Фэнтези 2004

ДАЛИЯ ТРУСКИНОВСКАЯ Молчок

— На сходку пойду, — сказал домовой дедушка Мартын Фомич. — Слышь, Тришка? Тришка! Куда ты подевался?

И в очередной раз помянул Мартын Фомич внука Трифона ядреным, крепкого засола словцом, от какого иному мужику бы и не поздоровилось, однако домовые выносливы, их мало чем проймешь.

Тришка обитал на книжных полках.

Дом был старый, население в нем — почтенное и постоянное. Домовой дедушка Мартын Фомич сперва радовался, глядя, как в хозяйстве прибавляется книг. Ему нравилось, когда глава семейства не шастал вне дома, а сидел чинненько в кабинете, книжки читал, записи делал. Однако настал день, когда, глядя на эти сокровища, Мартын Фомич крепко поскреб в затылке. Они громоздились уже и на полу — не то что на шкафах и подоконниках. Сам он был немолод, за хозяйством досматривать привык, но эти залежи освоить и содержать в порядке уже не мог. Пришлось искать помощника.

Младшая из дочек была отдана замуж в хороший дом, но далеко, так что раз в год, может, и присылала весточку. Мартын Фомич получил от нее словесный привет — живы-де, здоровы, только старшего сынка пристраивать пора, он же уродился неудачный, за порядком смотреть не хочет, а все в хозяйских книжках пасется. Мартын Фомич сдуру и обрадовался.

Когда внук Тришка перебрался на новое местожительство, когда увидел кабинет с библиотекой, восторгу не было предела. И действительно — первое время он книжки холил, пыль с них сдувал, норовил деду угодить. Потом же обнаружилось, что неудачное отродье взялось учить английский язык.

— Эмигрировать хочу, — объяснил он. — Чего я тут забыл? Тут мне перспективы нетути!

За непонятные слова Тришка схлопотал крепкий подзатыльник, но не поумнел, а продолжал долбить заморскую речь. До того деда довел — тот полез на самую верхнюю полку смотреть по старому глобусу, где эта самая Америка завалялась. Америка деду не понравилась — была похожа на горбатую бабу-кикимору, туго подпоясанную. А поскольку Мартын Фомич уже непонятно который год вдовел, то все, связанное с бабами, его огорчало безмерно.

Стало быть, и теперь несуразный внучонок сидел, весь в пыли, над заморской грамматикой.

— Тришка, убью! — заорал Мартын Фомич. — Со двора сгоню!

Это уже было серьезной угрозой. Убивать родного внука домовой дедушка не станет — не так уж много их, домовых, и осталось. А со двора согнать — может. Бездомный же и бесхозный домовой хуже подвальной крысы. Но крыса — та хоть всякую дрянь сгрызет и сыта будет, домовому же подавай на стол вкусненько да чистенько. Иди, значит, нанимайся подручным, в ванные иди, в холодильные! А смотреть за порядком в холодильнике — это как? А так — каждый день шарься там, треща зубами от холода! Спецодежды же не полагается — есть своя шерстка, у которого бурая, у которого рыжеватая, той и довольствуйся.

— Ща, деда, ща! — отозвался из неведомых книжных закоулков Тришка.

Вскоре он стоял перед Мартыном Фомичем, а изумленный дед слова не мог сказать — только шипел от возмущения.

— Ты чего это, ирод, убоище, понаделал?!

— А чего? Все так делают.

— Так то — люди!

— Ну и что? Им от этого вреда нет.

— Как же тебя эта зараза проняла-то?..

— Откуда я знаю?

Тришка всего-навсего попробовал на своей шкуре красящий шампунь хозяйской дочки. Стал в итоге каким-то тускло-красноватым, но не слишком огорчался — инструкция на флаконе обещала, что оттенок после неоднократного мытья непременно сойдет.

— Да-а… — протянул дед. — Ну, все, лопнуло мое терпение. Пойдешь со мной на сходку. Лучше пусть я в одиночку буду книги обихаживать! А тебя сдам в подручные кому построже! Лучше от пыли чихать, чем тебя, дурака, нянчить! Все! Собирайся! Пошли!

Сходку назначили на чердаке. От нее многого ожидали — нужно было принять решение по ночному клубу «Марокко».

Клуб не давал спать всему кварталу.

То есть, четыре ночи в неделю были еще так себе — мирные. А в остальные три грохотало, как на войне. Война длилась с одиннадцати вечера до пяти утра. Чтобы такое выносить, совсем нужно было оглохнуть. Люди жаловались, звонили в газеты и на телевидение, но хозяева клуба имели где-то в городской думе, а то и повыше, мохнатую лапу, и прекрасно знали, сколько следует этой лапе отстегнуть, чтобы жить безмятежно. Клуб продолжал греметь и приносить доходы — дискотека в «Марокко» считалась в городе самой крутой.

Домовым же писать и звонить было некуда, они и такого утешения не имели. Но, в отличие от людей, они не были скованы цепями уголовного кодекса. И что бы они против клуба ни предприняли — никакое разбирательство им не угрожало.

Они в тихое время, утром, неоднократно лазили в клуб, но не могли понять — что и как нужно повредить, чтобы вся эта техника раз и навсегда заткнулась. Брали с собой и Тришку — его водили вдоль высоких железных коробок, велели читать надписи на железных же табличках, поскольку его страсть к Америке уже сделалась общеизвестной. Но по названиям трудно было догадаться, в чем суть. Бабы-домовихи пробовали было читать на эти названия наговоры, но ничего не получилось.

Особенно они старались над высокой, выше человеческого роста, алюминиевой пирамидой с обрубленным верхом. Удалось выяснить, что она-то и была той утробой, где рождался неимоверный шум. Но пирамиду даже ржа — и то не взяла.

Когда Мартын Фомич с Тришкой, перекинувшись котами, перебежали наискосок через квартал и забрались на чердак, там уже вовсю галдело общество. Председательствовал домовой дедушка Анисим Клавдиевич, но толку было мало — каждый норовил перекричать прочих.

Если кто не знает, почему домовые ведут уединенный образ жизни, не всякий обзаводится семейством, так все очень просто — друг с дружкой они не ладят. То есть, коли безместный домовой прибился к зажиточному хозяйству и пошел в подручные, то домовой дедушка, считая его уже своим, с ним из-за чепухи ссориться не станет. Опять же, когда кому приспичит жениться, то при переговорах тоже стараются обходиться без склоки. Но домовые дедушки даже в двух соседних квартирах всегда сыщут, в чем друг дружку упрекнуть. А тут такое дело — сходка! Про «Марокко» и забыли — каждый вываливал свои обиды, мало беспокоясь, слышат ли его соседи.

Чердак был невелик, захламлен чрезвычайно, но именно поэтому очень даже подходил для сходки. Во-первых, тут не имелось своего хозяина, а во-вторых, каждый домовой дедушка мог выбрать закоулок по вкусу и сидеть там, оставаясь для соседей незримым и лишь подавая голос.

Анисим Клавдиевич постоял на старом чемодане, послушал визг и вопли, да и плюнул.

— Ну вас! — сказал. — Хуже людишек.

И полез с чемодана.

— Стой, куды?! — возмутилось общество. И тогда только стало потише.

Анисим Клавдиевич поставил вопрос жестко: ежели кто помнит дедовское средство для наведения тишины, пусть выскажется, потому как впору уже мхом уши конопатить.

— Заговор читать надо! — выкрикнул Евкарпий Трофимович, самый буйный из соседей, умудрившийся своими проказами выжить из квартиры три подряд семейства. Первое завело собаку не в масть — он хотел вороную с подпалинами, ему же привели белую болонку. Второе не понимало намеков — домовому, чай, угощение ставить полагается, а хозяйка жмотничала. Третье затеяло затяжной ремонт, а у Евкарпия Трофимовича обнаружился канонадный чих на все эти краски с растворителями.

— А ты его знаешь, заговор? — осведомился целый хор.

— Узнать-то можно! Только он должен быть кладбищенский!

— Тьфу на тебя! — махнул лапой Анисим Клавдиевич, а самый молодой и малограмотный из домовых дедушек, недавно женившийся Никифор Авдеевич завопил:

— Это как?!?

— А так — как-де покойник молчит, так и вы-де молчали бы, ну, и прочие слова с действиями, — объяснил Евкарпий Трофимович. — Кладбищенской землицей с семи гробов порог посыпать, ну, еще чего натворить!

— Порог и обмести нетрудно, — вставил свое слово Мартын Фомич. — А коли мастера найдут и обратку сделают? Тому, кто землицу сыпал, мало не покажется. Тут железки ихние повредить нужно раз и навсегда!

— А ты в железках разбираешься? Знаешь, чего вредить, чтобы раз и навсегда? Мы повредим — а они починят! — возразило общество.

И таким макаром препирались довольно долго. Наконец устали вопить, и вдруг наступила тишина.

В этой тишине из большой винной бутыли, пыльный бок которой треснул и выпал большим треугольным куском, раздался голос совсем уж древнего домового дедушки Феодула Мардарьевича.

— Молчок нужен.

— Кто нужен? — спросил Анисим Клавдиевич.

— Молчок.

— Это кто еще?

— Кабы я ведал! Может, вовсе не «кто», а «что»… — старичок развел крепко тронутыми сединой лапками.

— И я про то слыхал! — подал голос Мартын Фомич. — Молчка подсаживают, чтобы тихо было. Роток на замок — и молчок!

— Подсаживают — значит, живой, что ли? — шепотом осведомился внук.

— Или подкладывают, я почем знаю! Раньше вон умели, теперь уже не умеют.

Общество заспорило. Выяснилось, что это явление многим известно, способ доподлинно дедовский, но приглашают ли Молчка на новое местожительство, как принято приглашать домовых, приносят ли в лукошке, или молчок вообще — вроде камня с дыркой, который принято вешать в курятнике, никто рассказать не смог.

— От корней оторвались и засыхаем! — подытожил Анисим Клавдиевич. — Как в город перебрались, так и засыхать стали. Знания-то не нужны были — вот и выдохлись. А как потребовались — так в башке и пусто!

— Так чего же думать-то? Нужно снарядить гонца к деревенским домовым! — предложил Мартын Фомич. — Пусть подскажут, как быть!

— Ты, что ли, на деревню побежишь? — встрял склочник Евкарпий Трофимович. — Ты, поди, и не знаешь, в какой она стороне, деревня!

— Ти-ха! — пресек ссору в самом зародыше Анисим Клавдиевич. — Деревня — она со всех сторон. Если по любой улице идти все прямо да прямо — рано или поздно выберешься из города. А там уж и она!

Общество загалдело. Вот как раз тут председатель оказался неправ. Потому что в одну сторону идти — будет долгий лес, а в другую — свекольные поля величиной с какую-нибудь Голландию или Бельгию.

Мартын Фомич толкнул Тришку, чтобы спросить, что это за края такие, ближе или дальше Америки. Но внук понял вопрос без слов.

— Это еще Европа, — шепнул он. — Я тебе потом на глобусе покажу.

Дед несколько обиделся — он хотел, чтобы растолковали на словах и немедленно. Хотя вряд ли нашелся бы такой знаток географии, чтобы растолковать на словах мало что разумеющему за пределами своего жилья домовому дедушке, что еще за Бельгия такая.

— Никифор Авдеевич, тебе жену на окраине сосватали, ты сам ее перевозил, — сказал Анисим Клавдиевич. — Далеко ли оттуда до деревни?

— Там уже огороды начинаются, а есть ли за ними деревня — того не знаю, — честно отвечал молодожен. — А слыхал, хозяева говорили, что когда по грибы в лес ездили, то за лесом на шоссейке, у заправки, бабы с лукошками сидели, торговали, которая картошкой, которая яблоками, иные — грибами. Значит, где-то и деревня неподалеку.

— За долгим лесом? — переспросил председатель. — Ну, братцы, припоминайте, не осталось ли у кого там родни.

— Какая уж родня… — вздохнул чей-то хрипловатый басок.

И общество призадумалось.

— Стало быть, наугад пошлем гонца? — полюбопытствовал склочник Евкарпий Трофимович. Ему, видать, до смерти хотелось побаловаться с кладбищенской землицей.

— Наугад! — рявкнул председатель. — Выберем кого помоложе — и снарядим!

— У меня жена! — завопил Никифор Авдеевич. — Семейных гонцами не шлют!

— И помоложе тебя имеются… — Анисим Клавдиевич, смешно шевеля широкими ноздрями, повернулся прямехонько туда, где меж увязанными стопками старых журналов примостились Мартын Фомич и Тришка. — Мартын Фомич, давай-ка, яви обществу подручного!

— Нет у меня подручного, нет более! Со двора согнал! — заталкивая Тришку поглубже в щель, возразил дед.

— Да вон же он, я чую! Чего ты врешь?!

Делать нечего — Тришку вывели на всеобщее обозрение.

— Крепок, — одобрило общество. — Дойдет!

— Молчок нам всем нужен, без него хоть узлы увязывай да из дому беги, — сказал председатель. — Доставишь — наградим. В хорошую квартиру домовым дедушкой внедрим. Будешь с нами на равных.

Тришка только голову повесил — вот те и Америка…

— Припасов в дорогу соберем, слышите, братцы? Чтоб скряжничать не могли! — прикрикнул Анисим Клавдиевич. Чего греха таить — домовые дедушки скуповаты и прижимисты, это у них от избыточного усердия идет.

— Анисим Клавдиевич, он бы ежа моего прихватил, что ли? — проскрипел Феодул Мардарьевич. — Сил моих не стало!..

— Какого еще ежа?!

Старенький домовой дедушка являлся в обществе редко, все больше дремал и отмалчивался, соседи даже полагали, что совсем хозяйство запустил. И надо же — еж у него завелся!

Оказалось — хозяева дурака валяют. Притащили скотинку из лесу, решили — пусть будет заместо кошки. А ежу в спячку укладываться пора. Дома тепло, он никак не поймет, чего делать, то под ванной в тряпках заляжет, то опять вылезет. Так надо бы отогнать бедолагу в лес, чтобы устроил себе логово по всем законам природы. Тем более, что идти гонцу — как раз лесной дорогой, вот бы и доброе дело заодно сотворил…

— Вот не было печали! — воскликнул Мартын Фомич. — Мы так не договаривались! Гонцом на деревню — это одно дело, а ежей гонять — совсем другое!

Евкарпий Трофимович обрадовался скандалу — и понеслось!

Тришка только уши поджал и головой вертел — надо же, сколько из-за него шуму, куда там ночному клубу до сходки домовых!

Деду не удалось отстоять внука. Общество приговорило: идти Тришке гонцом, прихватив с собой ежа, и без Молчка не возвращаться.

В ту же ночь он и отправился.

Провизии ему собрали — недели на три, Тришка даже крякнул, как мешок на спину взгромоздили. Часть ее предназначалась на представительские цели — чтобы тем, кому вопросы придется задавать, были городские гостинцы. Вручили лоскуток бумаги с адресом — чтоб на обратном пути не заблудился. Выдали также хворостинку — ежа подгонять. Вывели на улицу, туда же Феодул Мардарьевич с помощью соседей доставил заспанного и совсем бестолкового ежа. Еж щетинился и все норовил свернуться клубком.

— Ступай, чадо! — торжественно послал Мартын Фомич, указывая направление. — Ступай, ступай, авось в дороге поумнеешь! Американец!

Тришка подхлестнул ежа и зашагал вдоль кирпичной стены магазина.

И ни разу не обернулся.

Город был по человеческим понятиям невелик, но Тришка не сразу выбрался на окраину, а должен был устроить дневку в каком-то подвале. Возник у него соблазн оставить там ежа — не все ли равно, где скотинке зимовать? Сбыли с рук — и ладно. Однако не удалось. Не успел Тришка на цыпочках отойти от сонной зверюги на сотню шагов, как был ухвачен за шиворот.

— Мне подкидышей не надобно! Своей скотины хватает!

Тришка сплюнул. В ином квартале вообще ни домового, ни дворового, ни какого иного жителя, а тут в первую дыру сунулся и на подвального напоролся! Хорошо еще, не сразу его подвальный заметил, а только на выходе.

— Да ладно тебе, ладно! — заверещал Тришка. — Заберу, только пусти!

Подвальный, судя по железной хватке лап — из бывших овинников, привычных ворочать мешки с зерном, встряхнул Тришку и отбросил в сторону.

Надо полагать, он шел на запах и на звук, а глазами незваного гостя увидел, только когда тот гость, выронив мешок, приложился к стене и сполз на пол.

— Ого! — сказал подвальный. — Кто ж ты таков? Я и не разберу!

— Из домовых мы, — тряся башкой, чтобы выгнать из нее гул, отвечал Тришка.

— А мастью в кого уродился?!

— Да смою я эту масть, она у меня временная!

— Скрываешься от кого, что ли? — тут подвальный поскреб лапой в затылке, осознавая ситуацию. — Ежа угнал, что ли?

— Да на кой он мне?.. — Тришка вздохнул. — Хочешь — забирай его насовсем. Или подари кому. Ежи мастера мышей ловить, когда не спят.

— Нет, ежа не надобно. Куда же ты, домовой, собрался?

— В лес его, дурака, отогнать велели.

— Кто велел?

— Да старшие.

— А потом?

— Потом — еще дельце есть.

— А потом?

— А потом — домой. Коли жив останусь.

— С ежом я тебе пособлю. У нас тут автомобильный служит, я с ним уговорюсь. А ты оставайся. Подкормим тебя, а то, гляжу, совсем хилый.

Тришка хотел было возразить, что общество назвало его крепким и для трудного пути пригодным, но посмотрел на подвального и понял, что возражать тому следует как можно реже.

— А что за автомобильный? — спросил он, чтобы поддержать беседу.

В доме, где служил Мартын Фомич, жило немало владельцев личного транспорта. Это были мужчины серьезные, и свои машины так лелеяли, что куда там домовому! Поэтому и не приходило никому в голову нанимать особую обслугу для транспорта. Однако в богатом хозяйстве могли держать автомобильного просто чтобы выделиться и заставить о себе говорить.

— На третьем этаже у нас Панкратий Дорофеевич служит. Там богато живут, и домовиха есть, и подручных четверо, хозяин рес-то-ран держит. А рес-то-рану постоянно провизия требуется. Вот у них хозяйская машина есть, хозяйкина, сыну купили, а еще колымага — картошку с капустой возить. Там задние сиденья сняли, много чего загрузить можно. И она, колымага, оттого грязная, да еще вечно какую картофелину забудут, или луковицу, или еще чего, вонь потом стоит. Панкратий Дорофеевич подумал и взял безместного Никишку в автомобильные. Так вот — хозяин на деревне с кем-то уговорился и туда за провизией раза два-три в неделю непременно сам съездит, отберет самое лучшее, никому более не доверяет. Можно твоего ежа в багажник загнать, а потом Никишка его втихомолку выгонит. А на деревне еж сам сообразит, куда деваться.

— И то верно, — согласился Тришка. — Не знаю, как тебя и благодарить, дяденька, прости — имени-отчества не ведаю.

Он радости, что удалось без лишних хлопот избавиться от ежа, он пустился в стародавние любезности, до сих пор принятые у пожилого поколения домовых.

— Я батька Досифей.

— А по отчеству?

— И так сойдет.

Тришка побоялся даже плечиками пожать. Батька Досифей, при всем при том, что заговорил ласково, вид имел грозный. Одна густая и жесткая волосня чего стоила.

— Стало быть, спешить тебе некуда, — решил подвальный. — Я до Панкратия Дорофеевича дойду, потолкуем. Может, даже прямо завтра ежа твоего отправим. А ты жди меня тут. Вернусь — ужином тебя покормлю, на ночлег устрою.

И пошлепал прочь.

Молчок может и подождать немного — так решил Тришка, когда батька Досифей привел его в свои хоромы.

Подвал был поделен на клетушки, где жильцы раньше хранили дрова, а теперь — всякую дребедень. В одной подвальный нашел ящик с детскими игрушками, совсем древними, и там оказалась мебель — кровать, шкаф, стол со стульями, да все — не на тощих теперешних кукол, а на старинных, основательных. Все было покрыто чистыми лоскутками, на столе стояли плошечки с едой, Тришка еще мешок развязал — прямо хоть пир устраивай!

Пока разложили припасы — заявился и Панкратий Дорофеевич с домовой бабушкой.

— А что? — сказал он, охлопывая Тришку по спине и по плечам. — Малый справный. Такому не помочь — грех. Никишка завтра в дорогу спозаранку отправляется, я ему велел ежа в багажник загнать.

— Я помогу! — вызвался Тришка. — Багажник высоко открывается, ежу придется досточку положить, иначе не залезет, да как бы еще с нее не свалился.

— Сам справится, — отрубил Панкратий Дорофеевич.

Тришка понял — завидовать бедному Никишке не приходится.

Матерый домовой меж тем продолжал его изучать.

— Ты из которых будешь? — спросил наконец.

Тришка растерялся. Конечно же, батя учил его отвечать на этот вопрос, да только задали его впервые в жизни. До сих пор Тришка встречался только с теми, кто и без вопросов знал всю его родню.

— Я из Новых Рудков, — сказал он, имея в виду городской район, где родился.

— Выходит, и Старые есть? — удивился Панкратий Дорофеевич. — Нет, ты мне про род. Кто батя, кто дед, кто прадед. Когда пришли, чем занимаются.

— Батя, Орентий Фирсович, в Новых Рудках домовым в девятиэтажке, мамка при нем. Дед — Мартын Фомич…

— Дед — Фирс, а по отчеству? — перебила его супруга, Акулина Христофоровна, весьма почтенная домовая бабушка.

Тришка смутился — дед Фирс, женив сына, перебрался куда-то на покой, так что внук его почитай что и не знал.

— Да ладно тебе, — вмешался батька Досифей. — Видно же — из домовых.

— Не встревай! Нам род хороший надобен! Чтобы старших много! — прикрикнул на него Панкратий Дорофеевич. — А Мартын Фомич — кто?

— Мамкин батя. Я при нем подручным.

— Где служит? — не унималась домовиха.

Тришка, как умел, описал квартал в центре города.

— Место приличное, — согласился Панкратий Дорофеевич. — Теперь про соседей давай.

Тришка умаялся языком молотить. Когда добрался до старенького Феодула Мардарьевича, собеседник обрадовался:

— Этого я знаю! Этот — наш! Почтенный! А ты, стало быть, Трифон Орентьевич?

— Так я ж еще не женатый! — удивился Тришка. И точно — молод он был, чтобы зваться по имени с отчеством, не заматерел. Хотя многие безместные молодые домовые сами себя с отчеством величают, и ничего.

— Ешь давай, Трифон Орентьевич, — велел дядька Досифей.

Тришка, обрадовавшись, что можно помолчать, и занялся делом.

Поужинали, проводили гостей, и тогда батька Досифей указал Тришке место для ночлега.

После дневки сон не шел. Тришка ворочался, улаживался то так, то сяк, и все ему было плохо. Вдруг он услышал осторожный голосок.

— Эй! Как там тебя! Спишь, что ли?

— Не-е, не сплю, — шепотом отвечал Тришка, потому как в двух шагах похрапывал на постели грозный дядька Досифей.

— Иди сюда живо…

— Ты кто?

— Никита я, автомобильный… Давай живее!..

Первое, что пришло на ум, — автомобильный не может управиться с ежом. И то — поди заставь такую здоровую скотину подняться наверх по тонкой и узкой досточке.

Тришка на цыпочках покинул уютное жилье подвального.

Никита ждал за углом.

— За мной! — приказал он. И повел вон из подвала, на двор, где стояла вверенная его попечению колымага.

Еж действительно торчал у приоткрытого багажника, вот только ни досточки, ни чего иного Тришка не заметил — а ведь зрение у домовых острое, они впотьмах видят не хуже, чем днем.

— Ты, дурень, гляжу, никак не поймешь, во что вляпался, — хмуро сказал автомобильный. — Бежать тебе нужно отседова! Бежать без оглядки. Пока не оженили!

Домовой не сам придумывает, что жениться пора, а за него это старшие решают.

Коли видят, что не ленив, хозяйством занимается в охотку, в меру строг, в меру ласков, дурью башки ни себе, ни соседям не забивает — то и начинают невесту присматривать.

Невест мало. За хорошей через весь город сватов посылают. Так вот отец Тришкин женился — потом ночей пять приданое перетаскивали. И вот Никифор Авдеевич аж на окраину жениться ездил. Тришку как раз к деду переселили, и он свадьбу видел, потом помогал приданое таскать. Позавидовал, но в меру. Он уже тогда решил, что всеми правдами и неправдами доберется до Америки. А там уж невеста найдется!

Про свой умысел он только одному холодильному Ермилу и рассказал. Ермил в целом одобрил — он и сам, притерпевшись к холоду, хотел уйти в рефрижераторные, чтобы уехать отсюда подальше. Но внес поправку.

— Жену лучше везти с собой. Там еще неизвестно, сыщешь или нет, а так — она завсегда под боком. И семейного везде лучше примут. Видят — домовой основательный, на хорошее место определят.

Проповедовать о пользе жены Ермил мог долго — а толку что? Все равно дед Мартын Фомич о внуковой семейной жизни и слышать бы не пожелал…

Поэтому Тришка, услыхав странное Никишкино сообщение, первым делом обрадовался.

— Вот и ладно! — воскликнул он. — Я-то не против, была бы невеста согласна.

— Да ты ее хоть раз видел?

— А что, нужно?

Тришкина мать суженого только за свадебным столом увидала — и ничего, живут дружно. Ей перед свадьбой нарочно посланные родственники донесли, каково у него хозяйство, как содержит, сколько добра и припасов. Она еще покапризничала — кровать хотела с мягкой перинкой, да еще дома к черносливу пристрастилась — так чтобы на новом месте запас чернослива ее ожидал. Сделали по ее слову — она и пошла замуж довольная.

Тришкиному отцу тоже хватило того, что про невесту рассказали. Хозяйственная, не крикливая, и роспись приданого длинная, пока сваха наизусть выпалила — взмокла. Он только желал, чтобы супруга была в масть, чуть с рыжинкой. Ну так на то есть порошок из травы, хной называется. Была ему к свадьбе эта самая рыжинка! Ну а потом как-то обтерпелся и с естественной супругиной мастью.

— Ох, ну ты и дурень…

Тришка застыл с разинутым ртом.

— А чего на нее смотреть? — неуверенно сказал, когда очухался. — Домовиха — она домовиха и есть… Мой батя женился не глядя — так что же, и он — дурень?

— Он на твоей мамке женился, а ты на ком собрался?

Никишкина логика заставила Тришку вдругорядь разинуть рот. Автомобильный вроде и был прав — но на ум не брело, как же ему, поганцу, возразить?

— Так домовиха же… — другого довода у Тришки не нашлось.

— Домовиха! Как же! Во-первых, не домовиха, а подвальная. Батьки Досифея дочка. Во-вторых, девка она порченая.

— Это как?

— А так. Гуляет. Вот ты у батьки Досифея ночевать укладывался — она дома была?

— Не было, — согласился Тришка.

— Только к утру заявится, — авторитетно заявил автомобильный. — И, думаешь, трезвая?

— Кто, домовиха — нетрезвая? — это в Тришкиной башке никак не совмещалось.

— Подвальная! И курит к тому же. Ее тут все уже знают, ей жениха не найти. Свахи этот подвал за три версты обходят. Даже если какая дурочка придет принюхаться — соседи ее просветят. А тут ты заявился! Вот он я — берите меня голыми руками! Конечно, батька Досифей и не чает, как за тебя свое сокровище сбыть. И Панкратий Дорофеевич ему помогать собрался. Они сообразили, что ты хорошего рода, только простоват, вот и взялись за работу!

— Так что же теперь? — спросил потрясенный таком предательством Тришка.

— А что пожелаешь! Хочешь — возвращайся к Досифею, жди, пока суженая с гулянок прибредет. Но я бы на твоем месте…

Тут автомобильный прислушался.

— Замок лязгнул! — сообщил он. — А у нас еж еще не усажен! Живо!

Они вдвоем подтащили дощечку, установили ее краем на входе в багажник и погнали ежа вверх. Он идти не захотел, а свернулся клубком — хоть кати его, подлеца!

— Хозяин по лестнице спускается… — тыча в ежа палкой, шептал Никишка. — Ну, пропали мы! Заболтались!

Тришка взбежал по досточке и изучил внутренность соединенного с салоном багажника. Кроме пустых ящиков, увидел он еще несколько прочных мешков, в том числе один небольшой. Схватив его и выбросив, сам выпрыгнул следом.

— Ты чего? — удивился Никишка.

— Я мешок придержу, а ты его туда закатывай!

Пользуясь длинной щепкой как рычагом, Никишка закатил колючий шар в развестое чрево мешка, и тут же Тришка захлестнул его веревкой. Потом они подтащили мешок к досточке, забрались повыше и поволокли его вверх. Еж сопел, пыхтел и фыркал, но воспротивиться не мог.

— Ахти, а у меня и не подметено! — тихонько восклицал Никишка. — И луковой шелухи гора! Ахти мне, зазевался!

Когда хозяин, зевая, подошел к машине и отворил дверцу, все было готово — и даже мешок развязан, чтобы еж, покочевряжившись, вылез и ехал с удобствами.

— Он всегда спозаранку выезжает, а к обеду уже обратно с грузом, — шепотом объяснял автомобильный Тришке. — Там и теплица есть, он помидоры берет. Знаешь, какие помидоры? Ни в магазине, ни на рынке таких нет! Всякие заморские сорта, они уже и на помидоры не похожи. Их в ресторане за большие деньги подают. И картошка разных сортов. «Адрета» — она для картофельного пюре хороша, а на драники эту, как ее, нужно… Тьфу, забыл. И морковка желтая! Красная — она в салаты, а желтая — в плов, вот. А как выбирает! Пятнышко — с мушиный глаз, а он его видит и тотчас морковину бракует!

Машина двинулась.

— Ох ты! А как же я?! — Тришка метнулся к дверце.

— Прыгай, прыгай! — посоветовал Никишка. — Как раз и суженая, того гляди, заявится! Опохмелять свою гулену будешь!

— Да не женят же меня против воли! — возопил Тришка.

— Тихо ты! Не женят, думаешь? Еще как женят! В тычки жениться поведут! Батька Досифей — он такой.

Хозяин слышал возню в багажнике, но о том, что Панкратий Дорофеевич нанял автомобильного, не знал, а полагал, что там поселилась мышь. И очень даже просто — когда берут картошку из буртов, вместе с ней можно и целое мышиное семейство прихватить.

Машина выехала со двора, завернула за угол и по пустой утренней улице резво понеслась к окраине — туда, где улица перерастала в междугородное шоссе.

Прыгать было поздно…

Полтора часа спустя Никишка сообщил, что уже немного осталось. И точно — машина, сойдя с шоссе, протряслась по большаку, еще куда-то свернула и остановилась посреди большого двора, где порядок, возможно, был, но для городского взгляда какой-то непонятный.

Хозяин вылез и пошел в дом. По дороге он успел позвонить по сотовому, сказал, что подъезжает, и его уже ждали с горячим чаем.

— Первым делом ежа выгоняем, — распорядился автомобильный. — Еще диво, что не обгадился.

Еж от дороги совсем обалдел, опять свернулся и признаков жизни не подавал.

— Ну, сверху вниз-то полегче будет, чем снизу вверх, — заметил Тришка. — Отворяй багажник.

Но тут-то он и дал маху.

Вредный еж забрался в щель между ящиками, и никакими щепками невозможно было его оттуда выковырять.

— Ну, не скотина ли? — пожаловался автомобильный.

— Скотина, — согласился Тришка. — Знаешь, что он у Феодула Мардарьевича учудил? Хозяйские носки воровать повадился. Люди разуваются на ночь, носки же никто не прячет. А он на шубу их наколет — и под ванну, гнездо вить.

— Умный, — неожиданно одобрил шкодника Никишка.

— Умный — а Феодулу Мардарьевичу каково? Ему и так за порядком уследить трудно, а тут еще этот вредитель!

— Шел бы на пенсию, — заметил автомобильный.

— На пенсии теперь долго не протянешь. Раньше всем миром за стариками смотрели, теперь каждый в одиночку выкарабкивается. Хорошо, если у кого дети. А если нет? Вот в Америке — другое дело…

Никишка посмотрел на Тришку с большим подозрением.

— Ты там был, что ли?

— Не был, а по телевизору видел. Там богато живут! У каждого свой дом, в доме по восемь комнат, по десять! Значит, команда домовых нужна! Значит, домовые в почете и тоже живут богато! Вот ты тут — автомобильный, на гнилой картошке спишь, а там будешь домовым дедушкой. Поехали вместе, а? Я уж английский язык учить начал!

Ответить автомобильный не успел — из кустов раздался тихий свист, который подействовал на ежа как будильник. Зверь вскочил на ноги, которые тому, кто с ежами незнаком, могут выпрямленные показаться непропорционально длинными, и поспешил из багажника прочь. На самом краю остановился — но свист раздался снова, да такой требовательный! И еж, соскочив вниз, понесся к кустам. Там и пропал.

— Ахти мне! — воскликнул Никишка. — Это же хозяин здешний! Ну, доигрались!

И полез за ящики.

— Ты куда? — изумился Тришка.

— Лезь за мной, дурак! Может, отсидимся! А то так отбиваться будем! У-у, деревня сиволапая!

Действительно, в кустах показался некто сивый и тут же сгинул.

— Америка, Америка! — передразнил Тришку автомобильный. — Тут тебе сейчас такое кино будет — хуже всякой Америки!

— Да чего ты с ними не поделил? — совсем растерялся Тришка, послушно втискиваясь в какие-то занозистые щели.

— А ничего я с ними не делил! Просто мы — городские, они — деревенские! Вот они нас и не любят. В ящик лезь… вот сюда… и бумагой накройся…

— Они что же — на приступ пойдут?

— Чш-ш-ш!

— Так ты мне хоть палку, что ли, дай…

— Палку ему!.. Их и дрыном не проймешь!..

Но не деревенские жители пошли штурмовать багажник — из дому вышел хозяин автомобильного с другим хозяином — тем, что продавал ему овощи.

Как выяснилось, это дело было у них отработано. Товар уже ждал покупателя в ящиках — оставалось только убедиться в качестве. Мужчины повыставили на жухлую осеннюю траву пустые ящики из машины, загрузили ее полными, попрощались, и хозяин автомобильного уехал.

Тришка же, сжавшись в комочек, трепетал и прислушивался. Ящики колыхались и гремели. Когда же шум и движение прекратились, он выглянул в щель и ахнул.

Овощевод отнес пустые ящики под навес и составил их многоэтажной стенкой. И таково было Тришкино везенье, что он оказался на самом верхнем этаже.

— Никиша! Автомобильный! — позвал Тришка.

Никто не откликнулся. И даже когда стало понятно, что автомобильный ухитрился остаться в машине, Тришка звал еще некоторое время. А потом замолчал и крепко затосковал…

Все его имущество осталось в подвале. Ни крошки продовольствия он не имел. Правда, судьба избавила его от ежа. Но ничего хорошего взамен не дала. Тришка даже не представлял, куда его завезли и в какой стороне город.

Одно он знал твердо — уж английский-то язык тут точно не понадобится…

Голод, страх и одиночество — горести, плохо переносимые домовыми. Настоящего голода они, кстати, и не знают — всегда сыщут, чего бы пожевать. Бояться же не привыкли — наоборот, это их всегда побаиваются. С одиночеством вообще забавно — домовой считает себя выше неразумного хозяина, однако хозяин с семейством его, домового, забавляют, и, живя в доме, принимая участие в деятельности человеческого семейства, он даже не задумывается о нехватке собеседников своего роду-племени.

Тришка целый день просидел голодный и одинокий. Страха в конце концов не стало — скорее всего. местные домовые даже и не знали, что вместе с автомобильным приезжал еще кто-то. А если и слушали шум, поднятый вокруг ежа, то решили, что горожане как приехали вдвоем, так и уехали. Правда, до таких умных вещей Тришка досоображался не сразу.

В конце концов он осторожно слез с ящиков и пошел вдоль стенки, натыкаясь на неизвестные и совсем ему непонятные вещи. Он был городским домовым уже в четвертом, чтоб не соврать, поколении, и отродясь не видывал простых граблей.

Хозяйство у овощевода было просторное, за навесом была теплица, за теплицей стоял длинный сарай с огромными воротами, туда Тришка и шмыгнул на всякий случай.

Он увидел каких-то железных уродов, вовсе не похожих на известные ему автомобили. Обходя один, на высоченных колесах, он обнаружил у стенки кое-что знакомое. Хозяева называли это «иномарка». Нарядная желтенькая иномарка была словно со зла запихана между грязнобокими чудищами. Тришка подошел поближе — и тут в него угодил камушек, пущенный чьей-то меткой лапой. Ойкнув, Тришка шлепнулся на задницу и потрогал бедро. Тут же пролетел другой камушек, но на сей раз незримый враг промахнулся. Поняв, что подлец спрятался за колесом иномарки, Тришка кинулся прочь. За порогом сарая он споткнулся, шлепнулся и тут же услышал человечьи шаги. Перекинувшись на всякий случай котом, он сел ждать — не прозвучат ли какие-нибудь умные слова.

Слова прозвучали.

— Ну и долго Сашка собирается держать тут эту дрянь? — спросил женский голос. — Из-за нее не повернуться! Значит, его драндулет под крышей, а ты свой под открытым небом ставь? Что, и зимой тоже так будет?

— Не под небом, а под навесом, — отвечал мужской голос. — Дурак я был, что тебя послушался. Гараж нужно было весной ставить, нормальный, с ямой, а ты — семена, семена, органика, торф! И много дала твоя теплица?

— Моя теплица нас всю зиму кормить будет, — возразила женщина. — И органика у нас не купленная. А Сашке я сама позвоню. Смотреть же надо, что покупаешь! За цвет он, что ли, этого кабысдоха взял? Сколько он на этой тачке наездил? Два километра? Полтора?

— Перестань, не надо звонить. Он мне обещал, что продаст машину на детали. Уже почти нашел покупателя. Приедет и заберет.

— Вечно ты его выгораживаешь!

Мужчина и женщина пересекла двор и вошла в хлев, голоса тут же как отрубило.

Тришка не то чтобы разбирался в машинах — скорее, он разбирался в Америке. Он знал, что там можно всю жизнь прожить без паспорта — были бы автоводительские права. Кроме того, хозяин имел то, что вся семья называла тачкой. Тришка видел тачку из окна, но слова «зажигание», «сцепление» и «карбюратор» оставались для него пустыми, он только знал, что они имеют склонность барахлить, капризничать и даже издыхать, отчего предположил как-то, что в автомобиле, как и в доме, есть свое население. Но Ермил, который готовил себя в рефрижераторные, его разубедил.

И вот теперь возникло подозрение, что Ермил — не такой всезнайка, каким хотел казаться перед Тришкой. Но кто там швырялся камнями, карбюратор или иной деятель, Тришка догадаться не мог.

На всякий случай он выскочил из сарая.

Если хозяева ходят по двору, возможно, в доме никого нет — так он подумал, потому что очень хотелось есть. Конечно, тут городских не любят — но удалось бы хоть сухую корочку стянуть, и то ладно! А потом выйти на дорогу и попытаться понять, в какой стороне город.

Тришка крадучись добрался до порога, где и был подхвачен за шиворот чьей-то не в меру сильной лапой.

— Куда?! — прогремел бас.

Вспомнив, как автомобильный боялся нападения, Тришка забился и тихонько завизжал.

— Кто таков?! Чего по чужим дворам слоняешься?

— Й-и!.. Й-и-й-а-а… — собрался было отвечать Тришка, но тут порог перед глазами поехал.

Тришку несли, не дозволяя ему коснуться подошвами земли, и донесли до черной дырки, и сунули в эту дырку, так что он наконец ощутил твердое и невольно пробежал несколько шагов по довольно широкому лазу. Тут же наступил полный мрак — тот, кто Тришку сюда закинул, загородил собой дыру.

— Ну?! Будешь ты говорить, вражина?!

— Ай! — вскрикнул Тришка, споткнувшись о большой железный болт.

— Ай, а дальше?

— Ай, — ощутив некое озарение повторил Тришка. — Ай эм. Эм ай. Гуд монинг, сэр.

— А ни хрена ж себе! — изумился косматый громила, что растопырился в дырке. — Это по-каковски?

— Хэллоу, — ответил ему Тришка. — Хау ду ю ду?

И на всякий случай добавил «сэр».

Мудрая мысль заполнила собой всю голову: пока говоришь по-английски, бить не будут.

Городские домовые произошли от деревенских, это всем известно. А вот причин, по которым они плохо ладят с родней, может быть несколько. Допустим, нос задрали. Или своим налаженным бытом зависть вызвали. Или еще что-то этакое произошло, о чем все уже давно позабыли.

Если бы они встречались более регулярно, что ли, то вражда бы обозначилась не только как тягостное чувство, но и словесно, прозвучали обвинения, тогда и разбираться было бы легче. Но беда в том, что они почти не встречаются — кто где поселился, тот там и обитает, иной домовой из своего дома за сто лет шагу не ступит. И деревенский кузен для него столь же реален, сколь пришельцы из космоса, которых он, затаясь в углу, смотрит по хозяйскому телевизору.

Таким вот образом Тришка знал изначально, что деревенские его заранее недолюбливают. И то, что старшие послали за Молчком наугад, на том основании, что молод и сложением крепок, ему сразу не понравилось. Но общество приговорило — изволь подчиняться.

Доподчинялся! Полетят сейчас клочки по закоулочкам…

Будь при нем мешок с продовольствием — мог бы поклониться городскими лакомствами, ублажить, расположить к себе. Но мешок-то — в подвале у батьки Досифея, а Тришка-то — здесь!

А где — здесь, и понять невозможно. Нора какая-то, ведет под дом, если все отступать да отступать — неизвестно, куда провалишься. Но как посмотришь на громилу, который, стоя вполоборота, отдает распоряжения незримым подчиненным, так ноги сами перебирать принимаются, унося от злодея подальше.

А злодей меж тем собирал против Тришки многочисленное войско. Были там Пров Иакинфович, Ефимий Тихонович, Игнашка, Никодимка, Маркушка, Тимошка и еще баба Анисья Гордеевна. Громила, надо думать, был здешний домовой дедушка, а прочие — кто дворовым, кто сарайным, кто — овинником (об овинах Тришка имел темное понятие, но слыхивал, что овинники мощны и мускулисты), кто — хлевником, кто — запечником.

Совсем бы погиб Тришка в этой норе, но за спиной услышал фырканье и тихое сопение. Его обнюхивали!

Повернувшись, Тришка увидел огромную кошачью рожу.

Нора, куда его запихнули, была всего-навсего кошачьим лазом в погреб, вещь очень удобная, потому что кошка в деревне отнюдь не диванное украшение, а труженица, и разлеживаться в тепле ей не позволят: попила молочка, да и ступай-ка, матушка, мышей ловить.

Нельзя сказать, что Тришка так уж боялся кошек. Он сам при нужде перекидывался крепеньким дымчатым котиком, как дед выучил, но близкого знакомства с этими животными не имел. Хозяева четвероногих тварей не жаловали, так что Тришка их лишь издали видел. Но знал, с домовым дедушкой своего дома кошка ладит, если, конечно, ее выбирали дедушке под масть, а чужого может и когтями зацепить.

С отчаянным воплем Тришка помчался, пригибаясь, по норе, боднул громилу башкой в живот и вылетел во двор. Далее понесся, не разбирая дороги, а громила, ругаясь на чем свет стоит, — за ним.

— Сюда! — услышал Тришка. — Ну?! Живо! Свои!

И увидел, как из щели в стене кто-то качнулся ему навстречу.

Разбираться было некогда. Тришка с разгону чуть ли не в объятия угодил и был впихнут в темное и сырое пространство.

— Только сунься, Елпидифорка! Только сунься! Рад не будешь! — пригрозил громиле неожиданный спаситель.

— А вот я тя дрыном! — пообещал громила.

— Елпидифор Паисьич! Назад! Зашибет! — загомонили незримые соратники громилы, и все голоса перекрыл один, пронзительный, бабий:

— Елпидифорушка, не пущу!!!

— Ну вас! — сказал спаситель. — Горазды вы всемером на комара ходить. Тьфу и еще раз тьфу.

С тем и забрался обратно в щель.

Тришка за свою недолгую жизнь видел довольно мало народу из своего роду-племени. Но все, с кем встречался, за внешностью следили. Даже кто порос густой и непрошибаемой волосней — тоже как-то умудрялся приглаживать. Домовихи — так те вечно прихорашивались, вроде балованных домашних кошечек. Обитатель щели же если когда и расчесывал шерстку — так разве что в раннем детстве, чтобы от мамки не влетело. Чего только не висело и не болталось на нем! Соломинки, сенная труха, даже истлевший березовый листочек Тришка приметил.

— Я — Корней Третьякович, — сурово представился нечесаный спаситель. — При теплице служу. Из полевых. Оформлен тепличным. Документы в порядке. Так что, гражданин инспектор, я в своем праве. А они бесчинствуют и меня гнобят.

Тришка открыл рот — да и закрыть позабыл.

— Не думал, что моя жалоба докуда следует дойдет. Я с полевым Викентием Ерофеевичем посылал, он обещался с заправки с кем-нито из автомобильных отправить. Добро пожаловать, вот, глядите, как живу, чем питаюсь. Гнилые зернышки, гражданин инспектор! Хозяйских помидоров не трогаю — уговор был не трогать. Корочки заплесневелой два года не видел! Хорошо, с кошкой Фроськой сговорился, я летом за котятами смотрел, она мне с хозяйского стола то сосиски кусок, то колбаски кружок принесет. Хлеба-то ей не давали! Что дадут — тем со мной и поделится. Теперь котят раздали, и опять я на гнилом пайке.

Тришка молча подивился тому, что тепличный сговорился с кошкой. Городские домовые с котами еще кое-как могли столковаться, а кошка — непонятлива, да и беспамятна, кстати говоря. Коли есть котята — так они одни на уме, на иное ума уже недостает. Нет котят — думает, как бы новых завести, других мыслей не держит, вот и все.

— Хозяйство показать? — спросил Корней Третьякович.

— Покажи, — дозволил Тришка.

— Да! Главное! Как тебя, гражданин инспектор, звать-величать?

— А Трифоном Орентьевичем.

— Будь так. И что, всех вас, инспекторов, так наряжают?

— Как наряжают? — удивился Тришка.

— Масть меняют, — уточнил тепличный.

Тут только Тришка вспомнил, что недавно пользовался хозяйским шампунем и сделал себе шерстку ненатурального красноватого цвета.

— Не всех, — туманно ответил он.

— Главных, что ли? — тепличный посмотрел на него с некоторым недоверием к его молодости, вздохнул и крякнул — время пришло безумное, к старости почтения, видать, вовсе не осталось, и домовой-молокосос уже может оказаться значительной шишкой.

— Не совсем.

— Ну-ну… Так вот, живу я убого. А они там, на усадьбе, барствуют! С хозяйского стола и сам Елпидифорка питается, и его баба, и весь штат — Провка, Ефимка, Игнашка, Никодимка, Маркушка, Тимошка!

— Куда столько? — удивился Тришка.

— Вот и я спрашиваю — куда? Провка, скажем, у них запечный. А Маркушка? Сарайным был, а в сарае жить не желает, ему дом подавай! Никодимку опять же, когда подрос, чтобы безместным не остался, в хозяйские автомобильные определили. Ну и что, занимается он техникой? Тоже все за печку норовит! Срамные картинки смотреть!

— Срамные картинки-то откуда? — строго спросил Тришка, предчувствуя и любопытную историю, и что тепличный сгорает от желания ее рассказать.

— А к хозяину из города за овощами приезжают, и автомобильный, Никишка, их привозит. Продовольствием не берет, только деньгами, так Елпидифорка наладился у хозяина деньги воровать! Где рубль, а где и десять! А тот автомобильный и берет ворованное! Тьфу! Глаза б не глядели!

— Ишь, шустрый…

— А ты его знаешь? — догадался Корней Третьякович.

— Он меня сюда завез…

— Что завез — правильно сделал! И вообще Никишка далеко пойдет, потому что на верном пути! — тут же, без заминки, перешел от ругани к похвале тепличный. — Он деньги копит, чтобы жениться. Совсем еще недавно безместным был, теперь в автомобильные взяли, так он на этом не остановится! Он у подвального дочку сватать хочет! А как войдет через женитьбу в хорошую семью — так и выше поднимется! Он еще, увидишь, в хорошем доме домовым дедушкой станет!

— Дочку, у подвального? Так она же гуляет и выпивает!

— Кто тебе наплел? Девка смирная. Подвальный для нее хорошего жениха ищет, а она с Никишкой поладила. Я знаю, Никишка при мне с Тимошкой разговаривал, пока ящики грузили.

— Надо же… — пробормотал огорошенный Тришка.

Теперь его паническое бегство в багажнике явилось в совершенно ином свете…

Много чего любопытного нарассказал тепличный Тришке про своих недругов. Как нанимали тепличным — так сулили златые горы. Как приступил к работе — так кукиш под нос! А уходить обратно в полевые некуда… И безместным быть в такие годы — стыд и срам…

— Живут не хуже городских! — возмущался Корней Третьякович. — В тепле, сыты, при всех удобствах! Мне дважды в год чарка вина полагается — где та чарка? Сами выпивают! А я за место тепличного двадцать рублей дал! Сколько лет копил!.. По копеечке деньги у автозаправки подбирал!

Когда же он всерьез потребовал от Тришки решительных мер, вплоть до выселения Елпидифорки со двора, Тришка уже знал, как быть.

— Я ведь не по жалобе, — склонившись к мохнатому, с кисточкой, уху прошептал он. — Я по государственному делу.

— Ого?!?

Они сидели в теплице, в щели между деревянным столом для ящиков с зеленью и стеной, на щепках, под перевернутым ведром, сверху которого стояла картонная коробка с белым порошком. И тепличный взгромоздил щепки для гостя повыше, являя таким образом почтительность. Угощение же выставил нарочно жалкое — пусть гражданин инспектор попробует, потом не отплюется. Рядом с угощением лежала очередная жалоба — мелким почерком, на криво оторванном от края газеты квадрате.

— Мне нужен Молчок.

— Молчок? А кто таков?

— Чш-ш-ш…

История с женитьбой Никишки настолько Тришку обидела, что в нем проснулась совершенно неожиданная для выросшего на книжных полках домового хитрость.

— Вражина? — без голоса спросил тепличный.

— Вражина, — подтвердил Тришка.

— Так что же, Трифон Орентьевич, ты сюда только за тем Молчком и забрался?

— Мы его по всем закоулкам ищем, — как бы нехотя признался Тришка. — Коли чего знаешь — говори.

Он хотел было добавить, что старые сельские жители наверняка помнят, как Молчка подсаживать, и хорошо, что не успел.

— Беглый? Из острога?

Такого домысла Тришка не ожидал. Но кто его, Молчка, разберет! Может, и впрямь Молчки ныне только в острогах водятся?

— Он самый, — согласился Тришка.

— Стало быть, ловите, чтобы обратно возвернуть?

— Он много дел понаделать может, — туманно намекнул Тришка.

— А если кто покажет того Молчка — тому что?

Вопрос был разумный — жаль только, что ответа на него Тришка не имел.

— Награда будет? — допытывался тепличный.

— Ну… Это в зависимости…

— А какая?

— Соответственная! — неожиданно для себя заорал Тришка. И испугался — тепличный с ним бы одной левой управился.

Однако красноватая масть, недоступная сельскому жителю, внушила Корнею Третьяковичу несокрушимое и при необходимости перерастающее в страх почтение.

— Ну все, все, все, больше не спрашиваю! Я же понимаю! — зачастил он. — Мне бы, конечно, больше продовольствием получить хотелось, но я и на повышение тоже согласен!

— А что? Ты знаешь, где найти Молчка?

— Знаю… — даже не прошептал, а прошелестел тепличный. — Он у нас в сарае живет…

— В сарае? — тут Тришка вспомнил, как в него незримый враг камнями швырялся.

— Ну да, потому сарайный и перебрался в дом! А домовиха его, Молчка, жалеет, еду ему таскает!

— Погоди, погоди! С чего ты взял, будто это — Молчок?

— Так молчит же!

— Молчит, а что еще?

— А ничего боле! Сидит там, как сыч в дупле и носу не кажет! Вот такие дела, гражданин следователь. Молчка они тут, оказывается, прикормили!

Неожиданно пожалованный в следователи Тришка не возражал. Он уже начал понимать, какого нрава здешний тепличный.

Тришкина задумчивость длилась столько, что Корней Третьякович пришел на помощь.

— Мы вот что, Трифон Орентьевич, мы его оттуда выведем и тут спрячем, а когда за тобой Никишка приедет, свяжем и в багажник сунем. Так ты его до города и довезешь.

— Здорово придумано, — одобрил Тришка. Ему страх как хотелось надавать Никишке по шее. И вдруг он вспомнил про ежа.

— Послушай, Корней Третьякович, я в багажнике не один был, там Никишка еще ежа вез. Ему велели вывезти за город и выпустить в лесу. А он до леса не довез — кто-то из здешних ежу посвистел, еж у нас и сбежал. Прямо из багажника.

Вранье получилось чудо какое складное.

— Свистел ему, поди, Тимошка, он умеет. Его тоже из полевых взяли, только давно. Он теплицы и не нюхал! Тимошка, должно, для лешего старался. Еж — это лешего скотинка. Коты, псы — сам понимаешь, наша. Куры еще, вся хлевная живность, кони. А ежи, ужи, жабы, хори — они хоть к дому и прибиваются, а ведает ими леший.

— Так что он ежа к лешему отогнал?

— А кто его знает… Должен был бы, если по правилам. Ну так что? Идем Молчка брать?

Тришка насупился, всем видом являя решимость. Ему не очень-то хотелось шастать по чужому двору в сопровождении тепличного, которому врагами были все, кроме кошки Фроськи. Но и показывать слабость он не мог. Вон Никишка уловил, что повстречал лопоухого — и что вышло?

— Идем! — сказал Тришка. — Веревка-то у тебя найдется?

Сарай был изнутри страшен — столько всяких железных лап, рогов и закорючек тут имелось.

— Ты не бойся, это культиватор, — сказал тепличный, проводя Тришку под многими железными зубьями. — Сейчас оттуда подкрадемся, откуда он нас и не ждет.

И точно — они зашли в тыл желтой иномарке. А там тепличный погремел кулаком о крашеный бок и отскочил.

Изнутри послышались дребезг и ворчание. Кто-то пробирался по машинным потрохам, лязгнуло, скрипучий голос разразился неразборчивой, но явно гневной речью.

— Гляди ты! Заговорил! — удивился Корней Третьякович.

— Может, и не Молчок вовсе? — предположил Тришка.

— Проверить надобно, — сказал не желавший упускать награду тепличный. — Давай так — я его выманивать стану, ты схоронись. А как он на меня кинется — так и ты на него кидайся! Вдвоем повяжем!

Тришка оценил отвагу тепличного — не совсем бескорыстную, ну да ладно, какая есть.

— Давай, — согласился он и снял с плеча смотанную в кольцо веревку.

Тепличный же снова брязнул кулаком по машине.

— Эх, хорош бы день, да некого бить! — заголосил он. — Вылезай, я те язык ниже пяток пришью! Я из тебя блох повыбью, ядрена копалка!

Тришка подивился странной деревенской ругани. Но еще более изумился, услышав ответ.

Отвечено было по-английски, обещано с той же степенью лаконичности, с какой совершить известное действие грозятся по-русски.

— Погоди, Корней Третьякович, — удержал Тришка тепличного от дальнейшего охальства, а сам завопил во всю глотку:

— Хау ду ю ду-у-у!!!

И воцарилось в сарае полнейшее и безупречное молчание.

— Кам аут! — крикнул Тришка. — Не бойся — бить не будем! Ви а фрэндс!

Прежняя угроза прозвучала, но уже не свирепо, а скорее сварливо — засевший в иномарке незнакомец пообещал кое-что сотворить и с «фрэндс».

Тришка некоторое время конструировал в голове ответную фразу. Английских слов до боли не хватало. То есть, он их учил, но они все куда-то подевались.

— Ви кам ту хелп ю! Ту хелп! — заорал он.

Оказалось, что и с «хелп» незнакомец хочет поступить все тем же испытанным способом.

— Чего это ты ему? — спросил тепличный.

— Я ему — друзья мы, мол, не бойся. Он меня — по матери. Я ему — пришли, мол, помочь. Он опять по матери.

— Погоди! А на каком это ты с ним наречии?..

— На английском.

— Так твой Молчок — кто? Шпион?!

Тришка вздохнул — теперь он уже вообще ничего не понимал.

— Трифон Орентьевич! — воззвал к нему тепличный. — Так ты — кто? Кому служишь?!

— Известно кому служу, — буркнул Тришка. — Инспекторы мы…

— Инспекторы! Кому же ты, лягушка тебя забодай, продался? — проникновенно заговорил Корней Третьякович. — Я думал — ты и впрямь инспектор по жалобам от населения! А ты? Потом думал — следователь по особо опасным! А ты? И что же выясняется? Ну нет! Долго я молчал, а теперь все выскажу!

— Опомнись, Корней Третьякович, — попросил Тришка. — И так башка от мыслей трещит, а тут ты еще со своими дуростями.

— Не отдам Молчка! — вдруг заявил тепличный. — Пошел прочь отсюда! Не отдам — и точка.

— Да тебе-то он на кой сдался? — удивился Тришка.

— Пошел! Кыш!

Подхватив с утоптанной земли железку, Корней Третьякович погнал Тришку по сараю. Но Тришка оказался проворнее тепличного — шмыгнул так и сяк, запутал след, а потом возьми да и подкрадись обратно к желтой иномарке.

И услышал он там такую речь.

— Мистер! Сэр! Как вас там! Выйдите, покажитесь! Дело у меня к вам! Тут демократию гнобят и уже вконец загнобили! Могу жалобу в письменном виде передать! Там все подробно про Елпидифорку, Ефимку, Игнашку, Никодимку, Маркушку, Тимошку и еще домовиху Анисью Гордеевну будет изложено! По-английски я не умею, ну да у вас переведут! И пусть ваши демократы нашим демократам по шее-то надают!

Для пущей доходчивости Корней Третьякович еще стучал по дверце иномарки жестким от черной работы кулаком.

— Опомнись, дядя! — воскликнул, выходя из укрытия, Тришка. — Кому там в Америке твоя жалоба нужна? У них своих забот хватает.

И на всякий случай обратился еще и к незримому ругателю:

— Донт лисн ту хим, хи из э фул!

В ответ из машинных недр раздался громкий хохот.

— Ну наконец-то! — обрадовался Тришка. — Эй! Сэр! Кам хиэ!

В ответ была длинная и очень быстрая фраза, в которой Тришка ни черта не разобрал. Но признаваться в этом тепличному не пожелал.

Вдруг дверца приоткрылась. Оттуда протянулась рука. Тришка, не будь дурак, за эту руку ухватился и был втянут внутрь, успев крепко лягнуть дурака Корнея Третьяковича, вздумавшего было его за ноги обратно вытаскивать.

Дверца захлопнулась.

Тришка утвердился на ногах и наконец-то увидел своего Молчка.

Когда живешь на книжных полках и постигаешь мир по разнообразным черненьким значкам на белой бумаге, этот мир получается, как правило, лишенным цвета, запаха, а также многих важных деталей. Следует также учесть, что в библиотеке, присматривать за которой определили Тришку, были книги в основном научные. И он какие-то вещи знал неплохо, на иные набрел случайно, а прочих и вовсе не ведал.

Так, он вычитал в словаре, что английских и, видимо, американских домовых называют брауни и сделал разумный вывод — мастью они все коричневатые. Но прочие подробности их жизни оставались покрыты мраком.

А между тем, прибыв в Америку, он тут же и обнаружил бы, что не только между городскими и сельскими брауни имеется противостояние, но и внутри каждого клана — свои давние склоки, и есть такие ответвления у старинных почтенных родов, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И влип бы в местные разборки куда хуже, чем сейчас — тут он все-таки был пока среди своих, и даже врун Никишка воспринимался как свой, и даже кляузник Корней Третьякович.

Тот, кто стоял сейчас перед Тришкой, был откровенно чужой, хотя и держал улыбку от уха до уха. Его нездешнее происхождение чудилось Тришке решительно во всем. Во-первых — оно явственно проступало в зеленых штанах. Уважающий себя домовой яркого не носит — он должен быть неприметен, и даже домовихи наряжаются только в домашней обстановке, за ванной или на антресолях. Во-вторых, ступни оказались подозрительно похожими на утиные, под хилой шерсткой — перепончатыми. В-третьих, рожа. Рот на ней был знатный, зато носа — почти никакого.

— Хай! — сказал этот чужак и потряс в воздухе мохнатым кулаком.

— Хай! — ответил Тришка. — Ай эм Трифон Орентьевич. Вотс йор нэйм?

— Олд Расти!

И начался довольно странный разговор. Незнакомец частил и трещал, Тришка понимал даже не с пятого на десятое, а с десятого на двадцатое. Как воспитанный домовой, он хотел прежде всего определиться насчет рода-племени, но Олд Расти долбил лишь одно «бизнес-бизнес-бизнес». И до того допек Тришку, что тот решил убираться подобру-поздорову. В Молчки этот тип не годился — молчанием тут и не пахло.

— Гуд бай, дарлинг! — выбрав подходящий, как ему показалось, момент, выкрикнул Тришка и кинулся наутек. Олд Расти что-то завопил вслед, но Тришка уже выметнулся из желтой иномарки.

— Ну? Как? Будем брать? — зашипел из-за тракторного колеса Корней Третьякович. Он, видать, уже забыл, что сгоряча и Тришку посчитал шпионом.

— Не сейчас, — ответил Тришка и крепко задумался.

Он пытался понять, какой у этого брауни может быть бизнес в деревенском сарае.

Это слово в его понятии означало прежде всего торговлю. У хозяина бизнеса не было, у хозяйки был, у хозяйских детей недавно завелся свой. С бизнесом владельцев «Марокко» дело было темное — домовые не пришли к единому мнению. Одни считали, что там продается втихомолку дурь, и с того много народу кормится — кстати говоря, это было чистой правдой. Другие полагали, что основной упор делается на алкоголь. Третьи даже до такой теории возвысились, что «Марокко» торгует производимым в нем шумом. Тришка сделал вывод, что бизнес возможен только там, где много народу. Что мог продавать или же покупать Олд Расти — было пока уму непостижимо.

— Так он шпион или не шпион? — допытывался тепличный.

— Шпион, но жалоб не принимает.

— Это почему же?

— Не велено.

— А-а… А будет?

— Когда велят.

Тепличный еще чего-то хотел узнать, но замер с открытым ртом.

— Аниська… — прошептал он. — Во, гляди… А мешать не моги…

Домовиха Анисья Гордеевна, озираясь, спешила с узелком к желтой иномарке.

Вообще домовые к женам и дочкам строги, требуют порядка. Но есть одна область, куда они носу не суют. Эта область именуется «жалость». Если домовихе взбрело на ум кого-то пожалеть и оказать ему покровительство, мужья и сыновья даже не ворчат — молча терпят. Такое ее право.

Судя по всему, Анисья Гордеевна пожалела брауни.

Она постучала в дверцу иномарки, дверца приоткрылась, и Олд Расти соскочил вниз, заговорил с большим достоинством, только вот домовиха, судя по личику, ровно ничего не понимала.

— Ешь, горе мое, — только и сказала, развязывая узелок. — Ешь, непутевый…

Олд Расти набросился на еду так, словно его три года не кормили.

— Ехал бы ты домой, что ли, — сказала Анисья Гордеевна. — Пропадешь тут с нами.

— Бизнес, — набитым ртом отвечал Олд Расти.

— Нет тебе тут никакого бизнеса. Ну, что ты умеешь? Есть да девок портить, поди? Невелика наука. Ешь, ешь… колбаски вон возьми, да с хлебушком, так сытнее выйдет…

Тришка и тепличный следили из-за колеса, как расстеленная тряпица все пустеет и пустеет.

— Пойду я. А ты подумай хорошенько. Надумаешься — на дорогу выведу.

Домовиха говорила так, как если бы Олд Расти был способен ее понять. Но он только ел и ел. Когда ни крошки не осталось, утер рот ладонью и произнес по-английски нечто благодарственное.

— Ну, полезай обратно, — дозволила домовиха и, свернув тряпицу, пошла прочь.

Стоило ей завернуть за культиватор — тут и заступил дорогу Тришка.

— Здравствуй, матушка Анисья Гордеевна! — с тем он поклонился. — Я Трифон Орентьевич, из городских. Пожалей меня, Анисья Гордеевна!

— Пожалела, — несколько подумав, сообщила домовиха. — Какое у тебя ко мне дело?

— Молчок мне нужен. Меня наши за Молчком снарядили — чтобы узнал, как его подсаживать. В городе уже разучились, а на деревне, наверно, еще умеют.

— Молчка подсаживать? — Анисья Гордеевна хмыкнула. — А что? Это мы можем. Я тебя к бабке сведу, она еще и не то умеет. Молчок — это ей запросто!

— Пойдем, пойдем скорее! — заторопил домовиху Тришка.

Ему совершено не хотелось объясняться по поводу молчка с тепличным. И хотя он был уверен, что окажется включен в очередную жалобу, но решительно последовал за Анисьей Гордеевной туда, куда ей угодно было повести.

По дороге выяснилось много любопытного.

Никишка, понятно, ни с кем не ссорился — а ему хотелось вконец заморочить голову простофиле Тришке, чтобы навеки избавиться от соперника. На мешке с провизией, оставленном у подвального, Анисья Гордеевна советовала поставить крест — нет более мешка, и точка. А насчет бабки Ждановны понарассказала чудес. У бабки-де полка есть, длинная, в два роста, и на ней пузырьков несметно. В ином червяк, который по ветру пускается, когда нужно хворь наслать, в ином любовное зелье, а в тех, что с левого края — Молчки, один другого краше. Можно хозяину подсадить — будет тих и кроток. Можно — хозяйке, или детям, или даже в скрипучую калитку, чтобы более не смазывать.

Бабка Ждановна жила далековато — по человеческим понятиям не так чтобы слишком, а домовому — топать и топать. Добирались долго. Но Тришка заранее радовался — возвращение с победой всегда приятно.

По дороге толковали о разном. И очень Тришке было любопытно — как Анисья Гордеевна с обитателем желтой иномарки договаривается. Но она и сама этого не знала. Так как-то получалось — и ладно. Не обязательно понимать слова, чтобы покормить голодного.

— А чем он занимается — поняла? — допытывался Тришка.

— Да ничем. Ничего он не умеет.

— А ты откуда знаешь? — удивился Тришка. — Ты же по-английски не понимаешь!

— Аль я не баба? — ответно удивилась домовиха. — Я и без английского тебе скажу, который мужик дельный, а который — одно звание. Этот работы не любит и не понимает. Сюда же приперся бездельничать, да не вышло.

— Еще как вышло, — возразил Тришка. — Вон, сидит в иномарке, бездельничает, а ты его из жалости кормишь — чем ему плохо?

— А и верно! — воскликнула домовиха. — А я-то думаю, чего он бубнит «бизнес, бизнес»! Вон у него, оказывается, что за бизнес! Ну, все, кончилась моя жалость!

Тришка ахнул. Сам того не желая, он обрек Олд Расти на голодную смерть.

Когда дошли до поселка, где проживала бабка Ждановна, Анисья Гордеевна сказала дворовому псу «цыц, свои», велела подождать снаружи, а сама пошла к бабке кошачьим лазом. Пробыла недолго, вскоре выглянула и поманила Тришку.

Бабка Ждановна вдовела. Но супруг под старость лет сильно болел, и она уж так наловчилась исполнять его обязанности, что смерти одряхлевшего домового никто из хозяев и не заметил, все продолжало идти своим чередом. Вот только молодой кот Барсик затосковал и ушел из дому, но во двор наведывался, и домовиха не теряла надежды его вернуть.

Анисья Гордеевна привела Тришку в ладное подполье, где всякого добра хватало, и солений, и мочений. Там имелся закуток, куда в незапамятные времена сложили инструмент хозяйского прадеда, потому что пожалели выбрасывать, да и не заглядывали больше ни разу. В этом закутке расположилась бабка Ждановна со своим знахарским хозяйством.

— Молчок, стало быть, надобен? — уточнила она. — Имею такого и научу, как подсадить. Вот он, в жестяночке заперт.

Это был древний металлический патрончик от валокордина, с навинчивающейся крышкой. Бабка Ждановна взяла его с полки и тряхнула.

— Слышишь? Молчит!

И точно — в патрончике было совсем тихо.

— А подсаживать как? — спросил Тришка.

— А плати — научу.

— Сколько платить-то?

— Молчок у меня хороший, нашего производства, не чета заграничным, — повела торг бабка Ждановна, а Анисья Гордеевна стояла рядом и кивала. — Он пьяного шума — и то не допускает. Дерутся, скажем, при нем пьяные, кулаками машут, друг дружке морды кровенят, а — беззвучно! Такой Молчок много стоить может, но, раз уж тебя кума Гордеевна привела, чересчур не запрошу. А дай мне за него сто рублей! Дашь — научу, как подсаживать.

Ста рублей у Тришки, понятное дело, не было. У него даже рубля — и то не было. И он прямо-таки изумился — как расценкам, так и тому, что деревенские домовые стали падки на деньги.

Как ни странно, в городе расчеты все еще велись натурой. Возможно, потому, что все жили за своими хозяевами неплохо, если кто и оказывался безместным — место скоренько находилось, и в монетах с бумажками просто не было нужды. На деревне же, оказывается, все складывалось иначе.

Потом уже Тришка узнал, что было время — люди уезжали в города, и из безместных домовых примерно четверть подалась следом, а прочие выжили с большим трудом, тогда и стали все мерить деньгами.

— Помилуй, бабушка! — воскликнул Тришка. — Откуда у меня сто рублей?!

— А то нет?

— Точно — нет!

— Чтобы у городского — да ста рублей не нашлось? Я знаю, вы там богато живете!

— Ни один Молчок ста рублей не стоит! — убежденно сказал Тришка и вдруг вспомнил цифры. — Вот у Анисьи Гордеевны тепличный за место двадцать рублей дал, так то же — место! На всю жизнь!

— И Молчок — на всю жизнь!

Долго они препирались, старая домовиха уже сбавила цену до восьмидесяти, но проку было мало.

— Ну, вот иной Молчок, подешевле, за семьдесят отдам! — она указала на пузырек с пробкой. — Этот попроще будет, постарше, не такой ядреный!

Тришка хмыкнул.

— Нам простой Молчок нужен, без всяких там прибамбасов, — объяснил он.

— Ну, вот еще подешевле, за полсотни отдам.

Анисья Гордеевна была права — на полка имелась целая коллекция Молчков, один другого краше.

Наконец сошлись на самом простеньком и невзрачном, всего за тридцатку. И Тришка объяснил, что вообще-то его послали разведать, что да как. Значит, теперь нужно возвращаться в город за деньгами. никто же не знал, что за Молчка платить нужно.

— Экие вы! — буркнула бабка Ждановна.

Тришка только вздохнул — даже если он благополучно вернется, где домовым деньги взять? Воровать у хозяев всегда считалось недопустимым, даже ради такого доброго дела, как избавление от ночного клуба «Марокко». А вот сельские домовые, похоже, воровать уже привыкли — что там Никишка рассказывал про срамные картинки?..

Решили так — Анисья Гордеевна и Тришка переночуют у бабки Ждановны, а потом Тришку выведут на дорогу, туда, где бабы продают шоферне пирожки, соленые огурцы и картошку. Там окликнут знакомого автомобильного, и Тришка будет доставлен в город. По дороге же он сговорится с автомобильным, и тот научит, как из города опять к бабке Ждановне попасть. Вот таким сложным делом оказалось приобретение Молчка.

Договариваясь, Тришка словно бы раздвоился: один Тришка торговался, как умел, а другой слушал его вранье и ужасался. Тридцать рублей — за хорошего Молчка деньги небольшие, так сказала Анисья Гордеевна, вскладчину городские домовые это потянут, однако сходка может встать на дыбы. Всегда в обществе найдется бешеный домовой, готовый костьми лечь за нравственность.

А потом Тришку уложили спать в противоположном углу подполья, на стопках старых журналов. Выдали драную брезентовую рукавицу — хоть ею накрывайся, хоть в нее заползай. А вот покормить забыли…

На голодный желудок не сразу засыпаешь. Даже если убегаешься, уходишься и умотаешься до того, что конечности гудят. В этом домовые совершенно не отличаются от людей.

Лежа в рукавице, Тришка ворочался и барахтался. Возможно, ему и удалось бы заснуть, но сквозь дырку он увидел буквы.

Это было его горе и сладкое проклятье — не мог спокойно смотреть на черные значки. Знакомые домовые, видя, как он решительно хватается за каждый газетный клочок, уже наладились дразниться: «Буквы! Буквы!» И если бы значки перед его носом сложились во что-то непонятное, в какой-нибудь ультрасингулярный креациоморфизм, — еще куды ни шло. Однако они образовали слово «брауни»!

Тришка тут же выполз из рукавицы и стал развязывать бечевку. Тут он несколько погорячился — стопка журналов, прихваченная этой бечевкой, накренилась, и, стоило узлу разойтись, все поехало, Тришка полетел на пол. Уже на полу он, почесываясь, стал разбираться. Любопытное слово было напечатано на журнальной обложке, и не просто так, а обещало целое расследование: «Английские брауни — легенды, факты, гипотезы». Тришка тут же вспомнил обитателя желтой иномарки, которого ему пытались выдать за Молчка.

Но недолго наслаждался он историей английских домовых. Послышались голоса и невесомые, похожие на прикосновения кошачьих лап, шаги.

— Спит? — еле слышно спросила бабка Ждановна.

— Спит, поди… — отвечала Анисья Гордеевна. — Ну, не может же быть, чтоб совсем безденежный…

— А коли в рукавице?

— Тогда хуже…

Тришка в этот миг добрался до самого захватывающего места, и странное появление домових вытряхнуло его из блаженного состояния чтения, как из мешка в ледяную воду. Он замер.

— Гляди ты, нашкодил…

— Что ж это у тебя бечевки сами развязываются?

— Недоглядела…

— Спит вроде… Давай-ка мне, а то сослепу порежешься…

Тришка так никогда и не узнал, хотели домовихи вытащить у него несуществующие деньги, и только, или же замыслили кое-что пострашнее. Книжные премудрости в его лохматой башке не были еще разложены по ровненьким полочкам, валялись внатруску, но иногда вспоминались очень вовремя. Вот и сейчас нарисовалась красными буковками неведомо чья мысль: лучший способ защиты — это нападение.

Взвизгнув, Тришка вскочил на ноги и, оттолкнув домових, понесся через весь погреб наугад. Он помнил, что неподалеку от закутка бабки Ждановны должен быть кошачий лаз.

Где-то вдали вопили и ругались домовихи. Тришка вертелся, принюхиваясь, пытаясь уловить движение воздуха, и вдруг обнаружил, что стоит у самой полки с пузырьками. В азарте он схватил самый главный, валокординовый, со сторублевым Молчком, и тут же догадался, где лаз.

Опомнился он даже не на дворе, а на дороге, совершенно не понимая, как удалось проскочить сквозь забор. Вслед лаял дворовый пес.

Тришка ударился бежать…

За поворотом шоссейки он перешел на шаг. Даже если домовихи и погнались за ним, то наверняка безнадежно отстали — куда старым дурам гоняться за молодым! Обозвав их совершенно незаслуженно старыми дурами, Тришка сел и поставил промеж колен железный патрончик.

Он знал, что Молчка следует выпускать в нужное время и с определенным наговором. Но стало страшно любопытно — каков этот, сторублевый? Тришка чуть отвернул крышечку, понюхал — тоненько пахло лекарством и ничем более. Он потряс патрончик — никакого шума. Тогда он отвернул крышку до конца, так что образовалась щель, и подул туда. Молчок должен был хоть как-то обнаружить свое присутствие, но не обнаружил. С нехорошим предчувствием Тришка перевернул патрончик вверх дном. Ничего не вывалилось, ни телесное, ни эфемерное.

Патрончик был совершенно пуст.

Тришка в ужасе еще постучал по металлическим бокам — и звонкий стук стал единственной его добычей.

Мир был исполнен вранья, наглого вранья, бесстыжего вранья!

Сидя в пожухлой траве, на обочине ночной неведомой дороги, Тришка ревел в три ручья, как маленький, хуже маленького, как девка-домовиха, которую свахи обходят, и вот она жалуется на горькую свою долю, забравшись в печную трубу и отказываясь вылезать ныне, и присно, и во веки веков. И от ее тихих тоскливых стонов и причитаний люди крестятся, всуе поминая нечистую силу.

Отстрадав и отжаловавшись незримой во мраке ночной живности, Тришка встал и утер сопли.

Да, мир за пределами квартиры оказался гнусен и скверен, мерзок и гадок. Но иного мира у Тришки попросту не было.

Следовало как-то устраиваться в этом…

Нюх у домовых не такой острый, как у собак, но все же внушает уважение. Тришка несколько попортил свой книжной пылью, однако вернуться назад по собственному следу вполне мог — что он и сделал.

Он даже до такой степени успокоился, что не зашвырнул со зла железный патрончик в канаву, а по-хозяйски прихватил с собой.

Шел Тришка долго, хотя и быстрее, чем с упитанной Анисьей Гордеевной. А по дороге думал, вспоминал, сопоставлял и увязывал новые сведения об английских брауни с теми, которые уже имелись в голове.

Все-таки кое-что любопытное он в том журнале вычитал…

Добравшись до сарая с сельскохозяйственной техникой, Тришка спокойно туда вошел, отыскал желтую иномарку и треснул кулаком в порожек.

— Хай! — приветствовал он незримого обитателя. — Кам аут, сэр гремлин!

Олд Расти ни черта не ответил. Слышал зов — но затаился.

Это Тришку не смутило. Теперь он знал, почему Олд Расти оказался на чужбине, и знал также, какую пользу из него извлечь.

Английские брауни, эмигрировав в Америку, сохранили прежние привычки. Поскольку принадлежали они к той же расе, что и наши домовые, то и за океаном пристроились в хозяйства к фермерам и стали следить за порядком, такое у них в жизни было назначение.

Но там, где сто брауни что-то создают, непременно найдется один, который вздумает все разрушить.

У домовых наметилось было появление таких уродов, но земля, где они жили, стала терпеть одно бедствие за другим, то войну, то голод, а то опять войну. Это не позволило заразе распространиться вширь, и она заглохла. Ведь и человек, и домовой дурью начинают маяться, когда чересчур хорошо живется, а коли не до жиру — быть бы живу, то и всякие умствования сами собой отпадают.

Английским и американским брауни, видать, очень уж хорошо у фермеров жилось (Тришка даже позавидовал, читая статью, что им каждый вечер ставили блюдце сливок), и очень много лет назад объявились первые разрушители. Сперва их действия подпадали под обычное баловство — брауни любят почудить. Потом старики забеспокоились, и уродов отовсюду погнали прочь.

Само собой получилось, что повышение благосостояния людей, породившее в итоге такое извращение среди брауни, объяснялось еще и техническим прогрессом. Пароходы были уже давно, а потом появились велосипеды, автомобили и разнообразные летательные аппараты. Вот их-то и оккупировали изгнанники.

Они уже из принципа не желали ничего делать, а только портить и коверкать. Летчики, столкнувшись с этой бедой, сообразили, что проще откупиться, и стали их подкармливать, только бы не безобразничали. Бывшие брауни, которых кто-то додумался звать гремлинами, плодились и размножались на аэродромах, думали, что так будет всегда, но нашлась и на них управа.

После нескольких крупных аварий, когда вместе с самолетами кануло на дно морское немало гремлинов, кто-то умный сообразил обратиться за помощью к магам. Эпоха материализма была на излете, возвращалось время суеверий — вот и нашелся мастер, в одночасье изгнавший с аэродрома гремлинов, как тараканов.

Дальняя родня отказалась помогать потомственным бездельникам, они кинулись осваивать иную технику, кто-то нашел себе уютное местечко, а кто-то оказался безместным. Хуже того — гремлины не сообразили, что летчик будет всеми силами спасать свой самолет, а хозяин автомашины, в которой поселился вредитель, не станет ставить в углу гаража выпивку с закуской, а просто машину продаст и купит новую.

Настали тяжкие времена.

Дармоеды пытались выжить как только могли, и многие эмигрировали обратно в Европу. Но там их с распростертыми объятиями не ждали.

Просочились слухи, что есть-де на востоке земли, где живет простой народ, не шибко ученый, готовый оказать приют и покровительство всякому жулику, объявившему, что у него-де бизнес. Запахло удачей!

Домовые еще не сообразили, какой десант приземлился, но нашлись умные люди и принялись писать об этом статьи в газетах и журналах. Таких ненормальных любителей букв, да еще изучающих английский язык, как Тришка, среди городских домовых, пожалуй, больше и не нашлось бы, вот они и блаженствовали в неведении.

Тришка же, сложив два и два, наконец догадался в чем суть, кто такой Олд Расти и почему он оказался в желтой иномарке. Иномарку эту ему стоило бы хоть чуточку поберечь — пока хозяин не сообразит, что к чему, и не начнет откупаться сливками. Но гремлин на радостях испортил все, что подвернулось под шаловливую лапу, и иномарка стала на вечный прикол у хозяйского родственника в деревенском сарае. До лучших времен, понятно, пока найдется олух, согласный взять ее хоть на детали.

Надо сказать, что, пролив слезы на обочине и нажалев себя на сорок лет вперед, Тришка решил действовать сурово. Он уже и тепличному явил всю строгость официального лица — но это случилось скорее с перепугу. Теперь же он был готов двигаться напролом — и даже не верить встречному-поперечному, развесив уши, тоже был готов. А это для любителя букв очень трудная обязанность.

— Кам аут, олд феллоу! — еще раз позвал он. — Итс ми, Трифон Орентьевич!

Гремлин отмалчивался. И Тришка прекрасно понимал, в чем дело: разрушитель крепко не поладил со здешними домовыми, увидевшими в нем врага. Только тепличный, состоящий в оппозиции к домовому дедушке и его свите, не выступал против блудного гремлина, да еще Анисья Гордеевна не вовремя принялась его жалеть. И ведь раскусила баба заморского гостя, не способного ни к какому труду! А все равно жалела — впрочем, понимание бабьей души Тришка отложил на потом.

— Кам аут! — рявкнул он. — Айл гив ю ту газл!

Обещание дать пожрать вызвало у гремлина интерес, и он приоткрыл дверцу — хотел увидеть, чего ему это вдруг принесли. Тришка же был наготове — подпрыгнув, вцепился в гремлина, повис на нем, и оба грохнулись наземь. После чего друг от дружки отпрыгнули, и Олд Расти встал в боксерскую стойку. Но Тришка решил соблюсти давние правила вежества.

— Я к тебе с поклоном, — он размашисто поклонился гремлину. — У вас товар, у нас купец! Ай хэв эни бизнес фо ю! Бизнес, слышишь? Бизнес энд ту газл!

Врун Никишка для того и был нанят автомобильным, чтобы держать обе хозяйские машины в порядке и сопровождать хозяина в поездках, а отнюдь не для того, чтобы совращать дочку подвального.

Выполняя свои обязанности, он два дня спустя отправился за товаром — картофелем, морковкой, помидорами заковыристых сортов из теплицы, свеженькой зеленью.

Но ждали его в деревне сплошные неприятности.

Он подозревал, что обманутый Тришка бродит где-то поблизости, и лишний раз из багажника не высовывался, но ждала его крепкая разборка не с Тришкой, а с Елпидифором Паисьевичем.

А когда пришли к соглашению, когда до отъезда оставалось несколько минут, а хозяин зашел еще за чем-то в дом, машина сама собой тронулась.

— Эй! Эй! — завопил Никишка, карабкаясь из багажника в салон, где ради ящиков были убраны задние сиденья. — Эй!

Он знал, что такое ручник, и хотел, повиснув на нем, остановить машину. Однако был схвачен невесть откуда взявшимся Тришкой.

— Я те дам останавливать! — Тришка облапил врага и заорал: — Форвардс, Олд Расти, форвардс!

— О-кей! — откликнулся откуда-то из мотора гремлин.

Едва не снеся ворота, машина вылетела на шоссе. Тришка бросился на руль, повис, карабкаясь по баранке, как обезьяна, и заставляя ее поворачиваться. Машина сделала размашистый разворот и понеслась прямиком к городу.

— Форвардс, Олд Расти! — вопил Тришка, лягая Никишку изо всех сил.

— Да что ты, умом тронулся?! — взвыл Никишка, наконец схлопотав пяткой по зубам. — Слыханное ли дело — хозяйскую машину угонять?!

— Слыханное, слыханное… — Тришка соскочил на переднее сиденье. — Ну, теперь только прямо да прямо, это я помню. И попробуй пикни! Я ведь тут не один. У меня в моторе знаешь сколько народу сидит?

— В моторе?!

— Ага. Олд Расти, хау а ю?

— Сплендид! — отозвался гремлин.

— Слышал?

— Ага… — потерянно произнес Никишка. — Ну, будет мне…

— Сам виноват, — резонно заметил Тришка. — А теперь давай корми меня. Я из-за тебя мешок с провизией утратил? Утратил! Пошли, я знаю, где ты свои припасы прячешь.

Он столкнул Никишку на пол и сам прыгнул следом. На в щели между стенкой и ящиком оказался не только спичечный коробок с дневным пайком. Там еще лежал сильно недовольный путешествием еж…

— Это что еще такое? — грозно спросил Тришка.

— Что-что! Обратно везти велели! — плаксиво отвечал Никишка. — Его здешнему лешему показали, леший говорит: не мой, да и порченый, везите, откуда взяли! А лешего ослушаться — раскаешься! Елпидифор Паисьич с ребятами его обратно сюда загнал… А я что?.. Разве это мой еж?.. А они не слушают!..

— Ну и куда повезешь?

— В лес велели!

— Ну, вези! — дозволил Тришка. — Как мы до места доедем — так и вези.

— Да как же я?! — взвыл Никишка.

— А как знаешь. Не моя печаль.

И точно — это лишь домовихам положено святую жалость проявлять, а домовой при нужде может быть очень даже безжалостным. Поэтому Тришка пригрозил врагу, что в случае нытья не ежа, а его самого выкинет на обочине — и иди потом братайся с лешим!

Конечно, можно было остановить машину и наконец избавиться от ежа — но Тришка не хотел сбивать гремлина с настроения. В кои-то веки бездельник пустил в ход знания — а в технике он разбирался лучше всякого шофера и наловчился так ее портить, что никакой автосервис концов сыскать не мог.

Поэтому он хмуро молчал, держа на физиономии очень нехорошее выражение, чтобы Никишка с глупостями не лез.

А потом на помощь пришел гремлин — попросил сесть на руль, потому что скоро, похоже, начнутся повороты. Уж как он догадался — Тришка не понял, да и понимать не желал. Однако Олд Расти оказался прав — машина въехала в город. Тут уж обстановка была такова, что домовой за рулем просто бы не управился.

— Стоп, Олд Расти, стоп, стоп! — закричал Тришка. — Летс гоу он фут! Пока в какой-нибудь мэрс не впилились!

До Тришкиного дома было, может, еще очень даже далеко. Но машина уже шла по городской улице, вокруг стояли дома, в них жили домовые — значит, было у кого спросить дорогу.

Машина встала, Тришка выкатился из багажника и понесся к капоту, откуда должен был выскочить Олд Расти.

— Трифон Орентьевич! Не погуби! — раздалось вслед.

— Ничего с тобой не сделается! — бросил через плечо Тришка. И добавил глумливо: — Вопишь, как баба, а еще жениться собрался! Тоже мне жених!

— Хай! — крикнул, выпрыгивая на асфальт, гремлин.

— Хай! — весело отвечал Тришка. — Фоллоу ми! Форвардс!

Проблукав сколько положено, потыкав бумажку с адресом в нос пяти домовым, двум чердачным, четверым подвальным и незнамо скольки автомобильным, Тришка довел-таки гремлина до своего дома. Тут и призадумался.

Показывать Олд Расти старикам было опасно. Его иностранный вид и неумение говорить внятно могли сослужить дурную службу — старики поперли бы находку прочь со двора. Поэтому Тришка вразумил гремлина посидеть до темноты в дыре кирпичной стенки, что огораживала мусорные контейнеры. Сам же пошел докладывать о возвращении.

Прямо у контейнеров он же и снарядился — открыл железный патрончик, запустил туда маленького, но очень шустрого таракана, все это увязал в тряпицу, закинул узелок за спину, приобретя вид странника, несущего ценную добычу.

Он осознавал, что умение врать — не лучшее из всех возможных приобретений, но иного выхода не было — не возвращаться же гремлину обратно в деревню, где запас жалости Анисьи Гордеевны был исчерпан навсегда, и не помирать же ему голодной смертью.

Дедушка Мартын Фомич молча кинулся обнимать и целовать внука.

— Ну, как? — наконец дрожащим голоском спросил он.

— Ну, принес. Вот он. Гляди, не открывай. Мне старые домовые с наговором дали — пока не заглядываешь, Молчок там сидит, заглянешь — а его уже и нет.

— Ишь ты! — восхитился дед. — А каков он из себя?

— Мне не показали.

Видя дедово огорчение, Тришка добавил:

— Но я уж исхитрился, краем глаза глянул.

— Ну и как?

— Да показалось, вроде таракана.

Все-таки хоть какую-то правду он в это дело вплел…

Дел усадил внука обедать, сам поспешил с радостной новостью к соседям. И в квартиру потянулись гости. Всем Тришка давал послушать, как шебуршит в патрончике мнимый Молчок. А потом объявил, что велено ему-де подсаживать Молчка в полном одиночестве, чтобы никто наговора не подслушал, А то Молчок не сработает.

Ни у кого, впрочем, и не было особого желания лазить в «Марокко».

Дождавшись рассвета, когда последний пьяный гость убрался и обслуга тоже разбрелась, Тришка и Олд Расти пошли на дело.

— Фоллоу ми, — велел Тришка. — Кип сайленс!

— Йез, сэр! — отвечал Молчок.

Они через вентиляционную трубу выбрались в туалет ночного клуба, оттуда проникли в коридор, из коридора — в опустевший зал, причем Тришка всю дорогу повторял как заклинание «фоллоу ми», а гремлин шепотом соглашался.

— Хиэ ю а! — Тришка показал на большую алюминиевую пирамиду, главный источник воплей и грохота. — Гуд машина! Вот — как и было обещано!

И добавил по русски:

— Будет тебе чего портить! Надолго станет!

— Оу! Й-е-е-е-ез-з-з-з!!! — вскрикнул Олд Расти, кинулся к пирамиде, нашел какую-то незримую для Тришкиного взгляда щель и — фьюить! — только его и видели.

Тришка усмехнулся да и пошел прочь.

Тем и кончился кратковременный триумф ночного клуба «Марокко». Никакие специалисты не могли управиться со взбунтовавшейся техникой. Хитрый гремлин приноровился прятаться по закоулкам. Онемевшую аппаратуру увозили, новую привозили — тут он и внедрялся.

Тришка бегал к нему в гости, кормил, совершенствовал свой английский. Кроме того, он уговорился с домовой бабушкой Неонилой Терентьевной, и она раззвонила по окрестным дворам, что есть-де знающий домовой Трифон Орентьевич, коли где от техники шумно, может Молчка подсадить. Поэтому, когда клуб закрыли, гремлина ожидало другое рабочее место. Безместным не остался!

А к Тришке повадились свахи. И спасу от них нет! Женись да женись! Оно и понятно — всякому хочется заполучить зятя, который умеет Молчка подсаживать. Зять при бизнесе — это основательно.

Через свах Тришка осторожно пытался выяснить судьбу вруна Никишки. Узнал странные вещи: призрак-де в городе завелся. По ночам-де является на улицах, гоня перед собой ежа, и у всех спрашивает, как бы к лесу выйти. Коли молча пробежишь мимо — то и спасся. А коли вздумаешь отвечать — еж разинет пышущую жаром пасть, и тебя более не станет.

Так-то…

© Д. Трускиновская, 2004.

ИГОРЬ ПРОНИН Дым над Ульшаном

Это замечательное четверостишие сложил высокий и тощий человек по имени Кей Римти, выйдя из березовой рощи. Стихи рождались у него в голове часто, слишком часто, чтобы все их упомнить, а записать, как всегда, оказалось не на чем. Вздохнув, Кей еще раз прошептал вдохновенные строки, а потом выкинул их из памяти навсегда и продолжил путь.

Два дня назад Кей Римти покинул грязные пригороды города Сатиса-у-Намерона, где провел последние полтора года жизни — всего их в ней, кстати сказать, было уже тридцать три. Обитать в Сатисе-у-Намерона ему стало неуютно по целому ряду причин, однако решающей была, пожалуй, одна: подозрение в убийстве. Конечно же, Кей никого не убивал — по крайней мере в Сатисе-у-Намерена, но каждое серьезное преступление в этом городе обязательно раскрывалось, а виновник потом три дня висел аккурат напротив магистрата. Отчего-то Римти показалось, что подошла его очередь, и поскольку слух о грядущем аресте немного обогнал приставов, то Сатис-у-Намерона потерял не только душу, но и тело поэта.

— Сатис-у-Намерона… — Римти не спеша поднимался на холм. Он с удовольствием вдыхал запах трав и цветов, что помогало забыть о пустом желудке. Погода стояла изумительно тихая, даже повешенный висел неподвижно. — Злой город Сатис-у-Намерона, зачем тебе моя корона? Точнее, просто голова… Ее получишь черта с два! А я иду уже дня два… И мне бежать еще всю ночь, к Ульшану ноги б доволочь.

По всему выходило, что если идти ночью по дороге, на которую Кей вот-вот должен был выйти, то к утру он окажется у городских ворот. По крайней мере так описывал путь Рваный Лом, которого Кей встретил, удрав от приставов. Рваный Лом зачем-то ходил в Ульшан и намекал, что тоже вот-вот туда переберется. Город ему понравился — едва ли не в два раза меньше Сатиса, зато довольно чистенький и зажиточный.

— Ты там устроишься! — уверил Рваный Лом. — Даже и не раздумывай, дуй туда.

— Далеко… — вздохнул непривычный к долгим прогулкам Кей. — Если там так здорово, то зачем ты вернулся?

— Так я не чета тебе, у меня в Сатисе дела.

Выбирать было не из чего, и Кей решился отправиться в Ульшан. Какая, в конце концов, разница, куда идти? Города, в котором бесплатно кормили и поили бы плохих поэтов, отчего-то до сих пор не построили. А жаль — кусок хлеба, прихваченный в дорогу с чужого стола, давно перекочевал в желудок. По прибытии в Ульшан придется как можно быстрее что-нибудь украсть, а это на новом месте не такая уж легкая задача. Если уж с крестьянских огородов ничего стянуть не удалось… Не говоря уже о том, чтобы выпросить.

Но стихами сыт не будешь. Кей даже немного позавидовал тому парню, что болтался на виселице. Вот уж кто не хочет есть и никуда к тому же не спешит. Ему не нужно ночевать в поле, трясясь от холода и сырости, у него есть свое законное место. Кто бы он ни был, конокрад или такой же, как Кей, несчастный, от голода пустившийся на воровство и пойманный жестокими крестьянами… Нет, скорее все-таки конокрад. Не могут же они вешать за капусту и морковку?

— Стой, господин Римти! — сам себе приказал поэт, оказавшись в двадцати шагах перед виселицей. — Ведь это действительно повешенный. А не ты ли видел много раз на прилавках всяческие части людей этого сорта? Зубы и волосы, веревка, даже земля из-под повешенного… Говорят, она обретает магические свойства, когда на нее падает тень несчастного. Следовательно, перед тобой товар!

Кей подошел еще ближе и остановился, разглядывая мертвеца. Запах от него исходил мерзкий: надо голодать несколько дней, чтобы не обделаться, когда петля затянется. Однако повесили парня не так уж давно…

— Ты ведь не обидишься, правда?.. — Римти вытащил нож и примерился к столбу. — Похоже, крестьяне специально поставили эту виселицу для таких случаев, она уже старая… Тебе нравится, или лучше было бы висеть на дереве?

Повешенный ничего не ответил, но вдруг немного качнулся, словно задетый легким ветерком. Инстинктивный страх перед мертвецами мешал Кею решиться. Волосы еще можно отрезать, это легко, но вот ногти и особенно зубы…

— Знаешь, я тебя лучше не буду трогать, — примирительно сообщил Кей. — Совсем. Вот был бы на моем месте эльф, так он не погнушался бы и кишки из тебя вытащить, у этих ребят совсем нет брезгливости. А я не такой. И землю не возьму — ну чем она отличается от обычной? Накопаю в любом другом месте. Однако и просто так уйти тоже не в силах. Вот что я решил: возьму веревку. Веревка повешенного — самое главное, я думаю, что хороший колдун распознает ее на ощупь и поймет, что товар стоящий. Мне очень нужны деньги, а тебе — нет, и веревка тоже не нужна.

Солнце уже коснулось краешком далекого леса, и Кей заспешил. Все же одно дело разговаривать с повешенным днем, и совсем другое — ночью. Края глухие, куда бежать в случае опасности, непонятно… Он довольно ловко забрался на столб, прополз, держа нож в зубах, по перекладине и аккуратно перепилил веревку. Мертвец кулем повалился в траву. Некоторое время поэт, по непонятной для себя причине, оставался наверху, рассматривая лицо повешенного. Молодой человек примерно его лет, с открытым, можно даже сказать, красивым лицом, только немного почерневшим. Очень светлые мягкие волосы и глаза довольно редкого, какого-то рыжего цвета. Или так казалось в последних лучах заката?

— Встречай вечернюю зарю, а я тебя благодарю за то немногое, что ты мне подарил из доброты, — сообщил мертвецу Римти и спрыгнул вниз.

Резать веревку нельзя, если уж продавать — то с петлей. Морща нос от запаха, Кей долго цеплял кончиком ножа узел и наконец сумел его немного ослабить. Дальше дело пошло быстрее, солнце еще не успело зайти окончательно, когда он сдернул петлю с головы мертвеца.

— Стоило бы тебя похоронить, конечно, но я очень спешу, совершенно обессилел от голода и не имею лопаты, — вздохнул Кей. — Скоро совсем стемнеет, так что я вынужден откланяться. Еще раз прошу прощения и благодарю.

Довольный тем, что и дело провернул быстро, и не спасовал перед мертвецом, Римти зашагал прочь, на ходу обматывая веревку вокруг пояса. Перед деревьями, той самой «парой штук», росли невысокие кусты. Именно они помешали насвистывающему поэту вовремя заметить двух парней самого что ни на есть крестьянского вида, мирно дремавших, привалившись к стволу. На коленях у обоих лежали длинные луки.

«Сторожа!» — понял Кей и перестал насвистывать, но было уже поздно.

Один из лучников открыл глаза и уставился на Римти, потом посмотрел через его плечо на виселицу, потом снова на Римти, на веревку у него в руках.

— Простите, что побеспокоил! — Поэт сделал широкий шаг назад. — Просто шел мимо, видите ли. Простите.

— Эгей! — заявил крестьянин, толкнул товарища в бок и схватил лук. — Э-ге-гей!

Больше разговаривать было не о чем. Кей развернулся и что есть духу кинулся бежать. Только бы успеть скатиться с холма, а там уж он нырнет в березовую рощу, и никто его не догонит, даром что голодный! Пробегая под виселицей, Римти заметил какой-то непорядок, но сообразить, в чем дело, времени не нашлось. Под уклон поэт развил просто фантастическую скорость, а крестьяне, судя по долетавшим звукам, вместо преследования решили поорать друг на друга. Что ж, тем лучше… И все же, петляя между деревьями, Кей услышал, как за его спиной ткнулось в березу что-то пернатое, длинное и с острым наконечником.

— Какие все-таки злыдни эти крестьяне! — возмутился Римти, переходя на шаг и поправляя на поясе сбившуюся веревку. — Шляпа на месте, плащ на месте, нож на месте… Вот только крюк теперь придется делать.

Но что-то еще беспокоило поэта… Он заново все припомнил: виселица, сторожа, луки, бегство, снова виселица…

— Эй, а куда делся тот блондинчик?!

Кей резко оглянулся, словно ожидал увидеть мертвеца за своей спиной. Однако в роще было уже совсем темно, и если бы тот пожелал, то легко сумел бы остаться незамеченным.

— Ну и дела. Я ведь отсутствовал не больше минуты, куда же ты успел спрятаться?.. Надеюсь, ты не держишь на меня зла. Лучше разберись с теми мерзавцами, что стреляют в незнакомых людей из лука — наверное, как раз они тебя и повесили! Откуси им головы, вырви сердца… Ну, как вы обычно это проделываете с живыми! Только не обижай меня, пожалуйста.

Никто не ответил. Римти тяжело вздохнул и побрел дальше, руками нащупывая стволы. Как ни страшно, а идти все равно надо. Часто останавливаясь и прислушиваясь — вдруг крестьяне все же устроили погоню? — Кей долго обходил злосчастный холм и наконец снова зашагал на северо-запад. Ему пришлось пересечь какое-то поле, на котором ничего не росло, кроме грязи, а потом под ногами оказалась хорошо утоптанная поверхность. Кей пощупал руками и обнаружил дорогу с накатанной телегами колеей.

— Скоро выйдет луна, и будет веселее, — подбодрил он сам себя. — В самом деле, что особенного случилось? Покойники оживают в каждой третьей сказке, дело обычное. А я между тем уже на дороге и к утру буду в Ульшане. Там много людей, которые не хотят меня убить. Им наплевать на меня, и это ужасно приятно.

— Что-то стихи у меня пошли хуже даже, чем обычно, — вздохнул Кей, но, собрав остатки мужества, вполне уверенно зашагал по дороге.

И с каждым шагом ему становилось легче, а уж когда взошла луна, поэт почти успокоился. Ну разве что оглядывался каждые двадцать шагов и еще вздрагивал, когда ветер шелестел листвой. Однако если уж ночь не сложилась с самого начала, то и ждать от нее хорошего не приходится. Вскоре Кей услышал топот впереди и едва успел добежать до кустов, чтобы спрятаться от кавалькады из целой дюжины всадников. Не торчать же рядом с дорогой, сняв шляпу?

Скакавший первым всадник что-то негромко приказал, отряд остановился. Кей, растянувшийся на земле всего в тридцати шагах, перестал дышать. Эльфы! Он видел в свете луны их длинные волосы, острые уши. Эльфы смотрели в его сторону, они заметили одинокого странника. Вот только зачем он им понадобился?.. Предводитель опять сказал что-то на своем мелодичном языке, всадники достали луки и растянулись цепью. Римти повернул голову и прикинул расстояние до деревьев. Шагов сто… Никаких шансов, даже ночью, эти стрелки не чета заспанным крестьянским детям.

И в тот самый миг, когда Римти, стуча зубами, пытался сложить сам себе эпитафию, какая-то на редкость крупная ночная птица пронеслась над дорогой, едва не коснувшись голов эльфов крыльями. Заржали, заплясали под всадниками встревожившиеся кони, помешав им выстрелить точно, а птица, хрипло крикнув что-то, полетела, снижаясь над полем, и вдруг упала. Кей не понял, попала ли в нее одна из выпущенных эльфами стрел, не поняли этого и сами эльфы, однако отряд тут же сорвался с места и поскакал через поле.

— Чтоб вы там увязли, чтоб ваши кони ноги переломали, а вы — шеи! — хриплым шепотом пожелал остроухим лучникам Кей и помчался, не разбирая дороги, в другую сторону, к чернеющей стене деревьев.

Он ушел в лес подальше, отыскал там полянку и просидел всю ночь в самой ее середине, вздрагивая от каждого шороха.

И еще очень много отвратительных стихов успел сочинить Кей Римти до рассвета.

— И что же теперь делать? — горестно спросил декан. Его бледные руки беспокойно сновали по столешнице, словно заблудившиеся в пустыне крабы. Декану хотелось выпить.

— Мы должны доказать, что не зря едим свой хлеб! — провозгласил профессор Спенсо.

— И как же мы это сделаем?.. Спенсо, не тяните кота за хвост, я вас умоляю. Или отдайте стакан.

— Я хочу, чтобы вы приняли решение, находясь в здравом уме, господин декан.

— Я?.. — «Крабы» от ужаса обнялись, сжали друг друга до хруста. — Принять решение?.. Спенсо, я совершенно не знаю, что делать. Герцог прикажет меня повесить, и правильно сделает! Отдайте стакан, профессор, или я…

— Есть выход!

Помедлив немного, Спенсо все-таки поставил перед деканом Урмисом вырванный силой напиток. Декан, не веря своему счастью, улыбнулся, как проснувшееся дитя, потом сделал большой глоток солтвейна, громко причмокнул и откинулся на спинку стула.

— Так вы сказали, что видите выход из сложившейся ситуации, профессор? Хитрец! А ворвались ко мне с таким видом, словно мир рушится на наши головы! Ну же, Спенсо, расскажите скорей, что вы придумали.

Профессора всегда изумляла способность декана вот так преображаться. Только что он был в панике, кинулся к буфету, словно собираясь принять яд, потом сидел и трясся, как последнее ничтожество, — и вот, заполучив стакан, опять скорчил благородного господина. Сам Спенсо к спиртному прикасался лишь по необходимости и испытывал легкую зависть к людям, исхитрявшимся порой даже получать временную помощь от бутылочного демона. Впрочем, рано или поздно демон пожрет всех пьяниц…

— Господин декан, насколько я понял, ситуация во дворце действительно сложилась чрезвычайно тревожная. Я думаю, что о многом нам не сообщили, да и ни к чему нам это знать. Но само присутствие Ираклиаза наводит на довольно грустные мысли…

— Какие же? — Декан еще раз отхлебнул и закинул ногу на ногу. — Кстати, как вы относитесь к этому мерзавцу?

— Я полагаю господина Ираклиаза одним из величайших мастеров своего дела, что, впрочем, не мешает мне…

— Я тоже его очень уважаю! Но продолжайте, Спенсо.

— Да, так вот… Обращение герцога к преподавателям университета в истинно тяжелую минуту делает нам честь. В то же время надо признать, что сейчас, в данный момент, у нас, к сожалению, нет хороших практиков по части магии…

— Я и спрашиваю: что же теперь делать? — поторопил профессора декан. — А вы сказали, что имеете план. Ну, излагайте.

— Не то чтобы план, а способ сохранить престиж университета.

— Скажите лучше: сам университет! — буркнул Урмис.

— Возможно. Итак, у нас в штате имеются три преподавателя магии: профессор Альжента, профессор Коржак и вы.

— И я… — печально подтвердил декан, его уверенность исчезла так же быстро, как и появилась. — Спенсо, он меня повесит.

— Как старший и, нет сомнений, лучший, отправиться в Викенну должны были бы именно вы. Но в письме герцог не назвал никакого имени… К тому же вы могли захворать.

— Послать Коржака? — пробулькал в солтвейн Урмис. — Спенсо, я ведь несу ответственность за профессуру. Коржака повесят во дворце, а меня на следующий день во дворе университета. Какой из Коржака маг?! Он не отличит белого мела от черного ни на вид, ни на запах, ни на вкус.

— Верно, — кивнул Спенсо. — Вы знаете мое отношение к кафедре магии. Я никогда не стеснялся его высказывать, и…

— Я, только я ответствен за этих жуликов… — печально сообщил декан, тяжело поднялся и подошел к буфету. — Хорошо, что у меня есть еще и вы, Спенсо. Я прошу вас о помощи… Подскажите же, что делать?

— Узнав о послании герцога и осмелившись ознакомиться с ним прежде вас, господин Урмис, я немедленно отправился в секретариат и бегло проглядел контракты некоторых наших профессоров, — развернулся к декану, наполнявшему еще один стакан, Спенсо. Следовало поторопиться, пока Урмис еще трезв. — И мне повезло! Я почти сразу наткнулся на контракт профессора Хлумиза. Он преподает у нас, как известно, на кафедре географии, но, предлагая университету услуги, господин Хлумиз упомянул также свои познания в магических областях.

— Да что вы говорите! — покачал головой декан, возвращаясь за стол. — Старый мошенник.

— Вам известно мое отношение к нему… — Спенсо чуть наклонил голову, продемонстрировав Урмису покрытую коричневыми пятнышками лысину. — Тем не менее это так. Вы вполне можете послать в Викенну именно господина Хлумиза, ведь профессор Альжента читает лекции, а профессор Коржак весьма стар и слаб здоровьем. Вы же, господин декан, должны остаться в университете, чтобы исполнять руководящие обязанности. Остается лишь профессор Хлумиз.

— Чем же лучше послать его, а не Коржака? — Крючкотворство декана не интересовало. — Вы прекрасно знаете, что Хлумиз сведущ в магии не больше, чем… Чем Коржак.

— Да, но наш уважаемый географ имеет некоторые свойства характера, которые позволят выиграть достаточно времени. Вы и сами знаете, какое он производит впечатление на мало знакомых с ним господ. Пока еще во дворце разберутся, что стоит за внешней значительностью, — с делами, глядишь, успеет разобраться Ираклиаз. Он опытный маг.

Декан всосал еще некоторое количество напитка и задумчиво пошевелил бровями. Славный ульшанский университет, который он возглавлял уже двадцать два года, не мог существовать без покровительства герцога. Здесь читали лекции по более чем трем десяткам предметов всем готовым за это платить. Нехватки в желающих приобщиться к знаниям не было, однако Урмис отдавал себе отчет в том, что вовсе не учеба прельщает сотни молодых людей. Несколько лет в большом городе, вдали от суровых отцов и благочестивых матерей, несколько лет веселой, беззаботной жизни — вот что им было нужно. И университет не мешал студентам жить, благо предметы были все больше удаленные от практического применения: астрономия, история, хиромантия, география, стихосложение… Зачем они нужны тем, кто вернется однажды в отцовское поместье пить вино и покрикивать на пастухов? Если же кто-то прибывал в Ульшан именно за знаниями, то и им университету было что предложить: юриспруденция, геометрия, кораблестроение, кое-что еще. За этими кафедрами декан наблюдал со всем возможным усердием, что же касается остальных… Ну кому мешает, что профессор Хлумиз, читая лекции по географии, несет откровенную чушь, причем каждый раз другую? Если кто-нибудь и отправится проверить, в самом ли деле Великие реки берут свой исток в пасти застрявшего на мели кита, то, скорее всего, никогда не вернется. Что же до тех сомнительных путешественников на север, что рассказывают о Кипящем Озере или Небесной Дыре, то их истории ничем не убедительнее заявлений Хлумиза.

Хлумиз… Декан нередко приглашал бородатого мошенника разделить пристрастие к некоторым напиткам, ему чем-то нравился этот толстый старый жулик. Нравился куда больше проныры Спенсо, который только и думает, как бы занять место декана и реформировать университет. К счастью, герцог, который когда-то отдал университету старые казармы и вынудил магистрат Ульшана подписать «Положение о заведении для учебы сынов, знания ищущих», сохранял свое благорасположение к Урмису. Но вот у герцога стряслась какая-то беда, пахнет эта беда очень нечисто, герцог зовет в Викенну преподавателей магии — явно не для болтовни. Урмис с удовольствием помог бы своему могущественному патрону, но как? Магия среди преподаваемых предметов стояла особняком. С одной стороны, науки практичнее не придумаешь, любой юрист-крючкотвор с радостью закроет контору, если научится хотя бы вызывать дождь. Но люди к волшебству мало способны, настоящими магами становятся единицы, да и то раз в сотню лет. Все это понимают, но раз студенты хотят слушать лекции, изучать купленные в подозрительных лавочках манускрипты, раз хотят платить за это деньги, отчего же эти деньги не взять? Урмис и сам когда-то обучал магии — история брала свое начало в бурной и бедной молодости, когда пришлось поработать балаганным фокусником.

— Хлумиз сам виноват, — наконец изрек декан. — У него в контракте действительно такое написано?

— Да, — злорадно подтвердил Спенсо. — География, философия бытия и магия.

— Что еще за философия бытия? У нас разве есть такая кафедра?

— Нет, конечно же, но так он написал в контракте.

— Ладно. Написал — сам виноват. Значит, он приедет к герцогу и будет тянуть время, чтобы все проблемы успел решить этот мерзавец Ираклиаз… Терпеть не могу полукровок! Лучше бы, конечно, нам самим помочь его светлости, доказать, что… Как вы это сказали, Спенсо? Доказать, что не зря едим свой хлеб, но вряд ли мы это сумеем.

— Я имел в виду нас с вами в качестве радетелей университета, а вовсе не кафедру магии, — несколько смущенно уточнил Спенсо. — Вы знаете мое отношение к…

— Да, конечно, случись у герцога неприятности с геометрией, вы легко бы смогли ему помочь. Но все обернулось иначе… Идите, профессор, спасибо вам за совет и поддержку.

Декан снова направился к буфету, поигрывая пустым стаканом. Это не входило в планы Спенсо, и он осмелился встать у Урмиса на пути.

— Его светлость недвусмысленно торопит нас! — Профессор даже помахал перед деканом распечатанным письмом. — Здесь сказано: «Возможно скорее прислать сведущего…»! Мы должны действовать теперь же, не рискуя навлечь на себя гнев его светлости.

— Вы же сами только что сказали, что именно медлительность Хлумиза поможет нам! — нахмурился Урмис. — В любом случае он сможет выехать только завтра, если, конечно, не привязать его к лошади силой.

— Хоть бы завтра! — закатил глаза Спенсо. — Но сообщить-то ему нужно сегодня! Лучше всего немедленно, и, конечно же, это должны сделать вы, никого другого старый индюк… простите, профессор Хлумиз просто не послушает! А еще нужно ответить герцогу.

— Герцогу я отвечу вечером, — отрезал Урмис и вырвал у Спенсо письмо. — Сейчас я… не в настроении — свалившаяся на нас беда сильно подорвала мои силы. Что же касается Хлумиза… Да, придется зайти к нему сейчас. В чем, в чем, а в поспешности старика не упрекнуть. Где он теперь?

— Как раз заканчивает лекцию!

Спенсо первым выскочил в коридор и замер, широко распахнув дверь. Декан угрюмо прошествовал мимо буфета, с силой опустив на него стакан. Ему не нравился этот геометр, худой и вечно озабоченный. Носит пурпурную мантию, словно без нее кто-то усомнится в его чине! Да никто из профессоров давно не носит мантий, их знают в лицо, на то они и профессора.

— Где у него лекция? В Зеленом павильоне?

— Да, как всегда. Она, наверное, уже закончилась. Надо идти скорей, пока Хлумиз не ушел домой — он никогда не задерживается на кафедре.

— С его-то медлительностью? Да мы пять раз успеем туда и обратно… — проворчал Урмис.

Он все еще немного совестился перед Хлумизом. Что, если герцог успеет разобраться в профессоре? К тому же там будет этот мерзкий и опасный Ираклиаз. Тогда придется склонить голову, покаяться в недостаточной бдительности, признать, что с годами ряд преподавателей теряет необходимые практические навыки, упомянуть их вредные привычки… Однако в огне брода нет, главное, что Хлумиз действительно может формально считаться магом, исходя из подписанного с университетом контракта, и что способности свои он перед деканом никогда не демонстрировал. Декан окажется среди одураченных, а это куда лучше, чем послать каждый день читающего лекции Альженту и, когда тот сядет в лужу, выставить жуликом себя самого.

Кряхтя, Урмис последовал за семенящим Спенсо. Пройдя по мощенным камнем дорожкам, оба вскоре достигли Зеленого павильона. Лекция действительно закончилась, одетые в сиреневые мантии студенты группками разбредались в разные стороны. Многие смеялись, передразнивали профессора — так бывало каждый раз после особенно удачных выступлений Хлумиза. Завидев декана, студенты коротко кланялись, даже приподнимали шляпы, но старательно игнорировали идущего рядом геометра. Спенсо не любили, и Урмис сделал печальный для себя вывод: профессор действительно знает свое дело.

— Вот он! — Профессор указал декану на появившегося из павильона Хлумиза. — Прошу вас, господин Урмис, будьте с ним построже! Он способен всех нас подвести.

— Не сомневаюсь, — признал декан. — Доброго утра, господин Хлумиз! О чем сегодня читали?

— Здравствуйте, Урмис, — пробасил Хлумиз и шумно вздохнул. — Читал я сегодня… О географии, кажется.

Чуть в стороне громко захохотали студенты, тут же, впрочем, решившие убраться подальше. Декан не любил излишних вольностей и запросто мог пожаловаться родителям. Профессор Хлумиз, тяжело опершись на толстенную трость, задумчиво расчесывал пятерней черную с проседью бороду, закрывавшую всю его грудь. Он явно не намеревался сделать ни шагу навстречу коллегам.

— Господин Хлумиз, у меня есть для вас новости! — сообщил декан, приближаясь.

— Я готов, о Вселенная, — смиренно пробурчал профессор географии.

— Видите ли, дражайший Хлумиз, его светлость герцог Аргендо в письме университету просит прислать к нему — срочно прислать! — опытного специалиста по магии. Полагаю, у герцога возник какой-либо вопрос, по которому ему необходимо посоветоваться, получить рекомендации… К сожалению, я, — декан покашлял, — не могу выехать во дворец прямо сейчас, дела и здоровье удерживают меня в Ульшане. В то же время ряд обстоятельств… Короче говоря, учитывая ваш опыт в данной области, упомянутый вами при заключении контракта с университетом, я решил послать вас. Непрочтенные лекции, конечно же, будут оплачены, расходы ни поездку мы вам также возместим. Вот, собственно, и все. Да, Спенсо?

— Вы забыли еще раз упомянуть о срочности! — подскочил геометр. — Господин Хлумиз, вы должны выехать в Викенну сегодня же вечером, в крайнем случае — завтра утром!

— Что ж, если у меня есть время, чтобы поразмыслить, то я могу лишь поблагодарить Вселенную, — изрек Хлумиз, с высоты своего порядочного роста рассматривая капельку птичьего помета на шляпе Спенсо. — Простите, господа, я, пожалуй, удалюсь.

— Но вы меня поняли, Хлумиз? — нахмурился декан. — Не о чем размышлять, идите собираться!

— Я вас понял, — подтвердил географ и зашагал прочь, медленно переставляя трость и толстые ноги. — Я готов, о Вселенная!

Урмис и Спенсо помолчали, разглядывая медленно удалявшуюся фигуру профессора. Наконец геометр не выдержал:

— Вы слышали? Я опасаюсь, что его светлость не захочет даже разговаривать с Хлумизом, он производит впечатление умалишенного!

— Лишь изредка, — уточнил декан. — Кроме того, как-то так все время выходит, что… В общем, вы молодец, Спенсо, что вспомнили о нем. Хлумиз произведет на его светлость впечатление.

— Хорошо бы не такое, как на меня… — проворчал геометр.

Спенсо имел несколько другие виды на ближайшее будущее. Герцог должен был увидеть перед собой выжившего из ума старика, понять, что напрасно тратит деньги на поддержку университета, и навести здесь порядок. Все так и должно было произойти: Хлумиз, такой неприятный, медлительный, вечно беседующий с какой-то Вселенной, не сможет одурачить герцога, по крайней мере если рядом окажется такой маг, как Ираклиаз. Не будет ли слишком смело написать могущественному волшебнику письмо?..

— Отправляйтесь в секретариат и пришлите мне писца, — распорядился Урмис. — А я пойду к себе и поразмыслю над ответом его светлости. Мне нужен покой.

— Этот индюк сейчас засядет в ближайшем кабаке, я уверен… — Спенсо все еще смотрел вслед географу. Декан покашлял, и профессор опомнился: — Конечно, господин Урмис, я уже иду!

— Идите…

Между тем «индюк», профессор Хлумиз, не имел на ближайшее будущее ровным счетом никаких планов. Он вообще никогда их не имел. Профессор практиковал именно то, что время от времени без предупреждения начинал проповедовать студентам: нет ничего, кроме Личности и Вселенной, которая зачем-то общается с Личностью, посылая ей образы и звуки. Следует стараться найти верный ответ интуитивно, ибо никаких других способов нет. Рассматривать некоторые образы в качестве других Личностей несерьезно, ибо ничто не указывает на их существование. На этом месте проповеди и заканчивались, потому что если других Личностей нет, а Вселенная и без того все знает, то о чем с ней и говорить? Студенты, сам факт существования которых профессор отвергал, не обижались: им все это казалось необычайно смешным и, уж во всяком случае, более интересным, чем лекции по юриспруденции.

Мир, в котором жил профессор Хлумиз, изобиловал неожиданностями. Вселенная то и дело меняла окружающую личность профессора иллюзию. Иногда ему удавалось сразу покинуть территорию университета, порой же она будто растягивалась, на пути возникали многочисленные препятствия вроде декана, студентов, сотрудников секретариата. Сущность времени оставалась для Хлумиза неясной, однако интуиция подсказывала, что эта иллюзия имеет много общего с иллюзией пространства. Какая в самом деле разница: прошагал ты милю, то и дело останавливаясь, или три, никем не задерживаемый. Время-то потрачено одинаковое. Впрочем, само время профессора мало интересовало — настоящим мерилом существования он почитал утомление. Время от времени Вселенная позволяла ему уснуть, и именно сон Хлумиз считал главным благом. Однако сон следовало заслужить, а прерывался он всегда одинаково: образом посыльного из секретариата, барабанящего в окно.

Сегодня Вселенная не стала долго мучить профессора, позволив достаточно быстро выйти за забор университетского городка. Улица выглядела так же, как и в прошлый раз, — ее иллюзия была удивительно постоянной. Почти ровные ряды кирпичных домов, лоточники, торгующие булочками — основной пищей пропивших вспомоществование из отчего дома, сами студенты в грязных мантиях, девицы вульгарного вида и поведения… Не без удовлетворения Хлумиз отметил, что одна из иллюзий домов чрезвычайно похожа на ту, в которой он обычно ночевал. Есть все основания полагать, что Вселенная позволит ему попасть туда и сегодня вечером. Хотя бывало и иначе…

Он перешел дорогу и оказался перед иллюзией кабачка «Для солидных господ». И эта иллюзия выглядела почти как обычно. Однако острый глаз привыкшего к проказам Вселенной профессора заметил, что иллюзия одного из двух окошек, выходящих на улицу, лишена стекла. Что бы это значило?.. Хлумиз задумался, поигрывая тростью. Может быть, это знак, что входить не стоит?

— Добрый день, господин профессор! — Дверь открылась, и появился Эльшен, здоровенный полуорк. Лицо покрыто шрамами, рука продета в ременную петлю увесистой дубинки.

«Вроде все как обычно…» — отметил Хлумиз и, следуя интуиции, ответил на приветствие.

— Я могу войти?

— Конечно! — ухмыльнулся Эльшен. — Хозяин вам что-то хочет сказать!

Хлумиз любил иллюзию «Для солидных господ», здесь ему обычно давали иллюзии еды и выпивки. И то и другое он почитал за подарки от Вселенной, почти такие же ценные, как и сон. На всякий случай профессор перечитал вывеску поменьше: «Нищим, женщинам, студентам, собакам и эльфам вход запрещен!» Все как раньше… Он решился и осторожно спустился по иллюзии лестницы. Навстречу шагнул образ хозяина — гнома Ннуни.

— Вы себе не представляете, как я рад вас видеть, уважаемый профессор Хлумиз! — хрипло заявил Ннуни.

— Вот как? — неопределенно отозвался профессор. Дверь сзади хлопнула, на затылке Хлумиз почувствовал горячее дыхание вышибалы.

— Да, вот так, и никак иначе! Вы не платили уже дня три, а вчера Эльшен к тому же доставил вас домой! Знаете, профессор, я вас очень уважаю, но у меня неприятности, все дорожает, и вообще…

Гном прервался, потому что профессор полез в карман сюртука. Обычно именно в этих карманах находились деньги. Хлумиз не видел прямой связи между тем, сколько монет и какого достоинства оказывалось в кармане, и тем, сколько их Вселенная вдруг решала ему передать через маленького жадного человечка в секретариате университета, но какая-то связь все же, наверное, была. По крайней мере профессор помнил, что недавно встречался с жадным человечком, а теперь выудил из сюртука целую горсть золота и серебра. Точнее, иллюзий золота и серебра.

— Очень приятно всегда иметь с вами дело, господин профессор! — сообщил Ннуни, словно голубь склевывая с ладони Хлумиза одну монету за другой. — Вот я сейчас взял то, что вы задолжали, верно?

— Верно, — интуитивно ответил Хлумиз, хмуро глядя в глаза гнома.

— Верно, — вздохнул Ннуни. Он действительно взял ровно столько, сколько полагалось, ну, может быть, чуть-чуть округлил сумму. Что-то мешало ему даже попытаться обмануть этого профессора, уж очень он себе на уме. Да и клиент выгодный, один из самых постоянных. — А теперь я еще возьму два с половиной хава за вчерашнее. Один отдам Эльшену за то, что он вас донес до дома — между прочим, нелегкое дело. Другой оставлю себе за то, что в это время охранял заведение. Половинка — сбор за стекло. Не знаю, кто его разбил, но оно цветное, и я разделил сумму на всех, кто вчера вечером был здесь за полночь. Ведь это справедливо?

— Справедливо? — задумчиво повторил профессор, прислушиваясь к своей интуиции.

— Если виновник найдется, то я всем верну! — горячо пообещал гном. — И еще три хава золотишком я беру за ужин и кружку пива, вторая вам бесплатно за мой счет как почетному гостю!

— Благодарю тебя, Вселенная! — успокоенно кивнул Хлумиз, которого уже начинала смущать эта задержка. — Еще бы хорошо стаканчик рома.

— Будет сделано! — Ннуни сковырнул с ладони еще одну монетку. — Эльшен, там какой-то тип сел за стол господина профессора — или пусть пересядет, или выкинь его отсюда ко всем эльфийским матерям!

Медленно переставляя трость, Хлумиз прошел по иллюзии короткого коридора и оказался в зале. Все как всегда — полы, тяжелые стулья, образы пьющих и едящих людей. Эльшен проволок мимо какого-то вяло сопротивляющегося субъекта. Профессор поискал, увидел свою любимую иллюзию стола — в иллюзии угла, возле иллюзии окна, с иллюзией глубокой царапины через всю столешницу.

— Благодарю тебя, Вселенная! — Он прошел через зал и уселся.

Благорасположение Вселенной на этом не закончилось: тут же перед ним возникли кружка пива, стаканчик с ромом, блюдо с булочками и тарелка колбасок с цветной капустой. Хлумиз улыбнулся: сегодня он явно действовал правильно, интуиция не подвела.

Профессор окончательно утвердился в своем мировоззрении незадолго до прибытия в Ульшан. К этому его подвигли долгие размышления, к которым Хлумиз был склонен с самого детства, отчего и прослыл ленивым ребенком. Рано осиротев, он перепробовал множество разных занятий и убедился, что ему не нравится ни одно из них. К счастью, последний способ заработка — переписка книг — дал Хлумизу довольно свободного времени, которое он именно размышлениям и посвятил. Дело в том, что переписчиков нанимала городская библиотека, дабы не потерять чрезвычайно ценные знания, хранившиеся в совершенно изветшавших от возраста томах. Хлумиз же здраво рассудил, что если за тысячу лет никто не удосужился эти книги переписать и размножить, то, следовательно, они никому не нужны. Поэтому, добросовестно скопировав несколько первых страниц, остальной текст будущий профессор заменял черновиками распоряжений магистрата, которые воровал из мусорных корзин. Будущее показало, что Хлумиз был совершенно прав — подмена так и не была никем замечена.

Подремывая над раскрытыми пыльными пергаментами, переписчик думал о себе и об окружающей его Вселенной. Сперва он убедился в ее непознаваемости, потом в непознаваемости себя, потом усомнился в существовании свободы воли у «разумных» существ и так, шаг за шагом, пришел к нынешнему своему взгляду на жизнь. Поскольку дальше идти было некуда, на нем Хлумиз и остановился. Возможно, он бы и пересмотрел с течением времени некоторые взгляды, но события ближайших месяцев убедили его в верности подхода к бытию. Во-первых, городская библиотека сгорела вместе с доброй половиной переписчиков. Хлумиз тоже мог погибнуть в огне, но в тот день встретил разбогатевшего приятеля, который пригласил его в кабак. В соответствии со своими взглядами философ благодарно принял подарок Вселенной и на работу не пошел. Во-вторых, на другой день Вселенная прислала к нему образ какого-то судейского чина, который сообщил о смерти тети Хлумиза в далеком Ульшане. Прежде он весьма удивился бы — ведь смерть предполагает пусть и оконченную, но жизнь, а ни о какой тетке философ никогда слыхом не слыхивал. Теперь же Хлумиз сдержанно поблагодарил Вселенную, отправился в Ульшан и поселился в иллюзии маленького, но удобного дома. Тетка оставила еще довольно много денег, но их, конечно же, забрали юристы.

Через пару дней, прогуливаясь, Хлумиз забрел в университетский городок, где повстречал декана Урмиса. Потрясенный величественной внешностью и благородным спокойствием Хлумиза, декан пригласил бородача на стаканчик солтвейна, а уже к вечеру зачислил в штат преподавателей. Новоиспеченный профессор принял новую шутку Вселенной, как всегда, смиренно и стал почти каждое утро по стуку в окно гонца из секретариата являться в университет. Здесь он излагал те свои предположения о строении мировой иллюзии, какие ему в настоящий момент казались наиболее забавными. Вселенная слушала его в образе толпы гогочущих студентов и, похоже, оставалась довольна.

— О чем-то я хотел поразмыслить! — вспомнил профессор, закончив трапезу. — Вселенная, нельзя ли еще кружечку пива?

— Сей момент, господин Хлумиз! — прохрипел Ннуни-са, младший брат хозяина, трудившийся в «Для солидных господ» официантом. — Да я бы и так принес, знаю уж…

— Что-то про герцога… — припомнил Хлумиз. — То, что казалось мне деканом, хочет, чтобы я поехал в какой-то дворец. Ах, да! Магия! Что ж, если в этой Вселенной и существуют маги, то я, конечно же, маг, просто потому, что, кроме меня, никого нет.

Вкушающий пирог с мясом мужчина за соседним столом тихонько постучал вилкой по ножу — так он привык выражать одобрение долетавшим до него шуткам профессора. Хлумиз вежливо кивнул этому образу. Если Вселенной нравится ход его мыслей, то многое становится понятным. Осталось призвать на помощь интуицию, и…

Хлумиз то ли задумался, то ли задремал, а скорее всего — и то и другое сразу.

Совсем недалеко от «Для солидных господ», прямо напротив доставшегося в наследство от незнакомой тети дома Хлумиза, находилась кондитерская. Безымянное местечко не имело даже вывески «Мужчинам вход запрещен», однако они все равно туда почему-то не заходили, разве что какой-нибудь заблудившийся студент. Зато за пятью столиками всегда сидело не менее десятка дам разного возраста, коротавших время за различными чаями и пирожными. Все они друг друга знали и весьма обрадовались появлению нового персонажа — весьма милой, но скромно одетой девушки. Вела она себя совершенно очаровательно, скромно, однако ничуточки не замкнуто, к тому же оказалась приезжей и с живым интересом выслушивала рассказы о городе и его ужасных нравах.

— И их с каждым годом все больше, госпожа Агнеша, представьте себе, — говорила ей старушка, вдова колбасника. — На рынке шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на какую-нибудь образину, а уж в южных кварталах они просто кишмя кишат!

— Что вы говорите! — покачала головой девушка и откусила крохотный кусочек от крохотного пирожного, которое лежало перед ней на блюдце уже битый час. — Ужас какой!

— Кишмя кишат! — подтвердила вдова. — Ведь правда же? Остальные дамы решительно согласились: прежде в Ульшане если и заводились нелюди, то ненадолго, и, уж конечно, у них никто ничего не покупал. Теперь же непонятно, куда и смотрит магистрат, а бургомистр, говорят, и вовсе на четверть эльф.

— Гном! — заспорила адвокатша. — Я точно знаю, что с его бабушкой был в свое время целый скандал. Хотели даже отказаться от ребенка, но…

— Как же гном, если эльф?! — возмутилась другая адвокатша. — Я тоже точно знаю!

Прочие дамы с удовольствием вмешались в их спор, но Агнеша предпочла продолжить негромкий разговор со вдовой:

— Но у вас-то здесь, я вижу, довольно тихо? Эти студенты, они такие милые в своих мантиях!

— Того и гляди что-нибудь сопрут, а то и шляпку сорвут с головы, будьте с ними осторожны! — не разделила ее умиления старушка. — К счастью, студенты больше ходят вниз, к рынку, там и безобразничают. Хотя вы правы, по нынешним временам наша Ровная улица — довольно приличное место. Но говорят, что декан университета, господин Урмис, хочет уговорить магистрат допустить к обучению нелюдей. Ох, это будет ужас какой-то!

— Не думаю, что кто-то, кроме людей, захочет здесь терять время, — фыркнула Агнеша, но тут же опомнилась и сменила тон на прежний: — Здесь такие красивые дома! Наверное, живут исключительно приличные господа?

— Почти. Есть парочка недотеп, вот хотя бы этот дом напротив. Впрочем, что удивляться? Там устроился господин Хлумиз, профессор из этого же университета. Не удивляюсь, что студенты так себя ведут — есть кому их научить безобразиям! Этого, с позволения сказать, профессора только вчера ночью притащил вышибала из кабака ниже по улице. Между прочим, сам нелюдь! И хозяин кабака — гном. Да как туда вообще могут заходить уважающие себя люди?!

— Профессор! — Агнеша мягко, но как-то очень цепко прихватила вдову за плечо. — Вы не слишком строги к нему? Я знала очень достойных профессоров. Он, наверное, уже пожилой… Может быть, одинокий?

— Кто же с таким пьяницей бестолковым будет жить? — даже удивилась старуха. — Конечно, одинокий. И помрет одиноким. И никакой он не достойный, раз служит в этом ужасном университете. Раньше, правда, студенты вели себя иначе, и профессора не позволяли себе…

— Даже прислуги нет? — не позволила Агнеша уклониться от интересующей ее темы. — А родственники где-нибудь в городе? За городом?

— Никогда не слышала о родственниках, он вообще не местный. Прежде в этом доме какая-то дама проживала, была у нее и прислуга. Потом она умерла, и вот выискался наследничек! Где-то, говорят, чуть ли не в тюрьме сидел. Или с эльфами якшался в лесах, я уже сейчас не помню.

Их соседки, как раз закончившие спор о бабушке бургомистра, немедленно стали обсуждать прошлое профессора Хлумиза. Девушка, выяснив все, что требовалось, немного заскучала, глядя в окно, и вдруг увидела высокого, весьма полного человека в черном сюртуке и синей шляпе.

— Это он? — Агнеша довольно грубо пихнула в бок вдову колбасника.

— Он! — Старуха даже подпрыгнула от неожиданности.

Агнеша еще немного полюбовалась на старого профессора. Неплохая физиономистка, она сразу оценила характер господина Хлумиза и пришла от него в восторг. Рваный Лом ничуть не обманул ее, рассказывая о профессоре, скорее даже преуменьшил его достоинства. Девушка запихнула в рот остатки пирожного и пошла к выходу, жуя на ходу.

— Должна вас покинуть, — сообщила она уже от дверей. — Очень было приятно пообщаться. Уверена, что еще увидимся!

В кондитерской повисла мертвая тишина. Через окно дамы, не смея даже мигнуть, наблюдали за странной особой. Она между тем почти бегом пересекла улицу и нахально схватила профессора за рукав.

— Что же это делается?.. — только и прошептала вдова колбасника. — Такая милая с виду, и вот…

Профессор Хлумиз отреагировал на поведение Вселенной куда сдержаннее: повернул голову и уставился на весьма симпатичный образ девушки.

— Простите, что вынуждена вас побеспокоить, господин Хлумиз… — Агнеша ни минуты не сомневалась: с этим типом надо действовать быстро и нагло. — Но мне крайне необходимо поговорить с вами об одном очень личном и очень важном для нас обоих деле.

Хлумиз тяжко вздохнул и нахмурился: вообще-то он надеялся, что сейчас придет в иллюзию дома и спокойно уснет. Вселенная сегодня уж слишком многого от него хочет. Да еще выражается как-то странно…

— Продолжайте, — попросил профессор.

— В доме! — Агнеша потянула его за рукав к входной двери.

Вздохнув еще раз, профессор принялся шарить в карманах штанов: ключ обычно находился там. И в самом деле, очень скоро он вставил иллюзию ключа в иллюзию замочной скважины. Дверь открылась, и хозяин с гостьей проникли в темную замусоренную прихожую.

— Разве вы не пригласите меня в гостиную? Не предложите чашку чая? — Агнеша позволила себе немного покапризничать, потому что чувствовала себя полной хозяйкой положения.

Вместо ответа профессор прошел на кухню, замусоренную куда меньше по причине крайне редкого использования, и похлопал дверцами шкафчиков. Он помнил, что когда-то нашел чай именно здесь, и честно попытался повторить фокус. Однако мешочка с измельченными листьями там не оказалось.

— Здесь чая нет, — громко сказал он, рассудив, что если Вселенной все же хочется чаю, то пусть она сама подскажет, где эту иллюзию раздобыть.

— Ладно, поговорим так! Поднимайтесь же, милый господин Хлумиз! — донесся голос сверху.

Агнеша успела побывать во всех комнатах, пока профессор поднимался по иллюзии лестницы. Похоже было, что Хлумиз безобразно беден. Обстановку только с натяжкой можно было назвать таковой, гардероб, и прежде скудный, износился до неприличия, и даже постельное белье оказалось несвежим.

— Позволите мне присесть? — Поднявшийся профессор обнаружил девушку скромно стоящей посреди комнаты. — У вас здесь так… Неуютно.

— Вот как? — Хлумиз указал гостье на пыльное нелюбимое кресло, попрочнее утвердил трость и переступил толстыми ногами. Иногда Вселенная начинала вести себя грубовато, и тогда профессор умел постоять за себя. — Вам что здесь нужно, юная госпожа?

— Мне, право, так неудобно к вам вторгаться, тем более что мы даже не представлены… — Агнеша зарделась, но стекла в окнах были такими грязными, что это осталось незамеченным. — Однако у меня были уважительные причины забыть о приличиях, я скажу о них чуть позже. Может быть, вы все-таки сядете? Я так волнуюсь…

— Вам что здесь нужно, юная госпожа? — Профессор опять переступил ногами, теперь довольно угрожающе, словно готовящийся к атаке бык.

— Сейчас, сейчас я вам все объясню… Может быть, хотя бы стакан воды? Впрочем, нет, не нужно. — быстро поправилась Агнеша, поняв, что воды все равно не получит. — Дело в том, что я приехала в Ульшан из Перемостков. Помните такое маленькое местечко? Возле Дасии, вы проезжали там восем… Двадцать лет назад.

— Вот как? — Хлумиз опять переступил ногами, но миролюбивее. Когда Вселенная говорит, всегда стоит ее выслушать, а уж потом интуитивно искать ответ. — Так-так.

— Так вы помните?! — обрадовалась Агнеша — во всей ее истории это место было самым тонким. — Река у нас неширокая, такая тихая в вечерний час… Местные жители любят рассказывать о водяных, хотя их никто не видел с тех пор, как в Тримагорские войны они были объявлены вне закона всеми сторонами сразу. Девушки в наших краях такие застенчивые, но любопытные, обожают слушать приезжих.

Агнеша точно знала, что и в крепости Дасия профессор был, и одноименную реку пересекал именно в Перемостках — больше роте ополченцев переправиться было просто негде. Знала даже имя одной тамошней крестьянки и могла описать ее дом. Рваный Лом, барыга из Сатиса-у-Намерона, даром что орк, а дело свое знает, и проданной им информации можно верить. Отправляясь в Ульшан, девушка имела сведения и о неплохом доме профессора, и об отсутствии у него родственников и близких друзей. Первая же проверка все подтвердила, дальше можно было действовать смело.

— Вы помните? — Агнеша подошла к окну, повернулась в профиль. — Говорят, я очень похожа на мать.

— Вот как? — Хлумиз покашлял. Он пока ничего не понимал. — Так-так.

— Крестьянки застенчивы, но и страстны одновременно… — Она начала терять терпение: как-то не складывался разговор. — Короче говоря, я ваша дочь.

— Вот как?

Это было уже кое-что. Профессор принялся размышлять. Вселенной угодно подарить ему дочь? Что ж, почему бы и нет. Например, когда возникла из ничего та мертвая тетя, это оказалось весьма кстати. Зачем же отказываться от подарка? Тем более что как раз двадцать лет назад Хлумиза угораздило попасть под призыв, и вместе с отрядом копейщиков он прошагал едва ли не половину страны — пока не удалось через приятеля устроиться в какую-то канцелярию. Немного смущало, что выглядела особа никак не на двадцать, а скорее на двадцать пять — двадцать восемь лет. И к тому же совсем не похожа на крестьянку… Даже интересно, что задумала Вселенная, подкидывая Хлумизу такие задачки? Но взрослая дочь — это, кажется, и правда неплохо…

— Вы не хотите меня обнять… отец? — Больше всего Агнеша не любила долгих пауз. Или пан, или пропал — зачем время-то тянуть? — Я так долго думала об этом мгновении…

— Вас как зовут, юная госпожа?

— Агнеша. Так вы не хотите меня обнять? — Она подпустила в голос слезу.

— Агнеша Хлумиз… — задумчиво произнес профессор и развел руки. — Так-так.

Прошло несколько мгновений, прежде чем девушка поняла, что означает жест старика. Она бросилась в его объятия и попыталась дотянуться губами до бородатой щеки, но Хлумиз оказался слишком высок и пузат, а нагнуться даже не подумал. Пришлось ограничиться тыканьем мокрого носа в рубашку.

— Я сейчас собираюсь лечь спать, Агнеша. Профессор отодвинул дочь в сторону и направился в спальню.

— Как это — спать? Еще светло… Ах, вы хотите, наверное, полежать перед ужином? Отец, вы так устаете в своем университете…

Хлумиз довольно улыбнулся — ему очень нравилось, когда Вселенная выдавала себя. Ну откуда эта девушка, существуй она как независимая Личность, могла знать, что он профессор? Да и вообще, разве смогла бы крестьянка отыскать его после стольких лет? Он вошел в спальню, снял сюртук и шляпу.

— Тогда я… — Агнеша стояла в дверях, кусая губы. — Тогда я позабочусь об ужине, хорошо? Давайте устроим праздничный ужин в честь нашей встречи! Купим хорошего вина, зажжем свечи, поговорим обо всем… Мне так много нужно сказать вам, отец!

— Хорошо, — устало кивнул Хлумиз. Конечно, он бы предпочел просто поспать, но если Вселенной угодно ему что-то сказать, то придется послушать.

— А… — Агнеша заметила, что профессор принялся за ботинки. — Отец, я потратила в дороге все свои небогатые сбережения… Нет ли у вас немного денег, чтобы купить свечи и это… вино?

Пожав плечами, профессор снова взялся за сюртук. И там опять оказались деньги — примерно то количество монет, которое оставил в его ладони Ннуни. Он высыпал их на стол и вернулся к войне со шнурками. Шнурки — одно из самых мерзких изобретений Вселенной наравне с большим животом.

— Тогда не буду вам мешать. — Вид золота немного примирил Агнешу со странными итогами переговоров. Она собрала монеты и направилась к выходу. — Покойного сна, папочка!

Девушка никак не могла понять, пьян этот толстяк или совсем сумасшедший? Может быть, лучше всего прихватить денежки и навсегда исчезнуть из этого дома? Но Агнеша по натуре была бойцом и отступать не любила. Она еще раз обошла все здание и нашла, что построено оно на совесть и простоит еще сотню лет без ремонта. Есть за что воевать! Тем более что тонкий и очень острый стилет, двумя стежками прикрепленный к чулкам, поможет справиться с любым полоумным — но это на самый крайний случай.

— Что ж, значит, главный разговор еще впереди! Но денег он отвалил немало, и это не может не радовать, — пробормотала она вполголоса, спускаясь вниз.

Ключ, как Агнеша успела заметить, профессор имел обыкновение вешать на гвоздик возле двери. Она вышла, заперла дом и не удержалась, забежала в кондитерскую, чтобы купить себе в дорогу кулек печенья. Сдобные дамы смотрели на девушку почти с ужасом.

— Забыла вам представиться: моя фамилия Хлумиз! Я дочь профессора! До встречи.

И, очень довольная собой, Агнеша зашагала в сторону рынка.

Ульшан в ту пору постепенно разрастался — в мирное время всяким тварям свойственно множиться и строить жилища. В немалой степени расширению города способствовали и нелюди всех мастей, искавшие среди странной человеческой расы способа заработать на кусок хлеба или в крайнем случае способа его отнять. Агнеша, впервые посетившая этот муравейник, для начала ознакомилась с рынком и пришла к выводу, что цены на нем неоправданно высоки. Скорее всего, рассудила девушка, в этом виновата полиция — уж больно много их, меченосцев в серых плащах и шляпах с кокардами, толкалось на каждом углу.

Тогда Агнеша, призвав на помощь свой немалый жизненный опыт, предположила, что есть и другие места для торговли. Не то чтобы денег профессора не хватало — их хватало с избытком, — но переплачивать она считала делом низким, недостойным благородных людей. И в самом деле, пройдя несколько кварталов на юг, Агнеша нашла множество грязных лавочек, в которых цены оказались куда ниже. Правда, толпившиеся здесь люди и нелюди, тоже весьма грязные, поглядывали на девушку довольно косо.

«Чем дальше от центра города, тем ниже цены, — поняла Агнеша. — Довольно глупо. Однако не стоит увлекаться, меня ведь здесь никто не знает».

Не успела она принять благоразумное решение не забираться глубже в лабиринт кривых улочек, куда меченосцы в серых плащах, видимо, просто боялись заходить, как перед Агнешей выросли две широкоплечие фигуры. Одна принадлежала человеку без глаза, зато с кастетом в руке. Его товарищ был бы вылитым орком, если бы не рост — значит, полукровка, они часто вымахивают под потолок.

— Пойдем-ка потолкуем, — сказал человек, а полуорк сильно толкнул Агнешу в плечо.

Не успев даже вскрикнуть, девушка отлетела в подворотню. Ей удалось устоять на ногах, а в следующий миг девушка отпрыгнула еще дальше, прижалась к стене и совсем уже было собралась задрать юбку, чтобы добраться до стилета. Но за спиной хлопнула дверь, Агнеша, снова прыжком изменив позицию, оглянулась и увидела очень бледного молодого человека с рукой на перевязи.

— Что здесь происходит?

— Иди своей дорогой, — посоветовал ему одноглазый.

— Это ты зря. — Незнакомец левой, здоровой рукой вытянул из скрытых под длинным черным плащом ножен меч. — Я по случаю прикупил недурной клинок, как раз хотел проверить. Они вас чем-нибудь обидели, юная госпожа?

— Не успели. — Агнеша с удивлением почувствовала, как губы растягиваются в улыбку. — Но теперь все хорошо, благодарю вас. Не стоит связываться с этой падалью.

— Но я хотя бы могу предложить вам руку? — Молодой человек взмахнул мечом, вытесняя из подворотни незадачливых налетчиков. — Знаете, я недавно в этом городе, но мне кажется, что южные кварталы очень опасны для такой милой девушки, как вы.

— Надо же, какое совпадение! — защебетала Агнеша, осторожно цепляясь за локоть подвязанной руки. — Я тоже совсем недавно в Ульшане! Вы откуда приехали?

И полуорк, и его одноглазый товарищ предпочли признать поражение и мгновенно растворились в толпе. Спутник Агнеши ловко спрятал меч, но вместо ответа на вопрос лишь улыбнулся. Девушка обратила внимание на странный цвет его глаз: светло-карий, почти желтый.

— Хотите, я провожу вас в более приличную часть города? Эти двое могут вернуться.

— Буду очень признательна!

Он двигался легко и уверенно, а вспомнив, как быстро и в то же время плавно молодой человек извлек оружие, Агнеша предположила, что в его родословной не обошлось без эльфов. Это ее расстроило: эльфы — бездушные существа. Гномы тоже, но именно сочетание бездушия и красоты ранит сильнее всего.

«Мне такой не нужен», — твердо решила она.

Незнакомец молча провел ее темным, заставленным ларьками переулком к широкой улице, по которой медленным потоком ползли в обе стороны телеги. Тут полицейских хватало, они переходили от экипажа к экипажу, проверяли груз, набивали рты и карманы, то есть со всем рвением исполняли прямые обязанности.

— Идите в ту сторону, и скоро окажетесь на рынке, — улыбнулся молодой человек и, чуть приподняв шляпу, тряхнул копной светлых волос в коротком поклоне. — Рад был помочь вам, юная госпожа!

— Благодарю! — присела Агнеша. — Кстати, меня зовут… — Продолжать, обращаясь к удаляющейся спине, не имело смысла. Девушка вздохнула, потом сплюнула на мостовую. Чего еще ждать от полуэльфа?

Больше не вспоминая о неприятном типе, Агнеша вместе с торговцами добралась до рынка, еще по дороге совершив наконец несколько покупок. Спустя пару часов она вернулась на Ровную улицу, возглавляя процессию из четырех носильщиков. Деньги, выданные профессором, были потрачены до последнего грошика — откуда девушка могла знать, что это все, что у него было в карманах?

По-приятельски помахав прильнувшим к окну кондитерской лицам, Агнеша отперла дверь и не отпускала носильщиков до тех пор, пока они под ее руководством не привели дом хотя бы в подобие места, где она согласилась бы ночевать. Надо сказать, что многого девушка не требовала, поэтому мыть окна и даже стирать шторы озадаченным юношам не пришлось. Затем Агнеша вытолкала их вон, пообещав обязательно дать на вино в другой раз, и поднялась в спальню профессора.

— Папочка! Поднимайтесь, пора ужинать! Утка еще в духовке, но вы, как я заметила, не слишком-то любите торопиться.

— Вот как? — не открывая глаз, вопросил профессор и сделал движение, словно собирался перевернуться на другой бок. Однако обладателю такого объемистого живота для этого пришлось бы проснуться, и по этой причине действие не состоялось. — Так-так…

— Вставайте, вставайте! — Агнеша проявила настойчивость: раздвинула шторы. — Вы, наверное, даже забыли уже, кто я такая!

— Вот как?

Хлумиз очнулся и с тяжелым вздохом приступил к размышлениям. По его спальне громко топал образ девушки, Вселенная явно хотела его разбудить. Но за что? Разве интуитивно найденные вчера ответы оказались неверными? Ведь на улице еще темно… То есть, конечно же, темнота всего лишь одна из иллюзий, но…

— Вы ведь не ждете, что я сама вас одену? — сурово поинтересовалась Агнеша, нависнув над профессором.

— Нет, Вселенная, — печально согласился он. — Что ж, я готов страдать дальше.

Когда профессор спускался в столовую, соседствующую с кухней, с каждой преодоленной ступенькой настроение его улучшалось. Иллюзия утки испускала весьма приятный иллюзорный запах, и Хлумиз, решивший было, что дочь, в отличие от мертвой тетки, послана ему в наказание, заколебался. Еще больше он заколебался, войдя в столовую — еще одну комнату, которой никогда не пользовался, — и увидел, что Вселенная решила кардинально изменить одну из своих иллюзий. Накрытый стол в целом выглядел куда приятнее, чем в «Для солидных господ», однако профессору ли доверять видимости?

— Ох, ох… — Хлумиз издавал такие звуки лишь в минуты крайней растерянности, когда так долго не мог дать оценку действиям Вселенной, что невольно впадал в уныние.

— Косточки ломит? Садитесь, папа, я сейчас принесу утку. Не забудьте откупорить бутылку!

Профессор машинально исполнил требуемое — когда-то давно он так наловчился это делать, что участие мозга совершенно не требовалось. Подчиняясь той же старой привычке, Хлумиз отхлебнул из горлышка, прежде чем наполнять бокалы, и пришел к выводу, что вкус у иллюзии вина довольно тонкий.

— Ну наливайте же! — Агнешу раздражала медлительность толстяка.

Первый разговор не удался. «Отец», обнаружив перед собой взрослое чадо, просто не имеет права сдаваться так быстро. Он должен задавать каверзные вопросы, присматриваться к лицу дочери, угрожать вызвать полицию и вообще хоть немного страдать. Именно страдание Агнеша считала символом победы: если новоиспеченный папаша пьет всю ночь, хмуро глядя в камин, значит, утром в слезах полезет лобызать, значит, смирился. А тот, кто быстро согласится, быстро и откажется…

— Отец! — стоило Агнеше на минуту отвлечься, как Хлумиз словно задремал над тарелкой. — Отец, скажите мне откровенно: вы хоть немного рады? Или я мешаю вам? Одно ваше слово — и я навсегда покину этот дом!

— Вот как? — Профессор опять захрустел уткой, которую перемалывал вместе с большинством косточек.

— Да, так! — мрачно повторила девушка и сама налила обоим вина. — И мне хотелось бы, чтобы вы ответили!

— Вот как?

Только фантастическое самообладание удержало Агнешу от уголовно наказуемого деяния. Повертев бутылку в руках, она все-таки поставила ее на место.

— Так, значит, я ваша дочь и могу жить здесь сколько захочу?

— Ох, ох… — Хлумиз подпер толстую щеку ладошкой и задумался всерьез.

Агнеша не шевелилась, глядя профессору в глаза. Так прошло несколько минут. Наконец Хлумиз сдался:

— Да, Вселенная.

— Меня зовут Агнеша, Вселенная — это какая-то другая ваша дочка. Значит, могу жить, принимать гостей, хозяйничать? Да?

— Да, Агнеша.

— И мы с вами скоро пойдем в магистрат, где вы впишете меня в городскую книгу как свою единственную наследницу?! — Давненько Агнеша не была так близка к истерике.

— Да, Агнеша. — Профессор помнил, что после приезда в Ульшан бывал в иллюзии какого-то здания, очень похожего изнутри и снаружи на магистраты в других городах. Хотя, возможно, он был вообще один, то есть одна иллюзия магистрата на все…

— Вы уснули опять?! Значит, завтра же и пойдем! — Агнеша наполнила только один бокал и залпом опрокинула его. — И я стану наследницей этого недурного домика в хорошем районе. Кто над кем издевается, а, профессор?

— Вот как?

Хлумиз действительно не знал, что ответить. Он дотянулся до бутылки, но лить вино в стакан поленился и допил остатки прямо из горлышка.

— Хороши манеры, нечего сказать… Вот что, папа, я очень устала, а еще надо посуду мыть. Так что идите-ка прогуляйтесь перед сном!

— Да, Агнеша. — Профессору очень понравилось, что Вселенная позволяет ему попробовать еще раз попасть в «Для солидных господ». — Спасибо за еду.

— Какой мы вежливый! — всплеснула руками отвернувшаяся к окну девушка. — Ну просто профессор.

Хлумиз не спеша — как обычно — дошагал до прихожей, снял с гвоздика ключ, вышел и запер дверь снаружи. Было темно. Это немного смутило профессора, потому что в темноте он всегда двигался в обратном направлении — от «Для солидных господ» домой, да и то не каждый день. В освещенном окне напротив несколько образов дам разного возраста оживленно шевелили губами и показывали на Хлумиза пальцами. Профессор на всякий случай приподнял шляпу.

Какие-то люди в мантиях, очень похожие на образы, присылаемые Вселенной в иллюзию университета, громко орали песни скабрезного содержания. Профессор с радостью бы обошел их стороной, но путь к «Для солидных господ» лежал как раз мимо компании… Нащупывая тростью дорогу в этом царстве иллюзий, Хлумиз отважно двинулся вперед. И Вселенная оценила его храбрость: студенты, увидев одного из самых забавных профессоров, шумно поздоровались и даже распахнули перед ним двери кабачка. Двое или трое попытались заодно проникнуть внутрь, но Эльшен был на страже, и его дубинка быстро выпроводила их обратно.

За входом профессора Хлумиза в кабачок наблюдал от угла высокий тощий человек по имени Кей Римти. Несмотря на довольно теплую ночь, Кей по глаза укутался в плащ — так ему было уютнее. Он прибыл в город утром и первое время просто наслаждался, чувствуя себя частью толпы. Однако голод это ничуть не притупило, и Кей, добравшись до рынка, попытался сбыть единственное свое достояние — веревку повешенного.

Магическими амулетами и всем, что хоть примерно могло иметь к ним отношение, торговали в специально отведенном закутке. Кея приятно поразило отсутствие гномов и эльфов, по крайней мере чистокровных — как выяснилось, продавать им места на рынке запретил магистрат. Воодушевленный отсутствием главных специалистов по магии, Римти частично смотал с пояса веревку и начал во все горло, да еще и в стихах, расхваливать свой товар:

Вам не угодно ль посмотреть,

Неизвестно, плохие ли стихи были тому причиной или Кей не совсем верно оценил свой товар, однако покупатели не набросились на него голодной стаей. Хуже того, на него набросились продавцы.

— Парень, а где твое место, за которое ты платишь из своего кармана, как, например, я? — поинтересовался покрытый татуировками мужчина, временно оставляя на помощника набитый магической мелочёвкой лоток.

— А я не буду стоять на месте, я буду ходить туда-сюда, — пообещал Кей и решил перебраться к торговцам фруктами. — Прощайте.

— Э, нет! — Его грудью встретил смуглый верзила. — Ты же опозоришь наш цех! Приволок какую-то дрянь, говоришь, что она настоящая… А где доказательства?

— Какие доказательства? — Кея взяли в кольцо, и он принялся наматывать веревку обратно. — Вот у тебя свечи с кровью троллей — где доказательства?

— Вот! — Верзила ткнул Римти в лицо какую-то бумагу с печатью. — Тут, между прочим, подпись господина начальника рынка. Понял?

— Понял, ухожу… — Поэт снова попытался вырваться, но круг смыкался все теснее.

Римти оглянулся в поисках полиции, которой здесь было просто неприличное количество, и вдруг заметил спины в серых плащах. Стражи закона отчего-то решили на время удалиться с этой части рынка.

— Кого повесили на этой веревке? — снова спросил татуированный, извлекая из-за голенища нож. — Где твое разрешение на нее? Разве ты — наследник? Тогда покажи бумаги. А если ты ее украл, то это еще хуже, чем если бы она была поддельной! Я даже припоминаю, что вот такая же веревка несколько дней назад пропала у меня.

— А ну отдай ему веревку! — Верзила выпростал из рукава небольшой, но увесистый кистень. — Мы могли бы тебя в полицию сдать, но уж ладно, на первый раз простим.

— Только пометим, чтобы в другой раз знать, с кем имеем дело! — уточнил татуированный, поднимая нож на уровень лица Кея.

— Как вы жестоки! — укорил их поэт и, повалившись на землю, покатился под один из лотков. Заодно сбив с ног пару торговцев. Римти исхитрился ужом проползти под лотком и вскочил на ноги уже в соседнем ряду. Верзила тут же прыгнул следом, сшибая на землю товар, но уж что-что, а бегать в толпе Кей умел. Худой и верткий, он проскальзывал между людьми, словно птичка олири между дождевыми каплями.

И еще одно обстоятельство сыграло на руку поэту: на мясные ряды, не убоявшись даже огромных и острых ножей представителей этой профессии, вдруг накатила волна сиреневого цвета. Не меньше сотни студентов в одинаковых мантиях ломили сплоченной толпой, плечами опрокидывая все на своем пути и при этом еще исхитряясь многое из опрокинутого тут же подбирать. Сторонние покупатели, оправдывая свое название, кинулись во все стороны, и Кей Римти вместе с ними, успев даже сунуть под плащ пару колбасок.

Остановившись у самого выхода с рынка, поэт наблюдал за развитием событий, одновременно обедая. Он и раньше обратил внимание на странный наряд студентов знаменитого на всю страну ульшанского университета, а теперь понял, зачем эти мантии нужны. Полицейские, сбежавшиеся на крики мясников, пустили вход дубинки, ориентируясь именно на сиреневый цвет. Таким образом, даже окажись Кей в самой гуще схватки, — а некоторые студенты вяло пытались сопротивляться при помощи ножей и даже мечей, — и тогда поэт не получил бы по ребрам от стражей закона.

— Как это мудро! — восхитился Кей, обращаясь к толстушке, грудью накрывшей лоток с пряжей. — Нарядить всех этих обезьян одинаково, чтобы потом легче было разбирать, кого дубасить! Вот только отчего студенты не снимут мантий?

— Потому что, уважаемый, все они, как ты верно заметил, просто обезьяны и мозгов не имеют ни капли! — отозвалась торговка, выказав в своей речи признаки редкого для женщин своей профессии аналитического склада ума. — А ты, сразу видать, какой-то заезжий прощелыга! Не стой у моего товара, а то мужу пожалуюсь, он у меня сержант!

— Что ж, очень жаль, что у вас сложилось обо мне столь прискорбное мнение, госпожа, — вздохнул Римти и отправился продавать уворованную по случаю шерсть.

Колбаски помогли продержаться до темноты, и за это время Кей обошел весь город. Южные кварталы шумом и грязью напомнили ему Сатис-у-Намерона, северные поразили количеством полиции и особняков, восток и запад — чистыми немноголюдными улицами, аккуратными домиками и удивительно неприветливыми жителями. Шерсть Римти продал быстро, а вот веревку так и не смог. Потенциальные покупатели, как правило, предлагали повеситься на ней самому продавцу, и только один крестьянин, который долго ощупывал товар, наконец предложил за магический предмет какую-то смешную сумму. Кей с негодованием отказался — страх, который он претерпел, стоил куда дороже. С наступлением темноты поэт вернулся к рынку — он полагал, что легко найдет себе там местечко для ночевки под каким-нибудь лотком, да и на ужин что-нибудь перепадет.

К разочарованию Кея, ночью рынок просто не существовал. Торговцы уходили вместе с лотками, затем дворники подметали площадь, и оставалось лишь пустое пространство, со всех сторон просматриваемое полицейскими. Усталый поэт привалился к углу дома.

Группа студентов, пьяных и шумных, горланила песни. Римти внимательно прислушивался: он умел, если нужно, быть компанейским парнем и вознамерился как-нибудь примкнуть к компании. Ведь эти ребята живут в университетском городке, за забором, и если одолжить у одного из них мантию, хотя бы на время, то, наверное, можно переночевать не хуже, чем в тюрьме.

Однако коварные планы Кея нарушило появление профессора. Из обращенных к нему слов студентов поэт понял, что Хлумиз преподает им географию, причем врет при этом совершенно беззастенчиво. Сердце поэта заколотилось о ребра: ну почему жизнь устроена так, что одни могут зарабатывать ложью и считаться приличными господами, а другие, хоть и врут напропалую, остаются прощелыгами? Между тем Кей не без основания причислял себя к образованным людям — все же умел читать и писать, не говоря о природной склонности к стихосложению. Его потянуло к этому чудаковатому профессору. Не так давно, в Сатисе-у-Намерона, Кей пил ворованный солтвейн с матросами и наслушался от них разных историй о заморских странах. Географа это обязательно должно заинтересовать!

Поэт повинуется велениям сердца, иначе он не был бы поэтом. Отринув вполне стройный план проникновения в университетский городок, Римти оторвался от стены дома и подошел ко входу в кабачок. Эльшен, через открытую дверь издевательски поглядывавший на студентов, смерил ночного гостя подозрительным взглядом.

— Вы, господин, прочли это объявление? — Сам неграмотный, полуорк наизусть знал, что написано на дверях.

— Я — поэт! — гордо сообщил Кей. — Поэты в список не включены.

— И верно… — вздохнул вышибала. — Как-то Ннуни о них не подумал. Но хоть я стихов и не люблю, а знаю, что поэты бывают двух видов: с деньгами и без денег. Вы к которым принадлежите, господин в рваном плаще?

Вместо ответа Римти вытащил из кармана горстку монет, вырученных за шерсть, и постарался звякнуть ею погромче. Эльшен и на слух мог определить примерную сумму и все же счел, что на несколько минут впустить этого парня можно, да и не похоже было, что его трудно выкинуть. Вышибала чуть подался в сторону — ровно настолько, чтобы тощий Кей смог протиснуться.

Войдя в зал, Римти сразу же отыскал глазами профессора. Хлумиз сидел за столом не один: все завсегдатаи знали, что уж если этот толстяк явился в «Для солидных господ» вечером, то обязательно выпьет несколько сверх меры и тогда вдруг станет весел и остроумен. Один свободный стул за столиком оставался, и поэт вспрыгнул на него.

— Прошу прощения за вторжение! — объявил Кей. — Но увидев столь приятные лица, я не мог удержаться и решил присоединиться к вашему обществу. Моя фамилия Римти, а по профессии я путешествующий поэт.

— Вот как? — пробасил профессор, и от этого привычного звука его собеседники сбросили оцепенение, улыбнулись. — Путешественник! Небось путешествуете по Вселенной?

Хлумиз хитро прищурился. Вслед за вином, выпитым дома, он успел уже отправить два стаканчика рома и кружку пива и теперь желал немного поиграть со Вселенной. Пусть все вокруг лишь иллюзия — он, профессор, готов сделать вид, что в нее поверил. Это даже забавно!

— Видели много удивительного, а, господин Римти?

— Не скрою, порой сам не могу поверить собственным рассказам! — постарался ответить в тон Кей. — Любезный, не принесешь ли мне кружечку пива?

Ннуни-са, которому поэт не понравился с первого взгляда, пришел предложить профессору выставить нахала вон, но теперь, видя, как они беседуют, со вздохом отправился за пивом.

— Нам профессор Хлумиз только что рассказывал о Загорье Белоэльфийском. Говорит, что там также живут люди, — засмеялся один из собутыльников Хлумиза. — Но самое любопытное, что земля в тех краях мужского рода и чрезвычайно желает небо! Если облака рассеиваются, то вырастает высоченная гора, но стоит тучам заслонить собой синеву, как гора съеживается в неприметный валун!..

Вот за такие истории профессора и любили в «Для солидных господ». Всех чрезвычайно потешало это вранье, настолько беззастенчивое, что переходило грани не только приличий, но и неприличий тоже. Профессор смеялся громче всех: он играл со Вселенной, словно ребенок с мячиком.

— Я не бывал в Загорье Белоэльфийском, — осторожно признался Кей. — Однако бывал зато за Туманным морем, иногда также называемым морем Прецелез, которое…

— Чушь! — засмеялся Хлумиз. — Туманного моря вовсе нет, оно высохло тысячи лет назад, и теперь на его месте осталось лишь… — Профессор задумался, пытаясь вообразить что-нибудь совсем несуразное, но Ннуни-са принес всем по кружке, и Хлумиз сбился. — Мокрое место осталось, вот и все! — махнул рукой профессор. — Нет моря!

— Как же… — начал было возражать Кей, который в Сатисе-у-Намерона жил на берегу того самого моря. Однако заметил, что все смеются, наслаждаясь и хитрым видом профессор, и обескураженностью новичка. — Ах, да! Значит, я прост позабыл. Все случилось так недавно, тысячи лет назад!

— Верно! — Хлумиз одобрительно стукнул кулаком по спине Римти в тот самый миг, когда поэт делал первый глоток пива. — Недавно!

Откашлявшись, Кей решил вести себя потише, чтобы оценить Хлумиза со стороны и понять, какую все-таки можно извлечь выгоду из знакомства с этим презабавным толстяком. Профессор между тем с каждым новым глотком забирался во все более дальние, никому не известные страны и примерно через пару часов говорил уже о каких-то десятиголовых народах без тела и души. Время было позднее, большинство слушателей постепенно разошлись.

— Хорошо еще, что вы не преподаете магию, профессор! — сказал один из последних.

— Отчего же, Вселенная? — хмыкнул Хлумиз, ухмыляясь одному из пустых стульев. — Я вообще, если мне память не изменяет, скоро поеду в Викенну, помогать нашему герцогу по одному секретному вопросу…

Упоминание герцогских секретов вызвало новый, теперь уже окончательный отток публики из «Для солидных господ». Ннуни за своей стойкой укоризненно покачал большой головой. Все это не укрылось от внимания Кея, по понятным причинам все еще трезвого.

— В таком случае вам, наверное, нужны всяческие магические предметы? — осторожно поинтересовался он.

— А как же! — хмыкнул профессор. — Очень даже нужны.

— Вам обоим, наверное, пора домой. — Ннуни-са собрал кружки, выхватив из руки поэта и его, в которой оставалась пара капель на донышке. — Знаете, я не против, когда люди пьют и веселятся. И к герцогу я, гном, отношусь не так, как вы. Однако разговоры на некоторые темы — большая глупость.

— Да ну?! — еще громче хмыкнул Хлумиз. — А зачем же тогда… Впрочем… Да, мне, наверное, понадобятся магические предметы. Принеси мне кружку магического пива, уважаемый! И магического рома стаканчик! Только чтобы и стакан был магический, это очень важно!

— Эльшен! — позвал гном. — Помоги господам выйти! Да проводи профессора до двери, а то он сам не попадет ключом в скважину.

Поэт предпочел выйти сам, не надеясь на любезность полуорка. Стоя на ночной улице, он решил, что судьба ему все-таки улыбнулась. Когда профессор, поддерживаемый вышибалой, выбрался из кабачка, Кей сразу заговорил о деле:

— Господин Хлумиз, если у вас сейчас предвидятся столь важные дела, то, вероятно, не помешает и надежный помощник?

— Конечно! — согласился профессор.

— А ну пошел вон! — не согласился Эльшен.

— Помощник, который умеет читать и писать, обладает широким кругозором не только в географических науках, но и в изящной словесности! То есть — личный секретарь! — забежал с другого бока Хлумиза поэт, ловко увернувшись от тычка дубинкой. — К счастью, я в настоящее время ничем не занят и готов способствовать вам в любом деле!

— Конечно! — Профессор обнял Римти, потому что одна трость уже не обеспечивала ему устойчивости.

— О жалованье мы можем поговорить потом! — Кей говорил довольно громко, потому что Эльшен, воспользовавшись неподвижностью поэта, несколько раз огрел его по хребту. — Я буду счастлив сотрудничать с таким человеком, как вы, даже бесплатно! А в знак своего особого расположения готов кое-что вам показать!

Дорога до двери профессора не заняла много времени, потому что Хлумиз держался за Римти, а того, в свою очередь, подгонял Эльшен. Увидев знакомую иллюзию, усталый Хлумиз ухватился за косяк, шаря в кармане. Из окна ударил луч света — это Агнеша раздвинула шторы. Эльшен уставился на девушку с благоговейным изумлением, и Кей временно оказался избавлен от ударов.

— Смотрите! — Поэт распахнул плащ и смотал веревку. — Совсем недавно в этой петле побывала шея человека. Я не лгу и уверен, что такой человек, как вы, сразу поймет, что веревка настоящая.

— Что?! — Эльшен очнулся, повернул уродливую голову. — Дай-ка!

Кей попытался уцепиться за петлю, но получил дубинкой по пальцам. Пока Хлумиз воевал с замком, полуорк внимательно ощупал веревку.

— Действительно настоящая, — вынужденно признал он. — Но здесь осталось немного крови, петлю плохо смазали… Знаешь, парень, хоть ты и мошенник, но вот тебе добрый совет: сожги ее.

— А что? — опешил Кей. — А почему? Что там за кровь?

— Неприятная тут кровь… Во всяком случае, не человеческая. Знаешь, я когда-то недурно разбирался в крови. Держи, и… И все, я пошел. — Эльшен круто развернулся и зашагал обратно к кабачку. — Не хочу рядом с тобой даже стоять.

Римти проводил его печальным взглядом. Неужели у него в руках оказался не товар, а какая-то опасная штука? Неужели ее даже продать с выгодой нельзя?

— Папочка, вы специально меня заперли? — Профессор наконец открыл дверь и увидел Агнешу, упершую руки в бока. — Между прочим, это непорядочно! Я могла подумать все, что угодно!

— А вы кто, юная госпожа? — в свою очередь, поинтересовался Хлумиз.

— Ваша дочь, — угрюмо ответила девушка.

— Ах, да! — Профессор животом втолкнул Агнешу в прихожую. — Вокруг столько интересного, веселого… О, Вселенная, ты неистощима! Вот это — моя дочь, а это…

— Секретарь! — Римти скользнул в дом, прикрыл дверь и задвинул засов. — Позвольте представиться, госпожа: Кей Римти, путешественник, поэт, географ.

— А я думала, палач… — Агнеша покосилась на веревку в руках Кея. — Очень приятно с вами познакомиться, меня зовут Агнеша. А теперь идите спать, отец очень устал.

— Обстоятельства сложились так, что… — Римти задумался на миг и решил не усложнять: — Что профессор пригласил меня переночевать у вас!

Если бы Агнеша проявила больше энергии, то поэт, конечно же, отправился бы ночевать на улицу. Но девушка немного переволновалась, оказавшись взаперти, хотела спать, к тому же загадочное поведение Хлумиза выбило ее из колеи.

— Прихожая к вашим услугам, — только и сказала она. — Но если сунетесь наверх, то отправитесь в полицию. Я не шучу.

— Я так и думал, — как можно смиреннее произнес Кей.

— Кстати! — Расшалившийся профессор вырвал у него из рук веревку. — Магический предмет! Он мне очень нужен!

После этого Хлумиз со всей возможной быстротой начал подъем по лестнице. Агнеша и Кей молча наблюдали за этим величественным зрелищем. Когда профессор достиг середины пути, Кей снял плащ и постелил его в углу почище.

— Благодарю вас за гостеприимство… Кстати, юная госпожа, за этот предмет я пока не получил ни хава.

— И не получите, я надеюсь. — Агнеша пошла вслед за Хлумизом, обогнала его и даже помогла одолеть последние ступени.

— Но это очень ценная вещь! Вы бы слышали, что сказал тот парень, вышибала из кабака!

— Веревка-то? — Девушка попробовала вырвать ее у профессора, но он держался за добычу крепко. — Получите утром. С самыми добрыми пожеланиями. Спокойной ночи, господин секретарь.

Агнеша проводила профессора в спальню. Появление самозваного секретаря пробудило в девушке нечто вроде ревности, она даже была готова помочь старику раздеться, но Хлумиз кулем повалился на кровать. Тогда Агнеша попробовала хотя бы отобрать у него мерзкую веревку, но профессор прижал ее к себе, словно любимую игрушку, мычал нечто оскорбительное и даже пробовал брыкаться.

— Ну и целуйся с ней, — вынесла свой вердикт Агнеша.

Прежде чем закрыться в маленькой комнатке, облюбованной ею для себя, девушка тихонько выглянула на лестницу. Поэт внизу нашептывал сам себе какие-то стихи и вообще вел себя, кажется, прилично. На всякий случай Агнеша закрыла на засов выходящую на лестницу дверь. Кей показался ей обычным мошенником, что, впрочем, подействовало на девушку успокаивающе. Гораздо хуже было бы, окажись он настоящим секретарем из университета, такой мог и на чистую воду вывести.

Не спеша раздевшись и умывшись, Агнеша пожелала самой себе спокойной ночи и с чистой совестью положила чистую голову на чистую подушку. Как это всегда бывало в ее жизни, тут же настало утро. Девушка зарылась носом поглубже под одеяло, но утро не отступило, еще сильнее забарабанило в окно.

— Господин профессор! Господин профессор! Подымайтесь!

Грохот за стеной известил Вселенную о пробуждении Хлумиза, рухнувшего с кровати. Безобразно ругаясь — оказывается, он не всегда такой молчаливый! — профессор прошел через комнату и врезался в запертую дверь. Справившись с засовом, начал спускаться по лестнице, а когда достиг прихожей, наверху появилась одетая и причесанная Агнеша.

— Папочка, кто это?

— Вот как? — невпопад ответил Хлумиз, который как раз в данный момент сосредоточенно изучал иллюзию крепко спящего человека. Вселенная опять выдала себя: разве смог бы он так спать под грохот, создаваемый человеком из университета, если бы и в самом деле был Личностью? — Так-так. Так-так.

— Этот человек назвался вашим секретарем, отец. Так кто это старается выбить нам окно?

— Это из секретариата, пришли звать меня на лекции, — неожиданно связно сообщил Хлумиз.

— Много же у вас секретарей…

Перешагнув через спящего Кея, профессор открыл дверь.

— Вы сегодня крепче обычного спали! — сообщил привыкший к этим утренним визитам гость. — Мне еще к господину декану бежать, как бы не опоздать… Чуть не забыл! Господин Урмис с вечера распорядились передать вам, чтобы вы в обед были готовы ехать.

— Куда?.. — прохрипел профессор.

— В Викенну, — шепотом пояснил гонец. — Ну, к герцогу. Вас вызвали срочно. А лекций сегодня читать не нужно. Только зайдите в секретариат, вам выдадут средства на время командировки.

— Так-так.

Человек из университета убежал, профессор затворил дверь. Потом задумчиво пошевелил ногой спящего поэта.

— И что же дальше, Вселенная?

— Идемте завтракать, — подсказала ему Агнеша, спускаясь вниз. — А с этим как: за стол или за дверь?

— Так-так.

Немного восстановив в памяти свои вчерашние игры со Вселенной, профессор вспомнил этот образ высокого тощего человека. Он еще принес иллюзию веревки… Это неспроста. Об этом надо поразмыслить. Профессор еще раз приподнял ботинком голову Кея, потом уронил ее на пол и побрел в кухню. Впрочем, не успели отец и дочь приступить к яйцам всмятку, как в дверях появился почесывающийся поэт.

— Доброго вам утра! — провозгласил он и довольно изящно поклонился. — Не хочу быть назойливым, но… Не могу ли и быть чем-то полезен? Может быть, принести угля из погреба или подмести перед входом? Я, путешественник и поэт, не привык чураться грязной работы. Мне кажется, что она лишь составляет честь образованному человеку.

— Сильно сомневаюсь в этом, — проворчала Агнеша, которую эти стихи просто-таки ранили. — Даже уверена: жиром такой поэт не обрастет, даже если век будет валяться у нас в прихожей. Ладно, садитесь.

— Но я вовсе не собирался напрашиваться на завтрак, — смущенно признался Кей. — Впрочем, раз уж так вышло…

— Вышло, — отрезала Агнеша. — Помолчите немного, окажите такую любезность. Папа, а от вас я, напротив, хотела бы кое-что узнать. Вы разве собираетесь сегодня ехать в Викенну, к самому герцогу Истиенскому?

Профессор понял, что настало время дать Вселенной окончательный ответ. Возбужденный сытным завтраком, Хлумиз решил ответить на вызов:

— Да!

— А зачем?

Этот вопрос был куда сложнее. Профессор задумался.

— В Викенну? — встрял Кей. — Говорят, этот замок когда-то выстроили эльфы, и он единственный из старых замков совсем не пострадал в Тримагорских войнах. Я, как секретарь, обязан сопровождать патрона! А еще…

— Нет, — как-то очень внушительно произнесла Агнеша.

— Что — нет? — озадачился Кей. — Я никогда не был в Викенне, но уверен…

— Езжайте куда хотите, — объяснила девушка. — Но вы хотели сказать: «А еще я могу пойти в секретариат университета и получить деньги на поездку». Я вам ответила: нет. Мы с отцом сами туда сходим. Да, папа?

— Нет. — Профессор решил, что настала пора немного покапризничать. Ему не хотелось сейчас путешествовать по иллюзиям, Хлумиз предпочел бы вернуться в спальню. — Пусть идет секретарь или дочь.

— То есть я? — уточнила Агнеша. — Тогда тебе надо написать записку, чтобы меня пропустили в университет и выдали деньги. Сейчас я принесу бумагу.

Девушка уже вполне освоилась в доме. Пока Агнеша отсутствовала, поэт прикончил свою порцию и вспомнил о деле:

— Профессор, вам понравился мой амулет?

— Вот как? — озадачился Хлумиз, принимаясь за чай.

— Я имею в виду ту веревку, веревку повешенного. Она настоящая! А тот парень, что на орка смахивает, сказал, что ей вообще цены нет! Вы помните?

— М-м-м… — Профессор не помнил ни о какой веревке.

— Пишите! — вернулась Агнеша. — «Доверяю сим…» и так далее. Только, поскольку меня еще не знают в университете, пишите лучше не «моей дочери Агнеше Хлумиз», а «предъявителю сего, девушке в клетчатой юбке». Я заметила, что в Ульшане не в моде клетчатое, — пояснила Агнеша для скептически поджавшего губы Кея.

Профессор, чувствующий легкую усталость, припомнил, как писал когда-то подобные же иллюзии строк на иллюзии бумаги и изобразил несколько слов. Чтобы Вселенная поняла, что ему хочется побыть одному, он указал не «предъявителя», а «предъявителей», «в клетчатой юбке и рваном плаще». Потом решительно допил чай, нашарил верную иллюзию трости и заковылял к лестнице.

— Ну что это, отец?.. — сморщилась Агнеша, прочитав текст.

— Я хочу еще немного поспать, я заслужил! — проворчал профессор. — О, Вселенная, будь милосердна…

— Идем! — приказала девушка секретарю, и тот, поняв, что в дом еще удастся вернуться, послушно поплелся за ней.

В университет охранники из числа невыспавшихся похмельных студентов их пускать сперва не хотели. Они понятия не имели, каков почерк у любимого профессора Хлумиза, а вот «Положение» магистрата даровало университету полную автономность от нелюдей, женщин, детей и «всяких прочих». Однако Агнеше, несмотря на немодную юбку, удалось все же произвести на молодых людей приятное впечатление, которое не смогли испортить даже поэтические импровизации Римти.

Добравшись до маленького домика, в котором размещался секретариат, посланцы профессора едва не столкнулись с двумя выходящими оттуда господами. Один из них был тщедушен и лыс, что сразу бросалось в глаза, потому что шляпу он нес в руках. Второй, которому этот знак почтения и был адресован, выглядел бы чистым эльфом, не будь его уши вполне человеческой формы. Статный, остроглазый, с длинными светлыми волосами, спадающими на плечи из-под шляпы, он кинул на встречных быстрый подозрительный взгляд.

— Что это значит, Спенсо?

— Я сейчас разберусь… — склонился лысый профессор в поклоне и коршуном кинулся на гостей: — Госпожа! Кто вас пропустил в городок? А вы, сударь, кто?!

Пока Агнеша показывала геометру записку Хлумиза и отвечала на его дотошные вопросы — Спенсо никогда не слыхал о дочери профессора, — Кей Римти с интересом разглядывал полуэльфа. Тому этот интерес не понравился, незнакомец отвернулся. Тогда поэт посмотрел через его плечо и увидел еще один выход из городка, а сразу за воротами, охраняемыми притихшими студентами, оказалось около трех десятков эльфов. Самых настоящих, с острыми ушами и луками на плече.

Воспоминание о ночном кошмаре будто провело холодными коготками по сердцу Кея. Эльфы — не гномы и не орки, связываться с людьми не просто не любят, а считают это недостойным. И все же вокруг Ульшана бродят целые отряды бессмертных лучников, а эти, похоже, ждут начальника. Кто же может себе позволить иметь телохранителей-эльфов? Разве что герцог Истиенский…

Когда Спенсо наконец отвязался от Агнеши, поэт в возбуждении поделился с ней своим открытием.

— Станет герцог расхаживать по университету, оставив охрану за оградой! — не поверила ему Агнеша. — Хотя вы правы, господин секретарь, птицы тут летают важные.

Впрочем, очень скоро они узнали все наверняка. Маленький человечек со злым лицом, отсыпавший монет для профессора Хлумиза, оттаял под взглядом Агнеши.

— Это сам Ираклиаз! — восторженным шепотом сообщил он. — Заехал ненадолго передать денежные средства от его светлости и ознакомиться со списком студентов.

— Ираклиаз! — расширила глаза Агнеша.

— Ираклиаз! — понимающе закивал Кей и тоже расширил глаза. — А это кто?

— Маг, — уточнила девушка. — Личный маг герцога.

Вот теперь Римти выпучил глаза от души. Эльфийская магия — это то, с чем поэт меньше всего хотел бы связываться. Полуэльф, ставший магом, — редкость, и вовсе не сулящая ничего хорошего. Вдобавок этот полукровка имеет охрану из эльфов настоящих, что говорит о его удивительном авторитете, иначе остроухие просто не стали бы подчиняться, заставить их невозможно. Значит, Ираклиаз не просто маг…

— Могущественный маг, — пробормотала погрустневшая Агнеша. — Я слышала о нем… В Тримагорских войнах он был не на нашей стороне; и это стоило жизни тысячам.

— Про то время не принято вспоминать в нашем городе, — заметил человек из секретариата и демонстративно уткнулся в бумаги. — Его светлость оказывает высокое покровительство не только университету, но и всему Ульшану…

Переглянувшись, Кей и Агнеша отправились домой. В молчании они проделали этот недолгий путь, и уже на улице Ровной, неподалеку от «Для приличных господ» вдруг увидели целый десяток хмурых полицейских.

— Кто такие? — довольно грубо поинтересовался сержант.

— Я дочь профессора Хлумиза, — улыбнулась Агнеша. — Совсем недавно приехала к отцу жить, мы даже еще не были в магистрате. А этот господин… его секретарь, — задумчиво добавила она. — Видимо.

— Кей Римти! — весело сообщил плут, очень обрадованный таким отношением девушки. — А что случилось?

— Покажите мне ваши лица! — Сержант бесцеремонно ощупал уши и рты обоих.

Вели себя полицейские как-то странно, вроде бы даже испуганно. Именно поэтому Агнеша почла за лучшее не возмущаться, ну а Кею это вообще не пришло в голову.

— Кого-то ищете? — опять спросил он.

— Вроде бы не вас… Но я все запишу. Кто может подтвердить ваши слова?

Агнеша замешкалась, но Кей ткнул пальцем на выглядывающего из дверей Эльшена:

— Вот та образина!

— Ладно. — Сержант не стал расспрашивать полуорка, только сделал какие-то записи в своей книжечке. — Еще увидимся.

— Видали? — Эльшен вышел на улицу, когда полицейские отправились дальше. — Не знают, с какого конца и взяться! Бродят, как барашки.

— Да что случилось-то? — Римти едва не подпрыгивал от возбуждения. — Кого убили, что украли?

— Убили троих серых этой ночью, — пояснил Эльшен. — Прямо на улицах, во время дежурств. И убили очень странно: высосали кровь. То есть это не так уж странно было в старые лихие времена, но сейчас такое редко случается. И, уж конечно, никто не посмеет тронуть полицию: на их стороне магистрат, а за магистратом — сам герцог!

— А за герцогом — сам Ираклиаз, — добавила Агнеша.

— Ну да… — Полуорк хоть и усмехнулся презрительно, но не забыл суеверно сплюнуть. — Такой маг любой твари ее место укажет. Тем более что ночью он был в Ульшане… Слушай, парень, а ты избавился от той штуки? Я, конечно, никому не расскажу, но времена сейчас такие… Совсем секреты не держатся, понимаешь?

— Я ее уже сжег, — нагло заявил Кей, глядя прямо в глаза вышибале.

— Молодец, — пожал плечами Эльшен и удалился. Агнеша дошла до двери, уверенно открыла ее ключом, а поэт все еще стоял и смотрел вслед вышибале. Ему хотелось поболтать с ним, и в то же время было как-то страшновато.

— Ты идешь? Или решил не ехать в Викенну?

— Я… — Кей задумался. — Я, пожалуй, поеду.

Отчего-то ему не хотелось вновь оказаться на улице ночью. Кто будет следующей жертвой упыря? Вряд ли он кушает исключительно полицейских. Да еще исчезнувший из-под виселицы труп никак не шел из головы.

— И веревку надо сжечь… — пробормотал Кей, входя в дом.

— Что? — не расслышала Агнеша.

— Умоляю, господин секретарь, избавьте меня от вашего словотворчества, — попросила Агнеша. — Лучше вовсе не входите пока на кухню, а идите-ка наверх.

— Хотите, отнесу профессору деньги? — предложил Кей, для которого такое отношение к его стихам не было новостью.

— Нет, не хочу. — Девушка захлопнула дверь. Вздохнув, поэт отправился к профессору — разыскивать веревку. Что с ней делать, он пока не решил.

— Это дочь и секретарь профессора Хлумиза, — пояснил Спенсо, догнав Ираклиаза. — Так что же, мы не зайдем к декану?

— У вашего профессора целая свита! — фыркнул маг. — Дочь и секретарь, подумать только… Может, еще и лакей имеется? Он готов ехать?

— Они пришли за выделенными старому жулику средствами, что само собой предполагает его согласие, не так ли? — Геометр осмелился улыбнуться. — Как вам понравились списки?

— Университет вошел в моду… — задумчиво пробормотал Ираклиаз. — Раньше бы это затеять… Но тогда были другие планы. Я настоятельно рекомендовал Урмису снизить цену за обучение еще на треть. Если будут с ним какие-то проблемы, немедленно сообщите мне, Спенсо. Этот пьянчуга мне не нравится. Он ворует уже сверх всякой меры!

— Непременно сообщу! — Профессор Спенсо прищурился, чтобы скрыть блеск глаз. — Да, он пьет все больше, делами часто приходится заниматься мне, целыми неделями. И этот Хлумиз, между прочим, ничуть не лучше! Стоит ему только дорваться до бутылки, как…

— Хлумиз должен приехать в Викенну, и как можно скорее, — строго сказал маг. — Хватит об этом… Карета подъедет к его дому в обед? Вот что… я задержусь и сопровожу его во дворец сам.

Они вышли за ограду, эльфы мгновенно образовали вокруг Ираклиаза каре. Профессор смутился.

— Мне следовать за вами, господин маг?

— Нет, идите. Я еще собираюсь заглянуть в магистрат. Кстати, у вас нет надежных людей? Чем больше, тем лучше, главное — поприличнее и старожилов, чтобы имели право выбираться в городской совет..

— Найду с десяток, — пообещал профессор.

— Найдите. Мне надоели эти ограничения для нечеловеческих рас: отменив одно, депутаты утверждают три новых. Это же несправедливо! Если у гномов есть деньги и желание жить в Ульшане, пусть покупают дома, пусть открывают лавки. Они там в магистрате что, не желают процветания родного города?

— Безобразие… — смущенно кивнул Спенсо.

Он всегда стеснялся, когда речь заходила о расовых проблемах, все же сам маг наполовину человек, а наполовину эльф. Одно неосторожное слово — и можно нажить врага до самой смерти, очень, кстати сказать, скорой. Именно этот страх мешал и депутатам — кто бы мог подумать, что Ираклиаз станет отстаивать права гномов! Ведь у эльфов с ними очень напряженные отношения.

— Но понемногу мы исправляемся, — осмелился заметить профессор. — Некоторым гномам за особые заслуги перед Ульшаном…

— Не надо за заслуги, надо, чтобы было справедливо, — повторил Ираклиаз. — И не только для гномов, и не только для полукровок. Справедливость должна быть одна для всех: для орков, для эльфов, для людей, справедливость — это свобода. Эта земля дана нам всем в общее пользование, и… Ну что я вам-то говорю, Спенсо? Вы все понимаете, да?

— Да, — кивнул профессор, хотя ничего не понял. Полуэльф хочет свободы не только для гномов, но уже и для орков? — Я понимаю. Свобода и справедливость.

— Свобода — высшая справедливость. Я же вам прислал профессора Крайве шесть лет назад. Вы что, не были на его лекциях? А студенты их очень активно посещают.

— Я исправлюсь… — пробормотал Спенсо.

— Поспешите. — Маг ласково потрепал его по плечу. — Поспешите исправиться, Спенсо, время торопит. Что ж, я навещу магистрат, пообещаю им еще несколько мешков золота… Говорят, что гномы жадны — значит, у вас в магистрате сидят сплошь переодетые гномы. А Хлумиза я отвезу в Викенну сам, с почестями, можете об этом больше не думать. Прощайте.

Ираклиаз быстро зашагал прочь, к оставленным неподалеку лошадям, и каре, сохраняя стройность рядов, мгновенно отреагировало на его движение. Рослые эльфы прошли мимо худосочного профессора, и Спенсо почувствовал себя голым. Беззащитным, одиноким, слабым… И ничего не понимающим. Спенсо до сих пор не мог взять в толк даже то, зачем понадобилось его светлости и Ираклиазу основывать в Ульшане университет. Деньги на него тратились порядочные, обучали здесь в основном всякой чуши, да и то кое-как. Зачем же вытаскивать в город на несколько лет сыновей фермеров? Ладно бы еще зажиточных, так нет — постоянное снижение платы за обучение насыщает университет всяческой шантрапой.

Оказавшись за оградой, Спенсо вместе с угрюмыми студентами постоял немного, наблюдая, как эльфы садятся на коней, как отряд направляется к магистрату. Его присутствия никто будто бы и не заметил.

— Вот же молодцы! — с завистью протянул один из студентов. — Красавцы, бессмертные, а стреляют как!

— Да уж… — согласился его товарищ. — Вот с кем надо было в Тримагорских войнах союз заключать, а не с орками. Все могло быть совсем иначе.

— Не болтайте чушь! — неожиданно для самого себя выкрикнул Спенсо и зашагал прочь.

Тримагорские войны умыли кровью огромное пространство. Каждый хотел бы иметь эльфов в союзниках, но они поначалу не нуждались ни в ком. Не говоря уже о том, что началась большая война, включившая в себя десятки малых, именно с нападения эльфов на людей. Спенсо, по природной тяге к знаниям, в юности прочел немало книг, которые сейчас достать довольно сложно. Теперь, почти двадцать лет спустя, о причинах войны почти не говорили. По сложившемуся мнению, некоторые князья просто-напросто не умели разговаривать с эльфами, по неосторожности оскорбили их… И вообще сотни тысяч голов слетели с плеч всех рас всего за несколько лет по какому-то недоразумению.

Но нынешний профессор геометрии помнил о «Малахитовом пакте», который эльфы пытались навязать всем другим сторонам. Один из пунктов этого пакта устанавливал предельную численность каждой расы, ограничивая также ее распространение. Княжества плато Тримагора, уяснив, что им предложено сократить число своих жителей в два раза, ответили не слишком вежливо, а спустя месяц почти все перестали существовать. В глазах эльфов другие жители плато увидели свое будущее, и войны запылали… Формально эльфийские владыки потерпели тяжелое поражение, однако Спенсо знал, что Тримагорские войны вовсе не окончены. Эльфы не заканчивают войн, пока не победят.

Студенты с удивлением воззрились на вспылившего профессора — за хладнокровным геометром такого прежде не водилось. Кроме того, всем было известно, что именно эльфы в своем общественном устройстве добились настоящей гармонии. Собственно, во всех дисциплинах, которые преподавались в университете и хоть чего-то стоили, обучение строилось в основном на знаниях, переданных людям эльфами после Тримагорских войн. Несмотря на все еще сохраняющуюся у стариков-ветеранов неприязнь к бывшим врагам, остроухие с каждым годом все чаще появлялись в землях людей, да и других рас тоже.

— Я хотел сказать, что в Тримагорских войнах мудрости не хватило не только людям, но и эльфам, — поправился Спенсо, чтобы хоть как-то объясниться. — У всех есть свои слабости. У эльфов это чрезвычайная щепетильность в некоторых вопросах, доходящая порой до…

— Но разве щепетильность в вопросах чести может быть излишней, господин профессор? — приосанился один из студентов. — Мне кажется, что эльфы достойны подражания.

— Это верно… — закашлялся Спенсо. — Конечно же! Просто не следует мечтать о невозможном, ведь люди, например, смертны.

— Эльфы в этом не виноваты! И даже странно, что бессмертные эльфы не боятся погибнуть в бою, а люди, которые, напротив, обречены на гибель с самого рождения, испытывают всевозможные страхи! — Ярый приверженец идей нового времени не собирался отпускать нелюбимого профессора так легко. — Мы первые должны довериться опыту более взрослого, более мудрого народа, которым сами мы не станем никогда. Ведь надо признаться: лучшее, что может быть у человека в жизни, — любовь эльфы, ребенок от нее. Тогда хотя бы в потомстве человеку удастся перешагнуть наложенные на него самой природой ограничения. Но этот путь дарован немногим, остальным же пристало смиреннее относиться к своей судьбе.

— Конечно… — Профессор медленно отступал к зданию секретариата.

— Каждый народ имеет свои черты! — Студент, видимо, наизусть знал все лекции профессора Крайве. — Вместе мы можем построить мир, в котором всем будет уютно! Пусть орки занимаются тяжелым физическим трудом, это их успокаивает и снимает врожденную агрессивность. Пусть гномы занимаются ювелирными работами и торговлей, руководят орками в шахтах. Люди, тяготеющие к городскому образу жизни, должны оставить тем же оркам и полуразумным расам вроде троллей сельское хозяйство. Никого не надо принуждать, достаточно убрать животный страх рас, позволить им жить бок о бок и свободно трудиться.

— Вы совершенно правы! — выкрикнул Спенсо, повернулся и позорно бежал с поля боя под смех студентов.

Прикрыв за собой дверь секретариата, профессор прижался к ней и утер с лица выступивший пот. Все верно говорит этот студент. Вот только очень неприятно чувствовать себя предателем по отношению к тем, кто двадцать лет назад сокрушил эльфийские полки и утвердил новые границы. Отдышавшись, Спенсо заставил себя думать о деле. Ираклиаз недвусмысленно намекнул, что декан университета может поменяться в самое ближайшее время… Надо действовать.

Когда Агнеша поднялась наверх, чтобы позвать мужчин обедать, Кей сидел на профессоре верхом. Немало удивленная этим зрелищем, девушка замерла в дверях спальни.

— Он лежит на ней, — сконфуженно признался Римти. — На веревке. Я не могу его поднять и разбудить не могу.

Профессор, словно подтверждая сказанное, громко всхрапнул.

— Зачем она тебе нужна, эта веревка? — вздохнула Агнеша. — Я хотел ее сжечь. Видите ли… — На этих словах Кей осознал, что с ним перешли на «ты», и осторожно сполз с Хлумиза. — Видишь ли, это не простая веревка. Ты не веришь, наверное, а она в самом деле с виселицы!

— Что я, виселиц не видела? Или веревок? Пойдем-ка поговорим и заодно перекусим, а профессор… Мистер Хлумиз! Папочка!

Туша, местами покрытая одеялом, даже не дрогнула.

— А профессор пусть спит. Наверное, он очень устал от нас.

Кей, с тоской взглянув на Хлумиза, поплелся к дверям. Профессор исхитрился лечь на веревку таким образом, что поэт мог разглядеть под животом ее кончик, но так и не сумел дотянуться до него даже кончиками пальцев.

Усадив секретаря за стол, Агнеша постучала коготками по тарелке, привлекая его внимание.

— Я сказала «пойдем поговорим и заодно перекусим», а никак не наоборот.

— Ладно. — Кей перестал хлебать суп и даже отложил ложку в сторону, демонстрируя покорность.

— Что ты обо мне думаешь? Только честно!

— Ты очень красивая, хорошо воспитанная женщина! — выпалил Римти. — Даже так:

— Что значит «сердце бьется все равно»? — не поняла Агнеша.

— Оно все равно бьется, а достоинств я перечислить не сумею, — как мог, пояснил поэт. — Я в восхищении. Профессор Хлумиз должен быть счастлив, найдя на старости лет такую дочь!

Девушка задумчиво посмотрела в серые глаза поэта и не нашла в них ни единой скрытой мысли. Похоже, что он был не так умен, как Агнеша сначала решила… Но это означало также, что он вовсе не такая уж продувная бестия. Что ж, тем лучше.

— Я подумала, что личный секретарь — это почти член семьи, вот и решила перейти на короткую ногу, Кей. Ты кажешься мне способным молодым человеком… В самом деле умеешь читать и писать?

— Еще бы! Как-то раз я даже продал книгу стихов собственного сочинения.

— Хорошо. Можешь, кстати, доесть суп. — Агнеша решила, что говорить больше, собственно, не о чем. — Я рада, что отец поедет в Викенну, к этому Ираклиазу, в компании с секретарем. Я не слишком сведуща в этих делах.

— Ты можешь вообще остаться здесь, присмотреть за хозяйством, — предложил Кей. — Мы прекрасно справимся вдвоем. Правда, я не знаю, зачем мы туда едем… Наверное, герцог заинтересовался географией.

— Возможно, — согласилась Агнеша, хотя и без особой уверенности. — Но поскольку в магистрате я еще не зарегистрирована в качестве законной дочери профессора, то лучше уж поеду с вами. Кроме того, здесь и хозяйства никакого нет. Что там, на улице?

Она отодвинула занавеску. Шум, который услышала девушка, производил целый отряд конных эльфов. Воины держали луки в руках и внимательно смотрели на окна и крыши. Редкие прохожие жались к стенам, а впереди отряда бежал Эльшен, часто оборачиваясь к одному из всадников и указывая на дом Хлумиза. Завершала процессию большая красивая карета, влекомая целой шестерней.

— Это за нами! — сообщил Кей, сглотнув от волнения.

— Именно так. — Агнеша схватила кувшин с водой. — Я пойду будить профессора, а ты открой и пригласи Ираклиаза в дом.

— Ираклиаза? — Поэт узнал мага, только когда он спрыгнул с лошади. — Горные тролли и их бабушки, о чем же мне с ним говорить?!

— О том, что господин Хлумиз вот-вот спустится! — крикнула Агнеша уже сверху.

Раздался требовательный стук, и Кей кинулся открывать дверь. Маг, увидев секретаря, сморщился, а Римти, в свою очередь, был неприятно поражен нацеленными ему в грудь стрелами. На ум поэту тут же пришли замечательные строки о поражении неприятном, но не смертельном, что большая редкость, когда имеешь дело с эльфами, но даже сложить первую строфу он не успел.

— Где твой хозяин?

— Господин Хлумиз вот-вот спустится! — доложил Кей. — Он собирается.

— Профессор должен был собраться еще вчера! — Маг шагнул вперед, прежде чем Римти успел пригласить его войти. — Он проживает здесь постоянно?

— Да. То есть, мне так кажется… — Смущенный Кей сделал приглашающий жест и телохранителям, но они вошли сами по себе, без приглашения. Оттесненный в угол прихожей, секретарь пропищал оттуда, уже не видя Ираклиаза: — Устраивайтесь как дома, господин маг!

Лучники стремительно разошлись по комнатам, заняли позиции у окон и на лестницах. Все еще остающийся в прихожей Кей вдруг понял, что они наверняка участвовали в войнах, все до одного. Люди успели состариться, спустя двадцать лет большинство ветеранов уже старики. Но с эльфами все не так…

— Господин профессор! — зычно крикнул Ираклиаз, ждать не привыкший. — Не могли бы вы чуточку поторопиться!

— Он уже идет! — На лестницу выглянула Агнеша и застыла, глядя на целящегося в нее эльфа. — Сейчас спустится.

— Может быть, ему помочь? Я пошлю воинов, — предложил маг.

— Нет, он уже… Вот он уже! — Дверь открылась, и появился профессор, с его головы стекали последние капли воды.

— Добрый день, господин Хлумиз! Я рад познакомиться с вами. — Ираклиаз вышел вперед, чтобы получше рассмотреть профессора. — Карета ждет.

— Вот как? — Хлумиза не смутил этот образ полуэльфа, Вселенная в прежние времена показывала ему картинки и пострашнее. — Так-так.

Он спустился по лестнице, и магу стоило немалого труда смолчать, не крикнуть этому нелепому толстяку, чтобы пошевеливался. Однако Ираклиаз не мог допустить, чтобы человек проявил большее самообладание, чем он сам. Наконец трость Хлумиза достучала до последней ступени.

— Идемте же. — Маг быстро вышел из дома. — Кучер! Помоги профессору с вещами!

Грохоча сапогами, забежал кучер. Уши у него были совершенно эльфийские, но вот повадки… Смешение рас не всегда приводит к благим результатам. Ни у Хлумиза, ни тем более у Кея никаких вещей не оказалось, поэтому Агнеша вручила полуэльфу свой саквояж, вчера же и купленный.

— Положите прямо в карету!

Кучер постоял еще в некотором недоумении, потом послушно помчался обратно. За ним наконец-то вышел и сам профессор, с тоской покосился на иллюзию «Для солидных господ».

— Сюда, господин! — Кучер придерживал дверь экипажа, в котором уже расположился Ираклиаз. — Извольте залезать!

— Вот как?

Кей помог Хлумизу втиснуться в карету, затем подал руку Агнеше. Внутри оказалось чрезвычайно просторно для четверых.

— Его светлость полагал, что столь прославленный профессор прихватит с собой парочку слуг и камердинера, — со скрытой издевкой сказал Ираклиаз. — Что ж, это даже хорошо, что вы почти один, господин Хлумиз, проще будет разговаривать. Насколько я знаю, это ваша дочь, а это личный секретарь, то есть секретничать незачем. Так?

— Вот как? — хмыкнул Хлумиз, все еще очень недовольный, что Вселенная окатила его холодной водой.

Кучер хлопнул бичом, и карета тронулась. Маг посмотрел в окно, увидел группу полицейских — беднягам тоже пришлось прижаться к домам, потеряв всю солидность.

— Вы слышали, что случилось в Ульшане прошлой ночью? Магистрат едва ли не в панике…

— Не слышал, — злобно буркнул профессор. Он не любил, когда Вселенная задавала дурацкие вопросы, да и принятый ею образ ему не нравился.

— В городе завелся упырь, причем не простой, а демон. Он, представьте, способен обращаться в крупную черную птицу, по крайней мере так говорят полицейские. А поскольку отчего-то считается, что Ульшан находится под моим покровительством, то чиновники в магистрате смотрят на меня чуть ли не с осуждением!

— Вот как?

Ираклиаз вздохнул и даже будто бы осуждающе покачал головой, рассматривая профессора. Агнеше стало неудобно за «отца», уж больно нелепо он выглядел, особенно в сравнении с этим необычайно удачным образчиком полуэльфа.

— Мне кажется, вы не успели пообедать, — угадал маг. — Не стесняйтесь, кушайте: на этот счет здесь имеется специальное отделение, как раз над головой вашего секретаря.

Кей посмотрел наверх и увидел торчащую металлическую ручку. Он немедленно за нее потянул и едва успел подхватить вывалившийся тяжелый ящик, набитый снедью и стоящими в специальных углублениях бутылками.

— Благодарю тебя, Вселенная! — Хлумиз необычайно ловко отнял у Кея ящик и утвердил его на своих коленях.

— Отец, съешьте что-нибудь… — Агнеша даже покраснела, когда Хлумиз, повертев в руках бутылку солтвейна, вернул ее в ящик и схватился за ром.

— Вот как? — Хлумиз метнул на девушку сердитый взгляд. — Дочь…

Презрительно скривив губы, Ираклиаз с каким-то удовлетворением наблюдал, как профессор, наполнив стакан до краев и исхитрившись при этом не пролить ни капли, залпом выпил его содержимое, сохраняя на лице зверское выражение.

— Съешьте что-нибудь… — уже тише повторила Агнеша.

— Я заслужил! — непонятно ответил Хлумиз, однако тут же набил рот ветчиной — и опять наполнил стакан.

— Вас, наверное, очень интересует, для чего его светлость вызвал вас в Викенну? — почти издевательским тоном спросил маг.

— М-м-м… — неопределенно отозвался Хлумиз и выпил. — Его светлость, м-да…

— Так вот, герцог полагает, что его жизни угрожает опасность. — Ираклиаз сделал паузу, но, поскольку профессор продолжал невозмутимо жевать, пояснил: — Есть силы, которым он мешает. Силы, которым не нравится наступившая после многочисленных войн эра стабильности и всеобщего процветания. Эльфы, люди, орки — все мы наконец-то можем жить в мире, не пытаясь делить эту землю, сообща наслаждаясь плодами общего же труда. Вам известно, что существуют такие силы?

— На севере есть озеро, в котором вода насыщена спиртом, — решил почему-то сообщить Хлумиз. — Это я вам как географ говорю. Есть проверенные сведения от путешественников, да! В озере живет ужасный демон женского рода, который сумел бы уничтожить все живое. Его мощь не сравнима ни с чем! Но, к нашему общему счастью, эта демоница постоянно в стельку пьяна и оттого не представляет угрозы.

— Демон женского рода… — задумчиво повторил внимательно слушавший Ираклиаз. — Вообще-то силы, которые я имел в виду, находятся не на севере… Хотя… Возможно, вы правы. А что еще говорят путешественники?

— Говорят, что спиртовые источники однажды иссякнут, и тогда демоница протрезвеет! — Заметно повеселевший Хлумиз выпил еще. — И тогда уж никто не скроется от ее гнева! Тогда все умрут. Это случится очень скоро.

Профессор не совсем понимал, почему Вселенная не смеется, как обычно, когда он тешил ее подобными историями. На всякий случай он решил пока остановиться.

— Вы что-то говорили, господин…

— Ираклиаз, — с улыбкой напомнил маг. — Значит, демоница женского пола протрезвеет… Итак, его светлость оказывает мне честь, доверяя охрану своей персоны от направленной против него злобы. И я горжусь, что уже много лет никто не в силах причинить ему вреда. Однако теперь герцог Истиенский подвергается действительно серьезной угрозе. Поэтому он решил обратиться за дополнительной помощью в университет, а декан Урмис порекомендовал вас как лучшего знатока магии. Я ничуть не обижен и, более того, рад. Что же до демониц женского пола, то мы едем в Викенну для того, чтобы их остановить, не так ли?

— Вот как? — Профессор покашлял, пока не решив, хочет ли Вселенная еще одной истории о далеких краях.

— Что ж, отдыхайте, наслаждайтесь пейзажами, а я вас оставлю. В моем возрасте весьма полезна верховая езда!

Ираклиаз высунулся в окно, сказал что-то по-эльфийски. Вскоре дверца открылась, и маг на ходу ловко вскочил в седло.

— Тут творится что-то непонятное, — заговорил Кей, как только они остались втроем. — Если герцогу что-то угрожает, то уж лучше этого Ираклиаза никого не сыскать. Так, Агнеша?

— Похоже на то, — вздохнула девушка. — Что вы думаете, отец?

— Вселенная, я ничего не понимаю, — откровенно ответил профессор и собрался было еще выпить, но Агнеша отобрала у него стакан и отдала Кею.

— Герцогу Азгендо угрожает какая-то опасность волшебного свойства. А вы — преподаватель географии! Разве не так? Зачем же вы нужны во дворце? И еще… что это вы наплели Ираклиазу про демоницу, что он даже призадумался?

— Если я могу что-либо вообразить, то отчего этого не может быть? — Хлумиз с тоской смотрел на Кея, который в задумчивости прихлебывал ром. — Герцогу угрожает опасность. Я могу вообразить много опасностей! Возможно, на него готовятся напасть огромные волшебные пчелы, что обитают на острове капитана Оррано. Эти пчелы необычайно свирепы, имеют каждая по шесть жал и умеют перемещаться на любые расстояния с помощью зеркал, даже отражения в жидкости или на полированном железе! К счастью, над островом вечно бушуют грозы, море неспокойно, и пчелы не могут увидеть свое отражение, иначе…

— А я думаю, это тот самый упырь, — сказал Кей.

— Я же просила обходиться как-нибудь без дурацких виршей на каждый случай! — взмолилась Агнеша. — Я все-таки девушка, у меня есть чувства.

— Но я действительно думаю, что это упырь. Неспроста же он появился в Ульшане. И маг неспроста про него рассказал. Профессор, что вы знаете про упырей?

— Они пьют кровь. — Хлумиз смирился с потерей стакана и отхлебнул рому прямо из горлышка. — А иногда превращаются в летучих мышей, или черных птиц, или черных кошек. Но далеко за Южным океаном есть земля, на которой побывали потерпевшие кораблекрушение…

— Отец, зачем нам Южный океан, когда мы едем в Викенну?! — прервала его Агнеша. — Еще точнее, нас туда везут. А еще точнее — вас.

— Тебе виднее, Вселенная… — Профессор легко запихал в рот целую сосиску и впервые после пробуждения улыбнулся окружающим без скептицизма. — Нас еще долго будет трясти?

— Я слышала, что до Викенны всего несколько часов пути, — рассеянно отозвалась девушка. — Надеюсь, вы знаете, что делаете, отец. А что это у вас торчит из-под сюртука?

— Веревка! — Хлумиз откинулся на спинку сиденья и полностью вытащил магический предмет. — Знаете, откуда она? На вершине горы Беллиз, что стоит в краю, населенном трехногими воинами с волчьими головами…

— Это невыносимо! — Агнеша схватилась за голову, и профессор испуганно замолчал.

Кей отодвинул шторку и выглянул из кареты. Тут же с ним поравнялся хмурый всадник, но секретарь успел увидеть сплошную стену густого леса.

— Похоже, мы уже далеко от города, никакого жилья. Знаете, профессор, мне тоже кажется, что вам следует хорошенько все обдумать. Упырь не идет у меня из головы… А еще эта веревка! Надо было ее сжечь. Знаете, где я ее раздобыл? Срезал с виселицы, а труп куда-то делся. Профессор!

Но Хлумиз продолжал похрапывать. Кей и Агнеша переглянулись, вид у обоих был затравленный.

— Что делать?

— Ничего не делать, — фыркнула девушка. — Если сможешь уснуть — спи, мне будет спокойнее. Только задвинь, пожалуйста, на место этот ужасный ящик!

Сунув в рот последний кусок ветчины, Кей исполнил ее просьбу. Про то, что в ящике не хватает двух бутылок, перекочевавших за пазуху Хлумиза, он Агнеше говорить не стал — зачем ее попусту расстраивать?

Агнеша часто выглядывала из кареты и поэтому издалека заметила высокие стройные башни Викенны, но мужчин будить не стала. Замок производил впечатление какой-то застывшей, мертвой красоты, как и все построенное эльфами. И в то же время Викенна была самим совершенством, человек не мог ни добавить, ни убавить ничего в этой постройке даже мысленно.

Въехав в широкие ворота, карета, уже не сопровождаемая отрядом лучников, долго катилась по обширному парку. Ираклиаз умчался вперед, безжалостно стегая лошадь. Агнеша почувствовала себя одиноко и растолкала Кея.

— Ух ты! — сказал поэт, увидев замок, которому герцог Истиенский присвоил титул своего дворца. И, конечно же, не удержался:

— Я же просила! — сморщилась Агнеша. — Ты, наверное, пользуешься успехом у прачек со своими творениями.

— Ничуть! — обиделся Кей. — Им тоже не нравится! Но когда мне удается выразиться пояснее, то и стихи вроде бы получаются лучше. Вот только какая же в мыслях может быть ясность при виде такого чуда? Каша в голове! Профессор! Посмотрите, а то мы подъедем ближе, и вы сможете увидеть дворец целиком только на обратном пути!

— Если он будет, этот обратный путь… — чуть слышно прошептала Агнеша, но помогла трясти Хлумиза.

Спустя некоторое время совместные усилия принесли первые плоды: профессор открыл сперва левый глаз, потом правый, закрыв при этом левый, потом захлопал обеими.

— Где мы, Вселенная?

— Прибыли в Викенну!

Хлумиз высунул голову в окно и застыл в таком положении. Изнутри кареты казалось, что он не в силах оторваться от величественного зрелища, на самом же деле профессор дремал, подставив щеку свежему ветерку. Вселенная продолжала играть в свои игры… Смена иллюзорных декораций, новые действующие лица в спектакле, какие-то бессмертные эльфы. В глубине души Хлумиз и себя считал бессмертным: а что будет делать Вселенная без него? Да и как можно умереть, если жизнь — всего лишь иллюзия?

А вот Кей вовсе не считал жизнь иллюзией и, соответственно, не считал таковой и смерть, особенно свою. Больше всего секретаря профессора расстраивала веревка — ему казалось, что от нее проистекают все беды. Может быть, и таинственный упырь охотится вовсе не за герцогом, а за посмевшим обокрасть его бродягой. В связи между демоном и повешенным Кей не сомневался ни на миг.

— Агнеша, а ты когда-нибудь видела герцога? — спросил он, чтобы хоть как-то отвлечься.

— Нет, я же не из этих мест.

— Я имел в виду, вообще герцога. Или короля? Вот этому герцогу служат эльфы, пусть и за золото, — неужели он обычный человек? Да еще у него имеется свой маг. Зачем Ираклиазу служить его светлости? Уж деньги-то ему, наверное, не нужны!

— Не забивай мне голову, — попросила девушка. — Мы почти приехали, и, кажется, нас встречают. Сейчас увидим герцога, сбудется твоя мечта.

Римти только вздохнул.

Благоразумно не произнеся этих строк вслух, а лишь пошевелив губами, Кей по обыкновению вышвырнул их из памяти и с приветливой улыбкой на лице первым выскочил из остановившейся кареты.

На ступенях, широкими зигзагами ведущих к замку, стояло около десятка встречающих. Эльфы-охранники Кея уже не интересовали, равно как и маг, а вот человек в белом костюме, о чем-то беседовавший с Ираклиазом, наверняка был герцогом Азгендо. Секретарь немного замешкался, глазея, и Агнеша требовательно постучала пальцами по его плечу.

— Помоги выйти профессору, болван!

Римти исполнил свои обязанности, и Хлумиз, щурясь от яркого солнца, предстал перед герцогом. Тот немедленно приблизился, протянул руку:

— Вы — профессор географии?

— Вот как? — Хлумиз осторожно пожал белую перчатку. — Так-так.

— Я очень рад, что вы приехали. Ираклиаз тоже рад! Он говорит, что вы умеете интересно рассказывать!

— Да, — согласился профессор и полез было за пазуху, намереваясь отхлебнуть припасенного рома, но решил пока не заигрывать со Вселенной на этой незнакомой сцене. — Никто не может точно сказать, где находится страна Виллирия, потому что все попавшие туда были принесены ураганами, но…

— Я думаю, что его светлость послушает вас позже. — Маг взял герцога под руку. — В свое время он наверняка посетит университет и насладится вашими лекциями. А сейчас давайте пройдем в покои.

— Вот как? — немного расстроился Хлумиз.

Герцог ему понравился: образ молодого улыбчивого человека довольно слабых умственных способностей. Зато Агнеше он не понравился совсем: как-то мрачновато сверкали глубоко посаженные маленькие глазки Азгендо, и чересчур хищно выдавалась вперед нижняя челюсть. А Кей улыбался.

Теперь ему все стало ясно: не маг служит герцогу, а совсем наоборот.

Кучер-полуэльф выхватил у девушки саквояж, после чего все отправились в замок. Широкие ворота — язык не поворачивался назвать их дверями — были распахнуты, в огромном зале горели сотни факелов. Высоко над головой Кей заметил множество обращенных прямо к небу окон, но свет через них отчего-то едва проникал. Грязные стекла?.. Вряд ли, у такого-то хозяина, как Ираклиаз.

Прогулявшись через половину зала, герцог уселся на стоявший там трон. Рядом находился еще один, чуть поменьше, но маг, к удивлению поэта, остался стоять.

— Итак, профессор, мы очень рады, что вы прибыли, — повторил герцог. — Поэтому я и вышел вас встретить, верно, Ираклиаз? А позвал я вас сюда, чтобы попросить о помощи, ведь меня хотят убить! И мою сестру Лурию тоже! Вы уж защитите нас, пожалуйста, профессор Хлумиз. Вот и мой друг Ираклиаз тоже вас об этом просит.

Все посмотрели на мага, который несколько смущенно улыбнулся.

— Вот и все, — закончил свою речь Азгендо и слез с трона. — Теперь я пойду проведаю сестру, а вы отдыхайте!

Герцог не спеша зашагал через зал куда-то в один из темных переходов. Пока его шаги звучали, отражаясь от стен, все стояли, склонив головы. Наконец маг нарушил тишину:

— Как вы могли заметить, профессор, герцог любит производить впечатление простака. Но я бы на вашем месте не принимал всерьез игру его светлости.

— Конечно, — улыбнулся Хлумиз. Знал бы Ираклиаз, как профессор умеет не принимать всерьез! — Я так и сделаю.

— Ну что ж, тогда я провожу вас в отведенные покои. Вы здесь для того, чтобы предотвратить покушение, я тоже. Страже дан приказ беспрепятственно пропускать вас в любую часть замка, но не наружу. К сожалению, мы вынуждены принять повышенные меры безопасности, все входы будут отныне закрыты.

— Вот как? — добродушно кивнул профессор.

— А как надолго они будут закрыты? — не удержалась Агнеша. — Простите, я только хотела узнать, как скоро мы с отцом сможем вернуться домой… Дело в том, что у него довольно слабое здоровье.

— Это зависит от наших врагов, — пожал плечами Ираклиаз. — Что же до здоровья господина профессора, то я к его услугам в любое время. Когда-то у меня была неплохая практика врача. Лет двадцать тому назад.

Маг повел их куда-то длинными полуосвещенными коридорами, в которых Агнеша сразу потеряла ориентацию. Лучники исчезали по одному, поэтому, когда процессия оказалась в зале, ярко освещенном солнечными лучами через большие стрельчатые окна, в ней осталось всего четверо. Ираклиаз повернулся к гостям.

— Три двери — три комнаты. Если вам будет необходимо найти меня — просто крикните: «Позовите мага!», и вас услышат. Я немедля приду… Если только какие-либо дела не задержат меня ненадолго. Зал для трапез — дальше по коридору, к обеду и ужину вас будут звать слуги. В спальнях, как я надеюсь, приготовлено все необходимое. А теперь, если профессор меня не задерживает, я вас покину.

— Вот как? — по привычке поинтересовался Хлумиз. Впрочем, этот образ ему не нравился. — Нет, не задерживаю.

— Удачной охоты!

Маг удалился, люди остались втроем.

— Ничего не понимаю, — громко зашептал Кей. — Разве, чтобы охранять герцога, не нужно постоянно находиться при нем?

— Здесь могут подслушивать, — напомнила ему Агнеша. — Отец, что вы собираетесь предпринять?

Профессор не ответил, зато кое-что предпринял: как следует приложился к украденной в карете бутылке. Потом широко улыбнулся.

— Вы оба мне нравитесь. И герцог. А этот Ираклиаз — нет. Спасибо тебе, Вселенная, что он ушел. Рассказать вам о далеких странах?

— Расскажите лучше о магии, — попросил Кей.

— Магия! — Хлумиз шлепнул себя по лбу. — Как же я не сообразил с самого начала? Нужно про магию! Ну что ж, магия — это…

— Это демоны, — напомнил секретарь. — Демоны, которые хотят убить герцога Истиенского. А вы здесь для того, чтобы герцога защитить. Я думаю, нужно подумать, как демоны могут проникнуть в замок и как этому воспрепятствовать.

Хлумиз задумался, и Агнеша решила полюбопытствовать, как устроены их спальни.

— Если вы не против, отец, то я хотела бы немного тут побродить.

— Не против. — Профессор и секретаря бы с удовольствием отпустил, но Кей не собирался уходить, и Хлумиз начал рассуждать: — Демоны бывают самые различные. Есть те, что обладают телом постоянно, ибо являются его узниками, а есть те, что никогда не имеют тела. Последние безопасны, первые же не смогут проникнуть в охраняемый замок. Викенна, насколько я понимаю, тщательно охраняется.

Римти восхищенно покачал головой — у него создалось впечатление, что от спиртного в мозгах старика наступает какое-то подобие просветления. Профессор же, ободренный вниманием секретаря, усугубил свое игривое настроение, вытер губы и продолжил:

— Однако имеются и другие демоны: те, что порой имеют тело, а порой покидают его. И они не страшны, ибо они или безопасны, или не могут войти в замок в зависимости от состояния. Наконец, существуют демоны, способные изменять свое тело в зависимости от собственного желания, или же от желания своего господина, или же от наложенного на них заклятия.

— Вот-вот! — кивнул Кей. — Они-то нам и нужны! Вы слышали, профессор, о таких тварях: то человек, пусть и мертвый, а то вдруг большая черная птица, пьющая кровь?

— Конечно! — подыграл Вселенной Хлумиз. — Ничего нет удивительного. Скорее всего, таково наложенное на демона заклятие. Однако он не опасен герцогу, ибо мертвый человек не сможет войти в Викенну.

— А живой?

Профессор глотнул рома и немного подумал.

— Лишь с помощью волшебства. Например, став невидимым.

— Но в замке Ираклиаз, он, может быть, лучший маг этих мест! Наверняка он сумеет разрушить чужие чары. Ведь речь идет не о другом маге, а всего лишь о демоне!

— Тогда демону никак сюда не проникнуть, и, значит, герцог спасен!

В честь этого события Хлумиз отхлебнул еще раз, да так аппетитно, что у секретаря руки сами потянулись к бутылке. Профессор нахмурился было, но, вспомнив, что за пазухой дожидается своей очереди еще одна емкость, позволил глотнуть и Кею.

— Вы так добры, профессор, и так мудры… Я счастлив служить вам! — искренне воскликнул поэт.

— Какие мерзкие стихи! — сморщился Хлумиз.

— Пусть их, — великодушно согласился Кей. — Но вот о чем мы забыли: а что, если упырь проберется в замок в образе черной птицы?

— Эльфы застрелят ее из луков. Ведь они видят в темноте? Вот и все. Кроме того, черная птица — не настоящее тело демона, а лишь его магическое состояние, следовательно, маг Ираклиаз сможет ее остановить. Для этого нужно всего лишь опутать всю Викенну заклинаниями — это очень просто.

— И вы смогли бы? — затаив дыхание, спросил Римти.

— Не знаю, не пробовал, — беспечно отозвался Хлумиз. — Но мне послышалось или Ираклиаз что-то говорил о спальнях?

Кей отворил одну из дверей, за которой обнаружилась просторная комната, посередине которой стояла кровать с балдахином. В углу помешался шкафчик с необходимыми людям для комфортного времяпровождения предметами, а рядом с ним — еще одна дверь. Римти пересек спальню и отворил ее, там оказался зал, в точности похожий на тот, что они оставили.

— Вы не хотите прогуляться по замку, профессор? — спросил секретарь, но ответа не получил.

Профессор, как был, в сюртуке и ботинках, повалился на кровать и немедленно уснул. Верная трость и шляпа лежали на полу.

— Опять спать? — изумился Кей. — Или вы хотите отдохнуть перед ночью? Ночь, наверное, самое опасное время… Но я хотел попросить вас достать и все-таки сжечь ту веревку, не нравится она мне.

Хлумиз по понятным причинам не ответил, а пытаться его разбудить Кей не решился. После состоявшегося разговора он проникся к профессору куда большим уважением, чем прежде. Кто бы мог подумать, что он и в самом деле преотлично разбирается в демонах! Скучая, Римти постучался в ту спальню, в которую зашла девушка. Не получив ответа, он осторожно просунул внутрь голову. Агнеши там не оказалось, а дверь в противоположной стене осталась неприкрытой.

Римти отправился в третью спальню, пошарил в шкафчике и нашел бумагу, перо и чернила. Царский подарок!

Агнеша решила немного побродить по дворцу — все-таки не каждый день оказываешься в гостях у герцога. Пройдя по длинному коридору, она очутилась в еще одном зале, таком же пустом. Пустота немного смущала девушку: по ее мнению, герцог должен был и жить как-то веселее, и охраняться надежнее. Впрочем, всем здесь заправлял этот полуэльф Ираклиаз, поэтому удивляться было нечему.

Постучав для приличия в первую попавшуюся дверь, Агнеша заглянула в нее и сразу же увидела драгоценности. Самые настоящие, сверкающие алмазами, да еще эльфийской работы. Пройти мимо было просто невозможно, девушка вошла в комнату и огляделась. Это тоже была спальня, только, кроме кровати и шкафчика, здесь еще было несколько больших дорогих зеркал. Агнеша посмотрелась в одно, самое большое, а потом снова повернулась к драгоценностям.

Они лежали на комоде, словно специально выставленные напоказ. Первым делом девушка подумала, что хорошо было бы переложить их в карман, но эту мысль пришлось выкинуть из головы. С эльфами шутки плохи. Зато комната, полная зеркал, словно специально создана, чтобы их примерить. Еще раз осмотревшись и не заметив никаких примет отошедшей на минуту хозяйки, Агнеша шагнула к комоду.

— Не нужно их трогать!

Девушка даже подпрыгнула от неожиданности. Перед тем самым большим зеркалом стоял молодой светловолосый человек и внимательно себя разглядывал. Агнеша готова была поклясться, что мгновение назад его здесь не было.

— Я и не хотела их брать.

— Вот и отлично. — Молодой человек обернулся, блеснули знакомые желтые глаза. — Добрый день, юная госпожа.

— Доброго дня и вам, господин, — присела Агнеша. — Счастлива вас видеть. Рука уже зажила?

— Что?.. Ах да, конечно. — Незнакомец небрежно взмахнул правой рукой. — Это была пустяковая рана. Но я хочу сказать вам, что этот замок, Викенна, буквально напичкан заклинаниями. Даже просто ходить по нему — и то небезопасно, а уж трогать я вам ничего не рекомендую. Вы можете просто погибнуть, хотя эти ловушки выставлены отнюдь не на вас.

— Я не успела в прошлый раз договорить: меня зовут Агнеша, — сказала девушка, хотя вроде бы не собиралась этого делать. — А вы кто такой?

— Простите, что не представился, — смутился молодой человек, и вышло это у него настолько очаровательно, что Агнеша едва не растаяла от восторга. — Но вот в чем дело — лгать вам я не хочу, а назваться могу лишь при условии, что мы никому не скажете моего имени. Вообще не стоит упоминать о нашей встрече.

«Как все-таки жаль, что он из этих неприятных полукровок», — мысленно вздохнула Агнеша.

— Я никому не скажу о вас, если это секрет. Могу поклясться.

— Не нужно, я вам верю, конечно же. Меня зовут Элоиз.

— Вы служите здесь, у герцога?

Молодой человек помолчал, разглядывая почему-то потолок.

— Тут очень скверно, в этом замке, очень опасно, — скачал наконец он. — Уезжайте отсюда, Агнеша, прямо сейчас. Так будет лучше всего, поверьте мне. Вообще, что вы здесь делаете?

— Я дочь профессора Хлумиза, которого призвал к себе герцог. Поэтому уехать, как вы понимаете, не могу, — улыбнулась Агнеша. — А…

Элоиз быстро прошел мимо нее и выглянул в коридор.

— Идите сюда, юная госпожа. Выйдем из комнаты. Агнеша послушалась, надеясь на совместную прогулку, но Элоиз, сделав лишь два шага, тут же вернулся в комнату.

— Еще раз вас прошу: не трогайте здесь ничего! Это очень опасно!

Прежде чем девушка успела ответить, Элоиз закрыл дверь. Тут же она услышала быстрые легкие шаги, и через мгновение в коридоре появились два эльфа. Они несли луки, снаряженные стрелами, и на Агнешу покосились не слишком дружелюбно. Девушка посторонилась, и лучники проскользнули в комнату. Почти сразу оба вышли обратно и так же быстро удалились.

— Элоиз? — заглянула Агнеша в комнату. Как она и ожидала, там никого не оказалось.

— Милый молодой человек, — прошептала она. — Вот только уходит все время, не прощаясь.

Вернувшись к отведенным для гостей спальням, Агнеша обнаружила профессора спящим, а его секретаря — усердно строчащим стихи. По мнению девушки, обоим стоило бы заняться своими прямыми обязанностями, но по понятным причинам ни от того, ни от другого невозможно было чего-либо добиться. Скучая, Агнеша еще немного походила по коридорам, но в комнаты, помня о предупреждении своего странного знакомого, заглядывать побоялась. Наконец со стороны трапезной донесся громкий топот, и перед гостьей появился уже знакомый ей кучер-полуэльф.

— Ужин готов! — довольно фамильярно сообщил он и даже слегка пошевелил ушами. — Вкусный!

— Передайте, что мы сейчас придем, — попросила его Агнеша и отправилась отрывать от важных дел своих спутников.

Кей на слово «ужин» отреагировал бурно: скомкал исчерканные листы и запихнул их за пазуху, всем своим видом показывая, что готов немедленно сожрать хоть тролля.

— Не знала, что за стихосложением можно так проголодаться, — покачала головой Агнеша.

Она все еще раздумывала, не рассказать ли об Элоизе друзьям? Но, во-первых, Элоиз все-таки был удивительно мил и загадочен, а охота мерзкого Ираклиаза, скорее всего, ведется именно на него. И, во-вторых, Агнеша дала слово никому не рассказывать… Само по себе это слово ее мало тревожило, но в сочетании с первым пунктом также приобретало некоторый вес.

— Ты что-то еще хочешь мне сказать? — спросил Кей.

— Да. Идем стаскивать с кровати папочку.

С этой задачей справиться оказалось куда сложнее, впрочем, девушка уже была готова к этим трудностям. В шкафчике оказался кувшин с водой, но Кей по доброте душевной предложил не выливать его сразу весь на Хлумиза, а сперва побрызгать в лицо. Профессор, как ни странно, немедленно очнулся, зато категорически отказался вставать.

— Я не хочу есть! Оставь меня в покое, Вселенная!

— Вас ждет герцог, отец! — нахмурилась Агнеша. — Ведите себя прилично хотя бы в гостях!

— Зря я согласился на дочку, — пробормотал профессор. — Секретарь! Защити меня!

— Мы можем сказать, что господину Хлумизу нездоровится, — предложил Кей.

— Тогда Ираклиаз явится его лечить, разве ты забыл? Вставайте, профессор! Вам нужно охранять герцога!

— Нет, мне это совершенно не нужно, — признался Хлумиз. — Кроме того, я ведь уже доказал совсем недавно, что ему ничто не угрожает! Демон просто не сможет проникнуть в замок, охраняемый лучниками и сильным магом.

— И это верно, — подтвердил Кей. — Герцогу ничто не угрожает, и нам тут делать совершенно нечего.

— Почему же Ираклиаз считает иначе? Неужели он глупее нас? — не без иронии поинтересовалась Агнеша у профессора. — Вставайте, иначе он явится сюда.

Еще немного покряхтев, Хлумиз все-таки позволил себя поднять. Вселенная если уж привяжется, то не отстанет… Пока Кей поправлял на старике сюртук, стараясь его хоть немного разгладить, а заодно незаметно вытащить проклятую веревку, Агнеша причесала профессора, и таким образом он был приведен в относительно приличный вид. Вот только поэта ждала неудача: магического предмета за пазухой у Хлумиза не оказалось. Расстроенный этим фактом, Кей все же промолчал: вдруг веревка просто исчезла? С магическими штуками такое бывает. Ну и бабушка тролля с ней в таком случае.

Пройдя по указанному Ираклиазом коридору, все гости Викенны действительно оказались в трапезной. Несмотря на ранний час, горело множество свечей, а за длинным, с шиком сервированным столом сидели всего трое: герцог, чрезвычайно похожая на него девушка и маг. Кей, вошедший первым, немного замешкался, но профессор уверенно доковылял до стола, плюхнулся напротив симпатичного ему Азгендо и молча принялся наполнять тарелку. Подбежал все тот же кучер, попытался помочь, но Хлумиз зыркнул на него так злобно, что полуэльф отступился.

«Три полукровки, — подумалось Агнеше, когда она, церемонно присев, устраивалась рядом с профессором. — Три полуэльфа: этот дурак кучер, Ираклиаз и Элоиз. Все такие разные… Плохая это идея: смешивать кровь».

— Как ваши успехи, господин Хлумиз? — спросил Ираклиаз через стол. — Нашли какие-нибудь слабые места в моей обороне?

— Даже и не искал, — буркнул профессор, придирчиво наблюдая за слугой, наполнявшим его бокал. — Пусть Вселенная сама решает свои задачки.

— Вы мне так доверяете? — усмехнулся маг. — Что ж, польщен. Кстати, я ведь еще не представил вам Лурию, сестру его светлости. Как вы можете заметить, они близнецы.

Брат и сестра были так поглощены каким-то тихим разговором между собой, что не обращали ни на кого внимания. Потом Азгендо вдруг поцеловал Лурию, и Агнеше показалось, что сделал он это необычно страстно. Девушка ей не понравилась — тот же отпечаток глупости и какой-то веселой злобы на лице, что и у герцога.

— Не хотите еще поговорить о демонице женского рода, которая протрезвела? — не отставал от профессора маг. — Это была занятная история.

— Лучше про упырей. — Хлумиз опустошил бокал и протянул его собравшемуся было уйти кучеру. — Упыри пьют кровь, но не все.

— Да что вы? — приподнял бровь Ираклиаз.

— Да! Иные пьют желчь, а иные, представьте, слюну! Есть и такие, что пьют разжиженный мозг — как известно, такое бывает при некоторых болезнях.

— За столом не говорят о таких вещах, папочка! — осмелилась вмешаться Агнеша. — Ты увлекся.

— Отчего же, очень интересно! — Ираклиаз трясся от неслышного хохота, а близнецы смотрели на Хлумиза, раскрыв рот. — Так, и что же еще пьют иные упыри?

Кей осторожно тронул Агнешу за руку, она обернулась и, на свое счастье, не слышала продолжения рассказа профессора.

— Все как-то странно, ты не находишь? — прошептал поэт. — Почему у них тут только один слуга? Он и кучер, и лакей… Как в деревне!

— Ты только что заметил, что здесь странно? Думаю, что Ираклиазу прислуживают эльфы, если такому магу вообще нужна прислуга. А может быть… Может быть, и эта парочка дураков ему служит. Да не смотри так на них! — фыркнула Агнеша. — Нам же эльфы прислуживать отказались, вот и все. Но в замке много других странностей, и если у тебя в голове осталось свободное от стихов местечко, придумай, как нам выбраться отсюда.

— Ты думаешь, все так плохо? Так опасно? — загрустил Кей и неожиданно добавил: — Я вообще-то тоже так думаю.

Девушка лишь закатила глаза. Профессор, исхитряясь и есть, и пить с прежней скоростью, рассказывал близнецам о драконах, способных уменьшаться и вырастать по собственному желанию.

— Такая тварь сумеет пролезть даже в щель под дверью, ему достаточно уменьшиться, вот и все! Однако именно по этой причине волшебные драконы совершенно не опасны.

— Почему же? — напоказ изумился Ираклиаз, который, похоже, искренне потешался. — Мне кажется, совсем наоборот, от них невозможно спастись!

— Потому что, уменьшившись, они могут насытиться и мухой, и муравьем, и хлебной крошкой! — торжествующе сообщил профессор и громко постучал вилкой по бокалу, прибывая слугу. — Зачем же им гоняться за людьми или эльфами? Этих драконов необычайное множество, мириады, но мы их не замечаем, потому что они увеличиваются, чтобы проглотить муравья, а затем уменьшаются до невидимых размеров, чтобы переварить пищу спокойно. Но захоти эти драконы пожрать нас — ничто бы их не остановило!

— Вот это да! — Герцог положил перед собой крошку и уперся в нее взглядом, явно собираясь выследить дракона. В то же время Азгендо привлек к себе сестру и, ничуть не стесняясь, принялся ее тискать. Выглядело это совершенно недвусмысленно. Профессор, ничего не замечая, продолжал нести чушь, Кей в задумчивости набивал брюхо про запас, и только Агнеша не знала, куда девать глаза. Так и вышло, что она встретилась взглядом с Ираклиазом, который посмотрел на нее с явной усмешкой. Этот полуэльф, преспокойно позволяющий герцогу-человеку, своему сюзерену, так обращаться с единокровной сестрой, да еще при посторонних… Скорее отвращение, чем стыд, вогнало Агнешу в краску.

А Ираклиаз продолжал веселиться. Теперь девушка видела, что на профессора он смотрит не просто как на забавного старика, а как на позорище рода человеческого и явно наслаждается этим. Хлумиз, поминутно то прихлебывающий вина, то руками хватающий что-то с блюда, тоже веселился, и Агнеше стало совершенно невыносимо. Она поднялась и извинилась.

— Я очень устала сегодня, Викенна произвела на меня незабываемое впечатление… С позволения его светлости я пойду к себе и, скорее всего, лягу спать.

Это прозвучало в сложившейся ситуации донельзя дерзко, но Азгендо не взволновало ничуть. Герцог кивнул, не отрывая взгляда от крошки, а руки от сестры. Лурия, в свою очередь, вообще не обратила на уход девушки никакого внимания. Шипя про себя от возмущения, Агнеша почти пробежала по коридору и заперлась в спальне, откуда действительно вечером уже не вышла.

Ужин закончился, кучер, он же слуга, по знаку Ираклиаза начал собирать посуду. Выходило это у него на редкость неуклюже, и Кей предположил, что Агнеша права: обычные лакеи — эльфы — просто отказались прислуживать людям. Профессор говорил не умолкая, выдумывал небылицы одну глупее другой и, наверное, просидел бы за столом до вечера, если бы маг не поднялся.

— Мне пора. Благодарю за приятнейшее общество, профессор!

— Вот как? — помахал ему рукой изрядно набравшийся Хлумиз.

— И его светлости необходимо отдохнуть. Не угодно ли пройти в опочивальню, друг мой?

— Что? — Герцог оторвался наконец от крошки, так и не дождавшись малюсенького дракона. — В опочивальню? Да! Лурия, идем скорее!

Его сестра, за все время так и не проронившая ни слова, покорно отправилась вслед за братом. Ушел маг, забрал со стола последнюю бутылку слуга.

— Профессор, а мы чем теперь займемся? — спросил Кей.

— Я собираюсь прилечь. Сегодня я заслужил эту награду! — Хлумиз отдувался, будто только что как следует поработал. — Помоги мне найти иллюзию кровати, образ моего секретаря!

— Ну, а я тогда буду стихи писать, — решил Римти. — Все равно уже поздно что-либо предпринимать.

На том вечер и закончился: секретарь довел профессора до его спальни, где уговорил старика снять сюртук и ботинки, а потом ушел к себе и измарал всю бумагу, какую нашел.

Ночью перевозбужденному обильной писаниной Кею не спалось. Все листки со стихами он в конце концов изорвал в клочья, сочтя их самым отвратительным из всего, что когда-либо сочинил. Не успела прийти спасительная дремота, как привиделась веревка — она подползала в темноте к кровати Кея, норовя задушить ни в чем не повинного бедолагу. Раздраженный Римти перевернулся на другой бок и услышал чей-то крик, очень издалека. Учитывая размеры Викенны, это могло происходить как на улице, так и в какой-нибудь из башен.

Кей насторожился, сел и на всякий случай оделся. Некоторое время все было тихо, потом несколько раз громко хлопнули двери. Наконец кто-то пробежал по залу легкой эльфийской походкой. Потом опять наступила тишина, и Римти лег было, собираясь наконец уснуть, но опять задумался о веревке. Куда профессор мог ее деть? Битый час пытаясь разгадать таинственное исчезновение зловещего предмета, Кей пришел в отчаяние и решился нагрянуть к профессору с обыском.

— Старик спит так крепко, что его это совершенно не побеспокоит, — утешил себя Кей. — Когда бы я умел так спать, то вовсе бы не стал вставать, что господин Хлумиз и пытается делать.

Он зажег свечу и, стараясь не шуметь, проник в спальню профессора. Там Кей быстро обшарил шкафчик, еще раз запустил ловкие пальцы в карманы сюртука, потом осмотрел постель — и увидел ее! Хлумиз, стараясь то ли спрятать, то ли избавиться от веревки мертвеца, пихнул ее под перину. Ухватившись за кончик, Римти быстро вытянул ее на свет и едва не прижал к груди от счастья.

— Теперь держись, проклятая! — прошептал он, сделал шаг, и веревка выскользнула у него из рук, словно змея.

Испуганный Кей прижал беглянку ногой и немного понаблюдал за ней. Лежа на полу, веревка вела себя как тысячи самых обычных веревок, но поэт не доверял ей. Он достал нож и несколько раз ткнул проклятую. Ничего не произошло. Только тогда Римти нагнулся, чтобы поднять добычу, и увидел спрятавшуюся под кроватью профессора девушку. Ее лицо закрывала прядь черных волос, но отчего-то Кей сразу понял, что это именно девушка.

— Ты кто? — Прежде чем задать этот вопрос, секретарю пришлось быстро облизать пересохшие губы.

— Я тут служу, в замке, — прошептала девушка. — Пожалуйста, тише!

— Вылезай, — приказал Кей.

Она быстро выползла из-под кровати, поднялась. Довольно высокая, ладненькая, что сразу бросалось в глаза благодаря мужскому костюму. Лица Кей по-прежнему не видел, потому что служанка герцога не отрываясь смотрела на веревку, оставшуюся лежать на полу.

— Как ты сюда попала? — продолжил он допрос.

— Я провинилась… Пошла ночью куда нельзя, долго рассказывать. За мной погнались, я и спряталась.

Как ни был Кей напуган, у него хватило самообладания сразу заметить ложь. От эльфов не убежать и, уж во всяком случае, не спрятаться под кроватью. Однако обличать незнакомку он решил не спешить.

— Посмотри на меня!

Девушка медленно подняла голову, и поэт вздрогнул всем телом, увидев рыжевато-желтые глаза. Даже при изменчивом свете свечи он готов был поклясться чем угодно, что именно эти глаза смотрели на Кея, когда он срезал повешенного. Профессор мирно похрапывал на кровати, и Римти с ужасом понял, что Хлумиз не проснется, даже когда поэт издаст предсмертный вопль.

— Не бойся! — быстро заговорила демоница, заметив состояние Кея. — Я не причиню тебе зла, ведь ты очень помог мне тогда, у виселицы! Если бы веревка оставалась на моей шее до заката солнца, все было бы кончено. Ираклиаз разослал по деревням сотню заговоренных петель и обещал награду за каждого повешенного бродягу.

— Я тебе не верю, — признался Кей.

— А ты поверь! Не такая уж я страшная, по крайней мере для тебя. Меня зовут Элоиз. И еще… Чтобы ты совсем перестал меня бояться… — Демоница быстро нагнулась, схватила веревку и надела себе на шею петлю. — Вот, если я так встречу рассвет, то умру. А сама снять не смею, веревка заклята, как и я сама. Теперь моя жизнь в твоих руках.

— В моих руках? — Поэт прокашлялся.

Перед глазами мелькнула картина: Кей приводит демоницу к Ираклиазу, получает огромную награду и спокойно сочиняет стихи всю оставшуюся жизнь. Такой маг может достать любое количество золота, ему это даже не трудно. Но о чем писать стихи? О том, как помог полуэльфу, презирающему людей? В глазах демоницы было такое страдание, что на место отступившего страха пришла жалость. Однако сначала Римти решил убедиться в искренности Элоиз.

— Я могу затянуть петлю? — спросил он и взялся за веревку.

— Пожалуйста, не делай этого! — срывающимся голосом попросила демоница. — Я ведь хотела доказать тебе свою дружбу…

— А я просто хочу ее проверить еще разок, — пообещал Кей и затянул узел на тонкой смуглой шейке. — Встань на мое место: многие ли стали бы с тобой даже разговаривать?

Когда Элоиз захрипела, но так и не подняла рук, не попыталась вырваться, Кей поверил. Он еще немного придушил ее, для верности, но потом ослабил петлю и даже заботливо усадил демоницу на широкую кровать профессора.

— Вот теперь можно и дружить! — улыбнулся поэт.

— Тише!

— Не бойся, профессор не проснется. Лучше всего на свете он умеет спать. Но постой… А что же теперь нам делать?

— Я твоя раба. Но если ты не снимешь с меня веревку до рассвета, я умру.

— Это я понял… А если сниму?

— Тогда я уйду, — твердо сказала Элоиз. — Никто не узнает, что я была здесь, клянусь. Ты случайно спас меня один раз, но и я отплатила ночью на дороге, когда эльфы должны были убить тебя. Между прочим, мне проткнули стрелой руку.

— Крыло, — поправил ее Кей, с содроганием вспомнив дорогу к Ульшану.

— Стреляли в крыло, а попали в руку. У них были не простые наконечники, мне стоило большого труда добраться до Ульшана. Только там я и получила помощь… Как видишь, не так уж я опасна.

— Не опасна? — фыркнул Кей. — Ты пришла в Викенну, чтобы убить герцога, и говоришь, что не опасна! А еще ты убила в Ульшане нескольких полицейских.

— Я была вынуждена это сделать…

Профессор громко всхрапнул, заворочался. Кей немного подумал и покрепче намотал на руку веревку.

— Идем ко мне в спальню, а то вдруг профессор все-таки проснется. Думаю, он с тобой и разговаривать не станет, у него задание от герцога тебя изловить… А еще по соседству живет его дочка, девка хорошая, но уж очень себе на уме. Как бы не подслушала.

Оказавшись в своих покоях, Кей первым делом задвинул оба засова, а уж потом уселся на кровать и задумался. Ничего, кроме стихов, в голову не приходило.

— Тебе не нужно опасаться меня, — снова заговорила Элоиз. — Поверь, я не виновата в том, что со мной происходит.

В спальне Кея горело четыре свечи — спать в полной темноте он опасался. Теперь секретарь мог хорошенько рассмотреть свою пленницу. Его поразили мягкая красота ее лица, чудесная смуглая кожа и очень черные, как крылья зловещей ночной птицы, волосы. В желтые, нечеловеческие глаза он старался не смотреть.

— Это неправда, что я пришла убить герцога.

— Как это — неправда? — опешил Кей. — А зачем же?

— Ираклиаз — вот кто мой враг, а вовсе не герцог. Иначе зачем же, по-твоему, я отправилась в Ульшан, а не сразу сюда? Он был там, а Викенна оставалась почти без охраны.

— Ничего не понимаю… — Поэт обхватил голову руками. — Если герцогу никто не угрожает, то зачем он призвал сюда профессора? Да и если бы угроза была, все равно не понимаю…

— Я тоже, — вздохнула Элоиз и вдруг быстро провела рукой по волосам Кея. — Я не знаю, зачем сюда привезли этого старика. И мне очень жаль, что ты, мой друг и спаситель, оказался в таком опасном месте. А вот веревку ты зря сохранил: если Ираклиаз о ней узнает, то все поймет и отыграется на тебе.

— Что же будет дальше? — Кей замер, втайне надеясь, что демоница повторит свой жест. — Что будет с тобой? Ведь ты не можешь подобраться к Ираклиазу, он могучий маг.

— Это правда. Но и другой цели у меня нет, ведь во всех моих несчастьях виноват именно Ираклиаз. Поверь, я не родилась демоном. Все произошло вскоре после окончания Тримагорских войн. У герцога Истиенского должен был родиться ребенок, но его жена как-то раз вышла прогуляться и не вернулась. Ее нашли недалеко отсюда, в саду, со стрелой в груди. С эльфийской стрелой! — Демоница опять коснулась головы Кея, на этот раз не так быстро. — Она умирала, и вместе с ней таяла надежда старого герцога. Ребенок должен был умереть вместе с матерью. Эльфийская стрела… Тогда герцог через доверенных лиц обратился за помощью к врагу, к Ираклиазу. Маг прибыл в Викенну, но сказал, что мать спасти уже не удастся. Однако он обещал с помощью волшебства поддерживать нечто вроде жизни в ее уже мертвом теле, обещал дать ребенку созреть, а потом извлечь его из чрева.

Элоиз замолчала, ероша волосы совсем размякшего Кея. Не слишком удачно складывалась жизнь поэта и бродяги, никогда его не любили женщины, которых любил он. Элоиз была красива, так красива, как может быть красива только демоница. Кей понимал это, но не хотел отодвинуться. От нее исходил теплый, нежный запах: это пахла кожа Элоиз, смуглая и гладкая.

— Так все и случилось, но детей оказалось двое: мальчик и девочка. Близнецы. Старый герцог не знал одного: используя свое волшебство, Ираклиаз высосал еще из тела мертвой матери души детей и поместил их в другое, заранее приготовленное, демоническое тело.

Приоткрыв на миг глаза, Кей не без удивления увидел свои руки на шее демоницы. Но это было приятное удивление. Элоиз подалась назад, увлекая за собой Римти.

— Душу демона Ираклиаз, наоборот, вдохнул в чрево мертвой матери. Маг продумал все, хорошо подготовился, но он был слишком эльф. Слишком эльф, хотя настоящие эльфы никогда не простят ему примеси человеческой крови. Ираклиаз думал, как эльф, и поступал, как эльф. Но у эльфов не рождаются двойни. Вот был сюрприз для мага! Он просчитался… Ошибся, не предусмотрев всего одного пустяка…

Прекрасное лицо Элоиз, полузакрывшей глаза, раскачивалось перед Кеем, а может быть, раскачивался он сам. Никогда с ним не было ничего подобного, он чувствовал себя слившимся с девушкой воедино. А ее теплый, нежный голос продолжал печальную повесть:

— Все вышло не так, как хотел Ираклиаз. Душа демона распалась на две части, разделилась, демон потерял способность действовать самостоятельно, стал бесполезен. Старый герцог вскоре умер, оставив завещание, в котором назначал Ираклиаза опекуном. Никто не проверял его подлинность… Нынешний герцог Истиенский — вовсе не герцог и даже не человек, хотя доказать это невозможно. То же касается его сестры… Они стремятся соединиться всеми доступными способами, но все тщетно. Ираклиаз не получил грозного оружия — вождя, который повел бы за собой людей, повел к пропасти. Все, чем ему пришлось удовольствоваться, — полный контроль над Истиеном, включая Ульшан.

Истома полностью поглотила Кея, теперь он мог надеяться только на одно: что эта ночь, эта история никогда не кончатся. И он не спешил отнимать губы, когда Элоиз замолкала под его поцелуями. И все же она понемногу продолжала рассказ:

— Человеческие души, которых оказалось две, были перенесены в демоническое тело. Оно стало странным, это тело, удивились даже эльфы, хотя они очень, очень редко удивляются.

— Оно не странное, это тело, оно красивое и теплое, — почему-то перебил ее Кей. Ему не хотелось, чтобы Элоиз продолжала, но он не должен был ее перебивать. — Все будет хорошо, утром мы выберемся из Викенны. Обязательно.

— Ты не выйдешь из Викенны, если я не довершу начатое. — Ее губы изогнулись в горькой улыбке, Кей не увидел это, а почувствовал. — Никто из вас не уйдет из Викенны. Я не знаю, зачем вы Ираклиазу, но знаю, что он вас не отпустит. Пока жив… Да, я убила в Ульшане троих человек. Мне нужно было много сил, а восполнять их иначе я не умею. Я не тронула нищих и беспризорных детей, не напала на уличных женщин, я решила, что честнее атаковать тех, кто мог защититься. Они не смогли, а мне нужно было много сил. Нам… Знаешь, я не люблю кровь. Но не могу жить иначе… Когда там, в другом замке, куда больше и мрачнее, я отказывалась есть, они заставляли меня. Потом я не смогла отказываться. Ты спишь?

— Нет! — Кею показалось, что он крикнул это на всю Викенну, но на самом деле это был слабый, едва слышный шепот.

— Спи… Тебе пора спать. Ты снял с меня петлю, не знаю, заметил ли ты это. Но все равно спасибо. А теперь спи.

И Кей окончательно провалился в самый счастливый сон своей жизни.

Утром, сразу после рассвета, кто-то тихо поскребся в дверь Агнеши. Девушка уже не спала, просто лежала в постели, стараясь представить, чем же кончится их поездка. Она сразу поняла, почувствовала, кто это, но все же спросила:

— Кей?

— Нет, Агнеша, это я, Элоиз.

— Зачем ты пришел? — Агнеша уже открывала дверь. — Прости, я не одета.

— Это ты меня должна простить. — Демон скользнул в приоткрытую дверь, замер, осматриваясь. — Что говорит вам Ираклиаз? Когда он вас отпустит?

— Ничего не говорит, — пожала плечами Агнеша и прикрыла вырез ночной рубашки рукой, хотя он и без этого ничего не открывал. — Зачем ты приходишь в этот замок, Элоиз? Что тебе сделал герцог? Лучше уходи навсегда, тогда и тебе не будет грозить опасность, и нас маг отпустит.

— Не верю ему… — Молодой человек потер виски. — У тебя есть зеркало?

— Конечно, — Агнеша указала на стену. — А в шкафу лежит еще одно.

— Нет, мне нужно зеркало, которое ты сама принесла в замок. Эти зеркала полны ловушек, в них можно заблудиться и никогда больше не выйти в привычный мир.

Девушка поняла, что имеет в виду демон, и ее прошиб холодный пот. Как бы она ни относилась к нему, он — враг… И вовсе не эльф-полукровка! Существо, способное ходить сквозь зеркала, — это страшно. А ведь профессор упоминал о чем-то подобном. Неужели неспроста? Наверное, он вовсе не так глуп, как кажется.

— Ты не хочешь мне помочь? — по-своему истолковал ее молчание демон. — Что ж, я не имею права тебя уговаривать. Хочу только, чтобы ты знала: я не желаю зла ни тебе, ни твоим друзьям, ни герцогу Истиенскому. Настоящему герцогу, а не демону в его теле.

— Значит, тот дурачок, что лапает свою сестру, — не настоящий?

— Это демон, Агнеша, куда более сильный и опасный, чем я. Он — слуга эльфийских магов. Но не бойся его, Ираклиаз много лет назад промахнулся… Эльфы редко промахиваются, но он — всего лишь полукровка.

Агнеша достала из шкафа свой саквояж, отыскала среди белья и нужной девушке мелочи зеркало, купленное на ульшанском рынке.

— Вот, возьми.

— Спасибо, — церемонно поклонился Элоиз. — Клянусь всем, что у меня есть дорогого, я не причиню вреда ни тебе, ни твоим друзьям, ни другим людям. Мой враг — Ираклиаз. И еще, прежде чем мы навсегда расстанемся…

— Навсегда? — вырвалось у Агнеши. Она даже всплеснула руками, будто хотела поймать слетевшие с губ слова.

— Я не хотел с тобой встречаться, не пришел бы и сегодня, если бы не крайние обстоятельства. Я демон, Агнеша, хоть в этом и нет моей вины. Если сейчас ты ударишь меня тем стилетом, что прячется в рукаве твоей рубашки, я умру. Но на закате это тело снова встанет, хотя и окажется другим. Оно не только мое, Агнеша.

— Чье же еще?

— Сестры, которую я никогда не видел. У нее есть своя, отдельная от моей душа, и я помню лишь ту часть ночи, которую она соглашается мне доверить. Иногда я не помню ничего… — Элоиз отвел глаза от девушки, покрепче сжал в руке зеркало. — Я никогда не причинял вреда людям. Но моя сестра совсем другая. Каждое утро я чувствую, что… сыт. Хотя сам почти ничего не ем. Я многого не знаю о ней, но если я — день, то моя сестра — ночь. А теперь прощай.

— Постой, я хочу знать…

Но Элоиз уже взглянул на свое отражение и спустя мгновение растаял в воздухе. Зеркальце упало на ковер, треснуло. Агнеша хотела подойти, взять его, но вместо этого присела рядом и расплакалась.

Но долго пробыть одной ей не дали — в дверь снова раздался тихий стук. Девушка встала и, не пытаясь утереть слез, открыла. Кей немного смутился, но вошел.

— Агнеша, ты не видела девушку? Она не заходила к тебе?

— Какая девушка, Кей? О чем ты?

— Такая… Смуглая, черноволосая. У нее желтые глаза. Девушка секунду молчала, подбирая ответ, но сказать правду так и не решилась.

— Нет, я никого не видела.

— Тогда прости за вторжение! — Кей выскочил, раздраженно прихлопнув за собой дверь.

Агнеша хотела было побежать за ним, уберечь от глупостей, но не нашла сил. Она заперла дверь и опять села на ковер рядом с треснувшим зеркалом.

Пока Агнеша плакала, а профессор Хлумиз мирно спал, Кей Римти успел обегать едва ли не весь дворец. Несколько раз он заблудился, трижды натыкался на герцога и его сестру, гуляющих по галереям, оказывался в самых далеких башнях и даже на огромной, но безлюдной кухне. Часто секретарь встречал эльфов, но остроухие лучники не трогали его и не задавали вопросов. Натыкаясь на запертую дверь, Кей каждый раз подолгу стучал в нее, звал Элоиз. Тщетно.

Устало волоча ноги, поэт побрел обратно и впервые в жизни не смог выдавить из себя ни строчки, хотя очень хотел. Пересекая длинную галерею, связывающую две башни, он заметил вдалеке фигуру Ираклиаза. Первым побуждением было кинуться на мага с ножом, но это было смешно… Кей только посмотрел на врага, в бессилии свесив руки. И тогда маг рассмеялся сам. А потом ушел, приподняв на прощание шляпу.

— Может быть, в спину? — сам себе не веря, произнес Кей и даже достал нож.

Конечно же, он понимал, что поразить мага не сможет ни при каких условиях. Однако на душе было неспокойно, и Кей все-таки пошел за Ираклиазом. Он наверняка потерял бы его в лабиринте переходов, но случай вывел его именно к той двери, за которой минутой раньше скрылся маг. Кей хотел войти и уже взялся за дверную рукоять, но услышал голоса и замер.

— Алатриэль, ты должна понять меня! — Маг, похоже, немного сердился. — Я столько лет возводил эту стену, а теперь…

— А теперь ты отпустишь отряд и сам выступишь за ним сразу, как закончишь свои личные дела, — ответил ему женский голос с твердым эльфийским акцентом.

Кей вздрогнул: в замке есть и эльфа? Почему в таком случае она говорит с Ираклиазом не на своем языке?

— Мы потеряем не только Истиен, но и Ульшан, что гораздо тяжелее, — продолжал убеждать собеседницу Ираклиаз. — Много лет университет делает из головорезов людей с широкими взглядами, способных воспринять идеи свободы. Значит, все это было зря?

— Ничуть, — ответила эльфа. — Каждый такой человек сыграет свою роль. Но именно теперь Викенне угрожает опасность. Отстоять ее не удастся. Это значит, что воины должны уйти. Ты же не хочешь остаться один? Или решил поближе пообщаться с родственниками?

— Хватит уже тыкать мне в нос моим происхождением! — взревел маг. — Алатриэль, ты не имеешь права так со мной обращаться!

— Ты потерял спокойствие, а вместе с ним и лицо. — В голосе Алатриэль еще явственнее послышалась насмешка. — Между тем бессмертные так себя не ведут. Тем более в присутствии чужих… Ты не в обиде, Спенсо?

— Нет, — ответил дрожащий голос, принадлежащий человеку. — Я ни в коем случае не позволю себе обижаться на вас, госпожа Алатриэль.

— Ты правильно поступил, что прискакал в Викенну, узнав плохие новости, — похвалила его эльфа. — Мы не забудем тебя, когда наступит эра свободы. Ждать не так уж долго… Но теперь придется отступить.

— Я хочу только сказать… Я не спорю, но я хочу сказать, что эти разбойники преступили все законы, что они не имеют никакого права вмешиваться в работу магистрата! — хрипло и быстро заговорил Спенсо. — Я думаю, что если отряд ваших лучников сейчас прибудет в Ульшан, то погромы немедленно прекратятся. Все можно очень быстро вернуть обратно!

— Ты не знаешь того, что знаю я, Спенсо. — Алатриэль осталась непреклонной. — Законы не имеют той силы, которую им склонны приписывать неверно образованные люди. Есть сила, а закон лишь ее провозвестник. Пока сила в Истиене была на нашей стороне, на нашей стороне были и законы. Завтра эти разбойники, как ты их называешь, примут другие законы. Если они рискнули выступить открыто, заявить свое право на Ульшан — значит, им есть чем ответить на наш ход. Поэтому отряд уходит, Ираклиаз. Немедленно передай мой приказ сотнику. Если ты беспокоишься за свою личную безопасность, если демон еще угрожает тебе, то оставь несколько бойцов.

— Обойдусь, — угрюмо ответил Ираклиаз. — Дело не в моей безопасности, а в наших завоеваниях.

— В каждой войне приходится отступать. Главное — избавься от пророчества, что висит над тобой словно меч. Тогда мы будем рады видеть тебя в Скальном Уделе. До тех пор…

— Я все понял! Спенсо, ты убедился в нашей силе?

— Я никогда и не сомневался в ней, господин высокий маг! Я предан свободе! Но когда я увидел этот шар, я испытал счастье от того, что мне оказано такое доверие, и…

— Хватит, — попросила эльфа. — Меня ждут дела, Ираклиаз.

Тут же она перешла на эльфийский, и ни Кей, ни Спенсо, стоявший в комнате рядом с волшебным шаром, ни слова не поняли. Ираклиаз отвечал эльфе резко, отрывисто. Кей понял, что разговор с далеким Скальным Уделом вот-вот закончится, и отошел от двери. Вскоре она распахнулась, пропуская мага и Спенсо. Они о чем-то беседовали, но у Римти не было времени вслушиваться. Оба шли в его сторону и увлеклись беседой! Это шанс отомстить, шанс уберечь Элоиз от бессмысленного нападения на мага.

Кей, стараясь ступать неслышно, добежал до галереи, спрятался за углом, сжимая нож. Сердце билось так громко, что он даже не слышал шагов идущих. Поэт никогда не был храбрецом, да и убийцей тоже. Наконец слева что-то мелькнуло, и Кей, чувствуя, что опаздывает, ударил. Клинок неожиданно легко вошел в грудь человека — это был Спенсо. Он пришел на галерею один, маг успел свернуть куда-то раньше.

Умирал Спенсо бесшумно, только часто и мелко дышал, глядя то на Кея, то на свою рану. Он не жаловался и не проклинал, просто ждал смерти. Когда она пришла, поэт оттащил мертвеца за ноги в темный угол и изнанкой плаща как смог вытер кровь с каменных плит. Кей не сожалел об убийстве — этот тщедушный человечек, которого он видел рядом с Ираклиазом в университетском городке, тоже был не безгрешен.

И все же месть, которая казалась такой близкой, не свершилась. Кей особенно остро почувствовал собственное бессилие. Пусть уйдет отряд лучников, все равно и он сам, и профессор, и Агнеша, и, конечно же, Элоиз остаются пленниками Ираклиаза. Без его позволения нельзя выйти из Викенны, дворец опутан сетью заклинаний. А еще мага нельзя убить, его может победить только более сильный маг.

Кей добрел до своей спальни и повалился на кровать. Вскоре постучался тот полуэльф, что прислуживал за столом, и сообщил, что обед подан весь, кроме десерта, которого не будет, потому что повар уже ушел и он, кучер, тоже уходит. Поэт не поднял головы, его мало интересовал и обед, и уход остроухих лучников.

Агнеша на приглашение пообедать тоже сначала ничего не ответила. Но потом решила, что просидеть у треснувшего зеркальца половину дня, плача над своей несчастной судьбой, — это и так большая роскошь. Она заставила себя умыться и одеться, заглянула к профессору, убедилась, что он продолжает храпеть, и постучала к Кею. Поэт не ответил, и Агнеша зашла.

— Чем-то у тебя пахнет, — тут же почувствовала девушка неладное. — Кровь?.. Кей!

Она рывком перевернула его на спину, но хотя плащ поэта действительно был перемазан в крови, сам Римти чувствовал себя довольно сносно.

— «Что ты кричишь? — хмуро поинтересовался он. — Все плохое уже случилось.

— Возможно, — не стала спорить Агнеша. — Я слышала, что часть эльфов ушла…

— Все ушли, кроме Ираклиаза, — уверенно ответил Кей. — Но нам это не поможет, дворец — ловушка. Я сегодня обежал все, что смог, но вот чего не видел — так это выхода. Маг нас не отпустит.

— Может, ты и прав, — не стала спорить девушка. — Но, как бы плохи ни были дела, глупо дать обеду остынуть. Идем, разбудим и накормим папочку, кто-то же должен позаботиться о нем. А то так и умрет во сне от истощения.

Кей сначала отказался, но, представив, что опять останется один, передумал. Состоялась уже знакомая сцена пробуждения Хлумиза, и поэт подумал какой-то маленькой, не охваченной тоской частью сознания, что сможет когда-нибудь зарабатывать оживлением мертвецов — это не должно быть намного труднее.

Ираклиаза за столом не оказалось, как, впрочем, и четы демонов в человеческих телах — судя по грязным тарелкам, они уже успели перекусить. Люди расселись в тишине. Замок и прежде изнутри производил мрачное впечатление, а теперь, когда он почти опустел, становилось жутко. Только профессора это совершенно не волновало. Он, едва подняв бутылку и зевая, наполнил стакан первый раз, уже гораздо живее — второй, а после четвертого захотел поговорить.

— Вселенная, благодарю тебя! — начал Хлумиз патетически, обращаясь почему-то к Кею. — А слыхали ли вы, друзья мои, о стране, в которой небо от земли отделяет крошечное расстояние, всего в локоть? Люди там живут лежа, птицы не летают, а бегают по траве. Деревья, если позволить им вырасти, проткнут небо, и тогда начнется Последний Потоп, поэтому их все время подпиливают.

— Нет, не слыхали, папочка, — прервала его Агнеша. — Не поговорить ли нам о более интересных вещах?

— Более интересных? — обиженно протянул Хлумиз. — Так-так.

— Отец, отряд эльфов покинул Викенну. Что-то случилось. Демоны, которых ты должен был остановить, проникли в замок, но охотятся не на герцога, который вовсе не герцог, а на Ираклиаза. Я все верно говорю, Кей?

— Наверное, — хмыкнул поэт. — Хотел бы я еще знать, откуда тебе известно про герцога, что он не герцог…

— Я понял! — перебил его профессор. — Вот что… герцог — это на самом деле я. Ты мне не дочь, а жена, а Кей — наш сын, гном!

По вытянувшимся лицам собеседников Хлумиз понял, что сказал что-то неправильное. Но ему-то показалось, что эта небылица лучше той, что рассказала Агнеша! То есть Вселенная, воспользовавшись образом девушки. Смущенный профессор притих.

— Хватит вам пить, папа, — строго сказала Агнеша. — Впрочем, по вас не поймешь, много вы знаете или мало… Кей, тебе известно что-нибудь еще, полезное для нас?

Поэт задумался. Про Спенсо, лежащего где-то в темном углу, он решил не упоминать — кому это поможет? Разговор Ираклиаза с Алатриэль тоже не касался узников Викенны. Вот разве что…

— Ираклиаз остался здесь, чтобы решить какие-то личные проблемы, — сообщил он. — До тех пор, пока над ним висит какое-то пророчество, он не может покинуть замок. Только я не знаю, в чем тут дело.

— Хорошо. — Агнеша отчего-то не поинтересовалась, где добыл эти новости Кей. — Пророчество… А еще мы никак не могли понять, зачем здесь профессор, если есть Ираклиаз. Но теперь известно, что демон, упырь, пришел убить не герцога, а самого мага. Значит, вы, господин Хлумиз… то есть папа, должны как-то защитить именно его.

Профессор поднял голову от тарелки и даже испугался, увидев холодную враждебность в глазах сотрапезников. Он не прислушивался к их разговору и теперь понимал только, что чем-то прогневил Вселенную.

— Что мне делать? — решил наконец Хлумиз спросить прямо. — Вселенная, я не люблю загадок!

— Для начала — поменьше пить! — не удержалась Агнеша.

— А мне нравится, когда наш профессор во хмелю! — не согласился с ней Ираклиаз, появляясь в трапезной. Если полуэльф и выглядел не таким уверенным в себе, как прежде, то совсем чуть-чуть. — Вот и теперь: по голосу могу предположить, что господин Хлумиз проглотил уже немало спиртного, но содержание его вопроса мне нравится. Что ему следует делать? Я готов посоветовать.

— Вот как? — нахмурился Хлумиз, которому очень не нравился этот образ Вселенной. Чем же он, профессор, так ее рассердил? — Так-так.

— Так-так, — повторил, улыбаясь, маг. — Профессор, вы с самого начала пытались меня запутать, и вам это удалось, сознаюсь. Вчера я совсем было сбросил вас со счетов… Однако новости из Ульшана заставили меня по-новому взглянуть на наши разговоры. Драконы, которые могут становиться то очень маленькими, то очень большими и готовы насытиться крошкой… Вы мне угрожали, а я не понял. Приношу свои извинения. Что ж, ночью я едва не поплатился за слепоту: протрезвевшая демоница, сорвавшаяся с привязи, едва не дотянулась до меня своими зубками.

Ираклиаз замолчал, видимо, ожидая, что профессор продолжит разговор, но тот выдавил лишь обычное:

— Вот как?

— Да, вот так! — уже суровее подтвердил маг. — И не забывайте, между прочим, что здесь ваша дочь!

— Так-так, — только и ответил Хлумиз, посмотрев на Агнешу, про которую и не думал забывать.

Если когда-нибудь и хотелось Агнеше на весь мир закричать, что она не имеет к профессору никакого отношения, то это был как раз такой момент. Однако из чувства собственного достоинства девушка сдержалась.

— Что вы имеете в виду, господин маг? Это угроза?

— А вы сообразительны, юная госпожа, — сверкнул белыми зубами Ираклиаз. — Впрочем, вас это не касается, я разговариваю с профессором.

— Как его секретарь… — Кей прокашлялся. — Как личный секретарь господина профессора Хлумиза, я должен заявить, что вы не имеете никакого права…

— А вот вы не слишком умны, таким мне с самого начала и показались, — осадил его маг. — Лучше вам помолчать, молодой че-ло-век, чтобы не молчать потом всю оставшуюся жизнь, а она может оказаться длинной, но мучительной.

Кей сглотнул. Про эльфийских магов много нехорошего болтали ребята из Сатиса-у-Намерона. От полукровки приходилось ждать того же, только хуже.

— Значит, господин по-лу-эльф, вы пытаетесь спасти свою жизнь, угрожая профессору моей смертью?! — отчеканила Агнеша. — Позабыли спросить меня!

— Ну, хватит. — Ираклиаз взмахнул руками в стороны, и оба неприятных для него собеседника неожиданно для себя оказались не способны произнести ни слова. — Хватит. У меня не так уж много времени. Господин Хлумиз, вернемся к нашим драконам, которые могут быть то большими, а то маленькими и незаметными, сытыми одной крошкой… Какую именно крошку вы просите за свою помощь?

Хлумиз недоуменно взирал на беззвучно разевающих рот Кея и Агнешу. Пожалуй, впервые за все последние годы он позабыл про Вселенную и задался вопросом: что случилось с этими людьми?

— Профессор! — Полуэльф одним длинным, но молниеносным взмахом выхватил меч и поднес его к горлу Агнеши. — Это ваша дочь! Извольте отвечать на мои вопросы!

— У меня тоже есть вопросы, — тут же заговорил профессор. Однако, прежде чем продолжить, наполнил свой бокал. — Что я должен сделать? Чего вы от меня хотите?

— Исполнения пророчества, — вздохнул Ираклиаз, опустил меч и присел напротив Хлумиза. — Некоторое время назад у меня случилась неприятность… Женщина зачала вместо одного ребенка сразу двух, а я этого не предусмотрел. Когда я попросил своих друзей заглянуть в будущее и узнать, чем эта ошибка может грозить мне в будущем, появилось пророчество. Мое личное пророчество, — раздраженно подчеркнул он. — Возможно, вы не знаете наших обычаев… А я эльф на пять шестых! Маг не маг, если его будущее не свободно от предопределения. Но я допустил ошибку. Я получил личное пророчество.

— Вот как? — Профессор, будто торопясь, опять наполнил стакан. — Продолжайте!

— Продолжать? — Ираклиаз посмотрел на Хлумиза с нескрываемым презрением. — Вам нравится унижать эльфа? Как и всем людям… Я уверен, что пророчество вам известно — к сожалению, мои друзья не сохранили его в тайне. «Если демон дойдет до Викенны, то и остановится только в Викенне. В этом поможет только большой человек из Ульшана по имени Хлумиз» — это, конечно, перевод. Демон, как вы хорошо знаете, до Викенны дошел. Теперь я называю цену своей смерти: ваша смерть и смерть вашей дочери. А вы назовите цену моей жизни. Ну как? Я достаточно унизился перед вами?

«Осторожно, профессор! — хотелось кричать Агнеше. — Он напуган, эльф может говорить так, только если напуган до предела! Бессмертные ценят свою жизнь во много раз дороже, чем люди! Обманите его, обведите вокруг пальца, пока он в панике! Не убивайте Элоиз!»

Эльфийские пророчества имеют скверное обыкновение сбываться. Это чуждая людям магия, видения эльфов-провидцев математически точны. Именно поэтому Ираклиаз так встревожен: он не надеется на случай, как мог бы надеяться на его месте человек, но просто знает, что без помощи профессора обречен. Демон достиг Викенны… И только здесь может быть остановлен. Теперь, если маг убежит, он будет считаться эльфами за мертвеца — и не зря.

— Пусть они снова говорят, — попросил Хлумиз, не понимавший жестикуляции друзей. — Вселенная, пусть все будет как раньше!

— Какая еще Вселенная? — скривился Ираклиаз. — Хватит шутить. Я не хочу, чтобы нам мешали.

— Они не будут мешать, — молитвенно сложил руки профессор. — Просто пусть говорят.

Маг оглянулся. Агнеша сидела смирно, разглядывая потолок, Кей сложил руки на груди.

— Хорошо, — кивнул Ираклиаз. — Но только если они не будут мешать.

Взмах руками — и способность говорить вернулась к обоим. Агнеша едва успела прикусить язык, чтобы не закричать.

— А теперь ваша цена, профессор, — опять потребовал маг. — Время идет! Ваша дочь может умирать долго и таким причудливым способом, что ни в каких дальних странах о нем и не слыхивали. Чего вы хотите?

— Я хочу, чтобы все было как раньше, — попросил Хлумиз, привставая, чтобы дотянуться до очередной бутылки. Его толстые щеки обвисли, в неравной борьбе со Вселенной профессор как-то сразу постарел.

— В Ульшане? — уточнил маг.

— В Ульшане, — подтвердил Хлумиз. — Там, где улица Ровная, университет, «Для солидных господ», Ннуни…

— Это я вам обещаю, даже готов поклясться, что все будет как раньше, — ухмыльнулся Ираклиаз. — Если вы думаете, профессор, что отряд моих лучников ушел туда воевать с вашими друзьями, то вы ошибаетесь. Эльфы ушли далеко на восток… Скоро в Ульшане все будет как раньше, оттуда, наверное, уже вышибли всех, кто не похож на человека. Как видите, я с вами откровенен. Что-нибудь еще?

Ираклиаз ждал настоящего желания: с такого мага, как он, есть что взять знающему человеку. Он даже хотел, чтобы цена оказалась высока: эльфы любят платить больше, чем просят.

— Хочу вернуться с Агнешей и Кеем обратно домой, — высказал следующее пожелание Хлумиз.

Кей даже застонал. Что за игру ведет профессор? Чего добивается? Неужели он согласится убить Элоиз, защищая этого мерзавца?

— После того, как пророчество исполнится, вы свободны. Слово эльфа.

— Ну… — Хлумиз почесал затылок. — Пусть тогда исполняется.

— Ладно, — сдался маг. Именно сдался, потому что не заплатить настоящей цены — недостойно. — Я не знаю, в чем ваш интерес. Но подозреваю, что он не меньше моего. Что ж, у нас даже осталось немного времени до заката.

— Отчего до заката? — быстро спросил Римти.

— Белый брат не умеет сражаться, — усмехнулся ему миг. — Он лишь ходит вокруг, он лишь ищет подступы. Но нападать будет черная сестра. А она приходит ночью, человек… Черная сестра жестока. Хотя ты ее знаешь с другой стороны, я не сумел вам помешать. Тем приятнее тебе будет видеть ее смерть!

Ираклиаз поднялся и быстро вышел из трапезной. Кей и Агнеша тоже встали со своих мест, с двух сторон подошли к нервно прихлебывающему вино профессору.

— Не смей его трогать! — потребовала девушка. — Папа, отойдите от своего секретаря!

— Он хочет ее убить! — Рука Кея сжималась и разжималась, никак не решаясь выхватить нож. — Он обещал ему ее убить!

— Профессор еще может передумать! — заступалась Агнеша. — Он мог обмануть полукровку!

— А если нет?! Эльфийское пророчество!

— Все равно ты не имеешь права трогать безобидного старика! Я тоже не хочу, чтобы с Элоизом что-нибудь случилось!

Кей сник. Он действительно не мог поступить с профессором, как с мерзавцем Спенсо. В поисках выхода поэт окинул взором столовую и вдруг с воплем кинулся вдоль стола, собирая в охапку бутылки.

— Что с тобой? — нахмурилась Агнеша.

— Ты сказала, что папа должен меньше пить? — вопил Кей. — Нет, твой папа сейчас должен выпить побольше!

Профессор не возражал, хотя и поглядывал на беснующеюся Кея с подозрением. Дочь, как ни странно, возражать не стала. Правда, Агнеша и не повеселела, думая о чем-то своем. Наконец, едва ли не силой влив в совершенно пьяного Хлумиза последние капли, Кей остался доволен.

— Вот и отлично. Теперь — все! Пусть маг попробует чего-то добиться от нашего старика! — Римти торжествующе похлопал храпящего на столе профессора по макушке.

— Здесь ты его не оставишь, — предупредила Агнеша. — До заката еще далеко, так что хоть надорвись, но отнеси его в спальню.

— И отнесу! — храбрился Кей. — При чем здесь закат?

Далеко от них шагал по освещенным факелами коридорам Ираклиаз и посмеивался. Голоса Кея и Агнеши здесь звучали громко, четко.

— Только людишки могут предположить, что вино сильнее пророчества! — буркнул он по-эльфийски.

Ираклиаз храбрился, но так и не мог решить: верить ли старому профессору? Если он не поможет, то не поможет уже никто, прославленный маг погибнет от руки собственного неудачного творения. Почему-то демон, скроенный из одного тела и двух душ, взбунтовался. Ошибка, произошедшая в самом начале, испортила все. Но была у мага и козырная карта: дочь Хлумиза. На закате она должна быть рядом, на расстоянии удара мечом.

Протащив профессора по длинному коридору и уложив на кровать, Кей почувствовал нешуточную усталость. Пользуясь шириной кровати, он примостился рядом и почти сразу уснул. Во сне к нему снова ползла, словно змея, забытая под кроватью веревка, но это видение поэт сразу же забыл, когда его растолкала Агнеша.

— Что случилось? — недовольно потянулся Кей.

— Смотри!

Римти повернул голову и застыл от удивления. Самостоятельно поднявшийся с кровати профессор умывался из кувшина и шумно фыркал. Выглядело это странным еще и потому, что Хлумиз проделывал это в сюртуке и шляпе.

— Профессор, вам нехорошо?

— Я прекрасно себя чувствую! — пробасил Хлумиз. — Благодарю тебя, Вселенная!

— Он его отрезвил, — улыбнулась Агнеша, хотя улыбка вышла довольно кислой. — Неужели ты думал, что для такого мага, как Ираклиаз, это представляет какие-то трудности?

— Что же теперь делать?

— Не знаю. Скоро закат.

Дверь широко распахнулась. На пороге появился маг с обнаженным мечом в руке, за его спиной переминались, также вооруженные, герцог и его сестра. Ираклиаз собрал для последнего боя все имеющиеся силы, не побрезговав даже раздвоенным, неполноценным демоном.

— Да, юная госпожа, скоро закат. Идите ко мне — надеюсь, применять к вам заклинания не придется?

Сопротивляться было бесполезно, и Агнеша послушно пошла к Ираклиазу. Вслед за ней потопал, едва успевая переставлять трость, профессор.

— Правильно, господин Хлумиз, — одобрил его поведение маг. — Будьте рядом, чтобы я мог вас защитить. Не знаю, что у вас имеется в арсенале… Наверное, вы очень умный человек. Но не маг, это я вижу точно. Значит, у вас должен быть какой-то план. Хочу вам еще раз напомнить: ваша дочь пляшет на лезвии моего меча.

Ираклиаз огляделся. Все вроде бы на месте… В огромном замке осталось только восемь тел и восемь душ. Маг не испытывал страха, выходя на битву, которая с равным успехом могла закончиться победой или поражением. Страх — унижающее чувство… Но умереть — значит, унизиться в глазах колдунов Скального Удела еще больше.

— Солнце заходит, — бросил маг взгляд через стрельчатое окно. — Я думаю, что демон нападет вскоре после заката, будьте готовы. Кей, в войне все средства хороши. Если нам пригодится ваш нож, то можете рассчитывать на мою дружбу.

— Никогда… — процедил сквозь зубы Римти. — Можете рассчитывать, что я всажу вам нож в спину, как только смогу это сделать. Профессор, не выступайте на стороне полуэльфа, лучше умереть всем!

Ираклиаз взмахнул рукой, и секретарь профессора замолчал. Возможно, маг собирался еще и обездвижить потенциального врага или просто убить, но вдруг ахнул и выругался по-эльфийски. Никто еще ничего не понял, но все уловили легкий ветерок, подувший от окна.

В самых последних лучах заходящего солнца, глядя в едва заметное отражение в стекле, появился Элоиз. Ему было очень трудно, демон кричал от боли, протаскивая свой образ через грязное стекло. Мгновение, и он уже полностью переместился в зал. Прежде чем даже Ираклиаз успел выхватить меч, Элоиз обернулся, и тут же солнце зашло. Вместе с ним исчез и мужчина, на его месте возникла черноволосая смуглая женщина, которая сразу же превратилась в черную птицу.

Используя свойства обоих своих состояний, демон с двойной душой сумел появиться перед врагом неожиданно. Но нужно было еще успеть напасть, а в руке мага уже блеснул меч. Черная птица отчего-то полетела не прямо на Ираклиаза, а несколько в сторону, к ничего не предпринимавшим близнецам. Из клинка мага вырвался мощный зеленый луч, направленный на врага. Но прежде чем встретиться с птицей, этот луч перекрестился с другим, красным — продолжением стилета Агнеши.

Громкий хлопок сопроводил эту встречу двух лучей, и мгновенно возникшее облако из красных искр накрыло собой близнецов и коснулось Ираклиаза. Тут же в скопище горящих искр с пронзительным тонким воем влетела птица. За этот кратчайший промежуток времени все, что успел сделать Кей, — это перевести взгляд на девушку. Агнеша, по-прежнему держа стилет двумя руками, замахивалась. Удар пришелся в загривок высокого Ираклиаза. Маг почему-то даже не вздрогнул, продолжая смотреть на мерцающее облачко. После второго удара он покачнулся и медленно повалился лицом вперед.

Красные искорки быстро сгорали в воздухе, запахло чем-то сладким. Маг без движения лежал на полу, головой оставаясь в этом странном облаке. Агнеша присела и в третий раз вонзила стилет, все еще светящийся багровым, теперь в поясницу. Раздался отвратительный хруст, но Ираклиаз даже не пошевелился.

— Мертв! — выкрикнул в какой-то странной эйфории Кей. — Мертв!

Он не услышал своего голоса — заклинание немоты, наложенное Ираклиазом, все еще действовало.

— Осторожно! — Агнеша покатилась по каменным плитам, едва увернувшись от встречи с черной птицей.

Демон с отвратительным клекотом бился на полу, потеряв всякую ориентацию. Сильные крылья пытались поднять его в воздух, но двигались несогласованно, когти лап скребли по камню, мерзкая голова болталась из стороны в сторону. Теперь, когда демона можно было рассмотреть, он вовсе не походил на птицу. Скорее уж на гигантскую летучую мышь, но выглядел куда гаже любой из них.

Стилет Агнеши снова выпустил красный луч, которым она попыталась достать демона, но лишь немного зацепила. Визг стал еще тоньше, существо вдруг с необычайной скоростью полетело вверх, к потолку, врезалось в него и кувырком упало почти на голову Кею. Он лишь чудом успел отпрыгнуть, споткнувшись при этом о лежащих возле мага близнецов.

— Осторожно! — опять закричала Агнеша. — Он набирает силу, бегите!

Демон опять взлетел, теперь ровнее, и понесся над самым полом прямо к профессору. Хлумиз с удивительной для себя резвостью запустил в него тростью, а сам кинулся бежать. Не снижая скорости, не изменив даже направления, лишь мгновенно повернувшись вокруг оси, демон избежал встречи с тяжелой тростью.

— Падайте, отец! — взвизгнула Агнеша, но было слишком поздно.

Девушка вскинула стилет, но он уже израсходовал всю накопленную энергию и не смог бы помочь даже хозяйке. Профессор успел сделать еще несколько шагов, и черное, непрерывно кричащее существо настигло толстяка, оба покатились на пол. На счастье Хлумиза, они тут же врезались в приоткрытую дверь спальни Кея, и дубовые доски затрещали в когтях демона.

Сбрасывая окровавленные лохмотья, оставшиеся от сюртука, профессор на четвереньках вполз в спальню. При этом он тоже закричал хриплым басом. Агнеша побежала на помощь, шагнул вслед за ней и Римти, но никто из них не успевал. Да и помощь оказалась бы невелика — за считанные мгновения измочалив дубовую дверь, демон с нечеловеческой скоростью, вполне вернув себе координацию, опять кинулся за жертвой.

Обезумевший Хлумиз собрался, видимо, спрятаться под кроватью, но позабыл о своей комплекции. Живот не дал старику распластаться на полу, и он головой таранил широкое ложе. Удар оказался так силен, что кровать отодвинулась в сторону, открыв часть темного прямоугольника на полу, покрытого пылью и мелким мусором. Демон настиг профессора, раскинул во всю ширь перепончатые крылья, чтобы погасить скорость, и вонзил когти в жирную спину.

Веревка попалась под руку Хлумизу совершенно случайно. Оброненная Кеем в проведенную с Элоиз ночь, она пролежала бы под кроватью еще сотню лет, не замеченная нерадивыми уборщиками, если бы профессор не сдвинул ложе в сторону. Судорожно стиснув веревку, Хлумиз этим единственным оружием хлестнул, не глядя назад, хлестнул, не думая, ни на что не надеясь. Но странным образом петля оказалась на голове демона, и хватка черного существа мгновенно ослабла. Оно закричало еще тоньше, еще пронзительней, попыталось взлететь, протащив запутавшегося в спасительной веревке Хлумиза несколько шагов, и наконец, полузадушенное, рухнуло на пол.

— Души его, души! — Агнеше казалось, что она никогда не сможет пробежать через комнату, пространство будто вытянулось, время стало бесконечным. Девушка видела, как демон зацепил волшебную веревку когтем, еще немного, и он выскользнет из петли… — Души!

Нет, из петли невозможно выскользнуть, ее заговорил великий маг Ираклиаз. Да и нет больше крылатого демона, на полу корчилась Элоиз, черноволосая смуглая девушка. Профессор тянул за веревку, продолжая подвывать, петля затягивалась.

— Оставь ее! — Голос, отнятый магом, вернулся к Кею. Поэт вытащил нож, пошел на Хлумиза. — Оставь ее!

— Нет! — На пути Римти встала растрепанная Агнеша. — Это не она!

— Это не она… — эхом повторили сзади.

Кей обернулся и увидел сестру герцога. Она смотрела на Кея и улыбалась.

— Это не она! Я — Элоиз.

Поэт опять посмотрел на профессора. Хлумиз замолчал, но, пыхтя, продолжал тянуть. Тело рывками двигалось к нему, безжизненное, но все еще прекрасное.

— Так сбываются пророчества, — сказала Агнеша. — Надо ее повесить. Помоги мне, Кей.

Агнеша еще не успела закончить перевязывать профессору израненную спину, а тот уже крепко спал. Девушка прикрыла его одеялом, встала с кровати и увидела Кея, прислонившегося к разбитому косяку.

— С тобой все в порядке? — Агнеша дотронулась до плеча Римти.

— Да, все в порядке… — Поэт не отрываясь смотрел на повешенную.

Всегда довольно высокая, теперь Элоиз вытянулась еще больше. Подвешенная к факельному канделябру, она почти доставала ногами до пола. Голова вывернулась набок, лицо накрыли пряди черных волос.

— На рассвете она умрет.

— Не она, — поправила Агнеша. — Умрет демон. А Элоиз будет жить. И Элоиз тоже.

Сквозь приоткрытую дверь в бывшую спальню Агнеши оба могли видеть близнецов. Они стояли, взявшись за руки, и разговаривали о чем-то шепотом. Это продолжалось уже почти час и, наверное, будет продолжаться еще долго.

— Им есть о чем поговорить, — вздохнула Агнеша. — Впервые встретились.

— Да, — сухо согласился Кей.

— Не расстраивайся! Ты привыкнешь к ее новому лицу. Но поэт знал, что не привыкнет. Конечно, теперь сестра герцога выглядела иначе: в глазах засветился ум, на губах то и дело вспыхивала приятная улыбка… Но Кея эта женщина совершенно не привлекала.

— Она совсем другая. И он?

— И он, — кивнула Агнеша. — Но не торопись решать! Времени теперь достаточно.

— Достаточно… — повторил Кей. — А из замка мы сумеем выйти?

— Да, большинство заклинаний было связано с Ираклиазом, теперь они теряют силу. Я выведу тебя… Ты ведь не откажешься сходить в город?

— Конечно, нет, в Викенне мне больше делать нечего.

— Не торопись решать. Может быть, она еще вспомнит о тебе, — неуверенно предположила Агнеша. — Ладно, оставим это. Вот, я написала записку. В Ульшане сейчас должны быть пришлые люди, ты легко их найдешь. Одному из трех надо отдать письмо и сказать, что оно от Агнеши. Или в крайнем случае передай его кондитеру из лавочки прямо напротив дома профессора, он сам найдет адресатов.

— Хорошо, я все сделаю. Выпустишь меня сейчас?

— Нет, чарам нужно время, чтобы рассеяться. Придется подождать рассвета… Все кончилось, Кей.

— Я понимаю.

Близнецы в комнате тихо рассмеялись. Для них ничего не кончилось, все только начиналось. Герцог Истиенский и его сестра, владетели замка Викенна…

— Заберу-ка я с собой профессора. Правда, идти будем медленнее, но что ему здесь делать?

— Я тоже хотела тебя об этом попросить! — обрадовалась Агнеша. — Все-таки замок — опасное местечко, а у меня не будет времени присматривать за стариком.

— И вот еще что хотел спросить… — замялся Кей. — Почему Ираклиаз не узнал в тебе мага?

— Это отдельное искусство, меня долго ему учили. Но, по сути, он сам виноват: слишком мало уделил мне внимания. Иначе ничего бы не помогло, он был очень силен, этот полукровка… Не то что я.

— Не прибедняйся, ты все сделала отлично!

— Что ты! Я ведь лишь ученица тех… Тех, кто заботится о всех нас, — усмехнулась Агнеша. — У меня, кстати, седых волос не появилось? Я и не надеялась, что задуманное получится. Везение… И пророчество, конечно. Пока вы с профессором спали, я нашептала в зеркало послание Элоизу. Но не была уверена, что он слышал хоть слово! А он не мог ответить, Ираклиаз бы услышал. Но когда демон не атаковал мага, а полетел к близнецам, все стало ясно.

— Что ты сделала своим лучом? Поменяла их местами?

— Так не бывает! Нет, просто создала «облако духов», используя силу меча Ираклиаза. Будет знать, как поворачиваться ко мне спиной! Хотя нет, теперь уже не будет. — Агнеша фыркнула, покосилась на лежащее в зале тело мага. — Надо бы его убрать, что ли…

— А не оживет?

— Нет. Так вот, «облако духов» ослабляет до предела те нити, что привязывают душу к телу. Я надеялась, что раздвоенная душа демона захочет объединиться и натянет их еще сильнее, может быть, даже разорвет. А души близнецов из тела демона, наоборот, будут стремиться разделиться. Но могло случиться все, что угодно… Нам очень повезло. Повезло также, что Ираклиаз тоже попал в область действия заклинания, замедлился. Вот так.

— Случай, — покивал Кей. — Я всегда знал, что жизнь только из них и состоит. Не только человеческая, вообще всякая жизнь.

— Возможно.

Агнеша подошла к окну, уперлась лбом в стекло и замерла, будто собираясь так дожидаться рассвета.

— Что теперь в Ульшане? Я слышал какой-то разговор, но ничего толком не понял.

— В город должны были прийти наши отряды. Я ведь случайно оказалась в Викенне, на самом деле меня послали приглядеться к университету. Но все изменилось… Сейчас в Ульшане, скорее всего, уже тихо. Нелюдей выставили из города, магистрат принял новые законы под давлением протестующих жителей.

— А зачем выгонять нелюдей? — не понял Кей. — Эльфов я в Ульшане почти не видел.

— Видишь ли… Иначе просто нельзя. После Тримагорских войн союзники провозгласили всеобщее равенство. Все радовались, что наконец-то побеждены эльфы, что они больше не смогут кичиться своим превосходством, унижать других. Казалось, что начинается новая, счастливая эпоха. Но что получилось? Расы стали жить вместе, на огромных территориях они перемешиваются, города становятся общими и ничьими.

— Это плохо? — Римти вырос именно в таких условиях. — По-моему, так веселее. Все равно мы сильнее орков, да и гномов.

— Вот именно! Люди умнее орков, но бессмертные эльфы, обладающие опытом тысячелетий, всегда будут умнее людей. Смешение рас, свобода для всех — это свобода эльфов управлять. При равных условиях для всех они окажутся наверху просто потому, что лучшие. А разве лучшие не должны оказываться наверху? Это правильно, тогда всем становится хорошо. Орки занимаются тяжелой работой, гномы торгуют, а люди… тоже чем-то занимаются, и все служат эльфам, которые ими управляют. Тебе нравится этот мир?

— Не знаю, — пожал плечами поэт. — Что-то я не замечал эльфов, управляющих людьми.

— Все идет к тому, это же ясно! — У Агнеши разгорелись щеки. — По-другому и не получится, поэтому эльфы поддерживают новый порядок. Им не нужно лгать, они действительно за свободу для всех, за равенство и справедливость для каждой расы. Но расы не равны! Значит, само собой получится так, как выгодно эльфам.

— И что потом?

— Потом будет так, как они захотят. Но мы… Я и мои учителя, мы не допустим этого. Нас много, мы пока еще пользуемся поддержкой на человеческих землях. Многие недовольны наплывом орков, ведь у них каждый третий — вор. Гномы подминают под себя торговлю, причем действуют сообща, разоряют соперников из людей… У нас много союзников. Мы будем возвращать прежние порядки, народы должны жить раздельно.

Кей опять посмотрел на воркующих близнецов, потом перевел взгляд на тело демона. Ветер, качающий ветви деревьев за окном, не проникал между плотно пригнанных стекол, Элоиз висела неподвижно. Называть этим именем какую-то совершенно обыкновенную смешливую девчонку Кею не хотелось. Пусть уж лучше Элоиз умрет на рассвете.

— Конечно, это выглядит несправедливым, — снова заговорила Агнеша. — Тем более что, выгоняя сейчас орков из Ульшана, мы обрекаем на погромы и изгнание людей в городах орков. Скорее всего, это приведет к войне. Ну и пусть, так будет лучше для всех! Тримагорские войны не окончены, и ты сам это видел. Герцогством Истиен, которое всегда было нашим, преспокойно управляли эльфийские маги из Скального Удела! И сколько еще таких мест? Надо бороться, пока не поздно. В университете молодым ребятам туманят головы идеями общей свободы, они становятся не способны к борьбе. А приведет это к тому, что мы просто вымрем. Люди как раса проигрывают от смешения народов больше всех, потому что…

— Пойдем на кухню? — предложил Кей. — Найдем что-нибудь, съедим и выпьем. Отпразднуем твою победу.

— Нашу победу, — поправила его Агнеша. — Близнецов будем звать?

— Сами придут, если захотят.

Герцог и его сестра все шептались и шептались, держась за руки. Им сейчас никто не был нужен. Так же, как и висящей в петле Элоиз, как мертвому магу… Да и Кею, пожалуй, тоже.

К полудню путники одолели не больше трети расстояния до Ульшана — уж очень медленно передвигался профессор. Но Кея это ничуть не смущало, он никуда не торопился. Дорога была совершенно пуста, никто не спешил в Викенну с новостями о произошедшем в городе, ничто не отвлекало от со созерцания природы. Приближалась осень, первые ее краски уже нарушили торжество зелени…

— А еще где-то есть страна, в которой стоит вечная зима. Жителям приходится выращивать пшеницу прямо в домах, иначе она замерзнет. Для этого они вывели специальный сорт, растущий сверху вниз, и засевают ее на потолках. Эту пшеницу не надо даже жать: вызревая, зерно само вываливается из колосьев, его сметают в кучи и отвозят на мельницы. — Профессор понемногу иссякал, истории становились все короче. — Вселенная, долго нам еще идти?

— Долго, профессор, и привала мы делать не станем. Лучше доберемся до дома и уж там будем спать хоть трое суток.

— Когда я сплю, ничто не существует, кроме моих снов, — пробурчал Хлумиз. — Я знаю…

Профессор кутался в одеяло, восстановить разорванный демоном сюртук не удалось. Агнеша отдала Кею все деньги, при разумном использовании их хватит на месяц. Впрочем, зачем же использовать их разумно? Ведь за месяц все может измениться. Все может измениться даже за день или за час.

— Профессор, а что вы будете делать, если университет закроют?

— Вселенная, придумай что-нибудь сама! — запыхтел старик, размахивая тростью. — Я так много страдал! Я заслужил.

Дорога медленно ползет внизу, толкаемая ногами путников. Или это они идут по дороге, толкая себя? Кей представил так и эдак и пришел к выводу, что ему все равно. Впереди стены деревьев обрывались, там путь через Истиенский лес заканчивался, дальше поля. К вечеру они дойдут, если профессора не сморит усталость.

Хлумиз уже несколько раз пробовал уговорить Вселенную дать ему иллюзию чего-нибудь приятного, лучше всего — «Для солидных господ». Но образ долговязого парня, секретаря, только хмыкал, и сколько Хлумиз ни зажмуривал глаза, открывая, опять оказывался на дороге. Трость стала тяжелой, спина побаливала.

— Есть еще страна, где, напротив, вечное лето, причем такое жаркое, что вся растительность сгорает. Чтобы спастись от зноя, жители строят дома в реках. На их счастье, эти существа умеют дышать под водой и есть сырую рыбу. На поверхности они никогда не показываются, и оттого те земли считаются необитаемыми. Однако, плавая по рекам, следует быть осторожным, чтобы не запутаться в сетях, потому что это разгневает жителей и тогда…

— Профессор, а есть страна, где все хорошо? — прервал его поэт.

Хлумиз помолчал, морща лоб.

— Вселенная, но ведь никаких стран нет, а хорошо везде и всегда… — изрек он наконец.

— Везде и всегда, — повторил Кей.

— Нет никакой правды и никакой лжи! — возмутился Хлумиз. — И хлеба нет, и воды. И тебя нет.

— А вы — есть?

— Не знаю… Вселенная, я не хочу загадок! Я хочу иллюзии того напитка, что успокаивает нервы и веселит разум! Я заслужил, я столько страдал…

Кей рассмеялся, скользнул взглядом по обочине дороги и вдруг увидел бутылку. Она стояла на виду, ни от кого не скрываясь, и явно не имела хозяина. Поэт осторожно приблизился, огляделся. Никого. Поднял бутылку: солтвейн.

— Профессор, смотрите!

— Это не совсем то, что я хотел! — надул губы Хлумиз, однако шустро доковылял до Кея, отнял сосуд и мгновенно открыл.

Римти опять огляделся, стараясь быть внимательнее. Кто оставил бутылку? Зачем? Никаких следов, да и откуда им взяться — кроме проехавшего вчера отряда эльфов, здесь просто некому было ходить. Дорога вела только в Викенну, крестьянам в герцогский лес вход запрещен.

— Благодарю тебя, Вселенная! — отдувался Хлумиз, вливший в себя уже половину содержимого бутылки. — Но я так страдал… Скоро ли я окажусь дома?

— Предстоит пройти еще столько же, профессор.

Кей тоже не отказался бы промочить горло, но отнять бутылку у старика — все равно что конфету у ребенка. В лесу затрещали ветки. Поэт оглянулся, ожидая увидеть отошедшего по нужде хозяина солтвейна, но это оказался олень. Без всякого выражения посмотрев на людей, животное прыгнуло и сторону и сразу исчезло за деревьями.

Способность слагать отвратительные стихи полностью вернулась к поэту. Это было приятно: без своего единственною таланта Кей немного скучал.

— Идемте, профессор! Нам надо добраться хотя бы до предместий, прежде чем стемнеет! А пешком передвигаться — не то что в карете, еще шагать и шагать.

— Шагать и шагать… — вздохнул Хлумиз. — Вселенная, но зачем?

Хоть и не понимая смысла этого занятия, профессор все же тронулся с места. Путники дошли до последних деревьев, впереди раскинулись грязные поля, натянутые на холмы. Дорога вилась между ними, упорно приближаясь к Ульшану. Самого города еще не было видно, но направление можно было угадать безошибочно. Из-за холмов поднималось к небу множество черных столбов — погода стояла безветренная.

— Ульшан горит, — сообщил Кей, хотя Хлумиз и сам мог все видеть. — Я немного опасаюсь за ваш дом, профессор, но, скорее всего, это пожары в южных кварталах. Наверное, там было очень весело минувшей ночью.

Хлумиз, без особого интереса разглядывавший открывшийся вид, опять приложился к бутылке и влил в себя остатки солтвейна. Потом вытер губы и вручил пустую посудину Кею.

— Вы слышите, что я говорю? Возможно, ваш дом сгорел.

— Вот как? — Профессор пошел по дороге, равномерно постукивая тяжелой тростью. — Нет, не сгорел. Иллюзии не горят.

© И. Пронин, 2004.

СЕРГЕЙ ЛУКЬЯНЕНКО Не спешу

Сжимая в одной руке надкушенный бутерброд, а в другой — бутылку кефира, черт озирался по сторонам. Выглядел он вполне заурядно: мятый старомодный костюм, шелковая рубашка, тупоносые туфли, галстук лопатой. Все черное, только на галстуке — алые языки пламени. Если бы не рожки, проглядывающие сквозь аккуратную прическу, и свешивающийся сзади хвост, черт походил бы на человека.

Толик отрешенно подумал, что в зале истории средних веков городского музея черт в костюме и при галстуке выглядит даже излишне модерново. Ему больше пошел бы сюртук или фрак.

— Что за напасть… — выплевывая непрожеванный бутерброд, изрек черт. Аккуратно поставил бутылку с кефиром на пол, покосился на Анатолия и попробовал длинным желтым ногтем меловую линию пентаграммы. В ноготь ударила искра. Черт пискнул и засунул палец в рот.

— Я думал, хвост будет длиннее, — сказал Толик.

Черт вздохнул, достал из кармана безупречно чистый носовой платок, постелил на пол. Положил на платок бутерброд. Легко подпрыгнул и коснулся свободной рукой потолка — высокого музейного потолка, до которого было метра четыре.

На этот раз искра была побольше. Черт захныкал, засунул в рот второй палец.

— В подвале тоже пентаграмма, — предупредил Толик.

— Обычно про пол и потолок забывают, — горько сказал черт. — Вы, люди, склонны к плоскостному мышлению…

Толик торжествующе усмехнулся. Покосился на шпаргалку и произнес:

— Итак, именем сил, подвластных мне, и именем сил неподвластных, равно как именем сил известных и неизвестных, заклинаю тебя оставаться на этом месте, огражденном линиями пентаграммы, повиноваться и служить мне до тех пор, пока я сам, явно и без принуждения, не отпущу тебя на свободу.

Черт слушал внимательно, но от колкости не удержался:

— Заучить не мог? По бумажке читаешь?

— Не хотелось бы ошибиться в единой букве, — серьезно ответил Толик. — Итак, приступим?

Вздохнув, черт уселся на пол и сказал:

— Расставим точки над «i»?

— Конечно.

— Ты вызвал не демона. Ты вызвал черта. Это гораздо серьезнее, молодой человек. Демон рано или поздно растерзал бы тебя. А я тебя обману — и заберу душу. Так что… зря, зря.

— У меня не было заклинания для вызова демона.

— Хочешь? — Черт засунул руку в карман. — Ты меня отпустишь, а я дам тебе заклинание по вызову демона. Все то же самое, только последствия менее неприятные.

— А что случится с моей душой за вызов демона?

Черт захихикал.

— Соображаешь… Мне она достанется.

— Тогда я отклоняю твое предложение.

— Хорошо, продолжим, — черт с тоской посмотрел на бутылку кефира. Внезапно вспылил: — Ну почему я? Почему именно я? Сто восемь лет никто не призывал чертей. Наигрались, успокоились, поняли, что нечистую силу не обмануть. И вот те раз — дежурство к концу подходит, решил подкрепиться, а тут ты со своей пентаграммой!

— Дежурство долгое?

— Не… — Черт скривился. — Год через два. Месяц оставался…

— Сочувствую. Но помочь ничем не могу.

— Итак, вы вызвали нечистую силу, — сухо и официально произнес черт. — Поздравляю. Вы должны принять или отклонить лицензионное соглашение.

— Зачитывай.

Черт сверкнул глазами и отчеканил:

— Принимая условия настоящего лицензионного соглашения, стороны берут на себя следующие обязательства. Первое. Нечистая сила, в дальнейшем — черт, обязуется исполнять любые желания клиента, касающиеся мирских дел. Все желания выполняются буквально. Желание должно быть высказано вслух и принимается к исполнению после произнесения слов «желание высказано, приступить к исполнению». Если формулировка желания допускает двоякое и более толкование, то черт вправе выполнять желание так, как ему угодно. Второе. Человек, в дальнейшем — клиент, обязуется предоставить свою бессмертную душу в вечное пользование черту, если выполнение желаний приведет к смерти клиента. Данное соглашение заключается на свой страх и риск и может быть дополнено взаимно согласованными условиями.

Анатолий кивнул. Текст лицензионного соглашения был ему знаком.

— Дополнения к лицензионному договору, — сказал он. — Первое. Язык, на котором формулируется желание — русский.

— Русский язык нелицензирован, — буркнул черт.

— Это еще с какого перепугу? Язык формулировки желаний — русский!

— Хорошо, — кивнул черт. — Хотя по умолчанию у нас принят суахили.

— Второе. Желания клиента включают в себя влияние на людей…

— Нет, нет и нет! — Черт вскочил. — Не могу. Запрещено! Это уже вмешательство в чужие души, не могу!

В общем-то, Анатолий и не надеялся, что этот пункт пройдет. Но проверить стоило.

— Ладно. Второе дополнение. Клиент получает бессмертие, которое включает в себя как полное биологическое здоровье и прекращение процесса старения, так и полную защиту от несчастных случаев, стихийных бедствий, эпидемий, агрессивных действий третьих лиц, а также всех подобных не перечисленных выше происшествий, прямо или косвенно ведущих к прекращению существования клиента или нарушению его здоровья.

— Ты не юрист? — спросил черт.

— Нет. Студент-историк.

— Понятно. Манускрипт раскопал где-нибудь в архиве… — Черт кивнул. — Случается. А как в музей проник? Зачем этот унылый средневековый колорит?

— Я здесь подрабатываю. Ночным сторожем. Итак, второе дополнение?

Черт понимающе кивнул и сварливо ответил:

— Что вам всем сдалось это бессмертие? Хорошо, второй пункт принимается с дополнением: «За исключением случаев, когда вред существованию и здоровью клиента причинен исполнением желаний клиента». Иначе, сам понимаешь, мне нет никакого интереса.

— Ты, конечно, будешь очень стараться, чтобы такой вред случился?

Черт усмехнулся.

— Третье дополнение, — сказал Анатолий. — Штрафные санкции. Если черт не сумеет выполнить какое-либо желание клиента, то договор считается односторонне расторгнутым со стороны клиента. Черт обязан и в дальнейшем выполнять все желания клиента, однако никаких прав на бессмертную душу клиента у него в дальнейшем уже не возникает. Договор также считается расторгнутым, если черт не сумеет поймать клиента на неточной формулировке до скончания времен.

Черт помотал головой.

— А придется, — сказал Анатолий. — Иначе для меня теряется весь смысл. Ты ведь рано или поздно меня подловишь на некорректно сформулированном желании…

Черт кивнул.

— И я буду обречен на вечные муки. Зачем мне такая радость? Нет, у меня должен быть шанс выиграть. Иначе неспортивно.

— Многого просишь… — пробормотал черт.

— Неужели сомневаешься в своей способности исполнить мои желания?

— Не сомневаюсь. Контракт составляли лучшие специалисты.

— Ну?

— Хорошо, третье дополнение принято. Что еще?

— Четвертое дополнение. Черт обязан не предпринимать никаких действий, ограничивающих свободу клиента или процесс его свободного волеизъявления. Черт также не должен компрометировать клиента, в том числе и путем разглашения факта существования договора.

— Это уже лишнее. — Черт пожал плечами. — Насчет разглашения — у нас у самих с этим строго. С меня шкуру сдерут, если вдруг… А насчет свободы… Допустим, устрою я землетрясение, завалю это здание камнями, что из того? Ты все равно будешь жив, согласно дополнению два, и потребуешь вытащить себя на поверхность, согласно основному тексту договора.

— А вдруг у меня рот окажется песком забит?

— Перестраховщик, — презрительно сказал черт. — Хорошо, принято твое четвертое дополнение.

— Пятое. Черт осуществляет техническую поддержку все время действие договора. Черт обязан явиться по желанию клиента в видимом только клиенту облике и объяснить последствия возможных действий клиента, ничего не утаивая и не вводя клиента в заблуждение. По первому же требованию клиента черт обязан исчезнуть и не докучать своим присутствием.

— Сурово. — Черт покачал головой. — Подготовился, да? Хорошо, принято.

— Подписываем, — решил Анатолий.

Черт порылся во внутреннем кармане пиджака и вытащил несколько сложенных листков. Быстро проглядел их, выбрал два листа и щелчком отправил по полу Анатолию.

— Внеси дополнения, — сказал Анатолий.

— Зачем? Стандартная форма номер восемь. Неужели ты думаешь, что твои дополнения столь оригинальны?

Толик поднял один лист, развернул. Отпечатанный типографским способом бланк был озаглавлен «Договор Человека с Нечистой Силой. Вариант восемь».

Дополнения и в самом деле совпадали.

— Кровью или можно шариковой ручкой?

— Лучше бы кровью… — замялся черт. — У нас такие ретрограды сидят… Нет, в крайнем случае…

Анатолий молча достал из склянки со спиртом иглу, уколол палец и, окуная гусиное перышко в кровь, подписал бланки. Вернул их черту вместе с чистой иглой и еще одним пером. Черт, высунув кончик языка, подписал договор и перебросил через пентаграмму один экземпляр.

— Дело сделано, — задумчиво сказал Анатолий, пряча бланк в карман. — Может, спрыснем подписание?

— Не пью. — Черт осклабился. — И тебе не советую. По пьяной лавочке всегда и залетают. Такие желания высказывают, что ой-ей-ей… Могу идти?

— А пентаграмму стирать не обязательно?

— Теперь — нет. Договор же подписан. Слушай, где ты такой качественный мел взял? Палец до сих пор болит!

— В духовной семинарии.

— Хитрец… — Черт погрозил ему пальцем. — Мой тебе совет. Можно сказать — устное дополнение. Если пообещаешь не пытаться меня обмануть, то я тоже… отнесусь к тебе с пониманием. Весь срок, что тебе изначально был отпущен, не трону. Даже если пожелаешь чего-нибудь необдуманно — ловить на слове не стану. И тебе хорошо — будешь словно сыр в масле кататься. И мне спокойнее.

— Спасибо, но я постараюсь выкрутиться.

— Это желание? — хихикнул черт.

— Фиг тебе! Это фигура речи. Лучше скажи, почему у тебя такой короткий хвост?

— Ты что, много чертей повидал? Нормальный хвост.

— Я ведь могу и пожелать, чтобы ты ответил…

— Купировали в детстве. Длинные хвосты давно не в моде.

На прощание черт смерил Анатолия обиженным взглядом, погрозил пальцем — и исчез. Через мгновение в воздухе возникла кисть руки, пошарила, сгребла бутерброд, бутылку кефира и исчезла.

А Толик пошел за заранее приготовленной тряпкой и ведром воды — стереть с пола пентаграмму. Для бедного студента работа ночным сторожем в музее очень важна.

Первый раз черт появился через месяц. Анатолий стоял на балконе общежития и смотрел вниз, когда за левым, как положено, плечом послышалось деликатное покашливание.

— Чего тебе? — спросил Толик.

— Тебя гложут сомнения? Ты раскаиваешься в совершенном и хочешь покончить самоубийством? — с надеждой спросил черт.

Толик засмеялся.

— А, понимаю… — Черт по-свойски обнял Толика за плечи и посмотрел вниз. — Красивая девчонка, ты прав! Хочешь ее?

— Ты ведь не можешь влиять на души людей.

— Ну и что? Большой букет белых роз — она любит белые… тьфу, что за пошлость! Потом подкатываешь на новеньком «Бентли»…

— У меня и велосипеда-то нет.

— Будет! Ты чего, клиент?

— Будет, — согласился Толик, не отрывая взгляда от девушки. — Я не спешу.

— Ну? Давай формулируй. Обещаю, в этот раз не стану ловить тебя на деталях! Итак, тебе нужен букет из девяносто девяти белых неколючих роз, оформленный на тебя и не числящийся в розыске исправный автомобиль…

— Изыди, — приказал Толик, и черт, возмущенно крякнув, исчез.

В последующие годы черт появлялся регулярно.

Профессор, доктор исторических наук, автор многочисленных монографий по истории средних веков, сидел в своем кабинете перед зеркалом и гримировался. Для пятидесяти лет он выглядел неприлично молодо. Честно говоря, без грима он выглядел на тридцать с небольшим. А если бы не проведенная когда-то пластическая операция, то он выглядел бы на двадцать.

— Все равно твой вид внушает подозрения, — злобно сказал черт, материализовавшись в кожаном кресле.

— Здоровое питание, йога, хорошая наследственность, — отпарировал Толик. — К тому же всем известно, что я слежу за внешностью и не пренебрегаю косметикой.

— Что ты скажешь лет через пятьдесят?

— А я исчезну при загадочных обстоятельствах, — накладывая последний мазок, сказал Толик. — Зато появится новый молодой ученый.

— Тоже историк?

— Зачем? У меня явная склонность к юриспруденции…

Черт сгорбился. Пробормотал:

— Все выглядело таким банальным… А ты не хочешь стать владыкой Земли? Как это нынче называется… президентом Соединенных Штатов?

— Захочу — стану, — пообещал Толик. — Я, как тебе известно…

— …не спешу… — закончил черт. — Слушай, ну хоть одно желание! Самое маленькое! Обещаю, что выполню без подвохов!

— Э, нет, — пробормотал Толик, изучая свое отражение. — В это дело лучше не втягиваться… Ну что ж, меня ждут гости, пора прощаться.

— Ты меня обманул, — горько сказал черт. — Ты выглядел обыкновенным искателем легкой жизни!

— Я всего лишь не делал упор на слове «легкая», — ответил Толик. — Все, что мне требовалось, — это неограниченное время.

В дверях он обернулся, чтобы сказать «изыди». Но это было излишним — черт исчез сам.

© С. Лукьяненко, 2004.

МИХАИЛ БАБКИН Удивить дракона

Дыра в низких осенних облаках еще не успела затянуться — полет на вертокрыле к месту происшествия занял не более минуты. Благо лететь от мэрии было недалеко, а само происшествие ожидалось.

Туша мертвого дракона напрочь перегораживала широкую улицу: обрубок шеи упирался в стену продуктового магазина, залитую черной вязкой кровью, а тяжелый хвост, неприлично задранный, лежал на промятой крыше сапожной будки, что располагалась напротив магазина. Вывернутое ударом крыло возвышалось яхтенным парусом и лениво покачивалось на сыром ветерке — казалось, что дракон делает всем ручкой, прощаясь с жестоким миром навсегда.

Пара дорожных полицейских, установив в нескольких шагах перед драконьей тушей предупреждающий знак, деловито растягивала желтую оградительную ленту; еще двое, громко свистя в уставные свистки и размахивая уставными дубинками, пытались справиться с транспортной пробкой. Получалось у них неважно: самоходные кареты стояли плотно, чуть ли не впритирку, и свисти — не свисти, а пока не уберутся задние, то и передним ходу не будет. Поняв это, полицейские трусцой направились в конец затора, грубо расталкивая зевак на тротуаре и зло стуча дубинками по кабинам ближних самоходок. Зеваки обиженно улюлюкали и свистели вослед полицейским; водители самоходок, запертые в кабинах, возмущенно надавили на клаксоны — от пронзительных сигналов у Ройда неприятно заныло в левом, когда-то покалеченном ухе. По другую сторону дракона, судя по крикам и гудкам, полицейские тоже решили проявить разумную инициативу.

— А почему они, собственно, поставили знак «Идут дорожные работы»? — на секунду оторвав взгляд от золотых часов-луковицы, удивился мэр. — Какие здесь, к черту, дорожные работы! Оно на старом кладбище уместнее, мы через него трассу прокладываем. А тут-то зачем?

— Думаю, потому, что у полицейских не был припасен нужный. — Ройд прикурил от спички, щелчком отправил ее в нарисованного человечка-землекопа. — Что-то типа: «Идет драконоуборка» или что другое, похожее… Не каждый день, поди, драконы к вам на улицы падают! Вот и не подсуетились вовремя нарисовать.

— Это да, — рассеянно согласился мэр. — Не каждый. Всего лишь второй за эту неделю, шестой за месяц… Нет, ну как тебе это нравится? — Мэр с досадой защелкнул крышку часов, сунул их в карман пальто. — На учениях мигом приезжают: и полиция в полном составе, и пожарные, и медики, и служба уборки, а нынче… Четверть часа прошло, и никаких шевелений! За что я им только деньги из городской казны выделяю, за что?

— Затор, вот и опаздывают. — Ройд посмотрел в ту сторону, куда убежали полицейские: там, далеко-далеко, красным бугром высилась махина пожарной самоходки — лестница была поднята и выдвинута, на ней, блестя касками, расположились любопытствующие пожарные. Мол, все одно ничего не горит, да и проехать невозможно — отчего ж не поглазеть с высоты на происходящее?

— Урежу им всем зарплату, — пообещал мэр. — Тогда и попляшут. У тебя сигареты остались?

— Да, конечно. — Ройд протянул ему пачку вместе с коробком спичек.

— Полгода не курил, держался, — сообщил мэр, с жадностью затягиваясь, — целых полгода! А теперь все, теперь пиши пропало… нервы ни к черту с эдаким кавардаком. Безголовые драконы, мать их! Ну где это видано, чтобы с неба убитые драконы то и дело падали… Ладно, пускай, раз такое началось, но почему на город? Не в лес, не в озеро, не на мусорную свалку, а конкретно на город? И даже не на окраинные кварталы, а в центр… Здесь что, на крышах написано: «Склад

безголовых драконов», а? Ума не приложу, в чем дело. И что происходит. — Мэр раздраженно швырнул окурок на брусчатку мостовой, растер его лакированной туфлей. — А вдруг провокация какая? Выборы ж скоро… Собственно, я тебя по этому поводу и пригласил. Мои сыскари ничего объяснить не могут, бестолочи, уровень не тот… им я тоже жалованье урежу.

— Кстати, о жалованье: мой гонорар, надеюсь, не урежется заодно, ненароком? А то разное бывает, — на всякий случай уточнил Ройд, хотя и был уверен в ответе.

— Разумеется, — вспомнив сумму, поморщился мэр. — Только ты, главное, найди причину, отчего и почему драконье безобразие происходит, а уж мы сами управимся как-нибудь… Честно говоря, плевать мне на ту причину! И на драконов плевать — мне главное, чтобы они больше на мой город не падали, а там хоть поиздыхают все, пропади они пропадом. Чтоб гарантированно не падали!

— Может, синдром Ланцелота? — задумчиво предположил Ройд. — Это я так, в рабочем порядке. Как у вас тут с сумасшедшими?

— Хватает, — махнул рукой мэр. — В «Тихой радости» как раз трое чокнутых драконоборцев содержатся, мы их первым делом и проверили: не сбежал ли кто? Куда там! Отдельная палата, жратвы от пуза, спи сколько хочешь… опять же лечебное вино круглосуточно, на троих и соображают. Кто ж от такой жизни сбежит-то? Да и какие они, к черту, Ланцелоты… Именно что синдром, не более.

— Понятно. — Ройд сдвинул шляпу на затылок, почесал лоб. — Ну ладно. Займусь-ка я делом, а то уборщики скоро приедут, а мне кое-что проверить надо.

— Валяй, — кивнул мэр, — жду скорых результатов, — и, не попрощавшись, направился к служебному вертокрылу, на котором они сюда прилетели: механической бабочке, разумеется, дорожные заторы были нипочем. Ройд поправил шляпу, сунул озябшие руки в карманы куртки, подождал, пока взлетит вертокрыл, и, насвистывая под нос что-то немузыкальное, пошел к мертвому дракону.

Ройд Барди, известный столичный детектив (тридцать шесть лет, холост, масса вредных привычек), был специалистом по всяческим неординарным, таинственным происшествиям. Обычными расследованиями он давно уже не занимался, прошли те времена, а вот если случалось нечто из ряда вон выходящее, такое, что ставило в тупик его коллег по цеху, тогда — всегда и непременно — обращались к Ройду. Цену он себе знал, немалой была та цена, но и работу свою Ройд выполнял на совесть: практически ни одного нераскрытого дела за последние четыре года.

Внешность у Ройда была неприметная, удачно подходила для его профессии: среднего роста, не толстый и не худой, с короткой стрижкой, всегда в черной шляпе — зимой ли, летом, — и с обязательной сигаретой в углу рта. Одежда и обувь зависели от сезона и погоды, но шляпа оставалась неизменно одной и той же; друзья иногда подшучивали над Ройдом, говоря, что он, верно, родился с ней на голове, — Ройд в ответ лишь загадочно похмыкивал, но не возражал. Может, и родился, вам-то какое дело?

Сегодня Ройд был одет по-походному: черная теплая куртка, черные джинсовые брюки и черные же военные ботинки с высокой шнуровкой, жесткие, но практичные — удобные как для похода, так и для драки в случае чего. И, разумеется, шляпа, как же без нее-то!

Возле дракона Ройда остановил усатый полицейский, один из тех, кто растягивал оградительную ленту. Вид у полицейского был неважный — слезящиеся глаза, красный мокрый нос… то ли с похмелья, то ли гриппом приболел — самое время.

— Гр-ражданин! — приказным тоном рыкнул полицейский, направляясь к Ройду. — Посторонним здесь находиться запрещено! Попрошу немедленно удалиться! — И демонстративно похлопал себя по ноге дубинкой; перегар от блюстителя порядка чувствовался за метр, и Ройд с облегчением понял, что заразиться гриппом ему пока не суждено.

— У меня разрешение. — Ройд достал из нагрудного кармана закатанное в пластик временное удостоверение с алым оттиском «Доступ везде» и размашистой подписью мэра.

— Ага, — с неприязнью сказал полицейский, внимательно изучив удостоверение и для чего-то поковыряв пластик ногтем, — столичный сыскарь! Ну-ну… Своих, что ли, не хватает? — И, потеряв к Ройду интерес, отправился помогать расчищать улицу от самоходок, то есть стучать дубинкой по крышам и матерно орать на водителей. Развлекаться, короче говоря, пошел — оно все ж куда веселее, чем дохлого ящера охранять!

Ройд, стараясь не ступить ненароком в черную лужу, подошел к обрубку драконьей шеи и, уперев руки в бока, принялся его внимательно осматривать.

Срез на шее дракона оказался удивительно ровным, словно голову снесли остро отточенным клинком, причем одним махом… Хотел бы Ройд увидеть тот клинок! Перерубить разом всю броневую чешую и позвоночник матерому дракону — это, знаете ли… С подобными вещами Ройд никогда раньше не сталкивался. И об оружии, способном на такое, слыхом не слыхивал. Впрочем, если здесь замешано военное ведомство с их секретными разработками, то всяко может статься: у военных в загашниках много чего припрятано, и технического, и магического. Может, какой меч-сокрушитель испытывают? Но тогда почему не на полигоне, почему над городом?

Ройд огляделся. Неподалеку от него стоял и с интересом разглядывал заезжего сыщика второй полицейский с мотком желтой ленты в руке, молодой, совсем еще мальчишка. Юный полицейский то и дело несолидно шмыгал носом и украдкой вытирал его рукавом — вот уж у кого точно можно было подцепить грипп! Но работа есть работа. Ройд улыбнулся парню и подошел к нему, стараясь, однако, слишком не приближаться — не хватало еще слечь в самом начале расследования.

— Здравствуйте, уважаемый, — Ройд слегка приподнял шляпу, не очень-то стремясь здороваться с гриппозником за руку, — вы, случаем, не подскажете, видел ли кто из полицейских, как упал дракон?

— Я и видел, — откашлявшись, насморочным голосом сообщил полицейский, — он чуть нас не пришиб. Здоровущий, ужас! Как грохнулся, так аж мостовая под ногами вздрогнула… Мы тут по вызову на аварию приехали, и он, представляете, рухнул прямо на нашу самоходку! Хорошо в кабине никого не было… Теперь объяснительными рапортами замучают. — Юный полицейский, глянув на дракона, вдруг закручинился: — Казенная самоходка, новенькая, старший ее только сегодня утром получил. У нас там два ящика пива в багажнике лежало, обмыть вечером думали… С-скотина безголовая!

— М-да, не повезло вам, — согласился Ройд. — Ничего, новую выдадут, куда денутся!

— Пиво жалко, — вздохнул парень. — Хорошее пиво было, дорогое. Скидывались ведь, тратились… Так что вы хотели узнать?

— Всего лишь одно: не наблюдалось ли чего необычного в небе, когда упал дракон? — любезно пояснил Ройд. — Что-нибудь эдакое… — Он неопределенно повел рукой. — Странное.

— Вроде бы нет, — малость подумав, сказал полицейский, — ничего особенного, всё как всегда: я в наряды часто хожу, при мне почти все те драконы и шмякнулись. Ну, дыра в облаках, ну, глаз демона, как я его называю…

— Не понял, — насторожился Ройд. — В каком смысле — глаз демона?

— В прямом, — полицейский ткнул пальцем в хмурое небо, — аккурат над мэрией иногда появляется, вон там. Только сейчас не видно, тучи…

— И давно появляется? — Ройд, придерживая шляпу, задрал голову, но сквозь тучи действительно ничего видно не было, да и дыра затянулась.

— С месяц, наверное, — прикинув в уме и что-то посчитав на пальцах, доложил полицейский. — Хитрый такой глаз, почти незаметный. Один знакомый астроном сказал мне, что это, скорее всего, редкое природное явление, воздушная линза по имени флуктуация, но меня-то не обманешь: глаз демона, и все тут. Драконы падают? Падают. Чего ж еще… Я в рапорте указывал, да только на том дело и закончилось.

— Очень интересно. — Ройд в замешательстве достал сигарету, закурил. — Действительно, интересно. — Ни о какой флуктуации ни с мэром, ни с начальником городского управления безопасности разговора и в помине не было. Впрочем, мэр вряд ли интересовался малозаметными воздушными линзами, не до них ему сейчас, а вот начальник управления безопасности, возможно, был в курсе, но разговаривал с Ройдом крайне неохотно, скупо. Понять его, конечно, было можно: не справились, не сумели… вон столичного специалиста пришлось вызывать… Какой удар по престижу!

— А ваш меч кто делал? — поедая взглядом Ройда, неожиданно спросил юный полицейский. — Гномы ковали или орки? И вообще, он у вас колдовской или просто заговоренный?

— Меч? — очнулся от размышлений Ройд. — Какой меч?

— Которым вы демона убивать будете, — обрадовался парень. — Вы же из столицы приехали специально с демоном сразиться, да? Вы уж, пожалуйста, дождитесь погожего денька, а то страсть как посмотреть хочется! Вам-то все равно, когда воевать, а нам интересно.

— Всенепременно дождусь, — без тени улыбки заверил полицейского Ройд. — Спасибо за помощь. — Приподнял шляпу и пошел прочь: смотреть далее на убитого дракона смысла не имело, а с «глазом демона» надо разбираться отдельно. Явно взаимосвязанные вещи…

В маленькой случайной кафешке, куда Ройд зашел погреться и выпить чашечку горячего кофе — только кофе! ничего более серьезного, десять утра всего лишь, — было тепло, малолюдно и оттого весьма уютно.

— Чего изволите? — зевнув, флегматично поинтересовался у Ройда толстый хозяин кафешки, откровенно скучавший за стойкой. — Коньяк? Ром? Вино?

— Кофе, — категорично заявил Ройд, поглядывая на ряды разнокалиберных бутылок за спиной хозяина. — Крепкий, горячий. Несладкий.

— С коньяком или ромом? — спросил толстяк. — Очень приличный коньяк на днях завезли, рекомендую!

Ройд колебался недолго:

— Можно и с коньяком, чего уж там.

Действительно, чуток спиртного здоровью никогда не повредит, тем более для профилактики гриппа. А то вон со всякими сопливыми общаться приходится, того и гляди сам заболеешь…

— Нет, давайте так, — окончательно решил Ройд, — сто грамм коньяку и лимон с сахаром. Да, сто грамм — оно в самый раз… Дрянь погода!

— А кофе? — напомнил толстяк, наливая коньяк в мерный стаканчик.

— Ладно, и кофе тоже, — не стал возражать Ройд. — Уговорили.

Толстяк насмешливо хмыкнул и пододвинул Ройду заказанное.

Ройд устроился за столиком рядом со стойкой: с удовольствием, не торопясь, выпил коньяк, закусил его лимончиком и, прихлебывая горячий кофе из чашки, призадумался над нынешней розыскной ситуацией.

— Сдается мне, надо кое-что проверить, — пробормотал Ройд. Оттянув левый рукав куртки, он быстро заскользил пальцем по нумерованным секторам тату-инфо на запястье. Ждать пришлось недолго: маленькое изображение Принца в полный рост мотыльком затрепетало над татуировкой. Связь была неустойчивая, с помехами и частым пропаданием цвета — возможно, на линии шалила магнитная буря или же где-то неподалеку от кафешки работало мощное колдовское устройство, некачественное и плохо отлаженное.

Принц был привидением-секретарем, призраком, которого Ройд года четыре тому назад случайно вызволил из заточения во время очередного заказного расследования: дело о банде охотников за душами вкладчиков, не успевших обналичить свои счета в банке перед смертью, получилось настолько громким, что охотники не смогли откупиться от праведного суда и надолго сели в тюрьму.

Собственно, Принц не был призраком в полном смысле этого слова: где-то глубоко под землей — по словам Принца — в лабиринте карстовых пещер, в хрустальном гробу лежало его заколдованное тело, охраняемое цепными гоблинами. Лежало, дожидаясь предсказанного момента, когда Принца найдет боевая принцесса-красавица и разбудит его страстным поцелуем. Где находится тот гроб, Принц не ведал… или притворялся, что не ведает: как понял Ройд, особого стремления оживать и жениться на спасительнице у Принца не было — участь бессмертного, нестареющего духа его вполне устраивала.

Кто и как заколдовал Принца, Ройд за эти годы узнать так и не смог, хотя неоднократно пытался выяснить это у самого Принца. Однако истории каждый раз были разные, в них появлялись то зачарованное веретено, то снотворный яд в ухо, то злодей-гипнотизер, то ревнивая фея… Принц или не помнил ничего, или же врал напропалую.

Впрочем, работником Принц был толковым, единственно что бестелесным, но и это вполне решалось магией голосового управления; на то имелся лицензионный комплект «Магоофис-про», легкий в установке и нехитрый в применении. Тем более что платить Принцу было не нужно: он поклялся отслужить Ройду верой и правдой тридцать три года, три месяца и три дня — у призрака, несомненно, был пунктик на цифре «три»; Ройд, понятное дело, не отказался.

— Привет ударникам офисного труда. — Ройд подмигнул фигурке над тату-инфо. — Что новенького?

— Шеф, за время вашего отсутствия по линии связи пришло два письма, — приветственно помахав рукой, отрапортовал Принц. — Одно от королевской налоговой инспекции, другое от вашей любовницы… м-м-м, не знаю, от которой, нет подписи.

— Что, денег требуют и ругаются? — усмехнулся Ройд.

— Да, и там, и там, — весело подтвердил Принц. — Причем крепко ругаются. Но во втором письме куда как сильнее!

— Им, ей-ей, никому не угодишь, — философски заметил Ройд. — Ладно, приеду — разберусь. А сейчас вот какое дело, — он понизил голос, — поищи-ка, будь любезен, в линиях связи все, что говорится о Тильте: это небольшой городок, где я сейчас нахожусь. Искать надо в первую очередь легенды, предания и всякие исторические казусы.

— Ясно, — кивнул Принц. — Сейчас займусь. Но, возможно, вам стоит попросту сходить в местный музей или городскую библиотеку? Там вы куда быстрее узнаете нужное.

— Да? — Ройд повернулся к хозяину кафешки. — Уважаемый, подскажите, есть ли в вашем замечательном городе музей и библиотека? Хочу, знаете ли, культурно поразвлечься.

— Музеев у нас нету, — равнодушно ответил толстяк, протирая бокалы салфеткой, — зачем нам музеи? Хотя нет, был один когда-то, но все те древние штучки-дрючки, что в нем хранились, наш мэр в прошлом году продал за границу и новую мэрию на вырученные деньги построил. А заодно громадный особняк себе за городом отгрохал — эх, живут же люди… Теперь в музее шикарный бордель с роялем и шампанским, очень культурное заведение, между прочим. Рекомендую!

— А библиотека? — озадачился Ройд. — Там что, тоже шампанское с девочками и музыкой?

— Не. — Толстяк посмотрел бокал на просвет и принялся тереть его дальше. — Сгорела библиотека давным-давно, да и шут с ней, ничего в ней интересного не было, одни лишь заумные книжки для ученых дураков. И мужских журналов с живыми картинками там не выписывали… Никчемное заведение, вот и весь сказ!

— Разумеется, — еле сдерживая улыбку, с пониманием согласился Ройд. — Мужские журналы — это да, без них библиотекам никак. — Он перевел взгляд на фигурку Принца. — Обстановка тебе, в общем, понятна? Тогда действуй. — Ройд коснулся сектора «Выход» на тату-инфо: фигурка замерцала и погасла.

— А вы что, турист? — полюбопытствовал толстяк, берясь за очередной бокал. — У нас туристы нынче не часто бывают, не на что им здесь смотреть. Вот раньше, при старом мэре, валом валили… Стояла у нас тогда посреди города, на месте новой мэрии, башня колдуна Орсуна, высоченная — спасу нет! Полвека стояла, покосилась вся… а новый мэр в целях безопасности налогоплательщиков приказал ее разобрать; чего не разобрали, то взорвали. Вещички из башни, знамо дело, в музей перенесли, а что с ними дальше случилось, я уже говорил. — Хозяин кафешки умолк, с подозрением разглядывая потемневшую салфетку.

— Спасибо за интересный рассказ. — Ройд встал, расплатился и вышел на улицу. После кафешного тепла осенний ветер казался особенно сырым и пронизывающим, но Ройда грели коньяк и ощущение того, что, похоже, он нашел-таки зацепку: башня колдуна на месте нынешней мэрии и «глаз демона» опять же над мэрией. Ох, неспроста оно все в одном месте находится, ох неспроста…

Ожидая, пока Принц разыщет необходимые сведения, Ройд отправился неспешно гулять по городу: ничего лучше не успокаивает и не приводит в порядок мысли, как прогулка на свежем воздухе по провинциальному скучному городку. В котором, правда, есть шикарный музей с борделем и роялем.

Купив по пути в ближайшем магазине упаковку дежурных бутербродов с колбасой, Ройд на ходу поел — после коньяка с лимоном аппетит разыгрался нешуточный; что осталось, скормил увязавшемуся за ним возле магазина тощему псу. Судя по излишне умному и наглому взгляду, пес вполне мог быть оборотнем, и Ройд ничуть не удивился бы, если бы тот оказался соглядатаем от городского управления безопасности, направленным следить за ним, — Ройд на месте начальника управления поступил бы именно так.

К полудню ветер утих, да и тучи как-то незаметно исчезли, рассеялись, небо стало насыщенно-синим, глубоким, предвещающим скорые заморозки. Ройд в сопровождении пса сходил на городскую площадь, к мэрии, посмотреть на «глаз демона», но ничего в небе не увидел: лишь одна синь, а в ней далекие, летящие от зимы на юг теплолюбивые драконы.

Пес, доев последний бутерброд, по-хамски облаял Ройда и, беззаботно отлив на стену мэрии, с рычанием умчался за пробегавшей мимо кошкой. Ройд вздохнул с облегчением: значит, не оборотень, не соглядатай, и то дело. После чего ушел от мэрии прочь — не хватало еще налететь с коньячным запахом на мэра, ожидающего от него «скорых результатов».

Сигнал вызова тату-инфо уколол Ройда в запястье, когда он выходил из платного туалета в городском парке — ладно что не раньше уколол, а то хорош бы он был, беседующий невесть с кем в запертой кабинке: зачем привлекать к себе ненужное внимание?

Сев на скамейку под вековым дубом, еще почти зеленым, но с заметно поредевшей листвой, Ройд коснулся пальцем сектора «Прием».

— Шеф, к сожалению, о самой Тильте я мало чего нашел. — Принц выглядел несколько виноватым. — Перелопатил кучу линий и случайно обнаружил в каком-то архиве историю о колдовской башне, которая стоит посреди города…

— Стояла когда-то, — уточнил Ройд. — Снесли башню, раритеты из нее продали, а деньги разворовали — обычная история!

— А… э… — запнулся на миг Принц. — Не знал. В архиве о том не сообщалось, видно, мне устаревшие сведения попались.

— Ладно, давай о башне, — отмахнулся Ройд. — Сейчас она меня более всего интересует. Есть, понимаешь, кой-какие идеи.

— Ага. — согласился Принц, — давайте, — и приступил к длительному, до занудства подробному отчету: память у Принца была великолепная, можно сказать, фотографическая, но выбирать главное из общего призрак не умел. Поэтому Ройду всегда приходилось выслушивать сообщения Принца полностью и разбираться самому, что в них важно, а на что можно не обращать внимания.

Маг Орсун, известнейший в свое время чародей, был личностью неоднозначной: служил при королевском дворе, занимая высокий пост «наставника драконов», то есть работая укротителем-воспитателем с драконьим молодняком — армейские драконы в ту пору составляли основную ударную силу в войсках. А заодно Орсун тайно занимался перепродажей земельных участков под новостройки и разнообразными дворцовыми интригами, нажив тем самым приличное состояние и массу высокопоставленных врагов. В конце концов интриги для Орсуна закончились плачевно: в один далеко не прекрасный день он был официально разжалован королем из элитных магов в сельские колдуны — на главной площади столицы, под бой барабанов, с обязательным ломанием волшебной палочки над головой — и сослан в глухую провинцию без права появления в столице и выезда за границу. Где ему, Орсуну, и надлежало отныне прозябать в безвестности.

Но творческая натура колдуна не могла смириться с таким положением дел: для начала Орсун построил в центре городка высокую каменную башню, вбухав в ту постройку немало средств, потом закупил множество разнообразных магических книг и артефактов, которые везли к башне из столицы на шести подводах с охраной. А после разжалованный чародей объявил себя бароном, владельцем всех окружающих земель и навсегда удалился в башню — более Орсун в городке не появлялся.

Местным жителям, ленивым и неспешным, деловой колдун был настолько чужд и непонятен, что о его самозваном баронстве никто и не подумал доложить куда следует: провинциальная общественность решила, что опальный маг окончательно тронулся умом от горя, а какой прок заявлять на сумасшедшего? Ни награды, ни уважения, одни лишь пустые хлопоты.

И все же интерес к Орсуну у жителей городка имелся: нанятая колдуном прислуга охотно рассказывала о том, что творилось в башне. А творилось там всякое разное, удивительное и странное — одно слово, разгулялся безумный чародей без надзору! Ставит непонятные эксперименты в своей лаборатории день и ночь, отчего по всей башне то страшная вонь, то сквозняки с незнакомыми запахами. А то и привидение какое в темном зале углядишь… но это, скорее всего, прислуга врала, цену себе набивала.

Впрочем, никакого вреда от тех странностей здешнему народу не случалось, и потому на деятельность изгнанного мага смотрели сквозь пальцы: в конце концов, он у себя дома и имеет право хоть вино до одури пить, хоть колдовать до потери сознания — его проблемы.

…Еще громадный интерес у сплетников вызвало дивное окно, устроенное колдуном на крыше башни в подвижной кабине; кабина та могла поворачиваться в любую сторону, позволяя смотреть через окно куда угодно. Но самое невероятное заключалось в том, что окно показывало не то, что есть, а то, что произойдет лишь через полгода! Особо поражало воображение стекло: оно было сделано из неощутимого, опасного «ничего», легко отрывающего конечности, если, разумеется, те конечности в него сунуть — в чем слуги однажды и убедились: один из них с дурного ума решил подышать воздухом будущего… Голову, к сожалению, ни друзья, ни родственники найти не смогли, хотя старательно искали вокруг башни; тело пришлось хоронить в закрытом гробу. Но в конце концов голова нашлась — аккурат через полгода, под башней: свежая, только что оторванная.

Неприятный случай колдун замял крупной денежной суммой, выплаченной родственникам погибшего, после чего немедленно рассчитал слуг и выписал себе из дальних краев чернокожих людей, которые по-местному говорить не умели и потому ничего интересного рассказать не могли.

Вот тогда-то и возникло у наиболее именитых жителей городка подозрение, что колдун Орсун замышляет нечто вредное и крайне непотребное: возможно, свержение короля с престола, а может, и того ужаснее — насылание града на их посевы, мора на их скот и реальный захват местной власти… иначе с чего бы это гнусному магу потребовалось подглядывательное окно в будущее? Не иначе как за развитием своих коварных планов наблюдать в дальноскоп… С тем и полетели скорые депешы-доносы в столицу, прямиком в королевскую службу надзора за неблагонадежными элементами. Реакция службы оказалась быстрой: через неделю башню окружило войско, по пути вытоптав посевы и конфисковав всю скотину на провиант; заодно были разрушены дома, мешающие осаде… собственно, все дома осаде и мешали. К сожалению, башня оказалась добротно зачарованной и ни тараном, ни баллистами, ни огнеплюйными драконами не разрушаема: подлый маг так и не сдался на милость победителя. Мало того наглый колдун выслал к командиру войска чернокожего слугу с запиской, где сообщал, что знал об осаде за полгода до ее начала и успел запастись всем необходимым. И что, мол, ничего у осадников не выйдет, это он тоже в свое окно видел. Поняв, что бороться с уже определенным будущим глупо, командир увел войско обратно в столицу, где был прилюдно бит батогами за суеверие и отправлен в штрафной полк рядовым. Однако случившееся пошло впрок, и более король своих войск к башне не посылал.

Колдун Орсун прожил еще тридцать с небольшим лет, никем не тревожимый. За это время город полностью восстановился и даже основательно разросся — наслышанные о неудачной осаде, многие и многие стремились поселиться возле знаменитой башни, наивно полагая, что столь могучий чародей в случае чего не даст их в обиду. Разумеется, люди ошибались: Орсуну были совершенно неинтересны как они сами, так и их глупые надежды.

Когда чародей умер от старости и защитные чары башни исчезли, королевская следственная комиссия обнаружила в его рабочем кабинете завещание, обстоятельное и подробное. Во-первых, колдун благодарил городские власти за его пышные похороны на следующей неделе, которые ему очень понравились, за удачно выбранное место для могилы и за мраморный, радующий глаз памятник. Далее была указана сумма, заранее переведенная в городской филиал королевского банка на имя мэра — очень внушительная сумма! — исключительно на похороны, последующие за ними всегородские поминки и, разумеется, на памятник. Особо указывалось, что мэру дозволено присвоить не более десяти процентов от перечисленного в банк, иначе он будет посмертно проклят (кстати, мэр оказался добропорядочным человеком и действительно более десяти процентов не взял, хотя и мог).

Во-вторых, колдун в завещании предупредил о том, что он любил уединение при жизни и желает того же после смерти: ежели прах его когда-либо будет потревожен — нарочно ли, случайно, — то, пока останки не вернутся в могилу, на город с небес снизойдет беда. Какая беда и насколько серьезная, пояснить колдун не соизволил, не захотел.

Все книги и раритеты, находившиеся в башне, были комиссией учтены, описаны и инвентаризированы; так как в завещании ничего не говорилось о тех книгах и раритетах, то опись увезли в столицу, а саму башню опечатали и зачаровали от воров. Но главного — того самого окна в будущее, из-за которого когда-то развернулись осадные действия, — комиссия не обнаружила, одна лишь дыра в стенке кабины. Куда подевалось стекло, изготовленное из «ничего», не знал никто…

— Понятно, — со значением сказал Ройд, выслушав отчет Принца. — Настолько понятно, что для меня становится загадкой, как здешние сыскари не справились со столь элементарным делом. Хотя тут могут быть серьезные варианты. — Какие именно, объяснять Принцу он не стал. — Съезжу-ка я на старое кладбище, через которое они трассу тянут. — Ройд встал со скамейки, с хрустом потянулся, зевнул и, потирая отсиженный зад, направился к выходу из парка.

…Старого кладбища как такового не существовало: вместо него вдаль тянулась широкая бетонированная полоса с редкими, пока еще закрытыми ларьками-киосками и станциями заправки самоходок сжиженным болотным газом. По трассе, фыркая вонючим паром, сновали туда-сюда грузовые самоходки, увозя к вечернему горизонту щебень, бетон и прочий строительный материал — прокладка трассы шла полным ходом. Там, впереди, солнце наполовину утонуло в степи, и казалось, что трасса упирается прямиком в оранжевый полукруг. Эдакая дорога в светлое завтра…

— А где же кладбище? — прикрывая от солнца глаза ладонью, поинтересовался Роил у водителя такси. — Неужто бетоном залили?

— Почему же, — удивился водитель. — Перенесли кладбище, само собой. Вы ж просили отвезти вас к старому, вот я и…

— Поехали к новому, — приказал Ройд. — Это далеко?

— Не очень. — Водитель, трогая с места, с любопытством посмотрел на пассажира в обзорное зеркальце — А вы, сдается мне, приезжий? Наши все знают, где новое кладбище находится… У вас там кто из родственников захоронен?

— М-м-м… Нет. Меня вообще-то интересует могила колдуна Орсуна… э-э-э… вернее, его памятник. — Особо распространяться о цели своей поездки Ройд не хотел. — Художественное, так сказать, воплощение скульптором идеи мятущейся души и неуспокоенного таланта.

— А-а, — с уважением протянул водитель. — Звучит непонятно, но круто. Вы из Академии искусств?

— Именно, — недовольно буркнул Ройд. — Из нее, родимой.

— Могилка с памятником аккурат на въезде, — помолчав, сказал водитель. — Исторического значения могилка! У нас к ней те, кто свое будущее узнать желает, ходят. Просят, молятся. У некоторых получается: говорят, снисходит на них прозрение…

— Вот и славно. — Ройд полез было за деньгами, но передумал. — Вы меня там подождете? Я ненадолго, минут на десять, не более. Осмотрю памятник и назад.

— Конечно, — согласился водитель.

…Скульптура из белого мрамора была выполнена в полный рост, и, судя по ней, колдун Орсун на атлета никак не походил. К тому же у статуи не хватало одного уха и двух пальцев на вытянутой вперед, благословляющей все и вся руке — видимо, туристы постарались. Или мальчишки, с них станется… Черный постамент резко контрастировал со скульптурой; на наклонном срезе плиты было выгравировано: «Человеку, видевшему будущее». Кто-то, не поленившись, нацарапал гвоздем «не» перед «видевшим» — да, скорее всего, мальчишки поработали, кто ж еще…

— Могила на месте, покойный, значит, тоже. Формально вроде бы комплект. — Ройд потер лоб, соображая. — Но, однако ж, в гробу недостача, однозначно…

— Господин академик, — нетерпеливо крикнул от самоходки водитель, — время! Мне в гараж скоро. — Он нервно огляделся. — Да и темнеет уже… Не стоит, поверьте, тут по темноте без серебряного оружия шастать, очень не советую.

— Да, конечно. — Ройд вернулся к самоходке, забрался на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

— Куда? — Водитель несколько раз крепко стукнул кулаком по приборной доске — самоходка замурлыкала, просыпаясь.

— В мэрию, — ответил Ройд, сдвигая шляпу на глаза и откидываясь на спинку сиденья. — Разбудите, когда приедем, — и задремал.

В мэрии, несмотря на вечернее время, вовсю кипела жизнь: в фойе сновали некие люди казенного вида с озабоченными лицами и непременными папками под мышками, а с верхних этажей доносилась частая дробь пишущих машинок; даже охранник на входе выглядел бодрым, хотя он же и дежурил сегодня утром, когда мэр с Ройдом вылетали по полицейскому вызову. Поздоровавшись с охранником и узнав, что мэр сейчас находится в своем кабинете на третьем этаже, Ройд, не торопясь, выкурил сигарету, угостив табачком охранника и потрепавшись с ним о том о сем, а уж после отправился на нужный этаж.

В кабинете мэра Ройд прежде не был, не пришлось — деловой разговор у них проходил в соседней, защищенной от подслушивания и подглядывания комнате с отдельным входом. Секретная комната оказалась похожа на карцер, ничего лишнего: без окон, с яркой лампой-светляком на потолке и железными стенами, два стула и стол, даже батарей отопления не имелось. И холодно там было, словно на улице, — Ройд поежился, вспомнив тот долгий разговор.

Ройд постучал по латунной табличке на двери и, не услышав ответа, вошел в приемную, где рядом с секретарским столом находился вход в кабинет мэра. Секретаря на месте не оказалось — то ли отпустили его за вечерней ненадобностью, то ли вышел куда на минутку, кто знает! Ройд подождал немного, но секретарь не появился; решив плюнуть на канцелярский этикет, Ройд постучал кулаком в обитую кожей дверь и потянул ее на себя за витую ручку.

Выглядело рабочее помещение мэра по-провинциальному богато и солидно, соответственно занимаемой хозяином должности: высокий лепной потолок, стандартная полированная мебель, хрустальная люстра на полпотолка, тяжелые бархатные шторы до пола… Несомненно, о понятии «дизайн» мэр и слыхом не слыхивал.

Сам хозяин кабинета сидел за громоздким столом и, дымя сигаретой, с явным неудовольствием смотрел на неурочного посетителя; на столе, застланном бумажной скатертью, стояла початая бутылка дорогого коньяку, тарелка с нарезанной копченой колбасой и пустая рюмка.

— Добрый вечер, — Ройд вежливо приподнял шляпу, — не помешал?

— Ни в коем разе, — оживился мэр. — Я думал, это… А, ну их к черту! — Он махнул рукой. — Возьми рюмку в баре и садись, потолкуем. Колбасу будешь?

— Не откажусь. — Ройд подошел к шкафу со стеклянными дверцами, потянулся было открыть их и замер, оторопев: на полке среди рюмок-бутылок скалил зубы череп в серебряном обруче-короне со вставленными в глазницы алыми самосветными линзами. Мэр за спиной Ройда коротко хохотнул.

— Пробирает, а? — сочувственно сказал мэр. — Черный юмор, нда-а… Чтоб гости поменьше за выпивкой лазили.

Ройд осторожно, стараясь не задеть череп рукой, взял рюмку, еще раз глянул на коронованные кем-то останки, тихо закрыл дверцы и вернулся к столу.

— Ну, гражданин сыщик, как дела с расследованием? — Мэр щедро плеснул коньяку себе и Ройду. — Продвигается?

— Можно сказать, расследование почти завершено. — Ройд снял шляпу, поискал взглядом вешалку, но, не найдя, положил шляпу на стол, неподалеку, понюхал коньяк, взял кружочек колбасы и сглотнул набежавшую слюну. — Знатный у вас коньячок! И закуску одобряю, самое то после трудового дня…

— Не понял. — Мэр раздраженно стукнул бутылкой по столу. — Завершено дело или нет? Ты же обещал скорое расследование… Давай прямо, у меня проблем по горло, и пустой болтовни не нужно, я и сам говорить могу убедительно, работа у меня такая. Выборы на носу, черт…

— Все очень просто. — Ройд поднял рюмку. — До крайности просто. Будем здоровы?

— Будем, — недовольно проворчал мэр и выпил следом за Ройдом.

— Итак, — Ройд взял кружок колбасы, — ответьте мне сначала на несколько вопросов, а после я сообщу вам свои выводы по драконьей проблеме.

— Допрос, что ли? — усмехнулся мэр. — Ну-ну.

— Не допрос, а уточнение. — Ройд повернулся и ткнул рукой в сторону бара: — Чей это череп и откуда он у вас взялся?

— Череп? — удивился мэр. — А при чем здесь череп? Дурацкая, конечно, шутка, но… Ладно, отвечу. Мне его подарил мой заместитель, когда кладбище переносили — фактически он переносом и руководил, — сказал, выдающаяся колдовская личность была. Мол, станет талисманом удачи к нынешним перевыборам. Хотя какая, к чертям, удача с этими безголовыми драконами… Эх, прокатят меня на выборах, точно прокатят!

— Понятно. — Ройд посмотрел на рюмку, мэр намек понял: усмехнулся, налил и себе, и сыщику.

— А ваш зам, он свою кандидатуру на выборы выставлял? — Ройд поблагодарил кивком, но пить не стал, лишь пригубил коньяку. — Или, возможно, собирается выставить? И еще… Кто он? Я с ним знаком?

— Нет, не выставлял, — отрицательно покачал головой мэр, — хотя, теоретически, вполне может, есть на то еще время… А с ним ты, разумеется, знаком, он у нас начальником городского управления безопасности по совместительству работает. Шпионов ловит, хе-хе!

— Ах вон оно как. — Ройд допил коньяк. — Тогда все становится на свои места: и то, что его сыскари не смогли найти причины случившегося… и что говорить он мне ничего не захотел, одни общие слова, не более.

— Неужто против меня интриги? — озабоченно приподнял бровь мэр. — Тэк-с, давай вываливай.

Ройд, откашлявшись, приступил к рассказу. Повествование оказалось долгим, Ройд старался не упустить ни одной детали… ну, почти ни одной — не хотелось заранее расстраивать мэра; отчет о расследовании, тем более хорошо оплачиваемом, обязательно должен быть долгим, чтобы заказчик не усомнился в проделанной титанической работе… Даже если она, работа, и не была титанической. Мэр, рассеянно кивая, попивал коньяк и мрачнел на глазах.

— …И, стало быть, когда череп колдуна Орсуна вернется в могилу, колдовское стекло наверняка исчезнет, отправится туда, где хранилось все эти века. — Ройд умолк, переводя дух: очень он не любил длинных монологов, от которых начинало першить в горле, да куда ж деваться.

— Точно исчезнет? — Мэр с неприязнью глянул в сторону бара.

— Абсолютно точно, — убежденно сказал Ройд. — В конце концов, если я ошибаюсь, то верну гонорар. — Заявление было рискованным, но Ройд не сомневался в своей правоте.

— Мда-а, дела. — Мэр потянулся было за бутылкой, но передумал. — Не ожидал я подобного от собственного зама, не ожидал… Плохо, однако, мы историю своего края знаем, ой плохо! Отчего и случаются всяческие недоразумения. Все недосуг, все работа заедает… Ага! А ведь это идея, — мэр энергично щелкнул пальцами, — построить предвыборную кампанию на поддержке этого, как его… образования, да! Под лозунгом: «Люби свой край» или что другое — потом решу. Свежо, оригинально… опять же патриотично! Электорат клюнет, куда ж денется. — Мэр довольно потер ладони. — Право, что ни делается, все к лучшему! А с черепом поступлю вот как; вызову сейчас нужных людей и съезжу с ними на кладбище, на место его положим. И круглосуточную охрану возле могилы поставлю, чтоб, значит, наверняка.

— Причем обязательно вооруженную. — Ройд вспомнил слова таксиста. — Лучше всего пистолями, с серебряными пулями. Говорят, неспокойно на кладбище!

— Опять? Еще одна проблема, тьфу ты, — в сердцах сплюнул мэр. — Вампиры снова озоруют… Мы ж их прошлым летом «серебряным туманом» потравили, ан нет, по новой поналезли! Хуже тараканов, честное слово. Придется отложить поездку на кладбище до утра, ничего не поделаешь.

— Тогда я пошел? — Ройд взял шляпу. — Отправлюсь на драконодром и полуночным экспрессом в столицу: дело вроде бы сделано, чего задерживаться.

— Не забудь охраннику временное удостоверение сдать… Слушай, а ты не боишься, что пассажирский дракон в твой «глаз демона» заглянет? — усмехнулся мэр. — Подождал бы до утра для верности.

— Нет. — Ройд надел шляпу, встал. — Они, пассажирские, дрессированные и самостоятельных вольностей себе не позволяют. Это только свободные драконы любопытны сверх меры: как увидят чего необычное, удивительное, непременно его на зуб попробовать хотят… На то колдун и рассчитывал, не зря ж он сколько лет с драконьим молодняком работал.

— Не понимаю, чего особенного в том неощутимом стекле можно углядеть? — с досадой поморщился мэр. — Тот же город, те же поля. Тоска, одно слово. Рутина.

— Весенний город и весенние поля, — предположил Ройд. — Зеленые. Разве не удивительно, особенно для перелетного дракона, обнаружить весну среди холодной осени?

— Слова, слова, — мэр снисходительно улыбнулся, — романтический вздор, сыскарь, не более!

Ройд до этого сомневался, следует ли сказать мэру то, что он от него утаил; после услышанного он не колебался.

— Между прочим, вы знаете, куда подевались головы погибших драконов?

— Нет, — мэр насторожился, — и куда?

— Через полгода узнаете, — мрачно пообещал Ройд. — Потому не советую распускать вашу уборочную команду, — и вышел из кабинета.

Улыбка сползла с лица мэра. Чего Ройд, собственно, и хотел.

© М. Бабкин, 2004.

АНАСТАСИЯ ПАРФЕНОВА, АЛЕКСЕЙ ПЕХОВ Под флагом Милорда Кугеля

Гулли ван Шайрх метался по палубе, словно разъяренный тигр.

Мысленно.

В реальном мире он стоял, заложив руки за спину, дымил трубкой и с ленивой небрежностью наблюдал за суетой, охватившей его корабль. Команда спешно готовилась к отплытию, Чуга надрывался за троих, гоняя матросов, и лишь капитан являл собой воплощение спокойствия, равнодушия и непробиваемой уверенности. Шкипер наемников не может себе позволить нервозности перед лицом цейтнота. И уж тем более никто из команды не должен видеть, как он прыгает по кораблю в истеричном нетерпении, всуе поминая всех океанских демонов.

Даже если очень хочется.

«Хапуга» — быстроходная трехмачтовая шхуна, спешно снимающаяся с якоря посреди ночи и отправляющаяся в открытое море, — зрелище не для слабонервных. Команда, в рекордные сроки извлеченная суровым боцманом из портовых кабаков и публичных домов, выражала свое отношение к происходящему громогласной руганью. Из-за совершенно неожиданно подвернувшегося дельца пришлось оставить и славный ром, и не менее славных женщин, всегда готовых подарить храбрым пиратам любовь за пару-тройку звонких пиастров.

Мастер-канонир, руководивший погрузкой боеприпасов на борт, еще и успевал отдавать распоряжения двум своим ребятам, деловито набивавшим отсыревшим порохом вспоротый живот торговца. Покойник не далее как час назад пытался надуть Тома и подсунуть ему некачественный товар.

Вонючий корабельный талисман, основательно угнездившись на верхней рее грот-мачты, оглашал воздух пронзительными, полными энтузиазма воплями и гадил на палубу, явно пытаясь довести и без того злого боцмана до бешенства.

Со стороны причала послышались крики, топот и собачий лай. Капитан ругнулся себе под нос и внушительной походкой направился к борту.

Запыхавшийся первый помощник вбежал на корабль по сходням. Абордажная команда «Хапуги», в поисках которой ван Дога и был послан на берег, пренебрегла подобными излишествами и лихо перемахнула на палубу прямо через борт корабля, нисколько не смущаясь тем фактом, что этот самый борт находился гораздо выше причала. Капитан коротко скользнул взглядом по ссыпавшимся на палубу фруанам и повернулся к приближавшемуся офицеру.

— Все здесь?

— О да, мой капитан! — Бельфлер, чьи всегда безупречно завитые темные кудри рассыпались по плечам, а дорогой камзол явно был надет в спешке, как ни в чем не бывало достал из рукава надушенный платочек и принялся стирать со щеки женскую помаду. Командир абордажной команды пребывал в отличном расположении духа, и даже столь спешный вызов на борт его нисколько не расстроил.

Куда более недовольный первый помощник проворчал что-то подтверждающее слова фруана. Капитан мрачно уставился во тьму летней ночи. Из темноты доносились крики и истеричный собачий лай. Ван Шайрх по опыту хорошо знал, кто мог вызвать этот переполох. Вне всякого сомнения, Бельфлер нарочно провел своих людей мимо вольеров, дабы позлить портовых псов. Иногда шкипер совершенно не понимал юмора своего офицера.

Если всю остальную команду можно было отыскать, просто заглянув в припортовые бордели, то для того, чтобы посреди ночи найти дюжину фруан, требовалось прочесать будуары самых благородных и недоступных дам города. Бордели — это слишком низко для изысканных ребят Бельфлера. Именно для поиска утонченных модников и был отряжен многоопытный и прослывший специалистом в нелегком деле «вытащи бравого матроса из постели благородной дамы» первый помощник «Хапуги». Миссия его, как всегда, завершилась успехом. Однако, судя по концентрации приближавшихся к порту разъяренных мужей, уйти тихо проклятые ловеласы опять не пожелали. Но по крайней мере теперь все находились на борту, и драк на улицах прибрежного города не будет, а проклятый губернатор не станет брызгать слюной и строить ван Шайрху козни.

Сейчас на борту не хватало только юнги. И корабельного мага.

Старый Моритан, служивший на «Хапуге» колдуном все те годы, пока ван Шайрх был капитаном охотников за удачей, выбрал именно сегодняшний вечер, чтобы тихо и мирно околеть от старости. Об этой досадной неприятности и сообщил шкиперу посланный за колдуном Уй. Капитан, ругавшийся одновременно с тремя портовыми чиновниками по поводу доставки на судно продовольствия, воды и боеприпасов, рявкнул что-то насчет нанять другого, но более живучего шарлатана, о чем сейчас уже начинал сожалеть. Великовозрастный юнга был верен до умопомрачения, зверски силен и столь же туп. Похоже, увидеть озадаченного сложным приказом Уя капитану «Хапуги» было уже не суждено. Придется уходить без него. Время поджимало.

Выходить в море без мага на борту? Мысль не вызывала особого энтузиазма, даже несмотря на то, что заказ, полученный шкипером нынешним вечером, казался смехотворно легким и безопасным.

— Заканчивай, Том! — хмуро бросил подошедший боцман. — Время.

Мастер-канонир бросил на высоченного орка обиженный взгляд, но своих ребят отозвал.

— Фсегда ты испортишь забафу, Чуга, — недовольно пропищал лысый карлик, наблюдая за тем, как двое пиратов выбрасывают тело несчастного торговца за борт.

— Если твои парни так любят фаршировать тушки, отправь их коку. Сковородка найдет им занятие, — пророкотал боцман.

Том радостно осклабился, явно представив, сколько ласковых слов скажет корабельный кок, увидев столь исполнительных помощников, но все же произнес:

— Этот гад получил по заслугам. Будет жнать, как подсофыфать мне плохие боеприпасы! Фосемь бочонкоф сырого пороха! И он мне еще доказыфал, что эта штука будет гореть!

Законы берегового братства были суровы. Пираты крайне не любили, когда их надували особенно нагло, и обычно отправляли лгунов на корм рыбам.

— Все твои люди на борту? — спросил капитан.

— А то! — гордо пискнул карлик и топнул маленькой ножкой. — Хоть сейчас к пушкам!

— Надеюсь, до этого не дойдет… Что-то они сильно орут, мосье Бельфлер. Если не секрет, кто вам подарил любовь на этот раз?

Фруан загадочно хмыкнул, жеманно зевнул, прикрывая рот ладонью, а затем скучающе произнес:

— По-моему, это была дочка командующего гарнизоном, мой капитан. Очень приятная дама во всех отношениях. Собственно говоря, она не очень-то и сопротивлялась, пока не нагрянул ее папенька.

Чуга весело заржал. Впрочем, его смех тут же перешел в недовольное ворчание, ибо Милорд Кугель соизволил слезть с грот-мачты и теперь пронзительно орал, требуя, чтобы на него обратили внимание.

Крики на берегу звучали все ближе и ближе. Скрипнув зубами, капитан скупо бросил:

— Отплываем.

— Юнги нет, — на всякий случай напомнил ему офицер абордажной команды.

— Если этот тупица не может справиться со столь простым заданием, то пусть сидит здесь, пока мы не вернемся. Мы и так опаздываем. Отплываем, Чуга!

— Убрать сходни! Отдать кормовые и носовые! Пошевеливайтесь, рыбьи дети! Поднять якорь! Топселя… — посыпались многочисленные команды. Засвистел свисток. Суета на палубе удвоилась, хотя еще минуту назад казалось, что это просто невозможно.

Загремела якорная цепь, захлопали поднятые паруса. Корпус корабля величественно дрогнул, заскрипел.

В последний момент перед тем, как «Хапуга» отошел от причала, послышался торжествующий вопль горного тролля. Юнга перемахнул через борт и приземлился на деревянные доски, застонавшие под весом огромного тела. Через плечо Уя было перекинуто щуплое тело, судорожно сжимавшее объемистый мешок, выдававший профессиональную принадлежность. Гулли ван Шайрх облегченно перевел дух и, разом забыв о тролле-полукровке и маге, бросился отдавать приказания. По дороге он едва не наступил на Милорда Кугеля, который не преминул устроить по этому поводу грандиозный скандал.

Изящный и хищный, «Хапуга» уходил в ночь с полностью укомплектованным экипажем…

Корабль мог запросто поспорить с заброшенным кладбищем. Мертвая тишина. Ошеломленное молчание. Никто не произносил ни звука. Даже Милорд Кугель в кои-то веки заткнулся и с любопытством выглядывал из-под трапа, ведущего на мостик, стараясь как можно лучше изучить свалившегося на них новичка. Сейчас «Хапуга» больше всего походил на корабль-призрак. Слышен был лишь шум волн, бьющихся о борта шхуны, да скрип корабельной снасти. Пока корабль покидал гавань, все были слишком заняты, чтобы обращать внимание на трофей Уя. Теперь же, когда маяк острова Агильо остался за кормой, все увидели это.

— Забери меня Бездна! — Первым в себя пришел боцман. — Баба!

Милорд Кугель, невесть как уже умудрившийся взобраться на плечо хмурого шкипера, тихонько чирикнул и дернул одной из своих лапок, явно подтверждая слова орка. Талисман «Хапуги» появлению женщины был удивлен не меньше людей, а потому старательно таращил пучеглазые красные глазенки на нового корабельного мага. Точнее, магичку.

Женщина тоже молчала и, скрестив руки на груди, с вызовом смотрела на притихшую команду. Невысокая, хрупкая, тонкокостная, смуглая. С хищными и несколько резковатыми чертами лица. Явно откуда-то с южных островов. Серые живые глаза, густые брови, нос с горбинкой и крепко сжатые упрямые губы. Множество морщинок в уголках глаз и черные, сплетенные в восемь косичек волосы, подернутые сединой, говорили шкиперу о том, что волшебница отнюдь не молода. Хотя, если не присматриваться к деталям, женщине можно было дать лет тридцать. Магичка была облачена в длинное, до пят, простое темное платье. На шее женщины висели костяные бусы и разнообразные медальоны явно магического толка — черный с белыми крапинками камушек, желтая гладкая косточка, неровная медная звездочка. На тонких руках — тяжелые костяные браслеты с вязью рун, на указательном пальце левой руки — серебряное колечко. Видавший виды походный мешок лежал у ее ног.

Капитан с тихим остервенением досчитал до пяти. Сегодня был явно не его день. Посмотрел волшебнице в глаза. Все тот же вызов, любопытство и… капелька страха. Кажется, до нового члена команды стало доходить, на какой корабль ей допелось попасть.

— Том, захлопни пасть, — бросил шкипер, и мастер-канонир закрыл рот, громко щелкнув зубами.

Этот звук заставил заговорить всех разом. Смысл поднявшегося галдежа сводился к тому, что женщина на корабле — это не к добру. Молчали только фруаны. Бельфлер, как всегда, лишь иронично улыбался да изредка подносил к носу надушенный шелковый платочек. Офицеру абордажной команды не было никакого дела до глупых людских предрассудков. Шкипер набрал в грудь воздуха и громогласно рявкнул, разом прекратив птичий базар:

— Хватит разговоров! У вас что, дел нету?! По местам!

Команда разом занялась своими прямыми обязанностями. Еще не хватало, чтобы суеверные моряки нагнали на себя страху из-за бабы. Неуверенность в открытом море — прямой путь на дно… или на рею.

— Госпожа…

— Льнани.

— Госпожа Льнани, позвольте поприветствовать вас на борту «Хапуги». — Несмотря на свое недовольство, шкипер старался держаться с волшебницей вежливо. — Я Гулли ван Шайрх. Гулли Ветер. Капитан этого корабля.

Последовал едва заметный наклон головы.

— Думаю, вам следует немного отдохнуть. Через час приглашаю вас в свою каюту на поздний ужин. Там и заключим контракт.

— Где я могу остановиться?

— Я уступлю вам свою каюту, пока ребята не вычистят логово Моритана, — галантно предложил Бельфлер. — Следуйте за мной, госпожа.

Капитан, боцман, мастер-канонир и первый помощник наблюдали за новым корабельным магом, пока она шла по палубе. Один из фруан нес ее мешок и сыпал комплиментами. Этих ребят ромом не пои, только дай приударить за женщиной.

— Быть может, стукнуть ее по голове чем-нибудь тяжелым — и за борт? — с тоской в голосе произнес Том.

— Последних мозгов лишился, идиот?! — Кряжистый капитан наконец-то нашел выход своей ярости и обрушился на карлика, словно тропический шторм на легкую рыбацкую лодку. — Связываться с морским магом? Я на такую глупость не пойду!

— А я что? Я ничего! — сразу же затараторил мастер-канонир. — Скажи, Чуга, я федь только для пользы дела предложил! Женщина на корабле — это плохая примета.

— Кого надо выбросить за борт, так это дебила, посланного нам небом. — Первый помощник сплюнул за борт и покосился на ухмыляющегося тролля.

— Уй, иди сюда, — поманил юнгу шкипер.

Горный тролль радостно осклабился. Похоже, парень не понимал, что им крайне недовольны.

— Уй, — вкрадчиво продолжил Гулли, — ты помнишь наши правила?

— Да, капитан!

— Ты помнишь, что женщинам не место на моем корабле?

— Да, капитан! — так же браво рявкнул валуноподобный юнга.

— Так какого же морского демона ты притащил ее на «Хапугу»?! — взбеленился шкипер.

— Вы велели найти мага. Я и нашел, — вытаращился Уй, не понимая, почему на него орут.

— Ты нашел женщину!

— Вы сказали про мага. А что нельзя выбирать женщин, мне никто не сказал, — пробормотал юнга.

— Мага! Не женщину! Любого другого мага! Но не магичку! Улавливаешь разницу?! — грохотал шкипер, при каждом слове тыкая гиганта пальцем в грудь.

Зрелище выходило презабавным. Огромный косматый тролль лишь глупо хлопал глазами, а капитан, едва достающий Ую до груди, орал и брызгал слюной.

— Вы сказали мага, я и привел мага. Мне выбросить женщину за борт и сходить за другим магом?

Гулли в сердцах плюнул и, досчитав до десяти, попытался взять себя в руки. Он уже проклял тот день, когда взял в команду такого тупицу.

— Сколько ты ей пообещал за контракт?

— Стандартная ставка.

— Уже лучше, — пробормотал шкипер, явно ожидавший, что юнга посулил новоприбывшей золотые горы и сокровища Девяти морей.

— Так, значит, мне ее не надо выбрасывать за борт? — радостно осклабился Уй. — Она хорошая, только бегает быстро. Те люди ее так и не догнали.

— Какие люди?

— Не знаю. — Юнга задумчиво ковырялся пальцем в ухе. — Те, которые за ней бежали. Я, правда, их испугал, зато нашел нам мага. Я молодец, правда, кэп?

Том издевательски заржал.

— Правда, Уй, — вздохнул капитан. Разум тролля был как у ребенка. На такого нельзя долго сердиться. Проще уж сразу прибить. Или хотя бы попытаться это сделать. — Чуга, найди нашему юнге занятие. Чтобы впредь помнил, что женщин на корабль брать не следует.

— Слушаюсь, капитан! Думаю, для начала следует четырежды вымыть палубу, а потом вычистить котлы на камбузе.

— Кстати, о камбузе. Скажи Сковородке, чтобы постарался с ужином. И пусть рулевой держит на звезду Русалки.

Орк кивнул и, взяв с собой Уя, занялся насущными проблемами.

Вернулся Бельфлер. Он уже успел переодеться в новый, не менее роскошный камзол и нацепить дорогущий белый парик.

— Что думаете, мой капитан? — Офицер абордажников казался хрупким и совершенно не приспособленным для своей работы человеком. Во всяком случае, такое впечатление складывалось у тех, кто видел Бельфлера впервые. Очень часто это ошибочное мнение стоило им жизни. Несмотря на кажущуюся хрупкость, фруан был опасным противником.

— Неприятности.

— Пока еще нет. — Бельфлер задумчиво теребил одну из золотых пуговиц своего камзола. — Но будут. Сегодня странный день. Вначале ваш приказ, потом эта женщина. Команда в недоумении. Вы приняли заказ без предварительного обсуждения с экипажем и…

— Мосье Бельфлер, — Гулли устало прикрыл глаза, — я уже пятнадцать лет командую ребятами. Разве когда-нибудь я что-нибудь делал во вред своим людям?

— Нет, мой капитан. Вы всегда чтили законы берегового братства, и, насколько я знаю, недовольных на шхуне нет. Просто у всех такая спешка вызвала явное недоумение. Заказ стоит того?

— Вполне, — кратко бросил Гулли. — Потерпите до ужина, я все вам расскажу.

Бельфлер внимательно посмотрел на шкипера и отвесил вежливый поклон.

— Вы капитан.

Ужин был замечательным. На этот раз Сковородка превзошел самого себя. Гулли ценил кока именно за то, что тот мог в самые кратчайшие сроки приготовить из самых простых продуктов произведение кулинарного искусства. А хорошая и разнообразная еда во время долгого плавания — это то, что прекрасно поддерживало моральный дух разношерстной команды «Хапуги».

Если не считать чавканья Тома, ужин проходил в полном молчании. Все офицеры были заняты едой, и им было не до разговоров. Точнее, они опасались разговаривать, сидя за столом с незнакомым человеком. Присутствие волшебницы явно укоротило языки говорливых наемников.

Гулли откинулся на спинку стула и из-под полуприкрытых век лениво оглядел свое воинство. Едва заметно усмехнулся. Забавное зрелище. Каждый из офицеров явился на вечерний ужин при параде, явно решив пустить пыль в глаза как своим товарищам, так и гостье. И каждый из них старательно делал вид, что столь яркую и богатую одежду они носят ежедневно. Даже Том, вечно щеголявший в драной, пропахшей потом и порохом рубахе, добыл из своего сундучка шелка и повязал на голову ярко-красный платок.

Впрочем, волшебница на весь этот маскарад не обращала никакого внимания. Она уткнулась в тарелку и за весь ужин почти ни разу не подняла взгляда. Платье на Льнани осталось прежним — то ли она решила его не менять, то ли другого у нее попросту не было.

Гулли прочистил горло.

— Ну что же, теперь давайте займемся формальностями. Госпожа Льнани…

— Просто Льнани. Пожалуйста.

— Льнани, — смутился шкипер. — Хорошо. Теперь, когда вы попробовали еду с нашего стола, по обычаю берегового братства позвольте представить вам моих офицеров. Мое имя вы уже знаете. Это Сальвар ван Дога, мой первый помощник и корабельный плотник.

Ван Дога, смуглый усач, хмуро буркнул что-то себе под нос.

— Мосье Бельфлер, командир абордажной команды. Фруан, единственный из присутствующих, кто ел ножом и вилкой, отложил в сторону столовые приборы и отвесил даме изящный поклон, витиевато сообщив о том, как он рад видеть на борту столь прекрасную женщину. На волшебницу этот словесный поток не произвел никакого впечатления. Она удостоила Бельфлера лишь вежливым, но прохладным кивком.

— Том, мастер-канонир.

Карлик оторвался от кружки с ромом и скорчил кислую физиономию, отчего сразу же стал похож на капризную вредную обезьянку. Из всех офицеров суеверный Том больше всего был недоволен тем, что на корабле появилась женщина.

— Чуга. Боцман нашей шхуны.

Зеленокожий орк неожиданно красивым, богатым обертонами голосом, совсем непохожим на его обычный рев, пророкотал «очень приятно».

— С формальностями покончено, давайте заключим контракт.

Раздался возмущенный визг, и с потолка прямо на жареную утку упал Милорд Кугель. К…ник явно был взбешен тем, что его забыли представить, и теперь намеревался устроить скандал.

— Это Кугель. Можно просто — Вонючка.

Услышав эти слова, маленькое восьмилапое создание зло зашипело и щелкнуло зубками.

— Хорошо! Хорошо! — примирительно буркнул капитан. — Это его светлость Милорд Кугель.

В серых глазах волшебницы проснулись искорки интереса. В тропических широтах редко можно увидеть столь странное создание, как к…ник. Существо было размером с ладонь. Маленькое круглое тельце, покрытое редкой ярко-рыжей шерсткой, восемь тоненьких паучьих лапок, огромные красные глазищи и не менее огромная пасть с многочисленными иглами зубов. Нелепее и комичнее просто не придумаешь.

— Очень рада знакомству, — совершенно серьезно произнесла Льнани. — У вас забавная зверушка, капитан.

Том тихонько прыснул в ладонь, Сальвар едва не подавился ромом, а ван Шайрх принялся ожесточенно набивать табаком трубку.

Сказать, что Вонючка был его зверушкой, да еще и забавной, мог только человек, впервые в жизни ступивший на палубу «Хапуги». Взаимная и страстная нелюбовь капитана и корабельного талисмана давно уже стала легендой. Ван Шайрх считал к…ника самым изощренным из проклятий, обрушенных на его голову завистливыми конкурентами и оскорбленными морскими духами. С того самого момента, как восьминогое недоразумение при первой встрече чуть было не откусило ему палец, удирая из клетки, шкипер «Хапуги» не переставал лелеять планы избавления от ненавистной твари.

Разумеется, капитан на корабле — хозяин и властелин, стоящий даже превыше богов и морских духов. И, разумеется, ему ничего не стоило приказать выкинуть вонючий и крикливый комок меха за борт.

В своих мечтах.

В реальном мире любые покушения на Милорда Кугеля натыкались на железное препятствие: стойкое убеждение всей команды, начиная от начитанных и утонченных фруанов и заканчивая гороподобным корабельным юнгой, в том, что удача «Хапуги» неразрывно связана со здоровьем и счастьем одного конкретного к…ника. И что случись тому случайно подавиться косточкой и околеть, везенье тут же отвернется от пиратской шхуны — и что тогда делать честным морским бродягам?

За своим шкипером наемники шли в самые жаркие схватки и ввязывались в самые сомнительные авантюры. Ради капитана команда даже была готова некоторое время обходиться без рома и жалованья. Но любые попытки того же самого капитана сварить корабельный талисман в супе, отравить его, нечаянно уронить на рыжего скандалиста абордажную саблю или хотя бы просто забыть в очередном порту немедленно встречались глухим ворчанием и угрозой неизбежного бунта.

Такой веский аргумент, как перспектива оказаться повещенным на рее собственной шхуны, не мог не примирить шкипера с присутствием вонючего существа. Он и мирил. До тех пор, пока Кугель в очередной раз не гадил на любимый камзол ван Шайрха или прямо на разложенные на столе навигационные карты. И, вновь обнаружив, что от его личного сундука несет так, что вещи проще выбросить, нежели отчистить, Гулли сжимал зубы и вступал в очередной раунд войны с ненавистным «талисманом».

Он пытался забыть к…ника на взятом на абордаж и пущенном ко дну корабле. Не вышло. Он случайно подсыпал в кормушку такое количество отравы, от которой должен был умереть кит. Милорд Кугель сожрал и не поморщился. Однажды кэп даже притащил на борт корзину с особенно злобными крысами, которые, по уверению продавшего их колдуна, гарантированно должны были сожрать любого корабельною кота. Увы. Результатом усилий было лишь то, что месяц после этого растолстевшая «его светлость» осоловело шатался по палубам, счастливо срыгивая длинные крысиные хвостики.

А теперь Гулли вынужден был наблюдать, как магичка протянула к Вонючке тонкую руку с длинными изящными пальцами.

— Осторожнее, он кусается!

Но Милорд Кугель, точно позабыв о своем мерзком нраве, блаженствовал под ладонью госпожи Льнани, щуря красные глазищи и чуть шевеля лапками. От его громогласного мурлыканья стекла в шкафу начали тонко вибрировать.

Вонючка мурлыкал. Волшебница улыбалась.

Капитан поймал себя на остром желании схватить одну за глупые косички, а другого за лапки и по очереди отправить за борт. Пусть наслаждаются обществом друг друга в воде.

Гулли ван Шайрх крутанул в пальцах трубку, достал заранее приготовленный договор и положил его на стол перед Льнани. Ван Дога поставил чернильницу и перо.

Волшебница не притронулась к перу, а принялась изучать контракт. Молчание затягивалось.

— Что-то не так? — нахмурился Гулли. — Ставка обычная для мага. Пятнадцать процентов от доли, причитающейся команде, исключая офицеров.

— Нет, я просто задумалась. Простите.

Она взяла перо, обмакнула в чернильницу и размашисто подписалась в углу контракта.

Теперь, когда с формальностями было покончено, можно было переходить к основному разговору. Гулли отложил трубку.

— Теперь о нашем новом заказе…

Капитан тут же стал центром внимания всех сидевших за столом. Даже Бельфлер, хотя и продолжал расточать улыбки и потягивать изысканное вино, как-то неуловимо подобрался. Дама была забыта.

— Два дня назад из порта Малой Каньи вышел курьер, направляющийся к западному архипелагу. Через четыре дня до полудня мы должны встретиться с ними в точке рандеву у Лошадиных Зубьев и передать документы от губернатора Агильо.

Он сделал намеренную паузу, наблюдая за реакцией своих людей. Ван Дога и Бельфлер обменялись острыми взглядами, но промолчали, зная, что он еще не закончил. В желтых глазах Чуги, как всегда, нельзя было прочитать ничего определенного. В атаку ринулся только Том:

— Капитан! С каких это пор «Хапуга» стал работать курьером?

Гулли оскалился.

— С тех самых, как за работу курьера стали платить такие деньги!

Он назвал сумму. Над столом повисла уважительная тишина.

— Может, мне и прафда стать курьером? — задумчиво протянул Том.

— Он даже выплатил аванс.

Осторожный ван Дога нахмурился.

— Почему этот скупердяй Юций решил заплатить такие деньги за доставку каких-то бумаг?

— За доставку в срок, — уточнил Гулли. — Если мы не успеем к точке рандеву, канейцы уйдут, а вместе с ними и надежда на заработок. Так получилось, что «Хапуга» был единственным быстроходным кораблем в порту Агильо, способным немедленно сняться с якоря и дойти до Зубьев к назначенному часу.

— Да уж вряд ли на такое способны калоши, которые в Агильо называют военным флотом, — презрительно пробормотал ван Дога.

— Мы были единственным шансом Юция, и это позволило мне торговаться в свое удовольствие.

И все равно агильская гадюка согласился слишком легко. Ван Шайрх нахмурился, вспоминая…

Поздний вечер, душный и жаркий в этих широтах. Губернаторская вилла, роскошь обстановки которой граничила с безвкусицей. Человек, сидевший за столом напротив капитана, давно уже перешел эти границы. Завитые редкие волосы, напомаженная бородка, дорогая одежда, напускные манеры. Губернатор Агильо напоминал Гулли неудачную карикатуру на Бельфлера. Те же притязания, но лишенные даже намека на присущий фруану стиль и изысканность истинного вельможи.

— Как вы находите мою коллекцию Айских шкатулок, капитан? — Юций встал из-за стола, подошел к полкам, на которых стояли темные резные ящички различных форм и размеров.

Гулли, которому надо было уже бежать и готовить к отплытию корабль, сжал зубы. Опыт подсказывал, что проще дать этому идиоту выговориться, чем начинать очередной пустой спор.

— Очень впечатляюще, — сдержанно ответил он.

— Моя маленькая страсть. — Губернатор с мечтательной улыбкой провел пальцами по резной крышке. — Знаете ли вы, что за каждой такой шкатулкой стоит своя история? Своя смерть. Во времена расцвета Айской империи провинившиеся вассалы получали в них ритуальные желтые шнуры, на которых они должны были повеситься в знак признания власти своего господина. Меня всегда завораживал этот обычай. Маленькие ящички, несущие в себе смерть.

На мгновение в лице Юция мелькнуло что-то, напомнившее о ядовитых гадюках, от которых он получил свое прозвище. Но уже в следующий миг это вновь был жадный, мелкий и неисправимо глупый человек, к которому после почти годового знакомства Гулли не испытывал ничего, кроме презрения.

— А теперь в подобных шкатулках перевозят важную государственную переписку, полную вежливых оборотов и пожеланий всякого благополучия. Иронично, не так ли, капитан ван Шайрх? — Губернатор наконец поставил злосчастную шкатулку перед флибустьером. — Вот ваш груз, капитан. Вы уверены, что успеете к назначенному часу?

— Это не Айская шкатулка, губернатор.

— Вы правы, — легко согласился заказчик. — Айские шкатулки слишком редки, чтобы ими разбрасываться. Это копия.

— Моя шхуна самая быстроходная на Агильо, — сухо заверил его Гулли.

— За те деньги, которые я вам плачу, лучше бы так оно и было. — На лице Юция появилось обычное для него обиженное выражение, как будто весь мир был ему что-то должен и просрочил уже все кредиты. Когда губернатор Агильо не рассуждал о собственном величин и не жаловался на несправедливости судьбы, он обычно вымещал гнев на тех, кого считал беззащитным. С первой же встречи Гулли дал понять, что ни он сам, ни экипаж «Хапуги» под эту категорию не подходят, но все равно терпение его было на исходе.

— Можете идти, капитан, — барским жестом отпустил его Юций. — Не стоит задерживаться, когда каждая минута на счету. Помните о сроках.

Капитан взял шкатулку, и на мгновение ему показалось, что она едва теплая. Даже странно. Уже у дверей он обернулся. Было что-то очень нехорошее в этой прощальной улыбке Юция. Агильская Гадюка казался слишком довольным заключенной сделкой…

— Вам что-то не нравится в заключенной сделке, мой капитан? — тихо спросил Бельфлер.

Порой проницательность фруана здорово действовала Гулли на нервы.

— Мне не нравится заказчик, — честно ответил капитан. — Не было еще ни одного случая, чтобы Гадюка не попытался так или иначе отвертеться от соблюдения договора. Основная причина, по которой я решился на этот рейд, как раз и заключается в том, что по его завершении мы сможем расторгнуть контракт и убраться куда-нибудь, где никто никогда не слышал об острове Агильо.

Эта перспектива была встречена взрывом энтузиазма. Даже волшебница вдруг расслабилась, как будто ее оставило давнее, ставшее уже привычным напряжение.

Чуть меньше года назад остров Агильо вступил в войну с островом Утуга, и, поскольку военные силы обеих сторон оставляли желать лучшего, и те и другие широко пользовались услугами наемников. Поначалу перспектива поучаствовать в провинциальной, но щедро оплачиваемой войне показалась очень привлекательной. Но довольно скоро выяснилось, что у подобного способа заработать имеются существенные недостатки. И главный из них звался Юций оф Агильо. Губернатор умудрялся уклоняться от выплаты причитающихся наемникам денег такими причудливыми способами, о которых не слышал даже опытный в подобных делах ван Дога. Более того, Юций был столь жаден и глуп, что перспектива захватить под его чутким руководством существенную добычу практически равнялась нулю. До сих пор Гулли ни разу не позволил этому слизняку себя надуть, но экипаж «Хапуги» был по горло сыт и островом Агильо, и его губернатором. Их держал только контракт.

— И все равно, — мрачно нахмурился ван Дога, — столько денег за задание, где даже не придется рисковать собственными шкурами? Да еще от Гадюки? Что-то тут нечисто.

Капитан мрачно выпустил изо рта кольцо дыма.

— Ничто не мешает нам быть быть более бдительными.

— Что за бумаги?

— Не знаю. Они в шкатулке, а на ней печать. Я не собираюсь терять деньги из-за своего любопытства.

— Простите, капитан, — неожиданно подала голос Льнани. — Могу я задать вопрос?

— Я внимательно слушаю.

— Какова моя роль в этой истории?

— Магическая поддержка корабля.

— Да? И что вы подразумеваете под магической поддержкой?

— То, что умеет делать любой морской маг, — чеканя каждое слово, произнес ван Шайрх и осекся, подозрительно сузил глаза. — Или вы хотите сказать, что не являетесь магом?

— О нет, капитан. Я маг.

Чуга облегченно вздохнул.

— Вся беда в том, что я не являюсь морским магом и совершенно не имею понятия, как работать со стихиями и что должен делать этот самый морской маг.

В капитанской каюте повисло ошеломленное молчание. Даже Бельфлер не донес вилку до рта.

— Нам был нужен морской маг, а не какой-то другой, — стараясь сохранять спокойствие, процедил шкипер.

— Я впервые об этом слышу, — призналась Льнани.

— Разве Уй…

Дальше первый помощник продолжать не стал. И так все было понятно.

— Тролль сказал, что вам нужен маг. Он не говорил какой. — Похоже, волшебница тоже чувствовала себя неловко из-за возникшего недоразумения.

Орк, сидевший напротив волшебницы, заскрежетал зубами, явно намереваясь при первой же возможности прибить нерасторопного юнгу.

— И вы даже не поинтересовались, какой маг нам нужен?..

— Понимаете, мосье Бельфлер… — Она помялась, не решаясь продолжить. — В то время мне было не до этого. Губернатор Агильо возжелал моей головы, а ваше судно давало прекрасную возможность выпутаться из возникшей ситуации. Я и думать не думала, что вам важна специализация волшебника.

— Почему же губернатор возжелал вашей головы? — спросил ван Дог.

— О, — она едва заметно улыбнулась. — Понимаете, он не очень жалует магов моей профессии.

— Какой фы маг? — внезапно спросил Том. — Какая школа?

Волшебница смерила карлика сомневающимся взглядом, но после недолгого колебания ответила:

— Школа Ниссэ.

— Темная! — ахнул мастер-канонир, едва не рухнув со стула. — Я же говорил, не к добру все это!

Все смотрели на женщину так, будто видели ее в первый раз. Ван Дога, сидевший по правую руку от Льнани, отодвинулся.

Об ученицах школы Ниссэ, расположенной на далеких южных островах Саараяны, ходило множество жутких историй. Большинство, конечно же, небылицы, но все рассказчики сходились в одном — тех, кто якшается с демонами, духами, покойниками и темным волшебством, следует сторониться.

— Госпожа Льнани… — Капитан с трудом пришел в себя. — Вы позволите мне поговорить с офицерами?

— Конечно, капитан, — легко согласилась волшебница и, отодвинув стул, встала. — Спасибо за прекрасный ужин. Доброй ночи.

После того как закрылась дверь, они молчали еще несколько минут. Были слышны лишь скрип корабля и чавканье Милорда Кугеля, дорвавшегося до всеми забытой утки.

— Мы можем расторгнуть контракт? — Бельфлер взял быка за рога.

— Нет! — бросил капитан. — У нас нет никакого повода к этому. В контракте говорится, что мы нанимаем мага. Просто мага. О том, что это морской маг, ничего не сказано.

— Но это подразумевается, — хмыкнул Чуга, теребя золотую сережку в левом ухе.

— Юридически мы не имеем никакого права расторгнуть контракт. — В прошлой жизни ван Дога имел совсем другую профессию. — Так что можем поздравить Уя с приобретением темного мага.

— А теперь-то мы можем фыбросить ее за борт? — вякнул Том и тут же выругался — Милорд Кугель опрокинул на его рубаху чернильницу.

— Никто ее и пальцем не тронет, Том! — рявкнул Гулли. — Ты понял?!

— Да, капитан. Никто ее пальцем не тронет, — послушно промямлил карлик, оттирая чернила. — Я просто так предложил. Я же не дурак ффязыфаться ф бой с темной!

— И никто из команды не должен знать, кто она такая.

— Но, кэп…

— Никто!

— Хорошо. Но рано или поздно они узнают.

— Мне больше нравится «поздно». Мосье Бельфлер, присматривайте за нашим новым магом.

«За нашим новым бесполезным магом», — закончил капитан про себя.

Благодаря попутному ветру шхуна шла быстро. Во всяком случае, так считала Льнани. Порой волшебнице казалось, что еще миг, и корабль превратится в дельфина и на несколько секунд взлетит над волнами. Удивительно, но такую впечатляющую скорость «Хапуга» развил без всякого вмешательства магии. На осторожное предложение Льнани попытаться создать попутный ветер или попросить кого-нибудь из морских демонов подтолкнуть судно в нужном направлении, капитан, к изрядному облегчению волшебницы, ответил твердым отказом. «Хапуга» шел своим ходом, послушный четким действиям команды. Льнани оставалось лишь удивляться столь слаженной работе разношерстного экипажа наемников.

Волшебница хмыкнула и скривила губы. Эти морские волки больше походили не на наемников, а на пиратов. Впрочем, если ее новые «друзья» желают называться наемниками — это их право. Льнани будет называть их так, как они захотят. Люди здесь собрались серьезные, и после вчерашнего недоразумения волшебница старалась быть как можно незаметнее.

Пальцы магички медленно перебирали бусины на прицепленном к поясу ожерелье черного жемчуга. И с каждой бусиной она повторяла про себя, точно в детской считалочке:

— Они убьют меня… они меня не убьют… они выкинут меня за борт… они не решатся выкинуть меня за борт…

Животный, едва скрытый под покровом самообладания страх был бы забавен, если бы не был так реален.

Она вполне трезво расценивала свои силы и понимала, что если начнутся неприятности, то даже дипломированному магу школы Ниссэ не выстоять против такой оравы. Ну, пятерых, быть может, семерых она еще скрутит, а потом в атаку пойдут фруане и вряд ли дадут ей время подготовить заклинание, способное справиться с этой абордажной командой.

Сейчас Льнани оставалось лишь одно — превратиться в маленькую серую мышку, не крутиться у экипажа под ногами и надеяться на слово шкипера. Сегодня утром ей было торжественно обещано, что после выполнения задания наемники доставят ее в ближайший порт, а не бросят на каком-нибудь необитаемом острове или, того хуже, не отправят искать сушу вплавь. Ловцы удачи, быть может, люди и суровые, но не жестокие. Они не будут издеваться и желать ее крови без веской причины. Не тогда, когда платой за это может оказаться предсмертное проклятие адепта Ниссэ. Да и вечно угрюмый капитан, кажется, отличался изрядной долей осторожности и не собирался без нужды связываться с магом. Если не причинять пиратам… простите, наемникам неприятностей, то и они не причинят ей вреда.

Волшебница успокаивала себя этими логичными доводами, но спокойствие не приходило. Наверное, потому, что ранее она на кораблях вольного берегового братства не бывала, но зато достаточно наслушалась кровавых историй, где каждый экипаж, ходивший под черным флагом, отличался изрядной жестокостью и больше походил на зверей, чем на разумных существ. Но истории — это одно, а действительность — совсем другое. Экипаж «Хапуги» не производил впечатления изуверов и садистов. Да и черного флага у них не было. У них вообще не было флага.

Вопросительное чириканье отвлекло Льнани от тревожных мыслей. Милорд Кугель, нахохлившись, расположился у ее ног. Волшебница присела и осторожно погладила к…ника по рыжей всклокоченной шерстке. Милорд Кугель закатил глаза в экстазе и довольно забулькал. Похоже, это нелепое сварливое создание не слишком часто одаривали лаской.

— А он вас полюбил. — Бельфлер, как всегда облаченный в лучшие одежды, подошел к ней совершенно бесшумно. — Обычно чужаков этот парень кусает.

— Значит, мне повезло, — хмыкнула Льнани и, чтобы загладить некоторую сухость своих слов, спросила: — Как он попал к вам на корабль?

Фруан безразлично пожал плечами:

— Откровенно говоря, не знаю. Вам лучше спросить у капитана. Милорд Кугель и шкипер неразлейвода уже не первое десятилетие.

— А мне показалось, что они не очень-то друг друга жалуют.

— Совсем не жалуют. Капитан не избавляется от своего многолапого дружка лишь потому, что команда «Хапуги» считает Милорда Кугеля талисманом. Якобы он приносит нам удачу. Но только между нами… Откровенно признаюсь, многие с радостью бы избавились от к…ника. Слишком уж он горластый и злопамятный.

— Вот как?

— Да-да. Хотели пару раз выпроводить его вон, но ребята просто не могут отказать себе в удовольствии наблюдать, как Гулли мучается с этой бестией. Поэтому и делают вид, что без Милорда Вонючки они не пойдут ни в один поход.

Милорд Кугель надулся и зло зашипел. Льнани звонко рассмеялась. Бедняга капитан!

— Я рад, что смог вас развеселить.

— Вам ведь поручено следить за мной, не так ли, мосье Бельфлер? — неожиданно спросила волшебница у своего собеседника.

Фруан нисколько не смутился вопросом.

— Мне больше нравится слово «приглядывать».

— Передайте капитану, что он может не волноваться из-за меня. Я не собираюсь делать глупости.

— О! Я в этом нисколько не сомневаюсь, Льнани! — Его тонкие губы растянулись в вежливой полуулыбке. — Мое присутствие скорее для вашей же безопасности. Если вдруг будут… — Бельфлер замолчал, подбирая нужные слова. — Если вдруг возникнут непредвиденные обстоятельства.

— Можно задать вам вопрос, мосье Бельфлер?

— Я в вашем распоряжении.

— Скажите, ваше имя на языке фру действительно означает «прекрасный цветок»?

В глазах фруана плескался откровенный смех. Он изысканно поклонился, задев палубу пером своей шляпы.

— Совершенно верно, госпожа Льнани. Разве это имя мне не подходит? — И улыбнулся, прекрасный и благоухающий цветами.

Льнани закусила губу.

— И вы, и ваши… люди… чистокровные фруане?

— Да, — так же легко согласился Бельфлер.

— Забавно… я ни разу в жизни не видела настоящих представителей вашего народа. Лишь полукровок. Даже четвертькровок.

— Полукровки — это уже не фруане. Это люди. У них отсутствует Дар.

— Да, я слышала об этом. Но, к сожалению, ни разу не видела его проявления.

— Мой народ не очень любит путешествовать.

— Тогда что же заставило вас и ваших людей оставить остров Фру?

Он посмотрел ей прямо в глаза и ровным голосом сказал:

— Фру для нас больше не существует. Мы изгои, и нам некуда возвращаться. Зато в абордажную команду нас приняли с распростертыми объятиями. Теперь эта шхуна — наша родина.

— Простите… Я не хотела…

— Не за что извиняться. — В серых глазах Бельфлера не было ни тени эмоций, но Льнани, отнюдь не отличавшейся робостью, захотелось провалиться сквозь палубу. Этот человек, несмотря на безупречные манеры и изящную обходительность, заставлял ее чувствовать себя непривычно уязвимой.

Нет, не человек. Фруан.

Бельфлер протянул волшебнице руку. Единственный, кто, кажется, не боялся к ней прикасаться.

— Льнани, вы позволите устроить для вас экскурсию по нашему кораблю?

Она не позволила себе даже секундного колебания, которое могло бы выдать внутреннюю неуверенность. Положила руку ему на локоть.

— С удовольствием, мосье Бельфлер, — промурлыкала волшебница.

Прошло еще несколько дней безумной гонки по морю, прежде чем впередсмотрящий увидел землю. Все эти дни Льнани не оставалось ничего другого, как проводить время в компании Милорда Кугеля, который не отходил от волшебницы ни на шаг. Чуга как-то пошутил, что Вонючка, кажется, нашел себе даму сердца. Команда «Хапуги» постепенно привыкла к тому, что на корабле женщина, и лишь Том ворчал себе под нос, что баба на шхуне — это не к добру. Но после того, как Милорд Кугель нагадил мастеру-канониру во время очередного ужина в капитанской каюте прямо в тарелку, карлик старался с к…ником не связываться и держал свое мнение о присутствии дамы на «Хапуге» при себе. Из всей команды за эти дни Льнани общалась лишь с приглядывавшим за ней Бельфлером, недалеким Уем да Милордом Кугелем. Капитан ее избегал, и был день, когда волшебница не обмолвилась с ван Шайрхом даже словечком.

Шхуна медленно шла в четверти мили от обрывистого берега. Волны с глухим рокотом разбивались о черные скалы. Лошадиные Зубья во всей своей красе. «Хапуга» полз вдоль берега уже полтора часа. Команда работала, Льнани скучала. Волшебнице не оставалось ничего другого, как гладить приставучего Милорда Кугеля, обосновавшегося у нее на коленях, да смотреть на ползущий за бортом берег. Никакой растительности не было, судя по всему, когда-то здесь свирепствовал вулкан. Или магия. Достаточно неприятное место. Оно навевало на волшебницу тоску. Нет, скорее тревогу. Хотя… Льнани нахмурилась, анализируя ситуацию. Унылый ли пейзаж был причиной ее необъяснимой тревоги? Нет, что-то другое. И гораздо раньше. Еще в первый вечер. Да, так и есть. Просто после ее появления на корабле все пошло кувырком, и ей было не до смутных тревог. А утром вроде отпустило, и только теперь вновь появилась едва ощутимая боль в висках. Льнани вполне доверяла своим предчувствиям, а главное — своему опыту. А сейчас и опыт, и предчувствия в один голос говорили об опасности, находящейся на шхуне.

Волшебница закрыла глаза, позволяя своему сознанию свободно плыть по ветру. Позволяя ощущениям приходить, когда им того хочется.

Теплое тельце Милорда Кугеля на коленях. Соленый бриз в лицо. Чуть отдающий гнильцой запах тропического дождя.

Она резко выпрямилась, заставив к…ника с возмущенным воплем скатиться вниз. Снова расслабилась, нервно теребя один из амулетов. Глупость какая! Похоже, прошедшие дни утомили ее больше, чем казалось. Дождевого демона можно встретить только в свите высокородного колдуна с Охоры, это знают все. А в том, что среди команды нет ни одного колдуна, тем более охорского, Льнани была абсолютно уверена. Что за ерунда здесь творится?!

Конечно, можно поговорить с капитаном, но поверит ли он ей? Не посчитает ли бредом истеричной бабы? Если и был кто-то, кого осторожный капитан ван Шайрх хотел видеть на борту своего корабля меньше, чем мага-женщину, так это сумасшедшего мага-женщину.

Льнани начала внимательно изучать палубу и матросов. Ничего. Все заняты своими делами. Никто и в ус не дует. Разве что Милорд Кугель, уже успевший взобраться на рею бизань-мачты, визжит, словно его режут. Что бы ни находилось на корабле, пока оно спит. Точнее, дремлет, и бить тревогу рано. Но надолго ли этот сон и не поздно ли будет тушить дом, уже охваченный пламенем? С демонами шутки плохи. Льнани тряхнула головой. Хватит! Страх перед угрозой оказаться акульим завтраком превращал ее в нервную, неуверенную в себе и своих силах девчонку. Так продолжаться не может! Она поговорит с капитаном ван Шайрхом. Спросит, знают ли наемники, что делают. Пускай уж лучше считают ее ненормальной…

Она поискала взглядом шкипера, но на мостике того не было. Лишь первый помощник. Поговорить с ним? Нет, лучше сразу с ван Шайрхом. Иначе придется дважды ощущать себя дурой. Остается ждать, пока вернется капитан.

Минуты проходили в ожидании. Льнани наблюдала, как Том с двумя другими матросами играет в кости, и бросала обеспокоенные взгляды туда, где стояли рулевой и первый помощник. Капитана не было.

По баку разнеслась грустная мелодия. Один из фруан играл на скрипке. Насколько могла заметить волшебница, фруане не принимали никакого участия в повседневной работе команды. Большая часть абордажников совсем не поднималась наверх, предпочитая скрываться в недрах корабля. Те же, кто находился на палубе, занимались чем угодно, но только не работой. Как всегда, разряженные в шелка и бархат, эти изящные ребята, манерам которых могли бы позавидовать придворные из любого приличного островного королевства, били баклуши, пили вино, играли на скрипке или декламировали стихи. Двое абордажников точили страшного вида изогнутые тесаки. Льнани вообще не понимала, как эти люди могут владеть столь неподходящим для них оружием. Утонченным красавцам гораздо больше подходили шпаги или рапиры, а не эти громадины. А если учесть, что у каждого из абордажников было припасено по паре подобных клинков… Волшебница могла только догадываться, какой вид у ребят Бельфлера, когда они идут в бой. Сам же Бельфлер сейчас устроился на пустом бочонке из-под пороха и, ни на что не обращая внимания, занимался своим маникюром, ловко орудуя маленькой женской пилочкой для ногтей.

Самым же интересным в этой ситуации было то, что остальные члены команды «Хапуги» воспринимали отдых фруан как нечто само собой разумеющееся. Никто из наемников не роптал, что он, мол, работает, а эти разряженные павлины отдыхают и не то чтобы паруса поднять, даже палубу вымыть не хотят.

А между тем ломота в висках нарастала. Если так пойдет и дальше, то часа через два она рискует потерять сознание от боли. Хватит! Пора действовать. А там будь что будет!

Словно отвечая на ее мысленный призыв, появился капитан. Льнани решительными шагами направилась к нему.

— Мы опережаем время прибытия на целых два часа, — услышала Льнани слова ван Дога.

— Подождем. Нам торопиться некуда.

— Капитан, нам нужно пого… — начала Льнани, но ее перебили.

— Корабль! — раздался вопль впередсмотрящего.

«Хапуга» как раз вышел из-за скалистого мыса. Лошадиные Зубья остались позади, и перед взорами всей команды появился пузатый трехмачтовый бриг. Корабль стоял в бухте, на спокойной воде. Паруса у него были спущены. Сейчас он казался размером не больше игрушечного.

— … на…! — с чувством произнес Том.

— Это и есть ваш каньийский курьер, мой капитан? — очень спокойно поинтересовался Бельфлер.

Гулли ничего не сказал, а достал подзорную трубу. Достал лишь для того, чтобы потянуть время. Он и так прекрасно видел, под каким флагом этот бриг. Это был флаг Утуги — государства, с которым команда шхуны сражалась без малого целый год.

— Похоже, нас надули, кэп. Не было никакого курьера.

— Похоже, — угрюмо бросил ван Шайрх, отчаянно соображая, как выбраться из возникшей ситуации.

Боль ударила в виски Льнани, заставив ее покачнуться.

— Капитан! — Голос женщины зазвенел. — Я должна с нами поговорить!

Гулли ван Шайрх не обратил на волшебницу никакого внимания.

— Мосье Бельфлер, готовьте своих ребят. Чуга! Свистать всех наверх!

Раздался свисток боцмана. Команда забегала.

— Том! Орудия к бою!

— Наши шестнадцать пушек против его двадцати. А еще маг. Плохой расклад, — покачал головой ван Дога.

— Посмотри на его осадку! Он же едва воду пушечными портами не черпает! Никакого маневра. Прорвемся!

— Капитан! Я должна…

— Не сейчас! — рявкнул Гулли. — Поднять Милорда Кугеля!

Кто-то из наемников стал поспешно поднимать флаг. Белым пятном на черном полотнище выделялся силуэт к…пика и две скрещенные берцовые кости.

— Что вы делаете? — спросила волшебница.

— Щиплем цыпленка, Льнани! Это военный бриг Утуги. Враг. К тому же груженый. Не знаю, как они здесь оказались и кого ждут, но если мы оставим их на плаву, то корабельный маг передаст послание утугской эскадре, которая, узнав о нашем визите, устроит за шхуной такую охоту, что из Зубьев выберется разве что Милорд Вонючка. Да и то только если неожиданно отрастит крылья.

К…ник, услышавший это заявление, возмущенно завопил.

— Капитан, дело серьезное…

— Очень. Вы можете нам помочь?

— Нет, я не… Я не о том хотела пого…

— Раз не можете, не крутитесь под ногами! Идите в каюту, здесь может быть небезопасно.

Льнани упрямо затрясла головой. Виски сдавило стальным обручем тупой боли.

Милорд Кугель, дабы удобнее было наблюдать за предстоящим боем, взгромоздился прямо на треуголку капитана и теперь гордо обозревал окрестности, как видно, собираясь «командовать» битвой.

Бельфлер, необычайно серьезный и собранный, стоял на палубе вместе со своими людьми. Вокруг двух дюжин фруан крутились несколько матросов с вешалками. Абордажная команда фруан поспешно снимала с себя дорогие одежды и передавала матросам. Те, в свою очередь, уносили их камзолы, парики, сапоги и перевязи с палубы. Кто-то тащил для Бельфлера страшные абордажные тесаки.

— Вам не стоит на это смотреть, Льнани, — сказал ей капитан, засыпая в пистолет порох.

— Уверяю вас, я видела голых мужчин и раньше.

— Я не о том…

— Я знаю.

Сейчас Льнани ни за какие сокровища Девяти морей не ушла бы с палубы. Магичка была достаточно умна, чтобы всей душой желать оказаться как можно дальше от предстоящей битвы. Но глухая боль, сдавившая голову, означала опасность куда более серьезную, чем вражеские ядра, и, похоже, никто, кроме нее, этого не понимал. А значит, если схватку с утугцами можно было смело оставить на наемников, то со всем остальным придется иметь дело ей самой. И попытка спрятаться в каюте вряд ли окажется хорошим решением.

На вражеском корабле наконец заметили пиратов, и началась суета. Горн трубил тревогу, кто-то поднимал якорь, кто-то открывал пушечные порты, кто-то поспешно лез на мачты и спускал паруса.

— Чуга! Снимай всех канониров с левого борта! Поведешь свою группу за фруанами!

— Понял, кэп!

Наемники суетились вдоль правого борта, заряжая мушкеты. Рулевой держал курс прямо на вражеский бриг. Льнани двумя руками вцепилась в поручень мостика и расширенными глазами смотрела, как корабль Утуги увеличивается в размерах.

Неся на каждом плече по огромному двуручному тесаку, к ним подошел Бельфлер — абсолютно голый и не испытывающий по этому поводу ни малейшего смущения.

— Атакуем на сближении, мой капитан?

— Да, мосье Бельфлер.

— Команда?

— На ваше усмотрение. Но не бесчинствуйте понапрасну. Фруан кивнул и ушел к своим соратникам. Льнани задумчиво проводила взглядом его фигуру, размышляя про себя обо всех подтекстах, которые крылись в последней фразе ван Шайрха.

— Проклятье!

Вокруг вражеского корабля замерцало едва видимое защитное поле. Морской маг противника не зря ел свой хлеб.

— Все! Теперь пушками с ними не справишься! Мы не можем по ним стрелять!

— А они по нам?

— А они могут, — ответил за капитана первый помощник. В подтверждение его слов громыхнуло, и на носу брига взвилось дымовое облачко. Спустя секунду выпущенное ядро упало в воду, не долетев до «Хапуги» каких-то двадцати ярдов.

Милорд Кугель от переизбытка чувств навалил на треуголку шкипера. Тот с проклятьем отбросил к…ника вместе с изгаженной шляпой в сторону.

— Пристрелочный! — сплюнул ван Дога. — Через минуту они будут дырявить нам корпус. Вы сможете создать нам такой же щит?

— Нет, — с сожалением покачала головой волшебница. Она уже достаточно рассмотрела защищающее корабль противника поле, чтобы понять, что не сможет его воспроизвести. Это была монолитная энергетическая полусфера, питавшаяся силой плещущихся у борта брига волн и опиравшаяся на какой-то артефакт, скорее всего, специально созданный именно для этой цели. Структура заклинания была проста и элегантна: форма задана одним-единственным уравнением, напряжение равномерно распределено по всей поверхности. Ни слабых мест, ни уязвимых точек, с помощью которых так удобно ломать заклинания на кристаллической основе. Среди морских магов считалось, что взломать подобный щит после того, как он уже установлен, просто невозможно.

С другой стороны… Льнани ведь и не была морским магом. Что окажется для привыкшего к традиционным, ставшим уже почти ритуальным схваткам противника неприятным сюрпризом.

Начать хотя бы с того, что она не видела особой необходимости ломать чужое заклинание. Достаточно просто найти снаряды, которые пройдут сквозь него, не задев основной структуры. А если потом изнутри рикошетом ударит импульс энергии… Живую материю, те же абордажные команды, этот щит пропускает без труда. А если взять неживую материю?

— Я могу попытаться разрушить их защиту, — рассеянно сообщила магичка.

— Что?! — Капитан и ван Дога разом уставились на нее.

— Могу! — уже решительно сказала Льнани. — Мне нужны куриные яйца!

— ?!

— Яйца! — рявкнула она, выводя их из ступора.

— Сковородка! Сковородка! — Ван Дога уже бежал к коку.

— Есть чем рисовать?

Каждый вопрос волшебницы ставил капитана в тупик.

— Мел, краска, смола, чернила! Хоть что-нибудь?! Забери меня Темные пески, не стойте столбом! А! — Она схватила валявшуюся треуголку шкипера, без всякой брезгливости зачерпнула с нее помета Милорда Кугеля и на глазах изумленной команды начала рисовать на досках палубы пентаграмму.

Прибежал запыхавшийся ван Дога с десятком куриных яиц.

— Скажите мастеру-канониру, чтобы не стрелял, пока я не закончу, — распорядилась волшебница.

У нее не было времени вычислять стороны света и ориентировать рисунок строго по канону. Небрежно очерченный круг должен был уравновесить энергии и свести ущерб от этой небрежности к минимуму. Два пересекающихся треугольника. И знак-открывающий-врата-Нис — основополагающий знак всей школы Ниссэ.

— Сколько пушек по правому борту корабля?

— Девять.

Льнани осторожно положила девять яиц в фокус пентаграммы и начала речитатив. От знака Нис потянуло могильным ветром, привычная волна ледяного холода ударила в позвоночник, пробежала по телу, по пальцам — врата в пространство не-жизни были открыты. Не прекращая литанию, Льнани подняла руку и резко, с выдохом опустила раскрытую ладонь на ближайшее яйцо. Крик духа нерожденного цыпленка, теперь накрепко связанный с покоящимся в пушке ядром, слышала лишь она одна. Из-под пальцев волшебницы потек густой яичный желток, в глазах на мгновение потемнело из-за потери силы, ушедшей, чтобы привязать к духу кудахтающей птицы нечто извлеченное из пространства Нис. Не давая себе передышки, Льнани подняла руку и ударила по следующему яйцу. Тихо скрипнула раздавленная скорлупа.

После пятого яйца она вынуждена была остановиться, чтобы судорожно втянуть воздух в разрываемые болью, точно после изнуряющего бега, легкие. После седьмого из ее носа начала капать кровь. Для того чтобы удержать перед глазами образ желаемого, требовались почти болезненные усилия. Восьмое. Сплюнуть кровь.

Девятое.

Льнани дрожащей, измазанной в помете, белке и чем-то еще рукой завершила знак Нис, замыкая заклинание. Выдохнула: «Готово!» — в изнеможении падая на палубу. Из обеих ноздрей у нее хлестала кровь. Она запрокинула голову вверх. Кто-то расторопный сунул ей в руку мокрую тряпку. Виски были готовы взорваться от боли.

Бриг и «Хапуга» поравнялись, и обе команды канониров дали залп одновременно. Обзор заволокло клубами вонючего порохового дыма. Шхуна содрогнулась по крайней мере от шести прямых попаданий. Ядра разбивали правый борт и рвали паруса. Заряд картечи ударил по баку, где сейчас находились первый помощник, Милорд Кугель и несколько моряков. Послышались крики боли и стоны.

Но, какие бы повреждения ни нанесли шхуне пушки утугцев, они не могли сравниться с залпом, который сделали капониры Тома. Вместо ядер из девяти орудий, находящихся по правому борту «Хапуги», вылетели призраки. Девять серых полупрозрачных черепов, не то птичьих, не то драконьих, издающих что-то среднее между замогильным воем и надрывным кудахтаньем. Они ударили в щит, выставленный морским магом, прошли сквозь него, будто и не заметив, и спустя еще секунду обрушились на несчастный бриг. Волшебница закрыла глаза, концентрируясь, направляя полет девятого, последнего ядра на сияющий перед ее мысленным взором

бирюзово-синим огонек силы морского мага. Море содрогнулось от предсмертного крика так и не понявшего, что с ним случилось, волшебника. Щит, прикрывавший утугский корабль, лопнул с беззвучным хлопком. Теперь схватка будет идти без всякой магии.

Льнани подняла голову, чтобы посмотреть на причиненные ядрами разрушения. Четыре сквозных дыры (одна из которых приходилась ниже ватерлинии) и вырванная и отброшенная далеко в море грот-мачта.

Она шевельнула губами, опуская духов обратно в Нис.

Экипажи обоих кораблей начали стрелять друг в друга из мушкетов.

— Крючья! — проорал Гулли, перекрывая своим громоподобным голосом шум перестрелки. — Убирай паруса!

Внимание Льнани отвлек низкий раскатистый рык. Абордажники Чуги метнули кошки на длинных веревках, но фруане не стали ждать, когда суда коснутся друг друга бортами, и, нисколько не смущаясь тем, что расстояние между двумя кораблями все еще превышало семь ярдов, прыгнули, уже в полете взывая к Дару своего народа.

Однажды Льнани присутствовала при трансформации оборотня. Обычного оборотня. Человек превращался в волка в течение пятнадцати бесконечно долгих, наполненных агонией, воем и ужасом минут. Темному магу много чего приходится видеть за свою жизнь, но то была сцена, прочно поселившаяся в ее кошмарах.

Здесь же метаморфоза произошла практически мгновенно. Волшебнице оставалось только догадываться о том, каких затрат энергии это потребовало и из каких источников ее черпают фруане. Но в Темные пески теорию! Сейчас Льнани было не до высоконаучных объяснений процесса трансформации фруан. Она во все глаза смотрела на стремительно мелькнувшие тела тех, что только что были людьми. Каждый ростом не уступал троллю, под черной тусклой шерстью перекатывались жгуты мышц. Фруане в своем истинном облике были зверски сильны, убийственно стремительны и отталкивающе некрасивы. Больше всего оборотни походили на обезьян: клыкастые приплюснутые морды, мощные ноги и очень длинные руки. Дюжина черных чудовищ на мгновение взмыла в воздух, а затем рухнула среди ошеломленной и явно испуганной команды вражеского брига. Началась рубка.

Теперь Льнани понимала, почему абордажники пользуются такими тяжелыми саблями. Оружие в их руках представляюсь изящным, почти игрушечным. А те, кто оказывался на пути этого оружия, становились безнадежно мертвыми. Форменное избиение.

Абордажные тесаки мелькали с устрашающей скоростью, сея среди противников панику и смерть. Остальные пираты поддерживали своих товарищей огнем из мушкетов, но это казалось почти излишним.

Корабли столкнулись бортами, наемники зафиксировали веревки кошек и с ревом бросились на подмогу фруанам. Том уже покинул орудийную палубу и, восседая на плечах Уя, палил по засевшим на мачтах вражеским стрелкам из пистолетов. Несколько врагов то ли по глупости, то ли со страху перед фруанами решили перебраться на шхуну пиратов. Шестеро оказались в непосредственной близости от лежащей и пытающейся остановить текущую из носа кровь Льнани. Первого противника Гулли ван Шайрх убил из пистолета, выстрелив ему прямо в лицо. Второго зарубил абордажной саблей. Третий, подбиравшийся к шкиперу со спины, на свою беду, попался на глаза Льнани. Темная щелкнула пальцами, и враг, извергая из себя остатки завтрака, рухнул на палубу. Очень простое заклинание. И очень действенное. Уничтожает у человека внутреннее ухо со всеми вытекающими из этого последствиями. Противник мгновенно становится безобиднее полевой ромашки.

Еще одного храбреца застрелил Том, а двух последних Уй с утробным боевым кличем горного тролля швырнул за борт — через всю палубу отнюдь не маленького корабля. Льнани несколько отстранение подумала, что тролли, если не поручать им поиск морских магов, могут быть весьма ценным дополнением к команде. Особенно в бою.

Схватка постепенно затихала. Фруане сделали свое дело, всякое сопротивление было подавлено, и подавлено жестоко. Те, кому повезло уцелеть, поспешно побросали оружие и сдались на милость победителей. По бухте разнеслись торжествующие крики наемников.

— Как вы, Льнани?

— В порядке. — Она встала, опираясь на руку капитана. Кровь вроде остановилась, хотя во рту до сих пор ощущался противный привкус. — Мы победили?

— Да, тысяча морских демонов! И не без вашей помощи! Чуга!

— Да? — На щеке у боцмана появилась свежая царапина.

— Потери?

— Считаем. По крайней мере семеро. И Милорд Кугель пропал. Среди ребят Бельфлера никого.

Послышались топот, тихая злая ругань. Четверо матросов несли плащ, в котором лежало что-то тяжелое, окровавленное и неподвижное.

— Капитан…

Сверток положили на палубу. Ван Шайрх опустился на одно колено, вглядываясь в бледное, искаженное болью лицо своего первого помощника.

— Сальвар…

Ван Дога был еще жив, но вряд ли надолго. Вряд ли даже на час. Гулли сжал кулак, глядя на своего старого друга и наставника. Застыл на мгновение. Повернулся к магичке, хотя и знал, что даже лучшие целители не способны лечить такие раны. Льнани молча покачала головой.

Капитан резко встал, хрипло каркнул:

— Отнесите ко мне в каюту. Если придет в себя, немедленно позвать меня. — И, прочистив почему-то сухое горло, рявкнул уже своим обычным громовым голосом: — Мистер Грин, Одноглазый, Сантьяго! В трюм! Проверьте груз этого корыта! Джоки, Красавчик! В пороховой погреб! Мосье Бельфлер! Пусть ваши ребята перероют судно снизу доверху! Скоро бриг затонет.

Капитан был прав. Из-за пробоины в борту корабль набирал воду. Уже был заметен легкий крен.

Одно из чудовищ проворно подбежало туда, где стояли капитан и Льнани. В ноздри ударил резкий, почти приторный запах мускуса и шерсти.

Волшебница узнала Бельфлера по глазам. Это то единственное, что не подверглось метаморфозе. Огромный рост, длинные руки, изогнутые клыки… Грудь чудовища была окровавлена, в клочьях шерсти смутно угадывалась уже начавшая затягиваться рана. Создавалось впечатление, что командир абордажной команды почти в упор получил залп из мушкета, но, если так оно и было, он никак не показывал свою боль или неудобство. Льнани мысленно кивнула. О регенерационных способностях фруан ходили легенды.

Что делать с пленными? — Во фразе не было ни одного рычащего звука, но фруан все равно смог ее прорычать.

Сажайте их на баркас, и пусть убираются к морскому демону! — резко бросил Гулли. — Хватит на сегодня крови!

Золото, шкипер! Мы нашли золото! — радостно завопи тот, кого вам Шайрх назвал Сантьяго.

Эту благую весть экипаж «Хапуги» воспринял дружным ревом.

Сколько?

Четыре ящика! Похоже, здесь жалованье для всей эскадры утугцев!

Уй! Тащи все на шхуну! Да поживее!

Гулли ван Шайрх перебрался на бриг и подошел к немногочисленной кучке уцелевших пленников. Кто капитан?

Убит, — хмуро ответил один из матросов.

— Кто старший по званию?

Молчание.

Один из фруан шевельнулся и как бы невзначай поднял тесак.

Я, — неохотно признался лысеющий мужчина в рваной форме.

— Для кого золото?

— Плата охорцам.

Гулли, конечно, слышал, что Утуга ведет с царями-колдунами Охоры переговоры о заключении договора, но он понятия не имел, что все зашло так далеко. Если Утуга получит такою союзника, Агильо останется лишь сразу сдаться на милость победителя.

С другой стороны, теперь, после того как золото перекочевало на «Хапугу», заключение этого союза представлялось весьма сомнительным. Что, скорее всего, и являлось целью Юция. Абордажные крючья ему в брюхо!

— Как вы здесь оказались?

— Ждали охорцев.

— Одни?

— Колдуны настаивали на том, чтобы корабли сопровождения не подходили к точке рандеву ближе чем на три мили. На борту какая-то важная шишка, и они опасались предательства.

Милые, доверчивые охорцы. Всегда в своем стиле.

— Мосье Бельфлер! — Гулли следил, как пыхтящий Уй тащит на своем горбу тяжеленный ящик с золотом. — Баркас готов?

— Да.

— Ссаживайте эту падаль. Не забудьте дать им воды.

— Все готово, шкип! Огонек кидать? — спросил вернувшийся из крюйт-камеры тип с отталкивающим лицом, отзывавшийся на кличку Красавчик.

— Погоди. Пусть юнга перетащит наш выигрыш. Чуга, как только добыча окажется на борту — убираемся отсюда!

Наемники сновали по бригу, ища, чем бы еще поживиться. Все найденное сваливали в одну кучу на палубе «Хапуги», дабы потом разделить по законам берегового братства. Мимо Гулли прошел ухмыляющийся Том. Он едва нес в своих маленьких ручонках вещи из капитанской каюты. Золотая шпага, подзорная труба и Айская шкатулка. Настоящая, а не та подделка, что всучил ему проклятый Юций. Кстати, теперь, когда и тупому Ую ясно, что их обманули, неплохо было бы знать, что за бумаги спрятаны в проклятом сундучке.

Шкипер зашел в свою каюту. Постоял над телом ван Доги, все еще находящегося без сознания. Вокруг первого помощника крутился Гнойник — судовой врач.

— Полчаса. Не больше. — Маленький человек развел руками. — С такими ранами…

Кэп, витиевато выругавшись, достал из тайника черный ящичек. Точнее, попытался достать. Шкатулка оказалась зверски горячей. Гулли выругался и озадаченно нахмурился. Достал кинжал, думая вскрыть замок и все-таки заглянуть внутрь, но в последний момент остановился. «Маленькие ящички, несущие в себе смерть». Пожалуй, не стоит торопиться с исследованиями.

Гулли снял с себя камзол, обмотал шкатулку и взял груз «Хапуги» в руки.

На палубе царило оживление. У всего экипажа было приподнятое настроение. Да, погибли несколько товарищей, в том числе и опытный ван Дога, да пропал Милорд Кугель (троекратное «ура!»), но зато за каких-то полчаса экипаж шхуны обогатился сверх всякой меры. С таким количеством золота можно было смело кутить целый год. Причем кутить по-черному. Или же можно было купить новый корабль.

Пока капитан отсутствовал, боцман взял командование на себя. Веревки, скреплявшие два корабля, были перерублены, и «Хапуга» уже успел отойти от порядком накренившегося брига на приличное расстояние. На борту утугского корабля остался только Красавчик. Джоки поджидал его в шлюпке. Красавчик кубарем скатился в шлюпку, и два пирата что есть сил налегли на весла, стремясь к поджидающей их шхуне. Спустя минуту раздался оглушительный взрыв, и расколовшийся на две половинки бриг пошел на дно.

Льнани, порядком ослабевшая после колдовства, повернулась к капитану, чтобы задать наконец мучающий ее все нарастающей мигренью вопрос. И увидела в руках у него шкатулку.

Глаза волшебницы широко раскрылись. В ноздри, сбивая с ног, ударил ощутимый лишь для нее одной запах гнилого тропического дождя, в ушах зазвенело от звука падающей с неба воды. На мгновение волшебница застыла, отказываясь верить себе. А затем метнулась вперед.

— Идиот! — Льнани отвесила ошеломленному капитану звонкую пощечину. — Вы хоть знаете, что там такое?!

Ван Шайрх автоматически поймал запястье напавшей на него фурии и теперь, удерживая шипящую точно змея волшебницу на расстоянии вытянутой руки, мог только ошеломленно открывать и закрывать рот. Льнани, как-то вывернувшись из его хватки, цапнула шкатулку. Не обращая внимания на то, что раскаленный металл обжигает ее ладони, сжала проклятую вещицу, положила ее на палубу и навалилась сверху коленом, изо всех сил прижимая крышку. Свободной рукой нашарила прицепленное к поясу длинное ожерелье, обмотала шкатулку несколько раз, стягивая концы. Почти тут же темные жемчужины начали светиться мрачным черным светом.

— Вы имеете хоть малейшее представление, что вы принесли к себе на корабль, капитан?!

Волшебница смотрела на него снизу вверх, всем своим весом навалившись на шкатулку и тряся в воздухе обожженными пальцами. Команда ошеломленно молчала. Ван Шайрх ответил лишь коротким:

— Нет.

— Оаш! Дикий дождевой демон! И сдерживающее его заклинание с минуты на минуту прекратит действовать!

Дружный вздох. Гулли качнулся на каблуках, непроизвольно отшатываясь назад. Его руки помимо воли отшвырнули камзол, в который была завернута шкатулка.

— Но дождевики могут быть только там, где есть колдуны с Охоры!

— Потому что высшие иерархи Охоры — единственные, кто способен управлять этими тварями! А поскольку на «Хапуге» такого колдуна нет, то, как только демон выберется на свободу, он тут же набросится на тех, кто окажется поблизости. То есть на нас!

Гулли отступил еще на шаг. Потом качнулся вперед, в бешенстве сжав зубы.

— Юций…

Так просто, что даже смешно. Корабль с охорским демоном на борту атакует утугский бриг, перевозящий золото. Разумеется, утугцы тут же решают, что союзники их предали, и в праведном гневе обрушиваются на мерзких колдунов. Оскорбленные в лучших чувствах охорцы, в свою очередь, вряд ли стерпят подобное оскорбление. И неизбежная после этого свара будет на руку только губернатору Агильо. Который, в добавление ко всему, еще и сохранит положенную по годовому контракту плату наемникам.

— Блестящий план, Юций. А я все это время считал тебя полным идиотом. — Капитан хищно оскалился. — Вы сможете сдержать эту тварь, Льнани?

— Какое-то время, — сквозь зубы ответила прочно угнездившаяся на крышке шкатулки волшебница, — но лучше найдите какую-нибудь бездонную пропасть, куда ее можно сбросить, и побыстрее!

Ван Шайрх отвернулся, выкрикивая приказы. Широкими шагами пересек палубу.

— Чуга, поднимай все паруса! Если маг успел послать предупреждение на корабли конвоя, у нас может появиться нежелательная компания. Хватит дрожать, ребята, и не таких демонов видели! За работу, иначе эскадра утугцев превратит нашу малышку в дырявый сыр!

Это подействовало и несколько привело испуганную команду в чувство.

«Хапуга» грациозно развернулся, устремляясь прочь от места гибели утугского брига, обогнул окруженные белой пеной набегающих волн скалы… и вылетел прямо навстречу спешащим на всех парусах трем утугским кораблям.

«Маг успел», — сделал вывод капитан, одним прыжком взлетая на мостик.

— Право руля! Право руля, канальи! Уходим!

Рулевой отчаянно заработал штурвалом. Паруса резко хлопнули.

Нос первого из атакующих кораблей окутался дымом, и над мачтами «Хапуги» со свистом пронеслись два ядра. Пиратская шхуна развернулась под обстрелом и устремилась в сторону открытого моря.

Еще одно ядро пролетело над палубой «Хапуги», снеся одну из рей.

«А вот мы не успеем, — с отстраненным спокойствием подумал ван Шайрх. — Юций, ты мелкий предатель, слишком ядовитый, чтобы на тебя польстились даже пьяные акулы!»

Значит, провинившиеся вассалы получали ритуальные желтые шнуры, на которых они должны были повеситься в знак признания власти своего господина?! Гадюка наверняка наслаждался иронией своего плана, этой барской небрежностью, с которой он посылал экипаж «Хапуги» на верную смерть. Маленькие ящички, несущие в себе смерть. Хм…

Ядро продырявило один из парусов на фок-мачте. Еще одно ушло в сторону и взволновало море.

— Пли! — послышался голос Тома, и две кормовые пушки «Хапуги» ответили преследователям. Этот залп морские маги утугцев прозевали, но вряд ли их растерянность продлится долго.

«Если у вас одна проблема, ее придется решать. Если у вас две проблемы, почему бы не позволить им решить друг друга?»

Как ему сейчас не хватало ван Доги!

— Мастер Чуга, уводите корабль!

Гулли кубарем скатился с мостика, метнулся к отчаянно чертящей что-то вокруг себя и шкатулки волшебнице.

— Льнани, вы сможете взять под контроль демона?

— Я не из охорской школы, капитан. — Она огорченно покачала головой. — Мне не справиться с этой тварью, пока она голодна.

— А что, если мы отправим ее подкормиться? — он ткнул пальцем в сторону преследующих их утугцев.

Волшебница остолбенела. Посмотрела на капитана. На корабли противника. Вновь на капитана. Попыталась что-то произнести, но только беспомощно пошевелила губами. Ее глаза остекленели, как будто темная была не здесь и не сейчас.

Ядро ударило в корму, и шхуна вздрогнула.

Наконец Льнани подняла голову, и во взгляде ее черных глаз было что-то страшное.

— Мне нужна человеческая жертва. Прямо сейчас. — Голос волшебницы звучал обыденно и сухо.

Ван Шайрху показалось, что он ослышался. Затем он проследил направление взгляда темной, смотревшей прямо на дверь его каюты.

— Нет! — Он пролаял это короткое слово, будто пытаясь ударить им глупую бабу, вздумавшую предложить такое. — Даже не смейте…

— Я могу заставить демона избавить нас от преследователей! Или же преследователи полюбуются, как демон будет избавляться от нас. А то и просто отправят нас на дно вместе с демоном. Думаете, мне самой приятно делать это? Выбор за вами, капитан.

В этот момент шкатулка рванулась, подпрыгнула, точно ретивая лошадь, едва не сбросив вцепившуюся в нее волшебницу. На мгновение ван Шайрх уловил резкий запах сырости и гнили.

— Выбирайте скорее!

Гулли сжал кулаки. Он плавал с Сальваром ван Догой долгих десять лет. Он доверял ему, как, наверное, никому из своей команды. Он считал его другом.

Но Сальвара уже не спасти. А на «Хапуге» оставалось еще несколько десятков душ, каждая из которых находилась под его, Гулли ван Шайрха, ответственностью.

— Мне нужна только жизнь, — тихо, понимающе произнесла Льнани. — Не душа, не… что-то еще. Только жизнь.

Ван Шайрх резко кивнул в сторону своей каюты и, развернувшись на каблуках, тяжелыми, злыми шагами пошел обратно на мостик.

Льнани коленом уперлась в шкатулку, не рискуя ослабить давление, постаралась затянуть охватывающее ящик пылающее черным ожерелье. Неожиданно сильная рука легла поверх ее ладони.

Бельфлер уже успел принять привычный ей человеческий облик, переодеться и, кажется, даже надушиться. Фруан молча помог волшебнице подняться на ноги, поддерживая за локоть, проводил ее до капитанской каюты.

— Не вовремя мы отпустили пленников. Гнойник, выйди. Лекарь без всяких вопросов оставил умирающего и вышел. Фруан закрыл за ним дверь.

— Что мне делать, госпожа Льнани? — Бельфлер протянул ей сверток, в котором волшебница без всякого удивления узнала свой собственный мешок.

— Очистите место на полу. Мне понадобится открытое пламя — свеча, лампа, что-нибудь. И сажа или пепел.

— Подойдет? — Фруан взял со стола погасшую трубку капитана и выбил из нее табачный пепел.

— Вполне. Вы знаете медитационные литании?

— Да.

— Тогда начинайте речитатив защиты. И не мешайте мне! Она дунула на пепел, заставив тонкое черное облачко взвиться в воздух, осесть на мебели, на их одежде и лицах. Извлекла из своего мешка тонкий белый стержень, уверенными, быстрыми движениями набросала на полу треугольник. На этот раз никаких сложных знаков, ничего причудливого. Линии на темных досках тут же начали светиться зеленоватым, нездоровым цветом.

Повинуясь жесту темной, Бельфлер осторожно поднял с койки бессильное тело ван Доги и положил его на пол так, чтобы плечи первого помощника накрыли треугольник. Льнани сняла с запястья один из браслетов и надела его на руку жертвы. Затем извлекла откуда-то черный грифель и нарисовала на лбу у бесчувственного моряка знак Нис. Раненый застонал, и она коснулась на мгновение пальцами его шеи, отправляя ван Догу в глубокое, похожее на сон беспамятство.

Бельфлер отломал от одного из стульев тонкую деревянную щепку, зажег с одного конца и протянул волшебнице. Льнани приняла импровизированную лучину, отодвинулась от шкатулки, которую до этого коленом прижимала к полу. Открытым пламенем описала круг над подпрыгивающим в раскаленном нетерпении ящиком. Затем резкими, быстрыми жестами начертила в воздухе еще какой-то знак, заставивший демона на мгновение замолкнуть, а затем взвыть так, что этот крик услышали все находящиеся на корабле.

Лоб женщины покрылся капельками пота, руки дрожали. Слишком много волшебства, слишком много силы — и слишком мало времени у нее было на отдых. Глубоко вздохнув, Льнани протянула руку с оставшимся браслетом над телом ван Доги.

И кивнула Бельфлеру, сжимавшему в руке кривой нож.

Фруан перерезал горло жертвы быстрым умелым движением. Кровь хлынула на пол, на одежду, на их совесть. Браслет, надетый на руку моряка, вспыхнул обжигающим холодом. Точно также, как и парный ему, украшавший запястье Льнани. Волшебница рухнула на тело принесенного в жертву человека, почти потеряв сознание от истощения.

Шкатулка наконец перестала подпрыгивать и пытаться сбросить хрупкие оковы ожерелья. Бельфлер вложил все еще горячий ящичек в руки магички и почти вынес утомленную женщину на палубу.

«Хапуга», несмотря на свои великолепные скоростные качества, проигрывал гонку. И проигрывал пушечную дуэль. Паруса были уже порядком повреждены.

Льнани что есть сил вцепилась в руку фруана, выпрямилась, пытаясь устоять на ногах. Ее мутило. Хотелось спать. Хотелось послать все в Черные пески, свернуться в клубок — и будь что будет. Бельфлер неожиданно грубым жестом сжал ей мочку уха. Повернул. Резкая боль привела Льнани в чувство и прогнала подступающее забытье. Неловким, чуть судорожным движением женщина сорвала ожерелье, заставив пылавшие темнотой черные жемчужины рассыпаться по палубе. Рукой, на которой сиял испускавший волны запредельного холода браслет, указала на преследовавшие их корабли.

И, сломав печать, открыла шкатулку.

Капитан, боцман и рулевой отшатнулись. Кто-то из пиратов неожиданно громко стал молиться духам моря. Рядом с распахнутым ящичком остались стоять лишь шатающаяся от усталости Льнани да невозмутимый и несколько цинично улыбающийся Бельфлер. Фруана не мог смутить даже дождевой демон.

Не было ни громов, ни молний. Не было ничего, кроме ужасающе резкого, бьющего в ноздри запаха гнили тропического дождя.

Льнани видела то, чего не могли увидеть обычные люди. Из шкатулки лениво и небрежно выползал дождевой демон — жгуты фиолетовых дождевых вихрей, сплетенные в причудливую безголовую фигуру, чьи очертания постоянно дрожали и расплывались. Демон взвился в воздух и полетел к указанной волшебницей цели.

Шедший первым и самозабвенно паливший из носовых пушек фрегат утугцев неожиданно накренился и рухнул в воду левым бортом. Кто-то из наемников изумленно ахнул.

— Рано ахаете. — Льнани оскалила зубы в зловещей улыбке. — Все только начинается.

Дальнейшее навсегда осталось в памяти ван Шайрха.

Чья-то невидимая сильная рука, словно пушинку, подбросила тридцатипушечный фрегат высоко в воздух. В наивысшей точке полета пузатый корабельный корпус внезапно лопнул, и в море стали падать обломки. Только обломки. Ни один из вопящих и летящих вниз людей из команды фрегата до воды не долетел. Казалось, что кто-то попросту открыл пасть и проглотил несчастных. Впрочем, так оно и было. Дождевой демон оказался зверски голодным.

Небо налилось сиреневой темнотой — мгновенно, без предупреждения, без всякого перехода. Море вздыбилось, выбрасывая вверх тонкие веретена тайфунов. Тугие плети гнилого дождя ударили по второму кораблю, расчленяя его на ровные, будто разрубленные гигантскими мечами части.

Третий утугец попытался уйти. Корабельный маг даже выбросил что-то напоминающее щит в попытке защитить судно от надвигающегося ужаса. Но море вздыбилось под палубой, взбухло гигантским пузырем, и огромный фрегат в какие-то секунды оказался втянут в распахнувшуюся под ним голодную бездну.

Команда «Хапуги» застыла, не в силах осмыслить стремительность и абсолютную жестокость произошедшего. Не в силах не думать о том, что их очередь может оказаться следующей.

Волшебница развернула руку, охваченную костяным браслетом, ладонью вниз и сжала кулак. Содрогнулась, всем телом ощутив гневный, но сытый и оттого ленивый рык дождевого демона. Да, теперь эту тварь действительно можно было взять под контроль, как-то связать…

Льнани взяла у Бельфлера окровавленный нож, опустилась на колени и что было сил всадила клинок в палубные доски. Пока нож находится в них, демон связан. До поры до времени. Она облегченно вздохнула. Похоже, получилось. Слабость была ужасная. В горле противно першило.

Еще минуту на палубе царила гробовая тишина. А потом паруса содрогнулись от клича пиратов, не столько знаменующего их победу, сколько выплескивающего истеричное напряжение последних минут. Волшебница закрыла глаза.

— Мосье Бельфлер, не будете ли вы так любезны принести мне выпить?

— Воды? — галантно предложил фруан.

— Лучше рома. Пожалуйста.

Офицер понимающе хмыкнул и взял у кого-то из пиратов поспешно протянутую бутыль. Выдернул зубами пробку (даже это у фруана вышло изящно) и передал напиток волшебнице. Та благодарно кивнула и надолго приложилась к бутылке. Ром был ей противен, но сейчас волшебнице было на это плевать.

— Госпожа Льнани, — Гулли ван Шайрх неловко переминался с ноги на ногу возле нее, — понимаю, что сейчас неподходящее время…

— Продолжайте, капитан.

— Не хотели бы вы заключить постоянный контракт?..

Она застыла. Посмотрела в глаза шкипера. И увидела в них призрак ван Доги, который, похоже, будет теперь вечным и молчаливым спутником для них обоих. Выдохнула, начиная понимать.

Много нелицеприятного можно было сказать о Гулли ван Шайрхе. Но когда капитан «Хапуги» принимал решение, не в его правилах было врать самому себе и прятаться за спинами других. Первый помощник был принесен в жертву по его, ван Шайрха, молчаливому приказу. И шкипер не позволял себе винить в этом ни исполнившую ритуал магичку, ни даже ее проклятую силу. И это было настолько необычно, что несколько мгновений Льнани боролась с изумлением. После всего происшедшего любой нормальный человек попытался бы избавиться от темной и ее угрожающего искусства. По привычке она попыталась уклониться:

— Я не морской маг.

— Думаю, вы нам вполне подойдете, — хмыкнул Бельфлер.

— Ага! — жизнерадостно кивнул Том. — Я же говорил, что баба на корабле — это к удаче!

Не только ненормальный капитан. Еще и ненормальная команда. Определенно.

— Я подумаю над вашим предложением, капитан, — несколько неуверенно улыбнулась волшебница. — Но сейчас следует заняться более важными делами. Демон насытился, но долго заклятие его сдерживать не сможет. Следует вновь упрятать эту тварь в какое-то вместилище. У вас найдется сундук?

— Думаю, у меня найдется кое-что получше. — Гулли ван Шайрх неожиданно мстительно улыбнулся. — Мосье Бельфлер, у вас вроде был желтый шелковый платок? Не пожертвуете на благое дело?

— Конечно, мой капитан, — ухмыльнулся фруан, явно оценив идею шкипера. — Я всегда жертвую на благие дела.

Месть — это блюдо, требующее эстетического оформления. В этот момент, глядя на хищную, холодную улыбку абордажного офицера. Гулли ван Шайрх ощутил редкий для него момент счастья.

Разумеется, недолгого.

— Капитан! — Радостный вопль Уя разнесся по палубе. — Капитан! Я нашел Милорда Кугеля! Он, оказывается, за борт не свалился! Он вон, на бушприте спрятался!

Команда «Хапуги» ответила дружным ревом и улюлюканьем, приветствуя пропавший было во время абордажа талисман. А Гулли ван Шайрх выругался с изобретательностью и чувством, которое в нем не смогла бы разбудить и дюжина дождевых демонов.

— Корабельный тигр, — услышала Льнани его сосредоточенное бормотание. — Этой лоханке определенно требуется корабельный тигр. Срочно!

Стук в ворота виллы губернатора Юция раздался поздним вечером. Недовольный дворецкий открыл дверь, недоумевая, кто мог прийти в столь поздний час. На пороге стоял богато одетый, опиравшийся на дорогую трость господин, будто сошедший с картины придворного живописца. Темные кудри, изящные кисти рук, элегантный камзол, который, несмотря на сравнительную строгость, выглядел так, будто стоил дороже всего губернаторского гардероба. И тонкая, покровительственно-высокомерная улыбка, кривящая губы. Дворецкий почувствовал, как его спина сама собой сгибается в подобострастном поклоне.

— Вы к губернатору, милорд?

— Да, — неизвестный едва заметно кивнул.

— Губернатор уехал на бал. Быть может, вам стоит зайти завтра, господин… э-э-э…

— Вряд ли у меня это получится, — произнес незнакомец, игнорируя вопрос дворецкого. — Впрочем, неважно. Передайте ему, что это подарок от старого друга и поклонника политического таланта губернатора.

Человек протянул дворецкому Айскую шкатулку, перевязанную желтым шелковым платком, и, небрежно кивнув, растворился в душной тропической ночи. Дворецкий, примерно представлявший цену такого подарка, поспешил отнести резной ящичек в кабинет губернатора. Поставив древнее сокровище на стол хозяина, он недоуменно посмотрел на свои руки.

Крышка шкатулки была чуть теплой.

© А. Парфенова, 2004.

© А. Пехов, 2004.