Кто из мальчишек не мечтал о море, о кораблях, о дальних плаваниях и неизведанных землях? Романтика порождает розовые мечты, которые разбиваются о грубую и порой жестокую реальность.
Мы, курсанты третьего курса судомеханического отделения, стоим в очереди к окошечку инспектора отдела кадров тралового флота в надежде получить направление на штатную должность.
Инспектор всего один и мечется как белка в колесе. Всклоченные волосы, воспаленные белки глаз, постоянно дымящаяся сигарета. Надо полностью укомплектовать уходящие в рейс суда, еще раз просмотреть паспорта, санитарные книжки, дипломы и сотни других дел, чтобы исключить всякие неожиданности, могущие задержать выход судна в море.
В бархатный сезон август-сентябрь, большинство плавсостава рвется на берег, в отпуск. Надо и свой урожай на даче собрать и побывать в теплых краях у Черного моря, отдохнуть и позагорать, воспользоваться возможностью сэкономить деньги на сезонном снижении цен на овощи и фрукты. Поэтому вакансий много и у курсантов есть надежда получить заветное направление и, наконец, своим трудом заработать денежку. Поэтому мы рады поменять бархатный сезон и береговую благодать на волны, ветра, шторма и ураганы. Те, кому еще не исполнилось восемнадцать откровенно завидуют нам: пусть немного, но на карманные расходы все же заработают!
Инспектор Александр Перфильев заглядывает в окошечко и спрашивает меня:
— Угольщиком на РТ-68 «Енисей» пойдешь? Согласен?
Угольщик — это кочегар второго класса, обеспечивает вахтенного кочегара углем, чистит от скопившейся золы поддувала, убирает золу и шлак из кочегарки за борт специальным механическим приспособлением.
— Конечно согласен!
Инспектор просовывает в окошко направление, я расписываюсь и бегу на судно, стоящее у причала рыбокомбината под выгрузкой. Оказывается, «Енисей» — поисковик, его задача искать и находить скопления и косяки рыбы, созывать промысловые суда в перспективный район. После того как соберется группа судов в районе найденного и разведанного косяка, поисковый траулер идет в другой район, отыскивать и находить новые скопления рыбы. Эти суда снабжены более современной рыбопоисковой аппаратурой, современными навигационными приборами и связью.
Мое направление внимательно читает старший механик, Фуфлыгин Борис Валерьянович, сдвинув к переносице черные, кустистые брови:
— Только-только восемнадцать исполнилось? Скрывать не буду: работа грязная и очень тяжелая! Справишься? Выстоишь?
Я утвердительно киваю головой. Слыхал, что есть «морская болезнь», но представление о ней имел смутное. Пока сам не переболел.
Механики, по случаю возвращения в порт все навеселе, в каютах смеются и повизгивают от счастья их жены и подруги. Третий механик, недавний выпускник нашей мореходки, говорит снисходительно:
— На первый случай дам тебе самую простую работу: заменить сальник ветрогона!
Я понятия не имею, что такое ветрогон и какой у него сальник и гляжу на механика с недоумением. Тот спохватился:
— Ты еще робы не получил? Не в чистой же морской форме работать будешь!
Приносит рабочую одежду — куртку и портки — все изрядно поношенное, с дырками, и, судя по запаху, никогда не стиранное. Но что поделаешь, возмущаться или роптать тут не принято, да еще желторотому, вновь направленному угольщику.
Заостренным и изогнутым в виде крючка электродом выковыриваю твердую как камень, старую набивку вентилятора. На острие крючка только отдельные волокна. Совсем как писал Маяковский: год работы — грамм труды.
Подходит второй механик — круглолицый, веснушчатый, рыжеволосый. Смотрит на мои тщетные старания и говорит:
— Так до морковкина заговенья ковыряться будешь и без толку! Дай я покажу как надо: единым махом выбью!
Он открывает на вентилятор свежий пар, давлением пара вышибает старую набивку как пробку из бутылки шампанского.
— Вот и вся недолга! — говорит механик, вытирая ветошью руки, — Третий механик мог бы сам это сделать, а ему обязательно надо новичка разыграть! Такой уж шутник!
Так я знакомлюсь со всей машинной командой: механиками, машинистом, слесарем и кочегарами. Все они навеселе и кажутся добрыми, отзывчивыми и словоохотливыми.
Короткая стоянка заканчивается быстро. После трех прощальных гудков траулер берет курс в Баренцево море. Надо искать и находить новые скопления трески, пикши, окуня для целой флотилии промысловиков.
Я тоже готовлюсь к штормам и качке. Аккуратно складываю курсантскую форму в чистую наволочку и запираю в шкафчик, называемый рундуком, чтобы вовремя качки одежда не терлась о стенки и не прохудилась до дыр. Моряки рассказывали, что от однообразной, ритмичной качки новые пиджаки и куртки истирались до дыр о стенки шкафчиков. Предосторожность не повредит.
Самое невыносимое в первые дни плавания для новичка — морская болезнь. Постоянная, непрекращающаяся качка вызывает тошноту, рвоту, головную боль, слабость во всем теле. Желудок выворачивает на изнанку, хотя он совершенно пуст. Надо работать, работать интенсивно, в жаре, духоте, обливаясь потом. По рельсовой дороге, на четырехколесной тачке возить и возить уголь из резервного трюма, мучных ям в кочегарку.
— Не тыкай лопатой в кучу угля! — поучает доброжелательный и сочувствующий моим страданиям кочегар, — доберись до палубы, так легче будет! Уголь сам на лопату сыпаться станет!
Бортовую качку, когда судно валяет с борта на борт, я, к своему удивлению, переношу легче. А вот когда встречная волна поднимает судно вверх и стремительно бросает его снова в бездну, вниз (килевая качка) вызывает усиленную тошноту, головокружение и слабость. Возникает непреодолимое желание упасть прямо на прохладную, сырую кучу каменного угля, лежать, лежать и лежать не вставая.
— Уголь в кочегарке кончился! Угля давай! Скоро надо будет поддувала чистить, шлак и золу убирать! Давай, поторапливайся, шевелись! — щерится кочегар с повязкой или косынкой на лбу. Худой, жилистый, чумазый, почти беззубый, он похож на ведьму и на кровожадного пирата из «Острова сокровищ».
— О-о-о! Не надо денег! Не нужна зарплата! Скорее бы оказаться на берегу, прийти в нормальное человеческое состояние! — мелькает в голове желание, далекое и недосягаемое как берег. Огромным усилием воли собираю оставшиеся силы, наполняю тачку углем, везу по рельсам к кочегарке и опрокидываю прямо под ноги кочегару.
— Еще пару тачек и надо чистить поддувала у топки правого борта!
Откуда берутся силы просто не знаю, наверное, это от молодости, еще пару тачек опрокидываю в кочегарку. Чищу поддувало проходной топки специальным гребком, заливаю золу и горячий шлак из шланга. Ужасно хочется пить, но пить пресную воду из водомерных труб нельзя. Она набрана прямо из Двины, неочищенная, не хлорированная и можно заразиться любой болезнью.
Наконец кончается моя вахта и я иду отдыхать в свою каюту. Принимать душ или идти в баню нет сил, ложусь в свою кровать и сразу же засыпаю.
Все мои однокурсники, впервые вышедшие в рейс угольщиками, испытали эти круги ада. Некоторым досталось еще хуже, чем мне.
На балансе флота в то время было несколько модификаций тральщиков: отечественной, шведской, финской и польской постройки. Самыми старыми были отечественные суда, а шведской, финской и польской постройки пятидесятых-шестидесятых годов были более современными, с искусственной тягой воздуха в топках, механическим удалением шлака и золы из кочегарки. Это очень облегчало физический труд кочегаров.
Юре Романову не повезло. Он попал как раз на траулер отечественной постройки тридцатых годов. Экипаж этих судов комплектовался из «козодеров», то есть нарушителей дисциплины и штрафников разного толка. Шлак и зола удалялись из кочегарки за борт вручную. Большая металлическая бадья, полная неостывшей золы, горящего угля и шлака поднималась на палубу при помощи ручной лебедки. Угольщик натужно крутил лебедку, а когда тяжелая бадья поднималась быстро отцеплял тросик и опрокидывал содержимое за борт. Порой штормовой ветер бросал в лицо и за ворот горячую золу, искры. А огромная шальная волна накрывала бадью и угольщика ледяной водой, часть воды через трубу обрушивалась в кочегарку, «освежая» мокрого от пота кочегара. В адрес угольщика неслись матюги и проклятия.
Романов слышал, как на ходовом мостике переговариваются штурмана, сдавая друг другу вахту. Им что! В тепле, как в домашнем гнездышке сидят! А тут надо вручную лебедку крутить, шлак и золу из кочегарки поднимать, да по сторонам поглядывать, как бы самого волной за борт не смыло!
Романов поднимал шестую по счету бадью и конца этой работы было не видно.
— Эх, зря я на судомеханическое отделение пошел! Ведь никакого призвания к этому не было!
А в это время, над его головой, на ходовом мостике, третий помощник, недавний выпускник мореходки, сдавая вахту второму помощнику, заметил:
— Погода хорошая стоит! Декабрь месяц, а ни разу не штормовались!
— Типун тебе на язык! — сердится суеверный второй помощник, — до конца рейса целая неделя, всякое может случиться!
— А нам то что? План рейса уже выполнен! Можно и поштормоваться в оставшееся время! — И, уходя с мостика, молодой штурман стал насвистывать мотив модной песенки.
— Тьфу! Обязательно на мостике свистеть надо! Как будто в каюте для этого места нет! — всерьез расстроился второй помощник, — свистеть в море, ветер да шторм вызывать!
И, действительно, за какие-то полчаса море почернело и вздыбилось. Чайки, в преддверии шторма, высоко парившие над мачтами, уселись на воду в ожидании лучшей погоды. Матросы за рыбоделами подняли капюшоны рыбацких курток и отворачивались от брызг. Ураган налетел неожиданно и резко. Огромные волны перехлестывали через нос и полубак судна, водопадом низвергались с козырька бака.
— Трюм быстрее закрывайте! — гремел с мостика голос капитана — И все в укрытие под полубак!
Девятый вал накрыл весь нос судна. От удара корпус задрожал мелкой дрожью. Мощная лавина воды хлынула на палубу, сметая все на своем пути. В круговороте воды плавали пустые бочки-трещанки, ивовые корзины для тресковой печени, деревянные столы — рыбоделы. Следующий вал выбил заборочные щиты на палубе, смыл за борт остатки не убранного улова и рыбные отходы.
Девятый вал застиг врасплох Юру Романова. Выпустив из рук бадью с золой и шлаком, он проворно взобрался по вертикальному трапу на крыло мостика. Бадью смыло за борт.
— Бадью смыло за борт! — несмело прокричал в трубу Романов кочегару.
— Вирай мусор портками! — злобно выкрикнул кочегар, — так-растак-перетак-туды твою!
Нашли старую дырявую бадью, залатали дыры жестью.
— До порта дотянем и закажем новую, — вздохнул старший механик, — А ты будь повнимательней, тебя тоже могло за борт смыть!
Маленькие «цыпленыши» Горох, Земцовский, Шмаков направлены на суда учениками машинистов, поскольку были к этому времени несовершеннолетними. Ученики машинистов несли вахту в машинном отделении вместе с механиками. Обязанности были простыми: уборка машинного отделения, смена машинного масла в масленках и выполнение простых указаний: сходи, принеси, почисти и промой в керосине детали, постирай фильтры и т. д. За эту самую грязную работу им не платили ни копейки, а члены экипажа насмешливо называли их «учеными». Многие механики прошли эту школу «учеников машинистов». Целеустремленные и любознательные старались перенять опыт специалистов, буквально ходили за ними по пятам, жадно впитывая и запоминая все их действия и операции в работе. Те, кто не собирался работать судовыми механиками, просто ждали, когда закончится рейс, закончится морская практика.
Вряд ли они могли чему-нибудь научиться.
Два курсанта Коля Баранов и Аркаша Хомченко согласились работать на палубе матросами. Эта работа им была знакома еще до поступления в мореходку. Вместе с тралмейстером и другими матросами они спускали и поднимали трал, разделывали рыбу, а на переходах выполняли обязанности матроса-рулевого. Перед выходом в море матросами они поставили условие, по документам они должны числиться кочегарами: иначе практика им не будет засчитана. Здесь уместно разъяснить специфику получения «рабочих дипломов» после окончания морского учебного заведения. Рабочий диплом, по которому судоводитель может занимать должность помощника капитана, выдается только после определенного ценза плавания в должности матроса. Аналогичные условия получения дипломов и у судомехаников: рабочий диплом выдается после определенного ценза плавания в должностях рядового состава машинной команды: слесаря, машиниста, кочегара и т. д. эти правила Кодекса Торгового Мореплавания выполняются неукоснительно.
Коле Баранову и Аркаше Хомченко пришлось вспомнить забытые за два года учебы в мореходке все навыки работы матроса-обработчика. Коля начал первый рейс матросом 3-го класса или, как говорят рыбаки — «подавалой». Стоя по пояс в трепещущий массе вылитого в ящик очередного улова, он подавал рыбу на разделочный стол «рыбодел». За вахту надо было согнуться и разогнуться тысячи раз: взять скользкую, трепещуюся рыбину в ящике и положить на рыбодел определенным образом — брюшком вперед и головой к матросу-обработчику. Но у него за плечами был почти годовой опыт работы, и он быстро перешел в матросы 2-го класса.
Однажды, в очередной выливке улова из трала в ящик, блеснула крупной чешуей, необычного вида рыба.
— Семга! — первым догадался Баранов и бросился всем телом на сильную, необычайно увертливую рыбину.
— Поймал! Килограмм пять, не меньше!
Надо сказать, что семга сильная и быстроходная рыба и в трал попадает очень и очень редко. Даже попав в трал, она, преодолевая течение и напор воды за счет силы и скорости выходит из ловушки.
— Никола! Возьми меня в пай! Ты все равно солить не умеешь! Семгу солят по особому рецепту! — набивается отведать «царской рыбы» тралмейстер.
— Конечно, конечно! Всей вахтой кушать будем! — соглашается Баранов.
— Ур-р-ра! — дружно вопит вся вахта, предвкушая всеобщий пир.
— Тише вы! Капитан услышит и, чего доброго, заберет семгу себе, а нам облизываться придется!
— Капитану лучший кусок отнесем! Он заслуживает этого! Но и нам попробовать охота! — вразнобой и уже не так громко ропочет вся вахта. Тралмейстер и его помощник умело разделывают рыбину, натирают ее крупной Елецкой солью, заворачивают в холщовую мешковину и прячут в укромное место, в сетевую кладовую, в бухту просмоленного каната. Фиг кто догадается и найдет! Через сутки, машинисты отыскали спрятанное сокровище и перетащили его к себе в туннель гребного вала, где всегда пахло соляркой и машинным маслом. Припрятанный машинистами деликатес отыскал боцман и, не мешкая, той же ночью унес рыбину к себе, в фонарную кладовую, где хранились краски, олифа и другая боцманская утварь, а для верности повесил на двери пудовый замок:
— Угощу капитана в первую очередь! Вдоволь сам наемся! Домой принесу килограммчика два! А уж потом, может и другим что-нибудь достанется!
Рано утром принес капитану к завтраку лучший кусок, даже не попробовал сам:
— Тонкими ломтиками семгу режьте! И хлебушек сливочным маслом смажьте, так вкуснее будет! — подсказывал боцман капитану секреты заготовки бутербродов.
— А где вы ее взяли? В Норвегию мы вроде бы не заходили? — поинтересовался капитан, умело следуя советам боцмана.
— В трал попала, а я первый ее ухватил! — немного исказив действительность соврал боцман.
— Вот всегда так! Все что происходит на судне я узнаю последним! В следующий раз мина в трал попадет, а я об этом узнаю только тогда, когда она рванет!
Капитан запустил в рот первый бутерброд, пожевал и скривился:
— Господи! Что за дрянь ты мне подсунул? — он сплюнул недожеванную массу себе в горсть.
— Что такое? Что такое? — засуетился боцман, испуганно вытаращив глаза.
— Надо было сначала самому попробовать, а уж потом других угощать! — рявкнул капитан, лицо и шея его побагровели.
Боцман взял надкушенный бутерброд, сунул себе в рот и начал жевать:
— Кажется того, натянула эта нежная рыба запахов в моей фонарной краски, олифы скипидара…
— Еще керосина, да масла машинного! — добавил капитан, — это надо же! Такой деликатес изгадили! Уж лучше бы не приносил, себе оставил!
Когда Коля Баранов, вернувшись с морской практики, рассказывал эту историю курсантам, поминутно вспыхивал смех, сыпались недоверчивые восклицания:
— Правда?! А ты не привираешь?
— А как у тебя с плавательским цензом? — спросил практичный Саша Шмаков, — кочегаром провели или матросом?
— С бумагами полный порядок! Дали выписку из судовой роли, что прошел морскую практику в должности машиниста 2-го класса!
Юра Илатовский получил направление на новенький, еще ни разу, не побывавший в ремонте траулер польской постройки. Старший механик, знавший практиканта еще по Рыбопромышленному техникуму неожиданно предложил:
— Слушай, зачем тебе учеником машиниста мыкаться, грязь за всеми убирать, бесплатно работать? У меня не хватает машиниста 2-го класса! Работа та же самая, что и у ученика машиниста, но оплачиваемая! Справишься?
Кто добровольно откажется от такого заманчивого предложения? Илатовский с радостью согласился, хотя внутренне немного сомневался. Как его примет море? Сумеет ли выстоять перед качкой, морской болезнью?
Сосед по каюте не стал качать права старослужащего, признался честно:
— Я тоже только во второй рейс иду, небольшой опыт есть, но морскую болезнь перенес легко! На второй день после выхода в море уже все кушал!
Илатовский осмотрелся, брезгливо сморщился:
— Судно новое, а тараканов уже наплодили! Неужели вывести их невозможно?
— А как их выведешь? Надо во всех каютах одновременно выводить, чтобы какой-то результат был! Я тоже брезглив и дедовским способом ставлю ловушки!
— Каким дедовским способом? Дустом что ли посыпаешь?
— Да нет! Беру пол-литровую стеклянную банку, обмазываю внутри тонким слоем сливочного масла. На дно кладу как приманку кусочек рыбы. Когда рыба начинает портиться, они полчищами на этот запах бегут, а обратно уже не вырваться! Лапки по стеклу скользят! Главное, чтоб банка во время качки не опрокинулась!
Выслушав полезный практический совет по борьбе с насекомыми Юра спросил своего соседа:
— Механики у вас хорошие?
— Как специалисты и как наставники — класс! Тебя на вторую вахту определят, со вторым механиком будешь стоять! Хороший мужик, понятливый и добрый, у него многому можно научится! Кому как повезет! Одни выходят в море в первый раз и сразу попадают в жестокий шторм. К другим стихия куда милостивее и к качке приучает осторожно, медленно, как будто щадя новичка.
К Илатовскому природа была милостивой. К легкой качке он постепенно привык. В начале пропал аппетит, подташнивало, но на второй день с аппетитом скушал весь обед.
— Ты, главное, не зацикливайся! Не стой и не сиди на месте, не ложись в кровать! На вахте постоянно делай что-нибудь, отвлекайся! Привыкнешь к качке, я тебя научу подшипники «щупать», определять их температуру на ощупь и рамовые и головные и мотылевые! — обещал Илатовскому второй механик.
Для наглядности второй механик положил руку на головной подшипник, который быстро двигался вверх-вниз:
— Ну как, сумеешь тоже самое сделать? Или пока страшновато?
— Пока не смогу! — смущенно признался Юрий, — но обязательно научусь!
— А вот еще один фокус, страшноватый для новичков! — механик залил масло в жестяную масленку с очень длинным и тонким носиком и в ритм движения механизма, начал смазывать головной подшипник. Рука механика и масленка быстро-быстро ходила вслед за кривошипно-шатунным механизмом и капельки машинного масла попадали точно в цель.
— Трудно, но научусь! — уверенно ответил Илатовский.
— Главное не отвлекаться и не зевать! Иначе вышибет из рук и сломает масленку. Твои предшественники уже много их поломали!
Сосед по каюте полюбопытствовал:
— Как прошли первые вахты? Научился чему-нибудь?
— Сразу всему не научишься, а учиться надо многому! Главное наставник хороший попался! Есть чему поучиться!
Второй механик часто отлучался от пульта управления главного двигателя, занимался ремонтом динамо-машины, разбирал для чистки масляный сепаратор, сепарировал отработанное масло. Но во всех случаях старался все делать так, чтобы молодой машинист все видел своими глазами, понимал суть выполняемой работы.
В полдень, после обеда, в машинное отделение спустился старший механик:
— Ну как у тебя, Анатольевич, помощник трудится? Научился чему-нибудь? Или я, зря его взял в машинисты?
— Не зря! Не зря! Толковый и старательный паренек! После окончания мореходки пусть снова к нам приходит!
— Рад слышать от тебя такой отзыв! Передам капитану чтобы сделал запрос в отдел кадров тралового флота на твоего помощника!
Миша Пылинский получил направление на старенький траулер отечественной постройки. О своем первом рейсе вспоминать не любил. Как и все, впервые вышедшие в море, страдал от морской болезни, тошнило терял аппетит. Мысленно твердил сам себе:
— Крепись! Со временем пройдет! Надо этот период пережить, преодолеть!
К концу первого рейса уже подменял кочегара, который уходил в каюту попить чаю минут на пятнадцать-двадцать. Возможно именно тогда пришла уверенность, что может справиться на вахте самостоятельно. Вспоминая свой первый рейс отдает должное своим учителям и наставникам, которые верили, что из этого крепкого, выносливого парня получится хороший работник.
Миша пробирается на вахту в кочегарку сменить своего коллегу. Третий помощник, высунувшись из окна рубки, кричит:
— Держись с подветренной стороны! Волна большая! И по сторонам посматривай!
Ветер уносит слова штурмана и его крика почти не слышно. Миша и сам понимает, что надо пробежать правым бортом. Но как? Ящик правого борта заполнен свежевыловленной рыбой. Придется до лебедки бежать левым бортом, а потом между лебедкой и средней надстройкой, перебежать на другой борт. Матросы спешат обработать поднятый на борт улов. Мелькают шкерочные ножи в руках, люстра над их головами, подвешенная на стальном тросике, мотается из стороны в сторону в такт качке и накатывающимся волнам.
— Миша! Меняй скорее Володю Тык-Мык! Он совсем из сил выбился! Пар держать не может! Еле-еле ползем навстречу волне! — жалуются матросы молодому кочегару.
В кочегарке Пылинского встречает уже пожилой кочегар, по прозвищу Тык-Мык, изнуренный, вспотевший и беспомощный.
— Тяги совсем нет! Выше четырнадцати килограмм давление в котле не могу поднять!
— Это погода! Циклон надвигается! Дым почти по воде стелется! — несмотря на молодость и малый опыт Пылинский знает, из-за чего давление пара в котле иногда очень трудно поднять.
— Так я пойду?! — неуверенно вопрошает Тык-Мык, подкрашенные усы обвисли, краску смыло вместе с потом и кочегар кажется старше своих пятидесяти лет.
— Беги в каюту правым бортом! С левого борта волна большая! Смоет за борт неровен час! — кричит вдогонку обрадованному кочегару Пылинский. Поднять давление пара в котле до марки дело не хитрое, был бы опыт, сноровка, да выносливость. Уже через два часа все три топки почищены, а заступивший на вахту угольщик чистит от скопившейся золы поддувала, заливает водой из шланга дымящийся шлак и начинает удалять весь мусор за борт. У Миши появляется десяток свободных минут расслабиться, отдохнуть и поболтать с вахтенным механиком. Оба вспоминают знакомых преподавателей, воспитателей, командиров. В тралфлоте почти все механики и штурмана выпускники рыбной мореходки и тем для бесед всегда предостаточно. Время летит незаметно и скоро придет смена. До следующей вахты двенадцать часов, можно выспаться, заняться личными делами. Жаль, что ни аккордеона, ни баяна ни гармошки на судне нет. Единственное развлечение — кинофильмы. Киноаппарат «Украина» закреплен на маленьком столике в столовой команды. От аппарата до экрана всего метров пять-шесть. Фильмы, в основном черно-белые, иногда попадаются цветные, недавно вышедшие на экран. Такие смотрят по нескольку раз.
Споры разгораются при выборе фильма, к общему согласию прийти трудно: одни уже видели намеченный к просмотру фильм и хотят другой, а часть зрителей не видела и хотят именно этот:
— Давай «Дело Румянцева», хороший фильм!
— Его вчера все смотрели! Давай «Ночной патруль», там Бернес играет!
Пылинский все эти фильмы видел еще в мореходке и пробирается к выходу, чтобы отдохнуть перед очередной тяжелой вахтой.
— Ребята! Тут есть фильм «Улица полна неожиданностей» в главной роли Леонид Харитонов! Перематывать бобину?
— Давай! Давай перематывай! Это то, что надо!
Консенсус найден и все устраиваются поудобней для просмотра. В луче проектора киноаппарата появились и заклубились струйки дыма. Какой-то заядлый курильщик не выдержал и закурил.
— Сколько раз говорить одно и то же? В салоне не курить ни во время приема пищи, ни во время демонстрации фильмов! — горячо возмущаются некурящие. Миша активно поддерживает этот призыв, чем вызывает гнев заядлого курильщика:
— Помолчал бы, салажонок, без году неделя в траловом флоте, а лезет с советами и указаниями!
Включили свет в салоне. Курильщик еле достает до плеча «салажонка» и поэтому быстро замолкает под дружный смех кинозрителей.
Мурманск был уже знакомым городом для Пылинского. Проспект Ленина, площадь Пяти Углов — основные ориентиры. Если немного заплутал в улочках, эти ориентиры выведут тебя куда нужно. Приближался новый год и прохожие тащили новогодние елки, пакеты с подарками и яствами. Морозец с высокой влажностью ощущался все сильней. Гулять по городу расхотелось. От сильного мороза Кольский залив парил и город окутал густой, промозглый туман. Миша направился в Рыбный порт, на свой тральщик.
На судне, старший механик, подписывая «Дневник практиканта» спросил Мишу:
— После окончания мореходки к нам не придешь? Молодые специалисты очень нужны! И по служебной лестнице у нас быстрее продвинуться можно!
Пылинский не стал лукавить и ответил чистосердечно:
— Хочется на более современных судах поработать! Там интереснее! И машинное хозяйство поновей и каюты посовременней!
— Ну вот! Всем новострой подавай! Современные тральщики! А кто на стареньких работать будет? Пенсионеры? — обиделся старший механик.
— Мне еще семь месяцев учиться надо! Трудно сейчас что-нибудь загадывать! В жизни за это время может всякое произойти! — пытался закончить разговор на миролюбивой ноте Пылинский.
— А мы с капитаном тебе такую рекомендацию дали! Думали, будешь постоянным членом машинной команды! — на прощание посетовал стармех.
На палубе, под ногами похрустывал тоненький ледок и многослойный иней. Осталось забрать собранные вещи в каюте и поспешить на вокзал, поезд отходил через два с половиной часа. Из двери каюты просачивались тонкие струйки дыма:
— Мать честная! Опять пьяненький Тык-Мык с сигаретой уснул!
На верхней койке блаженно похрапывал Володя Тык-Мык, а сбоку тлел матрас и удушливый дым уже стлался по всей кочегарской каюте. Миша схватил чайник со стола и выплеснул остывший чай вместе с заваркой на очаг возгорания. Разбуженный грубыми толчками, молодящийся кочегар закашлялся от едкого дыма:
— Что такое? Что случилось? Горим что ли?
— Вот именно! Когда-нибудь сам сгоришь и пароход сожжешь!
Разговаривать с пьяненьким кочегаром было некогда. Через два часа уходил поезд Мурманск-Архангельск.
Между тем очередная стоянка в порту РТ «Енисей» закончилась. Перед выходом в очередной трехнедельный рейс начались старые проблемы с комплектацией экипажа. С комплектацией матросов палубной команды было легче. Матросом 3-го класса можно было взять любого новичка, даже недавно демобилизованного солдата. За несколько дней, да с подсказками и помощью опытных матросов и тралмейстеров можно научить новичка всем несложным и нехитрым приемам работы. А вот с кочегарами дело посложнее. Нужна не только сноровка и смекалка, но и практический опыт. Держать пар в котле с заданным давлением, чтобы машина работала безотказно, не так-то просто.
Меня вызвал в каюту капитан:
— Понимаешь, какая ситуация, надо в море выходить, а кочегаров не хватает! Знаю, что один только рейс угольщиком работал и опыта маловато. Но тебя очень хвалят все механики и кочегары. Может попробуешь самостоятельно вахту у котла стоять? Трудно будет — поможем!
Отказываться было неудобно: капитан просит! А соглашаться страшновато. Держать пар в котле «на марке» это не только ответственность, но и довольно-таки тяжелая физическая нагрузка. Сумею ли выдержать? Выстоять?
— Сумеешь! — словно угадал мои сомнения капитан, — ну что, согласен?
После первой ходовой вахты, когда я в конец измученный, возвращался под полубак в свою каюту, мотаясь от борта судна к борту, капитан крикнул рулевому:
— Беги, помоги парню добраться до койки, а я постою за тебя в руле!
Возможно это была кем-то придуманная шутка, но я слышал эти слова от разных лиц неоднократно. Молодость преодолевает любые трудности и тяготы. Понемногу я втянулся в эту экстремальную работу и «держал пар на марке» не хуже, а лучше опытных кочегаров. Опытные матросы, считающие работу кочегара адской, смотрели на меня с удивлением и с определенным уважением.
Будучи на практике, пришлось участвовать в спасении экипажа Мурманского траулера «Карп». Оба траулера, Мурманский и Архангельский были поисковиками и вели поиск косяков рыбы в Северной части Баренцева моря. По своим тактико-техническим данным, количеству экипажа, заданием на рейс — все было почти одинаковым. Разница была лишь в одном: РТ «Енисей» был паровик, а РТ «Карп» с дизельной силовой установкой.
Капитаны этих судов часто выходили на связь друг с другом и делились своими успехами и неудачами в поисках скопления промысловых рыб и косяков. С самого начала рейса Мурманский траулер преследовали неудачи: сначала забарахлила траловая лебедка, а потом вышла из строя вся рыбопоисковая аппаратура и эхолот. Капитан, затюканный грозными телеграммами с берега от начальства и, деморализованный собственным бессилием, принял не лучшее решение: приказал механикам своими силами устранить неисправность эхолота — отдать фланец трубки Пито, расположенный на днище судна и самостоятельно произвести необходимый ремонт.
— Как мы будем на днище судна фланец отдавать? — усомнился старший механик, — в моей практике таких работ выполнять не приходилось!
— Зато мне приходилось! — отрезал молодой и самолюбивый капитан, — выполняйте, что вам приказано!
— Знаете какой силы фонтан забортной воды ударит?! Ничем не удержишь и не заткнешь, а пластырь во льдах будет завести невозможно!
— Делайте то, что вам приказано! — снова повторил капитан, — без эхолота и рыбопоисковых приборов мы превращаемся в прогулочную яхту!
Безропотный механик отдал распоряжение выполнять приказ капитана. Едва отдали фланец как мощный фонтан ледяной воды ворвался внутрь судна, сбивая с ног работающих людей. Попробовали завести пластырь на «рукотворную» пробоину, но бесполезно: мешали льды, вплотную облепившие судно. Траулер медленно, но уверенно набирал воду, погружаясь в ледяную пучину. Насосы не успевали откачивать поступавшую забортную воду. Затопило машинное отделение. Заглохли дизель-генераторы, остановились осушительные насосы. Во все районы океана полетел зловещий сигнал: СОС, СОС, СОС — Спасите от смерти!
Все суда, в том числе находившийся недалеко РТ «Енисей» приняли сигнал бедствия и бросив промысловую деятельность поспешили на помощь попавшему в беду РТ «Карп». Первым к тонущему судну подоспел транспорт «Индигирка». Вовремя успели снять экипаж, спасать траулер было уже поздно. Корма судна погрузилась в океан, а нос описывал последние круги перед погружением в бездну. Яркие лучи прожекторов, собравшихся к месту трагедии судов, освещали эту драматическую картину. С ревом вырывались остатки сжатого поступающей водой воздуха. Такого жуткого рева мне не доводилось слышать никогда. Затухли и исчезли огромные круги на воде и ледяные поля снова сомкнулись над морской могилой тральщика. РТ «Енисей» поднял спасательную шлюпку с затонувшего тральщика, она была пустой. На дне шлюпки каталась стеклянная банка то ли с маргарином, то ли со сливочным маслом. Видно люди готовились к худшему варианту и запасались жиром чтобы обмазать тело и не терять тепло в холодных широтах Арктики. РТ «Енисей» последовал вслед за транспортом «Индигирка» на Шпицберген в шахтерский поселок Баренцбург, чтобы доставить спасенную команду в порт Мурманск.
Вот он, знаменитый Шпицберген, когда-то называемый русскими мореходами Грумантом. Пурга и темень затрудняют видимость, но огни жилых домов русских шахтеров и административных зданий шахты мерцают довольно отчетливо. Дома и дороги к ним расположены на разных высотах и их огни напоминают огромную Новогоднюю елку со срезанной верхушкой. Издали кажется, что поселок, это огромный многоэтажный дом в виде пирамиды. В декабре закатов и рассветов в этих широтах не бывает, полярная ночь будет длиться до февраля и лишь тогда покажется из-за горизонта краешек холодного красного солнца.
Прознав, что экипаж затонувшего судна переселится к нам только через несколько часов, рыбаки просят капитана отпустить их на экскурсию в поселок. Так хочется после нескольких дней жестокой болтанки и шторма, почувствовать под ногами твердую землю.
— Заблудитесь и потеряетесь в этой темноте! Потом не разыщешь вас в метель и пургу! — отшучивается капитан.
— Или белые медведи утащат в сопки! — добавляет страху старпом, — одного шахтера месяц назад потеряли и до сих пор не нашли!
В конце концов капитан смягчается и разрешает увольнение. Желающих оказалось всего шесть человек. Легко одетые в поселок идти не рискнули, лениво побродили по бетонному причалу, покурили на свежем воздухе, поиграли в снежки и вернулись на судно. Другая часть рыбаков неровной цепочкой тронулась по направлению к мерцающим огонькам поселка. Вслед им неслись насмешливые крики оставшихся на борту:
— Намерзнитесь зазря!
— Водки магазинах у них нет!
— Вернетесь обратно, не солоно хлебавши!
Через два часа все шестеро смельчаков, совершивших экскурсию в Баренцбург вернулись. Их восхищенным возгласам и комментариям казалось не будет конца.
— В шахтерскую столовую сходили, пообедали бесплатно!
— Выбор блюд как в хорошем ресторане: бефстроганов, эскалоп, треска по-польски, гуляш, кура жареная!
— Одних салатов и холодных закусок шесть наименований!
— Первых блюд, супов разных — четыре!
После того, как самые впечатляющие новости были с восторгом выпалены слушателям, ребята поведали, что искупались в теплом бассейне и подстриглись в местной парикмахерской.
— Трудно было поверить, что за стеной холод, метель, вьюга и полярная ночь!
Через несколько часов ожидания, на наш траулер переселился весь экипаж затонувшего судна. Часть рыбаков разместилась в кают-компании. Другая часть — в столовой команды, остальные по своим собратьям по профессии. Механики у механиков, штурмана у штурманов, матросы — в каютах матросов. Переход до Мурманска занял трое суток и был необычным, и сумбурным. Спасенные рыбаки во всех подробностях описывали весь ужас того, что им пришлось пережить за эти шестнадцать часов ожидания спасения. Когда все пережитое было пересказано с подробностями, пришедшие в себя люди занялись важным для себя делом: составлением списков, затонувших вместе с судном, личных вещей, естественно надеясь на денежные компенсации.
В порту Мурманск спасенных рыбаков встречали родители, жены, родственники. Невозможно описать их радость при виде живых и здоровых мужей, сыновей, отцов и братьев.
Так закончился очередной рейс РТ «Енисей», а с ним и моя морская практика. В моем учебном дневнике по морской практике капитан и старший механик написали очень лестный отзыв:
«Занимал должность кочегара 1-го класса, отличается трудолюбием, настойчивостью в достижении цели. Может занимать должность старшего машиниста»
Для курсанта это очень лестный отзыв. Капитан и старший механик сделали запрос в отел кадров тралового флота, чтобы после окончания мореходки я был направлен на РТ «Енисей» старшим машинистом.
На Мурманском железнодорожном вокзале нос к носу сталкиваются сразу четверо прошедших морскую практику курсантов: Пылинский, Перминов, Мошков и я. Удивление, радость, восторг от случайной встречи:
— Мир тесен! Кто бы мог подумать, что здесь встретимся!
— У кого какой поезд и номер вагона?
Оказывается, все садимся на один и тот же поезд и даже в один и тот же вагон. Уже позднее узнаем, что это не случайное совпадение. Последний вагон, в который мы все попали, будет отцеплен на станции Обозерская и будет ожидать двенадцать часов подхода поезда Москва-Архангельск. Прямого поезда Мурманск-Архангельск не существует. Радость сменяется разочарованием. Что мы будем делать двенадцать часов на незнакомой станции?
— Будем сидеть в вагоне и ждать! Делать больше нечего!
— Полсуток ждать! Это же много! Ничего лучшего не могли придумать железнодорожники?
— Да это давно так! Раньше вообще шестнадцать часов ждали!
Пока мы поругивали порядки на железных дорогах, подошел еще один наш однокашник: Женя Клишев.
— Вот нас уже и пятеро! Немного постоим может еще кто-нибудь появится! — смеется Пылинский.
У всех куча новостей, но мы пока бережем их до отхода поезда. Куда спешить? В спешке рассказывать друг другу важные новости? Нет, потерпим немного, а уж потом, в дороге, все перескажем друг другу. Наконец, поезд тронулся, в окнах вагона мелькнул рыбный порт, Кольский залив, окутанный клочьями и клубами тумана. В сильные морозы вода в заливе значительно теплее, чем воздух и залив «парит».
— У кого самые важные новости? Кто начнет первый рассказ? — вопрошает Миша Пылинский, как бывший старшина группы, и продолжает:
— Знаете, какое у меня предложение есть? Только чур никому из начальства не рассказывать! А то мне могут «припаять» за это предложение!
— Давай, говори! Может оно действительно дельное!
— Послушаем. Оценим!
— Мурманские рыбные флота намного опередили наш Архангельский траловый флот!
— Это мы давно знаем, не новость!
— У меня знакомый в отделе кадров Мурманского тралового флота работает. Когда-то нашу мореходку заканчивал. Говорит, что их флот так много новых современных судов получает, что кадровики не успевают вовремя укомплектовать экипажи!
— Нам-то что до этого? Нас туда все равно не возьмут!
— Они ведут промысел в открытом океане у берегов иностранных государств, имеют базы ремонта и отдыха в разных иностранных портах!
— Нам еще далеко до такого уровня!
— Подождите! Я не все сказал! Мой знакомый предложил перейти в Мурманский траловый флот! Говорит пусть все, кто захочет приходят! Всех достойной работой обеспечим, а выпускников мореходки в первую очередь! Визу обещают открыть за три-четыре месяца!
— Миша, ты сказки рассказываешь, или всерьез? — спросил недоверчиво Мошков, — уж очень все смахивает на сказки вербовщиков в былые времена!
Этот вопрос надо по-серьезному продумать, спросить у сведущих людей, а уж потом рубить концы! Может так повернуться, что ни туда, ни сюда не попадем! — осторожничает Женя Клишев.
— Я думаю, что до окончания мореходки к этому вопросу возвращаться не стоит! Тем более каких ни будь действий в этом направлении не предпринимать! Обещания одно, а реальность — совсем другое! — свое веское слово сказал самый старший по возрасту Леня Мошков.
За разговорами не заметили, как подъехали к станции Обозерская. Лязгнув буферами поезд остановился. За окнами светились огни незнакомой станции, по перрону сновали спешащие куда-то люди, в купе заглянула приветливая проводница:
— Мальчики! Будем стоять здесь двенадцать часов, ждать Московского поезда! Можете сходить в ресторан, или столовую покушать, а потом поспать! Вагон будет отапливаться, не замерзнете!
В столовой, ужиная за одним столом, снова горячо обсуждали предложение Мурманского кадровика. Заманчиво! Вот если бы и у нас на флоте такое было! Утомленные прогулкой по станции, походом в столовую, разговорами о Мурманском траловом флоте, возможными перспективами на новом месте работы, о достоинствах и недостатках такого шага, незаметно и тихо уснули все.
— Подъем! Исакогорка на траверзе! — переходит на морской жаргон Миша Пылинский. Действительно, мы почти дома. Просто не вериться, что позади шесть месяцев штормов, ураганов, изматывающей болтанки и качки.
— А как все-таки с Мурманским траловым флотом решили? — задается вопросом Володя Перминов.
— Здесь все-таки дом! Все родное и знакомое!
— Останемся дома! Дома и стены помогают!
— Работать так, чтоб наш флот стал лучше Мурманского!
После гибели Мурманского РТ «Карп» море бушевало еще несколько дней. В ледяных полях волнение моря не заметно, а в открытом океане килевая и бортовая качка ощущается всегда. Особенно страдали от качки и морской болезни, не занятые работой курсанты, те, которые числились практикантами. Работа помогает преодолеть морскую болезнь, быстрее исчезают симптомы и появляется аппетит. Как только новичок начинает есть, считай, что морская болезнь отступила.
Володя Турков лежал в каюте на нижней койке и даже не пытался подняться. Время от времени свешивал голову с кровати и пытался очистить желудок, но он был давно пуст и кроме мучительных позывов к рвоте ничего не получалось. Рядом, на соседних кроватях с таким же «диагнозом» мучились Гера Копытов и Володя Бубновский.
— Ну все! Ноги нашей здесь больше не будет! Скорей бы рейс закончился! Да до берега добраться! К черту романтику, мореходку и полное государственное обеспечение! Убежим куда глаза глядят, как только к причалу станем!
Думали они все примерно одинаково, а деревенские ребята с ностальгией вспоминали размеренную деревенскую жизнь:
— К черту это море! Эти шторма и ураганы, которые никогда не стихают! Эту качку, которая все нутро выворачивает наизнанку! Лучше всю жизнь колхозником за трудодни работать, чем здесь захлебываться собственной рвотой!
Действительно: море принимает не всех и не каждого. Старая морская поговорка подтвердилась наглядно еще раз. В это же время, на соседнем траулере Юра Романов продолжал постигать азы кочегарского опыта.
— В первую очередь уголь бери из мучных ям! — наставлял его старший механик, — Через сутки придем на промысел и мучные ямы должны быть освобождены! Сюда будет складироваться рыбная мука!
И действительно, через сутки начался промысел, все рыбные отходы и не пищевая рыба пошли на выработку рыбной муки. В узком туннеле, где угольщик возил в кочегарку уголь стало жарко, душно, отвратительно запахло ворванью. В двух огромных барабанах, загруженных рыбной требухой переваривались все отходы, сушились и перемалывались в рыбную муку. Угольщик работает в настоящей преисподней. Сверху, через неплотности, капает горячая и вонючая жидкость — зловонное варево из рыбных внутренностей.
— Скорее бы все это закончилось! — Романов толкает тачку с углем по направлению к кочегарке. В резервном трюме осталось совсем немного угля на одну-две вахты. А потом уголь будут брать из карманов и бункеров, а это куда легче, чем возить его из мучных ям и резервного трюма. Из переполненных карманов и бункеров уголь почти двое суток сыплется в кочегарку сам без посторонней помощи. Настоящий отдых и блаженство для новичка-угольщика! Не надо больше нырять в туннель где варятся и перемалываются рыбные отходы. Однокурсник Романова, практикант Турков ни о какой практике не помышляет, ослабев и очумев от качки и тошноты он бессмысленно пучит глаза и спрашивает своего соседа еле слышным голосом:
— Как вы ухитряетесь в этом аду работать? И вообще жить?
— Привычка — вторая натура! Человек ко всему постепенно привыкает. Мне первую неделю тоже не сладко было, а потом потихоньку втянулся, работа помогает. Ты бы поднялся, убрал каюту, помыл палубу, глядишь и легче бы тебе стало, аппетит появился! — пытается помочь советом отчаявшемуся практиканту его сосед. Но все напрасно! Советы Туркову не помогают.
Если выйти на палубу и осмотреться, то видно, что ветер сменил направление, заметно стих, на волнах исчезли белые гребешки пены. Вокруг, как огни большого города, светятся огоньки разбросанных штормом на десятки миль траулеров. Некоторые из них готовятся к спуску тралов.
Всего в нескольких милях к северо-востоку, на соседнем траулере проходил практику Саша Шмаков. Старательность и пытливость паренька заметил старший механик и взял на должность 2-го машиниста.
— Когда получишь диплом, — наставлял стармех Сашу, — Будешь начинать с третьего механика, поэтому я тебя к нему на вахту и поставлю, чтоб заранее о своей будущей работе имел представление!
Третий механик посмотрел на своего машиниста вначале с некоторым недоверием: худенький, маленький, больше на подростка похож, чем на курсанта. Со временем недоверие к машинисту постепенно прошло. Шмаков старательно выполнял все поручения своего механика: вовремя менял и мыл фильтры в теплом ящике, чистил змеевики опреснителя и стоял у пульта управления главного двигателя, когда механик по своим делам покидал машинное отделение. Через месяц он мог самостоятельно нести вахту в машинном отделении и последний трехнедельный рейс выполнял в качестве старшего машиниста.
Встретив случайно на причалах Мурманского морского рыбного порта своего однокашника Володю Туркова, он ахнул:
— Я тебя еле узнал! Ты как скелет! Море бьет?
— Не бьет, а убивает! — еле волоча ноги Турков шел на железнодорожный вокзал покупать билет в Архангельск.
— Ты чего так круто? Нельзя самовольно прерывать практику! Могут с третьего курса отчислить! — убеждал Шмаков упавшего духом товарища.
— Да фиг с ним! С практикой, с морем, с мореходкой! Не мое это дело! Не мое! Я это только сейчас понял!
Морская практика, неприятная для одних и приятная для других, закончилась для всех. По возвращению в порт Мурманск курсанты списывались с траулеров и возвращались в Архангельск поездом.
— Господи! Друзья встречаются вновь! — радостно верещал комендант общежития, — Подросли и возмужали за четыре месяца плаваний! Заметно! Очень заметно! В баньку, в баньку все до одного! Таков у нас порядок!
В бане, получив свежую смену нательного белья, Поликарп Земцовский с радостью оповещает всех:
— Мне новенькую, не штопанную смену белья кастелянша выдала! И трусы новые, с карманчиком сзади!
— Ты здорово подрос за это время и вверх, и вниз! — иронизирует Тестов.
— Как это подрос и вверх и в низ? — недоумевает Земцовский.
— В верх — это значит вытянулся ростом, а вниз… — Тестов для пущего эффекта сделал паузу, — смотри, у тебя уже до колен болтается! Кастелянша первая это заметила и оценила!
Громкий хохот сотрясает раздевалку. Шутку поняли и приняли все. Земцовский, склонив лобастую голову спрашивает удивленно:
— Неужели это так заметно?
— Заметно! Еще как заметно!
Впечатления о морской практике и подробные рассказы о всех смешных и необычных случаях занимают не меньше месяца.
— Ребята! Я такую семгу в рыбном ящике выловил, что килограмм на десять потянет! — немного привирает Коля Баранов, оценивая вес семги — вот только ее сперли какие-то шакалы! Не удалось даже попробовать! Потом рассказывали, что ее до того затаскали, что испортили! Ни себе, ни людям!
Все внимательно и с охотой выслушивают уже несколько раз рассказанный Барановым случай с семгой.
— Это что! А меня чуть за борт не смыло вместе с бадьей для золы и шлака. Такая волна внезапно зашла на борт, страсть! Еле успел по трапу вскарабкаться на крыло мостика. А бадья пошла на дно.
Юра Романов упускает в своем рассказе матерную брань кочегара и его совет: Вирай штанами!
Интересуются сокурсники и эпизодом по спасению Мурманского траулера «Карп»:
— Жуткая картина была, когда судно стало тонуть?
— Особенно жутким был звук выходящего воздуха! Как будто доисторическое животное ревело! Прямо мороз по коже от этого рева!
У большинства курсантов практика прошла обыкновенно и буднично. Даже рассказывать нечего. Шторм, качка, морская болезнь — это было у всех и уже не интересно. Все излечились, у всех появился аппетит. Чего тут рассказывать? На тех, кто работал кочегарами первого класса, стоял самостоятельно вахту у котла, смотрели уважительно. Не каждый выдержит такую работу!
Выпускников и сам комендант побаивается, поэтому, не смотря на позднее время, не стоит над душой, не скрипит:
— Отбой! Спать пора!
Но по его походке, узнаем, что он идет по коридору и остановившись возле двери слушает, о чем говорят его подопечные. А мы продолжаем рассказывать друг другу веселые и необычные истории из морской практики.
— Есть такая традиция — разыгрывать всех новичков, впервые направленных на судно.
— Мне кочегар принес большой кусок каменного угля и говорит, чтобы я отнес этот кусок в каюту старшему механику: он будет анализ топлива делать! — Рассказывает Саша Шмаков.
— Ну а ты что, поверил? Отнес старшему механику «подарок»?
— А как не поверишь, если на полном серьезе говорят! Стармех улыбнулся и сказал, чтобы я положил этот кусок кочегару в миску, когда он сядет обедать! Я так и сделал!
— Надо мной поступили вообще по-свински! До сих пор следы от этой шутки с подошв не сошли! Кто-то подсыпал чернильного порошка в тапочки, в предбаннике, пока я мылся после вахты. Порошок так въелся в распаренные подошвы, что до сих пор чернильные пятна заметны! Потом эти пятна стали на голове появляться. А я ничего не заметил, улегся на чистые простыни и перепачкал постельное белье! Боцман не хотел белье принимать! Говорит, высчитаю деньги за порчу имущества! Как будто я виноват!
— Надо было этого шутника найти и перед самым портом с ним такую же шутку сыграть! — запоздалый способ мести предложил Витя Семков.
— Нам в трал сразу две акулы-касатки попали! Еле-еле трал на борт подняли! Они уже не шевелились, погибли в трале. Опытные матросы вырезали им зубы. Красивые, как ожерелье, на сувенир себе оставили! — Володя Перминов вспомнил свой, интересный эпизод в море.
— А нам в трал попал парашют от воздушного шара, которые иностранцы запускают! Шелк бесподобный, белый как снег! Матросы его себе на кашне изрезали, — вспомнил Иньков самое важное и приметное событие в рейсе, — Красивые шарфики получились! Я поздно узнал и мне ничего не досталось!
— Перминов! Расскажи, что с акулами дальше сделали! Интересно все же! Не каждый день акулы в трал попадают! — снова задают вопросы заинтригованные ребята.
— Акула для выработки рыбной муки не годится, шкура как наждачная бумага и мясо жидкое, как желе. Выбросили туши обратно за борт за ненадобностью. Рыбаки всегда так делают. Акула в трале — это лишняя обуза.
На третьем курсе появилась еще одна дисциплина: «Технологическое оборудование судов». Это изучение всех механизмов и систем обработки рыбы: рыбомучная установка, морозильные камеры, консервная, многочисленные транспортеры и все узлы этого обширного хозяйства.
— Зачем нам знать все это? От своих предметов голова пухнет! — возмущались курсанты, пусть эти предметы изучают технологи, механики-наладчики и все, кто работает на технологическом оборудовании! Мы к нему не имеем никакого отношения!
— У нас впереди Государственные экзамены, курсовые работы, а нам какие-то посторонние знания пытаются навязать! — старшина Семенов тоже был противником новой дисциплины.
— Возмущаться можете сколько угодно! Но есть учебная программа, утвержденная Министерством, рассчитанная на определенное количество часов! Есть преподаватель и скоро начнет читать лекции! — завуч Юрий Лусь дал понять, что занятия будут и нам придется сдавать экзамены по этому предмету. Прения и возмущения прекратились, но появилось чувство неприятия и отторжения к навязанной дисциплине и к преподавателю.
Технологическое оборудование судов вела недавняя выпускница Калининградского рыб втуза, женщина под тридцать лет неброской внешности. Вела занятия она неуверенно, часто путалась в технических терминах, а однажды повесила на доске чертеж вверх ногами. На передней парте сидел Женя Клишев, который обладал способностью быстрого конспектирования. Он как бы подстегивал преподавателя говоря нетерпеливо: Дальше! Дальше! Дальше!
Другие, не поспевая записывать лекцию ворчали и возмущались:
— Куда так спешим? На пожар что ли? Мы и половины не записали!
Преподаватель бросала недовольный взгляд на сидящего на передней парте Клишева и делала небольшую паузу. Но после все снова повторялось. Тамара Ивановна, так называли нового преподавателя, в морозные дни приходила в больших серых валенках, больше похожих на мужские. Тут проявилось творчество Пылинского. В перерывах он брал в руки баян и как бы случайно, когда по коридору проходила Тамара Ивановна, начинал напевать, аккомпанируя:
— Валенки, валенки не подшиты стареньки!
— Нельзя валенки подшить, лучше к милому сходить!
Между преподавателем и учениками возникла стойкая неприязнь, которая со временем не уменьшалась, а увеличивалась.
У мореходки два общежития. Одно более обжитое и комфортабельное располагалось в районе Фактории, другое — на Жаровихе.
— Ребята! Сегодня ночуем здесь последнюю ночь! — предупреждает старшина группы Семенов, — завтра переселяемся на Жаравиху!
Недовольный гул голосов встречает это сообщение:
— Почему? Зачем? Мы все-таки выпускники, не салаги!
Семенов пожимает плечами. Он и сам не знает истинной причины переселения. Что там на ум пришло нашему начальству? Недовольство вполне понятно: увеличивается длина пешеходного пути до столовой и учебного корпуса почти на километр. Да и общежитие на Жаравихе более ветхое и неприглядное. Казарма на Юросе сейчас нам кажется дворцом. На Жаравихе умывальники надо заливать из ведра и туалет, извините, свободного падения.
Конечно, есть и преимущества, но только для тех, кто по выходным дням любит посещать клуб 2-го лесозавода, на танцы или вечера отдыха молодежи. От общежития до клуба — рукой подать. Есть еще одно не маловажное преимущество — командиры и дежурные воспитатели редко сюда заглядывают. Кому охота в темень, да слякоть тащится к черту на кулички?
— Упрятали нас в тьму тараканью! Да еще на выпускном курсе! Каких-то полгода учится осталось! — стонут и ноют «домоседы» Семков, Иньков и Бубновский. На танцы они не ходоки, других развлечений тут нет и быть не может.
Заведовала общежитием женщина уже в годах, добрая, но не общительная и скрытная. В части ведения хозяйства, практичности, она явно уступала знаменитому коменданту Юроского общежития. Свою дочку, расцветающую красавицу с толстой косой, она держала взаперти, контролировала каждый ее шаг: уход на учебу и приход домой. Даже в магазин за хлебом не отпускала одну.
— Бабка ее в сундук запирает, когда уходит, а ключ на шею себе вешает! Я сам видел! — говорил Аркаша Хомченко и не понятно было шутит он или говорит в серьёз.
— Подберем дорожку к этому горошку! — стихами братца-Кролика заговорил Володя Шамаев.
— Не для тебя этот горошек! — обрезал весельчака Юра Романов, хорошо зная, что Шамаев не пользуется большим успехом у девушек.
Девушка сама украдкой поглядывала на бравых парней и, наверное, не прочь была подпустить самого-самого, совсем-совсем близко.
Иногда в казарму на Жаравихе приходил Николай Трембач, самый добросовестный и пунктуальный из командиров и воспитателей. Выслушав рапорт дневального, привычно подергивал плечами обходил все комнаты, осматривал спальные, проверял заправку коек и спрашивал:
— Как у вас тут? Все в порядке? Жалоб или просьб по вопросам быта нет? — Расписывался в вахтенном журнале о произведенной проверке и неспешно уходил в ночь. Другие командиры, воспитатели и мастера на Жаравиху почти не заглядывали. А может они просто не знали, что там существует общежитие и в нем живут их подчиненные и подопечные.
— Вот и хорошо, что не ходят! Мы все-таки на последнем курсе! Выпускники! Сами у себя в состоянии навести порядок! — старшина Семенов целиком полагался на курсантов группы и отсутствие в ней нарушителей.
— В прошлый раз, проверяющий пришел в то время, когда ребята на танцы собирались! И, естественно, остограммились для храбрости! Так проверяющий воспитатель долго крутил носом, что-то вынюхивал, искал! Наверное, почувствовал запах спиртного и встревожился! — со смехом поведал об случившемся в его дежурство Гера Копытов.
Вечерняя жизнь в казарме немного оживляется в субботние, воскресные и праздничные дни. Городские парни уходят в увольнения и ночуют дома, у родителей. Взрослые завсегдатаи вечеринок и танцев тайно шушукаются, складываются деньгами, чтобы снова «остограмиться» и быть повеселее и посмелее с девушками. Впрочем, это никогда не считалось криминалом среди курсантов. Все парни совершеннолетние меру дозволенного знают и «сто грамм для храбрости» им не навредит. Пылинский, Романов, Хомченко, Шамаев, Баранов и Мошков уходят в клуб 2-го лесозавода веселиться и развлекаться, старшина Семенов едет в Соломбалу домой, в кубрике остаются одни «домоседы».
Скучно. Телевизор с экраном размером с носовой платок, еле мерцает на одной и той же программе, звук иногда исчезает совсем. Выручают от скуки только анекдоты, да смешные истории, произошедшие в разное время.
Оставшиеся в кубрике начинают рассказывать необычные и страшные истории происшедшие за время морской практики.
— Нас такой шторм настиг, что кувыркало как щепку несколько суток! Я к качке привык, второй рейс делал. А вот один молодой матрос из Белоруссии, боялся перебегать из столовой команды к себе в каюту под полубак, — рассказывал Юра Горох.
— Чего бояться? Борт освещен, все видно!
— Он боялся волны, ему все казалось, что его смоет за борт! Так и ночевал в столовой команды! Однажды так завалило на левый борт, что бывалые рыбаки и те перетрухнули! А новичок в столовой команды вцепился в стол и завыл от страха. Еле-еле в чувство привели и успокоили. Целый час я с ним в столовой команды находился, он держал меня за руку и не хотел отпускать! Боялся одиночества!
— Ребята, а мне куда страшнее привиделось! Перебегал с кормы под полубак, а за бортом, между волнами, шлюпка спасательная обледеневшая вся и люди по бортам сидят тоже как глыбы льда! До сих пор не пойму, что это было: галлюцинация или действительность! — Саша Шмаков никогда не фантазировал и у всех слушателей по спинам пробежал холодок.
— Может это обломок айсберга такой? — предположил Семков, — а все остальное воображение нарисовало? В этих широтах маленькие обломки льда часто встречаются!
— Нет! Я иногда предположу себя в этой ледяной глыбе, то жутко становится! — Шмаков вздрогнул как будто от леденящей мысли.
— Что вы все про страсти-мордасти! Зациклились на этом! Давай что-нибудь смешное, веселенькое! — предложил заметно повзрослевший последнее время Поликарп Земцовский.
— Был у нас смешной случай! — начал рассказ Иньков, — все вы знаете, что повара и обслуга живут в общей каюте, в корме: старший повар, его помощник, буфетчица и уборщица. Причем сочетание может быть разнополое. Так вот, старший повар все время приставал к буфетчице!
— С предложением жениться?
— Если бы! Ну вот, буфетчица пожаловалась капитану на эти домогательства. Капитан тоже имел на нее свои виды. Он вызвал повара к себе в каюту и долго его песочил. Тот слушал-слушал, а уходя буркнул:
— Все равно трахну!
Громкий хохот слушателей был Инькову наградой за рассказ.
Посыпались уточняющие вопросы:
— Чем все это закончилось? Добился повар своего?
— Конечно! Подпоил буфетчицу, а пьяная баба — всеобщее достояние!
— Сколько лет вашему повару было и вашей буфетчице?
— Буфетчице лет двадцать пять! А повар старый, седой весь, за пятьдесят!
— Старый хрыч!! Похотливый какой и наглый!
Вернулись из клуба парни расстроенные и сердитые, раздеваясь ворчали:
— Вот невезуха! Сегодня в клубе был слет молодых лесопильщиков! Производственным опытом делились! Хотя бы объявление загодя повесили!
— Если бы повесили, то вообще бы никто из молодежи не пришел! А тут много молодежи собралось, вроде нас, которые на танцы надеялись!
Коля Баранов ворчал и ругался больше всех:
— Лучше бы в казарме просидеть весь вечер, чем бродить без толку туда-сюда! Ноги-то не казенные! К тому же «остограмились» совсем за зря, впустую деньги потратили!
— Ты прав Коля! Тут ребята такие истории рассказывали! Страшные и смешные! Заслушаешься!
— У меня тоже смешная история получилась, от которой мы все пострадали! — устраиваясь удобнее в кровати сообщил Баранов.
— Какая история? Почему мы о ней ничего не знаем? — со всех сторон посыпались вопросы заинтригованных товарищей.
— Меня вызвал к себе начальник мореходки и замполит, почти полчаса воспитывали! Из-за пустяка! Однажды вечером я побежал в туалет, очень приспичило! На ходу надевал тельняшку, глаза тельняшкой закрыло ничего не вижу и на бегу столкнулся с комендантом. Он упал и заверещал своим дребезжащим голосом. Я извинился, думал дело этим и закончилось. А он пожаловался начальству будто я нарочно толкнул его!
— Он обычно любит сам всех наказывать, а не жаловаться! — заметил наблюдательный, сообразительный и всегда справедливый Шмаков.
— Только не в этот раз! Он на хорошем счету у начальства! На нем держится все общежитие и вся дисциплина в казарме! Поняли, к чему я все говорю?
— Неужели из-за этой глупой случайности нас всех сюда переселили? — догадался Шмаков.
— Именно! Замполит так прямо и сказал, что придется для вашей группы другое место проживания искать!
— Конечно! Коменданту «салаг» гонять, да наряды вне очереди раздавать куда легче, чем с выпускниками воевать! Новобранцы безропотные!
— Давайте спать! Утро вечера мудренее, а что случилось уже не исправишь! — примирительно заворчал Семков уже зевая.
Новая неделя началась с новых новостей: всем пришли повестки из райвоенкомата на предмет явки для прохождения медицинской комиссии. Администрация, более осведомленная в этом вопросе, объясняла это событие так:
— В военные годы была очень низкая рождаемость, поэтому призывают всех, даже категорию льготников.
Эти объяснения не утешили и не успокоили призывников. Когда поступали в мореходку были одни законы, одни правила. А сейчас все поменяли, не спросив нас? Мы три года жили в казарменных условиях, носили матросскую форму, соблюдали казарменный режим и дисциплину, а сейчас снова на три года в казарму?
— Но вы получили гражданскую специальность, а не военную, а Закон о всеобщей воинской обязанности никто не отменял! — отвечали нам представители военкомата.
И вот опять мы все в чем мать родила стоим один за другим перед дверями медицинских кабинетов и врачей. Прямо конвейер какой-то, а не медицинская комиссия! Володя Турков шепчет мне на ухо крамольные слова:
— А что если прикинуться близоруким, глуховатым, или плоскостопным? Поверят?
— Сначала проверят! А потом за симуляцию могут в штрафной батальон отправить! Будешь три года земляными работами заниматься, канавы да траншеи копать!
— Будь что будет! Не буду симулировать и притворяться. Это всего лишь призывная комиссия, сразу не заберут, а потом может и позабудут про меня!
— Как бы не так! От Армии освобождаются только после двадцати пяти лет. Все равно вспомнят! Особенно, если призывников не будет хватать!
Вопрос с призывом в Армию взволновал и взбудоражил всех. Предстоящие госэкзамены временно отодвинулись на второй план. Как всегда, волнение затухло, все успокоились и смирились с неизбежностью. Некоторые даже начали между собой полемику: в каких войсках предпочтительней служить, если придется:
— На флот не хочу! Там служба на целый год больше!
— Хорошо бы здесь, в своем городе служить остаться!
— Не думали, не гадали, что «сапогами» станем!
Как известно, моряки всех сухопутных называют «сапогами». А сейчас все повернулось так, что в этот разряд мог попасть любой из нас. А возможно даже все, без каких-либо исключений. Один преподаватель Зубарев пытался встряхнуть своих учеников, приободрить и успокоить:
— Это всего лишь призывная медицинская комиссия! Не призыв на службу в Армию! Занимайтесь учебой, подготовкой к Государственным экзаменам. Вот что должно быть для вас главным!
Время шло своим чередом. Особых, примечательных изменений в учебе и проживании на Жаравихе не происходило. Бабуля-комендант на время потеряла свою бдительность и подозрительность и сразу же опростоволосилась. Ей очень не нравилось, когда парни называли ее «бабуля» и она пожаловалась воспитателю в весьма своеобразной форме:
— Пусть лучше меня б…ю называют, чем бабулей!
Естественно, такое обращение к еще не старой женщине не могло понравиться. Воспитатель лишь руками развел:
— Что я могу поделать? Меня за глаза тоже по-всякому называют! Мальчишки же! У них дразнилки, шутки, да розыгрыши всегда на первом месте!
Комендант в расстройстве совсем забыла о дочке. И самый шустрый курсант из судоводителей, все-таки нашел ключик от заветного ларца и совсем-совсем близко подкрался к ее дочке. Слушая шум и брань за стенкой, где проживали мать и дочь некоторые посмеивались, а другие возмущались:
— Ох уж эти штурмана! Всюду свой нос сунут, даже куда их не просят!
Разумеется, вместо слова нос, они употребляли другое слово, тоже состоящее из трех букв. Аркаша Хомченко недоумевал, злился и возмущался: как такое могло случиться, чтобы девушка предпочла не его, а совсем другого?!
— Аркаша, не расстраивайся, твой удачливый соперник собирается жениться на этой девушке. Так что все произошло можно сказать, на законных основаниях! — хохотнул Коля Баранов, не одобрявший общего преклонения перед смазливыми девушками.
— Тем более она никаких авансов тебе не давала, даже не смотрела в твою сторону! Так что твои претензии не справедливы! — поддержал товарища Боря Житков. Но Хомченко не хотел понимать и принимать случившегося факта.
И уж совсем не ко времени забросили учебу Теплухин и Шамаев. Исчезали из поля зрения товарищей не только днем, но и ночью, нашли ночлег где-то в другом месте.
— Совсем распустились! Думают, что выпускникам все позволено! — горячился старшина группы Семенов, видимо забыв, что совсем недавно поступал точно также много-много раз.
— Нашли двух сестричек на втором лесозаводе, у них и проживают! Недавно сами об этом рассказывали! Чего волноваться? Хорошо устроились! — объяснил странные исчезновения курсантов всезнающий Коля Баранов.
Появившись после недолгого исчезновения, прогульщики рассказали обо всем с ненужными подробностями.
— Как родители девушек смотрят на поведение своих дочек? — спросил Боря Житков, сторонник твердых семейных устоев и высокой морали.
— Дочки уже в старших классах гуляли со взрослыми парнями! Родители привыкли и смирились с таким поведением и не вмешиваются в их личную жизнь! — объяснил по-своему поведение сестер Володя Шамаев.
— А отец? Мог бы турнуть женихов и дочек заодно с ними! — Романов тоже не мог смириться с такой вседозволенностью, похожей на распущенность.
— Нашли друг друга! И те, и другие! — с коротким смешком произнес Илатовский, — как гласит пословица — «два сапога — пара».
— Вам что! Позубоскалите и забудете! — опять вмешался старшина Семенов, — случись что, отвечать придется мне! Не хочу отвечать за других!
— Вас хотя бы немного подкармливают, когда опоздаете на обед или ужин? Можно совсем отощать с молодыми женами! — насмешничают самые любопытные.
— Иногда обедаем! Суп, да картошка на второе! У них огород возле дома, овощей много, а картошки — полный подвал! — Шамаев успел разведать и оценить запасы семьи.
— Они все работают: отец, мать, обе наши подруги! Так что не бедствуют! Иногда даже два-три рубля на дорогу дают!
— Хорошо окопались товарищи курсанты! — подражая голосу самого строгого и придирчивого воспитателя пробасил Романов, — вам сейчас и в море ходить не надо, подружки прокормят!
Все посмеялись и разошлись. В жизни случаются всякие ситуации и назидательные, и грустные, и комичные.
— Далеко, далеко я свободу искал!
И устал, от постылой чужбины устал!
На чужой стороне побратался с бедой,
И не знал, что свобода моя лишь с тобой!
Перед началом очередного занятия напевает Веня Волков песню из только что вышедшего на экраны фильма. Голос у него приятный, волнующий, невольно хочется подпевать. Но в класс уже вошла преподаватель Тамара Ивановна, скользнула взглядом по рядам и неожиданно сказала:
— Все-таки самый симпатичный в вашей группе — это Волков и голос у него под стать внешности! Пусть другие не обижаются, но это, по моему мнению, очевидно!
Никто не обижается, может просто потому, что сама Тамара Ивановна далеко не красавица. Занятия начались и снова посыпались технические термины по технологическому оборудованию судов, в котором она явно слабо разбиралась.
В перерыве старшина Семенов принес новость из канцелярии: через две недели экзамены по пройденным предметам, потом десятидневный отпуск и подготовка к Государственным экзаменам!
— Зачем нам отпуск? Лучше сразу одним махом все закончить! — загалдели недовольные, — опять все лето в классных комнатах париться придется!
— Мы после пятимесячной морской практики не отдыхали, сразу за парты сели! Отпуск нам по закону положен! — объясняет ситуацию старшина, — так что возражать бесполезно и бессмысленно!
Экзамены и зачеты нам не страшны, все-таки выпускники и особенно придираться к нашим знаниям никто не будет. А вот с Государственными экзаменами будет сложнее, в состав комиссии будут включены наши потенциальные работодатели. Кому нужен неуч или неумеха?
Спешно назначенные экзамены проходят в том же порядке, что и раньше. Второстепенные дисциплины — со «шпаргалками», предметы по специальности — на совесть! Каждый заранее пишет шпаргалку на свой порядковый номер билета. «Слухач» — курсант с хорошим слухом и большими ушами стоит у чуть приоткрытых дверей экзаменационной комнаты. Главное для него — расслышать номер билета только что вошедшего курсанта. Идущих в это время по коридору посторонних заранее предупреждают:
— Тсс! Тихо, не шуметь!
Система доставки шпаргалок экзаменуемым всегда работала безотказно и безупречно. Один лишь преподаватель термодинамики Калицкий делал всем замечания:
— Зачем вы все так громко кричите? Я хотя по вашему мнению старенький, но вовсе не глухой!
Ему вовсе невдомек было, что за дверью аудитории стоит «слухач» и ловит выкрикнутый номер билета. Наверное, и на этот раз все прошло бы благополучно, но мстительная Тамара Ивановна всем курсантам по своему предмету поставила «удовлетворительно». Это было отмщением за песенку «Валенки, валенки, не подшиты стареньки», откровенный смех, когда повесила на классной доске чертеж вверх ногами и многие другие промахи, в которых сама же была и виновата. Женщины никогда не прощают насмешек в свой адрес со стороны сильного пола. Возмущался только один Саша Шмаков:
— Я единственный, кто сдавал этот предмет без шпаргалки, ни разу не запнулся, ответил на все дополнительные вопросы! Она мне табель изгадила! Там даже четверок нет!
— Успокойся, Санек! Подумаешь — тройка! У других за всю учебу одни лишь тройки, и никто не возмущается! Отметки в жизни не главное! — успокаивал не на шутку разошедшегося парня Юра Илатовский.
Перед последним экзаменом ночевать в казарму пришли Теплухин и Шамаев, причем лицо Теплухина было сильно поцарапано.
— Что, с подругами поссорились? — с некоторым злорадством спросил Виктор Семенов, — я вас сразу предупреждал, что ничего хорошего от этих сестричек ждать не следует!
— Мы пришли как обычно с ночевкой, а наши места уже заняты! Из-под одеяла грязные ноги торчат! Я за ногу стащил очередного жениха, а эта дура вцепилась своими когтями мне в лицо! — рассказывал Теплухин, — я не собирался бить жениха, просто хотел вытолкать голого на мороз!
— А получилось, что сестрички вытолкали вас, да еще и фотографию крепко испортили! — хохотнул старшина.
— Получилось именно так! — под общий смех слушателей признался Шамаев.
По весне в молодых парней словно бес вселился. В общежитие приходили в полночь, возбужденные и счастливые. Бывшие «цыпленыши» Земцовский и Горох, еще недавно считавшиеся домоседами, приходили самыми последними.
— Хорошо, что не на Юросе живем! Там комендант вольностей не позволяет, после отбоя двери на засов закрывает! Говорит: где гуляли, пусть там и ночуют!
— С выпускниками он намного мягче! Это только перед новобранцами выпендривается!
— Наверное нас из-за этого и перевели сюда, чтобы конфликтов с бывшим тюремным надзирателем не было!
— Он что раньше в тюрьме надзирателем работал?
— Ты не слыхал об этом?
Перед сном ребята, переговариваясь, перемывали косточки своим воспитателям, командирам, и коменданту. Около учебного корпуса все чаще стали появляться молоденькие девушки, а некоторые совсем молоденькие. Боясь и стесняясь зайти в учебный корпус, просили проходящих поодиночке курсантов:
— Позовите, пожалуйста Земцовского!
— Вызовите Гороха, Марина хочет с ним поговорить!
— Гену Сивкова на пару минут вызвать можно?
Командиры и воспитатели встревожились нашествием девушек: Государственные экзамены на носу, а девчонки ребят от подготовки отвлекают.
— Надо почаще оба общежития проверять!
— Думаете, это поможет? На цепь ребят не посадишь!
— Весну и Молодость не отменишь!
Лишь один преподаватель Владимир Зубарев был абсолютно спокоен и уверен в знаниях своих подопечных:
— Да сдадут они Государственные экзамены на «хорошо» и «отлично»! Даже троек не будет! Может быть только на дополнительных вопросах кое-где спотыкнуться! Если вопросы будут не по специальности!
Владимир Калицкий поддержал мысль старого друга и бывшего однокашника:
— Обязательно задам вопросы по термодинамике, чтобы еще раз убедиться в их знаниях!
Зубарев отвел своего приятеля в сторону и сказал негромко:
— Ты — Володя, и я — Володя, так что ты, Володя, на экзаменах лучше помолчи! Не задавай ненужных вопросов и не говори лишнего!
Некоторые из девушек, выискивающих своих возлюбленных в стенах учебного корпуса мореходки, были очень в этом заинтересованы, а особенно их матери.
Однажды в кабинет начальника мореходки ворвалась женщина и, не стесняясь присутствующих замполита, бухгалтера, закричала:
— Ваш курсант обрюхатил мою дочку, а она несовершеннолетняя! Уже два месяца нет месячных, врачи подтвердили беременность! А он, гад, как узнал про беременность, так и был таков: два месяца не показывается! Думает не найдем его!
— Постойте, постойте! Давайте без крика и эмоций! — начальник мореходки за свою работу уже повидал всякого, в том числе и результаты взаимоотношений молодых людей.
— Найдем проходимца! Или в тюрьму сядет и будет алименты платить, или пусть на дочке женится! — не унималась женщина.
Из ее рассказов стало ясно, что один из курсантов мореходки, рыжий и конопатый познакомился с ее дочерью и воспользовался ее доверчивостью и неопытностью.
— Вы знаете его имя и фамилию? — спросил Александр Семенович и раскрыл для записи большой, объемистый блокнот на столе.
— Откуда мне знать? Он мне не представлялся! Но в лицо его запомнила, с дочкой вместе опознаем этого мерзавца!
— Дело сложное! — вздохнул замполит, — придется весь личный состав построить для опознания! Другого выхода не вижу!
— Вот и хорошо! Через полчаса обед, построим личный состав, пригласим мамашу и дочку, пусть смотрят и опознают! — начальник захлопнул блокнот и встал из-за стола, давая знать, что разговор закончен.
По мореходке поползли преувеличенные и нехорошие слухи, о том, что какой-то рыжий курсант совратил несовершеннолетнюю девушку. Во все аудитории и классы стали заглядывать командиры и воспитатели, отыскивая взглядами рыжие головы. Илатовский и Перминов инстинктивно прятались под этими испытывающими взглядами, догадываясь о напрасных подозрениях:
— Нам что прятаться или краситься в другой цвет? — возмущенно роптали они, — какой-то негодяй наделал дел, а мы все виноватые!
— Меня тоже с некоторой натяжкой можно отнести к рыжим! — заявил Коля Баранов, приглаживая волнистую, пшеничного цвета шевелюру, — но я никогда под себя не хожу!
Все засмеялись: Баранов всегда скажет, так скажет!
Перед обедом, перед выстроившимися в два ряда шеренгами ходила женщина и ее заплаканная дочка. Виновник спрятался во второй шеренге, отворачивал лицо в сторону, в тщетной надежде, что его не опознают. Все это немного напоминало сцену из кинофильма «Вий».
— Вот он! — ткнула пальцем женщина в первокурсника Бориса Чакурина, рыжего, конопатого и с большим носом.
— Он! Он! — радостно защебетала дочка, — Боря, пойдем обедать, мама борщик сварила! Со сметаной!
Не смотря на всю серьезность положения, выражение «борщик со сметаной» вызвало веселые смешки и хихиканье.
— Отставить смех! — скомандовал начальник, — курсант Чакурин, пройдемте в мой кабинет! И вы — тоже!
Мама с дочкой и виновник всей заварухи, последовали на второй этаж учебного корпуса. Инцидент мог разрешиться только на мамашиных условиях. Иначе — криминал, расследование и незавидная участь для шалуна.
— На-а-а лево! — скомандовал дежурный командир, — на обед, по направлению к столовой ша-а-гом марш!
За обедом все оживленно обсуждали случившееся, сочувствовали, кто к потерпевшим, а кто и к виновнику. Гадали, чем все может закончиться. Закончилось все безоговорочным принятием всех условий будущей тещи Чакурина. Он написал заявление в ЗАГС прямо в кабинете начальника мореходки, а представленное медицинское заключение о беременности несовершеннолетней невесты, послужило веским основанием для быстрого оформления брака между молодыми людьми. От этой истории со временем осталось одно только выражение: «А что сегодня на обед? Не борщик со сметаной?»
Над Чакуриным посмеивались долго:
— Первокурсник, салага, а уже семьей и ребенком обзавелся!
— Скоро ребенок появится! Хорошо, если парень! А если дочка рыженькая, конопатенькая, носатенькая?!
— Ничего! Теща молодая, боевая и пробивная! И дочку, и зятя, и внуков прокормит!
— Братцы! Мне письмо из колхоза пришло! Помните, два года назад в деревне работали, так одна девушка вспомнила и мне написала! — Гена Сивков для наглядности потрясает конвертом.
— Ну и что тебе колхозница пишет? Почему она именно тебя выбрала? — скорее из вежливости, чем из любопытства спрашивает Володя Турков. Для него все сельское, деревенское было чуждым далеким и неинтересным.
— Я ей адрес мореходки оставил, а имя и фамилию мою она и раньше знала! Если выбрала меня, значит понравился! — без тени смущения, самоуверенно заявил Сивков.
— А кто она? Коровница, телятница или пастух? — ехидничает Володя Разулевич, тоже недолюбливавший сельских жителей.
— Ребята! Мы на всякие пустяки отвлекаемся, а впереди самое главное событие нашей учебы — Государственные экзамены! — останавливает некстати затеянный разговор о сельской жизни Юра Романов, я предлагаю еще разик пройтись сообща по всем чертежам, по всем непонятным вопросам будущих экзаменов, и пусть сначала отличники расскажут, разъяснят, что еще пока не всем понятно!
— Юрушка правильно предлагает, — поддержал своего друга Аркаша Хомченко, — комиссия представительная и никаких снисхождений нам не будет! Еще раз пробежаться по всем плакатам и чертежам не помешает!
— Все равно всё и все сдадим! Такого в жизни не бывало, чтобы выпускников на экзаменах срезали! — бесшабашный Шамаев, как всегда полагается на «авось».
Подавляющее большинство высказывается за проведение своими силами консультаций по наиболее сложным вопросам. Развесив чертежи самых сложных механизмов и узлов первым начинает отвечать прилежный и подготовленный по всем каверзным вопросам отличник Саша Шмаков. Отвечает уверенно, четко и бойко. Потом отвечает на вопросы слушателей-экзаменаторов.
— У нас хорошая и полезная игра получается! Мы, слушатели, вроде бы экзаменационная комиссия, а Шмаков — экзаменуемый! Лучше не придумаешь! Какую оценку поставим Шмакову?
— Пока еще не все самые каверзные вопросы задали! Повременим с оценками! — возражает Теплухин, у которого еще не зажили царапины на лице от неверной подруги.
— Так задавайте вопросы «на засыпку»! — хорохорится Шмаков, — я на любой вопрос отвечу!
Возбужденный, раскрасневшийся, с острым маленьким носиком, он похож на воробья. Но знания у него фундаментальные и многие ему завидуют.
— Давайте следующего послушаем! Только по другим вопросам! Надо по всей программе пройтись и повторить наиболее слабые места! — все почувствовали вкус и полезность игры и хотят продолжения.
— Следующий Виктор Тестов — объявляет Романов, — пожалуйста, к доске товарищ Тестов!
Тестов подходит к доске и выбирает первый попавшийся чертеж.
— Нет-нет, этот вопрос слишком простой, любой из нас ответит на «отлично». Давай что-нибудь из теории, из термодинамики! Ты когда-то все циклы наизусть знал! — снова просят слушатели.
Виктор перебирает чертежи, находит искомые диаграммы, развешивает и начинает рассказывать.
— Чуть помедленнее, чтобы мы успели все переварить! — просит Володя Турков, который, не смотря на свою заторможенность и флегматичность тоже вошел в азарт игры.
— Вы думаете в экзаменационной комиссии все знают термодинамику? Думаю, что кроме Калицкого о ней все дачным-давно забыли, — опять влезает с критикой Шамаев, — так что все наши старания будут вхолостую! К тому же Зубарев наказал Калицкому помалкивать!
— Но вопрос задать могут и надо быть готовым к этому! Пусть рассказывает про циклы, он делает это лучше и понятнее, чем преподаватель! — поддерживает Тестова Боря Житков.
— Даже я стал понимать и разбираться! — хохотнул Володя Турков, — давай, Витек, продолжай, жми дальше! Все не только понятно, но даже и интересно!
Тестов, довольный похвалами товарищей и своей подготовкой к предстоящим экзаменам, садится на свое место за партой.
— Может хватит на сегодня? А то уже голова не соображает и не воспринимает всего что сегодня в нее натолкали! Время до экзаменов еще есть, репетиции можно продолжить в следующие дни!
— Согласны! Согласны! — над партами поднимается лес рук, согласных на прекращение репетиции и продолжения их в следующие дни.
По дороге в казарму обсуждали свое ближайшее будущее, строили планы, высказывали предположения и сомнения. Скоро начнется новая, самостоятельная жизнь: работа, продвижение по службе и многое будет зависеть от того, как мы сумеем показать себя перед будущими нашими руководителями и начальниками.
— Все, кто на морской практике работал на штатных должностях, могут сходить в бухгалтерию тралового флота и проверить свой депозит! Я, например, получил больше сотни рублей! — ошарашил всех новостью Аркаша Хомченко.
— Да за что-деньги-то? Ты не разыгрываешь нас? — засомневались неверующие.
— Кто не верит — пусть проверит! Деньги вполне законные! Нам за практику и пятимесячную работу положен трудовой отпуск. И деньги всем уже начислены и давно на депозите лежат! Я бы тоже не знал, но знакомая из бухгалтерии подсказала!
— Вот новость так новость! Побольше бы таких новостей!
— А какие документы надо брать с собой?
— Депозит могут проверить по курсантскому билету, а вот деньги выдают только по паспорту!
Все, кто на морской практике работал на штатных должностях, спешно побежали в бухгалтерию, проверить лицевой счет, а возможно и получить деньги. Хомченко сказал правду: деньги на депозите были у всех, кто на судах занимал штатную должность. Практикантам и ученикам машинистов не начислили ни копейки. Самую солидную сумму около трехсот рублей, начислили мне. Сюда вошли и отпускные, деньги, за найденные поисковым траулером косяки и скопления рыб, и даже небольшая сумма за поднятую на борт спасательную шлюпку.
— Может в ресторан пригласишь? За то, что я принес хорошую новость? — хитро подмигнул Хомченко, разузнав какую сумму я получил.
— Еще чего! Самому нужны! После экзаменов поеду в Каргополь к родителям, отдохну с месяц! Очень домой хочется! Деньги всегда пригодятся!
— Да, ты прав, не о ресторане надо думать, а об экзаменах! Я что-то не очень уверенно чувствую себя по некоторым вопросам! И дополнительных вопросов побаиваюсь!
С просьбой дать денег взаймы подкатывались и другие сокурсники. Но я понимал, что дать взаймы, это всегда без отдачи. Такова у курсантов традиция.
Пришел в порт траулер «Енисей» и мне захотелось сходить в порт, увидеть свой первый пароход, на котором прошли самые первые и самые памятные рейсы в моей жизни. Траулер стоял под выгрузкой. Большинство команды уже поменялось. Как и обычно в первый день прихода рыбаки были навеселе. На верхних решетках машинного отделения никого не было, внизу слышался знакомый гул. Третий механик готовил котел к котлоочистке и производил его выдувку. Пробегавший мимо вахтенный механик не узнал меня и спросил мимоходом:
— Новенький? Замена кому-нибудь из нас?
— Костя, ты что не узнаешь меня? А я тебя сразу узнал!
— О-о-о! Прости, тебя не узнать в кителе и фуражке! — Подумал, вновь направленный механик пришел, у нас второй механик и я в отпуск собираемся!
— Я еще мореходку не закончил! Пришел посмотреть на свой первый пароход! Сейчас вижу в команде многие сменились!
— Так время же не стоит на месте! Но машинная команда почти вся прежняя! И тебя вспоминаем иногда! — Костя кивнул на ветрогон и припомнил былое, — помнишь, как набивку выкорчевывал? Пока все еще твоя набивка стоит, не меняли!
— Все помню! Первый рейс никогда не забывается!
Хлопнула входная дверь, вошел старший механик, как всегда щегольски одетый, чисто выбритый, пахнущий дорогим одеколоном:
— Кого я вижу! Наш доблестный практикант-кочегар! Давай снова к нам приходи, с удовольствием возьму старшим машинистом, надежные работники нам очень нужны!
— Спасибо за теплые слова! Закончу мореходку обязательно попрошусь к вам. Машинная команда у вас подобрана очень хорошая, да и на поисковом траулере работать интереснее!
— А чего мы стоим? Пойдем ко мне в каюту, «остограмимся», закуска хорошая: вяленый окунь и палтус. Все собственноручно готовил. Пальчики оближешь!
— Нельзя мне! Сами знаете, дисциплина! Да и Государственные экзамены на носу! Потом, как-нибудь расслабимся! Извините, я побегу, у нас консультация через двадцать минут! Нельзя пропускать, или опаздывать!
— До свидания! Не забывай о моем предложении! — крикнул старший механик вдогонку, — не забывай!
Наступили белые и тихие майские ночи. Сразу двое парней из группы надумали жениться. Видно время пришло. Аркаша Хомченко по уши влюбился в молоденькую, симпатичную медицинскую сестру, которая жила вместе с матерью в однокомнатной квартире.
— Все ребята! Завязываю с холостяцкой жизнью! Встретил девушку о которой мечтал всю жизнь! Девушку своей мечты! Не хочу упускать свой шанс! — громогласно и безапелляционно заявил он.
— Аркаша, не спеши! Впереди ответственные экзамены, итог всей учебы! Закончишь учебу, потом и женись! Время для женитьбы всегда найдется! — урезонивали его друзья и знакомые.
— Женитьба не помеха учебе, а наоборот, даже стимулирует и мобилизует! Государственные экзамены в медовый месяц! Такое редко бывает! Ручаюсь, что все экзамены сдам на пятерки!
Отговаривать Хомченко было бесполезно. На каждый аргумент он находил контраргумент, увесистый и неоспоримый.
Свадьба была скромной. Разносолья, и яств на столе не было. Зато молодежного задора, веселья, песен и танцев — хоть отбавляй! Основные гости — курсанты мореходки, друзья и однокашники жениха. Со стороны невесты — несколько девушек-подруг, да еще соседи по общему коридору. В однокомнатной квартире особо не разгуляешься, тесно и жарко. В те времена никто не задумывался о вреде курения и табачный дым клубами и волнами валил по комнатушке и общему коридору. Играл на аккордеоне Миша Пылинский, а знакомые песни гости подхватывали дружно, весело и азартно.
Чтобы проветрить комнатку, вышли танцевать в коридор. Из всех дверей стали выглядывать любопытные соседи, хотели получше рассмотреть жениха и невесту, а заодно и гостей, молоденьких морячков.
Двери в соседние квартиры уже не закрывались. Веселье стало общим.
— Который из них жених? Все молодые, все в одинаковой форме? — вопрошали любопытные, не знакомые с женихом.
— Тот который с невестой танцует, в белой фате, которая!
— Они что, военные моряки?
— Да нет, курсанты с мореходки, которая на Фактории.
Натанцевавшись и проветрив комнату, молодые и гости снова уселись за столы. После антракта с танцами в коридоре, гостей прибавилось. С разрешения хозяйки пришли соседи, некоторые парами. Перетащили от соседей еще один стол, поставили стулья. Все быстро, как это бывает при застолье, перезнакомились, перешли на «ты».
— Горько! — басом закричал первый друг жениха Юра Романов.
— Горько! Горько! Горько! — дружно подхватили гости и приглашенные друзья мореходчики. Все выпили под поцелуи молодоженов и опять закричали: — Горько! Горько! Горько!
Часы пробили полночь, но никто и не думал расходиться, веселье было в полном разгаре. Но усталость сморила даже самых здоровых и стойких. Спать улеглись на диване, на полу комнаты, у доброжелательных соседей, которые были на свадьбе гостями. Жениху с невестой места в комнате не нашлось.
— Я им в сарае кровать приготовила, с периной, теплым одеялом, новыми подушками. Все новенькое, для приданного куплено! — охотно поделилась подробностями поливания молодых радостная мать невесты.
— Небось не замерзнут! Горько! — сотый раз прокричали курсанты вслед удаляющейся молодой паре.
В мае ночи еще холодные, но молодая супружеская пара всегда найдет способ согреть друг друга.
Вслед за Хомченко нашел свою единственную половинку и девятнадцатилетний аккордеонист-баянист Миша Пылинский. О своей свадьбе он особенно не распространялся и не афишировал этого события. Среди приглашенных курсантов мореходки почти не было. Гостей выбирали родители, курсантов пришло всего несколько человек.
После двух свадеб наступили учебные будни. Все будущие выпускники получили последние курсовые проекты: сделать чертежи различных узлов и деталей машин на полном листе ватмана. Не только начертить, но и обвести черной тушью все контуры и штриховки. Таким образом курсовой проект превращался в наглядное пособие, в плакат по которому будущие курсанты судомеханики будут изучать дисциплины по своей будущей профессии.
— Мне опять достанется самый сложный из всех! — заранее сетовал на свою невезучесть Володя Турков. И зря. Самое простейшее задание из всех досталось именно ему. На радостях Турков даже подпрыгнул:
— С этим заданием я и сам без консультантов и помощников справлюсь!
Удачно организованные «консультации на добровольных началах» проходили уже как-то вяло, без прежнего азарта и самоотдачи. Первыми запротестовали «отличники»:
— Почему все мы, да мы! Пусть и другие у доски попарятся!
Нехотя проголосовали за новое предложение. На вопросы у доски стали отвечать «хорошисты» и даже троечники. Все по журнальному списку.
Но это было уже не то, что было в начале и это поняли все.
— Пойдем сегодня в город, на танцы! В городе есть отличные, обустроенные танцплощадки! Даже саксофонисты играют!
— Никуда и ничего не хочется! Две недели осталось до главного события нашей учебы! Может потом сходим и поищем эти первоклассные «сковородки»?
— Хорошо! Ты мне обещал! Чур потом не отказываться!
Конечно, приглашение Гены Сивкова совсем не бескорыстное. Он знает, что я получил в кассе тралового флота приличную сумму за морскую практику и надеется купить билеты для себя и для своей подружки за мой счет.
Мы впятером вытаскиваем столы, скамьи и парты из учебного кабинета судомехаников. Здесь завтра будет заседать комиссия и принимать у нас Государственные экзамены.
— Макеты не трогайте! Оставьте здесь! Солиднее будет выглядеть наш кабинет! А вот стулья, шесть штук, надо выбрать поновее и с однообразной обивкой! — командует нами Владимир Зубарев.
— Есть такие в читальном зале библиотеки! — подсказывает Юра Илатовский, — пойдем, притащим!
Но сделать это не так-то просто. Рыжая, веснушчатая библиотекарь цепляется за свой инвентарь и не дает его даже тронуть с места. Приходится искать завхоза и объяснять ему всю ситуацию.
— «Яичница» не дает стульев для экзаменационной комиссии, как будто это ее собственность! — жалуется завхозу Илатовский.
— Какая яичница? Какие стулья? — ворчит ничего не понимающий завхоз. Ему невдомек, что из-за густых, во все лицо, веснушек мы называем библиотекаря «яичницей». Наконец, поняв нас, осторожничает:
— Надо бухгалтера спросить! А вдруг стул сломается, кто отвечать будет? — Кое-как вопрос решается в нашу пользу и мы, торжествуя, тащим стулья на первый этаж.
— Надо длинный стол на шесть персон, графин с кипяченой водой, стаканы и скатерть желательно красного цвета, стопку писчей бумаги, карандаши! И еще цветы, живые цветы в вазу, где женщина из министерства будет сидеть!
Зубарев дал столько новых заданий, что на целый рабочий день хватит, а время к ужину приближается.
— А может полевых цветов насобирать? За тепличными надо в город ехать, да и дорогие они, нам не по карману!
— Ладно, пусть будут полевые, но только большой букет и красивых цветов! — соглашается Зубарев.
— Скатерть зеленая сойдет, или обязательно алая?
— Зеленый стол — это для игроков в карты, лучше бы красного. Или алого цвета! — настаивает старший преподаватель.
Ну и ну! Это потрудней любого экзамена, отыскать все необходимое для завтрашней экзаменационной комиссии.
— Нам надеяться на снисхождение, или нет? — пытается шутить мокрый от пота Юра Илатовский.
Наступило утро, тихое, солнечное и безветреннее. В окна с восточной стороны, лился золотистый свет. До подъема еще далеко, но уже никто не спал. Сегодня самый торжественный и ответственный день для курсантов судомеханического отделения — Государственные экзамены. Старшина группы Виктор Семенов говорит негромко, но строго и внушительно:
— Думаю, все понимаете, что форма одежды летняя, парадная: черные брюки, белая матроска, обязательно белые чехлы на головные уборы! Про ботинки, и пряжки ремней не говорю, сам видел, как вчера чистили.
Хотя настроение у всех праздничное и приподнятое, но все волнуются: случайность, удача, фортуна переменчивые вещи их тоже надо учитывать, хотя большинство полагается на собственные знания.
— А как пойдем? Строем, или гурьбой?
— Гурьбой да стадом только овцы ходят, последний раз до учебного корпуса строем пройдемся! Покажем морскую выправку! — строго говорит старшина Семенов.
— Ох! У меня просвечивает майка с пришитым лоскутком тельняшки! Только сейчас в зеркале увидел! — нашел изъян в парадной форме Шмаков.
— И у меня тоже! И у меня тоже самое! — сообщили о непорядке в форме сразу несколько человек.
Дело в том, что, когда получали летнюю парадную форму, одни получили белые форменки из плотного материала, а другие из тонкого ситца.
— Да-а! Погано будем выглядеть перед комиссией с этими тряпочками вместо тельняшек!
— Пусть зимние тельняшки оденут с рукавами!
— Зимние тельняшки в такую жару? Они потом до экзамена изойдут!
— И серое вещество размякнет, если у кого оно есть! — Володя Разулевич опять припас булавку или шило, чтобы уколоть особо старательных отличников.
— Пусть тельняшками меняются, или форменками! — нашел выход Семенов, — с теми, кто уже сдал экзамены! Не брезгуете?
— Да нет! Конечно нет! Сейчас любой выход приемлем! — хором согласились отличники, у большинства из которых просвечивали через форменку пришитые к майке лоскутки.
— Еще два часа до начала экзаменов! Сначала в столовую сходим, позавтракаем, а уж потом пойдем в учебный корпус! Зубарев соберет всех в аудитории и последние наставления даст! — Семенов больше, чем кто-либо осведомлен в порядке и последовательности последнего дня учебы.
— Нас с довольствия завтра снимут?
— А где кушать будем? Завтракать, обедать, ужинать?
— Ночевать где? Ведь не сразу все домой уедут?
— Вечером, после экзаменов получим все документы о завершении учебы и денежное довольствие в бухгалтерии! Там уже все подсчитано, только расписаться и денежку получить! А ночевать? Может тетушка-комендант сжалиться на ночь глядя и пустит иногородних! Но это все! Мы должны теперь сами о себе заботится!
К новым реалиям круто изменившейся жизни привыкать будет трудно, особенно тем, у кого родители и родственники очень далеко. Целых три года мы жили под Государственной опекой и считали это само-собой разумеющимся. Наступает новая, самостоятельная жизнь и надо к ней приспосабливаться.
Зубарев, в морской форме и белой рубашке с галстуком, выглядит непривычно и торжественно. Он взволнован не меньше своих учеников и дает последние важные указания:
— Отвечайте бодро, уверенно, даже если слабо знаете ответ на каверзный вопрос! Не смущаться и не мямлить! Главное, произвести впечатление на весь состав комиссии, не на того, кто задал заковыристый вопрос! Поняли?
— Говорят, что в состав комиссии входит представитель нашего Министерства! Это правда, или просто слухи?
— Будет! Эта женщина — бывший капитан плавбазы с Дальнего востока. Очень опытный и знающий специалист! Она человек с пониманием, знает, что вы очень волнуетесь и вопросов «на засыпку» задавать не будет.
— Наш «умник и теоретик» Калицкий в комиссии? Вопросов по своему предмету задавать не будет? — спрашивает Хомченко, боясь, что преподаватель помнит эпизод на его уроке с подменой отвечающих.
— Володя Калицкий мой однокашник и старый друг, так что я его нейтрализую! — рассмеялся Зубарев, — нам пора заканчивать консультацию. Скоро ваш Рубикон!
Экзаменуемые небольшой группой стоят у двери аудитории, где в полном составе собралась комиссия. Если на каждого из нас отпущено времени примерно десять минут, то все мероприятие продлится около шести часов, с учетом перерыва на обед. Я в средине списка, значит, моя очередь наступит через два с половиной часа. Все эти подсчеты мелькают в голове с быстротой молнии. Зачем маяться в коридоре, нервничать? Перегоришь раньше времени. Но с другой стороны, любопытство, оценки первым из экзаменуемых, их впечатления заставляют задержаться в толчее коридора.
— Березин и Бубновский на «хорошо» сдали, сейчас Коля Баранов отвечает! — сообщает Волков. Тоже готовый предстать перед комиссией.
Кажется, очередь движется быстрее, чем я рассчитывал. Члены комиссии не заинтересованы заседать долго в жаре и духоте, хотя окна в аудитории открыты настежь и на столе постоянно крутится вентилятор иногда сдувая бумаги и документы со столов. Курсанты — не студенты, у них нет различных примет и суеверий и на этот раз сдают экзамены без всяких шпаргалок. Что будет, то и будет. Разве можно предугадать какие темы или вопросы тебе выпадут?
Из аудитории выходит потный, раскрасневшийся наш главный преподаватель и наставник Владимир Зубарев:
— Все идет хорошо! Четверки и пятерки! Так держать!
Зубарев не входит в состав экзаменационной комиссии, но будет присутствовать до конца, как консультант и классный руководитель. Его советы и мнения тоже будут учитываться.
— Зря я не пошел прогуляться по улице! Стоял, нервничал, любопытствовал. А зачем? — с запоздалым сожалением подумалось мне, — только нервное напряжение себе повысил! Сейчас гулять уже поздно, через три человека моя очередь!
Один за другим выходят из аудитории Илатовский и Клишев. У первого четверка у второго пятерка. Они уже свободные люди.
Пора и мне. Вхожу, получаю вопросы, развешиваю нужные чертежи и схемы на специальных прищепках на доске и на стенах. Мысленно определяю состав комиссии: курящая женщина — представитель Министерства, тучный мужчина в морской форме с галунами — главный инженер тралового флота, Калицкого узнать не трудно. Слева рядышком сидят начальник нашей мореходки Александр Сергеевич Кущенко и завуч Юрий Лусь оба в форменной одежде со значками капитана дальнего плавания. Солидно и внушительно, можно даже сказать торжественно. Вопросы попались легкие, отвечаю уверенно, без запинки. Председатель комиссии, экономя время, прерывает мой ответ вопросом, который немного сбивает с толку:
— Вы закончили семилетку с отличием! Могли бы поступать без экзаменов в более престижное учебное заведение! Почему выбрали именно нашу мореходку? Не жалеете?
Вспомнилось наставления Зубарева: говорите смело, уверенно, даже если это неправда. Зачем мне неправда?
— У меня знакомый учился в этой мореходке! Много рассказывал об учебе, о жизни, будущей специальности. Вот я и решил сюда поступать!
Ответ удовлетворил всех. Даже хмурый главный инженер тралового флота заулыбался и кивнул в знак согласия:
— Честный, правдивый ответ! Я думаю, что курсант будет надежным и постоянным работником тралового флота!
Женщина погасила очередную сигарету в пепельнице:
— Общее мнение комиссии: вы сдали Государственный экзамен на отлично! Поздравляем вас!
Как будто тяжелый груз упал с плеч. Так все быстро и благополучно закончилось? Растерявшись, не зная, что говорить в таких случаях, сказал первое, что пришло в голову:
— Спасибо вам всем!
На крыльце стояли и не расходились все уже сдавшие экзамены, ждали остальных в знак солидарности. Делились впечатлениями от произошедшего, строили планы на будущее.
— Буду в Сельскохозяйственную Академию поступать. Мне из нашего колхоза рекомендацию и направление дали! — заявил Толя Березин.
— Попытаюсь поступить в Московский институт иностранных языков, на переводческий факультет! Уж очень хочется в разных странах побывать и весь мир увидеть! — высказал свою заветную мечту Володя Турков. Вышел на крыльцо и наш старший преподаватель Владимир Зубарев, обхватив за плечи группу выпускников сказал:
— Спасибо! Молодцы! С самого основания мореходки не было такой сплоченной и сильной группы! Не было!
Помолчав, добавил:
— С этих пор ваши дороги в морях и океанах!