Этот неистовый русский

«БОКС-КЛУБ»

Найти мосье Жака было не очень трудно. На маленькой площади стоял здоровый дощатый балаган, весь обклеенный пёстрыми афишами. На них дубасили друг друга молодцеватые парни в пухлых перчатках.

Аркадий толкнул дверь. В нос ударил острый, устоявшийся запах пота и табака. Посреди балагана на помосте стоял ринг, над ним висело несколько фонарей. Вокруг скамейки, уступами уходившие в полумрак. Привыкнув к темноте, Аркадий внимательно огляделся, заметил в углу дверцу, без стука вошёл.

Жак сидел за столом под портретами звёзд ринга. Вся маленькая комната была плотно заклеена огромными фотографиями с размашистыми подписями в углах.

— О-ля-ля, Аркадий! Садитесь. Сначала вас нужно посмотреть. Да не стесняйтесь! Раздевайтесь смело. Чудак! Здесь же все свои!

Только сейчас Аркадий заметил в углу низенького плотного человека с перебитым носом.

— Это господин Гастон, наш тренер, от него зависит всё, — Жак многозначительно поднял палец.

Аркадий сбросил пиджак, рубашку…

Гастон внимательно оглядел его, ощупал мышцы.

— Попрыгай, дружок.

Он хлопнул парня по голой спине, улыбнулся, показав пожелтевшие от сигар зубы.

— Пойдёт!

— Теперь, Аркадий, — мосье Жак плюхнулся в кресло, — условия. Гастон будет вас тренировать. Подготовив, выпустит на ринг. Каждый бой — 10 франков. В случае победы надбавка 20 процентов. Через день работать спарринг-партнёром с чемпионами. Это больно, но плата та же, только минус победа. — Жак гулко расхохотался. — Совсем неплохо. А? Не так ли?

Конечно, это было совсем неплохо. Можно жить и рисовать. Можно не думать, чем заплатить завтра за обед.

Разговор, который состоялся через месяц.

— Шеф, — Гастон присел на край стола, — Аркадий подлинный клад. У него стальные мышцы, великолепный удар, прекрасная подвижность. Этот мальчик будет чемпионом, если с ним поработать как следует.

— Вы так считаете, Гастон? — Жак выплюнул обкусанный конец сигары. — Любопытно. Значит, на нём можно будет заработать?

— Я говорю о другом. Аркадий прирождённый боксёр.

— Бросьте, зачем ему бокс? И зачем мне новый чемпион?.. Но если он хорошо работает… Занимайтесь с ним, дружище. Потом мы его выпустим на ринг. Я думаю, что немного мы заработаем на этом русском.

Гастон кивнул и вышел. Он не любил Жака. Тренер знал, что спорить с хозяином бесполезно. Жак даст парню несколько раз выиграть, заработает в тайном тотализаторе свою тысячу франков, а потом выгонит парня на улицу. А жаль, ведь Аркадий мог стать действительно хорошим бойцом!.. Ну что делать…

Гастон со злобой толкнул дверь в тренировочный зал. Аркадий в борцовском трико самоотверженно лупцевал «грушу».

— Стоп, стоп, — Гастон поднял руку, — хватит, ты весь мокрый, отдохни немного, я тогда покажу тебе, как надо правильно ходить по рингу.

Старый боксёр был опытным тренером. Через его руки прошёл ни один десяток нынешних звёзд. В боксе для Гастона не было тайн. Он точно знал цену каждому, кто поднимается на ринг. Знал его достоинства, слабости, знал даже букмекерские ставки.

Да, из этого русского может получиться отличный боксёр, настоящая звезда ринга. Кроме того, он порядочен, честен и до дьявола увлечён живописью. Чёрт с ним, с Жаком. Гастон сделает из Аркадия боксёра…

— Жак, чёрт бы вас побрал! Кого вы мне подсунули партнёром? — чемпион Парижа итальянец Горрини был взбешён до крайности.

— В чём дело, Луиджи? — Жак поднял голову. — Оля-ля, кто же вам расквасил губы? Неужели…

— Именно.

— Вам не повезло. Я же предупреждал, что у парня превосходный удар. В следующий раз будьте очень осторожны.

…— Аркадий, ты опять запаздываешь. Крюк правой по корпусу и сразу же левой в голову. Вот так! Ты понял?

— Да, Гастон.

— Начали.

— Так, так, молодец, сынок. Всё, отдыхай…

Утренние тренировки кончались в одиннадцать, а вечером Аркадий выходил на ринг. Да, Гастон не зря тренировал его. Ровно столько времени, сколько нужно. Харлампиев уходил от ударов, подставляя под них литые плечи.

Ах, если бы было можно! Он одним ударом положил бы этих сопящих над его головой чемпионов. Но работа есть работа. В нужный момент Аркадий ложился. Мосье Жак был доволен. Русский оправдал надежды.

Этот бой начался так же, как обычно. Аркадий сидел в своём углу, положив на канаты руки в тяжёлых перчатках.

Противник запаздывал. Зал начинал недовольно шуметь. Аркадий старался не смотреть в зал. Ему казалось, что все сидящие сливались в одно живое, орущее, колышущееся пятно, над которым густыми клубами поднималась сигарная вонь.

Но вот шум усилился. Зал засвистел, зааплодировал.

Из своей раздевалки на ринг вышел противник Аркадия. Они сошлись на середине, пожали руки друг другу. Гонг! Бой. Уходы, нырки, защита. Противник остервенело бил по перчаткам. Удары звонкие, как раз на публику.

Первый раунд. Второй. Ещё четыре впереди, лечь надо в шестом.

В перерыве к Гастону подошёл Жак. Он отвёл тренера в сторону и что-то шепнул ему на ухо. Гастон покосился на Аркадия и кивнул головой.

— Мальчик, ты сможешь положить его в третьем?

— Наверное, а что?

— Так надо, сможешь?

— Смогу.

— Иди.

Наконец-то Аркадию можно будет подраться по-настоящему. Одним прыжком пересёк ринг, встретил противника в углу.

Резко левой по корпусу. Так. Защита у тебя неважная. Теперь правой. Опять пропустил. Главное навязать ему свою манеру боя.

Атака была стремительная. Казалось, что француз потонул в море ударов. Он нервничал. Уходил, никак не мог перейти в контратаку.

Внезапно Аркадий опустил руки. Француз увидел открытую челюсть. Всю силу вложил он в этот удар.

Нырок под руку. Аркадий провёл удар левой в печень, а правой резко крюком в голову.

Раз!

Француз сделал шаг вперёд, покачнулся и рухнул на пол.

Зал молчал. Потом слова рефери «Победил Аркадий Харлампиев» потонули в одобрительном рёве зрителей.

Накинув халат на плечи, Аркадий пробирался к раздевалке. Его хлопали по спине, жали руки. Но он ничего не замечал. Шутка ли, первая победа! Первая настоящая победа!

В раздевалке Аркадия ждал Жак.

— О мой друг, я рад, что не ошибся в вас. Какой темп, какой удар! Поздравляю. Первая победа, день знаменательный. Многие меня не любят, но для друзей Жак не жалеет ничего.

Он достал бумажник, вынул стофранковую бумажку.

— Вот ваш гонорар. Ваш приз. Прощайте, мосье Аркадий.

Жак вышел из раздевалки.

— Дерьмо, — тяжело посмотрел ему вслед Гастон, — жучок, сегодня он заработал на твоей победе минимум три тысячи. Дерьмо.

Комната у Аркадия маленькая. Пять шагов от одного угла до другого. Сколько сегодня за ночь прошагал километров? Мимо окна, из угла в угол.

Пожалуй, нет ничего страшнее боли. Но не той, которую причиняет перчатка противника. Нет. Синяки и разбитые губы — чепуха. У Харлампиева болело сердце от этого позора и унижения. Бокс по-настоящему захватил его. Нет, он не стал обыкновенной машиной, защищающейся и наносящей удары. Нет. На ринге он был творцом, таким же, как за мольбертом. Аркадий любил плести сложные комбинации, опутывать противника, предугадывать его решения. Ах, как это было прекрасно, читать человеческие мысли по движению ног, повороту корпуса, положению рук! За несколько месяцев Аркадий в совершенстве изучил молчаливый язык боя. Теперь и для него не было секретов на ринге. Теперь он точно знал, когда необходимо сжаться в пружину, и — удар короткий, резкий, последний в мачте. Но что он мог сделать? Хочешь учиться — мирись с системой мосье Жака. Да, его хозяин неплохо наживался на боксе. Сборы не были основной статьёй его дохода. Подумаешь, три-четыре сотни франков в день! Пустяк. Главное — тайный тотализатор. Подручные Жака заключали пари со зрителями. Они точно знали, в каком раунде и кто победит. «Бокс-клуб» был далёк от настоящего спорта.

Но ведь был же где-то настоящий честный бокс! Без дельца Жака, без его потнолицых помощников. Был, и о нём много рассказывал Аркадию Гастон. Но пока делать нечего. Контракт. Он тянул Аркадия, как тянет покойника на дно колосник. Ещё целых пять месяцев Харлампиев должен работать на Жака. Целых пять.

Есть деньги — и лавочники начинают смотреть на тебя с уважением. Мадам Николь не скупилась на похвалы свому постояльцу. О, Аркадий честный парень, и её племянник сказал, что он будущий чемпион, значит, скоро к нему поплывут большие деньги! Он будет, как Карпонтье, иметь свою виллу и автомобиль.

Но пока до виллы было далеко. Слава богу, что куплены костюм, пальто и две пары ботинок! И, конечно, краски.

Гоген. Он был кумиром Аркадия. Он впервые увидел живописца в Москве. В затянутых коврами залах щукинского особняка. Казалось, само солнце жило на его полотнах. Чёрная синева, песок коричневый, как тела таитянок, тяжёлые стены прибоев.

Аркадий очень любил этого необыкновенного художника с руками, пахнущими смолою и красками, с хмурыми глазами и широкой грудью матроса.

После его полотен не хотелось брать кисть в руки, становилось стыдно. И начатая картина казалась подслеповатым ярмарочным лубком, и тогда Аркадий безжалостно смывал краски и заново грунтовал холст и работал, работал, работал.

А мэтр Арну щурил глаз, посмеивался в усы.

— Из вас выйдет толк, мой юный гладиатор, работайте. Идите на улицы и рисуйте жизнь. Пишите каштаны, лопающиеся на жаровнях, пишите лица, налитые красным винным соком. Идите. Идите. Наш город — лучший учитель.

И Аркадий уходил и вновь сливался с толпой вечного города, который открывал перед нами все свои тайны. Днём живопись. Но утром… Гастон не прощал опозданий.

— Работа есть работа. Всё остальное потом.

И снова уход от удара левой, серии ударов, положение корпуса и ног.

Теперь Аркадий уже не был спарринг-партнёром. Он дрался на равных. Жак выпускал его против чемпионов парижских округов. Каждый бой — победа. Каждый бой — доход. Жак делал правильную ставку. Ведь никто не захочет рисковать деньгами, «играя на русского»!

Обычно Жак обедал на Итальянском бульваре в ресторане «Риллард». Но в этот день он должен был встретиться с Ришаром и Анри.

Дело было настолько важным, что не хотелось рисковать. Ведь мало ли кто мог их увидеть, и тогда… Чёрт его знает. Ведь на Итальянском бульваре редакция «Фигаро»! Не дай бог, пронюхают репортёры, хлопот не оберёшься.

Втроём они встретились в баре у ворот Майо, выпили по абсенту и уселись в новую машину Ришара.

Жак завистливо погладил подушку из голубой кожи.

— Я бы на твоём месте купил бы авто поскромнее.

— Вот и покупай. — Ришар выплюнул сигару, — а меня вполне устраивает это.

— Выброшенные деньги.

— Тогда вылезай и садись в омнибус.

— Да бросьте вы! — маленький чёрный Анри, похожий на жука, возмущённо всплеснул руками. — Как ни соберёмся, всё одно и то же!

— Просто Жак завидует.

Жак промолчал, он ненавидел Ришара. Завидовал его элегантности, широте, неизменной удаче в делах.

«Здесь бьешся как рыба об лёд, чтобы заработать лишнюю тысячу франков, а таким, как Ришар, они сами лезут в карман. Ну где справедливость!»

— Просто ты трус.

Жак вздрогнул, Ришар словно читал его мысли.

— Да, да, трус, ты боишься играть по-крупному. Боишься за каждый сантим. Но ничего, я тебе покажу, как нужно печатать тысячные бумажки, — Ришар обернулся, подмигнул Жаку.

Наконец машина вырвалась из городской толчеи на берег Сены. После парижского шума тишина была ошеломляющей, даже ругаться не хотелось.

— Ну вот мы и приехали, — Ришар свернул к маленькой харчевне, стоящей на самом берегу. За домом начинался сад, от сетей, вывешенных на веранде, остро пахло тиной.

Обедали молча. Петух в розовом «божелэ» удался на славу, белое лаурское вино было восхитительно.

— Ну что ж, поговорим о деле, — Анри выпил рюмку, языком растёр по нёбу сладкий огонь. — Чёрт, а ликёр у него отличный!

— Успеешь, — Ришар отодвинул бутылку, — Слушай, Жак, у тебя есть какой-то прекрасный парень.

— Есть. Гастон говорит, что из него выйдет толк.

— Понятно, Гастону можно верить.

— А в чём дело?

— Пора кончать с Марселем.

— Но…

— Что «но»? Что? Я знаю, что ты хочешь сказать, Марсель чемпион Франции. Но ведь он стареет, а как известно, с годами портится характер, он стал несговорчив. Его пора убрать, а у Анри найдётся новый чемпион.

— Но при чём здесь мой русский?

— Есть план, можно крупно заработать.

…Случай был неслыханный — мосье Жак впервые пришёл на тренировку! Даже невозмутимый Гастон удивился до крайности.

— Привет, друзья. Гастон не смотрите на меня как на огнедышащего дракона. У меня бессонница.

— Ясно, — тренер снял «лапы». — В чём дело, шеф? Вы нам мешаете.

— Я как вижу, наш маленький русский в прекрасной форме.

— Как всегда.

— Отлично. Аркадий, вам выпала большая честь — вы будете драться с чемпионом Франции.

— Условия, — Аркадий вытер перчаткой пот со лба.

— Ляжете в одиннадцатом. Пятьсот… нет, восемьсот франков.

Для Аркадия это была почти астрономическая сумма. На такие деньги он мог прожить почти полгода, посвятив себя только живописи. Нужно получить эти деньги. А там…

— Согласен.

— Ну вот и отлично!

Жак хлопнул Аркадия по мокрой спине.

— Итак, через три дня.

Вечером в дверь постучали. Пришёл Гастон. Аркадий сварил кофе, крепкий и густой, как дёготь.

— Слушай, малыш, я пришёл к тебе как к другу. Пришёл, чтобы предупредить. Ты попал в нехорошую историю. Завтрашний матч — сплошное надувательство. Они хотят скандала. Хотят убрать с ринга чемпиона. Он стар, а им нужны новые звёзды. Свежее имя больше стоит. Ты ляжешь, а назавтра газеты Парижа будут трубить, что чемпион подкупил тебя. Имя твоё опозорят. Ринг для тебя закроют на всю жизнь. Помни об этом, дружок.

— Спасибо, Гастон.

Аркадий крепко сжал руку старому тренеру. Он долго слушал, как затихали на лестнице его тяжёлые шаги, потом хлопнула дверь.

«Значит, так. Ну что же. Я буду драться с чемпионом. Буду».

Зал ревел. Подняв руки над головой, сквозь толпу поклонников и репортёров пробирался многолетний кумир Франции. Он, нагнувшись, скользнул под канаты. Напряг мышцы, демонстрируя свою силу.

Зал ревел. Аркадия никто не заметил. Подумаешь, победил нескольких чемпионов парижских округов — чепуха!

Только несколько знатоков покачали головой — чемпиону придётся нелегко! Русский крепкий парень!

Гонг. Боксёры сошлись на середине. Харлампиев потонул в граде ударов. Зал задохнулся рёвом.

— Так его! Бей! Сломай ему челюсть! На пол его! На пол!

Но что такое? Чемпион отлетел к канатам. Вслед за ним шагнул русский. Удар. Чемпион согнулся, бессильно опустив руки. Ещё удар. Гордость Франции лежит на полу.

Зал молчит. Зал затих. Даже слышно, как дышит в своём углу победитель.

Счёт рефери «Аут!» потонул в диких криках зрителей. Что же это такое? Чемпион Франции проиграл нокаутом какому-то неизвестному русскому?

На ринг полетели окурки сигар, огрызки яблок, пустые папиросные коробки.

Позор! Позор!

Аркадий не смотрел в зал. Стоял опершись руками о канаты. Он боялся поднять глаза. Боялся, что иначе он перепрыгнет за канаты и будет бить, бить, бить, бить по этим лицам, противным и страшным.

Жак влетел в раздевалку без стука.

— Значит, так. Паршивый русский забыл, кто дал ему работу, кто помог ему заниматься дурацкой мазнёй. — Он перевёл дыхание. — Немедленно вон отсюда, грязный славянский ублюдок, иначе…

Жак сунул руку в карман.

Всю ненависть, сдерживаемую за год, вложил Аркадий в этот удар.

Мосье Жак пробил головой фанерную стенку балагана.

Вот ты и опять безработный. Что делать, жизнь такая штука — всё повторяется!

Аркадий сбил шляпу на затылок, засунул руки в карман и, присвистывая, зашагал в сторону Монмартра. Чёрт с ним! Не пропадём! Скорее в кафе, где ждут друзья-художники.

— Вечерний выпуск «Фигаро»!

— Вечерний выпуск «Фигаро»!

— Последняя сенсация — неизвестный победил чемпиона Франции.

— Чемпион на полу в первом раунде!

— Эй, парень, дай-ка газетку, — приятель Харлампиева — художник Летуар ловко бросил газетчику два су.

Через всю полосу газеты шёл крупный заголовок.

«Нашу гордость победил этот неистовый русский…»

— Ну вот, Аркадий, ты стал знаменитым. Ставь коньяк.

— Четыре коньяка хозяин.

— Минуту, мосье Аркадий, минутку. Поздравляю вас. Друзья, выпьем за нового чемпиона Франции!

Утром в дверь его комнаты постучали. Вошёл Гастон и незнакомый мужчина в дорогом пальто.

— Аркадий, это мой друг, известный менеджер Вагнер. Он хочет работать с тобой.

— Как работать?

— Вы будете выступать, драться на профессиональном ринге. Гастон будет тренировать вас. А я… — Вагнер протянул договор.

Аркадий пробежал глазами бумагу. Ого, цифра солидная!

— Ну так как, по рукам?

— Согласен.

— Вот и прекрасно. Только надо сменить имя. Взять боксёрский псевдоним.

— Какой же?

— Постойте, мосье Аркадий, он должен быть коротким, он должен стрелять с афиш… Постойте… Харлампиев — Харл-Шарль… Лампи-Лампье… Шарль Лампье… Как?

— Не знаю…

— Так тому и быть.

— Шарль Лампье победил чемпиона Европы Билля Пэпла!

— Новая победа Шарля Лампье! — надрываясь, кричали газетчики.

«Этот неистовый русский, как впервые назвала его „Фигаро“, совершает поистине триумфальное шествие по рингам. Победа за победой. Такого давно не было…»

«…Неизвестно, чем это кончится. Неизвестно. Многие начинали так же, а кончали… Не надо забывать, что коммерческий спорт имеет много тайн».

Так писали спортивные обозреватели.

А он был всё таким же «этот неистовый русский». По-прежнему жил под крышей, по-прежнему любил Монэ, Синьяка и Гогена. По-прежнему мечтал о новой картине. Он тосковал по России. Он любил в ней каждую травинку, поникшую от росы, каждое дерево над озером, каждое облако, плывущее по бледному и высокому небу, густые дубравы и нежный шёпот берёзовых рощ.

Но нужно было ещё почти полгода жить во Франции. Нужно было защитить диплом в Школе изящных искусств.

— Аркадий, — Вагнер, отдуваясь, уселся на скрипучий стул, — ну какого чёрта вы живёте под крышей? Легче подняться на Эйфелеву башню, чем к вам. Ну ладно. Молчу. Молчу. Я с плохой вестью. Леметр требует реванш.

— Ну и что?

— Да вот дело в том, что по договору он сам выбирает город.

— Пускай.

— Вы — ребёнок! Он выбрал Марсель.

— Чудесно, я там ещё не был.

— Вы не ребёнок, вы идиот, простите меня. Леметр — марселец, он кумир всего жулья, всех сутенёров и апашей Марселя. Там хозяева — они. Если вы победите, я за последствия не ручаюсь.

— Я не лягу, я плюю на них.

— Другого ответа я не хотел услышать. Пусть будет Марсель.

Столица юга Франции была, как всегда, легкомысленна и пестра. Вечером, когда на приморских бульварах зажигались дуговые фонари, Марсель выходил на набережные. Проститутки, морские офицеры, почтенные буржуа, любители острых ощущений.

Хозяева кафе выносили столики прямо на бульвар. Посетители с трудом усаживались на колченогие хрупкие стульчики.

Где-то совсем рядом шумело море. Летний ветер нёс в город крепкий, как рассол, запах. Он будоражил людей, заставлял делать глупости, кидаться сломя голову в самые немыслимые авантюры.

Аркадий приехал в Марсель вечером. Гастон недовольно сопел: ему не нравился ни город, ни эта встреча. Даже видавший виды Вагнер был озабочен. Садясь в авто, Гастон оглянулся по сторонам. Точно. За их машиной следили. Сразу же вслед за ними отъехал наёмный автомобиль с крытым верхом. Тренер насупился, взглянул на Вагнера. Менеджер покачал головой.

Только Аркадий был совершенно спокоен. Предстоящая встреча мало волновала его. Он прекрасно знал своего противника. Машина для нанесения ударов. Вот и всё. Две-три комбинации и расчёт на сокрушающую силу кулака. Нет, не это занимало его мысли. Через два месяца он получит диплом и тогда… Прощай, Франция! Он даже во сне видел днепровские острова, поросшие ивняком, облака над старым замком Сигизмунда, маленький родительский домик. Скорей бы туда! Нет, Франция не для русского человека!

Портье в отеле, усмехнувшись, подал им ключи. Все три номера были рядом. Обыкновенные комнаты в гостиницах средней руки. На столе Аркадий нашёл записку: «Не ляжешь — умрёшь». Угроза местных апашей. Как они ему все надоели!

В десять он лёг спать. И вдруг дикий шум словно подбросил его на постели. Под окнами ревел духовой оркестр. Музыканты не щадили своих лёгких. Марш сенегальских стрелков хозяйничал в комнате.

Аркадий посмотрел на часы, — была половина второго ночи. В дверь кто-то яростно бил кулаком. Харлампиев накинул халат, повернул ключ.

Он никогда не видел старого тренера таким взбешённым. Гастон, сдержанный Гастон ругался, как пьяный матрос.

Через минуту в комнату влетел Вагнер.

— Они хотят сорвать отдых. Они хотят, чтобы ты вышел на ринг вялым. О, я знал это! На, — менеджер протянул Харлампиеву две резиновые пробки, — Вставь в уши и спи. Всё, Гастон, пошли.

Аркадий запер дверь. Вставил резинки в уши. В комнате сразу стало тихо-тихо. Он лёг и уснул.

За несколько кварталов до марсельского «Бокс-клуба» стояла огромная толпа. Серьёзные ажаны в синих пелеринах застыли по обе стороны тротуара. Сам комиссар марсельской полиции — Люпон прибыл к месту столь неожиданного зрелища.

Марсель недаром прозвали «французским Чикаго». Годами за местной полицией числились десятки нераскрытых убийств. Комиссар точно знал, что если Шарль Лампье победит, бандиты не простят ему падения своего кумира. Но он не хотел думать о худшем. Правда, у него был один план: семь лучших инспекторов в штатском должны были незаметно охранять Лампье. Шарль Лампье был приманкой. На него наверняка клюнет кто-то серьёзный. А кто — поглядим!

Аркадий в раздевалке слышал, как гудит зал. Гастон сидел в кресле, делая вид, что читает спортивный еженедельник. Всё было как обычно, как десятки раз перед матчем.

«Надо разозлиться. Обязательно надо. Иначе они подумают, что я трушу. А впрочем, пусть думают».

— Пора, — в дверь заглянул Вагнер. Аркадий вышел в коридор. Краем глаза заметил, как от стены отделились трое, широкоплечие, в светлых костюмах. Пропустив его вперёд, пошли следом.

«Ах сволочи! В открытую начали, ну ладно…»

Теперь он разозлился не на шутку. Горячая волна прилила к лицу, по коже побежали мурашки.

«Ладно, посмотрим».

Он шёл, не поднимая головы, не замечая орущего зала.

«Дорога на ринг — дорога на эшафот», — так любит говорить старина Гастон. Но ничего, мы ещё посмотрим, кто из нас осуждённый!

Противник опаздывал. Это была психическая атака. Он специально оставлял Аркадия один на один с залом. Пусть понервничает! Пусть знает, какая сила стоит за его спиной!

Рефери третий раз выкрикнул его имя. И зал обрушился громом аплодисментов. Вот он, кумир Марселя! Высокий, сильный, красивый. Настоящий француз. Гордость, сила, красота. Конечно, он положит грязного ублюдка! Сразу же, в первом раунде!

Они сошлись на середине, тронули перчатки и опять по своим углам.

Гонг!

Аркадий шагнул вперёд. Всем существом своим он почувствовал холодок опасности, которым наполнен каждый сантиметр ринга.

«Спокойнее, спокойнее…»

Теперь для него больше не существовал зал. Только белый квадрат ринга и человеческая фигура с раздутыми кожаными кулаками. Мир словно перетянули канаты. Стали границей между прошлым и будущим.

Шаг вперёд. Удар. Ещё шаг. Ещё удар.

Что же, противник пока копирует его манеру. Теперь поближе. У тебя длинные руки, ты не любишь сближаться!

Француз закрылся. Теперь трудно будет «распечатать» его защиту. Аркадий не нападал, берёг силы. Он кружил вокруг противника, прощупывал его короткими, резкими ударами.

Второй раунд не принёс ничего. Француз выжидал, берёг силы. Ему нужно было, чтобы Харлампиев открылся, хоть на секунду.

— Осторожнее, малыш, спокойнее, — приговаривал Гастон, махая полотенцем, — он ловит тебя.

В третьем раунде Аркадий прыжком пересёк ринг, прижал француза к канатам.

Раз! Раз! Раз!

Француз больше не мог выжидать, он перешёл в контратаку.

Зал, до этого молчаливый, разразился свистом и улюлюканием.

Француз атаковал жёстко и зло. Бил прямыми. Шёл и шёл на Аркадия.

Гонг! Кончился третий раунд.

Четвёртый начал француз. Его тяжёлые удары ломали защиту Аркадия. Всё чаще и чаще они попадали в цель.

И вдруг…

В ушах шумело море, приливало и отливало. «Постой, это же зал шумит…» Сознание постепенно возвращалось к Аркадию.

Резкий голос рефери бросал в зал.

«Шесть, семь!»

Аркадий вскочил. Ещё ничего не понимая, автоматически увернулся от перчатки и сам ударил, собрав остатки сил, по мелькнувшему подбородку.

Гонг!

Всего одна минута отдыха. Как это мало! Но силы постепенно возвращались к нему. Он начал чувствовать руки, ноги перестали быть чужими и ватными.

«Всё, хватит».

— Осторожнее, малыш, осторожнее.

Гонг! Пятый раунд.

— У-бей е-го! У-бей е-го! — скандировал зал, и француз окрылённый первой победой, смело пошёл в атаку.

Аркадий не нападал. Он уходил, финтил. Заставлял противника тратить силы и энергию в красивых, но бесполезных атаках.

Так продолжалось ещё два раунда.

Аркадий окончательно пришёл в себя. Теперь его движения стали эластичными и упругими. Бурная атака вымотала француза. Он дышал тяжело, с хрипом.

Но его болельщики ждали победы, и он вновь начал атаку.

Аркадий встретил его в своём углу.

Удар! Шаг вперёд. Ещё шаг и опять с ударом. Левой в корпус, правой в лицо. Левой в корпус, правой в лицо. Пусть привыкнет к рисунку боя и тогда…

Опять левой в корпус. Француз закрыл подбородок. Теперь пора. Всю силу тела внёс в удар правой по печени.

Раз!

Сначала никто ничего не заметил. Француз внезапно нелепо взмахнул руками и, словно отгоняя пчёл, рухнул на спину, гулко ударившись головой о пол. В гробовой тишине прозвучал счёт: «восемь, девять!»

Судья считал нарочито медленно.

«Аут!»

Зал взревел. На ринг полетели яйца, апельсины, яблоки.

Ажаны выстроились четырёхугольником, закрыв ринг со всех сторон.

— Надо спешить. — Гастон торопливо расшнуровывал перчатки. — Скорее, дело плохо.

Внезапно где-то в ложе глухо щёлкнул револьверный выстрел. Звук был почти не слышен, он потонул в рёве толпы.

Пуля врезалась в пол у боксёрок Аркадия.

— Скорее, — Гастон рванул Аркадия к входу в раздевалку.

Последнее, что видел Аркадий, прежде чем закрылась дверь в зал, чёрные полицейские дубинки, гуляющие по головам толпы.

Он решил уехать в тот же вечер. Вагнер молниеносно оформил все финансовые дела. Парижский экспресс уходил в два часа ночи. Гастон запер дверь на ключ и запретил Аркадию выходить из номера. Тем более что по коридору и вестибюлю гостиницы шлялись какие-то здоровенные парни с лицами, не сулившими ничего хорошего.

В час пришло авто, заказанное Вагнером. Аркадий, Гастон и менеджер спустились в вестибюль, рассчитались с портье. У самой двери Аркадий оглянулся. За ними шли трое. Только в купе Вагнер перекрестился и облегчённо вздохнул.

Слава богу! Вроде всё обошлось…

Гастон что-то буркнул себе под нос и начал стаскивать пиджак.

— Пойду к проводнику, — Аркадий встал, — куплю «Виши», страшно хочется пить.

Поезд набирал скорость. С уханием проносились мимо одинокие дома, пар, словно пена, шипел на деревьях. Аркадий шёл по непослушному полу вагона.

Он оглянулся случайно. Просто поезд тряхнуло на стрелке, и он оступился.

Рука с серебристым гребнем кастета задела его по плечу. Он ударил автоматически. Человек упал, и сразу же он увидел ещё двоих. В протянутых словно для рукопожатий руках чернела пустота револьверных стволов.

Аркадий даже не понял, как это случилось. С грохотом распахнулась дверь купе. Ещё трое с пистолетами стали за его спиной.

«Конец», — обожгла мысль.

Но почему-то те двое вдруг бросили оружие и медленно, неохотно начали поднимать руки. По коридору вагона шли ещё четверо. Щёлкнули наручники.

— Мосье Лампье, я старший инспектор уголовной полиции Бернар, — здоровяк в светлом костюме протянул Аркадию полицейскую карточку. — Всё в порядке. Комиссар Люпон приказал нам охранять вас. Как видите, улов неплохой.

— Спасибо, мосье Бернар. Я прошу зайти к нам в купе, — выскочил из-за спины вездесущий Вагнер.

В купе он вынул бумажник и отсчитал инспектору несколько купюр.

— Это вам, господа. Нет, не отказывайтесь. Выпейте за наше здоровье.

— Мне, право, неловко, — детина сунул смятые кредитки в карман брюк, — но если вам что-нибудь понадобится в Марселе, можете положиться на меня. Доброй ночи, господа.

А экспресс мчался сквозь ночь, мчался через спящую Францию, он спешил, ему нужно было встретить утро в Париже.

Два разговора в Париже.

Первый — на набережной у моста Мари.

— Значит, ты уезжаешь?

— Да, Гастон, я не могу остаться.

— Ты бы мог стать большим боксёром. Подумай, слава — деньги.

— Гастон, а ты был в России?

— Нет, мальчик.

— Тогда бы ты не спрашивал меня.

— Жаль. Я полюбил тебя, малыш.

— И я тебя, Гастон.

Второй — в вестибюле Школы изящных искусств.

— Вы не остаётесь даже на традиционный бал?

— Нет, мэтр.

— Но что даст вам один день?

— Я на один день раньше увижу Россию.

— Езжайте и пишите мне, я очень верю в вас.

— Спасибо, мэтр Арну.

Перрон Северного вокзала медленно уплывал назад. Аркадий видел только фигуру Гастона. Тренер стоял на самом краю платформы, глубоко засунув руки в карманы пиджака.

Прощай, дружище Гастон!

Он не жалел о том, что порвал с профессиональным боксом. Много позже в книге «Бокс», вышедшей в Москве в 1925 году, Аркадий Георгиевич писал:

«За границей бокс прежде всего доходное предприятие. Предприниматели, желая увеличить доходы, рисуют перед зрителями профессиональных боксёров джентльменами, артистами, зарабатывающими колоссальные деньги.

Вся эта реклама скрывает самую ужасную эксплуатацию спортсменов.

Если взглянуть на ту огромную армию, которая наживается за счёт профессионального бокса, то станет ясно, кто и что зарабатывает и кто хозяин, кто раб.

…После того как боксёр стал неинтересен, когда из него выжаты все соки, когда он уже не нужен, хозяин производит с ним окончательный расчёт. Знаменитый боксёр выбрасывается на улицу…»

Так писал Харлампиев о профессиональном боксе. Но это много позже. А пока…

Поезд набирал скорость. Франция… Германия… Польша… И однажды утром Аркадий взглянул в окно, увидел дома под соломой, берёзы, созревающие хлеба на полях и понял: дома! Вот она, Россия.