Еврейские баллады

Небо над Римом похоже на сон —

Странные тучи, смутные тени.

Жил здесь когда-то рабби Шимон

Бен-Элиэзер — шахматный гений.

Ах, невеселая эта пора!..

Рабби Шимону вручили посланье:

Первосвященник, наместник Петра

Римских евреев обрек на изгнанье.

«Срок нам дается лишь до утра,

Вот и солдаты ждут у порога,

А от изгнания и до костра

Очень короткой бывает дорога.

Я отправляюсь просить во дворец,

Милости, право, не ожидая

Но говорил мне покойный отец,

Пешку за пешкою передвигая:

Жизнь человека подобна игре —

Белое поле, черное поле.

В рубище, или же в серебре,

Пешка чужой подчиняется воле.

Станет ладьею или ферзем,

Только не стоит этим гордиться —

Пешка не сможет стать королем

Даже в конце, на последней границе».

И ожидали раввина с утра.

Слуги, епископы, два кардинала.

Первосвященник, наместник Петра

Молча стоял средь огромного зала.

Не посмотрел на просителя он.

Был погружен в размышленья иные.

Только заметил рабби Шимон

Шахматный столик и кресла резные.

Первосвященник, наместник Петра

В белой сутане, тяжелой тиаре

Всех приближенных услал со двора

И произнес: «Я сегодня в ударе!

Вот и остались мы с глазу на глаз.

Как шахматист ты умен и опасен.

Хочешь, сыграем на этот указ?»

Рабби ответил: «Сыграем. Согласен».

Жизнь человека подобна игре —

Белое поле, черное поле.

В рубище или же в серебре,

Пешка иной подчиняется воле.

Станет ладьею, станет ферзем,

Право, не стоит этим гордиться —

Пешка не сможет стать королем

Даже в конце, на последней границе.

Тени тянулись от стройных окон,

А на доске развивалось сраженье.

И озадачен был рабби Шимон,

И растерялся он на мгновенье:

«Строил игру мой покойный отец

Именно так…» — он сказал изумленно.

Первосвященник поправил венец

И на раввина взглянул отрешенно.

Был словно жаром охвачен раввин,

Двигая пешку слабым движеньем:

Ход оставался всего лишь один —

И завершался его пораженьем.

И ощутил он дыханье костра,

Или изгнанья дорогу крутую…

Первосвященник, наместник Петра

Вдруг передвинул фигуру другую.

И увенчалась победой игра,

И выполняя свое обещанье,

Первосвященник, наместник Петра

Перечеркнул указ об изгнаньи,

Остановился перед окном,

И усмехнувшись, молвил чуть слышно:

«Пешка не сможет стать королем.

Я понадеялся — тоже не вышло…»

А через месяц — или же год —

К рабби Шимону в дверь постучали:

«Друг мой, я сделал ошибочный ход

Мы ведь с тобою не доиграли!»

Первосвященник, наместник Петра —

В скромном наряде простого монаха.

В комнату следом вошло со двора.

Лишь ожидание с привкусом страха.

Молча властитель доску разложил,

Неторопливо фигуры расставил

Партия та же — и гость победил.

И капюшон аккуратно поправил,

И улыбнулся, и прошептал:

«Думаю, ты обо всем догадался,

Я поначалу тебя не узнал —

Только когда ты в игре растерялся.

„Пешка не сможет стать королем!“ —

Этим отцовским словам не поверив,

Я не жалею сейчас ни о чем,

Собственной мерой дорогу измерив.

Бегство из дома, проклятье отца,

Ложь и интриги старого клира…

Но по ступеням дойдя до конца,

Стал я властителем Рима и мира.

Брат мой, ты разве не помнишь меня?

Шахматы, игры, детские споры?

Все забывается… День ото дня

Память сплетает иные узоры.

Так почему ж я помиловал вас?

Видимо, встреча была неслучайной.

Эта игра и злосчастный указ

Вдруг приподняли завесу над тайной:

Прав был отец — все сведется к игре.

Белое поле, черное поле.

В рубище, или же в серебре,

Пешка иной подчиняется воле.

И получая награду потом,

В клетке последней, перед порогом,

Пешка не сможет стать королем —

Так человеку не сделаться Богом…»