Фермер

Глава 6

Развалившись на белом кожаном кресле, Фермер задрал ноги в сбитых ботинках на пустой фанерный ящик и подпевал орущему из колонок Шнуру. Кресло венчало груду тряпок в кузове пикапчика, на кресле возлежал хозяин машины, солнышко валилось к закату, завершая прожаренный до затхлой вони очередной день — идиллия.

Утром честная компания скаталась на угол Якиманки и Большой Полянки. Правее по цепочке Толмачевский-Климентовский-Озерковский проходила граница между "белыми" и "черными" районами. Севернее, ближе к вонючему каналу, жили в дикой скученности местные работяги — сосланные по политическим статьям, набранные во время тотальных зачисток, представляя собой дикую мешанину из таджиков, узбеков, украинцев, белорусов и просто "представителей вымирающей русской национальности": каждой твари по паре. Южнее квартировали уже блатные и примазавшиеся к новым хозяевам жизни. Но угол Якиманки отличался подобием демократизма: здесь торговали все, здесь брали плату по минимуму, здесь можно было пытаться перечить блатным и наглым уголовникам, синюшным от наколок. И хотя на местном рынке в основном крутилось барахло, которое в других анклавах прямиком отправили бы на помойку, но за счет "демократичности" нравов и большого оборота шустрые хозяева местных улиц умудрялись как-то сводить концы с концами. И даже обижались, когда их называли "припарашными", намекая на хроническую вонь, наползавшую с Водоотводного канала.

Натянув на нос видавший виды "стетсон", Фермер погрузился в дрему. Забег к "вонючкам" прошел удачно, удалось разжиться бензином и обувью про запас. Правда, добытые на юге патроны к "макарову" ушли полностью, но это лишний раз подтверждало, что миллионы обитателей Периметра доедают не разграбленные за год ресурсы. Цены ломили просто безбожно, почти не торгуясь. И хотя рачительные якиманские неплохо прибрали к рукам несколько заправок и подземных гаражей с разного рода техникой, но времена вольного обмена тихо умирали, оставляя после себя лишь ностальгическое: "а раньше-то!"

К сожалению, главный вопрос решить не удалось. Не получилось найти контакты на серьезных людей, способных привести за руку к упавшей в центре боеголовке. Никто ничего не слышал, не видел, не трепал языком попусту. И хотя идиотов с гвоздиками больше не было, никто не захотел оставить автограф на многострадальных бортах машины, но не было и идиотов, готовых ради лишней банки тушенки сдать ближнего. То есть готовых сдать хватало с лихвой, но вот чтобы стучать по делу, без химерических импровизаций — увы, такие умники так и не объявились. Поэтому оставалась лишь надежда на актерские таланты Роджера. Или на исконный сволочизм кондовой интеллигенции, веками шлифовавшей практику пляски на костях оппонентов в спорах о светлом будущем. И недоделанный папуас-людоед либо сможет добыть итоговую точку на карте, либо в забег пойдут ребята Чохи. После чего всему проекту можно помахать ручкой. Потому что крушить черепа его боевики умели прекрасно, а вот аккуратно навести справки и наскрести информацию не поднимая шум — это было выше их сил. Что поделать, электронный микроскоп не заменить чумазой кувалдой. Если только не стоит задача уронить оба "прибора" на голову идущего внизу соседа…

— Осень!.. Диско!.. — подвывала джаз-вокалистка Шнуру.

— Бляди, гэбешные бляди! — орали им в унисон "политические", битком забив заставленную скрипучими стульями квартирку. Раньше толпа обиженных на несправедливое устройство мира собиралась в крохотном скверике ближе к Садовому, но потом наиболее одиозные благополучно переругались и разбежались по другим углам. Кто-то умер, кого-то прибили, кому-то стало важнее заботиться о родных, присланных вместе с осужденными кормильцами. И к визиту представителя угнетенной американской профессуры в бывшей перестроенной коммуналке драли глотку лишь наиболее одиозные и закаленные в политических баталиях. Которые с радостью приняли в гости нового человека, попутно успев собрать все сплетни, прилипшие грязным хвостом к чернокожему интеллектуалу.

— Вы не могли бы объяснить, почему американский народ не возмущается дискриминацией заключенных? Ведь шлют к нам исключительно афроамериканцев! Вы заметили?.. Нет, в самом деле! Просвещенная, демократическая страна, и такие перекосы во внешней политике!.. А поддержка существующего нелегитимного режима? Это ведь вредительство! Без поддержки Америки нынешнее правительство рухнуло бы уже на утро! Вы согласны со мной?.. — худой плешивый завсегдатай тусовки наседал на обескураженного потоком слов профессора. Блестя полированной макушкой, он как птица-говорун гремел пустыми трескучими фразами, не давая вставить в ответ даже мычание, наслаждаясь звуками собственного голоса и отпихивая локтями других претендентов на обличающий спич перед залетным гостем. — И это безобразие длится уже больше года! Эшелоны, эшелоны идут со всего мира сюда, в сатрапию! Из самой Австралии присылают, а Америке наплевать!..

Роджер изображал заинтересованность, по мере сил надувал щеки и не забывал поддакивать в стиле "Заграница нам поможет!". Правда, для полной идентичности с Кисой Воробьяниновым не хватало потомка турецкоподданных. Но новая инкарнация Бендера в это время медитировала под матерные вопли в пикапе, сгрузив всю тяжесть шпионской миссии на бедного профессора русской словесности, и не собиралась участвовать в дурном представлении.

— Эшелоны… Зачистки… Братские народы… Газеты закрывают по косому взгляду… Прикладами в спину, в спину… Детей не жалеют, суки кэгэбешные!.. Стреляли… Нет, не в меня, но я слышал, мне рассказал… И эшелоны…

Выбравшись на улицу, на свежий воздух, дознаватель-неудачник потряс головой, выбивая из натруженных ушей остатки фраз. Казалось, что через него прокачали все дерьмо мира, заправив для остроты истерией и ненавистью к окружающим. И все — с улыбками и клятвами в вечной дружбе. Фантастический коктейль. Если бы его подавали вместо выпивки, стоило бы использовать два пальца и опорожнить желудок. А так — одна надежда, что задубевший от бесконечных чужих жалоб мозг отключился на первой же минуте.

Задремавший в кресле Фермер встряхнулся, разглядывая вернувшегося агента, и недвусмысленно уперся взглядом в его мрачное лицо.

— Через час в двух кварталах по улице, вон туда. Человек будет ждать. Но просил его перед другими не выдавать, он еще пожить хочет.

— Поживет, мне его кишки без надобности. Главное, чтобы не выдумками дристал, а то каждый второй в округе непризнанный гений, что в политике, что в жизни. И все тут, у параши, лучшие светочи человечества, бля.

— Он вполне приятный человек! — возмутился Роджер, обидевшись за найденного информатора. — Работал в секретариате большого университета, умный, начитанный. Даже преподавал делопроизводство перед тем, как его забрали.

— Пусть хоть финансы и корпоративное право преподает, здесь это очень актуально. Мне — похуй! Главное — чтобы к цели привел.

Негр помялся, не зная, куда спрятать руки, суетливо перебиравшие тряпки, потом все же решился:

— Федор, я тебя прошу, не надо его убивать… Пожалуйста.

Фермер недобро усмехнулся и резко бросил в ответ:

— Надо же, даже имя мое знаем… Еще раз говорю: выведет на груз, и пусть катится куда хочет, мне до него дела нет. Но если фуфло впарит, отдам Чохе. И даже слезинки не пролью над твоей бумажной крысой. Понял, умник? Ты обещал найти серьезный контакт, ты должен слово сдержать. Или так черножопой обезьяной и останешься навечно. Потому как здесь верят только делам. И за первую же ошибку спишут под чистую, без сожаления…

Через час, сменив белую жилетку на видавший виды бурый балахон, мрачный латифундист в сопровождении работников пристроился рядом с темным узким проходом, ведущим в скопление кривых переулков. Обещанный информатор запаздывал, и Фермер тихо наливался желчью, пока лишь молча играя желваками. Но вот сбрякала в подворотне банка, прошуршала бумага, и к троице выбрался худой нескладный дяденька-переросток, чей гордый профиль даже в темноте демонстрировал произраильскую родословную.

— Вот, Исаак Моисеевич, — представил мужчину Роджер, переживший перед этим под насмешливыми взглядами торговца не лучшие пятнадцать минут в своей жизни.

— Приятно познакомиться, — буркнул охотник за бомбой, крепко пожав руку и задержав чужую ладонь в своей. — Значит, вы знаете, где лежит упавшая боеголовка.

— Простите, но это недоразумение… Я не знаю, где лежит эта страшная штука, — замямлил гость, безуспешно пытаясь освободить руку. — Ваш коллега… То есть не ваш, а американский коллега… Он меня, видимо, не совсем правильно понял. Я…

Фермер покосился на поперхнувшегося профессора могучего русского языка, после чего указательным пальцем левой руки пришпилил замершего Исаака Моисеевича к кирпичной стене, словно жука на булавке.

— Ребята, хуже всего, что я ничего не понял… Вы на пару мне обещали дать адрес. Один рассказывал о светлом будущем нашему потомственному людоеду, другой мне по ушам ебошил со страшной силой. И теперь вдруг оказывается, что все это не так, и целку вам драли не по любви, а по статье за совращение малолетних… Знаете, пил вчера, утром был благостен и добр без меры. Но уже вечер, и время шуток закончилось… Оба, в темпе, что за херню вы тут устроили?

Нахлебавшегося историй про кровавую гэбню Роджера просто прорвало. Он частил словами, периодически путая английские, русские, и какие-то свои древние диалекты, доставшиеся в наследство от бабушки. Его можно было понять: голос торговца эксклюзивной зеленью обещал быструю и неприятную смерть:

— Ноу, ноу! Он не знает о боеголовке! Зато он знает человека, который даст адрес! Это единственный человек, которого я смог найти! Йес, ван онли! И господин Исаак не обманывает, ему от нас ничего не надо! Наоборот, он будет рад, если мы уберем эту штуку подальше, чтобы…

— Шадап, умник… А ты, дитя Моисея, открывай рот. Только медленно и внятно, чтобы я тебя услышал и понял. Потому как завтра утром я хотел свое барахло уже пощупать и домой отвезти, а не нырять в засраный канал, в надежде найти там товар. Итак, что за херню ты мне можешь рассказать, гандон обрезанный?

Бывший специалист по делопроизводству перестал стучать от страха зубами и тихо прошептал, косясь в черноту прохода:

— Я сам не видел эту штуку. И никто из наших не видел. Говорят, ее прибрали к рукам садовнические, но точно не известно… Зато от них сбежал молодой человек, который может рассказать подробнее. Очень хороший молодой человек.

— Кто он?

— Японец, турист. Был здесь, когда все началось, потом никак выбраться не мог. Спокойный, вежливый, но почти не говорит по-русски.

— Что?! Турист ебанутый? И он, не умея связать два слова, может нам рассказать… Бля, Мойша, я скорее поверю в то, что Моисей сорок лет искал единственное место в пустыне, где нет нефти, чем в умника-камикадзе…

Фермер отпустил информатора и направился к выходу. Настроение у него было испорчено напрочь, и даже Змей предпочел не открывать рот, чтобы не попасть под тяжелую руку. Но обидевшийся на "Мойшу" долговязый Исаак все же пересилил себя и добавил в уходящую спину:

— Господин Хироси у себя дома был программистом. Поэтому его и взяли в рабство. Хотели, чтобы он разобрался с устройством и сумел его выключить. Или наоборот, как-нибудь обошел защиту инопланетян от взрыва. Его хозяева тоже мечтают шантажировать власть за Периметром. И господин Хироси не только видел эту проклятую боеголовку, он пытался подключиться к ее управляющим цепям и считать информацию.

Шаги стихли, почти растворившийся во мраке мужчина постоял на месте и медленно вернулся назад.

— Значит, у тебя есть студент-недоучка, который лично откручивал гайки на нужном мне товаре. И ты готов за это жизнью рискнуть. Я правильно тебя понял, фантазер?

— Господин Хироси сумел сбежать, и мы прячем его теперь у себя в анклаве. У нас там несколько семей, можно сказать родственников, пытаемся помочь друг другу. Сами понимаете, как к нам здесь относятся. Нам прихо…

— Я спросил тебя, Моисеевич: ты готов сдохнуть за японца? Ведь если окажется, что он место не знает, или если товар перевезли после побега — я вас обоих отдам костоломам. В назидание другим… Мамбу просто здесь брошу, пусть выживает, как хочет, а тебя и яппа пущу под нож… Итак?

Информатор помолчал. Его худой кадык прыгал вверх-вниз, пока мужчина пытался сглотнуть. Наконец он прокашлялся, и забормотал, выставив перед собой грязные ладони, в тщетной попытке защитится от страшного собеседника:

— Я все понимаю, это очень серьезно. И вы шутить не будете. Вы никогда не шутите, про вас так говорят. О вас много чего говорят, люди вас боятся. Я имею в виду местных, "политических". Но должен признать, что никто не слышал, чтобы вы не сдержали данное слово. Уголовники обманывают постоянно, а вы — никогда… Понимаете, у меня жена болеет. И дочка… Доктор у нас есть, мы нашли, но нужны хотя бы простейшие антибиотики. Хоть немного… Если бы не семья, я бы не стал к вам обращаться… И японца жалко, его найдут у нас. Не сейчас, так позже… Я прошу… Я вынужден поставить условие… Вы дадите нам лекарства и заберете с собой Хироси. Чтобы его не убили местные… А я вас провожу к нему прямо сейчас, если договоримся… Кроме вас никто не сможет достать лекарства. Только вы бываете везде в городе и можете найти нужное…

— Так… Значит — переговоры… И если не договоримся?

— Тогда я ничего не скажу. И вы не найдете свою бомбу, — информатор гордо выпрямился. Но как только Фермер начал говорить, тыкая его жестким пальцем в грудь, снова ссутулился, испуганно хлопая глазами. Казалось, что он съеживается и уменьшается в размерах при каждом новом слове.

— Слушай меня, глиста-переросток. Чтобы торговаться, надо иметь за спиной что-нибудь побольше, чем жену и детей. Надо иметь клыки, надо уметь пускать их в ход. Надо иметь силу за спиной, если сам слабак. А у тебя?.. Ты что, думаешь, под пытками будешь молчать, как партизан? Думаешь, ты ничего не скажешь?.. Ебанный идиот… Ну полный долбоеб… Я тебя даже колоть не стану, морду твою покажу местной братве, они на вашу еврейскую кодлу выйдут за пять минут. А там начнут детей на кишках по ближайшим столбам вешать, и твои же родственнички сдадут японца в момент… Ты понимаешь, что полез не в те игры, не на ту кочку взобрался? Тебя раскатают в лепешку быстрее, чем пернуть "мама!" успеешь… Бля, как вы только тут еще в живых остались… Нельзя быть такими придурками, слышишь меня? Можно быть профессором, можно быть полным уродом, оторванным от жизни. Но подставлять своих близких — это полная херня. А из-за твоих условий их жизни не стоят уже ничего. Ни-че-го…

Сложив руки на груди, мужчина постоял, качаясь с пятки на носок и обратно, потом посмотрел на мрачного Змея, застывшего бугристой грудой рядом, и подвел итог:

— Но ты умный, сука. Умный, Моисеевич. Ты пришел не к Стилету, ни к кому-то еще. Ты пришел ко мне. Потому что у меня есть имя. И я действительно не разбрасываюсь им… Если твой яппа даст нам точный адрес, и ребята Чохи до рассвета добудут товар, я с тобой расплачусь по-честному. Потому как твой студент сэкономит мне кучу времени и сил… У меня в машине есть вторая аптечка. Там ампиокс, еще что-то. Отдашь доктору лекарства. И пять банок тушняка еще от себя выделю… Если утром моя бомба будет здесь… Заодно лапы садовническим укоротим, чтобы не думали район взорвать к ебеням. Мне похер на местных удодов, не способных язык за зубами держать у себя дома. Но свою теплицу жалко. После такого хуй у меня там что вырастет… — Проверив, насколько удобно можно достать обрез из-за пояса, Фермер легонько хлопнул еврея по плечу, сдвинув того в сторону черноты подворотни: — Веди, Сусанин. И молись, чтобы твой Тамагочи узкоглазый не спиздел. Потому как второй раз я прощать не буду…

— Исаак… Ты сказал, что приведешь серьезного человека, который поможет Сарочке. А я вижу перед собой оборванца с Привоза. Или того хуже… Ты что, решил пошутить? Можно сказать, нашел время для шуток. Мо…

— Обожаю еврейских мам! — жизнерадостно вмешался в монолог почтенной матроны Фермер. Он нахально протиснулся сквозь завешанную драными куртками прихожую и с интересом разглядывал высыпавших в коридор обитателей: помятых жизнью мужчин, женщин и детей. — Слышишь, Змей, какой голос, какой апломб? Учись… Хотя, тебя сколько не учи, так зеленой нехристью и загнешься… Все страхи мира в этом голосе, вся мудрость и вера в собственный миропорядок. Правда, это наебнется, когда любимый сынок сдохнет на работе, но такова селяви.

— Молодой человек! Я бы попросила в моем доме придержать язык, у нас дети, как вы можете видеть!

— Милая дама! К сожалению, не имею чести быть представленным, но все равно хочу вас поправить: это не ваш дом. Это даже не ваш город, судя по акценту. До любимой Одессы вам пыхтеть сто верст раком, а здесь и сейчас зоной правят другие люди. Которые срать хотели на нежные чувства горбоносых детишек. Ясно излагаю?

Чуть смутившись, чопорная леди все же попыталась оставить последнее слово за собой:

— Мой дом там, где моя семья. И в моем доме…

— Слышал, спасибо. Повторять не надо. Предлагаю нам быстро решить мелкую проблему, ради которой мы переступил порог столь уважаемого борделя. И сразу после этого я лишу вас счастья лицезреть мою рожу…

Отодвинув Фермера в сторону, вперед выбрался Исаак, близоруко щурясь на ярко горевшую керосиновую лампу на стене.

— Мама, это серьезный человек. Это человек, о котором я говорил. И он дал слово, что поможет.

— Слову гоя можно верить? — проворчала женщина, загоняя любопытных детей обратно в комнату. — Чего стоит его слово в наши дни?

— Фантастика! — пихнул Роджера в бок торговец. — Их резали еще тогда, когда твоя родня хвостами бананы на пальмах сшибала, а ведь ничуть не изменились. Та же вера в богоизбранность и готовность умереть на кресте. Или рядом с крестом, подавая губку с водой бедолаге, распятому наверху.

— Что вы знаете о настоящем горе, молодой человек! — вскинулась, было, мама Исаака, замордованная окружающей действительностью, но Фермеру уже стало скучно спорить, и он жестко оборвал ее:

— Знаю. Потому как сам сжигал деревни и пускал в расход условно мирное население. Поэтому ближе к делу. О политике и геноциде поговорим позже, если останемся живы… Где ваш хитрожопый хакер? Где этот вычислительный клоп?

И не обращая внимания на разлитые в воздухе осуждение с негодованием, мужчина загромыхал ботинками вслед за нескладным кормильцем больного семейства. Их путешествие по переселенной коммуналке закончилось рядом со шкафом, за распахнутой дверцей которого скрючившись сидел полный молодой человек. Безразлично разглядывая гостей, гражданин страны восходящего солнца молчал, с фатализмом ожидая, как еще побольнее ударит его судьба-злодейка.

Присев на корточки, Фермер спросил, успев заметить и разбитое лицо, и неудобную позу компьютерщика:

— Слышь, Тамагочи, ты по-русски мала-мала понимаешь? Да? Ну и ладно… Расклад такой. Ты мне сейчас детально объяснишь, где искать железяку, которую тебя заставляли взорвать. А я в обмен вывезу твою бледную тушку южнее, где укрою в другом анклаве. Ее хозяину хороший специалист не помешает. Жратва, одежда, крыша над головой — все как у людей. Не понравится, можешь пойти к херам собачим, удерживать силой не будут. Но если ты соврешь, и вместо бомбы я найду в дырку от бублика… Знаешь, тогда тебе лучше здесь в шкафу удавиться. Самому. Потому как за грузом пойдут люди, перед которыми твои прежние хозяева — дети малые. И эти ребята шутить не будут… Все понял, или на английский перевести, для лучшего осознания?

Осторожно кивнув, господин Хироси стал говорить, часто прерываясь, чтобы перевести дух. Он говорил, а Фермер водил пальцем по замызганной карте, которую утром одолжил у Стилета. Через десять минут удалось обрисовать и место, и возможную охрану. На последний вопрос японец ответил, уже еле сипя:

— Нет, меня искать плохо. Они плохо знать, где я. Я канализация ушел, грязь очень ушел. Они думает, что я умереть внизу. А меня подобрать. Я думать, они не будет ехать в другой места. Они меня хоронить…

Высунувшись в опустевший коридор, повеселевший "феодал" чуть не сшиб переминавшегося с ноги на ногу Исаака. Слушая приказ, горбоносый спаситель японца быстро кивал, стараясь не проворонить ни слова:

— Так, Моисеевич. Пока все красиво сходится. И Тамагочи у тебя настоящий, хоть и битый-перебитый, и место он интересное описал. Поэтому, мы сейчас бодро двигаемся дальше. И двигаемся так: ты с Роджером берешь бедолагу с собой, и нежно волочете до машины. Это три квартала отсюда… Потом втроем будете куковать, дожидаясь меня назад. Место там тихое, под охраной, не должны до вас цепануться. Я же подключу головорезов, и пойдем добывать сокровище. И можешь молиться всем богам, которых знаешь, чтобы я вернулся живой и здоровый, потому как с мертвого ты не получишь ни таблетки, ни ампулки. А живой я буду добрый и щедрый… Как и обещал… — И уже почти разминувшись в узком коридоре с неодобрительно насупившей брови "ах какой чудесной мамой", мстительно добавил: — А ваш великовозрастный сынок похож на честного человека. Обещал японца, и предоставил.

— Мой сын никогда не лжет! Поэтому мы и здесь…

— Да? Ну, у всех могут быть недостатки. Я — держу данное слово, он — не врет. Просто страшно жить, сплошной пансион благородных девиц. Все, позвольте откланяться и лишить вас интересного общества. Надеюсь, к завтраку вы получите назад своего правдолюбца. Двинулись, гардемарины, полночь уж скоро, а мы даже не размялись перед главным развлечением на сегодня…

Черные тени медленно собирались двумя кучами у приземистого одноэтажного здания. За широкими спинами боевиков Чоха взвинчено шипел на Фермера:

— Все стволы взял, какие были, слышишь? Все, до последнего. Если впустую патроны пожжем, то как район удерживать буду?

— Не мандражи. Твои ребята любого волка залетного голыми руками порвут. А уж с волынами и подавно. Это ты просто перед большой дракой адреналином накачался, вот и трясет.

— Я в рот ни капли не брал!

— Верю, Чоха, верю! Не суетись, мы не по шлюхам пошли… Трое должно быть сверху и еще двое в подвале. Помнят твои орлы, как оно там?

В ответ лишь тихо скрипнула вскрытая дверь, и тени начали пропадать в зачерневшей дыре. Один-другой-третий… Прошло пять минут, потом еще пять, а в слепых окнах не было ни огонька, ни отблеска фонарей или свечи. Фермер скрипнул зубами, с трудом удерживаясь от желания рвануть следом. Но — не его это война, не его. Он лишь заказчик, а пули должны ловить другие. За что им обещано целое царство и все царицы мира в придачу. Но сколько можно-то! Хоть бы стрелять начали, чем эта неопределенность…

Нагнувшись к материализовавшемуся гонцу, Чоха выслушал доклад и жестом отпустил боевика.

— Шестеро было. Четверо сверху дрыхли, и двое внизу. Ни одна сука пискнуть не успела, как парни их положили. Правильно твой стукачок все рассказал. И шконки нарисовал на плане, и где какое барахло валяется. Чисто вошли, чисто вышли… Может, отдашь человечка? Я бы концы зачистил, чтобы местные лишний раз с другими соседями сцепились.

— Кончился человечек. Рассказал, что знал, и кончился. Как я бы еще его слова проверил? Только под ножом и пел, зараза… Давай твой джип парковать, и будем грузиться. Пока еще аборигены не допумкали, что их невинности лишают.

— Это мигом. Ко мне, там перегрузимся, чтобы твоей тачкой не отсвечивать… И людей выделю, чтобы до сраного янки проводили.

— И спалишь меня этим на раз, Чоха. Давай аккуратно, как договорились. Товар ко мне, я его вывожу и прячу. Через две недели меточка дойдет до заказчика, в середине августа по окну груз переправят, и к первому сентября мы в шоколаде… Постарайся только не вляпаться ни во что за это время, слышишь? Мне одному этот город не потянуть…

Вцепившись в шею вождя беспредельщиков, Фермер уткнулся лоб в лоб, и зашипел, заражая своим безумием собеседника, давя любые ростки недоверия:

— Слышишь, брат, мы ведь сделали это! Вон, братва товар грузит! А от янки до Битцы я его доволоку, как мандавошку на хую, даже шелохнуться не успеет, как уже клиент лапки растопырит. И все, дальше по накатанной дорожке… И как договорились — мне склады и ништяки у Третьего кольца, буду торговать и жизни радоваться, а тебе весь остальной город… Давай, аккуратно людей готовь, сгребай потихоньку. Чтобы головастые были, чтобы как автоматы и гранаты получат, смогли парней навербовать и к делу приставить… Нам теперь надо на десять лет вперед думать, потому как большое хозяйство будет, огромное, лажать нельзя…

Чоха лишь скалился довольно в ответ, буравя столь же сумасшедшими глазами торговца:

— Будет тебе доля, брат, будет! Как договорились!.. Давай, дергай за веревочки, пусть арабы от радости прыгают! А за мной не заржавеет, мы весь Периметр кровью зальем и на уши поставим! Будем королями, брат!

Фермер поправил компаньона:

— Нет, не будет двух королей! Будет один, и этот король — ты! А я у тебя буду министром финансов, или еще кем… Потому как не умею я людьми править, жалостлив слишком. А ты — самое то, справишься… Главное, раньше срока не ударить. Главное — дождаться… Недолго уже осталось. Чуть-чуть…

Хлопнула дверь, щелкнул замок. Блеклый рассвет уже пробовал первыми лучами верхушки крыш, когда Исаак вернулся домой. Опасаясь услышать неприятную новость, жители затаились по душным комнатушкам. Лишь старая верная мама вышла встретить непутевого сына. Глядя на притулившегося к стенке мужчину, она медленно серела лицом, прикрыв ладошкой рот.

— Я ведь говорила тебе, он — гой! Нельзя…

— Еле донес, — прохрипел Исаак, сбрасывая с плеча широкую лямку тяжело громыхнувшего о доски брезентового мешка. — Серьезный человек, как я и обещал. Все отдал. Антибиотики, шприцы, бинты, полная аптечка. И ящик тушенки. Целый ящик, хотя договорились на пять банок… Одно лишь сказал: "Мойшу я бы учил жизни, тебя не буду, ты и так умный. Постарайся выжить и семью спасти. Дерьма здесь и без того без меры, а хороших людей мало"… Хороших людей…

— Какой же ты умный, сынок, если нас сюда сослали, — тихо заплакала сгорбленная женщина. Но Исаак уже не слушал, развязывая трясущимися руками горловину мешка. Добыв белую коробку с блеклым розовым крестом на крышке, он суетливо передал ее матери и забормотал:

— Воду согрейте, побольше. А я за доктором, быстро-быстро! Надо успеть, пока Сарочке можно помочь, надо успеть…

Бонд приподнял край брезента, полюбовался на кургузый железный нос, покрытый окалиной, и покосился на хлебавшего баланду Фермера в углу сарайчика.

— Совсем больной, да? Ты какого хера творишь, Рембо ебанутый? Что, развлечений мало?

— За что тебя люблю, так это за сдержанный оптимизм и любовь к ближнему… У нас месяц остался, родной. Ну, полтора в лучшем случае. Ты пока за стенами окопался, жопой не ощущаешь. А я по улицам мотаюсь, вижу, слышу… Ме-е-е-еся-я-яц, бля, не больше… И что мне теперь, Чоху и других куполообразных в пупок целовать?.. Нам за оставшийся миг надо еще два подарка найти и к рукам прибрать. И придумать, как все добро к ебанатам с клешнями сбагрить. А ты мне мораль читаешь…

— Так специальные операции не проводят, — не согласился с торговцем бывший мастер по диверсионной деятельности. Но Фермера было не пробить, он лишь отколупнул еще кусок хлеба, больше похожего на глину, изобразив попутно "фак" средним пальцем левой руки.

— Я знаю, как вы операции проводите. Через жопу вы их проводите, специалисты хуевы. Любители ковчег строят, а патентованные уроды "Титаником" айсберги таранят. Был бы ты у нас мудрым, как Каа-переросток, сидел бы в Лэнгли, учил уебков секреты пиздить. А ты у нас где? Правильно, ты у нас здесь, обосравшись по самое не хочу… Поэтому я буду тебе выдавать результат без этих заебов с планированием и прочей херней. Идет?

— Шлепнут тебя… И куда как раньше, чем мы ворота штурмовать пойдем.

Отправив в рот остатки крошек, хозяин теплицы лишь вздохнул:

— Месяц, Бонд. Злоебучий месяц. Или даже меньше… Все, пожрал, можно и поспать… До завтра… Ты бы показал своим кореяночкам Тамагочи, а? Я так понял, нехило его пидорасили в рабстве, ребра переломали и морду отрихтовали, будто бульдозером катались. А он — голова. Может кнопки на компьютерах топтать, в электронике петрит. Змей инопланетную дрянь ковырять мастак, а японец — местные микросхемы. Глядишь, как с заборчиком разберемся, так и заводик свой забодяжим. Будем продавать резиновых женщин на электрическом ходу, озолотимся. Как тебе вариант?

— Дол-бо-йеп-п-п, — только и нашелся, что ответить владелец рынка.

— И я тебя тоже люблю… Все, спать. Завтра мудак-кутак, поедем к черножопым в гости. Пока наш Роджер не забыл, где он там переводил буковки со второй боеголовки. Пока ее не пропили ниггеры ебанутые, с них станется… А на сегодня — я в забое оттрубил полностью. Пиздец. Нет меня. Не-е-е-ет…