Это все… [СИ]

Все это достаточно очевидно и не стоит отдельной передачи.

Что уникально для миров у моих корней? Что из услышанного для меня по-настоящему ново? Я лишь на поколение младше господина Раэна, и если он перешагнул уже границу старости, то мне до нее годы, может быть, десятилетия… — изменения в нас еще нестабильны и непредсказуемы, — но я слышала многое, долетевшее с тех осколков Круга, к которым мы нашли выходы раньше.

Может быть, теперь я яснее вижу причины — и черту, за которой необходимое зло становится для разумных необходимостью зла. Жертвы ради выживания. Жертвы как закон жизни. Жертвы… ради жертв.

Это еще не все. Внизу… на Астад жертвы не называли жертвами. Не говорили честно: все не пройдут в воронку наверх, нас должно стать меньше. Будь это так, в воде была бы кровь, много крови, но не яд безумия.

Мои слова, что полетят вперед меня, очень просты: черта там, где трусливая ложь называет себя трудной необходимостью.

Госпожа Нийе не оборачивается от шлюза.

— А говорили, — вздыхает она, — удачная наследственность. Какая же она удачная?

И я понимаю, что госпожа Нийе — обстоятельство, а я — не проснулся. Я не такой дурак, когда не сплю. Она хотела дать мне защиту. Только что я эту защиту отбросил, показав всей станции, всему Дому, что… Теперь она думает, что я — нарочно. Что я поставил себя в безвыходное положение и теперь угрожаю ей «Не возьмешь с собой, меня здесь убьют.» А я не думал об этом, я ни о чем не думал. Только о том, что успел.

Но уже думая, я двинулся вперед… и меня оглушило и впечатало в пол.

Не выстрелом спереди, а окриком сзади.

Не у меня тут была удачная наследственность, а у главы моего — будь он проклят — Дома.

— Замри! — рявкнул он, и я замер, потому что по сравнению с давешним выбросом под завалом это было… как взрыв «восьмерки» в сравнении с чихом.

Госпоже Нийе этого хватило — а я, обретя возможность дышать и видеть, оказался стоящим на коленях, и меня очень крепко держали за подбородок очень твердыми и холодными пальцами, не давая пошевелиться. Смотрел я поневоле в потолок и что вокруг меня собралась небольшая толпа, скорее слышал и чуял.

— В моем Доме, — громко вещал надо мной единственный и отныне несомненный глава Медного Дома, — ценят жизнь и верность. Пусть все усвоят урок: я своей властью запретил инициативу этого юноши, не умеющего еще оценить свою подлинную ценность для меня.

Если бы я мог говорить, я бы сказал, что он — лягушачья икра мороженая, но он, должно быть, неплохо ощущал намерения. Сенс паршивый. Плесень вездесущая. Глава моего Дома, чтоб нам всем утонуть, не булькая…

Булькая тоже можно.

Я скорчился и смотрел, как открывается шлюз, совмещаются поля, как платформа скользит в тамбур, скрывается за мембраной. Я думал, что никто на станции и под куполами не поверил, не поверит «новому». Не поверит, что я хотел заставить или убедить госпожу Нийе пропустить меня на ту сторону — и тем подставиться под выстрел. Но оспаривать его слово тоже не станут. Она права, мерзкие правила. И даже те, кто готов их обходить и обманывать, не станут их менять.

Еще я думал о том, зачем госпоже Нийе с ее запретом на размножение понадобилось проверять мою наследственность. И о том, какое значение имеют для госпожи Нийе любые запреты.

Но больше всего — о том, что опоздал.

Как много было уверенных в том, что для всех остальных все нормально.

Как много было ощущающих себя на страже чистоты наших путей и готовых заявить об этом вслух, даже будучи в меньшинстве.

Как много было тех, кому не хватало лишь схожей решимости в глазах стоящего рядом, чтобы взяться за изменение порядка вещей. Как легко и смело слишком многие, привыкшие и приученные нами его менять по своей воле, готовы были в тот день выразить несогласие не словом, а действием.

Как мне могло бы понравиться происходящее, не грози оно не только обрушиться лично на меня, но и обрушить все, построенное до того — все принципы, на которых стоит Дом, все условия, на которых Проект входил в него, всю сеть личных лояльностей. Слишком много готовых силой возвращать прежнего лидера, вопреки его воле и вопреки его представлениям о должном, и восстать на нового, видя в нем причину ухода старого.

Мы ошиблись в расчетах, ошиблись почти гибельно — никто из тех, кто советовался о форме окончательной передачи управления всеми службами на Маре под мою руку, не предвидел подобной реакции. Времени анализировать построенное и моделировать его реакции на тот или иной шаг уже не было.

Я — предельным применением права на единоличное решение — отверг и запретил все предложения по применению силы. Их звучало немало: блокировать купола, задействовать гвардию Дома, спаскорпус. Мой ближний круг бросил мне в лицо немало довольно дерзких предупреждений, советов и предложений. Энергия сопротивления, должно быть, передалась из-под куполов и в мои апартаменты.

Когда все активные действия, которых ждали так многие, сконцентрировались в одной точке, это было… ценно. Незаслуженно и предельно ценно. Способ, которым госпожа Нийе из Серебряного дома взялась решать проблему, не пришел мне в голову и, вероятно, не мог прийти. Мы не заслужили ее выбора. Все, что я мог — не мешать. Я задействовал на это все ресурсы.

Последний момент этого разрешения кризиса принес мне новый, доселе неизведанный страх. Уже личный. Не в том дело, что я проявил некоторые способности, которых мне иметь как бы не полагалось. Это был в своем роде прекрасный способ смены правил. Не в том, что моя импровизированная речь по сути и исполнению не годилась и рыбе на корм — не так уж и критично меня оценивали в качестве оратора, не то что в качестве временного добровольного сотрудника спасслужбы.

Я просто был почти уверен, что сейчас потеряю одного своего лично мне ценного вассала, и во всем, что случится, будет такая доля моей вины, столько моей недальновидности и невнимательности к близким и важным, что я просто не смогу больше выговорить «я, глава Дома…». Никогда. Эти слова станут выше меня. Перестану быть генератором поля, стану списанной единицей.

Да что там — я просто не хотел потерять его.

Потом меня… убивали. Долго и тщательно. С поправкой на то, что я бывший бездомный, дикарь и бродяга, и шкура у меня толстая, и там, где рожденный в Доме со стыда растечется, сам руки на себя наложит, я — бревно замерзшее, рептилия в спячке, контейнер для трансплантологии, обуза ремонтного бота и так далее, — еще не осознаю, не проникнусь, не устыжусь и не наложу.

На середине этой процедуры мне действительно стало стыдно до смерти. Не потому, что господин мой фонил эмоциями — он ими как раз не фонил. Весь свой нелегальный сенсовский потенциал он куда-то спрятал и лупил меня просто словами. Интонациями. Жестами. Тоном — коротким и на равных, как мог бы старший родич.

Я не мог оценить милости, чести и щедрот. Я хотел, чтобы он меня убил как изменника.

Он вдруг остановился. Посмотрел на меня внимательно. И сказал:

— В представлении, в игре теней, разумный, оставленный так, непременно был бы лазутчиком. Мы не в представлении, к счастью. Потому что лазутчик, ринувшись по коридорам, разрушил бы планы тех, кто его оставил. Что осталось бы после этого такому глупому лазутчику?

— Я не лазутчик, — сказал я. Следующие слова дались тяжелее: обычаи Дома еще не проросли через меня, не перестали быть слишком сложным, не по возрасту и уровню, аттракционом, где каждый шаг — вылет с площадки. — И я не свидетель нечестия. Я поторопился. Неверно применил достойный пример.

— Ты будешь наказан за действия без дозволения, — кивнул глава Дома, — и не вернешься ко мне, пока не закончишь порученное.

Три года я отлаживал и оптимизировал связь между куполами, пока она не стала лучше, чем внизу — тогда мне было дозволено вернуться.

К тому времени я знал: у госпожи Нийе в рукаве лежала не только «бабочка». Кроме нее был транспортный «карман», но что еще важнее — была «дыра». В систему Маре открывались двери не только из прежнего мира. Была еще одна, полуприкрытая, нестабильная, на умеренном расстоянии от нашей системы. Предыдущая экспедиция нанесла ее на карту — и вывесила предупреждение. Опасность. Для них — опасность. Для госпожи Нийе — шанс.

Три года я работал на поверхности и вернулся, чтобы обнаружить себя — официально — членом ближнего круга главы Дома. Незаслуженно, из странной прихоти, как я думал тогда. Потом пришла большая волна: началась массовая эвакуация, и следующие десятилетия я думал лишь о том, что мне повезло: работать под рукой такого главы было… нет, не легко, легко нам не было никогда; было радостно. Были рабочая надежность и доверие. В остальном — он относился и относится ко мне куда лучше, чем я того заслуживаю, куда теплее, чем я могу вернуть. Моя способность привязываться улетела на той «бабочке».

Теперь мы все состарились. Эвакуация давно завершена. Проект освоения — это музейная история.

Еще живые работники Проекта приводят сюда приводят внуков, которые сделали первый вдох под куполами. В этой истории слишком много пробелов и умолчаний… теперь, перед вами, я рассказал все так, как было на самом деле.

Вы, первая гостья извне на этой земле, принесли нам новую эпоху — и надежду на воссоединение после Сдвига. Надеюсь, что воссоединение, а не борьбу за власть и ресурсы.

Меня просили рассказать все, даже то, о чем предпочитают не думать. Я не знаю, зачем вам это, но такую просьбу я всегда готов выполнить — буквально. Это было так. Я попал сюда не к самому началу и не знаю, что было до меня. Я остался здесь и не знаю, что было после. Было так. И я надеюсь, что где-то, в каком-то где-то, в каком-то когда-то — они еще летят. Все четверо. Старик, инженер, госпожа Нийе — и «бабочка» с высоким уровнем автоматизации.

Он входит, как последние три десятка лет, сдержанной сухой походкой пожилого занятого работника. Таким же сухим жестом отводит левую руку за спину в чисто номинальном приветствии, без подобающего движения головы. Все обычно.

Фон: усталость, удовлетворение, легкое злорадство.

Будто то, что он рассказал, могло кому-то в достаточной степени не понравиться.

Упорство в предубеждениях ограждает его надежнее лучшего защитного комплекта.

Он спокоен и почти неслышен, как последние две сотни лет.

— Я рассказал. — Он не добавляет «что и как счел нужным», о том его и просили.

— А что она?

— Выслушала. Кажется, без интереса. — Он не спросит «зачем это все было».

Это самое «кажется» здесь особенно интересно, учитывая, что совсем недавно гостья вошла попрощаться перед отбытием, неся в себе услышанное, как чашу с кипящей водой по края: осторожно и крепко, чтобы не расплескать ни капли.

Не чувствует. Точнее, не хочет видеть, слышать и чувствовать. Со своими подчиненными, ведомыми, покровительствуемыми он всегда знает точно. Тут — не желает. Оскорблен. До сих пор.

Подкинул Старший подарочек. Стрекозу размером с полетный модуль. Уже сколько десятков лет фактический глава ветви вновь принятых, но признать это вслух или жестом — никогда. Ни при каких обстоятельствах. «Я — начальник планетарного ведомства связи и личный вассал главы Дома. Иных обязанностей и прав у меня нет и не будет. Все остальное — действия частного лица в свободное от работы время. Порхаю я тут. Вы чем-то недовольны?»

Посредничество между куполами. Посредничество между группами и кланами. Решение технических проблем. Пристроенные новички и «выпавшие из гнезда». Образование и внедрение. Чем, чем я могу быть недоволен?

И вот теперь.

И я гляжу назад — и ощущаю все эти двадцать десятилетий, пройденные рядом. Все наше внешнее сходство, которое годы только подчеркнули: мы даже состарились к одному сроку, хотя я родился на сотню лет раньше. Все наши внутренние различия — крови, рождения, воспитания, убеждений, характеров.

Я смотрю вперед и ощущаю недоумение. Все эти годы я любил его не как вассала, как товарища и младшего брата — без симметрии; и не удивлялся, но сейчас мне кажется, что пустота его слишком глубока.

— Она вернется, — успокаиваю я. — Хорошее соглашение. У них сохранилась неплохая индустриальная база и они ее не загубили.

— Удача… — соглашается он. — Ускорим график.

Этому он рад.

Я тоже. К тому же мать и воспитатели нашей гостьи — практичные, достойные разумные. Не стали ставить меня в сложное положение, явившись лично.

Преимущества возраста, о которых меня не предупреждал предшественник, и родители не предупреждали, и вообще никто: иногда ты пренебрегаешь приличиями и бесцеремонно вламываешься в чужие границы просто потому, что тебе уже не слишком долго нести память о данном непозволительном.

— Но ты… ты меня удивил.

— Чем на сей раз?

— Все это время мне казалось — ты бы… проплавил породу до ядра за возможность что-то узнать… о тех. — Слова даются тяжело, а голос отчего-то прыгает как у малыша на первом публичном выступлении в классе.

— Да, — почти прохладно удивляется он. — Когда я услышал, что она из сектора, куда ведет та дыра, я надеялся что-нибудь узнать. Но я хорошо их описал — ей это ничего не сказало.

Значит, она ничего не сказала… может быть, просто не нашла в себе сил обсуждать, объяснять, справляться со своими и чужими чувствами. Гостья сочла его недостойным знать? Я взвешиваю эту возможность и отвергаю ее.

Кем бы они ни были. Кем бы они не стали.

Я думаю о чужих тайнах, нестабильных «дырах» и наших недолгих уже годах.

— Ты бревно. И я бревно. Мне надо было представить вас друг другу прямо и с самого начала.

Он смотрит на меня, внимательно и недоуменно. Ищет причину, по которой я должен был их представить. По которой она могла, выслушать все — и не сказать.

— Но… — говорит он. — Но.

Никаких цветных волос. Никаких когтей. Сложение несколько крепче нормы, но внешне — это все. Хорошая наследственность с отцовской стороны.

Анье. В начертании — новый лист. В произношении равняется с эн-Нийе, потомок Нийе. Отличное имя для «ребенка одной матери».

Мой вассал, которого я считал пустым, стоит рядом со мной. Его прибой лупит в берег где-то в трех древесных стволах над моей головой.

— Опять опоздал, — вздыхает, — почему я всегда опаздываю? — Поворачивается ко мне. Глаза у него круглые, на скулах — темный румянец. — И рассказал слишком много. Я очень надеюсь, что на той стороне из-за этого никто никого не убьет. Потому что оставшиеся убьют меня. Но для этого, — добавляет он, — им нужно будет добраться сюда.

И улыбается.

Наверное, я совсем его не знаю.

 © Copyright Апраксина Татьяна, Оуэн А.Н. (blackfighter@gmail.com), 29/12/2013.