Это их война

— Да-а… — Протянула Рита. И мне совсем не хотелось зацикливаться на той задумчивости, с которой она это произнесла. Устала. Морально устала, чтобы акцентировать на этом внимание. — Тогда остается пожелать вам счастья и любви на долгие-долгие годы.

Взглянув на Риту еще раз, я плавно перевела разговор, начав рассказывать о том, зачем собственно мы сюда поднялись. Я показала девушке все левое крыло дома, попутно думая, как поскорее избавиться от ее общества. Рита же в свою очередь очень внимательно слушала, задавая интересующие ее вопросы и одновременно восхищаясь убранством и красотой комнат, которые по ее мнению, были похожи на королевские покои. Не думаю, что ей действительно так казалось. Эта девушка не была похожа на ту, которую можно было удивить подобным. Но я не обращала на это внимание, делая вид, что верю каждому ее лицемерному слову.

Спустившись в зал, девушка тут же выхватила из толпы Дмитрия, и, вцепившись в него мертвой хваткой, начала о чем-то оживлено рассказывать. Парень кинул на меня взгляд, но я отвернулась. Не было сил на них смотреть. Вместо этого, пользуясь случаем, что никто не обращает на меня внимания, я решила удалиться с вечера. И только закрыв за собой дверь спальни, смогла выдохнуть скопившееся за день напряжение и, спустившись на пол, наконец-то подумать о том, что уже битый час не давало мне покоя.

Глава 20

Элина

Я понимала, что поступаю некрасиво. Я обязана была находиться рядом с Павлом. Но сбежала. И ни какое угрызение совести не могло заставить меня спуститься вниз, чтобы присоединиться к продолжению торжества. Я даже успела скинуть длинное платье, которое Павел подарил мне в честь сегодняшнего дня. Снять с тела дорогие украшения. И облачиться в лёгкое ситцевое платье, когда в спальню кто-то вломился.

Дверь с таким грохотом ударилась о стену, что я невольно подпрыгнула на стуле и молниеносно устремила взгляд в зеркало, перед которым сидела. Это был Павел. Он стоял в дверях, раскинув руки в стороны и упираясь ими о дверные косяки, и смотрел на меня. Его взгляд не предвещали ничего хорошего. Он был настолько незнакомым, далеким и чужим, что в какой-то момент мне стало не по себе и даже немного страшно. Он смотрел на меня с улыбкой, но на дне его тёмных зрачков сверкали недобрые огоньки, которые заставляли мое сердце биться быстрее.

Встав со стула и развернувшись к мужу лицом, я выдавила из себя слабое подобие улыбки и, сдерживая нервную дрожь, сказала:

— Паш, прости, что покинула вечер. Просто неважно себя чувствовала и…

Но он не дал договорить. Оттолкнувшись от двери, Павел направился ко мне, и я наконец-то смогла понять причину его странного поведения. Шатаясь из стороны в сторону, он шел на меня так быстро, что я непроизвольно сделала шаг назад и, прижавшись бедрами к трельяжу, почувствовала, как внутри начинается паника.

Я не узнавала Павла. Передо мною был совершенно незнакомый мне человек. Глаза которого горели недобрым огнем и заставляли мое тело сотрясаться от нервного озноба.

Перед глазами пронеслись картины моего детства, когда мать, будучи в таком состоянии бросалась на папу с кулаками. Ругалась матом. И при этом ее глаза были такими же красными и обезумившими. Пару раз она даже пыталась замахнуться на меня, но папа всегда оказывался рядом и ограждал меня от той боли, которую она стремилась причинить. Я очень боялась ее и только с возрастом стала понимать, что в такие моменты она не понимала, что творит. И всему виной был алкоголь, который искалечил и уничтожил так много человеческих судеб.

Сейчас же, стоя перед Павлом, я чувствовала себя беспомощной и разбитой. Я понимала, что помощи ждать неоткуда. С каждым его шагом холод охватывал мое тело все крепче, проникая внутрь и дробя сердце на мелкие кусочки. Дрожь усиливалась, а в горле стоял ком. Я знала, что нельзя просто стоять и ждать, что будет дальше, но онемевшее от страха тело не желало меня слушаться, живя своей собственной жизнью — жизнью той восьмилетней крошки, которая боялась лишним движением, словом навлечь на себя гнев пьяной мамы.

Прикрыв глаза, я стала ждать, что будет дальше. Но, когда почувствовала на своей пояснице холодные пальцы, которые в считанные секунды оторвали меня от трельяжа и прижали к Павлу, во мне наконец-то сработал инстинкт самосохранения. Приложив все силы, на которые только была способна, я впилась ладошками мужу в грудь и попыталась оттолкнуть его от себя, но он не сдвинулся с места. Только еще плотнее прижался ко мне, и, зарывшись лицом в распущенные волосы, обдал дыханием мою неприкрытую шею. Я замерла, надеясь на то, что этим все и закончится. Но не тут-то было. Продолжая держать меня, Павел стал медленно расстёгивать молнию платья, ведя холодными пальцами вдоль позвоночника. Неприятные мурашки покрыли все тело. А потом я услышала шепот, и все мое самообладание полетело к черту.

— Я все понимаю, милая. И не сержусь. — Медленно, преднамеренно растягивая каждое слово, говорил Павел, прижимаясь губами к уху и заставляя сердце тарабанить сильнее, — Я так соскучился. Ты точно сведешь меня с ума…

Я не хотела это слышать, слушать, чувствовать. Все, о чем мечтала — сбежать. Но его сильная хватка не давала ни единого шанса на спасение. Его руки по-прежнему держали меня в кольце, умудряясь при этом стягивать с меня одежду. Павлу было плевать на мое слабое сопротивление. Сейчас он горел одной единственной целью — заполучить то, что принадлежало ему по закону. Вот только мне ничего не хотелось. И каждое его прикосновение вызывало чувство жжения на теле и отвращения внутри.

— Нет, Паш, не надо… Прошу… — Мои ладошки продолжали колотить мужа в грудь, а из груди рвалось беззвучное рыдание. Но Павел игнорировал удары, продолжая бесцеремонно лапать мое тело и целовать шею, которая горела от его двухдневной щетины.

— Ты сводишь меня с ума, — как умалишённый, продолжал повторять он, срывая с меня бюстгальтер и впиваясь в сосок жадным поцелуем. Мой голос сорвался на плач, и я почувствовала, как по щекам побежали слезы, заслоняя собой реальность.

— Отпусти… Паш, не надо… Не так…

Но он меня не слышал. Его затуманенный алкоголем рассудок отказывался воспринимать действительность, как есть. Упиваясь моим плачем, как стонами, Павел толкнул меня на кровать и навалился сверху, сминая в ладонях грудь, которая болела от его жестоких прикосновений. Не помня себя от отвращения, которое сковало все мое тело, я вцепилась в шею Павла когтями и что есть силы закричала первое, что пришло на ум:

— Ди-и-има…

И тут, как по велению палочки, дверь в нашу спальню с грохотом раскрылась, и я ощутила резкую свободу. Подскочив на кровати и вцепившись в покрывало руками, потащила его на себя, пытаясь скрыть наготу. И только, когда мое тело оказалось завернутым в спасительный плед, я почувствовала себя в полной безопасности и смогла поднять глаза вверх.

Через открытую дверь я увидела, как Дмитрий, ставший моим ангелом-хранителем, моим спасением, пытался что-то сказать отцу, но тот, шатаясь, отталкивал сына и что-то говорил в ответ. Я не слышала их разговора, но почему-то внутри меня все переворачивалось вверх дном, а тело начинала бить мелкая дрожь.

***

Дмитрий

Находясь в обществе Ритки и ба, я все больше понимал, что хочу быстрее закончить этот цирк под названием «отношения». Бабуля была в восторге от девушки. Она продолжала засыпать ее вопросами, когда я, улучив минутку, решил заглянуть к отцу, чтобы попрощаться, а заодно увидеть Элину, которая в течение последнего часа где-то отсутствовала.

Поднимаясь наверх, я старался не думать о том, как буду смотреть отцу в глаза. Но, когда мои пальцы коснулись ручки двери, ведущей в его спальню, я резко отдернул руку, в последний момент, передумав входить, и хотел было уйти, но услышал за спиною дикий вопль:

— Ди-и-има…

Моя реакция не подвела. Я молниеносно залетел в спальню и остолбенел. Отец, нависший над Элиной, пытался заломить ее руки кверху, жадно целуя обнаженное тело, а Элина, истерически барахтаясь под ним, крутила головой из стороны в сторону и, плача, умоляла остановиться. Не помня себя от ярости, я схватил отца за ворот рубашки и, волоком вытащив за дверь спальни, поставил на ноги и встряхнул, пытаясь привести в чувства. Но отец был слишком пьян, чтобы отдавать отчет своим действиям. Отталкивая мои руки, он продолжал повторять слова, которые отзывались болью в предательском сердце.

— Она сводит меня с ума… Не могу без нее… Не могу…

Он резал меня по живому. Столько отчаяния было в его пьяном бреду, столько боли, что я непроизвольно сжимал крепче пальцы, поддерживающие его, чтобы не упал. Его слова эхом отдавались в ушах, заставляли ненавидеть себя еще больше. Я чувствовал, как ломаюсь. Как внутри до боли сжимается сердце, готовое броситься в самое пекло ада, за возможность очиститься от того обмана, в котором я погряз. Сейчас, как никогда, я ощущал всю силу его давления, разрушения, самоуничтожения. И понимал, что не смогу переступить через себя еще раз. Это убьет. Убьет меня.

— Я люблю ее, сын… Люблю…

В какой-то момент отец сдался. Поддавшись мне, он обмяк в моих руках и, отключаясь от внешнего мира, провалился в сон. Я дотащил его до своей спальни и, уложив на кровать, тихо вышел, желая одного — поскорее покинуть дом. Но проходя мимо отцовской спальни, был встречен Элиной, которая вышла мне навстречу, останавливаясь в дверях. Тело девушки было закутано в плед, а волосы спутаны. Она смотрела на меня так, что хотелось снова забыть обо всем и броситься в омут её завораживающих своей глубиной глаз с головой. Но вовремя взяв себя в руки, сжал кулаки и на одном дыхание отчеканил:

— Отец в моей спальне. Позаботься о нем…

Девушка приподняла брови, не веря моим словам. Но я был твёрдо настроен уйти, поставив на наших ещё даже не начавшихся отношениях жирную точку. Слова отца и его состояние заставили взглянуть правде в глаза. И понять, что не все в этом мире нам подвластно. И есть ситуации, в которых лучше отказаться друг от друга, чем причинить боль людям, которые тебе дороги.

Элина молчала. Она не делала попытки подойти. Её выжидающий взгляд с сомкнутыми на переносице бровями так и кричал о том, что она ждёт объяснений. Я и сам понимал, что рано иди поздно нам не избежать разговора, поэтому, решив не откладывать его на потом, схватил девушку за запястье и, втолкнув в спальню, закрыл за собой дверь.

Приподняв лицо девушки за подборок, заглянул в ее широко распахнутые глаза и взглядом сказал больше, чем смог бы сказать словами. Она должна была понять, что все это с самого начала — было ошибкой. Принять и отпустить.

— Нам нельзя общаться. Так для всех будет лучше. Поэтому не смотри на меня так и не жди, что я изменю свое решение.

***

Элина

Я не могла поверить, что после того, что между нами было, он может говорить такие слова. Да я понимала, что без боли не обойтись, но я не могла продолжать жить в обмане. Мы уже сделали шаг в пропасть, и назад пути не было.

— Нет, Дим, ты сам не знаешь, что говоришь, — закрутив головой в знак протеста, я уперлась ладонями в его грудь и оттолкнула, — Все не может быть, как раньше. Слишком поздно, понимаешь? Я не смогу вернуться к Павлу после того, что между нами было… — А потом, приблизившись к нему вплотную, я взяла в руки его ладонь и прижала к своему сердцу, — Я слишком многих потеряла и не готова жертвовать еще тобой. Слышишь, как бьётся сердце? Оно бьется для тебя. Не губи его… Не делай мне больно.

Но Дима не желал меня слушать. Оторвав руку от моей груди, он схватился за волосы и отошел сторону.

— Ты думаешь, мне не больно. Я желаю жену собственного отца. Кто я после этого? Как смотреть ему в глаза? Как жить с этой правдой, которая разобьет его сердце… Он только начал жить полной жизнью, и мы не можем все разрушить…

Я понимала его состояние, вот только моя душа и сердце отказывались принимать его слова.

— Я тоже не хочу жить во лжи. Ты прав Павел не заслуживает этого. Мы виноваты перед ним, очень виноваты. Именно поэтому не можем продолжать его обманывать. Мы должны рассказать правду. Со временем он поймет и простит. Но оставлять все, как есть, это не выход, Дим. Это тупик, в который ты нас загоняешь.

— Нет, только не это, слышишь меня, только не это, — Дима подскочил ко мне в три секунды и, схватив за локти, встряхнул. — Ты не можешь его бросить. Наше наваждение пройдет. Мы о нем и не вспомним. Давай не будем путать обычную похоть с любовью. Я не верю в нее. И тебе советую хорошо подумать, прежде чем что-то делать или менять в своей..

Я не дала ему договорить. Отвесив первую в своей жизни пощечину, я отшатнулась в сторону и, наградив его уничтожающим взглядом, ответила:

— Ты — трус. Самый настоящий трус. Спасибо, что открыл глаза прежде, чем я совершила ошибку. — Мои глаза горели, пуская невидимые стрелы и переливаясь всеми оттенками зеленого.

Дима снова преодолел расстояние между нами и, схватив меня за подбородок, прошипел:

— Не смей так говорить. Не смей поднимать на меня руку, иначе…

— Что иначе? — с вызовом бросила я.

— Иначе…

И тут его губы, как обезумевшие, накинулись на мой рот, сминая его с одержимой страстью и грубой настойчивостью. Раскрывшись ему навстречу, я почувствовала вкус выпитого им коньяка и тепло, разливающееся по венам. Его пальцы одним ловким движением скинули с меня плед и впились в бедра, отрывая меня от земли и пробуждая во мне дикие инстинкты. Не в силах больше сдерживать чувств, я со стоном обхватила его широкие плечи и дрожащим голосом прошептала:

— Признайся, что хотел бы остаться…Скажи мне это…

Зарычав от наслаждения, Дмитрий подсадил меня на трельяж и, сорвав с себя одежду, одним резким движением пронзил меня возбужденной плотью. Я вскрикнула от неожиданности и, изогнувшись в спине, с готовностью ответила на его ритмичные удары. Сливаясь в одно целое, мы пытались быть ближе друг к другу. Мои руки сами потянулись и обвили его шею. А потом я почувствовала, как по телу прошла судорога, и волна дрожи накрыла меня с головой. Закричав от наслаждения, я обхватила ногами мускулистые ягодицы Дмитрия и, как сквозь вату, услышала его хриплый стон:

— Я бы хотел никогда о тебе не знать…

Глава 21

Дмитрий

Это был конец. Конец нас.

Я взял её, как брал всех без исключения. После полученного удовлетворения всегда приходило чувство сытости, а иногда и полного пресыщения, после которого ты забывал имя очередной подстилки раз и навсегда. Я очень надеялся, что с Элиной будет также. Что после полученного удовольствия, наше наваждение пройдет, и мы сможем контролировать свои чувства по отношению друг к другу.

Я знал, что сейчас ей больно. Что мои слова раздробили её сердце на куски, растоптали душу. Но другого выхода не видел. Мы должны были поставить на наших отношениях крест, и как бы больно мне не было самому, я взял на себя роль палача и сказал ей то, что окончательно убило все надежды на счастье вдвоём.

Я бы хотел никогда о тебе не знать… Повторял про себя, стараясь убедить своё непослушное сердце в правоте высказанных слов. Но оно, как и прежде, не желало подчиняться доводам разума и жило своей собственной жизнью, продолжая отбивать Элинино имя зашкаливающим пульсом в висках.

Спустив девушку с небес на холодный пол, я отвернулся и стал собирать с пола одежду, делая вид, что потерял к ней всякий интерес. Я ждал, что Элина закатит истерику, начнет плакать, но она снова меня удивляла. Продолжая стоять возле трельяжа, девушка, молча, следила за моими движениями и за все то время, что я одевался, не проронила ни слова.

— Позаботься об отце. Ты нужна ему…

На этих словах я вышел из комнаты, преднамеренно хлопнув дверью, отчего внутри все подпрыгнуло, а руки, все еще хранящие тепло ее тела, предательски задрожали, выдавая напряжение, сковавшее все мое тело. Ее признание высекло на сердце рану, которая ещё долгое время будет причинять нестерпимую боль, уничтожая меня и губя.

***

Элина

Желание… Это всего лишь желание его тела. Его прихоть, которую он удовлетворил и ушёл, окончательно меня раздавив жестокой правдой, которую не хотело признавать моё глупое сердце.

Я для него никто. Всего лишь очередная в его бесконечном вагоне, где каждую ночь — новая пассажирка. Где он король, а я марионетка. Поддавшаяся его игре. Потерявшая волю. Себя. Подчинившаяся его рукам, губам, телу.

Всего одна фраза, брошенная в лицо холодным бесчувственным голосом, и я вновь опустошена. Разбита. Сломлена. Выпита до дна…

На дрожащих ногах дохожу до ванной и встаю под горячую строю обжигающей воды. Хочу смыть с себя его прикосновения, поцелуи, запах… И даже память, которая, как никто другой, будет медленно убивать меня. Не по дням, а по часам. Превращая в призрака. В некое подобие человека, не способного радоваться простым вещам.

Я — никто. Никто. Никто…

А он… Он — смысл моей жизни. Так беспечно ворвавшийся в нее и так болезненно покинувший. Я сама не поняла, когда это случилось. Когда мой прежний мир пал, а на его развалинах стал выстраиваться новый: порочный, замкнутый и хрупкий. Который тоже рухнул в одночасье, причиняя нестерпимую жгучую боль, выжигающую меня изнутри.

Я позволила Дмитрию завладеть своими мыслями. Украсть сон, покой и даже душу. Я готова была разжечь войну против всего мира. Изрешетить совесть, которая то и дело напоминала мне о Павле, чтобы, не смотря ни на что быть рядом. Быть одним целым. Только его. Его женщиной. Его счастьем. Его миром. Вот только ему это было не нужно. Он жаждал тела, и он его получил. Получил и ушел, оставив меня для другого: грязной, испорченной и брошенной… Прогнувшейся под обстоятельства. Разбитой. И потерянной.

Я не нужна ему. Не нужна. Не нужна.

И эта правда сделала меня заложницей боли. Отчаяния. И безысходности. Которые сковали мое сердце болезненными цепями, лишая свободы и права выбора. У меня теперь один путь: путь в пустоту. Туда, где не будет Димы, не будет Павла. Никого. Только я и мое нескончаемое одиночество, породнившееся со мной, ставшее другом. Там я обрету покой. Там я стану свободной от тех чувств, которые во мне проснулись. Вырвусь из оков пепла и, как возродившийся феникс, начну все с нуля. Сначала. С чистого листа. Где не будет места прошлому. Где буду я и мое настоящее, которое со временем заполнит пустоту внутри меня новыми эмоциями, впечатлениями и воспоминаниями и я снова почувствую себя живой и счастливой.

Стоя под струями обжигающей воды и продолжая задыхаться от беззвучных рыданий, я окончательно для себя решила, что это все. Назад пути нет. Осталось пережить ночь. Чтобы на утро поговорить с Павлом. Объясниться с ним и попросить развод. Жестоко. Но это лучше, чем тот обман, в котором мы погрязли. Павел не заслужил такой любви. Такой женщины. Он будет счастлив. Но только без меня.

Ритины слова заставили меня задуматься. Она словно открыла глаза на то, чего долгое время не хотело признавать мое сердце. Выходя замуж за Павла, я свято верила в то, что люблю его самой искренней любовью, на которую только способна женская душа, но я обманулась. Павел стал заменой отца. Я спутала дочернюю любовь с любовью настоящей. И теперь жестоко за это наказана. Из-за моего самообмана завтра разобьется сердце, которое в свое время спасло меня. Приютило. Обогрело. И пустило переночевать.

Завтра я причиню боль Павлу. Такую же, с какой сегодня пытаюсь бороться сама. Завтра я соберу свои вещи и, спасаясь бегством от заполонивших меня чувств, уйду. Сбегу. Исчезну. Предоставив Дмитрию возможность отпраздновать свою победу. Он выиграл. Победил. А победителей, как известно, не судят.

***

Накинув на плечи теплый махровый халат, я вышла из ванной комнаты и, окинув взглядом спальню, подошла к окну. Тело противилось ложиться в кровать, где полчаса назад чуть не произошло то, что трудно было назвать «любовью». От этих мыслей меня передернуло, и я непроизвольно взглянула на трельяж, который по сравнению с постелью успел запечатлеть силу страсти, на которую способны человеческие тела.

Как я не старалась смыть с себя прикосновения Дмитрия, опечатки его пальцев клеймили меня, присвоив себе каждый миллиметр моего тела, которое на вряд ли когда-нибудь сможет откликнуться на прикосновения других мужчин. Ведь нет ничего сильнее, чем руки любимого мужчины. Столько власти в их небрежных движениях, когда они подчиняет тебя своей напористостью и страстью, а ты, как обезумевшая, сходишь с ума от их нескончаемых ласк, тая в руках любимого мужчины, как маленький кусочек льда, проживая эти минуты, как последние.

Обернувшись назад, я поняла, что если бы было возможно повернуть время вспять, я ничего бы не изменила и прожила эти минуты заново, даже зная заранее, что после придёт раскаяние и боль, которая вывернет душу наизнанку. Просто эти моменты счастья стоили того. Стоили, чтобы ради них мы переступали черту дозволенного и сгорали в пламени наших чувств.

От накатившей усталости, я ощутила легкое головокружение и, чтобы не упасть, прижалась лбом к холодному стеклу, всматриваясь в пустоту двора. У самого крыльца стояла машина, явно дожидающаяся кого-то, и я поймала себя на мысли, что хочу знать, уехал Дмитрий или нет. Сколько прошло времени с того, как он покинул спальню, я не знала. Но каким-то шестым чувством ощущала его присутствие в доме. Его близость.

Ударив кулаком по стеклу, я хотела было отпрянуть от окна, когда моё внимание привлек свет. Резко включённые фонари вещали о том, что из дома должен кто-то выйти и я вместо того, чтобы отойти, наоборот, ещё плотнее прижилась к стеклу, где-то глубоко внутри надеясь, что это не Дмитрий.

Но мои надежды разбились об асфальт, когда я увидела, как по ступенькам спускается Дима, прижимающий к себе блондинку. Он открыл перед девушкой дверь и в этот момент его глаза резко поднялись вверх и наши взгляды пронзили друг друга невидимыми стрелами. Внутри меня все вспыхнуло, колени задрожали, а пальцы, сжимающие подоконник, впились в него так, что я почувствовала лёгкое онемение конечностей. Дмитрий, наблюдая за мной исподлобья, одним властным движением притянул к себе Риту и, усмехнувшись, впился к её губы голодным поцелуем. Отшатнувшись от окна, я отбежала к двери и, спустившись по ней спиной, обхватила колени руками, а потом резко и что есть силы закричала, впиваясь в своё запястье зубами, в попытке заглушить крик израненной души.

Этой ночью я дала отчаянью взять над собой вверх. Я металась по комнате, как ненормальная, швыряя об стены все, что попадало под руку. Валялась на полу, корчась от боли и ревела в голос, наплевав на то, что меня могут услышать.

Внутри бушевал ураган чувств от прожигающей ревности до нескончаемого отчаяния. И с каждой новой секундой я все больше понимала, что люблю Дмитрия той самой настоящей любовью, которая способна не только спасти, но и сгубить тебя в одночасье. Спалить дотла. Уничтожить. Ведь, когда любимый человек рядом, любовь дарит тебе крылья, возносит к небесам от счастья, так как вы вместе. Но когда тот, кого ты любишь, уходит, меняя тебя на другую, которая никогда не сможет дать и половины той любви, которая живет в тебе, ты в один миг ощущаешь, как живьем отрываются крылья, которые тут же падают вниз, унося за собой тебя и твои разбившиеся надежды.

Когда-нибудь он ощутит такую же пустоту, которую поселил во мне. И захочет вернуть то, что однажды расколол на части. Вот только я буду уже не той, которую он узнал прежде. От меня не останется и следа. Там его встретит новая бесчувственная Элина, не способная больше любить, доверять и ждать. Она никогда не обернется назад и не раскроет свое сердце для новых (когда-то вырванных с корнем) чувств…

Глава 22

Элина

— Моя крошка все такая же маленькая ранимая девочка, какой была несколько лет назад, — голос папы, прозвучавший над самым ухом, был настолько родным и близким, что я с неприкрытым удовольствием замурлыкала у него на коленях, продолжая наслаждаться тем, как его шершавые пальцы поправляют выбившиеся пряди волос, убирая их за ушко.

Я хотела возразить, сказать, что уже выросла, но язык словно окаменел. А тело, свёрнутое в калачик, будто приросло к мягкому дивану, на котором лежало. Все мои попытки подскочить не увенчались успехом. Единственное, что получилось сделать — это немного пошевелиться, издав звук подобный мычанию. На что папа снова погладил меня по голове, пригладив непослушные волосы, и издал такой родной и до боли любимый смешок, которым одаривал меня каждый раз, когда я напористо пыталась чего-то добиться, но все мои попытки были неудачными и очень смешными со стороны.

— Крошка, моя милая крошка. Не ищи меня в других. Я навсегда останусь здесь, в твоём сердце. А в жизни тебе нужен твой мужчина, который сможет заполнить пустоту внутри тебя и показать, что не обязательно со всем справляться в одиночку. Отпусти меня, моя девочка, отпусти…

Я не понимала, что происходит. Что он такое говорит? Зачем просит отпустить? Ведь прекрасно знает, как привязана к нему. И почему его голос с каждым новым словом кажется все тише, словно отдаляется. Я же отчётливо чувствую его ладонь на своих волосах. Что же тогда происходит?

— Не держи меня, Эль, не держи…

Хочу закричать, но получается лишь замычать. Извиваюсь, как заведенная, совсем не обращая внимание на то, как его горячие пальцы впиваются в плечи и начинают меня трясти. Как сквозь вату слышу еле различимое «Элина» и понимаю, что кто-то пытается до меня докричаться. Пытаюсь собраться с мыслями. Понять, кому принадлежит голос. Потом резко застываю, и наконец-то мое тело поддается мне: распахиваю широко глаза и ловлю на себя обеспокоенный взгляд Павла.

— Милая, это был кошмар. Все позади. Успокойся. Я здесь. Рядом. С тобой.

Павел притягивает меня к груди и крепко обнимает. Я же, вдыхая запах его парфюма, чувствую, как к горлу подступает ком. В одну секунду на меня обрушиваются воспоминания вчерашнего вечера и я, отстраняясь от мужа, пытаюсь подобрать слова, с чего начать наш разговор.

— Паш, нам надо поговорить, — мой тон непроницаем. Я не смотрю на него. Просто не могу. Мне больно от того, что еще каких-то пару минут и от его участия в глазах не останется и следа.

Павел отходит к окну. Он стоит ко мне в пол оборота и смотрит, как по стеклу стекают капли летнего дождя. Его руки скрещены на груди. Тело напряжено, а взгляд не выражает никаких эмоций. Он словно ощущает, что разговор будет не из приятных. Меня и саму начинает бить мелкая дрожь. На ватных ногах поднимаюсь с кресла и подхожу к нему, останавливаясь за его спиной.

— Я долго думала о том, как тебе все рассказать. Подбирала слова, способные выразить глубину моих чувств. Но сейчас поняла одну простую вещь: слова от сердца должны исходить здесь и сейчас. А не по расписанию. Они, как человеческие чувства, имеют свою особенную силу, способную не только излечить человека, но и сломать его волю. Поэтому, Паш, выслушай меня. Я не прошу понять или простить. Но очень надеюсь, хотя бы на попытку это сделать. В этот момент Павел обернулся, и все слова разом застряли в горле. Его глаза смотрели так, что сердце по инерции сжималось от боли. Такой близкий и такой далекий одновременно. Могли ли мы избежать всего, что произошло? Наверное, да… И это означало, что вина за все произошедшее лежала на мне. Я своим самообманом, своей псевдолюбовью довела нас до этого разговора, после которого каждый из нас никогда не будет прежним. И на вряд ли получится сохранить тепло былых отношений.

— Паш, чтобы я сейчас не сказала, знай одно — ты навсегда останешься моим близким и родным человеком, который изменил мой мир и помог поверить в то, что я не одна в нем. Что рядом есть ты, твое плечо, на которое я всегда могу положиться. — Я взяла ладонь мужа в свою и, прижав ее к губам, поцеловала. — Я благодарна тебе за подаренное счастье. Но, как и все в этом мире, оно не может длиться вечно. И, наверное, я самая худшая в мире жена, раз говорю такое, но я не могу продолжать тебя обманывать. — Я честно пыталась держать себя в руках, но предательские слезы заполонили собой мир. А голос задрожал, как гитарная струна. Не было сил смотреть на откровенную грусть, которая притаилась на дне Пашиных зрачков, вытесняя собой все остальные чувства. Схватив его вторую руку, я прижала их к груди и запальчиво сказала то, что давно не давало покоя. — Паш… Я всем сердцем умоляю простить меня… За то, что смогла полюбить другого… За то, что предала тебя…

Кусая солёные от слез губы, я смотрела на то, как муж меняется в лице. Как на долю секунды его лоб морщинится от удивления, а потом возвращается в прежнее состояние обреченности и грусти.

Павел ответил не сразу. Сначала он обошел по периметру комнату и только потом, вернувшись ко мне, просто притянул меня к себе и, пригладив волосы, медленно выдохнул. В этот момент я почувствовала себя в отчих объятиях, защищенной от всего мира.

— Я не сержусь. Уже на протяжении нескольких недель я чувствовал, как мы отдаляемся друг от друга. И это меня очень пугало. Я честно не хотел тебя потерять. Но у меня было время все обдумать. И я решил, что если все-таки этот разговор состоится, то он ни в коем разе не изменит моего к тебе отношения. — Павел немного отстранился, но лишь для того, чтобы в очередной раз заглянуть в мои глаза и увидеть в них то, что нельзя было выразить словами — благодарность и любовь к мужчине, который заменил мне отца, став прекрасным его продолжением. — Ты не худшая жена. О такой жене может мечтать каждый мужчина. Ты не виновата, в том, что случилось. Сердцу не прикажешь, кого любить… Уж, если кого и винить, то меня. Я знал, на что шёл, предлагая тебе стать моей женой. Именно поэтому ещё с самого начала наших отношений, подсознательно ждал этого дня. И, наверное, сам навлек на нас беду. Ведь всем известно, что мысли материальны. Мы сами притягивает то, о чем позволяем себе думать.

Я, уже не сдерживая слез и рыдая в голос, замотала головой из стороны в сторону, давая понять, что он не прав:

— Нет, Паш. Не вини себя. Во всем случившемся нет твоей вины. Ты единственный, кто не заслуживает быть виновным. Поэтому прошу тебя, не говори так. Это рвет мне сердце.

Вытирая с моих щек слезы, Павел смотрел мне в глаза, и я видела в них то, чего никак не ожидала увидеть. Это было прощение. Он простил мне все. Вот так вот просто. Без лишних объяснений взял и простил, словно отец, прощающий дочь за очередную провинность.

— Как бы там ни было, нам не вернуть назад того, что ушло. Но мы должны постараться сохранить нашу дружбу. Я хотел бы помогать тебе в дальнейшем, чтобы знать, что у тебя все хорошо. Не знаю, как это объяснить, но где-то на подсознательном уровне, я чувствую за тебя ответственность. Чувствую, что должен быть рядом. Даже если нам суждено расстаться.

Слушая его слова, я ощущала, как с души спадает камень. Как легко становится дышать. Мир снова приобретал цвета. Сегодня я еще раз убедилась в том, что Павел — лучший из мужчин. И в моем сердце всегда найдется уголок для его дружбы.

***

Оставшись в своей комнате одна, я без замедления кинулась собирать вещи в надежде покинуть дом раньше, чем вернется Дима. Я, конечно, знала, что сегодня он навряд ли покажется на пороге дома, вот только сердце, клокочущее в груди, умоляло меня поторопится.

Собрав все необходимое на первое время, я поставила сумки около двери и, присев на дорожку, задумалась. Все мои мысли вернулись к вчерашнему вечеру. Прикрыв глаза, я вспомнила пленительный вкус Диминых губ и почувствовала, как кровь приливает к лицу. Нет. Я не должна больше о нем думать. Сегодня у меня начинается новая жизнь.

Подскочив с постели, я намеревалась отправиться в кабинет Павла, чтобы еще раз попрощаться, но уже в дверях была встречена Мариной Андреевной, которая смотрела на сумки удивленным и растерянным взглядом.

— Это еще что такое? Зачем они здесь? — задала женщина свой вопрос и перевела взгляд на меня.

Я, не была готова к такому разговору. Надеялась, что его получится избежать. И Павел сам расскажет матери о нашем решении развестись. Но Марина Андреевна стояла уже на пороге нашей комнаты и ждала моего ответа.

— Я уезжаю, мам.

Только и сказала я, когда брови женщины с великой стремительностью поползли вверх.

— Что это значит? Где Павел? Да, что вообще происходит?

— Павел в своем кабинете. Я, думаю, будет лучше, если он сам вам все расскажет.

— Что расскажет? Почему ты говоришь загадками?

Марина Андреевна не стала дожидаться моего ответа. Развернувшись на своих сантиметровых каблуках, она быстрым шагом направилась в сторону кабинета, намереваясь поговорить с сыном о том, что происходит в их доме.

***

Дмитрий

Вернувшись вчера с вечера, я осушил бутылку вискаря и только после этого смог заснуть. Эта ночь на удивление была спокойной. Не было ни мыслей, ни сновидений. Ничего. Я просто спал, давая возможность организму отдохнуть от напряженного дня.

Проснувшись утром, я почувствовал, как затекла вся правая сторона груди. Опустив взгляд, увидел Ритку. Она спала безмятежным сном младенца, тихо постанывая во сне. Не трудно было догадаться, что ей снится. Тихонько переложив девушку на кровать, я выбрался из постели и вышел на кухню, покурить, а заодно утолить мучившую меня жажду.

Настенные часы показывали восемь утра. Выпив холодной воды из-под крана, открыл окно и закурил. В городе уже вовсю кипела жизнь. Живописный панорамный вид, открывающийся с высоты Риткиной квартиры, завораживал своей красотой. Он был, как на ладони. Обведя взглядом горизонт, я остановился на золотых куполах величественной церкви и вспомнил слова бабушки о том, что браки заключаются на небесах. Тогда я не придал значения смыслу этой фразы, а сейчас, вспоминая вчерашний вечер, понимал, что сгорю в аду за то, что вчера случилось.

Какое право я имел пользоваться тем, что мне не принадлежало? Я хотел утолить голод. И я его утолил. Вот только проблема заключалась в том, что чувство сытости так и не пришло. Наоборот, казалось, что теперь, я еще больше нуждаюсь в Элине, в ее податливом теле, в ее, ломающей все преграды, любви. Эта девочка стала моим навязчивым желанием. Стоило ей появиться в моей жизни, как весь привычный уклад полетел к чертям. Она изменила меня. Изменила мои принципы. Мое мировоззрение. Она настолько сильно въелась под кожу, что в какой-то момент стало не важным, что между нами пропасть. И слишком много «нельзя». Вопреки здравому смыслу, вопреки дозволенному мы переступили черту замкнутого круга и уже готовы были разжечь войну, когда на горизонте появился отец. В миг меня отрезвивший. И приведший в чувства.

Вчера в его глазах, я увидел столько боли, сколько не видел за все двадцать пять лет своей жизни. Он любил Элину. Она была его свежим глотком кислорода. А я мог стать петлей, перекрывающей к нему доступ. Только, слава богам, нам удалось этого избежать. И как бы сейчас мне не хотелось все бросить и вернуться в отчий дом, чтобы сгрести в охапку маленького ангела с зелеными глазами, я всеми силами, которые во мне еще оставались, держал себя в руках, не давая себе права — рушить жизнь своего отца.

Я готов был к этой жертве. Убеждал себя в том, что так для всех будет лучше. И продолжал верить, что это наваждение когда-нибудь пройдет. Ведь от любой зависимости можно излечиться… Вытерпеть ломки. Выстоять против чувств, чтобы однажды понять, что это все — отпустило. И можно начинать жизнь с нуля.

Глава 23

Дмитрий

— Знаешь, коть, а Марина Андреевна очень приятная женщина и кажется, я ей понравилась, — Ритка поставила передо мной кружку с кофе и расплылась в своей сияющей улыбке.

Впервые в жизни, проснувшись, она не побежала в душ приводить себя в порядок, а вышла ко мне, в чем была, и с заспанным лицом. Ее домашний вид вызвал во мне желание к ней прикоснуться. К ее естественной красоте. Сейчас девушка не казалась вульгарной или броской. Наоборот, была очень нежной и совсем юной.

— Думаю, ба от тебя в восторге, — подтвердил я, скользнув рукой под свою рубашку, которую она накинула на обнаженное тело перед выходом из спальни. — Она любит хороших девочек не меньше моего.

Моя ладонь обхватила Риткину упругую попку и потянула на себя. Усадив девушку на колени, я стал медленно расстёгивать пуговицы рубашки, следя за тем, как девушка облизывает свои пухлые губки. Её острые коготки скользили вдоль моей груди, а томный взгляд говорил о том, что девушка возбуждена не меньше моего. Раскинув полы рубашки в стороны, я взял в ладонь её аккуратную грудь и обвел языком ореол соска. Девушка, прогнувшись в спине, издала тихий стон.

— Для тебя я готова быть хорошей девочкой. Ты только попроси…

Но я знал, что мне и просить не надо. Она итак сделает все, чтобы мне угодить. И в подтверждение моим мыслям Ритка сползла с коленей на пол и, спустив с меня боксеры, обхватила губами восставший член. Откинувшись на спинку стула, я отбросил все переживания, решив насладиться тем, что у Ритки получалось лучше всего.

Вобрав в себя весь член до основания, Ритка стала медленно скользить вдоль всей длинны, дразня меня и возбуждая все сильнее. Взяв девушку за волосы, я стал контролировать ритм ее движений, чувствуя, как с каждым новым толчком член внутри нее становился тверже, а мои ощущения острее. Тихие женские стоны стали приятным дополнением к тому, что творил Риткин язычок внутри разгоряченного ротика. И я с наслаждением принимал ее ласки, позволяя любить себя ртом.

Тишину комнаты нарушила громкая мелодия, оповещающая о том, что звонит ба. Притянув девушку за волосы к своему лицу, я горячо выдохнул, обжигая ее губы своим дыханием:

— Никуда не уходи. Я скоро вернусь.

Ритка томно кивнула и, облизнув губки, добавила:

— Я буду ждать.

Встав, я направился в спальню, откуда доносилась музыка.

— Да, — ответил я на звонок, и услышал в трубке бабулин взволнованный голос.

— Дима, сынок, скорей приезжай домой. У нас тут творится что-то непонятное. Ты должен поговорить с отцом.

Я напрягся. В голову полезли нехорошие мысли. И чтобы не мучить себя подозрениями, задал вопрос, на который где-то глубоко внутри уже знал ответ:

— Что случилось?

Мой голос не дрогнул. Он был, как сталь. Я очень надеялся, что сегодняшнее утро расставит все по местам, и мы наконец-то сможем вздохнуть. Но проблемы не желали отпускать. Настигая нас и руша наши жизни.

— Паша сказал, что они с Элиной разводятся. Но этого просто не может быть. Мы должны повлиять на него, сынок. Он обязан одуматься. Приезжай, поговори с ним. Тебя он обязательно послушает.

Я слушал ба, затаив дыхание. Мое сознание отказывалось верить в то, что это правда. Этого просто не могло быть. Я же ясно дал понять, что между мной и Элиной ничего не может быть. Тогда, какого черта, сейчас происходит? Неужели она решилась все рассказать отцу? И что скрывалось под этим «все»? Что эта глупая девчонка могла ему рассказать?

— Сейчас буду, — сказал я и, сбросив звонок, стал на ходу натягивать джинсы.

Я понимал, что не смогу повлиять на отца. Но мне было необходимо знать, что ему известно. И по какой причине они с Элиной решили развестись. Неизвестность убивала, поэтому я не мог сидеть на месте и ждать дальнейших новостей.

Из спальни я выскочил уже полностью одетый. Схватив с комода связку ключей, собрался уже выбежать из квартиры, когда из кухни вышла обнаженная Ритка. Черт. Я совсем забыл о том, что оставил ее там одну, пообещав скоро вернуться. Пробежав по девушке глазами, я посмотрел на нее немного виновато, делая вид, что сожалею о том, что придется ее покинуть. На самом же деле мне, как всегда, было плевать на ее чувства.

Не стесняясь своей наготы, девушка прошествовала по коридору и, подойдя ко мне ближе, спросила:

— И куда ты собрался?

— Скоро буду. Надо съездить домой, — хотел притянуть ее к себе, чтобы на прощание небрежно чмокнуть в губы, но Ритка уперлась в мою грудь руками, давая понять, что поцелуя не будет.

— Ты идешь к ней? — поставила она вопрос ребром, и я не сразу нашелся, что ей ответить. Было ясно, о ком она. Вот только говорить с ней об этом, убеждая ее в обратном, не было ни времени, ни желания.

— Скоро вернусь, тогда и поговорим. — отвернувшись к двери, собрался ее открыть, но девушка перехватила мою ладонь, крепко сжав ее в своей.

— Не отпущу… — Ее запальчивый голос дрогнул, но Ритка выдержала мой сверлящий ее взгляд, продолжив, — Почему именно она? Чем она лучше меня? Что в этой святой невинности есть такого, чего нет во мне?

Стараясь держать себя в руках, я выдернул ладонь из ее руки, и выставив указательный палец пере ее лицу, непроницаемым голосом отчеканил:

— Я не понимаю, о ком ты. И не хочу понимать. Так что уволь меня от этих дешевых приступов ревности. И больше никогда не смей меня останавливать. — Раскрыв дверь, я вышел в подъезд и быстрым шагом направился в сторону лифта.

— Да, катись к черту. Все равно у вас ничего не получится.

Ритка выплюнула эти слова мне вслед, после чего дверь ее квартиры захлопнулась с такой силой, что зазвенело в ушах. Но я не вздрогнул. Ритка была из тех, кто быстро отходил, предпочитая проглатывать обиды, только бы «любовь всей их жизни» была рядом.

***

Дома меня встретила ба, которая уже с порога начала рассказывать о том, как с утра застала Элину, упаковывающую свои вещи. Она сразу направилась к отцу, ища ответы на свои вопросы. Вот только то, что она услышала, ей совсем не понравилось.

— Поговори с ним, сынок. Он в своем кабинете. — Встревожено просила она, провожая меня взглядом.

Минуя отцовский кабинет, я влетел в его спальню, заранее зная, что Элина там одна. Девушка, явно не ожидавшая меня увидеть, еле уловимо ахнула и попятилась назад. Подлетев к ней, я схватил ее за локоть и, притянув к себе, обжег своим дыханием. Мой голос, прозвучавший у самых ее губ, разорвал тишину в клочья.

— Какого черта, ты творишь? — Не сдерживая гнев, процедил сквозь зубы я, сверля ее бушующим взглядом. На что девушка резко дернулась.

— Не твое дело, — ответила она, поняв, что все ее попытки вырваться тщетны. — Я ухожу. Ведь ты этого хотел? Что ж теперь пляши. Больше ты меня никогда не увидишь…

Пальцы второй руки грубо схватили ее за подбородок и притянули к моим губам. Из глаз девушки летели молнии, пронизывающие меня насквозь. Ее губы были сжаты в тонкую линию. А ноздри бесконечно раздувались от тяжелого дыхания. Всем своим видом Элина давала понять, что сегодня она не сдастся. И чтобы я не сказал, все будет воспринято в штыки.

— Слушай сюда. Я не знаю, что ты наговорила отцу, но если это причинит ему боль…

Не успел я договорить, как Элина с обезумевшей силой оттолкнула меня от себя и, отскочив на три шага назад, закричала:

— То, что? Что ты тогда сделаешь? Еще раз воспользуешься моими чувствами, чтобы растоптать меня окончательно?

Тяжело дыша, девушка отвернулась к окну и, облокотившись на подоконник руками, прижалась лбом к стеклу. Я молчал. Ее признание, прозвучавшее в тишине комнаты, как приговор, отозвалось болью в сердце. Сейчас, в эту самую гребаную минуту, я наконец-то понял, что допустил ошибку, сблизившись с ней вчера. Я не должен был этого делать. Я сам дал ей чертову надежду на то, что между нами может быть что-то большее. А потом жестоко ее отнял.

— Зачем ты пришел? — Уже более спокойно заговорила девушка, когда мое самобичевание достигло своего пика, — Тебе не нужно было приходить. Я бы просто ушла, оставив вас всех в покое. Уже завтра ты бы забыл обо мне. К чему весь этот цирк?

Ее слова резали по живому. Я сам не знал, на что рассчитывал, врываясь в ее покои. Я до сих пор продолжал уговаривать себя в том, что хотел бы повернуть время вспять, чтобы девушка осталась рядом с отцом. Хотя глубоко внутри чувствовал, что меня разъедает ревность от одной только мысли, что он прикасается к ней также, как вчера прикасался я. Ее точенная фигурка принадлежала другому и это меня убивало. Делало слабым. Безвольным. Беспомощным. И как я не хотел терять контроль над эмоциями, рядом с Элиной у меня сносило крышу. Рядом с ней я чувствовал себя живым. Значимым. И мне впервые в жизни хотелось остановиться, чтобы вкусить то чувство невесомости, которое она дарила. Я хотел быть с ней. Хотел стать единственным эпицентром ее вселенной. И наконец-то избавится от давящего чувства вины раз и навсегда.

Не помня себя от нахлынувших чувств, я подошел к ней ближе и, прижавшись к ее спине, вдохнул сладкий аромат вьющихся волос. Моя рука обвила девушку за талию и прижала ко мне плотнее. Элина не дернулась. Не оттолкнула. А я, пользуясь тем, что девушка позволяет к себе прикасаться, откинул непослушные пряди волос наперед и медленно, словно боясь нарушить повисшую в комнате тишину, поцеловал ее в шею, чуть ниже ушка. Элина выдохнула. Кончиками пальцев я чувствовал, как тело девушки расслабляется, обмякая в моих руках.

— Я знаю, что должен тебя оттолкнуть. Что мы не можем быть вместе. Но в тоже время чувствую, как мы нужны друг другу. Как ты нужна мне …

Аккуратно развернув девушку к себе, я стал покрывать поцелуями милое детское личико, которое было в разы красивее гламурных накрашенных лиц. По Элининым щекам потекли слёзы. Она молчала. Но её молчание значило больше, чем любые слова.

— Прости меня, моя девочка, прости, — шептал я, еще раз убеждаясь, что Элина не такая, как все. И чувства к ней — другие. Доселе незнакомые. Чуждые. Но такие сильные. И всепоглощающие. Как сам океан, который накрывает тебя с головой.

Прижимая девушку к себе, я не слышал ничего кроме ее дыхания на своей груди. Поэтому, когда за спиной раздался до боли знакомый голос, я дернулся, резко обернувшись назад.

Глава 24

Дмитрий

— Значит Рита была права…

Элина, которая еще секунду назад прижималась ко мне всем телом, отпрянула от меня, и ошарашено посмотрела на дверь. Я и сам готов был провалиться сквозь землю. Уж кого-кого, а увидеть здесь ба я рассчитывал меньше всего. Её рассерженный взгляд был устремлен на меня. Она требовала объяснений. А я лихорадочно соображал, что сказать.

— Ба, это не то… — начал я, но ба не дала мне закончить.

— Нет! — ее правая ладонь поднялась резко вверх, приказывая мне замолчать, а потом медленно опустилась. — За свои шестьдесят семь лет я научилась доверять своим глазам. Только им. Так что не ври мне, внук. Не ври. — Слово «внук» больно резануло по сердцу. За двадцать пять лет ба ни разу не позволила себе сказать это слово в такой грубой раздраженной форме. А сегодня… Сегодня ее можно было понять. — Ты… Ты ведь всегда был для нас всем. Получал все, что захочешь. Когда захочешь. Паша выполнял все твои капризы… А что в итоге? Так ты благодаришь его за жизнь, о которой мечтают миллионы? Я до последнего отказывалась верить Ритиным словам, которая слезно убеждала меня в том, что ты ушел от нее к Элине, но ее боль была настолько искренней, что я вынуждена была прийти сюда, чтобы окончательно убедиться в том, что девушка ошибается, но нет. Рита была права. Теперь я это вижу. Вижу, как низко ты пал. Это самый настоящий нож в спину. Который никто из нас не заслужил…

Ба говорила медленно и угрожающе тихо. От ее голоса по телу бегали мурашки, а в жилах стыла кровь. Она прожигала меня взглядом, полностью игнорируя Элину, которая все это время стояла чуть в стороне от меня, зажимая ладошкой рот. Ее испуганный взгляд бегал от меня к ба и обратно. Мой — стойко выдерживал бабулины обвинения, не смотря на то, что внутри все кипело и готово было взорваться.

Я старался переварить всю полученную за последние пять минут информацию. Но мысли настолько быстро сменяли одна другую, что как я не пытайся собраться с ответом, ничего разумного в голову не приходило. Одно было ясно точно. Первого, кого я убью, когда все прояснится, будет Ритка.

— А ты?.. Ты — глупая девчонка… — Ба перевела свое внимание на Элину, пригвоздив к ней свой испепеляющий взгляд. — Вот что называется, пригрели змею на шее. Как ты могла? Строила из себя святую невинность, а на деле оказалась распутницей. За спиной у собственного супруга закрутила роман с его сыном.

Ба развела руками, а потом резко схватилась за грудь. Я мгновенно подбежал к ней, но она снова меня остановила.

— Нет. Не тронь меня. Видеть вас двоих не желаю. — А потом снова посмотрела на девушку. — Слава Богу, вещи собраны. Надеюсь, теперь тебя здесь ничего не держит. Убирайся из нашего дома. Убирайся из жизни моих детей.

Ба указала на дверь. После чего Элина посмотрела на меня. Я понимал, что должен что-то сделать, но вместо этого стоял и молчал, позволяя ба распоряжаться нашими жизнями. Не знаю, что девушка увидела в моих глазах, но в ее я увидел надежду, которая сменилась разочарованием и болью непролитых слез. Девушка, молча, схватила телефон и выбежала из спальни, ни разу не обернувшись.

— Теперь твоя очередь собирать чемоданы. Думаю, ты засиделся дома и пора бы вспомнить про учёбу. Не забывай впереди ещё год. Хотя бы в этом не подведи отца.

Хладнокровие ба заставило меня передернуть плечами. На её лице не дёрнулась ни одна морщинка. Развернувшись, она подошла к двери и через плечо кинула:

— Надеюсь, расстояние поможет тебе осознать свои ошибки и раскаяться.

На этих словах ба вышла из спальни, преднамеренно хлопнув дверью. Отчего по моей спине пробежался табун колючих мурашек.

***

Элина

Какая же я дура. Самая настоящая наивная дура.

Обещала же сама себе, что больше никогда не подпущу. Буду держаться на расстоянии. Начну жизнь с нуля. Но снова не смогла остановить.

Когда его руки обвили меня за талию, все сомнения полетели к черту, и я стала ждать продолжения, чувствуя себя в полной безопасности, которую могли подарить только руки любимого мужчины. Я слышала его учащенное дыхание. Его сердце билось с моим в унисон. Стоило ему коснуться губами шеи, как желание ощутить его поцелуи стало сильнее любых обид. Любых запретов. В это момент я была просто женщиной. Обычной влюбленной женщиной, нуждающейся в тепле его рук. И все потеряло значение. Больше не было ничего. Только он и я. И наше маленькое хрупкое счастье.

Но вошедшая в комнату Марина Андреевна спустила нас с небес на землю. Ее слова, как хлыст, били по самым больным местам. И самым страшным было то, что они были правдой. Правдой, от которой последние отголоски надежды рушились в одночасье. Но даже не это стало последней каплей моей веры в нас. Ею стал взгляд. Взгляд до боли любимых синих глаз, который сказал о том, что это все. Бороться дальше смысла нет.

Схватив с трельяжа телефон, я выскочила из комнаты, а потом и из дома. Не давая себе ни минуты для раздумий, прыгнула в машину и дала по газам. Единственное, о чем сожалела, что не сделала этого раньше. Надо было сразу уезжать. Потом бы вернулась за вещами. Когда все стихло. Вот только какие-то невиданные силы держали меня здесь до последнего.

Размазывая по щекам слезы, я неслась вперед, не видя дороги. Стало неважным, куда ехать. Я просто ехала, задыхаясь от боли, которая, как серная кислота, разъедала меня изнутри, заставляя плакать в голос и кричать не своим голосом о том, что стало той самой точкой невозврата, после которой все изменилось. И я в том числе…

— Я просто его полюбила… Просто его полюбила…

***

Дмитрий

Эти оглушительные гудки сводили с ума. Обезоруживали. Делали меня слабым. Беспомощным. Ни к чему не пригодным. Они избивали слух, терзали нервы, выводили из себя. Уничтожали.

— Какого черта, она не берет трубку. Где ее, черт возьми, носит.

После очередного «абонент не отвечает» мой телефон несколько раз ударился об руль автомобиля, а после полетел на заднее сидение. Разбил. Я его точно разбил. Насрать. Завтра куплю новый — не проблема. Зато сейчас я больше не услышу этих раздирающих все нутро гудков, после которых хочется разбиться самому. А это ведь так легко. Просто, не сбавляя ста восьмидесяти, можно схватить обочину и перевернуться, продолжая переворачиваться до тех пор, пока не врежешься в электрический столб, и твоя машина не превратится в груду металла, шанс выжить в которой, тут же приравняется к нулю.

Это так легко свести счеты с жизнью, которая в очередной раз проверяет тебя на прочность, душит очередной порцией боли, убивает, заставляя сходить с ума от неизвестности, от безысходности, от твоей собственной никчемности. Ты — раб собственной жизни. Сейчас я это понял, как никогда раньше. И чтобы избавиться от ее пут, освободить себя и свою душу, остается только покончить с ней раз и навсегда. Но, черт возьми, не о таком конце я мечтал. Как и не о такой жизни…

Я в очередной раз надавил на газ, в надежде заглушить в себе этот бессмысленный монолог. Пытаясь сосредоточиться на том, где ее искать. Куда ехать дальше. Я не мог позволить себе такую слабость — как смерть. Не сейчас. Сейчас я должен был разыскать ее и убедиться, что с ней все в порядке. Что она жива и невредима. Что она так же, как и я, не осмелилась, на этот последний шаг, после которого уже ничего не изменить. Не вернуть назад. После которого наступает тьма. Бесконечная темнота…

За окнами моего автомобиля давно перестали мелькать огни города. Я выехал на трассу. Куда я направлялся? Сам не знал. Просто ехал. Просто жал на газ. Просто пытался разорвать реальность на куски. Превратив все это в страшный сон. Ночной кошмар. После которого, проснувшись в холодном поту, можно было б вздохнуть с облегчением, выпить стакан виски и продолжить свой неудачно прерванный сон.

Я несся туда, куда несло меня мое сердце. Боль становилась все глубже, все разрушительней. Я не сводил глаз с дороги, даже тогда, когда в очередной раз встречные фары ослепляли меня, делая на доли секунд слепым. Я боялся пропустить ее. Боялся проехать мимо. Хотя где-то глубоко внутри понимал, что ее здесь нет. Но, не смотря на это, я уже не мог остановиться. Мой затуманенный от боли рассудок перестал мне подчиняться, зажил своей собственной жизнью. Угнетая тем, чего не хотело признавать мое сердце.

Она могла оказаться не такой сильной, как ты думал о ней. Она могла попросту сломаться. И, может быть, в эту самую секунду она стоит над пропастью и не решается сделать этот чертов шаг. За грань. За черту, где уже не будет вас. Не будет тебя. А значит, не будет той боли, которую вы друг другу причиняете. Может именно сейчас, она отставила одну ногу вперед и, на мгновение, застыв в такой позе, все-таки задумалась над последствиями, и в ее душе поселился слабый огонек надежды на то, что все еще может быть хорошо, но холодный ветер, который бушует уже третий день подряд, не дал ей отступить. Подтолкнул. Не потрудившись дать крылья. Научить летать. Он просто в это самое мгновение мог разбить ее хрупкое тело о бездну. Распластать его. Утопить в собственной луже крови.

Эти проклятые мысли сводили с ума. Мой больной рассудок уже не на шутку рисовал в моем воображении страшные картины, от которых хотелось волком выть, биться головой об руль, метаться из стороны в сторону. Я даже не заметил, как выехал на встречку. Несся, не видя перед собой дороги. Смотря в пустоту. Пока ослепительный свет фар, несущейся на меня фуры, и ее оглушительный рев наконец-то не вывели меня из ступора. Еще чуть-чуть и столкновения было б не избежать. Я что есть мочи вдавил ногу в педаль тормоза и крутанул руль так, что мою машину вынесло на обочину, и по счастливой случайности занесло в кювет. Считанные доли секунд. И фура промчалась мимо меня. Заставляя похолодеть от ужаса. Вспотеть. Зажмурить до боли глаза. И наконец-то полностью прийти в себя.

— Черт…

Я остался жив. Я это понял, когда почувствовал ноющую боль от врезающихся в кожу ладоней ногтей. Когда, наконец-то открыв глаза, я взглядом проводил удаляющуюся фуру, все еще петляющую по дороге. Когда на ватных ногах вышел из автомобиля и сполз по нему на холодную сырую землю, хватаясь за голову, которую пронзила резкая боль. Когда наконец-то понял всю бессмысленность своей сегодняшней езды.

Чертов дурак. На что я надеялся, когда несся в неизвестность. Не так надо было ее искать. Не так. Я должен был уже давно обзвонить все больницы города. Рассказать обо всем отцу. И, в конце концов, на пару с ним поехать в ментовку и сообщить об исчезновении моей мачехи…

М а ч е х и.

Как же смешно и нелепо звучит это слово. Особенно в нашей с ней ситуации. Элина — моя мачеха. И в тоже время она — моя маленькая девочка… Которая с недавних пор стала моей одержимостью, моим наваждением, моей…

Нет, я снова себя обманываю. Она никогда не была моей. Она стала украденным счастьем. Но таким сладким, таким грешным и запретным, что попробовав раз — я уже не в силах был остановиться. Мы переступили с ней черту дозволенного, и это сломало нас… Сломало ее… Я знал, что рано или поздно — так оно и будет. Но никогда не думал, что все закончится именно этим…

Господи, нет. Нет. Нет. Она не могла ничего с собой сделать. Только не это. Я никогда себе этого не прощу. Пусть она живет. Пусть она дышит. Пусть снова улыбается. А я обещаю, что никогда больше ее не отпущу. Я сам расскажу обо всем отцу. Сознаюсь. И будь, что будет. Пусть ненавидит всем сердцем. Я готов к этой войне. Готов встать против всех, чтобы каждую секунду чувствовать, что она рядом. Живая и невредимая. Моя сладкая Элина. Мой маленький зеленоглазый ангел, затронувший такие струны души, о существовании которых я и не подозревал. Она смогла разбудить во мне любовь. И сейчас, возвращаясь к нашей первой встрече, я понимаю, что полюбил ее еще в ту самую секунду, когда по-детски испуганный взгляд метнулся от меня к осколкам разбитой кружки, вскружив мне голову своей искренней наивностью и бескрайней глубиной зеленых глаз. Уже тогда любовь решила все за нас. Вот только обстоятельства распорядились иначе.

Глава 25

Дмитрий

Возвращаясь домой, я все больше ненавидел себя за то, что позволил ба выгнать Элину из дома. Я должен был ее остановить. Или уйти вместе с девушкой. Но я поступил, как самый последний трус, позволив ба распоряжаться нашими судьбами. Я знал, что разговор с ней будет тяжелым. Но прежде чем к нему приступить, намеревался рассказать обо всем отцу, чтобы уже раз и навсегда расставить все точки над «и». И когда Элина все-таки найдется прижать ее к груди, чтобы сказать о том, как сильно виноват перед ней, как сильно ее… Люблю.

Да, именно люблю. Именно это слово крутилось на языке, когда я думал о ней. О ее зеленых безднах. О тонком аромате густых волос. О том, как прекрасно ее лицо, когда она злится или улыбается. Я сожалел о каждом приступе злости, причинившем ей боль. О том, что так долго закрывал глаза на правду, предпочитая заменять слово «любовь» на «ненависть». И сейчас, когда наконец-то смог осознать свои ошибки, готов был предстать перед отцом, чтобы все ему рассказать.

Стоя на пороге его кабинета, я еще раз поклялся себе, что этот разговор обязательно состоится. Сегодня он либо возненавидит меня, либо попытается понять. Но как бы там не было, ясно было одно — я больше никогда не откажусь от Элины, чем бы мне это не грозило.

— Отец, — тихо позвал я, открывая дверь. Отец поднял на меня уставший взгляд и жестом пригласил войти. Подойдя ближе, я заметил в его руках телефон. Он зажимал его в ладонях, нервно стуча по экрану пальцем. От меня не укрылось то волнение, с которым он на него смотрел. — Что-то случилось?

— Пока, не знаю, — тихо ответил он, отчего по телу пробежался табун неприятных мурашек. — Элина… Она с утра уехала и вот целый день не берет трубку.

Моя тревога за девушку достигла своего пика. Страх за ее жизнь накрыл с головой. С ней точно что-то случилось. Иначе с чего вдруг ей не отвечать отцу. В конце концов, это не он ее обидел. Не он ее прогнал. Значит, у ее молчания была другая причина. И с каждой минутой все больше казалось, что этой причиной могло быть что-то очень страшное и необратимое.

— Отец, мне нужно тебе кое-что рассказать, — больше не было сил молчать. Волнение возрастало, а неизвестность, как черная дыра, поглощала все силы, заставляя думать о самом плохом. Одни настенные часы продолжали размерено тикать, приближая нас к тому, что раз и навсегда изменит наши отношения и разобьет сердца.

— Да, говори… Сегодня меня уже навряд ли можно чем-то удивить…

И снова этот уставший взгляд, обращенный на телефон. Я и сам сканировал его, в надежде услышать долгожданный звонок. Но тишину комнаты нарушали лишь наши частые дыхания и периодические вздохи.

— Отец, Э… — но не успел я договорить, как в дверь постучали, а потом, не дожидаясь приглашения, в кабинет влетела ба, устремив на меня взгляд, полный раскаяния.

— Звонили с больницы… Элина… Она попала в аварию…

***

Элина

Все, чего мне хотелось — это поскорее добраться до кладбища. Трехчасовая езда по городу не смогла успокоить бушующих внутри чувств. Слезы высохли. Но боль, крепко вцепившаяся в сердце, не отпускала. Проникая все глубже, она заставляла меня возвращаться памятью к тем моментам, от которых хотелось сбежать. Вот только безрезультатно.

Сегодня я поняла очередную простую истину: сколько не беги, от себя не убежать. Ты сам творец своих мыслей. Ты сам загоняешь себя в тот лабиринт памяти, из которого нет выхода. Одни тупики.

Куда не сверни, везде возникал его образ. Его крепко сжимающие руки. Горячо целующие губы. И глаза… Ставшие палачом моих надежд. Сегодня одним своим взглядом Дима окончательно разрушил наш маленький мир, в котором мы могли бы быть счастливы, будь немного посмелее…

Все три часа езды, я бесцельно каталась по городу, пытаясь хоть как-то прийти в себя. Мне даже перед отцом было стыдно показаться в таком подавленном виде. Вот только я понимала, что монолог с ним поможет хоть немного успокоиться, поэтому все-таки решилась отправиться к нему. Пусть его уже не было рядом, но я всегда чувствовала его присутствие, когда стояла рядом с могилкой, вокруг которой цвети ирисы и душистая сирень.

Улучив момент, когда справа образовалось пустое пространство, я начала перестраиваться. Вдруг машина, которая была довольно далеко, стремительно начала приближаться. Всё, что я успела заметить, это обгоняющий меня слева Форд и стремительно приближающуюся машину справа. Оглушительный визг тормозов, удар и темнота…

Очнулась уже на земле. Надо мной склонилось чьё-то лицо, но слов я не слышала. Боли тоже не было. В памяти остался давящий гудок и мысль, что справа не хотят меня пропустить.

Машина, перед которой я хотела въехать в правый ряд, дымилась рядом. Около неё происходило что-то страшное. Форд стоял боком, загораживая собой весь левый ряд. Последнее, что услышала — это сирена скорой помощи. И снова спасительная тишина.

***

Дмитрий

Никогда не думал, что больничные коридоры могут быть настолько холодными и пустыми. Мне казалось, что больницы — это оживленные места, где всегда полно народу: врачи, медсестра, больные. Но сегодня я в полной мере ощутил на себе гнетущую атмосферу этих мест, где за каждой дверью витал запах смерти и одиночества, перебивающий запах хлорки и медикаментов.

Я несся вперед, не разбирая дороги, пока пальцы не коснулись дверной ручки, за которой была моя маленькая девочка. Мое украденное счастье. Моя Элина. От прикосновения к металлу меня передернуло. Я словно вышел из транса. И только сейчас смог ясно осознать, что за закрытой дверью на железной кровати с полосатым матрацем увижу то, что уничтожит меня раз и навсегда.

Я чувствовал, как по коже ползет холод, проникает в тело, замораживает. Сжимая дрожащими пальцами дверную ручку, я, словно оттягивая неизбежное, не торопился входить. Узнав в регистратуре, в какой палате лежит девушка, я не стал дослушивать то, что они хотели добавить. Просто испугался. Испугался услышать то, что сейчас увижу собственными глазами. Прислонившись лбом к двери, я еще раз мысленно проклял себя за слабость и бездействие и только потом решился открыть эту чертову скрипучую дверь.

Мой взгляд медленно пополз вверх. Все выше и выше. Пока не достиг точки, где начинаются ножки кровати. А за взглядом последовала и душа. Потом сердце, выскочившее из груди в тот момент, когда мои глаза впились в белоснежную ровно застеленную простынь, на которой никого не было. Я издал глубокий выдох. И сам же вздрогнул от звука собственного голоса в тишине.

Палата была пустой. Здесь никого не было. Неужели в регистратуре ошиблись? Или ошибся я. Или… Нет, о другом даже думать не хотелось. Она должна была быть где-то здесь. За любой закрытой дверью этого длинного холодного коридора.

Оглядев палату еще раз, я намеревался уже выйти, когда где-то справа скрипнула дверь. Я резко обернулся. И тут же мой взгляд встретился с необъятной бездной зеленых глаз, которые смотрели на меня с нескрываемым удивлением и… Нежностью. В этот момент все потеряло значение: условности, люди, запреты. Все было забыто. Стерто из памяти. Я понял, что ничего не будет, как раньше. Я и сам стал другим. Откинув прежнюю сдержанность, я в три шага преодолел нас разделяющее расстояние и просто без лишних слов прижал своего зеленоглазого ангела к себе. К своей груди, где бьющееся сердце отбивало ее имя, ее пульс.

Я старался быть аккуратным, боясь причинить девушке боль. Повязка на ее голове могла говорить только о том, что удар пришелся именно на нее. Поэтому все мои движения были плавными. А ладонь, прижимающаяся к ее макушке, нежной и заботливой.

Не сдерживая чувств, которые переполняли мое сердце, я стал говорить то, что должен был сказать уже давно. Но так и не решался, пока не случилось то, что принесло так много бед.

***

Элина

— Я больше никогда тебя не отпущу, слышишь. Никогда. Прости меня, моя девочка, прости за все. Я слишком часто причинял тебе боль. Слишком часто делал то, что отдалял нас все дальше друг от друга. Но несмотря ни на что, я так и смог выкинуть твой образ из головы, вычеркнуть из сердца. Потому что, чтобы я ни делал, как бы сильно не обижал тебя, я все равно продолжал тебя любить, пытаясь убедить себя в обратном. Элина, моя маленькая Элина, я люблю тебя. Люблю… И больше ни за что на свете не отпущу…

Сначала я не поверила своим глазам. А теперь, слушая Дмитрия, крепко сжимающего меня в объятиях, я не верила своим ушам. Голос парня дрожал, как и все его напряженное тело. Я чувствовала, что он сдерживается, боясь причинить мне боль, и это еще больше доказывало то, что слова парня искренни и правдивы. Моя и без того раскалывающаяся голова стала болеть еще сильнее. А сердце, клокочущее в груди, лихорадочно впитывало каждое его слово, стараясь выучить их наизусть.

Его признание причиняло и боль, и радость одновременно. Через сколько ж испытаний нужно было пройти, чтобы понять свои чувства, научится ими дорожить, не стыдиться показывать. Ничего не говоря в ответ, я просто обвила тело парня руками и прильнула к нему плотнее.

В эти драгоценные минуты забылось все плохое. Остались на планете только мы, как единое целое. Неделимое. Неразлучное. И наша, восставшая против всего мира, любовь.

Аккуратно отстранившись, Дима положил руку мне на щеку, провел большим пальцем по губам и стал медленно наклоняться. Я вся замерла в ожидание. Мое сердце перестало биться, дышать. Я умирала от томительного желания. Вернее я уже была мертва, и только его поцелуй мог меня воскресить. Вдохнуть в меня новую жизнь. Новое дыхание.

Наконец-то его губы приблизились настолько, что прикосновение стало неизбежным, и он… поцеловал. Настолько еле ощутимо, легко и нежно, что казалось, моих губ коснулся легкий ветерок. Но с каждой секундой его влажные губы становились все настойчивее и напористей, а поцелуй все глубже и горячее. В этот момент я снова стала дышать, сердце снова встрепенулась, а кровь понеслась по венам… Я наконец-то почувствовала себя живой. Нужной. Не одинокой. В его руках я ощущала себя маленькой хрупкой девочкой, беспомощной и невероятно слабой.

Дима продолжал осыпать мое лицо поцелуями и в какой-то момент мне показалось, что это сон. Галлюцинации от сильного удара. Да, что угодно. Только не реальность. Но, когда мой подбородок коснулся его плеча, а взгляд встретился с до боли знакомыми глазами… я поняла, что все, что сейчас происходит правда.

За Диминой спиной в дверях моей палаты стоял Павел. Он смотрел мне прямо в глаза своим уставшим и потерянным взглядом. И было видно, сколько боли и страданий причиняли ему два самых близких человека. Но даже сейчас, Павел не изменял своим принципам. Он без слов говорил о том, что выдержит эту боль. А я, разрываемая своим предательством, своей виною на куски, молча, глотала слезы, стараясь, чтобы их не заметил Дмитрий.

— Я люблю тебя… Люблю… — продолжал нашептывать парень, когда Павел в последний раз заглянул мне прямо в душу и, кивнув несколько раз в знак того, что все принял, ушел. Вот так вот просто. Развернулся и ушел. Оставив нас друг для друга. Отпустив меня сегодня окончательно. Доверив мою судьбу сыну.

Зажав рот ладошкой, я сдержала рвущийся наружу крик, а потом, отстранив от себя Дмитрия и посмотрев на него заплаканными глазами, сказала то, что должно было со временем искупить мои грехи, помочь вылечить душу:

— Я тоже люблю тебя, Дима… Люблю больше всего на свете.

Эпилог вместо бонуса

Полгода спустя…

Элина

Откинувшись на мягкие подушки, я улыбнулась своим мыслям, которые были заняты утренней новостью и тем, как я расскажу о ней Дмитрию. Я представляла его лицо, его реакцию на мои слова и мне казалось, что он обрадуется не меньше меня самой. Оставалось только дождаться его с работы, чтобы поделиться своей большой радостью.

Приехав полгода назад в Москву, Дмитрий тут же перевелся на заочное обучение и, собрав небольшую команду единомышленников, открыл строительную фирму. Вместе с пятью ребятами он занялся отделочными работами. Шесть человек и ни одного руководителя. Все равны. Вместе работают на объекте, вместе ищут заказчиков, закупают материалы и вникают в финансовые документы. За качество работы отвечают тоже сообща.

— У свободы есть свои преимущества. — всегда говорил мой бизнесмен в рабочем комбинезоне, — Некоторые фирмы обманывают. А сам себя не обманешь.

Но это было только началом его большого дела. Со временем мой начальник планировал взрастить свою строительную империю с нуля. Чтобы доказать себе и всему миру, что он — сын своего отца. Показать всем, что он сам проложил путь к «золотому» будущему. Без посторонней помощи смог подняться до самых вершин. Но все-таки главной его целью было: стать гордостью своего отца.

За все это время он ни разу не попросил у него денег. Жили на то, что получалось подзаработать. На все мои просьбы ему помочь, тоже куда-нибудь устроиться, он отвечал категорическим — нет. Объясняя это тем, что сам в состоянии прокормить свою семью. А жена должна вить уютное гнездышко. Что, собственно говоря, я и делала. Я сама готовила, сама убирала, сама стирала и гладила для него вещи. И, надо сказать, получала от домашних хлопот удовольствие, потому что каждая моя мысль, каждая моя секунда была заняты — им. Я представляла нашу вечернюю встречу и то, каким крышесносным будет очередной вечер, проведенный вдвоем. Порой я удивлялась, откуда в нем столько сил и энергии. После трудного рабочего дня, он еще умудрялся сделать приятное мне. Уложив прямо на кухонный стол или усадив на стиральную машинку, он мог любить меня часами. А на утро встать, как ни в чем не бывало, и уйти на работу: выспавшимся и счастливым.

Окрыленная своими мыслями, я не заметила, как задремала. Разбудила меня тихо играющая мелодия, оповещающая о том, что звонит мама.

— Привет, доченька. У меня замечательные новости.

Голос мамы, прозвучавший в трубке, был настолько взволнованным и радостным, что тепло, разливающееся по венам уже который час, усилило свой поток, переполнив мое сердце счастьем и любовью ко всем моим близким людям.

Месяц назад мама вышла из реабилитационного центра, где пролечилась восемь месяцев. Вышла совершенно другим человеком. Женщиной. Красивой и здоровой. Сияющей и радующейся новому дню. Время, проведенное там, стало отправной точкой для начала новой жизни, которую отныне она хотела посвятить мне, чтобы наверстать упущенное. Чтобы наконец-то узнать меня ближе и подарить мне настоящую материнскую любовь.

Дима снял для нее комнату в нашем районе, чтобы мы в любой момент могли встретиться и поговорить. Провести вместе время. Я не хотела отпускать маму обратно в родной город. Очень боялась, что встреча со старыми «друзьями» напомнит ей о том, от чего она так долго лечилась.

— Тебя приняли? — затаив дыхание, я стала ждать ответ.

— Да, милая. У меня наконец-то будет любимая работа, — после этих слов я запищала от радости и мама рассмеялась в ответ, давая понять, что радуется вместе со мной.

— Мамочка, я так счастлива. Наконец-то мы заживем полной жизнью. Наконец-то у нас будет все хорошо.

— Да, моя хорошая. Мне дали две недели на все про все и за это время я бы хотела… — мама замолчала, а я, услышав в ее голосе грустные нотки, замерла.

— Что, мам, говори… — Тихо попросила я.

— Я бы хотела навестить папу. Съездить на его могилку.

После ее слов с моей души свалился камень. Конечно, как же я сама не додумалась свозить ее туда. Ведь она так же, как и я, скучала по нему и любила.

— Мамочка, не переживай. Мы съездим. Я тебе обещаю.

— Хорошо, моя девочка. Тогда еще созвонимся.

Пожелав маме приятного дня, я нажала на кнопку «отбой» и снова откинулась на мягкие подушки, считая минуты до долгожданной встречи с самым любимым мужчиной на свете.

***

Дмитрий

По дороге домой я заскочил за цветами для своей любимой девочки, которая каждый день радовала меня своей улыбкой и глазами, сияющими счастьем и нежностью. Мне хотелось сделать ей приятное. Хотелось, чтобы этот вечер стал особенным для нас двоих. Потому что был повод. Повод, который принес в мою душу покой и умиротворение.

— Я люблю тебя, — выставив букет белых роз перед самым носом зеленоглазки, как я стал с недавних пор ее величать, сказал я и улыбнулся. Девушка посмотрела на меня с нескрываемым восторгом и, кинувшись ко мне на шею, обняла настолько крепко, насколько только была способна.

— А я тебя… — ответила она. И я закружил ее по комнате.

— У меня есть… — вместе заговорили мы, когда я наконец-то опустил девушку на пол, и мы оба снова рассмеялись.

— Говори… — Сказала Элинка, борясь с очередным приступом смеха и смотря на меня с заботой и теплом. — Ты первый.

Переведя дыхание, я взял девушку за руку и ответил:

— Ты не поверишь. Мне сегодня звонили отец с ба. Сами, представляешь!? И знаешь, что они сказали? — эта новость действительно была удивительной. Ведь за последние полгода, что мы живем в столице, они ни разу не звонили первыми. Всегда звонил я, узнать, как их дела, здоровье. А сегодня, во время обеда, на мой телефон поступил звонок и, сколько было волнения, когда на дисплее телефона высветилось родное слово «дом». Я не поверил своим глазам. Мое сердце пропустило несколько тяжелых ударов прежде, чем я ответил на звонок.

Элина удивленно покачала головой, а я, сгорая от желания быстрее ей все рассказать, на одном дыхание выдал:

— Они пригласили нас приехать. Навестить их. Сказали, что очень соскучились. И знаешь, по их голосам я понял, что они простили. Простили нам все…

И снова подхватив девушку на руки, я закружился с ней по комнате, пока она заливалась звонким веселым смехом.

— Я так счастлива, любимый. Правда. Это замечательная новость.

Уложив свою малышку на постель, я навис сверху, и, заправив за ушко выбившуюся прядь, посмотрел на нее так, словно пытался одними глазами сказать, как сильно ее люблю. Как сильно она мне нужна.

— А у тебя, какая новость? Чем обрадует меня, моя зеленоглазка?

— Ну-у, не знаю, — уклоняясь от ответа, Элинка закатила глазки к потолку, но, когда мои пальцы коснулись ее подмышек, девушка тут же сдалась, и, приподнявшись на локтях, сказала, — Даже не знаю, обрадует тебя эта новость или огорошит, но… Любимый, у нас будет ребенок…

***

Элина

Молчание, повисшее в комнате, кажется, затянулось слишком надолго. Я смотрела Дмитрию в глаза и ждала хоть какой-то реакции на свои слова. Но лицо парня было непроницаемым. Сначала он долго изучал мои губы, пытаясь понять — правду они сказали или нет, затем переместился на мой плоский живот и только потом поднялся вверх, встретившись с моим уже не на шутку обеспокоенным взглядом.

— Скажи, что ты не пошутила? — очень серьезно и взволновано попросил он. И когда мои пересохшие губы беззвучно подтвердили, что это, правда, лицо Димы упало на мою грудь, и парень снова стал смеяться. Или плакать. Или… Я сама не поняла, что с ним происходит. Чувствовала только, как дрожит его тело, плечи, как крепко его рука прижимает меня к нему, чтобы я не смогла отодвинуться. Решив дать ему время прийти в себя, я обвила свободной рукой его шею и прижалась губами к макушке его волос. Чтобы сейчас не происходило у него в душе, одно я знала точно — он счастлив. Счастлив настолько, что у него просто нет слов, как это передать.

Спустя несколько минут, Дима наконец-то оторвался от моей груди и, опрокинув меня на подушки, стал покрывать поцелуями мой живот. Его нежные руки, пробравшиеся под коротенькое платье, начали гладить кожу, которая от прикосновения холодных пальцев покрылась мурашками. Закрыв глаза, я стала наслаждаться этими драгоценными минутами, когда два человека, созданные друг для друга, становятся одним целым.

Этой ночью Дима был нежен, как никогда. Даря мне себя, он не забывал говорить о том, как благодарен судьбе за подаренную встречу. Как благодарен мне за такую счастливую новость. За одну только ночь он подарил мне столько внимания, любви и заботы, что слезы, которые под утро катились по моим щекам, могли говорить только о том, как я счастлива.

Как я безумно счастлива быть рядом с ним. И знать, что пройдя через столько испытаний, мы наконец-то смогли раскрыться нашим чувствам. Смогли потушить огонь войны, которая так долго не давала нам быть вместе. И теперь, смотря в будущее, я могла с уверенностью сказать, что там нас ждет счастье. Которое непременно сбудется.

Конец