Ферма трупов

13

В тот же день я отправилась проведать детектива Мота. Состояние его стабилизировалось, его перевели в отдельную палату, но все еще держали под наблюдением. Я не особо ориентировалась в городе, поэтому пришлось довольствоваться тем небогатым ассортиментом цветов в охлаждаемых витринах, которым располагал магазинчик при больнице.

— Детектив Мот? — окликнула я, не решаясь войти в палату.

Он дремал, вытянувшись на кровати и не обращая внимания на орущий телевизор.

— Эй, — произнесла я чуть громче.

Открыв глаза, он спросонок не сразу понял, кто я такая, но, узнав, широко улыбнулся, будто только меня и ждал все это время.

— Господи помилуй, никак доктор Скарпетта. Вот уж не думал, что вы все еще в наших краях.

— Извините, что цветы не очень удачные — тут внизу выбирать особо не из чего. Поставлю вот сюда, ладно?

Я отнесла невзрачные хризантемы и маргаритки в пузатой зеленой вазе к тумбочке, с грустью отметив, что единственный стоявший там букет был еще более жалким, чем мой.

— Тут вот стул, присядьте на минутку, поболтаем.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я.

Мот побледнел и осунулся. С какой-то беспомощностью в глазах он бросил взгляд на чудесный осенний пейзаж за окном.

— Стараюсь, как говорится, плыть по течению, — ответил он. — Не знаю, как оно там дальше пойдет, но сейчас вот подумываю заняться тем, что мне по душе, — буду себе рыбачить потихоньку, столярничать. Давно мечтал соорудить какую-нибудь хибарку в глуши, поселюсь там. Еще я тросточки из липы мастерю здорово.

— Детектив Мот, — нерешительно спросила я, боясь разволновать его, — а коллеги вас навещают?

— Ну а как же, — ответил он, не отводя глаз от яркой синевы неба. — Забегали ребята пару раз, звонили.

— И что вы думаете о том, как продвигается расследование?

— Не слишком мне все это нравится.

— Почему?

— Ну, перво-наперво, потому что сам-то я в стороне остался. Ну и потом, как я понял, каждый в свою сторону тянет. Вот я и переживаю.

— Вы занимались делом с самого начала, — напомнила я. — И Макса Фергюсона, должно быть, хорошо знали.

— Видать, не так уж хорошо.

— Вам известно, что он под подозрением?

— Слыхал. Ребята мне все рассказали.

От солнца его глаза стали водянисто-прозрачными. Он несколько раз моргнул, смахивая слезы, выступившие не то от яркого света, не то от нахлынувших эмоций, и снова заговорил:

— Еще я слыхал, что Крида Линдси чуть не с собаками ищут. По мне, как-то не по-людски получается что с тем, что с другим.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Ну подумайте сами, доктор Скарпетта, — Макс умер, и в свою защиту сказать ничего не может.

— Не может, — согласилась я.

— А Криду, даже будь он здесь, такая задача и вовсе не под силу.

— Где же он?

— Слыхал, пустился в бега, и это уж не в первый раз. То же было, когда тот парнишка попал под машину и погиб. Все тогда решили, что это дело рук Линдси. Он пропал, потом вдруг снова объявился — да и куда ему еще деваться. После того случая он не вылезает из местного «Гарлема», как у нас его когда-то называли, напивается там вусмерть.

— А где он живет?

— В сторону от дороги на Монтрит, на Радужной горе.

— Боюсь, мне это ни о чем не говорит.

— Как к воротам в Монтрит подъезжать, повернете направо, где дорога в гору идет. Раньше там вообще дыра была, жили одни — ну, деревенщина, как вы бы их назвали. Но за последние двадцать лет кто поуезжал, кто помер, так что теперь вот поселились такие, как Крид. — Мот на минуту замолчал — мысли его блуждали где-то далеко. — Его дом вы сразу заметите — под горкой, у дороги. У него на веранде еще стиральная машина ржавая стоит, а мусор он выбрасывает прямо в лес, с заднего крыльца. — Он вздохнул. — С соображалкой у него всегда было туго, тут и говорить нечего.

— Что вы имеете в виду?

— Да то и имею… Пугается он, если не понимает чего-то, а сейчас как раз такой случай.

— По-вашему, он не причастен к смерти девочки? — спросила я.

Мот прикрыл глаза. Монитор над кроватью показывал ровный ритм сердцебиения, шестьдесят шесть ударов в минуту. Детектив выглядел очень усталым.

— Да, мэм, я и на секунду бы его не заподозрил. Но почему-то же он все-таки удрал, и вот это не выходит у меня из головы.

— Вы же сказали, что он напуган, — вполне веская причина.

— Чует мое сердце, здесь другое что-то. Да только что сейчас проку голову ломать — сделать-то я все одно ничего не могу. Не выстроятся же тут у меня перед дверью все, от кого можно что дельное узнать.

Я не хотела спрашивать, но решила, что это необходимо.

— А капитан Марино? С ним вы не общались?

Мот посмотрел на меня.

— Заходил как-то, принес бутыль бурбона. Я вон туда прибрал, в шкафчик. — Он выпростал руку из-под одеяла и указал пальцем.

Некоторое время мы сидели молча.

— Знаю, что пить мне теперь нельзя, — добавил он.

— Вам следует слушать врачей, лейтенант. Теперь вам предстоит жить с этим, а значит, необходимо отказаться от всего, что довело вас до инфаркта.

— И с куревом тоже придется завязать.

— Вы сможете. Я тоже не думала, что у меня получится.

— Тянет небось?

— К тому, как я себя тогда чувствовала, не тянет точно.

— Так это из-за любого дурмана паршиво себя чувствуешь, но штука-то совсем в другом.

Я улыбнулась.

— Да, все еще тянет. Но теперь уже меньше.

— Питу я так и сказал — не дай Бог и он, как я вот, в больничке будет валяться. Но ему не втолкуешь.

Я с ужасом вспомнила, как пыталась вернуть к жизни Мота, лежавшего на полу и уже посиневшего. То, что Марино ждет тот же исход, не вызывало у меня сомнений — это был лишь вопрос времени. Я подумала о сегодняшней встрече в ресторане, об отбивных, новом костюме и машине, о его странном поведении. Такое впечатление, что он решил, будто вовсе не хочет меня знать, и поэтому старается казаться кем-то другим, неузнаваемым.

— Думаю, Марино просто заработался. Дело такое, что требует напряжения всех сил, — запинаясь, пробормотала я.

— И миссис Стайнер ни о чем другом сейчас и думать не может, да оно и понятно. Будь я на ее месте, тоже, наверное, отдал бы все, что мог.

— А что она отдала? — спросила я.

— У нее ведь денег порядком, — сказал Мот.

— Я догадываюсь. — Мне вспомнился ее автомобиль.

— Она оказала большую помощь следствию.

— Помощь? — переспросила я. — Какую именно, о чем вы?

— Машины — та, на которой Пит разъезжает, например. За них же кто-то должен был заплатить.

— Я думала, они куплены на пожертвования от местного бизнес-сообщества.

— Ну, оно конечно, после миссис Стайнер и другие подтянулись. Все в округе за нее переживают, да и само убийство у людей из головы не идет — никому не хочется, чтобы еще чей-нибудь ребенок пострадал. Я такого за все двадцать два года, что в полиции проработал, не упомню. Ну надо сказать, конечно, и дела такого на моей памяти тоже не было.

— Она действительно оплатила мой автомобиль? — сказала я, с трудом сохраняя ровный тон и не показывая своих эмоций.

— Обе машины от нее, а прочие скинулись на оборудование — ну, там, мигалки, рации, сирены.

— Детектив Мот, — напряженно спросила я, — какую сумму миссис Стайнер передала отделению полиции?

— Тысяч пятьдесят.

— Пятьдесят? — Я не верила своим ушам. — Пятьдесят тысяч долларов?

— Именно так.

— И что, все считают это нормальным?

— Что ж тут такого? Несколько лет назад электрическая компания нам так же машину оплатила, когда им надо было, чтобы мы за трансформаторной будкой приглядывали. А во всяких магазинчиках и кафешках, которые допоздна работают, нам кофе бесплатно наливают, так что мы туда хоть днем, хоть ночью приедем, если понадобится. Тут вся штука в том, что люди помогают нам, а мы помогаем им. И если не злоупотреблять, все идет как надо.

Его твердый взгляд был по-прежнему направлен прямо на меня, а руки мирно покоились поверх одеяла.

— Думаю, в большом городе вроде Ричмонда на этот счет правил побольше.

— Любое пожертвование в пользу полицейского управления Ричмонда свыше двух с половиной тысяч долларов должно быть санкционировано ОП, — объяснила я.

— Я даже не знаю, что такое ОП.

— Особое постановление, принятое городским советом.

— Надо же, какие сложности.

— И тому есть вполне очевидные причины.

— Что ж, наверное, — произнес Мот. Разговор его утомил — видимо, он еще не привык к тому, что не может более доверять собственному телу.

— А на что еще пошли эти пятьдесят тысяч, помимо машин? — спросила я.

— Городу нужен новый шеф полиции. Мне, правду сказать, это не особо по нутру, потому как раньше я тут, считай, и был за главного. Но даже если я еще на что-то и сгожусь, все равно пора уступить место кому-то поопытнее — жизнь теперь не то что раньше.

— Понятно, — протянула я. Ситуация наконец прояснилась, но дело принимало крайне тревожный оборот. — Надо, наверное, дать вам отдохнуть.

— Рад был вас повидать.

Он до боли сжал мою руку, и я ощутила владевшее им безнадежное уныние. Даже если бы Мот сам в полной мере осознавал свои чувства, он, наверное, не смог бы объяснить, чем они вызваны. Тот, кто испытал на себе близость смерти и знает, что однажды его черед все же наступит, уже никогда не станет прежним.

Прежде чем вернуться в мотель, я направилась к Монтриту. Миновав ворота, я развернулась и выбралась через вторую арку обратно на дорогу, пытаясь сообразить, что же мне предпринять. Свернув на обочину, я остановилась. Немногочисленные автомобилисты, проезжавшие мимо, должно быть, принимали меня за очередную туристку, разыскивавшую дом Билли Грэма. С места, где я стояла, открывался отличный вид на поселок, в котором жил Крид Линдси, — можно было даже разглядеть его дом, который легко определялся по белому прямоугольнику допотопной стиральной машины на веранде.

Радужная гора наверняка получила свое имя в такой же погожий октябрьский вечер. Листья всех оттенков желтого, оранжевого и багряного полыхали пожаром в закатных лучах солнца и густо рдели в тени, наползавшей на овраги и лощины. До наступления темноты оставалось всего около часа. Внезапно я заметила дымок, струившийся из скособоченной кирпичной трубы на крыше Крида, и решила отправиться к дому.

Развернувшись задним ходом прямо через проезжую часть, я выехала на другую полосу и свернула на узкую разбитую грунтовку. В клубах рыжей пыли, поднимавшейся за автомобилем, я приближалась к самому, наверное, неприглядному поселку в стране. Дорога, по-видимому, шла до самой вершины холма и там просто обрывалась. По сторонам были разбросаны древние трейлеры с покатыми крышами и ветхие бревенчатые или дощатые некрашеные лачуги, крытые толем и жестью. У домов стояли несколько старых пикапов и что-то неизвестной мне марки с кузовом «универсал» странного изумрудного цвета.

Перед домом Линдси, под деревьями, было пустое пространство, где он, по-видимому, обычно ставил свою машину. Я припарковалась и заглушила двигатель. Некоторое время я просто сидела в машине и смотрела на убогое жилище с полуразвалившейся верандой. Кажется, внутри горел свет, или, может, садящееся солнце так отражалось в окнах. Я пыталась сообразить, умно ли я поступаю, и раздумывала о жившем здесь человеке, который подметал в школе полы и выбрасывал мусор, продавал детям коричные зубочистки и как-то подарил Эмили букетик полевых цветов.

Отправляясь сюда, я прежде всего хотела выяснить, как расположено жилище Крида по отношению к пресвитерианской церкви и озеру Томагавк. На некоторые вопросы ответы я получила, но возникли новые. Я не могла просто так уехать от якобы покинутого владельцем дома, в котором тем не менее топился очаг. Мне не давали покоя слова Мота, и я, конечно же, не забыла о найденных на месте убийства леденцах. Они-то и были главной причиной, по которой меня интересовал уборщик по имени Крид.

На мой настойчивый стук в дверь никто не вышел, хотя мне показалось, что кто-то там, внутри, двигается, и я чувствовала, что за мной наблюдают. Оклики тоже остались без ответа. Слева от меня было грязное, пыльное окно без сетки, сквозь которое в свете небольшой лампы, стоявшей на столе, виднелись только полоска темного дощатого пола и кусочек деревянного стула.

Конечно, зажженная лампа еще не означала, что дома кто-то есть, однако изнутри отчетливо тянуло дымом, а на веранде возвышалась груда свеже-наколотой щепы для растопки. Я постучала снова, и деревянная дверь слегка подалась под моей рукой — похоже, попасть внутрь не составило бы труда.

— Эй! — позвала я. — Есть здесь кто?

В ответ послышался только шум ветвей на ветру. В тени дома с проржавевшей крышей и погнутой телевизионной антенной, состоявшего, по-видимому, всего из одной или двух комнат, было довольно прохладно. Сквозь свежесть осеннего воздуха пробивался слабый запах гнили, плесени и разложения. Под деревьями с другой стороны хибары лежал накопившийся за много лет мусор, по счастью, частично скрытый палой листвой. В основном на глаза попадались рваные бумажные пакеты, пластиковые бутылки из-под молока и стеклянные, с выцветшими этикетками, — из-под колы.

Судя по всему, владелец жилища в последнее время отступил от своей «милой» привычки выбрасывать отходы прямо с заднего крыльца — мусор не выглядел свежим. За этим наблюдением я на секунду отвлеклась и вдруг почувствовала, что позади меня кто-то есть. Ощущение чьего-то взгляда на затылке было таким острым, что у меня мурашки пробежали по телу. Я медленно обернулась.

На дороге, позади моей машины, откуда-то из сгущающихся сумерек появилась девочка. Она замерла на месте с настороженностью дикой лани, пристально следя за мной. По сторонам тонкого бледного личика свисали тусклые каштановые волосы, глаза слегка косили. Ее напряженная неподвижность и длинные тонкие ноги подсказали мне, что стоит спугнуть ее неосторожным словом или движением, как она тут же сорвется с места и только я ее и видела. Девчушка все продолжала смотреть на меня, а я смотрела на нее, как бы признавая необходимость такого взаимного разглядывания. Прошла, казалось, вечность, прежде чем она слегка изменила позу и перестала казаться живым изваянием. Я решилась заговорить.

— Ты мне не поможешь? — произнесла я мягко, но без заискивания.

Она сунула руки без перчаток в карманы темной шерстяной куртки, на несколько размеров меньшей чем нужно. Кроме куртки, на ней были мятые штаны цвета хаки, подвернутые на щиколотках, и порыжевшие от времени кожаные ботинки. На вид она казалась лет тринадцати-четырнадцати, но я могла и ошибиться.

— Я из города, — продолжила я, — и мне очень важно найти Крида Линдси. Он живет здесь — во всяком случае, мне так сказали. Не подскажешь, где его искать?

— Для чё он те? — спросила она пронзительным голоском, напомнившим мне звучание банджо. Я поняла, что разговор предстоит непростой.

— Мне нужна его помощь, — медленно и раздельно произнесла я.

Она переместилась на несколько шагов ближе, не сводя с меня глаз, прозрачных и заметно косящих, как у сиамской кошки.

— Я знаю — он думает, что его хотят поймать, — продолжала я абсолютно ровным тоном. — Но я не из тех людей, которые за ним охотятся. Я ни за кем не охочусь и не сделаю ему ничего плохого.

— Как тя звать?

— Меня зовут доктор Кей Скарпетта, — ответила я.

Она так уставилась на меня, будто я только что открыла ей какую-то страшную тайну. Мне пришло в голову, что она, если и слышала когда-нибудь слово «доктор», вероятно, никогда не встречала доктора женского пола.

— Я доктор медицины, врач — ты знаешь, что такое «врач»? — спросила я.

Она перевела взгляд на мою машину, как будто та противоречила моим словам.

— Есть такие врачи, которые помогают полиции, когда с кем-нибудь случится беда. Вот я как раз такой врач, — объяснила я. — Я приехала сюда помогать полиции. Поэтому у меня такая машина. Мне ее дали полицейские, потому что я нездешняя. Я живу в Ричмонде, в Виргинии.

Она снова поглядела на машину, и я в отчаянии умолкла. Наверняка я сказала что-то лишнее и все испортила. Теперь мне ни за что не разыскать Крида Линдси. Только полная идиотка могла надеяться найти общий язык с человеком, о котором ничего не знает и которого не в состоянии понять.

Я уже почти решила, что надо садиться за руль и уезжать, как девочка вдруг подошла ко мне, взяла за руку, потянула к машине и показала на мою черную медицинскую сумку, лежавшую на пассажирском сиденье.

— Это моя медицинская сумка, — сказала я. — Достать?

— Ага, бери с собой, — подтвердила она.

Я открыла дверь и взяла сумку, решив, что девочке просто любопытно. Она, однако, потащила меня дальше по немощеной улице, целенаправленно шагая к вершине холма. Ладонь, крепко сжимавшая мою руку, была сухой и шершавой, как листья кукурузного початка.

— Как тебя зовут? — спросила я, карабкаясь в гору и едва поспевая за ней.

— Дебора.

Я заметила, что у нее плохие зубы. Она была очень худой и выглядела слишком взрослой для своего возраста — несомненно, следствие хронического недоедания и неправильного питания. Я часто встречала такое там, где пища не считалась чем-то само собой разумеющимся. Наверняка в семье Деборы, как и во многих других, с которыми я сталкивалась в неблагополучных, трущобных районах, употребляли в основном высококалорийные, но непитательные продукты, которые можно приобрести на продовольственные талоны.

— Дебора, а дальше как? — спросила я. Мы подошли к крохотному домику, сколоченному из горбылей и обрезков с лесопилки и обитому толем, которому кое-где попытались придать вид кирпичной кладки.

— Дебора Уошберн.

Я поднялась вслед за ней по шатким ступеням на обветшалую веранду, где лежали дрова и стояло кресло-качалка, бывшее когда-то бирюзовым. Она открыла дверь, которую так давно не красили, что первоначальный цвет не поддавался определению, и потянула меня внутрь. Войдя, я сразу поняла, зачем она притащила меня сюда.

С лежавшего на полу голого матраса на меня уставились две не по возрасту серьезные мордашки. Сидевший на том же матрасе мужчина пытался зашить рану на большом пальце правой руки обычной иголкой и ниткой и уже сделал пару стежков. Из пальца на специально подстеленное на колени тряпье капала кровь. Рядом с матрасом стоял стеклянный кувшин, наполненный до половины какой-то прозрачной жидкостью — вряд ли водой. Какой-то миг мы с незнакомцем глядели друг на друга при свете торчавшей под потолком лампочки.

— Вот те доктор, — объявила Дебора.

Высокий, слегка обрюзгший мужчина продолжал смотреть на меня. На вид ему было лет тридцать или немногим больше. Длинные черные волосы падали на глаза, нездорово бледная кожа как будто никогда не знала солнца. От него исходил запах застарелого бриолина, пота и алкоголя.

— Где взяла ее? — спросил он девочку.

Дети, лежавшие на матрасе, безучастно пялились в телевизор. Кроме него и одной-единственной лампочки, никаких других электроприборов мне заметить не удалось.

— Она тя искала, — ответила девчушка, и я с удивлением поняла, что передо мной Крид Линдси.

— Чё сюда привела? — В голосе Линдси не звучало ни испуга, ни волнения.

— У тя рука болит.

— Как вы порезались? — поинтересовалась я, открывая сумку.

— Об нож.

Я осмотрела палец — нож снял приличный кусок кожи.

— Наложить шов — не лучшее решение в такой ситуации, — заметила я. Из сумки я вынула местный антисептик, стерильный пластырь и медицинский клей на бензойной основе. — Когда это произошло?

— Днем, как пришел. Банку взрезал.

— Вы не помните, когда вам последний раз делали противостолбнячный укол?

— Не.

— Завтра обязательно нужно пойти и привиться. Я могла бы сама вас уколоть, но у меня нет с собой вакцины.

Под его взглядом я обошла весь дом, пытаясь отыскать бумажные полотенца. На кухне была только печка, топившаяся дровами, и рукомойник с ручным насосом. Кое-как ополоснув руки и стряхнув с них воду, я опустилась рядом с Кридом на колени и взяла в руки мускулистую заскорузлую ладонь с грязными обломанными ногтями.

— Будет немного больно, — предупредила я. — Я тут ничем помочь не смогу, так что если у вас есть свои средства — вперед.

Я выразительно посмотрела на кувшин. Линдси тоже взглянул на него, потом поднес ко рту и сделал глоток. Уж не знаю, что за пойло там было — кукурузный самогон или что-то другое, но на глазах у Крида выступили слезы. Я подождала, пока он глотнет еще, потом обработала рану и закрепила кожу с помощью клея и пластыря. Только когда я закончила, Линдси наконец расслабился. Я замотала палец обычным бинтом, пожалев, что не захватила эластичный.

— А где ваша мама? — спросила я Дебору, убирая упаковки из-под лекарств и иглу в сумку — контейнера для мусора в доме тоже не обнаружилось.

— В «Бургер Кинг».

— Она там работает?

Девочка кивнула. Один из малышей, поднявшись с матраса, переключил на другой канал.

— Вы — Крид Линдси? — спросила я своего пациента, стараясь не выдать своих эмоций.

— А чё? — прозвучало в ответ с тем же выговором, что и у девочки. Мне Линдси совсем не показался таким уж умственно неполноценным, каким его описывал лейтенант Мот.

— Мне нужно поговорить с ним.

— Для чё?

— Я не считаю, что он как-то причастен к тому, что случилось с Эмили Стайнер. Но мне кажется, ему известно то, что поможет нам найти настоящего преступника.

Он снова потянулся к кувшину.

— Чё ему знать-то?

— Думаю, об этом надо спросить его самого, — ответила я. — По-моему, ему нравилась Эмили, а из-за того, что случилось, ему теперь очень плохо. А когда ему плохо, он сбегает ото всех, вот как сейчас, — особенно если боится, что ему грозит опасность.

Крид уставился на кувшин, слегка покручивая его в руке.

— У него об тот вечер с ней никаких дел не было.

— В тот вечер? — переспросила я. — Вы имеете в виду, когда она пропала?

— Он видал, как она шла с гитарой, притормозил «привет» сказать. Но больше никаких. Ни подвезти, ничё.

— А он предлагал ее подвезти?

— Не, не стал. Она б все одно не поехала.

— Почему вы думаете, что она бы не согласилась?

— Она его нисколь не любила. Нисколь не любила Крида, даром что он ей гостинцы носил. — Его нижняя губа задрожала.

— Мне говорили, что он очень хорошо к ней относился. Собирал для нее цветы. Дарил конфеты.

— Не, конфеты не. Она б все одно не взяла.

— Она не взяла бы у него конфет?

— Не взяла б. Даже своих любимых, какие у других брала.

— Коричные «бомбочки»?

— Рен Максвелл у меня на зубочистки их меняет. Я видал, как он сунул ей такую.

— А тем вечером она домой одна возвращалась?

— Одна.

— Где именно вы ее встретили?

— На дороге. От церкви, никак, в миле.

— Значит, она шла не по тропинке вдоль озера?

— Не, по дороге. Темно было.

— А другие дети из молодежного клуба?

— Те позадь шли — ну, которых я видал. Трое, может, четверо. Она быстро так идет и все плачет. Ну, я остановился — чё ж она плачет. А она все одно идет, ну я дальше и поехал. Потом все глядел за ней, как оно там дальше будет — может, стряслось чё.

— Почему вы так подумали?

— Дак плакала она.

— И вы провожали ее до самого дома?

— Угу.

— То есть вы знаете, где она живет?

— Чё ж не знать.

— И что случилось потом? — спросила я. Теперь я понимала, почему его разыскивает полиция. А услышь они то, что он рассказывал мне сейчас, их подозрения только укрепились бы.

— Видал, как она в дом вошла.

— А она вас видела?

— Не. Я фары не включал.

«О Господи!» — подумала я.

— Крид, вы понимаете, почему вами интересуется полиция?

Он опять взболтал свое пойло, глядя на него скошенными к переносице глазами — необычного светло-коричневого цвета с зеленоватыми крапинками.

— Я ничё плохого ей не делал, — ответил Крид, и я поняла, что он говорит правду.

— Вы просто следили за ней, потому что увидели, что она плачет, — сказала я. — А вам было небезразлично, что с ней.

— Увидал, что плачет, да. — Он еще глотнул из кувшина.

— Вы знаете то место, где ее нашли? Ну, где рыбак обнаружил ее тело?

— Знаю.

— Вы туда ходили?

Он ничего не ответил.

— Вы были там и оставили для нее леденцы. Уже после того, как она умерла.

— Туда много кто ходил. Всё смотрели. А ейная родительница туда не идет.

— Вы имеете в виду ее мать?

— Не идет она туда.

— Вас там кто-нибудь видел?

— Не.

— Вы оставили для нее конфеты. Подарок.

У него снова задрожала губа, а на глазах появились слезы.

— Да, оставил ей банбочки.

— Почему именно там? Почему не на ее могиле?

— Не хотел, чтобы увидал кто.

— Почему?

Он молчал, уставившись на кувшин, но я и так все поняла. Нетрудно было представить, какими обидными кличками награждают его школьники, как они хихикают и ухмыляются у него за спиной, пока он с утра до вечера метет коридоры. А уж если покажется, что у него возникла к кому-то симпатия… Например, к Эмили, которой нравился Рен.

На улице уже совсем стемнело. Дебора, двигаясь по-кошачьи бесшумно, проводила меня до машины. Я чувствовала физическую боль в груди — как будто сильно потянула мышцу. Мне очень хотелось чем-то помочь девчушке, может быть, дать денег, но я знала, что делать этого не стоит.

— Последи, чтобы он поаккуратнее с рукой обращался и чтобы на рану не попала грязь, — сказала я ей, открывая дверцу «шевроле». — Ему надо показаться врачу. У вас здесь есть врач?

Она помотала головой.

— Попроси маму, пусть она кого-нибудь найдет. На работе спросит, там ей подскажут. Сделаешь?

Она посмотрела на меня и взяла меня за руку.

— Дебора, позвони мне в «С-Путник». Номера я не знаю, но он наверняка есть в телефонной книге. Вот моя карточка, чтобы ты знала, кого спросить.

— Телефона нету, — ответила она, пристально глядя на меня и не отпуская мою руку.

— Я знаю, что нет. Но если нужно позвонить куда-то, можно ведь воспользоваться таксофоном, так?

Она кивнула.

По склону холма въезжала машина.

— Это мама.

— Дебора, сколько тебе лет?

— Одиннадцать.

— Ты ходишь в школу здесь, в Блэк-Маунтин? — спросила я, пытаясь скрыть шок оттого, что она, оказывается, была одного возраста с Эмили.

Она опять кивнула.

— А ты знала Эмили Стайнер?

— Ейный класс вперед нашего.

— То есть ты учишься на год младше?

— Да. — Она выпустила мою руку.

Древний полуразвалившийся «форд» с выключенными фарами прогромыхал мимо. Смотревшую в нашу сторону женщину с убранными в сеточку волосами я видела всего секунду, но в память мне врезалась невыразимая изнеможенность ее безвольного лица с ввалившимся ртом. Дебора вприпрыжку бросилась к матери, а я села в машину и захлопнула дверцу.

Вернувшись в мотель, я долго отлеживалась в горячей ванне, потом подумала, что нужно что-нибудь съесть, и взяла меню для заказов в номер. Через некоторое время я поняла, что просто сижу, бессмысленно уставившись в список, и решила лучше почитать. В половине одиннадцатого меня разбудил телефонный звонок.

— Да?

— Кей? — Звонил Уэсли. — Есть разговор. Очень важный.

— Сейчас приду.

Я тут же вышла и постучала в его дверь.

— Это Кей, — сказала я.

— Секунду, — прозвучал из номера его голос.

Чуть помедлив, он открыл дверь. Судя по его лицу, случилось действительно что-то серьезное.

— В чем дело? — спросила я, входя.

— Люси.

Он закрыл дверь. Судя по разбросанным по столу заметкам на клочках бумаги, весь день Бентон провел на телефоне. Рубашка у него выбилась из брюк, галстук валялся на кровати.

— Она попала в аварию, — произнес он.

— Что?! — У меня внутри все оборвалось.

Бентон, тоже явно не в себе, захлопнул приоткрывшуюся было дверь.

— Что с ней? — спросила я, ничего не соображая.

— Авария случилась сегодня вечером, на Девяносто пятой автотрассе, недалеко от северного въезда в Ричмонд. Люси, видимо, была в Квонтико, оттуда поехала перекусить и уже возвращалась домой. В северной части штата есть ресторанчик, где стейки подают, — вот туда она заезжала. Потом останавливалась в Ганновере, зашла в оружейный магазин, а вскоре после этого и произошла авария, — рассказывал он, меряя шагами комнату.

— Бентон, что с ней? — Меня как будто сковало, я не могла даже двинуться с места.

— Она в клинике медицинского колледжа. Авария была серьезной.

— О Боже!

— У поворота на Эттли и Элмонт Люси, видимо, вылетела на обочину и, пытаясь вернуться на дорогу, слишком резко крутанула руль. Полицейские определили по номерам, что машина твоя, позвонили к тебе в офис. Секретарь передала Филдингу, а он позвонил мне — не хотел, чтобы ты узнала обо всем по телефону. Ну, вернее, побоялся, что ты не то подумаешь, если услышишь об аварии от патологоанатома…

— Бентон!

— Извини. — Он положил руки мне на плечи. — Господи, не умею я говорить таких вещей, когда это касается… Ну, в общем, тебя. У нее несколько ранений и сотрясение мозга. Ей чертовски повезло, что она вообще выжила — машина несколько раз перевернулась. От твоего «бенца» почти ничего не осталось. Чтобы вытащить Люси, пришлось разрезать кузов. В больницу ее доставили на вертолете. Честно говоря, те, кто видел разбитую машину, не верили, что водитель остался в живых. То, что она уцелела, просто чудо.

Я закрыла глаза и опустилась на край кровати.

— Она пила перед этим? — спросила я.

— Да.

— И что теперь будет?

— Завели дело об управлении автомобилем в состоянии опьянения. В больнице у нее взяли кровь на алкоголь, и уровень оказался выше нормы — не знаю точно на сколько.

— Больше никто не пострадал?

— Нет, другие машины не задело.

— Слава Богу.

Бентон присел рядом и начал осторожно массировать мне шею.

— Вообще удивительно, как она столько проехала и никуда не врезалась. Выпила она, видимо, немало. — Он полуобнял меня одной рукой и притянул к себе. — Я уже заказал тебе билеты на самолет.

— А что она делала в оружейном магазине?

— Покупала пистолет, «зиг-зауэр П230». Его нашли в машине.

— Надо лететь в Ричмонд прямо сейчас.

— Раньше утра все равно самолетов нет, Кей. Это может подождать.

— Мне холодно, — сказала я.

Уэсли накинул мне на плечи пиджак. Меня начал бить озноб. Ужас, который вызвало у меня выражение лица Бентона и его напряженный тон, воскресил в моей памяти его звонок, когда он сообщил мне про Марка.

Той ночью, едва услышав по телефону голос Уэсли, я сразу поняла, что случилось что-то ужасное. Он путано объяснял про взрывы на лондонском вокзале, про то, что Марк оказался рядом с бомбой, случайно, что не он был мишенью и что он погиб. Горе обрушилось на меня как припадок, сотрясавший все мое существо. Подобного чувства опустошенности я не испытывала даже после смерти отца… Впрочем, тогда я была слишком мала и не могла полностью все осознать. Стоя рядом с рыдавшей мамой, я чувствовала только какую-то потерянность.

— Все будет хорошо, — произнес Уэсли и налил мне выпить.

— Хоть что-нибудь еще известно?

— Нет, Кей, ничего. Вот, это тебе поможет. — Он протянул мне стакан с неразбавленным скотчем.

Будь у меня под рукой сигарета, я закурила бы не задумываясь — просто сжала бы в губах и поднесла зажигалку. И плевать на все зароки не возвращаться к дурной привычке.

— А кто ее лечащий врач, не знаешь? Где у нее травмы? А подушки безопасности сработали?

Уэсли снова начал массировать мою напряженную шею, не говоря ни слова — он уже ясно дал понять, что больше ничего не знает. Я залпом выпила скотч — сейчас мне это было просто необходимо.

— Значит, я тогда утром полечу, — произнесла я.

Его пальцы поднялись выше, к затылку, забрались в волосы. Я почувствовала приятное расслабление. Не открывая глаз, я начала рассказывать, чем занималась сегодня: как ездила в больницу к Моту, как отправилась на Радужную гору, как встретилась с Деборой и Кридом. Передала слова Линдси о том, что Эмили Стайнер, возвращаясь с собрания молодежного клуба, шла не по короткой дороге вдоль озера.

— У меня просто сердце разрывалось, когда он говорил, — я как будто увидела все своими глазами, — продолжала я, вспоминая дневник Эмили. — Они с Реном уговорились встретиться пораньше, только он, конечно, не пришел, а потом за весь вечер ни разу не взглянул в ее сторону. Она наверняка еле высидела до конца собрания и убежала первой, никого не дожидаясь, — не хотела показывать всем свою боль и унижение. По дороге наткнулась на Крида, который заметил, что девочка чем-то расстроена, и проследил, чтобы она благополучно добралась до дома. Линдси любил ее издалека, как она Рена. А теперь она мертва, убита, замучена. Страдания любящих, которым не отвечают взаимностью, как будто переходят от одного человека к другому.

— Так и происходят убийства.

— Где Марино?

— Не знаю.

— Он ищет не там, где надо, и сам прекрасно это осознает.

— По-моему, между ним и Денизой Стайнер что-то есть.

— Тут и сомнений быть не может.

— Его несложно понять. Он одинок, с женщинами не везет — с тех пор, как от него ушла Дорис, у него не было даже намека на отношения. А ей сейчас просто необходимо надежное мужское плечо. Израненное самолюбие на такие вещи отзывчиво.

— Кажется, она к тому же довольно обеспеченная женщина.

— Да.

— Но откуда у нее деньги? Ее покойный муж, если я не ошибаюсь, работал учителем.

— Насколько я понимаю, он происходил из богатой семьи — они занимались нефтью или еще чем-то на Западе. Кей, тебе придется дать подробные показания о твоем разговоре с Кридом Линдси. И подозрения в его адрес, боюсь, только усилятся.

Это было очевидно.

— Я понимаю твои чувства, Кей. В то же время твой рассказ нисколько меня не успокаивает. Мне, например, не нравится, что Линдси следовал за Эмили с выключенными фарами, что знал, где она живет, что был хорошо осведомлен о ее школьных делах. Однако больше всего меня тревожит его появление на месте, где обнаружили тело, и оставленные там леденцы.

— А как же фрагменты кожи у Фергюсона в морозильнике? Как сюда вписывается Крид Линдси?

— Все очень просто. Кожу туда мог положить как сам Фергюсон, так и кто-то другой. И я думаю, Фергюсон тут ни при чем.

— Почему?

— Он не подходит по психологическому профилю. Ты и сама это понимаешь.

— А Голт?

Уэсли не ответил. Я взглянула на него, чувствуя, что за его молчанием что-то кроется. Мало-помалу я училась следовать вдоль прохладных стен лабиринта его разума.

— Ты чего-то недоговариваешь, — сказала я.

— Получен звонок от британских коллег. Похоже, Голт снова взялся за свое, на этот раз в Лондоне.

Я прикрыла глаза.

— О Господи!

— Убит мальчик четырнадцати лет. Убийство произошло несколько дней назад.

— Есть параллели с делом Эдди Хита?

— Вырезанные следы укусов. Огнестрельное ранение головы. Тело оставлено на виду. Так что все сходится.

— Но это еще не значит, что Голт не мог побывать и здесь, в Блэк-Маунтин, — заметила я. Меня охватили сомнения.

— Да, пока ничто не указывает на обратное. Он действительно мог быть где угодно, но я не уверен, что он вообще имеет отношение к убийству Эмили. Конечно, общих черт с делом Хита много, но различий тоже хватает.

— Различия есть, потому что здесь у нас совершенно другой случай, — сказала я. — И я не думаю, что Крид Линдси мог специально подложить такую улику Фергюсону.

— Послушай, мы ведь не знаем, как она там оказалась. Может быть, кожу оставили у Фергюсона на крыльце. Он обнаружил ее по приезде из аэропорта и убрал в холодное место, как любой следователь на его месте. А на то, чтобы кому-нибудь сообщить, ему уже не хватило времени.

— Думаешь, Крид нарочно выжидал, когда Фергюсон вернется, чтобы подкинуть ему фрагменты тканей?

— Скорее всего полиция решит, что это сделал именно Линдси.

— Но зачем?

— Из раскаяния.

— А Голт мог их подбросить, просто чтобы заморочить нам голову.

— Согласен.

— Если убийца Крид, — сказала я, поразмыслив, — то как объяснить отпечаток пальца Денизы Стайнер на трусиках с тела Фергюсона?

— Вероятно, у Фергюсона был своеобразный фетиш — надевать женское белье, занимаясь самоудовлетворением. Может быть, он украл их, когда работал над делом: он ведь все время появлялся в доме Стайнеров, так что это не составило бы труда. Возможно даже, именно вещи, связанные с преступлением, подхлестывали его фантазию.

— Ты действительно склоняешься к такой версии?

— Я пока и сам не знаю. Все это я сейчас тебе выкладываю, потому что хорошо представляю дальнейшее развитие событий и реакцию Марино. Крид Линдси находится под подозрением. Его признания, что он следовал по дороге за Эмили Стайнер, уже достаточно для обыска его жилья и машины. Если мы хоть что-нибудь найдем, а миссис Стайнер покажется, что внешностью или голосом Линдси походит на вломившегося в дом преступника, ему будет предъявлено обвинение в убийстве с отягчающими обстоятельствами.

— А что насчет обнаруженных улик? — спросила я. — Криминалистам удалось установить что-то еще?

Уэсли поднялся и, заправляя рубашку, ответил:

— Оранжевую клейкую ленту проследили до тюрьмы в Аттике, штат Нью-Йорк. По-видимому, тамошней администрации надоело, что лента постоянно уходит «налево», и они решили заказать специальную, которую украсть сложнее, потому и выбрали такой оттенок — кстати, под цвет униформы заключенных. Из-за того, что ленту использовали в исправительном учреждении, в том числе, например, для починки матрасов, немаловажным качеством была огнестойкость. На «Шаффорд миллс» изготовили всего одну такую партию, в восемьдесят шестом — кажется, около восьмисот рулонов.

— Очень странно.

— Что касается вещества, обнаруженного на клеящей поверхности полос, которыми опутали мать, — это действительно мебельный лак, и он совпадает с тем, которым покрыт комод в ее спальне. В общем-то ничего удивительного, раз преступник связывал миссис Стайнер именно там. Так что информация, можно считать, бесполезная.

— Голт в Аттике не сидел, так ведь? — спросила я.

Уэсли, стоя перед зеркалом, повязывал галстук.

— Нет. Но он мог раздобыть ленту каким-то другим способом. Например, получить от кого-нибудь. Он ведь водил близкую дружбу с одной из охранниц тюрьмы штата в Ричмонде — той, которую потом убил. Думаю, стоит проверить этот вариант, вдруг часть партии каким-то образом попала туда.

— Мы что, идем куда-то? — спросила я, видя, как он кладет в задний карман чистый платок и опускает пистолет в поясную кобуру.

— Я веду тебя ужинать.

— А если я не пойду?

— Куда ты денешься.

— Надо же, какая самоуверенность.

Он наклонился и поцеловал меня, забирая свой пиджак.

— Не хочу, чтобы ты оставалась сейчас одна. — Костюм сразу преобразил его, придав обычную строгую элегантность и солидность.

Мы отыскали большое, ярко освещенное придорожное кафе, где подавали все — от гигантских стейков на косточке до китайской еды в огромном ассортименте. Я не очень хорошо себя чувствовала, поэтому заказала только куриный бульон с яйцом и рис на пару. Дальнобойщики в джинсах и грубых ботинках, наваливавшие на тарелки мясо на ребрышках, свинину и креветок с густым оранжевым соусом, смотрели на нас как на пришельцев с другой планеты. Предсказания, попавшиеся нам в печенье, предупреждали меня о ненадежных друзьях, а Уэсли сулили скорую женитьбу.

В мотеле, куда мы вернулись в первом часу, нас ждал Марино. Мы собрались в номере Уэсли, и я рассказала Питу, что мне удалось узнать.

— Нечего тебе там было делать, — недовольно буркнул он. — Допрашивать людей — не твоя забота.

— В мои полномочия входит расследование обстоятельств насильственной смерти в полном объеме, в том числе опрос свидетелей. Слышать такое от тебя просто смешно — мы не первый год вместе работаем.

— Пит, мы одна команда, — сказал Уэсли. — Для этого и создаются следственные группы, и именно поэтому мы здесь. Слушай, не подумай, что я тут власть проявляю, но вот курить в моем номере не надо.

Марино сунул сигареты и зажигалку в карман.

— Дениза сказала, что Эмили жаловалась ей на Крида.

— А она в курсе, что Линдси разыскивает полиция? — спросил Уэсли.

— Ее сейчас нет в городе, — уклончиво ответил Марино.

— Где же она?

— У нее сестра в Мэриленде приболела, и Дениза на какое-то время уехала туда. По-моему, Эмили побаивалась Крида.

Я увидела Крида сидящим на матрасе и зашивающим себе палец, вспомнила его скошенные глаза и бледное одутловатое лицо. Действительно, одиннадцатилетняя девочка вполне могла счесть его внешность устрашающей.

— Согласна, выяснить удалось далеко не все, — начала я.

— Ага, но так, по большей-то части, мы уже в деле разобрались, — с издевкой заметил Марино.

— Считать Крида убийцей — просто бессмыслица, — сказала я.

— А вот я смысла в этом вижу все больше и больше.

— Интересно, у него есть телевизор? — спросил Уэсли.

— Ну, люди там, конечно, живут бедно, но уж без телевизоров точно не сидят.

— Крид мог узнать все о деле Эдди Хита из криминальных передач — в некоторых были подробные сюжеты.

— Как же, «в некоторых» — шумиху подняли на всю страну, — проворчал Марино.

— Ладно, пора ложиться, — сказала я.

— Ну, не буду мешать. — Марино поднялся со стула, глядя на нас обоих. — Вы уж простите, не хотел вас задерживать.

— Мне надоели твои намеки, — ответила я, закипая.

— Я, по-твоему, намекаю? Да я, черт побери, открытым текстом говорю, как оно есть.

— Давайте не будем, — спокойно сказал Уэсли.

— Нет, будем. — Усталость, стресс и выпитый скотч подогревали мою решимость. — Разберемся с этой проблемой раз и навсегда, пока мы здесь, раз она касается всех троих.

— Уж куда там, — бросил Марино. — Отношения тут только одни, и я до них никаким боком не касаюсь. А уж что я об них думаю — дело мое, имею право.

— Ты заранее уверен в своей правоте и только себя и слышишь! — яростно выкрикнула я. — Ведешь себя как тринадцатилетний мальчишка.

— Что за хрень ты несешь! — Лицо Марино потемнело.

— Твоя ревность, твой собственнический характер меня просто бесят.

— Ага, «ревность». Размечталась.

— Марино, какого черта? Ты хочешь, чтобы между нами все было кончено?

— А что, между нами что-то есть?

— Конечно, есть.

— Уже поздно, — примирительно сказал Уэсли. — Все устали, все немного не в себе. Кей, сейчас не время…

— Другого не будет, — отрезала я. — Марино, я, черт побери, о тебе же забочусь, но ты сам меня отталкиваешь. Оттого, что с тобой происходит, у меня волосы дыбом встают. Ты, по-моему, вообще не понимаешь, во что ввязываешься.

— А теперь послушай меня. — Пит взглянул на меня почти с ненавистью. — Не тебе меня учить. Во-первых, ни хрена ты не знаешь. А во-вторых, я по крайней мере в чужую койку не лезу.

— Хватит! — резко оборвал его Уэсли.

— Точно, хватит с меня, мать вашу! — Марино вылетел из номера, хлопнув дверью с такой силой, что слышно было на весь мотель.

— Господи! — выдохнула я. — Какой ужас.

— Он так взбесился, потому что ты его отвергла, Кей.

— Да не отвергала я его.

Уэсли возбужденно расхаживал по комнате.

— Я, конечно, знал, что он к тебе привязан, что все эти годы ты была ему небезразлична, но я и понятия не имел, что все настолько серьезно. Не мог и представить!

Я молчала, не зная, что сказать.

— Он ведь не идиот, ясно, что рано или поздно догадался бы. Мне и в голову не приходило, что он вот так отреагирует…

— Мне пора ложиться, — снова повторила я.

Я ненадолго заснула, но что-то меня разбудило, и сна как не бывало. Смотря в темноту, я думала о Марино и о том, что со мной творится. Меня почему-то совсем не волновало то, что у меня роман с женатым мужчиной. Я понимала, что Марино наши отношения с Уэсли задевают сверх всякой меры, но Пит никогда не вызывал у меня романтических чувств. Надо было как-то сказать ему об этом, однако я даже представить себе не могла подобный разговор.

Поднявшись в четыре, я уселась на холодной веранде и стала смотреть на звезды. Прямо над головой сиял ковш Большой Медведицы, и мне вспомнилось, как Люси совсем еще малышкой боялась, что из него польется вода, если долго под ним стоять. В памяти встала точеная фигурка и чудесные зеленые глаза моей племянницы… Я вспомнила, как Люси смотрела на Кэрри Гретхен. Этот взгляд не давал мне покоя. Все в последнее время шло как-то не так.