Ферма трупов

12

В половине пятого мы с Уэсли поехали в «Ред Сэйдж». Для алкоголя было рановато, но и он, и я, снова оказавшись наедине, чувствовали себя будто не в своей тарелке.

После той ночи я избегала встречаться с ним глазами, надеясь, что он первым заговорит об этом. Мне не хотелось думать, что произошедшее имело значение только для меня.

— У них есть бочковое пиво из мини-пивоварни, — сказал он, пока я просматривала меню. — Если ты любитель — рекомендую.

— Будь сейчас лето и отработай я пару часов на жаре — тогда еще можно утолить жажду или запить кусок пиццы, — ответила я, слегка задетая тем, что он не знает моих привычек. — А так я пива не люблю и раньше никогда не любила. Пью, только если нет ничего другого, и то без особого удовольствия.

— Не вижу причины из-за этого злиться.

— Вовсе я не злюсь.

— А по голосу не скажешь. И еще ты избегаешь смотреть на меня.

— Со мной все в порядке.

— Эмоции и чувства людей — мой профиль, и сейчас для меня очевидно, что с тобой не все в порядке.

— Твой профиль — эмоции и чувства маньяков и психопатов, — огрызнулась я. — Это не относится к главным судмедэкспертам женского пола, которые не преступают закон, а просто хотят расслабиться после длинного утомительного дня, проведенного за анализом дела об убийстве ребенка.

— Между прочим, в этот ресторан очень нелегко попасть.

— И я могу понять почему. Спасибо за предпринятые усилия.

— Пришлось кое на кого надавить.

— Я не сомневаюсь.

— Закажем вино к ужину. Кстати, не ожидал, что у них есть калифорнийское «Опус Уан». Может, оно поднимет тебе настроение?

— Оно не стоит своих денег, к тому же тяжеловато, наподобие бордо, и пить его просто так не стоит, а ужинать я тут не собиралась. У меня вообще-то самолет через два часа. Я, пожалуй, возьму бокал каберне.

— Как хочешь.

Если б я сама знала, чего хочу и что мне сейчас нужно!

— Завтра я отправляюсь в Эшвилл, — продолжал Уэсли. — Если останешься сегодня в Вашингтоне, могли бы полететь вместе.

— Зачем тебе туда возвращаться?

— Полиция Блэк-Маунтин запросила нашего содействия еще до того, как Фергюсон погиб, а Мот слег с инфарктом. Уж поверь, сейчас они в панике и с радостью примут любую помощь. А я обещал им, что мы сделаем все, что в наших силах. Если понадобится, я и других агентов привлеку.

В любом заведении Уэсли всегда узнавал, как зовут официанта, и в дальнейшем обращался к нему только по имени. Нынешнего звали Стэн, и все время, пока они обсуждали блюда и вина, только и слышалось — Стэн то, да Стэн это. Единственная идиотская черта, водившаяся за Бентоном, единственная манерность в его поведении сегодня бесила меня со страшной силой.

— Это не приближает официанта к тебе, Бентон. Даже наоборот, выглядит так, будто ты относишься к нему покровительственно и снисходительно, словно какая-ни-будь знаменитость.

— О чем ты? — искренне удивился он.

— О том, как ты называешь официанта по имени. Я имею в виду, ты постоянно повторяешь его.

Он уставился на меня.

— Я ведь не собираюсь тебя поучать, — продолжала я, только усугубляя ситуацию. — Просто говорю по-дружески — кто же еще откроет тебе глаза? Только друг — настоящий друг — может честно сказать тебе об этом.

— Надеюсь, ты закончила? — спросил он.

— Да. — Я едва смогла выдавить натянутую улыбку.

— Ну так расскажешь теперь, из-за чего ты переживаешь на самом деле, или мне самому отважиться на догадку?

— Мне совершенно не из-за чего переживать, — заявила я уже сквозь слезы.

— Господи, Кей. — Он протянул мне носовой платок.

— У меня свой есть. — Я промокнула глаза.

— Все из-за той ночи, да?

— Может, стоит уточнить, из-за какой именно? Может, для тебя такие ночи дело обычное?

Уэсли пытайся сдержать смех, но ему это не удалось. Несколько минут мы не могли произнести ни слова — он смеялся, а я и плакала, и смеялась одновременно.

Стэн вернулся с напитками, и, прежде чем заговорить снова, я сделала несколько глотков.

— Слушай, — выдавила я наконец, — прости. Я устала, дело — просто кошмар, с Марино мы на ножах, а тут еще Люси попала в беду.

— Да, на твоем месте любой бы заплакал, — согласился Уэсли, видимо, задетый тем, что его в перечень своих несчастий я не включила. Его обида доставила мне какое-то извращенное удовольствие.

— И разумеется, то, что произошло в Северной Каролине, не может меня не беспокоить, — добавила я.

— Ты жалеешь о том, что случилось?

— Что толку теперь говорить — жалею я или нет?

— Меня обрадует, если ты скажешь, что нет.

— Не могу, — ответила я.

— Значит, все-таки жалеешь.

— Нет.

— Так, значит, ты не жалеешь?

— Черт возьми, Бентон, давай оставим эту тему в покое.

— И не подумаю, — заявил он. — Я был там вместе с тобой.

— Что, прости? — Его слова привели меня в замешательство.

— Ночью. Помнишь? Вообще-то было уже раннее утро. То, что произошло, произошло с двумя людьми, не с тобой одной. Я тоже был там. И не только тебя терзали мысли о случившемся. Не хочешь спросить меня — жалею ли я о той ночи?

— Не хочу, — ответила я. — Из нас двоих женат ты один.

— Если это была супружеская измена, ты тоже в ней участвовала. Для этого нужны двое, — повторил он.

— У меня самолет через час. Мне пора.

— Надо было думать, прежде чем начинать этот разговор. Ты не можешь сейчас вот так просто взять и уйти.

— А по-моему, могу.

— Кей? — произнес он, понизив голос и глядя мне в глаза. Его рука, протянувшись через стол, нашла мою.

Ночь я провела в четырехзвездочном «Уиллард интерконтинентал». С Уэсли мы проговорили весь вечер и сошлись на том, что самым лучшим выходом будет избегать повторения случившегося. Следующим утром мы, вместе спустившись на лифте в холл отеля, держались друг с другом сдержанно и предупредительно. Со стороны, наверное, казалось, будто мы едва знакомы, но все же нашли уже общий язык. Мы доехали на такси до аэропорта «Нэшнл» и вылетели в Шарлотт. Там я целый час провела на телефоне в комнате отдыха, разговаривая с Люси.

— Да-да, — уверяла я ее. — Я стараюсь найти кого-то и уже предприняла определенные шаги.

— Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки, — повторила она в очередной раз.

— Пожалуйста, постарайся набраться терпения.

— Ну уж нет. Я знаю, кто за всем стоит, и так этого не оставлю.

— О ком ты? — встревоженно спросила я.

— Узнаешь, когда придет время.

— Люси, скажи мне, кого ты имеешь в виду? И за чем он стоит?

— Пока не могу, сперва мне надо кое-что сделать. Ты когда приезжаешь?

— Еще не знаю. Позвоню тебе из Эшвилла, как только станет понятно, что к чему.

— Значит, твоей машиной пользоваться можно?

— Да, конечно.

— Она ведь тебе еще минимум пару дней не понадобится?

— Скорее всего да. Что ты все-таки задумала? — спросила я со все возрастающим беспокойством.

— Может, надо будет смотаться в Квонтико. Если я поеду и останусь там на ночь, ты ведь не станешь возражать?

— Не стану, — ответила я, — если ты будешь осторожна. Это единственное, что меня беспокоит.

Мы с Уэсли пересели на легкий самолет местной авиалинии. Разговаривать во время полета было невозможно — слишком шумел винт. Бентон дремал, а я неподвижно сидела с закрытыми глазами. Солнце, светившее в иллюминатор, заливало веки изнутри красным. Мысли мои свободно блуждали, и из потаенных уголков сознания возникали давно, казалось бы, забытые образы.

Я видела отца с неизменным перстнем белого золота на левой руке. Свое обручальное кольцо он потерял на пляже, а на другое у него не хватало денег. Отец не учился в колледже, и перстень был знаком окончания средней школы. Как мне хотелось, чтобы красный камень на нем оказался рубином — тогда мы бы его продали и выбрались из бедности, в которой жили. Я помню свое разочарование, когда отец наконец объяснил мне, что его стоимости не хватило бы даже на несколько галлонов бензина. Что-то в его словах подсказало мне, что он не терял своего обручального кольца, а продал его, когда не осталось другого выхода.

Матери я сказать не могла — это убило бы ее. С тех пор прошло много лет, и она, наверное, все еще хранила тот школьный перстень, если только отца не похоронили вместе с ним. Возможно, так оно и было — я не могла припомнить точно. Отец умер, когда мне исполнилось двенадцать.

Я оказывалась то в одном месте, то в другом, и перед глазами разыгрывались немые сцены — вдруг, ниоткуда, без приглашения, появлялись люди из моего прошлого. Почему, например, мне привиделась пишущая что-то мелом на доске сестра Марта, моя учительница в третьем классе? Или девочка по имени Дженнифер, выходящая из дверей школы в проливной дождь с градом?

Те, кого я знала когда-то, вплывали в этот странный полусон и вновь исчезали, и сердце мое наполнялось грустью, заставившей меня в конце концов очнуться. Уэсли был совсем рядом. Мы слегка соприкасались плечами, и я вся сосредоточилась на ощущении. Я чувствовала, как пахнет ткань его пиджака, нагретая солнцем, вспоминала его изящные руки с тонкими пальцами — их легко было представить порхающими по клавишам пианино, держащими элегантный «Паркер» или подсвеченный пламенем камина бокал бренди.

Думаю, именно тогда я поняла, что люблю Бентона Уэсли и очень боюсь его потерять, как всех тех мужчин, кого любила прежде. Я сидела с закрытыми глазами, пока бортпроводник не известил нас о скором приземлении, попросив поднять спинки кресел.

— Нас кто-нибудь встретит? — спросила я так, будто только это и беспокоило меня на протяжении часового полета.

Уэсли устремил на меня долгий, внимательный взгляд. Глаза у него сейчас, на свету, переливались янтарем, как только что налитое пиво, но потом их омрачила тень заботы, и они снова стали обычными, карими с золотистыми искорками. По тому, как он безмолвно отвернулся, я поняла, что все это слишком даже для него.

— Мы возвращаемся в мотель? — снова задала я вопрос, когда Бентон, уже держа портфель наготове, расстегивал ремень безопасности. Посадку еще не объявляли, но бортпроводник сделал вид, что ничего не замечает, — Уэсли умел создавать вокруг себя особую ауру, и большинство людей слегка его побаивались.

— Ты в Шарлотте долго разговаривала с Люси, — заметил он.

— Да.

Самолет прокатился мимо полосатого ветрового мешка, безвольно свисавшего вниз.

— И?.. — Он повернулся к солнцу, и его глаза снова наполнились переливчатым светом.

— Она считает, что ей известно, кто стоит за случившимся.

— В каком смысле? — нахмурился он.

— Смысл, по-моему, очевиден, — ответила я. — Если только ты не считаешь, что это сделала сама Люси, и никто другой.

— Кей, в три часа ночи сканер распознал отпечаток большого пальца Люси.

— Я в курсе.

— Тогда ты также должна быть в курсе, что для этого нужно непосредственное присутствие самого пальца вместе с рукой, плечом и всем прочим в то самое время, которое сохранено в системе.

— Я полностью отдаю себе отчет в том, как это выглядит со стороны.

Уэсли надел солнцезащитные очки, и мы поднялись со своих мест.

— И я хочу, чтобы ты не забывала об этом, — сказал он мне в самое ухо, идя позади по проходу между кресел.

Можно было бы сменить мотель на что-то более комфортабельное в самом Эшвилле, но после встречи с Марино такие вещи как-то перестали нас волновать. Увиделись мы в весьма популярном в городе заведении под названием «Каретный сарай».

Какое-то непонятное предчувствие посетило меня, как только полицейский, встречавший нас в аэропорту, высадил нас у ресторана и тут же укатил. «Шевроле» Марино, оснащенный по последнему слову техники, стоял прямо у дверей. Пит сидел внутри, совершенно один, заняв стратегическую позицию за угловым столиком напротив кассы — привычка любого, кто имеет хоть какое-то отношение к закону.

Он не поднялся нам навстречу, просто смотрел, бесстрастно помешивая чай со льдом в высоком стакане. У меня возникло странное ощущение, будто этот уличный волкодав, с которым я проработала не один год и который на дух не выносил любой официоз, дает нам аудиенцию. Уэсли насторожился, видно, тоже почувствовав неладное. Взять хотя бы то, что на Марино был новенький, с иголочки, темный костюм.

— Пит, — поприветствовал его Уэсли, усаживаясь за стол.

— Здравствуй, — произнесла я, занимая свое место.

— Тут подают отличные отбивные в панировке, — проговорил он, не глядя на нас. — И салат «Цезарь», если хотите что-нибудь полегче, — добавил он, видимо, имея в виду меня.

Официантка разлила по стаканам воду, подала нам меню, на одном дыхании отбарабанила список блюд дня и удалилась с нашими через силу сделанными заказами. Напряжение за столом стало почти непереносимым.

— Есть немало информации от криминалистов, которая тебя наверняка заинтересует, — начал Уэсли. — Но может быть, сперва сообщишь, что нового произошло здесь?

Никогда еще я не видела Марино в таком ужасном состоянии. Он протянул руку за чаем и тут же поставил его обратно нетронутым. Похлопал себя по карману, ища сигареты, потом взял пачку со стола и закурил. Больше всего меня пугало го, что он не смотрит нам в глаза. Он вел себя так отчужденно, будто мы были вовсе не знакомы. Если кто-то из коллег начинает вести себя подобным образом, значит, с человеком что-то стряслось. Марино словно отгородился от нас глухой стеной, чтобы не показывать, что творится у него в душе.

— Самая многообещающая нить, — заговорил он наконец, выдыхая дым и нервно стряхивая пепел с сигареты, — это уборщик из школы Эмили. В общем, зовут его Крид Линдси, белый, возраст — тридцать четыре. Работает там уже два года, до того был уборщиком в публичной библиотеке Блэк-Маунтин, а еще раньше тем же самым занимался в начальной школе в Уивервилле. И между прочим, как раз когда он там шваброй махал, десятилетний мальчик из этой школы попал под машину. Водитель скрылся с места происшествия, но подозревали, что к делу может быть причастен Линдси…

— Подожди-ка, — сказал Уэсли.

— Мальчик попал под машину? — переспросила я. — Что значит — «может быть причастен»?

— Стоп, — вмешался Бентон. — Минуточку. Ты говорил с самим Кридом Линдси?

Марино встретил взгляд Уэсли и тут же отвел глаза.

— Я к тому и веду. Этот паразит исчез. Как прослышал, что у нас к нему есть вопросы, так сразу же свалил куда-то. Уж не знаю, у кого тут язык за зубами не держится, но какая-то тварь ему точно напела. На работе не показывается, дома не появляется.

Он закурил вторую сигарету. Бесшумно появилась официантка, принесла ему еще стакан, и Марино кивнул ей с видом завсегдатая, всегда оставлявшего щедрые чаевые.

— Поподробнее о том, что случилось с мальчиком, — попросила я.

— Четыре года назад, в ноябре, десятилетнего школьника на велосипеде сбил какой-то вылетевший из-за поворота лихач. Парнишка умер по дороге в больницу, и копам удалось выяснить только, что примерно в это же время в окрестностях видели белый пикап, мчавшийся на большой скорости. На джинсах мальчика нашли частицы белой краски. А у Линдси как раз был старый «форд»-пикап белого цвета, и все знали, что он ездит по той самой дороге. Еще он обычно в получку затаривался в местном магазинчике спиртным, а в день, когда сбили мальчика, в школе как раз выдавали деньги.

Марино все говорил и говорил, а глаза у него не переставая бегали по сторонам. И меня, и Уэсли все сильнее тревожило его поведение.

— Ну и когда копы решили его допросить, он р-раз — и испарился, — продолжал Марино. — Пять недель в городке носа не казал, а потом наплел, что якобы ездил к больному родственнику или другую какую-то фигню в том же роде. Ну и, когда вернулся, конечно, долбаный пикап стал голубеньким-преголубеньким. Все знают, что этот сукин сын натворил, но улик никаких.

— Так, — скомандовал Уэсли, и Марино заткнулся. — История интересная, и, возможно, уборщик действительно имел отношение к аварии. Но дальше-то что?

— По-моему, все как раз понятно.

— Нет, Пит, не понятно. Объясни мне, сделай милость.

— Линдси любит детей, вот и все. Поэтому и работу себе такую подбирает, чтобы быть к ним поближе.

— А мне кажется, что он этим занимается просто потому, что ничего другого не умеет, кроме как пол мести.

— Черт, ну так мог бы убираться в магазине, в доме престарелых или еще где — так нет же, он устраивается только туда, где куча ребятишек.

— Ну хорошо, пусть так. Допустим, он работает там, где много детей. И что? — Уэсли изучающе посмотрел на Марино, у которого, видимо, была какая-то своя теория и он не собирался от нее отказываться.

— Значит, четыре года назад из-за него погиб мальчуган, и, наверное, Линдси ничего такого не хотел и так далее. Но все равно это сделал он, и ему приходится врать, и вина его гложет как я не знаю что — в общем, все наперекосяк из-за кошмара, который ему приходится носить в себе. Вот так оно все и начинается.

— Что начинается? — переспросил Уэсли ровным тоном. — О чем ты, Пит?

— Дети вызывают у него чувство вины. Он их видит каждый божий день и все хочет как-то с ними сблизиться, заслужить прошение, не знаю там — короче, исправить то, что натворил. Тут он встречает эту девчушку — она ему понравилась, нахлынули эмоции, то да сё. В общем, пытается завязать с ней дружбу. Может, он встретил Эмили, когда она возвращалась домой из церкви. Может, заговорил с ней. Да елки-палки, выяснить, где она живет — раз плюнуть. Городишко-то маленький. Одним словом, Линдси решился.

Марино отхлебнул чаю и закурил очередную сигарету, не переставая говорить.

— Он ее похищает, потому что думает, мол, если она побудет с ним, то поймет, что он хороший и никому не желал ничего дурного. Он хочет, чтобы они стали друзьями, чтобы она его полюбила, и тогда все встанет на место, кошмар прекратится. Но ничего не выходит. Она не идет ему навстречу, она до смерти напугана. И в итоге, когда реальность не совпадает с тем, что он себе напридумывал, он выходит из себя и убивает ее. И — вот проклятие — получается, теперь у него на совести уже двое.

Уэсли начал что-то говорить, но в это время на большом коричневом подносе принесли наш заказ. Официантка, пожилая женщина с опухшими, натруженными ногами, обслуживала нас очень медленно. Она во что бы то ни стало хотела угодить важному гостю в новехоньком темно-синем костюме — только и слышалось «да, сэр». Я поблагодарила ее за салат, и она зарделась от удовольствия. Есть я, правда, не собиралась: если я и была голодна до того, как переступила порог ресторана — так и не вспомнила, чем же он все-таки знаменит, — то сейчас аппетит у меня пропал совершенно. Я не могла смотреть на тонкие ломтики ветчины, индейки и сыра и особенно на вареные яйца кружочками — меня просто тошнило.

— Может быть, желаете чего-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

— Выглядит просто здорово, Дот. Да, и масла еще принесите!

— Конечно, сэр, сейчас будет. А вам, мэм? Не нужно ли добавить заправки к салату?

— Нет-нет, благодарю вас. Салат и так просто замечательный.

— Спасибо на добром слове. Мы таким хорошим клиентам, как вы, завсегда рады. Кстати, у нас тут каждое воскресенье шведский стол, после церковной службы.

— Будем иметь в виду, — улыбнулся ей Уэсли.

Я решила, что оставлю на чай никак не меньше пяти долларов — пусть только простит меня за то, что не притронулась к еде.

Уэсли, видимо, тщательно взвешивал свои слова, прежде чем обратиться к Марино. Прежде такого никогда не было.

— Как я понимаю, мне следует сделать вывод, что от своей первоначальной теории ты полностью отказался? — спросил он наконец.

— Какой теории? — Марино пытался разрезать отбивную вилкой. Когда это ему не удалось, он потянулся за перцем и острым соусом.

— О Темпле Голте, — напомнил Уэсли. — Похоже, за ним ты уже не охотишься?

— Я ничего подобного не говорил.

— Марино, — вмешалась я, — но к чему ты тогда рассказывал нам о той аварии?

Он жестом подозвал официантку.

— Дот, думаю, без хорошего ножа мне тут не обойтись. Значение дела с аварией в том, что за парнем и в прошлом уже кое-что водилось. Местные все очень против него настроены и из-за того случая, и потому что он около самой Эмили все увивался. Так что я вам просто передаю, как тут и что.

— Ну и как эта теория объясняет человеческую кожу в морозильнике Фергюсона? — спросила я. — Да, кстати, группа крови та же, что и у девочки. Анализ ДНК пока не готов.

— Да ни черта она, конечно, не объясняет.

Дот вернулась с зубчатым ножом, и Марино, поблагодарив, принялся пилить отбивную. Уэсли ковырял жареную камбалу и слушал, не поднимая глаз от тарелки.

— В общем, получается, улики указывают на то, что девчушку убил Фергюсон. Но конечно, полностью исключить возможность того, что сюда заявился Голт, тоже нельзя. Нет, его я сбрасывать со счетов не стал бы.

— Что еще известно о Фергюсоне? — поинтересовался Уэсли. — Да, ты в курсе, что отпечаток с трусиков, которые на нем были, принадлежит Денизе Стайнер?

— Ну значит, их и украли из ее дома в ночь похищения Эмили. Помнишь, Дениза ведь говорила — она сидела в гардеробной, и ей показалось, что мерзавец рылся в ящиках и что-то прихватил с собой.

— И это, и находка в морозильнике все больше убеждают меня в том, что к Фергюсону нужно приглядеться попристальней, — заметил Уэсли. — Мог ли он встречаться с Эмили прежде?

— По работе он наверняка знал об убийствах в Виргинии, в частности, о деле Эдди Хита, — вставила я. — Возможно, он специально пытался придать своему преступлению сходство с ними. А может быть, наоборот, они подстегнули его воображение и подали ему идею.

— Фергюсон был со сдвигом, — проворчал Марино, отрезая еще кусок, — это точно, но толком его здесь никто не знал.

— А сколько он проработал в бюро расследований штата? — спросила я.

— Почти десять лет. До того был патрульным, а еще раньше служил в армии.

— Разведен? — предположил Уэсли.

— А кто сейчас не разведен?

Уэсли промолчал.

— Дважды. Одна бывшая в Теннесси, другая тут рядом, в Энке. Четверо детей, все уже взрослые, разъехались кто куда.

— И что родные о нем говорят? — поинтересовалась я.

— Слушай, я тут вообще-то не полгода просидел. — Марино снова потянулся за соусом. — Сколько, по-твоему, народа я могу расспросить в день? Да еще дозвониться до них до всех надо. Без обид, но вы двое свалили, и вся эта фигня легла на меня, а сутки, между прочим, ни хрена не резиновые.

— Пит, мы все понимаем, — произнес Уэсли как можно более убеждающим тоном. — Поэтому мы и вернулись. Мы осознаем, что для расследования дела нужно еще много что предпринять. Может быть, даже больше, чем казалось изначально, потому что пока у нас концы с концами не сходятся. Есть по меньшей мере три различных направления разработки, и общего в них я вижу пока мало. Меня сейчас крайне интересует Фергюсон. На него указывают серьезные улики — фрагменты кожи в морозильнике и белье Денизы Стайнер.

— Еще у них тут отличный вишневый пирог, — заметил Марино, смотря на официантку, которая стояла у двери в кухню, готовая броситься к нему по мановению пальца.

— Ты что, постоянно здесь обедаешь? — спросила я.

— Надо же человеку где-то столоваться, верно, Дот? — Он слегка повысил голос, и бдительная Дот была тут как тут.

Мы с Уэсли заказали только кофе.

— О, милочка, неужели с салатом что-то не так? — Она искренне расстроилась, увидев мою нетронутую порцию.

— Салат очень вкусный, — заверила я. — Просто я не голодна.

— Может быть, вам с собой завернуть?

— Нет, спасибо.

Наконец официантка оставила нас в покое, и мы перешли к криминалистике. Уэсли рассказал Марино о клейкой ленте и «флоридской пробке». Мы обсудили эту тему, но вскоре беседа угасла. Принесли пирог, Марино расправился с ним и снова закурил. Идей по поводу огнестойкой ярко-оранжевой ленты и древесной сердцевины у него было не больше, чем у нас.

— Вот ведь чертовщина, — повторил он уже не в первый раз. — Что ж за хренота такая — хоть бы что-нибудь близкое, к чему эти штуки притянуть.

— Ну, — сказал Уэсли, думая, по-видимому, о чем-то другом, — лента довольно-таки необычная, так что кто-нибудь из местных должен ее вспомнить — если она, конечно, отсюда. Но если и нет, уверен, ее происхождение удастся отследить. — Он отодвинулся от стола.

— Это оставьте мне, — сказала я, беря счет.

— «Американ экспресс» здесь не принимают, — предупредил Марино.

— Сейчас без десяти два. — Уэсли поднялся с места. — Встретимся в отеле в шесть и обсудим план дальнейших действий.

— Не хотела тебе напоминать, — сказана я, — но мы живем в мотеле, а не в отеле, и на данный момент ни мне, ни тебе добираться туда не на чем.

— До мотеля я тебя подкину, а там должна ждать твоя машина. Кстати, Бентон, тебе тоже тачку организуем, если нужно, — заявил Марино таким тоном, как будто уже стал новым шефом полиции городка, если не мэром.

— Я пока и сам не знаю, что мне может понадобиться, — ответил Уэсли.