находит на склоне одного из холмов еще один череп, точнее, три крупных и несколько мелких осколков черепных костей.
«Я почувствовал, — напишет Лики, — что мы нашли следы неизвестного до тех пор существа, насколько можно судить, не австралопитека, а представителя древних людей».
Однако этот череп так и не удалось восстановить.
А три года спустя был найден еще один череп.
Череп № 1470, собственность Национального музея в Кении — так именуется новая находка.
Ричард Лики и его сотрудники еще не решили, как назвать то существо, которому принадлежит череп.
И это действительно нелегкий вопрос: череп достаточно необычен. Многое из того, что о нем говорится, высказано предположительно.
Но уже сейчас открытие взбудоражило ученых: шутка ли, неужто и в самом деле человеческий череп из тех же слоев, что и орудия, о которых мы говорили выше. Возраст — два миллиона восемьсот тысяч лет! По сравнению с гомо габилис увеличение на добрый миллион лет.
В солнечный августовский день 1972 года Ричард Лики возвращался домой. Полет был короткий, минут тридцать лету отделяло базовый лагерь экспедиции от лагеря, где обосновалась археологическая разведка. Самолет сел на импровизированную взлетную полосу, а попросту говоря, в степи. Лики бросилось в глаза, что его помощник, возглавлявший археологическую разведку, Камойя Кимеу был не по-лагерному тщательно одет. На нем был даже галстук!
— По какому поводу парад? — осведомился Лики.
— А у нас хорошие известия, — улыбаясь ответил Камойя, — просто отличные известия. Такая находка, что хоть сразу в газету.
Когда несколько часов спустя Лики отправлялся назад, он вез с собой рюкзачок драгоценнейших в мире костей.
Кости нашел Бернар Нгенео, юноша лет восемнадцати, один из наиболее толковых работников Ричарда. Нашел он их на крутом склоне, отвесно спускавшемся в лощину: несколько обломков костей, высвобожденных эрозией из песчаной породы. В первый же день удалось собрать тридцать осколков, некоторые с ноготь величиной.
Первое, что бросается в глаза Ричарду Лики, когда ему показывают находку, — некоторая необычность слагаемых.
Вернувшись в главную квартиру — зеленые непрозрачные воды озера Рудольф шумели совсем рядом, — Ричард Лики молча вручает драгоценный груз своей жене.
— Веселая головоломка, — замечает она.
…Головоломка и впрямь была неплохая. Иной раз проходил целый день, прежде чем удавалось подобрать хотя бы два обломка. Вместе с Мив Лики трудился и лондонский анатом Бернард Вуд.
Постепенно дело начало продвигаться. И чем дальше шла работа, «тем явственнее становилось то обстоятельство, что в обличье этого существа удивительным образом смешались черты древние и прогрессивные».
Это слова Ричарда Лики.
Судя по описаниям и по фотоснимкам, речь идет о том, что у этого существа, в три раза более старшего, чем питекантроп, не было мало-мальски крупных надбровных дуг, а черепная коробка довольно высокая и несколько напоминает черепную коробку современного человека.
Когда ученые измерили ее объем, он оказался равен 800 см³. Напомним: объем черепов питекантропа — от до 1100 см³; объем черепа современного человека в среднем равен 1400 см³.
Но, помимо черепа, в распоряжении ученых оказалась еще и странная бедренная кость. Ее нашел палеонтолог Джон Гаррис.
«Я просто не поверил своим глазам», — скажет он Ричарду Лики.
И верно, было чему удивляться. Посреди кучи свеженайденных слоновьих костей, относящихся к временам, отстоящим от наших на те же 2,8 миллиона лет, он видит бедренную кость, явно принадлежащую весьма продвинутому гоминиду.
Последующие поиски позволили разыскать недостающие части берцовой кости.
Несколькими днями позже Гаррис нашел еще одну берцовую кость, правда, в другом месте.
Имеют ли эти кости отношение к черепу № 1470? Определенно утверждать это Ричард Лики не берется. Но как ему представляется, одна из них напоминает соответствующую кость современного человека.
Проходит два месяца, и в октябре 1972 года Бернар Нгенео находит зуб и разрозненные кости черепа ребенка. И снова в слое, относящемся к тому же отдаленному времени. Восемь миль отделяют эту его находку от той, что была сделана в августе. Исследователь начинает реконструировать новый череп. И приходит к заключению: судя по общим очертаниям (многого недостает!), он, очевидно, был схож с черепом № 1470.
К моменту смерти найденному существу было лет шесть, не больше.
Итак, еще один экземпляр во все удлиняющейся цепи наших предков?
Скажем осторожней: в принципе, не исключено. Уже хотя бы потому, что нынче бесспорно — становление человека процесс значительно более сложный, чем это представлялось еще недавно.
Эволюция — не ступеньки эскалатора, не некая прямая линия, соединяющая пункт A с пунктом B. И, вероятно, правы те ученые, которые считают, что развитие с самого начала шло «пучком», что существовали (должны были существовать!) различные виды не только неандертальцев и питекантропов, но и предшествовавших им форм, виды родственные, соседние, нередко, очевидно сосуществовавшие, но тем не менее конкурировавшие друг с другом, и, само собой разумеется, подверженные естественному отбору.
Много ли шансов было бы у человека стать человеком, если с самого начала был бы только один вид, только одна линия?
Все дальше вглубь уходят ныне следопыты истории. И становится все явственнее, что истоки семейства гоминид относятся к очень давним векам.
И здесь самое время вспомнить еще об одном интереснейшем открытии. Оно дало возможную модель одного из самых важных «потерянных звеньев» в истории происхождения человека.
Итак, открытие.
…В 1962 году все тот же неутомимый Луис Лики вместе с американским палеонтологом Джорджом Симпсоном едет в форт Тернан. Это небольшой поселок неподалеку от озера Виктория на железной дороге, что ведет в Найроби. Здесь уже давно работают некоторые участники экспедиции, да и сам Лики иногда наведывался сюда, очень уж перспективным казался ему этот уголок.
Он не ошибся.
Не успели они показаться в лагере, как Хеслон Мукири, старый помощник Лики, сказал:
— У меня отличная новость. Такого красавца вы еще не видели.
Находка и в самом деле была необычной. Правда, Лики с его феноменальными знаниями и превосходной памятью тут же вспоминает, что нечто подобное науке уже известно. И даже называет имя — рамапитек. Его описал Дж. Льюис из йельского университета в 1934 году. В ту пору большинство ученых не признали выводов Льюиса, утверждавшего, что найденная в Индии в Сиваликских холмах верхняя челюсть свидетельствует о том, что ее владелец мог принадлежать к числу наших предков.
Значит ли это, что Льюис был неправ? Нет, считает Лики, и лучшее тому доказательство — фрагмент черепа, найденного Мукири.
Конечно, кое в чем череп отличается от черепа рамапитека, это выяснится подробнее уже позднее, когда по свежим следам открытия в форт Тернане американец Элвин Саймоне займется изучением материалов Льюиса, а заодно разыщет и другие фрагменты костей рамапитеков, хранившихся в музейных запасниках. Но в принципе — похож. Похож в главном.
Мы еще вернемся к этому. А пока несколько анкетных данных о новой находке. Место рождения: район озера Виктория в Африке, в нескольких десятках километров от города Касумо. Год рождения: примерно 14 миллионов лет назад, начало плиоцена. Происходит из семьи обезьян, которые, очевидно, развивались по пути к очеловечеванию.
Вот верхняя челюсть.
В ней особенность, присущая человеку, — клыковая ямка. У человека она своеобразный якорь для мускула, который контролирует движения верхней губы и особенности уголков губ. Это помогает речи. Значит ли, что данному существу была свойственна речь? Нет, конечно. Но, как считает Лики, для этого образовались потенциальные возможности.
Еще одну особенность, сближающую найденное существо с людьми, видит Лики — довольно узкий клык.
Лики называет эту обезьяну кениапитеком. И приходит к выводу, что это новый член той группы, к которой относится и человек, и обезьяна.
Он так и напишет: «Кениапитек — важнейшая глава в родословной человека».
К аналогичным выводам приходят в отношении рамапитека профессора Саймон и Джолли. В сущности, считают они, рамапитек — это, вероятно, переселившийся в Индию, прижившийся там кениапитек.
Как бы то ни было, бесспорно одно: он еще был больше похож на человекообразных обезьян, чем на человека. Но, как справедливо подчеркнет крупнейший американский авторитет в области антропологии Уильям Хауэллс, все-таки создается впечатление, что рамапитек уже ступил одной ногой на путь, уводящий его от дриопитеков, древнейших древесных обезьян. И в отличие от шимпанзе, который питается преимущественно плодами, растущими в лесу, кениапитек, вероятно, уже начал употреблять более твердую пищу — орехи, семена, жесткие травы. Во всяком случае зубы у него были покрыты более толстым слоем эмали, чем у современных человекообразных обезьян, и оказались местами стертыми.
…Около 10 миллионов лет назад, считает нынешняя наука, наши предки спустились с деревьев и отказались от лесных плодов. Почему? Да потому, что примерно к этому времени так сложились обстоятельства: изменился климат, ландшафты. Другие группы лесных в прошлом млекопитающих тоже оказались вынужденными все более основательно — или выживи, или вымри! — приспосабливаться к открытым пространствам степей и саванн.
Один из крупных наших специалистов-зоологов, профессор Н. Воронцов писал, что антропогенез в эволюции млекопитающих был одним лишь звеном единой цепи эволюции разных групп, начавших завоевывать открытый ландшафт.
Нет, явно не только в течение четвертичного периода происходило становление человека. Да и само понятие «четвертичный период» — теперь в этом уже никто не сомневается — нуждалось в пересмотре.
Миллион лет, ну от силы немного больше — говорили о четвертичном периоде еще совсем недавно, каких-нибудь четырнадцать-пятнадцать лет назад.
К тому времени геологи уже значительно увеличили сроки, подверстав к четвертичному периоду виллафранк, — последний «этаж» предыдущего третичного периода.
Но это были приблизительные даты. В том числе и потому, что не умели тогда еще мало-мальски точно датировать соответствующие слои.
Барьер был преодолен в 1961 году. Один из бесспорно относившихся к виллафранку слоев Олдовая — мы уже об этом упоминали — оказался значительно древнее, чем предполагали раньше: не миллион, а миллион семьсот пятьдесят тысяч лет.
Можно ли это было, наконец, считать «нижним краем»? И где, собственно, пролегают пограничные рубежи между четвертичным и третичным периодом?
…Известно: изучение магнетизма скальных пород позволяет с помощью изотопов установить хронологическую лесенку, уходящую в глубь геологических эпох.
Если хотите, скалы — это нечто вроде компаса, у которого игла оказалась заблокированной в момент их образования. Одним из результатов исследования было то, что, благодаря изучению палеомагнетизма, удалось установить факт смещения магнитного поля Земли. Соответствующие периоды достаточно длинны. Они могут продолжаться подчас даже более миллиона лет. Так, например, нынешний период, который считается периодом нормального поля, начался более семисот тысяч лет назад. А до него было четыре периода со смещенными полями, первый из них — три миллиона лет назад.
Но некоторые специалисты считают, что магнитные изменения четвертичной эпохи этим не ограничиваются. И что конец плиоцена отмечен периодом магнитного смещения. Около трех с половиной миллионов лет назад наступил «нормальный» период, говорят они, совпавший с похолоданием, свидетельствующим о начале четвертичного периода.
Есть и такие исследователи, которые настаивают, что четвертичный период начался два миллиона лет назад.
Кто прав?
Многие специалисты сейчас считают: начало четвертичной эпохи и соответственно начало виллафранка следует отнести к рубежу, начинающемуся два миллиона шестьсот тысяч лет назад, по найденным в этих слоях и твердо датированным орудиям труда, обнаруженным в Омо. А плиоцен начинается с того самого пятимиллионного рубежа, к которому относится найденная в Лотегенхилле челюсть австралопитека, исследованная Паттерсоном.
Кениапитеки появились на грани миоцена и олиго цена четырнадцать-пятнадцать миллионов лет назад.
Это — третичная эпоха. Так же, как и плиоцен.
Вот в какую немыслимую даль потянулась ниточка. Вот когда уже существовал водораздел между понгидами (высшими обезьянами) и животными, получившими название гоминид, представителями той же группы, в которой, однако, уже проявляются признаки, свойственные человеку.
Означает ли это, что не следует искать «первоначальный источник» еще раньше — до рамапитеков? Конечно, нет. Весьма возможно, что разъединение, размежевание произошло еще раньше, значительно раньше.
Еще одна точка зрения: а был ли вообще таким уж явным в свое время водораздел? Не составляли ли на протяжении долгого времени предки антропоидов и предки людей общую нерасчлененную массу, чьи представители, живя бок о бок, имели то более выраженные, то затененные черты одних и других?
С чего же все-таки начинается человек? Еще точнее, какие черты присущи существу, «пошедшему в люди»?
…Кое-кто считает, что все началось с зубов, что именно здесь началось размежевание между будущими понгидами и гоминидами.
Но все сходятся на том, что прямохождение, двуногость были в основе всех основ.
Не следует забывать: эта двуногость, отличающая род людской, объясняется рядом анатомических особенностей, которых нет у больших обезьян.
Прямохождение высвобождает руку.
Она обретает независимость и самостоятельность.
А это приводит к тому, что «идущее в люди» существо может употреблять, носить с собой камни и палки. Орудие делается возможным и, следовательно, труд тоже.
Но высвобождение руки оказывает непосредственное воздействие и на эволюцию мозга: челюсти перестают быть главным орудием для хватания. Начинается еще одно высвобождение — высвобождение лица. Лицевая часть становится меньше, а черепной отдел растет…
Уточняя характерные особенности человека, его «пробирные клейма» известный уже нам Джон Нэйпир (он оговаривается, что речь идет о структурных и функциональных признаках и свойствах, по которым можно опознать ископаемые останки человека) недавно писал:
для человека характерно вертикальное положение тела и передвижение на двух ногах особой походкой — большими шагами;
рука человека имеет противопоставляющийся большой палец, длина которого составляет примерно 65 % указательного пальца;
человек сравнительно с размерами своего тела имеет большой, округлый по форме мозг, объем которого может превышать 1400 см³;
человек в отличие от антропоидов обладает небольшими по величине, ровными зубами, которые располагаются подковообразными дугах в верхней и нижней челюстях.
И добавит: наследие человека в экологическом отношении двойственно. Самые ранние его предки обитали на деревьях, и все их жизненные функции были хорошо приспособлены к такому образу жизни — высоко над землей, в ветвях тропического леса. Более поздние предшественники человека жили уже на земле, на более или менее открытой местности, борясь за существование с мириадами других наземных млекопитающих, среди которых были и крупные хищники.
Эти две стадии в эволюции человека дополняют друг друга: без тех навыков, которые приобрели наши предки, ведя древесный образ жизни, они не смогли бы преуспеть в наземном существовании.
Как бы там ни было, но при современном уровне наших знаний ясно: своей фортуне род людской обязан в первую очередь тому обстоятельству, что он в отличие от других не был специализирован.
В том-то и весь секрет, что ветвь, шедшая к гоминизации, не могла, не должна была специализироваться. Она должна была оставаться всеядной. Ей «не следовало» приобщаться к древесному образу жизни. Это не значит, конечно, что представители этой группы не умели лазать по деревьям — умели, естественно, но не так хорошо. Они умели бегать, но не так хорошо, чтобы у них вся энергия уходила в «ноги». Они были плотоядны, но, очевидно, тоже не в полной мере. Короче, они умели делать все понемножку, но природа, если так позволительно сказать, выдерживала где-то равнодействующую, старательно оберегая их от пут специализации Они шествовали по узкой тропинке, ими самими не видимой, которая вилась между вершинами и обрывами специализации, и вероятность выжить для них была заложена в потенциальных возможностях от нее уберечься.
Как это ни парадоксально, но (приведем здесь слова одного французского ученого) им, этим существам, для своего блистательного взлета нужно было сохранить множество весьма примитивных черт. Сохранить их тщательно. Это был их единственный шанс «выйти в люди».
Не будем голословными, вот примеры. Лишь в начале третичного периода существовали млекопитающие с пятью пальцами. С той поры много воды утекло, количество пальцев у млекопитающих уменьшилось, у некоторых даже дошло до одного, и в этом плане они наиболее продвинулись по пути специализации. А у человека осталось пять. Но есть ученые, которые считают, что строение стопы человека больше напоминает тетраподов, первых четырехногих амфибий, чем антропоморфный обезьян.
Или, допустим, зубы.
По мнению ряда специалистов, человеческие зубы напоминают зубы некоторых млекопитающих, живших в начале третичного периода. Во всех других группах зубы изменялись, специализировались, но только не у гоминид.
Нет, существование наших далеких прапредков вовсе не было легким. Можно не сомневаться: им, вероятно, приходилось труднее, чем адаптированным, специализированным группам, которые господствовали на нашей планете. Но триумф в конечном итоге принадлежал не этим группам.
Небольшого роста существо, лишенное внушительных органов нападения и защиты, по сути, беззащитное перед лицом природы, шло по своему главному пути, который, однако, не был ни прямым, ни зримым. Именно ему, этому существу, суждено было стать мыслящим животным, способным к труду, умозаключениям, самоанализу, абстрагированию, социальному существованию. Ибо — вернемся еще раз к этой основополагающей мысли — человека как такового создал труд.
И в этом смысле поистине провидческим было утверждение Энгельса о том, что «сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который, при всем своем сходстве с обезьяньим, далеко превосходит его по величине и совершенству».
И как не вспомнить другие слова Энгельса: «Животное только пользуется внешней природой и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет ее служить своим целям, господствует над ней. И это является последним, существенным отличием человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду».
Мы знаем, венцом прогрессивного развития человечества стал гомо сапиенс или, как теперь нередко его называют, гомо сапиенс сапиенс, дабы не путать с неандертальцами, которых именуют гомо сапиенс неандерталенсис.
Когда же появился гомо сапиенс сапиенс?
Еще совсем недавно, каких-нибудь три-четыре года назад, ответ на этот вопрос звучал так: тридцать пять, ну, может быть, тридцать семь тысяч лет назад, в начале нижнего палеолита.
Сейчас есть и сомневающиеся. Их немало. И данные, которые они приводят, достаточно серьезны.
1969 год стал в археологии годом гомо сапиенса.
И одновременно годом новых горизонтов в истории палеолита.
Вы помните, какую борьбу пришлось выдержать Дарту после того, как он объявил, что малыш из Таунга принадлежит к предлюдям? Добрых двенадцать лет, вплоть до открытий Брума, шли яростные споры по поводу этого существа, и многим не хотелось признавать новые факты.
Но нечто аналогичное произошло и с другим открытием Дарта. Когда он в 1942 году объявил, что им найдено в Свазиленде, в скалах, захоронение ребенка современного типа примерно сорокапятитысячелетней давности, это сочли чудачеством ученого.
В Европе — война; она охватила и часть Африки, по сути, давно стала уже мировой. И было, разумеется, не до того, чтобы проверять и перепроверять новые факты о происхождении человека.
Пусть даже современного вида.
Тем более, говорят противники Дарта, что тут что-то напутано. Не должно так быть. Это просто невероятно.
Дискуссия продолжается и после войны.
И тут выясняется, что Дарт, возможно, не так неправ.
Андриэн Бошайр не очень-то обрадовался, когда ему в 1964 году предложили отправиться в Свазиленд. Но контракт был выгодный, и в конце концов что уж там особенного от него требовалось: археологический надзор? Хозяева, некая англо-американская корпорация, решили срыть в Свазиленде, в центральном нагорье, расположенном на севере страны, одну из гор: выяснилось, что в ее толще, по самым скромным подсчетам, хранится сорок — сорок пять миллионов тонн высококачественной железной руды, гематита. Но прежде чем подпустить к горе бульдозеры, желательно было удостовериться, как здесь обстоит дело с остатками былой жизни. В горе насчитывалось множество пещер, были и навесы, и ходили слухи, что в старину тут вели разработки древние жители страны бушмены, а потом и пришедшие с севера банту.
Уже в первый день Бошайр смог убедиться, что на склонах горы Бомуи и на вершине ее немало орудий, относящихся к мезолиту и неолиту.
Находит он и другие, более близкие к нашим временам орудия, тут и там в узких раскопах вместе с этими орудиями видит обломки глиняной посуды, каменные полированные браслеты, жернова, покрытые охрой, множество других предметов.
Как и предполагалось, часть найденных орудий действительно принадлежала банту и относилась к V веку н. э. Но только сыскались здесь угольки и зола от значительно более давних костров. Самый близкий к нам по времени горел примерно девять тысяч лет назад. А первые костры здесь жгли гораздо раньше, примерно сорок три тысячи лет назад!
…В кислотной почве Бомуи было мало надежды разыскать древние кости, вряд ли бы они здесь могли сохраниться.
Может быть, стоит поискать в Пограничной пещере? Это в ней в 1934 году побывал Дарт и нашел следы людей эпохи мезолита.
А в 1941–1942 годах группа исследователей раскапывает здесь неглубокую могилу и находит скелет ребенка. По своему морфологическому строению он похож на скелет современного типа.
Тот самый скелет, о котором мы уже упоминали выше.
Итак, Бошайр вместе с археологом Бомоном отправляется на границу между Свазилендом и Наталем, в Пограничную пещеру: она ведь недаром получила свое название.
Работа ведется на том же участке, что и в 1941–1942 годах. И она приносит настоящий каскад открытий.
За пятьдесят дней археологи собрали множество различных каменных орудий, костей животных. В слое, относящемся примерно к тридцать пятому тысячелетию до н. э., нашлись кости с насечками: очень похоже, что человек в это время уже умел считать.
Не менее сенсационными оказались и наконечники стрел, найденные в слоях сорокашеститысячелетней давности. Ведь до сих пор считалось, что лук появился примерно за двадцать пять — тридцать тысяч лет до н. э.
И наконец, удается найти немного золы — в слое, расположенном над тем, где был обнаружен ребенок.
В 1972 году соответствующая лаборатория отметила, что возраст за пределами возможностей радиоуглеродного метода.
Напомним, обычно радиоуглеродный метод действен в пределах сорока-пятидесяти тысяч лет.
Может быть, Дарт был не так уж неправ?
Если, конечно, верен вердикт ученых о морфологическом строении скелета.
Восточносредиземноморские пещеры Табун, Кафзех, Схул давно уже пользуются широчайшей известностью у антропологов всего мира. И не удивительно. Именно здесь в двадцатых-тридцатых годах нашего века был сделан ряд интереснейших открытий, имевших самое непосредственное отношение к вопросу о происхождении людей современного типа.
…Первым тут был английский археолог, француз по происхождению, Тюрвиль. На берегу Тивериадского озера он в 1925 году случайно находит обломок человеческого черепа. Обломок не очень большой, но вполне достаточный, чтобы Тюрвиль мог увидеть главное: череп необычный. В нем как-то странно сочетается более или менее определенно выраженный надглазничный валик с более или менее высоким лбом и удлиненными орбитами. Типично неандертальские и типично сапиентные черты.
То же смешение черт археологи видят и в пещерах Мугарет-эс-Хул и Мугарет-эс-Табун, расположенных на западном склоне горы Кармел в Палестине. Только черепа из Табуна отличаются тем, что им как будто скорее свойственны неандертальские черты, а в черепах из Схула преобладают черты человека современного типа.
Но заметьте, и в том и в другом случае сочетание двух, казалось бы, несовместимых признаков. И это, разумеется, не только в строении черепа. Другие кости тоже достаточно необычны. Вот, к примеру, грудная клетка: в Табуне она в большинстве случаев бочкообразна, так и положено неандертальцам. И все-таки такое впечатление, что чуть более плоская она, чем у неандертальцев. А у людей, найденных в пещере Схул, еще более плоская, уже напоминающая грудную клетку человека современного типа.
Найденные в Кармеле ископаемые люди, считает одна группа ученых, — это результат метизации между неандертальцами и человеком современного типа (но ведь тогда надо признать существование уже в те отдаленные времена человека современного типа!). Нет, возражают им другие, это просто эволюция в действии: неандертальцы превращаются в человека современного типа.
Поди, разберись! Если в пещере Табун дело все же обстоит несколько проще и, как потом напишет советский ученый М. Урысон, «можно допустить прямую связь между ранними западноевропейскими палеоантропами и табунским типом кармельских палеоантропов, как двумя последовательными ступенями трансформации палеоантропов в направлении гомо сапиенс», то о населении пещеры Схул высказываются самые разные точки зрения.
Внести какую-нибудь ясность могут только дополнительные раскопки, вполне резонно решает бельгийский исследователь Бернар Вандермейерш.
В 1965 году возглавляемая им экспедиция, организованная научно-исследовательской лабораторией антропологии при Сорбонне, отправляется в путь.
Пункт следования — пещера Кафзех, близ Назарета.
Как и в Схуле и Табуне, в Кафзехе к тому времени тоже успели побывать исследователи. В 1934–1935 годах Р. Невилль и М. Штекелис разыскали там останки черепов ископаемых людей.
Один из черепов восстанавливал крупнейший французский антрополог Анри Валуа.
Результаты? Объем черепной коробки — 1550 см³. Довольно значительный надглазничный валик. И в то же время более или менее высокий черепной свод, более или менее нормальный лоб, «убегающим» его не назовешь.
Все та же примерно картина.
…Да, здесь есть чем заняться, в Кафзехе. В особенности в «вестибюле», как назвали исследователи своего рода входной коридор, отделенный от пещеры лишь скалистым порогом.
Так же, как и в других пещерах, на несколько метров вглубь уходят слои жизни в пещере Кафзех.
Три года длятся раскопки. Вскрываемая площадь невелика, каждый раз не больше квадратного метра. Двадцать два слоя насчитывают ученые. Работать адски трудно. Без зубила и молотка тут вообще ничего не сделаешь.
И все же постепенно накапливаются находки. В том числе и остатки нескольких очагов.
И три человеческих скелета.
Первый из них был найден в 1965 году. К сожалению, он был в очень плохом состоянии. По сути, от него остались только одни фрагменты. Но можно было понять, что покойник лежал на правом боку, с согнутыми в коленях ногами, с головой, направленной на восток. Около останков нашлись кремневые орудия и куски красной охры.
Все это как будто свидетельствовало о том, что здесь явное погребение с соблюдением определенного похоронного ритуала. Но могилу не рыли, под нее использовали естественное углубление в скале.
В августе 1967 года археологи добрались до семнадцатого слоя.
…Сначала они видят остатки скелета взрослого человека. Но тут же рядом оказался и скелет мальчика.
Взрослый человек и ребенок, вероятно, умерли и были захоронены в одно и то же время и в одной и той же могиле.
Это — редкость. Тем более что семнадцатый слой, как и многие другие, изучавшиеся в Кафзехе слои, содержит мустьерские орудия. И, следовательно, принадлежит ко временам среднего палеолита. А в таком слое двойное захоронение вообще встречается впервые.
Высвободить скелеты на месте невозможно: слишком тверда порода. Их «вырезают» вместе с куском породы, весь блок заливают гипсом и упаковывают в ящик.
Ящики отправляют в Париж.
Там можно будет пустить в ход и ультразвук, и другую новейшую технику.
Примерно через год исследователи получают первые результаты.
Они сенсационны.
Ну чего, собственно говоря, можно было ожидать от новонайденных скелетов? Поскольку, как мы уже упоминали, дело шло о среднем палеолите, то это, по всем канонам, могли быть либо неандертальцы, либо «сборные» формы, примерно такие же, какие уже встречались и в самом Кафзехе.
Но получилось иначе.
…Лобная кость высокая. Современной конфигурации череп. Нет никаких следов знаменитого «шиньона» неандертальцев, нет и затылочного валика. Затылок закругленный, похожий на затылок современного человека. Орбиты не круглые, как у неандертальца, а более прямоугольные — тоже как у современного человека.
Рост метр восемьдесят. У неандертальцев, как правило, не больше метра шестидесяти пяти.
Конечно, скажет в своем выступлении во французской академии наук Б. Вандермейерш, не обошлось и без некоторых примитивных признаков. Грубовата челюсть, видны надглазничные валики. И все же большая часть признаков свидетельствует о том, что перед нами существо, бесспорно близкое к современным людям.
Вывод? Вандермейерш формулирует его следующим образом: люди из Кафзеха — это люди современного типа, примитивные еще, но все же современного типа.
Но тогда получается, что «начало» гомо сапиенс сапиенс отодвигается в мустьерскую эпоху. И что время появления гомо сапиенс сапиенс следует датировать не серединой последнего оледенения, а примерно началом этого оледенения, а может быть, даже и предшествующей межледниковой эпохой.
Вместо тридцати пяти тысяч лет семьдесят тысяч. Или, на худой конец, шестьдесят тысяч.
Именно об этом говорят на своем созванном по инициативе ЮНЕСКО в 1969 году симпозиуме специалисты.
Мнения высказываются разные. И все же большинство сходится на том, что ставшая канонической схема: средний палеолит — неандертальцы, верхний палеолит — человек современного типа, нуждается в некоторых коррективах. Похоже, что в среднем палеолите жили не только неандертальцы.
Вот еще тому примеры.
Мы уже упоминали, что в бассейне реки Омо было сделано немало интереснейших открытий, относящихся к изначальным периодам истории развития человека. Но там же, в 1967 году, сотрудниками Ричарда Лики были найдены три ископаемых черепа, датированные средним палеолитом. Один из черепов был в весьма плачевном состоянии.
Два других, хотя и несколько «некомплектные», привлекли внимание английского антрополога Дэя.
Его выводы таковы: безусловно, люди современного типа, правда, еще примитивного облика. У одного из них четко выраженный подбородок (это характерная черта гомо сапиенс), относительно современные зубы, закругленный затылок.
Второй череп менее определен, тут преобладают все-таки такие черты, которые, скорее, свойственны сапиентным, как их называют, неандертальцам. Но это, считает Дэй, лишний раз свидетельствует о том, что и в Африке, а не только на Ближнем Востоке, во времена среднего палеолита, пятьдесят-шестьдесят и более тысяч лет назад, существовали две морфологически несколько отличавшиеся группы. Из них одна — это неандертальцы с сапиентными признаками. Другая же — несомненно, весьма основательно походит на гомо сапиенс сапиенс с некоторыми второстепенными неандерталоидными признаками.
Многозначительна и одна из последних находок все в том же Кафзехе.
Там, опять-таки в «вестибюле», у южной стены, на пять метров ниже нынешних слоев, исследователи нашли очередное захоронение. Оно было не очень глубоким, ширина — сантиметров шестьдесят, а длина — примерно метр. Больше не надо было, хоронили ребенка лет десяти.
…Он лежал на спине, с головой, чуть повернутой направо, согнутые в локтях руки были прижаты к грудной клетке, пальцы рук немного не доставали до скул. А поверх рук, поперек туловища лежали рога какого-то животного, вероятно, лани. Рядом ученые нашли обломок большой берцовой кости, очевидно, того же животного.
Нашлась в могиле охра. Нашлась, и это было уже совсем удивительно, скорлупа от страусовых яиц.
Захоронение находилось в самых нижних слоях, относящихся к среднему палеолиту.
Приношения в захоронении мустьерского времени?
Если это были неандертальцы, то, наверное, очень разумные неандертальцы.
Еще примеры?
Франция. В одной из пещер здесь недавно нашли ископаемый череп современного обличья, но в значительно более древнем слое, чем ему бы полагалось быть, — в слое, отстоящем от нас примерно на сто тысяч лет.
Аналогичная находка в Нижней Эфиопии. Найденные здесь черепа были в 1967 году признаны принадлежащими гомо сапиенс.
…И еще требует проверки и осмысления тот парадоксальный факт, что найденные экспедицией Ричарда Лики существа (череп № 1470 и другие) были более прогрессивными в морфологическом отношении, чем гомо габилисы и питекантропы!
…Сейчас уже никто не спорит: природе безусловно понадобился большой разгон времени для того, чтобы сотворить это поразительное существо — человека, в котором она, если говорить о живых существах на Земле, нашла свое наивысшее проявление.
В его становлении до определенной поры решающую роль играли чисто биологические факторы. Но именно с осознанного и необходимого для жизни применения орудий, на этом сходятся едва ли не все исследователи, с систематического изготовления орудий, пусть самых примитивных, начался тот принципиально новый отрезок пути, который привел нашего обезьяноподобного предка к вершинам современной культуры, к вершинам современной техники.
Подчеркнем еще раз: становление человека — процесс значительно более долгий и сложный, чем мы это себе представляли еще сравнительно недавно. Нерешенных вопросов, зияющих пропастей, через которые нужно перебросить мостики знаний, здесь сколько угодно. Не удивительно: ведь речь идет об интимных тайнах жизни, о безумно давних временах, о сотнях и тысячах поколений видоизменявшихся живых существ.
И тем не менее: когда сто с лишним лет тому назад великий Чарлз Дарвин провозгласил, что предком человека был какой-то представитель группы антропоидов, он был гениально прав. Человек — порождение животного мира Земли, потомок древнего антропоида. Все живые существа на протяжении веков претерпели изменения. Человек тоже. Его история теснейшим образом связана с историей Земли.
И здесь мы подходим к еще одной проблеме, которая в последние годы оживленно обсуждалась и историками, и археологами, и антропологами: а где же, собственно, прародина человека?
Где колыбель человека? Верно ли, что прародиной человека, как сейчас полагают многие ученые, следует считать Африку?
Ну, сама по себе постановка вопроса не нова. Еще Дарвин в своем знаменитом труде «Происхождение человека» писал о том, что «…во всякой большой области Земли ныне живущие млекопитающие бывают весьма сходны с вымершими видами той же области. Поэтому, вероятно, что Африка была первоначально населена вымершими обезьянами, весьма близкими к горилле и шимпанзе, а так как эти два вида в настоящее время самые близкие родичи человека (заметим в скобках, что по новейшим данным человек ближе к шимпанзе, чем шимпанзе к орангутангу и гиббону. — А. В.), то предположение, что наши древние родоначальники жили на африканском, а не на другом каком-либо материке, становится до некоторой степени вероятным».
Впрочем, были и другие гипотезы, и в первую очередь так называемая гипотеза азиатской прародины. И не удивительно! Именно в Азии, в одном из живописных районов острова Явы, там, где подняли к небу свои жерла огнедышащие горы — вулканы, в деревушке Триниль, молодой военный врач Евгений Дюбуа в августе 1891 года находит на берегу реки Соло, в вулканических слоях несколько костей животных и верхний правый третий коренной зуб, который, как ему сначала кажется, принадлежит шимпанзе.
Потом, месяц спустя, он разыщет всего лишь в нескольких метрах от того места, где лежал зуб, удивительной формы черепную крышку — с покатым лбом, с большим надглазничным валиком; а еще через год и бедренную кость, по форме весьма напоминающую человеческую. Так войдет в историю питекантропус эректус. Будут в последующем и иные находки. И не только питекантропов: и парантроп палеояванский, и другие. И это в Азии в широкой расселине холма Драконовых костей был 2 декабря 1929 года обнаружен первый экземпляр черепа так называемого синантропа. Своим обличьем (массивный надглазничный валик, необычайная толщина стенок) череп напоминал, и весьма основательно, череп питекантропа, найденного Дюбуа. Хотя и казался чуть-чуть более «цивилизованным» — свод черепа несколько выше.
Это было только началом. Разыскали в Азии и неандертальцев, нашли и ископаемых гоминид современного типа, разыскали в Индии, в Сиваликских холмах — мы уже упоминали об этом — древнего антропоида рамапитека; короче, были, право же, были у сторонников данной гипотезы основания поддерживать азиатский вариант.
Ну, а если Африка, то какой ее район? До сравнительно недавнего времени, собственно, и вопроса такого не существовало, австралопитековых в ту пору разыскали только в Южной Африке.
Сейчас, после великих открытий в Восточной Африке, дело выглядит несколько по-иному.
И в самом деле. Именно здесь, на линии Кенийского рифта, образующего восточную ветвь раскинувшейся более чем на четыре тысячи километров с севера на юг от Аденского залива до низовий реки Замбези грандиозной рифтовой системы — зоны разломов и растяжения земной коры, и были, по существу, сделаны все основные находки последних лет. И кениопитеки; и древнейшие австралопитеки; и гомо габилисы; и «человек № 1470» — возможно, первое существо, научившееся изготовлять примитивные каменные орудия.
Фактом является и то обстоятельство, что в северной части Восточной Африки, в Файюме, всего в нескольких километрах к югу от Каира, еще в начале нашего века были найдены остатки древнейших на свете высших приматов. У одной из этих сверхдревних обезьян, она жила тридцать пять — сорок миллионов лет тому назад, уже было тридцать два зуба, которые и поныне природа дает в путь-дорогу человеку.
И насколько можно судить, именно в приэкваториальной части Восточной Африки были наиболее благоприятные условия для сохранения и продолжения зародившейся эволюционной линии гоминид. Тропические леса не занимали все земли, не было здесь и больших пустынь. Саванна перемежалась с более или менее открытыми местами, тянувшимися вдоль пресноводных рек; были тут и горы и озера; растительные зоны достаточно разнообразны, а климат в общем благоприятный. Разнообразен и обширен был тут и животный мир.
Не следует, впрочем, представлять себе все в слишком розовом свете. К упомянутым нами, так сказать, благоприятным факторам необходимо приплюсовать и факторы, несомненно осложнявшие бытие: вулканические катаклизмы (а вулканов тут было предостаточно, об этом, между прочим, свидетельствуют и многочисленные слои пепла, застывшая лава, которые находят исследователи), землетрясения и наводнения, горообразовательные процессы, разломы земной коры. Впрочем, суть эволюции — в преодолении трудностей, и в этом плане осложняющие факторы могли тоже, в конечном счете, содействовать процессу гоминизации.
Похоже, очень похоже, подчеркивает в одной из своих недавних статей известный советский специалист по геологии палеолита и истории ископаемого человека Ирина Константиновна Иванова, что относительно небольшую территорию Кенийской рифтовой зоны следует рассматривать как своего рода экологическую нишу, где зародился и успешно развивался процесс антропогенеза. Именно здесь появились первые предки человека — независимо от того, что вкладывать в это понятие.
И добавляет: находки ископаемых гоминид, связанные с Кенийским рифтом, относятся к глубокой древности. Ничего равного им по времени для других районов мы не знаем.
Еще более определенно по этому поводу высказывается руководитель французской экспедиции 1974 года в Эфиопии Ив Коппенс, заместитель директора парижского «Музея человека»: «В полном согласии с современным уровнем наших знаний можно сказать, что человек родился в Восточной Африке и отправился из нее далее примерно около двух миллионов лет тому назад. Великий исход этот на азиатский материк произошел, вероятно, через Афар (в Эфиопии) и Баб-Эль-Мандебский пролив в Южной части Красного моря».
Конечно, это во многом еще гипотеза. Но в ее основе известные уже нам и весьма недвусмысленные свидетельства «раскопок века», как справедливо именуют раскопки последних лет в Кении, Танзании и Эфиопии.
А Южная Африка? Там ведь был найден «бэби из Таунга», были найдены и другие австралопитеки.
Мнения расходятся. Но как будто получается так, что нет особых оснований зачислять Южную Африку в прародину человечества, во всяком случае в узком значении слова «прародина». Что же касается австралопитеков, то, по мнению И. К. Ивановой, они проникли сюда в большом числе с северо-востока и какое-то время вели здесь обособленное существование.
И со всей определенностью необходимо сказать еще следующее. В изучении антропогенеза наряду с Олдоваем, Омо, озером Рудольф, форт Тернаном особое значение сейчас приобретает Кафзех и ряд других пунктов: похоже, что гомо сапиенс сапиенс в эпоху среднего плейстоцена уже существовал и в Африке, и в Европе.
А может быть, и в Азии тоже?
…В одной из своих статей незадолго до смерти Луис Лики со свойственной ему решительностью написал: «За последние несколько лет поиски свидетельств происхождения человека принесли так много открытий, что фактически все существующие ныне учебники безнадежно устарели».
Исследования продолжаются. Все новые и новые горизонты открываются перед учеными.