Еврейская сага

Она повернулась и ушла, а они, проводив её взглядом, направились к выходу из концертного зала.

7

Проживая в одном доме, друзья виделись редко, занятые подготовкой к экзаменам, устройством на работу или просто обыкновенными бытовыми делами. В августе, когда наступили каникулы, и пришло долгожданное умиротворение, они договорились о встрече. Облюбованное ими уже давно кафе в огромном здании на Ленинском проспекте находилось в получасе ходьбы, и ребята решили не ехать туда на машине, а добираться пешком. Илья вначале хотел пригласить Яну, но Санька и Рома шли без девушек. В шесть часов вечера они спустились во двор и двинулись по улице Шухова, по которой десять лет ходили в школу и домой. Тёплый безветренный вечер, объявший Москву, запах свежей разогретой за день листвы на деревьях, нечастые прохожие, улыбающиеся девушки, проезжающие мимо автомобили – всё говорило им о безмятежной юности и вселяло надежду на лучшую жизнь. Они свернули на Шаболовку, потом на улицу Академика Петровского и вскоре Ленинский проспект открылся им во всей своей шири. Людей в кафе было немного, и они выбрали столик в углу в конце большого зала. Официант положил на стол меню и отошёл к стойке бара.

– В нашей стране нужно жить в крупных городах, – сказал Ромка. – В них лучше снабжение в магазинах, есть работа, много театров, ресторанов и кафе. Уровень жизни намного выше.

– Это ты оправдываешься, что сбежал из Воронежа? – с иронией произнёс Илюша.

– Между прочим, это большой город. Если бы я остался там, я бы процветал. Но в меня влюбилась дочь профессора Винера, а я тосковал по Кате. Вы знаете, я с ней встречался, и она мне всё рассказала. Она с мужем уже в Америке.

– Греческие философы говорили: выбирая жену, выбираешь судьбу, – произнёс Санька. – Но понимание этого приходит с опытом. Мне кажется, жениться нужно на еврейках. Меньше шансов ошибиться.

– А мой отец влюбился в красавицу-славянку, развёлся с мамой и счастлив в новом браке. Теперь у меня и сводный брат Андрюша есть.

– Это исключение, подтверждающее правило, – не уступал Санька. – Ассимиляция советского еврейства, запущенная почти сразу после революции, к счастью не успела завершиться. Этому способствовал здоровый российский антисемитизм и вызванное им сопротивление еврейских масс, стремящихся, особенно в первое время, сохранить свои корни, язык и культурную автономию. Но убили Михоэлса, стали разоблачать космополитов, поменявших еврейские фамилии и имена на русские, а потом уничтожили наших еврейских интеллектуалов и взялись за врачей-вредителей. Если бы не смерть вождя, сгноили бы всех нас в Сибири.

– Ты всё правильно говоришь, – поддержал его Илья. – Есть, конечно, немало порядочных русских людей. Но давайте посмотрим правде в глаза – комфортно ты себя чувствуешь только среди своих благодаря культурной идентификации. Интересно, что думает об этом Ефим Янович? А не навестить ли нам его?

– Идея хорошая. Я позвоню ему, – сказал Санька.

Подошёл официант, и они заказали картофельный салат, лангет с вермишелью и грибным соусом и по сто грамм водки.

– Ромка, что у тебя с работой слышно? – спросил Илюша.

– Отец договорился со своим директором. Буду работать экономистом в строительно-монтажном управлении. Посмотрим, как пойдут дела. А недавно он сказал, что дядя Изя, он занимался строительством на Чернобыльской станции, заболел лейкемией, и ему сделали пересадку костного мозга. Жаль его, славный дядька. – Он задумался, потом взглянул на Илью. – Мама мне говорила, что ты устраиваешься в Москонцерт. Это правда?

– Да, гастроли мои начнутся уже в сентябре, – ответил Илюша. – Больше по Московской области. Но я не унываю. Мне нужно пополнить репертуар и набраться опыта. Тогда я смогу подать заявление на участие в конкурсе Чайковского через четыре года. Конкурс в этом году прошёл в июне, я был несколько раз, когда играли пианисты. Некоторые из них оказались очень сильные, а Барри Дуглас, лауреат первой премии, просто гениален.

– Молодец, большому кораблю большое плавание, – одобрил Ромка.

– А мне ещё год учиться, – вздохнул Санька.

– Не переживай, МГУ – знаменитый во всём мире университет, особенно славится мехмат. Будешь процветать везде, – уверенно сказал Ромка.

– Везде, кроме Советского Союза, – передразнил его Санька.

В это время появился официант с большим подносом, и они принялись за еду. Ромка поднял рюмку, наполненную холодной кристально чистой водкой, и в воздухе над столом появился её особенный запах.

– Друзья, Оскар Уайльд сказал: «При любых неприятностях я отказываю себе во всём, кроме еды и питья». Давайте выпьем за то, чтобы у нас не было никаких неприятностей и нам не приходилось отказывать себе в удовольствиях.

– Ты сегодня в ударе, – с иронией произнёс Санька. – Оскара Уайльда цитируешь. Наверно, в Воронеже у тебя было много свободного времени.

В это время в кафе вошла элегантно одетая женщина. Бежевое платье облегало её гибкое тело, пышные каштановые волосы ниспадали на высокий лоб и узкие плечи, а тёмно-коричневые туфли на высоких каблуках завершали уверенную поступь её стройных ног. Бросив выразительный взгляд в их сторону, она села за соседним столиком и подала знак официанту, который, похоже, хорошо её знал. Он подошёл, улыбаясь добродушной улыбкой, и после короткого разговора, приняв заказ, удалился. Ромка, который не сводил с неё глаз, поднялся и приблизился к её столу. Она с интересом посмотрела на него.

– Вы что-то хотели спросить?

– Я просто хотел познакомиться. Меня зовут Роман.

– Очень приятно, Мария. Да садитесь же, что Вы стоите. Расскажите что-нибудь.

К нему вернулась всегдашняя уверенность в себе, и он стал тем же весёлым и остроумным собеседником, каким был всегда. Она улыбалась его шуткам и внимательно рассматривала его не лишённое приятности еврейское лицо.

– Я в этом году окончила Мединститут и начала работать врачом в больнице напротив.

– А я учился в университете. Сейчас экономист в строительном управлении, – сказал Ромка. – Машенька, я хотел бы тебя проводить. У такой красивой женщины ночью должна быть охрана.

Она утвердительно кивнула. Официант с лучезарной улыбкой поставил на стол блюда и она, извинившись, начала есть. Ромка пожелал ей приятного аппетита и вернулся на своё место.

– Ребята, я вынужден с вами попрощаться. Она согласилась, чтобы я её проводил, – радостно сообщил он.

– Поздравляю, кажется, ты стремительно приходишь в себя, – усмехнулся Санька. – Желаю удачи.

– Потрясающая женщина! Парни, кажется, я теряю голову, – заявил Ромка.

– Похоже, ты идёшь по стопам своего отца, – съязвил Илюша.

Мария выпила кофе, поднялась и, взглянув на Ромку, направилась к выходу. Он догнал её, они вместе скрылись за дверью и направились к станции метро «Ленинский проспект».

– Ты мне очень нравишься, Маша. Поэтому я хочу задать тебе один не слишком деликатный вопрос. Тебе не помешает, если тебя полюбит еврей?

В это время они уже сели на поезд, стремительно бегущий в подземном тоннеле. Она внимательно посмотрела на него и, усмехнувшись, ответила:

– Ты хороший парень, Роман. Это самое главное. Остальное ни меня, ни моих друзей, ни моих родителей не волнует.

Когда они подошли к её дому, он обнял её и хотел поцеловать, но она отстранилась.

– Роман, куда ты торопишься. Самое важное в отношениях мужчины и женщины – предыстория, ухаживание, знаки внимания, общение. Ты сам, милый, почувствуешь, когда я буду готова. Вот тебе мой домашний телефон. По вечерам я дома, хотя у меня есть и ночные смены. Позвони мне.

Она дружески обняла его и, поднявшись на крыльцо возле подъезда, оглянулась и махнула ему рукой.

8

Переливания крови и пересадка костного мозга не помогли, увы, побороть лейкемию, отбиравшую у Изи едва теплившуюся надежду на выздоровление. Он похудел и осунулся, последние силы оставляли его. Теперь Юля приходила в клинику каждый день и покидала её, когда Изя забывался в полусонном бреду. Однажды в конце августа он обратился к жене:

– Меня, наверное, скоро не станет. Я хочу попрощаться с детьми.

– Ты уверен, что им нужно видеть умирающего отца? – спросила Юля, едва сдерживая слёзы.

– Не знаю, но мне кажется, пора перестать рассказывать детям сказки о вечной жизни. Нужно их готовить к реальным жизненным испытаниям.

– Возможно, ты прав. Они скоро должны вернуться в Киев. Через неделю начало учебного года. Даниил пойдёт уже в третий класс, а Нелля в первый.

– Я не умру, пока их не увижу. Попроси Льва привезти детей. Я с ним тоже попрощаюсь.

В тот же вечер Юля позвонила в Москву. Лев взял трубку.

– Лёва, врачи сделали всё, что могли. Изе осталось жить считанные дни. Он хочет проститься с детьми и с тобой.

– Юленька, билеты у нас на послезавтра. В четверг мы уже будем в Киеве.

Держись, дорогая.

Лев положил трубку и набрал номер бывшей жены.

– Слушаю. Это ты, Лёва?

– Да, Лена. Хочу поговорить с Ромой.

Елена Моисеевна позвала сына.

– Рома, это папа. Изя умирает. Послезавтра я уезжаю в Киев с Неллей и Даниилом. Ты не хочешь их проводить?

– Скажи, когда прийти. Я надеюсь, у меня получится.

– В среду в семь пятнадцать вечера. Киевский вокзал, третья платформа, седьмой вагон, – произнёс Лев Самойлович.

– Хорошо, отец, я записал. Пока.

Нелля и Даниил печально сидели на постели напротив Льва. Вагон, мерно качаясь и стуча колёсами на стыках рельс, мчался на юг через ночную мглу. Силуэты деревьев и одиноких изб, появлявшиеся в окне купе, проносились мимо, пропадая в убегающем за поезд пространстве.

– А не пора ли нам спать? – нарочито спросил Лев. – Полезайте наверх.

Дети послушно забрались на верхние полки и укрылись простынями. Лев за почти четыре месяца очень привязался к ним, и они стали как бы членами его семьи. Завтра ему предстояло тяжёлое для него свидание с двоюродным братом, заканчивающим свою несправедливо короткую жизнь. И никто не ответит за его смерть, за смерть тысяч людей, брошенных в зону, чтобы предотвратить угрозу, несущую ещё более страшные последствия, за недоработанную конструкцию реактора, ошибочные инструкции и непродуманный эксперимент. А каково будет детям видеть умирающего молодого отца? Лев лёг на нижнюю полку и вскоре уснул под убаюкивающий стук колёс.

Утром они проснулись, умылись в туалете в дальнем конце вагона, поели бутерброды с колбасой, крутыми яйцами и помидорами, приготовленными Верой перед отъездом на вокзал и запили чаем из стаканов в подстаканниках, заказанным у симпатичной проводницы. Поезд пришёл в девять часов утра. На перроне их встречала Юля. Нелля и Даниил, увидев мать, бросились к ней. Она плакала от счастья и горечи одновременно, провидя сиротскую жизнь детей. После обеда вызвали такси и поехали в клинику.

Врачи уже завершили обход, и Изя с ещё двумя больными лежал в палате, смотря в белый потолок. Юля подошла к постели и взяла его за руку.

– Ты хотел видеть детей? Они вернулись. Нелля, Дани, идите сюда.

– Папа, ты больной? – спросила Нелля. – Почему тебя не лечат?

– Меня хорошо лечат, милая, – произнёс он. – Скоро я буду дома. Я очень скучал по вам, дорогие мои.

– Здравствуй, браток, – сказал Лев. – У тебя прекрасные дети и замечательная жена и есть, ради кого жить. Ты должен сделать всё возможное и невозможное, чтобы выздороветь.

– Я постараюсь, Лёва. Спасибо за детей. Твоя Вера – чудесный человек. Я был не согласен с тобой, когда ты оставил Лену, но сейчас хорошо тебя понимаю.

Изя устало закрыл глаза и погрузился в глубокий, внезапно накативший на него сон. Вера осталась в палате, а Лев с детьми отправились домой.

Изя умер через четыре дня. Накануне Лев опять навестил его и попрощался с ним.

Его похоронили на Берковцах при большом стечении народа, и плачущие дети и почерневшая от горя Юля стояли у гроба, пока его не закрыли крышкой, не заколотили и не опустили в сухую и горячую под жарким солнцем землю.

9

Санька звонил Старику несколько раз в год и находил в разговорах с ним большое интеллектуальное удовлетворение. Ефим Янович представлялся ему зубром среди травоядных животных, с которыми ему приходилось общаться. Он никого не боялся, давал всему ясную и точную оценку и всегда ставил все точки над «i». Санька набрал номер, ожидая скорого ответа. Но трубку с другой стороны никто не поднял. Он снова позвонил и на этот раз услышал голос Фаины Израилевны.

– Здравствуйте, Саша Абрамов говорит. Как здоровье Ефима Яновича?

– Сашенька? Ефим очень болен. Три месяца назад ему поставили страшный диагноз – рак лёгких. Вы же знаете, как он непрестанно дымит. Приходите попрощаться, только поторопитесь.

Санька сразу же перезвонил Илюше и Ромке. Известие о роковой болезни Старика вызвало у них большое сожаление. Они решили пойти к нему завтра утром, и Санька перезвонил Фаине. Громада дома правительства зловеще возвышалась над ними, когда ребята подходили к подъезду, в котором бывали уже не раз. Они вошли в вестибюль и поднялись лифтом на восьмой этаж. Илюша нажал на кнопку звонка квартиры 487 и вскоре они услышали за дверью знакомую шаркающую походку.

– Заходите, дорогие мои, – произнесла Фаина Израилевна. – Ефим ждёт вас.

Ребята прошли за ней в кабинет мужа. Огромная библиотека на трёх стенах комнаты говорила об её хозяине больше любых самых убедительных слов. Он был известным филологом и литературоведом и его статьи нередко публиковались в литературных и научных журналах. Ефим Янович лежал на кушетке возле письменного стола, на горке из нескольких подушек. Он был бледен, но так же величествен и по-стариковски красив.

– Садитесь, друзья. Рад вас видеть. Вы, как бриллианты в груде грязных камней на дороге. Когда я думаю о вас, моё сердце сжимается от печальной мысли, что в нашей стране вы чужие. Я знаю, идеальных стран нет, но есть другие, в которых бы вас оценили и где вы могли бы жить достойно.

– Как вы себя чувствуете? Фаина Израилевна сказала, что Вы больны.

– Друзья мои, скоро меня не станет. Но поверьте, я не боюсь смерти. Это освобождение от тягот и страданий и прорыв к прекрасному миру, как писал в рассказе «Он и она» наш превосходный Исаак Башевис-Зингер. Я прожил большую трудную жизнь и никогда не шёл на сделку с совестью. С меня достаточно.

– Но Вы хорошо выглядите. Дай бог, выздоровеете, – произнёс Илюша.

– Дорогой мой друг, я не нуждаюсь в спасительной лжи. Сыграйте лучше мне что-нибудь на прощанье. Фаня, подними меня. Мы идём в салон.

Она подошла к кушетке, спустила его ноги на пол и надела тапочки. Рома и Санька помогли ему подняться и он, поддерживаемый их сильными руками, зашаркал по дубовому паркетному полу. В салоне его посадили в кожаное кресло, а сами уселись на диван возле пианино.

– Мы недавно вызывали настройщика. Он привёл инструмент в порядок, – сказала Фаина Израилевна.

Илюша покрутил круглый стул, настроив его на себя, сел и поднял крышку клавиатуры. Он понимал, что, возможно, играет для Старика в последний раз. Значит, нужно что-нибудь философское, глубокое, затрагивающее истинно человеческие чувства и переживания. «Лунная соната» очень соответствует данному моменту, решил он и начал играть, не проронив ни слова – это знакомое всему миру произведение Бетховена не нуждалось в объявлении.

– Я не пророк, но тебя, Илюша, ждёт блестящее будущее. Уезжай отсюда, как только появится возможность. Ты не представляешь, как вольготно живётся там музыкантам и сколько они зарабатывают.

– Спасибо, я подумаю, – ответил он.

– У моего отца, когда моя мама уже носила меня под сердцем, была возможность уехать, но он верил в великие идеалы революции и остался, чтобы погубить себя и мать. У нашей страны с непредсказуемым прошлым нет будущего, потому что цвет народа отправили в эмиграцию или уничтожили. Остальных превратили в рабов. Посмотрите на нашу интеллигенцию. Только единицы готовы говорить правду, большинство её -приспособленцы и негодяи.

– Ефим, пожалуйста, не волнуйся, – стала успокаивать его Фаина.

– Я, дорогая, совершенно спокоен. Хочу лишь объяснить им, что им не следует бояться и держаться, что есть мочи, за эту страну и связывать с ней свою жизнь.

– Ребятки, садитесь за стол. Будем пить чай с вареньем и ватрушками, – сказала она.

На Берсеневской набережной, когда они попрощались и вышли из дома, царило обычное оживление рабочего дня, проезжали, завывая моторами, автомобили, по Москве реке проплывали катера и прогулочные пароходики. Только не было уже в этой сутолоке жизни их, тогда ещё безусых парней, стоявших на Большом Каменном мосту и верящих в справедливость и светлое будущее на их любимой Родине.

– Наверное, Старика мы больше не увидим в живых. Чудес не бывает. Да он и сам не желает бороться, – грустно произнёс Санька. – Мы тоже стали другими.

– Наташа погибла, Катька вышла замуж и улетела в Америку, а Яна ждёт разрешения и просит меня ехать с ней. Но как я могу оставить мою семью? – сказал Илюша. – Нас жизнь, можно сказать, отбросила назад.

– Но мы сейчас умнее и сильнее, друзья, – ободрил их Ромка.

Они сели в троллейбус, и он помчал их по улицам, по которым они шли после выпускного бала с любимыми девушками четыре года назад.

Старик умер через три недели. Об этом они узнали случайно из некролога, напечатанного в одной из московских газет. Санька позвонил, и какая-то женщина ответила, что похороны состоятся на Ваганьковском кладбище завтра в семь часов вечера. На следующий день друзья встретились во дворе и направились к станции метро. В воротах кладбища они увидели людей с портретом Ефима Яновича и присоединились к ним. Автобус похоронного бюро остановился возле свежевырытой могилы, и оттуда спустилась Фаина Израилевна, одетая в длинное чёрное платье в чёрном ситцевом платке на пепельно-седой голове. Она увидела их, идущих ей навстречу, и печально кивнула. Их поразило присутствие сотен интеллигентных людей, пришедших проститься со Стариком и окружавших гроб, поставленный на гребне сухой от жаркого летнего солнца насыпи. Они не знали, что Фаина Израилевна, внучка раввина из Вильно, пригласила прийти на похороны кантора Хоральной синагоги. Он вышел из толпы и запел молитву, но запел её в переводе с иврита на русский язык. Все замолчали, чтобы, возможно, впервые услышать и запомнить древние слова, с которыми в небытие уходили многие поколений их праотцев и праматерей.

«…Задумайся над тремя вещами, и ты не совершишь проступка: знай, откуда ты идёшь, и куда ты идёшь, и перед Кем предстоит дать отчёт…», – монотонно тянул кантор, и слова молитвы достигали слуха и трогали сердца. – «О Господи, в Чьей руке душа всего живого и дух всякой плоти человеческой… Прими же по великой милости Твоей душу Ефима сына Янова, который приобщился к своему народу. Пощади и помилуй его, прости и извини все его проступки, ибо нет человека столь праведного на земле, который делал бы только добро и не грешил. Помяни ему его благие дела, которые он совершал…».

Потом выступали друзья и соратники покойного по неведомой друзьям области знаний, и они поняли, что уходит в Вечность один из достойных людей их гонимого, но любящего жизнь народа.

10

Минуло четыре года после гибели Наташи. Говорят, время залечивает раны. Санька с головой ушёл в учёбу, его уже давно заметили профессора, надеясь получить талантливого студента себе в качестве аспиранта. Наум Маркович, когда говорил с сыном о перспективах научной работы, старался вернуть его с небес на грешную землю и дать понять, что знаний и интеллекта для поступления в аспирантуру МГУ недостаточно и ему всегда предпочтут крепкого середняка титульной национальности.

Его мужская привлекательность приобрела не свойственное ей прежде качество, и оказалось, что отточенность ума придаёт внешней красоте неведомый прежде блеск. Многие девушки желали с ним познакомиться, расставляя свои невидимые сети, и он поддавался увлечению, вступая с ними в ни к чему не обязывающую его связь, оставляющую холодным его сердце – слишком сильно оно было уязвлено непреходящим чувством к Наташе, которое не отпускало его и сейчас. Они легкомысленно отдавались ему, рассчитывая своей молодой плотью и пылкой страстью зажечь в нём любовь. Всё, увы, заканчивалось для них разрывом, и тогда они бросали ему в лицо горькие упрёки и горячие слёзы обиды.

Наступил холодный ноябрь, выпал первый снег и на главных улицах города возникли автомобильные пробки. С Ленинских гор Москва выглядела увязшим в сугробах огромным белым фантомом и лишь три её высотных здания, шпили которых пронзали нависшее над ней серое небо, напоминали о том, что всё кончается, пройдёт зима, наступит весна, и она отряхнёт со своих парков и крыш мёрзлую, сочащуюся влагой чешую.

В поезде метро было очень тесно из-за пальто, курток, свитеров и дублёнок на многочисленных пассажирах, заполнивших вагон. Санька вначале хотел, не теряя времени, просмотреть новый материал по вычислительной математике, который дал сегодня профессор Сергеев, но вскоре оставил свои попытки, спрятал тетрадь в кожаный портфель, и стал смотреть на проносящиеся за окном фонари, освещающие чёрные бугристые стены туннеля. Недалеко от него послышалась какая-то брань. Он оглянулся и увидел неопрятного и небритого человека, который дышал девушке в лицо зловонным перегаром, а она, сдавленная толпой, не могла отстраниться от него.

– Что, жидовочка, брезгуешь? – ухмылялся он. – Не желаешь целовать русский народ?

– Прошу Вас, не надо, – уговаривала она, уклоняясь от слюнявых губ.

Все пассажиры, находившиеся рядом, отворачивались и молчали, предпочитая не связываться с пьяницей, и это малодушие лишь распаляло хулигана.

– Пожалуйста, гражданин, не трогайте девушку, – сказал Санька, пытаясь продвинуться к ней.

Тот взглянул на парня и безошибочным чутьём узнал в нём еврея.

– Ага, свой свояка видит издалека, – не унимался мужик.

– Если не прекратите, вызову милицию, – безапелляционно произнёс Санька.

– Ты мне тычешь милицией, сука? Да она, жидок, меня от вас охраняет.

В это время поезд остановился на станции, двери раскрылись, и толпа вынесла их из вагона. Мужик куда-то исчез, масса людей двинулась к эскалатору, а Санька и девушка стояли на перроне, смотря друг на друга.

– Спасибо Вам, молодой человек. Если бы не Вы…

– Не терплю хамства, – ответил он. – Я так воспитан.

– Люди, которые видели и слышали, тоже так воспитаны, но за меня не заступились, – проговорила девушка. – А он не дурак, всё понимает, и безнаказанность его только вдохновляет.

– Если хотите, я Вас провожу, – предложил Санька.

– Пожалуй, я соглашусь, – улыбнулась она, – я живу недалеко от станции метро «Проспект мира». Правда, не доехала две остановки.

В это время подошёл поезд, и они вошли в вагон.

– Меня зовут Вика, – представилась девушка. – А Вас?

– Александр, – ответил он, – или просто Саня.

Они вышли из метро и медленно двинулись по улице. Она рассказала ему, что учится на третьем курсе Авиационного института и что ехала с занятий домой. Они свернули во двор и подошли к подъезду.

– Я здесь живу, – сказала она. – Мне было очень приятно с тобой познакомиться.

– А можно тебе позвонить? – спросил он.

– Хорошо, запиши мой телефон.

Виктория назвала ему свой номер, и он записал его в блокнот.

– У меня сейчас очень трудное время. Нужно сдать две курсовые, – произнёс он. – Но я обязательно позвоню, Вика.

Он взял её за руку и посмотрел в глаза. В его душе впервые за много лет что-то шевельнулось и оттаяло. Он пожал ей руку и, боясь выдать свои чувства, повернулся и быстро удалился, а она с некоторым удивлением смотрела ему во след. «Красивый парень, – подумала Виктория. – Удивительная штука – жизнь. В ней уродливое и прекрасное каким-то образом оказываются рядом друг с другом».

Дома Санька поужинал и, поблагодарив мать, закрылся в своей комнате. Он попытался сосредоточиться на курсовом проекте по численным методам решения математических задач, который должен был сдать профессору через несколько дней, но это потребовало немалых усилий – Вика неожиданно для него не выходила из головы.

Минула неделя. Он выполнил две тяжелейшие курсовые, и сразу же почувствовал облегчение и, выйдя из главного корпуса, подошёл к телефону-автомату.

– Добрый вечер, позовите, пожалуйста, Вику, – обратился он к взявшему трубку мужчине.

– Я слушаю, – ответила она.

– Здравствуй, это Саня.

– Привет, а я уже подумала, что ты не позвонишь.

– Была трудная неделя, я только что сдал вторую курсовую. Гора с плеч. Давай сегодня встретимся.

– Для меня твоё предложение как-то неожиданно. Я недавно вернулась из института, уставшая и голодная. Да и холодно сегодня.

– А мы зайдём в кафе, поедим что-нибудь.

– Ладно, уговорил. Через час буду ждать возле моей станции метро.

Он повесил трубку и направился к станции «Университет». На душе стало вдруг легко и спокойно, и Саньке казалось, будто сама судьба идёт ему навстречу. Через минут сорок он уже поднимался на эскалаторе к месту встречи. Когда он увидел её, шедшую уверенной походкой к станции метро, его сердце вдруг защемило от невольного волнения. Она напомнила ему Наташу.

– Привет, Саня, – игриво сказала она. – Ты не замёрз?

– Да мне почему-то стало жарко, – ответил он. – Давно такого со мной не было.

Они ещё минуту постояли, разговаривая о том, о сём. Вика согласилась пойти в кафе-бар, расположенное рядом со станцией. Там было уютно и малолюдно. Они сели за столик на двоих, и Санька дал знак официантке. Девушка подошла и положила на стол меню.

– Мы очень голодные. Что бы ты нам предложила? – спросил он.

– Есть очень вкусный жареный карп с картофельным пюре. Сюда можно добавить винегрет.

– Вика, тебе это нравится?

– Неплохо, – улыбнулась она.

– Прекрасно, – кивнул Санька. – Пожалуйста, милая, два карпа, один винегрет, хлеба и ещё по бокалу рислинга.

– А зачем вино? Я боюсь опьянеть и не добраться домой, – сказала Вика, посмотрев на него испытывающим взглядом.

– Не волнуйся, я тебя донесу, – пытаясь шутить, улыбнулся Санька. – Я уже и дорогу знаю.

– А почему ты, такой красивый парень, захотел увидеться со мной? Я же обыкновенная девушка.

– Нет, ты очень симпатичная. И я увидел в тебе что-то, что не лежит на поверхности, – объяснил он. – Четыре года назад погибла моя девушка, за неделю до нашей свадьбы. Она была очень хороша собой. После этого я вообще не желал ни с кем знакомиться. Потом начал встречаться, но девушки оставляли меня равнодушным. Я понял, что совсем не то и не так ищу. И вот, наконец, когда увидел тебя, что-то изменилось во мне.

– Да, ты показался мне немного не от мира сего, – произнесла она, не отрывая взгляда от его красивого лица.

Подошла официантка и поставила на стол большие тарелки и два бокала пахнущего южной степью белого вина. Они выпили и с аппетитом принялись за еду.

– Расскажи мне о себе. У тебя есть парень? – спросил Санька.

– Полгода назад он улетел в Америку, – грустно сказала Вика. – Просил меня ехать с ним, но я не могла оставить родителей. Папа работает в авиационном конструкторском бюро имени Туполева, был очень приближен к самому, когда он был жив. При его допуске у нас не было никаких шансов. С мамой легче, она преподаёт теорию механизмов и машин в институте.

– А как ему удалось эмигрировать?

– Он – сын известного диссидента, который и в тюрьме посидел. За него просил Рейган, когда встречался с Горбачёвым.

– Сколько судеб разрушила Советская власть. Тоталитарный режим превратил страну в Архипелаг Гулаг. Ты посмотри на любую капиталистическую страну – это открытое общество, – рассудил Санька.

– А ты хочешь уехать? – спросила она. – Если да, то нам лучше сразу расстаться. Я не вынесу ещё одной разлуки.

– Я без тебя никуда не уеду, – грустно улыбнувшись, ответил он.

Он расплатился, и они вышли из кафе. К середине ноября в Москве обычно наступают ночные морозы. Вика сказала, что ей холодно и захотела вернуться домой. Санька проводил её до подъезда. Она посмотрела на него, положила руки ему на плечи и, чуть поднявшись на каблуках, поцеловала его в щеку. Он не успел опомниться от неожиданного поцелуя, когда Вика сделала шаг назад и стремительно двинулась к входной двери.

– Я позвоню тебе, Вика, – крикнул он.

– Я буду ждать, – ответила она, обернувшись на мгновенье, и скрылась за дверью.

На мехмате закончился семестр, и началась сессия – время бессонных ночей и экзаменов. Сессия наступила и у неё в Авиационном институте. Виделись они урывками в центре города, на следующий день после экзамена, когда удавалось просто выспаться и привести себя в порядок. Однажды она попросила встретиться с ней возле станции «Проспект мира». Когда он вышел из метро, она уже ждала его. Они поцеловались, и он почувствовал необычное волнение в её движениях и в голосе.

– Случилось что-нибудь? – спросил он.

– Пока ничего, но может случиться, – загадочно ответила она.

– Ну, расскажи, что происходит, – настоял Санька.

– Мои родители сегодня пошли в театр на какую-то премьеру, а ты у меня ещё ни разу не был. Пойдём?

– Я за тобой хоть на край света пойду, – искренне сказал он.

– Правда? Тогда вперёд.

Они вошли в подъезд её дома и поднялись лифтом на пятый этаж. Большая четырёх комнатная квартира была обставлена добротной румынской мебелью, кабинет хозяина дома украшал дубовый письменный стол, над которым нависали заполненные книгами шкафы.

– Это комната отца. Он доктор технических наук, вот его портрет с Туполевым.

– Так ты пошла по его стопам?

– Просто он реально мог помочь мне поступить только в авиационный. Хотя мне нравится то, чему я учусь.

Они вернулись в гостиную и сели на диван.

– Ты не голодный? – спросила она.

– Нет, но я бы что-нибудь выпил.

– У отца есть хороший коньяк, – сказала она и, открыв дверцу бара, наполнила рюмки.

Они выпили, и она включила магнитофон. Из колонок полилась знакомая песня.

– Тебе нравится шансон?

– Очень.

– Давай потанцуем? – предложила Вика. – Я обожаю Шарля Азнавура.

Он поднялся с дивана и обнял её. Она прижалась к нему и, смотря ему в глаза, спросила:

– Ты любишь меня?

– Да, люблю.

– А почему никогда не настаивал на интимном свидании?

– Потому, что всегда были чем-то заняты, да и где мы могли встречаться.

– А я боялась, что ты просто играешь со мной.

– С тобой я совсем не играю. Я просто контролирую себя, чтобы не сорваться и не наделать глупостей, – оправдывался Санька.

– Ты называешь глупостью любовь? – усмехнулась она и поцеловала его в губы.

Его охватило давно не испытываемое им чувство к этой милой любящей девушке. Он легко поднял Вику на руки и понёс в её комнату, в то время как она покрывала поцелуями его шею и лицо. Он положил её на мягкую постель и лёг рядом с ней. Она приподнялась и сорвала с него рубашку и майку. Пока он раздевался и снимал туфли, она уже лежала обнажённая и призывно с некоторым волнением смотрела на него.

– Ты очень красивый мальчик, – молвила она.

– А ты самая лучшая девочка, – ответил он. – Я, пожалуй, влюбился не на шутку.

Он лёг на неё и его возбуждённый член легко вошёл в её влажную нежную плоть. Они долго не могли оторваться друг от друга, и в какой-то момент мощный неудержимый оргазм пронзил их молодые тела. Он откинулся на подушку, а она положила голову на его грудь.

– Теперь я знаю, что ты действительно любишь меня, – прошептала она. – И никогда не разлюбишь.

11

Гастроли захватили Илюшу, подчинив его жизнь расписанному на многие месяцы вперёд распорядку. Ему нравилось душевное тепло и аплодисменты полных залов, интерес журналистов к молодому яркому пианисту, которому музыкальные критики пророчили блестящее будущее. Ему самому вскоре стало понятно, что не только любовь к музыке, но и здоровые амбиции и желание славы придают серьёзную мотивацию его жизни, заставляя много работать, репетируя и разучивая новые произведения. Мама поддерживала его стремление к совершенству, хорошо кормила и поощряла его честолюбие. В Москонцерте были очень довольны тем, что молодой исполнитель не отказывался от не слишком привлекательных поездок и нередко заменял знаменитых мастеров. Когда ему предложили участвовать в конкурсе имени Фредерика Шопена, он, не раздумывая, согласился. Было важно набрать очки и приобрести опыт в международных конкурсах, а этот весьма котировался среди пианистов. Поездка в Варшаву оказалась успешной. Он стал лауреатом и получил вторую премию, что стало для него самого неожиданным – он обошёл многих известных исполнителей. Илюша знал, как тридцать лет назад Владимира Ашкенази умышленно оттеснили на второе место, но Лев Оборин, член жюри, опротестовал, не желая подписывать протокол, и он разделил первое место с польским пианистом. Ситуация с ним несколько напоминала эту историю, но похоже, принципиального защитника среди членов жюри не нашлось. Через несколько лет Ашкенази на конкурсе Чайковского взял первую премию, подтвердив свой высокий класс, и приобрёл мировую известность. Илюша был доволен, пример знаменитого коллеги его вдохновлял, да и Светлана Моисеевна, его педагог, с которым он иногда встречался в промежутках между поездками, внушала ему спокойствие и терпение.

Случилось то, что давно ожидали прозорливые люди. Граница приоткрылась, чтобы выпустить пар, накопленный за семь лет, прошедших после начала Афганской войны. Каганские тоже получили разрешение. Об этом Яна сообщила Илюше в январе по телефону. Он тогда только что вернулся из Тулы, где прекрасно сыграл концерт Бетховена с симфоническим оркестром Московской филармонии и сидел за небольшим роялем, который недавно приобрёл, наигрывая любимые мелодии. С Яной он виделся в последнее время редко – любовь к музыке и успеху становилась сильнее любви к женщинам, работницам Москонцерта и фанаткам, которые летели ему в объятья, как бабочки на свет фонаря в безлунную ночь. Это было неотъемлемой частью его жизни, и он старался не отказываться от подарков, которые дарила ему судьба артиста. Но Яна была его единственной любовью, и он ощутил это сейчас особенно сильно, когда потеря её была на расстоянии вытянутой руки.

– Мы улетаем через месяц, – сказала она. – Ты всё время на гастролях. Когда я тебя увижу?

– Я вчера вечером вернулся и тут же повалился в постель, так устал. – Но сейчас я уже в порядке. Если хочешь, я приду.

– Давай в семь вечера, родители взяли отпуск и уехали к бабушке в Коломну попрощаться. Она там живёт со старшей сестрой мамы.

– Хорошо, я буду.

По дороге к Яне он купил в гастрономе бутылку массандровского муската.

Она ждала его, одев своё самое красивое платье, которое Илюше очень нравилось. В начале восьмого из прихожей донёсся звонок.

– Привет, Илюша. Месяц с тобой не виделись, кажется, вечность прошла, – сказала она, положив руки на холодные лацканы пальто. – Раздевайся.

– Яна, не верится, что всё кончается и скоро в твоей квартире поселятся другие люди.

– Не нужно себя обманывать. Это должно было случиться, рано или поздно, – ответила она. – Заходи, угощу тебя чаем с баранками.

– Помнишь, как я в первый раз оказался в вашей квартире?

– Конечно, тебя тогда побили за ухаживание за мной. Еврейка, но своя, а ты наших барышень не трогай. Они просто завидовали тебе.

– И что я буду делать без тебя? – спросил Илюша, подойдя к ней.

– Дорогой мой, всё в твоих руках. Если ты меня любишь, найдёшь меня. Только поторопись. Меня может найти кто-нибудь другой и возьмёт в жёны.

– Тяжёлый вопрос. Плод ещё не созрел, чтобы его сорвать, – с грустью произнёс Илюша.

– Я тебя понимаю, – усмехнулась Яна. – Тебя или кого-нибудь из твоей семьи нужно хорошенько шмякнуть по голове. Тогда быстро созреете. Ну, что мы о грустном. Открывай бутылку. Я обожаю мускат. Я с папой однажды отдыхала в Ялте, и мы поехали в Массандру, там находится винный завод. Нас там угощали, и мне наливали каждый раз несколько капель. Я всё равно опьянела, тогда мне было лет двенадцать.

Она налила вино в бокалы и один подала Илюше. Он смотрел на неё, на красивое платье, облегающее её стройное гибкое тело, на прекрасное лицо и высокий лоб, органично демонстрирующий незаурядный интеллект, и в нём с каждым мгновеньем росла любовь к этому чудесному существу, которое скоро растворится в необъятном пространстве мира.

– Скажи что-нибудь, – предложила она.

– Я не хочу тебя потерять, – сказал он. – Лучше тебя я не найду.

– Значит, выпьем за то, чтобы ты меня нашёл, и мы опять были вместе.

Она поднесла бокал к губам и выпила его залпом. Илюша выпил вслед за ней и отдал ей бокал.

– Я тоже люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда помнил о нашей сегодняшней встрече, – сказала Яна. – Поиграй мне что-нибудь.

Она взяла его за руку и потянула к пианино, стоящему в её комнате. Он открыл его, размял руки, взглянул на Яну, и соната Шопена заполнила всё пространство.

– С этой сонатой я чуть не победил в Варшаве, – произнёс он, закрыв глаза.

– А я бы присудила тебе первую премию.

Она подошла к нему сбоку и, наклонившись, поцеловала в губы. Он прекратил играть, поднялся со стула и обнял её.

– Ты останешься сегодня? – спросила она. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Я не уйду, – ответил он.

Она простёрла правую руку за спину, и освобождённое от застёжек платье плавно упало на пол. Яна стояла перед ним нагая и прекрасная, как Афродита, вышедшая из пены волн у острова Кипр. Он подошёл к ней, поднял и понёс на постель. Потом разделся, прилёг рядом с ней, любуясь её безукоризненным телом, и, почувствовав прилив необоримого желания, вошёл в неё.

Рано утром они проснулись и она, найдя его плоть под одеялом, оседлала его и, достигнув оргазма, упала на его вздымающуюся от страсти грудь.

Они встретились ещё раз накануне отлёта в Вену, не в силах оторваться друг от друга. В аэропорту Шереметьево Яна поцеловала его и ушла вслед за родителями. Она не сказала ему ничего, но уже знала, что носит в себе их будущего ребёнка.

12

Рома работал в строительно-монтажном управлении, при поддержке отца, Льва Самойловича, постигая премудрости строительной отрасли. Ясный аналитический ум, тренированный в шахматном клубе и университете, помог ему вскоре разобраться в запутанном хозяйстве, и понять серьёзные проблемы, не позволяющие ей стать прибыльной. Он не раз говорил об этом с отцом, звоня ему домой по вечерам.

– У нас какое-то крепостное право. Люди, как рабы, работать за гроши в стуже и жаре не хотят, всё из-под палки. Надо поощрять трудяг, улучшать условия труда, внедрять современную строительную технику. Тогда и объекты будут качественней, и сдаваться в срок без никому не нужных авралов и нагоняев.

– Ты прав, Рома. Но ты же знаешь, в какой стране мы живём. Выбрось из головы фантазии и делай то, что должно.

– Ладно, папа. Привет Вере и целуй Андрюху.

По выходным он встречался с Машей и без ума от её дозволенного поцелуя возвращался домой поздно вечером. Они ходили на симфонические концерты, в театр, в кино и на каток, и с каждым разом он всё сильнее ощущал, что крепость даёт трещины и скоро падёт. Он был умён и напорист, а женщины любят таких мужчин. Однажды в начале марта ударил, как порою бывает на исходе зимы, двадцатиградусный мороз. Мария от прогулки отказалась и пригласила его на день рождения к подруге. Он согласился, видя в этом многообещающий знак. Света, так её звали, была со своим парнем, артистом балета, который всё время красиво танцевал с ней под музыку группы Пинк Флойд. Он принёс её альбом «Тёмная сторона Луны» и с наслаждением подпевал и лез целоваться. Потом они взяли двух подруг, скучавших без парней, чтобы развезти их по домам.

– Маша, я оставляю тебе квартиру, – бросила она на выходе. – Не теряйся, Рома – отличный парень. Будь счастлива. Я заночую у Игоря. Завтра к обеду вернусь.

– Ладно, Света. Может быть, мы ещё потанцуем.

– Маша, не будь дурой, – сказала подруга и скрылась за дверью.

Она вернулась в гостиную и подошла к Роману.

– Правда, у меня замечательная подруга?

– Но ты лучше. Я уже просто не могу без тебя. Я засыпаю и просыпаюсь с тобою в голове. Это мука, видеть тебя и не сметь дотронуться.

– Ты хочешь потанцевать? – спросила она.

– Да с тобой хоть на край света.

Он быстро поднялся, обнял её и попытался вести, стараясь попасть в такт музыке. Она прижалась к нему и вдруг поцеловала в губы. Он остановился и, не скрывая удивления, взглянул на неё.

– Света вернётся только завтра днём. Квартира наша, милый.

Рома опомнился, поднял её и понёс в спальню. Теперь уже не нужно было никаких слов. Он раздел её, разделся сам и, трепеща от страсти, вошёл в неё.

– Ты меня так любишь? – всё время спрашивала она, пока оргазм не опалил их своим жарким всепоглощающим огнём.

Потом они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и он, счастливый и нежный, ещё не мог знать, что через месяц она согласится выйти за него замуж.

13

Илюша долго переживал разлуку с Яной, перенося свои нерастраченные чувства в музыку. Его игра, эмоциональная и вдохновенная, привлекла внимание профессионалов, и на страницах Московских газет и журналов появились статьи о нём. Однажды он получил письмо, содержащее копию обращения оргкомитета международного конкурса имени Артура Рубинштейна в министерство культуры СССР, – его приглашали принять участие в конкурсе пианистов в Израиле. Москонцерт подготовил рекомендацию министерству, но директор Сергеев во время беседы с ним откровенно заявил, что в связи с тем, что после Шестидневной войны 1967 года СССР разорвала дипломатические отношения с Израилем, не верит, что он, Илья Вайсман, получит разрешение на поездку во враждебную страну. Через месяц его вызвали в министерство культуры. Моложавый хорошо выбритый мужчина указал ему на кресло возле стола.

– Илья Леонидович, садитесь, пожалуйста, – подчёркнуто вежливо сказал он. – Я давно слежу за Вами. Вы быстро прогрессируете, и мы возлагаем на Вас большие надежды. Я, конечно, чтобы удовлетворить просьбу об участии в конкурсе, обратился за советом в наши славные органы. Вчера получил ответ. Они не рекомендуют посылать Вас в страну, с которой нет дипломатических, культурных и прочих отношений.

– Очень жаль, – произнёс Илюша. – У меня большие шансы победить на этом престижном международном конкурсе. Это добавило бы славы советской пианистической школе. Музыканты ведь на самом деле являются лучшими дипломатами.

– Я с Вами согласен, но ничем помочь не могу, – ответил чиновник негромко, боясь не без основания, что его разговоры в кабинете прослушиваются. – У Вас впереди блестящее будущее. В девяностом году состоится конкурс Чайковского и я уверен, Вы станете лауреатом. А это открывает огромные возможности для гастролей по всему миру. Не переживайте. Всего доброго.

Чиновник подошёл к Илюше и крепко пожал руку.

Отказ был ожидаем, но Илюша надеялся на чудо. Увы, чуда не произошло, и сказка не стала былью. А он в глубине души так надеялся встретиться с Яной.

Он продолжал гастролировать и несколько его концертов состоялись и в Москве. Однажды в феврале после исполнения сонаты и фантазии до мажор Франца Шуберта Илюша отдыхал в артистической уборной, когда к нему подошла молодая женщина, одетая в строгий шерстяной костюм синего цвета. Он был ей к лицу и, несомненно, подчёркивал её стройную фигурку.

– Здравствуйте, Илья Леонидович, – смело обратилась она.

– Здравствуйте, – дружелюбно улыбнулся он. – Вы что-то хотели спросить?

– Я из журнала «Музыкальная жизнь». Мира Альтшулер меня зовут.

– Очень приятно, Мира. Садитесь, пожалуйста. Что бы вы хотели от меня услышать?

Она села в кресло напротив и изучающе посмотрела на него. Закончив музыкальную десятилетку по классу виолончели и сознавая большие трудности, с которыми связана жизнь музыканта-исполнителя, Мира отправилась учиться на филологический факультет Горьковского университета. Вернувшись в Москву два года назад и к этому времени попробовав перо в городской газете, она не без помощи дяди устроилась корреспондентом в журнале Союза композиторов, где оценили её понимание музыки и хороший стиль. Сегодня на концерте она, поняла, что на музыкальном небосклоне зажглась новая звезда.

– Мне хотелось бы поговорить с Вами. Редакция заказала мне написать о Вас в рубрике «Концерты». Со дня основания в 1957 году журнал публикует творческие портреты выдающихся исполнителей.

– Не желаете перейти на «ты». Мне, во всяком случае, будет комфортней.

– Хорошо, – согласилась Мира.

– Прекрасно, – улыбнулся Илюша. – Видишь ли, я только начинаю свою музыкальную карьеру.

– Евгений Кисин значительно младше тебя, но уже мировая величина. Талант – вот что определяет. Я сегодня просто в восторге от твоей сонаты. Я уже давно слежу за твоими выступлениями, вначале по долгу службы, а потом просто потому, что поняла: в стране появился выдающийся пианист. И накопала о тебе большой материал, но мне ты интересен, как личность.

– А что, если мы встретимся завтра в Доме композиторов часов в шесть вечера? Там есть кафе «Могучая кучка» с хорошей кухней. Я там буду и по другому вопросу.

– Договорились, завтра увидимся, Илья. Было приятно с тобой познакомиться, – сказала она и, поднявшись с кресла, покинула комнату.

«Приятная женщина, наверное, умница. Пожалуй, мне следует уже забыть Яну. Она далеко, а мне жить в этой стране. И я, как каждый человек, нуждаюсь в женщине, особенно если взять в расчёт мою профессиональную деятельность. Мне нужна любовь, она – источник вдохновенья для пианиста», – так думал он, сидя один в артистической уборной после концерта.

Превосходная статья в авторитетном журнале «Музыкальная жизнь» помогла Илье подняться на вершину Олимпа, поставив его в глазах музыковедов и композиторов в один ряд с другими знаменитыми исполнителями. Встреча в кафе «Могучая кучка» сблизила его с Мирой. Она оказалась приятным собеседником, хорошо разбиралась в литературе и искусстве и проявляла заметную заинтересованность в интимных отношениях. Яна улетела в далёкую южную страну, и теперь ему было крайне необходимо освободиться от любви, поглощающей его душевные силы. Илюша искренне считал, что ему нужна такая женщина, как Мира, готовая разделить и нести вместе с ним нелёгкую судьбу оторванного от дома человека. Он к тому времени купил «Москвич» и стал выезжать на нём на концерты, если они происходили в Московской области. Это позволяло ему в тот же день возвращаться домой, а не коротать ночи в местных гостиницах.

Однажды Объединённый институт ядерных исследований в Дубне обратился в Москонцерт с просьбой, чтобы Илья Вайсман дал у них в городе два концерта. Он был весьма удивлён – приглашение знаменитого во всём мире института говорило о его восходящей славе больше, чем обычные плановые выступления, расписанные на месяцы вперёд. Илюша предложил Мире поехать с ним. Она взяла трёхдневный отпуск, и они на машине выехали из Москвы по Дмитровскому шоссе. В середине апреля ещё не было жарко, но синее небо над ними и живописные леса по обеим сторонам дороги будили в их молодых сердцах восторг и иллюзию возможного счастья. Они дважды останавливались, чтобы побродить по лесу и насладиться чистым напоенным озоном воздухом. Илюша ещё ни разу не поцеловал Миру – слишком трудно оказалось для него разорвать психологическую зависимость, связавшую его с Яной. Однажды он рассказал ей о своей любви. Она выслушала его с пониманием. Другая бы на её месте ушла, но Мира уже была влюблена в него, романтичного и талантливого молодого мужчину. И вот наступил тот момент, когда чистое небо, роскошный зелёный лес и поросший сочными травами луг восторженно взывали к любви и неге, и только холодный душой человек не откликнулся бы на этот мощный, неукротимый зов природы. Мира подошла к нему, коснувшись дрожащей от волнения грудью его груди, и посмотрела ему в глаза.

– Илюша, зачем ты меня пригласил? – спросила она. – Если я тебе не нравлюсь, то оставил бы меня.

– Я к тебе очень хорошо отношусь, Мира, – не без труда вымолвил он. – Но ты же знаешь мою историю.

– Мы поехали на три дня. Меня поселят в отдельный номер?

– Я сказал, что со мной поедет импресарио. В таком случае для него требуется номер.

– Вот я стою здесь рядом с тобой, молодая любящая женщина. А ты говоришь мне, что мы будем жить в разных номерах. Я не понимаю, для чего я тебе нужна.

– Ты мне нужна, Мира. Но ты знаешь, что в нашей стране блюдут мораль. В один номер мужчину и женщину поселят только в случае, если они муж и жена. Ты мне действительно нравишься.

Она поняла, что произошёл серьёзный поворот в их отношениях. Мира положила руки на его плечи, приблизила голову к его лицу и раскрыла губы для поцелуя. Он ощутил её дыхание и вдруг почувствовал внезапно охватившее его желание. Он прижал её к себе и, наконец, коснулся влажных дрожащих губ. Она ответила многочисленными поцелуями.

– Я люблю тебя, Илюша, – сказала она, едва сдерживая полыхающее в её теле желание.

В Дубну они приехали к часам четырём. В гостинице служащая быстро обнаружила среди бумаг заказ Института. Заполнив бланки и получив ключи, они поднялись на второй этаж и вошли в оказавшиеся рядом номера. К этому времени они уже изрядно проголодались и, оставив вещи, Илюша и Мира спустились в ресторан. Потом вернулись в номера, чтобы отдохнуть, принять душ и переодеться. На машине они довольно быстро нашли дом культуры «Мир», где должны были состояться концерты. Там Илюшу уже ждали и искренне обрадовались, когда он появился. Рояль «Блютнер», к его удивлению, оказался хорошо настроенным и он сразу же принялся разминать пальцы и репетировать программу, которую собирался исполнить. Мира сидела в первом ряду и каждый раз не без иронии аплодировала, когда он заканчивал играть. После репетиции они вышли на улицу подышать воздухом. Сосны и тополя беззвучно качали верхушками, устремляя в вечернее небо свои высокие стволы и ветви. Уличные фонари высвечивали на треугольном фронтоне дома культуры умело вылепленный герб с лирой посредине. Белые цилиндрические колонны под архитравом, украшенные ордером, стилизованным под коринфский, создавали атмосферу торжественности и значимости происходящего. Воздух был напоён запахом лесов и свежести, приносившейся сюда с протекающей где-то поблизости Волги. Вскоре начали подходить люди, и они вернулись. Илюша направился в артистическую комнату, где надел чёрный костюм и нацепил на воротник белой рубашки бабочку. Ровно в восемь он вышел на сцену, встреченный аплодисментами, раскланялся и сел на стул перед роялем. Он играл вдохновенно, как раньше никогда не играл. Подсознание упорно твердило ему, что причиной преображения была молодая женщина, сидевшая в зале в первом ряду. И он играл для неё.

Его долго не отпускали, овации продолжались минут десять, и он исполнил на бис ещё несколько произведений Шопена и Листа.

А потом была ночь, и он познал любовь женщины, которая помогла ему, наконец, обрести себя и развеять дурман первой любви. Он ещё не ведал, что через год Мира, потерявшая голову от любви и носящая под сердцем их ребёнка, станет его женой.

Глава 4

1

Те, кто жил в Советском Союзе в конце восьмидесятых – начале девяностых годов, хорошо помнят это время. Рушились устои, в течение семидесяти лет казавшиеся незыблемыми и неколебимыми после Великой революции, страна разрывала сковывающие её движение цепи, чтобы наверстать время, потерянное в борьбе за построение социализма. В стране под видом Перестройки происходила ещё одна революция, по масштабам своим не уступающая Октябрьской 1917 года. Многие осознавали, насколько за эти десятилетия отстала их Родина от цивилизованного мира в развитии демократии и технологии, пытаясь воплотить в жизнь чуждые природе человека идеи. Стоит ещё раз вернуться к событиям тех лет, чтобы ясно представить, в каких условиях существовали герои нашего повествования.

История в период мощных социальных переворотов всегда находит выдающихся лидеров, личностей, чувствующих своё предназначение в эпоху перемен. Они раньше, лучше, глубже и полнее других сознают новые потребности развития общества, необходимость изменения существующих условий и решительнее других борются за них, умеют найти силы, пути и средства для осуществления задач, стоящих перед обществом и повести за собой народ. Оставим на совести философов рассуждения о том, что, согласно Гегелю, призвание личностей «заключалось в том, чтобы быть доверенными лицами всемирного духа». Ещё сильнее сказал об этом Лев Толстой в романе «Война и мир»: значение великих людей только кажущееся, на самом деле они – лишь «рабы истории», осуществляющейся по воле Провиденья.

В Советском Союзе тогда действовали, нередко сталкиваясь между собой, два крупных политика: Михаил Горбачёв и Борис Ельцин. Начав Перестройку, Горбачёв многое успел сделать для демократизации страны и общественно-политического и экономического строя. Придя к власти в партии, он произвел замену основной массы старых кадров брежневского призыва на новую команду управленцев. Именно тогда в руководстве страны появились Александр Яковлев, Егор Лигачёв, Николай Рыжков, Борис Ельцин, Анатолий Лукьянов и другие активные участники будущих событий.

В декабре 1986 года из ссылки в Горьком освобождаются правозащитник академик Андрей Сахаров и его жена Елена Боннэр. В феврале 1987 года помилованы и вернулись из заключения 140 диссидентов.

Январский пленум 1987 года по инициативе Горбачёва объявил о коренной перестройке управления экономикой и начале масштабных реформ во всех сферах жизни советского общества.

В 1987 – 1988 годах опубликуются почти все запрещённые ранее литературные произведения. Увидели свет «Реквием» Ахматовой, «Софья Петровна» Чуковской, «Жизнь и судьба» Гроссмана, «Доктор Живаго» Пастернака, «Котлован» Платонова, «Собачье сердце» Булгакова, «Дети Арбата» Рыбакова, «Плаха» Айтматова, «Белые одежды Дудинцева. Вновь встал вопрос о сталинских репрессиях и реабилитации их жертв. В сентябре 1987 г. была создана комиссия Политбюро по реабилитации, которую возглавил Александр Яковлев.

В 1988 году вышел на экраны запрещённый для показа более двадцати лет фильм Александра Аскольдова «Комиссар», снятый по рассказу Василия Гроссмана «В городе Бердичеве». Впервые тема еврейской жизни и человечности прозвучала в кинематографе со всей неожиданной силой. В это же время был показан пролежавший на полках многие годы пронзительно честный фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние».

Открытие в конце 1987 года Оптиной пустыни и Толгского монастыря и публичное празднование 1000-летия крещения Руси в 1988 году воспринимались как знаки перемен в политике государства в отношении церкви и свободы вероисповедания.

Но, будучи Генсеком, Горбачёв не осмелился посягнуть на Коммунистическую партию и общественную формацию, оставаясь непоколебимым сторонником социализма. Он не сразу рассмотрел в Ельцине «инакомыслящего», которого, как члена Центрального комитета, по рекомендации Лигачёва, перевели на работу в Москву и вскоре назначили секретарём ЦК. В декабре 1985 года он был рекомендован Политбюро на должность первого секретаря Московского городского комитета партии, а на съезде в феврале 1986 года избран кандидатом в члены Политбюро и оставался в этой должности до 18 февраля 1988 года.

Партийная верхушка, осознав опасность, которую представлял для них Ельцин, пыталась вначале его скомпрометировать в средствах массовой информации, приписывая ему алкоголизм и увлечения женщинами, потом с помощью органов организовали несколько покушений. Но Ельцину удалось выжить и повести успешную борьбу с компартией и её главным орудием власти – КГБ.

С 1988 года в стране начинает постепенно нарастать общая неустойчивость: ухудшается экономическое положение, сепаратистские настроения рвут страну на части, на национальных окраинах происходят первые межнациональные столкновения. Нагорный Карабах требует присоединения к Армении, в Сумгаите и Баку начинаются погромы, вспыхивает война между Азербайджаном и Арменией. В Узбекистане местное население принялось вырезать турок-месхетинцев и жечь их дома в Фергане, а в Андижане произошёл армяно-еврейский погром.

В апреле восемьдесят девятого после заявления Абхазии и Южной Осетии о выходе из состава Грузинской ССР в Тбилиси начинаются митинги протеста, которые разгоняются войсками МВД. В давке на площади у дома правительства погибли десятки и пострадали сотни людей. С этих трагических событий начался процесс консолидации грузинского общества вокруг идей национальной независимости и восстановления грузинской государственности. В Литве, Латвии и Эстонии создаются народные фронты и движения, требующие политической и экономической независимости.

Экономические реформы, вопреки ожиданиям, привели к значительному снижению производства и безработице, дефициту товаров народного потребления, инфляции, повышению цен и резкому падению уровня жизни. Эти причины, помимо множества других, сыграли в эти годы главную роль в неудержимом росте еврейской эмиграции.

А наши герои жили, работали и любили, преодолевая трудности и стараясь не замечать происходящие в стране перемены. Осенью восемьдесят седьмого года отыграли свадьбу Роман и Мария в ресторане на Ленинском проспекте, в котором они познакомились, в декабре Илья женился на Мире, которая была уже на четвёртом месяце беременности, весной восемьдесят восьмого свадьбу справили Саня и Виктория. Потом, как всегда бывает в молодых семьях, стали рождаться дети, заполнившие квартиры звонким плачем и счастливой суетой бабушек и дедушек. У Илюши и Миры в конце мая родился сын, которого без долгих колебаний назвали Давидом. Виктор предложил им сделать обрезание. Ему не без труда удалось убедить отца и брата, товарищи помогли найти опытного моэля, который согласился провести брит-милу дома. На удивление присутствующих, особенно дрожащих от страха бабушек и Миры, ребёнок достойно избавился от крайней плоти, всхлипнув только один раз и сразу же после перевязки уснул.

В сентябре начались схватки у Маши. Вечером Рома привёз её в родильное отделение больницы, где она работала и где её уже ждали. Утром она разрешилась родами. Девочку назвали Светланой. А весной восемьдесят девятого у Саньки и Вики появилась на свет малютка Евгения.

Ромка успешно продвигался по службе в строительно-монтажном управлении, заводя в Москве полезные связи и знакомства. Илья продолжал гастролировать, а возвращаясь каждый раз домой, помогал жене кормить и пеленать ребёнка и выходил с ним на прогулку. Санька блестяще защитился, но рекомендации в аспирантуру, на которую рассчитывал, так и не дождался. Не оправдались и его надежды получить направление в один из институтов Академии наук. Но семью надо было содержать, и, помыкавшись пару месяцев, не без помощи Наума Марковича, он устроился математиком-программистом в проектный институт.

2

Неприятности, павшие на плечи Виктора, брата Илюши, сказались решающим образом на его мироощущении. Он стал надевать ермолку, как в идише называли лёгкую круглую шапочку – традиционный еврейский головной убор, привлекая к себе внимание местной детворы и пересуды взрослых. Но как в своё время Вениамин Аронович Гинзбург, Виктор не обращал на это внимание и гордо и самозабвенно носил кипу, символизирующую скромность, смирение и благоговение перед Всевышним. Храня верность своей девушке Валентине, с которой познакомился ещё в МИИТ е, он настоял на том, чтобы она приняла иудейскую веру. Валя согласилась с его требованием и прошла гиюр при Московской хоральной синагоге. После обряда бракосочетания под хупой они сняли в Черёмушках маленькую квартирку, в народе названную «хрущёвкой», где вскоре появились на свет друг за другом мальчик и девочка. Как только представилась возможность уехать из страны, они получили «вызов» из Израиля и подали заявление на выезд. Иногда по воскресеньям Виктор с Валей и детьми наведывались в дом на Большой Серпуховской. И тогда благодарные родители обсуждали с ними все вопросы и возились с внуками.

В это воскресенье у Илюши не было концерта и ему удалось выбраться к родителям, оставив жену с ребёнком дома. Виктор обнял брата, и они присели за столом в гостиной. Леонид Семёнович достал бутылку виски, взял три рюмочки и присоединился к ним.

– Давайте-ка, братцы, выпьем за жизнь, как говорят евреи. Ле-Хайим! – сказал отец. – Давно мы не собирались вместе. Конечно, наше гнездо опустело. Вы женились, разъехались, родили детей. И всё же родительский дом не забывайте.

– А мы и не забываем, папа, – подбодрил его Илюша.

Они выпили. Закусывать не стали, чтобы не перебить аппетит: Елизавета Осиповна возилась на кухне, готовя обед.

– Ты подавать не собираешься? – спросил Илюшу Виктор.

– Мне пока и здесь неплохо. Я стал знаменитым и востребованным пианистом. Жена работает в престижном журнале, Давид подрастает. Что мне ещё нужно? Да и родители работают и живут здесь.

– Еврей, Илюша, должен жить в своей стране, строить своё государство и служить своему народу. Галич в своей песне правильно поёт: «не шейте вы ливреи, евреи». Михоэлс и вся еврейская элита думали, что служение Советскому Союзу защитит их и близких им людей. Они ошиблись. Все были уничтожены.

– Витя, тогда было другое, жестокое время, – заметил Леонид Семёнович.

– Папа, конечно, сейчас евреев убивать не будут. Но в период хаоса, который переживает страна, будут искать виновных во всех неурядицах. И не сомневайтесь, что найдут именно нас.

– Ну, предположим, что возникнет ситуация, которая заставит подняться и уехать, – согласился Илюша. – Но почему именно в Израиль. Мне Америка представляется более удобной для жизни страной.

– Не говори мне о Соединённых Штатах. На Эвианской конференции в тридцать восьмом году их представитель заявил, что квоты на евреев они увеличивать не будут. То же сделала и Великобритания, беря пример со «старшего брата». Все страны, кроме Китая, дали понять, что евреев спасать не собираются. Нацисты сделали вывод, что «свободный мир» не озабочен судьбой евреев. Это развязало им руки. Когда в 1939 году корабль «Сент-Луис» с беженцами из Германии прибыл к берегам Кубы, им не позволили спуститься на берег. Отказывая евреям в приёме, они знали, что обрекают их на гибель. Америка не пошевелила пальцем, чтобы их спасти, и когда судно направилось к берегам Флориды, сторожевые корабли отгоняли его со всей страстью, достойной лучшего применения. Конгресс США отклонил законопроект, разрешающий въезд из Германии двадцати тысячам еврейских детей в возрасте до 14 лет. Во время войны политика союзников в еврейском вопросе состояла в том, чтобы не мешать Германии выполнять грязную работу. Черчилль и Рузвельт упорно отказывались разрушать узловые станции и подъездные пути к лагерям смерти. А они знали, что творится в Освенциме, но железные дороги, по которым нацисты гнали туда вагоны с обречёнными, не бомбили. Соединённые Штаты не меньше, чем Третий рейх, ответственны за холокост. Продолжать или и так всё понятно? – взволнованно произнёс Виктор.

– Ты прав, – сказал Леонид Семёнович. – Жаль, что сотни тысяч уехали в Америку. Хотя Израиль – тоже большой вопрос.

– Папа, ты не виноват в том, что ничего не понимаешь ни в иудаизме, ни в истории. Партия сделала всё, чтобы уничтожить нашу веру и культуру. Просто случилось чудо, вождь сдох и не успел истребить наш народ физически. Да и после смерти Сталина продолжали нас гнобить и изводить, а советский народ обманывать и натравливать на евреев, – продолжал Виктор. – А теперь взгляните на всю историю под другим углом. Израиль – страна и народ Всевышнего. Он вывел Авраама из Месопотамии и в девяносто девять лет сделал его отцом, а его внука Якова – родоначальником народа. Спас от голода, уведя всю семью Якова в Египет, с помощью своего избранника-пророка Моисея и десяти казней египетских вынудил фараона отпустить евреев, кормил их в Синайской пустыне манной небесной, начертал на каменных скрижалях десять заповедей, нравственный кодекс народа, и продиктовал Моисею Пятикнижие. Дал им в вечное пользование Святую землю, текущую молоком и мёдом. Избрал царя Давида, чтобы уничтожить врагов Израиля, и царя Соломона, чтобы построить храм. Когда отвернулись евреи от веры, привёл в страну Навуходоносора, который разрушил Иерусалим и храм и увёл цвет народа в плен. Спас их от погрома Амана в Персидской империи, когда царица Эсфирь уговорила царя Ахашвероша позволить евреям защищаться и уничтожать своих врагов. Потом во времена правления Кира Великого вернул их в Святую землю, и с помощью священника Эзры восстановил храм и воссоздал еврейскую жизнь в стране. Поднял восстание Маккавеев против империи греков, помог им победить и очистить храм от скверны, призвал к власти Ирода, построившего Второй храм. Когда народ перестал соблюдать главную заповедь «любить ближнего» и ненависть и вражда охватили страну, привёл туда римские легионы, которые разрушили храм, и рассеял нас по всему миру.

– Спасибо за интересный рассказ. Но прошло около двух тысяч лет, а евреи до сих пор проживают везде, где ступала нога человека, – съязвил Илюша.

– История, дорогой мой, продолжается, – не уступал Виктор.

Он поднялся со стула и, открыв дорожную сумку, достал оттуда книгу.

– Я принёс ТАНАХ, чувствовал, что понадобится. Так вот, Тора была написана задолго до того, как началась Иудейская война. Я читаю из «Второзакония»: «И рассеет тебя Господь по всем народам, от края земли и до края земли». Тора продолжает и говорит: «Но и между теми народами ты не успокоишься, и не будет покоя ступне твоей ноги». Мы же знаем, как изгоняли евреев из всех стран, где они проживали. А в книге «Числа» сказано, читаю: «Но и при всем этом, когда они будут в земле их врагов, не презрю Я их и не возгнушаюсь ими до того, чтобы истребить их, ибо Я Господь, Бог их». Это стих посреди главы о гневе Всевышнего и Его возмездии. За несколько стихов до этого Тора описывает разрушение Храма, войну и бедствия, которые предшествуют этому разрушению и будут сопровождать его. Тора, таким образом, знала заранее, что будут бедствия и страдания, но вместе с тем она обещает, что народ Израиля никогда не будет уничтожен. Вот ещё из «Второзакония»: «И станешь ужасом, притчею и посмешищем среди народов, к которым отведет тебя Господь». «И будет твоя жизнь висеть на волоске перед тобою, и будешь бояться ночью и днем, и не будешь уверен в твоей жизни. Утром скажешь: “О, если бы настал вечер!”, а вечером скажешь: “О, если бы настало утро!” от страха в твоем сердце, которым ты будешь объят и от зрелища, которое увидишь». Тора предвещает, что нас везде будет преследовать антисемитизм. Там же Тора говорит: «Принесет на тебя Господь народ издалека, с края земли, как орел налетит народ, языка которого ты не поймешь». Проходит с тех пор более тысячи лет и Римская империя, герб которой орёл, вторгается в страну, разрушает храм и изгоняет оттуда наш жестоковыйный народ. А вот ещё одно предсказание, которое сбылось: «И вернет тебя Господь в Египет на кораблях… и будете продаваться там врагам вашим в рабы и рабыни, и нет покупателя». На рынках было так много рабов из поверженной Иудеи, что они совершенно обесценились. И сразу же после изгнания евреев, страна должна превратиться в пустыню: «И опустошу Я землю, и будут пустовать на ней ваши враги, обитающие на ней,… и будет ваша земля в запустении, а города ваши будут развалинами».

– Довольно, Витя, убедил, – взмолился Леонид Семёнович. – Молодец, ты прекрасно знаешь Тору. Но где же предсказание о возвращении в Святую землю?

– Папа, так я же не договорил. Потом уже Всевышний говорил устами пророков.

Он минуту что-то искал в книге и, найдя, победно взглянул на отца.

– Многие пророки предрекали возвращение в Сион. Вот что сказал Исайя: «Вот эти издалека придут, и вот эти – с севера и с запада, и эти – из земли Синим. Спешат сыновья твои; разрушители твои и опустошители твои уйдут от тебя. Подними свои глаза и посмотри вокруг: все собрались, пришли к тебе…» Вот ещё он говорит: «И отстроят они руины вечные, развалины древние восстановят они и обновят разрушенные города, пустовавшие испокон веков». «…еще будут сидеть на площадях Иерусалима старики и старухи… и наполнятся улицы города мальчиками и девочками, играющими там». И это не только у Исайи, об этом говорили и другие пророки за две с половиной тысячи лет до того, как страна возродилась. В книге Иезекииля сказано, что страна будет процветать, когда народ Израиля будет находиться в ней, и будет пустовать, когда евреи будут изгнаны. Евреи оставляют её и уходят в изгнание. А земля ждет их возвращения и не принимает никакой другой народ – она хранит верность сынам Израиля. В самом большом запустении страна находится во время правления сынов Ишмаэля, и из их рук она отдаётся евреям. Когда народ Израиля, в конце концов, возвращается на свою землю, она опять начинает приносить плоды. Народ возвращается в большинстве своем без Торы и заповедей, но обрезание продолжает выполнять. А между прочим, Аврааму Всевышний отдавал страну при условии, что он сделает обрезание себе и всем, кто был с ним. Сразу же после его прибытия возникает палестинская проблема, осложняющая заселение и пребывание в Святой земле. О ней тоже говорили пророки.

– Потрясающе, – искренне заметил Илюша. – У Нострадамуса все предсказания какие-то неясные, туманные. А здесь написано так понятно, будто писал наш современник. Значит, в Библии закодирована вся история еврейского народа?

– Поздравляю, Илья, наконец, и до тебя дошло, – заулыбался Виктор.

– Но на этом твоя история и кончается, – глубокомысленно произнёс Леонид Семёнович.

– Ошибаешься, папа. Всевышний никогда не оставлял свой народ. В конце девятнадцатого – начале двадцатого века он поставил во главе движения сионистов Теодора Герцля. Когда в Российской империи начались жестокие погромы, он выдвинул Ленина и Троцкого, под руководством которых совершилась революция. Когда в Германии к власти пришёл Гитлер, он с помощью Сталина осуществил индустриализацию и, столкнув две страны в смертной схватке, уничтожил нацистский режим, которому почти удалось осуществить тотальное уничтожение еврейского народа. А когда Сталин задумал продолжить дело, начатое Гитлером, и извести еврейский народ, Всевышний выбрал людей, покончивших с вождём.

– Я всегда считал, что люди действуют в соответствии с их интересами и желаниями. Просто Берия и Хрущёв осознали опасность, которую представляет для них вождь, – заметил Илюша.

– Но это не отвергает постулат, что такую ситуацию создаёт высшая сила, – парировал Виктор.

– Мы все на Земле у Мюллера под колпаком, – усмехнулся Илюша.

– Представь себе, это так. Наконец, Бен Гурион собрал в Тель-Авиве товарищей и провозгласил государство Израиль. Всевышний помог одержать победы во всех войнах, включая войну за Независимость, Шестидневную и Судного дня. А в Советском Союзе привёл к власти Горбачёва, взорвал Чернобыльскую атомную электростанцию и создал условия для еврейской эмиграции, которой ещё не видел мир. А сейчас появился Ельцин, который, мне думается, завершит дело, начатое генсеком.

– Ты ведёшь к тому, что если ехать…– сообразил Илюша.

– То только в Израиль, потому что он находится под покровительством Всевышнего.

– Если будет следовать его заповедям, – не унимался Илюша.

– Конечно. Он должен стать нравственным и духовным светочем всего человечества, – закончил Виктор.

– Твоя концепция божественной истории весьма спорная, Витя, – задумчиво произнёс Леонид Семёнович. – Для тебя, верующего человека, она истинна. Возможно, ты прав. Проблема в том, что Всевышний очень давно не являлся народу и не может ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова.

– Мальчики, обедать, – позвала Елизавета Осиповна.

Они выпили ещё по рюмочке виски, поднялись из-за стола и пошли на кухню.

3

Через несколько месяцев Виктор получил разрешение и после многолюдных проводов уехал с Белорусского вокзала, платформа которого была заполнена толпой эмигрантов и провожающих. Многие из них полагали, что видятся в последний раз. Они не могли знать, что эмиграция начнёт нарастать снежным комом, и в течение первых трёх лет страну покинут около полумиллиона человек. Виктор с семьёй обосновались в Иерусалиме. Письма от него приходили каждую неделю. Он не скрывал трудности, с которыми сталкивался, но об Израиле и израильтянах писал с восторгом.

Прошло два года. В 1989 году начинается резкая дестабилизация обстановки в стране. После I Съезда народных депутатов возникает противостояние коммунистической партии с возникшими в процессе демократизации общества новыми политическими группировками. Начатые по инициативе сверху, перемены во второй половине 1989 года выходят из-под контроля властей. Трудности в экономике перерастают в полномасштабный кризис: в 1989 году экономический рост резко замедляется, в 1990-м сменяется падением. Происходит катастрофический обвал жизненного уровня населения: реальностью стала массовая нищета и безработица. Хронический товарный дефицит опустошил магазины. Перестроечная эйфория сменилась разочарованием и неуверенностью в завтрашнем дне.

Однажды в мае Илюша позвонил Ромке.

– Привет, дружище! Сегодня Давидке два года.

– Извини, забыл, замотался. Сегодня, чтобы что-то построить, нужно ещё добыть материалы, найти поставщиков, что-то платить рабочим. Ты же знаешь, всё в стране разваливается. Да и Светочка требует мужского внимания, не только Маша, – оправдывался Рома. – Конечно, поздравляю. Пусть он растёт здоровенький и счастливый.

– Думаешь словами отделаться? – усмехнулся Илюша. – Мы с Мирой хотим устроить день рождения. В магазинах всё равно ничего не достанешь, так хоть в ресторане наедимся. Ты согласен?

– Что за вопрос, конечно. Когда ты хочешь?

– Поговорю ещё с Санькой. Тогда и решим, – произнёс Илюша. – Ну, пока, целуй Машеньку.

Санька сразу же согласился, и друзья договорились встретиться в воскресенье. Илья заказал стол в ресторане на двенадцать часов дня.

Пешеходная улица Арбат в центре Москвы всегда привлекала людей надуманной, но стойкой иллюзией свободы и другой, лучшей жизни. Одно, двух и трёх этажные особняки в стиле ампир, принадлежавшие прежде знаменитым аристократическим родам России и построенные в восемнадцатом, девятнадцатом и начале двадцатого века, с обеих сторон мощёного брусчаткой променада перемежались здесь с большими, доходными домами и добротными многоквартирными зданиями. Фонари в стиле ретро на металлических столбиках посредине улицы, как одинокие часовые, провожали своими белыми стеклянными глазницами праздный людской поток. Вазоны с цветами и скамеечки для отдыха оживляли широкое пространство между домами. Ресторанчики и кафе привлекали прохожих изысканной или просто вкусно пахнущей едой, прохладой и скромным непритязательным уютом. Художники, расположившиеся на раскладных стульчиках со стороны Гоголевского бульвара, зазывали предложением за десять минут нарисовать портрет или шарж за смешные деньги. Их картины, выставленные на продажу, редко находили покупателя. Народ в большинстве своём в последнее время жил бедно и скудно, едва сводя к концу месяца концы с концами.

Стол им накрыли под навесом, примыкающим к внешней стене дома, за низкой оградой, захватывающей часть пешеходной зоны. В этот погожий день здесь было уютно и тихо, и отсюда хорошо просматривалась в обоих направлениях почти вся прямая и длинная улица. Илюша с Мирой и ребёнком пришли первыми, и он сразу же принялся хлопотать и договариваться с официантами. Вскоре появились Рома с Машей и Светой на руках и, Санька с Викой, толкавшей перед собой детскую коляску.

– Мы с Викой недавно были здесь на экскурсии, – сказал Санька, усаживаясь за столом. – Эта улица – музей, здесь каждый дом – объект истории, культуры или архитектуры. Сюда в двухэтажный особняк Пушкин привёз Наталью после свадьбы, и они прожили здесь месяца четыре. На этой улице родился генералиссимус Суворов, жили Андрей Белый, Блок, Герцен и Огарёв, Тургенев, Фёдор Тютчев, Владимир Высоцкий, работал Гиляровский, который написал «Москва и москвичи».

– Вон в том доме на четвёртом этаже сейчас проживает Булат Окуджава, а напротив – Анатолий Рыбаков, – подключилась к разговору Виктория. – В сороковых годах по Арбату проезжал с загородной дачи в Кремль отец народов Сталин. НКВД арестовало группу молодых людей и пришило им покушение на вождя. А потом выяснилось, что окна квартиры, где они собирались, вообще выходили во двор. Эту историю и дом, в котором жил Рыбаков, он описал в романе «Дети Арбата». Маргарита, возлюбленная Мастера, проносилась вдоль улицы ведьмой.

– Здесь было популярное кафе «Арбатский подвал», – продолжал Санька. – Его посещали Маяковский, Есенин, Айседора Дункан, Белый, Блок, Пастернак и прочие. Есенин там читал свою поэму «Пугачёв». Вахтангов в двадцатых годах основал студию драматического искусства, а потом на месте особняка Берга, куда во время войны попал снаряд, построили театр. В другой театральной мастерской, не помню, как она называется, начинали Эйзенштейн, Юткевич, Герасимов, Тамара Макарова, Барнет. Там работали Масс, Осип Брик, Матвей Блантер. В начале двадцатого века в мансарде дома Ечкина в стиле «модерн», сейчас там гостиница, находилась мастерская скульптора Коненкова, а потом туда поселились знаменитые живописцы Корины, и их посещал Горький. Константин Юон руководил тут студией, это недалеко отсюда, через которую прошли Роберт Фальк, Фаворский, Александр Куприн, Давид Бурлюк, Сергей Городецкий, Мухина. Рассказывать можно бесконечно. В общем, друзья, здесь родилась вся русская культура и наука. Очень рекомендую пойти на экскурсию. Я записал телефон экскурсовода. Очень эрудированный парень.

– Отец говорит, что каждый третий дом на улице или построен евреями, или принадлежал им. Он участвовал во времена Андропова и Черненко в реконструкции улицы, – заметил Ромка. – Положили два с половиной гектара плиток без цемента, их ровняли специальными резиновыми молоточками. В восемьдесят шестом отремонтировали фасады, поставили фонари, и работы закончили. Тогда появилась фраза «Арбат офонарел». Её приписывают Окуджаве.

– Что-то я проголодался, – остановил Рому Илюша. – Давайте поедим что-нибудь. Сергей, – позвал он, – прими наш заказ.

Когда официант ушёл, Илюша достал из-под стола бутылку «Советского шампанского», открыл и разлил по бокалам.

– Выпьем, друзья, за здоровье Давида, которому предстоит участвовать в разборке тех руин, над которыми трудится сейчас, не покладая рук, наш народ под руководством коммунистической партии.

– Хорошо сказано, – оценил Санька. – Только я не уверен, что ему следует исполнять эту историческую миссию. Я бы лучше пожелал ему участвовать в строительстве капитализма в Соединённых Штатах. У вас хороший стартовый потенциал, ребята: оба евреи, Илюша – пианист от бога, Мира тоже не лишена способностей, Давиду всего два года.

– Спасибо, дружище, – поблагодарил его Илюша. – Но я не уверен, что родители после отъезда Виктора в Израиль, захотят перебираться в Америку.

– Кстати, как там Витя? – спросил Ромка.

– У него всё хорошо. Ему засчитали три с половиной года института, откуда его выгнали, он поучился ещё один год и получил диплом инженера. Валентина, надо отдать ей должное, устроилась на хорошую работу и тянула семью, пока он учился. Теперь он тоже работает, кажется, в Электрической компании, и хочет построить дом в поселении недалеко от Иерусалима.

– Неплохо, – сказал Санька. – Но мне кажется, твоя профессия больше подходит для Штатов. Там любят музыку, и ты будешь великолепно зарабатывать. Между прочим, ты подал заявку на участие в конкурсе Чайковского?

– На будущей неделе начнутся отборочный тур и предварительные прослушивания. Я попросил Женю Кисина, и он подал на меня рекомендательное письмо. А другое написала мой педагог Светлана Моисеевна Рувинская. Программу подготовил. Эти произведения я не один раз исполнял во время гастролей. Жюри уже меня утвердило. Надеюсь на какую-нибудь премию. И тогда не важно, в какой стране жить. Концерты ведь будут по всему миру.

Подошёл с подносом Сергей и поставил на стол два больших блюда овощного салата и доску с аппетитно пахнущим хлебом. Потом он ушёл и вернулся с тарелками ростбифа и картофелем с грибным соусом.