Это не сон

Глава 4

В недалеком прошлом

– Ты точно не хочешь, чтобы я поехал с тобой? Я могу перенести встречу. – Голос Марка вернул меня к действительности.

– Прости?

– Я говорю о твоем рандеву. Может быть, мне поехать с тобой?

– Нет, нет, Марк. – Я сложила газету и почувствовала, как краснею от смущения. Я никогда не читала свой гороскоп…

– Это не просто слова?

– Не просто. Честное слово. – По крайней мере, я не делала этого раньше.

Отодвинув газету в сторону, я налила нам кофе.

– А как же Бен? Он не будет тебе мешать? Эти его маленькие ушки?

– Всё в порядке. Эмма предложила взять его. – Я почувствовала, что мысленно улыбаюсь. – Они прекрасно ладят с Тео. Жаль, что наш немного старше и они не пойдут в школу вместе. Я вообще хочу пригласить Эмму к нам на обед. Она тебе понравится. И еще я хочу представить ее кое-кому. Это поможет ей устроиться. Ты ведь знаешь, какими могут быть здешние жители…

– Ну, конечно. Как скажешь. Может быть, пригласим и Натана – он здорово на нее запал. Ты позвонишь мне после встречи? – Закрыв свой портфель, Марк с прихлебыванием допил свой кофе, стараясь скрыть от меня, что смотрит на часы на стене напротив. Обычное утро понедельника. Он притворяется, что ему некуда спешить, а я притворяюсь, что мне все равно.

– Со мной всё в порядке. А ты езжай, а то попадешь в пробки. Правда, всё в порядке. – Всё это неправда.

«Поменьше волнуйтесь».

Я через силу улыбнулась, когда он чмокнул меня в макушку, и сидела неподвижно, пока он не вышел из кухни. Прислушиваясь к знакомым звукам, ощутила биение пульса где-то на шее. Хлопок крышки багажника, звук заведенного мотора, шуршание шин по гравию, пауза, пока он ждет просвета в потоке, чтобы выехать на дорогу. И наконец – тишина.

Иногда я могу долго сидеть, наслаждаясь тишиной после его отъезда. Только я и дом – Бен играет наверху в своей комнате. Я помню те давние кошмарные времена, когда сидела не просто неподвижно, а как под наркозом, глядя на Бена, кроху в сине-желтом комбинезоне, пристегнутую к автомобильной переноске. И ждала.

Компания «Велкро»[19] приделала к перекладине сиденья набор пластмассовых ключей и разноцветного паука из махрового полотенца. Каждая пара ног у него была другого цвета. Синяя. Красная. Желтая. Зеленая. Бен играл с ними, пока ждал, и делал это с бóльшим терпением, чем я того заслуживала.

«Чего ты ждешь?» – думала я, глядя на ребенка.

Чего ты ждешь?

Я сложила руки, как в молитве, и наконец разомкнула губы:

– Бен, детка, бери свой рюкзак. Мы идем к Тео.

«С технической точки зрения, – думала я, сидя в приемной и глядя на любительские рисунки на противоположной стене, которые предлагали для продажи, – я хожу не к тому врачу».

Тэдбери, расположенная на пути между Модбери и Эйвтон-Гиффордом, должна относиться к консультации в Модбери, но, когда мы только переехали, я в этом не разбиралась и зарегистрировалась в другой клинике – в нескольких милях от нас. Никто меня не остановил, и теперь я была благодарна судьбе за эту ошибку, потому что мне вовсе не хотелось, чтобы вся деревня знала о моих проблемах. Обо всех этих встречах.

Сегодня на стенах висела дюжина, или около того, картин, и некоторые из них были на удивление хороши. Акварель лодки – просто прелесть. Шестьдесят фунтов! Но рамка – просто кошмар. Я как раз думала, стоит ли ее менять, и мысленно бродила по дому, размышляя, на какую стену можно было бы повесить картину, когда раздался сигнал, сообщивший о том, что на табло появилась новая запись. Мое имя красными буквами: «Доктор Элдер, кабинет № 4».

– Итак…

Я села и начала водить пальцем по колену в том месте, где коричневая стрелка брюк полностью разгладилась. Внезапно представила себе Эмму в ее черно-серебряном одеянии и непроизвольно посмотрела на свою обувь без задников и ненакрашенные ногти на ногах.

Доктор Элдер – хорошая. Она мне нравится. Одна из двух женщин-врачей, работающих в этой консультации. Иногда мне приходится ждать больше недели, чтобы попасть на прием именно к ней, но с мужчиной я разговаривать не смогла бы. Особенно на такие темы. Доктору Элдер – около сорока, и с фотографии в кожаной рамке бордового цвета, которая стоит у нее на столе, мне улыбаются четыре ребенка: две девочки, рыжеватые блондинки, и близнецы-мальчишки, помладше девочек и с усыпанными веснушками лицами – возле носа и на щеках.

Я не могу понять, как при этом она умудряется работать. Няня? Помощница по хозяйству? Может быть, мне тоже следовало вернуться на работу, а не ждать, пока, как по заказу, появится второй?

Доктор Элдер нахмурилась, глядя попеременно то в мою карту, то на монитор компьютера. В ушах у меня слышны удары сердца.

– Что ж, хорошие новости: у вас всё в порядке, – раздалось наконец. Повернувшись ко мне, она улыбнулась. – Анализ крови подтверждает, что ваша овуляция абсолютно нормальна. Как я вижу, в прошлый раз мы говорили об анализах вашего мужа. С ними – тоже всё в порядке.

Почувствовав, как мои плечи слегка приподнимаются, я кивнула. Честно говоря, я очень хотела бы продемонстрировать то облегчение, на которое явно рассчитывала доктор Элдер, но не смогла себя пересилить. Всё дело в том, что я уже знаю, что у меня «нормальная овуляция», – ведь я потратила на анализы стоимость малолитражного автомо-биля.

– Тогда почему же ничего не происходит?

Наступило время доктора сжать губы:

– Но мы же говорили с вами об этом в прошлый раз. Иногда это просто невозможно объяснить. – Она посмотрела на фотографию на столе. – Иногда они заставляют нас ждать.

Я тоже еще раз глянула на фото. Начинается осторожная промывка мозгов: в ее случае никто никого не ждал.

– Но Беном я забеременела очень быстро.

– И это случилось?.. – Доктор снова посмотрела в свои записи.

– Два года и четыре месяца назад. – Я мгновенно пожалела о том, что ответила так быстро; глаза начало щипать от слез.

– А вы говорили с мужем о тех вариантах, которые мы с вами обсуждали в прошлый раз?

– Да. – Ложь. – Он считает, что мы всё-таки должны еще подождать. – Я не объясняю причину.

– Вижу, что для вас это очень тяжело, Софи. Но в данном случае ваш муж совершенно прав. Вы еще молоды. Знаю, что говорить всегда проще, чем делать, но я могу посоветовать вам расслабиться. Съездить куда-нибудь. Отвлечься от всего. Постарайтесь не зацикливаться на этом. – Она опять глянула на экран. – Напомните мне, вы сейчас работаете?

– В настоящий момент – нет. – Я почувствовала, как в горле начало першить. И вновь ощутила, как глаза щиплет от слез. – Я планировала вернуться на работу после рождения второго.

– Понимаете, Софи, ничто не говорит о том, что история повторится дважды. Мы будем наблюдать…

– Я не боюсь.

– Послушайте, почему бы вам еще не подождать? – На ее губах появилась добрая улыбка. – Например, пару месяцев. И если ничего положительного не произойдет, то я хотела бы встретиться с вами и вашим мужем. Мы сможем обсудить все возможные варианты, чтобы вы оба понимали, в чем будет заключаться лечение.

– Хорошо. Согласна.

– Чем я еще могу помочь вам сегодня?

…И только позже, возвращаясь домой на автопилоте и не помня, как проехала первую половину пути, я поняла, что не попрощалась с доктором Элдер. И не поблагодарила ее. Это напомнило мне о том, как ребенком я ходила в церковь и иногда в конце молитвы не могла вспомнить, как произносила ее начало.

«Я уже это сказала? Или это было в прошлое воскресенье? Или воскресенье за неделю до него?»

На пороге «Приората» горло продолжало першить, так что было неудивительно – хотя от этого не менее неловко, – что дамбу прорвало сразу после невинного вопроса Эммы:

– Софи, всё в порядке?

Потоком хлынули беззвучные злые слезы. Я пыталась остановить их, крепко сжав ладонями лицо, а тело само повернулось в сторону окна, выходившего в сад. Я была в полном ужасе.

А потом, прежде чем Эмма смогла на это как-то среагировать, мое унижение довершил Бен, неожиданно появившийся на пороге.

– Мама, мамочка, что с тобой? Что случилось?

Я была в ступоре. Глаза Бена вылезли из орбит. И в этот момент Эмма бросилась ко мне и схватила меня за левую руку.

– Мамочка посадила занозу, Бен. У въездных ворот. Мне придется достать ее. У тебя когда-нибудь была заноза?

– Да, я посадил ее на горке в парке.

– Тогда ты знаешь, что это очень больно. И мамочке надо быть очень храброй.

– Ты будешь вытаскивать ее горячей иголкой?

– Боюсь, что придется.

На его лице появилось выражение отвращения. Крепко прижав руки по швам и сжав кулачки до белых косточек, мой сын исчез из комнаты.

Тщетно поискав салфетки в карманах, я в конце концов взяла одну из пачки, которую протянула Эмма.

– Боже… прошу прощения…

– Не говори глупостей. – Эмма обняла меня за плечи и подвела к стулу возле стола. – Вот так. Садись. Сейчас ты выпьешь крепкий кофе.

Я громко высморкалась.

– Спасибо. Здорово ты догадалась – я имею в виду Бена.

Эмма занялась приготовлением кофе, а я стала придумывать правдоподобную легенду. Но не успела первая идея полностью сформироваться у меня в голове, как Эмма уселась за стол и посмотрела на меня такими необычными и проницательными глазами (зеленые и коричневые точки были сейчас особенно заметны), что я мгновенно выложила ей всю правду, словно губы устали скрывать ее.

О вечном ожидании. О постоянных фальстартах. О том дне, когда я сидела в этой самой кухне с Кэролайн и у меня была задержка на две недели. Я была тогда так уверена… Позволила себе даже поволноваться. Но ничего не произошло. Как всегда, в конце этот чертов тест ничего не показал. И о страхе, что это как-то связано с жутким временем после рождения Бена. С депрессией. С после… родовой… депрессией. С тем долгим и мрачным временем до того, как ее наконец диагностировали, когда я жила изо дня в день, как зомби. Не одевалась. Не мылась. Марк не знал, что ему делать. Бен сидел в переноске. Недоумевал. Ждал…

– Прости меня, Эмма. Обычно я себя так не веду. Это какой-то спонтанный приступ. Послушай, мне пора. – С этими словами я встала.

– Ты никуда не пойдешь. Сядь на место и дыши глубже. Я серьезно. Вдох – выдох, очень глубокие, пока не успокоишься.

Что ж, мне пришлось подчиниться. Вдох. Выдох. Я делала так, как она мне сказала. Вдох… Выдох… И, прежде чем смогла сообразить, что происходит, я выдала ей всё. Как врала врачу. Как Марк наотрез отказывался даже думать о лечении от бесплодия, поскольку боялся, что у нас могут родиться близнецы, – а если послеродовая депрессия вернется, то это будет перебор и для него, и для меня. Хотя я, будучи единственным ребенком в семье, отчаянно хотела, чтобы у Бена появился братик или сестренка.

– Знаешь, Эмма, умом я понимаю, что на Бене можно остановиться. Взять тебя и Тео. Вместе вы – совершенно классные. А у некоторых людей вообще нет детей, – я говорила все быстрее и быстрее, – и какая-то часть меня стыдится того, что это стало для меня идеей фикс. Но неужели это так плохо, что я хочу еще одного ребенка? Неужели это так страшно?

Эмма промолчала.

– Я сегодня утром даже прочитала свой чертов гороскоп. Ты можешь в это поверить? Полный отстой…

– Послушай… Что касается этих гаданий, Софи, всех этих знаков Зодиака… Не стоило мне тогда этого говорить. Я хочу сказать, что это просто развлечение. И я никогда не гадала бы всерьез, особенно если дело касается важных вещей…

– Нет, нет, я ничего такого не имела в виду. – Я склонила голову и спрятала лицо в ладони. – Боже, Эмма. Я ведь практически…

Теперь мы обе рассмеялись, и Эмма вновь протянула мне упаковку с салфетками.

– Послушай, я тебе слово даю, что не всегда была такой идиоткой. – Я еще раз высморкалась. – Это всё деревенская жизнь… Я медленно схожу с ума.

– Так ты не работаешь с момента рождения Бена? Вообще не работаешь?

– Я занималась рекламой, – я покачала головой. – В этом бизнесе нет понятия частичной занятости. Мы планировали перевести сюда компанию Марка, после того как вся семья будет в сборе.

– А о няне ты никогда не задумывалась?

Я содрогнулась. Перед глазами появилась я сама в возрасте восьми лет, держащая за руку помощницу по хозяйству, и моя мать, занятая поисками ключей от машины. Гора багажа в холле. Обычный быстрый поцелуй на прощание, запах духов, наполняющий помещение, – как обещание будущих открыток. Эти вечные открытки…

Почему матерям приходится принимать такие тяжелые решения? Работать? Не работать? Черное. Белое.

– Нет, о няне я никогда не думала. В любом случае это был мой выбор – и моя ошибка. То, что мы переехали сюда. То, что я прервала работу. И я, в принципе, не жалею об этом – из-за Бена. Я его просто обожаю. Конечно, обожаю. Я просто не предполагала, что все будет так тяжело.

Я ждала реакции Эммы, но ее лицо ничего не выражало.

– Прости, я поставила нас обеих в затруднительное положение, – закончила я, вставая. – Доктор права. Я совершенно сдвинулась на почве беременности. Она все талдычит о поездке куда-нибудь. Считает, что я должна отвлечься.

И в этот момент лицо Эммы изменилось. На мгновение она отвернулась к окну, а потом посмотрела на меня с полуулыбкой, как будто ей в голову пришла отличная мысль. Затем подбежала к комоду и стала переворачивать содержимое ящиков.

– Слушай, сама скажешь, если решишь, что идея ужасна… – Она перешла уже ко второму ящику, просматривая различные бумаги. Внезапно: – Ага, вот они где! – Вернулась к столу с пачкой вырезок, которую положила передо мной. Все они были вырезаны из газет и воскресных приложений. – Я уже сказала, что можешь забыть про политес. Я на тебя не давлю, но я планировала посвятить этому бо́льшую часть лета, перед тем как Тео пойдет в детский сад. Я хочу, чтобы он всё это увидел. Вот, посмотри. – Эмма пододвинула ко мне статью об отеле на острове Бург[20]. – Я просто обязана увидеть это место. Ар-деко[21]. Или вот – замок Дрого[22]. А дом Агаты Кристи – теперь он принадлежит Национальному фонду… Знаешь, ты совсем не обязана на это соглашаться. – Теперь она говорила всё быстрее и быстрее. – Не все любят архитектуру. И мы с Тео прекрасно чувствуем себя вдвоем. Честно говоря, я даже немного беспокоюсь о нем. Он, как ты говоришь, одиночка. Но если ты согласишься к нам присоединиться… прихватив с собой Бена… Я хочу сказать, что это и тебе поможет, как некое «отвлечение», – ты забудешь обо всем этом аж на целое лето. Ну и мы… мы будем очень рады.

Я посмотрела на все эти вырезки, разбросанные по столу, а потом подняла глаза на Эмму. У нее были широко открытые и полные надежды глаза. В этот момент в дверях появился Бен. Косточки на его прижатых к бедрам кулачках все еще были белыми.

– Все хорошо, мамочка? Занозу вытащили?

– Да, милый. Подойди ко мне. Эмма меня спасла.

Я протянула руку и прижала к себе Бена, а сама в этот момент беззвучно поблагодарила Эмму. Меня удивило, насколько лучше я себя чувствовала. Облегчение сопровождалось некоторым онемением всего тела, которое всегда появляется после длительных рыданий. Я не забыла вовремя сжать свою «раненую» руку и увидела, как плечи сына расслабились.

Так же как и мои.

Сегодня, 17.17

«Какого черта?»

Поезд останавливается. Визжат тормоза.

Когда мы окончательно замираем, я смотрю вдоль вагона. Пассажиры вертят головами во все стороны, пытаясь выглянуть в окна.

– Почему мы остановились? – Понимаю, что вопрос дурацкий, но меня это мало волнует. Мы находимся между двумя станциями – от последней отъехали минут десять назад. В этом нет никакого смысла…

Все в недоумении пожимают плечами. Пассажиры, сидящие возле окон, продолжают выворачивать шеи, но никто не может рассмотреть голову состава.

– Мы не можем остановиться. Серьезно, мы не можем вот так просто взять и остановиться… – Я так сильно сжимаю кулаки, что ногти впиваются в ладони. Несколько пассажиров поглядывают друг на друга, и по выражению их лиц понятно, что они обеспокоены этой внезапной остановкой не меньше меня.

Мне же на все плевать – я киплю от ярости и беспокойства. Новости, поступающие из больницы, всё еще ставят меня в тупик. Сотрудники никак не могут определить, кто есть кто из двух мальчиков. Во время последнего разговора мне в голову неожиданно приходит мысль о том, что я могу послать им фото, если еще раз одолжу телефон у той женщины… Но уже слишком поздно. Обоих детей увозят в операционную. А это значит, что мы не знаем, кому удалят селезенку, кто из них находится в бо́льшей опасности…

Наконец в динамике раздается треск, а вслед за ним – чуть слышный мужской голос. Кто это – машинист? Проводник? Одному богу известно…

– Дамы и господа, мне очень жаль, но у нас с вами – непредвиденная задержка. Нам сигналят о какой-то проблеме на маршруте. Мы ждем дополнительной информации, и я свяжусь с вами сразу же, как только мы ее получим.

Гляжу на часы. Осталось, по крайней мере, два часа пути.

Еще раз выглянув из окна, я смотрю сначала направо, потом налево, пытаясь понять, где, черт возьми, мы находимся.

Прямо посреди неизвестно чего, вот где. Корова, стоящая в поле, повернулась в мою сторону и смотрит мне в глаза, как будто хочет подтвердить эту догадку.

Суррей? Сомерсет? Бог его знает…

Я достаю свой странный телефон и прохожу в короткий тамбур, соединяющий два вагона. Набираю номер, данный мне сержантом полиции. Автоматические двери, которые постоянно хотят открыться, выводят меня из себя, и мне приходится отойти, чтобы они остановились. Наконец на звонок отвечают, но это совсем другой офицер. Боже… Я трачу драгоценное время, чтобы всё ему объяснить. Объяснить, кто я такая.

Постепенно этот парень начинает понимать. Он говорит, что в больнице меня будет ждать новая информация. Если есть необходимость, они могут прислать патрульную машину на станцию. К приходу моего поезда. Хотя обычно там масса такси…

– Нет, нет. Проблема в другом. Я вам поэтому и звоню. Мой поезд остановился. Застрял посреди неизвестно чего. И я не знаю почему…

– Мне очень жаль. – И после паузы: – Боже. Как некстати. Это для вас дополнительный стресс…

– Но вы же можете что-то сделать?

Еще одна пауза.

– Я вас не совсем понял. Что именно вы хотите? Как, по-вашему, мы можем вам помочь?

– Ну, я не знаю… – Делаю шаг, и двери вновь начинают работать. Неожиданно мне почему-то приходит в голову слово «вертолет».

– Вертолет. Вы можете прислать вертолет? К поезду. Чтобы он отвез меня в больницу. Ведь у полиции есть вертолеты, правда? – Смотрю из окна на поле рядом с поездом. Коровы. Я уже представляю себе, как разгоняю коров, чтобы вертолет мог приземлиться…

– Вертолет? – Услышав тон, которым это произнесено, я опять готова заплакать. Знаю, что всё это звучит глупо, но мне наплевать… Наплевать на то, что обо мне подумают.

– Мне очень жаль, но это не тот ресурс, который мы можем задействовать в данной ситуации. Однако если поезд задерживается, то, возможно, мы сможем выслать патрульную машину ему навстречу. Где именно вы находитесь?

– Не знаю. Они не говорят нам, что произошло.

Полицейский просит меня перезвонить и сообщить дополнительную информацию, как только та будет мне известна, чтобы они могли принять решение.

И опять я спрашиваю его, что им известно об аварии. Что конкретно произошло с моим Беном? С обоими мальчиками?

Теперь пауза длится гораздо дольше, и это окончательно выводит меня из себя. В отчаянии я требую, чтобы меня соединили с детективом-инспектором Мелани Сандерс. Я говорю ему, что ей будет интересно услышать обо мне.

«Ради всего святого, он что, не знает о том, что произошло в Тэдбери летом? И о моей роли во всём этом?»

Опускаю глаза на свои руки и стараюсь сдержать панику, охватывающую меня, когда я вспоминаю ту сцену. Кровь. Нож…

Я почти в истерике, но меня опять пытаются запутать. Он говорит мне, что на сегодняшний день самым важным было довезти мальчиков до больницы и начать лечение. Они пытаются разобраться в том, что произошло, но инспектор Сандерс сейчас занята. Когда я сама появлюсь в больнице, то узнаю больше.

– Но я застряла в этом гребаном поезде. А знать мне необходимо сейчас…

В ответ я слышу новый набор банальностей.

– Послушайте, вы не должны подпускать ее к мальчикам.

– Не понял?

– Эмму Картер, – я понижаю голос. – Она тоже участница этой аварии. Кажется, ей тоже делают операцию. Но точно я не знаю. Конфиденциальность и всё такое… Они мне не говорят. Но вы должны держать ее подальше от мальчиков. От обоих мальчиков. И особенно от моего сына. Я настаиваю, чтобы вы не подпускали ее к Бену. Вы меня поняли? Я хочу, чтобы вы это записали.

Теперь его тон резко меняется. Следует серия вопросов, на которые я не могу ответить. Чувствую, он думает, что я в истерике и даже немного сдвинулась. Напоминает мне, что сын Эммы Картер тоже пострадал. Мол, они надеются, что, когда придет в сознание, она сможет опознать мальчиков…

– Нет, нет. В этом-то все дело. Этого нельзя делать. Ее нельзя к ним подпускать…

Теперь он говорит, что хорошо понимает, насколько я сейчас расстроена и взволнована, и что он обязательно попросит офицера-дознавателя перезвонить мне, как только появится что-то новое. Он запишет то, что я сообщила. В больнице меня будет ждать подробная информация.

– Так, значит, вы не офицер-дознаватель?

– Нет.

– Тогда пошли вы в задницу. Какого черта вы не… Отвалите.

Я разъединяюсь и вновь набираю номер больницы. Давай же. Давай. Занято.

Звоню Хизер. Попадаю на голосовую почту.

И тогда я слетаю с катушек. Открыв окно, тянусь к дверной ручке. Заперто. Картина вновь встает у меня перед глазами, когда я смотрю на свою руку: алый цвет и ощущение густой, теплой крови на пальцах. Этот взгляд ее глаз. Нож…

Я ощущаю порыв ветра. Дождь. Подтащив чемодан поближе к двери, становлюсь на него. Это будет непросто.

«Батюшки мои! Вы только посмотрите на эту женщину! Она лезет через окно».

Я решаю, что падение на траву будет не таким страшным, как кажется… На третий раз у меня получается.

Я схожу с поезда.