Возвращаюсь на кухню. Все прежние в сборе. Молча беру конфеты, хватаю Нику за руку и выхожу.
Завожу ребенка в отведенную ей комнату и располагаюсь рядом. Отправляю задумчиво конфету в рот.
– Мам, ты тут будешь сидеть? – спрашивает Ника удивленно.
– А что, я не могу рядом с дочерью побыть?! – взвинчиваюсь.
– Уоу, уоу, полегче, дамочка, – она поднимает перед собой руки.
– Как ты разговариваешь с матерью?
– Нормально. А ты чего бросила своего мужа? Они ж его там съедят.
Смотрю на дочку, ребенок взывает к моей совести. Дожили.
И Фирсов, может, гад, но честный. И заботливый. И обходительный. Да, уже проходили похвалу в его адрес.
Да и не гад он по сути, не виноват, что мне большего захотелось.
– Ты права, – говорю, поднимаясь на ноги, – возвращаюсь к ним.
Ох, как я не люблю чужие семейные разборки, кто бы знал. А супруга, даже настоящая, фактически чужая родителям мужа, я считаю.
Как ни в чем не бывало захожу на кухню и становлюсь рядом с Пашей. Недолго думая, беру его локоть в плен и прижимаюсь боком.
– Жду завтра на работе. Никто тебя не увольнял, не дури, – говорит Сергей Германович, – не стоит так реагировать на слова.
– Не волнуйся, отец, приду в офис, – кивает Фирсов и накрывает мое запястье своей ладонью.
И сразу так тепло становится на душе. Нега разливается по телу. Еще немного, и воспарю прямо над дизайнерской плиткой Павла.
– А, да? – удивляется Сергей. – Хорошо. Молодец.
Надо же, он умеет хвалить. Я пропустила что–то важное? Потому что когда уходила с Никой, он не умел этого делать.
– Пойдем мы. Да, Сережа? – Анфиса поднимается на ноги. – Ты права, Дашенька, торт и впрямь не очень, химический и вредный. Мы с тобой свой на Новый год испечем!
Говорит она и выводит своего мужа из кухни.
– Не провожайте, сами дорогу найдем, – произносит Сергей на прощание.
Хлопает входная дверь, и наступает тишина.
– Это что сейчас было? – заговариваю первая.
Хочется скатиться в банальную женскую истерику на тему, почему твоя мама собирается со мной готовить. Есть еще вариант от мужчины – почему твоя мама пришла к нам в гости на день, а осталась на неделю. И куча производных от женской и мужской версии.
Пап почему–то меньше вспоминают. Дискриминация.
– Классический пример ухода от конфликта. Когда человек вместо того, чтобы сделать надрез и вскрыть уже давно прогнившие раны, прикладывает подорожник и обматывает его сверху чистым бинтом, – отвечает Паша.
– Ничего себе как ты умеешь! Очень художественно описал.
– Да, иногда бывает, – кивает рассеянно Фирсов.
Снов молчим, пребывая в собственных мыслях.
– Если честно, я не хочу готовить торт. Я не умею и не буду учиться. Хватит с меня печенья и оладушков с сырниками.
– Они у тебя вкусные. Я такие раньше не ел, – отвечает Паша, а потом добавляет после заминки. – И мама ж не готовит, расслабься.
И опять тишина. Спешу ее прервать, чтобы не появились те самые, которые ходят, когда наступает тишина.
– Паш, неужели до сих пор имеет смысл праздновать Новый год с твоими родителями, как одной большой семьей? – спрашиваю, поворачиваюсь к нему лицом.
– Определенно имеет, Даша, – отвечает он, ловя мой взгляд и нежно припадая к губам.