Фенимор Купер

Глава 10 ПОЛИТИЧЕСКАЯ СХВАТКА МЕЖДУ ЧЕЛОВЕКОМ И ДОЛЛАРОМ

Лето 1835 года Купер с семьей провел к Куперстауне, наблюдая за перестройкой отцовского дома. Он придерживался своего решения не писать больше романов. Однако занятие литературной работой уже превратилось для него в насущную потребность, он решает создать серию очерков о своих путешествиях по странам Европы. Начинает он со Швейцарии. Над путевыми очерками он работал в Куперстауне и также в Нью-Йорке, куда Куперы возвратились на зиму. Осенью лондонский и филадельфийский издатели сообщили, что они понесли крупные убытки на «Моникинах». Поэтому условия издания его путевых очерков были значительно менее благоприятными, чем рассчитывал писатель.

Первая книга «Очерки о Швейцарии, часть I» вышла в свет в мае 1830 года в Филадельфии и в Лондоне. Вторая часть «Очерков о Швейцарии» в сентябре 1836 года была издана в Англии, а в октябре – в США. Успеха обе книги не имели, правда, часть первая использовалась в Европе в качестве путеводителя по Швейцарии. Три следующие книги путевых очерков получили название «Заметки о Европе» и были посвящены соответственно Франции, Англии и Италии. Купер намеревался написать еще книгу о Германии, но издатели не проявили никакого энтузиазма, и он отказался от своего намерения.

Путевые очерки Купера привлекли внимание и американских, и европейских газет и журналов. Рецензии на них появились в «Нью-Йорк миррор», «Никербокер мэгезин», «Норт Америкен ревью» и других американских изданиях. В Европе наиболее критический отзыв был напечатан в октябре 1837 года в английском журнале «Куотерли ревью», и относился он к путевым заметкам об Англии. Его автором поначалу считали известного английского литератора Джона Гибсона Локхарта, зятя Вальтера Скотта.

«…Нам еще никогда не приходилось встречать так плохо написанное, содержащее так много неверной информации, так плохо подготовленное, такое невыдержанное и так плохо исполненное произведение… Мы никогда не встречались с подобным образцом тщеславия, глупости и небылиц, как они собраны в этой книге… Как литературное произведение она не заслуживает даже презрения. Ее стиль, тема и изложение – банальны, поверхностны и сбивчивы. В ней нет ничего постоянного, кроме невежества, и ничего глубокого, кроме злобы… Будет справедливым назвать это произведение автобиографией обнаженного тщеславия».

Как видим, журнал не стеснялся в выражениях. Правда, статья была опубликована без подписи, но в конце концов стало известно, что ее автором был не Джон Гибсон Локхарт, а литератор Джон У. Крокер. Одна из филадельфийских газет в январе 1838 года перепечатала выдержки из этой статьи, и она стала широко известной в Соединенных Штатах.

Весной 1836 года Куперы покинули Нью-Йорк и переселились в Куперстаун. Многие друзья писателя удивлялись такому решению, не без оснований полагая, что в небольшом поселке, каким был в то время да и сейчас остается Куперстаун, писателю и его семье будет не хватать образованного общества, старых друзей, политической атмосферы, художественных выставок. Конечно, покупка и перестройка старого отцовского дома были проявлением сыновних чувств писателя, данью его памяти о родителях, о безмятежном детстве, проведенном в этом захолустном уголке. В связи с покупкой дома к Куперу практически перешли обязанности душеприказчика завещания покойного судьи. Ему, естественно, хотелось восстановить престиж фамилии Куперов в селении и его окрестностях. Кроме того, Куперы привыкли к жизни на широкую ногу, а в большом городе с их уменьшившимися доходами такую жизнь поддерживать было невозможно.

Куперы обосновались в своем заново отстроенном доме, возобновили знакомство с рядом местных семейств, приглашали к себе погостить родственников и друзей. Книги, некоторые деликатесы и вина выписывались из Нью-Йорка и Филадельфии. Купер приобрел ферму на восточном берегу Отсего и в дополнение к своим литературным занятиям занялся фермерством, которое никаких доходов ему не приносило.

Вскоре Куперы по праву стали считаться первым семейством поселка. Далеко не всем это было по душе. Многие завидовали литературному успеху писателя, других раздражали их воспитанность, европейские манеры. Глухой провинциализм заштатного американского селения восстал против чуждых ему взглядов и обычаев. Дело дошло до того, что на Куперов смотрели как на «рогатых чудовищ или еще хуже того».

Недоброжелательство местных жителей подогревалось и рядом мелких обстоятельств. Пока дом Куперов пустовал, жители ходили напрямик через двор, теперь же Купер запретил проход через двор дома, и жителям приходилось обходить участок Куперов. И обходить-то было совсем не далеко, но недовольство таким решением писателя было всеобщим. Однако Купер действовал в полном соответствии с местными законами и обычаями, и поэтому открыто предъявить ему какие-то претензии было невозможно. Однако искра недовольства ждала лишь своего часа, чтобы вспыхнуть ярким пламенем.

И повод к такой вспышке страстей не заставил себя долго ждать. Неподалеку от поселка на западном берегу озера был участок земли, известный под названием Трехмильная зона. Участок этот принадлежал отцу писателя. Он был очень удобным для летнего отдыха, судья с семьей использовал его как место для пикников или семейного купания. В поселке в то время жило мало людей, и судья не возражал, если в Трехмильной зоне устраивали пикники и другие семьи. Все знали, что участок этот – собственность Куперов, и пользовались им как бы с молчаливого разрешения судьи.

За те годы, что Куперы были в Европе, популярность Трехмильной зоны у населения поселка значительно возросла. Теперь здесь организовывали пикники и купания не только отдельные семьи, но и целые школьные классы, большие группы соседей и друзей. Естественно, что Куперу такое положение не понравилось, но поначалу он ничего не предпринимал, не желая восстанавливать против себя большинство жителей.

Кто знает, сколько бы еще продолжалось это противостояние сторон, если бы не случай. Однажды во время верховой прогулки в Трехмильную зону Купер обнаружил, что кем-то срублено старое дерево, которое особенно любил его покойный отец. Терпению писателя пришел конец, он решил действовать. Для начала он отправил в местную газету «Фрименз джорнэл» объявление, в котором говорилось: «Предупреждение. Публика предупреждается против незаконного посещения Трехмильной зоны. Подписавший это предупреждение намерен строго осуществлять свое право собственности на этот участок земли. Публика не имеет и никогда не имела никаких прав на этот участок, помимо тех, которые признавались в виду щедрости хозяев. Дж. Фенимор Купер, душеприказчик имущества покойного Уильяма Купера. 22 июля 1837 года».

Если бы Трехмильная зона принадлежала лично писателю, может быть, он не стал бы действовать столь решительно. Но согласно завещанию этот участок земли находился в общей собственности всех наследников судьи до 1850 года, когда он должен был перейти в собственность самого младшего Купера, носившего имя Уильям. Так что Купер в данном случае защищал не свои собственные интересы, а интересы будущего возможного наследника. «Предупреждение» Купера еще не было опубликовано в газете, как содержание его стало широко известно в поселке. Группа возмущенных граждан расклеила объявление, призывавшее жителей собраться в гостинице Исаака Льюиса, чтобы предпринять меры защиты против «высокомерных притязаний некоего Джеймса Фенимора Купера, претендующего на право владения Трехмильной зоной и отказывающего гражданам в праве пользоваться этим участком, как они привыкли это делать с незапамятных времен, не будучи обязанными щедрости кого бы то ни было, будь то местный житель или иностранец».

На собрание жителей пришло человек 60, в основном недавние поселенцы Куперстауна. На собрании была принята резолюция, извещавшая, что жители оставят без внимания требование владельца участка, и, помимо всего, потребовавшая от совета попечителей поселковой библиотеки изъять из нее все книги Купера.

На собрании были внесены и другие предложения. Предлагалось не просто изъять книги Купера из библиотеки, но и – прилюдно сжечь их. Было предложение и о том, чтобы изучить документы, на основании которых писатель претендовал на владение Трехмильной зоной. Оба эти предложения были отвергнуты участниками собрания. Секретарю собрания было поручено опубликовать резолюцию собрания граждан в местных газетах. Однако секретарь предпочел вручить резолюцию лично писателю.

Вероятно, страсти бы со временем улеглись, и дело на этом бы и закончилось. Но 2 августа 1837 года газета «Ченанго телеграф», издающаяся в расположенном неподалеку от Куперстауна городке Норвич, опубликовала редакционную статью, посвященную этому местному событию. В статье отмечалось, что книги Купера уже изъяты из библиотеки, и утверждалось: «Мы думаем, что его высокомерная наглость получила теперь отпор, который послужит ему на пользу».

12 августа краткое изложение этой статьи было напечатано в газете штата «Олбани ивнинг джорнэл», которую редактировал известный в стране представитель партии вигов Т. Уид. Газеты всей страны перепечатали версию Т. Уида в качестве авторитетного мнения. 14 августа статья из «Ченанго телеграф» была полностью перепечатана в куперстаунской газете «Отсего републикен». Купер тут же подал в суд на редактора «Ченанго телеграф», поместившего редакционную статью о его споре с согражданами, и на молодого редактора «Отсего республикен», перепечатавшего полный текст статьи. Первым в суде присяжных рассматривался иск Купера к Эндрю М. Бар-беру, редактору «Отсего републикен».

Дело слушалось в суде округа Монтгомери под председательством судьи Уилларда. Зал был переполнен; вызывали интерес и сам необычный иск и слухи о том, что писатель лично будет защищать свои интересы. Интересы редактора газеты представлял Джошуа А. Спенсер, один из самых опытных адвокатов штата по гражданским делам, рассматриваемым с участием присяжных заседателей. Он убеждал присяжных, что Купер, будучи всемирно известным писателем, не нуждается ни в их решении вообще, ни в возмещении убытков, чтобы сохранить свою репутацию. После окончания его речи присутствующие были уверены, что присяжные последуют его совету.

Но вот предоставили слово истцу. Купер четко и убедительно изложил смысл своих претензий. Решение присяжных было в пользу Купера, и судья присудил ему 400 долларов в возмещение убытков, что считалось крупной суммой для такого рода судебного дела. Так первая судебная схватка с американской прессой закончилась в пользу писателя.

Доброжелательное изложение хода суда было напечатано в одной газете – «Нью-Йорк ивнинг пост» и принадлежало перу друга писателя Теодора Седжуика.

Что касается Трехмильной зоны, то в 1850 году она перешла в собственность пятилетнего Уильяма С. Купера, в 1871 году он ее сдал в аренду поселковой общественной компании, а в 1899 году продал поселку за небольшую сумму.

Купер жаловался друзьям, что он на собственной шкуре познал, что такое тирания американского общества и американской печати. Он осознавал всевозрастающую роль крупного капитала и в частных письмах обращал внимание на «развернувшуюся ныне политическую схватку… между человеком и долларом». О так называемой свободной американской прессе он писал еще раньше в своих «Заметках о Европе». Пресса эта, подчеркивал писатель, становится и инструментом тирании. В ней отражаются пороки, финансовые интересы и ненасытная алчность класса коммерсантов, чьи представители контролируют ее. Чтобы заткнуть рот оппонентам, эта пресса прибегает к подлости и сквернословию.

История с Трехмильной зоной подтолкнула Купера к написанию нового романа. Он хочет описать злоключения американцев, возвратившихся на родину после длительного пребывания в Европе, хотя писатель в это время уже трудился над тремя произведениями: «Хроникой Куперстауна», «Историей военно-морского флота США» и публицистической книгой «Американский демократ».

«Хроника Куперстауна» – сухой, фактологический рассказ об истории поселка. «Любовь к определенным местам, – писал в предисловии Купер, – таким, как место, где вы родились или где прошла ваша жизнь, помогает поддерживать нашу привязанность и превращает нас в лучших граждан и, вообще, в лучших людей. Такая любовь усиливается знакомством с событиями, и по мере того, как с течением времени увеличивается интерес к прошлому, уважение к этому прошлому и память о нем усиливают нашу естественную тягу к родным местам».

В хронике поселка Куперстаун писатель не оставил никакого места для выражения человеческих чувств, она написана бесстрастным, сухим языком фактов, содержит множество полезных сведений, но никак не способна пробудить у читателей не то, что любовь, но даже обычный человеческий интерес к этому дорогому для писателя месту. В ней нет ни описаний прекрасной природы, мастером которых проявил себя Купер в своих романах, ни интересных рассказов о людях, которые осваивали и покоряли эти земли. Перечисляются имена и фамилии поселенцев, но для тех, кто никогда не знал этих людей, не видел их, все эти сухие перечисления остаются лишь поминальником.

В момент написания и публикации хроники, по свидетельству ее автора, в поселке проживало 1300 человек, Куперстаун был значительно лучше построен, чем обычные поселки такого рода, – многие частные дома, а также магазины и общественные здания были сложены из кирпича. И в отличие от многих поселков лучшие здания принадлежали частным владельцам, а не являлись тавернами, как это было в других поселках и городках. В Куперстауне было два бакалейных магазина, две аптеки, шесть фуражных лавок, торговцы шляпами, часовщики и ювелиры, жестянщики, портные, сапожники, кузнецы.

Купер с гордостью отмечает, что по крайней мере в 35 домах имеются пианино и в поселке есть два мастера, которые производят пианино и органы. Органы установлены в трех церквах. Три опытных преподавателя дают уроки музыки. В поселке по-прежнему издаются две еженедельные газеты – «Фрименз Джорнэл» и «Отсего републикен», исповедующие прямо противоположные политические взгляды.

В поселке имелось девять адвокатов, четыре практикующих врача. Самым крупным предприятием являлась типография братьев Г. и Э. Финни, в которой работали 40 человек. Она специализировалась на печатании Библии и школьных учебников. В этой типографии, кстати, и был отпечатан тираж «Хроники Куперстауна».

Весной 1831 года французское правительство Луи Филипа Орлеанского удовлетворило просьбу двух чиновников из аристократического круга Алексиса де Токвиля и Густава де Бомонта о поездке в США для изучения реформ тюремно-исправительной системы. Запросу 26-летнего де Токвиля и его приятеля предшествовало определенное развитие событий как в семьях молодых людей, так и в истории французского государства.

Алексис де Токвиль родился 24 июля 1805 года в семье представителя старинной нормандской аристократической фамилии, пэра Франции. Его прадед Кретьен де Малишерб, говоривший о себе как об аристократе-либерале, пострадал во времена Великой французской революции. Правнук считал себя политическим наследником своего прадеда и поэтому с энтузиазмом приветствовал восстановление династии Бурбонов на престоле Франции.

Тщедушный, излишне чувствительный, подверженный с детства частым приступам сильного беспокойства, Токвиль тяготел к родителям, держал себя слишком надменно с людьми незнакомыми и тем не менее способен был поддерживать тесные узы дружбы с теми, кого он хорошо знал. Так завязалась его дружба с таким же аристократом Густавом де Бомонтом. Взгляды Токвиля на современное ему общество и государство формировались под сильным влиянием лекций известного историка и государственного деятеля Франции Франсуа Пьера Гийома Гизо – идеолога крупной буржуазии. Франсуа Гизо известен как один из авторов теории, по которой главным двигателем исторических событий признавалась классовая борьба. Конечно, понимание такой борьбы у Ф. Гизо было ограничено буржуазным мировоззрением.

А. Токвиль усвоил из лекций, что уничтожение привилегий аристократии является исторической неизбежностью. Победа буржуазной июльской революции 1830 года во Франции лишь утвердила его в мысли о том, что Франция неумолимо движется к полному социальному равенству. Если раньше он изучал историю Великобритании как модель политического развития для своей страны, то теперь, летом и осенью 1830 года, его взоры и мысли отошли от конституционной монархии Великобритании и обратились к демократической Америке. Он вместе с Бомонтом решает отправиться в США под не вызывавшим сомнений предлогом изучения постановки тюремно-исправительного дела. Помимо официальной, была и собственная тайная цель – изучить демократические институты Америки, чтобы по возвращении во Францию можно было внести свой посильный вклад в реорганизацию ее государственных и общественных организаций.

А. Токвиль и Г. Бомонт провели в США девять месяцев – с мая 1831-го по февраль 1832 года. Они беспрепятственно путешествовали по всей стране, встречались с самыми различными людьми, внимательно наблюдали за всем происходящим, читали местные газеты и журналы, вникали во все, о чем им рассказывали новые американские знакомые, в большинстве своем люди известные, влиятельные и богатые.

«В Америке, – вспоминал впоследствии Токвиль, – я видел больше, чем просто Америку. Я искал образ самой демократии с ее отклонениями, искал, в чем заключается характер этой демократии, искал ее заблуждения и увлечения». Он полагал, что все происходящее в США «интересно не только для самих США, но и для всего мира. Это касается не только одной нации, но человечества в целом».

Токвиль пытался проникнуть в сущность американского политического устройства – равенство условий для всех граждан, которое импонировало его собственной философии политического развития общества. Он стремился понять, на чем зиждется жизнеспособность американской демократии, в чем и как конкретно проявляются ее крайности, каково ее возможное будущее.

Возвратившись на родину, А. Токвиль и Г. Бомонт опубликовали в 1833 году совместную работу «Тюремно-исправительная система в США и ее применимость зо Франции». Бомонт в 1835 году издал самостоятельную работу «Мари, или Рабство в США».

Токвиль также написал самостоятельную работу «О демократии в Америке» (1835–1840 гг.). Уже ее первая часть, опубликованная в английском переводе в США в 1835 году, принесла ему известность и выдвинула в число ведущих политологов. Во Франции он был удостоен ордена Почетного легиона, избран членом Французской академии. Его книга была издана в Англии, Бельгии, Германии, Испании, Венгрии, Дании и Швеции. В США она сначала рассматривалась как основанная на необъективных источниках, но со временем была признана классической.

Купер встречался в Париже с Токвилем и Бомонтом накануне их отъезда в США. Он с интересом прочел книгу Токвиля, так как появилась она в книжных лавках как раз, когда он работал над своим собственным произведением на ту же тему, которое даже по названию перекликалось с работой Токвиля. Свою книгу Купер назвал «Американский демократ». Внешним толчком к ее написанию послужили события, развернувшиеся вокруг Трехмильной зоны и заставившие писателя по-новому взглянуть на складывавшийся в Америке образ жизни, на проблемы развития американской демократии.

Для писателя жители Куперстауна, организовывающие без его разрешения пикники в принадлежащей его семье Трехмильной зоне, олицетворяли собой всех американских граждан, которые перестали уважать частную собственность и поэтому способствовали беспорядкам и анархии. И начиналось это неуважение со школьной скамьи, когда на его земле проводились воскресные школьные пикники. Значит, надо было сначала привить уважение к соблюдению законов государства, к необходимости охраны частной собственности школьникам. Поэтому Купер хотел написать учебное пособие для местных школ, и он договаривается о его издании с куперстаунскими издателями братьями Генри и Элихом Финни и не помышляет о европейских изданиях.

Замысел «Американского демократа» как учебного пособия для школьников, естественно, наложил свой отпечаток и на лексику, и на форму работы, и на круг обсуждаемых в ней проблем. Однако работа Купера не получила статуса учебного пособия для школ штата Нью-Йорк, таким пособием стала книга А. Токвиля «О демократии в Америке» в английском переводе Генри Рива. Купер слишком поздно понял, что, как он сам признал, «он уделил слишком мало внимания этой книге».

Купер фактически стал первым американским писателем, который откровенно описал складывающийся американский образ жизни. «Цель этой книги, – отмечал писатель в коротком предисловии к ней, – заключается в том, чтобы положить начало движению за более справедливое различие между правдой и предубеждением». И здесь же он объясняет, что именно побудило его приступить к этой работе. «Эта небольшая книга была написана как результат многочисленных наблюдений автора над тем, как основополагающие принципы, важные для процветания общества, в умах многих граждан претерпевают кардинальные изменения. И уже господствуют бесполезные убеждения, которые, если они возобладают, не могут не привести к дезорганизации общества, а то и к подлинной революции. И хотя многие готовы протестовать, немногие готовы открыто бороться с этими явлениями».

Писатель честно признается, что после семилетнего отсутствия он кажется иностранцем в своей собственной стране. Но это обострило его наблюдательность, позволило увидеть все происходящее в новом свете, открыло глаза на такие явления и факты, которым раньше он не придал бы ни малейшего значения. Больше всего его удивили два феномена. Во-первых, стремление большинства довести свои взгляды до крайности, придать им экстремальные формы и выводы. И во-вторых, желание меньшинства забыть обо всем, кроме насущных требований момента, в надежде, что именно настоящее в конце концов и приведет к необходимым кардинальным изменениям.

И между этими крайними выражениями общественного мнения практически не слышен голос простых, честных, бесстрашных и правдивых граждан. Одна партия провозглашает искусственные, ложные, неискренние лозунги, в которые она и сама не верит, а другая – выражает свою озабоченность и тревогу в бесполезных и трусливых жалобах.

«Работа эта написана более с целью осуждения, чем похвалы, с целью исправления создавшегося положения. Добродетели уже в самих себе содержат награду, а ошибки – крайне опасны» – таким предупреждением завершает Купер свое предисловие.

Посмотрим же, какие ошибки имел он в виду, от чего он хотел предостеречь американское общество. Книга состоит из 45 коротких глав и трехстраничного заключения. Начинается она с главы «Формы правления», в которой Купер разделяет три формы управления государством: деспотия, ограниченная монархия и республика. Хотя тут же оговаривается, что под формой монархии иногда скрывается диктатура аристократии, а иногда и республиканское правление.

Наибольший интерес представляют главы, в которых Купер рассматривает особенности государственного и общественного устройства США, права и обязанности их граждан. В главе «О республиканской форме правления в Соединенных Штатах Америки» Купер, например, анализирует права граждан по конституции США. «Много распространенных ошибок существует в отношении того влияния, которое федеральная конституция страны имеет на права и свободы граждан. Права и свободы отдельного гражданина в большей степени зависят от политических институтов штатов, чем от федеральных уложений… В конституции США нет ничего, что бы запрещало всем штатам, или любому отдельно взятому штату, отдавать официальное предпочтение той или иной религии, подчинять печать контролю цензоров, накладывать ограничения и штрафы на пользование правом свободы слова или же подвергать граждан любым политическим или гражданским ограничениям, которые применяются при любой другой форме управления. Гарантии свобод граждан, обеспечиваемые конституцией США, весьма ограниченны, кроме тех случаев, когда это относится к действиям собственно правительства федерации».

Еще в те далекие времена Купер точно подметил противоречия между общенациональной конституцией и законами отдельных штатов и указал на то весьма ограниченное влияние, которое конституция США способна оказать на власти штатов, если они захотят в своих штатах ввести законы, идущие вразрез с конституцией США. Весь мир имел возможность наблюдать, во что выливалось это противоречие в 60-е годы нашего XX века, когда в южных штатах страны проводилась организованная штатными властями обструкция действиям федерального правительства, направленным на десегрегацию публичных школ и общественного транспорта.

Интересно отметить, что и Токвиль в своей книге указывал на кардинальные недостатки американской демократической системы: возможную тиранию большинства, опошление массовой культуры, централизацию власти, возвышение «промышленной аристократии, потенциально наиболее жестокой из всех, что когда-либо существовали». Но Токвиль не сумел рассмотреть тех противоречий, которые увидел Купер в отношениях между федеральными и штатными властями, и тот новый характер, который эти отношения принимали. Токвиль не понял, что в США главным инструментом демократии были не штатные, а федеральные власти. И сегодняшние исследователи форм и методов буржуазной демократии в США отмечают, что, как это ни парадоксально на первый взгляд, «элементарный и доминирующий факт нашей истории заключается в том, что есть причинная связь между расширением и углублением свобод в стране и укреплением сильного общенационального правительства».

Отметим со своей стороны, что это последнее утверждение можно принять только в той его части, которая относится к общим, декларированным свободам национальных меньшинств и в особенности черных граждан страны. Что же касается политических и экономических свобод всех граждан и их материальных гарантий, то тут, конечно, по-прежнему прав Токвиль, который не ждал ничего хорошего от чрезмерной централизации власти в руках федерального правительства. Вся практическая деятельность американских администраций лишний раз подтверждает правоту Токвиля. Как тут не вспомнить крылатую фразу, произнесенную Джоном Дикинсоном – этим «писателем революции» на конституционном конвенте 1787 года: «Разум может ввести нас в заблуждение, нашим гидом должен быть жизненный опыт».

Купер в своей книге рассматривает самые различные аспекты американского образа жизни – характерные черты американской демократии; силу исполнительной власти; равенства граждан («абсолютного равенства условий в политических или гражданских правах в Соединенных Штатах в целом не существует; хотя все они существуют в большей степени в одних штатах, чем в других»); свободу («свобода, как и равенство, – это термин, который больше употребляют, чем понимают»); предубеждения и предрассудки; разницу между аристократом и демократом («аристократ – это один из тех немногих, кто обладает политической властью в стране, а демократ – один из большинства»); представительство в выборных органах; печать и свободу печати; частную собственность; общественное мнение; рабство и т. д. и т. и.

Купер хорошо помнил, что во время словесной битвы по поводу того, банку какого штата надлежит считаться банком США, или в схватках по вопросу о сохранении рабства сильным нападкам подвергались различные положения конституции США. При этом делались ссылки на английские аналоги или же использовались аргументы явно английского происхождения. Купер знал, что англичане спят и видят, как бы расчленить Соединенные Штаты. Поэтому он настаивал на «абсолютной необходимости толкования конституции США на основе провозглашенных ею принципов», требовал «строжайшего соблюдения как духа, так и буквы ее положений».

Обозревая все происходящее в США, Купер видел явные признаки «морального затмения», о котором он так ядовито писал в «Моникинах». Он опасался, что интеллектуальные, социальные и этические стандарты американского общества будут с течением времени все больше деградировать. Доказательства он видел в том, что набирает силу новый «дешевый» журнализм, не считающийся ни с фактами, ни с отдельными личностями и проповедующий «сентиментальный эгалитаризм и дурацкую ортодоксальность». В стране процветали религиозные реформаторы, шарлатаны от экономики. Демагоги лестью и подкупом создавали свой партийный аппарат. Совестливость фермера, допускавшая отеческую заботу о нанятом рабочем, подменялась «корпоративным сознанием», основанным на чистой эксплуатации человека человеком. Вульгарные и себялюбивые личности, для которых богатство и наличие кредита служили показной мерой их значимости, выдвигали себя в качестве общественных лидеров. А фермеры-арендаторы, наплевав на подписанные ими контракты и на гарантированное конституцией право частной собственности, прибегали к физическому насилию или крючкотворству законодательных органов, чтобы всеми правдами и неправдами захватить права на владение землей.

По мнению Купера, в американском обществе все больше и больше доминировали эгоистичные, не подпадающие под действие закона группы и группки, которые в своей совокупности оказывались более влиятельными, чем законно избранные власти. Он видел, как эти могущественные группировки угрожали индивидуальной свободе граждан, правам национальных меньшинств и даже непредвзятости и честности действий властей.

Три главы своей книги Купер посвятил роли печати вообще и американской печати в частности. Рост числа газет в стране приводил к тому, что не хватало интеллигентных, квалифицированных редакторов. К тому же им мало платили. Внимательные и осторожные наблюдатели газетных нравов задавали себе вопрос: если исключить сообщения о свадьбах и похоронах, то в остальных новостях можно ли будет верить хотя бы половине так называемых фактов, с такой щедростью рассыпанных на страницах газет. Если принять во внимание количество газет и их тиражи, то не будет преувеличением утверждать, – говорит Купер, – что «вся нация целиком в моральном смысле живет в атмосфере лжи… Редактора на страницах газет расхваливают своих личных друзей и поносят на все лады своих врагов…» Купер приходит к единственному выводу, что главная задача американской печати, если судить по ее состоянию в первой половине XIX века, заключалась в том, чтобы «всячески искажать правду».

Вслед за Токвилем Купер признает наличие в Америке социальных классов, хотя он отмечает, что здесь в отличие от Европы «классы переходят один в другой более легко, разграничительные линии между ними очерчены менее отчетливо, и они больше похожи друг на друга». Современники Купера вообще не признавали наличия классов в Америке и любое несогласие с их мнением клеймили как продиктованное снобизмом и аристократизмом.

Купер предупреждает своих сограждан о наличии «тирании большинства»: тирания демократии не принимает форму неприемлемых законов, она просто подменяет законы так называемым общественным мнением. Как король всегда имеет своих придворных льстецов, так и демократия имеет своих собственных льстецов – демагогов.

И тем не менее Купер верит в демократическое устройство общества, считает его более высокой формой государственного устройства, чем монархия или аристократическая республика. Он призывает сторонников демократии «ограждать и защищать систему от зла и порока, присущих именно этой системе, а не произносить напыщенные речи против злоупотреблений других систем, …применять необходимые средства для лечения, а не превозносить самих себя в ущерб милосердию, здравому смыслу, а часто и правде».

Братья Г. и Э. Финни издали «Американского демократа» небольшим тиражом в апреле 1838 года, а уже в мае Купер писал жене из Нью-Йорка: «Американский демократ» приобретает известность. Джеймс К. Полдинг (писатель, министр военно-морского флота США в 1838–1841 годах. – Прим. С. И.) сказал мне, что это одна из лучших книг, известных ему, лучшая книга на эту тему, хотя он и не согласен с некоторыми моими утверждениями. Уэрт (казначей нью-йоркского банка, автор небольших книг. – Прим. С. И.) говорит, что эту книгу должен иметь в своих руках каждый молодой человек в стране. Рано или поздно она займет свое место, в этом можно быть уверенным».

Однако книга раскупалась плохо. 25 июля 1838 года Купер сообщает жене: «Демократ» распродается очень медленно. Я думаю, что всего разошлось экземпляров пятьсот. Хотя, конечно, ничего не было сделано, чтобы разрекламировать книгу. И тем не менее ежедневно я слышу о ней благоприятные отзывы». Впоследствии писатель отмечал, что выручка от проданных экземпляров «Американского демократа» не покрыла даже расходов на бумагу, на которой книга была напечатана. «Ошибка заключалась в названии. Если бы Библию назвали демократической, то в этой стране она бы сразу же утратила всякую притягательность».

Единственная рецензия на «Американского демократа» появилась в апрельском номере (1838 г.) журнала «Никербокер оф Нью-Йорк мантсли мэгезин», который с 1834 года редактировал литератор Люис Г. Кларс. Хотя Купер время от времени сотрудничал в «Никербокере», одном из влиятельнейших литературных журналов Америки, рецензия на последнюю книгу писателя была резко отрицательной.

Демагоги немедленно обвинили писателя в непатриотическом поведении, в презрительном отношении к демократии, в аристократическом снобизме, от которого с «отвращением отворачиваются все честные и свободные граждане этой свободной великолепной страны».

Однако «Американский демократ» с честью выдержал самую трудную проверку для литературного произведения – проверку временем. Известный критик нравов американской общественной жизни Генри Л. Менкен писал в 1931 году в предисловии ко второму изданию «Американского демократа»: «Сам факт, что сегодня эту книгу можно читать, лишь изредка подавив зевок, лучшее доказательство дальновидности ее автора. В целом его предсказания были настолько же разумны, насколько точны его наблюдения… Купер потерпел поражение, но осталась его книга – простая, разумная и логичная, сдержанная по тону, но необычайно проницательная по своим выводам. Это творение человека, который глубоко верил в демократические основы устройства общества, несмотря на все его сомнения».

Отметим, что сам Г. Менкен характеризовал американцев как «наиболее пугливую, лицемерную, трусливую и постыдную толпу рабов и любителей муштры, которая когда-либо объединялась в христианском мире под одним знаменем после средних веков».

В 1956 году известное американское издательство «Альфред А. Кнопф» выпустило «Американского демократа» третьим изданием, в мягком переплете, рассчитанном на широкую читающую публику. Во вступительной статье к новому изданию Роберт Е. Спиллер писал: «Американский демократ» на самом деле более своевремен в 1950 году, чем он был в 1850. Американский народ к этому времени был достаточно зрелым, чтобы позволить себе благополучно предаться такой самокритике, которая раньше была бы просто невозможной. Если он мог вынести язвительные насмешки Синклера Льюиса и Г.Л. Менкена, то он уже был подготовлен к тому, чтобы узнать кое-что о себе от более умеренного, но и более дальновидного Джеймса Фенимора Купера». Тот же Спиллер отмечает, что как это ни «поразительно, но вопросы, которыми он занимался, все еще существуют; проблемы, которые он предлагал разрешить, все еще не решены и принципы, которые он исповедовал, все еще сохраняют свою силу».

Современные исследователи общественно-политических взглядов писателя считают, что он смотрел на происходящее значительно шире и с большим философским проникновением в его суть, чем его оппоненты. Подобно другим мыслящим американцам своего времени, Купер, оставаясь идеалистом, был человеком весьма практических взглядов.

Его система общественно-политических взглядов складывалась под влиянием трех основных факторов: твердого федерализма его отца; тесного сотрудничества с либеральным аристократом генералом Лафайетом и, наконец, того, что, когда потребовалось пересмотреть его взгляды в связи с окончательным упадком федерализма, он предпочел демократов Джексона и Ван-Бюрена вигам Уэбстеру и Клею. На политическую философию Купера не могло не влиять и то обстоятельство, что он прекрасно знал феодальное прошлое и в то же самое время, что называется из первых рук, получил богатый опыт в результате наблюдения за современной народной революцией. В результате Купер был значительно лучше подготовлен, чем большинство его сограждан, к тому, чтобы распознать и понять зигзаги современной ему американской политики. Купер усвоил, что теорию от практики часто отделяет глубокая пропасть, что одно дело абстрактные, провозглашенные права граждан и совсем другое – применение их на практике в рамках демократического общества.

Содержащаяся в книге Купера «комбинация идеализма со здравым смыслом и традиций с индивидуальной свободой» и является тем именно базисом, на котором зиждется американский образ жизни. «Будущее американской республики, – утверждает Спиллер, – таким образом заключается в способности американского народа подчинять общественное мнение фактам реальной жизни, способности понимать, укреплять и защищать существующие институты республики и остерегаться фанатиков-экстремистов и слова, и дела».

Являясь по рождению земельным аристократом, Купер тем не менее по своим политическим убеждениям с течением времени стал республиканцем. «Европа импонировала его врожденным аристократическим предрассудкам, но заставляла возмущаться его демократические убеждения, – отмечает известный американский исследователь общественной мысли страны В.Л. Паррингтон. – Джексоновская Америка импонировала его демократическим предрассудкам, но оскорбляла его аристократизм». Так возник конфликт между высокими принципами, которым поклонялся писатель, и обыденными фактами реальной жизни, которая его окружала. В «Американском демократе» Купер пытается примирить непримиримое – то, что казалось ему идеальным аристократическим укладом, с якобы справедливым характером американской демократии.

Землевладелец-аристократ, исповедующий республиканские взгляды, возвратившись после семилетнего отсутствия в родную Америку, неожиданно для самого себя оказался в стране и обществе, которые он не мог принять. Ему казалось, что он знает то горькое лекарство, которое должно было излечить это больное общество. Сначала он предложил свое лекарство в форме сатиры. Но, как мы уже отмечали, «Моникины» не только не пришлись по душе его согражданам, но и привели к тому, что многие усомнились в здравости рассудка автора.

Теперь писатель обратился к доступной каждому форме учебного пособия для школьников – и снова потерпел сокрушительное поражение. В чем же дело? Стефан Цвейг в своем кратком биографическом очерке о Чарльзе Диккенсе заметил, что «неизмеримое, распространяющееся и вширь и вглубь влияние писателя становится возможным лишь благодаря редкому сочетанию двух обычно противоборствующих стихий, благодаря совпадению устремлений гения с традицией его эпохи».

Когда Купер писал о покорении новых земель, об уходе Натти Бампо все далее на Запад под натиском наступающего прогресса – в его произведениях отражались художественные запросы тогдашнего американского общества, и его книги получали всеобщее признание. Когда же он в «Лайонеле Линкольне» изобразил благородного офицера из армии противника, это никак не отвечало художественным запросам нации, готовящейся торжественно отметить полувековую годовщину начала войны американских колоний за независимость и образование независимого американского государства. И, несмотря на напряженный сюжет, роман успеха не имел.

И теперь верность писателя своим представлениям об идеальной республике, его желание научить американских граждан как следует вершить свои дела, пришли в столкновение с устоявшейся системой общественных и художественных запросов нации и именно поэтому вызвали такое резкое осуждение и нападки на автора «Американского демократа».

Читатели могут спросить: а как же тогда с работой француза А. Токвиля «О демократии в Америке»? Но Токвиль описывал американскую политическую и общественную систему с восхищением, отмечая ее отдельные недостатки. Купер же взялся за перо больше «с целью осуждения, чем похвалы, с целью исправления создавшегося положения».

Все дело в том, что американское общество еще не было готово к серьезной критике его политической общественной системы. Как отмечал тот же Г. Менкен, в Америке первой половины XIX века «чувство собственного достоинства превращалось в тщеславие. Человек примитивного склада ума, посматривая наверх, приходил к выводу, что он так же хорош, как и высшие представители. А затем ему уже ничего не стоило посчитать, что он даже лучше их. В результате быстро возникали новые критерии, и все они были несовместимы с подлинной цивилизацией. Ценности, исповедуемые в коровнике, становились официальными критериями нации».

Конечно, в этих условиях мысли, высказываемые Купером, зерна его идей попадали на каменную почву равнодушия и вражды и вызывали обвинения писателя в стремлении к богатству, заносчивости и властности, гордыне и презрению к простым смертным, которых он якобы стремился отстранить от участия в общественной жизни. Демократия в данном случае привела к возвышению демагогов, диктатуре необразованного большинства, господству раболепствующих и подлых людишек, «не знающих истории и не способных понять неотвратимых последствий принимаемых решений».

Менкен известен своим элитарным взглядом на развитие общественной мысли. Эта элитарность проявлялась не в том, что он проповедовал буржуазные взгляды и отрицал право на выражение своих взглядов за пролетариатом. Элитарность Менкена зиждилась на твердой уверенности в примате интеллекта в его высшем проявлении – творчестве – над всеми другими сферами человеческой деятельности. И в цитируемом выше отрывке под «ценностями, исповедуемыми в коровнике», он имеет в виду не взгляды простых тружеников, а взгляды мелких собственников, мелких буржуа, всех тех, кто поклонялся единственному богу – доллару и кто, по словам того же Менкена, создавал такие законы, которые заставляли бы каждого гражданина исповедовать только те мысли и привычки, которые были бы угодны отечественным пастырям».

Как известно, дальнейшее развитие американской нации по этому пути привело к тому, что «…американский народ, давший миру образец революционной войны против феодального рабства, оказался в новейшем, капиталистическом, наемном рабстве у кучки миллиардеров».[2]

Купер был далеко не единственным мыслителем, кого интересовало общественно-политическое и государственное устройство его страны, принципы равновесия между правами федеральной власти и администраций отдельных штатов. Проблема эта встала особенно остро после того, как в 1828 году были введены протекционистские тарифы на ввоз многих товаров. Здесь произошло резкое столкновение интересов зарождающейся промышленности штатов Нью-Йорк, Пенсильвания, Коннектикут и плантаторов южных штатов – Северной и Южной Каролины, Джорджии, Алабамы, Миссисипи и Луизианы.

Если учесть, что это был третий протекционистский тариф за последние 12 лет (первый – в 1816 году, второй – в 1824 году), то неудивительно, что недовольные сразу же назвали его «омерзительным тарифом», тем более что он распространялся на ряд товаров, введения покровительственных тарифов на которые никто не требовал. Положение усугублялось тем, что за предшествующее десятилетие центр интересов южных штатов переместился из Виргинии в Южную Каролину. Но главное здесь было не в том, какой штат доминирует в так называемом «черном поясе» США, а в том, какие интересы выходили на первый план. Дух гуманизма, основанный на убеждении, что рабство постепенно само по себе отомрет естественным путем, сменился осознанием крайней выгодности рабовладельческой системы для южных штатов и привел к стремлению распространить ее дальше на Запад. Небольшая группа джентльменов-плантаторов полностью властвовала над безгласной массой фермеров. Советские читатели хорошо знают о существовавших на юге США порядках по известному у нас роману Маргарет Митчелл «Унесенные ветром».

Законодательное собрание штата Южная Каролина ответило на введение протекционистского тарифа специальным заявлением «Объяснение и протест Южной Каролины». В этом акте введенный федеральным правительством тариф объявлялся неконституционным и содержалась угроза отменить его действие на территории штата. Как оказалось впоследствии, текст «Протеста Южной Каролины» был написан не кем иным, как вице-президентом США Джоном Колдуэллом Калхоуном (1782–1850).

Сегодня лишь немногие историки вспоминают имя Дж. Калхоуна, а между тем он в свое время был, по свидетельству известного исследователя американской общественной мысли В.Л. Паррингтона, «одним из выдающихся политических мыслителей Америки», «ведущим политическим мыслителем юга, его некоронованным королем, распоряжавшимся судьбой своей родной Каролины так, как будто она была маленьким захудалым местечком».

Конечно, беспрецедентное заявление законодателей Южной Каролины о том, что они готовы аннулировать на своей территории закон, принятый федеральным правительством, привлекло всеобщее внимание и в самих США и за рубежом. Откликнулся на это заявление и пребывавший в Париже Купер.

«Настроения в Южной Каролине мне хорошо известны и доставляют большую боль, – признается писатель в письме своему другу Уильяму Шубрику 20 сентября 1830 года. – …Что касается фактов, то Луи Маклейн (посланник США в Англии, впоследствии был министром финансов и государственным секретарем США. – Прим. С. И.) сейчас находится здесь… И он у в е р е н, что ни Джорджия, ни Северная Каролина ни в коем случае не присоединятся к Южной Каролине в случае, если она попытается отменить или любым другим способом аннулировать действие законов Соединенных Штатов на своей территории… Принадлежность к Союзу подразумевает нашу лояльность, и хотя ее можно подтвердить неопровержимыми аргументами, прежде всего это – страстное чувство, испытываемое повсеместно, что бы там ни заявляли доктор Т. Купер (президент Колумбийского колледжа в штате Южная Каролина и активный сторонник выхода штата из США. – С. И.) и его новоявленные сторонники… Теперь о принципах. Форма правления в Соединенных Штатах, безусловно, союзная, при которой власть в большой степени принадлежит членам союза. Мудрость, разумная политика и даже справедливость требуют, чтобы власть федерального правительства осуществлялась сдержанно, особенно в тех случаях, когда власть делится между федеральным правительством и администрацией штатов не только в силу осторожности, которой должно сопровождаться применение противоречивых юридических уложений, но и в силу многообразия местных особенностей, которые могут быть затронуты при осуществлении централизованной власти на такой огромной территории. Я отношу преобладание и популярность политики Внутренних улучшений за счет благих намерений, хотя я сам и осуждаю эту политику. Население же Соединенных Штатов гордится своими общими и национальными характерными особенностями и, естественно, хочет увидеть плоды своих трудов… Я придерживаюсь твердых убеждений, что в случаях, вызывающих сомнение, власть центрального правительства должна осуществляться на основе более узкого, а не расширительного толкования… Привычка доведения принципов до крайности опасна для обеих сторон… С общенациональных позиций мы не виргинцы и не ньюйоркцы, а американцы… Наша страна – это наш Союз, сохранение и защита которого – в наших высших интересах… Что же касается мотивов, то я убежден, что Англия имеет своих агентов, которые раздувают огонь…»

Между тем события в «черном поясе» США развивались своим чередом. Постепенно ведущей монокультурой Юга становился хлопок. Если в 1791 году общий объем экспорта хлопка составлял 200 тысяч фунтов, то уже к 1803 году он превысил 40 миллионов фунтов. Экономическое процветание и престиж Юга полностью зависели от сохранения рабовладельческих порядков. Южане с опаской поглядывали на Север и внимательно следили за действиями федерального правительства. Если Север, нуждающийся в сырье Юга для развития своей промышленности, выдвигал и отстаивал теорию единства Союза штатов, то Юг, стремящийся распространить свою систему все дальше на Запад, придерживался концепции сепаратизма и ждал лишь удобного повода, чтобы заявить об этом во всеуслышанье.

Повод не заставил себя долго ждать. Президентские выборы 1828 года принесли победу ставленникам Юга – двум выходцам из Южной Каролины: состоятельному плантатору генералу Эндрю Джексону и вице-президенту предыдущей администрации Джону Калхоуну. Союз этих двух незаурядных джентльменов с Юга уже с самого начала носил в себе зерно раздора. Дж. Калхоун, будучи вице-президентом при Джоне Куинси Адамсе, намеревался выдвинуть свою кандидатуру на пост президента, но вынужден был снова довольствоваться вторым местом в виду огромной популярности генерала Э. Джексона.

Будучи ближайшим политическим советником президента, Калхоун рассчитывал с его помощью выставить свою кандидатуру в президенты на следующих выборах в 1832 году. Однако Э. Джексон вскоре охладел к Калхоуну и начал всячески выдвигать другого своего сторонника – Мартина Ван-Бюрена.

Тому были две причины. Во-первых, Джексон узнал, что Калхоун, будучи военным министром в обеих администрациях Джеймса Монро, высказывался в 1818 году за объявление генералу Э. Джексону порицания за его распоряжение повесить двух английских граждан, обвинявшихся в подстрекательстве индейцев-семинолов выступить против армии Джексона. Казнь эта привела к серьезным дипломатическим осложнениям между США и Англией.

Во-вторых, супруга Калхоуна подвергла остракизму жену военного министра Итона – Пегги О'Нил, на которой Итон женился с благословения Джексона. Примеру Флориды Калхоун последовали жены всех членов кабинета, и лишь один холостяк Ван-Бюрен позволял себе посещать обеды и приемы в доме Итонов.

Полный политический разрыв между Калхоуном и Джексоном наступил в конце 1832 года. Дело в том, что летом конгресс США снова рассматривал систему протекционистских тарифов и, хотя незначительно понизил некоторые из них, пошлины на основные товары по-прежнему сохранялись на достаточно высоком уровне. Законодатели Южной Каролины привели в исполнение свою ранее высказанную угрозу: 24 ноября 1832 года они объявили законы о Тарифах 1828 и 1832 годов противоречащими конституции США, аннулировали их и запретили представителям федерального правительства сбор соответствующих пошлин на территории штата с 1 февраля 1833 года. Одновременно Южная Каролина пригрозила, что в случае применения силы она выйдет из Союза штатов.

Тем временем Калхоун был избран членом сената США, на заседаниях которого предполагалось развернуть основную битву вокруг вопроса о праве отдельного штата аннулировать федеральный закон, и в декабре 1832 года он ушел в отставку с поста вице-президента США. Отметим в скобках, что вице-президентом США во второй администрации Э. Джексона был избран М. Ван-Бюрен, который затем в 1837 году был избран на один срок восьмым президентом США.

Мы так подробно остановились на этих событиях, чтобы стало ясно, что вопрос о соотношении власти между федеральным правительством и администрациями отдельных штатов был далеко не теоретическим, а имел весьма серьезные практические последствия.

Отношения между Вашингтоном и Южной Каролиной развивались следующим образом. Джексон расценил декрет Южной Каролины о признании недействительным закона, принятого конгрессом США, как «несовместимый с существованием Союза, вступающий в определенное противоречие с буквой конституции США, неправомочный с точки зрения ее духа, противоречащий всем тем принципам, на которых она основывается, и разрушающий великую цель, ради которой она была создана». Президент обратился к гражданам Южной Каролины с официальной декларацией, в которой расценил «выход из Союза путем применения силы как измену» и, в свою очередь, подчеркнул, что он не сможет «избежать исполнения своего долга». Он тут же внес на рассмотрение конгресса США закон о применении силы.

Декларация президента была вручена жителям Южной Каролины 10 декабря 1832 года, а уже 20 декабря законодательное собрание штата одобрило резко отрицательный ответ, в котором заявило, что «штат на применение силы ответит силой и, уповая на божье благословение, отстоит свою свободу любой ценой».

До применения силы дело не дошло, хотя конгресс США и одобрил внесенный президентом закон. Однако в результате горячих дебатов в сенате США одновременно было принято решение о постепенном снижении тарифных ставок. И президент Э. Джексон сразу ввел в действие два закона, один давал ему право использовать в случае необходимости армию и военно-морской флот для обеспечения беспрепятственного сбора таможенных пошлин на территории всех штатов, а другой предусматривал снижение пошлин. Южная Каролина осталась верной себе: она отменила свое первое постановление об аннулировании законов о тарифах, но объявила недействительным на территории штата федеральный закон о применении силы.

Купер внимательно следил за всеми перипетиями развернувшейся борьбы. Его давно интересовала проблема соотношения власти между федеральным правительством и администрацией штатов, а также какие права в этих условиях имеют граждане США как по отношению к Вашингтону, так и к столице своего штата. Именно эта проблема лежала в основе спора между Южной Каролиной и федеральными властями.

Позицию Южной Каролины суммировал Дж. Калхоун в своем «Обращении к народу Соединенных Штатов», которое распространялось одновременно с принятым 24 ноября 1832 года законодательным собранием штата законом об аннулировании тарифов. Калхоун рассматривает вопрос с позиции того, какие обязательства штатов имеют приоритет: их обязательство охранять права своих граждан или же сохранять и поддерживать федеральный Союз штатов.

Следует отметить, что взгляды Калхоуна эволюционировали. Первоначально он был сторонником идеи прочного Союза штатов и поддерживал в 1816 году введение первых протекционистских тарифов на том основании, что «они сыграют роль нового и наиболее могучего связующего фактора, сводящего на нет любые политические возражения, которые могут быть выдвинуты против существующей системы».

Выступая 4 февраля 1817 года в палате представителей конгресса США в защиту так называемых Внутренних улучшений, предусматривающих в первую очередь строительство дорог и каналов, расчистку рек и озер, Калхоун говорил: «Мы – великая нация, и мы быстро растем. В этом наша гордость, и здесь же опасность, наша слабость и наша сила… Мы имеем наиболее насущное обязательство – противодействовать любой тенденции к разобщению».

Но, как мы уже знаем, впоследствии Калхоун изменил свои взгляды и выступал не за укрепление Союза штатов, а за право каждого штата накладывать вето на применение федеральных законов на его территории, если эти законы противоречат интересам граждан штата. Он пересмотрел свое отношение и к институту рабства: «Многие на Юге когда-то верили, что рабство является моральным и политическим злом. Это безумное заблуждение ушло в прошлое. Теперь мы видим рабство в истинном свете и считаем его самой надежной и устойчивой основой свободных институтов в мире».

Начав свой политический путь сторонником джефферсоновской демократии, Калхоун впоследствии стал апологетом и философом экспансионизма рабовладельческого Юга, разработавшим сепаратистские теории, расчистившие путь движению южных штатов за отделение от Союза штатов. Как известно, следование «черного пояса» этим теориям в конце концов привело к гражданской войне 1861–1865 годов и к военному поражению Юга.

Купер был твердым сторонником единства Союза штатов, он с большим вниманием следил за всем происходящим на Юге, в том числе и за событиями, развернувшимися вокруг введения протекционистских тарифов. Он был знаком со взглядами Калхоуна и с декларацией президента Э. Джексона по поводу событий в Южной Каролине. Работая над «Американским демократом», он, несомненно, учитывал опасность для единства союза взглядов, высказанных Калхоуном, и пытался в своей новой работе противопоставить им свою позицию. Купер, защищая неприкосновенность федерального союза, в то же время подчеркивал, что штаты пользуются весьма большими правами в отношении своих граждан, благосостояние которых действительно во многом зависит от внутренних законов штатов.