Господин Бернард встретил меня настороженно. Такой прием в какой-то мере удивил — управляющие в других торговых заведения Анри отнеслись ко мне гораздо любезнее. По-видимому, узнали друг от друга, что я не очень круто обхожусь с нарушителями за небольшие прегрешения, старались задобрить обходительностью. Не стал придавать значения холодности управляющего, привычным образом взялся за проверку документации. В первый день нашел некоторые нестыковки расходных и приходных документов за последний год, на следующий взялся за отчеты предыдущего года и тут дело у меня стало — части документов у местного учетчика не оказалось, в том числе дебетовой книги. Поискал за следующие два года — то же самое, причем тех же документов. Да и за последний оказались подправленными, составленными наспех.
На мой вопрос — где же они, учетчик только мямлил, что где-то были, перерыл все шкафы, но так и не нашел. Пришлось вызвать Бернарда, он тоже не мог прояснить ситуацию с пропавшими документами. У меня создалось впечатления, что их преднамеренно скрывают от меня, может быть, и уничтожили, как нежелательную улику. Подумав, решил выяснить причину такого нарушения по другим источникам, которые могли бы пролить свет на это темное дело. Потребовал от управляющего складские книги за последние три года, отчеты торговых отделов, провел на складе сверку остатков, а потом принялся за перекрестную сверку по всем имеющимся документам.
Мне понадобилось еще три дня, чтобы хоть частично, по крупицам, восстановить картину о приходно-расходных операциях за эти годы. Но даже в таком неполном виде стал понятен масштаб хищений — управляющий и его подручные за эти три года украли огромную сумму, не менее сотни тысяч золотых талеров (так в Леване называлась самая крупная денежная единица),. Это же примерно четверть годового оборота торгового дома — в таких объемах никто из предыдущих управляющих не крал, даже самый первый расхититель! Кроме того, на складе образовалась существенная недостача. Для пресечения дальнейшего расхищения принял непростое решение опечатать склад, несмотря на возможные убытки — торговый дом практически станет без поступления товаров оттуда.
Со специальным почтовым курьером отправил хозяину экстренное донесение о чрезвычайной ситуации в торговом доме и своем намерении, попросил максимально скоро дать мне ответ — что делать с заворовавшимся управляющим. Придется его ждать не менее трех недель, так что прервал свое турне по городам, остался в Конте на этот срок. Объявил Бернарду о своем решении, только внес в него небольшое изменение — склад полностью не закрывать, отпускать товар только в моем присутствии, все документы о приеме и реализации сдавать мне. Реакция управляющего оказалась ожидаемой — его полное, как у сына, лицо побагровело от злости, а потом сорвался, дошел до криков и скандала. Он отказался выполнять мое распоряжение, пригрозил пожаловаться Анри о моем самоуправстве. Когда же я опечатал склад, сорвал бирку с оттиском моего клейма и заявил, что даст указание охраннику не пускать меня в торговый дом.
Наверное, ночи ему хватило для раздумий, на следующее утро сам встретил меня у входа, учтиво, даже выдавив на своем лице виноватую улыбку, попросил пройти в его кабинет. Здесь извинился за вчерашнюю несдержанность:
— Поймите меня, Сергей, я работаю с Анри много лет, начинал продавцом в небольшой тогда еще лавке и никогда между нами не было недоверия или обиды. Пять лет тому назад сам строил этот торговый дом, набирал людей для работы. Он мне как родной дом, знаю каждый уголок, люди уважают меня. И вот, представьте, приезжает кто-то из столицы, переворачивает все вверх дном, закрывает склад, не давая никому нормально работать. Я и вспылил, хотя не должен был — милостиво прошу простить за вчерашний скандал. Коль Анри дал вам такое поручение, мне придется пойти на ваши условия — хотя считаю их оскорбительными. Но знайте — я отправил хозяину депешу, пусть сам разбирается — кто из нас прав.
Немалая доля правды в словах Бернарда имелась — хозяин не поставил бы на такое ответственное место человека, которому не доверял. Да и, по данным моей проверки, за первые два года после открытия торгового дома хищения хоть и были, но все же в умеренных пределах. Потом — то ли управляющий не выдержал искуса больших денег, то ли по другой причине, — они стали расти, как снежный ком, дойдя теперь до гигантского размера. Давать расхитителю возможность воровать дальше или замести следы я не собирался, принял по сути на себя роль надзирателя. Каждый день — с утра до вечера на протяжении рабочего дня торгового дома находился здесь. Следил за отпуском товаров со склада, поступлением нового, принимал отчеты от торговых отделов, к концу дня подбивал баланс. Выручка за дни под моим контролем выросла примерно на десятую часть от прежней, даже по ней можно было судить о размере хищений.
За месяц, который я провел в Конте, несколько раз встречал Иветту — с мужем или одну. Сам не пытался видеться с ней чаще — чувствовал, что своей назойливостью могу только испортить наши только зарождающиеся отношения. Понемногу, от встречи к встрече, в общении между нами появились первые ростки приязни — юная дама уже не торопилась уйти скорее, если была без мужа, как в первые дни, охотно вступала в разговоры, внимательно слушала мои истории, смеялась шуткам. Мне нравилось в ней все — бойкий язычок, живой нрав, здравомыслие. Да и телом также — стройная фигура без намека на полноту, присущей многим местным матронам, даже молодым, довольно скромная, но красивая грудь, нежная кожа — так и хотелось прикоснуться к ней.
Каждую ночь Иветта приходила в моем сне — я говорил ей слова любви, ласкал, а она не противилась, пока не переходил какую-то грань, понятную только ей самой — тогда исчезала, тая, как дымка. Просыпался, вспоминал каждое мгновение нашей близости — пока воображаемой, в сонном видении, но предчувствовал, что она будет и в яви. И однажды, на третьей неделе в этом городе, случилось то, что должно было по определению судьбы. Вечером, после рабочей смены, направился к своему укромному уголку на побережье — здесь, у самой воды в небольшом заливчике, я проводил часы, отдыхая душой и телом от хлопот минувшего дня. Свернул на тропинку, идущую к моему укрытию под обрывом, стал спускаться, как услышал плеск — кто-то купался в заливчике.
Хотел было повернуть обратно — не мешать неведомому купальщику, но ноги повели меня дальше, как бы сами по себе, а потом увидел недалеко от берега нагую женщину. Через мгновение узнал в ней Иветту и застыл, не мог оторвать глаз от прекрасного тела — прозрачная вода не скрывала его прелестей. Как зачарованный, следил за каждым движением купающейся дамы, казавшимся мне полным гармонии и непреодолимого соблазна. Пошел к ней навстречу, почти бездумно, в охватившем меня вожделении, на ходу стал снимать с себя одежду и, также нагой, вошел в воду. Иветта обернула на поднятый мной шум, хотела было крикнуть — видел, как она в испуге уже открывала рот. Но, по-видимому, узнав меня, замерла, только смотрела широко раскрытыми глазами. Подошел к стоящей по грудь в воде девушке, обнял ее и стал целовать — глаза, маленькие ушки, губы, а потом перешел ниже — нежную шею, груди.
Иветта нисколько не сопротивлялась, напротив, подставляла под мои губы искомое ими, ее упругая грудь дрожала от каждого касания. Не выдержав более возбуждения, прямо тут, в воде, вошел в ее тугое лоно, все крепче прижимая послушное тело. Такого наслаждения еще не испытывал, я растворился в нежности и страсти к любимой женщине. После, когда спало первое вожделение, вынес ее на руках из воды и положил на мягкий песок. Покрыл поцелуями тело горящей от желания Иветты, она прижимала к себе всей своей силой, мы вновь сплелись в сладострастной близости. Потерял счет нашим соитиям, молодая женщина все никак не могла насытиться близостью. После небольшого отдыха снова и снова подступала с ласками, я отвечал им всем пылом любящего сердца, шепча ей вечные слова о лучшем на свете чувстве.
Расстались только на закате, условились встретиться здесь же завтра. Помог одеться в белое шелковое платье — нижнего белья, кроме тугого корсета, у Иветты не оказалось. Ушла она первой, я, выдержав несколько минут, следом за ней. Не расспрашивал юную даму, как она появилась на моем излюбленном месте. Но подозревал, что не случайно — по некоторым, понятным для любого мужчины, признакам видел, что я ей не противен и она готова на большее, чем обычное общение. Едва не пел от счастья — мое чувство встретило не менее горячее ответное, а блаженство от обладания любимой вознесло мою душу к самым небесам. Не замечал дороги, пару раз даже упал, споткнувшись в глубокой рытвине. Но такие мелочи не могли помешать моей эйфории, уснул в своей комнате на постоялом дворе в грезах сбывшейся мечты.
В последующие дни мы встречались каждый вечер. Иной раз поражался про себя — как же ей разрешают по несколько часов отлучаться из дома? Неужели никто, в первую очередь — муж, не догадывается, чем же занимается Иветта в эти часы? Вслух же не высказывал свое недоумение, да и не у меня должна болеть голова от того, раз за разом отдавался страсти вместе любимой женщиной. Еще в первый вечер она поразила своей ненасытностью, так же продолжала и в последующих наших встречах. Невольно прокралась мысль, что, по-видимому, муж не справлялся с темпераментной женой, а сейчас со мной она отводила душу и неутоленную страсть. В минуты отдыха после очередной близости мы говорили о разном — о ней и обо мне, наших занятиях и планах.
Иветта поведала о своих родных. Отец ее из семьи разорившихся дворян, служит каким-то чиновником в местном управлении. В юности женился на дочери купца-судовладельца, от их брака родились пятеро детей, двое их них умерли еще в детстве. Из оставшихся Иветта средняя, кроме старшего брата — известного мне по недоброму случаю Кена, есть еще младшая сестренка Лаура, ей пошел семнадцатый год. Два года назад Иветту выдали замуж за сына богатого и уважаемого в городе Бернарда. О любви к будущему мужу речи не было, родители сами решили за нее. Ей еще повезло — Патрик не держал ее под замком, как некоторые ревнивые мужья, потворствовал прихотям жены. Детей у них нет, по чьей вине неизвестно, но Иветта все же считала, что не по ее. Если забеременеет от меня, то избавляться от плода не будет — Патрик все равно примет, ему нужен наследник.
Я рассказал ей о себе ту же историю, что и прежде остальным — потерял память, не знаю откуда и какого рода, только добавил о своих приключениях за минувший год и нынешней службе у Анри. Намекнул, что в семье ее мужа, возможно, ожидаются серьезные перемены к худшему — все решится в ближайшее время. На настойчивые расспросы своей возлюбленной ответил: — Мне пока нечего добавить, надо ждать ответа хозяина.
И тут же, неожиданно даже для себя, без всякого вступления и перехода сделал ей предложение: — Иветта, выходи за меня замуж!
Ошеломленный своими же словами, замер в ожидании ответа. Девушка тоже опешила, смотрела на меня недоуменно, наверное, не верила своим ушам. Произнесла растерянно: — Сергей, но я ведь и так замужем!
С той же неизвестно откуда взявшейся смелостью продолжал настаивать: — Разведись с Патриком! Он же тебе совершенно не подходит. А я люблю тебя, сделаю все, чтобы ты была счастлива!
Через долгую минуту раздумий и сомнений — они отчетливо проступали на ее лице, Иветта все же ответила, но как-то неопределенно, с прагматичной уклончивостью:
— Сергей, мы еще мало знаем друг о друге, нам не стоит торопиться. Мне с тобой сейчас хорошо, но как сложится дальше — одному Спасителю ведомо! Ты ведь скоро уедешь, а мне жить здесь. Так что будем вот так встречаться, когда наведаешься в следующий раз. Очень надеюсь, что от тебя у меня будет ребенок — я так хочу дитя!
Настаивать не имело смысла — юная дама сделала свой выбор: лучше продолжать налаженную жизнь с пусть и нелюбимым, но удобным мужем, чем бросаться в омут страстной любви с неопределенным будущим.
— Хорошо, Иветта, все оставим по прежнему, раз так ты хочешь. Но если надумаешь уйти ко мне — отправь весточку, приеду за тобой без промедления. С этим согласна?
После уже недолгого раздумья кивнула, прижалась лицом к моей груди и мы вновь слились в объятиях, отдались неуемной страсти.
Ответ от Анри пришел через месяц. Он написал в своей депеше, что приедет в Конт сам, велел дожидаться его приезда. Так что вынужденная остановка в этот портовом городе продолжилась, чему я нисколько не огорчился — роман с Иветтой вступил в самый разгар. Только перенесли наши свидания на другое время. Патрик, по-видимому, заподозрил неладное в вечерних отлучках своей жены, обязал ей быть дома к своему приходу со службы — отец Иветты пристроил его в свое управление на неплохое место, там он просиживал весь день, усердно трудясь под началом тестя. Пришлось мне выкраивать несколько часов — назначил специальное время в начале и конце рабочего дня для отпуска и приема товаров, работы с документами. Так что в перерыве мог делать все, что угодно, чем и пользовался — предавался плотской любви с неистовой дамой.
В первый же день после приезда купца Бернард признался тому в своем воровстве — ему, собственно, и не оставалось иного, когда я при нем дал хозяину подробный расклад по всем выявленным хищениям. Стал каяться, обещал вернуть украденную сумму. Что произошло между ним и Анри позже, не знал — купец велел мне оставить их наедине. Вечером, когда он вызвал меня в свою комнату, сказал, что уволил Бернарда и назначил управляющим другого человека — тот сейчас принимает все дела в торговом доме. Мне же наказал немедленно продолжить объезд оставшихся заведений. Не стал выяснять у хозяина, что он решил по уже проверенным, услышал от него только одобрение предпринятых мною действий.
На следующий день попрощался с Иветтой — она расстроилась, хотя и знала, что я со дня на день уеду. Мне даже показалось, что в какой-то момент готова была бросить все и уехать со мной — читал в ее мокрых глазах какую-то отчаянность, но все же сдержала себя, только просила вернуться скорей. И добавила: — Сергей, я чувствую, что у нас будет малыш. Приезжай скорей, мы будем ждать тебя — твой ребенок тоже.
У самого на глазах навернулись слезы — прощание с любимой отзывалось болью и тоской в сердце, ответил, прижимая ее к своей груди: — Обязательно приеду, Иветта. Сразу, как закончу с заданием хозяина. Если ты согласишься, то заберу тебя с нашим дитем.
Долго еще перед глазами стояла заплаканная Иветта, с тоской глядящая вслед мне. Не раз вспыхивало желание повернуть обратно, увезти ее даже против воли. Но так и уехал, оставив частицу своего сердца с любимой женщиной.
Продолжил путь на запад вдоль побережья, останавливался еще в двух городах. В них таких чрезвычайных ситуаций, как в предыдущих, не случилось, вынес предупреждение управляющим за терпимые нарушения. После же повернул на юг к провинциям в глубине страны. Мне еще оставалось проверить лавки в пяти городах, рассчитывал справиться за пару месяцев, когда прямо на тракте в открытой степи напоролся на банду грабителей. Близился вечер, до города Аргуни оставался еще час быстрой езды. Мы выскочили на скорости из-за поворота и чуть не въехали в стоящий на дороге обоз. Я полудремал в кибитке и едва не слетел с лавки от резкого торможения. Сонная одурь через мгновение слетела и только тогда почувствовал идущий из подкорки сигнал тревоги. После же услышал крики, ржание лошадей, лязг мечей.
Не сразу осознал — что же происходит? За все время путешествий в Леване мне ни разу не пришлось столкнуться с нападением на трактах — стража бдила на них неусыпно. Меч и нож в дороге я всегда держал при себе, доспехи же лежали в свернутом виде в ящике под облучком. Понадобилось какое-то время, пока на смену мирной расслабленности пришел боевой настрой. Соскочил с кибитки через задний борт, взял в руки меч и осторожно выглянул, высматривая — что же там впереди?
Совсем рядом, в двух десятках метров от меня, трое в латах атаковали двух противостоящих им бойцов, прижавшихся спиной к борту ближайшей повозки. Немногим дальше, у следующих колымаг, происходило то же самое — напавшие на обоз воины превосходящими силами давили на охрану. Сразу пришла мысль, что нападение не случайное — выучка у грабителей отменная, да и латы не бедные, совершенно не похожи на обычных разбойников. Защитники обоза выглядели примерно также, уступали только численностью. Похоже, что здесь, на моих глазах, идет операция захвата ценного груза, а я случайно влип в нее — к моей кибитке уже направлялись двое конных бойцов из резерва напавших.
Мысли заметались в голове — вступать в открытую схватку с хорошо подготовленными воинами слишком опасно, бежать также не имело смысла. Реально оценивал свои возможности — у меня уже год не было воинской практики, да и занимался с мечом урывками, больше для поддержания навыков. Оставался шанс выйти живым из передряги, если сумею использовать внезапность. Как только ближайший всадник приблизился на несколько метров, выскочил из-за кибитки, стелющимся шагом подобрался вплотную к нему. Уклонился от меча противника, попытавшегося разрубить меня, быстрым выпадом достал его в открывшуюся подмышку.
Через мгновение, выдернув меч, развернулся в сторону второго бойца, подступившего ко мне. Его меч уже опускался на мою незащищенную голову, я каким-то невероятным усилием и скоростью успел подставить свой меч и отвести удар. После сам атаковал, попытался уколоть в бедро, не закрытое доспехом. Противник отбил мой меч, сам нанес прямой удар в грудь, а потом снова в голову. Вертелся ужом вокруг него, отскакивая и сам нападая, пропустил укол в плечо, но все же держался, не уступал схватку. Увидел краем глаза еще одного противника, пешего, спешащего к нам. Отчаянным ударом — вложил в него всю силу, все же пробил защиту всадника, поразил его в подбрюшье, а потом рывком, освободив ногу из стремени, сбросил с седла. Пеший боец уже подбегал, когда я вскочил на коня и, ударив с силой по бокам, с места послал его в галоп.
Мчался в обратную сторону, пригнувшись к гриве — ожидал сзади стрелу лука или арбалета. Обошлось, успел проскочить поворот в балку, после уже спокойнее направил коня к ближайшему посту стражи. Но когда через минуту оглянулся назад, увидел троих всадников, несшихся вслед за мной. Погоня продолжалась почти до самого поста — я уже терял силы от потери крови, голова шла кругом, но все же удержался в седле. Почти падал, когда подбежавшие ко мне стражники поддержали меня, успел им сказать: — Там, за поворотом в балку, напали на обоз, — и ушел в небытие, серая мгла поглотила мое сознание.
Я выжил, хотя мог дважды умереть — так мне сказал лекарь лазарета в Аргуни, куда меня привезли стражники. Сначала от потери крови — едва дышал, а сердце билось чуть-чуть, когда лекарь принял меня в лазарете, после две недели лежал в беспамятстве в горячечном бреду. Но то ли крепкий организм справился сам, то ли судьба посчитала, что мой час еще не настал — на третьей неделе сознание вернулось ко мне. Странно, но, в отличие от первого ранения, почти сразу вспомнил все произошедшее со мной до последней минуты, пока не лишился чувств. Да и не было той нестерпимой боли, сейчас она беспокоила вполне терпимо, без острых приступов. Только бесконечная слабость не позволяла хоть как-то двигаться, не мог даже пошевелить пальцем.
В первые дни после того, как пришел в себя, почти все время спал. Просыпался, когда меня будили, чтобы покормить, а потом снова отключался. К концу недели силы понемногу вернулись ко мне, сначала садился на нары, после встал на ноги, сделал первые шаги. Выздоровление шло быстро, еще через неделю рана на плече затянулась полностью, да и чувствовал себя сносно. Стены лазарета, сама атмосфера страданий лежащих в нем раненных давили на меня, хотелось скорее выйти на волю. Как только лекарь посчитал, что угрозы здоровью нет, немедленно выписался из лазарета и поселился в снятой на время комнате у солдатской вдовы. Она убиралась за раненными, мыла полы, зарабатывая на кусок хлеба себе и малым детям.
Когда же я спросил у Наиры, так звали санитарку, кто может пустить меня на постой — в постоялый двор с его суетой мне не хотелось, предложила поселиться у нее. Эта еще молодая женщина, ей не исполнилось и тридцати, вызвала у меня сочувствие. Тихая, добрая, очень старательная, ей досталось невзгод сполна. Двое ее старших детей умерли от болезней. Из оставшихся в живых двоих малышей младшая дочка страдала тяжелым недугом. Она не ходила — ее ноги еще в младенчестве отказали, могла только ползать. Лекари и знахари лечили девочку, но помочь так и не смогли, лишь вытянули из бедной матери последние сбережения.
Пособия за погибшего мужа на пропитание и лечение детей не хватало, Наира бралась за любую работу. Кроме лазарета убиралась еще в домах богатых горожанок, стирала белье и одежду. Жила она на окраине города в доме мужа — он за время службы успел накопить достаточную сумму и выкупить скромный домик с двумя жилыми комнатами и крохотным двором. Одну из комнат — небольшую, но довольно светлую и уютную, предложила мне, я согласился и отдал оплату за месяц вперед. Дал еще денег на продукты себе и ее семье — будем есть вместе, так что делить не стоит. Она приняла молча, только на изможденном от тяжелого труда лице промелькнула тень благодарности.
Увидел детей Наиры — старшему около семи лет, дочери пять. Худенькие, казалось, душа едва держалась в их теле. Сидели в своей комнате тихо, как мыши. Когда я с хозяйкой дома вошел к ним, уставились на меня круглыми глазенками. Несмелая улыбка появилась на лице старшего, младшая же, наоборот, смотрела как-то напугано — наверное, лекари измучили ее не совсем приятными процедурами. Угостил детей сладостями — леденцами и финиками, взял их по пути. Мальчик подошел ко мне несмело, принял из моих рук пакет, тут же попробовал леденец, а потом отошел к сестренке, дал ей тоже, так вдвоем и сидели в углу, лакомясь сладким.
Немногим позже они привыкли ко мне. Я после прогулок на улице приносил им игрушки, угощал фруктами, пирожными и замечал, с какой жадностью они смотрели на все это богатство, прежде чем взять в руки. Похоже, что прежде им не доводилось не то что есть эти лакомства, а даже видеть их, а игрушки у них только те, что мать сама сшила им из тряпок. Поневоле жалость к ним брала меня за сердце, больше времени возился с ними, играл в придуманные самим игры. Их смех тешил мою душу, обнимал и прижимал к своей груди маленькие тельца, а они ластились ко мне. Наира же смотрела на нас, грусть и радость за детей видел в ее глазах.
Однажды ночью сквозь сон почувствовал прикосновение чьего-то тела, спросонок протянул руку и прикоснулся к мягкой женской груди. Показалось, что рядом Иветта, стал ласкать ее, когда же понял, что это другая женщина — остановиться уже не было сил, вожделение захватило меня. Все сильнее мял податливое тело, а потом с наслаждением вошел во влажное лоно. Я брал Наиру — узнал ее даже почти в полной темноте, раз за разом, она же только приглушенно стонала и послушно подставляла свое тело под удары моего органа, сама прижимала к себе. Уже стало рассветать, когда унялась моя страсть, в блаженстве откинулся в постели. Такой жадности к плотскому наслаждению я не испытывал даже с горячей Иветтой — наверное, выжившее тело жаждало больше услады, торопилось выпить все, что могло.
Засыпал, когда молча лежавшая рядом Наира тихо поднялась с постели и ушла в свою комнату. Наутро она вела себя как обычно, ничем не выдавала о происшедшем между нами. Ночью же вновь пришла и у нас все повторилось, как в прошлый раз. Так и продолжалось в последующие дни, только заметил разительную перемену в своей ночной пассии. Она как бы расцвела — куда-то ушла ее подавленность, даже помолодела, а ее прежде сгорбленное тело выпрямилось — ее грудь, немного обвисшая, но все еще упругая, выдалась вперед, плечи расправились, стала выглядеть гораздо стройней. Походка тоже изменилась — семеняшие шаги измученной женщины сменились плавными движениями с манящим покачиванием широких бедер. Иной раз не выдерживал — даже средь бела дня, когда Наира оставалась дома, уносил ее в свою комнату и утолял вспыхнувшее вожделение.
Я уже полностью восстановил свои силы, пора уже было отправляться дальше, но все откладывал с отъездом. Только после месяца, как выписался из лазарета, решился продолжить путь. Прощался с Наирой и детьми как со своей семьей, они вошли в мою душу неотрывно. Пообещал непременно навестить, оставил немалую часть имевшихся у меня денег — им должно хватить на год жизни без нужды, примерно через такой срок собирался вернуться к ним. Обычно молчаливая и сдержанная Наира прижалась ко мне, когда я стоял у порога, и проговорила: — Сергей, я буду ждать тебя, хоть всю жизнь, — потом прижала мою руку к своему животу: — Вот здесь твой ребенок, я сберегу его для тебя. Приезжай к нам.
Уезжал из Аргуни с попутным к нужному городу обозом, сам же думал о женщинах, с которыми меня связала судьба. Сначала Иветта, теперь Наира, и каждая вошла в мое сердце, заняла свой уголок. Поражался себе — никогда не принимал женщин в свою душу, а тут сразу две и обеим я обещал вернуться. Хоть гарем открывай — с такими темпами может появиться третья-четвертая. Во мне появилась какая-то любвеобильность, неужели тоже дар природы после переноса в этот мир? Что еще ожидать, какого сюрприза — не мог и гадать, оставалось только смириться и принять в своей новой жизни.