Глава 27 Канун Нового года

Человек почти не в состоянии или только с большим трудом может отбирать какие-либо уклонения в строении, не обнаруживающиеся чем-нибудь внешне, да и в редких случаях заботится он о внутреннем строении.

В этом году в первый раз всем нам, от Гарри до Джима Боуи, позволили не ложиться спать до полуночи, чтобы мы могли сосчитать удары часов. Прекрасное, волнующее событие, по крайней мере в теории. На самом деле все страшно нервничали. В некоторых религиозных общинах поговаривали, что в первый день нового тысячелетия наступит конец света. В газетах писали о диких бородатых людях в длинных рубахах, марширующих по улицам Остина с воззваниями: покайтесь, конец близок. Папа легкомысленно считал их шайкой психов, а Тревис, наоборот, принял всерьёз и даже спросил меня после долгих раздумий:

– Как ты думаешь, Кэлли, конец света действительно наступит?

– Нет, глупенький. Мне дедушка объяснил. Века просто отмечают течение времени. Их придумали люди. Наш календарь пришёл из Англии.

– А вдруг правда? Кто тогда присмотрит за Джесси Джеймсом? Кто покормит Банни?

Только одна возможность прекратить дискуссию.

– Не волнуйся, Тревис. Я это сделаю.

– Тогда ладно. Спасибо, Кэлли.

В шесть часов нас ждал обильный ужин. День был ненастный, но в каждой комнате весело трещал огонь. Мама выглядела спокойной и довольной. Она выпила немного шипучего вина, и это явно пошло ей на пользу. Папа произнёс множество тостов и заверил нас, что мир не идёт к концу, что в кругу любящей семьи – отца, жены и деток – он счастливейший человек на свете. От этих слов у него явно перехватило горло.

Потом мы разошлись по спальням – отдохнуть перед вечером, прочесть молитвы, обдумать свои обещания на будущий год. По традиции, каждый из нас по очереди вставал и перечислял свои обещания. Мама всё записывала и вкладывала листочки в Библию, где они лежали до следующего Нового года.

Я лежала на кровати и смотрела в темнеющее небо. С одной стороны, мне хотелось, чтобы наша жизнь шла по-прежнему, чтобы мы все вместе продолжали жить в нашем полном людей доме. С другой стороны, я мечтала о переменах, мечтала избавиться от Фентресса навсегда. Вот бы случилось что-нибудь необыкновенное, из ряда вон выходящее. Бессмысленно называть горохового мумутана в честь меня, если я всю жизнь проторчу в округе Колдуэлл, зажатом между Локхартом и Сан-Маркосом, и до самой смерти буду глядеть только на пекановые деревья да на хлопок. Дедушка говорит, что я смогу добиться всего, чего захочу. Иногда я ему верю, иногда нет. В такой хмурый, унылый день, как сегодня, в последний день уходящего века в перемены верится с трудом.

Столько всего хочется увидеть, так много сделать. И что на самом деле удастся? Я написала длинный список на последней странице Дневника. Красная кожаная обложка покоробилась, краешки страниц замахрились. Мой Дневник, мой верный друг уже полгода. Я отложила его в сторону, и меня сморил сон. Мне приснилось, что я плыву по реке. Но река какая-то странная, не похожая на нашу. Вода не голубая, а светло-зелёная, берега песчаные.

Меня разбудил удар гонга. Девять часов! Внизу нас ждали миски с обжигающе-горячей «Красоткой Бетти» – хлебным пудингом с яблоками. Каждый получил по хлопушке. Внутри обнаружились: бумажная корона, дуделка и крохотная жестяная игрушка. Сразу же начались оживлённые торговля и обмен. Потом оставалось только ждать. Младшие, не привыкшие так поздно не спать, почуяв ослабление дисциплины, носились вверх-вниз по лестнице или же засыпали прямо на ковре в гостиной.

Я съела половинку полученного на Рождество апельсина, изображая несказанное удовольствие. Скорее всего, мне просто хотелось подразнить тех, кто свой апельсин уже прикончил. Другую половинку решила сберечь на следующий век. Интересно, каков на вкус апельсин 1899 года в 1900 году?

К десяти часам мы выдохлись. Хотелось спать, но ведь нам разрешили не ложиться до полуночи. В одиннадцать наступило время новогодних обещаний. Мама достала из Библии прошлогодние листочки. Под громкий смех она зачитывала наши послания вслух и бросала в огонь.

Только представьте себе – в прошлом году я написала, что хочу научиться прясть шерсть и штопать. Это было в другой жизни, раньше, чем наступило жаркое лето, когда я подружилась с дедушкой.

Мы пытались объяснить Джиму Боуи смысл листков с обещаниями, но не сумели. Он слишком маленький. Мама придумала за него: за год выучить буквы. Сал Росс загадал всегда вовремя сдавать школьные задания. Тревис планировал проводить больше времени с Джесси Джеймсом. Желание невыполнимое – он и так всё время таскал этого котяру за клапаном комбинезона.

Моя очередь. Я встала, достала из кармана Дневник, раскрыла на последней странице.

– Это не одно обещание, а целый список желаний. Пока я жива, хочу увидеть: северное сияние; Гарри Гудини; Тихий океан или Атлантический, всё равно, любой океан; Ниагарский водопад; Кони-Айленд; кенгуру; утконоса; Эйфелеву башню; Гранд-Каньон; снег.

Я села на место. Все молчали.

– Прекрасно, детка, – сказал Гарри и зааплодировал, братья за ним. Мама и папа тоже пару раз хлопнули в ладоши. Мне почему-то стало грустно.

Ламар объявил:

– Хочу подтянуться по геометрии.

Он целыми днями носился по дому, измеряя углы новым стальным транспортиром.

Сэм Хьюстон сказал:

– Лула Гейтс не позволяет мне нести её книжки после школы, поэтому я обещаю провожать Эффи Престон, даже если она тоже не захочет. Клянусь, так и будет.

Смех и крики «ура!».

Гарри – следующий. Но он только улыбнулся.

– Это секрет.

Общий протест. Так нечестно.

– Скажи нам, Гарри, – попросила я. – Тайное обещание не считается.

Наконец он согласился, наверно, чтобы отстали, и, глядя на маму, промямлил:

– Хочу прилежно учиться, чтобы поступить в университет.

Мама просияла; этого он и добивался. Уверена, совсем не это его заветное желание, просто он хочет задобрить маму. Что же у него на уме? Подозреваю, что Ферн Спитти.

Мама пожелала, чтобы все дети до единого ходили в церковь не реже двух раз в неделю. В рядах этих самых детей было немало охов и ахов, но спорить с мамой никто не решился.

Папа обещал перестать жевать табак. Дома жевать табак ему не разрешали, вот он и решил, что ежедневное мучение перед парадной дверью – надо же выплюнуть – перевешивает наслаждение на работе. Мама с довольным видом потягивала шипучку.

Мы все немножко поприставали к дедушке, но он не рассердился и весело начал:

– В моём возрасте поздно загадывать. Раньше надо было думать. Но есть одна вещь…

Я ломала голову. Улучшить наш новый вид? Перегнать наконец что-нибудь путное из пекана? Невозможно догадаться.

– Я хочу прокатиться в авто-мобиле. Слышал, в Остине есть один.

– Это же ужасные машины! – воскликнула мама. – Такие опасные! Говорят, они могут взорваться в любую минуту. А заводной ручкой недолго и руку сломать!

Дедушка только мечтательно улыбался.

– Ну и что?

Он как будто глядел вдаль, но я знала – он смотрит в будущее.

Оставалось ждать ещё час. Мама и папа негромко разговаривали, дедушка курил сигару и читал журнал Национального географического общества, мы с братьями то упрямо таращили глаза, то вдруг проваливались в глубокий сон. Наконец – наконец-то – часы пробили полночь. С последним ударом на улице началась какофония звуков: весь город колотил по кастрюлькам и сковородкам. Мы взялись за руки, встали в круг и спели «За дружбу старую – до дна!». Много непонятных слов, зато музыка чудесная. Я вглядывалась в родные лица, вспоминала всё, что принёс прошлый год. Вот мама и папа – держатся за руки, усталые и счастливые. Мамины виски посеребрила седина – как я раньше этого не замечала? Вот Гарри – высокий, красивый, держится с достоинством. Настоящий джентльмен в безукоризненном воротничке и галстуке. Вот Сэм Хьюстон и Ламар. Вот Тревис с котом на руках. Сал Росс зевает, а Джей Би, самый младший, едва стоит на ногах, но храбро решил увидеть Новый год.

И дедушкин бас вливается в печальную, нежную мелодию. Седая борода блестит в свете камина. Мы чуть не разминулись в этой жизни, дедушка и я. Он – мой самый главный подарок.

Шум за окнами утих, песня допета. Все, кроме мамы с папой, отправились спать. Родители остались посидеть ещё немножко.

Я надела самую тёплую красную фланелевую ночную рубашку и нырнула в постель. Добрая Сан-Хуана не забыла про грелку, простыни согрелись. Я собиралась полежать немного перед сном и заново оценить события своей жизни. Этим и полагается заниматься, когда начинается новый век, не так ли? Кажется, я заснула в ту же минуту, так что необходимость всё разложить по полочкам мне, наверное, просто приснилась.

Загрузка...