Эволюция, Революция и идеалы Анархизма

III.

Періодъ чисто инстинктивныхъ движеній теперь уже миновалъ: революціи не будутъ уже совершаться случайно, потому что прогрессъ становятся все болѣе и болѣе сознательнымъ и разумнымъ. Животное или ребенокъ всегда кричитъ, когда его бьютъ, и вообще реагируетъ извѣстнымъ движеніемъ или ударомъ: такъ и мимоза складываетъ свои листья отъ всякаго внѣшняго раздраженія; но отъ этихъ непроизвольныхъ движеній далеко еще до систематической и упорной борьбы противъ гнета. Народамъ прежде казалось, что событія слѣдуютъ одни за другими безъ всякаго порядка, но они наконецъ научились познавать связь между ними и ихъ неумолимую логику, они начинаютъ понимать, что и имъ также слѣдуетъ держаться извѣстнаго образа дѣйствій, чтобы выйти побѣдителями. Соціальная наука, указывающая причины рабства и какъ противовѣсъ — средства освобожденія, понемногу освобождается отъ хаоса противорѣчивыхъ мнѣній.

Первый фактъ, разъясненный этой наукой тотъ, что никакая революція не можетъ совершиться безъ предшествующей ей эволюціи. Конечно, древняя исторія разсказываетъ намъ о множествѣ такъ называемыхъ «дворцовыхъ революцій», т. е. о замѣнѣ одного короля другимъ, какого либо министра или фаворитки другимъ совѣтникомъ или новой фавориткой. Но подобныя перемѣны, неимѣющія ровно никакого общественнаго значенія и касающіяся въ дѣйствительности только отдѣльныхъ личностей, могли совершаться безъ малѣйшаго содѣйствія со стороны народныхъ массъ: для этого оказывалось достаточно, чтобы нашелся наемный убійца съ хорошо отточеннымъ кинжаломъ, и тронъ будетъ имѣть новаго замѣстителя. Безъ сомнѣнія, прихоть короля могла тогда вовлечь королевство и толпу подданныхъ въ непредвидѣнныя авантюры, но народу, привыкшему къ послушанію и покорности, оставалось только сообразоваться съ желаніями свыше: онъ не пытался выражать свое мнѣніе о дѣлахъ, которыя ему казались неизмѣримо выше его ограниченной компетенціи. Точно также въ странѣ, которую оспаривали другъ у друга двѣ враждебныя династіи съ своими аристократическими и буржуазными кліентами, кажущіяся революціи могли совершаться при помощи убійствъ: такой заговоръ убійцъ, благопріятствуемый успѣхомъ, передавалъ тронъ другому лицу, измѣняя личный составъ правительства; но какое значеніе имѣетъ это для угнетеннаго народа. Наконецъ, въ такомъ государствѣ, гдѣ основаніе власти было нѣсколько расширено существованіемъ оспаривавшихъ главенство классовъ, стоявшихъ надъ безправной толпой, заранѣе обреченной на полное подчиненіе торжествующему классу, еще возможны уличныя битвы, сооруженіе баррикадъ и провозглашеніе временнаго правительства въ городской ратушѣ.

Но новыя попытки въ этомъ направленіи едва ли могутъ удасться въ нашихъ городахъ, обращенныхъ въ укрѣпленный лагерь, съ казармами и цитаделями; уже послѣднія «революціи» въ этомъ родѣ имѣли только временный успѣхъ. Такъ въ 1848 г. Франція шла лишь прихрамывая за тѣми, кто провозгласилъ республику, не зная, что они понимали подъ этимъ словомъ, и воспользовались первымъ случаемъ, чтобы повернуть въ другую сторону. Масса крестьянъ, съ мнѣніемъ которыхъ не справлялись, но которая тѣмъ не менѣе все же заявила его — правда неясно, темно, неопредѣленно, но все же съумѣла выразить что пока эволюція крестьянства не совершилась — оно не хочетъ революціи, которая тѣмъ самымъ оказалась преждевременной; едва прошло три мѣсяца со времени революціоннаго взрыва, какъ масса избирателей возстановила старый порядокъ въ его традиціонной формѣ, къ которому еще тяготѣли ихъ рабскія души: такъ вьючное животное по привычкѣ подставляетъ свою надорванную спину подъ новую тяжесть. Точно такъ же революція коммуны, столь удивительно удавшаяся и неизбѣжно вызванная обстоятельствами, очевидно, не могла восторжествовать, потому что она была совершена только половиной Парижа и опиралась во всей Франціи только на промышленные центры: начавшійся отливъ затопилъ ее въ морѣ крови. Теперь уже недостаточно повторять старыя формулы vox populi, vox Dei, и испускать воинственные крики, развѣвая въ воздухѣ знаменами. Достоинство гражданина можетъ при извѣстныхъ обстоятельствахъ потребовать отъ него, чтобы онъ воздвигалъ баррикады, защищалъ свою страну, свой городъ или свою свободу; но онъ не долженъ воображать, что хотя бы малѣйшій вопросъ могъ быть отданъ на невѣрное рѣшеніе ружейныхъ пуль.

Преобразованіе должно совершиться въ головахъ и сердцахъ прежде чѣмъ напрячь мускулы и превратиться въ историческій феноменъ. Однако, что вѣрно относительно прогрессивной революціи, не менѣе вѣрно и относительно революціи регрессивной или контръ-революціи. Конечно партія, захватившая правительственную власть, располагающая высшими должностями, почетомъ, деньгами и общественной силой, можетъ причинить очень много зла и въ извѣстной степени способствовать ослабленію тѣхъ, у которыхъ она узурпировала ее; однако она можетъ воспользоваться своей побѣдой только въ границахъ, опредѣляемыхъ равнодѣйствующей общественныхъ мнѣній, въ иныхъ случаяхъ ей придется отказываться отъ рискованнаго примѣненія уже декретированныхъ мѣръ и законовъ, вотированныхъ собраніями представителей покорныхъ ея волѣ. Моральное и интеллектуальное вліяніе среды постоянно сказывается на обществѣ въ его цѣломъ, съ одинаковой силой на людяхъ, стремящихся къ господству, какъ и на послушной толпѣ добровольныхъ рабовъ, и въ силу этого вліянія колебанія двухъ концовъ оси могутъ отклоняться въ ту и другую сторону лишь довольно слабо.

Однако, какъ это и свидѣтельствуетъ современная исторія, сама эта ось перемѣщается постоянно вслѣдствіе тысячъ частичныхъ измѣненій, происходящихъ въ мозгу людей. Надо обратиться къ самому индивиду къ этой первоначальной клѣточкѣ общества, чтобы найти причины общаго преобразованія съ его множествомъ видоизмѣненій, сообразно времени и мѣсту. Если съ одной стороны мы видимъ отдѣльнаго человѣка, подверженнаго вліянію всего общества съ его традиціонной моралью, религіей, политикой, то съ другой мы присутствуемъ при такомъ зрѣлищѣ, когда свободный индивидъ, хотя и ограниченный въ пространствѣ и продолжительностью своей жизни, все-таки успѣваетъ оставить отпечатокъ своей личности на окружающемъ мірѣ, измѣнить его опредѣленнымъ образомъ, открывъ какой-нибудь законъ, создавъ великое произведеніе искусства, или новую, невѣдомую дотолѣ машину, а иногда даже бросивъ міру новое слово, которое онъ уже не забудетъ. Не трудно отыскать въ исторіи ясные слѣды многихъ тысячъ героевъ, о которыхъ извѣстно, что они лично самымъ существеннымъ образомъ содѣйствовали общественному прогрессу.

Очень значительное большинство людей состоитъ изъ личностей, которыя живутъ, какъ растеніе, и нисколько не стараются воздѣйствовать ни въ хорошемъ, ни въ дурномъ направленіи на среду, въ которой они тонутъ, какъ капля воды въ океанѣ. Нисколько не желая преувеличить здѣсь дѣйствительное значеніе человѣка, сознательно относящагося къ своимъ поступкамъ и рѣшившаго примѣнять свои силы согласно своему идеалу, мы можемъ сказать навѣрное, что такой человѣкъ представляетъ собой цѣлый міръ по сравненію съ тысячью другихъ, мысль которыхъ находится въ полуоцѣпенѣніи или погружена въ глубокій сонъ, и которые бредутъ безъ малѣйшаго внутренняго возмущенія, наприм., въ рядахъ арміи или процессіи пилигримовъ. При подобныхъ обстоятельствахъ воля одного человѣка можетъ столкнуться съ стихійнымъ движеніемъ всего народа. Извѣстны случаи героической смерти при великихъ историческихъ событіяхъ въ жизни народовъ, но еще болѣе значительна была роль личностей, посвятившихъ свою жизнь общественному благу.

Здѣсь необходима особая осторожность, такъ какъ возможно недоразумѣніе и говоря «о лучшихъ людяхъ» легко смѣшивать это слово со словомъ «аристократія», взятомъ въ его обычномъ смыслѣ. Многіе писатели и ораторы, въ особенности изъ принадлежащихъ къ тому классу, изъ котораго вербуются лица, облеченныя властью, охотно говорятъ о необходимости призвать къ общественному управленію избранную группу, которую сравниваютъ съ мозгомъ въ человѣческомъ организмѣ. Но что это за «избранная группа», въ интеллектуальномъ и моральномъ отношеніи, которая будетъ въ состояніи безапелляціонно удерживать въ своихъ рукахъ управленіе народами. Нужно ли еще говорить, что на этотъ вопросъ всѣ тѣ, которые царствуютъ и повелѣваютъ: короли, принцы, министры и депутаты, самодовольно оглядываясь, весьма наивно отвѣчаютъ: «мы эти избранные, мы представляемъ мозговой аппаратъ великаго политическаго тѣла». Сколько горькой ироніи въ этомъ высокомѣріи офиціальной аристократіи, воображающей себя действительной аристократіей мысли, иниціативы умственнаго и нравственнаго развитія. Скорѣе вѣрно обратное, или оно по крайней мѣрѣ содержитъ значительную долю истины: во многихъ случаяхъ аристократія заслуживала названіе «какистократіи», какъ выражается въ своей исторіи Леоподьдъ Ранке. Что сказать напримѣръ, о тѣхъ развратныхъ аристократахъ и аристократкахъ, которые толпились въ загородныхъ виллахъ Людовика XV, а въ современную эпоху о самомъ цвѣтѣ французскаго дворянства, показавшемъ себя недавно во время пожара благотворительнаго базара, когда мущины, спасая свою жизнь, пробивали себѣ дорогу ударами палокъ и сапоговъ въ спины и животы женщинъ.

Безъ сомнѣнія тѣ, которые обладаютъ состояніемъ, имѣютъ большій доступъ къ самообразованію и наукамъ, но въ то же время и большую возможность испортиться и развратиться. Лица, привыкшія къ лести, какими обыкновенно являются (всякій) власть имущіе, будь то императоръ, или начальникъ канцеляріи, легко могутъ быть обмануты и никогда не знаютъ истиннаго положенія дѣлъ. Имъ живется слишкомъ легко, у нихъ нѣтъ возможности самимъ научиться борьбѣ за существованіе, они эгоистически ждутъ всего отъ другихъ, угрожаемые опасностью впасть въ грубыя излишества и утонченный развратъ, такъ какъ лица самаго порочнаго поведенія ихъ окружаютъ, какъ стая шакаловъ свою добычу, и чѣмъ ниже они падаютъ, тѣмъ значительнѣе становятся въ своихъ собственныхъ глазахъ, привыкнувъ къ грубой лести окружающихъ ихъ: сдѣлавшись скотами, они воображаютъ себя богами и лежа въ грязи, думаютъ, что окружены ореоломъ. А кто тѣ, которые стремятся захватить власть, чтобы замѣстить собою привиллегированныхъ избранниковъ по богатству и происхожденію, считая себя новыми избранниками, такъ называемой умственной аристократіей? Кто эти политики, ловкіе льстецы уже не королей, а толпы. Одинъ изъ противниковъ соціализма и защитникъ того, что называютъ «добрыми принципами», г. Леруа—Болье отвѣтитъ намъ на вопросъ объ этой аристократіи словами, которые въ устахъ анархиста показались бы слишкомъ рѣзкими и несправедливыми: «современные политики всѣхъ степеней, говоритъ онъ, начиная съ муниципальныхъ совѣтниковъ и кончая министрами, представляютъ собой, взятые въ массѣ, за немногими исключеніями, одинъ изъ наиболѣе ограниченныхъ и отвратительныхъ классовъ сикофантовъ и куртизановъ, какіе когда либо знало человѣчество. Ихъ единственнымъ стремленіемъ является низкая лесть, поддержаніе предразсудковъ, которые они въ большинствѣ случаевъ сами раздѣляютъ, не давая себѣ никогда ни времени ни труда на размышленія и наблюденія». Наконецъ, лучшее доказательство того, что «аристократіи» — одна изъ которыхъ держитъ въ своихъ рукахъ власть или старается захватить ее, а другая дѣйствительно состоитъ изъ своихъ «лучшихъ» представителей, не могутъ быть смѣшаны, намъ даетъ исторія своими безконечными кровавыми страницами. Рассматриваемая во всей совокупности лѣтопись человѣчества, можетъ быть опредѣлена, какъ повѣствованіе о вѣчной, непрерывной борьбѣ между тѣми, которые, сдѣлавшись хозяевами положенія, пользуются властью, добытою цѣлыми поколѣніями своихъ представителей и тѣми, которые рождаются полными энтузіазма и стремленія къ творческой дѣятельности. Обѣ эти группы «лучшихъ» находятся въ безпрестанной войнѣ, и исторической миссіей первыхъ является преслѣдованіе, порабощеніе и убійство вторыхъ. Эти оффиціальные «наилучшіе» — сами боги, которые приковали Прометея къ скалѣ Кавказа и со времени этой мифической эпохи всегда «наилучшіе» т. е. императоры, паны и всевозможные властелины, заключали въ тюрьмы, пытали и жгли новаторовъ и проклинали ихъ произведенія. Палачи всегда состояли на службѣ у этихъ «избранниковъ» рода человѣческаго. Находятся и ученые, берущіе подъ защиту ихъ дѣло. Не говоря уже объ анонимной толпѣ, которая не умѣетъ мыслить и замыкается въ своихъ привычкахъ, находятся ученые и талантливые люди, которые дѣлаются теоретиками абсолютнаго консерватизма, чтобы не сказать реакціи и которые стараются удержать общество, такъ сказать, остановить его движеніе, какъ будто существуетъ возможность удержать силой то, что находится въ вѣчномъ движеніи, какъ несущіяся въ пространствѣ небесныя тѣла. Эти противники прогресса, ненавидящіе все новое, видятъ во всякомъ новаторѣ, т. е. человѣкѣ мысли и идеала, только сумасшедшаго. Ихъ любовь къ неподвижности общества доводитъ ихъ до признанія политическими преступниками тѣхъ, которые критикуютъ существующее и стремятся къ лучшему. А между тѣмъ они признаются, что разъ новая идея получила право гражданства въ умахъ большинства, ей нужно подчиниться, чтобы не оказаться революціонеромъ, выступая противъ общественнаго мнѣнія. Но въ ожиданіи этой неизбѣжной революціи, они требуютъ, чтобы съ адептами ея поступали, какъ съ преступниками и чтобы сегодня наказывали за поступки, которые, завтра будутъ считаться обязанностью каждаго дѣйствительно честнаго человѣка, они бы заставили выпить ядъ Сократа, возвели бы на костеръ Яна Гуса, тѣмъ болѣе на гильотину Бабефа, такъ какъ Бабефъ и въ настоящее время является еще новаторомъ. Они обрекаютъ насъ на всѣ ужасы лишенія общества, не потому, что мы неправы, но потому, что мы несвоевременно правы. Мы живемъ въ вѣкъ инженеровъ и солдатъ, для которыхъ все должно быть вытянуто въ струнку. «Уравненіе» вотъ лозунгъ этихъ нищихъ духомъ, которые понимаютъ только красоту въ симметріи и жизнь въ мертвой неподвижности.