Эвтаназия советского строя

Идейная отмычка

Здесь необходимо прервать летопись жизни советского русского и рассказать о поиске им смысла жизни, то есть такой суммы идей, которые позволяли бы ему жить осознанно, понимать внутреннюю и внешнюю политику и действовать в соответствии с некоторой идеологией. Это нужно сделать именно теперь, перед тем, как перейти к следующему разделу, когда он обнаружит, что его страна, его любимая Родина исчезла, а он этого долго даже не замечал. Хотя к этому времени считал себя знающим и умным человеком. Выяснилось, что разум его помутился, как под воздействием внешних сил, так и вследствие собственных ошибок.

Вообще-то его учили как жить начиная с детского сада и вплоть до вуза, и всю эту науку он впитывал вполне естественно, как говорил неоднократно: «я всегда симпатизировал центральным убеждениям». Но в этой науке ничего не говорилось о том самом страшном, что всегда его тревожило.

В самом начале повести рассказано о тех поисках смысла жизни, когда он в свои восемь лет понял, что все люди умирают, и он тоже умрет, и как он успокоил себя по детски просто: пока вырасту, наука придумает лекарство от смерти, и я буду жить вечно. Потом уже лет в десять в полусне полетел в черную бездну, в звездную пропасть, и с тех пор ужас смерти не отпускал его. А еще позже стало ясно насчет науки – не справиться ей.

Понятно, что это природа постаралась: снабдила каждого страхом смерти, иначе все спокойно перемрут. Животным проще: они не знают, что «жизнь дается один раз, и прожить ее нужно так, чтобы потом, умирая…» А он, человек разумный, застревал на этом – дается один раз, потом отнимается и больше уже никогда не возвращается. Полная безнадежность. И при том – западня, ведь его не спросили до рождения, согласен ли он на такой вариант.

Люди вокруг него вроде бы жили беззаботно. Конечно, они боялись смерти, не лезли под трамвай, но и не думали о неизбежном конце. Может быть, думал он, только на меня такая напасть свалилась. Из книг узнал, что есть и другие боящиеся.

Ему повезло: еще в молодости натолкнулся на человека, который стал для него наставником смысла жизни. Наставник тоже в молодости задумался: «Есть ли в моей жизни смысл, который не уничтожился бы неизбежной предстоящей мне смертью?» Изучил очень много книг и решил, что ученые-естественники не могут дать ответов на вопросы о смысле жизни. Они говорят: мы дадим тебе ясные и точные ответы о законах физики, химии, биологии и т. п., но на то, что мы такое и зачем ты живешь, мы не имеем ответов и этим не занимаемся. А в книгах ученых-философов Наставник обнаружил бедность мысли, неясности и противоречия одного мыслителя с другими и с самим собой.

Благодаря Наставнику он много сэкономил, перестал бросаться от одной мудреной книги к другой.

Религия – вот на чем успокаивались все народы. Жизнь продолжится после смерти – в воскресении, в бессмертии души, в реинкарнации и т. п. Однако известно, что ужас смерти испытывают и многие верующие. Никому не понравится, что его, его любимое прекрасное тело закопают в землю, и оно обратится в смрад и черви.

Наставник отмечал, что у простого народа нет постоянного ужаса смерти – мол, так уж заведено, Бог дал, Бог взял. И объяснил это верой. Однако в 20 веке большинство людей неверующие, а к смерти относятся спокойно. Вероятно, привыкают к тому, что надо терпеть то, что нельзя изменить.

В его миру было естественно не верить в Бога. В глазах окружающих человек образованный и верующий выглядел бы странным. Таков был настрой. Быть верующим было простительно для необразованных дедушек, бабушек и родителей, которые, казалось, не столько верили, сколько привычно соблюдали церковные обычаи и праздники – крестины, Пасху, Троицу (впрочем, еще больше веселились на новых «безбожных» праздниках).

Может быть, думал он, безбожие усиливает во мне ужас смерти. Но заставить себя веровать не мог. Нет Бога и ладно. Его с Богом как-то никто не познакомил.

Есть мнение, что некоторые люди – стихийные материалисты по природе своей. Умом можно понять, что, поверив в Бога, обрел бы спокойствие: «Если бы Бога не было, его стоило бы выдумать». Но тот же ум протестует: торг здесь неуместен. И человек остается наедине с миром. Нет, не наедине, он же – особь, часть человечества. Человечество – это звучит гордо! А «единица – вздор, единица – ноль, один даже очень важный не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный».

Общее благо человечества – вот смысл жизни. Именно оно, человечество, как популяция бессмертно, а человек, особь, должен поддержать её продолжением рода и трудом. Получается, что искать смысл жизни человека бессмысленно. Его не существует. Смысл есть только в общем благе человечества. Именно оно, человечество, как популяция бессмертно, а человек (особь) должен поддерживать его продолжением рода и трудом. А несогласные отомрут естественным путём. Так уж распорядилась Природа, эволюция пошла таким путем: особи умирают, популяции живут и даже одна из них приобрела разум. Жаловаться не на что и некому.

Общее для всех религий – объединять людей через укрепление морали. Во всех религиях устанавливаемые ими правила жизни в основном совпадают. Так, ключевая заповедь Христа «не делай другому того, чего не пожелаешь себе» заимствована от Конфуция, жившего за пять веков до него.

Интересно, что Конфуций занимался только моралью, а о загробной жизни умалчивал. «Религия – опиум для народа, единственная надежда в исстрадавшемся мире» – вторая часть этой фразы Маркса обычно умалчивается.

Так он разобрался с религией, но остался один непонятный пунктик. Это – бесконечность и вечность мира, он не может их понять, они ужасают. Никакие ученые рассуждения об актуальной бесконечности, криволинейном пространстве, о зависимости времени от скорости не успокаивают: разум говорит, что в любой отдаленной точке пространства и времени можно протянуть руку или отсчитать секунды еще дальше и дальше. Вселенная, говорят, возникла 13 миллиардов лет назад в результате большого взрыва. А что же было до взрыва? Ерунда какая-то.

И он нашел для себя выход: вот были и есть животные, пределы разумения которых ограничены. Вот появился человек, раздвинувший пределы разумения намного выше, чем у животных. Но и у него есть некоторый не преодоленный предел. Можно предположить, что в будущем появится еще более разумное существо (сверхчеловек), которое превзойдет границы современного разума. Такой выход ему самому очень понравился: ай да Колесов, ай да сукин сын!

Из сказанного выше возникает первое понятие его идейной отмычки, поплавка в жизни: мир естественен (материален), бесконечен и вечен. Всемогущий Дух в нем отсутствует.

Второе понятие — о развитии Природы. Возникновение жизни на Земле и человека – как это произошло без направляющей и руководящей силы Бога или Всемирного Духа, или еще чего-то подобного?

Смолоду его учили диалектике. Ее исходные положения не показались ему очевидными (аксиоматическими). Значит, он мог принять их только на веру – так же, как верующие принимают на веру Бога. Это его не устраивало. Как, например, понимать такой закон диалектики: развитие есть движение от простого к сложному? Что значит «простое» и что – «сложное»? И как происходит это движение? И нет ли движения в обратную сторону – наступление пустынь, болот, угасание Солнца и т. п.? А самое главное, такое определение опять-таки предполагает действие некой силы, причем направляющей не куда-нибудь, а именно от простого к сложному. Изобретателю диалектики Гегелю было проще – он, идеалист, верил во Всемирный Дух.

Пришлось искать свою практическую отмычку. Да она и была: закон инерции был открыт задолго до Гегеля. Поражает изящество человеческой мысли: сесть, задуматься и открыть, что всякое тело, пока его не трогают, находится в покое или движется прямолинейно и равномерно. Простое наблюдение подсказывало, что, наоборот, телега поедет только тогда, когда ее постоянно толкают, прилагают силу. Теперь-то ясно, а до научных разъяснений казалось, что и Солнце всходит и заходит.

Так вот, это понятие инерции (жаль, нет подходящего русского слова, «покой» не годится, слишком широко) можно продвинуть дальше и шире: любое сущее стремится остаться тем, что оно есть, пока на него ничего не воздействует, не толкает его. Без воздействия, конечно, не обходится – энергии много, поэтому все сущее беспорядочно (хаотически) сталкивается друг с другом. Беспорядок, стихию, хаос принимается сразу и безоговорочно, то есть аксиоматически. И с большим удовольствием.

Ну а дальше все по науке. Среди всеобщего хаоса возникают островки упорядоченности, меньшего хаоса: температура в пределах плюс-минус пятьдесят, атомы сталкиваются, образуются молекулы: вода, кристаллические решетки и др., которые по закону инерции остаются тем, чем стали. Небольшие толчки немного изменяют их, появляются новые формы, остающиеся тем, что они есть. Неорганическая форма случайно переходит в органическую, форма закрепляется, внешние толчки изменяют ее и так далее… Здесь надо остановиться, ибо не обывательское это дело – доказывать законы науки. На сегодня сама наука более или менее полно все это сделала. Как и во всякой науке, остались пробелы, позволяющие задавать снисходительные вопросы: «И что же, по вашему, человек произошел от обезьяны?», на что у него готов ответ: «Кто от обезьяны, а кто-то, может быть, и от льва». По последним данным науки – от древнего медведя.

А теперь о том, как понятие инерции можно применить к венцу эволюции – к человечеству. Единый разумный организм – Солярис – на Земле не появился, это всего лишь предположение, мечта писателя-фантаста. Солярису хорошо, он существует и выживает целиком, внутри него нет противоречий.

А у человечества много проблем и неприятностей. Оно, человечество – популяция, то есть совокупность особей. Популяция сохраняется, выживает, стремится остаться тем, что она есть – по закону инерции.

Стремление выжить – инерция – превратилась в соревновательность (конкуренцию). Или они и есть одно и то же. Что значит для человека оставаться неизменным? Быть не хуже других. Быть таким как другие. Поскольку измерить это трудно, хорошо бы стать лучше других. Быть сильнее, иметь больше власти над другим человеком, над племенем, над народом.

К третьему понятию он подбирался через такие явления, как случайность, вероятность, неопределенность и другие.

Что же такое случайность? Раньше он рассуждал просто: случайность – то, что мы не можем пока предвидеть. Некоторые философы утверждают, что случайность – это то, что могло быть, а могло и не быть.

Его увлек фантастический образ – демон Максвелла. Выглядит это так – есть полый шар с форточкой, около которой сидит демон и наблюдает за пролетающими внутри шара молекулами. Если к форточке подлетает быстрая молекула, демон закрывает форточку, если медленная – открывает и выпускает молекулу наружу. Таким образом, внутри шара растет число быстрых молекул, увеличивается температура, что означает увеличение энергии только за счет наблюдения.

Разгадка такова: затраты энергии на информацию о молекулах намного превосходят ту, которая может быть получена внутри шара. Для получения информации необходима энергия. На этой идее люди спотыкаются. Да и как не споткнуться: человек ничего не делает, только наблюдает, и ему кажется, что он получает информацию бесплатно. Но у тебя может не хватить сил (энергии) для того, чтобы получить нужную информацию вовремя, когда она позволит предвидеть события. Автор образа добавляет: во многих случаях потребность в такой энергии может превзойти всю энергию, имеющуюся в данный момент в распоряжении человечества.

Отсюда следует вывод: нужно умерить свои аппетиты по упорядочению хаоса, нужно согласиться на жизнь в условиях неопределенности.

Подход весьма успокоительный: не суетись и не волнуйся, коль скоро все равно невозможно предсказать какие-то будущие повороты событий. Шутка юмориста становится правилом жизни: давайте переживать неприятности по мере их поступления.

Загвоздка вот в чем: как отличить простое от сложного, предвидимое от непредсказуемого.

И еще одна информационная проблема – слово, язык как средство обмена информацией между людьми. Пусть энергия затрачена, информация получена, остается только изложить факты и мысли правильно и так, чтобы все люди понимали их одинаково. Оказывается, это непросто. Факты, явления выхватываются из многообразия мира, их словесное описание отсекает какие-то связи с внешним миром; сами слова и понятия неоднозначны и расплывчаты, допускают разное толкование разными людьми. «Мысль изреченная есть ложь», — сказал поэт, и он подхватил этот слоган.

Таким образом, идейная отмычка к жизни – его самосознание – сформировалась в виде трех понятий:

1. Понятие мира.

Мир естественен (материален), бесконечен и вечен.

2. Понятие инерции.

В мире существует инерция: каждая часть мира остается тем, что есть, пока на нее не воздействуют другие. Изменения происходят при столкновениях частей мира. Сочетание изменений и инерции создает новые части мира, возможно, более сложные. В стабильных участках мира может возникнуть разум – свойство предвидеть изменения, чтобы остаться тем, что есть.

3. Понятие энтропии (неопределенности).

Для получения разумом информации о мире затрачивается энергия. Всей энергии мира может не хватить для предвидения какого-либо события. Каждое такое событие есть случайность. В мире есть неопределенность.

Нарочито примитивное изложение этих понятий, напрашивающееся на снисходительную улыбку ученого специалиста, отражает кратко и сжато его веру. Прочитав много ученых книг, выслушав много мнений, он тем не менее так и не получил готового ответа – ключа к пониманию мира и жизни. Поэтому изготовил свою собственную отмычку – простую и надежную. Она действительно простая, если говорить о том, во что он не верит:

«Первое: не верю в Бога. Ни в седобородого на небесах, ни в мировой дух. Я не понимаю бесконечность пространства и времени, просто принимаю их на веру.

Не верю в бессмертие: меня не было до моего рождения, не будет и после смерти.

Второе: не верю в целенаправленное развитие от простого к сложному, направляемое некоей созидающей силой. И поэтому останавливаюсь только на самом простом и понятном – на инерции в мире хаоса.

Третье: не верю в безграничные возможности разума. Разум предвидения ограничен потребными затратами энергии. Надо познавать и покорять мир, но надо и мириться с непредвиденными обстоятельствами – случайностями.

Человеку и человечеству не хватает слов для того, чтобы правильно отобразить многообразие и изменчивость мира. Люди плохо понимают друг друга: слаб грешный наш язык, и празднословный, и лукавый.

Все эти понятия в основном были заимствованы: за мной был лишь выбор».

На самом деле все эти соображения действуют на уровне здравого смысла в обыденном сознании большинства. В народе говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. Бог высоко, царь далеко. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. На миру и смерть красна. Умирать собирайся, а рожь сей. Не лезь в воду, не зная броду. Человек предполагает, а Бог (Природа) располагает. Не нами заведено, не нам менять. Поступай так, как от веку заведено. И тому подобное: о вере, о развитии, о познании.

По этим понятиям истолковывал (интерпретировал) любые – большие и малые – проблемы, по ним жил. И обнаружил, что теория мертва, живо древо жизни. «Марксизм не догма, а научный метод, применяй умеючи метод этот».

Можно крупно ошибиться, если применить понятие инерции и конкуренции не по адресу. Не к популяции в целом, а к каждой особи в отдельности. Тогда и выйдешь на формулу Гоббса: человек человеку волк. И пойдешь вслед за либералами. А если применишь к популяции, то примкнешь к социалистам. Такая вот диалектика. 15

Простой народ освоил диалектику. Вот его байка:

— Василий Иваныч, а что такое диалектика?

— Объясняю, Петька. Пошли в баню грязный и чистый, а там одна шайка. Кто будет первым мыться?

— Грязный.

— Вот и дурак ты, Петька! Как же чистый будет после грязного мыться?

— «Понял, Василий Иваныч, чистый будет мыться первым.

— Вот и опять ты дурак, Петька! Зачем чистому мыться?

— Что же такое, Василий Иваныч? Как ни отвечу, всё я дурак.

— Вот это, Петька, и есть диалектика.

Конечно, утомленные высшим образованием поморщатся: фи, какая темнота, скоморошничанье. Ну уж такой у народа юмор – простонародный.

О том, что он ошибся в практическом применении своей идейной отмычки, он догадался только много лет спустя после перестройки и реформ.