Эти удивительные звезды

Эмин Махмудов Беспощадный судья

Ура! Для пропаганды науки открыты поистине блестящие возможности — начинает выходить популярный журнал «Кибернетик».

Я отбросил газету и ринулся к письменному столу. В его глубоких ящиках с трудом отыскалась пожелтевшая папка.

«Добрый вечер, Венера», — бодро воскликнул я и, прихватив шляпу, отправился в счастливый рейс.

«Добрый вечер, Венера» — это, конечно, моя повесть. Два долгих года она рвется в печать. Не ее (и не моя) вина, что фортуна неизменно оборачивается к нам спиной…

Не сомневайтесь, что за два года я обил пороги всех редакций и всех издательств. Входя в кабинеты редакторов, я столько раз совал свою бедную шляпу под мышку, что теперь ее не берут в утильсырье. И всегда я слышал одно: «Произведение сырое, над ним еще надо много работать».

Мрачный, я приходил домой. Угрюмо ковырялся в неудачливой повести. И уже на следующий день слышал от очередного редактора: «Произведение сырое… надо…».

Сырое? Я уже третий год готовлю его. Старое воронье мясо и то бы давно сварилось. Но кому это скажешь? Не слушают.

И вот, слава аллаху, новорожденный журнал «Кибернетик». Он только создается. Папки пустуют. Сейчас для них все находка. «Ну, фортуна, теперь тебе не отвертеться», — весело размышлял я.

Лишь одно меня беспокоило. Маловероятно, чтобы сотрудников «Кибернетика» набирали с луны или звезд. Боюсь, туда перевели кого-нибудь из старых журналистов. А они, к сожалению, знали и меня, и повесть. Я так и слышал невежливый шепот: «Боже, как быстро нашел сюда дорогу этот заядлый Али Мурсал».

Кажется, пронесло. Тщательно вытерев ноги (это совсем не мелочь) и сняв шляпу еще в коридоре, я осторожно приоткрыл дверь. В кабинете сидел незнакомый парень — по крайней мере, ни в одной редакции я его не встречал.

Убедившись, что путь открыт, я решительно подошел к столу и любезно поздоровался:

— Салам алейкум.

— Салам. — Он закрыл книгу.

— Здесь помещается редакция журнала «Кибернетик»?

— Да.

— А где можно видеть редактора?

— Я вас слушаю.

Чтобы произвести впечатление человека скромного и застенчивого, я смущенно улыбнулся. Затем, словно справившись с первым волнением, я протянул ему папку.

— Простите, пожалуйста, за беспокойство. Я вот написал повесть и не знаю… Может быть вы…

Он молча взял папку. Я ждал, что сейчас он позвонит и войдет кто-нибудь из старых журналистов. Ничего не подозревая, редактор познакомит нас и попросит дать ответ в течение педели. Сотрудник безропотно возьмет «Венеру» и, бормоча себе под нос «Ах, этот заядлый Али Мурсал…», тихо удалится.

Ничего подобного. Предложив мне стул, редактор спросил:

— Можете подождать пять минут?

Совершенно ясно, мы с ним никогда не встречались. Иначе он бы знал, что я могу подождать и пять часов.

Редактор подошел к сооружению, стоявшему в углу комнаты. Разумеется (наблюдательность — мой девиз), я заметил его сразу. Но не проявлял любопытства — в нашем тонком деле нужна осмотрительность. Да, внешне сооружение напоминало и рояль, и печатный станок.

Итак, подойдя к этой странной штуке, редактор поднял крышку и бережно опустил туда папку. Еще я заметил, что он ткнул какую-то кнопку. Потом… потом он вернулся, устроился поудобнее в кресле и принялся читать книгу.

Из машины донеслось глухое жужжание. Я не специалист в технике, но что-то в этом роде мне довелось слышать в рентгеновском кабинете. К жужжанию прибавился шелест.

Будто невидимая рука раздраженно перелистывала бумаги.

Гул прекратился. И почти сразу же я услышал стук, напоминающий дробь пишущей машинки. На столе редактора вспыхнула зеленая лампочка.

Поверх рукописи лежала тонкая лента. Достав очки, я впился в нее глазами. «Произведение сырое, — с удивлением читал я. — Главы 11 и 12 слишком похожи на „Звезду КЭЦ“ Беляева. Но главный недостаток — автор плохо знает технику и не может оценить ее роль».

Сначала я пришел в отчаяние: «Сырое!» Но по дороге домой сообразил, что мне повезло, фортуна наконец-то подарила мне самую ослепительную из своих улыбок. Машина оказалась довольно заурядным человеком. Мыслила, как он, и, сделавшись хозяином редакции, захотела, чтобы ее и всех ее родственников хвалили. Хорошо, дорогая! Я так переделаю повесть, что свет моего восхищения ослепит твои стеклянные глаза.

Словом, все было ясно. Я кропотливо трудился с утра до ночи.

В технике я разбираюсь слабо. Положим, могу отличить трактор от автомобиля и автобус от трамвая, но для рассказа о новейших достижениях науки и техники этого не всегда достаточно. Однако я обошел затруднение. Мои герои просто хвалили технику. А один из них, взволнованный до глубины души, произнес двухстраничный монолог о машине, которая заменяет всю редколлегию!

За судьбу повести я был теперь совершенно спокоен. Прочитав новый вариант, эта чертова железяка кинется целовать меня. Если сумеет. И если, конечно, я позволю. Приятного мало, но что же делать: искусство требует жертв…

Я уверенно вошел в кабинет, кивнул редактору и, не ожидая приглашения, разделся.

— Повесть готова, — объявил я. — Попросите уважаемую машину высказать мнение.

На этот раз ответ был готов еще быстрее. Ровно через три минуты (я следил по часам) загорелся зеленый огонек.

Короткая дробь машинки… На слух я определил, что ответ должен состоять из двух слов.

Пока редактор дошел до машины, я успел перебрать несколько наиболее подходящих вариантов. Что-нибудь вроде: «Замечательное произведение», «Вклад в литературу» или более скромное, но не менее приятное: «Срочно в набор».

Я не поверил глазам. «Ненавижу подхалимов». Надел очки, снял, снова надел…

Разумеется, мы все ненавидим подхалимов. Я сам писал об этом. И недавно подробно излагал свои взгляды редактору, который охотно напечатал мою статью о насущных проблемах Метагалактики… Но никто — слышите, никто! — не осмеливался так бестактно и грубо…

Перед глазами завертелись, переливаясь, черные круги.

Сплошная черная пелена. Схватившись за стену, я сделал усилие и удержался на ногах. Подумать, какой-то кусок железа!

Вы, конечно, представляете, в каком настроении я вернулся домой. Помнится, один наивный ученый писал, что со временем человек уступит машине. Во всяком случае не я. Короче, пришлось снова взяться за повесть.

Особенно гулкие фразы о значении техники я убрал. Добавил двух очень положительных героев. Искусно вплел в диалог отрывки из нескольких толстых научных книг. Как это делается, вы знаете. К примеру: «Здравствуйте. Благодарю, неплохо. Кстати, о гравитации. Еще Исаак Ньютон…».

Не прошло и месяца, как я постучал в дверь журнала «Кибернетик». Не буду отнимать ваше время, описывая выражение лица редактора. В общем, он вложил рукопись в машину.

Прошло восемь минут. На столе редактора загорелась красная лампочка.

— Красная? Что-то новое, — подумал я вслух. Мне никто не ответил — в этот момент редактор вышел.

Донесся гул. Я поднялся и, бесшумно ступая, пошел к машине. Из нее тонкими струйками поднимался дым. Еще издали я ощутил запах гари.

Ясно, какая-то штука перегорела, и машина вышла из строя. Я подумал об этом с удовольствием. Час возмездия настал. Беспощадный судья, который доставил мне столько неприятностей, сам нуждался в помощи.

Теперь машину будут ремонтировать. На это уйдет не меньше двух-трех месяцев. За то время… Бог милостив, с людьми всегда можно договориться.

Внезапно я услышал знакомый стук. Из машины медленно выползала узкая телеграфная лента: «Пепел сожженных рукописей обратно не возвращается».

Перевод Р. Бахтамова