Перевод с английского Александра Георгиева
Я не мог удержаться от крика, когда вечером 24 июля 2001 г. впервые увидел «объект», который предложили моему вниманию весьма смущенные посетители. Это был не известный науке документ, содержащий исключительно мощный текст и написанный на непрочном, ветхом на вид материале, который, казалось, вот-вот рассыплется в прах. Папирусу с текстом на коптском языке, возрастом более 16 веков, досталось немало испытаний, большей части которых можно было бы избежать. Он жестоко пострадал от алчности и амбиций. Вот почему я закричал: невыносимо было видеть столь ценный предмет, с которым так плохо обращались. Смятый и изорванный, он крошился при малейшем прикосновении. Древняя рукопись, которая позднее получит название «Кодекс Чакос», в тот вечер лежала передо мной жалким комом, упакованная в картонную коробку.
Как возможен подобный вандализм на заре XXI в.? Как могло такое случиться в доме торговца произведениями искусства, известного своим бережным отношением к реликвиям и аккуратной работой? Хуже того, в еще более достойной и чтимой среде, в мире науки?
День 24 июля 2001 г. разделил историю Кодекса Чакос на периоды «до» и «после». О периоде «после» мне известно все. Но о том, что происходило со страницами Кодекса «до», лично я ничего не знаю. Но рукопись несет на себе заметные следы того времени.
Фонд «Maecenas Foundation for Ancient Art», нынешний владелец рукописи, на котором лежит ответственность за ее сохранность и за публикацию содержания, приложил значительные усилия к тому, чтобы реконструировать события периода «до». Он обратился к Хербу Кросни с просьбой расследовать все обстоятельства и составить независимое заключение. Плоды его стараний описаны в книге «Утерянное Евангелие» (М., Астрель, 2006), и у меня была возможность воспользоваться кое-чем из того, что он обнаружил.
В своем нынешнем плачевном состоянии Кодекс Чакос представляет собой фрагменты 33 листов, или 66 страниц. Их нумерация сохранилась (вследствие повреждений номера страниц 5, 31–32 и 49–66 оказались утрачены). Эту рукопись иногда называют «Кодексом Иуды» — по наименованию одного из текстов, но на деле она состоит из четырех различных повествований:
Стр. 1–9: Послание Петра к Филиппу (приблизительно совпадает со вторым текстом повествования Кодекса VIII из библиотеки Наг-Хамма-ди, известного под тем же названием);
Стр. 10–32: «Иаков» (приблизительно совпадает с третьим текстом Кодекса V из библиотеки Наг-Хаммади, который носит название «Откровение Иакова» или «Первое Откровение Иакова»);
Стр. 33–38: Евангелие от Иуды (текст, до сих пор совершенно не известный, хотя его название упоминал Ириней Лионский в своем труде «Против ересей»);
Стр. 59–66: текст, поврежденный в такой степени, что и название его утрачено, но ученые называют его «Книгой Аллогена» по имени главного персонажа (повествование никак не связано с третьей частью Кодекса XI Наг-Хаммади, которая называется «Аллоген», или «Аллоген Странник»).
Херб Кросни сообщает, что рукопись была обнаружена в тайнике в Среднем Египте, вероятно, около 1978 г. Лингвистический анализ подтверждает, что рукопись была создана именно в этих местах: все ее языковые особенности относятся к бытовавшему на юге Среднего Египта диалекту коптского языка. Во время строительных работ вблизи Джебел Карара (правого берега) Нила, у поселения Амбар возле Магаги, в 60 км к северу от Аль-Миньи экскаватор нарушил могильник.
Первооткрыватели обратились к торговцам древностями, которые затем сыграли в этом деле важную роль. Одним из них был египтянин по имени Ханна; он жил в Гелиополе, северо-восточном пригороде Каира. Ханна не владел никакими языками, кроме арабского, и получил рукопись от коллеги из Среднего Египта. Ам Самия (псевдоним), друг первооткрывателей рукописи, продал ее Ханне, на которого папирус произвел сильное впечатление.
Ханна собрал в своем доме в Каире целую коллекцию ценных предметов, чтобы продемонстрировать их покупателю. Вероятно, они договорились, но еще до того, как тот возвратился, чтобы расплатиться за свои приобретения, Ханна обнаружил, что его квартира взломана и ограблена. Среди главных потерь были рукопись, золотая статуэтка Исиды и золотое ожерелье. В последующие годы украденные у Ханны предметы стали неожиданно появляться в Европе. Ханна отправился в Женеву и обратился к греческому коммерсанту, который регулярно приобретал у него вещи, с просьбой содействия в возвращении похищенных ценностей. В 1982 г. Ханна с его помощью, сумел возвратить себе рукопись.
Еще до ограбления Ханна консультировался с рядом экспертов, вероятно, европейских египтологов, чтобы определить реальную ценность рукописи, и их заключение побудило его назначить чрезвычайно высокую цену. Нам неизвестно в точности, кто именно произвел эту поспешную и вызывающую сомнения оценку.
Немедленно после возвращения реликвии Ханна начал предпринимать попытки продать ее. Он искал организацию, располагающую достаточными средствами, чтобы выплатить назначенную им цену. Безусловно, это было отчаянное предприятие, но Ханна погрузился в него с головой. В итоге ему удалось выйти на Людвига Коэна, сотрудника отделения классической филологии Мичиганского университета.
Пятьдесят два гностических или близких к гностицизму сочинения, обнаруженные в 1945 г. в Верхнем Египте, в Наг-Хаммади, и впервые идентифицированные Жаном Дорессом, в то время вызвали исключительный интерес у коптологов, историков религии и теологов. Между 1970 и 1980 гг. этот интерес достиг апогея. Европейские и американские коптологи и исследователи гностицизма, одним из которых был Джеймс М. Робинсон, уже завершали изучение этих текстов, в свет выходили все новые публикации. Эти ученые буквально прочесывали европейские и американские рынки древностей в надежде отыскать (и найти покупателя в лице какого-нибудь спонсора или университета) утраченные фрагменты 13 кодексов библиотеки Наг-Хаммади или тексты, более или менее сходные с уже найденными и идентифицированными.
Получив от Ханны интригующее предложение, Коэн поспешил связаться с Робинсоном и сообщил ему, что прибудет в Женеву в мае 1983 г. для переговоров о приобретении трех папирусов. Первый из них и единственный, который интересовал его, содержал греческий математический текст. Второй, также на греческом языке, представлял собой текст одной из книг Ветхого Завета; им заинтересовался один из коллег Коэна, Дэвид Ноэл Фридман, который намеревался приехать вместе с Коэном в Женеву. Третья рукопись, составленная исключительно на коптском языке, их не привлекла, но они предполагали, что ею заинтересуется Робинсон. Вот почему ему предоставили возможность участвовать в переговорах, равно как и в поиске фондов, которые смогли бы внести вклад в покупку. Из Калифорнии пришел положительный ответ. Не имея возможности приехать лично, Робинсон послал вместо себя Штефена Эммеля, одного из своих лучших учеников, с 50 тысячами долларов, ассигнованных для покупки.
Несомненно, эта сумма вкупе с найденными Коэном и Фридманом дополнительными средствами, выглядела внушительно, но все же намного не дотягивала до той цены, которую Ханна запрашивал за свои «три» манускрипта. На самом же деле третья, коптская рукопись состояла из двух отдельных текстов: Евангелия от Иуды и посланий апостола Павла. Если бы Ханна об этом знал, он мог бы еще взвинтить цену. Но и без того сумму, которую могли предложить ученые, и ту, что запрашивал Ханна, разделяла пропасть, поэтому переговоры очень скоро сошли на нет. Ханна был убежден в том, что находившиеся в его распоряжении тексты по своей ценности не уступали найденным в Наг-Хаммади. Голову ему вскружило внимание средств массовой информации на протяжении почти четверти века к находкам в Наг-Хаммади, интерес к которым почти достиг уровня интереса к знаменитым «рукописям Мертвого моря». В итоге сделка так и не состоялась, и трое потенциальных покупателей отправились домой с пустыми руками.
Предприятие быстро обернулось крахом из-за непомерной цены, назначенной продавцом, и еще оттого, что исследователи имели на рассмотрение интересовавших их текстов всего лишь час. Затем они на долгие годы исчезли в темных банковских тайниках и могли вообще пропасть в результате какой-нибудь неожиданности.
Здесь уместно вспомнить о деонтологии, то есть научной этике (при этом остаются в стороне все личные симпатии или антипатии). Упущенная возможность извинительна в двух случаях: если человек был уверен, что частная сделка принесет быстрый результат, и если признано, что выбранная тактика не нанесла ущерба интересам науки. Что же касается рукописей, то с точки зрения этики было бы оптимальным, если бы коптологи и исследователи гностицизма, даже принадлежащие к «соперничающим» лагерям, оставались настороже. Совместными усилиями конкурирующие стороны смогли бы, вероятно, добиться более значительной финансовой поддержки и тем самым «поймать большую рыбу». Выходит, что несколько упоминаний в научных публикациях возвестили, пусть и неявным образом, о существовании нового гностического документа и при этом не позволили никому вооружиться знанием, достаточным для того, чтобы найти подход к антиквару, владеющему документом, и сохранить его для заинтересованных исследователей. Некоторые наиболее ценные подробности циркулировали «из уст в уста», но эта циркуляция не выходила за рамки личных и конфиденциальных контактов. «Этика сотрудничества», если так можно выразиться, могла бы спасти рукопись намного раньше. Однако ученым пришлось лететь из США в Швейцарию, чтобы приобрести сокровище, о существовании которого ни швейцарские, ни другие европейские коптологи не подозревали.
В то время фонд «Maecenas Foundation for Ancient Art» еще не функционировал; он был основан только в 1994 г. Но в 1982 г. Фрида Чакос Нуссбергер, уроженка Египта, проживавшая в Цюрихе и занимавшаяся торговлей произведениями древнего искусства, поддержала усилия Ханны по продаже манускрипта. Она получила фотоснимок «страницы 5/19» Кодекса. Такая странная нумерация возникла вследствие того, что за период между находкой рукописи и 1982 г. активные манипуляции, производившиеся с ней, привели к появлению глубоких, более или менее горизонтальных сгибов, заметно отразившихся на состоянии всех листов: каждый из них оказался разделен на верхний фрагмент (составлявший третью или четвертую часть листа) и нижний фрагмент (остальные две трети или три четверти). На верхнем фрагменте находились номера страниц, которые впоследствии позволили мне без колебаний соотносить верхние фрагменты с другими; но это не могло относиться к нижним фрагментам. Почти в каждом случае крошение одного — двух сантиметров на сгибе служило причиной расширения разрыва между двумя частями листа. Это обстоятельство препятствовало прямому контакту верхнего и нижнего фрагментов и привело к появлению обрывков размером в считанные миллиметры, в результате чего идентифицировать и соединить соответствующие друг другу фрагменты стало практически невозможно. На фотографии 1982 г. стоял номер 5/19, так как человек, готовивший фрагменты к фотосъемке, по ошибке или намеренно соединил верхний фрагмент страницы 5 с нижним фрагментом страницы 19. Двадцатью годами позже по этой же причине коптологи, приступившие к расшифровке рукописи, обнаружили еще несколько фотоснимков комбинированных листов — 5/13,13/21 и т. д.
В 1983 г. манускрипт был передан на экспертизу Штефену Эммелю. Из его отчета видно, с каким почтением ученый обращался с папирусом. Следуя указаниям владельца, он избегал прикосновения к нему, заботясь об обеспечении максимальной физической сохранности рукописи. Вот отрывок из его отчета: «Листы и фрагменты рукописи будет необходимо хранить между стеклами. Я рекомендовал бы применить те же способы обеспечения сохранности, которые применялись при реставрации и хранении рукописей из Наг-Хаммади… Невзирая на ущерб, который уже нанесен и который неизбежно будет нанесен, пока не будут обеспечены необходимые условия хранения рукописи, я полагаю, что нам потребуется около месяца для воссоединения ее фрагментов».
Вторично получив рукопись через 22 года, после того как она (в плачевном состоянии) оказалась в распоряжении Фонда, Эммель засвидетельствовал, что, насколько он помнит, в 1983 г. распад папируса достиг сравнительно невысокого уровня. Вот что говорилось в первом докладе ученого: «Несомненно, жемчужиной всего собрания манускриптов является объект 2, папирусный кодекс IV в. на листах размером приблизительно 30 см на 15 см, содержащий гностические тексты. Не исключено, что при обнаружении рукопись была в удовлетворительном состоянии — в кожаной обложке, с полными листами, на которых наличествовали поля со всех четырех сторон. Но рукопись подверглась плохому обращению».
Итак, «рукопись подвергалась плохому обращению» с момента ее обнаружения до 15 мая 1983 г., когда был произведен ее осмотр. Однако к 2005 г. ее состояние стало еще более серьезным. Снова послушаем Эммеля: «Только половина кожаной обложки (по-видимому, ее передняя часть) сохранилась, и листы несколько пострадали. Отсутствие половины обложки, а также тот факт, что постраничная нумерация доходит лишь до начала шестого десятка, позволяют мне предположить, что вторая часть рукописи, возможно, утрачена. Только более тщательный анализ способен доказать или опровергнуть это предположение. Тексты написаны на необычном варианте саидского наречия… Манускрипт содержит, по меньшей мере, три различных текста: 1) «Первый Апокалипсис Иакова», уже известный, — хотя и в другой редакции, по Кодексу V Наг-Хаммади (NHC); 2) «Послание Петра к Филиппу», ранее известное по NHC VIII…; 3) беседу Иисуса с учениками (во всяком случае, в ней участвовал «Иуда», т. е., предположительно, Иуда Фома), в стилевом отношении сходную с «Беседой Спасителя» (NHC III) и «Мудростью Иисуса Христа» (NHC III и Берлинский кодекс гностиков [РВ 8502])[152].
Как выяснилось, «позиции» 1 и 2 были определены правильно (хотя и расположены в неверном порядке). Однако Эммель ошибся при идентификации личности Иуды в пункте 3. В статье 2005 г. (Watani International) Робинсон предложил свое толкование: «Продавец запретил своим гостям делать какие-либо записи или снимки, но Эммель тайком обошел запрет. Под предлогом необходимости удалиться в ванную комнату он записал весь коптский текст, который отметил его острый глаз и сохранила память. А позднее включил свои записи в конфиденциальную записку».
В связи с этим эпизодом может возникнуть вопрос: что бы произошло, если бы Эммель разработал какой-нибудь хитроумный план и получил возможность хотя бы в течение нескольких минут изучить рукопись в отсутствие ее владельца, а то и сфотографировать некоторые характерные фрагменты? Более тщательный осмотр, весьма вероятно, заставил бы его учесть информацию, которой он не обладал в июне 1983 г., и пересмотреть содержание доклада. Подобная дополнительная информация позволила бы исправить «ошибку», касающуюся названия «Иаков» (Iakkobos, а не «Тайная книга Иакова») и положения небольшого текста, озаглавленного «Послание Петра к Филиппу», который, согласно пагинации, в рукописи предшествует «Иакову».
Мы почти не располагаем точными сведениями о том, что происходило с папирусами в период с 15 мая 1983 г. по 3 апреля 2000 г., когда рукопись оказалась в распоряжении Фриды Чакос Нуссбергер. Благодаря документальным свидетельствам из архивов Фонда «Maecenas…», мы знаем, что 23 марта 1984 г. Ханна арендовал личный сейф в отделении «Сити-банка» в Хиксвилле, штат Нью-Йорк, и в этот же день продал рукописи Фриде Нуссбергер. Исследование Херба Кросни показало, что в 1984 г. Ханна вступил в контакт с проживавшим в Нью-Йорке торговцем рукописями Хансом П. Краусом, а также с профессором Роджером Бэгналлом из Колумбийского университета (Нью-Йорк) и предложил им купить рукописи. Мы можем предположить, что в последующие годы Ханна осознал, что его запросы чрезмерны и по заявленной цене он свои сокровища продать не сможет. Все эти годы рукописи хранились в тесном ящике и страдали от непостоянного, но неизменно влажного нью-йоркского климата.
3 апреля 2000 г. Нуссбергер передала рукопись на несколько месяцев для изучения в библиотеку Бейнеке Йельского университета. Там специалисты получили к ней доступ и подвергли ее анализу, чтобы лучше ознакомиться с содержанием. За время работы в библиотеке Бейнеке Бентли Лейтон идентифицировал третий из содержавшихся в рукописи текстов как Евангелие от Иуды (Искариота). Тем не менее в августе 2000 г. из Йеля пришло сообщение о том, что университет не намерен приобретать документ.
9 сентября 2000 г. Нуссбергер продала реликвию американскому антиквару по имени Брюс Феррини, который, как утверждается, подверг ее заморозке, что отразилось на ее сохранности катастрофическим образом. На нее уже пагубно повлияла американская летняя влажность, после чего заморозка частично разрушила волокна, обеспечивавшие сохранность папируса, который стал значительно более хрупким, крошась от каждого прикосновения. Некоторые листы находились в самом худшем состоянии, какое только доводилось видеть папирологам. Все это стало настоящим кошмаром для реставраторов. Кроме того, в условиях заморозки вся вода, находившаяся в волокнах, оказалась на поверхности папируса, не испарившись, и вынесла туда изнутри волокон пигменты, отчего листы папируса почернели и чтение текста оказалось чрезвычайно затруднено.
Будучи не в силах выполнить свои финансовые обязательства перед Фридой Нуссбергер, антиквар принял решение полностью возвратить фрагменты оказавшейся в его владении рукописи вместе с ее копиями и фотокопиями. Однако впоследствии выяснилось, что Феррини, возвращая Нуссбергер материалы, сохранил у себя некоторые фрагменты листов и затем по крайней мере часть их продал. К тому же у него осталось множество фотокопий листов, которые он передал коптологу Чарлзу У. Хедрику.
Именно тогда швейцарский адвокат, который ранее помогал Фриде Нуссбергер вернуть находившиеся у Феррини рукописи, предложил передать их своему фонду «Maecenas…», базировавшемуся в Базеле. Нуссбергер без колебаний приняла предложение, и 19 февраля 2001 г. рукопись была официально переправлена в Швейцарию на адрес Фонда.
Фонд с честью выполнил свою задачу: намереваясь уберечь рукопись от несомненного риска, связанного с ее пребыванием на различных рынках, он обеспечил ее профессиональную реставрацию, консервацию и публикацию. После этого манускрипт был передан в дар соответствующему учреждению в Египте, стране, где он и был создан. Египетские власти приняли решение о том, что местом ее постоянного хранения должен стать Каирский коптский музей. Такова хроника событий, которые привели к встрече 24 июля 2001 г.
В начале июля 2001 г. судьба, если здесь позволено воспользоваться такой терминологией, неожиданно вмешивается в «безнадежное дело» Кодекса Чакос (который находился на грани гибели после долгой агонии), и оно становится «делом больших надежд», несмотря на понесенный урон, отчасти уже невосполнимый. Будущее Кодекса представилось блистательным, когда Штефен Эммель 1 июня 1983 г. написал в своем отчете: «Я настоятельно призываю вас приобрести этот манускрипт. Он имеет колоссальную ценность для науки, ни в коей мере не меньшую, чем любая из рукописей из Наг-Хаммади».
В результате серии потрясающих совпадений фонд «Maecenas…» решил обратиться ко мне. 24 июля в Цюрихе состоялась наша встреча. То, что мне успели рассказать о папирусе, возбудило мое любопытство, и я попросил разрешения вначале взглянуть на него. Я предложил «Maecenas…» следующее: если исследование загадочного объекта принесет позитивные результаты, я дам фонду советы относительно оптимальных мер, которые следовало бы принять. Если окажется, что открытые тексты представляют достаточный интерес, я готов готовить их к публикации. Папирус должен быть реставрирован с максимальной тщательностью, и его цельность должна быть восстановлена. Это было бы нелегким делом, если бы оказалось — предположим самое худшее, — что рукопись готова вот-вот разрушиться. В этом случае все листы нужно было бы поместить под стекло, чтобы их можно было фотографировать, поскольку подготовка текста к изданию должна была бы основываться на фотографиях наивысшего качества, дабы оригинал пострадал в минимальной степени. Но, при всех сложностях, воплощение в жизнь этого проекта манило и подстегивало меня — при условии, что будут соблюдены самые жесткие стандарты. А по окончании работ фонд «Maecenas…», в соответствии с декларируемыми им целями, передаст манускрипт, полностью реставрированный и должным образом подготовленный к публикации, властям Египта. Весь этот процесс мог бы стать образцом сотрудничества фонда с пострадавшими государствами.
Нельзя обойти вниманием вопиющую несправедливость в отношении признания научным сообществом роли фонда «Maecenas…» в деле реставрации папируса, осуществлении фотосъемки самыми современными методами и обеспечения условий для издания текстов, составлявших содержание рукописи. Если сегодня эта, доселе неудачливая рукопись, чья культурная ценность доселе была неведома, воскресает из небытия, к которому она, казалось бы, была приговорена судьбой, то этим чудом (говоря без преувеличения!) коптологи и теологи обязаны исключительному упорству фонда «Maecenas…», проявленному ими в этом выдающемся деле.
А теперь вернемся к рассказу о том, что произошло 24 июля 2001 г. В тот вечер я в первый раз увидел знаменитую рукопись. Я ожидал сюрприза и, вне всяких сомнений, получил его. Мои гости показали мне манускрипт, вернее, остатки того, что некогда было цельным папирусом, он сиротливо лежал на дне картонной коробки и, вероятно, относился к первой половине IV в. При самом первом, беглом взгляде на текст я увидел, что он написан на древнем саидском диалекте коптского языка, с примесью некоторых черт одного из местных диалектов Среднего Египта. Это соответствовало тому, что я слышал о месте находки: район Аль-Миньи. Этот первый взгляд, утоливший мое любопытство, наполнил меня энергией, и я загорелся желанием докопаться до того, что скрыто в тайниках текста. Мечта об этом удовольствии подстегивала меня. Но за этим последовал жестокий шок. Перед моими глазами побывало много греческих документов на папирусах, порой «неисправных», но ни один из них не был поврежден в такой степени! Этот папирус истерся настолько, что не выдерживал малейшего прикосновения; он был готов в любую минуту рассыпаться в пыль. Дело представлялось безнадежным.
И все же, когда первый шок прошел, я обнаружил концовку манускрипта на последней, по всей видимости, странице. В ней содержалось название документа: peuaggelion niodas, Евангелие от Иуды. Притягательность этой рукописи сделалась для меня непреодолимой. Приведенное название оправдывало, во всяком случае, первую попытку. Упрятанные в коробку хрупкие, попорченные листы вроде бы распались еще не окончательно. Даже если большая часть листов разорвана примерно на десять фрагментов, у меня, во всяком случае, были основания полагать, что все они оставались в коробке. Если я осторожно извлеку их оттуда, отреставрирую, несколько укреплю их; если мне достанет терпения и если повезет, то, возможно, мне удастся соединить фрагменты и отчасти реконструировать листы. Еще одной причиной для умеренного оптимизма было то, что верхние края листов были повреждены относительно мало, что означало возможность восстановить пагинацию. А это позволило бы мне выявить последовательность страниц совершенно нового евангелия. Владельцы рукописи согласились с этим предварительным выводом и великодушно предложили взять на себя начальные расходы.
Для начала реставрации необходимо было без промедления поместить все страницы, в том числе и разрозненные фрагменты, под стекло. В рукописи недоставало некоторых важных частей, и, за исключением нескольких листов в середине, страницы не были соединены одна с другой. Защитив листы таким образом, мы могли бы точнее определить их принадлежность, с меньшим риском сфотографировать их, а затем последовательно прочитать и перевести весь текст. Эта кропотливая и невероятно трудная работа и была незамедлительно исполнена. Я должен особенно отметить опыт и мастерство Флоранс Дарбр, директора реставрационной мастерской в Нионе, где эта работа и проводилась. Ее волшебные пальцы сделали то, на что, на первый взгляд, было невозможно рассчитывать. В восстановлении, транскрибировании, переводе и комментировании открывшегося перед нами текста большую роль сыграл высочайший профессионализм женевского фотографа Кристиана Пуата. Качество сделанных им снимков оказалось бесценным подспорьем в наших усилиях при прочтении жестоко поврежденных строк: буквы зачастую расплывались из-за ужасающего состояния папируса. И вот — труд, требовавший аккуратности и упорства, стал приносить первые плоды.
Позднее, в 2004 году, я нашел замечательного сотрудника — Грегора Вюрста, коптолога Божией милостью. Благодаря исключительно тщательной работе нам удалось показать, что рукопись, на которую наши предшественники начиная с 2001 г. могли лишь взглянуть, состоит из четырех последовательных текстов. Четвертый из них, поименованный «Книгой Аллогена», предстал перед моим сотрудником Грегором Вюрстом и передо мною самим только в 2004 г. В нашем распоряжении уже имелось свидетельство его существования: значительная часть пагинации манускрипта сохранилась. Предварительные наблюдения пробудили в нас большие надежды, так как нашлось больше тридцати доступных нам страниц. Однако в скором времени эти надежды обернулись глубоким разочарованием.
По мере того, как исследование документа продвигалось вперед, становилось все более очевидно, что наша рукопись, еще до того, как попала в руки фонда «Maecenas…», побывала в руках неких антикваров, чья вопиющая небрежность стала причиной сделанной нами ошибки.
Кодекс Чакос побывал в руках не терпеливых, а вовсе не заботившихся о его сохранности. Нетрудно представить себе жадный глаз, алчущий разглядеть как можно больше текста в плотной куче истерзанных кусочков папируса. Увы, все листы рукописи жестоко пострадали на две трети (приблизительно) от глубоких сгибов, о которых уже шла речь. Каждый лист оказался разорван на две неравные части. Верхние фрагменты несли на себе номера страниц и очень мало текста. Нижние часта не имели номеров страниц, но были относительно богаты связным текстом. В целом же манускрипт пострадал от варварского обращения настолько, что оказалось крайне трудно идентифицировать и правильно разместить большую часть нижних фрагментов, соединить их с соответствующими верхними. Чья-то неразумная рука перемешала нижние части страниц.
«Что это?» — спросил я себя. Рукопись испорчена, истрепана, разрушена; но кем? Из-за чего? Этически невозможно, даже оскорбительно предположить, что виновата небрежность ученых, вызванная их стремлением опередить возможных конкурентов при изучении дотоле неизвестных текстов.
У торговца антиквариатом, напротив, иные приоритеты и интересы. Безусловно, он не захочет подвергать серьезному риску (или ущербу, который мог бы причинить сторонний фотограф) предмет, который, как он рассчитывает, позволит ему извлечь хороший доход. Но «нельзя приготовить омлет, не разбив яйца», и продавцу будет сложно убедить потенциального покупателя (в особенности, когда запрашиваемая цена высока), если он не предъявит надлежащим образом оформленные снимки фрагментов текста, в частности, концовок или названий.
Только такие снимки смогут возбудить любопытство покупателя. Даже если окажется возможным прибегнуть к услугам специалиста, немногие рискнут причинить рукописи вред, чтобы взвинтить цену до того, как начнется разумно организованный процесс методичного изучения документа.
Ликвидация последствий кавалерийского наскока началась с сопоставления верхних и нижних фрагментов страниц, содержавших текст «Послания Петра к Филиппу» и «Иакова», потому что для определения принадлежности нижних частей мы могли обратиться к аналогам, имеющимся в собрании из Наг-Хаммади. К сожалению, порядок расположения нижних фрагментов страниц Евангелия от Иуды устанавливался с гораздо меньшей достоверностью. Уверенно мы могли ориентироваться лишь на состояние волокон папируса; реже прибегали к методу исключения, когда было очевидно, что нижняя часть никак не может быть продолжением текста с верхней части.
Налицо были все признаки того, что фрагменты рукописи перетасовали для придания им лучшего товарного вида. Это чрезвычайно осложняло задачу исследователя. Нам представлялось, что в собрание фрагментов рукописи была внесена весьма серьезная путаница, вероятно, с целью придать ей более привлекательный вид и возбудить любопытство покупателя.
Нас обрадовало то, что «пакет», состоявший из примерно тридцати листов, по-видимому, завершался заголовком (подобные заголовки чаще всего помещались именно в конце): «Евангелие от Иуды». И в начале «пакета», наверное, уместно было бы поместить «привлекательное название», которое объясняло бы появление заголовка в конце «Послания Петра к Филиппу» — в нижней части страницы 9, присоединенной к верхнему фрагменту страницы 1, то есть к началу письма. Такое объединение на деле породило своеобразное резюме данного текста, сжатое настолько, что вначале ввело нас в заблуждение. Но затем мы обратили внимание на то, что листы расположены в неправильном порядке.
Я заметил, что объединение, по видимости, произвольное, значительного количества нижних фрагментов «Послания Петра», равно как и фрагментов «Иакова» и Евангелия от Иуды, способствовало ошибочному восприятию текста. К тому же в результате такого объединения исчезла пагинация, вследствие чего возник дополнительный «пакет», который можно было выставить на продажу. Сверху «пакета» был помещен верхний фрагмент листа 31/32, который отсутствовал в имевшемся в нашем распоряжении тексте. Этот лист (содержащий концовку) загадочным образом появился на передвижной выставке религиозных реликвий в США. На странице, получившей номер 32, имелся заголовок «Иаков» (однако этот текст представлял собой значительно сокращенный вариант «родственного» текста из Кодекса V Наг-Хаммади; он называется кратко — «Иаков», без прибавления слова «Откровение» или «Апокалипсис»). Конечно, мы можем лишь догадываться о том, какие именно манипуляции были проделаны с рукописью, но не исключено, что нам удалось восстановить целостность манускрипта.
Получив соответствующие полномочия от фонда «Maecenas…», я сделал сообщение о том, что впервые обнаружена созданная на коптском языке рукопись «знаменитого евангелия Иуды», упомянутого святым Иринеем Лионским в его сочинении «Против ересей» (ок. 180 г.), но с тех пор никому не известного. Мой доклад состоялся 1 июля 2004 г. в Париже на Восьмом конгрессе Международной ассоциации коптских исследований. В 2006 г. предполагалось осуществить editio princeps (первое издание) всех текстов, содержащихся в Кодексе Чакос, включая высококачественные цветные снимки всех страниц папируса в натуральную величину. В приложении должны быть помещены изображения, также цветные, тех фрагментов (увы, слишком многочисленных), место которых еще не определено в силу того, что фонд «Maecenas…» назначил нам жесткие сроки, дабы не затягивать публикацию уже прочитанных на сегодняшний день текстов. Упомянутые же фрагменты не могут быть идентифицированы и размещены без дальнейших серьезных усилий. Таким образом, в editio princeps будут включены все без исключения части знаменитой рукописи. Те фрагменты, аутентичность которых не установлена, также будут сфотографированы; вдумчивые и трудолюбивые специалисты определят их принадлежность после десятилетий упорного труда. Разработка более эффективных, чем сегодняшние, методов и технологий — задача не одного поколения. Идентификация разрозненных обрывков потребовала фотосъемки этих драгоценных фрагментов. Эту работу с бесконечным терпением исполнили добровольцы — Мирей Мати, Серенелла Мейстер и Беттина Роберти. Их вклад в воссоздание Кодекса Чакос должен быть в полной мере оценен исследователями, которые отныне получили доступ к тексту.
Благодаря моих добровольных помощников, я не могу не упомянуть Михеля Кассера, человека, который немало помог мне в расшифровке некоторых трудночитаемых фрагментов переснятого текста и подготовил английский перевод предварительных комментариев, которые прежде были созданы на французском языке.
Сделав свое сообщение, я ожидал реакции аудитории, но слова попросил только один участник конференции, Джеймс Робинсон, известный организатор коллективных исследований в области гностицизма. Он публично рекомендовал мне обратить внимание на факт существования фотоснимков рукописи, которые были известны в США уже 20 лет и могли содержать тексты, не попавшие в поле зрения фонда «Maecenas…». Его замечание не произвело большого впечатления, и многие американские и канадские исследователи, с которыми я затем беседовал, заявили, что ничего не знают об этом.
Однако через несколько месяцев, в декабре 2004 г., еще один американский коптолог, Чарлз Хедрик, долго занимавшийся изучением и подготовкой к печати трактатов гностиков, прислал мне копии и перевод нижних — и наиболее существенных — фрагментов страниц 40 и 54–62, содержавшихся в корпусе рукописи. Скопированы были полученные им фотоснимки. Хедрик не назвал ни своего источника, ни даты получения фотографий, но в правом верхнем углу опубликованных снимков имелась сделанная от руки надпись: «Транскрипция — перевод — Евангелия от Иуды… 9 сентября 2001 г. Фото Брюса Феррини». Это доказывает, что американский антиквар не выполнил своих обязательств, предусмотренных в договоре с Фридой Чакос Нуссбергер от февраля 2001 г., и не предоставил все имевшиеся в его распоряжении фотографии рукописи и документы, относящиеся к ней. Более того, выходит, что Феррини или кто-либо другой, имевший доступ к рукописи, вопреки присущей ученым осторожности, решил открыть для фотосъемки десять страниц манускрипта, поспособствовав тем самым дальнейшему распаду листов. Сколько же часов было затрачено на восстановление (а чаще — на попытки ремонта) фрагментов, которые вообще не должны были быть повреждены! Более подробный отчет о причиненном манускрипту ущербе можно найти в книге Херба Кросни.
И все же текст Евангелия от Иуды, приводимый в данном издании, хотя и несовершенный, будет ценным для всех заинтересованных читателей независимо от утрат, вызванных дурным обращением с Кодексом Чакос. Некоторые наши современники упорно игнорировали Иуду. В результате оказались физически утраченными 10–15 % его Евангелия. И все же большая часть его послания дошла до нас. Сегодня в нашем распоряжении имеется достаточно ясная интерпретация «Евангелия», или «заявления», в течение долгого времени остававшегося вне мировой литературы. За это мы должны благодарить удачное стечение обстоятельств и добрую волю многих людей, что позволило преодолеть последствия очевидных прегрешений против этики. Духовное торжество подобного рода не всегда ценится в наш материалистический век, но наши души сохраняют надежду. В итоге бесценный документ, почти потерянный для нас, был все-таки сохранен.
Мы можем посмеяться, подобно Господу нашему Иисусу, который много смеется в данном повествовании, хотя мы к этому и не привыкли. Мы улыбаемся над наставительными беседами «Учителя» (равви) с его учениками, ограниченными в постижении духовной мудрости. Даже наиболее одаренный из них, центральный из смертных персонажей «Евангелия» — Иуда постиг ее не до конца, в силу своей личной слабости. У нас больше оснований улыбаться, чем стенать над посланием, еще недавно утраченным, а сегодня чудесным образом воскрешенным, явленным из многовекового молчания.