Фантазии

Фантазия восьмая: Сочинение на тему

— Вы — темные невежественные остолопы. Писать без ошибок вы не начнете никогда. Скорее корова освоит бальный танец, чем вы — грамматику. Чтобы писать грамотно, нужно прочесть хотя бы двадцать книг. Двадцать, от корки до корки! А для вас одна страница чтения — уже каторга на галере. Клянусь Праматерью, таких безнадежных детей я еще не встречала.

Миссис Гейл с грохотом швырнула трость на учительский стол. Опустилась на свое место, подперла подбородок кулаком и свирепым взглядом обвела класс. Дети поспешно спрятали лица, смотреть в глаза учительнице все боялись. Будет диктант, — тоскливо подумала Салли. Диктант — худшее из унижений. Салли всегда делает кучу ошибок, просто не может без них. Вот как понять: правильно «влодычица» или «владычеца», «сашествие» или «сошевствие»? Кем надо быть, чтобы все это запомнить!..

— Пишем диктант, миссис Гейл? — спросила Эмма.

Салли насупилась от зависти. Эмма самая хорошенькая в классе, у нее светлые волосы и ленты на шляпке. Только Эмма делает на странице меньше десяти ошибок. Всех остальных, кроме нее, миссис Гейл считает тупыми кусками бревна.

— Нет, Эмма, я устала. Диктанты вгоняют меня в отчаянье. Я повешусь, если еще раз исправлю «савшевсвие» за вот этой дурой.

Набалдашником трости училка указала на Салли. Несколько мальчишек загыгыкали, громче всех — здоровяк Руперт. Миссис Гейл отбрила его:

— Ты не лучше! Сасквайр, утшениг, параматирь. Вы все одинаково безнадежны.

Учительница выдержала паузу, и в душе Салли затеплилась надежда: может, обойдется без диктанта? Миссис Гейл даст новое правило, которое невозможно запомнить, дети перепишут с доски непонятные примеры — и тем кончится дело? Салли очень хотелось, чтобы вышло так. Именно сегодня ей было невмоготу унижаться. В другие дни — ладно, привыкла, но сегодня…

— Я попытаюсь научить вас думать, — в гробовой тиши произнесла миссис Гейл. — Смешно, не так ли?

Никто не смеялся. Все замерли от страха.

— Человек мыслит так же, как говорит. Умеешь сложить рассказ — умеешь пользоваться головой. Сегодня попробуем. Я задам вам сочинение.

— Это как это? — буркнула Рыжая с Третьей Улицы.

— Каждый из вас сочинит и запишет сказку. Тема проста: дама попала в беду, а рыцарь ее спас. Как придумаете — так и пишите.

Класс испуганно притих. Подобного издевательства дети еще не видали. Как — самим сочинить? Как записать из головы, если никто не диктует? Возможно ли это вообще?!

Самые храбрые — Рыжая и Руперт — стали задавать вопросы. Училка сухо ответила на все:

— Вот так и сочинить. Сочиняете же брехню, почему не сделали домашнее задание, — а теперь придумайте сказку. Размер не важен: хоть полстраницы, хоть три. На ошибки не посмотрю. Пишите, как сможете, лишь бы я поняла.

В такое диво поверилось не сразу. Ученики переспросили, миссис Гейл рявкнула:

— Сказала же: на ошибки плевать! Лишь бы по теме, и от начала до конца. История про рыцаря и леди.

Пол Иголка спросил… Красивый же у него голос. Другие мальчишки не то бурчат, не то каркают, а Пол как будто песню поет:

— От какой беды, миссис Гейл? От чудовищ морских или шаванского нашествия, или…

— Да хоть от чумы. Любая беда, любое спасение. Только сочинять самим, не списывать. И приступайте быстрее, ночевать я тут не стану.

Миссис Гейл отодвинула трость и принялась заполнять учительский журнал с таким видом, будто никого больше здесь не было. Когда горгулья отвлеклась, дети вздохнули свободнее. Начались шепотки: «Ты про что будешь?.. Чего б такого сочинить?.. Эмма, помоги, конфету дам…» Горгулья брякнула тростью по столешнице, но глаз от журнала не подняла. Дети притихли. Эмма заскрипела пером, потом и Милдред, и Рыжая с Третьей, и Пол Иголка. И вдруг Салли поняла, насколько же ей повезло!

В вечернем классе училось тринадцать детей. Самой хорошенькой была Эмма, самой дерзкой и наглой — Рыжая с Третьей, самым сильным — Руперт по прозвищу Сасквайр, самым милым и добрым — Пол Иголка. А еще у него самый красивый голос, и поет он так, что даже птицы робеют… У Салли не было видимых талантов. Самая обычная девчонка, которую б вовсе не замечали, если б не делала слишком глупых ошибок. Но одну штуку Салли все-таки умела на славу. Бесполезное мастерство, лучше б шила или булочки пекла, или мальчикам строила глазки — но уж какое есть. Салли умела фантазировать.

«Дама была в биде», — начала она прямо со слов горгульи, и тут щелкнуло в мозгу. Вот же мой шанс! На ошибки плевать, так училка сказала. Зато сочинить можно что угодно, а уж это я могу!

Салли зачеркнула начатое и украдкой посмотрела на Пола. Иголка пыхтел над пустым листом, высунув кончик языка. Целую неделю его не было на уроках, и если речь о занятиях миссис Гейл, то это можно понять, но Пол пропускал даже слово божье. Салли жутко волновалась за него. Не хворь ли напала? Вдруг легочная или чахотка, или этот, сизый?.. Она извелась, замучила соседей расспросами: какая беда в швейном квартале? Хотела сходить туда сама, умоляла отца… Он, конечно, не отпустил, а чтоб дочка не выдумывала глупостей, задал работы. Салли вымыла все окна, выскоблила щели в половицах, начистила кастрюли и ножи, и даже печную заслонку… Вчера глубокой ночью, утирая передником пот с лица, она поняла совершенно точно: влюбилась. Другая бы злилась на папеньку и мечтала завалиться поспать, а я и теперь тревожусь: как там Пол? Не хворь ли у него?

Салли улыбнулась и начала:

«Леди Алиса очень сильно грустила потому что ее верный рыцарь Поллак был ранен в бою. Кагда шла вайна Ориджинов против гноя ганты сир Поллак бился за, герцога. Он очень славно сражался и всех разил своим мечом и даже пабедил, адного ханида. Но его сильно ранили, что чуть не умер. Сквайр сира Поллака все росказал леди Алисе. Тогда она…»

Слова ручьем лились на бумагу. Другие дети грызли кончики перьев, вздыхали, просили помощи друг у друга. Салли знай скрипела пером. Леди Алиса, не помня себя, бросилась спасать любимого. Примчала на Север и нашла сира Поллака умирающим в лазарете. Его раны гноились, и еще была легочная хворь, словом, очень плохо. Она зарыдала над ним, а рыцарь сказал: «Не плачьте, миледи, я храбро сражался, пора отдохнуть на Звезде». Она вскричала: «Нет, мое сердце не отпустит вас!» — и ринулась за помощью. Как ни молила она лекарей, те не могли помочь: «Увольте, миледи, уж легче слепому глаза прирастить, чем исцелить вашего рыцаря». Но леди Алиса узнала: один человек может спасти Поллака — сама Северная Принцесса. С великими трудами…

— Сдавайте работы, — велела горгулья. Салли поспешила писать быстрее.

…леди Алиса пробилась на прием к Северной Принцессе. Та была холодна, словно лед, и сурова как… «миссис Гейл» — едва не написала Салли… как сталь клинка. «Коль вы любите сира Поллака, то докажите, тогда вылечу!» Тут леди Алиса взяла нож и отрезала свои волосы — а у нее была роскошная золотая коса со вплетенными лентами. Отдала Северной Принцессе: «Возьмите себе, ваша милость!» А у Северной Принцессы почему-то — неясно, почему, но так вышло — волосы были очень короткие и…

— Сдавайте уже! Вы мне осточертели, олухи ленивые.

Салли заметалась, перо не поспевало за мыслью. Надо вернуться в начало и вставить, какая красивая у меня, тьфу, у леди Алисы коса. Или нет, спешить дальше, закончить скорее. Леди Алиса за руки привела Северную Принцессу к сиру Поллаку в койку… нет, лучше в палату. Она возложила ладонь, и рана тут же зажила, а гной перестал вонять. Черт, так писать нельзя, миссис Гейл обругает. Но папа говорил, что гнойные раны сильно смердят. Как же быть?..

Вокруг топали ноги, звенел смех. Дети разбегались по домам, а Салли все терзала бумагу острием пера. Уже стояли сумерки, когда леди Алиса заключила любимого в объятия и обала… облобзы… ладно, этого не нужно. Просто — они стали очень счастливы и всегда жили вместе!

Салли перевела дух, утерла лоб, промокнула лист. Аккуратно почистила перо. В пустом классе царили потемки, она осталась одна. Робко спросила:

— Миссис Гейл?..

Нет, конечно, горгулья ушла первой. Школу запирает ключник, а училка скорей удавится, чем проведет с детьми лишнюю минуту. Салли прошла между парт к учительскому столу. На нем уже белела стопочка сочинений. Она положила свое на самый верх, но потом передумала. Салли знала: вышло отлично! Ни дубина Руперт, ни наглая Рыжая с Третьей, ни даже красотка Эмма не сочинили и половины того, что я. Значит, лучше сунуть сочинение под низ. Завтра будем читать, пускай сначала они все опозорятся, а потом уже выйду я и прочту свое. Даже миссис Гейл ахнет, а Пол Иголочка — тот вообще…

— Ага, дописала, наконец. Мы думали, ты тут заснешь.

В дверях стояли Эмма и Руперт, и Рыжая с Третьей. Руперт вертел ключом на пальце. Салли обомлела: эти трое не сулили ничего хорошего.

— Я, да, простите, я что-то долго… А вы почему не ушли?

Они приблизились неспешно, с ехидцей, как свора псов. Эмма — вожак, а Руперт и Рыжая — помощники, всегда готовые выслужиться.

— Ключник ушел. Миссис Гейл доверила ключ мне, потому что я сасквайр.

Это прогундосил Руперт, а Эмма сказала, поигрывая кончиком роскошной косы:

— И еще нам было интересно: что ты строчила так долго? Дашь почитать?

Салли залилась краской. Она собиралась завтра прочесть сочинение при всех, чтобы услышал Пол Иголочка. Но этим трем — нет, ни за что!

— Я не знаю… Там неразборчиво вышло…

— А мы разберем!

Рыжая с Третьей оттолкнула ее и схватила верхний лист со стопки.

— Чудо-вище похи-тило принц…

Рыжая нахалка читала скверно, Салли успела понадеяться, что она не поймет ошибку. Но Эмма выхватила лист из рук подружки.

— Да это ж не она написала! Вот в углу имя стоит. Ищи ее листок!

Салли бросило в жар и в холод. Она не поставила имя в углу, мучители могут не понять, где ее работа. Но как не понять, если цельных три страницы исписано?! По количеству найдут. Эмма начнет читать вслух, а Руперт — ерничать: «Втрескалась, дуреха! Втюрилась, как киска!», а Рыжая с Третьей — тыкать ее пальцем под ребра, заливаясь от смеха. Отчаянье толкнуло Салли на подвиг. Проскочив между врагов, она дернула свой листок из-под стопки. В тот же миг Рыжая с Третьей толкнула ее в грудь, Салли не устояла и грохнулась на пол, листы разлетелись во все стороны.

— Собирай теперь, дуреха!

Салли схватила свой листок, вспрыгнула на ноги и кинулась бежать. Башмаки прогремели по половицам класса, скрипнули досками крыльца, отстучали по ступеням. Салли мчала по мостовой, вжимая голову в плечи. Так и ждала, что Рыжая с Третьей догонит ее и ухватит за волосы, или Руперт бросит что-то тяжелое в спину. Но обидчики только стояли на крыльце и ржали, как кони.

Салли трижды свернула с дороги, изо всех сил запутала следы, кружным путем вернулась домой. Едва вошла в сени, раздался рев отца:

— Где ты лазишь затемно?! Свечу ради тебя перевел!

— Не гневайтесь, папенька, меня миссис Гейл задержала…

— Да плевать, хоть сама Несущая Мир! Не смей бродить затемно! Дверь запру, будешь спать во дворе!

— Простите, папенька…

Скинув башмаки, она тихо, босиком, прокралась к себе. Отец кричал из гостиной: «Целую свечку испаскудил! Вот погань!» Салли горела от стыда. Все верно, свечка была большой утратой. В альмерскую кампанию какой-то ханид отстрелил папеньке руку. Милостивый герцог Фарвей-Альмера выплачивал отставным солдатам пенсию в размере четырех глорий в месяц. Половину отец пропивал, на вторую — шестнадцать агаток в месяц, пол-агатки в день — Салли пыталась вести все хозяйство. Очень жаль спалить свечу зазря… Вот только папенька сжег ее не ради дочки. Когда косуха брала свое, он воображал себя, как встарь, бравым стрелком великого Айдена Альмера. Тоскливым шепотом тянул строевые песни, срывал со стены арбалет, брал на плечо, расхаживал вокруг стола. Огонь требовался отцу, дабы вспомнить что-нибудь славное из несчастной своей жизни, и при этом не врезаться в мебель.

Салли открыла ставни, положила листок на подоконник, разгладила в лучах Звезды. Подумала: а даже хорошо, что так вышло! Сейчас найду карандаш, исправлю кое-что. Допишу, как у меня с самого начала была чудесная коса с лентами. И еще добавлю — пусть Северная Принцесса скажет: «Восхищаюсь вами, леди Алиса. Ваша любовь — самая подлинная на свете». Утром приду раньше всех и всуну под низ стопки.

Салли ахнула, рассмотрев листок. Она схватила чужое сочинение. Там не было леди Алисы и славного сира Поллака, и трех страниц текста. Не было даже одной. Вверху листа темнела короткая строка:

«Леди гнила в темнице. Рыцарь пришел ее спасти».

Салли в жизни не читала школьных сочинений. Но едва солнце взошло, а в голове прояснилось, она поняла, насколько это странный текст.

Горгулья сказала: пишите сколько угодно, хоть полстраницы. Но тут не было даже четверти страницы, всего-то два предложения! Затем, не было и цельной сказки — одно начало. И что за жуткое слово — «гнила»? Леди могут хворать или, например, изнемогать. Гниют — мертвецы и старые овощи в подвале, и плохие раны у невезучих солдат… Но никак не леди!

Если я верну это сочинение, — поняла Салли, — горгулья накажет того, кто написал. Скажет: ленивая зараза, не придумал ничего! Скажет: как ты смеешь такое писать про леди?!

Потом Салли подумала: а как накажет, коль не написано имя ученика? Бедняга понял, что напортачил, и побоялся назваться. Но, тьма холодная, это его не спасет. Злобная грымза знает все наши почерки. Руперт, например, так и не научился ставить подпись, но миссис Гейл сразу понимает: «Ага, сасквайр, это твое». Значит, если верну в стопку — кому-то несдобровать. А кому?

И тут ее прошиб холодный пот. Кто больше всех пыхтел? Кто спрашивал горгулью, про какую беду написать? Кто только оправился от хвори, у кого еще не варит голова? Пол Иголочка — вот кто! Это он не сумел придумать больше одной строки. И неслучайно написал «гнила». Он-то сам переболел, вот и всплыло на ум страшное слово. Что же мне делать?!

Салли сготовила завтрак, принесла отцу в постель:

— Папенька, поешьте…

Он рыкнул, махнул кулаком, перекатился на бок. Отцу было скверно. Всегда бывает по утрам. Салли поцеловала его в лоб, оставила тарелку у кровати, сама наскоро что-то перекусила. Оделась, обулась, выбежала в школу: нынче суббота, потому вечерний класс занимается с утра, а дневной — отдыхает. И все это время, пока готовила, одевалась, бежала — она думала, как поступить.

В школе служили два учителя. Отец Бартлби, приходской священник, вел уроки слова божьего. Все остальное — словесность, географию, математику, манеры — преподавала миссис Гейл. Отец Бартлби был прекрасным, отзывчивым, добрым человеком — мог просто так взять и похвалить, или погладить по голове! Миссис Гейл была монстром. Ее прозвали горгульей, что звучало обидно для каменной скульптуры. Ни одна горгулья из восьми, украшавших городской собор, ни разу не высмеяла ребенка, не обозвала тупым поленом, не стукнула тростью по рукам. На любой урок миссис Гейл Салли входила, стиснув зубы, точно в пыточный застенок. А словесность была хуже всех. Грымза хоть как-то могла простить, если ученики путали квадрат с кубом или графство с герцогством, но ошибки в словах не прощала никогда. Все от пакостного убеждения: «Вы живете, как говорите. Не научитесь говорить — не научитесь жить». В неверно сказанных словах она видела доказательство ничтожности школяров.

И вот прямо в пасть этому чудовищу Салли должна вложить сочинение Пола! Сочинение из одной строки, без начала и конца, еще и с мерзким словом. Если Салли возьмет ведро помоев и опрокинет парню на голову — это будет ласка в сравнении с тем, что устроит миссис Гейл.

Но с другой стороны, а можно ли не принести? Ведь тогда получится, что Пол вовсе ничего не написал! Просидел целый урок — и не вывел ни одной строки! За что горгулья накажет страшнее: за полную лень или непроглядную тупость?

Тяжелые мысли задержали девчонку. Она пришла в школу не первой, и даже не пятой. Почти весь класс сидел за партами, а горгулья перебирала стопку сочинений. Всунуть листок уже не было шанса. Ни жива, ни мертва, Салли упала на свое место. Раскрыла тетрадь со вложенным сочинением Пола. «Леди гнила в темнице…» Салли подумала в отчаянье: а леди Алиса что бы сделала на моем месте? Как бы спасла любимого?

Она чуть не взвизгнула, когда нашла ответ. Я допишу за него! Много не успею, но хоть абзац, этого хватит! А когда горгулья вызовет Пола, скажу: «Миссис Гейл, я это вчера нашла на полу. Верно, он обронил». И отдам ему — пускай читает!

«Леди гнила в темнице. Рыцарь пришел ее спасти». Что было дальше? Салли, где твоя фантазия?

— Чуда не произошло, — мрачно изрекла миссис Гейл, шевеля рукой стопку. — Искра мысли не зарделась в ваших котелках. Да, Эмма, даже в твоем. Сейчас мы дружно в этом убедимся. Я буду вызывать по очереди, каждый прочтет свое творение. Затем обсудим. Первым у нас…

Горгулья вызвала Рыжую с Третьей и размазала по стене. Здоровенная дерзкая деваха, дочь мастера кожевника, сглотнула сопли и уползла за парту. Горгулья проводила ее словами:

— Это не твое. Работай чем можешь: кулаками, грудью, бедрами — но не пером.

Салли могла бы насладиться разгромом обидчицы, если б так напряженно не думала над сочинением. «Леди гнила, рыцарь пришел спасти». Что дальше?.. Пусть будет так: «Он сакрушил стражников мечом и арболетом. Выбил двери тимницы и вызвалил леди». Хорошо, записала. Но это совсем чуть, горгулья не наестся. Так, надо понять: отчего она гнила? Наверное, какая-то хворь. Вот — гнойная болезнь! Стоп, а такая бывает? Неважно, это ж сказка, пущай будет! «Леди мучилась от гнойной болезни. Рыцарь отнес ее на руках к себе домой, уложил на пастель и нежно облобзы…» Боги святые, вот же словечко! «Нежно пацыловал в уста. Патом он побежал искать лекаря…»

Горгулья поочередно расправлялась с учениками. Милдред и Мартин получили свое. Милдред зарюмсала, горгулья пристыдила:

— Дура ты. Что б я ни сказала — это слез не стоит. Заплакать на людях — худший стыд, чем написать дрянной текст.

Милдред совсем раскисла и убежала во двор. Вышла Эмма, гордо зачитала свое сочинение. Там шло про графа и графиню, кто-то из них был рода Агаты.

— Ты хоть что-нибудь знаешь про Светлую Агату, чтобы писать такое? Думаешь, самая умная? Что ты о себе вообразила, хочу узнать?!

— Да, миссис Гейл, — ответила Эмма, — я думаю, что самая умная в этом классе. И еще самая красивая.

Горгулья грохнула тростью по столешнице:

— Еще раз сравнишь себя с Агатой — я тебе руки отобью!

— Простите, миссис…

Эмма сжалась и поковыляла на место. Горгулья чуточку смягчилась:

— Вернись, возьми листок. Можешь исправить, если хочешь.

Салли строчила: «Лекарь сказал рыцарю вот што. Гнойную хворь так просто не вылечишь. Но есть одно чудище в водах смерти, если ему оторвать клык истиреть в парашок и посыпать язвы, то хворь прайдет. Рыцарь пустился в плаванье на каровел… коравел… на шхуне. Он дастиг водов смерти и нашел чудище и атрубил…»

— Читай, сасквайр.

Здоровяк Руперт под взглядом горгульи на фут убавил росту. Тихо, но твердо прочел:

— Злодей взял красивую леди в плен. Рыцарь прискакал на коне, чтобы спасти. А еще у него был сасквайр. Они сшиблись, злодей убил рыцаря. Но потом сасквайр победил злодея и полюбил леди. Все, миссис Гейл, больше нету.

Горгулья помедлила, теребя трость, будто думала, как лучше унизить здоровяка.

— Сам скажи: ты хорошо написал?

— Не знаю, миссис Гейл…

— Дубина! Повторяю вопрос: ты написал хорошо?!

Он собрал волю в кулак:

— Так точно, миссис Гейл.

— Почему хорошо?

— Злодея убили. Сасквайр сделал подвиг. Его посвятят в рыцари. Хорошо.

Горгулья состроила нечто, похожее на улыбку. Ее верхняя губа была рассечена, в изломе рта виднелась щербатая дыра.

— Ступай на место, сасквайр Руперт. Что-то ты сможешь.

Он зашагал, надуваясь от гордости. Никто другой не заслужил ничего, более похожего на похвалу.

— Салли, теперь твое.

Она удивилась: уже? Мой листок был внизу, отчего же так быстро?

Но размышлять не приходилось, Салли вышла к доске, взяла бумагу из рук миссис Гейл. Горгулья носила черные перчатки.

— Ты написала очень много. Почему?

— Она тут до вечера торчала, гы-гы-гы! — заржал Руперт, окрыленный похвалой. Горгулья жестко рубанула:

— Знай свое место! Я с ней говорю.

Салли затрепетала. От нее ожидался ответ — но какой? Что сказать, чтобы не в грязь лицом?

— Я написала много, потому…

— Почему?

— У меня хорошая фантазия, миссис Гейл…

— Громче, не мямли!

— У меня хорошая фантазия!

— Уверена в этом?

Салли помнила, что сказал Руперт: «Так точно, миссис». Его похвалили, вывод ясен: надо быть уверенной в себе. Но он же чурбан с пустой головой! Он уверен потому, что не имеет мозгов! А я не могу так, откуда мне знать точно…

— Не знаю, миссис Гейл…

Горгулья скривила уродливые губы:

— Ты трусиха, Салли?

Вот в этом она была уверена. Так точно, трусиха, абсолютная правда. Но слишком стыдно сказать.

— Не знаю, миссис Гейл…

— Зато я знаю. Мне жаль тебя… Ладно, читай.

И тут у Салли поплыло перед глазами, а к горлу подкатил комок. Вчера она думала… планировала… собиралась… Боги, как же нелепо! Что она только вообразила — что сможет при всех прочесть свое признание? И никто не засмеет, не покрутит пальцем у виска, горгулья не втопчет ее чувства в грязь?! Салли сглотнула, облизала губы, утерла нос рукавом… Попыталась начать, выдавила первое слово…

Задохнулась и вернула листок училке.

— Я не могу…

— Громче!

— Я не могу, миссис Гейл.

— Значит, ты написала дерьмо.

Она залилась слезами.

— Это неправда! Я хорошо придумала!..

— Может быть, — сказала горгулья, — я-то не знаю. Раз ты сама побоялась читать, значит, сказка — дрянь.

Скомкала лист и швырнула в урну. Бедная Салли проковыляла к себе.

Горгулья вызвала Эмму:

— Ты исправила, что хотела?

— Да, миссис Гейл. Поменяла Агату на Людмилу.

— Зачем?

— Вы же сказали…

— Я сказала: измени что хочешь. Ты хочешь писать про людмиловцев?

— Нет, миссис Гейл, про агатовцев…

Горгулья тяжело вздохнула:

— Какая безнадега!.. Ладно, плевать. Признаю свое поражение. Начинаем новую тему: причастный оборот.

Опираясь на трость, она подошла к доске. Брезгливо взяла мел черными бархатными пальцами, стала писать примеры.

Пол Иголка повернулся к Салли и протянул руку через проход:

— Не унывай, пожалуйста. Ты точно хорошо написала, просто горгулья — она такая…

Все запело в душе девушки. Прекрасный голос, светлые ясные глаза…

— Пол, у тебя все хорошо, ты выздоровел?

— Так я и не болел! Просто…

Бах — трость горгульи ударила в пол. Они утихли и стали молча смотреть друг на друга. Душа Салли переполнилась теплом. Все вылетело из головы: строки сочинения, жалость к себе самой, обида на училку. Ни один чертов пример частного оборота, или как он там зовется, Салли не переписала в тетрадь. Остаток урока она только смотрела на Пола, а под конец даже рискнула коснуться его пальцев.

Была суббота — короткий день. Горгулья отпустила всех еще до полудня, веселые дети помчали по домам.

— Хочешь, проведу тебя? — спросил Пол. — Ну, два квартала, пока нам по пути…

— Угу! Угу!..

Счастливей девушки, чем Салли в этот миг, не нашлось бы в целом городе.

Она ушла вместе с Полом Иголкой, размышляя над единственным вопросом: можно ли держать его за руку? То есть, он же меня провожает — значит, можно. Но это так дерзко и откровенно! Не лучше ли заложить руку за спину?..

А на парте Салли, всеми забытый, остался листок из тетради. «Леди гнила в темнице» — так начинался текст, а оканчивался другим почерком: «нашел чудище и атрубил клык».

Чего не любила Салли, так это воскресений. Как честный человек, отец считал долгом посещать церковь. Но служба-то начиналась при утренней песне, а он не всегда просыпался даже к дневной. Каждое воскресенье Салли приходилось будить отца, с великим трудом вытаскивать из постели, приводить в угодный богам вид и выпихивать из дома. Он же все это время либо бранился, либо жаловался на боли и обещал помереть. Только на подходе к церкви папенька совсем пробуждался и начинал учтиво кланяться знакомым горожанам. В течение службы Салли могла отдохнуть, но потом наступали новые труды.

В городе жила дюжина ветеранов, знакомых с отцом. Не все они были обласканы женской заботой. У одного жена криворукая, у второго слепая, третий свою прогнал со зла, четвертый вовсе ходил бобылем. Салли подрабатывала, починяя для них одежду. После богослужения отец собирал заказы:

— Что у тебя, Фрэнк? Все рваное в мешочек собрал — благодарствую. Салли, прими у Фрэнка… Джонни, брат, да у тебя на спине дыра! Снимай, снимай, дочура исправит… Барни, ты принес? Ах, неловко с портками в церковь? Это да, брат, не по-божески. Салли, зайди к нему домой, возьми штаны…

Платили гроши, но и то — помощь в хозяйстве. Беда, что платили не всегда деньгами. Иные — например, этот Фрэнк с мешочком — выставляли отцу бутылку косухи. Вместе ее приговаривали под слезливые солдатские песни, пока Салли в своей коморке штопала рванье.

Однако нынешнее воскресенье согрел приятный слушок. То бишь, Салли сперва не поняла, приятный ли, просто уловила, как люди судачат про Несущую Мир и реформу школ, и какую-то стандарту. Пол вчера тоже говорил об этом, потому Салли заинтересовалась и стала расспрашивать людей.

По счастью, Фрэнк, отцовский собутыльник, оказался в курсе дела. Он был знатоком имперских новостей, поскольку выпивал с почтовым смотрителем, который заглядывал в «Голос Короны». В подопечных Минерве землях, к коим принадлежит и Альмера, Несущая Мир проводит образовательную реформу. Университеты и академии уже обласканы ее вниманием, теперь очередь дошла до школ. Владычица ввела устав, где расписано: чему и сколько надо учить, сколько детей допустимо в классе, кто может работать учителем, а кто не может. Эти вот правила названы стандартой, и те школы, что соблюдают их, получают деньги от министерства. По школам Альмеры ездят важные люди — ревизоры — и проверяют соответствие. Потом Фрэнк устал от рассказа и переключился на любимую тему: «А помнишь, как мы в такой-то битве…» Салли взялась за шитье, но стандарта уже не шла из головы.

Обрел смысл вчерашний рассказ Пола. Его отец — мастер портняжной гильдии — на неделю забрал сына из школы, возмущенный нарушением стандарты.

— Чего это баба моего сына учит?! Где видан такой устав, чтобы бабы обучали парней? Нету такого устава. Эти приедут — я им пожалуюсь!

Правда, потом он смягчился и все-таки пустил Пола в школу:

— До поры, ладно уж…

Теперь Салли поняла, что означало «до поры». Мастер Пол-Старший ожидает, что люди императрицы уволят миссис Гейл и назначат другого учителя!

В понедельник горгулья вела только утренний класс и ушла ровно тогда, когда пришла Салли. Счастливые дети вечернего класса попали к отцу Бартлби. Было два двойных урока: притчи и история Сошествия. Не занятия, а сказка! Добрый седой учитель приятным баском зачитывал страницы из писания — медленно, доходчиво, по абзацам. После каждого абзаца уточнял, все ли понятно. Задавал проверочные вопросы — очень простые:

— Кого пощадила Праматерь Глория?.. Верно, Мартин, двух разбойников. А зачем она их пощадила? Ну, кто ответит? Милдред, прошу… Конечно, Глория была очень добра и подавала нам пример! А почему доброта так важна? Как живут добрые люди на Звезде?..

Салли не боялась говорить, Салли отвечала — ее хвалили. Урок был ясен и понятен, мозги не закипали от натуги. С каждой минутой она все тверже убеждалась: горгулью должны уволить! Не за то, что она женщина, — в других школах тоже бывают дамы среди учителей. Но миссис Гейл — не дама, а демон в юбке! Пусть ревизоры посетят два урока: отца Бартлби и ее. Они сразу увидят разницу, потому что нельзя не заметить!

— Может ли кто-то еще привести пример доброты? Ну-ка, подумайте…

Салли вызвалась с легкой душою, сказала про Агату и косулю, получила похвалу. Сияя, села на место и подумала: Пол — мой пример доброты! Он такой же мягкий и приятный, как отец Бартлби, только намного моложе. И поет красиво, и провожает иногда, и за руку берет. Однажды перед школой помог мне разнести заказы. Надо написать об этом!..

Салли любила посылать Полу записки. Сочинит какую-нибудь шутку или вспомнит забавную новость, или просто в рифму две строки — чирк на бумажке, и раз ему на парту. Пошарила в шухляде — там иногда забываются старые листки. Достала страничку, изготовилась писать, как тут разинула глаза от удивления. То был давешний рассказ про рыцаря и даму, вот только он вырос в размере! Салли хорошо помнила, как окончила словами про клык чудовища. После «клыка» добавился абзац.

«Леди была плоха. Рыцарь стал ее выхаживать. Поил зельями, кормил порошками, перевязывал раны. Он любовался своей добротою. Клялся: «Я никогда не брошу вас». Падал на колени и умолял: «Простите».

Внутри у Салли все затрепетало. Почерк был тот же, что в самой первой строке — почерк Пола! «Я никогда вас не брошу» — это все равно, что признание в чувствах! «Он любовался добротою» — не совсем понятно, но звучит очень хорошо, наверное, это любовь и доброта вместе! Но почему он просит прощения?! За что — за то, что неделю не был в школе? Но у него же была важная причина — отец не пускал!

Салли быстро сочинила ответ:

«Вы не виноваты! Вы исполняли приказ могущего лорда, что же тут поделаешь! Так ему сказала леди. Еще сказала что ей стало лучше от заботы, потому что он очень любовально добрый…»

Салли задумалась. Хотелось написать, как леди поцеловала рыцаря в уста, но можно ли при ее болезни? Нельзя же его заразить!.. Так что Салли окончила вопросом:

«А он ее совсем вылечил да?»

И сунула листок в шухляду.

Освободились рано, отец Бартлби всегда отпускал детей до вечерней песни. Салли очень хотелось поболтать с Полом, но он сильно спешил: были дела в мастерской. Все же она пристроилась рядом, чтобы хоть пару кварталов пройти вместе. Душу распирало содержанием записки, но говопить такое вслух Салли не смела. Завела о другом:

— Я узнала про эту стандарту. Фрэнк, сослуживец папы, говорит, что Несущая Мир решила изменить к лучшему все школы. Таких, как горгулья, точно уволят. Приедут люди императрицы — прогонят ее метлой! Взамен поставят хорошего и доброго учителя.

— Мой мастер тоже так думает… — Пол звал родителя «мастером», и Салли млела, настолько по-взрослому это звучало. — Но вот какая присутствует беда: Миссис Гейл — ставленница отца Бартлби, это же он ее нанял. Если узнает, что мы жаловались на миссис Гейл, то обидится. А обижать отца Бартлби совершенно ни к чему.

— Конечно, ни к чему, он очень хороший! Но мы же не жаловались…

— Моя мать послала жалобу в министерство. Она сказала: «У миссис Гейл есть какое-то прошлое».

— Ой… — Салли слегка испугалась. Дама с прошлым — это всегда звучит страшно, даже когда не знаешь, о чем речь.

— Мастер забрал меня из школы, но потом вернул назад: чтобы никто не понял, что это мы пожаловались. Незачем ссориться с отцом Бартлби.

— Совсем незачем!

Уже у поворота Салли почти набралась отваги:

— Скажи мне про воина и леди…

— Что?.. — немного резко бросил Пол, и она стушевалась:

— Да нет, ничего. До завтра! Приходи пораньше!

— Уж как получится.

Она нарочно пришла впритык к началу урока, чтобы дать Полу время добавить ответ в их любовном сочинении. Но обнаружила послание совсем иного толка. На ее парте мелом было намалевано здоровенное сердце и написана свадебная кричалка: «Мириам поцелует!» На парте Пола корявые буквы вопили: «А Софья обнимет!» У него тоже было сердце, только перевернутое, похожее на ягодицы. Конечно, шутники спрятали все тряпки. Пол пытался стереть мел рукой, а Руперт тыкал в него пальцем и вопил:

— Глядите, он вытирает жопу! Га-га-га!

Эмма и Рыжая с Третьей заливались смехом. Сгорая от стыда, Салли попыталась убрать надпись, но тряпок-то не было, а рукой стиралось плохо.

— Жених и невеста! Жопа и сиськи! — ухахатывался Руперт.

Незамеченная детьми, в класс вошла миссис Гейл и с полувзгляда оценила ситуацию. Бах — грохнула трость.

— Чья это работа?

Руперт метнулся глазами к Эмме, но потом храбро сказал:

— Моя, миссис Гейл.

— Ты умеешь правильно писать Праматерей?

— Да, миссис Гейл.

— Иди к доске, напиши всех семнадцать вместе с прозвищами.

— Но миссис Гейл, сегодня же математика…

— Спасибо, что напомнил. После Праматерей — таблицу умножения на восемь. Приступай.

Руперт поплелся на плаху, а горгулья принялась за Эмму.

— Твой вассал взял вину на себя, но мы-то знаем, кто это придумал.

— Я, миссис Гейл, — Эмма не стала отпираться.

— Тогда вытри художество.

— Тряпок нет, миссис Гейл.

— Угадай, кому на это наплевать с Эвергардской башни? Правильно, мне. Не найдешь тряпку — вытрешь носом.

Эмма заметалась в поисках. Рыжая с Третьей притаилась.

— Откуда столько скромности, Рыжая? Ну-ка, признаки делимости на три и пять.

— Мы не учили, миссис Гейл…

— Ты не учила! — Учебник полетел ей на парту. — Страница шестьдесят два, десять минут на подготовку.

Наблюдая расправу, Салли испытала удовольствие. Горгулья красиво задала им перцу, теперь неповадно будет! Но девушка устыдилась своих чувств: нехорошо радоваться чужой беде, надо быть доброй даже к плохим людям. Откинув порочную радость, Салли нырнула в науку.

Всякий урок математики горгулья начинала сеансом фехтования. Расхаживая между рядов, внезапно указывала тростью на кого-нибудь:

— Семью девять?

— Шестьдесят два, миссис Гейл!

— Мимо.

— Ой, шестьдесят три!

Новый выпад:

— Где в дроби числитель?

— Сверху!

— Точно?

— Да, миссис Гейл. Вы ж говорили: знаменатель — на 3, как земля.

Все сидели, как на иголках. В любой миг она могла обернуться и указать прямо на тебя:

— Три в квадрате?

— Девять!

— Столица Дарквотера?

— Так математика же…

— Неужели? А ну, к доске. Составить список крупнейших городов юга, сосчитать, возвести в квадрат, поделить на два. Вот и математика.

Кто ошибался — оказывался на плахе… у доски, то бишь.

— Если число делится на шесть без остатка, на что еще оно поделится?

— Ну, думаю, на пять…

— Дальше думай на плахе. Выпиши все делители числа пятьдесят четыре.

— На плахе уже места нет, миссис Гейл…

— Пиши на парте Эммы, она потом вытрет. Эмма рождена для этого дела.

Сеанс фехтования был тем редким случаем, когда Салли не робела перед горгульей. Она вела хозяйство уже больше года и назубок выучила все арифметические действия в пределах тридцати двух агаток.

— Салли…

— Да, миссис Гейл.

— Любишь быть жертвой?

Она смешалась:

— Простите, миссис?..

Училка понизила голос:

— Порадовалась, когда я наказала этих за тебя?

— Нет, миссис Гейл.

— Хотела сама им отомстить?

Очевидное «нет» застряло на языке. Ясное дело, месть — это грех! Но Салли поняла, что горгулья ждет совсем иного ответа.

— Нужно быть доброй ко всем людям. Так говорят Глория-Заступница и отец Бартлби, — осторожно сказала Салли.

— Овца, — кашлянула училка. — Тринадцать в квадрате?

Салли ошиблась только потому, что горгулья сбила ее с толку:

— Сто сорок четыре…

— Таблицу квадратов от одного до семнадцати. У себя на парте. Когда освободится графиня тряпок Эмма, смиренно попросишь ее вытереть.

А после математики был еще урок манер. Учились приносить извинения: в каких случаях, кому и как. Каждый предпринял попытку — ни у кого не получилось. Миссис Гейл рассортировала класс: одних к левой стене, других к правой.

— Вы, слева, — быки. Цедите извинения так, будто хотите плюнуть в рожу. Извинитесь перед лордом — получите плетей и не поймете, почему. А вы, справа, — сопливые овцы. С первого «беее» ясно, что вы себя цените дешевле грязи. Принять ваши извинения — все равно, что взять в руки конский навоз.

Естественно, Салли оказалась среди овечек. Битый час горгулья муштровала детей, пытаясь выжать правильное извинение — вежливое, но с достоинством. У кого выходило хоть что-то похожее, тому позволялось сесть за парту. Салли, конечно, так и осталась у стены.

— Эй, жертва! Проси прощения за то, как ты меня раздражаешь!

— Извините, миссис Гейл, не хотела вас расстроить…

— Бееее. Разве я похожа на пастушку? Тьма сожри, я не нанималась обучать овец!

— Простите, миссис Гейл. Скажите, что я делаю не так?

— Да ты вся не такая, даже выглядишь жалко! Стыдно смотреть на тебя! Думаешь, мне доплачивают за стыд?

— Нет, миссис Гейл. Приношу извинения…

— Фу!

Словом, это был ужасный день. Салли ушла домой в слезах. Всю дорогу молилась: пусть поскорее приедут люди императрицы и прогонят это чудовище!

А хуже всего было то, что Пол не добавил в сочинение ни строчки.

Прошло несколько дней. Не хорошо и не плохо, двояко. Обидчики присмирели и отстали — это хорошо. Горгулья на день приболела, отец Бартлби заменил ее — это целое счастье! А плохо то, что Пол все не давал ответа. Каждый день Салли заглядывала в шухляду. Листок был там, и Пол об этом знал — но не писал ни слова. Чтобы дать ему время, в один день Салли опоздала, а в другой сбежала раньше, оставив его в классе одного. Пол был милым, как и прежде, говорил всякие добрые слова, даже в четверг провел ее до дома. Но сочинение не росло, и Салли охватывал страх. Она поняла: Пол перестал писать как раз в день, когда горгулья назвала меня овцой. Вдруг он во мне разочаровался? Ведь Эмма и Рыжая с Третьей, и даже дуреха Милдред сумели вернуться за парты, а я так и осталась у стены. Все увидели, какая я жалкая… Пол — самый милый парень в классе! Зачем ему такая, как я?..

В душе Салли пробуждалась злоба на горгулью. Все шло бы чудесно, если б та ее не унизила! Вечером того дня, когда миссис Гейл болела, отец Бартлби послал к ней ученицу с письмом. На роль курьера он избрал Салли:

— Ты очень старательная девочка. Отнеси это к миссис Гейл, будь так добра.

Горгулья снимала комнату в этом же квартале, так что поручение не составляло труда. Но гнев бурлил в душе Салли, потому она скрылась в подворотне и развернула записку.

«Сударыня, я хочу справиться о вашем здоровье. Если вам чего-нибудь нужно — кровопускания или снадобий, — черкните пару строк, и я окажу полное содействие. Помимо того, хочу напомнить, что на будущей неделе ожидаются ревизоры из министерства. Вы знаете о наших финансовых бедах. Имперская дотация могла бы спасти нас, потому я заклинаю: приложите все силы, дабы произвести выгодное впечатление. Когда ощутите себя лучше, не угодно ли будет зайти ко мне на чай и обсудить линию поведения, которой нам стоит придерживаться?»

Салли закипела, когда это прочла. Отец Бартлби буквально упрашивал — умолял! — горгулью вести себя по-человечески. Вот вам снадобья, вот лекарь — только пожалуйста, один денечек сыграйте доброту. Святые ж боги!..

Захотелось смять и выбросить записку, но Салли не рискнула. Зато моросил дождь, и она с удовольствием постояла под каплями, пока чернила на листке не расплылись. Потом бросила мокрую дрянь на крыльцо, постучала в дверь и убежала. Притаилась за деревом в сторонке. Отперла не квартирная хозяйка, а сама миссис Гейл. Выглядела она неважно… хотя, сказать по правде, ее видом всегда можно отпугивать ворон. С трудом наклонилась, опершись на трость, подобрала листок, долго всматривалась в растекшиеся буквы. Кажется, смогла прочесть… А потом сделала именно то, чего хотела и Салли: скомкав листок, зашвырнула в кусты.

Когда шел дождь, отец пил гораздо больше. Говорил: оторванная рука болит так, что хоть вой… В четверг он выбрал остатки запасов, полночи пел — гордо и жалобно одновременно: «Во имя герцога взводи — и бей! Ради Альмеры взводи — и бей! На счет раз… на счет два…» А в пятницу после уроков послал Салли за косухой.

— Доча, прости меня, ну прости… Сходи к кровопийце, а то совсем невмоготу…

Крайне редко папенька просил у нее прощения, но тут даже его пробрал стыд. Во-первых, нигде в Альмере девчонкам ее возраста не дозволено покупать крепкие напитки. Если констебль увидит ее с бутылкой косухи, то не оберешься проблем. А во-вторых, лупил дождь.

Салли закуталась в плащик, натянула пониже капюшон и побрела к кровопийце — то бишь, к Мейсу в винный погреб. Пришла мокрая, как мышь. Благо, тут горел огонь, было тепло и дымно. Несколько пьянчуг хлебали по углам — впрочем, им хватило трезвости мысли, чтобы удивиться появлению девчонки:

— Ого, какая куколка! Детка не промах!..

За стойкой стоял сам Мейс. Она развязала кошель и протянула пару монет.

— Салли, тебе как всегда?

Она вспыхнула. Захотелось крикнуть: нет никакого «как всегда», я не пью ничего, крепче лонка! Я прихожу ради отца, и то нечасто! Только третий раз… ладно, пятый… или десятый?..

— Угу, мастер Мейс.

Он взял монетки и сунул бутылку ей в руку. Пьянчуги заржали, увидев цвет пойла:

— Хороший выбор, детка!

Салли вжала голову в плечи и поспешила к выходу, как тут раздался женский голос:

— Подойди-ка, сядь.

Она обомлела: из темного угла взирала горгулья.

— Миссис Гейл?..

— Громче, будь добра. Оповести все графство.

Салли опустилась на скамью.

— Дай сюда.

Горгулья отняла бутылку и изучила на просвет. Мутная жидкость не оставляла сомнений: косуха самого дешевого сорта.

— Я так и думала.

Салли залепетала:

— Неверно думали, миссис. Я совсем не пью, это только для папы…

— Именно так и думала. Если б купила себе, я б тебя больше зауважала. Но овца и есть овца.

Салли скрипнула зубами, в груди поднялся давешний гнев.

— Лично я не нахожу ничего хорошего в пьющих женщинах!

Миссис Гейл подвинула к ней свой кубок:

— Попробуй.

Салли с омерзением оттолкнула пойло. Впрочем, успела уловить запах: то была не косуха, а вино с очень приятным ароматом. Огрызнулась:

— Не вижу разницы. Все пьяницы кончают одинаково.

— Тогда зачем поишь отца этой дрянью?

Такая несправедливость была уже за пределом. Салли захотелось сказать: это я намочила под дождем ваше письмо. Совсем бы выбросила, если б знала!

— Папа послал меня. Дал денег и велел…

— Он не дал тебе денег. Он пропил половину мозгов и не может сложить два и три. Ты ведешь хозяйство. Ваш, смешно сказать, бюджет — весь у тебя на поясе. Значит, это ты спаиваешь отца.

Салли не знала, что хуже: само обвинение — или то, как походя горгулья поняла все про ее папу. Захотелось схватить вино со стола и плеснуть ей в лицо.

— Отец приказал, я не смею ослушаться. Он суровый человек.

Миссис Гейл подавилась вином и смехом.

— О, боги! Суровый, конечно… Ягнята родятся только у баранов.

Салли сжала кулачки.

— Вы ничего не знаете, миссис! Отец служил еще герцогу Айдену Альмера. Носил красную вишню — значок лучшего стрелка роты. Но звери Гной-ганты сожгли его руку Перстом. Куда ему теперь?!

Горгулья притихла и опустила взгляд:

— Пускай идет учителем в школу…

Салли растерялась. Долго сидели молча напротив друг друга. Она спросила:

— А что бы вы делали на моем месте?

— Не знаю, на твоем месте не была… — Миссис Гейл сделала глоток. — У тебя деньги, бухло и мозги. У него — только одна рука. Такие вот условия задачи.

— Он ждет меня, пора идти, — Салли поднялась из-за стола.

— Ну, до завтра, овечка.

Всю дорогу она думала, как поступить… Нет, чушь, ничего не думала. Просто пыталась набраться храбрости, отчаянья, отваги… Войдя в дом, сразу шмыгнула на кухню, спрятала деньги в поддувало под печкой, куда отец не заглядывал со времен владыки Телуриана.

— Эй, доча, принесла?..

— Да, папенька, вот.

— Спасибо, родная, прости… наливай.

Салли откашлялась.

— Отец, это вам на всю неделю.

— Да не, за сегодня скушаю…

— Кхм. Папенька, это на неделю. Больше не дам.

Он поднял глаза:

— Да как не дашь? Это ж мои деньги.

— Хозяйство веду я. Все покупаю я. Вот и посчитала: можем позволить себе одну бутылку в неделю.

Отец был трезв и потому свиреп. Огоньки бешенства мигом вспыхнули в глазах.

— Ах, дрянь! Я тебя родил! Что скажу, то и сделаешь! Наливай!

Салли плеснула в кружку, и он злобно хлебнул.

— Теперь отдай деньги.

— Не отдам.

— Где спрятала?!

— Отец, я хочу, чтобы мы жили как люди!

Единственной рукой он схватил ее за грудки.

— Где деньги?! Говори, придушу!

— Папенька, пожалуйста… Я ж нам хочу добра…

Он поднял ее над полом и впечатал в камни стены.

— В последний раз спрашиваю!

Тогда Салли шепотом запела:

— Во имя герцога взводи — и бей! Ради Альмеры взводи — и бей! На счет: раз… на счет: два…

Отец выронил ее. Попятился, опустился на лавку. Залпом влил в себя косуху, хрипло вздохнул, умылся слезами.

— Прости, доча… Ты права, ну, прости же…

Она убежала к себе, заперлась, упала лицом в подушку. Хотелось горько рыдать.

Нет, по правде, не хотелось. Если совсем честно, в ее груди маленьким язычком пламени трепыхалась гордость.

Я — не овца!

Суббота — короткий день. Утренний класс не занимался совсем, а вечерний пришел утром. Когда явилась Салли, горгулья уже сидела за столом. Подняла одну бровь, как бы с вопросом: решила задачу? Салли коротко кивнула.

Села за парту, достала тетради и набор для письма.

— Тема урока — страдательный залог, — объявила миссис Гейл и указала тростью на Салли: — Эй, жертва, это по твоей части. Вот два предложения. Я ухаживала за парнем, потом утомилась. Я была влюблена и отвергнута. Какая разница?

Салли сказала:

— Вроде бы, первое зависит от меня, а второе — нет.

— Смешно признать, но ты права. Попробую добиться, чтобы поняли и остальные.

Миссис Гейл стала писать примеры на доске. Она была в неизменных перчатках, мел ронял крошки на черные бархатные пальцы.

Салли украдкой заглянула в шухляду — и сердце прыгнуло до самого горла. В сочинении добавился абзац!

«Он ее совсем вылечил, да?..

Рыцарь делал все, что мог, — то есть, почти ничего. Правда, солнечный свет и хорошая пища понемногу приводили даму в чувства. Рыцарь окружал ее заботой и осыпал дарами. Но она не могла забыть прошлого».

— В великой милости своей императрица Минерва заботится обо всех детках подопечных земель и хочет дать вам достойное образование. Для этого она ввела единый стандарт, которому отныне должны соответствовать школы. Если будете прилежно учиться согласно стандарту, то окончите школу достаточно грамотными, чтобы поступить в академию или даже университет.

Салли не знала, какой прок от академий и университетов, но благостный тон отца Бартлби не оставлял сомнений: поступить туда — большое счастье. Учитель расхаживал вдоль доски, заложив левую руку за спину, наставительно размахивая правой и поглядывая на портретик Минервы над доской. Владычицу прибили нынешним утром, еще вчера там висела только Глория-Заступница.

— Завтра, дети, нас ждет очень важное событие. Ревизоры из министерства образования придут на открытый урок. Я хочу, чтобы вы уразумели все значение этого дела. Согласно стандарту, школы делятся на три ступени. Ревизоры определят, какой из них мы удовлетворяем. Чтобы считаться полноценной школой и выдавать грамоты об окончании курса, заверенные министерством, мы должны заслужить хотя бы третью, низшую ступень. Дети, вы понимаете меня?

Эмма сказала:

— Завтра нужно быть молодцами, отец Бартлби.

— Именно так! С вечера проверьте, чтобы одежда была в исправности. Тщательно повторите уроки, особенно математику — она пойдет первой. Умойтесь и причешитесь как следует. На занятиях держите себя в руках и помните о манерах. Примите это как мою личную просьбу. Вспомните, что говорила Праматерь Глория.

— Когда помогаешь людям, украшаешь свою душу.

— Верно. Ради Глории-Заступницы, помогите мне и школе.

Салли подняла руку и задала вопрос:

— Правда ли, что миссис Гейл могут уволить?

По гладкому лицу священника пробежала тень.

— Напомни-ка мне первую заповедь.

— Свое место в мире прими с достоинством.

— Вот именно. Теперь начнем урок.

Отец Бартлби стал зачитывать главу из истории Сошествия, Салли делала заметки в тетради. Учитель читал медленно, с большими паузами. Хватало времени отвлечься и подумать о своем.

«Она не могла забыть прошлого». Тревожные слова. Салли знала, что нужно бояться людей с прошлым. Зачем Пол Иголочка такое написал? Намекнул, что у Салли есть прошлое? Боги, нет, он не мог такого подумать! Или говорил о себе самом? Но и это чушь. Он — самый милый парень во всей школе! Кто поверит, что у него прошлое за плечами!

И вот еще странно: «рыцарь почти ничего не мог». Как же — ничего? Пол умеет быть добрым и красиво петь, и говорит умно, как взрослый… Но сочетание фраз на листке рождало тревожное чувство: прошлое есть и у рыцаря, и леди. Общее, одно на двоих. Его-то леди не может забыть, и как раз поэтому рыцарь слаб.

«Все что было то прошло, — написала Салли. — Любви рыцаря и дамы ничто не помешает».

Перо замерло над бумагой. Слова показались наивными и пустыми. Салли говорила подобное отцу: мол, худшее позади, война давно окончилась, ханидов перебили, пора забыть. А он показывал обрубок руки: это как забудешь? Таково свойство прошлого: его нельзя перелистнуть, словно страницу. Если уж есть, никуда не денешься.

Салли подумала: что, если рыцарь тоже остался без руки, как папа? Может, пострадал, защищая леди? Но тогда она лишь сильнее любила бы его! И это она бы заботилась о нем, а вышло наоборот.

Тогда… ох! Салли прижала ладонь ко рту. Если нет руки у самой леди?! Она же была в темнице! Палачи раздробили ей кости, а потом отсекли целую руку! Теперь она пьет, как мой отец, и плачет по ночам. А рыцарю не может простить того, как поздно он пришел на помощь.

Звучало убедительно, аж морозец по спине. Но слишком страшно, Салли не решилась на такую жуть. Подумала и написала мягче:

«У леди не было двух пальцев. Палачи их атрезали когда пытали. Она очень сильно страдала а рыцарь не успел помочь. Вот какое у них прошлое. Но это можно простить если любиш. Ихняя любовь преадолеет все».

Отец Бартлби отпустил детей раньше, чтобы дать им время подготовиться на завтра. Руперта с Эммой оставил дежурными: вернуть стулья на места, вытереть доску и парты. «Графиня тряпок», — с улыбкой вспомнила Салли. Спрятала листок в шухляду и выбежала на улицу.

Последний абзац сочинения придал ей сил. Вышло хоть и мрачно, зато правдиво, как в настоящей жизни. Нужна смелость, чтобы так написать. Пол прочтет и увидит: я не овца. За такое даже миссис Гейл похвалила бы…

— Куда спешите, барышня-красавица? — Пол встретил ее на обычном месте, у живой изгороди сбоку от школьного крыльца.

— Я кое-что сочинила. Завтра прочтешь, — Салли подмигнула, весьма довольная собою.

— Ага, я тоже про завтра! Вот послушай…

Пол увлек ее за изгородь, снизил голос до заговорщицкого шепота.

— Все разошлись, только эти двое прибирают в классе. А отец Бартлби и горгулья совещаются в учительской комнате. Давай подкрадемся к окну и послушаем!

Салли засомневалась. Подслушивать — плохо. В писании нет притчи на эту тему, но можно ручаться: если б любая из Праматерей застала их, то выдала бы прямо в руки Вильгельму. Однако любопытно — жуть!

— Ладно, давай.

Пробежали за изгородью, пригнувшись ниже кустов. Осторожно обогнули цветник, чтобы не наследить. Прокрались вдоль стены школы, затаились у окна учительской. Хорошо, вечер стоял теплый и душный, так что форточка была открыта. Изнутри долетали голоса:

— Сударыня, я прошу вас понять. Если не пройдем хотя бы на третью ступень стандарта, нас исключат из реестра школ. Это более чем серьезно.

— Я уяснила серьезность положения, когда заметила Минерву над доской.

— Ради всех Праматерей, оставьте ваши шутки! Подумайте о детях. Большинство из них не в состоянии оплачивать уроки. Школа существует благодаря милости герцога и святой Церкви. Их милость, увы, переменчива…

— Более чем постоянна: Фарвей был скрягой всю свою жизнь. Только причем здесь я?

— Школа стоит на грани выживания. Регулярная дотация от министерства решила бы все наши проблемы. Мы получим новые учебники, деньги на ремонт и жалование учителям…

— Подлизаться к ревизорам — ради денег? Мне одной это напоминает работу куртизанки?

— Ради детей, сударыня! Будущее учеников — в наших с вами руках! Постарайтесь произвести на ревизоров приятное впечатление.

— Прикажете сплясать для них? Увы, не приспособлена, — она стукнула тростью в половицу.

— Нет же, просто покажите себя с лучшей стороны!

— Хорошо, я умоюсь, причешусь, вычищу грязь из-под ногтей. Разочек загляну в учебник…

— Сударыня, прекратите ерничать.

— Отче, ваши просьбы почти столь же унизительны, как сама проверка. Я не должна расшаркиваться перед этими снобами. Каждый мой урок проходит достойно!

— Вот именно, тьма сожри! — Скверное слово сорвалось с уст священника. Он извинился, сказал тише и ровнее: — Вот именно, они — снобы из министерства. Могут поступить заносчиво и нагло, а вы встанете в позу, огрызнетесь. Этого хватит, чтобы нас запороли. Прошу, сударыня: держите свой нрав в узде.

Горгулья помедлила с ответом, и Салли ощутила себя очень неловко. Будто не просто подслушала разговор, а подсмотрела за мужчинами в бане.

— Лучше пойдем, — она потащила Пола прочь, но еще услышала слова миссис Гейл:

— Я многим обязана вам, отче. Хорошо, я буду примерной девочкой.

Они отбежали от окна, юркнули за живую изгородь. Пол рассмеялся:

— Здорово он ее, а? Нечего брыкаться перед важными людьми!

Салли неожиданно возразила:

— Но она по-своему права. Унизительно, когда в тебе сомневаются.

— Это же горгулья! Она только и делает, что унижает всех нас! А теперь сама попалась.

Салли сменила тему:

— Видел бы ты, что я сочинила сегодня. Я такое написала!..

— Да брось ты свое писание, тут дело поважнее, — Пол придвинулся к ней, и на вдох Салли почудилось, что сейчас случится поцелуй. Но он просто зашептал ей на ухо: — Давай выкинем горгулью из школы.

— Это как?

— Нарочно сделаем, чтобы она взбесилась. Когда нас вызовут, все неправильно ответим. Горгулья наорет на нас, а эти увидят, какая она на самом деле.

— Но это же нечестно. Если буду знать ответ, то так и скажу.

— И очень глупо! Завтра не нас проверяют, а горгулью. Нам за ошибки ничего не будет, а ей достанется. Что скажешь?

— Я не…

В этот миг две сильные руки схватили их и притиснули друг к другу.

— Голубок и горлица! Никогда не ссорятся!

Откуда только взялся этот Руперт… И Эмма тоже стояла рядом:

— Похоже, они целовались.

— Еще как! — браво ответил сасквайр. — Сейчас покажу!

Но показал не на Эмме, а просто высунул язык и издал влажное чмоканье. Эмма скривилась:

— Фи, противно.

— Ребята, ну вы чего? — заискивающе начал Пол. — Вы же тоже вдвоем, как мы…

Руперт взревел:

— Нас заставили парты скоблить! А ты еще ржешь над нами?

— Да не смеюсь я…

— Мы слышали, ты ржал!

— Я не поэтому, просто новости хорошие.

— Это какие? Что скоро поженитесь?

— Горгулью завтра уволят. Она злится на ревизоров и может нахамить. Тогда ее точно попрут.

— Откуда знаешь, что злится?

— Мы слышали через окно!

Вот этого говорить не стоило. Пол хотел задобрить Руперта, и здоровяк таки ухмыльнулся, но у Эммы опасно сверкнули глаза.

— Постойте-ка. Значит, вы остались подслушать за горгульей? И… что вы сделаете, чтобы она не узнала?

— Пожалуйста, не говорите… — пролепетал Пол Иголка.

— «Пожалуйста» тут мало. Даже «умоляю» не хватит.

— Денег у нас нет, — сказала Салли.

— Нужны мне твои гроши! Все знают, какая ты нищая!

Эмма прошлась вокруг них, словно кошка, примериваясь к жертве. Руперт с видимым восторгом наблюдал за подругой.

— Вот что, Пол, — сказала Эмма, — коль ты любишь девушку, изволь доказать. Встань-ка на колено и спой ей серенаду.

— Какой вздор! Мне этого не нужно! — вскричала Салли. И покраснела, как свекла.

— Пой! — приказала Эмма.

— Я не… — начал было Пол, но Руперт вывернул ему руку за спину и бросил на колени.

— Пой серенаду, а то хуже будет!

Пол всхлипнул, утер нос — и запел. Тихо, но, к сожалению, разборчиво. Салли не знала, куда деться от стыда. Именно эту песню она мечтала услышать от него. Но только не так, тьма сожри! Как угодно, но не так!

Она отвернулась, чтоб не видеть унижения, и тут заметила: за спиной у обидчиков стояла миссис Гейл. Опиралась на трость и тихо наблюдала сцену, без малейшего желания вмешаться.

Пол домучил последний куплет, шмыгнул носом, просительно глянул на Эмму.

— Ты заслужил пощаду, можешь встать. Твоя очередь, Салли. Завтра придешь в школу с колокольчиком на шее. Знаешь, почему? Потому, что овца.

Салли бросила:

— Поди во тьму.

— Что ты сказала?

— Сказала, чтоб ты провалилась во тьму, графиня тряпок.

Эмма дернулась как от удара. Подскочила к Салли и схватила за косу. Пол кинулся на помощь:

— Перестаньте, пожалуйста!

Руперт только этого и ждал. Ударил Пола в живот, выбив дух. Поймал за грудки и подтащил к себе:

— Еще хочешь?

— Нет.

— Тогда проваливай.

Руперт выпустил Пола и погрозил кулаком. Тот попятился, шмыгнул носом — и бросился бежать. Руперт повернулся к Салли:

— Пастушок смылся, осталась овечка. Готовь колокольчик на завтра.

— Ступайте. Во. Тьму, — раздельно произнесла Салли.

Оттолкнув с пути Эмму, подошла к училке:

— Миссис Гейл, вам могут сказать, что я подслушала за вами. Так вот, это правда.

Лишь теперь обидчики заметили горгулью. Как по команде, опустили носы к земле.

— Простите, миссис Гейл…

— За что конкретно? — уточнила горгулья.

— Ну, за то, что обидели этих…

— Мне на них плевать.

— Правда?..

— А на вас — не плевать. Грязный шантаж, драка за волосы… Противно. Вы упали в моих глазах.

— Но миссис Гейл…

— До этой минуты я считала вас лучшими в классе. Хотела первыми вызвать при ревизорах, знала, что за вас не придется краснеть. Но теперь…

— Миссис Гейл, пожалуйста, поверьте!..

— Прочь.

Она махнула тростью в сторону улицы. Эмма и Руперт ушли, втянув головы в плечи. Миссис Гейл посмотрела на Салли:

— А ты почему здесь?

— Жду наказания.

— Пф!..

Салли ощутила одновременно два желания. Первое: прямо сейчас сбегать в класс и показать сочинение учительнице. Второе: чтобы Пол ничего больше не писал на том листке.

Она ляпнула:

— Миссис Гейл, а вас точно не уволят?

— Смешное дитя. С каторги не увольняют.

— Милые дети, не обращайте на нас совершенно никакого внимания, — сказал один из ревизоров.

Конечно, после этого только на них и смотрели. Ревизоры устроились в заднем ряду, что сильно затрудняло наблюдение. Их было двое. Один — худой, в очках на кончике острого носа и с блокнотом для заметок. Очки и блокнот придавали ему невероятной важности. Но второй казался еще важнее: он носил на цепочке карманные часы. Не без труда умостив за партой свое грузное тело, извлек часы из кармана, отщелкнул крышечку и изрек:

— Пожалуй, будем начинать.

Миссис Гейл стукнула тростью, чтобы вернуть себе внимание класса, и прошлась вдоль доски. Салли раскрыла рот от удивления: учительница принарядилась! Красивое черное платье, белоснежный платок на шее, блестящий обруч в волосах, даже перстень на пальце!

Впрочем, своим правилам она не изменила. Урок математики, как всегда, начался с сеанса фехтования. Кончик трости поискал цель, точно острие болта на ложе арбалета.

— Эмма, ответь-ка ты…

Графиня тряпок засияла от радости:

— Да, миссис Гейл!

— Шестнадцать в квадрате?

— Двести пятьдесят шесть.

— Четыре в кубе — столько же?

— Нет, миссис Гейл, шестьдесят четыре.

— Благодарю… Руперт, ты. Признак делимости на три?

— Так точно, миссис Гейл! Сумма цифр!

— Что — сумма цифр?

— Если делится на три, то и все число!

Учительница зашагала меж рядов, выстреливая вопросы. Конечно, не все отвечали правильно. Присутствие ревизоров не принесло поблажек: любой, кто совершал ошибку, оказывался на плахе. Мартин с мелом в руках пытался возвести нечто жуткое в квадрат, Рыжая с Третьей множила все подряд на двенадцать, Милдред спутала Фейрис с Миннисом и теперь писала в столбик города западного побережья.

Очередь дошла до Пола:

— Менестрель, шестью тринадцать?

— Тридцать пять!

— Точно?

— Ой, нет, сорок шесть!

— К доске. Умножение на шесть. Числа от одного до семнадцати.

Выходя на плаху, Пол подмигнул Салли. И принялся писать неправильно. Шесть на один — шесть, шесть на два — десять, шесть на три — тринадцать… Салли схватилась за голову. Перестань же, не нужно!

Когда учительница отвернулась, на парту Салли упала записка от Эммы: «Он нарочно? Скажи, чтоб прекратил!» Салли нацарапала: «Я бы рада но как?..»

И тут раздался голос ревизора с часами:

— Милая девушка, что за листок у вас?

Салли скомкала бумажку в руке.

— Ничего, милорд…

— Я не прошу прочесть вслух, лишь уточняю: это записка от подруги?

Она мне не подруга, — чуть не выпалила Салли.

— Да, милорд.

— Прелестно!.. Миссис Гейл, позвольте мне опросить эту девушку.

— Она слишком занята записками, — бросила учительница. — Кажется, Салли заслужила места на плахе.

— Нет-нет, — возразил ревизор. — Вы опросили, кого хотели, но Салли осталась без внимания. Позвольте же.

Салли поднялась:

— Да, милорд.

— Отчего вы так говорите?

— На манерах учили. Если уважаешь собеседника и не знаешь его титула, лучше зови милордом. Он сам исправит, коли надо.

— Хе-хе. Что ж, исправлю: достаточно просто «мастер». Какую тему вам задали на прошлый понедельник?

— Простите, мастер?..

— Я вижу, нынешний урок класс усвоил хорошо. Хочу убедиться, что это не случайность, вызванная нашим приездом. Итак, что было неделю назад?

— Числитель и знаменатель, мастер.

— Кто из них где?

— З — как земля, внизу. А Ч — как чайка в небе.

— Хе-хе. Сократите дробь: шестнадцать восьмых.

Она лишь пожала плечами:

— Шестнадцать агаток — это две глории, мастер.

— Тринадцать пятых?

— Боюсь, что тринадцать — простое число. Не делится ни на что, кроме единицы.

— Хе-хе. А двадцать семь восемнадцатых?

— Ну, это девять вторых… ой, нет, девять третьих… — Салли опустила глаза. — Простите, мастер, я запуталась.

— Ничего-ничего, садитесь.

Худой ревизор сделал запись в блокноте. Грузный выдвинулся к доске и изучил написанное жертвами плахи. Уточнил у Милдред: верно ли, что Нэн-Клер граничит с Рей-Роем? Она ойкнула и исправилась. Пол тем временем окончил строку: «6 x 17 = 90».

— Миссис Гейл, я полагаю, вы уделяете этому ученику слишком мало внимания.

— Напротив, мастер, слишком много. Видите ли, его неслучайно зовут менестрелем. Голос у Пола — как у соловья. Когда отвечает вслух, я не замечаю ошибок…

Класс захихикал, ревизор тоже не сдержал усмешку.

— Проверяйте его уроки только в письменном виде.

— Отныне так и поступлю.

На перемене Салли заглянула в шухляду и увидела, что к записке прибавился большой абзац. Она не стала читать. Это написал Пол, потому как-то не хотелось.

Затем начались манеры. Отрабатывали вежливый вопрос — а это еще хуже, чем извинения! Задавать вопросы — все равно, что плавать между трех рифов. Один зовется Хамское Любопытство: «А правда, что ты целовалась с Рупертом? Ну, и как он?!» Другой риф — Равнодушие: «Вы хворали? Надо же…» Ну, а третий — Назойливая Муха: «У кого ты сшила платье? Нет, правда, я тоже такое хочу. Сколько стоило? А торговаться можно?»

Миссис Гейл поделила учеников на пары и раздала бумажки с вопросами. Нужно было добиться ответа, не налетев ни на один из рифов. Та еще задачка, особенно если учесть, что Салли оказалась в паре с Эммой. Салли подумала: училка нарочно сделала так, отомстила за то, что я не смогла сократить дробь… Однако Эмма вела себя до странности прилично — может, потому, что сасквайра не было рядом.

— Салли, не спрашивай про цену платья. Я скажу — ты скиснешь.

— Но тут велено узнать.

— Спроси как-нибудь хитро, не в лоб.

Мимо как раз проходила учительница, и Салли осенило:

— Не правда ли, миссис Гейл роскошно одета?

— О, да!

— А не у одного ли портного вы заказывали платья?

— Ах, Салли, ты мне безбожно льстишь.

Под конец урока грузный ревизор снова обратил на нее внимание:

— У вас хорошая память, сударыня. Скажите-ка, что вы изучили неделю назад?

— На уроке манер?.. Извинения.

— Прекрасная тема. Не покажете ли, как вы это делаете?

Миссис Гейл держала ухо востро:

— Боюсь, мастер, это плохая идея. Салли — слишком гордая девица, за весь урок я так и не выбила у нее извинений.

— Миссис Гейл, мы простили вам одного любимчика, но второй — явное излишество. Не мешайте, будьте добры. Итак, Салли?..

Она поискала, за что бы достойно извиниться. Нелегкая задача, ведь ревизор оказался приятным человеком. Салли его не злила, и просить прощения было решительно не за что. Хотя, одна идея возникла:

— Мастер, в ящике моей парты лежит одна записка. Простите, но мне не терпится прочесть ее.

Ревизор рассмеялся:

— Прошу.

Она вернулась за парту, достала сочинение и все же прочла последний абзац.

«Верно, у леди не хватало двух пальцев. А также зубов, ногтей и кусков кожи. Рыцарь не опоздал: он был рядом, пока его друзья пытали леди. Потом ушел на войну, а вернулся, когда проиграл. Он сказал ей: «Родной душе можно все простить», — и показал свою ладонь. У него тоже не было двух пальцев».

Салли подумала: какая же я дура. Это точно писал не Пол. Ни один Пол на свете не написал бы такого.

Урок окончился, и в класс вошел отец Бартлби, который доселе скрывался в учительской.

— Дети, не разбегайтесь! Господа ревизоры хотят задать вам пару вопросов!

Грузный возразил:

— Нет, отче, к детям вопросов не имеем.

Миссис Гейл покачала головой:

— Приношу извинения, мастер. Они позабывали все на свете. Понимаю ваше нежелание терзать их и себя.

Лицо ревизора вытянулось от удивления:

— О чем вы, сударыня? Да, забыли, где находится Рей-Рой… Но ваши ученики применяют знания в обычной жизни. Они шлют друг другу записки! Общаются в письменном виде, по своей доброй воле — вы осознаете это? Подобное встретишь в одной школе из двадцати!

— Э… мне казалось, это обычное дело…

— И таблица квадратов — тоже обычное дело? И уроки манер, достойные дворянского сословия? Миссис Гейл, в школе третьего ранга не требуется ничего подобного.

Отец Бартлби поспешил вмешаться:

— Не стоит ли в таком случае присвоить нам второй ранг?

— Об этом я и размышляю. Вы получите двойную дотацию, но должны будете ввести в программу физику и историю. Найдете достойного преподавателя этих предметов?

Отец Бартлби украдкой глянул на миссис Гейл.

— Что?.. Нет, отче, нет, простите! Даже гребцам на галерах позволена передышка! Я в физике — как рыба в лесу!

— Тогда по рукам, за вами история.

— Вот тьма…

Священник улыбнулся. Ревизор с часами сказал:

— Господа, число подопечных земель неуклонно растет. Наше министерство обслуживает все больше учебных заведений. Мы печатаем пособия, разрабатываем программы, проводим курсы подготовки учителей… Знаете, в чем мы нуждаемся больше всего? Вовсе не в деньгах, а в кадрах. Умные, образованные и порядочные люди — огромный дефицит. Миссис Гейл, как вы отнесетесь к тому, чтобы приехать в министерство на собеседование? Все дорожные расходы возьмем на себя.

И священник, и учительница разом нахмурились. Она сказала за двоих:

— Мне работать в министерстве?.. А как же школа? Отец Бартлби не справится один.

— С имперской дотацией он сможет найти вам замену.

— Ну, когда найдет… И когда я сочту замену достойной… — сказала миссис Гейл с крайне скептическим видом. — До тех пор, покорно благодарю.

Салли долго ждала, пока все разойдутся. Делала вид, будто правит записи в тетради. Пол сказал ей, собирая вещи:

— Жаль, что не получилось. Будем дальше мучиться с горгульей… Ну, встретимся где обычно?

— Нет, — ответила она.

Эмма кивнула ей на прощанье. Руперт, проходя мимо, опустил глаза. Наконец, ушел и отец Бартлби, провожая ревизоров. Осталась одна миссис Гейл за учительским столом.

— Салли, звезда наша, ты еще долго? Дописывай живее, я домой хочу.

Салли достала сочинение и пошла к столу. С каждым шагом становилось все страшнее. В ярде от учительницы она сникла настолько, что попыталась спрятать лист в рукав.

— А, ты мне ответ сочинила…

Миссис Гейл протянула руку за страницей.

— Нет, простите.

— Тогда почему так долго?

— Я просто не знаю, чем закончить. Вышло очень правдиво, как в жизни… Но последняя строка не складывается. Посоветуйте, миссис Гейл.

— Думай сама. Сейчас твой ход, не мой.

— Я думала все это время… Ничего не пришло…

— Перечитай с самого начала.

Салли подняла листок к глазам. «Леди гнила в темнице… Он любовался своей добротою… Сделал почти ничего… не хватало двух пальцев, зубов, ногтей… Его друзья пытали ее… Вернулся, когда проиграл… «Родной душе можно все простить», — и показал свою ладонь. У него тоже не было двух пальцев».

Она передернула плечами от холода.

— Я придумала, миссис Гейл. Только это страшно.

— Пиши уже, ночь на дворе.

Салли добавила последнюю строку:

«Леди убила рыцаря».

— Удачная концовка, — признала миссис Гейл. — Доброй ночи.

— А сочинение?..

— Оставь себе на память.