Этрусская химера

Глава четырнадцатая Рим

Дотти Бич неторопливо брела по Виа Кондотти, то и дело останавливаясь возле витрин магазинов, и время от времени ныряя в один из них, чтобы по прошествии некоторого времени объявиться с новым пакетом. Потратив полтора часа на наблюдение за ней, я поняла, что Дотти всего лишь отправилась за покупками. И не куда-нибудь, Учтите, а в магазины самых шикарных модельеров. Оставив ее за этим делом, я отыскала себе место, откуда была видна дверь здания, в котором располагалось Агентство Корелли Понте.

Ожидая, я позвонила Клайву.

— Привет.

— Где ты застряла? — набросился он на меня.

— В Риме.

— Надеюсь, что ты звонишь, чтобы сообщить мне о том, что возвращаешься домой. Ты отсутствуешь уже достаточно давно, а в одиночку вести все дела достаточно сложно, — выразил он мне свое недовольство.

— Ты там не один, — возразила я. — Алекс тебе помогает, не так ли? И потом, что из того, что я устроила себе отдых в Ницце? У тебя с Мойрой и так несколько отпусков в году.

— По-моему, — заявил он, — они все-таки не были такими продолжительными, как сейчас у тебя.

— А знаешь, кого я встретила здесь пару раз? — спросила я, не обращая внимания на выпад.

— Кого же?

— Дотти Бич. Я пару раз отобедала с ней во Франции, а потом видела ее в Риме.

— И что она делает там?

— Конечно, совершает закупки для своего магазина.

— Боже, если бы мы с тобой разорились и тут же попробовали открыть новый магазин в другом месте, как, по-твоему, нам бы позволили это сделать? Незачем и спрашивать, понятно, что нет. Не знаю, как подобные штуки удаются некоторым людям!

— О чем ты говоришь, Клайв?

— Она разорилась. Разве я тебе этого не рассказывал?

— Нет, Клайв.

— Прости. Наверно, забыл. Все-таки она не относится к числу наших лучших друзей.

— И когда все это произошло?

— Как раз после зимней Нью-йоркской ярмарки антиквариата в этом году, — ответил он. — Она присутствовала там и находилась в просто отчаянном расположении духа, скажу я тебе. Искала партнера для укрепления своего успешного дела, как она всем объясняла, но ты же знаешь, как любят сплетни в нашей торговой специальности. Всем было известно, что у нее неприятности.

— А я думала, что у нее все в порядке. Что же случилось?

— Ее муж, кажется, его зовут Хью, подал на развод. Я же говорил это тебе, правда? Такая грязная история. У нас все было по-другому, цивилизованно. Он отказывается оставить ей дюже дюйм. Он говорит, что помог ей открыть антикварный магазин, много лет оплачивал все убытки, и если она все-таки не сумела раскрутить свое дело, то ее проблемы к нему не относятся. Или что-то в том же духе. После ярмарки она долго не продержалась.

— Значит, она каким-то образом поправила дела, потому что в данный момент Дотти делает покупки у модельеров на Виа Кондотти, — заметила я.

— Некоторые люди всегда приземляются на все четыре ноги, правда? Может, и улицу-то назвали в ее честь. Дотти — Виа Кон-Дотти. Поняла? Ха-ха. Ну, и когда же тебя можно ждать дома?

— Скоро, — пообещала я.

— Скоро? — взвыл он. — Как прикажешь понимать твои слова?

— Не могу достать билеты на самолет, — солгала я. — Вот-вот начнется забастовка.

— Ох уж эти итальянцы! — возмутился он. — Вечно у них одни забастовки.

— Клайв, а имя Пьер Леклерк тебе что-нибудь говорит?

— Пьер Леклерк, — повторил он неторопливо. — Вроде бы нет. Разве я должен его знать? Кто это?

— Один такой пронырливый делец, занимающийся нашим делом во Франции, — ответила я. — А Пьер Леконт тебе не знаком?

— Леконт, Леконт, — повторил он. — Нет. А почему бы тебе не спросить об этом у Мондрагона — того, с кем мы познакомились в Берлингтон Хаус? Уж он-то знает всех. Ты случайно не связалась с этим пронырой, а?

— Стараюсь избежать этой участи. А насчет Мондрагона ты неплохо придумал. До скорой встречи.

— Насколько скорой? — спросил он.

— Просто скорой, — ответила я.

Евгения Понте вышла из здания и целеустремленно зашагала по Виа Венето. В отличие от Дотти витринами она не интересовалась, свернула в один из самых шикарных отелей и, пройдя через вестибюль, направилась прямо в бар-ресторан. Навстречу ей из-за столика поднялся довольно высокий, худощавый и симпатичный мужчина. Я устроилась за столиком позади колонны.

Посвятив несколько минут оживленному разговору, они сделали заказ, после чего явилась бутылка шампанского и два блюда живых устриц, что явным образом намекало на последующее развитие событий. Употребив эти содействующие любви продукты, они вдвоем вышли из ресторана, направившись прямо к лифтам. Мужчину этого я узнала, потому что уже встречала его. Однако чтобы не оказалось, что на моем пути возник очередной самозванец, я дождалась мгновения, когда метрдотель оставил свой пост возле входа, и заглянула в его журнал, сразу же натолкнувшись на знакомое имя. Стол на две персоны на 13:15 был заказан на имя синьора Палладини. Круг смыкался: владелец квартиры был любовником женщины, предоставившей актеров. Я самым очевидным образом приближалась к открытию, хотя еще и не знала, к какому именно.

В три часа дня, как было заранее оговорено, я позвонила Сальваторе.

— Что вам удалось выяснить? — спросила я.

— Я начал с тех, кто был более знаком мне, и разыскивал, как вы предложили, возможную связь с Кроуфордом Лейком, — начал Сальваторе. — Первым стал Сезар Розати, потому что мне уже было кое-что известно о нем, и информацию эту было проще получить, чем в остальных случаях. Розати был прежде банкиром и достаточно преуспевающим. Потом он начал интересоваться банковскими операциями, проводимыми через Интернет, и вынужден был отойти от дел под нажимом Мардзокко Финансиал Онлайн, компании, которая, как вам известно, принадлежит Кроуфорду Лейку. Розати каким-то образом уцелел и даже снова встал на ноги, хотя больше не занимается банковским делом.

— Он говорил, что является владельцем галереи, — напомнила я, — в которой выставлена семейная коллекция его жены.

— Да, вы правы. В их совместной собственности находится много этрусских предметов. Розати, похоже, сумел обойти все ограничения на владение такими вещами, поскольку открыл дом своей жены для публичного посещения в качестве музея и галереи, получив на это специальное разрешение. Музей, как вы, наверно, знаете, называется Галереей Розати. Плата за вход достаточно высока, что, возможно, позволяет ему удерживаться на плаву. Может быть, он просто удачно женился, хотя сам я всегда предполагал, что семейство жены не способно наделить его ничем более материальным, чем стиль, надеюсь, вы понимаете меня.

Он добился известности за очень короткий срок. Одной из причин ее является его чрезвычайная удачливость в розыске и возвращении на родину итальянских древностей. Недавно, не более года назад, он обнаружил превосходного этрусского каменного сфинкса, предположительно украденного из гробницы в Тарквинии. Теперь фигура выставлена в его галерее. Пару лет назад он с помпой объявил, что нашел этрусский килик, чашу для питья, расписанную мастером Бородатого Сфинкса, как вы знаете, художника не менее знаменитого и яркого, чем мастер Микали. И сосуд этот тоже был много лет назад выкраден из музея.

Потом вам следует знать, что среди нас находятся скептики, которые считают, что Розати уже обладал этими древностями. А это означает, что он не брезговал краденым товаром и теперь пытается легализовать его, делая заявления о подобных находках. Однако Розати утверждает, что вместе с группой благотворителей купил сфинкса у швейцарского коллекционера, а килик в Англии, и возвратил их Италии под звуки всенародного одобрения. Одним из других дарителей, кстати, являлся Джанпьеро Понте, покойный муж Евгении. Я нашел в архиве газету с фотографией, на которой Понте, Розати и Витторио Палладини вместе снимают покрывало с килика.

— Евгения Понте является любовницей Палладини, — добавила я.

— Неужели? — переспросил Сальваторе. — Весьма интересно. Проверив Понте, я не сумел нащупать никаких его связей с Лейком. Однако Понте совершил самоубийство. Некоторые утверждали, что его дело стало приходить в упадок, поэтому, памятуя о хищном норове Лейка, я попытался выяснить этот вопрос. Но ничего не нашел. Некоторые мои коллеги поговаривали, что проблемы были связаны с неудачным браком, который уже некоторое время назад превратился в условность. Но вы знаете Италию и разводы. Однако, похоже, что поговаривали не без оснований. Она прибирает к рукам компанию своего мужа и, на мой взгляд, делает это достаточно успешно. Кстати, успех всегда сопутствовал ей. Сначала она была моделью, потом телезвездой, хотя я никогда не видел ее шоу, ее агентство преуспевает. Я не могу обнаружить никаких признаков проблем с финансами или законом. Единственный компрометирующий фактор известен только нам с вами, и заключается он в том, что и Антонио, и Марио числились в списках агентства. — А теперь, прежде чем я перейду к Палладини и прочим, позвольте мне закончить с Розати.

— Кстати о том килике, — заметила я. — Кажется, он говорил мне, что его украли.

— Правильно. Около двух лет назад в музей Розати пробрались воры. Система сигнализации немедленно отреагировала, но полиция не стала особенно торопиться, и, явившись на место, карабинеры обнаружили в клозете связанного охранника с кляпом во рту, ну а этрусского килика на месте не оказалось. Как раз в это самое время музей, из которого килик был когда-то украден, начал требовать его возвращения. Историю со взломом я вспоминаю по нескольким соображениям: во-первых, благодаря очевидному сходству событий вокруг этого килика и вашей гидрии. Оба сосуда были украдены и обнаружены за пределами Италии в собраниях частных коллекционеров. Кроме того, страховую выплату после кражи килика должна была производить та самая страховая компания, где Витторио Палладини заведует отделом претензий. Килик был застрахован на крупную сумму, возможно, даже превосходящую его цену, если подобные предметы вообще имеют ее. Должно быть, пропажа сосуда не порадовала его.

— А вы сумели обнаружить связь между Палладини и Лейком?

— Нет.

— Но ведь оба Понте, Палладини и Розати друг с другом связаны, а Розати был знаком с Лейком… во всяком случае, он знал, во что может обойтись попытка конкуренции с Лейком.

— Да, — согласился он.

— Кроме того, Палладини распорядился, чтобы Ив Буше свел меня с Годаром.

— Очевидно, — произнес Сальваторе.

— Что вы еще обнаружили?

— Джино Мауро. Это американец, хотя, оказываясь здесь, он становится большим итальянцем, чем мы сами. Он считает, что род его восходит к какому-то властелину, однако на деле родители его эмигрировали в Америку из бедной сицилийской деревеньки.

— И разбогатели там?

— Они нет в отличие от него. Он был или является сейчас рестлером.

— Кем-кем?

— Мастером кулачного боя, кажется уже бывшим. Из WWF, как вы говорите. Он выступал под именем Джино Великолепный. — Сальваторе умолк, а потом спросил. — Знакомо ли вам это имя?

— Немного, и я готова поклясться, что видела его на Пиацца Навона вместе с Дотти Бич. Тот человек, которого я могла бы назвать этим именем, вышвырнул из-за столика ее молодого приятеля буквально, как котенка.

— Понимаю, — сказал он. — Похоже на правду. В качестве рестлера Мауро пользовался умеренным успехом, вовремя сошел и занялся волоконной оптикой.

— И тут появился Лейк, — предположила я.

— Вы правы. Лейк попытался перекупить дело. Мауро отказался продавать его. И Лейк отбил у Мауро большинство клиентов.

— А теперь Мауро продает и ферму. Его что-нибудь связывает с прочими членами группы?

— Ничего такого, что я сумел бы найти.

— А что еще вы можете сказать про Палладини?

— Я уже все сказал вам. Он юрист, занимается общими вопросами и работает на страховую компанию.

— Ему принадлежат роскошные апартаменты в Риме. Может ли начальник отдела претензий страховой компании позволить себе содержать подобное жилье?

— Не знаю. Могу только сказать, что он купил эту квартиру пару лет назад и уже продает ее. Возможно, прыгнул выше головы.

— Не думаю. Он ищет большее помещение. Впрочем, он мог и солгать. Что еще?

— Не так уж много. Я не смог ничего найти об Иве Буше или Пьере Леклерке. Анна… я не знаю, как ее искать. Майру тоже. А что обнаружили вы? Кроме того, что Евгения и Палладини состоят в близких отношениях?

— Я узнала, что Дотти Бич разорена, однако видела, как она делает покупки на Виа Кондотти, — ответила я. — Кроме того, я узнала, что она не была совершенно откровенна в отношении своего магазина. Хотелось бы знать, действительно ли у нее есть магазин в Новом Орлеане? Или она обнаружила другого партнера, который заменил ей мужа в качестве источника денег?

— Вы сказали Новый Орлеан? — переспросил Сальваторе.

— Да.

— Подождите минуточку. — В трубке зашелестело, и он снова заговорил. — Зимний дом Джино Мауро располагается в Новом Орлеане. Основным местом его жительства является Нью-Йорк, но у него есть жилье и в Новом Орлеане. Возможно, вы правы в отношении того мужчины, что был вместе с Дотти Бич на площади. Кроме того, он обычно бывает в Италии в это время года.

— Да, Сильвия говорила, что он должен приехать. Однако его не было в Италии, когда умер Антонио. Так, во всяком случае, утверждают газеты. Интересно, можно ли установить, кто из репортеров написал заметку о смерти Антонио. Я не помню, кто именно это сделал, однако найти будет не слишком трудно.

— Вырезка лежит передо мной, — сказал Сальваторе. — После нашей вчерашней беседы я проглядел все газеты за последние дни. Пожалуйста, не отключайтесь, и я назову вам имя но меньшей мере одного из них. Джианни Вери, — произнес он спустя какую-то минуту.

— Тот же самый, что писал статью о гидрии и аресте Лолы, — заметила я.

— По-моему, вы правы, — проговорил Сальваторе. — И уже поэтому он мне не нравится.

Найти Вери мне удалось не сразу. Я посетила редакции газет, в которых он публиковал свои заметки, и узнала, что он является вольной птицей. Я сказала его коллегам, что хотела бы отыскать его и заказать статью, и после нескольких минут обаяния, — в той мере на которую я способна, — кто-то сжалился надо мной, а может быть, и над Джианни, учитывая то, что мне предстояло узнать, и назвал мне его телефонный номер. По номеру я узнала и адрес.

Офис Вери — комнатушка, размером не больше шкафчика для метлы — располагался на третьем этаже не имеющего лифта дома, находившегося в достаточно неприглядной части города. Имя его было набрано на двери шелушащимися золотыми буквами, и, когда я вошла, ему пришлось встать и закрыть дверь, чтобы я могла обойти стол и сесть. Я сказала ему, что занимаюсь торговлей антиквариатом и издаю бюллетень, в котором регулярно публикуются статьи знатоков на темы, интересные для коллекционера, а пришла к нему потому, что увидела его заметку о бизнесмене, вывозящем древности из страны прямо под носом полиции, и мне захотелось ее перепечатать. Он казался польщенным.

— Простите, что ввалилась без предупреждения, — сказала я ему. — Однако ваша статья очень заинтересовала меня. Я решила, что вы действительно знаете, о чем идет речь. Я попыталась связаться с вами по электронной почте, — добавила я. — В адресе значилось Вери.

— Тогда все понятно, — проговорил он. — Там стоит Вейи, а не Вери. Глупо с моей стороны выбирать адрес, так похожий на собственную фамилию. Вот все и путают. Вейи — так назывался один из этрусских городов-государств.

— Как Цисра, — сказала я, вспомнив Годара, — или Велатри.

Он удивился.

— Именно. Вижу, вы изучали культуру этрусков. Простите, как ваше имя?

Я назвалась, положив перед ним свою визитную карточку.

— Синьора, — проговорил он резко изменившимся тоном. — Боюсь, что ваш визит оказался напрасным. Я — серьезный журналист, а не поденщик. Я не пишу статей для коммерческих бюллетеней. Спасибо, что заглянули.

Он поднялся из-за стола и открыл дверь, что мог сделать, даже не шевельнув ногами. Я сбежала вниз по лестнице, достала сотовый телефон и набрала номер Сальваторе.

— Добавьте к списку Джианни Вери, — попросила я.

— Уже добавил, — ответил Сальваторе. — Как только вы заметили, что написал обе статьи именно он, я позвонил своему приятелю журналисту. Вери находился на подъеме всего два года назад. Как сказал мой друг, он вот-вот должен был стать редактором. А потом он написал направленную против Лейка статью. Помянул слухи о Бренди и ее женихе. Лейк отреагировал немедленно. Вери потерял работу. Все считают, что Лейк заткнул Вери рот. После этого Вери никто не задевает, потому что не смеют, но и работы не дают. Не знаю, как ему живется на вольных хлебах.

— Совсем неважно, — заметила я. — Ваше напоминание о Бренди и Тасо навело меня на мысль заново посмотреть все файлы, которые я проглядывала, когда разыскивала Лейка, чтобы проверить, не пропустила ли я чего-нибудь. Я позвоню вам завтра в обычное время.

Я действительно кое-что пропустила. Сделать это было несложно.

Снимки Бренди и несчетных белых роз возле гроба Тасо заворожили меня. На фото присутствовали еще три женщины: Бренди, женщина под вуалью, названная матерью Тасо, и еще одна — тетка Тасо. Звали ее Анна Карагианнис, и в момент нашей последней встречи она угощала меня лимонным пирогом в квартире Кроуфорда Лейка.

Я позвонила в Англию.

— Попросите, пожалуйста, Альфреда Мондрагона, — сказала я.

— Простите, но это невозможно. Альфред находится в недельном отпуску. Говорит его помощник Райен Макгиллрей. Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

— Надеюсь на это, Райен. Я недавно говорила с Альфредом и надеялась застать его еще раз. Потом мы с вами, кажется, встречались на аукционе в Берлингтон Хауз. Говорит Лара Макклинток.

— Да, похоже, я помню вас, — проговорил он.

— Райен, ко мне обращался агент по имени Пьер Леконт или Леклерк. Возможно, я ошибаюсь в имени. Он располагает интересующей меня картиной. Он сослался на мистера Мондрагона.

— Ни в коем случае! — произнес Райен. — Альфред будет в ярости. Прошу вас ни в коем случае не иметь дел с Леклерком или Леконтом, не знаю, как его правильно называть. Меня не удивит, если у него окажется несколько имен. Это мошенник.

— Я никому ничего не скажу, — пообещала я, — но какие у вас есть основания для подобного утверждения?

— О, это совершенно ужасный человек. Знаете, он несколько месяцев проработал у нас. Альфред допустил крохотную оплошность, и Леконт… Досадно даже вспоминать об этом.

— А что вы называете крохотной оплошностью? — спросила я.

— Альфред приобрел очаровательный греческий кувшин для вина, посчитав, что все бумаги на него оформлены правильно. Однако это было не так. Сосуд был тайно вывезен из Италии владельцем, намеревавшимся продать его в Британии. Бедняга Альфред был утомлен тремя подряд выставками антиквариата и не стал проверять все бумаги, как делает обычно. Все очень просто. Согласитесь, подобное может произойти со всяким. Тут к нему является Леконт, сообщает, что сосуд-то контрабандный и пытается выжать из Альфреда денег. Но Альфред не из тех, кого можно шантажировать. Он обратился к властям, сообщил, что совершил ошибочную покупку, и вернул сосуд Италии. А Леконту он велел сгинуть с его глаз и, не сходя с места, уволил его. — В отместку Леконт попытался договориться с Кроуфордом Лейком. Вы, конечно, знаете, о ком я говорю? О миллиардере, которого давно никто и нигде не видел? Время от времени он пользуется нашими услугами, и Леконт попытался отбить у нас такого клиента. Но Лейк, разумеется, немедленно вычислил его. Если верить всякому жулику, миллиардером не станешь. Он очень скоро избавился от Леконта. Тем не менее это была жуткая ситуация.

— Жуткая, — согласилась я. — Насколько я понимаю, Лейк не такой клиент, которого вы хотели бы рассердить. Я читала про его финансовые достижения. Люди рассказывают о нем неприятные вещи.

— Мы всегда считали Лейка почтенным человеком, — ответил Райен. — Он платит превосходные комиссионные и в личном плане общаться с ним несложно. Я, конечно, с ним не встречался, однако Альфред видел его однажды и сказал, что ему понравился этот человек. А чего можно ожидать от врагов Лейка? Ничего хорошего они о нем не скажут. Могу сказать только, что мы рады иметь такого клиента.

— Спасибо за то, что просветили меня, Райен. Вы спасли меня от жуткой ошибки в отношении Леконта.

— Надеюсь, — ответил Райен. — Это не человек, а свинья.

Я прикинула, что у меня остается еще время на визит в Галерею Розати, расположенную в огромной старинной вилле возле Садов Боргезе. Как и предупреждал Сальваторе, мне пришлось заплатить довольно крупную сумму за вход. Галерея располагалась на первом этаже дома. Для музея она была невелика, однако экспонаты в ней оказались превосходными, в особенности этрусский зал. Я увидела сфинкса, о котором упоминал Сальваторе, и тщательно осмотрела несколько витрин с этрусской керамикой. В музее было тихо: я встретила только женщину с подростком и студента, зарисовывавшего сфинкса. В дальнем конце располагалась дверь с надписью «Кабинет директора». Я вошла и оказалась в небольшой приемной с двумя дверями, в которой не было секретаря. На одной из дверей значилось «Директор»; к другой лентой была прикреплена временная табличка.

Надпись на ней гласила: «Н. Мардзолини».

Великолепно, отметила я. Еще одно имя в общем списке.

Я осторожно толкнула дверь Никола. Она оказалась запертой. Однако в директорском кабинете раздавались голоса, и я решила подождать, чтобы оценить ситуацию прежде, чем вплывать внутрь. Разговор шел по-английски, поначалу негромкий, он начинал набирать обороты. Я уже подумывала о том, чтобы выйти и вернуться через несколько минут, но тут слова начали обретать смысл.

— Видите ли, я бы хотел помочь вам, — сказал голос, на мой взгляд, принадлежавший Розати. — Но дело в том, что вы заплатили за нее очень много, много больше, чем она стоит на рынке. Надеюсь, вы простите меня за такие слова, но вы позволили желанию превзойти Лейка затуманить свою голову. Я говорил вам, сколько она стоит.

— Так, сколько вы заплатите за нее? — спросил второй голос, явно принадлежавший американцу.

— Я не имею возможности что-либо заплатить. Начнем с того, что я не располагаю средствами для покупки, потом, скажу откровенно, моя галерея не коммерческое предприятие. Она позволяет мне пользоваться некоторыми налоговыми льготами, в рамках которых я могу оказать вам свою помощь, если у вас есть доход в Италии и вы готовы пожертвовать ее, — произнес голос, который я приписывала Розати.

— Возможно, группа рассмотрит этот вопрос.

— Возможно. Но решаю это не я. Как вам известно, они не в состоянии предложить ту цену, которую вы уплатили за нее.

— Хорошо, — проговорил второй мужчина. — Я обдумаю вопрос с налоговой точки зрения, и мы переговорим еще раз.

Прежде, чем я могла укрыться в музее, из кабинета вышел самый крошечный среди всех ковбоев, которых мне приводилось видеть. Он был в сером костюме, идеально скроенном по его фигуре, причем все, даже пуговицы, были уменьшены соответственно его росту, белой рубашке и галстуке ленточкой. Довершали впечатление причудливые черные ковбойские сапоги и стетсоновская шляпа. При шляпе и в сапогах он все-таки был ниже меня.

— Мэм, — он приподнял шляпу, проходя мимо меня.

Розати шел в нескольких шагах за ним.

— Привет, — сказала я.

— Что ж, здравствуйте, — он явно удивился. — Вы решили все-таки воспользоваться моим, данным в Вольтерре, предложением отобедать вместе? Вы подвели меня.

— Простите. Пришлось уехать по делам. Вам передали мои извинения?

— Нет, я не получил никакой записки.

— Я думала, что в таком отличном отеле обслуживают лучше. А у вас здесь просто чудесно.

— Значит, вы хотите принять мое предложение насчет экскурсии. Я восхищен.

— Нет, я пришла к вам, чтобы поговорить о Кроуфорде Лейке.

Несколько удивившись, он произнес:

— А почему вас заинтересовала именно эта тема?

— Вопрос очень хороший, и, откровенно говоря, у меня нет на него удовлетворительного ответа, кроме того, что он одурачил меня и мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь, кто знает его.

— Понятно. Садитесь, прошу вас, — пригласил он. — Выпьем и восполним пропущенное в тот раз. Кампари с содовой, так? Уже не утро, и я охотно выпью с вами, если вы не против.

— Конечно, — ответила я. Он приготовил напитки, взяв лед из небольшого холодильника, а содовую и кампари из ящика стола.

— Итак, — произнес он. — Кроуфорд Лейк. Что вы хотите знать о нем?

— Только то, каким образом вы соприкоснулись с ним.

— Он разорил мое дело или, точнее, устранил банк, в котором я работал, из интернетовской банковской системы, лишив тем самым меня работы.

— А вы лично встречались с ним?

— Нет. И это, на мой взгляд, наиболее оскорбительная часть всей истории. Этот человек, лица которого я даже не могу представить, испортил всю мою жизнь.

— Вы ненавидите его?

— Ненавидел какое-то время. Но сейчас все прошло. Как вы можете видеть, я веду сейчас достаточно приятную жизнь. Я люблю произведения искусства, особенно древнего, кроме того, я владею этим замечательным музеем. На меня работают хорошие люди, поэтому мне не приходится так напрягаться как прежде. В любой момент я могу выйти в зал и усладить свою душу.

— К хорошим людям вы относите таких, как Никола Мардзолини, — сказала я. — Я не могла не заметить его имени на двери соседнего кабинета.

— Да, время от времени я прибегаю к услугам Никола. Вы знакомы с ним?

Я кивнула.

— Он консультант, внештатный, но очень хороший. Он знает вещи и умеет видеть детали. К тому же приятный человек, хотя если вы встречались с ним, то, наверно, заметили его болезненную аккуратность. С ним случается припадок, если он замечает у кого-то беспорядок на рабочем месте. Он всегда по ниточке выстраивает книги на полке. А я, как видите, — он махнул рукой в сторону собственного рабочего стола, — принадлежу к школе, представители которой считают порядок на рабочем месте признаком умственного заболевания. Уж и не знаю, сколько месяцев я не видел крышки собственного стола. Но вернемся к вашему вопросу, наверно, мне следует благодарить Кроуфорда Лейка за то, что он сделал со мной, однако я еще не достиг этой степени совершенства. Я ответил на ваш вопрос?

— Да, — согласилась я, не зная, верить мне ему или нет. — А Хэнк Мариани ощущает себя подобным же образом? Это ведь был Хэнк Мариани, не так ли? Нефтяник из Техаса, который увел из-под носа Кроуфорда Лейка бронзовое изваяние этрусского Аплу?

— Как вы узнали об этом? — спросил он.

Я пожала плечами.

— Я видела его фото в газетах. Лейк тогда предпринимал враждебные действия в отношении компании Мариани, если я не ошиблась. Достиг ли он вашей буддийской безмятежности в отношении Лейка?

— Нет, он еще не расслабился. Откровенно говоря, прошло всего несколько дней, после того как его попросили очистить свой офис после одержанной Лейком победы. Оправится он далеко не скоро.

— Наверно, он может распродать доли и ни о чем не беспокоиться, — предположила я. — В финансовом смысле этого слова.

— Ну, я думаю, что оказалась задетой не только его гордость, — проговорил Розати. — Боюсь, он не стеснял себя в расходах и успел наделать глупостей, пытаясь помешать Лейку овладеть его компанией. И в результате всего этого он хочет, чтобы я приобрел статую Аплу, но подобно всем музеям и галереям, я не обладаю нужными для этого средствами. Тем не менее я не сомневаюсь в том, что приземлится он на ноги, и я бы не стал заниматься пустыми сплетнями о нем. Как насчет еще одного кампари?

— Спасибо, но лучше не надо. Тем не менее благодарю вас и за угощение, и за отвагу.

— Надеюсь, что Кроуфорд Лейк не причинил вам слишком серьезного ущерба. Что бы там ни было, советую вам жить и надеяться. Возможность найдется всегда.

— Еще раз благодарю вас, — сказала я.

— Всегда рад видеть вас. Позвольте мне проводить вас до двери. Я тоже ухожу. А по дороге я покажу вам несколько моих любимых вещей.

— До свиданья, синьора, — попрощался со мной охранник. — Доброго вам отдыха сегодня, синьор, — обратился он к Розати.

— Я провожу день за городом, — объяснил Розати, пожимая мне руку. — Ежегодная встреча с друзьями. Уже не могу дождаться.

Оказавшись на улице, я попыталась позвонить Сальваторе, чтобы он поискал что-нибудь о Никола Мардзолини, однако ответа не было. Я вернулась назад в отель.

— Синьора Макклинток, — обратился ко мне привратник. — Вам принесли коробку. Я позволил себе отнести ее в ваш номер.

— Благодарю вас, — ответила я. — Какую еще коробку?

Упаковка средней величины, надежно завернутая в коричневую оберточную бумагу, находилась на столе в моей комнате. Я посмотрела на нее с глубоким подозрением. Тем не менее имя и адрес отправителя были четко выведены на ней: Сальваторе Витали, Кортона, и так далее.

Я открыла коробку. В ней оказался пузатый предмет, утопавший в мелких кусках пористого пластика. Сообразив, что я имею дело с хрупкой вещью, я осторожно развернула ее и обнаружила, что вновь вижу перед собой гидрию с Химерой.

В этот самый момент зазвонил телефон.

— Лара! — воскликнул Сальваторе. — Я так рад, что дозвонился вам. У меня такие хорошие новости. Я едва могу говорить, так я счастлив. Мы решили сразу же позвонить вам.

Я молчала, тупо глядя на гидрию.

— Вы слышите меня? — переспросил он. — Лара?

— Да, слышу, — промолвила я сквозь стиснутые зубы. — Какие же у вас новости?

— Мою Лолу освободили! Она уже рядом со мной.

— Великолепно, — сказала я. — Поздравляю. Как вам удалось добиться этого?

— Никак, — ответил он. — Как бы мне ни хотелось выдать эту заслугу за свою, чтобы завоевать тем самым сердце Лолы, я не могу этого сделать. Видите ли, исчезло вещественное доказательство ее вины. Три дня назад воры пробрались на полицейский участок и похитили несколько предметов, в том числе и гидрию с Химерой. Массимо Лукка, полицейский, который проводит расследование, позвонил мне сегодня утром. Раз нет сосуда, нет и дела. Понимаете? Лукка сказал, что не вправе задерживать Лолу при изменившихся обстоятельствах. Разве это не чудесная новость?

— Чудесная, — согласилась я.

— Мы должны отпраздновать это событие перед вашим возвращением в Америку, — предложил он. — Доброй трапезой в моем любимом ресторане, с парой бутылок их лучшего барбареско. Лоле надо есть. Я намереваюсь немедленно приготовить ей pasta.

— А как насчет посылки, которую вы мне прислали сегодня? — спросила я.

— Какой посылки? — удивился он.

— Значит, вы мне ничего не присылали?

— Нет, — ответил он. — Ну, как, сможете ли вы приехать сегодня, чтобы попраздновать с нами?

— Едва ли, — возразила я. — У меня есть пара дел, которыми нужно срочно заняться.

Объяснять было нечего. Он волновался настолько искренне, что я не знала, что и думать.

— Тогда завтра, — попросил он. — Обещайте, что вы приедете.

Я осторожно взяла гидрию и несколько минут просто держала ее в руках, стараясь ощутить вес, баланс и гладкую поверхность сосуда. Потом я поставила ее на гостиничный стол и смотрела на нее — долго-долго.

А еще потом достала список подозреваемых. Надо выбрать одного, напомнила я себе. Все они просто не могут оказаться виноватыми сразу. Я нарисовала три колонки и попыталась разместить имена — по крайней мере в одной из них.

В первую, названную мной шарадой, я выписала имена тех, кто участвовал или мог участвовать в инсценировке с поддельным Лейком: во-первых, и главным образом Романо как исполнитель роли Лейка; Антонио; Буше; Палладини; Анна Карагианнис, она же служанка Анна; Евгения Понте, в чьем агентстве числились и Антонио, и Романо; а также Дотти, так как она была знакома с Евгенией или, по крайней мере, с ее агентством.

Во вторую колонку я занесла врагов Лейка: Розати, вопреки всем его словам; Джино Мауро; Джианни Вери; и, быть может, главную врагиню среди всех — Бренди Лейк; и снова Анну как тетку жениха Бренди Тасо; а также Майру, сиделку при Бренди. Дотти вполне могла оказаться знакомой с Мауро — я почти не сомневалась, что именно он был тем таинственным незнакомцем с Пиацца Навона — и она также попала в этот столбец. Заканчивал его Леклерк, учитывая рассказ Райена о том, что Мондрагон уволил этого типа после предпринятой им попытки напрямую выйти на Лейка.

Третью колонку я озаглавила «гидрия» и вписала в нее тех, кто был тем или иным образом связан с сосудом по работе или же просто потому, что они видели его: Дотти; Леклерк, пусть его и не было более среди нас; конечно же, Годар; Антонио и Романо, которым было известно, что она находится у меня; Никола Мардзолини и Розати попали сюда просто по роду деятельности. По той же причине я занесла в список и Альфреда Мондрагона, к тому же знакомого с Лейком.

Потом я вычеркнула усопших и тех, кто подобно Майре едва ли мог повлиять на события. Во всех трех столбцах присутствовала единственная персона: Дотти Бич. Я поглядела на гидрию. Три группы и три головы у Химеры. Своим появлением гидрия все изменила.

Глава пятнадцатая Орвьето

Дотти Бич стояла возле «Хасслера» рука об руку с таинственным мужчиной, которого я приняла за Джино Мауро, Джино Великолепного, на основании одного лишь его короткого выступления на Пиацца Навона. Я думала, что Дотти соврала о том, что остановилась в «Хасслере», однако это было не так. Просто она не удосужилась сообщить, что обитает в комнате, зарегистрированной на имя Джино Мауро. Через несколько минут, после того как они вышли наружу, рядом с ними затормозил «ягуар», за рулем которого находилась Евгения Понте, а на пассажирском сидении находился Витторио Палладини. Джино и Дотти сели в автомобиль, и компания отъехала. Я пристроилась следом за ними.

Евгения, не торопясь, ехала по Аутострада дель Соль до поворота на Орвьето. Не выезжая на ведущую в город дорогу, она обогнула холм, на котором расположен этот город, пересекла долину и начала подниматься вверх по противоположному склону. От освещенных вечерним солнцем кипарисов по полям протягивались длинные пальцы теней. Дорога постепенно карабкалась в гору, петляла, от нее отходило несколько ответвлений, и я опасалась, что потеряю их, но примерно в пяти милях от города она свернула с дороги и въехала в высокие кованые ворота.

Подождав несколько минут, я тоже проехала через ворота, длинная подъездная дорога привела меня к достаточно симпатичному каменному дому самым приятным образом расположенному в роще кипарисов. На просторной площадке перед домом уже находился теперь пустой «ягуар», рядом с ним пристроилась парочка «мерседесов», «дзетта», два «опеля», арендованный «фиат» и красный «ламборджини», за задним стеклом которого можно было заметить желтый зонтик, столь памятный мне по Ницце и Вольтерре.

Достав коробку из багажника, я направилась к входной двери. Я позвонила, потом постучала, однако ответа не было. Обойдя вокруг дома, я поднялась вверх по небольшому склону и оказалась в очаровательном заднем садике. Наверху небольшого уклона располагался плавательный бассейн, на противоположной стороне долины восседал на своем высоком плато Орвьето, поблескивавший солнечным зайчиком, отражавшимся от купола кафедрального собора. Там не было абсолютно никого при всем количестве автомобилей на стоянке. Дотти и Джино, Евгения и Витторио словно растворились в воздухе.

Я постучала в заднюю дверь. Ответа также не было, однако в лоджии оказался длинный накрытый стол. Он был застелен полотняной скатертью; тарелки, салфетки и столовые приборы были искусно расставлены вдоль одного из его краев; в середине располагалась композиция из цветов; с ней соседствовали несколько незажженных свечей.

Я заглянула в окна и вновь не увидела никаких признаков жизни. Осмотрев задний сад, я заметила на ветви дерева у самой границы владения кусок красной материи. Здесь начиналась тропа, которая сперва шла по лесу под углом, а потом поворачивала назад между деревьев. Завершалась она длинным каменным коридором, врезанным в склон холма и крыши не имевшим, в конце него находилась открытая деревянная дверь, за которой виднелся ход в самое нутро холма.

Внутри было довольно темно, остро пахло прелой листвой и плесенью. Я находилась наверху очень старой и щербатой лестницы, спускавшейся еще глубже во мрак, впрочем, рассеивавшийся в самом низу. Я осторожно спускалась по лестнице, стараясь не шевельнуть какой-нибудь камушек, который мог бы выдать мое присутствие. Оказавшись на последней ступени, я глубоко вдохнула и вышла на свет.

Не знаю, что они увидели во мне, кроме женщины в черных брюках и туфлях и белой блузке с большой картонной коробкой в руках. Помеху, от которой следовало отделаться? Учительницу, заставшую своих учеников за какой-то сомнительной проделкой в школьном дворе? А может быть, и ангела мщения?

Знаю только то, что видела я сама: двенадцать человек, мне знакомых, настороженных, смущенных или испуганных, или же просто полных любопытства. Но я заметила не только это. Наверно, испуг, почти непереносимое стремление бежать позволили мне проникнуть за цивилизованное обличье того чудовища, что таилось внизу. Передо мной клубилось чудовищное облако зла, рожденное отчасти безразличием к последствиям собственных поступков, отчасти же расчетливой злой волей.

— Полагаю, что эта вещь принадлежит вам, — сказала я, протянув руки с коробкой к собравшейся группе.

Дотти Бич разразилась слезами.

— Я не убивала Робера Годара, — прорыдала она. — Что бы тебе ни наговорили.

Тем временем Никола Мардзолини шагнул вперед, взял коробку, извлек из нее бесценное содержимое и поставил гидрию на каменную скамью. Все мы невольно поглядели на нее. Она казалась на своем месте в этой гробнице, что едва ли можно было назвать удивительным, поскольку подобная керамика в основном изготавливалась для мертвых. Мы находились в этрусской гробнице, в чем я могла быть уверена благодаря знакомству с Робером Годаром.

Я стояла у входа в палату примерно двадцати футов длины и подобной же ширины, переломленная углом крыша была выкрашена в красный цвет. Вдоль всех четырех стен располагались каменные скамьи, на которых лежали подушки; цепь их разрывал только вход, в котором я находилась, и еще один дверной проем справа от меня, за которым лежала густая тьма. Настенная роспись поблекла и исчезла почти, различить можно было только некоторые детали: голубые и желтые ласточки порхали на одной из них, контуры какого-то пиршества угадывались на другой. На противоположной стене была нарисована дверь, а над нею рука древнего художника выписала померкшее, но еще различимое изображение Химеры.

Перед фальшивой располагался стол, покрытый скатертью в тон потолку, и на нем был устроен бар. Вино стыло в большом ведерке со льдом, синего стекла бутылка с граппой уже была откупорена, рядом стояли блюда с маслинами и сыром, несколько свечей, расставленных на столе и по всему помещению, распространяли свет, перемешанный с тенями.

— Всему этому есть объяснение, — проговорил Сезар Розати.

— И все мы, не сомневаюсь, мечтаем услышать его, — произнес голос за моей спиной. Сердце мое ушло в пятки. Если я только что полагала оставаться в дверях и при необходимости срочно ретироваться, то предосторожность моя уже оказалась напрасной.

— Что вы делаете здесь? — спросила высокая женщина, длинные седые волосы которой были заколоты на затылке свободным шиньоном. Теперь она казалась истинной патрицианкой, непохожей на ту служанку, которой я увидела ее впервые.

Я оглянулась. В дверном проеме стоял высокий мужчина в белом костюме, белой шляпе и темных очках. Ширина его галстука не совсем соответствовала моде, как, впрочем, и размер лацканов, однако если ты не часто выходишь из дома, по-моему, нет особенного смысла покупать новый костюм каждый сезон.

— Здравствуйте, мистер Лейк, — произнесла я, не зная, повысит ли его появление мои шансы, которые до его появления я оценивала как двенадцать против одного, или сделает их еще меньше.

— Миссис Макклинток, Анна, — он вежливо кивнул в нашу сторону, — и вы, Мондрагон. — Альфред Мондрагон ответил коротким кивком.

— Лейк! — произнес Джино. — Серьезно? Это действительно Кроуфорд Лейк?

— Как вы отыскали нас? — потребовал ответа Хэнк.

— Я последовал за миссис Макклинток. Поскольку все вы за кем-нибудь следовали, я решил, что вправе присоединиться, — сухим тоном промолвил он.

— Вход сюда разрешен только по приглашению, — заметил Хэнк.

— Я как раз подумывал, что было бы написано в приглашении, получи я таковое, — продолжил Лейк. — Ужин с буфетом в шесть. Коктейли в склепе в четыре часа?

— Если это место вам не по вкусу, тогда вы вполне представляете, как можно поступить, — не сдавался Хэнк.

— Напротив, с моей точки зрения более приятное место отыскать сложно, — проговорил Лейк, осторожно меняя очки на пару более светлых. — А теперь, насколько я понимаю, миссис Макклинток должна услышать объяснения. Возможно, лучше начать с представления. Если вы не возражаете, я предпочитаю не обмениваться рукопожатиями. Я — Кроуфорд Лейк, а это миссис Лара Макклинток. Ну, а кто вы?

Анна Карагианнис, тетка покойного жениха Бренди Лейк, называть себя отказалась, однако остальные возражать не стали. Кроме Анны, Дотти и Джино, Евгении и Витторио, здесь были Сезар Розати, которого я подвела с обедом, Марио Романо, поддельный Лейк, антиквар Мондрагон, журналист Джианни Вери, крошечный ковбой Хэнк Мариани, Никола Мардзолини, мой недавний ухажер, и персона, которую я совершенно не ожидала здесь увидеть, Массимо Лукка, полицейский из участка карабинеров в Ареццо. Хэнк Мариани представился последним. Он подошел ко мне с протянутыми руками.

— Здравствуйте, здравствуйте, — представился он. — Меня зовут Пуплуна.

— Пуплуна? — фыркнул Лейк.

— Мы называем свое собрание Обществом Химеры, — пояснил задетый его тоном Марио Романо. — Каждый год, примерно в это время мы встречаемся здесь. Наше ежегодное собрание, как мы его называем, происходит здесь потому что, как вам известно, в этом районе встречались и этрусские цари — в городе, который они называли Вельсна, — чтобы поговорить о состоянии государственных дел, торговли, обороны и о прочих вещах. Этим восхитительным домом вместе с этрусской гробницей владеет Анна, любезно принимающая нас у себя каждый год.

Количество членов нашего общества ограничено тринадцатью, по числу этрусских городов-государств, и каждый из нас принимает имя одного из этих городов. Именно это и имел ввиду Гарольд, когда назвал себя именем Пуплуна. Я — Велс, Анна — Велсна, Дотти — Слевзи, Сезар — Руселла и так далее. — Он на мгновение умолк. — Боюсь, что на слух незнакомого человека все это может показаться достаточно глупо.

Он явно не мог найти подходящих слов.

— Быть может, будет лучше, если продолжу я? — спросил Никола. — Сколько же лет происходят собрания нашей группы? Почти десять? — Некоторые из собравшихся закивали. — Все мы питаем фанатический интерес ко всему этрусскому. У нас есть своя небольшая чат-группа в Интернете, где мы обмениваемся информацией и просто беседуем на интересные нам темы. Когда-то — должно быть, четыре или пять собраний тому назад, ни правда ли? — мы решили, что нам необходим собственный проект. Мы начали понимать, что не сможем оставаться просто клубом единомышленников.

— Кто-то, кажется, это был Сезар, — продолжил он, — предложил нам каждый год возвращать на родину одну из этрусских древностей. Мы начали собирать членские взносы и скопили некоторые средства на непредвиденные расходы и в случае необходимости на покупку вещей. Я отыскал в архивах сведения о пропавших вещах и составил список. Присутствующий здесь Альфред Мондрагон при своих неоценимых познаниях и связях в мире искусства сумел пока выяснить место нахождения четырех из них, очаровательной бронзовой скульптурки воина, великолепного каменного сфинкса, которые ныне находятся в коллекции Сезара Розати, килика работы мастера Бородатого Сфинкса, который, к сожалению, был выкраден из нее, а теперь и объекта наших трудностей, гидрии с Химерой, которая, как и все прочие, будет подарена Галерее Розати. Весьма вероятно, что ее создателем является мастер Микали, вам это известно?

Я кивнула.

— Наверно, теперь ее можно убрать отсюда, Альфред.

— Гидрия находилась у Робер Годара Старшего в Виши, — проговорил Мондрагон, осторожно косясь на Лейка. — Мы обнаружили, что Годар являлся этрускофилом, как и все мы, и поэтому предложили ему место в Сосьета. После этого Годар вскоре скончался, что несколько помешало исполнению наших планов, однако мы распространили свое приглашение на его сына, также носившего имя Робер. Мы полагали, что уговорим его расстаться с гидрией, сделав это условием принятия в члены общества. К несчастью, мы не имели представления о том, что Робер Младший был инвалидом, а потому посещение Италии являлось для него трудным делом.

Какое-то время мы еще надеялись, что Годар сам привезет сосуд. Он все время обещал сделать это. Однако присутствующий здесь Никола съездил во Францию, сфотографировал гидрию и выяснил с полной очевидностью, что Годар разорен, болен и что подобное предприятие ему не по силам, — продолжил Мондрагон. — Во всяком случае, без нашей помощи. — И тогда, — он сделал маленькую паузу, — нам пришлось выработать совершенно другой план. Сезар, передаю слово тебе, поскольку идея была выдвинута тобой.

Розати прокашлялся.

— Несколько человек из нас собрались вместе, образовав, так сказать, комитет, чтобы прикинуть дальнейшую цепь событий. Проще всего было бы, конечно, выкупить гидрию у Годара. Однако мы уже успели внушить ему, чтобы он не продавал гидрию, которая должна была стать его пропуском в Сосьета. Итак, логично было помочь ему добраться сюда. Тогда мы принялись разыскивать человека, который мог бы приемлемым для Годара способом снабдить его деньгами на дорогу, то есть купить у него что-нибудь. Никто из нас не мог бы этого сделать, поскольку, явившись сюда и увидев всех нас, он мог бы заподозрить нечестную игру и отказаться подарить гидрию, потом, возможно, он и не мог позволить себе делать такие подарки. И тогда у нас возник, гм, новый план.

— План, в котором вы воспользовались моим именем, чтобы одурачить миссис Макклинток и заставить ее таким образом помочь вам, — вступил в разговор Лейк.

— Надеюсь, вы согласитесь, что действовали мы с добрыми намерениями, — сказала Евгения. — Теперь вы все слышали.

— Ах, эти намерения, — заметил Лейк. — Все мы знаем, куда они ведут, не так ли?

— Итак, насколько я поняла, считая, что цель оправдывает средства, вы решили воспользоваться услугами такого неразумного создания как я для исполнения собственного замысла, — заметила я.

— Насколько я понимаю, вы рассчитывали на то, что моя внешность никому не известна, — проговорил Лейк. — А почему вы выбрали именно миссис Макклинток?

По лицу Дотти было видно, что она снова готова зареветь.

— Я решила, что лучшей кандидатуры нам не найти, — сказала она мне. — У тебя такое честное лицо, потом ты уже находилась в Риме. Я выяснила это достаточно просто. Но теперь мне ужасно жаль. Наверно, ты никогда не простишь меня.

— Я договорился, чтобы некий Ив Буше доставил Лару в Виши, — проговорил Витторио Палладини. — На деле мы уже просили Буше попытаться купить для нас этот сосуд или любой предмет, который Годар согласится продать, однако ему не повезло. Годар совершенно не воспринял его. Тогда мы решили, что вы, Лара, не разбираетесь в этрусской бронзе, и придумали покупку Беллерофонта, заранее зная — Никола проверил всю коллекцию, — что в ней найдется крупное бронзовое изваяние, способное сойти за Беллерофонта.

— К несчастью, — продолжил Никола, — вы проявили более глубокие познания, чем мы рассчитывали, — надеюсь, вы сочтете это за комплимент — и немедленно и точно установили, что эта фигура является подделкой.

— А потом с Годаром случилось это несчастье, — сказал Палладини, — о котором нас известила Дотти.

Я поглядела на нее. Дотти закусила губу и не желала смотреть в мою сторону.

— А потом на нас снизошло счастье. Гидрия оказалась у Лары. Не знаю, как ей удалось сделать это, но она нашла ее, — сказал Хэнк. — И не только нашла, но и переправила через границу. И мы все думаем о том, как забрать у нее этот сосуд, и стараемся сделать это, но у нас ничего не получается.

— А потом происходит окончательная катастрофа, — заметил Палладини, с осуждением посмотрев на Массимо Лукка. — Она попадает в руки карабинеров.

— Я в этом не виноват, — возразил Лукка. — я не совершал анонимных звонков и не арестовывал эту женщину.

— А потом она снова исчезла, — проговорил Джино.

— Представить себе не могу, — произнес Лукка, — как ее могли выкрасть прямо из участка. Покатятся головы, уверяю вас в этом. Остается только надеяться, что среди них не будет моей. И потом, я не уверен, что могу пропустить тот факт, что ее украли вы, миссис Макклинток.

— Ох, не надо, — сказала Евгения. — В конце концов ее исчезновение сослужило нам добрую службу. Мы очень сочувствовали вашей подруге, попавшей в тюрьму, — она повернулась ко мне. — Мы понимали, что она здесь не при чем. И хотя мы были разочарованы тем, что не получили гидрию, нам было приятно, что ее освободили.

— Мы были уже готовы отказаться от самой идеи, — продолжил Хэнк. — мы рассчитывали, что на нынешнем собрании ограничимся только общением и в лучшем случае, решим, что попытаемся добыть в будущем году, и тут являетесь вы, милая леди, с гидрией в руках!

— Итак, теперь ей располагаете вы, — проговорил Марио. — И все мы находимся в ваших руках. Надеюсь, вы поймете, что мы действовали из самых благих побуждений, разве что иногда совершали неловкие поступки.

— Да, вы имеете возможность сделать нескольких из нас безработными, — напомнил Лукка.

— Она этого не сделает, — возразила Дотти. — Пожалуйста, скажи им, что не сделаешь этого. Мы намерены пожертвовать этот сосуд. Ты должна поверить нам. — Все они повернулись ко мне.

Я начинала ощущать все большую и большую ярость, по мере того как эти волны эгоистичных самооправданий и откровенной лжи накатывали на меня.

— Неужели все было именно так? — спросила я, едва ли не скрежеща зубами от гнева.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Евгения.

— Полагаю, что миссис Макклинток имеет ввиду наличие существенных лакун, так сказать, пробелов в вашей истории, которые очевидны даже для меня, относительно не замешанного в ней человека, — сказал Лейк.

— Возможно, мы пропустили одну или две мелких подробности, — возразил Мауро.

— Мы говорим не о паре мелких деталей, — бросила я.

— Ну, во-первых, мы не знаем, каким образом вам удалось вынести гидрию из участка, если вы имеете ввиду именно это, — проговорил Лукка. — Кажется, я уже говорил об этом.

— Я хочу сказать совсем о другом, — начала я. — В вашей версии упомянута смерть только одного из троих, замешанных в этом фарсе погибших людей, причем вы забываете именно про тех двоих, которые наверняка были убиты.

— Убиты? О чем она говорит? — спросил Хэнк. — Убитых у нас не было.

— Убит Антонио Бальдуччи, — напомнила я. — И Пьер Леклерк. Вполне возможно и Робер Годар.

— О, нет, только не Робер Годар! Он не был убит! — возразила мне Дотти.

— Бальдуччи? Он наложил на себя руки, — ответил Мауро. — Возле моего собственного дома. Ума не приложу, почему он выбрал именно это время и место. Но он сам убил себя.

— Это неправда, — сказала я.

— Он был моим лучшим другом, — вступил в разговор Романо. — Я никогда не мог бы причинить ему вред. Это немыслимо.

— В газетах ничего не писали насчет убийства, — сказала Евгения. — Он сам покончил с собой. Я также протестую против подобных нелепостей. Он был одним из моих актеров.

— Прошу вас, — произнес Лейк, — закончить с протестами. И если некоторые из вас действительно считают такой вариант невероятным, тогда, боюсь, виновные в этом убийстве козлища находятся среди вас. Вы можете возражать, можете пользоваться упомянутым Сезаром словом комитет, но аналогия работает против вас. Вы сделали своим символом Химеру, и, откровенно говоря, он подходит вам куда более точно, чем считаете вы сами.

Лукка, посмотрел на меня с некоторым интересом.

— Мне хотелось бы знать, кем является или был Пьер Леклерк.

— Пронырливый делец от искусства, — сказал Мондрагон. — Лейк также знает его. Но я даже не знал о его смерти, не говоря уже о том, что он был убит.

— Это тот мужчина, труп которого вы нашли возле Танеллы, — объяснила я Лукке. — Тот, личность которого вы до сих пор не сумели установить.

— Я никогда не слышала о нем, — проговорила Евгения. — Какое отношение он имеет к нашему делу?

— Быть может, мы начнем заново и выслушаем ту версию событий, которую приготовила миссис Макклинток, — сказал Лейк.

— Прошлой ночью я составила три списка, хотя, как мне кажется, теперь я предпочту аналогию мистера Лейка. Три списка, три группы лиц, три головы Химеры. Первую из них я назвала шарадой. Она приблизительно соответствует тому плану, в соответствии с которым вы отправили меня в Виши с деньгами для Годара, и на мой взгляд, мистер Лейк совершенно прав. Если среди вас действительно есть люди, способные поверить в этот вариант развития событий, они действительно козлы. Итак, начнем историю снова. Дотти?

— Ох, — она приложила ладонь к губам. — Не знаю…

Потом она набрала полную грудь воздуха и выпрямилась.

— Ладно.

— Не смей! — воскликнул Джино.

— Я должна это сделать, — сказала она. — Иначе мне просто не будет места на свете.

— Слушаем вас и уже затаили дыхание, — произнес Лейк.

Дотти пару раз открыла рот, но не сумела выдавить ни звука.

— Итак, ты побывала в шато Робера Годара в утро его смерти, — напомнила я.

— Правильно, — сказала она наконец. — Я была обязана приглядывать за положением дел в Виши, но мне была нужна также его столовая. Скоро я открываю в Новом Орлеане новый магазин, и мне нужны вещи. Годар обещал мне подумать об этом и сказал, что я могу вернуться на следующий день. Я вошла в шато, не постучав. Он не подходил к двери, понимаете. Ему приходилось слишком долго добираться до нее. Но дверь была открыта, и я просто вошла. Потом я прошла в ту комнату, где он хранил все свои древности, ну, знаешь, ту жуткую, которую освещают электрические лампочки без абажуров, а над головой летают птицы, — обратилась она ко мне. Я согласно кивнула.

— Витрина с гидрией была не заперта. Я подошла к ней и решила попытаться купить эту вещь или сказать ему, что я — член Сосьета и отвезу ее обществу от его имени. Теперь, когда я была там, весь этот заговор под прикрытием фамилии Лейка казался мне глупостью.

Я достала гидрию из витрины и понесла ее в кабинет Робера Годара, — продолжила она. — Я не хотела пугать его. Он как раз возился с веревками, и дверца люка уже была открыта. Годар увидел меня с гидрией в руках и, наверно, решил, что я собираюсь украсть ее, потому что он заорал на меня, а потом как бы дернулся в мою сторону. Он упал прямо в люк и ударился об пол с таким жутким звуком. Потом этот хруст…

— Должно быть, ударился о камень черепом, — предположил Лукка.

— Ради Бога, не надо, — попросила Дотти. — Я не могу вспоминать об этом. Он лежал внизу в таком жутком виде, и кровь текла из головы. Я запаниковала.

— А где в этот момент находилась гидрия? — спросила я.

— У меня, — ответила она. — Я заметила, что не выпускаю ее из рук, только почти у самого города. Клянусь, что я не хотела красть ее и не убивала Робера Годара. Это был несчастный случай. Я не прикасалась к нему. Но я знаю, что вина в его смерти лежит на мне.

Она зарыдала.

— Но если сосуд уже был у тебя, почему ты просто не привезла его сюда? — спросил Хэнк. — То есть я хочу знать, каким именно образом гидрия попала к Ларе?

— Вернувшись в город, я попыталась решить, что делать дальше, — пояснила она. — Я понимала, что должна сообщить о смерти Годара. Я предполагала сделать это анонимно, из какого-нибудь автомата. Но тут мне встретился этот одиозный человек.

— Что еще за одиозный человек? — поинтересовалась Евгения.

— Пьер Леклерк, — сказала Дотти. — Наверно, он побывал у Годара, видел, что произошло, и последовал за мной. Он изобразил, что хочет оказать мне помощь, но я знала, что это не так. Это был жуткий негодяй. Он сказал, что полиция решит, что это я столкнула Годара в подвал и украла гидрию, но сам он, конечно, не допускает подобной мысли. Я сказала ему, что представляю группу людей, добивающихся возвращения гидрии в Италию, в коллекцию Розати. Леклерк изобразил сочувствие и сказал, что, если я передам ему гидрию вместе с двадцатью тысячами долларов, он избавит меня от всяких проблем.

— Боже мой, — проговорил Хэнк. — Чистейшее вымогательство!

— Вы так считаете? — спросил Джино.

— Двадцати тысяч долларов у меня не было, поэтому я позвала на помощь Джино, — продолжила Дотти. — Он — чудесный человек. Мы скоро поженимся.

По-моему, в этом месте Лейк весело фыркнул.

— Он сказал мне, чтобы я ехала прямо в Италию. Вот и все. Джино обещал все уладить. Жаль, что я впутала в это дело тебя, милый, — добавила она, поворачиваясь к нему. — Но ведь мы с тобой ничего плохого не сделали и поэтому вправе рассказывать о случившемся кому угодно.

— А что еще можно рассказывать? Я устроил, чтобы парню заплатили, как он хотел, после чего и не слышал о нем, — проговорил Мауро.

— Джино! — сказала Дотти.

— Ладно, ладно. Сделка заключалась в том, чтобы Леклерк получил двадцать тысяч баксов только в том случае, если он привезет гидрию в Италию. Я подумал, что мы можем кое-что извлечь из его неудачи. Ему заплатили десять тысяч во Франции, а остальные десять он должен был получить после того как гидрия благополучно окажется в Италии, в руках одного из нас.

— И у вас получилось? — спросил Лукка.

— Да, — ответил Джино. — Леклерк сообщил мне, что сосуд находится у Лары.

— В самом деле? — поинтересовался Лукка.

— Да, — ответила я. — Какое-то время гидрия была у меня. Леклерк подбросил ее в мою машину на стоянке в Ницце.

— Он отдал ее вам? Зачем ему это понадобилось? — спросил Хэнк.

— Чтобы Лара переправила ее через границу, — пояснил Лейк. — Похоже, Леклерк являлся человеком отнюдь не брезгливым, но дураком его назвать было нельзя. Он не намеревался рисковать на границе. Если бы Лару поймали, он все равно остался бы при своих десяти тысячах.

— Наверно, это так, — согласилась я. — Мне удалось провезти сосуд в Италию, после чего он позвонил Джино, сообщил ему, что гидрия находится у меня, и, когда это было подтверждено, Леклерк получил свои двадцать тысяч. Неплохой заработок для одного дня.

— Этот человек позорит нашу профессию, — проговорил Мондрагон. — Полнейший мошенник.

— Теперь понятно, что приключилось потом, — сказал Хэнк. — Мы попытались забрать ее, не сумели этого сделать, и тогда гидрия закончила свой путь в полицейском участке у карабинеров.

— Я бы сказала, что на ее пути туда произошло еще несколько так называемых инцидентов, — проговорила я.

— Я не могу понять одного, — перебил меня Палладини, — кто все время звонил карабинерам? Неужели Леклерк пытался вести двойную игру?

— На мой взгляд, если судить по тем отчетам, которые я читал, и если найденное возле Танеллы тело действительно принадлежало Леклерку, он был уже мертв, когда звонки еще продолжали поступать, — заметил Лукка.

— Итак, по-моему, пора обратиться к моему второму списку, — предложила я. — Или ко льву, как я назвала анти-Лейковскую группировку.

— Жду не дождусь, — прокомментировал Лейк и добавил:

— Простите за то, что прервал.

— Львиная голова Химеры не настолько интересовалась тем, чтобы гидрия была возвращена в итальянский музей, как все остальные.

— И чего же хотела эта группа? — спросил Палладини.

— Дискредитации Кроуфорда Лейка.

— Не подать ли в суд, — задумчиво вопросил Лейк.

— Прошу присутствующих быть поосторожнее со словами, — предупредил Палладини. — Не забывайте, что я адвокат.

— Я не боюсь собственных слов, — проговорил Мариани. — И меня нелегко запугать. Вы погубили мое дело, Лейк, и притом совсем неэтичным способом. Ваша манера вести дела омерзительна.

— Более чем согласен, — присоединился к его словам Джино Мауро.

— Вы говорите ерунду, — возразил Лейк. — Причем оба. Если развивать далее нашу метафору о Химере, ваш рык страдает отсутствием зубов. Вы, Мариани, хвастун, и знаете всему цену, но только не стоимость. Вы слишком переплатили за этрусского Аплу, как переплачивали вы и за все остальное. Если бы я не прибрал к рукам вашу компанию, это сделал бы кто-нибудь другой.

Что касается вас, мистер Мауро, вы слишком поторопились насладиться привилегиями богатства — в том виде, какими вы их представляли себе. Пока вы тратили свое время на бесчисленных девиц, давая им обещания, которые и не думали выполнять, клиенты пачками оставляли вас.

— Я не ослышалась, он сказал, на бесчисленных девиц? — спросила Дотти, глядя на Джино.

— Мне очень жаль разочаровывать вас, мадам, — обратился Лейк к Дотти, — Но ваш приятель до сих пор не расстался с женой. Ну, а как вы, Розати? Не желаете ли присоединиться?

— Я не питаю к вам зла, Лейк, — ответил Розати. — Но если говорить откровенно, мне все равно. Кроме того, я не имел абсолютно никакого представления о том, что вы называете заговором льва.

— Мне кажется, все мы забываем о том, что речь здесь идет о более важных вопросах, — заговорил Джианни Вери. — Таких, как свобода слова. Я не боюсь выступать против цензуры. Я потерял работу потому, что посмел написать о вас, Лейк, отрицательную статью. Вы добились моего увольнения. Я уже должен был стать редактором, и вы погубили мою карьеру. Насколько мне известно, ваши продолжающиеся успехи являются пощечиной свободе слова как таковой.

— Вы потеряли свою работу в газете, — возразил Лейк, — не потому, что написали обо мне. Какая-нибудь статья обо мне выходит почти ежедневно, и уверяю вас, я обращаю на них очень мало внимания, если вообще замечаю. Нет, вы потеряли свое место потому, как вы только что неопровержимо продемонстрировали, сделавшись частью этой группы, что обнаружили полное пренебрежение к истине. Я не имел никакого отношения к вашему увольнению, однако, узнав о нем, порадовался от души.

— А что вы скажете мне, Кроуфорд? — спросила Анна.

— Осторожнее, Анна, — предостерегла ее Евгения.

— Я не хочу быть осторожной, — ответила та. — Я обвиняю Кроуфорда Лейка в смерти — в убийстве — моего племянника Анастасиоса Карагианниса. Тасо собирался жениться на сестре Кроуфорда, однако погиб незадолго до свадьбы в страшной автокатастрофе. Некоторые люди считают, что Лейк испортил тормоза на автомобиле Тасо. Я принадлежу к их числу. Поэтому подавайте на меня в суд. Я охотно воспользуюсь возможностью высказаться публично.

Лейк глубоко вздохнул.

— Из всех присутствующих, Анна, только у вас есть законный повод ненавидеть меня. Но я должен сказать вам, не знаю, поверите вы мне или нет, что не убивал вашего племянника Тасо, во всяком случае, тем способом, в котором вы меня обвиняете. Молодой человек был приятен мне. Однако я был вынужден рассказать ему кое-что о женщине, на которой он собирался жениться и о ее семье… я не имел права умолчать об этом. И если в результате нашего разговора он смертельно напился, а потом вольно или невольно бросил свою автомашину с обрыва, тогда мне придется принять этот поступок на собственную совесть.

— Я не верю вам, — произнесла Анна.

Лейк повернулся ко мне:

— Думаю, вы понимаете, что я должен был рассказать Тасо. Правильно ли, на ваш взгляд, я поступил, если моя сестра наотрез отказалась сделать это?

Я попыталась представить себе жизнь над склепом, солнце, искрящееся над Орвьето, спешащие по небу облака, прикосновение теплого воздуха к моему лицу, а потом подумала о Бренди Лейк, словно в ловушке запертой на втором этаже просторного старого дома на островах Аран, о тех предрассудках, с которыми по опасениям Майры столкнулась бы Бренди, если бы люди узнали о ее болезни, и о Кроуфорде Лейке, не имеющем возможности воспользоваться плодами своего острого ума и деловой сообразительности.

— Да, вы были правы, — согласилась я.

— И что же он сказал моему племяннику? — возмутилась Анна.

— Увы, при последнем нашем разговоре я, кажется, угрожал ему, — проговорил Лейк, прежде чем я успела ей ответить. — И я очень сожалею об этом. Должно быть, пребывая вдали от общения с другими людьми, я сделался эксцентричным и подозрительным. Такая черта в собственном характере не нравится мне. Надеюсь, что все ставшее вам известным обо мне и о моей семье останется между нами, но если вы не сохраните тайну, если у вас появится какая-то причина, скажем, желание помочь подруге и вам придется открыть ее, с вами ничего не случится, я обещаю.

— До сих пор никому еще не удавалось сделать нечто такое, что заставило бы меня захотеть поделиться с ним каким-либо секретом, — сказала я.

Он чуть улыбнулся.

— Возможно, что так. Но вы должны быть готовы к искушению. И чем же мне угрожал беззубый лев?

— Предполагалось, что меня схватят с гидрией в руках. Как только стало известно, что гидрия у меня, кому-то пришла в голову блестящая идея. Если Сосьета получит гидрию, это будет здорово. Но если неприятности возникнут у вас, мистер Лейк, это будет еще лучше. Гидрия должна была смутить меня, и в этот момент мне следовало обратиться в полицию, сообщив ей, что Кроуфорд Лейк просил меня приобрести для него этот сосуд. Ничего другого можно было не делать.

— На мой взгляд, идея принадлежала Джианни, — продолжила я. — Хотя остальные, возможно, поддерживали его. Он писал статьи. Он даже опубликовал две из них, намекая, что ему известно, кто именно несет ответственность за контрабандный вывоз этрусских древностей из Италии. Преуспевающий иностранный бизнесмен, так?

— Я помню эти статьи, — заметил Лукка. — В них было кое-что и о карабинерах, не препятствующих подобной деятельности. Я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему, Джианни.

— Но почему вы не захотели сообщить карабинерам, что за гидрией отправил вас Лейк? — задиристым тоном спросил Джианни, поворачиваясь ко мне.

— Потому что я дала слово никому не говорить об этом. И хотя подобная идея, возможно, совершенно чужда вам, я лично полагаю, что данное слово следует держать. Я намеревалась найти Лейка и заставить его выступить вперед, — ответила я. — Если бы он отказался, я сделала бы это сама. Я нашла его. Или, точнее, он сам отыскал меня. И тогда я поняла, что рассказывать карабинерам о мистере Лейке бессмысленно, поскольку он совершенно очевидно не делал этого. Поэтому, как вы понимаете, мне пришлось искать другое объяснение.

— Позвольте мне удостовериться в том, что я правильно вас понимаю, — проговорил Лейк. — Итак, пока группа козла пыталась довольно неловким способом переправить гидрию в Италию, второе объединение заговорщиков, лев, пыталась остановить ее продвижение, сообщая по телефону карабинерам о продвижении краденой древности. Правильно?

Я кивнула.

— Нелепейшая из всех мыслей, Джино, которые мне приходилось слышать, — заметила Дотти.

— Можно даже не утруждать себя обращением в суд? — проговорил Лейк. — Никто не поверит подобной нелепице.

— Поэтому ничего подобного не было, — сказал Мауро. — Вы не можете арестовать нас за неприязнь к себе. Идею следует назвать скверной, это так, однако ничего плохого не произошло. А теперь давайте порадуемся встрече, и пусть Никола хранит гидрию до конца дня.

— Не торопитесь, — остановил его Лейк. — Насколько я понимаю вас, Лара, теперь нам предстоит услышать о змее.

— Да, о змее, — согласилась я.

— Но это нелепо, — возразил Никола. — Вы говорите так, как если все мы находимся под подозрением.

— Находитесь, — коротко бросил Лейк. — И что же имеется ввиду под змеей?

— А вот что, — сказала я, подходя к гидрии. Взяв сосуд я подняла его прямо перед собой, и на глазах всего сборища выпустила из рук. Гидрия с Химерой упала на каменный пол и разбилась в мелкие дребезги.

Начался бедлам. Они вопили, трясли кулаками. Анна упала на колени и, жалостно причитая, стала подбирать подходящие друг к другу осколки. На помощь к ней рванулись несколько других членов общества, тут же остановившихся осознав безнадежность этого дела.

— Что ты наделала? — простонала Дотти.

— Она уничтожила бесценную древность, — завопил Лукка. — Это немыслимое злодеяние. Я арестую вас.

— Расслабьтесь, — сказала я, подбирая черепок, и один только внимательный взгляд немедленно доказал мою правоту. — Это подделка.

— Откуда вам это известно? — спросила Анна.

— Дело в ее весе и балансе, — ответила я. — Характере поверхности. Он не такой как у подлинной.

— Значит, все эти неприятности мы перенесли ради подделки? — не веря своим ушам спросил Романо. — Разве вы не утверждали, что она подлинная? — он повернулся к Никола.

— Да, утверждал, — ответил тот. — Но я ведь не имел возможности по настоящему близко посмотреть на нее. Мне потребовалось бы лабораторное оборудование…

— Что вы имели ввиду, утверждая, что она не такая как подлинная? — спросил Лукка. — Это чисто теоретическое соображение или…

— В этой истории использовались две гидрии с Химерой, — объяснила я. — Подлинная и поддельная. Уравновешенность настоящей совершенна. При такой форме и величине пользоваться ею было бы чистым удовольствием. Я знаю это, потому что держала ее в руках. Про вот эту такого нельзя было сказать. — Пока ее вчера не доставили ко мне в номер, — сказала я, подбирая черепок, — я думала, что смерти Антонио и Леклерка связаны с заговором против Лейка. Сперва это казалось очевидным, во всяком случае, для меня, что все это каким-то образом связано с Лейком. Я просто не могла вычислить, каким именно образом. Я знала, что отношение некоторых из присутствующих к Лейку делают вас подозреваемыми. И если бы не последнее появление гидрии прошлым вечером, я так бы и осталась при своей теории. Но я ошибалась.

Все присутствующие стояли, для разнообразия молча рассматривая меня.

— И вид этой гидрии сказал мне, что речь идет не о мести истинной или выдуманном ущербе, и не о спасении бесценных древностей. Дело в другом — в жадности, в людях, одержимых страстью к собирательству, стремлением обладать вещью, вне зависимости от того, законным или незаконным путем она пришла к тебе, в людях, имеющих для этого финансовые возможности, и теневых дельцах, являющихся пособниками этой страсти. Ключом к убийству стал не мистер Лейк, а гидрия с химерой. Сперва я не могла понять, почему ее выкрали из полицейского участка и прислали мне. Единственной причиной, которая пришла мне в голову к концу дня, было то, что некто хотел, чтобы она прибыла к месту своего назначения и по каким-то причинам доставить ее туда должна я. Так я и поступила. Тем кусочком головоломки, который помог мне соединить все ее части воедино, стали слова, которые Дотти сказала нам о Леклерке. Он забрал гидрию у Дотти…

— Минуточку, — перебил меня Лукка. — Настоящую?

— Да, — ответила я.

— А поддельную он подложил вам в машину?

— Нет, это была подлинная, и перевезла ее через границу. Там я вернула ему сосуд.

— Но зачем, скажите Бога ради, вы это сделали? — спросил Хэнк.

— Быть может, просто потому, что она не знала ваших планов, — заметил Лейк. — Вы ведь так и не удосужились посвятить в них миссис Макклинток.

— Да. Учитывая то, что меня не знакомили с тем, как все должно было произойти, я по неведению совершила поступок, который повлек за собой смерть Леклерка, и, вероятно, хотя мне больно это осознавать, и к кончине Антонио. Я переложила гидрию в автомобиль Леклерка на стоянке возле отеля в Вольтерре. Когда он подъехал, карабинеры обыскивали машины, и, повинуясь, как мне кажется, правильной догадке, — поскольку именно он подбросил сосуд в мою машину, — я переложила сосуд в его багажник.

— А ты уверена в том, что правильно выбрала автомобиль? — спросила Дотти.

— Да, но после этого я сразу же уехала. Возможно, и вероятно, что тем временем на нее наложил свои руки кто-то другой. Но, как бы то ни было, через пару дней гидрия вновь обнаружилась в моем гостиничном номере, на сей раз в Ареццо. Я долго пыталась понять, кто прислал ее мне в тот раз. Какое-то время я подозревала Антонио, который, как я полагала, пытался помочь мне. Однако он отрицал этот факт со всем пылом, и я поверила ему. Тогда я почти уверила себя в том, что это сделал Леклерк, но теперь сомневаюсь.

— Главный вопрос здесь, конечно заключается в том, была ли та гидрия настоящей или поддельной, — произнес Лейк.

— Я располагала гидрией очень недолгое время, после чего ее унесла Лола. Более того, у меня не было возможности по-настоящему посмотреть на нее и даже взять в руки, разве что на секунду-другую. Тем не менее я готова предположить, что она была подделкой, и за время, прошедшее между тем моментом, когда я положила настоящую гидрию в автомобиль Леклерка и тем, когда она снова появилась в моем номере, кто-то поменял их.

— Итак, гидрия, находившаяся в моем участке, была, судя по вашей гипотезе, поддельной, — заметил Лукка.

— Почти наверняка, — сказала я. — И это на самом деле представляло собой проблему для змеи. Я пользуюсь единственным числом, но полагаю, что в эту цепь событий были вовлечены четверо человек. Подделка не должна была попасть в руки полиции. Некто, явно не знавший о намерении льва перехватить гидрию, — заменил ее и, вероятно, убил Леклерка, который к тому времени сумел выведать много больше, чем ему следовало знать, и, учитывая наклонность его к шантажу, известил об этом заинтересованных лиц. После тот же самый человек отправил поддельную гидрию путем, который должен был привести ее, как и планировалось, в Сосьета.

— Значит эта группа змеи заинтересована в том, чтобы сегодня здесь появилась гидрия — любая, подчеркиваю, а не подлинная, — проговорил Лукка. — Но по какой причине?

— Боже мой, — воскликнул Лейк. — Неужели вам нужно все разжевывать? Потому что, как сказала Лара, речь идет о торговле древностями. Змея намеревается украсть настоящую гидрию, так?

Я кивнула.

— И об этом никто не узнал бы, потому что поддельная должна была попасть в собрание Розати. Правильно?

— Да, — ответила я.

— Бедный Сезар, — воскликнула Дотти. — Как это ужасно!

— Не могли бы вы, мадам, придержать свои комментарии до конца разбирательства, — бросил Лейк раздраженным тоном. — Итак, змея отбирает, а может быть, выкупает настоящую гидрию у Леклерка, и что потом делает с ней?

— Продает, — подсказал Лукка. — Возможно, в соответствии с полученным заказом. Сейчас она находится уже в другом государстве, я в этом не сомневаюсь. Леклерк узнает об этом и пытается шантажировать их. Как мы уже слышали, была у него такая наклонность. Змея соглашается встретиться с ним у Танелла ди Питагора. Леклерка убивают. Подделка отправлена собственным путем. Однако здесь, неведомо для змеи, вступает в дело лев, и поддельная гидрия оказывается в полицейском участке.

— Но зачем было красть ее оттуда? — спросила Евгения. — Ведь это подделка.

— Конечно же, затем, чтобы никто не узнал о краже оригинала, — проговорил Лукка. — То, что гидрия попала в руки полиции, является истинной катастрофой, потому что во время суда над синьорой Лолой ее может увидеть другой эксперт и дать заключение о подделке. Так ведь?

— Правильно, — согласилась я. — Ее нужно было вынести из участка прежде, чем с ней мог ознакомиться другой специалист.

— Значит, вы хотите сказать, что один из нас выкрал поддельную гидрию у карабинеров, — проговорил Хэнк.

— В этой роли мне представляется Никола, — заметил Лукка. — Теперь, когда я поразмыслил обо всем этом. В моем участке с большой спортивной сумкой в руках. Достаточно емкой, чтобы в ней могла поместиться этрусская гидрия.

— Это нелепо, — возразил Никола.

— Это был одиночный подвиг? — спросил у меня Лейк. — Или нечто более организованное?

— Я предполагаю, что организованное, — проговорила я.

— Значит, на сей раз они малость поторопились, — сказал Лукка. — Может быть, потому, что попался нетерпеливый покупатель или просто потому что представилась возможность благодаря этому Леклерку. Значит, при нормальном течении дел настоящая гидрия была бы подменена поддельной, уже поле того как она очутилась бы в коллекции Розати?

— Думаю, что так. Это можно определить единственным способом.

— То есть повнимательнее посмотреть и наши предыдущие находки — каменного сфинкса и того бронзового воина, — сказал Лукка.

— А что могло с ними случиться? — спросила Дотти.

— Тоже подделки, — пояснил Лукка.

— Однако килик мастера Бородатого Сфинкса был украден. Кто будет красть подделку?

— Я бы сказала, что змея украла его по той же причине, что и гидрию из участка, — заметила я. — Килик предстояло передать в другой музей, где он был бы подвергнут той же процедуре освидетельствования, которую предстояло пройти гидрии с Химерой в суде.

— Логически рассуждая, в эту группу должны входить Розати и Мондрагон, — предположил Лейк. — Как дельцы.

— Вздор и нелепица, — возразил Мондрагон.

— Никогда не слышал ни о чем подобном! — возмутился Сезар. — Я просто владелец художественной коллекции, и не более. Я хотел показывать миру прекрасные вещи.

— А как вы сумели заработать, Сезар, после того как Лейк оставил вас от дела? — спросил Хэнк. — Мне хотелось бы это узнать. Не распродавая ли вещи, которые мы с большими трудами и затратами вернули в Италию? Выгодная сделка, еще бы? Платишь одну тринадцатую покупной цены, а продаешь за полную стоимость, а может, и чуть подороже.

— Не знаю, о чем вы здесь говорите, — сказал Сезар. — Я столь же обманут в этой истории, как и все вы. Никола обманул мое доверие.

— Минуту, — попросил Никола.

— Вы сказали, что гидрия находится в другой стране? — проговорил Джианни. — Значит, мы возвращаем ее на родину, а они вновь отправляют ее за границу? Как это можно сделать?

— Полагаю, что Альфред Мондрагон является экспертом в подобных вопросах, — сказала я. — Более того, Пьер Леклерк однажды сумел схватить его за руку. И если верить партнеру Альфреда Райену, Леклерк попытался шантажировать его этим.

— Я просто ошибся, не более того, — сказал Мондрагон.

— А как насчет страховки? — поинтересовался Джино. — Держу пари, вы заработали еще больше, чем предполагает Хэнк. Вы продали подлинный килик и получили страховку за кражу поддельного?

— Разве ты не страховал этот килик? — обратилась Евгения к Палладини. — Ты ведь говорил, что тебе пришлось выплатить за него целое состояние.

Палладини судорожно глотнул.

— Да, я это делал. Ужасно. Я не имел и малейшего представления.

— Но вы говорили, что эта группа состояла из четырех членов? — спросила Евгения у меня.

Я кивнула.

— Но ты говорил, что унаследовал деньги от своей матери, Витторио? — сказала Евгения. — Разве ты не говорил мне, что квартира в Риме досталась тебе от нее?

— Это не так, — возразила я. — Он купил ее пару лет назад, как раз после пропажи килика.

— Бедняжка, — проговорила Дотти. — Бедная Евгения. Вечно мы, девушки, узнаем то, что нам вовсе не следовало бы знать. А где они брали подделки?

— О, это мог сделать только отличный художник. Почти ничем не уступающий мастеру Микали, как по-вашему, Никола?

Никола начал было отвечать, но умолк.

— Я принесла сюда вашу картину, чтобы ее мог увидеть каждый, — сказала я. — Она в моей сумке. Не сомневаюсь, что если эксперт сличит ее с гидрией, то мы сможем получить точное заключение.

— Эй, дайте подумать, — сказал Джино. — А Никола признал подлинность гидрии, находившейся в участке?

— Признал, — сказал Лукка. — И достаточно уверенно.

— Естественно, я не мог рисковать как Лара, сегодня разбившая гидрию, — ответил Никола.

— Ну, хорошо, — проговорил Джино.

— Но вы говорили про убийство, — напомнила Анна. — Не о подделке и не о мошенничестве со страховкой.

— Мы с Антонио успели подружиться, — сказала я. — Он спас меня от грабителей. Я избавила его от возможности быть неправильно понятым. По-моему, он был много умнее, чем его считали. Он следовал за мной повсюду. Он замечал все. Наверно, он видел, как я положила гидрию в багажник машины Леклерка, видел как Леклерк встречался с человеком, позже ставшим его убийцей. Возможно, он даже так же, как и я наткнулся на тело Леклерка и сложил воедино эти факты. И, почти безусловно, он видел, как поддельная гидрия оказалась в моем номере.

— Видите ли, он позвонил мне, — сказал Марио. — Я собирался ехать к Мелоне, чтобы забрать гидрию у Лары. Он позвонил и сказал, чтобы я не делал этого. Еще он сказал, что происходит что-то очень странное. Он очень симпатизировал вам, Лара. Он не хотел, чтобы с вами случилось что-нибудь плохое. Он сказал, что съездит сам и удостоверится в том, что с вами все в порядке.

— И какой же из этих четырех подлецов убил Антонио? — спросил Лейк.

— Тот, который ездит в красном «ламборджини» с ярко-желтым зонтиком за задним стеклом, — ответила я. — Тот, кто ездил в этой машине, присутствовал и в Ницце, и в Вольтерре, как я подозреваю, обстряпывая свои делишки с Леклерком. Возможно, именно на эту машину я едва не наскочила в тумане возле Кортоны в тот день, когда наткнулась на тело Леклерка.

Быть может, мы не замечали движений охваченного паникой сборища, но едва я произнесла эти слова, подлецы, получившие это имя от Лейка, рванулись вперед и вверх по ступеням, разбрасывая на ходу всех, кто попадался на их пути. Кто-то опрокинул стоявшую на столе бутылку граппы, и жидкость потекла на красную скатерть.

— Остановите их! — воскликнул Лукка, и все ринулись к выходу. Лейк с удивительной ловкостью уже взлетал по верхним ступеням.

— Подонки, — завопила Дотти, и, сняв туфли, припустила вверх.

Я отошла в сторону, чтобы пропустить громыхавшую мимо орду.

Я уже было рванулась следом за ними, но в голову мою пришла следующая мысль: а сколько же их пролетело мимо меня? Повернувшись, я начала осматривать склеп. В нем было пусто. Я подошла поближе к столу, но ничего не увидела.

Только потом я услышала шорох, но было уже слишком поздно. Появившийся из темной боковой комнаты Сезар Розати схватил меня из-за спины, приставив лезвие сырного ножа к моему горлу.

— А теперь, — сказал он, — мы пойдем отсюда, но очень медленно. Вы будете идти впереди меня. Мы направимся на стоянку, сядем в мою машину и уедем. Если вы выполните все, что я скажу, абсолютно все, тогда я, возможно, подумаю, не отпустить ли мне вас, когда мы прибудем к месту моего назначения. Понятно?

— Да, — ответила я. Посмотрев по какой-то причине на стол, я заметила большое темное пятно на скатерти и мелкие лужицы вокруг сыра. Граппа, отметила я и немедленно поняла, как мне теперь поступить. Я неторопливо вытянула руку вбок, а потом быстрым ее движением опрокинула две ближайших свечи.

Время как будто застыло. Первая свеча просто погасла в жидкости. Однако на небесах, видно, следили за мной, потому что вторая, после недолгой задумчивости воспламенила граппу. Вспыхнуло яркое пламя. Кажется, мы оба кричали. Увернувшись, я выбила нож из руки Розати.

Возможно, мир наш видал и более яркое пламя, однако нельзя было не удивиться, насколько быстро склеп наполнился дымом. Вдруг стало темно, жарко, и воздух вдруг начал обжигать легкие. Розати снова схватил меня, обхватил ладонями шею и стиснул. Я сопротивлялась, впиваясь в него ногтями. Рукав его пиджака загорелся, и мы оба упали. Кажется, я ударилась головой, потому что в глазах моих вспыхнули искры, и я на мгновение отключилась. Не имея возможности вздохнуть, не имея сил шевельнуться, я лежала на полу. Я не знала, где находится Розати, и понимала, что умру, если останусь здесь. Просто в теле моем не осталось ни капли энергии, необходимой для совершения любого поступка.

А потом меня приподняли сильные руки, и голос шепнул мне на ухо.

— После того как вы все это сделали, просто глупо сдаваться.

Сумев все-таки утвердиться на ногах, я побрела к выходу.

После, лежа в траве, я попыталась отдышаться. Дотти и Евгения сидели возле меня.

— Держись, — Дотти погладила меня по руке. — Доктор вот-вот приедет. Могу сказать в свое оправдание, что мне казалось, что существуют высшие принципы, более важные, чем дружба. Как, например, охрана национального наследия.

Я молча поглядела на нее.

— Возможно, я ошибалась, — сказала она. — Прости меня.

— Наверно, каждому из нас пришлось пойти на небольшой компромисс, — заметила Евгения. — Но все вместе…

Голос ее умолк.

— Я арестовал Розати, — закричал Лукка, извлекая обмякшее тело из хода в земле. — А где остальные?

Мы огляделись по сторонам, посмотрели на дом. Никола Мардзолини, Витторио Палладини и Альфред Мондрагон в бессильных позах подпирали колонны, располагавшиеся по обоим бокам лоджии. Кроуфорда Лейка нигде не было видно.