Евангелие от Рафаила, или Всё путём

ПЕРВЫЙ БУНТ

Машина свернула у леспромхоза на въезде в Чухлому. Мы снова взвалили рюкзаки на плечи. Булыжная мостовая, окаймлённая пыльными дощатыми "тротуарами", круто поднималась в гору.

На ближайшем перекрёстке мы сбросили рюкзаки в тени. Ш.М. отправился во двор стоявшей на углу пекарни в поисках туалета. Спустя несколько минут он появился с блаженным выражением на лице. За это время Командор сговорились с подвыпившим хозяином ближайшего дома оставить рюкзаки до вечера. И теперь мы могли налегке, с одной лишь авоськой в руках, двинуться в центр.

Чухлома оказалась зелёной и уютной деревней, без претензий большого города, но простота её была не та, что хуже воровства. Даже Демагог восхитился тропками из досок на траве тротуаров ("Наконец-то мы на панели", - игриво заметил Вриосекс), домами с резьбой, скромной компактной центральной площадью, без жалкой пышности галичского "центра". Главкульт проник в книжный магазин, где полтора часа упивался пылью и книжными залежами в подсобке и чуланах, куда был допущен воздействием Вриосекса на продавщицу преклонных годов. "Любви все возрасты..." по словам Поэта. Начфин, хотя и содрогнувшись от цены набранных книг, каковая составляла 11 рублей, не затронутых инфляцией, был однако ж на стрёме и тонким маневром уберёг бюджет: упросил хитроумный продавщицу выслать книги наложенным платежом.

Командор поощрили Начфина взглядом и перешли к обзору Успенской церкви, замыкающей площадь. Главкульт заметил, что храм так уместно поставлен, так сдержан и ясен, что невольно внушает спокойствие и лёгкую радость. Демагог немедля и с радостью великой изобличительно ткнул немытым перстом в путеводитель доктора А.А.Тица, где на странице 76 сказано, что храм расположен по отношению к площади с некоторой случайностью. Но был посрамлён ехидна Главкультом с помощью того же доктора Тица, коий на следующей странице начертал: "Храм очень хорошо поставлен". А и вправду хорош простой и точный сей куб и шатровая колокольня рядом. Изящная вертикаль её возникает ещё при подходе к площади, по мере приближения силуэт растёт, увлекая за собой вверх взгляд и настроение, что и выразил Поэт наш: "Островерхий её силуэт безошибочно мастером вписан в голубую рамку небес".

Обойдя церковь, увидели взамен обещанного путеводителем старинного парка лишь чахлые пыльные деревца и непременную для каждого населённого пункта статую, в коей Командор узрели нечто от себя. Друзья-соперники разошлись мирно.

- А парка-то никакого...- засуетился было Демагог, но тут-то и открылись нам те самые "вековые", "могучие" с широкими и безлюдными дорожками между ними, с длинными и пустыми скамейками над обрывом, откуда открывался широченный вид на зеркало озера, сливающееся вдали с небом. Тропки и деревянные лестнички спускались под обрыв, к домам между заросшими зелёным камышом заводями. Тихо двигались лодки по глади воды. С мостков, разбросанных на берегу, купались люди.

Всё было, как в Галиче - и всё по-иному: чище, шире, просторнее, тише. И тишина эта, простор и чернеющая вдали купа построек Авраамиева монастыря на дальнем берегу так естественно сливались с тишиной и прохладой пустынного парка, что на душе становилось легко и покойно. Не верилось, что в двух шагах отсюда жарит солнце, оглушает зной и душит сухая мелкая пыль.

Командор углядели туалет и совершили ещё один безуспешный заход на цель. Потом Они легли на скамейку и почивали, слегка потея во сне от духоты. Ш.М. в это время тоже потел, пиша письмо суженой. В конце письма поставил он по привычке крест. Сиеста завершена была водопоем из колонки в овраге, куда сопровождены были обнаружившимися в парке юными питомцами местного детского дома.

Напившись, воротились в парк, где Командор начали общаться с народом в лице юных аборигенов, Главкульт отправился надевать плавки в туалет типа сортир, где попутно изучал местные наскальные надписи и фресковую живопись, посвященные в основном двум темам: некоему Ваньке Шумилову, он же Бертолет, коего обвиняли во всех смертных грехах и нескольких бессмертных, а также прославлению некоторых физиологических актов.

Вернувшись, Главкульт застал Командора беседующими с аборигенами на узко-семейные темы. "А у меня ещё брат есть..." - возвещал абориген. "Угу..." -заинтересованно откликались Командор. И помолчав минут пять, добавляли с мудрой простотой: "Брат - это хорошо". Потрясённый абориген с обожанием взирал на разомлевшего Вождя.

Меж тем Демагог, завидя распаренность Широких Масс от духоты и изучения наскальных рисунков, приступил к дальнейшему ослаблению народного духа путём наущения бунтовать. И достиг змей двурушный смятения в Широких Массах, подступивших внезапно к Командору с решительным требованием чего-то делать. В качестве вариантов Ш.М. предлагал: а) купание в озере, б) катание Командора на лодке с одновременным обмахиванием Их членов, в) прогулку по городу, пользуясь наступившей пасмурностью, г) выход на Солигаличскую дорогу с последующим взятием на абордаж машины, идущей на Ножкино, к Авраамиеву монастырю.

Тень легла на лик Командора. - Чего ты суетишься? - спросили Они Ш.М., пытаясь унять охмурённого. Но Ш.М., не понимая всей глубины руководящей мысли и мня себя оскорблённым в своих лучших намерениях, совершил акт гражданского дезертирства, покинув Командора, как раз собравшихся в туалет, и не оказав Им дружеской поддержки и воодушевления. Вместо этого Ш.М., ничего не говоря, умчался на почту (через 15 минут она закрывалась), в хлебный магазин, - снова примчался в парк, выхватил из рук Командора авоську с вещами, произнёс пылкий и невнятный монолог и опять умчался, буркнув, что будет ждать на площади.

Командор появились минут через сорок, бледные и слегка пошатывающиеся. Крупные капли пота покрывали Их мужественные черты лица. Милостиво обратившись к народу, Командор известили, что у Них был трон, окрашенный Их благородной голубой кровью. Потрясённый величием совершённого, Ш.М., льстиво заглядывая в глаза Вождя, глуповато спросил: - И много его было, этого трона?

Командор, устало прикрывая вежды, ответили просто и бесхитростно: - Не знаю. У меня безмена не было.

Ш.М., сознавая свою вину, огорчённо заметил: - Надо было мне, дураку, взвесить тебя, Командор, до и после.

На что Командор со своей постоянной снисходительностью к слабостям малых мира сего ответствовали: - Ещё успеешь.

Беседуя на эти и прочие архитектурные темы, мимо домов с накладной резьбой дошли Командор и Широкие Массы до старика, оставленного в полдень при рюкзаках, и обнаружили его в той же позиции.

Навьючась, вышли мы снова на тяжкую стезю. Пройдя метров двадцать, устало сбросили ношу на траву, а рядом положили свои мощные туристские тела. Здесь, на перекрёстке, собирались мы ловить машины на Ножкино, имея в качестве альтернативы устройство в чухломской гостинице. Правда, Широкие Массы угодливо распространялся о своей готовности пройти до Ножкина пешком все двенадцать кэмэ, но Командор со свойственной Им человечностью запретили и помышлять о каких-либо усилиях, превышающих перетаскивание рюкзака больше, чем на сто метров, и обещали лично показать пример.

В последовавшие полчаса Командор то и дело, рискуя жизнью, бросались под колёса скорых помощей, милицейских машин и даже одной инвалидной коляски - но вотще: Ножкино манило, да не приближалось. Тогда Командор вдруг решительно встали и приказали цеплять рюкзаки и двигаться на следующий перекрёсток.

Как всегда, решение Командора было гениальным. Не успели встреченные аборигены заверить нас, что машины нам не дождаться, как подкатила машина на Ножкино и затормозила у самых ног Командора, угодливо лебезя кузовом. Шофёр из кабины делал Командору ручкой. Могучая длань Вождя подбросила Широкие Массы наверх вслед за рюкзаками.

На ближайшем повороте в кузов ввалились пять заморенных туристов в составе двух семитов, девицы с выступающими зубами и двух растрёпанных парней неопознанной принадлежности и с гитарой. Упав на тощие свои рюкзаки, эти представители городской фауны немедля открыли рты и понесли каждый своё одновременно: один из семитов шпарил целыми главами Джерома, другие ахали, пузырясь слюной: "Ой, лошадка! Смотрите - домик!", зубастая же девица чирикала восторженно об их удачливости. Только в Ножкине, где выяснилось, что машина в Солигалич не пойдёт (о чём Мудрейший из Командоров, разумеется, знал с самого начала), только здесь, увидев себя в окружении сельской местности и убедившись путём прямого наблюдения, что манная каша на деревьях не растёт, приутихли юные расхитители общественной тишины.

Начфин же, уловив намек Командора (произнесенный сквозь сжатые губы, он прозвучал как "мо-око!!!" с глухим пристаныванием в конце), вывел Лаконичнейшего из лаконичных на дойную бабу. Вскоре в руках у Командора появилась литровая банка молока, из которой Они то и дело прихлёбывали по пути, объясняя Широким Массам, что иначе оно прольётся. Так, покинув сионистскую банду на пустынной дороге коротать ночь с зубами и Джеромом, неся на спине рюкзаки, а в руке - трофеи, мы поднялись по холму к монастырю, где под огромными елями, стоящими на 50-метровом обрыве над озером, Командор милостиво повелеть соизволили быть ночлегу.