Это было в Калаче

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Комендант Калача вызвал к себе полицейских. Он сидел за столом и исподлобья глядел на собравшихся. Возле коменданта стоял переводчик. У дверей пристроились два солдата с автоматами.

В комнате повисла зловещая тишина.

Комендант перевел тяжелый, недобрый взгляд с одного полицейского на другого.

— Ну? — спросил он. — Долго это будет продолжаться?

Полицаи съежились.

— Даю вам неделю сроку. Если партизаны не будут изловлены, ответите своими головами. Идите.

Бараков вышел вместе с Усаном. Оба молчали, но каждый думал над словами коменданта. Винклер шутить не будет. А где их найдешь, партизан? Бараков хорошо знал окрестные места: укрыться большому отряду негде. Значит, действует небольшая группа, и, вероятнее всего, скрывается она в самом Калаче. Но кто? В хуторе остались старики, дети да подростки. А может быть…

— Скорее всего это пацаны, — подумал он вслух. — Что-то уж очень притихли они, да и давно я их не видел.

— Какие пацаны? — недоуменно переспросил Усан.

— Больше некому.

— Где это ты видел таких ребят, чтобы решились в центре Калача поджечь машины, напасть на часового? Заткнись уж лучше.

— Сам заткнись! — разозлился Бараков. — Ты чужой, не знаешь наших огольцов. А я-то их знаю. Не такое могут еще сотворить. Один Цыганков чего стоит. А Кошелев? Говорю тебе, что-то они слишком притихли — непохоже на них. То ничем не удержишь, обязательно соберутся, нашкодят, а то вдруг как в воду канули. Неспроста это. И Цыганков, похоже, сторонится меня. А самое главное, третьего дня заметил я, как они по одному пробирались на окраину Калача. Нет, ты не спорь! Эта компания не случайно подобралась, тут что-то не так. Надо разузнать.

— Ну, узнавай, — согласился Усан. — А я в другом месте пошукаю.

В тот же день Цыганков и Бараков совершенно случайно столкнулись возле базара. Иван шел домой. Увидев Баракова, он замедлил шаг, Бараков подошел к нему.

— Как живешь, Иван? Давно тебя не видел.

— Да я все дома сижу. Редко на улице появляюсь.

— Чего так?

— Незачем. Да и боюсь. Отведешь еще меня в комендатуру. А там доказывай, что не виноват.

— Я старых друзей не трогаю. А где Пашка?

— Тебе лучше знать, ты за хутором смотришь.

— Ну, ну, — со злостью проговорил Бараков.

Переждав день, Иван осторожно пробрался в лесок. Ребята были здесь. Они молча лежали на траве. В синем безоблачном небе низко повисло осеннее солнце. По всему чувствовалось, что отходят последние теплые деньки. Белые нити паутинок окутали деревья. Зеленые листья все еще выглядели свежими и нарядными, но кое-где уже началось едва заметное увядание.

— Баракова встретил, — сообщил Иван. — Очень интересуется нами.

— Надо быть осторожнее, — заметил Егор. — Как там Валя с дядей Андреем?

— Валя поправляется, а дядя Андрей мечется по комнате, ищет себе дела.

Павел повернулся на другой бок, устраиваясь удобнее, посмотрел на дорогу и вдруг тихонько произнес:

— Глядите-ка!

По краям дороги шли гитлеровцы, а между ними, оборванные, измученные, плелись военнопленные. Их было человек пятьдесят. Шли они босиком, еле передвигая ноги, с непокрытыми головами. На многих были почерневшие повязки.

Один из пленных повернулся, и Цыганков увидел знакомое лицо: крупный мясистый нос, усы концами вниз, глубоко спрятанные под бровями глаза. Да это тот солдат, который когда-то стоял на посту у дома, где жил комбриг. Это он многих останавливал у калитки неизменной фразой: «Товарищ полковник занят».

И вот теперь он вместе с другими брел по пыльной дороге; за воротом разорванной гимнастерки виднелся серый бинт в черных пятнах засохшей крови.

«Неужели и остальных из бригады Ильинова постигла та же участь? Неужто так и не прорвались к своим?» — с тревогой подумал Иван.

Колонна прошла мимо притаившихся ребят, пересекла небольшую поляну и остановилась на опушке. Фашисты уселись полукругом, а пленные принялись ломать кустарник. Немцы, видимо, побоялись дать им топоры, и измученные люди действовали руками. Особенно тяжело приходилось раненым. Сухих кустов на опушке было мало, а свежие ветви поддавались плохо.

Не прошло и часа, как один раненый (левая рука у него висела, как плеть) зашатался и рухнул на траву. Ленивым шагом к нему подошел гитлеровец. Он пихнул упавшего кованым сапогом. Раненый не пошевелился. Часовой перевернул его на спину, нагнулся, схватил за ногу и потащил в сторону. Потом гитлеровец обернулся, крикнул что-то и выстрелом в упор прикончил пленного. Ребята зажмурились от страха, только Пашка Кошелев смотрел на эту сцену широко открытыми глазами, а на его скулах застыли желваки.

В Калаче было несколько лагерей военнопленных. Но никто из местных жителей почти ничего об этих лагерях не знал. Знали только, что содержат пленных в очень тяжелых условиях. Фашисты никого к лагерям близко не подпускали, поговорить с пленными не удавалось! И вот теперь они рядом. Как же им нужна помощь!

Под вечер их увели. Там, где они работали, остались охапки хвороста. Ребята догадались, что завтра пленные будут работать на этом месте.

Но как им помочь, как установить с ними связь? Оставить записку? А вдруг ее заметит кто-нибудь из гитлеровцев?

Пока перебирали различные варианты, Кошелев молчал. Он уже успел сходить к тому месту, где лежал убитый. Вернувшись, произнес сквозь стиснутые зубы: «Прямо в лоб…» И больше не сказал ни слова — сидел, безучастный ко всему, словно не слыша того, что говорят товарищи.

— Пашка, что же ты молчишь? Надо выручать людей, — вывел его из оцепенения Цыганков.

Кошелев вздрогнул, очнулся.

— Все очень просто, — заговорил он, и ребята поняли, что у Павла уже есть план действий. — Вон под тем кустом — ямка. Придем завтра пораньше, я лягу в нее, а вы меня листьями забросаете. Кто-нибудь из пленных обязательно подойдет к этому кусту, вот я и поговорю… Часовые не услышат, они сидят метрах в тридцати от этого места.

— А если тебя обнаружат фашисты? — спросил Шестеренко.

— Выкручусь как-нибудь, — беззаботно махнул рукой Пашка.

На рассвете следующего дня ребята уже были в лесу. Из дому принесли с собой вареную картошку, несколько кусков сала, хлеба — все, что удалось стащить и выпросить, не выдавая, кому предназначались эти продукты. Принесенное разделили на несколько частей и спрятали в кустах, где должны были работать пленные.

Потом провели репетицию: Пашка лег в ямку, его засыпали сухими ветками и прошлогодней листвой. Отошли на несколько метров, поглядели — маскировка отличная! Над ямой низко склонились ветви.

— А ну-ка попробуй! — скомандовал Цыганков. Ребята замерли, прислушиваясь. Что-то слегка зашуршало (это Пашка чуть раздвинул прикрытие), и послышался тихий шепот:

— Дяденька, а, дяденька! Не удивляйтесь, слушайте. Мы партизаны, хотим вас освободить…

— Хватит, — решил Цыганков. — Вылазь. Все в порядке.

Кошелев вылез из-под куста весь облепленный листвой. Поднялся и чихнул.

— Этого еще не хватало! — вдруг накинулся на него Шестеренко. — Расчихался! Так ты все дело сорвешь.:

— Так я же вылез. А в яме я бы удержался, — оправдывался Пашка.

— Вижу, как удержался бы! — по-прежнему кипятился Михаил. — Придется мне в яму лезть.

— Что-о? — Пашка шагнул к Шестеренко со сжатыми кулаками.

Назревавшую ссору прервал Цыганков. Он решил: кто придумал план, тот и выполнять его будет. Ребята согласились: решено справедливо. И Шестеренко был вынужден подчиниться.

Ребята знали о немецкой аккуратности. Вчера фашисты привели пленных, когда солнце только поднялось над деревьями.

— Пора, — сказал Цыганков, глядя на восток, и Кошелев нырнул под куст. Его укрыли листвой. Ребята попрятались на вчерашнем месте.

Вскоре на дороге показались пленные. Их было меньше, чем вчера, а среди часовых ребята заметили Усана. Его фашисты захватили с собой в качестве переводчика.

Как и предполагали подростки, военнопленные снова принялись ломать кустарник. Цыганков и его друзья не сводили глаз с того куста, под которым спрятался Кошелев.

Рядом с этим кустом работал высокий, худощавый мужчина, без гимнастерки, в одной майке-безрукавке. Повязок на нем не было.

Вот пленный подошел к кусту, выбрал ветку посуше, качнул ее. И вдруг вздрогнул и быстро оглянулся. Ветка так и замерла, прижатая его ногой к земле.

Пленный вздрогнул от Пашкиного голоса. А Кошелев сыпал заученные фразы:

— …Мы партизаны, хотим вас освободить. Мы принесли вам еду, она тут, под кустами, передайте остальным. Завтра в ямку, где я лежу, спрячьте план лагеря и укажите, где стоят посты. Мы вам сообщим, когда назначим побег.

— Спасибо, товарищ, — шепнул взволнованный пленный. Он и не подозревал, что партизан под кустом годился ему в сыновья.

Ребята видели издалека, как пленные что-то шепотом передавали друг другу. Это заметил и Усан.

— Эй, вы! Не переговариваться!

Он что-то сказал немцам. Те рассмеялись. Они не волновались. Пусть переговариваются эти русские. Удрать при такой охране не удастся. Да и далеко ли убежит измученный человек?

Усан, однако, продолжал внимательно наблюдать за пленными и чуть не застал одного врасплох. Красноармеец незаметно сунул в рот целую картошку, и вдруг из-за куста появился полицай. Пленный судорожно глотнул и закашлялся. Усан ткнул его прикладом в спину и отошел. Если бы он догадался раздвинуть густую траву, то увидел бы горбушку ржаного хлеба и добрый кусок сала.

Вечером пленных увели. Пашка вылез из укрытия. Руки и ноги, все тело у него онемели, в пустом животе урчало. Кошелев сделал несколько приседаний, разгоняя застоявшуюся кровь. Проверили: в кустах, где были спрятаны продукты, ничего не осталось, красноармейцы съели все, что принесли ребята.

— Ну и хорошо, — сказал Цыганков. — Бойцам перед побегом надо подкрепиться. А ты сейчас доберешься до Ильиничны и еще наверстаешь.

На следующий день ребята пришли в лес к вечеру, когда пленных с работы уже увели. Под кустом, где вчера лежал Кошелев, нашли записку с планом лагеря. Выяснилось, что заключенных держат в бараках недалеко от станции. Лагерь хорошо охраняется, особенно со стороны вокзала. Со стороны же реки часовых меньше, хотя колючая проволока здесь в два ряда. Пленные решили организовать побег именно в этом месте.

Дальше шла приписка:

Ребята переглянулись.

— А кто же у нас комиссар? — спросил Егор.

Цыганков пожал плечами:

— Об этом еще и не подумали.

Покровский начал рассуждать:

— Кошелева, наверно, придется назначить.

Шестеренко тоже был не прочь получить новую должность, возразил:

— Нет, Пашка не пойдет. Комиссар, знаешь, каким должен быть? «Чапаева» видел? Вот то-то. Комиссар — самый грамотный человек, самый спокойный. Чтобы всегда разъяснить — что к чему. А Пашка? Да он и книги-то читать не любит. И вообще…

Честолюбием Кошелев не страдал. Но такая характеристика его явно обидела:

— Тоже мне, грамотей нашелся! Да я чихать хотел на тебя!

— Да бросьте вы, нашли время ссориться, — остановил друзей Цыганков. — О другом надо думать: как пленных будем выручать.

По дороге домой Покровский не мог оставить важную тему:

— А может, дядю Андрея комиссаром, а? — И тут же отказался от этой мысли, покосившись на Цыганкова: — Нет, он взрослый. Разве он пойдет комиссаром к такому командиру?

Дядя Андрей, узнав о задуманной операции, загорелся:

— Это дело! А то ведь тошно сложа руки сидеть.

Он ознакомился с запиской пленных, подробным планом лагеря.

— Ну-ка, Павел, — скомандовал он, — давай на разведку. Подберись к лагерю с берега, разгляди все удобные подходы и как следует все запомни. Учти — придется действовать ночью.

На следующий день пленные получили записку:

Вечером в лесной землянке собрался весь отряд. Каждый вооружился автоматами и гранатами.

— И я с вами, — сказала Валя.

— Незачем, — посоветовал Цыганков. — Поправляйся лучше.

— Я уже здорова, Ваня.

Иван долго отговаривал Валю. Но девушка стояла на своем. Пришлось согласиться.

Решено было в случае удачи отправить Валю и дядю Андрея вместе с военнопленными в дальние хутора.

Ночью все шестеро окраинами Калача добрались до лагеря. Кошелев и Шестеренко залегли недалеко от центральных ворот. Через час они должны были открыть стрельбу и отвлечь внимание фашистов. Цыганков, Покровский и дядя Андрей зашли со стороны Дона. Им предстояло за это время разрезать проволоку. Валю оставили у реки.

Проволока поддавалась туго. Сколько прошло времени, никто не знал. Оставался последний ряд. У ворог раздались выстрелы, и послышались взрывы гранат. Иван рванул проволоку и с радостью увидел, как бегут в образовавшуюся брешь люди. Он отбежал к реке. Не все умели плавать, и часть людей решила уйти в степь. Большинство во главе с Покровским, дядей Андреем и Валей переплыло реку.

Вскоре их догнал Иван. Группа пошла вдоль берега Дона по направлению к дальним хуторам.

Валя быстро устала: сказывалось болезненное состояние. Впрочем, в отдыхе нуждалась не только Валя. Из всей группы только трое — Цыганков, Покровский и дядя Андрей — чувствовали себя бодро. Остальные еле шли. Измученные в лагерях люди с трудом держались на ногах. Огромным усилием заставляли они себя идти вперед. Цыганков поддерживал Валю, Покровский и машинист помогали наиболее слабым. Самое главное — надо было уйти под покровом ночи как можно дальше от Калача.

— Жаль, петь нельзя, — проговорил один из военнопленных, тот самый бывший часовой комбрига. — С песней легче идти.

— А ты пой про себя, Василий, — заметил другой.

— Это не то. Знаешь, как рота идет с песней? И усталость не чувствуется. Эх, где она теперь, моя рота? Только бы вырваться отсюда. Попомнят меня гады-фашисты.

— А вы как в плен попали? — поинтересовался дядя Андрей.

— Да как многие, без сознания. Живой я бы им не дался. Да, — спохватился вдруг Василий, — так это вы нас освободили?

— Не только мы. Еще двое в Калаче остались.

— Ну, молодцы!

Он замолчал, остановился, прислушался. Потом спокойно проговорил:

— Видно, не уйти нам.

— Почему?

— А послушайте.

Ветер донес едва различимый гул мотора. Этот гул нарастал, приближался, с каждой минутой становился отчетливее.

Вскоре замелькали огни машин, раздались первые выстрелы.

— Ложись! — скомандовал Василий. — Кто с оружием, ложись. А остальные уходите. Мы задержим гадов.

Тонко запели пули, оставляя за собой яркие светящиеся линии. В одиночные выстрелы, в короткие автоматные очереди ворвался треск пулеметов. Светящиеся линии тянулись с трех сторон. Похоже было, что фашисты окружают группу.

— Уходите! — повторил Василий. — Тебя как зовут? Иван? Уходи! Бери девушку и уходи! Вам еще надо жить. Понял? Давай оружие.

Иван хотел что-то сказать, но Василий с силой выхватил у него автомат. Пулеметные очереди в это время затрещали беспрерывно. Цыганков бросился к Вале. Ему хотелось скорее увести ее, спрятать от пуль где-нибудь в степной балке. Он подбежал к девушке и едва успел ее подхватить на руки: Валя упала.

— Надо уходить, Валя! Быстрее! — тормошил ее Цыганков. Она не отвечала.

— Валя! Ты меня слышишь? Валя!

Девушка тяжело, без движения лежала у него на руках. А по лицу ее из виска текла кровь.

— Валя! Что же ты? — растерянно кричал Цыганков.

Забыв об опасности, о приближающихся врагах, забыв обо всем, он встал во весь рост, он держал девушку на руках, словно все еще надеясь, что вот сейчас, через минуту-другую она очнется и ответит ему.

— Ложись! — сбил его с ног Василий. — Смерти захотел? Не время плакать, парень, — тихо проговорил он. — Вы с товарищем уходите, а мы отплатим фашистам.

— Никуда мы не уйдем.

— Идите, идите. Вы местные, еще пригодитесь. Многим еще понадобится ваша помощь. Незачем зазря погибать.

Он обнял Цыганкова, потом схватил автомат и выпустил первую очередь. Кто-то из пленных взял автомат у Егора.

— А как же Валя? — растерянно спросил Иван. — Похоронить бы надо.

— Уходи! Быстрее! — закричал Василий.

— Дядя Андрей, а вы? — спросил Иван.

— Я останусь. Не дело отсиживаться в комнате. Жив буду — увидимся, — отстреливаясь от врага и не глядя на Ивана, сказал дядя Андрей.

Под покровом ночи Цыганков и Покровский добрались до берега. В степи все еще шла перестрелка. Не придется, видно, больше свидеться ни с дядей Андреем, ни с Василием.

— Давай, Ваня, плыви. Я за тобой.

Иван тихо, без единого всплеска вошел в воду, поплыл.