Фейсбук 2019

(...)

Почему ярчайший поэтический феномен совсем недавнего прошлого сегодня для многих — «символ эпохи», оставшийся в своем времени?

Почему у поэтики Вознесенского нет продолжателей среди сегодняшних поэтов? И можно ли разделить фигуру Андрея Вознесенского и его поэзию? Насколько жизненный проект Вознесенского, легко балансировавший между советским и а-советским, элитарным и поп-культурным, мешает нам воспринимать его поэзию незамутненно?

Не боясь споров, мы задаем в новом контексте вновь назревший вопрос шестидесятилетней давности «Что же нам делать с Вознесенским?».

Словом, все то же вопрошание и то же обнуление, что было четверть века и шестьдесят лет назад, и опять оно связано с Вознесенским. Хотя, по-моему, обнулился не один ярчайший поэтический феномен, а множество ярчайших феноменов, и совсем не только поэтических. Обнуление вообще главнейшая черта времени. В этом смысле Андрей Андреевич что-то очень важное схватил, прочувствовал и определил самым пророческим и трагическим образом. Говорить бы я стал из зала об этом, но, к сожалению, не смогу, потому что буду в самолете на пути в Москву. И призываю всех, кого это волнует, присоединиться к важному разговору. Приходите, друзья, 17 мая к 19-30 в Центр Вознесенского на Большую Ордынку, 46, стр. 3.

Американские "Женщины и Голливуд" призывают Каннский фестиваль не давать Алену Делону пальмовой ветви за вклад, потому что он расист, сексист и гомофоб. Какой Делон расист и сексист, мне не ведомо, а гомофобия выразилась в том, что он выступает против права однополых пар на усыновление детей. Ну, выступает, и что с того? - от слов Делона ничего не зависит, право это в большинстве европейских стран подтверждено законом, во Франции, в том числе; почему бы Делону не иметь своего особого мнения, пусть глупого, пусть ничтожного, пусть какого угодно замшелого, которое к тому же никого уже не колышет. И как особое это мнение может уничтожить или даже умалить вклад в кино? Мнение отдельно, вклад отдельно, какая между ними связь?

Но самое интересное тут даже не это.

Что бы Ален Делон сегодня ни заявлял, но ровно 60 лет назад он сыграл Рокко в фильме Лукино Висконти "Рокко и его братья" и стал, наверное, первым метросексуалом, как определили бы его многие десятилетия спустя. Никакого гомоэротизма в истории Рокко не было в помине, но Висконти и Делон создали образ, принципиально открытый к любой сексуальной ориентации, пленительный для всех. Ничего подобного на экране раньше не водилось, не мелькало, это был новый герой-любовник, и с ним в кинематографе наступил новый этап - толерантности, прежде всего. И на этом новом этапе много всего возникло, и спустя полвека появились американские "Женщины и Голливуд" и потребовали, чтобы Каннский фестиваль не давал гомофобу Делону приза за вклад.

Гуляю сейчас по Андалусии, жил несколько дней в Севилье, потом перебрался в Кордобу, и там, и там праздники - майские кресты из гвоздик, и цветочные парады во внутренних садах, в патио, и в честь этих торжеств местные дамы наряжаются - много юных, но совсем не только, все любят свои платья Кармен, тугие от талии до колен, с жопой, стянутой наотмашь, сужающиеся книзу, но широкие в подоле, с каскадом оборок, метущих улицу. Все это требует идеальной фигуры, которая везде редкость, но какая к черту разница? - главное ведь подача, и, вдев в седой пучок тряпичную розу, не позабыв очки-ключи-зубы, она ступает на мостовую, как на подиум - нелепо, величаво, смешно и прекрасно. Да, да, прекрасно. Мелодией одной звучат печаль и радость, но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

«Всё будет у всех. У каждого мертвого будет припарка. У каждой козы - баян, у каждой свиньи - по апельсину, у барана - новые ворота».

Вчера была годовщина смерти Вен. Ерофеева, нашего Гоголя, тоже очень христианского, с тем же трагикомизмом отчаяния, с тем же откровением через смех.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Самая драматическая, конечно, первая версия - про разрыв аорты. Все остальные про то, что обратимость была, просто Доренко чего-то не просчитал - со вдовой или с белорусским КГБ, или с российским, или с Сухим, не суть, везде подразумеваются разнонаправленные задачи и ошибка в их оценке. И только первая версия не оставляет умершему воли - ни охнуть было, ни вздохнуть, ни одного движения, никакого выхода. Ужас перед этим кидает в спасительную конспирологию, где сразу есть, чем дышать, где напрасные хлопоты и вариативность ходов, а, значит, надежда.

9 мая Людмила Петрушевская будет исполнять в московском кафе «Гренка» песни войны - беспризорницей, прося милостыню, она пела их на улицах Куйбышева в 1943 году. И вот спустя 76 лет Людмила Стефановна повторит тот уличный репертуар, призывая теперь помочь ее подопечной деревне под Псковом (Петрушевская ее главный попечитель - а там почти сто человек с ограниченными возможностями).

Эта информация взята из текста, который есть по ссылке. Пройдите по ней и забронируйте столик: вход бесплатный. И у вас появится возможность:

услышать песни войны от исполнительницы, певшей их тогда;

от большой русской писательницы, которая к тому же замечательно поет;

помочь важному делу, людям, более слабым, чем мы, нуждающимся в нашем участии.

По-моему, это лучший способ отметить 9 мая, какой только есть. Всех с праздником!

Я сейчас в Севилье, ходил в Алькасар, самый мифологический дворец Испании и самый мавританский, конечно, в нем сладостный шариат приправлен интернациональным маньеризмом, душная смесь, но в садах легко, там древние огромные деревья, а, значит, и дух свободы, там стриженные кусты высятся стеной, сплетаются в лабиринты, там старинные розы окутали притащенные туда колонны. А ещё там кричат павлины. Один из них с огромным цветастым хвостом приглядел себе невзрачную уточку и гордо над ней высился, и щедро дарил свое внимание, и даже милосердно возлежал с ней на лужайке. И уточка благодарно тянулась в ответ, но смотрела куда-то вбок со всем утиным достоинством, чтоб никто ничего не подумал, припадала к нему, как мелкая роза к мощной римской колонне, вьющаяся прихотливо в разные стороны, без ущерба для гордости - эрос повсюду.

Родным и близким погибших мое сострадание, мальчику этому слава.

У замечательной художницы Ольга Тобрелутс 7 мая вернисаж в Венеции, не в нашем павильоне, который задолго до открытия вызвал малохудожественные страсти, а в павильоне Македонии. Почему там, сходите и узнайте, очень рекомендую. Но это лучше всего - выпадать из любых раскладов, выставляясь в Венеции. Оле - любимой и прекрасной - успешной биеннале!

Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Это сегодня, мое пасхальное утро.

Церковь, у которой сейчас стою. Христос Воскресе!

Сейчас на даче. Вид вода, как пишут питерские риэлтеры. За деревьями можно разглядеть пруды, но уже через пару недель разросшаяся зелень их похоронит до поздней осени, когда тощая земля в широких лысинах бессилья воскресит прекрасное. И пока оно ещё держится. Исчезающая красота, говорил Бертолуччи.

Сфинксы, собаки и вербы чествуют воскресшего Лазаря. Всех, кто присоединяется, с праздником!

Читаю с нарастающим изумлением посты о том, чем плоха юбилярша. Жаркое объяснение, каким говна куском был покойник, еще хуже, конечно, но и юбилей не повод говорить правду, одну только правду, как вы ее понимаете. Есть ведь остальные 364 дня в году, когда можно высказать свои бесценные соображения, но кто их станет слушать? - хз. Вот эта связанность вольных мыслей с информационным поводом, созданным поносимым юбиляром или покойником, делает свободный полет оратора совсем бескрылым и зависимым.

Господи, наконец-то хорошая новость. Кирилл Серебренников освобождён из-под домашнего ареста. Весна пришла?

Почетный стартап это почетная старая тапка, старый пердун, старпер года. Как умудрились этого не услышать? - чувство языка отсутствует напрочь.

Лучшее «Благовещение», конечно, у Понтормо - самое элегантное, самое глубокое, и в этом нет противоречия. Оно вообще про общность того, что кажется раздельным, - небо и земля, телесный мир и бесплотный, день нынешний и грядущий - Благая весть все объединяет. Завтра Благовещение. Тех, кто празднует, поздравляю!

Чудесная история. Парень рассказал любимой девушке, что он бисексуал. Зачем, чего ради? Он хотел быть беззащитно искренним и сообщить про себя всю правду, а она услышала, что ей собираются изменять и открыт сразу не один фронт, а два. Бедная, я полностью на ее стороне. Если мы кого-то любим и ему про это говорим (а о чем ещё можно говорить, когда любишь?), то мы не гетеро, не гомо и не бисексуалы, мы сексуалы того, кто напротив. И только его. А парень сказал: нет, дорогая, не только. Я бы немедленно ответил: нах пошёл, что девушка и сделала, зря ее остановили. Мораль: парень - банальный дурак; нет ничего разрушительнее правды, разве что новая искренность ещё отвратительней.

Какое прекрасное лицо у Наровчатова, я и не знал. Непонятно чему изумлялся Липкин. Все правильно рассудила Анна Андреевна: красивые люди лучше некрасивых. Нет ничего глупее, чем разводить красоту и ум, красоту и нравственность, красоту и милосердие. Красота не обязательная презумпция добра, но в ней с большей вероятностью его можно обнаружить. Конечно, красота - этическая категория, поэтому и спасёт мир. И гламур блевотен ровно поэтому - он красоту подделывает, он обставляет и декорирует уродство.

У нас в деревне здравствуй, жопа Новый год, земля снова покрыта снегом, как будто и не таяло. Собачкам счастье, все, как у Тютчева, битва Зимы с Весной в разгаре, и животные на стороне старухи.

Взбесилась ведьма злая

И, снегу захватя,

Пустила, убегая,

В прекрасное дитя...

Но завтра уже +6, а в воскресенье аж +11.

Весне и горя мало:

Умылася в снегу

И лишь румяней стала

Наперекор врагу.

Будни нашего космоса.

В продаже новый номер «Сеанса», там наша с Татьяной Толстой переписка, посвящённая «Дау», тем девяти фильмам, которые мы с ней видели. Фильмы совершенно замечательные. Вокруг них месяца два назад бушевал неистовый срач. Про те сюжеты, которыми срач вдохновлялся, у нас ничего нет, потому что они никак в кино не отразились. Срач вышел мимо фильмов. Так бывает.

В этом же номере опубликована прекрасная статья прекрасной Елены Фанайловой о книге Ипполитова «Просто Рим». Книга эта очень умная, очень глубокая, очень художественная. Вокруг неё месяца три назад тоже бушевал неистовый срач, и он был абсолютно мимо книги.

Читайте Фанайлову, друзья! А сюда со срачом не приходите. Я ценю чужое мнение, но в данном случае оно мне мало интересно.

О сидельце, как о покойнике, - ничего, кроме хорошего. Поразительно, что теперь и это надо объяснять. Желание рассказать про арестованного всю горькую правду - мерзость образцовая, первостатейная, хоть сейчас отправляй на выставку. Радовало также желание наотмашь судить фильм «Лето»: мы такие независимые, такие бескомпромиссные и бесстрашные, для нас искусство выше всего. На эдаком фоне любое проявление человеческого особенно драгоценно. Лучшее, что я читал со вчерашнего вечера, - Нюта Федермессер в дискуссии у Ольги Романовой: «Мало кто мне так помог с паллиативом, как Абызов».

Умер Марлен Хуциев, огромного масштаба кинорежиссер, много всего замечательного снявший, но главным, по-моему, стал «Июльский дождь» - про советскую интеллигенцию - умно, тонко, беспощадно, нежно, очень глубоко. Это было более полувека назад. И нет уже никакой советской интеллигенции, ни физически нет, ни ментально, ни культурно, никак, а прекраснейший фильм по-прежнему свеж и останется таким навсегда, и о нем будут думать, над ним плакать. Это тот случай, когда отражение больше, состоятельнее того, что отражало, чем, собственно, и ценен, и пленителен иллюзион, кино как таковое. Царствие небесное Марлену Мартыновичу, а мы, выросшие на его иллюзионе, проводим Хуциева последними аплодисментами

Рембрандт о Неверленде. Куда ж ещё утащил когтистый Зевс писающего от ужаса Ганимеда - спать с ним в одной кровати и трогать за разные места. Рембрандт очевидно не заходится в экстазе высоко морального осуждения, пора его запрещать, коли репрессируют Джексона, убирают песни из эфира. Как они, интересно, это формулируют? Плох Джексон? - оказался наш отец не отцом, а сукою, похитителем Ганимедов. Но мало ли пороков бывает у творцов, вот Караваджо, главный нынче художник, любимый всеми, и вовсе убийца, но это ничьи восторги ничуть не останавливает. Нет, дело не в создателе, конечно, а в созданиях - в песнях, которые казались детским праздником на лужайке, а вот какие это были поскакушки. У Караваджо, вообще в старом искусстве, образы существуют отдельно от биографии, художественный мир секулярен, не то теперь: Джексон неотделим от песен, а песни от слушателей, которые не желают быть похитителями Ганимедов, лучше похоронить музыку. Ее и похоронят, будьте покойны.

Муж мадам Ч. умер в тюрьме в Бутырках в 1931 году. Она долго хлопотала о выдаче трупа. Наконец разрешили. Привели ее в лабораторию, там стоят 12 гробов закрытых. «Вот, берите». — «Какой?» — «А мы почем знаем, в одном из них ваш муж. Вот список». — «Можно открыть?» — «Нет». — «Как же быть?» — «Берите любой, не все ли равно?» — «Нет, я так не согласна». — «Ну, так берите все». Энергичная мадам Ч. взяла грузовик, погрузила все 12 гробов и похоронила их на Дорогомиловском кладбище. На братской могиле поставила крест. Спереди написала имя мужа, а сзади имена остальных покойников.

Из записей тридцатых годов художника Владимира Голицына, совершенно замечательных - Svetlana Mironova , спасибо ей, выкладывает их в фейсбуке. Но эта история из самых важных. Она про судьбу отдельного человека на родине и про то, что такое соборность. Всегда кстати, а в первый день Великого поста - особенно.

Фейсбук напомнил мне текст, написанный год назад, в разгар скандала с думскими журналистками и Слуцким. Текст я тогда закрыл, не стал его публиковать. Он был такой.

С парламентскими писательницами есть разные ручейки и пригорки. Хорошо помню, как в девяностые годы мы взяли в газету, которую тогда увлечённо делали, юную деву и отправили в Думу корреспонденткой, но она не умела писать, просто совсем, горькие слезы был каждый ее текст, его надо было не переписывать даже, а сочинять заново, выстраивать полностью. Однако ее держали и очень ценили - за сиськи, за жопу, за роскошные, до жопы волосы, за походку от бедра, за то, что этой походкой она входила в любой депутатский кабинет, выкладывала грудь на стол, а ей в ответ выкладывали информацию. Она не могла ни соединять буквы в слова, ни толком разговаривать с депутатами, зато они говорили сами. И на мои вопли, что журналистка сдаёт непролазное сырьё, мне резонно отвечали, что оно того стоит. Так и было. На работу взяли сиськи и жопу, и именно они вносили посильный вклад в наше общее дело. А теперь давайте подумаем, что будет, если я сейчас про это вспомню, какой подымется крик. Ведь это вовсе не единичный случай, и деве вместо того, чтобы обольщаться, что наняли ее ум и профессиональные навыки, стоит все свои справедливые, ох, справедливые претензии, обращённые к многочисленному и безобразному Слуцкому, обратить сначала к родной редакции, циничной, как любой бизнес, к миру, который так устроен, и, конечно, к себе, ни минуты не подумавшей, за какие великие достоинства тебя снарядили в Думу.

Такой был текст. Но, написав про крик, который подымется, я понял, что он, в самом деле, подымется, а это утомительно, и закрыл пост. Меня, конечно, обвинят в том, что я устройством мира оправдываю насилие, а я насилие ненавижу больше всего и ничего, разумеется, не оправдываю. В #metoo , в частности, и в «новой этике», в целом, много хорошего и ценного, но презумпция невиновности, на мой взгляд, гораздо большая ценность, а устройство мира ни от каких кампаний никуда не исчезнет, не шелохнётся и даже не чихнёт. Но, может, насилия станет чуть меньше, самую малость, оно уйдёт в кулисы, задрапируется, будет менее откровенным, менее наглым, стушуется, как говорил Достоевский. А это уже огромное дело, которое несомненно надо приветствовать. И замечательно, что его начали женщины. Это было поздравление с 8 марта, если вы не поняли, - всех, кто празднует.

Вчера на Красной площади, к памятнику Сталина, упакованному в кровавые гвоздики, шли поклонники. Их было много. Могильную тишину нарушил молчел с рюкзаком, который со словами «гори в аду, убийца женщин и детей» запустил в истукана чем-то, наверное, яйцом, я не разглядел, видео есть на Дожде. Молчела свинтили под крики «мерзавец», спасибо, что не растерзали на месте, и, видимо, увели в участок. И что теперь с ним будет? Получит 15 суток или, может, двушечку? - ведь он оскорбил чувства верующих, сплясал на солее и, того хуже, как гнусный вандал, надругался над могилой. По всем понятиям, он преступник, но мы-то знаем, что герой. Мы-то понимаем, что, в сущности, все равно, удачно он выступил или нет, нашёл точные слова или совсем не очень, за прадедов мстил, за правду постоял или просто решил прославиться пиара ради, вот это совсем безразлично. Он за всех нас выступил. Хватит ли у начальства ума отпустить его, и с Богом отпустить, а не до суда? - хз. Но если ему хоть что-то угрожает, молчела с рюкзаком надо защищать, себя защищать - иначе не выходит.

Я приснюсь тебе чёрной овцою

На нетвёрдых, сухих ногах,

Подойду, заблею, завою:

«Сладко ль ужинал, падишах?

Ты вселенную держишь, как бусу,

Светлой волей Аллаха храним…

И пришёлся ль сынок мой по вкусу

И тебе, и деткам твоим?»

Великие стихи Ахматовой. Удивительно, но они были опубликованы ещё при советской власти под названием «Подражание армянскому». Ненависть - чистая, высокая, звенящая, ничем тут не уступает любви. 5 марта, каждый год, вспоминаются.

Прочел рецензию Долина на фильм Идова «Юморист». Рецензия большая, она на Медузе, фильм там описан подробно, и можно узнать, что в нем эстрадник-говорун сорокалетний давности страдает от раздвоенности, что это про эзопов язык восьмидесятых, который тогда цвёл, а сейчас вернулся. Рецензия профессиональная, так что из неё не ясно, нравится фильм критику или нет, все дышит самой респектабельной неопределенностью. Но она не мешает понять главного: идти или не идти в кино. Я давно не работаю рецензентом, все подряд мне смотреть необязательно, а времени впереди становится все меньше. Ни эстрадные интеллигенты, ни их метания, ни то, что все вернулось, ни темы, ни сюжет, ни образы мне совершенно не нужны. Очень внятная, на мой взгляд, рецензия. Это был комплимент критику и благодарность ему.

Вот Михаил Сергеевич Горбачёв на этой фотографии не просто красавец, а совсем русский красавец, который к тому же совсем европейский. И никакого конфликта между двумя этими ипостасями, сегодня повсюду важно заявляемого, здесь нет и в помине, никакой безысходности, одно чудесно уживается с другим. И это не золотой позапрошлый век, не белая Россия, не дворянская культура, не утонувший Петербург, это самая народная родина, а Горбачёв в ней ставропольский аленделон. Так было полвека назад, почему бы этому не повториться? Но в любом случае, с днём рождения, дорогой Михаил Сергеевич, и спасибо Вам за то, что 88 лет назад, когда жуть становилась лучше, жуть становилась веселее, Вы родились в селе Привольное и стали таким, как на этой фотографии, и сделали всю страну привольной, и всех нас освободили.

Счастье - видеть себя со стороны. Дано не всем, не навсегда, его отбирают, это счастье, но пока оно есть, на остальное плевать, даже на нехватку памяти, а уж избыток подбородков совсем не великая беда. Главное - сохранить свой сторонний глаз. И Господь честно напоминает об этом.

Я сейчас в Хуа-Хине, на Тихом океане, где километры твёрдого песка под ступней, и можно идти ногами в воде бесконечно, хоть целый день, и целый день есть одну рыбу, и худеть стремительно от ходьбы и от еды разом. Ну и молодеть от загара, что тоже не лишнее. Разоблачившись до трусов, перекинув сумку через плечо, худея и молодея прямо на глазах, я ступаю на свой хуахинский пляж эдаким бодрячком в толпу других бодрячков - скандинавских по большей части 80+, идущих и бегущих в свою даль.

Помимо них, есть ещё неподвижные русские, крепкие монументальные сибиряки, они вдвое, втрое моложе и в основном лежат - мужчины с красной шеей и круглые женщины с руками на животе. Ну, не все, не все такие. Сегодня мне встретилась семья, вполне московская, офисная и подтянутая, он и она до тридцати, с ними сын лет четырёх, все трое излучали ЗОЖ и хотели знать, где здесь на пляже торгуют фруктами; я, услышав русскую фразу, ими промеж собой сказанную, перешёл на родной язык; мальчик, очевидно, хорошо воспитанный, нетерпеливо меня разглядывал, но дождался паузы в разговоре и спросил: «Дедушка, а почему ты такой жирный?»

Уже несколько человек в моей ленте оплакали умершую на днях Мареллу Аньелли, урожденную княжну Карачьолло ди Кастаньето, которая была замужем за владельцем Fiat. Редкой красоты женщина. Глаз нельзя оторвать от шеи, таких больше не делают. Не шея, а мощное культурное высказывание. Даже не знаю, что по силе и выразительности можно поставить рядом.

Ну что сказать, друзья? - нет более нелепого дня, чем этот праздник, учреждённый Троцким. К нему тьма претензий, самых неотразимых. Ну, кроме разве что «милитаризма». Это Пасха и Рождество не про «милитаризм», а светские праздники, почти все про него, как иначе? Иначе невозможно. Без оружия не бывает ни побед, ни освобождений, ни обретённой независимости, ни дня, когда ее отмечают. Да, и независимость эта, и победа, и освобождение, все результат насилия, и страдать по этому поводу бессмысленно, а бороться - вредно. Борьба с насилием приводит только к худшему насилию, и по другому на земле не бывает, по другому будет в Царствии Небесном, там бесплотные души порхают средь кашки по лугам, а в мире, лежащем во зле, есть государства, а значит, и армии, есть воины и воинский долг, и честь, которую берегут смолоду и с которой в России связаны лучшие образы - Петруша Гринев, Николенька Ростов, все Турбины. Их уже мало кто знает, этих страшных милитаристов. Но все равно каждый год рождаются люди, которые умеют защищать других и видят в этом свою судьбу, смысл появления на свет, какое никакое, а призвание. И не их вина, а их беда, что даже праздник им выдали кривой. А они хотят собой гордиться, что ж в том дурного? Всех празднующих сегодня поздравляю!

Лента напомнила мой давний пост, где есть одна история, которую надо сохранить для истории. Черкизов рассказывал, как ходил к Ельцину перед назначением главой Агентства по авторским правам. Глава этот был в ранге министра, назначение шло за подписью президента. Черкизов рассудил, что ему самому следует сообщить Б.Н. о своей ориентации – лучше пусть первым будет он, а не расторопный доброжелательный коллега. Дождавшись в разговоре паузы, Черкизов не без труда произнес:

- Борис Николаевич! Должен вам сказать, что я - гей.

- Шта?

- Я - гомосексуалист.

- Шта?!

- Ну, я это, сплю с мужчинами.

Борис Николаевич побагровел:

- Я к своим министрам в постель не лазаю.

И подписал приказ о назначении Черкизова.

Это было, было, было. Всего лишь четверть века назад. Была такая наша родина, сон золотой.

Автокорректор вообще-то карикатурный и вредоносный мудак, божье наказание, непонятно за какие грехи нам посланное. Но и на старуху бывает проруха, прямо изумительная. Написал тут приятельнице про текст, который нашёл в ленте и расшарил. Компьютер автоматически исправил на «расширил». Отменная, надо признать, редактура, точно выражающая то действие, которое я совершил. Не собачий жаргон, а прекрасное русское слово, и оно абсолютно на месте. Но ведь не останется на нем, не приживётся, победит волапюк, как лучше не выйдет, язык иначе устроен - тот самый, который мы больше всего любим и хотим уберечь любой ценой.

Два рассказа Ромма об Эйзенштейне, изящных, похабных и поучительных, в самых лучших пропорциях. Сплетни не сиюминутные, проверенные временем. И дивная к ним картинка. Очень рекомендую тем, кому осточертела вся нынешняя хрень скопом.

Ходил сегодня по Третьяковке, по двадцатому веку, где много всего любимого: Дейнека, Ларионов, чудесная Маврина. И тут же рядом Древин, про которого давно не вспоминал, не думал, а он такой прекрасный и самый жесткий, самый безысходный, наверное. Вот дом, он про катастрофическую современность, онемевшую - беззвучную, безгласную, безглазную в своей настырной глазастости. А под домом Бутовский полигон, где Древин закончил свои дни. А за домом - новые дома, в следующих десятилетиях, такие же жуткие. Один из них не дали снести - отстояли, обцеловали, перенесли туда лучший московский музей и выставляют в нем Древина.

12 лет назад, в декабре 2006 года Evgeniya Milova и Олег Кашин поженились, и свадьба их пела и плясала; сегодня Женя, спасибо ей, выложила фотографии с той пьянки-гулянки, на одной из них мы с женихом, и оба, похоже, задумались над тем, что будет, и, кажется, оба решили, что ничего хорошего. Сейчас так кажется, задним числом, диалога на снимке нет, есть лестничный монолог из прошлого.

Отец мой в 93-94 годах на "Эхе Москвы" вел еженедельную передачу о русских поэтах, о Державине, Пушкине, Блоке, Маяковском, Ахматовой, Петровых, Мандельштаме и др. Эти передачи ему дороги и могли бы пригодиться для новой книги о поэзии. Однако на "Эхе" архивов тех лет нет. Может, у кого-то, кто тогда записывал эти передачи, чудом сохранились пленки? Понимаю, что носители для этих пленок давно в музее, а значит, и пленки сохранять нет надобности, а все-таки, а вдруг - пишите, пожалуйста в личку. А про безнадежность этого дела в комментариях, пожалуйста, не пишите.

Никогда не видел этой хроники, здесь Бунин, жена его Вера и Василий Алексеевич Маклаков, депутат II, III и IV Государственной думы, назначенный Временным правительством послом во Францию в октябре 1917 года и месяц спустя отозванный Троцким.

Но снято это в 1950 году, Бунину уже 80, а Маклакову 81, и даже Галина Кузнецова, последняя бунинская любовь ("Дневник его жены" все помнят?) и Леонид Зуров (в фильме он был Гуров, играл его Миронов) тут уже не оглушительно молоды. Но разрыв со стариками, с прежней Россией, вполне оглушительный; Кузнецова и Зуров - хорошо отмытые, переваривают ланч в ожидании обеда, такой буржуазный истеблишмент, мог быть революционным, сталинским, разница не велика. Зато с Тэффи и Рощиной-Инсаровой, которые завершают хронику, она снова огромна, она почти такая же, как с Буниным и Верой, - Россия, отозванная Троцким.

Очень хочется плюнуть в большевиков, тем более что они чмо кровавое и поганое. Но эта прекрасная, эта обожаемая, эта лучшая в мире родина исчезла бы в любом случае. Такой вот ужас, такая печаль. Но недоступная черта меж нами есть. Я уже в двадцатый раз смотрю хронику, щупаю ее глазами, впиваюсь в лица, чтобы, как на бельмах у слепого из стихотворения Ходасевича, сохранить их отражения.

Колхозная природа классики - главный внутренний сюжет советского ар деко. Это из текста, написанного 5 лет назад, 2 февраля 2014 года. Прекрасная "Скука" Дейнеки была тогда рядом: она осела в одной из частных коллекций Киева, рукой подать. И месяца не прошло, как "что может быть ближе" превратилось в "что может быть дальше": частная коллекция в Киеве стала абсолютно недоступной. Про это, наверное, и картина Дейнеки - про состояния, которые кажутся монументальными, вечными, упоительно неизбывными, как скука, а исчезают в одно мгновение.

Олег Лекманов тут спрашивает у своих читателей, нравятся ли им картины художника Куинджи.

Отвечаю.

В юности мне казалось, что нет ничего ужаснее, чем Куинджи, ну разве что Верещагин, и если нужен пример образцового музейного китча, то это, конечно, они. Но я тогда почти ничего из русского 19 века, второй его половины, не жаловал. Понятно, что Александр Иванов или Венецианов с Сорокой, или Федотов были любимы всегда, это наше все, но, начиная с передвижников, по моим тогдашним представлениям, русская живопись, передовая и болтливая, сердечно тяготела к китчу, а Куинджи больше других, и только авангард исправил дело.

Теперь я, конечно, думаю иначе. Я и Репина очень ценю, а многие его вещи даже попросту люблю, они ведь замечательные. И совсем не такие плоские и передовые, как казалось в самодовольной юности. И к тому, что было тогда ненавистно, к Верещагину или Куинджи, отношусь гораздо теплее, как к домам историзма, нелепым, милым, беззащитным в своей вычурности. И думаю, так случилось со многими в моем поколении. И что это, смена вех, эволюция взглядов или просто старость?

Украденная картина Куинджи это пейзаж с видом Крыма. Украденный из музея Крым внятно зарифмован с Крымом, украденным в 2014 году, - пошел писать фейсбук еще вчера вечером.

История с Куинджи могла бы стать политическим акционизмом, мог даже возникнуть новый Матиас Руст, более тридцати лет назад посадивший свой самолет на Красной площади, - тогда выяснилось, что великая империя зла, наводившая страх и ужас на народы и континенты, бессильна перед тинейджером, прилетевшим из Гамбурга; тигр оказался бумажным. Нечто подобное могло сложиться и сейчас, такой перформанс про Крым, который беспрепятственно таскают туда-сюда, - если бы шутник вынес картину, а потом внес ее обратно.

Бескорыстие все-таки важнейший элемент искусства, а тут спертый Куинджи был вывезен к черту в жопу, в Одинцовский район, на какой-то склад, где он, надо полагать, должен был смиренно ждать покупателя. Несостоявшийся Матиас Руст превратился в заурядного злодея и незаурядного мудака, убежденного в том, что за ворованную музейную картину можно выручить хоть сто долларов, хотя ее никто никогда никому не покажет, не украсит ею свое жилище, не сможет ни продать, ни завещать, ни обменять, ни подарить, а будет только прятать ее, как самую постыдную грязь, тщательно, чтобы, не дай бог, не обнаружили.

Мудака тоже жаль, бедные все. Но гораздо больше жаль Куинджи - его из теплого, залитого светом зала выставили на снег и ветер, в продрогший мокрый склад: за что, с какой стати?

Жаль Русский музей, в котором он постоянно прописан, которому он родной, там его больше, чем где бы то ни было на земле, любят, там сутки из-за него страдали, сходили с ума. И то сказать: был Куинджи, и нет Куинджи, пропал Куинджи.

Жаль Третьяковскую галерею, людей, которые делали выставку, и вообще всех третьяковцев. Они попали под лошадь, на них упала сосулька, огромная сосуля, как на века сказала Валентина Ивановна про этот бич Божий. Кража картины тоже бич Божий, это то несчастье, которое может случиться и в постоянной экспозиции и на любой выставке, от которого никто не застрахован, ни один музей.

Поэтому хочется всем сотрудникам Третьяковки, прекрасной Зельфире Трегуловой сказать, как их ценят, как любят, как за все благодарны, за выставки, за оперу, за фильмы, за интереснейшие культурные программы и снова за выставки, конечно. Это все необходимо, это очень важно, но сейчас важнее всего пережить случившееся, помогай вам Бог.

"Сеанс" выложил полностью нашу переписку о "Дау" с Татьяной Толстой, ура! Она большая, там много всего, о чем никто не пишет, про фильмы рассказываем, про то, как они устроены, а этических претензий не предъявляем, нет. Зато про секс в "Дау" говорим, он там всякий и в изобилии: это я заманиваю моралистов, разочарованных отсутствием скандала. Ничего, у нас тоже есть про интересное. Будет, что почитать, даже им. И, конечно, это 18+. По нынешним временам приходится делать такую оговорку.

Anna Narinskaya спрашивает в связи с "Дау": "Считаете ли вы оценку произведения искусства хоть каким то этическим мерилом «слабачеством» и «пошлостью»?Да, такой подход ставит под сомнение де Сада и Селина, но ведь в «сомнительности» и есть их смысл, да?"

Это важный нынче вопрос. Я ответил там в дискуссии, но хочу написать и здесь.

Все контекстуально, этическая оценка, в том числе. При этом она неизбежна: этическое измерение присутствует в любом квалифицированном суждении, как и эстетическое. Но контекст вносит свои поправки. Контекст времени - наиважнейший. Контекст сегодняшнего времени таков, что правила новой этики, очень жестко формулируемые, затыкают рот, лишают воздуха. Искусству это угрожает в первую очередь. Искусство уязвимее всего. К тому же оно всегда, а не только у Сада или в совриске, беспощадно к этическим общим местам, это свойство художественного высказывания как такового. Помня об этом, я был бы крайне осторожен с этическими суждениями в разговоре об искусстве и уж точно не размахивал бы коллективной этикой сейчас, когда желающих помахать тьмы и тьмы, и тьмы. Только собственный этический опыт, личное усилие - взывать к общей морали при обсуждении художественного произведения, на мой взгляд, не следует. Иными словами, выбирая между моралистом, который, пусть даже справедливо, упрекает в чем-то произведение искусства, и художником, говорящим ему "нах пошел", сегодня я безусловно выберу художника. Но во времена, когда моралисты будут в изгнании (а не в послании), может быть, поступлю иначе.

Редкая фотография для уничтоженной Москвы. Храм святой Татианы мученицы в начале Большой Никитской. Здесь ничего, ну, почти ничего не изменилось. Сегодня Татьянин день. Всех Татьян, дорогих, любимых и прекрасных, с праздником! И пусть тоже не меняются, ну, почти не меняются - насколько это возможно.

У Лермонтова есть Песня про царя Ивана Васильевича, там про купца Калашникова, жену его Алену Дмитриевну и опричника Кирибеевича, а не про Виторгана, Кс. Собчак и режиссера Богомолова, как уже решили образованные и проницательные. Это я к тому, что, как напишешь о великой литературе или о какой другой красоте, тут же прибегут с заливистым криком "это я лечу! я!" Нет, не вы.

Так вот, у Лермонтова в Песне про царя Ивана Васильевича есть совершенно чудесное: "Между сильных плеч пробежал мороз". Это опричник узнал от Степана Парамоновича, почему он вышел с ним биться.

И услышав то, Кирибеевич

Побледнел в лице, как осенний снег;

Бойки очи его затуманились,

Между сильных плеч пробежал мороз,

На раскрытых устах слово замерло...

Снег в Песне с самого начала. "Заря алая подымается;/ Разметала кудри золотистые,/ Умывается снегами рассыпчатыми". Еще раз он возникнет, когда пробежавший между плеч мороз победит окончательно и бесповоротно.

И опричник молодой застонал слегка,

Закачался, упал замертво;

Повалился он на холодный снег,

На холодный снег, будто сосенка,

Будто сосенка во сыром бору

Под смолистый под корень подрубленная.

Дивные стихи. Хотя, конечно, налицо прогресс: сломанный нос лучше, чем эта необратимость. Но в остальном искусство лучше жизни, определенно лучше.

К чему я это рассказываю? Конечно, к проекту "Дау", премьера которого досадно задерживается, но, будем уповать, произойдет на днях в Париже. Там все время двойная опция - правда выше выдумки, и выдумка выше правды - одновременно и так, и эдак.

Завтра в Париже начинается премьера "Дау" Ильи Хржановского. Мы с Татьяной Толстой сделали об этом проекте большую переписку, в ней 42000 знаков, надеюсь, в ближайшее время она будет опубликована полностью, а пока для затравки два письма о фильме "Саша, Валера".

"Я очень хорошо представляю себе, какое возмущение и гнев вызвал бы показ этого шедевра на обычном киносеансе, сколько нежных, культурных, хорошо развитых душ, глаз, ушей оскорбил бы фильм" - это из письма Толстой.

"Саша, Валера" - название условное, нет у этого выдающегося фильма названия, как и у других слагаемых проекта, тут принципиальная позиция Хржановского - никаких рамок - когда выложим полностью переписку, обсудим и это.

Я очень люблю Юрия Каракура, он из самых лучших сегодня авторов, и эта реплика прелесть, но "так умирает нелюбимый муж" все-таки перебор: счастье освобождения тут не полное, оно, согласитесь, подгажено, смерть - она такая. С мужем, впрочем, эту неловкость еще можно выдержать. А если б на его месте была нелюбимая жена, после тотального исчезновения которой наступает благорастворение воздухов? - думаю, вся феминистская общественность пошла бы на писателя с вилками прямо в глаз. Поэтому к радости и облегчению умирать будет мужчина, а вы говорите: гендерное равенство, гендерное равенство. Нет его давно и в помине.

В чеховской "Свадьбе" великий монолог на эту тему: "А по моему взгляду, электрическое освещение одно только жульничество. Всунут туда уголек и думают глаза отвести! Нет, брат, уж ежели ты даешь мне освещение, то ты давай не уголек, а что-нибудь существенное, этакое что-нибудь зажигательное, чтобы было за что взяться! Ты давай огня — понимаешь? — огня, который натуральный, а не умственный".

Не видел раньше этой фотографии - Феллини с Мазиной, обожаемые навсегда. Ровно через год мир будет праздновать столетие Феллини - официально, шумно, пусто и бессмысленно, как это принято на юбилеях. А сегодня ему 99 - для тех, кто любит.

Это "Крещенское водосвятие" Кустодиева, написанное им в 1921 году, уже при большевиках. Но такой тогда был снег, под голубыми небесами, великолепными коврами, и сейчас такой же, мы тут два дня расчищали дорогу на даче, чтобы машина с газом могла проехать. Расчистили. Но на деревьях снег остался, они им укутаны, как у Кустодиева, им хорошо, тепло и весело, и все в природе готово услышать: "Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Моё благоволение».

Всех, кто празднует, с Крещением Господним!

Давно я тут не постил любимой итальянской живописи. И эта тоже не вполне итальянская, а италинизирующая - села прекраснейшей на хвост, чтобы объясниться в любви. "Анжелика и Медор" Спрангера. Анжелика - азиатская, то бишь, катайская, то бишь, китайская принцесса из «Влюблённого Роланда» Боярдо и «Неистового Роланда» Ариосто. Медор оттуда же, он мавр. Оба писаны Спрангером в утешение тем, кто нынче трепещет, что понаехавшие исказят Европу до неузнаваемости. Не бывать тому. Европа всех пережует и переживет, и подчинит своим ценностям, своей гармонии, своей сверкающей красоте, навсегда неизбывной, за которую так ценил Спрангера император Рудольф.

Прекрасный фотограф Alexander Boyko только что прислал мне еще одну фотографию, снятую им 35 лет назад и никем до сих пор не виденную. На ней друг мой Никола Самонов и подруга Наташа Толстая, которой нет в фейсбуке, но сестра ее имеется - ловите, дорогая Вера , карточку! А я положу ее здесь, под виртуальную елку, на Старый Новый год. Бог даст, администрация фейсбука хоть тут не найдет "открытый сексуальный подтекст", подвергаемый ныне репрессиям, и не запрет ее в тюрьму, как предыдущую фотографию.

Всех с наступающим праздником!

Мир без воспоминаний рулит, как прежде, - теперь и в фейсбуке. Фотограф Alexander Boyko , спасибо ему, прислал мне снимок любимого друга, сделанный им 35 лет назад, которого никто из нас не видел. На нем молодой человек, обнаженный по пояс, но оказывается нынче этого нельзя: наступила пятилетка этики, на ближайшие сто лет наступила, не меньше, и обнаженная мужская грудь уже под запретом. Не зная об этом, я потащил фотографию в фейсбук на Старый Новый год, но провисела она десять минут, ее поймали, арестовали, велели в карцер посадить. И до сих пор она там. Привет из прошлого не состоялся. Не дали мне положить под елку подарок 35-летней давности.

Десять минут назад опубликовал фотографию с таким комментарием: "Это друг мой художник Никола Самонов . Фотограф сделал снимок 35 лет назад, но немного замешкался и прислал мне его только вчера вечером. И все, что было тогда, - красота, восторг, возмущение, ужас, все, что поседело, благополучно сморщилось, стало музеем, - оживет, задышит, пойдет по второму кругу. Это называется Старый Новый год. Всех с наступающим праздником!".

Почти сразу же получил извещение, что фотография моя нарушает нормы фейсбучного сообщества, но, если я настаиваю, ее еще раз проверят. Решил понастаивать. На фотографии обнаженный торс тридцатисемилетней давности, лицо и грудь, ничего, что ниже. Голая мужская грудь нарушает теперь нормы сообщества. Интересно, к президенту Путину они так же строги?

Это друг мой художник Никола Самонов . Фотограф Alexander Boyko сделал снимок 35 лет назад, но немного замешкался и прислал мне его только вчера вечером. И все, что было тогда, - красота, восторг, возмущение, ужас, все, что поседело, благополучно сморщилось, стало музеем, - оживет, задышит, пойдет по второму кругу. Это называется Старый Новый год.

Всех с наступающим праздником!

Апдейт. Эта фотография была закрыта, по чьему-то стуку, конечно, через десять минут после того, как я опубликовал пост. Мне было предложено отправить ее на экспертизу, которая длилась два дня и завершилась благополучно. Обнаженную мужскую грудь можно показывать в фейсбуке, ура, товарищи! В эпоху новой этики даже такая маленькая и смешная победа становится триумфом.

Нестареющий текст про шубу. Но самое актуальное тут вот это: "Месяца не прошло, и я скинул шубу любимому другу Ипполитову, который к мнению ширнармасс всегда был божественно равнодушен". Тридцать пять лет назад дело происходило, но с тех пор, слава Богу, ничего не изменилось.

Иглы мелкой ели колки,

Сумрак голубой глубок,

Прилетит ли к нашей елке

Белокрылый голубок?

Всех с Рождеством!

Не отпускает меня Татьяна Маврина, последняя русская художница, так хорошо понимавшая родину и у которой она прекрасна, глаз не оторвать.

Первая картинка ко Христову дню - Рождественский монастырь, запечатленный на Святках, но вторая уж точно не про январские праздники: дело происходит летом в Москве у Сухаревой башни. И все здесь лихо закручено - и кони, и люди, и трамваи, и дома, и сама башня - все исполнено неистовой жизни, пришло в движение, почти что в пляс, все в ожидании чуда, устремлено в будущее. Завтра лучше, чем вчера, даже Сухарева башня, построенная в конце 17 века, представлена в новейшем конструктивистском вкусе: она приосанилась, модно приоделась, помолодела на двести с лишним лет, собираясь жить еще столько же. Большой исторический сочельник создала Татьяна Маврина.

Но чуда не случилось, завтра не стало лучше, Сухаревой башне не удалось пожить, в сущности, нисколько, ее снесли совсем вскорости, в 1934 году, смели нарышкинское барокко, расчищая Москву для большого террора, будущее выдалось кровавым. И такая у нас родина.

А Рождественский монастырь нарисован уже во время войны, тут никакого движения, все застыло, одна статика - морозная, величавая. И это тоже родина.

Но Рождество бывает каждый год. Всех с наступающим праздником!

Максик и Маша. Кавалер сначала объясняется в любви, а потом спасается бегством. И кто тут жертва харассмента?

Фотографировал Никола Самонов . Тэги: благослови детей и зверей, в ожидании сочельника.

Это чудесная Татьяна Маврина, новогодний от неё привет, я в последнее время ее часто вспоминаю. Но, составляя книгу «Весна средневековья», куда вошли мои газетные тексты девяностых, я почему-то о ней забыл, о колонке «Что было на неделе» в Коммерсанте, там сначала говорилось про новый голливудский фильм, про Глен Клоуз и американскую бабу Ягу, а потом про выставку Мавриной, вот так.

Разница между хрущевско-брежневской и новейшей капиталистической Ягой хотя бы в том, что советская уже полностью реабилитирована, а западная никак не может на это рассчитывать.

Такой исчерпывающей реабилитацией стала открытая сейчас в Музее частных коллекций выставка развеселой бабки Татьяны Мавриной, как и Милляр, дожившей почти до ста лет. Интеллигентная девочка начала века, она продержалась десятью годами дольше той власти, что, казалось, навсегда победила. "Стояло время или шло назад" — этим стихом Рильке открывается ее автобиография. Во времена великого террора она каждый день сотворяла новую картинку, все "Обнаженную в шляпке" да "Обнаженную с веером" — смешноватых голых теток, писанных акварелью "по-мокрому": перламутровое расползающееся пятно тела ограничено суховато-пластичной карандашной линией.

Лубок, конечно. Но это был наш Рауль Дюфи, наши дадаисты, наш Матисс, разумеется. Ярчайшие шлепки цвета и по ним крученья и извивы женственных нитяных линий — парадный гипюр, в котором равно взаимодействуют городецкие прялки, цветы, прущие изо всех окрестных окон, винтообразно-разноцветные луковицы самого знаменитого русского собора и лихо раскрашенные чайные подносы. Поднос как икона и икона как поднос, цветы как лик Божий, без всякого кощунства, а просто и радостно, словно наступило нарышкинское барокко или отец привез детям с ярмарки большой печатный пряник. И книги, оформленные Мавриной, тоже такие пряники, где все волнится, гарцует, цветет и летит куда-то, как в стихах Михаила Кузмина: "Печора, Кремль, леса и Соловки, и Коневец Корельский, синий Саров, дрозды, лисицы, отроки, князья, и только русская юродивых семья, и деревенский круг богомолений".

Не страстное богоискательство Александра Иванова с его "Явлением Христа народу" и не холодное богоборчество Малевича с его "Черным квадратом", а радостное монашество Кузмина, которое близко всем советским развеселым бабкам — и Татьяне Мавриной, и, например, Вере Марецкой. В своих мемуарах о народной артистке, опубликованных в конце семидесятых, сценаристка Смирнова, автор "Члена правительства", вспоминает, как читала по телефону больной, умирающей Марецкой стихи "Ау, Сергунька, серый скит осиротел" и как они от души хохотали: дура-цензура, моргая глазами, все пропустила, не понимая, какой немыслимой похабщиной промеж собой наслаждались почтенные советские дамы.

Баба Яга — это наше все. Не ее ли приветствует сердечный сочинитель, накарябавший на заборе, что позади Пушкинского музея: "С добрым утром, любимая!"?