Этюд в багровых тонах; Знак четырех: Повести; Приключения Шерлока Холмса: Рассказы

КОНАН ДОЙЛ — РЫЦАРЬ, ЛИТЕРАТОР, ЧЕЛОВЕК

Писателей часто хвалят за их способность создавать живые фигуры. Немало подобных похвал досталось Конан Дойлу. Шерлок Холмс настолько живой, что его порой путают с его создателем — заштатным врачом Артуром Конан Дойлом. Да вот беда — живому человеку надо где-нибудь жить. И хотя Конан Дойл определил своему герою квартиру с эркером на лондонской Бейкер-стрит, вскоре выяснилось, что на всей этой улице не было ни одного дома с эркером. Хуже того, дома под номером 2216 там тоже не было. Кончалась она номером 84. Правда, потом, когда улица была сильно расширена, дом 221 появился, но без всякой приставки в форме буквы «б», что, впрочем, никак не остановило тех, кто упорно продолжал искать адрес Шерлока Холмса. В конце концов выяснилось из рассказа «Пустой дом», что скорее всего это был дом, числящийся сейчас за номером 111. На дальнейшее это, однако, не повлияло. Какой-то предприимчивый человек в другой части улицы, поближе к станции метро, организовал «Квартиру Шерлока Холмса». Англичане туда почти не заглядывают — цены как в лондонском зоопарке, одном из самых дорогих в мире — все больше японцы и американцы, но, во всяком случае, этот поддельный музей во всем отвечает описанию жилища Шерлока Холмса у Конан Дойла. Ну а ходить на «квартиру Шерлока Холмса» совсем не обязательно, поскольку две соседних станции метро пестрят напоминаниями о герое Конан Дойла, и к тому же всевозможные кафе и даже один кинотеатр, расположенные на этой улице, напоминают своими названиями героев рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе.

Все это было бы анекдотом, не более того, если б не одно очень важное обстоятельство. До сих пор множество людей верят, что Шерлок Холмс не выдуманное лицо, а настоящее. Строительная контора, находящаяся по мифическому адресу Шерлока Холмса, держит даже специального секретаря, отвечающего на письма, адресованные знаменитому сыщику. Он, видно, даже и не успел помереть. А один американский солдат настаивал, что подлинный адрес Шерлока Холмса — «Даунинг-стрит, 10» — резиденция английского премьер-министра.

Такое случается не с каждым литературным героем.

Нельзя сказать, что у Шерлока Холмса не было предшественников, очень в свое время популярных, но кто о них сейчас помнит? А Шерлок Холмс словно бы воплотил в себе самое интересное из «сенсационных» и «полицейских» романов, которые давно в ходу. И не просто потому, что каждая повесть и каждый рассказ с его участием обладает очень острым сюжетом, но и потому, что сам по себе человек, «ведущий дело», необыкновенно привлекателен.

Правда, таким он стал далеко не сразу.

Доктор Уотсон (в старом написании Ватсон), которому предстоит в скором времени стать неким подобием летописца Шерлока Холмса, при первом знакомстве с ним поражается тому, как мало знает его будущий сосед о самых элементарных вещах, выходящих, как тому кажется, за рамки его занятий. Он даже не уверен, Земля ли вращается вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли. Подобных литературных героев Англия знала множество. Назывались они «педантами» (не путать с позднейшим значением слова) и могли говорить только о том, что касается их профессии. Именно таков Шерлок Холмс в «Этюде в багровых тонах», где он впервые появляется у Конан Дойла. Но вскоре выясняется, что для дел, которым всей душой предан этот человек, следует не только различать несколько десятков видов пепла от сгоревших сигар, но и знать нечто большее. И если вначале возникает сомнение, кончил ли Шерлок Холмс среднюю школу (уж о Копернике-то там все-таки учат!), то от повести к повести, от рассказа к рассказу все больше выясняется, что Шерлок Холмс — человек широкого крута знаний, навыков и большой культуры. Конечно, он всегда остается немного чудаком, но кому из людей подобного типа это когда-либо мешало? Они только лучше запоминаются!

Вот и Шерлок Холмс никуда не ушел. Упоминаний о нем просто не перечесть. И не только вышедших из-под пера английских писателей. Ему много подражали, в том числе и в России. И хотя до Конан Дойла были и «сенсационные» и «полицейские» романы, и другие жанры, имевшие целью крепко завладеть вниманием читателя и поразить его воображение (этому, кстати, не чужд был и сам Чарлз Диккенс, не говоря о его более ранних предшественниках и его свояке Уилки Коллинзе, авторе «Женщины в белом» (1860) и «Лунного камня» (1868), подлинным создателем детективного жанра был все-таки Артур Конан Дойл. Те, кто пришел после него, не обязательно ступали за ним след в след, но без него не было бы ни Агаты Кристи, ни Жоржа Сименона с их постоянными, обладающими весьма своеобразными характерами, сыщиками.

А между тем создатель Шерлока Холмса, человек по природе удивительно скромный, отнюдь не причислял себя к классикам детектива (тем более — к создателям этого жанра), да и вообще не сразу возомнил себя профессиональным литератором. Дойлы были католиками, и Артур Конан сначала кончил одну — не слишком хорошую — иезуитскую школу, потом, в ознаменование успехов в ученье, еще и другую, «повышенного типа», в Швейцарии. Но вообще-то церковниками Дойлы не были, и к духовной карьере Артура никто не принуждал. Поэтому, когда встал вопрос о выборе профессии, Артур поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета. Это учебное заведение считалось лучшим в Европе, да и от дома было недалеко. Дойл-старший служил чиновником в эдинбургской мэрии. Жалованье он получал ничтожное, продвинуться по службе ему так и не удавалось. Он немножко рисовал и дарил свои картины друзьям, но больше всего увлекался рыбной ловлей. Здесь он тоже больших успехов не добился. Не хватило времени. Дни свои он кончал в сумасшедшем доме, а там не любили отлучек пациентов.

Как нетрудно заметить, Артур Конан Дойл был не из самой благополучной семьи. Это не значило, конечно, что Дойлам нечем было гордиться перед соседями.

Прежде всего, и отец и мать происходили из старинного рода, о чем никогда не забывали. Во-вторых, семья в целом была достаточно известная и устроенная. В Дойлах всегда дремал художественный инстинкт, и один из них, дед Артура, был знаменитым художником и дружил с людьми, занимавшими видное положение в литературе и обществе. Да и его дети, исключая отца Конан Дойла, были людьми устроенными. Особенно же дедушке Джону, да и всей семье, нравилось, что он очень походил на герцога Веллингтона, и когда он совершал положенную в высших кругах конную прогулку по Гайд-парку, многие, завидев его, заранее снимали шляпы.

Думается, впрочем, Артур, со своей врожденной скромностью, меньше других обращал на это внимание. Определяя свой жизненный путь, он исходил прежде всего из того, чтобы не быть обузой для домашних. Еще в школе ему замечательно давалась химия, и он возмечтал, получив при поступлении в университет высшую оценку по этому предмету, добиться стипендии, а потом еще подрабатывать и не быть окружающим в тягость. Удалось это не сразу. С первого места его прогнали, потому что этот второкурсник еще не понимал в медицине. Со вторым своим нанимателем он не сошелся во взглядах. Артур имел неосторожность заметить, что он — противник смертной казни, чем вызвал у того приступ ярости. Жалованья он, разумеется, и до этого не получал. Будущего писателя нанимали за стол и жилье, хотя какие-то небольшие деньги у него водились — в 1876 году, поступив в университет, он и вправду добился стипендии.

Единственный, кто возражал против получения Артуром врачебного диплома, был его дядя, живший в Париже, — художественный критик Мишель Конан, в честь которого ему и дали второе имя. Когда Артур учился в Швейцарии, он начитался Вальтера Скотта, Эдгара По, Жюля Верна и очень модного в те годы историка Томаса Бабингтона Маколея, его потянуло к перу и он послал свои первые опыты Мишелю Конану. Тот сразу же предсказал мальчику большое литературное будущее, пытался убедить его не тратить лишнее время на занятия ненужными предметами, но от намерения того сделаться врачом отговорить его все-таки не сумел.

Еще студентом будущий писатель устроился кем-то вроде фельдшера на китобойное судно, ходившее в Арктику. Во время одной охоты он чуть не погиб, но почти не заметил этого. Артур вообще не слишком обращал на себя внимание. И к жизни своей он был безразличен, и к внешнему виду. Конечно, пренебрегать условностями не приходилось, но больше всего он любил сидеть дома в халате — совсем как Шерлок Холмс. Зато приодевшись, Артур производил большое впечатление. Он был огромного роста, отличный спортсмен, красивый, и девушки это замечали. Он их тоже замечал. В те годы он был влюбчив до невероятия, особенно в подпитии. Однажды, находясь в таком состоянии, Артур объяснился в любви за один вечер сразу пятерым. На другой день он получил от одной из них письмо, где та брала назад свое обещание. К сожалению, он никак не мог ее вспомнить. Однажды он чуть не женился, да вот беда — жить было не на что. Тогда и возникла идея еще одного корабельного путешествия.

На этот раз Артур был уже полноценным врачом. В 1881 году он получил диплом бакалавра медицины и магистра хирургии, и ему предложили место на борту парохода «Маюмба», направлявшегося к «Золотому берегу» на западном побережье Африки. Новое путешествие оказалось еще более интересным, чем предыдущее. В середине января 1892 года, когда это грузопассажирское судно бросило якорь в Ливерпуле, он подвел итог своим приключениям. Выяснилось, что он переболел лихорадкой, едва не был съеден акулой и был свидетелем (скорее всего, небезучастным) пожара, который вспыхнул на приютившем его корабле где-то между Мадейрой и Англией. Все это было занятно, но плавать корабельным врачом Конан Дойл после этого больше не захотел, хотя возможности к тому представлялись.

На суше место тоже долго не находилось. Конан Дойл регулярно помещал в газетах объявления о поисках работы, но безуспешно. Впрочем, один результат у этого вынужденного безделья все-таки был. Его все больше тянуло писать, и один из его рассказов попросту произвел сенсацию. Назывался он «Заявление Хэбакука Джефсона» (1884) и основан был на подлинном происшествии. За двенадцать лет до того у берегов Португалии было обнаружено судно «Мария Селеста», покинутое командой. Вот Конан Дойл и взялся расследовать это происшествие. Результат получился настолько убедительным, что последовало даже официальное опровержение английского представительства в Гибралтаре. Там было сказано, что все содержание рассказа — чистая выдумка. Никто, правда, еще не знал, что автор именно как знаменитый выдумщик в дальнейшем и прославится, тем более что, согласно тогдашним нравам, рассказ никому не известного литератора и подписан не был. Дальнейшие попытки публиковаться либо совсем не удавались, либо успех приносили весьма незначительный. «Заявление Хэбакука Джефсона» было хотя бы напечатано в знаменитом журнале «Корнхилл мэгэзин», редакторами которого были некогда Теккерей, а потом Стивенсон. Тот не жил в это время в Англии, но Дойл узнал, что один критик послал этот рассказ бывшему редактору и уже от этого пришел в восторг. Другие рассказы Конан Дойла если и выходили в свет, то в жалких журнальчиках, которые никто всерьез не принимал.

С медициной тоже дело долго не ладилось. Лондонская влиятельная родня захотела устроить его врачом в католических кругах, но Артур отказался. За годы обучения в университете, где очень силен был естественнонаучный цикл, он потерял веру и никого не хотел обманывать, прикидываясь ревностным католиком. Правда, скоро блеснул призрак надежды. Старый университетский товарищ Конан Дойла доктор Джордж Бадд, хорошо знавший его бедственное положение, предложил ему место своего ассистента в Плимуте, где он невероятно преуспел. Врач он был так себе, но жулик непревзойденный: лечил от всего на свете и держался так, что создал себе огромную клиентуру. Конан Дойл, конечно, был ему нужен — тем более что он уделял ему примерно тридцатую часть своих доходов,— но ужиться они, конечно же, не могли. Эта история рассказана в «Письмах Старка Монро» — самом, пожалуй, автобиографическом из художественных произведений Конан Дойла. Конец, здесь разумеется, придуман. Если бы Старк Монро в самом деле погиб во время железнодорожной катастрофы, мы никогда не познакомились бы с Шерлоком Холмсом. Но вот на что стоит обратить внимание: «Письма Старка Монро», в которых запечатлен отнюдь не самый благополучный период жизни Конан Дойла, были первоначально напечатаны в «Айдлере» («Бездельнике») — юмористическом журнале, возглавлявшемся Джеромом Клапкой Джеромом, автором «Троих в одной лодке». Правда, времени с тех пор, как все это случилось, прошло немало, и старые обиды могли забыться, но и незлобивый нрав Конан Дойла здесь тоже сказался. Когда впоследствии к нему прилепилась кличка «добрый великан», это вполне соответствовало истине. Человек, всю жизнь писавший о разбойниках, жуликах и злодеях, не мог найти в себе ни одной их черты. Правда, главным его героем был все-таки Шерлок Холмс, разоблачавший это отребье рода человеческого.

До того как этот человек приобрел всемирную славу, должно было, впрочем, пройти известное время.

Расставшись с Джорджем Бамом, Конан Дойл открыл собственную практику в Саутси, пригороде Портсмута. Под поручительство одного из своих дядьев, Генри Дойла — кавалера ордена Бани, директора Национальной художественной галереи Ирландии — он снял дом, оборудовал там небольшой медицинский кабинет, купил цилиндр, в котором тогда полагалось носить стетоскоп, и выписал из материнского дома своего младшего братишку, десятилетнего Иннеса, которому предстояло играть роль ливрейного лакея. Окна были надежно зашторены, и почти полное отсутствие мебели с улицы было не заметно. Здесь Конан Дойл последовал примеру одного из героев Диккенса, тоже человека не слишком богатого. Сам же доктор все время выглядывал из-за краешка занавески и ждал момента, когда к нему повалят толпы народа. «Пока пациентов нет,— писал он матери,— но число останавливающихся и читающих мою табличку огромно. В среду вечером перед ней за 25 минут остановилось 28 человек, а вчера — еще лучше — я в 15 минут насчитал 24». К сожалению, возможные пациенты, глянув на медную начищенную ночью до блеска табличку «Доктор Артур К. Дойл», спешили дальше по своим делам. Хорошо еще, что малолетний Иннес оказался очень распорядительным малым и всегда помнил, сколько посланных в подарок картофелин осталось в корзинке, а живший напротив бакалейщик, к счастью, страдал припадками и за медицинскую помощь расплачивался маслом и чаем. На хлеб, следует думать, врачебных гонораров все же хватало. Потом удалось даже найти бесплатную уборщицу. Ей за это предоставили право жить в полуподвале.

Медицинские дела, впрочем, понемногу пошли на лад. Конан Дойл завоевал популярность в качестве защитника в местной крикетной команде, а в тогдашней Англии, где крикет был чуть ли не главным национальным видом спорта, это значило очень много. Теперь все знали доктора Дойла и охотно к нему обращались. В 1885 году он сумел даже жениться. Его избранницей оказалась сестра одного пациента, скончавшегося в его доме. Артур был уже к этому времени доктором медицины и усердно работал над романом «Торговый дом Гердлстон». В этом занятии его вдохновляли произведения Диккенса и Мередита. Но писался «Торговый дом» долго и тяжело, целых полтора года — для Конан Дойла целую вечность. Да и издать его удалось далеко не сразу.

И тут пришло увлечение «сенсационным романом». Конан Дойл давно зачитывался Эдгаром По и Уилки Коллинзом, а в начале 1886 года ему в руки попали произведения французского писателя Эмиля Габорио, в которых действует проницательный сыщик месье Лекок. Впоследствии Конан Дойл не слишком высоко отзывался о Габорио и его герое, но первый толчок был дан. Тут и зародилась мысль создать своего детектива, который использовал бы естественнонаучные данные, приобретенные доктором Дойлом в Эдинбургском университете. И некоторые навыки, полученные им там же: в первую очередь от профессора Джозефа Белла — выдающегося мастера диагностики, точнее сказать, той отрасли диагностики, которая исходит прежде всего из внешних примет болезни. На курсе, где учился Конан Дойл, существовала даже своеобразная «игра Джозефа Белла». Ее участники должны были с первого взгляда на человека сказать как можно больше о нем, и Конан Дойл, наделенный редкой наблюдательностью, всегда выходил победителем. Впоследствии «игра Джозефа Белла» переросла для него медицинские рамки. Адриан, сын писателя, рассказывал впоследствии, как Конан Дойл гордился своей способностью распознать в человеке все, что только возможно. Впрочем, профессор Белл своих студентов этому тоже учил.

Постепенно в его голове складывалась повесть, которую ему первоначально хотелось назвать «Запутанный клубок», с героем по имени Шернфорд Холмс, где в качестве рассказчика выступал бы некий Ормонд Секкер. Через какое-то время «Запутанный клубок» приобрел название «Этюд в багровых тонах», героем стал Шерлок Холмс, а рассказчиком доктор Джон Уотсон. Прототипом Джона Уотсона был участник Литературно-научного общества Саутси Джеймс Уотсон. Потом Конан Дойл позабыл, что изменил имя своего друга, и на страницы рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе вернулся доктор Джеймс Уотсон, будучи военным врачом в Афганистане. Это отнюдь не единственный случай. Исследователи творчества Конан Дойла нашли их множество. Самое смешное, что он не помнил даже название одного из лучших своих рассказов «Пестрая лента» и говорил о нем как «о чем-то о змее».

Зато перемену названия с «Запутанного клубка» на «Этюд в багровых тонах» никак нельзя назвать случайностью. Это была дань неоромантизму, виднейшим представителем которого являлся восхищавший Конан Дойла Роберт Льюис Стивенсон. В словах «Этюд в багровых тонах» было подчеркнутое отрицание вялого течения будней.

Не стоит сводить только к фактам биографии Конан Дойла, врача по специальности, то, что Шерлок Холмс пользуется научными методами раскрытия преступлений. Как раз в это время складывалась криминалистика как наука, причем Конан Дойл опередил в этом отношении криминалистов-профессионалов. Первый учебник криминалистики — «Уголовное расследование» Ганса Гросса — появился четыре года спустя после выхода «Этюда в багровых тонах». В этом — одна из заслуг Конан Дойла. Позднейшие криминалисты никогда не скрывали, скольким ему обязаны.

Да и человеческий тип, выведенный Конан Дойлом, был при всех его изначальных недостатках очень интересен. Особенно для англичан, с давних времен привыкших к разного рода чудакам.

Столько достоинств сразу!

И тем не менее пробиться удалось далеко не в один день. В «Корнхилл мэгэзин» «Этюд в багровых тонах» оценили мгновенно... и не напечатали. Он был слишком велик для одного номера и слишком мал для того, чтобы в конце первой половины написать «окончание следует». В двух других издательствах повесть начинающего автора даже не прочитали. В третьем если и повезло, то по чистой случайности. Главный редактор, прежде чем отослать обратно эту дешевку — одну из тех, которыми забит книжный рынок,— дал ее посмотреть своей жене. Та прочла и пришла в совершенный восторг. Автору предложили оскорбительно малый гонорар, но тому деваться было некуда, и в декабре 1887 года повесть была опубликована в «Битоновом Рождественском альманахе». Критика не обратила на нее ровно никакого внимания.

Впрочем, и сам автор, которому повесть нравилась, не был уверен в том, что нашел главную тему своей жизни. Правда, некоторое время спустя один американский редактор решил выпустить «Этюд» отдельной книжкой — при условии, что автор свою работу расширит,— но настоящего успеха все же не было. Задуманная книжка не вышла. И в следующем своем романе «Майках Кларк» (1889) Конан Дойл словно бы забыл о Шерлоке Холмсе. Он обратился к истории.

Первый исторический роман Конан Дойла читатель тоже найдет в этом собрании сочинений. К подобного рода произведениям относились тогда куда серьезней, чем к детективу, да к тому же сразу было заметно, что «Майках Кларк» написан талантливой рукой, так что отзывы критики были многочисленными и благоприятными. Среди людей, похваливших «Майкаха Кларка» был и Оскар Уайльд, успевший уже прославиться своим тонким вкусом, и Конан Дойл на всю жизнь уверовал, что он прежде всего исторический романист, тем более что исторические романы (о них будет еще упомянуто) требовали от него немалого труда, детективы же давались ему как бы сами собой. Для человека такого усердного и скромного это значило немало.

Тем не менее детектив его не оставлял. Правда, выпустить «Этюд в багровых тонах» отдельной книжкой так и не удалось, но Конан Дойл с энтузиазмом откликнулся на предложение того же американского издателя написать еще одну повесть о Шерлоке Холмсе. В феврале 1890 года появился «Знак четырех». Напечатан он был в американском журнале, хотя и имевшем хождение в Англии, и обратил на себя чуточку больше внимания. Но только чуточку. Правда, эта повесть побудила известный лондонский журнал «Стренд мэгэзин» заказать Конан Дойлу цикл рассказов о Шерлоке Холмсе. Это уже был своего рода успех, поскольку «Стренд мэгэзин» имел максимальный по тем временам полумиллионный тираж. Все эти рассказы были одинаково хороши, но настоящую славу Конан Дойлу принес почему-то шестой из них — «Человек с рассеченной губой». В начале 1892 года писатель был уже по-настоящему знаменит. Его отныне приглашали всюду наперебой. И правда, литературная ценность написанного Конан Дойлом о Шерлоке Холмсе стала теперь всем ясна. Но знаменитый сыщик успел уже к этому времени порядком досадить своему создателю, и тот задумал от него отделаться. «Стренд мэгэзин» был очень богатым журналом. Конан Дойлу платили там по тридцать пять фунтов за каждый рассказ — на десять фунтов больше, чем он получил перед этим за целую повесть «Этюд в багровых тонах», но когда этот журнал заказал ему новый цикл рассказов о Шерлоке Холмсе, он пошел на хитрый ход — запросил по пятьдесят фунтов за каждую новую публикацию и с немалой уверенностью ждал отказа. К его удивлению, журнал с поставленным условием немедленно согласился. Пришлось снова браться за перо. Новый цикл рассказов о Шерлоке Холмсе, публиковавшийся на протяжении года, завершался «Последним делом Холмса». Теперь об этом человеке было написано двадцать три рассказа и две повести. Не слишком ли много? Особенно для автора, который считал себя, в полном согласии с критикой, историческим романистом? И вот в декабре 1893 года, как датируется рассказ «Последнее дело Холмса», знаменитый сыщик погибал в схватке с главой преступного мира Лондона профессором Мориарти, о котором публика до того ни слова не слышала.

«Последнее дело Холмса» было неудачным шагом со стороны Конан Дойла. А может быть, напротив. Именно этот рассказ показал, какую невероятную популярность приобрел Шерлок Холмс. Немедленно по его выходе выяснилось, что читатели не разделяли мнения критиков. Многие надели траур по Холмсу. У них были для этого веские основания. Холмс выражал что-то от самой сути отношения тогдашних англичан к миру.

Во-первых, он был частным лицом, а в стране, где всегда сторонились бюрократии, при всей ее тогдашней немногочисленности, это что-то значило. Последующие сыщики-любители, которыми изобилует детективная литература, пошли прежде всего от Холмса, хотя сам Конан Дойл опирался здесь на Эдгара По, написавшего, среди прочего, три детективных рассказа, в двух из которых действует сыщик-любитель, существо в высшей степени рациональное, но, по правде сказать, скучноватое.

А вот про Шерлока Холмса этого никак не скажешь. Как уже говорилось, он был чудак — один из тех, кто действовал в лучших произведениях английской классики, иными словами, лицо никак не бесцветное, и с каждым новым рассказом публика узнавала что-то новое не только о том или ином жулике, но и о человеке, его разоблачившем. Он и на скрипке не просто пиликал, а играл по-настоящему, даже что-то сам сочинял, ходил на концерты, рассуждал об искусстве, написал монографию «Полифонические мотеты Лассуса» («Чертежи Брюса Парингтона»).

Но главное, он был великий актер, — из тех, в искусстве которых абсолютно стирается грань между «искусством представления» и «искусством переживания». И к тому же замечательным режиссером, своего рода постановщиком «уличных спектаклей». Об этом мы узнаем уже в одном из первых рассказов о Шерлоке Холмсе. Правда, Шерлок Холмс не всегда выходит победителем. Иногда, пусть и редко, он терпит неудачу. Его прогнозы могут не подтвердиться, а тот или иной соперник — изобретательнее его. Однако это только придает достоверность рассказам. Вряд ли кто в реальной жизни всегда добивается успеха.

К этому можно еще добавить, что Шерлок Холмс никак не кровожаден. Свой револьвер он использует для того, чтобы с должным патриотизмом выбивать на стенке (интересно, как смотрит на это хозяйка?) инициалы королевы Виктории. Когда же он преследует преступника, то предпочитает брать с собой лишь средства самозащиты. Револьвер же он просит захватить на всякий случай своего друга доктора Уотсона. Да и разоблаченные им преступники гибнут не от его руки. Он способен постоять за себя — не более того. Для него его деятельность — прежде всего своеобразная «игра ума».

О таком человеке стоило пожалеть. И его не забывали. Правда, Дойл написал о нем еще и пьесу, но драматургом он был не слишком удачливым, и никто ее не поставил. (Потом он предпринял еще одну, сравнительно удачную, попытку написать пьесу о Шерлоке Холмсе, но в истории английской сцены он так и не закрепился.) Поэтому Конан Дойл не на шутку обрадовался, получив от известного американского актера Уильяма Жилетта телеграмму, в которой этот человек, уже поднаторевший в драматизации чужих произведений, просил позволения написать пьесу о Шерлоке Холмсе и сыграть в ней главную роль. Премьера состоялась в 1899 году и принесла огромный успех не только в США, но немного погодя и в других странах. Стало ясно, что Шерлоку Холмсу пора возвращаться и на печатные страницы. В 1903 году американский журнал «Коллиере» опубликовал рассказ «Пустой дом», где с огромной выдумкой рассказывалось о том, как спасся знаменитый сыщик, и где читатели оповещались о том, что он делал в минувшие годы. За «Пустым домом» последовало еще двенадцать рассказов. В 1905 году все они вышли в составе сборника «Возвращение Шерлока Холмса», добавившего славы его создателю.

Еще до этого в девяти номерах «Стренд мэгэзин», начиная с августа 1901 года, была напечатана «Собака Баскервилей», повсеместно признанная лучшей из повестей Конан Дойла. В это время Конан Дойл еще крепко помнил, что Шерлок Холмс давно погиб, и, выстраивая сюжет, хотел обойтись без него. Но это не удалось. Старый его герой чуть ли не силой ворвался в новую повесть, очень ее, кстати, украсив. «Собака» была переиздана на языке оригинала сорок пять раз, много способствовав переизданию «Этюда в багровых тонах» и «Знака четырех». Те, правда, издавались еще чаще.

Иными словами, Конан Дойл мало-помалу сочинил некое подобие того самого «романа с продолжением», отсутствие которого помешало быстрой публикации его первой повести.

Что так помогло успеху расследований Шерлока Холмса? Прежде всего, конечно, его удивительный аналитический ум и широкий круг знаний. Но стоит заметить, что он никогда не был одинок. Ведь, по сути дела, на него работала вся лондонская полиция. Холмс мог относиться к ней без всякого уважения, но ведь необходимые (просто лучше им оцененные) предварительные данные он получал именно от нее. Не говоря уже о том, что на него работали босоногие «нерегулярные части Бейкер-стрит». А еще он получал много сведений от лиц, обращавшихся к нему за помощью. Шерлок Холмс обладал той мерой обаяния, которая сразу же сближала его с другими людьми. Даже преступники, им разоблаченные, охотно рассказывали Холмсу свою историю. На него просто невозможно было держать зла.

Да и дома он не был одинок. Доктор Уотсон, конечно, относился к нему порой достаточно критически, но все же более преданного друга трудно было найти. Да и хозяйка, потом домоправительница Холмса миссис Хадсон готова была простить ему и пальбу из пистолета, и химические опыты, портившие атмосферу во всем доме, и привычку музицировать в любое время суток, и бесчисленных посетителей, частью которых оказывался сам переодетый Шерлок Холмс. Этого «самого неудобного квартиранта в Лондоне» она не просто терпела — обожала. Незаурядность этого человека сразу бросалась в глаза. Без Шерлока Холмса «полицейский роман» никогда бы не стал современным детективом.

Второе (ему казалось, что первое) место в произведениях Конан Дойла занимают его исторические сочинения.

Тот же «Майках Кларк», который ввел Конан Дойла в литературу, был опубликован не без труда. Артур все-таки был в это время не более, чем не известный никому за пределами города портсмутский врач, покушавшийся почему-то на литературную славу, и требования к нему предъявлялись по меньшей мере странные. Издатель, согласившийся выпустить в свет «Майкаха Кларка», потребовал, например, чтобы автор сократил роман ровно на сто семьдесят страниц, поскольку он именно на этот объем превышал роман Генри Райдера Хаггарда «Она» (1887). Тот ведь как-никак успел уже прославиться своими «Копями царя Соломона» (1886)!

Но успех «Майкаха Кларка» подбодрил не только самого автора, но и его издателей. Второй исторический роман Конан Дойла «Белый отряд» (1891) был опубликован уже без большого труда и утвердил его в качестве исторического романиста. Это и до сих пор самый читаемый из такого типа романов Конан Дойла.

Между «Майкахом Кларком» и «Белым отрядом» разница принципиальная. Действие «Майкаха Кларка», как нетрудно будет заметить читателю, происходит в период смуты после смерти английского короля Карла II в 1685 году, когда герцог Монмаут попытался не допустить на трон его законного наследника Якова И, католика по вероисповеданию. (С католической родней Конан Дойла это его произведение отношений отнюдь не улучшило.)

Действие «Белого отряда» происходит во время Столетней войны (1337—1453), в Средние века, а это значило очень многое. Конан Дойл рассказывал потом, что «был воспитан в средневековом духе», и эпоха, о которой он сейчас писал, была для него как родная. Поэтому и герои его приобрели черты живых лиц. Потом великий историк Марк Блок в своей «Антологии истории» (1941) написал, что «если даже считать, что история ни на что иное не пригодна, следовало бы все же сказать в ее защиту, что она увлекательна». Конан Дойл и написал увлекательную книгу. Правда, увлекательность эта несколько иного рода, чем в повестях и рассказах о похождениях Шерлока Холмса и доктора Уотсона. В «Шерлокхолмсиаде» читатель сталкивался с людьми, которых каждый день мог встретить на улице, — иное дело, что узнавал он о них куда больше, чем если бы просто бросил на них беглый взгляд. Иначе дело обстоит с историческими романами. Как справедливо пишет наш историк А. Я. Гуревич в статье, приложенной к книге Блока, «проблема социальной психологии имеет существенное значение для исторической науки, и вовсе не потому, что она, как иногда представляют, помогает «оживить» прошлое. Не принимая ее во внимание в должной мере, историк рискует впасть в «самый непростительный из всех грехов» — в анахронизм, приписав людям других времен и другой культуры... не свойственные им эмоциональные установки и нормы поведения... Поскольку же мир... исторически изменчив, то изменчиво и сознание людей. Оно детерминировано всем строем общества, его культурой, религией, господствующими нравственными нормами. Человек — член социальной группы, которая в значительной мере моделирует его сознание и определяет его поступки».

Но проблему сознания приходится понимать достаточно широко. Блок замечает, что «заблуждаются те историки и психологи, которые обращают внимание только на «ясное сознание». Читая иные книги по истории, можно подумать, что человечество сплошь состояло из логически действующих людей, для которых в причинах их поступков не было ни малейшей тайны». Это совершенно ошибочное мнение, и мы сильно исказили бы проблему причин в истории, если бы всегда и везде сводили ее к проблеме «осознанных мотивов». Помимо всего прочего, историку нередко приходится сталкиваться с «представлениями, сопротивляющимися всякой логике».

Нельзя сказать, что Конан Дойл в своих романах о людях минувших веков слово в слово следовал предписаниям позднейших историков. Какой-то элемент модернизации у него присутствует. Но очень небольшой. Не больше, чем у его учителя Вальтера Скотта. Этот неоромантик следует основателю романтического исторического романа Вальтеру Скотту, для которого, как и для всех романтиков, был так важен «исторический колорит», иными словами, воспроизведение нравов и обычаев описываемого времени. Здесь играли роль любые, кажущиеся нам сейчас не очень важными, детали тогдашнего быта. Психология людей не то чтобы стушевывалась, но немного отступала на второй план. Да к тому же исторический роман не сразу обрел должную славу. Вальтер Скотт, например, так боялся неуспеха своих первых романов, что выпускал их анонимно. Но с тех пор, конечно, прошло немало времени. Жанр этот укрепился, приобрел славу, и, скажем, «Собор Парижской Богоматери» (1831) Виктора Гюго давно был признанной классикой.

Невозможно было написать исторический роман без точного знания всех деталей тогдашней жизни. А Конан Дойл этим знанием обладал в высшей степени. И его «Белый отряд» ставили в этом отношении почти вровень с романами Вальтера Скотта. Те несколько исторических романистов, которые оказались между ним и Вальтером Скоттом (прежде всего Эдвард Булвер-Литтон, автор — среди прочих своих произведений — «Последних дней Помпеи» (1834) и «Гарольда» (1848), похвастаться этим не могли, хотя очень на этом настаивали. К тому же самого Вальтера Скотта не раз ловили на ошибках, а Конан Дойл оказался здесь необыкновенно добросовестным. Как исторический романист этот писатель был много выше создателя образов Шерлока Холмса и доктора Уотсона. Может быть, поэтому его причисляли чуть ли не к самым верным последователям Вальтера Скотта.

«Белый отряд» так полюбился и читателям, и самому автору, что много лет спустя он решил выпустить «первую часть» этого романа — вернее, описать юность его главного героя, сэра Найджела. Под этим названием роман в 1906 году и предстал перед глазами читателей. Эти два романа появились, можно сказать, «в обратном порядке». Публикация «Сэра Найджела» свидетельствовала о том, что Конан Дойлу хотелось не только возможно подробнее изобразить Средние века, но и лучше их понять. И заодно, конечно, изобразить их с наибольшей полнотой.

«Сэр Найджел» тоже имел успех, хотя и не такой громкий, как «Белый отряд», и Конан Дойл был этим разочарован. Особенно его огорчило, что никто из рецензентов не отметил очень важное для него обстоятельство: он первым из всех романистов, писавших о далеком прошлом своей страны, подробно разработал заявленную еще в «Белом отряде» фигуру английского лучника. Ведь именно этот выходец из английской деревни сыграл решающую роль в победах англичан над французами во время Столетней войны. Английские лучники стреляли с такой невообразимой точностью, что попадали в крошечные щели между доспехами, и раз за разом буквально расстреливали самый цвет французского рыцарства. Но лучник Конан Дойла интересен, конечно, не только меткостью своей стрельбы. Писатель попытался дать в своем втором по счету романе из истории Столетней войны психологически точный портрет подобного человека. Без известной доли идеализации здесь, конечно, не обошлось, но это была общая тенденция английской литературы еще в XVIII веке. Английский йомен (свободный крестьянин, составлявший, среди прочего, ядро войска того времени) противопоставлялся «теперешним развращенным людям» в «Путешествиях Гулливера» (1772—1773) Джонатана Свифта, «Опере Граб-стрита» (1747) Генри Филдинга и многих других произведениях. И если говорить об идеализации, ее здесь все-таки меньше, чем у писателей XVIII века. Конан Дойл как автор исторических романов — писатель не менее трезвый, чем автор рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе.

«Сэра Найджела» Конан Дойл снабдил предисловием, которое с успехом могло бы предварять оба его романа о Средних веках, — он настаивал на своей верности фактам. Здесь он оказался таким же, как говорилось, прагматиком, как и автор детективов. Но была еще одна черта сходства между его описанием Шерлока Холмса и сэра Найджела. И тот и другой — истинные рыцари — люди бесстрашные и честные. Конан Дойл, автор детективных повестей и рассказов, так же как и исторических, это же писатель — романист. Его привлекает один и тот же человеческий тип. Поправка на историю была, конечно, тем более необходима. И она обрисовывается достаточно точно. Шерлок Холмс мог жить только в викторианской Англии. Сэр Найджел — только в Англии времен Столетней войны. Это разные люди. И окружение у них разное. Но они привержены главным человеческим ценностям. Это у них главное. Между двумя главными героями Конан Дойла есть еще одно достаточно тонкое сходство. Сэр Найджел Лоринг живет в эпоху, которую голландский культуролог Цехан Хёйзинга назвал «осенью средневековья». Для него и пушка — нечто диковинное. Шерлок Холмс ближе к нам, понятнее, но и он живет на переломе эпох. Викторианская Англия, конечно же, не похожа на сегодняшнюю. Найджел, по словам одного из его наставников, «хоть и молод, а принадлежит другому веку». Шерлока Холмса многое связывает с нашим веком (недаром у него оказалось столько преемников), но по своему нравственному складу он, конечно же, пришел из какой-то дальней эпохи. Может быть, воображаемой. Но не сегодняшней. Он прежде всего «вольный человек», а не часть бюрократического аппарата. Это сходство сэра Найджела Лоринга и Шерлока Холмса придает особую прелесть и тому и другому. Конечно, сэра Найджела искренне возмущает, когда его в чем-то уравнивают с «простолюдином». Но и Шерлок Холмс в чем-то «аристократ духа».

Существует такое литературоведческое понятие: «роман большой дороги». Герой, подобно сэру Найджелу во время его первого выезда, встречает людей самых разных сословий и нравов. Шерлок Холмс мало куда выезжает. Люди сами приходят к нему.

Но тоже люди разного положения и характера. Перед нами снова предстает чуть ли не вся страна.

Конан Дойл как исторический романист не ограничился двумя романами из истории Столетней войны. Несколько его романов принадлежат к области так называемой «ближней истории». Дорогу здесь проложил «Майках Кларк», но за ним последовал «Родни Стоун» (1896), где действие развертывается в таком близком по тем временам XVIII веке. «Родни Стоун» представляет, впрочем, довольно сложное образование. Это не «исторический роман» в узком понимании слова. Здесь речь идет отнюдь не о каких-либо значительных исторических событиях, свидетелем которых довелось быть главному герою; «Родни Стоун» посвящен быту того времени и представляет собой своеобразный симбиоз исторического романа, романа о спорте и романа тайны, легко, впрочем, раскрываемой. Из всех этих трех компонентов важнейшим для Конан Дойла, заядлого спортсмена, было соревнование в лошадиных гонках и бокс. Последнее оказалось для него настолько важным, что он даже предпринял попытку добиться успеха в качестве автора пьесы о спорте. Одна газета послала на премьеру в качестве рецензента чемпиона Англии по боксу в легком весе. Другая сострила по этому поводу, что рецензентом пьесы о Шерлоке Холмсе должен бы быть профессиональный взломщик.

Как драматургу Конан Дойлу вообще повезло только один раз — когда он переделал рассказ своего друга Джеймса Барри в одноактную пьесу «Ватерлоо» и отослал ее ведущему актеру того времени Генри Ирвингу, которым всегда восхищался. Пьеса имела шумный успех, сначала в Америке, где Ирвинг был на гастролях, потом в Англии. На один из спектаклей приехал целый поезд рецензентов. Но на этом все и кончилось. Желание Конан Дойла считать себя еще и человеком театра так и не осуществилось. Да и «Ватерлоо» не было главным успехом Ирвинга.

К историческим сочинениям Конан Дойла можно условно причислить и его морские рассказы, где действие происходит в стародавние времена, когда на море хозяйничало столько пиратов. У Конан Дойла был некоторый морской опыт, что придавало подобным рассказам известную долю достоверности. И все же это скорее приключенческие, нежели исторические рассказы.

А тем временем пришло новое увлечение. Конан Дойл, теперь уже знаменитый писатель, недаром, оказывается, окончил Эдинбургский университет, давший ему естественнонаучные знания. Тот же медицинский факультет Эдинбургского университета снабдил его еще одним знаменитым героем. Под Шерлоком Холмсом Конан Дойл подразумевал, в известном, конечно, смысле, профессора Джозефа Белла (тот от этой чести отказывался, да и сам Конан Дойл под конец заявил: «Шерлок Холмс — это я сам»). На сей раз он избрал персонажем нового цикла своих романов профессора Резерфорда, одного из своих старых преподавателей.

В своих «Воспоминаниях и приключениях» (1924) он так писал о нем: «Как живая, встает в моей памяти коренастая фигура профессора Резерфорда с его ассирийской бородой, его громовым голосом, его широченной грудью и удивительной манерой поведения. Он зачаровывал и пугал нас. Я попытался изобразить его со всеми его странностями, когда описывал профессора Челлендже-ра» (по-английски это имя означает «бросающий вызов»). Надо сказать, что, будучи студентом, Конан Дойл написал о Резерфорде песню, которую в университете пели еще в двадцатые годы.

К образу профессора Челленджера добавились некоторые черты, заимствованные Конан Дойлом у Джорджа Бадда, так что у профессора Челленджера было сразу два натурщика.

Профессор Челленджер и стал главным героем нового цикла романов Конан Дойла — научно-фантастического. И здесь есть приметы родства с Шерлоком Холмсом. Он тоже достаточно эксцентричен, даже более того. Шерлок Холмс по сравнению с профессором Челленджером представляется почти что бытовой фигурой. Конечно, о большой схожести здесь говорить не приходится, но Конан Дойл умел рисовать разные эксцентрические характеры.

Параллель между Шерлоком Холмсом и профессором Челленджером напрашивается еще и в силу того, что оба они своего рода ученые. Правда, действующие в разных беллетристических сферах. Один — в области детективной литературы, другой — научно-фантастической.

Правда, между двумя этими жанрами есть немалое, давно уже отмеченное сходство. И здесь и там есть тайна и загадка, которая разгадывается близкими методами, все более тяготеющими к логическим выкладкам, притом не без неожиданностей и приключений. Конан Дойл, писатель на первый взгляд очень разнообразный, на деле во всех своих произведениях похожий. В одной заметке о Шерлоке Холмсе говорится, что «он был ученым в тот век, который готов был принять ученого как героя». Профессор Челленджер, который считает себя (справедливо или нет, другое дело) великим ученым, в первой же научно-фантастической повести Конан Дойла является перед нами как герой. Именно таков он в «Затерянном мире» (1910), открывающем серию научно-фантастических произведений писателя.

«Затерянный мир» можно отнести к разряду «географической фантастики». Этот поджанр всегда связан с открытием не только новых земель, но и неизвестных людей, на них обитающих. Чаще всего он переносит нас в спрятанное «за долами, за холмами» доисторическое прошлое, где герои попадают в чужую среду обитания. Необходимо выжить в ней, к ней приспособиться, к ней присмотреться. Может быть, открыть какие-нибудь новые формы жизни. И конечно же, пройти через целый ряд приключений, которые потребуют изобретательности и мужества. Человек в необычайных обстоятельствах — идеальная среда для приключений. Иными словами — для жанра, в котором составил себе такое громкое имя Конан Дойл. Даже в самом «бытовом» его романе появляется человек, которого иначе, как фантастом, не назовешь. Он задался целью всех негров сделать белыми.

«Чужая среда обитания» для фантастического романа все время сужалась. Ее герои не только объехали весь свет (для таких людей, как Челленджер, оставалось ко времени написания «Затерянного мира» совсем мало места), но и успели слетать на Луну и побывать под землей. Конан Дойл создал свой первый фантастический роман в эпоху, когда «географическая фантастика» явно уже шла к концу. Иное дело, что «Затерянный мир» был написан столь искусно, что заставлял об этом забыть. Это — одно из последних произведений подобного жанра. И не будь Конан Дойл в первую очередь искуснейшим мастером романа приключений, его ждала бы неудача.

Но трудность положения Конан Дойла усугублялась еще и тем, что десятые годы вообще были кризисным периодом для фантастики. В 1905 году умер Жюль Верн, который и без того в последние годы своей жизни не был вполне похож на себя прежнего. Он начинал как пропагандист науки и открыватель новых земель. Но наша планета была к моменту его смерти достаточно исследована, «белых пятен» оставалось совсем немного, а пропагандистом науки он тоже был достаточно своеобразным. Жюль Верн не открывал новых научных принципов. Он довольствовался тем, что доводил до сведения публики старые, воплощая их в тех или иных механизмах. Да и механизмы эти были просто лучше уже существовавших. Жюль Верн не изобрел ни подводной лодки, ни, тем более, воздушного шара. Он их усовершенствовал, не более того. И чем дальше, тем больше его выручало мастерство «приключенца». В последние же годы он был только автором приключенческих романов, таких, как, скажем, «Дунайский лоцман» (1904), и подражателем Герберта Уэллса, стремившегося, в отличие от своего старшего собрата, открыть новые научные принципы. Но к 1912 году и Герберт Уэллс не был прежним Уэллсом. Он увлекся «технической фантастикой», наподобие Жюля Верна (типичный пример этого — роман «Война в воздухе» (1908) — правда, не весь, а только его начало и центральная часть; конец написан уже мрачным прогнозистом), и бытовым романом. А о приключениях он и раньше не умел писать так увлекательно, как Жюль Верн.

«Выжить» в этих условиях для Конан Дойла-фантаста было непросто: и свое открыть трудно, и присоединиться не к кому.

И тем не менее год спустя после «Затерянного мира» Конан Дойл написал еще одну повесть челленджеровского цикла. «Отравленный пояс» — произведение, которое можно было бы счесть вполне заурядным, если б не образ профессора Челленд-жера. Это уже не просто чудак, а какое-то чудище. Среди множества эксцентричных героев английской литературы это явление по-своему уникальное. К тому же при всей видимой камерности повести Конан Дойла она была пусть скромным, но все же заметным вкладом в ту привычку к космическому мышлению, которая возобладала в современной фантастике во время и после Уэллса. Конан Дойл (они были знакомы) его, несомненно, читал. Как и все остальные, Уэллс уже в конце XIX века являлся абсолютным классиком научной фантастики. Конечно, Уэллс был человеком гораздо более социально заинтересованным, чем Конан Дойл, но следы такой заинтересованности можно обнаружить и у нашего автора. Ведь недаром же он говорит в конце своей повести о том, что человечество должно пересмотреть свои взгляды на мир.

Думать, что Конан Дойл был социально безразличен, значило бы далеко уходить от истины. Об этом свидетельствует его роман «Открытие Рафлза Хоу» (1882). Он не наделал такого шума, как написанный позже «Затерянный мир», да и вообще слишком в каких-то своих частях смахивал на приевшуюся всем мелодраму, но, во всяком случае, в социальности ему не откажешь. Открыв дешевый способ изготовления золота, Рафлз Хоу хочет использовать его во благо человечества. К сожалению, само прикосновение к тайне изобретателя идет во вред окружающим. Оно развращает их, порою толкает на преступление.

В отличие от «Отравленного пояса», «Открытие Рафлза Хоу» — типичнейший пример жюльверновской фантастики. Читатель без труда увидит, сколько внимания уделено в этом романе всевозможным техническим приспособлениям, порою совершенно не нужным. Рафлз Хоу, которому и слуг хватало, окружил себя всевозможными занятными приспособлениями, облегчающими быт. Но главное, конечно, не в этом. Усиленные занятия химией помогли Конан Дойлу найти собственный научный сюжет. Превращение элементов не являлось уже в это время чем-то неправдоподобным, но и не было устаревшим открытием. Читатели Конан Дойла, во всяком случае многие из них, узнавали что-то для себя новое.

Но самым большим прорывом Конан Дойла в будущее научной фантастики был его рассказ «Дезинтегратор». Подобная тема зародилась и сделалась популярной много позже. Сейчас иногда говорят о некоей «нуль-транспортировке» (термин введен братьями Стругацкими). И говорят как о чем-то совершенно обыденном. Смысл этого термина состоит в том, что человек разлагается на молекулы и туг же воссоздается по прежней схеме в другом, заранее назначенном месте, так что иные виды транспорта делаются совершенно не нужными.

Не менее значительным событием в истории научной фантастики была небольшая повесть челленджеровского цикла «Когда земля вскрикнула». Здесь Конан Дойл тоже намного опередил других писателей. Это произведение было написано им словно бы между прочим, однако оно заложило одну из основ того, что можно было бы назвать «экологической фантастикой». Много позже появилось немало произведений, одушевлявших природу — даже не мыслящую ее часть. Традиция здесь старая, идущая еще от эпохи Возрождения, но сейчас мы эту традицию вспомнили. «Постепенно Земля возникает в нашем сознании как целостный организм. А может, не возникает, а восстанавливается?» — писал, например, в 1967 году Даниил Гранин. И конечно, Конан Дойл был среди первых, кто начал восстанавливать эту традицию. С помощью профессора Челленджера. Кому еще, как не этому ученому-чудаку, могла прийти в голову подобная мысль? Кстати, и сам профессор Челленджер был одним из прародителей идущего издавна, но особенно расплодившегося в XX веке племени ученых-чудаков.

Постепенно в научную фантастику Конан Дойла проникает еще одно направление, которое, употребляя современные термины, можно — до какого-то этапа, разумеется,— назвать «фэнтези». Этот поджанр, сравнимый с волшебной сказкой, разворачивающейся в новые времена, больше всего проник в юмористическую фантастику. Типичным ее примером является рассказ «Необычайный эксперимент в Кайнплауце» (немецкое слово «кайнплауц» можно приблизительно перевести как «нигде»). Речь идет о переселении душ, одной из давешних и оставшихся в современности тем научной фантастики, но мистики здесь, как нетрудно заметить, никакой. Это просто беллетристическое допущение, и Конан Дойл до конца использует юмористические возможности, которые дает ему подобный сюжет. Солидный профессор, ведущий себя как подвыпивший не очень умный студент, и студент с повадками серьезного мужа науки дают нам немало возможностей посмеяться. Мы находим у Конан Дойла и рассказ «Тайна замка Горсорн-Грейндж». Это та самая юмористическая фантастика, в которую никто не верит, и многочисленные примеры которой мы находим, скажем, в «Путешествиях Тарантоги» Станислава Лема; и вереница духов, предстающая перед разбогатевшим бакалейщиком, купившим старинный феодальный замок, где не хватает только фамильного привидения, — не более чем плод разгоряченного воображения человека, начитавшегося соответствующей литературы. «Кентервильское привидение» (1887) Оскара Уайльда и то написано более всерьез. Подобный рассказ мог написать и законченный националист Герберт Уэллс. Конан Дойл даже больше него акцентировал юмористическую сторону подобной истории. Его литературное мастерство сказывается здесь в том, что этот «рассказ ужасов» в конечном счете вызывает смех.

Иначе обстоит дело с несколькими другими произведениями Конан Дойла. Взять, к примеру, его рассказ «Ужасы поднебесья», где писатель населяет воздушные сферы неким подобием мыслящих существ, враждебных человеку. При том, что в этом рассказе немало «жюльверновской» фантастики, в нем то и дело проглядывает мистик.

Достаточно условно выглядит и рассказ об оживающей мумии («249») — один из самых сильных у Конан Дойла. Его автора можно обвинить в мистицизме, и это не будут пустые слова, но и о том, что он снова «прорывается» в позднейшую фантастику, тоже не следует забывать. «Управляемое сознание» — одна из главных, притом отнюдь не лишенных социального смысла, тем современной литературы.

Такая двухплановая или даже трехплановая природа работ Конан Дойла вообще характерна для его позднего творчества. Среди прочего можно назвать рассказ «Серебряное зеркало», где присутствует и Конан Дойл — фантаст (зеркало, навсегда запечатлевшее картины, некогда перед ним происходившие), и Конан Дойл — историк, поскольку речь идет об убийстве Дэвида Рич-чо (1566), секретаря и любовника Марии Стюарт, которого она сделала премьер-министром, и Конан Дойл — мистик, ибо зеркало открыло эту картину человеку, наделенному способностями медиума. С Конан Дойлом-мистиком мы сталкиваемся и в мастерски написанном рассказе «Капитан "Полярной звезды"», причем рассказ этот изобилует очень точно выверенными реалистическими подробностями.

Три пласта присутствуют и в одном из последних романов Конан Дойла «Маракотова бездна» (1929). Свои способности историка писатель еще раз пробует, рассказывая после Платона о мифической Атлантиде, причем, согласно Конан Дойлу, развитие цивилизации в Атлантиде, после того как она погрузилась в морские глубины, не остановилось, и в некоторых отношениях она (парадоксальным образом сохранив старые обычаи) обогнала землян, — так что эта часть романа не лишена определенного оттенка прогностики.

Научно-фантастическая часть романа достаточно слаба. Люди не способны выдержать давления воды на глубинах, где оказываются герои Конан Дойла, так что здесь можно говорить лишь о немалом романтическом допущении. Во времена, когда писался этот роман, все уже знали, насколько условна эта его часть.

Но кроме того, «Маракотова бездна» еще и произведение мистическое. На этот раз подобное утверждение не требует уже никаких оговорок. «Маракотова бездна» восходит к «Мельмоту-скитальцу» (1820) романтика Чарлза Метьюрина, приверженного мистике, и злодей «Маракотовой бездны» прямо с ним соотносится.

Как уже говорилось, Конан Дойл пришел в фантастику в период безвременья. Он заполнял вакуум. Уже не было Жюля Верна и прежнего Уэллса, и еще не пришли фантасты нового поколения, оплодотворенного великим открытием Норберта Винера — кибернетикой.

Грань между фантастикой и мистикой оказалась для Конан Дойла настолько тонкой, что в конце концов мистика подменида собой фантастику. Свидетельством тому — роман Конан Дойла «Земля туманов» (1925). На сей раз мы имеем дело с бытовым романом (а как известно, в этом жанре Конан Дойл тоже работал), одним из героев которого является сильно помягчевший профессор Челленджер. От прежнего Челленджера в нем осталось совсем немного, особенно после того, как умерла боготворившая его жена. У него осталась дочь, раз и навсегда поверившая в правоту спиритуалистов. В конце концов к этой вере приходит и сам Челленджер.

Как, впрочем, еще до этого — его создатель.

Потеряв одну веру, Конан Дойл постепенно приобщился к другой, нетрадиционной.

Интерес к спиритуализму зародился у него давно, но решающее влияние имели обстоятельства жизни писателя — и не только личные.

Умерла от туберкулеза жена, и писатель женился на женщине, с которой они ждали друг друга десять лет. Переменилось все. Не в последнюю очередь материальные обстоятельства. Конан Дойл (с некоторых пор «сэр Артур») был теперь самым высокооплачиваемым писателем в Европе. Когда он побывал в Америке, его встретили английским национальным гимном. Его осаждали толпы репортеров, ловивших (и зачастую перевиравших) каждое его слово. Заокеанская поездка завершилась путешествием по Канаде, для чего ему с женой был отведен специальный вагон. До конца осуществились сказанные им однажды слова: «Шерлок Холмс — это я сам». Конан Дойл несколько раз участвовал в различных расследованиях (как и его герой, он денег за них не брал и подобные предложения его просто оскорбляли), причем дважды ему, совсем как Шерлоку Холмсу, пришлось выступить против решения суда — и он победил. Слава его гремела по всему свету, но он был прежде всего интеллигентный человек и внимания на это не обращал, что, впрочем, не мешало ему поначалу придерживаться достаточно консервативных взглядов. Будучи ирландцем, он выступал против самоуправления для Ирландии («гомруль»), всегда боролся против суфражисток, требовавших избирательных прав для женщин, состоял членом партии либе-ралов-юнионистов, глава которой Джозеф Чемберлен был, что называется, образцовым империалистом.

Легко понять поэтому, что во время Англо-бурской войны (1899—1902) он выступил активным антибуром, и вместе с организованным им госпиталем (несмотря на занятую им позицию, он, разумеется, убивать никого не собирался) отправился в Южную Африку. С госпиталем ему не повезло. Одному из претендентов на медицинский пост, врачу-гинекологу, он не сумел отказать, и тот маялся, не находя себе применения; начальником поенное министерство назначило ему майора медицинской службы, горького пьяницу, но, во всяком случае, писатель побывал недалеко от места военных действий.

Конан Дойл показал себя активнейшим антибуром и в качестве писателя. Он выпустил книгу «Великая бурская война» (1906) и несколько статей того же содержания. Одна из них вызвала общественный скандал. В ней Конан Дойл резко критиковал состояние английской армии. И чем дальше, тем больше становилось ясно, что он делает это в предвидении большой европейской войны, причем силой писателя была его непредвзятость. В ходе лет он все больше «левел», и это помогало ему бросить трезвый взгляд на все происходящее. Сложность положения Конан Дойла состояла в том, что, будучи членом весьма реакционной партии, он в то же время ненавидел шовинистов и антисемитов. В качестве Шерлока Холмса он один раз спас от тюрьмы парса, в другой раз немецкого еврея. После «Великой бурской войны» появилась книга «Преступление в Конго», где Конан Дойл с успехом выступил против жестокой колонизаторской политики бельгийского короля Леопольда И. Да и других поводов для несогласия с окружающими хватало. Его предсказания о ходе будущей войны резко расходились со взглядами военного министерства, и когда он опубликовал статью о роли подводных лодок в будущих морских сражениях, она вышла в сопровождении комментариев, в которых несколько адмиралов насмехались над взглядами «этого штафирки». Это, впрочем, не помешало, когда война все-таки разразилась, использовать Конан Дойла для разных дипломатических поручений. Были и выезды на фронт.

О себе он, как и всегда, совершенно не думал. Но очень тревожился за близких. Его любимый брат Иннес все время находился на передовой. Брат его жены, с которой он считал себя совершенно родным человеком, — тоже. Потом пришла пора отправиться на фронт его сыну. Ни брат жены, ни генерал-адъютант Иннес Дойл войны не пережили. И это сильнее всего подтолкнуло Конан Дойла к спиритизму, которым, как уже говорилось, он давно интересовался, тем более что его жена была убежденной спиритуалисткой. В занятиях спиритуализмом он видел своего рода долг перед теми, кто понес потери во время войны. Он хотел, чтобы связь с умершими не прерывалась.

Главным делом его жизни сделались лекции по спиритуализму, которые он читал по всей стране и за ее пределами. В 1920 году он поехал с подобными лекциями в Австралию. В 1922 и 1923 годах совершил такого же рода лекционное турне по Америке. Ну а Париж был совсем под боком, и пропаганду спиритуализма он там не оставлял. Он собрал целую библиотеку книг по спиритуализму — две тысячи томов! — и написал собственную «Историю спиритуализма» (1926). Но произошла неожиданная вещь. На лекции собирались толпы народа, однако «История спиритуализма» не разошлась. Объяснить это противоречие нетрудно. Очевидно, всем просто хотелось посмотреть на человека, создавшего образ Шерлока Холмса.

Этот герой его не оставлял. Конан Дойл менялся. Шерлок Холмс оставался прежним. О том, чтобы он занялся оккультными науками, нельзя было и подумать. Он был столь же рационален, как и в прежние годы. И продолжал радовать читателя. Появилась третья повесть детективного цикла «Долина Ужаса» (1914—1915). Среди сборников рассказов о Шерлоке Холмсе теперь были «Его прощальный поклон» и «Архив Шерлока Холмса». Во время войны вышел еще один рассказ, где Шерлок Холмс разоблачал немецкого шпиона. Убить своего героя Конан Дойл больше не помышлял. Он понял, что тот бессмертен. Самым, пожалуй, невероятным для автора событием было то, что египетское правительство выпустило книгу о Шерлоке Холмсе в качестве учебника для полицейских. И хотя темы рассказов и повестей о великом сыщике были уже исчерпаны, все, что мог сделать теперь Конан Дойл, это превратить его в пасечника. Шерлок Холмс, видно, уже сам себе в старом своем качестве надоел.

Не забывал себя Конан Дойл и как исторического романиста, причем работал как в области «дальней», так и «ближней» историографии. Одно время он увлекся античностью, и из-под его пера вышел небольшой цикл рассказов, среди которых была такая блестящая вещь, как «Состязание» — об императоре Нероне, который при всей своей бездарности мог победить на эстраде любой талант.

Между делом он собрал и выпустил в преддверии нового века свои стихи, которые писал с юности, но эта книжка баллад «Песни действия» (1898) прошла почти незамеченной. Другие его работы ее затмевали.

Из «ближних» или, скажем, сравнительно ближних исторических произведений Конан Дойла долго пользовались большой популярностью, отчасти даже сравнимой с успехом рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе, «Подвиги бригадира Жерара» (1896) и «Приключения бригадира Жерара» (1897), где то и дело выступал на передний план сам Наполеон Бонапарт.

И все же сам Конан Дойл при всех своих литературных успехах и посягательствах на политику (как-никак он дважды баллотировался в парламент, пусть и неуспешно) все больше проникался уверенностью, что главным делом его жизни является не литература и не политика, а религия. Об этом он успел заявить еще Иннесу. В этой мысли он окончательно утвердился после смерти брата. Спиритуализм, среди прочего, привлекал его еще и тем, что в этом учении не было схоластических споров, издавна отталкивавших его от католичества и других форм церковной веры. Ему казалось, что он нашел единственную для себя форму духовности.

Уже немолодым человеком Конан Дойл написал для журнала «Стренд» упоминавшуюся ранее обширную автобиографию «Мемуары и приключения» (1923). Приключений у него, конечно, было немало. В зрелом уже возрасте он, например, стал заядлым автомобилистом и дважды попадал в аварии, вторая из которых потому только не стоила ему жизни, что он был настоящим атлетом, выдержавшим на себе в течение нескольких минут груз автомобиля — а тот весил тонну!

Но главным своим приключением — и самым притом увлекательным — Конан Дойл считал все-таки свою литературную работу. Дядя Конан оказался прав — это был прирожденный писатель.

Уже поэтому представляют интерес даже те произведения Конан Дойла, которые не вошли в его «канон», в том числе бытовые и морские новеллы. Зоркость глаза не оставляла его никогда, а мастером сюжета он был необыкновенным.

Конан Дойл не был звездой, вспыхнувшей и сразу погасшей на литературном небосклоне. Его Шерлок Холмс прожил уже за немалым целый век, и до сих пор не намерен от нас уходить, а бригадир Жерар лишь чуть меньше.

Век их создателя тоже никак не назовешь слишком коротким. Конан Дойл только немного не дожил до восьмидесяти одного года. Здоровье у него ухудшилось лишь после семидесяти лет. И никак не скажешь, что последние годы своей жизни он доживал в безвестности. Когда сэр Артур отправился в Стокгольм, его встречали такие толпы народа, что пришлось остановить уличное движение. По возвращении в Англию у него был сердечный приступ, и врачи запретили ему выступать. Но такой ли это был человек, чтобы их послушаться. Потом у него и правда не было для этого сил. Но, превозмогая себя, он все-таки каждый день выбирался в сад, чтобы собрать цветы для жены. До последних своих дней Артур Конан Дойл оставался все тем же «добрым великаном». И он все крепче верил в свой новообретенный спиритизм. За несколько дней до смерти он записал в дневнике: «У меня было много приключений. Но самое главное и самое славное ждет меня впереди». Умирал Конан Дойл очень спокойно, держа за руку жену. Он твердо верил, что они еще встретятся.

На деревянной плите, которой была покрыта его могила, значились слова: «Верный, как сталь. Прямой, как клинок. Артур Конан Дойл, рыцарь, патриот, врач и литератор».

Остается загадкой, какие слова были здесь главными. Рыцарь, литератор?

Ю. И. Кагарлицкий, профессор,

доктор филологических наук