Этюд в розовых тонах

1. Прогулка по зимнему лесу

Рената еще никогда не была так счастлива. И все, что происходило с ней в тот день, воспринималось ею с благодарностью. Она особо не задумывалась ни о чем, кроме того, что предстояло ей тем вечером. А ведь через несколько часов она будет совершенно свободна, она освободится от тяжелого бремени лжи, так сильно отравлявшей ей жизнь в последнее время. Она наконец-то посмеет разорвать опостылевшие путы и объясниться. Она ничего не боялась. Разве что случайно упасть и подвернуть ногу на лыжне, что случилось с ней однажды во время лыжной прогулки по лесу.

Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Запыхавшаяся, с порозовевшими щеками и влажными кудрями, выбивавшимися из-под вязаной лыжной шапочки, осмотрелась. Вокруг нее был сосновый лес, засыпанный снегом, искрящимся под ярким декабрьским солнцем. А над головой – голубое чистое небо без единого облачка. Она обогнала свою подружку, Ирину Пчелинцеву, почти на целый круг и теперь с усмешкой смотрела, как та, выбиваясь из сил, пытается забраться на небольшой, скользкий пригорок, на котором стояла сама Рената. Да, она была, наверное, абсолютно права, когда говорила о том, что свежий морозный воздух и лыжи, сосны и солнце помогут ей справиться с навалившейся депрессией. Но никакой депрессии не было, скорее это было ожидание или отсутствие решимости. Но теперь все это в прошлом. Рената приняла решение, и теперь никто уже не остановит ее в стремлении внести ясность в свои отношения с мужем.

Она нагнулась, чтобы стряхнуть снег с ботинок, и нечаянно зачерпнула рукавом толстого свитера снежно-белую массу. Засмеялась, удивляясь приятным ощущениям. Снег освежал ее и немного охлаждал ее пыл.

– Э-ге-гей! – крикнула она что было сил, обращаясь даже не столько к приближающейся к ней Ирине, раскрасневшееся лицо которой становилось все более отчетливым, а ко всему миру, словно замершему в ожидании чего-то невероятного, счастливого. И тут из-за елок вылетел лыжник в сине-белом свитере и темно-синей шапочке, показавшихся ей знакомыми. Вдруг резкая боль разорвала ее счастье на множество мелких и теплых кровавых волокон… Рената упала на снег. Из раны в голове лилась кровь. В раскрытых глазах отразилось бледное зимнее небо…

2. Сестра

Виктор Кленов вышел из ворот тюрьмы и оглянулся. Первые несколько минут он не чувствовал ни мороза, ни ветра, пронизывавшего его худое тело. Он даже не почувствовал вкуса свободы, потому что запах тюрьмы въелся в кожу и мешал насладиться запахом высоких, поскрипывающих на ветру елей и сосен и черной, успевшей промерзнуть земли. Двадцать пятое октября, а как холодно. Двадцать пятое октября – ровно десять месяцев прошло с тех самых пор, как ему позвонили и сказали, что его жена, Рената, мертва. Десять месяцев в тюрьме без вины. Обычные для этой страны дела.

Он сплюнул, достал мятую пачку «Примы» и закурил. Идти ему было некуда. Квартира, где они жили с женой, была продана за долги, которые образовались (если верить дружкам-учредителям) после того, как для его освобождения были наняты аж три адвоката. Да только где они, эти адвокаты? Да и зачем было их нанимать и отваливать такие деньги, если до суда дело так и не дошло, а его, Виктора Кленова, без всяких адвокатов и так выпустили на свободу за недоказанностью обвинения. Все лжецы и предатели. Они ограбили меня, продали нашу с Ренатой квартиру. Сволочи.

Но у него не было сил даже на злость. Вся его сила растаяла за колючей проволокой вместе с последними надеждами нормально дожить свою жизнь.

Он не сразу заметил стоящую рядом с ним машину. Вернее, он не заметил, когда она появилась. Грязная темно-зеленая «четверка».

Виктор докурил и выбросил окурок. Вот только теперь он понял, насколько замерз. Ветер продирал его до костей, и тонкий свитер нисколько не грел.

Внезапно дверца машины открылась, и после некоторой возни из нее вышла женщина. Нескладная высокая брюнетка с сигаретой в зубах. Кожаная куртка, кожаные брюки, высокие кожаные коричневые ботинки.

– Привет. Ты Кленов? – спросила она совершенно бесцветным голосом, из которого невозможно было понять, издевается она над ним или одаривает своей симпатией.

– Я. Дальше что? – Ему вдруг стало трудно дышать.

– Меня зовут Наталья. Ты меня, наверное, не помнишь…

– Нет, не помню. Кто вы? От кого?

– Ни от кого. От себя лично. Я – твоя троюродная сестра. Может, помнишь нас, Агранатовых? Мы жили долгое время в Балтийске, после смерти отца мать уехала с моим братом в Сызрань, а я вернулась сюда. Вот узнала о тебе и решила встретить. Ты не рад?

– Агранатовы?

Фамилия эта не говорила ему ровно ни о чем. Хотя в Балтийске действительно много лет жила двоюродная сестра его матери, у которой было двое детей, сын и дочь, и дочь действительно звали Натальей.

– Значит, ты – дочь двоюродной сестры моей матери, которая вышла замуж за военного и уехала в Балтийск? Но зачем ты здесь и зачем тебе я?

– Просто так.

– Просто так только кошки рождаются. Мне никто не нужен. А тем более утешители.

– Это я купила твою квартиру. – Она сделала паузу, глубоко затянулась дымом и выпустила его через ноздри, как мужчина. – Там все осталось по-прежнему. Разве что появилась еще одна зубная щетка.

Вот от этих слов Кленов побледнел. Кожа его покрылась мурашками. Он ослышался, верно.

– Ты купила мою квартиру?

Она молча кивнула.

– Но как тебе это удалось?

– У меня были деньги, и я купила ее без проблем. Мне хотелось, чтобы ты вернулся туда и жил там, как и раньше.

– Жил? Но…

– У меня никого нет, – решительно оборвала она его и втянула, пряча от ветра, свою маленькую голову в ворот куртки. – У тебя – тоже, я полагаю. Не так ли?

– Что ты хочешь?

– Я хочу, чтобы мы жили вместе.

– Но я никогда не смогу стать твоим любовником. Я больной физически и нравственно. Думаю, тебе не пришло это в голову, когда ты покупала мою квартиру и строила относительно меня какие-то планы.

– Я – тоже больна. И физически, и морально. Мы с тобой инвалиды и должны заботиться друг о друге.

– Я не понимаю. Что это, в тебе взыграли запоздалые родственные чувства, которых никогда не было, во всяком случае, по отношению ко мне? – Его уже начинала раздражать эта девица, запакованная в кожу. – Может, объяснишь?

– Судя по рассказам моих родных, ты неплохой парень. Как раз такой, какой нужен мне для того, чтобы начать новую жизнь.

И вдруг он все понял.

– Ты имеешь в виду мой бизнес? Так его больше нет. И денег тоже нет. Я не смогу выкупить у тебя свою квартиру. Все развалилось, взорвалось, превратилось в прах. Я нищ, и у меня за душой ни гроша. – В груди у него что-то задрожало, и голос готов был сорваться на крик. – Я даже не представлял себе, где буду сегодня ночевать. У меня найдутся лишь силы для того, чтобы утащить тебя за собой на дно, понимаешь? Я не тот человек, которого ты себе нарисовала. Я уже не мужик, а так, одна оболочка. Не защитник.

– Но ты знаешь, как заниматься бизнесом, у тебя опыт, – невозмутимо продолжала она. – Кроме того, ты – порядочный человек и не станешь подличать и жульничать со своими.

– Я понял: ты собираешься открыть здесь дело, и тебе нужен человек, которому ты могла бы довериться?

– Все правильно.

– Но ведь ты совершенно ничего не знаешь обо мне. Ты встречаешь меня возле ворот тюрьмы. Разве тебе это ни о чем не говорит?

– Говорит. О том, что тебя продержали в клетке по подозрению в убийстве твоей жены, Ренаты, которую ты не убивал.

– А откуда тебе знать, убивал я ее или нет?

– Я даже знаю, что в тот день, двадцать пятого декабря, была убита не одна Рената, но и ее подруга, Ирина Пчелинцева. Что они были застрелены в лесу пистолетом той же марки, что и у тебя, и пистолет не нашли. Послушай, Виктор, к чему ворошить прошлое? Я верю, что ты никого не убивал и что тот парень в свитере – не ты. Поедем домой, а то я совсем замерзла. Дома и поговорим. Я приготовила ужин, тебе понравится.

Кленов пожал плечами и сел в машину.

Когда она открыла дверь, он сразу же почувствовал запах Ренаты. Ее духов, ее кожи и волос. Вся квартира была пропитана ароматами ее кремов и духов, горячего теста и ванили. Рената была женщиной в полном смысле этого слова и заполняла свою жизнь до предела женскими штучками. Она постоянно меняла свою внешность, красила волосы во все цвета, ее туалетный столик ломился от косметики, а шкафы – от нарядов. Она была красивой, капризной, упрямой, ленивой, самолюбивой, эгоистичной, жадной до удовольствий, но все это не мешало Виктору любить ее и удовлетворять ее растущие потребности. Рената нигде не работала и объясняла это желанием познать себя. Она была увлекающимся человеком и постоянно чем-то занималась. То училась всерьез вязать и покупала дорогие немецкие журналы по вязанию. То надумала рисовать и скупила в художественном салоне все холсты и подрамники и сразу же пустилась писать маслом натюрморты с луковицами и тыквами, бархотками и виноградом. Когда же краски и холсты в доме кончились, она занялась скульптурой, привезла откуда-то белой глины и стала брать частные уроки у одного известного в городе скульптора. На полках ее мастерской, в которую она превратила их супружескую спальню, появились маленькие бюстики неизвестных Виктору женщин и мужчин, затем – крохотные копии роденовских скульптур. Некоторое время она училась на дизайнера и потратила кучу денег на ремонт их огромной квартиры. По ее проекту прорубались и выламывались стены, возводились дивные арки, стелился паркет, натягивались потолки, драпировались стены и устанавливались сделанные на заказ светильники… Виктор, возглавлявший в то время фармацевтическую фирму и большую часть суток проводивший в своем офисе, так и не успел высказать жене свое восхищение по поводу ее бурной деятельности и вслух оценить ее талант и энергию. Она погибла, так и не услышав этого от него. Их отношения в последние полгода сводились лишь к взаимным упрекам и придиркам. Рената отказывалась спать с ним, была с мужем подчеркнуто холодна и на все вопросы Виктора по поводу этой странной метаморфозы, происшедшей с ней, такой страстной и жадной до ласк женщиной, отвечала многозначительным молчанием, смысла которого он так и не понял… У нее не было любовника, к которому ее можно было бы приревновать, это Виктор знал наверняка, так как нанимал даже частного детектива, чтобы тот проследил за женой. Получалось, что она его просто разлюбила. Хотя и продолжала жить с ним под одной крышей…

Он замер на пороге, вдыхая родной запах квартиры, и вдруг представил себе Ренату, спешащую ему навстречу и вытирающую руки о передник. Она так и не решилась нанять домработницу, а потому все по дому делала сама. «Привет», – услышал он несуществующие слова, нечаянно всплывшие из его далекого, десятимесячной давности, прошлого и вызвавшие в нем настоящую бурю. Он не ожидал такого поворота событий, и тот факт, что его привезли к нему же домой, в ту самую квартиру, которую он давно уже считал для себя потерянной, вызывал в нем смутное чувство тревоги и одновременно спрятанной где-то поблизости большой лжи.

– Я понимаю, какие чувства ты сейчас испытываешь, но тебе придется немного поработать над собой, чтобы ты не ждал появления в этих стенах Ренаты, – вдруг услышал он и обомлел. Его новоиспеченная сестра читала, похоже, мысли. – Предлагаю тебе пройти сначала в ванную, там приготовлено все необходимое для мужчины: полотенце, все для бритья, лосьон и даже белье. Наденешь халат. Твой халат. И приходи на кухню. Поужинаем.

На ужин были пельмени, и Виктор, обжигаясь, съел довольно много, пока не понял, что пора остановиться. Он знал, что значит переесть после столь долгого почти что голода.

– Виктор, осторожнее. – Наталья положила ему руку на плечо. – У тебя еще будет возможность отъесться. Я готовлю хорошо, а потому ты быстро наберешь вес и поправишься. Если ты не заупрямишься, мы положим тебя в хорошую клинику, где ты сможешь пройти полностью обследование и немного подлечиться. – И сразу же, без перехода, продолжила: – Твои друзья предали тебя. Поверили в то, что ты убил Ренату. Но это уже их проблемы. И за то, что они продали мне твою квартиру, им тоже придется отвечать. А что с твоими накоплениями?

Виктор сидел напротив совершенно незнакомой ему женщины и смотрел в ее темно-синие глаза, силясь понять, почему ему так спокойно с ней. Неужели она права, и в нем пробудились родственные чувства? Неожиданно в нем проснулась злость и стала расти внутри его. Злость на всех, даже на Ренату, которая невольно предала его, уйдя из этой жизни.

Когда Наталья повторила свой вопрос относительно его накоплений, он словно очнулся и посмотрел на нее с недоумением.

– Накопления? А разве мои счета не арестовали?

– Конечно, нет. С какой стати их бы арестовали, если ты не совершил никакого преступления. Ты никому не нанес материального ущерба. Разве твои адвокаты не просветили тебя относительно этого?

– У меня не было адвокатов. Вернее, приходили какие-то типы, представившиеся адвокатами, но они по большей части лишь разводили руками. Они, словно сговорившись, объяснили мне, что вытащить меня из тюрьмы не представляется возможным по той причине, что мне предъявлено очень серьезное обвинение, и что все улики указывают на то, что это именно меня видели в лесу в тот день.

– Ты имеешь в виду того лыжника в сине-белом свитере и темно-синей шапочке?

– Да. В деле имеются показания свидетелей, которые видели в посадках Ренату, Ирину и мужчину точно в таком же свитере, как и у меня.

– Я немного знакома с твоим делом…

– И как же тебе это удалось? Ходила к следователю?

– Да. Я пришла к нему с открытым забралом, предъявила документы и сказала ему, что не верю в то, что это ты убил Ренату. Попросила его рассказать об этом деле, о том, где и при каких обстоятельствах были обнаружены трупы Ренаты и ее подруги.

– Ты заплатила ему, – он устало прикрыл глаза. После обильного ужина ему захотелось спать.

– Конечно.

– Но откуда у тебя так много денег?

– Говорю же, продала квартиру, машину, гараж и дачу в Балтийске.

– Чем ты там занималась?

– Ничем, если честно. Сидела на шее мужа. Но потом он завел себе любовницу, и мы с ним расстались. Он оставил мне большую квартиру с обстановкой, немного денег. Словом, поступил хотя бы в этом случае как порядочный человек.

– Ты больна?

– Да. У меня болит душа. А еще – нервы… Я приехала сюда для того, чтобы с твоей помощью попытаться прийти в себя после развода и начать новую жизнь. Мне нужно чем-то занять себя, с головой уйти в работу и стать независимой. Меня пугает только то, что деньги, которые я привезла сюда, тают с огромной скоростью. Теперь ты понимаешь, что я, попросту говоря, поставила на тебя?

– Понимаю. Но я тебе ничего не обещал. Больше того, я могу прямо сейчас уйти отсюда, и ты меня никогда не увидишь…

– Не говори так. – Она подняла на него свои блестящие глаза и посмотрела на него с укоризною. – Пойми, мне сейчас тоже нелегко. Постарайся внушить себе, что ты не один, что теперь от тебя зависит другой человек, который нуждается в твоей заботе. Я понимаю, что все это для тебя неожиданно, что тебе проще было бы опуститься на самое дно и утопить себя и свою молодую жизнь в водке или наркотиках, но ведь ты же не такой?!

В ее голосе звучала надежда. Кроме того, в присутствии этой незнакомой ему женщины он и сам чувствовал себя защищенным. После десяти месяцев, проведенных среди чужих и обозленных на весь мир людей, оказаться в своей же квартире, на своей кухне и ужинать по-семейному – разве он мог вообще мечтать о таком? Наталья. После того, как она переоделась во все домашнее, она уже не казалась ему такой нескладной, как там, возле ворот тюрьмы, когда она выходила из машины. Она была стройной, у нее были черные волосы, бледное и довольно привлекательное лицо, большие синие глаза и аккуратный нос. Поджатые губы ее выдавали в ней упрямого и даже жестокого человека. Но высокий и гладкий лоб как-то сглаживал это впечатление и придавал ее облику утонченность, свидетельствовал о наличии интеллекта. Виктор, долгое время не видевший женщины, спросил себя, смог бы он лечь в постель с Натальей, и ответом ему было полное молчание его собственного тела.

Он, бросив быстрый взгляд на сидящую перед ним женщину, тут же поспешил отвести глаза: ему почудилось, что она прочла и эти его мысли.

– Пойдем спать. Мы оба устали.

Она показала ему аккуратно и заботливо постеленную чистую постель и, улыбнувшись немного странной улыбкой, вышла из комнаты и притворила за собой дверь. Виктор, лежа в полумраке спальни, слышал еще некоторое время, как она звенит посудой на кухне, после чего все стихло, и квартира погрузилась в тишину. Все как тогда, при Ренате. Он силился вспомнить, когда последний раз спал вместе со своей женой, но так и не смог. Она покинула их спальню неожиданно, смертельно оскорбив его и так и не успев объясниться перед смертью.

Картины их далекой семейной жизни на время отвлекли его от реальности, от сознания того, что он невольно стал заложником своей троюродной сестры и что даже кровать, на которой он лежал, теперь уже не принадлежала ему. Неожиданно возбуждение, грозящее вылиться в тяжелую и тупиковую истерику, повернуло мысли снова в сторону засыпающей за стенкой незнакомой и весьма привлекательной женщины. Он уже видел себя входящим в гостиную и срывающим с полуобнаженного и беззащитного тела одеяло. Наваждение и желание овладеть женским телом было так велико, что он даже поднялся, сел на постели, прислушиваясь к бешеному стуку сердца. Затем, превозмогая разливающуюся по телу истому и лень, заставил себя подняться и подойти к окну. Там, в прозрачном темно-синем воздухе, чернели крыши, светляками стыли на морозе светящиеся окна.

Он не помнил, как одевался и выходил из квартиры, как почти бежал в сторону вокзала – пристанища грязных и доступных женщин, как покупал у заспанной толстухи из киоска презервативы…

Домой Виктор Кленов вернулся спустя два часа. Он чувствовал себя еще более мерзко, чем утром, когда только вышел за ворота тюрьмы. Очищения свободой не получилось. Свобода вымарала его еще больше, опустила еще ниже.

Он столкнулся с Натальей лоб в лоб в темной прихожей, когда уже выходил из ванной комнаты, где смывал с себя следы прикосновения почти детских продажных рук и губ. Его мутило от воспоминаний тошнотворного скотского акта, от всей бессмысленности и пошлости содеянного. А ведь он даже не заплатил девушке, обслужившей его в одном из грязных вокзальных углов…

– Теперь ты немного успокоился? – услышал он, и его бросило в пот. – Тебе не стоило этого делать. Ты мог подцепить заразу.

– Но я не знал, как мне поступить. Это было выше моих сил.

– Сказал бы мне, – произнесла она тихо, словно извиняясь, от чего Виктору сделалось много хуже. Уж не сплю ли я…

3. Новая жизнь

Аля Вишня не любила свою работу. Да и какое удовольствие может принести тошнотворный запах спиливаемых ногтей и ацетона под мурлыканье довольных и холеных клиенток. И хотя маникюршей можно было неплохо заработать, Аля всегда страдала от мысли, что она занимается грязным и унизительным для нее занятием, а потому время от времени поступала гнусно, обкусывая щипчиками до крови кожу особо неприятных ей клиенток. Понятное дело, что она играла, когда, видя кровь на пальцах, принималась рассыпаться в извинениях, делая вид, что очень сожалеет о случившемся. Аля спрашивала себя, как долго она будет еще испытывать судьбу, и словно ждала удобного случая, чтобы бросить эту работу и прекратить эти жалкие потуги каким-то образом возвыситься над своими клиентками. Она понимала, что поступает гадко, причиняя им боль, и даже страдала при мысли, что она такая злая, но ничего поделать с собой не могла: желание порвать с этой опостылевшей жизнью и занять высшую ступень в обществе было слишком велико.

Особенно ее раздражала одна клиентка, которую в их салоне принимали с особой почтительностью и даже бесплатно угощали кофе. Это была крупная статная дама со светлыми волосами, уложенными в высокую прическу, и, судя по обрывкам сплетен, долетавшим до Али, клиентка эта работала в правительстве города. Однажды, когда они с одной из девчонок-парикмахерш прогуливались по центру города, Але показали дом, в котором жила эта клиентка. Спрятанный в тихом и уютном дворе пятиэтажный дом с балконами, пластиковыми окнами и белыми чемоданчиками кондиционеров.

Эта дама давала щедрые чаевые и всем своим видом словно хотела показать, какая она добрая и как ей хочется сделать всем приятное. Но только не Але. Быть может, поэтому, когда тишину теплого и уютного салона разорвал ее визг, Але стало хорошо и весело на душе. Крови было мало, а крика и шума много. Административно-правительственная дама не стеснялась в выражениях и чуть было не набросилась на нее с кулаками. А ведь Аля ей всего лишь прихватила немного «мяса» на пальце, потянув за заусенец. И тогда случилось то, чего меньше всего ожидали все присутствующие в салоне кроткие овечки-мастера: Аля Вишня смахнула со своего столика все банки и пузырьки с разноцветным лаком, по полу рассыпалась розовая соль, и во все стороны полетели инструменты. С выручкой в кармане и гордо поднятой головой Аля покинула салон, даже ни разу не обернувшись. Ей было глубоко наплевать и на свои, купленные на собственные деньги, инструменты и лак, на все то, что она оставляла за прозрачными дверями ставшего ей ненавистным салона. Ей казалось, что там же она оставляет и свое унизительное прошлое и что теперь жизнь ее пойдет по-другому. Внутри ее бесновалась надежда, рвалась наружу и сулила ей немыслимое счастье.

Придя домой, однако, она поняла, что в ее жизни на самом деле появилось нечто довольно новое. Вернее, хорошо забытое старое. И этим новым и старым был ее отец, вернувшийся из своего очередного гражданского брака. Понятное дело, что он открыл дверь своим ключом, вошел в квартиру, помылся (в комнате пахло мылом и влажностью), съел Алин ужин и теперь, вытянувшись на диване, смотрел телевизор. Сейчас он казался неотъемлемой частью гостиной, чуть ли не центральной, пусть даже немного и подзабытой, фигурой.

– Папа? – Аля стянула с себя сапоги и в шерстяных носках прошла к дивану, чтобы убедиться, что отец реален и что это не призрак. – Ты?

– Привет, детка, – отец широко улыбнулся ей своей удивительно белозубой для его возраста улыбкой. Он был красивым брюнетом с синими глазами и хорошими манерами, которого очень любили женщины. – Я вернулся. Как ты? Судя по тому, что на ужин у тебя была жареная курица, у тебя все в порядке.

– Тебя выгнали? – Аля имела в виду его очередную гражданскую жену, которую он, вероятно, обобрав до нитки, разлюбил, не успев полюбить.

– Как ты можешь говорить такое о родном отце?! Я сам ушел.

– И что же ты теперь намерен делать?

– Жить с тобой. Слава богу, у нас с тобой двухкомнатная квартира, причем не самая маленькая, а потому нам, я думаю, здесь не будет тесно. Или ты живешь здесь не одна? – В его голосе Аля уловила напряжение и одновременно усмешку. Понятное дело, ему бы хотелось, чтобы она была одна.

– Я одна, успокойся. Но только предупреждаю сразу: кормить тебя не собираюсь. Ты – здоровый мужик, а потому заботься о себе сам. И носки стирай себе сам. У меня и так дел невпроворот.

– И где же мы сейчас трудимся?

– В парикмахерской. – Она зажмурилась на мгновение и увидела полные ненависти глаза своей последней клиентки, размахивающей окровавленным пальцем.

– Вот и отлично.

И, сказав это, отец поудобнее устроился на диване и даже прикрыл от удовольствия глаза. Аля же, понимая, что ей сегодня не светит провести вечер на любимом диванчике, пошла в ванную, а оттуда в спальню. Нырнула под теплое одеяло и сразу же уснула.

Утром она сварила кашу, кофе и накормила отца завтраком.

– Какие у тебя сегодня планы? – спросила она довольно спокойным голосом, стараясь хотя бы с самого утра не выказывать свою неприязнь к отцу. – Ты будешь искать работу?

– Конечно, детка. – Отец посмотрел на нее тем долгим взглядом, который она не терпела, потому что в нем не было ничего, кроме презрения и насмешки.

– Вот и отлично.

– А ты пойдешь на работу?

– Я вчера уволилась, – вынуждена была признаться она и, понимая, что отец не поверит ей и воспримет ее слова лишь как желание поскорее заставить его работать, добавила: – Со скандалом. Теперь ты понимаешь, насколько не вовремя ты сюда явился. Может, вернешься к своей мадам?

– Я не живу с женщинами, у которых нет денег, ты же знаешь.

Она ничего не ответила и принялась мыть посуду.

Так прошла неделя. Аля готовила, ходила на рынок, стирала, убирала квартиру, а отец все это время лежал на диване и смотрел телевизор. Ему было лень даже выбросить мусор в мусоропровод.

Деньги кончались, Аля не представляла, на что они будут жить дальше. Ругаться было бесполезно: отец находил своих женщин лишь по вдохновению, а потому надо было набраться терпения и ждать. Когда же она поняла, что из еды у них осталась одна луковица, ей стало страшно.

– Может, ты все-таки выйдешь из дома и подцепишь какую-нибудь богатую вдовушку, чтобы у нас появились деньги? – сказала она и содрогнулась, когда озвучила собственные мысли.

– Я вижу, ты созрела для серьезного разговора, – вдруг услышала она, и нехорошее предчувствие охватило ее.

– У тебя есть план?

– У меня есть на примете один человек, который хорошо заплатил бы нам с тобой, если бы ты согласилась немного пожить у него.

– Что значит пожить? – покраснела Аля. – Ты хочешь продать меня?

– Лишь на время. Сначала дня на три, а дальше – как карты лягут.

– Или… как я лягу?

– У нас с тобой нет другого выхода.

– У нас с тобой? – передразнила она отца. – Но при чем здесь ты? То, каким образом можно мне, девушке, заработать деньги, я и без тебя знаю. Но почему я должна содержать тебя?

– Я – твой отец.

– Но тогда почему же ты все свои деньги тратил только на себя? Почему ты, живя с богатыми тетками, ни разу не пришел ко мне и не дал мне денег? Ты бросил меня… А теперь заявился и утверждаешь, что я должна заняться такой мерзостью, чтобы кормить тебя?!

– У тебя все равно нет другого выхода.

– Какая же ты скотина! – Она швырнула в него пустую пачку из-под сигарет. – Даже сигареты мои все выкурил…

– Запоминай адрес: улица Лунная, дом…

Она закрыла глаза. Нет, не такой она представляла себе свою будущую жизнь. И хотя девственность свою она уже давно потеряла на одной из дискотек и после первого безумия в ее жизни случилось не менее десятка примерно таких же, мысль о том, что теперь это придется ей делать за деньги, заставляла ее жестоко страдать. Она не боялась мужчин и знала, что им нужно от женщины и как заставить их раскошелиться, но сам факт того, что ее собственный отец предлагал ей торговать телом, приводил ее в бешенство. С другой стороны, в доме было нечего есть, и впереди была полная безысходность. Кроме того, то, что предлагал ей отец, позволяло надеяться, что рано или поздно, скопив немного денег, она сможет начать новую жизнь или хотя бы у нее появится возможность подыскать себе работу.

– Что это за человек и откуда ты его знаешь?

– Тебе-то какая разница, откуда я его знаю. Он не молод, но очень богат. Тебе не придется много работать.

Последние слова больно задели ее. Она вперила в отца тяжелый и полный ненависти взгляд и вдруг подумала, что она обрадовалась бы, если бы он умер. Вот взял и умер. Подавился, к примеру, булкой и задохнулся.

Они приехали на улицу Лунную поздним вечером.

– Подожди меня здесь, на скамейке. Не кури. Он не любит курящих, – сказал отец и скрылся в подъезде многоквартирного дома. Но Аля за то время, что он отсутствовал, выкурила аж три сигареты. После чего зажевала мятной конфетой. Было холодно. Шел снег. Над головой стыли равнодушные звезды, которым не было никакого дела до нее, Али, которую привели сюда, как овцу на заклание. И кто? Собственный отец.

– Иди, он ждет тебя.

Она очнулась. На синем пальто отца сверкали снежинки. А непокрытая голова с черными кудрями казалась посыпанной новогодними блестками. Але вспомнилась елка в школе, запах хвои и мандаринов, ласковые мамины руки, надевающие на голову маленькой Али сделанную из картона корону с фальшивыми жемчужинами. Марлевое накрахмаленное платье Снежной королевы, сшитое мамиными же руками, сделало в тот памятный вечер Алю королевой бала. Мама умерла весной, не дождавшись Восьмого марта. У Али до сих пор хранится приготовленный для нее подарок – желтые, сделанные из перьев, цветы и крохотная коробочка духов «Чайная роза».

Но все это было в другой жизни. Сейчас же ее ждал мужчина, готовый заплатить ей или отцу за то, чтобы она жила с ним. Жила и спала. Занималась мерзостью. Иначе как можно назвать отношения восемнадцатилетней девушки со стариком?

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – Она посмотрела на отца и чуть не отшатнулась от этих немигающих, ледяных, таких родных и одновременно чужих глаз.

– К чему говорить бессмысленные слова, когда и так все ясно? Иди, ты сама поймешь, как долго сможешь находиться у него.

– А деньги? – спросила она дерзко.

– Деньги, часть, он мне уже дал, чтобы я смог на что-то существовать, а остальное получишь, как только тебе надоест жить у него.

– Он хотя бы… нормальный?

– Иди и ничего не бойся. – Он даже обнял ее и прижал к себе, как если бы они стояли не возле подъезда ее будущего содержателя, а перед дверями аудитории, в которой ей предстояло держать экзамен.

Аля вошла в подъезд, поднялась на третий этаж и замерла перед массивной дверью, обитой лоснящейся кожей. Позвонила. И тотчас дверь отворилась. Она увидела на пороге мужчину в халате. На вид ему было лет шестьдесят. Седые волнистые волосы, красноватое лицо, аккуратная бородка.

– Ты – Аля? – спросил он, внимательно оглядывая ее.

– Да.

– Проходи. Я как раз ужинать собирался.

Он помог ей раздеться, подал новые, отороченные мехом, домашние тапочки.

– Меня зовут Борис Ефимович.

Она молча кивнула головой. Ей было глубоко наплевать, как его зовут.

4. Пробуждение

Виктор проснулся и долгое время не мог сообразить, где находится. С одной стороны, он понимал, что лежит в спальне своей квартиры, но с другой – не мог понять, как он здесь оказался. Свою первую ночь на свободе он спал настолько крепко, что даже не сразу вспомнил, как зовут его сестру, не говоря уже о времени, проведенном на вокзале. И все же память постепенно возвращалась к нему, и теперь, когда он все вспомнил, ему вдруг стало нестерпимо стыдно перед Натальей.

В дверь комнаты постучали.

– Войди.

Наталья появилась перед ним с подносом в руках. Черные волосы, еще влажные от мытья, блестели, щеки горели, а губы улыбались.

– Привет.

– Привет. Знаешь, я не привык, чтобы мне приносили завтрак в постель, – сказал он не очень-то дружелюбно. – Рената не баловала меня.

– Я могу отнести еду обратно, на кухню, – улыбка сползла с ее лица. – Ты так и будешь вспоминать свою жену?

– А ты как бы хотела?

– Но ведь ее уже нет.

– Тебе придется смириться с тем, что я постоянно, ты слышишь, постоянно буду вспоминать ее.

– Но разве ты ее любил?

– Любил. И это вообще не твое дело.

– Твою жену убили.

– Убили.

– Вот я и подумала… – начала она осторожно, – раз ты не ищешь убийцу, значит, тебе это не надо…

– Я знаю, о чем ты сейчас подумала. Но это не я убил ее. Помнится, еще вчера ты верила мне.

– Хорошо. Поговорим начистоту. Ты ешь, а я буду говорить, излагать свои мысли, договорились?

Он взял тарелку с молочной кашей и скривился. Он любил мясо, а ему принесли детсадовскую еду.

Наталья не смогла скрыть свою усмешку, но ничего не сказала, глядя, с каким отвращением он зачерпнул кашу.

– Сейчас я произнесу вслух все то, в чем ты боялся признаться себе все то время, пока шло следствие. Итак, начнем с самого начала, с того дня, когда ты узнал о том, что твоя жена убита в лесу, на лыжной тропе. Она застрелена вместе со своей подругой, Ириной Пчелинцевой. Спрашивается, кому понадобилось убивать обыкновенную домохозяйку, да еще и вместе со своей такой же бездельницей-подружкой?

– Ты что-нибудь знаешь об Ирине?

– Конечно. Ирина Пчелинцева – обыкновенная тунеядка, жившая за счет своих любовников. Это может подтвердить кто угодно.

Виктор не верил своим ушам. Он смотрел на стоящую перед ним почти незнакомую женщину и недоумевал, откуда она вообще что-либо знает об убийстве Ренаты и Ирины, двух близких ему женщинах. И почему она так неуважительно отзывается о них? Обзывает бездельницами и тунеядками? Хотя основной вопрос она ставит верно: кому понадобилось убивать двух ни в чем не повинных женщин?

– Вопрос второй: надо ли тебе выяснять, кто убил твою жену? Есть ли в этом смысл?

– А разве нет смысла в том, чтобы узнать, кто убил дорогого тебе человека?

И снова та же усмешка, полуулыбка-полузлорадство. Или Виктору это только показалось?

– Правильно, смысл есть хотя бы в том, чтобы выяснить, были ли у твоей жены враги. Предположим, что ее убийство связано с твоим бизнесом. Как ты думаешь, такое могло случиться?

– С моим бизнесом? Нет, думаю, мой бизнес здесь ни при чем. Разве что меня кто-то захотел подставить?

– Наконец-то, – Наталья с облегчением вздохнула. – Ну, посуди сам. Ты никого не убивал, но провел десять месяцев за решеткой. Ты был состоятельным человеком, а теперь без вины остался нищим. Твои друзья продали все твое имущество с молотка, что называется… Кроме того, твои враги потрудились внушить тебе, что ты виновен, и подсунули тебе пройдох-адвокатов, которые практически разорили тебя, ничего не предприняв. Как ты думаешь, почему это случилось?

– Думаю, что они сломили мою волю.

– В том-то и дело. Ведь когда ты вышел из ворот тюрьмы, ты ничего уже не хотел. Даже свободы, не так ли?

– Да, верно.

– И разве не справедливо будет вернуть тебе все то, что ты вложил в свое дело, и наказать тех, кто так жестоко поступил с тобой? Ты можешь по именам и фамилиям назвать своих друзей-учредителей, твоих компаньонов, которые, я уверена, причастны к смерти Ренаты?

– Могу. Но что мы сможем доказать?

– Предоставь это дело мне, и ты поймешь, кто твой настоящий друг.

Разговор получался весьма странным и каким-то несерьезным. Что могла сделать одна женщина против богатых и беспринципных негодяев?

Безусловно, мысль о том, что и Сулейманов, и Бархатов – его компаньоны – причастны к смерти Ренаты, приходила Виктору, и не раз. В последнее время они часто конфликтовали с Виктором, не соглашались с его новым проектом расширения сети аптек и не считали необходимым даже выслушать его. Но разве это причина, чтобы лишить жизни двух молодых женщин? К тому же сам факт того, что Ренату убили в лесу, говорил о многом: никто не мог знать, что она собирается совершить прогулку на лыжах; она была человеком совершенно неспортивным, и, чтобы заставить ее встать на лыжню, надо было приложить немало усилий и найти нужные слова, способные убедить ее сделать это. К тому же в материалах дела имелась пусть и скупая, но все же информация о человеке в сине-белом свитере и синей лыжной шапочке, которого в тот день видели на лыжне. И по описаниям этот лыжный костюм подходил к описанию его, Виктора, свитера и шапочки. Вещи были изъяты, отправлены на экспертизу, которая установила, что на свитере имеются следы крови, которая могла бы принадлежать Ренате. Но откуда там взяться крови? Разве что Рената случайно испачкала его в своей крови? Но Рената не страдала высоким давлением, чтобы можно было предположить, что кровь шла из носа. Не помнил он, чтобы она чем-то поранилась. Может, кто-то нарочно вымазал свитер, чтобы подставить его, Виктора?

– За что могли убить Ренату?

Он очнулся. Посмотрел на Наталью и покачал головой. Если бы он мог ответить на этот вопрос, все в его жизни сложилось бы иначе.

– Виктор, скажи, ты можешь вспомнить…

– Послушай. – Он вдруг встал и чуть не опрокинул посуду вместе с подносом. – Послушай, Наталья, зачем ты задаешь мне эти нелепые вопросы? Почему ты не оставишь меня в покое и что ты вообще знаешь о моей жизни и о Ренате? Позволь мне самому разобраться во всем этом. Ты хочешь, чтобы я помог тебе в твоем бизнесе? Пожалуйста. Я и сам получу удовольствие, если у тебя с моей помощью что-то получится. Но прошу тебя, не вмешивайся в эту историю с убийством моей жены. Ты задаешь мне глупые вопросы и ждешь на них ответа, а я ничего, понимаешь, ничего не могу тебе ответить. Я не знаю, кто убил Ренату. А если тебе интересно, буду ли я нанимать частных детективов, чтобы выяснить, кто ее убил, то отвечу тебе прямо: нет, не буду. И не потому, что мне не хочется узнать, кто и за что убил мою жену, а потому, что я не верю в положительный исход дела. С меня вытянут несколько тысяч долларов, а убийца так и останется на свободе.

– Но почему?

– Да потому что это либо какой-нибудь маньяк, либо человек, который принял мою жену за кого-то другого… Кроме того, Ренату могли убить случайно, целясь в Ирину… Хотя зачем убийце было совершать преступление на глазах свидетеля – тоже непонятно.

– А мне непонятно другое. Как ты можешь спокойно жить, зная о том, что у тебя есть реальный враг?

– Какой еще враг?

– Тот самый, который убил твою жену. Мало того, что ты стал вдовцом, так еще и банкротом. Вот скажи мне, пожалуйста, каким образом ты позволил продать свою квартиру и выпасть из учредительного совета? Как? К тебе кто-то приходил и давал подписывать документы, доверенности в частности?

– Да, именно доверенности. Но и ты пойми, в каком я был состоянии.

– Значит, эти люди заодно с убийцей!

– Ты делаешь слишком поспешные выводы.

– А ты слишком доверчив, Виктор. Я предлагаю тебе помощь, но только на условии, что ни один документ начиная с сегодняшнего дня не пройдет мимо меня. Ты согласен?

– Доверчив… – повторил он, не сводя с нее глаз. – Но разве ты сама не рассчитывала на эту самую доверчивость, когда собиралась встретить меня у ворот тюрьмы?

– Частично, да. Но потом подумала о том, что это чувство в тебе нужно вытравлять, как застарелые рубцы. Пойми, я решила начать новую жизнь, приехала сюда со всеми деньгами, которые только у меня были. Как ты думаешь, мне безразлично, каким будет мой единственный компаньон?

– Думаю, что нет. Хорошо, я обещаю тебе, что все документы, касающиеся наших общих дел, будут проходить и через твои руки. Но тебе не кажется, что слишком уж преждевременно мы ведем разговор на такие серьезные темы? Ведь у нас нет ничего!

– Пока нет, – с достоинством ответила Наталья и, немного успокоенная, собрала посуду на поднос и вышла из комнаты.

Виктор, глядя ей вслед, подумал о том, что эта женщина постоянно держит его в напряжении и не дает расслабиться. Ни на минуту. Если так и дальше будет продолжаться, то, возможно, он и вылечится от своей депрессии.

– Подожди, – вдруг крикнул он, вскочил с кровати и кинулся за Натальей. – Ты права… Может, нам, не откладывая дела в долгий ящик, пригласить к себе и Бархатова, и Сулейманова? Послушаем, что они скажут. Вот только мне не хотелось бы пока, чтобы они увидели тебя. Пусть ломают себе голову, каким образом я вновь оказался в своей квартире.

– Глупости, – ответила Наталья. – Неужели ты думаешь, что они не догадаются посмотреть по документам, кто купил квартиру? Кроме того, мне все равно рано или поздно придется встретиться с ними лицом к лицу, когда мы в судебном порядке будем привлекать их за мошенничество.

– Да ты с ума сошла! Какие, к черту, суды? Эти ребята не любят слово «суд» или «прокуратура». С ними надо договариваться.

– Но как, если у нас нет ни единого доказательства их причастности к убийству твоей жены. А доверенности ты подписывал сам, тебя никто не заставлял. Они могут найти десяток свидетелей этому. Но сама идея пригласить твоих компаньонов сюда мне понравилась. Ты когда намерен позвонить им?

– Да хоть сейчас.

– Тогда звони. – Она протянула ему телефон. – Меня интересует точное время, чтобы я успела приготовиться.

И когда она произнесла последние слова, Виктору вдруг стало не по себе. Его забила неприятная нервная дрожь, означавшая только одно – страх. А что, если Наталья права, и кто-то действительно решил избавиться от него, для начала убив жену и повесив на него все улики, а потом и вынудив его подписать доверенность? Но кто? Бархатов? Сулейманов? Но зачем же тогда было убивать ни в чем не повинную Ирину? Разве что кто-то знал…

Он и не заметил, как набрал номер своего офиса. Машинально. Так, словно он только вчера был там и ничего особенного в его жизни не произошло. Трубку взяла секретарша, Тамара.

– Фирма «Авиценна» слушает, – приветливо защебетала она приятным высоким голоском.

– Тома? Это я, – сказал Виктор своим обычным голосом, и трубка словно умерла, так стало тихо. – Ты слышишь меня, Тамара?

– Да, Виктор Леонидович. Вы откуда звоните?

На работе и по телефону она всегда разговаривала с ним подчеркнуто вежливо, обращаясь на «вы», и ни разу не выдала ни его, ни себя ни единым словом, ни взглядом. А ведь Тамара была ему близким другом.

– Гасан на месте?

– Нет, не приходил пока. Вам Андрея позвать?

– Позови.

– Минутку.

Он слышал, как она говорила по внутреннему телефону с Бархатовым: «Андрей Николаевич, Кленов на проводе. Хорошо, соединяю».

– Слушаю, – возник в трубке голос Бархатова.

– Андрей? Привет.

– Ты где, Витя? – Андрей закашлялся и довольно долго прочищал горло, прежде чем смог разговаривать.

– Да дома я, что вы все как сговорились… Разговор есть. Вы не подъедете сегодня часов в шесть ко мне? Посидим, поговорим, подумаем, как нам дальше жить.

– Понятно… Значит, к тебе в шесть? Но постой, а куда к тебе?

– Ты что, брат, мой адрес забыл?

– Но ведь… – он, видимо, пытался подобрать слова, чтобы, во-первых, не сказать лишнего, а во-вторых, чтобы выяснить, что имеет в виду Кленов, приглашая их с Сулеймановым к себе в гости.

– Я все потом объясню. Так вы приедете? Ты скажешь Гасану, что я хочу его видеть?

– Да, конечно. Я рад, что ты вышел. До встречи.

Он поторопился положить трубку. Почему?

– Ну что? – возникла в дверях Наталья. – Договорился?

– Вроде да. В шесть вечера.

– Вот и отлично. Я приготовлю плов, ты не против?

Он не переставал удивляться ее словам. Плов? А почему бы и нет? Он сразу же вспомнил Ренату, которая делала все возможное, чтобы только не принимать у себя ни Гасана, ни Андрея. Рената терпеть не могла, как она выражалась, «мужские посиделки с водкой», а потому, даже когда возникала необходимость встречи, особенно накануне какой-нибудь важной сделки, и когда она понимала, что Сулейманов с Бархатовым обязательно придут к ним домой, старалась под любым предлогом сбежать. Уходила к Ирине или шла в кино. И это при том, что она любила готовить и в принципе была хорошей хозяйкой, умела ублажить гостей чем-нибудь вкусным. «Почему ты так не любишь моих компаньонов?» – сколько раз спрашивал ее Виктор, и каждый раз она только отмахивалась, не считая нужным объяснять свое довольно-таки странное поведение.

– Как ты думаешь, почему Рената так не любила Гасана и Андрея? – он сначала спросил Наталью, а уже потом подумал, стоило ли задавать этот вопрос. Наталья незнакома с Ренатой, откуда же ей знать ответ?

– Думаю, она, как животное, которое чует злого человека и не доверяет ему, избегала общества твоих друзей. Она испытывала к ним неприязнь инстинктивно, понимаешь? Наверное, она толком так и не смогла тебе объяснить, почему не хочет видеть их в доме.

– Да, пожалуй, и здесь ты права. Ну что ж, готовь плов, а я пока постараюсь вспомнить и разложить по датам визиты в тюрьму всех тех, кто приходил ко мне туда и что говорил… И, конечно, приму меры к тому, чтобы прекратить действие моей доверенности.

Сказав это, он почувствовал, что начинает пробуждаться от затяжной и болезненной спячки.

– Вот это мне нравится… – Наталья в порыве радостных чувств чуть было не обняла его, но вовремя взяла себя в руки и лишь вздохнула. Она вышла из комнаты, притворив за собой дверь, и Виктор в который уже раз спросил себя, кто эта женщина и как могло такое случиться, что она поселилась в его квартире. И покупала ли она ее вообще? Не работает ли она на Сулейманова или Бархатова?

Виктор заглянул на кухню и увидел, как Наталья замачивает рис.

– Я прогуляюсь… – это желание было навязчивым. Ведь с тех пор, как он вышел из тюрьмы, у него еще не было возможности обдумать все то, что с ним произошло и продолжает происходить, словно помимо его воли.

– Прогуляешься? Но куда? – Лицо Натальи приняло озабоченное выражение. Видно, ей было бы куда спокойнее, если бы он оставался дома.

– Просто прогуляюсь. Надо походить, подышать свежим воздухом и подумать о том, как вести себя с этими…

– Я понимаю. Тогда возьми деньги… – Наталья взяла с кухонной полки коробку из-под монпансье и достала оттуда несколько сотенных купюр.

– Спасибо. – Он надел куртку и вышел из дома.

Оказавшись на улице, вдохнул полной грудью холодный морозный воздух и огляделся. Родная улица. Покачивались озябшие ветки деревьев, с неба сыпалась ледяная крупа.

Он пешком дошел до своего гаража, расположенного позади дома, открыл его и вздохнул с облегчением, когда увидел мерцающий в полумраке серебристый автомобиль – почти новый «Мерседес». Наталья не видела, как он доставал из ящика письменного стола ключи от гаража и машины. Как шарил в книжном шкафу в поисках банковских и водительских документов, сберкнижек, при помощи которых он мог бы снять хотя бы часть своих денег, чтобы убедиться в том, что он пока еще не совсем нищ. Все наличные, а это около пятисот долларов и двух тысяч рублей, которые у него были при задержании, исчезли – скорее всего, были украдены работниками милиции. И вот теперь, сидя в холодном салоне своей машины, он спрашивал себя, а принадлежит ли еще ему эта машина? И хотя свидетельство о регистрации имелось, что означало, что он по-прежнему является хозяином машины, он теперь постоянно ждал какого-то подвоха, какой-то неприятности, очередной подножки. Прошло десять месяцев, а он так и не понял, что же произошло с ним и его семьей, с Ренатой двадцать пятого декабря тысяча девятьсот девяносто седьмого года? Кому понадобилось разрушать и без того полуразрушенный брак и разорять его? Кому они с Ренатой перешли дорогу? Кому помешали? И если кто-то хотел опустить и смешать с грязью его, то зачем было убивать жену? Убили бы самого Виктора Кленова. Так нет же, убили молодую женщину – его жену. Да еще и Ирину.

Странное чувство охватило его, когда он завел свою машину. Она послушно завелась, словно вспомнив ласковые руки хозяина. Бак был почти полным. Сейчас, по прошествии столь долгого времени, он, конечно, не помнил, когда заправлял машину бензином последний раз. Хотя его автомобилем наверняка пользовалась Наталья. А почему бы и нет? Ключи она не могла не видеть…

И тут вдруг ему стало жарко. До него только сейчас начало доходить, какие же подлые люди окружали его, пока он был на свободе. Они продали его квартиру вместе со всем, что в ней находилось, вплоть до его трусов и документов. Как же так? И кто посмел так гнусно поступить с ним? Кто?

Ответ он получит уже сегодня вечером, когда увидит Сулейманова и Бархатова. Но придут ли они? Посмеют ли? Ведь, если они так с ним поступили, значит, были уверены в том, что он либо совсем не выйдет из тюрьмы, либо выйдет инвалидом или сумасшедшим, то есть человеком, которому совершенно безразлично, где и как он будет жить. Но откуда у его компаньонов такая уверенность?

Он выехал из гаража, вышел из машины и вернулся, чтобы запереть его. И вдруг увидел лыжи. Старые лыжи. В эту минуту он вдруг увидел в них те самые, на которых не так давно каталась такая неспортивная и ленивая Рената и, стоя на которых, погибла от пули неизвестного. Искушение разломать их и сжечь, как напоминание о трагедии, прямо сейчас, немедленно, было велико. Виктор едва сдержал себя от этого глупого и импульсивного поступка. Он отвел глаза от одиноко стоявших в углу лыж, запер гараж, сел в машину и поехал на Студеную улицу.

5. Живая кукла

Борис Ефимович налил Але немного вина и, отойдя на несколько шагов от столика, у которого она сидела в кресле, поджав под себя ноги, залюбовался ею.

– Ты очень красивая, Аля. Твой отец нисколько не преувеличивал твою красоту, когда описывал тебя.

– Откуда вы знаете моего отца?

– Ниоткуда. Так, случайное знакомство. Но если уж ты действительно хочешь знать, то я отвечу тебе. Я – брат той женщины, у которой он жил. Твой отец – нехороший человек, и ты сама должна это понимать. Он – страшный эгоист, человек, привыкший жить за чужой счет… Он ограбил мою сестру.

– Мне бы не хотелось…

– Хорошо, я понимаю твои чувства и уважаю их. Но на этот раз его эгоизм обещает дать хорошие плоды. Я никогда не причиню тебе вреда, я буду заботиться о тебе, и ты очень скоро поймешь, как тебе повезло, что твой отец познакомил нас.

Она подняла на него глаза. Сколько она знала мужчин, все они были устроены просто. В отношении с женщиной им нужна была лишь сама женщина, и больше ничего. Удовлетворение основного инстинкта плюс тугой кошелек – и мужчина счастлив. Але же хватило бы набитого деньгами кошелька, настолько ее не интересовали мужчины. Все ее мечты всегда сводились к деньгам. Потому что за деньги можно было купить все. Сначала квартиру, куда бы она никогда не пустила отца, а затем мебель и ковры – все то, чего ей так не хватало в их берлоге. С неиссякаемой суммой на еду и одежду она бы жила спокойно, никому не причиняя вреда, и вела бы почти растительный образ жизни, ублажая себя вкусной едой и телесериалами. Мужчина же, который стоял перед ней, откровенно разглядывая ее и явно любуясь ее разрумянившимся лицом и блестящими растрепанными волосами, обещал ей что-то смутное, говорил загадками. Но даже эти скупые слова, которые он произносил, напомнили ей призрачную мечту о сытой и спокойной жизни. Что ему надо от меня?

Борис Ефимович, вы мне нравитесь и кажетесь мне добрым и хорошим человеком. Вот только объясните мне, что я должна буду делать здесь у вас… Я – взрослая девочка, но никогда еще отец не поступал со мной вот так, оставляя одну на растерзание мужчине. Мне немного страшно. Вы будете моим любовником? Или вы будете приглашать к себе своих друзей, которые будут меня по очереди…

Все это она хотела спросить у него, но не спросила. Отпила еще вина и тихонько вздохнула, боясь представить себе, что ожидает ее сегодня ночью.

– Ты о чем-то задумалась? – Он подошел к ней и ласково провел рукой по ее волосам.

– Я? Да… немного задумалась. Хотя думать-то мне совсем ни к чему. Ведь мужчины не любят, когда женщины думают.

– С чего ты взяла?

– С того. Зачем мужчине думающая женщина? Чтобы задавала вопросы, на которые неприятно отвечать?

– Ты бы хотела и мне задать такие вопросы?

– Нет. Думаю, что все ответы мне заранее известны. Разве что самый простой: я должна еще и убирать вашу квартиру?

– Что значит «еще»?

– Это значит, что я буду спать с вами, а еще и убирать квартиру? – последние слова просто застревали у нее в горле.

Он чуть отстранился от нее, погладил свою бородку и сложил руки у себя на животе.

– У меня есть домработница, которая приходит в определенные дни и убирается, готовит, – ответил он ей с достоинством. – И ты вовсе не должна спать со мной. Ты нужна мне для компании. Мы будем с тобой разговаривать, ходить в театры, ездить, куда тебе захочется. Я слишком стар для того, чтобы стать твоим любовником. И хотя иногда у меня и возникают определенные желания, но крайне редко, и они легко проходят…

– Но ведь вы же заплатили моему отцу деньги…

– Правильно. Я заплатил ему за то, что он привел тебя ко мне, и за то, что в моем доме отныне будет жить красивая девушка. Ты будешь украшать мою жизнь, а мне будет доставлять удовольствие заботиться о тебе.

– Но существуют же какие-то условия моего пребывания здесь?

– Да, существуют. Я бы хотел, чтобы ты постоянно проживала у меня, чтобы ходила со мной всюду, чтобы тебя видели мои друзья. Мне хочется оживить свою жизнь, понимаешь? Я долгое время болел, и мне тогда казалось, что жизнь закончилась, что теперь все мои усилия будут направлены лишь на то, чтобы вовремя принимать лекарства и делать уколы, ездить на массаж и все такое прочее… Но судьба распорядилась иначе, и я чудесным образом излечился от болезни. Прошел год, и я вновь почувствовал в себе желание жить и наслаждаться жизнью. У меня много денег, я богат, у меня есть любимое дело, и единственно, что так удручало и удручает меня по сей день, это полное одиночество. Моя сестра Маргарита – довольно странный человек. Она влюбилась в твоего отца и потратила на него огромную сумму денег. Но она не из тех, кто плачется в жилетку даже собственного брата. Хотя я – единственный близкий ей человек на всем белом свете. Твой отец… – он хмыкнул и покачал головой. – Так вот. Вскоре после того, как твой отец ее бросил, ей крупно повезло – она выиграла в карты сумму, намного превосходящую ту, что потеряла благодаря твоему отцу, и теперь ее не выманишь из казино. Она – конченый человек, игрок, и этим все сказано. Я и раньше-то никогда не мог рассчитывать на ее помощь, даже когда тяжело заболел, а что говорить сейчас?! Она думала, что раз у меня есть деньги, то этого достаточно для того, чтобы подняться на ноги, поэтому даже не навещала меня. Но, если бы она приходила ко мне в больницу, разговаривала со мной, подбадривала, я бы поднялся намного раньше. Человеческое участие и любовь не покупаются. А вот мы с Марго, выходит, совершенно чужие друг другу люди.

– Вы познакомились с моим отцом у нее дома?

– Да, у Риты был день рождения.

– Понятно. И что же вам сказал мой отец?

– Он был пьян и сказал, что у него есть красивая дочь, которая могла бы составить мне компанию.

– Вот прямо так и сказал?

– Да. Еще сказал, чтобы я не говорил сразу «нет», чтобы подумал прежде, чем отказываться. Сначала я разозлился на него. Не каждому, знаешь ли, понравится, когда его принимают за ловеласа, бабника. Вот и мне стало не по себе, когда я услышал от него такого рода предложение. Но потом я много думал об этом и пришел к выводу, что ничего особенного в том, что со мной будет жить юная особа, нет. Что это одинаково удобно и приятно и мне, и ей. То есть тебе. У тебя будут деньги, а у меня – ты. И если мы поладим, то впоследствии я смогу даже купить тебе квартиру и даже выдам замуж…

– Но зачем это вам?

– Если я скажу, что многие одинокие люди заводят себе собак, ты обидишься?

– Да, обижусь. Значит, вы хотите вместо домашнего животного завести меня?

– Я бегу от одиночества, пойми. И мне куда интереснее наблюдать за жизнью человеческого существа, чем за собакой или кошкой. Ты не должна забывать и о том, что людям свойственно привязываться друг к другу. А что, если мы станем друзьями, и тебе будет приятно находиться рядом со мной?

Слушая его, Аля подумала о том, что такому человеку, как он, не нужна девушка на час или даже на ночь.

– Это сейчас я для тебя никто, чужой мужчина, который непонятно что хочет от тебя, – продолжал он с жаром. – А пройдет время, и ты сама не пожелаешь уйти от меня…

Аля вдруг почувствовала страшную усталость, как если бы она весь день проработала на свежем воздухе. На самом деле ее усталость была реакцией на нервный шок. Меньше всего она предполагала увидеть в роли своего содержателя такого приятного, чистого и благородного человека, каким ей уже сейчас представлялся Борис Ефимович. Даже его откровенное признание, в котором он, по сути, сравнил ее с домашним животным, не отвратило ее от него, а, наоборот, возвысило Бориса Ефимовича в ее глазах. Она и не представляла себе, что люди могут настолько раскрываться.

– Я вижу, ты хочешь спать. Пойдем, я покажу тебе ванную, твою комнату и даже халат, который я купил специально для тебя.

Она поднялась с кресла и, пошатываясь, пошла за ним в ванную комнату. Там на двери висел длинный махровый халат, новый, белоснежный с голубой вышивкой.

– Ты не возражаешь, если я помогу тебе? – услышала она и покраснела, хотя к тому времени уже предчувствовала, что Борис Ефимович сам, лично захочет мыть ее, как большую и новую, только что купленную им куклу.

– Нет, не возражаю…

Он помог стянуть ей свитер и зарылся лицом в ее теплые волосы. Глубоко вдохнул их запах и обнял ее.

– Я и мечтать не мог о таком счастье.

И ей даже показалось, что он всхлипнул.

6. Мертвая квартира

Ключи от квартиры, находящейся на улице Студеной, Виктор никогда не держал дома. Рената была внимательным и дотошным человеком, а потому присутствие у мужа в барсетке ключей непонятного происхождения насторожило бы ее. Поэтому ключи он прятал неподалеку от двери, в небольшом углублении над электрическим щитом, замаскированном куском старой фанеры. Виктор остановился перед этим самым электрощитом и спросил себя, а что он будет делать, если ключей не окажется там? Он готовил себя к самому худшему. Но ключи оказались на месте. Он оглянулся, как если бы собирался проникнуть в чужую квартиру, и быстро дрожащими руками принялся отпирать многочисленные замки. На том, чтобы замков было много, настаивала Ирина. Ирина Пчелинцева. Она почти за год до смерти стала любовницей Виктора, и они прилагали немало усилий, чтобы их роман держался в тайне. Никто из их знакомых не знал о существовании этой квартиры и о том, что Ирина в ней фактически жила. За год квартира наполнилась дорогой техникой, красивыми вещами, и Ирина сама, в порыве инстинкта самосохранения, время от времени покупала новые замки и просила мастера врезать их. Она страшно боялась квартирных воров, о которых знала преимущественно из криминальных телевизионных сводок, и ужасно сожалела по поводу того, что не может завести злобную сторожевую собаку. Собака бы требовала ухода и постоянного присутствия в квартире хозяев. Кроме того, ее надо было бы выгуливать по три раза в день, а это рано или поздно привело бы к контакту с остальными «собачниками» двора. Ирина же с Виктором вели такой образ жизни, при котором следовало избегать каких бы то ни было знакомств.

Их отношения начались в один прекрасный день, когда Рената, пригласив к себе на вечеринку художников, скульпторов и писателей, решила поиграть в богему. Во всяком случае, именно так это выглядело в глазах загруженного работой и сильно уставшего в тот день Виктора. Он не понимал, что делает в его чистой и просторной квартире свора бородатых пьяниц, обуреваемых желанием напиться, нажраться и наплевать ему же, хозяину, в рожу. Люди искусства всегда раздражали Кленова. Он не понимал, как можно рассуждать о поэзии Пушкина или Пастернака или живописных полотнах Дали или Ренуара, показывая гнилые зубы и брызгая зловонной слюной во все стороны. Сальные волосы, заляпанные чем-то брюки и толстые свитера, связанные из грубой шерсти, нездоровый, шизофренический блеск в глазах и готовые сорваться с языка оскорбления в адрес разбогатевших людей – вот какими видел Виктор так называемых представителей богемы.

В отличие от мужа, Рената боготворила эту художническую братию, привечала их, давала денег. Нравилось ей и собирать их у себя. Она основательно готовилась к приходу гостей, накрывала стол и весь вечер слушала их пьяные разговоры, после чего наступала торжественная минута, когда она с таинственным видом доставала свои собственные живописные полотна или приносила выполненные из глины композиции, чтобы показать их и услышать оценку. Понятное дело, что объевшиеся икрой и блинами художники хвалили ее работы, но к утру, как правило, этот оскотинившийся сброд начинал густо поливать грязью все ее творения. Слышались даже оскорбления в ее адрес, советы заняться домашними делами и не совать нос в святую святых, и тогда Рената, задыхаясь от злости, вышвыривала гостей из своей квартиры и с криками: «Да вы просто завидуете, ублюдки!» – рыдала на кухне, обнявшись с пустой банкой из-под маринованных огурцов. В такие минуты Виктору было жаль жену. Он понимал, что она пытается найти себя в искусстве, что это наполняет ее жизнь смыслом. Он помогал убирать квартиру, отмывая полы от грязи и рвотных масс, проветривая комнаты от дыма и тошнотворного запаха перегара. Но проходило время, и Рената, наработав еще несколько полотен, вновь была готова к встрече с ценителями прекрасного…

И вот в один из таких вечеров у них появилась Ирина Пчелинцева, Ренатина подруга. До этого она никогда не присутствовала на подобных сборищах, и Виктор подозревал, что она относится к этой богемной публике примерно с таким же презрением и непониманием, как и он сам, и что пришла она исключительно ради того, чтобы поддержать подругу.

Виктор давно был знаком с Ириной, она часто бывала у них в доме, нередко оставалась ночевать, но никогда он не обращал на нее внимание как на женщину. Возможно, это происходило потому, что она – самая близкая подруга Ренаты, и уже эта психологическая установка не позволяла взглянуть на нее другими глазами. Но в тот вечер у него с Ириной произошел один инцидент, который и положил начало их близким отношениям. Рената к тому времени уже почти полгода как не спала с мужем, ссылаясь то на депрессию, то на какие-то несуществующие болезни, поэтому, когда случайно задержавшийся на кухне Виктор почувствовал, как его кто-то обнимает сзади, реакция последовала незамедлительно. Он, уверенный в том, что это Рената, так же, не поворачиваясь, отвел свои руки назад и принялся гладить бедра стоявшей за его спиной женщины. И Рената, и Ирина были хрупкими и стройными женщинами, поэтому он не сразу понял, что гладит вовсе не жену. Когда же, повернувшись, он встретился взглядом с Ириной, то был потрясен. Голова его закружилась, колени ослабли, и он понял, что если сейчас не овладеет этой женщиной, то будет самым несчастным мужчиной на земле. Больше того, ему захотелось, чтобы в тот момент, когда он будет обнимать Ирину, в кухню вошла Рената. Он так хотел увидеть ее лицо в этой ситуации, что, потеряв всякий контроль над собой, прижал порозовевшую Ирину к стене и поцеловал долгим страстным поцелуем.

– Я люблю тебя, – услышал вдруг он ее охрипший от волнения голос и тотчас, словно испугавшись всей серьезности услышанного, отпустил ее. – Вы, мужчины, ничего не замечаете вокруг себя… Я буду ждать тебя через полчаса внизу, в подъезде. Я должна с тобой поговорить. А теперь иди… иди к Ренате. Она не должна ничего знать. Она хоть и не любит тебя, но не потерпит соперницу. Она – собственница.

И она исчезла. Фиолетовое платье растворилось в помутившемся сознании, и он спросил себя, а была ли женщина и не пригрезилась ли она ему?

И почти тотчас на кухню вбежала Рената. Она выглядела счастливой. Лицо ее сияло, губы улыбались.

– Вик, они сказали, что это профессиональная работа, представляешь? Ты рад? Скажи, ты рад за меня?

Тогда у нее были рыжие волосы, а глаза горели ярким зеленым огнем. Твоя кошка время от времени пользуется цветными линзами? Эти слова принадлежали уже Ирине Пчелинцевой, когда они много дней спустя лежали на кровати в гостиничном номере. Виктор запомнил даже, что он ответил ей на это. Она не любит однообразия. Ей нравится постоянно что-то менять. Ты же знаешь, что у нее нет ничего постоянного, кроме меня.

Сейчас, войдя в квартиру, где проходила его вторая жизнь и где жила его вторая, тайная жена, Ирина, он спросил себя, а чем же он сам отличался от Ренаты? И разве ему не нравилось постоянно что-то менять в своей жизни? Он менял галстуки, зажигалки, переставлял мебель в своем кабинете, что-то обновлял, покупал аквариумы, дошел в своей жажде внести хоть какое-то разнообразие в свою жизнь до того, что купил маленький фонтан, который до сих пор, вероятно, украшает их офис. Да, он многое менял, в том числе и женщин. Но остановился все же на двух: Ренате и Ирине. И вел двойную жизнь. Почти целый год. И разве что не изменил цвет глаз с помощью линз и не перекрасил волосы. Но я же не голубой. А тогда какой? Черно-белый? Какой? И кто я вообще? Кем стал после того, как у меня кто-то отнял сразу двух моих женщин? И за что?

Сегодня его ожидало второе потрясение: первое он испытал после того, как вошел в свою, родную квартиру, где он жил вместе с Ренатой. И хотя эта квартира, на улице Студеной, была тоже его (хотя официально была записана на его тетку, жившую в глухой деревне), здесь он не чувствовал себя как дома. Почему? Возможно, потому, что в этих стенах он постоянно испытывал напряжение, страх. Ведь страшно было даже подумать, как поведет себя Рената, когда узнает о том, что ее муж, Виктор Кленов, изменяет ей с ее же собственной подругой.

Ты знаешь, твоя жена вчера была у меня. Здесь. Такими словами встретила однажды Ирина Виктора, и он едва сдержался, чтобы не нагрубить ей. «Ты играешь с огнем, Ира. Тебе не надо было показывать ей эту квартиру. Она может вычислить меня тут даже по запаху. Ты же знаешь, как развито у нее обоняние. Кроме того, мы можем с ней столкнуться здесь, ты не подумала об этом?» – «Глупости. Ну, посуди сам, мы дружим с ней. Я прихожу к вам в гости, остаюсь ночевать. Я – ваш самый близкий друг. И как же я не покажу Ренате свою квартиру, не приглашу ее сюда? Это было бы неестественно, и вот тогда бы она меня могла в чем-нибудь заподозрить. Я сказала ей, что родители помогли мне купить эту квартиру, да еще любовник добавил. Ее, надо сказать, мало интересует моя личная жизнь».

Конечно, она лукавила. Он не мог себе представить подруг, которые не рассказывали бы о своих любовниках, о своей интимной жизни. Он знал, что этим грешат не только женщины, но даже мужчины. Сколько раз в мужской компании выслушивал он интимнейшие подробности личной жизни своих друзей…

В отличие от той квартиры, эта выглядела нежилой. Она пахла осенними листьями. Виктор распахнул все форточки, какие только имелись, заглянул во все комнаты и поразился, как изменилась квартира после ухода из жизни хозяйки. Казалось бы, все вещи оставались лежать на своих местах. Бигуди, пудреница, помада, банка с ватными шариками, пилочка для ногтей… В ванной комнате было особенно душно и сухо. И кран, прежде чем выдать порцию воды, долго плевался ржавчиной.

Хоронили Ирину родители, которые не знали даже этого адреса, где жила их дочь. А потому, подумал вдруг он, глядя на распахнутые дверцы шкафа, ломящегося от нарядов, ее положили в гроб в каком-нибудь старом, давно вышедшем из моды платье. Ведь все самое лучшее она держала здесь, в этой квартире. Старики не вмешивались в жизнь дочери по одной причине: их любопытство гасилось деньгами, которые им давала Ирина.

Время шло, а у него не было сил ни на что. Он курил на кухне, тупо уставившись в окно, за которым шарахались от ветра голые ветки деревьев.

Он в который раз пытался восстановить в памяти весь день двадцать пятое декабря. Где он был? Дома. Ему не здоровилось уже второй день. Был насморк и температура. Но он обещал Ирине покататься с ней на лыжах. Хотя терпеть не мог ни лыж, ни коньков. Он любил плавать и бегать. У него даже лыж не было, так Ирина купила ему лыжи, и они несколько раз выезжали в тот самый лес, вернее, посадки, расположенные почти в центре города, возле экспериментальных полей одного из сельскохозяйственных научных институтов. Это было довольно пустынное, но очень зеленое место, где поля перемежались хвойными посадками, рядами дикой смородины и заброшенными одичавшими яблоневыми садами. Зимой это место оживлялось, лыжники прокладывали лыжню, и горожане проводили здесь свои выходные. Ирина, натешив свое самолюбие частыми свиданиями с Виктором и убедившись в том, что теперь ее личная жизнь налажена, вдруг принялась всерьез заботиться о своем здоровье. Она словно помешалась на пищевых добавках, витаминах и здоровом образе жизни. Рената лишь посмеивалась над подругой, иронизировала при каждом удобном случае и говорила, что человеку, чтобы быть в форме, совершенно необязательно так истязать себя утомительными долгими лыжными походами, гимнастикой или хлопотными поездками в расположенный в другой части города бассейн. Она была по-своему ленива и считала, что занятия спортом лишь убивают время, которое можно потратить на что-нибудь более полезное и приятное. Рената, в отличие от Ирины, не придерживалась никаких диет и, к счастью, никогда не набирала в весе. Ирине же, более склонной к полноте (зимой у нее округлялись бедра и появлялся плотный животик), оставалось лишь завидовать стройной подруге. Однако что-то же произошло в сознании Ренаты, раз она встала на лыжи?

– Витя, ты не удивляйся, но сегодня мы с Ириной немного покатаемся в посадках. Погода обещает быть солнечной и теплой. Надо же и мне немного подвигаться.

Виктор, услышав такое от своей жены, удивленно вскинул брови:

– Ушам своим не верю. Ты – и на лыжах. Невероятно!

– Лыжи – это лишь средство передвижения. Ирина обещала показать мне вид с одного чудного пригорка. Там полоска леса, одни сосны, а чуть подальше совершенно белое поле, по которому скачут зайцы, и сверху – голубое небо.

– Ты собираешься надеть лыжи только лишь затем, чтобы увидеть поле, сосны и небо? Или надеешься поймать зайца?

Рената улыбнулась:

– Ну, конечно! Что же в этом удивительного? А… – Она отмахнулась от него. – Тебе этого все равно не понять.

– Да уж куда мне.

– Ладно. Объясняю. Я не способна писать пейзаж на морозе, пусть даже и слабом. Поэтому собираюсь прибегнуть к известному способу, довольно распространенному среди художников: я сфотографирую этот пейзаж, чтобы потом с фотографии написать картину, понимаешь?

Однако после того как нашли Ренату, рядом с ней не обнаружили фотоаппарата. Исчезли все ее личные вещи, включая ключи от квартиры, документы, деньги и прочую мелочь, которая была в карманах ее курточки и спортивных штанов. Убийца ограбил и мертвую Ирину.

Мысли его снова вернулись к причине, заставившей Ренату отправиться на лыжную прогулку. Пейзаж. Это понятно. Она запросто могла пожертвовать комфортом ради того, чтобы снять на пленку пейзаж и потом, увеличив его, взять его за основу своей будущей картины. Она была вполне искренна в своих творческих порывах, однако не стеснялась признаться в том, что даже ради искусства не способна работать на морозе. Оставался открытым вопрос: кому принадлежала инициатива этой прогулки? Ирине? Вероятнее всего. Хотя Рената тоже могла загореться этой идеей после разговора с каким-нибудь художником, который и надоумил ее отправиться в лес с фотоаппаратом. Да и важно ли теперь, когда их обеих нет в живых, кто из них кого пригласил в лес?

Он вспомнил Наталью и подумал о том, что она все же была права, когда говорила, что ему следует найти убийцу жены. Но почему, спрашивал он себя, я сам-то не хочу знать, кто убил Ренату? Почему? Потому, что при расследовании может вскрыться тот факт, что он вел двойную жизнь, что у него была любовница, которую тоже убили? Кроме того, когда и следователь, и прокурор задавали ему вопрос, был ли он в лесу в тот злосчастный день, он сказал, что не был, что он находился дома. Скажи он правду, это прозвучало бы как признание. Тем более что нашлись свидетели, которые утверждали, что видели на лыжне мужчину примерно такого же телосложения, что и он, и в подобном свитере фирмы «Рибок» – белом, с темно-синим орнаментом – и темно-синей вязаной шапочке.

А ведь он был там. Он пришел туда, в лес, как и было условлено с Ириной. Хотя на следствии упрямо твердил, что его в лесу не было, что он был дома. Но не мог же он рассказать следователю всю правду о том, что в назначенный час он пришел с лыжами в лес, надел их и минут двадцать катался, ожидая Ирину. А когда замерз и понял, что она уже не появится, решил сделать еще пару кругов по лыжне, чтобы хотя бы немного согреться, и сразу же вернулся домой. Он боялся подхватить воспаление легких. Ведь он вышел из дома с температурой. Тот факт, что вместе с его любовницей катается его жена, нисколько не тревожил его: Рената подумает, будто он приехал в лес ради нее. Но все это было очень странно. Сначала Ирина зовет его покататься на лыжах, затем Рената собирается в лес…

Зачем Ирина пригласила его в лес? Может, хотела ему что-то показать? Что-то или кого-то? Кажется, она намекала ему, что Рената будет в лесу не одна… Может, Рената и не собиралась ничего фотографировать, и у нее в лесу тоже была назначена встреча, а Ирина, зная об этом, решила подставить, предать подругу?

Вопросов было слишком много. Виктор достал еще одну сигарету и закурил. После чего взглянул на часы и обмер: половина шестого. Время пролетело в воспоминаниях незаметно. А ведь через полчаса к нему должны прийти его компаньоны. Наталья там, наверное, с ума сходит!

Он кинулся к телефону и позвонил домой.

– Наталья? Ты извини меня…

Но она перебила его:

– Не извиняйся. Никакого ужина не будет. Сулейманова нашли мертвым прямо в своем подъезде. Он убит выстрелом в голову. Мне позвонил твой Бархатов и огорошил этой новостью. Сейчас он у следователя…

«Как ты можешь спокойно жить, зная о том, что у тебя есть реальный враг?»

Похоже, что враг был не только у него…

Он быстро собрался и покинул квартиру.

7. Ураган «Марго»

Вот уже несколько недель Аля Вишня жила как в раю. У Бориса Ефимовича, хотя он и спал с ней в одной постели, обнимая и прижимаясь к ней всем телом, никаких признаков возбуждения не наблюдалось. Похоже, ему нравилось спать с ней действительно просто как с живым и теплым существом. Кроме того, он любил разговаривать с нею, задавал ей множество вопросов о ее жизни, спрашивал о планах и мечтах. Он окружил ее почти отеческой заботой, доставляя ей удовольствие всеми известными способами – покупал одежду, водил в дорогие кафе, кормил деликатесами; получал наслаждение и сам – от созерцания ее обнаженного тела, от общения с ней. Они быстро подружились, и Борис Ефимович доверился ей настолько, что даже показал, где находятся все его наличные деньги. Теперь, когда Аля знала шифр маленького сейфа и во время отсутствия хозяина большой квартиры была предоставлена себе, а, значит, могла в любую минуту сбежать, прихватив всю немалую долларовую наличность, ей почему-то захотелось сделаться для этого доброго и симпатичного человека кем-то большим, чем просто компаньонкой. Понимая, что никаких сексуальных отношений – во всяком случае, в ближайшее время – между ними быть не может в силу его мужской слабости, она видела себя в роли близкого друга Бориса Ефимовича, способного не только скрасить его одиночество, но и своим присутствием наполнить его жизнь смыслом. Но вот как это сделать, она пока еще не знала. Единственно, что она могла, находясь в довольно-таки сомнительном положении содержанки, это дать возможность своему благодетелю почувствовать всю прелесть женского присутствия хотя бы в бытовых вопросах. Поскольку домработница, выполнявшая всю муторную и грязную работу по дому, у него уже была, Аля взяла на себя кухню. Ей нравилось ходить на рынок за продуктами, выбирать все самое лучшее и свежее, чтобы затем, колдуя у плиты, готовить блюда, которые в прежние времена она себе никогда бы не позволила. Ее нынешняя комфортная, безбедная и спокойная жизнь настолько отличалась от прежней, что Аля не только благодарила судьбу за то, что ей послала такого человека, как Борис Ефимович, но даже стала испытывать чувство, похожее на страх. Страх все потерять. Она боялась отца, боялась, что он может все испортить, опошлить. К примеру, он заявится к Борису Ефимовичу, чтобы снова потребовать деньги за то, что он отдал ему на время свою дочь. Или, что тоже вполне возможно, вздумает вернуть Алю обратно, домой, станет угрожать Борису Ефимовичу или шантажировать его, требуя денег. Но время шло, от отца не было никаких известий. Он даже ни разу не позвонил, чтобы справиться, как там живется дочери, хорошо ли с ней обращаются. Это означало одно: пока у него есть на что жить. Наверное, у него еще не кончились те деньги, что заплатил ему Борис Ефимович. Но могло статься, что отец нашел опять какую-нибудь женщину и теперь уже с нее тянул деньги.

Однажды вечером, за ужином, Борис Ефимович обратился к Але с просьбой.

– Алечка, дорогая, если вдруг, когда меня не будет дома, сюда придет моя сестра, та самая женщина, с которой жил твой отец…

– Маргарита? – Аля хорошо запомнила, как зовут его сестру, и при ее упоминании сразу же представила себе зеленое сукно с рассыпанными по нему картами, сизое облако дыма над головами игроков казино и, конечно же, звонкую, нервную рулетку.

– Да. Она, возможно, не знает о том, что ты здесь, у меня. И поэтому в твоем лице может увидеть человека, более близкого мне, нежели она. Рита – человек взрывной, импульсивный и ревнивый. Она привыкла к тому, что я уже много лет живу один, поэтому появление в моем доме такой красивой девушки, как ты, скажет ей лишь о том, что теперь мне есть на кого тратить деньги. Те самые деньги, за которыми она рано или поздно придет ко мне. Ведь она – частый гость в казино, я тебе говорил…

– Игрок, да, я знаю. И что же, она посмеет прийти сюда, чтобы просить у тебя денег?

Борис Ефимович сам предложил ей обращаться к нему на «ты». «Так мы будем ближе, Алечка!»

– Скажет, что в долг, разумеется, но так и не отдаст их. А я теперь стал умным. И не собираюсь пускать деньги на ветер. У меня теперь есть ты. Зима на носу, и я хотел бы купить тебе шубку, теплые ботинки, опять же кое-что по мелочи, вроде колечка или брошки. Мне ужасно нравится делать тебе подарки… Так ты все поняла?

Слушая его, Аля просто млела от счастья и не верила своим ушам: шубка, ботинки, колечко!

– Поняла, конечно. Но как же… Значит, она позвонит, я подойду к двери, загляну в глазок… И как я ее узнаю?

– А ты спросишь, кто это. Она непременно скажет, что она моя сестра. Вот увидишь. Даже в нетерпении еще несколько раз нажмет на звонок. Но ты ей спокойно, не открывая двери, ответишь, что меня дома нет, и если она хочет меня увидеть, то пусть приходит вечером.

– Хорошо, я так и сделаю. Надеюсь, она не снесет дверь.

И в тот же вечер Борис Ефимович повез Алю в город покупать шубу. Судя по тому, как он уверенно и легко поднялся на крыльцо одного из магазинов, расположенных неподалеку от городского театра, Аля поняла, что ее благодетель заранее позаботился обо всем и предусмотрительно выбрал магазин, где и планировал сделать ей подарок. Все еще не привыкнув к мысли, что теперь она не просто нищая парикмахерша Аля Вишня, а подруга одного из состоятельных людей города, владельца сети магазинов, торгующих тропическими растениями и аквариумами, она некоторое время стояла в нерешительности перед кронштейнами, на которых висели шубы. Ей всегда нравилась норка, светлая, ореховая, но теперь, когда она увидела столько чудесных шуб, она немного растерялась. Девушка-консультант бросилась ей на помощь. И через некоторое время Аля вертелась уже перед зеркалом в длинной норковой шубке с капюшоном и не верила, что стоит ей сейчас сказать «да», как эта восхитительная вещь будет принадлежать ей. Она даже сможет покинуть магазин в этой шубе, приказав запаковать ее старое, скромненькое осеннее пальто.

– Ну как, Алечка, тебе нравится? – Борис Ефимович погладил свою бородку. Видно было, что ему доставляет удовольствие наблюдать за Алей, примеряющей меха.

– А тебе? – покраснела она, потому что это «тебе» далось ей с трудом. Но рядом стояла девушка-консультант, и лишь для нее Аля постаралась произнести это сближающее ее с Борисом Ефимовичем слово, как бы демонстрируя легкость и спокойствие, свойственные женам или любовницам, с которыми и делаются подобного рода покупки.

– Мне – очень. Тебе идет эта шубка, – и он с присущей ему основательностью внимательнейшим образом осмотрел все швы шубы, подкладку и даже погладил мех. – А теперь давай посмотрим шапочку.

Они вышли из магазина спустя полтора часа. На Але была новая шубка, веселая норковая шапочка, в тон шубе, а на ногах – высокие ботинки на меху.

– Знаете, я никогда еще не была так счастлива, – сказала она, прослезившись, Борису Ефимовичу и поцеловала его в румяную щеку. – Только мне постоянно кажется, что я сплю. Что все это происходит со мной во сне. Ну подумайте сами… – они уже сели в машину и медленно покатили вдоль заснеженного тротуара в сторону дома, – жил человек, никому не нужный, и вдруг… Зачем вы тратите на меня такие большие деньги? Какой вам прок во всем этом?

– Ты нравишься мне, Аля. Не знаю, как тебе это объяснить, но я даже и не представлял, что твой мерзавец отец подарит мне встречу с таким сокровищем, как ты. Разве тебе никто не говорил, что ты очень красива?

– Говорили. Но шуб почему-то не дарили, – она почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она только что призналась в том, что у нее были мужчины, но такие, которые не смогли по достоинству оценить ее красоту. А как бы ей хотелось, чтобы вся ее прошлая жизнь никогда не всплывала в памяти. Ведь ничего хорошего, чистого и благородного в общении с мужчинами у нее не было. Так, случайные встречи, несколько абортов и сплошные разочарования…

– Я должен признаться тебе, Алечка, что за то время, что мы живем с тобой вместе, я словно помолодел. Понимаю, мои слова воспринимаются тобой с насмешкой. Нет, нет, не торопись отрицать. Ты еще молода, чтобы по-настоящему оценить мои откровенные признания. Лишь человек, переживший столько потрясений, сколько я, почуявший запах приближающейся смерти, способен понять, как глубоки и чисты мои чувства по отношению к тебе и как я благодарен тебе за то, что ты живешь со мной, говоришь со мной, что позволяешь спать в одной постели с тобой. Когда я глажу твое тело, я испытываю к тебе невероятную нежность. Ты понимаешь меня?

Он привлек ее к себе и поцеловал.

На лестничной клетке их поджидала женщина. Высокая, элегантная, в шляпе и длинном пальто. Лицо ее, сильно напудренное и пахнувшее чем-то сладким и фруктово-душистым, было бледным. Огромные, непонятного цвета глаза смотрели куда-то в пространство. Женщина обладала мощной энергетикой, она чуть ли не пританцовывала – не могла устоять на месте и находилась в постоянном движении.

– Борис, наконец-то! Я жду тебя битый час. Где тебя носит? Мне срочно надо поговорить с тобой. А это кто? – уставилась она на Алю.

– Это Аля. Аля, это Маргарита, моя сестра.

Представляя Але сестру, Борис Ефимович даже отвернулся, не в силах сдержаться, чтобы не продемонстрировать, насколько ему неприятна эта встреча, этот визит.

– Ну и что ты нос от меня воротишь? То же мне, братец. Да что бы ты делал без меня? Давно бы уже ноги протянул. А вы, девушка, кем ему приходитесь? Сиделкой? Домработницей? Хотя… – Она смерила Алю с головы до ног тяжелым взглядом и фыркнула: – Не думаю, чтобы домработницы носили такие шубы. – И, уже обращаясь к брату, насмешливо: – Это твоя любовница, что ли?

– Рита, не смей так разговаривать со мной.

– Ладно, успокойся. В сущности, это твое личное дело, заводить себе любовницу или нет. У меня проблемы. Большие. Я в безвыходном положении…

Борис Ефимович уже открыл дверь, и они все вошли в квартиру. Сначала он, затем ворвалась Маргарита и только потом – Аля.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

Маргарита как ураган промчалась на кухню, раскрыла буфет и достала оттуда сразу несколько бутылок. Смешала разноцветные напитки в большом бокале, бухнула туда вынутые из морозилки и вытряхнутые из пластиковой решетки кубики льда и выпила эту гремучую смесь. Крякнула и вытерла ладонью рот. Аля, наблюдая эту сцену, подумала о том, что у Маргариты не одна проблема, а две как минимум: помимо карточного долга, который и привел ее к брату просить деньги, она еще и пьет.

– Мне надо две тысячи баксов. Пожалуйста. Я сегодня же отыграю.

– У меня нет денег. – Борис Ефимович вошел на кухню и, вытянув руки по швам, словно признаваясь в содеянном преступлении, опустил голову. – Ты слышишь меня, Марго? Денег нет.

– Борис, хватит. У меня действительно серьезные проблемы. Мне срочно нужны деньги, иначе… – Она состроила страдальческую гримасу. – Ты же знаешь, что с этими людьми шутки плохи.

– Марго, я теперь живу не один, у меня расходы, ты должна понять. Поэтому поищи, у кого занять, в другом месте.

– Но мне же никто не даст! – Глаза ее округлились. – Ты что, издеваешься надо мной? Смеешься?

– Я не смеюсь и тем более не издеваюсь. Ты – азартный человек, Марго, но я не могу содержать тебя, взрослую женщину.

– Я отыграю, ты же знаешь…

– Все эти разговоры бесполезны, потому что денег я тебе все равно не дам.

Маргарита резко повернулась и, вперив в Алю полный злобы взгляд, стиснула кулаки.

– Да что же это такое получается? – тут же, словно придя в себя, набросилась она снова на брата: – Ты содержишь какую-то шлюху, а на родную сестру у тебя денег нет? Ведь и эту шубу, наверное, ты ей купил? Я что-то ничего не понимаю… Борис, но ведь две тысячи долларов для тебя не деньги! Что случилось?

– Я не обязан отчитываться перед тобой. Марго, пожалуйста, оставь нас.

В его голосе прозвучала такая твердость, что даже Марго поняла, что сегодня у нее уж точно ничего не получится и что денег ей никто не даст.

Она молча повернулась на каблуках и буквально вылетела из квартиры. Хлопнула дверь, и стало необыкновенно тихо.

– Слава тебе господи, – перекрестился Борис Ефимович и обнял Алю. – Не обращай внимания. Марго – это стихийное бедствие. И никуда от нее не денешься. Поэтому-то я тебя и предупредил насчет нее. Не открывай ей дверь ни под каким предлогом. Она – больной человек, и, когда ей нужны деньги, она становится почти невменяема.

– Она пьет?

– Раньше не пила, но сейчас все чаще и чаще прикладывается. Давай забудем о ней хотя бы на сегодня.

– Давайте.

Но только она это произнесла, как в дверь позвонили.

– Вы откроете? – Аля от неприятного чувства досады или даже страха почти втянула голову в плечи: так ей не хотелось снова видеть перед собой эту разъяренную картежницу.

– Дело в том, что, если я не открою, она будет звонить до посинения, до утра. Я знаю свою сестру. С ней лучше договориться, в чем-то ее убедить, только бы она оставила нас в покое.

Он открыл, но вместо Марго они увидели на пороге отца Али – Вениамина. Его синие глаза смотрели только на Алю.

– Как дела, малышка? – улыбнулись его губы.

– Папа. – Аля почувствовала, как внутри ее все задрожало, а по телу разлилась слабость. – Папа, у меня все хорошо. Ты не должен был сюда приходить. Ты мог бы позвонить.

Вот теперь Вениамин перевел взгляд своих немигающих глаз на Бориса Ефимовича.

– Мне нужны деньги. Вам хорошо: вы вдвоем, сыты, одеты… – Он скользнул взглядом по шубе, в которой еще оставалась его дочь. – А я совсем один, у меня кончились деньги.

– Но мы тебе ничего не должны… – Ей было нестерпимо стыдно перед Борисом Ефимовичем за отца. – Мы не обязаны содержать тебя…

Она поняла, что только что повторила мысль, высказанную Борисом Ефимовичем и обращенную к его сестре. И что это за вечер сегодня? Все требуют денег, да еще с таким нахальством, словно мы и правда кому-то страшно задолжали.

– Не надо, Алечка. Я дам ему денег. Но это будут последние деньги…

Аля видела, как отец принял из рук Бориса Ефимовича две стодолларовые бумажки, и ее передернуло от отвращения.

– Надеюсь, в этом доме с тобой хорошо обращаются? – улыбнулся одними губами Вениамин и привычным жестом, обеими ладонями, пригладил отросшие почти до плеч черные густые с проседью волосы. После чего, так и не дождавшись ответа, повернулся к ним спиной и вызвал лифт.

8. Татарская кошка

– Теперь ты понял, насколько все серьезно? Сначала они убили твою жену и ее подругу, теперь вот Сулейманова…

Они вдвоем на кухне ужинали пловом, тем самым, которым Наталья собиралась угостить его компаньонов. Выпили по рюмке водки и теперь говорили об убийстве Сулейманова.

– Гасан был неплохим парнем, и, когда ты говорила мне о том, что это они с Андреем все подстроили, чтобы избавиться от меня, мне становилось не по себе. Ведь прежде, чем согласиться работать с ними, я все тысячу раз обдумал. Стал бы я вкладывать деньги, если бы не был уверен в этих ребятах? У нас как-то сразу все заладилось, наш бизнес быстро пошел в гору. И я до сих пор не могу поверить, что они за моей спиной рыли мне, по сути, могилу. Зачем им это? Ну, были у нас какие-то разногласия, но не смертельные, можешь мне поверить. Рано или поздно мы бы договорились. Ведь у нас была одна цель – прибыль.

– Тебя послушать, так у вас было все замечательно. Спрашивается, кто же тогда мог так подставить тебя и повесить на тебя убийство Ренаты? Не хочешь же ты сказать, что ее убил какой-нибудь маньяк, сумасшедший, который в тот день прогуливался в лесу…

– В тот день прогуливаться в лесу было невозможно, так как было много снега. Убийца был на лыжах. Ведь лыжня сохранилась, и вокруг нее не было следов от ног. Если бы убийца был без лыж, то весь его путь в лес был бы отмечен глубокими следами. Он бы проваливался чуть ли не по пояс, прогуливаясь, как ты говоришь, по лесу.

– Но ведь потом пошел снег…

– Правильно, пошел снег и замел довольно много следов, но все они были направлены в сторону Ботанического сада. То есть лыжники ближе к вечеру сняли с себя лыжи и уже пешком отправились к автобусной остановке. И точно так же несколькими часами раньше они пришли на развилку, от которой начинается лыжня. Но возле Ренаты и Ирины таких следов не было. Разве что большие вмятины на снегу… Но ведь там было совершено убийство и, возможно, перед тем, как погибнуть, девушки защищались, даже боролись. Во всяком случае, Ирина лежала чуть подальше от Ренаты, и это именно вокруг ее тела была вытоптана довольно большая площадка.

– Но раз нет следов ног, значит, убийца действительно укатил от места преступления на лыжах. А поскольку нашлись свидетели, которые описали твой свитер… Ладно, извини. Постарайся и меня понять. Ты вот сказал, что прежде, чем начать новое дело и вложить туда все свои деньги, а то и взять кредит, ты сделал все возможное, чтобы узнать о своих будущих компаньонах все. Прежде всего, они должны были быть надежными, ведь так? Вот и я пытаюсь разобраться, имеет ли смерть твоей жены отношение к твоему бизнесу, потому что тоже хочу быть уверенной в том, что завтра и тебя не пристрелят…

Он понимал ее волнение, но сама мысль о том, что его все еще подозревают, действовала на нервы. Но ведь Сулейманова же убили!

– Спасибо за плов. – Он поднялся из-за стола. – Пойду прогуляюсь.

– Снова на вокзал? – Он так и не сумел определить по интонации, прозвучало ли в ее вопросе презрение, или же она расстроилась, что он уходит из дома.

Но он не собирался на вокзал, у него были другие планы.

– Нет, просто подышу воздухом около дома. Если хочешь, пойдем со мной.

Он сказал это нарочно, потому что знал, что Наталья никуда с ним не пойдет: она только что вымыла голову и искупалась.

– Нет, иди один. Только прошу тебя, не ходи на вокзал. Это пошло. Ты подцепишь там какую-нибудь заразу…

– Я не пойду на вокзал, – огрызнулся он. – Говорю же, погуляю возле дома.

И он снова, как и утром, быстро вышел из дома. И первое, что сделал, оказавшись на улице, это остановил машину и назвал адрес секретарши Тамары.

Она жила возле церкви, недалеко от центра, в тихом, окруженном парком, месте, в двухэтажном, старой застройки, доме. Машина остановилась у единственного на весь двор фонаря, освещавшего детскую песочницу и новую желтую скамейку. Стены дома, построенного буквой П, сейчас напоминали рыхлый бисквит – настолько выкрошен и изъеден временем был кирпич. Но окна с белыми наличниками светились по-прежнему уютно и словно приглашали его войти в дом.

Он и раньше приезжал к Тамаре, но довольно редко. И не всегда затем, чтобы обсудить дела. Тамара – темпераментная татарочка с раскосыми черными глазами, широкими скулами и смуглой гладкой кожей, всегда была рада его приходу, и стоило ему только войти в переднюю, как она тут же запирала дверь на все замки. И уже от одного лишь звона ключей Виктор возбуждался. Мы одни, и никто нам теперь не сможет помешать. Они не сразу ложились в постель, сначала Тамара быстро, как это умела делать только она, накрывала на стол и лишь после небольшой трапезы задергивала шторы на окнах своей маленькой квартирки и раскрывала Виктору свои горячие объятия. Он был уверен, что точно так же она принимает у себя и Сулейманова, и Бархатова, но они никогда не затрагивали эту тему. Виктор ее ни к кому не ревновал и воспринимал Тамару просто как женщину, способную удовлетворить его по первому требованию. Сейчас, вспоминая свои свидания с ней, он спрашивал себя, почему же он не приехал к ней вчера, почему, сгорая от желания, пошел на вокзал и позволил прикасаться к себе какой-то малолетке с пьяными глазами, вместо того чтобы провести ночь в постели с ласковой и безотказной Тамарой?

Он подошел к двери, ведущей на второй этаж, где жила Тамара, и толкнул ее. Она, как всегда, оказалась открытой. Тусклая лампочка освещала узкую деревянную лестницу этого старого, готового развалиться, купеческого дома. Виктор Кленов поднялся по скрипучим ступенькам и позвонил в дверь со старинной табличкой, еще сохранившейся с дореволюционных времен: «Доктор по внутренним болезням». Они часто смеялись по поводу этой таблички, и Виктор не раз называл Тамару доктором по внутренним болезням. Ты лечишь меня, как настоящий доктор. Под внутренней болезнью понималась, разумеется, душа.

Сейчас, когда он замер перед знакомой дверью, ему показалось, что все это было с ним в другой жизни. И встречаясь с Тамарой, и вращаясь в бешеном ритме своей деловой жизни, и целуя на ночь Ренату, и изменяя ей с Ириной Пчелинцевой, разве мог он представить себе, что в один далеко не прекрасный день он лишится всего этого счастья, этой возбуждающей его круговерти. Вернее, его лишат. Против его воли. Посадят в клетку, как дикого зверя. И за что? Только за то, что Рената в свое время купила ему сине-белый шерстяной свитер, точно такой же, какой видели на убийце? Но ведь свидетель мог и ошибиться. И кто вообще эти люди, эти так называемые свидетели, которым поверили настолько, что его, ни в чем не повинного Виктора Кленова, арестовали по подозрению в убийстве жены. Да, Наталья все же была права, когда говорила, что найти убийцу Ренаты и Ирины это все равно что вычислить своего главного врага.

Он позвонил и почти тотчас услышал звуки шагов за дверью и тихое, встревоженное «кто там?».

– Тамара, это я, Кленов.

Дверь немного отворили, и он увидел черные блестящие глаза.

– Виктор? Ты?..

И Тамара впустила его, обняла и прижалась к нему своим горячим тонким телом.

– А я уж думала, что не увижу тебя.

– Но почему? Я же звонил тебе сегодня.

– Тсс… Заходи.

И она, подчиняясь привычке и природной осмотрительности, сразу же, едва он переступил порог, заперлась на все замки. Виктор вдруг вспомнил Ирину Пчелинцеву, которая до предела оснастила двери их квартиры замками. Почему все мои женщины чего-то боятся?

– Как же я соскучилась по тебе… Витя, – она нашла в темноте его губы, прильнула к ним. – Пойдем же. Знаешь, – она улыбнулась, и он увидел ее острые беличьи зубки, – а я как чувствовала, что проведу этот вечер не одна. Приготовила азу из баранины. Ты же любишь мое азу?

Виктор тотчас вспомнил его острый вкус.

– Это ты мое азу. Я рад, что ты мне вообще открыла дверь.

Он оказался в знакомой комнате, где ровным счетом ничего не изменилось. На темно-зеленой скатерти стояла корзинка с грушами. Тамара, как кошка, легко и грациозно прыгнула на широкую, покрытую пестрым покрывалом, тахту и поджала под себя ноги. Устремила взгляд своих внимательных и раскосых глаз на Виктора.

– Дай-ка я на тебя полюбуюсь. Виктор… Не буду скрывать – я стала забывать тебя. Но сегодня, когда услышала твой голос, что-то перевернулось во мне. Если бы ты знал, каких усилий мне стоило говорить с тобой сухим официальным тоном. Но я не могла иначе. Андрей мог войти в приемную в любую минуту. Да и Гасан… Витя, ты же знаешь, наверное, что его убили. Иначе ты бы ко мне не пришел. Только, пожалуйста, не надо делать вид, что ты пришел, потому что соскучился по мне. Ты вышел из тюрьмы, и у тебя накопилось много вопросов. Я понимаю. Но и у меня к тебе тоже не меньше вопросов. Я вообще запуталась, и мне очень страшно. Иди ко мне, обними меня.

Виктор сел рядом с ней, и Тамара положила ему голову на колени. Он, играя ее волосами, вдруг почувствовал себя в своем прошлом. И пусть это чувство длилось всего лишь мгновение, он успел получить небольшой заряд силы и понял, что сделал правильно, приехав сегодня именно сюда, к Тамаре, а не к Андрею.

– Что ты знаешь об убийстве Гасана?

– Только то, что его убили, когда он выходил из квартиры. Прямо на пороге. Это произошло часов в восемь утра. Он всегда в это время выходит из дома.

– Он живет один?

– Да. Как и Андрей.

– Тамара, меня долго не было здесь. Я ничего не знаю о том, как шли дела в «Авиценне» и кому понадобилось убрать меня.

Тамара подняла глаза и несколько секунд смотрела на него, не мигая.

– Ты действительно ничего не знаешь?

– Нет! – воскликнул он, вдруг почувствовав, что сейчас он наконец-то узнает самое главное, то, ради чего он и приехал сюда.

– Гасан любил Ренату. И когда ты убил ее, он сделал все возможное, чтобы ты не вышел из тюрьмы. Это он прислал…

– Что ты такое говоришь? – Он вскочил и пересел с тахты на стул. – Тамара, я никого не убивал!

– Но ведь тебя видели на лыжне… – она состроила страдальческую мину.

– Кто тебе об этом сказал? Гасан?

– У нас тут целую неделю паслись люди из прокуратуры, постоянно беседовали то с Гасаном, то с Андреем. Они даже пили вместе. Хотели, наверное, по пьяной лавочке выудить друг у друга полезную информацию. В прокуратуре в то время никто не сомневался в том, что Ренату убил ты. Если бы ты знал, как я тряслась – боялась, что они узнают про нас с тобой…

Он резко оборвал ее:

– Что они еще говорили обо мне? Какую жизнь мне придумали? – Он произнес это в надежде выяснить, знает ли кто о его романе с Ириной Пчелинцевой. У Тамары он бывал раз в месяц, а то и реже, а с Ириной встречался почти каждый день. Неужели они с ней были настолько осторожны, что про них так никто ничего и не узнал?

– Витя, ты, наверное, не расслышал, что я тебе сказала про Ренату и Гасана, – осторожно напомнила ему Тамара.

И лишь теперь до него дошел смысл ее слов, он понял, что, во-первых, Гасан любил его жену, во-вторых, все (включая и Тамару) уверены в том, что это он убил Ренату, в-третьих, это Гасан сделал все, чтобы он не вышел из тюрьмы. Тамара не успела договорить, и если бы он не перебил ее, то наверняка услышал бы, что это он послал к нему адвокатов, которые заморочили ему голову.

– Ты хочешь сказать, что у моей жены с Гасаном был роман?

– Этого никто не знает, но я думаю, что нет. Зато с уверенностью могу утверждать, что Гасан был просто без ума от твоей жены.

– Но откуда ты об этом знаешь? Гасан с тобой был настолько откровенен?

Виктор никогда бы этому не поверил. Гасан в его памяти остался как хитрый и сильный человек, хищник по натуре. Существо довольно коварное и опасное. Он всегда добивался своей цели и не брезговал при этом ничем. Разве что никогда бы не решился на убийство или насилие над женщиной. Он был красивым и грубым, и женщины сами вешались ему на шею. Хрупкая и романтичная Рената и дня бы не выдержала рядом с ним. Она сбежала бы, не оглядываясь, даже если бы Гасан осыпал ее золотом или подарил мастерскую, о которой она так страстно мечтала. Рената была бескомпромиссным человеком и в этом была немного похожа на упрямого и эгоистичного Гасана.

– Нет, Гасан бы мне никогда об этом не рассказал. Но о том, что Гасан сходил с ума по твоей жене, знал Андрей, он-то мне и сказал. Гасан просто заболел ею, представляешь? Мне кажется, что мужчины могут так страдать только в том случае, если женщина им отказала.

– Отказала?

– Иначе он бы так не переживал. Ведь, если бы она ответила на его чувства, он скорее похвастался бы перед Андреем своей победой, а не стал бы рассказывать о том, как ему тяжело, каждый раз видя ее, знать, что она никогда ему не достанется.

– Она ничего не рассказывала мне…

– Зачем?

Рената не спала со мной, отказала Гасану, после чего ее убили…

– А тебе не приходило в голову, что это Гасан мог ее убить?

Он сказал это просто так, но Тамара отнеслась к его словам со всей серьезностью.

– Приходило, конечно. Но тогда зачем было Гасану накануне убийства Ренаты встречаться с директором одной из ремонтно-строительных фирм и договариваться о том, чтобы отремонтировать весь второй этаж особняка, в котором раньше располагалась фондовая биржа?

– А при чем здесь это?

– Он хотел подарить это помещение Ренате. Но прежде привести его в порядок. Я своими ушами слышала, как он разговаривал по телефону с представителем одной из фирм, занимающейся пластиковыми окнами, и спрашивал о том, можно ли разобрать крышу и сделать стеклянный потолок. Это его слова. То есть он хотел подарить твоей Ренате мастерскую, такую, о которой она всегда мечтала, – прозрачную, почти всю из стекла.

Ему стало не по себе. Оказывается, совершенно чужие, посторонние люди знали о его жене такие подробности. Интересно, а они знали, почему он сам, ее муж, вполне состоятельный человек, так и не купил ей мастерскую? Ведь он даже палец о палец не ударил, чтобы ее мечта сбылась. Между тем причина была проста: Рената отдалилась от него настолько, что он как мужчина не мог позволить себе так унизиться в ее глазах, чтобы попытаться купить ее с помощью этого роскошного подарка. Она же его жена, а не содержанка, которая спит со своим благодетелем только ради денег. Ради каких-то благ. Ему куда приятнее было тратить свои деньги на благодарную и ласковую Ирину, чем на холодную и все более отдаляющуюся от него Ренату.

– А она-то это знала? Ну, про мастерскую…

– Мне это неизвестно.

Теперь он понял, почему Рената так противилась приходу в их дом и Гасана, и Бархатова одновременно. Если бы она выделила из них двоих, Бархатова и Сулейманова, одного Гасана, это могло бы насторожить его, Виктора. А так получалось, что она просто не хотела видеть его компаньонов, то есть не желала, чтобы их дом превращался в филиал офиса, в котором ведутся деловые разговоры.

– Тамара, я провел десять месяцев в тюрьме, и все это время мне упорно внушали, что я – убийца. Ты хочешь сказать, что все это подстроил Гасан?

– Конечно. Я даже знаю, что он платил охране за то, чтобы тебе в еду подмешивали какие-то капли, разрушающие психику… Ведь ты, Витя, подписал такие бумаги… Все эти доверенности. Человек, находящийся в здравом рассудке и твердой памяти, никогда бы не совершил такой глупости. Ты же, по сути, разорил себя. Полностью.

– Ладно, Гасан, – он встал и принялся шарить по карманам в поисках сигарет. – А что Андрей?

– В случае твоей смерти или если бы ты оказался в психушке, он бы наравне с Гасаном разбогател на твоей доле. Все очень просто.

– А почему ты не пришла ко мне и ничего не сказала?

– Что бы изменилось? Ты, увидев Гасана, пришедшего к тебе на свидание, вцепился бы ему в горло, и на следующий день тебя бы, возможно, убили. Там, в тюрьме, убийство человека стоит недорого. А заодно убрали бы и меня. Потому что та же охрана доложила бы Гасану, кто тебя навещал и, следовательно, кто мог тебе рассказать об этих каплях. Я ничего не могла сделать.

– Но откуда тебе стало известно об этих каплях?

– Они разговаривали с Андреем, дверь в кабинет была приоткрыта, я все слышала. Инициатива, разумеется, исходила от Гасана. Он ненавидел тебя…

– И что меня ожидало в конечном счете? Смерть?

– Думаю, психушка.

– Но что я сделал Гасану?

– Наверное, он до последней минуты своей жизни был уверен в том, что это ты убил Ренату. Ты убил его мечту, женщину, которую он боготворил, понимаешь?

– Все это чушь собачья… Просто он решил воспользоваться случаем убрать меня и обокрасть, как последний мошенник. Вот скотина! И Бархатов, выходит, тоже?

– Гасан держал его на коротком поводке. У Сулейманова было что-то на Андрея. Поэтому-то Андрея после его смерти и задержали.

– Ты хочешь сказать, что Андрей сейчас благополучно занял мое место на нарах? – Он как-то нехорошо, истерично загоготал и даже сам испугался своего ненормального смеха.

– Да нет, его просто допросили и отпустили. Он сейчас дома. Пьет.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, он сам позвонил мне.

Тамара, устав от такого тяжелого и напряженного разговора, вздохнув, отправилась на кухню разогревать ужин. Виктор же не переставая думал о Ренате и о том, что могло бы быть, согласись она стать любовницей Сулейманова, и пришел к выводу, что это Гасан убрал его со своего пути. И что уверенность Виктора в том, что Гасан не был способен на убийство, – глубочайшее заблуждение. Больше того, он мог убить и Ренату, а свою ненависть к Виктору разыграть для всех окружающих его людей, чтобы скрыть истинное положение дел, то есть не допустить, чтобы заподозрили его самого. Но за что он мог убить Ренату? Разве что он узнал бы, что у нее есть другой мужчина? Это довольно весомая причина. Но тогда, скорее всего, он убил бы того, другого мужчину, своего соперника. Но у Ренаты не было любовника. Это-то Виктор знал точно. Частный детектив, которого он нанял, долго следил за ней, буквально ходил по пятам. Рената была чиста перед ним… Значит, ее убил не Гасан. Но кто же?

Пока Тамара накрывала на стол, ему в голову пришла одна идея. Но вот согласится ли Тамара помочь ему в его плане? И как заинтересовать ее? Деньгами? А почему бы и нет? Наталья наверняка поможет ему во всем, что касается расследования причины убийства Ренаты, и даст денег. Ведь для нее важным является то, чтобы расчистить территорию для ее будущего бизнеса от тех, кто впоследствии сможет посягнуть на нее. И если вдруг выяснится, что у Ренаты был любовник, и что она, если предположить, встречалась одновременно с Гасаном, и что Сулейманов убил ее из ревности, а Ирину прикончил как свидетеля, то теперь, после его смерти, должна наступить тишь да благодать. Его смерть, другими словами, смерть убийцы Ренаты будет означать конец невидимой войне. И Наталья сможет спокойно начать свой бизнес. А уж с Бархатовым, который, как оказалось, тоже был на крючке Сулейманова уже по своим причинам, он всегда сумеет разобраться.

На столе появилось блюдо с аппетитным азу, графин с водкой, розовая маринованная капуста. Прежде чем предложить хлопочущей около него Тамаре свой план, он, сделав вид, что на время забыл об их разговоре, принялся за еду. Они выпили, улыбнулись друг другу, и Тамара, как он почувствовал, немного оттаяла.

– Но как же им удалось продать мою квартиру? Как? И зачем им это вообще понадобилось? Они что, были уверены в том, что я не выйду из тюрьмы?

– Думаю, что да. Понимаешь, Сулейманову очень нужны были деньги. Но не на развитие «Авиценны», а совершенно на другое. Он в последнее время увлекся сельским хозяйством и собирался прокрутить деньги, вложив их в зерно. Андрей был против. Он говорил, что каждый должен заниматься своим делом. Еще у Бархатова была идея, связанная с сетевым маркетингом. Какая-то лечебная косметика из Питера… Он говорил, что это что-то новое и что организаторы, стоящие у истоков распространения, поначалу имеют баснословные прибыли. Они постоянно спорили на эту тему, доходило даже до взаимных оскорблений.

– То есть им нужны были деньги, много денег. Гасану – на зерно, Андрею – на сетевой маркетинг. И они решили забрать мою долю, поделить ее при живом-то компаньоне и даже продать его квартиру? – он задыхался от возмущения.

– Квартира… С квартирой получилось вообще интересно… – вздохнула Тамара и поджала губы. – Не хотела тебе говорить, но, видимо, придется. Дело в том, что кто-то из знакомых Гасана, узнав, что у тебя большие неприятности, сам предложил купить твою квартиру. Кажется, это был директор какой-то риелторской фирмы.

– Сам? И кто же этот ушлый господин, решивший прибрать к рукам квартиру еще живого и относительно здорового человека?

– Понятия не имею. Но это можно узнать. Все риелторы города связаны между собой. Тебе будет несложно вычислить этого человека.

– Хорошо. Вычислю. И что же дальше?

– Это послужило толчком, идеей, после чего Гасан и состряпал ту гадкую бумажку – доверенность, а ты ее подписал…

– Да, я постоянно чувствовал себя в тюрьме скверно. У меня кружилась голова, меня тошнило, но я был уверен, что все это нервы. Ведь у меня погибла жена, я оказался в тюрьме…

– А это были капли. Вот так твою квартиру и продали.

– А кто купил, не знаешь?

Тамара как-то странно посмотрела на него. Так смотрят на тяжелобольных людей. Кроме того, он понял, что она испугалась. Однако, выждав паузу, он дал ей возможность первой заговорить.

– Виктор, но ты же сам сегодня назначил встречу Андрею и Гасану у себя дома. Или я что-то не так поняла? Разве ты не знаком с покупателем?

– Да нет, ты все правильно поняла. Мир не без добрых людей. Моя сестра навестила меня в тюрьме. Она приехала ко мне издалека. Ей кто-то позвонил и сказал, что я в беде и что моя квартира продается.

– И она выкупила твою квартиру? – догадалась Тамара.

– Да, представь себе.

– Ну, тогда тебе будет еще легче вычислить этого риелтора. Неужели ты еще не навел о нем справки?

– У меня не было времени. Меня ведь выпустили только вчера. Как ты думаешь, мог я думать о каком-то там риелторе, когда я оказался на свободе! Она, Наталья, накормила меня, отмыла… Она – человек.

– Кто бы мог подумать… Значит, ты в рубашке родился. Может, и выпьем за это?

Они выпили, и Виктор счел, что настало самое время для того, чтобы предложить Тамаре свой план.

– Я бы хотел проверить своего детектива, того парня, который следил за Ренатой…

– А ты следил за Ренатой?

– Да. Но давно. Понимаешь, Тома, когда ты сказала мне о том, что Гасан любил мою жену, мне пришло в голову, что Рената могла перекупить моего детектива. Ты понимаешь, о чем я?

– То есть ты заплатил ему за то, чтобы он проследил за ней. А она, заметив, что за ней следят, дала ему же кругленькую сумму, чтобы он сказал тебе, что у нее никого нет?

– Именно.

– Ты хочешь на этот раз попросить его проследить за мной? Я угадала?

– Да.

– И у тебя есть на это деньги?

– Что касается денег, я еще и сам ничего не знаю. Мне еще предстоит выяснить, что стало с моими счетами…

– Можешь не проверять, – она взмахнула руками и нарисовала в воздухе две скрещенные линии и этим жестом убила в нем последнюю надежду. – Они – пусты. Это точно. Разве ты не помнишь, как к тебе приходил нотариус?

– Нет, не помню…

– Значит, капли хорошо сработали. У тебя нет денег, Витя. Ни доллара.

Ему стало трудно дышать. Пятьдесят тысяч долларов были размещены по разным банкам – отложены на черный день. Остальное крутилось в «Авиценне», а это был уже солидный капитал. И теперь он нищ.

– Деньги на детектива мне даст сестра. Думаю, чтобы мне не рисоваться, она же и попросит его проследить за тобой. А ты, в свою очередь, попытаешься перекупить его, хорошо? Ты сделаешь это для меня? Тамара?! Ты так смотришь на меня, словно хочешь спросить, а здоров ли я сейчас? Я – здоров. Абсолютно. Я живу в своем доме, со своей сестрой, и коплю силы, чтобы начать новое дело. Я не собираюсь мстить. К тому же Гасан мертв…

– Но ведь его убили на следующий день после того, как ты вышел из тюрьмы…

– Это не я. В восемь утра я был дома. И Наталья это может подтвердить.

– Она-то может, – произнесла Тамара загадочно, – да только поверят ли ей…

Виктор не дал ей договорить. Он обнял ее и прижал к себе.

– Молчи… – Он поцеловал ее. – Давай хотя бы сейчас забудем все, о чем говорили. Успокойся. Я слышу, как колотится твое сердце. Ну? Обними меня… Знаешь, о чем я жалею? О том, что не пришел к тебе вчера…

9. Спокойной ночи

Аля дочитала в своей спальне роман Джеки Коллинз, потом выпила стакан теплого молока и, перед тем как лечь спать, заглянула в кабинет Бориса Ефимовича. Он сидел за компьютером и сосредоточенно набирал какой-то текст. Теплое чувство охватило Алю, когда она увидела это ставшее ей уже почти родным лицо, эту серебряную бородку, густые брови, поджатые губы. Золотистый шелковый стеганый халат делал его похожим на русского барина, солидного, спокойного, уверенного в себе.

– Я спать, а вы?

Он поднял голову и какое-то время смотрел на Алю отсутствующим взглядом. Затем, словно очнувшись, улыбнулся ей и погладил свою бородку.

– Иди, милая, а я еще поработаю. Дел много накопилось…

– Тогда спокойной ночи?

– Спокойной ночи. Я уж к тебе сегодня не приду. Думаю, что допоздна буду работать.

Аля помахала ему ручкой, послала воздушный поцелуй и направилась к себе в комнату. Постелила себе постель, юркнула под одеяло и замерла. Она лежала на шелковых простынях и кружевных подушках совсем как героини ее любимых любовных романов и испытывала от этого состояния защищенности и комфорта непередаваемое чувство радости. Теперь у нее было все, о чем можно было только мечтать: дом, просторная, заставленная красивой мебелью, комната, чистая постель, шкаф с нарядами, хорошая косметика и к тому же еще свобода! Она могла целыми днями заниматься, чем ее душа пожелает: ходить по магазинам, гулять по улицам, часами просиживать в кино, покупать и читать любимые книги, готовить вкусные блюда; Борис Ефимович с удовольствием ел все, что она приготовила, да еще и хвалил ее при этом. Единственным неудобством в ее жизни стала небольшая повинность – его ласки; в последнее время ей становилось все труднее и труднее переносить их. Но она научилась закрывать глаза и представлять себя на приеме врача, который просто вынужден дотрагиваться до нее, чтобы поставить диагноз. Это была психологическая уловка, игра, построенная на самообмане, которая помогала ей пережить эти не очень-то приятные минуты.

Аля начала дремать, когда услышала тихое мурлыканье телефонной трубки. Так случилось, что она оказалась в ее комнате, и теперь, не раскрывая глаз, она нащупала ее на столике, поднесла к уху и тотчас услышала знакомый голос отца:

– Мне Алю.

– Пап, это я. Что случилось?

– Твой спит?

– Нет, он работает у себя в комнате, а что?

– Мне надо срочно с тобой поговорить.

– Говори.

– Нет, ты не поняла меня. Я звоню тебе из автомата, рядом с твоим домом. Я сейчас поднимусь к тебе, и ты мне откроешь.

– Ну, хорошо, поднимайся. Но только если ты будешь снова просить денег, то знай: мы тебе ничего не должны.

– Деньги здесь ни при чем. Я буду у тебя через пару минут. И постарайся, чтобы твой старик не присутствовал при нашем разговоре.

– Но как же это я, интересно, сделаю, если он услышит, что я открываю дверь?

– А ты сделай все тихо, как мышка, понятно?

– Да что случилось? Почему ты не можешь сказать по телефону?!

– У меня неприятности.

– Ладно, поднимайся, – она уже окончательно проснулась. Отключила телефон, встала, накинула халат и вышла в коридор. Желтая полоска света на паркете свидетельствовала о том, что Борис Ефимович еще не спит, что он работает в своем кабинете. Она остановилась, размышляя, говорить ли ему о звонке. Но, подумав, решила, что у него и без нее много хлопот, иначе он бы не проводил так много времени за компьютером, и направилась к двери. Она вскоре услышала, как в дверь скребутся. Как мышь…

Аля открыла дверь, и тотчас чьи-то сильные руки подхватили ее. Сразу стало темно, душно, и она провалилась в какую-то гулкую и черную дыру…

Борис Ефимович выключил компьютер, потянулся, расправляя плечи и хрустя суставами, сделал несколько упражнений для шеи и спины и только после этого встал. Проект договора с голландцами на поставку тюльпанов и роз был составлен. Оставалось самое малое – договориться с ними о встрече и подписать документы. И уже через пару месяцев он откроет в центре города новый цветочный магазин, где вместе с тропическими растениями и аквариумами теперь будут продаваться и живые цветы. Теперь, когда у него была Аля, он понял, что в его жизни появился смысл, и деньги, которые он заработает на этом проекте, он потратит на новую квартиру, а то и дом. Летом они с Алей отправятся в путешествие. Сначала в Крым, а потом в Египет. Она так мечтала увидеть египетские пирамиды…

Он посмотрел на свои руки. Они уже давно не дрожали, как прежде. Здоровье хлынуло в него, как свежий воздух в душную и темную каморку. Он и сам не узнавал себя. Его кожа приобрела розовую матовость, глаза заблестели, и даже седины как будто поубавилось. А ведь он был, по сути, трупом. За ним хорошо ухаживали в клинике, но не ради него самого, конечно, а ради тех денег, которые он раздавал там направо и налево, начиная от главврача и заканчивая нахальными поломойками-пьянчужками.

От воспоминаний о больничном аде ему стало нехорошо. Слегка затошнило. А уж когда звонок прорезал ночную тишину квартиры, у него на лбу вдруг выступила испарина. Кто бы это мог быть? Маргарита?

Он схватился за сердце. Только этого еще не хватало – сестры-картежницы!

Он подошел к дверям, открыл сначала первую, затем заглянул в глазок. Как ни странно, но вместо сестры он снова увидел своего недавнего «гостя» – отца Али.

– Послушай, Вениамин, уже поздно. Ты звонишь как ненормальный… Мы с тобой уже все выяснили. Иди домой и, пожалуйста, больше не приходи сюда.

– Я имею право взглянуть на свою дочь. Мне только что позвонили и сказали, что ее видели в каком-то кабаке и в весьма неприличном обществе. Я бы хотел, чтобы ты дал мне объяснения. Куда ты ее отправил? Кому перепродал, сукин ты сын!

– Ты пьян. Успокойся. Твоя дочь у меня. Она спит, а своими криками ты можешь ее разбудить. Уходи, я тебе все равно не открою…

Но слова, брошенные Вениамином, оставили в его душе неприятный осадок. Он вдруг понял, что никогда не отделается от этого человека. Больше того, теперь Вениамин будет постоянно развивать эту придуманную им и весьма удачную для мошенника гнусную мысль о сутенерстве. Он станет шантажировать его и натравит на него, если понадобится, милицию, чтобы только получить деньги.

Вениамин так кричал, что Аля должна была бы уже давно проснуться. Но дверь в ее спальню была плотно прикрыта, и оттуда не доносилось ни звука. Встревоженный, Борис Ефимович открыл дверь и увидел пустую разобранную постель: Али не было.

– Аля! – вскрикнул он сорвавшимся от напряжения голосом.

Но ему никто не ответил.

– Ты, грязный старикашка, открывай немедленно, иначе я выбью твою дверь. Где моя дочь?

Борис Ефимович испугался, что своими криками Вениамин разбудит всех соседей. И тогда скандала уже не избежать. Кто-нибудь непременно вызовет милицию, поднимется шум. Найдутся охотники позубоскалить на тему сожительства богатого и пожилого соседа с молоденькой девушкой.

Он открыл дверь, и Вениамин скользнул в квартиру, как ядовитая змея, проник в спальню дочери, и перед его взглядом возникла та же самая картина, что и перед Борисом: освещенная лампой пустая постель.

– Аля? – Вениамин медленно обвел глазами комнату и чуть задержался на стуле со сложенной на нем одеждой. – Она что, ушла раздетая?

– Она дома, уверяю тебя. Успокойся, может, она в ванной комнате или на лоджии… Может, дышит свежим воздухом, а ты переполошился.

– Ты меня за идиота принимаешь? Я здесь устроил такой шум, а она ничего не услышала?

Они вместе обошли всю квартиру, но Алю так и не нашли. Вениамин кинулся к телефону. Схватил трубку.

– Ты сейчас увидишь, на что способен оскорбленный отец… Вот скотина, отдал мою девочку на растерзание другим таким же скотам… Я звоню в милицию.

– Подожди. Что тебе от меня надо? – И тут он все понял: – Ведь это же ты сам все подстроил, так? Отвечай, ты? Она была здесь. Только что. Буквально полчаса тому назад. Она выпила молоко и пришла ко мне в кабинет пожелать мне спокойной ночи… Аля исчезла, и сразу же появляешься ты, дрянь, и пытаешься представить все дело таким образом, будто бы это я ее куда-то дел? Я не заплачу тебе ни рубля, ты понял? И если с Алей что-нибудь случится, то сам найму адвокатов и упеку тебя за решетку за то, что ты торгуешь своей дочерью. У нас с Алей прекрасные отношения, она дорожит тем, что имеет, она – замечательная девушка, она хороший человек, не то что ты. А теперь убирайся! Если хочешь, звони в милицию. Пожалуйста! Мне тоже будет что рассказать о тебе. – И тут новая догадка осенила его: – Мне кажется, что я даже знаю, кому принадлежит эта идея – моей отчаявшейся найти денег, проигравшейся в пух и прах сестрице! Я отказал ей, не дал денег, вот она и отправилась к тебе. И ты рассказал ей, что девушка, которая живет у меня, – твоя дочь. Представляю, как она была разъярена. Вы каким-то образом договорились и выманили девочку из квартиры, а теперь ты ждешь, что я раскошелюсь и выложу тебе деньги за то, что ты поднял здесь такой шум и украл свою же дочь?

В порыве ненависти Борис бросился на Вениамина и схватил его за грудки. Он вдруг почувствовал в себе такую силу, такую мощь, что даже сам испугался того, на что способен сейчас.

Вениамин, прочтя в его взгляде, быть может, близкую смерть, вырвался из рук Бориса Ефимовича и бросился на кухню. Он не помнил, как в его руке оказался нож. Одно движение – и обыкновенный кухонный нож, которым резали хлеб, плавно вошел в шелк халата и утонул в его мягкости. Что-то жирно хлюпнуло внутри тела, которое рухнуло на пол, а у Вениамина в руках остался нож, по самую рукоять залитый темной густой кровью.

Двигаясь по квартире как сомнамбула, он, перешагнув через неподвижное тело, подошел к раковине, открыл воду и принялся тщательно мыть нож. В раковине вспенилась розовая вода. Где-то в глубине души Вениамин почувствовал приятное радостное возбуждение, но вот причину этого пьянящего состояния пока еще понять не мог. И лишь когда нож был вымыт, насухо вытерт и убран в стол, он понял, что так возбудило его. Да, старик был прав, когда говорил, что это Марго отправила его сюда, и это она придумала выманить Алю из квартиры. Но Марго ничего не получит. Как не получит ничего и Аля. Все, что он найдет здесь, в этой огромной и богатой квартире, будет принадлежать только ему одному. И Вениамин, надев взятые с полки в прихожей мягкие кожаные перчатки убитого и обезопасив себя таким образом, принялся распахивать дверцы шкафов, рыться в ящиках письменного стола…

Дрожа и предвкушая нечто необыкновенно радостное, он пересчитывал найденные в кабинете, в открытом сейфе пачки денег, вытряхивал из коробок золотые или просто красивые вещицы, рылся в белье, книгах. Уронил коробочку с розовой пудрой, которая рассыпалась по паркету.

Перед тем, как покинуть квартиру, он не спеша уложил в чемодан все самое ценное, что нашел здесь, распахнул окно и выбросил чемодан на улицу, в самую гущу зарослей рябин, окружавших дом. Было темно, и ни одна душа, по его мнению, не могла видеть его, тем более что свет в комнате он предварительно погасил. И только после этого быстрым шагом вышел из квартиры, спустился по лестнице во двор, отыскал в слякотной жиже газона чемодан, обтер его своим носовым платком, который сразу же спрятал в карман, остановил такси и помчался на вокзал. Ему нельзя было теперь оставаться в этом городе. Он совершил убийство, во-первых. Во-вторых, он не поделился с Марго, которая все это время, что он находился в квартире своей жертвы, держала у себя Алю в ожидании его возвращения. Понятное дело, что убийства никто не планировал. Вениамин должен был вытянуть у Бориса Ефимовича деньги. Любыми путями. И Аля в этом плане играла роль заложницы. Марго дура. Она думала, что ее братец такой же идиот. Да с какой стати он бы стал раскошеливаться из-за девчонки, если все шито белыми нитками, и он сразу же догадался бы, откуда ветер дует. Если уж ей на самом деле так нужны деньги, пусть расплачивается девчонкой. А охотники всегда найдутся…

В машине ему вдруг стало нехорошо. Он вспомнил глаза дочери в тот вечер, когда привел ее впервые к подъезду Бориса Ефимовича. В ее взгляде не было нежности и уж тем более любви, но было понимание. Они понимали друг друга. И она вполне сознательно согласилась переселиться к старику. Значит, очередная грань в ее жизни уже была преодолена. А если так, то она постепенно сможет перешагнуть и остальные, никому не нужные и бесполезные принципы и правила. Лечь в постель с мужчиной ради денег – она знала, на что шла. В сущности, так поступают тысячи женщин на планете. Не она первая, не она и последняя.

Он закрыл глаза и раскрыл только тогда, когда машина остановилась, и он увидел яркие огни привокзального сквера. Снег, кружась в синем ночном воздухе, плавно ложился на замерзшие кусты и деревья.

Вениамин еще не знал, куда поедет.

10. Возвращение блудного брата

Наталья встретила его холодно.

– Однако ты долго гулял, – произнесла она угрожающе-тихо, и Виктор подумал о том, что немного побаивается своей родственницы. Было сейчас в ее взгляде нечто такое, что заставило его устыдиться своего поступка, а именно того, что он позволил себе расслабиться в постели с Тамарой.

– Не злись. Я был у своей старой знакомой, мне надо было кое-что выяснить…

– Ты был у своей бывшей секретарши? – вырвалось у Натальи.

– А ты откуда знаешь про нее? – в свою очередь, удивился Виктор.

– Я вычислила, куда ты мог отправиться. Раз одного твоего компаньона убили сегодня утром, а второй по этому поводу наверняка напивается или уже напился, следовательно, к нему идти бесполезно, значит, ты должен был встретиться с человеком, тесно связанным с ними двумя, чтобы собрать интересующую тебя информацию. Этим человеком могла быть только секретарша. Я даже могу предположить, что в свое время ты спал с ней. И вот теперь, когда ты изнываешь от одиночества и тебе нужна женщина, кто еще может так легко утолить твой голод, успокоить твой зуд…

– Не говори со мной так. Ты ничего обо мне не знаешь, – начал он заводиться и уже спустя мгновение понял, что не в силах сдерживать свою ярость: – Я не просил тебя выступать в роли благодетеля. И я не принадлежу тебе и ничем тебе не обязан. Я могу прямо сейчас покинуть эту квартиру и вернуться сюда спустя некоторое время с деньгами и вытряхнуть тебя отсюда, понимаешь? Мне нужно только время…

– Зачем ты так? – Он увидел, как в ее глазах заблестели слезы. – Как ты можешь?..

– Я – мужчина и не обязан подчиняться женщине. Даже если она хочет мне добра. И вообще, почему я должен верить тебе? – Мысль о том, что его в очередной раз обманули, ввели в заблуждение для каких-то не понятных пока еще ему целей и что он живет под одной крышей с самозванкой, привела его в бешенство. – Немедленно покажи документы, слышишь? Немедленно! – гремел он на всю квартиру.

Наталья в ужасе попятилась от него и скрылась в соседней комнате, откуда вышла через минуты с паспортом в руках.

– На, смотри… Это твое право. Возможно, что и я поступила бы точно так же, разве что сделала бы это в первый же день…

Он открыл паспорт. «Агранатова Наталья Петровна». Паспорт был новый, и единственный штамп, который он увидел, – свежий, яркий – был штамп о регистрации по месту жительства… в его квартире. То есть она действительно купила эту квартиру, поменяла паспорт со старого образца на новый, после чего там и появился этот штамп. Все правильно. Новый паспорт – новая жизнь.

– Ладно, извини… Я вспылил.

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – В ее голосе прозвучали нежность и нотки вины, словно она искренне сожалела об этой небольшой, но сильной эмоциональной буре, вызванной ее невольными упреками.

– О чем?

– Разве твоя секретарша ничего не рассказала тебе?

– Это они, – выдохнул он и покачал головой.

– Они, – повторила Наталья задумчиво. – Ты хочешь сказать, что твоя секретарша подтвердила наши предположения относительно того, что это именно твои дружки все подстроили и с Ренатой, и с твоими акциями и доверенностями?

– Я узнал, что Гасан был влюблен в мою жену. Тамара считает, что он все и подстроил, чтобы избавиться от меня. А Андрей ему помогал, потому что был на крючке у Гасана.

– Но кто же убил Ренату? Тоже они?

– В том-то и дело, что нет. Они все уверены, что это сделал я, понимаешь? Поэтому-то Гасан якобы и решил уничтожить меня, чтобы отомстить за смерть женщины, которую он любил.

– А Тамара? Она тоже думает, что это ты убил свою жену?

– Вы, женщины, очень скрытные. Я так и не понял, поверила ли она мне, что это не я убил жену, или нет. Она обнимала меня, делала вид, что относится ко мне по-прежнему нежно, но вот какие мысли одолевали ее в ту минуту, разве я когда-нибудь узнаю? Может, сознание того, что она лежит в постели с убийцей, только распаляло ее? Но я могу и ошибаться…

И Виктор, немного успокоившись, рассказал Наталье о том, что они с Тамарой придумали в отношении того частного детектива, который следил в свое время за Ренатой.

– Неплохая идея, – оживилась Наталья. – Я попрошу его проследить за твоей Тамарой, чтобы она, в свою очередь, попыталась перекупить его. И если вдруг окажется, что ты прав и что он за деньги Ренаты ввел тебя в заблуждение, я сама так надавлю на него, что ему тошно станет и он расколется, как орех.

В ее голосе прозвучала ненависть, и Виктор подумал, что его сестра – человек страстный, эмоциональный и довольно сильный. Мысль о том, что Наталья ему вовсе не сестра, заставила его немного иначе взглянуть на нее и даже слегка возбудиться. Она находилась совсем рядом с ним, во всем домашнем, такая милая, красивая и кажущаяся доступной. Новая женщина в постели Ренаты… Соблазн был велик, но нереален. Виктор даже закрыл ладонями лицо, словно боясь, что она прочтет в его глазах растущее желание. И это после Тамары?

– Ну и какие у нас планы на завтра? – спросил Виктор.

– Я думаю, что тебе необходимо будет встретиться с Бархатовым. Вы должны поговорить по душам и все выяснить. Расспросишь его о том, чем они в последнее время занимались с Гасаном. Наверное, Сулейманова заказали конкуренты или те, с кем он не поделился. Обычные дела… А может, он перешел кому-то дорогу. Просто так людей не убивают. И постарайся особо не давить на него. У него сейчас и так поджилки трясутся, а тут еще ты. Раз Гасан мертв, Андрей, скорее всего, развяжет язык и все тебе расскажет. Теперь ему самому понадобится поддержка. Если убили Гасана, то следующим может быть Андрей, ведь они работали вместе. Если, конечно, это убийство не личного характера. Ты прямо с самого утра к нему поезжай, пока он снова не напился. А я в это время свяжусь с Тамарой, мы с ней наметим план действий, и после этого поеду к детективу, найму его, чтобы он проследил за ней. Ты мне только скажи, что будет, если действительно окажется, что Рената изменяла тебе с другим мужчиной и что этот детектив обманул тебя?

– Когда я узнаю, с кем встречалась моя жена, мне, то есть нам, будет легче вычислить, кто убил ее. Раз она вела двойную жизнь, то вполне возможно, что именно это и послужило косвенной причиной ее смерти. А уж если окажется, что она была любовницей Гасана и одновременно встречалась с другим мужчиной, к которому Гасан ее и приревновал, то можно будет смело предположить, что убийство совершил именно Гасан. Из ревности. А Ирину пристрелил как свидетельницу. А раз Гасана уже нет в живых, значит, все самое страшное позади. Ты же сама говорила, что главное – это вычислить врага.

– Все правильно. А теперь давай спать. У нас завтра тяжелый день. Думаю, что Бархатов попросит тебя помочь ему в организации похорон Гасана. Не отказывайся. Андрей будет пить, а ты постарайся всегда находиться рядом, чтобы вытянуть из него все, что он знает о Гасане, о Ренате…

Виктор долго не мог уснуть.

Часа в три ночи он вышел из своей комнаты, чтобы покурить на кухне. Волосы на его голове встали дыбом, когда он увидел стоящую напротив него в коридоре Ренату. Она была в своей ночной рубашке и протягивала к нему руку.

– Рената? – Он даже осип от страха. – Рената?

– Виктор, это я, Наталья… Ты чего пугаешь меня? Какая еще Рената? Ты с ума, что ли, сошел?

– Извини, – он почувствовал, как ноги его ослабли. – Но ты в темноте так была похожа на Ренату. У вас рубашки похожи.

– У всех женщин рубашки похожи. Просто ты думал, наверное, о ней, вот она тебе и привиделась.

– Наверное.

– Ты что не спишь?

– А ты?

– Я первая спросила.

– Меня замучили сомнения.

Он улыбнулся, двинулся ей навстречу и чуть приобнял ее, прижал к себе.

– Давай спать, Витя… – Она мягко высвободилась из его объятий и, не оборачиваясь, пошла к себе.

А Виктор спустя полчаса заперся с телефоном в ванной комнате и позвонил в несколько городов, в том числе и в Балтийск. В его толстой и потрепанной старой записной книжке были адреса и телефоны дальних родственников, соседей и знакомых, раскиданных по стране, всех тех, кто мог бы подтвердить, что у него действительно есть сестра, Наталья Петровна Агранатова и что она на самом деле выехала из Балтийска и переехала в город, в котором он живет. Ему понадобилось сделать всего три звонка, чтобы полностью удостовериться в этом. После продолжительного и душевного разговора с одной из своих родственниц его оставили последние сомнения в отношении его сестрицы. Значит, Наталья на самом деле близкий и преданный ему человек, который по-настоящему хочет ему добра. А он был сегодня так груб с ней!

Виктор подошел к двери комнаты, где она спала, и заглянул туда.

– Спокойной ночи, – сказал он в темноту, в душе надеясь, что сестра услышит его. – Извини.

Но ответом было лишь едва слышное тихое и мерное дыхание спящей.

11. Серое утро

Марго выкурила уже полпачки сигарет и теперь сидела посреди комнаты, тупо уставившись на стол, заставленный пустыми бутылками, и прислушивалась к тому, что происходило в соседней комнате. Ее пленница сначала пыталась вопить с кляпом во рту, но потом, видимо, решив, что это не поможет, что ее хриплых стонов все равно никто не услышит, умолкла. Марго несколько раз заглядывала в темную комнату, которая освещалась лишь тогда, когда открывалась дверь, и сноп оранжевого света падал на бледное лицо с размазанной и запекшейся на нем кровью. Судя по тому, в каком виде ее приволок сюда, на квартиру Марго, Вениамин, он явно перестарался и во время борьбы, скорее всего, ударил дочь по носу. Иначе откуда было взяться столько крови?

Сейчас, когда за окнами уже рассвело, Марго, трезвея с каждой минутой, вдруг поняла, насколько абсурден и жесток был ее план.

Вениамину было приказано подняться наверх, к Борису, и, выманив дочь, заткнуть ей рот кляпом, посадить в машину Марго и привезти сюда, на Петровскую улицу. А уже потом, своим ходом, вновь добраться до Бориса и угрозами вытянуть у него тысячу долларов. Пока тысячу долларов. А затем шантаж бы продолжался, но только уже без участия жадного до легких денег Вениамина. Марго сама бы придумала способ, как заставить брата раскошелиться. И вот теперь, когда самое главное было сделано и Аля сидела в соседней комнате, привязанная к стулу, Марго вдруг поняла, что ее обманули. Что мошенник Вениамин, сделав свое черное дело и украв у влюбленного и потерявшего рассудок Бориса его сокровище, выманил у него деньги и скрылся в неизвестном направлении.

Марго стало жарко. Щеки ее пылали. Вот что значит дурная голова. Пьяная голова. Мало того, что она вчера продулась в казино в пух и прах, так теперь еще и стала соучастницей преступления. Ведь если Вениамина возьмут под стражу как человека, похитившего дочь (это в том случае, если Аля обратится в милицию и напишет заявление), то он выдаст ее, Марго, не раздумывая, сразу же, с потрохами. Расскажет все как есть. И найдется куча свидетелей-злопыхателей из того же казино, которые подтвердят, что она задолжала Оскару две тысячи долларов.

С другой стороны, рассуждала Маргарита, раскуривая очередную сигарету и сильно нервничая при этом, Вениамин не такой кретин, чтобы не понимать, что ему выгоднее дружить с Марго, нежели подставлять ее. Ведь он знает, что у его бывшей возлюбленной время от времени появляются деньги. Они – прекрасная пара. Два эгоиста, помешанные на удовольствиях. И друг друга стоят. Зачем Вениамину из-за какой-то тысячи долларов так рисковать вместо того, чтобы помогать Марго зарабатывать деньги. Кроме того, ему известен ее жестокий и злопамятный нрав. Он знает, что если он обманет ее, она отомстит и денег, для того чтобы ему переломали ребра или испортили лицо, не пожалеет. Стало быть, имеет смысл ждать его возвращения до самого утра. Мало ли…

Она задремала; вдруг послышался грохот. Марго, вскочив со стула, долго не могла сообразить, что происходит и почему она спит за столом, уткнувшись в переполненную пепельницу. Но потом, все вспомнив, почувствовала прилив тошноты. Так бывает, когда чего-то очень сильно боишься. Или же находишься в предчувствии чего-то дурного, неотвратимого и необратимого. Вениамин. Он не приходил, этот сукин сын. А грохот… Это, верно, Аля уснула и упала на пол вместе со стулом, к которому была привязана.

Марго бросилась в соседнюю комнату, и перед ней предстала довольно мрачная картина. Аля Вишня, полуодетая, с посиневшим от холода и бессонной ночи лицом в черной засохшей крови, лежала на боку почти под столом, привязанная к опрокинутому старому венскому стулу. Она, скорее всего, была без сознания.

Марго, все еще продолжая испытывать к распростертой перед ней девушке чувство неприязни и ревности, все же заставила себя развязать ее и потащила, подхватив под мышки, в сторону кровати. Уложила ее, как куклу, на постель, предварительно разув, и даже прикрыла одеялом. Села рядом, затем резко поднялась и сходила за сигаретами. Снова вернулась на прежнее место и закурила.

– А ты как думала, что Борис будет и дальше содержать тебя, покупать норковые шубки и золотые колечки? – Голос ее дрожал, но слова бурным потоком лились из ее рта: – Да кто ты такая, чтобы пользоваться всем тем, что мой несчастный братец нажил за всю свою жизнь?! Ты же – родная дочь своего отца, ты – такая же любительница поживиться за чужой счет, как и он. И ты думаешь, что я бы так и терпела тебя, твое присутствие в его доме? Борис – мой брат. И это я близкий ему человек, а не ты. Он последние годы сильно болел, и я думала, что он уже не выкарабкается, а тут вдруг на тебе – поднялся! А ведь он был такой больной, такой плохой, что даже завещание составил. Как ты понимаешь, завещание в мою пользу. Но его же можно переписать. В любую минуту. И ты это прекрасно знаешь. Ты думаешь, почему я попросила твоего отца привезти тебя сюда? Ты не должна так долго находиться рядом с Борисом. Чем дольше ты жила бы с ним, тем ближе бы ему становилась. Боря – очень мягкий и добрый человек, к тому же довольно богатый. Я же наперед вижу все то, что его ожидает в ближайшем будущем, если он останется с тобой. Ты высасываешь из него все деньги, морочишь ему голову (у тебя это должно хорошо получаться, ведь твой отец в этом плане очень талантливый человек!), после чего бросаешь его, а он, несчастный, одинокий и больной человек, умирает в страшных мучениях. Словом, схема отношений между богатым стариком и молоденькой смазливой шлюшкой, проверенная веками! Разве могла я это допустить? Чтобы он переписал свое завещание на тебя и чтобы ты продолжала пользоваться его денежками? Вот почему ты здесь, маленькая дрянь! И нечего делать вид, что ты без чувств. Ты все отлично слышишь и подглядываешь за мной сквозь ресницы. Просто тебе не хочется ни видеть меня, ни слышать. Ты напугана и представления не имеешь, чем может закончиться для тебя сегодняшний день.

Марго хотела наговорить еще кучу гадостей, которые могли бы окончательно унизить или вообще морально уничтожить Алю, но весь ее злобный пыл иссяк. К тому же у нее страшно разболелась голова. Да, она слишком много выпила ночью и выкурила несколько пачек сигарет. Кроме того, ее начало трясти от всей абсурдности и бесполезности происходящего. Окончательно протрезвев, Марго вдруг осознала, что вела себя как сумасшедшая.

Марго бросила тяжелый взгляд на дверь, за которым стоял стол, заставленный пустыми бутылками. Водка. Это она во всем виновата. Потерять рассудок – что может быть обиднее, да еще и в такой критический момент жизни.

– Ладно, ты спи, – обратилась она к бесчувственной Але. – А я поеду, постараюсь выяснить, куда делся твой отец, эта скотина!

И Марго стала спешно собираться.

Она приехала на квартиру своего брата только в половине десятого. Ее удивило и насторожило, что двери квартиры были не заперты, хотя и плотно прикрыты, как если бы кто-то, не имея ключей и возможности запереть их, все же взял на себя труд и заботу о сохранности вещей, находящихся в квартире.

Едва переступив порог квартиры, она увидела, что все перевернуто вверх дном, содержимое ящиков и шкафов вытряхнуто на пол. Повсюду – осколки битой посуды, груды книг и бумаг, охапки одежды, рассыпанная пудра… Окно распахнуто, и потому в комнате пахнет морозом.

Когда же, войдя в кухню, Марго увидела на полу подернутую темной мутью лужу крови, она все поняла. Вениамин, скорее всего, убил ее брата. Зарезал. У него же не было пистолета. Или ударил чем-нибудь тяжелым по голове.

Марго была близка к потере сознания. Ей с трудом удалось сдержать рвущийся из горла крик. И только навязчивый вопрос, где тело, не давал ей расслабиться. Она почти бегом бросилась в ванную комнату в надежде обнаружить там труп брата. Ведь даже находясь в шоковом и одновременно возбужденном состоянии, которое охватывает человека, вдруг узнавшего о смерти близкого, она испытала головокружительную мстительную радость от сознания того, что если она сейчас наткнется на тело своего родного брата, то все ее проблемы тут же закончатся. Она примет наследство своего покойного брата. И тогда она не то что расплатится с Оскаром, она станет настолько богатой, что сможет купить себе квартиру за границей. Поселится в тихой Швейцарии или чистенькой Германии, где-нибудь в Мюнхене, будет целыми днями гулять по улицам, пить пиво и есть жареные мюнхенские колбаски, а вечером валяться с книжкой в руках на огромной кровати… А в банке у нее будет лежать кругленькая сумма… Марго обошла всю квартиру, но так и не нашла Бориса. Совершенно обескураженная, она вышла из квартиры и, только в подъезде сообразив, как она сильно рисковала, разгуливая по ней и оставляя свои следы, бросилась вон на улицу. Глотнула холодного воздуха и, остановив первую же попавшуюся машину, помчалась домой. Она боялась, что за время ее отсутствия Аля могла прийти в себя и сбежать.

Отпирая двери, она услышала телефонный звонок. Это мог быть Вениамин.

Марго схватила трубку и прижала к уху.

– Да, я слушаю.

– Марго, если сегодня к вечеру ты не отдашь мне баксы, мои ребята сделают из тебя фарш.

Это был Оскар. Тот самый парень, которому она задолжала в казино. Это был псих, и все, кто его знал, побаивались его. Он мог в казино подарить незнакомому, но понравившемуся ему человеку несколько тысяч долларов, а мог прямо там, в игорном зале, разбить лицо тому, кто, по его мнению, не так на него посмотрел или что-то не то сказал. Марго, по несчастью, тоже была груба с ним: пару месяцев назад обозвала его дебилом. Поэтому надеяться на снисхождение не приходилось.

– Оскар, я достану деньги. Ты можешь спросить у любого, и тебе скажут: Марго всегда возвращает карточный долг.

– У тебя есть время до вечера, – бросил Оскар, и связь оборвалась.

Марго кинулась в комнату, где оставила Алю, но девушки тоже не было. Она исчезла, как исчезли и все остальные участники разыгравшейся ночной драмы: Борис и Вениамин.

На полу Марго увидела веревки, которыми она привязывала к стулу ноги и руки Али. Сейчас они казались ей зловещими, опасными и наводящими ужас. Ей не верилось, что все то, что ей пришлось пережить этой ночью, явь.

Господи, что же я наделала? Марго, побледнев, в страхе огляделась и, когда ей показалось, что шторы на окне пошевелились, дико закричала.

12. Альтернативный план

Наталья вошла в офис фирмы «Авиценна» и сразу же увидела сидящую за большим столом секретаршу. Все внимание черноволосой худенькой молодой женщины было приковано к компьютеру, на котором она набирала текст. Лицо ее было серьезно и сосредоточенно.

Тамара так увлеченно стучала пальчиками по клавишам, что не сразу заметила посетительницу.

– Вы – Тамара? – Наталья слегка улыбнулась ей и остановилась довольно далеко от стола, чтобы у секретарши была возможность оглядеть посетительницу с головы до ног. Наталья, собираясь сюда, довольно долго приводила себя в порядок, тщательно подкрашивалась, надела строгий серый костюм, а поверх него – норковую шубку. Несмотря на холод, она обулась в замшевые изящные ботинки на каблучке и теперь стояла перед любовницей своего брата во всем своем блеске и великолепии. Какое-то время женщины смотрели друг на друга, явно оценивая.

– Мне кажется, я знаю, кто вы, – вдруг сказала Тамара и широко улыбнулась, показывая крепкие белые зубки. – Вы – сестра Виктора, Наталья.

– Правильно. В таком случае не станем терять время и приступим к обсуждению нашего плана.

Наталья сбросила с себя шубу и кинула на один из столов, села напротив Тамары и достала блокнот.

– Значит, так. Этого частного детектива зовут Николай Лавров. Я выяснила, их офис находится в двух шагах отсюда. Я попрошу его проследить за вами, Тамара, скажу ему, что подозреваю вас в связи с моим другом, и он должен будет мне через неделю представить адреса и фотографии, касающиеся вашего перемещения и лиц, с которыми вы встречаетесь. Дня через три вам надо будет несколько изменить свое поведение…

– Мне нужно будет нервно оглядываться и делать вид, что я заметила слежку, так? – сказала Тамара.

– Правильно. И если вам повезет и вы, будто нечаянно, встретитесь с ним взглядом, ваше обращение к нему с целью подкупа будет выглядеть уже более правдоподобным, естественным. Я заплачу ему тысячу долларов за неделю, а вы, за то, чтобы он скрыл… Так, минуту, а что вам, собственно, понадобится скрывать? Мы же еще ничего не придумали!

– Я могла бы… – щеки Тамары порозовели, – могла бы встречаться время от времени с Виктором. Тем более что у меня сейчас никого нет, и я все свободное время сижу дома и ни с кем не встречаюсь.

– Отличная мысль! Значит, вы попросите этого Лаврова, чтобы он в своем отчете не упоминал ничего, что могло бы быть связано с вашими свиданиями с Виктором. И заплатите ему три тысячи долларов. – Она, устремив задумчивый взгляд в пространство, усмехнулась: – Мало кто устоит перед такими деньгами, тем более что и делать-то ничего особенного не надо. Просто кое о чем умолчать, и все.

С этими словами Наталья достала из сумочки конверт с деньгами и положила перед Тамарой. Секретарша широко раскрыла глаза, вероятно, не ожидая, что события начнут разворачиваться так стремительно и что Наталья приедет к ней уже с деньгами. Значит, для Виктора результаты этой операции имеют огромное значение. Оно и понятно, ведь если выяснится, что Лавров продажная шкура, значит, Рената на самом деле могла его подкупить.

Потом Наталья позвонила в частное сыскное бюро, но Лаврова на месте не оказалось.

– Передайте ему, как только он появится, – говорила она в трубку тоном, не терпящим возражения, – чтобы он перезвонил, – она назвала номера телефонов, – и спросил Наталью Агранатову. Это срочно. – И, уже обращаясь к Тамаре: – Нет на месте, какая жалость! Но он обязательно позвонит, я уверена. Не думаю, чтобы у частных сыщиков было так уж много работы, тем более что их услуги стоят очень дорого. Ну что ж, Тамара, было приятно познакомиться. Как только Лавров объявится, я тебе перезвоню, и мы наметим план дальнейших действий. Думаю, тебе он доставит массу удовольствия… – и Наталья, к огромному удивлению Тамары, расхохоталась. – А денежки спрячь, вдруг кто увидит… – И снова рассмеялась.

После того как Наталья ушла, Тамара, несколько обескураженная столь странным поведением своей утренней посетительницы (и чего она хохочет как ненормальная?), сама перезвонила в бюро. Лаврова все еще не было, но она узнала точный адрес и решила сама пойти туда и дождаться его до того, как он позвонит Наталье. Андрей Бархатов еще не появился, а потому не надо было ни у кого отпрашиваться. Ей в голову пришла мысль, что три тысячи долларов за информацию, которая на сегодняшний день ни для кого не представляет особого интереса, поскольку главного участника тех событий уже нет в живых, а именно Ренаты, – это слишком дорого. Ведь если у Лаврова сохранились материалы, подтверждающие связь Ренаты с другим мужчиной, то Наталье не придется платить ему тысячу долларов за неделю слежки за Тамарой. Чуть позже, уже на пути в бюро, она, правда, сочла свое беспокойство за деньги совершенно чужого ей человека излишними. Больше того, Тамара решила, что может подкупить Лаврова не за три, а всего лишь за тысячу долларов. Словом, по мере приближения к бюро цена Лаврова падала все ниже и ниже. Когда же она открыла дверь конторы со скромной табличкой «Частное сыскное бюро «Алиби», эта сумма уже составляла две тысячи рублей.

Ей повезло – Лавров вошел в офис следом за ней, и, когда сидящая за столом девушка начала было говорить ему о звонке одной дамы, Тамара, опередив ее, сказала, что это она и есть и что она сама решила прийти сюда и дождаться Лаврова, поскольку дело не терпит отлагательства.

Лавров, худой высокий парень в потертой джинсовой куртке на меху, с растрепанными белокурыми волосами, молча кивнул головой и пригласил ее для разговора в маленькую, но ярко освещенную каморку, которую он, вероятно, считал своим кабинетом.

– Присаживайтесь. Я слушаю вас.

Тамара внимательно посмотрела ему в глаза, словно пытаясь определить, насколько велика вероятность того, что этот парень станет с ней разговаривать о Ренате, но, так ничего и не выяснив для себя, вздохнула и задала свой первый вопрос:

– Вы знали Ренату Кленову?

Лицо Лаврова побледнело, он судорожным движением достал из кармана пачку сигарет и выбил щелчком одну. Закурил.

– Ее, кажется, убили… – Он откинулся на спинку стула и выпустил изо рта струю дыма. – На лыжне.

13. Гороховый суп

Аля Вишня стояла посреди разгромленной квартиры и не могла понять, что же здесь произошло. Еще несколько часов тому назад она пожелала спокойной ночи Борису Ефимовичу, и ничто, казалось бы, не предвещало трагедии. И вот теперь вместе с квартирой чья-то злая рука разрушила тихий и теплый мирок, выпотрошила вместе с содержимым шкафов все то хорошее, что начало зарождаться в этих стенах, все то доброе и оптимистичное, чего прежде так не хватало в ее жизни.

Судя по количеству крови, которую она обнаружила на полу кухни, ее благодетель, ее друг и покровитель был мертв, и его тело убрали, спрятали, уничтожили… Если бы его увезли в морг, рассуждала она, то квартира была бы заполнена толпой экспертов и следователей. Значит, это именно убийца избавился от тела. Но кто это сделал, кому понадобилось убивать этого добрейшего человека, – об этом приходилось только гадать. Марго? Да, безусловно, здесь не обошлось без ее коварной руки. А еще ее отец, который выманил Алю из квартиры и чуть не удушил собственными руками, засунув глубоко в горло какой-то мерзкий влажный и тяжело пахнувший лекарством кляп. Марго и ее отец – пара эгоистов. Пара убийц.

Понимая, что в квартире в любую минуту могут появиться люди и схватить ее, как свидетельницу или подозреваемую в убийстве, Аля, удивляясь собственному хладнокровию, обмотала руку подобранным с пола платком и набрала номер телефона милиции.

– Записывайте: улица Лунная, дом 23, квартира 7. Убит хозяин квартиры, Борис Ефимович Юдин, предприниматель. Тела нет, но крови много. Предполагаемая убийца – сестра, картежница, ее зовут Марго, она постоянно торчит в казино. Вчера она угрожала ему, требовала денег. И еще…

Она собралась было уже назвать имя отца в качестве подозреваемого в убийстве, но испугалась, как бы отец, когда его схватят, не обратил все против нее и не обвинил ее, Алю, в убийстве Бориса Ефимовича. С него станется… Так и не договорив, она положила трубку. По вискам струился пот. Все, Аля, тебе пора уходить. Сейчас сюда приедет милиция.

Сдерживая в груди рыдания, она кинулась к выходу.

На улице был мороз, но она его не чувствовала. Бродила по улицам, вглядываясь в лица прохожих и пытаясь понять, что же происходит и почему никому нет до нее дела, как могло случиться, что все люди так очерствели и даже не замечают рядом с собой почти раздетую и замерзшую девушку с опухшим от слез лицом?

Пошел снег. Он застревал в ее распущенных волосах, холодил, когда распахивались полы халата, голые колени, залеплял глаза. Все кончилось, твердила она, все еще не веря в то, что говорит. Или мне это только снится? Где Борис Ефимович? Где отец? Схватят ли Марго? Она сбежит, как сбежал и мой отец. Боже, какой ужас! Куда же мне идти? Все это она твердила вслух, и прохожие, мимо которых она шла, продрогшая, в халате и кроссовках Марго, которые она обула перед тем, как сбежать из ее дома, шарахались от нее, вероятно, думая, что видят перед собой обыкновенную пьянчужку.

Она очнулась только перед своим домом. Задрала голову и вдруг, к своему удивлению, обнаружила, что окна ее квартиры светятся. Отец дома? Этого не может быть. Она быстро поднялась и позвонила в дверь. И почти сразу же на пороге возник мужчина в майке и спортивных штанах. Высокий, с красным лицом и сальными волосами.

– Извините, мой отец дома?

– Отец? А ты кто? – Мужчина оглядел ее всю, заснеженную, с побелевшим носом, и покачал головой. – Ни черта себе… Ты кто?

– Это моя квартира. Здесь жил мой отец, вы не знаете, где он сейчас и… и что вы сами здесь делаете?

– Твой отец – Вениамин? – Мужчина посмотрел на нее тяжелым взглядом, который не сулил ничего хорошего.

– Да… – с трудом проговорила она, потому что ее всю трясло, а рот и вовсе свело.

– Так вот, малышка, твой отец вот уже две недели как сдал нам эту квартиру, я заплатил за полгода вперед и теперь ничего не хочу знать, понятно?

– Но если он сдал вам… – мысли ее путались, а в глазах темнело, голова кружилась, и она чувствовала, что сейчас упадет, – тогда где же он жил сам?

– Здесь же, в этом подъезде у какой-то бабы и жил, пока она его не выперла, понятно? Твой отец – мерзкий тип, но так случилось, что я снял у него эту квартиру, а потому мне, в принципе, все до лампочки, кто он и где. Главное, я буду здесь жить до весны, это точно. Так что дуй-ка отсюда, пока я не натравил на тебя свою жену. У нее скверный характер, поэтому тебе лучше убраться отсюда поскорее.

Из квартиры несло каким-то затхлым воздухом, гнилью, перегаром и сигаретным дымом.

Аля, пятясь, спустилась на один лестничный пролет и прислонилась спиной к стене. Ноги уже не держали ее. Она со вчерашнего вечера ничего не ела. Марго не дала ей ни крошки. И ей почему-то вспомнилась ее новая шубка, норковая, теплая и пушистая. Там, в квартире, которая в последнее время стала ее домом, она находилась в таком состоянии, что ей было не до шубы. Ей тогда и в голову не пришло поискать ее. Да и навряд ли после того, как там побывал ее отец, можно было надеяться на то, что в квартире осталась хотя бы одна ценная вещь. А тем более шуба. Разве что ботинки… Она с тоской посмотрела на свои покрасневшие ноги, засунутые в неимоверно большие кроссовки, и запоздалые слезы хлынули из глаз.

Аля вышла из подъезда, дошла до остановки и села в первый попавшийся автобус. Доехала до вокзала, вышла и остановилась перед его ярко освещенными стеклянными стенами. Там, в нескольких шагах от нее находилось кафе, где за столиками сидели и закусывали отъезжающие. Аля сглотнула слюну. Жестокий голод заставил ее уже по-другому взглянуть на свою прошедшую жизнь. Ведь до такой степени отчаяния она не доходила ни разу, и она представления не имела, как выпутается из этой, казалось бы, безвыходной, ситуации.

– Девушка, по-моему, у тебя проблемы, – услышала она низкий женский голос и, мгновенно обернувшись, встретилась глазами с толстой теткой в светлой дубленке и пуховом платке. Темная родинка над верхней губой придавала ее лицу женственность и мягкость. – Можешь мне ничего не рассказывать, я примерно представляю себе, что могло с тобой случиться. Если хочешь, пойдем со мной. Я покормлю тебя и устрою на ночь. Если понравится, останешься, нет – значит, уйдешь. Я никого не неволю. Здесь, на вокзале, полно мужчин, которые не прочь скоротать время до отправления поезда в компании молодой и хорошенькой девушки. Они не извращенцы, а так, обычные работяги. Ты понимаешь, о чем я тебе говорю? Ты пойдешь со мной? У меня есть гороховый суп с копченой грудинкой. Подумай сама, ну что ты будешь здесь делать, на этом грязном вокзале? Ждать, пока тебя не отведут в участок? Там тоже, знаешь, не ангелы, тоже мужичье, падкое до дармовщинки. Пустят тебя по кругу, и потом никому ничего не докажешь. А у меня большая и теплая квартира…

Аля слушала ее и думала о том, что тетка умная и фразы строит не просто так, а бьет прямо в цель. Теплая квартира, гороховый суп… Ведь это именно то, что ей сейчас нужно. И кровать у нее наверняка есть, и теплое одеяло.

– Я согласна. Очень холодно, – она передернула плечами.

– Вот и отлично. Пойдем, милая. Я же не зверь какой. Я тебе только добра желаю. Пойдем… – она приобняла ее и повела за собой.

14. Две правды

Виктор остановил машину перед толпой людей, собравшихся у подъезда дома, где жил Андрей Бархатов. Нехорошее предчувствие охватило его, когда он заметил стоящую прямо у крыльца машину «Скорой помощи», две черные «Волги» и милицейский «газик». «Если убили Гасана, – он вспомнил слова Натальи, – то следующим может быть Андрей, ведь они работали вместе. Если, конечно, это убийство не личного характера».

– Здесь что, пожар? – спросил он, подавляя в себе растущий страх, у женщины, что стояла ближе всех к нему. – Что случилось?

– «Нового русского» убили, – бросила через плечо женщина, даже не повернувшись в его сторону. – Выстрел в упор. Вот и думай после этого, хорошо быть богатым или плохо.

Виктор протиснулся сквозь толпу и вошел в подъезд. Он думал, что его остановят, что вот сейчас перед ним возникнет какая-нибудь преграда в виде желтой пластиковой ленты с надписью «Оцеплено милицией», но ничего подобного не произошло. Когда же он достиг лестничной клетки, где жил Бархатов, он увидел нескольких мужчин в кожаных плащах и куртках, которые курили, стряхивая пепел на бетонные плиты пола неподалеку от темной лужи почти у самых их ног. Это была кровь. В это время дверь квартиры Бархатова распахнулась, показалась спина человека, который, пятясь, держал носилки. Несколько секунд, и Виктор увидел прикрытое белой простыней тело. В том месте, где находилась голова, белая ткань была красной от крови.

– Ты из прокуратуры, парень? – услышал Виктор за спиной, вздрогнул и повернулся. Высокий сухой старик, прокуренный, с желтым лицом и усталым и умным взглядом сыщика, смотрел на него в упор.

– Нет…

– Ты знал убитого?

Виктор растерялся: отвечать или нет, говорить правду или скрыть. Он не хотел возвращаться в тюрьму, не хотел расспросов, протоколов – ничего. Он двинулся к лестнице, но человек остановил его словами, которые были произнесены так тихо, что только Виктор мог их услышать:

– Моя фамилия Коренев. Алексей Палыч. Ты знал его, и не надо отрицать. Захочешь что-нибудь сказать – позвони.

И у Виктора в руках оказалась визитка. Он вышел, шатаясь, из подъезда на свежий воздух, разжал ладонь и внимательно посмотрел на нее. «Коренев Алексей Павлович. Следователь по особо важным делам областной прокуратуры». Вероятно, у Виктора в ту минуту, когда тело Андрея выносили из квартиры, было такое лицо, что невозможно было не догадаться, что он знал Бархатова и что он страшно напуган. Бархатов так же, как и Гасан, был убит ранним утром на пороге своей квартиры, и, если кому-нибудь в прокуратуре придет в голову мысль, что эти убийства совершил из чувства мести своим компаньонам он, Виктор Кленов, то как он докажет, что этим утром не выходил из дома? Где он возьмет алиби? Да, конечно, Наталья подтвердит, что он крепко спал у себя в постели. Но кто же поверит ей, если она действительно его сестра и является лицом заинтересованным?

Он вернулся домой, и спустя некоторое время там же появилась и Наталья. Лицо у нее было озабоченное. Она рассказала о том, что ей так и не удалось встретиться с Лавровым, но что она оставила в его конторе свои координаты.

– Я уверена, что он позвонит, не думаю, что они там перегружены работой. А как у тебя дела? Встретился с Бархатовым? Узнал, когда похороны Гасана?

– Бархатова убили.

Наталья уронила сумочку и смотрела на Виктора широко раскрытыми глазами.

– Как убили…

– Так же, как и Гасана. Только я не понял, то ли на пороге пристрелили, то ли дома, потому что тело вынесли из квартиры. Я сам видел…

И он рассказал ей обо всем, что видел и слышал на месте преступления. Промолчал лишь о Кореневе. Ему было бы стыдно, если бы она поняла, что лишь по одному его затравленному взгляду опытный сыщик сумел определить, что между убитым Бархатовым и Виктором существует какая-то связь.

– Я же говорила тебе, что убийством Гасана эта история не закончится, ты помнишь? Мы с тобой многого не знаем, Виктор.

– Я думаю, Наталья, что тебе надо уехать из этого города. Продавай эту квартиру и поищи для себя более спокойное место… Нельзя начинать работу и вкладывать деньги в этом городе, где каждый день происходят убийства и погибают люди, пусть даже и косвенным образом связанные со мной. Ты совершила ошибку, выбрав и наш город, и меня. Но еще не поздно все повернуть в другую сторону.

– Но как же ты?

– Я – мужчина. Поживу первое время у Тамары, а там видно будет. Устроюсь на работу или открою свое дело.

И тут вдруг в голове у него помутилось – он вспомнил слова Тамары, когда она объявила ему, что он совершенно нищ. А ведь Наталья еще об этом ничего не знает.

– У меня нет денег, мои счета пусты. Мне Тамара сказала. – Эти слова дались ему с трудом. И не давая Наталье возможности как-то прокомментировать этот факт, еще более уныло добавил: – Но есть машина, гараж, я все это продам…

– Ты смеешься надо мной? Какая машина? Какой гараж? И с такими деньгами ты собираешься начинать новый бизнес?

– Я – вдовец. Уверен, что у Ренаты тоже были сбережения, которые теперь по закону принадлежат мне.

– Я никуда не поеду. Я не могу оставить тебя после всего того, что здесь произошло. Не торопись и не паникуй. Посмотрим, что будет дальше. – Она чуть тронула его за рукав и заглянула в глаза.

– И ты согласна ждать? Но чего? И сколько? Мы постепенно проедим все твои сбережения, и что потом? Убьют Тамару? Ведь она тоже много чего знала и о Гасане, и об Андрее… Боже, – он, словно до него только что дошел смысл произошедшего, обхватил руками голову и застонал: – Они – мертвы. А я пока еще жив… Но Тамара…

– Кстати, о Тамаре, – внезапно оживилась Наталья. – Ты прав, ей тоже может грозить опасность. Пригласи ее пожить у нас, пока следствие не придет к какому – нибудь выводу. Все-таки она не чужой тебе человек и довольно много знает. Я уверена, что уже в скором времени она пригодится в качестве секретаря, но уже нашей фирмы… Думаю, мы с ней поладим, у нас все получится. Нельзя разбрасываться такими ценными кадрами.

Виктор так и не понял, показалось ему, что слово «ценными«она произнесла с иронией, или нет.

– Наталья, я тебя не понимаю. О чем это ты?

И тут Наталья как-то странно посмотрела на Виктора и тихонько засмеялась. После чего не спеша разделась, повесила на плечики шубу и прошла к письменному столу. Открыв один из его ящиков, она достала серую папку и протянула ее ничего не понимающему Виктору.

– Читай, только обещай мне, что не бросишься сразу же звонить в милицию и не выцарапаешь мне глаза…

Виктор сел и принялся читать. Уже очень скоро по его лбу заструился холодный пот. Это были новые учредительные договоры, подписанные собственноручно Сулеймановым Гасаном и Бархатовым Андреем, из которых следовало, что теперь учредителями фирмы «Авиценна», исполнительным директором которой является Сулейманов, становятся Агранатова Наталья Петровна и Кленов Виктор Леонидович, в равных долях с уставным капиталом в два миллиона долларов. А учредителями фирмы «Зеленая аптека» (о существовании которой он вообще ничего не знал), где исполнительным директором становится Бархатов Андрей Николаевич, является, помимо Бархатова, та же Наталья Агранатова и опять же Виктор Кленов, и тоже в равных долях, но с уставным капиталом уже в пять миллионов долларов.

– Наталья, что это такое? Что это за документы? – Его внезапно прошиб пот.

– Ты узнаешь их подписи? – она хрипловато рассмеялась, в глазах ее появился ледяной блеск. Хищнически затрепетали ноздри, а кончик розового тонкого языка облизнул ее ярко накрашенные губы.

– Конечно, узнаю. И что же? Когда они это подписали?

– Посмотри даты.

Договоры были подписаны за неделю до последнего убийства. То есть задним числом.

– За неделю до смерти Андрея… Это ты их убила. – Это был даже не вопрос, а утверждение. Он вдруг все понял. Но никакого страха не испытал. Но и радости от мщения, как ни странно, тоже.

Лицо Натальи на миг окаменело, уголки только что улыбающегося рта опустились, а глаза превратились в длинные узкие щели. Его сестра молча наблюдала за его реакцией на собственную догадку сквозь густые ресницы.

– Но как? Как ты могла это сделать?

– Очень просто. Я заранее составила эти учредительные документы, когда ты был еще в тюрьме. Как ты понимаешь, времени у меня было вполне достаточно, чтобы во всем разобраться и решить для себя, что мне и тебе нужно. Я несколько раз встречалась и с Гасаном, и с Бархатовым, предлагала сотрудничество, но, поскольку они в последнее время были, что называется, на ножах, а потому никак не могли определиться, чем же им все-таки заниматься и на каких условиях, я навела справки о прибыльности аптекарского дела. И поняла, что на сегодняшний день это одно из самых перспективных направлений. Кроме того, подумала я, ты во всем этом отлично разбираешься. Спрашивается, зачем же тогда изобретать велосипед?

Ее вопрос повис в воздухе и остался без ответа.

– Я не об этом… Я спросил, как ты могла убить этих людей?

– Очень просто. Купила на рынке два пистолета. Сначала пришла к Гасану. Утром. Он открыл дверь, я сказала, что у меня к нему есть деловое предложение на десять миллионов долларов. Блефовала, понятно. Мы говорили с ним на кухне. Я снова предлагала сотрудничество, рассказала ему, кто я и кем тебе прихожусь. Объяснила, что за все то, что они сотворили с тобой (кстати, то, что на твоих счетах не осталось ни доллара, я, конечно, знала, как ты, наверное, уже понял), они должны не только вернуть тебе все, что они отобрали мошенническим и циничным способом, но и заплатить за причиненный тебе моральный ущерб. Я требовала справедливости, но, кроме хамства и грубости, ничего не получила. Это нелюди. С ними невозможно нормально общаться. Они – потенциальные уголовники. Понимая, что дальше говорить не имеет смысла, я достала документы и под дулом пистолета приказала Гасану подписаться в нужных местах. А после этого эти ягнята (с Бархатовым было все примерно так же) были убиты мною на пороге собственного дома. Вот, собственно, и… все.

– Как это все? Они что, даже не сопротивлялись?

– Это только в кино про крутого Уокера герои такие храбрые. В жизни все иначе, и под страхом смерти человек способен подписать любой документ, даже смертный приговор любимому человеку. Тебе интересно знать, как я убивала твоих дружков? Элементарно. Пистолеты были с глушителями. Я стреляла им в башку, прямо в лоб. И у меня даже рука не дрогнула. Я убивала их в прихожей, чтобы трупы лежали перед распахнутой дверью, на виду. Я хотела, чтобы ты как можно раньше узнал об их смерти… Словом, я хотела поскорее завязать с этой историей, обезопасить тебя, а заодно и себя, и начать новую жизнь. Я только не понимаю, почему ты так расстроился. Тебе жалко их? Жалко Сулейманова, который приказал подмешивать тебе в тюремное пойло капли, которые делали из тебя, здорового и умного парня, настоящего кретина?! Или Андрея, который предал тебя и действовал по указке Гасана? Они же утопили тебя, растоптали, обокрали и, возможно, убили твою жену.

– Ты – сумасшедшая? Ты мне сейчас чуть ли не со смехом рассказываешь о том, как пристрелила двух человек. Да ты же чудовище!

– А ты хотел бы, чтобы Гасан, убив Ренату, убил и тебя?

– Он не убивал… – ему трудно было представить себе Гасана в лыжном костюме и вязаной шапочке, целящегося в Ренату.

– Ах, вот как? Значит, не убивал. А кто же тогда? Ты? Что же ты раньше молчал?

– Я? Я тоже никого не убивал. Наталья, что ты наделала? Ведь теперь всем этим договорам грош цена…

– Но почему?

– Да потому что нас с тобой быстро вычислят. Тем более что договоры подписаны ими незадолго до их смерти…

– Глупости. Об этих договорах станет известно лишь после того, как следствие зайдет в тупик. А у нас с тобой есть алиби. Ты скажешь, что я была дома в момент убийств, а я подтвержу, что и ты в это время был дома. Да и с какой стати им вообще подозревать нас?

– Да как ты не понимаешь?! Раз мы с тобой вошли в состав учредителей, значит, это именно нам была выгодна их смерть!

– Чушь! Полная чушь! Мы же не наследники. У Гасана и Андрея были немалые доли в новых договорах, и все эти деньги, эти средства останутся их родителям и прочим наследникам. Кроме того, я не сказала тебе главного. Не так давно я лично перечислила на счет «Авиценны» пятьдесят тысяч долларов. Понятное дело, что Гасан об этом так и не успел узнать, но в глазах следствия я буду чиста. Ведь я внесла свой первый взнос. Сегодня внесла в «Зеленую аптеку» тоже пятьдесят тысяч долларов. И с какой стати меня теперь подозревать в убийстве, если я своими действиями доказала желание работать с этими парнями?!

– Ну, хорошо, а как же я? Я-то ничего не вносил.

– Я внесла за тебя по десять тысяч в каждую фирму. Ты так перепугался потому, что подумал, будто бы кому-то, кроме тебя и меня, известно о том, как тебя кинули твои дружки. Напрасно. Ведь этого никто в городе не знает, понимаешь? Поэтому тебя никто не заподозрит в желании отомстить тому же Гасану или Бархатову. Ты находился в тюрьме совершенно по другому делу, никак не связанному с Сулеймановым и Бархатовым. Ты подозревался в убийстве своей жены, а поэтому не путай пресное с кислым.

– И что же будет теперь?

– Ничего плохого. Жизнь продолжается. Люди страдают от болезней и вынуждены покупать лекарства. Аптеки работают, а потому надо будет нам с тобой как можно скорее объявиться в «Авиценне» и начать работать. Простой в бизнесе недопустим. Ты познакомишь меня с коллективом, объяснишь мне, что и как надо делать, какую политику вести, и я, как мне кажется, довольно быстро все освою и займу место твоего компаньона. Ты будешь доволен моей работой. У нас будет все замечательно, – и Наталья как ни в чем не бывало обняла Виктора и закружилась с ним, безвольным и подавленным, по комнате. А когда остановилась, чтобы перевести дух, то посмотрела на него таким ясным взглядом, что Виктору показалось, что еще немного, и он сойдет с ума. Он не мог понять, как можно вот так с ходу признаться сразу в двух убийствах, а после этого спокойно строить планы на будущее, да еще и смеяться при этом.

– Послушай, я не хочу возврата в прошлое. Я устал нести наказание за преступление, которого не совершал. Мне трудно определить, когда, с какого момента моя жизнь покатилась кувырком, и я не знаю причины, толкнувшей моих компаньонов к тому, чтобы они так подло поступили со мной…

– Брось, – Наталья похлопала его по плечу. – Не надо патетики, Виктор. Все это слова, эмоции. Послушай, что я тебе скажу. Точнее, отвечу на твои вопросы. Ты хочешь знать, когда в твоей благополучной жизни произошла трещина? С тех самых пор, как вы с Ренатой зажили каждый своей жизнью. Нет-нет, не перебивай меня. Я знаю заранее, что ты хочешь мне сказать, мол, все началось с убийства твоей жены. Но это не так. И ты прекрасно знаешь об этом. Рената была увлечена своими творческими проектами, она мечтала, жила в мире грез, а ты, чувствуя, что она отдаляется от тебя, вместо того, чтобы с пониманием отнестись к ней, взять да и купить ей мастерскую или хотя бы не смеяться над ее творческими неудачами и нелепыми попытками войти в круг богемы, выбрал куда более прозаический и простой путь. Ты пошел по бабам.

– Но она не знала об этом… – Виктор смотрел теперь уже на свою сестру другими глазами. Оказывается, она много чего знала об их отношениях с Ренатой. Но откуда? Кто ей рассказал?

– Ты, наверное, спрашиваешь себя, откуда мне все это известно? Да от твоих же дружков, милый. Я же говорю тебе, что поначалу, как только приехала сюда и узнала, в какой ты беде, решила встретиться с твоими компаньонами, выяснить, что произошло и как случилось, что ты оказался в тюрьме. И когда я познакомилась с Бархатовым, то о бизнесе и о совместных планах мы вообще первое время не говорили. Я обыграла нашу первую встречу как случайную, разумеется, и твой Бархатов просто клюнул на меня, как на женщину. Пригласил пару раз в ресторан. И вот там, когда я однажды хорошенько подпоила его и назвалась твоей сестрой, он и рассказал мне все о твоей семье, о ваших отношениях с Ренатой.

– Но он ничего не знал…

– Знал. Возможно, от Гасана, который был, вероятно, ближе к твоей жене, чем ты себе это мог представить. Я же говорю – это темное дело…

– Они не были любовниками, и не смей мне больше говорить об этом! Моей жены нет в живых, ее убили, понимаешь? И разве можно теперь, после ее смерти, копаться в сомнительных версиях относительно ее отношений с Гасаном? Какой в этом смысл? Ты хочешь разозлить меня? И что ты вообще хочешь от меня?

– Во-первых, я хочу, чтобы ты успокоился. А во-вторых, мне надо знать, кто убил твою жену. Ведь только в этом случае мы будем уверены в том, что наше поле чисто…

– Но как мы сможем это узнать? Ты все-таки хочешь нанять частного детектива?

– А почему бы и нет? Почему тебя это так пугает?

И тогда Виктор решился рассказать сестре всю правду.

– Ты хочешь знать, как было все на самом деле?

Едва он произнес эти слова, как побледнела уже Наталья. Она схватила сигарету и закурила.

– Ты нервничаешь? Но почему? Думаешь, что вслед за твоим признанием последует мое? Успокойся. Я не причастен к убийству Ренаты. Но зато сейчас, после того, как я тебе все расскажу, ты поймешь, как мне опасно обращаться к частному детективу или к кому-то еще с просьбой возобновить старое расследование или начать новое. Дело в том, что в день убийства я на самом деле был в лесу, понимаешь?

– Понимаю. Что дальше? Как ты там оказался?

– В то время у меня была связь с одной женщиной.

Говоря это, он еще не решил для себя, признаться ли Наталье, что этой женщиной была та самая Пчелинцева, которую убили вместе с Ренатой, или нет. Но уже через мгновение понял, что бессмысленно скрывать этот факт, тем более что убийство Ренаты могло последовать за убийством Ирины, ведь Ренату могли убрать просто как свидетеля. И как это мне не пришло в голову раньше?

– Я знаю ее?

– Это та самая Ирина Пчелинцева, подруга моей жены, которую убили вместе с ней, – он, нервничая, раскрошил в пальцах сигарету.

«Ирина Пчелинцева – обыкновенная тунеядка, жившая за счет своих любовников. Это может подтвердить кто угодно», – вспомнил он слова Натальи.

Интересно, откуда она знает и про Ирину? Тоже Бархатов?

– Да… – задумчиво произнесла Наталья, глядя сквозь Виктора. – Все постепенно проясняется… И что же? Выходит, ты в один день потерял и жену, и любовницу?

– Выходит.

– Так что же произошло в тот день? Ты был в лесу? Но что ты там делал?

– Мы договорились встретиться с Ириной в лесу, в условленном месте и в определенное время, но она не пришла. Я прождал ее довольно долго, замерз и, чтобы не замерзнуть окончательно, сделал пару кругов на лыжах, понимаешь?

– Понимаю. И что дальше?

– Да ничего! Покатался и вернулся домой.

– Но почему же ты не мог рассказать об этом следователю?

– Ты что, правда ничего не понимаешь?

– Не понимаю.

– Да ведь, скажи я ему, что Ирина была моей любовницей, мое положение только осложнилось бы. А убийство двух женщин – моей жены и любовницы, как ты говоришь, можно тогда представить как разыгравшуюся в лесу семейную драму…

– Господи, какая чушь!

– Но я испугался. Подумай сама. Убита жена, а муж с любовницей где-то поблизости…

– Но ведь и любовница мертва…

– Правильно, в прокуратуре могла возникнуть и другая версия: я избавляюсь за несколько минут от двух опостылевших мне женщин.

– Смешно.

– Да я просто струсил, что же здесь непонятного? Ведь я был, понимаешь ты или нет, был в то время в лесу! Меня видели!

– Не кричи. Расскажи лучше, как объяснила свое желание покататься на лыжах твоя жена?

– Она сказала мне, что собирается сфотографировать пейзаж. Вроде бы ей посоветовал один художник. Чтобы потом уже с фотографии нарисовать картину.

– Понятно. И с кем же она собиралась на прогулку?

– С Ириной!

– Как это с Ириной, – не поняла Наталья. – Ирина же назначила встречу тебе. Не могла же она пригласить в лес и тебя, и Ренату, чтобы столкнуть вас лбами.

– Я и сам не понимаю, зачем она назначила мне встречу. Но ведь назначила же!

– Как это произошло? Она позвонила тебе или предложила покататься на лыжах при личной встрече?

– А разве это имеет значение?

– Конечно! Ведь по телефону тебе могла позвонить не Ирина, а кто-то другой. Чтобы выманить тебя из дома…

– Нет, Ирина в последнее время просто помешалась на здоровом образе жизни. Вот она и пригласила меня на лыжную прогулку. Не по телефону, а живьем.

– Понятно.

– А мне вот непонятно, зачем она пригласила меня, если они должны были кататься вдвоем с Ренатой.

– Значит, обманули Ренату. Ты же не знаешь, каким образом подруги договаривались о встрече. Возможно, по телефону. Другими словами, это Ренате могли позвонить. Предположим, какая-нибудь женщина с голосом, похожим на Иринин.

– Но зачем?

– Чтобы убить!

– За что ее убивать?

– Если бы я только знала…

Виктор подумал о том, что разговаривает с Натальей, как и прежде, словно ничего не произошло, и что рядом с ним не хладнокровный убийца его бывших друзей, а его милая и добрая сестрица, этакий безобидный, говоря ее языком, ягненочек…

– Теперь ты понимаешь, почему я против того, чтобы заниматься расследованием убийства Ренаты?

– Понимаю. Только вот ты никак не хочешь понять, что ее убийца гуляет на свободе. Послушай, ну чего тебе бояться, если я поручу это расследование частному детективу. Ведь, если ты ни в чем не виноват, то тебе и бояться нечего. Я же говорила со следователем и поняла из беседы, что работы в отношении этого убийства как таковой произведено не было. Так, опросы свидетелей, твои показания, словом, ерунда. Меня вот, к примеру, интересует, почему следователь не встречался с окружением Ренаты.

– Ты имеешь в виду художников?

– Ну, конечно! Ведь кто-то же подсказал ей сфотографировать пейзаж.

Перед Виктором возникло вдруг нежное лицо Ренаты с ясными карими глазами, копной золотистых волос, развевающихся на ветру. И вдруг глухая, нестерпимая боль всколыхнула его сердце. Что происходит? Зачем я признался Наталье в том, что был в тот день в лесу? Кто меня заставил сделать это признание? И как нам жить дальше?

Он жил теперь в одной квартире с женщиной-убийцей и какое-то время должен был играть по ее правилам. Но какое время? Как долго продлится их странный союз?

Он закрыл глаза. Ему показалось, что за последние несколько минут он словно постарел.

Он вдруг почувствовал, как его обнимают сильные и теплые руки.

– Не переживай и забудь все то, что я тебе сегодня рассказала. Эта правда принадлежит только нам: тебе и мне. Мы должны помогать друг другу, и тогда у нас с тобой все получится. А сейчас мы пообедаем и немного отдохнем… – она нашла губами его губы и нежно поцеловала. – Не бойся меня. Мы с тобой далеки по крови, так что не шарахайся от меня и не дрожи от моего прикосновения… Представь себе, что я – самый близкий тебе человек.

И Виктор с каким-то щенячьим всхлипом, зарываясь лицом в ее теплые ладони, представил себя рядом с Ренатой.

15. На новом месте

Женщину, у которой поселилась Аля в большой и уютной квартире неподалеку от вокзала, звали Софьей Андреевной. Ласковая в обращении, миловидная, проворная, она все делала быстро и чисто, и ее внешнее благообразие поначалу настолько сбило Алю с толку, что, едва переступив порог этого, кажущегося гостеприимным и тихим дома, она спросила себя: а не приснились ли ей слова, имеющие вполне конкретный смысл происходящего действа? Разве не звучали из уст этой тщательно одетой и хорошо, по-домашнему пахнувшей женщины намеки на то, чем в действительности Аля должна будет заниматься, чтобы отработать злосчастный гороховый суп и кровать?

– Проходи, милая. На-ка, выпей вот водочки и полезай в горячую ванну, а когда отогреешься, выйдешь, я дам тебе халат, и мы поужинаем.

Кафель в ванной комнате был зеленого цвета, пластиковый коврик под ногами – оранжевого. Аля улыбнулась. Ей показалось, что она сходит с ума. Что сон, в который она провалилась, пожелав Борису Ефимовичу спокойной ночи, затянулся и что ей бы пора вырваться из него, из его цепкой необратимости, но она почему-то не в силах этого сделать. Она даже ущипнула себя, чтобы проверить, реально ли то, что происходит. Но чувства, боль были настоящие. Вода – горячей. А стены – зелеными. Кроме того, в ванную просачивался аппетитный запах горохового супа. С копченостями.

Красная, распаренная, она закуталась в большое полотенце и вышла из ванной. На кухне уже был накрыт стол. Софья Андреевна налила Але еще водки, поднесла тарелку с соленьями:

– Давай выпьем за знакомство, – и она ловко опрокинула в себя рюмку водку. – Ты ешь, не стесняйся. Тебя как зовут-то?

– Аля.

– Алевтина, что ли?

– Да. Но мне не нравится это имя. Оно какое-то совсем взрослое и отдает аптекой.

У Софьи Андреевны брови поползли вверх.

– Почему же аптекой?

– Не знаю. Не могу объяснить. Поэтому меня все зовут Аля Вишня.

– Как-как? Ничего не пойму. Вишня?

– Да. Фамилия у меня такая: Вишня. Аля Вишня.

– Вишневая, значит. Сладкая. Вот и хорошо. У тебя мужчины-то были?

Вот оно. Начинается. Она с трудом проглотила ложку супа и чуть заметно кивнула головой.

– А как у тебя со здоровьем? Ты давно проверялась?

– Я здорова, – Аля густо покраснела.

– Ты не сердись, милая, но я должна тебя проверить. Не могу я устраивать наши с тобой дела, если не уверена, что ты чистая, понимаешь?

– Вы хотите, чтобы я… – Она даже не знала, как правильно поставить вопрос. Ей было невыносимо при мысли, что, может, уже сегодня или завтра ей придется заниматься тем, ради чего ее сюда, собственно, и пригласили.

– Да ты не бойся. Сначала я познакомлю тебя со своими постоянными клиентами. Все они – совершенно безобидные женатые коты, которым время от времени надо сходить прогуляться налево… Вот увидишь, ты неплохо заработаешь и, если бог даст, даже получишь удовольствие. Ты прежде, чем отказываться (я же вижу, как ты сразу поскучнела), подумай. Ведь у тебя нет даже одежды. А я куплю тебе и платье, и ботинки.

У меня есть и платья, и ботинки, и норковая шубка… Голос Софьи Андреевны становился все глуше и глуше. Глаза у Али начали слипаться, и она уже не могла продолжать слушать свою новую хозяйку. Тепло, выпитая водка и обильная вкусная еда сделали свое дело, и Аля провалилась в глубокий, тяжелый сон.

Проснулась, судя по тому, что в комнате было совершенно темно, поздней ночью. За стеной кто-то говорил. Мужчина и женщина. Аля подняла голову с подушки и прислушалась, но ей не удалось уловить ни слова. Наволочка пахла свежевыглаженным бельем. Да и одеяло хозяйка ей дала большое, теплое. У Али было такое чувство, словно ее кто-то взял и насильно переселил в чужую жизнь, и единственно, что у нее осталось от прежней Али Вишни, это внешность и неистребимое желание стать счастливой. Она снова закрыла глаза и попыталась представить себе, как будут дальше развиваться события. Понятное дело, что оставаться в этом доме она не собирается. Она же не проститутка. Но тогда куда же ей идти, что делать, где жить? И, главное, на что?

Мысли все настойчивее и настойчивее возвращали ее в дом Бориса Ефимовича.

Даже сейчас, совершенно одна, в темной комнате, Аля почувствовала, как запылали огнем от стыда ее щеки. Но должна же она быть честна хотя бы по отношению к себе. Да, она понимает, что ее благодетеля уже нет в живых. Но что дурного в том, если она вернется в тот дом и заберет свои вещи? Пусть там милиция. Они же не звери. Пусть соседи подтвердят, что Борис Ефимович жил не один, а с ней, с Алей. Вещи спасут ее от голода, а на вырученные от их продажи деньги она сможет снять комнату или даже квартиру на окраине города. Потом она устроится на работу, накопит денег, чтобы нанять адвоката, который поможет ей выселить из ее квартиры нахальных квартирантов, которых пустил отец. И жизнь наладится. Все будет хорошо.

Она сглотнула слезы и, чувствуя, что ее мысли еще пока слишком далеки от реального воплощения, села на постели и закрыла ладонями горячее лицо.

А что, если рассказать все Софье Андреевне? Может, она что посоветует насчет жильцов? Может, у нее есть адвокат, который в долг поможет ей? Хотя разве такие адвокаты вообще бывают?

За стенкой наступила тишина, но вскоре послышался шорох и шепот. Кто это там может находиться в столь поздний час? Мужчина, которому Софья Андреевна посулила встречу с новой девушкой? Или же это сама хозяйка принимает у себя мужчину? Любовника? А почему бы и нет.

Любопытство, сопряженное со страхом и осторожностью, взяло верх, и Аля, покинув теплую постель, подошла к двери, чуть приоткрыла ее, чтобы увидеть, что происходит в коридоре или на кухне. Но дверь на кухню была закрыта, зато именно оттуда рвался сквозь матовое стекло яркий свет и приглушенные голоса. Аля на цыпочках подошла к двери и услышала уже совсем отчетливо голос хозяйки и еще какой-то женский, грубоватый. Она постучала и замерла, ожидая, что же будет дальше.

– Алевтина, это ты? – Дверь распахнулась, и она увидела Софью Андреевну в накинутом на плечи пестром махровом халате. – Заходи. Выспалась? Чайку попьешь?

За столом напротив нее сидело существо неопределенного пола в сером свитере и черных брюках. Темные стриженые волосы, огромные черные бегающие глаза, острый нос с покрасневшим кончиком, большие розовые плоские уши.

– Это Маша. Садись с нами. Вот халва, пряники.

Пряники Аля терпеть не могла, но халвы немного попробовала. Взгляд ее остановился на маленьких, похожих на золотые, часиках, лежавших рядом с вазочкой с вареньем.

– Заметила? – довольно крякнула Софья Андреевна и широко улыбнулась. – Золотые. Настоящие. Они теперь мои. Только что купила. Недешево, правда, но зато вещь! Мало ли что в жизни случится, а золотые часы всегда выручат. И продать можно, и заложить, правильно я говорю, Маша?

Но странная Маша, вместо того чтобы согласиться или выдавить из себя хотя бы подобие улыбки, бросила на тетку лишь тяжелый насмешливый взгляд. Однако Софья Андреевна этого словно бы и не заметила. Она нацепила на руку часики и даже чмокнула их, как если бы они были живыми.

– Вот поработаешь немного у меня, мы и тебе такие же купим, правда, Маша? Слушай, что это мы все про часики. У тебя вон какая большая сумка. Наверняка в ней найдется что-нибудь и для моей Алевтины. Она же совсем раздета, пришла ко мне в чем мать родила.

У Али от этих слов запылали щеки. Меньше всего ожидала она, что про нее вот так запросто будут рассказывать первому встречному. Она едва сдержалась, чтобы не нагрубить хозяйке. Софья Андреевна же, не дожидаясь, что ей ответит Маша, сама открыла «молнию» на сумке и принялась вытаскивать на маленькую, стоящую в углу кухни кушетку какие-то вещи. Здесь были и кожаная коричневая куртка, почти новая, подбитая мехом, и джинсы, и несколько ярких пушистых кофточек, и теплый свитер.

– Алевтина, выбирай, может, тебе что и приглянется?

Аля, думая о том, что уходить отсюда рано или поздно ей все равно придется, но в своем халатике она далеко не уйдет, сразу же ткнула пальцем в теплый свитер, джинсы и куртку.

– Не хило, девонька. Но я понимаю тебя. Все-таки зима на дворе. Давай, примеряй, но я бы на твоем месте померила еще и кофточку, вот эту, красную. Она тебе пойдет, да и мужикам нравится, когда на женщине все яркое, нарядное. Ты же не станешь встречать мужчину в этом свитере. Ты в нем будешь похожа на пацанку.

Аля, никак не реагируя на ее советы и наставления, быстро надела джинсы, которые оказались ей великоватыми, натянула свитер, явно мужской и даже пахнущий мужским одеколоном, и набросила на себя куртку. И вдруг сердце ее забилось, а колени настолько ослабли, что ей пришлось сесть. Она узнала этот запах, и этот свитер, и эти джинсы. Ошибки быть не могло. Этот свитер она видела на Борисе Ефимовиче, и джинсы тоже, хотя все джинсы очень похожи, а она никогда не присматривалась особо к его вещам. Тем более что их стирала домработница. А куртка? Похоже, что и куртка тоже украдена из того же дома, а сидящая перед Алей девушка Маша не кто иная, как воровка, промышляющая мародерством и не гнушающаяся продажей краденых вещей. Но разве могла она сказать ей об этом прямо в лицо, она, Аля, находящаяся вот уже несколько часов на содержании какой-то тетки, собирающейся торговать ею, как товаром?

Она вдруг представила себе разграбленную и оскверненную квартиру Бориса Ефимовича, по которой разгуливают вот такие Маши, подбирающие с пола вещи, роющиеся в шкафах с целью поживиться чужим добром. И тут же пришла ясная мысль о том, что ничего ценного – то Маше там найти и не удалось – ведь там успел «поработать» еще один талантливый мародер, сутенер и гнуснейшая личность в одном лице, ее отец – Вениамин.

– Ну что, все велико? Подождем до следующего раза?

Аля очнулась. Нет, конечно же, она не вернет эти вещи. Пусть хотя бы они напомнят ей о хороших днях, о Борисе Ефимовиче, о другой Але…

– Нет, мне все это нравится. Я беру.

– Нет, ты слышала? – рассмеялась Софья Андреевна, подмигивая Маше. – Она берет. Это я беру для тебя, понимаешь? А ты мне потом все отработаешь. Думаешь, джинсы и куртка – это все, что требуется молодой женщине, чтобы начать работать? А приличная ночная рубашка? А помада, духи? Сигареты, шампанское… Ты и представить себе не можешь, как много всего набегает. Так что, подружка, иди-ка еще поспи, отоспись как следует, а уж вечерком начнем зарабатывать денежки. Главное, ничего не бойся и мне доверяй. А я тебя в обиду не дам. У меня есть ребята, которым я плачу за собственный покой. Они и за тобой присмотрят, чтобы ты не сбежала в чужом бельишке, и за клиентами, чтобы они не забыли расплатиться. Такие вот дела.

Аля встала, пробормотала что-то, похожее на «спасибо», и ушла к себе. Легла и сразу же уснула, обняв и прижав к груди мягкий мужской свитер.

Почти целый день она провела в постели, вставая только, чтобы поесть или сходить в туалет, а вечером Софья Андреевна принесла ей розовую ночную рубашку, шкатулку с косметикой и оставила одну – приводить себя в порядок.

Аля слышала, как в течение дня хозяйка звонила по телефону каким-то мужчинам и договаривалась о времени, а потому знала, что первый клиент придет в шесть, второй в восемь и, возможно, останется до утра.

«Аля, ты – проститутка, – сказала она своему отражению и улыбнулась, растягивая накрашенные оранжевой помадой губы и обнажая ровные зубы. – Ты – проститутка. А все проститутки должны быть бесчувственными. Иначе ты не выживешь. Вот так-то вот».

Она вздрогнула, когда в передней прозвучал тонкий, дребезжащий звонок. Это пришел, должно быть, ее первый клиент…

16. Убежище

Тамара вернулась к себе в офис, села за свое рабочее место и уставилась на цветущий кактус. Разговор с Лавровым произвел на нее довольно странное впечатление. Однако Наталья оказалась права, когда сразу же заподозрила его в продажности, свойственной, в сущности, многим людям. Лавров в тихой беседе, смысл которой сводился к тому, чтобы продать Тамаре всю информацию, касающуюся покойной Ренаты Кленовой, вел себя как паинька и даже не счел нужным играть. Две тысячи рублей, выложенных Тамарой на стол, произвели на него должное действие, и он охотно отдал ей папку с результатами работы, за которую он в свое время уже получил от Виктора немалые деньги (Тамара отметила про себя, что Лавров – парень не промах, раз оставил себе дубликат всех документов, и как оказался прав!). Там были фотографии Ренаты, снятой в момент, когда она переходила улицу, садилась в машину, рассматривала витрину магазина, кормила на площади голубей. И ни одного мужчины рядом. Ни одного снимка с мужчиной. Николай Лавров следил за Ренатой довольно долго и тщательно. Знал все ее маршруты, выучил привычки. Большую часть времени, как оказалось, Рената проводила все-таки дома. И к ней в отсутствие мужа практически никто не заходил. Ни Сулейманов, ни Бархатов, словом, никто из окружения Кленовых. Не жена, а сущий ангел, получается. Тамара нахмурила брови и прикоснулась пальцами к пышному красному цветку кактуса. Лепестки его были на редкость нежными и чуть влажноватыми. Деньги, лежащие у нее в сумочке, не давали ей покоя. Без малого три тысячи долларов. Как ей не хотелось расставаться с этими деньгами! Но что бы такое придумать, чтобы не возвращать их Наталье? Что? Позвонить и сказать, что папка с материалами о Ренате у нее и что она заплатила Лаврову три тысячи долларов? Как отнесется к этому Наталья? Поверит ли? Не станет ли проверять и вообще, не устроит ли скандала по поводу того, что Тамара провернула это дельце по-своему, даже не посоветовавшись с ней. Три тысячи долларов. Большие деньги для секретарши, привыкшей получать мизерные подачки от своих скуповатых и циничных хозяев.

Вспомнив про хозяев, она взяла трубку аппарата, соединяющего приемную с кабинетом Бархатова. Но его по-прежнему не было на месте. Тогда Тамара решила открыть его кабинет, чтобы удостовериться, что его нет. За его кабинетом располагается комната отдыха, душ и туалет, и ее хозяин может находиться там. Но Бархатова нигде не было. Тогда она позвонила ему домой. Трубку взял мужчина с незнакомым голосом и довольно грубо спросил ее, кто звонит и кем она приходится Бархатову.

– Я секретарь, – возмутилась она, – скажите Андрею Николаевичу, что звонит Тамара.

– Думаю, что он меня не услышит, – ответили на другом конце провода. – Ваш хозяин, Тамара, убит. Оставайтесь на своем месте – сейчас к вам приедет следователь прокуратуры, и вы должны будете ответить ему на все интересующие его вопросы. Вы слышите меня?

– А… вы? Вы… кто?

– Прокурор.

Связь прервалась. Тамара, собрав все свои вещи, заперла кабинет Бархатова, приемную, офис, выбежала на крыльцо и остановила первую попавшуюся машину.

– Докторовский переулок, – назвала она водителю адрес квартиры, где жил Кленов и где теперь жила Наталья. – Только побыстрее, пожалуйста.

В тот момент ей казалось, что только в этом доме она сможет укрыться. Ведь начался отстрел руководства «Авиценны», где она уже несколько лет работает секретарем. Кто следующий? Она покинула офис, не желая давать никому и никакие показания. С какой стати она будет кому-то что-то рассказывать? Ей надо сейчас подумать прежде всего о себе. Пусть ее ищут дома, по всему городу, но навряд ли найдут, если только Виктор и Наталья согласятся приютить ее до тех пор, пока не выяснится, кому понадобилось убивать Гасана и Андрея.

– Тамара?

Наталья, кутаясь в халат, смотрела на нее сонными глазами.

– Что-нибудь случилось?

– Я могу войти? – Тамара с трудом разжала зубы. Оказывается, все то время, что она ехала сюда, зубы ее были стиснуты, а кулаки сжаты. Она вся была как один нервный клубок.

– Да, конечно, извини… – Наталья выглядела растерянной. – Проходи, пожалуйста.

И лишь когда захлопнулась дверь, Тамара выпалила:

– Убили Андрея… – она ждала от себя слез, но их не было. Только в груди пекло и саднило, словно эти два слова пробили в сердце брешь. Это страх. Я боюсь. Господи, как же я боюсь.

– Какого Андрея? – казалось, Наталья ничего не понимала или просто еще не проснулась.

– Да Бархатова! Кого же еще! Я пришла к вам, чтобы… Я боюсь. Я позвонила Андрею, а трубку взял прокурор. Мне сказали, чтобы я оставалась на месте и ждала их, для дачи показаний. Но мне это не надо. Не надо! – она крикнула, и на крик появился не менее заспанный, с встревоженным лицом Виктор.

– Тамара?

– Витя, твоего второго компаньона убили, – спокойно объяснила Наталья. – Такие дела… Проходи, Тамара. Ты, как я поняла, пришла к нам потому, что сильно испугалась. Но здесь тебе бояться нечего. Я сама сегодня говорила Виктору, что надо бы тебя пригласить сюда на какое-то время, что раз убили Гасана, то угроза нависла и над Бархатовым и, быть может, над тобой. Ведь я говорила об этом тебе? – она повернулась к Виктору и заглянула ему в глаза.

– Говорила, – лицо Виктора сразу осунулось. Тамара не могла знать, какие мысли и чувства охватили его в ту минуту. А ведь он был напуган не меньше ее. – Наталья сказала мне, что тебе опасно сейчас оставаться у себя дома. Ведь ты – секретарь и можешь знать что-то такое, чего не должна знать. Мало ли какие дела были у Гасана с Андреем.

Говоря все это, он старался не смотреть ей в глаза.

– Поэтому проходи и чувствуй себя как дома. Мы же друзья… – Он взял ее за руку и повел за собой в гостиную. – Выпьешь?

– Виктор, что же будет? – Тамара всхлипнула и прижалась к нему. Она не знала, что ее любовник только что спал в обнимку с другой женщиной, со своей сестрой, поэтому допустила эту, по сути, вольность.

Виктор гладил ее по голове и успокаивал как мог.

– Все будет хорошо, вот увидишь. Вскоре все выяснится, убийцу схватят… – Он случайно наткнулся на задумчивый и несколько удивленный взгляд Натальи и смутился. – Ты можешь пожить у нас. Конечно, тебя будут искать, и, если хочешь, я сам отвезу тебя в прокуратуру, чтобы с тобой там поговорили. Ведь если ты вообще исчезнешь из поля их зрения, то это можно будет истолковать иначе. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Они подумают, что это я причастна к этим убийствам?

– Я не знаю, что они подумают, но надо будет соблюсти все формальности и дать показания. Посуди сама, убили Сулейманова и Бархатова, а их секретарь исчез. Как ты думаешь, разве это не может вызвать подозрения?

– Да, ты прав. Но только не сегодня. Я не могу, я боюсь. Мне страшно…

Наталья подошла к ней и протянула стакан с коньяком.

– На, выпей, и пойдем со мной, я покажу, где ты сможешь поспать. Сон – это то, что тебе сейчас нужно. А мне надо будет приготовить ужин. Ведь нас теперь трое… – Она задержала свой взгляд на Викторе, который продолжал машинально гладить Тамару по голове. – Думаю, что ты не станешь возражать, если я на время покину вас.

Виктор удивился ее словам.

– Ты куда?

– В магазин.

И она ушла. Собралась в несколько минут, накинула шубу и вышла из квартиры, бросив Виктору: «Заприте за мной дверь».

Тамара, оцепенело уставившись на дверь, вдруг словно ожила, прильнула к Виктору и, найдя губами его губы, поцеловала.

– У тебя такая понятливая сестра… Ты даже представить себе не можешь, как мне сейчас страшно. Посмотри, я вся дрожу. Ты чувствуешь?

Он ощутил на своей спине ее трепещущие руки. Тамара, страстная и горячая в отличие от вялой и сентиментальной Натальи, возбуждала его куда больше. Он ответил на ее объятие и сразу же почувствовал себя предателем. Но природа не позволила ему долго думать о только что ушедшей Наталье. Он, целуя Тамару, чуть не прокусил ей губу, а потом принялся срывать с нее одежду.

Все мужчины – животные, вдруг вспомнил он совсем недавно произнесенные Натальей слова, когда он раздевал ее. И пусть. И пусть.

Когда Наталья вернулась, на улице было уже совсем темно. Виктор спал в гостиной на диване, а Тамара отсыпалась в дальней спальне, в которой Рената устроила нечто вроде склада для своих картин и подрамников.

– Иди, помоги мне разобрать сумки, – позвала она его на кухню, и, когда он вошел, она встретила его с ножом в руках.

– Ты что?

– Мясо, – спокойно ответила она. – Там, в сумке большой кусок мяса. Его надо разрезать. Ведь тебе теперь придется есть много мяса, не так ли? Две самки на одного самца – большая нагрузка.

И она как-то нехорошо, скаля зубы, усмехнулась.

17. Лавров

У Николая Лаврова имелись свои соображения по части продажности. Проработав несколько лет в частном сыске, он превратился в циника. Ведь Николая за деньги заставляли входить, вползать, внедряться в чужую жизнь и даже иногда участвовать в ней, если этого требовало дело. Иначе как узнать, стоит ли человека брать в компаньоны, можно ли доверять ему и не проще ли его вообще убрать с дороги. Времена, когда супруги просили проследить за своей половиной, канули в прошлое. Теперь людей больше всего интересовал бизнес и досье на конкурента. И Коля Лавров так к этому привык, что когда увидел входящего к нему в офис одетого с иголочки молодого человека с аристократической внешностью, обладающего к тому же еще и хорошими манерами, то заранее настроился на разговор именно о потенциальном компаньоне или, наоборот, о конкуренте. Глядя на длинные ресницы Виктора Кленова, его голубые глаза и чувственный рот, невозможно было себе представить, что у этого красавчика могут быть какие-то проблемы в личной жизни. Любая женщина, которую он только пожелает, будет принадлежать ему без особых усилий и хлопот с его стороны. И вдруг этот откровенный разговор. Разговор-признание. Лаврова еще удивило тогда, что Кленов вот так запросто доверился ему, совершенно постороннему человеку, как если бы он пришел не в частное сыскное бюро, а к доктору с тяжелой болезнью.

– Я женат, – начал он, сильно волнуясь, едва за Лавровым закрылась дверь его маленького, заваленного разным хламом и бумагами, кабинета. – У меня очень красивая жена. Ее зовут Рената. Но вот уже долгое время она не подпускает меня к себе. Она здорова. Я проверял. Скажу еще, что она по-прежнему нежна со мной, проявляет заботу, но отказывается спать… Вернее, она просто спит со мной в одной постели. Я не могу дотронуться до нее, понимаете? Я по-настоящему несчастлив. А она, по-моему, порхает от счастья.

– Вы думаете, у нее появился любовник? – спросил Николай.

– А что еще, по-вашему, я должен предполагать?

– Чем занимается ваша жена?

– Особенно-то ничем. Она домохозяйка. У нее все есть. Правда, она увлекается искусством, время от времени приглашает к нам каких-то сомнительных личностей. Но среди них, я просто уверен, нет мужчины, которого она могла бы выбрать в качестве любовника. Рената очень любит красивых и чистых людей. А те, с кем она иногда встречается, ни с какой точки зрения не подходят ей в любовники. Кажется, я повторяюсь. Просто волнуюсь.

– Вы пробовали поговорить с женой? – Лавров вдруг поймал себя на мысли, что ведет беседу не как сыщик, а как психотерапевт. Но и сдержаться не мог, настолько его почему-то заинтересовала эта история. Он уже представил себе молодую женщину, спящую на кровати, спиной к мужу. Должно быть, подумал он тогда, это неприятно для мужчины.– Она сама-то как объясняет такую перемену в ваших отношениях? И как долго вы женаты?

– Мы женаты довольно долго, и никогда прежде Рената себя так не вела. Она не фригидна, она нормальная женщина. У нас все было хорошо.

– Может, она узнала о ваших… похождениях?

– Я изменяю ей, это правда. Но мои отношения строятся скорее на физиологической основе, нежели на любовной. Я сплю с секретаршей, – простодушно признался он, – а еще недавно завел себе настоящую любовницу, понимаете, настоящую, то есть купил для этого квартиру и все такое. Другими словами, пытаюсь вести двойную жизнь. Иначе бы я просто сошел с ума!

– И вы любите свою любовницу?

– Не понял еще. Не разобрался в своих чувствах, так скажем. Но она – лучшая подруга моей жены.

– Так, значит, ваша любовница просто-напросто все рассказала вашей жене.

– Чушь. Ирина не способна на такое. Для нее тайна – это все. Жить тайной жизнью и делать вид, что в глазах Ренаты она ангел, – большего счастья ей и не надо. Что касается того, любит ли она меня, этого я тоже не знаю наверняка, как и каждый мужчина. Скорее всего, ей доставляет удовольствие сознание того, что ее я предпочел Ренате, понимаете? Самолюбивая женщина – это сложная игрушка. И механизм, в ней заложенный, может взорваться в любую минуту.

– А ваша жена тоже самолюбива?

– В меру. Все в меру. Она уравновешенна и почти всегда выглядит счастливой. В отличие от Ирины, моей любовницы, которой постоянно чего-то не хватает. У нее планов – громадье. Но, надо признать, все они ничтожны и по большей своей части вертятся вокруг денег. Ведь на деньги можно купить практически все.

– И вы не скупитесь…

– У меня есть деньги, – с достоинством ответил Виктор Кленов, и щеки его слегка порозовели. Коля Лавров подумал тогда, что впервые видит перед собой человека, чудом сохранившего обаяние среди всей этой пошловато-неотесанной братии бизнесменов.

– А жена? Она ни в чем не нуждается?

– Она мечтает о мастерской, но мне кажется, что это блажь. У нас большая квартира, и там достаточно места для рисования и всего прочего… Думаю, ей нужна мастерская, где она могла бы вести тоже… параллельную жизнь.

– Вы хотите, чтобы я проследил за вашей женой?

– Да. Мне стыдно, но я ужасно этого хочу. Я изнываю от желания узнать о своей жене как можно больше. Понимаете, я люблю ее. И то, что она держит меня на расстоянии, лишь распаляет меня. Я должен знать, на кого она меня променяла. Я не стану устраивать ей сцен, не убью, нет. Я не собственник. Просто я хочу понять, в чем моя ошибка и почему она предпочла мне кого-то другого. А то, что у нее кто-то есть, я уверен. Повторяю, она светится счастьем!

Кленов достал фотографию Ренаты, и со снимка на Лаврова взглянуло чистое и сияющее улыбкой лицо юной девушки с большими темными глазами, ямочками на щеках и пышными золотистыми волосами. Тонкая шея, плавно переходящая в округлую грудь, кем-то грубо отрезанную ножницами.

– Это вы отрезали часть фотографии?

– Я. Она слишком красива и обнажена, чтобы я мог носить эту карточку – пусть даже и сложенную вдвое – с собой в бумажнике, не правда ли? Представьте, я потеряю его, и кто-то, совершенно посторонний, увидит мою жену голой.

– А кто ее фотографировал?

– Я! Кто же еще!

Кленов оставил тогда Николаю все координаты – свои и жены, заплатил аванс и ушел, погруженный в свои невеселые думы. И, глядя ему в спину, Лавров еще спросил себя тогда, интересно, к кому он сейчас, на ночь глядя, поедет: к своей секретарше или настоящей, как он выразился, любовнице?

А Коля уже в восемь утра следующего дня был возле подъезда дома, в котором жили Кленовы. Но только потерял время, потому что Рената вообще не выходила из своей квартиры. В доме был всего один подъезд, и никакого черного хода, поэтому возможности каким-то другим образом покинуть его просто не было. Рената была дома три дня подряд. Поведение, явно не характерное для женщины, у которой есть любовник. Если только этот любовник, конечно, не был в отъезде. На четвертый день она все же выбралась из дома. Но лишь в магазин за покупками. Коля сопровождал ее всюду, разве что не помогал ей нести сумки, хотя руки так и чесались. Она выглядела на самом деле спокойной и счастливой. С улыбкой расплачивалась в магазинах, с улыбкой рассматривала приглянувшуюся ей вещь. Хорошо одетая, тщательно подкрашенная, холеная женщина, получающая, казалось, радость просто от жизни. Ведь каждый сам выбирает себе манеру поведения и преследует свои нравственные, эстетические и другие цели. Рената встречалась с подружками, художниками и вела открытую и полную невинных удовольствий жизнь. Одну подругу звали Ирина Пчелинцева; и если бы Николая Лаврова попросили охарактеризовать ее, то он, не задумываясь, назвал бы ее злой, завистливой бабой. Она бросала на Ренату такие тяжелые и полные презрения взгляды, что даже если бы Коля и не знал, что любовницу Кленова зовут Ирина, то сразу понял бы, что это именно Пчелинцева спит с мужем Ренаты. Эта женщина весьма неумело, надо сказать, играла роль преданной подруги. И Николай с самого начала стал сомневаться в том, что Рената ничего не знает о связи своего мужа с самой близкой подругой. Но, с другой стороны, если бы Рената это знала, то не смогла бы, вероятно, продолжать общаться с Ириной или, во всяком случае, изменила свое отношение к ней, что не замедлило бы сказаться и на ее отношениях с мужем. И Кленов непременно проинформировал бы Лаврова об этом. Но Виктор был так уверен в том, что его роман с Ириной является для Ренаты тайной, что это и в самом деле походило на правду.

Коля, заинтригованный постоянным состоянием блаженства (иначе и не назовешь), в котором пребывала Рената, находил причины, чтобы навестить друзей-художников своей подопечной, и выпивал с ними. Пытался сделать вид, что хочет купить картину или даже стать сам художником, только для того, чтобы поближе познакомиться с этими довольно-таки блеклыми представителями богемы, и очень скоро пришел к такому же выводу, что и Кленов: среди этих людей Рената не могла бы найти себе подходящего любовника. Художники казались на фоне романтичной и восторженной Ренаты людьми корыстными и большими любителями поживиться за чужой счет. Да и Ренату, как выяснил Лавров, они воспринимали как источник денег и бесплатной выпивки, не больше. Что же касается их мнения о ней как о женщине, то каждый из них, безусловно, мечтал написать ее портрет, и желательно в обнаженном виде, но затащить в постель эту прекрасную чудачку никто не решался – все были лично знакомы как с Кленовым, так и с неписаными законами того общества, где вращалась Рената, не позволявшими вот так запросто и безнаказанно пользоваться чужой собственностью.

Тогда Коля прибегнул к испытанному методу выведывания информации через соседей. И вот тут-то ему открылась совершенно другая, словно изнаночная сторона жизни супругов Кленовых. Получалось, что супруги постоянно скандалили, из квартиры почти каждый день доносились крики и плач. Лавров очень скоро убедился в том, что все в один голос осуждают Кленова, который просто житья не дает своей молодой жене и всячески третирует ее на почве ревности. То, что в оценках этих скандалов прозвучало слово «ревность», лишь убедило Колю в том, что соседи не врут. Если бы не ревность, Кленов бы и не пришел к Лаврову просить проследить его за своей женой. И тогда Коля снова встретился с Виктором и спросил его, действительно ли они с Ренатой так громко кричат и ругаются, что слышно чуть ли не на весь дом.

– Да, мы скандалим, – взвился Кленов и даже сжал кулаки. – Иногда я срываюсь. Я же не железный человек, и у меня есть нервы, чувства… Как, по-вашему, я должен реагировать на то, что моя жена сыто улыбается мне утром, как если бы провела ночь с целой армией любовников, в то время как мне хочется выть от такой жизни?! Я – молодой мужчина, переполненный сексуальной энергией. Я люблю свою жену, я женился на ней по любви, я хочу ее, а она меня – нет!

Лавров понимал его. Как мужчина мужчину. Но понять причину скандалов все равно не мог.

– Я понимаю, если бы вы в ее вещах нашли улику, свидетельствующую о том, что у нее есть любовник. Но ведь ничего такого нет. Вот, смотрите, – он рассыпал перед своим клиентом по столу фотографии его жены, – видите? Она везде одна. Всегда одна. Быть может, она просто разлюбила вас, а сытый вид вы придумали себе сами? У женщин не так ярко выражены их сексуальные желания, как у нас, мужиков, и они долгое время могут жить без мужчины, даже не замечая этого. Особенно, если их мысли и чувства заняты чем-то другим.

– Или кем-то, – уныло поправил его Кленов. – Но моя жена не такая. Она живая, понимаете? Она нормальная, страстная, если хотите, женщина и всегда удовлетворяла мои самые… Вы понимаете меня?

– Разлюбила, – развел руками Лавров. – И я не советую вам тратить деньги на то, чтобы я продолжал расследование. У Ренаты никого нет, поверьте мне. Ведь уже прошел целый месяц с тех пор, как я слежу за ней. Вы или расстаньтесь с ней и живите с Ириной, или принимайте вашу жену такой, какая она есть. Другого не дано. Я не могу понять другого. У вашей жены всегда такое умиротворенное и довольное лицо, и в то же время вы не отрицаете, что между вами время от времени происходят стычки, скандалы, вы ругаетесь, кричите друг на друга. Как же ей удается после этого смотреть на мир таким одухотворенным взглядом?

– Не знаю! – Кленов только что не бил себя кулаками в грудь. – Не понимаю. Может, она сумасшедшая? Хотя нет, не сумасшедшая. Она ведет себя вполне адекватно. Просто у нее тайна, понимаете?

– У нее тайна, у вас – тайна… – пожал плечами Лавров, почему-то потеряв интерес к этому разговору.

Кленов расплатился с ним и ушел, громко хлопнув дверью. Лавров еще подумал тогда, что для таких мужчин, как Кленов, было бы благом, если бы у жены был реальный любовник, чем вот так маяться в неведении. Но Рената не изменяла ему, это был неоспоримый факт, и это словно еще больше унижало Кленова в его же собственных глазах.

…В дверь постучали. Николай Лавров очнулся от своих мыслей и посмотрел на дверь. Клиент? Слишком уж поздно. Но кто-то из своих не стал бы так церемониться и распахнул бы дверь прежде, чем Коля успел бы ответить на стук.

– Войдите.

Дверь приоткрылась, и он увидел женщину. Маленькая норковая шапочка ее была засыпана снегом. Розовый румянец играл на тонком красивом лице.

– Добрый вечер. Ведь это вы – Николай Лавров?

– Да, это я. Проходите.

Женщина осторожно вошла в кабинет, точнее, в каморку, подошла к столу и, улыбаясь, сказала:

– Когда вы были еще совсем молоды и решили посвятить себя этой профессии, вас мама, наверное, предупреждала, что это опасно. – Белозубая улыбка казалась приклеенной к этому ослепительно свежему ангельскому личику.

– Предупреждала. – Коля побледнел, узнавая знакомые черты. – Это… вы?..

– Так вот, это куда более опасно, чем вы предполагали.

– Я узнал вас… Вы… Рената…

Женщина достала из кармана шубы пистолет и выстрелила Коле прямо в грудь. Звук был настолько тихим, что находящаяся за стеной секретарша частного сыскного бюро «Алиби» его даже не услышала. В это время она болтала по телефону со своей приятельницей и была так увлечена разговором, что даже не почувствовала, как на какое-то время в ее приемную ворвался холодный морозный воздух и забрался под ее короткую юбку – это никем не замеченная посетительница сначала вошла в бюро, проскользнула в кабинет Лаврова, а потом так же тихо вышла.

– Так что, если туфли тебе нравятся, но они больше на пару размеров, все равно бери, набьешь в носки вату, никто ничего и не заметит…

18. Дед Мороз

Ее снова разбудили среди ночи, и, с трудом разлепляя веки, она опять спросила себя, когда же кончится этот кошмар, который грозил обернуться зреющим внутри ее эмоциональным взрывом. Но она не хотела скандала прежде, чем скопит хотя бы немного денег для того, чтобы покинуть этот «гостеприимный» дом. Ей надо было выждать время и наметить план, без которого ее побег завершился бы унизительным возвращением в этот же, пахнущий сладкими духами и жареной курицей, дом.

Софья Андреевна встречала Алиных клиентов накрытым столом с неизменной жареной курицей, вином и дежурной улыбкой. Ни дать ни взять радушная хозяйка. Пожилой господин, откушав курочки и выпив вина, доставал свое вино, водочку, конфеты и, в свою очередь, уже угощал хозяйку с Алей. И Аля пила, чтобы заглушить удары бешено колотящегося сердца, унять дрожь в теле, расслабиться. После ужина Софья Андреевна оставалась на кухне – прибирать, а Аля с господином запирались в спальне. Когда на пару часов, когда до утра.

Иногда вместо какого-нибудь Николая Петровича или Валерьяна Дмитрича в квартире появлялся настоящий, перепуганный в доску, командированный с водкой и закуской. Он даже не ужинал, Софья Андреевна сразу отводила его в спальню, где уже спала (если дело было ночью) Аля, будила ее, тряся за плечо, и уходила, тщательно прикрыв за собой дверь. И сквозь сон Аля чувствовала, как рядом с ней ложится, прижимаясь к ней холодными коленями, совершенно чужой мужчина и ищет дрожащими от нетерпения или холода руками под одеялом горячее женское тело, которое теперь на определенное время продано ему, как вещь, с которой он может делать все, что захочется.

– Алевтина, просыпайся. Ты танцевать умеешь?

В темноте она увидела перед собой почти черное от тени лицо хозяйки.

– Танцевать? А это еще зачем?

– Клиент просит. Я ему сказала, что у меня гостит племянница, которая хорошо танцует.

Аля почувствовала исходящий от Софьи Андреевны запах спиртного и поежилась. Хозяйка снова пила с потенциальным клиентом, обещая ему неслыханное счастье с молоденькой «племянницей». Теперь вот танцовщицей.

– Я не буду танцевать.

– Не танцуй, – пожала плечами хозяйка, – но тогда не получишь и половины. Ты прежде, чем отказываться от чего-либо, всегда все просчитывай наперед. Танцевать она не будет! Да станцевать куда проще, чем сама знаешь что. Я и музыку нашла.

– Кто он?

– Предприниматель. Застрял на несколько часов. Тот, кто должен был его встретить, не приехал… Да какая тебе, собственно, разница, где, как и кто. Главное, что я заполучила его сюда, к нам. У него денежки, товар. Обувь, кожаные сумки. Часть возьмем натурой, а часть деньгами. А я потом на базар снесу, продам, продуктов куплю, опять же вина. Жизнь продолжается. Ну-ка, вставай, хватит нежиться. Ты мне лучше скажи, – она придвинулась к Але еще плотнее и зашептала ей в самое ухо: – Ты хоть удовольствие-то получаешь, когда спишь с мужиками, или тебя от них уже тошнит?

Аля ничего не ответила. Она отодвинулась от ставшей ей отвратительной старухи, поднялась и накинула на себя халат.

– Я в ванную. Умоюсь и выйду. Ему сколько лет?

– Молодой, – недовольным тоном буркнула хозяйка, обиженная на то, что с ней так грубо обошлись и даже не удосужились ответить на простой вопрос. – Лет сорок с небольшим. Ладно, приходи.

Аля подождала, пока Софья Андреевна уйдет, затем шмыгнула в ванную, умылась, причесалась, вернулась в комнату, переоделась в желтое домашнее платье, которое делало ее похожей на девочку-подростка, и пришла на кухню, где было накурено и пахло жареной картошкой.

За столом напротив хозяйки сидел худощавый мужчина с усталым лицом. Видно было, что он отогрелся и даже разомлел. Перед ним на тарелке стыла картошка и лоснился от жирных пальцев стакан с недопитым вином. Увидев Алю, мужчина выпрямился на стуле. Широко раскрытыми глазами он смотрел на умытое, но все же довольно заспанное лицо девушки, и в его взгляде Аля прочла не похотливое желание, как этого можно было ожидать, а скорее любопытство, удивление и одновременно восхищение.

– Какая красивая у вас племянница, Софья Андреевна, – произнес он и даже привстал, чтобы поцеловать Але руку. – Как вас зовут?

– Аля. – Она присела рядом на стул и налила себе в стакан воды.

– А меня – Володя. Вы где-нибудь учитесь?

– Я же говорила, она учится в балетном училище, – напомнила ему хозяйка и проворно вытащила тугую пробку из узкого горлышка бутылки. Раздался характерный звук, от которого Аля почему-то вздрогнула, хотя давно уже должна была привыкнуть к подобным звукам. – Устает, бедняжка. Все учится, танцует возле станка…

– Как возле станка? Разве в балетном училище есть станки? – Он незаметно усмехнулся, и это не укрылось от Али.

– А как же! – воскликнула Софья Андреевна и плеснула себе вина в стакан. – Они же занимаются у станка. Это такая металлическая планка, за которую они держатся.

– А… – Владимир кивнул головой. – Теперь понятно.

– Очень много денег уходит на учебу, – заохала хозяйка. – То тому дай, то другому. Сейчас же без взяток – никуда. То шампанское одной преподавательнице, то подарок – другой, то директору. Вот, живем, еле-еле концы с концами сводим.

Аля слушала ее и не верила своим ушам. К тому, что хозяйка нередко выставляла ее своей племянницей, она уже привыкла и никак не реагировала. И, как правило, Аля в этих выдуманных легендах считалась сиротой, с трудным детством и, как любила пошутить хозяйка, деревянными игрушками. Но откуда вдруг взялась эта дикая история с балетным училищем? И ведь не хореографическое, а именно балетное. Смешно.

Когда они с Владимиром остались в спальне одни, и Аля легла, откинув одеяло, как бы приглашая мужчину лечь рядом, она вдруг услышала:

– Слушай, что ты здесь делаешь? Ты что, с ума сошла? Зачем тебе все это? – И Владимир, этот незнакомый ей мужчина, показал взглядом на розовые обои в цветочек и постель. – Ты же не проститутка, я вижу. Ты работаешь на эту старую каргу. Пойдем лучше ко мне, я дам тебе работу, ты будешь получать деньги, сможешь снять комнату и жить спокойно и, главное, свободно.

– Да я бы ушла, но мне на самом деле жить негде… Все это не так просто. У хозяйки есть «крыша». Это здоровые парни, которые, если я вдруг вздумаю уйти, найдут меня и приведут обратно. Но перед этим поиздеваются надо мной… Я же задолжала ей за все эти обеды, ужины, одежду.

– А где ты раньше жила?

Но она не захотела рассказывать этому, показавшемуся ей добрым, человеку о Борисе Ефимовиче, о той страшной трагедии, разыгравшейся по ее вине и приведшей к смерти ее благодетеля. Она до сих пор искренне полагала, что в том, что произошло с Юдиным, виновата в первую очередь она, Аля.

– Володя, мне кажется, что вы на самом деле хотите мне помочь, но я увязла здесь по уши. И мне понадобится довольно много времени, прежде чем я смогу отработать свой долг. Что же касается моей прежней жизни, то скажу так: близкий мне человек, который заботился обо мне и был мне роднее отца, погиб. А в моей квартире живут чужие люди. Мой родной отец пустил квартирантов и взял с них вперед.

– Ничего себе отец… – Владимир сел на кровать, и пружины под ним жалобно скрипнули. – А я, если честно, пришел сюда потому, что сильно замерз на вокзале. Я так замерз, что когда увидел эту тетку, розовощекую, всю закутанную в шаль и предлагающую ночлег, то сразу согласился. Конечно, и не предполагал, что здесь дело не чисто и что мне в койку положат такую красивую девушку. Но у меня есть жена, и я ее люблю, а потому я не смогу воспользоваться так неожиданно представившейся мне возможностью. Но мы с тобой представим дело так, словно между нами все было. Деньги у меня есть, я заплачу твоей хозяйке.

Он лег рядом с Алей и укрылся одеялом.

– Какое блаженство. Как я мечтал вот так вытянуться в теплой постели. Ты спи. Расслабься. А я подумаю, как тебе помочь…

А рано утром он, заплатив Софье Андреевне десять тысяч рублей за Алю, забрал ее с собой и поселил в гостинице.

– Сиди здесь и жди меня. Никуда не уходи. Мне надо встретиться с человеком, который вчера не пришел на вокзал. А ведь он мне должен деньги. Значит, так. Если я приду и не застану тебя здесь, значит, ты не собираешься работать у меня и у тебя свои планы. Пусть. Ты – свободный человек. Но тогда за тобой будет долг, который ты вернешь мне, когда сможешь. Я оставляю тебе свои координаты: адрес и телефоны, по которым ты сможешь меня найти, и, если я не ошибся в тебе, мы с тобой еще встретимся. Если же ты меня обманешь и вернешься туда, откуда я тебя забрал, пусть бог будет тебе судья.

Аля смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она не ожидала, что встретит на своем пути человека, чьи помыслы окажутся еще более благородными, чем у Бориса Ефимовича. Ведь, что ни говори, Юдин взял ее к себе для услады в отличие от этого непонятного и непредсказуемого человека – Владимира, который и пальцем до нее не дотронулся.

Она скользнула взглядом по листку бумаги, на котором аккуратным почерком были записаны адрес и телефоны спасителя. «Теслин Владимир Евгеньевич».

Как ей захотелось пообещать ему, что, когда он вернется сюда, она будет здесь, будет ждать его возвращения, чтобы оправдать его доверие и доказать ему, что она способна вести другой образ жизни. Но та свобода, которая исходила от его слов, уже успела вскружить голову, и она в какое-то мгновение чуть не задохнулась от собственной дерзости: я свободна! Я смогу вернуться в квартиру Бориса Ефимовича! А вдруг он жив? Я найду Марго и оттаскаю ее за волосы!

Мысли, одна противоречивее другой, будоражили воображение и не позволяли ей расслабиться и надавать кучу невыполнимых обещаний своему новому благодетелю. Она подавляла в себе множество желаний: ей хотелось броситься на шею к Теслину и расцеловать его в порыве благодарности. А еще хотелось рассказать ему все, что произошло с ней в связи с Юдиным. Но раскрыться перед ним означало остаться с ним, однако решиться на это она пока не могла, потому что считала себя обязанной разобраться в том, что же произошло с Юдиным, выяснить, кто виноват в его смерти или исчезновении. Было ясно одно: отец скрылся, прихватив с собой все ценное, что было у Юдина, и, быть может, убив его; квартира ее занята квартирантами, которых пока невозможно выселить, потому что они заплатили отцу деньги. Это была реальность, и ей предстояло самой, своими силами строить свою новую жизнь. Своими ли силами? Она продолжала смотреть на Теслина как завороженная, еще не веря своему настоящему освобождению.

– Это правда… все то, что вы сейчас сказали?

– Правда.

– У вас так много денег, что вам не жалко было потратить на меня десять тысяч рублей? Кто же вы?

– Обыкновенный человек. Предприниматель, как сказала тебе, наверное, твоя хозяйка.

– Да. Это верно. Но ведь и десять тысяч – деньги.

– Правильно. Но мне почему-то кажется, что именно сегодня я сделал одно из самых выгодных своих вложений.

– Но почему?

– Не знаю. Интуиция.

– И часто вы так вот помогаете незнакомым девушкам?

– Нет. Не часто.

– Если вы такой богатый, то зачем же вам было идти ночевать к совершенно незнакомой тетке? Вы же могли позволить себе снять гостиничный номер…

– Я был уверен, что тот человек не подведет меня, и мы с ним непременно встретимся на вокзале. Я и ждал его до последнего. А что касается того, что я пошел ночевать к твоей хозяйке, то и здесь все вполне объяснимо: эта женщина, как это ни странно, внушает доверие.

– Да, это так. Я однажды так замерзла, что когда она подошла ко мне, вот так же на вокзале, то сразу же согласилась переночевать у нее. Холод и голод – вот и вся причина… Но я не стану лукавить, она намекнула мне, чем мне придется отрабатывать тарелку горохового супа. Но я была с пустыми руками. Меня невозможно было ограбить в отличие от вас.

– Знаешь, у меня хоть и были деньги, но я все равно ничего не боялся. Я прошел Афган, много повидал и всегда сумею постоять за себя.

– Афган? Но сколько же вам тогда лет?

– Много. Просто я выгляжу моложе. Но это природное. И вообще мы отвлеклись. Так что ты решила?

– У меня здесь, в этом городе, слишком много проблем, с которыми я должна разобраться как можно скорее. А если бы я согласилась работать с вами, то мне наверняка пришлось бы уехать, я правильно понимаю?

– Возможно.

– А мне нельзя уезжать до тех пор, пока я не отвоюю свою квартиру и не разберусь во всем…

– Я бы мог тебе помочь и в этом, но сейчас не могу. Как ты понимаешь, у меня тоже возникли определенные сложности. Но если все-таки тебе будет очень трудно и твоя жизнь окажется в опасности, ты меня разыщи. Обещаешь?

– Обещаю.

– Вот и отлично. – Он привлек ее к себе. – Вообще – то я не такой уж и добрый, как тебе могло показаться. И на войне мне приходилось убивать. Но то была война.

– Спасибо вам, – пробормотала она, смущаясь, что ее так долго не выпускают из объятий. – Я обязательно верну деньги.

– Конечно, вернешь.

Он наконец отпустил ее. Посмотрел в глаза и улыбнулся.

– Знаешь, я тут подумал… Ты же совсем одна и без денег. Вот, возьми на первое время. – Он достал из кармана и положил на стол перетянутую розовой резинкой пачку долларов и жестом остановил ее попытку возразить ему: – Молчи. Это – подарок к Новому году. Он не входит в твой долг.

– Но здесь же куча денег!

– Вот и пользуйся. А теперь я пошел. Отдохни, соберись с силами, поешь и действуй, как считаешь нужным.

– Вы еще вернетесь сюда?

– Если бы я был уверен, что ты меня ждешь, то обязательно бы вернулся. Но теперь, когда я точно знаю, что тебя тут не будет, то, скорее всего, – нет.

– Тогда – до свидания.

– До свидания. Аля.

Ей вдруг стало холодно. Человек, который вот уже несколько часов грел ее своим присутствием, уходил, оставляя ее одну. И еще не поздно было остановить его, пойти с ним. Но она так и не сделала этого.

Теслин ушел. Аля пересчитала деньги. В пачке было три тысячи долларов. Только русский Дед Мороз мог в силу своей природной щедрости и безалаберности подарить первой встречной испорченной девчонке такую кучу денег. Это вам не шерстяной носок, набитый засахаренными орешками или шоколадом.

Аля спрятала листок с заветными адресом и телефонами в карман курточки, в другой сунула деньги и, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, быстро покинула гостиничный номер. Путь ее лежал сначала в сауну, где она предполагала отмыться от своей прежней жизни, затем в платную клинику для осмотра. И лишь после этого она займется поисками комнаты и работы.

19. Опасные игры

Виктор Кленов жил вот уже целую неделю в обществе двух близких ему женщин и никак не мог понять, как это они до сих пор уживаются все вместе.

Наталья в присутствии Тамары вела себя настолько естественно и так замечательно играла роль погруженной в дела и проводящей время в постоянной заботе о брате сестры, что ему порой казалось, что он сходит с ума и что те моменты близости, которые происходили между ними, являются лишь плодом его воображения, не более. Другими словами, метаморфозы, происходящие с Натальей в зависимости от того, в каких условиях она находилась, вызывали болезненное состояние у Виктора, и он боялся по-настоящему впасть в депрессию. Но этого не случалось, как он понимал, благодаря более здоровым и естественным отношениям, которые у него складывались с Тамарой. Вот здесь все было просто и понятно. Наталья с самого начала приняла ее в дом, в семью и воспринимала исключительно как доверенное лицо и любовницу брата. Стоило же Тамаре выйти из квартиры, как Наталья превращалась в другую женщину. И эта другая женщина вскоре начала вытеснять Тамару из полного тайн и страстей мужского мирка Виктора. Но если со страстью все было понятно, то жизнь с тайнами становилась все сложнее и сложнее.

Эта болезнь, это наваждение началось вскоре после того, как стало ясно, что никто из занимающихся расследованием убийств Бархатова и Сулейманова не подозревает ни Виктора, ни тем более его сестру Наталью в причастности к этим преступлениям. Следователь прокуратуры продублировал сделанную еще недавно Виктором работу, проверив по своим каналам, действительно ли Наталья Агранатова является родственницей, а точнее, сестрой Виктора Кленова. И у Виктора, который до этого момента, по сути, и не сомневался уже в этом, все равно отлегло от сердца, когда он сам, своими ушами услышал, что это истинная правда, и что Наталья на самом деле жила долгое время в Балтийске, и что деньги, которые она успела вложить в «Авиценну» и «Зеленую аптеку», достались ей от мужа, бизнесмена, с которым она оформила официальный развод. Понятное дело, Виктора вызывали в прокуратуру, задавали вопросы, приезжали домой, чтобы побеседовать с Натальей, но вскоре их оставили в покое, и они расслабились. Виктор недоумевал, поскольку считал, что окажись он на месте следователя или прокурора, то первым человеком, которого он бы заподозрил, был бы он, Виктор Кленов, бывший соучредитель фирмы, человек, которого эти два мерзавца ободрали как липку. Но в прокуратуре прорабатывались, судя по всему, совершенно другие версии. И получалось, что Наталья рассчитала все правильно: как можно подозревать в убийстве людей, которые незадолго до смерти основных учредителей вложили сразу в две фирмы такие большие деньги? Кроме того, у Сулейманова, как оказалось, есть наследники, имеющие право на свою долю в этом бизнесе, да и у Бархатова жива мать, которая непременно предъявит им, Виктору с Натальей – законным учредителям, – свое право на наследство. Вот если бы не было наследников, тогда, возможно, Виктор и Наталья попали бы в круг подозреваемых. В реальности же они намеревались выплатить долю убитых наследникам и поставить в этой мрачной истории большую и жирную точку.

Виктор сколько раз ловил себя на том, что и сам уже начинает оправдывать Наталью в собственных глазах. Их продолжительные беседы, во время которых Наталья обращала его в свою веру и внушала ему мысль о том, что зло должно быть наказано и что Гасан с Андреем просто не имели права на жизнь, дали первые плоды уже через несколько дней после того, как Наталья призналась Виктору в убийстве его компаньонов. Виктор в одно прекрасное утро увидел в Наталье не убийцу, а человека, избавившего его от постоянного и угнетающего его чувства страха. Другими словами, он оправдал убийство здоровым чувством мести и успокоился. Возможно, одной из причин, повлиявших на изменение в его отношениях с сестрой, явилась игра, которую они затеяли с Натальей, когда впервые сблизились, и которая способствовала расслоению его психики и одновременно наполнила его жизнь новым смыслом.

Это случилось незадолго до появления в их доме Тамары. Виктор и Наталья лежали, обнявшись, и были в одном шаге до полной близости, когда он, мужчина, вдруг понял, что ему чего-то не хватает для полноты чувств. И хотя он желал эту женщину, нечто неуловимое все же сдерживало его, требовало смутного пока еще подтверждения того, что он готов войти в нее. И тогда Наталья, словно угадав его мысли, выскользнула из его объятий и вернулась почти тотчас же, но уже источая аромат настоящей страсти, настоящего желания. Виктор, не открывая глаз, овладел ею и впервые за долгое время испытал те забытые и сладостные чувства радости любви, которые чья-то злая рука отняла у него. Он жил в Ренате. Он любил Ренату, а не сестру, и обнимал Ренату, а не Наталью. «Рената?» Он, кажется, произнес тогда это имя вслух, произнес вопросительно и с надеждой в голосе. И услышал благостное: «Конечно, я твоя Рената, разве ты не чувствуешь, что это я?»

Так и началась эта упоительная и бесконечная игра, эти затяжные любовные путешествия в прошлые бурные ночи с Ренатой.

Потом Виктор возвращался в реальность и с грустью, усмехаясь, понимал всю кажущуюся нелепость происходящего: Наталья подушилась духами Ренаты. Или: Наталья вошла в спальню в ночной рубашке Ренаты.

А однажды Наталья, не церемонясь, сказала:

– Мы все и всегда будем жить в мире, который мы выдумаем себе сами. Ты должен был мне раньше сказать, что хочешь только Ренату. Я согласна стать ею. Но только я не буду обманываться и буду любить именно тебя; я не хочу представлять на твоем месте другого мужчину. А ты будешь любить ее. Тебя это не должно беспокоить, я все равно буду счастлива.

Когда же в доме появилась Тамара, его сексуальная жизнь приобрела иные формы. Ночью он был любовником своей секретарши (он спал открыто, не скрываясь от сестры, в одной кровати с Тамарой); днем, при случае, мужем Ренаты (когда Тамара куда-нибудь уходила, Наталья перевоплощалась в его покойную жену); а в остальное время, когда обе женщины были дома, он был вдовцом, братом и просто другом, то есть фактически бесполым существом. И, как ни странно, его эта жизнь устраивала. Хотя уже очень скоро, когда похоронили Сулейманова и Бархатова и Виктор вернулся в офис полновластным хозяином, его личная жизнь постепенно стала приобретать более привычные, прежние формы. Днем он работал рядом с сестрой, воспринимая ее как очень способного и тактичного человека, преданного друга и сообразительного, умного компаньона. Вечер он мог провести (чуть ли не по инерции) в квартирке Тамары, куда она вернулась почти сразу же после похорон своих прежних хозяев. А ночью сжимать в объятиях свою воскресшую жену – Ренату. Бывали, правда, дни, когда ему не хотелось видеть ни Тамару, ни Наталью, ни Ренату, но это было связано с его усталостью и желанием восстановить силы.

Однажды на прямой вопрос Натальи, зачем он продолжает изменять Ренате с Тамарой, Виктор лишь пожал плечами. Он не знал ответа на этот вопрос. И тут Наталья так испугала его последовавшим за этим предложением, что он, не сумев выйти из состояния психологического шока, в тот день даже напился.

«Если хочешь, я могу время от времени появляться в квартирке твоей покойной любовницы, Ирины Пчелинцевой, чтобы стать и ею. Я надену ее шелковый халат, который ты купил ей на прошлое Рождество, подушусь ее духами и стану просить у тебя денег. И тогда ты забудешь о том, что двух твоих женщин уже нет в живых. Я заменю тебе всех. Как тебе моя идея?» И она засмеялась нехорошим, раскатистым и нервным смехом.

20. Маша

В гостиницу она не вернулась, хотя искушение встретиться там с добрым Теслиным было велико, да и разом порвать с прошлым, связав себя с образом жизни этого человека, тоже выглядело заманчивым. Кто знает, может, работая на Теслина, она бы смогла скопить себе на другую квартиру или хотя бы комнату и забыть все. Но желание войти в квартиру Юдина взяло верх, и Аля сразу же после гинекологического обследования в одном из дорогостоящих диагностических центров (выяснилось, что она, слава богу, здорова) поехала на Лунную улицу.

Было девять часов вечера. Для зимы – почти ночь.

Окна юдинской квартиры не светились. Аля вошла в подъезд, поднялась и остановилась напротив двери. Закрыла глаза и, прислушиваясь к бухающему в груди сердцу, представила себе, что сейчас в ответ на ее звонок дверь распахнется, и она упадет в объятия Бориса Ефимовича. И она позвонила. Замерла, прислушиваясь к звукам. Но не услышала ни шагов, ни знакомого покашливания, ни тихого и почти родного «кто там?». Она попробовала толкнуть дверь, но она оказалась запертой. Аля была уверена, что после ее звонка в милицию здесь успело побывать много народа, и кто-то, вероятно, запер квартиру и даже, возможно, ключами самого Юдина. Промелькнула мысль, что теперь эта квартира достанется Марго. И, возможно, уже очень скоро эта нахальная картежница въедет сюда или же продаст ее с молотка.

Время шло, подъезд жил своей жизнью. За соседней дверью плакал ребенок, где-то наверху говорили на повышенных тонах мужчина с женщиной, журчала вода в трубах, шумел ветер за окнами, и с песочным легким звуком в стекла словно горстями бросал снег. Понимая, что попасть в квартиру ей не удастся, Аля собралась уже было уйти, как ей показалось, что где-то в глубине ее квартиры произошло какое-то движение. Шорох. Аля замерла. И снова стало тихо. Тогда она довольно громко прошла к лестнице и уже на цыпочках вернулась к двери, встала сбоку и стала ждать. И не ошиблась в своих предположениях. В квартире действительно кто-то был. Потому что, как только ее мнимые удаляющиеся шаги стихли, дверь открылась, и в щель просунулась взлохмаченная голова.

Аля должна была испугаться. Да и любой человек, оказавшийся на ее месте, не мог не испугаться. Но на этот раз здоровое чувство злости по отношению к какому-то незнакомому человеку, поселившемуся здесь, по сути, в Алиной квартире, взяло верх, и она как кошка набросилась на незнакомца и вцепилась пальцами в его волосы.

– Ты кто? – прохрипела она в ухо человека, застонавшего от боли. – Ты что здесь делаешь? И где Марго?

– Какая еще Марго? – сильные руки схватили ее пальцы и оторвали от волос. – Убери лапы, а то получишь.

Мужчина говорил почему-то женским голосом, и Аля отпрянула. Тусклая лампочка, горевшая под потолком, осветила помятое лицо довольно-таки молодой женщины.

– Ты? – вдруг услышала Аля и пристально взглянула в лицо женщине.

Она где-то видела ее прежде и слышала этот голос. Перед глазами тотчас возникло видение: золотые изящные часики на руке Софьи Андреевны. Ей даже показалось, что она слышит голос своей прежней хозяйки: «Золотые. Настоящие. Они теперь мои. Только что купила. Недешево, правда, но зато вещь! Мало ли что в жизни случится, а золотые часы всегда выручат. И продать можно, и заложить, правильно я говорю, Маша?» Маша!

Ну да, эту женщину звали Машей. Она продала Але куртку, теплый свитер и джинсы. Те самые вещи, в которых она сейчас была.

– Ты – Маша? Я узнала тебя… – Аля немного успокоилась, разглядывая лохматую черноволосую голову Маши и розовый кончик ее смешного курносого носа.

– А ты, значит, Аля… – усмехнулась Маша и покачала головой. – Вот так встреча. И чего ты здесь забыла? Или тоже пронюхала, что хозяин загнулся и квартира стоит пустая?

Вот теперь Аля все поняла. «Хозяин загнулся». Эти слова полоснули по нервам, оставляя глубокий след. Маша просто-напросто поселилась в пустой квартире. Бомж? Может, ей жить негде. Пусть все остается на своих местах, и почему бы тогда не подыграть ей, и вместо того, чтобы объяснять, что она имеет непосредственное отношение к этой самой квартире и к ее погибшему хозяину, не претвориться, что и ей жить негде и что она пришла сюда по этой же причине. Чтобы поселиться.

– Извини, я не знала, что здесь уже занято.

– Квартира большая, а я пока одна. Проходи. На улице мороз. – Маша распахнула дверь как гостеприимная настоящая хозяйка квартиры, и от этого жеста Алю покоробило. – Ты что, сбежала от Софки?

– От кого?

– От хозяйки своей?

– Не совсем…

– Ладно, проходи, сама все расскажешь.

Але было страшно находиться в квартире, которая прежде связывалась у нее лишь с самыми счастливыми днями в ее жизни. Теперь даже обои – черные с красным – навевали ей траурные мысли и делали ее присутствие здесь противоестественным, опасным. Она не удивилась бы даже, если бы из-за угла, из спальни вдруг вы – шла с сигаретой в зубах Марго…

– Садись. – Маша усадила Алю на табурет в кухне, где было накурено и пахло жареным луком. – Будешь яичницу с луком?

– Буду.

– Вот и отлично. Это здорово, что ты вот так взяла и бросила Софку. Она мягко стелет, да жестко спать. Эту каргу я давно знаю. У нее только лицо доброе, а в душе – сплошная чернота. Она ведь одну свою «квартирантку» уже отравила уксусом. А врачам представила, будто бы девчонка та сама богу душу отдала. Просто она заболела, а потому не смогла уже обслуживать клиентов. У нее, у Таньки этой, был больной желудок, да еще и сыпь пошла. Софка испугалась, что за ней придется ухаживать и за то, что ее бизнес могут раскрыть, да то, как она позволяла своим клиентам над Танькой измываться, вот и дала ей вместо водки выпить эссенцию. А потом сама же вызвала «Скорую»… Словом, сгубила Таньку. А она вот так же, как и ты, жила у нее. Софка ее подо всех подкладывала, а сама пропивала и проедала ее денежки. Короче, жила сладкой жизнью. Она Танькой даже перед своей «крышей» расплачивалась. Хотя какая это «крыша», так, одно название. Два бугая. Уф, бычары… Кстати, ты не боишься, что они тебя искать начнут?

– Не начнут. За меня один человек заплатил, – сказала Аля, и перед глазами возникло светлое лицо Теслина. – В долг, конечно. А в моей квартире квартиранты живут, их отец поселил и деньги взял вперед. Вот как их теперь выгнать, чтобы спокойно жить, не знаю.

– А что же ты не сказала тому, кто тебя выкупил, чтобы он и за квартиру заплатил? Одним разом бы все твои проблемы решил.

Аля пожала плечами и вдруг поняла, что говорит глупость. Как это она не знает, как выгнать квартирантов, если у нее теперь есть деньги, которые она может вернуть квартирантам! Целая куча! Деньги. Она еще не успела привыкнуть к мысли о том, что они у нее есть. Слишком неожиданно они у нее появились. И тотчас другое чувство охватило ее – страх. Страх перед Машей, девицей явно из криминального мира, которой ничего не стоит ограбить ее. Вот прямо сейчас.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду. Не хочу тебя стеснять. У тебя, наверное, и своих проблем хватает, а тут еще и я. У меня есть у кого переночевать…

Но Маша вдруг больно схватила ее сильной ручищей и притянула к себе.

– Не уходи. Я же здесь совсем одна. Думаешь, мне одной хорошо? Оставайся. Ты будешь мне помогать, а я – тебе. Вместе как-нибудь и выкарабкаемся. У меня планов много. Да только с рожей мне не повезло – никуда не сунешься. А ты – красивая. Тебе многое позволено. У меня же на лице написано, кто я и из какого теста сделана. А ты – леди. Это сразу видно.

Слово «леди» прозвучало настолько неожиданно из уст этой грубой и неотесанной девки, что Аля едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. То же мне, леди. Шлюха вокзальная, это я понимаю.

– Ты брось. Никакая я не леди, а так…

Слушая откровения этой совершенно незнакомой ей Маши, Аля спросила себя, как можно вот так сразу открываться первому встречному? И что подразумевала Маша, говоря «выкарабкаемся». Откуда? Из нищеты? Или из той криминальной паутины, в которой она запуталась, наверняка продавая краденое и общаясь с настоящими преступниками, теми же «домушниками»? Но зачем эта дружба ей, Але? Она теперь при деньгах и сможет сама позаботиться о себе. Снимет угол, устроится на работу. Кроме того, у нее были планы мести, направленные против Марго. Уж она-то разберется, кто действительно убил Бориса Ефимовича и кто разграбил квартиру. Ей не хотелось думать, что трагедия, произошедшая в этой злополучной квартире, связана лишь с ее отцом.

– Давай сделаем так, – напирала на нее Маша, подогревая сковороду и мечась по кухне в поисках ножа, чтобы очистить и порезать луковицу, – ты сразу не отказывайся, а присмотрись ко мне, подумай, как тебе лучше. Все равно ты сделаешь так, как хочешь. Останься хотя бы на одну ночь. Мы с тобой поговорим, я тебе расскажу о своих планах, а ты мне – о своих. А утром видно будет…

Аля смотрела на сковороду, где уже шипело масло, обжаривался лук, и снова, в очередной раз ее посетило восхитительное, но очень короткое чувство, что все это ей только снится. Ведь она сидела почти на своей кухне, и даже сковорода, куда Маша сейчас разбивала яйца, была ей тоже хорошо знакома. На ней Аля поджаривала для Бориса Ефимовича толстые, в сухарях, отбивные. Где-то за стенкой стоит ее кровать, а на ней сложенная аккуратно фланелевая пижама в розовый горошек, а под кроватью стоят домашние уютные туфли, красные, бархатные, теплые.

– Ладно, я поживу немного здесь, пока не приму решение, – наконец ответила она. – Ты только не дави на меня, договорились?

– Договорились! – Маша аж просияла, и ее некрасивое курносое лицо порозовело. – Садись. Выпить хочешь? Здесь полно выпивки.

– А ты не знаешь, кто хозяин?

– Знаю. Один богатенький Буратино, которого грохнули несколько дней тому назад. Я так думаю, что это было ограбление. Здесь, на кухне, знаешь сколько было кровищи!

Аля почувствовала прилив тошноты.

– Послушай, но как ты не боишься жить в чужой квартире, в которой к тому же еще произошло убийство? Разве после того, как совершается преступление, квартиру не опечатывают?

– Опечатывают. Но я распечатываю и живу себе некоторое время, пока не объявляются наследники. Это уже не первая такая квартира.

– И часто в нашем городе происходят… убийства?

– Часто. Другое дело, что надо успеть занять помещение.

– И тебе действительно не страшно?

– А кого мне бояться? Милиции, что ли? Ну придут они сюда якобы за уликами (хотя на самом деле, чтобы тоже чем-нибудь поживиться), а здесь – я. Выпрут, наорут, а то и пинка под зад дадут, но потом все равно уходят. Они же не могут поселить сюда своих родственников или знакомых. Это грязные квартиры. Нехорошие квартиры. Сама понимаешь.

Она понимала.

– Или ты имеешь в виду призраков? – расхохоталась Маша, показывая мелкие желтоватые зубы. – Вот уж их я точно не боюсь. Да я вообще мало чего боюсь. Мне все нипочем. А чего бояться, один только раз живем!

– Тебя можно спросить прямо?

– Спрашивай. – Лицо ее внезапно приняло очень серьезное выражение. – Хотя я и так знаю, о чем ты хочешь меня спросить. Да. Я воровка. Но работаю сама по себе. И мне все до лампочки. Я никому ничего не отстегиваю и не играю в настоящие воровские законы. Точнее, не подчиняюсь им. У меня своя жизнь, а у воров в законе – своя. Они воруют по-крупному, но все же не так, как наши чиновники. Я вообще-то грамотная, газеты читаю. По совету Остапа Бендера.

– Ты еще не сидела?

– Сплюнь! Нет. Меня никогда и не посадят.

– Это почему же?

– А я заговоренная. У меня и мать воровала и ни разу еще не попалась.

– Она жива?

– Жива. Кажется, на Украину слиняла с каким-то хмырем. Хочешь, я скажу тебе, о чем ты сейчас подумала?

– Скажи.

– Ты боишься, что если схватят когда-нибудь меня, то заодно загребут и тебя. Так вот: не бойся. Этого никогда не случится.

– Да почему? Откуда у тебя такая уверенность?

– Да потому что я заговоренная, говорю же тебе. И мне везет.

– А что ты имела в виду, когда сказала, что мы «выкарабкаемся»?

– А… Запомнила? Я имела в виду нищету. У меня цель – разбогатеть. Хочу свою квартиру, большую, в несколько комнат. Чтобы камин, ковры, зимний сад и много денег.

– Зимний сад? – Аля аж присвистнула. – Ну ты и замахнулась.

– А чего такого? – Маша состроила уморительную рожицу и недовольно поморщилась. – Я регулярно просматриваю газету о недвижимости и знаю, где и какие квартиры продаются. Да, я понимаю, они стоят дорого, но и моя голова, мои руки тоже дорогого стоят. У меня вся загвоздка во внешности. Я никогда не соглашусь на пластическую операцию, у меня никогда не будет такой классной фигурки, как у тебя, да и манеры у меня… Но я умею воровать, и у меня куча разных планов, как разбогатеть. Если бы у меня была твоя внешность, я бы уже давно нюхала цветы в своем зимнем саду.

Аля с улыбкой подумала о том, что зимний сад – навязчивая идея Маши, и это умилило ее. Если бы не зимний сад, не камин, быть может, она и восприняла бы Машу всерьез и даже согласилась бы на некоторый компромисс, но сейчас об этом не могло быть и речи. На сегодняшний день Маша должна была лишь составить ей компанию в этой пахнущей смертью квартире, и все. И если сначала предстоящая ночевка представлялась ей уловкой со стороны Маши, собирающейся обворовать ее, то теперь Аля и сама подумывала о том, как бы использовать эту ночь с толком для себя. Ей просто не терпелось осмотреть квартиру, чтобы убедиться в том, что здесь не осталось ни одной ее вещи.

Она обомлела, когда услышала:

– Между прочим, в этой квартире жила еще одна особа, не то жена, не то дочь хозяина. Словом, молодая девица, которую он одевал как куклу.

– А ты откуда это знаешь?

– Сорока на хвосте принесла, – отмахнулась от нее Маша. – Когда я сюда пришла, здесь уже мало что осталось, во всяком случае, ничего из шуб, меховых вещей, золота и тому подобного уже не было, из чего я сделала вывод, что грабитель – мужик. А вот барахла женского было много. Я часть продала на рынке, часть пыталась надеть на себя, но на меня не полезло, и все это теперь лежит у меня в сумке. Понимаешь, нижнее белье вроде бы никто на базаре не продает, да и много никто там не даст – народ у нас ничего не смыслит во французском белье, вот я себе и оставила. Просто так…

– Маша… А что тебе сорока принесла насчет этой девушки? – Она затаила дыхание. – Что с ней случилось? Она жива? Ее-то не убили вместе с хозяином?

– Не убили вроде бы, но могли так припугнуть, что ей мало не показалось, и она уехала куда-нибудь подальше. Или ты думаешь, что она может вернуться сюда за своими шмотками? Ты боишься этого?

– А почему бы и нет?

– Да хотя бы потому, – Маша понизила голос, – что она, может быть, как-то связана с этим убийством. Посуди сама, хозяин – старик. А она – молодая. Да если бы она не была виновата в убийстве, то что мешало ей сразу обратиться в милицию, а не прятаться, как ты думаешь?

– А с чего ты взяла, что она как-то связана с убийством и что она прячется?

– Ну ты странная… Так ее же здесь нет! Спрашивается, где она?

– Да мало ли… Может, у родственников или в больнице. Ты же ничего не знаешь. Как же можно вот так огульно предполагать ее причастность к убийству.

– Подумай сама. Предположим, твоего близкого человека убили. А до этого ты с ним жила. И ты бы после всего, что здесь произошло, смогла бы вот так на столько дней оставить эту квартиру без присмотра? Не явилась бы за вещами? Ничего не предприняла, чтобы запереть ее хотя бы и оградить от мародеров, от меня, к примеру?

Не явилась же…

– Причин, повторяю, могло быть множество, – голос Али дрожал, но Маша ничего не замечала.

– Да ладно тебе. Она слиняла, как пить дать. И вообще, какие-то странные мысли лезут тебе в голову, честное слово.

– Да ты не слушай меня, – спохватилась Аля, сообразив, что для человека постороннего она уж слишком активно принялась защищать жившую здесь раньше «девицу». – Ты права, мне тут действительно не по себе. Так и кажется, что сейчас раздастся звон ключей, вернется хозяин или его подружка… Что мы тогда станем делать?

И словно бы в подтверждение ее слов из прихожей донеслись звуки – и именно звон ключей. Аля подумала, что ей это показалось, и она с ужасом вопросительно взглянула в лицо сидящей напротив Маши.

– Ты слышала?

Маша, на лице которой не отразилось и тени страха, приложила палец к губам.

– Пусть ломятся, – хихикнула она и подмигнула Але. – Все равно никто не войдет. Я на засов заперлась. Думаю, это кто-нибудь из «домушников» пытается подобрать ключи. Но гнездышко уже занято, так что пусть они убираются куда подальше.

И Маша, вместо того чтобы притаиться, вдруг встала, подняла с пола маленькую табуретку и со всего размаху швырнула в дверь.

– А ну пошли вон! Сейчас милицию вызову! – загремела она на всю квартиру, и Аля с грустью подумала, что на этот раз ей придется провести ночь в обществе буйнопомешанной.

21. Тамара

Тамара страдала, чувствуя, что ею манипулируют. Однако всей сложности игры, затеянной Виктором и Натальей, она так и не разгадала – уж слишком была увлечена своей новой ролью официальной любовницы или даже близкой подруги Кленова. Кроме того, она находилась в состоянии хронического стресса из-за переживаний, связанных с Николаем Лавровым и, главное, деньгами, которые предназначались ему и были так нахально ею присвоены. В день «великого переселения», когда Наталья взяла ее под свою опеку и пригласила пожить с ними, между ними произошел разговор, во время которого Тамара и призналась Наталье в том, что самовольно встречалась с Лавровым. И это вместо того, чтобы привести в исполнение ранее придуманный план самой Натальи, заключавшийся в том, чтобы поручить частному детективу проследить за Тамарой и в дальнейшем попытаться его подкупить.

– Я решила, что это слишком долгий путь, – говорила Тамара, не поднимая глаз и чувствуя, что сейчас Наталья растопчет ее, заставит во всем признаться и вернуть украденные деньги, а потом все расскажет Виктору. – Я сделала проще. Пришла к нему и сказала, что собираюсь купить у него материалы, касающиеся Ренаты. И… купила. Это был чистой воды блеф. Ведь я не могла знать, что у него есть эта папка.

– Где она? – взвилась Наталья, сверкая глазами и всем своим возбужденным видом пугая Тамару. – Где папка? Она у тебя?

– Вот. – Тамара принесла папку, положила ее на стол. – Здесь все. Я заплатила ему три тысячи долларов. Я не знаю, зачем я это сделала. Словно кто-то руководил мною, гипнотизировал… – лепетала она, боясь, что на ее голову сейчас обрушатся удары.

Но Наталья, казалось, уже не замечала ее. Она раскрыла папку и ушла с ней в другую комнату. Долгие минуты ожидания заставили Тамару принять решение все же признаться во всем и вернуть Наталье деньги. Она вдруг так хорошо представила себе, как Наталья заявляется к Лаврову, чтобы выяснить все подробности и детали сделки, что ей стало дурно. Конечно, Лавров поначалу будет все отрицать: и про папку, и про визит Тамары. Какой резон ему во всем признаваться, когда теперь он пуст, у него нет ничего, что могло бы заинтересовать Наталью. А вдруг Наталья решит его подкупить с целью выяснить, сколько он получил… Господи, да зачем ей это выяснять, если она сейчас держит в руках папку, набитую фотографиями Ренаты и свидетельствующую о том, что та чиста перед мужем и что у нее не было никаких любовников. Ведь ей требовалось выяснить прежде всего, не встречалась ли Рената с компаньонами Виктора, особенно с Гасаном. Если не встречалась, значит, у того не было причин ревновать ее к кому бы то ни было и тем более убивать. Да и вообще, что такое три тысячи долларов для такой состоятельной женщины, как Наталья?

Мысли Тамары путались. Она окончательно растерялась, поэтому, когда Наталья вернулась, держа злосчастную папку, – страх перед этой сильной и властной женщиной совсем сковал ее.

– Да не дрожи ты так, – вдруг услышала она внезапно мягкий и грудной голос. – Ты лучше спроси меня, зачем мне понадобилось идти таким долгим путем, если на самом деле все оказалось гораздо проще и быстрее. У тебя хорошие мозги, ты сообразительная, поздравляю. А мне и в голову не пришло, что можно купить дубликат и что он вообще существует. Ну и Лавров, ну и прохиндей. Словно чувствовал, что эту папку можно будет продать, да еще и втридорога. Ну, конечно, – продолжала она рассуждать, попыхивая сигареткой и мечась по комнате, – это надо быть полным идиотом, чтобы не запастись копиями фотографий. А Лавров – не идиот. Он просто мошенник, который работает и на ваших, как говорится, и на наших. Ну да бог ему судья. Послушай… Да не вздрагивай ты так! Ты все правильно сделала, понимаешь? Правильно. И теперь, когда я оценила твой поступок и твою дерзость, мне, представь себе, еще больше захотелось, чтобы ты была в нашей команде. Ты понимаешь, о чем я говорю. О новой работе. Ты по-прежнему будешь выполнять функции секретаря, но время от времени я все же буду поручать тебе и более серьезные вещи. Значит, решено. Ты живешь с нами, пока идет следствие и пока ищут убийц, а там видно будет… Теперь давай поговорим о самом главном.

У Тамары рухнуло сердце. Вот оно, начинается. Сейчас она спросит про деньги.

– О главном? – Она побледнела.

– Да. О Викторе. Присаживайся. И не смотри на меня как кролик на удава. Я ведь тебе только добра желаю. Ты представляешь, наверное, какой он перенес стресс и как ему сейчас трудно. Ну посуди сама. У него погибла жена. Его взяли под стражу. Затем он лишился всех своих денег, бизнеса, перспектив. И вот теперь еще убили его компаньонов. Как ты думаешь, как бы повел себя на его месте другой мужчина, более слабый?

– Запил бы.

– Правильно. Вот именно этого-то я и боюсь. А потому мы с тобой, два близких ему существа, должны создать ему здесь, дома, спокойную и радостную обстановку и окружить его вниманием, заботой и лаской. Ты понимаешь меня?

Тамара хоть и понимала, но не могла произнести вслух свою догадку – боялась ошибиться и предстать перед Натальей в нелепом свете.

– Скажу прямо: ты не должна больше бояться того, что я застану тебя в одной постели с Виктором. Больше того, я хочу этого. Вы не должны прятаться. Ведь это тоже стресс – постоянно скрывать свои отношения. Он должен окончательно расслабиться и делать все, что ему захочется. Согрей его своим женским теплом, нежностью, и я буду лишь благодарна тебе за это. Ты должна понимать, насколько эта близость важна для мужчины. Но спать с ним ты будешь не за деньги и не за подарки, как какая-нибудь проститутка, а по любви, понимаешь? Ведь ты же любишь его, я знаю. Вот и не скрывай своих чувств.

Если бы когда-нибудь Тамаре сказали, что ее чувствам по отношению к Виктору дадут зеленый свет и кому-то понадобится чуть ли не силой укладывать ее к нему в постель, она бы расхохоталась этому человеку в лицо. Но сейчас это стало реальностью, и Тамаре было не до смеха. Она прекрасно понимала Наталью и даже зауважала ее еще больше за то, что она так печется о брате, так старается облегчить ему жизнь.

– Я понимаю, – сказала она, краснея.

– Вот и нечего скрываться. Я же его сестра и хочу ему только добра, поэтому можете хоть сутки напролет проводить в постели, лишь бы ему было хорошо. Я – человек прямой и предпочитаю называть вещи своими именами. Мужчина не может без секса, и это факт.

– Мне не надо повторять, я и так все поняла. – Тамаре показалось, что ее лицо налилось кровью от стыда. – Давайте больше не возвращаться к этому.

– Но я не ошиблась в тебе, ты действительно любишь Виктора? – Наталья словно на всякий случай спросила ее об этом.

И хотя в глубине души Тамара любила только себя, а Виктор ей, по большому счету, только нравился, особенно как сексуальный партнер, она кивнула головой: пусть сестрица думает, что она любит его. Что я теряю? Ничего. Буду жить с ним до тех пор, пока он не найдет себе другую женщину. А там посмотрим…

– Люблю. – Она постаралась вложить в это короткое слово как можно больше нежности и одновременно драматизма.

– Вот и отлично. Кстати, хотела тебя спросить… Как ты думаешь, Виктор любил свою жену?

– Ренату? А почему вы об этом спрашиваете?

– Я же его сестра, а потому должна все знать.

– Да, он любил жену, но это не мешало ему встречаться с другими женщинами, – она и сама не знала, зачем сказала это. Сорвалось с языка.

– У него еще кто-нибудь был?

– Я бы не хотела говорить на эту тему.

– Понимаю. Тебе неприятно. Но откуда ты знаешь о том, что он любил Ренату?

– Я это не знала, а чувствовала. Это невозможно объяснить словами.

– Тогда зачем же он встречался с другими женщинами?

– Думаю, чтобы сравнить их с Ренатой и снова восхититься ею.

– Вот как? – Брови Натальи взлетели вверх. – Какой неожиданный разговор у нас с тобой получается. И он восхищался ею? Ты это тоже чувствовала?

– Конечно. Рената была идеальной женщиной для Виктора, но она не любила его, вот в чем все дело. Вы же понимаете, – она говорила уже с трудом, – что я просмотрела содержимое папки. Да, Лавров поработал, собрал большой материал о внешней жизни Ренаты, но мне кажется, что таких папок было как минимум две…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказала.

– Ты думаешь, что у него был и другой материал о Ренате? Что папок на Ренату было несколько?

– Я просто уверена, что у нее кто-то был. Мужчина. И Лавров это знал. Просто промолчал, потому что, вероятно, продал всю имеющуюся у него информацию о Ренате другим лицам. Скорее всего, любовнику Ренаты, который каким-то образом узнал, что за ней следят. А подкупить Лаврова, как теперь оказалось, очень просто. Но это только мое предположение…

– Но почему?! – воскликнула Наталья, уже не владея собой и не скрывая своих чувств. Создавалось впечатление, что она испугалась чего-то. – Почему ты так считаешь? Ты что-нибудь узнала?

– Нет. Лавров сказал, что Рената не изменяла мужу и у нее не было любовников. Но, я думаю, он солгал.

– Послушай, Тамара, что заставляет тебя так думать о Ренате?

– Виктор. Только Виктор. Я люблю его, и мне всегда было жаль его… Такого, как он, нельзя бросить просто так, не ради другого мужчины. А он страдал, понимаете? Это больно, когда так любишь человека, а он тебе изменяет. Поэтому я уверена, что Рената была не одна. Она же нормальная женщина, к тому же – здоровая.

После ужина, когда Тамара, перемыв посуду, направилась в гостиную отдохнуть, она успела подслушать обрывок разговора, который происходил между Натальей и Виктором:

– Я сегодня говорила с твоей секретаршей.

– Тамарой, – мягко поправил сестру Виктор.

– Так вот. У нее хорошие мозги. Представляешь, она, ничего не сказав мне, сама отправилась к Лаврову и купила у него материал по Ренате.

– Какой еще материал?

– Папку с фотографиями, с отчетом.

В комнате стало тихо, вероятно, Виктор осмысливал услышанное.

– Вот так, – шумно вздохнула Наталья. – Ты помнишь, куда ты дел свою папку? Ту, за которую в свое время заплатил ему деньги?

– Я сжег ее, Наталья. Боялся, что Рената найдет. Понимаешь, это было бы слишком унизительным для меня. Тем более что там ничего на нее нет. Судя по тем материалам, Рената была чиста, как стеклышко.

– Взгляни сюда, узнаешь?

Тамара поняла, что Наталья показывает фотографии Виктору.

– Вот свинья. Оставил себе копии… Мерзавец.

– Тамара заплатила ему за это три тысячи. Это как раз те самые деньги, которые и были предназначены для того, чтобы выяснить, продается ли Лавров или нет. А она сделала ход конем и сэкономила нам кучу времени.

– Я и предположить не мог, что у Лаврова найдутся копии… Что ж, я только рад, что Тамара приятно удивила тебя. А то, что она сообразительная, я и так знал. Иначе она бы столько времени не продержалась на своем месте. Мы все ее ценили…

– А как ты думаешь, она действительно отдала ему все три тысячи долларов?

Судя по тону, эти слова Наталья произнесла с осторожностью, словно боясь вызвать гнев у Виктора своим подозрением.

– В этом можешь не сомневаться. Тамара – кристально честный человек, – заверил ее Виктор, и у Тамары сжалось сердце.

– Тем лучше для нас обоих…

Тамара нарочито громко приблизилась к двери, чтобы дать им возможность подготовиться к ее приходу и, если понадобится, даже убрать папку. Но ничего такого не произошло. И Наталья, и Виктор повели себя так, словно ничего и не собирались скрывать от нее.

– А вот и Тамара, – улыбнулась Наталья, всем своим видом показывая, как она рада ее видеть. – Вот, показываю Виктору папку, рассказываю ему, как ловко ты все обстряпала. Та знаешь, – она обратилась теперь уже к Виктору, – Тамара считает, что Лавров знал о Ренате гораздо больше, чем рассказал тебе в свое время. И что у него могло быть несколько папок на Ренату. Я понимаю, тебе неприятно это слышать…

Виктор бросил на Тамару взгляд, полный боли. Как же он не хочет в это поверить! И какая Наталья дура, что говорит ему об этом сейчас в моем присутствии.

– Может, и так. Да что толку сейчас об этом говорить, если Ренаты все равно нет. Мне бы хотелось, чтобы в моей памяти она оставалась верной женой. Все эти запоздалые разоблачения уже не имеют смысла.

– А вот здесь ты ошибаешься! – с жаром воскликнула Наталья. – Как же ты не понимаешь, что ее личная жизнь могла быть непосредственно связана с ее убийством. И до тех пор, пока мы все это не выясним, ты не сможешь чувствовать себя в полной безопасности. Человек, который убил ее, явно ненормален…

Тамара перехватила взгляд Виктора, обращенный на сестру, и прочла в нем такую тоску, такое страдание, что почему-то подумала тогда, что подобные разговоры брат с сестрой ведут постоянно и что конца им, вероятно, никогда не будет. И вот, чтобы спасти Виктора, поберечь его нервы и лишний раз не доставлять ему боль разговорами о возможной неверности покойной жены, она подошла к нему и, не обращая внимания на продолжавшую что-то горячо утверждать Наталью, взяла его за руку и повела в спальню.

– Мы немного отдохнем, – сказала она, обнимая Виктора. – Не думаю, что эти разговоры полезны для всех нас.

Фраза, недосказанная Натальей, так и осталась висеть в воздухе. Тамара скрылась с Виктором за дверью спальни. Если бы она неожиданно обернулась, то поняла бы, какой сгусток ревности, ненависти и злости оставила за спиной.

22. Тандем

– Ты спишь? – Аля вздрогнула, услышав вместо знакомого мужского голоса, который звучал здесь прежде (голос хозяина), совершенно другой, посторонний, чужой. Женский.

– Нет…

– И я не сплю.

Маша устроила Алю в спальне на большой кровати, рядом с собой, где они легли под разными одеялами. Каждая из них слышала дыхание другой; они не могли разве что прочесть мысли друг друга.

Аля думала о Теслине. И хотя у нее было предчувствие, что они еще увидятся и что эта встреча была не последней, его образ туманился с каждым часом, словно судьбе было угодно, чтобы Аля на какое-то время забыла его. Даже его лицо. Кто он и чем занимается? Маловероятно, что обычным бизнесом, о котором твердила Але Софья Андреевна. Но Теслин именно так охарактеризовал ей род своей деятельности. Кроме того, было странным, что Теслин, имея при себе довольно-таки крупную наличность, согласился переночевать у незнакомых людей. Ведь если он только Але дал три тысячи долларов да заплатил хозяйке десять тысяч рублей, то сколько же денег оставалось при нем? Много больше. Значительно много больше.

Еще бросилось в глаза то обстоятельство, что Теслин не считает денег, как будто не дорожит ими. Так может вести себя человек одинокий, зарабатывающий эти самые деньги опасным, криминальным путем. Потому что честно заработанными, кровными деньгами так не разбрасываются. Он сказал, что у него есть жена. Аля была уверена, что он солгал, чтобы только успокоить ее и чтобы она не боялась, что он воспользуется ею как мужчина.

Лежа с закрытыми глазами и прижимая к груди завернутые в газету доллары, подаренные ей Теслиным, Аля слышала его голос и пыталась понять, что скрывается за каждым его словом. «Мне надо встретиться с человеком, который вчера не пришел на вокзал. А ведь он мне должен деньги». Этот человек не пришел. Не принес Теслину деньги. И деньги немалые, иначе бы он не ждал его на вокзале так долго. Аля подумала, что если бы Теслин знал адрес того человека, то поехал бы сам к нему и все выяснил. Значит, этот человек либо скрывается, и у него нет постоянного места жительства, либо он тоже должен был оказаться в этом городе проездом или же специально приехать сюда для встречи с Теслиным.

Аля запомнила наизусть адрес и телефоны Теслина. Получалось, что его можно найти лишь в Москве. Во всяком случае, адрес был московский и номера телефонов – семизначные. Что же он забыл здесь, в провинции?

– Знаешь, – сказала вдруг Маша, поворачиваясь к ней таким образом, что ее голова с растрепанными короткими волосами на фоне голубой, залитой ночным уличным светом стены казалась каким-то колючим растением вроде диковинного кактуса или перекати-поля. – У нас не получится долго здесь жить. Уже очень скоро объявятся наследники, какие-нибудь дети, сестры, братья, поэтому надо подумать о том, как освободить твою квартиру. Ты не думай, я не собираюсь воспользоваться тобой и заселиться в твою хату. Но без денег ты это все равно не сумеешь сделать, ведь так?

– Так, – прошептала Аля, глотая слезы. Ей вдруг показалось настолько чудовищным то, что она лежит в одной постели с воровкой-мародершей, забравшейся в квартиру Юдина и теперь строящей планы относительно ее, Алиной, квартиры, что у нее даже зашумело в голове. Но Маша не дала ей одуматься.

– Завтра у тебя будут деньги, – сказала она жестко, со злостью и прикрыла тяжелые веки, словно подтверждая этим движением свою уверенность. – И, если ты захочешь, я пойду с тобой и сумею договориться с квартирантами. Мы им даже переплатим за то, что потревожили их, и они найдут себе другую квартиру. В городе много агентств по недвижимости, где им в считанные дни подберут точно такую же, если не лучше, квартиру. Ты согласна?

– Согласна.

– Вот и договорились. А теперь спи. Ты не бойся, я не стану грабить тебя и не придушу, пока ты будешь спать. Я – твой друг, понимаешь? И когда-нибудь ты поймешь, насколько это важно – иметь надежного друга. Я понимаю, конечно, что тебе потребуется время, чтобы поверить мне и не бояться меня, но посуди сама: чем я сейчас, в твоем положении, могу навредить тебе? Денег у тебя нет. Иначе ты бы не пришла сюда устраиваться на ночлег. А убивать тебя и вовсе резону нет. Я же не садистка какая. И не лесбиянка, чтобы насиловать. Так что спи спокойно и ни о чем не думай.

И после этих слов Аля сразу уснула. Забыв про деньги, которые до этого времени прижимала к груди, забыв обо всем. А утром, проснувшись, обнаружила, что она в квартире совершенно одна. Бледное зимнее солнце осветило пыльную и заброшенную квартиру. Тускло мерцали зеркала и стекла шкафов, жалобно скрипел паркет под ногами. Маши нигде не было. Зато деньги были на месте.

Аля пришла на кухню. Осмотрелась. Посуда была вымыта, на ней блестели капли воды. Это означало, что Маша прибралась утром. В холодильнике было пусто. Не было даже кусочка засохшего сыра или колбасы.

Понимая, что ее новая знакомая должна появиться в квартире с минуты на минуту, Аля умылась, привела себя в порядок и стала ждать возвращения Маши. Но шли минуты, прошло уже полтора часа, а никто не приходил. Тогда Аля решилась выйти из дома и отправиться к Марго, чтобы там, дав волю своим чувствам, отплатить ей за все причиненные страдания, а заодно и узнать, что ей известно о смерти брата. Но когда она приблизилась к двери, с другой стороны раздались шаги, и вскоре зазвенели ключи. Вернулась Маша.

– Привет, уже встала?

– Привет.

Аля смотрела на связку ключей в руках Маши, и неприятное чувство охватило ее – это были ключи Бориса Ефимовича, она узнала его незатейливый брелок – миниатюрный футбольный мяч.

– Ты, наверное, хочешь спросить, откуда у меня эти ключи? Я нашла их прямо здесь, в квартире. Пойдем, я покажу, что купила. Это тебе не яичница с луком, это покруче будет.

И Маша принялась доставать из пакета и выкладывать на стол свертки с едой. Аля молча смотрела на розовую сочную ветчину, блестящие, словно смазанные маслом мандарины, и ей снова вспомнилась новогодняя елка, а в лицо будто пахнуло запахом хвои.

– Чем быстрее мы с тобой договоримся, тем быстрее, соответственно, окажемся в твоей квартире, и ты уже не будешь каждый раз вздрагивать от шороха в прихожей.

– А что я должна делать?

– Помогать мне. Тем более что от тебя ничего особенного не потребуется. Может, просто отвлечь кого-нибудь…

И Маша поделилась с Алей своим гениальным, как она выразилась, планом, который заключался в следующем. Маша находит по газетным объявлениям фирму, которой требуется определенный товар – масло, мука, сахар. После чего она, представившись непосредственным продавцом, устно договаривается с хозяином фирмы о поставке им на склад этих продуктов в большом количестве и, соответственно, о причитающейся ей сумме за товар. После этого Маша отправляется в другую фирму, занимающуюся сбытом продуктов, и там договаривается уже о покупке муки или масла оптом. Причем сделка по ее требованию должна состояться немедленно, и расплачиваться за товар она будет наличными. После чего она садится в кабину грузовой машины, принадлежащей фирме-продавцу, и сопровождает груз до того самого склада, где ее уже поджидают покупатели с деньгами. Цены на товар, в зависимости от ситуации, должны быть явно занижены для покупателя, что в его глазах сделает покупку максимально выгодной, и завышены для продавцов, которым надо сбыть свой товар подороже. Покупатель, видя, как товар сгружается на его складе, спокойно расплачивается с Машей, и спустя некоторое время Маша уже на пустой машине возвращается в контору продавца для того, чтобы якобы отдать деньги. Но на обратном пути она под любым предлогом покидает машину, прихватив с собой деньги…

– Ты это серьезно? – спросила Аля, все еще не веря, что этот план задуман Машей как вполне реальный.

– Конечно. Для меня сейчас главное заключается в том, чтобы найти эти фирмы: покупателей и продавцов, и заинтересовать их сделкой. Ты себе даже представить не можешь, какой наш народ доверчивый и как легко будет мне провернуть это весьма прибыльное дельце. Ведь я собираюсь «кинуть» сразу несколько таких фирм, после чего затаиться. А ты должна будешь…

– Отвлекать? – нервно рассмеялась Аля, чувствуя, что еще немного, и терпение ее кончится, и она сбежит отсюда.

– Нет, я передумала. Тебе придется поработать над моим имиджем. Понимаешь, я должна выглядеть так, чтобы внушать людям доверие.

– У тебя ничего не получится, – уверила ее Аля. – Во-первых, никто не согласится отдавать товар, пока ты не заплатишь деньги, а во-вторых…

– Ты ошибаешься, моя дорогая. И я объясню тебе, почему. Смотри, я прихожу в контору – назовем ее «продавцом» – и представляюсь менеджером той фирмы, которая хочет купить у них продукты. А перед этим я заранее договариваюсь с фирмой – «покупателем» о том, чтобы меня подстраховали и на случай звонка от «продавца» подтвердили, что оплата за товар произведется сразу же после выгрузки товара на складе.

С таким типом людей Аля сталкивалась впервые. И хотя ее отец-мошенник в этом плане мало чем отличался от Маши, он действовал все же не так открыто, и никогда не рискнул бы провернуть подобную аферу самостоятельно, скорее подставил бы кого-нибудь вместо себя. Это свидетельствовало лишь о том, что у него был прекрасно развит инстинкт самосохранения. Маша же действительно, похоже, никого и ничего не боялась. И ее самоуверенность, нахрапистость и наглость произвели на Алю неизгладимое впечатление. И, что самое удивительное, заставили взглянуть на эту грубую и некрасивую девицу другими глазами – Аля вдруг почувствовала себя в ее обществе защищенной. Как если бы она была с мужчиной. Причем с настоящим мужчиной-бандитом – сильным, по-своему надежным и способным совершить ради нее любое преступление. Романтический ореол украсил вихрастую круглую голову Маши Авериной, и Аля вопреки всем своим принципам согласилась ей помочь. В тебе закипела кровь твоего отца, подумала она с грустной улыбкой и тотчас почувствовала, как где-то в глубине ее души шевельнулось нечто дремучее и темное, что заставило ее сладко задрожать при мысли о том, что в случае удачи они с Машей внезапно разбогатеют. И ей, Але, не придется ложиться в постель с мужчинами ради куска хлеба.

– Я согласна заняться твоим имиджем, – сказала она, набрав побольше воздуха в легкие. – Я даже знаю, как ты должна выглядеть. Но для этого придется сделать тебе аккуратную прическу и раздобыть короткую, но дорогую шубу. Ты должна выглядеть состоятельной, но сильно замотанной и уставшей «доставалой». При дорогих сигаретах, золотых кольцах, хороших сапогах-ботфортах. Это пошло, зато производит впечатление.

– Ты хочешь, чтобы я выглядела как кондовая бизнес-шлюха?

– Именно. От тебя за версту должно пахнуть деньгами и приторным «Пуазоном». Сделаешь маникюр, но лак чтобы непременно был с блестками или даже каким-нибудь затейливым рисунком. А еще лучше отправься на какой-нибудь склад и приглядись, как выглядят женщины, занимающиеся подобным бизнесом…

– Что значит, подобным? – обиженным тоном протянула Маша. – Обижаешь, начальник. Мой бизнес, как мне кажется, будет до поры до времени единственным в городе.

– Я не это имела в виду.

– Шучу, – вдруг улыбнулась Маша. – Класс. Я так и сделаю.

– А где ты возьмешь шубу и все остальное?

– Придется взять квартиру, – задумчиво произнесла она и шумно вздохнула. – У меня уже две есть на примете.

23. Наследники

В овальном зале фирмы «Авиценна», украшенном живыми цветами, на белоснежном овальном столе стоял хрустальный графин с водой и четыре таких же бокала. На четырех белых, обтянутых золотистым шелком, стульях сидели, расположившись вокруг стола, Наталья Агранатова, Виктор Кленов, Шансли Сулейманова и Вера Аркадьевна Бархатова. Шансли – родная сестра Гасана Сулейманова, двадцатипятилетняя молодая женщина, яркая брюнетка с пунцовыми полными губами и черными огромными глазами, кутаясь в меховой палантин, не сводила глаз с сидящей напротив нее Натальи. Вера же Аркадьевна Бархатова – мать Андрея Бархатова, – напротив, сидела, вжав голову в плечи, и, казалось, не понимала, что она делает здесь, в этом роскошном и белом зале, заставленном дивными тропическими растениями в кадках и вазами с дорогими цветами.

Было настолько тихо, что можно было услышать дыхание каждого присутствующего в этом довольно-таки просторном зале. Наталья, в строгом белом костюме, обвела всех долгим и пристальным взглядом, после чего взяла в руку маленький карандашик и постучала им по своему раскрытому блокноту.

– Значит, так. Вас, Шансли, и вас, уважаемая Вера Аркадьевна, мы пригласили, с одной стороны, по весьма скорбной причине… Близких вам людей уже нет в живых… Но, с другой стороны, мы обязаны рассчитаться с вами, как с единственными наследниками наших покойных друзей-соучредителей – Гасана Сулейманова и Андрея Бархатова. Мы понимаем, что никакие деньги не в состоянии залечить те душевные раны, которые были вам причинены смертью Андрея и Гасана, но деньги есть деньги, и они – ваши.

Наталья сделала паузу, и, бросив быстрый взгляд на Шансли, вдруг поняла, что этот разговор уже очень скоро примет более острый и непредсказуемый характер, и сразу почувствовала, как запылали ее щеки. Она ждала, что темпераментная и решительная Шансли, с которой ей довелось встретиться пару дней назад как раз по поводу причитающегося ей наследства, сейчас не выдержит и бросит ей в лицо какое-нибудь оскорбление, а то и обвинение, но девушка, сверкая своими огромными черными глазищами, казалось, чего-то выжидает.

– А теперь слово предоставляется Виктору Леонидовичу Кленову.

Виктор, слушая Наталью, тоже почему-то смотрел только на Шансли. Ему нравилась эта девушка. И, если бы не ее поразительное сходство с покойным Гасаном, он бы, возможно, даже приударил за ней. Но сейчас они собрались вовсе не для этого. И разговор предстоял не из веселых. Наследникам причитались колоссальные суммы денег, и цель сегодняшней официальной церемонии, а точнее, этого дешевого балагана, обставленного со всей пышностью и торжественностью, – облапошить наследников и заставить их подписать документы, не имеющие ничего общего с реальностью. А именно, выдав им наличными по пять тысяч долларов, предложить им подписаться под совершенно астрономическими суммами, которые они якобы получили от оставшихся в живых настоящих учредителей, и что они, наследники, в последующем не будут иметь к учредителям никаких финансовых и иных претензий.

– Для начала примите мои соболезнования, – начал он, сцепив нервно пальцы и устремив взгляд в пространство. – Поверьте, мы скорбим вместе с вами. Они были слишком молоды, чтобы так рано уйти от нас…

– Кончай базар, – вдруг брякнула Шансли и, чиркнув зажигалкой, закурила. Стул ее отъехал от стола, и девушка, нисколько не стесняясь своей короткой юбки, закинула ногу на ногу. Все сидящие за столом смогли увидеть полные и соблазнительные ляжки Шансли, обтянутые черными ажурными вульгарными колготками. – Мне нужны деньги, которые заработал мой брат Гасан, и точка. Если не получится наличными, то можете принять меня в члены акционеров или учредителей, как вам будет угодно. Я не дура и все прекрасно понимаю. Это старушенции будете рассказывать, что вы бедные и у вас нет денег. А я знаю расклад. Миллион не попрошу, но сто тысяч баксов меня бы устроило. Будете мозги сушить – в суд на вас подам. Вот так.

Она метнула взгляд на застывшую неподвижно Наталью и сощурила глаза, желая явно насладиться произведенным ее словами эффектом. И Наталья встала. Разгладила ладонями узкую юбку на бедрах и, подойдя почти вплотную к Шансли, начала говорить. Сначала ее голос звучал совсем тихо, затем громче…

Виктор слушал внимательно и пытался представить себе, произведет ли должное впечатление речь Натальи на Шансли, и уже очень скоро ответил себе, что да, произведет. Больше того, он и сам чуть не поверил в то, что они придумали накануне этой встречи с Натальей. Он закрыл глаза и слушал:

– …произошло убийство, понимаете? Гасан, ваш брат, Шансли, умер не естественной смертью, и причина убийства вам, его сестре, в силу определенных обстоятельств, не может быть известна. Но она известна нам. И сейчас пришло время раскрыть ее и вам. Гасан Сулейманов и Андрей Бархатов задолжали очень крупные суммы денег некоторым влиятельным людям. Как вы понимаете, я не могу произнести вслух имена и фамилии, клички или должности людей, причастных к этим убийствам. Но и вы не девочка, Шансли, и должны понимать, что за рубль никто не станет марать руки. Гасан и Андрей присвоили себе несколько миллионов долларов. Чужих долларов. Чужих денег. Криминальных денег, если вы еще не поняли. И только с их помощью Сулейманов и Бархатов сумели развить наш общий бизнес. Виктор Леонидович в это время был под стражей, как вам, наверное, известно. Он обвинялся в убийстве своей жены, но за отсутствием доказательств был выпущен на свободу. И вот теперь он вернулся в бизнес, и что же? Кругом – одни долги. Но он не может нести ответственность за то, что натворили Гасан с Андреем. Он не выступал поручителем и вообще мало что знал об этом. И вот когда после их смерти к нам пришли и открытым текстом объяснили, сколько денег было растрачено или, что не исключено, положено на личные вклады нашими покойными «коллегами», мы поняли, что и над нашими головами сгустились черные тучи. Понятное дело, мы с Виктором подстраховались, и, чтобы участь ваших близких не постигла нас самих, мы, говоря простым языком, откупились. Вы можете судиться сколько угодно и проставлять в ваших жалобах какие угодно огромные суммы, но, поверьте мне, вы проиграете. Если вообще доживете до суда…

– Господи Иисусе! – Вера Аркадьевна скрестила на груди свои сухие и тонкие руки. – Да что же это такое?

– А вы как думали? – продолжила свою эмоциональную речь Наталья, теперь уже обращаясь к насмерть перепуганной Бархатовой: – Вы думали, что ваш сын смог честным путем заработать пару-тройку миллионов долларов? Но откуда им взяться, этим деньгам? Нет, вы все знали или догадывались. И вы, Шансли, не дурочка и не могли не знать о том, что ваш брат замешан в криминале. И теперь вы надеетесь получить эти грязные деньги, да еще и наличными, а то и стать учредителем фирмы, к которой не имеете никакого отношения? Чудеса бывают только в сказках. Поэтому, – она не дала возможности Шансли вставить даже слово, хотя та и открыла рот, чтобы что-то возразить, – мы предлагаем вам получить реальные пять тысяч долларов наличными, но подписать бумаги, где будут, как вы сами понимаете, проставлены совершенно другие суммы, которые вы от нас якобы получили. Это наше условие.

– Кроме того, – ее голос уже звенел где-то под потолком и обрушивался оттуда шквалом на головы незадачливых наследников, – нет никакой гарантии, что окровавленные руки убийц ваших близких не дотянутся и до вас. Поэтому мой вам дружеский совет – уезжайте, поменяйте место вашего постоянного проживания. От греха подальше.

Закончив говорить, Наталья, театрально закатив глаза к потолку, как если бы и в самом деле обессилела после своей вдохновенной тирады, рухнула на свое место, чуть не сломав стул.

– От себя могу добавить, – сухо проговорил Виктор, стараясь не глядеть в глаза разъяренной Шансли, – что многое в вашем деле, если вы действительно захотите судиться, будет зависеть от того, каким образом будет перед судом поставлен вопрос. И если вы захотите стать учредителями, то суд может вынести решение в вашу пользу и тогда вы будете отвечать по всем долгам, которых значительно больше, чем доходов. Между нами начнутся разногласия, которые приведут в конечном итоге к конфликту. Как в басне «Лебедь, рак и щука…». Мы не сможем вместе работать…

И здесь Виктор Кленов, раскрыв большую черную папку, извлек оттуда несколько листов с жирными пятнами фиолетовых печатей – свой последний и единственный козырь, настоящее произведение искусства, над которым они с Натальей трудились целых два дня, чтобы придать этим простым бумажкам устрашающий оттенок подлинности: «документы», свидетельствующие о том, что фирмы «Авиценна» и «Зеленая аптека» в лице всех учредителей (включая и покойных), задолжали кредиторам огромные суммы денег.

Спустя полчаса Наталья Агранатова и Виктор Кленов уже вручали наследникам конверты с пятью тысячами долларов в каждом. В зале было еще тише, чем в самом начале встречи. Тяжело, чуть ли не со свистом, дышала Шансли. Слезы бежали по ее разгоряченным щекам и капали на грудь, а рука, держащая ручку, вяло выводила на бумаге свою подпись. «Я, Шансли Сулейманова, получила…» Она даже не помнила, как выводила прописью шестизначную сумму: «…в долларах США…». Подписав унизительный для себя документ, Шансли, в отличие от заметно оживившейся Веры Аркадьевны Бархатовой, с нескрываемым чувством благодарности принимающей из рук Натальи конверт и пересчитывающей зеленые стодолларовые купюры, швырнула его прямо в лицо Кленову:

– Я беру сейчас эти деньги по принципу: дают – бери, бьют – беги. Но бить будут потом вас. Вы – настоящие мошенники. Вы – сволочи и обманщики. И я докажу это. Мы с вами еще встретимся на узкой дорожке. И тогда не я, а вы почувствуете себя в заднице. Так-то вот.

Она покинула зал заседаний, громко хлопнув дверью. Вера Аркадьевна же, посмотрев ей вслед, пожала плечами и спустя несколько мгновений, которые ей понадобились, чтобы набраться смелости, спросила, обращаясь к Виктору:

– Скажите, вот здесь пять тысяч долларов. А сколько это будет в рублях?..

…Когда и она ушла, прижимая к груди сумочку, набитую долларами, Наталья принесла коньяк и налила себе и Виктору.

– Вот видишь, теперь мы чисты и перед наследниками. А ты боялся…

– Но Шансли…

– Она дура. Необразованная дура, разве что еще и невоспитанная, но успевшая раскатать губы на наши денежки. Все ее поведение – сплошная бутафория, разве ты не понял? Да она счастлива, что ей отвалили хотя бы столько. Хоть приоденется, купит себе колготки.

Виктор слушал Наталью, смотрел на нее и в который раз убеждался в том, что не ошибся в своей сестре, не ошибся, доверившись ей и раскрывшись перед ней полностью. С ее помощью он вернул себе все: дом, работу, деньги и даже Ренату. Зато потерял Тамару. Так случилось, что уже очень скоро она почувствовала себя в их обществе третьей лишней и сначала ушла на больничный, а затем, в одно «прекрасное» утро, и вовсе не вышла на работу.

И когда Виктор приехал к ней домой, на ту самую квартирку, где они провели столько незабываемых часов, чтобы выяснить, в чем дело, то вместо ласковой и нежной женщины, преданного друга увидел перед собой совершенно чужого человека.

– Я устроилась на другую работу, Виктор.

Она стояла на пороге и смотрела на него своими раскосыми татарскими глазами, словно вспоминая что-то очень болезненное для себя, после чего, так ничего и не объяснив, захлопнула перед ним дверь, и Виктор услышал ее удаляющиеся шаги.

Что ж, тем лучше. Теперь у меня будет одна Рената…

– Ты счастлив?

Он очнулся. Рядом с ним стояла Рената и обнимала его, целовала, как тогда, раньше, когда они только познакомились и каждая минута близости приносила им обоим неслыханное счастье.

– Да, я счастлив, – он тоже поцеловал ее.

– Ты любишь меня?

– Да…

Наталья налила ему еще коньяку.

– Чокнемся?

– Чокнемся, – и он, закрыв глаза, сделал несколько глотков.

Ты пьешь яд, вдруг услышал он хорошо знакомый ему голос Тамары и в страхе оглянулся. И вдруг увидел ее, сидящую на подоконнике, нога на ногу, и покачивающую туфелькой.

– Что ты сказала? – спросил он, обращаясь к призраку Тамары. – Повтори.

– Ничего, – ответила за него Рената, появившаяся за спиной обнимающей его Натальи, и весело, раскатисто захохотала, стряхивая с лыжной шапочки снег. – На лыжах пойдем кататься?

24. Шансли

Шансли вот уже две недели жила у Тамары. Пила водку, много курила, спала, читала и время от времени ездила на кладбище, чтобы навестить могилу брата. Тамара, для которой общество Шансли было спасением от обрушившейся на нее хандры, молча сносила все ее дикие пьяные выходки. Несколько раз, напившись вместе, они собирались даже звонить Виктору Кленову, чтобы наговорить ему кучу гадостей. Но если Шансли намеревалась сказать ему, что она считает его вором и мерзавцем, презирает его и сделает все возможное, чтобы вернуть себе деньги брата, то Тамара хотела сказать ему совсем другое. Что спать с собственной сестрой – большой грех, и когда-нибудь бог непременно накажет его за это. И за то, что они вместе со своей шлюхой-сестрицей пользовались ею, как временно необходимой вещью, как подстилкой, им когда-нибудь тоже воздастся. Но все это были лишь порывы – они так ни разу ему и не позвонили.

Шансли едва знала Тамару, но после похорон Гасана подошла именно к ней, как к единственно знакомому человеку. Она даже не сразу вспомнила, где она могла видеть ее, и, лишь начав говорить и услышав голос Тамары, сразу же вспомнила, что встречалась с ней прежде в приемной «Авиценны». Настроенная заранее против новых учредителей и словно чувствуя, что ее собираются обмануть, она пригласила Тамару в кафе и чистосердечно призналась ей в том, что ей терять нечего и что она собирается заработать на смерти брата. Шансли показалось недостаточным, что как наследнице ей перепала огромная и обустроенная квартира Гасана, три машины, гаражи, дача и вклады брата. Она хотела иметь свою долю в «Авиценне» и всю оставшуюся жизнь «черпать доллары из аптеки». Тамара, прекрасно понимая обстановку и зная характер Натальи Агранатовой, которая сделает все возможное, чтобы не пустить за учредительский стол посторонних, посоветовала Шансли успокоиться и не развязывать войны с новыми директорами. «Пойми, ты все равно ничего не выиграешь, а лишь потратишься на адвоката и истреплешь себе нервы. Это я тебе говорю как человек, который довольно хорошо знает людей, с которыми ты собралась драться. И еще неизвестно, кто стоит за убийствами твоего брата и Андрея. А потому прикинь, нужны ли тебе в жизни осложнения? Ведь Гасана убили не просто так. Думаю, что он либо с кем-то не поделился, либо не вернул долг. И зачем, скажи на милость, тебе чужие долги?» И словно в подтверждение ее слов во время разговора учредителей с наследниками снова прозвучала ненавистная Шансли тема долгов. «Нет, только этого мне еще не хватало. Долги!» И Шансли в подробностях пересказала Тамаре все, что услышала в овальном зале «Авиценны». «У меня и так проблем в жизни хватает. Я уж как-нибудь обойдусь без доли в этой аптеке. Хотя Гасан говорил мне, что они ворочают огромными деньжищами. Зато буду спать спокойно и не вздрагивать всякий раз, боясь, что пришли кредиторы. Убийцы брата. Да и вообще, пять тысяч долларов – тоже деньги», – она разговаривала словно сама с собой, чем только умиляла чувствующую себя намного старше и мудрее Тамару, прекрасно понимающую, что Шансли таким образом просто успокаивает себя. «Вот и правильно. Денег у тебя и так много. Но не советую тебе все же бездельничать. Знаешь, как это развращает? Думаю, тебе надо чем-нибудь заняться. Ведь все это время ты жила на подачки брата. Но теперь его нет. А деньги тратятся очень быстро». По лицу Шансли было видно, что ей не очень-то нравится, что ей читают нравоучения, но возразить Тамаре, которая приютила ее и душевно обогрела после похорон единственно близкого ей человека, тоже не могла, тем более что деньги действительно быстро таяли…

И вот однажды утром на кухню, где Тамара готовила завтрак, вошла умытая и причесанная Шансли и, глядя на нее ясными и веселыми глазами, свидетельствующими о ее полном душевном выздоровлении, сказала:

– Кажется, мне пора домой. Вернее, в дом брата. Приведу в порядок его квартиру, уберу с зеркал черный газ и сниму траур. Хватит. Если хочешь, поедем со мной.

И Тамара согласилась. По дороге они заехали в хозяйственный магазин, где купили все необходимое для уборки. Конечно, Тамаре было любопытно оказаться в квартире своего бывшего хозяина. Тем более что личная жизнь Гасана Сулейманова всегда была окутана тайнами. Никто не знал, с кем он встречается; он никогда не вел личных бесед по телефону, и Тамаре ни разу не приходилось соединять его с девушками, как Бархатова. Но то, что у него кто-то был, Тамара нисколько не сомневалась. Гасан был красивым молодым мужчиной, самоуверенным, сильным и постоянно к чему-то стремящимся. Сначала его целью была «Авиценна», затем стали появляться другие коммерческие интересы, идущие вразрез с планами Бархатова. Но Тамару это интересовало меньше всего. Она получала свое небольшое жалованье и продолжала держаться за место, потому что уже не мыслила себя без этой работы.

– Между прочим, он жил, оказывается, не один, у него была какая-то баба, – вдруг услышала она уже в подъезде, где Шансли, звеня ключами, принялась открывать двери. – Я нашла женское барахло, косметику. Эта баба жила в квартире не постоянно, но все равно проводила в ней довольно много времени. У нее в шкафу были даже свои ящики с ночными рубашками, колготками. В ванной, сейчас увидишь, фен, расчески и все такое.

Тамара замерла. Неужели сегодня она узнает что-то новое, прежде скрытое от ее глаз, из жизни Гасана?

– Шансли, – сказала она тоном человека, совершенно незаинтересованного в этой теме, – ты же бывала здесь часто… Разве ты не знала о тех, с кем встречался твой брат? Он не знакомил тебя со своими подружками?

– Гасан был человеком скрытным. Да и я могла приезжать к нему, лишь когда он приглашал. В основном мы общались с ним в прихожей, если уж честно говорить. Ведь мне от него нужны были только деньги. Все, наконец-то открыла. Заходи. Сейчас я немного проветрю квартиру… – Она распахнула двери, и Тамара увидела подернутый пылью желтый паркет огромной полупустой квартиры. – Видишь, какие хоромы. Можно на велосипеде кататься.

Им понадобилось несколько часов, чтобы привести эту холостяцкую берлогу в порядок. Наводя блеск на зеркалах и протирая пыль с дорогой мебели, Тамара, то и дело натыкаясь на женские вещи, все больше и больше убеждалась в том, что женщина, которая бывала в этом доме, явно не утруждала себя уборкой. Либо это была очень занятая особа, либо – очень ленивая. Но то, что они с Гасаном встречались довольно часто и она была близким ему человеком, допущенным в его жизнь со всеми своими шарфиками и домашними тапочками, сомневаться уже не приходилось.

– Если бы я не знала своего брата и не бывала здесь, – говорила Шансли, стараясь перекричать вой пылесоса, – то подумала бы, что он женат. Но, с другой стороны, согласись, что вещей не так много. Думаю, эта мамзель была все же приходящей. И еще… Самое главное, пожалуй. А куда, собственно, подевалась эта особа и почему о ней никто ничего не знает? И почему ее не было на похоронах? Что-то я не припомню, чтобы кто-то бросался с рыданиями на крышку гроба… Давай рассуждать так. Предположим, что эта женщина была постоянной любовницей моего брата. Пусть даже замужней. Иначе зачем бы ему понадобилось скрывать ее ото всех. Спрашивается, что помешало ей после смерти Гасана приехать сюда и забрать все свои шмотки? Разве она не испугалась бы, что в его квартире устроят обыск и обязательно найдут ее вещи?

– Но вещи безликие, согласись… Ни на расческах, ни на чулках ты не найдешь личных меток, как в романах Агаты Кристи, где у каждой вещи есть свой хозяин и свое место, а каждый персонаж курит одни и те же сигареты.

– Это верно. По вещам можно только определить, что эта женщина носила сорок четвертый – сорок пятый размер одежды и нога у нее была маленькая, примерно тридцать пятого или тридцать шестого размера. Но таких женщин много. Это могла быть даже ты, Тамара…

Она выключила пылесос и внимательно посмотрела в глаза секретарши своего брата. Тамара выдержала этот тяжелый взгляд и никак не отреагировала на слова Шансли.

– Я шучу, – вдруг улыбнулась девушка и снова включила пылесос. – Не обращай внимания. Просто у меня сегодня хорошее настроение. Вот уберемся, приготовим ужин, отдохнем и подумаем, куда могла подеваться любовница моего брата. Гасан, как я уже говорила, был скрытным человеком и не всякого подпускал к себе, и уж если у него была женщина, то она должна была обладать массой достоинств, начиная с внешности и кончая умственными способностями. И навряд ли, понимаешь, она была замужем. Гасан был не таким мужчиной, чтобы делить женщину с кем-то еще. Кроме того, очень странно все это. Я действительно довольно часто приезжала к нему клянчить деньги, но никогда не замечала, чтобы он, к примеру, нервничал, увидев меня на пороге, как если бы ему захотелось скрыть от меня, что он не один, что у него женщина. Да и по тем вещам, которые мы с тобой здесь нашли, можно сделать вывод, что женщина эта чаще всего приходила сюда ночью. На полочке – ночной крем. В шкафу – ночные рубашки, да пижама в ванной комнате. И полное отсутствие верхней одежды. Ни плаща, ни пальто, ни даже куртки.

– А может, она приходила после его смерти, но успела взять лишь самое ценное? – предположила Тамара, мысленно рисуя себе таинственную незнакомку, спешно укладывающую в чемодан почему-то именно лисью шубу и запакованные в целлофан костюмы. Но тогда бы в шкафах образовались пустоты, которых не было…

Версий пребывания в квартире любовницы Гасана было много, как и вопросов, с этим связанных. И пока шла уборка, на эту тему было сказано довольно много.

Шансли навела порядок даже в шкафах, аккуратно разложив вещи брата, а те, которые, по ее мнению, уже вышли из моды или просто не нравились ей по каким-то причинам, она отложила в сторону, чтобы порвать на тряпки или выбросить. В ворохе грязного белья, которое тоже предполагалось безжалостно выбросить в мусоропровод, Тамара заметила джинсы, вполне приличные, которые могли использовать, к примеру, бездомные или сироты.

– Послушай, предлагаю тебе ничего не выбрасывать, а все сложить и оставить на крыльце дома. Вот увидишь, к обеду от кучи ничего не останется. Не могу смотреть спокойно, когда так варварски расправляются с красивыми и дорогими вещами. Твой брат одевался в самых дорогих магазинах города…

Она не успела договорить. Из кармана джинсов, которые она держала в руках, показался уголок жесткой цветной бумаги. Тамара его достала. Это был обрывок рекламного календарика одной известной косметической фирмы с нацарапанным на нем карандашом номером телефона. На обороте календаря жирно блестела розовая полоска – след от губной помады, как если бы кто-то специально мазнул ею по бумаге, демонстрируя оттенок. Тамара, не говоря ни слова Шансли о находке, решила сравнить этот след, это пятно с оттенком той помады, которую они нашли на полочке в ванной комнате. Цвет совпал.

Тамара, спрятав заветный клочок календаря в сумочку, приняла решение завтра же утром отправиться в магазин этой косметической фирмы, чтобы попытаться там выяснить, кому предлагалась эта помада. А вдруг продавщица вспомнит покупательницу? Тамара понимала, что шансов на успех совсем мало, но отступать не собиралась. Ведь, если это Рената и это ее ночные рубашки и помада, значит, у Гасана с Ренатой был действительно роман, о котором никто не знал… Разве что сам Кленов, который и убил свою жену?

Тамара уже засыпала, когда услышала взволнованный голос Шансли, лежащей рядом:

– А вдруг он оставил завещание? Тамара, ты слышишь меня? Он ведь мог любить эту женщину и позаботиться о ее будущем. Как же мне это сразу в голову не пришло?

– Никакого завещания не было. Иначе в «Авиценне» бы это знали и пригласили не только тебя с матерью Бархатова, но и остальных наследников. Будь уверена, эти люди хорошо подстраховались. Дали взятку кому-то из руководства в нотариальной палате города и все узнали.

– В самом деле… – облегченно вздохнула Шансли. – Ты успокоила меня.

– Давай спать. Утро вечера мудренее.

– Давай. И все-таки, Тамара, скажи мне честно: у тебя самой-то был роман с Гасаном? Ведь ты баба красивая, Гасан не мог этого не заметить…

– Твой брат использовал меня, Шансли, и давай больше не будем об этом.

Но Шансли вдруг включила лампу и воззрилась на зажмурившуюся от яркого света Тамару, как если бы она сказала ей нечто удивительное, невероятное, шокирующее.

– Как это использовал?

– Давай спать. – Тамара протянула руку, выключила лампу и забралась с головой под одеяло. – Спокойной ночи.