Философия с шуткой

Античная философия

Согласно Аристотелю, в основе философии лежит благоговение человека перед окружающим миром. Другими словами, наша Вселенная являет собой столь странное и нелепое зрелище, что нам, беднягам, остается только философствовать. Правда, по Аристотелю, эти же обстоятельства способствовали появлению мифа, главного соперника философии в деле познания и описания действительности.

Их главное различие состоит в том, что философия стремится (по крайней мере в идеале) все объяснить, а миф, напротив, не дает никаких объяснений, рекомендуя принимать на веру самые абсурдные вещи.

С годами философия постепенно вытесняла миф, а потом и сама потихоньку вышла из моды, уступив пальму первенства научному знанию. Слово, которое в переводе с древнегреческого означает «истина», превратилось в синоним вымысла, небылицы. Макс Вебер считал главным признаком становления современного общества утрату веры в чудо.

В XX веке Костас Акселос (тот самый парень, который пытался примирить марксизм с учением Хайдеггера) придумал забавную сценку с мифологическими кентаврами (которых греки представляли наполовину людьми, наполовину лошадьми), весьма наглядно проиллюстрировав идею утраты веры:

«Двое кентавров (папа и мама) с умилением наблюдают, как их малыш резвится на средиземноморском пляже. Отец семейства поворачивается к супруге и спрашивает:

— Ну и кто теперь осмелится сказать, что он — миф?

Фалес Милетский, которого принято считать первым философом в истории, тот, кто впервые предположил, что мир произошел из воды и она — основа всех вещей, говорил, что жизнь и смерть — одно и то же.

У него спросили:

— Отчего же ты не умрешь, если никакой разницы нет?

— Оттого и не умираю, — ответил Фалес, — что никакой разницы нет.

— Отчего у тебя нет ни сына, ни дочери? — спросили как-то у Фалеса.

И он ответил:

— Я слишком люблю детей.

Как только в мире возникла философия, тотчас же появились анекдоты о рассеянных и неуклюжих философах. В «Теэтете» Платона есть рассказ о том, как Фалес засмотрелся на звезды и угодил в колодец. Увидев это, белозубая служанка-фракийка расхохоталась:

— Глядите-ка, себе под ноги не смотрит, а все надеется разглядеть что-то на небе!

Уж если мы заговорили о легендах, нам никак не обойтись без упоминания Пифагора. Этот удивительный человек путешествовал по Египту, побывал в Вавилоне (где стал учеником самого Зороастра) и наконец поселился в Кротоне, на юге Италии. Там он основал секту пифагорейцев, почитавших своего учителя как сына Аполлона. Поклонники нового культа занимались математикой, а в быту придерживались весьма строгих правил, многие из которых теперь кажутся весьма экстравагантными: например, запрет есть бобы, мочиться лицом к солнцу и оставлять на кровати отпечаток собственного тела, вставая по утрам.

Пифагор слыл ясновидцем и мог предсказывать будущее по числам, которые считал основой всех вещей.

Пифагорейцы верили в переселение душ. Они полагали, что после смерти душа переселяется в другое тело (которое вполне могло оказаться телом какого-нибудь животного или даже стебельком растения). Лишь пройдя долгую цепь переселений и окончательно очистившись, человеческие души отправляются на небеса.

В записных книжках Леонардо да Винчи есть забавная история на эту тему:

«Два пифагорейца поспорили. Один из них, ссылаясь на авторитет самого Пифагора, доказывал, что уже приходил в этот мир в другом обличье. Другой яростно его опровергал. Наконец защитник идеи переселения душ привел последний аргумент:

— Между прочим, мы с тобой встречались в прошлой жизни, тогда ты был мельником.

Второй пифагореец, не на шутку обиженный, парировал:

— Как же, как же, я тебя прекрасно помню, ты был тем самым ослом, что привозил муку на мою мельницу».

Гераклит Эфесский заодно с Парменидом считается главным философом-досократиком. В историю философии он вошел как поборник аскетизма и неустанный исследователь тайн природы. Всем известно его изречение: «Нельзя дважды искупаться в одной и той же воде». Этот афоризм цитируют все кому не лень, кто серьезно, кто в шутку, как поэт Анхель Гонсалес, сочинивший «Гераклитовы глоссы». По словам поэта, «Нельзя дважды искупаться в одной и той же воде. Если, конечно, ты не слишком беден»[1].

Отчаявшись понять, о чем толкует Гераклит, современники прозвали его Темным. Философ написал книгу афоризмов, но она, увы, хранилась в печально известном храме Артемиды, так что до нас дошли только крошечные отрывки. Сократ, которому посчастливилось прочесть Гераклитово сочинение от начала до конца, нашел его весьма глубоким, даже слишком глубоким, чтобы его мог понять обыкновенный человек. Такая глубина, с усмешкой заметил Сократ, доступна разве что делийским пловцам (известным умением надолго погружаться под воду).

Гераклит слыл человеком мрачным (в отличие от Демокрита, снискавшего репутацию весельчака).

I Русскому читателю больше знаком иной и освященный традицией перевод этой фразы: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». (Здесь и далее — прим. ред.)

Когда из Эфеса изгнали Гермодора, которого философ чрезвычайно высоко ценил, Гераклит обрушил на своих земляков целую лавину проклятий. Среди них встречались довольно странные, например, такое: «Эфесцы, пусть боги сделают вас богатыми, чтобы на фоне этого богатства была еще лучше видна ваша подлость».

Анаксагор из Клазомен одним их первых предположил, что существует некий высший разум, создавший природу из первоначального хаоса. Он называл это начало Нус. Аристотель чрезвычайно ценил Анаксагора, выделял его среди прочих мыслителей древности и даже называл единственным трезвым в компании пьянчуг.

Анаксагор основал в Афинах философскую школу, просуществовавшую тридцать лет. Из нее вышли Еврипид, Архелай, Перикл и, возможно, сам Сократ. Но ни слава, ни толпы учеников не уберегли Анаксагора от суда: его обвинили в непочтении к богам. Философ бежал в Лампсаку и там основал новую школу. Один из его учеников пришел в ужас, узнав, что над его учителем висит смертный приговор, но тот лишь пожал плечами:

— Такой же приговор висит над моими судьями. Его вынесла сама природа.

Кто произнес эти слова над могилами своих детей, неизвестно, но молва приписывает мрачное изречение Анаксагору:

— Зачиная их, я знал, что они родятся смертными.

Зенон Элейский, ученик Парменида, вошел в историю как изобретатель диалектики[2] — искусства вести диспут, пользуясь аргументами соперника. Его учитель говорил, что мир — единое целое, находящееся в вечном покое. Другие философы смеялись над этим абсурдным тезисом, и Зенону было обидно за учителя.

— По-вашему, это смешно? — спрашивал он. — Ладно, пойдем с другого конца. Выдвинем тезис в защиту движения. Давайте представим, что быстроногий Ахилл решил посоревноваться в беге с самым медленным существом на земле, черепахой. Предположим, что герой сразу дал черепахе фору. И все, он проиграл. Ведь пока Ахилл преодолевает отрезок, который отделяет его от черепахи, она успевает продвинуться вперед на некое расстояние. Вот почему Ахилл никогда ее не догонит.

Как-то раз, когда Зенон в очередной раз взялся доказывать, что движения не существует, Антисфен (по другой версии Диоген) принялся ходить вокруг него. Зенон не выдержал:

— Сделай милость, прекрати, постой спокойно хоть минутку.

— Ах вот оно как! А кто с пеной у рта доказывал, что движения нет? — торжествовал Антисфен.

Да, недаром говорят, что изобразить движение можно только двигаясь. Разумеется, Зенон не мог считать, что все в мире и вправду неподвижно, он лишь подчеркивал недоказуемость обратного утверждения.

Аргументы Зенона легли в основу теории бесконечности пространства, с энтузиазмом подхваченной философами будущих поколений и доведенной ими до полного абсурда. Кто только не пытался толковать знаменитую Зенонову апорию. К ее доказательству приложили руку Аристотель, Декарт, Лейбниц, Гоббс, Милль, Кантор, Бергсон, Бертран Рассел. И это далеко не полный список.

Агустин Гарсиа Кальво в «Чтениях о досократовой философии» предложил считать парадокс Зенона «выражением непреодолимого противоречия между двумя потребностями, которые мы испытываем одновременно: потребностью в движении и потребностью в покое».

Современная математика предлагает систему вычислений, которая не оставляет от Зеноновой апории камня на камне. Беда в том, замечает Кальво, что эту систему придумали специально для того, чтобы опровергнуть Зенона.

Как бы то ни было, упорная черепашка вот уже двадцать пять столетий, пыхтя, ползет по дороге Рафаэль Санчес Ферлосио посвятил ей прелестную сегидилью:

По элейской дороге бредет черепаха, тащит свой дом на себе которую уж тысячу лет.

Зеноном зовусь я.

Увидите Ахиллеса,

Скажите ему, пусть прибавит шагу.

В V веке до н. э. появились софисты. Среди них выделялись Горгий и Протагор. Софисты не верили в существование абсолютной истины и гордились тем, что могут доказать любой тезис, а через минуту — другой, прямо ему противоположный. Любое утверждение могло оказаться правдивым и в то же время лживым. Неудивительно, что софисты налегали на риторику. В нравственном отношении они были релятивистами и полагали, что в мире нет ничего заведомо дурного или доброго. То же относилось и к справедливости: что справедливо в Афинах, недопустимо в Спарте, и наоборот.

Релятивистский взгляд на правосудие присущ не только софистам. Вспомним арабскую притчу, словно заимствованную у какого-нибудь античного автора (возможно, так оно и было).

Двое бывших друзей, повздоривших между собой, явились к кади и потребовали правосудия.

Один из них изложил дело следующим образом:

— Мой друг оказался предателем. Он ворвался в мой дом, пока меня не было, украл у меня осла и деньги и надругался над моей женой. Я хочу, чтобы его наказали по справедливости.

Кади ответил:

— Ты прав.

Тогда обвиняемый выступил в свою защиту:

— Все было совершенно не так: осла я не крал, он мой, я дал его другу взаймы, а тот не хотел отдавать. И денег он мне задолжал. А что касается его жены, то мы действительно занимались любовью, но она сама меня соблазнила, поскольку муж не уделяет ей внимания. Мой бывший друг застал нас врасплох и жестоко меня избил.

Кади изрек:

— И ты прав.

— Как же так? — возмутился истец. — Ты ведь только что сказал, что прав я.

— Верно, — согласился кади. — И в этом ты тоже прав.

Демокрит Абдерский придерживался теории атомизма. Согласно ей, мир состоит из атомов, невидимых частиц, которые постоянно перемещаются в пустоте. Эта теория долго не давала покоя философам, а в восемнадцатом веке ей нашли научное обоснование.

Демокрит слыл насмешником и провидцем. Высмеивал он в основном человеческие пороки и слабости, а дар предвидения ему с успехом заменяли наблюдательность и аналитические способности. Как-то раз в гости к философу пришел Гиппократ, а с ним какая-то девушка. Философ приветствовал ее: «Здравствуй, девушка!» Наутро он обратился к гостье по-другому: «Здравствуй, молодая женщина!» Услышав такое, бедняжка пришла в ужас и не знала, куда деваться от стыда: дело в том, что именно в эту ночь она лишилась девственности.

Софисты по праву слыли знатоками законов. Тот, кто хочет достичь успехов в публичных диспутах, должен хорошо разбираться в риторике и юриспруденции. Софисты блестяще знали обе дисциплины и потому выходили победителями в любых спорах.

Разумеется, они охотно делились своими знаниями со всеми желающими и, можете не сомневаться, брали за свои уроки недешево. Обучение у самого Протагора стоило так дорого, что позволить его могли себе только богачи. Однажды он согласился взять в ученики небогатого юношу по имени Эватл, условившись, что тот сразу внесет половину платы, а вторую отдаст, когда выиграет свой первый диспут. Однако, пройдя обучение, Эватл вовсе передумал участвовать в диспутах. Неблагодарный ученик решил обмануть Протагора. Разгневанный наставник вызвал Эватла на суд. Ответчик выдвинул в свою защиту немудрящую, но неотразимую аргументацию:

— Если ты выиграешь дело, значит, ты плохо меня обучил, и я имею полное право не платить тебе вовсе; если же выиграю я, условия нашего договора избавят меня от уплаты.

Протагор ответил:

— Ничуть не бывало. Если я выиграю, судьи обяжут тебя расплатиться со мной, а если выиграешь ты, наш договор вступит в силу.

Современник софистов Сократ искренне полагал, что человека можно научить добродетели. В отличие от софистов он не брал платы за свои уроки и считал, что моральные законы должны быть общими для всего человечества. Уроки Сократа напоминали дружескую беседу, во время которой учитель задавал вопросы, призванные направить мысли учеников в нужное русло. В таких беседах родилась знаменитая Сократова ирония: искусство ставить вопросы так, чтобы собеседник начал сомневаться в давно известных прописных истинах. Повстречав знаменитого военачальника, философ спросил у него, что такое храбрость. Полководец отлично это знал, но, пытаясь сформулировать ответ, понял, что всю жизнь ошибался.

Ирония Сократа переворачивала привычные вещи с ног на голову. Кто-то сравнил его с художником Пузоном. Когда тому заказали изображение павшей лошади, художник написал коня, летящего галопом, а возмущенному заказчику предложил перевернуть холст, чтобы получилось, будто лошадь барахтается на земле.

Греки называли оракулом святилище, в котором предсказывали будущее. Жрецы из этого святилища тоже звались оракулами.

Самым почитаемым было святилище в Дельфах. Желающие узнать будущее стекались туда со всей Греции. Друг Сократа Керефонт спросил у богов, кто самый мудрый человек на земле и получил ответ: Сократ.

Услышав об этом, философ заметил, что истинная мудрость состоит в признании своего невежества: «Я знаю, что ничего не знаю».

Ученики боготворили Сократа. В их числе были Платон, Аристипп и Антисфен, которым в будущем предстояло самим стать прославленными мыслителями.

Куда меньше почтения выказывала философу его жена Ксантиппа. Сократ утверждал, что выбрал ее специально, дабы научиться владеть собой. Ницше в свое время желчно заметил, что человечество должно поставить Ксантиппе памятник: это из-за нее Сократ не сидел дома, наслаждаясь теплом родного очага, а с утра до вечера слонялся по улицам, совершенствуясь в искусстве диалога и обдумывая свои теории.

В один прекрасный день, устав от бесконечного зудения своей женушки, Сократ вышел из дома и присел на скамейку под окном. Но Ксантиппа не успокоилась и выплеснула на голову мужу таз с помоями. Отряхиваясь, Сократ благодушно прокомментировал:

— Неудивительно, что пошел дождь. После такой-то грозы.

Один гончар спросил Сократа, жениться ему или остаться холостяком. Философ ответил:

— Ты в любом случае пожалеешь.

Прогуливаясь по рынку, Сократ повторял:

— Подумать только, сколько товара… Который совершенно мне не нужен.

Однажды Сократ ждал гостей к ужину, а еды в доме было совсем мало. Ксантиппа, по обыкновению, ворчала:

— Какой позор! Что о нас подумают!

Сократ попытался успокоить жену:

— Не волнуйся. Если наши гости привыкли есть мало, еды хватит. А если они обжоры, нам все равно не накормить их досыта.

Сократа предупредили, что его сосед плохо о нем говорит. Философ произнес:

— Ничего удивительного, говорить хорошо он так и не научился.

Сократа приговорили к смерти за оскорбление богов и совращение молодежи. Суд был неправедным: влиятельные враги философа нашли способ расправиться с ним.

Друзья Сократа разработали план побега и даже подкупили стражников, но узник отказался бежать, заявив, что не посмеет проявить непочтение к закону. Философ до последней минуты сохранял присутствие духа и старался ободрить близких. Ксантиппа стенала и выла, повторяя, что ее дорогой муж умирает безвинно. Сократ поинтересовался:

— А ты предпочла бы, чтобы меня казнили за дело?

Сократ (ок. 469 г. до н. э. — 399 г. до н. э.)

Нравственную доктрину Сократа называют моральным интеллектуализмом. Философ полагал, что для исправления морали достаточно разъяснить людям, что есть добро, а что — зло. Невежество — вот причина дурных поступков и корень бед человечества.

Однако истинные намерения человека не стоит путать с его высказываниями. Мы слишком часто говорим то, во что не верим, и не говорим того, во что верим. Сколькие из нас на словах любят своих ближних, в душе желая им зла.

Пропасть, лежащая между нашими намерениями и поступками, на самом деле пролегает между тем, во что мы действительно верим, и тем, во что, мы говорим, верим на словах.

Проще говоря, грош цена морали, если ее не применяют на практике. Один фабрикант долго рассказывал Марку Твену о своих высоких нравственных установках и в конце концов признался, что собирается отправиться на Святую землю и подняться на гору Синай, чтобы на вершине прочесть вслух десять заповедей. На что Марк Твен заметил:

— А не проще ли эти заповеди соблюдать?

Легенда гласит, что однажды ночью Сократу приснился дивно красивый молодой лебедь, с прекрасной песней взлетевший в небеса. Когда наутро философу представили Платона, он воскликнул: «Вот лебедь из моего сна!» И недаром: Платон (его настоящее имя было Аристокл, Платон же прозвище, которое он получил то ли за широкие плечи, то ли за могучий лоб) сам сделался великим философом.

Платон обеспечил философию парадоксами, противоречиями и темами для споров на много веков вперед. Особенно острую полемику и по сей день вызывает теория Идей. Согласно ей, идеи — это субстанции, существующие вне человеческого разума и неощутимые для человеческих чувств. Если бы существовала лишь та реальность, которую мы можем ощутить, в мире не осталось бы ничего постоянного, ведь наши ощущения все время меняются, а с ними меняются и знания. Единство мира поддерживают идеи, нематериальные и неизменные источники истины.

Диоген Синопский (выдающийся представитель киников, о которых мы поговорим позже) не упускал случая поиздеваться над Платоном. «Кубки — это кубки, — говорил он, — стол — это стол, а никаких идей я что-то не вижу». На это Платон с усмешкой замечал:

— Что поделать, узреть их дано не всем.

Согласно теории Платона, наполняющие наш мир вещи — земные отражения идей. Они соприкасаются с идеями, но не равны им. Так, прекрасная женщина отчасти соприкасается с идеей Красоты, но не воплощает ее полностью; домашний очаг соприкасается с идеей Огня, и так далее. Как-то раз Диоген, обожавший высмеивать Платона, подвинул к нему миску с фигами и сказал:

— Ты можешь с ними соприкоснуться.

Платон принялся жевать спелый плод и потянулся за другим, но Диоген отодвинул миску:

— Я сказал: соприкоснись, а не лопай.

Отношения между Платоном и Диогеном трудно было назвать дружбой. Диоген постоянно дразнил и подначивал Платона. Впрочем, он всех постоянно дразнил и подначивал. Как-то в дождливый день он заявился к Платону домой и, топая по ковру грязными ногами, возвестил:

— Так я топчу гордость Платона.

— Ага, — откликнулся Платон, — попираешь мою гордость своей.

Платон (428 г. до н. э. — 347 г. до н. э.)

Платон всегда интересовался политикой. Он считал, что государством должны управлять философы, ибо только мудрость может обуздать порок. Из-за неурядиц в Афинах и происков врагов Платону трижды приходилось бежать на Сицилию, но это путешествие никогда не кончалось добром. В первый раз он попал в плен к работорговцам и оказался на невольничьем рынке. К счастью, философа кто-то узнал, выкупил и вернул ему свободу. С сиракузским диктатором Дионисием Первым у Платона отношений не сложилось. По слухам, правитель был причастен к пленению вольнолюбивого философа. Платон был сторонником жесткой, но просвещенной власти и терпеть не мог диктаторов, ставящих собственное благо выше народного. Во время аудиенции раздраженный Дионисий бросил философу:

— Твои слова приторные, как мед.

— А у твоих привкус тирании, — бесстрашно ответил Платон.

Основатель Киренской школы Аристипп видел смысл человеческого существования в земных наслаждениях и призывал жить сегодняшним днем, ибо, как он полагал, ни прошлого, ни будущего в действительности нет.

Киников Аристипп не слишком почтительно называл псами, киренцев же, в том числе и самого себя, причислял к кошачьей породе. Коты живут за счет хозяев, но сохраняют независимость и не боятся, если надо, выпустить когти. Киренаики Почитали правителей, не теряя достоинства, и глубоко презирали рабский дух. К ним подошел бы афоризм Станислава Ежи Леца: «Жил на свете мудрец, который низко кланялся королю, не упуская случая показать зад его лакеям».

Аристипп был частым гостем во дворце тирана Дионисия и не считал зазорным время от времени просить правителя о вспоможении. Как-то раз Дионисий не без сарказма поинтересовался, отчего философы так любят гостить у богачей, а те в свою очередь, не спешат навещать мудрецов. На это Аристипп ответил:

— Просто мудрецы, в отличие от богачей, знают, чего им не хватает.

Дионисий любил бывать в компании философов и не забывал делать им щедрые подарки. Однажды он подарил Аристиппу большой кошель, набитый золотом, а Платону — новую книгу. Когда знакомый Аристиппа возмутился подобной несправедливостью, философ невозмутимо заметил:

— Мне нужны деньги, а Платону — книги.

Как-то раз Аристипп пришел к Дионисию просить за своего друга и, чтобы смягчить сердце жестокого правителя, пал перед ним ниц. Многим это не понравилось, но Аристипп, неплохо разбиравшийся в нравах сильных мира сего, спокойно ответил:

— Что поделать, у тиранов уши на ногах.

Один человек попросил Аристиппа взять в ученики его сына. Философ согласился, но потребовал за обучение пятьсот драхм, весьма серьезную по тем временам сумму.

— За эти деньги я могу купить осла! — воскликнул возмущенный папаша.

— Купи, у тебя будут целых два, — парировал Аристипп.

Аристипп любил бывать у знаменитой гетеры Лаис. Однажды его молодой спутник оробел и застыл на пороге, не решаясь войти. Аристипп ободрил юношу:

— Прийти в дом свиданий не стыдно, стыдно не найти выход.

Когда Аристиппу говорили, что его подруга Лаис принимает других мужчин, тот неизменно отвечал:

— Я плачу за удовольствие, а не за го, чтобы мешать другим его получать.

Когда один из недругов Аристиппа принялся осыпать его проклятиями прямо посреди улицы, философ молча развернулся и пошел прочь.

— А, так ты решил сбежать? — крикнул враг ему вслед.

— В твоей власти оскорблять меня, а в моей власти — не выслушивать твои оскорбления, — спокойно ответил мудрец.

Как-то раз Аристипп плыл по морю в Коринф. Ночью разразилась буря, корабль швыряло по волнам, мачты скрипели, и философ не на шутку струхнул. Заметив, как он напуган, один из путешественников заметил:

— Странная штука жизнь! Я, человек простой и необразованный, боюсь смерти меньше, чем ты, признанный мудрец.

Аристипп ответил ему так:

— Согласись, если мы оба умрем, это будут неравноценные потери.

Аристипп просил, чтобы на его надгробии написали: «С тем, кто здесь лежит, вы еще встретитесь».

Ученик Сократа Антисфен высоко ценил нравственные установки своего учителя, в особенности презрение к материальным благам. Многие историки считают, что именно Антисфен стал истинным наследником Сократовой философии; правда, другие утверждают, что он лишь повторял слова наставника и бездумно подражал его манере. Сам Сократ порицал ученика за тщеславие. Когда Антисфен облачился в лохмотья, чтобы продемонстрировать равнодушие к богатству, его учитель едко заметил:

— Антисфен, сквозь дыры в твоем хитоне видна тщета мирской славы.

Антисфен основал школу киников (в честь гимнасия[3] Киносагрос, что в переводе означает «быстроногий пес»), философское течение, видевшее своей целью критику общественных устоев. Киники были известны скандалами и провокациями. В один прекрасный день Антисфен явился в ассамблею и предложил проголосовать за то, чтобы отныне считать всех ослов лошадьми. Когда присутствующие спросили, как он додумался до такой нелепицы, философ ответил с невинным видом:

— А разве вы не проголосовали за то, чтобы считать себя болванами?

Антисфен не очень хорошо относился к людям, считал их лживыми и лицемерными. Услышав, как сограждане превозносят его, философ пришел в ужас:

— Что за страшное преступление я совершил, если заслужил такую похвалу?

Антисфен любил повторять, что льстецы хуже ворон, поскольку те, по крайней мере, питаются падалью, а не живыми людьми.

Последователи Сократа не очень-то жаловали друг друга. Антисфен и Платон постоянно друг друга подначивали. Когда Платон заболел, Антисфен пришел его проведать и увидел на полу таз, в который больного только что вырвало.

— Было бы лучше, если бы ты исторгнул не только желчь, но и спесь, — прокомментировал киник.

На пиру один из гостей спросил:

— Антисфен, почему ты нам не поешь?

Тот отозвался ему в тон:

— А почему ты не играешь мне на флейте?

Бедолаге, который горько оплакивал потерю табличек со своими воспоминаниями, Антисфен назидательно сказал:

— Если бы твои воспоминания были, как подобает, записаны у тебя в душе, ты никогда не потерял бы их.

Подобно софистам, Антисфен брал плату за свои уроки. Рассказывают, что сын богатого понтийца попросил философа взять его в ученики, а заплатить обещал, как только придет корабль его отца, груженный солью. Вместо ответа киник потащил юношу в лавку и велел насыпать большой мешок муки. Когда торговка потребовала денег, Антисфен ответил:

— Этот парень заплатит тебе, как только придет корабль, груженный солью.

Антисфен вообще не любил учеников. Ворчал, что они будто чирей на заду, а бывало, что и прогонял их палкой. Когда его спросили почему, он ответил:

— Я пользую их тем же снадобьем, что и лекари больных.

Палка Антисфена не испугала некоего Диогена Синопского. Он прямо заявил суровому наставнику:

— Бей, сколько хочешь, я никуда не уйду, пока не научусь хоть чему-нибудь.

Говорят, в конце жизни Антисфен страдал от многочисленных недугов, и верный Диоген самоотверженно ухаживал за старым учителем.

— Где мне найти избавление от этих мук? — возопил обессилевший киник.

— Вот оно, учитель, — ответил Диоген, обнажая кинжал.

— Дурак, — проворчал Антисфен, — я хочу избавиться от мук, а не от жизни.

Диоген Синопский жил в бочке и не имел никаких пожитков, кроме плаща, холщовой сумы, посоха и ковша (от которого, он, впрочем, отказался, когда увидел, как мальчишки пьют воду из реки, сложив ладони «лодочкой»).

Диогена прозвали псом, и не только потому, что этот философ и его единомышленники собирались в гимнасии под названием Киносаргос, но еще и за то, что он знать не хотел никаких правил приличий и вел себя так, словно взял за модель для подражания уличного пса.

Разумеется, бесстыдные выходки Диогена были чистым эпатажем и провокацией; таким образом он призывал окружающих избавиться от гнета корысти и предрассудков, напомнить, что человек — существо природное и прежде всего должен подчиняться законам природы, а потом уже всем остальным.

Как-то на пиру, чтобы посмеяться над Диогеном, ему кинули кости, словно настоящему псу. Глодать кости киник не стал, он задрал ногу и помочился на них по-собачьи. В другой раз его окружила компания развеселых юнцов и принялась дразнить: «Эй, пес, не кусай нас!» Диоген откликнулся:

— Не бойтесь, псы капусту не едят!

Диоген Синопский (ок. 412 г. до н. э. — 323 г. до н. э.)

Как я уже говорил, Платон с Диогеном недолюбливали друг друга и не упускали случая обменяться колкостями. Платон называл человека «бесперой птицей». Услышав это определение, Диоген показал публики ощипанного петуха, заявив:

— Вот человек в представлении Платона.

Как-то раз Диоген мыл в ручье зелень, перед тем как ее съесть. Мимо проходил Аристипп, тот самый, что пользовался особым расположением тирана Дионисия. Увидев, чем занят киник, он участливо заметил:

— Эх, Диоген! Тебе бы смирить гордыню и подружиться с Дионисием, глядишь, и не пришлось бы мыть зелень себе на обед.

Диоген ответил:

— Посмотри на это с другой стороны: если бы ты умел мыть зелень, тебе не пришлось бы искать дружбы Дионисия.

Греки, как вы помните, были помешаны на предсказаниях будущего и толпами ломились в храмы, чтобы узнать у прорицателей свою судьбу. Как правило, предсказания выходили настолько туманными, что их можно было толковать как душе угодно. Когда Диогена Синопского вместе с его отцом объявили фальшивомонетчиками и призвали на суд, киник заявил, что не мог ослушаться бога Аполлона, который сказал ему через оракула: «Ты рожден изменить жизнь своей страны». Вот Диоген и решил, что новые деньги будут неплохим почином для перемен.

Как ни странно, суд такие оправдания не впечатлили, и философа приговорили к изгнанию. На прощание он сказал своим соотечественникам:

— Вы изгоняете меня. Что ж, а я приговариваю вас до конца дней своих оставаться в нашей стране.

Спустя несколько лет, когда кто-то напомнил Диогену о преступном прошлом, тот спокойно ответил:

— В ту пору я был точь-в-точь как ты сейчас; разница между нами лишь в том, что тебе таким, как я сейчас, не стать никогда.

Диоген имел привычку приходить в театр к концу представления, проталкиваясь сквозь толпу идущих прочь горожан. Когда у философа спросили, что ему за охота двигаться против течения, Диоген ответил:

— Собственно говоря, я только этим всю жизнь и занимаюсь.

Когда у Диогена спросили, надо ли бояться смерти, он ответил, предвосхитив знаменитое изречение Эпикура:

— Зачем же ее бояться? Мертвые ничего не чувствуют и, главное, не могут снова умереть.

Легенда гласит, что Александр Македонский чрезвычайно высоко ценил Диогена. Когда они наконец встретились, полководец отрекомендовался:

— Я Александр, великий царь.

— А я Диоген, великий пес.

Когда Александр поинтересовался, отчего все зовут его псом, философ ответил:

— Я служу добрым, лаю на равнодушных и кусаю злых.

Александр хотел по-царски одарить Диогена и разрешил ему просить все что угодно.

Тогда Диоген попросил:

— Отойди в сторону, пожалуйста, ты закрываешь мне солнце.

Когда Александр спросил у Диогена, отчего тот ни капли его не боится, киник поинтересовался в ответ:

— А какой ты человек, плохой или хороший?

— Конечно, хороший, — пожал плечами царь.

— Так чего же тебя бояться? — удивился философ.

Один богач пригласил Диогена в свой роскошный дом, где все сияло чистотой. Диоген прочистил горло и харкнул прямо в лицо хозяину.

— Ты сдурел? — в бешенстве воскликнул богач.

— Просто это единственное грязное место в доме, — скромно ответил киник.

Как-то раз Диоген отправился посмотреть, как тренируются лучники. Один стрелок никак не мог попасть в цель. Заметив это, философ расположился прямо перед мишенью.

— Ты что, я могу тебя убить! — перепугался лучник.

— Вряд ли, — ответил Диоген. — Судя по тому, как ты стреляешь, туда, где я сижу, стрела точно не попадет.

Один человек, у которого в Афинах была весьма дурная репутация, повесил на дверях своего дома табличку: «Да не войдет сюда плохой человек». Прочитав ее, Диоген ужаснулся:

— Неужели хозяину дома придется ночевать на улице?

У Диогена спросили, когда лучше всего приниматься за еду. Он ответил:

— Если ты богат, когда пожелаешь; если беден — когда сможешь.

Увидев, что сын гетеры кидает камни в прохожих, Диоген крикнул:

— Мальчик, остерегайся кидаться в незнакомцев, ведь любой из них может оказаться твоим отцом.

Диоген ел, пил и справлял нужду, где считал нужным. Когда у него спросили, почему он жует свой обед прямо посреди площади, философ ответил:

— Потому что голод настиг меня именно посреди площади.

Однажды Диоген пришел в баню и уже хотел было начать мыться, но чан оказался таким грязным, что философ поинтересовался у банщика:

— А где моются после твоей бани?

Повстречав в бане человека, которого подозревали в краже одежды, Диоген спросил:

— Ты пришел раздеваться или одеваться?

Узнав, что некто по имени Дидим (что в переводе означает «тестикул») был уличен в прелюбодеянии, Диоген хмыкнул:

— Этот Дидим заслуживает, чтобы его повесили за собственное имя.

Как-то раз Диогена застали за странным занятием: он просил милостыню у статуи.

— Что ты делаешь? — спросили зеваки.

— Пытаюсь привыкнуть к тому, что люди, у которых я прошу подаяния, превращаются в статуи, — объяснил философ.

Когда у Диогена спросили, отчего люди охотно подают милостыню нищим, но не спешат помогать деньгами бедным философам, он ответил так:

— Любой из нас боится в один прекрасный день оказаться нищим, но мало кто способен вообразить себя философом.

Как-то раз прохожий задел Диогена поленом, которое нес на плече, и крикнул:

— Берегись!

Киник удивился:

— Теперь-то зачем? Или ты собираешься ударить меня снова?

Однажды Диоген попал в плен к чужеземцам и оказался на невольничьем рынке. Когда надсмотрщик спросил у философа, что тот умеет делать, Диоген ответил:

— Я умею повелевать. Посмотрим, не захочет ли кто-нибудь купить себе хозяина.

Увидев, как один юноша зарделся от смущения, Диоген похвалил его:

В добрый час, отрок, то цвет добродетели.

Когда у Диогена спросили, какой зверь кусается больнее всего, он ответил:

— Из диких — клеветник; из домашних — льстец.

Диоген полагал, что общественные устои искажают человеческую природу. Рассказывали, будто он имел привычку средь бела дня бродить по Афинам с зажженным фонарем в поисках человека. Однажды философ принялся кричать:

— Люди! Люди! — А когда вокруг собралась толпа, презрительно поморщился: — Я звал людей, а не отбросы.

Диоген, как мы знаем, жил в бочке. Когда на Коринф наступало войско Филиппа Македонского и в городе поднялась паника, философ принялся с грохотом катать свою бочку по улицам. Когда у него спросили, что он творит, Диоген ответил:

— Да вы все носитесь как угорелые, вот мне и стало неловко просто так сидеть.

— У тебя нет ни семьи, ни слуг, — посочувствовал кто-то Диогену. — Кто пойдет за твоим гробом?

— Тот, кто захочет прикарманить мои пожитки, — ответил Диоген.

О смерти Диогена говорят разное. По одной версии, он погиб от укуса шмеля, по другой — его разорвали собаки. Кое-кто утверждает, будто философ умер по собственной воле, перестав дышать. Легенда гласит, что перед смертью он произнес:

— Бросьте мое тело собакам, мы с ними друг к другу привыкли.

Ученика Диогена Кратета прозвали Входи-Не-Заперто за привычку без приглашения заглядывать в чужие дома, чтобы изречь одну из своих максим. Еще он обожал шататься по домам свиданий, задирая их обитательниц. Девицы, конечно, тоже за словом в карман не лезли. Когда у Кратета спросили, зачем ему это, он ответил:

— Я совершенствуюсь в искусстве ведения диспутов. Думаете, с философами приятней спорить, чем с блудницами?

Диоген Лаэртский рассказывает, что Кратет отличался рассеянностью, часто пропускал мимо ушей слова собеседников и отвечал невпопад. Один из его знакомых в сердцах бросил:

— Ты, Кратет, большой мастер говорить, но не то, что от тебя хотят услышать.

Когда ученики спросили Кратета, до каких пор будет существовать философия, тот ответил:

— До тех пор, пока ослам будут нужны погонщики.

Войска Александра Македонского разрушили родной город Кратета Фивы. Когда царь спросил философа, хочет ли он, чтобы Фивы отстроили заново, Кратет ответил:

— А зачем? Рано или поздно придет очередной Александр и снова их разрушит.

Красавица Гиппархия, сестра ученика Кратета Метрокла, безумно влюбилась в учителя своего брата. Философ был некрасив и горбат, но девушку это не остановило. Эта удивительная пара не признавала никаких норм приличий (например, предавалась любви в людных местах) и часто шокировала публику вызывающим поведением и хлесткими речами. Однажды Гиппархия спросила Феодора:

— Ты стал бы осуждать человека, который сделал с тобой то, что ты сам мог бы с собой сделать?

— Конечно нет, — ответил Феодор.

— В таком случае, — заявила Гиппархия, — ты не станешь осуждать меня за то, что я собираюсь сделать.

И влепила Феодору пощечину.

Киники были аскетами и не брезговали просить подаяния. Один из них обратился к царю Антигону:

— Дай мне хотя бы драхму.

— Я был бы рад, да не могу, — ответил Антигон. — Дав тебе всего одну драхму, я уроню свое царское достоинство.

— Так дай мне три драхмы.

— Но, взяв их, ты уронишь свое достоинство философа.

Философы Мегарской школы, основанной Евклидом Мегарским (которого не стоит путать со знаменитым математиком), были последователями Сократа и Парменида и уделяли особое внимание логике. На отсутствие чувства юмора мегарцы обыкновенно не жаловались. Один из них невзначай поинтересовался у стоика Зенона, перестал ли тот бить своего отца. Бедолага Зенон оказался в весьма щекотливом положении: скажешь да, получится, что ты бил его раньше, ответишь отрицательно — признаешь, что не перестал.

Питомец Мегарской школы Евбулид Милетский считается автором нескольких забавных парадоксов. Он утверждал, что, произнося слова «Я лгу», человек лжет и говорит правду одновременно. Говорит правду, потому что признается во лжи, а лжет потому, что, признаваясь в этом, на самом деле говорит правду. Еще Евбулиду приписывают известный парадокс рогоносца:

«У тебя есть то, чего ты не терял.

Ты не терял рогов.

Следовательно, у тебя есть рога».

Аристотель был лучшим учеником Платона, во многом превзошедшим своего учителя. Он соглашался с Платоном далеко не во всем, а теорию Идей и вовсе отвергал. Аристотель полагал, что в мире не может быть никаких сущностей, недоступных для человеческих чувств. Выбирая между убеждениями и верностью учителю, философ заключил:

— Платон мне друг, но истина дороже.

Если верить легенде, Платона эти слова привели в бешенство. Он заявил ученикам:

— Наш Аристотель ведет себя как несмышленый младенец, лягающий мать, которая дала ему жизнь.

Аристотель и Платон много спорили, но никогда не строили козней за спиной друг у друга, хотя сами постоянно становились жертвами сплетен и заговоров. Когда Аристотелю указали на такого клеветника, философ безмятежно заметил:

— Он оскорбляет меня за глаза, и его стрелы не попадают в цель.

Один шарлатан, выдававая себя за философа, попытался дискутировать с Аристотелем. Потерпев поражение, он принялся осыпать великого мыслителя оскорблениями. Аристотель сохранял ледяное спокойствие. В конце концов незадачливый философ не выдержал:

— Тебя что, совершенно не задевают мои слова?

— Нет, — признался Аристотель. — А о чем ты сейчас говорил?

Аристотель (384 г. до н. э. — 322 г. до н. э.)

Однажды у Аристотеля спросили, почему люди охотнее влюбляются в красавцев.

Философ покачал головой:

— Такой вопрос мог задать только слепой.

Превыше всех добродетелей Аристотель ценил чувство меры, которую полагал золотой серединой между двумя крайностями. Отвага — золотая середина между трусостью и безрассудством. Щедрость — между скупостью и расточительством. Приводя пример двух крайностей, Аристотель говорил, что легкомысленный человек живет так, будто у него впереди целая вечность, а чересчур осторожный — так, будто готовится умереть в любой момент.

У Аристотеля спросили:

— Чего добиваются лжецы?

— Того, что им никто не поверит, когда они скажут правду, — ответил философ.

В отличие от Платона Аристотеля как философа больше всего интересовало устройство окружающего мира. Он не только описал и систематизировал все существовавшие в его время науки и даже составил их родовое древо, но придумал совершенно новую дисциплину — логику, науку о том, как правильно мыслить.

И все же, хотя Аристотель чрезвычайно высоко ценил эмпирическое знание, он зачастую продолжал делать выводы на основе теоретических рассуждений и далеко не всегда проверял свои догадки на практике. Так, философ по какой-то неизвестной причине решил, что у женских особей коз, свиней и людей меньше зубов, чем у мужских. Бертран Рассел заметил по этому поводу:

— Человек дважды был женат, но так и не удосужился пересчитать зубы во рту у жены.

После смерти Спевсиппа основанную Платоном академию возглавил другой его ученик Ксенократ, которого, сказать по правде, никак нельзя было назвать активным человеком (о Ксенократе говорили, что он столь же сильно нуждается в шпорах, сколь Аристотель в тормозах).

Когда царь Спарты Эвдаминад посетил Афинскую академию и поинтересовался, что это за старик сидит в углу с унылым видом, ему ответили, что это сам Ксенократ, великий мудрец, алчущий отыскать истинную добродетель. На это Эвдаминад заметил:

— Надо же, в его-то годы все еще искать добродетель! Боюсь, когда он ее отыщет, для добродетельной жизни у него уже не останется времени.

Пиррон Элидский считается основателем скептицизма, философского направления, последователи которого подвергают сомнению любое суждение об окружающем мире, не отказываясь при этом от поисков истины.

Пиррон не был безумным и ничего не принимал на веру не по вредности натуры, а от желания стать по-настоящему счастливым человеком. Счастье, по его мнению, заключалось в атараксии, полном спокойствии духа. Идею атараксии Пиррон и его учитель Анаксарх почерпнули у гимнософистов, индийских мудрецов, научившихся не замечать боль и лишения. Греки познакомились с их концепцией во время похода Александра Македонского в Индии.

Принцип атараксии лучше всего иллюстрирует забавная история, приключившаяся однажды с нашими философами. Как-то Анаксарх и Пиррон брели через болото. Люди не решались ходить этой дорогой, боялись сгинуть в топи. Философов предупреждали об опасности, но они восприняли предупреждение со свойственным им скептицизмом: «Кто знает, где нас подстерегает настоящая опасность!» — и бесстрашно двинулись в путь. И вот Анаксарх угодил в трясину и начал тонуть. Видя, что его спутника вот-вот засосет алчное болото, Пиррон как ни в чем не бывало пошел дальше. К счастью, Анаксарху удалось спастись. Выбравшись из трясины, он догнал своего ученика и от души похвалил его за хладнокровие и безмятежность духа, достойные истинного скептика.

Роже-Поль Друа и Жан Филипп де Тоннак немного домыслили этот анекдот, приписав Анаксарху такие слова:

— Я не уверен, что эти заболоченные земли и вправду таят опасность, однако не исключаю, что так оно и есть.

Зенон Китионский основал стоицизм. Сторонники этой школы собирались в месте, именуемом «раскрашенным портиком», отсюда и пошло ее название, ведь портик по-гречески «стоа». Согласно стоикам, миром правит Вселенский Разум, предопределяющий любое событие. Никто не властен над судьбой.

Судя по всему, раб Зенона был неплохо знаком с его доктриной. Когда его поймали на воровстве, он заявил в свое оправдание:

— Видно, это моя судьба — стать вором.

— Верно, — согласился Зенон. — А еще твоя судьба — отведать кнута.

Зенон слыл молчуном и терпеть не мог пустой болтовни. Как-то раз он повстречал юношу, который говорил, говорил и говорил без передышки. Зенон долго слушал юнца, но в конце концов не выдержал и перебил:

— Похоже, ты до сих пор не заметил, что нам даны два уха и всего один рот — дабы поменьше говорить и побольше слушать.

Зенон Китийский учил хладнокровию, воздержанию и презрению к мирским благам, при этом никогда не испытывал недостатка в учениках. Комедиограф Филемон не уставал удивляться этому обстоятельству: «Какая удивительная философия! Наставник учит голодать, и куча народу ему благоговейно внимает! А кто первым окочурится от голода, тот и есть настоящий стоик!»

Зенон считал, что мир устроен рационально. Он объяснял это так: рациональное лучше иррационального, а поскольку ничего лучше нашего мира быть не может, значит, он непременно должен быть рациональным. Философ-логик Алексин не без иронии добавлял, что мир в таком случае еще грамматический и поэтический. Ведь что может быть лучше грамматики и поэзии?

Хрисипп, которого мы упоминали в прологе, считается одним из самых ярких представителей античного стоицизма, хотя большинство сочинений его утеряно. В отличие от Зенона, интересовавшегося вопросами этики, он отдавал предпочтение логике.

Хрисипп считал, что логика подвластна не только людям, но и животным. Вот собаки, преследуя дичь, выбегают на развилку дорог и автоматически выбирают одну тропу из двух. Можно поду мать, что псы построили разделяющий силлогизм типа: А или Б; не А, значит, Б.

Крисипп обожал играть с логическими построениями и софистикой. Ему приписывают многие парадоксы, в том числе о рогоносце (правда, некоторые историки считают его автором Евбулида Милетского) и знаменитого парадокса о телеге, который звучит так:

«То, что ты говоришь, исходит у тебя изо рта.

Ты говоришь «телега».

Следовательно, телега выезжает у тебя изо рта».

Бион Борисфенский, ученик Теофраста и Ксенократа, был философом-моралистом, которого можно отнести к умеренным киникам. И мастером острого слова. Когда знакомый спросил Биона, какую женщину лучше выбрать в жены, Бион ответил:

— Женишься на красавице — будешь делить ее с другими мужчинами; а выберешь уродину, сам не захочешь на нее смотреть.

Однажды Бион попытался соблазнить пригожего юношу, но не добился взаимности. Когда над его неудачей стали смеяться, философ невозмутимо изрек:

— Слишком мягкий сыр крюком не подцепишь.

Мало каким философам доставалось столько хулы при жизни и после смерти, как Эпикуру Самосскому. Откровенно говоря, Эпикур и сам был не прочь пройтись по своим коллегам (Платона он величал не иначе как золотарем, поскольку тот считал, что философы принадлежат к «золотой расе», Протагора звал носильщиком, Демокрита — лерокритом, то есть любителем спорить по пустякам, а Аристотеля — продавцом снадобий). И все же скверная репутация, многие века преследовавшая Эпикура и его последователей, совершенно необъяснима. Эпикурейцев обвиняют в том, что они считали главным в жизни погоню за удовольствиями, однако это не совсем справедливо. Эпикур полагал, что лишь умеренное наслаждение способно сделать человека счастливым, пресыщения же следует избегать любыми способами.

Эпикур купил большой сад в Афинах, чтобы поселиться в нем с друзьями и единомышленниками. Туда приходили рабы и свободные граждане, мужчины и женщины, богатые и бедные… Всем хватало места. Школа Эпикура, которую так и называли — Сад Эпикура, вскоре сделалась мишенью для клеветы и всевозможных мерзких слухов (говорили, будто эпикурейцы обжираются, как свиньи, напиваются до смерти и устраивают оргии). Особенно усердствовали стоики, главные соперники эпикурейцев, проповедовавшие прямо противоположные взгляды. Стоик Диотин не поленился написать пятьдесят оскорбительных писем в адрес Эпикура и его учеников. Хотя на самом деле в Саду Эпикура жили скромно и в основном вели философские беседы.

Дурная слава нисколько не мешала эпикурейцам: число их последователей неуклонно росло. Когда Аркесилая (основателя так называемой Средней академии, наследницы Академии Платона, в которой возобладали умеренно скептические взгляды) спросили, отчего к Эпикуру приходит так много народа и еще никто не ушел, тот ответил:

— Потому что из мужчины можно сделать евнуха, но превратить евнуха обратно в мужчину невозможно.

Один юнец обожал наряжаться и прихорашиваться и совершенно безосновательно считал себя красавцем. Повстречавшись с Аркесилаем, он игриво поинтересовался, случается ли мудрецам влюбляться.

— Конечно, — ответил Аркесилай, — но фальшивая красота вроде твоей их не привлекает.

При Карнеаде в академии окончательно укрепилось скептическое направление. Этот философ на протяжении всей жизни вел яростную полемику с киником Хрисиппом, хоть и признавал, что «без Хрисиппа не было бы Карнеада».

Карнеад утверждал, что детям правителей не дано обучиться никакому искусству, кроме верховой езды, поскольку придворные учителя непременно станут льстить своим подопечным и хвалить их за воображаемые успехи. А лошади все равно кого сбросить в грязь: царского сына или деревенщину.

Стоики, как известно, верили в предопределение. Потому их так привлекали предсказания будущего. Судьбу нельзя изменить, но ей, по крайней мере, можно взглянуть в лицо.

Свою веру в предсказателей стоики оправдывали тем, что они, предсказатели, были во все времена и у всех народов.

— Еще бы, — возражал на это эклектик Цицерон, живший в первом веке до нашей эры. — Во все времена и у всех народов хватало глупцов.

Как-то раз на приеме у знатного римлянина одна сорокалетняя матрона заявила, что ей всего тридцать лет, а заметив скептические взгляды гостей, призвала в свидетели Цицерона, которого давно знала.

— Разумеется, это правда, — охотно подтвердил Цицерон. — То, что повторяют вот уже десять лет, никак не может быть ложью.

Аристократ Метел Непот презирал Цицерона за плебейское происхождение. Во время очередной стычки он надменно бросил философу:

— Да кто ты такой? Кем был твой отец?

— По вине моей матери, — скромно ответил Цицерон, — мне сложно ответить на этот вопрос.

Скептик Фаворин Арелатский из Новой академии часто спорил с императором Адрианом, но в конце концов всегда соглашался с его мнением. В свое оправдание он говорил:

— Трудно не признать правоту того, кто может послать на ее защиту тридцать легионов.

Скептики, как нам уже известно, культивировали силу духа и презрение к боли. Как-то раз один римлянин по имени Эпафродит решил проверить силу убеждений своего раба Эпиктета (известного древнегреческого философа-стоика, раба, потом вольноотпущенника). Он схватил Эпиктета за ногу и принялся ее выкручивать. Эпиктет мужественно сносил подобное издевательство, лишь повторял время от времени:

— Ты ее сломаешь, как пить дать, сломаешь.

Однако Эпафродит продолжал терзать конечность своего раба, пока кость, как и следовало ожидать, не треснула.

Эпиктет прошипел сквозь зубы:

— А я тебя предупреждал.

В III веке Плотин развивал идеи неоплатонизма, пытаясь примирить рациональное начало философии с религиозным мистицизмом.

Плотин был первым в ряду знаменитых аскетов и мистиков. Его верный ученик и биограф Порфирий писал, будто философ «стыдился того, что имеет телесную оболочку». Впрочем, в другом месте Порфирий проговаривается, что, будучи уже восьми лет от роду, Плотин частенько наведывался к своей кормилице, чтобы пососать ее грудь, а это, согласитесь, не лучший пример аскетического поведения, хотя защитники неоплатоника скажут, что при помощи подобных практик юный мистик впадал в экстаз.

Плотин видел мир чем-то вроде эманации божества, которое философ называл Единым. Помыслив о самом себе, Единое дает начало Уму или Божественному Разуму, своему воплощению; Ум в свою очередь дает начало Мировой Душе. Мировая Душа, воплощение Ума, пробуждает жизнь в материи. Мир есть нечто иное, как череда воплощений, каждое из которых менее совершенно, чем предыдущее.

Когда близкий друг Плотина Амелий предложил ему заказать портрет у знаменитого художника, философ решительно отказался. Свой отказ он объяснил так:

— Довольно того, что Душа моя томится в столь несовершенной телесной оболочке. Незачем множить воплощения.